Рыцари Дикого поля [Вольфганг Викторович Акунов] (fb2) читать постранично, страница - 2

Магистру военно-монашеского Ордена, права распоряжаться судьбой братства-войска единолично. Во всех важнейших вопросах отаман и подчиненные непосредственно ему высшие должностные лица (старшина) обязаны были советоваться с «товариством ^{13}» (Войском). Решение принимало прежде всего Войско, и лишь затем — отаман и старшина, что явствует и из запорожских грамот. Таким образом, если для войска средневековой монархии авторитет венценосца — как помазанни ка Божия! — являлся объектом веры, то для запорожского войска, как и для всякого духовно-рыцарского Ордена, могущество выборного (а не помазанного Церковью на Царство!) отамана (магистра) — очевидной реальностью, не требовавшей религиозного поклонения, но от этого отнюдь не утрачивавшей своего сакрального характера. Подобно тому, как Святой Архистратиг Божий Архангел Михаил^{14} и возглавляемое им Воинство Небесное в строгом соответствии с иерархией ангельских чинов, окружали Престол Господень, так и запорожцы при избрании кошевого отамана охватывали выстроенным по «военным степеням» (ср. псаломские степени Царя и Пророка Божия Давида) кругом главный сечевой Храм — Покрова Пресвятой Богородицы ^{15} — превращая тем самым церковный алтарь в духовное средоточие своего упования. Так православное «степное рыцарство» зримо воспроизводило предвечное (и в то же время всякий раз новое) рождение Христа-Еммануила, окруженного воинством Архистратига и как бы благодатно воплощавшегося в кошевом отамане. Дистанция, разделявшая Войско и кандидата в «кошевые отаманы», набравшего наибольшее число голосов (в буквальном смысле слова, ибо собравшиеся голосовали криком), подчеркивалась не возвышением его, а, напротив, ритуальным унижением (Лк 14,11). Упиравшегося (по обычаю, с целью подчеркнуть свою скромность) избранника «товариства» выталкивали на площадь со словами: «Иди, скурвий сину, бо тебе нам треба, ти тепер наш батько, ти будешь у нас паном».^{16} Ритуал поставления кошевого отамана напоминал ритуал помазания на Царство, однако, вместо святого мира, выбритую (как тонзура рыцарей-монахов!) макушку новоизбранного батька седоусые "диды"^{17} мазали площадной грязью. Причем речь шла явно не о наглядной иллюстрации к пословице "из грязи в князи", а скорее о реминисценции последования панихиды: "…земнии убо от земли создахомся, и в землю туюжде пойдем".^{18}

Чин кошевого "пана-отца" соответствовал чину Великого, или Верховного, Магистра западных военно-монашеских Орденов, совмещавшего в одном лице высшую гражданскую, военную и духовную судебную инстанции. Во время богослужений кошевой отаман пользовался в храме особым местом, наподобие Царского ("бокуном" или "стасидией"). На имя "Его Вельможности Кошевого Отамана" адресовались не только монаршии, но и церковные грамоты". Ему присягало не только козачье "арматное стадо", но и духовные пастыри этого "стада" — служившее на Сечи священство. Будучи выборным главой монашеско-рыцарского братства, кошевой обладал верховной духовной властью. Любой священнослужитель, начиная с настоятеля сечевого Храма, мог быть по требованию кошевого немедленно удален из Коша и заменен иереем, более подходящим, с точки зрения Магистра "степного рыцарства". Тростниковая булава-насека кошевого служила явным указанием на "трость", которую "не преломит" Возлюбленный Отрок (Ис. 42б3; Мф 12,20) и которая затем, во время Страстей Господних, появляется в деснице Христа (Мф. 27,29), дабы стать золотым модулем Небесного Града (Откр. 21, 15)^{19}. В период пребывания кошевого отамана в Сечи над его ставкой поднимался белый прапор (стяг). В период его отсутствия этот флаг опускался. Над свежей могилой усопшего "сечевика" также устанавливался стяг белого цвета — между прочим, имевшего первостепенное значение и для всех военно-монашеских Орденов Запада — кроме, разве что, рыцарей Благой Смерти, кавалеров Святого Лазаря и госпитальеров ^{20}. Такой же прочный симбиоз, как существовавший на Западе между монашескими и рыцарскими Орденами (бенедиктинцы-госпитальеры, цистерцианцы-тамплиеры и т. д.), существовал между запорожцами и старцами Святой горы Афон. Многие козаки заканчивали дни своей земной жизни подвижничеством на этом "православном Олимпе".

Что касается общего для всех духовно-рыцарских Орденов обета нестяжания, то общепринятым самоназванием запорожских козаков было "сиромахи", "сирома", "сиромашня", т. е. "сироты", "бобыли", "бесприютные", одним словом — сирые (убогие, нищие, бедняки), а в более широком контексте — бедное рыцарство, сознательно расточающее отнятое у врагов Христианства богатство во исполнение обета нестяжания. Подобная, непосредственно связанная с