Сборник "Война во времени-Вольные торговцы-Лоуренс ван Норрис-Хроники полукровок. Компиляция. кн.1-16" [Андрэ Мэри Нортон] (fb2) читать онлайн

Андрэ Нортон, ТОРГОВЦЫ ВО ВРЕМЕНИ

1

Любому, кто удосужился бы заглянуть в камеру предварительного заключения, внешность сидящего там молодого человека вряд ли показалась бы примечательной. Роста он был, пожалуй, немного выше среднего, но не настолько выше, чтобы обращать на себя внимание. Его коричневые волосы были подстрижены вполне традиционно, даже консервативно, а неброские черты почти мальчишеского лица едва ли могли остаться в памяти наблюдателя, если, конечно, тот не заметил бы, что в глубине его светло-серых глаз время от времени возникал странный блеск, придающий им холодное, оценивающее выражение.

В конце последней четверти двадцатого столетия на любой из расположенных десятью этажами ниже улиц можно было встретить людей, внешне почти неотличимо похожих на него, также просто и аккуратно одетых. Но тот наблюдатель, одетый в форму защитного цвета, который и в самом деле существовал, видел только отблески тайной и тщательно контролируемой ярости, которую Мэрдок сам еще не до конца понимали лишь учился использовать ее в качестве оружия, направленного против мира, всегда казавшегося ему враждебным.

Он знал, что охранник смотрит на него, но не подавал виду. Дежурный фараон, отнюдь не новичок в своем деле, вероятно, ожидал увидеть нечто мало похожее на равнодушное смирение, однако ожидания его были обмануты. На этот раз Росса зацепили крепко. Но почему ему не сообщили о переводе сюда? Что означал этот дневной допрос, который вел лысый верзила? Им удалось прижать Росса к стенке, и он был от этого не в восторге. Юноша отвечал на задаваемые вопросы со всем вниманием, на которое был способен его проницательный разум, но все же, вспоминая об этом допросе, он смутно предчувствовал неладное.

Дверь камеры распахнулась. Росс не повернул головы, но охранник прокашлялся, словно час их обоюдного молчания иссушил его голосовые связки.

– Мэрдок, подъем! Судья хочет видеть тебя.

Плавным движением, контролируя каждый мускул своего тела, Росс встал. Никаких пререканий, ни следа дерзости или неповиновения. Он шел, будто маленький мальчик, осознавший свои ошибки. Эта роль кроткого и безобидного человечка не раз выручала Росса в его бурном прошлом. Таким он и предстал перед человеком, сидевшим за столом в комнате, куда его привели. На лице Росса играла застенчивая улыбка, он переминался с ноги на ногу с мальчишеской неловкостью, почтительно ожидая пока тот, другой, обратится к нему. Сегодня судья – Орд Рэйвел. Гнилой номер – пытаться надуть старину Орлиного Носа. Придется принимать приготовленный им подарочек, даже если от него потом станет худо...

– У вас скверное досье, юноша.

Росс позволил своей улыбке угаснуть, его плечи обмякли. Но в глазах под полуопущенными веками прятался все тот же холодный, дерзкий вызов.

– Да, сэр, – согласился он, тщательно имитируя дрожь в голосе. Но в следующую секунду Росс понял, что все его актерское искусство пропадает зря. Судья Рэйвел был не один – рядом с ним сидел проклятый лысый бугай и смотрел на заключенного тем же пронизывающим взглядом, что и накануне.

– Очень плохое досье, особенно учитывая тот короткий срок, за который вы его заработали, – Орлиный Нос тоже пялил на Росса свои гляделки. – По закону вы должны быть переданы в Новую Реабилитационную Службу...

Росс похолодел. Ему приходилось слышать леденящие душу рассказы об этой "терапии". Во второй раз за время пребывания в комнате суда самообладание изменило ему. Но в окончании фразы ему почудился проблеск надежды.

– Тем не менее, я уполномочен предложить вам выбор, Мэрдок, хотя лично я, основываясь на вашем досье, считаю, что вы того не стоите.

Охвативший Росса приступ страха утих. Если судье это не нравится, значит, в этом предложении таятся какие-то преимущества для Росса Мэрдока, и, следовательно, надо соглашаться.

– Существует правительственный проект, который нуждается в добровольцах. По результатом проверок, вы, возможно, подходите для этой работы. Если выдадите свое согласие, то время вашей работы в этом проекте пойдет в зачет срока вашего наказания. Кроме того, вам предоставится возможность помочь стране, чьи законы вы так грубо попирали.

– А если я откажусь, то меня отправят на эту самую реабилитацию, так, сэр?

– Я полагаю, вы более чем подходящая кандидатура для реабилитации. Ваше досье... – судья зашуршал лежащими перед ним бумагами.

– Я согласен стать добровольцем в этом проекте, сэр.

Судья фыркнул, засунул бумаги в папку и, повернувшись к сидящему в углу человеку, сказал:

– Ну, вот и ваш доброволец, майор.

Росс сдержал вздох облегчения. Первой беды удалось избежать. А если и дальше будет так же везти, то, возможно, он и вообще выкрутится...

Человек, которого судья Рэйвел назвал "майором", вылез из своего темного угла. Едва взглянув на него, Росс, к своей скрытой досаде, почувствовал тревогу. Ломать комедию перед Орлиным Носом было нетрудно, но тут он понял, что с этим типом такие шуточки не пройдут.

– Благодарю вас. Мы отправимся прямо сейчас. Погода, похоже, не слишком обнадеживает.

Не успев понять, что происходит, Росс обнаружил, что смирно идет к двери. Он прикинул, что можно будет попытаться смыться, когда они с майором выйдут из здания, и затем затеряться в городе, погруженном в метельную темень. Но вместо того, чтобы спуститься на лифте вниз, они наоборот – поднялись по лестнице еще на два или три этажа. К своему стыду. Росс почувствовал, что задыхается и не может идти достаточно быстро, в то время как его спутнику, минимум лет на десять старше юноши, все было нипочем.

Они вышли на занесенную снегом крышу, и майор посветил фонариком, указывая на опустившуюся перед ними тень. Вертолет! Впервые Росс усомнился в правильности сделанного выбора.

– Пошевеливайтесь, Мэрдок! – голос звучал вполне бесстрастно, но от этой бесстрастности становилось не по себе.

Втиснутый в кабину между безмолвным майором и не менее молчаливым пилотом в форме, Росс поднялся над городом, чьи улицы были знакомы ему не хуже, чем линии собственной ладони, и устремился навстречу неизвестности, внушающей мрачные предчувствия. Смягченные снегопадом очертания освещенных улиц и зданий исчезли из виду, внизу были видны лишь узкие полосы автострад. Росс решил не задавать вопросов. Это молчание вполне можно пережить – ему случалось переживать куда худшие вещи.

Проблески света исчезли. Машина легла в вираж. Лишенный каких бы то ни было ориентиров, Росс не знал даже, куда они летят, на юг или на север. Но мгновенье спустя сквозь снежную завесу вспыхнул узор красных посадочных огней и вертолет приземлился.

– Вперед!

Росс вновь повиновался и остановился, дрожа, посреди завихрений метели. Его одежда, достаточно теплая для города, оказалась слабой защитой против пронизывающего ветра. Чья-то рука сжала его локоть, и он понял, что его ведут к невысокому строению на краю поля. Дверь распахнулась и Росс вместе со своим спутником очутился в помещении, полном света и уютного тепла.

– Садись вон там!

Слишком деморализованный, чтобы спорить, Росс сел. В комнате находилось всего несколько человек. Один из них, одетый в странный, словно надутый комбинезон, с висящим на руке круглым шлемом, читал газету. Майор пересек комнату, чтобы поговорить с ним. После того как они обменялись несколькими негромкими фразами, майор пальцем поманил Росса, и он проследовал за офицером в соседнюю комнату, вдоль стен которой стояли ряды металлических шкафов.

Из одного такого шкафа майор вытащил комбинезон вроде того, что был на пилоте, и приложил его к Россу.

– Годится, – заявил он. – Быстро одевайся, мы не можем всю ночь ждать.

Росс забрался в комбинезон. Не успел он застегнуть последнюю молнию, как его спутник нахлобучил на голову юноши шлем. Пилот покосился на дверь:

– Нам пора трогаться, Кэлгаррис, не то мы застрянем надолго.

Они вновь поспешили в направлении летного поля. Если вертолет был просто необычным средством передвижения, то машина, к которой они приближались, казалось, явилась прямо из будущего – иглообразный корабль, стоящий на хвостовых стабилизаторах, устремив острый нос вертикально вверх, в небеса. Вдоль одного его борта возвышался трап, по которому пилот вскарабкался в кабину.

Не размышляя, Росс последовал за ним и обнаружил, что должен лечь на спину, согнув колени почти до подбородка. Мало того, он должен был делить и без того более чем тесное пространство с майором. Входной люк захлопнулся, заперев их внутри.

За всю свою недолгую жизнь Россу часто случалось испытывать страх, сильный страх. Он старался закалить свой разум и тело, чтобы противостоять такому страху. Но то, что он испытывал сейчас, нельзя было назвать просто страхом, он впал в панику, настолько жуткую, что полностью лишился сил. Быть замкнутым в крохотном объеме, лишиться возможности хоть как-то контролировать происходящее – это оказалось пострашнее всего, с чем он сталкивался раньше.

Как долго длился этот кошмар? Секунду? Час? Росс утратил всякое чувство времени. Но вдруг словно огромная рука сдавила его, и он совершал отчаянные попытки вдохнуть, пока мир вокруг него не взорвался...

Сознание медленно возвращалось к юноше. Какое-то время он думал, что ослеп. Потом он начал различать перед собой серые тени. Наконец до него дошло, что он больше не лежит на спине, а сидит, откинувшись, в кресле. Все вокруг дрожало от вибрации, сотрясавшей также и его самого.

Россу Мэрдоку удалось так долго пробыть на свободе только потому, что он умел быстро оценивать обстановку. За последние пять лет он редко терпел поражение, сталкиваясь с опасными людьми или ситуациями. Теперь он понимал, что вынужден обороняться. Он вглядывался в темноту и думал, яростно и напряженно. Создавалось впечатление, что все происшедшее с ним за этот день было придумано лишь с одной целью – разрушить его самоуверенность и сделать его посговорчивее. Но зачем?

Росс обладал твердой верой в свои силы и проницательностью ума, редкой для людей его возраста. Он понимал, что из того, что личность Мэрдока важна для самого Мэрдока, вовсе не следует, что она так уж важна для всего мироздания. Его досье было настолько объемным, что Рэйвел мог пришить ему все, что угодно. Но существовала одна немаловажная деталь, отличавшая его от большинства приятелей, – до сегодняшнего дня ему неизменно удавалось выкрутиться. Росс полагал, что так получалось потому, что он всегда работал в одиночку и брал на себя труд просчитывать свои действия на несколько ходов вперед.

С чего бы это теперь Росс Мэрдок стал вдруг кому-то настолько нужен, что для того, чтобы лишить его самообладания, было проделано все это? Он пошел добровольцем – зачем? Чтобы стать подопытным кроликом, на котором будут испытывать какой-нибудь вирус? В этом случае им незачем было так поспешно увозить его с базы. Не говоря ни слова, перекидывая его из одной летательной машины в другую, они явно старались деморализовать его. Хорошо, он изобразит растерянного мальчика и посмотрит, что будет дальше. Вот только удастся ли сыграть настолько убедительно, чтобы обмануть майора. В душе Росса тяжко ворочалось подозрение, что не удастся, и это было поистине обидно.

Была уже поздняя ночь. То ли метель осталась в стороне, то ли они летели выше облаков – в безлунном небе над кабиной ярко сияли звезды.

Образование Росс получил весьма поверхностное, но тем не менее он сумел самостоятельно расширить свои познания, диапазон которых не раз повергал в удивление многих представителей власти, имевших с ним дело. Он провел немало времени в городской библиотеке, выискивая факты, относящиеся ко многим странным областям знаний. Факты – весьма полезные вещи. Как минимум трижды полученные таким образом обрывки знаний спасали его свободу, а один раз, наверное, и жизнь.

Теперь он пытался свести воедино все, что ему было известно к этому времени о сложившейся ситуации. Он находился внутри какого-то ультрасовременного реактивного самолета, машины, весь облик которой говорил о том, что она предназначена для исключительно важных заданий. Из этого следовало, что он, Росс Мэрдок, был кому-то где-то очень нужен. Значит, можно строить какие-то предположения, а для них нужны дополнительные факты. Нужно ждать, прикидываться дурачком и держать глаза и уши открытыми пошире.

Судя по скорости, с которой они мчались, за несколько часов они должны были оказаться вне пределов страны. В конце концов, разве у правительства нет баз за границей? Возможность оказаться за рубежом вовсе не входила в его планы бегства, впрочем, с этой деталью он разберется в свое время.

Внезапно Росс вновь оказался лежащим на спине, и вновь его сдавила невидимая рука. На сей раз внизу не было посадочных огней, и Росс догадался, что они достигли места назначения, только когда резкий толчок, от которого лязгнули зубы, возвестил о посадке.

Майор вылез наружу, и Росс смог наконец распрямить свое скрюченное тело. Но его сразу же схватили за руку и поволокли вперед. Росс высвободил руку и спустился по шаткой, похожей на лестницу, конструкции.

Внизу не было ни одного огонька – только открытое, заснеженное пространство, через которое по направлению к лестнице двигалось несколько человек. Росс был голоден и очень устал. Он надеялся, что если майору захочется продолжить свои игры, это дело может подождать до следующего утра.

Со временем, конечно, ему нужно будет выяснить, где он находится. Если предоставится возможность бежать, то хотелось бы узнать что-нибудь об окрестностях. Но та же рука вновь схватила его за локоть и повела по направлению к полуоткрытой двери, которая, как показалось Россу, вела внутрь снежного холмика. Неизвестно, намела ли этот снег метель или его насыпали люди, но маскировка была отличной, и Росс понял, что она не случайна.

Такой Росс увидел базу, и сразу по прибытии он смог лишь мельком осмотреть ее. В течении дня он подвергся самому тщательному врачебному осмотру, с каким ему только приходилось сталкиваться. Когда же любопытство докторов было удовлетворено, юношу подвергли серии тестов, смысл которых ему никто объяснить не удосужился. А затем его оставили в покое, поместив в похожую на камеру комнату, вся обстановка которой состояла из койки (оказавшейся куда более комфортабельной, чем показалось на первый взгляд) и репродуктора в углу под потолком. Ему так ничего ровным счетом и не сказали. А он и не задавал вопросов, упрямо решив держаться выбранного образа. И вот он лежит, один, целый и невредимый, вытянувшись на койке и глядя на репродуктор, очень опасный молодой человек, решивший не отступать ни на шаг.

– Теперь послушай вот что... – тембр голоса, раздавшегося из-за решетки репродуктора, был весьма металлическим, но в этом хрипе сохранялись интонации голоса Кэлгарриса. Губы Росса сжались. Он исследовал каждый квадратный дюйм стены и не обнаружил никаких следов двери, сквозь которую попал сюда. Вооруженный одними лишь голыми руками, он никак не мог выбраться отсюда, а из одежды у него теперь только то, что ему выдали: рубашка, штаны из суровой материи и туфли-мокасины на мягкой подошве.

– ...и постарайся определить... – дребезжал голос. Росс понял, что пропустил часть сообщения мимо ушей. Впрочем, это не имело значения. Он не был намерен продолжать играть в эти игры.

Раздался щелчок – Кэлгаррис отключился. Но тишина не вернулась. Вместо нее Росс услышал ясную, сладкую трель, вызвавшую смутную ассоциацию с образом птицы. Его знакомство с миром пернатых ограничивалось городскими воробьями и толстыми сизыми голубями, причем ни те, ни другие не издавали звуков, похожих на песни, но тем не менее он не сомневался, что голос принадлежал птице. Росс оторвал взгляд от динамика под потолком и посмотрел на противоположную стену. То, что он увидел, заставило его вскочить на ноги.

Стены больше не было. На ее месте оказался крутой горный склон, заросший темно-зелеными елями до самой границы снегов, укрывающих остроконечные вершины. В затененных местах лежали полосы снега, а запах хвои, коснувшийся ноздрей Росса, был ничуть не менее реален, чем прохлада ветерка.

Раздался звук, заставивший его вздрогнуть, – это был отраженный горным эхом вой – древний клич волчьей стаи, голодной и вышедшей на охоту. Росс никогда прежде не слышал этого звука, но вековой человеческий опыт, таящийся в его подсознании, помог безошибочно определить, что это такое – четвероногая смерть. Точно так же он сразу сумел узнать серые тени, крадущиеся за ближними деревьями – его руки сжались в кулаки, а глаза стали лихорадочно рыскать по сторонам в поисках оружия.

Позади него стояла койка, а три из четырех стен окружали его, словно пещера. Но вот один из серых хищников поднял голову и посмотрел прямо на него глазами, в которых горели красные огоньки. Повинуясь полусформировавшейся идее, Росс схватил с койки одеяло, чтобы набросить его на зверя, когда тот прыгнут.

Волк двинулся вперед, в его глотке клокотало глухое рычание. Россу этот зверь, более крупный, чем любая собака, и куда более свирепый, казался чудовищем. Он уже приготовил одеяло, и только тут до него дошло, что волк смотрит не на него, что внимание хищника приковано к точке, лежащей вне поля зрения Росса.

Волк оскалил зубы, демонстрируя длинные желтые клыки. Раздался звук, похожий на звон струны, зверь подпрыгнул, упал на спину и покатился по земле, отчаянно пытаясь схватить зубами стрелу, вонзившуюся ему между ребер. Он снова завыл и из его пасти хлынула кровь.

Изумление Росса не знало границ. Он собрался духом и шагнул к умирающему волку. Впрочем, он не слишком удивился, когда его вытянутая рука уперлась в невидимый барьер. Медленно вытянув руки в стороны, он убедился, что касается стены своей камеры. И все же то, что он видел, слышал и обонял, убеждало, что он находится в горном лесу.

Немало озадаченный, он задумался на мгновенье, а затем, найдя объяснение, кивнул, и сел, расслабившись, на свою койку. Все это, вероятно, было какой-то суперсовершенной разновидностью телевидения, воспроизводящей запахи, иллюзию ветра и другие детали, придающие зрелищу столь впечатляющую убедительность. Результат был настолько убедительным, что Россу приходилось постоянно напоминать себе, что это всего лишь картинка.

Волк был мертв. Его сородичи исчезли в зарослях, но поскольку изображение не исчезло, Росс решил, что представление еще не закончилось. Он слышал какие-то звуки и ожидал продолжения.

Наконец в поле зрения появился человек. Он подошел к мертвому волку и осмотрел его, ухватив за хвост и приподняв. Сравнив размер зверя с ростом охотника, Росс убедился, что зверь и в самом деле был огромным. Человек обернулся и что-то прокричал. Его слова были совершенно членораздельны, но абсолютно непонятны Россу.

Незнакомец был одет весьма странно – слишком легко для климата этих мест, если судить по грудам снега и холодному ветру. Полоса грубой материи, укрывавшая его от подмышек до колен, была обернута вокруг тела и перетянута поясом. Пояс, куда более нарядный, чем неуклюжее одеяние, был сделан из множества маленьких цепочек, соединяющих металлические пластины. К поясу крепился длинный кинжал. На человеке был также синий плащ круглой формы, откинутый сейчас за плечи, чтобы не мешать рукам, и заколотый под подбородком чем-то вроде большой булавки. Обувь, укрывающая икры, была сделана из звериной шкуры и на ней оставались клочья косматого меха. Лицо человека было безбородым, хотя, судя по темной полосе вдоль подбородка, он вряд ли сегодня брился. Большая часть его темно-коричневых волос была скрыта меховой шапкой.

Был ли он индейцем? Нет, потому что его кожа, загорелая и обветренная, была тем не менее того же цвета, что и у Росса. Да и костюм его совсем не был похож на индейский. Вдобавок ко всему, этот человек, несмотря на примитивность своей одежды и украшений, был окружен такой аурой властности и уверенности в себе, что не возникало сомнений в том, что в своей части мира он – большая шишка.

Вскоре подошел другой человек, одетый похоже на первого, только в плаще грязно-бурого цвета. Он тащил за собой двух упирающихся ослов, которые в ужасе шарахались от мертвого волка, затем еще один, с другой парой ослов. И, наконец, появился четвертый, одетый в шкуры, со спутанной бородой на лице. Он склонился над убитым зверем и при помощи ножа с тускло-серым лезвием стал снимать с него шкуру. Прежде чем он закончил свое занятие, на заднем плане появились еще три пары тяжело нагруженных ослов. В конце концов бородач свернул окровавленную шкуру и, пнув освежеванную тушу, легко побежал вслед за удаляющейся процессией.

2

Увлекшись развернувшимся перед ним действием, Росс оказался не готов к внезапной и полной темноте, поглотившей не только картину на стене, но и всю комнату.

– Что случилось? – в его ушах отозвался собственный удивленный голос, слишком громкий, так как все звуки пропали вместе со светом. Замолкло даже тихое гудение вентиляции, на которое он не обращал внимания, пока оно не исчезло. Росс ощутил отзвук той паники, что охватила его в кабине ракетоплана. Но теперь он был готов ко встрече с неизвестностью.

Росс медленно двинулся сквозь темноту, вытянув вперед руки, чтобы не врезаться в стену. Он был полон решимости отыскать потайную дверь и сбежать из этой темной камеры.

Вот! Сперва его ладонь наткнулась на ровную поверхность. Он провел по ней рукой в стороны, и та неожиданно ушла в пустоту. Росс двинулся на ощупь. Здесь была дверь и теперь она была открыта. На секунду юноша замешкался, не в силах избавиться от жутковатого ощущения, что выйдя наружу, окажется на горном склоне, где бродит стая волков.

– Ерунда! – он снова говорил вслух. И, может быть, потому, что он чувствовал себя довольно неуверенно, сразу двинулся вперед. Все потрясения последних часов вызвали в нем сильнейшее желание сделать хоть что-то, что он сам считает нужным, а не то, что приказывают ему другие.

Тем не менее, Росс продолжал двигаться медленно, поскольку помещение, куда он попал, оказалось таким же пустым и темным, как и покинутая им комната. Он решил, что безопаснее всего будет красться вдоль одной из стен, вытянув перед собой руку.

Несколькими шагами дальше его плечо внезапно потеряло опору, и юноша чуть не провалился в еще одну открытую дверь. Но дальше снова шла стена, и он с радостью прислонился к ней. Еще одна дверь... Росс замер, присушиваясь к еле уловимому звуку, едва заметному намеку на то, что он не один в этой темной дыре. Но мрак, не нарушаемый даже движением воздуха, казалось, сгущался вокруг него, обретая почти осязаемую плотность.

Стена кончилась. Касаясь ее левой рукой, Росс вытянул правую вперед, и его пальцы уперлись в новую поверхность. Пространство, разделяющее две вертикальные плоскости, было немного шире дверного проема. Поперечный коридор? Он решил было протянуть руку дальше, и тут до него донесся звук. Он и в самом деле был не один.

Росс отступил к стене, прижался к ней, сдерживая дыхание, чтобы вслушаться в этот шум, и обнаружил, что темнота мешает различать звуки. Он не мог определить источник этого шороха, еле заметной вибрации воздуха.

В конце концов он понял, что звук происходит от какого-то движения у самого пола. Кто-то к нему полз – а не шел! Росс быстро укрылся за углом. Ему вовсе не хотелось иметь дело с ползущим. Эта встреча в темноте таила в себе угрозу.

Шорох был не постоянным, его часто прерывали долгие паузы. Росс заметил, что в этих паузах ясно слышалось тяжелое дыхание, словно ползущий совершал тяжкое, изнурительное усилие. Перед его мысленным взором встала картина – волк, стоящий в погруженном во мрак зале и нюхающий воздух. Осторожность подсказывала, что надо поскорее убираться отсюда, но присущий Россу дух противоречия заставил его остаться на месте. Присев на корточки, он напряженно вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть приближавшегося к нему.

Внезапно ослепительно вспыхнул свет, заставив Росса прикрыть глаза ладонями. И тут же он услышал, как возле пола раздался отчаянный, полный боли возглас. Все вокруг вновь заливал яркий свет. Росс обнаружил, что действительно стоит на пересечении двух коридоров – оказалось, его догадка была правильной. А тот, кто полз...

Человек – по крайней мере, фигура его весьма напоминала человеческую, – лежал в нескольких ярдах от юноши. Но рассмотреть его было невозможно – он весь был замотан бинтами, совершенно скрывавшими лицо. И это производило жуткое впечатление.

Одна из перевязанных рук чуть заметно шевельнулась, продвигая тело на какой-то дюйм вперед. Но прежде чем Росс успел сделать хоть шаг, в коридор вбежал еще один человек. Мэрдок узнал майора Кэлгарриса. Подбежав к лежавшему на полу существу, майор опустился на колени рядом с ним.

– Харди! Харди! – его голос, который бывал столь жестким, когда он обращался к Россу, выражал сейчас одно лишь сострадание.

– Харди, дружище! – руки майора приподняли перебинтованное тело, поддерживая его за голову и плечи. – Все в порядке, Харди, ты вернулся, живой. Ты на базе, Харди. – Он говорил медленно и ласково, словно утешая испуганного ребенка.

Одна из скрытых повязками рук, дернувшись, упала на забинтованное тело.

– Вернулся... живой... – прохрипел голос из-под бинтов.

– Вернулся, живой, – повторил майор.

– Вокруг темно... Опять темно... – хрипел голос.

– Ты просто страшно устал, парень. Все будет в порядке. Сейчас мы уложим тебя в постель.

Рука раненого прикоснулась к ладони Кэлгарриса.

– Я жив?

– Ты же знаешь, что да! – произнес майор ободряюще. Затем Кэлгаррис поднял глаза на Росса, как будто знал, что тот стоит рядом.

– Мэрдок, бегите в комнату в конце коридора и позовите доктора Фаррела!

– Слушаюсь, сэр! – вырвалось у Росса настолько автоматически, что он понял, что сказал, лишь когда уже почти добежал до комнаты.

Россу Мэрдоку никто ничего не объяснял. К забинтованному Харди примчался врач с двумя помощниками, и они быстро унесли его. Майор шел рядом с носилками, по-прежнему держа раненого за руку. Росс остановился в нерешительности: ясно было, что в его помощи больше не нуждались, но он теперь не решался ни идти дальше осматривать базу, ни возвращаться в свою камеру. Вид Харди, кем бы тот ни был, радикально изменил представление Росса о проекте, на участие в котором он так поспешно дал согласие.

Несомненно, здесь происходило что-то очень важное. Росс и раньше подозревал, что это может быть опасным. Но его представления об опасности до сих пор были весьма абстрактными и не связанными с такой конкретной картинкой, как ползущий во мраке Харди. С самого начала Росс лелеял дерзкий план побега. Теперь он точно знал, что отсюда надо побыстрее убираться, чтобы с ним не случилось то же, что и с человеком, которого он только что видел.

– Мэрдок!

От неожиданности Росс резко развернулся, встав в боевую стойку, но увидел перед собой не майора, и не одного из молчаливых людей, которых встретил здесь раньше. Стоявший перед ним человек обладал очень темной кожей, резко контрастировавшей со светлыми стенами коридора. Его брови и волосы были лишь ненамного темнее. И на этом фоне странно выделялись ярко-голубые глаза.

Незнакомец молча и бесстрастно разглядывал Росса, словно тот представлял собой какую-то проблему, которую ему предстояло решить. Когда же он заговорил, голос его оказался абсолютно монотонным, лишенным всяких модуляций.

– Я – Эш, – произнес он равнодушно. Таким тоном говорят: "Это – стол, а это – стул".

Росс вспыхнул.

– Отлично. Значит, ты – Эш, – вызывающе прошипел он. – И что бы это значило?

Эш не принял вызова.

– С этого момента мы – партнеры, – ответил он, пожав плечами.

– Партнеры в чем? – потребовал ответа Росс, стараясь сохранять спокойствие.

– Мы здесь работаем в парах. Нас подбирает компьютер, – ответил Эш и посмотрел на наручные часы. – Скоро звонок в столовую.

Он повернулся и пошел прочь. Росс не вынес такого безразличия. Если уж он решил не задавать вопросов майору и другим, стоящим по ту сторону решетки, то у такого же "добровольца" как он сам, можно было бы узнать хоть что-нибудь.

– В конце концов, что это за место? – спросил он.

Тот посмотрел на него через плечо:

– Операция "Ретроспектива".

Росс сдержал ярость.

– Хорошо. Но чем они здесь занимаются? Слушай, я только что видел парня, обмотанного бинтами так, словно он попал в бетономешалку, который полз через зал. Что они туг делают? И что должны делать мы?

К его изумлению, Эш улыбнулся, по крайней мере его губы слегка изогнулись.

– Проняло тебя? Ну, здесь иногда бывают потери. Их число стараются уменьшить, насколько это в человеческих силах, и для нас стараются по возможности принять все меры предосторожности.

– Что за потери?

– Потери в операции "Ретроспектива".

Где-то в дальнем конце зала негромко зажужжал зуммер.

– Звонок в столовую. Не знаю как ты, а я проголодался.

Эш отвернулся и ушел, словно никакого Росса Мэрдока вовсе не существовало.

Тем не менее Росс Мэрдок существовал, что было немаловажным для него самого фактом. И пока юноша шел вслед за Эшем, он решил, что намерен существовать и дальше, причем целым и невредимым, вне зависимости от операции "Ретроспектива" или как ее там. И он собирался в ближайшее же время получить от кого-нибудь ответы на интересующие его вопросы.

К своему удивлению, он обнаружил, что Эш ждет его у двери в комнату, откуда раздавались голоса и звон столовой посуды.

– Сегодня народу немного, – заметил Эш безразличным тоном, – на этой неделе многие заняты.

В комнате и в самом деле было совсем не многолюдно. Пять столов стояли свободными, в то время как присутствующие собрались за оставшимися двумя. Росс насчитал восемь человек, обедающих или идущих от окошка раздачи с нагруженными подносами. Все они были одеты в такие же брюки, рубашки и туфли, как и он сам – похоже, подобная одежда служила здесь чем-то вроде униформы. Четверо из них выглядели вполне обычно, зато внешность остальных была настолько примечательной, что Росс едва сумел скрыть изумление.

Стоя вслед за Эшем в очереди на раздачу, Росс украдкой поглядывал на них. Двое явно были азиатами, низкорослыми худыми людьми с тонкими веревочками длинных усов по бокам рта. Но когда он прислушался к их разговору, то понял, что они говорят на английском с непринужденностью, свидетельствовавшей о том, что для них этот язык родной. В дополнение к усам на лбу у обоих синели татуировки, так же как и на тыльных сторонах ладоней.

Другая пара была еще экзотичнее. Их светлые волосы, заплетенные в косы, волной спадали на могучие плечи. Подобных причесок Россу пока еще не приходилось видеть. Причем одного взгляда на этих здоровенных типов было достаточно, чтобы отбросить любые подозрения в женоподобии.

– Гордон! – один из этих гигантов полуобернулся за столом, чтобы поприветствовать Эша, когда тот с подносом в руках проходил мимо. – Когда ты вернулся? И где Сэнфорд?

Один из азиатов отложил ложечку, которой рассеянно помешивал свой кофе, и с искренним огорчением в голосе спросил:

– Что, опять потери?

Эш помотал головой:

– Просто новое назначение. Сэнди торчит на Готской Заставе. С ним все в порядке, – напарник Росса улыбнулся, и лицо его приняло такое живое и ехидное выражение, что Росс даже удивился. – Он угрохает там пару миллионов, если не остановится. Ведет дела так, будто родился со стаканом в руке.

Азиат рассмеялся и взглянул на юношу.

– Твой новый напарник, Эш?

Оживление исчезло с коричневого лица Эша.

– Временное назначение. Это Мэрдок, – поставив поднос на стол, он кивнул, указывая на азиатов: – Ходаки, Фенг. Джансен, Ван Вайк, – последнее относилось к рослым блондинам.

– Эш! – из-за соседнего стола к ним подошел еще один человек. Худой, узколицый, с беспокойными глазами, он был намного моложе остальных, намного моложе и не такой сдержанный. Росс подумал, что если задать вопросы ему, парень, возможно, ответит на них.

– Чего тебе, Курт? – ответ Эша прозвучал весьма пренебрежительно. Впрочем, молодой человек никак не отреагировал на оскорбительный тон, что несколько подняло его в глазах Росса.

– Ты слышал, что случилось с Харди?

Фенг, показалось, собрался было что-то сказать, а Ван Вайк нахмурился. Прежде чем ответить, Эш долго и неторопливо предавался процессу пережевывания и проглатывания пищи.

– Естественно, – вновь голос Эша ничего не выражал, будто случившееся с Харди было чем-то обыденным, что резко контрастировало с мелодраматическими интонациями Курта.

– Его искалечили... капут... – акцент Курта, малозаметный вначале, стал явственнее. – Замучили...

Эш посмотрел на него в упор:

– Ты, кажется, не на том же маршруте, что и Харди, правда?

Но Курт по-прежнему не сдавался:

– Конечно, нет. Ты знаешь, к какому маршруту я готовлюсь. Но это не значит, что такое не может случиться на моем маршруте, на твоем или на их! – он указал пальцем на Фенга и блондинов.

– Ты можешь свалиться с кровати и сломать себе шею, если сильно повезет, – заметил Джансен. – Иди и поплачься в жилетку Милларду, если тебя это так пугает. На инструктаже тебе все объяснили, тебе говорили, по какому принципу нас подбирают, что может произойти.

Росс уловил беглый взгляд, брошенный на него Эшем. Он до сих пор ничего не понимал, но не собирался задавать вопросы этой компании. Возможно, эта игра в молчанку была частью подготовки. Он подождет до тех пор, пока не сумеет отвести Курта в сторонку и выведать у него кое-что. Пока же он спокойно ел, стараясь не демонстрировать интереса к разговору.

– То есть вы собираетесь и дальше отвечать "слушаюсь, сэр", "никак нет, сэр" на любой приказ?

Ходаки стукнул по столу татуированной ладонью:

– Что за глупости, Курт. Ты прекрасно знаешь, как и почему нас отбирают на маршруты. В том, что Харди попал под удар, нет вины проекта. Такое случалось, и такое будет случаться и дальше.

– Я о том и говорю! Ты хочешь, чтобы это случилось с тобой? Хорошенькие штучки выделывают дикари на твоем маршруте с пленными, не правда ли?

– Слушай, заткнись! – Джансен встал. Поскольку он был выше Курта дюймов на пять и запросто мог переломить его пополам через колено, его слова звучали весьма внушительно. – Если ты чем-то недоволен, обращайся к Милларду. И еще послушай, малыш, – он наставил свой массивный указательный палец прямо в лоб Курту, – прежде чем шуметь, сходи сначала на первый маршрут. Когда туда посылают, принимают все меры предосторожности, а Харди просто не повезло. Вот так вот. Мы смогли вернуть его назад, к его счастью. Он сам же первый тебе это скажет, – гигант потянулся. – Как насчет поиграть, Эш, Ходаки?

– Ну такой всегда энергичный... – проворчал Эш, но кивнул утвердительно, так же как и маленький азиат.

Фенг улыбнулся Россу:

– Эти трое всегда пытаются друг друга разгромить, и каждый раз выходит ничья. Но мы надеемся... да, мы каждый раз надеемся...

Итак, Росс лишился возможности поговорить с Куртом. Вместо этого он как-то незаметно оказался среди людей, которые, покончив с едой, собрались на маленькой арене, вокруг которой полукольцом стояли кресла для зрителей. Но то, что произошло потом, целиком поглотило Росса, точно так же как давешняя сцена охоты на волка. Здесь тоже разгорелась битва, но не физическая. Все трое противников были не похожи друг на друга не только внешне, но, как Росс вскоре понял, отличались и по умственному подходу к поставленной задаче.

Они уселись на пол, скрестив ноги, в вершинах воображаемого треугольника. Затем Эш взглянул на высокого блондина и маленького азиата.

– Территория? – спросил он бодро.

– Внутренние степи! – ответили те хором, и все трое, посмотрев друг на друга, рассмеялись.

Эш кивнул.

– Решили сегодня быть крутыми, ребята? – спросил он. – Ну ладно, пусть будут степи.

Он приложил ладонь к полу перед собой и, к изумлению Росса, свет вокруг арены померк, а поверхность пола превратилась в миниатюрную копию зеленой степи, колыхавшейся под ветром.

– Красный!

– Синий!

– Желтый!

Сидевшие в сумраке игроки выбрали цвета. И по их команде загорелись разноцветные огоньки.

– Красный – караван! – Росс узнал бас Джансена.

– Синий – грабители! – Ходаки лишь немного отстал от него.

– Желтый – неизвестный фактор.

Росс был уверен, что заметил, как Джансен вздохнул.

– Неизвестный фактор – природное явление?

– Нет – племя на марше.

– Ага! – Ходаки так и предполагал. Росс представил себе, как он пожимает плечами.

Игра началась. Росс слышал о шахматах, о военных играх, которые разыгрывают при помощи миниатюрных армий и кораблей, об играх на бумаге, требующих от участников способности быстро соображать и тренированной памяти. Эта игра, однако, совмещала в себе их все и даже больше того.

Его воображение заработало, движущиеся огоньки превратились в отряд грабителей, купеческий караван, кочующее по степи племя. Хитроумное перестроение, схватка, маленькая победа здесь, за которой следовало более серьезное поражение там. Эта партия могла продолжаться много часов подряд. Сидевшие вокруг люди, бормотали что-то, обсуждая происходящее, тихо спорили, чтобы не мешать игрокам. Росс волновался, когда красные торговцы обходили весьма хитроумную засаду, и возмущался, когда племя отступало или караван терял очки. Это действие оказалось самой зачаровывающей игрой из всех, какие ему приходилось видеть, и он понимал, что все три человека, управляющие этими маневрами, – мастера стратегии. Их силы были настолько равны, что до чьей-нибудь безоговорочной победы было далеко.

Джансен рассмеялся, и красная линия каравана стянулась в компактную кучку.

– Встали на стоянку у источника, – объявил он. – Но выставили хорошие караулы. – Вокруг группы рассеялись красные искорки. – Они могут стоять, сколько я пожелаю. Мы можем заниматься этим хоть до второго пришествия, и никто не сможет взять верх.

– Нет, – возразил Ходаки, – в один прекрасный день кто-нибудь из нас сделает небольшую ошибку, и тогда...

– И тогда какие-нибудь придурки нас угробят? – спросил Джансен. – То-то будет денечек! Ну ладно, на сегодня перемирие?

– Идет!

Свет над ареной зажегся вновь, и изображение степи погасло.

– Если захотите продолжить, то я с удовольствием поучаствую, – объявил Эш, поднимаясь.

Джансен ухмыльнулся.

– Отложи это на месячишко, Гордон. Завтра мы отправляемся во время. Следите за собой, вы оба. Мне не хочется играть с другими противниками, когда я вернусь.

Росс обнаружил, что нелегко отделаться от иллюзии, так поглотившей его. Внезапно он почувствовал, что кто-то легонько прикоснулся, к его плечу и поднял глаза. Позади него стоял Курт, судя по всему, равнодушный к спору между Джансеном и Ходаки, обсуждавшими какой-то момент игры.

– Вечером встретимся, – губы юноши двигались почти незаметно – этот трюк Росс успел в свое время изучить. Да, он обязательно встретится с Куртом, этим вечером или в другой раз, когда представится возможность. Он должен узнать, что за секрет хранит эта странная компания.

3

Росс настороженно замер, прижавшись к стене в своей темной комнате и повернув голову в сторону приоткрытой двери. Его встревожил легкий шорох, и вот теперь он стоял, напрягшись, словно кот перед прыжком. Но увидев силуэт человека, открывающего дверь и входящего внутрь, он не стал бросаться на него, а подождав, пока тот подойдет к койке, скользнул вдоль стены, затворил дверь и привалился к ней спиной.

– Что за дела? – спросил Росс свистящим шепотом.

В темноте раздался короткий смешок.

– Ты готов? – акцент гостя не оставлял сомнений. Это явился Курт с обещанным визитом.

– А ты сомневался?

– Нет, – не дожидаясь приглашения, темная фигура опустилась на край койки. – Иначе бы меня здесь не было, Мэрдок. Ты кое-что знаешь, я слышал. Тебя, так же как и меня, втянули в эти игры. Ты же видел Харди сегодня.

– Ты много чего слышал, а? – ответил Росс уклончиво.

– Я слышал, видел, и понял больше, чем все эти крикуны, вроде майора и других, вот что я тебе скажу. Ты видел Харди. Хочешь, чтобы с тобой случилось то же самое?

– А есть такая опасность?

– Опасность! – фыркнул Курт. – Ты не представляешь масштаба этой опасности, малыш. До сих пор не представляешь. Я еще раз тебя спрашиваю: хочешь кончить так же, как Харди? Они еще не успели заморочить тебя своими разговорами. Именно поэтому я и пришел сюда сегодня. В чем тебе повезло – у тебя есть шанс сбежать, пока они тебя не записали.

– Записали?

Курт зло рассмеялся.

– Ага. У них тут много всяких штучек. Они у нас умники, яйцеголовые, и у каждого своя любимая финтифлюшка. Тебя засовывают в специальную машину, которая запоминает твои данные. После этого, парень, ты не сможешь выбраться наружу, не переполошив всю базу. Усек? Так что, если хочешь смыться, делай это до того, как они тебя запишут.

Росс не верил Курту, но слушал внимательно. Эти аргументы звучали вполне убедительно для человека, чья общая неосведомленность в научных проблемах позволяла поверить в существование самых невероятных приспособлений.

– Тебя они тоже должны были записать, – заметил Росс.

Курт снова засмеялся, но на этот раз весело.

– Они и думают, что записали. Только все не так просто, как воображают себе майор и остальные, в том числе и Миллард! Нет, у меня имеется вполне реальный шанс удрать отсюда, я просто не могу сделать это в одиночку. Вот почему я ждал, пока они притащат сюда новичка, с которым я успею договориться прежде, чем его зацепят на крючок. Ты крутой парень, Мэрдок, я смотрел твое досье, и я готов спорить, что ты прибыл сюда без особого желания оставаться надолго. Я даю тебе шанс выбраться отсюда вместе с человеком, который знает все ходы. Второй такой возможности не будет.

Чем дольше говорил Курт, тем убедительнее звучали его слова. Последние подозрения Росса развеялись. Он и в самом деле собирался сбежать при первой возможности, и если Курт все продумал, то тем лучше. Конечно, не исключено что Курт просто "наседка", а все его разговоры – провокация. Но с этой возможностью придется смириться.

– Послушай, Мэрдок, может быть, ты думаешь, что отсюда просто выбраться? Ты знаешь, парень, где мы находимся? Мы почти на самом Северном Полюсе! Не собираешься ли ты пешком топатьнесколько сотен миль по снегу и льду? Веселенькая выйдет прогулочка! Я думаю, что ничего не получится – если у тебя нет плана и напарника, который знает, что делать.

– А как мы будем выбираться? Угоним один из этих ракетопланов? Ты – пилот? Я – нет.

– Кроме ракетопланов у них есть кое-что еще. Это место совершенно засекречено. Даже ракетопланы садятся здесь нечасто, чтобы их не засекли радары. Ты что, не знаешь, что здесь повсюду рыщут красные? Эти ребята следят за действиями красных, красные следят за ними. Обе стороны играют из-под стола. Мы будем выбираться на "кошках".

– Кошках?

– Это такие снегоходы, вроде тракторов. На юге заложены склады с припасами, раз в месяц туда ходят "кошки". Управлять такой машиной совсем не сложно, и прежде чем нас начнут искать, можно уйти далеко.

– Как далеко нам нужно уйти? – спросил Росс скептически. Даже если предположить, что Курт говорит правду, путешествие по диким арктическим просторам на украденной машине выглядит по меньшей мере рискованным. У него было довольно смутное представление об полярных пустынях, но тем не менее он был уверен, что без должных предосторожностей там легко можно сгинуть навсегда.

– Может быть, всего лишь миль на сто, или около того. Но у меня есть в запасе и другие планы, и я готов рискнуть собственной головой. Неужели ты думаешь, что я отправлюсь в путь наобум?

Тут он был, конечно, прав. Росс с самого начала понял, что его гость в первую очередь думает о собственных интересах и не станет рисковать, если у него нет четкого плана действий.

– Ну и что ты скажешь, Мэрдок? Ты со мной или нет?

– Мне нужно время, чтобы все это переварить.

– Вот времени у нас как раз и нет, мой мальчик. Завтра они тебя запишут. После этого тебе не выйти за ограду.

– Тогда, может быть, ты научишь меня, как обмануть эту записывающую машину? – предложил Росс.

– Ничего не выйдет. Это связано с устройством моего мозга. Я же не могу открыть мою черепушку и дать тебе кусок своих мозгов? Нет, или ты бежишь вместе со мной сегодня ночью, или я буду ждать, пока сюда не привезут кого-нибудь еще.

Курт встал. Последнюю фразу он произнес безразличным тоном, и Росс понял, что он имел в виду именно то, что сказал. Но все же Росс колебался. Он хотел попытаться выбраться на свободу, и догадки о том, что здесь происходит, усиливали это желание. Хотя Курт не внушал ему ни симпатии, ни доверия, Россу казалось, что он понимает его лучше, чем Эша и остальных. К тому же с Куртом он окажется в привычной стихии – в такие переделки ему приходилось попадать и раньше.

– Сегодня... – повторил он задумчиво.

– Да, сегодня! – в голосе Курта зазвучало нетерпение – он чувствовал, что собеседник сомневается. – Я долго готовился, но нас должно быть двое. Нужно по очереди управлять "кошкой". Нельзя останавливаться, пока мы не окажемся далеко на юге. Говорю тебе, это несложно. Вдоль пути следования есть тайники с пищей, оставленные на случай непредвиденных обстоятельств. Я достал карту, где они отмечены. Ты идешь?

Росс не отвечал. Тогда Курт подошел к нему ближе.

– Помнишь Харди? Он не первый и не последний. Нас тут используют без оглядки. Вот почему они так срочно притащили тебя сюда. Лучше рисковать со мною, чем на маршруте.

– А что такое "маршрут"?

– А, так значит они тебя не инструктировали? Ну, маршрут – это такой небольшой скачок назад во времени, путешествие в историю. Только не в ту причесанную историю, о которой ты читал в книгах, когда был маленьким. Нет, тебя забрасывают в какие-то дикие доисторические времена...

– Это невозможно!

– Вот как? Ты видел сегодня этих здоровенных белобрысых парней, а? Как ты думаешь, зачем они отрастили такие косы? Потому что они путешествовали в такие времена, когда мужчины носили косы и ходили с большущими топорами, которыми можно разрубить человека пополам. А Ходаки и его напарник... Ты что-нибудь слышал о татарах? Может быть, и нет, но когда-то они прошли почти по всей Европе.

Росс сглотнул слюну. Он вспомнил картинку на которой были нарисованы воины с косами на голове и с топорами в руках – викинги! И татары, да он когда-то смотрел кино о каком-то Хане, точно, Чингис-хане! Но ведь вернуться в прошлое невозможно!

Однако он подумал о фильме, который видел сегодня – с человеком, убившем волка, и тем, лохматым, одетым в шкуры. Они были не из этого мира. Неужели Курт говорит правду? Яркие воспоминания об этой сцене придали убедительность словам Курта.

– Представь, что тебя посылают во время, где не любят чужаков, – продолжал Курт. – Ты туда попадаешь, и с тобой происходит то же, что и с Харди. А это не очень приятно!

– Но зачем?

– А вот это они тебе скажут только накануне первого выхода на маршрут. Я даже не хочу знать, зачем. Я знаю только, что не собираюсь отправляться в эти безумные времена, где какой-нибудь дикарь может запросто продырявить меня копьем из-за того, что майор Джон Кэлгаррис или Миллард хотят что-то там выяснить. Сперва я испробую свой план.

Настойчивость Курта сделала свое дело. Росс решился. Он тоже рискнет бежать на "кошке". Он знаком только с этим миром и с этой эпохой и не желает знакомиться с другими.

Как только Росс принял решение, Курт повел его за собой. Его знание системы безопасности базы было безупречным. Дважды дорогу им преграждали запертые двери, но они задерживались лишь на секунду, поскольку у Курта имелась какая-то маленькая, умещавшаяся в ладони штучка, поднося которую к замку, он легко открывал любые двери.

Коридоры достаточно освещались и идти было легко, но в комнатах царила темнота, и Курту дважды приходилось вести Росса под руку. Он обходил препятствия с уверенностью человека, неоднократно преодолевавшего этот маршрут. За время пути Росс сильно изменил свое мнение об его способностях в лучшую сторону и поверил, что ему и в самом деле очень повезло с компаньоном.

Когда они достигли последнего помещения. Росс, с готовностью повинуясь приказам Курта, надел меховой костюм, который тот ему дал. Размер оказался не совсем подходящий, но он обратил внимание, что Курт постарался выбрать наиболее близкий к его росту. Открылась последняя дверь, и они шагнули во мрак полярной ночи. Ухватив Росса одетой в рукавицу рукой, Курт потащил его за собой. Вместе они распахнули дверь ангара, где стояла машина, на которой им предстояло бежать.

"Кошка" оказалась довольно странным механизмом, но у Росса не было времени осмотреть ее. Курт втолкнул его в кабину, стеклянный колпак над ними захлопнулся и двигатель заработал. Вероятно, "кошка" двигалась на предельной скорости, но тем не менее казалось, что они ползут немногим быстрее, чем пешком.

Какое-то время Курт двигался от стартовой точки по прямой, но вскоре Росс услышал, как он негромко отсчитывает что-то, словно отмеряя время. Когда он досчитал до двадцати, "кошка" резко забрала вправо и описала широкий полукруг. На следующий счет "двадцать" маневр повторился в противоположном направлении. После того как это было проделано шесть раз, Росса начали одолевать сомнения, удастся ли им вернуться на первоначальный курс. Когда Курт перестал считать, Росс спросил его:

– Что это за танцы?

– А ты хочешь, чтобы тебя разорвало на клочки и раскидало по окрестностям? Для того, чтобы с базы никто не вышел и никто туда не вошел, вовсе не нужны заборы в две мили высотой – здесь есть другие меры безопасности. Скажи спасибо, что мы преодолели первое минное поле и не взорвались.

Росс поежился, но постарался не показать Курту своего испуга:

– Так значит, все не так просто, как ты говорил?

– Заткнись! – Курт снова начал отсчет, И Росс провел несколько весьма неприятных минут в размышлениях о безрассудности поспешных решений и о том, что прежде чем ввязаться в это дело, нужно было как следует подумать.

Они вновь принялись выписывать на снегу волноообразные узоры, но теперь уже в виде острых углов. Время от времени Росс бросал взгляд на человека, сидевшего за рулем. Как Курт сумел запомнить маршрут? Его желание покинуть базу явно перевешивало все остальные побуждения.

Они продолжали двигаться туда-сюда, с каждым разворотом выигрывая всего несколько ярдов.

– Хорошо, что "кошки" работают на атомном топливе, – заметил Курт в промежутке между двумя минными полями, – иначе бы мы сожгли все топливо.

Росс с трудом поборол в себе желание выскочить наружу, чтобы избежать любого контакта с двигателем. Вероятно, эти машины были вполне безопасными, но страх перед радиацией был все же силен. К счастью, Курт вскоре прекратил маневры и вышел на прямой курс.

– Мы выбрались! – с облегчением произнес Курт, ничего, впрочем, к этому не добавив.

"Кошка" уверенно ползла вперед. Россу показалось, что у них нет никаких ориентиров, но Курт вел машину ничуть не сомневаясь. Спустя некоторое время он нажал на тормоз и сказал Россу:

– Мы должны вести по очереди – теперь ты.

– Я умею водить машину, но эта штука... – с сомнением ответил Росс.

– Ерунда. Самым сложным было преодолеть минное поле, и это уже позади. Смотри! – Курт указал на слабо светившуюся приборную панель, – это поможет тебе ехать прямо. Если умеешь водить автомобиль, то с этим и подавно справишься. Следи!

Он вновь тронулся с места и слегка повернул налево.

Огонек на панели начал мигать, и чем сильнее они отклонялись от курса, тем чаще он мигал.

– Видишь? Следи, чтобы он горел постоянно, и все будет в порядке. Если замигает, поворачивай, пока не перестанет. Ребенку ясно. Садись и поехали.

Поменяться местами в закрытой тесной кабине оказалось весьма не просто, но в конце концов им это удалось, и Росс осторожно взялся за руль. Следуя указаниям Курта, он принялся смотреть вперед, обращая больше внимания на огонек, чем на белое пространство впереди, и, промучившись несколько минут, наконец приспособился. Как и обещал Курт, все было очень просто. Проследив какое-то время за его действиями, Курт что-то одобрительно промычал и устроился подремать.

Когда интерес к вождению "кошки" угас, это занятие начало казаться монотонным и убаюкивающим. Росс заметил, что начинает зевать, но упрямо оставался на своем посту. До сих пор все делал Курт, и Россу не хотелось упустить шанс продемонстрировать свою полезность. Если бы среди бесконечных снегов появился хоть какой-нибудь просвет, хоть какая-нибудь видимая цель, то было бы не так трудно. В конце концов Росс то и дело стал отклоняться от курса, чтобы мигающий огонек на панели не давал ему заснуть. За этими маневрами он не заметил, как проснулся Курт, пока тот не сказал:

– Придумал себе будильник, Мэрдок? Хорошо, не буду спорить с человеком, умеющим работать головой. Но лучше тебе покемарить, а то мы так далеко не уедем.

Росс слишком устал, чтобы сопротивляться. Они вновь поменялись местами, и он свернулся поудобнее, насколько это было возможно, на тесном сидении. Но только теперь, когда можно было спокойно поспать, он понял, что больше спать не хочет. Курт же, вероятно, решил, что Росс крепко спит, потому что через пару миль пути он осторожно пошевелился. В неверном свете приборной панели Росс заметил как он, порывшись в нагрудном кармане своей парки, достал небольшой предмет, и, прижав его одной рукой к рулю, другой принялся слегка нажимать на него.

Росс не понял смысла его действий, но уловил как Курт облегченно вздохнул, убирая свое сокровище обратно в карман, как будто выполнив какое-то важное дело. Вскоре "кошка" остановилась, и Росс приподнялся в кресле, протирая глаза.

– Что случилось? Мотор заглох?

Курт облокотился на руль.

– Нет. Просто нужно здесь подождать.

– Ждать? Чего? Пока Кэлгаррис придет и сцапает нас?

Курт рассмеялся:

– Майор? Вот уж чего бы я хотел – так это, чтобы он оказался сейчас здесь. То-то будет для него сюрприз! Вместо двух маленьких мышек, которых нужно заездить обратно в клетку, – большущий тигр с клыками и когтями!

Росс выпрямился. Это дело начинало плохо пахнуть, дело, в которое он влез по самые уши. Он оценил возможное продолжение и пришел к выводу, что Росс Мэрдок, похоже, крепко влип. Если Курт ждет каких-то своих друзей, то эти друзья могут быть только из одной компании...

Большую часть своей короткой жизни Росс вел свою собственную войну против ограничений, навязываемых ему законами и правилами, которых он не мог принять. И за годы этой войны, где случались и атаки, и поражения, и стратегические маневры, он выработал собственные правила столь опасной игры. Он никого не убивал и ни за что не пошел бы по тому пути, который выбрал Курт. Для человека, ненавидевшего всяческие запреты и ограничения, цели и методы хозяев Курта были не просто чуждыми и нелогичными – они были ему глубоко противны.

– Твои друзья опаздывают? – как бы невзначай спросил он.

– Пока нет, и если ты хочешь сыграть в героя, то прежде как следует подумай! – в голосе Курта зазвучали металлические нотки – те самые, что так не нравились Россу в голосе майора. – Эта операция тщательнейше планировалась и от нее зависят очень серьезные вещи. Теперь нам уже никто не сможет помешать.

– Красные внедрили тебя в проект, да? – Росс хотел поддержать разговор, чтобы выиграть время для размышлений. А думать ему нужно было быстро и четко.

– Нет смысла пересказывать тебе грустную историю моей жизни, Мэрдок. Без сомнения, большая часть ее тебе покажется весьма скучной. Если ты хочешь остаться в живых, хотя бы на время, тебе стоит помалкивать и делать то, что тебе велят.

Курт скорее всего был вооружен – в противном случае он вряд ли вел бы себя столь самонадеянно. С другой стороны, если подозрения Росса верны, то как раз и наступил момент, когда нужно сыграть в героя – потому что лучше быть мертвым героем, чем живьем попасть в руки дружков Курта посреди полярной пустыни.

Как можно резче Росс бросился влево, стараясь прижать Курта к стенке кабины, и вцепился в мех на вороте его парки, пытаясь нащупать горло. Похоже, Курта подвела излишняя самоуверенность, из-за которой он оказался не готов к внезапному нападению. Он отчаянно пытался освободить руки, но Росс, заметив блеск металла, намертво сжал его запястье.

Они дрались, путаясь в меховой одежде. Росс старался не дать Курту вырваться и пытался при этом выключить его метким ударом.

В конце концов Курт сам помог противнику. Когда Росс на секунду ослабил хватку, он бросился на него и тут же получил удар сбоку. Он уже не смог остановиться и, ударившись головой о рулевое колесо, обмяк.

Росс действовал быстро. Он снял свой ремень и безжалостно скрутил Курту руки. Затем, изогнувшись, он перетащил бесчувственное тело противника и занял место водителя.

Он не имел ни малейшего представления, куда ехать, но знал, что отсюда надо убираться – причем на предельной скорости. Помня о том, что его умение водить эту машину было весьма ограниченным. Росс двинулся с места и, описав широкий круг, убедился, что "кошка" движется в направлении обратном первоначальному.

Огонек, указывающий курс, горел по-прежнему ровно. Вернется ли он на базу, двигаясь обратно по той же прямой? Затерянный в безмолвии диких холодных просторов, он принял единственное возможное решение и отправился в путь.

4

Росс вновь просто сидел и ждал, пока другие решат его судьбу. Внешне он был так же невозмутим, как и тогда, перед судьей Рэйвелом. Вспоминая происшедшее, он понимал, что несмотря на мрак полярной ночи, у него не было шансов спастись. Убегая от тех, кто шел на встречу с Куртом, он попал прямо в объятия поисковой партии с базы и увидел в действии механическую гончую, которую, по словам Курта, посылают в погоню за беглецами, – жуткую машину, способную преследовать цель до тех пор, пока металл, из которого она сделана, не рассыплется в пыль от ржавчины. Беглецам не так уж сильно удалось оторваться от преследователей, как рассчитывал Курт, полагаясь на полученное на старте преимущество.

Росс не знал, насколько смягчит его вину то обстоятельство, что он был захвачен уже на обратном пути с лежавшим в кабине связанным Куртом. За долгое время ожидания ему не раз приходило в голову, что это, может быть, вообще не учитывается. На этот раз в камере ничего не происходило – просто тянулись долгие часы, полные далеко не приятных размышлений.

Но из этой истории с неудачным походом через льды он извлек один весьма важный урок: Кэлгаррис и прочая публика с базы оказались самыми серьезными противниками из тех, что когда-либо встречались ему, и на их стороне были все возможные преимущества. Теперь Росс даже не сомневался, что бежать с базы невозможно. Приготовления Курта произвели на него впечатление, он понимал, что многое из этого он сам никогда бы сделать не сумел. И он не сомневался, что Курт прибыл сюда, имея с собой все самое изощренное оборудование, какое было у красных.

Когда друзья Курта наконец прибыли на место встречи, их ожидал весьма грубый прием. Кэлгаррис выслушал Росса и послал туда боевую группу. Прежде чем поисковая партия вернулась на базу, темное арктическое небо озарилось вспышкой. Курт к тому времени пришел в себя, и когда он понял, что это означает, бесстрастное выражение исчезло с его лица.

Дверь камеры, где сидел Росс, щелкнула, и он поднялся с койки, готовый услышать приговор. На сей раз он не собирался разыгрывать спектакль. Ни малейших угрызений совести по поводу побега он не испытывал. Играй Курт честно, возможно, сегодня был бы хороший день. А так – просто не повезло.

Вошли Кэлгаррис и Эш. При виде Эша внутреннее напряжение, владевшее Россом, немного ослабло. Для вынесения приговора майор мог прийти и в одиночку, и если бы приговор был очень суров, ему вовсе незачем было вести с собой Эша.

– Ты плохо начал, Мэрдок, – майор сел на край полки, игравшей роль стола. – Тебе будет предоставлен еще один шанс, так что считай, что тебе повезло. Мы убедились, что ты не шпион, и поэтому твоя голова уцелела. Тебе есть, что добавить к своему рассказу?

– Нет, сэр.

– Вопросы?

– Очень много, – честно ответил Росс.

– Почему же ты их не задавал?

Росс улыбнулся тонкой улыбкой, так непохожей на ту застенчивую ухмылку, что появлялась на его лице, когда он изображал робкого мальчишку.

– Приличные ребята никогда не показывают своего невежества. Просто смотрят, слушают и помалкивают.

– И в результате едва не попадают в дерьмо, – добавил майор. – Не думаю, чтобы тебе понравилось общество тех, кто нанял Курта.

– Когда я убегал отсюда, я про них ничего не знал.

– Да, а когда узнал, то принял меры. Почему? – первый раз в голосе майора прорезался отзвук чувства.

– Потому что мне не нравятся порядки по их сторону забора.

– Только это тебя и спасло, Мэрдок. Еще один шаг в сторону, и тебе уже ничего не поможет. На этом пока закончим. Кстати, ты можешь задать несколько своих вопросов.

– Насколько то, что наплел мне Курт, правда? – выпалил Росс. – Я имею в виду путешествия во времени.

– Так все и есть, – майор произнес это так просто, что сомнений не оставалось.

– Но зачем? Как?

– Ты поймал нас на слове, Мэрдок. Из-за твоей маленькой прогулки нам придется рассказать тебе больше, чем мы обычно говорим нашим людям до последнего инструктажа. Послушай и забудь все, что не относится к той работе, которую тебе будет нужно выполнять.

Красные двадцать пять лет назад запустили Спутник. Мы ответили им немного позже. Потом произошло несколько серьезных аварий на Луне, потом эта станция, сошедшая с орбиты, потом корабль... Последние двадцать лет мы не совершали космических полетов, ничего из того, что планировали. Слишком много "жучков", слишком много дорогостоящих неудач. И в конце концов, мы начали узнавать о чем-то куда более серьезном, чем болтающийся в небе футбольный мячик.

Все открытия в науке происходят не вдруг, к ним идут шаг за шагом. Их историю можно проследить по этим шагам исследователей. Но представь, что ты сталкиваешься с результатом, который, судя по всему, получен сразу, без всякой подготовки. Что бы ты предположил в таком случае?

Росс уставился на майора. Хотя он не понимал, какое это имеет отношение к путешествиям во времени, но тем не менее почувствовал, что Кэлгаррис ожидает от него серьезного ответа.

– Либо эти шаги хранились в полном секрете, – медленно ответил он, – либо это открытие не принадлежит тем, кто о нем заявил.

Впервые майор глянул на него с одобрением.

– Предположим, это открытие жизненно важно для тебя. Что ты будешь делать?

– Попытаюсь выяснить, откуда оно взялось!

– Вот именно! За последние пять лет наши соседи напротив заявили о трех таких открытиях. Одно мы смогли проследить, повторить и использовать с некоторыми собственными дополнениями. Происхождение двух других до сих пор неизвестно, но они как-то связаны с первым. Сейчас мы пытаемся разрешить эту проблему, но время поджимает. Хотя у красных имеются совершенно невероятные штуки, они по какой-то причине ими пока не пользуются. Иногда эти штуки работают, иногда нет. Все это говорит о том, что красные ведут работу с открытиями, которые в основном сделаны не ими самими.

– Откуда же они их получили? С другой планеты? – воображение Росса заработало. Неужели удалось сохранить в секрете успешное космическое путешествие и контакт с другой разумной расой?

– В некотором смысле – да. Только эта планета удалена от нас не в пространстве, а во времени. Семь лет назад к нам попал человек из Восточного Берлина. Он был почти уже мертв, но прожил достаточно, чтобы надиктовать на пленку совершенно потрясающие сведения, настолько невероятные, чтобы навести на мысль о безумии. Но это было после Спутника, и мы не решались оставить без внимания любые намеки о происходящем по ту сторону Железного Занавеса. Запись была исследована учеными, и они предположили, что в этих сведениях есть правдивое зерно.

О путешествиях во времени писали фантасты, остальные считали их невозможными. Потом мы узнали, что красным удалось это сделать.

– Вы хотите сказать, что они отправлялись в будущее и доставили оттуда те машины, что используют сейчас?

Майор покачал головой:

– Не в будущее. В прошлое.

Что за странная шутка? В непонятном волнении Росс не удержался от ответа:

– Послушайте, вы знаете, у меня нет такого образования, как у ваших умников, но я знаю, что чем дальше в прошлое, тем проще были все вещи. Мы ездим в машинах. Всего сто лет назад люди ездили на лошадях. У нас есть ружья – а еще не так уж давно люди рубились на мечах, стреляли друг в друга из луков и прикрывались от стрел тонкими пластинами из металла. Каким образом могли красные найти в прошлом что-то, что пригодилось бы сегодня?

– Именно это и занимало нас последние семь лет, – возразил майор. – Причем даже не как, а где. Потому что где-то в прошлом они смогли вступить в контакт с цивилизацией, способной порождать такие идеи и делать такое оружие, что наши эксперты просто становятся в тупик. Мы должны найти их источник и либо воспользоваться им, либо изолировать его. Но до сих пор мы только пытаемся его отыскать.

Росс покачал головой:

– Это должно быть очень далеко в прошлом. А эти ребята, что отыскивают гробницы и раскапывают древние города – не могли бы они дать вам какие-то указания? Неужели от такой цивилизации не осталось ничего, что сохранилось бы до сегодняшнего дня?

– Это зависит, – заметил Эш, – от типа цивилизации. Египтяне строили из камня и очень основательно. Они использовали орудия из меди, бронзы и камня, и жили в сухом климате, хорошо сохраняющем предметы. В Междуречье строили из обожженного кирпича и тоже использовали медь, бронзу и камень. И там климат был вполне подходящим для сохранения древностей. Греки строили из камня и писали книги, сохранившие их историю для потомков. Так же, как и римляне. По нашу сторону океана инки, майя, предшествовавшие им неизвестные народы, ацтеки – все они строили из камня и пользовались металлическими орудиями. Металл и камень сохранились. Но что, если в древности существовали люди, использовавшие пластмассу и нестойкие сплавы, и не желавшие сооружать долговременные строения, чьи инструменты, например, экономии ради, не были рассчитаны на длительное использование. Что могло сохраниться от них – предположим, если нас от них отделяет период оледенения, когда ледники стерли в пыль то немногое, что они оставили?

Доказано, что полюса нашей планеты перемещались, и те районы, что сейчас лежат в высоких широтах, были когда-то тропиками. Катастрофа, настолько мощная, что привела к передвижению полюсов, могла бесследно уничтожить любую, даже самую высокоразвитую цивилизацию. У нас есть веские основания полагать, что такие люди существовали, надо только найти их.

– А Эш у нас раньше был скептиком, теперь же изменил свое мнение, – майор слез со своего насеста на полке. – Он – археолог, один из тех, что раскапывают гробницы, и он знает, что говорит. Мы должны вести свою охоту в те времена, когда еще не была построена первая пирамида, когда земледельцы еще не осели в долине Тигра. Но мы должны позволить врагу вывести нас на след. Вот почему ты здесь.

– А почему я?

– Это вопрос, на который наши психологи все еще ищут ответ, мой юный друг. Похоже, что большинство людей из разных стран, которые объединились вокруг нашего проекта, оказались слишком, цивилизованными. Их реакции на те или иные ситуации слишком привязаны к определенным нормам, и они не могут их преодолеть. А если внешняя угроза и заставляет их сменить модель поведения, то потом они оказываются настолько деморализованными, что не могут работать в полную силу. Научите человека убивать – например, на войне – и потом его придется долго приводить в норму.

Но в результате тех же войн появился и другой тип людей. Такой человек – прирожденный коммандос, секретный агент, вся его жизнь – это бой. Их немного, и они – мощное оружие. В мирное время это сочетание нервов, эмоций и навыков становится опасным для самого общества, которое эти люди защищали во время войны. В обстановке мира они превращаются или в преступников, или в неудачников.

Люди, которых мы посылаем исследовать прошлое, не только получают самую совершенную подготовку – все они принадлежат к такому типу, к "первопроходцам". О таких людях вспоминают с умилением – когда они мертвы, но жить с ними бок о бок не особенно приятно. Наши агенты в современной жизни – неудачники, потому что их способности в наше время остаются невостребованными. Они должны быть достаточно молодыми и обладать определенным уровнем интеллекта, необходимым для того, чтобы усвоить подготовку, а также пройти наши тесты. Понимаешь?

Росс кивнул:

– Вам нужны пройдохи именно потому, что они пройдохи.

– Нет, не потому, что они пройдохи, а потому, что не вписываются в современное общество. Не надо думать, Мэрдок, что у нас тут уголовная организация. Но человек, которого в одни времена называют преступником, в другие может стать героем. Это грубый пример, но он правильный. Когда человек проходит нашу подготовку, он не только в состоянии выжить в том периоде, куда его направляют, но и вполне может сойти за уроженца той эпохи.

– А как насчет Харди?

Майор уставился в пространство.

– Ни одна операция не застрахована от грубых ошибок. Мы никогда не утверждали, что у нас не бывает неприятностей, и что наша деятельность безопасна. Мы вынуждены иметь дело как с уроженцами разных времен, так и в случае, если нам повезет и мы выйдем на след, с красными. Они подозревают, что мы стараемся выследить их. Им удалось заслать к нам Курта Фогеля. Его подготовка и прикрытие оказались почти совершенными.

Теперь ты узнал, что хотел, Мэрдок. Ты соответствуешь нашим требованиям и перед первым выходом на маршрут тебе будет предоставлена возможность сказать "да" или "нет". Если ты скажешь "нет" и откажешься от задания, то ты автоматически становишься узником и остаешься здесь. Ни один человек, прошедший нашу подготовку, не может вернуться к нормальной жизни – слишком велика вероятность того, что он будет захвачен и использован противником.

– Никогда?

Майор пожал плечами.

– Эта операция может длиться долго. Мы надеемся, что не слишком, но сейчас наверняка сказать нельзя. Ты будешь находиться в заключении до тех пор, пока мы не найдем того, что ищем, или не потерпим окончательного поражения, – он потянулся. – К подготовке приступаешь завтра. Подтай как следует, и когда настанет время, сообщи свой ответ. Кстати, ты будешь работать с Эшем, он введет тебя в курс дела.

Это была новость не из приятных, но Росс решил, что в его положении это приемлемо.

Обучение открыло для него целый новый мир. Освоить дзюдо и несколько иных видов борьбы оказалось довольно несложно, и тренировки ему нравились. Больших усилий потребовали многочасовая практика стрельбы из лука и сложное искусство владения длинным бронзовым кинжалом. Овладение сперва одним языком, а потом другими, интенсивное изучение незнакомых обычаев, запоминание строгих табу и этических норм тоже давались нелегко. Росс учился делать записи при помощи узелков на потайных ремешках и знакомился с искусством примитивных торговых сделок. Он начал разбираться в том, какова стоимость небольших крестообразных слитков металла по сравнению с нитками янтарных бус и выделанными белыми мехами. Теперь он понял, почему при первом знакомстве с целями операции "Ретроспектива" ему показывали купеческий караван.

За время подготовки его отношение к Эшу существенно изменилось. Невозможно работать с человеком бок о бок и держать на него обиду – либо она вырвется наружу, либо утихнет. Благоговение перед бесконечностью практических познаний Эша, всегда готового помочь в борьбе с его собственным невежеством, породило в душе Росса уважение, которое могло бы перерасти в дружбу, если бы не дистанция, поддерживаемая Эшем. Росс не пытался пробить этот барьер, в основном из-за того, что был уверен, что причиной его возникновения был его статус "добровольца". Это вызывало в его душе странное чувство, анализировать которое он избегал. Раньше Росс всегда гордился своим досье; теперь ему иногда хотелось, чтобы оно было совсем другим.

Люди приходили и уходили. Исчезли Ходаки и Джансен со своими напарниками. В подземном лабиринте, чем по сути являлась база, следить за ходом времени было абсолютно невозможно. Со временем Росс обнаружил, что база занимает очень большое пространство, укрытое сверху корой изо льда и снега. Здесь имелись лаборатории, прекрасно оборудованный госпиталь, арсеналы, где хранилось оружие, обычно встречающееся только в музеях, но совершенно новое и годное к употреблению. Собранию библиотеки, где на многих милях полок хранились магнитные записи и фильмы, можно было только позавидовать. Росс не мог сразу понять всего, что видел и слышал, и иногда казался себе губкой, пропитавшейся почти до предела.

Он научился естественно носить неуклюжую тунику вроде той, что видел на охотнике, убившем волка, и с выработанной тренировками уверенностью бриться при помощи бронзового лезвия листообразной формы, есть странную пищу и наслаждаться ее вкусом. Чтобы эффективнее использовать время, он, прослушивая записи, лежал под ультрафиолетовыми лампами до тех пор, пока цвет его кожи не стал почти таким же, как у Эша. И всегда было о чем побеседовать.

– Бронза... – проговорил однажды Эш, поигрывая кинжалом с темной роговой рукояткой, украшенной сложным узором из крошечных золотых гвоздиков. – Знаешь ли. Мэрдок, бронза может быть даже прочнее стали. Если бы железо не оказалось красивее и проще в обработке, мы могли бы навсегда остаться в Бронзовом Веке. Железо дешевле и его легко находить, и когда первый кузнец научился его обрабатывать, подошел к концу один способ жизни и возник другой.

Для нас очень важна бронза, и мы – те, кто работают с ней. В древности кузнецов почитали. Тайна их ремесла была превыше принадлежности к племени или расе. Кузнец был желанным гостем в любой деревне, его личность была неприкосновенна на дороге. На самом деле, дороги находились под покровительством богов, на них царил мир. Земля тогда была просторна и пуста, там хватало места и для охотника, и для земледельца и для торговца. Жизнь являла собой не борьбу людей друг с другом, а борьбу человека с природой...

– Даже войн не было? – недоверчиво спросил Росс. – К чему же тогда искусство владения луком и кинжалом.

– Войны были небольшими предприятиями, конфликтами между кланами или племенами. Что же касается лука, то он необходим в лесу – гигантские звери, волки, вепри...

– Пещерные медведи?

Эш устало вздохнул.

– Запомни, Мэрдок, история куда дольше, чем тебе кажется. В эпоху бронзы пещерных медведей уже не было. Если бы у тебя хватило глупости поохотиться на такого зверя при помощи копья с каменным наконечником, тебе следовало бы отправиться на несколько тысячелетий раньше.

– Можно было бы прихватить с собой винтовку, – осторожно произнес Росс фразу, что давно хотел сказать.

Эш резко повернулся к нему. Росс достаточно хорошо его знал, чтобы понять, что он очень огорчен.

– Вот именно этого-то делать и нельзя, Мэрдок. Мы не пользуемся никаким оружием, отличающимся оттого, что использовалось в эпоху, соответствующую маршруту. Потому что находясь на маршруте, ты не должен делать ничего, что могло бы изменить ход истории.

Росс продолжал чистить нож, который держал в руках.

– А что случится, если кто-нибудь нарушит это правило?

Эш отложил в сторону свой кинжал.

– Мы не знаем. Просто не знаем. Поэтому и стараемся держаться в стороне от тех стран, чью историю мы можем более или менее подробно проследить. Быть может, когда-нибудь, – он посмотрел невидящими глазами на увешанную оружием стену, – когда-нибудь мы сможем увидеть, как поднимаются пирамиды, проследить за походом армии Александра... Но не теперь. Мы держимся подальше от истории и уверены, что красные поступают так же. Это та же старая проблема, что и с атомной бомбой. Никто не желает нарушать равновесие и расхлебывать последствия. Как только мы обнаружим их аванпост, мы немедленно отзовем людей со всех остальных маршрутов.

– Почему вы так уверены, что они где-то держат посты? Почему бы им не работать непосредственно с основным источником?

– Они могут, но по какой-то причине не делают этого. Насколько нам известно, это точные данные, – Эш улыбнулся. – Нет, источник расположен гораздо дальше во времени, чем промежуточный пост. Но если мы его найдем, то выследим и источник. Мы засылаем людей в подходящие эпохи и надеемся на лучшее. У тебя в руках хорошее оружие, Мэрдок. Желаешь ли ты с честью носить его?

Тон, каким был задан этот вопрос, заставил Росса полностью сосредоточиться. Его серые глаза встретились с голубыми. Вот оно – наконец то!

– Уже пора?

Эш взял в руки пояс из бронзовых пластин – точно такой же, как тот, что был на охотнике, и протянул его Россу.

– Завтра ты можешь отправиться на испытательный маршрут.

Росс сделал глубокий вдох:

– Куда? И в какое время?

– На остров, который позже назовут Британией. Примерно две тысячи лет до нашей эры. Торговцы-горшечники начали открывать там свои фактории. Это твой выпускной экзамен, Мэрдок.

Росс вставил кинжал, который держал в руках, в висящие на поясе деревянные ножны.

– Если ты говоришь, что мне можно это сделать, то я хотел бы попробовать.

Он уловил взгляд, брошенный на него Эшем, но не понял его значения. Досада? Нетерпение? Он все еще терялся в догадках, когда собеседник повернулся к нему спиной и покинул его.

5

Он сказал "да", но, как обнаружилось, из этого вовсе не следовало, что его немедленно отправят в древнюю Британию. "Завтра" Эша, похоже, растягивалось на несколько дней. Облик торговца-горшечника, принятый Россом, несколько раз проверялся экспертами, чтобы убедиться в полной достоверности деталей. Важно было не вызвать подозрений у "соплеменников", потому что любая ошибка могла привести к провалу.

Роль горшечника служила очень удачным прикрытием. Они не были единым кланом, все члены которого тесно друг с другом связаны, и, к тому же, не так подозрительно относились ко всему чужому и необычному, как люди из других племен. Они жили торговлей и следы их обширной "империи" сохранились до современности в виде сосудов, которые находили по всей Европе – от Германии до Испании, и от Британии до Балкан.

Их безопасность не зависела исключительно от запрета нападать на путников – горшечники были великолепными стрелками из лука. Они приходили на новые земли, чтобы основывать там свои фактории, мирно уживаясь с людьми, чьи обычаи были совсем иными – земледельцами, пастухами, рыбаками, населявшими побережье.

Вместе с Эшем Росс прошел последнюю проверку. Их волосы не отросли настолько, чтобы заплетать их в косы, но достаточно, чтобы убирать их с лица при помощи головных повязок. Туники из грубого материала были шершавыми и не слишком удобными, зато бронзовые пояса и полированные браслеты, защищающие запястья при стрельбе из лука, а также сами луки были почти что произведениями искусства. Эш носил синий плащ старшего торговца, а на шее у него висело ожерелье из полированных волчьих зубов вперемежку с янтарными бусинами. Положение Росса в племени было более скромным, что подчеркивалось не только его красно-коричневым плащом, но и тем, что его украшения состояли из одного-единственного медного браслета и булавки для плаща с головкой из агата.

Росс не имел ни малейшего представления ни о том, как осуществляется путешествие во времени, ни о способе перемещения из полярной области западного полушария в Британию, находящуюся в восточном. И, как он выяснил, это было весьма сложным делом.

Само по себе перемещение оказалось сравнительно простым, хотя и неприятным процессом. Нужно было пройти по короткому коридору и встать на платформу, в то время как сфокусированный на ней свет сгущался, отрезая его от окружающего мира. Росс почувствовал, что ему не хватает воздуха и пережил момент смертельной слабости. Кроме того, у него возникло ощущение потерянности в пустоте. Затем он снова вдохнул и сквозь тающую стену света посмотрел туда, где его ждал Эш.

В отличие от путешествия во времени, путь в Британию был не столь прост. В интересах сохранения секретности могла существовать только одна точка пересадки, откуда следовало быстро и тайно добраться до пунктов назначения. Помня о строгих правилах перемещения объектов во времени. Росс гадал, каким образом будет осуществляться это путешествие. В конце концов, не могут же они затратить многие месяцы, а то и годы, путешествуя по морям и континентам.

Решение было в высшей степени изобретательным. Через три дня после того, как переступив временной барьер, Росс с Эшем попали на аванпост, они вышли на спину кита. Этот "кит" мог ввести в заблуждение любого, кроме того, кто попробовал бы метнуть в него гарпун. Однако китобои с гарпунами, достаточно большими для охоты на подобного монстра, появятся еще не скоро.

Эш спустил на воду челнок и Росс забрался в это утлое сооружение, придерживая его у борта замаскированной субмарины, пока его напарник спускался вслед за ним. День был туманный, моросил дождь; берег, куда они направлялись, казался едва заметной полосой. Дрожа не только от холода, Росс опустил свое весло и помог Эшу направить их убогую лодчонку к еле видневшейся в дали суше.

Рассвета как такового не наступало: небо постепенно светлело, но морось не прекращалась. Среди голых деревьев уже виднелись островки зелени, но в целом местность, открывшаяся их глазам, казалась суровой и дикой. Во время инструктажа Россу сказали, что Британия в то время была еще очень малолюдной. Первые охотники и рыболовы еще совсем недавно основали деревни, за ними последовали другие пришельцы, строившие массивные гробницы и имевшие сложную религию. Расположенные на холмах маленькие деревушки были связаны друг с другом одними лишь тропинками. Там имелись "фабрики", в большом количестве производившие оружие и инструменты из кремня. Процветанию этого ремесла не мешали металлические изделия, привозимые горшечниками. Бронза была еще настолько редкой и дорогой, что только самые богатые жители деревень могли позволить себе роскошь заиметь длинный кинжал. Даже наконечники стрел, лежавших в колчане Росса, были из кремня.

Они подплыли к берегу и вытащили челнок на пляж, укрыв его кустарником и камнями. Затем Эш внимательно осмотрел окрестности в поисках ориентиров.

– Пошли отсюда вглубь... – Эш воспользовался языком горшечников, и Росс понял, что с этих пор он должен не просто вести жизнь торговца, но и думать соответствующе. Все не относящиеся к делу воспоминания должны быть вытеснены вновь приобретенными, которые он так старательно заучил; его должны теперь интересовать сегодняшние соотношения при обмене и возможность нажиться. Они направлялись к Заставе Гот, где играл свою роль первый напарник Эша, доблестный Сэнфорд.

Дождевая вода хлюпала в башмаках, строками затекала под плащи, но Эш бодро шагал с уверенностью человека, идущего по знакомому пути. Эта уверенность оправдалась через первые же полмили, когда они вышли на тропинку. Ее утоптанная поверхность свидетельствовала, что пользовались ею весьма регулярно.

Здесь Эш повернул на восток и ускорил шаг, перейдя на размеренную трусцу. На дороге царил мир – по крайней мере днем. Ночью же самые отпетые и отчаянные преступники могут бросить вызов таящимся во мраке злым духам.

Пока Росс следовал за своим проводником, вдыхая странные запахи кустов, деревьев, мокрой земли, все знания, полученные им, начали обретать смысл, складываясь в его сознании в единую картину.

Тропа, по которой они двигались, пошла немного вверх, а переменившийся ветер донес до них кисловатый запах, забивший все остальные. Эш замер так внезапно, что Росс едва не врезался в него.

Что-то горело. Росс сделал глубокий вдох и тут же об этом пожалел. Это было дерево – горелое дерево, и что-то еще. Вряд ли то, что произошло, было нормальным. Эш растаял в зарослях кустарника.

Они продвигались, иногда ползли на коленях сквозь мокрые заросли мертвой травы, используя любое укрытие. Наконец они залегли на вершине холма, и Эш раздвинул колючие ветки вечнозеленого кустарника.

По противоположному склону от дымившихся на верху холма развалин медленно расползалось выжженное пятно. На месте частокола, окружавшего заставу, торчали обуглившиеся столбы. И между ними остались лишь сгоревшие дотла руины, источавшие этот невыносимый запах.

– Нашазастава? – шепотом спросил Росс.

Эш кивнул. Он изучал открывшуюся картину сосредоточенно, со всем вниманием, не упуская ни одной значимой детали. То, что это место кем-то сожжено, было очевидно. Вопрос, ответить на который для двоих людей, спрятавшихся в зарослях, было жизненно важно, заключался в том, кто и зачем это сделал.

Им потребовался почти час, чтобы пересечь долину – прячась, осматривая и обдумывая увиденное. Они описали кольцо вокруг разрушенной заставы, и Эш встал в тени рощицы, стирая с ладоней налипшие комья грязи и хмуро взирая на обгорелые столбы.

– Они не повалены. А если и были, то нападавшие замели следы, – предположил Росс.

Старший напарник покачал головой:

– Местные жители не стали бы уничтожать следы своей победы. Нет, это было не обычное нападение. Никаких признаков прихода или ухода вооруженного отряда.

– Что же тогда? – спросил Росс.

– Например, молния – хотелось бы надеяться на это. Или... – синие глаза Эша стали темными и холодными, словно расстилавшийся вокруг пейзаж.

– Или?

– Или произошел контакт с красными, и произошел неудачно!

Рука Росса инстинктивно легла на рукоять кинжала. Впрочем, в такой неравной схватке от кинжала мало толку. Они были лишь двумя ниточками в человеческой паутине, раскинутой над столетиями, чтобы найти нечто, не вполне соответствующее той или иной эпохе, чтобы найти врага, в каком бы историческом или доисторическом периоде он не появился. А может быть, красные тоже вели свой поиск, и это первое поражение было их победой?

Доказательство они получили, когда отважились зайти в середину того, что было раньше Заставой Гот. Уж насколько был Росс неопытен в такого рода вещах, тем не менее, он сразу заметил следы взрыва. На вершине холма зияла воронка, и Эш стоял рядом с ней, осматривая разбросанные вокруг обломки – обугленное дерево, потемневший камень.

– Красные?

– Видимо, да. Эти разрушения – результат взрыва.

Стало ясно, почему Застава Гот не смогла послать сигнал бедствия. Их единственное средство связи с постом на этом временном уровне было уничтожено нападавшими – замаскированный передатчик сгорел при взрыве.

– Одиннадцатое, – Эш ткнул пальцем в резную пластинку своего широкого пояса. – Нам нужно продержаться десять дней. И мне кажется, мы можем использовать их не только для того, чтобы ты узнал, каково гулять по Земле за четыре тысячи лет до своего рождения. Мы должны выяснить, если сумеем, что и почему здесь произошло!

Росс взглянул на развалины.

– Раскопаем?

– Небольшая раскопка не помешает.

И они стали копать. В конце концов, перемазанные сажей и уставшие, они рухнули на самое чистое место, какое смогли отыскать.

– Они ударили ночью, – произнес Эш медленно. – Только в это время все были здесь. Люди боятся ночи, полной призраков, а наши агенты, как правило, следуют местным обычаям. Ночью всех людей на заставе могли уничтожить всего одной бомбой.

Все они, корме двоих, были настоящими горшечниками, включая женщин и детей. Все фактории горшечников невелики, а эта была особенно маленькой. Нападавшие убили около двадцати человек, кем были восемнадцать из них – неизвестно.

– Как давно? – поинтересовался Росс.

– Дня два назад, наверное. Атака была внезапной, иначе Сэнди послал бы сообщение. Он ничего не подозревал, его последние доклады были совершенно обыденными, из чего следует, что если они за ним следили, а судя по результатам, так оно и было, то он этого не заметил.

– Что же мы будем делать?

Эш посмотрел на него.

– Умоемся. Впрочем, нет... – поправился он. – Не стоит. Пойдем в деревню к Нордену. Мы испуганы и убиты горем. Мы нашли наших сородичей убитыми при странных обстоятельствах. Мы будем расспрашивать тех, кто знает меня как жителя заставы.

Итак, перепачканные грязью, они побрели по тропе в сторону соседней деревни с усталым видом (имитировать который им вовсе не требовалось).

Первой их заметила, или, скорее, унюхала собака. Это был довольно лохматый зверь, по-волчьи свирепо оскаливший клыки. Правда, он был мельче волка и лаял вперемежку с рычанием. Эш вытащил из-под плаща лук и взял его наизготовку.

– Хо! Мы пришли говорить с Норденом – Норденом-с-Холма!

В ответ раздался только собачий лай. Эш устало провел ладонью по лицу, размазывая золу и грязь в страшную маску.

– Кто говорит с Норденом? – в некоторых словах ударения звучали непривычно, но Росс их понял.

– Тот, кто охотился с ним и пировал с ним. Тот, кто в честь дружбы вложил ему в руку нож, который всегда остер. Это Эшша из торговцев.

– Изыди от нас, несущий проклятье, ты, за кем охотятся духи зла, – последовал пронзительный крик.

Эш не двинулся с места, глядя на кусты, где прятался человек из племени.

– Кто это говорит за Нордена, но не голосом Нордена? – спросил он требовательно. – Это спрашивает Эшша. Мы вместе пили кровь и стояли против белого волка и дикого вепря. Норден не позволяет другим говорить за себя, ибо Норден – мужчина и вождь!

– Будь ты проклят! – в воздухе просвистел камень и, упав в лужу, обрызгал грязью башмаки Эша. – Убирайся, и уноси с собой свое проклятье!

– Разве Норден и его сыновья прокляли меня? Разве между селеньем торговцев и городом Нордена летят стрелы войны? Почему ты прячешься в тени, так что я, Эшша, не могу увидеть лица того, кто ведет столь наглые речи и бросает камни?

– Стрел войны не было, торговец. Но не мы разгневали духов холмов. Не на нас с великим громом обрушился ночью огонь. Этот гром был голосом Ларги, рука Ларги высекла этот огонь. Гнев Ларги обращен на тебя, торговец! Убирайся, иначе гнев Ларги поразит и нас.

Ларга был местным богом грозы, вспомнил Росс. Гром и огонь, падающий ночью с небес, – бомба! Возможно, сам способ нападения на заставу помешает Эшу узнать что-либо у соседей. Предрассудки заставят этих людей избегать места, где стояла застава и самого Эша, словно проклятых.

– Если бы гнев Ларги поразил Эшшу, разве мог бы Эшша живым ходить по этой дороге? Но Эшша жив – ты видишь и слышишь его. Нелепо говорить ему детский вздор.

– Призраки тоже ходят и говорят с теми, кому не посчастливится, – отвечал спрятавшийся человек. – Быть может, это призрак Эшши стоит передо мной.

Эш внезапно прыгнул. В зарослях послышался шум борьбы и он вновь появился, вытащив на свет извивавшегося пленника и без церемоний швырнув его на утоптанную землю тропы.

Человек был бородат, копна его черных волос была стянута в пучок на макушке. Он был одет в кожаную рубаху, перетянутую расшитым поясом.

– Хо! Да это Лал-Быстрый Язык так громко кричал про призраков и гнев Ларги! – Эш окинул пленника суровым взглядом. – Ну, Лал, коль скоро ты говоришь за Нордена, чему он, наверное, удивится, тогда уж расскажи мне, что же это за гнев Ларги обрушился на Санфру, что был моим братом, и на других моих родичей. Я Эшша, и ты знаешь, каков гнев Эшши, и как он поразил Кривозуба, этого разбойника, когда тот пришел со своими злыми людьми. Гнев Ларги страшен, но гнев Эшши тоже, – Эш состроил такую жестокую рожу, что Лал скорчился и спрятал глаза. Когда же Лал заговорил, от его важности и нахальства не осталось и следа.

– Эшша знает, что я лишь его пес. Пусть он отведет от меня свой острый большой нож и свои стрелы, подобные молниям. Гнев Ларги разрушил селение на холме, сперва гром, когда кулак его ударил в землю, а затем огонь, когда Ларга дунул на тех, кого хотел убить.

– Ты видел это своими глазами, Дал?

Лохматая голова затряслась:

– Эшша знает, что Лал – не вождь, что может стоять и смотреть на чудеса, творимые могучим Ларгой, не ослепнув при этом. Норден сам видел это чудо.

– Но если Ларга пришел ночью, когда люди садят по домам, оставив внешний мир беспокойным духам, как мог Норден видеть его приход?

Лал еще ниже пригнулся к земле, поглядывая то на сулящие свободу заросли, то на башмаки Эша.

– Я не вождь, Эшша. Откуда мне знать, по какой причине Норден увидел пришествие Ларги?

– Дурак! – из окружавших дорогу кустов раздался еще один голос, на этот раз женский. – Говори с Эшшей правдивым языком. Если он – дух, то он поймет, что ты лжешь. Если же Ларга пощадил его, то... – она выразила свое изумление, со свистом втянув воздух.

Услышав этот окрик, Лал забормотал угрюмо:

– Говорят, что пришло послание, дабы люди засвидетельствовали, как гнев Ларги обрушится на чужестранцев, чтобы Норден и люди Нордена воистину узнали, что торговцы прокляты и должны быть посажены на кол если вернутся вновь.

– Как пришло это послание? Звучал ли голос Ларги только в ушах Нордена, или же было произнесено каким-то человеком?

– Ах! – Лал распластался по земле, и закрыл руками уши.

– Лал глуп, и боится собственной тени, когда та в солнечный день бежит впереди него! – из зарослей вышла молодая женщина, видимо, занимавшая высокое положение в своем племени. Она шла горделивой походкой, твердо глядя в глаза Эшу. На шее у нее на цепи висел сверкающий диск, а еще один украшал ее вышитый пояс. Волосы женщины стягивала нитяная сеточка, заколотая шпильками из агата.

– Я приветствую Касску, Первую Сеятельницу, – голос Эша зазвучал весьма официально. – Но зачем Касска прячется от Эшши?

– На ваш холм пришла смерть, Эшша, – тут женщина принюхалась. – Ты пахнешь ею, смертью от Ларги. Пришедшие с этого холма могут быть теми, кто не живет более в своем теле, – Касска быстро дотронулась пальцами до протянутой ладони Эша и кивнула.

– Нет, ты не призрак, Эшша, ибо все знают, что призрак кажется телесным только внешне, но не на ощупь. Похоже, что ты все же не был сожжен Ларгой.

– Так что за послание пришло от Ларги? – напомнил Эш.

– Оно пришло из пустоты и достигло слуха не только Нордена, но также Хангора, Иффара и моего. Ибо мы стояли возле Древнего Места... – она сделала причудливый жест пальцами правой руки. – Скоро наступит время посева, и хотя Ларга посылает солнце и дождь на поля, чтобы кормить зерна, но лежат они все же в Великой Матери. Только женщины могут входить во Внутренний круг для ее службы, – женщина повторила тот странный жест. – Но когда мы пришли, чтобы выполнить первое священнодействие, в воздухе раздалась музыка, какой мы никогда не слышали, и голоса запели, словно птицы, на странном языке, – ее лицо приняло благоговейное выражение. – Затем голос сказал, что Ларга прогневался на людей издалека, живущих на холме, и что Норден должен засвидетельствовать это и увидеть, как Ларга поступает с теми, кого решил наказать. И Норден сделал это. И в воздухе раздался звук...

– Что это был за звук? – тихо спросил Эш.

– Норден сказал, что это был грохот, и между ним и звездами промчалась темной тенью Птица Ларги. Затем на холм обрушился удар с громом и молнией, и Норден бежал, ибо ужасен Гнев Ларги. Теперь люди приносят многочисленные дары Великой Матери, чтобы она защитила их от этого гнева.

– Эшша благодарит Касску, служительницу Великой Матери. Пусть посевы взойдут и урожай будет обильным в этом году! – сказал в заключение Эш, не обращая внимания на простертого на земле Лала.

– Ты уходишь отсюда, Эшша? – спросила она. – Ибо я не знаю страха, стоя под дланью Великой Матери, но есть другие, которые обратят на тебя свои копья во славу Ларги.

– Мы уходим и вновь благодарим тебя, Касска.

И он пошел назад по той же дороге, по которой они явились сюда, и Росс последовал за ним. Женщина провожала их взглядом, пока они не скрылись из виду.

6

– Эта птица Ларги, – спросил Росс, когда они отошли подальше от Касски и Лала, – могла быть самолетом?

– Похоже на то, – проворчал его напарник. – Если красные толково сделали свое дело, а считать иначе нет оснований, то не имеет смысла ходить в поселки к Дорте и Мунге. То же самое объявление касательно Гнева Ларги, вероятно, прозвучало и там, что хорошо для них, но не для нас.

– На Касску, похоже, проклятие Ларги произвело не очень большое впечатление, куда меньшее, чем на мужчину.

– Она считается в этом племени кем-то вроде жрицы, и служит богине более древней и могущественной, чем Ларга, – Матери-Земле, Великой Матери, богине плодородия и произрастания. Люди Нордена считают, что если Касска не исполнит своих мистерий и не бросит весной в землю первую горсть зерна, урожая не будет. Соответственно, она служит по своему ведомству и не слишком боится гнева Ларги. Эти люди сейчас постепенно переходят от одного культа к другому, но кое-что из веровании Касски доживет и до наших дней в виде "магии" или в других обличьях.

Эш говорил так, как говорят, чтобы скрыть бешеную работу мысли. Затем он вновь замолчал и повернул в сторону моря.

– Мы должны продержаться, пока за нами не прибудет субмарина. Нам понадобится убежище.

– Местные жители будут нас преследовать?

– Очень может быть. Если только добрые люди узнают, что тех, на кого пал Гнев Ларги, следует уничтожить, нас будет ждать куча неприятностей. Некоторые из них – отличные охотники и следопыты, кроме того, красные могли заслать своего агента, который будет сообщать о каждом, кто появится на заставе. В настоящий момент мы – самые важные из тех, кто путешествует во времени, так как мы знаем, что здесь появились красные. У них здесь должна быть большая база, иначе они не смогли бы использовать самолет. Невозможно построить машину времени достаточно мощную для того, чтобы транспортировать большое количество материала. Все, что используется в этой эпохе, должно быть собрано на месте, кроме того, использование всех механизмов ограничено местами, где их не могут видеть аборигены. К счастью, в тех местах, где размещаются базы, очень большие пространства дики и незаселены. Так что, если у красных есть самолет, то он собран здесь, а это означает наличие крупной базы, – Эш опять думал вслух, двигаясь впереди Росса вдоль опушки леса. – Сэнди и я прошлой весной хорошенько исследовали эту местность. В полумиле к западу отсюда есть пещера, там мы сможем укрыться на ночь.

План Эша, вероятно, было бы просто осуществить, если бы пещера оказалась свободна. Без всяких происшествий они спустились в расщелину, по дну которой протекал маленький ручеек с покрытыми льдом берегами. Под руководством Эша Росс собрал охапку хвороста. Он не был лесным жителем, а долгое пребывание под холодным дождем заставило его мечтать даже о таком убогом укрытии как пещера, и он нырнул туда, забыв об осторожности. Случайно наступив в грязь, он поскользнулся и упал вниз лицом. Раздалось рычание и что-то белое бросилось на него. Его спас плащ, закрывший плечи и шею – клыки захватили только грубую материю.

С испуганным криком Росс перевернулся на спину, пытаясь высвободить кинжал. Боль раскаленным железом пронзила его руку. Дыхание перехватило. Над его распростертым телом закипела схватка: он слышал рычание, визг и чувствовал сильные удары. Затем тела откатились в сторону и он смог подняться на колени. Совсем рядом с ним продолжался бой: Эш сидел верхом на огромном белом волке, сжимая ногами его крестец и согнутой рукой задирая ему голову, и бил его кинжалом в брюхо.

Росс выхватил оружие. Он бросился вперед и его кинжал мягко вонзился между ребер зверя. Вероятно, какой-то из ударов достиг сердца – с почти человеческим криком волк конвульсивно дернулся и замер. Эш присел рядом с ним на корточки и стал методично втыкать кинжал в сырую землю, стирая кровь.

Из-под нижнего края его рубахи тонкой струйкой сочилась кровь. Он тяжело дышал, но был также собран, как обычно.

– Они иногда охотятся парами, – заметил он, – приготовь лук.

Росс извлек из-за пазухи тетиву и натянул ее, затем установил стрелу. Каждое движение отдавалось болью в руке, и тут он заметил, что Эш не пытается подняться.

– Плохо дело? – Росс обратил внимание на то, что струйка крови на бедре Эша стала шире.

Эш приподнял край рубахи и показал неприятного вида рану на внешней стороне бедра. Он сжал ладонью порез и кивнул Россу:

– Проверь пещеру. Мы ничего не можем делать, пока не убедимся, что там пусто.

Росс неохотно пошел вдоль ручья, пока не обнаружил пещеру – укромное местечко с навесом над входом, защищающим ее от дождя. Из нее противно пахнуло берлогой. Взяв у ручья камень, Росс бросил его в темный проем и прислушался. Камень стукнулся в стену, других звуков не было. За ним был брошен еще один, под другим углом, но с тем же результатом. Теперь Росс был уверен, что пещера свободна. Оказавшись внутри и разведя перед входом костер, они смогут защититься от непрошенных гостей. Слегка согревшись, Росс поднялся вверх по ручью, туда, где оставил Эша.

– Самца нет? – спросил тот. – Это была самка, и она вот-вот должна была ощениться, – он пнул тушу волчицы. Рукой он прижимал к бедру тряпку, и лицо его было искажено болью.

– В пещере никого. Давай посмотрим... – Росс отложил лук и нагнулся, чтобы осмотреть рану Эша. Его собственное ранение оказалось всего лишь царапиной, но этот укус был глубоким и выглядел ужасно.

– Пояс... вторая пластинка... – процедил Эш сквозь зубы. Росс открыл тайничок в его бронзовом поясе и достал маленький пакетик. Эш скривившись, проглотил три таблетки. Росс раскрошил еще одну на приготовленную повязку, и когда она была наконец закреплена, Эш расслабился.

– Будем надеяться, что подействует, – заметил он немного дрожащим голосом. – Теперь иди сюда, я посмотрю твой порез. Укусы зверей – гнусное дело.

Тоже перевязанный, с горьким привкусом во рту от антисептической таблетки, Росс помог Эшу добраться до пещеры. Оставив его снаружи, он подмел там пол и затем уложил его поудобнее на подстилку из листьев папоротника. Костер, о котором так мечтал Росс, был наконец зажжен. Они сняли свою мокрую одежду и развесили ее сушиться. Росс ощипал подстреленную в роще птицу и засунул ее печься в золу.

Им, конечно, не везет, подумал он, но теперь они в укрытии, у них есть огонь и хоть какая-то пища. Рука болела, боль пронзала ее от пальцев до ключицы при каждом движении. Хотя Эш не жаловался, Росс догадывался, что старшему напарнику намного хуже, чем ему самому, а потому тщательно скрывал боль.

Они съели птицу, руками и без соли. Росс смаковал каждый кусочек и, поев, начисто облизал пальцы. Эш откинулся на свою подстилку. В тусклом свете огня его лицо казалось мрачным.

– Мы примерно в пяти милях от моря. Теперь, когда поселок Сэнфорда разрушен, мы не можем связаться с базой. Я должен отлежаться, мне больше нельзя терять кровь. А ты не слишком хорошо чувствуешь себя в лесу...

Росс с необычной для него покорностью воспринял эту критическую оценку. Он прекрасно понимал, что если бы не Эш, то убитым сегодня оказался бы вовсе не волк. И еще – какое-то странное смущение не позволяло ему выразить словами свою благодарность. Единственное, что он мог сделать – это предоставить свои руки и ноги, всю свою силу в распоряжение человека, знающего, что и как делать.

– Нам придется охотиться, – заметил он.

– Олени... – подхватил Эш. – Но лучше это делать на болоте в устье ручья. Если волки обитали здесь достаточно долго, то они наверняка распугали всю крупную дичь. Но меня беспокоит не пища...

– Мы прикованы к этому месту, – осмелился перебить его Росс. – Но послушай, я буду слушать твои приказы. Эта местность тебе знакома, а я – новичок. Ты будешь говорить мне, что делать, а я буду стараться как можно лучше выполнять твои распоряжения.

Эш внимательно посмотрел на него, но, как обычно, его лицо хранило бесстрастное выражение.

– Первым делом надо снять шкуру с волчицы, – сказал он, – затем закопать останки. Лучше сначала перетащи ее сюда. Если ее приятель рыщет вокруг, он может на тебя напасть.

Росса озадачило, почему Эш считает необходимым заиметь волчью шкуру, но он не стал задавать вопросов. Свежевание заняло у него в четыре раза больше времени, чем у лохматого человека с видеозаписи. Прежде чем засыпать труп камнями, ему пришлось вымыться в ручье. Когда он принес окровавленную шкуру в пещеру, Эш лежал с закрытыми глазами. Росс с удовольствием сел на свою охапку папоротника, и постарался не обращать внимание на боль в руке.

Видимо он заснул, потому что, поднявшись, увидел, как Эш ползком пытается подтащить хворост к угасающему огню. Росс разозлился на себя, за то, что заставил его работать.

– Отвали, – сказал он грубо, – это моя работа. Я не собирался отключаться.

Как ни странно, Эш улегся на место, не сказав ни слова. Росс уселся у костра – он был очень рад этому костру, потому что минуту спустя неподалеку раздался вой. Если это и не был приятель белой волчицы, то уж точно кто-то из ее родичей.

На следующий день, снабдив Эша запасом дров, Росс отправился попытать счастья на болоте. Моросящий дождь, так досаждавший накануне, закончился – утро было ясным и свежим, правда, ветер с моря был очень холодным. Но все же это было хорошее утро, и настроение Росса улучшилось.

Он попытался использовать все знания о поведении в лесу, которые усвоил на базе. Но одно дело изучать что-либо в теории, а другое – использовать эту теорию на практике. Росс с неудовольствием понимал, что Эшу его действия вряд ли бы понравились.

Болото представляло из себя множество луж между рядами лишенных листьев ив и пучков жесткой травы, растущих на небольших островках твердой земли. Осторожно приблизившись. Росс заметил, что с одного из таких островков поднимается белая струйка дыма. Ему трудно было понять, зачем кому-то понадобилось селиться посреди такой местности, хотя это мог быть и просто временный лагерь какого-нибудь охотника.

Кроме того, Росс увидел тысячи птиц, с оглушительным гвалтом клюющих зерна прошлогодних злаков и плавающих в лужах. Соседство остановившегося на привал охотника их, похоже, ничуть не беспокоило.

В Это утро Росс мог не без основания гордиться своим мастерством стрелка. В его колчане было примерно полдюжины легких стрел для охоты на птиц. Вместо остро заточенных кремневых наконечников, предназначенных для охоты на более крупную дичь, в них были вставлены более легкие, острые как иголка, костяные. Через каких-то несколько минут у него на поясе висело уже четыре птицы. Взвившиеся было по тревоге стаи почти сразу же вновь опустились в заросли.

Потом он подстрелил зайца – упитанного здоровяка, который, сидя на кочке, нагло смотрел на него. Однако в конвульсиях заяц свалился в воду, и Россу, чтобы вытащить добычу, пришлось покинуть свое укрытие. Но тут он насторожился и, выхватив кинжал, оказался лицом к лицу с человеком, вышедшим навстречу ему из кустов.

Некоторое время Росс смотрел в карие глаза незнакомца. Потом обратил внимание на его оборванную и грязную одежду. Рубаха, того же фасона, что и его собственная, была перепачкана в грязи и обгорела с одного бока. Волосы этого человека перетягивала лента, в то время как местные жители стягивали их в пучок на макушке.

Росс, по-прежнему держа кинжал на изготовку, первым нарушил молчание: "Я верую в огонь, кованый металл, восходящее солнце и текущую воду", – это был пароль горшечников.

– Огонь греет милостью Талдена, умелый кузнец кует металл, солнце восходит без нашей помощи, и кто сумеет остановить текущую воду? – голос незнакомца прозвучал очень хрипло. Рассмотрев его внимательнее, Росс заметил на его открытом плече большой кровоподтек, а на широкой груди – грубый красный след от огня. Росс решил проверить свою догадку.

– Я родич Эшши, мы вернулись к холму...

– Эша?

Не "Эшши", но "Эша"! То, как было произнесено имя, не оставляло сомнений, но Росс все-таки был осторожен.

– А ты не из поселка на холме, куда Ларга обрушил свой небесный огонь?

Человек перешагнул через ствол упавшего дерева, за которым только что прятался. Ожог на груди оказался не единственным – на распухшей икре его ноги багровела еще одна красная воспаленная полоса. Незнакомец внимательно оглядел Росса и потом поднял вверх большой палец руки. Этот жест, который местные жители считали отгоняющим злых духов, для Росса имел совсем другое значение.

– Сэнфорд?

Услышав это имя, человек отрицательно покачал головой.

– Мак-Нейл, – представился он. – А где Эш?

Он мог действительно быть тем, кем казался, но, с другой стороны, это мог быть и шпион красных. Росс не забыл Курта.

– Что произошло? – ответил он вопросом на вопрос.

– Бомба. Красные, наверное, засекли нас, и у нас не было шансов. Мы не ждали беды. Я вышел, чтобы разыскать сбежавшего осла, и уже возвращался, когда она взорвалась. Я пришел в себя, лежа под склоном холма среди обломков форта. А остальные... Ну, ты, наверное, видел, что от него осталось.

Росс кивнул.

– А здесь ты что делаешь?

Мак-Нейл развел руками.

– Я пытался переговорить с Норденом, но его люди камнями прогнали меня прочь. Я знал, что должен был прибыть Эш, и хотел застать его на берегу, но опоздал. Тогда я предположил, что он будет прятаться здесь, пока не придет субмарина, и поэтому ждал, пока не встретил тебя. Где Эш?

Все это звучало вполне логично. Но поскольку Эш был ранен, рисковать не стоило.

– Обожди здесь, – сказал Росс Мак-Нейлу, – я скоро вернусь.

– Но подожди! Где Эш, придурок ты малолетний? Пошли вместе.

Росс прибавил шагу. Он был уверен, что незнакомец не в той форме, чтобы гнаться за ним, и решил спутать следы по пути к пещере. Если этот человек – шпион красных, то ему придется иметь дело с тем, кто уже встречался с Куртом Фогелем.

Запутывание следов отняло время. Росс вернулся к Эшу, сидевшему у костра при входе в пещеру и при помощи кинжала сооружавшему из молодого деревца костыль, уже после полудня. Эш с одобрением осмотрел добытую Россом дичь, но утратил к ней всякий интерес, как только тот рассказал ему о встрече на болоте.

– Мак-Нейл – такой парень, с русыми волосами, карими глазами, когда улыбается – правая бровь приподнимается?

– Русые волосы, карие глаза – да. Но он не улыбнулся ни разу.

– У переднего зуба – верхнего правого, сколот краешек?

Росс закрыл глаза, чтобы вспомнить лицо незнакомца. Да, передний зуб был слегка сколот. Он кивнул.

– Действительно, Мак-Нейл. Тем не менее, ты правильно сделал, что не взял его с собой, пока не проверил. С чего вдруг ты стал таким бдительным? Курт?

Росс снова кивнул.

– А также то, что ты говорил насчет красных, которые могут ждать нас.

Эш почесал щетину на подбородке.

– Никогда не стоит их недооценивать. Но тот, кого ты встретил – Мак Нейл, и его лучше бы привести сюда. Можешь это сделать?

– Я думаю, что несмотря на его ногу, он вполне может дойти.

Эш рассеянно откусил кусочек мяса зайца и добродушно ругнулся, обжегши язык.

– Странно, что Касска ничего не сказала нам про него. Разве что решила промолчать о том, что они прогнали его, чтобы не злить нас. Ты пойдешь сейчас?

Росс обошел костер.

– Скорее всего. Он выглядел не слишком здорово. И готов поспорить, что он чрезвычайно голоден.

Он пошел прямиком на болото, но на этот раз дымка в воздухе не было. Росс засомневался. Этот маленький островок, без сомнения, был тем самым местом, где окопался Мак-Нейл. Нужно ли ему идти туда? Или за время его отсутствия что-то случилось?

И вновь шестое чувство, чувство опасности, каким обладают некоторые люди, заставило Росса насторожиться. Он не сумел бы объяснить, почему вдруг сделал шаг назад. Но именно потому, что он сделал это, петля аркана, вместо того, чтобы стянуть ему горло, безвредно хлестнула по плечу. Она упала на землю, и юноша быстро наступил на нее башмаком. Схватить ее и быстро рвануть на себя было делом одной секунды. Человек, державший другой конец, растерялся, и его вышвырнуло из укрытия.

Это круглое лицо Росс уже видел – Дал, из города Нордена. В качестве приветствия он врезал метателю аркана коленом в челюсть так, что кремневый нож вылетел у того из рук.

– На кого ты тут охотишься, Лал?

– На торговцев! – голос был тихим, но в нем прозвучала явная злость.

Лал даже не пытался вырваться. Схватив его за шею, Росс повел охотника через заросли к яме. К счастью, там не было воды, потому что в ней лежал Мак-Нейл. Его руки были крепко связаны за спиной, а колени стянуты вместе – без всякого снисхождения к его обожженной ноге.

7

Росс связал Лала той самой веревкой, которой охотник хотел его поймать. Крепко примотав ему руки к туловищу, юноша нагнулся, чтобы освободить Мак-Нейла. Лал стоял, привалившись к дальней стенке ямы, и в каждой линии его тщедушного тела сквозил страх. Этот страх был настолько очевиден, что у Росса даже пропало желание расправиться с ним. Вместо этого он почувствовал нарастающую тревогу.

– Что все это значит? – спросил он Мак-Нейла, после того как перерезал его путы и помог ему встать.

Мак-Нейл помассировал запястья, сделал пару шагов и сморщился от боли.

– Наш дружок хочет стать верным слугой Ларги.

Росс схватился за лук.

– Племя вышло на охоту за нами?

– Ларга приказал – опять с ясного неба – поймать оставшихся торговцев и представить их ему лично в качестве жертвы на празднестве плодородия.

Древний-древний обычай кровавых жертвоприношений на весеннем празднике. Росс вспомнил заученные им на занятиях ужасные детали. Любой странствующий чужак или человек из враждебного племени, захваченный перед этим днем, был обречен. В неудачные годы, когда не удавалось поймать человека, его заменял олень или волк. Но лучшей жертвой был все же человек. Итак, Ларга повелел – с неба – добыть ему торговцев. Как же быть с Эшем? Любой охотник из деревни может выследить их.

– Надо быстро уходить, – сказал Росс Мак-Нейлу, взявшись за веревку, на которой, как на поводке, повел Дала. Эш наверняка пожелает допросить аборигена на предмет нового приказания Ларги.

Но как Росс ни спешил, ему приходилось сдерживать шаг, чтобы Мак-Нейл за ним успевал. Человек с заставы на холме шел уже на пределе сил. Стартовал он бодро, но вскоре его начало шатать. Росс пинком отправил Дала вперед, велев ему стоять там, а сам стал помогать Мак-Нейлу. Когда они, наконец, подошли к ручью и увидели костер у входа в пещеру, уже вечерело.

– Макна! – Эш назвал спутника Росса на местный манер. – И Лал. И что ты здесь делаешь, Лал из города Нордена?

– Пакости, – Росс помог Мак-Нейлу зайти внутрь пещеры и улечься на охапку травы, заменявшую ему постель. – Пытался поймать торговца в подарок Ларге.

– Так, – Эш повернулся к аборигену. – По чьему же приказу охотился ты на моего родича, Дал? Неужто Нордена? Разве он забыл о наших узах крови? А ведь эти узы были посвящены самому Ларге.

– А-а-а-а!.. – абориген скорчился у стены, к которой его швырнул Росс. Он не мог прикрыть лицо руками, поэтому спрятал его у себя в коленях так, что оставался виден только пучок волос на макушке. Росс с изумлением понял, что этот маленький человечек рыдает как ребенок, содрогаясь всем телом.

– А-а-а-а!.. – завывал он.

Эш позволил ему пошуметь пару секунд, а затем, хромая, подошел к нему и, схватив за волосы, поднял его голову. Глаза Лала были плотно закрыты, но на щеках его блестели слезы, а рот был искривлен в жалобной гримасе.

– Заткнись! – Эш тряхнул его, но не слишком сурово. – Разве ты уже испытал остроту моего ножа? Разве стрела уже пронзила твою кожу? Ты еще жив, а мог бы уже умереть. Если ты рад, что еще живешь, Лал, докажи это, рассказав нам все, что знаешь.

Женщина по имени Касска во время их встречи на дороге продемонстрировала определенную степень интеллигентности и умения говорить. Но Лал, совершенно очевидно, был сделан из другого теста – простой человечек, чей темный умишко мог вместить одновременно очень немного мыслей. И настоящее казалось ему беспросветным. Мало-помалу, им все же удалось вытянуть из него рассказ.

Лал был бедным, очень бедным, он никогда не осмеливался даже мечтать о тех драгоценных вещах, что приносили в город Нордена торговцы. Но он был скорее приверженцем Великой Матери, нежели одним из тех, кто приносит жертвы Ларге. Ларга – бог воинов и великих людей, он сидит слишком высоко, чтобы знаться с такими, как Лал.

Поэтому, когда Норден сообщил, что застава на холме погибла под ударом огненного кулака Ларги, Лал был не очень сильно потрясен. Он по-прежнему не считал себя подданным этого бога, и больше думал о сокровищах, которые могли остаться под руинами. Он подумал, что Гнев Ларги простерся лишь на их бывших владельцев, и поэтому тайно отправился на поиски.

Но то, что он увидел, заставило его уверовать в ярость Ларги и, испугавшись до потери своего слабого разума, бежать, забыв о сокровищах. Но Ларга видел его там и прочел его нечестивые мысли...

Здесь Эш прервал ход его повествования:

– Как Ларга увидел Лала?

Потому что – тут Лал задрожал, снова заплакал и речь его стала сбивчивой – в то самое утро, когда он отправился на болото охотиться на диких гусей, Ларга заговорил с ним, с Лалом, который ничтожней, чем вошь, копошащаяся в лохмотьях.

– А как говорил Ларга? – голос Эша стал мягче, ласковей.

И Лал ответил, что из воздуха, так же, как он говорил с Норденом, вождем. Бог сказал, что видел, как Лал приходил к заставе на холме, а потому Лал должен стать его жертвой. Но Лал может быть прощен, если послужит ему. А он, Лал, простерся ниц перед бесплотным голосом бога и поклялся, что будет служить Ларге до конца своих дней.

И тогда Ларга повелел ему поймать одного из злых торговцев, прячущихся на болотах, и связать его веревками. Затем он должен был позвать людей из деревни и вместе с ними доставить пленника на холм, куда Ларга простер свой гнев и там оставить. Позже они могут вернуться и забрать то, что найдут там. Они смогут использовать это, чтобы во время посева благословить поля, и тогда в деревне Нордена все будет благополучно. И Лал поклялся, что сделает все, что повелел ему Ларга, но теперь не может выполнить клятвы. Поэтому Ларга уничтожит его, и надежды на спасение нет.

– Но, – сказал Эш еще ласковее, – разве ты не служил Великой Матери, неизменно отдавая ей долю от всех плодов, даже если урожай с твоего единственного поля был мал?

Лал поднял на него глаза. Его удрученное лицо было мокрым от слез. Потребовалось несколько секунд, чтобы этот вопрос проник в его затуманенный страхом разум. Затем он робко кивнул.

– Разве она в ответ не заботилась о тебе? Ты беден, это верно. Но твой желудок не пуст даже сейчас, когда люди постятся в ожидании нового урожая. Великая Мать печется о тебе. И именно она привела тебя к нам. Это говорю тебе я, Эшша из торговцев, говорю тебе правдивым языком. А Ларга, разрушивший заставу и пославший тебя сюда, не желает тебе добра!

– А-а-а-а!.. – вновь затрясся Лал. – Я знал это, Эшша! Он – из мрака, полного призраков!

– Именно так. Он не из рода Великой Матери, ибо она – богиня света и добра, нового урожая и приплода твоих стад, богиня девушек, которые выходят замуж и рожают сыновей, которые принимают копье из рук отца, и дочерей, что прядут у очага и бросают в пашню золотое зерно. Ларга прогневался на нас, но не на Нордена и не на тебя. И мы приняли этот гнев.

Он, хромая, вышел наружу, где вечерние тени уже ползли по земле.

– Слушай меня, Ларга! – крикнул он в сумрак наступающей ночи. – Я – Эшша из торговцев, и я принимаю на себя твою ненависть. Ни на Дала, ни на Нордена, ни на людей, что живут в городе Нордена, не будет обращен твой гнев. Я говорю это.

Росс, заметив, как Эш тихонько махнул ему рукой, успел подготовить сюрприз, имевший целью окончательно потрясти Лала. Это была эффектная вспышка зеленого пламени за ручьем. Лал опять задрожал, но так как за вспышкой не последовало других чудес, он рискнул снова поднять голову.

– Ты видел, как Ларга ответил мне, Лал. Отныне гнев Ларги будет обращен на меня одного. Теперь, – Эш вернулся в пещеру, вытащил шкуру волчицы и бросил ее перед Лалом, – ты отдашь это Касске, чтобы она сделала занавес в Доме Матери. Смотри, она белого цвета и такая редкая, что Мать будет довольна столь прекрасным даром. И ты расскажешь ей обо всем, что случилось, и о том, что ты веришь, что ее власть превыше власти Ларги, и Мать будет довольна тобой. Но ты ничего не скажешь людям в деревне, ибо эта ссора – между Ларгой и Эшшей, и другим нечего вмешиваться в нее.

Он развязал веревку, которая стягивала руки Лала. Лал коснулся волчьей шкуры. Его глаза светились изумлением.

– Ты дал мне чудесную вещь, Эшша, и Мать будет довольна, потому что много лет не было в ее доме такого занавеса. А я – просто маленький человек, ссоры великих – не для меня. Так как Ларга принял твои слова, то это дело меня не касается. Но все же, если ты позволишь, Эшша, я не сразу пойду в деревню. Потому что я человек несдержанный на язык и часто говорю то, что не хотел бы сказать на самом деле. Если мне задают вопросы, я на них отвечаю. Если же я не пойду туда, мне не зададут вопросов и я не буду отвечать на них.

Мак-Нейл засмеялся и Эш улыбнулся.

– Хорошо, Лал. Может быть, ты мудрее, чем думаешь. Но мне кажется, здесь тебе делать нечего.

Абориген закивал в ответ.

– Вот я и говорю, Эшша. Ты стоишь лицом перед Гневом Ларги, и я не хочу находиться рядом. Поэтому я на время уйду на болота. Там можно охотиться на зайцев и птиц, и еще я выделаю шкуру, чтобы когда я принес ее Великой Матери, это был действительно дар, достойный ее улыбки. А сейчас, если ты позволишь, Эшша, я пойду, пока еще не наступила ночь.

– Ступай с миром, Лал, – Эш отступил в сторону. Охотник застенчиво и неловко поклонился остальным и семенящей походкой исчез в сумерках.

– А если они его перехватят? – с беспокойством спросил Мак-Нейл.

– Думаю, что не смогут, – возразил Эш. – А что ты предлагаешь – держать его здесь? Если бы мы попробовали это сделать, то, сумей он сбежать, неприятности были бы гарантированы. Атак он какое-то время будет держаться в стороне от деревни и вообще вне поля зрения людей. Лал, конечно, не блещет успехами во многих областях, но охотник он хороший. Если он захочет спрятаться, то, чтобы найти его, будет нужен еще лучший охотник. По крайней мере теперь мы знаем, что красные беспокоятся, что сработали не чисто. А что случилось с тобой. Мак-Нейл?

Пока он более подробно излагал свою историю, Эш с Россом обработали его ожоги, чтобы уменьшить боль. Потом Эш сел на свое место, а Росс занялся пищей.

– Как они смогли засечь заставу? – Эш потер подбородок и хмуро посмотрел на костер.

– Единственное, что приходит мне в голову – они смогли перехватить наш сигнал и запеленговать источник. Это означает, что они уже некоторое время охотятся за нами.

– Чужаков здесь в последнее время не появлялось?

Мак-Нейл покачал головой.

– Так бы они нас не обнаружили. Сэнфорд был великолепен. Если бы я не был в курсе дел, я мог бы поклясться, что он родился в одном из кланов горшечников. У него была сеть информаторов чуть ли не по всей Британии. Удивительно, как ему удавалось работать, не вызывая никаких подозрений. Я полагаю, что ему очень помогала принадлежность к гильдии кузнецов. Он мог узнавать массу новостей из любой деревни, где работал хоть один из них. Я могу тебе вот что сказать: ничего ни здесь, ни на севере, ни за проливом не давало повода ждать беды. Прежде чем маскироваться под горшечников, мы убедились, что все в полном порядке, особенно когда в Испании их кланы стали сильнее.

Эш задумчиво жевал зажаренное крылышко.

– Их постоянная база должна находиться где-то в границах территории, принадлежащей им в наше время.

– Они могли построить ее в Сибири и смеяться над нами, – вспыхнул Мак Нейл. – И мы до нее никак не доберемся.

– Нет, – Эш швырнул в огонь обглоданную кость и облизал жир с пальцев. – В этом случае у них встала бы старая проблема с расстояниями. Если бы то, с чем они работают, находилось в пределах их современных границ, то мы бы никогда даже не узнали обо всем этом. То, что нужно красным, находится вне территории их владений двадцатого века. И это очко в нашу пользу. Поэтому они должны постараться разместить свой перевалочный пункт как можно ближе к цели. Наша проблема с передвижением намного сложнее, чем у них.

Ты знаешь, почему мы выбрали для своей базы Арктику. Это часть мира, где никогда никто не жил, за исключением, быть может, бродячих охотников. Но я могу поспорить, что ты считаешь, что их база находится где-то в контролируемой ими части Европы. Если они пользуются самолетом, то они не могут рисковать, что его увидят...

– Не очевидно, – вмешался Росс, – здешние люди не могут даже понять что это такое – птица Ларги, волшебство...

Эш покачал головой.

– Они наверняка так же избегают влияния на историю, как и мы. Все, сделанное в наше время, должно быть спрятано и замаскировано так, чтобы местные люди, наткнувшись на эти вещи, ни в коем случае не поняли, что они сделаны человеком. Наша субмарина внешне почти неотличима от кита. Возможно, их самолет и напоминает птицу, но более внимательного осмотра не выдержит. Мы не знаем, к чему может привести утечка информации в этом или других примитивных временах... как это может повлиять на ход истории.

– Но, – Росс выдвинул контраргумент, казавшийся ему наилучшим, – предположим, я дам Лалу винтовку и научу его пользоваться ею. Он не сможет сделать такую же – необходимая технология возникнет через тысячелетия. Эти люди не смогут воспроизвести подобные вещи.

– Вполне резонно. Но с другой стороны, не стоит преуменьшать способности кузнецов и природный ум людей любого времени. Возможно, аборигены и не сумеют воспроизвести оружие, но оно наведет их на новые направления мысли. И мы обнаружим, что это изменило наше время. Нет, с прошлым шутить не стоит. Это та же самая ситуация, с какой мы столкнулись сразу же после изобретения атомной бомбы. Сперва все стремились заполучить новое оружие, а потом дрожали от страха, что кому-нибудь взбредет в голову его применить.

Красные сделали новые открытия и нам нужно догнать их, иначе нам придется плохо. Но в прошлом и нам и им необходимо соблюдать осторожность, иначе наше время может оказаться уничтоженным.

– Так что же мы будем делать сейчас? – поинтересовался Мак-Нейл.

– Мы с Мэрдоком проходим здесь пробный маршрут. Это его испытание. Субмарина вернется за нами через девять дней.

– Значит, если мы сумеем продержаться, – Мак-Нейл лег обратно на свое место, – то нас заберут. Но впереди еще девять дней...

Еще три дня они провели в пещере. Мак-Нейл поправился, и они с Россом по очереди ходили на охоту и охраняли свое убежище. Никаких признаков того, что местные жители выслеживают их, не появлялось. Судя по всему, Лал сдержал свое слово, укрывшись на болотах и прячась там от людей из деревни.

На четвертый день, в серых предрассветных сумерках Эшразбудил Росса. Костер был погашен, и пещера сразу же показалась опустевшей. Они позавтракали зажаренной накануне олениной и вышли в холодный туман. Немного ниже по долине к ним присоединился находившийся на сторожевом посту Мак-Нейл. Шагая в темпе, какой позволяла рана Эша, они направились в глубь острова по направлению к тропе, связывающей деревни.

Перейдя дорогу, они продолжили движение на север. Вдалеке слышалось овечье блеянье и собачий лай. В тумане Росс споткнулся о неглубокую канавку, за которой находилось возделанное поле. Эш остановился, чтобы осмотреться, его ноздри вздувались, словно у идущей по следу гончей.

Затем троица пошла дальше, пересекая целую серию маленьких, неправильной формы полей. Росс был уверен, что урожай, собираемый с этих клочков земли, был очень небогатым. Туман сгущался. Эш ускорил шаг, осторожно используя свой самодельный костыль. И только когда они в конце концов остановились перед двумя каменными монолитами, поднимающимися подобно колоннам, он громко и с облегчением вздохнул. Сверху на колоннах покоился третий камень, образующий грубую арку, сквозь которую виднелась узкая долина между холмами.

Несмотря на туман Росс заметил жутковатую необычность этого места. Он не считал себя суеверным, поверья местных жителей он изучал на уроках, вовсе не разделяя их. Но теперь, будь он один, юноша побыстрее покинул бы это место, потому что какое-то чувство говорило ему, что в этой долине им делать нечего. К его тайной радости, Эш остановился под аркой, чего-то ожидая.

Внезапно Эш жестом приказал им спрятаться. Росс покорно повиновался, хотя его одежда и так уже отсырела, пока он пробирался сквозь мокрые от тумана ветки кустарников. За аркой возвышались стены из вечнозеленых растений и карликовых сосен, образующие туннель, словно специально устроенный с какой-то целью. Когда его спутники укрылись, Эш свистнул, пронзительно, но мелодично, с какими-то птичьими нотами. Он трижды повторил этот звук, прежде чем из тумана появилась фигура, закутанная в серый, сливающийся с дымкой плащ.

Она приближалась по зеленому туннелю из глубины долины, целиком укрытая складками своего одеяния, и вскоре, подойдя к арке, остановилась. Эш, жестом приказав своим товарищам оставаться на месте, шагнул навстречу.

– Ладони и ступни Матери, та, что сеет зерно, которое после сожнут...

– Чужестранец, на которого пал Гнев Ларги, – прервал его насмешливый голос Касски, – что тебе нужно, пришедший туда, куда ни один мужчина не смеет войти?

– То, что ты знаешь. Потому что в ту ночь, когда явился Ларга, ты тоже видела...

Росс расслышал присвист сдерживаемого дыхания.

– Откуда ты это знаешь, чужестранец?

– Потому что ты служишь Матери и служишь ревностно. Если Ларга – могучий бог, то ты захотела бы увидеть его деяния собственными глазами.

Когда она, наконец, ответила, в ее голосе прозвучали растерянность и злость.

– И теперь ты знаешь о моем позоре, Эшша. Ибо Ларга явился на огромной птице и сделал так, как сказал. И теперь деревня будет приносить дары Ларге и искать его милости, а у Матери не останется тех, кто внимает ее словам и приносит ей первые плоды...

– Но откуда явилась эта птица Ларги, скажи мне, прислуживающая Матери?

– Какая разница, откуда пришел Ларга? От этого его могущество не станет меньше или больше, – Касска приблизилась к самой арке. – Или станет, скажи, Эшша?

– Может быть, и да. Только расскажи мне.

Она медленно повернулась и указала направо.

– Оттуда он явился. Я все хорошо рассмотрела, зная, что Мать защищает меня, и даже молнии Ларги не могут причинить мне вреда. Стал ли от этого Ларга ничтожнее в твоих глазах, Эшша? Теперь, когда он уничтожил все, что было твоим и твоих родичей тоже?

– Может быть, – повторил Эш. – Я думаю, Ларга больше не придет оттуда.

Она пожала плечами, и ее тяжелый плащ колыхнулся.

– Будет то, что будет, Эшша. Теперь иди, ибо плохо, когда кто-то приходит сюда.

Касска ушла прочь, в глубь зеленого туннеля, и Росс с Мак-Нейлом покинули укрытие. Мак-Нейл повернулся в указанном ею направлении.

– Северо-восток... – проговорил он задумчиво. – Там находится Балтика.

8

– ...вот пока и все, – закончил Эш свой рассказ десять дней спустя, сидя на койке в госпитале полярной базы с повязкой на ноге, держа в руках кружку с кофе и улыбаясь, немного кривовато, Нельсону Милларду.

Миллард, Кэлгаррис, доктор Уэбб – все начальники основной базы не только прошли через пункт переброски, чтобы встретиться с троицей из Британии, но и сгрудились теперь в этой комнате, едва не вдавливая Росса и Мак-Нейла в стену. Потому что это произошло! То, за чем они охотились долгие месяцы и годы, приблизилось на расстояние вытянутой руки.

Однако Миллард, директор, казалось, не был так уж уверен в этом. Крупный мужчина с копной светлых, седеющих волос и тяжелым, мясистым лицом, он не был похож на интеллектуала. Но Росс варился в этой каше уже достаточно долго, чтобы знать, что именно толстые и волосатые руки Милларда держали все ниточки, при помощи которых управлялась операция "Ретроспектива". В данный момент директор сидел, откинувшись, на стуле, слишком маленьком для его грузного тела, и задумчиво жевал зубочистку.

– Итак, мы вроде бы начинаем выходить на след, – заметил он без особого подъема.

– Еще как выходить! – вмешался Кэлгаррис. Майор был слишком взволнован, чтобы усидеть на месте, а потому стоял, прислонившись к двери, напряженный, словно находился лицом к лицу с врагом. – Красные не напали бы на Гот, если бы не посчитали заставу угрозой для себя. Большая база должна находиться в этом временном секторе!

– Большая база, – уточнил Миллард. – Но не та, что мы ищем. А как раз сейчас они могут перебазироваться в другое время. Вы думаете, они будут сидеть, сложа руки, и ждать, пока мы начнем действовать? – но его скептический тон не оказал на майора должного действия.

– И сколько же времени им потребуется, чтобы демонтировать большую базу? – поинтересовался офицер. – Как минимум, месяц. Если мы немедленно пошлем туда команду...

Миллард сложил свои здоровенные ручищи на бочкообразной груди и засмеялся, впрочем, совсем не весело:

– Только вот куда мы будем посылать команду, Кэлгаррис? На северо-восток от точки на берегу Британии? Это по меньшей мере очень условное направление. Нет, – он обратился к Эшу, – вам удалось сделать не все, что возможно, Эш. А вы, Мак-Нейл, можете что-нибудь добавить?

– Нет, сэр. Они ударили по нам как гром с ясного неба, в то время как Сэнди считал, что все направления, откуда нам может хоть что-нибудь угрожать, известны и все меры предосторожности приняты. Я не знаю, как они смогли засечь нас, разве что перехватили наш сигнал на базу. Но если так, то значит, они целенаправленно выслеживали нас, потому что мы выходили на связь строго по расписанию.

– У красных есть терпение и хорошие мозги. Кроме того, они возможно пользуются своими секретными штучками. И у нас есть мозги и терпение, но нет таких устройств, как у них. И время работает против нас. Что вы думаете по этому поводу, Уэбб? – Миллард задал вопрос третьему члену правящего комитета, до сих пор хранившему молчание.

Молчаливый человек поправил очки на своем курносом носу.

– Есть еще один момент в добавление к нашим догадкам. Я склонен предполагать, что они базируются где-то рядом с Балтийским морем. Там проходят древние торговые пути, а в настоящее время эта территория располагается недалеко от нас. Нам мало что известно об этой части Европы. Их сооружения могут располагаться поблизости от финской границы. Современная база может быть замаскирована полудюжиной разных способов – к тому же, это вообще довольно странная местность.

Миллард вытащил из кармана кителя блокнот и ручку.

– Не помешает потревожить современных агентов военной разведки и других. Они могут дать нам полезный намек. Значит, вы говорите, Балтика. Но это довольно значительная территория.

Уэбб кивнул.

– У нас есть одно преимущество – древние торговые пути. В период горшечников эти пути уже были проторены. В основном шла торговля янтарем. Страна покрыта лесами, но уже не так густо, как раньше. Местные племена занимались охотой и рыболовством, кочуя вдоль побережья. Но они контактировали с торговцами, – он вновь нервным движением поправил очки. – В это время красные могут нарваться там на неприятности.

– Каким это образом? – поинтересовался Кэлгаррис.

– Вторжение "народов топора". Если они еще не появились там, то должны сделать это очень скоро. Они представляют собой одну из больших волн переселяющихся людей, которые, заполонив эту страну, поселятся там. Вероятно, они – предки скандинавских кельтов. Неизвестно, было ли местное население ассимилировано, или уничтожено ими.

– Было бы чудесно уточнить эту деталь, – заметил Мак-Нейл. – Разница примерно та же, как убьют тебя, или оставят жить.

– Я не думаю, что они станут ссориться с торговцами. Судя по находкам, торговые племена продолжили свой бизнес уже с новыми покупателями, – возразил Уэбб.

– Если только насилие не будет спровоцировано, – Эш отдал Россу кружку. – Не забывайте о Гневе Ларги. Отныне наши враги будут очень косо смотреть на все фактории горшечников, расположенные поблизости от них.

Уэбб медленно покачал головой.

– Крупная атака на поселение горшечников могла бы повлечь изменение курса истории. Красные на это не пойдут, даже на основании серьезных подозрений. Помните, что они не больше нашего желают шутить с историей. Нет, они будут только следить за нами. Нам нужно прекратить переговоры по радио.

– Это невозможно, – отрезал Миллард, – мы можем их прервать, но я не могу посылать ребят без средств быстрой связи. Пусть парни у тебя в лабораториях включат мозги и попробуют выяснить, можно ли соорудить переговорное устройство, которое будет невозможно запеленговать. Время! – он забарабанил своими толстыми пальцами по колену. – Все упирается в вопрос времени.

– Которого у нас нет, – заметил Эш своим обычным тихим голосом. – Если красные опасаются, что их засекли, они уже демонтируют свою базу, причем делают это в темпе. У нас больше не будет такой возможности прищемить им хвост. Нужно действовать без промедления.

Веки Милларда почти совсем закрылись, казалось, он дремал. Кэлгаррис беспокойно топтался у двери, а на круглом лице Уэбба возникло неодобрительное выражение.

– Док, – спросил Миллард, обернувшись, четвертого члена своей свиты. – Что вы можете сказать?

– Эш должен лечиться еще, по меньшей мере, пять дней. Ожоги Мак-Нейла уже неплохи, а порез Мэрдока совсем прошел.

– Пять дней... – пробурчал Миллард и сверкнул глазами на майора. – Персонал. Мы связаны по рукам и ногам, потому что у нас нет пригодных людей. Кого мы можем подключить?

– Никого. Я могу, конечно, отозвать Джансена и Ван Байка. Эти "люди топора" могут быть для них неплохим прикрытием, – но тут глаза майора погасли. – Впрочем, нет, мы не сумеем дать им необходимых инструкций и нам неоткуда взять их, пока этот народ не появится в поле зрения. А посылать людей наобум нельзя – их ошибки не только подвергнут опасности их самих, но и могут повредить проекту в целом.

– Значит, остаетесь только вы трое, – сказал Миллард. – Мы отзовем тех, кого возможно, и подготовим их как можно скорее. Но вы знаете, сколько это займет. Тем временем...

Эш обратился к Уэббу:

– Вы можете обозначить район точнее, чем просто "Балтика"?

– Попробовать можно, – медленно и с сомнением в голосе ответил тот, – мы могли бы послать субмарину курсировать вдоль побережья, и если будут замечены переговоры по радио, мы можем запеленговать передатчики. Это зависит от того, есть ли у красных группы, работающие за пределами базы. Ненадежно...

– Но хоть что-то! – подхватил Кэлгаррис с воодушевлением человека, нуждающегося в конкретных действиях.

– А они будут ждать с нашей стороны именно таких действий, – подумав, произнес Уэбб.

– Ну и пусть следят! – сердито сказал майор, готовый вот-вот потерять самообладание. – Это единственное, что мы можем сделать, чтобы обеспечить ребятам поддержку.

Он вышел наружу, хлопнув дверью. Уэбб медленно поднялся.

– Мы еще раз поработаем с картами, – сказал он Эшу. – Этот район нами не разведан, и мы не считаем возможным посылать туда самолет для аэрофотосъемки. Поход туда будет ударом вслепую.

– Если есть только одна дорога, приходится идти по ней, – ответил Эш. – Я с удовольствием посмотрю все, что вы сможете мне предоставить, Майлс.

Если раньше Россу казалось, что подготовка, предшествовавшая его пробному маршруту, была делом весьма суровым, то теперь она вспоминалась как легкая шутка. Поскольку вся ответственность за следующий бросок возлегла всего на троих – на Эша, на Мак-Нейла и на него самого, то они попали под такой ураган инструкций и тренажеров, что на третью ночь Росс, ошеломленный и уставший до бессонницы, решил, что сейчас он скорее сбит с толку, чем подготовлен. О чем с угрюмым видом и сообщил Мак-Нейлу.

– На базу подтянуты еще три команды, – ответил Мак-Нейл, – но люди должны опять пройти школу, и они будут готовы выступить не раньше чем через три-четыре недели. Смена маршрута требует полной переподготовки.

– А как насчет новых людей?

– Не сомневайся, Кэлгаррис бегает в поисках повсюду. Но они должны соответствовать определенному физическому типу. Если, например, послать маленького, черноволосого и курносого человека к скандинавским морским бродягам, то его могут заметить, или скажем, слишком хорошо запомнить. А такого мы себе позволить не можем. Вдобавок, Кэлгаррису нужно находить людей, которые не только выглядят, как нужно, но и подходят для задания с точки зрения темперамента. Нельзя отправлять парня, который думает, как моряк, – не моряка, ты понимаешь, но думающего соответствующим образом, – в кочевое племя пастухов. Безопасность человека и всего проекта заключается в соответствии времени и месту.

Раньше Росс никогда не задумывался над этим. Теперь до него дошло, что и он сам и Эш с Мак-Нейлом были примерно одинакового физического типа – все трое примерно одного роста, шатены, со светлыми глазами – голубыми у Эша, серыми у него, и светло-карими у Мак-Нейла, одинакового телосложения: узкие в кости, худые и подвижные. Он не видел ни одного настоящего горшечника нигде, кроме как в видеофильмах – и судя по съемкам, все трое примерно соответствовали облику этих торговцев-путешественников.

Утром пятого дня, когда они втроем изучали подготовленную Уэббом карту, к ним ворвался Кэлгаррис, за которым бежал Уэбб.

– Есть! На этот раз нам повезло! Красные прокололись! Еще как прокололись!

Уэбб с улыбкой посмотрел на майора.

– Да, чудеса иногда случаются, – заметил он, – полагаю, субмарина смогла взять пеленг?

Кэлгаррис протянул полоску бумаги, которой размахивал, словно флагом. Уэбб прочел запись и склонился над картой, отметив что-то одним из острых, как иголка, карандашей, торчащих, как обычно из его нагрудного кармана. Затем он сделал еще одну пометку.

– Ну, это слегка упрощает задачу, – заявил он. Эш посмотрел на карту и засмеялся.

– Я хотел бы когда-нибудь узнать твое понимание слова "просто", Майлс. Имей в виду, что мы должны будем добираться туда пешком и разница в двадцать миль может означать очень много.

– Эта пометка находится на некотором расстоянии от моря, – в свою очередь пожаловался Мак-Нейл. – Мы же не знаем местности.

Уэбб привычным жестом поправил на носу очки.

– Я полагаю, мы должны помнить, что все это очень условно, приблизительно, – сказал он таким тоном, будто ожидал, что с ним станут спорить. Но спорить никто не стал.

Миллард был занят картой.

– Мы понимаем, Майлс, – затем он посмотрел на Эша. – Вас сбросят с парашютами. В вашем снаряжении будет специальное вещество. Как только вы снимете парашюты, посыпьте их этим порошком, и через десять минут от них ничего не останется. Найдите базу и подайте сигнал. До тех пор на связь не выходите.

– Не исключено, – заметил Эш, – что у красных может быть несколько промежуточных баз. Возможно, они продумали это и построили несколько штук, чтобы сбить нас с толку, потому что каждая из них приведет лишь к другой, расположенной в более ранней эпохе.

– Хорошо. Если это так, то мы узнаем расположение предыдущей, – возразил Миллард. – Тогда мы попытаемся проследить всю цепочку, даже если придется потом посылать парней, одетых в шкуры динозавров. Нам необходимо найти конечную базу, и если эти поиски окажутся трудными, то нам придется потрудиться.

– Как вам удалось получить пеленг?

– Одна из их полевых групп попала в беду и запросила помощи.

– И получила?

Майор ухмыльнулся.

– А ты как думаешь? Ты знаешь правила – а у красных они вдвое жестче.

– А что у них были за неприятности?

– Что-то вроде диспута на религиозные темы. Мы серьезно поработали над их кодом, но не можем быть на сто процентов уверены, что все поняли верно. Я полагаю, они решили поиграть с местным божеством и обожглись.

– Опять Ларга? – улыбнулся Эш.

– Идиотизм, – раздраженно сказал Уэбб, – ничего глупее не придумать. Вы сами едва не перешли грань разумного, Гордон, когда крутили все эти штучки с Ларгой. Это ваше обращение к Великой Матери было весьма сомнительным делом, и вам еще повезло, что вы так дешево отделались.

– Одного раза было достаточно, – согласился Эш. – Хотя это спасло нам жизнь. Но уверяю вас, я вовсе не намерен затевать религиозную войну или становиться пророком.

Росса обучали чтению карт, но ему все равно было трудно соотносить то, что он видел на бумаге, с реальным ландшафтом. До тех пор, пока он не оказывался на местности, в его памяти запечатлевались только крупные детали, если таковые имелись.

Высадка, осуществлявшаяся по инструкциям Милларда, оказалась еще тем развлечением. Десантирование производилось по времени, в полной темноте, да еще и в дождь – не самое приятное занятие! Прыгали вслепую, один за другим. Однако получилось не так уж плохо – Росс приземлился на небольшую лужайку.

Собрав стропы и купол, Росс оттащил их туда, где по его мнению, находился центр открытого пространства. Услышав в воздухе жалобный вопль, он едва успел увернуться от одного из нагруженных припасами ослов, которых выбросили вместе с ними – тот приземлился и сразу же начал биться, запутавшись в стропах. Но они подбирали самых покладистых животных, которым, кроме того, перед высадкой вкололи успокоительное, так что, почувствовав руки Росса, когда он начал распутывать веревки, осел вел себя вполне смирно.

– Росс! – звук собственного имени заставил его резко повернуться в противоположном направлении.

– Здесь, с одним из ослов.

– А я с другим! – это был Мак-Нейл.

Их глаза постепенно привыкали к темноте, не такой, впрочем, густой, как в лесу, и работали они быстро. Затем они собрали в кучу все парашюты. Уэбб сказал, что дождь только ускорит действие химиката, которым они должны были их уничтожить. Эш высыпал на кучу порошок, и в темноте замерцал зеленоватый свет. Затем они направились в сторону леса и на исходе ночи разбили лагерь.

Их предприятие целиком зависело от счастливого случая, и первая его часть прошла удачно.

План дальнейших действий был весьма гибким. Изображая торговцев, явившихся открыть новую факторию, они собирались сперва остановиться у впадающей в озеро реки, а затем свернуть к югу, в сторону лежащего немного в отдалении моря. Они знали, что эта территория очень редко населена небольшими племенами, скорее даже просто семейными кланами. Здешние люди на много поколений отставали с точки зрения цивилизованности от жителей деревень в Британии – в основном это были охотники, кочующие с юга на север и обратно, вслед за сезонными миграциями дичи.

Вдоль побережья рыбаки строили более постоянные поселения, постепенно превращавшиеся в деревни. На южной границе этого региона уже появились первые фермеры, но главной причиной прихода сюда торговцев были меха и янтарь. Горшечники промышляли и тем, и другим.

Теперь, когда все трое укрылись под раскидистыми ветвями высокой сосны, Эш распаковал тюк и извлек оттуда кувшинчик – тот самый "горшок", что дал название народу, представителями которого они прикидывались. Он налил из него кисловатого, бодрящего напитка, сопровождавшего торговцев повсюду. Чаша переходила из рук в руки – на вкус жидкость была не слишком хороша, зато внутри разливалось приятное тепло.

Они по очереди отстояли на страже, пока неверный отсвет утренней зари не перешел в яркое сияние поднимающегося солнца. Позавтракав лепешками, они нагрузили ослов и, спрятав луки под плащами от сырости, отправились искать реку, чтобы вдоль нее пробираться на юг.

Эш шел впереди. Росс вел ослов, а Мак-Нейл прикрывал тыл. В отсутствии тропинки они шагали по весьма извилистой линии, держась краев открытых пространств, пока наконец не заметили края озера.

– Дым костра, – сообщил Эш, когда они прошли две трети пути. Росс понюхал воздух и тоже почувствовал этот запах. Кивнув Эшу, Мак-Нейл с завидной легкостью растаял в просвете между деревьев. Пока они ждали его возвращения, Росс начал замечать, что вокруг него кипит совсем другая жизнь, полная своих забот, совсем не похожих на человеческие, за исключением разве что поисков пищи и укрытия.

В Британии Росс почти постоянно ощущал присутствие вокруг себе подобных. Здесь же могло показаться, что они – первые люди, идущие этой дорогой.

На ветку выскочила белка и уставилась на людей любопытными глазками-бусинками, потом перевернулась вниз головой, чтобы рассмотреть их получше. Один из ослов повернул голову, и белка скрылась, махнув хвостом. Было тихо, но в то же время вокруг стоял еле слышный шум, который Росс попытался разложить на знакомые ему звуки.

Возможно, из-за того, что его попытки были такими упорными, он сумел заметить едва уловимый шорох. Он дотронулся до руки Эша и легким кивком головы указал направление, откуда исходил звук.

Затем, так же плавно, как и исчез, из леса появился Мак-Нейл.

– Компания, – сообщил он тихим голосом.

– Что за компания?

– Племя, но более дикое, чем все, что я встречал раньше, даже на пленках. Почти пещерный уровень. Я не думаю, чтобы им приходилось слышать о торговцах.

– Сколько?

– Три, может, четыре семьи. Большинство мужчин, должно быть, на охоте, но там около десятка детей и шесть или семь женщин. Судя по их виду, им не особенно везло в последнее время.

– Может быть, им повезет вместе с нами, – сказал Эш, направляя Росса вперед вместе с ослами. – Мы обойдем их, выйдем к реке, а позже попытаемся организовать обмен. Но сначала я хочу установить контакт.

9

– Не стоит, – Мак-Нейл провел рукой по вспотевшему лицу, – заглядывать чересчур далеко и надеяться на слишком многое.

Спихнув с тропы несколько веток и обогнув поваленные деревья, Росс подошел помочь своему товарищу тащить бревно к их убежищу, которое теперь уже не было временным. Если бы за ними наблюдал кто-то, кроме лесных охотников, то он не увидел бы ничего особенного, кроме обычного строительства торговцами-горшечниками новой заставы.

В том, что охотники следили за ними, все трое ничуть не сомневались. А то, что в лесу имеются и другие наблюдатели, они предположили перестраховки ради. Если такие и бродили в окрестностях по ночам, то уж днем все заброшенные в прошлое агенты должны находиться в рамках выбранных ими ролей.

Обмен со старейшинами охотничьего клана привел этих робких обитателей леса в лагерь к чужакам, предлагавшим за меха и дубленые оленьи шкуры такие чудесные вещи. Новость о прибытии торговцев распространилась стремительно, и вскоре еще два клана прислали своих людей посмотреть на происходящее.

Вместе с товарами собирались и новости, которые тщательно изучались и анализировались разведчиками. Каждый из них в разговорах с аборигенами задавал, когда это было возможно, определенные вопросы. Хотя они и не понимали до конца речь лесных людей, язык жестов был достаточно содержательным, а основные понятия выучить было несложно. Тем временем Эш установил дружеские отношения с первым из встреченных ими кланов, и даже стал ходить на охоту вместе с местными жителями, что было неплохим прикрытием для поисков базы красных.

Росс выпил речной воды и сполоснул лицо.

– Если красные – не торговцы, – размышлял он вслух, – то какое же у них прикрытие?

Мак-Нейл пожал плечами:

– Охотничье племя... Рыбаки...

– А где им взять женщин и детей?

– Там же, где и мужчин, – навербовать в нашем времени. Или тем способом, каким увеличивают свою численность многие племена.

Росс поставил на землю кувшин с водой.

– Ты имеешь в виду – вырезать мужчин и захватить их семьи?

Столь хладнокровная жестокость показалась ему тошнотворной. Хотя сам он считал себя человеком достаточно жестким, за время подготовки Россу несколько раз приходилось сталкиваться с вещами, поколебавшими его уверенность в надежности своих нервов и желудка.

– Так делали, – равнодушно заметил Мак-Нейл, – сотни раз всяческие захватчики. При здешнем положении вещей – маленькие кланы, далеко разбросанные друг от друга, – сделать такое очень просто.

– Они должны были бы прикинуться земледельцами, а не охотниками, – сказал Росс. – Не могут же они таскать базу за собой.

– Ну хорошо, тогда они строят деревню. Я понял, что ты имеешь в виду – в окрестности нет деревень. Но все-таки они здесь, может быть, под землей.

Насколько верны были их догадки, они узнали уже следующим вечером, когда вернулся Эш, неся на плече оленью ногу. Росс знал его уже достаточно хорошо, чтобы почувствовать, что у него что-то есть.

– Нашел что-нибудь?

– Очередную компанию духов, – ответил со странной улыбкой Эш.

– Духов! – подхватил Мак-Нейл. – Красные любят изображать потусторонние силы, разве не так? Сперва голос Ларги, теперь духи. И чем эти духи занимаются?

– Они обитают в холмистой местности к юго-востоку отсюда, и это место – строгое табу для всех охотников. Мы шли по следу зубра, пока зверь не ушел на землю духов. Тогда Ульффа поспешно увел нас прочь. Похоже, что охотник, по неосторожности попадающий туда, не возвращается, а если и возвращается, то в весьма плачевном виде, избитый этими самыми духами и обожженный до смерти! Это первое.

Он сел перед костром и устало вытянул руки.

– Второе для нас несколько менее приятно. Лагерь горшечников, располагавшийся, насколько я могу судить, примерно в двадцати милях к югу отсюда, был уничтожен всего неделю назад. Это известие дошло до меня потому, что меня приняли за родича убитых.

Мак-Нейл выпрямился.

– Они сделали это, потому что охотятся за нами?

– Очень может быть. С другой стороны, это может быть частью общих мер предосторожности.

– Это сделали духи?

– Я спрашивал об этом. Нет, похоже, какое-то странное племя ночью совершило набег.

– Ночью? – присвистнул Мак-Нейл.

– Именно, – голос Эша был сух. – Здешние племена так не воюют. Или кто-то что-то перепутал, или красные настолько самоуверенны, что не утруждают себя игрой по правилам. Но это была работа аборигенов или тех, кто маскируется под них. Кроме того, распространился гнусный слушок, что духи не жалуют торговцев, и могут напасть на них с последствиями для всех окружающих.

– Гнев Ларги, – напомнил Росс.

– Точное повторение, наводящее на самые серьезные подозрения, – согласился Эш.

– Я считаю, что никаких походов на охоту больше быть не должно, – сказал Мак-Нейл. – А то очень просто принять по ошибке друга за оленя, а потом горько плакать на его могиле.

– Это тоже уже несколько раз приходило мне в голову сегодня днем, – согласился Эш. – Эти люди на первый взгляд просты, но их головы работают совсем не так как у нас. Мы пытаемся перехитрить их, но любая ошибка может оказаться смертельной. Я думаю, нам нужно немножко укрепить нашу заставу и постараться по возможности незаметно нести караульную службу.

– А как насчет того, чтобы разрушить лагерь, а самим исчезнуть? – спросил Мак-Нейл. – Мы могли бы, двигаясь по ночам, подобраться поближе к холмам, где живут духи, а Ульффа и его шайка решат, что с нами покончено?

– Мысль, над которой стоит подумать. Слабое место заключается в отсутствии трупов. Похоже, что те, кто напал на лагерь горшечников, оставили вполне очевидные результаты своего налета. А мы этого устроить не сможем.

Мак-Нейл все же не отступал.

– Мы могли бы что-нибудь придумать на эту тему...

– Похоже, нам не придется ничего придумывать, – мягко вмешался Росс. Он стоял рядом с краем поляны, на которой они построили хижину, держась за ограду. Эш был недалеко от него.

– Что такое?

Часы, что провел Росс, прислушиваясь к звукам дикой природы, не прошли даром.

– Эта птица раньше никогда не кричала со стороны леса. Такая, голубоватого цвета, мы ее видели – она ловила лягушек у реки.

Эш, даже не взглянув в сторону леса, пошел за кувшином с водой.

– Берите снаряжение, – приказал он.

В их кожаных сумках хранился неприкосновенный запас, вполне достаточный для долгого марша. Мак-Нейл взял сумки из-за мехового занавеса, прикрывающего вход в недостроенный домик. Снова закричала птица и ее пронзительный крик разнесся далеко вокруг. Росс подошел к навесу для ослов и перерезал привязи. Вероятно, маленькие терпеливые животные очень скоро падут жертвами каких-нибудь лесных хищников, но все же надо было дать им шанс спастись.

Мак-Нейл, набросив на плечо плащ, чтобы скрыть сумки с провизией, взял кожаное ведро, словно он просто направлялся к реке за водой, и зашагал вслед за Россом. Они полагали, что проделали все вполне естественно, и что для тех, кто прячется в лесу, лагерь выглядит вполне естественно. Но то ли они допустили какую-то ошибку, то ли нападающие очень спешили – из темноты вылетела стрела и ударила в костер. Эш спасся от смерти только потому, что в этот момент нагнулся, чтобы подбросить хворосту в пламя. Он схватил кувшин с водой и выплеснул его на огонь, а сам откатился в противоположную сторону.

Росс с Мак-Нейлом нырнули в кусты. Прижимаясь к полупромерзшей земле, они стали пробираться к речному берегу, где на открытом пространстве неожиданное нападение было менее вероятным.

– Эш? – прошептал юноша, и почувствовал теплое дыхание Мак-Нейла на своей щеке, когда тот ответил:

– Он уйдет в другую сторону. Он это умеет делать – лучше некуда.

Они поползли. Дважды им пришлось залечь, с кинжалами в руках, услышав шорох, выдававший кого-то из нападавших. Оба раза Росса подмывало подняться и прирезать незнакомца, но он погасил в себе эти порывы. Он научился сдерживать себя, что было для него невозможным всего несколько месяцев назад.

Сквозь растущие в пойме кусты тускло замерцала река. В этих краях зима все еще упорно пряталась в тени холмиками нерастаявшего снега, а ветер и вода обжигали ледяными укусами. Росс поднялся на колени – у него перехватило дыхание, когда в ночи раздался крик. Он развернулся в сторону лагеря, но Мак-Нейл схватил его за руку.

– Это был осел, – прошептал Мак-Нейл нетерпеливо. – пошли к тому броду, что мы нашли!

Они свернули к югу и перешли на трусцу, пригнувшись к земле. Река вздулась от весеннего паводка, который только начал спадать, но двумя днями раньше они заметили в одном месте песчаную отмель. Перейдя по этому броду речное русло, они оторвались бы от преследователей и получили бы передышку, однако Росс внутренне содрогался при одной только мысли о том, чтобы войти в воду. Он только вчера видел, как течение несло здоровенные деревья. А столкнуться с таким в темноте...

Мак-Нейл издал душераздирающий крик, который Росс в последний раз слышал в Британии – призывный вой охотящегося волка. Ниже по реке раздался такой же вопль.

– Эш!

Они двигались вдоль кромки воды, оставаясь настороже, пока не встретили Эша. Вместе перейдя реку, они снова повернули на юг, в сторону холмов. Тогда и произошла стычка, закончившаяся столь плачевно.

На этот раз Росс не услышал птичьего крика. Хотя он и был начеку, человеку, подкравшемуся сзади, удалось напасть внезапно. Только что Росс пробирался следом за Мак-Нейлом и Эшем. Секундой позже он провалился в темную пустоту.

Он пришел в себя от боли, раскалывавшей голову. Когда с большим усилием ему удалось открыть глаза, луч света словно острие стрелы вонзился в мозг, делая боль невыносимой. Росс поднял руку к лицу и тут же почувствовал страшную слабость.

– Эшша... – ему казалось, что он произносит это имя вслух, но он не услышал собственного голоса. Они были в долине. Волк бросился на него из зарослей. Волк? Нет, волк был убит, но потом снова ожил, и завыл на речном берегу...

Росс снова заставил себя открыть глаза, с трудом выдерживая боль, которую причиняли солнечные лучи. Он повернул голову, спасаясь от них, и попытался сосредоточиться. Зачем-то было нужно двигаться, выбираться отсюда? Откуда? И куда? Когда Росс пытался думать, в его сознании возникали лишь неясные, лишенные связи картины.

Затем в узком поле его зрения возник движущийся объект, перемещающийся между ним и чем-то, что, кажется, было стволом дерева. Четвероногое существо с красным высунутым языком. Оно, рыча, подошло ближе и, обнюхав его неподвижное тело, отрывисто залаяло.

От шума голова заболела так, что Росс закрыл глаза. Затем его привела в себя пригоршня ледяной воды, выплеснутая ему в лицо, и он, очнувшись, увидел, что над ним склонилось странно перевернутое бородатое лицо человека, уже виденное им когда-то.

Его схватили чьи-то руки и подняли так резко, что он вновь провалился в темноту. Когда сознание вернулось вновь, вокруг была ночь, а бель в голове стала глуше. Он пошевелил рукой и обнаружил, что лежит на подстилке из шкур и укрыт одной из них.

– Эшша... – он снова попытался произнести имя. Но на его тихий зов пришел не Эшша. Рядом с ним опустилась на колени женщина, держащая в руках чашу из рога. Ее волосы были аккуратно заплетены в косы и в них в отблесках костра серебром отсвечивала седина. Росс знал, что видел ее раньше, но не мог вспомнить, когда и где. Она подсунула ему под голову свою сильную руку и приподняла его. Потом она поднесла к его губам роговую чашу, и он глотнул горькую, обжигающую горло жидкость, от которой внутри разлилось блаженное тепло. Затем она снова покинула его, и он, несмотря на боль и растерянность, погрузился в сон.

Росс вряд ли мог понять, сколько дней пролежал в лагере Ульффы под опекой главной жены вождя. Именно Фригга убедила племя проявить заботу о человеке, который, когда его нашли, был почти что мертв, именно она выхаживала его, приложив все знания, что достались ей от полусотни поколений мудрых женщин, бывших жрицами и врачами у этих бродячих племен.

Зачем же Фригге вообще понадобилось возиться с раненым чужаком? Ответ на этот вопрос Росс узнал тогда, когда уже мог самостоятельно сидеть и сумел привести свои запутанные мысли в некое подобие порядка. Предводительнице племени были нужны знания. Сперва она испытывала на Россе свое врачебное искусство. Потом, когда ей стало ясно, что он выживет, она вознамерилась научиться всему, что знает он.

Ульффа и его соплеменники с благоговением и алчностью взирали на металлическое оружие торговцев, но Фригге было нужно большее, чем просто вещи. Она хотела узнать секрет производства одежды, которую носили пришельцы, все, что она могла узнать об их жизни и о тех местах, откуда они явились. Она засыпала Росса бесконечными вопросами, и он отвечал на них как мог подробно. Росс пребывал в том странном полусонном состоянии, когда лишь настоящее имеет смысл. Прошлое было затеряно в туманной дымке, и хотя время от времени он вспоминал, что ему нужно что-то сделать, он точно также легко забывал об этом.

После того как напавшие чужаки оставили недостроенную заставу, вождь и его люди пробрались туда и вернулись с кучей всяческого добра – бронзовой бритвой, двумя разделочными ножами, несколькими рыболовными крючками и отрезом материи, которую забрала себе фригга. Росс безразлично наблюдал за этим разграблением, никак не протестуя. Страшные головные боли заставляли его забыть о происходящем вокруг, он лишь лежал долгими часами, а подчас и целыми днями, прикованный к своей постели, тупой и равнодушный ко всему.

Он узнал, что все племя жило в постоянном страхе перед нападением тех, кто разгромил факторию. Но позже их разведчики сообщили, что враг ушел на юг.

Между тем произошло событие, не замеченное самим Россом, но которое могло бы привести в изумление Эша с Мак-Нейлом. Росс Мэрдок в самом деле был убит тем ударом, что заставил его рухнуть без сознания у реки. Юноша, которого вернула к жизни Фригга, звался Росса из народа горшечников. Этот Росса лелеял горячее желание отомстить тем, кто напал на него и его родичей, желание, хорошо понятное семейному клану, спасшему его.

Именно эта жажда заставила его подняться на ноги, хотя он и весьма нетвердо стоял на них. Его лук был утерян, но Росс затратил немало времени, чтобы переделать под себя новый. Свой медный браслет он выменял на дюжину лучших наконечников для стрел, что были в лагере Ульффы. А свою булавку с самоцветом он подарил Фригге в знак благодарности.

Теперь, когда силы к нему возвращались, он уже не мог бездельничать в лагере. Он был готов отправиться в путь, хотя рана на голове еще болела при прикосновении. Пойдя ему навстречу, Ульффа решил выступить на охоту в южном направлении, и Росс присоединился к племени.

Он покинул охотников, когда они подошли к границе запретной территории. Собственная личность Росса была подавлена образом горшечника, поэтому он колебался, но все же решил не отступать. Когда все оставили его, он посмотрел на запретные холмы, и в этот момент его мучила и тревожила не только головная боль, возвращающаяся с болезненным постоянством. Разум подсказывал, что в холмах таилось то, что он искал, но холмы были табу, и он не решался отправиться туда.

Неизвестно, сколько времени он мог провести в подобных колебаниях, если бы на следующий день после ухода людей Ульффы он не заметил бы некий след. На закате луч опускающегося солнца осветил зарубку на стволе одного из деревьев. На тот краткий миг, когда Росс увидел этот знак, его раздвоенное сознание воссоединилось. Поняв, что это – начало пути, он рванулся вперед, разыскивая сперва вторую, а потом третью зарубку. Росс был убежден, что этот путь поможет ему проследовать в глубь незнакомой местности, и жажда исследования победила в нем искусственно привитые предрассудки.

Имелись и другие признаки того, что по этому маршруту ходили неоднократно: очищенный от опавших листьев и выложенный камнями родник, ступеньки, вырубленные в крутом склоне оврага. Росс двигался осторожно, настороженно прислушиваясь к любому звуку. Он еще не чувствовал себя в лесу привычно, но быстро учился, возможно, еще быстрее от того, что его ложная память вытеснила настоящую.

Ночью он не стал разжигать костра, а вместо этого спрятался в ложбине между корнями деревьев. Один раз его разбудил волчий вой, а в другой – треск старого дерева, рухнувшего от ветра.

Утром он собирался уже выбраться обратно на тропу, от которой предусмотрительно удалился накануне вечером, как вдруг заметил пятерых бородатых, одетых в шкуры людей, очень похожих на соплеменников Ульффы. Прижавшись к земле, Росс подождал, пока они исчезнут из виду, а потом последовал за ними.

Весь день он, то и дело прячась, следовал за маленьким отрядом, иногда замечая этих людей, когда те поднимались на пригорки или останавливались, чтобы поесть. Вечером он осторожно заполз на вершину холма и посмотрел вниз, в долину.

Там был поселок, простые бревенчатые дома за частоколом. Ему приходилось видеть очень похожие поселки, но в этом сквозило что-то похожее на сон, словно в самом деле он был вовсе не таким, каким казался.

Подперев рукой подбородок, Росс принялся внимательно рассматривать поселок и людей, ходивших по нему. Некоторые из них были одетыми в Шкуры охотниками, но другие выглядели совершенно иначе. Он даже привскочил, негромко вскрикнув, когда увидел, как один из таких людей быстро прошел от дома к дому – это, несомненно, был торговец-горшечник!

Его недоумение росло с каждой секундой, но странность этого поселка, казалось, не таила в себе никакой опасности. Росс поднялся на колени, чтобы рассмотреть его получше, и в этот момент неизвестно откуда в воздухе просвистел аркан, и веревочная петля крепко обхватила его туловище, безжалостно выдавив воздух из легких и туго притянув руки к бокам.

10

Получив несколько крепких ударов, Росс покорился куда скорее, чем сделал бы это тремя неделями раньше. Теперь Мэрдок стоял, угрюмо глядя на человека, одетого как торговец-горшечник, но упорно говорящего на незнакомом Россу языке.

– Мы тут не в детские игры играем, – человек наконец произнес слова, которые Росс понял. – Или ты будешь мне отвечать, или вопросы будут задавать другие люди, причем совсем не так вежливо. Итак, я тебя спрашиваю: кто ты такой и откуда явился?

Росс бросил на него через стол бешеный взгляд, это презрительное приказание пробудило его старую ненависть к любым властям, но спустя мгновение здравый смысл возобладал. Он был приведен в эту деревню покрытый синяками и с головной болью. Не следовало давать им повод избивать его, иначе он окажется не способен вырваться на свободу, если вдруг представится такая возможность.

– Я – Росса из торговцев, – ответил он, внимательно глядя на человека, – я пришел сюда в поисках своих родичей, которых захватили этой ночью разбойники.

На лице сидевшего за столом человека медленно появилась улыбка. Он вновь заговорил на странном языке. Росс бесстрастно уставился в стену. Слова были короткими и звучали отрывисто, и улыбка постепенно гасла на лице этого человека: по мере того, как он говорил, ее сменяло выражение разочарованности.

Один из двух сопровождавших Росса охранников осмелился вмешаться и спросил на языке горшечников:

– Откуда ты пришел? – это был стройный человек со спокойным лицом, совершенно не похожий на своего напарника – звероподобного детину, способного в случае чего мгновенно сломить сколь угодно яростное сопротивление Росса.

– Я пришел в эту страну с юга, – ответил Росс, – так, как приходят люди моего народа. Это новая страна, где нужно собирать и выменивать меха изолотистые слезы солнца. Торговцы приходят с миром и ни на кого не поднимают руки. Но в темноте пришли те, кто убивают не ради наживы, а по причине, которая мне неизвестна.

Спокойный человек продолжал задавать вопросы и Росс отвечал весьма подробно. Все детали касались прошлого Россы, купца-горшечника. Да, он с юга. Его отец – Гурди, чья застава расположена в теплых краях на берегу большой реки. Это было первое путешествие Россы на вновь открытую землю. Он пришел с кровным братом отца, Эшшей, известным путешественником в дальние страны, для него большая честь состоять погонщиком осла при таком человеке, как Эшша. С Эшшей был Макна, который тоже был путешественником в дальние страны, но не таким знаменитым, как Эшша.

Да, конечно, Эшша был из его народа! Когда был задан этот вопрос, Росс даже моргнул. Достаточно просто взглянуть на него, чтобы увидеть, что он торговец по крови, а вовсе не дикий лесной житель. Как долго он знаком с Эшшей? Росс пожал плечами. Эшша пришел на заставу его отца прошлой зимой, и остался там, пережидая холода. Эшша стал кровным братом Гурди после того, как спас его во время наводнения. Спасая его, Эшша потерял свою лодку и товары, и в этом году Гурди возместил ему ущерб. Штрих за штрихом он обрисовывал картину. Несмотря на то, что он сам считал весь этот рассказ правдой, и излагал его весьма бойко, Росса не покидало странное ощущение, будто он пересказывает историю, происшедшую давным-давно с кем-то другим. Возможно, это головная боль делала все события тусклыми и далекими.

– Похоже, – спокойный человек обратился к сидящему за столом, – что он и в самом деле Росса, торговец-горшечник.

Но тот, казалось, был чем-то сильно рассержен. Он подал знак второму охраннику, и тот грубо толкнул Росса в сторону двери. Начальник вновь скомандовал что-то на своем родном языке, добавив еще несколько слов, по резкому тону которых можно было понять, что они содержат в себе угрозу или предупреждение.

Росса бросили в маленькую комнату, на жестком полу которой не было даже шкуры, заменяющей постель. Как только спокойный человек приказал развязать Росса, тот привалился к стене, растирая запястья, чтобы прогнать боль от возобновившегося кровообращения и пытаясь понять, что с ним произошло и где он находится. Из того, что он увидел с пригорка, можно было заключить, что это не обычная торговая фактория, и ему хотелось знать, что все эти люди делают здесь. Кроме того, он рассчитывал найти где-нибудь в деревне Эшшу и Макну.

В конце дня дверь на секунду приоткрылась и в нее просунули миску и маленький кувшинчик. Он нащупал их в темноте, пальцами вычерпал тепловатое варево и жадно выпил воду. Головная боль притихла, и по опыту Росс знал, что вскоре она совсем пройдет. Если сейчас заснуть, то утром проснешься без боли и с ясной головой. Чувствуя страшную усталость, он лег, свернувшись, прямо под дверью – слабая мера предосторожности, чтобы никто не мог зайти, не разбудив его.

Было еще темно, когда странное беспокойство разбудило юношу. Росс сел, разминая руки и плечи, затекшие от сна на жестком полу. Он не мог избавиться от чувства, что необходимо что-то сделать, и что время работает против него.

Эшша! Он с радостью ухватился за это воспоминание. Он должен найти Эшшу и Макну, потому что втроем они наверняка смогут выбраться из этой деревни. Вот что было так важно.

Его схватили далеко не вежливо и держали, как пленника. Но Росс понимал, что это – далеко не худшее, что могло произойти с ним здесь, и ему нужно освободиться прежде, чем это худшее случится. Вопрос заключался в том, как ему спастись. Лука и кинжала с ним не было, даже длинную булавку от плаща, которую можно было бы использовать в качестве оружия, он отдал Фригге.

Ощупав себя, Росс проверил, что из его одежды и снаряжения осталось на месте. Он расстегнул бронзовый пояс, который по-прежнему стягивал его рубаху. Это был шедевр работы по металлу, он состоял из украшенных узорами пластинок, соединенных между собой тонкими изящными цепочками. Пряжка была выполнена в виде львиной головы, а высунутый из разинутой пасти язык служил крючком, к которому крепились ножны кинжала. Пояс был длиной примерно с руку и весил довольно прилично, так что мог послужить своего рода оружием. В сочетании с фактором неожиданности, он мог помочь Россу освободиться.

Однако от него вправе были ожидать сопротивления. Хорошо известно, что торговцы – хитрые и смелые бойцы. Мысль о том, какая честь – путешествовать в диких, неведомых странах, согревала Росса сейчас, когда он во мраке ожидал, не пошлет ли ему удачу Златорогий Ба-Бал. Если он когда-нибудь вернется на заставу Гурди, то принесет в жертву Ба-Балу, чья ладья плывет через небо от восхода к закату, лучшего быка, кувшин с молодым вином и янтарь, золотистый, как мед.

Оба прошлых Росса – и истинное, и внушенное, научили его терпению. Он умел ждать, как ему не раз случалось – спокойно и внешне беспечно, пока не придет нужный момент. И вскоре такой момент пришел – снаружи громко простучали шаги, смолкнув перед дверью его камеры.

Бесшумным и стремительным кошачьим движением Росс метнулся от двери к стене, встав так, чтобы вошедший не смог разглядеть его в течение той пары мгновений, что была необходима. Для того, чтобы атака удалась, ее надо провести внутри комнаты. Росс услышал звук отодвигаемого засова, и встал наизготовку, сжимая в правой руке пояс.

Дверь открывалась внутрь, и силуэт вошедшего ясно выделялся на фоне проема. Он что-то пробормотал, глядя в тот угол, куда Росс положил свой плащ, свернутый так, что его можно было на какое-то мгновенье принять за скорчившегося на полу спящего человека. Вошедший сделал шаг, отойдя от двери достаточно далеко, чтобы Росс захлопнул ее и бросился вперед, обрушив пряжку пояса на голову чужака.

Испуганный крик оборвался, когда бронзовая пластина со страшной силой врезалась в кость. Удача! Росс надел пояс на место и обыскал лежащее у его ног тело. Он не был уверен, что этот человек убит, но в любом случае он был без сознания. Росс снял с него плащ, нащупал кинжал, отцепил его и повесил к себе на пояс.

Росс подкрался к двери, медленно, дюйм за дюймом, приоткрыл ее и выглянул из камеры. Насколько он мог видеть, зал снаружи был пуст, и он, выскользнув наружу, с кинжалом в руке двинулся вперед, готовый в любой момент броситься в атаку. Дверь он закрыл, а затвор поставил на место. Если человек внутри придет в себя и станет пытаться привлечь к себе внимание, его друзья могут подумать, что это шумит Росс и не станут проверять.

Но Росс понимал, что бегство из камеры было самой простой частью плана побега. Найти Эшшу и Макну в этом лабиринте комнат, полном врагов, было куда сложнее. Хотя он не имел представления, в котором из домов поселка он находится, этот явно был одним из самых больших и, судя по всему, являлся резиденцией здешнего правителя, что означало, что здесь же могла располагаться и тюрьма.

Зал освещался факелом, закрепленным на стене. Дерево горело дымно, распространяя запах смолы, но Росса это освещение вполне устраивало. Он крался, как можно ближе прижимаясь к стене, готовый при малейшем шуме замереть. Но эта часть здания, вроде бы была пуста, никого не было видно или слышно. Росс попытался открыть две двери, выходившие из зала, но они были заперты снаружи. Тогда он подошел к проему, ведущему в коридор, и застыл, уловив тихий гул приглушенных голосов.

Он приблизился к углу коридора с такой осторожностью, словно ему раньше часто приходилось применять всякие охотничьи уловки, и заглянул за поворот. Секундой позже он только благодаря большому везению не выдал себя.

Эшша! Эшша – живой, невредимый, свободный, только что отвернулся от того спокойного человека, что участвовал в допросе Росса. Конечно, это его русые волосы, его знакомая посадка головы – хотя Росс не и видел его лица, но был уверен, что это он. Спокойный человек ушел вдоль по коридору, оставив Эшшу возле двери. Когда Эшша вошел в комнату, Росс последовал за ним.

Эшша пересек пустое помещение и встал на тускло мерцающий квадрат перед дверью. Какой-то непонятный страх, преследовавший Росса, заставил его решиться на отчаянный поступок. Протянув левую руку, он положил ее на плечо Эшше и развернул его лицом к себе, нечаянно встав при этом на светящуюся площадку.

Всего лишь мгновение понадобилось Мэрдоку, чтобы осознать, что он смотрит в удивленное лицо совершенно незнакомого человека. Росс стремительно ударил его ребром ладони по горлу, и в этот момент мир вокруг них разлетелся вдребезги. Жуткая, мучительная слабость охватила Росса, согнула его пополам и швырнула на неподвижное тело жертвы юноши. Он схватился за голову, словно ее могло оторвать от плеч нечто, с безумной скоростью вращавшееся внутри черепа...

Дурнота продолжалась всего несколько секунд, и какая-то дремлющая часть сознания напомнила Россу, что он уже сталкивался когда-то с подобным явлением. Он постепенно приходил в себя, судорожно вдыхая воздух, и внимание юноши вновь сосредоточилось на лежащем у его ног человеке.

Незнакомец судорожно дышал. Росс стащил его с площадки и, оторвав несколько полос от рубахи двойника Эшши, крепко его связал и заткнул ему рот кляпом. Только когда пленник был окончательно обезврежен, Росс с любопытством огляделся вокруг.

В комнате не было никакой мебели, и теперь, взглянув на пол, он увидел, что площадка перестала светиться. Торговец-горшечник Росса вытер об рубаху внезапно вспотевшие ладони и с испугом подумал о лесных духах и прочих таинственных вещах. Не то, чтобы торговцы поклонялись этим призракам, которых так боялись дикари, но тем не менее то, что сначала появлялось, а потом исчезало безо всякого логического объяснения, стоило того, чтобы над ним поразмыслить. Мэрдок отволок начинающего приходить в себя пленника в дальний угол комнаты, а потом снова вернулся к площадке, с упорством человека, не желающего верить в духов и пытающегося найти что-то, что помогло бы ему объяснить необъяснимое. Он провел ладонями по гладкой поверхности площадки, но свет не зажегся.

Пленник заворочался в своем углу. Росс подумал о том, не будет ли правильнее успокоить его, например, стукнув по голове увесистой рукояткой кинжала. В конце концов он решил этого не делать, потому что ему, может быть, понадобится проводник. Росс разрезал нижние путы и поднял чужака на ноги, держа наизготовку кинжал так, чтобы тот мог его видеть. Если в этом месте таятся какие-либо неожиданности, то двойник Эшши первым испытает их на себе.

Дверь вела совсем не в тот же самый коридор, по которому Росс проходил недавно. Вместо него они попали в короткий проход, со стенами из какого-то странного вещества, отсвечивавшего как полированный металл, а на ощупь гладкого и холодного. На самом деле, все вокруг было прохладным словно речная вода весной.

По-прежнему толкая пленника перед собой. Росс подошел к ближайшей двери и, заглянув внутрь, увидел там непонятные сооружения из металлических прутьев и ящиков. Торговец Росса с изумлением вытаращил глаза, но снова ему показалось, что где-то он уже видел подобное. Часть стены представляла собой панель, на которой вспыхивали, гасли и снова вспыхивали маленькие огоньки. На спинке стоящего рядом кресла висел таинственный предмет, сделанный из проволоки и каких-то дисков.

Связанный человек рванулся к креслу и упал, откатившись к стене. Росс отволок его в сторону и спрятал за один из металлических ящиков. Затем он стал ходить по комнате кротами, ни к чему не прикасаясь, но внимательно рассматривая непонятные предметы. Сквозь расположенные у пола решетки в комнату поступал теплый воздух, но тем не менее здесь царила та же прохлада, что и в зале снаружи.

Тем временем огоньки на панели стали вспыхивать чаще, образуя на ее поверхности замысловатые узоры. Росс услышал жужжание, как будто собирался рой рассерженных насекомых. Скорчившись рядом со своим пленником, Росс смотрел на огоньки, пытаясь обнаружить источник звуков.

Жужжание стало пронзительным, настойчивым. Росс услышал шум тяжелых шагов в коридоре, и в комнату вошел человек, устремившийся к креслу. Он сел и водрузил себе на голову обруч из дисков и проволоки. Его руки задвигались под огоньками, но Росс не мог понять, что он делает.

