Рассказы вьючного ящика [Олег Аркадьевич Тарутин] (fb2) читать постранично, страница - 4

Напряжение спало.

— Эй! — крикнул он Мишелю, чтобы окончательно перебить пережитое ощущение. Как насчет пожрать?

— Начать и кончить, — отозвался повар. — С этим циркачом столько времени угробил… Сварю-позову.

— Ладно.

…Все вроде в порядке. Мишель как Мишель, река как река, вечер как вечер. Что ж это было, однако?

Вадим сунул нож в дыру вьючинка, врезался в рваный фанерный край, выравнивая его.

Почему это вдруг, ни с того ни с сего, возникло, чтобы испугать до жути, а потом, как по приказанию, исчезло? Ни с чем не сравнимая странная жуть.. — А если бы он еще раз ощутил этакое? Да уж, наверное, не впал бы в такой исступленный страх, в такую панику. Но этого не повторится. Ни раньше не было, ни теперь не будет. А если бы…

«Позвольте мне несколько слов, — зазвучало тут же, как по заказу. — Не гоните меня! Одно только объяснение! Вы же убедились, что ваша воля — закон для меня. И контакт наш, наша беседа будет продолжаться ровно столько, сколько вы пожелаете. Вы поняли меня, Вадим? Ну что же тут страшного? Вы господин положения. Хотя в вашем испуге повинен я.

Мне следовало начать с самой существенной для вас информации: я — гость на этой земле».

«Все мы — гости на этой земле», — усмехнулся Вадим, почему-то довольно спокойно. «Заткнись!» — спохватился он.

Голос мгновенно умолк.

То, что теперь ощущал Вадим, не было уже гадливым, мохнатым ужасом. Был просто страх перед непонятным, запретным, греховным, что ли… И страх этот зарастал любопытством, как рана новорожденной кожей, и уже чесалось вокруг заживающего, зудело…

Что это? Откуда? Почему? Что это — возникающее в уме, слоено голос собеседника, и так послушно исчезающее? И это (какой может быть разговор!) не имеет ко мне никакого отношения. Это — не часть моей личности. Это что-то внешнее. А может, все, сходящие с ума, так вот утешаются? Может, это и есть типичный симптом? Утешаются, а чуть шагнут в сторону — и по уши в трясине, из которой не выкарабкаться… Но он-то, он-то, по крайней мере, обеими ногами на твердом. Даже если это — граница, черта, то он-то уж точно на «нормальной» территории. Да и не бывает, чтоб ни с того ни с сего взять да и сдвинуться…

«Эй!» — мысленно позвал он.

«Спасибо! — тотчас же отозвался Голос. Гость я в самом прямом, буквальном смысле слова… Я, видите ли, не с этой планеты. Сейчас я вам все… Ну секундочку!»

«Стоп!» — Вадим опять поспешно отогнал Голос, словно выключил приемник, неожиданно заоравший.

«Ну что, брат Стругацкий, — сказал он себе, — вот тебе и Пришелец… Пришелец, значит? Это-то у меня откуда? Отродясь фантастикой не увлекался. Пришелец с реки Онека. Звучит? Вот и отвечай за свое сознание: где, что, когда и как в нем отложится и всплывет-читанное, слышанное. Темный лес. Тайга. Но Пришелец-это не страшно. Если и бред это, то несерьезный. Так, бредишко, брелочек…»

— Мишель! — прокричал он повару. — Ты в пришельцев веришь?

— В ушельцев я верю! — звякая посудой, отозвался тот. — Ну, где они, которые жрать просили? Которые под руку толкались? Юрка! Геха! Стынет!

— Иду! — одновременно отозвались два бодрых голодных голоса: из палатки и от кустов.

А радист Женя сидел уже у костра, обхватив руками колени, и с тихой печалью глядел куда-то перед собой… Сорокалетний человек — Евгений Евграфович Спасов.

— Ешь, Грахыч, — как всегда предельно упростив радистово отчество, Мишель протянул ему полную миску ухи с дымящимися кусками рыбы. — Ешь от пуза!

Потом все они, весь отряд, сгрудившись у костра, ели эту тройную ленковую уху, обжигаясь, дуя в ложки, постанывая и покрякивая от удовольствия, выплевывая в огонь обсосанные кости.

Эх, поле, поле, тайга дорогая… Эх, работа!

Где захотел, там и встал, где встал, там и ночуй. И жилье с собой, и постель, и еда, и огонь… И дело у тебя есть, и цель ясна. Оттопал свое-ешь теперь, чаек гоняй, да и спи потом спокойно… А самое прекрасное, золотое-вот так, как теперь, с устатку, не спеша, покурить под осенними ясными звездами…

Звезды над головой. Глядишь — точно летишь сквозь них: сквозь первое небо, сквозь второе, седьмое, семижды седьмое… И не вырастают звезды от этого полета, не слепят глаз, не закрывают горизонта невообразимыми, как утверждают, массами клокочущего огня. Мигают себе, и нет им числа, и нет дела до их числа, до истинного размера их, до непостижимых расстояний до них. Смотри себе и радуйся.

…Наевшийся, напившийся чаю Вадим лежал на спине, положив голову на сцепленные ладони, вольно разбросав в стороны ноги в сапогах. Глаза его щурились от махорочного дыма зажатой в зубах самокрутки. Все, кроме Юрки, что курил рядом, разбрелись по палаткам.

— С чего все-таки Виконт бесился? — обсуждал давешнее Юрка. — А разбил ящики как отрезало… На лагере починишь? — спросил он Вадима.

— Да нет, сейчас, пожалуй.

— Поздно уже… — Юрка зевнул во всю ширь, от души.

— Дровец подкину, — сказал Вадим. — Мне и записать кое-что надо. Да и спать неохота.

— Ну гляди.

Юрка ушел в