Два конца [Максимилиан Алексеевич Кравков] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (10) »
М. Кравков Два конца Рассказ
В паре морозном и дыме мерцала Москва золотыми вершинами церквей, справляла хмельное и сытное рождество. И тюремная решетка сделалась святочно-снежной, и железо ее потеряло жесткость свою и холод. Пушистые звезды облепили окно одиночки и кололись искрами вспышек, точно вскрикивали радостно снежинки под красным солнцем... В камеру свет не шел, хватал лишь полоску беленого потолка и живил две капли из тьмы — человеческие глаза. Глаза Никиты Мокрушина. В тупом, бесчувственном столбняке стоял человек в середине пустой и узкой камеры, голову вверх, к окошку откинул, совсем глазами от себя оторвался — прилип к играющему на морозном узоре солнцу. И вдруг переступил, и звонко и строго одернул книзу его лязгнувший всхлип кандалов, и Никита удивленно заметил черный асфальтовый пол и ногу свою, выдвинутую вперед, в серой, рваной штанине на выпуск и тусклую гроздь кандальных колец. Обернулся назад — желтая, втиснутая в стены дверь и пустой стеклянный глазок, уже второй день открытый. И уже второй день все вещи с немым упорством говорят о его особенном положении. Медная кружка и медная позеленевшая солонка стоят на полу, рядом с пайкой хлеба, под которую Никита подложил свою серую, арестантскую шапку. Третьеводни, в среду, все это, как принято, покоилось на столе. А теперь и стола нет, и табурета, и матрац из морской травы, запятнанный и рваный, валяется на полу, под отвинченной койкой. И камера, всегда пустая, сделалась еще пустей, и открытый глазок в двери незаметно волнует, словно готовит неожиданное... Поежил плечами Мокрушин и шаркая стоптанными котами, неумело путаясь в цепях, добрел до гармоники калорифера. Тронул рукой — тепло и пыльно. — Не чистят тут, — подумал он и, вспоминая камеру, в которой сидел еще третьего дня, до суда, сказал вслух: — В двадцать первой во-как кота бы за это погнали!.. За пыль, за эту. А тут ничего... И тотчас, как бы в ответ на слова, белым пятном чужого лица бесшумно заплыл волчок. И, охнув, ступнул Мокрушин назад, и от пяток и до затылка обдала его холодная рябь. А чужое лицо так же бесшумно отлипло от гляделки, и опять, густой и холодный, дырявил дверь стеклянный кружок. Недоверчиво, злобно и тоскливо поглядел Никита на дверь и устало сел на матрац, вытянув во всю камеру, поперек, закованные ноги. В изголовьи стояла початая осьмушка махорки, спички и книжка бумаги. Никита достал бумагу, и сразу внимание привлекла новая розовая обложка. Доставили это вчера, с передачей и, так как свежи были впечатления суда, то рассматривать принесенное тогда не тянуло. Теперь же смотрел и внимательно читал. На обложке были представлены два пляшущих мужика и подпись:Дай табачку. — А я на диво бумагу Белкина купил — Приятно, дешево и мило, какой ты сроду не курил!..На этой строке запрыгали буквы, — так сильно задрожала большая, волосатая рука. Рассыпая несвернутую папиросу, успокаивал себя Никита: — Третий день сегодня... Сегодня не тронут... прав не имеют. А завтра заменят. Однако, вечную, сволочи, припаяют! А может и двадцать лет?.. — О каторге думалось, как о свободе. Беззаботно, легко и убедительно. И все же глухая угроза приговора мешала обедать, мешала спать. Вспомнилось, как вначале, когда пришел он в тюрьму, старший сказал: — Ну и мурло у тебя!.. В неделю не оплюешь... Тогда еще довольно подумал: — Не то, что у вас, мозгляков... А вчера, на смене дежурных, надзиратель сказал другому, за дверью: — Мокрушина повело... С лица чернеть начал... А другой, опытный, ответил: — Всегда так бывает... Долго хмуриться не умел и думать раньше не мог. Оттого потерпел отупело минутку, с громом вскочил, зашагал, забормотал себе под нос: — Защитник... шкура казенная! Разве так защищают? Эх, монеты не было, — купил бы настоящего!.. Вчера приезжал к нему адвокат. Принес подписать прошение о помиловании и, пока Никита выводил свою подпись, с острым стыдливым и даже испуганным любопытством смотрел на него. А когда Мокрушин поймал этот взгляд, то очень смутился и путанно объяснял о генерал-губернаторе, который может дать ход прошению, а может его и отвергнуть. Мокрушин — бывалый вор. Тюрьму он знает и по-своему любит. Прошел ее темное воспитание и в мире блатных силен своим опытом. И в начале теперешней, как выражался он, «петрушки» — боролся, вывертывался, старался опутать и следователя, и сыщиков. Вспомнилось, как обрадовался следователь, разыскав на подошвах сапог его кровяные пятна. — Не от этого кровь, ваше благородие, — спокойно, с улыбочкой, отклонял Мокрушин, — не от убийства! В сыскном меня в клоповник сажали — про это вам известно. И что руки мне назад заковали — тоже известно? Значит — давил клопов ногами!.. Поди-ка, разбери! В
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (10) »
Последние комментарии
32 минут 2 секунд назад
1 час 9 минут назад
1 день 14 часов назад
1 день 17 часов назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 7 часов назад