Пленник попытался зашевелиться, но Росс тихо прижал его к полу. Пронзительное жужжание, которое так беспокоило сидящего за панелью человека, оборвалось раздавшейся сложной трелью длинных и коротких сигналов, и его руки забегали еще быстрее. Тем временем Росс рассматривал каждую деталь его одежды и снаряжения. Он не был ни оборванным дикарем, ни торговцем. Одет он был в тускло-зеленый костюм, скроенный из одного куска материи, обтягивающий все его тело, в том числе руки и ноги, а волосы его были такими короткими, что круглый череп казался бритым. Росс провел тыльной стороной ладони по лицу, почувствовав, что его вновь посетило неясное воспоминание из другой жизни. Как ни странно выглядел этот человек, Росс видел подобных ему раньше, хотя это было и не на заставе Гурди у южной реки. Где и когда Росс встречался с такими необычными существами? И почему он не может вспомнить этого отчетливее?

В зале снова загремели шаги и в комнату вошла еще одна фигура. Этот человек был одет в меха, но и он тоже не был лесным охотником. Широкая верхняя одежда из пышного меха с откинутым назад капюшоном, высокие башмаки и все остальное было сделано далеко не примитивно. И у этого человека было четыре глаза! Два располагались, как и положено, по обе стороны переносицы, а еще два, темные и с черными ободками, поблескивали у него на лбу.

Человек в меховой одежде дотронулся до сидящего за панелью. Тот частично освободил голову от проволочной клетки, и они заговорили друг с другом на непонятном языке, в то время как огоньки продолжали вспыхивать, а жужжание смолкло.

Пленник Росса с новой силой рванулся и ухитрился ударить ногой по одной из металлических конструкций. Раздавшийся грохот заставил обоих людей развернуться. Сидевший за панелью сорвал с головы свою клетку и вскочил на ноги, а второй вытащил пистолет.

Пистолет? Какая-то часть сознания Росса удивилась тому, что он узнал эту черную вещь и ту опасность, что она в себе несла, несмотря на то, что он приготовился к бою. Он швырнул своего пленника на человека в мехах, а сам бросился в противоположном направлении. Но в тот момент, когда он метнулся к двери, в его голове что-то взорвалось.

Россу так хотелось вырваться, что он не обернулся, а продолжал бежать на четвереньках, что, к счастью, делало его плохой мишенью для третьего человека, бегущего через зал навстречу. Плечо Росса врезалось в него на уровне бедра и они, сцепившись, покатились по полу, что спасло Росса от выстрела из пистолета.

Росс дрался отчаянно, наугад нанося удары, но противник попался не из слабых, и в конце концов юноша, несмотря на бешеное сопротивление, был прижат к полу. Ему заломили руки за спину и защелкнули вокруг запястий кольца из холодного металла. Потом его бросили на пол и он лежал, глядя на своих врагов.

Три человека сгрудились возле него, выкрикивая какие-то вопросы, которых он не понимал. Один из них ушел и вернулся с бывшим пленником Росса. Его плотно сжатый рот и горящие глаза говорили Россу больше, чем любые слова.

– Ты – пленный торговец? – человек, похожий на Эшшу, слюнился над Мэрдоком. На его запястьях краснели полосы от веревки.

– Я – Росса, сын Гурди, из торговцев, – ответил Росс, с вызовом глядя в его глаза. – Да, я был пленником, но вы недолго удерживали меня, не удержите и теперь.

Человек приподнял верхнюю губу.

– Ты сам себе навредил, мой юный друг. Мы найдем здесь для тебя хорошую тюрьму, такую, откуда тебе не сбежать.

Он сказал что-то остальным людям и в его голосе прозвучали металлические нотки приказа. Они подняли Росса на ноги и повели, толкая перед собой. Во время движения через комнаты, Росс смотрел вокруг, замечая вещи, назначения которых не мог понять. Ему задавали вопросы, но потом замолчали. Одетый в меха охранник крепко держал Росса, пока другие двое облачались в такие же одежды.

Росс потерял во время драки свой плащ, но ему не дали меховой куртки. Он дрожал все сильнее по мере того, как холод, пронизывавший все эти комнаты и залы, охватывал и его полуодетое тело. Росс был уверен по крайней мере в одном – что он находится теперь не в деревне среди холмов, однако не мог даже предположить, как он сюда попал.

В конце концов они вышли в узкую комнату, заполненную большими металлическими предметами пурпурного и фиолетового цветов, которые ярко блестели и были снабжены продольными поручнями, переливавшимися всеми цветами радуги. Впереди возникла круглая дверь, и когда один из охранников, нажав двумя руками, отворил ее, оттуда вырвался ледяной ветер, обжегший открытую кожу.

11

Спустя некоторое время Росс догадался, что грязно-белые стены тоннеля были изо льда. Сверху тянулась черная проволока, и на ней через равные промежутки висели светильники, бессильные, однако, смягчить лютый мороз, царящий вокруг.

Росса бил озноб. Каждый вдох обжигал легкие, открытые части тела онемели. Он шел на негнущихся ногах, а когда спотыкался, охранники волокли его за собой на веревке. Он понимал, что если упадет и капитулирует перед холодом, то для него все здесь и закончится.

Определить, как долго они двигались сквозь толщу льда, было невозможно, но в конце концов они подошли еще к одному проему, прорубленному грубо, словно топором. Выйдя наружу, они оказались в самой дикой и суровой местности, какую ему только приходилось видеть. Конечно, Росс успел привыкнуть к снегу и льду, но здесь перед ним открылся мир, полностью подвластный жестокой мощи зимы, причем все вокруг выглядело как-то странно, сверхъестественно. Это был безмолвный, бело-серый мир, в котором ничто не двигалось, кроме снежных вихрей.

Охранники прикрыли глаза темными очками, потому что солнечный свет нестерпимо ярко отражался от ледяных торосов. Глаза Росса заслезились, он сосредоточил все свои силы на том, чтобы, не упасть, смотреть вокруг ему было некогда. Веревочная петля была захлестнута ему вокруг шеи, и его вели на поводке, словно собаку. Впереди лежала тропа, где оставили следы не только пешеходы, но и какие-то тяжелые предметы, которые тащили волоком, пробив во льду глубокие колеи. Росс поскользнулся и упал бы в такую колею, если бы не натянутая веревка. Окоченение достигло головы, все вокруг него кружилось и застилалось туманом. Он упал на одно колено, его тело было слишком онемевшим, чтобы почувствовать холодное прикосновение к снегу, такому твердому, что кромка наста на его поверхности не уступала по остроте лезвию. Росс равнодушно смотрел, как на посиневшей коже проступила алая черта с несколькими каплями крови. Веревка дернула его вперед, но Росс только ужасно закричал. Один из конвоиров подошел к нему и, схватив рукой в меховой рукавице за пояс, снова поднял на ноги.

Назначение этой колеи в снегу было Россу непонятно. Да и, на самом-то деле, его уже ничего не интересовало, только злое упрямство бунтаря не позволяло ему сдаться до тех пор, пока он еще был в состоянии двигаться и сохранял хоть искорку сознания. Идти становилось все труднее. Он еще дважды оскальзывался и падал. Когда он упал в последний раз, проскользив какое-то расстояние по гладкому, словно стекло, льду, то подняться уже не смог. Сквозь туман и окутавший его смертельный холод он смутно ощущал, как его грубо волокут на веревке, но сопротивляться уже не мог. Потом кто-то снял с него наручники.

Раздался какой-то сигнал, эхо которого жутковато отразилось ото льдов. Возня вокруг его тела прекратилась, и его толкнули так, что он покатился по гладкому насту... Но веревки на шее не было, и наручники больше не болтались на руках. Когда он, врезавшись в какое-то препятствие, остановился, к нему никто не подошел...

Разум Росса, та его часть, что принадлежала Россу-торговцу, призывал лежать и ждать смерти, но подсознание Росса Мэрдока, члена Проекта, заставляло его бороться. Им двигала холодная ненависть. Эта ненависть, направленная в прошлом против обстоятельств и властей, теперь обратилась на тех, кто бросил его здесь замерзать среди снегов.

Росс подтянул под себя руки. Он их совсем не чувствовал, но все же они, хоть и неуклюже, но подчинялись его воле. Он приподнялся и посмотрел вокруг. Он лежал в узкой расщелине со стенами из промерзшей и твердой как сталь земли. Сверху над ним нависали ледяные пласты. Остаться здесь означало сделать именно то, чего хотели его враги.

Дюйм за дюймом, Росс двинулся в путь. Эта расселина, предназначенная стать его могилой, оказалась не такой глубокой, как подумалось в спешке тем, кто швырнул его сюда. Он надеялся, что если заставит свое тело повиноваться, то сумеет выбраться отсюда.

Совершив поистине невероятное усилие, Росс сумел-таки выбраться на тропу, откуда его сбросили. Теперь следовало поразмыслить. Даже если бы он был в состоянии это сделать, возвращаться в укрытое льдами здание, где он недавно очутился, смысла не имело. Его обрекли на смерть и назад не впустят.

Но такая хорошо протоптанная дорога должна иметь какую-то цель. Поэтому, в надежде, что в ее конце он сможет найти убежище, Росс повернул налево. Трасса шла вниз по склону. Теперь отвесные стены из льда и снега перемежались с похожими на черные клыки скалами. Обогнув один из таких каменных клыков, Росс увидел, что дорога упирается в край огромного шара, наполовину погруженного в грунт, шара из темного, несомненно искусственного происхождения материала.

Россу было уже не до осторожности. Он знал, что если не найдет укрытие, где будет тепло, ему конец. Дрожа и шатаясь, он побрел вперед, сосредоточив все свое внимание на двери – закрытой, овальной формы двери. С криком отчаяния он бросился на нее. Она распахнулась и Росс упал, очутившись среди сияния странного синеватого света.

Свет ободрил его, потому что обещал большего, и юноша дополз до следующей двери, расположенной напротив первой. Он двигался словно по трубе. Росс остановился, прижав к туловищу ничего уже не чувствующие руки, и вдруг понял, что здесь тепло. При выдохе перед лицом больше не появлялось облачка холодного пара, и воздух уже не обжигал легкие.

После того, как он это осознал, к нему вернулась какая-то звериная осторожность. Оставаться здесь, прямо перед входом, означало подвергаться смертельной опасности. Необходимо найти укрытие, прежде чем силы окончательно иссякнут, что могло произойти в любой момент. Надежда придала ему обманчивый прилив сил, и этим следовало воспользоваться как можно полнее.

Росс с огромным трудом поднялся и подошел к широкой лестнице, пологими кривыми дугами уходящей вниз – в полумрак, и вверх – в тень. Он чувствовал, что находится внутри довольно большого здания. Вниз он идти боялся, от одного взгляда туда он терял равновесие, а потому направился вверх.

Шаг за шагом, Росс с трудом поднимался, минуя лестничные площадки, от которых по радиусу расходились коридоры, словно нити паутины. Силы уже были на исходе, когда он услышал раздавшийся внизу звук, отраженный и усиленный эхом. Кто-то шел. Росс заставил себя подняться на четвертый этаж, где освещение было весьма слабым, надеясь забраться в один из пустых коридоров достаточно далеко, чтобы его не заметили с лестницы. Он смог преодолеть лишь половину намеченного пути, когда совсем обессилел и рухнул на стену. Но напрасно его руки пытались на нее опереться – он упал сквозь нее!

Секунду, может быть, две, Росс был объят изумлением. Лежа на чем-то мягком, он чувствовал, как его окутывает блаженное тепло, избавляющее от страданий его разбитое и обмороженное тело. Потом он ощутил укол в бедро, затем еще один – в руку, и все вокруг погрузилось в туман. Наконец, в полном изнеможении он провалился в забытье.

Мелькали сны, и весьма подробные сны, и Росс с трудом уловил момент пробуждения. Он лежал с закрытыми глазами, пытаясь соединить странные обрывки – и снов ли? Нет, он преисполнился уверенности, что то были настоящие воспоминания. Торговец Росса и Росс Мэрдок из Проекта вновь стали одним человеком. Как это произошло, он не знал, но тем не менее, это было правдой.

Открыв глаза, он увидел на собой вогнутый, голубого цвета потолок. Спокойный мягкий свет действовал на его встревоженный разум словно слова утешения. Впервые с той ночи, когда его оглушили. Росс совершенно не чувствовал головной боли. Дотронувшись до раны на затылке, еще вчера настолько болезненной, что прикасаться к ней было нестерпимо больно, он не нашел там ничего, кроме совершенно зажившего шрама.

Росс поднял голову и посмотрел на себя. Его тело покоилось в какой-то напоминающей люльку металлической конструкции, заполненной желеобразным веществом красного цвета с приятным, свежим запахом. Он не ощущал больше ни холода, ни голода. Более того, его самочувствие было лучше, чем когда-либо в жизни. Сев в своей люльке, он стряхнул желе с плечи груди. Вещество полностью сходило с кожи, не оставляя на ней никаких следов.

Кроме этой странной кровати в небольшой, цилиндрической формы комнате были и другие предметы. В ее узкой передней части стояли два кресла, формой напоминавшие пилотские, а перед ними находился пульт управления непонятного назначения.

Как только Росс встал на пол, позади него раздался щелчок, и он резко повернулся, готовый к худшему. Оказалось, однако, что причиной шума послужила распахнувшаяся дверца маленького шкафчика. Внутри шкафчика лежал пухлый сверток. Судя по всему, это было приглашением осмотреть содержимое свертка.

Внутри него, похоже, находился плотно свернутый кусок материи, упакованный в пакет. Расстегнув пакет, Росс извлек оттуда нечто-то вроде комбинезона, сделанного из материала, какого он никогда раньше не видал. Он был блестящим и гладким, как атлас, и мягким, словно тонкий шелк. При каждом движении материя переливалась темно-синими и бледно-фиолетовыми разливами с удивительно яркими зелеными отблесками.

Росс некоторое время провозился с маленькими изумрудно-зелеными кнопками, шедшими рядком по диагонали от правого плеча к левому бедру, прежде чем ему удалось расстегнуть их. Натянув на себя этот костюм, он обнаружил, что одежда ему совершенно впору, хотя и облегает тело очень плотно. Под ступни были вставлены прокладки из какого-то мягкого материала, образующие подошву.

Застегнув все кнопки, Росс ощупал странную ткань – столь непонятную, так же, как и все вокруг. Голова была ясной, он мог вспомнить все детали своих приключений вплоть до падения сквозь стену. Несомненно, он прошел даже не через один, а через два поста красных, расположенных в разных временах. Неужели это был третий? А если так, то не был ли он до сих пор в плену? Но тогда почему они сперва вышвырнули его на мороз, а потом так о нем позаботились?

Ему не удавалось связать спрятанное во льду здание, откуда его вывели, с тем, где он находился сейчас. Заслышав снова тихий шум, Росс обернулся и увидел, как наполненная желеобразной массой люлька, из которой он только что выбрался, стала складываться, пока не уменьшилась в размерах почти втрое, после чего убралась в стену.

Росс, беззвучно ступая мягкими подошвами, приблизился к пилотским креслам. Но когда он уселся в одно из них, чтобы получше рассмотреть то, что показалось ему похожим на пульт управления вертолета, на котором он начал свое фантастическое путешествие сквозь пространство и время, то кресло вовсе не показалось ему удобным. Он понял, что оно было сконструировано для тех, чья форма тела несколько отличается от его собственной.

Форма тела... Люлька с желе, или кровать, неважно... Одежда, так удивительно подходящая...

Росс наклонился, чтобы рассмотреть приборы на панели. Подозрения подтверждались. Он добрался до цели. Это сооружение принадлежало той самой инопланетной расе, о существовании которой подозревали Миллард с Кэлгаррисом, и ради которой был затеян весь проект. Это был источник, или один из источников, откуда красные черпали знания, непохожие на все, что было известно раньше.

Закованный в лед мир и сооружение, полное причудливых механизмов. Эта штука – цилиндр с пилотскими креслами и приборной доской. Место, где кто-то живет? Но ванна с желе и все остальное... Неужели это его появление привело в действие шкафчик с одеждой? А что стало с той рубахой, которая была на нем, когда он сюда попал?

Росс обыскал комнату. Ванна-кровать была сложена в стену, а от его старой одежды не осталось и следа, точно так же, как и от ботинок и пояса. Он не мог понять и то, почему он здоров и не чувствует голода и жажды.

Существовало два правдоподобных объяснения всему этому. Первое – что чужаки до сих пор жили здесь, и по какой-то причине пришли к нему на помощь. Второе – что он находился в месте, где продолжали функционировать роботы, несмотря на то, что их создатели здесь уже не обитали. Россу трудно было отделить воспоминание о полупогруженном в землю шаре от его тогдашнего болезненного состояния. Но тем не менее он помнил, как пробирался и полз сквозь пустоту, не видя и не слыша никаких признаков жизни. Теперь же он беспокойно ходил по комнате, пытаясь найти дверь, сквозь которую сюда попал, но не мог заметить даже шва на стене.

– Надо выбираться, – сказал он вслух, стоя в центре комнатки, и по-прежнему стараясь заметить отсутствующую дверь. Он пытался толкать, тянуть, перепробовал все возможные варианты. Если бы только он мог вспомнить, как попал сюда! Но единственным, что ему припоминалось, было то, как он прислонился к стене, которая провалилась внутрь, после чего он упал. Но куда упал? В ванну с желе?

И тут, пораженный внезапной идеей. Росс взглянул на потолок. Он был достаточно низким, так что встав на цыпочки, можно было до него дотянуться. Росс встал туда, где была ванна.

После нескольких попыток его усилия увенчались успехом. Изогнутая голубая поверхность подалась. Он толкнул ее, хотя стоя на цыпочках, мог приложить лишь небольшое усилие. Затем потолок откинулся, словно открылся какой-то хитрый замок, и Росс, потеряв опору, едва не упал.

Он подпрыгнул и, ухватившись за край проема, выбрался наружу, заметив впереди полоску света. Открыв следующую дверь, он очутился в знакомом коридоре.

Росс повернулся и посмотрел вниз. От того, что он увидел, глаза у него полезли на лоб. Совершенно очевидно, что он только что покинул машину, как две капли воды похожую на остроносую ракету. Небольшой реактивный летательный аппарат находился в камере внутри большого сооружения, словно катер в эллинге, и, судя по всему, мог вылететь наружу, как пуля из винтовочного ствола. Но зачем?

Мысль Росса перенеслась от фактов к теории. Торпедообразный аппарат мог быть ракетой. Кстати, когда он случайно попал туда, он был в очень плохой форме, и автоматическая кровать поймала его, как будто для этого и была предназначена. Какой маленький летательный аппарат мог быть оснащен оборудованием для реанимации? Только тот, который предназначен для спасения людей, в спешке покидающих здание, возможно, тяжело раненных.

Другими словами, спасательная шлюпка.

Но зачем в здании нужна шлюпка? Ей место, скорее, на корабле. Росс шагнул в коридор и с недоверчивым удивлением посмотрел кругом. Может быть, это и в самом деле какой-то корабль, приземлившийся здесь, пустой и заброшенный, который теперь грабят красные? Все сходилось! Все сходилось настолько, что Росс полностью уверился в правильности своей догадки. Но нужно было исключить все сомнения.

Он закрыл дверь, ведущую в шлюпочную камеру, но не слишком плотно, так, чтобы потом суметь найти ее снова. Это было слишком хорошее убежище. Неслышными шагами он подошел к лестнице и остановился возле нее, прислушиваясь. Далеко внизу были слышны звуки – скрежет металла о металл и приглушенные голоса. Но сверху все было тихо, поэтому он решил начать осмотр оттуда, прежде чем спуститься в опасную зону.

Росс направился вверх, миновал еще два этажа и вышел в пустую комнату с вогнутым потолком, расположенную, вероятно, на самой верхушке шара. Здесь располагалось так много машин, приборов, непонятных вещей, что он на мгновение застыл, растерянно глядя по сторонам. Здесь было – он медленно посчитал – пять пультов управления вроде того, что он видел в шлюпке. Перед каждым стояло два или три кресла, только эти крепились на подвесках. Он толкнул одно из них рукой, и кресло плавно качнулось.

Приборные панели были такими сложными, что та, которую юноша видел в шлюпке, казалась по сравнению с ними игрушечной. Воздух внутри корабля был свежим, в шлюпке он приятно пах желе, но здесь Росс впервые почувствовал легкий запах распада, затхлости.

Он покинул центральный зал, поднялся по ступенькам и, пройдя между панелями управления, оказался в помещении, которое, несомненно, было главной рубкой. Отсюда приводилась в движение вся находящаяся внизу громадина. Двигалась ли она по воде, или по воздуху? Сферическая форма говорила за то, что это воздушный аппарат. Но цивилизация, настолько развитая, должна была оставить какие-то следы. Росс полагал, что находится во времени, намного более раннем, чем начало второго тысячелетия до нашей эры, но тем не менее был уверен, что следы тех, кто умел строить подобные вещи, должны были сохраниться до двадцатого столетия после Рождества Христова.

Может быть, именно так красные и нашли эту штуку. Возможно, им помогло нечто, что они нашли где-нибудь в Сибири или в глубинах Азии.

Росс не получил приличного образования, за исключением интенсивной подготовки на базе и того, что он изучал самостоятельно, поэтому ему трудно было представить себе расу, способную построить такой корабль. Но так или иначе, именно это искал Проект, и он стал единственным, кто добрался до цели. Каким-то образом ему нужно вернуться туда, где он сможет найти своих. Быть может, это невозможно, но надо попытаться. Те, кто бросили его в расщелину, полагали, что ему не выжить. Но благодаря построившим корабль, он до сих пор жив и здоров.

Росс сел в одно из неудобных кресел, чтобы поразмыслить, и этим избежал беды, потому что теперь его не было видно с лестницы, на которой внезапно застучали шаги. Сюда шел человек, а может быть, и двое, и выхода из рубки не было.

12

Росс бросился на пол и постарался укрыться за платформой в передней части рубки. Здесь, где находилась панель управления и два стоящих рядом кресла, неприятный затхлый запах ощущался сильнее. Росс напряженно ждал, пока появится тот, кто поднимался по лестнице. Несмотря на все его старания ему не удалось найти рядом ничего, даже отдаленно напоминающего оружие. Повинуясь отчаянному порыву, он пополз обратно к лестнице.

За время подготовки он успел выучиться нескольким боевым приемам, которые при правильном проведении могли быть смертельными. Он решил использовать один из них. Вошедший стоял очень близко. Когда его коротко стриженная голова появилась в проеме, Росс ударил. Его рука скользнула вдоль мехового воротника, и он понял, что промахнулся.

Однако неожиданное нападение все-таки дало эффект. Испуганно закричав, человек исчез, сбив шедшего следом за ним. Снизу раздались вопли и стоны, но когда из лестничного проема раздался выстрел, Росс успел уже отпрыгнуть в сторону. Последнюю схватку можно было отсрочить, но его уже загнали в угол. Им достаточно просто сидеть внизу, пока голод и жажда сделают свое дело.

Тем не менее нужно было обеспечить себе запас времени. Рассмотрев повнимательнее кресла, Росс заметил, что они снимаются с подвески, и, отцепив их, оттащил к лестнице и завалил ее. Если целенаправленно толкать их снизу, то долго они не продержатся, но он надеялся, что они смогут защитить от пуль, если какой-нибудь стрелок попробует достать его рикошетом. Снизу снова раздались крики и выстрелы, но Росс не собирался покидать своего укрытия.

Он еще раз обошел рубку, продолжая разыскивать оружие. Знаки на переключателях и кнопках ничего ему не говорили. Это приводило его в отчаяние, потому что он представлял себе, что среди их бесчисленного множества наверняка были и те, которые могли бы помочь ему выбраться из западни, знай он только их назначение.

Росс задумался. Это было место, откуда управляли кораблем – не важно, двигался ли он по воздуху или по замерзшему ныне морю. Эти приборы наверняка позволяли командиру корабля не только направлять его движение, но и осуществлять погрузку и разгрузку, управлять светом и отоплением, и, возможно, обороняться. Вероятно, что все приборы вышли из строя, но тут он вспомнил шлюпку, где все механизмы действовали безупречно.

Единственным шансом было попытать счастье. Решившись, Росс попросту закрыл глаза, как в полузабытом детстве, трижды повернулся на месте и ткнул пальцем наугад.

Его палец показал на панель, перед которой стояло три кресла, и он медленно подошел к ней, чувствуя, что если он даже лишь дотронется до управления, то может запустить события, контролировать которые не сумеет. Но треск выстрела напомнил ему, что других вариантов нет.

Хотя символы ничего для него не означали. Росс сосредоточился на форме различных тумблеров и выбрал один, очень похожий на обычный выключатель. Нажав на него, он медленно досчитают до двадцати, ожидая какой-либо реакции. Под выключателем находилась овальная кнопка по которой проходили две волнистые линии, а рядом стояли две красные точки. Росс вдавил ее в панель. Она не выскочила назад, и это его обнадежило. Росс потрогал две рукоятки по бокам от нее – они не вращались. Тогда он потянул их на себя, уже без всяких отсчетов.

На этот раз эффект не заставил себя ждать! Раздался монотонный шум, сперва низкий, а затем перешедший в визг. Оглушенный. Росс принялся дергать сперва одну, а потом другую ручку, и добился того, что визг превратился в пронзительный вой. Но ему был нужен не шум, а действия. Он перешел к другому креслу. Здесь было пять овальных кнопок с ярко зелеными значками – две волнистые линии, точка, две черты, два переплетенных кольца, косой крестик.

Зачем выбирать? Росс поспешно нажал на все кнопки по очереди. В результате над контрольной панелью поднялся треугольный экран и зафиксировался в вертикальном положении. На его поверхности замелькали цветные полосы. Тем временем монотонный вой превратился в отрывистые, словно бы протестующие вскрики.

Ну вот, что-то получилось, хотя и непонятно – что. Вдобавок это означало, что корабль жив. Однако Россу было нужно нечто большее, чем те яростные вопли, в которые превратился шум. Росс, прислушавшись, подумал, что они звучат так, будто кто-то ругается на непонятном языке.

На той части панели, что располагалась перед последним, третьим креслом, выбор оказался поменьше – только две рукоятки. Когда Росс нажал на первую, узоры на экране превратились в светло-коричневое пятно, намекающее на какое-то изображение. Похоже, нужно было как-то его отрегулировать. На краю прорези, в которой двигалась рукоятка, были нанесены маленькие риски. Можно было попробовать. Росс повернулся к сооруженной им баррикаде из кресел. Похоже ее пока еще не штурмовали.

Он передвинул регулятор на два деления. Результат заставил его открыть рот. Пятно превратилось в картину! Вспомнив, как настраивается телевизор, Росс при помощи обоих ручек сумел добиться, чтобы тусклое и расплывчатое изображение стало четким и ярким. Только цвет оставался коричневым, а не черно-белым, как он предполагал.

И на него смотрело чье-то лицо! Росс вздрогнул и даже ухватился за противоперегрузочный трос. Потому что хотя это лицо и напоминало в каком-то смысле его собственное, оно было все же до нелепости непохожим на человеческое. Оно было треугольным, с узким острым подбородком, нижняя челюсть торчала под углом к широкой верхней части лица. Темная кожа большей частью была покрыта мягким шелковистым пушком, из которого выглядывал блестящий вздернутый нос, расположенный между двумя огромными круглыми глазами. На макушке этой причудливой головы торчало нечто весьма напоминающее хохол какаду. Однако нельзя было не заметить, что в глазах этого существа светился разум, и что оно взирало на Росса с явным изумлением. Они словно бы смотрели друг на друга сквозь оконное стекло.

– Скварк... сквирк... скварк... – одновременно с этими звуками существо в зеркале – или на экране – зашевелило своим крошечным ртом. Росс снова вздрогнул и автоматически ответил:

– Привет, – его голос звучал чуть слышно, и, возможно, Мохнатый его просто не услышал, потому что продолжал задавать свои вопросы, если, конечно, это и в самом деле были вопросы. Тем временем Росс, преодолев оцепенение, постарался рассмотреть то, что находилось за спиной этого существа. Хотя те предметы были немного не в фокусе, тем не менее он узнал оборудование, похожее на то, что его окружало. Вероятно, установилась связь с другим кораблем, который не был заброшен!

Мохнатый повернул голову и быстро проскрипел что-то через плечо. Потом он встал со своего кресла, уступая его тому, кого позвал.

Если появление Мохнатого поразило Росса, то и на этот раз он был удивлен ничуть не меньше. Человек, смотревший теперь на него с экрана, оказался совершенно иным. Его кожа была бледной – кремового оттенка, а лицо формой намного больше напоминало человеческое, правда, совершенно лишенное растительности, равно как и гладкий купол черепа. Привыкнув к полному отсутствию волос, его внешность можно было бы даже назвать приятной. Одет он был в точно такой же костюм, как и тот, что Росс получил на шлюпке.

Этот не пытался ничего говорить. Вместо этого он впился в Росса цепким оценивающим взглядом, и чем дольше он смотрел, тем холоднее и враждебнее становились его глаза. Росс вспомнил, как оскорблял его взгляд Кэлгарриса, когда он только начинал работать в Проекте, но майору было далеко до той суровой неприязни, что таилась в глазах Лысого. Возможно, увидев Мохнатого, Росс и растерялся, но сейчас, в ответ на этот неожиданный вызов, в нем поднялась бурная волна упрямого протеста. Он заметил, что дыхание его стало тяжелым, и что он также смотрит в глаза своего оппонента с такой силой эмоций, которая должна дать Лысому понять, что если он намерен иметь дело с Россом, то диктовать условия ему не удастся.

Сосредоточившись на экране. Росс не успел среагировать на нападение сзади. Он услышал шум атаки слишком поздно. Когда он обернулся, завал из сидений был разрушен и прямо ему в лицо смотрел пистолетный ствол. Росс взмахнул было руками, но остался на месте. В рубку поднялись двое одетых в меха красных.

В том, что шел первым. Росс узналдвойника Эша, того самого, вместе с которым он совершил временной бросок. Увидев Росса, тот мигнул, на мгновенье замявшись, а потом приказал что-то своему напарнику. Тот развернул Росса, завел ему руки за спину и защелкнул на запястьях наручники. Росс снова оказался лицом к экрану и увидел, что Лысый наблюдает за происходящим и, судя по выражению его лица, шокирован увиденным и даже растерян.

– А-а-а! – те, кто захватили Росса, тоже наконец заметили лицо на экране. Один из них метнулся к пульту и быстрыми движениями отключил звук и изображение.

– Кто ты такой? – медленно произнес на языке горшечников человек, похожий на Эша, пронзая Росса взглядом так, словно мог одной силой воли заставить его говорить правду.

– А вы как думаете? – ответил Росс. Он был одет в ту же форму, что и Лысый, и успел установить контакт с хозяевами корабля. Пусть теперь у красного болит об этом голова!

Ему ничего не сказали. По команде его повели к лестнице. Спуститься по ней со скованными за спиной руками было практически невозможно, поэтому наручники с него сняли. Наставив на него пистолет, они быстро пошли вперед, стараясь ускорять шаг, в то же время Росс как мог задерживал движение. Он понимал, что среагировав на пистолет, он выдал себя, и теперь они так просто не бросят его в первую попавшуюся расщелину.

Его догадка подтвердилась, когда на выходе из корабля его одели в меховую парку, снова защелкнули наручники и привязали на веревку.

Итак, его снова вели на базу. А на базе имелась установка для перемещений во времени, которая могла вернуть его к своим. Это было возможно. Он решил не беспокоить конвоиров и, напустив на себя унылый вид, смирно брел по колее к выходу из долины.

Он сумел хорошенько рассмотреть шарообразный корабль. По его наблюдению, он больше чем наполовину ушел в грунт. Так зарыться он мог, либо пролежав здесь очень долго, либо, если это был летательный аппарат, врезавшись в почву. Так или иначе. Россу удалось связаться с другим таким же кораблем, и ни одно из существ, которых он увидел, не было человеком.

По пути Росс размышлял об этом. Он полагал, что те, с кем он сейчас идет, занимались расхищением груза, бывшего на корабле, а судя по размерам последнего, имущества на нем было немало. Но откуда был этот груз? Чьими руками был он сделан? В какой порт предназначался? И как красным удалось в самом начале найти этот корабль? Вопросов было предостаточно, а ответов – куда меньше. Росс надеялся, что включив систему связи на брошенном корабле, он помешал деятельности красных, и привлек к своей судьбе внимание его истинных владельцев.

Он также полагал, что хозяева предпримут меры, чтобы возвратить свою собственность. За время короткой взаимной оценки Лысый произвел на него впечатление, и ему вовсе не хотелось бы оказываться у него на пути. Теперь же Россу оставалось лишь тянуть время в надежде, что неожиданный поворот судьбы позволит ему воспользоваться машиной времени. Как она работала, он не знал, но он попал сюда из эпохи горшечников, и если удастся вернуться туда, то спасение вполне возможно. Ему нужно будет лишь добраться до устья реки, куда время от времени наведывается субмарина. Шансов на удачу мало и Росс это сознавал, но тем не менее считал, что ложиться и задирать лапки на радость красным вовсе не следует.

Приблизившись к базе, Росс обратил внимание на то, как искусно она построена. Казалось, будто они просто подошли к краю ледника. Если бы не дорога, то никак нельзя было бы заподозрить, что подо льдом что-то скрывается.

Росса втолкнули в ледяной тоннель, ведущий к базе, провели через вереницу комнат и ввели в какую-то дверь. Руки его по-прежнему были скованы. В этой каморке было довольно темно и, похоже, даже холоднее, чем снаружи. Росс стоял неподвижно, ожидая, пока глаза привыкнут к сумраку. Через несколько секунд после того, как за ним захлопнули дверь, он услышал какой-то тихий глухой звук.

– Кто здесь? – спросил он на языке горшечников, решив пока использовать свою легенду, хотя, возможно, толку от нее больше не было. Ответа не последовало, но спустя некоторое время далекий стук повторился. Росс осторожно шагнул вперед и, обойдя стены, выяснил, что находится в совершенно пустой камере. Он обнаружил также, что шум раздается из-за стены слева, и, приложив к ней ухо, прислушался. Звук этот не походил на тот, какой производит работающая машина, – в ритм ударов врывались иногда странные паузы. Как будто кто-то рост!

Может быть красные расширяют свои подземные сооружения? Послушав некоторое время, Росс усомнился в этом, так как звук был слишком неравномерным. Похоже, что долгие паузы предназначались для проверки результатов работы.

Росс прошел вдоль стены, прижимаясь к ней спиной, и сел на пол, повернув голову так, чтобы лучше слышать стук. Тем временем он попытался изогнуть руки в петлях наручников и сжать кисти, чтобы вытащить их. В результате он только стер кожу. Парку с него не сняли, и несмотря на то, что снаружи стоял мороз, самому ему было скорее жарко.

Отдаленный стук прекратился, и Росс задремал. Когда он проснулся, то почувствовал, что голоден, и это подвигнуло его на маленький бунт. Неуклюже поднявшись на ноги, он подошел к двери и принялся ее пинать. Мягкая материя, из которой были изготовлены подошвы комбинезона чужаков, гасила удары, но снаружи все-таки услышали шум, потому что дверь открылась и Росс увидел одного из охранников.

– Еды! Хочу есть! – он вложил в эти слова, произнесенные на языке горшечников, всю злобу, что кипела внутри.

Не обращая внимания на его крики, караульный протянул руку и выволок Росса из камеры, едва не уронив при этом. Росса отвели в другую комнату, где он предстал перед неким трибуналом. Двоих он знал – двойник Эша и тот спокойный человек, что допрашивал его на базе, расположенной в другом времени. Третий, явно какой-то начальник, равнодушно разглядывал Росса.

– Кто ты? – спросил спокойный.

– Росса, сын Гурди. И прежде чем разговаривать с вами, я поем. Я не совершал ничего дурного, и со мной не следует обращаться как с варваром, который украл соль с заставы.

– Ты – агент, – с разочарованием в голосе поправил его главный, – чей – ты сам скажешь нам в свое время. Но сперва ты расскажешь нам о том, что ты нашел на корабле и что ты делал с приборами... Подожди запираться, мой юный друг, – он поднял руку, и Росс снова увидел автоматический пистолет.

– О, я вижу, ты знаешь, что это такое. Странная осведомленность для невежественного торговца Бронзового Века. И не сомневайся, пожалуйста, в том, что я его применю. Убивать тебя я, конечно, не буду, – продолжил он, – но можно выстрелить так, что пуля особого вреда не причинит, зато станет очень больно. Киршов, сними с него парку.

Наручники снова расстегнули, меховую одежду сняли. Допрашивающий внимательно рассмотрел надетый на Росса костюм.

– А теперь ты расскажешь нам все, что мы захотим узнать.

В этих словах звучала уверенность, от которой Росс похолодел. Так умел говорить майор Кэлгаррис. Несомненно, этот человек знал, что говорит. В его распоряжении имеются методы, при помощи которых из пленника можно извлечь все нужные сведения, и пощады ожидать не приходилось.

Его взгляд был холоден как лед, и Росс попытался стойко выдержать его. Он решил рассказать лишь часть того, что было ему известно, выдавая сведения по крохам, чтобы оттянуть неизбежное. Очень трудно было отказаться от надежды, а Росс еще задолго до начала работы в Проекте хорошо выучился изворачиваться во время допросов. Он ничего не скажет добровольно... Пускай вытягивают слово за словом! Он будет выкручиваться как можно дольше, потому что время, возможно, на его стороне.

– Итак, ты агент...

Росс оставил это высказывание без ответа, не подтверждая и не отрицая его.

– Тебя прислали шпионить под видом варвара-торговца, – человек с ходу, без паузы, перешел на английский.

На этот раз Россу пришло на выручку его давнее умение с бесстрастным видом глядеть в лицо опасности. Он тупо уставился на допрашивающего с растерянным, мальчишеским выражением на лице, которое он так часто использовал против своих врагов раньше.

Как долго он смог бы продержаться, ему узнать не удалось. Его спасло только то, что допрос прервался самым драматическим образом.

Раздался далекий грохот, глухой и раскатистый. Пол, стены и потолок затряслись, как будто их качала рука гиганта...

13

Один из охранников навалился на Росса и отшвырнул его к стене, крича какие-то слова, которых Росс не понимал. Крик начальника быстро восстановил видимость порядка, но было совершенно очевидно, что случившегося никто не ожидал. Росса спешно отправили обратно в камеру. Когда конвоиры открывали дверь, раздался новый удар, и его швырнули в комнату без всяких церемоний.

Росс сидел, прислонившись к стене, когда обрушилось еще два толчка, каждый из которых сопровождался приглушенным грохотом. Бомбежка! Последний удар был по-настоящему серьезным. Росс обнаружил, что лежит на полу, ощущая, как трясется земля. Его желудок конвульсивно сжимался от страха, какого ему никогда раньше не приходилось переживать. Казалось, мир вокруг него рассыпается на кусочки.

Но последний взрыв – если это действительно взрыв – по-видимому, оказался последним. Росс решился подняться на четвереньки, когда в течение нескольких минут, тянувшихся ужасно долго, новых ударов не последовало. Возле двери появились полоски света – там заструились трещины, которых раньше не было. Росс еще боялся вставать во весь рост, и пополз в этом направлении на локтях и коленях. Неожиданно его движение остановил раздавшийся позади скрежет.

В темноте невозможно было что-либо разглядеть, но он был уверен, что в дальнем углу комнаты из-за стены раздавался скрип металла о металл. Он пополз туда и приложил ухо к поверхности. Теперь он слышал не только скрежет, но и негромкие шорохи и звон.

На ощупь стена оставалась такой же гладкой, как и раньше. Неожиданно примерно в футе от его головы звякнул металл. Стену пробили с той стороны! Росс заметил отблеск очень тусклого света и какое-то движение, вероятно, инструмента, пробивающего отверстие. Оно расширилось и в нем появилась рука, держащая фонарик.

Росс на мгновенье задумался, не схватить ли ему эту руку, но затем решил, что копавший может оказаться союзником, и остался неподвижен. Рука с фонариком исчезла в дыре, после чего обрушился целый кусок стены, открыв проход, сквозь который в камеру вползла сперва одна, а потом вторая скорченная фигура. В тусклом свете фонарика Росс достаточно четко рассмотрел лицо первого землекопа...

– Эшша!

К тому, что произошло вслед за этим возгласом, Росс оказался не готов. Худой темнолицый человек бросился на него, словно пантера, и отшвырнул назад. На горле сомкнулась железная рука, наглухо перекрыв дыхание. Навалившись на Росса, он плотно прижал его к полу, и вырваться из этой хватки несмотря ни на какие усилия не удавалось. Пока Росс пытался вздохнуть, свет фонарика вспыхнул прямо перед его носом и тут же рука на глотке разжалась.

– Мэрдок! Что ты здесь делаешь? – сдавленный голос Эша заглушил еще один внезапный взрыв. На этот раз от него не только затрясся пол, но и пошли ходуном стены и потолок. Росс обхватил голову руками, с ужасом ожидая, что все здание вот-вот обрушится. Когда толчки стихли, он поднял лицо.

– Что происходит? – раздался голос Мак-Нейла.

– Атака, – ответил Эш. – Но чья и почему – не спрашивай. Мэрдок, я полагаю, ты в плену?

– Да, сэр, – Росс порадовался, что его голос звучал вполне нормально.

Он услышал, как кто-то вздохнул – видимо, Мак-Нейл.

– Опять копать, – в его голосе прозвучало явное разочарование.

– Я не понимаю, – Росс повернулся в ту сторону, где, по его мнению, находился Эш, – вы тут что, все время были? Вы пытались прорыть ход наружу? Сомневаюсь, чтобы вам удалось пробить ледник.

– Ледник! – воскликнул Эш. – Мы внутри ледника! Тогда все понятно. Да, мы были здесь...

– В морозилке! – встрял Мак-Нейл со смехом. – Ледник, морозилка – какая разница!

– Мы тут занимаемся сотрудничеством, – продолжил Эш, – снабжаем наших дорогих друзей кучей информации, которая им и так известна, и всяческими забавными выдумками. Впрочем, они были не в курсе, что у нас кое-что имеется в загашнике. Просто удивительно, как много ребята из Проекта ухитряются спрятать в пояс и за подкладку башмаков! Поэтому мы и занялись кое-какими собственными изысканиями.

– Но у меня-то таких штук нет, – Росса это неприятно поразило.

– Да, – голос Эша звучал обыденно и холодно, – новичкам их не доверяют. Ты мог использовать их, когда не следовало. Однако, судя по всему, твои дела в порядке...

Вспыхнувшую в душе Росса ярость остудил страшный грохот, буквально потрясший все вокруг. Если при первых ударах Россу казалось, что этому спрятанному во льдах бункеру конец, то теперь у него исчезли последние сомнения.

Воцарившаяся затем тишина была по-своему не менее страшна. Затем раздался крик, пронзительный вопль. Светлая полоска возле двери расширилась, а сама дверь широко распахнулась. Боязнь оказаться в ловушке заставила узников броситься в этом направлении.

– Скорее наружу!

Росс был вполне готов повиноваться этому приказу, но их остановил звук, который не мог быть ничем иным, кроме автоматной очереди. Где-то в этом лабиринте кипело сражение. Вспомнив надменное лицо лысого офицера с корабля. Росс не усомнился – чужаки обрушились на красных. А если так, то станут ли люди с корабля разбираться, кто здесь кто. Вряд ли.

Комната снаружи оказалась пустой, но, впрочем, ненадолго. Пока они лежали на полу, осматриваясь, в нее вошли, отступая, двое и переглянулись. Из-за двери раздался голос, судя по всему приказывающий им вернуться куда-то. Один из вошедших шагнул было вперед, но второй схватил его за локоть и они побежали прочь. Вслед им затрещал автомат.

Человек, находившийся ближе к Россу, как-то странно закашлялся и упал лицом вперед. Его напарник на мгновение уставился на него обезумевшими глазами, а потом исчез в проеме позади, едва не попав под пулю, прошившую захлопнутую им дверь.

Никто больше не появлялся, хотя снаружи звучало мощное шумовое крещендо – крики, стоны и непонятное шипение. Эш выскочил в комнату, использовав как укрытие мертвое тело, схватил автомат убитого и кивком позвал за собой остальных. Они устремились в сторону, противоположную той, где гремело сражение.

– Ничего не понимаю, – заявил Мак-Нейл, когда они добрались до соседнего коридора, – что здесь творится? Мятеж? Или наши ребята до них добрались?

– Наверное, люди с корабля, – ответил Росс.

– С какого корабля? – резко повернулся к нему Эш.

– С того, большого, который красные грабили.

– Корабля? – эхом отозвался Мак-Нейл. – Слушай, а где ты добыл свой наряд?

На ярком свету инопланетный костюм Росса стал хорошо виден. Мак-Нейл удивленно пощупал эластичную материю.

– На корабле и добыл, – нетерпеливо ответил Росс. – Но люди с корабля наступают. Я думаю, они не заметят разницы между нами и красными...

Снова раздался жуткий грохот. Росса сбило с ног. Освещение мигнуло и погасло.

– Здорово, – заметил Мак-Нейл, – жалко только тросточки нет, вслепую пробираться.

– Платформа для переброски, – Росс вспомнил свой план спасения, – нужно до нее добраться.

Вспыхнул фонарик, которым пользовались Эш с Мак-Нейлом, когда рыли лаз. Удары, похоже, на время прекратились, и все трое двинулись вперед – Эш первым, а Мак-Нейл – сзади. Росс надеялся, что Эш знает дорогу. Шум боя стих, а значит, одна из сторон одержала победу. У них оставалось совсем мало времени, чтобы добраться незамеченными.

Росс обладал неплохо развитым чувством направления, но он не смог бы двигаться с такой уверенностью, как это делал Эш. Однако Росс задохнулся от возмущения, когда вместо комнаты с установкой для переброски они попали в небольшую аппаратную.

Там на столе лежали три бобины с лентой. Эш жадно схватил их, засунул две за ворот своей мешковатой рубахи, а третью отдал Мак-Нейлу. Затем он поспешно попытался открыть стенные шкафы, но те были заперты. Махнув на них рукой, он вернулся к двери, где его ждал Росс.

– К платформе! – поторопил Росс.

Эш с сожалением посмотрел на шкафы:

– Если бы у нас нашлось еще минут десять...

Мак-Нейл фыркнул:

– Слушай, если тебе хочется стать начинкой в пирожке из льда, то мне как-то не очень. Если они ударят еще раз, то нас зароет так, что с буром не откопаешь. Парень прав, надо отсюда выбираться – если это еще возможно.

Эш снова повел их через призрачные комнаты к сердцу базы – пункту переброски. Росс про себя вздохнул с облегчением, увидев, что платформа светится. Его мучил страх, что когда погас свет, установка тоже могла выйти из строя. Он запрыгнул на платформу.

Не теряя времени, Эш с Мак-Нейлом последовали за ним. Когда они сгрудились на ней, позади раздался крик, затем грохнул выстрел. Почувствовав, что Эш падает. Росс подхватил его. В неярком свете платформы он увидел начальника красных, а за ним чужака, чья лишенная волос голова странно, словно отстраненная от тела, висела в полумраке. Уж не союзники ли эти двое? Прежде чем Росс сумел убедиться, что он в самом деле видел это, его подхватил водоворот временного броска и комната пропала.

– ...никого. Пошли отсюда.

Росс посмотрел на взволнованное лицо Мак-Нейла поверх поникшего плеча Эша. Эш был почти без сознания, по его плечу стекала струйка крови. Они вместе подняли его, и он немного пришел в себя, настолько, чтобы передвигать ноги, когда они спускались с платформы.

Итак, они на свободе, пусть, быть может, всего на несколько секунд, но их никто здесь не ожидал, что уже само по себе было удачей. Зато, вернувшись в деревню Бронзового Века, они по-прежнему находились на вражеской территории. Эш теперь ранен, и положение их казалось почти безнадежным.

Оторвав от рубахи Мак-Нейла полоску ткани, они смогли остановить кровотечение из раны Эша. Он все еще пребывал в полубессознательном состоянии, но старался преодолеть его – как и других, его подгонял страх, потому что само время теперь являлось самым страшным из врагов. Росс, держа в руке автомат Эша, следил за платформой, готовый расстрелять любого, кто появится на ней.

– Потом! – Эш освободился из рук Мак-Нейла. – Надо водить, – он замешкался, вытащил из-за пазухи окровавленной рубахи бобины и отдал их Мак-Нейлу.

– Неси лучше их.

– Хорошо, – ответил тот несколько рассеянно.

– Вперед! – властный приказ Эша направил их в коридор, находившийся за их спинами. – Платформа... – но платформа все еще была пуста.

– Кто-то прибывает? – спросил Росс.

– Скоро прибудет.

Они побежали. Охотничьи башмаки Эша и Мак-Нейла почти не создавали шума, а мягкие подошвы Росса – вообще никакого. Сам Росс не сумел бы отыскать выход, но Эш снова повел их, и им всего однажды пришлось прятаться. Наконец они оказались перед закрытой на засов дверью. Эш прислонился к стене, Мак-Нейл поддерживал его, а Росс отодвинул засов. Они вышли в темноту ночи.

– Куда? – спросил Мак-Нейл.

К удивлению Росса, Эш повернул не к воротам внешней ограды. Вместо этого он указал на обрыв напротив.

– Они думают, что мы пойдем к выходу в долину. Нам лучше подняться там по склону.

– Подъем, похоже, крутой, – заметил Мак-Нейл.

Эш резко повернулся к нему.

– Когда он покажется мне слишком крутым, – сказал он сухо, – не беспокойся, я тебе сообщу.

Он двинулся вперед так же легко, как обычно, однако его спутники шли рядом, готовые помочь. Позже Росс часто гадал, удалось ли бы им уйти из деревни самостоятельно. Их решимость не вызывала сомнений, но все же своим спасением они были обязаны совершенно неправдоподобному везению.

Когда они добрались до небольшой хижины, расположенной за два дома от того здания, откуда они сбежали, начался прямо-таки фейерверк. Из крыши центрального здания вырвался ярко-зеленый луч и как спица вонзился в небо. Вокруг него на крыше заплясали языки уже вполне обычного, красно-желтого пламени. Когда огонь охватил всю крышу, из дверей здания стали выскакивать люди.

– Сейчас! – сквозь нарастающий шум донесся голос Эша.

Все трое бросились к частоколу, смешавшись с толпой людей, высыпавших из других домов. Огонь ярко полыхал, слишком хорошо освещая все вокруг. Эш и Мак-Нейл были незаметны в толпе, но необычный костюм Росса слишком уж бросался в глаза.

Подбежав к ограде. Росс с Мак-Нейлом помогли Эшу забраться наверх. За ним последовал Мак-Нейл. Росс тоже начал взбираться, когда его захватил луч света.

Высокий, пронзительный звук, подобного которому Росс никогда прежде не слышал, заглушил окружающий шум. Юноша продолжал карабкаться, понимая, что представляет собой отличную мишень. Поднявшись на ограду, он посмотрел вниз, в густую темноту, не зная, ждут ли Эш с Мак-Нейлом его внизу, или уже ушли. Услышав снова тот же странный звук, Росс вслепую прыгнул во мрак.

Приземлился он неудачно и достаточно сильно ушибся, но благодаря тренировкам по прыжкам с парашютом костей не переломал. Поднявшись, он направился к горе, которую Эш выбрал в качестве ориентира. Через ограду прыгали люди и бежали к лесу, поэтому Росс не решился звать своих спутников, чтобы не привлечь внимание врагов.

Деревня была расположена в самой широкой части долины. За ее оградой равнина быстро сужалась, образуя нечто вроде горловины ворот, и все, кто бежал из поселка для того, чтобы спастись, должны были преодолеть этот узкий проход. Росс больше всего боялся, что потеряет Эта с Мак-Нейлом и не сумеет найти их в этой дикой местности.

Благодаря темному цвету своего костюма, неплохо его маскировавшему, Росс дважды успешно прятался в зарослях пропуская группки беглецов. Услышав, что они говорят на том же гортанном, щелкающем языке, что и люди из племени Ульффы, он пришел к выводу, что им неизвестно истинное предназначение деревни. Эти люди были уверены, что подверглись нападению ночных демонов. Похоже, что здесь была всего лишь небольшая кучка красных.

Росс начал тяжелый подъем и, остановившись передохнуть, оглянулся. Он не слишком удивился, увидев, что по деревне неторопливо двигаются фигуры, обыскивающие дома, вероятно, в поиске их обитателей. Все они были одеты в такие же обтягивающие костюмы, что и он сам, и их круглые, лишенные волос головы были хорошо видны в отблесках пожара. Росса поразило, что они проходили прямо сквозь пламя, не обращая ни малейшего внимания на жар.

Люди, не успевшие покинуть поселок, бесцельно метались из стороны в сторону или падали наземь перед напавшими. Всех пойманных тащили к небольшой группе чужаков, стоявшей возле главного здания. Некоторых сразу же отпускали, других задерживали. Сортировка пленных шла полным ходом. Стало совершенно очевидным, что в это время прибыли люди с корабля, и они имели свои планы относительно красных.

Росс не испытывал особого желания вникать в детали. Он снова побежал вверх и сумел, в итоге, найти тропинку. Вскоре путь пошел вниз, и Росс с радостью устремился в ночной мрак.

В конце концов он остановился просто потому, что слишком устал и проголодался, чтобы идти не спотыкаясь, а упасть в темноте на этих холмах было весьма небезопасно. Росс нашел небольшое укрытие под корнями упавшего дерева и, за неимением лучшего, забрался туда. Его сердце бешено стучало, а в боку при каждом вдохе вспыхивала боль.

Он проснулся внезапно, от какого-то постороннего шороха. Чья-то теплая ладонь крепко зажала ему рот, и он увидел склонившееся над ним лицо Мак-Нейла. Когда тот увидел, что Росс проснулся, он убрал руку. Лучи утреннего солнца согревали их. Неуклюже передвигая свое затекшее, ушибленное тело. Росс выполз из укрытия. Он посмотрел по сторонам, но Мак Нейл был один.

– А Эш? – спросил его Росс.

Мак-Нейл, чье осунувшееся лицо заросло многодневной щетиной, кивнул в направлении склона. Он вытащил из-за пазухи пригоршню грубо помолотого зерна и протянул его Россу. От одного взгляда на такую пищу Россу захотелось пить, но он засыпал ее в рот и стал жевать, следуя за Мак Нейлом вниз по заросшему деревьями склону.

– Дела плохи, – отрывисто произнес Мак-Нейл на языке горшечников. – Эш время от времени теряет сознание. Его рана в плече хуже, чем нам показалось, и есть угроза заражения. В лесу полно людей, сбежавших из сожженной деревни. Большинство из них – все, кого я видел, – местные жители. Но они твердо убеждены, что их преследуют дьяволы. Если они увидят тебя в этом костюме...

– Я знаю, и если получится, сниму его, – согласился Росс. – Но сначала мне нужно найти что-нибудь другое. Здесь слишком холодно, чтобы ходить голым.

– Это было бы безопаснее, – пробурчал Мак-Нейл. – Я не знаю, что уж там творилось, но натворилось, похоже, немало.

Росс проглотил страшно сухую порцию зерна и остановился, чтобы зачерпнуть немного снега из сохранившегося у подножья дерева сугроба. Это, конечно, был не лучший напиток, но от него все-таки полегчало.

– Ты говоришь, Эш без сознания. Чем мы можем ему помочь и каковы твои планы?

– Нам как-то надо добраться до реки. Она ведет к морю и в устье нам, возможно, удастся встретить субмарину.

Все это показалось Россу невозможным, но за последнее время случилось столько невозможных вещей, что он решил попытаться воплотить в жизнь и эту идею – насколько удастся. Зачерпнув еще немного снега, он отправил его в рот и поспешил вслед уже исчезающему из вида Мак-Нейлу.

14

– ...вот, собственно, и все. Остальное ты знаешь, – Росс протянул руки к огню небольшого костра, укрытого в ямке, которую он выкопал, и растопырил замерзшие пальцы, грея их над пламенем.

Эш внимательно смотрел на него поверх костра. Его глаза блестели неестественно ярко, а на лице горел лихорадочный румянец. Беглецы укрылись в небольшой пещере, образовавшейся в застывшем потоке лавы. Мак-Нейл ушел на разведку, скрывшись в серой пелене моросящего дождя. С того момента, как они покинули деревню, прошло чуть больше двух суток.

– Значит, все эти чудики оказались в итоге правы. Только временем ошиблись, – Эш откинулся на лежанку из хвороста и листьев, которую они сообща соорудили для него.

– Не понял.

– Летающие тарелки, – произнес Эш, странно посмеиваясь. – Считалось чепухой, но все-таки с самого начала принималось в расчет. Кэлгаррису придется покраснеть.

– Летающие тарелки?

Россу показалось, что Эш свихнулся на почве лихорадки. Он уже начал гадать, что ему придется делать, если Эш вздумает вскочить и побежать прочь. Не будет же он драться с тяжелораненым!

– Шарообразный корабль не был построен на нашей планете. Включи мозги. Мэрдок. Вспомни этого мохнатого дружка и лысого, который был с ним. Они похожи на нормальных землян?

– Но – космический корабль... – это казалось смехотворным. С тех пор, как прошел восторг от запусков первых спутников и закончившись провалом попытки прорваться в дальний космос, межпланетные полеты стали попросту предметом насмешек. С другой стороны, было то, что он сам видел и слышал. Скажем, устройства на борту шлюпки были совершенно невероятными.

– Возможность подобного, – Эш лежал на спине, задумчиво глядя в потолок пещеры, – предположил, заодно с массой других замечательных вещей, один джентльмен по имени Чарльз Форт, развлекавшийся тем, что собирал всяческие научные идеи, казавшиеся ему дутыми и помпезными. Он собрал три тома сообщений о необъяснимых явлениях и мучил ими современных ему ученых. Помимо прочего, он полагают, что грандиозные грунтовые работы, следы которых сохранились в Огайо и Индиане, служили чем-то вроде сигнала бедствия, посланного потерпевшими крушение инопланетянами. Занятная теория, а теперь она, возможно, еще и подтвердится.

– Но если на нашей планете терпели крушение такие звездолеты, то я все-таки не понимаю, почему в наше время не сохранилось их следов.

– Потому, например, что тот корабль, который ты исследовал, потерпел крушение во времена ледниковой эры. Ты представляешь, как давно это случилось? Прошло, по меньшей мере, три ледниковых периода – и я не знаю, который из них посетили красные. Эта эра началась примерно за миллион лет до нашего с тобой рождения, а последний ледник исчез с территории штата Нью-Йорк где-то тридцать восемь тысяч лет назад. Если судить по шкале развития человечества, это соответствует раннему Каменному Веку, когда первые люди в нашем понимании этого слова селились в местах с более или менее приемлемым климатом, и население было очень редким.

Климатические, географические изменения – облик континентов переменился до неузнаваемости. На месте Канзаса находилось море, Британия была частью Европы. Даже если бы полсотни таких кораблей упало, их запросто могли стереть в порошок потоки льда, они могли провалиться в разломы при землетрясениях или попросту рассыпаться в пыль от ржавчины, прежде чем первый по-настоящему разумный человек смог бы их увидеть. Кроме того, этих кораблей вряд ли было много. Ты что думаешь, они слетались сюда как мухи на липучку?

– Но если корабли когда-то терпели здесь крушения, то почему они не появлялись позже, когда люди могли их наблюдать?

– По нескольким причинам – причем каждая из них вполне возможна и хорошо укладывается в канву известной нам истории. Цивилизации возникают, живут и рушатся, и каждая уносит с собой в могилу те открытия, что послужили основой ее величия. Как удавалось индейским цивилизациям Нового Света легировать золото так, чтобы из него можно было делать режущее оружие? Какими строительными секретами владели древние египтяне? Сегодня много людей могут поспорить на эти темы, да и на полсотни других тоже.

Египтяне торговали с Индией, купцы Бронзового Века путешествовали далеко вглубь Африки, римляне знали о существовании Китая. Потом все эти империи исчезли, и торговые пути оказались забытыми. Для наших предков из средневековой Европы Китай был почти что легендой, а о том, что египтяне когда-то запросто плавали мимо мыса Доброй Надежды, никто и не знал. Предположим, что наши космические гости были представителями какой-то межзвездной конфедерации или империи, которая жила, достигла своего апогея, и затем рухнула, вернувшись к планетарному варварству, причем все это произошло раньше, чем первый из людей нарисовал картинку на стене пещеры?

Или, например, наша планета представляла собой какое-то несчастливое место, где было потеряно слишком много кораблей и грузов, и в итоге шкиперы космических кораблей стали избегать нашей солнечной системы. А может быть, у них даже существует правило, что когда на планете возникает собственная разумная раса, то она должна развиваться самостоятельно до тех пор, пока сама не выйдет в космос.

– Согласен, – все предположения Эша звучали разумно, да Росс и сам больше склонялся полагать, что Мохнатый и Лысый были обитателями другого мира, чем допустить, что их расы существовали на Земле до появления человека.

– Но как красные сумели найти корабль?

– Если нам не поможет информация, записанная на пленках, мы, возможно, никогда этого не узнаем, – сонно проговорил Эш. – Осмелюсь высказать догадку. За последние сто лет красные не жалеют сил для освоения Сибири. В некоторых частях этой огромной страны в далеком прошлом происходили великие климатические изменения. Там находят вмерзших в лед мамонтов с полупереваренными остатками тропических растений в желудке. Как будто этих животных внезапно подвергли глубокому замораживанию. Во время раскопок красные могли найти остатки звездолета, остатки, сохранившиеся достаточно хорошо для того, чтобы они сумели понять, что они открыли, и начать поиски в прошлом, чтобы найти целый и невредимый.

– Но зачем тогда чужакам нападать на красных теперь?

– Ни один капитан корабля не любит пиратов, – Эш закрыл глаза.

Россу хотелось задать еще целую уйму вопросов. Он дотронулся до ткани, обтягивавшей его руку. Этот материал, плотно прилегающий к коже, настолько хорошо хранил тепло, что Росс не нуждался ни в какой другой одежде. Если Эш прав, то где, на какой планете соткана эта материя, из какой невообразимой дали доставили ее, чтобы он мог сейчас носить этот костюм?

Неожиданно в их укрытие проскользнул Мак-Нейл и бросил к костру двух зайцев.

– Как дела? – спросил он, когда Росс принялся свежевать добычу.

– Вполне нормально, – Эш, по-прежнему лежавший с закрытыми глазами, опередил Росса. – Как далеко мы от реки? И как насчет компании?

– Милях в пяти. Это если по прямой, – сухо ответил Мак-Нейл. – А компания имеется. Да еще какая!

Эш приподнялся, опершись на здоровый локоть:

– Что за компания?

– Не из деревни, – Мак-Нейл хмуро глянул на огонь и подбросил туда несколько веток. – В той стороне, где холмы, что-то произошло. Такое впечатление, будто происходит массовая миграция. Я насчитал пять семейных кланов, уходящих на запад – и это за одно только утро.

– Возможно, их заставили сорваться с места рассказы беглецов из деревни о дьяволах, – предположил Эш.

– Не исключено, – но голос Мак-Нейла звучал неуверенно. – Чем быстрее мы доберемся до реки, тем лучше. И я надеюсь, что субмарина окажется там, где обещано. У нас появилось, правда, одно преимущество – паводок начал спадать.

– А на берегах куча материала для плота, – добавил Эш. – Завтра мы пройдем эти пять миль.

Мак-Нейл беспокойно зашевелился, а Росс, который успел освежевать и выпотрошить зайцев, повесил их жариться над огнем.

– Пять миль по этим местам, – заметил Росс, – это целый день хорошего хода...

Он не стал договаривать: "...для здорового человека".

– Я дойду, – пообещал Эш, и оба его товарища знали, что пока его тело ему подчиняется, он будет выполнять это обещание. Знали они также, что спорить бессмысленно.

Эш оказался прав дважды. Они добрались до реки за следующий день, и на берегу нашли предостаточно выброшенного паводком материала для плота. Миграция, о которой говорил Мак-Нейл, продолжалась, и троим путникам дважды довелось наблюдать движущиеся небольшие семейные кланы. А однажды мимо них в поисках брода через реку прошло довольно большое племя, в котором были даже раненые.

– У них были неприятности, – прошептал Мак-Нейл, глядя на людей, столпившихся у кромки воды, пока разведчики ходили вверх и вниз по течению разыскивая брод. Когда они вернулись с известием, что брод найти не удалось, племя угрюмо взялось за кремневые топоры и ножи и принялось строить плоты.

– Спешка. Они от кого-то бегут, – Эш положил подбородок на здоровую руку и внимательно следил за происходящим. – Они не из деревни. Обратите внимание на одежду и красную раскраску на лицах. Это и не родичи Ульффы. Я думаю, они вообще не местные.

– Это мне напоминает одну вещь, что мне приходилось видеть. Звери, бегущие от лесного пожара. Вряд ли все они ищут новые места для охоты, – ответил Мак-Нейл.

– Может быть, их погнали красные? – предположил Росс. – Или люди с корабля?

Эш отрицательно покачал головой и вдруг вздрогнул:

– А если... – складка между его бровями сделалась глубже, – ..."люди Топора"!

Он все еще говорил шепотом, но в его голосе зазвучало торжество, как будто он сумел поставить на место последнюю деталь какой-то сложной головоломки.

– Люди Топора?

– Вторжение чужих племен с востока. Одно из главных событий этого периода. Вспомните, Уэбб говорил о них. Они пользовались в качестве оружия топорами и приручили лошадей.

– Татары? – озадаченно произнес Мак-Нейл. – Так далеко на западе?

– Да нет, не татары. До них еще несколько тысяч лет. Мы не так много знаем о "людях Топора", кроме того, что они двигались на запад из внутренних степей. Возможно, они добрались до Британии, не исключено, что они стали предками кельтов, которые тоже любили лошадей. Но в свое время это был могучий поток.

– Чем скорее спустимся по течению, тем лучше, – Мак-Нейл спешил, но нельзя было покидать укрытия, пока племя не уйдет. Они пролежали, прячась, всю ночь, а утром стали очевидцами прибытия еще одной, на сей раз небольшой группы людей с красной раскраской, и опять с ранеными. С приходом этого арьергарда работа на берегу закипела с безумной силой.

Трое пришельцев из другого времени были в куда более сложном положении. Им не просто хотелось переправиться через реку. Им нужно было построить плот, достаточно надежный, чтобы добраться на нем до устья – если повезет, А постройка такого плота требовала времени, которого у них не было.

Мак-Нейл ждал ровно до того момента, когда последний плот племени удалился на расстояние полета стрелы. Вместе с Россом он немедленно вышел на берег. В отличие от аборигенов у них не было даже каменных инструментов, что создавало дополнительные трудности. Росс работал под руководством Эша, выполняя все его приказы. К наступлению темноты они успели сделать немало, но заодно начисто стерли руки, а спины их нещадно ломило.

Когда стало слишком темно, чтобы работать, Эш указал в ту сторону, откуда они пришли. Неподалеку от склона холма горел огонек. Он был похож на костер, да и был им, причем большим, заметным издалека.

– Лагерь? – с удивлением спросил Мак-Нейл.

– Похоже, – согласился Эш. – Тех, кто развел такое пламя, должно быть так много, что им не нужно думать об осторожности.

– Доберутся ли они завтра до реки?

– Разведчики – могут. Но сейчас ранняя весна, и с фуражом плохо. На месте вождя этого племени я свернул бы на заливной луг, который мы пересекли вчера, и позволил бы лошадям попастись день-другой. С другой стороны, если им нужна вода...

– ...они пойдут прямо сюда, – закончил Мак-Нейл мрачно. – А нам нельзя быть здесь, когда они явятся.

Росс потянулся, поморщившись от боли в плечах. Его руки покрывали мозоли и ссадины, а ведь работа только началась. Если Эш угадал, то им придется просто ложиться на бревна и плыть вниз по течению в поисках более безопасного места для осуществления своего кораблестроительного проекта. Но он понимал, что Эш не сможет этого выдержать.

Этой ночью Росс заснул только потому, что его тело слишком утомилось, чтобы лежать и бодрствовать в тревоге. Поднявшись, едва забрезжил рассвет, они поспешили к реке и стали пытаться связать непослушные стволы молодых деревьев лубяными веревками. В ненадежных местах они укрепили их полосками ткани, оторванными от одежды и ремнями из заячьих шкур. Они работали голодными – охотиться было некогда. Когда солнце начало клониться к западу, в их распоряжении имелся неуклюжий плот, кое-как державшийся на воде. Станет ли он слушаться шеста или самодельного весла, нельзя было сказать, не проверив.

Эш, лицо которого пылало, а кожа даже на ощупь была горячей, первым забрался на плот и лег посередине, на тонкую подстилку, приготовленную для него. Он жадно выпил воду, которую поднесли ему в ладонях, и вздохнул с облегчением, когда Росс протер ему лицо мокрой травой, пробормотав что-то непонятное в адрес Кэлгарриса.

Мак-Нейл оттолкнулся от берега. Течение подхватило плот и, кружа, понесло. Начало было неплохим, но не успели они потерять из виду то место, откуда стартовали, как удача от них отвернулась.

Стараясь удержать плот посреди течения, Мак-Нейл яростно работал шестом, но на пути встретилось слишком много камней и бревен, а прямо на них несло огромное дерево. Дважды оно цеплялось кроной за подводные камни и Росс вздыхал с облегчением, но оба раза оно вырывалось и вновь неслось на них, словно грозный таран.

– Прижимайся к берегу! – закричал Росс. Огромные, изогнутые корни, казалось, нацелились прямо на плот, и Росс был уверен, что если эта махина врежется в них, то их шансы на спасение станут равны нулю. Он подхватил свой шест, но не достал до дна – шест провалился в какую-то яму на дне реки. Росс услышал, как закричал Мак-Нейл и оказался в воде, глотая мутную жидкость.

Ошеломленный падением, Росс инстинктивно устремился к поверхности. Подготовка на базе включала и плавание, но одно дело – спокойно плавать в бассейне, и совсем другое – сражаться за жизнь в ледяной воде, наглотавшись ее к тому же в изрядном количестве.

Росс заметил какую-то темную тень. Край плота? Он отчаянно вцепился в предмет, обдирая руки о жесткую кору. Дерево! Он моргал глазами, пытаясь оглядеться. Но ему не хватило сил подтянуться, чтобы рассмотреть что-нибудь сквозь путаницу ветвей. Оставалось только держаться и надеяться, что ему удастся догнать плот где-нибудь ниже по течению.

Спустя, как ему показалось, довольно долгое время, Россу удалось просунуть руку между двумя отмытыми водой корнями и повыше поднять голову над поверхностью воды. Голова и руки заледенели, но инопланетный костюм по-прежнему надежно защищал его тело от холода. Однако Росс слишком устал, чтобы бросить дерево и рискнуть добраться до берега в постепенно сгущавшихся сумерках.

Внезапно его тело потряс резкий удар, руки зажало корнями, и Росс вскрикнул от боли. Он повернулся и почувствовал под ногами дно – дерево врезалось в прибрежную отмель. Высвободившись, Росс пополз на четвереньках и рухнул в тростник, воняющий тиной и речным илом. Словно раненый зверь он выполз по грязи на сухое место. Наконец ему удалось выбраться на край залитого лунным светом луга.

Он лежал там неподвижно, поджав под себя замерзшие руки, облепленный грязью и слишком усталый, чтобы шевелиться. Его вывел из оцепенения лай – настойчивый и звонкий. Этот голос не принадлежал ни волку, ни охотящейся лисе. Росс равнодушно прислушивался к нему, и тут до него донесся стук копыт.

Копыта – лошади. Всадники с холмов, возможно, опасность. Его мозг, казалось, онемел так же, как и кисти рук, и прежде, чем он до конца осознал надвигавшуюся угрозу, прошло немало времени.

Поднявшись на ноги. Росс заметил, как на фоне луны промелькнула крылатая тень. В траве, футах в ста от него раздался отчаянный вскрик, и птичья тень взметнулась вверх – с добычей. И снова раздался лай – громкий, возбужденный.

Росс опустился на четвереньки и увидел полоску дымного света, двигавшуюся вдоль края луга к опушке. Всадники? Росс понимал, что ему нужно вернуться к реке, но ему трудно было заставить себя сделать это – он не знал, сможет ли снова войти в воду. Но что делать, если за ним будут охотиться с собаками? В голову пришло смутное воспоминание о том, что вода уничтожает запах.

Вернувшись к крутому берегу, по которому он только что с таким трудом взбирался. Росс сделал неверный шаг и сорвался, упав прямо в грязь и тростники. Автоматически стер с лица ил. Дерево все еще было здесь. Благодарякакому-то капризу течения его корни застряли в прибрежном песке.

Наверху, на краю луга, лай звучал уже совсем рядом, теперь ему вторила еще одна собака. Росс ползком пробрался через тростники к полоске воды между деревом и отмелью. Его попытки спастись были почти бессознательными, он слишком устал и ему было уже все равно.

Вскоре он увидел четвероногую фигуру, бегущую вдоль обрыва. Собака лаяла. Ей отвечали другие. Псы были совсем рядом, и Росс как-то отвлеченно подумал о том, видят ли они его в тени берега, или просто чувствуют запах. Если бы он мог перелезть через ствол, то можно было бы попытаться спастись в воде, но он был в состоянии только лежать неподвижно, прячась в путанице ветвей. Впрочем, когда придут люди с факелами, от этой защиты будет мало толку.

Однако Росс ошибался, потому что пока он полз в тростниках, грязь так облепила его, что он стал совершенно незаметен. Даже если бы он сознательно старался замаскироваться, вряд ли получилось бы лучше. Он чувствовал себя совершенно беззащитным, но люди, шедшие по берегу вслед за сворой, осветив отмель факелами, увидели лишь ствол дерева, лежащий в луже грязи.

Сквозь лай собак Росс слышал неясный гул голосов. Потом его ослепил огонь оказавшегося совсем рядом факела. Он увидел, как одна из неясных фигур подозвала собак и двинулась прочь. Те неохотно, продолжая лаять, потянулись следом. Росс, еле слышно всхлипывая, лежал, по-прежнему незамеченный, среди корней дерева.

15

Это был всего лишь небольшой предмет, кусочек шкуры, обернутый вокруг обломка дерева. Росс, с трудом перебравшись через застрявшую в песке груду веток, подобрал его. Он узнал его, даже не прикоснувшись. Такие квадратные узлы завязывает Мак-Нейл; Мэрдок сел на песок, в замешательстве ощупывая узел. Он смотрел отсутствующим взглядом на реку; умерла его последняя надежда. Плот, должно быть, разбился, и ни Мак-Нейл, ни Эш не пережили катастрофу.

Росс Мэрдок остался один, затерянный в чужом времени, без всякой надежды на спасение. Эта безысходная мысль вытеснила из его сознания все остальное. Какой смысл вставать, пытаться найти еду для пустого желудка, тепло и убежище?

Он всегда гордился своим одиночеством, считал, что оно обеспечивает ему безопасность. Теперь эта вера безжалостно смыта рекой вместе с силой воли, которая позволила ему продержаться последние несколько дней. Раньше перед ним всегда стояла какая-то цель, пусть даже очень отдаленная. Теперь не осталось ничего. Даже если ему удастся добраться до устья реки, он все равно не знает, как вызвать подводную лодку с базы за морем. Все трое путешественников во времени уже могут быть списаны, как не вернувшиеся вовремя.

Росс снял полоску шкуры с дерева и по какой-то необъяснимой причине тугим браслетом обвязал свое грязное запястье. Усталый и оцепеневший, он все же пытался рассуждать. У него нет шансов на новую встречу с племенем Ульффы. Вместе с другими лесными охотниками оно, должно быть, бежало под натиском всадников. Возвращаться нет никакого смысла. К чему зря тратить силы?

Солнце начало пригревать. Стоял один из тех погожих весенних дней, которые предшествуют приходу лета. В речном тростнике, заново позеленевшем, жужжали насекомые. В небе кружили птицы, какая-то потревоженная стая, их хриплые крики предупреждали Росса об опасности.

Он все еще был облеплен высохшей грязью и илом, чувствовал сильный запах тины. Он стряхнул грязь с колена, обнажив ткань костюма чужаков. Костюм нисколько не пострадал. Сразу показалось необходимым помыться.

Росс вошел в воду, наклонился, набрал коричневой воды и стал смывать грязь. На солнце ткань ярко заблестела, словно не только привлекала свет, но и отражала его. Войдя глубже в воду. Росс поплыл, без всякой определенной цели, просто это было легче, чем возвращаться на берег.

Плывя вниз по течению, чтобы сберечь силы, он следил за обоими берегами. Вряд ли он надеялся увидеть плот или его пассажиров, просто в глубине души он до сих пор не смирился с неизбежным.

Усилия, необходимые для плавания, разорвали туман равнодушия, который затягивал его сознание с самого пробуждения. С новым интересом к жизни Росс выбрался на берег не то протоки, не то залива, глубоко вдававшегося в берег. Здесь край обрыва был гораздо выше его головы, и, считая, что хорошо защищен, юноша разделся, повесил костюм сушиться и позволил необычно теплому дню успокаивать тело.

Сырая рыба, загнанная в мелкую лужу, составила один из его лучших обедов. И Росс уже протянул руку к костюму, когда получил первое, единственное и смертоносное предупреждение, что удача снова ему изменила.

Только что ива мягко шуршала на ветру; в следующий момент она вся вздрогнула от удара копья. Росс торопливо схватил костюм, скользнул по песку и опустился на колено.

И обнаружил, что целиком зависит от милости двух человек, стоявших выше него на берегу. В отличие от людей племени Ульффы и торговцев-горшечников, эти люди были очень высокого роста, с густыми бородами из светлых, выгоревших на солнце волос, опускавшихся на широкую грудь. Кожаные рубашки прикрывали верхнюю часть узких брюк, тоже кожаных. Рубашки перетягивали пояса из раскрашенных ремней. На руках медные браслеты, ожерелья из звериных зубов и бус демонстрировали их богатство. Росс не помнил, чтобы когда-нибудь видел таких аборигенов в записях на базе.

Одно копье послужило предупреждением, но второе было готово к иному, поэтому Росс сделал древний жест покорности, неохотно выронив костюм и подняв открытые ладони на высоту плеч.

– Друзья? – спросил Росс на языке торговцев. Торговцы забредают далеко, может быть, они уже встречались с этим племенем.

Копье опустилось, младший незнакомец легко спрыгнул с берега, подобрал костюм, который бросил Росс, и принялся его рассматривать, сообщая свои замечания товарищу. Ткань его очень заинтересовала, он мял и расправлял ее в руках, и Росс подумал, нельзя ли за нее выменять свою свободу.

Оба незнакомца были вооружены, причем не только любимым оружием торговцев – длинными кинжалами, но и топорами. Когда Росс попытался опустить руки, человек рядом с ним схватился за топор, прорычав какое-то предупреждение. Росс моргнул. Они вполне могут ударить его топором и оставить лежать, забрав костюм.

Наконец они решили включить и его в свою добычу. Повесив костюм на руку, незнакомец схватил Росса за плечо и грубо толкнул вперед. Прибрежные камни ранили Россу ноги, а когда он поднялся на берег, холодный ветер напомнил о недавней встрече с миром ледников.

Мэрдок почувствовал искушение сделать внезапный рывок и прыгнуть в реку, но было уже поздно. Человек с копьем встал за ним, второй крепко держал его за руку и толкал в сторону луга. Там паслись три мохнатые лошади, их уздечки держал в руке третий незнакомец.

Острый камень, торчащий из земли, изменил ход событий. Росс порезал ногу, и боль пробудила его способность к сопротивлению и негодование. Он бросился назад, сбил с ног захватившего его, оба упали, причем Росс оказался сверху. У того от неожиданности воздух вырвался из легких; Росс же одной рукой схватил рукоять кинжала аборигена, а другой, свободной, ударил по его горлу.

Держа наготове кинжал, Росс, полуприсев, как его учили, повернулся к остальным. Те с раскрытым ртом изумленно смотрели на него, а потом уже стало слишком поздно пускать в ход копья. Росс прижал лезвие к горлу неподвижно лежавшего человека, над которым склонился, и заговорил на языке, который выучил в племени Ульффы:

– Вы ударите – он умрет...

Они, должно быть, прочли угрозу в его глазах: копья медленно, неохотно опустились. Добившись небольшой победы, Росс решился на большее.

– Берите... – он кивнул в сторону лошадей, – и уходите.

На мгновение ему показалось, что они ответят на его вызов, но он продолжал держать кинжал у загорелого горла человека, который начал негромко стонать. Угроза продолжала действовать, потому что второй бросил костюм на песок и отступил. Держа узду в руке, он сел на лошадь, знаком велел третьему сделать то же, и оба они медленно уехали.

Пленник медленно приходил в себя, так что у Росса было время одеться; он не успел даже застегнуть кнопки на груди, как голубые глаза пленника открылись. Загорелая рука устремилась к поясу, но кинжал и топор были теперь у Росса. Внимательно наблюдая за аборигеном, Росс закончил одеваться.

– Что сделаешь?.. – речь лесных жителей, но с акцентом.

– Ты иди... – Росс указал на третью лошадь. – Я иду... – он указал на реку. – Я беру это, – и он похлопал по топору и кинжалу.

Пленник нахмурился.

– Нехорошо...

Росс рассмеялся, слегка истерически.

– Для тебя нехорошо, – сказал он, – для меня – хорошо.

К его удивлению, лицо туземца разгладилось, последовал взрыв смеха. Пленник сел, потирая горло и широко улыбаясь.

– Ты охотник? – он указал на лес, примыкающий к горам.

Росс покачал головой.

– Я торговец.

– Торговец, – повторил тот. Потом похлопал по широкому металлическому кольцу у себя на руке. – Продаешь – что?

– Это. И другое.

– Где?

Росс указал вниз по течению.

– У горькой воды. Торговля там.

Человек удивился.

– А почему ты здесь?

– Ехал по речной воде, как ты на... – Росс показал на лошадь. – Ехал на деревьях, много деревьев вместе. Деревья разошлись, я сошел здесь.

Охотник, очевидно, имел представление о плавании на плотах – он кивнул. Встав, подошел к ожидающей лошади, взял ее за узду.

– Приходи в лагерь... Фоскара. Фоскар – вождь. Он захочет посмотреть, как ты взял Тулку, заставил его упасть, отобрал нож и топор.

Росс колебался. Этот Тулка, похоже, настроен по-дружески, но надолго ли хватит его дружбы? Он покачал головой.

– Я иду к горькой воде. Там мой вождь.

Тулка снова нахмурился.

– Ты говоришь неверные слова – твой вождь там! – он драматично указал на восток. – Твой вождь говорит с Фоскаром. Говорит, что даст много этих... – он коснулся медных браслетов, – и ножей и топоров, чтобы тебя отдали.

Росс, не понимая, смотрел на него. Эш? Эш в лагере Фоскара предлагает за него награду? Как это может быть?

– Откуда ты узнал, что он мой вождь?

Тулка рассмеялся – насмешливо.

– У тебя одежда из блестящей кожи – у твоего вождя одежда из блестящей кожи. Он сказал: найдите другого в такой одежде, и он даст много хороших вещей тому, кто приведет тебя назад.

Блестящая кожа! Костюм с корабля чужаков! Чужаки? Росс вспомнил, как его осветило прожектором, когда он выбирался из поселка красных. Должно быть, кто-то из звездолетчиков его увидел. Но почему они его ищут, поднимают на поиски аборигенов? Что делает Росса Мэрдока таким важным для них? Зачем он им? Он знал только, что не дастся им в руки, если сумеет, у него нет желания встречаться с вождем, который предлагает награду за его поимку.

– Ты пойдешь! – Тулка перешел к действиям. Он повел лошадь прямо на Росса, чуть не сбив его с ног. Росс отскочил и взмахнул топором. Но оружие оказалось слишком тяжелым, он не привык к подобному.

Удар пришелся в воздух, в то же мгновение лошадь плечом сбила его, он упал, и копыто лишь на несколько миллиметров миновало его голову, едва не пробив череп. И тут всадник прыгнул на него. Удар кулаком в челюсть, и солнце для Росса погасло.

Он обнаружил, что висит поперек какой-то опоры и она движется, раскачиваясь. Голова болела, и он еще не вполне пришел в себя. Попытавшись шевельнуться, Росс понял, что руки у него связаны за спиной, и что-то теплое прижимает его к спине лошади. Лежал он лицом вниз. Оставалось только терпеть и надеяться на скорое окончание поездки.

Над головой его звучала непонятная речь. Временами в поле зрения попадала другая лошадь, идущая рядом. Потом они въехали в какое-то шумное место, где голоса множества людей сливались в сплошной гул. Лошадь остановилась. Росса сняли с нее и бросили на утоптанную землю. Он лежал, ошеломленно мигая, стараясь разглядеть открывшуюся перед ним картину.

Они прибыли в лагерь всадников, вдали виднелись кожаные палатки, собралось множество светловолосых гигантов, подошли и высокие женщины, чтобы разглядеть пленника. Круг разделился, кочевники расступились, давая кому-то возможность пройти. На Росса произвела впечатление внешность первых встреченных им кочевников, но тот, кто подошел к нему, был просто огромен. Лежа на земле у ног вождя. Росс чувствовал себя маленьким беспомощным ребенком.

Фоскар – если это Фоскар – не достиг еще и средних лет. Он нагнулся, чтобы разглядеть пленника Тулки, и мышцы на его руках и груди свидетельствовали, что он обладает медвежьей силой. Росс смотрел на него, тот же гнев, что заставил его напасть на Тулку, теперь побудил к единственной возможной защите – на словах.

– Слушай, Фоскар! Освободи меня, и я не стану просто смотреть на тебя, – крикнул он на языке лесных охотников.

Голубые глаза Фоскара расширились, он взял в кулак обе руки Росса – они потонули в этом гигантском кулаке – и без всякого усилия поставил его на ноги. Даже стоя, Росс был на добрых восемь дюймов ниже вождя. Но он задрал подбородок и пристально взглянул на него, не собираясь уступать.

– Смотри, у меня связаны руки, – он вложил в эти слова столько насмешки, сколько смог. Встреча с Тулкой дала ему некоторое понимание этих людей; их нужно заставить уважать противника.

– Ребенок... – кулак переместился на плечо, и Росс покачнулся.

– Ребенок? – Росс коротко рассмеялся. – Спроси Тулку. Я не ребенок, Фоскар. Нож Тулки, топор Тулки, они были в моих руках. Тулке пришлось сбить меня лошадью.

Фоскар внимательно разглядывал его, потом улыбнулся.

– Острый язык, – заметил он. – Тулка потерял топор, так? Эннар! – бросил он через плечо, и один из мужчин вышел из толпы.

Он ниже ростом и гораздо моложе вождя, с мальчишеской гибкостью и открытым приятным лицом, глаза его в ожидании устремились на Фоскара. Подобно остальным охотникам, он был вооружен кинжалом на поясе и топором, и так как у него было два ожерелья и браслеты на обеих руках, как и у Фоскара, Росс решил, что это родственник вождя.

– Ребенок! – Фоскар снова хлопнул Росса по плечу. – Ребенок! – он указал на покрасневшего Эннара. – Отбери у Эннара нож, топор, – приказал Фоскар, – как отобрал у Тулки! – По его знаку кто-то перерезал ремни на запястьях Росса.

Росс растирал руки, упрямо выставив челюсть. Словом "ребенок" Фоскар ожег своего молодого соплеменника, и тот выложит все свои силы в схватке с пленником. Застать Тулку врасплох было гораздо легче. Но если он откажется, Фоскар вполне может приказать его убить. Он решился бросить вызов, теперь придется выложиться.

– Отбери нож... топор... – повторил Фоскар и сделал своим людям знак расступиться.

Россу стало не по себе, когда он увидел, что рука Эннара устремилась к рукояти топора. Ничего не было сказано об использовании Эннаром оружия, но Росс обнаружил, что у кочевников имеется определенное представление о спортивной чести. Тулка пробился к вождю и что-то сказал ему, и Фоскар бычьим голосом рявкнул молодому соплеменнику приказание.

Рука Эннара отдернулась от рукояти, словно та раскалилась докрасна. Все свое недовольство он перенес на Росса. Эннар должен победить из гордости, а Росс – спасая свою жизнь. Они осторожно кружили, Росс следил скорее за глазами противника, чем за его руками.

На базе Росс схватывался с Эшем, а еще раньше с крепкими и безжалостными тренерами, знатоками боя без оружия. Он вбил в свое измученное, покрытое синяками тело знание захватов и приемов именно такого рода борьбы. Но тогда он был сыт, здоров, хорошо подготовлен. Его не били по голове и не тащили потом связанным поперек лошади. Остается узнать, так ли Росс Мэрдок крепок, как он всегда о себе думал. На этот раз он побеждает – или гибнет.

Насмешки из толпы заставили Эннара первым начать действовать. Он бросился к Россу, низко, в борцовской стойке, прижимаясь к земле. Но Росс пригнулся еще ниже. Одной рукой он захватил горсть пыли и бросил ее в лицо туземцу. Затем их тела столкнулись, и Эннар перелетел через плечо Росса и ударился о землю.

Будь Росс свеж, схватка тогда бы и закончилась. Но когда он повернулся, чтобы прижать противника, то оказался слишком медлителен. Эннар не дожидался его лежа, и на этот раз уже на его стороне оказалось преимущество.

Рука ухватила ногу Росса над лодыжкой, и юноша, действуя, как его учили, легко поддался рывку и упал на противника. Эннар, не ожидавший столь быстрого успеха своего нападения, не был готов к этому. Росс повернулся, чтобы уйти от захвата рук со стальными пальцами, нанеся одновременно противнику удар сбоку, стараясь повторить то, что он сделал в схватке с Тулкой.

Он выдержал немало ударов, но продолжал уходить от захвата; он знал, что если позволит захватить себя в это медвежье объятие, ему придется сдаться. Используя выученные приемы, он продолжал сражаться, все более отчетливо, с нарастающей паникой понимая, что его умения недостаточно. Он слишком устал. Если не подвернется какая-нибудь счастливая случайность, он может лишь оттягивать поражение.

Пальцы соперника попытались впиться ему в глаза, и Росс сделал то, чего никогда не делал раньше: вцепился в них волчьей хваткой зубами и одновременно резко нанес вверх удар коленом. Горячее дыхание ударило ему в лицо, Росс, напрягая последние силы, вырвался из ослабевших рук противника. Он опустился на одно колено. Эннар уже стоял на коленях, прижавшись, как готовый прыгнуть зверь. Росс рискнул всем. Он высоко поднял сведенные вместе руки и изо всех сил опустил на шею противника. Эннар лицом вниз упал в пыль, и секунду спустя Росс присоединился к нему.

16

Мэрдок лежал на спине, тупо глядя на прошитые шкуры, из которых был сделан потолок палатки. Все его тело представляло собой один сплошной синяк, и собственное будущее его не заботило. Имело значение только настоящее, а оно довольно мрачно. Он выдержал схватку с Эннаром, но в глазах его соплеменников он тоже потерпел поражение и не произвел на них такого впечатления, как надеялся. Удивительно то, что он вообще еще жив. Но Росс заключил, что его хотят обменять на обещанную явившимися из иного времени чужаками награду, – весьма неприятная перспектива.

Запястья его были привязаны над головой к деревянному столбу, вкопанному в землю; ноги тоже связаны. Он мог поворачивать голову, но любое другое движение было невозможно. Он ел немногие крохи, которые совал ему в рот своими грязными пальцами раб, один из лесных охотников, захваченных племенем в процессе миграции.

– Эй, отбиратель топоров! – носок ноги уперся ему в ребра, и Росс подавил крик боли, каким хотелось ответить на это грубое проявление внимания. В тусклом свете он увидел лицо Эннара и со злорадным удовлетворением заметил, что оно все распухло, под глазами и на челюсти синяки – следы его пальцев.

– Эй, воин! – хрипло ответил Росс, постаравшись вложить в это слово все презрение, какое мог.

В поле его зрения появилась рука Эннара с ножом.

– Доброе дело – отрезать острый язык! – Молодой туземец улыбнулся, склонившись к беспомощному пленнику.

Росс испытал ужас, хуже всякой боли. Эннар вполне способен сделать то, на что намекает! Но вместо этого нож разрезал путы у него на запястьях, вызвав страшную боль в том месте, где ремень, срывая кожу, впивался в тело. Росс почувствовал, что руки его свободны, но опустить их, казалось, выше его сил. И он лежал неподвижно, пока Эннар освобождал его ноги.

– Вставай!

Без помощи Эннара Росс не встал бы. Но как только Эннар отпустил его, он снова упал лицом вниз, испытывая гнев на себя за собственную беспомощность.

В конце концов Эннар позвал двух рабов, которые вытащили Росса на открытое место, где перед костром собрался совет. Шел спор, причем такой горячий, что временами, выкрикивая аргументы, спорщики хватались за рукояти ножей и топоров. Росс не понимал их языка, но был уверен, что предметом обсуждения является он, и что Фоскар, которому принадлежит решающий голос, еще не принял решения.

Росс сидел там, куда посадили его рабы, растирая запястья, такой уставший физически и духовно, что собственная судьба его не очень интересовала. Он был доволен уже тем, что его развязали, – небольшая милость, но он наслаждался ею.

Он не знал, долго ли длился спор, но наконец к нему подошел Эннар.

– Твой вождь, он дает много хороших вещей за тебя. Фоскар отдаст тебя ему.

– Мой вождь не здесь, – устало повторил Росс, заранее зная, что его протест не будет услышан. – Мой вождь сидит у горькой воды и ждет. Он рассердится, если меня не будет. Пусть Фоскар боится его гнева...

Эннар рассмеялся.

– Ты сбежал от своего вождя. Он будет доволен Фоскаром, когда ты снова окажешься в его руках. А тебе это не понравится – я так думаю!

"Я тоже", – согласился про себя Росс.

Оставшуюся часть ночи он провел лежа между бдительным Эннаром и другим охранником, хотя у них хватило человечности не связывать его снова. Утром ему позволили поесть, и он немытыми пальцами вылавливал из похлебки куски оленины. Лучшего блюда он не ел многие дни.

Но путешествие ему предстояло не слишком приятное. Его посадили на мохнатую лошадь, связав ноги веревкой под ее животом. К счастью, руки ему связали так, что он мог ухватиться за жесткую гриву и остаться сидеть. Его лошадь вел за узду Тулка, а Эннар ехал рядом и смотрел не столько на дорогу, сколько на пленника.

Они направились на северо-восток, двигаясь прямо к зелено-белым холмам, поднимавшимся на фоне утреннего неба. Росс еще не совсем потерял чувство направления, и он видел, что они движутся в сторону поселка, который уничтожили чужаки. Он попытался узнать что-нибудь о контакте чужаков с всадниками.

– Как нашел вас другой вождь?

Молодой человек отбросил на плечо длинную прядь и повернул голову к Россу.

– Твой вождь приходил в наш лагерь. Говорил с Фоскаром – два – четыре сна назад.

– Как говорил с Фоскаром? На языке охотников?

Впервые Эннар проявил некоторую неуверенность. Он нахмурился, потом ответил.

– Он говорил – с Фоскаром, с нами. Мы слышали правильные слова, не речь лесных ползунов. Он хорошо говорил с нами.

Росс удивился. Как мог чужак из глубины времен говорить с примитивным племенем, на многие тысячелетия удаленным от его периода? Неужели чужаки тоже знакомы с путешествиями во времени? Может, у них имеются свои станции переноса. Но они были очень сердиты на красных. Полнейшая загадка.

– Этот вождь, он похож на меня?

Снова Эннар выглядел неуверенно.

– Он одет, как ты.

– Но был ли похож он на меня? – настаивал Росс. Он не знал, что пытается выяснить, но ему казалось важным хоть одному из кочевников доказать, что он отличается от того, кто назначил цену за его голову, кому его продают.

– Не похож, – через плечо бросил Тулка. – Ты – как охотник, волосы, глаза. А у того вождя на голове нет волос, и глаза у него как...

– Ты его тоже видел? – оживленно спросил Росс.

– Видел. Я подъезжал к лагерю, они пришли. Встали на скале, позвали Фоскара. Показали волшебство с огнем, он выпрыгнул! – Тулка указал на куст у тропы. – Направили маленькое, маленькое копье – оттуда выскочил огонь. Они сказали, что сожгут наш лагерь, если мы не отдадим человека. А потом сказали, что дадут много хороших вещей, если найдем и приведем человека...

– Но это не мое племя, – оборвал его Росс. – Видите, у меня волосы, я не похож на них. Они плохие...

– Может, они захватили тебя на войне, ты раб вождя, – ответ Эннара соответствовал обычаям его племени. – Они хотят вернуть назад раба, вот что.

– Мое племя сильное, у нас много волшебства, – настаивал Росс. – Отведите меня к горькой воде, и вам хорошо заплатят, больше, чем тот вождь!

Оба кочевника заинтересовались.

– А где горькая вода? – спросил Тулка.

Росс кивнул на запад.

– В нескольких снах отсюда...

– В нескольких снах! – насмешливо повторил Эннар. – Мы проедем несколько снов, может быть, много снов, там, где не знаем дороги, может, там никого нет, никакой горькой воды – ты просто говоришь, чтобы мы не отдавали тебя твоему хозяину. А сюда нам даже меньше одного сна, найдем вождя, получим хорошие вещи. Зачем нам делать трудное, когда можно сделать легкое?

Чем мог Росс опровергнуть эту простую логику? Он рассердился на собственную беспомощность. Но он уже давно понял, что нельзя выдавать свой гнев, если только не чувствуешь за собой силы. Теперь же у Росса никакой силы нет.

Большую часть дороги они держались открытой местности; когда Росс с двумя другими агентами проходил здесь же, они скрывались в лесах. Поэтому караван подошел к горам с другой стороны, и как Росс ни старался, он не заметил ни одного знакомого ориентира. Если каким-то чудом ему удастся освободиться, он должен будет идти прямо на запад и искать реку.

В полдень они остановились в роще у ручья. Второй день стояла необычно теплая для этого времени погода, и насекомые, выползшие их зимних укрытий, набросились на лошадей и толпами ползали по Россу. Он пытался отгонять их связанными руками, но они все равно искусали его до крови.

Его сняли с лошади, но тут же привязали к дереву петлей за шею; его конвоиры развели костер и принялись жарить куски мяса.

Казалось, Фоскар не торопится: после еды все продолжали сидеть у костра, некоторые даже уснули. Росс пересчитал их и обнаружил, что Тулка и еще один кочевник исчезли, может быть, отправились извещать чужаков о своем приходе.

В середине дня разведчики вернулись так же незаметно, как и ушли. Они доложили Фоскару, и тот подошел к Россу.

– Мы идем. Твой вождь ждет...

Росс приподнял распухшее искусанное лицо и ответил как обычно:

– Он не мой вождь.

Фоскар пожал плечами.

– Он так говорит, он даст хорошие вещи за то, что мы приведем тебя. Он твой вождь.

Росса снова посадили на лошадь и привязали. Но на сей раз отряд разделился на две группы. Сам Росс оказался с Эннаром, они ехали сразу за Фоскаром, а сзади еще двое. Остальные, ведя лошадей на поводу, растворились в лесу. Росс задумчиво смотрел на их тихий уход. По-видимому, Фоскар не очень-то доверяет тем, с кем собирается иметь дело, и принимает определенные меры предосторожности. Но Росс не видел, чем эта предусмотрительность может помочь ему.

Они шагом вышли на небольшой луг, сужавшийся к востоку. И тут Росс впервые смог определить, где находится: у самого входа в долину с поселком, примерно в миле от того места, где его тогда схватили; он подошел тогда к базе красных со стороны северных холмов.

Фоскар всадил пятки в бока лошади и поскакал ко входу в долину, лошадь Росса остановили. Вдали виднелось синеватое пятно: их ждали несколько чужаков. Росс прикусил губу. Он противостоял красным, кочевникам Фоскара, но теперь он испытывал страх: самое плохое, что могут сделать с ним люди, лишь бледная тень того, что он может ждать от чужаков.

Теперь Фоскар казался игрушечным всадником на игрушечной лошади. Он остановил лошадь перед чужаками. Росс сосчитал их – четверо. Похоже, они разговаривали, всадника и чужаков в синем разделяло небольшое расстояние.

Прошло несколько минут, Фоскар поднял руку, подзывая группу, охранявшую Росса. Эннар повел лошадь рысцой, за ним скакали еще двое. Росс заметил, что все они вооружены копьями, которые держат наготове.

Они проехали примерно три четверти расстояния, и Росс уже отчетливо видел лица чужаков: они смотрели в его сторону. И тут они напали. Один из чужаков поднял оружие, похожее на знакомый Россу пистолет, только с более длинным стволом.

Росс не знал, почему крикнул, может, потому что Фоскар был вооружен только кинжалом и топором, да и те висели у него на поясе. Вождь сидел неподвижно, потом его лошадь бросилась в сторону, словно испугавшись. Фоскар упал, будто лишившись костей, на землю и лежал неподвижно лицом вниз.

Эннар закричал, в его крике прозвучали одновременно вызови отчаяние. Он осадил лошадь с такой силой, что она попятилась. Потом выпустил из рук узду лошади Росса, развернулся и бешено поскакал к деревьям слева. Из-за плеча Росса вылетело копье, задев синюю ткань его костюма, но тут его лошадь повернула вслед за Эннаром, и Росс оказался вне пределов второго броска. Утратив возможность для броска, всадник с копьем тоже поскакал за Эннаром.

Росс обеими руками вцепился в гриву. Больше всего он боялся сползти со спины лошади – ноги его связаны, освободиться он не может и сразу же попадет под копыта. Но ему каким-то образом удалось удержаться на спине лошади, погрузившись лицом в гриву, а лошадь продолжала скакать. Если бы Росс схватил болтавшуюся узду, может быть, ему удалось бы управлять движением, а так оставалось только держаться крепче и надеяться на удачу.

Он лишь урывками видел, что находится впереди. Потом прямо в нескольких ярдах перед ним вспыхнуло яркое пламя, такое же, как то, что сожрало поселок красных, и лошадь дико метнулась в сторону. Новые вспышки, лошадь металась между ними. Росс понял, что чужаки пытаются отрезать его от леса. Почему они просто не стреляют в него, как в Фоскара, он не мог понять.

Густой дым от горящей травы закрыл от него лес. Может, пелена закрывает его и сзади, и он уйдет от обоих отрядов? Но огонь заставлял лошадь приближаться к чужакам. Росс слышал крики в дыму. Но тут лошадь его совершила ошибку, язык красного пламени оказался слишком близко. Животное закричало, прыгнуло прямо между двумя вспышками и поскакало в сторону от синих чужаков.

Росс кашлял, едва не задыхаясь, глаза слезились, пахло дымом и горелым волосом. Но теперь он миновал огни и скакал в глубину поляны. Лошадь и невольный всадник были уже далеко от узкого входа в долину, когда слева показалась еще одна лошадь и поскакала рядом с лошадью Росса, постепенно уменьшая скорость. На ней легко скакал один из кочевников.

Уловка подействовала, потому что дикий галоп замедлился, и всадник, проявив удивительное мастерство, свесился с седла, поймал свисающую узду и сдержал беглянку. Росс, потрясенный, задыхающийся от дыма, не способный выпрямиться, продолжал цепляться за гриву. Галоп сменился рысью, и вскоре лошади остановились. Обе они тяжело дышали, на их шкурах и на ногах всадников болтались клочья белой пены.

Кочевник, казалось, совсем не интересовался Россом, он озабоченно смотрел на огонь, распространявшийся по траве. Что-то говоря про себя, он развернулся и повел лошадь Росса в том направлении, откуда всего полчаса назад Росс выехал вместе с Эннаром.

Росс пытался думать. Неожиданная смерть вождя может означать и его собственную смерть, если племя захочет отомстить. С другой стороны, оставалась некоторая надежда, что ему удастся доказать, что это враждебный клан, и что он может помочь племени в борьбе против общего врага.

Трудно планировать, хотя только ум теперь может спасти его. Смерть Фоскара дала Россу небольшую передышку. Он по-прежнему пленник, хотя кочевники и не чужаки. Вероятно, для чужаков аборигены не лучше лесных животных.

Росс не пытался заговорить с всадником, который вел его лошадь в сторону заходящего солнца. Наконец они остановились в рощице, где устраивали привал в полдень. Кочевник привязал лошадей, потом подошел к лошади Росса, бесцеремонно сбросил пленника на землю и принялся рассматривать животное. Росс повернулся и увидел на боку лошади ожог. Здесь задело пламя.

Кочевник принес с ручья полные пригоршни грязи и налепил на обожженное место. Потом растер обеих лошадей травой, подошел к Россу, снова толкнул его на землю и начал рассматривать его левую ногу.

Росс понял. Его нога тоже должна быть обожжена, но он не чувствовал никакой боли. И на ткани не виднелось ни малейшего следа огня. Росс вспомнил, как чужаки непринужденно расхаживали по горевшему поселку. Костюм защитил его от холода, по-видимому, он так же защищает и от огня, и Росс был благодарен ему за это. Отсутствие ожога удивило кочевника, он отошел от пленника, словно испугался его.

Долго ждать им не пришлось. Один за другим подъезжали остальные спутники Фоскара. Последними появились Эннар и Тулка, они везли тело вождя. Лица их были вымазаны пылью, остальные всадники, увидев тело, тоже начали натирать щеки пылью; они произносили какие-то слова, по очереди притрагиваясь к телу вождя правой рукой.

Эннар, передав ношу другим, слез с уставшей лошади и долго стоял, склонив голову. Потом взглянул прямо на Росса и подошел к человеку из будущего. Все его мальчишество, с каким он выполнял приказ Фоскара и боролся с Россом, исчезло. Глаза его стали безжалостны, он заговорил медленно, стараясь, чтобы Росс понял каждое слово его обещания.

– Слушай, ты, лесная крыса! Фоскар идет в погребальный костер. И возьмет с собой раба, который будет служить ему на небе. Раб будет бежать на его призыв, дрожать, когда Фоскар рассердится. Рабская собака, ты пойдешь за Фоскаром на небо и всегда будешь идти за ним. Я, Эннар, клянусь, что Фоскар отправится на небо как вождь, со всеми почестями. И ты, собака, будешь лежать у его ног!

Он не тронул Росса, но Росс не сомневался, что Эннар постарается исполнить каждое слово своей клятвы.

17

Приготовления к погребению Фоскара продолжались всю ночь. За большим лагерем племени все выше поднималось деревянное сооружение из принесенных из лесу бревен. Монотонный вой женщин в палатках мог довести человека до безумия. Росса оставили под охраной в таком месте, откуда ему все было видно, – такая утонченная месть показалась ему слишком изощренной для Эннара. Эннар был ближайшим родственником вождя и потому распоряжался на похоронах, хотя в остальном приказы отдавали другие люди, постарше.

Рядом с Россом поставили лучшего коня стада, чалого жеребца, предназначенного стать жертвой номер два, поблизости сидели на привязи две собаки. Фоскар, в красном плаще, с лучшим оружием в руках, лежал на погребальных носилках. Скорчившийся рядом племенной колдун тряс своей погремушкой и что-то бубнил, переходя временами на визг. Вся эта лихорадочная деятельность напоминала сцену из какой-нибудь записи на базе. Россу трудно было напоминать себе, что это реальность, что он – одно из главных действующих лиц в приближающемся событии, и никакая помощь от операции "Ретроспектива" его не выручит.

Где-то посреди этого кошмара усталость одолела его, и он заснул. Проснулся, ошеломленный, оттого, что кто-то за волосы поднимал его голову.

– Ты спишь, ты не боишься, собака Фоскара?

Росс замигал. Бояться? Конечно, он боится. С удивительной ясностью он осознал, что страх всегда сопровождал его, спал в его постели. Но он никогда не поддавался ему и не поддастся сейчас.

– Не боюсь! – бросил он в лицо Эннару. Он не будет бояться!

– Посмотрим, как ты заговоришь, когда тебя укусит пламя! – выкрикнул Эннар, в его словах звучало неохотное признание храбрости Росса.

Когда укусит пламя... Эти слова все время звучали в голове Росса. Но есть что-то еще. Если бы только вспомнить! До сих пор у него сохранялась слабая тень надежды. Невозможно – он понял это со странной ясностью – невозможно человеку спокойно смотреть в лицо собственной смерти. До самого последнего момента человек всегда надеется на спасение.

Лошадь подвели к бревенчатому помосту, на котором уже покоились носилки с телом Фоскара. Жеребец стоял спокойно. Высокий кочевник неожиданно ударил его топором, и животное упало. Потом убили собак и положили их у ног мертвого хозяина.

Но Росс не должен был отделаться так легко. Колдун плясал вокруг него, отвратительная фигура в звериной маске, со змеиной шкурой на поясе. Тряся погремушкой, он визжал как рассерженный кот, когда Росса повели на помост.

Огонь... что-то относительно огня... если бы он только мог вспомнить! Росс споткнулся о ногу павшего жеребца и чуть не упал. И тут же вспомнил пламя на лугу, которое обожгло лошадь, но не всадника. Голова и руки у него не защищены, но остальное тело прикрыто теплонепроницаемой тканью костюма чужаков. Неужели он сможет? Шанс был так невелик, а его уже толкали на помост. Руки у него связаны. Эннар нагнулся и привязал его ноги к бревнам помоста.

Привязав, его оставили. Племя собралось вокруг погребального костра на безопасном расстоянии, Эннар и еще пятеро воинов, неся в руках факелы, подошли с разных сторон. Росс видел, как факелы сунули в ветки, слышал треск, с которым загорелось сухое дерево.

К нему поднялся желто-красный язык пламени. Росс не решился вдохнуть. Язык огня обвился вокруг его ног, ремень, которым его привязали, задымился. Костюм не защищал от жары полностью, но позволил выждать несколько секунд, что сделало его спасение особенно картинным.

Пламя сожрало ремень, но ногам было не жарче, чем от прямых лучей солнца. Росс облизал губы. Совсем иначе ощущали жар его лицо и ладони. Он вытянул руки, и сунул запястья в огонь, молча вынося ожоги.

И вот когда пламя окружило его так, словно он стоял внутри огненного столба, Росс прыгнул вперед, стараясь насколько возможно защитить голову и руки. Но зрителям показалось, что он невредимым вышел из самого сердца ревущего пламени.

Он удержался на ногах и стоял, глядя на ту часть племени, что оказалась перед ним. Раздался крик, быть может, страха; внезапно горящий факел ударил его по бедру. Он почувствовал силу удара, но факел скользнул по ноге, не оставив и следа на синей ткани.

– Аххххххх!

Перед ним заскакал колдун, тряся погремушкой, поднимая оглушительный треск. Росс ударил его, отбросил колдуна с дороги и остановился, чтобы подобрать брошенную в него горящую ветвь. Вертя ею над головой, хотя обожженные руки страшно болели, он раздул пламя. Держа ветку перед собой, как оружие, он пошел прямо на стоявших перед ним мужчин и женщин.

Факел – слабая защита против копий и топоров, но Росс об этом не думал; всю свою решимость он вложил в этот последний ход. И не представлял себе, каким видится туземцам. Человек, без всякого видимого вреда преодолевший огненную завесу, вышедший прямо из языка пламени, который теперь использует огонь в качестве оружия, – это не человек, а демон!

Стена людей дрогнула и расступилась. Женщины разбегались с воплями, мужчины тоже что-то кричали. Но никто не решился бросить копье или ударить топором. Росс продолжал идти, будто одержимый, не глядя по сторонам. Теперь он был уже в лагере и шел к костру, горящему перед палаткой Фоскара. Он не отвернул, а, держа факел высоко над головой, прошел прямо через костер, рискуя получить новые ожоги, зато окончательно обеспечив себе полную безопасность.

Когда он подошел к последнему ряду палаток, кочевники разбежались. Впереди лежала открытая равнина. Лошадей отогнали сюда, подальше от погребального костра; они нервно переминались, их тревожил запах дыма.

Снова Росс взмахнул факелом над головой. Вспомнив, как испугалась чужаков его лошадь, он бросил факел на землю между палатками и табуном. Сухая трава мгновенно вспыхнула. Теперь, если его попытаются догнать верхом, это будет трудно сделать.

Беспрепятственно, тем же ровным шагом пришел он по лугу, не останавливаясь и не оглядываясь. Руки его превратились в два отдельных мира пронзительной боли; волосы и брови обгорели, болел обожженный подбородок. Но он был свободен, и вряд ли люди Фоскара решатся его преследовать. Где-то перед ним лежит река, текущая к морю. Росс шел солнечным утром, а за ним поднимался густой черный столб дыма.

Впоследствии он понял, что несколько дней был несколько не в себе и почти ничего не помнил, кроме боли в руках и необходимости идти дальше. Однажды он опустился на колени и погрузил обе руки в прохладную грязь на берегу ручья. Грязь чуть уменьшила боль. Росс жадно напился.

Казалось, он брел в полном тумане. Временами туман рассеивался, и тогда он видел окружающее, мог вспомнить, сколько прошел, и определить направление дальнейшего пути. Но промежутки между этими прояснениями для него навсегда потеряны. Как-то раз он вышел на берег реки и увидел медведя, который ловил рыбу. Зверь поднялся на задние лапы и зарычал. Росс даже не обратил на него внимания и прошел мимо изумленного животного.

Иногда, когда наступала темнота, он засыпал или шел при свете луны, прижимая к груди обожженные руки, слегка стонал, спотыкаясь обо что-то: тогда по всему телу от толчка пробегала волна боли. Однажды он услышал пение и с трудом понял, что поет сам, напевая мелодию, что будет популярна тысячи лет спустя. Но все время Росс помнил, что должен идти, идти вдоль реки к своей конечной цели – к морю.

Постепенно промежутки ясности становились продолжительней, а периоды беспамятства между ними – короче. Росс переворачивал камни на берегу реки, добывал ракушки и жадно поедал их. Однажды он сбил палкой зайца и устроил пир. Нашел в тростниках птичье гнездо и выпил яйца – всего этого хватило, чтобы продолжать идти, хотя теперь его глубоко запавшие серые глаза глядели словно из черепа.

Росс не уловил того момента, когда понял, что его опять преследуют. Началось все с тревоги, которая отличалась от предыдущих галлюцинаций, вызванных лихорадкой. Какое-то внутреннее принуждение, растущее стремление повернуть и пойти назад, к горам, навстречу кому-то или чему-то ожидающему его там.

Но Росс упорно продолжал двигаться вперед. Теперь он боялся заснуть и боролся со сном. Потому что однажды он проснулся на ногах и понял, что идет назад, принуждение овладело его бессознательным телом во сне.

Он отдыхал, но не решался уснуть, и все время на него давило стремление повернуть, пойти назад. Вопреки всему, он полагал, что это чужаки пытаются завладеть им. Росс даже отдаленно не догадывался, зачем он им так нужен. Он не знал, идут ли по его следу и кочевники, но понимал, что происходившее – это борьба воли, воли его и чужаков.

Постепенно берега стали вязкими, и ему пришлось брести по воде и грязи, чтобы преодолеть болотистый участок. Тучи птиц кричали, потревоженные его появлением, скользкие водные животные высовывали из воды любопытные головы, глядя на двуногое существо, механически бредущее их зеленым миром. Но принуждение все время ощущалось, так что вскоре Росс думал уже не о пути, а только о нем.

Зачем он им? Почему они не идут за ним следом? Или боятся далеко отходить от того места, где совершили переход во времени? Он все дальше уходил от гор и поселка, но нить, которая тянула его назад, не становилась тоньше. Росс не понимал ни мотивов, ни средств чужаков, но продолжал бороться.

Болото тянулось бесконечно. Он нашел островок и привязался поясом к единственной растущей на нем иве, понимая, что должен поспать, иначе следующего дня он невыдержит. И уснул, а проснулся замерзшим, дрожащим и испуганным. Проснулся по плечи в грязи. Должно быть, во сне он отвязался, освободился, и только падение в воду привело его в себя.

Он сумел вернуться к дереву и вновь прочно привязался поясом, так, чтобы узел выдержал до рассвета. Сразу уснул и проснулся, по-прежнему привязанный, от утренних криков птиц. Отвязываясь, Росс подумал о своем костюме. Может, его ткань позволяет чужакам воздействовать на него. Если он разденется, и бросит эту одежду, не окажется ли он в безопасности?

Юноша попытался расстегнуть костюм на груди, но кнопки не поддавались слабому давлению его обожженных пальцев. Он потянул ткань, но разорвать не смог. И по-прежнему в чужом костюме продолжал путь, почти не заботясь о том, куда идет. От частых падений его облепила грязь, она немного защищала от туч насекомых. Отчетливее, чем боль и усталость, он ощущал притяжение чуждой воли.

Постепенно облик болотистой местности снова стал меняться. Река, словно веер, разделилась на десятки рукавов. Посмотрев вперед с одного из болотистых островков, Росс почувствовал облегчение. Это место он запомнил по карте Эша. Наконец-то он приблизился к морю, и пока ему этого достаточно.

Соленый ветер ударил его в лицо, словно кулаком. Солнца не было, тяжелые тучи придавали местности зимний вид. Под громкие крики птиц Росс брел по лужам, прокладывая дорогу через густые заросли. Крал яйца из гнезд, жадно высасывал их, не обращая внимания на рыбный вкус, пил из застоялых солоноватых прудов.

Неожиданно он остановился. Вначале ему показалось, что раскатистый грохот – это гром. Но тучи над головой не темнее, чем раньше, и не было ни следа молнии. И тут он понял, что загадочный звук – это прибой. Он рядом с морем!

Заставляя себя бежать, он двинулся раскачивающейся рысцой, изо всех сил преодолевая стремление повернуть назад. Под ногами уже не болото, а песок. Перед ним темные камни в белой пене.

Росс направился прямо к пене, пока не погрузился по колено в бурлящую пенную воду и не почувствовал, как его тянет вперед почти с такой же силой, как и назад. Наклонился, позволяя соленой воде обжечь каждый ожог, каждый порез и царапину, набрал воды в рот и нос, смывая вкус болотной слизи. Вода холодная и горькая, но это морская вода! Он дошел!

Росс Мэрдок побрел назад и неожиданно опустился на песок. Оглядевшись, агент увидел, что находится на небольшом треугольнике между двумя протоками. Земля была усеяна наносами весеннего паводка, которые навсегда застряли здесь, отвергнутые морем. Для костра достаточно дров, но ему нечем зажечь костер; кремень, который все торговцы носят с этой целью, он давно уже потерял.

Это море, и он добрался до него вопреки всем препятствиям. Он лег, уверенность вернулась к нему настолько, что он смог задуматься о будущем. Смотрел на чаек, ныряющих в воду. Ему не хотелось ничего, только лежать и смотреть.

Но он недолго поддавался требованиям измученного тела. Голодный и замерзший, чувствуя, что приближается буря, он понимал, что должен разжечь костер. К тому же огонь на берегу поможет ему привлечь внимание подводной лодки. Не понимая почему – один участок берега ничем не хуже другого, – Росс побрел вдоль воды, пробираясь между камней.

Так он нашел углубление между двумя камнями, с черным кругом обгоревшего дерева и рассыпанными вокруг пустыми раковинами. Несомненные следы лагеря! Росс бросился вперед, импульсивно коснулся рукой углей. И, к своему изумлению, ощутил тепло!

Не смея притронуться к драгоценным уголькам, он порылся вокруг и только потом принялся раздувать погасший пепел. Ему ответило разгоравшееся свечение! Это не было плодом воображения!

Из груды хвороста Росс взял маленькую веточку, потер ее, расщепив на нити, и поднес к углям, с надеждой глядя на нее. Ветка загорелась!

Приходилось очень осторожно действовать неуклюжими оцепеневшими пальцами, но Росс учился осторожности в суровой школе. Подкладывая веточку за веточкой, он наконец развел настоящий костер. Потом, откинувшись на камень, принялся разглядывать его.

Очевидно, место для первого костра было выбрано очень тщательно – камни хорошо защищали его от ветра. К тому же здесь костер был виден только с моря. Очень подходящее место для сигналов – но кто их подавал и кому?

Руки Росса слегка дрожали, когда он подкладывал хворост в костер. Совершенно очевидно, кто мог подавать отсюда сигнал. Мак-Нейл. А может, он и Эш. Они все-таки выжили после крушения плота. Добрались до берега и покинули это место сегодня утром, судя по теплым углям. Подали сигнал. И, как и предполагалось, их подобрала подводная лодка, которая теперь идет в свой тайный североамериканский порт. Для него надежды нет. Он считал, что его товарищи погибли, когда нашел обломок плота с ремнем. И они тоже посчитали его погибшим в реке. Он опоздал всего на несколько часов!

Росс обхватил колени руками и положил на них голову. Никакой возможности добраться до своих. Тысячи и тысячи миль лежат между ним и базой проекта в этом времени.

Он так погрузился в отчаяние, что не заметил, что внутреннее принуждение отпустило его. Он свободен, впервые за много дней. Но, встав на ноги, юноша задумался. Отказались ли преследователи от охоты? Утратив связь со своим временем, он об этом не очень тревожился. Какая разница?

Груда хвороста уменьшалась, но он решил, что это тоже неважно. Тем не менее он встал и принялся собирать разбросанный водой плавник. Зачем ему оставаться здесь, у этого бесполезного маяка? Но он почему-то не мог заставить себя уйти, хотя ожидание казалось тщетным.

Он собрал груду высушенных солнцем ветвей давно умерших деревьев, работая до тех пор, пока не засмеялся над созданной им баррикадой.

– Осада! – впервые за все это время он заговорил вслух. – Я словно готовлюсь к осаде... – Он добавил к груде еще одну ветвь и снова присел к огню.

На берегу живут рыбаки; завтра, отдохнув, он двинется ка юг и постарается найти одно из их примитивных племен. Теперь, когда кочевники прошли, сюда придут торговцы. Если бы он мог связаться с ними...

Росс стоял, глядя в море в ожидании сигнала, который – он это понимал – никогда в жизни не увидит. И тут его словно ударили в спину копьем.

Удар не физический, но от него в голове вспыхнула острая рвущая боль, такая сильная, что Росс не мог даже пошевельнуться. И сразу понял, что позади – страшная опасность.

18

Росс попытался вырваться из этого захвата, повернуть голову, взглянуть опасности в лицо. Она могла исходить только от чужаков. Странная битва воли против воли продолжалась. То же неприятие чужой власти, которое правило его молодостью, которое в конце концов привело его в проект, теперь заставило противостоять нападению.

Он повернет голову, он увидит, кто стоит позади. Обязательно! Дюйм за дюймом медленно поворачивалась голова Росса, хотя пот жег его кожу и дышать становилось все труднее. Он увидел полоску песка за камнями. Она была совершенно пуста. Даже птицы над головой исчезли, словно никогда и не существовали. Или их смахнул нетерпеливый борец, который не желал терпеть никаких помех.

Повернув голову. Росс решил повернуться всем телом. Он медленно поднял левую руку, будто поднимал огромный вес. Ладонь его болезненно вцепилась в камень, и он наслаждался этой болью, потому что она прорвала темный покров принуждения, окутавший его. Он сознательно прижал ладонь к камню, сосредоточившись на острой боли. И чувствовал, что пока внимание его занято физической болью, давление на его волю слабеет. Собрав все силы, Росс повернулся. Это движение никак не напоминало его прежнюю кошачью грацию.

Берег по-прежнему пуст, на нем были только скалы, наваленная им самим груда хвороста и другие обыденные предметы, которые он видел и раньше. Но он ощущал, как что-то ищет возможности наброситься на него. Его единственной надеждой оставалась боль. Он уже понял, что ее можно использовать как оружие. Он не сдастся без боя!

И тут же, едва приняв решение, Росс почувствовал, как слабеет принуждающая его сила. Казалось, его противники удивились либо его действиям в последние мгновения, либо его решимости. Росс ухватился за это удивление, добавив его к своему арсеналу незримого оружия.

Он наклонился вперед, по-прежнему прижимая ладонь к камню, чтобы боль продолжалась, взял сухую ветку и сунул ее конец в костер. Однажды использовав огонь для спасения, он готов был снова проделать это, хотя что-то внутри него в ужасе отшатывалось от такой возможности.

Держа импровизированный факел на уровне груди, Росс осматривал берег в поисках врагов. Несмотря на костер и факел, сумерки мешали ему заглядывать далеко. А грохот прибоя мог скрыть приближение целой армии.

– Попробуйте взять меня!

Он взмахнул веткой, раздувая огонь, и воткнул ее в песок. Взял вторую, но в это время искры первой упали на изогнутые сухие корни лежавшего рядом дерева.

Росс стоял напряженно, держа в руке второй горящий факел. Путы чужой воли, которые только что так прочно сжимали его, постепенно слабели, медленно отступали, как утекающая вода. Но он не верил, что его незримые противники так легко пойдут на попятную. Скорее похоже на борца, готовящегося к новому смертельному захвату.

Ветвь в руке – вторая линия обороны – Россу страшно было пускать ее в ход, но если его вынудят, он это сделает. Ладонь он продолжал безжалостно прижимать к камню, как напоминание и в качестве некой опоры.

Трещал хворост, подожженный первой веткой, на несколько ярдов освещая пространство вокруг. Росс был рад этому в сумерках надвигающейся бури. Если бы только они появились в открытую до того, как начнется дождь...

Брызги падали ему на плечи и спину. Росс телом защищал горящую ветку. Если пойдет дождь, он утратит даже ту слабую защиту, которую дает костер, и придется искать другой способ обороны. Они его не сломают и не схватят, даже если ему придется войти в море и плыть в холодных северных волнах, пока его тело не откажется двигаться.

Снова стальная воля обрушилась на Росса, пробивая его упрямство, осаждая разум. Он развернул ветку и прижал горящий конец к руке. Не в силах удержать крик боли, он не был уверен, что сможет еще раз выдержать такую пытку.

Он снова победил! Давление резко отступило, словно перекрыли поток. Сквозь серую завесу пытки Росс ощутил недоверие и удивление. Он не понимал, что использует всю свою силу волю, всю способность к восприятию и передаче мысли. Он даже не подозревал, что обладает такими способностями. Но его сопротивление потрясло противников так, как не подействовало бы на них никакое физическое нападение.

– Попробуйте взять меня! – снова выкрикнул он пустому берегу, где только огонь пожирал хворост и больше ничего не двигалось, но где все равно скрывалось что-то живое и разумное. На этот раз в крике Росса звучал не просто вызов – торжество.

На него, на костер, на ветку обрушилась пена. Пусть море погасит огонь! Он найдет другой способ борьбы. Теперь он был уверен в этом, почувствовав, что его враги тоже поняли это и встревожились.

Ветер подхватил пламя, раздул его, оно пожирало все новые и новые ветви, образовав стену огня. Но она не сможет послужить непреодолимым барьером на пути тех, кто скрывается в сумерках.

Росс снова прислонился к скале, разглядывая полоску берега. Неужели он ошибся, считая, что они в пределах досягаемости его голоса? Или их воздействие может распространяться на большее расстояние?

– Яахххх! – теперь в его крике звучал вызов. Ветер, ревущее море, собственная боль – все это вызывало в нем какое-то дикое безумие. Он готов встретить все что угодно, что бы они ни выслали к нему, и постарался бросить им эту мысль. Никто не ответил ни на его крик, ни на вызов.

Отойдя от скалы. Росс подошел к горящему плавнику, держа наготове ветку.

– Я здесь! – крикнул он в ветер. – Идите! Встаньте передо мной!

И тут он увидел тех, кто следил за ним. Две высокие худые фигуры в темной одежде – они спокойно смотрели на него, темные глаза ясно выделялись на светлом овале лиц.

Росс остановился. Хотя их разделяли ярды песка и камня и костер, он чувствовал их силу. Но природа этой силы изменилась. Раньше она била острием копья, теперь образовала защитную преграду. Росс не мог пробить этот щит, а они не смели убрать его. В странной, никогда раньше не виданной схватке наступило равновесие.

Он смотрел на эти лишенные выражения белые лица, пытаясь найти какой-то выход. В нем росла уверенность, что пока он живет и движется, пока живут и движутся они, эта борьба, это бесконечное преследование не закончится. По какой-то загадочной причине им нужно получить его в свою власть, но этого никогда не произойдет, даже если они будут ждать на этой песчаной полоске до самой смерти! Росс из последних сил старался передать им эту мысль.

– Мэррррдок! – хриплый крик со стороны моря мог прозвучать из клюва морской чайки.

– Мэррррдок!

Росс повернулся. Низкие облака и брызги пены сокращали видимость, но он увидел что-то круглое, пляшущее на волнах. Подводная лодка? Плот?

Почувствовав за собой движение, он повернулся назад в то самое мгновение, когда один из чужаков, не обращая внимания на пламя, прошел сквозь костер и легко побежал к нему. В руках у него появилось то же оружие, которое свалило Фоскара. Росс безрассудно бросился на противника, сбив его толчком тела и упав вместе с ним.

Тело чужака казалось хрупким, но двигался он необыкновенно быстро. Росс попытался перехватить руку с оружием и прижать ее к песку. Он был слишком занят, чтобы обратить внимание на выстрел над головой и тонкий воющий крик. Он прижал руку противника к камню, и белое лицо в нескольких дюймах от него исказилось от боли.

Он пытался найти лучшую опору, но покатился от резкого толчка, придавил левую руку и ощутил острую боль. Его противник успел вскочить.

Фигура в синем костюме устремилась к телу второго чужака, лежавшему на песке. Первый перебросил своего потерявшего сознание товарища через огненный барьер и без видимых усилий перескочил вслед за ним. Росс, сидя на песке, ощутил необыкновенную легкость и пустоту. Странное принуждение, тащившее его к чужакам, исчезло.

– Мэрдок!

На волнах качался резиновый плот, на нем стояли два человека. Росс встал, расстегивая кнопки костюма на груди. Он не мог поверить собственным глазам: все-таки подводная лодка не уплыла. К нему по песку бежали два человека. Свои!

– Мэрдок!

Россу совсем не показалось странным, что первым добежал до него Кэлгаррис. Росс, словно во сне, попросил майора помочь ему расстегнуться. Если чужаки следили за ним с помощью костюма, они проследят и за подводной лодкой и могут обрушиться на проект, как на красных.

– Это... нужно... снять... – он выдавливал слова одно за другим, лихорадочно воюя с кнопками. – Они следят за этим. Могут выследить нас...

Кэлгаррис не нуждался в дальнейших объяснениях. Расстегнув застежки, он сорвал облегающую ткань с Росса, и тот завопил от боли, когда майор схватил его за левую руку.

Ветер и пена льдом хлестали его по телу, когда Росса тащили на плот и привязывали к нему. Он не помнил, как его доставили на борт лодки. Когда же наконец юноша открыл глаза, он лежал в тихо вибрирующем подводном корабле, и на него внимательно смотрел Кэлгаррис. Эш, у которого плечи и грудь были почти целиком забинтованы, лежал на соседней койке. Мак-Нейл следил, как врач раскладывает инструменты.

– Ему нужен укол, – сказал врач, пока Росс смотрел на майора.

– Вы оставили там костюм? – спросил он.

– Да. Что это за слежка? Кто за тобой следил?

– Чужаки с космического корабля. Только так они могли выследить меня на реке, – ему трудно было говорить, протестующий врач размахивал шприцем, но Росс отрывистыми фразами сумел закончить свой рассказ – о смерти Фоскара, о своем спасении из погребального костра вождя и о странной дуэли разумов на берегу. Говоря, он думал о том, как невероятно все это звучит. Но Кэлгаррис слушал внимательно, а на лице Эша не было недоверия.

– Так вот откуда ожоги, – медленно произнес майор, когда Росс закончил. – Сознательно жег руку, чтобы вырваться из их власти... – он ударил кулаком о стену крошечной каюты и, когда Росс болезненно поморщился, торопливо положил руку ему на плечо, руку удивительно теплую и мягкую. – Сделайте ему укол снотворного, – приказал он врачу. – Он заслуживает месячного отдыха. Я думаю, он принес больший кусок будущего, чем мы надеялись...

Росс ощутил укол и ничего больше. Он не проснулся, даже когда его перенесли на берег в пост, а потом переместили в его собственное время. Он все время находился в сонном состоянии, ел, снова спал, не беспокоясь о мире за пределами его койки.

Но наступил день, когда он вспомнил об этом мире. Он сел и с восстановившейся уверенностью потребовал еды. Врач осмотрел его и позволил встать с койки. Ноги вначале не слушались, и Росс был рад, что ему нужно только перебраться с койки на стул.

– Посетителям можно?

Росс поднял голову и улыбнулся Эшу. У того рука висела на перевязи, но в остальном он, как всегда, был совершенно невозмутим.

– Эш, расскажи мне, что случилось. Мы вернулись на базу? А как же красные? Нас не выследили чужаки?

Эш рассмеялся.

– Врач тебя чем-то накачал. Росс? Да, это дом, милый дом. А что касается остального – ну, это долгая история, и мы все еще по частям ее восстанавливаем.

Росс приглашающе показал на койку.

– Расскажи мне, что известно. – Он чувствовал себя неуверенно, прежнее чувство благоговейного страха перед Эшем мешало говорить искренне. Росс все еще опасался высокомерной отповеди. Но Эш подошел к койке и сел. Вел он себя совсем не так сдержанно, как раньше.

– Ты мешок, полный сюрпризов, Мэрдок, – в этом замечании слышалось что-то от прежнего Эша, но в словах его не было отчужденности. – Ты был очень занят после своего прыжка в реку.

Росс в ответ улыбнулся.

– Ты слышал об этом? – но его не интересовали собственные приключения; они уже уходили в прошлое, становились туманными и незначительными. – А что случилось с вами... как проект... и все остальное?..

– Не все сразу, и не торопись, – Эш рассматривал его со странным напряжением, причины которого Росс не мог понять. Эш продолжал говорить своим "инструкторским" голосом. – Мы спустились по реке – как, не спрашивай. Это само по себе было своеобразным "проектом", – он рассмеялся. – Плот раскололся на куски, и остаток пути мы прошли вброд, хотя я не очень уверен в подробностях. Можешь расспросить Мак-Нейла. Но наши приключения не могут сравниться с твоими. Разожгли сигнальный костер и грелись около него несколько дней, пока нас не подобрала подводная лодка...

– И увезла вас, – Росс испытал на мгновение ту пустоту, которая охватила его на берегу, у еще теплых углей. Тогда он сказал себе, что опоздал.

– И увезла нас. Но Кэлгаррис согласился продлить период ожидания еще на двадцать четыре часа – вдруг ты пережил тот толчок, что сбросил тебя в реку. Потом мы увидели твой великолепный фейерверк на берегу, а остальное было просто.

– Чужаки не нашли наш пост?

– Мы об этом не знаем. Но все равно мы закрыли пост в том времени. Тебе, наверно, интересно узнать, что наши агенты доставили из-за железного занавеса любопытный слух. В этом районе Балтийского побережья произошел взрыв, уничтоживший какую-то установку. Красные ничего не говорят ни о причине взрыва, ни о точном местонахождении установки.

– Чужаки последовали за ними в наше время! – Росс привстал. – Но почему? И зачем они следили за мной?

– Мы можем только догадываться. Но не думаю, чтобы ими двигала жажда мести за грабеж покинутого корабля. У них имеется гораздо более важная причина для того, чтобы помешать нам воспользоваться их грузом...

– Но они ведь жили тысячи лет назад. Может, теперь и они, и их планета погибли. Почему то, что происходит сегодня, по-прежнему важно для них?

– Да, по-видимому, очень важно. И нам нужно узнать причину.

– Как? – Росс взглянул на левую руку Эша в повязке; Эш осторожно старался сквозь повязку почесать палец. Может, следует поискать новой встречи с чужаками, но Росс должен был откровенно признаться себе, что он этого абсолютно не хочет. Он поднял голову, уверенный, что Эш понял его колебания и презирает его за них. Но на лице Эша ничего нельзя было прочесть.

– Как? Немного пограбив самим, – ответил Эш.

– Нам очень помогают ленты, которые мы прихватили с собой. Обнаружено несколько покинутых кораблей. Мы были правы, подозревая, что красные нашли остатки корабля в Сибири, но его почти невозможно было исследовать. У них уже имелась основная идея путешествия во времени, и они начали поиски других кораблей, одновременно предпринимая попытки сбить таких, как мы, со следа. Они нашли неповрежденный корабль и еще несколько. По крайней мере три из них – по эту сторону Атлантики, и им не очень просто до них добраться. Вот ими мы теперь и займемся...

– А чужаки не поймут, что мы собираемся делать?

– Насколько нам известно, они сами не знают, где потерпели крушение их корабли. Либо никто не выжил, либо пассажиры и экипаж еще на орбите покинули корабль в спасательных шлюпках. И они даже не подозревали о деятельности красных, пока ты не включил коммуникатор на корабле.

Росс превратился в малыша, который нуждается в прощении за свой проступок.

– Я не хотел этого. – Объяснение показалось ему таким наивным, что он рассмеялся. Эш ответил улыбкой.

– Учитывая, как эффективно ты вставил палку в колесо противника, тебя уже простили. К тому же ты нам показал, чего можно ожидать от чужаков, и мы готовимся к следующей встрече.

– Значит, будет следующая встреча?

– Мы отзываем всех агентов во времени и сосредоточиваем силы в нужном периоде. Да, будет и следующая встреча. Нам нужно узнать, что они так стараются от нас скрыть.

– А как вы думаете, что это?

– Космос! – Эш выговорил это слово негромко, как обещание.

– Космос?

– Корабль, в котором ты побывал, – часть галактического флота, он способен к космическим полетам. Понимаешь? В этих потерянных кораблях спрятана тайна, которая откроет нам дорогу к звездам. Мы должны овладеть ею.

– А можем?...

– Можем ли мы? – глаза Эша смеялись, хотя лицо оставалось серьезным. – Значит, ты хочешь продолжать участвовать в игре?

Росс снова взглянул на его перевязанную руку, и перед его глазами промелькнула цепь воспоминаний: берег Британии туманным утром, возбуждение, охватившее его в корабле чужаков, схватка с Эннаром, даже долгий кошмар бегства по реке и, наконец, последнее испытание – борьба разумов на берегу. Он знал, что ни за что не откажется от того, что нашел при участии в проекте, не откажется, пока сохранятся силы.

– Да, – простой ответ, но, поглядев в глаза Эша, Росс понял, что он прочнее любой клятвы.

Андрэ Нортон, ПОКОРЕННЫЙ КОРАБЛЬ

1

Жарко, сегодня будет очень жаркий день. Пожалуй, лучше сейчас же отыскать ручей в зарослях, пока солнце еще не прокалило землю. Это единственный источник воды на всей здешней пропеченной каменной сковородке.

Тревис Фокс наклонился вперед в седле, всматриваясь в розоватую полосу пустыни перед ним и далекую линию зеленого можжевельника и полыни: там начало зарослей, в которых прячется ручей. Эта пустыня недоступна для тех, кто не привык к подобной суровости.

Само время застыло здесь среди этих монотонных одноцветных скал и пустынной земли; вероятно, это теперь единственное такое место на земле. Повсюду пустыни обводнены, усилиями людей в них пришла морская вода, очищенная от соли. Современные фермы превратили древние песчаные барханы в туманные воспоминания. Человечество перестало зависеть от капризов погоды и климата. Но здесь пустыня лежит нетронутой: владеющая ею нация настолько богата, что может позволить себе не возделывать всю территорию.

Когда-нибудь и эта пустынная земля изменится, и все прошлое таких людей, как Тревис Фокс, исчезнет. Уже пятьсот лет, а может, и тысячу – никто не знает, когда на этой территории появились первые племена апачей, – в этих каньонах и песчаных просторах, в долинах и плоскогорьях живут суровые, привыкшие к диким просторам, закаленные люди; и живут практически на одних лишь ресурсах пустыни, чего не выдержал бы никакой другой народ без привозных припасов. Его предки почти четыреста лет назад воевали здесь. И теперь их потомки здесь же с такой же одержимостью пытаются выжить.

Ручей в зарослях... Смуглыми пальцами Тревис перебирал зарубки на седле, считая годы. Девятнадцать... двадцать... Двадцатый год после последней большой засухи, и если Чато прав, вода и здесь может иссякнуть. А ведь старик верно предсказал необычайно засушливое лето.

Если Тревис поскачет туда и обнаружит, что ручей пересох, он потеряет почти весь день, а время очень важно. Необходимо срочно перевести стадо к воде. С другой стороны, если он отправился в каньон Хохокам всего лишь из-за слуха и ошибся, Велан будет иметь полное право назвать его дураком. Велан упорно отказывается доверять знаниям стариков. И в этом Велан – родной брат Тревиса – сам дурак.

Тревис негромко рассмеялся. Белоглазые – он сознательно использовал старое воинское прозвище традиционного врага, даже произнес его вслух: "Пинда-лик-о-йи", – белоглазые всего не знают. И только некоторые из них готовы с этим согласиться.

Потом он снова рассмеялся, на этот раз над собой и своими мыслями. Поскреби скотовода, и под его высушенной солнцем кожей найдешь апача. Но в этом смехе звучала горькая нотка, и Тревис послал свою лошадь вперед с большей силой, чем было необходимо. Ему не хотелось продолжать думать все о том же. Он поедет в Хохокам и станет на сегодня индейцем; особенно испортить он ничего не сможет: все его мечты и так загублены.

Велан считает, что если он будет жить, как белоглазые, откажется от всего старого, то получит и преимущества белых. Велану кажется, что в прошлом нет ничего хорошего, и даже мысли о древних, об их делах и жизни – пустая трата времени. Тревис обнаружил, что его разочарование так же свежо, как и год назад.

Пегая лошадь осторожно пробиралась между булыжниками по руслу высохшего ручья. Странно, что в столь сухой местности в прошлом протекало много рек. Сохранились целые мили ирригационных каналов древних на иссушенной поверхности, которая ныне столетиями не знала дождей. Тревис заставил коня подняться по крутому склону и направился на запад, чувствуя, как солнце жжет кожу сквозь тонкую выцветшую рубашку.

Он сомневался, слышал ли вообще Велан о каньоне Хохокам. Это одно из тех мест, о которых знают только старики, такие, как Чато. Теперь апачи разделились на два типа: как Чато и как Велан. Чато просто отрицает существование белоглазых, он живет своей собственной жизнью за глухими ставнями, которые опустил между собой и остальным миром, миром белых. Велан же отрицает существование апачей и изо всех сил стремится стать белым.

Тревису показалось как-то, что он нашел третий путь, что можно совместить знания белых с преданиями и традициями апачей. Он считал, что нашел тех, кто с ним согласен. Но все это ушло, быстро, как тает капля воды на раскаленной поверхности скалы. Теперь он склонен согласиться с Чато, и, почувствовав это, Чато щедро делится с ним древними знаниями. Даже Велан не знает подобного о своих землях.

Отцу Чато – Тревис снова начал считать годы по зарубкам на седле – отцу Чато было бы сейчас сто двадцать лет, если бы он жил! И он родился в долине Хохокама, когда его семья скрывалась там от солдат в синих мундирах.

Чато помнил об этом каньоне и показал его Тревису, когда тот был еще так мал, что едва мог сжать бока лошади короткими ногами. И все эти годы Тревис снова и снова возвращался сюда. Пещеры Хохокама интересовали его, а ручей здесь никогда не пересыхал. Здесь растут сосны со съедобными орехами, а фруктовые деревья все еще приносят плоды. Когда-то здесь был сад, теперь – тайный оазис.

Тревис пробирался сквозь паутину старых каньонов тропой, ведомой только старикам, когда услышал глухой гул. Инстинктивно он натянул поводья, зная, что его скрывает тень скалы, и посмотрел в небо.

– Вертолет! – он произнес это вслух в совершенном удивлении. Он настолько глубоко погрузился за последние часы в эту лишенную возраста пустынную местность, что вид современной машины вызвал у него шок.

Может, это Велан за ним приглядывает? Тревис сжал рот. Но когда он на рассвете покидал ферму, Билл Красная Лошадь, внук Чато, чинил двигатель. И вряд ли Велан станет тратить горючее на пустые полеты над пустыней. С угрозой новой войны усилились ограничения на продажу горючего, да и вообще вертолет держали на крайний случай, а ездили исключительно верхом.

Угроза войны... Тревис думал о ней, глядя на улетающий вертолет. Сколько он себя помнит, газеты, радио, телевидение пугают войной. Небольшие стычки, постоянное тление, переговоры и переговоры. И вот несколько месяцев назад в Европе произошло что-то странное – большой взрыв на севере. Красные ничего не объяснили и окутали все покровом тайны, но ходили слухи, что взорвалась бомба нового типа. Возможно, это начало полного разрыва между Востоком и Западом.

И важные шишки, по-видимому, тоже так считают. Повсюду вводятся новые строгости, говорят о грядущих неприятностях. Ограничения на горючее, напряжение в воздухе...

Но здесь легко выбросить все это из головы. Пустыня равнодушна к людской суете. Эти скалы стояли здесь до того, как краснокожие люди его расы начали просачиваться сюда с севера. И будут стоять, может, радиоактивные, когда белоглазые сожгут и белых, и краснокожих, и вновь здесь не будет людей.

Вид вертолета пробудил воспоминания, которые Тревису не нравились. Машина исчезла в том направлении, куда он двигался, пока Тревис продолжал размышлять над ее появлением.

Вертолет не возвращался и поэтому Тревис больше не сомневался, что машина не местная. Если бы пилот искал стада, он сделал бы круг. Изыскатели? Но о правительственных экспедициях ничего слышно не было, а за последние пять лет изыскательские работы строго ограничивались.

Тревис отыскал замаскированный поворот в тайный каньон. Лошадь осторожно выбирала путь, а всадник осматривал местность. Никаких следов людей. Тревис щелкнул языком, и лошадь пошла быстрее. Они прошли еще примерно две мили по извивающейся дороге, когда он резко остановил лошадь.

Предупреждением послужил запах, принесенный ветерком. Это не пустынный ветер, пахнущий жарой и пылью, ветер донес запах горелого можжевельника. Лошадь заржала и закусила удила – впереди вода. Но впереди и люди!

Тревис слез с седла, прихватив с собой ружье. Если за последний год местность не изменилась, то впереди имеется хорошее укрытие у входа в каньон. Оттуда он сможет незаметно осмотреть лагерь. Потому что до него донеслись запахи именно лагеря: древесный дым, кофе, жареный бекон.

Подняться к наблюдательному пункту было легко. Внизу растут сосны, разогретые солнцем, они пахли сильнее чем обычно; щебетали мелкие птицы, занятые своими делами. Немного ниже лежит зеленая поляна у небольшого пруда, который питается бодрым ручьем и в котором отражается голубое небо. Между водой и большой пещерой, в которой жили древние, стоял вертолет. У костра готовил еду человек. Второй шел к пруду за водой.

Тревис видел, что это не скотоводы с какой-нибудь фермы. Но на них прочная одежда, приспособленная для открытой местности, и работают они в лагере уверенно и привычно. Он начал рассматривать их снаряжение.

Вертолет новейшей модели. В тени небольшой рощицы спальные мешки. Но никаких инструментов для копания, никаких признаков, что это изыскатели. Вернулся тот, что ходил к пруду, поставил ведро у костра, сел, скрестив ноги перед большим тюком, и принялся разворачивать его, освобождая от брезентового покрытия. Тревис видел, как он развернул коммуникатор новейшего образца.

Радист устанавливал антенны, когда Тревис услышал ржание своей пегой. Древний инстинкт, о котором он и не подозревал, заставил его, все еще стоя на коленях, развернуться и поднять ружье. И он сразу увидел другое оружие, безжалостно и смертоносно нацеленное ему в живот.

А над стволом холодные серые глаза смотрели на него с ледяным спокойствием, которое хуже всякой брани. Тревис считал себя достойным потомком длинного ряда суровых воинов. Но он знал, что ни ему, и его предкам не приходилось встречаться с таким человеком. Человек этот довольно молод, не старше его самого, и даже странно, что угрозе, столь явственно исходящей от него, не соответствует стройное гибкое тело и юное, почти мальчишеское лицо.

– Брось оружие! – юноша отдал приказ властно, не сомневаясь, что он будет выполнен. Тревис послушался, позволил ружью выпасть из рук и скользнуть по ноге на землю.

– Вставай! Быстрее! Спускайся... – поток приказов произносился негромко и ровно, и от этого угроза только усиливалась.

Тревис встал, повернулся к спуску и пошел вперед, подняв руки ладонями вверх на уровне плеч. Он не знал, на что наткнулся, но наверняка это что-то очень важное – и опасное. В этом он не сомневался.

Человек у костра и тот, что сидел у устройства связи, подняли головы и молча смотрели на него. Он спускался, тормозя на крутом склоне подошвами сапог. Не похожи на белых фермеров, которых он знает в этом округе. Но повар...

Тревис смотрел на него, удивленный: он видел этого человека, вернее, его портрет, совсем в других обстоятельствах.

– Где ты его нашел, Росс? – спросил связист.

– Лежал наверху и наблюдал, – ответил захвативший Тревиса человек с уже привычным немногословием.

Повар встал, вытер руки о тряпку и подошел к ним. Он был самым старшим по возрасту среди незнакомцев, с сильно загоревшей кожей и с голубыми глазами, составлявшими поразительный контраст этой коже. В нем чувствовалась властность, не соответствовавшая занятию, и в глазах Тревиса он сразу превратился в предводителя этой группы. Апач решил, что прием, который он здесь получит, зависит от этого человека. Но почему он все время вспоминает голову этого повара на фоне черного квадрата?

Незнакомец не торопился расспрашивать, Тревис тоже молчал, отвечая ему взглядом на взгляд. Это опасный человек, в нем сквозила та же сдержанная сила, что и в молодом, который захватил индейца на высоте.

– Апач, – не вопрос, а утверждение. Оно позволило Тревису точнее оценить незнакомца. Мало кто из современников способен отличить апача от хопи, определить навахо или юта одним взглядом.

– Фермер? – теперь прозвучал вопрос, и Тревис ответил на него правдиво. Он чувствовал растущее убеждение, что скрывать что-нибудь от этого белоглазого бесполезно, только хуже сделаешь.

– Пастух с "Дабл-Эй".

Связист развернул карту. Провел пальцем по ней и кивнул – не Тревису, а спрашивавшему.

– Ближайшая ферма на восток. Но он не может искать заблудившихся животных в этом районе.

– Вода, – старший кивнул на пруд. – О ней знали старики.

Это был косвенный вопрос. И Тревис почему-то ответил и на него.

– Старики знали. И не только об этом, – подбородком он указал на развалины у пещеры. – Здесь жили древние. Эта вода никогда не пересыхает.

– А год нынче плохой, – незнакомец потер рукой подбородок, по-прежнему разглядывая Тревиса голубыми глазами. – Осложнение, которое мы не предвидели. Значит, на "Дабл-Эй" в такие засушливые года держат здесь стадо, сынок?

И снова Тревис ответил правду:

– Еще нет. Сейчас об этом месте мало кто знает. Никто не хочет слушать рассказы стариков. – Его по-прежнему мучило воспоминание о лице этого человека. Черный квадрат – рамка! Рамка портрета! А портрет висел в университете над столом доктора Моргана.

– Но ты-то слушаешь... – снова взвешивающий взгляд, который словно раздевал апача. Эти глаза будто стремились проникнуть ему в голову. Кабинет доктора Моргана, портрет этого человека, а за ним на фотографии ступенчатая пирамида.

– Да, – отвечая, Тревис старался вспомнить больше.

– Проблема в том, гуляка, – лениво заговорил человек у коммуникатора, – что нам теперь с тобой делать? Как, Эш? Может, уложить его отдыхать? Прямо здесь? – и он указал на руины.

Эш! Доктор Гордон Эш! Наконец он знает имя незнакомца. И одновременно понимает, по какой причине он может здесь находиться. Эш – археолог. Но Тревису не нужно было снова смотреть на коммуникатор, чтобы понять, что это совсем не археологическая экспедиция. Что доктор Эш со своими спутниками делает в каньоне Мертвых?

– Можешь опустить руки, сынок, – сказал доктор Эш. – И ты облегчишь свое положение, если согласишься немного времени провести с нами.

– Сколько? – спросил Тревис.

– Зависит от разных обстоятельств, – ответил Эш.

– Я оставил там свою лошадь. Ее нужно напоить.

– Приведи лошадь, Росс.

Тревис повернул голову. Молодой человек спрятал свое странно выглядевшее оружие и поднялся по склону. Вскоре он вернулся с пегой. Тревис снял с лошади седло и отпустил ее. Потом вернулся к лагерю, где его поджидал Эш.

– Значит, немногие знают об этом месте?

Тревис пожал плечами.

– Еще один человек на "Дабл-Эй", он очень стар. Его отец здесь родился. Давно, когда апачи воевали с армией. Больше никто этим не интересуется.

– Значит, раскопок в этих руинах не проводилось?

– Немного – однажды.

– Кто копал?

Тревис откинул свою шляпу.

– Я! – Ответ его прозвучал коротко и враждебно.

– Да? – Эш достал пачку сигарет, протянул Тревису. Тот, не раздумывая, взял одну.

– Вы приехали на раскопки? – в свою очередь спросил апач.

– Некоторым образом, – но когда Эш оглянулся на руины, Тревис подумал, что его интересует нечто более важное, чем эти пропеченные солнцем камни.

– Я думал, вы занимаетесь цивилизациями до времен майя, доктор Эш, – Тревис присел на корточки, достал из костра горящую ветку и прикурил; внутренне он обрадовался удивленному тону археолога.

– Ты меня знаешь! – в словах зазвучал вызов.

Тревис покачал головой:

– Я знаю доктора Прентиса Моргана.

– Вот оно что! Ты один из его умных мальчиков!

– Нет, – в коротком ответе слышны были горечь и предупреждение. Собеседник оказался достаточно чувствителен, чтобы не задавать других вопросов.

– Мясо готово, Эш? – спросил связист. Подошел к костру и молодой человек, которого Эш называл Росс, и протянул руку к сковороде. Тревис смотрел на его руку. Множество глубоких шрамов. Индейцу приходилось видеть такие шрамы. Это сильные болезненные ожоги. Он торопливо отвел взгляд. Росс принялся раскладывать еду на тарелки, а Тревис достал из седельного мешка собственное продовольствие.

Ели молча, но молчание казалось дружеским. Напряжение первых минут встречи спало. Тревиса интересовали эти люди, он хотел больше узнать о них, понять, что они здесь делают. Его раздражала легкость, с какой его захватили. Этот молодой Росс – хороший следопыт. У него должен быть опыт в подобных играх. Апач хотел поближе взглянуть на его оружие. Он был убежден, что это не обычный револьвер. И тот факт, что Росс готов был им воспользоваться, свидетельствовал, что он ожидал нападения.

Между Эшем и Россом с одной стороны, и связистом – с другой, имелась существенная разница. Чем больше Тревис украдкой поглядывал на них, тем больше убеждался в этом. Эш и Росс – люди одной породы. Оба сильно загорели, у обоих неслышная походка, они постоянно насторожены. Чем больше Тревис смотрел, как они едят, а потом убирают за собой, тем больше убеждался, что они пришли не для раскопок развалин, что они заняты каким-то серьезным и, может быть, опасным делом.

Он не задавал вопросов, дожидаясь от них первого хода. Мир в маленьком лагере нарушил коммуникатор. Послышался предупреждающий треск, и связист подбежал к прибору. Надел наушники и прослушал сообщение.

– Надо поторопиться. Сегодня ночью начнут завозить оборудование!

2

– Ну что? – взгляд Росса скользнул по Тревису и остановился на Эше.

– Кто-нибудь знает, что ты поехал сюда? – спросил старший у наездника с фермы.

– Я поехал проверять источники воды. Если не вернусь на ферму, меня будут искать, да, – Тревис не считал необходимым сообщать подробности. Во-первых, Велан не встревожится, даже если он не вернется и через двадцать четыре часа, во-вторых, предполагается, что он поехал на юг.

– Ты говоришь, что знаешь Прентиса Моргана. Насколько хорошо?

– Я учился у него в университете – какое-то время.

– Как тебя зовут?

– Фокс. Тревис Фокс.

Вмешался связист, снова сверившийся с картой:

– "Дабл-Эй" принадлежит Фоксу...

– Мой брат. Я у него работаю, только и всего.

– Грант, – повернулся Эш к связисту, – поставьте отметку "срочно" и отправьте Кэлгаррису. Пусть проверит Фокса – во всех отношениях.

– Мы можем отправить его, когда прибудет первый груз, шеф. Его продержат в штабе столько, сколько нам нужно, – заметил Росс, как будто Тревис перестал быть человеком и превратился всего лишь в раздражающую помеху.

Эш покачал головой.

– Послушай, Фокс, мы не хотим тебе зла. Тебе просто не повезло, что ты нас сегодня выследил. Откровенно говоря, мы не должны привлекать внимание к своей деятельности. Но если ты дашь мне слово, что не будешь уходить дальше этого холма, мы пока на этом кончим...

Тревису меньше всего хотелось уходить. Любопытство его было возбуждено, и он не собирался уходить, пока его не утащат. А это, решил он, сделать им будет нелегко.

– Договорились.

Но Эша уже интересовало другое.

– Ты говоришь, что немного раскапывал здесь. И что нашел?

– Обычные находки: керамика, несколько наконечников стрел. Это поселок доколумбовых времен. В горах множество подобных развалин.

– А вы чего ожидали, шеф? – спросил Росс.

– Ну, всегда имеется небольшой шанс, – неопределенно ответил Эш. – Этот климат способствует сохранности. Мы нашли ведра, ткани, другие непрочные вещи...

– Ну, кости и ведра – это совсем не то, что нам нужно, – Росс прижал обожженную руку к груди и задумчиво потер шрамы, словно рана все еще болела. – Лучше начнем готовить огни, если парни собираются появиться сегодня.

Пегая паслась в центре луга, а Росс и Эш расставили на равных интервалах два ряда небольших пластиковых канистр. Тревис догадался, что они готовят посадочную полосу. Но она вдвое больше, чем нужна для такого вертолета. Потом Эш прислонился спиной к дереву, просматривая заметки в своейпухлой записной книжке, а Росс принес войлочный сверток и развернул его.

Внутри оказались пять каменных наконечников, прекрасной работы, слишком длинных для стрел. Тревис узнают их форму, рисунок этих заостренных краев! Работа искусней, чем у его предков, и в то же время гораздо древнее. Он держал такие в руках, восхищался искусством и терпением, с каким забытый мастер скалывал их края. Наконечники Фолсома! Они предназначались для копий, с которыми человек охотился на мамонтов, гигантских бизонов, пещерных медведей и аляскинских львов.

– Фолсомский человек... Здесь? – он заметил, как Росс взглянул на него, Эш оторвался от записной книжки.

Росс протянул один наконечник Тревису. Тот осторожно взял его. Головка превосходной работы. Он повертел ее в пальцах и остановился, сам не зная почему.

– Подделка.

Уверен ли он? Ему приходилось держать наконечники Фолсома, бесспорно, древние, но так же превосходно сохранившиеся. Но тут – нет ощущения подлинности. Другого объяснения у него не было.

– Почему ты так считаешь? – спросил Эш.

– Вот этот получил сертификат Стэффердса, – Росс протянул ему второй наконечник. Но Тревис, несмотря на мнение крупнейшего авторитета по доисторической Америке, не усомнился в своей оценке.

– Нет ощущения правильности.

Эш кивнул Россу, и тот дал Тревису третий наконечник. Внешне он ничем не отличался от предыдущих. Но, проведя пальцем по острому краю, Тревис понял, что этот – не подделка. Подлинник. Он так и сказал.

– Ну, ну... – Росс изучал свой запас наконечников. – Появляется что-то новое, – сообщил он в пустое пространство перед собой.

– Такое случалось и раньше, – сказал Эш. – Дай ему свое оружие.

На мгновение показалось, что Росс откажется. Он нахмурился, доставая оружие. Апач, осторожно положив наконечники, взял оружие и принялся внимательно рассматривать его. Хотя внешне оно напоминало револьвер, имелось множество отличий. Оружие Тревису совершенно незнакомо. Он прицелился в древесный ствол и почувствовал, что рукоять неудобная, как будто предназначалась для руки с другим устройством.

И чем дольше он держал оружие, чем яснее чувствовал что-то странное. И это ощущение ему не нравилось...

Тревис положил оружие рядом с наконечником, глядя на них широко раскрытыми удивленными глазами. У него сложилось ощущение древности, большого промежутка времени, отделяющего его от этих двух столь разных орудий. Относительно наконечника Фолсома это правильно. Но почему появилось то же ощущение относительно револьвера? Он привык полагаться на свои ощущения, неудача его смутила.

– Каков возраст пистолета? – спросил Эш.

– Не может быть... – здравый смысл Тревиса протестовал. – Не могу поверить, что он такой древний... древнее этого наконечника.

– Братец! – Росс разглядывал его со странным выражением. – Да тебе выступать нужно! – он вернул пистолет в кобуру. – Итак, у нас появился отгадчик возраста, шеф.

– Такие способности известны, – с отсутствующим видом заметил Эш. – Я встречался с ними и раньше.

– Но пистолет не может быть таким древним! – возразил Тревис. Левая бровь Росса сардонически приподнялась.

– Это ты так считаешь, братец, – сказал он. – Новобранец? – новая реплика адресовалась Эшу. Тот хмурился, но на вопрос Росса ответил улыбкой, такой теплой, что Тревис почувствовал себя неудобно. Улыбка свидетельствовала, что эти двое составляют хорошо сработавшуюся команду, а все остальные из нее исключаются.

– Не торопись, мальчик, – Эш встал и направился к коммуникатору. – Есть ли новости с фронта?

– Сплошной треск, – фыркнул связист. – Как только отсортирую одну интерферирующую волну, вмешивается другая. Может, когда-нибудь сделают эти уоки-токи надежными, чтобы не болели барабанные перепонки. Нет, для нас пока ничего.

Тревис хотел задать вопросы, множество вопросов. Но был уверен, что на большинство получит уклончивые ответы. Он попытался как-то разместить этот странный пистолет среди множества догадок, предположений и намеков, и не смог. Но тут же забыл об этом, когда Эш сел и заговорил об археологии. Вначале Тревис только слушал, потом обнаружил, что все больше и больше втягивается в разговор, отвечает, высказывает мнение, один или два раза даже возразил. Предания апачей, руины в горах, люди Фолсома – разговор затрагивал многие темы. И только когда Тревис начал говорить свободно, со страстью человека, который долго молчал, он вдруг понял, что Эш проверяет его осведомленность в этой области.

– Тяжело они жили, – заметил Росс, когда Тревис закончил рассказ о жизни апачей в этом лагере в прошлом.

– Для тебя это хорошо, – сказал со смехом Грант, но тут же надел наушники. Коммуникатор ожил. Грант одной рукой положил на колени блокнот и принялся быстро записывать.

Тревис разглядывал тени утесов. Скоро закат, и его все больше охватывало нетерпение. Все равно, что в театре ждешь поднятия занавеса – или ждешь из-за поворота неприятеля, лежа с ружьем в руках.

Эш взял у Гранта исписанную страничку, сверился с записями в собственной книжке. Росс, внешне совершенно спокойный и даже сонный, жевал длинную травинку. Но Тревис подозревал, что стоит ему сделать неверный шаг, и Росс тут же проснется.

– Знаешь, когда-то тут жило много людей, – лениво заметил Росс. – Вот эти развалины похожи на настоящий большой жилой дом. В нем могло жить человек двести. Как они жили? Ведь это маленькая долина.

– К северо-западу лежит другая долина. Там еще сохранились ирригационные каналы, – ответил Тревис. – И они охотились. Индейки, олени, антилопы, даже буйвол, если повезет.

– Если бы человек смог заглянуть в прошлое, он многое мог бы узнать...

– Ты имеешь в виду инфракрасный видеотех? – небрежно спросил Тревис и с удовлетворением заметил, что невозмутимость покинула его собеседника. Он рассмеялся, правда, не особенно весело. – Мы, индейцы, больше не ходим в одеялах и не носим перья в прическе. Некоторые из нас умеют читать, смотрят телевидение и даже ходят в школы. Но я слышал, что видеотех работает не очень надежно, – апач решил высказать догадку. – Хотите испытать новый образец?

– В каком-то смысле – да.

Тревис не ожидал серьезного ответа. Ответил ему Эш, к явному удивлению Росса. Его ответ открывал поразительные возможности.

Фотографирование прошлого в инфракрасных лучах, начиная с промежутка в несколько часов, – такие опыты начались еще лет двадцать назад, в конце пятидесятых. Процесс постепенно усовершенствовали, и на пленке появлялись предметы, убранные с этого места несколько недель назад. Однажды Тревис присутствовал при демонстрации экспериментального видеотеха в кабинете доктора Моргана. Если у этих людей имеется новая модель, которая действительно может заглянуть в прошлое!.. Он перевел дыхание и взглянул на развалины у входа в пещеру. Неужели можно будет увидеть жизнь прошлого? Он улыбнулся.

– Пришлось бы спешно переписывать историю, если бы получилось.

– Историю, какой мы ее знаем, – Эш достал сигареты и протянул пачку Тревису. – Сынок, хочешь или нет, ты теперь часть этого. Мы не можем отпустить тебя, положение слишком напряженное. Итак – тебе предоставляется возможность участвовать.

– В чем? – осторожно спросил Тревис.

– В проекте "Фолсом-1", – Эш закурил. – Штаб тебя проверил. Я склонен считать, что тебя послало само провидение. Все совпадает.

– Слишком хорошо совпадает, – Росс хмурился.

– Нет, – ответил Эш. – Он говорит правду. Наши люди побывали на "Дабл-Эй" и у Моргана. Он не может быть подставкой.

Что за подставка, удивился Тревис. Очевидно, его проверяли, но почему? Для чего? Он решительно спросил об этом и подумал, что ослышался, когда Эш ответил:

– Мы увидим мир охотников Фолсома.

– Это трудная задача, доктор Эш. Нужно иметь очень хороший видеотех, чтобы заглянуть на десять тысяч лет в прошлое.

– Вероятно, даже еще дальше, – поправил его Эш. – Мы пока точно не знаем.

– А почему такая секретность? Картина бродячего первобытного племени очень заинтересовала бы телевидение и газетчиков...

– Нас интересует кое-что другое. Не первобытные племена.

– А то, откуда этот пистолет, – согласился Росс. Он снова потирал шрамы на руке, и в глазах его стояло то же мрачное выражение, которое Тревис видел на склоне каньона. Выражение бойца, идущего в сражение.

– Пока тебе придется поверить на слово, – сказал Эш. – Дело необычное и по необходимости совершенно секретное, если воспользоваться современным штампом.

Они поужинали, и Тревис перевел свою пегую в узкий конец каньона, подальше от импровизированного летного поля. Стемнело, прежде чем сел первый грузовой вертолет. И скоро Тревис оказался стоящим в линии людей, передававших друг другу мешки и ящики от машины к маленькой роще. Работали торопливо, ясно было, что времени у них немного, и Тревис обнаружил, что заразился общей торопливостью. Первую машину разгрузили, она взлетела, и тут же села вторая. Снова образовалась цепь, теперь пошли более тяжелые ящики. Эти приходилось носить вдвоем.

Когда улетал четвертый вертолет, спина у Тревиса мучительно ныла, а на руках вздулись волдыри. К их группе присоединилось еще четверо человек, по одному с каждого рейса, но никто не разговаривал. Все занимались разгрузкой и складированием материалов. После отлета четвертого вертолета наступила передышка. К Тревису подошел Эш в сопровождении одного вновь прибывшего человека.

– Вот он, – Эш положил руку на плечо Тревису, поворачивая его лицом к спутнику.

Этот человек выше Эша, и невозможно было не увидеть его властности, привычки распоряжаться. Он посмотрел прямо в глаза индейцу. Но после недолгого разглядывания улыбнулся.

– Вы для нас создали серьезную проблему, Фокс.

– Или восполнили недостающую деталь, – поправил Эш. – Фокс, это майор Кэлгаррис, в настоящее время наш командир.

– Поговорим позже, – подытожил Кэлгаррис. – Сегодня мы все заняты.

– Очистить поле! – крикнул кто-то от линии огней. – Садится!

Они отошли от места посадки пятого вертолета, и работа вновь закипела. Как заметил Тревис, майор встал в линию наравне со всеми остальными. Начали перетаскивать ящики, и стало не до разговоров.

Семь или восемь рейсов? Тревис старался подсчитать, сгибая негнущиеся пальцы. Еще стояла ночь, но посадочные огни погасили. Все работавшие сидели теперь у костра, пили кофе и пожирали сэндвичи, доставленные с последним вертолетом. Почти никто не разговаривал, и Тревис понимал, что все устали, как, впрочем, и он.

– Пора спать, братец. С каким же удовольствием я улягусь! – объявил Росс, зевая. – Тебе что-нибудь нужно? Одеяла или еще что?

Отупев от усталости, Тревис покачал головой:

– У меня с собой спальный мешок. – И не успев вытянуться в мешке, тут же уснул.

При свете утра лагерь показался внешне беспорядочным. Но люди уже работали, разбирая грузы. Похоже, они не раз занимались этим делом. Тревис, помогая перетащить большой ящик, поднял голову и увидел майора.

– На минутку, Фокс, – майор отвел его в сторону.

– Вы попали в переделку и доставили нам затруднения. Откровенно говоря, мы не можем отпустить вас – не только ради нас, но и ради вас самих. Проект совершенно секретный, и есть достаточно серьезные ребята, которые вас везде отыщут и вытянут все, что вы знаете. Так что, либо мы берем вас с собой – либо прячем. Вам решать. Доктор Морган за вас поручился.

Тревис напрягся. Что они узнали? В животе у него застыл тугой комок. Если они расспрашивали Прентиса Моргана, то должны знать, что произошло в прошлом году – и почему. Очевидно, они знают, потому что Кэлгаррис продолжал:

– Фокс, мы не можем позволить себе какого-либо предубеждения. Это в прошлом. Я знаю о предложении Хьюитта университету и как он настоял, чтобы вас отчислили из состава экспедиции. Но предубеждения бывают двусторонними – вы не очень сопротивлялись.

Тревис пожал плечами.

– Может, вы слышали термин "гражданин второго сорта", майор? Кем, вы думаете, считают индейцев многие граждане этой страны? Для толпы мы были и навсегда останемся грязными невежественными дикарями. Невозможно сражаться, когда все оружие у противника. Хьюитт предложил университету грант для очень важного исследования. И когда он потребовал, чтобы меня уволили, что им оставалось делать? Если бы доктор Морган отстаивал меня, Хьюитт отобрал бы чек так быстро, что от трения бумага бы вспыхнула. Я знаю Хьюитта и знаю, как он рассуждает. А работа доктора Моргана очень важна... – Тревис замолчал. Чего ради он все это говорит майору? Не дело Кэлгарриса, почему он ушел из университета и вернулся на ферму.

– К счастью, таких, как Хьюитт, осталось немного. И уверяю вас, мы его методами не пользуемся. Если вы согласитесь присоединиться к нам после короткого инструктажа Эша, вы – член нашей команды. Боже, парень... – майор яростно хлопнул рукой по грязным брюкам, – да мне все равно, даже если бы со мной работал синий марсианин в двумя головами и четырьмя ртами! Лишь бы держал эти рты на запоре и справлялся с работой. Здесь в счет идет только работа, а по словам Моргана, вы нам окажетесь полезны. Принимайте решение и дайте мне знать. Если не хотите участвовать в игре, ночью мы вас отправим. Вашему брату скажем, что вы задействованы на правительственной службе, и какое-то время будем вас держать. Простите, но у нас нет другого выхода.

Тревис улыбнулся. Он считал, что сумел бы уйти, если бы захотел. Но решил еще порасспросить майора.

– Эта экспедиция к людям Фолсома... – начал он, но майор уже отвернулся и, по-видимому, даже не слышал. Тревис пошел за ним и вскоре наткнулся на Эша.

Тот собирал какой-то треножник. Работал так, словно имел дело с очень хрупким материалом. Когда тень Тревиса упала на треножник, Эш поднял голову.

– Ну, решил присоединиться к нам, чтобы заглянуть в прошлое?

– Неужели вы серьезно намерены это сделать?

– Мы не просто заглянем, – Эш осторожно регулировал прибор. – Мы там уже были.

Тревис недоверчиво смотрел на него. Он мог принять факт существования нового усовершенствованного видеотеха, с помощью которого можно заглянуть в историю и предысторию. Но путешествия во времени – это нечто совершенно иное.

– Это правда, – Эш закончил наладку. И его внимание переключилось с треножника на Тревиса. Что-то в нем заставляло поверить в его слова.

– И вот, мы снова возвращаемся в прошлое.

– За людьми Фолсома? – недоверчиво спросил апач.

– За космическим кораблем.

3

Это не сон, пусть даже очень реалистичный. Перед ним Эш, он продолжает работать, его пальцы заняты, смуглое лицо выделяется на фоне красно-желтой скалы и развалин. Это здесь, теперь – и в то же время Эш серьезно, в подробностях, говорит о том, что можно считать только лишь дичайшей фантазией.

– ...так мы обнаружили, что красные открыли способ путешествия во времени и рыщут в прошлом. То, чем они внезапно стали обладать, нельзя было объяснить ни логикой, ни нашими знаниями истории и предыстории. Но мы тогда не знали, что они нашли останки космического корабля, в очень плохом состоянии. Он сохранился во льдах вечной мерзлоты Сибири рядом с замороженной тушей мамонта и некоторыми другими ископаемыми, позволявшими определить эпоху исследования. Они, как могли, запутали след, создавая промежуточные станции в других эпохах. А потом мы натолкнулись на одну из таких промежуточных станций. И красные сами, захватив наших агентов, показали им корабль, который грабили уже несколько лет до этого.

Логичный рассказ – но какой-то безумной логикой. Тревис механически подавал Эшу инструменты.

– Но как попал туда корабль? – спросил он. – Неужели на Земле существовала ранняя цивилизация, способная к космическим перелетам?

– И мы так думали – пока не обнаружили сам корабль. Нет, он извне. Грузовой корабль с какого-то галактического рейса. Либо наша планета представляла собой угрозу для астрогации, как какой-нибудь риф в космосе, либо корабль совершил вынужденную посадку по другой причине. Мы добыли на станции красных запись, в ней указан десяток таких брошенных кораблей. И некоторые из них по эту сторону Атлантики.

– Вы хотите выкопать один из них здесь?

Эш рассмеялся.

– И что же мы найдем, по-твоему, после пятнадцати тысяч лет землетрясений и местной вулканической активности? Нам нужен корабль в хорошем состоянии.

– Чтобы изучать его?

– С достаточной осторожностью. Если спросишь Росса Мэрдока, он объяснит тебе причину осторожности. Он тот самый агент, который побывал на борту корабля, разграбленного красными. Когда его загнали в рубку управления, он случайно привел в действие систему связи и вызвал настоящих хозяев. Тем не понравились действия красных, и они уничтожили их базу на своем временном уровне, а потом прошли и через остальные станции, методично уничтожая каждую. Помнишь взрыв, о котором умолчали красные? В районе Балтики в начале этого года? Это их "космический патруль", или как он еще себя называет, положивший конец проекту красных. Пока, насколько мы знаем, они о нас не подозревают и не знают, что нас интересует то же самое. Так что, если мы отыщем здесь их корабль, то будем ходить по его коридорам очень тихо.

– Вам нужен груз?

– Отчасти. Но главным образом нам нужны знания, которыми обладали его конструкторы. Ключ к космосу.

Тревис почувствовал восторг и возбуждение. Человечество уже два поколения стремится в космос. Пока было мало успехов и множество неудач. А теперь – что такое успешный полет к безжизненной Луне по сравнению со звездами и тем, что за ними?

Эш, понимая его переживания, улыбнулся.

– Ты тоже это чувствуешь, верно?

Апач кивнул, глядя на каньон, стараясь поверить, что где-то здесь, затерявшись во времени, их ждет космический корабль. Но он даже представить себе не мог, как выглядела эта местность в плювиальный период. Когда большую часть года шел дождь, и здесь, у самого края могучих ледников, уходящих далеко на север, царило огромное бесконечное болото.

– Но при чем тут наконечники Фолсома? – он выбрал для начала один из поразивших его фактов.

– Мы посылали в прошлое агентов, замаскированных под предков кельтов, под татар или их отдаленных предшественников, под торговцев бронзового века – всего не менее полусотни характерных обликов. А теперь есть вероятность встретить копейщиков фолсомского периода. Одно из самых главных и важнейших правил этой игры, Фокс, в том, что нельзя вмешиваться в прошлое, привнося туда модернизм. Никто не должен подозревать истинную временную принадлежность наших агентов. Мы не знаем, что произойдет, если кто-то вмешается в ход истории, и надеемся, что нам не придется узнать это на собственном горьком опыте.

– Охотники, – медленно проговорил Тревис, едва ли слыша сам себя. – Мамонт, мастодонт, верблюды, волки плейстоцена, саблезубые тигры...

– А почему они тебя интересуют?

– Почему? – повторил Тревис и помолчал, обдумывая причину. Почему в ответ на рассказ Эша об агентах, замаскированных под доисторических охотников, он вдруг увидел эту страну, населенную животными, на которых никогда не охотилось его племя? Или охотилось? Может быть, фолсомские охотники – его отдаленные предки, как пракельты и народ кубков, упомянутые Эшем, – предки самого Эша? Он только знал, что испытал внезапный прилив возбуждения, и оно не покидает его. В нем загорелось желание увидеть своими глазами то, что его современникам известно только по противоречивым свидетельствам камней, кремневых наконечников, разбитых костей, да древних углей давно погасших костров.

– Мои предки еще были охотниками, когда ваши уже избрали иной образ жизни, – сказал он, выбрав лучший ответ.

– Верно, – в голосе Эша прозвучало удовлетворение. – А теперь дай мне тот стержень, – он продолжил работу, а Тревис несколько озадаченно помогал ему. Апач знал, что сделал выбор, о котором говорил Кэлгаррис, что он собирается принять участие в этом невероятном приключении.

Последующие два дня показали, что они действительно работают под давлением и времени у них нет. Никто не потрудился объяснить ему, чем вызвана эта спешка: то ли угрозой извне над страной, то ли боязнью изменения внутренней политики. Но Тревис вполне был согласен не расспрашивать об этом. Гораздо интереснее работать с Россом Мэрдоком. Они подбирали подходящие древки для псевдофолсомовских наконечников и упражнялись в метании копий. В конце концов им удалось создать мощное оружие. Семифутовое копье с помощью специального двухфутового древка удавалось метнуть на сто пятьдесят ярдов, и Тревис понял, что в ближнем бою это страшное оружие. Неудивительно, что с таким оружием группа охотников решалась нападать на мамонтов и других крупных зверей того периода.

В дополнение к копьям они вооружатся кремневыми ножами, двойниками тех, что во множестве находят на древних стоянках по всей западной части Америки. Тревис не знал, почему он так уверен, что ему придется действительно играть роль доисторического охотника и пускать в ход эти копья и ножи. И тем не менее он был уверен в этом. Он узнал от Росса, что остальная часть снаряжения агентов не появится на базе, пока эксперты не проверят ее.

На третий день Кэлгаррис и Эш улетели на предельно нагруженном вертолете. Они отсутствовали почти неделю, и когда вернулись, отправили куда-то ленты записей для изучения. Эш в тот вечер присоединился к Тревису и Россу. Он с усталым, но довольным видом лег у костра.

– Попали в точку? – спросил Росс.

Шеф кивнул. Под глазами у него темнели пятна, лицо осунулось.

– Корабль на месте. И мы обнаружили охотников на краю этой территории. Но думаю, мы сможем действовать по первому плану. Племя небольшое, а других, по-видимому, нет. Наша догадка, что этот район был слабо населен, подтвердилась. Нам совсем не нужно связываться с племенем, будем просто бродячими охотниками.

– А машина для перехода?

Эш взглянул на часы.

– Харви и Логвуд собирают новую. Я дал им сорок восемь часов. Сегодня вечером доставят дополнительные источники энергии. И тогда пойдут разведчики. Для более тщательной подготовки нет времени. Основная рабочая команда пройдет, когда разведчики дадут добро. Сейчас в штабе анализируют наши фильмы. Остальное оборудование доставят как можно скорее.

Тревис пошевелился. Кто будет участвовать в первой разведке далекого прошлого? Он хотел спросить, надеясь, что и он окажется в числе первых. Но то, что произошло год назад, что спутало все его планы на будущее, заставило и теперь промолчать. Этот важный вопрос задал Росс.

– Кто пойдет первым, шеф?

– Ты... я... мы уже здесь, на месте. Наш новый друг, если захочет...

– Вы серьезно? – медленно спросил Тревис.

Эш протянул руку к чашке кофе.

– Фокс, если не собираешься проверять свое вооружение на первом подвернувшемся мамонте, можешь идти. Потому что ты местный. Может, приспособишься лучше нас. Подготовка к путешествиям во времени занимает долгие недели. Можешь спросить у Росса: он тебе расскажет, что это такое. Но сейчас у нас этих недель нет. Есть только дни, и с каждым восходом их становится все меньше. Поэтому мы с Россом ставим на тебя. Но запомни: я твой начальник, все приказы от меня. И главное правило: прежде всего работа! Мы будем держаться подальше от туземцев и постараемся ни во что не вмешиваться. Единственная причина нашего выхода – надо убедится, что нашим техникам никто не помешает работать в корабле. И это может оказаться очень даже не легкой задачей.

– Почему? – спросил Росс.

– Потому что этому кораблю не так повезло с благополучной посадкой, как тому, который грабили красные. Согласно фильмам, которые мы сняли, он потерпел настоящее крушение. Может, придется вообще его оставить и переправиться к номеру два в нашем списке. Но если мы сделаем хоть одну стоящую находку на борту этого корабля, мы опровергнем все возражения комитета и получим разрешение на дальнейшую работу.

– Может, пригласим с собой кого-нибудь из комитета? – заметил Росс.

Эш улыбнулся.

– Хочешь потерять работу, парень? Дай им осмотреться в местах, где мы уже побывали, и они быстро уберутся.

И вот три дня спустя в углу каньона солнце ярко освещало троих работающих. За ними через верхнюю часть бифокальных очков внимательно наблюдал маленький аккуратный человек и время от времени сухим тоном делал критические замечания. Раздевшись, они принялись втирать в кожу крем, который выдал им инструктор. И под действием этого крема их загорелая кожа приобрела жесткость и серо-коричневый оттенок, как у людей, которые в любую погоду почти не знают одежды.

Росса и Эша снабдили контактными линзами, и теперь глаза у них были такие же темные, как и у Тревиса. Коротко подстриженные волосы скрылись под париком: теперь пряди жестких черных волос падали им на плечи и спускались лошадиным хвостом между лопатками.

Потом каждый по очереди ложился на спину, а специалист по косметике, сверяясь со снимками, наносил на грудь, руки, подбородки и щеки сложную татуировку. Тревис, подвергаясь обработке, рассматривал Эша – уже готовый продукт. Если бы он сам не видел все ступени этого перехода, то ни за что не заподозрил бы в стоявшем рядом дикаре доктора Гордона Эша.

– Хорошо, что нам все же разрешили сандалии, – заметил этот дикарь, затягивая ремни своей грубо обработанной шкуры – нечто среднее между набедренной повязкой и шотландской юбочкой-килтом.

Росс только что сунул ноги в такую же примитивную обувь.

– Надеюсь, они останутся на ногах, если придется бежать, шеф, – высказался он, с сомнением разглядывая сандалии.

Наконец они встали в ряд для окончательного осмотра гримером и Кэлгаррисом. Майор принес несколько меховых шкур и бросил их своим переодетым людям.

– Держите. Там холодно. Ну, ладно, вертолет ждет.

Тревис накинул на плечо ремень кожаной сумки и подобрал три копья с псевдофолсомовскими наконечниками. Все трое были вооружены одинаково, у всех имелись кожаные мешки-сумки.

Вертолет поднялся, полетел в сторону от каньона Хохокам над пустыней и высадил их у тщательно замаскированной установки. Кэлгаррис отдавал Эшу последние указания.

– Пробудете там день, в крайнем случае, два. Сделайте круг примерно в пять миль, если сможете. Остальное решайте на месте.

Эш кивнул.

– Сделаем. Дадим знак, как только все будет чисто.

Замаскированное сооружение представляло собой груду материалов и какую-то клетку без крыши. Трое агентов набились в нее, клетка закрылась, и их тела охватило сияние. Тревис почувствовал какое-то напряжение в костях и мышцах, потом на мгновение его охватила паника, показалось, что его выворачивает наизнанку. Но он удержался на ногах, опираясь на копье. Секунда-две полной тьмы. И вот он снова может дышать. Тревис встряхнулся, словно вышел их глубокой реки. Окруженные точками татуировки губы Росса изогнулись, он поднял вверх большой палец руки в шрамах.

– Прибыли...

Насколько мог судить Тревис, они по-прежнему корчились в клетке. Но когда Эш открыл дверь, они увидели не горы ящиков, а груду камней. Выйдя на эти камни вслед за товарищами, апач оказался совсем в другом мире.

Исчезла пустыня с ее обожженными солнцем скалами. Впереди, до линии невысоких холмов, уходила жесткая трава, по колено, даже по пояс высотой. Эта трава обрывалась у озера, которое тянулось на север и скрывалось за горизонтом. Тревис видел кусты и группы невысоких деревьев. И очень далеко, так что невозможно было определить вид, двигались какие-то темные фигуры – пасущиеся животные.

Светило солнце, но ледяной ветер хлестнул по обнаженному на три четверти телу. Тревис поспешил натянуть шкуру на плечи и увидел, что товарищи сделали то же самое. Воздух не только холодный, но и влажный. И ветер доносит острые запахи, которые Тревис не узнает. Этот мир такой же суровый и жесткий, как и его, правда, совсем по-другому.

Эш наклонился и откинул один из камней. Под ним лежал небольшой ящик. Из сумки он достал три маленькие круглые пуговицы и дал по одной своим юным спутникам.

– Вставьте в левое ухо, – приказал он и сам поступил так же. Потом нажал кнопку на боку ящика. И сразу послышалось негромкое гудение. – Это сигнал для возвращения домой. Действует как радар. По нему сможете вернуться сюда.

– А это что?

На севере виднелся столб дыма, разносимого ветром. Вряд ли это лесной пожар, решил Тревис, но все равно какой-то большой огонь.

Эш небрежно взглянул в ту сторону.

– Вулкан, – ответил он. – Эта часть земли еще не успокоилась. Пойдем на северо-запад, обогнем озеро и наткнемся на корабль. – И он зашагал уверенной походкой, которая подсказала Тревису, что агент не раз уже побывал в роли первобытного охотника.

Трава шуршала, оставляя на голых ногах и бедрах капли холодной влаги. Тревис решил, что незадолго до их появления прошел дождь. По виду собиравшихся на востоке туч стало ясно, что вскоре он пойдет снова.

По мере того как они удалялись от холма, у подножия которого осталась машина времени, гудение в ушах становилось слабее. Его тон постепенно менялся, когда Эш с товарищами огибали конец озера. Роскошная трава росла и здесь: настоящее царство дичи. Но к пасущимся животным они пока не приближались и не могли определить, к какому виду те относятся.

Вскоре, примерно в полумиле от изгиба озера, они увидели предмет, который не мог быть естественного происхождения. Глубоко погрузившись в землю, перед ними лежало металлическое полушарие. С одной стороны его виднелись две рваные дыры. Почерневшая земля вокруг поросла молодой травой. Но на Тревиса больше всего подействовали размеры этого предмета. Он решил, что видна только его верхняя половина – если это действительно шар. Но то, что поднималось над землей, достигало по крайней мере высоты шестиэтажного дома. Корабль просто огромен, он больше похож по размерам на океанский лайнер времени Тревиса, чем на воздушное судно.

– Да, досталось ему! – заметил Росс. – Крушение при посадке...

– Или до посадки, – Эш, опираясь на копье, рассматривал корпус.

– Что?..

– Эти отверстия похожи на дыры от снарядов. Пусть решают специалисты. Возможно, это участник космического сражения. Однако, приближается буря. Я думаю, лучше обогнуть его с запада и найти убежище в холмах. Если первые отчеты верны, мы таких дождей не видали!

Эш двинулся рысью, потом побежал. Он направился в сторону от корабля к холмам, и, чтобы добраться туда, им снова пришлось обогнуть конец озера.

Они осторожно пробирались по краю болотистой равнины, когда их остановил громкий крик впереди. Тревис понял, что это предсмертный крик. Но за ним последовал вой, который не мог исходить из глотки человека или животного его времени. Крик прозвучал прямо перед ними. Потом послышалось хрюканье гигантской свиньи. И раздалось оно сзади!

– Ложись! – Тревис мгновенно подчинился приказу Эша, бросившись на грязную землю и отползая влево. Буквально через миг три разведчика оказались уже в густых жестких зарослях. Не обращая никакого внимания на порезы рук и ног, широко раскрытыми глазами они смотрели на открывшуюся перед ними древнюю драму.

На земле корчилась в смертных муках груда плоти, длинная мохнатая желтая шерсть животного почти вся покрылась кровью. За этим телом прижимался к земле совсем иной зверь. Увидев длинные изогнутые клыки, Тревис узнал его – саблезубый тигр. Он оказался немного короче льва времен Тревиса, но мощные лапы и челюсти представляют угрозу, перед которой отступит и больший зверь. Но теперь перед тигром стоял просто гигант...

Противник, чей детеныш был убит, на восемнадцать футов возвышался над землей. Опираясь на мощные задние лапы и толстый хвост, он поднял перед собой передние лапы, каждая из которых заканчивалась единственным гигантским когтем. Узкая голова дергалась и поворачивалась, верхнюю часть тела покрывала густая каштановая грива.

Резкий звериный запах долетел до зарослей, и гигантский ленивец двинулся вперед. А саблезубый тигр зашипел, как огромная кошка.

4

Тревиса дернули за руку, отвлекая от начавшейся битвы. Эш указал на запад и снова потянул. Росс уже полз в том направлении. Ветер дул им в спины, донося зловоние животных; опасности, что те почуют запах людей, не возникло.

– Надо уходить! – приказал Эш. – Я не хочу, чтобы эта кошка пошла по нашему следу. Она не справится с двумя взрослыми ленивцами и скоро начнет поиски нового обеда.

Они ползли вперед, стараясь по воплям кошки и хрюканью ленивцев определить, как развивается сражение. Если кошка умна, подумал Тревис, она уйдет. Зная тактику горных львов своего юго-запада, он считал, что Так и произойдет.

– Ну, ладно, побежали! – Эш встал и быстро помчался по открытой местности, молодые люди последовали за ним. Солнце теперь совсем скрылось, серая мгла под покровом тяжелых туч напоминала сумерки. Тихое гудение радара звучало одиноко и далеко.

Впереди на серо-коричневых телах быков поднялись головы с широкими рогами. Если бы не изгиб этих рогов, можно было бы решить, что на доисторических равнинах пасутся бизоны. Уловив запах разведчиков, животные замотали рогатыми головами и побежали рысцой на север. Среди них быстро и гораздо более грациозно бежали длинноголовые лошади, покрытые великолепными полосами, словно огромные зебры. Да, тут явно охотничий рай.

Сзади видимой стеной приближался дождь. Когда он достиг людей, Тревис в недоумении раскрыл рот, сразу же подавился и с трудом принялся бороться за одну лишь возможность дышать в этом сплошном потоке. Но ноги продолжали нести его вперед, и все трое по-прежнему двигались к холмам, которые скрылись в дожде.

Подъем чуть замедлил их продвижение, дважды им приходилось перепрыгивать через ручьи, уносившие излишек небесной воды. Сверкали молнии, на мгновения освещая окрестности. Чья-то рука подтолкнула Тревиса влево, в некое подобие убежища от бури.

Он вместе с Эшем и Россом забился в расщелину среди скал. Не совсем пещера, но все же лучше, чем открытое место.

– Долго это будет продолжаться? – проворчал Росс.

Эш без особой надежды ответил:

– От часа до нескольких дней. Будем надеяться на удачу.

Они сели на корточки, завернувшись в шкуры и прижимаясь друг к другу в поисках тепла. Возможно, задремали, потому что Тревис, вздрогнув, огляделся и увидел, что дождь прекратился. За пределами их неудобного убежища стояла ночь. Он спросил:

– Пойдем?

Но в ответ снаружи послышался рев, от которого могли лопнуть барабанные перепонки. Тревис, впившись в древко копья, не смог сдержать дрожи.

– Только если хотим составить поздний ужин для нашего приятеля вон там, – заметил Эш. – Кому-то дождь, вероятно, помешал охотиться. Здесь у нас имеются саблезубые тигры, аляскинские львы, пещерные медведи и прочие хищники, с которыми я не хотел бы повстречаться, не имея в резерве хотя бы танк.

– Веселенькое местечко, – согласился Росс. – Мне кажется, нашему товарищу по играм там на равнине не повезло. Может, это он решил попробовать нас на вкус?

– Ну, в таком случае он получит полную пасть копий, – ответил Эш. – У этой дыры одно преимущество: сюда никто не войдет, если мы скажем "нет".

Рев послышался снова, но на этот раз дальше, как с облегчением заметил Тревис. Охотник за мясом не пошел по их следу. Должно быть, дождь смыл их запах с земли и травы. Но они продолжали, замерзшие и оцепеневшие, сидеть в своем убежище, и только время от времени решались передвинуть руку или ногу, чтобы они не затекли наутро. Так продолжалось, пока на небе не появились первые лучи рассвета.

Тревис выбрался, с трудом распрямился и подавил резкое слово: утренний ветер с температурой градуса в три ниже нуля забрался под полу его мехового одеяла. Он решил, что надо было готовиться к плейстоцену, проведя месяц в морозильнике, раздетым до шорт. И остался доволен, заметив, что и Эш с Россом не более подвижны и оживлены, когда выбрались из норы.

Первым делом они проглотили таблетки пищевого концентрата из своих сумок. Тревис знал, конечно, что в них содержится достаточный запас энергии, но ему хотелось настоящего мяса, горячего и сочного, прямо с огня. У этих таблеток никакого вкуса.

– Пойдем вверх, – Эш ладонью вытер рот и повесил сумку через плечо. Он разглядывал местность впереди, чтобы выбрать лучший подъем. Но Тревис уже двинулся вперед, пробираясь между камнями.

Добравшись до вершины, они повернулись и взглянули на долину с озером. Половину долины теперь занимала гладкая поверхность воды. Тревису показалось, что сегодня вода гораздо ближе к кораблю, чем вчера. Он сказал об этом, и Эш согласился.

– Вода должна куда-то деваться, а дождь переполнил все ручьи. Еще одна причина, почему нам нужно справиться побыстрее. Итак – пошли.

Но когда они снова повернулись, чтобы отправиться в путь по череде вершин, Тревис внезапно остановился. Тонкий водянистый солнечный луч прорвался сквозь тучи; тепла он с собой не принес, но дал больше света. И – Тревис внимательно вгляделся на запад вниз по ту сторону холмов... Нет, он не ошибся! Свет отражается от чего-то в соседней долине. От воды? Он сомневался в этом, слишком яркая искра.

Эш и Росс, следуя его указаниям, тоже увидели ее.

– Второй корабль? – предположил Росс.

– Если так, он на наших картах не обозначен. Посмотрим. Я согласен, что отражение слишком яркое для солнца на воде.

Может, кто-то выжил после крушения, думал Тревис. Тогда они могли разбить там лагерь. Он достаточно услышал за последние дни, чтобы понять, что контакт с хозяевами кораблей крайне опасен. Один из их патрулей преследовал Росса много миль по дикой местности, и он спасся от подчинения их воле, сознательно обжигая руку и используя боль в качестве оружия. Они – не люди, обитатели этих кораблей, и до сих пор земляне не могут раскрыть тайны их энергии и оружия.

И вот трое, тщательно укрываясь в кустах и зарослях жесткой травы, крадучись, начали подбираться к месту, где отражался свет. И снова Тревис поразился умениям своих товарищей. Он охотился на львов, а горный лев – очень осторожное животное. Он умеет читать след, его научил Чато, который знает пути старых воинов. Но эти двое не уступают ему в том, что он всегда считал игрой краснокожих, а не белых.

Наконец они подползли к краю рощицы, осторожно раздвинули стебли травы и посмотрели на лежащую перед ними открытую равнину. Посередине ее лежал еще один корабль-шар. Но этот полностью находился над поверхностью и был довольно маленьким, пигмеем по сравнению с гигантом в первой долине. На первый взгляд, он приземлился нормально, не потерпев крушения. На полпути к его верху зияло темное отверстие открытого люка, с него свисала лестница. Кто-то все-таки выжил в этой посадке, спустился на землю!

– Спасательная шлюпка? – голос Эша прозвучал еле слышно.

– Она не такой формы – та, которую я видел, – ответил Росс. – Та была похожа на ракету.

Ветер пел над травой. Лестница раскачивалась и со звоном ударялась о борт. И от подножия корабля отлетали птицы. Но двигались они неловко, тяжело хлопая крыльями. А ветер донес от корабля тошнотворный сладковатый запах, который ни с чем невозможно спутать. Там что-то мертвое, совсем мертвое.

Эш встал, пристально глядя на птиц. Потом осторожно пошел вперед. Из травы послышалось рычание. Тревис поднял копье. Оно свистнуло в воздухе, и мохнатый зверек подпрыгнул в воздух и упал обратно в траву. Стервятники с криками начали разлетаться со своего пира.

Не очень приятно было смотреть на то, что лежало у подножия лестницы. И разведчики с первого взгляда не смогли определить, сколько тут тел. Эш попытался разглядеть поближе и отвернулся, побледнев и сдерживая тошноту. Росс подобрал обрывок синей ткани.

– Форма Лысого, все верно, – определил он. – Этого я никогда не забуду. Что тут случилось? Схватка?

– Что бы ни случилось, это произошло уже довольно давно, – Эш, бледный под своим загаром и краской на коже, осторожно подбирал слова. – Погребения не было. Я бы сказал, что с экипажем покончено.

– Пойдем внутрь? – Тревис положил руку на лестницу.

– Да. Но ничего не трогайте. Особенно приборы и установки.

Росс слегка истерически рассмеялся.

– Можете мне не напоминать об этом, шеф. После вас, сэр, после вас.

И вот – Эш впереди – они поднялись по лестнице и забрались в люк. За шлюзовой камерой внутри оказалась вторая дверь, двойной толщины и с тяжелыми замками, но она тоже была не замкнута. Эш толкнул ее, и они оказались в колодце, по которому вилась спиральная лестница.

Тревис ожидал встретить тьму, так как в наружной оболочке не было окон. Но от стен исходил голубоватый свет, и не только свет, но и приятное тепло.

– Корабль все еще жив, – заметил Росс. – И если он не поврежден...

– Тогда, – негромко закончил за него Эш, – мы сделали большую находку, парни. На такую удачу мы и не надеялись, – и он начал подниматься по внутренней лестнице.

Они поднялись на площадку или платформу, на которую выходили три овальные двери, все закрытые. Росс толкнул каждую, ни одна не поддалась.

– Закрыты? – спросил Тревис.

– Может быть. Или мы не знаем, на какую кнопку нажать. Пойдем наверх, шеф? Если у этого корабля та же схема, рубка управления наверху.

– Посмотрим. Но никаких экспериментов, помните?

Росс погладил руку в шрамах.

– Уж я-то не забуду.

Второй пролет лестницы привел их к люку, через который они поднялись в полукруглую комнату, занимающую всю верхнюю часть корабля. И сразу поняли, что тут тоже уже побывала смерть.

В помещении находилось только одно тело, удерживаемое ремнями кресла, оно наклонилось вперед; само кресло покачивалось на пружинах и ремнях, свешивающихся с потолка. Перед трупом в синем облегающем костюме располагалась панель управления со множеством циферблатов, кнопок, ручек.

– Пилот. Умер на посту, – Эш прошел вперед, склонился к телу. – Не вижу никаких ран. Может быть, эпидемия, поразившая весь экипаж. Пусть определят врачи.

Они не стали задерживаться для дальнейших исследований: слишком важна эта находка. Необходимо срочно доставить сообщение о втором корабле Кэлгаррису и его начальникам. Но Эш в качестве меры предосторожности поднял в люк лестницу, когда два его товарища сошли. Сам он спустился по веревке.

– А кто туда может заглянуть? – спросил Росс.

– Просто небольшая страховка. Мы знаем, что в северной части этой страны живут дикари. Вполне может быть, что для них все необычное – табу. Но может, онидостаточно любопытны и захотят покопаться здесь. А мне не хотелось бы, чтобы кто-то снова привел в действие коммуникатор и вызвал галактический патруль или кто там эти парни в синем. Теперь побыстрее к машине.

Слабый солнечный свет утра усилился. Воздух стал заметно теплее. Увеличилась и влажность: насыщенная влагой трава возвращала груз ночного дождя. Продвижение напоминало бег по реке, заросшей скользкими водорослями, только поверхность под ногами твердая. Агенты спустились с высот, миновали свое ночное убежище и подошли к озеру, где стервятники пожирали остатки добычи саблезубого тигра.

Едва они вышли на открытую равнину, Эш остановился и выразительно взмахнул рукой, подавая сигнал укрыться. Стадо бизонов и лошадей, которое они заметили накануне, по диагонали пересекало равнину. И животные явно от чего-то бежали. Снова саблезубый тигр? Но бизон – тонны прочной кости и мяса – так просто не побежит. Стадо этих животных вполне может постоять за себя.

И только когда ветер донес до ушей Тревиса звуки, которые явно исходили из человеческого горла, он понял, что идет охота. Первобытные охотники каким-то образом вспугнули стадо, чтобы добить слабейших.

В результате разведчики застряли: поток животных перерезал им дорогу к машине времени. Еще до того, как они добрались до края равнины, быстрые лошади пробежали мимо, теперь проходила основная часть стада. А невдалеке показались и другие желающие воспользоваться суматохой. Из какого-то укрытия в ста ярдах от агентов выбрались пять темных фигур и начали отрезать подросшего теленка, бегущего с краю стада.

– Плейстоценские волки, – определил Эш.

Мощные большеголовые животные передвигались бесшумно, искусно подбираясь, привычные к такой игре. Двое прыгнули теленку на голову, остальные пытались подрезать сухожилия на задних ногах, что сделало бы бизона легкой добычей хищников.

– Оооооо-йаххх!

Маленькая драма, развернувшаяся поблизости, отвлекла Тревиса от общей картины. Кричащие охотники еще не показались, но в этот момент мимо бизона, сражавшегося с волками, пробежала лошадь. Ее большая голова опустилась до уровня колен, с пасти до самой травы свисала пена. Глубоко в крупе торчало копье. Животное попыталось было поднять голову, не смогло и упало на землю.

Один из волков тут же повернулся к новой добыче. Он отбежал от теленка, принюхался к еще живой лошади и вцепился ей в горло. Но не успел хищник вырвать кусок мяса, как наглое воровство было тут же наказано.

Другое копье, более легкое, но столь же смертоносное и точно нацеленное, промелькнуло в воздухе и ударило волка в правое плечо. Тот конвульсивно подпрыгнул и упал рядом с тушей лошади. Еще несколько копий поразили остальных волков и молодого бизона.

Большая часть стада уже пробежала. На примятой траве остались лежать и другие животные. Трое разведчиков прижимались к земле; они не могли теперь отойти, не привлекая внимания охотников, которые подошли наконец для сбора добычи.

Их оказалось более двадцати мужчин – среднего роста, с коричневой кожей, с лохматыми черными волосами, очень похожими на парики разведчиков. Одежда – та же повязка-юбка из шкуры, закрепленная на потном теле ремнями. Тревис, разглядывая их, видел, насколько хорошо их грим соответствует внешнему виду охотников Фолсома.

За мужчинами шли женщины и дети. Они останавливались, разделывая туши. Их было больше, чем охотников. Трудно сказать, все ли племя здесь собралось. Мужчины хрипло перекрикивались, а двое, убившие волков, казались особенно довольными. Один из них присел на корточки, распахнул пасть волка, убившего лошадь, и критическим взглядом осмотрел клыки. На его груди с каждым движением покачивалось ожерелье их таких же клыков; ясно, что он обдумывал дополнение к своему украшению.

Эш коснулся плеча Тревиса.

– Назад, – выдохнул он ему в ухо. Они отползли по густой траве к болоту на краю озера. Тут, облепленные грязью, приветствуемые мухами и другими насекомыми с хорошим аппетитом, они начали уходить уже быстрее. Со всеми предосторожностями агенты отходили от сцены охоты, радуясь, что изобилие мяса отвлекло туземцев.

Группы похожих на ивы деревьев предоставили им лучшее укрытие, за ними они решились даже побежать и бежали, пока Эш, задыхаясь, не упал на груду хвороста. Тревис с разрывающейся от боли грудью опустился лицом вниз рядом с ним, а Росс рухнул чуть позади.

– Чуть-чуть не... – еле выговорил Росс, немного переведя дыхание. – В нашем деле не соскучишься...

Тревис приподнял голову и попытался отыскать ориентиры. Они двигались к укрытой в скалах машине времени, когда стадо перерезало им путь. Но потом им пришлось свернуть на север, чтобы уйти от охотников. Значит, их цель на юго-востоке.

Эш стоял на коленях, глядя на север, где на равнине виднелся разбитый корабль.

– Смотрите!

Они увидели, как охотники собрались вокруг корабля. Один из них поднял копье и со звоном ударил по его борту.

– Они его не избегают, – Тревис понял значение этой сцены.

– Это значит – с меньшим мы должны действовать быстро. Если они его обнаружат, то могут попытаться проникнуть внутрь. У нас все меньше времени.

– Теперь между нами и машиной открытая местность, – заметил Тревис. Если двигаться прямо к группе маскирующих камней, их увидит первый же дикарь, взглянувший в том направлении.

Эш задумчиво посмотрел на него.

– Ты думаешь, что сможешь незаметно пробраться?

Тревис на глаз измерил расстояние и попытался разглядеть все укрытия по пути.

– Могу попробовать, – ответил он.

5

Он приближался к холму, на южной оконечности которого груда камней скрывала установку. В один момент пятнистая тень преградила дорогу, оскалив клыки. Затем плейстоценский волк отбежал к ближайшей туше, с которой женщины племени срезали только лучшие куски, и занялся пищей, за которую не нужно сражаться.

Тревис продвигался вдоль основания холма. Стадо пробежало западнее, и он уже считал себя в безопасности, когда сзади послышалось фырканье. Крупная туша раздвинула кусты, и Тревис увидел перед собой самку бизона. В плече ее торчало сломанное древко копья. Слишком высоко, чтобы рана оказалась смертельной, а боль только разъяряет животное.

В такой ситуации даже корова с фермы опасна для пешего человека, а бизон на треть крупнее любой коровы. Только кусты спасли Тревиса от смерти в первое же мгновение. Самка заревела и бросилась к нему со скоростью, которую он считал невозможной при таком весе. Он бросился влево, в заросли, и упал в колючий кустарник. А самка между тем пронеслась мимо, так близко, что ее жесткая шерсть задела его вытянутую руку.

В голове Тревиса звенело от ее рева, он повернулся и поднял свое самое тяжелое копье. Бизониха затормозила, от копыт ее полетела земля и трава, когда она развернулась. И тут обломок копья зацепился за густые ветви. Она вновь заревела, рванулась вперед, копье вырвалось, и из раны хлынул поток крови, исчезая в густой шерсти.

Это чуть замедлило ее продвижение. У Тревиса появилось время встать и приготовить копье. На большой голове животного нет уязвимого места. Тревис сорвал свою сумку, размахнулся, держа ее за ремень, и швырнул в морду корове. Уловка подействовала. Самка бросилась не на Тревиса, а на его сумку. И Тревис изо всех сил сбоку ударил ее копьем.

Вес животного, инерция его движения вырвали древко у него из рук. Потом самка тяжело опустилась на колени, закашлялась и легла на бок. Тревис подальше обошел ее, опасаясь, что звуки схватки привлекли внимание охотников.

Пробираясь среди кустов, оставшуюся часть пути он проделал в основном на четвереньках. И вот он уже среди камней, ребра его вздымаются от тяжелого дыхания, и он не обращает внимания на многочисленные царапины и порезы от колючек.

Прижимаясь к земле и оглядываясь назад, на свой путь, Тревис понял, что правильно поступил, оставив так быстро место схватки. Три охотника бежали туда, волоча за собой копья. Но к самой самке они приближались осторожно: видимо, не в первый раз имели дело с ранеными жертвами бегства стада.

Войдя в кусты, смуглые люди скрылись из виду. А несколько секунд спустя Тревис услышал удивленный крик. Он понял, что его добычу обнаружили. Ответом на крик пришел долгий вопль откуда-то с холма. Тревис беспокойно шевельнулся.

Копье, которое он вынужден был оставить в теле бизона, напоминает копья туземцев – но достаточно ли, чтобы они поверили, что оно принадлежит кому-то из них? Может, у этих людей существует система знаков на личном оружии; у его племени во времена кочевий такие знаки были. Может, они пойдут по его следу?

Он забрался в щель между камнями. Сигнал стал слышен очень отчетливо. Рядом с радаром стоял второй ящик. Тревис нажал рычаг на его крышке, потом быстро поднял и опустил ручку, как его учили только накануне. В пустыне двадцатого столетия его сигнал будет принят, и Кэлгаррис будет знать, что нужно действовать быстро.

Тревис осторожно выглянул из-за груды камней. Он прижался к большому камню и прислушался – не только ушами, но всеми привыкшими к дикой местности чувствами. И уже сжал в руке кремневый нож, когда услышал предупреждающий шум. К нему протянулась рука, такая же смуглая и сильная, как и его. В ноздри ударил запах крови и жира, они сошлись, и незнакомец произнес множество непонятных звуков. Тревис ударил, но не лезвием, а рукоятью по выдающейся вперед челюсти. От удара круглая черная голова на слегка сутулых плечах откинулась назад.

Боль обожгла бок Тревиса. Он еще раз ударил в челюсть, одновременно нанося удар коленом снизу вверх, когда туземец поднимался с ножом в руке. Грязный прием, по меркам цивилизации, но Тревису требовалось прекратить схватку без ножа. И в этот момент сзади показалась еще одна фигура и нанесла туземцу удар сзади по голове, отчего тот без сознания свалился на траву.

Росс Мэрдок не стал тратить времени на объяснения.

– Пошли! Помоги мне отнести его в укрытие!

Они забрались в клетку машины времени, прихватив с собой первобытного охотника. Росс быстро и привычно связал пленнику руки и ноги, заткнул ему рот куском шкуры.

Тревис осмотрел кровоточащий порез на боку, решил, что рана относительно не опасна, и повернулся к присоединившемуся к ним Эшу.

– Ты словно выбран сегодня целью нападения, – Эш отвел руки Тревиса и стал осматривать его рану. – Выживешь, – добавил он и достал из сумки коробочку с таблетками. Одну раздавил в руке и порошком смазал рану, остальные велел проглотить. – Чем ты привлек его внимание?

Тревис кратко рассказал о своей встрече с раненым бизоном.

Эш пожал плечами.

– Такие неудачи время от времени случаются. Теперь придется позаботиться об этом парне, – он мрачно осмотрел пленника.

– Что же нам делать? – Росс наморщил нос. – Начнем создавать зоопарк? Это первый экспонат?

– Отправил сообщение? – спросил Эш.

Тревис кивнул.

– Подождем. Когда стемнеет, оттащим его подальше. Перережем путы и оставим его возле их лагеря. Больше мы ничего не сможем сделать. К несчастью, племя двигается на запад...

– На запад! – Тревис вспомнил о втором корабле.

– А что, если они попытаются забраться в корабль? – Росс, казалось, разделял его озабоченность. – У меня такое чувство, что это несчастливый маршрут. С самого начала нас преследуют неудачи. Но мы должны следить за этим вторым кораблем...

– А как мы им сможем помешать? – спросил Тревис. Настроение у него было подавленное, и он готов был согласиться с самыми мрачными прогнозами.

– Надеюсь, они все-таки пойдут за стадом, – ответил Эш. – Главная забота такого племени – пища, и они будут держаться возле нее, сколько смогут. Но за кораблем последить действительно нужно. А я должен ждать здесь сообщения Кэлгарриса. Что, если вы вдвоем проводите этого нашего друга, а потом прочете дальше, к тому возвышению между двумя долинами? Тогда вы сможете установить, нужно ли нашим людям скрываться, если племя повернуло в ту сторону.

Росс вздохнул.

– Ладно, шеф. Когда пойдем?

– В сумерках. Незачем привлекать к себе внимание. Ночью тут соберется множество желающих полакомиться.

– Желающие полакомиться! – Росс мрачно ухмыльнулся. – Мягко сказано. Мне вовсе не улыбается в полной темноте повстречаться с одиннадцатифутовым львом!

– Сегодня полнолуние, – поправил Тревис и лег, чтобы отдохнуть перед выходом.

Но не одна только луна светила ночью. Темное небо часто озарялось далеким мрачным огнем вулкана – или вулканов. Тревису теперь казалось, что таких огнедышащих гор на севере несколько. В воздухе ощущался отчетливый металлический привкус, Эш объяснил это мощным извержением во многих милях отсюда.

Кое-как они поставили пленника на ноги и повели его. Он оставался в полубессознательном состоянии и сразу лег на землю, когда Тревис отправился на разведку поближе к группе дикарей у костра.

Фолсомские люди пожирали мясо, слегка поджаренное на огне. Запах жареного мяса долетел до Тревиса, ему захотелось смешаться с дикарями, схватить горячий кусок. Концентраты дают набор необходимых для тела веществ, но никак не заменяют, на его вкус, мясо. Туземцы продолжали пировать.

Опасаясь задерживаться – аппетит мог победить осторожность, – Тревис отполз назад к Россу и сообщил, что часовых нет и помешать их простому плану они не могут. Агенты подтащили пленника к самому краю освещенного круга, сняли с него путы, вытащили кляп и слегка подтолкнули дикаря. И убежали.

Если аборигены и пытались их преследовать, они не нашли след, и вдвоем разведчики без происшествий добрались до перевала.

– Глупо, – заметил Росс, когда они преодолели последний подъем и оказались в относительно защищенном месте под каменным навесим. Не совсем пещера, но все же тут при необходимости придется оборонять только одну сторону. – Никто в здравом уме не пойдет в темноту.

– В темноту? – переспросил Тревис, обхватив колени руками и глядя на север. Его предположение о вулканической активности подтверждалось: небо на севере покраснело, в воздухе ощущался химический запах. Не очень красочное зрелище, к тому же оно не внушало доверия наблюдателю. Единственное утешение – между возвышенностью, на которой они находится, и рассерженными горами – мили расстояния.

Росс не ответил. Так как Тревис должен был дежурить первым, его товарищ завернулся в шкуру и уже уснул.

Тяжелая ночь. Поднявшись на рассвете, Тревис обнаружил, что и его кожа, и окружающие скалы сплошь усыпаны сероватым порошком. Порыв ветра с запахом серы заставил его закашляться.

– Что-нибудь заметил внизу? – прохрипел он.

Росс покачал головой и протянул товарищу тыквенную бутылку с водой. Маленький космический корабль мирно лежал под ними, и единственное отличие от предыдущего дня – стало меньше стервятников.

– Какие они, эти люди из космоса? – неожиданно спросил Тревис.

К его удивлению. Росс, которого Тревис привык считать лишенным нервов, вздрогнул.

– Чистая отрава, приятель, никогда не забывай об этом! Я видел две разновидности: лысых в синих костюмах и мохнатолицых с заостренными ушами. Они похожи на людей, но это не люди. И поверь мне, всякий, кто связывается с этими парнями в синем, напрашивается, чтобы его пропустили через мясорубку!

– Интересно, откуда они, – Тревис поднял голову. Звезд на небе немного – тусклые огоньки в предрассветных сумерках. А ведь это солнца, вокруг которых вращаются планеты, такие же, как прочная почва под ним, и на планетах живут люди... Ну, не люди, но похожие на них существа – такая мысль потребовала напряжения воображения.

Росс махнул на небо рукой.

– Выбирай, Фокс. Яйцеголовые, которые правят нашим шоу, считают, что там целая конфедерация разных планет, Объединенные-Чего-то-Там... Тогда... – он мигнул и рассмеялся. – То есть, я хочу сказать "сейчас". Эти прыжки вперед и назад во времени хоть кого собьют с толку.

– И если кто-то решится полететь в этом корабле, он с ними встретится?

– Ну, он об этом пожалеет!

– Ну, а если лететь в наше время, они все еще ждут там?

Росс завязывал свою сумку.

– Вот это трудный вопрос. И никто на него не ответит, пока мы не слетаем и не посмотрим сами. Двенадцать-пятнадцать тысяч лет – много времени. Ты знаешь, любая цивилизация на Земле так долго не жила. От разрисованных охотников до овладевших атомом. А потом там, может быть, все пошло назад – от атома к раскрашенным охотникам. А может, сейчас вообще нет ничего.

– А ты сам не хотел бы посмотреть?

Росс улыбнулся.

– Я уже сталкивался с парнями в синем. И если бы был уверен, что там, на какой-нибудь звезде, их нет, сказал бы "да". Не хотел бы я с ними встретиться у них дома. Да я и не космонавт. Но сама мысль заманчивая... Эй! Да у нас гости!

Движение в долине – к северу. Но из деревьев неторопливо и громоздко выходили не фолсомские охотники. Росс негромко присвистнул, и Тревис разделял его возбуждение.

Ни стадо бизонов, ни полосатые лошади, ни саблезубый тигр в схватке с гигантскими ленивцами – ничто так не поражало, как это зрелище. Слон вызывает почтительное удивление просто своим размером, впечатлением силы и бесстрашия. А эти огромные более ранние представители того же рода почти парализовали удивленных разведчиков.

– Мамонты!

Высоченные гиганты с густой шерстью, спина круто уходит вниз от массивного черепа, бугры плеч – все это превращало деревья и окружающую местность в миниатюру. Три мамонта в стаде достигали четырнадцати футов в плечах. Они гордо несли тяжелые изогнутые клыки, размахивая хоботами в такт шагам. Таких грозных животных Тревис никогда не видел. Глядя на них, он не мог представить себе, что охотники, которые им встретились в долине, осмеливаются со своими копьями выступать против таких гигантов. Но доказательства несомненные: ведь выкопано множество находок – огромные ребра с застрявшими в них каменными наконечниками.

– Один... два... три... – негромко считал Росс. – Маленький...

– Теленок, – пробормотал Тревис. Но даже с мамонтенком не стоит встречаться, если нет в руках ружья с разрывными пулями.

– Четыре... пять... семейный прием? – рассуждал Росс.

– Может быть. Разве они не передвигаются стадами?

– Спроси Яйцеголовых. Оххх! Ты только посмотри на это дерево!

Предводитель громоздкого парада уперся лбом в ствол, слегка надавил, и дерево рухнуло. С визгом, донесшимся до разведчиков, теленок устремился вперед и начал обрывать листья с большого ствола, а взрослые снисходительно за ним наблюдали.

Росс отбросил с глаз прядь парика.

– Возможно, возникает проблема. Что, если они не уйдут? Не думаю, чтобы наши техники могли работать, когда поблизости бродят эти тонны мяса с клыками.

– Если хочешь спуститься и отпугнуть их, я тебя не стану останавливать. Мне приходилось тащить упрямых коров: но я не собираюсь спускаться и набрасывать аркан на эти клыки.

– Они могут ударить по корпусу корабля.

– Могут, – согласился Тревис. – И как же мы им помешаем?

Но в данный момент семейство мамонтов оставалось на дальнем конце долины, в четверти мили от корабля. Понаблюдав с час, Росс завязал ремни своих сандалий и подобрал копья.

– Доложу. Может, эти бродячие горы отпугнут охотников.

– Или привлекут их сюда, – пессимистично поправил его Тревис. – Дорогу назад найдешь?

Росс улыбнулся.

– Эта тропа скоро станет регулярным маршрутом. И нам потребуются полицейские регулировщики. Пока... – И он исчез с той внезапностью и легкостью, которые до сих пор казались Тревису просто невероятными у белого.

Тревис продолжал лежать, опираясь подбородком на руку, лениво глядя на мамонтов. Он думал о том, что делает Эша и Росса Мэрдока такими отличными от других членов их расы. В какой-то степени он встретил подобное качество и у доктора Моргана. Для Прентиса Моргана раса человека, цвет его кожи ничего не значили; главное – энтузиазм, отношение к работе. Морган расколол раковину Тревиса и выпустил его в большой мир. А потом, подобно всем мягким лишившимся раковины существам, он был больно ранен, когда этот мир оказался враждебен. И Тревис бросился назад, оставив все, даже дружбу.

Теперь он ждал, что в нем снова вспыхнет пламя гнева. Оно не погасло, но потускнело, как огонь вулканов при свете восходящего солнца превратился лишь в ленивый столб дыма. Пустыня, по которой он неделю назад ехал в поисках воды, действительно погружена во время. Но что это?..

Мамонты слегка переместились, когда самый крупный самец повернулся. Подняв хобот, он вызывающе крикнул. Этот звук и привлек внимание Тревиса. Гораздо страшнее рева саблезубого тигра или громового хрюканья ленивца, готового к схватке. Такого страшного звука Тревис никогда не слышал.

Самец проревел вторично. Охотящийся саблезубый тигр? Аляскинский лев? Какое животное так отчаянно смело, что может охотиться на эту гору мяса? Человек?

Но если в укрытии прятался фолсомский охотник, он не показался. Самец прошелся вдоль края леса, потом свалил еще одно дерево и принялся поедать ветви. Кризис разрешился.

Через час к Тревису присоединился отряд, который привел Росс. Кэлгаррис и еще четверо в коричневых и зеленых комбинезонах, сливавшихся с местностью, легли на землю и стали разглядывать долину.

– Вот наш малыш! – лицо майора светилось радостью, когда он смотрел на корабль. – Что скажете, ребята?

Но один из пришедших направил бинокль в другую сторону.

– Эй! Там эти штуки – мамонты! – закричал он. Все, как один, повернулись в ту сторону.

– Конечно! – рявкнул майор. – Смотрите на корабль, Вилсон! Если он цел, сможем мы переместить его?

Тот неохотно оторвался от семейства мамонтов. Рассмотрел корабль в бинокль.

– Трудная работа. До сих пор самая большая наша машина перенесла корпус подводной лодки...

– Это я знаю! Но это было два года назад, а эксперименты Кроуфорда показали, что решетку можно увеличить, не теряя мощности. Если бы вы смогли перенести его, не разбирая, мы бы опередили план по крайней мере на пять лет. А вы знаете, что это значит.

– А кто будет устанавливать решетку рядом с этими слонами? Нам нужно работать без помех. Наш материал не выносит грубого обращения.

– Точно, – подхватил один из его подчиненных. И снова повернул бинокль на север. – Как вы собираетесь отогнать мамонтов?

– Это дело разведчиков, – подал короткую реплику присоединившийся к группе Эш. – Согласен, сейчас у меня нет идей, ни глубоких, ни других, как убедить мамонтов погулять подальше отсюда. Но я готов выслушать любые предложения.

Они молча смотрели на пасущихся животных. Никто ничего не предложил. Похоже, для решения такой проблемы способ еще не выработан.

6

– Нам нужно минное поле. Как вокруг штаб-квартиры, – сказал наконец Росс.

– Минное поле? – переспросил человек, которого Кэлгаррис назвал Вилсоном. Потом снова: – Минное поле!

– Придумали что-нибудь? – спросил майор.

– Не минное поле, – поправил Вилсон. – Конечно, мы можем взорвать этих зверей, но вместе с ними разнесем и корабль. Однако звуковой барьер...

– Да, обнести им корабль – это уже ваша работа, – майор снова приободрился. – Как много времени это займет?

– Придется перенести много оборудования. Допустим, день, может, и больше. Но пока это единственное, что я могу придумать.

– Ну, хорошо! Вы получите все необходимое – вдвойне! – пообещал Кэлгаррис.

Вилсон усмехнулся.

– Вот как? И никаких воплей о затратах? Помните, я не собираюсь подписывать заказы, которые через два года нужно будет защищать перед какой-нибудь комиссией.

– Если сумеете его вытащить, – убежденно ответил майор, – нам никогда больше не придется защищаться ни перед кем! Парень, да если вы вытащите этот корабль нетронутым – весь проект оправдает себя, с того самого дня, как он был всего лишь несколькими неразборчивыми строками на обороте старого конверта! Вот оно – большая отдача!

Так начался самый лихорадочный период в жизни Тревиса, в котором он впоследствии так и не смог разобраться. Вместе с Эшем и Россом он патрулировал обширное пространство на холмах и в долине, следя за лагерями бродячих охотников, отмечая стада различных животных. Два дня суетились техники, пока, наконец, не собрали машину времени непосредственно возле меньшего корабля.

Вокруг самого корабля возвели звуковой барьер Вилсона – невидимую, но непроходимую стену импульсов высокой частоты. Человек не слышал эти сигналы, но действовали они на него весьма эффективно. Семейство мамонтов отступило в лесистую местность, откуда пришло. Неизвестно, было ли это результатом действия барьера, – во всяком случае, животные ушли.

Тем временем новые звуковые барьеры установили на всех тропах, ведущих в долину, полностью перекрывая доступ в нее. Кэлгаррис и его начальники вкладывали в проект все ресурсы.

Вокруг корабля быстро возникало сооружение из прутьев. Тревис, наблюдая за осторожной работой техников, видел, что проводится очень тонкая операция. По некоторым репликам он знал, что здесь собирают машину времени нового типа: никогда раньше не делали такую большую. И если работа завершится удачно, весь корабль будет перенесен в современность для более внимательного изучения.

Тем временем другая группа специалистов исследовала внутренности корабля, стараясь не приводить в действие его приборы, а также занималась изучением останков экипажа. Медики пытались установить причину смерти астронавтов. Их окончательный диагноз был таков: внезапная инфекция или пищевое отравление. На телах не было ран.

Три дня... четыре... Тревис, уставший до глубины костей, только что вернувшийся из разведочного похода на юг, сидел у костра, который трое разведчиков развели на возвышенности над своей долиной. Когда он вдыхал поглубже, металлический привкус обжигал горло и легкие. За последние два дня вулканическая деятельность на севере усилилась. Накануне ночью их всех разбудило представление – к счастью, до него были многие мили, – во время которого, должно быть, половина горы взлетела к небу. Дважды обрушивались потоки дождя, но дождь шел теплый, и духота в воздухе создавала условия почти тропические. Он будет очень рад, когда закончат возведение решетки и они смогут покинуть эту болотную теплицу.

– Видел что-нибудь? – Росс Мэрдок отбросил одеяло из шкуры и хрипло закашлялся: до них опять долетел серный пар.

– Миграция... как мне кажется, – сообщил Тревис. – Большое стадо бизонов уже далеко на юге, и охотники следуют за ним.

– Им не понравился фейерверк, – Росс кивнул на север. – Я их понимаю. Там сегодня горит лес.

– Мамонтов больше не видел?

– Здесь нет. Я ходил на северо-восток.

– Скоро ли они кончат? – Тревис взглянул вниз на корабль. Над долиной сгустилась дымка, стало хуже видно. Но вокруг корабля по-прежнему суетились люди, торопливо заканчивая решетчатую конструкцию, охватившую уже весь шар.

– Спроси у кого-нибудь из умников. Другая команда, врачи, сегодня закончили. Примерно с час назад прошли через переход. Думаю, завтра можно будет повернуть рычаг всей установки. Как раз вовремя. Не нравится мне это место...

– И правильно, – в дымке показался Эш. – С севера приближается несомненная опасность, – он закашлялся, и Тревис неожиданно заметил, что на голове шефа нет парика. На плече Эша краснел длинный ожог, пересекавший старый побелевший шрам. Росс тоже увидел это, вскочил на ноги и помог Эшу подойти к огню, чтобы осмотреть ожог.

– Что выделали? Играли на горящей палубе? – в голосе его звучала тревога.

– Не подумал, что старое дерево может гореть так быстро. Вся вершина горы вчера ночью взорвалась, и, может быть, скоро последует продолжение. Передвинемся пониже, ближе к кораблю. И еще – у нас могут быть гости...

– Охотники? Они же ушли на юг...

– Нет, но мы, кажется, перемудрили с этими звуковыми барьерами. Мамонты оказались заперты в небольшой долине на севере. Если начнется то, чего я опасаюсь, звуковой барьер их не остановит, а только рассердит по-настоящему. И они могут броситься прямо сюда. Кэлгаррису придется опробовать свою большую машину, и немедленно, если это произойдет.

Разведчики вовремя спустились в долину, чтобы увидеть, как техники закончили работу и заторопились в машину перехода. Но сами они еще не достигли решетки, как мир словно взбесился. Пламя, шум, гром на севере, языки пламени забегали по склонам ближайших холмов. Земля наклонилась, Тревиса сбило с ног. Он видел, как качается решетка у корабля, слышал крики.

– ...землетрясение! – только это слово в общем шуме имело какой-то смысл. Извержение вулкана сопровождалось землетрясением. Тревис, как зачарованный, смотрел на решетку, ожидая, что вот-вот стержни разойдутся и упадут на купол корабля. Но как ни странно, решетка качалась, но не падала.

В сгущавшемся сумраке Кэлгаррис загонял людей в меньшую машину. Тревис понимал, что должен присоединиться к ним, но был слишком ошеломлен, чтобы шевелиться. Дым сгустился, в нем послышался знакомый голос. С трудом встав, Тревис побежал в ответ на просьбу о помощи.

На земле лежал Эш. Росс склонился к нему, пытаясь поставить его на ноги. Когда Тревис подбежал к ним, вокруг сомкнулся дым, все закашлялись. Тревис потерял ориентировку. В какой стороне машина времени? Пепел в воздухе затруднял видимость. Они словно попали в сплошной снегопад.

Он услышал крик ужаса. Появилась огромная тень, больше, чем в любом кошмаре. Мамонты, как и опасался Эш, прорвались в долину.

– ...уходим! – Росс потащил Эша вправо. Старший разведчик повис между двумя более молодыми.

Они обогнули решетку у шара, протиснувшись через нее к кораблю. Мимо протопал мамонт. Теперь оставалось мало надежды вовремя добраться до машины, и Эш, должно быть, это понял. Он высвободился и пошел вокруг шара, касаясь его рукой.

Тревис догадался: Эш пытается найти лестницу, ведущую клюку, воспользоваться кораблем как убежищем. Он услышал голос Эша, скользнул вслед за ним и увидел, что тот держит лестницу.

Росс подтолкнул шефа, полез следом за ним, а Тревис, как мог, удерживал свисающую лестницу. Сам он начал подниматься, только когда Эш – темное пятно наверху – пробрался в люк. Поднимаясь, апач снова услышал бешеный крик мамонта и удивился, что эти животные еще не налетели на решетку вокруг корабля. Потом в свою очередь пролез в люк и свалился там, отдуваясь и кашляя, дым безумно раздражал горло и легкие.

– Тише! – Тревиса дернули в сторону, кто-то пробрался мимо него. Со звоном закрылся наружный люк. Теперь дыма стало меньше, и вместо шума и грохота наступила полная тишина.

Тревис набрал полные легкие воздуха, на этот раз жгло не так. В синеватом свете, исходившем от стен корабля, он увидел Эша. Тот лежал, прислонясь плечами и головой к стене. На лбу его наливался кровоподтек. Вернулся от наружного люка Росс.

– Тесновато здесь, – заметил он. – Можем немного расшириться.

Они прошли во внутренний люк, и Мэрдок закрыл и его – вероятно, это и спасло им жизнь.

– Сюда... – Мэрдок указал на ближайшую дверь. Техники открыли двери, которые были плотно заперты во время их первого посещения. В каюте за дверью находился предмет, напоминавший одновременно койку и гамак – он был прикреплен и к стене, и к потолку. На него положили все еще не вполне пришедшего в себя Эша. Тревис едва успел осмотреться, как сверху, с лестницы долетел голос:

– Эй! Кто там внизу? Что происходит?

Они поднялись в рубку управления. Перед ними встал сухощавый молодой человек в комбинезоне техника и смотрел на них широко раскрытыми глазами.

– Кто вы? – спросил он, пятясь и сжимая кулаки.

Тревис удивился, но потом увидел отражение в контрольной панели – грязный, натри четверти обнаженный дикарь. И Росс такой же, вдвоем они наверняка показались незнакомцу свирепыми аборигенами. Мэрдок сорвал парик, Тревис последовал его примеру. Техник успокоился.

– А, вы агенты во времени, – он произнес это как обвинение. – Что здесь происходит?

– Все взорвалось, – Росс тяжело опустился на одно из качающихся кресел. В этой тихой каюте трудно было поверить в катастрофу и смятение снаружи. – Происходит извержение вулкана, – продолжал Мэрдок. – И прорвались мамонты, мы едва успели сюда забраться...

Техник направился к лестнице.

– Надо добраться до перехода.

Тревис схватил его за руку.

– Из корабля сейчас не выбраться. Ничего даже не видно, в воздухе полно пепла.

– Насколько вы были готовы к переносу корабля? – спросил Росс.

– Насколько я знаю, все готово, – начал техник и быстро добавил: – Думаете, они потащат его прямо сейчас, с нами внутри?

– Это возможность, только возможность. Если решетка выдержала землетрясение и нападение мамонтов... – голос Росса звучал негромко и устало. – Подождем и увидим.

– Можно увидеть отсюда – хоть и немного, – техник подошел к одной из боковых панелей и протянул руку.

Росс прыгнул прямо со своего места – со скоростью и смертоносной целеустремленностью саблезубого тигра. Он ударил техника и отбросил его на пол. Но тот уже успел нажать кнопку. С контрольной плиты поднялся светящийся экран. И вот над головой удивленного и рассерженного техника появились клубы дыма: разведчики, как через окно, смотрели на долину.

– Дурак! – Росс стоял над техником, и в нем Тревис ощутил ту же смертельную угрозу, как и при первой встрече. – Ничего здесь не трогай!

– Умник, да? – лицо техника вспыхнуло, он встал, сжимая кулаки. – Я знаю, что делаю...

– Смотрите... туда! – крик Тревиса остановил готовую начаться драку.

На экране по-прежнему все было затянуто дымом. Но появилось и кое-что новое. Полоса за полосой, квадрат за квадратом вспыхивало зеленоватое сверкание, обладавшее силой молнии, но не ее свободой. Сияние все росло, перекрывая серость дыма.

– Решетка! – техник отвернулся от Росса. Опираясь руками о спинку одного из качающихся кресел, он склонился к экрану. – Включили энергию. Собираются перенести нас!

Решетка продолжала сверкать, яркость свечения все возрастала. Теперь на нее уже невозможно было смотреть. Корабль покачнулся. Еще одно землетрясение – или что-то иное? И прежде чем Тревис что-либо сообразил, его охватила волна ощущений, которые он не смог бы описать, потому что никогда не испытывал их раньше. Как будто его плоть и мозг вступили в войну друг с другом. Он дергался, хватал ртом воздух. Мгновенное неудобство, которое он испытал в маленькой машине времени, просто ничто по сравнению с этой мукой. Он пытался найти хоть что-то устойчивое в растворявшемся вокруг мире.

Очнулся он на полу. Над ним находилось окно наружу. Апач медленно поднял голову, чувствуя, что все его тело словно избито. Но экран – на нем больше не видно серости, нет пепла, кружившегося, как снег. Экран синий, яркой металлической синевой, он хорошо знает эту синеву и часто видел ее над собой. Тревис поднялся и протянул руки к этой синеве. Но по-прежнему чувствовал себя крайне неустойчиво.

– Подожди! – техник схватил его за руку. Он оттащил Тревиса от экрана и попытался усадить в одно из кресел. Росс стоял сзади, он вцепился в панель с такой силой, что шрамы на руке встали вертикально. Лицо его утратило выражение холодного гнева, стало внимательным, настороженным.

– Что происходит? – хрипло спросил Росс.

Ответ техника прозвучал очень резко.

– Садитесь в кресла! Привяжитесь! Если я правильно понял, приятели... – он толкнул Росса в ближайшее кресло, и тот покорно подчинился, словно не собирался только что драться с этим человеком.

– Мы прошли через время? – Тревис по-прежнему смотрел на мирное голубое небо.

– Конечно... прошли. Но долго ли останемся... – техник направился к третьему креслу, тому самому, в котором они нашли мертвого пилота. Сел резко, чуть не упал.

– Что ты хочешь сказать? – глаза Росса сузились, на лице снова появилось угрожающее выражение.

– Энергия переноса привела в действие двигатели. Ты разве не чувствуешь вибрацию, парень? Мне кажется, корабль готовится к старту.

– Что? – Тревис привстал. Техник наклонился и толкнул его обратно.

– И не думай пытаться выскочить, парень. Смотри!

Тревис взглянул, куда он указывал. Дверь на лестницу, по которой они поднялись сюда, была закрыта.

– Двигатели работают, – продолжал техник. – Я думаю, мы скоро стартуем.

– Но как же... – начал было Тревис и вздрогнул, понимая тщетность своего протеста.

– Что мы можем сделать? – спросил Росс, снова овладев собой.

Техник рассмеялся, подавился и махнул рукой в сторону приборов управления.

– Что? – мрачно переспросил он. – Я знаю назначение трех маленьких кнопок. С остальными мы не решались экспериментировать. Я не могу ни остановить, ни начать что-нибудь. Так что мы полетим к Луне или еще куда-нибудь, хотим мы того или не хотим.

– А снаружи ничего не смогут сделать? – Тревис снова повернулся к голубой полоске. Он не разбирается в машинах. Только может надеяться, что кто-нибудь как-нибудь сумеет положить конец этому ужасу.

Техник взглянул на него и снова рассмеялся.

– Могут побыстрее убраться. Если при старте возникнет ударная волна, многие могут пострадать.

Вибрация становилась все сильнее. Казалось, дрожат не только стены и пол – сам воздух, который Тревис глотал быстрыми короткими вдохами. Он чувствовал себя больным от ощущения полнейшей беспомощности, во рту пересохло, в желудке начались боли.

– Сколько!... – услышал он вопрос Росса и увидел, как техник качает головой.

– Я знаю не больше тебя.

– Но почему? Как? – хрипло спросил Тревис.

– Пилот, которого тут нашли... – техник постучал пальцами по щиту управления. – Может, он установил перед смертью обратный курс. А потом при переходе во времени эта энергия что-то привела в действие... Я только гадаю.

– Установил курс куда? – Росс облизал пересохшие губы.

– Может быть, домой. Ну, парни, застегнитесь!

Тревис ухватился за ремни и неуклюже натянул их поперек тела. Он тоже ощутил последнее усиление вибрации.

Потом невидимая рука, большая и сильная, как нога мамонта, обрушилась на него. Под его телом кресло раскрылось и превратилось в раскачивающуюся постель. Он лежал, прикрепленный к ней, не в силах дышать, думать, делать что-нибудь. Он мог только чувствовать боль во всем теле, кости его напряглись под страшным давлением. Синий прямоугольник мелькнул перед глазами, и все потемнело.

7

Тревис приходил в себя медленно, с трудом. Прежде чем прояснилось в голове, он ощутил боль внутри. Во рту устоявшийся вкус крови. Трудно глотать и трудно сфокусировать взгляд. Экран, совсем недавно голубой, теперь совершенно черный. Тревис шевельнулся, и кресло под ним сильно покачнулось, хотя его усилие было совсем слабым. Медленно, осторожно он приподнялся на руках.

В соседнем качающемся кресле лежал Росс Мэрдок, нижнюю часть его лица покрывала корка засохшей крови, глаза закрыты, под загаром проступала болезненная желтизна. Техник, казалось, не в лучшем состоянии. Но в рубке не тихо, что-то движется. Поняв это, Тревис расстегнул ремни на груди и попробовал встать.

Эта попытка привела к катастрофическим последствиям. Он оторвался от опоры, но при этом ноги его не коснулись пола. Он повис, абсолютно потеряв вес, и ударился о край щита с такой силой, что вскрикнул от боли. Охваченный паникой, он вцепился в щит, подтягиваясь, пока не дотянулся до техника, и попытался привести его в себя. Попытки Тревиса становились все резче, но техник продолжал лежать.

Наконец он застонал, повернул голову и открыл глаза. Постепенно они стали сознательными, в них отразилось удивление и страх.

– Что... что случилось? – слова звучали нечетко. – Ты ранен?

Тревис провел рукой по щекам и подбородку и посмотрел: рука в крови. Должно быть, он выглядел не лучше Росса.

– Не могу ходить, – он выбрал самую главную проблему. – Просто плаваю...

– Плаваешь? – повторил техник, потом принялся расстегивать свои ремни. – Значит... нет тяжести. Мы в космосе!

В памяти Тревиса всплыли обрывки прочитанных статей. Нет тяготения... нет ни верха, ни низа... нет веса... Его тошнило, голова кружилась, но он, придерживаясь за щит, перебрался от техника к Россу. Мэрдок уже начал шевелиться, и когда Тревис дотянулся наконец до его кресла, Росс застонал, пальцы его бесцельно скользили по груди. Тревис осторожно взял его за окровавленный подбородок, покачал медленно из стороны в сторону, и серые глаза раскрылись.

– ...вот мы и в космосе! – Кейс Ренфри, техник, покачал головой, отвечая на поток вопросов агентов во времени. – Слушайте, парни, меня включили в проект для оценки степени повреждений. Я не умею летать ни на каком корабле, тем более на этом. Тут, должно быть, автоматическое управление.

– Включенное мертвым пилотом. Теперь корабль вернется на базу, – мрачно предположил Тревис.

– Ты забыл об одном, – Росс осторожно сел, обеими руками держась за ремни. – База пилота осталась в прошлом. С той эпохи прошло двенадцать тысяч лет. Нас перенесли во времени перед стартом...

– А не можем мы вернуться домой? – спросил Тревис у техника.

– Я не стал бы трогать тумблеры на щите, – ответил Ренфри, покачивая головой. – Если мы летим на автопилоте, лучше всего долететь до цели и посмотреть, что мы сможем сделать тогда.

– Но пока придется задуматься еще кое о чем. Пища, вода, запас воздуха, – заметил Тревис.

– Да... воздух, – Росс говорил с холодной серьезностью. – Сколько времени мы можем провести в пути?

Ренфри слабо улыбнулся.

– Я знаю не лучше тебя. Думаю, запаса воздуха хватит. На корабле имеется мощная установка по очистке воздуха, и Стэффердс говорил, что она в рабочем состоянии. Воздух очищается каким-то видом водорослей в закрытых баках. Можно посмотреть, но добраться до них невозможно. И состав атмосферы примерно тот же. А что касается пищи и воды... нужно поискать. Нужно прокормиться троим...

– Четверым! С нами Эш! – Росс, забыв, где находится, попытался вскочить и тут же взлетел в воздух, размахивая руками и ногами, но Ренфри притянул его вниз.

– Спокойней, спокойней, приятель. Нажмешь случайно не на ту кнопку, и наше положение станет еще хуже. Кто такой Эш?

– Наш шеф. Мы оставили его в каюте внизу, у него ушиб головы.

Тревис быстро направился к колодцу, ведущему к центру шара. Просчитался, отскочил назад и остался доволен, когда смог наконец ухватиться за ручку. Вдвоем они открыли дверь и с трудом стали продвигаться в направлении, о котором Тревис по-прежнему,несмотря на свидетельства глаз, думал как о "низе".

Спуск к сердцу корабля потребовал изрядной гибкости, мучительной для избитых тел. Но в каюте они нашли Эша по-прежнему лежавшего на койке. Он перенес старт гораздо легче юношей. Потому что из массы заполнившего внутренности койки-гамака густого желе выглядывало одно лишь его мирное лицо.

– Все в порядке. Это вещество они использовали для лечения раненых. Мне оно спасло жизнь, – заверил Росс. – Лечит все, что угодно.

– Откуда ты столько знаешь? – спросил Ренфри, но потом, удивленно глядя на Росса, добавил: – Эй, ты, должно быть, тот самый парень, что пробрался на корабль, который грабили красные!

– Да. Но сейчас я бы хотел побольше знать об этом корабле. Пища, вода...

Вслед за Ренфри они принялись обходить корабль, с трудом приспосабливаясь к невесомости, но решив узнать все лучшее... и худшее о месте своего заключения. Техник уже побывал в корабле везде и теперь показал им установку по очистке воздуха, помещение двигателей, каюты экипажа. Они тщательно осмотрели помещение, которое могло служить только кают-компанией, соединенной с кухней. Очень тесное помещение. За раз в него вмещалось только четыре человека... или человекоподобных существа.

Тревис, нахмурясь, рассматривал ряды закрытых контейнеров в шкафу. Достал один, потряс возле уха и услышал плеск, от которого захотелось провести языком по сухим окровавленным губам. Внутри какая-то жидкость, а он не может вспомнить, когда пил в последний раз.

– Вот вода, если хочешь пить, – Ренфри достал из-за угла канистру. – У нас на борту четыре таких, мы пили, когда работали.

Тревис взял металлическую бутылку, но не стал ее открывать.

– На борту все четыре? – Вероятно, он лучше всех остальных понимал ценность воды и как плохо без нее.

Ренфри достал все, потряс.

– Три полны. А эта примерно наполовину или чуть меньше.

– Придется установить норму.

– Конечно, – согласился техник. – Наверно, есть и таблетки пищевого концентрата. У вас, приятели, они есть?

– У Эша была с собой сумка с припасами. Правда? – спросил Тревис у Росса.

– Да. И надо проверить, сколько там таблеток.

Тревис взглянул на булькающий контейнер чужаков. Много бы он дал за то, чтобы открыть крышку, попробовать содержимое и утолить жажду и голод.

– Наверно, придется когда-нибудь испытывать и это, – ответил на невысказанный вопрос Ренфри, взял контейнер и поставил его на место.

– Я думаю, нам многое придется испытать до конца путешествия – если оно когда-нибудь кончится. А сейчас мне хотелось бы в ванну. На худой конец в душ, – Росс оглядел собственное исцарапанное, полуобнаженное – и очень грязное! – тело с явным неудовольствием.

– Это можно. Идемте.

Снова Ренфри исполнял роль проводника. Он привел их в маленькое помещение за кают-компанией.

– Становись сюда. Держаться можно за эти вот штуки, – он указал на прутья, укрепленные в стене. – Встань ногами на эту пластину и нажми диск на стене.

– И что будет? Я поджарюсь или испекусь? – подозрительно спросил Мэрдок.

– Нет. Это действует. Мы вчера испробовали на морских свинках. А потом Харви Ваш пролил на себя банку масла и вымылся. Похоже на душ.

Росс снял свою поношенную шкуру и сбросил сандалии. И даже от такого движения скользнул вдоль стены.

– Ну, хорошо. Я готов попробовать, – он встал на пластину, держась руками за прутья, и нажал круг. Из-под пластины на полу начал подниматься туман, окутал его ноги, и продолжил ползти вверх. Ренфри закрыл дверь.

– Эй! – запротестовал Тревис. – Он задохнется.

– Все в порядке! – послышался из-за двери голос Росса. – И даже еще лучше!

Когда несколько минут спустя он вышел из полного туманом помещения, вся грязь и большая часть краски полностью сошли с тела. Больше того, свежие кровоточащие царапины превратились в розоватые сморщенные линии. Росс улыбался.

– Все удобства на дому. Не знаю, что это за штука такая, но прочищает до второго слоя кожи, и очень приятно. Первая хорошая вещь, которую мы нашли в этой мышеловке.

Тревис снимал свою шкуру медленнее. Ему не хотелось закрываться в этой душегубке, но и нынешнее состояние ему не нравилось. Он осторожно ступил на пластину, поставил устойчивей ноги и нажал круг, задержав дыхание, когда начал подниматься туман.

Но это оказался не газ, как тут же понял он, и не туман, а что-то более материальное. Как будто погружаешься в струю пенных пузырей, и они растирают тело, как полотенцем. Улыбаясь, Тревис расслабился и, закрыв глаза, нырнул под поверхность. Он чувствовал мягкие прикосновения к лицу и телу, снимающие боль от ушибов и царапин.

Выйдя из душа, Тревис увидел обновленного Росса. Тот надевал на широкие плечи верхнюю часть синего костюма, который облегал его тело, выделяя каждую мышцу. Костюм был сшит из одного куска, ноги облегали нечто вроде чулок, оканчивавшихся мягкими подошвами, пружинящими при ходьбе. Росс подобрал с пола другой такой же костюм и бросил его индейцу.

– За счет заведения, – объявил он. – Никогда не думал, что когда-нибудь снова надену такое.

– Их форма? – Тревис вспомнил мертвого пилота. – Что это, шелк? – он провел рукой по гладкой поверхности ткани и поразился игре цвета – синий, зеленый, фиолетовый. Оттенки сменяли друг друга при движении ткани.

– Да. С одной стороны, у него отличные качества, он предохраняет как от жары, так и от холода. Но с другой, его можно проследить.

Тревис перестал надевать костюм.

– Как это проследить?

– Ну, за мной шли около пятидесяти миль по весьма пересеченной местности, потому что на мне был такой костюм. И пытались подчинить мое сознание. Я уснул однажды, а проснувшись, увидел, что иду прямо к тем парням, которые хотели меня поймать.

Тревис смотрел недоверчиво, но было ясно, что Росс говорит совершенно серьезно. Тогда апач взглянул на уже надетый костюм, и ему захотелось его снять. Однако Мэрдок, вопреки своему рассказу, уверенно застегивал кнопки, проходившие наискосок от плеча к бедру.

– Если бы мы оказались в том времени, я не притронулся бы к этому костюму и концом пятидесятифутовой палки, – продолжал Росс, сухо улыбаясь. – Но так как мы в тысячах лет от его хозяев, я рискну. Как я говорил, у этих костюмов имеются и достоинства.

Тревис застегнул кнопки на своем костюме. Стало легко, приятно, чуть тепло, и почти так же успокаивающе, как в душе из пузырей, который залечил его тело и придал ему энергию. И он решил, что будет носить этот костюм: он несравненно лучше снятой одежды из шкур.

Затем они учились передвигаться в невесомости. Обычный способ передвижения напоминал плавание, нашлись удобные ручки, за которые можно было подтягиваться. Если бы Тревис мог забыть, что корабль несет их в неизвестность, нынешнее положение было бы совсем неплохим. Но когда примерно час спустя все четверо собрались в рубке, они подготовились со всей возможной объективностью обсудить главную проблему.

Эш, вполне пришедший в себя, посвежевший после лечения средствами чужаков, с невысказанного согласия всех принял руководство. Но надежны трех агентов во времени были связаны с Ренфри. Однако техник мало что мог предложить.

– Скорее всего, пилот перед смертью настроил приборы на возвращение домой. Я только высказываю предположение, вы понимаете, но это единственное объяснение, которое имеет смысл. Когда мы здесь работали, мой шеф, пользуясь записями с того корабля, который грабили красные, определил три установки: ту, что позволяет видеть снаружи корабля, – начал он, указывая на экран, ставший голубым за несколько мгновений до их невольного старта. – Вторая – это внутренняя коммуникационная система, позволяющая связаться с любым помещением на корабле. И третье – вот это, – он погрузил какой-то рычаг в прорезь. На щите вспыхнули три огонька, а из воздуха над головами послышались звуки, которые вполне могли быть словом на неизвестном языке.

– И что же это? – Эш с интересом смотрел на огоньки.

– Орудия! Теперь у нас открыты четыре люка, и орудия готовы к стрельбе. Шеф считает, что это небольшой военный или патрульный полицейский корабль, – техник вернул рычаг на место, и огоньки погасли.

– Это нам не очень-то поможет, – заметил Росс. – А как насчет шансов на возвращение домой?

Ренфри пожал плечами.

– Я такой возможности пока не вижу. Откровенно говоря, боюсь трогать эти приборы в космосе. Очень велика возможность остановиться, а снова полететь – вперед или назад – мы уже не сможем.

– Это разумно. Итак, нам придется лететь в порт, на который нацелены твои приборы?

Ренфри кивнул.

– Не мои приборы, сэр. Это, все это намного превышает наши знания. Может быть, если бы у нас было время и мы бы спокойно стояли на поверхности, я и сумел бы разобраться, как работают двигатели, но заставить их работать – это еще одна проблема.

– Атомное горючее?

– Даже это я не могу сказать. Двигатели герметически закрыты. Может, это защита от радиации. Мы не решились проверять.

– А домашний порт может оказаться в любом месте вселенной, – размышлял Эш. – У них должен был существовать какой-то способ прыжка: полет не может длиться столетия.

Ренфри с раздраженным выражением разглядывал ряды кнопок и ручек.

– У них тут может быть любой прибор, придуманный фантастами, сэр, но мы этого не знаем и не узнаем, пока эта штука не заработает.

– Отличная перспектива, – Эш с осторожностью новичка в невесомости встал. – Я думаю, пора поближе познакомиться с нашим новым домом.

На корабле нашлись три маленькие каюты, в каждой по две койки-гамака. Экспериментируя со стенными панелями, агенты во времени обнаружили одежду и личные вещи экипажа. Тревису не хотелось притрагиваться к вещам мертвецов. Но он выполнил свою долю поиска. От находок в их нынешнем положении может зависеть разница между жизнью и смертью. Он порылся в одном из пустых ящиков и увидел что-то блестящее. Тревис достал этот предмет. В руках его оказался прямоугольник из какого-то гладкого материала, похожего на стекло. Но возбуждение от находки улеглось, когда он с любопытством начал разглядывать ее. По краям пластинки проходила рамка из крошечных вспыхивающих желтых точек, возможно, драгоценных камней. А в рамке – не изображение, а сплошная чернота.

Картина! Может, тут был пейзаж какого-то далекого мира? На что он был похож? А может, семья, дом, друзья? Тревис смотрел на гладкую поверхность в рамке. Гладкую?.. Там что-то есть! Вначале появился цвет, он менялся, очертания становились все более четкими. Удивленный, почти испуганный, Тревис смотрел на появившуюся сцену.

Да, изображение. И знакомое. Он, несомненно, знает это место – полоска пустыни и горы. Да он смотрит сверху на каньон Красной Лошади! Ему за хотелось отбросить от себя эту пластинку. Как мог чужак, живший двенадцать тысяч лет назад, иметь в своем имуществе изображение местности, которую Тревис знал как свой родной дом? Это невероятно! Не может быть!

– Что это, сынок? – рука Эша реальна, голос теплый. Тревис продолжал смотреть на вещь, чужую, ужасную, несмотря на знакомую красоту...

– Картина, – пробормотал он. – Картина моей родины... здесь.

– Что? – Эш наклонился и с удивленным восклицанием взял рамку из рук Тревиса. Молодой человек стер ладонью пот со лба, стараясь стереть и прикосновение к своим чувствам этой жуткой вещи.

Но, взглянув снова на картину пустыни, он вскрикнул. Картина быстро тускнела, цвета сливались, сменяясь белизной. И вот пустыня и горы исчезли. Эш держал пластинку в обеих руках. Снова в глубинах ее началось движение, что-то заклубилось, и появилась новая яркая сцена.

Но не пустыня, а группа высоких деревьев. Тревис узнал в них сосны. Под ними полоска серо-белого песка, а дальше волны, ударяющиеся в скалы. И над беспокойной водой белые птицы...

– Гавань! – Эш неожиданно сел на койку, руки его дрожали. – Это берег у моего дома в Мейне – в Мейне. Говорю вам! Гавань, Мейн! Но как это сюда попало? – у него было совершенно ошеломленное выражение лица.

– Мне оно тоже показало мою родину, – медленно сказал Тревис. – А вам – другую картину. Может, тому, кто жил в этой каюте, оно тоже показывало родину. Это какое-то волшебство. Но не такое, как ваша наука, и не то, что у моих предков, – факт, что этот предмет вызвал у белого такое же недоумение, как и у него, почему-то ослабил страх. Эш оторвал взгляд от картины берега и посмотрел в глаза Тревису. Медленно кивнул.

– Это, конечно, догадка, но я думаю, ты прав. Что они знали, эти чужаки, какие чудеса им были доступны! Мы должны узнать, должны последовать за ними.

Тревис потрясенно рассмеялся.

– Мы и так следуем за ними, доктор Эш. А насчет узнать – посмотрим.

8

Человек двигался по узкому коридору, мягкие подошвы его костюма еле касались пола. В лишенных времени помещениях космического корабля не бывало смены дня и ночи. Тревису пришлось долго ждать этого момента. Своими коричневыми руками, сильно похудевшими, он все плотнее затягивал ремень. А под ним – грызущая боль, которая теперь никогда не оставляла его.

Они продлили запас воды при помощи строго рационирования, так же поступили и с таблетками концентрата. Но завтра, вернее, в следующий период бодрствования, который они называют "завтра", останется всего четыре маленьких квадратика. И Тревис прекрасно сознавал не только этот неоспоримый факт; он помнил, что сказал Росс, когда они говорили о необходимости испытать продукты чужаков.

– Кейс Ренфри, – указывал на очевидное младший агент во времени, – не будет испытателем. Если нам удастся когда-нибудь установить, что заставляет работать этот автобус, и повернуть его назад, это сделает Ренфри. А у вас, шеф, – он повернулся к Эшу, – лучшие мозга, вы должны их использовать. Может, мы где-то в этом барахле найдем руководство или ленту "сделай сам", которая даст нам ключ.

Они обсуждали найденное. Предметы, подобные рамке с исчезающей картиной, отложили в сторону, надеясь, что Эш, с его археологическим опытом проникновения в загадки древности, сумеет их изучить и понять.

– Таким образом, – закончил Росс, – проблему пищи будет решать доброволец – я.

Тревис молчал, но принял свое решение. Он пришел к такому же логическому выводу, что и Росс, только окончательное суждение было другим. Из всех четверых на корабле, конечно, он, а не Мэрдок, наименее ценен. А история его народа свидетельствует, что апачи обладают несокрушимым пищеварительным аппаратом. Они жили на естественных продуктах в такой местности, где не выжило бы никакое другое племя. И вот – теперь он занят собственным исследовательским проектом.

В прошлый период сна он проверил первый контейнер из шкафа. Тот самый, в котором булькала жидкость. Сделал два больших глотка густого сладковатого вещества, по консистенции похожего на похлебку. Вкус не очень приятный, но никаких плохих последствий не проявилось. Теперь он выбрал маленький круглый контейнер и быстро снял с него крышку, в то же время прислушиваясь к звукам в коридоре.

Он оставил Росса спящим в маленькой каюте, которую они делили, и заглянул по пути к Эшу и Ренфри. Времени мало, а ему приходится выдерживать достаточный период времени после каждого испытания.

Тревис хотел пить, но понимал, что этого нельзя делать. В последний "обед" он скрыл в руке таблетку пищевого концентрата, затем поднес контейнер с водой к губам, но пить не стал. Желудок его должен быть пустым. Теперь он с отвращением разглядывал свой новый выбор.

Коричневое желе слегка дрожало от перемещения контейнера в руке, поверхность его отражала свет. Используя крышку в качестве импровизированной ложки, Тревис отправил немного желе в рот. Почти безвкусное, только неприятное ощущение жира на языке. Он проглотил, сделал второй глоток. Потом выбрал третий образец – квадратный ящичек. Придется подождать. Если желе не даст плохих последствий, тогда это. Если он докажет, что желудок выдерживает четыре-пять разновидностей этих продуктов, у них появится надежда продержаться до конца пути.

Он не вернулся к себе на койку. Магнитные донышки контейнеров удерживали их на поверхности стола, как толстые подошвы ног прилипают к полу, если их прижать покрепче. Теперь все уже привыкли к невесомости и условиям космического перелета. Но Тревису приходилось подавлять свою неприязнь к кораблю: он не выносил тесноты, привык к просторам. В одиночестве ему легче: не нужен такой строгий контроль за собой.

Путешествие в прошлое ему понравилось. Доисторический мир дик, но он понимает эту дикость. Корабль – совсем другое дело. Ему казалось, что в маленьких каютах, узких коридорах и на лестницах все еще чувствуется запах смерти, что чуждость этого корабля – более страшная опасность, чем саблезубый тигр или мамонт.

Когда-то он считал, что хочет больше узнать о древних. Хотел разгадать загадки по обломкам керамики и наконечникам стрел, найденным в пыльных пещерах. Но те древние – его далекие родственники; те же, что построили этот корабль – вовсе нет. На одно-два мгновения клаустрофобия охватила его, он почти потерял контроль над собой, ему захотелось бить в стены кулаками, выбраться из этого заключения на воздух, к свету – на свободу.

Но за этими стенами нет света и воздуха, только свобода пустоты – или то загадочное гиперпространство, что сокращает расстояния между звездами. Тревис боролся со своим воображением. Он не мог выдержать картины корабля, висящего в пустоте, где, вероятно, нет даже застывших точек света – звезд, где нет ничего постоянного и прочного.

Путешественники могли только надеяться, что корабль доберется до порта, на который его нацелил умирающий пилот. Но ведь курс был установлен двенадцать тысяч лет назад, может быть, и больше. Какой порт выдержит такое время? Двенадцать... пятнадцать тысяч лет... Слишком долгий период для воображения обычного человека. В это время на земле еще не были построены первые поселки со стенами из глины, не была засеяна первая полоска земли, человек еще не превратился из бродяги в домохозяина, собственника земли. Какими были тогда апачи? А белые? Бродячие охотники, искусно пользующиеся копьем и ножом, преследующие добычу. Но именно тогда эти чужаки построили корабль, путешествовали в космосе не только между планетами одной системы, они летали от звезды к звезде!

Тревис пытался представить себе их будущее, но мысли его все время возвращались к потребностям настоящего. Ему хотелось постоять под солнцем и на ветру, да, даже в пустыне, где ветер горяч и полон пыли. Это желание острое, как боль... боль?

Он сжал руками живот. Резкая неожиданная боль пронзила внутренности, и, конечно, она не от тоски по дому. Боль физическая и очень реальная. Он согнулся вдвое, стараясь облегчить боль, каюта затягивалась туманом. Боль прошла, Тревис распрямился и тут же ощутил ее снова. Вот и все. На второй попытке ему не повезло.

Ему удалось встать, придерживаясь за стол, когда начался третий приступ. Потом пытка кончилась, оставив его всего в поту. А когда начался четвертый приступ, он уже был в коридоре, добрался до убежища, которое искал, и тут его наконец вывернуло.

Тревис не мог поверить, что два глотка жирного желе способны так ослабить человека. Он с трудом дотащился до кают-компании и апатично опустился на стул. Больше всего ему хотелось воды – смыть грязь во рту, затушить жжение в горле. Канистры насмехались над ним, он не смел к ним прикоснуться, зная, как мало осталось драгоценной жидкости.

Некоторое время он сидел у стола, радуясь прекращению боли. Потом взял контейнер с желе. Нужно обозначить, что это яд. Он проверил только два контейнера. Сколько еще пригодных удастся найти?

Остается только пять таблеток концентрата, считая ту, что он спрятал. Ничто не превратит пять в десять – или в двести. Если они хотят дожить до своей неведомой цели, придется воспользоваться пищей чужаков. Но Тревис не мог сдержать дрожи рук, когда открывал крышку квадратного ящичка. Может, он слишком торопится, взявшись за новый образец сразу после катастрофических последствий предыдущего? Но он знал, что если не сделает это сейчас и здесь, на третью попытку его не хватит.

Крышка снялась, и Тревис увидел внутри сухие красные кубики. На ощупь нечто среднее между черствым хлебом и сухим печеньем. Он принюхался. Впервые запах показался ему отдаленно знакомым. Так пахнут тонкие хрупкие маисовые лепешки. И так как этот запах вызывал приятные воспоминания, Тревис откусил даже охотно. Несколько мгновений назад он бы не поверил, что это возможно.

Кубик раскрошился, как пшеничный хлеб, и Тревису показалось, что и вкус тот же, вопреки необычному цвету. Он прожевал и проглотил. И хоть пища была сухой, жжение после желе прекратилось. Так вкусно, что он решился проглотить еще несколько кусков. Прикончил первый кубик, потом второй. Наконец, по-прежнему держа в руке ящичек, он закрыл глаза, уставшее тело требовало отдыха.

Он едет верхом. Перед ним открывается вход в каньон Красной Лошади, в воздухе пахнет можжевельником. Пролетела птица – его глаза следуют за ее полетом. Орел! Мощная птица кругами поднимается в безоблачное небо. И вдруг небо больше не синее, оно черное, и это не чернота обычной ночи. Межзвездная чернота. Звезды увеличиваются, его несет к ним сквозь черноту...

Тревис с трудом раскрыл глаза и разглядел перед собой фигуру в синем. К нему склонилось худое изможденное лицо, с запавшими щеками и темными пятнами под холодными серыми глазами.

– Росс! – апач поднял голову с рук, поморщившись от боли в шее.

Мэрдок сидел против него, переводя взгляд от контейнеров чужаков на Тревиса и обратно.

– Так вот чем ты занимаешься! – в голосе его звучали обвинительные нотки, почти гнев.

– Ты сам сказал, что это работа для самого заменимого.

– Хочешь втихомолку стать героем! – обвинение слышалось совершенно ясно.

– Пока не очень-то получается, – Тревис оперся подбородком о кулак и взглянул на контейнеры. – Пока что я проверил только три.

Росс прикрыл глаза. К нему вернулся обычный самоконтроль, хотя Тревис не сомневался, что тот по-прежнему враждебно настроен.

– И каковы результаты?

– Номер один, – Тревис указал на контейнер, – слишком сладко, похоже на похлебку, но, несмотря на вкус, остается в тебе. Вот этот номер два, – он похлопал по жестянке с коричневым желе. – Им можно только волков травить. А вот это, – он указал на ящичек с красными кубиками, – вот это хорошо.

– Долго ты этим занимаешься?

– Один попробовал в прошлый период сна, два – в этот.

– Яд? – Росс взял контейнер с желе и заглянул в него.

– Можешь сам попробовать! – гневно сказал Тревис, услышав в голосе Росса скептическую нотку.

Росс поставил контейнер.

– Поверю тебе на слово, – согласился он. – А как насчет этого? – он стоял перед шкафом и теперь повернулся, держа в руках круглую мелкую банку. Открыть ее оказалось труднее, но когда это наконец удалось, внутри обнаружились маленькие шарики в желтом соусе.

– Знаешь, похоже на бобы, – заметил Росс. – Ни разу не видел корабль, на котором в том или ином виде в меню не оказалось бы бобов. Посмотрим, похожи ли они на бобы по вкусу, – он набрал полный рот и задумчиво начал жевать. – Бобы... нет... я бы сказал, скорее капуста... с какими-то приправами. Но неплохо, совсем неплохо!

Тревис обнаружил, что в глубине души надеется: бобы плохо подействуют на Росса, ну, не так, как желе, – такого он никому не пожелает! Просто это докажет Мэрдоку, что не так-то просто испытывать пищу...

– Ждешь, чтобы меня вывернуло наружу, – Росс улыбнулся.

Тревис вспыхнул и еще больше смешался, поняв, что выдал себя. Он отодвинул ящичек с хлебными кубиками и с вызовом выбрал новую цель – высокий цилиндр, в котором что-то плескалось.

– Двум смертям не бывать, – заметил Росс. – Как это пахнет?

Открытие хлеба подбодрило Тревиса. Он с надеждой принюхался и тут же отдернул от носа цилиндр: из отверстия пошла пена.

– Может, там жидкое мыло, – предположение Росса не очень-то помогло. – Лизни, приятель, у тебя только один живот на службе родине.

Тревис, подгоняемый насмешкой, лизнул – подозрительно и опасаясь неприятных последствий. Но, к его удивлению, пена, чуть сладковатая, не производила такого отвратительного впечатления, как желе. Скорее приятно, и жажда проходит. Он набрал полный рот, проглотил и напряженно сидел, ожидая, когда в животе вспыхнет фейерверк.

– Хорошо? – спросил Росс. – Ну, не могут же тебя все время преследовать неудачи.

– Особой удачи тоже нет, – Тревис закрыл цилиндр, из которого продолжала выпирать пена. – Мы живы... но летим неизвестно куда.

– Ты прав. Немного информации о нашей цели было бы полезно и утешительно.

– Планета тех, кто построил этот корабль, не может сильно отличаться от нашей, – Тревис повторил слова, высказанные ранее Эшем. – Мы без труда дышим их воздухом, можем есть их пищу.

– Двенадцать тысяч лет... Знаешь, я могу это произнести, но в реальности это для меня ничего не значит, – враждебность Росса либо исчезла, либо отодвинулась на второй план. – Слова произносишь, но не хватает воображения... понимаешь, о чем я?

Тревис, которому наступили на больную мозоль, немного посидел, сдерживаясь, потом ответил:

– Немного. Я четыре года провел в университете. Мы теперь не все время ходим в одеялах и перьях.

Росс взглянул на него, в холодных серых глазах мелькнуло удивление.

– Я не это имел в виду... – он улыбнулся, и впервые в его улыбке не было ни превосходства, ни насмешки. – Хочешь правду, приятель? Я получал образование – до проекта – очень трудным путем. Никаких университетов. Но ты ведь изучал занятие шефа – археологию, верно?

– Да.

– Что же значат для тебя двенадцать тысяч лет? Ты имел дело со временем в больших дозах.

– Для нашей истории это большой период – от пещер до современности.

– Да, задолго до египетских пирамид, до того, как человек научился писать и читать. Так вот, двенадцать тысяч лет назад звезды принадлежали этим парням в синем. Но готов биться об заклад, они их не удержали! На нашей планете ни одна страна, даже Китай, не прожили так долго. Цивилизации поднимаются, а потом... – он щелкнул пальцами. – Капут. Другие занимают их место. Так что, может быть, когда прилетим в порт, о котором говорит Ренфри, ничего там не найдем. Или нас ждет что-то совсем другое. Либо то, либо другое. Только я бы предпочел, чтобы нас ничего не ждало.

Тревис вынужден был согласиться с логикой этого рассуждения. Допустим, они прилетят в порт, который перестал существовать. И улететь оттуда не смогут: они не умеют управлять кораблем. На весь остаток жизни они превратятся в космических изгнанников.

– Мы еще не умерли, – сказал Тревис.

Росс рассмеялся.

– Несмотря на все наши усилия? Да, таков должен быть наш воинский клич! Пока человек жив, он борется. Но неплохо бы все-таки знать, надолго ли мы заперты в этом корабле, – в последних словах не звучал обычный дерзкий тон; как будто и его тщательно поддерживаемый самоконтроль начинал сдавать.

В конце концов их эксперименты оказались вполне успешными. Крекеры, которые Тревис упрямо продолжал именовать "хлебом", пена и капуста-бобы Росса без труда переваривались внутренностями человека. К этому перечню они добавили липкую пасту с консистенцией джема и вкусом бекона и еще что-то похожее на печенье. Несмотря на кислый вкус, от которого сводило рот, есть можно было. Осмелев, Тревис взял контейнер с жидкостью и отпил. Жидкость имела металлический привкус, но вреда не принесла.

Вдобавок к этим экспериментам младшие члены невольного экипажа старались стать как можно более полезными Эшу и Ренфри в их исследованиях. Техник находился в постоянном раздражении. Он проводил часы в рубке, изучая механизмы, которые не смел разбирать для более подробного исследования, как ему ни хотелось этого. Однажды утром – по крайней мере на часах Ренфри было десять, эти часы были их единственным способом наблюдения за временем – Тревис сидел за техником, когда произошло долгожданное изменение. Такое, при котором не нужно было молиться. Нужно

было действовать.

Обычную тишину нарушил резкий звук – возможно, какое-то предупреждение. Ренфри схватил маленький микрофон корабельной связи.

– Привяжитесь! – он отдавал распоряжения с растущим возбуждением. – Тревога! Возможно, мы садимся. Привяжитесь!

Тревис схватил защитные ремни своего кресла. Внизу, должно быть, легли на койки. Снова вибрация – он уверен, что не ошибается. Корабль ожил.

Последующее описать было просто невозможно. Два этапа. Первый – водоворот странных ощущений, похожих на то, что они испытали, когда корабль перемещали во времени. Ослабев, Тревис откинулся на спину, глядя на экран. Все это время он был пуст. Но тут его глаза что-то отметили, и он воскликнул:

– Солнце!

В черном пространстве виднелся желтый огонек.

– Но не наше, – поправил его Ренфри. – Мы закончили прыжок. Теперь полет в системе...

Желтовато-красный огонек уже уходил за край экрана. У Тревиса создалось впечатление, что корабль медленно поворачивается. Теперь, когда исчезло яркое солнце, он увидел слабую светлую точку. Она оставалась на месте.

– Что-то говорит мне, парень, – неуверенно сказал Ренфри, – что именно к ней мы и направляемся.

– Земля? – Тревис ощутил прилив надежды.

– Земля, может быть, но не наша.

9

– Сели, – голос Ренфри, тонкий, хриплый, нарушил тишину рубки управления. Руки его протянулись к щиту и бессильно упали. Он не управлял посадкой, но казался совершенно истощенным усилиями.

– Домашний порт? – губы Тревиса пересохли. Посадка оказалась не такой изматывающей нервы и тело, как старт с Земли, но все равно пришлось нелегко. Либо корабль был лучше приспособлен к организму чужаков, либо они закалялись в тренировках и многочисленных полетах. Иначе такое не выдержишь.

– Откуда мне знать? – вспыхнул Ренфри. Он вновь пришел в раздражение.

На экране, их окне во внешний мир, снова небо. Но не обычное земное голубое небо, которое Тревис знал и которое так стремился снова увидеть. Синева, близкая к зелени, как бирюза, добываемая в холмах. Что-то в этом небе было холодное, враждебное.

На открытом пространстве виднелось сооружение с ярко выраженным металлическим блеском. Но гладкий изгиб тускло-красной поверхности заканчивался рваным краем на сине-зеленом фоне неба. Очевидно, что это давно уже развалина.

Тревис отвязался и встал на ноги, тело его с трудом принимало вернувшуюся тяжесть. И хоть он не любил корабль, стремился выбраться из него, сейчас ему совсем не хотелось выходить под это бирюзовое небо и исследовать руины, столь хорошо видимые на экране. И именно из-за этого нежелания он решил пойти туда.

В конце концов все собрались у выхода. Ренфри возился с внутренней дверью, потом они прошли к наружной. Техник оглянулся через плечо.

– Шлемы надели? – голос его гулко отдавался в шлеме в форме пузыря Тревиса. Пузырь плотно соединялся с костюмом. Эти шлемы обнаружил Эш. Он испытал их, готовясь к выходу в неизвестное. Внутри находились кислородные баки. Принцип их действия остался непонятен Ренфри, но чужаки пользовались ими, и теперь придется довериться им.

Открылся наружный люк. Ренфри выбросил лестницу и повернулся, чтобы спускаться по ней спиной вперед. Каждый, выходя из люка, быстро оглядывался.

Внизу на многие мили расстилалась жесткая белая поверхность. На ней кое-где виднелись тускло-красные сооружения с металлическими стенами в форме треугольников и квадратов. В центре каждого сооружения заключалось пространство, обозначенное черными кольцами. Ни одно из красных сооружений не казалось целым, а посадочное поле – если это посадочное поле – имело такой вид, словно им давно уже не пользовались.

– Еще один корабль, – Эш взмахнул рукой, голос его донесся до Тревиса через коммуникатор шлема.

И верно, за одним из сооружений, примерно в четверти мили, высился второй шар. А за ним Тревис увидел третий. Но нигде ни признака жизни. Ветер, легкий, ласковый, касался обнаженных рук.

Они спустились по лестнице и остановились у основания собственного корабля, не зная, что делать дальше.

– Подождите! – Ренфри схватил Эша за руку. – Что-то движется – вон там!

В корабле отыскалось и оружие; сейчас все держали странные пистолеты, такие же, какой был у Росса при его первой встрече с Тревисом. Подул ветер и принес обрывок давно погибшего растения, ударил его о бок корабля и унес в каком-то ужасном танце.

Но действительно, что-то показалось из основания ближайшей к ним красной башни. Тревис, увидев, как разворачиваются большие кольца, замер. Змея? Огромная змея, головой уже дотягивается до их стоянки, а хвост все еще в развалинах здания.

Он прицелился в разворачивающиеся кольца. Но Ренфри ударил его по руке, отведя ствол бластера. И тут апач заметил то, что Ренфри увидел раньше: змея не живая, в ней нет плоти, шкуры, тонких костей, она из какого-то искусственного материала.

Новые кольца механически разворачивались, выползали из дверей, за которыми скрывалось, казалось, бесконечное тело змеи. Она приближалась рывками, останавливаясь, и снова двигаясь, словно длительное ожидание чуть не вывело ее из строя. Вблизи стало видно, что она движется на ногах-стебельках. Четыре верхних отростка тесно прижались к корпусу; на том месте, где должна быть голова, качался стержень, напоминающий антенну.

Неровная походка со многими остановками создавала впечатление неисправности, ржавости и изношенности, распада от времени. Сколько она ждала? Четыре землянина отошли от корабля, уступая проход странному посетителю из башни.

– Роботы! – неожиданно сказал Росс. – Это роботы! Но что они собираются делать?

– Заправлять, я думаю, – ответил Эш, а не Ренфри.

– Верно! – техник устремился вперед. – Но есть ли у них горючее – сейчас?

– Будем надеяться, что хоть немного осталось, – мрачно ответил Эш. – Мне кажется, мы здесь не задержимся. Идемте на борт.

Угроза застрять здесь, если корабль заправится, поднимется и оставит их на планете, вызвала у них состояние, близкое к панике. Они бросились к лестнице и начали подниматься. Но когда все добрались до люка, Ренфри остался около него, рассказывая о действиях роботов.

– Я думаю, сейчас присоединили эту трубу – под нами. Не вижу, что делает этот ходячий робот, может, просто стоит на случай неприятностей. Что-то движется по шлангу, он раздувается! К нам на корабль что-то подают.

– Заправочная станция, – Эш оглядел развалины зданий и посадочное поле. – Какой размах! Тут могли обслуживать сотни, даже тысячи кораблей. И так как их невозможно заправить все одновременно, значит, был флот, – в голосе его звучало удивление, – флот, масштабы которого нам трудно себе представить. Мы были правы: это галактическая цивилизация. Может, она достигала соседних галактик.

Но глаза Тревиса были устремлены на разбитую вершину башни, из которой вышли роботы.

– По внешнему виду похоже, что туг давно уже никто не бывал, – заметил он.

– Машины будут действовать, пока не износятся, – ответил Ренфри. – И мне кажется, что эти близки к остановке. Сев, мы привели в действие механизмы. Роботы начали выполнять свою работу – может быть, в последний раз. Когда они еще этим занимались? Бездействие могло тянуться долго, большую часть этих двенадцати тысяч лет, о которых вы все время говорите. Империи умирают медленно. Но я не стал бы проверять. Машины у этих чужаков хорошие, и материалы получше наших.

– Я хотел бы взглянуть на внутренности одной из этих башен, – задумчиво проговорил Эш. – Может, там есть записи, что-нибудь такое, что можно расшифровать.

Ренфри покачал головой:

– А я не стал бы. Мы можем взлететь, прежде чем вы вернетесь на корабль. А... Роботы возвращаются! Мы готовы к старту.

Они закрыли наружный люк, потом внутренний. Ренфри по привычке отправился в рубку. Остальные трое легли на койки. Последовало короткое ожидание, потом новый старт. На этот раз они не потеряли сознание и выдержали, пока не оказались в космосе.

– А что теперь? – несколько часов спустя они набились в кают-компанию, чтобы провести бесцельное совещание о будущем. Так как все могли только гадать, никто не ответил на вопрос Ренфри.

– Я когда-то читал книгу, – вдруг с некоторым смущением, словно он нарушил приличия, сказал Росс, – в ней рассказывалось, как какой-то голландский капитан поклялся, что обязательно обогнет мыс Горн на одном из старых парусных судов. Он призвал на помощь дьявола и так и не вернулся домой – и многие столетия продолжает плавать.

– Летучий Голландец, – сказал Эш.

– Ну, мы-то не можем призвать дьявола, – заметил Ренфри.

– Неужели? – Тревис думал, что он рассуждает про себя, но увидел, что все с удивлением смотрят на него.

– Ну, что за дьявол? – поторопил его Эш.

– Мы пытаемся извлечь знания из этого корабля – это не наши знания, – Тревис говорил запинаясь, он пытался облечь в слова свои неопределенные мысли.

– Стервятники, получающие свою заслуженную закуску, – подытожил Эш. – Что ж, если продолжить твою мысль, что-то в этом есть. Запретный плод знаний. Эту идею так давно поместили в сознание человечества, что она до сих пор сохраняется, как ощущение вины.

– Поместили, – задумчиво повторил Росс. – Поместили...

– Поместили! – подхватил Тревис, и разум его совершил очередной скачок; он еще не привык к таким внезапным прорывам интуиции. – Кто поместил?..

Он оглянулся вокруг – на корабль, их транспорт к одновременно тюрьму.

– Эти?

– Они не хотели, чтобы мы о них узнали, – торопливы заговорил Росс. – Вспомните, что они сделали на базе красных: проследили все их посты и все уничтожили. А что, если у них были контакты с первобытными людьми нашей планеты? Они внушали мысли... и преподнесли такой страшный урок, что о нем помнили все последующие поколения.

– Есть и другие легенды, кроме Летучего Голландца, Росс, – Эш поерзал на своем сидении. Стулья корабля не позволяли удобно сидеть человеку. – Прометей и огонь – человек, который посмел украсть знания богов и использовать их на благо человечества и вечно страдал за свою дерзость. Хотя человечество воспользовалось ее плодами. Да, кое-что подтверждает эту теорию, – его оживление росло. – Может быть... всего лишь, может быть... мы узнаем правду!

– Порт заправки давно покинут, – напомнил Тревис. – Может, ничего от их империи и не осталось.

– Ну, что ж, главный порт мы еще не нашли, – Ренфри встал. – Когда доберемся до него – я не стану настаивать, но если мы доживем до конца путешествия, может быть, сумеем и вернуться. Конечно, – он постучал пальцами по косяку двери, – конечно, если сильно повезет.

– Каким образом? – спросил Эш.

– Должен существовать какой-то указатель курса, может, запись на ленте. Когда произведем окончательную посадку, можно будет попытаться запустить корабль в обратном направлении. Но между нами и Землей сотни "если", и мы не должны очень надеяться.

– Еще вот что, – задумчиво добавил Эш к этой слабой надежде. – Я изучал наши находки. Если сумеем прочесть их записи, на некоторых могут оказаться указания по руководству кораблем.

– А где вы найдете Розеттский камень? [Розеттский камень – базальтовая плита с параллельным текстом на греческом и древнеегипетском языках, найденная близ города Розетта; дешифровка иероглифического текста Розеттского камня положила начало чтению древнеегипетских иероглифов] – возразил Тревис. Он не мог поверить, что возможен хоть один из этих двух выходов. – У нас же никакого общего языкового наследия.

– Разве математика везде не та же самая, независимо от языка? Два плюс два всегда четыре, не так ли? – удивился Росс.

– Покажите мне хоть один символ на этих листах, который хоть отдаленно напоминал бы земные математические знаки, – Ренфри был настроен пессимистично. – Во всяком случае, пока мы в космосе, я не стану вмешиваться в работу механизмов.

Пока мы в космосе. Сколько еще будет продолжаться полет? Второй этап путешествия в никуда показался им гораздо тяжелее первого. Они почему-то были убеждены, что у них только одна цель, что первая же посадка окажется и последней. Но короткая остановка для дозаправки свидетельствовала, что полет предстоит долгий. Единственным способом отмечать время у них оставались часы Ренфри. Эш записывал дни, отсчитывая часы. Прошла неделя после посадки для заправки. Затем еще два дня.

Чувствуя необходимость хоть чем-то заняться, они пытались разгадать загадки корабля. Эш сумел привести в действие рекордер, через который пропускали провод с записью, и тем самым открыл даже не новый мир, а миры. Монотонная речь, сопровождавшая картины, ничего не говорила землянам. Но сами картины – и какие картины! Трехмерные, цветные, они позволяли заглянуть в непостижимую жизнь сложной цивилизации, расцветшей вокруг многих звезд.

Расы, культуры, и только третья их часть – гуманоиды. Неужели это подлинные записи? Или просто вымысел для развлечения экипажа в долгие часы полета? А может, отчеты о каких-то операциях? Они могли строить любые догадки, глядя на экран маленькой машины.

– Если это был полицейский корабль, и мы видели записи подлинных происшествий, – заметил Ренфри, – тогда у них были проблемы, – он был поглощен зрелищем битвы в каких-то наполовину затонувших джунглях. Враг был представлен белыми амфибиями, обладавшими способностью удлинять части своих тел, заманивая противника в ловушку. – С другой стороны, – продолжал он, – возможно, это всего лишь рассказы типа Поднимем-Дух-Наших-Парней-В-Синем. Откуда нам знать?

– Одна запись, которую я обнаружил сегодня утром, нам лично более интересна, – Эш порылся в плоском контейнере, в котором хранились провода-записи. – Посмотрите-ка, – он вынул провод с записью битвы в джунглях и вставил новую катушку.

И они увидели небо, серое, покрытое густыми облаками. Поверхность усыпана снегом, таким, как на их родной планете. По этой поверхности двигался небольшой отряд в знакомых синих костюмах. Костюмы отчетливо выделялись на серо-белом фоне.

– Тебе что-нибудь это говорит? – спросил Эш у Росса.

Мэрдок склонился вперед, внимательно разглядывая картину.

Их четверо, лысых гуманоидов в синих костюмах. Другой одежды на них нет, и Тревис вспомнил замечание Росса о качествах этого необычного материала. Шлемов на головах нет. Двигаются чужаки осторожно.

Изображение мигнуло и быстро сменилось. Зрители ухе к таким сменам привыкли.Теперь они видели туже самую местность, должно быть, глазами одного из четверых. Картина резко опрокинулась: камеру направили вниз, в долину. Перед ними открылся длинный спуск, и перспектива искажена.

Но не настолько, чтобы скрыть то, что хотел запечатлеть оператор. Внизу, на плоской равнине, наполовину погруженный в сугробы, лежал один из грузовых кораблей чужаков.

– Не может быть! – удивленно воскликнул Росс.

– Смотри дальше, – сказал Эш.

До корабля далеко. Вокруг него двигались какие-то черные точки. Они перемещались по проложенной в снегу тропе. Ясно, что ею пользовались часто. Изображение снова мелькнуло, появился лед, огромная неясная ледяная стена, поднимавшаяся к серому небу. И прямо к этой стене вела протоптанная тропа.

– Пост красных! Это он! А корабль, – Росс чуть не задыхался, – корабль участвовал в рейде против красных!

Последний раз щелкнуло, и экран погас.

– А где остальное? – спросил Росс.

– Ты все видел. Если они и записали что-то еще, на этой катушке продолжения нет, – Эш потрогал цветной ярлычок, прикрепленный к контейнеру, из которого взял запись. – На этикетке ничего соответствующего этому нет.

– Может, красные ответили им? Позже прикончили экипаж. Бактериальная война... – Росс пощелкал выключателем рекордера. – Вероятно, мы этого никогда не узнаем.

И тут над головами, нарушив обычную тишину корабля, раздалось предупреждение из рубки, где находился Ренфри, сам себя назначивший на вахту:

– Корабль готовится к очередному прыжку, приятели. Пристегнитесь! Мне кажется, скоро большой прыжок!

Они заторопились к койкам. Тревис потянул защитные ремни. Что найдут они на этот раз? Еще одну станцию с роботами – или порт, конечную цель полета? Он подготовился выдерживать переход из гиперпространства в нормальное пространство-время, надеясь, что привычка на этот раз сделает испытание легче.

Снова они прошли через переход, отрицающий законы природы и тяжело достающийся и телу, и разуму.

– Впереди солнце, – Тревис, открыв глаза, услышал в коммуникаторе голос Ренфри. – Одна... две... четыре планеты. Мы как будто направляемся ко второй.

Новое ожидание. Новый спуск в атмосфере, возвращение тяжести, вибрация стен и пола. И посадка, на этот раз с легким подпрыгиванием, как будто она не так хорошо контролировалась, как на заправочной станции.

– Это что-то другое... – послышался голос Ренфри. Вид, открывшийся перед ним на экране, словно лишил его дара речи.

Они поднялись в рубку и столпились у окна в новый мир. Должно быть, стояла ночь, но ночь, полная красноватого света, словно далекий пожар бросает в небо отблески своей ярости. И свет этот дрожит, как языки костра.

– Их родная планета? – спросил Росс.

Ренфри, глядя на игру света, ответил, как всегда, весьма осторожно:

– Не знаю. Просто не знаю.

– Попробуем взглянуть из люка, – Эш снова принял на себя руководство.

– Может быть, вулкан, – предположил Тревис, вспомнив свой опыт в доисторическом мире.

– Нет, не думаю. Я только одно могу вспомнить...

– Знаю, – Росс уже начал спуск по лестнице. – Северное сияние!

10

Шахматная доска порта заправочной станции, ее необычная архитектура – это поражало, но все же вмещалось в пределы понимания землян. Но здесь – Тревис смотрел в раскрытый люк – самые фантастические сны обрели здесь реальное воплощение.

Вдоль горизонта играли красные языки света, заполняя четверть неба, поднимаясь к зениту. Звезды бледнели в этом свете, мерк и свет луны – луны, в три раза большей по размеру, чем спутник их родной планеты.

От корабля уходила потрескавшаяся, взгорбленная, некогда ровная поверхность посадочного поля. В воздухе слышался слабый треск, он не имел определенного источника. Как будто атмосферные электрические разряды. От красных бликов везде бродили мрачные тени.

– Воздух годится, – Ренфри осторожно снял шлем. Услышав это, остальные последовали его примеру. Воздух сухой, как ветер пустыни.

– Там какие-то здания – в том направлении, – все повернулись, следуя жесту Росса.

На заправочной станции башни, хоть и полуразрушенные, устремлялись к небу – здесь же здания жались к поверхности, самое высокое из них было не выше корабля-шара. И нигде в красном свете Тревис не видел ничего похожего на растительность. Очевидным была заброшенность порта заправки, но здесь опустошение казалось тревожным, почти угрожающим.

Никто не торопился выйти под это огненное небо, и никто не направлялся к кораблю. Если эта посадка тоже предназначалась для обслуживания корабля, то здесь механизмы не действовали. Наконец земляне снова ушли в корабль и закрыли люк, решив дождаться дня.

– Пустыня... – Тревис сказал это почти про себя, но Эш вопросительно взглянул на него.

– Ты хочешь сказать – там?

– Ощущение в воздухе, – объяснил Тревис. – Научишься узнавать, если проведешь в пустыне большую часть жизни.

– Это конец нашего пути? – снова спросил Росс у Ренфри.

– Не знаю, – все они поднялись в рубку. Техник остановился перед главной панелью. Он хмуро смотрел на нее. Потом неожиданно повернулся к Тревису.

– Ты чувствуешь пустыню. Ну, а я чувствую машины: я прожил с ними большую часть моей жизни. Никаких указаний, что мы снова взлетим. Но у меня есть чувство, что это еще не конец, – он чуть смущенно рассмеялся. – Ну, ладно, если вы скажете, что я вижу привидения, я соглашусь.

– Напротив, я настолько с тобой согласен, что даже не собираюсь отходить от корабля, – улыбнулся Эш в ответ. – Может, это еще одна заправка?

– Роботов-то нет, – заметил Росс.

– Они могли выйти из строя и проржаветь много лет назад, – ответил Ренфри. Теперь он как будто пожалел, что высказал свои сомнения.

Наконец они улеглись, но если кто-то и спал, то урывками. Тревис, лежа на мягком матраце, который принимал форму его тела, не испытывал ощущения безопасности – того ощущения, которое испытывал в полете. Теперь за оболочкой, до которой он может дотронуться рукой, лежит неизвестная земля, готовая скорее не приветствовать, а грозить опасностями. Может быть, игра огней на небе, сухой пустынный воздух – все это вызвало у него впечатление, что там не мир, населенный старыми машинами. Нет, там снаружи жизнь, и она ждет.

Должно быть, он задремал, потому что его разбудило прикосновение руки Росса к плечу. Вслед за Мэрдоком он потащился в кают-компанию. Ел молча, но каждый нерв его жилистого тела трепетал в напряжении. Тревис по-прежнему ощущал ожидавшую снаружи опасность.

Они вооружились, прицепили к поясам бластеры чужаков. И вышли на безжалостный солнцепек, такой же грозный, как ночные огни.

Эш прикрыл глаза рукой.

– Попробуйте надеть шлемы, – предложил он. – Возможно, они смягчат блеск.

Он оказался прав. Прозрачный материал шлемов задерживал часть света, и смотреть стало легче.

И Тревис оказался прав, говоря, что они оказались в пустыне. Песок, дюны белого песка, отдельные песчинки жестко блестели, отражая солнечный свет. Для незащищенного глаза это было Просто невыносимо. Пустынная местность не вызывала ни малейшего желания исследовать ее. И все же всегда существует возможность, что какое-то случайное открытие позволить решить задачу возвращения.

– Пойдем туда, – решение принял Эш, опытный исследователь. – Ты останешься здесь, Ренфри, у корабля. При любом признаке того, что корабль оживает, стреляй – на максимуме.

Выстрел из ствола оружия чужаков способен вызвать вспышку голубого пламени, видимую за мили. Путешественники не знали, какова дальность действия коммуникаторов шлема, но в эффективности оружия они были убеждены.

– Сделаю! – Ренфри уже поднимался по лестнице, немного разочарованный тем, что не оказался в числе исследователей.

И вот земляне – Эш в центре и немного впереди, Росс и Тревис по бокам и немного сзади – направились к зданиям. Тревис машинально рассматривал песок под ногами. Он не мог бы сказать, что ищет. Да и не останутся на этом песке следы. Следы! Он оглянулся. Неглубокие впадины, обозначавшие их собственные следы, уже почти неразличимы. Никаких признаков, что кто-то проходил здесь, в этом районе забытой базы, в течение дней, месяцев, лет, поколений.

Но песок не везде. Тревис обошел наклонный блок покрытия поля, за ним образовалось углубление. Тревис поколебался, потом заглянул в него.

Вечером на поле дул ветер; он чувствовал его, выглядывая из люка. Теперь воздух неподвижен, песок не тревожит даже легчайший ветерок. А углубление свободно от песка. Он не знал, какой инстинкт подсказал ему, что тут что-то не так. Но подсознательная тревога не оставляла его, поэтому он встал на колени и принялся глазом охотника-следопыта разглядывать яму.

И только потому увидел то, что в противном случае осталось бы незамеченным, – углубление в почве, не прикрытой песком. Он потрогал пальцами след. Что-то жирное. Тревис снял шлем и поднес палец к носу.

Едкий запах, запах чего-то живого, какого-то грязного тела. Он уверен в этом! И так как это существо сидело здесь долго, наблюдая за кораблем, он решил, что оно обладает разумом – какого-то типа. Надев шлем, он по коммуникатору сообщил о своей находке.

– Говоришь, оно сидело здесь долго? – услышал он вопрос Эша.

– Да. А ушло недавно, – апач все свои заключения делал на основании запаха, сохранившегося в укрытии.

– Никаких следов?

– На песке ничего не сохранится, – Тревис ногой пошевелил небольшую песчаную горку. Нет, никаких следов. Но этот тайный наблюдатель мог прийти только из одного места – из зданий, полузасыпанных ползущими дюнами. Тревис встал и пошел вперед, держу руку на рукояти оружия. Ощущение ждущей впереди опасности усилилось.

Эш приблизился к середине комплекса зданий. На самом деле, как они теперь видели, здание было только одно. Два боковых крыла соединялись с центральным корпусом длинными низкими переходами без окон. Тревис знал, как действует песок на скалы. Здесь песчаная эрозия тоже действовала, и стены напоминали дюны.

Окон не видно, дверей тоже. Но в конце крыла перед Тревисом открылась яма в песке, нарушающая естественную линию, созданную ветром. Углубление привлекло его внимание.

– Сюда! – негромко позвал он, забыв, что голос передается не по воздуху, а по коммуникатору шлемов. Медленно, с осторожностью охотника, идущего за пугливой добычей, он двинулся к углублению в песке. Никаких следов, однако он был уверен, что углубление появилось недавно и проделано сознательно, это не результат каприза ночного ветра.

Он обогнул выступ дюны, поднимавшийся ему по плечо, и понял, что не ошибся. Песок отбрасывали, набросав его по бокам, как будто изнутри открыли какую-то дверь, и она раздвинула песок.

– Прикрой его! – тень Эша легла на песок дюны и встретилась с тенью Росса. Два агента во времени остались за его спиной, а апач начал внимательно рассматривать стену.

Глаза не заметили в стене никакого различия, но пальцы на уровне пояса нащупали нарушение однородности. Какая-то полоска, уходящая вниз, не такой текстуры, как стена по бокам от нее. Но хотя он и нажимал, тянул, прикладывал весь свой вес, ничего не поддавалось. Однако он был уверен, что часть стены открывалась, взбороздив песок.

Наконец, предварительно встав на четвереньки, Тревис лег и попробовал добраться до основания стены. И так обнаружил торчащий пучок жестких волос. Объединенными усилиями кончика ножа и пальцев он высвободил эти волосы. Жесткие, таких у земных животных не бывает, каждый волосок в толщину впятеро превышает волосы земных организмов. Цвет серо-белый, сливающийся с песком. Такой не разглядишь на фоне дюн.

Волосы липли к пальцам, и Тревису не понадобилось подносить их к носу, чтобы узнать этот острый запах. Он отнес волосы Эшу, испытывая к ним растущее отвращение. Эш спрятал трофей в боковой карман.

– Есть возможность открыть? – Эш указал на тайную дверь в стене.

– Не вижу, – ответил Тревис. – Вероятно, закрыто изнутри.

Они с сомнением разглядывали здание. За ним, насколько они могли видеть, простирался только песок, уходящий к горизонту, где вечером играли огни. Если и можно разгадать эту загадку, то только в здании, а не в пустыне.

– Росс, оставайся здесь. Тревис, иди к концу крыла. Стань так, чтобы видеть Росса – и меня, когда я зайду за здание.

Эш с той же тщательностью, что и апач, поводил пальцами по стене в поисках другого входа. Он обошел вокруг всего здания и вернулся – сообщить было нечего.

– Когда-то здесь были окна и дверь. Но они давно заложены. Если бы у нас было время и инструменты, то мы вполне могли бы их разобрать.

В коммуникаторах шлемов послышался голос Росса.

– А может, через крышу, шеф?

– Если хочешь попробовать, давай!

Тревис встал к стене, которая отказывалась выдавать свою тайну, и Росс с его помощью поднялся на крышу. Юноша двинулся в глубину, и оставшиеся внизу перестали его видеть. Но по приказу Эша Росс непрерывно рассказывал, что видит.

– Не очень много песка... можно было ожидать больше... Эй! – в последнем восклицании зазвучало оживление. – Это уже кое-что. Круглые плиты, и расположены кругом. Передвинуть невозможно.

– Металл? – спросил Эш.

– Нет, – ответ прозвучал неуверенно. – Больше похоже на стекло, только непрозрачное.

– Окна? – предположил Тревис.

– Слишком маленькие, – возразил Росс. – Но их очень много – повсюду. Подождите! – этот возглас насторожил людей внизу. – Красные – они краснеют!

– Убирайся оттуда! Прыгай! – рявкнул Эш.

Росс повиновался без колебаний и с ловкостью опытного парашютиста приземлился на одну из дюн. Остальные побежали к нему, продолжая смотреть на крышу закрытого здания. Возможно, какое-то свойство шлемов позволило им увидеть слабые красноватые лучи, поднимающиеся с крыши к небу.

В ладонях Тревиса закололо, словно от восстанавливающегося кровообращения. Росс поднялся с песка и яростно встряхнулся.

– Что происходит? – в голосе его звучала необычная нотка страха.

– Я думаю – фейерверк, чтобы отпугнуть нас. Можно считать, что жильцы этого дома не любят любопытных посетителей. К тому же у хозяев есть кое-что, подкрепляющее их желание. Вероятно, даже лучше, что передняя дверь закрыта.

Тревис больше не видел тонких огненных линий. Либо отключили энергию, либо лучи теперь невидимы, даже с помощью шлемов. Жесткие волосы, отталкивающий запах – и теперь это. Как-то эти факты не соответствуют друг другу. Волосы, конечно, могли быть оставлены сторожевой собакой или ее эквивалентом на этой планете. Это предположение соответствовало бы низкому входу в здание. Но собака, которая выбирает лучшее в окрестности укрытие и потом часами наблюдает за кораблем?.. Это также не соответствует природе любого животного. Это свидетельство разума, а разум означает человека.

– Я считаю, что они ночные жители, – неожиданно сказал Эш. – Это соответствует всему, что мы видели. Солнечный свет для них болезнен, как и для нас без шлемов. Но ночью...

– Засядем и посмотрим, что будет? – спросил Росс.

– Не на открытом месте. Мы пока слишком мало знаем.

Тревис молча с ним согласился. Он предпочел бы остерегаться ночного шпиона. И ему эта планета кажется гораздо более зловещей и пугающей, чем станция заправки. В этой пустыне ощущается неясная угроза, какую он никогда не испытывал в пустынях своей родной планеты.

Они вернулись к кораблю, поднялись по лестнице и с радостью оставили за закрытым люком белое сверкание песка. В синем свете корабля все сняли шлемы.

– Что ты видел? – спросил Эш у Ренфри.

– Мэрдок спрыгнул с крыши, и потом со всей поверхности крыши поднялись красные линии, очень слабые. А вы что сделали, не тот дверной звонок нажали?

– Вероятно, кого-то разбудили. Не думаю, что туда полезно наносить визиты. Боже, какая вонь! – закончил Росс, принюхиваясь.

Эш взял в руку клок волос, запах был не только очень заметен в атмосфере корабля, обычно лишенной запахов, он всю ее просто отравил.

Они отнесли волосы в маленькую каюту, которую, возможно, когда-то занимал капитан корабля и в которой теперь Эш сосредоточил все материалы для изучения. Несмотря на ужасную вонь трофея, все собрались вокруг. Эш разнял клок по волоску и разложил их.

– Какие толстые волосы! – удивился Ренфри.

– Если это волосы. Все бы отдал за лабораторию! – Эш прижал волосы полоской чистого материала чужаков для письма.

– Этот запах... – Тревис, вспомнив, как брал находку в руку, потер ее о бедро.

– Да? – подбодрил его Эш.

– Ну... я думаю, это от грязи. А может, оттого, что существо нам неизвестно.

– Чуждый метаболизм, – Эш кивнул. – Каждая человеческая раса имеет отчетливый запах, но его сильнее чувствует человек другой расы. Но к чему ты ведешь, Тревис?

– Ну, если этот запах исходит от... от человека, – за неимением другого он использовал это слово, – а не от животного, я бы сказал, что он живет в настоящем свинарнике. А это значит, что он либо очень примитивен, либо дегенерировал.

– Не обязательно, – заметил Эш. – Для мытья нужна вода, а мы здесь воды пока не встретили.

– Конечно. Но ведь у них должны быть вода. И я думаю... – впрочем, у него нет доказательств, чтобы подкрепить свои догадки.

– Может быть. Ночью будем следить и увидим, кто выйдет из этого ящика с ловушками.

Днем они поспали. Ренфри, как обычно, в рубке управления. Никто не понимал, почему корабль опустился на этой куче песка, и пустынность этого места подкрепляла мнение Ренфри, что это не конечная цель. Логика говорила, что корабль должен был вылететь из центра цивилизации, а это далеко не центр.

Солнце зашло, сумерки затянули песчаные дюны, когда земляне снова собрались у внешнего люка, чтобы наблюдать за зданием и полоской местности между ними и этим загадочным блоком.

– Долго нам, как по-вашему, придется ждать? – Росс переменил положение.

– Совсем не придется, – негромко ответил Эш. – Смотри!

Из-за дюны, за которой Тревис обнаружил углубление, показался очень слабый красноватый отблеск.

11

При свете дня или даже вечером они бы этого не заметили. Да и сейчас, в темноте, дюны затрудняли видимость. Эш негромко считал. При счете "двадцать" красноватое сияние погасло со стремительностью, которая говорила, что дверь захлопнули.

Тревис напрягал глаза, гладя на конец заслоняющей вход дюны. Если существо, которое наблюдало за ними накануне, вернется на свою позицию, оно обязательно пройдет через это место. Но пока он ничего не видел.

Послышался негромкий звук, но он шел с противоположного направления – какой-то шорох из открытой пустыни. Потом щеки Тревиса коснулось движение сухого воздуха. Начинался ночной ветер. А шорох, должно быть, – движение песка под его первыми порывами.

– Мы могли бы подстеречь его в засаде, – задумчиво сказал Росс.

– Может быть, у них чувства острее наших. Несомненно, если они ночные жители, у них и зрение ночное. Можно считать, что они нас обнаружили. И я хотел бы знать побольше о том, кого собираюсь подстерегать.

Тревис почти не слушал Эша. Он увидел движение. Да! Пальцы его легли на руку Эша коротким предупреждающим движением. С конца дюны скользнула тень и быстро двинулась к укрытию, прямо к углублению за поднятым блоком. Засядет ли снова шпион в свой импровизированный наблюдательный пункт? Или сегодня он передвинется ближе к кораблю?

Тьма сгущалась, и на небе появились языки пламени. Их свет не был устойчивым, но все же позволял разглядеть поверхность непосредственно рядом с кораблем. Любое нападение туземцев будет замечено человеком, стоящим у люка. Но Тревис понимал, что с поднятой лестницей и люком, находящимся в нескольких десятках футов над поверхностью им нечего опасаться нападения. Разве что у туземцев есть оружие, способное бить на такое расстояние.

– Закройте внутренний люк, – неожиданно сказал Эш. – Мы отрежем внутренний свет, и им труднее будет разглядеть нас здесь.

Люк закрыли, синеватый внутренний свет корабля исчез. Разведчики лежали на полу в тесном бункере, стараясь не толкать друг друга, ожидая следующего шага того, кто скрывался внизу.

– Что-то есть, – негромко предупредил Росс. – Слева, у самого конца последней дюны.

Скрывавшийся проявлял нетерпение. Темное пятно, которое могло быть головой, передвинулось на фоне белого песка. Ветер пел вокруг корабля, принося пыль. Чтобы защититься от нее, люди вновь надели шлемы. Но песчаные вихри, казалось, не заботят туземца.

– Мне кажется, их несколько, – заметил Тревис. – Это последнее движение слишком далеко от первого места.

– Может, готовятся напасть? – предположил Росс.

Странно, но никто из землян не достал бластер. Слишком высоко они над поверхностью, вряд ли нападающие могут до них добраться; на гладкую поверхность шара не подняться. Люди чувствовали себя в безопасности.

Темное существо устремилось к шару. И либо оно вдвое сгибалось во время бега, либо передвигалось на четвереньках! Одна из небесных вспышек осветила его, и наблюдатели вскрикнули.

Человек или животное? У существа было четыре тонких конечности и еще два выступа в середине тела. Голова круглая, на бегу низко свисает, так что морды не видно. Но все тело покрыто шерстью, темной шерстью, непохожей на светлые волосы, найденные Тревисом. Одежды не видно, и существо как будто не вооружено.

На мгновение тень застыла, глядя на корабль. Потом устремилось назад, в дюны. Новая вспышка движений, едва заметная, этот новый бегун просто сливался с дюнами.

– Это, должно быть, твой ночной наблюдатель, – сказал Эш. – Он светлее первого.

– У них цвет разный, а размер один, – добавил Росс. – Кто это?

– Они не из нашего мира, – уверенно сказал Эш. – Но они интересуются нашим кораблем и пытаются незаметно подобраться к нему.

– Они передвигаются, словно боятся нападения, – добавил Тревис. – У них, должно быть, есть враги.

– Враги, которые ассоциируются с таким кораблем, как наш? – Эш ухватывал все, как обычно, легко и быстро. – Да, может быть. Но не могу поверить, что корабль прилетал недавно.

– Память сохраняется долго...

– Память означала бы, что они разумны! – до этого восклицания Тревис и сам не подозревают, что относится к этим существам в дюнах с отвращением.

– Ну, они могут себя считать людьми, – ответил Эш, – а мы для них чудовища. Все относительно, сынок. Во всяком случае, они вряд ли настроены доброжелательно.

– Я бы много дал сейчас за прожектор, – задумчиво заметил Росс. – Хотелось бы мне поймать одного лучом и рассмотреть получше.

Минуты проходили; наблюдателям удалось заметить еще несколько мгновенных перемещений, но ни разу они не смогли отчетливо рассмотреть прячущихся.

– Мне кажется, они хотят обойти корабли и приблизиться к нему сзади, – предположил Тревис, заметив, что по крайней мере двое передвигаются в том направлении.

– Это им ничего не даст: вход только один, – самоуверенно ответил Росс.

Но Тревис не мог легко смириться с мыслью об аборигенах, подбирающихся к кораблю сзади. Все врожденные инстинкты охотника и жителя пустыни говорили ему, что это опасно. Разум же продолжал утверждать, что у корабля только один вход и его легко защитить. Достаточно его закрыть, и до них никто не доберется.

– Но к чему вообще этот порт? – несколько секунд спустя снова поднял главный вопрос Росс. – Должна же быть причина для этой остановки. Может, нужно что-то найти... или сделать, прежде чем мы сможем лететь дальше?

Все думали об этом, но Росс высказал свои мысли и опасения вслух. А что, если решение там, в здании без входа? Кошмарное сооружение, охраняемое быстрыми волосатыми существами, которые могут видеть в темноте...

– Здание? – в этом слове звучал вопрос. Тревис почувствовал, как рядом шевельнулся Эш.

– Может быть, – согласился он. – Если задержимся здесь, можем попытаться прорваться туда днем. Если бластер поставить на максимум, у него весьма мощный луч.

Тревис сжал рукой плечо Эша. Голову у него обхватывал шлем, но рукой он придерживался за край двери. И уловил через корпус удары. Внизу, под изгибом корпуса, не дававшим землянам возможность смотреть непосредственно вниз, кто-то бил по металлу шара. С какой целью, Тревис и предположить не мог. Он поискал руку Эша, положил ее рядом со своей и прижал ладонь, чтобы тот тоже ощутил удары.

– Колотят, – теперь он вспомнил, что слова в шлеме не слышны снаружи. – Но зачем?

– Хотят пробить дыру? – над ними навис Росс. – Они не смогут пробить корпус. Или смогут? – в вопросе звучала тревога, которую разделяли все. Они ведь ничего не знают о возможностях аборигенов.

Рядом с Тревисом лежали кольца лестницы. Посмеет ли он выбросить ее, спуститься и посмотреть, что делается внизу? Ему показалось, что удары делаются сильнее и быстрее. Допустим, каким-то чудом, используя неизвестные инструменты, волосатые существа смогут пробить внешнюю оболочку корабля? Тогда им не спастись из этого пустынного мира.

Он начал продвигать лестницу вперед. Эш попытался схватить его, но Тревис уклонился.

– Мы должны посмотреть!

Росс и Эш отодвинулись, и Тревис смог протиснуться в дверь, свеситься над краем и спуститься на длину своего тела. Но тут лестница кончилась, и он понял, что двое наверху держат ее.

Вцепившись в перекладину, как можно ближе прижимаясь к корпусу корабля, Тревис посмотрел вниз. Игра красных языков на небе освещала внизу сцену лихорадочной деятельности. Он оказался прав. Волосатые существа незаметно обошли корабль сзади, и теперь целая группа их толпилась у основания. В мелькающем свете он не мог разглядеть, что они делают. Но вот одно из них поднялось с четверенек и вытянуло передние конечности над головой. Придатки в середине тела дернулись, гибко, словно без костей, и прилипли к корпусу корабля.

Существо подпрыгнуло и повисло, теперь его задние конечности находились в футе над поверхностью. Очевидно, его держали щупальца у пояса, а кулаками и ногами оно яростно начало колотить по корпусу. Потом на глазах Тревиса подпрыгнуло еще выше, и в его движениях явно прослеживалась целеустремленная злоба.

Теперь и второе существо подтянулось при помощи щупалец, повисло на корпусе и начало подъем. Тревис не видел никакого оружия, только непрестанно бьющие кулаки. Но у него не появилось никакого желания сражаться с этими ползунами. Он доложил Эшу и получил приказ вернуться. Они закрыли люк, так, чтобы можно было взлетать, и сняли шлемы.

Теперь звуки ударов стали не слышны. Но Тревис не думал, что существа прекратили свои попытки прорваться в корабль, как они ни тщетны. Земляне поднялись в рубку, чтобы взглянуть на внешний мир через экран. Ренфри выглядел удивленным.

– Не понимаю. У меня по-прежнему такое чувство, что это не конечный порт. Но не могу сказать, почему и зачем эта посадка. Если ответ скрывается в здании, вам придется туда пробиться. Но у нас есть лучшее средство, чем бластеры.

Росс быстро понял его.

– Орудия корабля!

– Может быть.

– А мы сможем их использовать? – спросил Эш.

– Ну, с ними-то все ясно, не то что со всем остальным. Помните это? – техник повернул рычажок. Замигали огоньки, в воздухе послышалось слово на исчезнувшем языке. Все, как и при их первом посещении корабля.

– И ты можешь из них выстрелить?

– Шеф... мой шеф... установил, что вот этим... – Ренфри указал на кнопку, но не нажал ее. – Думаю, что один из больших бластеров у нас над головой. Можем попробовать.

Но Эш с отсутствующим видом потирал подбородок. Он еще не принял решение.

– Слишком много предположительного. Мы не знаем, действительно ли нам нужно пробраться туда, чтобы снова взлететь. В сущности, если мы туда войдем и не найдем ничего, наше положение только ухудшится. Должно быть, аборигены этому зданию обязаны жизнью. Мы раскроем его, и они погибнут, словно мы их перестреляли из бластеров. Нам они могут не нравиться, но это их мир, а мы для них чужаки. Мне хотелось бы немного подождать и не пользоваться сильными средствами.

Никто не хотел подталкивать его к действиям. Снаружи в ночном небе играли огни, а на фоне бледной луны, которую они видели прошлой ночью, появился желтый меньший спутник. И по-прежнему не находилось никакого объяснения действиям обитателей дюн.

Но тут корабль слегка наклонился. Как существа смогли этого добиться? Может быть, подумал Тревис, просто весом множества налипших на него существ. Положение корабля изменилось, и, может быть, это привело в действие его двигатели. Потому что все услышали знакомое предупреждение о старте.

– Нет, – запротестовал Ренфри, – нельзя... мы еще не знаем, почему.

Но двигатели, действия которых земляне не понимали, которыми не могли управлять, не слышали этих слабых протестов. А может быть, кончился срок пребывания на планете – сутки планетного времени. Или же причина – в нападении волосатых существ.

А сами эти существа – сумеют ли они вовремя освободиться, спрыгнут на поверхность, ощутив предупреждающую вибрацию? Или в тупом поглощении своим нападением будут продолжать цепляться за корабль, и он унесет их в морозную черноту вечной космической ночи?

Невольный экипаж корабля пристегнулся и ждал старта и прыжка в гиперпространство. Снова им предстоял долгий полет в неизвестное.

Но на этот раз все произошло несколько по-другому. Тревис заметил, что этот старт оказался не такой тяжелый. Может, он просто начал привыкать? Он не потерял сознание, не испытал толчков. И услышал удивленный голос Ренфри:

– Мы не вошли в гиперпространство. Что происходит?

Все собрались у экрана. Догадка Ренфри подтвердилась. На экране не разливалась сплошная чернота, как всегда в гиперпространстве. Они видели постепенно уменьшавшийся шар пустынной планеты, поверхность ее по мере удаления меняла цвет.

– Должно быть, направляемся к другой планете той же системы, – сказал Эш. Часы шли, и эта догадка начала подтверждаться. Корабль приближался к третьей планете неведомого солнца.

– Неужели посетим все? – с оттенком прежнего легкомыслия спросил Росс. – Зачем? Развозка молока?

Прошли три дня, четыре. Они ели пищу чужаков, беспокойно бродили по кораблю, не способные интересоваться ничем, кроме изображения на экране в рубке управления. На шестой день послышался сигнал, предупреждающий о посадке.

На экране их очередная цель казалась яркой сине-зеленой, с оранжево-красными пятнами. Невозможно было оторваться от этих контрастных цветов. Земляне бросили жребий, кому достанутся три кресла в рубке, четвертый должен был спуститься вниз и лечь на койку. И вот Тревис лежал один, ничего не видя, в самом сердце вибрирующего шара, размышляя, что готовит им будущее.

На этот раз корабль сел днем. Апач освободился от ремней, ощущая вернувшуюся силу тяжести, и поднялся по лестнице, чтобы тоже взглянуть на новый мир.

– Нет!..

И здесь в небо уходили разрушенные башни, такие же, как в порту заправки, но было здесь и еще что-то. На фоне безоблачного розового неба – купол молочного цвета, поднимавшийся мягкими линиями, которые переходили в хрупкие морозные кружева. Невозможно было представить себе, что это искусственное сооружение.

Рваные кружева... Разглядывая это сооружение, Тревис видел разрывы, нарушавшее общее совершенство. Но несмотря на них, сооружение фантастически красиво – пена, свет, игра радужных оттенков цвета. Сооружение поднималось из темной листвы с голубоватым оттенком, не похожей на земную зелень.

Ветви лениво двигались на ветру, временами среди них мелькали пятна других цветов. Плоды? Цветы?

Ренфри оторвал их от этой сцены, казавшейся нереальной.

– Смотрите!

Он стоял перед главным щитом управления, вцепившись в спинку кресла, так что мышцы вздулись на руках. Щит ожил. Они видели игру огоньков и раньше, говорившую о готовности вооружения. Но здесь что-то другое. Среди рядов кнопок и рычажков вспыхнуло множество огней. И там, где они загорались, поворачивался рычаг или углублялась кнопка. Потом вспыхнули еще огоньки. Открылась крышка, и из углубления под ней появился небольшой, в форме монеты, кусочек красного металла; он со звоном упал на пол.

Ренфри ожил, нырнул, чтобы схватить его. Он держал кружочек в руках словно огромную драгоценность.

– Последняя остановка! – он повернулся лицом к остальным, в глазах его горело возбуждение. – Это домашний порт! И у меня в руках указатель курса!

Другого объяснения увиденному у них не было. Путешествие, запрограммированное умирающим, завершилось. В маленькой металлической пуговице, которую сжал в кулаке Ренфри, скрывалась тайна их прибытия – но и возвращения тоже. И если они когда-нибудь вернутся на Землю, то только решив загадку этого диска.

Но глаза Тревиса снова устремились на экран. Мягкий ветерок раскачивал цветущие ветви возле молочной башни на фоне розового неба. И близкое будущее казалось более интересным, чем отдаленное.

Может быть, и Эш испытывал то же. Потому что старший агент во времени направился к внутренней лестнице. Он остановился у колодца, оглянулся через плечо и просто сказал:

– Ну что ж, выходим.

12

Может быть, когда-то здесь и лежало широкое посадочное поле. Теперь же все заросло. Корабль при посадке сломал множество растений, от них исходил свежий острый запах.

Земляне не надевали шлемы: в этом не было необходимости. Их приветствовал солнечный свет, не теплее, чем в начале лета в полосе умеренного климата на Земле. Мягкий ветер, шевеливший листву, не нес с собой песок.

Теперь перед ними открылся лучший вид, чем на экране, и они заметили и другие разрывы в зелени. Молочное здание фантастической формы было окружено другими строениями, такими же необычными и не похожими на него, как не похож пустынный мир на это царство растительности. Тускло-красные массивные строго геометрические блоки не могли быть созданы тем же архитектором – возможно, это даже другая раса и другой век.

А дальше стояли другие здания, с острыми, как ножи, фронтонами, с узкими окнами в серых стенах. На заостренных крышах из какого-то тусклого материала росли кусты, даже небольшие деревья. И опять – никакого сходства с волшебным куполом или массивными блоками.

– Почему?... – Росс медленно поворачивал голову, разглядывая эти абсолютно не похожие друг на друга сооружения. Все высокие, гораздо выше шара, и у всех нижние этажи скрыты растительностью.

Тревис вспомнил прошлое, казавшееся нереальным после того, что случилось позже. На его планете тоже есть места, где миниатюрная деревня зулусов располагается рядом со швейцарским замком и вигвамом апачей.

– Музей? – он высказал единственное пришедшее ему в голову объяснение.

Лицо Эша побледнело под загаром. Он восхищенно переводил взгляд от одного здания на другое.

– Или столица, где каждое посольство построено в своем стиле.

– А теперь все это мертво, – добавил Тревис. И правда. Все покинуто, как в порту заправки.

– Столица галактической империи. Как много можно здесь узнать! Сокровищница... – Эш возбужденно дышал. – Здесь сокровища тысяч миров.

– Кто об этом узнает? – спросил Росс. – Но это не значит, что мне тоже не хочется взглянуть.

Тревис застыл. Что-то шевельнулось в массе спутанной растительности там, где садившийся корабль сбил несколько деревьев, похожих на папоротники, и множество связанных с ними лиан. Апач смотрел, как вздрагивают ветви. Что-то живое приближалось к ним с расстояния примерно в сто ярдов, и его продвижение обозначали эти вздрагивающие ветви. И судя по этим движением, существо достаточно большое.

Может, невидимое существо ранено упавшим деревом? И теперь умирает? Тревис прислушался, стараясь уловить что-нибудь, кроме шелеста листьев. Но если существо ранено, оно не жаловалось. Животное? Или – что-то еще? Такое же чуждое, как обитатели дюн, не животное, но в то же время и не человек?

– Его пока не видно, – прошептал Росс. – Не может быть слишком ранено, движется быстро.

– Можно считать, что этот мир не так пуст, каким кажется с первого взгляда, – суховато заключил Эш. – А эти?

"Эти" появились в пустом пространстве, образованном посадкой корабля. Они хлопали прозрачными крыльями, оставаясь в воздухе; их внимание явно привлекал корабль.

Что это? Птицы? Насекомые? Летучие млекопитающие? Тревис легко поверил бы, что четыре небольших существа – странная комбинация всего этого. Длинные узкие крылья, призматические и почти прозрачные, напоминали крылья насекомых. Но на теле имелись три конечности, две меньшие впереди заканчивались каждая тремя изогнутыми пальцами, Третья, более крупная, – сзади и вооружена внушительными когтями. Голова сидела прямо на плечах, никакой шеи не было видно, голова круглая, впереди крючковатый клюв, а глаза – четыре глаза – торчали на коротких стебельках, два впереди и два сзади. И треугольные тела покрывала шерсть светло-голубого морозного цвета.

Медленно, спокойной молчаливой процессией они приближались к кораблю. Второй в ряду нарушил строй, спустился к поверхности. Там он вцепился когтями в сломанную ветвь, сложил крылья на спине, как земная бабочка.

Два последних в линии дважды пролетели перед открытым люком, потом взлетели в небо, поднялись над вершинами деревьев. Но самый первый продолжал приближаться, пока не повис, работая крыльями, чтобы сохранить высоту, непосредственно перед входом в корабль.

Невозможно было прочесть выражение этих ярко-синих глаз на стебельках. Но никто из землян не испытал ни отвращения, ни тревоги, как при встрече с ночными обитателями дюн. Этот летун не внушал никакой опасности, он не агрессивен.

Ренфри первым выразил общее отношение к этому существу.

– Забавный маленький попрошайка. Хотел бы взглянуть на него поближе. Если остальные здесь такие же, нам нечего бояться.

Существо забавно, все заинтересовались им. Росс щелкнул пальцами и приветственно протянул руку.

– Сюда, парень, – позвал он.

Голубые глаза на стебельках шевельнулись, существо забило крыльями и приблизилось клюку. Но не настолько, чтобы земляне могли коснуться его. Надолго повисло в воздухе. Потом со стремительным биением крыльев, в вспышке радужных цветов устремилось вверх, а другое, то, что сидело внизу, тут же присоединилось к нему. И через несколько секунд они исчезли, словно их никогда и не было.

– Думаете, они разумны? – Росс разочарованно смотрел вслед улетевшим.

– Я знаю не больше тебя, – ответил Эш. – Ренфри, – обратился он к технику, – лента с курсом у тебя есть. Сможешь снова зарядить ее?

– Не знаю. Хорошо бы иметь руководство... ну, хотя бы какой-то указатель. Не сможете отыскать что-нибудь?

– Почему вы так торопитесь улететь, шеф? Мы только прилетели, и мне кажется, неплохо было бы провести тут отпуск, – Росс взглянул на молочный купол, игравший бликами под лучами солнца.

– Именно поэтому, – негромко ответил Эш. – Тут слишком много искушений.

Тревис понял его. Эша, должно быть, неудержимо притягивают эти здания, скрывающиеся в них знания. Отлет начнет откладываться, этот мир и его тайны станут все привлекательнее. Тревис испытывал те же чувства, может, чуть слабее. Нужно бороться с этим желанием погрузиться в зеленые джунгли, прорубить тропу к молочному куполу, углубиться в чудеса этого мира.

Эш испытывает сильное искушение. И именно поэтому борется с ним. Считает, что если займется исследованиями, остановиться не сможет. А Ренфри как раз предлагает предлог для этого, говоря, что ему нужно найти руководство или указатель.

Но час спустя трое покинули корабль. На дежурстве остался Ренфри. С помощью бластеров, настроенных на минимум, агенты прорубили тропу в растительности. Тревис подобрал цветок. Пять широких лепестков, желобчатых, слегка сморщенных на вершине, желтый цвет ближе к центру сменяется оранжевым. У него на ладони лепестки зашевелились, начали закрываться, и вскоре в руке у него оказался не цветок, а бутон. Тревис не смог выбросить цветок. Слишком привлекательны были его цвет и аромат. Он сунул цветок в дырку на поясе; как только он убрал ладонь, цветок снова раскрылся. Он не тускнел и не провисал, несмотря на короткий стебелек.

Выйдя из-под прямых лучей солнца, земляне обнаружили, что воздух прохладный, влажный, насыщенный запахами изобильной растительности. Запахи не были неприятны, напротив, они слишком хороши. Острые запахи смешивались с приятными ароматами; пахло также влажной землей.

– Фью! – Росс помахал ладонью перед носом, как будто обмахивался. – Парфюмерная фабрика, вот это что! Я словно погрузился в тонну розовых лепестков!

Эш, казалось, утратил свою обычную серьезность.

– С добавкой гвоздики, – согласился он. – И еще, мне кажется, – он принюхался и чихнул, – немного мускатного ореха.

Тревис старался дышать поверхностно. Несколько минут назад ему нравились эти ароматы. Но теперь ему захотелось подышать ветром, насыщенным шалфеем и сосной. Тут запахи слишком густы и изобильны, они липнут к телу.

У подножия молочного купола джунгли становились реже. А само здание поднималось гораздо выше, чем казалось с корабля. Земляне обошли купол в поисках входа. Должен же он где-то существовать, если только все обитатели купола не крылатые. Странно, в стенах имелось множество окон, много открытых балконов, и только первый этаж был совершенно лишен отверстий. Он состоял из панелей, закрепленных в резных рамах и чередующихся с плотными блоками молочного материала. На каждой панели сверкала мозаика, но никакого различимого рисунка, только переливы цветов.

Земляне прорубали путь сквозь кустарник и дошли до конца стены. Здание большое, занимает площадь целого земного квартала. За углом они наконец обнаружили вход, начало извивающейся рампы. Вход доходил почтило верха первого этажа и был открыт – резная арка. Края входа обрамляли застывшие кружева, кое-где потрескавшиеся.

Они остановились. Кроме вздохов ветра, шелеста листвы, жужжания каких-то невидимых мелких обитателей джунглей, начинавшихся прямо у основания рампы, ничего не было слышно – тишина забытья.

Эш шагнул на рампу, мягкие подошвы его обуви не издавали ни малейшего звука. Он словно неохотно поднимался по некрутому подъему – как будто на самом деле не хотел узнать, что находится внутри.

Тревис и Росс шли за ним. В изгибах рампы застряли опавшие листья, они постоянно влетали в открытый вход. Земляне прошелестели по ним и оказались в головокружительно высоком зале. Он уходил все вверх и вверх, и когда они попытались проследить за подъемомего стен, у них закружилась голова. И все это огромное пространство накрывал молочный купол. Сквозь него кое-где пробивался солнечный свет, отбрасывая радужные блики на стены и рампу, которая продолжала извиваться вдоль стен, предоставляя доступ к каждому кружевному уровню.

Тут не было яркости наружной мозаики. Цвета мягкие, тусклые: фиолетовый, зеленый, тускло-розовый, желтый...

– ...сорок восемь, сорок девять, пятьдесят! По крайней мере пятьдесят дверей вдоль рампы, – Росс говорил негромко, но к ним донеслось причудливое эхо его шепота. – С какой начнем? – он заговорил громче, бросая вызов этой неподвижности и этому эху.

Эш отошел от них, пересек зал и протянул руки к нише. Они торопливо пошли за ним и увидели, что он держит в руках статуэтку, вырезанную Из тускло-фиолетового камня. Как и синие летуны, статуэтка чем-то поразительно напоминала знакомые живые существа и в то же время была абсолютно чуждой.

– Человек? – спросил Росс. – Животное?

– Тотем? Бог? – добавил Тревис из своего запаса знаний и опыта.

– Все или ничего из этого, – заключил Эш. – Но это произведение искусства.

Это поняли все, хотя изображение и удивило их. Существо стояло на двух тонких задних конечностях, которые заканчивались узкими, широко расставленными пальцами с когтями. Стройное тело, с тонкой талией и хорошо развитыми плечами, было довольно близко к человеческому по общим очертаниям, две руки протянуты так, словно существо собирается прыгать в пространство. Но при таком прыжке у него больше шансов выжить, чем утех, кто его рассматривает, передавая из рук в руки. От рук отходят кожистые крылья, они прикреплены к бокам, примерно так же, как у земных летучих мышей.

Голова меньше всего похожа на человеческую, на взгляд агентов во времени она была даже уродлива. Резко заостренные уши, слишком большие, особенно по сравнению с узким маленьким лицом. Глаза глубоко погружены, над ними нависают мощные костные бугры, нос – просто вертикальный разрез над ртом, под ним остатки губ отведены и обнажают мощные клыки.

На ощупь фиолетовый камень казался гладким и прохладным, и когда Тревис подставил его под луч, падавший с купола, статуэтка засверкала, словно драгоценная. Тщательная подробная разработка фигурки противоречила абстрактности мозаики на внешних стенах и больше походила на резьбу купола и двери.

Росс провел пальцем внутри ниши, где стояла статуэтка. Пыль посыпалась на пол. Сколько времени никто не трогал это крылатое изображение?

Эш нес статуэтку. Они не стали подниматься по рампе, а свернули в первую же открытую дверь на уровне поверхности. За дверью оказалось пустое помещение, свет в него падал сквозь высокие прорези в стенах. Пошли дальше. Еще множество пустых помещений, ни следа тех, кто здесь жил – конечно, если это жилое, а не общественное здание. Как будто жильцы, уходя, очистили его, забыв только маленькую статуэтку в зале.

Выйдя из последней пустой комнаты. Росс вздохнул и прислонился к стене.

– Не знаю, как вы, – провозгласил он, – но я достаточно наглотался пыли. Да и завтрак был давно. Перерыв на кофе – если бы у нас был кофе – очень вовремя.

Кофе у них не было, но они прихватили с собой с корабля контейнеры с пеной. И вот, сидя рядом на рампе, они по очереди отпивали пены и заедали "хлебными" лепешками.

– Хорошо бы раздобыть свежей пищи, – задумчиво проговорил Тревис. Однообразная диета из корабельных запасов насыщала, но не доставляла удовольствия. Тревис представил себе шипящий бифштекс и все, что обычно сопровождало его на ферме.

– Может, какое-нибудь копытное – там, – руки Росса были заняты, и потому он подбородком указал на путаницу зелени, видную с рампы. – Можно поохотиться...

– Можно? – Тревис оживленно повернулся к Эшу.

Но старшего агента это предложение не обрадовало.

– Я не стал бы убивать, пока не знаю, кого убиваю.

Сначала Тревис не понял, потом до него дошло значение этого неопределенного заявления. Откуда им знать, что их добыча – не разумна! Здешний эквивалент человека? Но все равно ему хочется бифштекс, это желание грызет его.

– Будем подниматься? – Росс встал. – Тут работы на целый день. Но я сказал бы, что шкаф очистили.

– Может быть, – Эш потрогал статуэтку. – Можно быстро осмотреть первый этаж большого красного здания к северу.

Сквозь густые заросли кустов, травы, деревьев и лиан агенты пробились к красному зданию монолитической архитектуры. Здесь они снова увидели открытую дверь, на этот раз узкую, как оконные прорези, словно препятствующую всякому входу.

– Я бы сказал, что парень, который здесь жил, не любил соседей, – заметил Росс. – Из этого здания получилась бы отличная крепость. А тот купол слишком открыт.

– Разные народы... – Тревис немного опередил остальных, задержавшись на мгновение, прежде чем шагнуть через порог. И сразу застыл.

– Тревога! – его бластер уже был готов к стрельбе.

Перед ним оказался просторный зал, как и в здании под куполом. Но если тот был чистый и пустой, то здесь совсем по-другому.

Зал разрезало на части множество перегородок высотой в шесть-семь футов, они образовывали помещения странной причудливой формы, и из одного помещения невозможно было заглянуть в другие. Но не это остановило Тревиса, а запах.

Чем-то похожий на зловоние ночного существа. Запах логова, которым пользуются очень долго. Запах разложения, чуждой плоти, запах увядшей и гниющей растительности, отбросов. Кто-то использует это место для жилья.

Торопливость чуждого охотника выдала его. Из тени донесся низкий горловой хрип, как урчание кота, застигнувшего ничего не подозревающую добычу.

Тревис мгновенно развернулся. Он увидел согнутую фигуру на верху одной их перегородок и понял, что она готова броситься на него. И нажал на спуск бластера.

Нападающий был поражен в воздухе. Ужасный вопль гнева и боли отразился от множества стен. Лапа с мощными когтями коснулась тела Тревиса ниже талии, и он отлетел в глубь, в темноту. И в этот момент появившиеся Росс и Эш направили свои бластеры на прыгающее рычащее существо, которое готово было вторично прыгнуть на Тревиса.

Существо обладало поразительной жизненной силой. Только когда на нем скрестились лучи всех трех бластеров, оно затихло. Тревис потрясенно поднялся. Он знал, что если бы не это предупреждение за доли секунды, он был бы мертв – или так искалечен, что молил бы о смерти.

Он захромал к выходу, нога онемела от сильного удара. Но ощупав рукой ткань костюма, он нашел ее неповрежденной, и как будто бы он не ранен.

– Оно добралось до тебя? – Эш отвел его руки, чтобы взглянуть на тело. Тревис, все еще потрясенный, поморщился при прикосновении пальцев Эша.

– Только синяк. Что это?

Росс осторожно осматривал останки.

– После наших бластеров можно только гадать. Но это внезапная смерть на шести лапах – и никакого преувеличения.

И правда, бластеры оставили мало материала для исследования. Существо шестилапое, мохнатое, это хищник, примерно восьми футов в длину, с пропорционального размера когтями и клыками.

– Местная разновидность саблезубого тигра, – заметил Росс.

Эш кивнул.

– Предлагаю начать стратегическое отступление. Может, они тоже ночные жители, но я не хотел бы встретиться с таким в джунглях.

13

– Думаешь, нас еще ждут неприятные сюрпризы? – Росс рукой в шрамах постучал по столу кают-компании, глаза его улыбались, но губы нет. – Позволь поделиться с тобой капелькой здравого смысла, приятель. Когда все кажется спокойным, тебя впереди обязательно ждет ловушка.

Тревис потер ноющую ногу. Его раздражало веселье Росса. Теперь, обдумав схватку, он пришел к выводу, что был излишне самоуверен, когда входил в красное здание. Тем более ему неприятно было слышать тайное осуждение критики Росса. Хотя, возможно, осуждение ему только почудилось.

– Знаете, – в коридоре появился Ренфри, а рядом с ним Эш, – эти летающие существа дважды возвращались во время вашего отсутствия. Подлетали к самому люку, но внутрь не заходили.

Тревис, вспомнив их когти, хмыкнул.

– Может, это и к лучшему, – заметил он.

– Потом, – продолжал Ренфри, не обращая внимания на слова Тревиса, – перед самым вашим возвращением я нашел это – перед наружным люком.

"Это" совсем не напоминало природный предмет, занесенный ветром. Три прочных зеленых листа, с прожилками и ребрами, были сколоты двумя двухдюймовыми шипами в своеобразный рог изобилия, заполненный овальными светло-зелеными предметами размером в ноготь.

Может быть, плоды, семена, разновидность зерен. Но Тревис был уверен, что это пища. И явно дар – дружеский жест – пробный шар со стороны голубых летунов. Зачем? С какой целью?

– Ты не видел, кто это оставил? – спросил Эш.

– Нет. Я подошел к люку – он лежит.

Одно из семян выпало и покатилось по столу. Тревис коснулся его пальцем, и шарик лопнул, как перезрелая ягода. Не раздумывая, апач поднес липкий палец ко рту. Вкус острый, но сладкий, со свежим привкусом трав.

– Ну, вот, ты это сделал, – заметил Росс. – Теперь подождем, пока ты покроешься пурпурными пятнами или позеленеешь и сморщишься, – говорил он, как обычно, небрежно, но слышалось в его словах какое-то недовольство. Может, он опять решил, что Тревис слишком забегает вперед в неразумных экспериментах?

– Вкус приятный, – флегматично ответил индеец. Неторопливо выбрал еще один шарик, положил его в рот и раздавил зубами. Ягода или семя не удовлетворит жажды мяса, но это не концентрат и не продукт чужаков, а вкус хороший.

– Хватит! – Эш убрал мешочек из листьев вместе с его содержимым. – Не нужно зря рисковать.

Но так как Тревис не испытал никаких дурных последствий, за ужином остаток дара разделили на всех, наслаждаясь его вкусом после недель на корабельных запасах.

– Может, сумеем выторговать еще немного, – лениво начал Росс. Потом вздрогнул и выпрямился на неудобном сидении кают-компании.

Эш рассмеялся.

– Я уже думал, когда же ты вспомнишь о такой возможности.

Росс улыбнулся.

– Вы думаете, у меня ничего надолго не задерживается? Ну, ладно, снова станем торговцами. У горшечников мне не пришлось как следует поторговаться – слишком много было помех.

Тревис терпеливо ждал объяснения. Один из тех моментов, когда их общее прошлое отрезало его, напоминал, что только случай помог ему принять участие в этом приключении.

– Тут должно найтись хоть что-то, способное привлечь внимание летунов, – Росс протиснулся мимо Эша, выходя из кают-компании. – Схожу посмотрю.

– Торговля? – Ренфри кивнул. – Я слышал, вы в маршрутах во времени играли эту роль.

– Хорошее прикрытие, может, лучшее. Торговец проходит всюду в примитивном мире. И никто не задает ему вопросов. А любые небольшие отклонения в одежде, странности в обычаях и речи легко объясняются профессией. Он приходит издалека и не обязательно должен быть похож на членов племени. И торговец способен быстро собрать новости. Да, мы использовали это прикрытие в первых маршрутах.

– Вы были торговцами во времени? – спросил Тревис.

Эш готов был поговорить о своих прошлых делах.

– Когда-нибудь слышал о народе горшечников? Это торговцы, их торговые посты располагались от Греции до Шотландии в начале бронзового века. У меня было такое прикрытие в древней Британии и на Балтике. Дело захватывающее. Мой первый партнер мог бы уйти на пенсию миллионером – или его эквивалентом в тот период. – Эш замолчал, лицо его снова замкнулось, но Тревис все же задал еще один вопрос.

– А почему он не стал им?

– Красные обнаружили его станцию в том времени. И взорвали ее. И проиграли из-за этого, потому что дали нам понять, где находится их собственная станция, – можно было подумать, что он читает сухой отчет, если не смотреть в глаза.

Тревис знал, что Росс опасен. Но теперь подумал, что Эш может превзойти своего молодого партнера в безжалостности, если понадобится. Вскоре вернулся Росс с полными руками. И выложил отобранные им вещи для оценки.

Полоска ткани, возможно, предназначавшаяся для шарфа, которую они нашли в одном из шкафов. Тонкая нить, с чередующимися пурпурным и зеленым цветами, яркими и привлекающими внимание. Пестрые кусочки резного дерева в форме кораллов, с пятнами золотистого цвета. Насколько могли судить земляне, это стилизованное изображение листьев, и Эш посчитал, что это фигуры для какой-то игры, хотя доску и другие фигуры не нашли. И наконец пластинка, которая чудесным образом воспроизводила изображения местности. Эту пластинку Эш, покачав головой, отложил в сторону.

– Это слишком важно. И во всяком случае не нужно быть излишне щедрыми для начала. Попробуй шарф и две фигурки.

– Положить у люка? – спросил Росс.

– Пожалуй, нет. Нам не нужны посетители. Подумай я выбери место внизу.

Хоть Эш и предоставил Россу инициативу, но и сам пошел вместе с ним. Тревис, у которого вдруг заболела нога, лег на койку, чтобы попробовать целительное воздействие желе. Он снял костюм, поморщившись, вытянулся и расслабился.

Должно быть, он уснул под наркотическим воздействием исцеляющего желе, которое, подчиняясь его желанию, покрыло все тело. Разбудил его Росс.

– В чем дело?

Росс не дал ему времени на протесты.

– Эш исчез!

Лицо его оставалось спокойным и невыразительным, но глаза были необычно холодны.

– Исчез? – сонливость, навеянная желе, не давала возможности быстро соображать. – Куда исчез?

– Это мы и должны выяснить. Собирайся!

Тревис, синяк которого совсем рассосался, а боль исчезла, быстро оделся и застегнул пояс с оружием, который протянул ему Росс.

– Рассказывай!

Росс уже вышел в коридор, каждая линия его напряженного тела выдавала нетерпение.

– Мы вышли – выбрать камень для торговли. Несколько летунов следили за нами, и мы подождали, не спустятся ли они. Когда они не стали спускаться, Эш сказал, что нам лучше укрыться, сделать вид, что мы уходим к зданиям. Эш зашел за упавшее дерево, я видел его. Говорю тебе: я его видел! Но потом его там не оказалось, и вообще нигде больше не было! – Росс был явно потрясен, тщательно выработанная невозмутимость его покинула.

– Ловушка в земле? – высказал первое предположение Тревис, торопясь вслед за Россом клюку. Ренфри здесь уже связывал два куска шелковой нити, едва ли толще пряжи, но, как они успели убедиться, удивительно прочной. Привязав ее к кораблю, они смогут обыскивать окрестности, оставляя ведущий к себе след.

– Я все осмотрел, дюйм за дюймом, – сквозь сжатые зубы сказал Росс. – Даже червь там не спрячется. Он только что был, а в следующую минуту его не стало!

Закрепив нити и оставив Ренфри караульным, они спустились на истоптанную и обожженную площадку рядом с кораблем, на которой в лучах заходящего солнца вяла сорванная растительность. Тьма усложнит поиск. Надо действовать быстро, найти хоть какой-нибудь след, прежде чем совсем стемнеет.

Росс шел впереди, прошел по упавшему дереву до кроны, теперь увядающей.

– Он был здесь.

Тревис погрузился в сохнущую листву. Его оглушали резкие запахи липкого сока, ароматы цветов. Но Росс прав. Растительность расчищена, но на влажной поверхности почвы никаких следов. Тревис увидел след, но точно такой, какой он оставляет сам. Этот след может принадлежать Россу. Но так как больше ничего не было, Тревис пошел по нему.

Несколько мгновений спустя, на самом краю расчищенного Россом места Тревис заметил кое-что еще. Тут лежал другой ствол, остатки настоящего лесного гиганта. И дерево упало не при посадке корабля, оно лежало уже давно, и на нем вырос покров из красного мха и грибов.

И вот во мху-то и виднелись два темных следа, неровные царапины: кто-то вцепился здесь, сопротивляясь непреодолимой силе. Эш? Но как его могли захватить, чтобы Росс не видел, не слышал звуков борьбы?

Тревис перепрыгнул через ствол. Вот и подтверждение – отпечаток ноги на плесени. Но за ним – ничего, абсолютно ничего! Однако никакое живое существо не могло бы пройти по влажной почве, не оставив следов. Казалось, что Эш исчез в воздухе.

В воздухе! Не на земле, а вверху нужно искать. Тревис окликнул Росса. Теперь их окружали высокие деревья, до первых ветвей двадцать и больше метров, стволы гладкие. В листве шумел ветер, но никакого другого движения не было видно, да и слышно ничего не было.

Показался один из голубых летунов и повис прямо над Тревисом, глядя на него своими четырьмя глазами на стебельках. Летуны... неужели это они унесли Эша? Он не мог в это поверить. Человек с весом и силой Эша, к тому же отчаянно сопротивляющийся – об этом свидетельствовали царапины во мху, да его может унести только целая стая таких существ, действующих совместно. И все же апач верил, словно видел своими глазами, что Эша унесли либо по воздуху, либо по вершинам деревьев.

– Как они его подняли? – удивился Росс. Он готов был согласиться с Тревисом, но сам апач вынужден был признать, что такой маневр затруднителен. – А если подняли, – продолжал агент во времени, – то куда дели?

– Это направление противоположно трем ближайшим зданиям, – заметил Тревис. – Они должны были перенести пленника кратчайшим путем, скорость для них важнее скрытности.

– Значит, прямой путь через джунгли, – Росс с отвращением осмотрел деревья, лианы и кустарник. – Что ж, есть один трюк, дай-ка мне твой пояс. Нам показывали его на тренировках.

Он взял пояс Тревиса, связав его со своим, проверил толщину ствола и застегнул пояс на последнее отверстие. Но ствол все равно оказался слишком толст. Росс отрезал от нити, связывавшей их с кораблем, кусок, привязал его к поясам. На этот раз ему удалось охватить ствол. С помощью петли он забрался на ствол дерева, нависавшего над следами борьбы.

Листва дрожала, когда он прокладывал по ней путь наверх.

– Ну, вот и ключ, – крикнул он оттуда. – Тут была привязана веревка, она врезалась в кору. И... ну и ну... они не так уж умны все-таки... или думают, что мы не умны. Тут настоящая дорога – по верхним ветвям. Поднимайся, посмотришь!

С дерева свалилась петля из поясов и нити, Тревис поймал ее и поднялся – тяжелее, чем Росс. Вскоре он присоединился к Россу на ветке. Тот держал в руках другую веревку, тонкую и зеленую, напоминавшую лиану.

– Способ Тарзана, – Росс для выразительности покрутил в воздухе веревкой. – Раскачиваешься, перелетаешь на соседнее дерево, там другая веревка, и так далее. Но все же не понимаю, как они могли унести Эша. Хотя, – глаза его сузились, – может, они подождали, пока я пойду на корабль за тобой.

Тревис разглядывал веревку.

– Они ее оставили. Это значит...

– Что намерены вернуться? – Росс кивнул. – У них может быть хитрый план похватать нас поодиночке. Но кто "они"? Ведь не эти же голубые летуны...

– Эти могли действовать, как их собаки, – Тревис старался не смотреть вниз, потому что нынешнее положение не внушало ему уверенности.

– А этот подарок из фруктов – приманка в ловушку, – согласился Росс. – Все совпадает. Фрукты, чтобы выманить нас из корабля, летуны сообщают, что мы пришли. Потом – раз! – и один из нас схвачен! Но Эш не останется в плену.

– Возможно, это тоже ловушка, – Тревис дернул веревку и обнаружил, что Росс прав: она очень прочно привязана к дереву.

– Верно. Но мы узнаем.

– Ночью? – солнце почти село. Тревис не меньше Росса хотел пойти по следу, но здравый смысл протестовал против такого безрассудства.

– Ночь... – Росс, прищурившись, смотрел на солнце. – Эти существа действуют днем. И они привыкли к высоте.

– Значит, здесь есть причины не ходить по земле или в темноте, – Тревис начинал уставать от разговоров. – Одна из таких причин – наш друг в красном доме. Каково твое решение?

– Пойдем в куполообразное здание и поднимемся до верха. Вокруг купола идет балкон. Взглянем оттуда.

Тревис согласился с этим. Но им пришлось поспорить с Ренфри. Техник хотел сопровождать их. Росс резко сказал ему, что только он обладает знаниями, хотя бы их зачатками, которые могут помочь им управлять кораблем. А от этого зависит все их будущее. И нужно торопиться, чтобы попробовать найти следы до темноты.

Они шли по тропе, которую прорубили утром. Когда пересекали небольшие поляны, Тревис поглядывал на небо. Он ожидал, что появятся голубые наблюдатели. Но их не было.

Росс быстро начал подниматься по рампе внутри здания. Но постепенно шаг его замедлялся, они поднялись на пятый уровень, на шестой, седьмой, восьмой, девятый и наконец десятый. В здании не слышалось ни звука, ничто не нарушало тишину этой фантастической раковины.

Они добрались до балкона, узкого мостика, огибавшего весь купол, защищенного резным парапетом по грудь высотой. Ветер усилился, развевал волосы, свистел в открытой резьбе. Росс шел впереди. Он торопился к месту, откуда открывался вид в том направлении, куда, как они думали, направились похитители Эша.

Над джунглями поднимались и другие здания или их остатки. Большинство меньше купола, три или четыре – очень далеко – выше. Высокие здания обладали одинаковыми очертаниями, что свидетельствовало об их общем происхождении.

На одно из этих зданий и указал Росс.

– Если они по вершинам направились к ближайшему зданию, то к этому. – Он смотрел вдоль указательного пальца, как вдоль ствола ружья.

Тревис отметил все возможные ориентиры, хотя с поверхности от трех четвертей их не будет никакого толку.

– Справа от этой крыши в форме воронки и слева от квадратной башни. Туда несколько миль.

Можно прорубить тропу в джунглях – с помощью бластеров. Но такое действие выдаст их приближение. Если они хотят найти врага – конечно, предполагая, что враг именно в том здании, которое указал Росс, – им придется действовать более скрытно и хитро. И такую вылазку нельзя предпринимать ночью.

– Есть только один способ проверить, – Росс словно рассуждал вслух. – Если останемся здесь дотемна, узнаем.

– Как?

– Огни. Если увидим огни, это доказательство.

– Маловероятно. Они были бы глупы, если бы зажгли огни.

– А может, опять ловушка, – размышлял Росс. – Хотят нас заманить.

– Ну, это только предположение. Откуда нам знать, как они рассуждают? Мы даже не знаем, кто они. Тебе не понравились те, что до тебя носили эту форму, – Тревис потянул голубую ткань у себя на груди. – Если это их родная планета, может, они будут играть с нами в такие же игры, как с тобой, – умственный контроль.

– Посмотри! – Росс широким жестом обвел море спокойных джунглей, поднимавшиеся отдельными островками здания. – Все, что у них было, мертво, давно мертво. И сами они тоже мертвы. Или опустились до первобытного уровня. А если они дикари, Эш с ними справится: его к этому готовили. Я видел его в действии. Дай мне час здесь после заката. И если не увидим огней, уйдем...

Тревис достал бластер. Тьма, даже сумерки могут привести на их след хищников. Но он понимал Росса, и к тому же к кораблю ведет ясная тропа.

– Ну, хорошо.

Они медленно обошли вокруг купола, дожидаясь темноты. И насчитали не менее пятидесяти зданий, фантастических, не похожих друг на друга, некоторые даже, казалось, опровергали закон тяготения. А дальше стояли и другие, высокие, одинаковые. Может, это сооружения аборигенов, а остальные – посольства, примеры трансгалактической архитектуры, как предполагал Эш? Какая сокровищница знаний может заключаться в них...

От рассуждений Тревиса оторвал возглас Росса. За их спинами в небе еще виднелись отражения солнечного света. Но – догадка Мэрдока оправдалась. В ближайшей из высоких башен мелькнул огонек. Вспыхнул, погас, снова вспыхнул.

Приманка?

14

На корабле состоялся военный совет. Наружный люк закрыли: этой предосторожности научил пустынный мир.

– Трудно будет пробиваться в джунглях в том направлении, – заметил Ренфри. – И они могут поджидать вас там.

– Иногда кратчайший путь кругом, а не прямо, – согласился Росс. Он начертил на листе материала из запасов чужаков карту, обозначив крестиками и квадратами различные здания. – Смотрите! Эти высокие здания образуют группу. Но здесь, здесь и здесь есть и другие здания. Допустим, мы направимся к этому, похожему на переросшую нефтяную бочку с воронкой, потом за эту груду блоков. То, что нам нужно, находится между ними. Проберемся сюда, потом за блоки и назад. Если мы их убедим, что обыскиваем все подряд в этом направлении, это даст нам время. Достигнем этого пункта, – он указал пальцем на импровизированной карте, – и тогда двинемся прямо и на высшей скорости, – он вызывающе огляделся. – У кого-нибудь есть лучшая идея?

Ренфри пожал плечами.

– Ты готовился к таким делам. Но я пойду с вами.

– И позволишь кому-нибудь захватить корабль у нас за спиной? Они за нами наблюдают, иначе не захватили бы шефа так чисто. Помните, он не новичок в таких играх. Я видел его в действии.

– По вершинам... – рассуждал Тревис. – Если это их обычный способ передвижения, тогда у нас есть одно преимущество. В джунглях мы можем передвигаться скрытно. Они не могут все время наблюдать сверху.

– Вы оба согласны? – Ренфри продолжал изучать карту.

Росс встал.

– Не собираюсь позволить им сожрать шефа и не подавиться. Чем быстрее начнем действовать, тем лучше.

Но даже Росс вынужден был согласиться, что нужно дождаться рассвета и только тогда начать осуществление плана. Они перерыли весь корабль в поисках припасов и отобрали из них необходимое. У каждого на поясе висел бластер чужаков. Вдобавок на плече виток тонкой крепкой веревки, кроме того, они сохранили кремневые ножи от своей охотничьей маскировки. Кремень хрупок, но остро заточенные края могут нанести смертельную рану в схватке. Прихватили рюкзаки с пищевыми концентратами и контейнерами с пеной.

Ренфри не хотел оставаться на корабле. Но вынужден был согласиться, что невозможно закрыть люк снаружи и поэтому должен остаться охранник. Но он настоял на том, чтобы привести в готовность оружие корабля. И вот, когда они при первых лучах рассвета спускались по лестнице на поверхность, из корпуса корабля торчали зловещие трубы.

По очереди они начали прорубать тропу. И, где могли, пробирались через кустарники, сберегая энергию бластеров. Тревис шел впереди, когда перед ними показался зеленый туннель.

Здесь почва затвердела и превратилась в неглубокий желоб. Тревису потребовался всего один взгляд, чтобы определить, что это такое – звериная тропа, ведущая либо к водопою, либо на хорошее пастбище. По тропе ходили много и давно.

Нашлись и следы, лапа с когтями, копыто с такими глубокими вмятинами, что оно должно быть почти разделено надвое; более мелкие следы, которые трудно определить.

– Она идет в нужном направлении. Пойдем по ней? – Тревис сам сомневался в разумности подобного предложения. С одной стороны, они могли значительно увеличить скорость продвижения, а скорость для них очень важна. Но такая тропа – не только звериная дорога, тут легко нарваться на засаду.

Росс шагнул на узкую тропу. Она извивалась и поворачивала, но в целом шла к тому зданию с крышей-воронкой, которое служило их первой целью.

– Идем, – решил он.

Тревис двинулся легкой рысью. Он слышал в листве над головой звуки: щебет, щелканье, иногда резкий крик. Но существ, которые издавали эти звуки, не видел.

Тропа спускалась в неглубокую низину. На дне ее лениво протекал ручей по коричнево-зеленому руслу, над ним светилось открытое небо. Тут они потревожили рыболова.

Рука Тревиса поднялась было к рукояти бластера, но снова опустилась. Как и голубые летуны, этот странный обитатель неизвестного мира не производил враждебного впечатления. Зверь размером с дикого кота, и даже немного похожий на кота по внешности. Во всяком случае у него была круглая голова со слегка раскосыми глазами. Но уши очень-очень длинные, резко заостренные и с метелочками... перьев на концах. Перья! Голубые летуны мохнатые, и у них крылья насекомых. Рыболов, явно наземное животное, покрыт перьями того же сине-зеленого цвета, что и окружающая листва. Если бы он не сидел на камне на открытом месте, его невозможно было бы заметить.

Задние лапы у него толстые и тяжелые, и он спокойно сидел на них. Передние – более тонкие и длинные, в одной из них билось чешуйчатое существо, от которого рыболов с помощью зубов и когтей методично отрывал лапки. Животное, прервав свое занятие, посмотрело на Тревиса круглыми глазами, не проявляя ни страха, ни гнева из-за помехи.

Когда земляне приблизились, животное прижало завтрак к груди промежуточной парой лап, прыгнуло и исчезло в зарослях.

– Кролик... кот... сова... что еще? – заметил Росс. – И не испугался.

– Либо у него нет врагов, либо мы на них не похожи, – Тревис разглядывал завесу зелени, в которой скрылся рыболов. – Да, он все еще следит за нами – оттуда, – добавил он шепотом.

Однако присутствие одетого в перья рыболова обещало безопасность на тропе. Тревис нашел продолжение тропы по другую строну ручья. И с большей готовностью двинулся по ней, хотя листва сомкнулась у них над головами, когда они с Россом погрузились в зеленый туннель.

Вокруг продолжали слышаться звуки скрытой жизни. Дважды земляне натыкались на следы охотника или охотников. Один раз им попался клок серой, похожей на плюш шерсти, забрызганной кровью, в другой – несколько перьев и испачканная шкурка.

Здание с крышей-воронкой окружал небольшой открытый участок. Строение походило на каменный веер, покрытый красным мхом, но не доверху; тропа, огибая его, проходила мимо здания. Если они будут продолжать действовать по плану Росса, им теперь нужно снова углубиться в джунгли и прорываться сквозь упругую растительность. Но вначале, чтобы сбить с толку возможных наблюдателей, они поднялись по каменному порогу, поросшему мхом, и хотели войти в здание, словно собирались его осмотреть. Но войти оказалось нелегко. Путь им преградила решетка из прочного материала. Сквозь ее прутья они видели внутренность здания. Очевидно, в нем оставалась какая-то меблировка: на полу виднелись различные предметы в истлевших покровах.

Росс, прижав лицо к прутьям, свистнул.

– Готовились к переезду, только фургон не пришел. Шеф захотел бы порыться здесь. Тут многое можно найти.

– Вначале найдем его самого, – Тревис стоял на верхней из четырех ступеней, ведущих в здание. Он видел башню, их конечную цель, хотя деревья закрывали три нижних ее этажа. На его взгляд, никаких признаков жизни в ней не наблюдалось, ничего не двигалось в окнах. И все же вчера вечером тут горел огонь.

– Ну, ладно, пошли! – Росс оторвался от решетки. И широким жестом указал не на их цель, а на здание за ним.

Теперь приходилось прорубать дорогу бластерами, руками рвать растения, чтобы прокладывать тропу между небольшими изолированными полянами, где падение гигантского дерева в прошлом немного расчистило место. Тяжело дыша, они выбрались на пятую по счету такую поляну.

– Здесь, – сказал Росс. – Отсюда поворачиваем.

К счастью, им хорошо была видна вершина башни как указатель направления. Они подходили к ней сзади, и по какому-то капризу природы подлесок тут был реже. Поэтому им приходилось выбирать укрытия и все время посматривать вверх в поисках наблюдателя или шпиона. Впрочем, вряд ли они в таких обстоятельствах заметили бы целую армию, мрачно решил Тревис, каждое мгновение ожидая засады.

Они прошли уже около половины дорога, ведущей к основанию здания, когда оба застыли, услышав крик. Воинственный крик существа, которое поджидало их в красном зале! И звук был так искажен окружавшими их джунглями, что Тревис не мог сказать, где он прозвучал: впереди или сзади.

Этот первый крик послужил сигналом к оглушающим воплям, от которых разрывались барабанные перепонки землян. Из листвы вылетела птица, в слепой панике бросилась прямо на них двоих, благополучно пролетела мимо и снова скрылась в зарослях. Мимо промелькнуло стройное грациозное существо с пятнистой шкурой и одним рогом и исчезло, прежде чем Тревис уверился, что действительно видел его.

Крики, полные гнева и кровожадности, продолжались. Тут не один зверь – целая стая! И судя по шуму, они дерутся друг с дротом. Тревис представил себе Эша, загнанного в башню и противостоящего таким врагам. Он побежал. Прежде чем они погрузились в чащу, Росс поравнялся с ним; они по прямой линии пробирались к зданию.

Тревис споткнулся, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, вывалился на открытое место и упал на четвереньки. Прямо перед ним находился вход в здание – длинный узкий разрез в стене. Звуки доносились изнутри. Росс с бластером в руке – стремительная синяя полоса сосредоточенного движения – промелькнул мимо Тревиса.

Апач встал и побежал, отставая от агента во времени всего на один-два шага. Они промчались в разрез и оказались у основания ведущей вверх рампы. Один из воплей, звучавших вверху, закончился кашлем. Масса темно-красной шерсти, бьющие лапы, узкая голова ласки с оскаленными клыками – все это прокатилось мимо, дергаясь в предсмертной агонии. Росс едва успел отскочить в сторону.

– Уложил одного бластером! – крикнул он. – Шеф! Эш! Вы здесь?

Если кто-то и ответил, то ответ заглушили крики животных. Внутри царил полумрак, но света было достаточно, чтобы увидеть перегородку поперек рампы. В барьере виднелась щель, в ней сражались за проход два красных зверя. За ними рычал третий.

Росс установил бластер на сгибе руки и с меткостью снайпера поразил голову ласки. Зверь зарычал и попятился. Люди расступились, пропуская его.

Один из зверей в отверстии увидел двоих внизу и повернул, позволив другому пройти в дыру. Сам же он прыгнул на Росса. Луч бластера прошелся по его плечам, зверь отвратительно завопил и упал, отчаянно дергая лапами. Росс выстрелил еще раз, и зверь затих. Но битва за барьером продолжалась.

– Эш! – крикнул Росс. Тревис подхватил его крик. Они совсем не хотели встретить луч бластера своего друга за барьером.

– Эш! – эхо странно исказило этот крик, лишило его сходства с человеческим; он исходил, казалось, с какого-то удаления сверху или спереди. Но оба услышали его и через отверстие в барьере вбежали в большой зал.

Тут было совсем светло, свет давало белое пламя дымящихся ветвей, которые грудой валялись на полу; их сбрасывали сверху. Один из красных зверей лежал мертвым. Другой, волоча за собой задние лапы, полз к ним, и Тревис уложил его. Но не успел он отпустить палец со спуска, как луч бластера погас. Тревис попробовал еще раз: в оружии кончился заряд.

На второй рампе в конце зала что-то задвигалось. Росс стоял с бластером наготове. Тревис наклонился за факелом. Он принялся размахивать тлеющей ветвью, ярко вспыхнул огонь.

Росс выстрелил в голову прыгнувшего на него зверя, промахнулся, отпрыгнул к рампе и бросился на пол, чтобы уйти от нападения. Но зверь мгновенно прыгнул вслед за ним. Тревис снова размахнулся веткой и ударил горящим концом по змеиной голове нападающего зверя.

Одна из могучих лап ударила, вырвав факел из руки апача. Но Росс уже поднялся на колени с бластером наготове. И красный зверь погиб. Тревис слегка неуверенно отступил, подобрал второй факел.

– Эй! – снова крик сверху. Росс ответил на него.

– Эш! Мы внизу...

Больше на рампе воплей не слышалось. Но Тревис подумал, что звери могут ждать в засаде. У него не было желания подниматься в неизвестное – с бездействующим бластером. А кремневый нож бесполезен против такого зверя.

Они ждали, прислушиваясь, у основания рампы. Но когда нового нападения не последовало, Росс пошел впереди, а Тревис, держа факел, за ним. Он протянул руку и коснулся руки Росса, поравнявшись с ним. Впереди их что-то ждет.

Тревис осветил факелом верх рампы и увидел Росса с бластером наготове...

– Входите! – слова звучали обычно, но говорил Эш, чуть задыхаясь и выше, чем всегда. Но именно Эш, невредимый и невозмутимый, вышел им навстречу на свет и ждал их приближения. И он оказался не один. За ним двигались смутные тени. Росс не убирал бластер, а рука Тревиса сжала нож.

– Как вы, шеф?

Эш в ответ рассмеялся.

– Ну вот, космический патруль и приземлился. Вы, парни, появились в самый нужный момент. Пойдемте знакомиться.

Тени придвинулись ближе к Эшу. Тут вспыхнул новый факел, и Тревис, мигая, уставился на освещенную им группу.

Эш ростом в шесть футов, он примерно дюйм уступает Тревису. Но в этом обществе он возвышался, как башня, самый высокий из его спутников едва ли доходил ему до плеча.

– У них крылья!

Да, вспышка огня осветила крыло – не из перьев, а кожистое, конец его торчал над плечом. Где он видел такие крылья? На статуэтке в купольном здании!

Но лица, повернутые к землянам, не так гротескны, как у статуэтки. Уши не такие большие, черты лиц гуманоидные, хотя носы – вертикальные щели. Либо статуэтка – карикатура, либо она представляет более примитивный вид.

Аборигены держались позади, и из их узких заостренных челюстей доносились негромкие звуки, то громче, то тише. Но выделить в них слова Тревис не мог.

– Местные жители? – Росс по-прежнему держал бластер наготове. – Они похитили вас, шеф?

– Некоторым образом. Я думаю, вы справились с дикой жизнью внизу?

– Со всеми, что увидели, – ответил Тревис, по-прежнему разглядывая крылатых людей. Он был уверен, что это люди, разумные существа.

– Тогда мы можем выйти отсюда, – Эш повернулся к одному из крылатых созданий и выразительно убрал свой бластер в кобуру. Крылатые люди расступились, позволив Эшу, Россу и Тревису пройти и подняться по третьей рампе. На самом ее верху земляне увидели желтый солнечный свет и оказались в просторном зале с арочными проходами вдоль всей его длины.

Ноздри Тревиса раздулись, он уловил набор запахов, приятных и не очень. Похоже, это постоянное поселение. Арки украшены зеленью, в ней мелькали цветы, такие же, какой он видел в первый день. У стен бревна, выдолбленные в виде корыт. В них растут различные растения, все они тянутся к лучам солнца в окнах, покрывая стену от пола до потолка зеленым занавесом.

И жители этого места больше не тени. В ярком свете стали виднее их гуманоидные черты. Крылья сложены на спинах, как плащи, и другой одежды на них нет, если не считать пояса, воротника и браслетов. Оружием им служили небольшие копья – такое оружие не годится против красных убийц, осаждавших их снизу.

Они внимательно наблюдали за землянами, негромко переговариваясь, но не делая угрожающих жестов. И так как прочесть выражение их лиц было невозможно, Тревис не знал, считают ли они троих землян с корабля пленниками, союзниками или просто любопытными существами.

– Сюда... – Эш остановился перед одной из завешенных арок и издал негромкий крик.

Занавес разошелся, Эш вошел, сделав остальным знак следовать за ним.

Под ногами у них лежал толстый ковер из переплетенных веток и листьев. Множество растений делили большое помещение словно загородками на меньшие, оставив свободное пространство прямо против входа.

– Не смотрите по сторонам, – быстро сказал Эш. – Смотрите на того, что у стола.

У стола, поднимавшегося над полом фута на два, сидел один из крылатых людей. У тех, которых земляне видели раньше, кожа была темно-фиолетовая, цвета камня, из которого вырезана статуэтка. Но этот темнее, кожа у него пурпурного цвета. И что-то в его сдержанных движениях свидетельствовало о старости.

Но когда абориген взглянул на землян, Тревис понял, что это не просто человек – это значительный человек среди своего народа. Он прочел это в его взгляде, в его гордой осанке, в неторопливости, с какой тот разглядывал троих землян.

15

– Что за свалка! – Росс изумленно оглядывался по сторонам.

– Сокровищница! – резко поправил его шеф.

А Тревис просто стоял и смотрел по сторонам. И подумал, что правильны оба определения.

– Они вас похитили, чтобы вы разобрали это? – недоверчиво спросил Росс.

– Ну, в общем, да, – согласился Эш. – Вопросы: с чего начнем, что найдем, как сообщим им о своих находках, если сумеем понять их смысл?

– И давно они собирают это? – удивился Тревис. Среди груд материалов и предметов лежали проходы, так что пройти можно. Но общее впечатление нагроможденной массы угнетающее.

Эш пожал плечами.

– Если общаешься с помощью жестов и догадок, много ли узнаешь?

– Но почему вас? То есть – откуда вам знать, как они действуют? – снова спросил Росс.

– Мы прилетели в корабле. Возможно, у них существует неясная традиция, легенды, что люди с кораблей знают все.

– Белые боги, – вставил Тревис.

– Но только мы не Кортес и его люди, – резко ответил Эш.

– Но они не лысые и не мохнатолицые, как тот оператор, которого я видел на экране в корабле красных. Кто же они?

– Судя по статуэтке, их предки знакомы строителям купола, – ответил Эш. – Но я думаю, что это не упадок. Они просто примитивны.

Воображение Тревиса неожиданно ожило.

– Домашние животные?

Оба агента взглянули на него. Эш перевел дыхание.

– Возможно, ты прав! – он произнес эти слова подчеркнуто. – Пусть пройдет десять тысяч лет и сложатся необходимые условия, и вы увидите, что станет с нашими собаками или кошками.

– Мы пленники? – Росс вернулся к главной теме.

– Не сейчас. Благодаря тому, что мы справились с этими ласками. Общий враг – превосходный повод для заключения взаимного мира. К тому же у нас общая цель. Если мы найдем что-нибудь, что помогло бы Ренфри, то только в этой груде.

– Нам потребуется целый год, только чтобы разобрать верхний слой этого хлама, – пессимистично заявил Росс.

– Мы знаем, что нам нужно: у нас есть образцы на корабле. А все найденное, что может пригодиться нашим крылатым друзьям, отдадим им. И кто знает, что мы можем найти?

Эш оказался прав в оценке отношения крылатых людей. Вождь или предводитель, который принял их в увитой растениями комнате, а потом привел на этот склад добра, собранного племенем, не мешал их возвращению на корабль. Возвращались они по поверхности, а не по деревьям в сопровождении нескольких голубых летунов – крылатым людям они служили чем-то вроде собак.

За время своего плена Эш понял, что красные ласки составляют главную опасность для аборигенов, и что крылатые люди пытались преградить им доступ в свое жилище. Хищники действовали хитро и коварно, что и у них предполагает наличие какого-то разума, пытаясь преодолеть барьер. Но только общий натиск всей стаи помог сломать с таким трудом возведенную стену и прорваться в жилище крылатых людей. Готовность Эша воспользоваться своимбластером и неожиданное появление Росса и Тревиса привели к гибели всей стаи. Все это произвело чрезвычайно благоприятное впечатление на возможных жертв хищников.

– Но они ведь могут летать, – говорил Росс. – Почему просто не улетят – через окна и не оставят шестиногим ласкам это место?

– Их вождь смог дать мне это понять очень ясно. Сейчас период, когда рождаются их дети. Самцы могли бы спастись, но самки и малыши – нет.

Ренфри ожидал их у входа, грызя ногти в тревоге. Обрадовавшись, когда увидел их снова вместе и невредимых, он рассказал, что выяснил, как действует запись курса. Но пока не знает, сможет ли запустить эту запись в обратном направлении.

– Не знаю, как ее перемотать, – техник коснулся диска размером с монету, того самого, что выскочил в день их прилета. – Если проволока порвется... – он пожал плечами и не стал заканчивать.

– Значит, тебе нужна другая, чтобы попрактиковаться, – Эш кивнул. – Хорошо, мы знаем, что искать, когда завтра начнем рыться в сокровищнице.

– Если другая существует, – с сомнением заметил Ренфри.

– Вывод номер один, – Эш отпил из контейнера с пеной. – Я думаю, что большую часть добра крылатые люди собрали в таких же зданиях, как то, в котором живут. А таких зданий немало. Остальные здания совсем другие по архитектуре и не повторяются. Отсюда вывод, что башни – жилища местных жителей, а проекты других зданий созданы не здесь – по какой-то причине.

Когда пилот настраивал приборы на возвращение, он либо направлялся на родную планету, либо на базу обслуживания. Отсюда можно заключить, что среди груды добра, собранного нашими хозяевами, можно найти и аналогичные записи, такие же, как на корабле. И среди них возможны указатели курса.

– Ну, в этом множество "если" и "может быть", – заметил Ренфри.

Эш рассмеялся.

– Парень, большую часть своей взрослой жизни я имею дело с "если" и "может быть". Когда роешься в прошлом, о многом нужно догадываться, и только потом тяжелая работа подтверждает или опровергает твои догадки. Есть определенные шаблоны, образцы поведения, с помощью которых можно строить догадки.

– Человеческие шаблоны, – напомнил Тревис. – Здесь ведь перед нами не люди.

– Конечно. Если только не расширить определение людей: люди – это те, кто обладает разумом и способностью воспользоваться им. Я думаю, что так и нужно сделать: мы больше не привязаны к своей системе. И во всяком случае разборка сокровищ – первая наша настоящая работа.

На следующее утро все они, включая Ренфри, отправились в башню. И в свете солнца, проходившего в окна, предстоящая работа, предложенная Эшем и вождем крылатых людей, казалась еще значительней.

Но тут щенята, или цыплята, или дети крылатых людей предложили помощь – свои быстрые руки и острые глаза. Тревис оказался в центре небольшой группы крылатых малышей, все внимательно следили, как он пытается разобрать груду распадающихся предметов. Пара смуглых рук подхватила катящийся контейнер, другая помогла передвинуть ящик. Третий принялся разворачивать гибкий провод, которым была окутана груда. Апач рассмеялся и кивнул, надеясь, что оба жеста будут поняты как благодарность и одобрение. Очевидно, так и произошло, потому что молодежь охотно принялась за работу, их маленькие руки добирались до таких мест, куда Тревису было бы не достать. Дважды, однако, ему приходилось торопливо выдергивать слишком старательных помощников из обрушивавшихся груд.

Все, что они до сих пор обнаружили, осмотрели и отложили в сторону, либо было слишком повреждено временем, либо для землян не имело никакого смысла. Тревис сражался с покрытием рассыпающихся контейнеров и ящиков. Иногда они прямо у него под руками распадались в пыль; в других случаях раскрытые ящики оказывались полны порошком, в который, по-видимому, превратилась ткань.

Какие-то трубки из металлических сплавов он откладывал в сторону. Возможно, они пригодятся крылатым людям. Для изготовления оружия или инструментов. Однажды ему попался овальный ящичек, распавшийся у него в руках. Но на ладони у Тревиса оказался блестящий камень, вделанный в металл, такой же яркий и совершенный, как в день, когда его изготовили. Добровольные помощники удивленно зашумели, он передал камень ближайшему, его передавали из рук в руки, серьезно рассматривали и, наконец, вернули Тревису.

К полудню ни один из четырех землян, работавших в разных углах помещения, не нашел ничего для них полезного. Они встретились под окном, чтобы поесть подальше от пыли.

– Я говорил, что тут работы на год, – пожаловался Росс. – И что мы до сих пор нашли? Немного не заржавевшего еще металла, несколько драгоценностей...

– И это, – Эш показал круглую катушку. – Если не ошибаюсь, это запись. И, возможно, неповрежденная. Похожа на те, что мы находили в корабле.

– Идет босс, – сказал Росс, оглянувшись. – Может, его спросим?

Вождь, который привел их в это помещение, вошел в сопровождении своей свиты. Он медленно по периметру обошел помещение, разглядывая груды, с которых начали исследователи. Когда он приблизился к землянам, они встали, возвышаясь над вождем и его эскортом. По-прежнему общего языка не было, и Эш с помощью жестов принялся объяснять возможное использование их утренних находок. Драгоценные камни оказались понятны. А металлические трубы туземцы осмотрели вежливо, но без особого интереса.

Эш через плечо вождя обратился к Ренфри:

– Можно превратить их в копья?

– Если будет время и инструменты, то возможно, – но ответ техника прозвучал не очень уверенно.

Последней Эш продемонстрировал катушку, и впервые за все время вождь оживился. Он взял катушку в руки и что-то сказал одному из сопровождающих, тот торопливо удалился. Вождь постучал пальцем по катушке, потом широко расставил все пальцы и взмахнул рукой.

– Что он пытается нам сказать, Эш? – Ренфри внимательно следил за этим действием.

– Я думаю, он говорит, что таких много. Возможно, мы сделали большое открытие.

Абориген вернулся в сопровождении другого, меньшего ростом. Немного выше детей, вновь подошедший, очевидно, был подростком. Он приветствовал вождя, хлопнув крыльями. Вождь протянул ему катушку. Потом взял Эша за руку и вложил в нее руку подростка. Махнул рукой в сторону.

– Идете? – спросил Росс.

– Конечно. Они хотят показать, откуда эта катушка. Ренфри, тебе тоже лучше пойти. Ты лучше разберешься в технических записях.

Когда они ушли, а вождь со своей свитой тоже удалился, Росс недовольно огляделся.

– Тут нечего искать...

Тревис подобрал трубу и осматривал ее у окна. Труба длиной около четырех футов и без всяких признаков ржавчины или повреждений. Из легкого гладкого сплава. Но каково ее первоначальное назначение, Тревис не знал. Однако у него появилась мысль.

Крылатым людям нужно оружие лучше копий. Но ни у агентов во времени, ни у Ренфри нет необходимых знаний, чтобы изготовить такое оружие. Однако один вид оружия из этих отбросов все же можно сделать. Племя Тревиса им не пользовалось, но на юге индейцы превратили его в смертоносную угрозу.

– Что такого в этой трубке? – спросил Росс.

– Эти люди вполне могут ее использовать, – Тревис поднес один конец к губам. Да, достаточно легкая, ею можно воспользоваться, как он задумал.

– Как?

– Слышал о трубках для стрельбы?

– Что?

– Главная часть – такая трубка. Ими пользовались индейцы Южной Америки. Выбрасывают маленькую стрелку. Оружие очень точное и смертельно опасное. Часто стрелки отравленные. Но есть и обычные, ими попадают в уязвимые места, например, в глаза этих ласок. Или в горло.

– Имеет смысл, приятель, – Росс взял в руки другую трубку. – Ты хочешь дать этим людям лучший способ убивать ласок. Сможешь подготовить такое оружие?

– Попробую, – Тревис повернулся к группе детей и жестами попытался сообщить им, что такие трубки очень важны. Его помощники рассыпались с возбужденным гулом, словно он только что выпустил пчелиный рой.

Как Тревис и надеялся, ему удалось обнаружить материал для стрел. И опять первоначальное использование оказалось неизвестным, но после получасового поиска он нашел множество заостренных кусочков того же легкого сплава, из которого сделаны трубки. Так как сам он никогда не пользовался воздушными ружьями и знал о них только из книг, его ожидал впереди период испытаний и ошибок. Но они отыскали для этого достаточно материала. И не успели еще закончить поиски, как появился подросток, который увел Эша. Он потянул Росса за рукав и знаками пригласил следовать за ним.

Они перешли с одной рампы на другую, миновав место, где проделали брешь ласки. Но не вышли из башни. Проводник пошел в глубину здания, положил обе руки на стену и нажал. Тревис и Росс присоединились к нему, и панель ушла в глубину стены.

Перед ними оказалась на комната, а еще одна рампа, уходящая вниз, в тень, которая становилась там все гуще, так что нижний конец рампы рассмотреть было невозможно. Крылатый подросток быстро начал спускаться по рампе. Расправив крылья, которые помогали ему удерживать равновесие, он развил скорость, которая оказалась недоступной землянам.

Спустившись, они увидели впереди свет одного из факелов аборигенов. И при этом свете прошли по коридору, в котором при каждом шаге взлетали облачка пыли.

Помещение, в котором они работали с утра, было завалено грудами хаотически набросанных материалов. Место, в котором теперь ждал их Эш, могло послужить памятником аккуратности и точности строителей кораблей.

Машины, щиты управления, экраны. Земляне медленно осматривались. В свете факела виднелись многочисленные стойки с рядами контейнеров – не только катушки с записями, но и диски курсоуказателей. Сотни, тысячи пуговиц, подобных той, что провела их через просторы космоса, были сложены в цилиндрах с прозрачными крышками и непонятными символами на этикетках.

– Центр управления порта – мы так считаем, – в голосе Эша звучала уверенность. Ренфри заполнял карманы образцами из контейнеров и цилиндров.

– Библиотека... – добавил собственное предположение Тревис.

Эш кивнул.

– Если бы мы только знали, что взять! Боже, тут, может быть все, что нам нужно – не только для нас лично, для всего будущего. Прямо здесь!

Росс подошел к ближайшей стойке и последовал примеру Ренфри.

– Можем просмотреть их на корабле. И если наберем достаточно, одна или две могут оказаться полезны.

Его логический подход к проблеме казался разумным. Земляне принялись отбирать образцы с каждой стойки.

– Тут хранится целая галактика знаний, – поражался Эш, доставая одну катушку за другой.

Наконец они вышли, с оттопыривавшимися передними частями костюмов и с полными руками. Но, уходя из башни, Тревис прихватил также трубку и иголочки из сплава. А на корабле, когда заработал проектор и все было готово к просмотру, апач принялся работать над новым оружием, которое надеялся передать аборигенам в благодарность за их помощь.

Ренфри, расставив вокруг себя ряды кнопок с указателями курсов, осторожно открыл одну и принялся разматывать тонкую проволоку. Дважды его ожидало разочарование: проволока, которая может увести корабль к звездам, ломалась даже при самом осторожном обращении. Когда это произошло во второй раз, он поднял изможденное лицо с покрасневшими от напряжения глазами.

– Не думаю, чтобы это было возможно.

– Тогда это, – Эш указал на ждущие диски. – Те, с которыми ты работаешь, старые. А на корабле новые.

Опять разница во времени, которая может помочь им вернуться на родину. Напоминание подбодрило Ренфри. Он начал проверять диски, откладывая старые. Следующий выбранный им не очень отличался от того, в котором заключено их будущее. В третий раз Ренфри осторожно снял крышку.

Но в этот вечер они ничего полезного не узнали. Катушки содержали серии изображений, захватывающих, но в данном случае не представлявших ценности. И вдобавок в некоторых случаях появлялись только символы, может быть, формулы, может, записи. Наконец Эш выключил машину.

– Нельзя ждать, что все время будет везти.

– Там тысячи таких штук, – заметил Росс. – Если найдем что-нибудь полезное, будем считать, что повезло.

– Что ж, в нашей игре приходится рассчитывать и на удачу, – голос Эша звучал устало. Эш медленно повернулся, потер глаза. – Когда перестаешь верить в удачу, проигрываешь!

16

Тревис поднес трубку к губам и дунул. Вылетел тонкий блестящий кусочек сплава с оперением из шерсти – и попал в центр импровизированной мишени, пригвоздив лист папоротника к стволу дерева в нескольких десятках футов от него. Тревис обрадовался успеху своего пробного выстрела. Отошел на несколько футов и приготовился выстрелить снова. А на поляне возбужденно гудели местные зрители.

Когда вторая стрела вонзилась рядом с первой, Тревис испытал полное удовлетворение. Подозвал молодого крылатого, который помог ему отнести оружие к месту испытания. Передал ему испытанное ружье, а сам взял второе, чуть подлиннее.

Молодой воин положил копье на влажную почву, вцепившись в него когтями ног, и принялся разглядывать духовое ружье. Потом поднес его ко рту и дунул. Игла вонзилась в дерево ниже листа. Два других туземца, развернув крылья, бегом бросились смотреть на цель, и Тревис, улыбаясь и кивая, одобрительно хлопнул в ладоши.

Аборигенов не требовалось уговаривать испробовать новое оружие. Трубки расхватали, передавая из рук в руки, даже с некоторыми ссорами. Потом по очереди пробовали стрелять с неодинаковым успехом. Время от времени доставали стрелы из ствола и сменяли лист цели.

У нескольких учеников Тревиса оказался острый глаз снайперов, и апач полагал, что после небольшой практики они его превзойдут. В полдень он оставил своих охваченных энтузиазмом учеников и отправился на поиски товарищей.

Ренфри по-прежнему был занят изучением записей и корабельных приборов. Но в рубке Тревис застал и Эша. На полу стоял экран для чтения, Эш и Ренфри сидели перед ним на корточках и время от времени вносили какие-то изменения в щит управления. С него была снята крышка, обнажившая сложную путаницу проводов. Время от времени Ренфри прослеживал какой-нибудь провод и либо радостно улыбался, либо хмурился из-за результатов своего исследования.

– Что происходит?

Тревису ответил Эш.

– Возможно, мы нашли! В этой записи нечто вроде руководства. В ней схемы, которые Ренфри сумел отождествить с приборами корабля.

– Не со всеми, – в голосе Ренфри слышалось гораздо меньше энтузиазма. – Одна линия из десяти! Все равно, что пытаться собрать боеголовку "Найка", когда инструкция написана по-китайски. Да, красный провод соединяется с платой здесь, но что сказать об этой белой петле слева?

Эш вопросительно взглянул на петлю и снова посмотрел на экран.

– Есть! – Ренфри немедленно опустился на колени и стал рассматривать изображение на экране.

– Есть кто дома? – послышался снизу голос Росса, и Тревис ощутил дрожь лестницы.

Из колодца показалась голова и плечи Росса. Его лицо было вымазано пылью: он продолжал разбирать сокровищницу в башне крылатых людей.

– Нашел что-нибудь? – сочувственно спросил Тревис. Росс пожал плечами.

– Может, они сумеют кое-что использовать. Я не из тех, кто из проволоки, гвоздей и нескольких жестянок может собрать атомный самолет. Видел твоих Вильгельмов Теллей с их плевательницами. Один из них уже раздобыл добавку к обеденному котлу; впрочем, дорогой усопший не выглядит очень аппетитным. Мне не нравятся существа с четырьмя десятками лап. Но более цивилизованную пищу готов принять хоть сейчас.

Тревис взглянул на Эша и на поглощенного своим занятием Ренфри.

– Если захотим сегодня поесть, похоже, этим придется заняться нам с тобой. Они обнаружили запись, в которой рассказывается об устройстве рубки управления.

– Здорово! – Росс поднялся в рубку и через плечо Эша заглянул на маленький экран. – Ну, мне тут не разобраться, – рассудительно заметил он. – Готов приняться за похлебку.

Позвали Эша и Ренфри, те ели с отсутствующим видом людей, чьи мысли витают где-то совсем в другом месте. Когда они ушли, Росс потянулся и взглянул на Тревиса.

– Хочешь пройтись? – спросил он с небрежностью, сразу вызвавшей подозрения у апача.

– В каком направлении?

– К зданию с воронкой. Помнишь – там передний зал выглядит так, словно жившие в нем парни торопились уехать, но забыли свое барахло? Мне хотелось бы взглянуть на их багаж.

– Помню, что там на двери прочная решетка, – заметил Тревис.

– А у меня есть способ преодолеть ее. Пошли.

Способ Росса оказался достаточно прост. Один из аборигенов взлетел к окну второго этажа, неся прочную веревку с корабля. Окно было закрыто ставнями, но абориген концом копья открыл его, и несколько мгновений спустя веревка свесилась вниз, приглашая подниматься.

Галерея, в которой они оказались, хранила много свидетельств торопливой эвакуации. На стенах висели обрывки ткани, которая распадалась при малейшем прикосновении. Кое-где виднелась мебель странных очертаний, вся покрытая пылью. На пыльном полу попадались следы, при виде которых абориген подготовил копье. Потом, глядя на землян, воткнул конец копья в след с такой энергией, словно нападал на врага.

Еще одно логово ласок? Тревис, изучая эти следы в свете, падавшем из окна, решил, что нет. Вообще, след напоминает отпечатки ног человека. И сразу в воображении возникло представление об одном из прежних хозяев, одиночество которого они нарушили.

В этом здании впервые обнаружилась лестница, хотя ступеньки ее оказались слишком узки и низки для человека. Росс первым спустился по ней в заполненный предметами зал, который они увидели снаружи.

Тревис принюхался. Слабое зловоние. Не разложение листьев, принесенных ветром. Запах логова какого-то животного. И запах не только свежий, он чем-то знаком.

Предупреждение о логове ласок? Он так не думал. Запах не такой острый и поглощающий, как в здании с красными стенами, которое ласки избрали своим логовом. В то же время это не тот запах, что ощущался в помещениях крылатых людей.

Тревис заметил, как раздулись носовые лопасти туземца, как сверкнули глаза на фиолетовом лице, которое настороженно поворачивалось из стороны в сторону. Не в первый раз апач пожалел об отсутствии быстрого способа коммуникации. Земляне оказались не способны воспринимать гудение, из которого состоит речь туземцев. А те, в свою очередь, не смогли произнести ни одного слова, сколько бы раз ни повторяли перед ними существительное или глагол.

В здании стояли сумерки, хотя зал, в который они спустились, освещался через дверь. Росс обогнул груду ящиков. Одну руку положил на ящик, другую – на рукоять бластера.

Тревис оставался на месте. Запах – что-то он напоминает. Они стояли неподвижно, молодой абориген тоже застыл. И тут порыв ветра проник через решетку, запах стал сильнее, свежее, и Тревис понял...

– Обитатели песчаной планеты! – говорил он шепотом, но прозвучало это как крик. Что ночные существа из пустынного мира здесь делают?

– Ты уверен? – к удивлению Тревиса, Росс больше ничего не спросил.

– Такую вонь не забудешь, – Тревис внимательно разглядывал тени за грудами ящиков и корзин. Передвинулось ли там что-то? Может, за ними наблюдают глаза, способные лучше видеть в темноте?

Абориген коснулся его руки, требуя внимания. Тревис медленно повернул голову и увидел, что тот держит копье наготове. Апач вложил стрелку в духовое ружье.

– Что-то здесь есть – слева, – донесся еле слышный шепот Росса. Бластер его был направлен в темный угол.

И тут зал ожил. Из-за всех укрытий показались неуклюжие фигуры. Нападающие бежали на четвереньках, как животные. Но молчаливое нападение было тем ужасней, что эти животные – вернее, их отдаленные предки, – были некогда людьми.

Блеснул луч бластера, трое первых напавших упали. Четвертый упал со стрелой в волосатой груди. Абориген за Тревисом взлетел в воздух, зашумев крыльями. Повиснув над врагом, он принялся наносить удары копьем в бескостную середину тела, а зверь пытался схватить его. Ясно, что между этими двумя видами ведется давняя война.

Росс крикнул. Из тени показалось щупальце, обернулось вокруг его ног и дернуло, а он пытался сохранить равновесие. Повернув бластер в сторону живой веревки, он разрезал ее; в ответ послышался рев. Стрела Тревиса попала в существо, которое, приподнявшись на задние лапы, вцепилось Россу в плечи. Апач стрелял так быстро, как мог перезаряжать ружье. Он отступил к лестнице и теперь размахивал трубкой как дубин кой, расчищая место для Росса.

Щупальце выдернуло копье у аборигена. Тот опустился на груду ящиков и бил крыльями, пытаясь обрушить эту груду. В тот момент, как она рухнула и массивные ящики покатились к началу лестницы, образуя баррикаду, абориген взлетел.

– Кончился... заряд бластера... – выдохнул Росс. Он схватил бесполезное оружие за ствол и ударил рукоятью по круглому черепу существа, пытавшегося взобраться на барьер.

Они отступали на лестницу. Тревис пинался, ударил еще одну покрытую жестким волосом голову под подбородок; ее владелец упал, сбив при этом других нападающих. Абориген обрушил вторую груду ящиков. Теперь он летал над врагами, бросая в них небольшие контейнеры, которые хватал с груд.

На мгновение земляне освободились. Они воспользовались этим, чтобы вернуться на галерею, откуда вошли в ловушку. Абориген пролетел у них над головами. Он стоял у открытого окна и испускал возбужденные крики.

Тревис толкнул Росса к выходу.

– У меня осталось всего две стрелы – быстрее!

Мгновение тот колебался, потом здравый смысл взял верх, и он побежал к окну. Тревис выстрелил в голову, появившуюся на лестнице. Но стрела только задела шерсть на верхней конечности, и существо оскалило клыки в пасти, которая когда-то была человеческим ртом. Глаза, маленькие, красные от ярости, но – и это самое страшное – со следами разума.

Тревис попятился к окну. К его плечу протянулась рука фиолетового цвета, взялась за ружье, потянула. Абориген остался у окна, теперь он просил оружие.

И Тревис, зная, что у того есть способ отступления, которого нет у землян, отдал ему духовое ружье и начал спускаться по веревке. Он смотрел на фиолетовую спину их замыкающего. Крылья выступали из окна, они были готовы к взлету...

И тут туземец откинулся назад и начал демонстрацию диких кувырков в воздухе. Но крылья раскрылись, остановили его падение, он повис, затем начал по спирали подниматься вверх, и в это мгновение из окна высунулась мохнатая голова. Кулаками существо защищало глаза, очевидно, ослепленные солнцем. Росс уже добрался до поверхности, Тревис спускался вслед за ним. Веревка начала яростно раскачиваться, ударяя его о стену, и он понял, что вверху стараются поднять его.

Апач выпустил веревку, прыгнул без напряжения, а веревка стремительно ушла наверх. Но теперь они уже на свету, и Тревис не верил, что ночные существа станут преследовать их. Однако, отступая к джунглям для возвращения на корабль, оба проявляли все свои охотничьи навыки, чтобы не пропустить преследования.

Эш хмуро выслушал их отчет.

– Могло бы стать хуже, если бы мы оставались здесь.

Росс отбросил бесполезный бластер.

– Мы полетим? Когда?

– Через день, может, два. Ренфри готов перематывать катушку.

Впервые Тревис подумал, как много зависит от правильного обращения с этой тонкой проволочкой: малейшего повреждения достаточно, чтобы навсегда оставить их здесь. Или если во время полета порвется невидимая линия, связывающая их с родной планетой, и корабль начнет вечное плавание между звездами. Сможет ли Ренфри перемотать катушку? А если перемотает, станет ли она действовать в обратном порядке? Испытательного полета не будет. Как только они поднимутся, их жизнь будет зависеть от тонкой ниточки, сплетенной из надежды и веры в удачу.

– Теперь понимаете? – спросил Эш. – Помните: мы можем остаться тут навсегда.

Они станут изгнанниками до конца жизни, но останутся живы. Здесь есть враги, но можно заключить союз с крылатыми людьми, присоединиться к ним. Неожиданно Тревис вскочил. Пошел в каюту, куда они складывали свои находки и нашел там пластинку, которая каждому показывает его родину. Он хотел знать: достаточно ли сильно притягивает его прошлое, чтобы рискнуть жизнью.

Он держал пластинку в руках, смотрел в ее туманную глубину. И скоро увидел – красные холмы, поднимающиеся из зеленых сосен, голубое небо – холмы родины. Он почти ощущал вкус щелочной пыли, приносимой ветром, чувствовал круп лошади между ногами. И понял, что должен использовать даже малейшую возможность...

В конце концов все сделали одинаковый выбор. Росс подвел итог.

– Путешествия во времени – другое дело. Мы остаемся на своей планете. Если что-то не получается и застреваешь в глубинах времени – плохо, конечно. Кто захочет бродить рядом с мамонтами, когда привык к атомным самолетам? Но все же хорошо знаешь, с чем столкнешься. И люди, которых встретишь, принадлежат к твоему виду. Но остаться здесь... Нет, даже если нам предложат роль богов этих крылатых людей! Они не нашего племени, мы здесь туристы, а не иммигранты. А я не хочу быть туристом всю жизнь!

Они последний раз посетили библиотеку записей и перенесли на корабль все катушки, которые казались неповрежденными. Вождь аборигенов, довольный духовыми ружьями, разрешил им отобрать все, что понравится, в сокровищнице племени. Он только просил их когда-нибудь вернуться с новыми знаниями. Больше ночных существ из здания с крышей-воронкой они не видели, но, конечно, на ночь корабль закрывали.

– Вернемся ли мы когда-нибудь? – спросил Росс, когда Эш пришел со встречи с вождем.

– Сначала доберемся до дому благополучно с трофеями, – сухо ответил Эш, – а потом, конечно, кто-нибудь вернется. Можешь на это рассчитывать. Ну, Ренфри?

Техник выглядел как собственная тень. Морщины измождения, которые, возможно, никогда не исчезнут, окружали его рот, обозначив края усталых глаз. Руки его слегка дрожали, он не мог поднести питьевой контейнер ко рту, если не держал его обеими руками.

– Катушка перемотана, – безжизненно ответил он. – И проволока не порвалась. Завтра я буду готов к старту. А что касается остального – будем молиться. Все, что я могу сказать.

Тревис лежал ночью на своей койке – на своей койке в своем корабле... Шар со всем содержимым перестал казаться чуждым сравнительно с тем, что лежало за его стенами. Его запястье облегал тяжелый браслет из красного металла, усаженный мелкими камнями цвета морской волны – они и изображали волну с пенным верхом. Это подарок вождя туземцев во время прощания. Тревис уверен, что сами крылатые существа не могли изготовить такой браслет. Сколько лет этому украшению? С какой оно планеты, искусством какой забытой расы создано?

Они даже краешком не затронули того, что может быть найдено в этом древнем порту. Может быть, поглощенный джунглями город был столицей галактической империи, как считает Эш? У них нет времени проверять это. Да, когда-нибудь они вернутся. Люди с его планеты будут искать, гадать, узнавать и учиться. А потом, спустя какое-то время, снова поднимется город – может быть, на его родной планете, город – сокровищница знаний, полученных со звезд. Пройдет время, и этот город тоже умрет. И представитель какой-нибудь еще не родившейся расы придет исследовать его... и гадать... Тревис уснул.

Проснулся он внезапно, с ощущением необходимости торопиться. Над головой заработала внутренняя связь.

– Все готово, – послышался усталый голос Ренфри. Должно быть, техник работал всю ночь.

– Все готово.

Есть еще время сказать "нет" этому безумному плану, предпочесть известную опасность неизвестной. Тревис ощутил прилив страха и уперся руками в края койки, приподнимая тело. Нужно остановить Ренфри, они не должны подниматься в космос.

Но потом он снова лег, заставляя себя застегнуть ремни, плотно сжал губы. Пусть Ренфри нажимает нужную кнопку – и побыстрее! Ожидание всегда изматывает. Тревис ощутил знакомую вибрацию, она охватила стены, его тело. Теперь возврата нет. Тревис закрыл глаза и постарался расслабиться.

17

– Взлет прошел благополучно?

– Пока все хорошо, – ответил другой голос в коммуникаторе.

Тревис открыл глаза и подумал, привыкнет ли он когда-нибудь к неудобствам взлета. Он уже забыл за те несколько дней, что они провели на поверхности, что значит быть брошенным в небо, за атмосферу и тяготение. Но пока лента сработала, и они благополучно взлетели.

Полет их продолжался, и наконец все облегченно вздохнули. Надежда на будущее окрепла.

– Если мы просто повторяем полет, – задумчиво заметил Эш вечером пятого дня, – то завтра должны сесть на пустынной планете.

– Лучше было бы пропустить эту остановку, – заметил Тревис. Эта пустыня и ее ночные обитатели вызывали в нем отвращение, как ничто иное во всем их фантастическом путешествии.

– Я думаю... – Росс взглянул на вращающееся пилотское кресло, в котором Ренфри проводил все время, когда не спал. – Мы заправлялись на пути вперед. Предположим... только предположим, что запасы горючего кончились.

Ренфри улыбнулся, улыбка его напоминала оскал черепа, кожа плотно обтянула кости лица. Он сардонически показал большим пальцев вниз – жест поражения.

– Тогда все, приятель. Будем надеяться, что наше везение превзойдет все пределы растяжимости.

На этот раз они опустились в пустынном порту рано утром, когда великолепные огни на горизонте затухали. Взошло солнце, ослепительно ярко отражаясь от поверхности бесконечных песчаных гор.

– Примерно два дня здесь – если мы точно повторим образец.

Ждать два дня в корабле, не будучи уверенными, что он снова взлетит! При этой мысли Тревис беспокойно заерзал. И призрак, вызванный Россом, не покидал их в тесной каюте.

– Пройдемся? – Росс, должно быть, тоже ощущал это – желание быть занятым, отогнать навязчивые страхи.

– Для этого нет особых причин, – спокойно возразил Эш. – Выглянем наружу – днем. Но я думаю, особенно смотреть не на что.

Надев шлемы, они раскрыли внешний люк. Осмотрели просторы, где рисунок дюн постоянно меняется под ветром, но никаких других изменений с их предыдущего посещения не произошло. Загадочные закрытые здания по-прежнему прижимались к земле. В них ни следа жизни.

– Что они здесь делали? – руки Росса беспокойно двигались по краю люка. – Ведь должна же быть какая-то причина для этой остановки. И почему те же существа – люди, животные, не знаю – на другой планете, в здании с крышей-воронкой?

– Может, там они изгнанники? – спросил Эш. – Это их родная планета, а на других они служили, но их вовремя не отозвали. Или здесь они изгнанники, а там дома? Наверно, мы никогда не получим ответа на эти вопросы, – он задумчиво разглядывал приземистое здание за ползучими дюнами. – Они, должно быть, живут под землей, а это здание накрывает вход. Может, и на той планете они живут под землей. Когда-то они здесь обслуживали корабли, работали на станции.

– А потом, – медленно сказал Тревис, – корабли перестали прилетать.

– Кораблей больше не было. Должно быть, целое поколение ждало, надеялось увидеть корабли, быть отозванными. Потом они либо погрузились в апатию и застой, либо сознательно начали приспосабливаться к окружению.

– А результат в конечном счете один и тот же, – заметил Росс. – Не думаю, чтобы они очень отличались от тех, в здании с воронкой. А там у них лучший мир для адаптации.

– Подождите! – Тревис внимательно разглядывал местность. Ему показалось, что что-то изменилось по сравнению с тем, что было несколько недель назад. – Вот это возвышение слева, было ли оно в прошлый раз?

Росс и Эш наклонились вперед, глядя на конец здания, куда он указывал.

– Ты прав, это что-то новое, – подтвердил наконец Росс. – И не думаю, чтобы этот выступ был из камня, как все остальное.

Блок, так странно оказавшийся на конце крыши здания, не мерцал металлическим блеском на солнце. Но и не был тусклым, как камень. В нем было что-то, напоминающее обсидиан или стекло. Насколько они могли видеть, это не вход. Назначение этого выступа – такая же загадка, как и многие другие в этой древней головоломке.

Но так оставалось недолго. Последовало действие, которого наблюдатели из корабля не ожидали. Они видели лучи, которые защищали крышу здания от нападения. Теперь они стали свидетелями применения другого оружия, установленного, по-видимому, строителями этого здания.

Что, как хлыстом, щелкнуло о борт корабля? Огненный луч? Поток энергии? Сила, которую земляне не могли ни назвать, ни вообразить?

Тревис знал только, что его швырнуло в глубь корабля, во внутренний люк, и Эш и Росс упали вместе с ним. Тела их прижало к металлической стене, воздух вырвался из легких, мир потемнел.

Тревис лежал на полу, пытаясь вдохнуть, грудь сжимало болью. Перед его помутившимся взором оказалось продолговатое пустое пространство – и еще мучительная боль в теле, сознание, что это пространство нужно закрыть, иначе гибель.

Он вцепился в тело, лежавшее у него на коленях, с трудом выбрался из-под его тяжести и пополз к открытому люку. В ушах звенело, голова наполнялась этим звоном, кружилась. Потом он снова увидел блеск солнца и песка.

Вначале он решил, что у него галлюцинации: то, что он видит, не может быть реальностью. Ветра нет, но снизу, с невидимой поверхности непосредственно под шаром, поднимается песок, тонкими, но устойчивыми струями, закрывает шар. Песчаная завеса поднимается вертикально, а ветра никакого нет! Невероятно, этого не может быть, но это происходит у него на глазах.

Он приподнялся, закрыл дверь и отрезал песчаную стену, яркий свет солнца, картину, которой не может быть. И в то время, как руки его ощупью закрывали зажимы люка, боль начала стихать. Он снова может дышать, легкие свободно расширяются. Он повернулся к остальным двоим.

Их налитые кровью посиневшие лица заставили его действовать быстро. Он рывком посадил обоих у стены. Первыми раскрылись голубые глаза Эша.

– Что... – он слабо произнес только это одно слово, а Тревис уже занялся Россом.

Из угла расслабленного рта молодого разведчика тянулась тонкая струйка крови. Тревис осторожно потряс его, и Росс застонал. Эш пошевелился и сморщился, прижав руки к груди.

– Что случилось? – наконец смог спросить он.

– Космические... морские... пехотинцы... высадились... – Росс выговаривал по одному слову. На лице его появилась тень улыбки. – На меня, как я полагаю.

– Эй, там, внизу! – в бестелесном голосе из коммуникатора звучала тревога. – Что у вас происходит?

Хотя стены корабля отрезали солнце, звуки, мир снаружи, внутри начало ощущаться какое-то движение. Как будто по кораблю что-то ударяло. Песчаные стены? Тревис подтащился к лестнице, начал подниматься. Он хотел добраться до экрана, теперь их единственной связи с наружным миром.

Ренфри стоял у экрана, недоуменно смотря на постоянно поднимающиеся стены песка, готовые поглотить корабль. Они погружались в песчаное море, и нельзя было усомниться, что это чье-то сознательное враждебное действие.

– Можем выбраться? – Тревис дотащился до ближайшего сидения. – Есть возможность взлететь?

Если следовать графику их предыдущего полета, они должны находиться здесь еще ночь и день. Но к тому времени корабль окажется погребен так глубоко, что невозможно будет поднять тонны песка. Они будут похоронены живьем.

Ренфри протянул руки к приборам, остановился. Губы его напряглись.

– Это большой риск, но я могу попробовать.

– Оставаться, вероятно, гораздо рискованней, – Тревис вспомнил о двоих оставленных у люка. Их нужно убрать от опасности до старта. – Дай мне пять мнут! Потом взлетай – если сможешь!

Эша он застал на ногах, тот тащил Росса в коридор. Тревис заторопился на помощь.

– Ренфри собирается стартовать, – доложил он. – Нас засыпают песком.

Они уложили Росса на койку, Эш упал на соседнюю, а Тревис едва успел добраться до соседней каюты и лечь, когда прозвучал предупреждающий сигнал. Заработали двигатели. Но на этот раз вибрация длилась дольше, чем обычно. Тревис напряженно ждал, считая секунды...

Вибрация усиливалась, она сильнее, чем в прошлые старты. Корабль раскачивался на основании, движение и звук слились, от этого объединенного действия сводило живот, заглушало мысли, но не страх.

В мгновения мучительной боли рывок. Потом чернота...

Вибрация исчезла, звук исчез, оставались ощущения. Прежде всего чистый ароматный запах оздоровляющего желе, которое в случае необходимости заполняет койку. Тревис открыл глаза. Неужели они улетели с песчаной планеты?

Он сел, раздвигая желе. Оно легко сходило с кожи, с костюма, оставляя ощущение прекрасного самочувствия. Вернулась уверенность, которую он потерял во время испытания. Тревис встал и заглянул в соседнюю каюту.

Росс и Эш еще лежали под дрожащим желе, которое чужаки использовали для первой помощи. Тревис отправился в рубку.

Ренфри был привязан к креслу, голова его опустилась на грудь, бледное лицо встревожило Тревиса. Сердце бьется, но медленно. Он отстегнул техника, благодаря невесомости сумел перенести его на койку внизу. На экране только клубящаяся тьма – признак гиперпространства. Они не только выбрались из песчаной западни, теперь они совершают следующую часть пути, который может привести – а может и не привести – домой.

Как долго в первый раз длилась эта часть пути? Девять дней по часам Ренфри – девять дней между заправочным портом и песчаной планетой. Девять дней, прежде чем они убедятся, что неожиданный старт не сбил их с курса.

Придя в себя, Эш принял командование и попытался увлечь всех разборкой добычи. Под предлогом, что нужно найти еще одно руководство по кораблю, он усадил всех за работу посменно перед экраном, пропуская через машину каждую запись. Многие катушки оказались сломанными, внутри путаница проводов. Но даже эти нужно сохранить для изучения дома. Эш никогда не признавал, что их торопливый отлет с пустынной планеты означает, что они не доберутся до дома. Он указал, что они уже преодолели множество препятствий, и нет причины считать, что им перестанет везти.

Но даже у Эша, думал про себя Тревис, должны быть сомнения. Он, как и все, нервничал, хотя и не проявлял этого, когда прошел девятый день по часам Ренфри, а никакого сигнала о прибытии в порт заправки не поступало. Все за обедом только делали вид, что едят. Утром Тревис рассчитал рацион. У них хватит пищи до дома – если путешествие не продлится дольше. Он доложил об этом Эшу и в ответ получил только хмыканье.

Затем, словно в доказательство, что их страхи напрасны, послышалось предупреждение. Тревис пристегнулся, на этот раз он делил каюту с Россом. Тот улыбнулся ему.

– Шеф опять прав. Заправимся – и домой!

Даже неудобства посадки забылись, когда они увидели знакомые полуразрушенные башни и металлически бирюзовое небо их первой космической стоянки. Да они уже почти дома!

Они спустились к люку и нетерпеливо открыли его – посмотреть, как в сопровождении роботов выползет шланг с горючим. Но проходили долгие мгновения, а в тени ближайшей башни ничего не двигалось. Тревис осмотрел ближайшее окружение. Может, они сели не в том квадрате? Может, небольшое изменение вместе посадки вызвало это замедление?

– Может, дело в графике, – Эш словно читал его мысли. – Мы вылетели с прошлой стоянки раньше времени.

Они час цеплялись за эту надежду, потом прошли еще два часа, и по-прежнему в башне не возникло никакого движения. Все согласились, что сели они в том же квадрате. И не решались высказать другую возможность – что механизм древнего порта вышел из строя, может быть, именно из-за тех усилий, которые понадобились при обслуживании шара несколько недель назад.

Наконец заговорил Ренфри.

– Я не знаю, сколько топлива у нас на борту. Не знаю, что это за топливо. Остается открытым и вопрос, сможем ли мы стартовать с нашим запасом. Но если и сможем, я считаю, что путешествие нам не закончить. Возможно, мы затратим необходимое время, но нам придется проверить, сможем ли мы заставить эти машины поработать еще. И надо сделать это побыстрее.

Они вышли из шара, и здесь Ренфри обнаружил новую катастрофу. Если в запечатанном хранилище корабля и оставалось горючее, то теперь оно исчезло. Возле отверстия на уровне поверхности виднелось зловещее темное пятно.

Прозвучал безжизненный голос Ренфри.

– Вот и все, приятели. Корабль пуст. Если не сумеем запустить этот трубопровод, мы засели здесь навсегда.

– Но что могло его открыть? – спросил Росс с удивлением человека, для которого машины за пределами их обычных функций – загадка.

– Может, механизм привело в действие это, – Эш топнул по твердому покрытию поля. – Ну, что ж, давайте поглядим на роботов и движущуюся трубу.

Они пошли к башне. С поверхности здание показалось еще более заостренным, похожим на иглу. У основания чернело отверстие, дверь, через которую выходили роботы. Эш подошел к ней и остановился, заглядывая внутрь.

Коренастый робот, который ожил во время их первого посещения, по-прежнему стоял здесь, у самой двери, а за ним, отчетливо видные в желтоватом свете, – и другие сопровождавшие его роботы. Все они стояли в глубине, у стены, словно в ожидании давнего официального осмотра.

Из колодца в центре пола торчал массивный металлический предмет, в котором Тревис узнал "голову" змеи. Эш нерешительно протянул руку и толкнул робота. К их удивлению, машина, казавшаяся такой массивной и неподвижной, ответила на этот толчок. Но ответила она не так, как будильник отвечает на встряску, напротив, она со странной вялостью наклонилась вперед. Одна из рук оторвалась, покатилась по полу и со звоном ударилась о голову змеи.

– Движется! Смотрите, она движется!

Росс был прав. Тяжелый конец подвижной трубы начал рывками подниматься, продвинулся вперед на фуг – земляне затаили дыхание, потом снова застыл.

– Пните его опять! – посоветовал Росс.

Эш осторожно обошел упавшего робота, чтобы внимательней осмотреть трубу. Небольшая часть, выставившаяся наружу, не имела на первый взгляд никаких повреждений. Эш наклонился, ухватился за "голову" и потянул. И торопливо отпрыгнул, а Росс и Тревис принялись оттаскивать робота с дороги ползущей змеи. Два фута... три... из здания под открытое небо... змея двинулась к кораблю. Ренфри увидел их и замахал, потом заполз под выступающий корпус, чтобыподготовиться к прибытию трубопровода.

Но они обрадовались слишком рано. Примерно в четырех футах от башни голова снова опустилась за поверхность. Эш попробовал прежний метод оживления – безрезультатно. Они тащили по очереди – вместе и по отдельности. Труба гораздо тяжелее робота, и они ничего не смогли добиться.

Подошел Ренфри. Он осмотрел колодец, из которого выходила труба, и вернулся озадаченный.

– Можно ли подтащить ее руками? – спросил Тревис.

– Только это нам и остается, – мрачно ответил Ренфри.

Они принесли из корабля легкую прочную веревку, привязали ее к "голове" и принялись за работу. По команде Эша дернули одновременно. Упрямая труба подалась, двинулась вперед, но не сама. Они выиграли еще четыре, пять футов, но и вес соответственно увеличивался. Постепенно выигрыш становился меньше, а прилагаемые усилия больше.

Росс споткнулся, упал, выпрямился, лицо его за пластиной шлема совсем помрачнело. Он снова схватил веревку и дернул вместе со всеми. Но на этот раз труба совсем не подалась, и ноги землян тщетно проскользили по старому потрескавшемуся камню.

18

Тревис сидел на корточках в бессмертной позе спешившегося фермера. Остальные растянулись возле веревки, за которую тащили трубу; лица у всех покраснели от усилий. Ренфри, морщась, приподнялся и принялся возиться с креплением своего шлема. Откинул шлем назад и глубоко вдохнул с отчаянием тонущего.

– Надень шлем, дурак! – Эш оторвал голову от рук; голос его был искажен тяжелым дыханием.

Ренфри покачал головой, губы его шевелились, но слов не было слышно. Пальцы Тревиса тоже потянулись к шлему.

– Не думаю, чтобы нам они понадобились, – он снял шлем и поднял голову навстречу прикосновению легкого игривого ветерка. Воздух прохладный, как на Земле осенью. И от него во всем теле разлилась бодрость. Тревис протянул руку к веревке, готовый снова пробовать.

– Ни к чему слепнуть, – голос Эша больше не искажал металлический отзвук коммуникатора. – Возможно, причина в колодце.

Ренфри на четвереньках пополз вдоль трубы, по пути осматривая ее. Наконец встало вошел в дверь, остальные последовали за ним.

Они увидели техника у колодца, из которого выходила труба. Он осматривал поверхность, пытаясь тянуть трубу вперед и назад.

– Она застряла – там, внизу! – и он ударил кулаком по покрытию.

– Может, снять крышку и взглянуть? – спросил Росс.

– Можем попытаться.

Но для такой операции требуются инструменты: рычаги, клинья... А здесь только ряд чего-то ждущих роботов. Может, их части использовать с этой целью? Росс подобрал отделившуюся "руку" и испробовал ее на прочность.

Тревис разглядывал покрытие колодца. Никакого отверстия, нет даже щели, куда можно было бы вставить инструмент. Ренфри провел рукой по кольцу, через которое проходила труба, стараясь ощупью обнаружить то, чего нельзя увидеть. Он постучал стержнем, вначале легко, потом все сильнее, оставляя углубления, но ничего не добился.

– Может, она отвинчивается? – предположил Росс.

Ренфри нахмурился и выругался. Он перенес свои усилия на внешнее кольцо покрытия. И тут сделал многообещающее открытие. Быстро работая, они вчетвером убирали накопившуюся за столетия пыль из четырех симметричных углублений, в которых могли находиться головки болтов.

Затем обратились к упавшему роботу и начали разбирать его. В конце концов, у каждого оказался кусок металла, с помощью которого можно было работать. Работа шла медленно и тяжело. Тревис сходил на корабль и принес контейнеры с желе, которым чуть не отравился при испытании продуктов. Этим желе смазали упрямые узлы. Но вот их усилия увенчались успехом, первый болт повернулся, и Ренфри покрытыми волдырями пальцами вывернул его. Этот небольшой успех подбодрил их и добавил новых сил.

Уже стемнело, они работали почти на ощупь, когда подался второй болт – Эша.

– Пока все, – сказал Эш. – Мы не можем провести сюда свет, а работать в темноте бесполезно. За последние полчаса я изранил половину пальцев.

– Возможно, мы нарушим график, и запись откажет, – напряженно возразил Росс. Он выразил в словах то, о чем все думали.

– Все равно без топлива нам не взлететь, – с резким восклицанием Эш отдернул руку и встал. – И мы не можем работать без отдыха и пищи. Это мы точно знаем. А об остальном только гадаем...

И вот они вернулись на корабль. Только прекратив сражение с упрямым покрытием, они поняли, насколько устали. Тревис знал, что Эш прав. Они не решат проблему, если выложат все силы и будут не в состоянии двигаться.

Поели – больше, чем обычно, – потащились к койкам и упали на них, опьяневшие от усталости. А утром, когда его разбудил Росс, Тревис не мог разогнуться. Он мигал, глядя в похудевшее лицо Росса.

– Назад в соляную шахту, братец! – Росс облизал почерневший палец с сорванным ногтем. – Сейчас пригодилась бы паяльная лампа. Вставай с мягкой постели, да побыстрее, и присоединяйся к отряду рабов.

Была середина утра, когда они вывернули последний, четвертый болт. И долго после того, как Ренфри выразительно отшвырнул его, сидели на краю колодца, свесив израненные руки.

– Ну, ладно, – Эш встал. – Теперь посмотрим, что там.

Потребовались рычаги, чтобы снять крышку. Пришлось разобрать еще двух роботов. Они сделали это с каким-то варварским удовлетворением. Уничтожение этих получеловеческих фигур почему-то снимало раздражение и страх. Получив прочные стержни, они принялись за покрытие колодца.

Впоследствии они не могли сказать, сколько времени потребовалось, но наконец, поддаваясь общим усилиям, покрытие неожиданно лопнуло надвое, обнажив темное отверстие, из которого поднималась труба.

Снаружи стоял яркий день, но в колодце темно, а у них нет факела, чтобы исследовать его глубины.

Ренфри лег, опустил руки в колодец и провел ими вдоль поверхности трубы, насколько смог достать.

– Нашел что-нибудь? – Эш присел рядом с ним, заглядывая через плечо.

– Нет... – и тут же быстро воскликнул: – Да!

– Едва дотягиваюсь... похоже, застряло чешуйчатое покрытие трубы, – он попытался опуститься поглубже, и Тревис схватил его за нот.

Остальную утомительную работу проделал Ренфри – с частыми остановками на отдых. Он висел головой вниз, остальные держали его. Работать приходилось на ощупь, потому что его тело закрывало три четверти и так уже слабого света, и теми импровизированными инструментами, которые сумели изготовить из лома.

Когда его в четвертый раз вытащили отдышаться и отдохнуть, Ренфри лег на спину и долго лежал, отдуваясь.

– Я освободил эту штуку, насколько мог достать, – слова звучали с перерывами, у него не было сил произносить их. – Но ниже она тоже засела.

– Может, сумеем освободить, дергая сверху, – рука Эша легла на трубу в том месте, где она выходила их колодца.

– Можно попытаться, – Ренфри потер кулаками лоб. Тревис отодвинул техника от отверстия и обхватил трубу рядом с Эшем. Вдвоем они попытались передвинуть колонну трубы в колодце. Но она словно приклеилась к боку, у которого работал Ренфри. На лбу у Тревиса выступили капли пота, стекая к губам. В полутьме он видел напряженное лицо Эша, мышцы у него на руках и плечах выдавались под синим костюмом.

Потом к ним присоединился Росс.

– Тяните, – сказал он Эшу. – А мы будем толкать в вашем направлении. Так, может быть, сумеем освободить ее.

Очень долго казалось, что труба не сдвинется, что она слишком повреждена внизу. Но вдруг Эш отлетел, труба ударила его в грудь – помеха внизу, не видная сверху, была устранена, и Росс с Тревисом растянулись у отверстия.

Они поднялись, и Росс торопливо оттащил Эша от трубы. Вместе с Ренфри вышли на открытый воздух. Снова взялись за веревку и потащили голову к кораблю. Чешуйчатая труба двигалась тяжело, но фут за футом они все-таки продвигались вперед.

Тревис во время одной из частых остановок оглянулся и вскрикнул. Они уже проделали три четверти пути к цели, но из-под трубы быстро распространялось влажное пятно, блестевшее на солнце. Последний рывок, должно быть, порвал покрытие трубы, и теперь неизвестное горючее вытекало.

Ренфри вернулся, наклонился и с криком боли отдернул руку.

– Разъедает... как кислота, – предупредил он. – Не трогайте.

– Что теперь? – Росс пнул песок рядом с пятном.

– Можем дотащить трубу до корабля. Будем надеяться, что топлива останется достаточно, – бесцветным голосом ответил Эш. – Не думаю, чтобы мы смогли починить шланг.

И так как другого выхода не было, они вернулись к веревке, стараясь не оглядываться туда, где вытекало горючее. Ренфри прижимал обожженную руку к груди. Наконец они дотащили голову до корпуса корабля и прижали ее к отверстию.

– Ну как, поступает топливо? – задал самый главный вопрос Росс.

Ренфри, словно боясь ответа, положил здоровую руку на чешуйчатую поверхность трубы и немного подержал. Все ждали ответа, который определит их будущее.

– Да.

Они не знали, сколько топлива нужно кораблю, есть ли еще нужное количество его. Влажное пятно возле трубы продолжало расширяться. Но Ренфри держал руку на покрытии трубы и время от времени говорил, что топливо подается.

Потом раздался щелчок, похожий на легкий взрыв. Голова отпала от корабля, вся труба обвисла. Ренфри закрыл отверстие, потом надел второе защитное покрытие. Когда оно защелкнулось, Ренфри повернулся.

– Все. Мы готовы к старту.

– Хватит ли? – хотел спросить Тревис. Но понимал, что остальные знают не больше него.

Они потащились к трапу, каким-то образом поднялись на борт и в тумане усталости направились в каюты – к койкам. Все, что могли, они сделали, теперь их судьба в руках слепой удачи.

Тревис пришел в себя от вибрации в стенах... Они готовятся снова взлететь! Но полетят ли домой? Или неведомое горючее только поднимет их в космос, и они останутся там навсегда?

Он видел сон: утесы и полынь, сосны и пение птиц в каньоне. Снился пустынный ветер и ощущение мышц лошади между ног, снился мир, каким он был до того, как человек поднялся в космос. Хороший сон. Тревис лежал на спине, закрыв глаза, и старался увидеть этот сон снова.

Но в ноздрях его стоял стерильный запах корабля, он чувствовал корабль телом. И почти забытое клаустрофобическое ощущение с новой силой охватило его. Он с усилием открыл глаза.

– Мы все еще идем по курсу, – Росс сел на противоположной койке, лицо его в синем свете казалось изможденным. Он протянул руку, скрестил пальцы и рассмеялся. – Суп ждет, – добавил он.

В этот день они подсчитали запасы продовольствия. Теперь придется экономить. Эш отметил порции на каждый период бодрствования.

– Если времени потребуется столько же, нам хватит. Как можно больше времени лежите: так уходит меньше энергии.

Но человек не может все время спать. И как они ни старались, наступало время, когда уснуть уже невозможно, можно только лежать с закрытыми глазами, а долгие минуты ожидания переходят в часы, и всегда преследует страх.

– Вот о чем я думаю, – неожиданно заговорил Росс в тишине каюты, которую делил с Тревисом. – Когда прилетим, нас засекут радары. И какой-нибудь умник просто для тренировки выпустит ракету. Мы ведь не можем сообщить, что это просто возвращаются домой космические путешественники.

– Мы вооружены, – но Тревис не знал, какой защитой на самом деле обладает шар. Ракеты строго секретны. И очень может быть, что у их собственного правительства есть наготове сюрприз для корабля, который не поторопится отозваться.

– Ну, это тебе приснилось, – голос Росса звучал презрительно. – Не думаю, чтобы этими пушками можно было сбить "Найка-4" и всех его братьев и тетушек. Мы даже не знаем, как целиться.

Они вышли из гиперпространства. На этот раз переход дался труднее, потому что все ослабли. Но, несмотря на слабость, все потащились в рубку смотреть, как на экране появляется зеленоватый Шар. Тревис обнаружил, что дрожит. Неужели этот зеленый шар – дом? Можно ли в это поверить? Или перед ними мираж, возникший именно потому, что им так хочется в это поверить? Может, экран показывает картину дома, чтобы путники не чувствовали себя одинокими?

Но вот показались знакомые очертания континентов. Росс опустил голову, закрыл лицо руками. Эш говорил что-то непонятное. Ренфри ласково поглаживал щит управления.

– Получилось! Он принес нас домой!

– Мы еще не сели! – Росс не поднял голову, и слова его звучали резко, как будто своими сомнениями он мог обеспечить безопасность посадки.

– Он принес нас сюда, – настаивал Ренфри. – Принесет и на поверхность. Правда, старик?

Последовал рывок от вхождения в атмосферу, земляне перенесли его, ошеломленные, не верящие себе. Росс выбрался из ремней кресла и направился к лестнице.

– Я спускаюсь, – он не поворачиваются к экрану, словно не мог больше смотреть на него.

И Тревис неожиданно почувствовал, что тоже больше не доверяет этому окну в пространство. Он вслед за Россом спустился по лестнице, прошел в каюту, лег и стал ждать посадки – если она произойдет.

Легкая дрожь старта ничто по сравнению с ударами атмосферы. В ушах шумело, тело напряглось. Все предыдущее ожидание легче, чем эти последние мгновения, которые они не могут измерить никакими мерами. И все время в глубине ожидание, что что-нибудь вмешается, сведет на нет все предыдущие успехи.

Тревис слышал, как Росс что-то бормочет на другой койке, но не мог разобрать слов. Что они теперь делают? Огибают свою планету в поисках места, с которого чуждый корабль взлетел несколько недель назад?

Ползли секунды... минуты... часы... Их можно было измерить, только считая вдохи, затрудненные вернувшимся тяготением. Теперь они видны на экранах радаров – и вражеских, и своих, и к ним уже, возможно, летят ракеты, чтобы помешать им опуститься на поверхность. Тревис наглядно представлял себе, как на столбе огня взлетают эти снаряды... приближаются...

Он поерзал на койке, мягкое покрытие изменило свою форму.

– Снижаемся.

Услышал ли он эти слова в коммуникаторе корабля? Или они просто возникли в его воображении?

Он почувствовал увеличившуюся тяжесть, давление в груди и легких. Из-за слабости его труднее было перенести. Но сознание он не потерял.

Последовал удар, корабль слегка подпрыгнул и застыл в наклонном положении. Руки Тревиса занялись креплениями ремней. Вокруг стояла полная тишина. Тревис не решался нарушить ее, он почти боялся шевельнуться, не мог даже теперь поверить, что они дома, что под ними почва родной планеты.

Росс рывком сел. Освободившись от ремней, он направился к двери. Двигался он как больной, но его влекла непреодолимая сила.

Голос его донесся тихим шепотом:

– Должен... увидеть...

И Тревис понял, что он тоже должен увидеть. Что он поверит только собственным глазам. Вслед за Россом он двинулся по коридору – к внутреннему люку. И помог Россу открыть его.

Они прошли через бункер, вдвоем навалились на зажимы внешнего люка. Росс дрожал, голова его ушла в плечи, лицо стало серым и влажным.

Открыл люк Тревис. Они, должно быть, смотрели на восток и начинался рассвет, потому что под кораблем лежала тень, а на горизонте появились светло-золотые лучи. Тревис опустил руки, не отрывая взгляда от этого света.

– У нас гости, – Росс поднял руку. Послышался громкий шум. По небу пронеслись четыре самолета в строю.

Вокруг корабля вспыхивали огни, разгоняя тени. Тревис увидел наклонившийся каркас, следы разрушений. Среди обломков показались люди, они направлялись к звездному кораблю. А за ними всходило солнце. Его солнце – оно восходит на небе его планеты! Они все-таки долетели, вопреки всему. Тревис рукой погладил стену корабля рядом с люком, как гладил шею своей пегой лошади после утомительного дня на ферме.

Желтое солнце поднималось над далекими холмами. Это холмы его родной Земли!

Андрэ НОРТОН, ПАТРУЛЬ НЕ СДАЕТСЯ!

Посвящается П.Ш.Миллеру, который пожелал увидеть в произведении колонистов-апачей, и Чарлзу Ф.Келли, который так полюбил повести об агентах во времени.

1

Ни одно окно не нарушало торжественную официальность четырех стен кабинета. В чопорном помещении не было места веселым лучам солнца, однако пять лежавших на столе дисков сияли, казалось, сами по себе. Возможно, это светилась и играла энергия будущих событий и перемен, таившаяся в них.

Но эта игра воображения не могла смягчить неумолимые факты бытия. Доктор Гордон Эш, один из четырех сидевших здесь людей, в угрюмом молчании взиравших на игру света, слегка потряс головой, избавляясь от паутины домыслов.

Его сосед справа, полковник Кэлгаррис, хрипло спросил, подавшись вперед:

– А все-таки, тут не может быть ошибки?

– Ты же сам видел показания детектора, – с холодной рассудительностью ответил седовласый пожилой сухопарый человек, сидевший за столом. – Ошибки нет. К этим пяти кто-то точно получил допуск.

– И мы потеряли теперь два реальных шанса из имевшихся, – пробормотал Эш.

В этом-то и заключалась проблема, заставившая их здесь собраться.

– А я-то полагал, что их тщательно охраняют, – упрекнул седоволосого Кэлгаррис.

Непроницаемое лицо Флориана Валдора даже не дрогнуло.

– Были приняты все мыслимые меры предосторожности. Но, к сожалению среди нас оказался крот – заблаговременно внедренный шпион...

– Кто? – нетерпеливо перебил его Кэлгаррис.

Эш оглядел своих собеседников – полковник Кэлгаррис, возглавлявший часть проекта "Звезда", Флориан Валдор, начальник охраны на станции, доктор Джеймс Ратвен...

– Кэмдон! – выпалил он, сам поражаясь тому ответу, к которому его привела неумолимая логика.

Валдор кивнул.

Впервые за долгое время своей совместной работы Эш заметил выражение растерянности на лице Кэлгарриса.

– Кэмдон?! Но ведь его прислали... – глаза полковника сощурились, – его должны были направить... подсадную утку обязательно бы обнаружили на одной из контрольных станций.

– Ну да, его действительно направили для работы к нам. Тут все в порядке, – впервые за время разговора в голосе Валдора промелькнул проблеск эмоции. – Он был тщательно законспирирован. Должно быть, его завербовали лет 20, а то и 30 тому назад, с самого начала его поступления для участия в проекте.

– Ну что ж, он действительно оправдал надежды своих хозяев, верно? – проворчал Джеймс Ратвен. Он задумчиво пожевал толстые губы, не отрывая взгляда от дисков.

– И как давно они получили доступ к дискам? – поинтересовался он.

Мысли Эша, весьма болезненно переживавшего столь вероломное предательство, сразу же переключились на этот важный факт. Теперь, когда непоправимый ущерб был уже причинен, оставшееся в их распоряжении время становилось важнейшим фактором в этом уравнении.

– Вот как раз этого мы и не знаем, – с трудом выдавил из себя Валдор, словно стыдясь признаваться в своей неосведомленности.

– Следовательно, давайте предположим самое худшее – противник получил информацию на самой ранней стадии, – заявление Ратвена по своей сути было столь же ошеломительно, как и шок, пережитый ими, когда Валдор объявил о беде.

– Да что вы! Восемнадцать месяцев назад?! – запротестовал Эш.

Ратвен кивнул.

– Кэмдон принимал участие в проекте с самого начала. Эти навигаторские кассеты кочевали по всем отделам, а новый детектор вступил в действие лишь две недели назад. Это ведь было обнаружено при первой же проверке? – спросил он Валдора.

– Да, при первом же обходе, – подтвердил начальник охраны. – Кэмдон покинул базу шесть дней назад. Но как посредник, он принимал участие в работе с самого начала.

– Но он же каждый раз был вынужден проходить через КПП,– удивился Кэлгаррис. – Я полагал, что там и мышь не проскочит, – полковник просиял от неожиданной мысли. – Может, он и переснял кассеты, а вот вывезти с базы не смог. Его комнату осмотрели?

Валдор недовольно поджал губы.

– Не надо, полковник, – заметил он устало. – Мы с вами не в детском саду. Чтобы подтвердить успешность его миссии, послушайте... – он ткнул клавишу на столе, и в кабинете зазвучал бесстрастный голос комментатора новостей:

– ...опасения за безопасность Ласситера Кэмдона, инспектора космических баз от Комитета Западного полушария, подтвердились при обнаружении останков авиакатастрофы в горах. Мистер Кэмдон возвращался из Звездной Лаборатории, когда его самолет потерял связь с аэродромом. Сообщения метеорологов о проходившем в том регионе грозовом фронте вызвали...

Валдор щелкнул выключателем.

– Это правда? Или всего лишь прикрытие? – удивился вслух Кэлгаррис.

– Может быть и то, и другое. Они, например, могли преднамеренно списать его, когда получили все, что от него требовалось, – признал Валдор. – Но возвращаюсь к нашим проблемам. Доктор Ратвен совершенно прав, подозревая самое худшее. Мне кажется, мы можем преуспеть в нашем проекте лишь исходя из предположения, что кассеты были выкрадены за прошедшие восемнадцать месяцев. И действовать мы обязаны соответственно.

В кабинете воцарилась тишина. Все погрузились в свои собственные мысли. Эш скользнул поглубже в кресло, его мозг наполнили воспоминания. Начало всему положила операция "Ретроспектива", когда прошедшие особый курс программы обучения агенты во времени сновали взад-вперед по историческому прошлому, пытаясь выследить источник потрясающих знаний, которые неожиданно для всего мира вдруг принялись эксплуатировать восточные коммунистические государства.

Сам Эш и его молодой партнер. Росс Мэрдок, приняли непосредственное участие в заключительной акции, которая открыла тайну, выследив источник сведений не в ранних и позабытых земных цивилизациях, но в потерпевшем катастрофу звездолете галактической империи. Империи столь древней, что она процветала еще в то время, когда ледники покрывали большую часть Европы и Северной Америки, а сами земляне еще обитали в пещерах. Мэрдок, загнанный разведкой красных в один из этих поврежденных звездолетов, случайно вышел на связь с первоначальными хозяевами, которые затем прошли по цепи станций времени красных – нашли грабителей и в отместку уничтожили всю систему их временных станций.

Но инопланетянам не удалось обнаружить западную сеть, и годом позже был начат проект "Фолсом-1". И вновь Эш и Мэрдок, вместе с новичком, апачем Тревисом Фоксом, отправились в прошлое Аризоны и обнаружили там два звездолета: один разбитый, а другой – нетронутый. При попытке перенести уцелевший звездолет в настоящее, случайное стечение обстоятельств активизировало пульт управления с курсом, проложенным давно умершим инопланетным навигатором. И труппа из четырех землян – Эш, Мэрдок, Фокс и случайно оставшийся в корабле техник – совершили невольное путешествие по космосу, посетив три планеты, на которых от галактической цивилизации далекого прошлого теперь остались только руины.

Навигационная кассета, докрутившись до конца, каким-то чудом вернула их на Землю с грузом подобных кассет, найденных в полуразрушенном здании на одном из миров, в руинах, которые, по всей видимости, когда-то были столицей государства, состоявшего не из областей, стран или планет, а из целых солнечных систем. Да, они привезли целый груз кассет, и каждая – ключ ко многим мирам.

Все эти древние галактические знания оказались сокровищем, о котором земляне не могли и мечтать, несмотря на извечный страх, что подобные открытия могут оказаться оружием во вражеских руках. Состоялась всемирная конференция, на которой с представителями всех стран поделились кассетами, выбранными наугад. Несмотря на столь взвешенный подход, каждое государство втайне оставалось при убеждении, что их соперники получили более лакомый кусок. Эш ни капли не сомневался в том, что в данный момент их собственные разведчики пытались сделать то же самое, что и Кэмдон. Однако это ни на йоту не помогало решению сложившейся ситуации в отношении операции "Кошениль" – части их огромного проекта. Волей судьбы она теперь становилась самой важной.

Некоторые из кассет оказались пустышками, либо слишком поврежденными, либо вели к мирам, непригодным для землян. Из пяти кассет, которые оказались продублированы Кэмдоном, три были бесполезны для противника.

Но из оставшихся двух... Эш сдвинул брови. Одна из них скрывала в себе цель, работу над которой они вели вот уже в течение двенадцати месяцев: пересечь бездну космоса и основать колонию, успешную колонию, с тем, чтобы использовать ее впоследствии как плацдарм для продвижения к новым мирам.

– ...значит, нам надо пошевеливаться, – отвлекшись от своих воспоминаний, Эш расслышал только концовку речи Ратвена.

– А мне казалось, тебе потребуется по крайней мере еще три месяца, чтобы закончить обучение своих людей, – сухо заметил Валдор.

Похожим на сосиску пальцем доктор почесал нижнюю губу – жест, за которым – Эш знал это по собственному опыту – должна была последовать очередная выходка. Полковник Кэлгаррис тоже насторожился – ему частенько приходилось выступать оппонентом политике Ратвена.

– Мы все проверяем да проверяем, – заявил толстяк. – Конца и краю проверкам нет. Мы словно черепахи – ползем, ползем, когда надо бы мчаться быстрее борзых. Я предупреждал с самого начала против чрезмерной осторожности, можно подумать, – он обвел обвиняющим взглядом Эша и Кэлгарриса, – что в жизни не случается импровизаций, что все всегда делается строго по инструкции. Я утверждаю, что сейчас как раз наступил момент, когда мы должны рискнуть всем, иначе останемся в дураках. Стоит другим обнаружить хотя бы одну инопланетную установку, в которой они смогут разобраться и... – палец переместился с губы и чикнул по горлу, – и с нами покончено. Мы и дернуться не успеем.

Среди посвященных в проект многие согласятся с этим мнением, Эш это знал. Да и в стране, и в правительстве тоже. Публика привыкла к азартным ставкам, которые оканчивались в большинстве своем, удачами. К сожалению, прошлое содержало немало подобных примеров. Но сам Эш согласиться на подобную спешку никак не мог. Он был там – среди звезд, и не раз только чудом избегал полной катастрофы, и все потому, что у него не было соответствующей подготовки.

– Мое мнение таково: я предлагаю провести старт в течение недели, – объявил Ратвен. – Я так и доложу Комитету...

– Не согласен, – вступил в разговор Эш. Он бросил взгляд на Кэлгарриса, ожидая поддержки. Однако молчание затянулось. Потом полковник развел руками и хмуро произнес:

– Я тоже не согласен, но мое слово ничего не значит. Эш, что необходимо для ускорения времени отлета?

Ответил Ратвен:

– Мы можем воспользоваться редаксом, как я и требовал с самого начала.

Эш выпрямился, сердито сжав губы и гневно сверкая глазами:

– А я выражу протест... в Комитете! Послушай, мы же имеем дело с людьми – с добровольцами, которые нам доверяют, а не с лабораторными кроликами.

Ратвен свел губы в презрительной усмешке.

– Вы все как один сентиментальные души, вы – специалисты по прошлому! Вот скажи мне, Эш, всегда ли ты думаешь о безопасности своих подчиненных, когда посылаешь их на маршрут во времени? И согласись, путешествие в пространстве менее рискованно, чем путешествие во времени. Эти добровольцы знали, на что идут. Они будут готовы...

– Так ты предлагаешь рассказать им о функции редакса, и что он может сотворить с человеческой психикой? – ответил вопросом на вопрос Эш.

– Именно. Пусть знают все.

Эша это не удовлетворило, и он хотел высказаться, но Кэлгаррис прервал:

– Ну, если дело дойдет до этого, то ни у кого из нас нет прав принимать окончательное решение. Валдор уже подал рапорт о шпионаже. Нам остается только ждать приказов Комитета.

С видимым усилием, опираясь на подлокотники, Ратвен грузно поднялся с кресла.

– Верно, полковник. А теперь бы я предложил каждому из присутствующих хорошенько продумать дальнейшую работу собственных секторов, – и после этого комментария он протопал к двери.

Валдор выразительно оглядел оставшихся. Было очевидно, что ему не терпится вернуться к прерванной работе, но Эшу не хотелось уходить с пустыми руками. У него появилось предчувствие, что события ускользают из-под контроля, что назревает кризис гораздо более болезненный, чем простая кража документов. Всегда ли врага можно найти на другой стороне мира? Или, может, он рядится в те же самые одежды, живет под одной крышей и даже разделяет на словах те же цели?

В коридоре он заколебался, и Кэлгаррис, опередив его на пару шагов, нетерпеливо глянул через плечо:

– Не переживай так. Все равно у нас связаны руки.

– И ты тоже согласен применить редакс? – уже второй раз за последний час Эш испытывал чувство, будто твердая почва уходит из-под ног.

– Дело не в моем согласии или несогласии. Суть проблемы теперь в том, что либо мы возьмем верх, либо нет. Если они получили фору в восемнадцать месяцев, пусть даже в двенадцать... – руки полковника сжались в кулаки. – Уж их-то не удержит никакой гуманизм.

– Так значит, ты убежден, что Ратвен добьется одобрения Комитета?

– Эш, уж ты-то должен знать. Когда имеешь дело с перепуганными людьми, то они внимают лишь тому, что хотят слышать. Не забывай, доказать, что редакс опасен, мы не можем.

– Но мы же использовали его лишь в строго контролируемом окружении. Ускорить процесс – значит, наплевать на все меры предосторожности. Отправить группу мужчин и женщин в их расовое прошлое и продержать их там слишком долго... Я просто не знаю, чем это грозит, – затряс головой Эш.

– Но ты-то в операции "Ретроспектива" с самого начала, такой великолепный успех...

– Мы действовали совершенно иным образом. Мы ориентировались на специально отобранных людей и возвращали их в те моменты истории, которые исключительно хорошо подходили к их личным темпераментам и ролям, которые они могли сыграть. Верно. Но даже тогда у нас случались неудачи. Ты только вдумайся, используя редакс, мы возвращаем их не во времени, а помещаем умственно и эмоционально в сложившиеся прототипы их собственных предков. А это совсем другое.

Апачи вызвались добровольно и прошли все тесты, которые психологи только могли выдумать, но они ведь американцы сегодняшнего дня, а не кочевники двух– или трехвековой давности. Если раз нарушить какой-то барьер, то, в конце концов, можно закончить ломкой всех барьеров.

Кэлгаррис нахмурился.

– Ты подразумеваешь... ты хочешь сказать, что они способны регрессировать полностью и потерять всякий контакт с настоящим?

– Вот именно. Образование, специальные тренировки, это все хорошо. Но я возражаю против полного пробуждения расовой памяти. Возврат к прошлому и тренинг должны идти рука об руку, иначе нам действительно не миновать беды.

– Да, если бы у нас было хоть немного времени... Эш, я уверен, что Ратвен добьется одобрения своих планов и Валдор его точно поддержит.

– Тогда придется предупредить Фокса и всех остальных. У них имеется право на выбор.

– Ратвен сказал, что так и поступят, – в тоне полковника сквозило сомнение.

Эш фыркнул:

– Поверю лишь тогда, когда услышу это собственными ушами!

– А не могли бы мы...

Эш обернулся и посмотрел на полковника:

– Ты о чем?

– Ну, ты же сам сказал, что в нашей программе путешествий во времени были свои неудачи. Мы прогнозируем их, принимаем даже когда сердцу больно. Когда мы бросили клич добровольцам для данного проекта, мы предупредили, что работа будет связана с большим риском. Тогда набрали три группы – эскимосы, апачи и гавайцы. Их специально подобрали из-за высокой способности к выживанию в прошлом. Эта способность крайне важна для колонистов на самых различных планетах. Хорошо, эскимосы и островитяне не предназначались для миров на тех кассетах, которые оказались продублированы, но планета Топаз ждет апачей, и нам только предстоит забросить их туда как можно быстрее. С какой стороны ни посмотри, все плохо!

– Я обращусь прямо к Комитету.

Кэлгаррис пожал плечами.

– Что ж, можешь рассчитывать на мою поддержку.

– Ты как будто не уверен, что удастся чего-нибудь добиться?

– Ну, ты же знаешь наших торгашей. Тебе придется пошевеливаться, если хочешь опередить Ратвена. Он наверняка сейчас прямиком бросился к Стэнтону, Ризу и Маргейту. Он этого давно дожидался.

– Но есть же пресса. Общественное мнение поддержит нас...

– Эш, признайся, что ты сказал это сгоряча, – отозвался Кэлгаррис внезапно похолодевшим тоном.

Эш залился краской. Нарушение секретности их миссии было сродни богохульству. Он принялся машинально отряхивать брюки.

– Да, – бесцветным голосом буркнул он. – Просто сорвалось с языка. Я свяжусь с Хоугом и буду надеяться на лучшее.

– Тем временем, – деловито вставил Кэлгаррис, – мы примем все меры, чтобы пришпорить наши программы. Я бы предложил тебе отправиться в Нью-Йорк немедленно.

– Мне? Но почему? – подозрительно поинтересовался Эш.

– Да потому, что я не могу покинуть свой пост без приказа. Тем более, что это способно вызвать нежелательную для нас реакцию. Ты лично повидаешься с Хоугом и все ему объяснишь. Ему необходимо знать все факты. Иначе он не сможет противостоять Стэнтону в Комитете. Ты знаешь, чем мы располагаем, и у тебя достаточно авторитета, чтобы с тобой считались.

– Я сделаю все, что в моих силах, – бодро отозвался Эш.

Полковник почувствовал облегчение, чувствуя, как изменилось настроение коллеги. Кэлгаррис проводил Эша взглядом до бокового коридора, и только потом направился к себе в офис. Сидя за столом в кабинете, он смотрел в пустоту, не видя стен. В голове теснились картины невеселых размышлений. Затем он нажал серию клавиш и углубился в изучение символов, начавших мелькать на экране, встроенном в стол. Потом он решительно вдавил кнопку интеркома и поднес ко рту микрофон, собираясь отдать приказ, который бы хоть ненадолго мог отсрочить навалившиеся на них неприятности. Конечно, Эш был великолепным специалистом в своей области, но за ним нужен глаз да глаз. Его частенько подводили эмоции.

– Бидвел, измени расписание для группы "А", пусть отправляются в гипнолабораторию. Немедленно.

И, положив микрофон, он снова невидяще уставился в одну точку на стене. Гипнотический сеанс длился три часа. Прерывать его было нельзя. И Эшу не удастся поговорить с рекрутами перед отлетом в Нью-Йорк. Таким образом, Кэлгаррис одним махом избавлялся от излишних сейчас разговоров.

Полковник невольно скривился. Он не испытывал гордости за себя. С одной стороны, он был абсолютно убежден, что Ратвен возьмет верх, а с другой – склонялся к тому, что опасения Эша по поводу редакса небезосновательны. Все это сводилось к старому девизу: цель оправдывает средства. Они обязаны воспользоваться любой возможностью, чтобы Топаз попал под их контроль. Пусть даже планета и была затеряна глубоко-глубоко в глубинах космоса у черта на куличках. Но время утекало сквозь пальцы. Их вынуждали играть без козырей. Эш вернется, но, как надеялся Кэлгаррис, лишь тогда, когда все так или иначе решится.

Решится, закончится! Кэлгаррис моргнул. Может, с ними уже покончено. Это станет известно лишь когда звездолет с колонистами приземлится на том далеком мире, который получил кодовое название Топаз.

2

В планетной системе желтой звезды, словно золотисто-бронзовая драгоценность, сияла небольшая планета, в атмосфере которой медленно плавала целая сеть боевых станций, запущенных шестью месяцами раньше. Они эффективно перекрывали всякий доступ к планете, способные перехватить и уничтожить любой корабль, не знающий специального кода.

Такова была теория, пока еще, однако, не проверенная на практике. Среди двенадцати сверкающих точек, плавающих вокруг планеты, неожиданно появилась и тринадцатая, и, ничего не подозревая об опасной паутине, раскинутой в атмосфере, принялась плавно опускаться на поверхность планеты.

Звездолет, сошедший со стапелей Западного Альянса, пилотировали четверо землян – двое пилотов и двое пассажиров, с нетерпением дожидавшихся посадки. Янтарно-золотистая планета на экране пульта управления росла и приближалась, и вскоре экипаж уже мог различить знакомые по кассете очертания морей, континентов и горных цепей. Знакомые и теперь уже реальные.

Одна из сторожевых боевых станций молниеносно отреагировала на приближение корабля. Сфера боевой станции заняла позицию атаки под треск переключающихся реле, торпеды нацелились на пришельца. Но одно из реле не сработало, и реальная цель отошла от отображенной на боевых планшетах на какой-то миллиметр. Однако на станции слежения никто ничего не заметил.

Один из пилотов вновь прибывшего корабля с тревогой подался вперед, впиваясь взглядом в экран. Он увидел прямо по курсу размытую глобулу боевой станции. Их ждало столкновение. Он тут же пробежался пальцами по пульту управления, закладывая в бортовой компьютер изменение траектории снижения. Перегрузка вдавила всех в ложемент, и, откидываясь на спину, он успел только хрипло выдавить:

– Они... нас... опередили...

Ратвен даже не обратил внимания на слова пилота. Он и сам прекрасно все понял, взглянув на данные приборов. Его душила слепая злоба на самого себя. Он поставил на карту все, добиваясь поставленной цели, а теперь представлял собой беспомощную мишень в небесах Топаза, к которому так стремился.

Пилоты лихорадочно прикидывали, что бы еще сделать в такой опасной ситуации, стремясь избежать бессмысленной гибели в белом облаке плазмы. Ратвен в бессильном гневе впился ногтями в подлокотники ложемента, а второй пассажир что-то беззвучно бормотал, торопливо шевеля губами.

Далеко в глубинах корабля, за сотнями переборок, в трюме стояла клетка. Один из койотов в ней насторожил уши, затем приоткрыл глаз и осмотрелся. Он чувствовал не только окружающую его обстановку, но и страх и тревогу, царившие в рубке. Зверь приподнял острую морду и в мохнатой глотке у него заклокотало.

На рычание откликнулся другой пленник. Полные разума желтые глаза их встретились. Эти двое были не просто койотами, они сильно отличались от всех остальных своих собратьев – плоды долголетнего эксперимента в попытке соединить разум с природной хитростью, связать мысль с инстинктом.

В течение тысяч лет, с тех пор, как первые кочевые племена проникли на Американский континент, там уже обитал охотник степей, младший сородич волка, чьи природные способности произвели огромное впечатление на аборигенов. В бесчисленных индейских легендах он фигурировал либо как созидатель, либо как ловкач – то друг, то враг, в зависимости от настроения. Для некоторых племен божество, для других – прародитель зла. В венке индейских легенд и сказок чаще всего можно встретить упоминание о койоте.

Под натиском цивилизации койот оказался вытеснен в болота и пустыню. Уничтожаемый ядом, пулями, капканами, всем, что могло только придумать человечество, койот выжил, приспособившись к новым условиям благодаря своей легендарной хитрости. Но койот оставался ловкачом, и даже те, кто обзывал его шакалом, невольно добавляли к его славе рассказы о хитроумных проделках: о пустых капканах, об ограбленных вигвамах, о безуспешных погонях за ним. И его задорное тявканье провожало незадачливых охотников, разносясь по вершинам гор, залитым лунным светом.

Более поколения назад человечество выбрало пустыню – "белые пески" Нью-Мексико – в качестве полигона для ядерных испытаний. И хотя людей можно было защитить от радиационного заражения, подобный контроль просто невозможен за четвероногими и крылатыми обитателями пустыни.

И вот в начале XXI века, когда мифы и легенды древних жителей были преданы забвению, рассказы о предприимчивости и хитрости койотов стали приобретать все более фантастическую окраску. В конце концов, ученые заинтересовались этим существом, и в ходе экспериментов на практике убедились, что койот действительно обладает всеми теми качествами, которые приписывались его бессмертному тезке в легендах доколумбовой поры.

Это открытие вызвало настоящий шок у некоторых консервативных умов, ибо койот не просто приспособился к стране белых песков, он эволюционировал в нечто большее, и его уже нельзя было считать просто животным. Первая экспедиция привезла шесть щенков. Койоты по виду, но по умственным способностям – нечто невероятное. Внуки этих щенков и находились сейчас в клетке на корабле. Они стояли, тревожно поводя мордами из стороны в сторону и взвешивая свои шансы на бегство. Посланных к Топазу в качестве глаз и ушей для менее зорких людей, их нельзя было назвать полностью ручными. Пределы разума зверей до сих пор оставались непостижимыми даже для тех, кто их воспитывал, обучал и работал с ними уже со дня их рождения.

В момент, когда паника в рубке достигла своего апогея, глухое горловое клокотание самца перешло в рычание. На упругих, мягких лапах оба зверя приблизились поближе к дверце клетки.

Кроме тех, кто оставался в рубке, и этих двух обитателей клетки на корабле покоилось еще сорок инертных и неподвижных тел, погруженных в анабиоз. Их сознание было далеко от звездолета, они отправились в места, где не ступала нога человека, территории, пожалуй, более опасные, чем любая земная твердь.

Операция "Ретроспектива" возвращала людей в прошлое: охота на мамонтов, караваны бронзового века, завоевания Аттилы и Чингисхана, служба на баржах Древнего Египта. Редакс возвращал людей в прошлое их предков, такова была теория, но в точности этого не знал никто, и только спящие здесь, в анабиозных капсулах, люди могли дать точный ответ: жили они или нет жизнью своих предков – апачей техасских степей XVIII века.

Там, наверху, в рубке, пилот, преодолевая чудовищную перегрузку, трясущейся от напряжения рукой пытался дотянуться до особой кнопки на пульте управления. Это была чрезвычайная мера на крайний случай, хотя сам он сомневался в эффективности этого шага. Что последовало за нажатием кнопки, уже никто объяснить не смог. Все, кто находился в рубке, погибли.

На станции слежения, расположенной на Топазе, полыхнули экраны, и когда через пару минут изображение все-таки восстановилось, картинка оказалась размыта, и трудно было понять, что же на самом деле произошло в космосе.

Изуродованный звездолет, сумасшедше кувыркаясь, падал на поверхность планеты. Бортовые системы пытались автоматически стабилизировать курс, запустились ионныедвигатели, но два из них тут же отключились. Несмотря на все это кибермозгу звездолета удалось направить корабль в центр диска планеты.

Со стороны посадка показалась полной катастрофой. Корабль ударился о склон горы и с грохотом и лязгом покатился вниз по скалам, обдирая обшивку и корежа внутренние переборки, пока не застрял у подножия, завалившись на бок. Однако горный барьер теперь надежно закрывал его от радаров станции слежения. И в этом им повезло, поскольку наблюдатели, видевшие сцену в космосе, сумели разглядеть только мощный взрыв торпед.

И когда, наконец, корабль замер, наступила гнетущая, мертвая тишина. Двое пилотов и один пассажир в рубке погибли, так и не дождавшись посадки. Но мощная сила воли доктора Ратвена словно клещами вытянула его сознание из мрака обморока и заставила осознать происходящее. Он обессиленными пальцами начал скрести застежку ремня, приковывавшего его к ложементу. Он слышал чьи-то надрывные, полузадушенные стоны, и даже не сразу сообразил, что это стонет он сам. Его избитое, истерзанное тело буквально захлестывали волны адской боли, вздымавшиеся при каждом его движении. Он терял сознание, потом снова приходил в себя, и всякий раз одна лишь воля заставляла его думать только о том, что он должен успеть сделать перед тем, как мрак смерти окончательно поглотит его.

Наконец ему удалось расстегнуть пояс. Он со стоном перевалился через подлокотник ложемента и ничком свалился на пол, снова потеряв сознание. И вновь могучая воля вернула его к действительности. Преодолевая страшную тяжесть в непослушном, истерзанном болью теле, он пополз в свою каюту по наклонному полу. Он ни о чем не думал, перед ним стояла одна цель: добраться по склону коридора до колодца с лестницей, спуститься на нижнюю палубу и задействовать оборудование, которое пробудило бы всех остальных обитателей этого теперь мертвого, изуродованного корабля. Стиснув зубы, он полз и полз, временами теряя сознание, до тех пор, пока все-таки не добрался до своей цели.

Он даже не осознавал до конца ту ситуацию, в которой сейчас находился. Оглушенный болью, он не понимал значения искореженных переборок и потолков, однажды он прополз по краю скалы, которая, пробив обшивку, прорвалась внутрь корабля. Но даже это не заставило его задуматься ни на секунду. Он полз, зная только одно: необходимо выключить редакс.

Но когда Ратвен наконец добрался до крохотной каютки, внезапно наступившая ясность мысли вернула его к действительности. Он вдруг понял, что теперь, когда его цель оказалась всего в двух шагах, он не сможет собраться с силами, приподняться и отключить анабиоз. Но у него возникла и другая мысль: а зачем все эти мучения и чудовищные усилия? Что, селите, в анабиозе, погибли? Что, если корабль разрушен полностью и все оборудование выведено из строя? Тогда он остался один на этом разбитом звездолете, звездолете, полном мертвецов.

Но сила воли толкла его вперед и вперед. Подобравшись к креслу, он правой рукой ухватился за подлокотник и с диким криком от невыносимой боли, которая пронзила все его измученное тело, сумел-таки подтянуться и навалиться всем телом на край сидения. В глазах потемнело от усилия. Хрипло дыша, он опустил голову, чтобы немного придти в себя, и когда наконец черная пелена стала медленно растворяться, Ратвен собрал остатки сил, поднял тяжелую, постепенно немеющую левую руку и потянулся к небольшому рычагу на пульте, который был так близко и в то же время так далеко.

Он уже почти дотянулся до него, когда тело сорвалось с сидения. В последнем усилии, уже падая, Ратвен успел ударить по рычагу, и мешком рухнул на пол.

На какое-то время сознание ушло, предоставляя ему благое спасение от муки и боли в черной тишине небытия, но он все еще не был уверен: удалось ему повернуть рычаг или нет? Ратвен глухо застонал, приоткрывая глаза, но не сразу разглядел каюту, а только постепенно предметы стали проступать сквозь глухую пелену. Он попытался повернуть голову, и взглянуть на положение рычага, но воля, все это время поддерживавшая тело в напряжении, на этот раз предала его. Он вдруг почувствовал, что больше уже не может бороться с тем спокойным онемением, которое дарила ему смерть. Он еще несколько раз попытался приподнять отяжелевшие веки, но тьма наступала, и наступала неумолимо, милосердно увлекая его за собой.

Тусклый свет несколько раз мигнул и погас. Темнота, наступившая в помещении с клеткой рассеивалась лишь слабым отблеском света в пяти метрах дальше по коридору. Там зияла довольно большая дыра во внешней обшивке корабля, и сквозь нее до двух острых носов доносились свежие, новые запахи незнакомой планеты. Двумя днями раньше самец-койот успел надорвать сетку, окружавшую клетку, хотя разум ему и подсказывал, что бегство с корабля – бессмысленно. Однако теперь они получили отличную возможность обрести свободу. Это подсказала ему та телепатическая связь, которую он так тщательно скрывал все это время, притворяясь обыкновенной собакой. Теперь наступил момент действовать. Койот стал быстро прорывать дыру в сетке, затем просунул в нее лапу и скинул защелку. Дверца клетки распахнулась.

Они выбрались из своей тюрьмы и направились к отверстию, из которого доносились самые разные запахи нового дикого мира, мира, свободного от всякого присутствия человека.

Самка, по природе своей более осторожная нежели самец, следовала по пятам. Он же, настороженно навострив уши, бежал впереди, готовый к любым опасностям. Наконец он выскочил из корабля и удивленно затявкал, приглашая подругу к себе. Однако она не торопилась.

Всю свою жизнь проведя с человеком, она была натренирована проводить разведку и наблюдения только с приказа своих хозяев. Теперь же они остались одни, и это вселяло в нее растерянность и сомнения. Но запахи мертвого корабля казались ей чуждыми и неприятными, а новый дикий мир манил к себе свежим ветерком и сумеречным светом. Привлекаемая радостным потявкиванием своего друга, самка наконец преодолела последние метры и оказалась на свободе.

Из всех приборов корабля выдержал только редакс. Редакс устоял там, где не выдержали остальные продублированные и всячески защищенные устройства. Электричество заструилось по кабелям, активизируя анабиозные капсулы. Однако пятеро из анабиозников погибли еще во время посадки, оставшись на склоне горы, а трое, не успев проснуться, задохнулись в окружившей их тьме кошмаров. Но в капсуле ячейки, ближайшей к пролому, сквозь который выбрались койоты, благополучно проснулся молодой мужчина. Он сел и огляделся по сторонам полными ужаса глазами. В кромешной темноте он кое-как сумел выбраться из капсулы, на слабых, подгибающихся ногах еле преодолел путь до выхода и обессиленно привалился к двери. Бессознательно, только благодаря тренировкам, он нащупал замок. Очутившись в коридоре, мужчина помотал головой, пытаясь избавиться от головокружения, осмотрелся, и его неумолимо потянуло к отблескам лунного света в проломе корпуса.

Он сделал несколько неуверенных шагов, но ноги подкосились, он упал и смог только поползти к дыре. Выбравшись наружу, он с трудом взобрался по осыпи глины и земли, которую сгреб перед собой корпус падавшего звездолета. Скатываясь по склону, человек задел головой о камень и потерял сознание, распростершись навзничь среди редких зарослей травы.

Вторая, малая луна Топаза быстро скользила по черному звездному небу, заливая все вокруг зеленоватым светом. И эти сумеречные лучи упали на мужчину, лежавшего без сознания, превращая его лицо в мертвенно бледную маску. Даже потеки крови, застывшие на лбу, казались черными. Луна быстро достигла горизонта и вскоре скрылась за ним, но второй спутник Топаза – первая, большая луна – по-прежнему освещал землю золотистыми лучами. И когда она достигла зенита, среди ночных шорохов разразилось тявканье.

Под аккомпанемент самозабвенного тявканья человек очнулся. Он тяжело шевельнулся, затем сел, прижав руку к голове. Глаза приоткрылись, и сквозь застилавший их туман он огляделся вокруг. Но на вздымавшуюся над ним громаду искалеченного звездолета человек даже не обратил внимания. Вместо этого он поднялся и, спотыкаясь, на непослушных ногах вышел из тени в распадок. В голове у него носилась настоящая круговерть из мыслей, обрывков воспоминаний и эмоций. Возможно, Ратвен или кто-нибудь из его помощников и смогли бы объяснить ему в чем дело, но в этот момент Тревис Фокс – агент во времени, член группы "А" операции "Кошениль" – казался гораздо менее разумным животным, чем два койота, поглощенные своим ночным ритуалом.

Шатаясь из стороны в сторону, Тревис двинулся навстречу тявканью, в котором инстинктивно чувствовал что-то знакомое. Этот звук вдруг самым неожиданным образом отчетливо и ясно прорезал ту круговерть обрывков воспоминаний, которая мешала ему мыслить. Спотыкаясь, падая, вновь поднимаясь, он слепо двигался по направлению звуков.

Там, наверху, на склоне холма, самка настороженно потянула воздух носом и признала в приближающемся запахе знакомый образ жизни. Она нетерпеливо тявкнула на самца, но тот был слишком увлечен своей ночной песней, которую все тянул и тянул, задрав острую морду к луне и самозабвенно закрыв глаза.

Тревис запнулся и рухнул на четвереньки, мозг словно пронзила раскаленная игла. Пытаясь подняться, он подвернул руку, повалился на бок и затих, не двигаясь, уставившись на луну.

Над ним замаячила тень, дохнуло теплом, и звериный язык быстро лизнул лицо. Он откинул руку и, нащупав жесткую густую шерсть койота, сжал ее пальцами – единственный спасительный якорь в сошедшем с ума мире.

3

Тревис опустился на одно колено и осторожно раздвинул стебли рыжеватой травы. Перед ним раскинулась долина, скрытая вдали золотистой дымкой. Голова от удара камнем невыносимо болела, и то, что ему приходилось все время напряженно думать, пытаясь разобраться в окружающей совершенно незнакомой обстановке, вовсе не способствовало хоть малейшему уменьшению ее. Мужчина с тревогой и непониманием смотрел на горизонт. Он прекрасно знал, что должен был увидеть совсем другую долину, без этой золотистой дымки и рыжей растительности, но реальность казалась кошмарным сном, и все в его сознании перепуталось окончательно.

Неподалеку в траве мелькнула серая тень, и Тревис напрягся. Мба'а – койот? Или же его спутниками были духи га-н, которые могли по своей воле выбирать себе форму. И на этот раз странным образом приняли вид коварного врага человека. Кто они: ндендай – враги, либо далаанбийати – союзники? В этом сумасшедшем мире знать подобное хоть с какой-то достоверностью просто невозможно.

Эйдикье? Он сконцентрировал все свои мысли на этом слове: друг?

Желтые, полные разума и осознанной мысли глаза встретились с его взглядом. С тех пор, как он очнулся туманным утром в этой загадочной глуши, его не покидало ощущение, что эти четвероногие, по своей воле сопровождавшие его в бесцельных блужданиях, явно обладали отнюдь не звериными повадками. Они не только не отводили глаз, но и, казалось, каким-то непостижимым образом читали его мысли.

С самого пробуждения его мучила невыносимая жажда, которая перехватывала и жгла горло. И эти двое, упрямо подталкивавшие его в одном направлении, наконец привели его к роднику, где он сумел напиться. И он дал им имена, имена, которые сами собой всплыли откуда-то из темных глубин невыразимых кошмаров, которые мучили его с первого же момента, как он очнулся здесь, в совершенно дикой местности, один, без всякой поддержки.

Самку, которая буквально не отходила от него ни на шаг, он назвал Наликидью (Скво, Которая Ходит По Горным Хребтам). Для самца же нашлось имя Нагинлта (Тот, Кто Всегда Разведывает Впереди), который именно так всегда и действовал, время от времени исчезая, а затем откуда-то возникая, преграждая путь и глядя на человека и свою спутницу так, словно что-то хотел сообщить.

Наликидью подбежала к Тревису, высунув розовый язык и тяжело дыша. Но человек был уверен, что это не от бега, ее просто что-то сильно волновало. Охота! Вот что! Она хотела охотиться!

Тревис и сам облизнул неожиданно пересохшие губы. На него вдруг с необычайной ясностью навалилось это яркое впечатление: впереди, совсем неподалеку скрывалась пища, свежая, живой кусок теплого мяса, только и ждавшего, когда его убьют и освежуют. В нем проснулся зверский голод и в один момент ощущение нереальности и отстраненности исчезло, оставив простоту стоявшей перед ним цели – охота. Вот это он понимал. Его рука потянулась к ремню, но неясная, смутная память подвела его – пояса на привычном месте не было.

И тут он впервые осмотрел себя, обратив особое внимание на одежду. На нем были кожаные штаны с бахромой, которые сливались с высокой травой, свободная рубашка, подпоясанная кушаком, а на ногах – высокие мокасины до середины голени.

Кое-что из всего этого показалось ему знакомым, но детали одежды навеяли только смутные, обрывочные фрагменты, и снова возникло странное наложение отдельных воспоминаний, словно из кошмарного сна. Однако все эти неопределенные чувства вытеснило одно, самое сильное и цепкое – страх, страх перед опасностью, которая его поджидала. Один, без оружия, в дикой, неизвестной стране.

Наликидью проявляла явное нетерпение. Отойдя на пару шагов, она обернулась, глянула на него прищуренными желтыми глазами, и значение взгляда было удивительно понятным, так, как если бы она говорила словами. Дичь ждала, а она была голодна. Она не сомневалась, что в этой охоте Тревис обязательно поможет ей.

Соревноваться с ней в ловкости и скорости он не мог и тем не менее старался не отставать от нее, двигаясь по рыжей траве небольшими перебежками. Теперь только он окончательно потерял ощущение раздвоенности и понимал, что твердая почва под ногами, трава и кустарник, деревья, золотистая дымка на горизонте, закрывавшая долину – все это было реальным и действительным, как и он сам. А значит, те призрачные сцены, которые то и дело всплывали у него перед глазами, представляли собой чистейшую галлюцинацию.

Даже воздух, который он вдыхал, обладал странным запахом, а может даже и вкусом. Он не был уверен. Он знал, что гипносеанс способен произвести непредвиденные побочные эффекты, но это...

Тревис неожиданно замер, смотря невидящим взглядом на колышущуюся траву, смыкавшуюся за койотами. Гипносеанс! Что это? У него в сознании невольно всплыли сразу несколько пейзажей, словно налагаясь один на другой. Он стиснул ладонями болевшие виски и потряс головой. Нет, _э_т_о было реальностью: земля, трава, долина, острый мучительный голод и дичь, ждущая в зарослях. Он заставил себя сконцентрироваться на настоящем, на той части мира, которую видел, осязал, ощущал.

Он все шел и шел за Наликидью, и трава постепенно становилась ниже, но дымка не рассеивалась. Казалось, она висела словно золотистый клубящийся туман. И когда он проходил сквозь одно из таких облачков, ему показалось будто он продвигается сквозь рой золотистых, танцующих пылинок. Под прикрытием этой завесы Тревис добрался до полосы кустарников, припал к земле и бесшумно втянул воздух.

Пахнуло теплым, живым запахом, который он не признал, но в то же время с легкостью отождествил с живым существом. Он протиснулся под нижними ветвями, осторожно раздвинув руками жесткие листья.

Над небольшим островком травы посреди кустарника туман не висел, и ему удалось разглядеть трех животных, которые паслись среди зарослей. Они были похожи на антилоп, но настолько разнились в формах тела, что он так и замер, совершенно пораженный. Тела их покрывали пучки длинной шерсти с неровными проплешинами между ними. Или это волосы? Создавалось такое впечатление, словно их кто-то ощипал да и бросил. Невероятно длинные, гибкие шеи, двигавшиеся по-змеиному, увенчивались мощными широкими головами, похожими на жабьи. Прямо изо лба расходились два загнутых кверху острых рога.

Инопланетная жизнь! Тревис моргнул и поднес руку к раскалывавшейся от боли голове. Животных было трое. Двое покрупнее и с рогами, а третье – поменьше, с пробивающейся розовой шишечкой на лбу. По всей видимости – детеныш.

Но в размышления Тревиса неожиданно вклинилась чужая мысль, один из тех телепатических контактов, которые уже не раз предпринимали койоты. Наликидью совсем не интересовала странная форма этих загадочных инопланетных существ. Она хотела есть, и видела перед собой только теплое, живое мясо, и недоуменно негодовала: почему же так медлит человек.

Он кивнул ее мыслям и уже с практической точки зрения стал изучать животных. Главной защитой антилопы была скорость бега, об этом говорили длинные стройные ноги травоядных, а у Тревиса не было никакого оружия дальнего боя. Но в то же время он откуда-то смутно помнил, что антилопа – животное любопытное, и его можно приманить довольно близко.

Однако, внимательно осмотрев грозные рога, Тревис вдруг подумал, что эти животные могут и не спасаться от врагов бегством, а отважно атаковать хищника своим грозным оружием. Но ему пришлось отбросить осторожность в сторону. Койотов и его снедал мучительный голод. Он был охотником, а перед ним разгуливало живое мясо на копытах, каким бы странным и отвратительным на вид оно не казалось.

И снова контакт. Нагинлта находился уже на другом конце поляны. Тревис подумал, что если эти существа обратятся в бегство, то наверняка обгонят койотов, не говоря уже о нем, поэтому надо было срочно придумать какой-нибудь план.

Он глянул в ту сторону, где пряталась Наликидью, и оттуда моментально последовало мысленное одобрение. Он вздрогнул. Они явно были не животными, но га-н! И ему следовало относиться к ним, как га-н, и подчиниться их воле. Подгоняемый этими мыслями, Тревис цепким взглядом окинул поляну, прикидывая в уме, как сделать так, чтобы животные не смогли от них убежать.

Без оружия, проигрывая в скорости, они навряд ли поймают антилопу, если не придумают какую-нибудь ловушку. И снова он получил мысленное согласие, сопровождаемое странным чувством, что койоты верят в его ум и силу. И не стоит торопиться, надо все продумать и просчитать до мельчайших деталей. Телепатическая связь с койотами с каждым новым контактом становилась все лучше и лучше, и для него это было странным, новым ощущением, как и весь этот мир.

Невысокие кусты и согнувшиеся гибкие деревца с жесткими, росшими пучками листьями, окружали полянку стеной, доходя до скалистой расселины, где клубился золотистый туман. Если бы удалось направить антилоп в ту сторону...

Тревис огляделся. Рука задела верхушку камня. Он расшатал его и вытянул из земли, осторожно взвесив на ладони. Камень был тяжел и удобен – первобытное оружие древнего человека.

Тревис, нахмурившись, неуверенно шагнул к кустам. Эти га-н легко проникают мыслями в его сознание, но сможет ли он сам передать им свои собственные мысли? С зажатым в руке камнем, прижавшись спиной к скале у самого выхода из расселины, Тревис просто и понятно попытался мысленно изложить свой план в надежде, что га-н его услышат. Он не знал, что реагирует на ситуацию точно так, как это прогнозировали ученые далеко за сотни парсек отсюда, и не догадывался, что в эти минуты превзошел все ожидания тренеров, которые вырастили и обучили этих койотов-мутантов. Сам он думал, что это – единственный способ повиноваться желаниям двух духов, которых он считал более могучими, чем он сам. Он ясно и четко представил себе расселину, бегущих животных и роль, которую должны были сыграть га-н, если только они захотят.

Согласие – эмоция одобрения была так ясна и ярка, словно кто-то произнес это над самым ухом. Человек расслабился, еще раз взвесил камень. Скорее всего для броска у него будет только одно мгновение, и он должен быть готов.

Отсюда кусты скрывали вид полянки, но Тревис словно собственными глазами видел, как койоты припадают брюхом к земле и ползут вперед, тяжело дыша и вывалив розовые языки.

Ага! Голова Тревиса вздернулась. Началось. Койоты погнали антилоп. Он напрягся, с силой стиснув камень.

В ответ на тявканье койотов послышался странный, ни на что не похожий звук, который он не смог бы описать: нечто среднее между кашлем и хрюканьем. И снова: тяв, тяв, тяв...

Жабья голова прорвалась сквозь кустарник, угрожающе выставив двойные рога, увешанные с корнем вырванной травой. Широко расставленные глаза, молочно-белые, без зрачков, смотрели прямо на него. Но Тревис сомневался, что животное видит его, поскольку оно, набирая скорость, неслось к расселине. За ним бежал теленок, и звук, который раньше слышал человек, срывался с тонких, плоских губ детеныша.

Не сбавляя бега антилопа качнула головой. Жабья морда припала к земле, и теперь острые длинные рога были направлены прямо на Тревиса. Он оказался прав, предположив, что животное с таким мощным оружием способно атаковать, и теперь оно, не на шутку разъяренное, неслось прямо на него, намереваясь проткнуть его насквозь.

Одним движением Тревис швырнул камень и бросился в кусты, обо что-то запнулся и полетел на землю. Он быстро вскочил, ожидая в любую секунду удара копытом или рогом, однако разъяренное животное исчезло. Лишь слева от него трещали и колыхались кусты, в которых билось в последней агонии умирающее животное. Где-то в устье расселины мелькнул белый хвост – теленок удрал. В кустах затихло.

Не затаился ли зверь? Апач глянул сквозь кусты и только теперь обратил внимание, что отчаянное тявканье продолжается, не смолкая ни на секунду. Похоже, там шла битва. Словно в подтверждение его мыслей появилась вторая антилопа, которая пятилась, наклонив голову и выставив вперед рога, отступая под натиском двух койотов. Они то бросались на животное, то отступали, отпрыгивая назад, но убежать ему не давали, атакуя с двух сторон.

Один из койотов поднял голову, взглянул вверх по склону и гавкнул. И тут же, как по команде, оба они снова бросились теснить животное, но на этот раз с одной стороны, оставив ему тропу для отступления. Зверь сделал выпад, от которого койоты легко уклонились, а потом с невероятной грациозностью развернулся и вихрем бросился в расселину. Койоты его больше не преследовали.

Тревис вышел из-за кустов и приблизился к тому месту, где рухнуло другое животное. Поведение койотов убедило его в том, что теперь никакой опасности нет, иначе они бы не позволили другой антилопе сбежать.

Глядя на подрагивающее, умирающее тело, Тревис подумал, что удар камнем оказался как нельзя более метким. Он ошеломил животное, и оно проломило себе череп, на бегу врезавшись в скалу. Слепая удача или могущество га-н? Он невольно подался назад, когда койоты приблизились и принялись обнюхивать добычу. Это была скорее их добыча, чем его.

Убитое животное дало им не только пищу, но и, что более важно, оружие для Тревиса. Ему удалось сравнительно легко выломать двойной рог из треснувшего черепа. Воспользовавшись камнем, Тревис обработал рога. Теперь у него появился один короткий кинжал и длинная пика, которой он мог бы справиться с любым врагом.

Наликидью игриво задела его хвостом, прошла к воде и принялась церемонно лакать. Потом уселась на задние лапы и принялась наблюдать, как Тревис тщательно шлифует камнем рог.

– Нож, – сказал он ей, – это будет мой нож. А потом, – он окинул взглядом деревья вокруг, – потом я сделаю лук. С луком мы будем лучше охотиться.

Самка зевнула, полуприкрыв желтые глаза. От нее так и веяло умиротворением и сытостью.

– Нож, – повторил Тревис настойчиво, – лук.

Ему требовалось оружие, без него никак нельзя! Но почему? Он перестал шлифовать, рука так и замерла, не закончив движения. Странно... Жабьеголовая антилопа атаковала его, но ведь он успел уклониться. К тому же не животное охотилось на него, а он. Так почему же его мучит этот страх?

Он плеснул на разгоряченное лицо водой из родничка и потер шею. Наликидью перешла на травку, улеглась, подмяв мягкие стебли под себя, и положила голову на лапы. Тревис присел на корточки и, задумчиво глядя на переливы ручейка, попытался разобраться в собственных мыслях.

Окружающая природа была чужда ему и совершенно не походила на то, что он знал. Но все это вокруг – неоспоримая реальность. Он помог убить эту антилопу, в желудке переваривалось сырое мясо, сломанный рог лежал рядом, все это было осязаемо и реально. А значит, все остальные воспоминания, картины мира пустыни и саванн, где он кочевал со своим племенем, ездил на лошадях и участвовал в набегах, были нереальными, или то место находилось слишком далеко от страны, где он теперь оказался.

Однако между этими двумя мирами не чувствовалось никакой границы. В какой-то миг он возвращался из успешного набега против мексиканцев... Мексиканцев! Тревис вдруг насторожился, как гончая, нащупав кончик ниточки, которая могла помочь распутать утомительный клубок загадок.

Мексиканцы... А он был апачем, одним из народа орла... Нет, нет!

Его опять прошиб холодный пот. Нет, это не его прошлое. Его зовут Тревисом Фоксом, он из конца двадцатого столетия, а не кочевник конца восемнадцатого века. Член группы "А", он участвует в научном проекте!

Сначала пустыня Аризона, а теперь это. Миновало какое-то мгновение, и он перенесся из одного мира в другой. Апач огляделся с растущей тревогой. Погоди! Стояла кромешная тьма, когда пустыня кончилась, он лежал в странном ящике, потом коридоры, лунный свет, чужой и далекий.

Ящик, коридор с гладкими стенами, в конце пути – чуждый мир...

Наликидью приоткрыла глаза, подняла голову, пошевеливая ушами, и уставилась на осунувшееся лицо человека, затем нетерпеливо заскулила.

Тревис подхватил с земли костяное оружие, поднялся и засунул его за кушак. Наликидью присела и, склонив голову, следила за ним. Человек двинулся обратно, отыскивая свой собственный след, а койот потрусил за ним, звонко тявкнув, привлекая внимание самца. Тревис даже не обратил на это внимания. Он был слишком озабочен своими мыслями.

Солнце припекало, летающие создания то и дело вспархивали совсем рядом, один раз койот предупреждающе зарычал, и человеку пришлось свернуть с тропы в сторону. Он бы, наверное, так и потерял обратную дорогу, если бы его не вывели койоты.

– Кто вы? – даже сорвалось у него однажды, потом, подумав, он решил, что лучше было бы спросить: "Что вы?" Койоты не были животными или, по крайней мере, в них присутствовало что-то неординарное. Часть его памяти, та часть, которая помнила пустыню, утверждала, будто это духи, однако другая половина его существа была уверена... Тревис потряс головой, решив принять их за тех, кем они и были – верными союзниками в чуждом мире.

День склонялся к закату, а Тревис все еще не достиг конца пути. Чувство необходимости гнало его по холмам и распадкам. Золотистый туман поднимался теперь над вершинами близких гор, и они не походили на горы его памяти. Серо-коричневые хребты, суровые, словно обугленные черепа, скалившие зубы в посмертной угрозе.

Преодолевая усталость, Тревис взобрался на пригорок. Выше на фоне неба вырисовывались силуэты обоих койотов. Когда он достиг этого места, сначала один, а потом и второй койот задрали морды к небу и разразились хныкающим воем – ритуал, составлявший часть их другой жизни.

Апач посмотрел вниз и, похоже, отчасти нашел ответ на мучившую его загадку. Он узнал искореженную массу металла на склоне – звездолет! Холодный ком страха стиснул внутренности, и голова запрокинулась в небо. Из груди вырвался крик, такой же безутешный и тоскливый, как и у сопровождавших его койотов.

4

Языки огня – старейшего союзника человечества, его оружие и инструмент – высоко вздымались над нагими камнями горного склона. Их отблески выхватывали из темноты сидевшие вокруг костра фигуры – человек пятнадцать. Чуть поодаль под защитой пламени и полукольца мужчин расположились женщины. Все они были похожи друг на друга, одной расы: невысокие крепыши с черными длинными волосами до плеч, жилистые бронзовые тела. Все они были молоды, многим около тридцати, некоторые даже еще в юношеском возрасте. Кроме того, схожесть проступала и в том, с каким вниманием и тревогой на осунувшихся лицах они слушали Тревиса.

– ...значит, это должен быть Топаз. Кто-нибудь из вас помнит посадку на звездолет?

– Нет, лишь только когда пробудились, – по ту сторону костра в темноте шевельнулся чей-то подбородок. Гневный взгляд скрестился с глазами Тревиса.

– Это какие-то происки пинда-лик-о-йи, белоглазых. Они никогда не поступают честно. Они с легкостью нарушают свои слова, как человек переламывает прогнивший сучок. Их слова столь же гнилы. Это ты, Фокс, заставил нас слушать их.

Среди женщин пробежал шепоток.

– Братья, разве я не сижу здесь с вами в этой странной далекой глуши? – возразил он.

– Не понимаю, – один из апачей поднял ладонь, прося внимания. – Что с нами произошло? Мы побывали в мире древних апачей... Я, Джил-Ли, сопровождал Кучилло Негро в набеге на рамос. И внезапно я оказался здесь, в разбитой лодке, а рядом со мной – мертвец, который когда-то был моим братом. Как же я перенесся из прошлого нашего народа и оказался в другом мире, среди далеких звезд?

– Трюки пинда-лик-о-йи! – первый говоривший гневно сплюнул в огонь.

– Причина кроется в редаксе, так мне кажется, – ответил Тревис. – Я слышал, как об этом рассказывал доктор Эш. Новое изобретение, способное заставить человека вспомнить не свое прошлое, а прошлое его предков. И на корабле мы, наверное, находились под его воздействием, переживая жизни наших предков двести и более лет назад...

– Но зачем? – поинтересовался Джил-Ли.

– Чтобы больше походить на наших предков. Наверное, за этим. Редакс – составная часть проекта, в котором мы принимали участие. Для освоения новых миров необходим иной тип людей, чем ныне живущие на Земле. Мы позабыли или утеряли какие-то качества, необходимые для противостояния опасностям неосвоенных пространств.

– Ты, Фокс, признал, что уже побывал на звездах раньше, и тебе встретились опасности, о которых ты говоришь?

– Да, верно, вы слышали о трех планетах, которые мне пришлось невольно посетить. И разве вы не вызвались добровольно участвовать в проекте ради новой и удивительной жизни?

– Но мы не соглашались, чтобы нас погружали в шаманские сны и засылали без нашего ведома Великий Отец только знает куда.

Тревис кивнул.

– Деклай прав. Но я знаю не больше вашего, зачем это было сделано и почему звездолет потерпел аварию. Мы все обнаружили тело доктора Ратвена в каюте с редаксом и больше ничего. Никаких сведений, зачем нас послали сюда. Звездолет починить невозможно, и мы должны остаться.

Вокруг костра воцарилось молчание. Позади остались несколько дней бурной активности, ночи лихорадочного сна, не дававшего отдыха изнуренным телам. Возле скалы были Сложены контейнеры с припасами, которые им удалось отыскать в обломках звездолета. Не сговариваясь, они единодушно решили покинуть место смерти, согласно древним традициям своего народа.

– Этот мир не заселен людьми? – хотел знать Джил-Ли.

– Пока были найдены только следы животных, а га-н больше ни о чем нас не предупреждали...

– Эти злые духи! – Деклай снова яростно сплюнул в огонь. – Я считаю, мы не должны иметь дел с ними. Мба'а не являются друзьями нашего клана.

По рядам сидящих пробежал одобрительный говорок. Тревис насторожился. Как же все-таки на них повлиял редакс? По своему недавнему опыту он помнил это странное двойственное ощущение мира, ощущение, доводившее его чуть ли не до тошноты, когда воспоминания накладывались друг на друга. Он начинал подозревать, что для многих присутствующих здесь возвращение в прошлое прошло отнюдь не гладко и безболезненно. Джил-Ли искренне пытался разобраться в происходящем, в то время как характер Деклая чуть ли не полностью заместился его предком, который в свое время участвовал в набегах с Викторио, либо с Магнусом Колорадо! Тревиса обдало холодком предчувствия, что очень скоро противостояние прошлого и настоящего внесет раскол в их маленькую группу.

– Злые духи или га-н... – впервые подал голос индеец со спокойным лицом и глубоко запавшими глазами. – Я вижу, из-за редакса мы все разошлись во мнениях, так что давайте не будем торопиться. В мире пустынь нашего народа я помню мба'а, они были хитры и изворотливы. Они охотятся с барсуком, и пока барсук разрывает нору мускусной крысы, что же делает мба'а? Ждет с другой стороны терновника и ловит всех тех, кто выскакивает ему под лапу. Между ним и барсуком нет войны. Та парочка, что затаилась по ту сторону костра – взгляните, братья – они такие же охотники, как и мы, и они – наши друзья. В странном и чуждом мире негоже отбрасывать помощь кого бы то ни было. Давайте не будем вспоминать старых легенд, ведь они могут не совпадать с сегодняшним днем.

– Осторожный Олень говорит справедливо, – согласился Джил-Ли. – Необходимо найти подходящее место для лагеря, которое легко защитить. Ведь мы совсем не знаем здешних мест, может быть, мы вторглись на чью-то охотничью территорию. Нас очень мало, так давайте же учиться осторожности лисы, пока наши ноги ступают по неизвестным тропам этого мира.

Тревис внутренне вздохнул с облегчением. Осторожный Олень, Джил-Ли... На этот раз их здравые слова повлияли на настроение всей группы. Если кого-нибудь из них удалось бы выбрать халд-зилом – вождем клана, они бы все были в безопасности. У него самого отсутствовали подобные амбиции, и в любом случае, ему не хотелось давить на сородичей слишком сильно. Ведь это по его просьбе они все оказались участниками проекта, и он попадал под двойное подозрение. Особенно в глазах тех, кто думал так же, как Деклай, считавший его предателем извечных традиций.

До сих пор возражений оказалось гораздо меньше, чем он ожидал. И хотя братья и сестры собрались в эту единую команду, подчиняясь тяге семейных уз, на самом деле они не были настоящим единым кланом, будучи представителями разных ветвей одного племени.

Надо сказать, что на Земле они все были наиболее прогрессивным авангардом своего народа, в узком смысле этого слова языка бледнолицых. Все они воспитывались и росли в мире последнего слова техники, но их всех отличала тяга к приключениям, выделявшая их среди остальных. Они добровольно и вполне успешно преодолели все мыслимые и немыслимые тесты, но вот редакс...

Зачем же к нему все-таки прибегли? И чем был вызван перелет? Что же заставило доктора Эша, Мэрдока и полковника Кэлгарриса – которых он знал, и которым доверял – отправить их без всякого предупреждения на Топаз. Было ясно одно – произошло нечто, позволившее доктору Ратвену изменить ход проекта.

Оживление вокруг костра вывело Тревиса из размышлений. Мужчины поднимались, переходили в тень и там растягивались на одеялах. Кроме одеял на звездолете нашлись запасы оружия: ножи, луки, колчаны, полные стрел. Концентратов оказалось немного, и уже завтра надо было начинать охоту...

– Зачем же все это с нами сделали? – возле Тревиса появился Осторожный Олень. Он присел, и глаза его устремились на догорающий костер. – Хотя я лично не думаю, что ты посвящен. От нас ото всех скрыли...

Тревис ухватился за эту мысль:

– А что, есть такие, кто утверждает, что я знал и согласился?

– Мы все были как один в наших мыслях и в наших желаниях. Теперь же мы стоим на разных ступенях небесной лестницы, соответственно характеру каждого, лестницы, по которой нас направили пинда-лик-о-йи. Один здесь, другой – там, а кто-то еще выше... – и он пальцем прочертил в воздухе ломаный зигзаг. – И в этом таится опасность...

– Твоя правда, – согласился Тревис. – И тоже верно, что я ничего сам об этом не знаю. И что я делю эту лестницу вместе со всеми.

– Верю тебе, но лучше не уподобляться скво, мешающей кипящую уху, а отойти в прохладную тень высоких деревьев...

– К чему ты клонишь? – настаивал Тревис.

– Я хочу сказать, что среди нас ты единственный пересек звездные тропы, и поэтому тебе легче принимать все новое. Нам нужен разведчик, к тому же койоты с радостью бегут по твоим следам, и у тебя нет страха перед ними.

Это была хорошая идея – выслать его на разведку подальше от лагеря, а у Осторожного Оленя будет время более тесно сплотить людей на воображаемой лестнице.

– Я выступлю утром, – согласился Тревис. Он мог бы отправиться и сейчас, но просто не в силах был заставить себя покинуть гостеприимный огонь и лишить себя общества.

– Ты можешь взять с собой Цуая, – предложил Осторожный Олень.

Тревис промолчал, ожидая продолжения. Цуай был самым молодым, еще неоперившимся юношей. Двоюродный родич Осторожного Оленя.

– Необходимо, – объяснил Осторожный Олень, – узнать как можно больше об этой земле. И это всегда было в традициях нашего народа, что молодежь следовала след в след за мудрыми воинами. Ведь мало знать тропы, надо еще перенимать мудрость старших.

Тревис разгадал намек, крывшийся за этими словами. Может быть, беря с собой на вылазки молодежь, ему удастся воспитать своих последователей. Среди апачей вождями становились только благодаря своим заслугам. Тревис не собирался брать на себя обязанности вождя, но и не хотел, чтобы сплетни сделали из него изгоя. Изгнание из клана для апача было подобно малой смерти. Он должен завоевать на свою сторону тех, кто при случае мог бы поддержать его, когда Деклай и ему подобные перейдут от ворчания к открытой враждебности.

– Цуай – прекрасный ученик, – согласился Тревис. – Я буду рад его компании. Мы выступим на рассвете...

– Вдоль горного хребта? – спросил Осторожный Олень.

– Если искать место для постоянного лагеря, то да. Горы всегда обеспечивали надежную защиту для нашего народа.

– Так ты считаешь, что здесь небезопасно?

Тревис пожал плечами.

– В этом мире я путешествовал только один день. Никого кроме животных не видел, но думаю, это вовсе не означает отсутствие врагов. Планета была среди кассет, что мы привезли с другого мира, а значит, ее знали те, кто когда-то путешествовал от звезды к звезде, как мы по дорогам от племени к племени. Если путь к этому миру оказался записан на кассету, то для этого была причина, неизвестная нам. И эта причина до сих пор остается важной.

– И все же это было так давно, – задумчиво произнес Осторожный Олень. – Что это за причина, способная пережить века?

Тревис припомнил два чужих мира из прошлого. Один представлял собой пустыню, обитаемую странными зверьми – или, может, они когда-то были разумными? – которые толпами появлялись в ночи из песчаных нор и нападали на звездолет. Второй мир – с руинами колоссального города, погребенными под пышной растительностью джунглей. Это там он сделал духовые трубки из нержавеющего металла в качестве подарка для крохотных крылатых людей – да и были ли они людьми? И там, и тут все это были остатки древней галактической империи.

– Трудно судить о чужих мирах, – ответил он серьезно. – Тем более, об империи таких масштабов. Если нам кто-нибудь встретится, мы должны проявлять осторожность. Но первым делом, конечно, надо найти подходящее место для лагеря.

– Да, возврата домой для нас нет, – заявил Осторожный Олень.

– Почему ты так думаешь? Ведь не исключено, что за нами прилетят...

Собеседник заглянул ему в глаза.

– Когда ты жил в снах, кем ты был?

– Воином: набеги... жизнь...

– А я... я был с го'нди, – отозвался Осторожный Олень.

– Но...

– Ведь бледнолицые уверяли нас, что подобная власть – власть вождя – не существует?! Да, пинда-лик-о-йи много болтают, бледнолицые вечно заняты, уткнулись в свои инструменты, машины, и не способны глаз оторвать и посмотреть на окружающее. А тех, кто думает по-другому, чьи достоинства нельзя измерить привычными рамками, тех называют глупыми мечтателями. Но не все бледнолицые так считают, Тревис. Например, доктор Эш, он понемногу начинал прозревать.

Может быть, и я все еще стою на середине лестницы в прошлое, но я уверен в одном: для нас обратной дороги нет. Наступит время, когда из семени прошлого прорастет что-то новое, и я верю: ты заслуживаешь стать наставником юности, этого нового. И прошу тебя, возьми Цуая, а в следующий раз – Льюпа. Ибо молодым, кто как тростник гнется по ветру слов, нужно дать твердую опору.

Тревис вновь почувствовал ожесточенную борьбу в себе. Борьбу между его культурой и диким инстинктом, так же как мысли и образы, заложенные редаксом, воевали в нем с представшей перед ними реальностью. Но теперь он чувствовал себя гораздо уверенней, чем в ночь первого пробуждения, и больше доверял своим ощущениям. Он знал также, что никто из апачей не признает в себе силу го'нди, власти духа, известную одним лишь великим вождям, если только она действительно не гнездится в его груди. Может, эта власть и была химерой снов о прошлом, но ее влияние неоспоримо здесь и сейчас. Тревис не сомневался, что Осторожный Олень безоговорочно верил в свои слова, и эта вера передавалась другим.

– Это росток мудрости, нантан...

Осторожный Олень тяжело покачал головой.

– Нет, я не нантан, не вождь. Ты мне льстишь. Но я уверен в некоторых вещах. Ты тоже способен верить в то, что у тебя внутри, мой младший брат.

На третий день, двигаясь к востоку вдоль горной цепи, Тревис наконец сумел найти, как ему показалось, подходящее место для постоянного лагеря. Неподалеку проходил каньон, по которому протекал небольшой ручей. К нему сходилось множество звериных следов. По целому ряду крутых уступов он взобрался наверх и обнаружил растущий на склоне подлесок, из которого можно было нарезать жерди для типи. "Вода и пища под рукой, – размышлял Тревис. – Крутые уступы легко защитить от врагов, и даже Деклай со своими сторонниками признал бы такое место самым удобным для лагеря".

Выполнив свой долг перед кланом, Тревис мог теперь позволить потратить время на обдумывание собственной проблемы, вот уже который день мучившей его. Навигационные карты к Топазу были введены в кассету давно исчезнувшими людьми, таким образом, планета явно была очень важна для них. Но почему? Однако пока он не увидел на планете никого, кто по своему разуму превосходил бы жабьемордых. И его не покидала мучительная мысль, что во всем этом крылось нечто таинственное. Это подозрение не давало ему покоя ни днем, ни ночью. А может, Деклай прав, когда обвинил его в том, что он слишком уж безоглядно следует по стопам пинда-лик-о-йи? Ведь Тревис вполне готов был довольствоваться обществом одних койотов, одиночество среди дикой и незнакомой природы нового мира не казалось ему таким уж подавляющим и пугающим, как для других членов клана.

На четвертый деньпосле того как раскинули постоянный лагерь, Тревис возился со своим вещмешком, когда рядом с ним присоли на корточки Джил-Ли и Осторожный Олень.

– Собираешься на охоту? – первым завел разговор Осторожный Олень, непроницаемым взглядом следя за сборами.

– Только не за свежим мясом, – откликнулся Тревис.

– Чего же ты опасаешься? Что ндендай – враг людей – считает эту землю своей? – настороженно спросил Джил-Ли.

– Твои слова могут оказаться пророческими, – ответил Тревис. – Но сейчас я собираюсь охотиться совсем за другим. Я хочу узнать, чем был этот мир раньше, многие поколения назад, и почему путь к нему был нанесен на космические карты, которые привели наш звездолет сюда.

– И ты уверен, что это знание способно принести нам пользу? – задумчиво протянул Джил-Ли. – Что оно наполнит мясом наши желудки, даст кров нашим телам, дарует жизнь нашему клану?

– Это все вполне вероятно. Незнание – вот что может оказаться бедой.

– Справедливо. Незнание всегда сродни беде, – согласился Осторожный Олень. – Но лук, который пригоден для силы одного воина, может не подойти другому. Помни об этом, молодой брат. И, кстати, ты отправляешься в путь один?

– Вместе с Нагинлтой и Наликидью я не одинок.

– Возьми с собой Цуая. Четвероногие помощники хороши для того, кому они преданы и уважают. Однако плохо, когда человек уходит один от своего клана.

Ну вот, опять это проявление монолитности у клана, чего он, Тревис, не всегда разделял. С другой стороны, молодой Цуай помехой не станет. Юноша уже доказал зоркость глаза, быстроту ума, интерес ко всему новому, так несвойственный остальным.

– Я собираюсь найти тропу сквозь горы. Это может стать долгой дорогой, – из вежливости запротестовал Тревис.

– Ты думаешь вести поиск на севере?

Тревис пожал плечами:

– Не знаю, да и как я могу предполагать? Надо же выбрать какое-то направление.

– Цуай пойдет с тобой. Он молчалив среди старших, как и положено юнцу, но его мысли так же свободны, как и твои, – заключил Осторожный Олень. – Я вижу в нем такую же беспокойную тягу к новым местам.

– И еще, – Джил-Ли поднялся. – Не заходи далеко, брат, чтобы не потерять обратной дороги. Это огромный мир, и мы здесь – как песчинка на берегу озера.

– Это я тоже знаю, – Тревис понял двусмысленность слов Джил-Ли, и тот скрытый намек, который остался невысказанным.

На второй день пути они вышли на перевал, как и надеялся Тревис. Под ними распростерлись долины, одетые в темный янтарь. Но теперь Тревис знал, что это трава, как и в южных долинах. Цуай указал подбородком:

– Просторно. Здесь только и разводить коней, да скот.

У Тревиса мелькнула мысль: а найдется ли в этом мире животное, подобное коню?

– Ну что, спускаемся? – нетерпеливо спросил Цуай.

Степям, раскинувшимся перед ними, казалось, не было ни конца, ни края. Ровная, гладкая равнина без малейшего признака зданий или построек, голая, открытая всем ветрам. Но она манила его своей загадочностью.

С вершины перевала равнина казалась близкой, но им пришлось спускаться целые сутки. И только в середине утра второго дня предгорья остались у них за спиной. Они прямо-таки окунулись в густое море травы, которая скрывала их по пояс. Впереди, там, где бежали койоты, зигзагами волновались золотисто-рыжие заросли. Молча пробираясь сквозь траву, Тревис неожиданно обратил внимание на странное жужжание.

Неподалеку он заметил небольшую проплешину в траве, на одной стороне которой жужжал и копошился рой насекомых. При их приближении, они взмыли вверх коричневым облачком.

Тревис коротко ахнул. Ему не верилось собственным глазам. Цуай опустился на колено, потом обернулся к Тревису с широко раскрытыми от изумления глазами и возбужденно выпалил:

– Тревис, лошадиный навоз. Еще свежий.

5

– Прошла одна лошадь, неподкованная и со всадником. Она прошла оттуда, со стороны степей, причем неслась галопом так, что даже охромела. Здесь они останавливались на короткий привал. Где-то на рассвете... – подытожил Тревис со знанием дела, вспоминая приобретенный под воздействием редакса опыт воина.

Наликидью и Нагинлта, так же как и Цуай, стояли полукругом и внимательно вслушивались в речь Тревиса, словно понимая каждое слово.

– И вот еще, – Цуай показал рукой на след, оставленный неизвестным всадником. Отпечаток ноги был смазан, будто кто-то пытался его скрыть.

– Да, вижу. Всадник невысокого роста, к тому же легок. И похоже, чем-то перепуган.

– Пойдем по следу? – спросил Цуай.

– Пойдем, – согласился Тревис. Он взглянул на койотов и постарался ясно сформулировать в сознании обращение к ним. Он пытался объяснить им, что этот след очень важен для апачей, что по нему надо идти, и что если койоты сумеют увидеть всадника раньше людей, они должны сообщить об этом. Поняли они или нет, внешне это никак не отразилось на их поведении. Койоты просто исчезли в густой траве.

– Тогда, значит, здесь есть и другие, – прокомментировал Цуай, когда они с Тревисом пустились в обратный путь к горам. – Может быть, даже второй звездолет.

– Эта лошадь, – задумчиво покачал головой Тревис. – Не помню, чтобы о них в проекте шла речь.

– А может, они всегда жили здесь?

– Вряд ли. В каждом мире своя особая эволюция. Но мы отыщем правду, когда встретимся с этой лошадью и ее наездником.

На этой стороне гор было значительно теплее, и равнинный зной, накатывавшийся волнами, душил и утомлял. Тревис подумал, что неизвестная лошадь, вероятно, примется отыскивать воду, если всадник опустит поводья. Откуда они прибыли? И почему всадник так панически спешил?

Здесь степь была весьма неудобная: рытвины, холмы, пригорки; и изнуренная, хромая лошадь, похоже, выбирала путь полегче. И, кажется, всадник не мешал ей в этом. В одном месте земля оказалась довольно рыхлой, и Тревису удалось различить еще один след. На сей раз его не пытались стереть, и по следу Тревис понял, что небольшого роста всадник носил сапоги. Здесь он спешился и вел лошадь под уздцы, шагая широким, размашистым шагом.

Они крались по следам в обход скалистого выступа, когда наткнулись на поджидавшую их Наликидью. Она лежала, довольно вывалив розовый язык, и Тревис сразу же заметил какой-то небольшой мешок между лапами. Насколько можно было догадаться, койот вытащил этот странный предмет из неглубокой ямки под кустом, немного проволочив его по рыхлой земле. Похоже, что койот вытащил свой трофей только что. Тревис присел и, не касаясь руками, внимательно осмотрел сверток.

Мешок был сделан из шкуры, вероятно, шкуры одного из жабьемордых, судя по пятнистой расцветке и пучкам длинных волос, оставленных на дне. Он был сшит из двух кусков шкуры искусным мастером, знатоком своего дела, а закрывавший его клапан через край пристегивался ремнями к бокам. Нагнувшись поближе, апач втянул в себя воздух: смесь запахов – самой шкуры, лошади, дыма и другие, для него непонятные. Он развязал клапан и разложил перед собой содержимое.

Внутри оказалось довольно много вещей: рубашка из некрашеной серой овечьей шерсти с широкими рукавами; пышная, короткая куртка из темного вельвета. Тревис осторожно потер ткань пальцами. Куртка была расшита, и Тревис безошибочно признал в вышивке сцену охоты. Земной олень с ветвистыми, развесистыми рогами, наклонив голову к земле, отбивался от нападавшей на него пумы. Сценку окаймлял геометрический узор, который мучительно что-то напоминал. Тревис тщательно разгладил куртку на коленях и сосредоточился, пытаясь припомнить, где же он видел нечто подобное... Книга! Иллюстрация в книге! Но что это была за книга и когда он ее видел, апач никак не мог припомнить. Во всяком случае, это было очень давно, и вдобавок подобный узор его народом не использовался, это точно.

Внутри куртки лежал свернутый небесно-голубой, шелковистый на ощупь шарф. Такой голубой, как небесный свод Земли, так отличавшийся от золотистой вуали над головой здесь. Там же оказался и кожаный кошель с прекрасными красочными аппликациями. Высокое мастерство, Тревис сразу понял это. Внутри кошеля оказались миска, нож и ложка, лезвие тусклого металла, роговые рукоятки украшены резными конскими головами с крошечными глазками из блестящих драгоценных камней.

Личные вещи, которые были очень дороги владельцу, и потому, когда их пришлось оставить, то он упрятал их поглубже, надеясь отыскать по возвращении. Тревис аккуратно, как лежало, сложил все обратно в мешок. Его все еще мучило чувство неудовлетворенности и беспокойства. Он пытался вспомнить увиденный узор. Что-то в нем настораживало.

– Кто? – Цуай одним пальцем прикоснулся к мешку.

– Не знаю. Но это явно люди нашего мира.

– Да, то был олень, – задумчиво согласился Цуай. – Хотя рога вышиты неверно. А вот пума изображена просто прекрасно. Мастер, который все это делал, великолепно разбирается в животных.

Тревис зашнуровал мешок, но прятать его не стал, а присоединил к собственной поклаже. Если им не удастся настичь беглеца, то Тревису хотелось снова вернуться к узорам на куртке и постараться во что бы то ни стало все-таки заставить себя вспомнить: где и когда он видел подобное.

Распадок, в котором они обнаружили мешок, вел вверх, и следы шли все дальше и дальше. Тревис без труда заметил, как всадник и лошадь все больше и больше уставали, замедляя шаг. Второй мешок они обнаружили прямо на тропе. Его сбросили, даже не сделав попытки спрятать. Наликидью первой подбежала к нему, села рядом и принялась облизываться, тыча в него носом.

Тревис поднял влажный мешок, от которого пахло как-то странно, словно прокисшим молоком. Он приоткрыл его и, проведя пальцем, понюхал. Нет, это было не молоко, да и бурдюком это тоже назвать было нельзя. Тревис вывернул мешок наизнанку, но ничего не нашел и, повертев в руках, швырнул его койоту. Наликидью тут же накинулась на него и, вцепившись зубами, принялась трясти, грызть, а потом слизывать прокисшую влагу.

– Здесь они останавливались на отдых, – деловито заметил Цуай. – Теперь уже скоро.

Тревис кивнул. Но теперь они уже вошли в пересеченную местность, где легко можно было спрятаться и проследить за тропой. Тревис постоял, пристальным взглядом внимательно изучая распадок и поросшие травой склоны, а затем решил, что им лучше всего оставить хорошо видимый след беглеца, подняться по восточному склону и пройти параллельно тропе. В этом лабиринте скальных выступов, проплешин и маленьких рощиц это представлялось нелегкой задачей.

Тревис подал сигнал, Наликидью в последний раз лизнула мешок, взглянула на человека, а потом внимательно осмотрела холмистый распадок, поросший темно-янтарной высокой травой. Затем упруго поднялась и потрусила вперед. Она с Нагинлтой отправится в разведку, обшаривая местность, в то время как люди поднимутся по склону распадка, петляя между лабиринтами скальных отрогов.

Тревис стащил рубаху, аккуратно сложил ее и подоткнул под кушак, совсем как его предки перед сражением. Затем он спрятал оба вещмешка – свой и Цуая – в кустах, при них остались только луки, колчаны, переброшенные через плечо, и ножи с длинными лезвиями. Словно тени они принялись скользить вверх по склону, двигаясь от укрытия к укрытию, и их бронзовая кожа сливалась с травой.

По мнению Тревиса до заката оставалось не меньше часа. Им предстояло отыскать незнакомца на лошади еще до темноты. Уважение Тревиса к беглецу шаг за шагом росло. Может, этого неизвестного и гнал страх, но тот, как видно, сохранил присутствие духа и все дальше углублялся в местность, которая могла его защитить и укрыть. Если бы только Тревис мог вспомнить: где же он видел эту сцену, так искусно вышитую на куртке; он интуитивно чувствовал, что за этим крылась какая-то важная для них мысль.

Цуай скользнул под раскидистое приземистое дерево и исчез. Тревис поднял руки и прошел сквозь заросли кустарника. Они все дальше и дальше уходили на юг, пробираясь среди низкой поросли. Одиноко возвышающийся пик горы служил им неплохим ориентиром, и время от времени они останавливались, чтобы сверить маршрут, а заодно и осмотреть местность в поисках беглеца. Путь этот был нелегок. Несмотря на приближающиеся сумерки жара не спадала, они взмокли, хотелось пить, к тому же жесткие ветви кустарника то и Дело задевали голую кожу, оставляя на ней болезненные царапины.

Тревис, изгибаясь как змея, протиснулся меж двух больших валунов и тут же, припав к земле, залег, уперев подбородок на руку. Плечи и голову нещадно жгло солнце, а свешивавшиеся из наголовной повязки пучки янтарной травы скрывали лицо.

Несколько секунд назад он перехватил мысленное предупреждение от одного из койотов. Те, кого они искали, были теперь совсем рядом, где-то впереди, оба животных залегли в засаде, ожидая указаний. И еще один намек уловил Тревис в их телепатической вести. То, что нашли койоты, было им знакомо и говорило лишь о том, что беглец, по всей видимости, – землянин, а не уроженец Топаза.

Прищурив глаза, Тревис терпеливо отыскивал воспринятое место. Его уважение к беглецу возросло еще больше. Будь у них достаточно времени, они бы с Цуаем нашли укрытие и без помощи койотов, но с другой стороны, надвигалась ночь и они могли бы потерпеть неудачу, ибо беглец буквально зарылся в землю, воспользовавшись какой-то маленькой расселиной в горном склоне.

Однако больше всего удивляло другое: если даже человек спрятался, то куда же девалась лошадь? Поблизости никого нигде не было видно. Только кое-где опытный, зоркий глаз охотника и воина различал отогнутую или сломанную веточку, оборванный листок. Тревис вдруг подумал, что беглец, который так торопливо бросился прятаться, мог бояться преследования не по земле, а по воздуху. А может, беглец боялся, что преследователи направятся в обход, по склонам распадка, где сейчас и находились апачи? Тревис задумчиво пожевал кожу запястья. А не могло ли получиться так, что днем беглец затаился где-нибудь в надежном укрытии и заметил своих преследователей? Но нет, никаких признаков этого не было, да и койоты уже давно об этом предупредили бы. Глаз и ухо человека обмануть легко, но Тревис доверял чутью Нагинлты и Наликидью.

Нет, предположение, что незнакомец, залегший поблизости, ожидает апачей, можно было смело отмести в сторону. Однако он явно опасается, что кто-то или что-то может напасть на него с высоты. С высоты... Тревис повернул голову и подозрительно оглядел вершины холмов, окаймлявшие распадок.

В своем долгом путешествии по горам, через перевал и по этой огромной равнине, они еще ни разу не встретились с реальной опасностью, которая могла бы им действительно угрожать. Встречались, правда, иногда следы неизвестных животных, некоторые среди них, вероятно, и были опасны, но только раз койоты ворчанием предупредили его об этом. Но этот беглец предпринимал предосторожности, явно рассчитанные не на хищников, охотившихся в равнинных землях с помощью зрения или нюха, а против разумных существ, которые преследуют его.

И если странник ожидал нападения с высоты, то Тревису и Цуаю тоже следовало бы держаться настороже. Тревис внимательно оглядывал лежащие впереди холмы, всматриваясь в очертания равнины и стараясь дюйм за дюймом изучить пространство, которое им предстояло пересечь. И если раньше он страстно желал дневного света, то теперь наоборот, он только и ждал наступления сумерек с их полутонами и спасительными тенями.

Он закрыл, глаза, и, сконцентрировав все свое внимание, попытался мысленно представить все подходы к убежищу беглеца. Когда же он понял, что память его сработала четко, и запечатлелись все детали пейзажа, Тревис отполз обратно за валуны, сев на колени, сунул два мизинца в рот и, прищелкивая языком, подал условный сигнал. Как они заметили, так обычно кричали небольшие, всего с ладонь величиной, пушистые зверьки, обитавшие на этих высотах. Они походили на небольшой шар с перьями, но на самом деле носили прекрасную шелковистую, мягкую бурую шерстку, с помощью которой они ловко прятались в кустарнике и траве. Зверьки имели довольно коротенькие ножки, но, двигаясь с удивительной быстротой и изяществом, вели себя так нахально и смело, что было, как правило, присуще только существам, не имеющим природных врагов.

Из-за ствола упавшего дерева призывно замахала рука Цуая.

– Он прячется, – прошептал Цуай.

– Опасается угрозы сверху, – добавил Тревис.

– Но не нас, сдается мне.

Значит, Цуай тоже пришел к такому выводу. Тревис попытался мысленно прикинуть время наступления сумерек. Он уже заметил, что при заходе солнца Топаза наступает момент, когда последние лучи, вырываясь из-за горизонта, отбрасывают причудливые, скачущие тени, играя на золотистой дымке. Это время больше всего подходило для их действий. Тревис все это объяснил, и Цуай охотно кивнул.

Они уселись на землю, прислонившись спинами к теплому валуну и используя ствол дерева в качестве прикрытия, и принялись поглощать свой рацион, дожидаясь сумерек. Эти безвкусные кубики только утоляли голод, давая им энергию, но пустой желудок по-прежнему требовал свежего мяса.

Они поочередно чуть вздремнули. Последние лучи солнца все еще скрашивали небо, когда Тревис решил, что образовавшиеся тени могут послужить достаточным укрытием. Он не имел представления, какое оружие может оказаться у беглеца, и потому предпочитал действовать с особой осторожностью. Хотя в качестве передвижения тот использовал лошадь, у него вполне могли оказаться винтовка или пистолеты.

Для рукопашного боя луки апачей представляли собой небольшую ценность, но вот ножи были просто незаменимы. И все же Тревису хотелось взять беглеца в плен без кровопролития, в надежде получить так нужную им информацию. Поэтому он даже не вытащил нож из-за кушака, когда они двинулись вперед быстрыми перебежками, скрываясь в полутенях сумеречного света.

Тревис нырнул в фиолетовую тень и неожиданно впереди блеснули желтые глаза Нагинлты, который уже поджидал его. Тревис махнул рукой и постарался как можно более четко поставить задачу, которую предстояло выполнить койотам во время нападения. И тут же остроухий силуэт койота растворился в сумерках. Где-то наверху дважды прокричало пушистое маленькое существо – условный сигнал. Цуай вышел на исходную позицию. Неподалеку разразилось сначала тявканье, постепенно перешедшее в вой, а потом во всхлипы – койоты принялись за дело. Концерт удался на славу, Тревис, не теряя ни минуты, бросился вперед. Заржала испуганная лошадь, послышался глухой стук копыта о гальку, куст, прятавший беглеца, заколыхался, рухнула часть веток навеса.

Тревис несся как на крыльях, беззвучно отталкиваясь от земли ногами, обутыми в легкие мокасины. В этот момент койот выписал особо заливистую руладу, закончив свой живописный вой на самой высокой ноте. И когда он внезапно замолк, в наступившей тишине по всему распадку покатилась волна эха, рассыпалась осколками и растворилась в дали. Тревис напрягся перед броском.

Градом посыпались сучья, образовывавшие укрытие, и из впадины вздыбилась лошадь, ее голова хорошо стала видна на фоне темнеющего неба. Размытая, неясная фигура беглеца металась внизу, пытаясь осадить встревоженное, испуганное животное. Как видно, оружия у него не было. Момент самый подходящий.

Тревис прыгнул. Ловкое тело опытного охотника сгруппировалось в броске. Руки сработали быстро и автоматически – одной перехватив горло, а другой притиснув руки беглеца к корпусу. Тот отчаянно забился, крик боли и страха сорвался с его губ, он попытался вырваться, но Тревис крепко держал жертву. Однако устоять на ногах ему не удалось. Он повалился, увлекая за собой незнакомца. Пыхтя и борясь, они покатились под ноги лошади, и только тогда, наконец, Тревису удалось уложить его на лопатки, прижав предплечьем горло, а правой давя на диафрагму.

Тяжело выдохнув, противник бессильно обмяк. Но Тревис не спешил его отпускать, незнакомец дышал тяжело и надрывно. Он явно находился в сознании, прибегнув к уловке. Тревис напряженно замер, вслушиваясь в окружающие его звуки. Он слышал, как подбежал Цуай, подхватил лошадь за поводья и, ласково поглаживая по лбу, принялся успокаивать ее. Ничего этого Тревис видеть, конечно, не мог, потому что уже наступила темнота, и только острый слух воина подсказывал ему события во всех деталях.

Незнакомец по-прежнему лежал неподвижно, не проявляя никакой активности. Так можно и до утра обниматься, с неожиданным весельем подумал Тревис, и стал медленно ослаблять хватку. Похоже, противник только этого и ждал. Он попытался вырваться, но его реакции было далеко до ловкости и быстроты настоящего воина. Одним движением Тревис перехватил его и, перевернув незнакомца на живот, свободной рукой сжал невероятно тонкие запястья.

– Кинь веревку, – окликнул он Цуая.

Юноша подбежал с запасной тетивой, и в несколько секунд им удалось скрутить беглеца, который теперь даже и не сопротивлялся. Тревис перевернул пленника на спину и, ухватив за волосы, приподнял голову, стараясь разглядеть получше лицо в тусклом свете луны. Неожиданно волосы рассыпались, и Тревис с удивлением заметил, что это длинная коса. Теперь он сумел разглядеть лицо пленника. Оно было пыльным, но по обеим щекам пробегали чистые дорожки слез. Большие светлые глаза смотрели на него с яростью и ненавистью, и Тревису вдруг стало ясно, что эти слезы – слезы гнева и ненависти, а отнюдь не страха.

Несмотря на грубые мужские штаны, заправленные в кожаные сапоги с закругленными носками, и грубо сотканную накидку, их пленником оказалась женщина, и не просто женщина, а молодая и очень привлекательная. И, учитывая ситуацию, весьма разгневанная. Правда, за этим гневом и яростью Тревис почувствовал страх, страх человека, который обречен бороться против сильного и хитрого врага без всякой надежды победить. Прошло несколько секунд, и когда наконец пленник разглядел лица тех, кто на него напал, гнев и ярость сменились, удивлением. Тревис понял, что она ожидала нападения других людей, вот почему ее так поразила их внешность. Розовый язычок деликатно облизнул припухлые губы, и в больших глазах появился страх, но уже перед неизвестностью, которая ее ожидала.

– Кто ты? – спросил Тревис по-английски.

Последовавшая реакция рассеяла все сомнения, что она могла быть не с Земли. Она взволнованно ахнула, невольно дернувшись под его руками.

– Кто ты? – со странным, тягучим акцентом переспросила она Тревиса. Стало очевидно, что английский ей чужд.

Тревис потянул ее за плечи, она забилась, пытаясь высвободиться, но тут же затихла, поняв, что он просто помогает ей сесть. Страх исчез, и теперь она оглядывала обоих мужчин с острым интересом.

– Вы не принадлежите к сыновьям Голубого Волка, – решительно заявила она.

Тревис усмехнулся.

– Я – Фокс, – сказал он, для верности потыкав себя в грудь. – И койоты – мои братья, – он щелкнул пальцами, и две небольших тени беззвучно выросли из темноты. Ее глаза широко раскрылись от удивления. Как видно, только теперь она осознала связь между койотами и напавшими на нее людьми.

– Эта женщина тоже из нашего мира, – высказался Цуай, оглядывая пленницу с нескрываемым интересом. – Но она не принадлежит ни одному из наших кланов.

Сыновья Голубого Волка? Мысли Тревиса вновь вернулись к удивительно знакомой сцене, увиденной на куртке. Кто же называл себя таким замысловатым прозвищем... где и когда?

– Так чего же ты боишься, дочь Голубого Волка? – задал он вопрос.

Кажется, этот вопрос задел чувствительную струну. Глаза снова наполнились животным страхом. Она запрокинула голову, вглядываясь в потемневшее ночное небо.

– Флайер! – ее испуганный голос прозвучал тихо и приглушенно, словно она опасалась, что даже малейший шепот может донестись до звезд, которые только начали выступать на черном покрывале неба. – Они выследят. Прилетят. Я не успела вовремя добраться до гор.

Нотка отчаяния, проскользнувшая в ее голосе, пронзила Тревиса словно раскаленной иглой, он вдруг невольно обнаружил, что сам цепким взглядом обшаривает черное небо в поисках невидимого врага. Ее уверенность была так очевидна и убедительна, что он безоговорочно поверил в эту смертельную опасность с высоты.

6

– Наступает ночь, – медленно проговорил Цуай по-английски. – Те, кого ты боишься, охотятся в ночи?

Она мотнула головой, сбрасывая со лба длинную прядь волос.

– Им не нужны такие глаза и носы, как у ваших псов. У них есть специальные машины...

– Тогда зачем нагромождать такую кучу ветвей? – Тревис подбородком указал на обвалившийся навес.

– Они не всегда полагаются на приборы, а значит, остается надежда. По ночам они освещают землю мощным лучом. Нам не удалось забраться в холмы слишком далеко, чтобы оторваться от них. Богатур охромел, и мы не смогли далеко уйти.

– А что же такое находится в этих горах, что даже те, кого ты боишься, не отваживаются к ним приблизиться? – продолжал допрашивать Тревис.

– Понятия не имею. Я знаю только одно: те, кто успевают уйти достаточно далеко в горы, могут уже не опасаться дальнейших преследований.

– Хорошо, я повторяю свой вопрос снова: кто ты? – апач наклонился вперед, освещаемый тусклым светом всходившей луны, его лицо оказалось в дюйме от ее глаз. Взгляда она не отвела. Женщина гордая и независимая. Поистине дочь вождя, решил Тревис.

– Я принадлежу к народу Голубого Волка. Нас перенесли сюда по звездным тропам, чтобы сделать этот мир безопасным для... для... – пленница заколебалась и на ее лице появилось озадаченное выражение. – Была причина... мечта... Нет, есть мечта, и есть реальность. Меня зовут Кайдесса из Золотой Орды. Но временами я вспоминаю странные вещи, например, как этот удивительный язык, на котором я сейчас говорю. Я и не подозревала, что способна понять его.

– Золотая Орда! – ошарашенно воскликнул Тревис. В одно мгновение он все понял. Узоры, сыновья Голубого Волка, все сходилось: скифское искусство, орнамент, который с такой гордостью носили воины Чингисхана. Татары, монголы, кочевники, которые вышли из глубин степей и изменили ход истории не только Азии, но и Средней Европы. Воины, которые выступали под бунчуками Чингисхана, Тамерлана, Субудая!..

– Золотая Орда... – повторил Тревис. – Это давняя история другого мира, дочь Волка.

Он уловил ее странный, потерянный взгляд. На пыльном лице отразилась растерянность.

– Я знаю, – прошептала она еле слышно. – Мой народ живет меж двух времен и многие этого не осознают.

Присевший рядом с ними на корточки Цуай тронул Тревиса за плечо.

– Редакс?

– Либо его аналог.

Тревис был абсолютно убежден в одном: в проекте с их стороны участвовали три группы – эскимосы, жители тихоокеанского острова и апачи – и не было места для монголов. Лишь одна нация на Земле могла остановить свой выбор на подобных кандидатах в колонисты. От такой мысли словно ток проскочил по его телу. Он невольно вздрогнул.

– Так значит, ты красная, – он пристально вглядывался в ее лицо, желая определить, какое впечатление произведут его слова. Но выражение лица девушки не изменилось.

– Красная... красная... – повторила она, словно это слово было ей незнакомо.

Тревиса все это не на шутку встревожило. В любой колонии красных, если они действительно основали здесь колонию, обязательно должны были оказаться техники, владеющие отменной техникой, которая легко могла бы выследить беглеца. И если единственной преградой для их техники могли послужить горы, то он намеревался этим воспользоваться и прекрасно представлял, что необходимо сделать, если даже им придется идти всю ночь кряду. Он переговорил с Цуаем, и тот мгновенно согласился.

– Лошадь совсем охромела, она не сможет идти с нами, – напомнил юноша еще об одном препятствии.

Тревис некоторое время колебался. Его родовая память подсказывала, что со времен завоевания испанцами Американского континента, конь всегда служил для индейцев символом богатства и процветания. Апачам частенько приходилось выкрадывать их у испанцев. И теперь ему казалось неразумным и неправильным оставлять здесь, среди степей, больное и хромое животное, которое вполне могло бы еще послужить делам клана. Однако в то же время он прекрасно понимал, что времени им терять нельзя, любая помеха или отсрочка может их погубить.

– Что ж, коня придется оставить здесь, – наконец заявил он с горечью.

– А скво?

– Она пойдет с нами. Мы должны узнать все, что можно, об этих людях, и зачем они здесь. Послушай, дочь Волка, – Тревис, наклонившись, в упор посмотрел в лицо женщине, стараясь подчеркнуть всю важность того, что он сейчас скажет, – ты поднимешься с нами в горы, и чтобы никаких трюков.

Он вытащил нож и угрожающе провел им перед ее глазами.

– Я и так собиралась в горы, – спокойно возразила она, кажется, ее страх прошел окончательно. – Развяжи мне руки, храбрый воин. Уж такому отважному бойцу нечего бояться слабой женщины.

Рука Тревиса мгновенно скользнула, и в его пальцах блеснуло длинное узкое лезвие ножа, который он вытащил из складок ее одежды.

– Вот теперь я действительно тебя больше не опасаюсь, дочь Волка, потому что вытащил твои клыки, – заметил Тревис многозначительно.

Он рывком поднял женщину на ноги и быстрым движением перерезал тетиву, стягивавшую ее запястья. Тревис дал знак койотам отправляться вперед на разведку, а сами они втроем двинулись следом, держа путь к горам. Они шли молча: впереди Тревис, затем монголка, Цуай завершал маленький отряд.

Взошли обе луны. Первая, желтая, заливала ночные окрестности золотистым светом, вторая, зеленая, довольно быстро катилась по небу и уже достигла зенита, ее тусклый свет придавал всему происходящему таинственный и странный оттенок. Однако Тревис не очень тревожился по поводу наземных опасностей. При свете двух лун равнина хорошо просматривалась далеко вперед, к тому же койоты могли в любой момент предупредить его телепатически. Но над ними довлела воздушная опасность, и Тревис торопился побыстрее миновать предгорье. Поэтому шел он размашистым шагом, задавая темп, не останавливаясь и не разговаривая. И только когда они к середине ночи уже поднялись довольно высоко по перевалу и остановились у небольшого горного ручья, чтобы передохнуть и напиться холодной, чистой воды, Тревис принялся расспрашивать девушку.

– Так почему же ты покинула жилище своего народа?

– Меня зовут Кайдесса, – строго поправила она его.

В ответ он только хмыкнул.

– Ты видишь перед собой Цуая из племени апачей. Меня же зовут Фокс, – он назвал английский эквивалент своего племенного имени.

– Апачи... – несмотря на акцент, она попыталась уловить правильное произношение. – А кто такие апачи?

– Индейцы, – пояснил он терпеливо. – Но ты не ответила на мой вопрос, Кайдесса. Так почему же ты скрываешься от собственного племени?

– Только не от племени, – решительно мотнула она головой. – А от тех, других. В общем, все так... ох, ну как же объяснить, чтобы вы поняли, – она беспомощно развела мокрыми от воды руками. – Есть мое племя из Золотой Орды, хотя иногда вспоминаются странные обрывки иной жизни. Есть также люди, которые живут в Небесной Лодке. Они во всем полагаются на машину, и мы думаем те мысли, какие им нужны. Кстати, а отчего, – она внимательно взглянула на Тревиса, – мне хочется вам все рассказать? Странно. Ты сказал, что вы – индейцы, быть может, мы враги? Мне смутно вспоминается, что мы...

– Давай условимся, – прервал он ее, – апачам и Орде нечего делить здесь и сейчас, кем бы мы там в прошлом ни были.

Это было сущей правдой. По своим обрывочным воспоминаниям Тревис помнил, что сами они – индейцы – в незапамятные времена пришли в Америку из Сибири. И несмотря на каштановые волосы и серые глаза эта девушка вполне могла оказаться его дальней родственницей.

– Вы... – пальцы Кайдессы прикоснулись к его руке. – Вас тоже послали к звездам. Разве не так?

– Так, – ответил он.

– И вами тоже управляют с Небесной Лодки?

– Нет, мы свободны.

– Как же вы сумели стать свободными? – поразилась она.

Тревис заколебался, ему не хотелось говорить о поврежденном звездолете и упоминать, что его племя не обладает приличной защитой против монгольской колонии.

– Мы ушли в горы, – уклончиво ответил он.

– Значит, ваши машины вышли из строя, – залилась смехом Кайдесса. – Ах, они так велики, так могучи, эти люди машин, но сколь же они ничтожны и слабы, когда машины перестают им повиноваться.

– Такое произошло с вашим лагерем? – осторожно поинтересовался Тревис. Он не был уверен, куда она клонит, и не отваживался расспрашивать ее более подробно, боясь обнаружить собственное невежество.

– Машина, которая управляет нашими мыслями, может действовать только на определенном расстоянии. Мы обнаружили это в первые же дни высадки, когда некоторые охотники отправились в леса и больше не вернулись. С тех пор охотники всегда выходят на охоту в сопровождении флайера, на котором есть машина. Но мы-то теперь знаем! – ладони Кайдессы сжались в кулачки. – Мы поняли, что если только удастся вырваться за пределы ее действия, то нас ждет свобода, и мы придумали план. И вот девять или десять ночей назад эти другие были чем-то взбудоражены. Они все собрались в небесной лодке у своих приборов, что-то случилось... на время все их машины уснули.

– Джагатай, Кучар, мой брат Хулагир, Менлик... – загибая пальцы, перечисляла она имена. – Они напали на табун и умчались в ночь...

– А ты?

– Я тоже должна была ехать с ними, но Алджар – моя сестра и жена Кучара... подходил ее срок, и бешеная скачка могла погубить и ее, и ребенка. Я осталась. В ту ночь родился ее сын, но возможность побега испарилась. Машины заработали опять. Мы могли только мечтать о воле, – она прижала кулачки к груди, а потом уперлась в них лбом, – но машины надежно держали нас в лагере. Мы знаем только одно, что стоит нам достичь гор, и мы найдем наших родичей, обретших свободу.

– Но ты же здесь. Как тебе удалось сбежать? – хотелось узнать Цуаю.

– Они прекрасно знали, что я бы сбежала, если бы не Алджар. Они сказали, что заставят поехать Алджар, если я сама не соглашусь привести их к брату и всем остальным. Я знала, что должна взять в свои руки меч долга и выйти на охоту вместе с ними. Я посылала мольбу духам воздуха, прося помощи, и они смилостивились надо мной... – в ее глазах мелькнуло восторженное удивление. – Мы ехали по степи, в густых зарослях, и травяной шайтан атаковал вождя отряда. Его мысленный контроль ослаб, и тогда я помчалась. Лишь небеса надо мной знают, как я мчалась. Я погоняла коня беспрестанно, думая только о бегстве. Те, другие, не так хорошо знают лошадей, как мы – народ Волка.

– Когда это случилось?

– Восемь солнц назад.

Тревис произвел мысленные подсчеты. Время поломки машин в лагере красных, похоже, совпадало с моментом катастрофы их звездолета. Имелась ли между этими двумя событиями какая-либо связь? Вполне возможно. Вероятно, корабль апачей участвовал в какой-то схватке с их кораблями, прежде чем рухнуть с другой стороны горного хребта.

– Ты действительно знаешь, где в этих горах прячутся твои братья?

Кайдесса с горечью покачала головой.

– Знаю только, что я должна двигаться все время на юг, и когда достигну самого высокого пика, развести на северном склоне сигнальный огонь. Но я не могу поступить так сейчас. С флайера этот огонь легко заметить. Я знаю, они идут по моему следу, я дважды видела погоню. Послушай, Фокс, я хочу попросить об одолжении – я, Кайдесса, старшая дочь хана. Я верю, что ты, как и мы, воин и отважный боец. Может быть так, что наши машины не способны управлять твоими мыслями, ибо ты никогда не попадал под их чары и в тебе не течет наша кровь. Я прошу, если они приблизятся настолько, что смогут послать мне призыв, зов, которому я повинуюсь словно рабыня, привязанная арканом к лошади, то свяжи меня по рукам и ногам, и не отпускай ни за что на свете, несмотря на все мои просьбы и угрозы. Это буду не я, потому что я не хочу идти в неволю. Поклянись огнем, который изгоняет демонов.

То отчаяние, которое сквозило во всех ее словах, заставило Тревиса поверить в ее искренность. Она верила в ту опасность, о которой рассказывала, и боялась ее больше, чем смерти. Права ли она насчет его иммунитета против этого страшного зова? Тревис пока этого не знал, но проверять верность предположения девушки на собственной шкуре у него желания не было.

– Нам неизвестна клятва огня племени Голубого Волка, скво. Но я могу поклясться Тропой Молнии, – его пальцы сжались, словно стискивая священное для его племени обугленное молнией дерево. – Я клянусь этим.

Она испытующе заглянула ему в глаза и удовлетворенно кивнула.

Беглецы покинули ручей и снова направились к горам, слегка свернув, чтобы выйти на заросшее травой ложе пересохшей реки. В ночи раздалось глухое ворчание. Все замерли. Предупреждение Нагинлты было недвусмысленным – впереди ждала опасность, и нешуточная.

Свет двух лун создавал странное впечатление нереальности, сумрачные тени двигались и колыхались словно живые. Несмотря на яркие лучи, там, впереди, среди холмов и пригорков, острых скал и огромных валунов, в расселинах между скалами, могли таиться всевозможные опасности. Начиная с четвероногих хищников, охотившихся за своей добычей по ночам, и заканчивая большим военным отрядом.

Темнота шевельнулась. Мягкая шерсть Наликидью прижалась к ногам Тревиса, обратив его внимание на участок тени впереди слева. Там чернело огромное пятно мрака, где мог затаиться действительно опасный противник. Молчаливый, беззвучный контакт, установившийся между койотами и человеком, подсказал Тревису, что так оно и есть. Там, впереди, в темном пятне тени пряталась смертельная для них опасность.

Что бы там ни скрывалось, не находилось в засаде, оно начало проявлять нетерпение, когда вдруг жертвы перестали приближаться, получив сообщение койотов.

– Слева... затем остроконечным каменным выступом... в тени.

– Ты видишь... – изумленно спросил Цуай.

– Нет, но его видят мба'а.

Они держали луки и стрелы наготове, но в темноте это оружие практически не могло пригодиться, разве что зверь окажется на одном из освещенных луной участков.

– В чем дело? – выдохнула Кайдесса.

– Нас кто-то поджидает впереди.

Остановить ее Тревис не успел: она сунула пальцы в рот и пронзительно свистнула. В тени что-то шевельнулось: неуверенно и настороженно.

Тревис тут же пустил стрелу, и Цуай сделал то же самое. Раздался пронзительный вопль, нарастающий и жуткий, и Тревис даже невольно поежился. Но передернуло его не от самого звука, а от мысли, что там, в тени камней, мог оказаться человек.

Зверь вывалился на освещенный участок – на четырех конечностях, серебристый, гигантских размеров. Он вздыбился на задние лапы, с отчаянием пытаясь передними сбить стрелы, засевшие в плече. Человек? Нет, но в гиганте прослеживалось нечто человеческое, от чего у всех троих озноб пробежал по коже.

Словно на медвежьей охоте койоты бросились на зверя. Нагинлта цапнул животное и тут же отскочил, когда огромная лапища с размаху попыталась поддеть его. Тут же подоспела Наликидью и принялась кидаться на зверя с другой стороны. Тот ревел, неуклюже поворачивался из стороны в сторону, забыв о стрелах и людях. Койоты явно давали возможность охотникам выстрелить еще раз. И Тревис, испытывая необъяснимое чувство ужаса и отвращения, выстрелил с ходу, даже не целясь.

Цуай и Тревис, должно быть, выпустили в него с десяток стрел, прежде чем зверь рухнул на землю, и Нагинлта вцепился ему в глотку. Но тут же отскочил в сторону, поскольку смертельно раненый зверь ударил его лапой по голове, успев разодрать ухо. Вскоре гигант затих, и Тревис осторожно приблизился. Этот запах...

Как орнамент на куртке Кайдессы напомнил ему о чем-то земном, так и эта вонь показалась ему знакомой. Где же, когда он встречал этот запах? В его памяти он связывался с темнотой, безлунными ночами и опасностью. И внезапно он ахнул.

Те два мира, осколки исчезнувшей звездной империи, на которых он невольно побывал два года назад. Те звери, жившие в темноте на пустынном мире, где они впервые приземлились. Да, звери, чье происхождение им так и не удалось установить. Были ли они дегенерировавшими остатками когда-то разумных существ, или же они были животными, сродни человеку, но все-таки животными?

Гориллообразные, владыки ночи мира пустынь. Они встретились тогда – и тоже ночью – среди руин города, бывшего последним пунктом остановки того звездолета. Становилось ясным лишь одно, что они являлись частью исчезнувшей цивилизации. И предположение Тревиса о важности Топаза теперь получило подтверждение. Этот мир вовсе не был пуст для давно сгинувших космических путешественников. У планеты имелось свое, особое предназначение, в противном случае это существо здесь бы не обитало.

– Шайтан! – Кайдесса скривилась от отвращения.

– Тебе он знаком? – спросил Цуай Тревиса. – Кто это?

– Не знаю, но это существо осталось после империи звездного народа. Я уже встречал его на предыдущих двух мирах.

– Человек? – Цуай критически осмотрел тело. – Ни одежды, ни оружия, но ходит прямо. Похож на гризли, на очень большого гризли. Опасный зверь, да.

– Если они охотятся группой, как и на остальных мирах, то это действительно может быть опасно, – Тревис припомнил, как эти существа толпами атаковали их звездолет на пустынном мире, и озабоченно огляделся. Пусть даже койоты успеют их уловить, однако они не смогут противостоять нескольким громадинам. Им лучше затаиться в каком-нибудь надежном месте и переждать остаток ночи.

Нагинлта привел их к нависающей скале, под которой они могли спрятаться. Подступы же к убежищу хорошо просматривались, и в случае нападения они могли легко отстреливаться стрелами. И Тревис знал, что залегшие поодаль койоты предупредят людей задолго до появления этих существ. Втроем они забрались под скалу, прижавшись друг к другу. Они прислушивались к тихим звукам ночных гор и всякий раз вздрагивали, когда слышался шорох, писк, треск или ворчание. Но мало помалу они начали расслабляться, привыкая к тишине.

– Не стоит тратить драгоценное время. Мы все устали, пусть двое спят, а один сторожит. Утром предстоит долгий переход.

Апачи сторожили по очереди, а монголка, сначала попытавшись протестовать, потом свернулась в клубок прямо на земле и уснула.

В предрассветный час дежурить выпало Тревису. Он уселся поудобней, скрестив ноги и прислонившись спиной к скале, ипринялся размышлять о ночном звере-гиганте, когтей которого им довелось избежать. Две предыдущие встречи с этими существами произошли в древних руинах империи. Не имелось ли и здесь неподалеку каких-нибудь руин? Ему страстно захотелось удостовериться в этом наверняка. С другой стороны, существовала проблема монгольского поселения. Он нисколько не сомневался, что стоит красным заподозрить существование лагеря апачей, как они приложат все усилия, чтобы уничтожить или хотя бы пленить американцев. Следовало предупредить своих как можно быстрее.

Девушка зашевелилась, просыпаясь, и медленно приподняла голову. Он мельком взглянул на нее и уже стал отворачиваться, когда неожиданно для самого себя заметил в ней нечто странное. Глаза Кайдессы, совершенно лишенные мысли, невидяще смотрели в одну точку прямо перед собой. Затем она поднялась и словно лунатик, медленными шажками двинулась прочь от убежища.

– Что?.. – это пробудился Цуай.

Однако Тревис уже действовал. Он подбежал к Кайдессе и схватил ее за плечо.

– В чем дело? Куда ты идешь?

Она не ответила. Похоже, она вообще не слышала его. Апач схватил ее за руку, но девушка с силой вырвалась. Он поймал ее запястья. Кайдесса вроде бы перестала сопротивляться, но то и дело порывалась идти дальше, пытаясь высвободить руки.

Мозговой контроль! Он припомнил отчаяние в ее голосе, когда она просила помощи, и свою клятву. Индеец подставил девушке подножку и бережно уложил ее на землю, продолжая держать за запястья. Она все еще пыталась высвободиться, но делала это как-то пассивно и молча, словно даже и не замечая самого Тревиса, который как бы был всего лишь досадной помехой, которую необходимо преодолеть.

7

– Что случилось? – Цуай легким прыжком вскочил на ноги и оказался рядом с Тревисом, удерживавшим бьющуюся девушку.

– Похоже, что машина, о которой она упоминала, держит в плену ее волю, – выдохнул Тревис, прикладывая все силы, чтобы удержать ее. – Ее невидимый зов тянет Кайдессу, словно теленка на аркане.

Оба койота поднялись и с любопытством наблюдали за странной сценой. Однако по их спокойному поведению Тревис понял, что поблизости никого нет. Что бы ни захватило душу Кайдессы в плен, койотов это не затронуло. Апачи тоже ничего не чувствовали. Так что, возможно, излучение действовало только на народ Кайдессы, как она и думала. Далеко ли машина? Не должна быть слишком близко, иначе койоты почувствовали бы что-то неладное.

– Такой мы не можем взять ее с собой, – заговорил Цуай. – Разве что связать и понести на себе. Она принадлежит их клану. Так почему бы не отпустить ее, или, может, ты опасаешься, что она может все разболтать? – при этих словах его рука легла на рукоять ножа на поясе. Тревис прекрасно понимал, что движет юношей. В давние времена пленника, способного принести неприятности, кончали без лишних разговоров. В Цуае эта память была жива.

Тревис отрицательно покачал головой.

– Не забывай, в горах прячутся ее родичи. Мы добьемся того, что за нами начнут охотиться сразу две волчьи стаи, – весомо произнес Тревис, стараясь обратиться непосредственно к инстинкту самосохранения и здравому смыслу юноши. – Но ты прав в одном – раз она так откликнулась на зов, то мы не сможем заставить ее идти с нами. Ты пойдешь обратно один, расскажешь Осторожному Оленю обо всем, что мы видели, и пусть он примет меры предосторожности против этих беглецов-монголов и красных.

– А ты?

– Я попытаюсь найти, где прячутся беглецы и узнать все, что возможно. Нам могут понадобиться союзники...

– Союзники? – Цуай презрительно сплюнул. – Апачам не нужны союзники. Мы и сами способны защитить свою землю, как в этом уже давно убедились на своих скальпах пинда-лик-о-йи.

– Луки и стрелы против ружей и машин? – ядовито поинтересовался Тревис. – Я слышу речь не воина, но юнца. Настоящий воин не хвастает. Он прежде все разузнает, и лишь потом станет говорить. Сообщи Осторожному Оленю обо всем, с чем мы встретились. И скажи, что я вернусь, – Тревис произвел быстрый подсчет в уме, – через десять солнц. Если меня не будет, не ищите. Клан слишком мал, чтобы рисковать многими жизнями ради одной.

– А если эти красные захватят тебя?..

Тревис как-то неприятно оскалился.

– Они ничего от меня не добьются! Или ты думаешь, их машины способны уловить мысли мертвеца?

Конечно, он вовсе не считал, что его будущее оборвется так внезапно. Но и легкой добычей для красных быть не хотел.

Цуай отобрал свою долю припасов и отказался от сопровождения койотов. Несмотря на всю любовь к животным и легкое с ними обращение, он испытывал мало симпатии к умным койотам, немногим больше, чем Деклай со своими союзниками. Не оглядываясь, Цуай двинулся по тропе, ведущей к перевалу. Рассвет уже занимался над вершинами гор, и первые солнечные лучи осветили скалистые склоны, наполняя воздух светом и теплом.

Тревис присел рядом с Кайдессой. Он привязал ее крепко-накрепко к небольшому деревцу, и девушка все это время рвалась и бессмысленно мотала головой из стороны в сторону. Как видно, зов машин не прекращался ни на минуту, и Тревис чувствовал, что пройдет еще некоторое время, и она окончательно выбьется из сил.

Прошло не меньше часа, Кайдесса постепенно слабела, пока, наконец, не сползла, тихонько подергиваясь. Тревис размахнулся и ловким, опытным приемом ударил ее по сонной артерии. Девушка затихла. Он развязал ее и бережно положил на траву. Теперь все зависело от того, какую дальность действия имела эта дьявольская машина. Из поведения койотов он заключил, что люди, использовавшие эту машину, приблизиться не пытались. Возможно, они даже не знали, где находится их жертва: раскинули где-нибудь лагерь, включили машину и ждут, когда жертва сама придет на их зов под воздействием мозгового контроля.

Тревис прикинул, что если бы ему удалось перенести Кайдессу подальше в горы, то рано или поздно они окажутся вне пределов досягаемости излучения, и когда она придет в сознание, то опять станет свободна.

Девушка оказалась отнюдь не легонькая, однако, будучи привычным, Тревис рывком поднял ее себе на спину и, сгорбившись, двинулся по тропе. Койоты тут же умчались вперед.

Тревис быстро обнаружил, что поставил себе непосильную задачу. Неровная тропа и тяжесть девушки заставляли его тащиться словно черепаха. Но по крайней мере, у него было время обдумать свои дальнейшие шаги.

До тех пор, пока красные господствуют на этой стороне гор, его клан будет в опасности. Луки и ножи против винтовок. Это лишь вопрос времени: красные так или иначе все равно обнаружат поселение апачей, то ли естественным путем, в ходе исследования планеты, то ли в поисках собственных беглецов.

Апачи могли бы отойти дальше на юг, оттянув таким образом возможность обнаружения, но это лишь отсрочит неизбежную конфронтацию. И к тому же, сумеет ли еще Тревис заставить клан поверить ему. Это тоже представляло проблему, и немалую.

С другой стороны, если бы имелась возможность хоть как-то противостоять этим надсмотрщикам с Небесной Лодки... Тревис неожиданно почувствовал, что эта мысль нашла отклик в его душе. Он мысленно уцепился за нее и принялся крутить на все лады, прикидывая и так, и эдак, как Нагинлта теребит добычу. Врожденная осторожность протестовала против такого подхода, ведь в лучшем случае успех балансировал на грани между невероятностью и невозможностью. Но слишком уж сильно его привлекали такие мысли.

Девушка на спине чуть пошевелилась и застонала. Тревис ускорил шаг, чтобы поскорее добраться до скального выступа, сильно обветрившегося под воздействием ветров и дождей. За ним можно было надежно укрыться от возможного наблюдения снизу. Совсем запыхавшись, он вовремя успел добежать до валунов, опустил девушку на землю и, присев, принялся ждать.

Кайдесса снова застонала и поднесла руку ко лбу. Глаза ее все еще оставались полуоткрытыми, и Тревис не мог определить, то ли она пришла в сознание, то ли нет.

– Кайдесса, – позвал он мягко.

Веки приподнялись, и теперь он был уверен, что она наконец пришла в себя. Однако в ее взгляде он прочитал удивление и испуг. Она явно его не узнавала.

– Дочь Волка! – негромко, но повелительно проговорил он. – Попытайся вспомнить!

Она нахмурилась, лицо скривилось от напряжения, едва слышно она прошептала:

– Ты... Фокс.

Тревис облегченно хмыкнул и его тревога улеглась. Значит, она все-таки помнила кое-что.

– Верно, – кивнул он довольно.

Но она уже, почти не обращая внимания на него, озадаченно оглядывалась по сторонам.

– Где?..

– Мы поднялись выше в горы.

Удивление уступило место панике.

– Как я здесь оказалась?

– Я тебя перенес, – вкратце он обрисовал события, что произошли на рассвете.

Ладонь со лба скользнула к губам, она закусила зубами пальцы, и в округлившихся серых глазах мелькнули страх и отчаяние.

– Теперь ты свободна... – сказал Тревис полувопросительно.

Кайдесса кивнула и отняла руку ото рта.

– Ты унес меня от охотников. Они над тобой не властны.

– Я ничего не слышал.

– Это не слух, это надо чувствовать, – ее всю передернуло. – Пожалуйста, – рука ее вцепилась в подвернувшийся камень, и она тяжело поднялась. – Пошли... пошли скорее! Они попытаются снова...

– Послушай, – решил до конца уяснить для себя Тревис одно обстоятельство, – могут ли они как-нибудь определить, что ты снова сбежала?

Кайдесса отрицательно покачала головой. В глазах застыли паника и ужас.

– Что ж, тогда нам придется просто идти, – Тревис обвел взглядом холмы, поросшие лесом. – И попытаемся удержаться вне пределов их досягаемости.

"И подальше от перевала", – добавил он про себя. Рисковать безопасностью племени и вести врага к перевалу он не мог. Поэтому ему придется направиться на запад или где-нибудь затаиться, пока они окончательно не убедятся, что Кайдесса вышла из-под влияния этой машины. Он прикинул, что шансы повстречаться с ее родичами, либо натолкнуться на гориллообразных существ были примерно равны. Им нужна была вода и пища, а у Тревиса осталось всего с полдюжины концентратов. По крайней мере, в поисках воды можно было положиться на койотов.

– Идем, – Тревис поманил Кайдессу и жестом пропустил ее вперед. Она начала быстро взбираться по склону. Тревис последовал за ней, внимательно следя за девушкой. Он не хотел упустить момента, если зов машины вновь захватит ее.

Однако, поднимаясь все выше и выше в горы, Тревис начинал чувствовать, что утренний марш-бросок с Кайдессой на спине не прошел для него бесследно. Он стал слишком быстро уставать, дыхание сбивалось, ему приходилось то и дело останавливаться, чтобы дать себе немного отдохнуть. Он заметил, что отстает от девушки, которая уходила все дальше, не дожидаясь его. К тому же койоты, убежавшие далеко вперед, временами возвращались и с недоумением смотрели на него, словно не понимая: чего это он так медленно плетется. Но терпения ожидать Тревиса им не хватало, и они снова убегали дальше по тропинке, разведывая путь.

Преодолевая наваливавшуюся усталость и тяжесть во всем теле, Тревис осознавал, что койоты чем-то взбудоражены и выказывают явную настороженность. Но все попытки мысленно связаться с ними и получить какую-либо информацию ни к чему не привели. Они то ли не могли, то ли не хотели ничего сообщать ему. Поэтому Тревису ко всей своей усталости приходилось еще и постоянно быть начеку, испытывая тревогу за свою безопасность.

Они уже несколько минут как взбирались вверх по крутой тропинке, ведущей мимо нагромождения валунов, когда вдруг он осознал, что во всем этом окружении есть что-то неестественное. Конечно, эта расселина в складках горы могла быть и природным образованием, но только сейчас Тревис заметил то, что уже несколько минут назад насторожило его инстинкт воина и охотника. Местами склоны и дно расселины были выровнены и приглажены. Сомнений быть не могло – они шли по искусственной дороге.

Тревис в несколько шагов догнал Кайдессу и придержал ее за плечо. Неизвестно почему, но Тревису не хотелось сейчас говорить, вероятно ощущение опасности в нем было слишком сильно. Кайдесса удивленно обернулась и еще больше изумилась, когда Тревис неожиданно опустился на корточки и провел ладонью по видимым бороздам, проведенным неизвестным инструментом по краям дороги. Древняя дорога! Она вела куда-то, но куда? Если кто-то пошел на такие затраты, то дорога должна привести их к чему-то важному. Неужели ему удастся совершить открытие? У Тревиса заколотилось сердце, во рту от волнения пересохло. Он почувствовал, что именно эта тайна влекла его в горы все это время с момента посадки. У него мелькнула мысль, что сейчас, быть может, он находится в каком-нибудь шаге от разгадки тайны этой древней планеты.

– Ты чего? – Кайдесса присела рядом, непонимающе оглядывая стены прохода перед ней.

– Это было высечено человеком, и очень давно, – зашептал Тревис и сам себе удивился. Со времен строительства этой дороги миновали тысячелетия. Кто его мог теперь слышать?..

Кайдесса тревожно заозиралась, поддаваясь настроению Тревиса.

– Кто они? – ее голос тоже упал до шепота.

– Послушай, – Тревис развернул ее к себе, – твой народ или красные, они нашли здесь что-нибудь? Древние руины, скажем?

– Нет, – Кайдесса машинально принялась водить пальцем по земле. – Но мне помнится, они что-то искали. Еще до того, как они обнаружили, что мы способны освободиться от действия машин, они рассылали охотничьи группы в разные стороны. Когда охотники возвращались, их всегда расспрашивали, что они видели на своем пути. Неужели они искали старые руины? Но какая польза от нагромождения битых камней?

– От самих по себе камней никакой. Разве что знания о людях, которые в древние времена строили города. Но вот то, что можно найти среди камней – это ценно, очень ценно.

– Откуда ты знаешь, что можно найти среди них, Фокс? – удивленно спросила Кайдесса.

– Да потому что мне доводилось видеть дома звездного народа, – рассеянно заметил он.

Для него эти неприметные борозды на склоне дороги значили много. Он должен, он просто обязан пройти по ней и выяснить все до конца.

– Ну давай, посмотрим сначала, куда этот путь нас заведет.

Не полагаясь на телепатическую связь, Тревис сунул пальцы в рот и четырежды свистнул условным сигналом, изображая призыв маленького пушистого существа – обитателя холмов. И через несколько секунд два коричневых койота вынырнули откуда-то из-за валунов и выжидающе уставились на человека. Тревис сосредоточенно, переводя взгляд с одного животного на другого, попытался мысленно передать им свою просьбу.

Впереди могли лежать руины. Во всяком случае, он искренне надеялся, что это так. Но по своему опыту он уже знал, что любые руины могут оказаться опасной ловушкой для людей. И если в них вдруг обнаружатся гориллообразные, койоты должны были предупредить его.

Словно по команде койоты развернулись и опрометью бросились прочь, скрывшись за изгибом дороги. Кайдесса и Тревис неторопливо поднялись и направились за ними.

Еще издали до них донесся шум падающей воды, и когда беглецы завернули за небольшую скалу, перед ними открылся прекрасный вид небольшого, но очень высокого водопада. Вздымались брызги, словно беловатый туман висел над дорогой. Стало свежо и прохладно. Жаркие лучи солнца искрились в миллиардах водяных бисеринок, висевших в воздухе, создавая радужный полукруг. Тревис залюбовался этим великолепным зрелищем, но неожиданно почувствовал в открывшейся перед ними картине что-то странное и непривычное. Он даже не сразу понял, что в отличие от земных радуг, золотистое небо Топаза поглощало желтые и оранжевые тона. Тревис невольно глянул на Кайдессу, которая с удовольствием подставила ладони под падающие капли, воздев руки словно языческая жрица. И когда кожа покрылась мелкими блестящими капельками, она прижала ладони к лицу и довольно рассмеялась.

Водянистый туман увлажнил камни, которые теперь скользили под ногами. Тревис отстранил Кайдессу подальше от края провала к стене скалы, боясь, как бы она не упала. Насколько он мог судить, дорога проходила под навесом водопада и выходила на другую сторону реки. Однако под самой скалой тропинка была слишком узка и ненадежна, мокрые камни предательски скользили, поэтому им пришлось двигаться осторожно, шаг за шагом, прижавшись к скале спиной. Когда же они наконец миновали опасное место, то снова окунулись в радугу и водянистый мерцающий туман.

То ли природа, то ли древний зодчий тому виной, но чуть в стороне от водопада обнаружилась небольшая впадина, заполненная кристально-чистой водой. Тревис с удовольствием напился, так что даже зубы заломило. Он наполнил флягу, а Кайдесса принялась умываться.

Она подняла к нему блестящее от капелек воды лицо и что-то проговорила, но Тревис ничего не расслышал за шумом водопада. Тогда она коснулась губами самого его уха и прокричала:

– Здесь место духов. Чувствуешь их силу, Фокс?

Какое-то мгновение он действительно что-то ощущал. Это был гигантский водопой, нескончаемый поток бурлящей, чистейшей воды с гор. И для него, сына апачей, рожденного в пустыне, это был дар духов, который невозможно было воспринимать как само собой разумеющееся. А лишь как удачу, ниспосланную путнику. Радуга... священный знак народа духов... В памяти Тревиса ожили старые легенды.

– Я чувствую, – торжественно сказал он и кивнул, словно подтверждая собственные слова.

Они двинулись дальше по высеченной в склоне дороге пока не наткнулись на осыпь, перегородившую путь. Тревис быстро взобрался по осыпи, таща за собой Кайдессу. Она неловко оступилась, упала и ободрала руки. Перевалив через осыпь, они стали спускаться. Из-под ног покатились камешки, поднялась пыль, оседая на лицах. Когда же они миновали это неожиданное препятствие, и Тревис глянул вперед, то увидел небольшой участок ровной дороги, за которым начиналась лестница. Он подошел к ней и внимательно осмотрел. Полуразвалившиеся, древние ступени лестницы имели странную, скошенную форму, словно она строились не для земных ног. Эта мысль и скользнула у Тревиса, когда он начал неуверенно по ним спускаться. Идти было весьма неудобно, ноги готовы были соскользнуть в любой момент, поэтому они с Кайдессой ступали очень осторожно, держась за стены.

Лестница привела их к каменной арке, явно высеченной древними мастерами, открывающей вход в туннель. Тревису даже показалось, что он видит какое-то странное, иссеченное дождями и ветрами, изображение. Но толком разглядеть его он так и не смог.

Проход вскоре вывел их к долине, и отсюда, с высоты горы, золотистый туман, клубившийся над горизонтом, скрывал пейзаж словно полупрозрачным покрывалом. Но сквозь него проступали неясные очертания каких-то строений. Наконец-то Тревис нашел то, что искал. Однако в отличие от древних руин на других планетах, этот город остался почти нетронутым.

Туман накатывался медленными волнами, то обнажая башни, то снова скрывая их от постороннего глаза. В какую-то минуту Тревис разглядел круглые окна, размещенные словно по углам ромбов на каждой стороне зданий. Но он так же заметил, что никаких трещин в каменных кладках не было, никакой растительности, никакой травы. Ничего того, что могло бы подсказать возраст этого города. К тому же архитектура сооружений разительно отличалась от того, что ему доводилось видеть на всех других планетах.

Тревис ступил на ровную, ведущую к башням дорогу, выложенную зелеными и желтыми плитами в шахматном порядке. Эти плиты, к их удивлению, оказались совершенно нетронутыми временем. Только в одном или двух местах ветром нанесло песок.

Башни и облицовка площадей были выстроены из того же зеленого камня, что и плиты дороги. Он чем-то напомнил Тревису нефрит, если вообще нефрит можно добывать в таких количествах, чтобы строить из него огромные здания. Наликидью последовала за ними, и Тревис ясно слышал постукивание ее коготков о плиты. Казалось, в этом городе стояла невероятная тишина, словно сам воздух приглушал и поглощал любой звук. Ветер, сопровождавший их весь день, остался там, в горах, за расселиной.

Однако здесь присутствовала жизнь, во всяком случае, Наликидью сообщила об этом своей привычной манерой. Но койоты еще и сами не знали, как отнестись к этой форме жизни. В них боролись настороженность и любопытство. Самка, прищурившись, задрала морду и пристально уставилась на одну из башен. Тревис и сам почувствовал чье-то присутствие, когда его взгляд скользнул по круглым окнам.

Они располагались довольно высоко над землей, и как ни вглядывался Тревис, он никак не мог найти входа в башню. У Тревиса мелькнула мысль: не стоит ли ему поближе подойти к башне и внимательно осмотреть ее со всех сторон в поисках входа. Низкий слоистый туман и сообщение Наликидью вызвали в нем неприятные подозрения. Здесь, на этом открытом месте, посреди дороги, он мог оказаться отличной мишенью для кого-то или чего-то скрывающегося там, внутри башни.

Тишину неожиданно прорезал гулкий звук. Тревис от неожиданности вздрогнул, и уже через секунду нож очутился у него в руке.

Двойной дуплет... громыхание... покатилось нарастающее эхо.

Кайдесса запрокинула голову и позвала. Ее клич взмыл вверх, словно отталкиваясь от стен долины. Потом она пронзительно свистнула тем самым свистом, которым она вызвала гориллоподобное существо, и ухватила Тревиса за рукав, сияя от радости.

– Мои сородичи. Идем, это мои братья.

Она потянула его, а потом бросилась бежать без всякой опаски огибая основание ближайшей башни. Тревис последовал за ней, боясь потерять ее в густом тумане.

За тремя башнями вновь открылась площадь. В этот момент туман чуть рассеялся, и они увидели вторую арку ярдах в двухстах впереди. Непрекращающееся громыхание, казалось, словно магнитом притягивало к себе Кайдессу. И Тревису ничего не оставалось делать, как следовать за ней.

Койоты, не отставая, бежали за ним ленивой трусцой.

8

Они прорвались сквозь последнюю завесу тумана в дикое переплетение травы и кустов. Койоты возбужденно залаяли, но было уже поздно. Откуда-то сверху на Тревиса свалилась широкая петля аркана, сшибла индейца с ног и потащила за пустившейся в галоп лошадью.

Койот припал к земле и метнулся прямо на лошадь, стараясь вцепиться в нее зубами. Тревис забарахтался в петле, пытаясь встать, в то время как лошадь вскинулась на дыбы и, не обращая внимания на пытавшегося сладить с ней всадника, заржала, отбиваясь от койота. Сквозь всю эту суматоху, Тревис ясно услышал дикий, пронзительный крик Кайдессы. Но что она кричала, он понять не мог.

Тревис привстал на колени и, кашляя от попавшей в горло поднявшейся пыли, попытался напрячь мускулы и скинуть с себя аркан. Койоты метались вокруг Тревиса, нападая на лошадей и не давая им возможности успокоиться. Всадники, едва держась в седлах, так и не смогли воспользоваться арканами и ножами.

Кайдесса, протиснувшись между лошадьми, подбежала к Тревису и расслабила петлю. Ему наконец удалось как следует вдохнуть воздуха. Она не переставала кричать, и хотя Тревис не понимал ни слова, он догадался, что она кроет своих родичей на чем свет стоит.

Тревис поднялся на ноги как раз в тот момент, когда всадник, поймавший его арканом, наконец сумел справиться с лошадью, успокоил ее и спешился. Он подошел к ним, держа в руках конец аркана.

Монгол был дюйма на два ниже Тревиса, с моложавым лицом, хотя с верхней губы свисали длинные, тонкие усы. Штаны были заправлены в высокие сапоги красной кожи, а куртка расшита красочным рисунком, наподобие того, что был у Кайдессы. Несмотря на жару, голову покрывала меховая шапка, тоже разукрашенная ало-золотым орнаментом.

Не отпуская аркана, он подошел к Кайдессе, оглядел ее с ног до головы и потом задал вопрос. Она нетерпеливо дернула за аркан у него в руках, койоты заворчали, однако апач понял, что они больше не считали опасность непосредственной.

– Это мой брат Хулагир, – бросила Кайдесса через плечо. – Ему неизвестна твоя речь.

Хулагир не только не понимал. У него к тому же кончилось терпение. Он вдруг дернул за аркан с такой силой, что Тревис чуть было не полетел кубарем. Кайдесса же, вцепившись в веревку, принялась тянуть ее на себя, кляня при этом брата. Услышав перебранку, приблизились и остальные всадники и теперь наблюдали за странной сценой.

Благодаря попыткам Кайдессы перетянуть канат, Тревису удалось расправить плечи и ослабить петлю. Не пытаясь освободиться, он стоял и внимательно оглядывал подъехавших всадников. Их было пятеро, не считая Хулагира. Поджарые мужчины, с обветренными лицами, узкоглазые, обносившаяся одежда у троих была залатана кусочками кожи. Помимо изогнутых мечей они имели на вооружении по два лука на каждого – длинный и короткий. У одного из всадников была пика, из-под наконечника которой свисали длинные пряди волос. Тревис оценил в них опытных воинов, но пришел к выводу, что в равном бою апач не только может сразиться с монголом, но и легко победить.

Апачи никогда не относились к безрассудным воинам, подобно шайенам, сиу или команчам. Превыше всего апачами ценилась воинская мудрость, они всегда оценивали шансы за и против, широко пользовались засадами, ловушками и характером местности в качестве нападения и защиты. Пятнадцать умелых воинов апачей во главе с вождем Геронимом в течение целого года гоняли по полям пять тысяч мексиканских и американских солдат.

Тревис смутно помнил рассказы о Чингисхане, его блистательных генералах, которые прошли через всю Азию до Европы, не проиграв ни единого боя. Но то была война, питаемая неистощимыми людскими резервами безбрежных степей. И он сомневался, что даже это людское море могло бы затопить пустыни Аризоны, заселенные независимыми племенами индейцев, возглавляемые такими вождями как Викторио, или Магнусом Колорадо. Правда, бледнолицым удалось это сделать – благодаря превосходству в оружии и неумолимому бегу времени. Но лук против лука, нож против меча, хитрость против хитрости – вполне можно было бы потягаться...

Хулагир гневно отбросил аркан, а Кайдесса торжествующе повернулась к Тревису, расслабила петлю и бросила ее на землю. Апач упругим шагом прошел меж двух всадников и подобрал оброненный лук. Койоты последовали за ним, и когда Тревис повернулся лицом к монголам, звери, прижимаясь к его ногам, принялись теснить его назад, к арке.

Монголы развернули лошадей и теперь тоже смотрели на Тревиса, глядя сверху вниз с совершенно невозмутимым видом. На их раскосых лицах нельзя было прочесть никаких чувств.

Мужчина с пикой поигрывал оружием, как видно, размышляя: а не проткнуть ли этого чужака. Но туг к Тревису пробилась Кайдесса, за пояс таща за собой Хулагира.

– Я рассказала, что произошло между нами. И объяснила, что ты – враг наших врагов. Будет замечательно, если вы все сядете вокруг костра и поговорите по душам.

Вдали опять раздался приглушенный грохот барабана.

– Ты согласен? – полуутвердительно спросила она.

Тревис оглянулся. Он, наверное, мог бы успеть добраться до густого золотистого тумана, который теперь покрывал зеленоватые каменные башни города сплошной пеленой. Но апач подумал, что если только его клану и монголам удастся заключить перемирие, то единственной реальной опасностью останутся красные. Земная история убедительно доказывала, что война на два фронта чаще всего оканчивается плачевно.

– Я согласен, но я понесу это, – он потряс луком, чтобы Хулагир мог понять значение его слов. – И никаких арканов.

Сматывая веревку, Хулагир медленно перевел взгляд с лука на Тревиса и затем, поняв слова, неохотно кивнул.

По приказанию Хулагира к Тревису подъехал мужчина с пикой. Он оттянул ногу в стремени и подал апачу руку, приглашая его на коня. Тревис в одно мгновение уселся за спиной монгола, Хулагир залез на своего коня, а Кайдесса села позади брата.

Они поскакали. Тревис оглянулся и с удивлением увидел, что койоты, которые так и стояли у арки, даже не двинулись с места. Апач махнул им рукой и свистнул. Те не шелохнулись, провожая взглядами удаляющуюся группу всадников. Потом, так и не ответив на его призыв, они развернулись и исчезли в золотистом тумане. На какое-то мгновение Тревису страстно захотелось спрыгнуть с лошади и побежать вслед за ними. И это желание поразило его. Он даже не предполагал, что может настолько привязаться к койотам и зависеть от них. Ведь Тревис считал, что он не относится к людям, которые подчиняют свои желания и поступки мба'а, сколь бы разумными они не казались. Мир был уделом людей, и койотам в нем не было места.

Через полчаса Тревис сидел в лагере монголов. Он насчитал пятнадцать мужчин, с полдюжины женщин и двух детей. На взгорке, рядом с их юртами, не так уж отличающимися от типи клана Тревиса, покоился примитивный барабан – огромная шкура, натянутая на выдолбленный ствол. Рядом сидел длинный тощий монгол в конусообразной шапке и красном балахоне с веревочным поясом, с которого свисали крошечные черепа животных, отполированные куски камня и резного дерева.

Именно его усилиями рокочущий гул прокатывался по всей округе, напоминая взрывы. Были ли это какие-то сигналы, или просто ритуал, Тревис не был уверен, хотя и догадывался, что барабанщик был, по всей видимости, шаманом, а значит, обладал немалой властью среди монголов. Обычно им приписывалась способность предсказывать будущее, а также связь с духами в старые времена великих орд.

Тревис попытался оценить эту небольшую группу. Все они, как и апачи, были молодыми и здоровыми. К тому же он заметил, что Хулагир занимает в племени определенное положение, возможно, даже считается вождем.

После того, как отгремело последнее эхо, шаман спрятал палочки и спустился к костру в центре лагеря. Он оказался несколько выше, чем его соплеменники и худ до невозможности. Его вытянутое, худое лицо было тщательно выбрито, а от природы изогнутые брови придавали ему странное выражение, словно он на все в жизни смотрел скептически. Позвякивая своей шаманской коллекцией на поясе, он приблизился к Тревису и принялся внимательно рассматривать апача.

Тревис принял вызов, выдерживая дуэль молчания. В упор взглянув в прищуренные, зеленые глаза, он понял, что если Хулагир и был вождем, то этот шаман, в качестве советника, не уступал ему ни в мужестве, ни в храбрости, ни в уме.

– Это Менлик, – Кайдесса сидела вместе с другими женщинами вдали от костра, однако Тревис отчетливо расслышал ее комментарий.

Хулагир что-то недовольно проворчал на сестру, но это не произвело на нее никакого впечатления. Она только ответила ему что-то задиристым тоном. Но стоило шаману поднять руку, как они тут же прекратили свару.

– Ты – кто? – подобно Кайдессе, Менлик говорил по-английски с сильным акцентом.

– Тревис Фокс из племени апачей.

– Апачей, – медленно, в раздумий повторил шаман. – Значит, ты с запада. Американского запада.

– Ты много знаешь, человек, говорящий с духами.

– Вспомнилось. Временами приходят воспоминания, – вскользь рассеянно заметил Менлик. – И как же апач нашел свою дорогу среди звезд?

– Так же, как и Менлик со своим народом, – высказался Тревис. – Вас послали заселить эту планету, так же и нас.

– И много вас? – быстро спросил Менлик.

– А разве орда здесь малочисленна? Разве для заселения целого мира достаточно послать одного, трех, десять человек? – отпарировал Тревис. – Вы владеете севером, мы же – югом.

– И на них не действует машина! – воскликнула Кайдесса поодаль. – Они свободны!

Менлик посмотрел на девушку и сдвинул брови.

– Женщина, не вмешивайся вдела мужчин. Держи свой болтливый язык за зубами.

Кайдесса вскочила и, сердито топнув, подбоченилась.

– Я – дочь Голубого Волка. Мы все здесь воины – и мужчины, и женщины. И так будет всегда, до тех пор, пока орда не станет свободно кочевать по пастбищам огромных равнин. Эти апачи завоевали свою свободу. Пора бы наконец понять это и хотя бы попытаться узнать: как же им это удалось.

Выражение лица Менлика не изменилось. Он только прикрыл глаза, когда по монголам пробежал одобрительный шепоток. Многие понимали английский достаточно хорошо, чтобы перевести сказанное Кайдессой для остальных. Тревис удивился. У него мелькнула мысль, что все эти люди, теперь ведущие полудикий образ жизни, когда-то были весьма образованными в европейском понимании этого слова. Они даже владели языком народа, который считался основным их врагом.

– Так значит, вы кочуете к югу от гор? – продолжил свои вопросы шаман.

– Да, это так.

– Тогда как же ты оказался здесь?

Тревис равнодушно пожал плечами:

– Затем, зачем любой другой человек стремится путешествовать. Ведь в нас заложено желание увидеть, что может лежать по ту сторону...

– ...или провести разведку перед выступлением воинов, – отрезал Менлик. – Между твоими правителями и моими мира нет. Вы хотите забрать наши пастбища и стада сейчас, или только думаете об этом?

Тревис ответил не сразу. Он обвел презрительным взглядом собравшихся вокруг, изобразив на своем лице демонстративную усмешку.

– И это твоя орда, шаман? Пятнадцать воинов? Должно быть, многое переменилось со времен Темучина, если вы скатились до такого.

– Да что ты можешь знать о Темучине, ты, человек без предков, безродная собака с запада!..

– Что я знаю о Темучине? Он был вождем воинов, а не баб. И стал великим Чингисханом, повелителем Востока. Но и у апачей тоже были свои вожди, кочевник бесплодных степей. А я был среди тех, кто вихрем пронесся сквозь две нации вместе с Викторио, который рассеивал противника, как ветер развеивает пыль на дороге.

– Ты горазд болтать, апач... – в голосе шамана уже явно прозвучала угроза.

– Я говорю как воин, шаман. Или ты настолько привык разговаривать с духами, что уже позабыл, как разговаривают с мужчинами?

Тревис понимал, что своим ответом он раздражает шамана и вызывает в нем гнев, но в то же время он надеялся, что правильно оценил характер и темперамент этого народа. Отвечать им смело и открыто – единственный способ произвести на них должное впечатление. Они не станут вести переговоры со слабыми и малодушными, а Тревис, настолько сам мог судить, и так уже во многом проигрывал в их глазах. У него не было лошади и сопровождения, к тому же все его оружие составляли нож и лук со стрелами. Он также понимал, что монголы, только недавно освободившиеся от мысленного подчинения машинам и захватившие эту землю, пытались самоутвердиться, и потому весьма подозрительно относились ко всему, что выходило за рамки обыденного. Они ревностно охраняли покой своей земли, а он вторгся к ним в лагерь и находился теперь среди них один, фактически беззащитный. Именно поэтому Тревис видел единственный выход из создавшегося сложного положения – утвердиться среди них как равный среди равных, а затем постараться убедить их, что апачам и монголам имеет смысл заключить союз против красных, которые контролировали лагерь среди северных прерий.

Менлик снял с пояса какую-то резную палочку и принялся размахивать ею перед носом Тревиса, что-то бормоча про себя. Его это озадачило. Не могло ли так получиться, что шаман слишком сильно углубился в собственное прошлое и теперь искренне верил в свое сверхъестественное могущество? Или же все это предпринималось лишь для того, чтобы произвести впечатление на внимательно наблюдающую аудиторию.

– Ты что, призываешь на помощь своих духов, Менлик? Так знай же, апачи дружат с га-н, духами не менее могущественными. Спроси Кайдессу, кто охотился с Фоксом среди равнин?

Как это ни странно, слова Тревиса подействовали отрезвляюще. Менлик прекратил махать палочкой и повернулся к Кайдессе.

– Он охотится с волками, которые думают как люди, – охотно пояснила Кайдесса то, о чем шаман не мог спросить в открытую. – Они всегда уходили вперед и предупреждали о малейшей опасности. Они не духи, а реальные существа из плоти и крови.

– Любой способен научить собаку разным трюкам, – сердито сплюнул Менлик.

– А что, разве простой пес может повиноваться командам, которые не произносятся вслух? – задорно парировала Кайдесса. – Эти коричневые волки появляются и садятся, смотрят прямо в глаза. И тогда он знает, что кроется в их мыслях, а они знают, чего он хочет от них. Наши сторожевые псы такого не умеют.

По лагерю снова прошелестел говорок. Менлик поморщился и повесил палку обратно на пояс.

– Если ты человек власти, такого могущества, – проговорил он медленно и с расстановкой, – тогда ты можешь в одиночку отправиться туда, где можно разговаривать с духами, – в горы.

Менлик обернулся и что-то бросил через плечо на своем языке. Одна из женщин поднялась и нырнула в юрту, а через несколько секунд появилась снова, неся в руках полный бурдюк и чашу, вырезанную из рога. Кайдесса приняла рог и подставила его под льющуюся из бурдюка белую жидкость. Затем она с поклоном преподнесла чашу Менлику, который, что-то скороговоркой проговорив, закрутился вокруг самого себя, опытными движениями проливая по капле на землю. Затем он сделал глоток и передал рог Тревису.

Апач почувствовал тот же самый кисловатый запах, как и у мешка, который они нашли, когда преследовали Кайдессу. Откуда-то неожиданно всплыло воспоминание, и он понял, что ему дали – кумыс, забродившее молоко кобылиц, бывшее и вином, и водой степей.

Он заставил себя отпить. С непривычки кумыс показался ему просто отвратительным, и он тут же передал рог обратно Менлику. Шаман опустошил чашу одним глотком и церемония на этом закончилась. Он жестом подозвал Тревиса к огню, ткнув рукой в сторону казана на углях.

– Отдыхай... ешь, – бросил он.

Сгущалась ночь. Тревис сел на траву, скрестив ноги, и расслабился. Он мысленно прикинул, как далеко за это время ушел Цуай. Вероятно, сейчас юноша уже перешел через перевал, и теперь спускается с гор по их южным склонам. Ему еще остается полтора дня пути, прежде чем он доберется до лагеря апачей. Но это если он поторопится, конечно. Правда, у Тревиса на этот счет даже не возникало сомнений. Цуай был смышленым и обязательным юношей, и выполнит данное ему поручение несмотря ни на что. Кроме того, Тревиса тревожили койоты. Сейчас он представления не имел, где они и что делают. Но самому ему, по всей видимости, придется остаться на ночь в этом монгольском лагере. Если же он попытается уйти, то вызовет совершенно ненужную подозрительность своих хозяев, что может сорвать переговоры.

Однако все эти проблемы не требовали срочного решения. Сейчас было куда важнее немного отдохнуть и поесть. Только теперь Тревис почувствовал неистовый голод. Не обращая внимания на едкий дымок, поднимавшийся от углей, он подсел поближе и принялся вылавливать большие жирные куски мяса из казана, пользуясь широким лезвием охотничьего ножа. Монголы ели вместе с ним, о чем-то тихо переговариваясь на своем языке. Совсем стемнело, и уже через несколько минут все небо было усыпано яркими звездами, взошла желтая луна, наполняя мир золотистым светом, затем поднялась и зеленая, быстро катясь по иссиня-черному куполу. Наевшись, Тревис жевал уже лениво и медленно, его одолевала сонливость и расслабленность, тихий незнакомый говор действовал успокаивающе. Он бросил взгляд в сторону женщин. Кайдесса сидела среди них, о чем-то весело болтая и даже не обращая на него внимания. По всей видимости, испытания еще не закончились, мелькнуло у него в голове. И действительно, когда Тревис, наевшись досыта, отсел от костра, шаман подошел к нему и медленно опустился рядом.

– Кайдесса сказала мне, что когда она попала под чары машины, ты не ощутил ее цепей, – начал он осторожно.

– Те, кто правят вами, – не мои хозяева. Узы, которые они наложили на вас, не сковывают моей свободы, – Тревис искренне надеялся, что его слова – чистая правда, и то, что утром на него не подействовал зов машины, не было чистой случайностью.

– Это возможно, ибо я и ты слишком разные, в наших жилах течет разная кровь, – сказал Менлик. – Скажи, как же вам удалось избежать собственных уз?

– Машина, которая держала нас в плену, сломалась, – ответил Тревис полуправдой.

Менлик со свистом втянул воздух.

– Машины! Всегда машины! – воскликнул он хрипло. – Вещи, которые сидят в голове человека и заставляют его действовать против воли – это все козни шайтана! Есть машины, апач, которые тоже надо сломать!

– Словами им не повредить, – указал Тревис.

– Только глупец мчится навстречу смерти без надежды нанести единственный удар, – возразил Менлик. – Величайшее безрассудство – выступать с саблями и луками против оружия, плюющегося огнем и убивающего быстрее, чем грозовая молния! И всегда машины, действующие на мозг, могут заставить человека опустить свой нож и стоять беспомощно до тех пор, пока на него не наденут ошейник раба.

Тревис решился наконец задать вопрос, который давно уже вертелся на кончике языка:

– Я знаю, что они могут привезти машину в горы, и я видел ее влияние на Кайдессу. Но ведь в холмах много мест, где можно устроить засаду, – он помедлил и добавил. – Достаточно поместить в засаде тех, на кого эти машины не действуют. И мы захватим машину. Но только скажи мне, много ли таких устройств у красных?

Костлявая рука шамана нервно перебирала фигурки на поясе. Затем улыбка медленно растянула его губы.

– В этом казане, апач, варится хорошее мясо, жирное, вкусное, как раз то, что нужно, чтобы заполнить пустой желудок. Люди, которым машина не страшна, будут ждать в засаде. Отлично. Но не следует забывать и о приманке, хитроумнейший из хитроумных. Никогда еще те, другие, не заходили далеко в горы. Их флайеры не могут долететь сюда, а путешествовать на конях они опасаются. Бегство Кайдессы рассердило их, но даже потеряв терпение, они не стали удаляться слишком далеко, иначе вы бы не ушли так легко. Да, нужна приманка, хорошая приманка.

– А может, приманкой сделать мысль, что за горами появились незнакомцы?

Менлик вынул жезл и принялся его задумчиво крутить в руках, водя пальцами по узорам. Его улыбка исчезла с тощего лица, но затем он вдруг бросил короткий взгляд на Тревиса.

– Скажи, ты восседаешь на подушках, как хан в своем племени, вождь?

– Я восседаю как воин, к словам которого прислушиваются, – Тревис надеялся, что по крайней мере отчасти это правда. Сумеют ли Осторожный Олень со своими единомышленниками удержать власть в руках к его возвращению, в этом он совсем не был уверен.

– Надо поразмыслить и собрать совет, – медленнопроизнес Менлик. – В твоей идее есть притягательность. Да, над этим действительно стоит подумать, вождь.

Он поднялся и медленно отошел в темноту. Тревис повернулся к костру, глядя на догорающие угли. Он очень устал и не хотел оставаться в лагере. Но не мог же он обойтись без отдыха, в котором так нуждалось тело. На следующее утро ему понадобится свежая голова. Он взглядом поискал Кайдессу, но таксе и не нашел. Большинство женщин ушло спать, разбредясь по юртам. Его же никто не приглашал. Впрочем, навязываться он и не собирался. Тревис поднялся, походил по лагерю, внимательно приглядываясь к людям и обстановке, а затем выбрал для себя укромное местечко под низкорослым кустом и улегся под него, подложив колчан со стрелами под голову вместо подушки. Какое-то время возбуждение и воспоминания дня мешали ему заснуть. Он думал о Кайдессе, ее брате, шамане и будущем союзе с монголами, но постепенно мысли начали путаться, и сам того не заметив, Тревис все-таки уснул.

9

Тревис сидел на земле, прислонившись спиной к выступу скалы. Прохладный ветерок обдувал лицо, теребил волосы и холодил кожу. Солнце стояло почти в зените. Тревис приподнял руку с небольшим блестящим диском на ладони, и поставил его под лучи солнца. Он подавал боевой сигнал, как подавали его древние предки. Если Цуай благополучно добрался до лагеря – а Тревису хотелось верить в это, – и если Осторожный Олень выслал наблюдателя на тот высокий пик далеко на юге, то они наверняка заметят этот сигнал Тревиса и поймут, что он возвращается, но не один, а в сопровождении чужаков.

Затем он стал поджидать ответ, рассеянно полируя металлическое зеркало о рукав рубашки. Зеркала были прекрасным средством для подачи сигналов, в отличие от дымов, которые выдают слишком уж много. Цуай уже должен был вернуться...

– Чем это ты занят?

К нему взобрался Менлик. Его шаманский балахон был подпоясан ремнем, и теперь обнажились черные кожаные штаны, расшитые богатым узором. Вместе с Тревисом в путешествие отправились Кайдесса и Хулагир. Монголы по-прежнему относились к апачу настороженно, поэтов большой лошади ему не предложили, однако и пешим не оставили, дав ему маленького пони.

– Э-э-э...

Впереди мелькнула вспышка света. Одна, две, три вспышки, пауза, еще две. Его заметили. Осторожный Олень отрядил вперед разведчиков. И зная опыт и умение собственного народа, Тревис понимал, что монголы ни за что не догадаются, что их к месту встречи незримо будут сопровождать апачи, если только сами они не захотят показаться гостям. Ему удалось договориться, чтобы встречу назначили не в лагере апачей, а на нейтральной территории. Еще не пришло время монголам узнать, насколько малочисленно племя индейцев.

Тревис несколько раз открыл и накрыл ладонью металлический диск. Менлик с любопытством следил за его манипуляциями.

– Ты таким образом разговариваешь со своим народом, да? – поинтересовался он.

– Именно так.

– Неплохая придумка, стоит запомнить. У нас есть барабан, но его слышат все, у кого есть уши. Это же только для глаз тех, кто знает и ждет. Да, хорошая мысль. Твои вожди, они встретятся с нами?

– Да, они ждут уже, – подтвердил Тревис.

День подходил к середине, и жара, многократно отражавшаяся от скал, нависала свинцовым одеялом, придавливая и мешая дышать. Монголы, непривычные к жаре, скинули куртки, завернули края меховых шапок и на каждой остановке передавали из рук в руки бурдюк с теплым, не утолявшим жажду кумысом. По их разгоряченным лицам катились струйки пота, они дышали с трудом и тяжело. Однако Тревис переносил жару куда лучше, поэтому сохранял ясный ум и держал себя в руках. Вот только мохнатые лошаденки брели, понурив морды и выискивая тропинку где-нибудь в тени. Они прошли сквозь расселину, которая привела их в глубокий каньон, а Тревис, оглядываясь по сторонам, пытался заметить разведчиков апачей, который должны были их уже встречать. К тому же он не раз уже подумывал о койотах. Он был так уверен, что когда утром они тронутся из лагеря монголов, звери присоединятся к небольшому отряду. Но этого не произошло, и теперь Тревис не на шутку беспокоился за своих четвероногих друзей.

Ему не удалось заметить следов койотов, он не ощущал и тени их телепатического присутствия. Почему они бросили его столь внезапно сразу после нападения монголов, почему они теперь прятались, он не имел ни малейшего представления. Однако в душе он надеялся, что когда они доберутся до лагеря апачей, то койоты окажутся ухе там.

Мохнатые лошадки брели уныло и лениво. Они спустились на дно каньона и теперь плелись по песку, преодолевая стену жары, которая, казалось, здесь превратилась во что-то вполне ощутимое и осязаемое. Все дышали тяжело и шумно, как загнанная охотничьими собаками дичь. И тут Тревис впервые заметил то, что давно уже искал взглядом. Впереди вверху, на стене каньона он зафиксировал какое-то смутное движение. Индеец сразу же поднял руку, второй рукой попридержав за повод лошадь. И тут же на стене показалась целая цепь апачей с луками и стрелами наготове. Они словно возникли из пустоты – молчаливые, зоркие воины пустынь.

Кайдесса вскрикнула от неожиданности, пришпорила лошадку и поравнялась с Тревисом.

– Ловушка! – ее раскрасневшееся от жары лицо побагровело от гнева.

Тревис медленно улыбнулся.

– А ты чувствуешь на своих плечах аркан, дочь Волка? – произнес Тревис с расстановкой. – Тебя тащат сейчас по песку?

Она открыла рот и опять закрыла, рука с поднятой плетью опустилась.

Тревис оглянулся. Хулагир держал руку на рукояти сабли, а взгляд прищуренных глаз так и бегал по цепочке лучников. И только Менлик сидел совершенно спокойно на своей лошади, не выказывая никаких видимых эмоций.

– Едем дальше, – и Тревис махнул рукой вперед.

Так же внезапно, как и появились, лучники исчезли. Большинство из них уже торопились к месту встречи, которое выбрал Осторожный Олень.

Лошадь Тревиса вскинула голову, тихо заржала и прибавила скорости, учуяв где-то впереди небольшой оазис с родниковой водой. Такие островки жизни иногда попадаются среди гор.

Менлик и Хулагир погоняли своих лошадей до тех пор, пока не догнали Кайдессу и Тревиса. Зеленые кусты впереди манили лошадей своей свежестью, и они потрусили еще быстрее. Вскоре они въехали в ответвление каньона, где затаилось небольшое озеро с водой, поросшее травой и кустарником. На противоположной стороне водоема стоял, скрестив руки на груди, сам Осторожный Олень. Кроме ножа на поясе, другого оружия у него не было. Но за спиной стояли Деклай, Цуай, Нолан, Манулито. По расчетам Тревиса Деклай и Манулито были единомышленниками, во всяком случае, когда он покидал лагерь. На лестнице прошлого, по образному выражению Осторожного Оленя, они оба застряли где-то на полпути. Нолан был осторожным и молчаливым воином, высказывался редко, и потому его мнение Тревис навряд ли мог предсказать. В Цуае же он не сомневался: тот всегда поддержит Осторожного Оленя.

Подобный выбор представителей для переговоров был наиболее соответствующим предположениям Тревиса. Да и нелепо было рассчитывать на делегацию, составленную целиком из тех, кто с готовностью желал бы расстаться с прошлым, навеянным редаксом. Тем не менее Тревиса совсем не обрадовало присутствие здесь Деклая.

Тревис спешился и конь с жадностью сунул морду в бассейн.

– Это, – Тревис вежливо указал подбородком, – Менлик, тот, кто разговаривает с духами... Хулагир, сын вождя... и Кайдесса, дочь вождя. Это кочевники с севера, – он все это произнес по-английски. Затем повернулся к монголам и объявил: – Осторожный Олень, Деклай, Нолан, Манулито, Цуай, – он перечислил их всех, – посланы выслушать и говорить от имени апачей.

Позже, когда обе группы расселись лицом друг к другу, Тревису вдруг пришла в голову мысль: а можно ли вообще достичь согласия в такой разношерстной группе, как эта. Деклай даже отсел подальше, словно боялся заразиться, а на его лице было написано такое равнодушие и отчужденность, что за ними Тревис сумел прочитать лишь недоверие и антагонизм к чужакам, пришедшим из-за гор.

Он заговорил первым, пересказывая свои приключения, с того самого момента, как расстался с Цуаем. Он говорил по-английски, чтобы и монголы могли понять его речь. Апачи слушали с непроницаемыми выражениями лиц.

– И что же нам делать с этими людьми? – встревоженно спросил Деклай, когда Тревис закончил свой рассказ.

– Положение складывается такое, – осторожно подбирая слова, начал Тревис. – Пинда-лик-о-йи, которых мы называем красными, не хотят жить бок о бок с теми, кто не разделяет их взглядов. У них есть машины, по сравнению с которыми наши луки – игрушки ребенка, а ножи – ржавые обломки. Но их машины не убивают, они порабощают, лишая человека воли. Когда они узнают о том, что за цепью гор живут другие, то обязательно придут сюда и устроят охоту на нас.

Деклай хищно улыбнулся.

– Земля велика, и мы знаем ей цену. Пинда-лик-о-йи нас не найдут...

– Если бы они во всем полагались на глаза, то, может быть, и не нашли бы, – отозвался Тревис. – А вот машины – совсем другое дело.

– Машины! – сплюнул Деклай. – Куда не повернись, все эти машины... Ты только об одном и твердишь. Похоже, тебя прямо-таки околдовали эти проклятые машины, которых никто не видел. Никто из нас не видел! – поправил он сам себя.

– Именно машина перенесла нас сюда, – заметил Осторожный Олень. – Вернись в лагерь, взгляни на звездолет, и попробуй припомнить: знания пинда-лик-о-йи гораздо больше наших, когда дело касается металла. Машины перенесли нас дорогой звезд, и в клане нет следопыта, который смог бы отыскать эту дорогу... Но я хотел бы спросить вот что: есть ли у нашего брата план?

– Тех, кого зовут красными, – отозвался на подсказку Тревис, – их немного. Быть может, позднее их станет больше. Слышал ли ты что-нибудь по этому поводу? – спросил он у Менлика.

– Нет, нам многого не говорили. Мы жили отдельным стойбищем, и никто не приближался к Небесной Лодке без позволения. У них есть могучее оружие, в противном случае они все уже давно были бы мертвы. Ибо немыслимо для человека делить пищу, степи и безмятежно спать под одним небом с тем, кто является убийцей его брата.

– Значит, они убили многих среди твоего народа?

– Да, они – убийцы, – коротко отозвался Менлик.

Кайдесса пошевелилась и что-то прошептала на ухо брату. Хулагир вздернул голову и быстро заговорил:

– Что он говорит? – потребовал объяснения Деклай.

Девушка ответила:

– Он говорит о нашем отце, который помог бежать троим, и позже был убит в назидание остальным, поскольку он был нашим "белобородым" ханом.

– И мы все поклялись собственной кровью, что они тоже умрут, – добавил Менлик. – Но вначале мы должны вытряхнуть их из раковины Небесной Лодки.

– В этом-то и проблема, – пояснил Тревис для своих сородичей. – Нам надо как-то выманить этих красных из их лагеря. Когда они отправляются в экспедицию, то обязательно прихватывают с собой машину для управления мыслями. Но она контролирует только монголов, а на нас никакого действия не оказывает.

– И снова я спрашиваю: какое нам до этого дело? – нетерпеливо вскочил на ноги Деклай. – Эта машина не может нас поработить, и мы способны разбить наши лагеря где угодно, там, где никакие пинда-лик-о-йи не смогут нас найти.

– Мы не неуязвимы. Мы не знаем степень воздействия этих машин. Негоже восклицать "докса-да" (это не так), коль неизвестно, что может прятаться в типи врага.

К своему облегчению, Тревис заметил согласие с его словами на лицах Цуая, Нолана и Осторожного Оленя. С самого начала у него не было надежды хоть как-то убедить Деклая. Он мог полагаться лишь на то, что будет принята воля большинства. Это восходило к древнейшей, заложенной испокон веков традиции престижа у апачей. Вождь – нантан – обладал го'нди – особой властью в качестве дара со дня рождения. Обычный апач мог иметь власть над лошадьми, скотом, мог иметь дар накапливать богатства, и, следовательно, делать щедрые подарки, то есть быть икаднтлизи – богачом, выразителем воли в качестве представителя целых семей. Но не существовало у апачей наследных вождей или даже неограниченных правителей внутри клана. Нагунлка – дант'ан, или военный вождь, вел только по тропе войны, и не было у него голоса в делах клана, за исключением только тех вопросов, которые касались военных приготовлений.

Терпеть раскол в своих рядах сейчас – это могло смертельно ослабить их маленький клан. Деклай и его сторонники имели право отделиться, и никто не мог им в этом воспрепятствовать, так гласили племенные законы.

– Мы подумаем об этом, – осторожно заключил Осторожный Олень и повел рукой. – Здесь есть пища, вода, пастбище для коней, лагерь для наших гостей. Они подождут здесь, – он перевел взгляд на Тревиса. – Ты тоже подождешь с ними. Фокс, поскольку ты уже успел с ними близко познакомиться.

Тревис хотел было возразить, но тут же признал мудрость Осторожного Оленя. Союз с монголами должен предложить незаинтересованный человек. Если бы это сделал он, Тревис, наверняка многие воспротивятся. Пусть Осторожный Олень сам поговорит с кланом, и тогда союз станет свершившимся фактом.

– Хорошо, – согласился Тревис.

Осторожный Олень внимательно посмотрел на солнце, потом на выросшие тени, прикидывая время, а затем произнес:

– Мы возвратимся утром, когда тень ляжет здесь, – он носком мокасина провел линию на мягком песке, затем, не прощаясь, повернулся и повел всех остальных прочь.

– Твой вождь, этот самый? – спросила Кайдесса, показывая вслед Осторожному Оленю.

– К нему очень прислушиваются в совете, – отозвался Тревис. Он принялся раскладывать костер, к которому потом подтащил освежеванного теленка жабьемордого животного, которого оставили охотники специально для них. А Менлик присел на корточки у самого бассейна и принялся пить, сложив руки пригоршней. Хулагир отгонял лошадей подальше на пастбище, а Кайдесса, взяв на себя женские обязанности, принялась резать свежее мясо.

Менлик запрокинул голову и, прищурившись, посмотрел против солнца.

– Понадобится много уговоров, чтобы убедить этого низенького, – заметил он. – Ему не нравимся ни мы, ни твой план. Такие есть и в нашей орде, – он стряхнул воду с пальцев. – Но я знаю одно, Человек, Который Зовет Себя Лисой, что если мы не объединимся, никакой надежды одолеть красных не останется. Мы просто блохи перед ними, и нас попросту раздавят, – и он похлопал себя по колену, демонстративно и многозначительно.

– Я тоже в этом не сомневаюсь, – признался Тревис.

– Давай же надеяться, что наши сородичи будут столь же мудры, как и мы, – сказал Менлик, улыбаясь. – Ну, а поскольку повлиять на их решение мы никак не можем, у нас как раз остается время для отдыха.

Сразу после обеда шаман улегся спать, пережидая жару. Хулагир принялся бродить по каньону, то обтирая лошадей, то останавливаясь и разговаривая с Кайдессой. Тревис чувствовал, что сын хана чем-то очень обеспокоен, но чем, понять было трудно. И те косые взгляды, которые он время от времени бросал на Тревиса и тут же отворачивался, начинали тревожить апача.

Тревис уселся в тенечке и сквозь полудрему старался не терять из виду трех монголов. Он не хотел думать о том, что сейчас происходит в лагере, переключив свои мысли на башни древнего города. Хранили ли эти здания сокровища, подобные тем, которые собрали для них крылатые люди на другой планете. Те люди, для которых он потом придумал невиданное там оружие – духовую трубку, стрелявшую дротиками. Они передали экспедиции массу артефактов, рассказавших о жизни древней цивилизации. И там же они натолкнулись на богатую библиотеку кассет, одна из которых и привела их на этот мир.

Но даже если бы удалось найти подобные кассеты в одной из этих башен, не было способа ими воспользоваться. Звездолет валялся разбитый на горном склоне. Разве что там найдутся другие вещи! От этой мысли Тревис даже невольно дернулся. Эх, если бы только он был свободен...

Он дотянулся до плеча Менлика, который лежал рядом. Шаман тут же проснулся, жмурясь, словно кошка.

– Что случилось?

Какое-то мгновение Тревис колебался, сожалея, что поддался порыву. Он представления не имел, сколько Менлик помнит о настоящем. И он сам мысленно кисло усмехнулся подобной фразе – "помнит о настоящем". Людям, заброшенным в расовое прошлое, настоящее казалось куда как менее реальным. Но поскольку Менлик все-таки сохранил знание английского, Тревис надеялся, что на лестнице прошлого он застрял не так уж далеко.

– Когда мы с Кайдессой встретились с вами, это случилось неподалеку от одной долины, – и Тревис скупыми словами описал ее. Он по-прежнему не решался заговорить прямо, но кочевье монголов находилось невдалеке от башен, и они наверняка о них знали. – Внутри долины здания... очень древние.

Менлик окончательно проснулся. Он сел и принялся играть своим жезлом.

– Это есть или было местом невероятной мощи. Фокс. Я знаю, что ты сомневаешься в моем родстве с духами и властью, которую они приносят. Но когда к человеку приходит опыт, то он уже не станет идти против того, что чувствует здесь и здесь, – его длинные пальцы коснулись лба и груди. – Мне тоже пришлось пройти по каменным тропам той долины. И я слышал шепот...

– Шепот?

Менлик рассеянно покрутил жезл.

– Чрезвычайно тихий шепот, который немногие способны уловить. Доносится, словно жужжание насекомого, и нельзя разобрать никаких слов. Да, это место великого могущества!

– Это место, которое необходимо исследовать!

Менлик невозмутимо продолжал играть жезлом, не отрывая от него пристального взгляда.

– Сомневаюсь я в этом. Фокс. Воистину сомневаюсь. Ведь как бы мы ни чувствовали, это не наш мир, и здесь вполне может найтись нечто, для кого или чего наше присутствие нежелательно.

Шаманские штучки? Или он действительно чувствовал нечто странное, что невозможно описать земным языком? Полной уверенности у Тревиса не было, но он знал, что когда-нибудь вернется в долину и убедится в этом сам.

– Послушай, – сказал Менлик, придвигаясь ближе, – я понял, что ты побывал в самом первом звездолете, который пронес вас по древним тропам звезд. Тебе приходилось видеть нечто подобное?

Он принялся рисовать кончиком жезла на мягкой земле. Кем бы там Менлик ни был в настоящем, перед тем, как превратиться в шамана орды, в нем пропадал отменный художник. Несколькими штрихами он создал на земле яркий, отчетливый рисунок.

Это был человек или, по крайней мере, фигура, напоминающая человека, – округлый, слегка великоватый для его комплекции череп был гол, одежда в обтяжку подчеркивала худобу конечностей. Существо обладало огромными глазами, маленьким ртом и носом, и все эти черты лица группировались внизу, опять-таки подчеркивая огромность черепной коробки. Тревису почудилось что-то знакомое.

Это не летающие люди с одной из планет, и уж точно не ночные гориллообразные существа. Однако Тревис был уверен, но ему уже где-то приходилось встречать подобный портрет. Он закрыл глаза и, сосредоточившись, попытался представить себе как бы эта фигура могла выглядеть воочию.

Похожая голова с бледной кожей словно из тонкой бумаги лежала на тонкой, немощной руке, обтянутой синим рукавом. Эта картина с невероятной ясностью всплыла в его памяти и он начал лихорадочно соображать, где же он мог такое видеть.

Апач не смог сдержать восклицания, когда наконец он вспомнил все в мельчайших деталях. Пустой звездолет, который они нашли в прошлом, и в нем мертвец, который все еще сидел за пультом управления. Тот самый инопланетянин, который установил навигационную кассету, ставшую виновницей их невольного путешествия по дорогам забытой империи...

– Где?! Когда ты его видел? – апач схватил Менлика за руку. Тот обеспокоенно повел бровями.

– Он представился в моем воображении, когда я был в долине. Я почти увидел его лицо в одном из окон. Но не уверен, что это было на самом деле.

– Некто из давних-давних времен. Один из тех, кто однажды владел ключами от звезд, – ответил Тревис. Неужели они еще сохранились здесь? Остатки цивилизации, процветавшей десятки тысяч лет назад? Как узнать, оставались ли и теперь на Топазе эти яйцеголовые, столетия назад столь безжалостно преследовавшие красных, отважившихся ограбить их поврежденные корабли?

Ему припомнилась история бегства Росса Мэрдока от этих инопланетян в далеком прошлом Европы, и он содрогнулся. Мэрдок отличался отличной физической закалкой и железными нервами, но его рассказ о собственном бегстве навеял ужас на Тревиса. Ну что могла противопоставить им горсточка примитивно вооруженных и примитивно мыслящих землян?..

10

– Дальше этого места, – Менлик остановился на самом краю обрыва, предостерегающе подняв палец, – дальше этого места никто не двинется.

– Но ты же говоришь, что кочевье твоего народа расположено в степях, – удивился Джил-Ли.

Он стоял на одном колене, обшаривая горизонт в полевой бинокль, который они нашли на звездолете. Затем он передал бинокль Тревису. Ничего не было видно, кроме отдельных рощиц вблизи подножия холмов.

Стояло раннее утро. Монголы-проводники помогли им миновать перевал коротким путем, и теперь они стояли на склоне гор, глядя на далекие равнинные земли, над которыми красные имели полный контроль.

Встреча двух вождей вылилась в компромисс. С самого начета Тревис прекрасно понимал, что шансы убедить всех членов клана в верности своего плана слишком малы. Даже желание выслать разведку натолкнулось на сопротивление Деклая и его сподвижников.

– Дальше этого места, – повторил Менлик, – они всегда настороже, и уже здесь способны управлять нами с помощью машин.

– А ты как думаешь? – Тревис передал бинокль Нолану.

Если у них и появится вождь, то именно такой, как Нолан. Высокий, худощавый, сдержанный и спокойный, он как раз подходил для такой роли. Нолан подрегулировал окуляры и принялся не спеша осматривать огромные пространства равнин. Внезапно он застыл словно окаменев. Рот сжался в тонкую линию.

– В чем дело? – спросил Джил-Ли.

– Всадники. Два... четыре... пять и еще что-то... в воздухе.

Менлик дернулся, схватил Нолана за руку и потащил его вниз.

– Флайер. Все назад! – он, не переставая тянуть Нолана за собой, даже ткнул Тревиса одной ногой. Стоявшие вокруг апачи изумленно наблюдали за всем происходящим. Шаман выпалил что-то на своем родном языке, а потом, взяв себя в руки, заговорил по-английски.

– Это охотники, а с ними машина для контроля. Либо кто-то сбежал, либо они хотят найти наше горное кочевье.

Джил-Ли вопросительно глянул на Тревиса.

– Ты ничего не почувствовал, когда женщина попала под действие чар этой машины?

Тревис отрицательно покачал головой. Джил-Ли кивнул, затем сказал шаману:

– Мы останемся здесь и будем наблюдать. Но поскольку для тебя это плохо, то уходи. Мы встретимся с тобой близ башен города инопланетян. Согласен?

Тревис обратил внимание на выражение лица шамана. На нем отразилось не то недовольство, не то раздражение тем, что ему приходится отступать, в то время как остальные останутся и будут наблюдать за врагами. Но все-таки Менлик тихо хмыкнул в знак согласия, как видно, здраво рассудив о возможных последствиях, и быстро скользнул вниз по осыпи. Он подошел к Хулагиру и Лотчу и предупредил их об опасности на своем родном языке. Они сели на лошадей, и через несколько секунд послышался дробный стук копыт. Они возвращались в свой лагерь.

Апачи рассредоточились и притаились. Вскоре даже и без бинокля стало видно приближающуюся партию охотников – пятеро всадников, четверо из них – в монгольской одежде. Зато пятый обладал фигурой столь странной формы, что Тревису она напомнила набросок Менлика на песке. В бинокль он разглядел, что за плечами пятого всадника висел ранец, а на голове – большой шлем.

– Над ними летит геликоптер. Другая модель, не такая, как наши, – заметил Нолан.

На Земле они были знакомы с вертолетами. Многие апачи даже летали на них. Но Нолан прав, этот вертолет несколько отличался от тех, которые им доводилось видеть.

– Монголы говорят, что эти флайеры далеко в горы не залетают, – задумчиво произнес Джил-Ли. – Вероятно, это объясняет присутствие того, на лошади. Он может заехать туда, куда им не долететь.

Нолан притянул к себе лук.

– Если эти красные во всем полагаются на свои машины, их можно ошеломить внезапностью.

– Не спеши! – сорвалось у Тревиса.

Нолан изумленно покосился на него, а Джил-Ли хмыкнул:

– Наш путь не так темен, младший брат. Мы не нуждаемся в твоем факеле, чтобы освещать каждый новый шаг.

Тревис смолчал, понимая справедливость замечания. С его стороны было бы глупо считать, будто только он один знает способ справиться с врагами. И он, продолжая прятаться за камнем, наблюдал за всадниками, которые вскоре скрылись в ложбине к западу от них. Флайер принялся выписывать широкие круги в небе, осматривая не только часть равнины, но и склоны предгорий. Похоже, он напрямую связывался со всадниками и помогал им обследовать местность.

Тревис пошевелился.

– Они направляются прямо в лагерь монголов, словно в точности знают, где он находится.

– Может быть, и так, – откликнулся Нолан. – Что мы знаем об этих монголах? Они же сами признали, что красные в любой момент могут заарканить их волю. Может, это уже и произошло. Вот что я вам скажу, давайте убираться отсюда обратно, – и словно подтверждая свои слова, он сунул Джил-Ли бинокль и стал быстро спускаться по склону.

В какой-то степени Тревис мог оценить мудрость предложения Нолана, но он был убежден, что отступить сейчас означает получить лишь недолгую отсрочку. Рано или поздно апачам придется противостоять красным, и если они могут вмешаться сейчас, пока враг поглощен своими внутренними проблемами, то тем лучше.

Джил-Ли последовал за Ноланом, но в Тревисе словно что-то взбунтовалось. Он продолжал наблюдать за кружащим флайером. Если тот облетал район действия всадников, то они либо остановились, либо обыскивали сравнительно небольшой участок. Тревис неохотно спустился по склону во впадину, где его уже ждали Джил-Ли с Ноланом. Цуай, Льюп и Роп стояли несколько поодаль, словно ожидая приказа своих старших.

– Было бы неплохо, – задумчиво проговорил Джил-Ли, – если бы нам удалось увидеть, какое у них оружие. Мне хотелось бы поближе взглянуть также на оборудование того, в шлеме. Кроме того, – улыбнулся он Нолану, – я уверен, что они вряд ли сумеют обнаружить присутствие воинов-апачей, если только мы сами им этого не позволим.

Нолан деловито погладил излучину лука и внимательно обвел взглядом очертания холмов.

– В том, что ты говоришь, старший брат, кроется мудрость. Только на эту тропу мы должны стать в одиночку. Не позволяя людям в мохнатых шапках знать, где мы ходим, – он с намеком посмотрел в сторону Тревиса.

– Это мудро, ба'ис'а, – тут же отозвался Тревис, наделив Нолана старым титулом, носимым военными вождями. Его переполняла благодарность даже за одно то, что они решили остаться и посмотреть, а не ушли сразу, отказавшись от всего.

Они тут же пустились в путь, направляясь к юго-востоку под таким утлом, чтобы пересечь следы охотничьей партии врага. Никто из пятерых всадников не предпринимал никаких мер предосторожности. Каждый двигался с такой уверенностью, словно не боялся любой атаки.

Из прикрытия апачи наблюдали за небом. До них доносился слабый гул вертолета. Он по-прежнему кружил в воздухе, как сообщил Цуай, но все еще летал над степью, в то время как всадники уже давно покинули равнину, углубляясь все дальше и дальше в холмы.

Двигаясь по трое с каждой стороны проторенной тропы, которую положили всадники, апачи очень быстро сближались с всадниками. Нагнав их, они все мгновенно попрятались. Четыре монгола скучились вместе, а пятый, грузно соскользнув с лошади, теперь сидел на земле и что-то делал с нагрудной пластиной.

Теперь, когда им удалось приблизиться, Тревис заметил полное отсутствие мысли на лицах монголов. Они сидели верхом на своих мохнатых лошаденках и глаза их были пусты, а невидящий взгляд устремлен куда-то в пространство. Потом, все как один, они развернулись к человеку в шлеме, слезли с коней и застыли, выжидающе глядя на него. Их позы напомнили Тревису койотов, когда они застывали на месте, чтобы сосредоточиться и передать ему телепатические сообщения. Но в поведении этих людей не замечалось ни малейшего проблеска мысли.

Человек в шлеме что-то покрутил на нагрудной пластине, и монголы, будто ожившие куклы, наконец пришли в себя. Один из них ошеломленно прижал ко лбу ладонь, второй присел на корточки и по-звериному оскалился. Человек в шлеме взглянул на него и залился грубым смехом, а потом отдал приказ.

Один из четверых собрал поводья и привязал коней к кустам. Затем все, как по команде, направились вверх по холму, а красный следовал за ними в нескольких шагах. Монгол, первым взобравшийся на вершину, приставил ладонь ко рту и заулюлюкал. Слабый отзвук эха покатился по горам.

Либо Менлик достиг кочевья вовремя, либо его народ не так уж легко можно вызвать, так как хотя эти охотники и долго ждали, отклика они так и не получили. Наконец человек в шлеме отозвал своих пленников, они оседлали коней и двинулись дальше. Это вполне устраивало апачей.

Они не могли знать, насколько тесна связь между всадниками и вертолетом, и находились еще слишком близко к степи, чтобы напасть. Тревис отстал и присоединился к Нолану.

– Он управляет ими с помощью той нагрудной пластины, – заметил он вполголоса. – Если нам придется нападать, то мы должны обязательно овладеть этим прибором...

– Смотри, эти монголы весьма искусно пользуются арканами. Разве не заловили они тебя тогда, при первой встрече? Почему бы им не поймать арканом этого красного? – в голосе Нолана явно сквозило недоверие.

– Да, возможно, потому, что у них уже давно выработался условный рефлекс. Они просто и помыслить не могут о том, чтобы напасть на своих правителей.

– Не нравится мне эта ерунда с машинами, которые что хотят, то и творят с умами людей, – вспыхнул Нолан. – Воин обязан пользоваться оружием, но не становиться оружием сам.

Тревис разделял эту мысль полностью. Ну не повезло ли им, когда звездолет разбился и Ратвен погиб? Вероятно, их ожидала та же участь, что и монголов. Если так, то почему? Ведь он и все апачи были добровольцами, желавшими освоить новый мир. Что же произошло на Земле, затерявшейся теперь среди звезд, если их так внезапно отправили в этот далекий полет, использовав редакс? Непрошенная мысль пришла ему в голову: а что, если они узнали о высадившихся на Топазе монголах и вынуждены были отправить экспедицию в спешном порядке? Это бы многое объяснило.

Впереди показался горный пик. Тревис мысленно вернулся к настоящему. Группа монголов, за которой они следили, двигалась прямиком к кочевью в старом городе. Тревису оставалось лишь надеяться, что Менлик предупредит всех остальных вовремя. Ага, кажется, та скала слева прикрывает вход в долину башен. Тревис предполагал, что охотники не успеют достичь кочевья до наступления темноты. Они могут ничего и не знать о гориллообразных существах, охотящихся по ночам.

Однако враг и не собирался путешествовать ночью. Солнце стало садиться, скрываясь за вершинами гор, расселины и трещины в скалах заполнились зловещими черными тенями. Сразу же сгустился сумрак, в одно мгновение став осязаемым. Монголы остановились на ночлег и принялись разбивать временный лагерь. Апачи, как всегда на военной тропе, собрались на высотах.

– Этот красный, похоже, думает, что его жертвы будут покорно сидеть на месте, как волк, попавший в капкан, и ждать охотника, – заметил Цуай.

– Такова привычка пинда-лик-о-йи, – добавил Льюп. – Считать себя более великими и умными, чем все остальные. Однако этот глупец направляется, сам того не подозревая, прямо в лапы медведицы с медвежонком, – он весело хихикнул.

– Воин с ружьем не боится человека, вооруженного палкой, – возразил Тревис. – У него есть причины верить, что его оружие делает его неуязвимым. Даже если он заснет, то его машина все равно будет стоять на страже.

– По крайней мере, мы все уверены в одном, – вступил в разговор Нолан, – этот красный и не подозревает, что в холмах могут находиться те, над кем он не властен. Так что на рассвете... – он махнул рукой, и все дружно улыбнулись.

На рассвете... традиционное время атаки. Апачи не нападают ночью. У Тревиса не было уверенности, что они могли бы преодолеть древнее табу и подкрасться к лагерю посреди ночи. Но утром они возьмут верх над этим самоуверенным красным и отберут у него машину рабства.

Голова Тревиса дернулась. Что-то мощное ударило по сознанию, поглотило на секунду и выплюнуло, оставив после себя потрясение. Нет, не физическое ощущение, а нечто неощутимое, но сильное. Он весь напрягся, лихорадочно пытаясь сообразить, что же произошло. Он изо всех сил старался вспомнить, испытывал он когда-нибудь что-либо подобное или нет. Пожалуй, испытывал. Он вдруг припомнил, как два года назад, участвуя в эксперименте "Аризона", он вошел в капсулу времени. Именно тогда он испытал это ощущение зависания во времени и пространстве, словно у него не было тела.

Однако нет, вот он лежит на скале, вполне осязаемой, и ничего в пейзаже ни на йоту не изменилось. Но этот неосязаемый мощный удар посеял в его душе страх. Тревис глубоко вздохнул, словно всхлипнув, приподнялся на локтях и заглянул во вражеский лагерь. Не атака ли это со стороны красного? Теперь он не был до конца уверен, что произойдет, когда апачи нападут на него.

Джил-Ли прятался справа. Тревис решил переговорить с ним по поводу происшедшего. Лучше отступить сейчас, чем потом угодить словно рыба в сети. Тревис немного отполз в сторону, за камни, и прощебетал пушистым ночным зверьком. Джил-Ли ответил ему трелью какого-то насекомого. Они вместе отползли подальше от лагеря монголов, чтобы спокойно поговорить.

– С тобой ничего не происходило, сейчас, в последние минуты? – Тревис даже не знал, как описать свое состояние.

– Что-то не заметил. Но ты это пережил, да?

Но нет, Тревис прекрасно видел по лицу соплеменника, что Джил-Ли тоже испытал подобное. В глазах того крылось недоумение.

– Именно.

– Машина?

– Не знаю.

Тревис был в замешательстве. Может, это коснулось только его, и если так, то он представляет опасность для своих сородичей.

– Ничего хорошего в этом нет. Мне кажется, надо бы все хорошенько обсудить, – шепот Джил-Ли был едва слышен. Он снова изобразил трель насекомого, и ему ответил Цуай.

Первая луна уже высоко поднялась, когда апачи собрались вместе. Тревис опять задал свой вопрос: испытал ли кто-нибудь что-либо необычное. Все отозвались отрицательно.

Нолан заключил:

– Ничего хорошего, – повторил он слова Джил-Ли. – Если это работала машинка красного, то нас всех могут поймать в сети вместе с монголами. Возможно, чем больше ты находишься под властью этой штуки, тем больше влияния она приобретает. Останемся здесь до рассвета. Если враг дойдет до того места, которое он ищет, тогда они должны пройти под нами, ибо это самый легкий путь. Отягощенный своим оборудованием, этот красный до сих пор выбирал дороги полегче. Так что поглядим, найдется ли у него защита, когда мы внезапно его атакуем, – и Нолан коснулся стрел в своем колчане.

Стрельба из засады вряд ли позволила бы им узнать секрет таинственной машины. А после недавнего переживания Тревис чувствовал, что осторожность Нолана, пожалуй, – самый лучший путь. Тревису отнюдь не хотелось вновь пережить ощущение, подобное предыдущему. Он покрутил головой. По крайней мере, Нолан не приказал отходить. По всей видимости, военный вождь рассуждал так же, как и Тревис: если угроза племени апачей существует, то машину необходимо уничтожить.

Они организовали засаду с давним искусством, которое редакс выявил в их памяти. Теперь ничего не оставалось делать, как просто ждать.

Лишь через час после восхода солнца Цуай просигналил о приближении врага, и вскоре после этого они услышали топот лошадиных копыт. Показался первый монгол. По скованности, с какой он сидел в седле, Тревис заключил, что красный держит его под контролем. Затем последовали второй и третий монгол. Четвертый немного приотстал.

Наконец появился и красный-конвоир. По выражению лица под козырьком шлема Тревис понял, что тот не слишком хороший ездок, и такое путешествие на лошади его изрядно раздражало. Тревис оттянул тетиву и по команде Нолана спустил стрелу одновременно с остальными апачами.

Только одна из всех пущенных стрел попала в цель. Конь под красным заржал от боли, вздыбился и повалился, подминая под себя орущего всадника.

У красного и в самом деле имелась какая-то защита, которая отклоняла полет стрелы. Но коня спасти он не смог. Монголы впереди остановились, заерзали в седлах, затем, корчась в судорогах и хрипло крича, попадали наземь и замерли неподвижно, словно стрелы, нацеленные в их властителя, поразили каждого всадника в сердце.

11

То ли красному повезло, то ли реакция у него оказалась слишком уж быстрой, но он успел выскользнуть из-под падавшей лошади и откатиться в сторону, прежде чем Льюп выхватил свой нож и бросился к нему. В какой-то момент апачам даже показалось, что этот странный человек в шлеме – довольно легкая добыча. Он даже не попытался защититься, даже не поднял руки, чтобы отвести занесенный над ним нож.

Однако бросившийся к нему Льюп неожиданно отшатнулся в сторону и осел, словно натолкнувшись на неведомую преграду, когда острие его ножа находилось всего в шести дюймах от красного. Затем апач хрипло вскрикнул, его второй раз отбросило и он неловко повалился на землю – это уже выстрелил красный.

Тревис откинул лук, подхватил с земли увесистый камень и запустил им прямо в шлем. Но тот отлетел в сторону, не коснувшись человека. Очевидно, какое-то защитное поле прикрывало красного. Ничего подобного апачам раньше встречать не приходилось. Откуда-то свистнул Нолан, отзывая всех назад.

Красный снова выстрелил, гулкое эхо покатилось по скалам, множась, словно лавина. Однако стрелять уже было не в кого, поскольку все апачи, кроме оставшегося лежать на земле Льюпа, попрятались за камнями.

Заметив, что нападавшие отступили, красный стал подниматься. Медленно и неуклюже. Похоже, при падении лошади он довольно сильно повредил бок и ногу.

Вооруженный, опасный враг, неуязвимый и непобедимый, от которого отлетают стрелы и камни, и который теперь наверняка знает, что в горах живет кто-то еще кроме подвластных ему монголов. Теперь он представлял собой гораздо большую угрозу для клана апачей чем когда-либо. Ни в коем случае ему нельзя было дать уйти.

Наконец красный с трудом поднялся на ослабевшие ноги и, пряча пистолет в кобуру и одной рукой опираясь о скалу, медленно заковылял к стоявшим с опущенными поводьями лошадям, возле которых лежали неподвижные монголы. Но Тревис сразу же мысленно прикинул, что когда враг доберется до края скалистой стены, то ему придется сделать выбор: либо убрать руку с пластины на груди, либо перестать держаться за камни. Вот в этот-то момент он и может открыться для нападения.

Кони!

Тревис наложил стрелу на тетиву и выстрелил: не в красного, который в этот момент отошел от скалы, предпочитая потерять опору и идти на слабых ногах, пошатываясь из стороны в сторону, но по-прежнему держась за нагрудный диск. Он выстрелил в воздух, прямо рядом с мордой одного из коней. Тот, дико заржав, вздыбился и стал разворачиваться. Попятившись, животное невольно толкнуло плечо красного, который пытался нащупать поводья. Потеряв равновесие, человек упал на скальную стену, выставив вперед руки. Конь снова испуганно заржал и метнулся к выходу из расселины. Паника охватила и остальных лошадей. Хрипя и всхрапывая, они все помчались следом, поднимая тучи пыли. Красный прижался к стене, пытаясь избежать лошадиных копыт.

Он не двинулся до тех пор, пока дробный топот копыт не затих за поворотом. На земле осталась лежать только одна раненая лошадь, которая все еще судорожно пыталась приподняться. У Тревиса гора свалилась с плеч: может, им и не удалось добраться до этого красного, но теперь, с поврежденным боком и оставшись без коней, он стал более уязвим. Это повышало их шансы.

Очевидно, красный и сам это прекрасно понимал, потому что сразу же оттолкнулся от скалы и поковылял за сбежавшими лошадьми. Но ему удалось сделать всего несколько шагов, а потом он обессиленно опустился на большой камень и принялся манипулировать с пластиной на груди.

Рядом с Тревисом бесшумно возник Нолан.

– Что он собирается делать? – его губы почти касались уха Тревиса, и шепот едва слышался даже так близко.

Тревис отрицательно повел головой. Действия врага для него оставались совершенной загадкой. Разве что, попав в такую сложную ситуацию, тот, может быть, пытался вызвать помощь. Правда, что толку от этого? Ведь вертолет все равно нигде здесь не смог бы приземлиться.

Самое время попытаться унести Льюпа. Тревис ясно видел, как шевельнулась рука упавшего апача. У него появилась надежда, что выстрел красного все-таки оказался не смертелен. Он коснулся руки Нолана и указал на Льюпа, затем, отложив в сторону лук и колчан, снял рубаху, чтобы не выделяться на фоне камней. Рядом с раненым апачем Тревис заметил небольшой скальный выступ, который мог бы послужить отличным прикрытием. Но тогда ему придется проползти мимо одного из монголов. Правда, Тревиса это не слишком заботило: все они так и лежали неподвижно с тех пор, как мешками свалились с лошадей, не проявляя никаких признаков жизни.

С предельной осторожностью Тревис проскользнул между двумя скальными выступами в узкую щель, прополз, словно змея, под кустом и приостановился только возле неподвижного монгола.

Тот лежал, вжавшись желтой щекой в песок, с отвалившейся челюстью и полуприкрытыми глазами... Тревис вдруг понял, что перед ним труп. Каким-то образом красному удалось уничтожить их всех во время первой атаки. По всей видимости, он решил, что все его четыре пленника имеют отношение к этому нападению.

Наконец Тревис добрался до выступа, у которого лежал Льюп. Он действовал довольно смело, прекрасно зная, что если противник вдруг оторвется от своей машины, Нолан обязательно даст знать. Тревис протянул руки и ухватил Льюпа за лодыжки, почувствовав, как напряглись мускулы подпальцами. Молодой апач приоткрыл глаза, его взгляд сфокусировался на Фоксе. Над ухом юноши виднелся кровавый след от пули. Видно, красный целился в голову: при попадании самый надежный выстрел.

Льюп быстрым рывком перекатился, а Тревис одновременно подтянул его за ноги. Они оба оказались под прикрытием выступа. Раздался выстрел. Мелкая крошка посыпалась на головы, но они уже были в безопасности, по крайней мере, на какое-то время. Тревис был уверен, что красный не рискнет нападать в открытую.

С помощью Тревиса Льюп добрался до места, где их поджидал Нолан. Сюда же подошел и Джил-Ли. Он осмотрел рану юноши.

– Царапина, – сообщил он. – Поноет немного, вот и все. Правда, позже может остаться рубец, воин, – он ободряюще хлопнул Льюпа по плечу и наложил на рану мазь.

– Пора уходить, – решительно произнес Нолан.

– Он нас видел и знает, что мы не монголы.

Колючий взгляд Нолана хлестнул Тревиса. Тонкие губы нервно сжались.

– И как же мы можем сражаться с ним?..

– Стена... стена, которую не видно... она окружает его, – вмешался Льюп. – Я хотел вонзить в него нож и не смог!

– Человек с невидимой защитой и пистолетом, – вступил в разговор Джил-Ли. – Как ты собираешься с ним сражаться, брат?

– Не знаю, – признался Тревис. Но он твердо верил, что отступи они сейчас, позволяя красному связаться со своим народом, то те очень скоро примутся изучать и обшаривать южные степи за хребтами. Возможно, стремление узнать больше об апачах заставит их даже перегнать вертолет через горы. Источником всех будущих бед и опасностей апачей представал сейчас этот красный.

– У него повреждена нога, и далеко уйти он не сможет. Даже если он вызовет вертолет, здесь некуда сесть. Ему все равно придется искать другое место за холмами, чтобы его подобрали.

Цуай кивнул в сторону стен расщелины.

– Там все усеяно камнями. Устроить обвал на дороге...

Что-то внутри Тревиса противилось такой идее. Конечно, сражаться один на один и победить в равной схватке – такая мысль его прельщала куда больше. Кроме того, ему хотелось получить пленника, а не бездыханный труп. Но в то же время, использовать особенности рельефа в своей борьбе было привычным делом для апачей. Они испокон веков прибегали к подобным хитростям.

Однако Нолан одобрительно кивнул, и Цуай с Джил-Ли моментально исчезли, бросившись исполнять задуманное. Пусть даже красный и обладает надежной защитой, но сможет ли она устоять против лавины камней? Им всем это казалось невероятным.

Апачи незаметно подобрались к вершине. Красный по-прежнему сидел на камне, прислонившись спиной к скале, и только руки его беспрестанно двигались, манипулируя нагрудным диском.

Внезапно тишину нарушил многоголосый вой.

– Дар-у-гар! – покатился по горам боевой клич монгольских орд.

Над гребнем соседнего склона вздыбилась людская волна. Они неслись прямо на апачей, размахивая кривыми саблями и вопя во всю глотку. Впереди всех бежал Менлик, полы балахона развевались, словно крылья гигантской хищной птицы. Хулагир... Джагатай... знакомые лица монгольского лагеря. И стремились они уничтожить не того правителя внизу у скалы, а смести самих апачей.

Невидимые за большими валунами, у апачей оставалось всего несколько секунд отсрочки. Стрелы их достать не могли, но и времени самим воспользоваться луками у них не оставалось.

– Он держит их под контролем! – Тревис нетерпеливо дернул за плечо Джил-Ли. – Они остановятся, только если мы убьем его.

И не дожидаясь ответа, он тут же всем телом навалился на обломок скалы, который нависал прямо над расщелиной. Валун подался и покатился, увлекая за собой и остальные камни. Тревис споткнулся, упал, и тут на его тело навалился монгол. Ему пришлось изо всех сил удерживать саблю, которая едва не впивалась ему в горло. Вокруг творилось что-то невообразимое: вопли, хрипы, удары... Началась настоящая свалка. Внезапно все это перекрыл страшный грохот снизу.

Искаженное злобой лицо в футе от Тревиса смотрело на него сумасшедшим, бессмысленным взглядом. Хриплое дыхание рвалось из скривившегося рта. Неожиданно в глазах мелькнуло изумление, затем страх. Монгол отпрянул назад и судорожно забился в руках апача, но теперь уже не атакуя, а пытаясь высвободиться. Тревис разжал руки. Монгол повалился рядом на землю, тяжело дыша.

Тревис перевел дыхание и с трудом сел. Свалка прекратилась. Кто-то поднимался с земли, кто-то подбирал оружие. Движения людей были какими-то замедленными. Тревис заметил, как на боку Джил-Ли постепенно расплывается кровавое пятно. Подле него валялся один из монголов. Он отчаянно кашлял и прижимал обе руки к груди. Менлик, упавший неподалеку, ухватился рукой за кривой ствол низкорослого сухого дерева и медленно поднимался на ноги, пошатываясь, словно после долгой изнурительной болезни.

Инстинктивно обе группы разделились, разойдясь по разные стороны расщелины. Лица апачей были угрюмы, в то время как монголы, похоже, только сейчас начали до конца осознавать происшедшее. Однако Тревис боялся, что принужденная атаковать апачей орда теперь может всерьез обозлиться и напасть снова, но теперь уже вполне осознанно. А отсюда недалеко и до настоящей войны на истребление.

Тревис подполз к обрыву и заглянул вниз. Красный лежал там, погребенный под целой грудой камней. Его защита, должно быть, не выдержала, поскольку голова у него неестественно запрокинулась назад, а в шлеме виднелась большая вмятина.

– Красный мертв! – воскликнул торжествующе Тревис и повернулся к монголам. – Ты по-прежнему хочешь сражаться за него, шаман?

Менлик оторвался от дерева и подошел к обрыву. Другие монголы тоже двинулись следом за ним. Глянув вниз, шаман нагнулся, подобрал бурый осколок камня и швырнул в недвижимого врага. Они услышали жесткий хлопок, на пластине мелькнула фиолетовая искра. С рабской машиной было покончено.

Кто-то угрожающе заворчал, и двое монголов принялись спускаться вниз по обрыву. Менлик окликнул их, и они остановились.

– Не смейте ничего трогать, – прокричал он по-английски. – Может, нам удастся что-нибудь разузнать...

– Красный со своей машиной – ваш, так же как и вся эта земля. Но с этого момента вы не появляетесь на юге, – предупредил Джил-Ли.

Менлик резко обернулся к нему, побрякивая амулетами на поясе.

– Значит, так обстоят дела, апач?

– Именно так, монгол! Мы не собираемся выступать на тропу войны с союзниками, которые в любой момент могут воткнуть свои ножи нам в спины.

Длинные пальцы шамана разжались и снова сжались в кулак.

– Ты мудр, апач, но иногда требуется нечто большее, чем просто мудрость...

– Мы оба мудры, шаман. Не будем бросать слов на ветер, – весомо ответил Джил-Ли.

Цуай и Льюп, подобрав оружие, уже пустились в путь к перевалу. Они ушли довольно далеко, когда остальные апачи последовали за ними. Они прошли две гряды, и только тогда остановились на привал, чтобы осмотреть свои раны и немного передохнуть.

– Мы идем туда, – Нолан дернул подбородком в сторону юга. – Сюда мы не вернемся. Здесь слишком много колдовства.

Тревис шевельнулся, собираясь что-то сказать, но заметил на себе недовольный взгляд Джил-Ли.

– Идем?.. – повторил он.

– Да, мой юный брат. А тебе хотелось бы пуститься в путешествие с теми, кем правит машина?

– Нет. Но только на этой стороне гор нам нужны глаза.

– Зачем? – Джил-Ли на этот раз действительно не мог его понять. – Мы теперь собственными глазами видели, как работает эта машина. Нам просто повезло, что красного удалось убить. Теперь он уже ничего не сможет поведать своему народу, как ты опасался. И эта война между монголами и красными нас не касается. Чего же еще искать здесь?

– Мне стоило бы еще раз наведаться в заброшенный город, – правдиво ответил Тревис, однако натолкнулся на стену явного неодобрения.

– Разве не ты испытал то странное ощущение ночью, когда мы сидели в засаде? Что, если ты, как и монголы, попадешь под контроль машины? Ведь тогда ты станешь опасным оружием против нас, своих же сородичей, – тон Джил-Ли был откровенно враждебным.

В его словах имелась доля истины, однако Тревис с каждой минутой все больше ощущал свою правоту. Башни заброшенного города хранили свою тайну. И если ее раскрыть, даже рискуя недовольством собственного клана, причина возникновения в горах этих строений могла поведать о многом. Тревис интуитивно чувствовал: игра стоит свеч.

– Может, дело в том, – холодно заметил Нолан, – что ты уже стал винтиком этих машин. Если так, то мы не нуждаемся в твоем присутствии среди нас.

Вот оно. Открытая враждебность с большей долей убежденности, чем пассивное сопротивление Деклая. Тревиса это сильно обеспокоило. Семья, клан, все это важные вещи для апача. Если сейчас он допустит ошибку, совершит неверный шаг и его изгонят, то как апач он окажется потерянным человеком. В прошлом его народа существовали подобные изгои, такие, как бесславный апач Кид, который убивал и убивал, и убивал не только белых, но и своих сородичей. Люди-волки, которые и жили в холмах по волчьим законам. Эта страшная участь теперь реально замаячила перед ним. Вверх по лестнице цивилизации ли, вниз ли, почему же так неймется его любопытству?

– Послушай, младший брат, – Джил-Ли с перевязанным боком шагнул к нему. – Скажи мне, что ты хочешь отыскать в этих башнях?

– На тех, других планетах, в подобных зданиях мы нашли секреты древних. Что-нибудь может сохраниться и здесь.

– И среди этих секретов древних, – вступил в разговор Нолан, – нашлись те, которые привели нас в этот мир? Так?

– А что, Нолан, кто-нибудь заставлял тебя, или тебя, Джил-Ли, или тебя, Цуай, лететь к звездам? Нас предупреждали о том, что с нами может произойти. Но несмотря ни на что, вы все согласились и стали добровольцами.

– За исключением этого путешествия. На него у нас никто не спрашивал согласия, – отозвался Джил-Ли. – Да, Нолан, я не думаю, что наш брат собирается искать новые навигационные кассеты. Да и какая от них польза? Наш звездолет уже никогда не взлетит. Так что же ты все-таки ищешь?

– Знания... может, оружие. Разве можем мы противостоять машинам красных? Поймите, большинство машин, которые они сейчас используют, похищены ими на кораблях инопланетян в разных временах. Я убежден, что на каждое оружие есть своя защита.

Нолан мигнул, и впервые за все время на его бесстрастном лице промелькнула заинтересованность.

– На лук – ружье, – произнес он напевно. – На ружье – пулемет, пушка, бомба... Защита может оказаться страшнее самого оружия, и ты считаешь, что в этих башнях можно найти вещи, которые превзойдут машины красных? И окажутся более убийственными, чем пушка против пулемета?

Тревис испытал прилив вдохновения.

– Разве мы не сменили лук на ружье, когда вышли на тропу войны против синих мундиров?

– Но мы же не собираемся выступать против этих красных, – запротестовал Льюп.

– Может, не сейчас. Но как быть, если они пересекут горы и, возможно, гоня перед собой монголов...

– И ты уверен, что если обнаружишь в этих башнях оружие, то поймешь, как им воспользоваться? – поинтересовался Джил-Ли. – Откуда ты возьмешь это знание, мой юный брат?

– Я ничего такого не утверждаю, – возразил Тревис. – Но я учился на археолога, и мне довелось видеть другие планеты звездного народа. Кто еще среди нас мог видеть подобное?

– Это верно, – нехотя согласился Джил-Ли. – И мне кажется, в осмотре этих башен есть определенный смысл. Стоит красным обнаружить их первыми, и если только такое оружие существует, тогда уж мы точно окажемся загнаны в тупик, а противник будет преследовать нас по пятам.

– Ты собираешься отправиться к этим башням прямо сейчас? – спросил Нолан.

– Я пойду напрямик, а затем присоединюсь к вам на другой стороне перевала.

Растущее напряжение и жажда действия настолько раздразнили его, что он готов был, бросив все, сломя голову нестись к старому городу.

– Будь осторожен, – сказал Джил-Ли, предостерегающе выставив ладонь. – Помни, мой младший брат, что стоит только раз ошибиться в выборе тропы, и можно не вернуться.

– Мы подождем на той стороне перевала ровно один день и одну ночь, – вставил Нолан. – После этого, – он пожал плечами, – какую бы ты тропу ни выбрал, тебе придется идти по ней одному.

Но слова Нолана словно зависли в пустоте, Тревис даже не понял их сути. Все его мысли были заняты только башнями древнего города. Он уже тронулся в путь.

12

Тревис выбрал прямой маршрут по гребням высот. Однако до наступления ночи ущелья достичь не успел. Ему не хотелось входить в долину при лунном свете. Теперь в нем боролись два желания: первое – немедленно отправиться в город и исследовать башни. Второе – повернуть назад и уйти, оставив все, как есть. Тревис вдруг понял, что отчаянное любопытство борется в нем с невероятным страхом. Он даже не мог понять, откуда тот возник. Может быть, это были всего лишь глупые древние суеверия, навеянные редаксом? Но в то же время Тревис ощущал себя цивилизованным человеком, археологом, которому предстояла трудная, но интересная задача.

Скорчившись, он сидел в темноте и пытался разобраться в нахлынувших на него ощущениях. Откуда в нем вдруг возникла такая потребность исследовать башни? Эх, если бы только койоты были рядом с ним... Почему, зачем и куда они исчезли?

Тревис сидел, прислонившись спиной к краю скалы и вслушивался в каждый шорох, доносившийся до него из ночи, впитывал каждый запах, приносимый легким прохладным ветерком. Ночь жила своей собственной жизнью. Он узнавал лишь некоторые из этих звуков, еще меньше он видел. Неожиданно по диску луны скользнула гигантская тень. Она была так огромна, что на секунду Тревис даже подумал, что это может быть только вертолет, но крылья взмахнули и существо слилось с темнотой ночного неба, исчезнув так же беззвучно, как и появилось. Гигантский ночной хищник. Такого Тревису видеть еще не доводилось.

Положившись на традиционную охотничью предосторожность, Тревис решил немного передохнуть, а чтобы враг не подобрался к нему незамеченным, он забросал сухими ломкими веточками единственный путь к впадине, в которой теперь укрывался. Ненадежная защита, но она помогла бы ему вовремя поднять тревогу. И теперь он сидел, уткнув лицо в колени и временами задремывал, отдаваясь во власть зыбкого сна. Но сон был слишком короток и вскоре Тревиса до костей пробрал утренний холод. Он с трудом дождался рассветного часа, проглотил пару концентратов, запил водой и пустился в путь.

К восходу солнца он добрался до водопада и поспешил дальше, с приближением долины все более и более ускоряя шаги. Однако, поймав себя на этом, он намеренно замедлил шаг из природной осторожности. Поэтому, когда он добрался до арки, то миновал ее уже не спеша и тихо окунулся в мерцающий золотистый туман, окружавший башни.

Здесь ничего не изменилось с того времени, как он впервые пришел сюда с Кайдессой. Разве что добавилось присутствие Наликидью и Нагинлты. Они лениво поднялись с желто-зеленой дороги и трусцой двинулись ему навстречу, не проявляя при этом никакого удивления, словно расстались всего несколько минут назад.

Тревис опустился на колено и протянул руку самке, которая всегда более дружелюбно относилась к нему. Та сделала несколько шажков и ткнулась в ладонь холодным носом, при этом слабо заскулив.

Почему? Этих почему у Тревиса набралось уже слишком много. И он постоянно мысленно задавал их себе. Почему они оставили его? Почему предпочли именно это место, хотя здесь совершенно нет дичи? Почему сейчас они встречали его так, словно ждали его возвращения?

Тревис перевел взгляд с животных на башни, на эти окна, расположенные ромбами вдоль стен. И вновь ему почудилось, что кто-то наблюдает за ним. Впрочем, не удивительно. Этот золотистый туман вполне мог скрывать наблюдателя, в то же время предоставляя ему прекрасную возможность следить за всеми, кто появляется перед башнями.

Он двинулся к стенам, беззвучно ступая мокасинами. Однако в нависшей, удушливой тишине ясно и отчетливо раздавалось цоканье когтистых лапок по камням. Лучи солнца сюда не проникали. Вместо него над головой висело ослепительное золотистое марево, и Тревису все казалось, что клубы тумана все больше и больше сгущаются вокруг него. Он уже не мог разглядеть арку, сквозь которую вошел на площадь.

– Найенезйани – победитель чудовищ – дай силы моей руке натянуть лук, дай силы моему запястью метать ножи.

Из каких глубин памяти всплыла эта древняя формула? Тревис даже не осознавал, что говорит, пока слова сами собой не сорвались с губ.

– Ты, ждущий – ши индай то-дай ишан – апач не пища для твоего желудка. Я – Фокс из племени Иткаткуднде'ю – Народа Орлов, и подле меня идут га-н...

Тревис мигнул и потряс головой, словно пробуждаясь. Что побудило его произнести все это? Почему он использовал слова и фразы, которые уже давно не входили в современную речь?

Тревис обошел основание первой башни. Ни двери, никаких щелей или отверстий обнаружить не удалось. Вторая, третья. Ничего. Если он собирается попасть внутрь, то ему надо найти способ добраться до нижних окон.

Он прошел в другую арку, ту, которая вела к кочевью монголов. Здесь он срезал молодое деревце, обстругал его, получилось что-то вроде жерди. Затем Тревис разорвал кушак на полоски и связал довольно крепкую веревку, длины которой, правда, едва хватало для его целей. Он привязал ее к жерди и затем со второй попытки закинул эту длинную палку как копье в нижнее окно. Когда же он потянул за веревку, жердь застряла в проеме. Лестница была не слишком надежной, но выбирать не приходилось. Он быстро взобрался по веревке и навалился животом на подоконник.

Подоконник оказался широким, не меньше 25 дюймов от внешнего до внутреннего края. Тревис переждал несколько мгновений, не торопясь входить. Он глянул вниз. Веревка болталась у самой земли, а рядом лежали оба койота. Высунув языки и задрав морды, они с любопытством смотрели на него.

Полутемная комната была круглой, напротив виднелся еще один проем окна с другой стороны башни. Тревис легко спрыгнул на пол. Подоконник располагался на высоте четырех футов от пола, и свет из окна освещал только часть комнаты. Тревис замер на месте, внимательно оглядывая помещение. Никаких предметов обстановки здесь не было, лишь в центре из колодца темноты вздымалась фиолетовая колонна, разливая вокруг себя слабый, мерцающий свет. Привыкшие к сумраку глаза отметили на синем фоне пульсацию зеленого и лилового цветов.

Колонна уходила вверх и вниз в большие отверстия в полу и потолке. Выбор у Тревиса был невелик – спуститься вниз, каким-то образом подняться наверх или просто-напросто выбраться наружу из другого окна.

Осторожно ступая, Тревис подобрался к колодцу. Сквозь мягкую кожу мокасин он ступнями ощущал твердую гладкую поверхность камня, покрытую толстым, нежным слоем пыли, которая при каждом шаге вздымалась маленьким облачком. Кое-где в пыли Тревис заметил странные треугольные отпечатки. Их могли оставить только птицы, подумал он. Во всяком случае, эти башни не посещались разумными существами долгое-долгое время. Он подошел к колодцу и посмотрел вниз. На него глянула непроглядная тьма, в которой пульсация и свечение колонны казались еще ярче. Но даже этот свет не давал возможности как следует осмотреть колодец, по которому проходила колонна. Тревис не заметил никаких скоб или трещин в самой колонне, а значит, подняться или опуститься по ней было просто невозможно.

Наконец после долгих колебаний Тревис решился и коснулся поверхности колонны. И тут же попытался отдернуть руку – но бесполезно. Пальцы словно приклеились к материалу колонны, который был тверд словно металл, и одновременно податлив и тепел как плоть живого существа. Тревис почувствовал, как внутри у него нарастает тяжелый ком.

Он приложил все силы, чтобы высвободить руку, но ничего поделать так и не смог. Не только его ладонь приклеилась, но теперь стало притягивать и его самого. Внутри Тревиса проснулся примитивный животный ужас. Он запрокинул голову и дико заорал.

Мгновением позже в неведомой ловушке оказалась левая рука, а затем к колонне притянуло и его самого. Он так к ней и прилип, не в силах сделать хоть что-нибудь.

К своему ужасу он почувствовал, что скользит вниз. Он закрыл от страха глаза, его трясло, а спуск все продолжался.

Когда паника улеглась, Тревис сообразил, что он вовсе не падает. Он просто спускался, спускался со скоростью идущего по лестнице человека. Он миновал еще два темных помещения, которые освещались только мерцанием колонны, а затем, видимо, оказался ниже уровня поверхности. Он по-прежнему оставался узником колонны, но теперь его окружала кромешная тьма.

Его ноги чего-то коснулись, и он догадался, что наконец достиг основания. Он снова попытался вырваться, напрягся всем телом и тут же чуть ли не кубарем полетел на пол. Неизвестная сила освободила его.

Спотыкаясь, он отлетел к стене и, опершись на нее, замер, тяжело дыша. Исходящее от колонны свечение, казалось, растекалось в воздухе. Здесь было довольно светло, и Тревис без труда рассмотрел, что вправо и влево уходит в темноту широкий коридор.

Он вернулся к колонне и прикоснулся к ней обеими ладонями. Безрезультатно. Теперь у него не было пути обратно. Ему оставалось лишь надеяться, что в каком-нибудь месте коридор выведет его на поверхность. Вот только куда идти?

Он пошел направо, останавливаясь каждые несколько шагов и настороженно прислушиваясь. Однако ничего кроме мягкого шуршания собственных мокасин расслышать ему так и не удалось. Воздух был довольно свеж, и ему показалось, что он различает слабое дуновение откуда-то впереди. Возможно, он догадался правильно, и там его ждет выход.

Но вместо этого он очутился в комнате, при виде которой у апача невольно вырвался возглас удивления. По голым стенам искрился и мерцал зеленоватый свет, как и на колонне. Прямо перед ним стоял небольшой столик и за ним скамья, вытесанные из породы рыжего камня. И никакого выхода, кроме дверного проема, в котором он стоял.

Тревис прошел к скамье. Сдвинуть ее было невозможно, и в то же время любой, кто бы ни сел на нее, оказывался за столом лицом к стене. На столе лежал предмет, который Тревис узнал сразу. Это был один из ридеров, с помощью которых на звездолете с мертвым капитаном-инопланетянином невольные путешественники получили ту немногую информацию о древней звездной цивилизации.

Рядом лежал картридж с кассетой. Тревис прикоснулся к одному из них, внутренне опасаясь, как бы этот хрупкий предмет не превратился в пыль. Все здесь было заброшено многие столетия назад. Конечно, каменный стол и скамья могли пережить и тысячи лет, а вот такие предметы – нет.

Однако изделия звездной цивилизации все-таки выдержали испытание временем. Тревис отряхнул пыль со скамьи и опустился на нее.

Он посмотрел на стену перед собой, но тут же отвел взгляд. Ему вдруг показалось, что если он долгое время будет смотреть на все эти приливы и отливы цветовых волн, то вскоре его словно муху затянет в паутину колдовства, как ловят умы монголов машины красных. Вместо этого он постарался сосредоточиться на ридере. Модель была такой же, как и та, которую они использовали на звездолете.

Вся эта светящаяся комната, стол, скамья были устроены только с одной целью, в этом Тревис мог даже поклясться, – воспользоваться ридером. Однако Тревис держал в пальцах картридж, не в силах заставить себя открыть его. Оставленная кассета несомненно была важна для существ, оставивших се здесь. Да и вся долина могла предназначаться для единственной цели: заманить сюда любого, кто наткнется на город.

Тревис сдул пыль, открыл картридж и зарядил диск в ридер, затем припал глазами к полоске визора.

Когда он поднял голову и оглядел светящиеся стены, боль в занемевшей шее дала понять, что миновали часы. Он закрыл ладонями уставшие глаза и постарался сосредоточиться. Он видел перед собой много непонятных тестов, написанных на незнакомом языке. Затем стали мелькать трехмерные картинки, сопровождавшиеся голосом и комментариями диктора. Но не понимая речи, для апача все это стало лишь обрывками полной информации. У Тревиса родилось в голове множество разных догадок, но некоторые были слишком уж алогичны и абсурдны. Из всех этих сумбурных впечатлений он сумел вынести одно – башни были построены яйцеголовыми космонавтами, и были чрезвычайно важны для этой исчезнувшей звездной цивилизации. Среди тех обрывков информации, которые ему удалось почерпнуть, обнаружилась и такая, которая села к богатейшей сокровищнице Топаза. Об этом Тревис мог только мечтать.

От напряжения он принялся раскачиваться на скамье. Знать так много и одновременно так мало! Если бы только Эш был здесь, рядом. Сокровища, спрятанные на Топазе, могли оказаться настоящим ящиком Пандоры для того, кто не имел представления с чем имеет дело. Апач внимательно осмотрел окружавшие его стены. В них были скрыты проходы. Он был уверен, что смог бы открыть часть из них, но не только сейчас, еще не время...

Тревис понимал еще одно. Все это не должно достаться красным. Если только информация попадет к ним в руки, то это станет не только концом монголов и апачей здесь, на Топазе. Это станет концом Земли. Подобно черной инопланетной чуме они пройдут по всей планете, сметая все на своем пути. После них не останется ни одной нации.

Если бы он только мог – как ни восставало против этого все его существо археолога – уничтожить долину, не оставив даже и следа от старого города. Но если у красных и есть такое оружие, то у апачей его просто нет. Им надо действовать так, как они и задумывали с самого начала. Необходимо воевать с этими красными и уничтожить их еще до того, как они сумеют проникнуть в этот заброшенный город с башнями.

Тревис неуклюже поднялся на занемевших ногах, глаза слезились от напряжения, голова распухла от картин, намеков и идей. Ему хотелось выбраться отсюда на открытый воздух, где чистый, свежий ветерок, прилетавший с горных вершин, мог бы развеять его невеселые мысли о неведомой цивилизации и проблемах, внезапно открывшихся перед ним. Спотыкаясь, он слепо побрел по коридору, ломая голову над тем, как ему теперь добраться на третий этаж до своей жерди с веревкой.

Когда он наконец добрел до колонны, то, даже не надеясь, а просто повинуясь какому-то внутреннему побуждению, приложил к светящейся поверхности ладони. К его несказанному удивлению, они мгновенно прилипли, а затем и его тело оказалось в плену неведомой силы. И через несколько секунд он почувствовал, что скользит вверх.

Он невольно затаил дыхание, пока не миновал первое помещение, и только тогда позволил себе расслабиться. Принцип этого странного лифта ему был непонятен. Но ему было совершенно все равно, лишь бы механизм работал как положено. Вскоре он достиг помещения с окнами. Дневной свет сменился зеленоватыми отблесками луны, катившейся по небу. Должно быть, он провел в подземелье целые часы.

Тревис почти без труда отошел от колонны и бросился к окну. Ему следовало поторопиться, если уж он хотел догнать группу апачей на перевале. То, что они собирались сообщить клану, напрочь перечеркивалось всем тем, что ему довелось узнать здесь. Теперь апачи не могли уйти на юг, оставив горы и особенно долину без присмотра. Если это случится, и красные завладеют сокровищами Топаза, погибнут они все. Этого допустить было нельзя.

Спустившись вниз по веревке, он огляделся в поисках койотов. Затем попытался мысленно позвать их. Однако они исчезли столь же неожиданно, как и встретили его. У Тревиса уже не оставалось времени на поиски. Со вздохом он трусцой пустился к перевалу.

В прежние времена, припомнилось ему, воины апачей были способны преодолеть до пятидесяти миль в день пешими по пересеченной местности. Возможно, у него нет такой выносливости, но почему-то он был абсолютно уверен, что успеет догнать остальных. Однако, когда он вышел на перевал, то своих соотечественников на обусловленном месте не нашел.

По перевернутому камню и сломанной ветке он к своему огромному разочарованию понял, что они доберутся до лагеря задолго до него. Деклай со своими сторонниками не преминут воспользоваться сообщением Нолана и постараются во что бы то ни стало склонить всех на свою сторону.

Однако сдаваться Тревис не собирался. В нем словно проснулся дух противоречия. Он пустился бежать дальше. Тревис уже настолько вымотался, что поддерживал себя только допингом, содержащимся в концентратах. Он бежал трусцой, которая была ненамного быстрее спортивной ходьбы. Его неотвязно преследовали воспоминания о картинах, увиденных в ридере: перед силами, которыми манипулировали яйцеголовые звездные путешественники, бледнели кошмары водородных и кобальтовых бомб, терзавшие его мир с незапамятных времен.

Потратив последние силы, он рухнул возле ручья и тут же уснул. Его разбудили лучи горячего утреннего солнца, падавшие на лицо. Тревис с трудом разлепил спекшиеся веки, шатаясь, поднялся на ноги, зачерпнул ладонью из ручья, смочил лицо и губы и снова пустился бежать.

Какой сегодня день? Сколько часов он провел в подземелье? Он совершенно потерял счет времени. В голове билась и пульсировала лишь одна мысль: он должен добраться до лагеря, поведать о своих открытиях, каким-то образом взять верх над Деклаем, доказав необходимость вторжения на север.

Неожиданно Тревис узнал знакомый ориентир: небольшой скалистый пик. Взгляд скользнул по нему и сознание сработало. Но он продолжал идти, хрипя и пошатываясь. Грудь с трудом вздымалась от каждого вздоха. Тревис даже не мог предположить, что теперь его осунувшееся, усталое, изможденное лицо представляет собой страшную искаженную маску.

– Э-э-эй...

Далекий крик достиг его ушей. Тревис с трудом приподнял голову и увидел перед собой людей, но все никак не мог сообразить, что может значить обращенное против него оружие.

К ногам упал камень, другой. Он с трудом заставил себя остановиться. Прерывистое дыхание рвалось из горла.

– Ниюгак!

Колдун. Где колдун? Тревис затряс головой. Какие здесь могут быть колдуны?

– До нейлка да!

Древняя угроза смерти. Почему? Для кого?

Еще камень, на этот раз он угодил ему прямо в ребро, и с такой силой, что Тревис пошатнулся и сел. Он попытался подняться, увидел, как Деклай осклабился и замахнулся. Наконец Тревис понял, что происходит.

Но тут в голове взорвалось болью, и он начал падать, валиться в колодец тьмы. И на этот раз никакой зеленовато-лиловой колонны, которая могла бы осветить ему путь.

13

Что-то мокрое и шершавое потерлось о щеку, Тревис попытался отвернуться, но вспышка боли заставила его замереть. Через какое-то время боль перешла в головокружение, но он все еще лежал, боясь сделать малейшее движение. Тревис с трудом приоткрыл один глаз и увидел остроконечные ушки и пушистую голову койота на фоне серого, завешанного тучами неба. Он сразу признал Наликидью.

Холодная капля упала ему на лоб и скатилась, оставляя после себя прохладный след. И сразу же грозовые облака разразились безумным ливнем. Такого Тревису не приходилось переживать со времени своей высадки на Топаз. Его зазнобило от промозглой сырости. Тревис попытался подняться хотя бы на колени, но ноги подогнулись, он упал, потом снова приподнялся. Наликидью схватила его зубами за рубашку и принялась тянуть вверх. Только благодаря этой поддержке ему, наконец, удалось встать на четвереньки. Вот так он и дополз до небольшого укрытия под ветвями какого-то густого дерева. Здесь, спрятавшись от непогоды, Тревис уселся на рыжеватый слой опавших иголок и уставился в пустоту. Теперь только редкие капли дождя падали на него, но он даже не обращал на это внимание.

И тут силы снова покинули его. Тревис, свернувшись калачиком, повалился на бок и закрыл глаза. Его трясло точно в лихорадке, а сознание неистово боролось с болью, которая раскалывала голову. Он пытался заставить себя перетерпеть ее, забыться и вспомнить, что же все-таки произошло.

Встреча с Деклаем и по крайней мере с четырьмя или пятью его сторонниками, обвинение в колдовстве – серьезное обвинение в старые времена. Старые времена! Для Деклая и его приспешников, они никогда не кончались! И эта угроза – до нейлка да – значила буквально: не видеть тебе рассвета, смерть.

Камни. Последнее, что Тревис помнил, были брошенные в него камни. Он медленно принялся ощупывать саднившее тело. Оно все было сплошь покрыто синяками: плечи, ребра, грудь и даже ноги. Должно быть, в него кидали и после того, как он потерял сознание. Камни... изгнание! Но почему? Не могла же враждебность Деклая получить одобрение Осторожного Оленя, Джил-Ли, Цуая или даже Нолана? Мысли путались.

Неожиданно Тревис почувствовал, что его перестало трясти. Лихорадочная дрожь во всем теле прошла, стало не только теплей, но и суматошные, отчаянные мысли начали понемногу успокаиваться, словно кто-то пытался облегчить ему боль и страх. Это был не словесный, и даже не мысленный контакт, а скорее нечто менее ощутимое, где-то на уровне подсознательных чувств. Тревис даже не сумел бы описать это все словами. Наликидью тесно прижималась к его боку, положив мордочку на плечо. Ее теплое дыхание приятно щекотало шею. Тревис обнял ее, и этот его жест вызвал у нее довольное повизгивание.

Он уже перестал удивляться действиям и поступкам койотов. Его просто переполняла благодарность за одно лишь то, что она сейчас находилась рядом, лежала рядом с ним, согревая своим собственным теплом, и пыталась успокоить телепатическим контактом. Через секунду ее спутник осторожно протиснулся под низко висевшей ветвью, прополз в укрытие и улегся рядом. Тревис протянул руку и с любовью погладил мокрый мех, пахнувший грозовой свежестью.

– И что дальше? – произнес он вслух.

Он понимал, что устроить подобное Деклай мог только с одобрения большинства членов клана. Однако мелькнула и более неприятная мысль. Что, если Деклай теперь стал новым вождем апачей, а изгнание Тревиса только прибавило его престижу?

Лихорадка Тревиса уже прошла, но временами его колотил озноб. На Земле перед отправкой они все прошли через иммунологические прививки. Их сумели оградить от всех мыслимых заболеваний, но вот элементарная простуда вполне была способна отнять у человека последние силы. А сейчас он просто не мог себе позволить расслабиться и заболеть.

Дождь превратился в мелкую изморозь, капли больше не падали на Тревиса, но в воздухе пахло прохладой и сыростью. Его немного спасали оба койота, но до конца согреть изможденного, раненого человека им не удавалось. Скрючившись и прижавшись к земле, чтобы не касаться спиной мокрых ветвей, нависавших довольно низко, Тревис принялся стягивать с себя промокшую рубаху, которая только охлаждала тело. Он осторожно, морщась и постанывая от боли, принялся вытирать себя сухими листьями, выкопанными из-под влажного слоя. Синяки и ссадины не давали покоя, но Тревис понимал, что сейчас, пока в голове гудит и мысли путаются, он ничего не способен предпринять. Это бессилие больше всего мучило и угнетало его. Чтобы забыться, Тревис почти полностью зарылся в листья и постарался расслабиться. Койоты лежали рядом, охраняя его и прислушиваясь к каждому шороху, доносившемуся извне.

Наконец Тревису все-таки удалось уснуть. Потом он даже не мог припомнить, что ему собственно снилось: в памяти остались лишь какие-то смутные обрывки картин и видений. Но надо всеми ними витало ощущение опустошенности и страха.

Он проснулся в темноте наступившей ночи и сразу же уловил тихий шелест дождя. Тревис инстинктивно повел рукой – койотов не было. После сна мысли немного прояснились, да и голова уже так не болела. Тревис внезапно понял, как должен поступить. Как только силы вернутся к нему, он сможет прибегнуть к традициям прошлого. Его положение стало настолько отчаянным, что он готов был пойти на крайние меры. Если понадобится, он вызовет Деклая на бой.

Тревис машинально перевернулся на бок и стал размышлять над пришедшей ему в голову мыслью. Он был года на три или четыре моложе своего противника и несколько выше. Однако Деклай отличался плотным сложением, имея при этом крепкие длинные руки. Это в определенной степени уравнивало шансы. Однако Тревис был уверен, что Деклаю не приходилось участвовать в поединках по обычаям апачей. А поединок апачей сильно отличался от привычных дуэлей европейцев. Это настоящий ритуал, и вступить в него может не всякий и не всегда. У Тревиса же теперь было право явиться в лагерь и вызвать Деклая на поединок. А у того, в свою очередь, оставался выбор: либо уступить и признать свое поражение, либо драться.

В древнем прошлом такой поединок имел только один конец: смерть одного из дерущихся. Если Тревис выберет именно эту тропу, то ему волей-неволей придется пройти по ней до конца, и к своей смерти он был готов. Но вот убивать Деклая ему совсем не хотелось.

Здесь, на Топазе, их и так слишком мало. Потеря каждого человека может обернуться трагедией для всего клана. И хотя Тревис не испытывал особой симпатии к Деклаю, но и ненависти к нему он тоже не чувствовал. Однако перед ним лежало только два пути: либо он бросает вызов Деклаю и сражается с ним, либо навсегда остается изгоем и ведет отшельнический образ жизни. Тревис не мог, не имел права рисковать будущим апачей. Особенно теперь, когда он узнал всю эту информацию, почерпнутую в подземелье заброшенной башни. И в то же время Тревис хорошо понимал, что сейчас вступает в борьбу, наградой в которой станет будущее апачей и всей Земли впридачу.

Вначале ему надо было отыскать новое место расположения лагеря. Если клан прислушался к слову Нолана, то наверняка двинется дальше на юг, держась подальше от горной гряды. И значит, если Тревис пустится их догонять, то еще больше уйдет от заброшенного города с зеленоватыми башнями. Ему этого совсем не хотелось.

Тревис с горечью улыбнулся собственным невеселым мыслям, и сразу же лицо, покрытое синяками, свела судорога боли. Как ему хотелось сейчас раздвоиться. Одну его половину тянуло в долину, чтобы там охранять заброшенные башни древнего города. А вторую – в лагерь апачей, со страстным желанием вызвать на поединок Деклая. Но он был всего лишь человеком, и потому, хочет он того или нет, а ему придется рискнуть безопасностью башен. Он считал, что сейчас важнее всего покончить с влиянием Деклая в клане.

Перед самым рассветом вернулась Наликидью, притащив с собой птицу или, вернее, существо, отдаленно напоминавшее земную птицу. Тревис с интересом разглядывал ее. Когда-то давно у этих существ почти полностью атрофировались крылья, но вот ноги и тело были крепкими и сильными. Тревис разделал тушку, машинально отложив несколько перьев для стрел. Поеживаясь от утреннего холода, Тревис стал торопливо рвать зубами сырое темно-вишневое мясо, кидая косточки Наликидью.

Немного поев, Тревис, несмотря на ноющую боль во всем теле и многочисленные ссадины, решил все-таки выполнять задуманное. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы позволять себе отступить или расслабиться. Он выглянул из-под укрытия и осмотрел промокшую насквозь окрестную поросль. Дождь все еще моросил, но оставаться в укрытии Тревис больше не мог. Он мысленно позвал койотов и постарался как можно яснее представить себе лагерь апачей и самого Деклая. К его огромному облегчению ответ пришел сразу. Койоты были готовы провести его по свежему следу.

Стряхнув с себя остатки сухих листьев, Тревис натянул на себя все еще сырую рубаху. Прикосновение мокрой материи было неприятным, но выбора не оставалось. Через секунду ему все равно предстояло тащиться под дождем. Он спрятал нож за пояс и осторожно выбрался из укрытия. Дождь, как видно, лил всю ночь, скалы и камни стали мокрыми и неустойчивыми. Тревис, осторожно ступая по ним мягкими подошвами кожаных мокасин, старался держать равновесие и не оступиться. Он постарался отвлечься от боли, которая мучила его при каждом движении, и вскоре мысли вернулись к недалекому прошлому. Неожиданно в сознании возник вопрос, который он уже несколько раз задавал себе. Почему же койоты покинули его там, в древнем заброшенном городе? Почему потом остались и ждали, никуда не уходя? Какая может существовать связь между животными Земли и останками древней звездной цивилизации? Тревис был глубоко убежден, что Наликидью и Нагинлта остались среди башен и золотистого клубящегося тумана совсем не случайно. Ему страстно хотелось связаться с ними напрямую, задать эти вопросы, и главное – получить на них ответы.

Но отвлекать их сейчас Тревис не решился. Без этих чутких животных он никогда бы не сумел отыскать следов откочевывающего клана. Легкая морось сменялась ливневыми потоками, смывая запахи с мокрой земли, сырость пропитала все вокруг, небо становилось то темно-бронзовым, то почти черным; Тревис мерз. А койоты бежали впереди, припав острыми мордочками к земле, и шныряли из стороны в сторону, старательно отыскивая слабые следы.

Дождливая погода держалась трое суток, ручьи и речушки превратились в неистовые бешено ревущие потоки, через которые Тревису порой приходилось пускаться вплавь. Местами глинистая, мягкая земля разбухла и размякла настолько, что ноги едва ли не по щиколотку увязали в ней, и каждый шаг давался с огромным трудом. Налипавшая скользкая грязь мешала идти, но и счищать ее не имело смысла. Тревис устал, ослаб и теперь брел с трудом, пошатываясь, иногда падая и оступаясь, но не давая себе поблажки. Он знал только одно: стоит ему расслабиться и начать себя беречь, как вся его идея лопнет, как мыльный пузырь. Он должен держаться во что бы то ни стало. Он надеялся только на одно: что остальные апачи сталкиваются сейчас с теми же самыми трудностями. Даже, пожалуй, с большими, поскольку на их плечах лежал груз вьюков. Да и женщины не могут идти слишком быстро. Однако то, что племя не делало большого привала, говорило о желании апачей убраться подальше от злополучных гор.

На утро четвертого дня Тревис проснулся и, еще не открывая глаз, почувствовал смену погоды. Он приподнял веки и сразу же заметил, как темная бронза пасмурного неба сменилась на привычную позолоту. Он поднялся и огляделся. Местами тучи прорывали солнечные лучи. Они падали на дальние холмы, и легкий пар поднимался с земли, словно огромное множество котлов кипело на кострах.

Тревис обрадованно потянулся и расслабился. Рубаха на нем просыхала, ссадины и синяки почти прошли, а боль перестала мучить усталое тело. Передним раскинулась промокшая за время ливней страна, но он уже чувствовал, что недалек час, когда он все-таки сумеет настичь клан. И это станет его часом, потому что все планы мысленно уже были отработаны им до мельчайших деталей. Самая трудная часть пути осталась позади.

Два часа спустя Тревис сидел в засаде, поджидая дозорного, который шел ему прямо в руки. По подсказкам койотов, Тревис умело обогнул цепочку двигавшихся по холмам апачей, и вышел вперед. Теперь ему нужен был посредник, который бы мог передать его вызов. И то обстоятельство, что дозорным оказался Манулито – один из сторонников Деклая, – играло ему на руку.

Когда ничего не подозревающий апач проходил мимо, Тревис приготовился и прыгнул на него.

Под тяжестью навалившегося тела Манулито свалился прямо лицом в грязь. Тревис насел на него и несмотря на сопротивление в два счета скрутил парню руки. Будь это кто-нибудь другой из клана, ему бы не удалось справиться так быстро. Просто Манулито был еще совсем неоперившимся юнцом, достаточно хилым по стандартам апачей.

– Не двигаться! – яростным шепотом предупредил Тревис. – Слушай внимательно и передай Деклаю в точности каждое мое слово.

Попытки вырваться прекратились. Манулито умудрился повернуть голову и краем глаза взглянул на своего врага. Тревис отпустил его и поднялся. Манулито медленно сел, его перепачканное лицо было угрюмо, глаза яростно поблескивали, однако за ножом он не потянулся.

– Ты передашь Деклаю: "Фокс говорит – у тебя мало разума и еще меньше мужества. Ты предпочитаешь швырять камни вместо того, чтобы встретиться нож к ножу, как подобает воину. Если ты считаешь себя воином, докажи!" Его сила против моей силы, как гласят древние обычаи племени.

При этих словах Манулито встрепенулся, недовольство исчезло с лица.

– Ты вызываешь Деклая на поединок?

– Да. Передай мои слова Деклаю в присутствии всех. И пусть Деклай при всех даст своей ответ.

В этих словах Тревиса так явно звучало сомнение в мужестве предводителя и намек на его малодушие, что Манулито даже вспыхнул. Теперь-то уж Тревис был наверняка уверен, что юноша передаст его слова при всех. И чтобы сохранить влияние на апачей, тому придется волей-неволей принять вызов и при свидетелях дать ответ. И тогда уже все будет зависеть от хода и результата поединка, в котором, как надеялся Тревис, у него имеются немалые шансы на победу.

Не оглядываясь, Манулито скрылся за деревьями, а Тревис опустился на камень и сосредоточился. Он мысленно вызвал койотов и попытался как можно яснее объяснить, что клан, ведомый по тропе Деклаем, весьма недружелюбно отнесется к ним, попадись они ему на пути. И если во время схватки с ним самим что-нибудь произойдет или он погибнет, то им лучше всего держаться подальше и не показываться на глаза людям. Койоты уловили его мысли и тут же попрятались в кусты, выжидая, чем закончатся события. Однако Тревис краем сознания все-таки ощущал их мысленное присутствие, и от этого на душе становилось спокойнее. Пока хотя бы эти двое поддерживают его, надежда не потеряна.

Долго ждать ему не пришлось. Вскоре появились Джил-Ли, Осторожный Олень, Нолан, Цуай и Льюп, которые сопровождали его в разведке по северным степям. Потом из-за деревьев показались и другие, вначале воины, затем, окруженный полукругом женщин, шествовал Деклай.

– Я – Фокс, – объявил Тревис. – Однако вот этот человек назвал меня колдуном и натдахе – изгоем гор. Теперь моя очередь сказать свое слово. Слушай же меня, о племя! Этот Деклай, он стремится быть среди вас как изес-нантан, великий вождь. Однако нет у него го'нди – священной силы вождя. Ибо этот Деклай – глупец, и голова его наполнена только его собственными желаниями. Он не заботится о благе братьев своих по клану. Он утверждает, что ведет вас к безопасности, а я говорю, что путь этот – путь к самой страшной опасности, которую только может навеять галлюцинации пейотла. Мысли его подобны следу змеи, и вас он хочет повести по такой же тропе...

Осторожный Олень прервал его, подняв руку и остановив поднявшийся было шепоток.

– Серьезное обвинение, Фокс. Ты готов его отстаивать?

Тревис быстро стащил с себя рубашку.

– Готов, – со злостью он процедил сквозь зубы. С того момента, как апач очнулся под дождем, избитый камнями, он видел перед собой только один выход – вызвать Деклая на поединок. Но теперь, когда позади остался пройденный с таким трудом путь, когда он бросил в лицо Деклаю свое обвинение, он вдруг понял, что исход этого поединка не так уж очевиден. Тревис уже не был так уверен в собственной ловкости и силе, и к тому же понимал, что результат этой стычки решит судьбу не только двух воинов, но судьбу всего клана.

Тревис бросил испытующий взгляд на Деклая, который в этот момент скидывал с себя рубаху, готовясь к бою.

В центре прогалины Нолан уже очертил большой круг. С ножом в руке Тревис в два шага оказался внутри площадки напротив Деклая. Он внимательно осмотрел обнаженный торс противника. Его предварительные расчеты, похоже, были довольно близки к истине. По чистой силе Деклай, вероятно, превосходит его, но вот в умении владеть ножом... впрочем, вскоре им обоим предстояло оценить мастерство соперника. Они закружили по кругу, не спуская друг с друга глаз и выискивая слабые стороны для внезапной атаки. У Тревиса пронеслось в голове, что когда-то бой на ножах у пинда-лик-о-йи считался настоящим утонченным искусством, владея которым, два одинаковых по силе противника могли бороться до бесконечности, проявляя ловкость и мастерство. Однако здесь все было совсем иначе. В этом бою ему предстояло не только показать мужество и силу, но и выстоять. Здесь нет места благородству и поблажкам.

Деклай первым нанес удар, но Тревис ловко уклонился в сторону, лезвие прошло в дюйме от него.

– Кидаешься словно бык! – язвительно выпалил Тревис, отскакивая в сторону. – А лиса кусает!

И, разворачиваясь, он успел полоснуть Деклая лезвием по руке, на которой тут же проступила длинная багровая полоса. Это было, вероятно, чистым везением, но Тревиса оно подбодрило.

– Ну, давай, давай, бык, нападай! Испытай на своей шкуре еще раз лисий зуб!

Хорошо зная вспыльчивость Деклая, Тревис пытался вывести его из себя. Такой гнев мог оказаться очень опасным, но в то же время и дать надежду на победу, если Деклай, забыв об осторожности, потеряет самообладание.

Яростный, хриплый звук вырвался из глотки Деклая. Его лицо побагровело и он, шипя словно взбешенная пума, метнулся на Тревиса. От этого стремительного броска уклониться было трудно, и когда Тревис все-таки отпрыгнул, на его боку показалась длинная красная полоса, его обожгла боль.

– У быка есть рога! – прокричал Деклай торжествующе. – Лисе не уйти от рогов!

И, вдохновленный видом крови на боку Тревиса, он снова бросился вперед, но тот вновь успел ускользнуть.

Тревис понимал, что ему надо очень осторожно отпрыгивать при нападениях Деклая. Стоит ему только ступить за черту круга, и с ним все будет кончено, так, как если бы нож вонзился ему прямо в сердце. Решив начать наступление, Тревис сам бросился на противника, но ступня в мягком мокасине попала на острый камень, и резкая боль, прошившая ногу до самого колена, едва не сбила его на землю. Тревис едва успел уклониться от удара, но нож Деклая довольно серьезно задел его плечо.

Тревис привычным движением перекинул нож в левую руку. Это на некоторое время дало ему преимущество, поскольку Деклаю еще придется привыкать к левосторонней атаке.

– Рой, рой копытом землю, бык! – воскликнул Тревис. – Рой! Зубы у лисы еще не притупились.

Деклай уже оправился от первого удивления и теперь, и впрямь заревев как старый бык, ринулся вплотную к Тревису. Уверенный в своей силе, он наверняка рассчитывал одним махом покончить с усталым, израненным воином, который к тому же был моложе его.

Тревис поднырнул под расставленные руки, перекатился и, стоя на одном колене, швырнул тому в лицо горсть земли. И опять удача оказалась на его стороне. Конечно, влажная земля не могла ослепить так, как табак или сухой песок, но часть все-таки попала в глаза.

Какие-то мгновения Деклай был совершенно беззащитен – ничто не могло помешать Тревису всадить свой нож по самую ручку ему в живот. Однако убивать Деклая тот не хотел. Вместо этого Тревис прыгнул прямо в объятия противника, одной рукой врезав ему по скуле, а затем оглушил ударом по голове рукоятью ножа. Это предоставило Деклаю шанс. Он рухнул на землю, оставив собственный нож на два дюйма вогнанным меж ребер Тревиса.

Каким-то образом – неизвестно откуда брались силы – Тревис сумел устоять на ногах и шаг за шагом выбрался из круга, пока не уперся спиной в ствол дерева. Едва поддерживая равновесие, он подумал: закончено ли все это?

Он сосредоточился на одном: не потерять сознание, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. То ли в его глазах светилась просьба, то ли Осторожный Олень догадался сам, но Тревис заметил, как апач медленно подходит к нему. Он выставил вперед руку, удерживая его на расстоянии. Сейчас ему не хотелось ничьей помощи, даже этого мудрого человека.

– Башни... – он пытался сосредоточить внимание на главном, преодолевая нарастающую слабость. – Красные не должны до них добраться. Хуже, чем атом, конец нам всем.

Краем глаза он уловил смутное движение. К нему приблизились Джил-Ли и Нолан. Его душил кашель, но Тревис сдерживался. Он должен их убедить...

– Доберись красные до башен – и все кончено. Не только здесь... может, и дома...

Ему показалось, что во взгляде Осторожного Оленя прорезалось понимание. Было ли так на самом деле? Поймут и поверят ли ему Джил-Ли и Нолан? Булькающий кашель разорвал грудь. Тревис почувствовал адскую боль, пронизывавшую его страшнее всего, что ему довелось пережить. Но он все еще стоял на ногах и продолжал им объяснять.

– Не допускайте их к башням. Найдите подземелье!

Тревис отшатнулся от спасительного ствола, протянул Осторожному Оленю окровавленную руку.

– Клянусь... правда... так надо сделать!

Он чувствовал, как валится на землю. Его пронзила мысль более страшная, чем физическая боль, которую он сейчас испытывал. Все, все кончено! Кончено не только для него, но и для апачей, для монголов, для Земли. Он смотрел снизу вверх на знакомые лица, пытаясь прочесть их выражение, но все виделось ему смутно и расплывчато, словно во сне.

– Башни! – он хотел выкрикнуть это слово так, чтобы его услышал весь клан, но из горла вырвался только полузадушенный хрип.

14

Тревис полулежал на укрытых одеялами вещмешках и рюкзаках. На его коленях покоился небольшой кусок коры с нацарапанными на ней зелеными линиями.

– Значит, мы находимся здесь... звездолет тут... – он отметил большим и указательным пальцами две точки на схеме.

Осторожный Олень кивнул.

– Да. Цуай, Эскелта, Кавайкль – они следят за проходами. Там – перевал, еще две тропы, по которым можно пройти. Но кто же способен устеречь целое небо?

– Монголы упоминали, что красные не отваживаются посылать вертолет в горы. Вскоре после высадки один из вертолетов разбился из-за воздушных потоков, у них осталась только одна машина, и рисковать ею они не хотят. Если только, конечно, они не получили подкрепления, – встревоженно заметил Тревис. Эта мысль давно не давала ему покоя, она прямо-таки терзала его словно неотрывная зубная боль. Он так и чувствовал, как петля времени все туже и туже затягивается на их шеях.

– Ты уверен, что весть о нашем звездолете выманит красных из-за гор?

– Да, либо информация о башнях. Они могли бы выслать разведку из монголов на осмотр звездолета, но это не даст им полноценной квалифицированной технической оценки. Я уверен, стоит им узнать, что звездолет западной конфедерации находится здесь, то они слетятся сюда, как стервятники на падаль. И если явятся не все, то большая их часть. Нам просто необходимо поймать их на равнине. В противном случае они закроются в своем звездолете как улитка в скорлупе, и их не выманишь оттуда никакими силами.

– А как же нам сообщить им о звездолете? Выслать разведку и позволить им проследить за ней?

– Лишь в самом крайнем случае, – Тревис не отводил глаз от карты. – Да, можно позволить красным выследить апачей, но слишком велик риск. На счету каждый человек. Клан мал. Должен найтись иной способ устроить засаду. Взять в плен одного из красных и позволить сбежать? Займет слишком много времени. И сколько придется ждать? А риск при захвате красного в плен...

– Если бы только можно было положиться на монголов... – подумал вслух Осторожный Олень.

Но это "если" было слишком уж зыбким и ненадежным. Они не могли доверять монголам. Как бы те не ненавидели красных, пока над ними довлела власть таинственных машин, они ничем не могли помочь. Или могли?

– Что-то придумал? – Осторожный Олень сразу же уловил перемену в выражении лица Тревиса.

– Предположим, монгол увидел наш звездолет, а потом попадается в лапы патрулю красных.

– И ты считаешь, что он согласится попасть в плен? Не забывай, ведь красные могут выудить у него все до конца.

– А если бежавший пленник? – предположил Тревис.

Теперь настала очередь Осторожного Оленя поразмышлять над новой идеей. Конечно, в ней было довольно много дыр, но разработать ее стоило. Скажем, взять в плен Менлика и внушить ему, что они собираются его убить в отместку за нападение в холмах. Затем позволить бежать, преследуя его по пятам, пока он не попадется в руки красных... Очень рискованно, но может сработать. Со времени своего поединка с Деклаем Тревис иначе относился к риску.

Риск, на который он пошел тогда, наградил его двумя глубокими ранами, одна из которых могла закончиться для него плачевно, если бы не Джил-Ли. Но в то же самое время, он снова вернулся в клан и стал полноправным апачем, к которому теперь многие в племени прислушивались.

– Эта девушка! Эта монголка!

Поначалу Тревис даже и не понял смысл восклицания Осторожного Оленя.

– Мы похитим монголку, – пояснил тот, увидев недоуменный взгляд Тревиса. – Позволим ей бежать, а затем будем охотиться до тех пор, пока она не попадет в плен к красным. Может даже, подержим ее немного в камерах на звездолете.

Кайдесса? И хотя внутри у Тревиса что-то возмутилось против такого выбора главного лица в разворачивающейся драме, он все-таки сумел увидеть преимущества предложения Осторожного Оленя. Выкрадывание женщин было чуть ли не самым древним обычаем среди примитивных культур. Сами монголы испокон веков занимались этим, да и апачи тоже. Да, это было бы самым естественным в данной ситуации. Женщина попытается сбежать, и за ней устроят охоту – вполне логично. А если женщине отрезать дорогу в горы, то она побежит прямо в руки к красным – это тоже будет вполне естественно.

– Ее придется хорошенько напугать, – неохотно заметил Тревис.

– Ну, это мы устроим...

Тревис с досадой покосился на Осторожного Оленя. Ему не хотелось прибегать к старым играм апачей. Однако Осторожный Олень, как видно, имел в виду нечто другое.

– Три дня назад, пока ты еще выздоравливал, мы с Деклаем побывали на звездолете.

– С Деклаем?

– Ты победил его в честном бою, ему теперь надо думать, как восстановить свою честь. А поскольку совет запретил поединки, – ответил Осторожный Олень, – ему надо добиться этого другими путями. После того, как ты поведал нам историю о башнях, он понял, что надо выступать против красных, а не спасаться от них бегством. Теперь он так и рвется на тропу войны. Даже слишком. Мы вернулись на звездолет – искали оружие.

– Мы же раньше ничего не нашли?

– И сейчас то же самое, однако мы обнаружили кое-что другое, – Осторожный Олень на секунду умолк, и его необычный тон заставил Тревиса отбросить все лишние мысли. Казалось, Осторожный Олень натолкнулся на что-то, чего не мог описать словами.

– Во-первых, – пояснил Осторожный Олень, – мы нашли останки какого-то существа там, где умер доктор Ратвен. Нечто вроде человека, серебристый мех...

– "Гориллы!" Гориллы из других миров. Что еще вы увидели?! – Тревис даже уронил карту, дернув Осторожного Оленя за рукав. – Эти яйцеголовые, не они ли приходили осмотреть разбитый корабль?

– Ничего, кроме следов. Много, в каждой каюте, в рубке. Похоже, целая группа существ.

– Так что же убило эту мертвую тварь?

Осторожный Олень нервно облизнул губы.

– Похоже, страх, – он слегка пригнул голову, даже как-то извиняющееся. – Звездолет изменился. Там, внутри, что-то теперь не так. Когда идешь по коридорам, по коже прямо мурашки бегают, все время кажется, что кто-то следит у тебя за спиной. Какие-то звуки, чудится движение... Поворачиваешься, и ничего, абсолютно ничего. И чем дальше забираешься в звездолет, тем хуже. Поверь, Тревис! Никогда мне не приходилось испытывать подобного.

– Но это звездолет полный мертвецов, – напомнил ему Тревис. Неужели страх апачей перед мертвыми, усиленный редаксом превратился в столь активную фобию, что даже затронул такого уравновешенного воина-апача, как Осторожный Олень.

– Вначале я тоже так подумают, но потом обнаружил, что самые худшие ощущения у меня появились не вблизи помещения, где мы захоронили наших мертвых, а выше, в каюте, где стоит пульт редакса. Видимо, он до сих пор работает, но иначе. Теперь он, наверное, не пробуждает в нас память предков, а усиливает прирожденные страхи. Послушай, Тревис, мы еле выбрались оттуда, и Деклай вел меня за руку словно ребенка. Сам он дрожал, будто человек, который никак не может согреться. Во всем этом кроется какое-то зло, вне пределов нашего понимания. Я уверен, что эта монголка, стоит ей посидеть там немного, будет напугана настолько, что любой ученый, который будет иметь с ней дело, безусловно догадается о тайне, реальной, а не фальшивой, которая наверняка его заинтересует.

– Эти гориллообразные, может, они хотели включить редакс? – поразмышлял вслух Тревис.

С одной стороны, предположение, что гориллы могут хоть что-нибудь понимать в машинах и как-то связаны с ними, казалось диким и необоснованным. Но с другой, их ведь находили на разных заброшенных планетах во время путешествия по далеким мирам. И Эш даже высказывал мысль, что они могут быть деградировавшими потомками звездных странников, основавших огромную империю.

– Вполне вероятно, и если так, то они пожали плоды собственной беспечности. Один из них погиб.

– Но отправить туда девушку...

Сначала, выслушав предложение Осторожного Оленя, Тревис не задумываясь согласился, найдя в нем здравый смысл. Но теперь, немного поразмыслив надо всем, что услышал, он неожиданно изменил свое мнение. Если атмосфера корабля стала столь зловещей, то заключать в нее Кайдессу, пусть даже и на время, казалось ему бесчеловечным.

– Ей не придется там оставаться слишком долго, – заметил Осторожный Олень, словно прочитав мысли Тревиса. – Послушай, а может, поступим так: войдем вместе с ней и разыграем страх, показав его действие на себе. Мы даже можем бежать в панике, оставив ее одну. А когда она покинет звездолет, то мы последуем за ней.

Такое предложение понравилось Тревису куда больше. Но на одном он все-таки решил настоять: если Кайдессу придется вести на звездолет, то одним из сопровождающих должен быть обязательно он сам. Тревис так и сказал, и Осторожный Олень согласился с ним.

К ночи они отрядили в поход несколько воинов, перед которыми поставили довольно простую на их взгляд задачу – выследить Кайдессу и взять ее в плен.

Тревис с ними не пошел, поскольку рана на боку еще не зажила до конца. Временами, особенно после долгих физических нагрузок или при резких движениях, боль стискивала грудь железными тисками. Однако Тревис не хотел сдаваться. Каждый день он ходил и тренировался, заставляя свое тело работать все больше и больше. Он хотел быть в отличной физической форме, когда наступит время действовать, и потому не давал себе никаких поблажек. Ему потребовалось всего пять дней, чтобы восстановить силы.

Еще пять дней спустя Тревис добрался до хребта, на склонах которого лежал разбитый звездолет. Его сопровождали Джил-Ли, Льюп и Манулито. Первым делом они убедились в том, что после посещения Осторожного Оленя и Деклая, здесь никто не побывал.

Затем они поднялись на холм и расположились на его вершине. Тревис оглянулся на звездолет и вдруг замер, пораженный пришедшей вдруг мыслью.

– Смотрите! – удивленно воскликнул он. – Отсюда звездолет выглядит почти нетронутым, словно готов в любую минуту взлететь.

– А он вполне может подняться, – кивнул Джил-Ли, показывая на вершину соседнего пика, – вон туда. Двигатели с этой стороны целы.

– А что, если красные заберутся внутрь и полетят? – спросил вслух Манулито.

У Тревиса снова мелькнула одна из тех диких мыслей, которые частенько посещали его. Он вдруг подумал, что на звездолете могло остаться довольно много горючего, чтобы поднять его в воздух, а затем взорвать. И если в этот момент на корабле оказались бы вражеские ученые... Впрочем, такой вариант был маловероятен. Он совершенно не разбирается в технике и представления не имеет, как можно заставить разбитый звездолет стронуться с места.

– Не считай их круглыми идиотами, – отозвался Джил-Ли. – Достаточно взглянуть на звездолет поближе, чтобы понять: он ни на что не годен.

Тревис медленно спустился по склону холма. Откуда-то сбоку, из-за кустов показалась рыжевато-коричневая тень. Койот выскочил ему прямо под ноги и остановился, словно загородив собой путь. Он стоял между Тревисом и звездолетом, в глазах светилась тревога, уши прижаты, в горле глухо клокотало. Что бы ни действовало там, на корабле, койот чувствовал это, и оно сильно волновало его.

– Следуй за мной, – приказал Тревис Нагинлте и, обогнув койота, направился вниз по склону.

Тот вялой трусцой неохотно двинулся за человеком. Тревис почувствовал внутри холодный ком, в боку не утихала боль. Неожиданно из кустов высунулась голова Наликидью, она призывно тявкнула, но последовать за человеком так и не решилась.

Тревис спускался, внимательно вглядываясь в разрушенный звездолет и вспоминая внутреннюю планировку корабля. Насколько реально превратить эту сферу в гигантский капкан? Что это там Эш говорил о принципах работы редакса? Субмиллиметровые волны, стимулирующие функции нервных и мозговых центров. Да, именно так.

Интересно, а как защититься от этого излучения?.. Ага, вот пробоина, через которую он выбрался в ту ночь, когда упал звездолет. Рядом находился шлюз со шкафчиками для снаряжения. И если там ничего не раздавлено... Он поманил Джил-Ли.

– Ну-ка, помоги мне забраться.

– Зачем?

– Хочу взглянуть, целы ли скафандры.

Джил-Ли непонимающе уставился на Тревиса. Но тут подоспел Манулито.

– А зачем нам скафандры? – удивился он. – Мы же можем дышать этим воздухом.

– Скафандры защищают не только от ядовитой атмосферы... – намекнул Тревис.

– А, против излучения редакса! – догадался Джил-Ли. – Точно, но оставайся здесь, мой младший брат. Это очень рискованно – забираться внутрь, а ты еще слишком слаб.

Тревис вынужден был согласиться и остался ждать, в то время как Джил-Ли с Манулито, забравшись в пробоину, исчезли в темном чреве корабля. После посещения Осторожным Оленем и Деклаем корабля, апачи уже знали, что могут испытать и почувствовать, а потому Тревис за них не волновался.

Через несколько минут они появились из проема, волоча за собой сморщенный скафандр. Тревису бросилось в глаза, что оба были бледны, а лица покрыты мелкими бисеринками пота. Они подошли поближе, и Льюп, тяжело дыша, опустился на землю рядом с Тревисом.

– Злые духи, – выдохнул он, пряча за привычными племенными образами свою неспособность объяснить события. – Воистину, там, в темноте, бродят привидения и колдуны.

Тем временем Манулито, разложив скафандр на траве, принялся его осматривать так внимательно и придирчиво, словно делал это далеко не в первый раз.

– Скафандр не поврежден, – наконец сообщил он. – Можно носить, – и он тут же принялся расстегивать костюм. – Сейчас я его испробую.

Прекрасно понимая, чего стоило соплеменникам это путешествие внутрь корабля, Тревис неохотно согласился, что Манулито имеет полное право провести такую примерку. К тому же молодой апач, как видно, лучше других умел обращаться с подобными вещами. Манулито надел скафандр и закрыл прозрачное забрало гермошлема. Он постоял, притопывая ногами и примериваясь к костюму, а затем полез обратно в проем. Единственное, что связывало его теперь с внешним миром, это веревка на поясе, один конец которой держал в руках Тревис. Через некоторое время он слегка подергал веревку и ощутил, что она привязана к чему-то неподвижному. По-видимому, Манулито, добравшись до внутренних коридоров, отвязал ее и отправился выше по уровням.

Тревис сел на землю и принялся ждать, щурясь от яркого жаркого солнца. Льюп тоже сидел рядом и молчал, напряженно всматриваясь то в пролом в корпусе корабля, то оглядывая золотисто-дымчатые окрестности холмов. Нагинлта бегал по склону, то прячась в кусты, то снова выбегая, но ни к людям, ни к полуразрушенному звездолету приблизиться так и не решился. Временами он останавливался и тревожно подвывал, словно стараясь привлечь к себе внимание.

– Не нравится это мне... – начал было Тревис, но тут же оборвал себя.

В проломе появилась наконец фигура в скафандре. Манулито неуклюже выбрался из корабля, отошел от него и, остановившись, отстегнул гермошлем. Тревис увидел его потное лицо и заметил, как молодой апач с трудом переводит дыхание.

– Ну как? – с тревогой спросил Тревис.

– Духов я не встретил, – улыбаясь, ответил Манулито. – Отличная защита против духов! – он хлопнул по скафандру рукой в перчатке. – И вот еще, из того, что я помню, кое-какие системы до сих пор работают. Я убежден, что мы можем превратить звездолет в хорошую ловушку. Заманить красных и... – он сделал выразительный жест.

– Но мы же ничего не знаем о двигателях, – возразил Тревис.

– Да?! Послушай, ты, Фокс, не единственный, кто еще способен что-то помнить, – Манулито стал серьезным. – Ты действительно считаешь, что мы все превратились в настоящих дикарей, как того хотели большие шишки? Они выкинули этот грязный трюк с редаксом, это верно. Но у нас тоже есть кое-что в запасе. Я, между прочим, выпускник Массачусетского технологического института.

Тревис молчал. У него из головы действительно вылетел тот факт, что с самого начала эксперимента апачей подбирали очень тщательно не только по их способности выжить, но и по знаниям, которыми они владели. Если Тревис был отличным специалистом по археологии, то Манулито, с его инженерным образованием, становился неоценимым участником группы. И если действие редакса на какое-то время приглушило этот опыт и знания, отбросив сознание людей в далекое прошлое, то теперь, видимо, эти последствия начали проходить.

– И ты действительно сумеешь разобраться в системах звездолета? – спросил он, нарушив паузу.

– Попытаюсь. По крайней мере, можно закоротить двигатели. Они наверняка полезут в рубку. И как насчет редакса? Что, если я его уничтожу?

– Сначала нам надо испробовать его на нашей пленнице. А потом у нас еще будет время, пока не явятся красные.

– Ты заявляешь так, словно это уже свершившийся факт. Откуда такая уверенность? – возразил Льюп.

– Конечно, мы не можем быть уверенными до конца, – согласился Тревис, – но шансы велики. Они обязательно явятся сюда, как только узнают о разбитом звездолете. Они не могут рисковать. Присутствие на планете людей, не подвластных машинам, станет для них постоянной угрозой.

Джил-Ли кивнул.

– Верно говоришь. Наш план достаточно сложен, и в нем слишком много звеньев, одно из которых может сорваться в любой момент. Но это единственный разумный выход, мы постарались предусмотреть все. Будем надеяться, нам удастся захлопнуть ловушку.

С помощью Льюпа Манулито выбрался из скафандра и, положив его на камень, задумчиво произнес:

– Я вот все думаю об этой сокровищнице в долине башен. Предположим, мы найдем там оружие...

Тревис заколебался, он все еще опасался открывать новые ходы за сияющими стенами, о которых узнал из информации, заложенной в кассете. Трудно было даже предположить, какие опасности они могли таить за собой.

– А если мы возьмем оттуда оружие и проиграем... – привел он первый довод, пришедший ему в голову. И сразу же почувствовал облегчение, заметив понимание во взгляде Джил-Ли.

– Да, в таком случае мы только сыграем на руку красным, – согласился тот.

– Но нам в любом случае придется прибегнуть к этому, – вновь вступил в разговор Манулито. – Если мы даже и загоним в ловушку их ученых и техников, как мы сможем уничтожить их машины и корабль? Такое невозможно проделать с одними ножами и луками.

С упавшим сердцем Тревис вынужден был признать правоту слов Манулито. Да, им придется вскрыть ящик Пандоры еще до конца схватки с красными.

15

Они провели возле корабля еще пару дней. Манулито расхаживал по звездолету в своем скафандре, внимательно изучая аппаратуру и системы. По вечерам он рисовал какие-то сложные схемы на кусках коры. Иногда он начинал объяснять своим спутникам те или иные технические идеи, но при этом вдавался в такие дебри, что ни Тревис, ни Льюп не понимали ни слова. Однако всем им было достаточно знать лишь то, что сам Манулито прекрасно понимает, что делает.

На утро третьего дня появился Нолан, его пыльное лицо осунулось и даже заострилось от долгого тяжелого перехода. Тревис сразу же предложил ему флягу, и усталый апач первым делом напился, торопливо глотая воду. Затем он опустился на землю и положил рядом фляжку.

– Скоро будут... с девчонкой.

– Неприятности были? – поинтересовался Джил-Ли.

– Монголы перенесли свой лагерь. Поступили мудро. Красные, должно быть, взяли на заметку их прежнее местонахождение. Теперь они дальше к западу, а мы... – он отер губы тыльной стороной ладони, – мы побывали в твоей долине башен, Фокс. Да, это действительно заколдованное место.

– Никаких признаков красных?

Нолан отрицательно покачал головой.

– Мне кажется, что золотистый туман, наполняющий долину, скрывает башни. С воздуха их не увидеть. И только приблизившись вплотную можно отличить их от природных скал.

Тревис расслабился. Значит, у них еще есть время. Взглянув на Нолана, он заметил легкую улыбку на усталом лице.

– Эта скво, она вроде как в родне с пумой, – объявил Нолан. – Она ободрала Цуая не хуже дикой кошки.

– Надеюсь, она сама не ранена? – забеспокоился Тревис.

На этот раз Нолан хохотнул в открытую.

– Ранена?! Да нет, это нам пришлось из шкуры лезть вон, чтобы уберечься от ее когтей, мой младший брат. Она и впрямь дочь Волка. И она не потеряла головы, эта скво. Всю дорогу отмечала путь, хотя и не знала, что нам это на руку. Да, она наверняка постарается сбежать.

Тревис поднялся и поморщился от резкой боли в боку.

– Покончить бы с этим быстрее, – хрипло сказал он. Вся эта идея так до конца и не нравилась ему. Ему нестерпимо было думать о том, что Кайдессу приведут сюда, в этот темный, страшный звездолет и оставят наедине со страхами и тревогами. И в то же время он прекрасно понимал, что ничего опасного ей не грозит. Он и сам постарается держаться поближе, чтобы прийти на помощь, если таковая понадобится.

Звук осыпающихся камешков предупредил о приближении разведывательной группы. Манулито уже спрятал скафандр, и теперь они предстанут перед Кайдессой обыкновенными дикими апачами.

Через несколько секунд из-за склона холма появилась целая процессия. Впереди шел Цуай с багровыми царапинами через все лицо. За ним Деклай и Эскелта грубо толкали перед собой пленницу. Косы у Кайдессы расплелись, у рубашки оторвался рукав, но по глазам Тревис видел, что боевой дух не оставил девушку. Следом за ними гордо вышагивал Осторожный Олень, непроницаемо поглядывая то на пленницу, то на воинов, подгонявших ее.

Апачи впихнули ее в кольцо поджидавших. Кайдесса остановилась, широко расставив ноги, чтобы не упасть. Она презрительно оглядела их всех, затем взгляд девушки упал на Тревиса.

– Свинья! Грязный шакал! Дохлый верблюд... – начала она с жаром перечислять по-английски, но тут же в запальчивости перешла на родной язык.

Руки у нее были связаны, но уж язык-то никто не мог удержать.

– У этой скво язык словно жало, – прокомментировал Осторожный Олень. – Упрячьте ее подальше, пока она всех тут не отравила.

Цуай демонстративно заткнул уши:

– Если эта кошка не способна царапаться, то оглушить может запросто. Давайте не будем тянуть, избавимся от нее поскорее.

Однако несмотря на насмешки, в их взглядах читалось настоящее уважение. Апачи высоко ценили храбрость, даже в пленниках. Пинда-лик-о-йи, Том Джеффернс, смело вошедший в самую гущу индейского лагеря и вступивший в переговоры со своими заклятыми врагами, получил уважение и дружбу вождя, с которым до этого сражался не на жизнь, а на смерть. И Кайдесса, проявившая невиданное для женщины мужество, имела теперь большее влияние на своих тюремщиков, чем даже могла предположить.

Наступил черед Тревиса разыгрывать свою роль. Он поймал Кайдессу за плечо и грубо толкнул ее в сторону звездолета. Но, похоже, к этому моменту она уже выдохлась, и повиновалась без всякого сопротивления. И только когда они подошли достаточно близко к звездолету, Кайдесса вдруг замерла на месте, и Тревису показалось, что она даже ахнула от изумления.

Как и было запланировано, четверо апачей – Цуай, Нолан, Джил-Ли и Деклай – расположились вокруг корабля, поднявшись на пригорки для удобства осмотра окрестностей. А Манулито, надев скафандр, уже скрылся в корабле, чтобы в любую минуту кинуться на помощь, если это понадобится.

Стиснув зубы, Тревис подтолкнул Кайдессу к пролому. В эту минуту Тревис даже не знал что лучше: войти в звездолет и впервые столкнуться со страхом, который выкручивает мозги как веревки, или же ничего не знать о предстоящем. Он уже готов был бросить всю эту затею при одном взгляде на угрюмо шагавшую впереди девушку. Но мысль о башнях, о хранящейся в них информации, и о том, что произойдет, если красные до нее доберутся, останавливала его.

Тревис первым нырнул в пролом, а Эскелта перерезал веревку на запястьях Кайдессы, и впихнул пленницу следом.

– Полезай, скво, – небрежно бросил он ей в спину.

Тревис шел по темным коридорам, направляясь к каюте, которую они выбрали. Они рассчитывали довести ее до этого места, а затем разыграть панику и страх, дав ей таким образом возможность сбежать.

Изобразить страх? Тревис и двух футов не прошел, как понял, что ничего разыгрывать не придется. Стены, пол, потолок, сама атмосфера корабля, казалось, излучали яд, который пронизывал буквально все тело. Каждую его клеточку, добираясь до мозга. Тревис чувствовал, что с каждым новым вдохом его тело наполняется страхом, хотя в то же время ничего опасного он не ощущал. Он весь взмок, ноги ослабли, а руки нервно тряслись. Во рту пересохло, и он то и дело пытался сглотнуть тошнотворный ком, застрявший в горле.

Тишину прорезал визг Кайдессы. От неожиданности Тревис оступился, его шатнуло к стене. В тот же миг монголка развернулась, бросилась на него и вцепилась, как настоящая дикая кошка. Он едва сумел защитить лицо и глаза от ее ногтей. Затем она отпрыгнула назад и бросилась в проем. К этому моменту Эскелта уже куда-то пропал, и остановить ее было некому.

Все это Тревис заметил краем глаза. От резкого движения боль вновь прорезала бок. Он осел на пол, стараясь сдержать дыхание. Откуда-то выскочил Эскелта, подбежал к нему и помог подняться. Они выбрались к пролому в корпусе корабля, но вниз спустились не сразу. Тревис, которого мучила боль, не был уверен, что сумеет спуститься самостоятельно, а Эскелта, получивший приказ не торопиться, тянул время.

В проеме они могли разглядеть совершенно пустой склон холма. Не было видно ни спрятавшихся апачей, ни Кайдессы. Тревис даже поразился: как ей удалось так быстро улизнуть.

Спустившись на землю, Тревис почувствовал под ладонью расползающееся мокрое пятно. Он отнял пальцы и посмотрел. Кровь. По-видимому, рана снова открылась. Он даже выругался. Теперь он даже и думать не мог о том, чтобы самостоятельно преследовать Кайдессу. Конечно, от него было мало пользы, как от хромого коня. Но у него еще есть союзники! Он мысленно позвал койотов. Из-за куста высунулась острая мордочка Наликидью. Он сосредоточился и приказал ей бежать за Кайдессой, следить за ней и охранять. Голова койота тут же исчезла. Тревис облегченно вздохнул. Он прекрасно понимал, что хотя апачи замечательные следопыты и воины, но койоты легко могут дать им сто очков вперед. Он знал, что Наликидью и Нагинлта всю дорогу будут находиться рядом с девушкой и, прячась по кустам и в высокой траве, ни разу не покажутся ей на глаза. Она и не заподозрит, что кто-то за ней наблюдает и охраняет ее.

– Разыграно как по нотам, – заметил Джил-Ли, выбираясь из своего укрытия. – Но что это с тобой? – он подошел к Тревису и отнял прижатую к боку руку.

К тому времени, как вернулся Льюп, Тревис уже снова был перебинтован и смирился с мыслью, что за Кайдессой ему теперь следить не придется.

– Насчет башен... – сказал он Джил-Ли. – Если наш план удастся, мы захватим часть красных здесь. Но не будем забывать, что нам еще нужен и сам звездолет. И значит, придется обыскать башни в поисках оружия. А может, подождать возле башен, на случай, если красные с Кайдессой вернутся именно по тому пути.

Льюп бесшумно спрыгнул с уступа, широко улыбаясь.

– Эта скво с головой, – заметил он полушутливо. – Улепетывает от звездолета быстрее, чем заяц от волка. Потом начинает думать и взбирается по холму, – он ткнул пальцем в склон позади. – Затем прячется и наблюдает. А когда из звездолета появляется Тревис, снова пускается убегать. Тут Осторожный Олень показывается в кустах, и она сворачивает на восток. Как мы и добивались...

– А потом? – встревоженно спросил Тревис.

– Она бежит поверху, словно настоящая скво из племени. Нолан убежден, что она обязательно остановится на ночь немного передохнуть. Он следует за ней.

Тревис облизал пересохшие губы.

– Без пищи и воды... – задумчиво произнес он.

Губы Джил-Ли сложились в хитрую улыбку:

– Цуай проследит, чтобы она "случайно" наткнулась на провизию. Не забывай, мы учли все эти мелочи, мой младший брат.

Тревис понимал, что апачи действительно предусмотрели и запланировали все: и случайные встречи, и случайные находки. Уж они-то наверняка сумеют направить ее по нужному для них пути. Она и знать ничего не будет.

– К тому же, теперь у нее есть оружие, – добавил Джил-Ли.

– Что? – удивился Тревис.

– Посмотри на свой пояс, мой младший брат. Где твой нож?

Тревис ошарашенно уставился на свой пояс. Ножны действительно были пусты. Последний раз он пользовался ножом за завтраком, когда резал мясо. Льюп расхохотался, увидев выражение лица Тревиса.

– Ну и ловко же она вырвала зуб у лисы, – хохотнул Льюп.

– Да, – растерянно заметил Тревис. – Это случилось, наверное, когда мы боролись.

Он вдруг вспомнил с каким отчаянием она бросилась на него. В тот момент ему показалось, что она буквально обезумела от страха. Однако, как видно, эта девчонка умеет держать себя в руках. Сообразила же она в такую минуту выхватить у него нож, да еще и так, что сам он ничего не заметил. А может, здесь опять сказалась разница между двумя нациями? Ведь не действуют же на них, апачей, машины красных. Возможно, и редакс не способен затронуть нервные струны монголов.

– Она отважна, эта скво, стоит многих лошадей, – Эскелта как нельзя более кстати припомнил древнюю меру женщине.

– Это верно, – тут же согласился Тревис с чувством и, заметив, что улыбка Джил-Ли стала еще шире, раздосадованно поспешил сменить тему разговора: – Манулито на звездолете. Готовит красным ловушку.

– Вот и прекрасно. Эскелта и он останутся здесь, и ты вместе с ними.

– Ничего подобного. Мы должны во что бы то ни стало добраться до башен, – с горячностью запротестовал Тревис.

– Мне показалось, – прервал его Джил-Ли, – что ты считаешь древнее оружие башен слишком опасным.

– Может, мы и будем вынуждены им воспользоваться, однако я говорю о другом. Мы должны быть уверены, что красные там не появлялись и не появятся, особенно после того, как Кайдесса попадет в плен.

– Да, согласен, лучше принять меры предосторожности, мой младший брат. Но что до тебя, то сегодня и, возможно, еще и завтра, тебе придется отдыхать, – строго произнес Джил-Ли. – Если рана снова откроется, то ты уже долго не сможешь подняться на ноги.

Несмотря на нетерпение, которое так и подмывало Тревиса изнутри, он вынужден был согласиться с разумными доводами. И когда на следующий день он пустился в путь, то услышал только одну новость, что Кайдесса переночевала у одного из небольших водоемов в холмах и теперь двигается прямо к горам.

Три дня спустя Тревис, Джил-Ли и Осторожный Олень прибыли в долину башен. Кайдесса шла по северным холмам, и ее уже дважды заворачивали на восток, в сторону равнин. А полчаса назад с помощью зеркала передали хорошее известие: вертолет красных кружил в воздухе, видимо, сопровождая новую охотничью партию. И они очень надеялись, что в скором времени беглянку заметят и отловят.

Цуай также сумел засечь группу из трех монгольских всадников. Но едва завидев кружащий в небе вертолет, они тут же повскакали на коней и опрометью умчались в горы.

Осторожный Олень присел на корточки и сучком нацарапал на земле грубую схему местности. Красным придется пройти по этому маршруту, чтобы добраться до звездолета. И вся эта дорога контролировалась разведчиками-апачами. А с помощью сообщений, переданных по эстафете, ожидавшие возле башен узнают, удался их план или нет.

Всем троим это ожидание казалось нестерпимо долгим. Слишком уж они нервничали и волновались. У Тревиса почти иссякло терпение, когда наконец на утро второго дня прибыло сообщение, что красные засекли Кайдессу, включили машину и она сама явилась к ним.

– Теперь за оружием в башнях! – скомандовал Осторожный Олень, услышав это приятное сообщение.

Тревис понимал, что откладывать неизбежное больше не удастся. Его мучила мысль о Кайдессе, которая теперь снова оказалась в плену ненавистной машины. Совесть не давала ему покоя, и чтобы забыться, ему хотелось действовать, и чем скорее, тем лучше.

Он тяжело вздохнул и повел Осторожного Оленя и Джил-Ли кбашне. Они по очереди забрались внутрь по свисавшей веревке, и Тревис вновь увидел знакомую сияющую колонну.

Он пересек комнату и неуверенно протянул руки к светящейся поверхности. Он сомневался: станет ли лифт работать снова. Однако к своему облегчению он почувствовал, как тело знакомо притягивает к колонне как магнитом, и услышал за своей спиной изумленный возглас, когда стал медленно скользить вниз.

Спустившись, он отошел от колонны, внимательно вглядываясь в темноту привычных изгибов коридоров. Следующим спустился Осторожный Олень, затем Джил-Ли. Тревис провел их по коридору в помещение с каменным столом и ридером.

Он сел на скамью и принялся возиться с диском кассеты, спиной чувствуя на себе настороженный взгляд двух апачей. Тревис вставил диск в щель, надеясь, что сумеет правильно расшифровать инструкции, которые выдаст ридер.

Он пытливо взглянул на стену. Три... четыре шага... одно точное движение... и замок отперт...

– Ты знаешь! – без тени сомнения в голосе произнес Осторожный Олень.

– Могу догадаться...

– Ну что? – придвинулся к столу Джил-Ли. – Что теперь делать?

– Вот что... – Тревис встал из-за стола и подошел к стене.

Выставив вперед обе руки, апач ладонями коснулся зеленовато-лиловой поверхности. На ощупь она была прохладной и твердой, совсем не такой, как материал колонны. Он провел по стене ладонями вниз...

В конце концов одной рукой он нашел нужное место, ладонь согрелась. Он принялся на ощупь отыскивать вторую точку, и когда наткнулся на второе теплое место, быстро расставил пальцы, уперев их в тепловые точки. Наступала самая ответственная минута. Тревис напрягся всем телом, в боку закололо, запульсировала рана. Он с силой вдавил пальцы в ставший вдруг податливым материал стены.

16

Пару секунд ничего не происходило, и у Тревиса даже мелькнула мысль, что он ошибся, неправильно поняв инструкцию. Однако неожиданно стену расколола черная линия, которая, неторопливо расширяясь, постепенно превратилась в щель. Тревис, затаив дыхание, следил за тем, как она становится все шире и продолжал нажимать пальцами на тепловые точки. Он невольно так напряг руки, что подушечки пальцев побелели и онемели. Наконец через несколько секунд в стене образовался проем в восемь футов высотой и два шириной. Дальше щель расходиться прекратила.

Тревис убрал руки от стены и заглянул в открывшийся проход. Оттуда струился слабый серый сумрачный свет, словно в дождливый день на Земле. Кроме того ему в лицо пахнуло холодом, будто там, за стеной, покоились вековые льды. Осторожно, оберегая пораненный бок, Тревис первым протиснулся в щель и погрузятся в серый холод.

– Вот это да! – услышал он за спиной изумленный возглас Джил-Ли.

Тревис, вероятно, и сам с удовольствием присоединился бы к этому возгласу, но был настолько ошарашен увиденным, что потерял дар речи.

Бесконечно-огромный склад буквально терялся в серой мгле. Он был освещен большими тусклыми лампами, врезанными в каменный свод, нависавший над гигантским помещением. И все пространство, насколько хватало глаз, было испещрено искрившимися огоньками лилово-зеленых символов, нанесенных на ящиках, заполнявших все это помещение. Одни из контейнеров были настолько огромны, что в них можно было загнать целый табун лошадей, а некоторые – не больше человеческого кулака. Это был склад, настоящий склад, и теперь им предстояло выяснить, что же хранили в нем давно исчезнувшие жители Топаза.

– Что?.. – начал было Осторожный Олень, но справившись со своим замешательством, добавил: – Откуда начнем поиски?

– Идем туда, к дальнему концу.

И Тревис решительно двинулся по проходу вдоль ящиков и вещей, которые, похоже, принадлежали разным эпохам развития исчезнувшей цивилизации. Если он правильно понял инструкцию, то именно в самом дальнем конце склада хранилась вещь или вещи, которые следовало использовать в первую очередь. Это было слишком важно. У Тревиса вдруг возникла мысль, что во время прослушивания всей этой информации с кассеты он постоянно улавливал в звуках чуждой речи какое-то отчаяние, словно запись делалась торопливо, под угрозой какой-то страшной опасности. Оно прорывалось сквозь сухую мозаику незнакомых слов чужого языка.

Шагая по проходу, Тревис невольно обратил внимание, что ни под ногами, ни на вещах пыли нет. К тому же время от времени по рядам контейнеров пробегал легкий прохладный ветерок, а тишина стояла такая, что шорох мягких мокасин казался оглушительно громким.

Тревису казалось, что символы на ящиках словно особые знаки отмечали их путь. Наконец они добрались до противоположной стороны пещеры и вышли на небольшую открытую площадку. И только теперь Тревис увидел то, чему в инструкции придавалось такое значение.

– Не может быть! – ошарашенно прошептал он и попятился.

Шесть. Их было шесть, этих узких, высоких полупрозрачных капсул, установленных в ряд вдоль стены. И из них на землян смотрело пять пар черных больших глаз. Это были люди со звездолетов. Белые, высокие купола голов, узкие, тонкие тела, сине-зеленые в обтяжку комбинезоны. Те самые люди, которые снились Менлику. Пятеро их, застывших в ожидании.

Пять звездолетчиков – шесть капсул. Этот странный факт вырвал Тревиса из плена устремленных на него глаз. Он перевел взгляд на шестую капсулу и, не встретив там фигуры инопланетянина, посмотрел ниже, только теперь разглядев небольшой холмик костей, белый череп и лохмотья от сине-зелено-лилового комбинезона. Что бы там ни было, а шестому явно не повезло.

– Они живы! – схватил его за руку Джил-Ли.

– Навряд ли, – отозвался Осторожный Олень, не отрывая взгляда от капсул.

Тревис шагнул вперед и коснулся прозрачного покрытия ближайшей капсулы. Но выражение глаз инопланетянина нисколько не изменилось, он по-прежнему продолжал смотреть в пустоту, словно и не видел апача.

Но Тревис знал! То ли это была скрытая информация, записанная на кассете, и теперь всплывшая всезнании при виде этих пяти спящих, то ли сработала человеческая логика, но Тревис прекрасно представлял теперь и назначение всего этого помещения, и почему именно шесть часовых оставались здесь, в складе, и что они, эти спящие, ожидают от каждого, кто появится здесь.

– Они спят, – сказал он тихо, и тут же пояснил: – Что-то вроде анабиоза.

– Ты думаешь, их можно снова оживить? – изумленно воскликнул Джил-Ли. – Они что, прямо так вот встанут и пойдут?

– Возможно, сейчас уже и нельзя, – откликнулся Тревис. – Прошло слишком много времени. Но цель заключалась именно в этом: оставить их здесь в анабиозе, а потом вернуться и воскресить.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Осторожный Олень.

– Я не знаю наверняка, но думаю, что кое-что понимаю. Что-то случилось, не сейчас, а очень давно. Может, война – война между целыми солнечными системами, более чудовищная и страшная, чем мы можем себе это вообразить. Сдается мне, что эта планета служила отдаленным фортом для звездной цивилизации. И когда они вдруг поняли, что их отрезали от дома, когда звездолеты перестали прибывать, тогда они сложили здесь все свое оборудование и ушли в страну снов в ожидании избавителей...

– Избавителей, которые так и не пришли, – подхватил его мысль Джил-Ли. – А есть хоть какой-нибудь шанс оживить их?

Тревис содрогнулся.

– Не хотелось бы мне пробовать.

– Да, – весомо обронил Осторожный Олень. – С этим я полностью согласен, мой младший брат. Нам не известно, что это за люди, и боюсь, они не станут для нас хорошими далаанбийати – союзниками. У них в избытке го'нди, у этих звездных людей, но это не сила, которую мы знаем. Только сумасшедший или глупец попытается нарушить их сон.

– Ты говоришь справедливо, – согласился Джил-Ли. – Но где же во всем этом, – он полуобернулся на склад и осмотрел ряды контейнеров, – мы сумеем отыскать то, что нам нужно здесь и сейчас?

При этих словах у Тревиса в сознании что-то мелькнуло.

– Давайте разойдемся и поищем контейнеры с символом из точек по вершинам ромба, заключенного в круг.

Апачи разошлись в разные стороны, оглядывая ряды ящиков, а Тревис еще на минуту задержался возле капсул. Он снова взглянул в глаза одному из инопланетян. Их империя давно превратилась в прах, не оставив и следа, а эти существа до сих пор лежат в анабиозе. Сколько лет они здесь? Десять тысяч? Двадцать? Почему-то вдруг Тревис вспомнил историю Земли. Что, если бы римские легионеры впали в сон, дожидаясь помощи от империи, когда на их форпост в Бретани напали викинги? Да, Осторожный Олень прав, ничего общего между ними и этими инопланетянами нет. Пусть они и дальше спят своим долгим, холодным сном.

И все же, когда Тревис развернулся и пошел прочь, словно какая-то неведомая сила тянула его назад. Ему хотелось остановиться, обернуться... Он просто физически ощущал на себе выжидающий взгляд этих черных, полных разума глаз. Он был рад избавиться от этого неприятного чувства, завернув за угол и скрывшись за целым рядом контейнеров.

– Сюда! – вскоре послышался голос Осторожного Оленя, но рассыпавшись на тысячи осколков, по всему помещению покатилось эхо, и Тревис с трудом определил, с какой же стороны звали. Поэтому Осторожному Оленю пришлось их еще несколько раз окликать, прежде чем они наконец соединились.

На боку небольшого контейнера мерцал символ круга с четырьмя точками ромбом. Они с трудом сняли его с большого ящика и поставили в проход. Тревис провел по нему ладонями, но никаких зацепок не нашел. Контейнер был изготовлен из неизвестного сплава, прочный, и годы не оставили на нем никаких следов.

В конце концов Тревису удалось нащупать то, чего не видели глаза: небольшие впадинки для пальцев, как на стене. Он с силой надавил на них и откинул крышку.

Контейнер разделялся на секции, в каждой из которых покоились предметы со стволом и рукоятью. Они походили на земные пистолеты, но отличия все-таки бросались в глаза. Тревис с величайшей осторожностью вытащил один из них. Ствол был действительно невероятной длины – около восемнадцати дюймов, но само оружие несмотря на свои габариты было довольно легким, в отличие от земных пистолетов, с которыми Тревису не раз приходилось иметь дело. Неудобная для человеческой руки рукоять не имела спускового крючка. На его месте Тревис нащупал небольшую кнопку, на которую по всей видимости и надо было нажимать.

– И на что это годится? – поинтересовался практичный Джил-Ли.

– Понятия не имею, – откликнулся Тревис. – Но это достаточно важно, если о нем особо упоминалось в кассете.

Он передал оружие Осторожному Оленю и принялся вытаскивать следующее.

– Не понимаю, как его заряжать, – сказал Осторожный Олень, вертя оружие в руках.

– Не думаю, что оно стреляет пулями, – отозвался Тревис. – Придется испытать снаружи, а то нам не разобраться, что это такое.

Апачи забрали с собой лишь три "пистолета" из тридцати шести и закрыли контейнер. Когда они протискивались сквозь щель, на Тревиса вновь нахлынула волна отчужденности и головокружения, как это случилось ночью, во время засады на красного. Чтобы не упасть, он с трудом сделал два шага вперед и оперся на край стола.

– Что с тобой?

Осторожный Олень и Джил-Ли с сочувствием следили за ним. Видимо, никто из них не испытал этого ощущения. Тревис секунду молчал, собираясь с мыслями. Ощущение исчезло так же внезапно, как и нахлынуло. Но теперь он был наверняка уверен в его источнике. Это не от машин красных! Это ощущение исходило отсюда. Этот форпост был создан для единственной цели: защитить безопасность правителей на Топазе. И здесь наверняка работала машина, которая порождала в разумных существах психологический импульс повиновения этой самой цели. Возможно, именно присутствие здесь людей заставило ее действовать. Но это могло исходить и от спящих.

– Они хотят проснуться, – ответил Тревис просто.

Джил-Ли бросил взгляд на щель, но Осторожный Олень прищурившись смотрел на Тревиса.

– Они зовут? – спросил он.

– В какой-то степени, – признал Тревис.

Побуждение уже давно прошло, он был свободен.

– Но я уже ничего не чувствую.

– Недоброе место, – отметил Осторожный Олень. – Мы соприкоснулись с тем, что не пред назначается для нас, – он протянул оружие.

– А разве апачи не взяли оружие пинда-лик-о-йи, когда в этом возникла необходимость? – возразил Джил-Ли. – Мы вынуждены поступать так. Неужели после всего, что мы тут увидели... – он кивнул в сторону серого света, пробивающегося сквозь щель, – мы позволим красным явиться сюда и растащить все это?

– И все же, – задумчиво проговорил Осторожный Олень, – здесь, скорее, выбор между двух зол, чем между добром и злом.

– Так давайте тогда убедимся, насколько могуче это зло, – сказал Джил-Ли и нырнул в коридор, ведущий к колонне.

Они выбрались из башни, миновали площадь, укрытую золотистым туманом и, пронырнув в арку, оказались там, где когда-то монголы захватили Тревиса. Солнце стояло уже высоко и ярким пятном парило над головой, пробивая туман. Тревис взвесил на руке инопланетное оружие, прицелился в кустик рядом с большим камнем и нажал кнопку. Проверить, заряжено оружие или нет, другим способом он не мог.

Результат оказался быстрым и поразительным для всех. Ни звука, ни света, ни вспышки. Но куст исчез, только неровное пятно золы осталось на его месте.

– Найянезйани! – первым преодолел потрясение Осторожный Олень. – Воистину, мы свидетели великого зла.

Джил-Ли поднял свой пистолет – если это можно было назвать пистолетом, – прицелился в камень, на котором осталось пятно сажи, и нажал кнопку. На этот раз разрушение шло медленнее. За несколько секунд камень рассыпался, и на его месте осталась только кучка обугленных крошек.

– Воспользоваться этим против живых существ?! – с ужасом запротестовал Осторожный Олень.

– Против людей мы ими пользоваться не будем, – пообещал Тревис. – Лишь против звездолета красных. Вскроем черепаший панцирь и доберемся до нежного мяса.

Джил-Ли кивнул.

– Верно говоришь. Теперь я понимаю твои опасения, Тревис. Это оружие злых духов, и нельзя позволить, чтобы оно попало в руки тех, кто...

– ...распорядится им более бездумно, чем мы? – заговорил Осторожный Олень. – Конечно, наши помыслы чисты. Но кто нам дал право решать за других? Что хорошо, и что плохо? Путь таких мыслей – скользкий путь. Мы вынуждены воспользоваться оружием, но после...

– ...но после склад будет опечатан, а кассета с записями уничтожена, – выпалил Тревис.

Какая-то часть его сознания отчаянно сопротивлялась такой мысли, хотя он прекрасно понимал, что это единственное правильное решение. Все эти сокровища башен могут оказаться страшным злом, губительным ядом, который не только невозможно будет уничтожить, но и который способен распространиться с Топаза на Землю. К тому же, даже сейчас, используя это оружие, они уже подвергали себя невероятному риску.

Предположим, Западная Конфедерация получит доступ к этим сокровищам. Они с завидной легкостью используют все, что сможет им пригодиться, и уж наверняка будут считать себя вправе сделать это. Каждая сторона считает свои идеалы и цели чистыми и благородными, а этим можно оправдать любой, даже самый страшный поступок. История Земли хранит в себе много фактов, когда идеалы одних фанатиков сталкивались с другими. Это были кровопролитные, страшные войны, и в подобном противостоянии нет справедливости, только смерть, разорение и кровь, кровь, кровь... Красных нельзя подпускать к этим знаниям, но и они сами не имели на информацию никакого права. Сокровищницу древних времен необходимо было скрыть от всяких глупцов и фанатиков, которых слишком много даже среди здравомыслящих людей.

– Табу! – подчеркнуто торжественно произнес Осторожный Олень, и все с ним согласились. Знания действительно следовало спрятать за барьером табу. Только это могло их выручить.

– Лишь эти три, мы не нашли никакого другого оружия, – предупредил Джил-Ли.

– Да, – кивнули Осторожный Олень с Тревисом, и Тревис добавил: – Мы нашли гробницы звездного народа, и это оружие сопровождало их в последний путь. Мы взяли его на время, и должны вскоре вернуть, иначе нас ждет страшная кара мертвых. Использовать это можно только на крепости красных, и только нами, теми, кто нашел оружие и навлек на себя гнев потревоженных духов.

– Отлично сказано. Такой ответ мы и дадим племени. Башни – гробницы мертвых. Когда мы вернем оружие, путь сюда станет табу. Все согласны? – спросил Осторожный Олень.

– Да!

Теперь и Осторожный Олень испробовал свое оружие, уничтожив маленькое деревце. Никто из апачей не хотел в открытую носить это оружие. Мощь, заключенная в нем, больше пугала, чем давала ощущение безопасности. Поэтому, вернувшись на стоянку, они уложили пистолеты на одеяло и завернули их. Но ни один не мог забыть, что стало с кустом, камнем и деревцем.

Апачи занялись обыденными обязанностями, собирая ветки для костра, разводя огонь и ставя в котелке вариться мясо. Поужинав и немного отдохнув, они уселись у догорающего костра, заводя неторопливый разговор.

– Если таково их ручное оружие, – заметил Осторожный Олень, задумчиво глядя на заходящее солнце, – на что же еще они тогда были способны? Сжигать целые миры?

– Так, должно быть, и произошло, – откликнулся Тревис. – Мы же не знаем, что положило конец их империи. Планета-столица не была уничтожена, носе эвакуировали в срочном порядке. Даже обстановка зданий сохранилась, – ему припомнилось, как он с Россом Мэрдоком и летучим аборигеном отбивался от гориллоподобных существ. Им тогда пришлось несладко. Они отстреливались от горилл на земле, а крылатый туземец летал над ними и сбрасывал на головы врагов ящики.

– И здесь мы обнаружили тех, кто погрузился в сон, желая переждать время опасности. Они явно не верили, что это надолго, – задумчиво проговорил Осторожный Олень.

Беседа как-то увяла сама собой. Наступили сумерки, последние солнечные лучи угасли на краю горизонта, и вскоре первая луна поднялась в небо. Апачи принялись укладываться на ночь. Тревис опасался, что в ночных кошмарах его станет преследовать выжидающий взгляд больших черных глаз инопланетян. Но нет. Чрезвычайно устав от пережитого, он быстро уснул, словно провалившись в черноту, и даже удивился, когда Джил-Ли настойчиво затряс его за плечо, пытаясь разбудить. Он завозился на одеяле, неохотно открыл глаза и посмотрел на небо. Обе луны уже сияли двумя фонарями, разливая золотистый и зеленоватый свет. Наступало время дежурить. Тревис поежился от прохладного, знобящего ночного воздуха, поднялся и постарался встряхнуться, оглядев окрестности цепким взглядом. Однако все вокруг дышало тишиной и спокойствием. Он обошел небольшой лагерь и опустился на землю перед костром, лениво позевывая. Однако дремоту смахнуло как рукой, когда внизу у реки он заметил маленькую четырехногую тень. Койот окунулся в воду, поплескался, затем вылез на берег и отряхнулся, подняв вокруг себя целый фонтан брызг.

– Нагинлта! – окликнул он койота. Неужели что-то стряслось? Вопрос уже готов был сорваться с языка, но Тревис спохватился и одернул сам себя. Еще не хватало разбудить остальных и переполошить весь лагерь. Тревис постарался мысленно сосредоточиться и послать телепатический сигнал.

Нет, у койотов все было в порядке, просто та, которую послали охранять, возвращалась теперь в горы вместе с другими. Четыре спутника. Наликидью еще наблюдала за их лагерем, а он прибыл за дальнейшими инструкциями.

Тревис мысленно подозвал его к себе. Нагинлта трусцой, неохотно подбежал к человеку и остановился в паре шагов, выжидающе глядя прямо в лицо. Тревис потянулся, ухватил койота за мокрую густую шерсть и посмотрел в большие, полные мысли желтые глаза. Нагинлта дернулся и слегка заскулил. Похоже, это ему не слишком нравилось.

Спутников Кайдессы надо довести до разбитого звездолета. Но ее беречь, как зеницу ока. Когда же они доберутся до места, Тревис как можно четче представил пик-ориентир за перевалом, тогда один из койотов должен отправиться к звездолету и предупредить апачей.

Часовой в горах должен был сообщить Манулито и Эскелте о приближении монголки с красными, но дополнительная страховка не помешает. Эти четверо с Кайдессой обязательно должны дойти до звездолета и попасть в ловушку.

– Что это? – привстал Осторожный Олень.

– Нагинлта.

Но койот уже скрылся во тьме.

– Красные заглотнули наживку, и по крайней мере четверо их движутся с Кайдессой на юг.

Но экспедиция красных оказалась не единственной, что направлялась на юг. Утром с помощью сигналов Цуай сообщил, что монголы оседлали своих коней и тоже выступили в сторону долины, выслав вперед разведчиков.

Осторожный Олень подошел к одеялу, в которое были завернуты инопланетные пистолеты, и опустился на корточки. Он исподлобья посмотрел на Тревиса.

– Их надо остановить, – жестко произнес Тревис.

Однако у него не было ни малейшего представления, как можно остановить надвигавшуюся орду монголов. Ему вдруг припомнился тот слепой фанатизм, с которым они однажды уже атаковали апачей. Тревис невольно содрогнулся.

17

Их было десять. Они неслись во весь опор под барабанный бой, который эхом разносился по горам. Среди них Тревис заметил и Менлика в его развевающемся балахоне. Что-то выкрикивая, тот мчался вместе с остальными. У монголов было принято, чтобы и женщины участвовали в сражении наравне с мужчинами, поэтому такой смешанный отряд апача нисколько не удивил. Но он боялся только одного – если они выступили под воздействием машины красных, то остановить их можно будет лишь одним способом – полным уничтожением. И ждать дольше становилось небезопасно.

Тревис спрыгнул с выступа рядом с аркой и вышел на открытое место, положив оружие инопланетян на предплечье и приготовившись стрелять, если в том возникнет необходимость. В качестве предметного урока он собирался продемонстрировать на чем-нибудь грозную мощь оружия.

– Дар-у-гар! – раздался боевой клич, который когда-то в древности наводил страх на необозримых просторах Земли. Монголов было мало, всего несколько человек, но клич, эхом прокатившийся по горам, звучал также грозно, как и в древние времена.

Двое несущихся галопом всадников выставили вперед пики, намереваясь поддеть на них Тревиса. Он наметил куст впереди них и нажал гашетку. Полыхнуло, куст исчез и мелкое крошево заклубилось, медленно оседая на землю. Лошадь одного из монголов вскинулась на дыбы и отчаянно заржала.

– Менлик! – заорал во всю силу голосовых связок Тревис. – Останови своего воина! Я не хочу его убивать!

Шаман что-то выкрикнул, но всадник уже поравнялся в местом, где стоял куст, глаза его изумленно уставились на черное обугленное пятно. Он резко осадил коня, который захрипел, вскинув голову, остановился на полном скаку и поднялся на дыбы. Тревис понимал, что никакое ружье, винтовка или пистолет не смогли бы остановить несущегося вскачь монгола, но вот это маленькое пятно сажи, оставшееся от куста, подействовало лучше, чем свист пуль возле уха и раскаты выстрелов.

Один за другим всадники остановились, стараясь держаться подальше от Тревиса с его сильным и таинственным оружием. В их глазах он читал ненависть и настороженность, совсем как у мудрого волка – их тотема – который слишком хорошо оценивает ситуацию и не станет нападать сломя голову, жертвуя собственной шкурой.

Тревис сделал несколько шагов вперед.

– Менлик, нам надо поговорить.

По всадникам пробежал недовольный шепоток. Но шаман успокоил всех одним жестом, пришпорил коня и подъехал к Тревису, остановившись всего в нескольких шагах. Воин степей и воин пустынь друг против друга.

– Вы выкрали женщину из наших юрт, – бросил Менлик, однако он не спускал взгляда с оружия Тревиса. – Ты или очень храбр, или слишком глуп, появившись здесь вновь. Кто вдевает ногу в стремя, должен сесть в седло. Кто вынимает меч из ножен, должен быть готов воспользоваться им.

– Я что-то не вижу здесь всей орды, – отозвался Тревис. – И с этой горсткой Менлик собирается выступить против апачей? Но ведь есть еще другие враги монголам, куда более сильные.

– Похитители женщин – не воины, а трусливые шакалы, против них незачем выступать всей ордой.

Однако Тревису уже надоело все это препирательство. Времени оставалось слишком мало.

– Слушай же внимательно, шаман. Нет у меня вашей скво, она уже пересекает горы, направляясь на юг, – мотнул он подбородком в сторону перевала, – и ведет красных в западню.

Поверит ли ему Менлик? Тревис решил не упоминать о том, что об их планах Кайдесса ничего не знала.

– А ты? – задал шаман вопрос, который так надеялся услышать апач.

– Мы, – подчеркнул Тревис, – отправимся сейчас против тех, кто прячется в Небесной Лодке, – и он указал в сторону северных равнин.

Менлик поднял голову и презрительно окинул взглядом апачей.

– И ты вождь армии, которая может противостоять машинам?

– В армии нет необходимости, когда у нас есть это, – Тревис второй раз продемонстрировал мощь своего оружия, превратив в песок выступ скалы. Выражение лица Менлика не изменилось, только глаза изумленно расширились.

Шаман махнул рукой, и монголы спешились. Тревиса это обрадовало. Менлик согласен вести переговоры. Апач тоже махнул рукой, и Осторожный Олень вместе с Джил-Ли, держа оружие на виду, появились из-за выступа. Татары не могли знать, что эти трое – единственные из племени. На их месте он бы тоже поверил, будто за скалами прячутся остальные.

– Ты хочешь говорить? Тогда говори, – приказал Менлик.

Тревис кратко описал прошлые, события и заключил:

– Кайдесса ведет красных к западне, которую мы устроили им на нашей стороне гор. У нее всего четверо спутников. Сколько теперь красных осталось в колонии?

– По крайней мере двое на вертолете, и, может быть, восемь на Небесной Лодке. Но нам до них не добраться.

– Да?! – негромко рассмеялся Тревис. – А тебе не кажется, что с помощью этого, – он демонстративно переложил оружие из руки в руку, чтобы привлечь внимание, – мы сможем расколоть скорлупу и добраться до ореха?

Менлик бросил быстрый взгляд влево, на скалу, от от которой осталось только черное угольное пятно.

– Ты и сам помнишь, что они могут контролировать нас. Стоит нам только оказаться поблизости, и мы угодим в сети раньше, чем доберемся до их Небесной Лодки.

– Да, конечно, вы рискуете, – задумчиво согласился Тревис, но тут же возразил, – но ведь нас-то это не затрагивает. Если мы доберемся до их машин и уничтожим их, разве тогда вы не станете свободными?

– Сжечь кустик – это и молния с небес может сделать.

– А может ли молния, – вкрадчиво поинтересовался Осторожный Олень, – превратить скалу в песок?

Менлик упрямо посопел.

– А где доказательство, что ваше оружие способно справиться с их машинами?

– Какое тебе еще нужно доказательство, шаман? – вспыхнул Джил-Ли. – Что нам теперь, гору снести, чтобы ты поверил? И так времени нет, чтобы заниматься всякими глупостями.

Тревиса вдруг осенило:

– Говорите, там вертолет? Допустим, мы уничтожим его.

– Это способно поразить флайер в небе? – в словах Менлика послышалось явное недоверие.

Тревис мысленно прикинул: не перегнул ли он палку. Но как бы там ни было, им все равно придется избавляться от вертолета, прежде чем они смогут выйти на равнину. К тому же это великолепно может доказать способность оружия противостоять технике красных.

– При определенных условиях, – с уверенностью, которой сам он не чувствовал, произнес Тревис, – это возможно.

– И что же это за условия? – потребовал продолжения Менлик.

– Вертолет нужно подманить как можно ближе, скажем, вон до той вершины, где можно устроить засаду.

Апачи молча выжидали. Монголы не торопились. Где-то в глубине души Тревис боялся, что его аргументы пропали впустую. Он перевел встревоженный взгляд на Хулагира, но раскосое лицо монгола было настолько непроницаемо, что прочесть по нему что-либо оказалось просто невозможно.

– И как ты, творец ловушек, собираешься их заманивать? – откровенно вызывающим тоном задал вопрос Менлик.

– Вы знаете красных гораздо лучше, чем мы, – парировал Тревис. – Вот и скажи сам, как их лучше заманить, сын Голубого Волка?

– Ты сказал, что Кайдесса ведет красных на юг. Но мы знаем об этом только с твоих слов, – ответил Менлик. – Хотя, если ты и лжешь, то я не вижу здесь никакой выгоды, – недоуменно пожал он плечами. – Но если вы говорите правду, то вертолет будет кружить над тем местом, где они вошли в холмы.

– А что может заставить пилота залететь чуть дальше в холмы? – поинтересовался апач.

Менлик опять пожал плечами.

– Все, что угодно. Красные никогда не заходили далеко на юг. Они опасаются высот и не зря, – пальцы коснулись эфеса сабли. – Вот если экспедиции будет грозить опасность, это способно заставить их действовать.

– Допустим, огонь, и как можно больше дыма, – предложил Джил-Ли.

Менлик полуобернулся и переговорил с монголами, между ними завязалась оживленная беседа. Двое или трое начали повышать голос.

– Ну, если подпалить степь в нужном месте, то да, – наконец повернулся к апачам шаман. – Когда вы планируете это сделать?

– Немедленно.

Но пересечь горы – дело нелегкое. Марш-бросок, даже в спешном порядке, занял у них весь день и ночь, а все утро следующего дня ушло на подготовку. И их постоянно подгонял страх, что вертолет не полетит по своему привычному маршруту. Однако Менлик то и дело успокаивал Тревиса, заверяя, что машина всегда сопровождает красных. На что Осторожный Олень весомо заметил, что скорее всего между экспедицией и вертолетом существует радиосвязь, которую обе группы должны поддерживать для большей безопасности.

– Они доберутся до нашего звездолета за два или, самое большее, за три дня, – прикинул Тревис. – Было бы неплохо, если так. Уничтожить вертолет, пока они ничего не успели передать.

Джил-Ли только хмыкнул. Он оценивающе оглядывал вершины холмов, окружавших низину, где Менлик с остальными монголами наваливали свежий кустарник.

– Тут, тут и туг, – указал Джил-Ли головой. – Если пилот снизится, пытаясь рассмотреть, что происходит, мы втроем сможем вывести вертолет из строя.

Они в последний раз переговорили с Менликом и разошлись по своим местам. Дозорные с помощью системы зеркал сообщили, что Цуай, Деклай, Льюп и Нолан направляются прямо к ним. Если западня Манулито окажется успешной, то апачи выступят на штурм вражеской колонии. А если еще удастся уничтожить и вертолет, то и Менлик со своими всадниками будет их сопровождать.

Как Менлик и предсказывал, вертолет вернулся. Вдали, над золотистым горизонтом, к холмам приближалась маленькая пчелка. Менлик принялся быстро стучать кресалом, высекая огонь и подпаливая охапки сухих веток. Кустарник заполыхал, и дым, густой и серый, заклубился над низиной, а затем мощными клубами медленно поплыл к небу. Такое трудно не заметить. Ладонь Тревиса, которой он до боли стискивал рукоять пистолета, вспотела. Он упер рукоять в скалу, стараясь обуздать свое нетерпение.

Чтобы не попасться на глаза пилотам вертолета, монголы попрятались в долине, за спинами апачей. Вскоре вертолет действительно завернул в сторону дыма и стал приближаться. Тревис различил в кабине двух мужчин, на одном из них был такой же шлем, как на убитом им красном. Он рассчитывал, что долгая власть над монголами Придаст красным излишнюю самоуверенность. И если даже эти двое заметят внизу кого-то из апачей, они не отреагируют должным образом до тех пор, пока не будет уже слишком поздно.

Уловка с огнем сработала, и вертолет летел прямо на них. Машина облетела дымный столб один раз, но слишком высоко, чтобы выстрелить и наверняка попасть в лопасти. Потом они отлетели и снова вернулись, но теперь уже низко, едва ли не вровень с вершинами холмов.

Тревис поспешно вдавил кнопку. Инерция пронесла машину еще несколько метров, но если не все три, то по крайней мере один из апачей попал наверняка. Вертолет пронзил столб дыма и рухнул где-то на склоне холма.

Тревис настороженно вглядывался в низину. А вдруг их устройство продолжало работать, принуждая монголов помогать красным?

Апач увидел, как Менлик пробирается по склону холма, подбирая руками полы длинного балахона. Он подскочил к вертолету, с треском распахнул покореженную дверку и с ликующим воплем всадил в одного из пилотов обнаженное лезвие кривой сабли. Появились и остальные... Хулагир, женщины... Они облепили вертолет, кто-то, высоко подняв пику, всадил ее внутрь кабины. Красные расплачивались теперь за то долгое рабство, на которое обрекли монголов.

Апачи спустились и встали в стороне, поджидая Менлика. Хулагир вытащил тело человека в шлеме, и монголы содрали с него нагрудный диск, разбив ненавистное оборудование о камни. Все были взбудоражены, злость, ярость и ненависть вылились в едином необузданном порыве.

Наконец шаман отделился от них и подошел к апачам. На щеках его играл румянец, прищуренные глаза яростно блестели, а рот кривился в злобной, хищной ухмылке. Неожиданно Тревису подумалось, что монгол и в самом деле похож на степного волка.

Менлик приветственно вскинул руку, подходя к апачам. Его хищная улыбочка превратилась в оскал. Тревис с нетерпением ожидал, что же на этот раз скажет шаман.

– Эти двое уже больше никогда не поставят людям ловушки! Вы говорите, что можете выступить против лагеря красных и уничтожить его, теперь мы вам верим, братья по битве! Вы действительно способны сделать это! Мы пойдем с вами. Погибнем, если надо, но не отступим!

Вслед за шаманом к апачам подбежал Хулагир, в руках у которого был автомат. Он с восхищенным воплем подкинул оружие в воздух, на бегу подхватил его и расхохотался, что-то выкрикнув на своем языке.

– У двух змей мы вырвали жала, – перевел Менлик, довольно улыбаясь. – Может, это оружие и не такое сильное, как ваше, но оно наносит раны глубже и быстрее, чем наши стрелы. С ним мы одолеем красных.

Насколько апачи могли судить, монголам потребовалось совсем немного времени, чтобы вытащить из вертолета все, что могло им потребоваться в дальнейшем, и уничтожить остальное оборудование. Буквально через несколько минут с красными пилотами и с самим флайером было покончено. Первая, очень важная часть плана была успешно завершена: если вертолет играл роль посредника между отправившейся на юг, в горы, экспедицией и штабом красных на северных равнинах, то теперь эта связь была полностью нарушена. Теперь случись что с группой ученых и техников, никто об этом не узнает.

И просторы северных равнин с этого времени представляли собой для апачей открытую зону. Раньше они рисковали оказаться замеченными с воздуха, а теперь, когда с "летающим глазом" покончено, авангард, готовившийся к штурму Небесной Лодки, мог действовать быстро и решительно, опасаясь быть замеченным только монгольскими разведчиками, контролируемыми машинами красных. Однако это не так ух и пугало апачей. Подобное проникновение на вражескую территорию с многочисленными опасностями и риском для жизни давно уже превратилось для этих суровых воинов пустынь в некую игру, которую вели их деды и прадеды испокон веков.

Ожидая сигналов с вершины горы, апачи и монголы разбили небольшой лагерь, разожгли костры, собрали всех людей и сложили в одну кучу все собранное ими оборудование. Менлик подсел к костру апачей и предложил им немного сушеного мяса, которое, по древним традициям орды, наездники возили на спине лошади под седлом. Пришлось довольствоваться этой непривычной пищей – отправить людей на охоту они не могли.

– Мы больше не станем прятаться, как крысы в норах или трусливые шакалы, – горделиво заявил Менлик, набив полный рот сушеного мяса. – Время мщения наступило! Мы сядем на своих коней и заставим их расплатиться за все, что они с нами сделали! Это будет час мщения!

– Но ведь у них еще остались другие машины, способные контролировать ваше сознание, – напомнил Тревис.

– Да, но ведь у вас есть оружие, способное справиться со всеми их машинами, – парировал в ответ Менлик, пытливо поглядывая на апача.

– Конечно, – вставил Осторожный Олень, – но они могут послать твой собственный народ против нас.

Менлик встревоженно потеребил себя за губу.

– Это тоже правда, – задумчиво согласился он. – Но теперь, когда у них нет "летающего глаза", который осматривал равнины и докладывал обо всем, что происходит на земле, и когда часть их людей отправилась в горы, они не посмеют выходить слишком далеко на равнины за пределы своего лагеря. И тем более, у них не хватит сил патрулировать все эти огромные территории. И это говорю вам я, шаман, – Менлик хлопнул себя по груди. – С вашим оружием, андас – братья по битве – вы можете управлять миром.

Тревис мрачно взглянул на монгола.

– Вот поэтому оно – табу!

– Табу! – изумленно повторил Менлик. – И как оно может быть запрещено? Разве вы не носите это оружие открыто, у всех на виду, и не используете в трудную минуту? Разве оно не принадлежит вашему народу?

Тревис медленно покачал головой.

– Нет, оно принадлежит мертвым людям, если их вообще можно назвать людьми, – задумчиво проговорил он. – Мы взяли его в гробнице звездного народа, который владел этой планетой еще задолго до нашего прилета сюда. Когда Земля была лишь охотничьей территорией для диких племен, носивших звериные шкуры и убивавших мамонтов с помощью копий с каменными наконечниками. Это оружие из гробницы и, значит, проклято. Пусть только на нас падет это проклятие, мы никому не хотим зла.

Странный огонек блеснул в глазах Менлика. Тревис представления не имел, кем был этот человек до того, как красные отправили его в эту экспедицию на Топаз, превратив в шамана монгольской орды. Он вполне мог быть техником или ученым, и теперь остатки прежних знаний, вероятно, смешались в его сознании с древними суевериями. Но Тревис понимал, что если только остатки современных знаний пустили корни в душе Менлика, то все его табу и россказни лопнут как мыльный пузырь.

Но в то же время апач действительно говорил абсолютную правду. На этом оружии и впрямь лежало проклятие мертвых, как лежало оно и на всех знаниях, записанных на кассетах, на всех вещах, хранившихся в складах древнего города. И как уже заметил Менлик, проклятие это было настоящей силой, силой, способной управлять Топазом, а потом проложить им всем путь назад, до Земли.

Когда шаман снова заговорил, голос его понизился до хриплого шепота.

– Согласен, это слишком сильное проклятие. Оно не позволит людям владеть таким оружием.

– Если мы уничтожим красных или сделаем их бессильными, – поинтересовался Осторожный Олень, – кому еще может понадобиться такое мощное оружие?

– А если другой корабль спустится с небес и все начнется сначала? – спросил Менлик и выжидающе уставился на апача своими темными раскосыми глазами.

– Ну, если уж это произойдет, – убежденно вставил Тревис, – мы найдем ответы на подобные вопросы.

И это тоже было правдой. Там, на складе в древнем городе, могло найтись и другое, куда более мощное оружие, способное уничтожить корабль прямо в воздухе. Но думать об этом сейчас было слишком рано.

– Оружие со складов. Это и в самом деле колдовство мертвого народа, – задумчиво согласился Менлик. – Я так и скажу своим людям. Когда мы выступаем?

– Только когда точно узнаем, что ловушка сработала, и экспедиция красных уничтожена, – ответил Осторожный Олень.

На этом разговор и закончился. Шаман направился к своему народу, чтобы передать слова апачей. Тревис видел, как монголы готовятся к бою. Кто-то принялся чистить оружие, кто-то проверял походное снаряжение. В этих обыденных заботах прошел день. Апачи с нетерпением ждали сообщения с гор, но оно пришло только на утро следующего дня, когда Цуай, Нолан и Деклай вошли в лагерь. Военный вождь поприветствовал всех коротким жестом и улыбнулся напряженно ожидавшему Тревису.

– Все прошло успешно? – не вытерпел Тревис, желая поскорее услышать то, что было написано на лицах его соплеменников.

– Да, как мы и предполагали. Пинда-лик-о-йи вошли в корабль, едва только увидели его. Их нетерпение сослужило им злую службу, они взорвались вместе со звездолетом. Манулито отлично проделал свою работу.

– А Кайдесса?

– С женщиной все в порядке. Когда красные увидели звездолет, они оставили свою машину неподалеку на склоне холма, чтобы скво не могла убежать. Вывести из строя механизм оказалось не так уж и трудно. Теперь она свободна и вместе с мба'а направляется через горы прямо сюда. Манулито и Эскелта тоже сопровождают ее. Теперь... – тут он бросил испытующий взгляд в сторону монголов, – а почему они вместе с вами здесь?

– Мы ждали сообщения, – вставил Джил-Ли, – но теперь ожиданию пришел конец. Мы идем на север!

18

Они залегли на самом краю огромной низины, противоположная сторона которой скрывалась где-то за горизонтом. "Ложе древнего озера, – размышлял Тревис, глядя на весь этот простор, – или даже давным-давно высохшего моря". И может быть, в далекие времена на этом самом месте плескались соленые волны, с ревом налетая на каменистый берег и разбиваясь на миллиарды свежих брызг. Теперь же вся эта низина представляла собой огромную равнину, покрытую высокой золотистой травой, уже созревшие головки которой тяжело колыхались под легкими дуновениями степного ветерка. И все здесь казалось таким спокойным и безмятежным... вот только впереди, в миле от залегшего цепью отряда воинов, посреди золотисто-рыжих просторов, виднелись небольшие купола монгольских юрт – серые, черные, коричневые – они словно стеной окружали огромную серебристую глобулу космического корабля. Да, это действительно был звездолет, но такой гигантский, которого апачам никогда раньше видеть не доводилось, хотя формой он сильно напоминал их собственный разбившийся корабль.

– Табун лошадей... пасется на западе, – в одну секунду опытным взглядом прирожденного всадника оценил обстановку Нолан. – Цуай, Деклай, берете на себя лошадей.

Они оба кивнули и стали быстро пробираться к табуну, осторожно пригибаясь к земле и прячась за стеной высокой травы. Им предстояло преодолеть пару миль, добраться до лошадей и вспугнуть их.

Для монголов, живших в куполообразных юртах, лошади представляли собой настоящее сокровище, как сама жизнь. Поэтому, если табун как следует вспугнуть, то они навернякакинутся выяснять, что же случилось, и тогда путь к кораблю окажется открыт. Тревис, Джил-Ли и Бак, вооруженные пистолетами мертвого народа должны были выступить в авангарде ударной группы. Им предстояло, наверное, самое сложное – вскрыть оболочку звездолета и первыми проникнуть на борт корабля. Апачи рассчитывали на стремительность, но полагаться на помощь монголов они не могли. Во всяком случае до тех пор, пока бортовое оборудование не будет полностью уничтожено.

Трава перед Тревисом заволновалась и оттуда появился черный острый нос Нагинлты. Сосредоточившись, апач быстро передал койотам приказ следовать за двумя людьми, направлявшимися в сторону табуна. Он уже однажды видел, как эти ловкие животные умеют загонять в ловушку дичь. Они в два счета управились с жабьемордыми существами в первый день его пребывания на этой планете, справятся и теперь.

Судя по тому, что койоты присоединились к засевшим в засаду воинам час назад, Тревис понял, что с Кайдессой все в порядке. С Эскелтой и Манулито она теперь двигалась назад, на север.

Тревис испытывал неподдельную радость при одной мысли о том, что их безрассудный план так ловко удался. Но при каждом воспоминании монгольской девушки перед его глазами сразу же возникало перекошенное от злобы и отчаяния лицо, когда она обезумевшей кошкой бросилась на него в коридоре корабля, пытаясь выцарапать ему глаза. Она имела все основания ненавидеть его, и все-таки он надеялся...

Они продолжали следить одновременно и за пасущимися лошадьми, и за юртами. Иногда появлялся кто-нибудь из монголов. В лагере шла самая обычная жизнь, но вот никакого движения на корабле видно не было. А может, красные закрылись на его борту, получив каким-то образом сообщения о двух нападениях, подорвавших их силы?

– Ага!.. – выдохнул Нолан.

Одна из кобыл в табуне приподняла голову и посмотрела в сторону лагеря. Во всей ее позе читалась подозрительность и тревога. По всей видимости, апачи уже добрались до табуна и теперь отрезали его от ряда юрт. И монгольский дозорный, сидевший на земле, скрестив ноги, рядом с пасущейся оседланной лошадью, встревоженно поднялся на ноги и принялся осматривать равнину.

– Аху-у! – древний воинственный клич апачей, который звучал среди пустынь, каньонов и юго-западных равнин Америки, понесся по просторам золотистой степи Топаза, подхваченный раздольным ветром.

Лошади развернулись и галопом бросились прочь от поселения. Коричневая фигурка человека выскочила из высокой травы и, вскидывая руки, точно крылья, бросилась за табуном. Затем апач ухватился за гриву и в едином броске взлетел на спину лошади. Только великий воин и прирожденный наездник мог проделать такое. И теперь всадник с гиканьем и криками гнал табун дальше от стойбища, и оба койота помогали ему, со звонким тявканьем бросаясь коням под ноги.

Среди юрт поднялась суматоха. Весь лагерь моментально превратился в настоящее осиное гнездо, в которое сунули палку. Как растревоженные насекомые, монголы высыпали из своих убежищ, крича и размахивая руками. Большинство мужчин кинулись за табуном. Один или два вскочили на лошадей, которые были привязаны в лагере и пустились вдогонку. Теперь наступил черед действовать ударной группе апачей. Они молча скрытно устремились к кораблю под прикрытием высокой травы.

Трое из них, вооруженные инопланетным оружием, не раз уже проверившие его действие задолго до наступления, испытывали тем не менее немалый страх, что неведомая сила, питающая оружие, вдруг иссякнет, страх, заставлявший сердца колотиться сильнее. Смогут ли они разрушить корабль красных станет ясно только через несколько минут, когда они пустят свое оружие в действие. Теперь же они по-змеиному подползали к краю голой земли, почти вплотную к лестнице, ведущей к люку корабля. Им предстояло пересечь открытый участок, представляя собой отличную мишень для пики или стрелы... или для мощного оружия красных.

– Надо попытаться достать их отсюда, – прокричал Бак, когда они добрались до последней линии густой травы.

Он осторожно прицелился, положив ствол пистолета на согнутое предплечье, и нажал гашетку.

Закрытый люк звездолета слабо замерцал и стал быстро крошиться, превращаясь в черную дыру. За спиной у Тревиса кто-то издал общий боевой клич.

– Огонь! Круши стены! – заорал в диком восторге и неистовом запале Джил-Ли.

Но Тревис и не нуждался в таком приказе. Он уже выхватил свое оружие и, почти не целясь, принялся стрелять в самую удобную цель, которая ему когда-либо попадалась – корпус звездолета. Если даже на корабле и имелось какое-то оружие, то им все равно не достать до снайперов, стрелявших почти в упор.

Все больше и больше дыр появлялось в боку серебристой глобулы. Апачи превращали бок звездолета в настоящее решето. Они, наверное, могли бы разрушить и весь корабль, но вот насколько глубоко внутрь проникают их смертоносные лучи, они не знали.

И тут в пробоинах промелькнуло какое-то движение. Затрещали пулеметы, комья земли и гравий полетели в лица снайперам. Так и под пулю попасть недолго! А дыра все росла... кто-то неистово закричал.... кого-то не стало...

– Они больше не успеют открыть ответный огонь, – с холодным спокойствием Нолан пристальным взглядом окидывал сцену битвы.

Они методично продолжали уничтожать стены корабля. Теперь ему уже никогда больше не подняться в космос. Такие повреждения залатать невозможно: ни материала, ни специалистов.

– Словно ножом по маслу, – высказался Льюп, подбираясь поближе к Тревису. – Раз, раз...

– Вперед! – Тревис повернулся налево и потащил Джил-Ли за плечо.

Тревис не знал, возможно это или нет, но он видел, как их комбинированный огонь неведомой силой пробивает в сфере пробоину за пробоиной, полосуя стены с невиданной легкостью, которая так восхитила Льюпа.

Сзади кто-то предупреждающе окликнул. Они все быстро попрятались обратно в траву. Тревис упал плашмя, перекатился и занял новую позицию. Над головой свистнула стрела. Красные сделали то, чего апачи боялись больше всего – подозвали на помощь монголов. У Тревиса мелькнула мысль, что им надо поскорее разделаться с кораблем и его обитателями, иначе придется отступать под мощным натиском ничего не соображающих безвольных фанатиков.

От огня оружия инопланетников весь борт звездолета теперь рябил черными провалами пробоин. Прижимая пистолет к бедру, Тревис вскочил и бросился прямо к одному из этих черных зияющих отверстий. Еще одна стрела пролетела мимо самого уха, ударилась об обшивку и упала в траву неподалеку.

Тревис буквально швырнул себя в дыру. Оружие действительно оказалось мощным, оно прорвало не только внешний слой обшивки, но и внутреннюю изоляцию. Оказавшись внутри звездолета, Тревис обратил внимание, что разветвления коридоров очень напоминают их собственный корабль. Впрочем, это и понятно, скорее всего, красные строили свой звездолет по тем же самым планам.

Тревис прижался спиной к внутренней переборке коридора, стараясь побыстрее отдышаться, а заодно и как следует оглядеться в незнакомом месте. Откуда-то доносился гул встревоженных голосов и пронзительный звук сигнальных сирен. Главный компьютер корабля находился в рубке, и хотя красные наверняка не решатся взлететь с такими многочисленными пробоинами, апачам все равно предстоит взять рубку с боем. Там находится сердце корабля, оттуда они управляют подвластными им людьми. Внимательно прислушиваясь к шуму, Тревис осторожно двинулся по коридору в ту сторону, где, как ему казалось, находится рубка.

Он плечом распахивал каждую дверь, попадавшуюся ему на пути, и внимательно осматривал пустые помещения. В двух кабинах он обнаружил незнакомое оборудование и разнес его вдребезги с помощью оружия. Он совершенно не имел представления, для чего здесь стоят все эти машины, но здравый смысл и чутье подсказывали, что их надо уничтожить.

Позади что-то клацнуло. Тревис, мгновенно обернувшись, присел и нацелил оружие, однако увидел перед собой лишь Джил-Ли и Осторожного Оленя.

– Вверх? – спросил Джил-Ли.

– ...или вниз? – добавил Осторожный Олень. – Монголы говорят, что красные вырыли бункер под звездолетом.

– Разделимся и будем действовать по одиночке, – предложил Тревис, опуская оружие.

– Добро!

Тревис помчался дальше по коридору и проскочил одну из дверей, но сразу же вернулся. Вспомнив схему своего звездолета, он вдруг подумал, что отсюда можно попасть в двигательный отсек. Он распахнул дверь. Полная каюта оборудования, пульты компьютеров, пучки кабелей подтвердили его догадку. Тревис вскинул пистолет и выстрелил несколько раз. Тут же погас свет, замолкло завывание сирен. Часть систем корабля, если не все, были теперь выведены из строя. Что же касается темноты, то апач чувствовал себя в ней, словно рыба в воде.

Оказавшись снова в коридоре, Тревис ощупью осторожно принялся пробираться по стене. Неожиданно на звездолете воцарилась гулкая тишина. Тревис слышал только шорох собственных шагов, биение сердца и сдержанное дыхание. Казалось, красные настолько были ошарашены таким оборотом событий, что потеряли дар речи.

Неожиданно впереди послышался странный скрипящий звук. Шорох ботинок по лестнице. Тревис крадучись отступил в проем двери каюты и спрятался в ней. Вспыхнул свет, темная фигура включила фонарик, выхватывая из тьмы стены коридора. Тревис вытащил из-за пояса нож, перевернул его рукоятью вверх, чтобы оглушить красного, и приготовился к броску.

Человек торопливо шел по коридору, направляясь к двигательному отсеку. Его прерывистое дыхание послышалось совсем рядом. Пора, мелькнуло в голове Тревиса, и он отложил пистолет в сторону.

Темный силуэт мелькнул совсем рядом. Тревис выскочил из своего укрытия, обхватил красного за плечи и ударил его сзади рукоятью по затылку. Однако в темноте удар не получился, рукоять только скользнула, поэтому Тревису пришлось врезать еще раз. Противник мешком повалился на пол, фонарик, глухо стукнувшись, выпал из ослабевших рук. Тревис, осторожно обшарив человека, прихватил с собой пистолет и фонарь.

Вооружившись до зубов, Тревис направился к лестнице. Пистолет красного он запихнул под кушак, в правой руке держал оружие инопланетников, а фонариком освещал себе дорогу. Он особенно и не таился. Те, наверху, вполне могли теперь принять его за возвращавшегося своего. Но он поднимался по лестнице, время от времени останавливаясь и прислушиваясь.

Где-то внизу раздался глухой взрыв, лестница угрожающе закачалась, и даже вся махина звездолета содрогнулась. "Что-то в бункере?" – мелькнуло у Тревиса.

Он буквально прилип к перилам лестницы, наверху послышался чей-то гортанный крик. Он поспешно вскарабкался на следующий уровень и отпрыгнул в сторону, спрятавшись за изгибом коридора. И как раз вовремя. Шахту осветили фонарем, и сверху кого-то позвали, скорее всего, того самого красного, которого он оглушил. Потом послышался оглушительный грохот выстрела. Эхо загуляло по пустым коридорам корабля.

Взбираться навстречу поджидавшему стрелку было бы полным безрассудством. Нет ли другого пути наверх? Тревис на цыпочках пробежал по коридору, заглядывая в каждое помещение. Он понял, что на этом уровне располагались жилые каюты. Теперь Тревис точно знал, что рубка должна находиться на следующей палубе.

Внезапно он припомнил, что на каждой палубе имеется аварийный люк, предназначавшийся в основном для проведения ремонтных работ. Если бы только удалось его найти...

Далеко за спиной в устье коридора мелькнул отблеск фонаря. Раздался новый выстрел. Но Тревис был уже далеко. Он включил фонарик и принялся обшаривать лучом стены. В пятне света мелькнул шов. Снова удача улыбнулась ему. Сердце апача забилось сильнее.

Он быстро вскрыл люк и посветил вверх. Над головой протянулась толстая перекладина, а дальше слабой тенью обрисовывался ребристый край следующего люка. Засунув за пояс оружие инопланетян и взяв фонарик в зубы, Тревис принялся взбираться по стальным скобам, стараясь не думать о том, что если сорвется, то наверняка разобьется насмерть в этой высокой шахте, уходящей до самого нижнего уровня корабля. Четыре... пять... десять скоб, и вот он уже может дотянуться до люка.

Пальцы в поисках защелки скользнули по поверхности, однако ничего похожего здесь не оказалось. Он размахнулся, кулаком врезал по двери и... едва не сорвался вниз, потому что та легко поддалась и распахнулась под силой его удара. Тревис тотчас нырнул во тьму.

Он на мгновение включил фонарик, осветив помещение, и увидел вокруг себя стойки с приборами связи. Тревис выхватил оружие инопланетян из-за пояса и мощным лучом полоснул по всему оборудованию, уничтожая глаза и уши звездолета. Слева полыхнул выстрел. Плечо резко обожгло.

Его реакция была совершенно инстинктивной. Ничего не успев сообразить, он махнул в сторону нападавшего лучом, одновременно отскакивая к стене и пригибаясь, чтобы представлять собой как можно меньшую мишень. Одно дело защищать себя ножом, пистолетом, стрелой... но таким оружием!

Мгновением раньше рядом стоял человек, живой человек со своими мыслями и чувствами. Пусть он был врагом, но он, как и Тревис, происходил с Земли. А теперь, благодаря тому, что реакция мышц апача оказалась быстрее мысли, от него осталась только кучка пепла. Оружие в руках Тревиса действительно представляло собой оружие духов зла. Его нельзя давать в руки людям, какими бы прекрасными идеями они не руководствовались при этом.

Тревис тяжело дышал, стараясь взять себя в руки. Ему хотелось отбросить прочь эту страшную вещь и никогда к ней больше не прикасаться, но задача, стоявшая перед ними, еще не выполнена. Ему предстоит сделать слишком много, и рисковать он не имеет права. И дело тут не в его жизни, а в свободе целого народа.

Тревис с трудом заставил себя распрямиться и двинуться дальше. Он шел по коридору, открывая одну за другой каюты, попадавшиеся на пути, и продолжал методично уничтожать оборудование. Он должен был превратить этот корабль в мертвые останки. Конечно, он мог бы отложить в сторону пистолет инопланетников, но от памяти не избавишься. И упаси господи кого-нибудь испытать то, что пережил он...

Грохот барабанов, разносившийся по всей степи и взлетавший высоко к звездному небу, заставлял глаза блестеть веселее, а мускулы напрягаться, словно рука сжимала нож или натягивала тетиву лука. Языки пламени огромного костра лизали ночь, в кроваво-красном свете монгольские воины кружили и размахивали кривыми саблями, празднуя победу. Они буквально упивались собственной свободой, обретенной наконец с таким трудом. Поодаль серебристая сфера звездолета зияла черными дырами смерти, которая смела рабское прошлое для всех них.

– Что теперь? – позвякивая своими амулетами, приблизился к Тревису Менлик.

На лице шамана было написано умиротворение и спокойствие, словно избавление от ненавистного рабства вырвало его из объятий древних суеверий, снова сделав цивилизованным человеком. И вопрос, который он задал сейчас, мучил их всех.

Тревис сидел на земле, скрестив ноги, и наблюдал за танцующими монголами. Он чувствовал себя уставшим и опустошенным. Цель достигнута, горстка красных рабовладельцев уничтожена, их машины сожжены. Никакого контроля над сознанием! Люди теперь совершенно свободны и в своих мыслях, и в поступках. Как они используют эту свободу?

– Во-первых, – высказал апач навязчивую мысль, – мы обязаны вернуть это.

Все три пистолета инопланетников были зашиты в кожаный мешок и спрятаны из виду, но память то и дело напоминала о них, воскрешая картины недавнего прошлого. Пока лишь немногие видели их в действии, и следовало как можно скорее избавиться от них.

– Интересно, – принялся рассуждать Осторожный Олень, – станут ли наша потомки рассказывать, что мы призвали молнию с небес? Но все правильно. Мы обязаны вернуть их и объявить долину табу для всех.

– А что, если прибудет другой звездолет, один из ваших? – проницательно спросил Менлик.

Тревис перевел взгляд с шамана на монголов, танцующих вокруг костра. Сейчас Менлик высказал мысль, так долго терзавшую его... Что, если прибудет звездолет с Эшем, Мэрдоком на борту. С людьми, которых он знал и уважал. С его друзьями? И как же быть тогда со знаниями, скрытыми в башнях? Не рухнет ли тогда его уверенность, что он поступает правильно? Он устало потер ладонью вспотевший лоб и сказал:

– Отложим этот разговор. Решим когда или если все это случится.

Но как, как поступить? Однако в нем еще жила надежда, что этого не произойдет, во всяком случае, на его веку. И он ощутил леденящую тяжесть груза, который придется нести всю жизнь.

– Нравится нам или нет, – (говорит ли он это другим, или пытается убедить самого себя?) – мы не можем позволить людям узнать информацию, которая хранится в башнях, не можем позволить найти... использовать... Разве что людьми, которые более мудры, чем мы сами.

Менлик снова вытащил свой жезл и принялся рассеянно крутить его в руках, поглядывая из-под полуопущенных век на апачей с каким-то совершенно новым выражением глаз.

– Тогда я скажу вам вот что: мы должны хранить секрет вместе – наш народ и ваш. В противном случае, заподозри мой народ, что вы одни владеете тайной, начнется зависть, ненависть, страх, раскол между нами с самого начала – война, набеги... Земля велика, а нас так мало. Стоит ли начинать распрю в день, когда весь мир открыт для нас? Если эти древние сокровища столь сильно пропитаны ядом зла, давайте же охранять их, табу для всех.

Менлик был прав, в этом сомневаться не приходилось. Им следует смотреть правде в глаза. Для каждого, будь то монгол или апач, любой прибывший звездолет станет злом. Здесь они живут, и здесь пустят свои корни. И чем скорее они начнут думать о благе их маленькой общины, тем лучше. А предложение Менлика как раз давало точку соприкосновения для обоих народов.

– Ты хорошо сказал, – откликнулся Осторожный Олень. – Это будет наш общий секрет. Мы трое знаем. Теперь ты выбери троих, Менлик, но выбирай осторожно.

– Не опасайтесь! – отозвался монгол. – Здесь начинается новая жизнь. Возврата к прошлому нет. И, как я сказал, мир велик. Мы не ссорились друг с другом, и может быть, наши два народа сольются в один. В конце концов, мы так похожи друг на друга, – и он, улыбнувшись, махнул в сторону костра, где вместе сидели апачи и монголы.

Среди теней, носившихся вокруг пламени, Тревис различил знакомую фигуру, которая то и дело, выкрикивая клич апачей, подпрыгивала, кралась, кружилась... Деклай, он веселился вместе со всеми, опьянев от победы. Апачи, монголы – и те, и другие – наездники, охотники, воины, когда возникает необходимость. Да, разница невелика. Их обманом заманили в эту ситуацию, и они не испытывали лояльности к тем, кто послал их сюда.

Возможно, племя и орда сольются, а может разойдутся в стороны. Время покажет. Но что должно оставаться неоспоримым, так это культ хранителей башни. Глубокое убеждение, что все спящее в башнях должно спать, не просыпаясь ни при них, ни во времена их потомков.

Тревис усмехнулся своим мыслям. Новая религия. Новые жрецы с таинственными, запрещенными знаниями. Со временем из этой ночи народится целая цивилизация, и теперь мысль о пожизненной тяжести знаний уже не так тревожила его.

Он наклонился и подобрал сверток с пистолетами. Затем испытующе оглядел присутствующих. Тяжесть свертка в руках и ощущение еще большей тяжести в душе.

– Пора?!

Вернуть оружие – самое важное сейчас. Может быть только после этого он сможет спать спокойно и будут ему сниться сны: Аризона, скачки на рассвете, голубое небо и ветер в лицо, ветер, несущий запахи сосен и тростника, ветер, который уже никогда больше не согреет ему душу и сердце, ветер, который никогда не испытают сыновья его сыновей. Он надеялся, что кошмары со временем исчезнут, уйдут, что новый мир сумеет затмить собой старый. Да, лучше так, сказал себе Тревис, пытаясь убедить самого себя. Лучше пусть будет так!

Андрэ Нортон, Ключ из глубины времен

1. Мир лотоса

Жемчужная арка неба отливала розовым; на горизонте, там, где встречались море и воздух, цвет постепенно углублялся, становясь радужным. По морю ползли ленивые океанские волны того же цвета, местами их прочерчивали алые вены – спирали водорослей. Розовый мир, купающийся в мягком солнечном свете, знающий только мягкие ветры, спокойствие и – праздность.

Росс Мэрдок перегнулся через край скального выступа и глянул вниз, на пляж – полоску бледно-розового песка, в котором сверкали хрустальные «раковины». Но на самом ли деле эти нежные бороздчатые овалы – раковины? Здесь даже волны надвигаются на берег лениво. А ветер, взъерошивающий волосы, гладящий загорелое полуобнаженное тело; кажется, такой ветер способен только ласкать, он еле шевелит местную растительность, которую земляне называют деревьями, на самом же деле это не настоящие ветви, а длинные кружевные листы, похожие на папоротник.

Гавайка – названная так в честь старого полинезийского рая – мир, внешне совершенный, единственный его недостаток – он слишком совершенный, слишком гостеприимный и ласковый. Долгие лишенные событий и перемен дни внушают забытье, предлагают легкую жизнь без всяких усилий. Если бы только не эта загадка…

Ведь это совсем не та планета, которая была изображена на курсовых лентах, приведших сюда землян. Карта, указатель курса, описание – все вместе – вот что такое древняя курсовая лента. Росс лично участвовал в операции, когда удалось раздобыть большое количество этих лент. Когда-то они служили навигационными указателями расе или расам, правившим звездными линиями десять тысяч лет назад. Но эта цивилизация давно уже исчезла.

Ленты, которые они после случайной их находки привезли на Землю, были изучены, проверены и дешифрованы лучшими умами настоящего времени, их разделили между соперничающими земными державами, и в исследование космоса проникли старое соперничество и ненависть.

Именно такая лента привела их корабль на Гавайку, планету мелких морей и архипелагов, но никак не ожидавшихся континентов. Поселенцы заранее изучили содержание ленты, но обнаружили, что по большей части оно вовсе не соответствует действительности.

Конечно, никто не ожидал, что они найдут здесь города и цивилизацию того типа, что существовала на планете давным-давно. Однако ни одна островная группа даже приблизительно не соответствовала картам, и пока не найдено ни одного следа разумных существ, которые жили и строили на этих прекрасных погруженных в дремоту атоллах. Так что же произошло с Гавайкой, изображенной на ленте?

Росс правой рукой потер шрамы на левой, всю жизнь они будут напоминать ему о встрече с пришельцами со звезд в далеком прошлом его собственной планеты. Он сознательно жег свою плоть, чтобы избавиться от контроля мысли, который они ему навязали. Тогда он победил. Но схватка оставила и другой шрам – тревогу и ужас: именно тогда Росс Мэрдок, непокорный борец и преступник по законам своего времени, Росс Мэрдок, считавший себя исключительно жестким и крепким человеком, чья жесткость еще более усилилась в тренировках и вылазках агента во времени, этот самый Росс Мэрдок столкнулся с силой, которую не понимал, но которую теперь ненавидел и боялся.

Он глубоко вдохнул – запах моря, аромат трав, необычный, но приятный. Так легко расслабиться, подчиниться этому мягкому ленивому миру, в котором нет пороков и недостатков, нет опасностей и раздражений. Но когда-то здесь жили те, в синих костюмах, кого он называл «лысыми». Что же произошло с ними… и потом?

Поверхность неторопливой волны разорвала черная голова, смуглые плечи, стройное тело. Лицо покрывала маска для плавания, в ней отражалось солнце. Руки обнажили подбородок, маленький и круглый, но решительный, затем показался твердый рот, который, впрочем, чаще смеется, и большие темные глаза. Карара Трехерн, прямой потомок древнего гавайского бога-вождя Длии, к тому же исключительно красивая девушка.

Но Росс отчужденно, почти враждебно смотрел на девушку, которая тем временем упрятала маску в карман своего жаберного ранца. Она остановилась под скалой на песке, слегка расставив ноги, на губах ее играла озорная улыбка, она насмешливо спросила:

– А ты почему не спускаешься? Вода отличная.

– Даже слишком, как, впрочем, и все остальное, – в его раздраженном тоне слышалось нетерпение. – Никакой удачи, как обычно?

– Как обычно, – легко согласилась Карара. – Если тут и существовала цивилизация, они исчезла так давно, что не осталось ни малейших следов. Почему бы просто не запустить временной зонд наудачу?

Росс нахмурился.

– Потому что у нас только один такой зонд, – в его тоне явно слышалось раздражение. – Нам нелегко разбирать его и переносить на другое место, поэтому мы должны убедиться, что тут нечего искать.

Карара начала выжимать воду из длинных волос.

– Что ж, до сих пор действительно… ничего. Идем с нами в следующий раз. Тино-рау и Тауа любят общество.

Заложив два пальца в рот, Карара лихо свистнула. В воде появились две одинаковые головы. Выступающие носы, пасти с приподнятыми вверх краями – казалось, животные постоянно улыбаются млекопитающим на берегу. Пара дельфинов, чьи предки когда-то выбрали море, мгновенно откликнулась на призыв девушки, словно эхо ее свиста. Уже давно ум этих животных поражал, почти шокировал людей. Эксперименты, обучение, сотрудничество – все это превратило водных животных в новые глаза, уши, умы человечества, способные видеть, оценивать и докладывать обо всем увиденном в среде, которая почти недоступна двуногим.

Одновременно проводились и иные исследования. Неуклюжие бронированные водолазные костюмы уже в двадцатом столетии позволили человеку начать проникновение в подводный мир, потом оборудование для людей-лягушек помогло еще больше углубиться в него. Теперь же жаберные ранцы, добывавшие кислород непосредственно из воды, сделали ненужными даже неуклюжие кислородные аппараты. И все же оставались глубины, куда человек не мог погрузиться, в которых до сих пор скрываются тайны. Там действовали дельфины, и так началось сотрудничество двух равных разумов, хотя человеку трудно было признать это.

Раздражение Росса – абсолютно необоснованное, он и сам понимал это – не было вызвано Тино-рау и Тауа. Он наслаждался их обществом, часто целыми часами, надев жаберный ранец, работал вместе с этими десятифутовыми черно-серебристыми помощниками. Но Карара… Присутствие Карары – совсем другое дело.

Команды агентов традиционно всегда были исключительно мужскими. Двое мужчин сочетали свои способности и темпераменты, совместно проходили подготовку, становились двумя неразрывными частями единого сильного и эффективного целого. До того как его торопливо включили в Проект, Росс был законченным одиночкой – жил за пределами закона, цивилизация не могла его переварить, она для него стала слишком упорядоченной и организованной. Но в Проекте он обнаружил других подобных себе – людей, пригодных для иных времен, слишком жестких, слишком индивидуалистичных для своей эпохи, но легко идущих опасными тропами агентов во времени.

И когда был найден первый нетронутый корабль чужаков, когда его изучили и сдублировали, агентов переключили с проникновения в прошлое на подготовку к межзвездным путешествиям. Вначале был Росс Мэрдок, преступник. Затем – Росс Мэрдок и Гордон Эш, пара агентов во времени. А теперь Росс и Гордон снова участвуют в поиске, столь же опасном, как и предыдущие. Но на этот раз они зависят от Карары и ее дельфинов.

– Завтра я пойду с вами, – Росс все еще не мог оторваться от своих мыслей, он ощущал, что что-то здесь неосознанно тревожит его, как заноза в пальце.

– Хорошо! – если она и ощутила его враждебность, то не встревожилась. Снова свистнула дельфинам, помахала им рукой и направилась по берегу к лагерю. Росс пошел туда же неровной тропой по утесам.

Предположим, они не найдут здесь то, что ищут. Но на старых картах примерно в этом месте стоит звездочка. Она обозначает город? Космический порт?

После неудачной операции «Топаз», когда группа добровольцев-апачей отправилась на поиски предполагаемого пункта красных, Эш вызвался добровольцем лететь на Гавайку. Росс вспомнил несколько тяжелых месяцев, когда только майор Кэлгаррис и, может, в меньшей степени он сам, Росс, удержали Гордона Эша в Проекте. Операцию «Топаз» признали неудачной, когда корабль с поселенцами не вернулся. И Эш чувствовал себя виноватым: он сам набирал и частично готовил пропавший отряд.

Среди отправленных в экспедицию вопреки яростным протестам Эша, был и Тревис Фокс, который вместе с Эшем и самим Россом участвовал в первом галактическом полете на найденном в прошлом корабле. Тревис Фокс, археолог-апач, добрался ли он до Топаза? Или будет теперь со своим экипажем вечно скитаться меж звезд? Высадились ли они на планете с враждебными формами жизни или их поджидала засада красных? Сама неопределенность их судьбы продолжала преследовать Эша.

Поэтому на этот раз он настоял, что сам отправится со второй группой поселенцев, добровольцами с Самоа и Гавайев, чтобы осуществить еще более возбуждающее разум и опасное исследование. Как Проект исследовал прошлое Земли, так Эш и Росс попытаются определить, что скрывается в прошлом Гавайки, увидеть эту планету такой, какой она была в расцвете межзвездной цивилизации, и тем самым узнать о своих предтечах в космосе. И загадочная картина, которую они обнаружили после высадки, только усиливала необходимость открытия… или открытий.

Их зонд, если им повезет, может стать воротами во времени. Установка значительно усовершенствована по сравнению с тем примитивным переходом, который они использовали в первых опытах. После того как земные ученые и инженеры получили доступ к лентам межзвездной империи, техника сделала огромный рывок вперед. Создавались грандиозные установки, были сделаны новые открытия, и в результате возникла гибридная технология, соединившая достижения двух цивилизаций, разделенных тысячелетиями.

Когда он или Эш – или Карара со своими дельфинами – обнаружат подходящее место, двое агентов смогут установить собственное оборудование. И Росс и Эш готовы к этому. Им нужен только один кирпич, и они смогут выстроить всю стену. Но нужно найти хотя бы малейший след, остаток древнего сооружения, какое-то напоминание о прошлом, чтобы нацелить на него свой временной зонд. И хотя со времени высадки прошло уже несколько недель, ничего подобного пока не было найдено.

Росс пересек вершину скалы, напоминавшую петушиный гребень острова, и начал спуск к поселку. Как их и учили, полинезийские переселенцы использовали местные продукты и материалы для сооружения зданий и изготовления инструментов. Если понадобится, они вполне смогут жить только на местных продуктах, потому что на корабле не имелось достаточно места для припасов и инструментов. Когда корабль улетит, поселенцы на несколько лет окажутся предоставленными сами себе. Их корабль – серебристый шар – лежал на скальном выступе, пилот и экипаж задержались, ожидая результатов поиска Эша. Но еще четыре дня, и они вынуждены будут улететь, даже если результаты поисков окажутся отрицательными.

Разочарование преследовало Эша, как несколько месяцев назад его преследовали гнев и чувство вины из-за операции «Топаз». Чем больше Росс думал, тем больше смысла видел в предложении Карары. Если будет больше пловцов, вероятность находки увеличится. Пока дельфины не сообщали ни о каких опасных морских животных, и следует опасаться только естественных препятствий, которые всегда ожидают пловца.

Жаберные ранцы имеются в достаточном количестве, а все поселенцы – отличные пловцы. Пока во всех работах – разгрузке корабля, сооружении поселка, всем том, что необходимо для основания базы, – они демонстрировали энергию и энтузиазм. Только в последние несколько недель праздность, которая кажется неотъемлемой частью здешней атмосферы, подействовала и на них, и теперь жизнь островитян приобрела более медленный и ленивый ритм. Росс вспомнил, как накануне вечером Эш сравнил Гавайку с легендарным земным островом, обитатели которого питались семенами местного растения и постоянно жили в наркотическом опьянении. Гавайка быстро становится островом лотосов.

– Сюда, потом на запад… – Эш согнулся над складным столом в сборном доме. Он не взглянул на вошедшего Росса. Карара склонила все еще влажную голову, и ее черные кудри, прилипшие к круглой головке, почти коснулись коротко остриженных каштановых волос Эша. Оба внимательно рассматривали карту, словно видели не линии на бумаге, а настоящие заливы и лагуны, которые представляли эти линии.

– Вы уверены, Гордон, что именно эти современные участки соответствуют изображению на древней карте? – девушка откинула волосы назад.

Эш пожал плечами. Вокруг рта его четко обозначились напряженные складки, которых несколько месяцев назад не было и в помине. Двигался он резко, не теми гибкими непрерывными движениями как в прежние дни, когда его спокойствие и уверенность поддерживали новичка Росса.

– Общие очертания этих двух островов как будто соответствуют вот этому мысу… – он достал вторую карту, на прозрачном пластике, и наложил на первую. Мыс большого массива суши на этой старой карте удивительно совпадал с очертаниями островов на новой. Большой остров, расколотый, разорванный, вполне мог послужить прародиной группы атоллов и заливов, которую они сейчас исследуют.

– Но как давно? – вслух подумала Карара. – И почему?

Эш пожал плечами.

– Может быть, десять тысяч лет, пять, две, – он покачал головой. – Мы понятия не имеем. Очевидно, здесь произошла катастрофа в масштабах всей планеты, только она могла так изменить контуры суши. Возможно, придется подождать второго прилета корабля, чтобы воспользоваться вертолетом или гидропланом для дальнейших исследований. – И он провел рукой за пределами карты, обозначая всю оставшуюся Гавайку.

– Год, может быть, два, прежде чем на это можно будет рассчитывать, – вмешался Росс. – И остаются только надеяться, что Совет признает наши исследования достаточно важными, – чувство противоречия, которое он всегда испытывал в присутствии Карары, заставило его высказать свои мысли не задумываясь. Увидев, как дернулся рот Эша, Росс понял свою ошибку. Гордон нуждается в поддержке, а не перечислении тех многочисленных путей, на которых экспедицию ожидает неудача.

– Послушайте! – Росс подошел к столу и взмахнул рукой, указывая пальцем. – Мы знаем, что легко могли пропустить то, что ищем, хотя нам и помогали дельфины. Слишком большой район. И всякие признаки цивилизации скрыты под водорослями. Предположим, десять человек начнут полукругом отсюда и дойдут до этого пункта, направляясь в сторону суши. Видеокамеры здесь и здесь… мы прочешем весь этот район по дюйму, если понадобится. В конце концов времени и мужской силы у нас достаточно.

Карара негромко рассмеялась.

– Мужчины, всегда мужчины, Росс? Но есть ведь и женщины. И зрение у нас острее. Но мысль неплохая, Гордон. Посмотрим, – она начала перечислять, загибая пальцы: – Пакики, Ваеоха, Хори, Лилиа, Таэма, Уи, Хоноура – они лучше всех в воде. Я… ты. Росс… Гордон! У нас десять человек с острым взглядом, и нам всегда помогут Тино-рау и Тауа. Мы захватим припасы и устроим здесь на острове лагерь. Этот остров похож на согнутый манящий палец. Да, этот палец кажется мне обещающим что-то в будущем. Подходит такой план?

Напряженное лицо Эша слегка расслабилось, Росс успокоился. Именно в этом нуждается Гордон, хватит ему сидеть над картами, докладами, снова и снова пересматривая очертания суши. Эш всегда был полевым агентом; организация поселка для него – тяжелая, отупляющая работа.

Когда Карара ушла, Росс прилег на койку у стены.

– Как вы думаете, что же на самом деле случилось? – отчасти его действительно интересовала эта загадка, и он постоянно размышлял над ней после высадки на Гавайке; но ему хотелось и отвлечь Эша от непосредственных забот. – Атомная война?

– Возможно. Попадаются следы древней радиации. Но я думаю, эти чужаки ушли намного дальше атомной эры. Предположим, только предположим, что они могли управлять погодой, нарушать равновесие коры планеты. Мы не знаем пределов их силы, не знаем, как они ею пользовались. Когда-то у них тут была колония, иначе не было бы курсовой ленты. И это все, в чем мы уверены.

– Предположим, – Росс перевернулся на живот, положив голову на руки, – мы откроем кое-что из их знаний…

Губы Эша дернулись.

– Приходится идти на этот риск.

– Риск?

– Ты бы дал ребенку оружие, которое мы нашли в вымершем корабле?

– Естественно, нет! – резко ответил Росс, уловивший намек. – Вы считаете, что нам нельзя доверить эти знания?

Ответ ясно читался в выражении лица Эша.

– Тогда зачем вся эта операция, охота за тем, что может принести одни лишь неприятности?

– Все та же старая дилемма. А если красные найдут раньше? Не забудь, при розыгрыше лент они получили их немало. Получаются качели: мы продвигаемся в одном месте, они в другом. Приходится участвовать в гонке, иначе проиграем. Они, должно быть, так же яростно прочесывают свои колонии, как и мы. Поэтому, если понадобится, мы и отправимся в прошлое.

– Да я-то вполне смог бы обойтись без знаний лысых. Но признаюсь, мне хочется узнать, что тут произошло – две, пять, десять тысяч лет назад.

Эш выпрямился и потянулся. Впервые за все время он улыбнулся.

– Знаешь, а я с удовольствием поплаваю возле этого манящего пальца Карары. Может, она права, и нам здесь повезет.

Росс старательно сохранял невозмутимое выражение, готовя обычный ужин.

2. Логово Мано Нуи

Даже глубоко под поверхностью воды море здесь теплое; цвета подводной странной жизни Росс еще мог назвать, оттенки же – нет. Кораллы, животные, выглядящие как растения, растения, замаскированные под животных, – все разновидности, населяющие океаны Земли, имели здесь свои соответствия. И поселенцы давали им привычные названия, хотя крабы, рыбы, анемоны и водоросли в здешних мелких лагунах вовсе не были идентичны земным организмам. Беда в том, что слишком уж их много, огромное богатство морской жизни привлекает взгляд, удерживает внимание и потому мешает работать, искать неестественное, не природное, такое, чему здесь нет места.

Острова Гавайки оглушали чувства, зачаровывали поселенцев, но и море имело свое очарование. Росс решительно обогнул лес кружевных водорослей, слегка раскачивающихся в воде, цвет их менялся от светло-зеленого до почти черного и далее к таким оттенкам, которые он не смог бы определить. Среди качающихся длинных опахал таятся рыбки-призраки, настолько прозрачные, что в них можно рассмотреть недопереваренную пищу.

Земляне начали свой поиск с полчаса назад, скользнув в воду с каноэ и направляясь теперь к контрольному пункту на конце острова-пальца. Опытные ныряльщики выстроились широкой дугой; эти мужчины и женщины в океане как дома, они смогут сделать столь необходимое Эшу открытие, если только оно действительно существует.

На Гавайке загадка громоздится на загадку, подумал Росс, отводя своим гарпунным ружьем водоросли, чтобы заглянуть за них. Туземная жизнь на планете, по-видимому, всегда в основном сосредоточивалась в воде. Поселенцы обнаружили на островах лишь несколько разновидностей небольших животных. Самое крупное из них – обитатель нор, зверек, похожий на обезьяну, передвигающийся на задних лапах, а передние вооружены когтями, которыми животное пользуется как человек руками. Тело у него безволосое и, подобно хамелеону, способно менять окраску, сливаясь с почвой и скалами, где оно живет. Голова сидит непосредственно на плечах, без всякой шеи; на самой макушке торчат круглые выпуклые глаза, а нос – всего лишь вертикальная щель. Широкой сильной пастью он легко справляется с панцирями существ, которыми питается. На взгляд землян, отвратительное создание. Но насколько они смогли установить, это здесь высшая форма наземной жизни. Маленькие грызуны, две разновидности бескрылых птиц и странный набор рептилий и земноводных – вот и все обитатели островов и одновременно добыча жителя нор.

Мир моря и островов, какая же разумная жизнь некогда на нем обитала? Или тут была только галактическая колония и до прибытия звездных исследователей местной разумной жизни не было? Росс внезапно остановился и завис над темным углублением в виде блюдца. Края углубления заросли водорослями, но в этих очертаниях ощущалась какая-то правильность…

Росс поплыл по окружности блюдца. Если принять во внимание все эти водоросли, облепившие края и искажающие очертания… да, что-то не свойственное природе здесь есть! Углубление слишком правильное, слишком ровное. Росс решил удостоверится в этом. Чувствуя прилив возбуждения, он начал спускаться в чашу, стараясь найти доказательства своей догадки.

Сколько лет, веков все это медленно зарастало морскими растениями, одни процветали, умирали, другие поселялись на их останках? И теперь с большим трудом можно разглядеть, что углубление образовалось не естественно.

Держась одной рукой за гавайкийский коралл, более гладкий, чем земные породы. Росс рукоятью гарпунного ружья принялся расчищать ближайшую стену блюдца, пытаясь заглянуть за два больших куста водорослей. Ружье отскочило, здесь такое хрупкое орудие ему не поможет. Но, возможно, ниже будет легче рассмотреть.

Впадина оказалась глубже, чем он первоначально предположил. Стало темнее. Исчезли красные и желтые цвета, и Росс увидел такие оттенки синего и зеленого, которые незаметны с поверхности. Он включил фонарь, и в его свете вернулись цвета мелководья. Розовые в луче фонаря водоросли за пределами освещенного пространства становились темно-изумрудными, словно тоже обладали способностями хамелеона или обитателя нор.

Росса слегка отвлек этот феномен, и поэтому он нарушил основное правило ныряльщика – никогда не увлекаться окружающим настолько, чтобы забыть об осторожности. В какой момент он понял, что внизу появилась какая-то тень? Когда неожиданно бросилась врассыпную окружавшая его стая рыб-призраков, и он повернул вслед им фонарь? И случайно краем луча осветил какую-то тень, какое-то колебание воды в глубине?

Росс повернулся спиной к стене блюдца и направил луч фонаря вниз. И увидел существо, которое могло появиться только вкошмарах его родной планеты. Впоследствии Росс узнал, что это существо вовсе не так уж велико, как показалось ему вначале, в эти первые бесконечные мгновения ужаса. На самом деле оно не больше дельфинов.

Росс тренировался в населенных акулами морях Земли, его инструктировали о возможности появления опасных жителей глубин. Но такие существа могут быть только в сказках, как драконы из древних легенд. Чешуйчатая голова с большими глазами, сверкающими в луче фонаря холодной и мрачной ненавистью; огромная, полная зубов пасть на рогатой морде; длинная извивающаяся шея, а под ней почти не видное чудовищное тело.

Ни гарпунное ружье, ни нож на поясе не защитят его! Но повернуться спиной к этой поднимающейся голове Росс не мог. Он прижался к стене углубления. Существо, зависшее перед ним, не торопилось нападать. Оно явно его видело и двигалось неторопливо, как охотник, уверенный в исходе схватки. Но свет как будто мешал ему, и Росс продолжал направлять луч фонаря прямо в эти полные злобы глаза.

Шок от неожиданной встречи проходил; Росс сунул ласт в щель стены, чтобы прочнее удерживаться на месте, нащупал рукой коммуникатор-соник у себя на поясе и нажал кнопку тревоги: теперь дельфины смогут передать его сигнал всем пловцам. Голова дракона перестала раскачиваться и застыла на чешуйчатой неподвижной колонне шеи в центре блюдца. Ультразвуковые колебания либо обеспокоили, либо удивили охотника, заставив его насторожиться.

Росс снова нажал кнопку сигнала. Все сильнее становилось убеждение, что если он попытается уйти, то погибнет; нужно оставаться на месте. Теперь голова дракона покачивалась всего лишь в нескольких дюймах ниже уровня его ног в ластах.

Снова гибкое движение, голова поднимается, дрожь по всей длинной шее, волнение в глубине. Дракон вновь передвинулся. Росс направлял луч света непосредственно ему на голову. Чешуйки хищника, насколько он мог судить, представляли собой не просто роговые пластинки, а перекрывающие друг друга серебристые овалы, как у рыбы. Хотя нижняя часть туловища, возможно, уязвима для гарпуна. Но Росс знал, что земная акула способна выдержать удар стрелы гарпуна и выжить, и потому не торопился стрелять, продолжая выжидать.

Тут он заметил над собой и чуть левее небольшое углубление; здесь водоросли были кем-то вырваны и пока еще не успели отрасти. Если он сможет забраться в это углубление, там можно дождаться помощи. Росс двинулся, используя все свое мастерство. Рукой ухватившись за край ниши, он вывернулся и добрался до убежища как раз в тот момент, когда голова дракона устремилась вперед. Итак, он правильно решил, что дракон нападает на движущуюся добычу. Без посторонней помощи подняться на поверхность он не сможет.

Теперь Росс стоял в щели лицом наружу и следил за головой. Он выключил фонарь, и исчезновение света удивило дракона и задержало его на несколько драгоценных секунд. Росс как можно глубже забился в расщелину, пока не прижался спиной к холодной ровной поверхности стены. И шок от этого прикосновения чуть не заставил его отскочить.

Держа ружье перед собой правой рукой. Росс осторожно пощупал за собой левой. Пальцы скользнули по гладкой, без щелей и трещин, поверхности, с которой были сорваны водоросли. Он не смел повернуть голову и посмотреть, но был полностью уверен, что нашел наконец доказательство: стены этого блюдца созданы какими-то разумными существами.

Дракон поднялся, теперь он висел в воде непосредственно перед щелью, откинув шею назад. Стало видно все тело, от пологих плеч до острого конца. Тело что-то смутно напоминало. Если снабдить земного тюленя головой горгоны и заменить шерсть чешуей, получится нечто подобное. Но перед Россом в этот момент плавал явно не тюлень.

Легкими движениями плавников поддерживая равновесие, дракон неподвижно висел в воде перед Россом. Шею он прижал к туловищу, голову наклонил так, что рога были нацелены прямо на Росса. Землянин крепче взялся за свое ружье. Самая уязвимая цель – глаза дракона; если существо нападет. Росс будет стрелять в глаза.

Человек и дракон были так поглощены своей дуэлью, что не заметили колыхания воды наверху. Гладкое темное тело торпедой устремилось вниз, за спину дракона. Некоторые из поселенцев умели передавать свои чувства дельфинам, но Росс этой способностью почти не обладал.

Однако теперь даже он ощутил уверенность в помощи и предложение напасть. Дракон повернул голову, пытаясь заглянуть себе за спину, но дельфин уже превратился в быстро исчезающую полоску. А его движение нарушило равновесие, подтолкнув дракона к Россу.

Землянин выстрелил слишком поспешно, совсем не прицелившись, поэтому гарпун пролетел мимо головы. Но прикрепленная к нему нить задела за шею дракона и смутила его. Росс как можно глубже отодвинулся в свое убежище и достал нож. Против когтей дракона это почти бесполезная игрушка, но больше у него ничего не было.

И снова дельфин устремился вперед, схватил пастью нить гарпуна, дернул ее и тем самым еще больше нарушил равновесие дракона, оттащив его к центру углубления.

Росс увидел, что теперь действуют два дельфина, они играли с драконом, как матадоры с быком, отвлекая чудовище своими проворными движениями. Очевидно, природная добыча этого монстра Гавайки ведет себя не так, и дракон явно не был готов эффективно противостоять тактике быстрых уходов и уклонений. Дельфины не касались зверя, но продолжали непрерывно беспокоить его.

Но дракон, крутясь и изворачиваясь, чтобы не терять из виду своих мучителей, в то же время не оставлял уровня ниши Росса, и время от времени голова его металась к землянину; чудовище не собиралось отказываться от добычи. Один из дельфинов поднялся выше, одновременно своим коммуникатором Росс уловил его предупреждение. Где-то наверху люди. Росс торопливо простучал собственный сигнал-предупреждение.

Два дельфина снова принялись отталкивать дракона от ниши Росса, увлекая чудовище в глубь. Потом резко устремились вверх. Дракон тоже начал подниматься, но теперь сверху ему навстречу спускался светящийся шар; вместе со светом появились цвета и четкая видимость.

Росс рукой прикрыл глаза. Последовала вспышка, вибрацию ощутили даже его нервы, не настолько чувствительные к ней, как окружающая его жизнь. Росс помигал под маской. Мимо вверх животом проплыла рыба. Водоросли вокруг обвисли, безжизненно покачиваясь в воде; огромное тело дракона быстро скрывалось в глубине. Оружие, разработанное на Земле для защиты от акул и барракуд, оказалось здесь эффективным и против более страшного противника.

Землянин выбрался из ниши и поплыл навстречу другому ныряльщику. Пока Эш спускался. Росс сообщил ему по коммуникатору-сонику свою новость. А дельфины устремились в глубину, вслед за туловищем погибшего противника.

– Смотрите… – Росс показал Эшу нишу, которая спасла его. Он прав! Под водорослями показалась ровная канавка, футов шести длиной, поднимающаяся строго вертикально. Эш прикоснулся к ней, потом ответил тоже по сонику:

– Металл или сплав. Нашли!

Но что они нашли? После часа поисков даже Эш с его огромным запасом знаний артефактов и древних руин все еще пребывал в затруднении. Потребуется огромный труд, инструменты, которых у них нет, чтобы очистить все блюдце. Они знают только размер углубления, его форму, знают, что стены его из неизвестного вещества, которое море смогло покрыть водорослями, но не смогло разъесть – на всем протяжении серой поверхности не нашлось ни следа износа.

Внизу, в самом центре углубления, они обнаружили логово дракона – арку, поросшую водорослями. Перед ней лежало обмякшее туловище чудовища. С помощью дельфинов его оттащили в сторону, чтобы потом поднять на берег для изучения. Но сама арка… возможно, часть какой-то древней установки?

Выставив перед собой фонари, они углубились в ее тень, но недоумение не рассеивалось. Тут и там попадались полоски того же серого материала. Эш порылся рукоятью ружья в песчаном дне и обнаружил новое овальное углубление. Но что оно означает, с какой целью сделано – об этом можно только догадываться.

– Ну как, установим здесь временной зонд? – спросил Росс.

Эш медленно покачал головой в знак отрицания.

– Посмотрим дальше… разойдемся пошире, – прощелкал соник.

Через несколько минут дельфины сообщили о новой находке – еще два блюдца, каждое больше первого, и все они расположены на дне океана на одной линии, указывающей прямо на остров пальца. Их осторожно исследовали и обнаружили только безвредных морских обитателей; драконов больше не было.

Когда земляне поднялись на берег, чтобы поесть и отдохнуть, один из них прошелся вдоль вытащенного на песок дракона. На берегу чудовище не стало менее страшным. И, глядя на него, неподвижного, мертвого. Росс еще раз удивился своей способности выжить в такой встрече, не получив ни единой царапины.

– Я думаю, он был один, – заметил Пакики. – Едок такого размера обычно бывает один в округе.

– Мано-Нуи! – девушка Таэма вздрогнула, дав чудовищу имя демона-акулы из преданий своего народа. – В этих водах может быть только один царь акул такого размера. Но почему мы раньше не замечали таких? Тино-Рау Тауа доложили бы нам…

– Может, потому что, как говорит Пакики, эти существа редки, – ответил Эш. – Хищник такого размера должен иметь очень большую охотничью территорию, и у нас есть доказательства, что он долго прожил в своем логове. Значит, он не позволял никому вторгаться на свои охотничьи угодья.

Карара кивнула.

– К тому же он может охотиться изредка, наедаться и лежать, пока пища не переварится. Большие акулы на Земле так и поступают. Росс просто оказался у него на переднем дворе, поэтому он и вышел поглядеть…

– Отныне, – Эш проглотил четвертушку фрукта, – мы знаем, чего опасаться, знаем и оружие против этой опасности. Не забывайте об этом!

Точные механизмы их соников уже зарегистрировали колебания воды, вызываемые приближением дракона, а глубинный шар позаботится об остальном.

– Слишком большой череп, он не соответствует туловищу по размерам, – Пакики присел на корточках возле лежащей на песке головы на конце теперь полностью вытянутой шеи.

Росс раньше обращал внимание в основном на вооружение этой головы, на клыки в мощных челюстях, на пасть на рыле. Но замечание Пакики заставило его заметить, что череп нависает над глазами, в нем очень много места для мозга. Может, это существо разумно? Карара выразила его мысли в словах:

– Первое правило? – она продолжала разглядывать туловище.

Россу не понравился этот вопрос, даже если девушка просто рассуждала вслух.

Первое правило гласит:

– Всеми средствами сохранять местную жизнь. Гуманоиды – не единственная возможная форма разума.

На самой Земле есть дельфины, доказывающие истинность этого правила. Но разве Первое правило означает, что нужно дать чудовищу возможность сжевать тебя, если ты заподозришь в нем наличие разума? Пусть Карара вспомнит об этом правиле, вися в нише, когда ей в живот нацелена рогатая голова.

– Первое правило не отменяет самозащиту, – спокойно заметил Эш. – Это существо – хищник, а если тебя рассматривают как законную добычу, ты имеешь право применять всю свою технику. Если ты сильнее или по крайней мере равен – да, остановись и подумай, прежде чем нападать. Но в такой ситуации – не нужно рисковать.

– Все равно, – настаивала Карара, – отныне мы должны не убивать, а только отпугивать.

– Гордон, – Пакики отвернулся от туши, – а что мы вообще нашли, помимо этого?

– Даже гадать не могу. Знаю только, что эти углубления сделаны с какой-то целью и очень давно. Мы не знаем даже, сразу же они были сооружены в воде или вначале находились на суше. Но теперь мы знаем, где установить временной зонд.

– Прямо здесь? – спросил Росс. Его грызло нетерпение. Но Эш продолжал хмуриться. Он покачал головой.

– Мы должны быть уверены в месте, очень уверены. Не хочу начинать цепную реакцию по ту сторону стены времени.

Он прав, вынужден был признать Росс, вспомнив, что случилось, когда чужаки узнали о воротах времени красных, проследили их до самого двадцатого столетия и все уничтожили. Если сравнивать технические знания, то первоначальные колонисты Гавайки по сравнению с землянами – гиганты. И если использовать временной зонд, пусть даже тайно, вблизи одного из их поселений – значит, просто напрашиваться на быструю и ужасную месть.

3. Древние моряки

Эш достал еще одну карту и расстелил ее на песке, прижав камешками.

– Здесь, здесь и здесь, – Эш указал на три точки по трем сторонам от острова-пальца. В каждом из таких мест находилось по три подводных углубления в точном соответствии с местностью; согласно древней карте, здесь когда-то находился мыс большого материка. Земляне нашли руины, если можно так назвать эти блюдца, хотя их назначение и оставалось крайне загадочным.

– Установим зонд здесь? – спросил Росс. – Нам нужно всего одно сообщение из прошлого… – после такого подтверждения последует поток материалов и персонала с Земли, от руководителей Проекта.

– Установим здесь, – принял решение Эш.

Он выбрал место между двумя линиями, где риф дает безопасное основание. И как только решение было принято, земляне принялись за работу.

Оставалось два дня на установку зонда и пробу, и корабль улетит – с доказательствами или без них. Росс и Эш перенесли установку на риф, Уи и Карара помогали перевозить оборудование и части, дельфины постоянно кружились вокруг. Эти водные животные были так же заинтересованы, как и люди. А в воде помощь их была неоценима. Росс бегло подумал, что если бы у дельфинов были руки, они давно уже захватили бы контроль над родной планетой – или по крайней мере контроль над морями.

Все работали с привычной легкостью, даже в масках и под водой, устанавливая зонд, нацеливая его на контрольный пункт – выступающую на конце острова-пальца скалу. После того как Эш проделал последние приготовления, испытал каждую часть, он жестом велел всем всплывать.

Карара быстрым движением руки задала вопрос, и Эш ответил щелканьем соника:

– В сумерках.

Да, сумерки – подходящее время для испытания временного зонда. Они смогут подсмотреть, сами оставаясь в безопасности. Здесь у Эша нет для руководства никаких исторических данных. Поиск обитателей прошлого может оказаться долгим, придется просмотреть многие столетия.

– Когда они здесь жили? – Карара на берегу распустила волосы, давая им возможность просохнуть. – На сколько сотен лет назад уйдет зонд?

– Скорее всего, на сколько тысяч, – заметил Росс. – С чего начнем, Гордон?

Эш стряхнул песок с блокнота, который положил себе на колено, и посмотрел в сторону рифа, где установили зонд.

– Десять тысяч лет… Мы знаем, что тогда галактические корабли садились на Землю. В то время их торговля и империя – если, конечно, это была империя – далеко раскинулась в пространстве. Может, она достигла тогда зенита цивилизации, а может, уже шла к упадку. Не думаю, чтобы это было близко к началу. Дата подходит для первой попытки не хуже других. А если ничего не найдем тогда, передвинемся ближе к нашему времени.

– Вы думаете, тут было туземное население?

– Вполне могло быть.

– Но ведь здесь нет никаких крупных животных, мы не нашли никаких следов, – возразила Карара.

Эш пожал плечами.

– Можно найти объяснение. Предположим, эпидемия, которая привела к гибели целые виды. Или война, в которой использовались разрушительные силы, изменившие лицо планеты. Многое могло привести к уничтожению разумной жизни. И тогда развились такие виды, как обитатели нор и меньшие животные.

– Мы нашли на пустынной планете обезьяноподобные существа, – Росс вспомнил свой первый полет на галактическом корабле. – Может, когда-то это были люди, но они дегенерировали. А крылатые люди не были тогда людьми, но потом развились…

– Обезьяноподобные существа… крылатые люди, – прервала Карара. – Расскажите.

Что-то повелительное прозвучало в ее просьбе, тем не менее Росс начал подробно описывать свои прошлые приключения, вначале на песчаной планете с закрытыми зданиями, где корабль сделал остановку – причину этой остановки его невольные пассажиры так никогда и не узнали; потом об исследовании планеты, которая когда-то могла быть столицей огромной звездной империи. Там они заключили договор с крылатыми людьми, жившими в огромных зданиях, затерявшихся в густых джунглях.

– Видите, – полинезийка повернулась к Эшу, когда Росс закончил, – вы нашли их, этих обезьян и крылатых людей. А здесь только драконы и обитатели нор. Начало это или конец? Хотела бы я знать…

– Почему? – спросил Эш.

– Не только из любопытства, хотя и это тоже, но потому что у нас должно быть начало и конец. Неужели мы вышли из моря, научились думать и чувствовать, только чтобы вернуться снова к началу? Если ваши крылатые люди поднимаются, а обезьяны опускаются… – она покачала головой. – Страшно было бы держать в руках оба конца нити жизни. Разве хорошо для нас видеть подобное, Гордон?

– Люди всегда задавали себе этот вопрос, Карара. Были такие, кто отвечал «нет», пытался отвернуться, прекратить познание, заставить человечество остановиться на одной ступени лестницы. Но в нас есть что-то такое, что не дает остановиться, как бы ни труден был подъем. Этими действиями я могу навлечь на нас всех серьезную опасность. Но не могу остановиться. А вы?

– Да, я тоже не смогла бы, – согласилась девушка.

– Мы здесь потому, что мы из тех, кто хочет знать, – добровольцы. У нас такой темперамент, мы всегда делаем следующий шаг.

– Даже если он ведет к падению, – негромко добавила девушка.

Эш взглянул на нее, но она смотрела на море, где кружева пены обозначали начало рифа. Слова ее звучали очень обычно, но Росс распрямился, встречая взгляд Эша. Почему он ощущает мгновенное беспокойство, как будто сердце его застыло, перестало биться?

– Я знаю вас, агентов во времени, – продолжала Карара. – Нам о вас много рассказывали во время обучения.

– Могу себе представить, – рассмеялся Эш, – еще какие байки! – но его веселость показалась Россу вымученной.

– Может быть. Но я все же думаю, что там много правды. И я слышала о вашем строгом правиле: вы никак не должны изменять ход истории. Но предположим, предположим, здесь можно изменить ход истории, предотвратить развернувшуюся катастрофу. Если это произойдет, что будет с нашим поселением здесь и сейчас?

– Не знаю. Мы никогда не осмеливались на такой эксперимент и не осмелимся…

– Даже если это означает жизнь целой расы? – настаивала девушка.

– Может быть, альтернативные миры, – воображение Росса разыгралось. – Два мира в переломный момент истории, – объяснил он, заметив ее изумленный взгляд. – Один происходит от одного решения, другой – от альтернативного.

– Я слышала об этом! Но, Гордон, если бы вы оказались в нужный момент и в вашей власти было бы сказать: «Да, живи!» или «Нет, умри!» целому народу чужаков, как бы вы поступили?

– Не знаю. Но не думаю, чтобы когда-нибудь оказался в таком положении. А почему ты спрашиваешь?

Она сплетала все еще влажные волосы в конский хвост, пытаясь перевязать его лентой.

– Потому что… потому что я чувствую… Нет, я не могу выразить это в словах, Гордон. Такое чувство, словно мы на пороге очень важного события – предчувствие, страх, возбуждение. Пожалуйста, разрешите мне пойти с вами сегодня вечером! Я хочу увидеть – не Гавайку, а другой мир, с другим названием, тот мир, который знали и видели они!

Росс готов был резко возразить, но не успел, потому что Эш уже кивнул.

– Хорошо. Но нам, может быть, совсем не повезет. Охота во времени – рискованное занятие, так что не будь разочарована, если мы не найдем этот другой мир. А теперь я хочу уложить свои старые кости на часок-другой. Развлекайтесь, дети, – он лег и закрыл глаза.

Прошедшие два дня почти стерли тени с его худого загорелого лица. Он сбросил два-три года, с благодарностью подумал Росс. Если им сегодня повезет, Эш полностью придет в норму.

– Как ты думаешь, что здесь случилось? – Карара теперь сидела спиной к морю, лицо ее оставалось в тени.

– Откуда мне знать? Могло произойти все, что угодно.

– А мне полагается заткнуться и оставить тебя в покое? – быстро продолжила она. – Ты хочешь в одиночестве наслаждаться возбуждением, исследовать мир за миром, верно? Мы на Гавайке Один, это для нас новый мир; но есть и Гавайка Два, удаленная не в пространстве, а во времени. И исследовать ее…

– Мы, в сущности, не будем ее исследовать, – возразил Росс.

– Почему? Разве вы, агенты, не проводили дни, недели, даже месяцы в прошлом Земли? Что помешает вам сделать то же самое здесь?

– Отсутствие тренировок. У нас нет нужной подготовки.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, и на Земле было все далеко не так легко и просто, как тебе кажется, – презрительно начал он. – Мы не могли просто пройти в ворота и заняться делом, скажем, в Риме Нерона или Мехико Монтесумы. Агент должен физически и психологически соответствовать эре, которую он собирается исследовать. Тогда он тренируется, и еще как тренируется! – Росс вспомнил бесконечные часы тренировок в пользовании бронзовым мечом, в изучении торговой техники народа горшечников, гипнотические уроки языка, мертвого уже много столетий. – Изучаешь язык, обычаи, все о том времени, в котором будешь. Все должен изучить в совершенстве, пока тебя выпустят в пробный маршрут.

– А здесь у вас никаких инструкторов нет, – кивнула Карара. – Да, я понимаю, в чем трудность. Значит, вы просто будете подглядывать?

– Вероятно. Но, может быть, позже сумеем ненадолго проскользнуть в ворота. Когда накопится достаточно материала. Однако это будет строго ограниченный проект, и мы не допустим никакого риска. Может, умные головы дома обработают информацию и создадут основу для нашего проникновения.

– Но на это уйдут годы!

– Вероятно. Ведь плавать тоже начинаешь с мелких мест, верно? Не станешь сразу прыгать с утеса?

Она рассмеялась.

– Верно! Однако даже простой взгляд в прошлое может разрешить большую загадку.

Росс хмыкнул и по примеру Эша лег. Закрыл глаза, но мозг продолжал работать. Конечно, проба – это тоже хорошо, но Карара права. Хочется чего-то большего, чем маленькое окошко в тайну, хочется принять участие в решении загадки.

Солнце садилось и из розового стало красным, оно набросило винного цвета занавес на все небо, и море тоже стало алым. Когда Росс оглянулся на остров, тени на нем стали янтарными, а не пепельными. Три человека, два дельфина и машина на рифе, который, может быть, и не существовал в то время, которое они ищут. Эш произвел последнюю настройку и нажал кнопку. Все смотрели на экран размером не шире двух ладоней.

Ничего, тусклое серое ничего! Вероятно, какая-то ошибка при сборке. Росс коснулся плеча Эша. Но на экране начали сгущаться тени, постепенно появилось изображение.

Они снова увидели закат солнца. Но цвета бледнее, меньше красного, чем сейчас. И они видят не остров, на который сейчас нацелена машина – они увидели неровную береговую линию, где над полоской берега высоко вздымаются крутые утесы. А на утесах!.. Росс даже не почувствовал, что Карара схватила его за руку, пока ее пальцы не впились ему в тело. И даже тогда он не обратил внимания на боль. Потому что из утеса вырастало сооружение!

Массивные стены из местного камня заканчивались башнями. И на самой высокой башне на ветру развевалось знамя. К северу уходил крутой берег, а огибали его…

– Боевые каноэ! – воскликнула Карара, но у Росса имелось другое определение:

– Драккары!

На самом деле корабли были не тем и не другим – не двойные каноэ, перевозившие воинов от одного острова Тихого океана к другому, и не увешанные щитами боевые корабли викингов. Но земляне не ошиблись в их цели: эти быстроходные с острыми носами корабли предназначаются для стремительного продвижения по морю, они маневренны как оружие.

За первым шел второй, за ним третий. Паруса их окрасило солнце, но на парусах сияли изображения, и их линии сверкали, словно металлические.

– Замок! – возглас Эша привлек их внимание снова к суше.

На стенах замелькали тени. Последовала вспышка, рядом с первым кораблем плеснула вода, обрызгав его палубу.

– Они стреляют! – Карара плечом оттолкнула Росса, чтобы лучше видеть.

Корабли меняли курс, отворачивая от суши в море.

– Движутся очень быстро для парусников, а никаких весел я не вижу, – Росс был изрядно удивлен. – Как это возможно…

Бомбардировка из замка продолжалась, но успеха не имела. Корабли вышли за пределы досягаемости, причем передовой корабль исчез и с экрана зонда. А потом остался только замок и закат. Эш распрямился.

– Камни! – удивленно сказал он. – Они бросают камни!

– Но ведь у этих кораблей явно какие-то двигатели. Отступая, они не пользовались парусами, – выразил свое собственное удивление Росс.

Карара переводила взгляд с одного на другого.

– Вы чего-то не понимаете. Чего именно?

– Да, это катапульты, – кивнул Эш. – Соответствуют периоду Римской империи и Средних Веков. Но ты прав, Росс, у кораблей точно стоит какой-то двигатель, который быстро увел их от берега.

– Технически развитый народ встречается с отсталым? – предположил более молодой агент.

– Возможно. Заглянем немного вперед, – прилив поднял уровень воды у рифа. Эшу пришлось надеть маску и погрузиться с головой, чтобы произвести необходимую регулировку.

Снова он нажал кнопку. Удивленный возглас Росса послышался одновременно с выдохом девушки. Снова утес, но на нем уже нет замка, только руины, всего лишь груда развалин. А над теми местами, где теперь расположены блюдца-углубления, высятся огромные пилоны из серебристого металла, согретые теплым закатом; они тянутся в небо словно пальцы истощенной руки. Ни кораблей, ни других признаков жизни. Даже растительность, которая раньше виднелась на берегу, исчезла. Атмосфера опустошения и смерти обрушилась на землян.

Росс внимательно разглядывал пилоны. Что-то в их конструкции показалось ему знакомым. Печальная планета, на которой дважды останавливался их корабль – на пути вперед и на обратном пути. Мир металлических сооружений. Ему показалось, что он находит какое-то сходство между ними и этими пилонами. Но никакой связи с замком на скале.

Снова Эш нырнул, чтобы переналадить зонд. И в быстро тускнеющем свете они увидели третью – и последнюю – картину. Но на этот раз они словно смотрели на знакомый им остров, только без растительности, с резкими очертаниями скал, которые ныне полностью сгладились.

Может быть, пилоны – ключ к перемене, происшедшей в этом мире? Что это такое? Кто их установил? Росс считал, что на последний вопрос ответ он знает. Это, несомненно, продукт галактической империи. А замок… корабли… туземцы… поселенцы? Два различных периода, и между ними – тайна. Смогут ли они извлечь ключ к ней из глубин времени?

Они поплыли к берегу, где Уи развел костер и где их ожидал ужин.

– Сколько лет между этими пробами? – Росс пальцами разделывал жареную рыбу.

– Первая – десять тысяч лет назад, вторая, – Эш помолчал, – на две тысячи лет позже.

– Но это значит… – Росс взглянул на своего руководителя.

– Что произошла война или вторжение. Да.

– Прилетели чужаки со звезд и захватили планету? – спросила Карара. – Но зачем? И для чего эти пилоны? Насколько позже была последняя картина?

– На пятьсот лет.

– Значит, к этому времени пилоны исчезли, – заметил Росс. – Но почему?.. – повторил он вопрос Карары.

Эш взял свой блокнот, но не стал раскрывать его.

– Думаю, нам следует это узнать, – голос его прозвучал довольно мрачно.

– Поставим ворота?

И Эш нарушил все правила их службы, ответив:

– Да, ворота.

4. Угроза бури

– Мы должны узнать, – Эш прислонился спиной к ящику, который они только что опустошили. – Здесь что-то делалось пятьсот лет, потом – пустой мир.

– Ящик Пандоры, – Росс провел рукой по лбу, смахивая пыль и мелкий песок.

Эш кивнул.

– Может, мы и рискуем выпустить всех дьяволов вселенной. Но что, если этот ящик первыми откроют красные в каком-нибудь поселении на одной из своих планет?

Все та же старая заноза побуждает их идти на риск и безрассудство. На обоих путях ждет опасность. Не рискуй открывать тайны галактики, но и не допускай, чтобы противник узнал их первыми. В этом деле у них в обеих руках раскаленное добела железо. И Эш прав: они наткнулись на доказательства, что вся планета была изменена с какой-то целью. А если тайну этого изменения узнают враги?

– Кто были люди с кораблей и из замка – аборигены? – вслух размышлял Росс.

– Я полагаю, что да. Или они – поселенцы, жившие здесь так долго, что развили свою цивилизацию примерно на уровень феодального общества.

– Вы так считаете из-за замка и бомбардировки камнями? Но как же корабли?

– Две различные стадии развития общества в войне друг с другом. Может, более агрессивная против менее технологичной. Американские боевые корабли наносят визит в Японию сегунов, например.

Росс улыбнулся.

– Эти корабли, кажется, не дождались гостеприимного приема. Когда начали падать камни, они быстро ушли в море.

– Да, но корабли хоть как-то соответствуют замку; пилоны же – нет.

– На какой период мы нацелимся вначале – на замок или на пилоны?

– Я думаю, вначале замок. Если там ничего не узнаем, можем совершить несколько прыжков вперед. Но перед нами серьезные трудности. Если бы только мы могли поместить анализатор где-то близко к основанию замка.

Росс не показал своего удивления. Если Эш говорит так, значит, он не просто собирается бросить взгляд из-за ворот; нет, он хочет записать образцы речи чужаков, постепенно приняв их обличье!

– Гордон! – между двумя кружевными деревьями появилась Карара. Она шла так быстро, что содержимое двух чашек в ее руках даже расплескивалось. – Вы должны выслушать Хори…

Шедший за ней высокий самоанец быстро заговорил. Впервые за все время их знакомства Росс видел его серьезным, между бровей его образовалась морщина.

– Приближается сильная буря. Наши приборы регистрируют ее.

– Сколько у нас времени? – вскочил на ноги Эш.

– День… может быть, два…

Росс не видел никаких изменений в небе, в море, на островах. Все шесть недель после высадки стояла идиллическая погода, да и сейчас никаких признаков беды в этом гавайкийском раю.

– Буря приближается, – повторил Хори.

– Ворота почти сооружены, – вслух размышлял Эш, – слишком много собрано, мы не сможем в спешке все разобрать.

– А если закончить сборку, – спросил Хори, – выдержат ли они бурю?

– Возможно. Они укрыты за рифом. Закончить можно быстро.

Хори согнул руки.

– В таких делах мы представляем физическую силу, а не мозг, Гордон, но мы поможем. А корабль? Он стартует по расписанию?

– Свяжись с Рембо. А что за буря? Как тихоокеанский тайфун?

Самоанец покачал головой.

– Откуда нам знать? Местных бурь мы еще не видели.

– Острова низкие, – заметила Карара. – Вода и ветер могут…

– Да! Нужно поговорить с Рембо об убежище на всякий случай.

Еще часом раньше поселок мирно дремал, теперь же все его обитатели были заняты. Было решено, что колонисты укроются на корабле, если буря превратится в ураган, но до ее начала следовало закончить ворота. Окончательная сборка была предоставлена Эшу и Россу, и старший агент завинчивал последние болты, когда вода за рифом уже волновалась, а небо быстро темнело. Дельфины плавали взад и вперед в лагуне, а с ними Карара, хотя Эш дважды отсылал ее на берег.

Солнце полностью скрылось, и работали теперь при свете фонарей. Эш начал последний осмотр относительно простого на вид перехода – два вертикальных стержня и пластина непрозрачного материала, которая и представляла собой ворота. Устройство лишь отдаленно напоминало переход, которым Росс пользовался в прошлом. Постоянные эксперименты породили гораздо более простую и транспортабельную модель.

В сетке были приготовлены для пробного маршрута несколько контейнеров: запасные жаберные ранцы, неприкосновенный запас продовольствия, медицинская сумка – все самое необходимое. Но неужели Эш собирается опробовать ворота немедленно? Он активировал переход, теперь стержни слабо светились, плита также испускала призрачное голубоватое сияние. Но, конечно, Эш только проверяет, работает ли установка.

Впоследствии Росс так и не смог найти подходящих слов, чтобы описать происшедшее в этот момент. Да он ничего и не помнил ясно. Нарушение ориентации при переходе он испытывал и раньше; но на этот раз его втянуло в водоворот, в котором он лишился своего тела, своей личности, утратил всякую связь с реальностью.

Инстинктивно он отталкивался ногами; не сознание, а рефлексы удержали его на поверхности в охваченном яростной бурей море. Свет исчез, остались только тьма и ревущая вода. Потом над головой сверкнула молния, и Росс увидел – он не поверил своим глазам, – что его несет к берегу, но не к острову-пальцу, а к утесу, о который с грохотом ударяются волны.

Росс понял, что его каким-то образом протащило в ворота, и что он оказался как раз против того места, где находился замок. Но теперь ему пришлось обо всем позабыть и только бороться за свою жизнь: волны пытались ударить его о скалу.

Впереди показалась неровная поверхность, Росс бросился в том направлении и ухватился за камень, сопротивляясь обратному течению уходящей волны. Ногти его попытались впиться в скалу и сразу же обломались, но тут пальцы правой руки попали в углубление, и Росс изо всех сил ухватился. Никакого предупреждения, никакого времени на подготовку, только воля и стремление выжить спасли ему жизнь.

Вода отхлынула, и Росс попытался подняться выше, чтобы уйти от следующей волны. Ему удалось встать на ноги до ее прихода. Маска жаберного ранца не дала ему захлебнуться в кружащемся потоке, и он продолжал упорно цепляться за камень, не давая волнам унести себя в море.

В передышках между волнами дюйм за дюймом он поднимался выше, все более прочно становясь на ноги. И вот он на скале, здесь до него долетают только брызги и пена. Он скорчился, истощенный и задыхающийся. Гром прибоя, гром в небе – все это оглушало, притупляло чувства, как и испытание, через которое он прошел. Он был доволен уже тем, что выбрался, и почти не сознавал окружения.

Наконец внимание Росса привлекли огоньки на берегу к северу от него. Они двигались, собирались группами у воды, некоторые виднелись и на утесе. И это не фейерверк бури. Люди. Но почему именно в такое время?

Еще одна вспышка молнии дала ему ответ. На краю рифа, далеко вдававшегося в море, болтался корабль… два корабля… молот волн неустанно бил по ним. Крушение… значит, огни принадлежат жителям замка. Они вышли к потерпевшим крушение.

Росс на четвереньках прополз по скале, пока перед ним не оказалась разгневанная вода. Плыть сейчас невозможно. Он колебался… и тут ему в голову пришло новое соображение, заставившее забыть о своей участи.

Эш! Эш находился перед ним в воротах времени. Если Росса забросило через них в прошлое, значит, где-то в воде или на берету находится и Гордон! Но как его найти?..

Прижавшись спиной к скале, держась за грубый камень, Росс встал и попытался хоть что-нибудь разглядеть в мешанине пены и воды. Не только морская вода – сверху лил проливной дождь, хлеща по голове и плечам. Холодный ливень заставил Росса вздрогнуть.

На нем жаберный ранец, пояс с подвешенными инструментами и ножом, ласты и плавки – снаряжение, вполне достаточное для той Гавайки, которую он знал; но здесь-то совсем другой мир. Посмеет ли он воспользоваться фонариком? Росс взглянул на огни на севере и решил, что они похожи на свет фонаря; можно рискнуть.

Теперь он стоял на вершине скалы, покрытой промоинами, все они до отказа заполнены водой. Слева – обрыв в кипящий бушующий котел, из которого торчит каменный клык. Росс вздрогнул. Ну, хоть этого он избежал.

Справа, к северу, – бушующее море, узкая полоса земли и еще один обрыв. Он измерил расстояние до этого обрыва. Оставаясь на месте, он не отыщет Эша.

Росс снял ласты и прикрепил их к поясу. Потом прыгнул и приземлился на противоположной стороне обрыва, ноги скользнули, и он ударился лицом.

Юноша сел, потирая оцарапанное колено, и увидел приближающиеся огни. А между ними шевельнулась какая-то тень, выползающая из воды на берег. Росс захромал вдоль обрыва, торопясь добраться до этой фигуры, лежавшей сейчас вне пределов досягаемости волн. Эш?

Хромая походка сменилась рысцой. Но он все равно опоздал: другие огни, два огня добрались до фигуры раньше. Человек – вернее, тело гуманоида – лежал лицом вниз. Другие люди, трое, собрались вокруг истощенного борьбой незнакомца.

Те, что держали фонари, сами частично оставались в темноте, но третий наклонился над находкой. Росс уловил блеск металлического головного убора, влажные доспехи на спине и плечах. Наклонившийся человек быстро осматривал жертву моря.

А потом… Росс остановился, глаза его широко распахнулись. Поднялась и точным движением опустилась рука. Рука, сжимающая лезвие. И все трое сразу отвернулись от столь безжалостно убитого человека. Эш? Или спасшийся с одного из кораблей?

Росс быстро отступил к краю обрыва. Узкая полоса воды, отделявшая его от утеса, на который он выбрался из моря, уходила в пещеру в скале. Посмеет ли он забраться в нее? В маске, с жаберным ранцем он сможет продвигаться под поверхностью воды, если только волна не ударит его о стену.

Он оглянулся. Огни подобрались уже совсем близко к нему. Если отступить на вторую скалу, можно оказаться в западне, потому что уйти в кипящее море он не решится. Выбора по существу нет: оставаться и быть убитым или попробовать скрыться в пещере. Росс надел ласты и осторожно опустился в узкую полоску воды. Стены с обеих сторон защищали ее от волнения, и Росс обнаружил, что двигаться здесь вовсе не трудно.

Придерживаясь за стену, он медленно плыл вперед, часто с головой скрываясь под водой, но все больше приближаясь ко входу в пещеру. И вот он уже внутри, в обширном пространстве, заполненном водой, но волнения здесь нет.

Заметили ли его? Росс держался за стену слева от себя, тело его поднималось и опускалось вместе с водой. Снаружи он увидел слабый свет. Должно быть, один из охотников наклонился над обрывом и светит вниз.

Губы Росса скривились под маской в гримасе ненависти. Здесь-то преимущество будет на его стороне. Пусть только попробует, пусть все трое подойдут ко входу в пещеру…

Но если его и заметили, никто из охотников не торопился к нему. Свет исчез, и Росс погрузился в темноту. Он медленно досчитал до ста, потом до двухсот, прежде чем решился включить свой фонарь.

Несмотря на узкий вход, пещера оказалась довольно обширной. Отпустив стену, Росс поплыл и тут же обнаружил, что к ближе к задней стене дно быстро поднимается.

И вот несколько мгновений спустя Росс оказался на узком карнизе, до которого лишь изредка дотягивались небольшие волны. Он нашел временное убежище, но опасения за будущее не оставили его. Неужели там на берегу был Эш? И почему пловца так быстро убили нашедшие его люди?

Корабли, висящие на рифе, замок на утесе у него над головой… враги… экипажи кораблей и обитатели замка? Но жестокий поступок на берегу свидетельствует о фанатичной вражде, возможно, о межрасовом конфликте.

Пока буря не кончится, он ничего не сможет узнать. В море Эша ему не отыскать. А выйти сейчас на берег к этим неизвестным охотникам – просто смертельно рисковать, ничего не получив взамен. Нет, пока ему придется оставаться здесь.

Росс отцепил фонарь от пояса и осветил верх пещеры. Он сидел на карнизе, который уходил в воду в виде клина. За его спиной бугрилась неровными выступами стена пещеры, на которых висели клочки водорослей. Росс снял маску и тут же почувствовал запах гнилой рыбы. Насколько он мог видеть, другого выхода, кроме того, что ведет в море, здесь не было.

Он уловил движение в воде и тут же направил туда свет фонаря. Из воды поднялась гладкая голова. Не человек, но один из дельфинов!

Удивленное восклицание Росса прозвучало почти криком. На мгновение показался второй дельфин, а между двумя дельфинами, под самой поверхностью, закачалось третье тело.

– Эш! – Росс понятия не имел, как дельфины прошли через ворота времени, но он не сомневался, что они спасают землянина. – Эш!

Но к карнизу, где с протянутой рукой ждал Росс, приближался вброд не Эш. Росс был так уверен, что перед ним его руководитель, что растерянно замигал, встретившись взглядом с Карарой. Она, спотыкаясь, выбралась из воды.

Он схватил ее руками за плечи, чтобы поддержать, и она повисла на нем всем своим весом. Сделала слабое движение к маске, и Росс помог снять ее. Лицо девушки было бледным и изможденным, глаза полузакрыты, дыхание неровное, она дрожала всем телом.

– Как ты сюда попала? – спросил Росс, усаживая ее на карниз.

Она медленно качнула головой – отрицательно.

– Не знаю… мы были у самых ворот. Вспыхнул свет… потом… – в голосе ее зазвучали истерические нотки… – потом… я оказалась здесь… и со мной Тауа. Появился и Тино-рау… Росс! Росс… там плыл человек… Он выбрался на берег, и его убили!

Росс крепче сжал ее руку и посмотрел ей прямо в лицо.

– Это был Гордон?

Она помигала, поднесла руку ко рту и вытерла подбородок. Между ее пальцами показалась тонкая красная струйка, стекая по руке.

– Гордон? – повторила она, словно никогда раньше не слышала этого имени.

– Да, они убили Гордона?

В его объятиях она покачнулась. Росс понял, что это он трясет ее, и постарался овладеть собой.

В глазах ее появилось осмысленное выражение.

– Нет, не Гордон. А где он?

– Ты его не видела? – настаивал Росс, понимая, что это бесполезно.

– Нет, с тех самых пор, как мы миновали ворота… – голос ее теперь звучал уверенней. – А разве ты был не с ним?

– Нет, я был один.

– Росс, где мы?

– Правильнее спросить: когда мы? – ответил он. – Мы прошли через ворота и перенеслись в прошлое. И нам нужно найти Гордона! – он не хотел даже думать о том, что произошло на берегу.

5. Потерпевшие крушение во времени

– Мы сможем вернуться? – Карара пришла в себя, голос ее зазвучал резко.

– Не знаю, – правдиво ответил Росс. Сила, увлекшая их вворота времени, была ему незнакома. Насколько он знал, раньше никогда не происходило подобного невольного перехода, и он не понимал, что означает их перенос.

Но главное – Эш тоже прошел, и его нет теперь с ними. Если буря немного утихнет, с появлением дельфинов вероятность найти его увеличивается. Он сказал об этом Караре, девушка кивнула.

– Ты думаешь, здесь идет война? – она прижала руки к груди, плечи ее непрерывно дрожали. Влажный холод впивался в тело, и Росс понял, что он тоже может быть очень опасен.

– Может быть, – он встал и осветил стены. Возможно, эти водоросли дадут хоть какую-то защиту?

– Держи и посвети туда! – он сунул ей в руки фонарик и пошел к стене.

Нарвав водорослей, которые пахли остро, но были лишь чуть влажны, он устроил из них на карнизе нечто вроде гнезда. В нем они хоть как-то будут защищены от холода и влаги.

Карара забралась в центр гнезда, Росс последовал за ней. Запах водорослей заполнил ноздри, он был почти осязаем, но все же Росс оказался прав: девушка перестала дрожать, да и сам он ощутил тепло. Росс выключил фонарь, и они тихо лежали в темноте на груде полусгнивших водорослей.

Должно быть, он уснул. Подняв голову, юноша почувствовал, что все его тело затекло и болит. Он приподнялся на руках и заглянул за край гнезда из водорослей. В пещеру пробивался свет, бледный сероватый свет, который становился сильнее у входа. День. Значит, они могут выступать.

Росс порылся в водорослях, нащупал плечо девушки.

– Проснись! – он охрип, но в голосе прозвучали приказные нотки.

Послышался удивленный возглас, водоросли рядом зашевелились.

– Уже день… – настаивал Росс.

– И буря… – девушка наконец встала. – Мне кажется, она кончилась.

И правда, уровень воды в пещере понизился, волны больше не плескались с прежней энергией. Утро… буря кончилась… и где-то здесь Эш!

Росс уже собирался натянуть маску, когда Карара схватила его за руку.

– Осторожней! Помни, что я видела: ночью на берегу убивали пловцов!

Росс нетерпеливо покачал головой.

– Я не дурак! У нас есть ранцы, мы можем даже не подниматься на поверхность. Послушай… – у него появилась новая мысль, предлог оставить ее в безопасности, снять с себя ответственность за нее. – Попробуй с помощью дельфинов отыскать ворота. Они нам понадобятся, как только я найду Эша.

– А если ты его не найдешь сразу?

Росс колебался. Она не сказала всего. А если он вообще не найдет Гордона? Но он должен… должен найти!

– Я вернусь сюда… – он взглянул на часы; сутки на Гавайке не совпадали с земными, но поселенцы сохранили земные меры для измерения периодов сна и бодрствования, – скажем, через два часа. К тому времени ты уже будешь знать о воротах, а я выясню ситуацию на берегу. Но послушай… – Росс схватил ее за плечо, развернул к себе лицом и гневно посмотрел ей в глаза, – ни в коем случае не показывайся из воды… – и он повторил главное правило агентов на новой территории: – Нас не должны обнаружить.

Карара кивнула, и он видел, что она поняла, вполне сознает важность его предупреждения.

– Ты хочешь, чтобы с тобой были Тино-рау или Тауа?

– Нет, я вначале выберусь на берег. Эш попытался бы добраться до него ночью… его, вероятно, отнесло туда же, куда и нас. И он где-то должен был выйти. И у меня есть это… – Росс коснулся соника на поясе. – Я настроил его на прием вызова Эша. Ты сделай то же самое. И если мы окажемся в пределах досягаемости, он нас услышит. Возвращайся через два часа…

– Хорошо, – Карара освободилась от водорослей и вошла в воду, где ее терпеливо ожидали дельфины. Росс последовал за ней, и они вчетвером выплыли в открытое море.

Рассвет начался недавно, подумал Росс, держась одной рукой за скалу и глядя вслед уплывающим Караре и дельфинам. Потом пошел по воде вдоль берега на север. Небо окрасилось розовым, на дальнем горизонте марево приняло теплый серебристый оттенок. Вокруг в воде качались следы шторма, приходилось осторожно пробираться среди обломков и плавающих отбросов.

Один из потерпевших крушение на рифе кораблей совершенно исчез. Должно быть, его разбили волны, превратив в щепки. Второй еще держался, нос его теперь высоко торчал над водой, в бортах зияли большие дыры, их них каскадами лилась вода.

На берегу валялось множество досок, ящиков, бочек, выброшенных морем. Несколько человек разглядывали их, переходя от одного обломка к другому. Несмотря на опасность обнаружения, Росс пробирался вдоль берега в поисках удобного наблюдательного пункта.

Он прижимался к камню, весь в плавающих водорослях, когда ближайшая группа аборигенов стала ему хорошо видна.

Люди… по крайней мере, внешне похожи на людей, хотя кожа у них темная, а конечности кажутся непропорционально длинными и тонкими. На четверых виднелся только небольшой кусок ткани вокруг бедер; эти четверо переворачивали обломки под присмотром двух других.

У рабочих густые волосы покрывали не только голову, но и спускались по спине и бокам вдоль худых рук и ног до локтей и колен. Волосы светло-желтые и очень контрастировали с темной кожей, подбородки резко торчат вперед, так что нижняя часть лица смутно напоминала звериную морду.

Надсмотрщики были одеты лучше, на головах у них красовались шлемы с забралами, прикрывающими лицо, грудь и спину прикрывали доспехи из плотно прилегающих пластин. Росс решил, что пластины не металлические: они изменяли форму при движении.

Ноги плотно обтягивали брюки и башмаки – все красное. Вооружение составляли мечи странной формы, концы их загибались, так что лезвие в целом напоминало рыболовный крючок. Мечи крепились к поясу без ножен, зажимы пояса ярко блестели на утреннем солнце, словно их украшали драгоценные камни.

Лиц надсмотрщиков Росс почти не видел, их скрывали забрала. Но кожа у них была такая же темная, как и у работников, руки и ноги тоже необыкновенно длинные… явно представители одной и той же расы, заключил он.

Подчиняясь приказам надсмотрщиков, работники приводили берег в порядок, сортируя отбросы на две груды. Однажды они целой группой собрались вокруг какой-то находки, и до Росса донеслась их речь – возбужденное щелканье.

Росс мельком увидел тело, которое оттащили двое работников. Тело! Эш… Землянин уже хотел было приблизиться, когда заметил, что тело завернуто в зеленый плащ. Нет, это не Гордон, просто еще одна жертва кораблекрушения.

Чужаки постепенно приближались к Россу; вероятно, ему пора было уходить. Он уже отползал из-за своего укрытия из водорослей, когда услышал громкий крик. На мгновение ему показалось, что его заметили, но тут же реакция находившихся на берегу показала, что это не так.

Работники столпились за грудой отбросов, к которой они только что оттащили тело. Два стражника встали перед ними и извлекли мечи, отцепив их от пояса. Предупреждение или угроза? Россу мешал языковой барьер, он мог только наблюдать.

С юга по берегу приближалась еще одна группа. В носилках покачивалась какая-то непонятная фигура – в плаще, в капюшоне, настолько закутанная в серебристо-серые ткани, что Росс не мог разглядеть даже ее общие очертания. Серебристо-серый… нет, вот появились голубые тона, они быстро темнели. К тому времени когда незнакомец поравнялся со скалой, за которой скрывался Росс, его одежда приняла глубокий синий цвет и, казалось, сама собой светилась.

За ним шагал с десяток вооруженных людей с такими же клювастыми шлемами и такими же пластинами на груди и спине, но брюки и башмаки у вновь прибывших – серого цвета. У них тоже имелись загнутые мечи, но они спокойно висели на поясе, и не делалось никаких попыток снять их, несмотря на явную враждебность стражников.

Синий плащ остановился в трех футах от стражников. Морской ветер пошевелил плащ, прижав его к телу. Но носитель плаща все равно оставался скрытым. Из-под ткани показалась рука. Пальцы, длинные и тонкие, сжимали жезл цвета слоновой кости; жезл заканчивался утолщением-головкой. От жезла исходил непрерывный поток искр.

Росс схватился руками за свой пояс. К его полному изумлению, диск соника реагировал на эти вспышки, щелкая в такт пучкам искр. Землянин прикрыл диск пальцами руки в шрамах, продолжая наблюдать. Может быть, обладатель жезла, в свою очередь, способен уловить кодовую передачу, обращенную к Эшу?

Рука, державшая жезл, оказалась не смуглая, она была того же цвета слоновой кости, что и сам жезл, так что Россу трудно было разглядеть, где кончается рука и начинается жезл. Одним решительным жестом человек воткнул свой жезл в песок, оставив его стоять часовым между двумя группами.

Одетые в красное стражники отступили на шаг-два назад. Но не убрали мечи. Их отношение, как решил Росс, нечто среднее между страхом и необходимостью противиться – либо по приказу, либо из застарелой ненависти.

Человек в плаще заговорил – но речь ли это? Несомненно, поток звуков имел мало общего с щелканьем, которое Росс слышал раньше. Звуки поднимались и опускались, они напоминали песню, напев, это могло быть и приветствием, и угрозой. Воины за этим человеком стояли неподвижно, по-прежнему не прикасаясь к своим мечам.

Росс прикусил нижнюю губу. Это пение, оно проникает в сознание, подчиняет себе! Он резко помотал головой и тут же спохватился. Однако на берегу никто не смотрел в его сторону.

Пение закончилось высокой резкой нотой. За ним последовала тишина, слышались только звуки ветра и волн.

Затем один из работников схватился руками за голову и произнес несколько щелкающих звуков. Он и его товарищи упали на землю и принялись посыпать головы песком. Один из стражников повернулся, резко крикнул и пнул работника в ребра.

Но тут уже закричал его товарищ. Жезл, стоявший до сих пор вертикально, начал наклоняться в сторону работавшей группы, искры из него полетели чаще, образуя единый луч. Росс изумленно отдернул руку от диска соника: он ощутил острую боль.

Работники бросились бежать, вернее, ползти на животах; только удалившись на некоторое расстояние, они встали и побежали. Но стражники сохранили свое достоинство. Они тоже отступали, но медленно, пятясь, держа перед собой мечи, как люди, уступающие перед явным преимуществом.

Когда они исчезли, человек в плаще взял жезл. Держа его перед собой, он приблизился к двум грудам, которые набросали работники, и принялся внимательно рассматривать их, пока не наткнулся на тело.

По его приказу подбежали двое солдат и расправили неподвижное тело на земле. Человек в плаще кивнул, солдаты отошли. Жезл опять двинулся, только на тело в этот раз был устремлен его конец, а не рукоять.

Голова Росса откинулась. Поток света, энергии, огня – непонятно чего, – исходящий из жезла, на мгновение ослепил его. А вибрация воздуха подействовала как удар.

Когда он снова смог видеть, на песке уже ничего не оставалось от трупа, кроме стеклянистой канавки, от которой спиралями поднимался пар. Потрясенный Росс вцепился руками в скалу.

Люди с мечами… а теперь это – какая-то форма управляемой энергии, свидетельствующая о высоком развитии науки и технологии. А из замка бросали камни в корабли, которые удалялись со скоростью, говорящей о наличии неизвестного двигателя. Смесь варварства с высокими знаниями. Чтобы понять, нужно больше узнать. Эш мог бы…

Эш!

Росс вернулся к своему поиску. Жезл утих, больше от него не отлетали искры. Затих и соник на поясе Росса. Землянин отключил его. Если прибор уловил излучение жезла, возможно и противоположное.

Человек в плаще отобрал некоторые предметы, сопровождавшие его солдаты подняли указанные им ящики и одну или две небольшие фляжки. Нагрузившись, группа удалилась на юг, тем же путем, каким и пришла. Росс позволил себе облегченно передохнуть.

Он пошел дальше по берегу на север, наблюдая за другими группами работников и стражников. Линия стражников поднималась на холм, они передавали друг другу грузы, назначением их служил замок. Но Росс не увидел ни следа Эша, как не получил ответа и на свой вызов, который возобновил, как только незнакомцы удалились. И землянин начал понимать, что его поиск безрезультатен, хотя так не хотел смириться с этим.

Но когда он возвращался к пещере, страх его уже готов был перейти в гнев, в раздражение из-за собственной беспомощности. У него нет возможности проникнуть в замок, и он не может узнать, попал ли Эш в плен. А пока не уйдут с берега работники, он не может искать и здесь.

Карара ждала его на карнизе. Дельфинов не было видно, и первое, что увидел Росс, когда выбрался из воды и снял маску, это встревоженное лицо девушки.

– Ты его не нашел, – не вопрос, а утверждение.

– Нет.

– А я не нашла ворота…

Росс вытирался водорослями из гнезда. Но при этих словах он застыл.

– Никакого следа?…

– Только это… – она достала из-за спины запечатанный контейнер. Росс узнал в нем один из запасных контейнеров, находившихся у ворот. – Там есть и другие… разбросанные. Тауа и Тино-рау сейчас их ищут. Похоже, что все, что было рядом с нами, тоже втянуто сюда с той стороны.

– Ты уверена, что нашла именно то место?

– Разве это не часть ворот? – девушка поискала что-то на карнизе. И протянула металлический стержень, изогнутый и сломанный с одного конца, словно гигантская рука выдернула его из установки.

Росс мрачно кивнул.

– Да, – голос его прозвучал хрипло, слова словно вырывались вопреки его желанию, – это боковой стержень. Ворота… должно быть, совсем сломаны.

Но даже держа в руках этот стержень, Росс не мог поверить, что ворота окончательно сломаны. Он поплыл к рифу, где к нему присоединились дельфины. Там он обнаружил еще одну изогнутую трубу, несколько разбросанных контейнеров – и все. Земляне потерпели крушение во времени, как корабли, прошлой ночью севшие на мель.

Росс снова направился в пещеру. Самое главное теперь – ближайшие задачи. Нужно собрать все контейнеры и спрятать их, потому что от их содержания зависела ныне жизнь трех человек.

Он задержался у входа в пещеру, перехватывая поудобнее сетку с контейнерами. И тут случайность позволила ему узнать о вторжении.

На карнизе Карара собирала водоросли. Но сбоку от нее на уровне ее головы…

Росс не посмел включить фонарь и тем самым выдать свое присутствие. Подвесив сетку к скале, он поплыл под водой вдоль стены пещеры таким маршрутом, который приведет его к фигуре, следящей за каждым движением Карары.

6. Локет бесполезный

Волны успешно скрывали приближение Росса, пока он не оказался совсем рядом со шпионом. Тот по-прежнему следил за Карарой. Росс, глаза которого вполне привыкли к полумгле, разглядел голову и плечи. Следующие две-три минуты будут самыми критичными для землянина – он должен выйти на открытое место на карнизе, прежде чем сможет напасть.

Карара словно прочла его мысли и помогла ему. Потому что подошла к краю карниза и свистком подозвала дельфинов. Над водой появилась гладкая голова Тино-рау, он писком ответил на призыв девушки. Карара наклонилась, и дельфин коснулся протянутой руки.

Росс услышал удивленный выдох наблюдателя, слабый звук движения. Карара начала негромко петь – мелодичную песню своего народа, дельфин время от времени вставлял одну-две ноты. Росс и раньше слышал их пение, сейчас же оно предоставило ему отличное звуковое прикрытие. Он прыгнул.

Схватив чужака, Росс крепко сжал его запястья. Незнакомец в страхе и удивлении вскрикнул, когда землянин сдернул его с места. Росс всем телом навалился на противника, прежде чем понял, что тот не сопротивляется и лежит неподвижно.

– Что это? – Карара лучом фонаря осветила их обоих. Росс увидел смуглое худое лицо, не очень отличающееся от его собственного. Широко расставленные глаза закрыты, рот раскрыт. Росс посчитал, что гавайкиец потерял сознание, тем не менее продолжал сжимать его запястья, освобождая тело. С помощью девушки он прочными водорослями связал пленника.

Тело незнакомца обтягивал тесный костюм из блестящего материала, он покрывал все тело и ноги, но руки оставлял обнаженными. На поясе висело множество предметов, среди которых выделялся нож с кривым концом. Росс благоразумно снял его.

– Да ведь это мальчишка, – сказала Карара. – Откуда он явился, Росс?

Землянин указал на щель в стене.

– Он сидел там и следил за тобой.

Глаза ее округлились.

– Почему?

Росс подтащил пленника к стене пещеры. Вспомнив картину убийства на берегу, он не хотел думать, что привело сюда гавайкийца. Должно быть, Карара подумала о том же, потому что добавила.

– Но он даже не извлек свой нож. Что ты с ним сделаешь, Росс?

Землянин уже думал об этом. Несомненно, самое разумное – не откладывая убить туземца. Но на такую жестокость он не способен. К тому же, если из незнакомца можно извлечь хоть какие-то сведения – об этом новом мире и его обычаях, тогда Росс будет победителем вдвойне. Возможно, эта встреча даже приведет его к Эшу!

– Росс… его нога. Видишь? – и девушка указала на аборигена.

Плотно облегающая одежда туземца делала явным его уродство: его правая нога скорчена и искривлена. Он калека.

– Ну и что? – резко спросил Росс. Не время проявлять сочувствие.

Но Карара не стала развязывать незнакомца, чего опасался Росс. Напротив, она села, скрестив ноги, и на лице ее появилось отчужденное выражение. Россу захотелось протянуть руку и коснуться ее.

– Его хромота – она может послужить мостом, – задумчиво проговорила она, к немалому удивлению Росса.

– Мостом? О чем ты?

Девушка покачала головой.

– Это всего лишь чувство, не настоящая мысль. Но это важно. Смотри. Мне кажется, он приходит в себя.

Веки больших глаз дрогнули. Гавайкиец мигнул и посмотрел на них. На лице его застыло абсолютное изумление, пока он не увидел Карару. И тут он разразился потоком звуков.

Казалось, его поразило то, что он не получил ответа. И вновь он что-то заговорил умоляющим тоном.

Карара сказала Россу:

– Он боится, очень боится. Но вначале, мне кажется, он был доволен… просто счастлив.

– Но почему?

Девушка покачала головой.

– Не знаю, я могу только чувствовать. Подожди! – Она повелительно подняла руку. Не встала, но продвинулась на четвереньках к краю карниза. Оба дельфина высоко подняли головы над водой, их охватило необычное возбуждение.

– Росс! – громко прозвучал голос Карары. – Они его понимают. Тино-рау и Тауа понимают его!

– Понимают его язык? – Росс считал это фантастичным, как ни велики возможности дельфинов.

– Нет, мозг. Они читают в его мозгу, Росс. Он мыслит такими образами, которые они могут воспринимать и понимать. Ты знаешь, они могут это делать с некоторыми людьми, но не так. Тут более прямое и ясное понимание! Они так возбуждены!

Росс взглянул на пленника. Чужак ерзал, пытаясь приподняться у стены. Землянин рывком посадил его, но туземец словно не заметил помощи Росса. Он с выражением ужаса и недоверия смотрел на качающиеся головы дельфинов.

– Он боится, – сообщила Карара. – Он никогда не испытывал такого общения.

– Они могут расспрашивать его? – спросил Росс. Если умственная связь между аборигеном и дельфинами действительно существует, появляется реальная возможность узнать что-то об этой планете.

– Они могут попробовать. Сейчас он испытывает только страх, и они должны прорваться сквозь него.

И последовала самая необычная четырехсторонняя беседа, какую Росс только мог вообразить. Росс задавал вопрос Караре, та передавала его дельфинам. В свою очередь те мысленно спрашивали гавайкийца и таким же образом передавали ответ.

Потребовалось некоторое время, чтобы страх незнакомца улегся. Но наконец он стал охотно отвечать.

– Он – сын владыки замка над нами, – дала первый полный и разумный ответ Карара. – Но по какой-то причине его там не принимают. Возможно, – добавила она от себя, – из-за того, что он калека. Его дом – море, как он говорит, и он считает меня каким-то мифическим морским существом. Он видел, как я плыла в маске с дельфинами, и уверен, что я по своему желанию могу менять обличье.

Она колебалась.

– Росс, тут что-то странное. Он знает или считает, что знает, некие существа, которые могут появляться и исчезать по своей воле. И боится их силы.

– Боги и богини – это совершенно естественно.

Карара покачала головой.

– Нет, это более конкретно, чем религиозное представление.

Росса охватило неожиданное вдохновение. Он торопливо описал фигуру в плаще, которая отогнала жителей замка от выброшенных морем предметов.

– Спроси его об этом.

Она передала вопрос. Росс увидел, как дернулась голова пленника. Гавайкиец переводил взгляд с Карары на ее спутника, лицо его стало задумчивым.

– Он хочет знать, почему ты спрашиваешь о фоаннах. Ты должен знать, кто это.

– Послушай… – Росс был уверен теперь, что сделал настоящее открытие, хотя об истинной важности его не мог догадаться, – скажи ему, что мы пришли из такого места, где фоанн нет. У нас есть своя сила, но мы должны знать и об их силе.

Если бы он только мог вести этот допрос непосредственно, не полагаясь на перевод дельфинов! И где взять уверенность в том, что вопрос доходит до чужака неискаженным?

Росс устало откинулся. Потом озабоченно взглянул на Карару. Если его этот разговор по кругу утомил, то она должна устать вдвойне. Плечи ее опустились, говорила она усталым хриплым голосом. Он неожиданно встал.

– Достаточно – пока.

И правда. Ему нужно время для оценки, для осмысливания узнанного. И в то же время он почувствовал голод, горло пересохло от жажды. У входа в пещеру он оставил канистру с припасами…

– Нам нужно поесть и напиться, – он принялся надевать маску, но Карара удержала его.

– Тауа принесет… Подожди!

Дельфин принес сетку с контейнерами. Росс раскрыл один, достал сосуд с пресной водой. Во втором ящике оказались сухие вафли неприкосновенного запаса.

После недолгого колебания Росс подошел к пленнику, перерезал узы на его руках, дал ему вафлю и поднес к губам бутылку. Гавайкиец посмотрел, как едят земляне, потом откусил вафлю и с удовольствием сжевал ее. Бутылку он с интересом повертел, потом отпил.

Росс жевал механически, без всякого удовольствия, он напряженно сопоставлял факты, чтобы представить себе картину жизни гавайкийцев того периода, в который их забросило. Конечно, картина основывалась на фактах, полученных от пленника. И вполне может быть, туземец сознательно ввел их в заблуждение или скрыл что-нибудь существенное. Но можно ли это сделать при умственном контакте? Придется все воспринимать с некоторым скептицизмом.

Итак, в замке живут грабители разбитых судов, вдоль всего побережья протянулись их крепости, они извлекают прибыль из вод этого островного мира. Земляне видели их в действии вчера и сегодня. И если сведения туземца верны, не только буря загнала сюда корабли. У грабителей есть какой-то способ притягивать суда на свои рифы.

Какой-то способ притягивания… И какая-то сила втянула землян в ворота времени. Может, здесь кроется какая-то связь? Грабители кораблей на утесе и моряки, и между ними глубокая вражда.

Эти две группы Росс понимал, он готов иметь с ними дело. Но остаются еще фоанны. А судя по объяснениям пленника, фоанны – совсем другое дело.

Они обладают властью, которая опирается не на мечи или инструменты и оружие людей. Нет, у них неземная сила, она дает им преимущество во всем, кроме одного – численности. И хотя у фоанн есть свои воины и слуги, как и видел Росс на берегу, сами они принадлежат к другой расе, очень старой и умирающей, и осталось их совсем немного. Сколько, никто не может сказать, потому что у фоанн нет отдельных личностей, известных остальному миру. Они появляются, отдают приказы, высказывают свои требования, противостоят или помогают, как хотят, и всегда один или двое, всегда они закутаны в свои плащи, и потому их физическая внешность остается загадкой. Но все знают об их силе. Росс узнал, что ни один владыка грабителей, каким бы сильным ни был он среди своего народа, сколь бы честолюбив ни был, не посмеет открыто противиться фоаннам, хотя время от времени лорды и протестуют против их требований.

По словам пленника, сила фоанн сверхъестественного происхождения. Но Росс считал, что они обладают остатками каких-то почти забытых технических знаний, наследием очень древней расы. Он попытался что-нибудь узнать о происхождении самих фоанн. Может быть, закутанные в плащ фигуры принадлежат к галактической империи? Но ответ был таков: фоанны древнее письменной истории, они жили в больших крепостях задолго до того, как народ пленника землян поднялся из примитивного варварства.

– Что же нам теперь делать? – прервала мысли Росса Карара. Она убирала контейнеры в сетку.

– Грабители иногда захватывают рабов… Может быть, и Эш… – Росс готов был ухватиться даже за хрупкую соломинку. Приходилось. А незнакомец сказал, что если к берегу прибивает сильных людей, к тому же не раненых, их берут в плен. И прошлой ночью захватили нескольких таких.

– Локет.

Росс и Карара оглянулись. Пленник поставил бутылку с водой, одной рукой он делал жест, в значении которого невозможно было ошибиться: он указывал на себя и повторял: «Локет».

Землянин коснулся своей груди: «Росс Мэрдок».

Вероятно, туземцу, как и им самим, надоел косвенный обмен информацией, и он решил испробовать более прямой путь. Анализатор! В оборудовании у ворот находился и анализатор. Если только Росс найдет его… тогда основная проблема была бы решена. Он быстро объяснил Караре, та энергично кивнула и подозвала Тауа, приказав принести весь остальной материал, оставшийся от ворот.

– Локет, – Росс указал на юношу. – Росс, – это он сам. – Карара, – напоследок указал на девушку.

– Россе, – имя прозвучало с непривычным щелканьем. – Карара… – второе вышло гораздо лучше.

Росс осторожно раскрыл ящик, который принесла Тауа. Он смутно представлял себе, как работает этот прибор. Анализатор записывает чужой язык и переводит его на символы, уже знакомые агентам во времени. Но можно ли использовать его для перевода совершенно чужого языка, языка с другой планеты? Росс надеялся, что прибор не поврежден и эксперимент окончится удачно.

Поставив перед собой ящик, он объяснил, чего хочет; Карара взяла небольшой микродиск и начала медленно и внятно произносить певучие звуки, с которыми обращалась к дельфинам. Росс пощелкал переключателями и посмотрел на маленький экран. Символы ему понятны, он может перевести ее слова. Машина работает.

Он поставил ящик перед Локетом и заставил туземца, проявившего явное нежелание, взять диск у Карары. Через дельфинов Росс передал инструкции. Сможет ли прибор перевести язык другой планеты, как делает с древними языками Земли?

Локет неохотно начал говорить в диск, вначале очень торопливо, потом, когда ничего страшного не произошло, медленнее и увереннее. На экране появились ряды символов, и некоторые их них имели смысл! Росс обрадовался.

– Спроси его: можно ли незаметно войти в замок и посмотреть на рабов?

– Зачем?

Росс был уверен, что правильно понял эти символы.

– Скажи ему: среди них один из наших.

На этот раз Локет ответил не сразу. Он серьезно и внимательно посмотрел на Росса, потом на Карару и снова на Росса.

– Есть путь… известный только бесполезному.

Росс не обратил внимания на странное прилагательное, которое применил к себе Локет. Он продолжал расспрашивать.

– Может он показать нам этот путь?

Снова долгое молчание, потом Локет ответил. Росс обнаружил, что читает символы вслух.

– Если ты решишься, я проведу тебя.

7. Ведьмино мясо

Росс понимал, что, скорее всего, безрассудно подвергает всех опасности. Но если Эш заключен где-то в замке у них над головой, тогда стоит рискнуть и довериться Локету. Но если Росс рискует своей головой, это вовсе не значит, что должна рисковать и Карара. С помощью дельфинов, с запасами, пусть и небольшими, она вполне может переждать здесь в безопасности.

– А чего дожидаться? – негромко спросила она, когда Росс высказал ей свои соображения.

Вопрос справедливый. Ворота исчезли, и теперь земляне привязаны к этому времени, как они согласились быть связанными с Гавайкой, когда стартовал их корабль. Нельзя уйти из прошлого, которое стало их настоящим.

– Фоанны, – продолжала она, – эти грабители, моряки – и все враждуют друг с другом. Если мы присоединимся к какой-нибудь стороне, их вражда станет и нашей враждой.

Тауа ткнулась носом в карниз рядом с девушкой и запищала, привлекая внимание. Карара оглянулась на Локета.

– Он хочет знать, доверяешь ли ты ему, – девушка кивнула в сторону гавайкийца. – И он просит сказать тебе вот что: тени наделили его искалеченной ногой, поэтому для живущих в замке он не свой, он бесполезный. Росс, мне кажется, он считает, что мы обладаем такими же силами, как и фоанны, что мы сверхъестественные существа. И так как мы его не убили, а накормили, он считает себя нашим должником.

– Ритуал хлеба и соли… возможно, – конечно, глупо сравнивать обычаи чужаков с земными, но Росс подумал об очень древнем прошлом своей планеты. Если ты ешь пищу человека, ты становишься его другом или, по крайней мере, не врагом. В воинственных обществах Земли существовали строгие табу и кодексы поведения; возможно, это справедливо и для Гавайки.

– Спроси его, каково правило еды и питья между друзьями и врагами, – сказал Росс Караре. Чем больше он узнает об обычаях этого общества, тем скорее сможет ими воспользоваться. На вопрос последовал быстрый ответ:

– Дать хлеб тому, кого победил в битве, означает сделать его своим человеком. Не рабом для тяжелого труда, а воином, который за тебя обнажает меч. Приняв твой хлеб, я принял и тебя как своего повелителя и кормильца. Между нами не может быть предательства, потому что человек не может предать своего повелителя. Я, Локет, теперь меч в твоих руках, я у тебя на службе. И для меня это вдвойне хорошо: я бесполезный человек, и у меня никогда еще не было повелителя. А с морской девой и ее свитой, которая слушает мои мысли, я не могу обманывать.

– Он прав, – добавила Карара. – Его мозг открыт; он, даже если бы захотел, не смог бы скрыть своих мыслей от Тауа и Тино-рау.

– Хорошо, я принимаю это, – Росс взглянул на карниз. В дальнем конце грудой лежали контейнеры. Для Карары безопасней уйти отсюда. Росс сказал ей об этом.

– Куда уйти? – спросила она. – Люди из замка по-прежнему на берегу. Не думаю, чтобы кто-нибудь знал об этой пещере.

Росс кивнул на Локета.

– Он ведь знал. Я не хочу, чтобы ты тут оказалась в западне. И не хочу потерять эти припасы. Содержимое контейнеров может когда-нибудь спасти всех нас.

– Можно затопить их у стены, привязав к сетке груз. Тогда, если мы решим уходить, они будут готовы. Не беспокойся, это мое дело, – она чуть насмешливо улыбнулась ему.

Росс подчинился, хотя почувствовал легкое раздражение. Но она права. Работа с дельфинами и морем – ее дело. И он вынужден был признать справедливость ее слов.

Несмотря на искалеченную ногу, Локет проявил поразившую Росса прыткость. Когда ему развязали ноги, он поманил землянина в нишу, из которой следил за Карарой. Потом углубился в нее и сразу исчез из виду.

Росс последовал за ним и обнаружил, что из ниши вверх идет узкая щель, напоминающая вентиляционное отверстие. И эту щель неоднократно использовали для прохода. Было темно, но абориген ощупью нашел и показал Россу опору для рук и ступеньки. Затем он начал подниматься по этой грубой лестнице и сразу погрузился во тьму.

Трудно было оценить время и расстояние в этой темной трубе. Росс считал ступеньки. Его тренировка как агента во времени заставляла делать это автоматически – запоминать путь, ведущий во вражескую территорию. Он не знал, с какой целью первоначально был сделан этот проход, но и в крепостях Земли прорывали тайные ходы, которые использовались во время осады, а Росс постепенно начинал считать, что у чужаков очень много общего с людьми Земли.

Он насчитал двадцать ступенек, когда обостренные тренировкой чувства и инстинкт подсказали ему, что где-то поблизости их ждет отверстие. Тьма оставалась такой плотной, что казалась тканью, окутавшей его потное тело. Росс чуть не вскрикнул, когда почувствовал пальцы на своем запястье. Потом подтянулся и оказался в пустом коридоре. Впереди неярким серым пятном виднелся источник света.

Росс чихнул от поднявшейся пыли. Локет ухватил его за плечи и с поразительной силой поднял землянина.

Проход, в котором они оказались, опять-таки представлял собой щель, только горизонтальную; потолок ее находился высоко над головами. Щель узкая, чуть шире плеч Росса. Он не мог определить, природное ли это образование или же она вырублена в скале.

Локет уже шел впереди, от прихрамывающей походки тело на фоне светлого пятна подпрыгивало вверх и вниз. И снова его проворство и выносливость поразили землянина. Локет калека, но он хорошо приспособился к своему физическому недостатку.

Свет усилился, и Росс заметил в стене справа от себя прорези, не шире двух пальцев. Он всмотрелся в одну из них и увидел пустое пространство, внизу слышался шум волн. Должно быть, щель проходит в утесе, выходящем на море.

Нетерпеливый щелкающий шепот заставил его Поторопиться и присоединиться к Локету. Перед ними начиналась лестница, очень узкая и крутая. Локет начал подниматься боком, его протянутая ладонь прижималась к камню, словно приклеивалась к нему. Впервые искалеченная нога стала явной помехой.

Росс снова начал считать – десять, пятнадцать ступенек. Они опять оказались во тьме. А потом из похожего на колодец отверстия выбрались в круглую комнату. Неожиданный яркий свет заставил землянина заслонить глаза. Локет вставил светящийся конус в отверстие в стене, и землянин понял, что яркость света относительна на фоне тьмы прохода; на самом деле освещение было довольно слабое.

Гавайкиец всем телом налег на дальнюю стену и надавил изо всех сил. Стена отодвинулась, медленно, неохотно – словно вес ее был слишком велик для его тонких рук. А может, ее медленное движение объяснялось осторожностью Локета.

Перед ними снова открылся узкий проход, и конус освещал его всего на несколько футов. Локет поманил Росса, и они вошли. Здесь в левой стене явно искусственно были прорублены многочисленные отверстия, через которые пробивался свет. Словно идешь за прорезанным в разных местах экраном. Росс заглянул в одно отверстие и ахнул.

Он находился над самым центром замка, и картина внизу привлекла все его внимание. Ему приходилось видеть картины жизни феодального замка. Сходство есть, но чем больше Росс смотрел, тем больше замечал различий между прошлым Земли и этим миром.

Прежде всего животные – да и животные ли? – впряженные в повозку. У них по шесть конечностей, передвигаются они на четырех, а две держат прижатыми к шее. Упряжь состоит из паутины ремней, закрепленных на плечам и теле. Гротескные головы покачивались на длинных шеях, туловище целиком покрыто роговыми пластинами. Росс поразился, заметив несомненное сходство между этими существами и морским драконом из будущего этого мира.

Но сейчас эти существа подчиняются людям. А вообще деятельность внизу… Россу пришлось подавить интерес и постараться сосредоточиться на своем деле. Впрочем, Локет не позволил ему смотреть слишком долго. Он снова потянул землянина за руку дальше по коридору за экраном в глубину крепости.

Вскоре открылся новый узкий проход в стене. На пол падала полоска света – не естественный свет дня, но красноватый блеск из отверстия на уровне талии. Локет неуклюже опустился на здоровое колено и предложил Россу последовать его примеру.

Внизу находился зал, блестевший варварски яркими цветами. На стенах пестрели ткани, кое-где на них поблескивало что-то вроде украшений из драгоценных камней. Через равные интервалы между тканями были развешаны овальные предметы, размером примерно с человека, с рисунками и символами в металле и краске – возможно, стилизованные изображения местных животных и растений.

Вся обстановка создавала впечатление кричащей яркости. И одежда собравшихся вполне этому соответствовала.

На помосте, на который вели две ступени, с комфортом расположились три гавайкийца. Одежда плотно обтягивала верхнюю часть их тела, талии опоясывали разукрашенные перевязи, ниже одежда длинными складками ниспадала на пол, завершаясь на концах складок многочисленными кисточками. Головные уборы из переплетенных полосок при каждом движении ярко сверкали. У Росса даже глаза заболели при взгляде на их пестрые сверкающие одеяния.

Перед помостом застыли два ряда стражников. Причина этого сбора пока еще оставалась непонятна Россу, ведь он по-прежнему не понимал щелкающую речь.

Послышался гулкий звук, словно удар гонга. Трое на помосте выпрямились и посмотрели в дальний конец зала. Россу не нужен был жест Локета, чтобы понять, что внизу происходит нечто важное.

Внизу среди ярких красок показалось пятно более умеренного цвета. Землянин узнал серо-голубую одежду фоанн. На этот раз в такой одежде было трое: один слегка впереди, остальные двое сзади. Они приближались скользящей походкой, как будто не шли, а плыли над каменным полом. Когда они остановились перед помостом, те, что сидели на нем, встали.

Росс видел, что поднимаются они весьма неохотно. Им явно приходилось проявлять почтительность, хотя они этого не хотели. Первым заговорил стоявший в середине повелитель замка.

– Захур… – шепнул Локет на ухо Россу, указывая на говорящего.

Россу очень хотелось спросить, что здесь происходит. Он не сомневался, что эта встреча двух гавайкийских народов чрезвычайно важна.

Повелитель замка смолк, последовало недолгое молчание. Землянин чувствовал, как нарастает напряжение. Возможно, это решающий момент, открытое провозглашение вражды между грабителями кораблей и другой, более древней расой. А может, с помощью этой паузы искусные фоанны пытаются вывести своих более непосредственных врагов из равновесия, как борец дзюдо использует атаку противника как часть собственной защиты.

Наконец фоанна ответил потоком певучих звуков. Росс почувствовал, как вздрогнул Локет, у него самого по спине поползли мурашки. Слова – если это были слова, а не просто воздействующие на сознание звуки – прямо-таки врезались в него. Он хотел заткнуть уши, сунуть в них пальцы, чтобы не слышать, но не мог даже поднять рук.

Ему казалось, что люди на помосте раскачиваются, словно это пение – веревка, накинутая на них. Послышался грохот: один из стражников упал на пол и теперь лежал, зажав голову руками.

С помоста раздался крик. Пение достигло такой высокой ноты, что Россу даже почудилось, что у него разрываются барабанные перепонки. Линия стражников внизу дрогнула. Часть из них поспешно отходила в дальний конец зала, сторонясь фоанн. Локет негромко вскрикнул и вцепился в руку Росса.

Происходило нечто очень важное. Для Локета или для него самого? Эш! Это связано с Эшем? Росс прижался к отверстию, пытаясь разглядеть что-нибудь там, где исчезли стражники.

Ожидание сделало его вдвойне нетерпеливым. Один из стоящих на помосте опустился на скамью и обхватил голову руками, плечи его дрожали. Но тот, кого Локет назвал Захуром, по-прежнему стоял перед фоаннами прямо, хотя Росс и видел, каких усилий ему это стоило.

Стражники торопливо возвращались, они вели с собой троих. Двое из них – гавайкийцы, их смуглые тела легко распознаваемы. Но третий – Эш! Росс чуть не выкрикнул его имя вслух.

Землянин прихрамывал, колено стягивала перевязь. На нем были только плавки, все оборудование, очевидно, отобрали. На левом виске багровел кровоподтек, на плечах и спине виднелись следы хлыста.

Росс сжал кулаки. Еще никогда в жизни ему не нужно было оружие так, как сейчас. С огромным удовольствием он полил бы собравшихся внизу дождем из пулемета. Но сейчас у него ничего нет, кроме ножа на поясе, и он оторван от Эша так же надежно, как если бы они находились в разных камерах одной и той же тюрьмы.

Осторожность, врожденная и приобретенная в тренировках, заставила его успокоиться. Сейчас он ничем не может помочь Эшу. Но зато теперь он знает, что Гордон жив, и что он в руках чужаков. Теперь он может планировать дальнейшие действия. Снова послышалось пение фоанны, и трое пленников пошатнулись. Гавайкийцы подошли с обеих сторон к Эшу и поддержали его. Действовали они чисто механически, словно ими управляла чужая воля. Эш разглядывал грабителей и фигуры в плащах. Росс видел, что если гавайкийцы и попали во власть фоанн, то землянин вполне успешно сопротивлялся этой власти. Но Эш не пытался избежать помощи и, хромая, двинулся вдоль стены в сопровождении фоанн.

Росс решил, что повелитель замка передал пленников фоаннам. Это означает, что Эш переходит в другое место. Землянин сразу вскочил и устремился назад, торопясь вернуться в пещеру и как можно скорее выступить вслед за Эшем.

– Ты нашел Гордона! – воскликнула, увидев его, Карара.

– Грабители захватили его. А теперь отдали фоаннам…

– Что они с ним сделают? – спросила девушка у Локета.

Как обычно, последовала цепочка передач, и туземец прощелкал ответ в диск анализатора.

– Фоанны потребовали выживших в кораблекрушении в качестве дани. Ваш товарищ послужит им ведьминым мясом.

– Ведьминым мясом? – не понимая, повторил Росс.

Карара с ужасом перевела дыхание.

– Жертвоприношение! Росс, он, наверное, имеет в виду, что Гордона принесут в жертву.

Росс так и застыл, потом повернулся и схватил Локета за плечи. Теперь его особенно раздражала невозможность задать туземцу прямой вопрос.

– Куда они увели его? Куда? – яростно начал он, но потом овладел собой.

Карара прикрыла глаза и откинула голову назад: она передавала вопрос дельфинам, которые должны были дальше передать его Локету.

На экране анализатора вспыхнули символы.

– У фоанн есть своя крепость. В нее лучше пробраться с моря. Есть лодка… я покажу вам, это моя тайна.

– Скажи ему – да, и как можно скорее! – прервал девушку Росс. Его охватило предчувствие, что время истекает. Ведьмино мясо… ведьмино мясо… эти слова стегали его словно хлыстом.

8. Вольные пираты

В сгустившихся сумерках трудно было разглядеть, где встречаются море и земля, море и небо. К тому же окружившая их дымка опустилась еще до наступления сумерек.

Росс балансировал в центре скифа, который тихо покачивался наволнах внутри барьерного рифа. Ему казалось, что утлое суденышко слишком хрупко для трех пассажиров и всех их запасов. Но Карара, размеренно работавшая веслом на носу, и Локет – на корме, оставались спокойны, и Росс из гордости не хотел показывать свою тревогу. Он успокаивал себя тем, что ни один агент не может усвоить всего, а народ Карары покорил весь Тихий океан в легких каноэ, вряд ли более надежных, чем их нынешнее судно.

Пытаясь подавить ощущение беспомощности и гнева, землянин занялся работой. Большую часть дня они провели в пещере, прежде чем Локет согласился выйти из укрытия и двинуться на юг. Тем временем Росс с помощью анализатора и Локета овладевал местным языком.

Теперь он обладал небольшим словарем щелкающих слов и мог понимать Локета, лишь в сложных случаях приходилось обращаться к помощи дельфинов. К тому же он получил более подробные сведения о нынешней ситуации на Гавайке.

Получил вполне достаточно, чтобы понять, что они участвуют в безумном предприятии. Крепость фоанн – явно запретная территория, причем не только для народа Локета, но и для подданных фоанн, которые живут и работают за ее стенами. Росс решил, что эти туземцы – наследственные слуги и воины, родившиеся в этом статусе, а не набираемые из местного населения. И они вооружены «волшебством» своих хозяев.

– Если фоанны так могущественны, почему ты идешь против них? – спросил Росс Локета. Его беспокоило, что приходится во всем полагаться на аборигена.

Гавайкиец взглянул на Карару. Подняв руку, он сделал пальцами знак.

– С морской девой и ее волшебством я не боюсь, – он чуть помолчал, потом добавил: – Всегда говорилось обо мне – и мне самому, – что я бесполезный, могу исполнять только женские дела. Никогда ткач слов не воспоет мои воинские подвиги в большом зале Захура. Я – родной сын Захура, но не могу владеть мечом своего повелителя. А теперь вы предложили мне участие в поиске, о котором всегда будут помнить. И я докажу, что я – мужчина, даже если и хромаю на ходу. Фоанны не могут сделать мне хуже, чем уже сделала Тьма. Следуя за вами, я смогу встать перед Захуром в его зале и доказать, что кровь нашего рода течет и в моих венах, хоть я и хромаю!

Яростный огонь горел не только в словах Локета, но и в его глазах, в лице, в сухом изгибе губ, и Росс поверил ему. Землянин больше не сомневался, что пария замка готов идти навстречу неведомым ужасам крепости фоанн, и не только, чтобы помочь Россу, которому поклялся быть верным, но и чтобы завоевать себе место в воинственной культуре своего народа.

Отрезанный от нормальной жизни своих соплеменников, Локет рано обратился к морю. В воде искалеченная нога не служила ему препятствием, и он с гордостью рассказывал, что стал лучшим пловцом в замке. Впрочем, подданные его отца редко выходили в море, они его рассматривали только как способ приманить к себе подлинных морских пиратов.

Риф, на котором разбивались корабли, служил чем-то вроде ловушки – вначале капризом природы, когда ветры и течения тащили сюда корабли. Но Росс изрядно подивился, когда Локет рассказал о дальнейшем усовершенствовании этой ловушки.

–…и вот Захур вернулся с этой встречи и установил в скалах волшебство, которому его научили. Теперь множество кораблей притягивается к рифу, и Захур стал великим повелителем, и многие принесли ему клятву верности на мече.

– Что это за волшебство, – спросил Росс, – и где Захур раздобыл его?

– Оно устроено так… – Локет начертил в воздухе две вертикальные линии. – Они прямые, а не изогнуты, как меч. Цвета воды под штормовым небом, и оба стержня высотой с человека. Их установили с большой осторожностью, и сделал это человек Кликмаса.

– Человек Кликмаса?

– Кликмас – великий повелитель Иккио. Он кровный родич Захура, но Захур принес ему клятву верности на мече и отдал морскую добычу целого года в уплату за это волшебство.

– А где взял волшебство Кликмас? У фоанн?

Локет сделал выразительный жест отрицания.

– Нет, фоанны выступили против использования этого волшебства, из-за него отношения между древними и жителями берега еще больше ухудшились. Говорят, Кликмас увидел великое чудо в небе и пошел за ним в горы своей страны. Там одна гора раскололась надвое, и из щели послышался голос, призывая владыку страны подойти. Когда Кликмас послушался, он услышал, что волшебство будет принадлежать ему. Потом гора снова закрылась, и он нашел на земле множество странных предметов. И они сделали его таким же сильным, как и фоанн. Некоторые он раздал своим кровным родичам, и теперь они становятся сильными и хотят сжать в своем кулаке не только морских пиратов, но и самих фоанн. Так они считают.

– А ты нет? – спросила Карара.

– Не знаю, дева моря. Наступает время, когда им придется доказать, что их волшебство действительно сильно. Уже собрался флот пиратов, какого никогда раньше не было. И они как будто тоже обрели свое волшебство: их корабли больше не зависят от парусов и весел. Между нами война. Но ты должна это знать, морская дева.

– А кто, по-твоему, я? Кто такой Росс?

– Если на земле фоанны владеют древними знаниями, которых мы не понимаем, – ответил Локет, – возможно, такие же знания скрываются в море. Я считаю, что ты из тени, но не из Тьмы. И этот воин оттуда же, просто, может, у него другой оттенок, он претворяет в действия твои желания. И поэтому, если вы выступите против фоанн, это будет схватка равных.

Хорошо быть таким уверенным в этом, подумал Росс. Но он не разделял уверенности Локета.

– Тени… Тьма, – настаивала Карара. – А что это такое, Локет?

Странное выражение появилось на лице гавайкийца.

– Разве ты не знаешь этого, морская дева? Значит, ты действительно другой породы, чем люди земли. Тени – это силы, которые могут приходить на помощь людям, если пожелают, и изменять будущее. А Тьма… Тьма – это То, Что Кончает Все: людей, надежду, добро. Она безжалостна и ненавидит жизнь и все живое.

– Итак, у Захура есть новое волшебство. Это дар теней или Тьмы? – Росс вернулся к теме, которая вызывала у него немалое беспокойство.

– Захур процветает, – последовал довольно неясный ответ.

– Значит, Тьма не могла дать такое волшебство? – настаивал землянин.

И прежде чем гавайкиец смог ответить, Карара добавила свой вопрос:

– Но ты все же считаешь, что это Тьма?

– Не знаю. Но только это волшебство сделало Захура частью Кликмаса, а сам Кликмас стал частью того, что говорило из горы. Нехорошо принимать дар, который крепко привязывает тебя к другому; нужно вначале узнать, насколько крепка будет эта связь.

– Ты мудро рассуждаешь, Локет, – сказала Карара.

Но тревога Росса продолжала усиливаться. Чуждая власть, исходящая из глубины горы, переходящая от одного повелителя к другому. А с другой стороны, неожиданное волшебство у пиратов, придающее крылья их кораблям. Каким-то образом два этих факта согласуются. И на Земле тоже однажды произошел неожиданный и необъяснимый прыжок вперед в технических знаниях; он-то и породил весь Проект службы во времени, частью которого стал сам Росс. И этот прыжок не был результатом нормальных научных изысканий; знания происходили с галактического корабля, потерпевшего крушение в далеком прошлом.

Неужели частицы этого звездного знания были сознательно распределены между враждующими общинами? Он расспрашивал Локета о космических исследователях. Но для гавайкийца эта концепция оказалась совершенно чуждой. Звезды для Локета – всего лишь окна и двери теней, и космическое путешествие он считал естественным для этих призраков, но никак не для подобных себе существ. Никаких намеков на то, что Гавайку открыто посещали галактические корабли. Впрочем, это не устраняет возможности таких посещений. Росс вспомнил, что планета крайне редко населена. Огромные внутренние пространства больших островов представляют собой совершенно дикую местность, и планета сейчас напоминает Землю бронзового века, когда одинокие племена бродили по пустыням, степям и лесам, которые раньше никогда не видели человека.

Балансируя в центре суденышка, стараясь не думать, что только тонкая шкура морского существа, натянутая на планки, отделяет его от воды, Росс размышлял над этой проблемой. Может быть, галактические захватчики ради собственных целей начали вмешиваться здесь в дела, нарушая столь хрупкое равновесие своими инструментами и оружием. Зачем? Чтобы вызвать конфликт, в котором погибнет все туземное население? Чтобы они без особого риска получили планету в свое распоряжение? Такая хладнокровная жестокость вполне подходит лысым, какими их помнил Росс на Земле.

Он никак не мог забыть картину, увиденную в зонде: этот самый берег, замок в развалинах, высокие пилоны, устремившиеся в небо. Неужели они присутствуют при начале процесса, который приведет к Гавайке его времени, лишенной разумной жизни, превратившейся в пустынную сеть островов?

– Странный туман, – слова Карары заставили Росса вернуться к реальности.

Когда они выплыли из скрытого заливчика, в котором Локет держал свою лодку, туман был еле заметен, но сейчас он сильно сгустился и накатывался на них валами.

– Фоанны! – резко ответил Локет; голос его говорил об опасности. – Их волшебство, так они прячут свою крепость! Опасность приближается!

– Может, причалим к берегу? – Россу не хотелось приписывать состояние погоды козням всемогущих фоанн. Слишком часто репутация шамана основывалась на случайных совпадениях. Но он не сомневался, что плыть в тумане опасно.

– Нас могут провести Тауа и Тино-рау, – напомнила Карара. – Брось веревку. Росс. То, что над водой, их не смущает.

Росс осторожно передвинулся, стараясь приспособиться к неустойчивой лодке. Свернутая веревка лежала на дне, он бросил ее за борт и почувствовал рывок, когда один из дельфинов подхватил ее.

Теперь их тащили на буксире, хотя оба гребца продолжали погружать весла в воду. Занавес, опустившийся на поверхность воды, не мешал подводным пловцам, и Росс почувствовал облегчение. Он повернулся к Локету.

– Мы близко?

Туман сгустился настолько, что туземца, хоть он и сидел совсем рядом, трудно было разглядеть. Его щелкающий ответ показался каким-то искаженным, как будто туман изменил не только его внешние очертания, но и саму личность.

– Наверное. Скоро мы должны увидеть морские ворота.

– А сможем мы их увидеть?

– Морские ворота над поверхностью воды и под ней. Те, что повинуются деве моря и умеют передавать мысли, скажут нам, даже если мы сами их не увидим.

Но до цели они так и не сумели добраться. Карара предупредила:

– Впереди корабли.

Росс знал, что ей об этом сообщили дельфины. Он в свою очередь спросил:

– Что за корабли?

– Большие, гораздо больше нашего.

Вмешался Локет:

– Пираты, три корабля!

Росс нахмурился. В данной ситуации он – калека. Остальные двое могут общаться с дельфинами, а он слеп. Он с раздражением относился к этой своей ограниченности. И потому излишне резко приказал:

– К берегу – немедленно!

На берегу, даже в тумане, он чувствовал свое превосходство в умении укрываться перед любым врагом. На воде же он ощущал себя беспомощным и уязвимым, а это состояние Росс не переносил.

– Нет, – так же резко возразил Локет. – Здесь негде высадиться на утесы.

– Мы сейчас между двумя кораблями, – сообщила Карара.

– Весла, – Росс перешел на шепот, – не пользуйтесь ими, держите над водой. Пусть нас тащат дельфины. В тумане, если не будем шуметь, нас могут не заметить.

– Верно! – согласилась Карара; Локет тоже одобрительно хмыкнул.

Теперь они продвигались вперед совсем медленно. Дельфины очень сильны, они просто не решались двигаться быстрее. Росс напряженно размышлял. Может, если понадобится, они смогут уйти морем. Он понятия не имел, почему корабли пиратов под покровом тумана приближаются к крепости фоанн. Но знание земной тактики заставляло его предположить, что фоанны это посещение предвидели, и что визит далеко не дружеский. Пираты, опытные мореходы, в обычных условиях сторонились бы тумана, значит, у них имеется весьма важная причина или средства для передвижения в тумане.

Может, оставить лодку и с помощью дельфинов довериться морю, попытаться вплавь проникнуть через морские ворота? Использовать нападение пиратов как прикрытие для собственного проникновения в крепость? Росс решил, что у них есть некоторые преимущества, и приободрился.

Он шепотом сообщил о своем плане и начал готовить снаряжение. Лодка по-прежнему направлялась к невидимому берегу. Но теперь из-за туманных стен слышались неясные звуки, которые говорили, как они близко к пиратам: скрип, шепот, шумы, которые Росс не мог определить, все это хорошо разносилось над водой.

Перед началом пути они научили Локета пользоваться жаберным ранцем и заставили потренироваться в пещере. У них был запасной ранец. Теперь все трое подготовились и могли уйти в море, прежде чем ловушка захлопнется.

– Сетка с запасами… – напомнил Росс Караре. Чуть позже что-то слегка ударилось о левый борт скифа. Росс осторожно поднял сетку с контейнерами и опустил ее в воду, зная, что груз подхватит один из дельфинов.

Но к тому, что произошло дальше, он оказался совершенно не готов. Лодка под ними сильно дернулась, сначала в одну сторону, потом в другую. Дельфины словно пытались сбросить их в море. Росс услышал оклик Карары, голос ее звучал испуганно.

– Тауа! Тино-рау! Они сошли с ума! Не слушают!

Лодка зигзагом рванулась вперед. Локет схватился за Росса, пытаясь поддержать его и одновременно не давая лодке перевернуться.

– Фоанны!.. – в тот самый момент, как Локет выкрикнул это, Карара прыгнула за борт, случайно или намеренно – Росс не знал.

И тут лодка развернулась и ударилась о темный борт в тумане. Росс услышал наверху крики и понял, что они столкнулись с одним из кораблей. Он попытался сохранить равновесие, но упал на дно прямо на Локета, они мешали друг другу и несколько драгоценных секунд не могли двигаться.

И тут сверху упала паутина липких лент, окутавшая их обоих. Росс испустил сдавленный крик. Ленты запутали его, прижали ко дну.

Полосы быстро затвердевали, образуя сеть. Беспомощным пленником его потащили наверх. Ногами, пока свободными от лент, он ударился о борт корабля. Потом повис над палубой, полетел вниз и с силой ударился, не в силах понять ничего, кроме того, что его захватили в плен весьма эффективным способом.

Рядом с ним упал Локет. Но Карары не было, и Росс почувствовал слабую надежду. Она вырвалась на свободу до того, как пираты бросили свою сеть. Он видел, как вокруг собираются люди. Туман искажал их очертания. Потом его прокатили по палубе и сбросили в люк. Росс, падая в глубину, на мгновение испытал дикий ужас.

Сколько времени он оставался без сознания? Не очень долго, решил Росс, открывая глаза в темноте. Он слушал звуки корабля и лежал неподвижно, стараясь прийти в себя. Потом попробовал согнуть руки. Ленты плотно прижимали их к бокам. Теперь ленты не казались скользкими, они высохли и застыли. И от их запаха Росс почувствовал тошноту. Но как ни старался, ослабить их не смог. Он затих и лежал, тяжело дыша, зная, что легкого пути для бегства нет.

9. Испытание боем

Непонятная речь, крики, раздававшиеся на палубе, – все это сбивало Росса с толку. Может, на корабль пиратов напали? Росс попытался прислушаться, отгоняя боль в голове и недоумение.

– Локет? – он хорошо помнил, что гавайкийца сбросили в тот же люк.

Единственный ответ – негромкий стон и какое-то бормотание в темноте. Росс перекатился в том направлении. Он не моряк, но почувствовал, что на корабле что-то изменилось. Раньше все сотрясала слабая вибрация, теперь же она прекратилась.

– Выключили машину! – какая-то часть мозга юноши продолжала придерживаться привычных терминов. Корабль теперь покачивается на волнах, он не двигается вперед.

Наконец Росс наткнулся на тело.

– Локет!

– Аххххх!.. Огонь… огонь!.. – еле слышный ответ был совершенно непонятен землянину. – Он у меня в голове… огонь…

Сильный крен откатил Росса в другую часть трюма. Послышался громкий голос, по палубе затопали шаги.

– Огонь… аххх… – голос Локета перешел в крик.

А Росс застрял между двумя распорками и, несмотря на все усилия, никак не мог освободиться. Качка стала сильнее. Вспомнив попавшие на риф корабли. Росс подумал, не ждет ли и этот такая же судьба. Но та катастрофа произошла во время бури. А сейчас, если не считать тумана, стояла спокойная ночь, море гладкое.

Но тряска последних минут, должно быть, обострила его сообразительность: а что, если у фоанн есть свой способ защиты от нападения с моря, и это его результат? Дельфины… Что заставило Тино-рау и Тауа так странно повести себя? И если корабль пиратов сейчас неуправляем, это самое подходящее время для бегства.

– Локет! – Росс осмелился позвать погромче. – Локет! – он весь напрягался, пытаясь порвать высохшие ленты, которые связывали его с плеч до бедер. Но те не поддавались.

На палубе снова раздался шум. Корабль все-таки сдвинулся с места. Землянин услышал звуки, которые не смог определить, но корабль перестал раскачиваться. Локет застонал.

Насколько мог судить Росс, они уходили в море.

– Локет! – ему так нужна информация, он должен ее получить! Не знать, что происходит, – это вызывало у него крайнее раздражение. Если они теперь пленники на корабле, который уходит от острова… При этой мысли Росс вновь начал бороться с лентами, пока не упал, вымотавшийся и отдувающийся.

– Россе? – Только гавайкиец мог произнести его имя со свистом.

– Я здесь. Локет? – конечно, Локет.

– Да, я здесь, – голос гавайкийца звучал слабо, как у тяжелобольного.

– Что с тобой случилось?

– Огонь… огонь в голове… пожирает… – Локет говорил с долгими паузами между словами.

Землянин удивился. Какой огонь? Локет явно испытывал не только грубое обращение пиратов. Весь корабль испытал это. И дельфины… Но о каком огне говорит Локет?

– Я ничего не почувствовал, – сказал он скорее себе, чем гавайкийцу.

– У тебя не горит в голове? Так, что невозможно думать…

– Нет.

– Это волшебство фоанн. Огонь съедает человека, становишься ни на что не способен.

Карара! Росс вспомнил те несколько секунд, когда дельфины словно сошли с ума. Карара что-то крикнула о фоаннах. Значит, что бы это ни было, дельфины ощутили это, Карара тоже, и Локет. Но почему Росс Мэрдок ничего не почувствовал?

Карара обладает каким-то особым, неопределимым чувством, которое дает ей возможность общаться с дельфинами. Дельфины, в свою очередь, могут читать мысли Локета. Но для Росса такое общение закрыто.

Вначале он чувствовал ощущение стыда и утраты. То, что он не обладает такой способностью, унижало его. Как будто он калека, ему приходится использовать анализатор, чтобы понять других.

Но потом Росс коротко рассмеялся. Что ж, нечувствительность тоже может стать оборонительным оружием. Так и произошло у морских ворот. Он не потерял сознания, как другие. Если бы не случай, если бы пираты не захватили его перед этим, Росс мог бы сейчас оказаться хозяином корабля. Теперь он не смеялся, только сардонически улыбнулся собственной мании величия. Нечего думать о том, что могло бы произойти; нужно просто запомнить этот факт, чтобы потом к нему вернуться.

Сверху послышался скрип: открыли люк. Стало светлее, по трапу не торопясь спустился человек и остановился перед Россом, расставив ноги для равновесия, легко и привычно покачиваясь в такт кораблю.

Так Росс впервые лицом к лицу встретился с представителем третьей силы Гавайки – с пиратом.

Моряк был высок, с мощными плечами, руки сильнее, чем у жителей суши. Как и у стражников, спину и на грудь у него прикрывали защитные пластины, но только жемчужных оттенков. Голова обнажена, только от шеи ко лбу шла широкая чешуйчатая лента, поддерживавшая гребень, какой бывает у некоторых земных рыб.

Стоя так, с кулаками, прижатыми к бедрам, пират представлял собой внушительную фигуру, и Росс почувствовал в нем давнюю привычку к власти. Должно быть, это один из офицеров корабля.

Темные глаза с интересом разглядывали Росса. Свет с палубы пробивался из-за плеч пирата и хорошо освещал землянина, а Россу приходилось жмуриться. Но он старался ответить уверенным взглядом.

На Земле ему не раз спасала жизнь способность бестрепетно смотреть в глаза своим захватчикам. Может быть, здесь это не поможет, но пока это единственное оружие в его распоряжении.

– Ты, – нарушил молчание пират, – ты не фоанна… – он помолчал, словно в ожидании ответа – отрицания или протеста. Росс ничего не сказал.

– Нет, ты не фоанна, и ты не из этого берегового сброда, – снова пауза.

– Как что же попало в сеть Торгула? – он громко выкрикнул команду: – Веревку сюда! Вытащим эту рыбу и его спутника…

Локета и Росса подняли на палубу и бросили в центре толпы моряков. Гавайкийца оставили лежать, но Росса по приказу офицера поставили на ноги. Теперь он мог хорошо разглядеть сморщенные и почерневшие ленты, которые тем не менее не поддавались никаким усилиям, когда он попытался пошевелить руками.

– Хо!.. – офицер ухмыльнулся. – Рыбе не нравится сеть! У тебя есть зубы, рыба. Используй их, разгрызи сеть.

Одобрительный гул сопровождал эту насмешку. Росс попытался ответить достойно.

– Я вижу, ты не торопишься подойти поближе к моим зубам, – он использовал самые оскорбительные слова из своего столь ограниченного гавайкийского словаря.

Наступила тишина, затем офицер резко хлопнул в ладоши.

– Хочешь попробовать свои зубы, рыба? – спросил он, и в голосе его прозвучала угроза.

Может, он и напрашивается на неприятности, но Росс сделал следующий шаг вслепую. Часто в самых трудных ситуациях его выручал правильный выбор слов и поступков, верная догадка.

– На ком из вас? – он оскалил зубы. На мгновение ему показалось, что пираты буквально имеют в виду именно их.

– Вистур! Вистур! – послышалось несколько голосов.

Один из толпы сделал шаг вперед. Как и Торгул, он был высок и хорошо сложен, с сильными мускулистыми руками. На предплечье белел шрам, еще один – у челюсти. Он выглядел очень сильным борцом, закаленным и опасным.

– Хочешь доказать свои слова на Вистуре, рыба? – офицер задал вопрос формальным тоном, как будто это часть какой-то церемонии.

– Если он встретится со мною, как стоит, без оружия, – ответил Росс.

Теперь уже последовала совсем иная реакция. Некоторые насмехались, выкрикивали угрозы, но кое-кто смолк и пристально разглядывал его. И среди них Торгул.

Вистур рассмеялся.

– Хорошо сказано, рыба. Пусть так и будет.

Торгул, глядя на Росса, поднял руку ладонью вверх. В руке тускло блеснул небольшой предмет, который землянин не смог разглядеть. Новое оружие? Но офицер не коснулся им Росса, только провел рукой несколько линий в воздухе. И сказал:

– У него нет незаконного волшебства.

Вистур кивнул.

– Он не фоанна. И мне не нужно опасаться жалкого колдовства берегового сброда. Я Вистур!

Снова раздались одобрительные крики. В его словах хорошо была слышна уверенность, больше, чем в любом хвастовстве.

– А я Росс Мэрдок! – в том же тоне ответил землянин. – Но разве рыба плавает с привязанными к бокам плавниками? Или Вистур боится освободить рыбу?

Насмешка вызвала ожидаемый результат. Ленты разрезали и отбросили. Росс принялся разминать мышцы. Ленты, хотя и охватывали тело довольно плотно, кровообращение не стесняли, и он вполне был готов ко встрече с Вистуром. Землянин не сомневался, что пират – опытный борец, но у него нет подготовки агента. Росс изучил, наверное, все приемы борьбы без оружия, известные на его родной планете. Руки и ноги его стали не менее смертоносным оружием, чем меч или пистолет, конечно, если ему удастся подобраться достаточно близко и он сможет ими вое пользоваться.

Вистур снял свой оружейный пояс и шлем, под которым голову охватывала широкая лента. Должно быть, дополнительная прокладка под шлемом. Потом снял доспехи из пластин, буквально сдернул их, ухватив за нижний край и стянув через плечи и голову, как кожу. И встал перед землянином, одетый теперь не больше, чем тот в своих плавках.

Росс в свою очередь снял свой пояс и жаберный ранец и шагнул в круг, образованный моряками. Сверху, с одной из мачт, вниз устремился луч света. Он хорошо осветил борцов.

Приятели требовали от Вистура быстрой победы, они подбадривали его криками. Но пират обладал не только уверенностью, но и умом и осторожностью перед неизвестным. Хотя он был явно тяжелее и сильнее Росса, но не торопился расправиться с ним.

Они кружили. Росс изучал каждое движение мышц пирата, каждую перемену его позы. Он должен уловить мгновение, когда тот решится на нападение. Сам Росс решил сражаться исключительно в защите.

Наконец Вистур бросился вперед, когда моряки вокруг стали явно выказывать нетерпение. Им хотелось увидеть, какой урок получит чужеземец. Но Росс не думал, что именно это заставило Вистура напасть. Просто гавайкиец, по-видимому, решил, что нашел способ побыстрее покончить с противником.

Росс легко увернулся, так что сильный удар лишь слегка задел его. Напряженная рука землянина взметнулась в приеме дзюдо. Вистур вскрикнул и упал на колени, а Росс развернулся и бросил пирата на палубу. Все было проделано мгновенно, но не сильно. Землянин не хотел убивать противника, даже не хотел лишать его способности двигаться более, чем на несколько минут. У жертвы останется несколько болезненных ушибов, а также, вероятно, почтительное уважение к новому способу борьбы. Росс вполне мог этими же ударами легко убить пирата.

– Аххххх…

Землянин, резко развернувшись, прижался к мачте. Неужели он ошибся? Неужели теперь на него набросится весь экипаж? Он рассчитывал на кодекс чести, который существует во всех примитивных земных племенах для таких схваток. Но он мог и ошибиться. Росс напряженно ждал. Пусть только кто-нибудь возьмется за оружие, это будет его конец.

Двое моряков помогли Вистуру встать. Пират дышал тяжело, со свистом, неуверенно прижимая руки к груди. Большинство моряков переводило взгляд с него на худого землянина, не в силах поверить своим глазам.

Торгул поднял с палубы пояс и ранец Росса. Обернул пояс вокруг руки, так что вверху оказались пустые ножны. Один из членов экипажа сунул в них длинный нож ныряльщика, который отобрали у Росса. Потом пират протянул Россу пояс и ранец. Землянин расслабился. Он выиграл эту игру; судя по их поведению, он вернул себе свободу.

– А мой оруженосец? – застегивая пояс, он взглянул на Локета, который по-прежнему лежал связанный.

– Он клялся тебе в верности? – спросил Торгул.

– Да.

– Развяжите береговую крысу, – приказал пират. – А теперь – расскажи мне, незнакомец, что ты за человек. Может, ты все-таки фоанна? Если у тебя есть волшебство, оно нам незнакомо: ведь Камень Путки не обнаружил его. Или ты из теней?

И пальцы его сложились в тот же знак, который делал Локет перед Карарой. Росс выдал заранее подготовленное объяснение.

– Я из моря, капитан. А фоанны мне не друзья, потому что держат в своей крепости в плену моего родича.

Торгул внимательно осматривал его с ног до головы.

– Говоришь, из моря. Я пират с тех пор, как мог удержаться на палубе, по обычаям моего народа, но таких, как ты, не видел. Может быть, твой приход и принесет зло мне и моим людям, но по Закону Битвы ты заслужил свободу на корабле. Но клянусь тебе, незнакомец, если ты принесешь нам зло. Закон меня не удержит, и тебе придется помериться силами своего волшебства с Силой Путки. А это, как ты узнаешь, совсем другое дело.

– Готов дать любую клятву, какую захочешь, капитан, что у меня нет никаких злых намерений по отношению к тебе и твоим людям. Я хочу только одного: освободить своего брата, прежде чем его сделают ведьминым мясом.

– Да, это задача, достойная твоего волшебства, незнакомец. Мы сегодня ночью испытали силу морских ворот. И хоть мы шли под покровом Воли Путки, нас отбросило назад. Тот, кто хочет войти в ворота, должен обладать большими силами, чем у нас.

– Значит, у вас тоже счеты с фоаннами?

– Да, у нас есть счеты с фоаннами и их волшебством, – согласился Торгул. – Три корабля – все с одного острова – исчезли, словно их никогда не было. А с ними погибли люди нашего флотского клана. Тьма широко раскинулась над морем, новая Тьма пришла в наши воды. Но сегодня мы ничего не можем сделать с этим. Нам повезло, что мы смогли уйти в море. А теперь, незнакомец, что нам для тебя сделать? Хочешь снова уйти в море? Ты ведь говоришь, что оно твой дом.

– Не здесь, – быстро возразил Росс. Он должен понять, где находится остров. Они уже далеко отошли от него. Карара и дельфины – что с ними случилось?

– Других пленников у вас нет? – решился спросить Росс.

– С тобой были и другие?

– Да, – говорить, сколько именно, не следовало.

– Мы больше никого не видели. Ну, ладно, – капитан повернулся к морякам, – все за работу! К утру мы должны быть у Кин Эдда и потребовать созыва совета.

Он отошел, и Росс, решивший узнать как можно больше, вслед за ним прошел в каюту на корме. Здесь он снова увидел варварское великолепие резьбы и занавесей, богатство украшений и мебели. Все очень похоже на то, что он видел в замке грабителей кораблей. Росс остановился у входа, и Торгуя оглянулся на него.

– У тебя своя жизнь и жизнь твоего слуги, незнакомец. Больше ничего не проси у меня, если только ничем не можешь подкрепить просьбу.

– Я ничего не хочу, кроме возвращения туда, где вы меня взяли, капитан.

Торгул мрачно улыбнулся.

– Ты сам сказал, что ты из моря. Море широко, но это одно море. У тебя могут быть свои пути. Бери любой. Но я не стану снова рисковать своим кораблем у ворот фоанн.

– Куда же мы направляемся, капитан?

– К Кин Эдду. У тебя есть выбор, незнакомец: в море или с нами.

Решение пирата изменить не удастся, подумал Росс. И даже с ранцем он не сможет доплыть до берега. В море никаких указателей нет. Однако более тесное знакомство с Торгулом может оказаться полезным.

– Значит, Кин Эдд, капитан, – он сделал следующий шаг, чтобы доказать свое равенство с этим пиратом, и сел за стол как человек, имеющий на это полное право.

10. Смерть в Кин Эдде

И вновь близился рассвет, веки Росса отяжелели, желание спать грызло, как голод. Но какое-то непонятное беспокойство привело его на палубу, и он принялся расхаживать по ней, разглядывая корабль и экипаж.

Ему приходилось видеть корабли земных торговцев бронзового века, маленькие суденышки, полностью зависящие от весел, когда наступает штиль. Они плавали только вдоль берегов, не решаясь углубиться в опасное море, и часто на ночь причаливали к суше. Попадались и другие корабли, больше и крепче. Они смело отправлялись в неизвестное, ходили к далеким землям за морскими туманами, ими управляли люди, которым нужно было знать, что лежит за горизонтом.

Под ногами у него теперь такой же корабль, прочный, хорошо ухоженный, побольше драккаров викингов, которые Росс рассматривал в записях в библиотеке Проекта, но в целом похож на тот мореходный земной корабль. Нос судна изгибался мощным бушпритом, вырезанным в виде морского дракона, с каким Росс сражался на Гавайке в своем собственном времени. Причем в глазах чудовища через равные промежутки времени загорался огонь. Землянин не понимал его назначения. Сигнал или просто средство устрашить возможного врага?

Имелись и паруса, но теперь они были свернуты. Корабль шел под действием какого-то двигателя. Загадка оставалась неразрешенной. Драккар викингов с мотором? Совершенно несовместимо.

Матросы казались все на одно лицо. Всех защищали гибкие пластины, шлемы, украшенные гребнем. Впрочем, в украшениях и выборе оружия попадались индивидуальные отклонения. Большинство вооружено загнутыми мечами, шире и тяжелее, чем те, что землянин видел на берегу. Но у нескольких на поясах висели топоры с серпообразным лезвием, концы их так сильно загибались назад, что почти встречались, образуя круг.

Перед бойницами в бортах стояли какие-то ящики Такие же ящики, только поменьше, находились на приподнятых передней и задней палубах. Их стволы, если переднюю часть этих контейнеров можно назвать стволом располагались по обе стороны от головы дракона. Какие-то катапульты?

– Россе… – имя было произнесено со свистом, как это делает Локет, но на этот раз к Россу подошел не юноша из замка. – Хо… твое боевое искусство – это сильное волшебство!

Вистур потер грудь.

– У тебя сильное волшебство, парень. Но ведь ты служишь деве. Твой оруженосец рассказал нам, что ей повинуются даже большие рыбы.

– Некоторые рыбы, – поправил Росс.

– Вот такие? – Вистур показал на пенный след за кораблем.

Росс удивленно взглянул туда. Корабль Торгула двигался в центре линии, образованной тремя кораблями; каждый оставлял за собой длинный изгибающийся след. Позади слева по борту между двумя волнами виднелся какой-то темный предмет. В ограниченном лунном свете Росс смог только определить, что он плывет вслед за кораблем.

– Это рыба? – спросил Росс.

– Следи! – ответил Вистур.

Но, должно быть, гавайкиец обладал зрением более острым, чем у землянина. Действительно ли там что-то промелькнуло? Росс не был уверен.

– Что случилось? – спросил он у Вистура.

– Он выпрыгивает из воды, как салкар. Но это не салкар. Может, Росс, у тебя есть слуги, которые никогда не попадали в наши сети. Ты ведь сказал, что ты из моря.

– Дельфины! – Неужели Тино-рау или Тауа следуют за кораблями? Но Карара… Росс перегнулся через перила, напрягая зрение, пытаясь разглядеть смазанное черное пятно. Бесполезно, слишком большое расстояние. Он ударил кулаком по дереву, стараясь справиться со своим нетерпением. Ему хотелось ворваться в каюту Торгула, попросишь капитана повернуть корабль навстречу преследователю.

– Твой? – спросил Вистур.

Росс уже овладел собой.

– Не знаю. Возможно.

Может, полезно было бы также уверить пиратов, что ему подчиняется целая морская армия. В таком случае в любых переговорах к нему бы прислушались внимательней. Но мысль о дельфинах, преследующих корабли, несла в себе и надежду, и тревогу: надежду на союзников и тревогу о том, что произошло с Карарой. Как знать, вдруг она вслед за Эшем исчезла в крепости фоанн?

Светлее не становилось. Хотя туман, который окутал их накануне, рассеялся, но небо и море все также странно сливались, ограничивая видимость. Вскоре Росс вообще не смог видеть преследователя. Даже Вистур признал, что потерял его из виду. Может, он отстал или по-прежнему упрямо режет волны за кораблем пиратов?

Росс позавтракал вместе с капитаном Торгулом – каким-то жестким мясом с солоноватым привкусом и похлебкой из растертых местных овощей. Ему приходилось пробовать пищу чужаков – в захваченном космическом корабле. Тогда это означало жизнь или смерть. И сейчас происходило нечто подобное, потому что их запасы остались в сетке. Но хотя Росс опасался дурных последствий, все обошлось. До завтрака Торгул был не очень разговорчив, теперь же он держался гораздо свободнее и сообщил, что они почти у цели – у своего порта Кин Эдд.

Землянин не знал, можно ли расспрашивать дальше, но решил, что чем больше информации, тем лучше. Торгул как будто согласился с утверждением Росса, что тот из отдаленного района моря, где совсем другие обычаи.

Проводя всю жизнь в море, пираты стали сообразительным народом, легко приспосабливались к любой обстановке. У них создалась гибкая организация из флотских кланов. Каждый клан имел остров, служивший для него базой. Там в порту корабль ремонтировали и снабжали между плаваниями. Обычно острова эти лесисты, и пираты получали с них достаточно древесины для своих кораблей. Экспедиции кланов выходили в море не на стройных быстрых кораблях, как тот, на котором плыл Росс, но на больших, с большей осадкой судах, на которых имелось много места для жилья и товаров. Этот народ жил торговлей и грабежом, лишь небольшую часть года моряки проводили на суше, собирая урожай быстрорастущего зерна на своем базовом острове и изготавливая такие изделия, которые не смогли отыскать на других, более густонаселенных островах.

Однако главным предметом торговли служило морское животное, чья гибкая хорошо обработанная шкура шла на пластины доспехов и многие другие цели. Охоту доверяли только хорошо подготовленным и бесстрашным людям, но опасности ее Торгул не стал подробно объяснять. И груз таких шкур позволял содержать в течение года целый клан средних размеров.

Иногда между кланами случались войны. Соперники пытались перехватить друг у друга охотничьи территории, выгодные пункты для набегов. Но, как узнал Росс, до недавнего времени такие стычки обычно происходили бескровно; с помощью искусного маневрирования одному клану удавалось поставить другой в невыгодную позицию, и тот предпочитал признать поражение, не вступая в бой.

Повелители замков на берегу всегда рассматривались пиратами как законная добыча, и никакой хитрости набеги на них не требовали. Они совершались с хладнокровной решимостью, и пираты старались как можно сильнее ударить по своему давнему врагу. Однако за последний год несколько столь же безжалостных нападений было совершено на базовые острова пиратов. И так как все кланы отказались признать себя виновными в этих кровавых жестокостях, пираты не знали, что и подумать: то ли нападали сухопутные грабители кораблей, внезапно изменившие характер своих действий и вышедшие в море, чтобы нанести удар по своим врагам, то ли какой-то бродячий флот по непонятной причине выступил против своих.

– А ты сам как считаешь? – спросил Росс, когда Торгул закончил свой рассказ о новых опасностях, угрожающих его народу.

Торгул рукой с длинными – паучьими, на взгляд землянина, – пальцами задумчиво потер подбородок, прежде чем ответил:

– Трудно тому, кто давно имеет с ними дело, поверить, что береговые крысы способны отдаться на волю волн и приплыть к нам со своими мечами. Никто не станет забираться в логово салкара, чтобы пнуть его; конечно, если у него под головной лентой сохранились мозги. Что касается бродячего флота… что может заставить брата так ожесточиться против брата, чтобы убивать женщин и детей? Набеги за женами, да, это у нас в обычае среди молодых. И иногда в таких набегах происходили и убийства. Но никто никогда не убивал женщин и детей! В нашем народе женщин всегда было меньше, чем мужчин, желающих привести их в свою каюту. И ни у одного клана нет достаточного количества детей, они лишь надеются, что тени пошлют им больше.

– Тогда кто же?

Когда Торгул не ответил. Росс взглянул на него и увидел в глазах капитана опасный блеск. И это настолько его поразило, что он выпалил:

– Ты думаешь, я… мы?..

– Ты сам сказал, что ты из моря, незнакомец, и у тебя есть неизвестное нам волшебство. Отвечай мне правдиво: мог бы ты убить Вистура своими ударами, если бы пожелал?

Росс решил отвечать прямо.

– Да, мог, но не стал. Мой народ убивает так же неохотно, как и твой.

– Я знаю береговых крыс, знаю фоанн, да и свой народ тоже знаю… Но тебя я не знаю, незнакомец из моря. И повторю тебе то, что уже сказал один раз: если ты заставишь меня пожалеть, что я исполнил Закон Битвы, я быстро исправлю эту ошибку!

– Капитан!

Оклик раздался от входа в каюту, из-за спины Росса. На левом борту у узкого носа собралась группа моряков. Странная дымка, зыбким маревом висевшая над морем весь день, не давала возможности видеть далеко, но моряки показывали на какой-то предмет, качающийся на волнах.

Он оказался так близко, что даже Росс узнала нем небольшую лодку, такую же как та, в которой они с Карарой и Локетом плыли к морским воротам фоанн.

Торгул взял в руки большую изогнутую раковину, прикрепленную к ремню на центральной мачте. Приложив узкий конец раковины к губам, он подул. Над волнами разнеслась странная гулкая нота, словно кашель морского чудовища. Но ответа с лодки не последовало, вообще никаких признаков, что там есть люди.

– Хау, хау, хау… – сигнал Торгула подхватили на остальных двух кораблях.

– Ложись в дрейф! – приказал капитан. – Вакти, Зиммон, Иоана, за борт! Приведите лодку.

Трое моряков взобрались на борт, застыли на мгновение и одновременно нырнули в воду. Им бросили веревку, один из них поймал ее конец. И они мощными гребками поплыли к лодке. Очень быстро они привязали веревку к суденышку, и по приказу Торгула его потащили к кораблю, а моряки плыли рядом с ним. Россу хотелось узнать, почему все вокруг так напряжены. Очевидно, появление скифа означало для них что-то дурное.

Росс заметил в лодке тело. По следующему приказу Торгула спустили петлю, чтобы поднять пассажира лодки. Землянина оттолкнули от борта, а безжизненное тело отнесли в капитанскую каюту. Несколько моряков принялись осматривать саму лодку.

Наконец они подняли головы и взглянули на Росса. Их враждебность была так очевидна, что землянин напрягся, встречая их холодные взгляды.

Легкий звук сзади заставил Росса отскочить вправо, чтобы к нему не могли подобраться со спины. Неуклюжей хромой походкой к нему подбежал Локет, цепляясь за поручень. В руке он держал обнаженный меч.

– Взять убийц! – крикнул кто-то из толпы.

Росс обнажил свой нож. Потрясенный внезапным изменением отношения экипажа, он настороженно осматривался. Локет оказался теперь рядом с ним.

– Лучше туда! – крикнул он. – В море, прежде чем они тебя изрежут!

– Убить! – кричали пираты. Они двинулись по палубе к Локету и Россу. Но тут кто-то прыгнул вперед. Вистур встал перед своими товарищами.

– Отойди… – кто-то из нападающих выбежал вперед и попытался оттолкнуть высокого пирата вытянутой рукой.

Вистур подставил плечо, и нападавший отлетел. Упал, и еще двое споткнулись о него и тоже упали. Вистур наступил на вытянутую руку и ногой оттолкнул меч.

– Что происходит? – голос Торгула услышали все. Моряки остановились, еще двое упали под кулаками капитана. Потом Торгул взглянул на Росса, и в глазах его горела холодная ненависть.

– Я тебе говорил, незнакомец, что если ты станешь угрозой для меня, тебе придется встретиться со справедливостью Путки!

– Да! – ответил Росс. – А каким образом я стал опасен, капитан?

– Кин Эдд был захвачен теми, кто не принадлежит ни к грабителям кораблей, ни к пиратам и ни к фоаннам. Его захватилинеизвестные из моря!

Росс мог только в смятении смотреть на него. И тут только он полностью осознал опасность. Он понятия не имел, кто эти морские разбойники, но ему стало ясно, что он сам осудил себя. Сейчас, в нынешнем состоянии, эти люди не станут выслушивать его аргументы.

Толпа рычала, как голодный хищник. Росс теперь подумал, что совет Локета был вполне уместен. Гораздо лучше оказаться в открытом море, чем перед этой толпой.

Но время выбора кончилось. Словно ниоткуда появилась кружевная серо-белая сеть и намертво приклеила его к переборке. Росс попытался высвободиться. Повернув голову, он увидел, что Локет взобрался на поручень и хотел броситься на толпу, но хромая нога помешала ему, и он упал за борт.

– Нет! – снова приказ Торгула остановил толпу. – Он примет на себя Черное Проклятие, когда отправится навстречу Тьме, и только один человек может произнести это проклятие. Приведите его!

Беспомощного, сгибающегося под ударами, Росса потащили и швырнули в каюту капитана. Он увидел фигуру в кресле Торгула, укутанную покровами и подушками.

Женщина с лицом смерти, кожа туго обтягивает кости, но яростный внутренний огонь позволяет ей подавить страдания тела. Она прищуренными глазами посмотрела на землянина. Одну забинтованную руку она прижимала к груди, время от времени губы ее кривились, словно она не в силах была выдержать какую-то эмоцию или физическую боль.

– Тебе принадлежит право проклинать, леди Джазиа. Пусть он сам и весь его род несет всю тяжесть проклятия за причиненную нам всем боль.

Она поднесла здоровую руку ко рту и вытерла губы, как будто пытаясь остановить их дрожь. Все это время взгляд ее не отрывался от Росса.

– Зачем вы привели ко мне этого человека? – ее высокий голос звучал чрезвычайно напряженно. – Он не из тех, кто принес Тьму в Кин Эдд.

– Что?.. – начал было Торгул, потом заставил себя продолжать спокойнее. – Они приди из моря? – теперь вопросы его звучали мягко. – Пришли с моря, и у них было оружие, от которого у нас нет защиты?

Она кивнула.

– Да, и они постарались, чтобы оставались только мертвые. Но я ходила в Храм Путки, потому что пришла моя очередь выполнять там обязанности, и Сила Путки набросила на меня тень. Поэтому я не умерла, но я видела… да, я видела!

– Не похожи на меня? – Росс осмелился спросить прямо.

– Нет, не похожи. Их было мало… всего вот столько… – она растопырила пять пальцев. – И они были похожи друг на друга, как близнецы. На головах у них совсем нет волос, а тело у них вот такого цвета… – и она показала на одно из покрывал, которым ее укрыли, – покрывало лавандово-синего цвета.

У Росса перехватило дыхание, и Торгул тут же это заметил.

– Не твоего племени, но ты их знаешь!

– Знаю, – согласился Росс. – Они мои враги!

Лысые с древнего космического корабля, абсолютно чуждая раса, с которой у него уже случилось столкновение на берегу безымянного моря в далеком прошлом его собственной планеты. Галактические пришельцы здесь – и именно они втайне натравливают друг на друга аборигенов!

11. Оружие из глубин

Джазиа рассказывала свою историю с такими подробностями, с такими точными указаниями времени, что Росс почувствовал искреннее восхищение. Она стала свидетельницей гибели и уничтожения всего, что составляло ее жизнь, и тем не менее отметила и запомнила для использования в будущем все, что смогла увидеть.

Незнакомцы появились с моря на рассвете, они шли с полной уверенностью и без всякого страха. Стража окликнула их, они не ответили, но поднятые топоры их даже не коснулись. Отразили они и бомбардировку тяжелыми снарядами. Они оказались неуязвимы для любого оружия пиратов. Мужчины, предпринявшие самоубийственную попытку с мечами и топорами напасть на них, падали, прежде чем смогли приблизиться, под лучами трубок, которые несли незнакомцы.

Пираты никого не боятся, их невозможно покорить, но в конце концов они бежали от пятерых пришельцев, прятались в домах, пытались добраться до стоявших у берега кораблей, но встречали только смерть. Они устроили безжалостную бойню, в живых осталась только Джазиа в своем храме на холме. Весь остаток дня она пряталась и видела, как чужаки убили нескольких беглецов, а ночью пробралась на берег, нашла лодку, стоявшую в бухточке невдалеке от главной гавани и пустилась в море, надеясь встретить корабли и предупредить их.

– Они остались на острове? – спросил Росс. Это место в ее рассказе особенно поразило его. Если целью нападения было вызвать вражду среди пиратов Гавайки, натравить один клан на другой, как он заключил из рассказа Торгула о предыдущих подобных нападениях, звездные люди должны были исчезнуть, завершив свое грязное дело, оставить мертвых взывать к мести – но не с виновных. Им совсем не нужно, чтобы были раскрыты подлинные виновники убийств.

– Когда лодка уже плыла в море, в пиршественном зале все еще виднелись огни, но это не наши огни и не огни мертвых, – медленно ответила женщина. – Чего им бояться? Их невозможно убить!

– Если они еще там, мы можем это проверить, – мрачно ответил Торгул под одобрительный гул офицеров.

– И погибнуть всем остальным? – холодно возразил Росс. – Я встречался с ними раньше; они могут заставить человека подчиняться им. Смотрите… – он положил на стол левую руку. На загорелой коже ясно были видны рубцы. Он не знал лучшего способа показать опасность встречи со звездными людьми, чем продемонстрировать свои шрамы. – Я держал руку на огне, чтобы боль победила их приказ, они подчиняли себе мои мысли, хотели, чтобы я сам пришел к ним и стал легкой добычей.

Джазиа легко провела пальцем по его старым шрамам, глядя ему прямо в глаза.

– Это правда, – медленно проговорила она. – И меня от подчинения им удержала только боль в теле. Они стояли у зала, и я видела, как Прахад, Окун, Мосаджи сами шли к ним, словно в сетке, и были убиты. Что-то призывало и меня идти туда же, но я взмолилась Силе Путки, чтобы она спасла меня. И странным был ответ на мою мольбу: я упала и порезала руку о камень. И эта боль словно ножом разрезала сеть. И тогда я уползла в лес, и этот зов больше не приходил ко мне…

– Если ты столько о них знаешь, скажи, какое оружие на них действует, – спросил Вистур.

Росс покачал головой.

– Не знаю.

– Да, – произнесла Джазиа, – все, что живет, рано или поздно должно умереть. И мне кажется, что у них тоже есть конец, которого они страшатся. Может, мы сумеем найти его.

– Они пришли с моря… в корабле? – спросил Росс. Женщина покачала головой.

– Нет, корабля не было. Они вышли из волн, словно шли по какой-то подводной дороге.

– Подводная лодка!

– Что это? – спросил Торгул.

– Корабль, который движется под водой, а не по ней, он несет в себе воздух, которым дышит экипаж.

Глаза Торгула сузились. Один из капитанов, приглашенных на совет, недоверчиво фыркнул.

– Таких кораблей не бывает… – начал он, но жест Торгула заставил его умолкнуть.

– Мы не знаем таких кораблей, – сказал Торгул. – Но мы не знаем и оружия, которое видела Джазиа в действии. Как можно сражаться с подводными кораблями, Росс?

Землянин в нерешительности помолчал. Ему казалось невозможным объяснить людям, понятия не имеющим о взрывчатке, классический способ использования глубинных бомб. Но он попытался.

– Мой народ умеет заключать в сосуд большую силу. Потом этот сосуд бросают рядом с лодкой…

– А как узнать, где этот корабль? – прервал его один из капитанов. – Или вы умеете видеть сквозь воду?

– Некоторым образом – не видеть, а слышать. Есть машины, которые показывают капитану надводного корабля, где лежит или движется подводная лодка, так что он может следовать за ней. И когда оказывается близко, бросает сосуд с силой, и она высвобождается – и разрушает подводный корабль.

– Но чтобы сделать такой сосуд и заключить в него силу, нужно обладать большими знаниями, – заметил Торгул. – У нас ими обладают, может быть, только фоанны. А ты? – спросил он.

– Нет, нужно много лет обучения и усилия многих людей, чтобы сделать такой сосуд или машину для подслушивания.

– К чему тогда думать о том, чего у нас нет? – решительно сказал Торгул. – А что есть?

Росс поднял голову. Он вслушивался не в то, что происходит в каюте, нет, звук доносился из иллюминатора над его головой. Вот, опять этот звук! Он вскочил на ноги.

– Что? – рука Вистура легла на рукоять топора. Росс увидел, что пират пристально смотрит на него.

– К нам подошло подкрепление! – землянин был уже на полпути к палубе.

Подбежав к поручню, он свистнул – резким призывным свистом, в котором практиковался несколько недель, с самого начала этого фантастического приключения.

Гладкое темное тело разорвало поверхность воды, Тинорау дельфиньей улыбкой ответил на его призыв. Хотя способность Росса общаться с дельфинами намного уступала Караре, он уловил смысл сообщения и повернулся к толпившимся за ним пиратам.

– Теперь у нас есть способ больше узнать о врагах.

– Там лодка, она движется без весел и парусов! – крикнул один из моряков.

Росс яростно замахал руками, но в скифе никто не откликнулся. Однако он продолжал приближаться, явно стремясь к трем кораблям.

– Карара! – выкрикнул Росс.

И тут рядом в Тино-рау в воде показались две мокрые головы, с закрытыми масками лицами – Карара и Локет.

– Бросить веревки! – приказал Росс, как будто он, а не Торгул командовал кораблем. И сам капитан был одним из исполнивших этот приказ.

Первым поднялся на борт Локет. Он держал наготове меч и переводил взгляд с Росса на Торгула. Землянин протянул к нему пустые руки и улыбнулся.

– Никаких неприятностей.

Локет снял маску.

– Морская дева сказала, что то же сообщили и эти, с плавниками. Но ведь перед этим они жаждали твоей крови. Какое волшебство тут подействовало?

– Никакое. Просто обнаружилась правда, – Росс протянул руку Караре, поднимавшейся по веревке, и втащил ее на палубу, где она стала выжимать волосы, с живым любопытством поглядывая вокруг.

– Карара, это капитан Торгул, – Росс представил капитана, который округлившимися глазами смотрел на девушку. – Карара плаваете этими морскими существами, и они ей повинуются, – Росс указал на Тино-рау. – А скиф ведет Тауа? – спросил он у полинезийки.

Она кивнула.

– Мы следуем за вами от самых ворот. Потом появился Локет и сказал, что… что… – она помолчала и добавила: – Но, кажется, тебе вовсе не угрожает опасность. Что случилось?

– Многое. Слушай, это важно. Там, на острове впереди, беда. Там побывали лысые, они перебили весь род этих людей. Вероятно, они добрались туда на какой-то подводной лодке. Пошли одного из дельфинов посмотреть, что там происходит и там ли они еще…

Карара не задавала больше вопросов, она свистнула дельфину. Хлестнув хвостом, Тино-рау скрылся.

Так как они все равно не могли составить конкретного плана действий, капитаны пиратских кораблей согласились подождать доклада Тино-рау, а пока держаться вне пределов видимости из гавани.

– У этой веры в волшебство, – заметил Росс в разговоре с Карарой, – есть одно преимущество. Аборигены совершенно спокойно отнеслись к тому, что дельфины выполняют для нас разведку.

– Они всю жизнь провели на море и должны уважать его. Вероятно, они знают, что у океана есть множество тайн, и некоторые доступны только тем, кто живет в воде. Но даже если мы обнаружим подводную лодку лысых, что смогут с ней сделать пираты?

– Не знаю – пока, – Росс не стал объяснять, почему считает, что они смогут нанести удар по превосходящим их по силам чужакам. Просто он верил, что это возможно.

– А Эш?

Да, Эш – это проблема.

– Не знаю, – Россу было больно признаваться в этом.

– Но что на самом деле произошло у морских ворот? – спросил он у Карары. – Дельфины словно сошли с ума.

– Я думаю, на одно-два мгновения так и было. Ты ничего не почувствовал?

– Нет.

– А у меня словно огонь вспыхнул в голове. Мне кажется, это какое-то оборонительное устройство фоанн.

Мозговая защита, к которой он оказался нечувствителен. А это означает, что он может преодолеть ворота, и только он один. Но сначала надо туда добраться. Предположим, только предположим, что Торгула удастся убедить, что теперь нападение на уничтоженный Кин Эдд бесполезно. Отвезет ли пиратский капитан его к крепости фоанн? Или попытаться вернуться в скифе с помощью дельфинов?

Росс сомневался, что сможет справиться сам. Прошедшие сутки его не покидало возбуждение. Но теперь навалилась усталость, тяжким грузом подавив тренированность и добавленные к земной пище стимуляторы, погрузив юношу в туман неопределенности. Его предупреждали о такой реакции, но и это предупреждение он сознательно отодвинул в сторону. И последнее, что он помнил, – Карара, вглядывающаяся в туман.

Где-то слышались голоса, шел спор, но слов Росс не понимал. Он с трудом приходил в себя от тяжелого сна без сновидений, поднял отяжелевшие веки и снова увидел Карару. Что-то укололо его в руку – или это тоже часть охватившей его нереальности.

–…четыре – пять – шесть, – считала девушка, и Росс невольно присоединился к ней:

–…семь – восемь – девять – десять!

При счете «десять» он полностью пришел в себя и понял, что он применила к нему процедуру, к которой их готовили: сделала ему укол стимулятора. Росс сел на узкой койке и увидел, что в каюте горит огонь, а в иллюминаторе темно. Торгул, Вистур, два капитана с остальных кораблей – все здесь. Джазиа тоже.

Росс спустил ноги с койки. Уже началась головная боль от укола, но она скоро пройдет. В каюте чувствовалось напряжение. Что-то ведь заставило Карару применить укол.

– Что случилось?

Карара укладывала медицинскую сумку в небольшой переносной ящик.

– Вернулся Тино-рау. В заливе стоит подводная лодка. Она испускает энергетический луч, направленный на берег.

– Значит, они все еще там, – Росс без вопросов принял доклад дельфина. Ни один разведчик не допустит ошибки в таком деле. Энергетические волны, направленные на берег. Какая-то энергия для установок лысых? А если пираты сумеют перерезать этот источник энергии?

– Дева моря сказала нам, что корабль лежит на дне бухты. Если бы мы могли попасть на него… – начал Торгул.

– Да! – Вистур опустил кулак на край койки, на которой продолжал сидеть землянин. В голове у Росса даже зазвенело. – Захватить его, потом обрушиться на остальных!

На лицах всех пиратов читалось оживление. Такую игру эти гавайкийские моряки понимают: захватить вражеский корабль и обернуть его оружие против остальных кораблей врага. Но этот план не сработает. Росс испытывал глубокое уважение к техническим познаниям галактических пришельцев. Конечно, он, Карара, даже Локет могли бы добраться до подводной лодки. Но совершенно другое дело – пробраться внутрь.

Полинезийская девушка покачала головой.

– Эти лучи – Тино-рау говорит, что они смертельны. В заливе плавает мертвая рыба. Он получил предупреждение у самого входа. Без защиты нам до лодки не добраться.

– Можно с таким же успехом пожелать глубинную бомбу… – начал было Росс и внезапно умолк.

– Ты что-то придумал?

– Защита… – Росс повторил ее слово. Дикая мысль. Возможно, никаких шансов на то, что получится. Он почти ничего не знает об источниках энергии захватчиков. Можно ли уничтожить этот луч, который защищает лодку и, возможно, приводит в действие оружие захватчиков на берегу? Стая из рыб, щит из морских организмов… Дикая мысль, совершенно дикая, но вдруг сработает? Росс объяснил свою идею, обращаясь больше к Караре, чем к пиратам.

– Не знаю, – с сомнением ответила она. – Для этого потребуется много рыб, слишком много, чтобы их можно было гнать и направлять…

– Не рыб, – вмешался Торгул, – салкаров!

– Вы видели резьбу на носу корабля. Это салкар. Он больше сотни рыб! Если погнать салкаров… они могут даже сломать подводный корабль своим весом и гневом.

– А вы сможете найти этих салкаров поблизости? – Росс загорелся. Этот дракон, который напал на него… у него огромное тело, гораздо больше всех других морских существ. А его свирепость он и сам может подтвердить.

– Они размножаются на рифах. Мы в это время не охотимся. Салкары находят себе пару. И в это время они так легко приходят в гнев, что могут напасть даже на корабль. И убивать их сейчас невыгодно: шкура не годится. Но если их встревожить, они готовы для сражения.

– А как увести их от рифов к Кин Эдду?

– Это-то не очень трудно. Рифы находятся вот здесь, – Торгул начертил несколько линий концом меча на столе. – А Кин Эдд вот здесь. В это время салкары испытывают сильный голод. Покажи им приманку, и они последуют за тобой; особенно за плывущей приманкой.

В таком плане очень много пробелов. Маловероятно чтобы он сработал. Но пираты ухватились за него с энтузиазмом, и так и было решено.

Примерно два часа спустя Росс уже плыл к Кин Эдду. На берегу, слева от него, виднелись огни. Это поселок пиратов. И снова землянин удивился, почему захватчики остались в нем. Может, они знают, что корабли ушли в рейд, и ждут их возвращения, чтобы уничтожить всех жителей острова.

Карара плыла справа от него, а Тауа между ними, чувства дельфина направляли и предупреждали их. Самый быстрый из кораблей ушел, с его борта Локет переговаривался с Тино-рау в воде. Самец-дельфин должен был послужить приманкой в этой дикой рыболовной экспедиции.

– Дальше нельзя! – соник Росса уловил сигнал предупреждения. Росс отвернул от входа в бухту.

– На риф… – Карара прощелкала указатель нового курса. Несколько мгновений спустя они выбрались из воды, хотя волны продолжали омывать им ноги. Со скал, среди которых они скрылись, хорошо было видно темное пятно поселка на берегу. Но они пока далеко от бреши в рифе, через которую, если удастся их дикий план, ворвутся салкары.

– Один шанс из миллиона! – заметил Росс, снимая маску.

– А разве весь Проект агентов во времени не основан на таких шансах? – справедливо спросила Карара. Это дело как раз для Росса. Да, агенты во времени не раз действовали при подобных шансах на удачу. Именно таковы были шансы, когда они пытались вернуться из своего путешествия на космическом корабле.

А что, если потом повторить такое нападение? Если салкары смогут преодолеть сопротивление лысых, почему бы не использовать их и против морских ворот фоанн? Может быть… Но всему свое время.

– Идут! – Карара пальцами впилась Россу в плечо. Рука у нее сильная и жесткая. Но он ничего не видел и не слышал. Должно быть, ее предупредили дельфины. Их план действует: к гавани приближаются чудовища гавайкийского моря.

12. Лысые

– Оххх! – Карара схватилась за Росса, дыхание ее вырывалось толчками, выдавая затаенный страх. Они не предвидели всего, к чему может привести их план, и, конечно, не ожидали подобного смятения в бухте.

Возможно, энергетический луч врага привел и так уже возбужденных салкаров в состояние крайней агрессивности. Вода на поверхности бухты вспенилась, животные нападали друг на друга с яростью, какой землянам не приходилось видеть.

На берегу засверкали огни: должно быть, внимание захватчиков привлек шум сражения морских рептилий. Где-то по высотам над берегом лагуны отборная группа пиратов пробирается к противоположной стороне Кин Эдда. У них имелся строжайший приказ – до сигнала не нападать и не обнаруживать себя. И Росса больше всего волновал вопрос, смогут ли независимые морские волки выполнить этот приказ.

Тино-рау и Тауа дрейфовали в море с наружной стороны рифа, земляне сидели на самом рифе, а между ними и берегом бушевала толчея взбешенных салкаров. Росс вздрогнул. Сигнал соника, беспрерывно негромко звучавший из аппарата, внезапно прекратился. Энергетический луч с лодки перестал действовать! Время выступать, но сейчас никакой пловец не выживет в этой лагуне.

– Вдоль рифа, – предложила Карара.

Росс знал, что обходной путь будет долог, но только он теперь возможен. Он всматривался в огни на берегу. Там передвигались две-три фигуры. По-видимому, все внимание чужаков по-прежнему привлекала битва в лагуне.

– Оставайся здесь! – приказал он девушке. Надев маску, он ушел в воду, отплыл от рифа и повернул параллельно ему. Тино-рау плыл рядом, направляя Росса во вторую брешь в рифе и к берегу на некотором расстоянии от того места, где слышался шум сражения салкаров.

Землянин выбрался из воды, снял ласты и прикрепил их к поясу, опустил маску на грудь. Потом направился к тому месту берега, где видел чужаков. Теперь он был вооружен куда лучше, чем когда противостоял пиратам со своим единственным ножом. Он прихватил с собой ручное оружие, которое отыскал на галактическом корабле чужаков. Да и им пользоваться нужно бережно: он не знает, можно ли его перезарядить, а тайна этого луча так и не раскрыта учеными Земли.

Росс пробрался к кустарнику, откуда открывался хороший вид на берег и чужаков. Он насчитал троих – все лысые, выше и тоньше людей, лишенные волос головы отсвечивали серо-белым цветом, мощный купол черепа у каждого нависал над лицом с заостренным подбородком. На всех поблескивали облегающие сине-пурпурно-зеленые костюмы космических путешественников. Росс уже давно знает, что эти костюмы защищают своих владельцев, они же служат средством связи друг с другом. Когда-то его самого в таком костюме проследили через многие мили дикой местности.

Для него все трое чужаков выглядели совершенно одинаково, как будто они сделаны по одному образцу. А их движения свидетельствовали о привычной натренированной точности. Все они стояли лицом к морю, нацелив свои трубки на полную салкаров лагуну. Никаких взрывов, но зеленые лучи хлестали чешуйчатые тела, показывавшиеся из воды. И под ударами этих лучей плоть салкаров начинала гореть. Трое пришельцев методично очищали лагуну. Но, как заметил Росс, лучи эти постепенно стали прерываться какими-то вспышками. Один из лысых перевернул свою трубку и ударил ее рукоятью по камню, как будто хотел этим привести в действие. Но оружие его отказало. Через несколько мгновений прекратилось действие оружия и у остальных. Слабые лучи упирались в песок, освещая сцену, они постепенно темнели, как гаснущие угли. Кончился заряд?

Невероятная фигура выбралась из воды и поползла по песку берега, вытянув тонкую шею, угрожающе опустив рогатую голову. Росс не знал, что салкары могут выходить из своей привычной среды, но этот дракон с диким взглядом явно собирался добраться до своих мучителей на берегу.

Одну-две секунды лысые продолжали удивленно смотреть на салкара, как будто не могли поверить, что их оружие отказало. Потом повернулись и побежали к поселку, который так легко захватили. Салкар полз за ними, но движения его становились все медленнее, пока наконец он не лег, приподняв голову и поворачивая ее из стороны в сторону, раскрыв пасть с огромными клыками.

И тут на берег выбрался второй салкар. У него сразу за шеей виднелась ужасная рана, но он продолжал ползти, шипя и свистя в боевом кличе. Он не напал на первого, а прополз мимо него, стараясь добраться до лысых.

Салкары продолжали выползать на берег, появились еще два, третий, четвертый, все они были изранены. Как могли далеко, они ползком взбирались на берег. И затем падали, глядя в глубину острова, шеи их извивались, рогатые головы дергались, драконы оглушительно кричали. Росс не мог понять, что заставило их прервать битву между собой и попытаться добраться до чужаков. Может быть, им хватило ума связать с чужаками эти обжигающие лучи и ответить попыткой добраться до общего врага.

Но одно лишь желание не помогло им. Беспомощно лежа на песке, они пытались закопаться в него, их плавники дрожали в попытке продвинуть массивные тела дальше.

Росс обогнул салкаров и направился к поселку. Длинная шея дернулась, голова повернулась к нему. Он ощущал едкий запах рептилий и вонь сгоревшей плоти. Должно быть, ближайшее из чудовищ учуяло землянина и попыталось перерезать ему путь. Но на песке оно было абсолютно беспомощно, и человек продолжал упрямо двигаться вперед.

Трое лысых бежали от салкаров в этом направлении. Однако Джазиа сообщила, что из моря вышли пятеро чужаков. Двух не хватает? Где они? Остались в поселке? Или вернулись в лодку. А сама подводная лодка – что случилось с нею? Ее энергетический луч явно прервался: Росс сам видел, как отказало оружие чужаков и погасли огни на берегу. Может, лодку подверглась нападению салкаров? Впрочем, Россу не верилось, что звери могут причинить ей вред.

Землянин двигался вперед почти на ощупь, держась, насколько возможно, укрытий, зная только, что должен идти в глубь острова. Земля у него под ногами пошла в гору; он вспомнил чертеж острова, сделанный Торгулом и Джазией. Это, должно быть, часть небольшой гряды, за которой начинается поселок. На этой же гряде расположен храм Путки, в котором пряталась Джазиа. Поселок пиратов лежал к западу, поэтому Россу нужно было свернуть налево и спускаться, чтобы добраться до бреши, через которую прошли лысые. Росс двигался с легкостью тренированного разведчика.

Взошла луна Гавайки, втрое больше спутника Земли, и местность ярко осветилась, четко обрисовались тени. Свет, странный для глаз землянина, усилил ощущение ночного кошмара, а рев салкаров превратился в дьявольский хор.

Вокруг домов пиратов располагались небольшие поля. Теперь все они были покрыты уже пригодными к жатве растениями. Зерно, если, конечно, к этому продукту Гавайки можно применить земной термин, зрело в длинных стручках, свисавших с кустов высотой Россу по плечо. И эти стручки оказались сплошь покрытыми острыми шипами, безжалостно рвущими кожу. Первая же попытка пробраться таким полем показала Россу, что это просто невозможно. Он остановился, чтобы осмотреть царапины и изучить местность.

Но если пойти по дороге, его могут увидеть из зданий. Конечно, на берегу оружие отказало лысым, но это вовсе не означает, что теперь чужаки безоружны.

Росс решил, что лучше всего повернуть на север и вернуться по руслу ручья. Он уже вышел на его берег, когда легкий шум заставил его застыть с оружием наготове.

– Росссс…

– Локет!

– И Торгул, и Вистур.

Это отряд, подошедший с противоположной стороны острова. Пираты хорошо использовали свое знание местности. В ярком свете луны Росс совсем не видел их, но голоса прозвучали почти рядом.

– Они там, в большом зале, – это Торгул. – Но света там больше нет.

– Что это? – их внимание привлекло чье-то восклицание.

Свет внизу. Но не такой, какой Росс видел на берегу. Теплый желто-красный свет костра, языки пламени вздымались все выше, кто-то лихорадочно подбрасывал дрова.

Возле костра двигались три фигуры. Росс начинал думать, что на берегу действительно остались только трое чужаков. Он не увидел оружия в их руках. Впрочем, это не означает, что они не вооружены. Русло ручья проходит вблизи задней стены одного из зданий, и Росс посчитал, что у его берега вполне можно укрыться. Он сказал об этом Торгулу.

– А если их волшебство подействует, тебя повлечет к ним, и ты будешь убит? – капитан пиратов прямо перешел к главному.

– Придется рискнуть. Но вспомни… волшебство фоанн у морских ворот на меня не подействовало. Может, и это не подействует. Когда-то в прошлом я его победил.

– У тебя есть еще одна рука, чтобы положить ее в огонь? – выступил вперед Вистур. – Однако никто не имеет права мешать человеку, решившему идти в бой.

– Ты прав, – резко ответил Росс. – И меня готовили к таким действиям.

Он скользнул к ручью. Теперь строения поселка оказались между ним и костром. Под прикрытием берега он добрался до длинной стены, встал и, крадучись, пошел вдоль нее. И за углом увидел дикую сцену. Огромными языками вздымалось вверх пламя. Уже горела крыша одного из зданий поселка пиратов. Росс не мог догадаться, зачем чужаки разожгли такой пожар. Сигнал на большое расстояние?

Но он не сомневался, что сделано это с какой-то важной целью. Потому что трое чужаков с лихорадочной поспешностью продолжали подтаскивать топливо, они выносили из домов пиратов связки тканей и бросали их в огонь, тащили мебель – все, что могло гореть.

Наконец-то Росс получил некоторое преимущество. Чужаки, полностью поглощенные своей деятельностью, совсем перестали следить за окружающей местностью, только время от времени один из них подбегал к тропе, ведущей в лагуну, и вслушивался, словно ожидал приближения салкаров.

– Они… они испуганы! – Росс не мог поверить своим глазам. Чужаки, которые в его воспоминаниях оставались практически неуязвимыми сверхсуществами, теперь вели себя как смертельно перепуганные дикари! А когда враг выведен из себя, нужно только надавить на него – и посильнее.

Росс нащупал кнопку на рукояти своего странного оружия, тщательно прицелился и выстрелил. Синяя фигура на тропе упала, и какое-то время другие чужаки этого не замечали. Потом один из них повернулся и посмотрел на неподвижно лежащее тело, второй побежал к упавшему. Росс позволил им добраться до жертвы, потом выстрелил во второй и в третий раз.

Все трое лежали неподвижно, но Росс не показывался. Он неторопливо досчитал до десяти. Потом пополз вперед, по-прежнему стараясь не выходить из укрытия, пока не добрался до тел.

На ощупь одетое в синюю ткань плечо показалось каким-то вялым: мышцы больше не управляли движением. Росс перевернул чужаков и взглянул в ярком свете костра в широко раскрытые глаза лысых. Удивление – землянину показалось, что именно это выражение застыло в пустых зрачках, – и еще гнев, холодный и смертоносный гнев.

– Убей!

Росс резко развернулся, стоя на одном колене, и увидел бегущего к нему пирата. В огне костра глаза гавайкийца блестели фанатической ненавистью. Он держал наготове свой крючковатый меч. Землянин подставил плечо под колено пирата, тот упал. Росс прижал его к земле, пытаясь избежать ударов лезвия.

– Локет! Вистур! – крикнул он.

Из-за здания появилось еще множество пиратов, они побежали к неподвижным чужакам и двум борющимся. Росс узнал хромую походку Локета, который опирался при ходьбе на палку.

– Локет, сюда!

Гавайкиец преодолел последние несколько футов в прыжке, который приблизил его к Россу и пирату.

– Держи его! – приказал землянин и успел броситься между лысыми и остальными моряками. Пираты что-то гневно выкрикивали, и Росс, зная их характер, опасался, что не сможет спасти пленных, которых пираты считали своей законной добычей. Нужно надеяться, что найдутся одна-две хладнокровные головы, которые удержат мстителей. Иначе ему придется обездвижить и их своим оружием.

– Торгул! – яростно закричал он.

Цепь бегущих разорвалась. Вперед вырвался огромный человек – это мог быть только Вистур. Другой, выкрикивающий приказы, – Торгул. Теперь все зависит от того, насколько сильна власть капитана над его людьми. Росс встал на ноги. Луч он поставил на минимальную мощность. Он не убьет, а вызовет у жертв временный паралич; но сколько будет продолжаться такое состояние, Росс не знал. На земле испытания проводили на животных, и время колебалось от нескольких дней до недель.

Вистур плоской стороной своего боевого топора сбивал с ног бежавших впереди, своим мощным телом он создал непреодолимую преграду. И приказы Торгула, кажется, в конце концов были услышаны, все больше и больше бегущих останавливались; наконец, остались только несколько самых горячих. Двоих из них Вистур уложил кулаками.

Капитан подошел к Россу.

– Значит, они живы? – он наклонился, осматривая лысых, которых землянин перевернул на спину.

– Да, но двигаться не могут.

– Хорошо, – Торгул кивнул. – Согласно закону они встретятся с Правосудием Путки. Я думаю, они пожалеют, что не стали жертвами гневных топоров.

– Они нам нужнее живыми, чем мертвыми, капитан. Разве ты не хочешь узнать, почему они начали войну с вами, сколько их… и многое другое? К тому же, – Росс кивком указал на огонь, охвативший уже второе здание, – зачем они развели этот костер? Как сигнал своим?

– Хорошо сказано. Да, нам нужно узнать все это. И Путка не будет сердится, он подождет, пока мы получим ответы на свои вопросы, много ответов, – он пнул лысого концом своего сапога. – Сколько он будет оставаться таким? Твое волшебство кусается.

Росс улыбнулся.

– Это не мое волшебство, капитан. Это оружие я захватил на одном из их кораблей. А как долго они будут в таком состоянии, я не знаю.

– Хорошо, тогда нужно принять меры предосторожности, – по приказу Торгула чужаков тщательно завернули в липкие сети, такие же, какими поймали когда-то Росса и Локета. Морская водоросль мгновенно прилипала, она связывала пленника по рукам и ногам, и он становился совершенно беспомощен.

Убедившись в этом, Торгул приказал осмотреть разрушенный Кин Эдд.

– Как ты сказал, – заметил он Россу, – этот костер вполне может послужить сигналом другим чужакам. Думаю, в этом деле нам благоприятствовал Путка, но благоразумный человек не может на это вечно рассчитывать. К тому же, – он осмотрелся, – мы отдали Путке и теням своих мертвых. Для нас здесь ничего не осталось, кроме ненависти и печали. За один день мы лишились своего клана и превратились в горстку бездомных людей.

– Вы присоединитесь к какому-нибудь другому клану? – Карара вместе с Джазией остановилась у подножия колонны, на которой странная голова устремила задумчивый взгляд в сторону моря. Джазиа руководила снятием этой головы.

Услышав вопрос полинезийки, капитан долго смотрел на ужасное опустошение в долине. По-прежнему слышался рев умирающих салкаров. Рептилии, поднявшиеся на берег, не уходили в море. Некоторые из них уже умерли, другие лежали, с трудом ворочая головами. И весь поселок был охвачен огнем.

– Мы теперь дали клятву кровной мести, дева моря. А для таких клана нет. Есть только преследование и убийство. Может быть, с помощью Путки преследование будет недолгим, а убийство хорошим.

– Вот так… сюда… так… – Джазиа сделала шаг назад. Голову, смотревшую на море, опускали осторожно, на широкой полосе золотистой материи, принесенной с корабля Торгула. Здоровой рукой женщина закрыла голову, оставив только глаза. Большие глубоко вырезанные овалы, в глубине которых Росс увидел сверкание. Драгоценные камни? Но у него появилось странное чувство, что в этих глазницах не просто драгоценности, что голова действительно взглянула на него, оценила и отпустила.

– Мы уходим, – Джазиа махнула рукой, и Торгул отдал приказ своим людям. Они подняли голову и пошли вниз по склону.

Карара вскрикнула, и Росс оглянулся.

Столб, на котором стояла голова, сам собой рушился, превращался в груду камней, которые кубарем покатились по склону. Росс мигнул. Возможно, простая иллюзия. Но он слишком устал и потому только слегка удивился. Потом присоединился к процессии возвращавшихся на корабль.

13. Морские ворота Фоанн

Росс поднес к губам чашу из раковины, но едва пригубил огненный напиток. Это чисто церемониальный жест, а ему нужна трезвая голова и острый язык в предстоящем обсуждении. Торгул, Афрухта, Онгал – три капитана пиратских кораблей, Джазиа, представляющая загадочную Силу Путки, Вистур и некоторые другие офицеры, Карара и, наконец, он сам, с держащимся поблизости Локетом, – таков состав военного совета. Но против кого?

Землянин далеко отошел от своей первоначальной цели – найти Эша в крепости фоанн. И теперь он изрядно сомневался в возможности достичь этой цели. Нападение на лысых сделало его слишком нужным пиратам, и вряд ли они теперь добровольно позволят ему заниматься своим поиском.

– Эти люди со звезд… – опустив чашу, Росс начал говорить, стараясь выбирать наиболее подходящие слова из своего ограниченного гавайкийского словаря, – обладают оружием и силой, которые вам и не снились, против которых у вас нет никакой защиты. В Кин Эдде нам просто повезло. Салкары напали на их подводную лодку и прервали энергетический луч. Иначе мы бы с ними не справились, хотя нас было много, а их только несколько. Теперь вы говорите о нападении на лысых на их собственной территории – в горах, где у них база. Это также глупо, как плыть безоружным навстречу салкару.

– Так что же нам остается – сидеть и ждать, пока они нас проглотят? – вспыхнул Онгал. – Я говорю: лучше умереть с окровавленным мечом!

– А разве ты не хотел бы прихватить с собой хоть одного врага? – возразил Росс. – Они могут убить вас всех еще до того, как вы к ним подойдете.

– Но у тебя ведь есть оружие, – вступил в разговор Афрухта.

– Я уже вам говорил: это оружие украдено у них. У меня только одно такое, и я не знаю, долго ли оно еще будет мне служить. Может, у них есть против него защита. Те, против кого мы сражались, лишились защиты: им отказал луч энергии. Но слепо напасть на их базу – это поступок сумасшедшего.

– Нам открыли дорогу салкары… – заметил Торгул.

– Но разве мы можем привести стаю салкаров в горы? – разумно возразил Вистур.

Росс изучал капитанов. Землянин догадывался, что Торгул вынашивает какой-то план действий, и план этот наверняка должен быть достаточно хитроумным. Со времени первой встречи его уважение к капитану пиратов постоянно возрастало. Корабли всегда возглавлялись самыми храбрыми людьми кланов. Но Росс понимал также, что капитан корабля должен обладать незаурядной выдержкой, умом, уметь заглядывать в будущее.

Силам гавайкийцев нужен ключ, который раскроет перед ними базу лысых, как салкары открыли доступ в лагуну. И помощью им могут послужить лишь скудные сведения, полученные от пленных.

Странно, но отмычку к умам пленных предоставили дельфины. Точно так же, как Тино-рау и Тауа образовали коммуникационный мостик между Россом и Локетом, они смогли прочесть и перевести мысли чужаков. Потому что лысые – среди своих – общались телепатически, голосом они отдавали приказы только низшим существам.

То, что их пленили эти самые «низшие существа», оказалось для них страшным шоком, а проникновение в мозг с помощью дельфинов поставило эти «сверхсущества» на грань безумия. Для них оказалось невозможным признать в животных равных себе.

Но мысли и воспоминания звездных людей были прочитаны и доложены импровизированному совету. Пираты и земляне узнали план чужаков, согласно которому они собирались овладеть планетой. Даже дельфины не смогли понять, зачем им она; но, может быть, пленникам и самим это не объяснили.

Их план поражал своей простотой и презрением к обитателям планеты, словно галактические силы абсолютно не опасались сопротивления. Правда, за одним исключением…

Пальцы Росса сильнее сжали чашу. Может, Торгул уже пришел к заключению, понял, что их ключ – у фоанн. Если так, они могут одновременно добиться осуществления своих столь различных целей.

– Похоже, они опасаются фоанн, – заметил он, ожидая ответа Торгула. Но на невысказанный вопрос Росса ответила Джазиа.

– У фоанн есть могучее волшебство; они могут приказывать ветру и волне, людям и животным, если захотят. И правильно, что эти убийцы боятся фоанн!

– Но теперь они выступают против них, – указал Росс, по-прежнему глядя на Торгула.

Капитан в ответ слегка улыбнулся.

– Не прямо, как ты слышал. Их план заключается в том, чтобы натравить нас друг на друга, заставить вести множество войн и истратить свои силы без всякого риска для чужаков. Они дождутся дня, когда мы будем истощены, и тогда явятся и объявят, что им нужно. Поэтому сейчас они сеют вражду между грабителями кораблей и фоаннами, так как знают, что фоанн немного. И еще они нападают на наши острова, чтобы мы поверили, что это дело рук грабителей или фоанн. Таким образом… – он изобразил пальцами щипцы, – они надеются зажать фоанн между грабителями и пиратами. Потому что фоанн они считают самыми опасными для себя. Нас они используют, чтобы ослабить своих главных врагов. Умный план, но он составлен людьми, которые не любят сражаться собственными мечами.

– Они хуже береговых крыс, эти трусы! – выкрикнул Онгал.

Торгул снова улыбнулся.

– Они надеются, что мы так и подумаем, родич, и тем самым недооценим их. Согласно нашим обычаям, да, они трусы. Но думали ли мы о салкарах, когда использовали их для прорыва в лагуну? Нет, они всего лишь животные, наше орудие. И у чужаков такое же отношение к нам, вот только мы знаем об их намерениях. И не станем их послушным орудием. Если наш ответ – фоанны, тогда… – он умолк, глядя на чашу, как будто мог прочесть в ее глубине будущее.

– Если наш ответ – фоанны, что тогда? – настаивал Росс.

– Тогда мы должны не сражаться с фоаннами, а заключить с ними союз, предупредить их. И делать все, что можем, пока еще у нас есть время!

– Но как нам это сделать? – спросил Онгал. – Фоанны, которых ты хочешь предупредить и заключить с ними союз, – наши враги. Разве несколько дней назад мы не пытались прорваться сквозь их морские ворота? Теперь мы не можем заключить с ними мир! И разве существа с плавниками не предупредили нас, что эти убийцы женщин уже в армии грабителей, осаждающих крепость фоанн? Эти сыновья Тьмы собираются дать им свое оружие. Неужели нужно бросить три корабля – все, что у нас осталось, – в эту безнадежную схватку? Такое решение может принять только безумец.

– Возможность есть – у меня, – вмешался Росс. – В крепости фоанн заключен мой повелитель, которому принадлежит мой меч, и которому я поклялся служить. Мы собирались освободить его, когда ваш корабль подобрал нас в волнах. Он лучше меня умеет обращаться с неизвестными людьми, и если фоанны действительно так умны, как вы утверждаете, они уже знают, что он не просто раб, которого они забрали у лорда Захура.

Вот он наконец ее и высказал – свою надежду, что Эш сумеет дать понять хозяевам крепости, какими знаниями и возможностями располагает. Он специально подготовлен для общения с чуждыми цивилизациями. И существует вероятность, что Гордон сумел уберечься от той участи, которая ожидала пленников фоанн. Если это так, то именно Эш поможет проникнуть в крепость фоанн.

– Вот что я знаю. Защита ворот, то средство, которое воспламеняет ваши головы и отбрасывает вас назад, на меня не действует. Я могу проникнуть внутрь, найти своего вождя и после этого договориться с фоаннами.

Береговые грабители – невольные соучастники происков лысых – не недооценивали силы крепости фоанн. Когда корабли пиратов под покровом ночи приблизились к ней, огни и факелы и у осаждающих, и уосажденных отбрасывали яркие блики на небо. Только на обращенной к морю стороне крепости никакого движения не было видно. Должно быть, защита ворот все еще действовала.

Росс стоял на палубе, широко расставив ноги, чтобы справиться с качкой. Его предложение обсудили, с ним горячо спорили, но наконец его поддержали Торгул и Джазиа, и теперь ему предстоит попытка осуществить его. Пираты и Локет рассказали ему все, что знали о морских воротах, но остальное зависит только от него одного. Карара, дельфины, гавайкийцы – все они чувствительны к барьеру.

В слабом свете фонаря показался Торгул.

– Мы близко, действие нашей энергии подходит к концу. Если пройдем еще дальше, нас унесет течением.

– Значит, пора, – Росс направился к веревочной лестнице, но тут его уже ждали. У поручня стояла Карара. Он сердито взглянул на нее.

– Ты не можешь идти со мной.

– Знаю. Но здесь мы еще в безопасности. Росс, только потому, что на тебя не действует защита, не думай, что это легко.

Его поразило, что она может считать его таким самоуверенным.

– Я знаю свое дело.

Росс миновал девушку, спустился по веревочной лестнице, чуть задержался на уровне воды, надевая ласты, проверил, на месте ли пояс с грузом, и наконец натянул на лицо маску. Рядом с ним послышался всплеск: это ушла под воду сетка с запасным поясом, ластами и маской. Он подхватил ее. Эти приспособления помогут Эшу бежать из крепости.

Огни на берегу были ясно видны с моря. Направляясь к берегу, Росс слышал крики и множество прочих звуков. Все говорило о том, что как раз сейчас идет штурм крепости. Росс, без усилий продвигаясь вперед, время от времени всплывал и осматривался. Он хорошо видел теперь пелену, поднимающуюся с поверхности моря между двумя каменными столбами, которые обозначали морские ворота.

И тут раздался громовой треск, разорвавший воздух над маленьким заливом. Росс как раз подплыл к одному из каменных столбов и остановился, ухватившись за него рукой. Пелена, поднимавшаяся с поверхности воды, становилась все гуще. Новые и новые клубы поднимались вверх, между морем и берегом быстро возникала стена из тумана.

Над головой снова прогремело. Землянин даже невольно нырнул. Потом повернулся лицом к небу, отыскивая признаки грозы. Скорее всего, быстрое образование тумана вызвало как раз то, что исходило от башен крепости. Но если туман был серо-белого цвета, то с вершины крепости спускалась темнота. Росс не мог объяснить, чем отличается эта темнота от тьмы ночи, как он способен разглядеть ее, но он ее отчетливо видел – или только чувствовал? Он потряс головой, заставляя себя отвести взгляд от этого устремленного к нему пальца тьмы. Но только это больше не палец. Это кулак, нацеленный на звезды, и те быстро исчезали от его ударов. Кулак, вознесенный в небо, чтобы потом обрушиться на крепость, прижать ее к скалам и земле.

Туман клубился вокруг Росса, комками вываливаясь через ворота в море. Он отпустил столб, нырнул и проплыл через ворота. Теперь перед ним открылась крепость фоанн.

Где-то впереди должен быть причал: так следовало из описания Торгула. Слуги фоанн изредка отплывали отсюда в быстроходных кораблях. Росс осторожно вынырнул и обнаружил, что на уровне воды ничего не видно. Здесь туман был настолько густ и непроницаем, что Росс даже не мог определить направления. Он снова нырнул и поплыл дальше.

Эта неопределенность рождена туманом или она в его голове? Может, он тоже в конце концов реагирует на защиту ворот? Росс отогнал это сомнение, снова выныривая под влажным одеялом тумана. Он прошел через ворота там, значит причал должен находиться… здесь!

И несколько мгновений спустя Росс убедился, что чувство направления ему не изменило. Плечи его коснулись какого-то препятствия, и он вытянутыми вперед руками нащупал плиты причала. Юноша снова вынырнул и на этот раз услышал не гром, но пение фоанны.

Громкое пение, почти непосредственно у него над головой; но из-за тумана он не боялся, что его увидят. Певец, должно быть, находился на самом причале. А справа от себя Росс рассмотрел темное пятно. Должно быть, один из их кораблей. Может быть, осажденные планируют вылазку?

И тут ночь разрезал ослепительный луч, намного выше головы Росса. Он упал на корабль и разрезал его с легкостью стали, пронзающей глину. Пение оборвалось на середине ноты, послышались крики удивления и тревоги. Росс, прижимаясь к камням, уловил реакцию своего соника.

Должно быть, на дне за воротами лежит подводная лодка лысых. И луч должен был упасть на стены самой крепости, а не на корабль.

Фоанна снова запел, негромко и чисто. Послышались всплески: с причала в воду что-то бросали. Что именно, Росс разглядеть не смог – тело землянина непроизвольно дернулось, маска заглушила возглас боли. Ноги и нижнюю часть тела, находившиеся в воде, охватил сильнейший холод, он обжигал кожу. Страх заставил Росса выбраться под настил причала. Он забился в убежище и лег, с силой растирая заледеневшие ноги.

Чуть позже он пополз вдоль берега. Энергетический луч отыскал новую цель. Росс видел, как луч разрезал второй корабль. Если контрудар фоанн должен был отогнать противника, то он не подействовал.

Сеть, в которой находилось запасное оборудование для Эша, тянула землянина вниз, но он не оставлял ее, ощупью продвигаясь вперед. От волн внизу исходили ледяные испарения, тело дрожало от холода. И Росс знал, что пока сохраняется действие этого средства, он не может вернуться в воду.

Свет… вместе с холодом воде начала слабо фосфоресцировать, поплыли какие-то белые полосы, они тихо качались на волнах. Собираясь под устоями причала, они прилипали к камням. И с их появлением туман поредел, как будто эти полосы поглощали его. Землянин теперь видел, что добрался уже до конца причала. Он снова прицепил ласты к поясу и натянул на ноги обувь из шкуры салкара, которую дал ему Торгул.

Если не считать плавок, пояса и жаберного ранца, Росс был полностью обнажен, и ему стало совсем холодно. Но, повесив сетку через плечо, он лег на влажный песок и прислушался.

Шум нападения, который с берега отчетливо доносился до кораблей пиратов, теперь утих. И грома больше не было слышно. Но зато пошел сильный дождь.

Посмотрев в сторону моря, Росс больше не увидел огненных лучей. Туман начал подниматься, и Росс разглядел разрезанные корабли, их носы все еще были пришвартованы к причалу. Там не было видно никакого движения. Неужели с причала все бежали?

Точка… тире… точка…

Росс чуть не выронил сетку. Но тут же присел под защитой столба и на мгновение застыл, выжидая.

Точка… тире… точка…

Это не сигналы, вызванные излучением врага. Настоящее кодированное сообщение, пойманное соником. И он знает этот код.

Не торопись, резко сказал он себе, сохраняй спокойствие. Только два человека в этом времени и месте знают этот код. И у одного нет никаких причин использовать его. Но – вдруг ловушка? Возможно. Несмотря на свой скептицизм, он испытывал некоторые опасения перед возможностями фоанн. Может быть, его выманивают, пользуясь призывом Эша.

Росс приготовился к действиям, спрятал сетку в углублении меж камней подальше от воды. Ручное оружие чужаков он оставил Караре, не доверяя его морю. Но у него есть нож и две руки, которые с его подготовкой могут быть смертоносным оружием.

Прижав диск соника к обнаженной коже – так он чувствительней – и зажав в руке нож, Росс вышел на открытое место. Света маловато, но он был уверен, что призыв прозвучал со стороны причала.

Там что-то неясно колыхнулось. А соник? Росс должен быть уверен, полностью уверен. Звук явно становился сильнее, когда он поворачивался в том направлении. Посмеет ли он выйти на открытое место? Может, в темноте ему удалось бы освободить Эша, и они уплыли бы вместе.

Росс прощелкал кодированный ответ. Точка… точка… точка…

Последовал быстрый и повелительный вопрос:

– Где?

Никто, кроме Эша, не может так ответить! Росс больше не колебался.

– Будьте готовы к бегству.

– Нет, – и еще повелительней: – Здесь друзья…

Правильно ли он догадался? Эш установил дружеские отношения с фоаннами? Но Росс сохранял осторожность, которая так долго служила ему оружием и защитой. Есть вопрос, на который может ответить только Эш, – из того прошлого, когда они вместе путешествовали во времени, выдавая себя за торговцев-горшечников из бронзового века. Росс начал передавать вопрос.

– Кого мы убили в Британии?

И напряженно приготовился ждать ответа. Но ответ пришел не посредством соника, в ночи послышался знакомый голос:

– Белого волка, – и сказано это было по-английски.

– Эш! – Росс бросился вперед, навстречу едва различимой фигуре.

14. Фоанны

– Росс! – Эш так крепко схватил его за плечи, словно собирался никогда теперь не отпускать. – Значит, ты прошел через…

Росс понял. Гордон Эш боялся, что он один случайно прошел через ворота времени.

– И Карара вместе с дельфинами!

– Они здесь, сейчас? – в темной чаше залива крепости Эш был лишь тенью с голосом и руками.

– Нет, они на кораблях пиратов. Эш, вы знаете, что лысые на Гавайке? Они организовали все эти происшествия, нападения и беспорядки. И прямо сейчас у них в заливе подводная лодка. Они разрезали эти корабли. А пять дней назад они – впятером – уничтожили поселок пиратов!

– Гордооон! – в отличие от свистящих звуков остальных гавайкийцев, этот голос звучал тягуче и распевно. – Это правда твой оруженосец? – появилась еще одна тень, и Росс увидел край плаща.

– Это мой друг, – поправил его Эш. – Росс, перед тобой хранитель ворот.

– И ты пришел с теми, кто собрался за пиршественным столом Тьмы, – продолжал фоанна. – Но на этот раз добыча мало понравится твоим пиратам…

– Нет, – Росс колебался. Как обратиться к фоанне? С Торгулом он чувствовал себя равным. Но здесь такой подход не годится; инстинкт говорил ему об этом. И он решил просто придерживаться правды. – Мы захватили троих убийц из лысых. От них мы узнали, что они собираются вначале уничтожить фоанн. Потому что считают вас, – он обращался непосредственно к фигуре в плаще, – главной угрозой себе. Мы услышали, что они заставили грабителей начать нападение, и потому…

– Так пираты пришли для этого? Не грабить? Тогда это что-то новое для них, – ответ фоанны был холоден, как морская вода в заливе.

– Добыча не прельщает тех, кто поклялся отомстить за смерть своих родичей, – ответил Росс.

– Да, и пираты верят в равновесие боли и смерти, – согласился фоанна. – А верят ли они в равновесие помощи? Над этим стоит подумать. Гордооон, похоже, мы не сможем уйти в своих кораблях. Вернемся на совет.

Эш вел Росса почти в полном мраке. Хотя туман, ранее затягивавший залив, рассеялся, темнота осталась, и Росс заметил, что даже огней стало меньше. А потом они оказались в тускло освещенном проходе.

Впереди двигались три фоанны, все в плащах, своей характерной скользящей походкой. Затем Эш и Росс, а замыкал процессию отряд с десяток стражников в кольчугах. Проход превратился в рампу. Росс взглянул на Эша. Он, как фоанны, был одет в серый плащ, но тот не менял цвет, как одеяние этих загадочных обитателей Гавайки. Гордон распахнул плащ, показав пластины местных доспехов.

Росс хотел задать множество вопросов. Он хотел знать – отчаянно хотел, – какое положение занимает Эш у фоанн? Что подняло Гордона с уровня простого пленника в замке Захура до близкого спутника самой страшной расы этой планеты?

В конце пути рампа упиралась в глухую стену, но перед ней неожиданно открылся поворот направо в узкий коридор. Один из фоанн сделал жест стражникам, которые с привычной точностью свернули в этот коридор. А другие фоанны подняли свои жезлы.

И в глухой стене появилось отверстие. Перемена произошла настолько быстро, что Росс вообще не заметил никакого движения.

За этой дверью оказался совсем другой мир. Чувства Росса, обостренные в наблюдениях за окружающим, не давали ему ответа, почему зрение, обоняние, слух утверждают, что этот мир более чужд, чем замки грабителей или корабли пиратов. Несомненно, фоанны совсем другого происхождения, чем остальные народы Гавайки.

Плащи, которые раньше были одновременно серебристо-серыми и темно-синими, вдруг поблекли, стали тоньше, прозрачнее, и перед Россом появились хорошо очерченные сверкающие фигуры.

Эш снова взял Росса за руку, и младший агент услышал шепот:

– Они хозяйки иллюзий. Не верь всему, что видишь.

Хозяйки? Это первое, что уловил Росс. Женщины. Иллюзии – да, он и так был уверен, что зрение временами подводит его. И теперь ему трудно было сказать, где кончается одежда и начинается стена, фигуры перед ним или просто тени.

Еще одна глухая стена, снова возникающее из ничего отверстие, и из него прямо-таки ударила волна чуждости, словно сильный ветер. Не решаясь переступить порог, несмотря на подбадривающую руку Эша, Росс в то же время чувствовал, что в этой чуждости нет той холодной враждебности, которая есть в лысых. Чужаки – да. Но не враждебные его роду.

– Ты прав, младший брат.

Произнесены ли эти слова – или он услышал мысль?

Росс оказался в удивительном месте. Под ногами растекалась темная синева – синева земного неба в сумерках, но видны были и мигающие огоньки, не равные звездам, но выше их! Стены – да и были ли здесь стены? Или это меняющиеся, колеблющиеся голубые занавеси, по которым бегали серебристые линии, образуя символы и слова, и какая-то неведомая часть его мозга почти понимала их, хотя и не до конца.

Постоянное движение, ничего неподвижного, но вот наконец он оказался в месте, где эти занавеси застыли, и он теперь шел не по голубому небу, а по мягкой поверхности, и при каждом его шаге поднималось облако острого аромата. И тут он впервые увидел фоанн.

Куда исчезли их плащи? То ли они сбросили их на ходу, то ли материя, из которой они были сшиты, растворилась сама по себе? И, глядя на на этих трех удивительных существ, Росс вдруг понял, что видит фоанн так, как их никогда не видели даже их слуги и стражники. Но все же, видит ли он реальность или то, что должен увидеть по их желанию?

– Ты видишь нас такими, каковы мы есть, младший брат! – снова пришедший ниоткуда ответ, и Росс опять не понял, слова это или услышанная мысль.

Формы тел у них гуманоидные, к тому же они несомненно женщины. Теперь, без плащей, они предстали в серебристых платьях без рукавов, перепоясанных на талии лентами с синими камнями. Только волосы и глаза свидетельствовали о чужеродности. Серебристые волосы, падавшие им на плечи, на руки колыхались, словно жили самостоятельной жизнью. А вот глаза… Росс только посмотрел в эти золотые глаза и на какое-то время абсолютно забылся, пока в панике не пришел в себя, с трудом заставив глаза отвести взгляд.

Смех? Нет, он не слышал смех. Но ощутил смесь веселости с интересом.

– Ты прав, Гордооон. Этот тоже твоего рода. Он не ведьмино мясо, – Росс уловил отвращение, какое-то несчастное чувство, окрасившее эти слова, напоминание о застарелой боли.

– Это фоанны, – знакомый голос Эша нарушил очарование момента. – Леди Инлан, леди Инграм, леди Инвалда.

Фоанны – всего три женщины?

Та, которую Эш назвал Инлан, и которая захватила глаза Росса Мэрдока и удерживала их, сделала легкий жест рукой цвета слоновой кости. И в этом жесте, как и в словах «ведьмино мясо», землянин ощутил то же несчастье, которое словно составляло часть этого помещения, часть загадки.

– Да, фоанн теперь только три. И уже много лет нас только три, о человек из другого мира и времени. А скоро, если враги победят, будет уже не три – ни одной не будет!

– Но… – Росс все еще не пришел в себя. Он знал со слов Локета, что, по мнению грабителей, фоанн очень мало, что они представители древней вымирающей расы. Но трудно было поверить, что от всего народа остались только три женщины.

И он получил ясный и четкий ответ на свое невысказанное удивление.

– Нас может быть всего три; но у нас остается сила. И иногда эта сила, очищенная временем, становится еще больше. Но сейчас, кажется, время не на нашей стороне, а на стороне наших врагов. Итак, рассказывай, почему пираты теперь выступят вместе с фоаннами. Расскажи нам, младший брат!

И Росс рассказал обо всем, что видел сам, и что узнали от пленников, захваченных в Кин Эдде, Тино-рау и Тауа. А когда он кончил, три фоанны стояли совершенно неподвижно, взявшись за руки. И хотя они находились от Росса на расстоянии вытянутой руки, у него появилось ощущение, что они ушли очень далеко от этого времени и мира. Так, что Росс осмелился задать Эшу один из кипевших в нем вопросов.

– Кто они?

Гордон Эш покачал головой.

– Не знаю. Остатки очень древней расы, которая обладала силой и знаниями, крайне отличающимися от того, во что мы верили столетиями. Мы слышали о ведьмах. Сейчас легенды о них безжалостно развенчиваются. Но фоанны оживляют эти легенды. И говорю тебе: если они выпустят на свободу свою силу, – он помолчал, – разразится такая война, какой этот мир, да и вообще никакой мир, никогда не знал.

– Это так, – фоанны вернулись со своих заоблачных высот. – Это правда, вернее, одна сторона правды. Пираты правы, когда говорят, что мы сохраняем равновесие в этом мире. Если бы нас было столько, сколько некогда, захватчики вообще ничего не могли бы сделать. Но нас теперь только три и к тому же – разве имеем мы право развязывать катастрофу, которая ударит не только по врагам, но может отозваться и на невинных? Довольно уже смертей. И мы не станем больше просить наших слуг защищать пустую скорлупу. Мы своими глазами посмотрим на этих захватчиков и проверим, на что они способны. Жизнь постоянно меняется, и если слишком застыть, раса стареет и умирает. Может, и мы слишком застыли. Но пока не увидим, в чьих руках будущее, мы не примем никакого решения.

Против такого окончательного вердикта невозможно было возразить. На этих женщин не могут повлиять слова.

– Гордооон, нам многое нужно сделать. Возьми с собой своего младшего брата и присмотри за ним. Когда все будет готово, мы придем.

Только что Росс стоял на ковре из живого мха. И вот… он уже в обычной комнате, с четырьмя стенами, с потолком и полом, в углах стояли светящиеся стержни. Он ахнул.

– Меня тоже в первый раз это просто ошеломило, – услышал он голос Эша. – Прими немного, успокоишься.

В руке он держал чашу прекрасной резьбы, розово-красную, в форме цветка. Росс дрожащими руками поднес ее к губам и одним глотком отхлебнул добрую треть содержимого. Жидкость была одновременно острая и сладкая, охлаждала рот и горло, но согревала внутренности, и это тепло мягко разливалось по всему телу.

– Как они это делают?

Эш пожал плечами.

– Как делают сотни других вещей, которые я здесь видел? Нас телепортировали. Понятия не имею, как это делается. Просто часть «волшебства» фоанн, как могут сказать зрители, – он сел на стул, вытянув перед собой длинные ноги. – Другие миры, другие обычаи – они могут совершенно сбить с толку. С точки зрения нашей науки, их волшебство не может действовать, но оно действует. Ну, ладно. Ворота времени видел? Они действуют?

Росс поставил пустую чашку и сел рядом с Эшем. Затем как можно точнее и короче описал все случившееся с ним, Карарой и дельфинами, после того как их втянуло в ворота. Эш не задавал вопросов, но его выражение было знакомо агенту Россу: с таким выражением Эш всегда выслушивает и взвешивает отчеты. Когда младший агент закончил, Эш произнес только два слова:

– Возврата нет.

Столь многое произошло за короткое время, что первоначальный шок Росса от утраты ворот времени сгладился, забылся из-за постоянной необходимости напрягать все ресурсы мозга, все свои умения и силы. И даже сейчас вывод Эша казался малозначительным по сравнению с предстоящей неизбежной борьбой.

– Эш… – Росс потер руки, стряхивая песчинки. – Помните пилоны и пустой берег за ними? Неужели лысые выиграют?

– Не знаю. Никто до сих пор не пытался изменить ход истории. Может, это вообще невозможно, даже если мы попытаемся, – Эш снова встал и принялся расхаживать взад и вперед.

– Что попытаетесь, Гордооон?

Росс повернулся, Эш остановился. Одна из фоанн стояла в комнате, волосы ее на плечах шевелились, словно ими играл легкий ветер.

– Попытаемся изменить будущее, – объяснил Эш, принимая эту материализацию со спокойствием человека, не раз бывшего уже свидетелем таких появлений.

– Ах, да, ваши путешествия во времени. И ты думаешь, что сейчас у нашего бедного мира появился шанс? Не знаю, Гордооон, можно ли вообще изменить будущее и мудро ли пытаться это сделать. Но также… мы должны увидеть врага, прежде чем выбирать тропу. Теперь нам пора идти. Младший брат, как ты собирался покинуть это место, сделав свое дело?

– Через морские ворота. У меня под причалом спрятано запасное снаряжение для подводного плавания.

– И корабли пиратов ждут тебя в море?

– Да.

– Тогда мы пойдем твоим путем, потому что наши корабли уничтожены.

– У меня только один запасной жаберный ранец… И там ждет подводная лодка лысых.

– Да? Тогда испробуем другой путь, хотя он временно уменьшит нашу силу, – она слегка наклонила голову, словно прислушиваясь. – Хорошо! Наши люди уже на пути к безопасности. И то, что здесь найдут ворвавшиеся, мало им поможет. Тайны фоанн останутся тайнами. Хотя они постараются, о, как они будут стараться разгадать их! Но есть знание, доступное только определенному типу ума, для остальных же оно всегда будет недостижимо. А теперь…

Она протянула руку и коснулась ею лба Росса.

– Думай о корабле пиратов, младший брат, постарайся мысленно увидеть его! Постарайся для меня увидеть все очень ясно.

И вот он представил корабль Торгула, видел его во всех подробностях. Он и не знал, что помнит такие детали. Палуба затемнена, только на мачте горит фонарь. Палуба…

Росс сдавленно вскрикнул. Он видит ее не мысленно, видит глазами! Невольно взмахнув рукой, он болезненно ударился о дерево. Он на корабле!

Сдавленное восклицание сзади, потом крик. Эш, Эш тоже здесь, а за ним три фигуры в плащах – фоанны. Они и правда прошли своим особым путем.

– Ты… Росс… – перед ним оказался Вистур, налицо его смешались изумление и страх. – Фоанны… – шепотом произнес он, и его шепот подхватили остальные моряки, которые не торопились подходить ближе.

– Гордон! – Карара протиснулась между гавайкийцами и подбежала к ним по палубе. Она ухватилась за Эша обеими руками, чтобы убедиться, что он на самом деле здесь перед ней. Потом повернулась к трем фоаннам.

На лице полинезийской девушки появилось странное выражение, вначале страх, потом удивление. Стоявшая в центре фоанна достала из-под плаща жезл со сверкающей ручкой. Карара выпустила руку Эша, сделала шаг вперед, потом другой. Теперь ручка жезла находилась прямо перед ней на уровне груди. Она подняла обе руки и накрыла ими ручку, непосредственно ее не касаясь. Искры, забившие из этого утолщения, как будто проходили сквозь тело девушки, но Карара не замечала этого. Она еще выше подняла руки, ладонями вместе, словно несла в них что-то, потом развела их, утратив то, что держала.

Моряки ахнули: жест Карары был уверенным, словно она знала, что делает и почему. И Росс услышал, как перевел дыхание Эш, когда земная девушка повернулась, присоединяясь к фоаннам.

– Великие пришли с миром, – сказала она. – Они хотят, чтобы никакого вреда не было причинено кораблю и тем, кто плывет на нем.

– Чего хотят от нас великие? – Торгул приблизился, но не совсем.

– Поговорить с теми, кого вы называете своими пленниками.

– Пусть так и будет. – Капитан поклонился. – Пусть исполнится желание великих.

15. Возвращение к битве

Росс лежал, прислушиваясь к спокойному дыханию в каюте. Он только что проснулся, но как всегда мгновенно перешел от сна к бодрствованию. Однако не шевелился. Эш еще спал.

Эш. Он считал, что знает его, как один человек может знать другого. Эш, занявший в жизни одинокого Росса Мэрдока место семьи. Годы… уже четыре года как они партнеры.

Он повернул голову, хотя в темноте не мог разглядеть это худое тело, спокойное волевое лицо. Эш выгладит все так же, но… Росс ощущал глубокое чувство утраты, смешанное с гневом. Что они сделали с Гордоном, эти три женщины? Околдовали? Предания, которые земляне в течение столетий считали чистейшей фантазией, пришли ему в голову. Неужели и на его родной планете были свои фоанны?

Росс нахмурился. Невозможно опровергнуть их волшебство, даже если назвать его научным словом… Допустим, гипнозом… телепортацией. Они добиваются результатов, и эти результаты впечатляют. Но он вспомнил предупреждение, несколько часов назад сделанное самими фоаннами. Их возможности ограничены: они напрягают умственную и физическую энергию, и она постепенно истощается. Таким образом, у них свои пределы.

Росс снова подумал об этих ограничениях. Карара сумела понять чужаков, она обменивается с ними мыслями даже лучше, чем Эш. Способность, которая позволяла ей общаться с дельфинами, помогла и с фоаннами. Эш и Карара могут войти в их круг, но Росс Мэрдок не может. И вместе с ощущением оторванности от Эша он испытал унижение, подчиненность, и чувство это было очень неприятным.

– Легко не будет.

Итак, Эш не спит.

– Что они могут сделать? – спросил в ответ Росс.

– Не знаю. Не думаю, что они могут телепортировать целую армию на базу лысых, как надеется Торгул. Да и ничего хорошего не даст этой армии встреча с оружием лысых, даже если они туда и попадут, – размышлял Эш.

На мгновение Росс ощутил тепло и комфорт: это тон прежнего Эша. Эш изучает проблему, хочет выяснить все затруднения, как всегда делал раньше.

– Нет, открытое нападение – не ответ. Нам нужно больше знать о противнике. Одно удивляет меня: почему лысые вдруг ускорили ход своих действий.

– А почему вы так считаете?

– Согласно рассказам, которые я слышал, прошло три или четыре года, как в местную цивилизацию начали проникать какие-то чуждые новации…

– Такие, как притягивающие устройства на рифе у замка Захура? – Росс вспомнил рассказ Локета.

– Это и кое-что другое. Двигатели на кораблях пиратов… Торгул сказал, что они распространяются среди пиратов от флота к флоту; и никто не знает, где все началось. Лысые начинали медленно, но сейчас они вдруг стали действовать гораздо быстрее. Например, все эти недавние нападения на острова. И непонятное нападение на крепость фоанн, начавшееся буквально в одну ночь под каким-то несущественным предлогом. Почему такая перемена при медленном начале?

– Может, они решили, что теперь аборигенов легко одолеть, что у них больше нет серьезных противников, – предположил Росс.

– Может быть. Уверенность в своих силах становится высокомерием, если не встречаешь достойного противника. А может, что-то заставляет их торопиться. Если бы мы знали, зачем им эти пилоны, мы могли бы догадаться о причине их действий.

– И вы попытаетесь изменить будущее?

– Это тоже звучит высокомерно. А можем мы это сделать, даже если захотим? На Земле мы на это никогда не решались. И риск может оказаться сильнее всех наших опасений. К тому же, не нам делать выбор.

– Я одного не понимаю, – задумчиво сказал Росс. – Почему фоанны ушли из своей крепости, оставили ее беззащитной перед врагами? А как же их стражники? Они их тоже оставили? – он пытался найти хоть какой-то недостаток в чужаках.

– Большинство их людей уже ушли подземными ходами. Остальные начали уходить, когда затонули корабли, – ответил Эш. – А почему они оставили крепость, я не знаю. Решение принимали они.

Вот оно – опять между ними барьер. Но на этот раз Росс отказался смириться, он решил вернуть Эша в привычный мир теперь и здесь.

– Возможно, это приманка, самая хитроумная на планете! – мысль была высказана просто для того, чтобы привлечь внимание Эша. Но высказав ее, Росс понял, что, может быть, он прав. Прекрасная приманка для лысых.

– Разве вы не видите? – Росс сел, спустив ноги с койки, и оживленно продолжил: – Разве не видите… если лысые хотят больше узнать о фоаннах, а я готов биться на что угодно, хотят, они обязательно придут в их крепость. Не захотят опираться на сообщения из вторых и третьих рук, сообщения таких дикарей, как грабители кораблей. У них там подводная лодка. Экипаж, наверно, прямо сейчас охотится за добычей!

– Ну, многого они не найдут, – голос Эша прозвучал насмешливо. – Замки фоанн лучше ключей их врагов. Ты ведь слышал, что сказала Инлан: тайны останутся тайнами.

– Но это приманка – приманка в западне! – настаивал Росс.

– А ты прав! – к радости младшего агента, Эша охватил энтузиазм. – И лысых можно заставить поверить, что нужное им легко получить, стоит только приложить еще немного усилий, применить необходимые инструменты…

– И западня не только для подчиненных! – с не меньшим энтузиазмом воскликнул Росс. – В операции будут участвовать все их шишки! Но как что все организовать? Есть ли у нас время?

– Ловушку должны расставить фоанны; наша же роль начнется, когда ловушка захлопнется, – Эш снова впал в раздумье. – Но сейчас это наш единственный ход, у которого есть хоть какая-то надежда на успех. И подействует он, только если согласятся фоанны.

– И действовать нужно быстро, – заметил Росс.

– Да, понимаю, – Эш прошел к выходу из каюты, фигура его темным силуэтом мелькнула на более светлом фоне. – Если Инвалда согласится… – он вышел, и Росс за ним.

По просьбе самих фоанн, им отвели помещение на носу, где с помощью запасного паруса сделали палатку. И пираты не приближались к ней. Эш коснулся клапана, послышался мелодичный голос:

– Ты нас ищешь, Гордооон?

– У нас важное дело.

– Да, важное, мы слышим твои мысли. Входите, братья!

Клапан поднялся, а за ним клубился… туман?.. свет?.. полосы бледного цвета? Росс так никогда и не смог описать увиденное, но там были фоанны, он различал их по движению волос, по сливающимся цветам их одежды.

– Итак, младший брат, ты думаешь, что наш дом и сокровищница теперь служат западней для тех, кто считает нас своими врагами?

Почему-то Росс не удивился, что они узнали об его плане еще до того, как он сказал хотя бы слово, прежде чем Эш начал объяснения. Всеведение – только малая часть их способностей.

– Да.

– А почему ты так считаешь? Мы ручаемся, что береговых жителей ничем не заманить в определенные части крепости, как морские ворота нельзя миновать, если мы того не хотим.

– Но я-то проплыл через морские ворота, и подводная лодка уже была там, – Росс испытал… удовольствие?.. что может сказать так. Все-таки в защите фоанн были уязвимые места.

– Это верно. В тебе, младший брат, есть нечто – одновременно и недостаток, и преимущество. И правда, что подводный корабль вошел вслед за тобой. Может быть, в нем есть какая-то защита; может, люди со звезд обладают каким-то щитом. Но того, что им нужно, они не достигнут, если мы сами не откроем перед ними двери. Ты считаешь, младший брат, что они попытаются сломать эти двери?

– Да. Они знают, что за ними можно что-то узнать, и попытаются пройти в них. Не посмеют оставить их в покое, – в этом Росс был совершенно уверен. Его встречи с лысыми не позволили ему вполне понять их. Но то, с какой тщательностью и безжалостностью они уничтожали станции времени красных, показывало, как они реагируют на то, что считают угрозой для себя.

От пленных, взятых в Кин Эдде, Росс знал, что лысые считают своим главным врагом на планете фоанн, хотя представители древней расы до сих пор им ничем не мешали. Отсюда следовало, что, захватив их крепость, лысые постараются проникнуть во все их тайны.

– Ловушка с хорошей наживкой…

Кто из фоанн это сказал, подумал Росс. Трудно было видеть только клубы разноцветного тумана и слышать бестелесные голоса. Часть сценических декораций, решил он, для того, чтобы укрепить свой престиж перед другими расами. Ведь они – всего три женщины, и им нужны такие подкрепления своей власти.

– Ну, младший брат, ты, кажется, начинаешь понимать нас! – смех, мягкий, но, несомненно, смех.

Росс нахмурился. Он не чувствовал умственного контакта, как с дельфинами. Но не сомневался в том, что фоанны читают его мысли. По крайней мере, некоторые из них.

– Некоторые, – услышал он подтверждение из тумана. – Не все. Не так, как у твоего старшего брата или девушки, их разум прямо встречается с нашим. А с тобой, младший брат, мысль здесь, мысль там, и только наша интуиция соединяет их в единое целое. Но теперь нам предстоит серьезная разработка плана. Ты, зная врага, считаешь, что он будет искать то, что найти не сможет. Но ведь у врага есть оружие, о котором ты не знаешь, верно, младший брат? Хоть пираты и храбры, их мечи бессильны перед пламенем, а руки – перед убийцей, который поражает их на расстоянии. Что же остается, Гордооон? Чем мы можем воспользоваться?

– Но у вас тоже есть оружие, – ответил Эш.

– Да, есть, но уже давно оно использовалось только в одном отношении и настроено на другую расу. Разве наша защита удержала тебя, Гордооон, когда ты захотел доказать нам, что ты не тот, за кого мы тебя принимали? Разве помешала она твоему младшему брату пройти морские ворота? И мы не можем доверять этой защите: ведь у чужаков и разум чужой. Только проверка покажет, выстоит ли наша защита, но при этом мы можем изведать горький вкус поражения. Рисковать всем и, возможно, потерять все.

– Наверное, это правда, – согласился Эш.

– Ты имеешь в виду то, что вы видели в нашем будущем? Да, поставить на кон все и рискнуть – не только самими собой, но и всей жизнью планеты – это серьезное решение, Гордооон. Но ловушка многообещающая. Подумаем об этом. Посоветуйся с пиратами, если они согласны принять участие в этой отчаянной попытке.

Торгул расхаживал по палубе, подальше от палатки фоанн, но сразу посмотрел на нее, когда Росс объяснил, что возможно успешное нападение.

– Эти убийцы женщин не боятся волшебства фоанн. Конечно, они придут посмотреть. И мы сможем захватить их предводителей.

– Ты ведь слышал, что сказали пленники. Да, они будут искать, и мы сможем их захватить…

– Но с чем? – спросил Торгул. – Я не Онгал, который считает, что лучше погибнуть в схватке, но прихватить с собой хоть одного врага. Какие у нас шансы против их силы?

– Спроси у них! – Росс кивнул в сторону палатки.

И тут же появились три фоанны в плащах и скользнули на середину корабля, где собрались Торгул его офицеры, Росс и Эш.

– Мы об этом думали, – голос фоанны песней звучал на рассветном ветру. – Мы хотели бы отступить, переждать беспокойства этой земли, потому что нас мало и то, что в нас, нужно сохранить. Но теперь какая польза от этого сохранения, если нам некому будет передать сохраненное? И если ты видел правду, старший брат, – головы в капюшонах повернулись к Эшу, – ни у кого из нас нет будущего. Но наши возможности тоже ограничены. Пират, – теперь она обращалась непосредственно к Торгулу, – мы не можем перенести твоих людей в крепость по своему желанию, нам нужна помощь, которая сейчас недоступна для нас. Нет, мы сами физически должны оказаться там… и тогда, может быть, удастся затянуть сеть…

– Провести корабль через ворота… – начал Торгул.

– Нет, не корабль, капитан. Несколько воинов в воде смогут пройти через ворота, корабль не сможет.

Вмешался Эш.

– Сколько у нас жаберных ранцев?

Росс торопливо подсчитал.

– Один спрятан у причала. Есть ранцы у меня, Карары, Локета… и еще два.

– Нам, чтобы пройти ворота, – добавили фоанны, – ваша помощь не нужна.

– Вы, – сказал Росс Эшу, – я с ранцем Карары…

– Этот ранец для Карары!

Оба землянина оглянулись. Полинезийка стояла рядом с фоаннами, слегка улыбаясь.

– Это и мое дело, – убежденно заговорила она. – И дело Тино-рау и Тауа. Разве я не права, дочери Алии этой планеты?

– Да, дева моря. Существует различное оружие, и не все оно принадлежит только воинам. Не для всякого оружия нужна мужская сила. Да, это и твое дело, сестра.

Росс не мог спорить, приходилось соглашаться с окончательным решением фоанн. Похоже, ход дела определяли эти три женщины, а не те, кто опытен в таких дела. А Эш согласен с их предводительством.

И вот странное общество пустилось в путь на рассвете. Локет крепко держался за свой ранец, он настоял, что будет одним из пловцов, и фоанны с этим согласились. Поплыли Росс, Эш, Локет и Балеку, молодой офицер с корабля Онгала, считавшийся лучшим пловцом во флоте. А также Карара и дельфины. И три тени, спокойно плывшие в воде, невозмутимо, словно они в своей палатке. Впереди резвились дельфины. Тино-рау и Тауа весело играли вокруг фоанн. Когда все оказались в море, дельфины устремились к берегу.

Может быть, подводная лодка в гавани излучает такой же смертоносный луч, как в Кин Эдде? Но если это так, дельфины предупредят.

Росс плыл легко. Сзади Эш, слева Локет, чуть позади Балеку, а впереди Карара, напрасно пытавшаяся соперничать с дельфинами. И в стороне слева – фоанны. Очень странная группа вторжения, особенно если учесть, что ждало ее впереди.

Этим утром ни туман, ни буря не скрывали берег, на котором высилась крепость фоанн. В усиливающемся свете ясно видны были устои морских ворот. Росса охватило обычное возбуждение, которое он всегда испытывал перед началом решительных действий; но теперь он ощущал и легкое сомнение, когда вспоминал, что ведет их группу не Эш, а эти загадочные фоанны.

Никакого предупреждения, никаких неожиданностей. Они миновали столбы ворот. Росс прислушивался к своему сонику, но чувствительный прибор молчал. Ужасный холод, который он испытал в морской воде накануне, исчез, но кое-где плавали мертвые морские животные и водоросли, их терзали волны.

Они уже миновали ворота, когда Росс увидел, что Локет изменил позицию и устремился вперед. За ним выдвинулся Балеку. Они поравнялись с Карарой и обогнали ее.

Росс взглянул на Эша, потом на фоанн, но не увидел никаких объяснений действиям двух гавайкийцев. И тут послышался сигнал соника. Пришло сообщение Эша:

– Опасность… следуй за фоаннами… налево.

Карара уже сменила курс, направляясь туда. Впереди Росс по-прежнему видел Локета и Балеку, они быстро приближались к причалу и к затопленным там кораблям. Эш проплыл мимо него, и Росс неохотно выполнил приказ.

От крутой стены берега отходил мыс, в нем темнело отверстие. Фоанны без колебаний направились к нему; Эш, Карара и Росс – за ними. Несколько мгновений спустя они выбрались из воды, перед ними полого вверх уходил камень. А за ними высовывались из воды головы Тино-рау и Тауа, они «говорили». Карара поторопилась им ответить.

– Локет… Балеку… – начал было Росс и тут же уловил такой смертельный гнев, что разум его похолодел. Он смотрел на фоанн, удивленный и чуть испуганный.

– Они не придут – сейчас, – в воздухе протянулся жезл с утолщенной рукоятью и указал на подъем. – Никто не придет их крови, если мы не победим.

– Но что случилось? – спросил Эш.

– Ты был прав, полностью прав, человек из времени! Не так-то легко справиться с этими захватчиками. Они обратили против нас одну из наших собственных защит. Локет, Балеку и все остальные из их племени – они теперь слепое орудие в руках хозяев. Теперь они принадлежат врагу.

– И мы так быстро потерпели поражение? – спросила Карара.

Снова гневный удар, почти физически ощутимый.

– Поражение? Нет, мы еще даже не начали схватку! Ты был прав: это враг, с которым нужно сразиться, даже рискуя жизнью! А теперь мы должны сделать то, что никто из нашей расы не делал уже множество поколений, – мы должны открыть три замка, распахнуть Великую Дверь и найти Хранителя Скрытого Знания!

Из конца жезла вырвался яркий луч. Фоанны последовали за лучом, за ними трое землян… устремились в неизвестность.

16. Великая Дверь открывается

Не пустота прохода, которым явно не пользовались очень давно, действовала теперь Россу на нервы, не она заставила Карару схватить за руки двух мужчин, между которыми она шла; нет, потрясающее ощущение древности, мертвого тяжелого прошлого, земляне задыхались от него и даже дышали с трудом.

Выдохи Карары перешли во всхлипывания. Но она продолжала идти, не отставая от Росса и Эша. Росс и сам почти не обращал внимания на окружение, но небольшая часть его мозга продолжала задавать вопросы, на которые не было ответов. Прежде всего: почему прошлое так обрушивается на них здесь? Он путешествовал во времени раньше, но никогда так не ощущал груз бесчисленных мертвых и умирающих лет.

– Возвращаемся… – раздался хриплый шепот Эша; Россу показалось, что он понял.

– Ворота времени! – он с готовностью ухватился за это объяснение. Ворота времени он может понять, но то, что фоанны ими пользуются…

– Не нашего типа, – ответил Эш.

Его слова нарушили нервное оцепенение, в котором Росс тонул, как в зыбучем песке. Он начал сопротивляться с решимостью, которой не могло подавить это странное место. Но несмотря на все усилия, Росс так и не смог отчетливо разглядеть, где они находятся. Вначале они шли по поднимающейся от моря рампе, но где они теперь, куда идут, взявшись за руки, Росс не мог сказать. Он видел блеск одежд фоанн, повернув голову, видел неясные очертания товарищей, но вокруг все было погружено во тьму.

– Ахххх! – всхлипывания Карары уступили место шепоту, почти стону. – Это путь богов, древних богов, богов, которые никогда не общались с людьми! Нельзя идти дорогой таких богов!

Ее страх перекинулся на Росса. Но Росс встретил эмоцию так же, как уже множество раз встречал в своей жизни. Конечно, он испытывал давление страха, но это теперь уже не давление бесчисленных столетий прошлого, которого он не мог описать.

– Это не наши боги! – Росс вложил в слова упрямое сопротивление как щит против собственной слабости. – Там, где нет веры, нет и силы! – из какой полузабытой книги он это почерпнул? – Нет существа без веры! – повторил он.

К своему изумлению, он услышал смех Эша, хотя в этом звуке и слышались истерические нотки.

– Нет веры, нет силы! – повторил старший агент. – Ты поймал нужную рыбу, Росс! Не наши боги живут здесь, Карара, и они не имеют на нас прав. Держись за это, девушка, крепче держись!

Карара запела, вначале негромко, потом все увереннее; она пела на собственном мелодичном – языке, а потом переводила на английский, словно хотела заручиться поддержкой товарищей. В голосе ее зазвучало торжество, и Росс почувствовал, что он разделяет ее возбуждение.

– Идите по этой дороге! – подхватил он, как требование.

Сокрушающее ощущение бесчисленных лет оставалось, оно тянулось к землянам, пыталось охватить их, овладеть ими. Но они чувствовали себя свободными. И теперь они могут видеть! Посветлело, рядом с ними тянулись обычные стены. Росс протянул руку и коснулся жесткой поверхности камня.

И снова на них обрушилось вкрадчивое давление из пространства и времени, когда стены отошли в сторону и они оказались в обширном пространстве, границ которого не видели. Здесь вновь почувствовалось чье-то могучее присутствие, чья-то воля давила на людей.

– Спускайтесь, просыпайтесь, шевелитесь… – мольба Карары снова перешла в шепот, голос ее звучал хрипло, как будто рот пересох, слова произносились сморщенным языком, исходили из сухого горла.

На поверхности пола появились светлые полоски, они образовали причудливые узоры, один внутри другого. Росс оторвал взгляд от этих рисунков. В них скрывалась опасность, он знал об этом без всякого предупреждения. Карара ногтями впилась ему в руку, и он приветствовал эту боль: она помогала ему помнить, что он – Росс Мэрдок, удерживала его от чего-то совершенно чуждого.

Рисунки и линии четко вырисовывались на поверхности. И три фоанны, раскачиваясь, словно на неощутимом ветру, маленькими танцующими шагами принялись продвигаться по этим линиям. Земляне оставались на месте, держась друг за друга, черпая друг в друге силы.

Назад, вперед – танец фоанн продолжался, снова плащи их исчезли, и появились ярко-серебристые фигуры, они переходили от одного танцевального па к другому. Вначале по внешнему краю, потом внутрь, по спиралям и кругам. Никакого света, кроме алых ручейков на полу, серебристых тел фоанн, движущихся вперед и назад.

И вот неожиданно три танцовщицы остановились и прижались друг к другу на открытом пространстве между рисунками. И Росса поразило впечатление смятения, сомнения, почти отчаяния, донесшееся до землян. Фоанны двинулись назад, держась за руки, как и земляне и теперь три женщины остановились перед тремя путешественниками во времени.

– Слишком мало… нас слишком мало… – сказала та, что стояла в середине трио. – Мы не можем открыть Великую Дверь.

– А сколько нужно? – голос Карары больше не звучал испуганно и хрипло. Она, должно быть, перешла от страха к новому состоянию спокойствия.

Почему он так считает, бегло удивился Росс. Может, потому что сам испытывает теперь то же самое?

Полинезийская девушка высвободила руки, сделала шаг навстречу фоаннам.

– Вместо трех может быть четыре…

– Или пять, – Эш подошел к ней. – Если мы подходим…

Гордон Эш сошел с ума? Или стал жертвой того, что заполняет это место сосредоточения древних сил? Но это голос Эша, спокойный, полный здравого смысла, каким и помнит его Росс. Младший агент облизал губы: теперь у него пересохло в горле. Это не его игра, он не должен в ней участвовать. Однако он набрался сил и сказал:

– Шесть…

Ответ фоанн прозвучал предупреждением:

– Чтобы помочь нам, вы должны отбросить свою защиту, позволить своим личностям слиться с нами. И, сделав это, вы, возможно, никогда не станете прежними, вы изменитесь.

– Изменитесь…

Слово запульсировало эхом, может быть, не в том пространстве, где они стоят, но в голове Росса. Такому риску он раньше никогда не подвергался. Он часто рисковал в прошлом, но опирался при этом на свой ум и силы при решении имевшихся задач. Здесь же он должен открыться силам, с которыми не хотел бы встретиться, подвергнуться опасности, которой не существует там, где победа решается оружием и силой рук.

Да и вообще, это не его борьба. Какое дело землянам до того, что десять тысяч лет назад произошло с гавайкийцами? Он глупец; они все глупцы, что позволили себе вмешаться. Лысые и их звездная империя – даже само существование этой империи – пока всего лишь предположение – исчезли задолго до того, как земляне вышли в космос.

– Если мы вам поможем, – спросил Эш, – сможете вы победить захватчиков?

Недолгое молчание, потом фоанны ответили:

– Мы не можем сказать. Знаем только, что в прошлом, за воротами, таится сила, которую мы можем вызвать крайним напряжением воли. Но знаем мы и то, что теперь нашу планету стремится покрыть Тьма, а там, куда упала Тьма, люди перестают быть людьми, они превращаются в злые существа в человеческом облике и подчиняются, как создания, лишенные разума. Пока что Тьма невелика. Но она увеличивается, это в природе породивших ее. Они наткнулись на силу, известную нам, и исказили ее. Эта сила питается волей к власти. Воспользовавшись ею однажды, они уже не могут остановиться: легко начать, но результаты будут совсем не такими, на какие рассчитывали начинающие.

Вы говорили, что вы и другие путники во времени опасаетесь изменить прошлое. Здесь были сделаны первые шаги, чтобы изменить будущее, и если мы не примем меры защиты, будущего у нас просто не станет.

– И это ваше единственное оружие? – снова спросил Эш.

– Единственное достаточно сильное, чтобы справиться с тем, что высвободилось теперь.

Линии на поверхности пола засветились ярче. И хоть Росс закрыл глаза, он все равно видел эти горящие рисунки.

– Мы не знаем как… – решился он высказать свое слабое возражение. – Мы не можем двигаться, как вы.

– Отдельно – нет, но вместе с нами – сможете.

Серебристые фигуры снова начали раскачиваться, туман, окутывавший их волосы, медленно растекался по сторонам. Карара подняла руку, и тонкие пальцы одной из фоанн встретились со смуглыми пальцами земной девушки. И Эш сделал то же самое!

Россу показалось, что он закричал, но он не был в этом уверен. Он увидел, как голова Карары начала покачиваться в такт движениям фоанн, ее черные волосы извивались на плечах, как серебристые волосы этих загадочных женщин. Эш сознательно подражал движениям фоанн, и они вовлекали его в свой танец по огненным линиям.

И в последнее мгновение Росс понял, что момент для отступления упущен, ему некуда отступать. Руки его взметнулись, словно не по его воле, он испытывал ужас перед дальнейшим. Но он не мог оставить своих товарищей.

Прикосновение фоанны было прохладным, но ему показалось, что обычная плоть коснулась плоти, пальцы сжали пальцы. И тут он ахнул. Весь ужас исчез; он испытывал необыкновенный прилив энергии и знал, что может направлять и использовать эту энергию как оружие. Ноги нужно поставить так… и вот так… Может, эти указания без слов исходили от фоанны, через ее пальцы прямо ему в нервы, а по ним – в мозг? Он только твердо знал, каким должно быть следующее движение, а потом следующее, и еще, и его движения присоединились к общему обязательному рисунку.

Четыре шага вперед, один назад, внутрь и наружу. Слышит ли Росс на самом деле негромкую музыку, похожую на речь фоанн, или это шум его крови? Внутрь и наружу… Он не знал, что стало с другими; осознавал только собственную тропу, руку в своей руке, серебристую фигуру рядом с собой, с которой он теперь связан крепче, чем сетью пиратов.

Огненные линии у него под ногами задымились, щупальца дыма поднимались и извивались как волосы фоанн. Дым окутывал его тело. Теперь они двигались в дымном коконе, и он становился все гуще и гуще, и теперь Росс не мог видеть даже сопровождавшую его фоанну, только по-прежнему чувствовал пожатие ее руки.

И какая-то маленькая частичка его сознания отчаянно продолжала цепляться за это последнее реальное ощущение, связь между реальным миром и тем местом, куда он уходил.

Как найти слова, чтобы описать происходившее? Росс думал об этом той упрямой частью мозга, которая все еще принадлежала Россу Мэрдоку, земному агенту во времени. Ему казалось, что он больше не видит глазами, не слышит ушами, что у него проснулись иные чувства, которых не может быть у человека.

Пространство… не помещение… пещера – что-то реальное. Пространство, в котором что-то содержится.

Чистая энергия? Земной мозг пытался найти название для того, у чего не может быть названия. Может, именно эта искорка памяти и сознания и дала ему одно-единственное мгновение «видения». Трон? И на нем мерцающая фигура? На него посмотрели, оценили… и отложили в сторону.

Раздавались вопросы, которых он не слышал, и ответы, которых не понимал. И происходило ли это вообще?

Росс скорчился на холодном полу, совершенно опустошенный. Ничего не осталось от энергии и чувства здоровья и полноты ощущений, которое появилось у него в начале этого призрачного путешествия. Вокруг по-прежнему тускло горели рисунки. И когда он смотрел на них, у него начинала тупо болеть голова. Он почти начинал понимать, но был слишком истощен, чтобы сделать последнее необходимое усилие…

– Гордон?..

Руку его больше не сжимали; он один, один между двумя мерцающими рисунками. Одиночество обрушилось на него с силой физического удара. Он поднял голову, отчаянно пытаясь разглядеть товарищей.

– Гордон!

На его мольбу ответили:

– Росс?

Встав на четвереньки. Росс из последних сил пополз в том направлении, время от времени останавливаясь и закрывая глаза руками, всматриваясь в щели между пальцами в поисках Эша.

Вот и он, спокойно сидит, голова поднята, словно он к чему-то прислушивается. Щеки впали, вид у него совсем изможденный, как у человека, исчерпавшего до предела все жизненные силы. Но лицо умиротворенное. Росс подполз и положил руку на колено Эша, только чтобы убедиться, что это не иллюзия. Пальцы Эша легли на руку младшего агента и сжали их, как недавно сжимала фоанна.

– Мы это сделали, сделали вместе, – сказал Эш. – Но где?.. почему?..

Вопросы были адресованы не ему, Росс знал это. Но в тот момент молодому землянину было все равно, где они и что сделали. Достаточно, что кончилось ужасное одиночество, что рядом с ним Эш.

По-прежнему держа Росса за руку, Эш повернул голову и позвал в светящееся пространство:

– Карара?

Она подошла к ним, не подползла, и не шатаясь из-за истощения, а подошла вполне прямо. По плечам ее по-прежнему извивались темные волосы – да темные ли они? Казалось, в них замелькали светлые огоньки, волосы Карары приобрели светлый оттенок, напоминающий серебро фоанн. И ему кажется, подумал Росс, или действительно кожа ее стала светлее?

Карара улыбнулась им сверху вниз и протянула обоим руки. И когда Росс коснулся ее руки, он снова испытал прилив энергии, как и в тот раз, когда следовал за фоанной туманным лабиринтом.

– Пошли! У нас много дел.

Он не мог ошибиться: в ее голосе зазвучала напевность фоанн. Каким-то образом она пересекла некий барьер, стала бледным, несовершенным, но все же подобием трех чуждых женщин. Может, именно это они имели в виду, когда предупреждали, что те, кто последует за ними, могут измениться?

Росс беспокойно перевел взгляд с девушки на Эша. Нет, в Гордоне он не увидел никаких внешних перемен. И в себе тоже их не почувствовал.

– Идемте! – Караре отчасти вернулась прежняя порывистость, девушка помогла им встать на ноги и потащила за собой. Казалось, она знает, куда идти, и мужчины покорно пошли за ней.

И вот они вышли из чуждого и странного в нормальный мир, вокруг каменные стены прохода, подъем постепенно становился таким крутым, что приходилось придерживаться за неровности в стенах.

– Куда мы идем? – спросил Росс.

– Очищать… – загадочно ответила Карара. Она продолжала подниматься, почти не держась за стены. – Но торопитесь!

Они закончили подъем и оказались в другом коридоре, в него сквозь щели в стене пробивались ослепительные лучи солнца. Похоже на проход в стене замка Захура.

Росс через первую же щель выглянул наружу и увидел двор. Но если двор замка Захура кипел жизнью, здесь все было тихо. Тихо, но не пустынно. Внизу стояли люди, с оружием, в шлемах. Он узнавал форму воинов из рода грабителей кораблей, видел серые фигуры слуг фоанн. Стояли они рядами, неподвижно, не разговаривая друг с другом, как будто приготовились к какой-то игре, в которой они всего лишь безголосые, безвольные пешки.

И в этой их неподвижности было что-то пугающее. Неужели они мертвы, но продолжают стоять?

– Идемте! – Карара говорила шепотом, рукой она торопила мужчин.

– Что?.. – начал было Росс.

Эш покачал головой. Эти неподвижные ряды внизу, готовые двинуться по первой команде. Они не живы – в том смысле, в каком земляне понимают жизнь.

Росс оставил свой наблюдательный пункт, готовый идти за Карарой. Но он не мог позабыть картину этих неподвижных рядов, это полное отсутствие выражения, делавшее лица стоявших нечеловеческими, даже более чуждыми, чем лица фоанн.

17. Тени против тьмы

Коридор привел в узкую комнату, передняя стена которой представляла собой не обычный камень крепости, а сплошную плиту, похожую на стекло.

Здесь находились и фоанны, снова в плащах. Каждая держала жезл, концом наружу. Они двигались медленно, но точными и уверенными движениями, словно занятые очень важной работой; концами своих жезлов они прощупывали все углубления в плите. Вниз, вверх, вокруг… ноги их вновь двигались в танцевальном ритме, а жезлы продолжали чертить линии.

– Пора!

Жезлы опустились, указывая теперь концами в пол. Фоанны двигались на равном расстоянии друг от друга. Затем разом, как одна, они подняли жезлы вертикально и с громким звуком соединили их.

Голубые линии, которые они вычерчивали на стене, потемнели, слились. Стеклоподобная плита дрогнула, раскололась и упала беспорядочной грудой осколков. И узкая комната превратилась в балкон над большим залом.

Внизу вдоль всего зала шла платформа, и на ней были смонтированы ряды овальных зеркальных дисков. Диски были повернуты под разными углами и каждый, отражая свет, устремлял яркий луч на одну из машин, чьи металлические конструкции, ощетинившиеся антеннами, казались странно не на месте в этом зале.

Снова поднялись в воздух жезлы фоанн. На этот раз из их наконечников показались не обычные искры, а мощные лучи света, голубого света, который, удаляясь от жезлов, постепенно становился все темнее и внизу казался почти физически ощутимым.

Когда эти лучи соприкоснулись с овалами дисков, те начали покрываться трещинами и вскоре раскололись. Осколки со звоном посыпались на платформу. В дальнем конце зала, где стояли машины, началось беспорядочное движение. Стали ясно видны фигуры. Лысые! Росс выкрикнул предупреждение, увидев, как один из звездных людей поднял оружие и нацелился на балкон, где стояли фоанны.

Молния с треском устремилась к балкону. Копья света встретились с искрами тьмы, и последовала вспышка, ослепившая Росса, звук, расколовший мир.

Землянин раскрыл глаза, но увидел не тьму, а ослепительный свет, вспышки, разрывавшиеся над ним большими пологими арками. Ослепленный, оглушенный, он попытался вжаться в твердую поверхность, на которой лежал. Но невозможно было укрыться от этой бури света и грома. Пол под ним дрожал и раскачивался, как будто сам готов был расколоться на мелкие осколки.

Вся воля и способность двигаться исчезли. Росс мог только лежать и терпеть. Он не знал, что происходит, знал только, что рядом с ним сражаются враждебные силы, питаясь за счет друг друга, стараясь захватить господство.

Игра лучей света напоминала фехтование с его выпадами и уклонениями. Росс закрыл рукой глаза, чтобы убрать это невыносимое сверкание. Тело его корчилось в такт энергетическим схваткам. Он чувствовал себя избитым, отупевшим, как человек, много времени пролежавший под огромной тяжестью.

Как это кончилось? Одним ужасающим громовым звуком и схваткой сил? И когда кончилось… часы… дни назад? Время не имело ничего общего с этим. Росс лежал в тишине, которой так жаждало его тело. Потом ощутил прикосновение ветра к лицу, ветра с соленым запахом моря.

Он раскрыл глаза и увидел над собой затянутое облаками небо. Потрясенно приподнялся на локте. Сплошных стен больше не было, только груды обломков, как разбитые зубы в оскаленном черепе. Открытое небо, темные облака, дождь.

– Гордон? Карара? – голос Росса прозвучал всего лишь слабым шепотом. Росс облизал губы и попробовал снова:

– Гордон!

Послышался ли ему в ответ стон? Росс прополз между двумя обрушившимися блоками. Лужа? Нет, это плащ одной из фоанн лежал на полу бывшей комнаты. Росс увидел и Эша. Землянин плечом поддерживал фоанну.

– Инвалда! – требовательно и напряженно звал Эш. Фоанна шевельнулась, приподняла руку в летящем рукаве плаща.

Росс опустился на корточки.

– Росс… Эш? – он повернул на голос голову. Там стояла Карара, и вот она подошла, осторожно переступая через обломки, вытянув руки, глаза ее широко раскрыты, но ничего не видят. Росс приподнялся и прошел ей навстречу, обнаружив, что недавно прочный пол покачивается под ним; и ему тоже пришлось нащупывать путь руками. Руки его сомкнулись на плечах девушки, земляне искали поддержки друг в друге.

– Гордон?

– Он там. Как ты?

– Думаю, все в порядке, – голос ее звучал слабо. – Фоанны… Инлан… Инвалда… – держась за него, она попыталась оглядеться.

То, что вначале было узкой комнатой, а потом балконом, превратилось в узкий навес над полным хаоса пространством. Исчез зал с овальными дисками, погрузившись в провал в земле, оттуда бил пар, что-то булькало, словно под землей кипел огромный котел.

Карара вскрикнула, и Росс оттащил ее подальше от края пропасти. Теперь в голове у него прояснилось, и он решил попытаться найти выход из этого опасного места. Остальных двух фоанн не было видно. Может, их втянуло в ад, который они сами открыли своим применением энергии против вторжения лысых.

– Росс, смотри! – воскликнула Карара, указывая рукой. Под мрачными надвигающимися грозовыми тучами поднимался шар, как пузырь поднимается к поверхности воды прежде чем лопнуть. Корабль – корабль лысых улетал из разрушенной крепости! Итак, враг все-таки выжил в этом испытании сил!

Шар маленький, разведчик, используемый для испытательных полетов в атмосфере, решил Росс. Вначале он поднимался вертикально, потом полетел в глубь суши, обгоняя надвигавшуюся бурю, и через несколько мгновений исчез из вида. Он отступал? Или направился за подкреплениями?

– Лысые? – спросила Карара.

– Да.

Она ладонью вытерла лицо, смешав грязь и сажу на щеках. Дождь пошел сильнее, и Росс увлек девушку в нишу, где укрывались Эш с фоанной. Женщина в плаще сидела, сжимая в руке жезл, теперь наполовину сгоревший.

Эш посмотрел на них так, словно впервые вспомнил об их существовании.

– Корабль лысых только что улетел в глубь суши, – сказал ему Росс. – Других фоанн мы не видели.

– Они ушли делать то, что должны, – ответила спутница Эша. – Итак, кое-кто из врагов бежал. Ну, что ж, может, они усвоили урок и не будут больше вмешиваться со своими механизмами. Ахх, как много ушло такого, что больше никогда не вернется! Никогда…

Она подняла полурасплавленный жезл, повертела его перед собой, потом отбросила. Он упал в котел, в который превратился зал. На легко одетых землян обрушился поток холодного дождя.

Эш помог фоанне встать. Несколько мгновений она медленно поворачивалась, разглядывая руины. Потом заговорила:

– Сломанные стены не имеют ценности. Беритесь за руки, мои братья и сестра, нам пора уходить отсюда.

Карара взяла Росса за правую руку, Эш – за левую, оба они в свою очередь взялись за руки с Инвалдой. И тут же оказались во дворе, где под проливным дождем лежало множество тел. Среди них расхаживали две остальные фоанны, время от времени нагибаясь и осматривая лежавших. Примерно в одном из трех случаев они устраивали консультацию, потом проводили жезлом по некоторым частям тела. И тогда человек начинал шевелиться, стонать, снова выказывать признаки жизни.

– Росс!.. – из-за полуобрушившейся стены выполз гавайкиец, на котором не было привычного вооружения. Жаберный ранец, маску и ласты с него сняли. На лице у него краснела царапина, левую руку он прижимал к телу, поддерживая ее правой.

– Балеку!

Пират приподнялся и теперь стоял, покачиваясь. Росс быстро подхватил его и не дал упасть.

– Где Локет? – спросил землянин.

– Убийцы женщин взяли его, – пират проговорил это с немалым трудом, пока Росс вел его туда, где фоанны собирали тех, кого им удалось оживить. – Они хотели узнать… – Балеку, очевидно, говорил с большим трудом… – откуда мы пришли… и где взяли эти ранцы.

– Итак, они о нас знают или узнают, если Локет им расскажет, – Эш с помощью Росса закреплял сломанную руку пирата. – Сколько их было, Балеку?

Голова пирата медленно повернулась из стороны в сторону.

– Не знаю. Все это… было… как сон. Я плыл через морские ворота. И вдруг оказался в другом месте, где меня ждали эти, со звезд. Они отобрали у нас ранцы и пояса и стали спрашивать у нас, откуда это. Локет словно находился в глубоком сне, и они оставили его и стали расспрашивать меня. Потом послышался громкий шум, пол под нами задрожал, в воздухе засверкали молнии. Двое убийц женщин выбежали из комнаты, и все они были очень возбуждены. Взяли Локета и унесли его, вместе с ним ранцы и все остальные вещи. А меня оставили одного, но я не мог двигаться, как будто лежал в невидимой сети.

Потом все больше и больше вспышек. В дверях появился один из убийц женщин. Он поднял руку, и ноги у меня освободились, но я мог только идти за ним. Мы прошли по залу и вышли во двор, где неподвижно стояли люди, хотя со стен на них начали падать камни и земля задрожала…

Голос Балеку зазвучал резче, пират заговорил быстрее.

– Тот, что вел меня за собой по своей воле, вдруг закричал и прижал руки к голове. Побежал в одну сторону, потом в другую, сталкиваясь со стоящими, однажды наткнулся, словно слепой, на стену. А потом исчез, и я остался один. Камни продолжали падать, один ударил меня по плечу, и я упал на землю. И лежал, пока вы не пришли.

– Так мало… из многих так мало… – рядом с ними стояла одна из фоанн, по плащу ее стекал дождь. – А что касается этих… – она взглянула на ряды тех, кого не удалось оживить, – для них все кончено. Они погибли так беспомощно, словно вышли на схватку с вооруженным мечом противником, а у самих руки связаны! Здесь совершено великое зло.

Эш покачал головой.

– Да, зло, Инлан, но не вы его искали. И те, кто беспомощно погиб здесь, может быть, лишь малая доля тех, кто еще будет принесен в жертву. Вы забыли о бойне в Кин Эдде и на других островах, где женщин и детей убивали ради цели, о которой мы даже еще не знаем?

– Леди, Великая… – Балеку пытался сесть, и Росс помогал ему. – Та, для которой я готовил брачную чашу, стала мясом для них в Кин Эдде, вместе со многими другими. И если к этим убийцам не приложить лезвие меча, другие острова испытают ту же участь. Эта Тьма обладает силой, которая делает человека беспомощным и влечет его на смерть. Великая, у тебя есть сила: все знают, что ветер и волна повинуются тебе. Используй свое волшебство! Лучше пасть от известной силы, чем погибнуть от заклинаний, которыми связывают людей эти убийцы!

– Это оружие они больше никогда не смогут использовать, – ответила Инвалда со своего каменного блока. – И, может быть, это было самое опасное их оружие. Но в борьбе с ним мы и сами ослабли. Крепость этих людей не на берегу, а в глубине суши. И их предупредят те, кто бежал отсюда. Ветер и волна, да, в прошлом они не раз нам служили. Но теперь мы узнали, что наша сила не самая сильная! К тому же за это, – она жестом обвела развалины цитадели, – за это будет и расплата!

Может быть, фоанны и обладали властью над бурями, но нынешний потоп им не подчинялся. Ошеломленные и раненые, уцелевшие обитатели крепости скрывались в подземных переходах.

Никаких сведений об армиях грабителей кораблей, осаждавших крепость, кроме тех, что оказались во дворе, не было. Но в ближайшие часы постепенно начали возвращаться те, кто поколениями служили фоаннам. И сами фоанны открыли морские ворота, чтобы корабли пиратов смогли причалить в небольшой гавани поп разрушенными стенами.

Не очень-то серьезная сила, к тому же недостаточно оснащенная, чтобы выступать против лысых. В развалинах нашли тела пятерых звездных людей, но корабль улетел, и остальные будут предупреждены. И, по мнению Росса, преимущество все еще на стороне захватчиков.

Но гавайкийцы не хотели смириться с мыслью, что сила не на их стороне. Как только буря начала стихать, корабль Онгала направился на север, к островам других кланов, с которыми пираты состояли в родстве. А Афрухта с таким же поручением отплыл на юг. Некоторых из грабителей разослали с предупреждением их лордам. Но вопрос о том, какую силу можно собрать такими средствами и насколько она будет эффективной, оставался открытым, и земляне изрядно беспокоились.

Карара вместе с фоаннами исчезла во внутренних переходах под крепостью. Эш и Росс остались с Торгулом и его офицерами, пытаясь внести в окружавший их хаос хоть какой-то порядок.

– Мы должны точно узнать, где их логово, – высказал очевидную мысль Торгул. – Вы считаете, что в горах, и они оттуда могут летать в своих небесных кораблях. Что ж, – он расправил карту, – вот горы на этом острове, они идут в этом направлении. Любая армия, подходящая к ним, будет замечена с небесных кораблей. К тому же горы очень обширны. Где в них нам нужно искать? Могут потребоваться десятки дней, чтобы их найти, а они будут знать, где мы, следить за нами сверху и спокойно готовиться к нашему приходу…

И снова Росс мысленно оценил способности капитана ухватиться за самое важное.

– У тебя есть решение, капитан? – спросил Эш.

– Вот здесь река, – задумчиво сказал Торгул. – Может, я думаю прежде всего о воде, потому что я моряк. Но река протекает в нужном направлении, и мы можем по ней подняться… – он указал пальцем. – Но она протекает по территории Кликмаса, а он сейчас самый сильный из лордов грабителей, и его меч всегда был направлен против нас. Не думаю, чтобы мы смогли уговорить его…

– Кликмас! – прервал капитана Росс. Оба вопросительно посмотрели на него, и юноша повторил рассказ Локета о повелителе грабителей, который имеет дела с «силой с гор» и оттуда получил приспособления для притягивания кораблей.

– Вот оно как! – воскликнул Торгул. – И это злое дело Тьмы с гор! Нет, в таких обстоятельствах я не думаю, чтобы мы смогли уговорить Кликмаса поддержать наш поход. Ведь эти, с гор, помогли ему стать главным среди лордов. Наоборот, он, скорее, выступит против нас.

– Если не использовать корабли на реке, – Эш пальцем ударил по карте, – может, один или несколько небольших отрядов смогут пробраться вот здесь и пересечь реку в предгорьях.

Торгул мрачно разглядывал карту.

– Не думаю. Даже небольшие отряды будут замечены людьми Кликмаса. Тем более, если будут направляться в глубь территории. Он не захочет делить свои тайны с другими.

– Но, допустим, отряд с фоанной.

Капитан пристально взглянул на Эша.

– Тогда он не посмеет. Да, я уверен, он не посмеет вмешаться. Не настолько высоко он поднялся, чтобы обнажить против них меч. Но согласятся ли фоанны?

– Если не фоанны, то люди в их одежде, – медленно проговорил Эш.

– Другие в такой же одежде, – повторил Торгул, нахмурившись. – Никто не согласится одеться фоанной: его за это уничтожит их сила. Если фоанны сами поведут нас, мы пойдем с радостью, зная, что их волшебство с нами.

– Вот еще что, – вмешался Росс. – Теперь у лысых ранцы, которые они отобрали у Локета и Балеку, у них и сам Локет. Они захотят побольше узнать о нас. Мы надеялись, что цитадель привлечет их, послужит приманкой, так и получилось. Но наш план захватить их здесь провалился. Я уверен, что если лысые узнают о нашем приближении, они не станут сразу нападать на нас, надеясь захватить нас невредимыми. Они пойдут на такой риск.

Эш кивнул.

– Согласен. Мы и есть то неизвестное, что они должны установить. И я уверен – будущее этой планеты и всех ее жителей теперь зависит от нашего выбора. Надеюсь, что мы сделаем правильный выбор.

Торгул скупо улыбнулся.

– Мы живем в опасное время: тени требуют наши мечи, чтобы выступить против Тьмы!

18. Изменится ли будущее?

День стоял облачный, как и все остальные с того времени, как они начали незаметное проникновение в горную местность. Росс не мог согласиться с мыслью о том, что фоанны действительно могут распоряжаться ветром и волной, бурей и солнцем, как верили все гавайкийцы, но до сих пор погода им благоприятствовала. И теперь они достигли пункта, за которым начиналось самое сердце вражеской территории. Относительно дальнейшего пути у Росса имелись собственные соображения. И он не собирался делиться ими ни с Эшем, ни с Карарой. Но той, что ждала его, ему придется рассказать все.

– Ты не изменил своего решения, младший брат?

Он не повернул головы, чтобы взглянуть на фигуру в плаще.

– Не изменил! – В этом Росс был тверд.

Землянин попятился из укрытия, из которого наблюдал за каньонообразной долиной, где находился корабль лысых. Потом встал на ноги и оказался лицом к лицу с Инлан. Его собственный плащ развевался на ветру, обнажая пластинчатые доспехи пиратов под ним.

– Ты сможешь сделать это для меня? – спросил он в свою очередь. В последние дни фоанны не раз говорили, что странная битва в крепости истощила их силы и ограничила возможности «волшебства». Прошлым вечером они обнаружили впереди силовой барьер, и телепортировать через него весь отряд было просто невозможно.

– Да, но только для тебя одного. Потом на какое-то время мой жезл лишится силы. Но что ты сможешь сделать в их крепости? Ты станешь их легкой добычей.

– Там не может оставаться их слишком много. Корабль небольшой. Пятерых они потеряли в крепости, еще троих взяли в плен пираты. Не видать разведочного корабля, который, как мы знаем, у них есть. Значит, на нем улетело какое-то количество. Я не встречусь с целой армией. А их оружие, вероятно, питается от установки на корабле. Тут можно принести большой ущерб. И даже если корабль поднимется… – вот тут он не знал, что в таком случае сможет сделать: дальше все зависело от импровизации, от решений, принятых в последний момент.

– Ты собираешься отправить корабль?

– Не знаю, возможно ли это? Нет, вероятно, я смогу только отвлечь их внимание и снять силовое поле, чтобы смогли напасть и остальные.

Росс знал, что должен сделать это. Он не может оставаться простым зрителем. Чтобы сохраниться как Росс Мэрдок, он должен действовать.

Фоанна не стала с ним спорить.

– Где?..

Ее длинный рукав развевался, когда она указала на каньон. Все небо затянуто тучами, но в каньоне светло… слишком светло, чтобы он смог незамеченным добраться до корабля. Идти туда означало верную гибель.

Но у Росса родилась другая, гораздо более многообещающая идея. Фоанны переместили их всех на палубу корабля пиратов, попросив мысленно представить ее себе. А внешне корабль лысых перед ними был точной копией того, в котором Росс совершил фантастическое путешествие по давно исчезнувшей звездной империи. Такой корабль он знает!

– Ты можешь перенести меня на корабль?

– Если ты его хорошо помнишь – да. Но откуда ты знаешь о таких кораблях?

– Я провел на одном таком много дней. Если они одинаковы, я его хорошо знаю.

– Но если они неодинаковы, попытка может погубить тебя.

Пришлось принять это предупреждение. Но внешне это все же точная копия. А еще он исследовал разбитый корабль на родной планете за тысячи лет до того, как возникла его собственная раса. И на обоих кораблях имелось помещение, абсолютно идентичное – если не считать размеров, и именно это помещение лучше всего подходило для его целей.

– Отправь меня – туда!

Закрыв глаза, Росс представил себе рубку управления. Сидения, которые в сущности не сидения, а подвешенные перед рядами кнопок и рычагов сетки; установки, за которыми он наблюдал, пока они не стали ему знакомы, как потолок каюты над койкой, где он спал. Воспоминания очень яркие. Он почувствовал прикосновение прохладных пальцев фоанны к своему лбу. И открыл глаза…

Ветер пропал, он сам стоял непосредственно за пилотским креслом лицом к экрану и рядам приборов, как стоял много раз в галактическом корабле. Получилось! Он в рубке управления космического корабля. И он жив – слышит слабое гудение в воздухе, видит игру огоньков на контрольном щите.

Росс натянул на голову капюшон плаща фоанны. Он приучил себя к этой одежде, но иногда она все же мешала, а не помогала. Медленно повернулся. В помещении лысых не было, но дверь, ведущая в колодец на нижние уровни, открыта и из нее слышны негромкие звуки. Корабль населен.

Не в первый раз с начала этого необычного приключения Росс пожалел об ограниченности своей информации. Несомненно, кнопки перед ним управляли установками, которые очень помогли бы ему. Но какие именно кнопки, он не знал. Однажды в такой же каюте он привел в действие установку связи и тем самым привлек внимание лысых к разбитому кораблю, который исследовали земляне. И лишь случайно месть лысых обрушилась только на станции красных, а не на его товарищей.

Теперь он не станет касаться кнопок, но вот эти приборы, с одной стороны щита, каким-то образом связаны с обстановкой внутри корабля, и они его чрезвычайно искушали. Однако действовать вслепую – слишком рискованно. Пора предпринять необходимые предосторожности.

Из очень знакомого ящика рядом с пилотским креслом Росс достал несколько маршрутных дисков, торопливо просмотрел их в поисках такого, на котором нашлись бы знакомые символы. Нашел только один такой диск. Положив остальные назад в ящик, Росс нажал кнопку на контрольном щите.

И снова его догадка подтвердилась! Из узкой прорези выскользнул еще один диск. Росс извлек его и положил на его место тот, что только что отобрал. Теперь, если его выбор правилен, корабль, при условии, конечно, что экипаж не проведет проверки, после взлета направится не на базу, а на другую примитивную планету. И, может быть, недостаток топлива приведет к тому, что корабль навсегда останется там. Он не может вывести корабль из строя, но это лучший способ добиться того, чтобы враг не вернулся с подкреплениями.

Найденный диск Росс сунул в карман, чтобы уничтожить его при первой же возможности. Потом осторожно прошелся по каюте, заглянул в колодец и прислушался.

Стены испускали рассеянный свет. Сверху землянину видны были по крайней мере четыре уровня. Нижние два отведены под продовольствие и другие запасы. Потом помещение двигателей, над ним технические лаборатории, и непосредственно под рубкой – каюты экипажа.

Через стены корабля тело его ощущало вибрацию – это работали двигатели. Один из них приводит в действие силовое поле, окружившее корабль, а может, и оружие захватчиков.

Росс повернулся, широко взмахнув плащом фоанн. Есть прибор, который он хорошо знает. Да, панель ему знакома. Руки его устремились к ней, рычаг был передвинут в своей прорези и поставлен в крайнее положение. Росс прижался к стене. Тот, кто поднимется по колодцу, чтобы проверить, в чем причина отказа, будет смотреть в другую сторону. Росс чуть присел, далеко на плечи откинув капюшон, чтобы освободить руки. В его позе была кошачья грация, он напоминал дикую кошку, приготовившуюся броситься на добычу.

Внизу послышался какой-то возглас, стук ног на кольцах лестницы. Губы Росса раздвинулись в кошачьей гримасе. Он был уверен, что получится! Космонавты всегда очень чувствительны к нарушениям в подаче воздуха.

Белая голова, совершенно лишенная волос, худые плечи, слегка согнутые под лавандово-синим костюмом… Голова была повернута как раз таким образом, чтобы увидеть нужный рычаг. Чужак испустил восклицание и…

Но ему так и не удалось завершить поворот и оглянуться. Росс прыгнул и резко ударил ребром ладони. Безволосая голова дернулась вперед. Руки Росса уже ухватили безвольное тело, землянин поднял чужака и бросил его на стол. И уже собрался связывать его, как обнаружил, что лысый мертв. Удар, который должен был лишь оглушить чужака, оказался слишком силен. Чуть запыхавшись, Росс сунул тело в кресло пилота и закрепил ремнями. Одним меньше – сколько же осталось?

Но времени подумать об этом у него не было, потому что прежде чем он смог добраться до колодца, снизу послышался крик, резкий и требовательный. Землянин обыскал свою жертву, но лысый был безоружным.

Снова крик. Молчание – слишком полное. Как они могли так быстро догадаться? Может, сработала умственная связь лысых… они, возможно, уже знают, что их товарищ мертв.

Но не знают, как он умер. Росс готов был признать необычные способности лысых, но не мог себе представить, что они узнали, что произошло в рубке. Подозревают опасность, но не знают, в какой она форме. И рано или поздно кто-нибудь из них снова поднимется, чтобы передвинуть рычаг. Кто кого переждет.

Росс присел на краю колодца, стараясь расслышать малейшие звуки и по ним догадаться, что происходит внизу. Показалось ли ему или действительно ритм вибрации изменился? Он прижал ладони к полу. Но у него не было полной уверенности. Хотя, какое-то изменение все же произошло.

Вряд ли они смогут долго ждать, не изменяя регулировки поступления воздуха. Снова Россу мешал недостаток информации. Возможно, лысым нужно меньше кислорода, чем людям. И если это так, то в игре выжидания Росс пострадает первым. Но воздух – не единственное, что он может отрезать отсюда, хотя тот и пришел ему в голову первым. Росс колебался. Обоюдоострое оружие, может ранить обе стороны. Но он должен вынудить их действовать. Он передвинул еще один рычаг. Рубка управления и весь корабль погрузились во тьму.

На этот раз снизу не донеслось ни звука. Росс представил себе знакомые помещения корабля. Ниже двумя уровнями помещение двигателей. Сможет ли он незаметно спутаться туда? Есть только один способ проверить – попытаться!

Он закутался в плащ фоанны и уже спустился на несколько колец, когда стены снова осветились. Запасное освещение? Росс бросился в один из радиальных боковых коридоров. Овальные двери вдоль него оказались все закрыты. За ними ни звука. Но вибрация корабля усилилась.

Теперь землянин понял, что совершил глупость. Тут он в ловушке – гораздо более опасной, чем в рубке. Выход только один – вверх или вниз по лестнице, и враг, наверное, за лестницей наблюдает. Лысым останется только пустить в ход огненный луч или парализатор, такой, какой они применили несколько дней назад к Эшу.

Росс двинулся по коридору. Сзади, со стороны лестницы, раздался негромкий звук, легкий звук шагов. Кто-то поднимался. Может, его обнаружили телепатически, по излучаемым мыслям поняли, что на борту чужой? Но лысые побаиваются фоанн и захотят захватить одну из них живьем. Росс закутался в плащ, стараясь полностью скрыть свою фигуру, как это делают подлинные хозяева плаща.

Но тот, кто с трудом поднимался по лестнице, оказался не лысым. Показались тощие руки гавайкийца, худое лицо, изможденное, осунувшееся, совершенно лишенное выражения – Локет! Под таким же ужасным заклятием, что и воины во дворе крепости. Может, чужаки используют гавайкийца в качестве щита и движутся за ним?

Локет повернул голову, его пустой взгляд устремился к Россу. В глубине его что-то дрогнуло, появилась искра узнавания. Гавайкиец умоляюще протянул руку и опустился на колени.

– Великая! Великая! – слова со свистом выходили из его рта. Тело расслабилось, он лег лицом вниз, ноги задергались, как будто он хотел убежать, но не мог.

– Фоанна! – это слово, казалось, произнесли сами стены.

– Фоанна… Мудрая знает, что перед ней, когда одна вдет во тьме, – гавайкиец говорил с трудом, с каким-то странным акцентом, но слова его были понятны.

Росс стоял неподвижно. Может, они видят его глазами Локета? Или просто услышали его возглас? Они считают его фоанной. Что ж, он сыграет эту роль.

– Фоанна! – на этот раз резче, требовательней. – Ты в наших руках. Нам достаточно щелкнуть пальцами, и тебя не будет.

Росс вспомнил, что пела Карара в храме фоанн – не полинезийские слова, а английские, когда она переводила. Подражая голосом фоанне, Росс, импровизируя, запел:

– Фоанна! – в призыве зазвучало нетерпение. – Твои трюки не сдвинут наши горы!

– Вы, боги гор, – ответил Росс, – боги долин и теней, но не Тьмы, – он ввел и верования этого мира. – Идите в этот мир меж звездами! – уверенность его росла. Теперь нет необходимости оставаться запертым в коридоре. Он должен использовать шанс: они не решатся сразу убить фоанну.

Росс направился к колодцу, медленно спустился по лестнице, продолжая кутаться в плащ. На следующем уровне у входа больше простора и три дверные панели. За одной из них те, кого он ищет. Его охватила странная уверенность, вера в себя, как будто плащ придал ему силы, приписываемые фоаннам.

Он нажал на дверь справа от себя, распахнул ее и вошел, словно имел на это право.

Перед ним встали трое лысых. На взгляд землянина, они были совершенно одинаковы, но у того, что сидел в центре, на лице отражалось холодное высокомерие, безжалостная полуулыбка, и Росс пристально посмотрел на него. Землянин тосковал по жезлу фоанны и способности пустить его в ход. Если бы он мог применить энергию жезла, он подавил бы сопротивление лысых. Но теперь на него были нацелены две парализующих трубки.

– Ты пришла к нам, фоанна. Что ты можешь предложить? – спросил капитан, если действительно таков его ранг.

– Предложить? – Росс впервые заговорил. – Фоанне незачем предлагать что-либо, убийца женщин и детей. Возможно, вы пришли со звезд, чтобы брать, но это не значит, что мы собираемся отдавать.

Он теперь ощутил попытку вмешательства в мозг, попытку подавить его волю – вероятно, самое хитрое их оружие. Однажды они почти подчинили его себе, но тогда на нем была их одежда, космический костюм, взятый с разбитого корабля. Теперь только упрямая независимость и стремление оставаться самимсобой дают ему возможность сопротивляться невидимому влиянию.

– Мы предлагаем тебе жизнь, фоанна, свободу звезд. Ничтожества, живущие на этой планете, ничто для тебя, зачем тебе поднимать оружие в их защиту? Ты не их расы.

– Вы тоже! – руки Росса под плащом двинулись, расстегивая две скрытых пряжки. Приборы перед креслом капитана – вывести их из строя. И он рассчитывает на Инлан. Теперь пираты уже собрались у входа в каньон, ожидая, когда откажет силовое поле и они смогут пройти.

Росс напрягся, приготовившись к действиям.

– У нас кое-что есть для вас, люди со звезд, – он старался словами отвлечь их внимание, – вы еще не знаете всей силы фоанн… они умеют распоряжаться ветром и волной. Они могут в мгновение ока перемещаться в пространстве. И еще это – смотрите!

Старейший в мире трюк, возможно, на любой планете. Но именно из-за его древности, вероятно, лысые о нем забыли. Потому что, когда Росс указал, все они одновременно повернули головы.

Он одним прыжком взлетел в воздух, плащ разлетелся, как крылья летучей мыши. И ударился о приборы управления. Росс попытался давлением тела одновременно прижать как можно больше кнопок и ручек. Он не мог знать, добьется ли этим своей цели. Но знал, что у него всего несколько секунд, и намерен был использовать их как можно лучше.

Один из лысых упал на пол, второй наносил ему слабые неэффективные удары. Но третий высвободился и извлек парализатор. Росс развернулся, увлекая за собой чужака, который в этот момент выстрелил. И хоть чужак обмяк и повис в хватке Росса, рука самого землянина отяжелела и повисла, грудь онемела, а голова упала, словно на нее обрушился удар пиратского топора. Росс покачнулся и упал, левая рука его при этом продолжала рвать приборы. И вот он лежит на полу и видит рядом особой искаженное лицо капитана, и парализатор нацелен ему в живот.

Каждый вдох доставлял мучительную боль. Красный туман заполнил мир. Боль… Росс пытался уйти от нее, но она не отпускала. И боль все усиливалась.

– От… пус… ти… – он хотел выкрикнуть это. А может, и крикнул, но его продолжало придавливать к полу. Потом он заставил себя открыть глаза. Эш… Эш и одна из фоанн склонились к нему. Эш руками нажимал ему на грудь, отпускал, снова нажимал.

– Хорошо… – он узнал голос Инвалды. Руки ее легко легли ему на лоб, и при этом прикосновении Росс снова овладел своим телом, почувствовал прилив энергии, как и тогда, в начале странного танца.

– Как?… – начал он и тут же поправился: – Где?.. – потому что он находился не в двигательном отделении корабля. Он лежал под открытым небом, ожившие легкие заполнял сладкий, пропитанный дождевой влагой воздух; легкие теперь работали без помощи Эша.

– Все кончено, – сказал ему Эш. – Все кончено – пока.

Но только когда солнце несколько часов спустя осветило дно каньона и собрался совет. Росс узнал все подробности. Точно так же, как он запланировал проникновение на космический корабль, свою попытку предприняли Эш, Карара и дельфины. Река, глубоко уходившая в горы, дала возможность приблизиться дельфинам, и они проплыли под силовым полем, которое у поверхности воды кончалось.

– Лысые были настолько убеждены в своем преимуществе на этой примитивной планете, что кроме силового поля никакой охраны не выставили, – объяснил Эш. – Мы проплыли к кораблю. И туг, благодаря тебе, отключилось силовое поле.

– Так что я все-таки немного помог, – Росс сухо улыбнулся. Но он не жалел о своей попытке. То, что он предпринял это в одиночку и добился своего, уменьшало боль. Он смотрел на Эша и вспоминал, как было когда-то. Эш может быть – всегда будет – его другом, но старое партнерство в Проекте осталось позади, исчезло, словно ворота времени.

– А что вы будете делать с ними? – Росс кивнул в сторону пленных, троих с корабля, еще двоих с меньшего разведочного шара, который прилетел домой и попал в руки поджидавших врагов.

– Подождем, – ответила Инвалда, – пока соберутся пираты с кораблей. По нашим законам, они заслуживают смерти.

Пираты, присутствовавшие на совете, энергично кивнули, все, кроме Торгула и Джазии. Первой заговорила женщина с пиратского острова.

– На них лежит Проклятие Путки. Жить под этим проклятием хуже быстрой смерти. Послушайте, я считаю, что лучше позволить им унести это проклятие к тем, кто их послал…

Теперь кивнули фоанны.

– Достаточно убийств, – сказала Инлан. – Нет, воины, мы говорим это не потому, что хотим спасти их от справедливого наказания. Но Джазиа сказала правду. Пусть улетают. Может, они сумеют убедить своих предводителей, что наш мир не похож на спелую квайу, которую легко сжать и съесть с семенами. Вы верите в свои обычаи, пираты, пусть же плоды одного из них вырастут среди звезд!

Росс подумал, стоит ли рассказать о подмененном диске. Нет, он не верит, что проклятие пиратов подействует на предводителей звездных людей. Но если захватчики не вернутся на базу, их исчезновение может помешать новой экспедиции на Гавайку. А если дать время, подействует и проклятие…

Так и было решено.

– Мы победили? – спросил позже Росс у Эта.

– Ты хочешь спросить, изменили ли мы будущее? Кто может ответить? Они могут вернуться с подкреплениями. Эти пилоны по-прежнему могут стоять в будущем над пустым морем и землей. Вероятно, мы сами никогда не узнаем.

И это тоже правда. И для них судьба подменила диски, и теперь их настоящее – это Гавайка. Росс Мэрдок, Гордон Эш, Карара Трехерн, Тино-рау, Тауа – пятеро землян навсегда затерялись во времени, и будущее их туманно. Неужели этот мир станет пустым и лишенным жизни или превратится во что-то другое? Да – или нет. Они нашли ключ к загадкам времени, но не могут повернуть его, а ключа к закрывшимся за ними воротам у них нет. Они заключены во времени. Росс огляделся. Да, настоящее, но и оно может принести удовлетворение…

Андрэ Нортон, Шервуд Смит Эхо времён

Посвящается Дейву Троубриджу, королю научной фантастики, в знак сердечной благодарности за неустанную помощь.

Ш.С.

Пролог

Дневная жара отступила, оставив над остывающей землёй знойное мерцающее марево. Стрекот и жужжание насекомых, доносившиеся из колючих зелёных кустов, служили своеобразным музыкальным сопровождением к смеху и пению ребятни. Дети растянулись длинной змеящейся цепочкой, они сидели на корточках напротив друг друга, прижав коленки к подбородку.

Дети пели и смеялись, и шевелили в пыли пальцами, и переступали с ноги на ногу, и подскакивали на месте. Их шоколадную кожу покрывал рисунок из пятнышек и полосок — где-то белых, как мел, а где-то светло-коричневых. Пот и пыль нарушали стройную гармонию узоров, но ребят это не беспокоило — это ведь всего лишь игра. Они пели и смеялись с беспечностью детей, которые знают: время, когда рисунки на кожу придётся наносить всерьёз, время, когда они станут взрослыми и надо будет заботиться о пропитании и крове над головой, воевать и жениться, — это время лежит в далёком, солнечном будущем, а значит, они успеют ещё не раз сыграть в игру урожая.

Сабе Мариам, наблюдавшей за детьми из-за груды валунов, казалось, будто её уносит потоком времени назад, против течения. Точно так же играли и пели в этих безводных горах юго-западной Эфиопии многие поколения детей племени сурма.

Она бросила взгляд на собственные руки — кожа казалась тёмной на фоне выцветших брюк цвета хаки. Только сама Саба и её магнитофон вносили диссонанс в эту сцену, словно всплывшую из глубин истории, единственное напоминание о современности, — хотя в любой момент в небе может загрохотать самолёт, и тогда и дети, и взрослые сперва замрут, как испуганные олени, а потом разбегутся кто куда.

Профессор Мариам посмотрела на свой кассетный магнитофон, бесшумно трудившийся за нагретым солнцем серым валуном. Люди племени сурма мирились с её странностями, потому что она не вмешивалась в их жизнь, и ей удалось доказать им, что её не подослали их заклятые враги — буми. Мужчины и женщины племени удивлялись, что у Сабы не были проколоты мочки ушей и губы. Для них она была кем-то вроде ребёнка во взрослом теле — поскольку у неё отсутствовали ритуальные рисунки, которые подобало иметь взрослому, ответственному человеку. Однако ко всем странностям профессора здесь относились с насмешливой терпимостью.

Саба научилась сидеть спокойно и терпеливо, не привлекая к себе внимания. Обладая немалым опытом наблюдения со стороны, она знала, что очень скоро окружающие забудут о её присутствии и она станет для них не более интересной, чем любой другой элемент окружающего пейзажа — валун или кочка с жёсткой травой. Вот тогда наконец можно будет включить магнитофон и записать музыку, которая передавалась из поколения в поколение на протяжении многих столетий.

Это была хорошая работа. Важная работа. Саба гордилась тем, что она — одна из немногих, которые тихо бродят по свету, записывая песни и сказания, передающиеся из уст в уста со времён зарождения цивилизации. Прогресс, несомненно, принёс людям неисчислимые преимущества, но по мере его неуклонного движения вперёд в прошлом исчезали один за другим древние языки, обычаи и культуры, носители которых жили в гармонии с природой со времён первого шага, сделанного человеком.

«Да, это и в самом деле важная работа», — думала музыковед, а тем временем какой-то малыш лет трех вдруг оступился и кубарем покатился по пыльной земле. Пение сменилось дружным хохотом. Потом дети заново выстроились для игры. Девочка впереди цепочки завела песню, затем к ней присоединились другие голоса. Чуть поодаль несколько матерей и молодых незамужних женщин оживлённо болтали и готовили еду.

Важная работа — и увлекательная. Занимаясь ею, ты постоянно был чем-то занят и потому не переживал о том, чего не в силах изменить. Размышляя подобным образом, профессор Мариам услышала звук, который на уровне подсознания заставил её ожидать вторжения.

Еле слышный гул, чем-то похожий на жужжание пчёл над цветами, постепенно нарастал, и вдалеке появился потрёпанный старый мотоцикл с трехколесной коляской. Этому ржавому драндулету лет было, пожалуй, не меньше, чем ей самой.

Дети тоже услышали шум мотора. На миг они замерли, а потом первая девочка опрометью бросилась по пыльной земле к матери и остальные побежали следом. Одни из них продолжали смеяться, другие распевали на бегу строчки из песни. Матери собрали малышей и скрылись в зарослях высушенного солнцем кустарника.

Саба забралась на валун и приставила ладонь ко лбу, чтобы не слепило глаза кроваво-красное солнце — таким оно здесь бывало в конце октября. Мотоциклист газанул, объехал вокруг кустов и корявых деревьев и остановился в паре метров от камней, служивших профессору Мариам наблюдательным пунктом.

Саба затаила дыхание, когда мимо неё пронеслось облако запахов бензина и выхлопных газов. Они показались ей такими чуждыми после месяца, проведённого в горах. Приехавший снял тёмные очки и шлем, тряхнул головой, и по его плечам рассыпались пушистые каштановые волосы. Одежда — грубый комбинезон, какие было принято здесь носить, — не позволяла догадаться, кто это: мужчина или женщина. Рука в перчатке скользнула в карман, извлекла носовой платок, смахнула пыль с лица. Перед музыковедом предстала женщина средних лет.

Мотоциклистка выпрямилась и убрала платок в карман.

— La Professeur Mariam? Vous кtes Saba Mariam?^[1] — спросила она.

Саба кивнула и добавила по-французски:

— Что-то срочное?

— Oui^[2].

Французский явно не был родным для этой женщины, как и для Сабы, но музыковед давно наловчилась говорить на самых разных языках — и зачастую приходилось выбирать язык, непонятный окружающим. Правда, сейчас никаких «окружающих» рядом не было.

Женщина сказала:

— Je m'appelle Taski Aleyescoglu. Je suis avec L'Etoile Projet^[3].

Проект «Звезда».

Её пребыванию здесь пришёл конец. Несколько секунд Саба в безмолвной ярости разглядывала незнакомую женщину. Конец всем надеждам.

«L'EtoileProjet» — проект «Звезда». Так называлась одна из самых секретных организаций в мире — та самая, которой Саба отдала все свои силы, свою душу, та, которой она посвятила почти всю свою жизнь.

Глядя на курьера Агентства времени, музыковед произнесла по-французски:

— Мне обещали год. Год, чтобы я смогла прийти в себя.

— Дело срочное, — отозвалась агент Алейескоглу. — Чрезвычайное происшествие.

— Скажите мне сначала: Лизетта Аль-Асир вернулась?

Агент времени не стала притворяться и делать вид, будто ей не знакомо это имя. Она поджала губы и покачала головой:

— Мне очень жаль, профессор Мариам.

Саба глубоко вздохнула.

— И от меня ждут, что я прерву свой отпуск? И вернусь?

Агент ответила:

— Как бы то ни было — меня не посвятили в происходящее. И я не знаю, работает ли по-прежнему ваша бывшая напарница. Мне приказано только разыскать вас и сообщить — вас ждут. Что бы там у них ни случилась — разобраться, по-видимому, сможете только вы.

Профессор Мариам перевела взгляд на солнце, которое вот-вот должно было исчезнуть за горными пиками на западе. Быстро сгущались тени, лицо женщины-агента разглядеть было трудно. Выехать следовало немедленно — они находились за много миль от любой дороги, а ехать по Эфиопии посреди ночи — дело не из лёгких.

Она оглянулась.

— Я нужна как музыковед?

— Вы — как вы. Это все, что мне было сказано: вы, и никто другой.

Странно. Но путешествия во времени сами по себе были странны, кому как не Сабе это знать. Странны, чужды и даже более беспощадны, чем само время.

Профессор посмотрела в ту сторону, где вдалеке темнела рощица. Она знала, что сейчас там прячутся сурма. Подумать только — размечталась, решила, будто уплыла назад по реке времени, записывая обряд сбора урожая. Вот теперь ей почти наверняка предстоит настоящее путешествие во времени, с помощью машины, разработанной и построенной существами, родившимися не на Земле. Эта мысль заставила профессора грустно улыбнуться. Сколько агентов погибло во время таких странствий, пытаясь понять принципы чуждой технологии, занесённой со звёзд?

Саба покачала головой.

— Вы можете хотя бы сказать мне, где оно приключилось, это происшествие чрезвычайной важности?

— Мне, естественно, не сообщили, — отозвалась Таски, усаживаясь на мотоцикл и напяливая очки. — Но, уходя, я случайно услышала, как кому-то велели связаться с американским посольством насчёт вашей визы.

— Нью-Йорк! Значит, чрезвычайное происшествие касается американцев? — Профессор Мариам покачала головой. Она знала, что проект «Звезда» зародился в Соединённых Штатах, но до сих пор ей доводилось сталкиваться с американцами в основном случайно.

Таски усмехнулась и надвинула на лоб шлем.

— Скорее всего, скоро тут появится большой босс, и вы сможете засыпать его какими угодно вопросами.

Саба села на камень.

— Если все настолько срочно, — спросила она, — почему он не прибыл лично, а прислал вас?

Таски завела двигатель, и мотор взревел. Над колючими кустами взлетели перепуганные птицы. Их крики вернулись эхом — еле слышные, как детский смех. Рёв мотоцикла стал тише, уподобившись неровному рычанию.

— Мог бы и сам явиться, — откликнулась Таски, — но он все ещё торчит в России-матушке.

— В России?

Профессор произнесла это слово почти беззвучно. С изумлением и даже с испугом она смотрела на женщину-курьера, а та, небрежно махнув ей рукой, снова нажала на педаль газа и умчалась в сумерках, оставляя за собой облако светло-коричневой пыли.

Россия? И американцы? Не было ли тут связи?

Горечь унять было трудно, но Саба за годы работы научилась смирять досаду и разочарование.

Она склонилась над магнитофоном, нажала клавишу «ВКЛ», села и стала ждать, когда из-за деревьев вернутся похожие на стеснительных призраков сурма.

— Выходите! Руки вверх!

Михаил Петрович Никулин рукояткой пистолета разбил стекло и выставил в отверстие дуло.

«Черта с два я выйду с поднятыми руками!»

Морозный сибирский воздух иголочками покалывал его покрытое испариной лицо.

А потом почти одновременно…

Сзади послышался окрик:

— Никулин! Вам был отдан приказ!

Со стороны старого, полуразвалившегося дома послышались характерные щелчки: двое из засевших там бандитов заряжали винтовки.

Выстрел. Крупнокалиберная пуля угодила в полузамёрзшую лужу как раз под тем окном, где сидел Михаил. Полетели в стороны грязные брызги.

Шаги позади. Ещё секунда — и темноволосый мужчина невысокого роста присел на корточки под подоконником.

— Никулин!

Михаилу даже не пришлось поворачиваться. Он знал этот голос и догадывался, каково выражение лица старшего по званию.

— Вам известен приказ. Силу не применять. Если не будет другого выхода — включим механизм самоуничтожения, установленный на корабле, — сказал Гаспардин.

Жаркий гнев охватил Никулина.

— Мы не должны потерять корабль, — заявил он, не спуская взгляда с людей в мешковатых пальто, крадущихся от автомобилей к старому каменному забору.

Он выстрелил и услышал ругательство. Один из бандитов вздёрнул руку с винтовкой, упал и покатился по слякоти, обхватив руками раненое колено.

— Миша…

Краем глаза Никулин заметил, что Гаспардин тянется к его пистолету.

— Не трогай меня.

Рука исчезла.

— Ты ответишь перед полковником за нарушение приказа.

— Если корабль будет взорван, полковник сама ответит передо мной, — буркнул Михаил и, выстрелив ещё раз, ранил второго бандита в плечо.

Застрекотал автомат. Пули одна за другой попадали в раму окна, расщепляя древесину. Битое стекло сыпалось на подоконник с музыкальным звоном. Михаил спрыгнул на пыльный дощатый пол и пополз по-пластунски — но не в дальнюю комнату, как Гаспардин, а в смежную кухню, где оставил сохранившийся ещё со времён войны пистолет, стреляющий капсулами со слезоточивым газом.

Яростные автоматные очереди обрушивались на обшарпанный, покосившийся дом. Никулин зарядил пистолет, выбил рукояткой осколок потрескавшегося стекла в окне и прицелился.

Он выстрелил в группу нападавших и услышал злобные крики и кашель. Облачко слезоточивого газа поплыло по морозному воздуху. Михаил чихнул, и в это время автоматные пули угодили в старинную печь с изразцами. Во все стороны полетели острые осколки.

Михаил почувствовал, как обожгло болью бок, но, не обращая внимания на боль, крепче сжал оружие. Выстрелил во второй раз, отбросил газовый пистолет, выхватил обычный. Выдвинул обойму, проверил, есть ли в ней патроны, задвинул на место и переполз в большую комнату.

Никулин перемещался из одного помещения в другое, стараясь делать только меткие выстрелы. Надрывно выли автоматы. Потом послышался рёв моторов.

Наконец стрельба утихла. Он прислонился к стене у окна, выглянул осторожно и увидел, что бандиты сели в машины и поехали прочь от дома.

Михаил стоял и смотрел в окно. Он пытался найти хоть какой-то смысл в происходящем, вглядываясь в серое сибирское небо, разглядывая далёкий горизонт. Но смысла не было. Все было бессмысленно, кроме того, что экспедиция спасена. Инопланетный корабль был спасён.

— …Понимаешь ты или нет?

Никулин оглянулся, разглядел в быстро сгущавшихся сумерках гневно прищуренные глаза Гаспардина, его побелевшие губы и посеревшие щеки.

— Ты нарушил приказ, — повторил Гаспардин, но тут его взгляд скользнул по рубашке Михаила, и выражение лица его переменилось.

Никулин тоже посмотрел вниз, но не увидел ничего, кроме клубящейся тьмы. Он потрогал бок другой рукой и почувствовал тёплую влагу.

— Проклятье, — сказал он и провалился во тьму.

Очнувшись, Никулин увидел над собой низкий белёный потолок. Вдохнул. Так пахнуть могло только в доме, где столетиями квасили капусту и варили картошку. Ещё пахло немытой шерстью. Скрипнул стул.

— Итак, вы наконец в себе, молодой человек. — Голос принадлежал полковнику Зинаиде Васильевой.

Михаил повернул голову и увидел, что она сидит возле узкого окошка, прорезанного в толстой каменной стене. Снаружи виднелись стога и бесконечное белесое русское небо. Он знал это место: тут располагалось укрытие для их команды на случай возникновения чрезвычайных обстоятельств. Никулин потрогал бок и нащупал прикреплённую пластырем повязку. Он заговорил и почувствовал, как пересохло горло.

— Экспедиция спасена.

— Не благодаря тебе.

Лицо полковника было спокойным, взгляд — бесстрастным. Как и большинство людей, чьё детство прошло в тени Сталина, она, казалось, была напрочь лишена эмоций.

Михаил понимал, что на самом деле это не так.

Он спросил:

— А корабль?

— С ним все в порядке. Пока, — добавила Васильева тоном жёстким, как гранит. Гнев этой женщины напоминал лавину — был холоден и сметал любые препятствия на своём пути.

— Но все изменится, если кто-то из подстреленных тобой людей умрёт и правительство обратит на нас внимание.

Михаил, с трудом сдерживая возмущение, поёрзал на кровати и поморщился от боли, а полковник негромко и мягко продолжила:

— Если я отдам приказ уничтожить этот инопланетный корабль, так и будет сделано.

Никулин скрипнул зубами, превозмогая боль, сел и прислонился спиной к стене.

Полковник тем временем все говорила:

— Это была всего-навсего шайка любителей поживиться на дармовщинку, они хотели захватить электростанцию и заработать лёгкие деньги, взвинтив цены на электричество. Своего рода энергетические пираты. Они понятия не имели о том, что мы — агенты времени, что у нас — корабль чужаков. И они, конечно, вернутся с подкреплением. Нам следует позаботиться о том, чтобы бандиты и нашли здесь только гидроэлектростанцию. Ни больше и ни меньше. Ничего, — с расстановкой произнесла она ледяным тоном, — такого, что могло бы вызвать хоть какие-то вопросы.

— Простите, — наконец выговорил Михаил, хотя сделать это ему было не легче, чем приподняться и сесть.

Васильева откинулась на спинку стула, потёрла пальцами висок — так, словно у неё болела голова. Но если бы кто-то предположил, что этот жест — проявление слабости, он бы ошибся.

— У американцев есть корабль, — сказала она. — Теперь мы союзники. Есть корабли у немцев и у французов, а также у норвежцев и у африканцев. Должна ли я напоминать вам, Михаил Петрович, что все они теперь — наши союзники? Агентства времени трудятся по всему миру. Предстоящая миссия будет осуществлена до конца, даже если кто-то из нас потеряет корабль.

Михаил покачал головой и поморщился от боли.

— Прошу прощения. Просто не верится, что американцы нам помогут. А даже если помогут — неизвестно ещё, что они потребуют взамен.

— Этого не знает никто из нас, — ответила женщина. — Я сама привыкла им не доверять, но изменившаяся ситуация требует, чтобы мы изменили своим привычкам.

Раненый поморщился. Полковник продолжала:

— Сейчас наши люди заканчивают работы на электростанции. Потом они отправятся в Санкт-Петербург и подготовятся к путешествию. — Она уронила руки на колени. — Никто из нас не доверяет американцам. Но с фактами не поспоришь — положение правительства крайне неустойчиво, в любой момент могут начаться волнения. Ты сам прекрасно понимаешь: в сложившихся обстоятельствах никто не должен узнать про инопланетные артефакты — межпланетные корабли и аппаратуру для путешествий во времени. Подобные секреты не должны попасть в плохие руки. Ради сохранения тайны нам следует быть готовыми взорвать корабль даже вместе с собой. Представители всех стран, вовлечённых в Проект, согласились на такие условия. Поэтому необходимость вынуждает всех нас идти на компромисс. Работать сообща, разгадывать тайны, с которыми мы сталкиваемся, до тех пор, пока за пределами земного притяжения мы не встретимся с проблемами более серьёзными, нежели все те, что мы создавали друг другу прежде — здесь, на Земле.

Васильева снова откинулась на спинку стула.

Михаил вздохнул, потрогал рукой бок. Было больно.

— Что с экспедицией?

— Завтра вылетаем в Нью-Йорк. Мы начинаем тренировки там.

Глаза Никулина метнули молнии. Собрав все силы, он поднялся и встал с кровати.

— Я лечу, — заявил Михаил, не обращая внимания на то, как дрожит и срывается голос. — Отправьте меня этим рейсом.

— Но врач…

— Мне все равно. Я буду участвовать в этой экспедиции, даже если для этого мне придётся пробиться через восемь часовых поясов. А вы знаете: я никогда не бросаю слов на ветер.

Они молча смотрели друг на друга.

— Зина, — проговорил он наконец. — Пожалуйста.

У Васильевой едва заметно дрогнули губы.

Никулин опустился на набитый соломой матрас. У него закружилась голова. Но это не имело значения. Он понял, что победил.

— Мы улетим завтра, — сказала Васильева. — Но без тебя. Как только спадёт температура, присоединишься к нам… — Она указала на кровать. — А теперь спи.

И за ней закрылась дверь.

Глава 1

Зазвонил телефон. Росс Мердок вздрогнул и обернулся.

На миг он встретился взглядом с женой, Эвелин Риордан. Женщина, стоя у противоположной стены, укладывала скатерть в корзину для пикника, которую они только что вместе собрали.

Странно было услышать телефонный звонок. Никто так бесцеремонно не нарушал их уединения на протяжении долгих роскошных осенних дней — здесь, в Сейфарборе, на побережье штата Мэн. Ни телефона, ни телевизора, ни газет — ничего, кроме морских птиц да шума волн, разбивающихся о прибрежные скалы у подножия холма, на котором стоял дом. Птицы, волны — и они. Рай.

— Давай не будем брать трубку, — сказал Росс.

Женщина покачала головой.

— Это не наш дом. Это дом Гордона. Может быть, кто-то ему звонит.

— Кто? — спросил Мердок, когда телефон зазвонил во второй раз.

Эвелин выразительно глянула на него своими большими карими глазами.

— Друзья? Родственники?

— У него нет друзей, кроме сотрудников Проекта, — полушутя отозвался мужчина. — И родственников, думаю, тоже. Проект для него — и друзья, и родственники.

Эвелин проговорила:

— Я думаю, все-таки надо ответить.

— Ладно, я возьму трубку, — сказал Росс. — Я ближе к телефону.

На четвёртом звонке он поднял трубку.

— Дом Эша.

— Мердок. — Этот голос трудно было не узнать. Майор Келгэрриз. — Всюду тебя разыскиваю. У нас чрезвычайное происшествие.

Мужчина бросил трубку.

— Торговля по телефону, — сказал он, с трудом заставив себя улыбнуться. — Давай-ка поторопимся на пикник, пока погода снова не загнала нас в дом.

Эвелин улыбнулась в ответ, взяла корзину и открыла дверь.

Телефон снова зазвонил. Росс закрыл за собой дверь.

— А может, нам и повезёт с погодкой, — проговорил он громко и весело.

Жена посмотрела на него, вздёрнув брови, но промолчала, а он взялся за ручку корзины, их руки оказались рядышком, и они зашагали по тропинке, уводящей от дома.

Час спустя Мердок лежал, растянувшись на прохладной траве, и смотрел, как плывут по небу облака.

«Чрезвычайное происшествие, — думал он. — Ну, естественно. В Проекте всегда какие-нибудь треклятые чрезвычайные происшествия!»

И почему-то получалось так, что в большинстве из них Росс принимал деятельное участие.

Он считал, что заслужил отдых. Ему и Эвелин был обещан медовый месяц, и Мердок не собирался от него отказываться. «Медовый месяц» — это когда они только вдвоём, наедине, никто не мешает и ничто не угрожает — кроме разве пары-тройки шмелей.

Росс посмотрел на жену, а она наблюдала за чайками, пикирующими и кружащими над пенным прибоем у скал. Наконец Эвелин повернула голову, и их взгляды встретились. Она прищурилась.

— Торговля по телефону? — проговорила она.

— Что-что? — удивлённо спросил мужчина.

Уголки губ Риордан опустились.

— Может быть, мне не стоит поднимать эту тему, но разве не странно, что ты злишься целый час просто из-за дурацкого звонка.

— Я? Злюсь? — фыркнул Мердок.

Жена наклонилась и провела кончиком пальца по его подбородку.

— Ты стал такой… зажатый. Напряжённый. Ну, просто будто какой-то герой боевика, в которого, того и гляди, начнут палить из автоматов штук двадцать очень плохих парней. — Она нежно прикоснулась к руке мужа, и он только тут заметил, что барабанит пальцами по земле. — Костяшки пальцев у тебя пока не побелели, но до этого, по-моему, недалеко.

Росс смущённо улыбнулся.

— Это был Келгэрриз.

Эвелин присвистнула. Позади неё крикнула чайка, а далеко внизу, словно бы в ответ, послышались мяукающие голоса множества морских птиц.

— Нам с тобой обещали это время, — заявил Мердок. — И пошли они к чертям собачьим, если отступаются от данного слова.

— Но ты же понимаешь: случилось что-то чрезвычайное, иначе бы нас не побеспокоили.

Припомнив, что словечко «чрезвычайное» прозвучало и по телефону, Росс пожал плечами.

— Милый, — чуть насмешливо проговорила его жена. — Ты только не старайся сделать вид, что тебе это безразлично. Или что ничего важного не происходит. Как ни крути, а призрак Келгэрриза сидит вот тут, между нами, иначе бы ты так не злился. Так что лучше бы нам вернуться в дом и выяснить, что у них там за проблема.

— Проклятье.

Мужчина встал и принялся укладывать вещи в корзину.

— Означает ли «проклятье», что я права? — с усмешкой поинтересовалась Эвелин. — Жене было бы приятно узнать, что она способна разгадывать вот такие маленькие загадки в поведении супруга.

— «Проклятье» означает «проклятье», — буркнул Росс и повесил корзину на плечо.

— Я это запомню, — кивнула Риордан, улыбаясь, и они тронулись в обратный путь.

Через полчаса после того, как они возвратились в дом Гордона Эша, снова зазвонил телефон. Эвелин чуть насмешливо посмотрела на Мердока.

— На этот раз трубку возьму я, — сказала она и подошла к телефону.

— Дом Гордона Эша, — ответила она вежливо. — Эвелин Риордан у телефона. Могу я принять ваше сообщение?

Россу ужасно захотелось — хотя он и понимал, насколько это глупо, — чтобы она после небольшой заминки сказала: «Извините, вы ошиблись номером» или, может быть: «Нет, нам не нужна алюминиевая обшивка».

Но прошло десять секунд. Тридцать. Женщина не проронила ни слова.

Мердок подошёл к ней, молча встал рядом и стал ждать.

Наконец она проговорила:

— Я все понимаю, майор. Мы ценим вашу заботу и очень благодарны за то, что вы позволили нам побыть вместе ещё немного. До завтра.

Она бережно опустила трубку на рычаг и обернулась к Россу.

— Действительно, дело срочное.

— Проект «Звезда», — процедил Мердок, будто ругательство. — Нужно было дать этой треклятой машине времени команду унести нас куда-нибудь в прошлое или в будущее, чтобы нас никто не нашёл. — Он вздохнул. — Ну, что у них стряслось на этот раз? Он сказал? Впрочем, он ведь не стал говорить об этом по телефону.

— Вот именно. Он сказал только, что нам нужно явиться в Центр.

— А Гордон?

— Он уже там.

Мужчина протяжно вздохнул.

— Все было слишком хорошо и долго продлиться не могло, — пробормотал он, хотя на язык так и просились более пространные выражения. Но он мог сколько угодно проклинать судьбу, весь мир и своё начальство — это ничего бы не изменило. Так что Мердок спросил только: — Завтра?

— Они пришлют за нами вертолёт. По крайней мере, не придётся колесить по всем этим серпантинам от побережья.

— Но зато мы бы дольше оставались наедине… — мечтательно проговорил Росс.

Эвелин усмехнулась и иронично приподняла бровь.

— У нас ещё вся ночь впереди. Давай не будем тратить время попусту.

Её муж нисколько не возражал.

Гордон Эш налил себе чашку свежесваренного кофе и сел к столу, за которым рассаживались сотрудники во время проведения совещаний. Он посмотрел на майора Келгэрриза, в кабинете которого они находились. Тот ответил на его взгляд кривой усмешкой и бросил:

— Они будут здесь завтра.

— Росс, небось, пришёл в бешенство? — спросил Гордон, стараясь придерживаться шутливого тона.

Келгэрриз, высокий, крепкий мужчина с грубыми чертами лица, сказал:

— Мердок швырнул трубку. Я потом ещё долго звонил. На десятый раз ответила Эвелин. Когда я упомянул о деле чрезвычайной срочности, она, похоже, сумела оценить то, что мы дали им столько времени, сколько смогли. Думаю, Росс отреагировал на это, скажем так, острее, но с этим, к счастью, пришлось разбираться его жене, а не мне.

Его собеседник улыбнулся и кивнул. На самом деле он с нетерпением ожидал Эвелин и Росса. Эш хотел, чтобы они поскорее вернулись и подключились к выполнению, судя по всему, очень трудного задания. Сам Гордон никогда не позволял себе такой опасной роскоши, как влюблённость: это слишком напоминало слабость. И все же он был вынужден признать, что Риордан и Мердок прекрасно подходили друг другу.

Вот только из-за этого Росс и Гордон больше не были напарниками.

Так что же, значит, на этот раз ему предстояло отправиться на задание в одиночку? Или, может быть, они с Россом и Эвелин стартуют втроём?

Минутку. Нельсон Миллард, верховный босс, говорил что-то насчёт того, что вопрос о составе группы, участвующей в экспедиции, будет решён позже — значит, следует отложить бесполезные размышления.

Гордон отхлебнул кофе и мысленно приготовился к ожиданию длиной в сутки. За годы работы археологом он приучился к терпению.

На следующий день, около двенадцати, вертолёт с Россом и Эвелин, уже второй на их сегодняшнем пути, приземлился неподалёку от невыразительного здания на окраине небольшого города в штате Нью-Йорк.

Супруги вышли из вертолёта и сразу низко пригнулись, чтобы не попасть под вихрь, поднятый замедляющими вращение винтами, и хоть как-то укрыться от шквалистого ветра и дождя.

Погода словно согласилась с тем, что их медовому месяцу пришёл конец: ночью с севера налетела сильная гроза, следовавшая за ними по пятам всю дорогу. А лететь пришлось долго: вертолёт, потом — небольшой самолёт и снова вертолёт.

Мердок почувствовал, что пальцы на его покрытой шрамами руке непроизвольно сжимаются в кулак. Они с женой прошагали по асфальтированной площадке и подошли к фасаду здания, на котором красовалась скромная табличка: «Институт полярных исследований». Из-за ощущения опасности, подогретого то ли грозой, то ли страхом перед тем, что ожидало за дверью, Росс нервничал.

Когда охранник распахнул перед ними двери из толстого стекла, Мердок бросил взгляд на отражение Эвелин. Та выглядела, по обыкновению, безупречно и подтянуто: каштановые волосы уложены в узел, брюки и блузка не стесняют свободы движений, но подчёркнуто элегантные. Человек, знающий толк в боевых искусствах, мог бы распознать в чётком изяществе агента Риордан повадки профессионала, всегда готового к бою. Выражение лица доброжелательное, на губах играет улыбка, но Росс понимал, что она тоже нервничает.

Женщина быстро глянула на него. Он усмехнулся — и она усмехнулась.

Вот так. Они начинали чувствовать настроение друг друга.

Открылись, пропуская их, двери лифта. Но супруги не поднялись на этаж вверх, где, как предполагал Росс, находились самые обычные кабинеты. Кабина опустилась этажей на пять-шесть вниз, глубоко под землю.

В лифте они молчали. Когда двери снова открылись, перед ними предстало знакомое зрелище — главная контора учреждения, известного под кодовым названием «Проект „Звезда“». Тут работало правительственное агентство настолько секретное, что для него даже не придумали аббревиатуры — аббревиатуры возбуждают интерес.

Дневное освещение, множество комнатных растений в горшках — благодаря этому в помещениях было светло и легко дышалось, хотя они располагались на уровне пятидесяти футов под землёй. Росс и Эвелин шли мимо множества небольших тесных кабинетов, поглядывая на занятых работой сотрудников вспомогательного звена. Эти люди разрабатывали проекты миссий для агентов времени, а потом сортировали данные, собранные теми во время странствий в прошлое.

Скольким из этих сотрудников, с большинством из которых Мердок не был знаком, доводилось читать его отчёты и на их основе писать собственные?

Наверное, если бы он захотел, то смог бы это выяснить. Так агент размышлял, когда они с женой миновали двойные двери в дальнем конце зала. Но вправду ли ему хотелось знать, много ли работы он создавал для других?

Эта мысль вызвала у Росса усмешку, которую он поспешно стёр с лица на подходе к двери в кабинет Нельсона Милларда, главного руководителя Проекта.

Когда они вошли, обернулись все, находившиеся в кабинете: трое мужчин и одна женщина. Миллард выглядел как типичный главный администратор — крупный, седой, с резкими движениями. Сразу видно человека, которому дорого время. В майоре Келгэр-ризе, непосредственном начальнике Росса в Проекте, безошибочно угадывался военный. А вот третий мужчина, Гордон Эш, непосвящённому показался бы в этом кабинете посторонним — смуглый, голубоглазый, каштановые волосы со светлыми, выгоревшими на солнце прядями, хорошо сложенный и физически развитый. Трудно было предположить, что Эш — обладатель докторской степени по археологии и руководитель с необычайно гибким умом.

Дама же была Россу незнакома: невысокого роста, пожилая, седая, в скромном костюме из синего льна, она неуловимо напоминала Милларда.

«Кем бы она ни была, — решил Мердок, — это важная особа».

— Росс, Эвелин, — поприветствовал вошедших хозяин кабинета, — позвольте представить вам полковника Зинаиду Васильеву.

«Неужели русская?..»

Миллард же обратился к женщине:

— Полковник Васильева, это Эвелин Риордан и Росс Мердок — наши лучшие «чрезвычайщики».

Полковник коротко кивнула и улыбнулась.

— Я много читала о вас.

Её английский казался удивительно естественным, несмотря на ощутимый акцент.

«Это как раз понятно, — мрачно подумал Росс. — Интересно другое: вы читали наши отчёты или отчёты о нас, написанные вашими шпионами?»

— Прошу садиться, — сказал Миллард и указал на два свободных стула. — Кофе? Перекусить?

Только тут Мердок почувствовал плывущий по комнате аромат свежесваренного напитка. Он встал и, наливая себе и Эвелин кофе, обернулся, чтобы посмотреть на Эша. Тот с едва заметной улыбкой наблюдал за ним.

— Русская? — спросил Росс одними губами, зная, что больше на него никто не смотрит.

У Гордона вокруг глаз образовались весёлые морщинки.

Шеф между тем продолжал:

— Мы ожидаем коллег полковника Васильевой и одного из наших сотрудников. Они задержались из-за непогоды в Вашингтоне. Полковник прибыла заранее, чтобы мы могли начать предварительные переговоры. Майор расскажет в общих чертах, с чем нам придётся иметь дело.

Он кивнул Келгэрризу и сел. Майор обратился к Васильевой:

— Может быть, начнёте вы, полковник?

Русская кивнула и сложила руки перед собой.

— Мы прибыли, чтобы просить вас о помощи, — проговорила она медленно, с сильным акцентом. — В прошлом из-за политики наших властей мы были соперниками, и, пожалуй, и ваши и наши агенты времени продолжали своего рода интеллектуальную гонку уже после того, как завершилась гонка вооружений.

Келгэрриз усмехнулся. Васильева смешливо прищурилась.

Росс неожиданно для самого себя улыбнулся. На раннем этапе деятельности проекта «Звезда» пошедшая уже на убыль холодная война держала две могущественные нации Земли по разные стороны баррикад, хотя и русские и американцы сражались с одним и тем же врагом. Позже, когда отношения на официальном уровне потеплели, началось соперничество между учёными, больше похожее на спорт, чем на политику. Забавно было наблюдать, как учёные, соревнуясь между собой, стараются быстрее выяснить назначение того или иного прибора. Вот только это был очень и очень опасный спорт.

— Но прежде вы остерегались обращаться к нам.

Дипломатичность высказывания Милларда вызвала у Мердока улыбку. Он поспешно сделал глоток кофе, чтобы никто не заметил выражения его лица.

— Это так. — Полковник снова отрывисто кивнула. — В самом начале, когда мы впервые столкнулись с существами, которых у вас прозвали «лысоголовыми», мы ошибочно предположили, что они — ваши союзники. Их действия — уничтожение наших баз без малейшего повода с нашей стороны — заставили правительство сделать напрашивающиеся, но нелицеприятные для вас выводы. Мы решили, что лучше доверять только самим себе.

Росс почувствовал, как у него задрожали руки при воспоминании о тех днях. Он мрачно кивнул.

— Вижу, вы согласны со мной, агент Мердок, — сказала полковник и посмотрела на Росса с явным сочувствием. — Эти чужаки опасны, и даже после того, как мы убедились, что вы тоже сражаетесь против них, мы не могли установить, насколько поражены их шпионами ваши государственные учреждения.

Мердок наконец подал голос:

— Ну, так какой же счёт? Лысоголовые нас сделали?

— «Сделали»? — переспросила полковник и слегка нахмурилась.

— Это бейсбольный сленг, — пояснил Келгэрриз и обернулся к Россу. — Нет, — сказал он. — По крайней мере, не напрямую. Речь не об этом. Сейчас наша цель — планета, а не люди, хотя, весьма вероятно, выяснится, что лысоголовые в этом замешаны.

— Но… — Мердок перевёл взгляд с майора на бывшего напарника. — Доминион…

— По-прежнему в порядке, — спокойно отозвался Гордон Эш. — Помнишь планету, к которой мы впервые подлетели на брошенном звездолёте, с Тревисом и Ренфри?

Росс скривился, вспомнив кошмарный полет на борту корабля, система управления которым оказалась чуждой и малопонятной для людей. Он помнил все планеты, на которых они тогда побывали, так как каждое приземление было смертельно опасным и они не раз чуть не погибли.

— Разве такое забудешь?

Васильева сказала:

— Все отснятые вами плёнки были после вашего возвращения распределены между правительствами тех стран, которые пожелали их исследовать. Так получилось, что нам досталась запись, на которой была запечатлена именно эта планета.

— Помню, — сказал Росс. — Я тогда ещё очень обрадовался тому, что мы официально избавились от этого места!

Полковник улыбнулась и продолжала:

— Мы —как, вероятно, в своё время и вы — предположили, что разрушенный город, найденный вашей экспедицией, некогда был крупным космопортом, местом встреч множества различных рас, овладевших межзвёздными перелётами. В первую очередь мы стремимся как можно больше узнать о чужаках, чтобы защититься от новой атаки, поскольку первая оказалась для нас чрезвычайно тяжёлой. Расшифровка записей продвигалась удручающе медленно, а финансирование науки в нашей стране всегда было проблемой. Поскольку мы — я говорю о Проекте — должны оставаться тайной для основной массы населения, с точки зрения правительства баловать нас особо не за что. От нас ждут максимальных результатов при минимальном финансировании.

Келгэрриз и Миллард кивнули и переглянулись. Росс ощутил неожиданное сочувствие к русским.

— Правительства, видимо, везде приблизительно одинаковы?

— Видимо, так, — ответил майор.

Полковник снова усмехнулась. На этот раз улыбка у неё получилась ироничной.

— Что ж, тогда вы правильно поймёте, если я скажу вам, что на самом высоком уровне было принято решение — ускорить исследование вопроса путём отправки научной экспедиции в те времена, когда космопорт на планете ещё активно действовал, с целью сбора дополнительных данных.

Росс понимающе присвистнул. Полковник Васильева вздёрнула брови.

— Да нам это тоже показалось… преждевременным. Мы планировали более осторожный подход. Наш отряд путешественников во времени отправился в то время, когда башня, обозначенная вами как библиотека, ещё работала — или, по крайней мере, была цела, — но уже после того, как перестал функционировать космопорт. В конце концов, мы имели полное право предположить, что космопорт окажется битком набит лысоголовыми, и нам казалось, что они вряд ли встретят людей с распростёртыми объятиями.

— Скорее всего, наша тактика была бы примерно такой же, — сказал Эш. — Насколько я понимаю, что-то пошло наперекосяк?

— Вот это и необходимо выяснить. — Полковник повернулась к нему. Она сидела, сжав руки в кулаки. — Проблема в том, что не осталось ничего, кроме брошенной аппаратуры. Наши учёные исчезли бесследно.

Глава 2

— Бесследно, — повторил Росс. — Но нет ли в этом разгадки?

— Действие Ворот времени было прервано внезапно — настолько внезапно, что, по нашему мнению, у Екатерины, архивиста отряда, не было возможности послать ни предупреждение, ни далее краткое сообщение.

— Не могли бы вы описать в общих чертах ваш подход к организации работы? — спросил Гордон, склонившись к столу и соединив кончики пальцев.

— В состав наших исследовательских бригад входят дублёры. Бригада состоит из отряда путешественников во времени и базового отряда. В то время как отряд агентов отправляется в прошлое, люди из базового отряда остаются и охраняют корабль и генератор поля Ворот. Ожидая возвращения товарищей, эти сотрудники собирают научные данные. Экспедиционные отряды не могут переустанавливать время с «дальнего конца» — наша техника была серьёзно отброшена в развитии назад после атаки чужих. Поэтому время в прошлом течёт параллельно времени в настоящем. Таким образом, агенты времени не могут появиться несколько мгновений спустя после старта — это потребовало бы изменения настроек аппарата с дальнего конца, которое невозможно, поскольку оборудование в прошлом является всего лишь проекцией, образом аппаратуры, находящейся в настоящем времени.

Келгэрриз сказал:

— Мы частенько действуем примерно по таким же правилам, если есть возможность. Существуют способы осуществления микроскачков внутри определённого промежутка времени, но эти скачки сопряжены с невероятно высокими затратами энергии и с ещё более высоким риском. Несколько произошедших в результате наших экспериментов аварий заставляют нас предположить, что из-за этих скачков ткань времени опасно растягивается. Мы стараемся добиваться того, чтобы операции осуществлялись параллельно с реальным временем.

Полковник согласно кивнула.

— Мы до сих пор не слишком хорошо разобрались в этой инопланетной технике — как она работает и почему.

Росс спросил:

— А как же генератор поля?

— У нас существует стандартная схема, — ответила Васильева. — Простите меня за многословие, но думаю, будет лучше, если я все объясню подробно.

— Конечно, — кивнул Эш. — Пожалуйста, продолжайте.

Полковник отпила глоток кофе и устало откинулась на спинку стула.

— Мы никогда не знаем заранее, сколько времени потребуется отряду на выполнение полученного задания — несколько часов или несколько недель, поэтому мы в первую очередь производим сбор научной информации. Базовый, сторожевой отряд собирает образцы в непосредственной близости от Ворот и подвергает их анализу. Организуются посты для наблюдения за местными жителями. В данном случае отряд, согласно приказу, должен был разыскать башню, некогда обнаруженную вами, доктор Эш, и изучить её, если бы это позволили местные племена летунов. Наш отряд захватил с собой предметы, которые мы надеялись обменять на древние свитки — если таковые обнаружатся.

— Обнаружили что-нибудь? — спросил Гордон.

Васильева покачала головой.

— Вы и ваши коллеги обнаружили первичные образцы, — сказала она и одобрительно кивнула. — Но нам хотелось все проверить ещё раз. Мы ожидали, что нашей группе удастся взять материалы гораздо более высокого качества из работающей библиотеки — и что эти материалы дополнят уже имеющиеся. Очевидно также, что все собранное нами исчезло бы на текущем отрезке линии времени.

Присутствующие одобрительно закивали.

— Затем, — продолжала полковник, — наши сотрудники должны были расширить изучаемую зону, исключая только ареал враждебных ласок. Некоторым из наших людей было поручено обследовать здания, другие должны были постепенно продвигаться, концентрически удаляясь от точки прибытия, собирать и анализировать пробы. — Она нахмурилась, глядя на чашку с кофе. Её взгляд стал задумчиво-отстранённым. — Когда базовый отряд прочёсывал третий круг, они обнаружили останки одного из членов экспедиционного отряда.

В кабинете стало тихо.

— Прочёсывая шестой круг, мы засекли сигнал, — продолжала Васильева. — Этот сигнал означал, что экспедиционный отряд по какой-то причине бросил генератор поля.

Росс нетерпеливо заёрзал, поймал на себе взгляд Эвелин и промолчал. Келгэрриз, взглянув на Мердока, едва сдержал улыбку, но тоже не проронил ни слова.

Однако полковник все это заметила и вежливо кивнула Россу.

— У вас есть вопрос, мистер Мердок?

— Просто мне стало интересно, почему ваш экспедиционный отряд не нашёл свою брошенную технику по прибытии?

— Если бы они её обнаружили, они не стали бы совершать скачок, — с усмешкой ответил за полковника Эш.

Риордан криво ухмыльнулась.

— От всех этих разговоров о времени у меня начинают вскипать мозги.

— У меня тоже, — признался Миллард.

— Это ведь как с квантовой механикой и кошкой Шрёдингера^[4], понимаете? — проговорила Васильева и склонилась к столу. Она была обеспокоена тем, насколько верно её понимают, и это беспокойство делало её акцент ещё заметнее. — Генератор поля и обнаруживался, и не обнаруживался одновременно до «скачка» первого отряда. Потом суперпозиция отказала. А после этого аппаратура только… была. Была — по-русски это звучит вернее.

— Похожая история вышла с нападением лысоголовых на нашу станцию на крайнем севере несколько лет назад, — сказал майор. — Когда мы прибыли и основали базу, следов их вмешательства обнаружено не было до тех пор, пока все не случилось и мы не поняли, что именно нам нужно искать.

Росс догадался, что на его лице крупными буквами было написано изумление, поскольку Келгэрриз продолжал:

— Да, мы уже обменялись подробной информацией по всем миссиям с обеих сторон. Чтобы появилась хоть какая-то надежда спасти этот экспедиционный отряд, нам нужно знать как можно больше.

«Насколько подробной информацией вы обменялись?» — хотелось спросить Мердоку, но он от вопроса удержался.

Васильева проговорила:

— Можно поставить вопрос таким образом: где мог сосредоточить поиски наш отряд? Стали бы они на протяжении многих недель прочёсывать всю планету, чтобы разыскать генератор поля Ворот, который на самом деле мог оказаться где угодно? Не забывайте: сигнала на месте перемещения не было, поэтому наш базовый отряд понятия не имел о том, что необходимо организовывать поиски. Шестой круг оказался очень большим.

— Все ясно, — сказал Росс, стараясь, подражая Келгэрризу, реагировать на поступающие факты как на нечто само собой разумеющееся. — Простите, что прервал вас.

Полковник едва заметно качнула головой.

— Когда имеешь дело с прошлым, настоящим и тем, как они взаимосвязаны, все вопросы важны. Больше мне сказать почти нечего. От группы отчёты поступали ежедневно, но связь оборвалась после шестьдесят второго дня — то есть, согласно корреляции с настоящим временем, примерно за три недели до того, как мы обнаружили брошенную технику. Единственное, что было между ними общего, — это болезненное состояние. Что-то вроде аллергической реакции — так мы решили. Точно такое же недомогание переносили учёные в настоящем времени, только реакция не была такой выраженной. Сразу по возвращении в сферический корабль все симптомы исчезли.

— Эту проблему можно ликвидировать с помощью курса антигистаминных препаратов, — заметил майор.

Васильева кивнула.

— Мы не приняли таких мер предосторожности, поскольку в отчёте вашей группы, — сказала она и кивнула Гордону, — ничего не было сказано о патологических реакциях.

— Мы ничего серьёзного не заметили, — отозвался Эш. — А не может эта проблема носить сезонный характер?

— Как раз так мы и предположили, — ответила полковник.

Эвелин негромко поинтересовалась:

— Не найдены ли хоть какие-то сведения об исчезнувшем отряде?

Васильева покачала головой.

— С момента обнаружения сигналов брошенной аппаратуры, естественно, был отдан приказ, и наша группа приступила к розыску. Кроме останков биолога, никаких вещественных улик обнаружено не было, хотя обследована была территория на много миль вокруг. То ли останки захоронены на одном из других островов, то ли просто пропали. Наша поисковая группа расширяла площадь поисков до тех пор, пока у них не закончились припасы, и только после этого вынужденно вернулась.

— Невесело, — констатировал Росс. — И чем мы можем вам помочь?

Келгэрриз сказал:

— Как уже упоминала полковник, недавно чужаки нанесли серьёзный ущерб их базам и оборудованию. Русские до сих пор ещё оправляются после этого потрясения.

— Медленно — слишком медленно, — проговорила Васильева, не скрывая отчаяния. — Наше правительство не желает выделять нам денег, не видя результатов, а мы не можем продемонстрировать результаты, если у нас не будет средств для продолжения работы. У нас столько сил ушло на то, чтобы наверстать упущенное! — Она развела руками и пожала плечами. — Поэтому, когда майор вышел на нас с предложением поделиться информацией, мы вместо этого прибыли, чтобы попросить о помощи.

— И эта помощь вам будет оказана, — объявил Миллард. — Исследуемая планета явно чрезвычайно важна. Только условия соглашения, по которым, вследствие распределения записей между странами, данные были переданы вам, удерживали нас от дальнейшего изучения этого мира. Нам тоже хотелось бы знать больше — и о космопорте, и, естественно, о лысоголовых. Разгадай мы кое-какие тайны, связанные с ними, нам, возможно, удастся лучше организовать оборону — на случай, если их внимание снова обратится в сторону Земли. А приходится предполагать, что так и будет.

Эш забарабанил кончиками пальцев по подлокотнику жёсткого кресла.

— Согласен. Единственная, и та весьма хрупкая, кстати сказать, защита, которой мы располагаем, — наша надежда на то, что чужаки, уничтожив русские базы, решили, будто окончательно избавились от земной угрозы. Но они могут обнаружить свидетельства нашего присутствия где-то ещё…

— Или просто-напросто вернуться и раздразнить местных дикарей, — кисло добавил Росс — Я — с вами. Ну, и какой план?

— План такой: наши лучшие агенты вместе с русской группой отправятся на планету, где был обнаружен космопорт, и разыщут пропавших членов экспедиции, а также соберут сведения — какие только возможно.

— Вы имеете в виду нас троих? — спросил Мердок и указал на себя, свою жену и Гордона.

— Нет, — ответил майор. — Четверо сотрудников нашего Агентства присоединятся к четверым русским агентам времени. Четвёртый член экспедиции с нашей стороны — не американец. У меня есть и другие блестящие оперативники — из подразделений, о которых вы трое знаете мало. Одна наша сотрудница просто рождена для этой миссии.

— Рождена? — в унисон спросили Росс и Эвелин, переглянулись и рассмеялись.

— Рождена, — подтвердил Келгэрриз.

Он наклонился и осторожно вытащил из ящика стола контейнер для хранения археологических образцов. Мердок заметил сбоку на коробке надпись кириллицей.

Майор посмотрел на полковника Васильеву так, словно спрашивал у неё разрешения, а когда русская кивнула, открыл крышку. С почтительной бережностью он извлёк оттуда маленький предмет, похожий на кусочек тёмного дерева.

— Русская научная экспедиция нашла вот это под большой кучей мусора в здании библиотеки. Предмет был обнаружен только через неделю тщательного поиска артефактов.

Майор поднял предмет, и Росс увидел, что это и вправду дерево, украшенное резьбой и на вид ужасно древнее. Приглядевшись, он рассмотрел в узорах резьбы женское лицо. Оно было удивительно красиво и вырезано с невероятной тонкостью. Глядя на него, Росс подумал, что, если бы ему довелось когда-нибудь увидеть ту, которая послужила моделью для этого произведения искусства, он бы её непременно узнал.

Как раз в этот момент послышался мелодичный сигнал. Келгэрриз взглянул на экран своего ноутбука и прочёл сообщение, появившееся в нижнем уголке экрана.

— Ага, — сказал он, — точно вовремя. — Майор оторвал взгляд от экрана. — Росс, вы с Эвелин отправитесь на задание как напарники. Гордон, познакомься со своим новым партнёром.

В это мгновение открылась дверь, и в кабинет вошла высокая стройная женщина, одетая в дорогой деловой костюм. Она двигалась с изяществом и уверенностью.

Мердок посмотрел на её тёмное, как ночь, лицо, в её чёрные глаза, и у него вдруг перехватило дыхание от волнения.

— Профессор Саба Мариам, — представил женщину Келгэрриз. — Это полковник Васильева… — Он представил всех присутствующих, но Росс его почти не слышал.

Он все пытался понять, как это может быть: у вошедшей женщины было то самое лицо, которое изобразил на дереве неизвестный древний резчик.

Глава 3

Усевшись в мягкое кресло, Гордон Эш облегчённо вздохнул.

Они с Россом наконец остались наедине — Эвелин вызвалась провести для Сабы экскурсию по Центру.

Мердок уселся и лениво включил телевизор.

Эш сидел молча. Извечный дневной свет в комнатах, которые были предоставлены в их распоряжение, не позволял понять, какое сейчас время суток. У Гордона ныла шея, поэтому ему не хотелось оборачиваться и смотреть на часы, да и необходимости не было: он знал, что уже поздно. Это знало его тело и его сознание.

Остальные русские — все, кроме одного — прибыли вскоре после Сабы, и Миллард объявил перерыв на обед, сказав, что во время совместной трапезы они все могут познакомиться друг с другом.

Гордон терпеть не мог подобное общение — банальную болтовню людей, не доверяющих друг другу, но вследствие обстоятельств вынужденных делать вид, что доверяют.

Он заставил себя обменяться полудюжиной вымученно вежливых фраз со своей новой напарницей. Ещё меньше он сказал новоприбывшим русским. Но даже возможность быть настолько лаконичным не показалась ему достаточным вознаграждением за то, что он вытерпел трапезу, показавшуюся ему бесконечной. Скука в сочетании со стрессом вызвали у Эша головную боль.

— Ладно, — сказал Росс и, небрежно махнув изуродованной рукой, выключил видео. — Я твоё настроение нутром чую. Давай, выкладывай.

— Я просто устал, — отозвался Гордон.

— И? — поторопил его бывший напарник.

— И какая часть высказывания «Я просто устал» тебе не ясна? — осведомился Эш. Ему самому хорошо было известно: уж если он докатился до сарказма, ему давно пора в кровать.

Росс рассмеялся.

— Тебе не хочется работать с напарником женского пола. Ну, давай признавайся.

Гордон зажмурился и запрокинул голову.

— За обедом ты с Сабой был очень вежливый, — безжалостно продолжал Эш. — Со мной ты так не любезничал, когда мы в первый раз встретились. По системе «дамы и господа» ты работаешь только тогда, когда сильно на взводе. Так что не притворяйтесь, доктор Эш.

Гордон вздохнул.

— Не на взводе, нет. Не так. Слишком сильное слово.

— А что не так с профессором Мариам? Интеллектуального багажа у неё хватит на троих учёных — она профессор музыковедения в университете Аддис-Абебы, играет на десятке музыкальных инструментов на уровне концертирующего музыканта и знает западную классическую музыку не хуже народной эфиопской — а я слышал, что эфиопская музыка жутко древняя и красивая. Кроме того, на её счёту парочка секретных заданий в Африке. Одна из этих миссий, между прочим, касалась вмешательства лысоголовых примерно в том времени, когда мы с ними столкнулись, поэтому нельзя сказать, что она — полная невежда в этом вопросе.

— Дело не в Сабе, — со вздохом проговорил Эш. — Квалификация у неё повыше, чем у меня, а для Келгэрриза, судя по всему, она — то, что надо, и даже более того. Но…

— Она — женщина? — подсказал Росс.

Гордон снова вздохнул.

— Я не против женщин в Проекте — несмотря на то, что я воспитан в патриархальном духе. Последние из моих застарелых предрассудков из меня выбили, когда я познакомился с бывшей начальницей Эвелин. Я решил, что мне лучше вести себя осторожнее с этой маленькой седой женщиной — инструктором рукопашного боя, — после того, как она несколько раз подряд уложила меня на мат без особого труда. Я знаю, что наши агенты-женщины точно такие же умные, отважные и ловкие, как мы. Но напарник… Ведь придётся жить с ней бок о бок. Такой просвещённой и рафинированной.

Эш вспомнил, как оценивающе смотрели на него тёмные глаза Мариам. Ему почудилось в этом взгляде холодное, отстранённое любопытство, с которым можно было бы смотреть на окаменелость — и притом, на не слишком интересную окаменелость.

Росс хмыкнул.

— Все ясно. Полагаешь, Саба не будет в восторге, наблюдая тебя поутру, небритого и помятого, — ты ведь привык заваливаться спать одетым? К тому же вам придётся выяснять, кто первый пойдёт в ванну — или в то, что будет служить ванной во время увеселительных прогулок в далёкое прошлое, и все такое.

— Ну ладно, ладно, — скривился Гордон. — Хватит подкалывать.

Росс с усмешкой проговорил:

— Дружище, все это глупости. Поверь мне, со всем этим мне пришлось мириться на Гавайке и Доминионе, и женщины справлялись с трудностями не хуже мужчин.

— Но я к этому не привык, — сказал Эш. — Мой жизненный опыт и даже мои исследования относятся к тем доисторическим временам, когда женщины не имели возможности активно проявлять себя, и потому мало кто из женщин-агентов участвовал со мной в том, что ты назвал «увеселительными прогулками в прошлое». И я к этому привык — хорошо это или плохо.

— Давно пора привыкнуть действовать по-другому, — безжалостно парировал Росс. — И сочувствия ты от меня не дождёшься. Между прочим, это ты, собственной персоной, объявил мне — когда я отправлялся на первое задание, — что мы либо учимся, либо превращаемся в окаменелости. А ты отлично понимаешь, что познания профессора Мариам нам очень и очень пригодятся — судя по немногочисленным намёкам русских о характере нашей миссии. Она абсолютно необходима для выполнения этого задания, а нам предстоит спасти людям жизнь.

— Ладно, — вздохнул Гордон. — Сдаюсь.

— Если бы мы поменялись местами, ты бы, как пить дать, втолковывал мне то же самое, — заметил Мердок. — Все. С нотациями покончено.

— Тогда я, с твоего позволения, немного посплю, — откликнулся Эш и выбрался из кресла. — То, что ночью выглядит совершенно невозможным, с утра может показаться всего лишь маловероятным.

Росс рассмеялся и снова включил телевизор.

— Спокойной ночи, Гордон.

Росс проводил Гордона взглядом, а когда тот вышел и закрыл за собой дверь, покачал головой и улёгся на кровать. По телевизору шёл боевик — свежий фильм, заботливо предоставленный администрацией Проекта, — но Мердок поймал себя на том, что фильм ему не очень интересен.

Слишком много всего произошло за день. Русские, в качестве союзников… Перспектива посещения планеты, на которой, как он очень надеялся, ему больше никогда не доведётся побывать… Сомнения Эша…

Участие в экспедиции, чреватой большими опасностями, вместе с женой.

Мердок поёжился. Он мог бы обсудить все три проблемы с супругой, ему бы очень пригодились её вдумчивость и острая наблюдательность. Но Россу казалось — заговори он с ней о собственных опасениях, это вызвало бы у Эвелин только раздражение. Она бы усмотрела в этом сомнения в её профессионализме, а Росс на самом деле никакого недоверия в этом плане не испытывал. Он не раз видел жену в деле и понимал — рукопашным боем, например, она владеет намного лучше его самого.

Нет, ему не давало покоя не то, что его напарник — женщина.

Мучило другое: то, с чем Мердок никогда не предполагал столкнуться, — инстинкт сохранения, вызванный к жизни любовью. Он всю жизнь был одиночкой, и оберегать ему приходилось только себя самого. Теперь же все переменилось, стало совершенно другим его мировоззрение. В кошмарных снах до сих пор возвращался к нему день на Доминионе, когда на агента Риордан упала её лошадь и чуть не раздавила насмерть. Пока Росс не понял, что женщина сумеет выбраться, он думал, что сам умрёт от страха.

Мердок знал, что говорить об этом с Эвелин не стоит. Слишком трудно было бы подобрать верные слова, и слишком легко — ляпнуть что-нибудь не то и спровоцировать непонимание. Когда речь шла о по-настоящему важных вещах, Росс не очень доверял словам. Он доверял делам.

Мердок точно знал: если с женой что-то случится, он этого не переживёт. Уж лучше бы беда сначала случилась с ним. Этого он не так боялся.

Не следовало обсуждать эти вопросы и с Келгэрризом или Миллардом. Росс не мог отказаться от выполнения задания, когда он был так нужен начальству. Жаловаться вообще было не в его правилах — и какой смысл тогда вообще подавать голос?

Мердок не стал этого делать. Сразу после обеда, когда все ещё стояли рядом с кабинетом в ожидании кофе и болтали о разной чепухе, он проверил те компьютерные записи, к которым имел доступ. В перечне сотрудников обнаружились ещё две супружеские пары, работавшие напарниками. У Росса возникло желание переговорить с этими людьми, и он осведомился относительно их местонахождения, но обнаружил, что одна пара находится в Исландии с каким-то сверхсекретным заданием, а вторая — в Южной Америке, тренируется перед выполнением собственной, тоже, разумеется, крайне засекреченной миссии. Мердок не успел отправить им электронной почтой послания с интересующими его вопросами — над текстом пришлось бы изрядно поломать голову, — но искушение такое было.

Отъехала в сторону скользящая дверь. Вошла Эвелин — пружинящей походкой, с горящими глазами.

— Довольна? — спросил Росс.

— Я в восторге! — ответила она и наклонилась, чтобы поцеловать мужа. — Саба — просто потрясающая женщина. Настоящая находка для этого задания. Кстати, у неё весьма специфическое чувство юмора. Откалывает шуточки таким тихим, нежным голоском, сдержанным тоном и с совершенно бесстрастным лицом. Ужасно потешно прошлась на тему того, что у нас в Америке — повсюду, буквально повсюду реклама. А потом я чуть не лопнула от хохота, когда она по достоинству оценила «произведения искусства» на стенах в главном компьютерном зале.

— Там люди работают, а не живут в музее, — возразил Мердок.

— В конгениальной обстановке работается лучше. Ты это знаешь не хуже меня, — ответила ему жена.

— Ну, все-таки там у нас не забегаловка какая-нибудь, — хмыкнул Росс, втайне довольный тем, что ему удалось немножко поддеть Эвелин.

Риордан прищурилась.

— Нет, но ты же вполне можешь представить, кто занимался декором. Какой-нибудь правительственный функционер, который возжелал сэкономить для бюджета пару-тройку пенни. Вот в итоге мы и получили жуткие эстампы с какой-нибудь третьеразрядной распродажи. «Закажите мне картины в пастельных тонах, чтоб сочетались с цветом обивки стульев и разделительных стенок». А потом эти картинки прибивают гвоздями — как будто кому-то взбредёт в голову одну из них украсть!

Мердок наконец не выдержал и рассмеялся.

— Ну ладно, ладно! Словом, мы, американцы, — выскочки, совершенно лишённые художественного вкуса. Давай-ка на бочок, хорошо? Если мы совсем не сомкнём глаз, то завтра сильно об этом пожалеем.

— Она совсем не сноб, Росс, — поспешно проговорила Эвелин, взяв мужа за руку. Они направились в спальню. — Просто в Эфиопии ужасно древняя цивилизация. И она не может смотреть на нас иначе, как с высоты своего мировосприятия. А оно разительно отличается от американского.

— Завтра в наши бедные головы начнут вколачивать мировосприятие, которое отличается от нашего ещё сильнее, — сострил Мердок. — Или его стоит назвать «вселенновосприятием»?

Женщина рассмеялась.

Наутро Росс снова задумался об этом разговоре.

Он встал рано, когда Эвелин ещё спала, и сразу отправился в спортзал. Годы работы в проекте «Звезда» подсказывали: потом весь день напролёт придётся сидеть и просматривать полевые записи.

Мердоку гораздо легче было подолгу восседать за письменным столом после занятий на тренажёрах и матах.

Разминаясь, он раздумывал об успехе предстоящего задания. Обида мучила его, и, что самое противное, винить было абсолютно некого. И Миллард, и Келгэрриз совершенно искренне сожалели о прерванном медовом месяце Росса и Эвелин. Они оба были людьми бесхитростными и играли по-честному. В данном случае это значило, что от агентов они не требовали больше, чем от самих себя.

Но правда была в том, что Мердоку не хотелось мчаться на другой край галактики в корабле, разработанном и построенном для неведомо каких существ, к планете, в равной степени опасной и странной. Он был бы не в восторге от полёта туда даже в компании с американцами, как в прошлый раз, а уж тем более — с командой русских. Но больше всего Росса тревожило то, что лететь придётся с женой.

— Проклятье, — выругался он и пнул ногой обитую мягким матом стенку. Стенка ответила жалобным звуком, а кончики пальцев заныли.

Поморщившись, Мердок взглянул на часы и понял, как долго прозанимался. Приняв душ, он покинул спортзал в мрачном настроении.

Нужно было пройти по холлу и выйти в главный коридор. Росс остановился как вкопанный, увидев перед собой двоих людей.

Высокий мужчина с длинными светлыми волосами обнимал женщину.

Женщиной была Эвелин.

Глава 4

У Росса потемнело перед глазами.

Он не помнил, как пересёк холл. Просто вдруг оказался рядом с ними и вдохнул поглубже, готовясь хорошенько врезать этому блондинистому мерзавцу, но тут Эвелин отступила назад и решительно отвела от себя руки незнакомца.

Ей каким-то образом удалось обезопасить себя от объятий блондина и при этом оказаться между ним и мужем.

— Росс, — проговорила женщина со сдержанной вежливостью, — позволь представить тебе Михаила Никулина. Он — тот самый опоздавший русский, — добавила она и произнесла это таким тоном, что Мердок не смог ни с места двинуться, ни заговорить. Затем Эвелин обернулась и точно таким же голосом объявила незнакомцу: — Мой муж. Росс Мердок.

Никулин поднял руки вверх и сделал шаг назад, старательно разыграв изумление.

— Ну, почему, когда я появляюсь, всех самых хорошеньких женщин уже разобрали? А я-то обрадовался…

Он говорил с сильным акцентом, но на вполне сносном английском.

Росс с такой силой стиснул зубы, что ему стало больно, но заметил он это только теперь. Он заставил себя расслабиться. Ему все ещё ужасно хотелось врезать по этой ухмыляющейся физиономии, но надо было сдерживаться.

Ничего не случилось.

Ничего не случилось.

— Я надеялся когда-нибудь познакомиться с вами, Росс Мердок, — продолжал русский. Он говорил неторопливо, с расстановкой, но его манера ни на секунду не обманула Мердока — поза Никулина, его взгляд наглядно демонстрировали, что он готов к любому выпаду со стороны Росса.

«Русский знал, что она моя жена, — догадался Мердок. — И он сделал все нарочно».

Эта мысль разозлила его ещё сильнее, но приходилось признать — блондин быстро сориентировался на чужой территории и сразу начал разведку боем.

— Мы наслышаны о ваших успехах, — продолжал Никулин, не переставая улыбаться, оценивающе глядя на Росса. — У меня есть кое-какие вопросы. Мы выпьем и поговорим с глазу на глаз.

Мердок заставил себя пожать плечами и подать голос. И обрадовался тому, что его голос прозвучал естественно:

— Мы сядем и просмотрим кучу записей — прямо сейчас.

— Да, мы уже немного опаздываем, — сказала Эвелин. Росс заметил, с каким облегчением она взглянула на него. — Прошу вас сюда, мистер Никулин.

— Михаил Петрович, — поправил её русский. — А ещё лучше — просто Миша.

Риордан взяла мужа под руку и решительно зашагала вперёд. Михаил пристроился по другую сторону от неё. Он шёл лёгкой, размашистой походкой, и Росс, который искоса следил за ним, замечал, что русский по-прежнему сохраняет бдительность. Мозолистые руки Михаила, его уверенные повадки говорили: этот человек многое пережил и не раз бывал в переделках. Только теперь, обдумав слова Никулина, Мердок понял, как много о нем известно коллегам из-за границы.

«Может ли быть так, что Михаил Петрович Никулин — мой русский партнёр, призванный меня, как говорится, пасти?»

Эта мысль не прибавила Мердоку радости — с этим человеком ему предстояло работать.

Они подошли к одному из залов, где их уже ждали Келгэрриз и остальные члены отряда — русские, эфиопка и американец. Росс заметил невысокую русскую женщину, с которой виделся днём раньше во время ужина. Как же её зовут? Ирина… А отчество? Женщина улыбнулась и поприветствовала Михаила, что-то быстро протараторив по-русски. Высокий блондин стал разговаривать со своими соотечественниками, а Эвелин сжала руку мужа.

Он посмотрел на жену.

Она прошептала:

— Позволь, я сама с ним разберусь.

— Он знал, кто ты такая, — буркнул Росс и снова вспылил.

— Конечно знал, — прошептала в ответ Риордан. — Это просто-напросто словесная дуэль. Он хочет вывести тебя из равновесия, и, пока ты будешь фыркать, пялясь на него, как бык — на красное, он будет заигрывать со мной.

Она усмехнулась.

Считай это комплиментом своей репутации. На самом деле так все и есть, только в завуалированной форме.

— Если бы он хотел сделать мне комплимент, он так бы и сказал: «Вы — молодчина! Рад, что мы вместе с вами будем участвовать в этой экспедиции». Или в России так не принято?

Эвелин негромко рассмеялась и прошептала с настойчивой решимостью:

— Повторяю: позволь, я сама с ним разберусь.

— Прошу вас, — сказал Келгэрриз. — Нам пора начинать. Пожалуйста, садитесь за столы по одному.

Росс скрипнул зубами.

«Это не экспедиция, — думал Мердок, — а сущее стихийное бедствие».

Но тут он заметил на одном из столов свой ноутбук, рядом с которым лежали наушники, и уселся за него.

Гордон Эш оказался за соседним столом. Эвелин села по соседству с Сабой Мариам.

— Хорошо. Начнём с записей, обнаруженных вместе с генератором поля. На экране вы можете выбрать, на каком языке хотите их прослушать. Моим сотрудникам порядок известен, — продолжал Келгэрриз, — но ради наших гостей я позволю себе объяснить, как мы обычно работаем. Вся запись прослушивается от начала до конца один раз. В это время вы можете делать заметки. Как только все заканчивают, мы ставим запись снова и на этот раз будем останавливать её, задавать вопросы, искать объяснения. Но до начала обсуждения нам всем следует войти в курс дела, поэтому давайте без лишних разговоров приступим.

Росс поудобнее устроился на стуле, раскрыл ноутбук и подключился к терминалу базы данных. Надевая наушники, он украдкой бросил взгляд на жену. Эвелин сидела, положив голову на руки, — именно в такой позе она обычно слушала записи, — и, судя по всему, напрочь забыла о существовании русского блондина.

Эш уже делал заметки, Саба — тоже. Забавно. Русские, все до одного, сидели, сохраняя вежливое спокойствие. Неудивительно: они все это уже слышали раньше.

Пошла запись. Перевод звучал в бесстрастном, профессиональном исполнении чтеца.

«Начало отчёта исследовательского отряда „А“, записанного Екатериной Семёновой, архивистом. День первый. Мы только что прибыли…»

Росс опустил глаза и заметил, что машинально постукивает кончиками пальцев по крышке ноутбука. Он отдёрнул руку и сел прямо. Будет неловко, если его нервозность заметят.

Он злился не только из-за треклятого русского донжуана. Мердок терпеть не мог начало работы над такими записями. Всегда в них звучало одно и то же: в подробностях описывались любые мелочи, причём потом, после того как отряд накапливал больше данных, оказывалось, что на большинство этих мелочей можно было не обращать внимания.

«…нечто вроде пернатых кошек».

Росс мысленно усмехнулся. Пернатые кошки! Их он хорошо помнил. Вот это в самом деле диковинка. В какой биологической нише могло найтись место для пернатых кошек?

Росс посмотрел на экран своего ноутбука и быстро вписал пометку. «Никогда нельзя угадать наперёд, — подумал он, — какие подробности окажутся потом малозначащими».

Закончив пометку, он снова стал слушать запись и обнаружил, что русские уже совершили скачок в прошлое. Он прислушался внимательнее — и точно: голос сообщил, что пропал биолог.

Из-за того, что время поджимало, а сведений было собрано слишком мало, отряд разбился на двойки и стал действовать более осторожно. Теперь для них главными стали поиски пропавшего товарища и старания оставаться незамеченными.

Когда по записям миновала неделя пребывания русских в прошлом, Мердок вдруг отвлёкся. Он опять вспомнил про пернатых кошек. Пернатые кошки — какой цели они могли служить? Как они могли эволюционировать?

Неожиданно голос зазвучал иначе, и Росс поймал конец фразы, которая была наполнена неподдельным изумлением.

«… никаких признаков присутствия крылатых людей, в отличие от сведений, сообщённых участниками американской экспедиции. Но мы уже в третий раз наблюдаем за существами, которых, в отсутствие достоверной информации, называем племенем ласок — так их называли и американцы. Мы видели их только по ночам и только в большом городе. Днём встречаются представители всех других видов, но только не этого. Мы пока не показывались им на глаза, однако следует снова упомянуть о том, что в отличие от описанного нашими предшественниками поведения наблюдаемые нами повадки этих существ совершенно не агрессивны…»

Ласки? Не летуны?

Может быть, ещё кто-то устремился в прошлое и вызвал серьёзные изменения на линии времени? Но все остальное совпадало…

Росс помотал головой — словно бы для того, чтобы прогнать эти мысли. Путешествия во времени всегда сопровождались противоречиями и ответвлениями. От такого мог свихнуться даже гениальный учёный, не говоря уже об обычном человеке.

Мердок решил не размышлять об этом. Он сосредоточился на записи, и на этот раз обратил пристальное внимание на все новые и новые сюрпризы очередного экспедиционного дня, которые перечислял бесстрастный голос чтеца.

Глава 5

Когда запись закончилась, первый вопрос последовал от Росса, что совсем не удивило Эвелин.

— Доминантная культура — ласки?

Риордан склонила голову, чтобы никто не увидел улыбки. Её муж был признанным суперагентом, храбрым, умным, просто замечательным, — но при этом он терпеть не мог любые правила и ограничения, отличался вспыльчивостью и непоседливостью.

И за это она его обожала.

Выражение грубоватого лица Келгэрриза не изменилось, но Эвелин все же догадалась, что тот тоже всеми силами старается не улыбаться. Некоторых русских эта взрывная реакция, похоже, немного смутила. Только Эш сохранил — по крайней мере внешне — бесстрастность. Эш и ещё Саба, чуть позже заметила Риордан.

— Да, — сказал Келгэрриз. — Вы правы.

— Но в настоящем времени крылатые люди все ещё жили в разрушенной башне, — заметил Мердок. — Они до сих пор там.

— Да, они до сих пор там, — подтвердила полковник Васильева. — А ласки в настоящем чрезвычайно агрессивны.

— И в этом вы правы.

Васильева села, а майор продолжал:

— Следовательно, мы можем сделать вывод о том, что линия времени не претерпела нарушений, хотя, на мой взгляд, точно мы этого не узнаем никогда. Но, применительно к интересующей нас проблеме, мы вполне можем сделать такое допущение.

Росс вздохнул и закрыл ноутбук.

— Ласки. Как вспомню, как мы с ними дрались… В общем, все это напоминает головоломку, в которой не хватает половины деталей. В прошлом существует строй, напоминающий принятый в Древнем Китае, только ещё более древний, и с ещё более сложным общественным устройством. Что же произошло? Когда мы столкнулись с ласками, они были цивилизованы не больше обычных хищников.

— Имеет место явная жестокость, — возразила Эвелин. — Вспомните биолога, который, похоже, только тем и провинился, что зашёл в какой-то неизвестный анклав. Как же все могло настолько ужасно измениться?

— Это и есть одна из загадок, которые нам предстоит разгадать, — подал голос Эш.

Мердок театрально вздохнул и схватился за голову.

— Я полагаю, что не нас туда надо отправлять. Похоже, это дельце — для целой армии умников, а не для горстки агентов.

Келгэрриз покачал головой — и Васильева тоже.

— Нет. Этот народ — кстати, нам пора привыкать называть этих существ их местным наименованием: йилайлы — ни за что не потерпит, чтобы его изучали. Нам нужно, чтобы опытные агенты — то есть вы — адаптировались к их культуре на основе сведений, собранных пропавшим отрядом, и затем осуществляли миссию изнутри.

— Но получается, что нам придётся стать кем-то не то вроде слуг, не то вроде домашних зверушек! — воскликнул Росс.

Негромкий смех и быстро произнесённая по-русски фраза напомнила Эвелин о Михаиле. Она не стала оборачиваться. За многие годы тренировок в боевых единоборствах и работы в Проекте она уже привыкла иметь дело с определённым типом мужчин, которые неизбежно встречались на этой работе. Для того чтобы спровоцировать Никулина, ей достаточно было обернуться и посмотреть на него, и при этом не важно — улыбнулась бы она ему или обожгла гневным взором.

— Стать домашними зверушками — задание полегче, чем бегать за мастодонтами посреди зимы, обмазавшись жиром и нарядившись в мини-юбку из волчьей шкуры, — со смехом проговорил Эш.

Риордан встретилась взглядом с Сабой, которая едва заметно улыбнулась, и улыбка музыковеда стала шире.

Русские сосредоточенно переговаривались между собой, полковник что-то им показывала. Гордон перегнулся через стол, чтобы поговорить с майором и Мердоком.

На фоне всех этих разговоров профессор Мариам тихо пробормотала:

— Ваш супруг очень похож на мою первую напарницу, Лизетту Аль-Асир.

Трудно было понять по выражению тёмных глаз Сабы, что она хотела этим сказать. Пошутила? Ей стало грустно? Эвелин показалось, что юмор смешался с печалью.

— Расскажите мне о ней, — шепнула в ответ Риордан.

Саба слегка пожала плечами.

— Она была такая же вспыльчивая: вечные трения с начальством и гениальные непредсказуемые решения. Я у неё многому научилась.

— А где она сейчас? — спросила Эвелин.

— Она стала одной из первых, отправившихся на другие планеты, — ответила Саба и погрустнела. — Уже больше двух лет от неё нет никаких известий. В базах данных значится «на задании», но что это за задание, я выяснить не могу.

Риордан кивнула. Если что и случилось с подругой Мариам, другие агенты могли этого никогда не узнать. Слишком высокой была необходимость секретности — несмотря на то что в мире было известно об исследовании космического пространства, правительства всех стран предпринимали совместные меры для того, чтобы даже намёки на существование путешествий во времени не попадали в средства массовой информации. Слишком велика была опасность того, что нечистые на руку типы завладеют перемещающей аппаратурой для своих целей.

Словом, Проект был окутан секретностью, а это означало строгое ограничение распространения информации даже между агентами. Каждый из них знал ровно столько, сколько ему полагалось знать.

Увы.

Когда майор прервал свою речь, чтобы ответить на вопрос кого-то из русских, Эвелин вспомнила предыдущий вечер. Росс смотрел фильм, а она в это время побывала в библиотеке и с помощью электронной почты списалась с тремя парами агентов-супругов, которых разыскала во время быстрого просмотра базы данных.

«Я так привыкла заботиться только о себе», — думала Эвелин.

Келгэрриз, Васильева и русская, задавшая вопрос, негромко говорили между собой.

Риордан немного печалилась из-за того, что они с Россом только поженились, а у неё уже появилась тайна от него, но она не решалась заговорить об этом с мужем — особенно после его реакции на глупое поведение Никулина.

Что толку говорить с ним? Он бы только разволновался. Мужчины отважно рисковали жизнью уже много тысячелетий. Женщины стали равными партнёрами мужчин сравнительно недавно — но прекрасными воительницами были испокон веков. Гораздо проще было спросить у напарников-супругов, имевших опыт сотрудничества в опасных ситуациях, о том, как они боролись со страхомпотери любимого.

Эвелин посмотрела на Мердока. Он, слегка нахмурившись, делал какие-то заметки в своём ноутбуке.

«Я скорее погибну, чем потеряю его», — растерянно подумала Эвелин и сразу же мысленно выругала себя за дурацкие мысли. Надо было все сделать так, чтобы они оба уцелели.

Келгэрриз обратился ко всем агентам:

— Полковник предполагает, что мы могли бы значительно ускорить подготовку, если на данном этапе вы разделитесь и займётесь изучением местного языка. Мы снова соберёмся вместе, когда начнём отработку легенды каждого из вас на планете. Гордон? Желаете что-либо добавить?

Гордон Эш поднялся.

— Я хотел бы вкратце сказать о том, с цивилизацией какого типа мы имеем дело, дабы затем, при изучении её «по кусочкам», мы имели в голове целостную картину. — Он кашлянул. — Первое. Йилайлы являются доминантной, сложно организованной цивилизацией, владеющей техникой для межзвёздных перелётов и пытающейся сохранить расслоение в обществе. Однако по какой-то причине не отмечается никаких проникновений в эту культуру извне. Правда, процесс ассимиляции все же начался — через посредство комплекса поведенческих реакций, лежащих как в области культуры, так и в сфере ритуалов. Этот комплекс именуется «ти(фью) ки». — Эш не без усилий просвистел второй слог слова. — Судя по всему, это означает «изгнание», но тут кроется нечто большее: это образ жизни, принятый всеми, и никакие отклонения не допустимы, если только они не разрешаются йилайлами. Поскольку в отчёте не было обнаружено никаких упоминаний о крылатых людях, мы должны сделать предположение о том, что они прибыли на планету позже.

— Вероятно, их космический корабль потерпел катастрофу? — спросил один из русских, старательно выговаривая английские слова. — Или они родом с одного из островов, расположенных на том полушарии планеты, которое лежит по другую сторону от космопорта?

— Есть такая вероятность, но она невелика — в том случае, если этот народ обладает хоть сколько-нибудь развитой техникой, — сказала полковник. — Когда наш сферический корабль облетал планету, мы производили энергетические замеры. Уровень использования энергии равномерно низок везде, за исключением того острова, на котором находится космопорт. Там он исключительно высок.

Келгэрриз сказал:

— Судя по наблюдаемой тенденции к приспособлению, мы можем предположить, что все другие технически развитые расы рано или поздно стягивались на «столичный» остров и приобретали там подчинённое положение ради доступа к информации и технике.

— На нынешней линии времени летуны не владеют никакой техникой, — заметил Росс — И вообще, в техническом отношении не развита ни одна из трех рас, которые мы там наблюдали. Крылатый народ был не более цивилизованным, чем дикие гуманоиды и ласки.

— Равно вероятно и то, что летуны — местные обитатели, ведущие скрытный образ жизни, и то, что они — новички на планете. Естественно, нам предстоит поиск ответов на эти вопросы.

Эш кивнул и продолжил:

— Второе: йилайлы — единственные разумные существа на планете, ведущие ночной образ жизни, все виды, ведущие дневной образ жизни, стоят на более низких ступенях развития. Они чётко и жёстко разбиты на касты, за счёт чего определены их статус и обязанности. Расслоение означает остракизм. Послушание вознаграждается привилегиями в виде различных форм материального поощрения, облегчения трудовой повинности и так далее.

Гордон умолк, обвёл присутствующих взглядом в ожидании вопросов. Все молчали, а Мердок нахмурился и стал сжимать и разжимать покрытую шрамами кисть. Эвелин прикусила губу.

Эш проговорил:

— Росс?

Пальцы Мердока сложились в крепкий кулак и снова расслабились. Риордан не спускала глаз с мужа. Он, сдерживаясь изо всех сил, сохранял более или менее спокойное выражение лица и сказал:

— Ощущение такое, будто нам предстоит вписаться в общество роботов.

— Не роботов, — с улыбкой ответил археолог. — Если бы там жили роботы, вопрос о приспособлении вообще не стоял бы, верно?

— «Приспособление»… — скривившись, повторил Росс — Признаться, именно это мне и не даёт покоя. Приспособление — это ведь просто другое название для…

Он бросил взгляд в сторону русских, и Эвелин заметила, как Михаил кивнул Мердоку и поднял вверх большие пальцы.

Это был совершенно неожиданный жест. Риордан обрадовалась, увидев, как Росс в ответ помахал русскому рукой. Он продолжал:

— Я не знаю, для чего. Самое главное: я не понял, кто же решает, какая из рас «приспособилась» как нужно.

— Это действительно неясно — из-за того, что первый отряд ничего не говорит об этом. — Эш откинулся на спинку стула, пробежал глазами свои заметки. — До тех пор, пока мы этого не выясним, резонно полагать, что решают йилайлы. Ещё вопросы есть?

Мердок покачал головой.

— Тогда я продолжу и ещё расскажу об йилайлах, — сказал Гордон. — Они живут в туннелях и пещерах. Поначалу их, похоже, сильно смутило появление первого отряда. Несомненно, они не могли понять, откуда явились эти пришельцы. Об этом важно не забывать: йилайлы, конечно же, знают о существовании иных рас, и нам на этой планете наверняка доведётся увидеть представителей нескольких из них. С ними йилайлы неизменно обращаются одинаково: пытаются ассимилировать их в свою культуру на принципах ти(фью)ки. У каждой из рас где-то на планете существует анклав, но при этом космопорт на главном острове закрыт, поэтому никто на планету не прилетает. Мы не знаем: случайность это или проявление политики изоляционизма. Нам придётся это выяснить. — Он помолчал. Вопросов не последовало. — Что касается взаимодействия, то расы строго разделены — с одним-единственным исключением: существует таинственный Дом знаний — постройка, которую мы с Россом называем библиотекой, — где наши русские коллеги нашли этот предмет.

Эвелин бросила взгляд на Сабу. Теперь было ясно, какая ей будет поручена работа: ей предстояло внедриться в Дом знаний и узнать хоть что-то о пропавшей экспедиции. Уже имелось подтверждение того, что Саба там побывала — её резное изображение. Она уже посетила эту планету — и, хотелось бы верить, благополучно её покинула.

«А у меня какая будет работа?» — подумала Риордан, опустила глаза и невесело улыбнулась.

Очень скоро она должна была получить ответ на этот вопрос.

Саба не стала рассиживаться за ужином. Она извинилась и ушла из столовой. Как ни забавно ей было наблюдать за тем, как подвижные, эмоциональные американцы пытаются найти общие темы для разговоров с замкнутыми, довольно холодными и суровыми русскими, а также за тем, как двое агентов — Михаил и Росс — исподтишка следят друг за другом, профессор Мариам ощущала волнение и нетерпение. Словосочетание «время поджимает» обрело для неё буквальный смысл. Она нервничала, и у неё спазмом сводило мышцы на шее.

Она заметила выражение лиц остальных агентов во время изучения языковых записей. Если бы ставка не была настолько высока, Саба не выдержала бы и рассмеялась, наблюдая за сдерживаемым отвращением русских (которые, судя по всему, впервые прослушивали переведённый на русский язык вариант записей), за шоком Эвелин и откровенным отчаянием Мердока. Только Эш не выказал почти никаких чувств. Он лишь слегка нахмурился и сосредоточенно кивал, прослушивая запись.

Музыковед прошла по короткому коридору к своей комнате, вошла и одновременно включила свет и компьютер. Открыла записи, перевела звук на колонки и стала слушать, расхаживая по небольшому помещению из угла в угол.

Саба была благодарна Екатерине, незнакомой, но очень талантливой учёной — лингвисту и архивисту из пропавшего без вести отряда — за беспримерный труд на этапе предварительного изучения языка. Разобраться с этим языком было очень и очень непросто.

Зазвучал голос чтеца:

«Йилайлский язык имеет одно общее свойство с английским: судя по всему, это необычайно гибкий язык, он принимает слова из других языков и присваивает их».

Но этим общность йилайлского и английского языков ограничивается.

Затем последовали примеры, звучавшие крайне странно. Это было нечто среднее между свистом и жужжанием. Звучали переливы и обертона, из-за которых речь напоминала напев или игру на музыкальном инструменте.

Йилайлы, чьи физиономии напоминали мордочки земных ласок, совсем не произносили губных звуков, свойственных людским языкам. Людям, которые хотели осваивать основы йилайлского, первым делом надо было выучиться свистеть, а потом — гудеть, одновременно со свистом.

Перспектива восприятия языка на слух и тем более произнесения слов выглядела мрачной. Китайский, часто считающийся самым трудным языком для изучения, прежде отнимал не менее двух лет у лингвистически одарённого человека. Теперь, с помощью метода гипнопедии, применявшегося в правительственных агентствах, срок изучения китайского языка был сокращён до нескольких месяцев. Но китайский казался близким и понятным в сравнении с этим, совершенно чужеродным, диковинным языком.

Особенные сложности возникали в связи с тем, что прежде Сабе всегда выдавали полный курс обучающих записей, а в данном случае материалы были далеко не полными. Целые уровни выражений были представлены фрагментарно, порядок изучения не был определён, а времени оставалось совсем немного — выучить язык предстояло за время полёта к планете.

Мариам видела безмолвный ужас на лицах других агентов. Она знала, что её реакция была такой же — страх. Все очень хорошо понимали: исчезновение отряда русских вполне могло быть связано с недостатком знаний.

К счастью, Екатерина записала много фрагментов разговорной речи. Её группа как раз занималась этим на момент исчезновения. Саба, слушая запись, поклялась, что овладеет йилайлским языком до приземления на планету. Это означало, что ей нужно найти ключ к его пониманию, к его мелодичности. Она сделает это, несмотря на то, что язык этот не имеет ничего общего с земными, у которых, невзирая на различия в интонации, все же было много общего.

Словом, приступать к занятиям лучше было не мешкая.

Гордон Эш посмотрел на закрытую дверь, ведущую в комнату Сабы. Из-за двери доносились негромкие звуки, в которых он узнал странные шумы йилайлского языка. Эш испытал раздражение пополам с восхищением.

Восхищение — это понятно. Он всегда с уважением относился к любому агенту, который сразу принимался за дело в свете предстоящей миссии, а особенно к агенту, который, образно выражаясь, обладал такой «огневой мощью». А раздражение… Какого черта? Почему бы ей не собрать всех и не поделиться опытом? Рвётся вперёд ради показухи?

Гордон сокрушённо покачал головой. Нет. Не стоило приписывать американские соревновательные мотивы человеку, воспитанному в лоне совершенно иной культуры.

Он поднял руку, готовясь постучать в дверь, вздохнул и замер. Что он ей скажет? Стоит ли отвлекать её по пустякам?

«Лучше займусь собственными записями», — решил Эш, прошёл в свою комнату и включил компьютер.

После первого примера записанной йилайлской речи он остановил запись и проиграл ещё раз.

— Жуть, правда? — проговорил Мердок, заглянув в приоткрытую дверь.

Гордон обернулся. На пороге стояли Росс и Эвелин.

— Входите, — сказал он. — Похоже, у вас те же мысли?

— Я заметила, как ушла Саба, — с улыбкой ответила Риордан. — И мы с мужем побились об заклад, что ей не терпится расщелкать эти записи.

— А русские где? — поинтересовался Эш.

Мердок указал большим пальцем за спину.

Как только они покончили с ужином, полковник собрала их, и они ушли все вместе. Догадываюсь, что сейчас они вовсю корпят над своими версиями записей Екатерины. Что-то вроде: «Учитесь хорошенько, надо обставить этих ленивых американцев».

— Будь справедлив, — посоветовала Эвелин и поддела мужа локтем. — Пропавшая группа — их товарищи. Если бы пропали наши друзья, мы бы вели себя точно так же.

— Не хочу я быть справедливым, — буркнул Росс. — Хочу быть первым.

— Вот тебе и время на отдых, согласно программе, — с усмешкой проговорила женщина.

— На борту звездолёта отдохнём, — сказал Эш и снова включил запись.

Когда фрагмент отзвучал, Эвелин слегка нахмурила брови.

— Это больше похоже на пение, чем на речь, — посетовала она.

— Да, после этого обычная речь кажется монотонной, — добавил Росс, прикрыв глаза.

— Она ласкает слух, — вставила его жена. — Ласкает слух — я пыталась подобрать слово.

— Ласкает слух — или сводит с ума? — фыркнул Эш и снова включил запись.

Снова зазвучал голос переводчика:

«Обычный порядок слов следующий: личность говорящего, его статус, местонахождение и время действия; далее следуют: сказуемое, подлежащее, непрямое и прямое дополнения».

Затем прозвучала серия свистов на фоне жужжания по-йилайлски, а потом — перевод на английский:

«В приблизительном переводе это означает: „Я, Йиийии, Око Звёзд, на-тропе-у-воды на закате предлагаю на продажу носители-запахов-из-за-солнца, с цветами, сплетёнными в венок“».

Эш поставил запись на паузу.

— Нам ни за что не выучить этот язык в срок, — жалобно простонал Росс.

— Английский перевод звучал вдвое длиннее йилайлской фразы, — заметила Эвелин. Неужели все эти цветистые названия — существительные или определения, которые всякий раз нужно выдумывать заново?

Гордон покачал головой.

— Пока у нас слишком мало сведений. Давайте ещё послушаем.

«Таков порядок слов в нейтральных высказываниях. Существует другой порядок слов для высказываний, содержащих вызов или оскорбление, а также для приказов и вопросов. О вопросах мы поговорим позднее, поскольку они резко отличаются по форме. Вкратце скажем, что имеются вопросы, содержащие вызов, которые принято задавать во время спора. Они, как правило, носят личный характер…»

— Ага, — вмешался Мердок и озадаченно потёр подбородок. — А как насчёт вопросика: «У меня развязаны шнурки?»

— Полагаю, этот вопрос из категории личных, — с улыбкой ответил Эш.

— И то только в том случае, если они носят обувь, — вставила Эвелин. — Ладно, давайте помолчим и дослушаем до конца, не то поспать нам сегодня ночью не удастся!

Росс выказал редкую готовность заниматься дальше. Прежде он никогда не соглашался настолько легко со своими напарниками мужского пола. Пока звучала запись, все трое молчали.

Наконец археолог выключил компьютер и откинулся на спинку стула.

— Ну?

Мердок поджал губы и протяжно, заливисто свистнул.

— Без смазки наши свисточки долго не протянут. Как думаете, пивко там у них имеется?

Эвелин не удержалась от смеха.

— Сколько можно хохмить?

Её муж вздохнул.

— Похоже, мы чокнемся, пытаясь выучить эту белиберду. Я ничего не слышу, кроме птичьего щебетания. Тот ещё из меня получится таксист.

— Не только из тебя. Из меня тоже, — поправила его Риордан. — И тебе, и мне поручено вождение местного транспорта. Так что, хочешь — не хочешь, а одному из нас придётся выучить этот говор.

— Вот ты и учи. А я за руль сяду, — с ухмылкой сострил Росс.

Эш покачал головой.

— Шли бы вы спать.

Глава 6

— А что случилось с этим новеньким русским — Михаилом Петровичем Никулиным? — поинтересовалась Саба на следующий день, когда они с Риордан рядышком крутили педали велотренажёров. — Что-то с ним точно случилось. Наверное, сказалось вчерашнее перенапряжение.

— О да, — отозвалась Эвелин и сделала большие глаза. — Я шла в аудиторию. Смотрю — красавец блондин бродит по коридору, смотрит на номера на дверях. Я ещё рот открыть не успела, чтобы узнать, не подсказать ли ему дорогу, как он подскочил ко мне, обнял и попытался поцеловать.

— Ни с того ни с сего?

— Как же. Именно потому, что следом за мной шёл муж.

Мариам прикусила нижнюю губу.

— А ты была с ним знакома?

— С Михаилом? Ни разу в жизни не видела. Но я готова любые деньги поставить на кон: он знал, кто мы, и притворялся, будто не знает. И не моя ослепительная красота стала причиной его поведения. Это был какой-то безумный выпад. Он ни капельки не удивился, когда подошёл Росс.

Саба, к удивлению Риордан, согласно кивнула.

— Мне знаком такой тип мужчин. И вообще у меня такое впечатление, что Агентство таких людей отбирает по всему миру — и мужчин, и женщин. Моя бывшая напарница была такая. Вполне могу представить, как она что-нибудь в таком духе откалывает с твоим мужем — просто для того, чтобы посмотреть, чем дело кончится.

— А я бы её, пожалуй, прибила, — призналась Эвелин. — Да, — она поморщилась, — представь себе, я бы так и сделала. Очень здорово, конечно, внушать Россу то, что я сама могу о себе позаботиться, но инстинкт срабатывает быстрее мысли, и не только у него.

Профессор улыбнулась, но взгляд её тёмных глаз не изменился.

— Ой, — фыркнула Риордан. — Вот об этом я не подумала. Одно из неприятных маленьких озарений, благодаря которым перестаёшь задирать нос. Надо будет не забыть об этом, если Миша снова примется за своё, а муж начнёт извергать пламя.

Саба склонила голову к плечу, но промолчала. Эвелин коротко и резко выдохнула, заставляя себя снова думать о работе.

— Кстати, о русских и о враждебности йилайлов. Если предположения русской-лингвиста верны, то есть определённый смысл в том, почему высказывания враждебного характера звучат наиболее цветисто. Чем больше враждебность, тем сильнее она завуалирована. Это даёт другому собеседнику время обдумать свой ответ и решить, на чьей стороне преимущество, а кому лучше отступить. Это может означать, что повседневная деятельность требует относительно простой речи — и не только при общении с чужаками, но и между собой. В противном случае это бессмысленно.

Музыковед задумчиво прищурилась.

— Я бы не стала делать опрометчивых выводов, — сказала она, — насчёт того, что имеет смысл, а что бессмысленно в йилайлской культуре. В особенности потому, что язык йилайлов многослоен, в нем присутствует странная система времён и имеют место чуждые нам сенсорные аспекты.

— А я подумала, что все это — следствия ограниченного объёма данных, — призналась Риордан. — И, кажется, ошибалась.

— Я не до конца уверена в своих выводах, — осторожно проговорила Саба, — но во многом я с тобой согласна: в обыденной жизни, по повседневным поводам резонно переговариваться коротко. — Она задумалась и продолжила: — Но все же такое ощущение, что практически любой аспект жизни у йилайлов связан с проявлением той или иной степени враждебности — по крайней мере, когда речь идёт о встречах с чужаками.

— Если верить результатам исследований, проводившихся на протяжении всего нескольких месяцев, — вздохнула Эвелин. — Я все думаю об этом несчастном биологе.

Она поёжилась, вспомнив о горе и ужасе Екатерины в тот момент, когда отряд русских обнаружил останки своего товарища вскоре после первого столкновения с местными обитателями.

Мариам тоже не осталась равнодушной. Она нахмурилась и опустила глаза. Эвелин стало неловко, и она пожалела о сказанном. На миг она забыла о первой напарнице Сабы. Не лежала ли эта женщина в безымянной могиле на какой-нибудь далёкой планете за много столетий от нынешнего времени? Или время из-за чего-то непоправимо сместилось, и Лизетта Аль-Асир потерялась навсегда, как это, судя по всему, случилось с первым напарником Эша.

Эвелин, покусывая губы, гадала: станут ли Гордон и Мариам обсуждать эту тему между собой? У них было много общего, но и он и она были замкнутыми людьми.

Саба подняла голову и тихо проговорила:

— Со мной такое тоже случалось. Часто. Враждебность в речи вполне может подчёркиваться только при виде впервые появившихся чужаков.

— Нам предстоит именно такой приём, — сказала Риордан, радуясь тому, что напряжённый момент миновал.

— Возможно. Но что касается тонкостей, — заметила музыковед, — то большинство фраз звучит как ритуальные вызовы, в которых обе стороны заранее знают и вопрос, и ответ ещё до того, как они произнесены. Это разновидность прямолинейного этикета.

Эвелин кивнула, порадовавшись тому, что чутьё не обманывает её, а мнение пока совпадает с мнением более сведущей в таких вопросах Сабы.

— …а русские только начинали внедряться в местную иерархическую систему, поэтому к ним с вызовами обращались чаще и более формально…

Эвелин показалось, что в мелодичном голосе эфиопки прозвучало сомнение.

— Но?.. — поторопила она Мариам.

— Пока выводы делать слишком рано, — покачав головой, ответила та.

— Понимаю, — согласилась Риордан. — Но говорить об этом все-таки надо, и к тому же, как мы ни стараемся, мы почти не продвигаемся вперёд…

Она указала на велотренажёры.

Саба улыбнулась.

— Ну, хорошо. Мне кажется, что йилайлы совершают очень мало неожиданных или импульсивных поступков — если на основании имеющихся данных мы делаем верный вывод об их культуре. Однако мы вынуждены вернуться к тому факту, что отряд русских исчез внезапно, бесследно, не подав никаких сигналов.

— Этого мы пока точно не знаем, — возразила Эвелин. — Оказавшись на планете, мы, возможно, все же сумеем что-то там отыскать.

— А если нет?

Риордан прикусила губу.

— Признаться, этот вопрос меня тоже тревожит. Я думаю, что проблему — если проблема существовала — создали, вероятно, вовсе не йилайлы, а кто-то из представителей других обитающих на планете рас. О них мы пока ничего не знаем, кроме нескольких имён и набора поверхностных характеристик. У русских, судя по всему, было слишком мало времени, и они не могли узнать об этих существах больше за короткий промежуток от своего появления до исчезновения. Они столько времени прожили в джунглях, наблюдая за городом!

— И?.. — взволнованно проговорила Мариам.

Эвелин вздохнула.

— Что ж… Знаю, осуждать кого-либо несправедливо, но я не могу избавиться от мыслей о том, в кого превратились йилайлы на нашем конце линии времени — в этих ласок. Никаких признаков общественной структуры, музыки — ничего этого не увидели Росс и Эш, когда столкнулись с ними! Ничего, кроме жуткой агрессии и жажды крови!

— Я тоже об этом думала, — призналась Саба.

Риордан обрадованно продолжила свои размышления вслух.

— До сих пор во всех культурах, с которыми мне доводилось сталкиваться так или иначе, всегда встречались хотя бы какие-то следы предыдущих цивилизаций. Но здесь перед нами предстают йилайлы, чья культура предельно сложна и напоминает одновременно о средневековых гильдиях и индийских кастах. Судя по всему, каждый индивидуум при рождении попадает внутрь определённой гильдии и принадлежит ей, похоже, до конца жизни. В именах йилайлов указывают название гильдии, семейное положение и род деятельности — и у каждого есть своё, строго определённое место. — Она покачала головой и заговорила снова. — Чужаков там принимают холодно. Им приходится интегрироваться в систему очень медленно, но все же это интеграция, а не конфронтация. Русские говорят: войны там нет. И тем не менее мы столкнулись с исчезновением отряда.

Саба кивнула.

— Мне предстоит проникнуть в Дом знаний, и, надеюсь, я сумею найти там какие-нибудь разгадки.

— Если только это — не другая тайна, — сказала Эвелин.

Профессор невесело улыбнулась.

— В каком же времени я там побывала? Когда успел кто-то вырезать на дереве моё лицо? Не окажется ли так, что, попав в прошлое, я обнаружу там женщин с другой планеты, которые все похожи на меня, и если именно так и окажется — то откуда взялись они?

Риордан поёжилась.

— Это, возможно, проявление трусости, но я рада, что мне предстоит стать всего лишь «извозчиком». Если, конечно, я вообще успею кем-то стать.

Прозвучал сигнал таймера, возвестивший об окончании тренировки. Саба ушла в душевую кабину, а Эвелин задержалась. Официально время отдыха ещё не началось, поэтому она надеялась найти в спортзале кого-нибудь, с кем можно было бы провести спарринг на матах. Она твёрдо верила, что ничто так хорошо не помогает снять стресс, как поединок с равным партнёром, искушённым в кэмпо^[5] не менее её самой.

Риордан направилась к спортзалу, но в тот самый момент, когда она взялась за ручку двери, у неё на запястье негромко зажужжал коммуникатор. Оттянув манжет спортивного костюма, Эвелин взглянула на дисплей и вздохнула.

Миллард! Его «на потом» не отложишь.

Риордан приняла душ и переоделась в рекордно короткое время, а потом помчалась бегом к лифту, чтобы подняться на тот этаж, где располагались кабинеты высшего руководящего состава.

Выйдя из кабины лифта, женщина была приятно удивлена: из соседней кабины вышел её муж.

— Привет, — сказал он и взял Эвелин за руку.

— Ты не знаешь, что произошло? Что там будет, на этом совещании — «ах, ох!» или «о, йес!»?

— Ничегошеньки не знаю, кроме того, что я — это я, а ты — это ты, о, жена моя! — с усмешкой проговорил Росс.

— Стало быть, ты не сделал из Михаила Никулина котлету.

Мердок рассмеялся.

— Я его даже не видел. Кроме того, в нашей семье специалист по отбивным — ты. Тебе в отличие от меня не понадобилось бы много времени, чтобы разделать этого русского.

Эвелин кивнула, скрыв, какое испытала облегчение. После разговора с Сабой она вдвойне порадовалась тому, что не стала снова обсуждать свою первую встречу с Никулиным после того, как они с мужем ушли от Эша к себе. Похоже, Росс успел все обдумать и сделать выводы.

— Вот-вот, и не забывай об этом, — сказала агент Риордан делано командным голосом.

Рядом никого не было. Она прижалась к Мердоку, и их губы слились в коротком поцелуе. Затем Росс постучал в дверь кабинета «большого босса».

— Войдите.

Миллард сидел за письменным столом. Его седые волосы были растрёпаны, он, похоже, не причёсывал их, а просто пригладил руками.

— Что-то случилось? — спросил Мердок, когда они с женой подошли и сели в низкие слишком мягкие кресла, стоявшие перед столом.

— Очень много разного, — отозвался Миллард с кривой усмешкой. — Но это — моя головная боль. Я позвал вас двоих, чтобы все обсудить в последний раз. Понимаю, дело зашло уже слишком далеко, и я не знаю, как выкручиваться, если возникнут проблемы, но должен поговорить с вами — хотя бы для того, чтобы облегчить душу.

— Мы здесь, — не без опаски проговорила Эвелин.

— Если все дело в этих русских… — начал Росс.

— Нет, — вздохнул хозяин кабинета и переложил с места на место пару листков бумаги, даже не взглянув на них. Он откинулся на спинку стула и продолжил; — я помню о том, что мы почти насильно заставили вас участвовать в этой миссии, но только потому, что там отчаянно нужны именно вы двое. Вы оба в прекрасной физической форме: медики дали вам «зелёный свет» после повышения, полученного по возвращении с Доминиона. Но некоторые наши сотрудники, чья работа заключается в том, чтобы следить за подобными вещами, уверены: супружеские пары лучше не меньше года держать на Земле — как говорится, при штабе, до тех пор, пока они не почувствуют — их отношения достаточно крепки и выдержат напряжение работы в поле. А у вас даже медовый месяц не успел закончиться. Что вы думаете о необходимости вот так, впопыхах, отправляться на задание?

Эвелин так удивилась, что не сразу нашлась с ответом.

— Вы спрашиваете, — осторожно поинтересовалась она, — имея в виду возможные трения с кем-то из членов отряда?

Миллард озадаченно взглянул на неё.

— Нет, никого конкретно я не имел в виду. А что, возникла какая-то проблема?

— Нет, — ответил Росс одновременно с женой. — Нет.

Они переглянулись и улыбнулись.

Эвелин поняла, что только они трое в курсе случившегося между ней и Никулиным. Нет, четверо — считая Сабу, но Эвелин не верила, что эфиопка стала бы об этом распространяться. Следовательно, Нельсон действительно задал свой вопрос, так сказать, «в целом».

Пока агент Риордан не была замужем, в рамках деятельности Проекта она, как и все кругом, постоянно была занята чем-то срочным и крайне важным. Даже в этих условиях сотрудники, безусловно, находили возможности для общения, даже образовывали пары. Эвелин тоже время от времени встречалась с мужчинами, бывшими её коллегами по работе в Центре, в те дни, когда служила там, в качестве инструктора рукопашного боя. Какое-то время у неё даже был роман «на стороне», и она не боялась, что её спросят: «Чем ты там занимаешься?» — так как у неё всегда был готов ответ вроде: «Преподаю боевые искусства». Но ни о чем серьёзном с человеком не из Проекта, конечно, не могло быть и речи. Разве могут быть серьёзными отношения с мужчиной, которому тебе придётся соврать, если, лёжа с тобой в постели, он спросит: «Как дела на работе?»

До встречи с Россом ничего серьёзного у Эвелин не было. Их отношения начались на другой планете, вдали от психотерапевтов, психологов и прочего персонала Проекта. Она все сделала по-своему и намеревалась поступать так и дальше. Ей даже в голову не приходило, что относительно таких мероприятий, как заключение браков между агентами, существует официальная политика учреждения.

Риордан посмотрела на мужа и поняла, что он наблюдает за ней.

«Неужели он только теперь задумался о том, что так тревожило меня?» — подумала женщина. У неё больно кольнуло сердце, и захотелось избавить его от этих тревог.

— О, я не вижу никаких проблем, — сказала она с улыбкой, постаравшись придать своему голосу как можно больше уверенности. — Не забывайте, мы провели вместе очень много времени на Доминионе, так что я уверена — мы справимся с совместной оперативной работой.

Мердок откинулся на спинку кресла и рассеянно забарабанил кончиками пальцев по подлокотнику.

— Жена права, — с усмешкой проговорил он. — А если что и случится, я точно знаю: агент Риордан встанет на мою защиту!

Он фыркнул, Миллард расхохотался, Эвелин прыснула.

— Вы уверены? У вас нет никаких сомнений? Потому что мне проще снять вас с задания сейчас и найти каких-нибудь других агентов, чем подвергать вас лишнему риску…

— Нет, — решительно объявил Мердок.

— Нет! — воскликнула Риордан в то же самое мгновение.

Они посмотрели друг на друга и снова рассмеялись.

«Росс больше не волнуется, — подумала Эвелин. — Это то, чего я хотела. А защитить его я и вправду смогу, всерьёз, а не только в шутку».

Дверь, ведущая в кабинет Милларда, распахнулась, и на выходивших оттуда Мердока и его жену чуть не налетел Эш. Супруги улыбались.

— И вас вызывали? — спросил Гордон.

Росс поднял руки вверх.

— С нами все в порядке. Клянусь!

Эвелин засмеялась.

— Шут! — беззлобно проговорила она и вместе с мужем направилась к лифту.

Эш вошёл. Вид у хозяина кабинета был усталый.

— Кейс Ренфри и Михаил Никулин вчера вечером вылетели в Россию с грузом научного оборудования, — сообщил Миллард, не тратя времени на преамбулу. — Ренфри вы некоторое время не видели, так как он интенсивно занимался изучением русского языка. Учитывая его опыт и то, что он побывал вместе с вами на планете йилайлов, русские приветствовали его присоединение к их научной группе.

— Неплохо, — кивнул Гордон.

— Теперь о главном. У нас есть последняя возможность изменить что-то перед вашим отбытием. — Нельсон потёр подбородок. — Не предвидите каких-либо проблем?

— Нет, — ответил Эш. — Кроме обычного набора катаклизмов, которые всегда сопутствуют оперативной работе.

— Я имел в виду сложности с участниками группы, — пояснил Миллард. — Слишком много новых, не встречавшихся ранее особенностей имеет состав этой экспедиции. Такие непредсказуемые сочетания могут принести нам успех, а могут — лишнюю головную боль.

Гордон понимающе кивнул. Новинкой была совместная работа русских и американцев, и не надо было быть психологом, чтобы понять — пройдёт время, прежде чем такие напарники научатся доверять друг другу. Противоречила политике Агентства и отправка на задание новобрачных, и формирование оперативных пар из людей противоположного пола, принадлежащих вдобавок к разным культурам. Но сейчас обстоятельства диктовали необходимость перестройки привычного образа мышления. Вот только…

— Проблемы могут возникнуть между Россом и Никулиным.

— Подозреваю, что полковник Васильева и сама не в восторге от Михаила, — заметил Миллард. — Может быть, именно поэтому он пробыл здесь всего один день.

Эш ждал объяснения, но Нельсон просто пожал плечами.

— Нет, мне никто ничего не говорил. Наверное, какие-то внутренние проблемы. Он очень вспыльчив — это я успел заметить сам. Кроме того, факт остаётся фактом: агентурная база русских настолько мала, что они вынуждены по многу лет работать в тесном контакте.

Гордон кивнул.

— Их мало из-за успешных атак чужаков. Видимо, психика выживших несколько пострадала.

— Полковник говорит, что у многих русских агентов состояние, которое она именует «привычной усталостью», но что поделать? Они не сумеют нанять новых агентов, пока не продемонстрируют правительству положительные результаты. Поэтому они мирятся с проблемами, которые мы решаем путём кадровых перестановок и, когда это необходимо, длительных отпусков. Перейдём, впрочем, от общего к частному. Васильева полагает, что у Никулина были отношения с женщиной из пропавшего отряда; сейчас у него роман с одной из тех дам, которые полетят с вами. Он, судя по его досье, бабник, этот Никулин. За ним придётся приглядывать…

Эш понимающе кивнул, взял у шефа папку и, быстро пробежав глазами её содержимое, поднял глаза.

— Надо. Иначе Росс разберётся с ним по-своему. Я все понял.

— Теперь вернёмся к нашим собственным проблемам, — сказал Миллард. — Как у вас с Сабой складываются отношения?

Он слегка прищурился.

Гордон на миг представил себе эту высокую эффектную женщину.

— Профессор Мариам очень похожа на меня, — медленно проговорил он. — Работа превыше всего.

— Вот и славно. Я не рассчитываю, что вы с ней станете закадычными друзьями, но мне нужно, чтобы вы слаженно работали в паре. Вам, вероятно, придётся рисковать жизнью, поэтому вы должны научиться рассчитывать друг на друга.

— Думаю, я смогу на неё рассчитывать, — убеждённо выговорил Эш. — И постараюсь вести себя так, чтобы мой напарник мне доверяла.

— Это все, о чем я могу просить, — сказал Миллард. — Ещё что-нибудь?

Эш медленно покачал головой. Остальное не нуждалось в обсуждении — он сам должен был решать все проблемы по мере их возникновения.

— Сейчас ко мне зайдёт полковник Васильева. По окончании нашей беседы, если не будет никаких сложностей, мы начнём обратный отсчёт до старта.

Эш отдал Нельсону досье Никулина и встал.

— Если так, то я пойду, ещё поработаю.

Он вышел и встретил около лифта седоволосую русскую женщину, любезно поздоровавшуюся с ним. Она прошла к кабинету Милларда.

Эш услышал, как за полковником закрылась дверь. Кабина лифта открылась, но он помедлил, прижал ладонь к стене и оглянулся по сторонам.

Тишина.

«Очень скоро я окажусь на борту корабля в компании с русскими, один из которых — Михаил Петрович Никулин, в жуткие старые времена бывший главной головной болью американских агентов времени. В придачу к нему тем же бортом полетит парочка новобрачных и напарница, которая опасается меня не меньше, чем я её. Мне предстоит руководить этим отрядом, отправляющимся в прошлое планеты, не имеющей никакого отношения к истории человечества».

Гордон сказал Милларду, что никаких проблем нет, и это была ложь, но он сам себе дал обещание, что все проблемы решит, и это была правда. Многие сложности, связанные со временем, обеспечением, языковыми барьерами и тому подобным, действительно можно было решить. Психологическими же трудностями можно было попросту пренебречь, пока они не влияли на эффективность работы, так как на карту были поставлены жизни людей.

Более всего, впрочем, мучила археолога совсем другая правда и состояла она в том, что теперь, когда его лучший друг женился, Эш чувствовал себя, как никогда, одиноким.

Глава 7

Росс Мердок посмотрел в иллюминатор самолёта.

Россия!

Покачав головой, он проводил взглядом побережье Финского залива. Серо-зелёная вода вяло поблёскивала в лучах тусклого солнца. Дома, в северо-восточных штатах США, осень означала наступление прохладных дождливых дней, чередующихся с солнечными и умеренно тёплыми, и смену окраски листьев с зеленой на золотую и багряную. Здесь же вместо осени сразу наступала зима — и она, как сказали Россу, протянется до мая.

Кто мог подумать, что его нога когда-нибудь ступит на землю России?

Он обвёл взглядом салон лайнера, битком набитый туристами и русскими гражданами, возвращавшимися на родину. Люди переговаривались на нескольких языках.

Члены отряда сидели кто где. Рядом с Мердоком в кресле дремала жена, у неё на коленях лежал раскрытый фантастический роман. Через два ряда, ближе к хвосту, виднелась каштановая шевелюра Эша. Вытянув шею, Росс разглядел название книги, которую читал археолог. Это была история Санкт-Петербурга. Мердок тоже немного покопался в истории России перед самым отъездом, и то, что он успел прочесть, показалось ему одновременно увлекательным и мрачным. Он не представлял, в насколько древнюю страну ему предстоит отправиться.

«С другой стороны, Эфиопия — ещё древнее», — подумал Росс, глянув на сидевшую впереди Сабу. Женщина спокойно работала, раскрыв свой ноутбук и надев наушники. Время от времени она посматривала в иллюминатор.

В дальнем конце своего ряда Мердок разглядел лысоватую макушку Ренфри. Эксперт-инженер сидел, опустив глаза. Наверное, тоже работал с ноутбуком.

Росс повернул голову, посмотрел на Гордона и молча покачал головой… Почему тот не сел рядом с Сабой? Не следует, однако, вмешиваться в их отношения — третий может только сильнее все усложнить. Но Гордон и Саба, похоже, пока объединяться в связку не собирались. Мердоку оставалось только надеяться на то, что ситуация не обострится, когда придёт пора браться за дело.

Звук двигателей изменился — самолёт пошёл на снижение.

На табло появилась надпись «Пристегните ремни», люди оживлённо забормотали. Борт продолжал снижаться, преодолевая время от времени турбулентные воздушные потоки. Росс задумался о том, что скоро придётся покидать Землю — и не на борту американского звездолёта, а внутри треклятого инопланетного сфероидного корабля, — и турбулентность сразу перестала его пугать.

Эвелин проснулась сразу, без обычного для многих периода сонной растерянности, щёлкнула пряжкой ремня и зевнула.

— Хорошая книжка, а? — съязвил Мердок.

Женщина усмехнулась.

— На самом деле она совсем не так плоха. Но когда ночью проспишь всего пару часов, любая книга в сон вгонит.

Росс покачал головой.

— Я тебе говорил: эта идиотская вечеринка вам даром не пройдёт.

— Она и не прошла, — сказала Эвелин. — Ничего, что мы устали и у меня раскалывается голова, но, думаю, мы успели хоть немного узнать друг друга, хоть чуть-чуть сблизились.

Она кивком указала на нескольких русских, сидящих четырьмя рядами позади. Мердок скривился.

— Мы ещё успеем сильно сблизиться, когда окажемся бок о бок в этом аквариуме, провались он пропадом.

Эвелин беззлобно усмехнулась. Росс был против того, чтобы в их последний вечер в Вашингтоне она отправилась вместе с Сабой и кое с кем из русских на фолк-концерт. Погода была жуткая. Тянулись часы, и Мердок психовал, бродил по Центру и не сомневался, что произошёл какой-нибудь несчастный случай.

А оказалось, что после концерта всей компанией заглянули в один старый ресторанчик, куда любили ходить восточные европейцы, пили водку и сливянку и полночи орали хором народные песни. Вернулись все измученные и похмельные, но атмосфера значительно потеплела.

Двигатели громко взвыли, самолёт выпустил шасси.

Мердок смотрел в иллюминатор на Санкт-Петербург, раскинувшийся в дельте реки Невы, и его охватило чувство новизны и странности… Сверху старая часть города выглядела как сказочный город — крыши, проспекты и купола-маковки, сверкающие в лучах низкого северного солнца.

Самолёт приземлился и медленно подъехал к терминалу. Пассажиры в салоне громко заговорили, собирая свои вещи и готовясь к выходу.

В документах у американцев было указано, что они — туристы, но, отстояв длиннющую очередь, Росс совсем не удивился, когда сотрудница аэропорта прищурилась, разглядывая его паспорт, и, махнув рукой, попросила отойти в сторону. Мердок отошёл и подождал. В следующее мгновение к нему присоединилась Эвелин с чемоданом на колёсиках.

Их отвели в таможенное помещение, однако досмотр был обычной формальностью. Туда же препроводили Эша и Сабу, ведущих себя, по обыкновению, сдержанно. Риордан же, напротив, с любопытством поглядывала по сторонам, когда они проходили по коридорам и холлам. Наконец американцы оказались на улице, под зимним солнцем, дыша морозным воздухом. Медленно падал снег. Им подали официального вида машину.

Водитель уложил вещи в багажник и без слов уселся за руль. Скоро машина уже мчала их по красивым бульварам неподалёку от Адмиралтейства. Повсюду были видны мосты, каналы и необыкновенной красоты барочные здания. Россу эти дома казались тяжёлыми и прочными — такими они и должны были быть, чтобы выдержать долгую зиму.

— О! Это, наверное, Эрмитаж! — ахнула Эвелин.

— Думаю, это он, — откликнулся Гордон. — Зимний дворец…

— Все правильно, — проговорил водитель с сильным акцентом. — Я вам маленькую экскурсию по дороге устроил.

Росс молча смотрел на пролетающий мимо город. Здешние автомобили выглядели непривычно. Несмотря на холодную погоду, на улицах было много пешеходов и велосипедистов. Дома были прекрасны — большинство из них, — и Мердок понял, насколько этот город не похож ни на один из американских.

Довольно скоро машина остановилась перед старинным каменным домом со скромным фасадом. Росс только успел открыть рот, чтобы спросить, куда подевались остальные члены их группы, как увидел, что к дому подъехал второй автомобиль, из которого вышли оживлённо болтающие русские. Такой свободы в их поведении за время пребывания в Штатах Мердок не замечал ни разу.

Вскоре агенты оказались в большой тёплой комнате с высокими потолками, украшенными старинной лепниной. Им подали сладкий крепкий кофе в стеклянных стаканах с подстаканниками.

Полковник Васильева села за стол и широкоулыбнулась.

— Добро пожаловать в Российскую Федерацию, — сказала она. — Прошу прощения за то, что у нас не хватает времени устроить вам настоящую экскурсию. Когда мы успешно завершим нашу миссию и вернёмся на Землю, у вас обязательно будет возможность осмотреть все достопримечательности нашего города. Завтра рано утром мы полетим на специальном самолёте к месту назначения. Сегодня все отдыхают…

«Интересно, — подумал Росс. — Она ни слова не сказала о миссии. Ничего такого, что могли подслушать и сделать выводы о характере и целях экспедиции. Привычка к осторожности или необходимость?»

Но тут он подумал о том, как бы он себя вёл, соберись они в отеле где-нибудь в Штатах. Пожалуй, тоже не стал бы распускать язык.

— …ужин. А потом у вас будет свободное время, — закончила Васильева.

Гордон Эш сказал:

— Если возможно, мы хотели бы использовать это время для занятий.

Полковник деловито кивнула.

— Мы обеспечим вас аппаратурой с наушниками.

— Благодарю вас, — отозвался Гордон и исподлобья бросил взгляд на Сабу. Та кивнула — невозмутимая, как всегда.

— Если вопросов больше нет, можете устраиваться в отведённых для вас комнатах, а потом приходите сюда ужинать, — сказала Васильева и поднялась.

Пять минут спустя Росс и Эвелин уже стояли в своей комнате. Здесь тоже были высокие потолки. Мердок обвёл взглядом остатки аристократической роскоши. Вокруг окна и на потолке — старинная лепнина. Мебели немного, простой, но удобной. В углу негромко шипел обогреватель.

Женщина подошла к окну и обвела взглядом крыши домов. Так она стояла, покачиваясь с носков на пятки, и задумчиво молчала.

— Есть проблема? — спросил Росс, не спуская с неё глаз.

Она обернулась и улыбнулась.

— Ничего серьёзного. Просто пытаюсь решить: то ли мне надо хорошенько размяться, потому что мышцы после полёта затекли, то ли просто принять душ или ванну.

Росс прошёлся по комнате, открывая двери. За одной оказалась небольшая кладовая или очень маленькая комнатка. Мердок щёлкнул выключателем и увидел сидячую ванну.

— Я бы не советовал тебе выбирать душ, — сказал он жене.

Эвелин заглянула в комнатку через его плечо и усмехнулась.

— Если напор воды такой, как мне рассказывала Вера, то тут и решать нечего.

С этими словами она открыла кран горячей воды на полную мощность. Полилась тоненькая чуть тёплая струйка.

— Быстро ванна не наполнится, — заметил Росс.

Риордан прищёлкнула пальцами.

— Значит, сначала тренировка.

Мердок вздохнул.

— Включу запись речи йилайлов. Будем тренироваться и пересвистываться.

Эвелин застонала и швырнула в мужа подушку.

Ужин сильно отличался от того, который прошёл в день знакомства группы в Америке.

Еда была острая и интересная на вкус, но не это привлекло внимание Росса. К ним присоединились другие русские, но почему-то Мердок стал воспринимать их совершенно иначе, и дело было не только в том, что Ренфри без труда общался с ними.

В Америке полковник Васильева и четверо её агентов вели себя тихо, вежливо и все время держались вместе. За исключением треклятого Никулина русские не особенно бросались в глаза. Он смотрел на них не как на отдельные личности, но как на некий союз, а их дружное молчание только усугубляло отчуждённость.

Все, что он знал об этих людях, это то, что трое из них — русские агенты времени, а один — долговязый, очкастый Валентин Светланин — учёный.

Оказавшись на родной земле, русские словно бы стали совсем другими людьми. А может быть, во всем была виновата прошедшая ночь? Росс, к примеру, не мог представить, чтобы Валентин во всю глотку орал народные песни — да и любые песни, если на то пошло! — но Эвелин убеждала мужа в том, что Валентин и вправду веселился от души. Он не только знал все тексты от начала до конца, но ещё и помнил множество вариантов!

Мердок гадал: а не станет ли Михаил Никулин на родной почве ещё более дерзким — ну, не готов ли он, к примеру, вызвать кого-нибудь стреляться из пистолетов на заре?

«Лучше не будить лихо», — решил Росс и постарался выбросить Никулина из головы.

Он попытался соединить лица русских с именами и фамилиями.

Вера Павлова — рыженькая, смешливая женщина.

Ирина Базарова — невысокого роста, худощавая, темноволосая, с тонкими чертами лица. В Америке в её движениях была компактная аккуратность, а здесь, на родине, эта аккуратность превратилась в изящество.

Когда разговор оживился, Мердок наклонился и шепнул жене:

— Эта Ирина. Она занималась какими-то танцами?

Эвелин вздёрнула брови.

— Балетом. — Она усмехнулась. — Уже примерно столько же лет, сколько я — боевыми искусствами. Если не дольше.

Росс кое-как просвистел йилайлское словосочетание, выражавшее одобрение.

От дверей послышался другой свист — громкий, чистый и правильно интонированный.

— Миша! — хором воскликнули русские.

Михаил стоял, прислонившись к дверному косяку, перебросив через плечо снятое пальто. Верхняя пуговица на вороте его рубашки была расстёгнута. Росс смотрел на уже знакомые вьющиеся светлые волосы и нагловатую усмешку и старался подавить мгновенно вспыхнувшую неприязнь и недоверие к этому человеку.

Никулин рассмеялся, проговорил что-то по-русски, после чего мгновенно развернулся к Сабе и Эвелин и вальяжно им поклонился. Россу стоило немалых усилий заставить себя сидеть спокойно.

«Если только этот пижон подкатится к любой из них, уж лучше пусть жена врежет ему хорошенько, иначе это сделаю я».

— Сколько красоты — в моей прекрасной стране! Словно грации сошли на землю!

Он поцеловал руку Мариам, бросил весёлый взгляд в сторону Мердока, наклонился и поцеловал руку агента Риордан.

Эвелин негромко рассмеялась и отдёрнула кисть.

Михаил обратился ко всем присутствующим:

— Меня, как цепного пса, послали охранять присланную американцами аппаратуру. Но заверяю вас, я даром время не терял и усиленно трудился над записями. А насколько далеко вы продвинулись в этом треклятом языке?

Он выговорил фразу на йилайлском с непринуждённым свистом и жужжанием.

Росс услышал, как Риордан прошептала перевод. Сам он даже и пытаться не стал. Находившаяся в дальнем конце комнаты Васильева одобрительно кивнула, а профессор Мариам шагнула к Никулину и что-то ответила. Насколько мог разобрать Мердок, её интонация тоже была безошибочно верна. Короткую фразу добавил Эш.

— Один-ноль в нашу пользу, — еле слышно прошептал Росс.

Эвелин улыбнулась и прикрыла губы ладонью.

— Интересно, узнаем мы или нет, почему его отослали из Штатов? Потому, что у него беда, или потому, что он и так уже эксперт в йилайлском языке? — прошептала она в ответ.

— Почему-то во втором варианте я сомневаюсь. Уверен только, что он большой любитель выпендриваться.

Росс склонился к столу и сделал большой глоток крепкого кофе.

— Мы готовы? — осведомился Никулин и обвёл собравшихся взглядом.

— Мы уезжаем завтра, — сообщила рыжеволосая Павлова. — Ты вовремя появился, Миша.

— А Зина мне сказала, что, если я опоздаю, она скушает на завтрак мои уши, — объяснил Михаил и уселся на свободный стул.

Мердок посмотрел на полковника. Она ещё в Штатах попросила, чтобы все называли её просто Зиной, но там она казалась ему для этого слишком суровой. Теперь же она улыбалась, словно любящая мать при взгляде на любимое дитя.

Базарова наклонилась к Никулину и что-то быстро прошептала ему по-русски.

— Говорите по-английски, — торопливо одёрнула их Вера и неодобрительно глянула на Ирину.

Михаил откинулся на спинку стула и улыбнулся.

— Нельзя так себя вести — из благодарности за подаренную аппаратуру, да?

Виктор Ушанов, ещё один русский агент времени, что-то негромко произнёс по-русски. Михаил, став совершенно серьёзным, оценивающе взглянул на Росса и Эша.

— Да, сегодня — по-английски, — сказала полковник. — Завтра мы все начнём говорить по-йилайлски, а сегодня отдыхаем и практикуемся в языке наших гостей.

До конца ужина разговаривали о пустяках, а когда обед закончился и все принялись за кофе, Мер-док подошёл к Гордону.

— Ты понял, что происходило, когда вошёл этот молодчик?

— Ничего плохого, — ответил археолог. — Русский у меня — так себе, но нет никаких сомнений в том, что Валентин за нас — горой. Он молод и помешан на технике, а Миллард, похоже, обеспечил русских всем, чем только мог, по части оборудования.

Росс понимающе кивнул.

— Это не так мало, — сказал он, — они ведь до сих пор не оправились после того, что с ними сотворили лысоголовые.

Гордон ответил другу одобрительным кивком и отвернулся.

Все остальное время Мердок посвятил общению, пытаясь почувствовать, что за люди — эти новые члены отряда. Экспедиция наконец начала обретать подобие реальности.

Двое агентов постарше — мужчина и женщина — очень плохо говорили по-английски. Они были тихими и суровыми — почти как русские агенты КГБ из старых книжек. На самом деле и он, и она были учёными, которым предстояло остаться в базовом лагере в настоящем времени, наблюдать за оборудованием, предназначенным для переноса в прошлое, и собирать образцы и пробы для исследований. Росс тем не менее узнал и запомнил их имена: Григорий Сидоров и Елизавета Калигинова.

Остальные говорили по-английски на разном уровне. Болтали о достижениях науки, о разных сложностях, типичных для закрытых правительственных проектов. Ничего секретного или острого в политическом отношении, лишь иногда — смешные истории из области снабжения да повествования о длительных хождениях по бюрократическим инстанциям. Бюрократы, похоже, существовали везде и всюду. Ренфри очень оживился и без умолку болтал со своими русскими коллегами — инженерами. Постепенно их разговор перешёл на общие темы: кино, телевидение, музыка, спорт.

К концу вечера настроение у Мердока было хорошее.

Когда они с женой вернулись к себе в комнату, он спросил:

— Ну, что скажешь?

Эвелин подошла к окну и снова задержалась там, глядя на город. Потом обернулась.

— Мы весь вечер болтали о ерунде, но мне не кажется, что это время было потрачено впустую.

Росс усмехнулся.

— Эта полковник Васильева — Зина. Никак не привыкну к её имени. Она далеко не дура.

Риордан кивнула.

— Прошлой ночью — на фестивале народной музыки — и сегодня… Как-то так получается, что русские все меньше выглядят чужаками и больше походят на нас.

— В смысле на нормальных людей, — уточнил Мердок.

— Если учесть, куда мы отправляемся, — возразила его жена, — это сходство может спасти нам всем жизнь.

Глава 8

Когда тусклое солнце взошло над горизонтом на следующий день, Гордон Эш и его коллеги-агенты с Востока и Запада уже сидели впритирку на обшарпанных сиденьях внутри старенького, потрёпанного грузового самолёта, который, похоже, исправно трудился в небе со времён Второй мировой войны.

Росс смотрел в иллюминатор на проплывающий внизу Санкт-Петербург, зажатый между рекой и морем. Борт развернулся и взял курс на север.

Разговаривали мало. Салон самолёта не обогревался, все кутались в пальто и шубы, пили кофе и чай. Гордон откинулся на спинку сиденья. Он задумчиво смотрел на облачка пара, срывавшиеся с его губ, и размышлял над тем, какой крутой поворот совершила судьба.

Будут ли конфликты между Никулиным и Мердоком? Михаил был очень молод, но имел определённую репутацию по обе стороны так называемого «железного занавеса», и у Росса такая репутация тоже имелась. Эш немного понимал по-русски и слышал, как кое-кто из русских разговаривал о его коллеге накануне вечером. Они все знали историю об обожжённой руке Мердока, о том, как это произошло и почему.

Немногим удавалось остаться в живых после встречи лицом к лицу с лысоголовыми. Одним из счастливчиков был Мердок. Вторым — Никулин. Если верить официальным отчётам, Михаилу понравилась его роль «живца», которую он играл в операции по «выманиванию» чужаков. Что стало с теми лысоголовыми, которых ему удалось провести, было не ясно, но Келгэрриз во время частной беседы перед самым отлётом американской группы в Россию говорил, что не удивится, если жестокость атак чужаков в отношении русских спровоцирована какими-то играми, начатыми людьми со злобными инопланетянами.

Очевидно, Никулин сам настоял на том, чтобы его включили в состав этой экспедиции. Это говорило не только о любви к сложным и опасным делам. Агентам как с той, так и с другой стороны полагалось последними узнавать о миссиях, в которых они должны были участвовать. То, что Михаил знал об этой экспедиции заранее, говорило либо о том, что он, невзирая на молодость, занимал высокий пост, либо о том, что он обладал недюжинными способностями к выведыванию засекреченной информации.

Чем может обернуться его безудержная храбрость? Как на неё смотреть — как на удачное приобретение или как на слабое место? Какие мотивы им руководили на самом деле, когда он добивался участия в этой миссии?

И откуда взялась почти осязаемая напряжённость в отношениях между Никулиным и Мердоком?

Неожиданно тишину нарушил смех Михаила. Гордон поднял голову и прислушался.

— …с детства больше не было. Хватило с меня и того единственного раза, когда я упал под лёд, — проговорил Виктор по-русски.

— A y меня в деревне прыжки с льдины на льдину были самым лучшим видом спорта весной, — заявил Никулин.

— У тебя в деревне этой был единственный весенний вид спорта, — невозмутимо заметила Ирина.

Михаил рассмеялся.

— Верно!

Гордон слушал мелодичный тенор русского и гадал, как быть. Он хотел сберечь отряд. Естественно. Но ещё он хотел, чтобы они работали вместе и доверяли друг другу.

Эш поморщился и пожалел о том, что не знает, почему этот русский агент настоял на своём включении в состав экспедиции. Зинаида Васильева молчала. Миллард обмолвился о том, что у Никулина были близкие отношения с кем-то из пропавших учёных. Понаблюдав за Михаилом в течение вечера, Гордон убедился в том, что у того есть те или иные отношения с любой из женщин в среде русской агентуры. Правда, стоило только Никулину повести себя слишком дерзко, как полковник что-то тихо ему говорила, и светловолосый мужчина покорно поднимал руки вверх, подчиняясь.

Археолог бросил взгляд на седую женщину, работавшую с ноутбуком. Какую внутреннюю политику вели русские?

Налетел сильный порыв ветра, двигатель зачихал, и самолёт сильно затрясло. Саба подняла голову. Эвелин явно разволновалась. Только русские не обратили на это никакого внимания.

Эш снова откинулся на спинку сиденья и медленно выдохнул. Он очень обрадовался, когда борт снова развернулся и начал снижаться. В иллюминатор сквозь просветы в плотном слое облаков были едва видны призрачные очертания Белого моря. Краски здесь, на дальнем севере, исчерпывались оттенками серого, серебристого и белого цветов. Такой Гордон приблизительно и представлял себе эту местность зимой.

Самолёт без проблем совершил посадку. Из покосившегося домика вышли молчаливые русские рабочие и принялись переносить багаж в грузовики. По всей вероятности, научное оборудование было отправлено раньше поездом, чтобы его не трясло в самолёте.

Пустили по кругу термосы с горячим, сладким кофе и острым бульоном. Прилетевшие вышли из самолёта и стали рассаживаться по машинам.

Вскоре грузовики уже мчали их по недавно проложенной в снегу дороге куда-то вперёд, в белую бесконечность. Говорили и тут мало. В кузове было холодно. Гордон, устроившись в уголке, слушал рёв мотора и позвякивание железа и гадал, когда же он снова окажется в Штатах. Если вообще окажется, конечно.

«Никаких „если“, — мысленно выругал он себя за то, что позволил даже подумать о таком. И поскольку оставаться наедине со своими мыслями не хотелось, он переключил внимание на окружающих.

Двое русских негромко переговаривались. С их губ на морозе срывались клубы пара. Гордон вытянул шею — и увидел, что эти двое играют в карты, используя в качестве столика перевёрнутую бочку от горючего.

Эш стал лениво наблюдать за игроками, слушая их болтовню. Русские говорили вроде бы о своих родственниках; через некоторое время он понял, что беседа крутится вокруг того самого «а что, если», которое он запретил себе.

Археолог повернул голову и посмотрел на Росса. Тот сидел с мрачным и непроницаемым видом, не спуская глаз с жены. Эвелин, нацепив наушники, слушала компакт-диск с помощью портативного плеера, лежащего в кармане её шубы.

«Интересно, — подумал Гордон, — что она слушает — записи на йилайлском языке или что-то отвлечённое?»

Саба тоже что-то слушала через наушники. Ну, тут можно было не сомневаться. Конечно же, она отрабатывала нюансы йилайлского, как того и требовала её роль в этой экспедиции.

Напротив неё сидел Кейс Ренфри, примостив на острых коленях ноутбук. Он тоже с головой ушёл в работу.

Гордон полностью погрузился в свои невесёлые размышления и очнулся только тогда, когда мотор грузовика взревел и машина замедлила ход.

Вскоре все выбрались из кузова и увидели стоящий на пустой асфальтированной стартовой площадке сферический корабль — в точности такой же, как тот, на котором когда-то Гордон, Росс, Ренфри и Тревис Фокс когда-то отправились за пределы Земли.

Фокс. Вот ещё повод для раздумий. Эшу была ненавистна мысль о том, что Тревис потерян навсегда, и он считал это своей виной, что бы там ни говорило начальство. Скольких они недосчитаются на этот раз — ведь командование отрядом снова поручено ему?

Размышляя подобным образом, Гордон осознал, что им владеет самый настоящий страх, но боялся он не за себя. Он боялся, что снова потеряет кого-то из агентов.

Эш покачал головой. Надо было гнать от себя подобные мысли. Нужно позаботиться о том, чтобы на этот раз все вернулись обратно. Иначе не стоило возвращаться обратно ему.

Дав себе эту безмолвную клятву, археолог спрыгнул на снег следом за остальными.

— О-хо-хо, — проговорил Росс, запрокинув голову, и неприязненно скривился, глядя на шарообразный корабль. — Не думал, что мне снова доведётся увидеть такой драндулет. И честно говоря, не очень-то хотелось.

Эвелин подошла к кораблю вплотную и прищурилась, разглядывая тускло поблёскивающую, отливающую перламутром обшивку.

— Какой-то сплав?

— Больше похоже на керамику, — возразила Саба, подойдя к кораблю с другой стороны.

— У вас будет предостаточно времени, чтобы обсудить это во время полёта с Ренфри и другими нашими умниками, — заметил Гордон, попытавшись перейти на шутливый тон. — А пока давайте лучше поможем в погрузке.

Они вместе с русскими выстроились в цепочку и стали помогать водителю машины переносить оборудование на корабль. Эш заметил, какими заботливыми взглядами Ренфри и один из русских провожают два ящика. Вероятно, в них лежала самая деликатная аппаратура.

— Русские хотя бы внутри, похоже, уют устроили, — сообщил Росс, заглянув в круглое отверстие люка после того, как водрузил на трап очередной ящик. — Выглядит более или менее по-домашнему.

— Менее некуда, — шутливо проворчал Гордон, последовав за товарищем. Он изо всех сил старался развеяться.

Риордан насмешливо фыркнула.

— Мы разместимся здесь, — послышался голос Зинаиды с верхнего уровня. — Вы можете сами выбирать себе место для сна. Устраивайтесь, как кому удобнее.

Эш обратил внимание на то, что этот шарообразный звездолёт несколько просторнее того, на котором он совершил предыдущий полет. Русские оборудовали внутреннее помещение подвижными панелями, выгородив небольшие каюты на двоих, в результате чего создалось некое подобие возможности уединиться.

Гордон растерялся, глядя на то, как Росс и Эвелин заходят в одну из небольших кают. Краешком глаза он заметил, как Саба, немного помедлив, зашла в соседнюю каюту. Эш мог к ней присоединиться — а мог не делать этого.

Он огляделся по сторонам, обнаружил, что все остальные каюты уже заняты, и поморщился. В следующее мгновение Мердок выскочил из каюты, словно его вытолкнули, за ним вышла его жена, шепча:

— …так будет ещё хуже. — А вслух она весело проговорила: — Как насчёт того, чтобы женщины разместились в одной каюте, а мужчины — в другой? Вам с Гордоном друг к другу не привыкать, не раз вместе летали…

Росс смущённо поманил Эша пальцем, а Эвелин перенесла свои сумки в каюту, которую выбрала Саба.

О чем разговаривали между собой две женщины, Гордон не слышал. До него доносились только их негромкие голоса.

Росс ничего не сказал. Он просто сунул свои вещи в ящик под койкой, которую выбрал для себя, и археологу оставалось только занять соседнюю.

Он аккуратно уложил вещи и вышел из каюты, чтобы посмотреть, не нужна ли кому-нибудь помощь. Его совсем не удивило, что Ренфри и худощавый русский инженер Валентин поселились вместе, что две пожилые русские женщины оказались в одной каюте, а рядом с ними — двое молодых. Вместе поселились Михаил и темноглазый молчаливый Виктор. В итоге суровый Григорий оказался в одной каюте с пилотом — спокойным, сдержанным мужчиной лет сорока. Он представился Гордону и сказал, что его зовут Борис Снегирёв.

— Нет причин медлить, — почти сразу объявил Борис. — Скоро старт. Ложитесь на койки и пристегнитесь.

Эш вспомнил последний полет.

— Как я понимаю, перегрузок в несколько g не миновать?

— Две целых, шестьдесят семь сотых g, — уточнил Снегирёв. — Все осталось, как было. Мы не можем ничего менять в двигателях. Нам до сих пор не до конца понятен принцип их работы, поэтому приходится мириться с тем, какие неудобства доставляет нынешний режим.

— Я все понял, вопросов больше нет, — пробормотал Росс и небрежно помахал рукой. — Пойду, лягу.

Как только оборудование было определено на места и закреплено так, что инженеры остались довольны, все разошлись по каютам, улеглись на койки и тщательно пристегнулись.

Стало тихо-тихо. Гордон напряжённо вслушивался. Они с Мердоком молчали.

— Стартуем, — послышался из динамиков интеркома голос Бориса.

Первым признаком старта стала дрожь, пробравшая корабль до основания. Тряску эту Эш хорошо помнил, и сердце в его груди забилось быстрее. Вибрация постепенно нарастала и вскоре превратилась в еле слышный инфразвуковой гул, от которого содрогались кости и зубы. Гордон ждал, закрыв глаза — смотреть все рано было не на что.

Звук двигателей резко изменился, и археолога с силой прижало к койке. Корабль словно бы схватила рука космоса.

Эш почти лишился сознания. Он видел перед собой злобно горящее красное око, а потом это око превратилось в жерло вулкана, и он стал падать в это жерло. Гордон пытался вырваться из кошмара, его тело корчилось в судорогах. Жерло вулкана дрогнуло и превратилось в горящие красные цифры на табло часов, висящих около двери каюты, но вестибулярный аппарат Гордона вёл себя так, словно падение продолжалось, и это ощущение оказалось настолько сильным, что он даже не замечал острой боли в суставах. Как бы то ни было, Эш заставил себя отстегнуться и сесть — и в это же самое мгновение взлетел и поплыл в невесомости.

Ухватившись за скобу на краю койки, Гордон подтянулся к двери. Его слегка мутило, но тошнота в невесомости была ему хорошо знакома. Он огляделся по сторонам, заставляя разум привыкнуть к отсутствию «верха» и «низа».

Получилось. Он несколько раз до боли сжал и разжал пальцы. Тошнота отступила. Эш нажал на кнопку, открывающую дверь.

— Росс? — обернувшись, окликнул друга Гордон.

— Минуточку.

Мердок сел и вцепился руками в край койки. Костяшки пальцев на его обожжённой руке побелели.

Гордон отвернулся. Дверь бесшумно скользнула в сторону и убралась в переборку.

Со всех сторон доносились звуки. Кого-то тошнило. Кто-то стонал. Тонкие перегородки лишь слегка приглушали шум.

— Прими таблетки от тошноты! — посоветовали по-русски.

Кто-то отозвался низким голосом:

— Я глаза открыть не могу.

Потом прозвучал безжалостный смех Михаила, но тут же послышался его голос:

— Держись, Валентин. Я сейчас найду твои таблетки. Ляг на койку.

Из тех кабин, где разместились женщины, ничего слышно не было. Эш немного помедлил в растерянности, но потом осторожно постучал в дверь каюты и поспешно ухватился за скобу, чтобы его не отбросило назад.

— Да? — послышался голос Эвелин.

— Это Гордон. Вы в порядке?

— У нас все отлично.

Гордон добрался до лесенки, которая вела в круглое помещение командного отсека, где на одном из тоненьких (не толще листа картона) обзорных экранов, которые они во время последнего полёта прозвали «тарелочками», сейчас можно было наблюдать за окружающим космическим пространством.

Борис сосредоточенно трудился за клавиатурой, подсоединённой к загадочному пульту управления, установленному здесь неведомыми сборщиками этого корабля.

В следующее мгновение сбоку от Гордона что-то мелькнуло. Он повернул голову и увидел перед собой Зинаиду Васильеву. Она выглядела, как обычно, спокойно и сдержанно, только чуть-чуть запрокинула голову.

— Мы благополучно стартовали, — сказала она. — Ваши люди в порядке?

— Привыкают к невесомости, — ответил Эш.

— Может быть, займёмся составлением графика вахт?

— Давайте, — согласился Гордон.

Экспедиция началась.

Глава 9

Эвелин перелетела на верхний уровень и радостно огляделась по сторонам.

Вера улыбнулась. Сейчас, с растрёпанными рыжими кудряшками, она была похожа на шкодливого херувима. Остальные женщины, у которых были длинные волосы, заплели их в косы и закрепили заколками, чтобы они не попадали на лицо.

— Нравится? — спросила Павлова.

— Просто потрясающе, — воскликнула Риордан. — До старта я думала, зачем столько пустого места. Забыла о невесомости.

Саба заметила:

— Построившие этот корабль, кем бы они ни были, видимо, проводили много времени в космосе.

Ирина, находившаяся позади них, серьёзно проговорила:

— Поэтому мы назвали эти корабли «разведчиками». Мы считаем, что они были посланы для исследования других планет. Видимо, они совершали весьма долгие перелёты от одной посадки до другой.

Эвелин знала, что специальность Базаровой — анализ информации, и, по всей вероятности, она была очень хорошим аналитиком. Исподтишка наблюдая за русскими, Риордан пришла к выводу о том, что по тонким чертам Ирины трудно судить о её настроении — в отличие от Веры, у которой все было написано на лице. Павлова обладала подлинным даром коммуникабельности — по всей вероятности, её задача как раз и состояла в том, чтобы вызывать людей на разговор.

«Будем надеяться, что она и инопланетянина разговорить сумеет», — подумала Эвелин.

Она отвлеклась от русских женщин и продолжила осмотр сферического звездолёта. На внутренней обшивке рекреационного зала были закреплены различные записывающие приборы, поскольку грузового отсека как такового на корабле не имелось. Но нашлось тут место и для бытовой аппаратуры — в частности, для парочки видеомагнитофонов и множества кассет с записями на русском и английском языках, а также для стереосистемы с полудюжиной наушников, чтобы сразу несколько человек могли одновременно слушать музыку.

Наушниками были оборудованы также каюты, но они были подсоединены к главному корабельному компьютеру, в памяти которого хранились записи на йилайлском языке и прочие важные данные.

Рядом с земной развлекательной аппаратурой располагались странные ящички и стеллажи, смонтированные теми чужаками, которые построили шарообразный корабль. На одном из стеллажей стояли кубики, в которых, стоило только прикоснуться рукой, появлялось все, что пожелает зритель.

Эвелин провела рукой по поверхности кубика, гадая, как выглядели руки хозяев этого странного оборудования. Они были коричневыми, синими или радужными? С пятью пальцами или с девятью? Какие пейзажи кубики показывали этим существам какие чувства владели теми, кто к ним прикасался?

Риордан подумала о звуковом душе, который Вера называла «комнатой пузырьков». Такая кабинка на корабле была всего одна, но этого было вполне достаточно. Эвелин вышла из неё, ощущая себя не только чистой, но и необыкновенно бодрой, а это говорило о том, что неведомые владельцы сферического корабля, скорее всего, не так уж сильно отличались от людей.

— Нам нужно разгадать две загадки, — непроизвольно произнесла она вслух.

— Первая русская экспедиция — и наши новые товарищи, — согласно отозвалась Саба и кивком указала на двери кают.

История данного сферического корабля им уже была известна: его, как и тот, который Росс с Гордоном обнаружили пятнадцать тысяч лет назад, русские нашли в далёком прошлом, его экипаж погиб. Но в отличие от «американского» звездолёта, команду которого на тот момент убили совсем недавно, «русский» корабль по неизвестным причинам опустел задолго до того, как был найден. Может быть, их атаковал другой звездолёт? Скелеты инопланетян были не тронуты, и значит, на них не напали местные хищники. Возможно ли, что виной всему стала какая-то болезнь?

Эту проблему до сих пор изучали бригады учёных — специалистов по внеземным цивилизациям, и эти учёные работали в обстановке такой же строжайшей секретности, как и агенты времени.

Новому экипажу предстояло обживать звездолёт, а потом, проведя какое-то время среди других инопланетян, с удачей возвратиться домой.

Эвелин осторожно поставила кубик на место и обернулась. Ирина вышла, а оставшиеся женщины осматривали комнату.

Взглянув на часы, которые русские повесили во всех помещениях на корабле, Риордан заметила:

— Время отдыха почти закончилось. Может быть, займёмся делом?

Саба серьёзно кивнула. Вера шутливо отсалютовала.

Базарову они нашли в небольшой каюте, которая была отведена для учебных занятий. Зинаида и Гордон уже успели объявить всем о том, что, как только кто-то заходит в это помещение, разговоры по-русски и по-английски сразу отменяются. Говорить здесь полагалось только по-йилайлски.

— Здесь, в месте знаний, я — водитель транспорта — работаю, — просвистела Ирина.

Странно. Порядок слов в йилайлских фразах давался Эвелин легко, но, когда она пыталась думать по-английски и переводить сказанное, в мозгу у неё все путалось.

Саба сказала что-то насчёт повторения, все согласились с ней и принялись за учёбу.

Миновала неделя по корабельному календарю. Эвелин снова сидела в учебной каюте с остальными женщинами и занималась йилайлским. Все уже успели выбрать для себя любимое место и договорились о методе занятий: сначала все вместе прослушивали фрагмент записи, а потом по очереди повторяли новые фразы. Затем они задавали друг другу вопросы, отвечать на которые полагалось с использованием только что пройденного материала. В конце занятия Саба рассказывала о том, что им предстоит слушать завтра, после чего каждый мог у себя в каюте либо слушать новые фрагменты, либо повторять старые — кому как больше нравилось. Мало-помалу Риордан брала приступом странную систему времён глаголов и эмоциональных противоречий, заложенную в наиболее формальные высказывания, содержавшие вызов.

— Что такое «зелёный вкус»? — вдруг спросила Вера. — Правильно ли мы это понимаем?

— Говорится именно так, — заметила Ирина, взглянув на экран своего ноутбука. — Но понять этого я не могу.

Все посмотрели на профессора Мариам. Та медленно проговорила:

— Какое-то изощрённое оскорбление, возможно, но это всего лишь моя догадка. Давайте двигаться дальше. Может быть, эти нелепицы со временем обретут больше смысла.

Эвелин кивнула и включила запись.

Продолжая занятия, Риордан наблюдала за окружающими и думала о собственной жизни.

«Как это по-человечески, — размышляла она, — любым, самым безумным обстоятельствам придать видимость нормальности».

У человека развивались привычки, а привычки превращались в традиции, если они укоренялись у большого числа людей. Как только возникало некое подобие порядка, можно было жить и действовать. В хаотичной или совершенно чужой среде очень важно ясно мыслить, так как это благоприятно влияет на физическое состояние.

Тянулись долгие дни полёта, агенты времени и научная группа старательно корпели над освоением йилайлского языка. Вскоре даже во время отдыха члены отряда, намеревавшегося отправиться в прошлое, начинали порой жужжать и пересвистываться — особенно те из них, у кого было плоховато с русским или, наоборот, с английским.

Определённых успехов добились и члены научной группы. Эвелин убедилась в этом как-то раз, когда Валентин во время отдыха поспешил и неудачно сжал баллончик с кофе. Риордан с ужасом и восторгом наблюдала за тем, как жидкость распадалась на мельчайшие капельки, из которых образовалось облачко.

Как следует поступить, первой сообразила Вера. Она схватила небольшой прибор, который члены экспедиции называли «мини-пылесосом», включила его, и аппарат стал всасывать парящую в воздухе жидкость.

Пока она занималась этим, Ренфри мелодично просвистел:

— Пусть такого не бывает!

Все рассмеялись — вернее, почти все. Эвелин заметила, как Саба сдвинула брови, поджала губы, а потом повторила то, что сказал по-йилайлски Кейс.

На что она обратила внимание? Риордан мысленно воспроизвела фразу. Она была обманчиво простой, по-английски звучала довольно бессмысленно, а по-йилайлски — естественно.

«Не может ли это высказывание, — подумала Эвелин, — носить религиозный оттенок?»

Чуть позже она задала этот вопрос, когда женская группа собралась в комнате для занятий, но, конечно, с уверенностью ответить никто не смог. Ирина с опаской проговорила:

— Может быть, этот Дом знаний — религиозное святилище?

— Думаешь, это плохо? — спросила Эвелин.

Тёмные глаза бывшей балерины на миг сверкнули, но она сразу же взглянула на дисплей ноутбука, с которым, похоже, не расставалась никогда.

— Не исключено. Все зависит от того, чему они поклоняются — и почему.

Риордан на какое-то время задумалась об этом, а потом решила, что не стоит пока волноваться понапрасну. Придёт время — все станет ясно. А сейчас следовало ознакомиться с той информацией, которая уже была в их распоряжении.

«Сутки» на борту корабля были поделены на две смены, по двенадцать часов в каждой. Бригада учёных взяла себе «ночную» смену, а группа агентов времени — «дневную», и это давало всем возможность посвящать максимум времени работе с речевыми записями. К тому же всегда было с кем попрактиковаться в языке.

Риордан и Базарова совместно разработали комплекс упражнений, благодаря которым все поддерживали неплохую физическую форму, невзирая на невесомость. Большинство упражнений члены экспедиции выполняли, пользуясь особым, универсальным русским тренажёром.

Но самым приятным временем было то, которое «ночная» и «дневная» смены проводили вместе в часы бодрствования. Все вместе они смотрели фильмы или играли в карты. Пожилым русским учёным особенно нравились сложные карточные игры. Порой — и это больше всего нравилось Эвелин — музицировали. Да-да, не просто слушали музыку, а её исполняли сами. Виктор играл на скрипке, Елизавета — на флейте и кларнете, а Михаил играл на гитаре и обладал неплохим голосом. Приятно было даже просто смотреть на него, когда он, прислонившись к стене, пел старинные, грустные романсы. Никулин выглядел героем русского романтического фильма.

Миша. Риордан едва заметно улыбнулась. Казалось, этот молодой человек не мог не флиртовать, как не смог бы, к примеру, не дышать. Он ухаживал не только за Верой и Ириной, но и за всеми остальными женщинами. Саба держала его на расстоянии вытянутой руки. Её, похоже, ничто не могло вывести из равновесия. Сама же Эвелин делала вид, что некоторых недвусмысленных намёков русского попросту не понимает. Росс пока ничего не замечал — и хорошо. Риордан понимала, что, несмотря на их договорённость между собой, её муж свои чувства скрывать ни за что не станет, а корабль этот слишком мал для выяснения отношений.

К слову, стоило признать, что с ней Никулин флиртовал редко. Большей частью он делил своё внимание поровну между Верой и Ириной, причём первая из женщин выказывала к нему большой интерес, а вторая отвечала на ухаживания нарочитой холодностью, причину которой Эвелин пока понять не могла. Михаил, естественно, больше приставал к Ирине, что вызывало у той явное (но безмолвное) раздражение. Риордан тревожил сложившийся треугольник, и она надеялась, что в дальнейшем это соперничество не приведёт к неприятностям.

К ней повернулась Зинаида и что-то просвистела. Эвелин поняла, что отвлеклась слишком надолго. Она отбросила раздумья и вернулась к занятиям.

Выбравшись из переходного люка, Росс наблюдал за женщинами, находившимися в каюте для занятий. Они сидели по-разному, однако было ясно, что они договорились о расположении условного «низа». Его позабавило, что у мужчин «верх» и «низ» располагались с точностью до наоборот.

Забавно было и то, что женщины объединились в одну группу, а мужчины — в другую. Никаких распоряжений по этому поводу не было, просто так уж само получилось.

Мердок оглянулся, посмотрел на каюту, которую он делил с Гордоном, и вздохнул. А он ещё переживал из-за того, как они с Эвелин будут жить супружеской жизнью на борту корабля! Он больше не чувствовал себя женатым мужчиной. О том, что он не свободен, говорил только некий документ, оставшийся дома. Большую часть времени Росс проводил с мужчинами, за исключением коротких периодов в конце смены, когда все собирались вместе, чтобы посмотреть кино или послушать музыку. Тогда он мог сесть рядом с Эвелин и поговорить с ней хотя бы несколько минут — этим их супружеская жизнь теперь и исчерпывалась.

— Только что начался обратный отсчёт времени перед первой посадкой, — сказал Гордон, передвигавшийся, хватаясь за скобы, по переходу. — Перекусить не желаешь?

— Я не против.

Мердок последовал за археологом к столовой.

Вспомнив о том, какую чудовищную, невообразимую пищу ему и троим его спутникам пришлось употреблять во время последнего полёта, Росс неприязненно поморщился.

Теперь соответствующий участок столовой был отгорожен и опечатан. Русские установили морозильную камеру и микроволновую печь, а также холодильник, в котором лежали тюбики с напитками.

Мердок поднёс руку к панели заказа блюд. Ещё в Штатах он, как и все остальные, заполнил по просьбе русских анкету, позволившую выявить его предпочтения в еде. Результатом стало распределение продуктов по шкале, где самой высокой оценкой была «это я съем с радостью», а самой низкой — «это есть я не стану ни за что на свете».

Еда Россу нравилась, но есть в состоянии невесомости было не так-то просто. Во время самой первой трапезы он убедился в том, что инопланетяне не так уж и ошибались, предпочитая пользоваться брикетами и тюбиками с пастообразной едой. Рис, картофельное пюре, соусы — все здесь превращалось в мешанину. О наваристом супе оставалось только мечтать, да Мердок, пожалуй, и не сумел бы его проглотить, даже если бы суп был налит в баллон. Пища глоталась по-другому, имея массу, но будучи лишённой веса. Во время пары первых трапез Росс чуть было не захлебнулся и заметил, что это же самое грозило ещё кое-кому из его спутников.

До тех пор, пока он не стал доверять собственному желудку, он выбирал овощные соки с мякотью и прочие жидкости. Теперь же, более или менее освоившись с этой едой, он выбрал для себя сэндвич с лепёшкой «пита», а также кофе и овощной сок. Гордон заказал то же самое.

Росс сунул сэндвич в микроволновку и, распечатав баллончик с кофе, сделал большой глоток. Кофе был свежий и обжигающе горячий.

— Правильно ли я понял Бориса? — спросил он. — Скоро мы совершим посадку на планете, где можно будет заправиться?

Эш кивнул.

— А как насчёт другой планеты в йилайлской системе? Той, на которой живут пушистые зубастики? Он сказал, что мы пролетим мимо неё?

— Да. Русские сумели исключить посадку на этой планете из программы полёта, и в итоге мы сможем сэкономить топливо.

— Отлично.

— Видимо, нашего опыта им хватило, чтобы они отказались от дальнейшего исследования этой планеты. Она достанется какой-нибудь другой команде, вот они и полюбуются на неё на «тарелочках». А на нашу долю хватит планеты йилайлов.

Огонёк на панели микроволновки погас, и Мердок достал из неё свои сэндвич и сок. Подлетев к одному из столиков, он сунул ногу в искривлённую скобу и закрепился. Глубоко вдохнул. Воздух имел лёгкий металлический привкус, и это напомнило Россу о вкусе воды из запасов инопланетян, которую он пил во время предыдущего полёта. Он запустил зубы в сэндвич. Русские приправы ему очень нравились.

— Неплохо приготовлено.

Гордон что-то буркнул, проглотил кусок сэндвича и потом просвистел-прожужжал фразу, в которой выразил своё отношение к качеству еды. Пока Росс размышлял над построением правильного ответа, позади них прозвучал этот самый ответ — с идеальной интонацией. Американцы обернулись и увидели около люка Михаила с развевающимися длинными светлыми волосами.

С ленивой улыбкой и отработанным изяществом русский агент времени подлетел к устройству выдачи пищи, едва прикоснулся к панели кончиком пальца, получил блюдо и убрал его в микроволновку — и все это ловко, одним движением. Мердок с бесстрастным видом наблюдал за Никулиным, гадая — сколько человек стали свидетелями его собственной неуклюжести в первые дни, когда он ещё не вспомнил, что всякое применение силы в невесомости чревато равным противодействием. В итоге он то и дело, кувыркаясь, отлетал от стенки к середине помещения и вынужден был осторожно возвращаться. Интересно, а Михаил видел это? Несомненно, видел.

Как только еда разогрелась, Никулин вытащил её, взял с полки баллончик с кофе и направился к сидящим. Гордон подвинулся, чтобы освободить место.

Михаил помахал Россу баллончиком.

— Ваша жена. Она такая красавица.

Мердок кивнул и сразу насторожился.

— Но она на редкость благоразумна.

Никулин сдвинул брови. Его губы улыбались, но умные серые глаза смотрели серьёзно.

Так же как в тот день, когда Росс впервые увидел Михаила, первой его реакцией стала неудержимая, яростная злость. Однако он сдержался, поскольку догадался — его провоцируют. Этот нахал вряд ли мог всерьёз ухаживать за Эвелин — при том, что столь же привлекательная женщина, Вера, всегдаоборачивалась и расплывалась в улыбке, стоило только Никулину войти в каюту. Да и Ирину Михаил стороной не обходил — это Мердок тоже заметил.

«Он все ещё меня проверяет, — подумал Росс. — А если я на него разозлюсь, он расценит это как проявление слабости и будет продолжать меня подкалывать».

Придя к этому выводу, американец заставил себя пожать плечами и усмехнуться.

— Я могу говорить только за себя. Что касается меня, то я очень даже не благоразумен, но вы совершенно не кажетесь мне привлекательным.

Русский задорно расхохотался. Шутка его явно удивила и порадовала.

Губы Гордона дрогнули. Росс сделал вид, что ничего не заметил, и откусил кусок сэндвича.

— Ваша жена любит драться? — не отступался Михаил.

— Она хорошо это делает, — ответил Мердок. Вообще-то обычно он на такие вопросы отвечал: «Спросите у неё», но он не собирался говорить этому малому ничего такого, что тот мог бы истолковать как дозволение ухлёстывать за Эвелин.

— А я обожаю драться. Предложу ей спарринг, как только у нас снова появится сила тяжести.

— Ради бога, — пожав плечами, сказал Росс. Он-то знал, что Эвелин — профессионал высокого класса. Если это будет всего лишь повод пофлиртовать с его женой, то во время поединка Никулин убедится, что робот — и тот оказался бы более благосклонен к ухаживаниям.

Эта мысль вызвала у Мердока усмешку. Русский внимательно посмотрел на него и, переведя взгляд на Гордона, забросал того многочисленными вопросами насчёт обнаруженной американцами библиотеки, насчёт того, заметили ли они у ласок хотя бы какие-то рудименты разумной речи.

К тому времени, как Эш завершил рассказ, Михаил покончил с едой и вскоре покинул столовую. Вскоре его голос уже доносился из командного отсека.

— Он тебя проверяет, — заметил Гордон, кивком указав в ту сторону, куда удалился Никулин.

— Я не дурак.

— Нет, но ты такой же, как он, — адреналиновый наркоман, — проворчал Эш.

— Я? — Росс нахмурился и задумался. Медленно, почти бессознательно он разжал обожжённую руку и проговорил: — Может быть. Иногда. Но не часто.

— Нет? — усмехнулся Гордон. — Никто, начиная с Милларда, не упрекнул бы тебя, откажись ты от этой экспедиции. Проклятье, правилами запрещено отправлять на оперативные задания агентов-новобрачных.

Мердок фыркнул.

— Ну ладно. Немножко есть. И Эвелин тоже вспыльчивая. Но мы все же не такие, как этот малый. Из-за чего он такой взвинченный?

— Не знаю, — медленно протянул Гордон. — Насколько мне известно, он сделал все возможное, чтобы его включили в состав этой миссии. Он даже ввязался в перестрелку с бандитами, чтобы помешать им обнаружить этот корабль.

— И ты полагаешь, что все дело в адреналине? Не может ли им двигать что-то ещё?

Эш покачал головой.

— Пока у меня ответа нет. Он охотно вступает в беседы со всеми, готов и о себе поговорить — но только о своих свершениях, а не о своём мнении по тому или иному поводу. Не забывай, что русским довелось пережить, многие их друзья погибли от рук лысоголовых.

— Надеюсь, он не натворит бед только из пустого бретерства, — пробормотал Росс.

— Зинаида полагает, что для таких фокусов он слишком умен. И все же я рад тому, что большую часть времени, пока будут идти поиски, он будет далеко от нас.

— Угу.

Мердок смял в кулаке пустой баллончик.

Глава 10

Гордон Эш покорно проглотил таблетки от тошноты, с радостью уселся в одно из дополнительных кресел напротив пульта управления и закрепил противопе-регрузочные ремни. Рядом с ним молча сидела Зинаида Васильева, не спуская глаз с «тарелочки». Они только что пережили жутковатый момент перехода корабля из гиперпространства в нормальное. На обзорном экране в центре светился небольшой голубовато-зелёный полумесяц. Более крупный чёрный диск, окружённый сверкающим гало, обозначал планету, спутником которой был пункт их назначения. Полумесяц быстро вырастал в размерах, по мере того как корабль летел по запрограммированному курсу, приближаясь к большому древнему космопорту, где заправлялись топливом шарообразные звездолёты.

Археолог молчал, но беспокоился, как бы не появился ещё один сферический корабль. Ведь тогда пришлось бы, так или иначе, общаться с его экипажем, а земляне слишком мало знали о том, как действует бортовая система связи.

Одним своим опасением он все же поделился:

— Я вот думаю: на этом корабле почти все работает в автоматическом режиме. Не может ли так получиться, что вмешательство в работу автоматики приведёт к возникновению сигнала?

— Мы говорили об этом, — отозвалась полковник, по-прежнему глядя на экран. — Мы не можем судить о том, послали мы сигнал или нет, и решили рискнуть. Нам необходимо топливо, а существа на той планете, куда мы решили не заглядывать, слишком агрессивны. Необходимость в данном случае заставляет рисковать.

Эш посмотрел на коммуникационную панель. Она, как и всегда, выглядела загадочно. Исходил от корабля сигнал или нет? В запутанной системе кнопок и лампочек ответа на этот вопрос не было.

«По крайней мере, в пределах видимости — ни одного корабля», — с облегчением отметил Эш.

Звездолёт-шар приближался к спутнику. Начались перегрузки и мелкие столкновения. На орбите болталось множество космического мусора, оставленного посещавшими её звездолётами, и мусор окружал безымянную планету подобно туману.

Голубовато-зелёный полумесяц постепенно превратился в красивую планету, поверхность которой частично скрывали клубы облаков. Гордона ещё более ощутимо прижало к креслу. Неожиданно его угол зрения изменился, хотя положение корабля относительно планеты осталось прежним: вестибулярный аппарат среагировал на появление «низа». У археолога закружилась голова.

Борис, сидевший у пульта управления, поднёс пальцы к клавиатуре. Он следил за мигающими огоньками и показателями различных приборов, отражёнными на дисплее главного компьютера. Система автопилота вела корабль вниз, к бескрайнему полю белого бетона — древнему космопорту.

Гордон начал быстро сглатывать слюну, закрыл глаза и постарался медленнее дышать. Уже ощущалось притяжение планеты, равное 0, 92 земного, и тошнота быстро отступала. Вход в атмосферу все же проходил намного легче, чем переход из гиперпространства. Пока «эффект перехода» смягчить не удавалось никому — ни западным, ни восточным специалистам по космической технике.

На борту корабля воцарилось молчание, нарушаемое только негромкими поскрипываниями и инфра-звуковым воем, сопровождавшими вход в атмосферу. Все члены экипажа разместились на койках по приказу Васильевой — все, кроме пилота, самой Зинаиды и Гордона — старших офицеров.

Эш и полковник находились рядом с Борисом на всякий случай, чтобы подстраховать его, — хотя, что это мог быть за «всякий случай», Гордон понятия не имел. Гораздо разумнее было бы, если бы в командном отсеке находился Ренфри, но наверняка Ренфри и Валентин получали картинку с обзорного экрана на свои терминалы и следили за всем происходящим прямо из каюты.

«Наверное, это политический ход, — подумал археолог. — Она хочет показать, что тут все решается на высшем уровне, хоть это и не афишируется. Добивается доверия. Правильно, оно нам понадобится, если мы хотим, чтобы наша миссия увенчалась успехом».

Гордон открыл глаза.

Они были совсем близко от поверхности планеты. Снова увидев это особенное, зеленовато-голубое небо, Эш неожиданно с головой утонул в нахлынувших воспоминаниях. В небе не было видно никаких следов влаги. Если на этой планете и существовала погода — сейчас она проявлялась где-то ещё, но не здесь. В этом был смысл — разместить космопорт посреди пустыни.

С лёгким толчком корабль опустился на огромное белое, залитое бетоном поле. Неподалёку возвышались рыжевато-красные развалины. Стояли корабли-призраки — никто не прикоснулся к ним с того времени, как Гордон побывал тут в прошлый раз.

И сел шарообразный звездолёт приблизительно на том же расстоянии от ближайшего из соседей, что и тогда. Эш задумался: не запрограммированы ли звездолёты-шары так, чтобы всегда опускаться на определённую посадочную площадку?

«Да нет, и думать тут нечего, так и должно быть, — догадался он немного погодя. — Как иначе роботы-заправщики могли бы определить тип корабля? Ведь каждому звездолёту нужен свой вид топлива».

Роботы-заправщики!

Гордон повернул голову. Позвонки негромко хрустнули, отреагировав на ставшую непривычной силу тяжести.

— Когда мы побывали здесь, робот-заправщик был сломан…

— Мы узнали об этом из вашего отчёта, — отозвалась Зина хрипловатым голосом. — Наша первая экспедиция была готова к решению этой проблемы и отремонтировала робота.

Конечно. Он совсем забыл о первой русской экспедиции — а ведь именно из-за неё они и находились здесь!

Гордон на мгновение изумился собственной несообразительности. Полковник болезненно морщилась и тёрла пальцами виски, и Эш тоже не без труда осваивался с притяжением. Думать было почти так же трудно, как и двигаться.

— Вот и он, — проговорил Борис. Впервые за все время полёта он выказал хоть какие-то эмоции. — Вот молодец наш Василий!

Археолог посмотрел в обзорный иллюминатор. Похожий на змею робот-заправщик подполз к кораблю и исчез из поля зрения. Но в следующее мгновение пилот довольно хмыкнул и указал на один из датчиков:

— Топливо.

— А какое топливо используется на этом корабле? Вашим учёным, возможно, удалось это выяснить? — спросил Гордон.

Борис покачал головой.

— Наши анализы дали не больше результатов, чем ваши. Топливо представляет собой нечто вроде жидкого теста с включением сверхтяжёлых элементов. Энергетический потенциал этого вещества задействуется с помощью каталитической среды, но для того, чтобы понять принцип её действия, у нас пока нет нужной технологии.

Эш кивнул. Тем более оправданна была предельная осторожность при использовании сфероидов. Режим автопилотирования работал как по маслу, но топливо можно было получить только здесь, в этом древнем космопорте, и кто знал, когда его запас закончится?

Снегирёв снова хмыкнул и нажал две клавиши. Шланг робота начал мало-помалу отползать от корабля.

Звездолёт оторвался от поверхности планеты и набрал высоту. Поднимался он гораздо быстрее, чем опускался, и Гордон понял, что на корабле, скорее всего, предусмотрена какая-то внутренняя система маневрирования, действующая в соответствии со структурой обороны планеты. Он погрузился в раздумья о том, насколько мощный залп из древних орудий мог быть выпущен по кораблю-нарушителю, и опомнился, только почувствовав, что наступила невесомость. А вскоре его чуть не вывернуло наизнанку, поскольку корабль нырнул в гиперпространство.

Когда переход завершился, Гордон не вставал с кресла до тех пор, пока тошнота не отступила окончательно. Если судить по предыдущему полёту, путь до планеты йилайлов должен был занять ровно неделю.

У всех отмечались успехи в освоении языка, чему в немалой степени помогало интенсивное использование гипнопедии и выполнение правила, согласно которому во время занятий можно было разговаривать только по-йилайлски. Несмотря на то, что на плёнках были собраны разрозненные и далеко не полные данные, члены экспедиции подготовились к общению с местными жителями настолько хорошо, насколько могли, и постарались по возможности упорядочить знания об их сложной культуре.

Оставались только проблемы, связанные с самими землянами.

Эш поставил себе задачу: постараться узнать как можно больше о каждом из членов экипажа. Проще всего обстояло дело с русской молодёжью. По крайней мере, с ними было легко разговаривать. Михаил оказался не менее разговорчивым, чем Вера, но не рассказывал ничего личного. Все эмоции он умело прятал за непроницаемым щитом дружелюбного и насмешливого высокомерия.

Труднее оказалось с русскими старшего поколения. Интуиция подсказывала Гордону, что давить на них не стоит. Он не думал, что Григорий или Елизавета непременно ненавидят американцев и не желают с ними работать, но юность этих людей прошла на фоне напряжённого политического климата, когда не было принято легко раскрываться. Привычка осталась. И то, что эти двое все же разговаривали с археологом на такие отвлечённые, безобидные темы, как лингвистические исследования, прогресс науки, и так далее, — все это говорило о том, что они стараются, как могут.

Сложнее всего было с профессором Мариам.

Думая об умном взгляде её чёрных глаз, о негромком голосе с лёгким акцентом, Эш решил, что слишком долго бездействовал.

Пора было браться за дело.

Он отстегнул крепёжные ремни, кивнул Борису и оттолкнулся от кресла. Проплывая по коридору, он глянул на часы, быстро прокрутил в уме намеченный план действий и отправился к комнате отдыха.

Работал видеомагнитофон. Гордон остановился и заглянул внутрь. Трое русских и Ренфри смотрели какой-то документальный фильм на русском языке. Остальные, по идее, должны были сейчас находиться в учебной каюте. Это означало, что Саба — у себя.

Он притормозил около двери, взялся за скобу и постучал.

Дверь плавно отъехала в сторону. Эвелин куда-то ушла, эфиопка была в каюте одна. Эш заметил, что дисплей её ноутбука светится. Переносной компьютер был прикреплён к столику. Рядом в воздухе парили наушники.

— Гордон? — вежливо поприветствовала гостя Саба.

— Можно с вами поговорить? — спросил он.

Женщина кивнула:

— Конечно.

— Простите, что помешал, — извинился археолог и вошёл. В маленькой каюте царил образцовый порядок.

— Ничего страшного, — отозвалась профессор и изящно махнула рукой. Она быстро сохранила данные, с которыми работала, и, закрыв крышку ноутбука, опустила на неё руки. — Ну, так о чем же вы хотели со мной поговорить?

Каюты были слишком малы для того, чтобы тут можно было принимать гостей. Гордон сел на краешек койки Эвелин.

— Я немного забегаю вперёд, — начал Эш. — Мы не имеем никакого понятия о том, откуда взялось ваше скульптурное изображение, но все же можем предположить, что оно каким-то образом связано с текущей миссией. Скорее всего, эта фигурка была вырезана вследствие того, что мы побывали на планете.

Музыковед кивнула. В том, что говорил Гордон, не было ничего нового. Так думали все.

— Ваша задача будет состоять в проникновении в Дом знаний, о котором нам известно только одно: вход туда позволен избранным и всех прочих туда не пускают.

Это тоже было известно всем, однако Мариам не выказала ни раздражения, ни нетерпения — а следовательно, понимала, что Гордон просто-напросто подводит базу под то, о чем собирается говорить дальше.

— Мне, вероятно, не будет позволено войти туда, несмотря на занимаемый мною пост вашего 00000. — Свистом и гудением он выговорил слово, означавшее «бегун/заботящийся».

— Я думала об этом, — призналась Саба. — Между тем у нас нет никаких сведений, позволяющих предположить, что обитатели Дома знаний являются узниками, иначе как русский отряд сумел добыть те, пусть минимальные, сведения, которые им удалось собрать? Вероятнее всего, при необходимости я сумею видеться с вами.

— У нас нет никаких сведений, кроме непонятных аномалий в языке, — продолжал настаивать Эш. — Именно вы обратили внимание на то, что странные времена глагола порой содержат в подтексте отрицание изъявления свободной воли и что это, возможно, средство ненасильственного принуждения. Поэтому, на мой взгляд, рассчитывать на свободу вашего перемещения нам не следует. Мне бы хотелось ввести в обращение некий код, составленный на основе йилайлского и английского, которым мы, в идеале, могли бы пользоваться для радиосвязи. Нам нужен один импульсный код типа азбуки Морзе — для экстренных случаев и другой — для речевого общения.

— Следовательно, вы предполагаете, что мы окажемся во враждебном окружении? — спросила женщина.

Археолог покачал головой.

— Если учесть, скольких кусочков недостаёт в головоломке, лучше считать, что будет именно так. Перед посадкой для заправки я разговаривал с Зинаидой. Она придерживается того же мнения.

Саба едва заметно вздохнула и сложила руки на груди. Гордон догадался, что она нервничает, но старается этого не показывать.

— Послушайте, — сказал он, — я совершенно не пытаюсь на вас давить.

Мариам, покачав головой, улыбнулась.

— Я сама на себя давлю.

Эш улыбнулся в ответ. Впервые при нем музыковед выказала по-настоящему человеческие чувства. Гордон понимал, что она имеет право упрекнуть его в том же — он ведь то и дело скрывал свои подлинные переживания. Но было бы ошибкой считать, что он — или Саба — действительно совершенно бесстрастные люди.

— Так или иначе, — заметил археолог, — нам не следует забывать о том, что вы станете там важной персоной — если не для нас, то для местных обитателей. Будем надеяться, что они вас возвеличат и возведут на какой-то высокий пост. Вероятно, вам будет отведена роль в одном из их религиозных ритуалов. Пока же…

Профессор снова кивнула.

— Насчёт кода — это отличная идея. Вы уже что-то придумали?

— Я подумал, что мы могли бы вместе поработать над этим, — предложил Гордон. — У нас есть немного времени до того, как наша смена отправится спать. Как насчёт того, чтобы начать прямо сейчас?

Саба улыбнулась чуть шире, чем прежде.

— Совсем неплохой план, — сказала она.

Час после того, как зашёл Гордон, пролетел для профессора Мариам незаметно. Как только они приступили к работе, скованность Эша как рукой сняло, речь стала уверенной и энергичной. Правда, он по-прежнему говорил крайне взвешенно, и Саба никак не могла уловить его естественный ритм. Он был чуть напряжён и предельно внимателен, но в нем больше не чувствовалось замкнутости. Мариам осознала — для того чтобы понять друг друга, им придётся запастись терпением.

Ещё в детстве, когда Саба начала изучать английский и французский, она поняла, что в каждом человеке живёт какая-то музыка. В Эфиопии музыка была неотъемлемой частью жизни племён, встреченных ею во время путешествий по стране вместе с отцом, который был врачом. Мать Мариам была из племени дорце, и люди этого племени, как и всех других — от Эритреи до уединённого Данакила, то и дело пели и играли на музыкальных инструментах. Музыка сопровождала всю их жизнь.

А потом, слушая учителей иностранных языков в школе, Саба обнаружила, что музыка есть и в речи. Каждому языку была присуща особая музыка, и каждый человек исполнял эту мелодию по-своему.

На какое-то время эта убеждённость покинула Мариам — это произошло тогда, когда она приехала в Аддис-Абебу и поступила в университет. Но через некоторое время, несмотря на жизнь в этом большом и сложном городе, к ней вернулась прежняя убеждённость. Это случилось, когда она привыкла к шуму техники. Даже в современной жизни существовала музыка. В одних людях мелодия была почти незаметна, а та, которая слышалась, звучала мрачно, сердито и некрасиво — сплошные диссонансы. Некоторые издавали мелодию страха, наполненную мышечными спазмами. От других исходила музыка тихая, спокойная, они словно бы повторяли мелодии, впитанные поколениями таких же спокойных людей.

Третьи — это были очень сложные натуры — держали свою музыку при себе до тех пор, пока не начинали доверять другому человеку. Поначалу Саба гадала, есть ли какая-то собственная мелодия у Гордона Эша, но потом поняла, что он относится к последней категории. Он обладал быстрым умом и внимательностью к мелочам, и это ей нравилось.

За час напряжённой работы, начатой «с нуля» по просьбе археолога, они успели разработать основы системы сигналов, распределив их по степени срочности.

Когда прозвучал звонок, возвещавший об окончании смены, Гордон, как и музыковед, удивился тому, как быстро пролетело время. Эш вежливо попрощался, снова став осторожно-отстранённым, и ушёл.

Саба задержалась у открытой двери, думая о том, что случилось за последний час. Эвелин пока не появлялась. Маркам гадала: удалось ли супругам хоть немного времени побыть вдвоём.

«Хорошо бы, так оно и было», — подумала она.

Риордан не жаловалась, но стоило ей заговорить о муже, и в её словах сквозила грусть, во взгляде — печаль, а в голосе, таком приятном, наполненном лежащей почти на поверхности золотистой музыкой, появлялись нотки тоски. Ведь они поженились совсем недавно.

Неожиданно взметнулась прядь светлых волос, и перед изумлённым взглядом Сабы предстало лицо Никулина, висящего вниз головой всего лишь в метре от неё.

Михаил едва заметно шевельнул рукой и, перевернувшись, одарил эфиопку своей фирменной улыбочкой.

— Славная ночка для свиданий, — сказал он и указал за спину, в ту сторону, куда удалился Гордон. У Михаила, которого все русские называли Мишей, музыка была необычная: в ней присутствовали способность быстро овладевать ситуацией и неожиданные перкуссионные акценты. Вот ещё один непростой человек.

— Может быть, — ответила музыковед задумчиво. Ей стало забавно, что Никулин предположил, будто у неё с Гордоном — роман.

— А вам нравятся только старички или для меня тоже улыбочка найдётся в запасе? — осведомился Михаил.

— Старички? — удивилась Саба.

— Гордон Эш, пожалуй, мужчина ещё крепкий, хоть куда, но зато я моложе и красивее его, — беззастенчиво заявил русский.

— Благодарю за ценные сведения, Михаил, — пробормотала эфиопка.

— «Миша!» Мне от вас нужно добиться двух вещей, и я добьюсь. Вы будете называть меня Мишей и будете мне улыбаться.

— С радостью исполню оба ваши пожелания, если больше вы ни о чем меня просить не станете, — отозвалась музыковед. — Спокойной ночи, Миша. — С этими словами она одарила его изысканно вежливой улыбкой.

— Оскорбление! — рассмеялся он. — Это оскорбление, Саба!

Она закрыла дверь каюты, но ещё долго слышала, как стихает эхо его заразительного смеха.

Буквально через несколько секунд появилась Риордан.

— Ох уж этот ловелас! — воскликнула она. — Неужели он никогда не успокоится?

— Тебе тоже досталось? — поинтересовалась Мариам.

— О-о-о-о, да. Я, между прочим, заметила, как он с тобой пытался заговорить во время отдыха — когда же это было? Позавчера? Дни так похожи один на другой, что их слишком просто перепутать. — Улыбаясь, Эвелин сняла комбинезон и принялась надевать пижаму. — А знаешь, — заметила она, натягивая футболку, — все бы ничего в этой невесомости, но, когда надо одеваться или раздеваться, я кажусь себе осьминогом, подвешенным в воздухе!

Саба усмехнулась.

— Ты права. Это не так-то просто.

— Ну, так вот… насчёт Миши. — Голова женщины вынырнула из ворота. Она подняла руки, подобрала волосы, заплела в косу. — Он что, пытался назначить тебе свидание? Или просто надеялся уговорить тебя восторгаться собой, красавчиком блондином?

— Он хочет заставить меня улыбаться, — сказала Мариам в ответ.

— Ну, это звучит довольно-таки безобидно.

— Я неправильно сказала. — И, придав голосу характерную — отчасти весёлую, отчасти вызывающую интонацию, — музыковед произнесла фразу иначе: — Он хочет заставить меня улыбаться.

Эвелин вздёрнула брови и просвистела одну из оскорбительных йилайлских фраз.

— Вот как. И что ты собираешься делать?

— Собираюсь и впредь его игнорировать, надеясь на то, что в конце концов кто-то из двоих — Вера, а может быть, и Ирина — окончательно завладеет его вниманием.

Риордан улеглась на койку и закрепилась ремнями.

— Согласись, в этой экспедиции не соскучишься?

— Верно, — ответила Саба, не выдержала и расхохоталась. Затем тоже приготовилась ко сну и выключила свет в каюте.

Настали последние дни пребывания в невесомости. Профессор Мариам ощущала неминуемое приближение посадки. Собственно, его ощущали все. Теперь уже не было необходимости следить за соблюдением графика — экипаж отдавал обучению все силы. Научная группа готовила оборудование.

Саба каждый день встречалась с Гордоном. Они довольно быстро разработали код для связи, и оба без труда запомнили его. Напарники постарались предусмотреть все неожиданности, какие только могли возникнуть, и даже оставили простор для синтеза новых комбинаций сигналов, которые можно было бы задействовать по мере развёртывания деятельности экспедиции.

Миша, естественно, продолжал свои ухаживания, но даже он стал каким-то рассеянным и флиртовал с женщинами, словно бы больше по привычке или для того, чтобы никто не догадался об испытываемых им чувствах. Музыковед не совсем понимала, что это за чувства, но в том, что Никулиным владела некая страсть, сомнений у неё не было.

Наконец Борис включил на корабле сигнал, возвещавший о скором выходе из гиперпространства, и все поспешили пристегнуться к койкам.

Саба понимала, что в самом скором времени звездолёт приземлится на планете йилайлов. Она приняла таблетки от тошноты. Через несколько минут начались чудовищные перегрузки. Казалось, что тело выворачивается наизнанку.

Когда наконец муки закончились и она пришла в себя, то увидела, как Эвелин неловко выбирается из паутины ремней, покачивающихся от её прикосновений.

Риордан отстегнулась и, зацепившись ступнёй за скобу, выполнила несколько движений, которым научила её соседка и которые были очень эффективны для восстановления кровообращения и мышечного тонуса.

Мариам молча присоединилась к ней.

Закончив упражнения, обе женщины покинули каюту и обнаружили, что все остальные собрались возле отсека управления.

На обзорном экране уже была видна звёздная система, к которой они направлялись. В стороне светился голубовато-белый серп. Вскоре он исчез из поля зрения.

— Мы пролетаем мимо второй планеты, — сообщил пилот.

— Тем лучше, — буркнул Росс Мердок.

— Аминь, — тихо добавил Кейс Ренфри.

Довольно скоро все увидели Йилайл — большой голубовато-зелёный, с такого расстояния он чем-то напоминал Землю. Полумесяц быстро вырастал в размерах и смещался к центру «тарелочки».

Прошло ещё немного времени, серп превратился в шар, и члены экипажа уже могли различить на поверхности планеты острова, плотно разместившиеся по линии экватора, а также — белые шапки полюсов. И острова, и полюса скрывались за плотными завесами облаков, скрученных циклоническими вихрями.

— Всем вернуться на койки, — скомандовала Зинаида. — Скоро посадка и начало нашей работы.

Возразить было нечего. Даже Миша притих.

Саба и Эвелин молча вернулись в каюту и приготовились к посадке.

Глава 11

Сила притяжения нарастала. Россу казалось, что какой-то великан сжал в своём здоровенном кулаке его кишки и скручивает их. Он собрал все силы и сосредоточился на том, чтобы дышать по возможности ровно. Корабль снижался. Шарообразный звездолёт содрогался, поскрипывал и с бешеной скоростью мчался к Йилайлу.

Мердок пытался представить себе, что за мир их ожидает: множество островов, опоясывавших синий блестящий шар. Океан покрывал всю планету целиком — кроме полярных шапок. Космопорт располагался не на самом крупном из островов, а на самом плоском и спокойном. На большинстве остальных островов имелись действующие вулканы, так что там неразумно было бы строить города. Росс гадал, долго ли они пробудут на планете и удастся ли группе учёных исследовать хотя бы некоторые из этих островов, а их на планете было никак не меньше десяти тысяч, а скорее — больше.

Мердок надеялся, что не намного больше.

Посадка прошла быстрее, чем в предыдущий раз, — но, возможно, это впечатление сложилось, поскольку все заранее знали, чего ждать. Звездолёт с мягким толчком приземлился. Росса подбросило на койке. Он повернулся с боку на бок, размял руки и ноги.

С разных сторон слышались голоса. Один за другим выбрались из своих кают члены экипажа и, не теряя времени даром, сразу начали готовить к выгрузке оборудование. Гордон уже руководил работой. Мердок услышал стремительную английскую речь. Переговаривались Эш и Ренфри.

— Проклятье, — выругался Ренфри. — Ну и тяжеленная же штуковина! Жаль, мы не знали, что можем не экономить энергию.

Росс задумался о загадочном топливе и о том, как вести корабль, если оно вдруг закончится, — несомненно, у них ничего не получилось бы. При мысли о бесконечном дрейфе в пустоте по спине агента пробежали мурашки. Ещё хуже стало Мердоку, когда он представил, как корабль теряется в чуждом и жутком гиперпространстве.

Американец предпочёл поскорее отстегнуться и подняться с койки. Он зашнуровал ботинки и вышел из каюты.

— А, Росс! — поприветствовал его Кейс с явным облегчением. — Первым делом нам надо вытащить этот чёртов генератор по частям и наладить снабжение лагеря энергией.

Мердок кивнул, наклонился и поднял тяжёлый ящик. Это оказалось непросто, поскольку мышцы за несколько недель невесомости ослабли, несмотря на все тренировки. Что ни поднимешь — все, казалось, весит не меньше тонны.

— Михаил и Виктор отправились на разведку? — спросил Росс.

— Как только Борис опустил трап, — ответил Ренфри. — Этот Миша ведёт себя так, словно целый месяц прожил не в невесомости, а при силе тяжести в два g. Он, как с трапа сошёл, принялся прыгать и скакать так, что это зрелище привело бы в восторг любого сержанта морской пехоты.

Мердок фыркнул и тут же охнул от натуги, спускаясь по лестнице следом за Кейсом. Единственное, что его сейчас радовало, так это то, что Никулин не видит, как он гнётся и кряхтит со своей тяжеленной ношей.

Они подошли к наружному люку. Росс выглянул наружу, вдохнул знакомый, жаркий и пряный воздух и громко чихнул, от неожиданности чуть не выронив ящик.

Ренфри тоже чихнул — раз, ещё раз, затем поспешно поставил ящик и, чихнув в третий раз, смущённо высморкался.

Мердок шмыгнул носом. Надо было дать органам обоняния привыкнуть к новым запахам. В ожидании он огляделся по сторонам. Корабль совершил посадку на утренней заре. Лилово-розовая, оранжевая и жёлтая краски играли в густой траве, заполнившей трещины на поле древнего космопорта.

— Фью! — Рядом с Россом появилась его жена, державшая в руках несколько плоских ящичков. — Пахнет как после взрыва на парфюмерной фабрике!

— Хорошо, что мы захватили большой запас противоаллергических препаратов, — рассудительно заметил Валентин, вышедший из люка следом за Эвелин.

— Мы не болели, — возразил Кейс, — но, может быть, нам просто повезло. Хорошо, что у нас есть иммунитет — или, по крайней мере, мы можем надеяться на то, что он у нас есть, — уточнил он, прищурившись и окинув взглядом незнакомые деревья и кусты.

— Давайте закончим выгрузку, а потом можно будет немного походить по окрестностям.

Это сказала Зинаида, вышедшая из корабля.

Росс понял, что остановился на середине трапа и мешает другим. Он поспешно наклонился, поднял свой ящик, и разгрузка продолжилась.

Работали до тех пор, пока не вынесли и не сложили все необходимое для организации базового лагеря, а потом стали ждать возвращения разведчиков, которые должны были подыскать для него подходящее место. Когда стало ясно, что вернутся они не скоро, все снова отправились на корабль. Снаружи остались только двое часовых — Григорий и Вера — следить за тем, чтобы голубокожие летуны не свалились как снег на голову и не растащили оборудование на сувениры.

Росс обрадовался, вдохнув стерильный воздух внутри корабля. Аллергический отёк почти сразу же спал, и у него потекло из носа. Он заметил, что остальные чувствуют себя не лучше. Когда все выстроились в очередь за обедом, Гордон оказался впереди Росса.

— Послушай, а ты не помнишь, мы в прошлый раз «противочихательные» таблетки лопали? — спросил у него Мердок.

Эш пожал плечами.

— Не помню, старый стал, наверное.

Росс рассмеялся и подумал о том, что, пожалуй, с антигистаминными препаратами они все-таки переусердствовали. Во время первого посещения этой планеты никаких аллергических проблем у них не было, хотя они не имели никакой защиты, кроме инопланетных лёгких скафандров.

Они выбрали и взяли еду. Мердок сел и прижался спиной к стене, радуясь тому, что, пища наконец обрела привычный вес.

Зинаида дождалась, когда все возьмут еду и рассядутся, и кивнула Гордону, а тот объявил:

— Прошу внимания. Впредь все мы будем носить с собой средства связи. Даже если кто-то собирается отойти от корабля на десять футов, он обязан брать с собой рацию. — Археолог иронично усмехнулся. — Не знаю, как тут все обстояло у вашей первой экспедиции, но, когда мы с Кейсом и Россом побывали тут в прошлый раз, именно я вынужденно отправился на незапланированную экскурсию к местным летунам. В тот раз ничего страшного не случилось, но нам следует быть готовыми ко всему, пока нет уверенности, что здесь все по-прежнему.

Мердок понимающе кивнул, остальные тоже, так или иначе, подтвердили своё согласие. Эш и Васильева явно обсудили заранее общую стратегию.

Росс заканчивал трапезу, когда в дверях столовой появились Виктор и Михаил.

— Мы нашли неплохое местечко, — объявил Никулин.

Полковник обратилась к нему по-русски. Говорила она быстро и зло, словно выстреливая слова, а Михаил, поджав губы, виновато кивнул и развёл руками.

Мердок заметил, что на ремне у блондина нет рации. Этот лихач ушёл в разведку без неё. Зачем?

«Наверняка выпендривается», — недовольно подумал Росс.

А ещё он обратил внимание на то, что выговор только отчасти коснулся пристыжено молчавшего Ушанова. В основном досталось Никулину, ведь, несомненно, именно ему принадлежала идея: смотаться с корабля, как только опустили трап, и обследовать окрестности, не дожидаясь, пока распакуют коробку с аппаратурой для связи.

Михаил стоял, опустив глаза и едва заметно скривив губы. Когда полковник закончила его отчитывать, он тихо произнёс по-русски несколько слов и, подняв голову, добавил по-английски:

— Если мы хотим успеть разбить лагерь до темноты, надо трогаться сейчас.

Мердок поспешно проглотил последний кусок и поднялся из-за столика. Руки и ноги, ещё не успевшие привыкнуть к силе тяжести, заныли, недовольные такими резкими движениями, но Росс не подал виду, что ему больно.

— Если так, давайте трогаться, — сказал он.

Оставив на корабле в качестве охраны только Бориса и Елизавету, остальные принялись за работу. Выстроились в длинную цепочку и, взяв кто столько мог поднять, отправились в путь.

Русские не поленились разметить дорогу к месту будущего лагеря. Мердок шёл и мысленно хвалил их за отличную работу.

Хоть Росс и не вполне доверял Михаилу, нельзя было не признать, что Никулин и Ушанов вполне оправдывают свою репутацию. Сам он не задумывался о лагере до тех пор, пока не сошёл с корабля и не увидел вновь эту землю во всей её красе и дикости. А ведь выбор места был не такой уж простой задачей. Нужно было разместиться поблизости от корабля и башни-библиотеки, но вдалеке от логова ласок или агрессивных гуманоидов. Мало того, надо было найти удобную позицию для размещения аппаратуры, поскольку агенты времени, переместившись в прошлое, окажутся на том же самом месте. Следовательно, крайне нежелательно было вставать лагерем вблизи от космопорта (если им в то время ещё пользовались) или города, поскольку это могло смутить аборигенов.

Мердок знал, что Виктор, в частности, посвятил очень много времени тщательному анализу координат, которые удалось выжать из фрагментарных и отрывочных отчётов первой русской экспедиции. Именно он нанёс на карту возможное расположение зданий и дорог, которые могли встретиться в прошлом, и совместил эту карту с планом местности, существующей в настоящее время.

Место для лагеря, предложенное разведчиками, оказалось хорошо замаскированным гротом неподалёку от водопада. На холме рядом с водопадом располагалась идеальная точка для наблюдения за окрестностями.

Михаил первым вышел на небольшую поляну и обвёл её рукой с видом принца, приглашающего гостей войти к нему во дворец.

Зинаида осмотрелась, медленно кивнула, взглянула на Елизавету и Гордона. Те высказали одобрение.

— Разобьём лагерь здесь, — объявила Васильева.

Настало время трудиться, засучив рукава.

— Тут преобразователи биомассы…

Речь шла о самом громоздком оборудовании из того, что было доставлено с корабля, — приземистых оливково-зелёных цилиндрах, которые пришлось нести по двое.

— Машину времени тут ставим или где?

— Пробы воды готовы, Зина…

— Нет, жить будем здесь…

Все тараторили разом. Работая под руководством Валентина, раскладывая и расставляя припасы и оборудование, о назначении которого он мог только догадываться, Росс вслушивался в разноголосицу. Ему казалось, что он попал внутрь сюрреалистического сна: обрывки русских и английских фраз вперемежку с йилайлскими свистами и гудением. По-йилайлски отзывались о местном пейзаже и условиях жизни — теперь стало проще думать о планете на местном языке.

Учёные должны были спать на корабле, но на всякий случай и они возвели для себя что-то вроде шалаша. Как только Мердок закончил работу по размещению грузов, Зинаида рассеянно порекомендовала ему присоединиться к Михаилу, Виктору, Гордону, Ирине и Григорию и помочь им в маскировке ангара с аппаратурой.

К тому времени, как они завершили свой труд, у Росса ныло все тело. Мышцы горели, лёгким не хватало воздуха. Казалось, что сила тяжести придаёт его телу вес гранитной статуи.

Устало оглядываясь по сторонам в ожидании дальнейших распоряжений, Мердок увидел Ренфри и Васильеву, бледных и вспотевших, которые стояли в середине лагеря. Кейс заканчивал что-то объяснять, а Зинаида довольно кивала.

— Хорошо, — объявила она. — Мы закончили.

Росс обвёл поляну взглядом. Теперь все снова выглядело почти так же, как до их появления. Ничто не бросалось в глаза, пока не подойдёшь ближе. От бродячих хищников участников экспедиции должен был уберечь звуковой барьер, который собирались установить учёные.

— Нас заметили? — спросил Мердок.

Вера, стоящая на вершине холма с биноклем, кивнула.

— Шесть или семь летунов уже некоторое время маячат в отдалении.

— Ничего не поделаешь, — вздохнул Ренфри, разминая затёкшую шею. — Так или иначе, нам придётся вступить в контакт с крылатым народцем.

Росс сел на землю, вытер пот со лба. Из-за высокой влажности здесь казалось жарче, чем при самом жутком пекле на американском Среднем Западе.

Средний Запад… мужчина зажмурился, у него вдруг тоскливо засосало под ложечкой. Как и в прошлый раз, оказавшись здесь, он вдруг осознал, насколько далеко его занесло от дома.

Кто-то появился рядом. Мердок поднял голову. Его улыбающаяся жена убирала со лба прилипшую прядь волос.

— Ностальгия? — тихонько спросила она.

— Телепатка, — ответил он и попытался рассмеяться. Получилось почти естественно.

— О, скоро мы примемся за дело, и ностальгировать времени не будет, — с усмешкой проговорила Эвелин.

— Некоторые, по крайней мере, уже радуются жизни.

Росс кивком указал на Валентина и Кейса. Казалось, вся группа учёных охвачена какой-то таинственной лихорадкой, не позволяющей им сидеть на месте. Агенты времени расположились на земле и, обмахиваясь широкими листьями как веерами, переговаривались или молча отдыхали, а учёные продолжали сборку оборудования, что-то подключали и при этом говорили без умолку.

— Они рады, но волнуются, — негромко пробормотала Риордан.

— Волнуются? — Мердок нахмурился. — С чего бы это? Есть что-то новенькое?

— Новенького — ничего, — ответила его жена. — Думаю, тут что-то такое, о чем все думали, но боялись произнести вслух. Ну, знаешь, эти гуманоиды…

Росс вспомнил отчаянную драку во время первого посещения этой планеты. У него мелькнула мысль, и он нахмурился.

— Я об этом не подумал. Хочешь сказать, они подозревают, что эти твари — потомки первой русской экспедиции, подвергшиеся какой-то мутации?

— Вот именно, — грустно кивнула Эвелин.

Её муж поёжился.

— Черт. А мне и в голову не пришло… Но даже если прошли века… Проклятье. Будем надеяться, что это не так.

Мысль казалась пугающе логичной. Никому не хотелось думать о том, что их потомки — или потомки их товарищей — превратились в злобных монстров.

Елизавета трудилась над генератором. Ей надо было убедиться в том, что преобразователи биомассы работают как часы. Росс принюхался — он уловил едва заметный запах спирта, но, может быть, ему просто показалось. В общих чертах он представлял себе принцип работы конвертеров — они превращали любую органику в спирт, который затем сгорал без остатка, питая генератор.

На глазах у Мердока Калигинова что-то отрегулировала, и лёгкий запах спирта исчез, растворился в бесчисленном множестве ароматов, наполняющих душный воздух.

— Что ж, с завтрашнего дня мы ступим на путь, который, возможно, приведёт нас к ответу на этот неприятный вопрос, — прошептала Эвелин, не спуская глаз с приоткрытой двери хижины, внутри которой Григорий медленно, но верно отлаживал машину времени.

— Пожалуй, пора кончать с разговорами и приниматься за подготовку, — предложил Росс.

Он обвёл взглядом поляну. Похоже, мысль эта посетила не его одного.

Они молча вернулись к кораблю, где их ждал плотный ужин и крепкий сон.

На следующий день, рано утром, когда подошла очередь Мердока принимать звуковой душ, он закрыл глаза и застыл в неподвижности, наслаждаясь тем, как мягкие пузырьки перекатываются по его коже. Кто знал, когда ему снова удастся постоять под этим душем?

«Если удастся…» — заметил внутренний голос, но эта мысль Росса только разозлила.

Он выключил душ и облачился в костюм, в котором ему предстояло совершить перенос в прошлое.

Эвелин ждала мужа в столовой вместе со всеми остальными. Он подошёл к жене, рядом с которой уже лежал его собранный ранец.

Остальные негромко переговаривались, но, когда в дверях появилась Зинаида, все сразу замолчали.

— Как сообщил Григорий, аппаратура для переноса установлена, настроена и работает нормально, — сказала она. — Предлагаю не терять времени даром.

Все согласно кивнули и зашумели. Полковник добавила:

— Жаль, что я не смогу отправиться с вами, но моё место здесь, в настоящем. К тому же я твёрдо уверена в том, что профессор Эш не хуже меня справится с командованием.

И она кивком указала на Гордона.

Из-за официальности её тона напряжение только усилилось — и все, кроме, пожалуй, Михаила,почувствовали это. Русский же только усмехнулся. Росс подумал: уж не относилось ли упоминание о командовании к русским агентам — а особенно к Никулину.

Михаил улыбнулся ещё шире и сказал лишь:

— Пойдёмте. Ведь мы хотим оказаться там на рассвете, не так ли?

Когда они спускались по трапу, вдыхая прохладный утренний воздух, следом за ними вышли Борис и Кейс.

— Удачи, — негромко пожелал Ренфри. — До скорой встречи.

Снегирёв что-то добавил по-русски. Вера обернулась и весело помахала ему рукой. Борис и Кейс остались на трапе. Им теперь предстояло охранять корабль.

По дороге через тёмный лес к лагерю разговаривали мало. Предрассветные сумерки окрашивали растительность вокруг в удивительные цвета. Занималась заря.

Когда они добрались до лагеря, там их уже ждали Елизавета, Григорий и Валентин.

Зинаида обернулась и обратилась к агентам времени:

— Все, что нужно, я вам уже сказала. — В бледном свете зари она смотрела на них в упор. — Мы будем ждать вашего сигнала. Доброй охоты.

Русские учёные подошли и поспешно, сдержанно попрощались. Гордон и Саба вошли в хижину.

Несколько мгновений спустя земля едва заметно дрогнула. Росс знал, что это иллюзия, реакция сознания на искажённые волны вероятности, исходящие от аппарата, перебрасывающего агентов в далёкое прошлое. На самом деле никакого физического эффекта на окружающий мир аппаратура не производила — за исключением образования небольшого количества озона.

Следующими в замаскированный ангар вошли Михаил и Ирина.

Потом наступила очередь Росса и Эвелин.

Женщина ничего не сказала — только подняла и забросила за спину ранец. Росс последовал её примеру. Супруги вошли внутрь хижины, где их ожидало ограждение, а за ним — площадка из знакомого, но по-прежнему странного на вид, непрозрачного и тёмного материала, на которую им предстояло ступить. Мердок опустил взгляд, пытаясь вспомнить, сколько же он совершил путешествий в прошлое. В последний раз, с Доминиона, они с женой вернулись героями. Он надеялся, что и в этот раз им будет сопутствовать успех, а травм окажется меньше.

Платформа словно бы ушла из-под ног, а в голове, казалось, зазвучал сразу миллион голосов. Все заполонил ослепительно белый свет, самая сущность Росса перестала принадлежать ему на мгновение, показавшееся вечностью…

А потом вокруг снова проявилась реальность, окутала его коконом уверенности, и он открыл глаза. Рядом с ним стояла Эвелин, дышавшая тяжело, но ровно. Она посмотрела на мужа потемневшими глазами, крепко сжав губы.

— Прибыли, — пробормотал Мердок, наклонился и поцеловал жену.

На миг он ощутил её губы — они были обветрившимися, но тёплыми и сладкими.

— Ещё разок. На дорожку.

— На сто лет, — отозвалась Риордан и, звонко чмокнув его, добавила: — Нас ждут.

С этими словами Эмили толкнула металлическую дверь ангара, снаружи замаскированного под хижину, и они вышли наружу.

Грот, как выяснилось, на удивление мало изменился со временем, вот только запахи были другими. Росс принюхался. Воздух показался ему более чистым. Продолжая принюхиваться, он обошёл вокруг густого высокого куста, и там они с Эвелин увидели Михаила и Виктора. Оба русских смотрели в небо. У первого взгляд был озадаченный, у второго — мрачный.

Они обернулись и взглянули на новоприбывших.

— Участники предыдущей экспедиции ничего не говорили о летунах, — объявил Никулин без предварительных объяснений. Его серые глаза смотрели насмешливо.

Что толку было обсуждать очевидное? Риордан отвела взгляд и покачала головой.

— Об этом было известно со времени первого брифинга.

— Точно, — кивнул Росс. Он решил немного поддеть Михаила. — Стало быть, вам придётся искать не только останки. И?

— И погляди сам, американец.

Никулин ткнул пальцем в небо.

Он указывал на восток, где всходило солнце. На фоне красноватого диска грациозно парила стая крупных крылатых существ — а точнее, крылатых людей.

Это были летуны.

Глава 12

Мердок поинтересовался:

— А где Гордон и Саба?

Михаил показал на вершину холма, который оказался значительно выше, чем в настоящем времени. Эвелин не разглядела там никого из агентов, но она этого и не ожидала — ведь осматривать окрестности следовало как можно более незаметно.

Риордан устремила взгляд на восток и некоторое время наблюдала за тем, как летуны исчезают за горизонтом. Все молчали. Никто не тронулся с места до тех пор, пока снова не почувствовал накатившую беззвучную волну и из хижины, где стояла машина времени, не вышли Ирина и Вера. Эвелин инстинктивно прогнала от себя мысль о том, как же хрупка их связь с настоящим временем: ведь и хижина, и установленная в ней аппаратура являлись всего лишь проекциями подлинной хижины и подлинной аппаратуры.

Вскоре появились Эш и его напарница. Они быстро спустились с крутого склона холма.

— Периметр космопорта — приблизительно такой же, как в нашем времени, — торопливо сообщил Гордон. — Там все спокойно. Не видно ничего, кроме автоматических устройств системы наземного обслуживания. Одни из них — в режиме ожидания, другие отключены. Что касается данной территории, то наша догадка была верна: это что-то вроде парка. Вокруг — ничего, кроме растительности. Но в той стороне виднеются какие-то постройки.

Он указал на юго-восток.

— А звездолётов в космопорту нет? — спросил Росс.

— Я не разглядел ни одного, — ответил Эш, помахал полевым сканером и обратился к Виктору: — Посадочное поле — все в трещинах, заросших травой и кустами, а это говорит о том, что много лет никто здесь не приземлялся и отсюда не взлетал. Предлагаю приступить ко второму этапу нашего задания.

Ушанов кивнул.

— Мы готовы. Постараемся вернуться как можно скорее.

И двое русских исчезли за кустами.

Супруги переглянулись. Росс выглядел удручённо, и Эвелин могла его понять. Михаилу и Виктору предстояло осмотреть место захоронения русского биолога, дабы убедиться, на месте ли скелет. Они не намеревались беспокоить прах своего товарища, нужно было просто удостовериться в том, что захоронение имеет тот же вид, что в настоящем времени. Это была двойная проверка, смысл которой заключался в том, чтобы установить, нет ли каких-то изменений в линии времени здесь и сейчас.

Одну аномалию уже успели заметить все: это были летающие гуманоиды.

Гордон, видимо, думал о том же самом, поскольку сказал:

— Вероятно, где-то ещё могут располагаться посадочные площадки — на других островах, например. К сожалению, мы не можем позволить себе облёт планеты по орбите, поскольку наш корабль-шар работает только на автопилоте.

— Тогда с летунами все более или менее понятно, — пробормотала Саба. — Мы знаем, что нам предстоит встретиться с другими видами, которые уже успели включиться в здешний социум. Вполне возможно, что они совершили здесь посадку и ассимилировались на протяжении столетия, истёкшего со времени первой русской экспедиции.

Риордан согласно кивнула.

— За сто лет действительно всякое могло случиться.

Вера нахмурилась.

— Те, другие, гуманоиды могли возникнуть таким же образом.

Эвелин вспомнила хищных зверолюдей, замеченных в настоящем времени. Те были поистине ужасны… Тела, снабжённые щупальцами, отсутствие каких бы то ни было признаков цивилизованности… Если русские исчезли, как эти создания могли стать их потомками? Это могло означать: либо на планете появились ещё какие-то гуманоиды, либо она сама и её товарищи по отряду остались, как в западне, в этом месте и времени, и это — их потомки. Не потомки русской экспедиции, а их собственные отпрыски. Росса, Гордона, Михаила, Веры — всех.

Она прикусила губу и обернулась к Россу. Если знать, что именно так все обернётся, следует ли зачинать ребёнка?

«Нечего сейчас думать об этом, — строго осадила Риордан себя. — Думай о миссии».

— Разведчики все сделают быстро, — негромко проговорила Ирина. — Виктор с Михаилом Петровичем дважды побывали на месте захоронения с тех пор, как мы приземлились — в настоящем времени. Они знают, где искать могилу.

«Михаил Петрович». Базарова никогда не называла Никулина уменьшительным именем.

«Когда же они спали?» — гадала Эвелин, поджав губы.

Приходилось признать, что Михаил, невзирая на свою развязность, все же был надёжным, преданным делу агентом.

«Либо преданным делу, — мысленно уточнила она, — либо одержимым».

— Давайте пока перекусим, — предложил Росс. — Скоро предстоит крутая работёнка, так зачем приступать к ней на голодный желудок?

Вера усмехнулась, и они с Ириной принялись осторожно обходить ближайшие окрестности. Риордан проводила их взглядом. Согласно «табели о рангах», русским женщинам поручалось обеспечение группы продовольствием, поэтому они старательно изучили все подробности экспериментов с местными продуктами, описанных в отчётах первой экспедиции.

Воздух в этом времени оказался вполне пригодным для дыхания, а большая часть растительности — съедобной. Очень скоро обе добытчицы вернулись и принесли довольно много плодов и орехов, которые оказались просто прекрасны на вкус. Базарова обследовала речушку, протекавшую в нескольких метрах от поляны. Вода не содержала никаких опасных микроорганизмов, поэтому после еды все по очереди сходили к ручью и напились.

Как раз к концу трапезы вернулись Виктор и Михаил. Они появились бесшумно — ни веточка, ни листочек не пошевелились, — и Риордан мысленно поставила им высшие баллы за умение проводить разведку.

— Он там, — мрачно сказал Никулин. — Мы нашли его тело, захороненное на Поле бродяг. Оно лежит в точности так, как описали участники первой экспедиции.

— Следовательно, мы можем предположить, что линия времени неприкосновенна, — отозвался Гордон. — Хорошо. Ещё раз напомню об общих правилах поведения. В данное время до тех пор, пока мы не удостоверимся в том, что нас никто не сможет подслушать, обмениваемся только импульсным кодом, разговоров по рациям не ведём. Весь обмен информацией — через меня.

Он помедлил, прищурив синие глаза. Все ждали. Эш поднял руку.

— Что ж, приступим.

Первым по тропе зашагал Ушанов. План города йилайлов и его окрестностей в общих чертах помнили все — по описанию, сохранившемуся среди отчётных записей первой русской экспедиции. Виктор все, какие только мог, данные запомнил наизусть. Ему было поручено — во время разведывательных вылазок вместе с Никулиным — составлять план районов, не картированных предыдущей экспедицией. Эти вылазки предназначались для самого тщательного поиска вещественных доказательств пребывания на планете членов русского отряда.

— Единственный факт, который меня действительно радует, — негромко проговорил Росс, обратившись к Эвелин, когда они шли друг за другом по тропинке в густых джунглях, — так это то, что внезапное исчезновение русского отряда может означать их спасение.

Его жена откликнулась:

— Вот только жаль, что нельзя повстречаться с нами в будущем и спросить, как нам удалось это сделать. Честное слово: если бы я могла, я бы так и поступила. Но никаких наших следов здесь нет.

— В настоящем времени — нет, но, может быть, в этом есть. Так ведь, а? — проговорил Мердок.

— Но если здесь найдутся наши следы, это значит, что мы оставили их раньше, а не сейчас. Сейчас мы — вот они, топаем по лесу. Наша аппаратура не позволяет совершать микропрыжки, а следовательно, нельзя предположить, что мы успели смотаться на пару деньков назад и оставить для себя, сегодняшних, полезные записочки.

— О-о-о… — Росс беспомощно замотал головой. — От этой путаницы со временем ум заходит за разум.

Саба, шедшая впереди Мердока, улыбнулась.

— Похоже, путешествия во времени из тех вопросов, которые проще обсуждать по-йилайлски. Нужно только разобраться с их сложной системой времён.

— В любом случае с этого момента все обязаны говорить только по-йилайлски, — командным тоном проговорил Эш и присовокупил к приказу стремительное высказывание на местном языке, которое Эвелин мысленно перевела для себя. Если отбросить цветастые определения, которые, учитывая, что в этой земле лежал труп участника русской экспедиции, приобретали некоторую двусмысленность, фраза означала: «Мы — на их земле, мы все делаем, какони».

А о судьбе, постигшей русского биолога, можно было и не напоминать.

Риордан поправила ранец на спине и зашагала дальше. Воздух в лесу был влажный, и скоро ей стало жарко и трудно дышать. Миллионы трав и цветов источали удушливые ароматы. Эвелин надеялась, что рано или поздно они выйдут на открытое пространство, и тогда, возможно, воздух станет чище.

Она услышала, как Саба, а потом — Ирина с трудом удержались, чтобы не чихнуть. Виктор и Гордон начали дышать ртом, но никто не жаловался, и все двигались дальше.

Но вот Виктор поднял руку и сошёл с тропы в сторону, а Михаил последовал за ним. Группа остановилась. Риордан следила за русскими, которые передвигались быстро и бесшумно. Ей показалось, будто она расслышала негромкое постукивание, но звук вскоре утих, и Эвелин задумалась, не был ли это всего лишь стук её собственного сердца.

А потом разведчики вернулись на тропу и дали остальным знак продолжать путь.

Им предстояло выйти из джунглей внутри границы территории, занимаемой чужеродными анклавами — иначе говоря, нурайлами. Само слово «йилайл» означало «народ народов», и это определение относилось только к ведущим ночной образ жизни цивилизованным «ласкам». Все остальные расы именовались нурайлами — «народом со звёзд».

Они спустились с холма, и Риордан разглядела за редеющими деревьями дома.

Агенты остановились. Михаил и Виктор отступили назад, за деревья, а Эш, Эвелин, Росс и Саба вчетвером продолжили путь по тропинке: супруги — впереди, Гордон и его напарница — за ними следом.

Риордан почувствовала, как от волнения вспотели ладони. Она знала свою «легенду», она не испытывала никаких трудностей с ответами на простые вопросы и сама умела такие вопросы задавать, но адреналин тем не менее заставлял её сердце колотиться быстрее.

Сначала они увидели несколько круглых, приземистых домиков, каждый из которых имел отверстие, похожее на люк, через которое входили и выходили существа самых различных видов. Эвелин обрадовалась, заметив, что, сталкиваясь на узкой тропе, создания производят ритуальные жесты, а потом одно уступает дорогу другому. Эти жесты были ей знакомы по отчётам русских. Воздух был настолько тяжёл, что она не могла расслышать ответы, но по мере приближения к первой постройке Риордан начала различать трели, свист и гудение множества переговаривающихся между собой существ.

Речь звучала гораздо громче и разнообразнее, чем она себе представляла. Эвелин заметила, как Росс, нахмурив лоб, оглядывается по сторонам. Эш смотрел прямо перед собой. Саба, прищурившись, обводила взглядом окрестности.

Почти сразу им встретились на тропе трое тяжеловесных двуногих коротышек, поросших густой клочковатой шерстью. Они что-то просвистели, так стремительно и пронзительно, что Эвелин почти ничего не поняла, хотя и уловила знакомые нотки.

Саба просвистела ответ и отошла в сторону. Остальные последовали её примеру. Незнакомые существа пошли своей дорогой, даже не думая оглядываться.

Мердок, стоявший рядом с женой, испустил вздох облегчения.

Получилось! Сработало! Согласно местному этикету, чужаки были обязаны уступать всем. А при встрече со знакомыми преимущество отдавалось тому, кто последним оказал другому услугу.

Если все дело заключалось в том, чтобы всем уступать дорогу, то это у них могло получиться.

Миновав четыре дома, группа разыскала транспортный центр. Эш кивнул Эвелин и Россу.

— Вперёд, — еле слышно вымолвил Мердок.

Риордан проводила взглядом Гордона и Сабу. Те продолжили путь. Им предстояло попытаться проникнуть в Дом знаний или хотя бы наблюдать за ним снаружи, если не удастся сразу внедрить туда Мариам. Если они будут внимательны, то, вероятно, даже снаружи сумеют составить представление о том, что именно происходит внутри таинственной башни.

Супруги, в свою очередь, должны были закрепиться в городе в качестве транспортных рабочих. Сами себя они прозвали «извозчиками», поскольку именно так представители этой профессии именовались в сохранившихся записях первой русской экспедиции. Там упоминались электромагнитные глайдеры, используемые здесь в качестве транспортных средств.

В большом здании оказалось полным-полно самых разных существ. Тёплый и сырой воздух трепетал от пронзительного свиста и заунывного гудения. Казалось, играет целый оркестр сильно подпорченных временем волынок. Росс и Эвелин стали пробираться к стене, около которой за замысловатой стойкой восседало начальство. Риордан чувствовала, что муж идёт бок о бок с ней, придирчиво обшаривая взглядом толпу: не появятся ли где знакомые фигуры лысоголовых. Сама женщина не замечала никого, кто даже смутно соответствовал бы описанию этих тварей. За стойкой она разглядела двух крупных паукообразных инопланетян, которые, согласно сведениям, добытым русскими, ведали на планете всеми аспектами нурайлской техники.

Супруги пристроились в хвосте очереди. Неожиданно к ним обратились — но не один из гигантских пауков, а высокорослое впечатляющее создание с шестью конечностями. Интересно, как оно связанно с «ласками» — йилайлами?

Эвелин постаралась поскорее прогнать любые раздумья, поскольку существо произнесло следующую фразу:

— Я, фаргаг, работник транспортного центра нурайлов, нынче утром вижу здесь чужестранцев?

Риордан, облизнув губы, ответила медленно и осторожно:

— Я, Эвелин из анклава Огненной горы, пришла, чтобы выучить ти(фью)ки и работать, пока я учусь.

Фаргаг буквально выстрелил в людей вызывающей фразой:

— Анклав Огненной горы — мне такой неизвестен!

— Я, Росс с Огненной горы, говорю, что мы знаем наш анклав, — просвистел Мердок. — Он известен многим нашим поколениям, но теперь мы пришли, чтобы выучить ти(фъю )ки.

Фаргаг заливисто просвистел высказывание, от которого у Риордан сразу стало легче на душе, но она так переволновалась, что у неё чуть ноги не подкосились. Смысл фразы состоял в осторожном принятии временного статуса существ, которые добровольно желали изучить науку «правильного изгнания» (ти(фъю )ки), и сообщении о принятии их на работу с испытательным сроком.

«По крайней мере, — подумала Эвелин, — похоже на то».

Она не могла забыть о том, что участников русской экспедиции приняли на работу именно на таких условиях, а потом они исчезли.

Фаргаг велел им пройти к виригу — одному из паукообразных начальников.

Они послушно исполнили его повеление, а фаргаг обратился к очередным новичкам. Стоя перед виригу, Риордан слышала его вызывающий свист и гудение.

Вскоре они с Россом уже проходили проверку на профпригодность в сфере обслуживания транспортных средств. Их натаскали дома настолько, что они вызубрили всю механику электромагнитных глайдеров назубок — так, что разбуди их ночью, они повторили бы все без запинки. Риордан проворно разобрала, почистила и снова собрала воедино несколько запасных частей машины, вспоминая о том, сколько раз она проделывала все это в странных, спутанных снах во время полёта к Йилайлу.

Супругов приняли на службу в качестве подсобных рабочих и велели приложить ладони к серебристой пластине. Когда у них спросили насчёт жилья, настал очередной опасный момент. Они признались, что в данное время среди нурайлов не живёт никто из анклава Огненной горы, но они сами хотят основать здесь землячество, и им снова поверили на слово. Виригу сразу дал им работу. Похоже, тут отмечалась текучесть кадров.

Рабочий день продолжался до тех пор, пока за окнами не начало смеркаться. В это время все нурайлы, за исключением тех, которые официально служили йилайлам, должны были разойтись по своим жилищам.

Росс и Эвелин последовали за толпой других существ, не имевших семейных или клановых жилищ. Постройки, в которых отводилось место для таких работников, располагались не очень удобно — на самом дальнем краю нурайлского анклава, но агентов порадовало, что эти дома стоят там, на том же самом месте. Внутри тоже практически ничего не изменилось за сто лет по сравнению с описаниями, содержавшимися в отчётах русских. Большое круглое здание, которое Мердок и Эш в настоящем времени обнаружили пустым и заброшенным, сейчас было заселено. Здесь располагалось множество небольших комнат, напоминавших соты в пчелином улье.

Домом никто не управлял. Супруги поднимались по витому пандусу и заглядывали в открытые и непомеченные двери, пока наконец не нашли свободную ячейку. Она была внутренней и поэтому не имела окон. Судя по всему, из неё недавно выехали прежние жильцы.

В комнате не оказалось никаких вещей. Маленький идентификационный дисплей на стене напротив входа горел лиловым светом — это означало, что на данный момент прав на эту комнату никто не предъявил.

Росс поспешно прошёл к дисплею и прижал ладонь к металлической пластине рядом с ним. Эвелин последовала его примеру, так как в коридоре послышались чьи-то шаги. Вполне могло случиться так, что какое-нибудь здоровенное, сильно уставшее создание могло предъявить права на эту ячейку, воспользовавшись тем, что они формально в неё ещё не вселились. Нурайлам негде было искать защиты, кроме своих семейств и кланов, и, следовательно, те, у кого не было ни того, ни другого, находились на самой низкой ступени всех иерархий, то есть должны были заботиться о себе сами.

Загорелся жёлтый свет. Комната досталась им.

Мердок нажал на клавишу возле хода, и скользящая дверь плавно закрылась. Они остались наедине.

Эвелин огляделась по сторонам. Комнатка-ячейка оказалась ещё более тесной, чем каюты на корабле-шаре. Рядом со входом обнаружилась дверца стенного шкафа, куда Риордан убрала ранец. Никакой мебели в комнате не стояло — её предстояло заработать и приобрести. Но пол немного пружинил под ногами, а Эвелин так устала, что была готова уснуть даже на голых камнях. Она заставила себя все-таки заглянуть в маленькую нишу, расположенную напротив двери. Там находился унитаз, а рядом с ним — решётчатая кабинка с раздвижными стенками. Стенки слегка вибрировали и очищали проходящий через них воздух. Вспомнив наставления участников первой экспедиции в прошлое Йилайла, Риордан включила устройство, разделась и вошла в кабинку. Ей показалось, будто бы она прошла сквозь жидкое желе, но, когда она вышла с другой стороны, на коже не осталось ни пота, ни грязи, ни омертвевших чешуек. Конечно, такое «мытьё» нельзя было сравнить ни с горячим душем, ни даже со звуковым, которым они пользовались на борту шарообразного звездолёта, и все же Эвелин почувствовала себя чистой.

Она протащила через чистящее поле свою одежду. У неё на глазах грязь отделилась от вещей, попала в канавку на дне кабинки и утекла в систему переработки отходов.

Одевшись и чувствуя себя намного лучше, Риордан вернулась в комнату и увидела, как муж роется в ранце.

— Давай прилепим к двери наклейку, — предложил он.

— Точно. Давай я этим займусь.

Росс протянул ей пластиковую наклейку. Он захватил с Земли несколько штук. Обитатели ячеек в общежитии-улье, так или иначе, помечали свои комнаты, поскольку было невозможно отличить одну от другой, если только постоянно не пересчитывать двери, а их комната была шестидесятой и семидесятой, считая от подножия пандуса.

У Ирины, Веры и всех остальных тоже были наклейки — только так они смогут отыскать друг друга по вечерам — до тех пор, по крайней мере, пока не станут в этом поселении совершенно своими. Тогда можно будет переговариваться по рации.

Риордан открыла дверь, прикрепила наклейку снаружи и снова закрыла её. Когда она обернулась, оказалось, что Мердок уже удалился в гигиеническую нишу. Эвелин присела на корточки и решила поискать у мужа в ранце еду, но только она сжала в руке коробку с продуктами, как послышался тихий условный стук в дверь: три коротких удара и три длинных.

Риордан проворно вскочила и нажала на клавишу. В коридоре стояла Павлова, выглядела она усталой, но довольной.

— Заходи, — сказала американка. — Ты уже нашла себе комнату?

— Да, там Ирина. Она сейчас придёт сюда. — Рыжеволосая женщина села на пол, скрестив ноги по-турецки, и достала из ранца увесистый свёрток. — Вот! Нам повезло! Мы теперь — сборщики питания. Я принесла немного продуктов, они все подходят для людей. — С победным видом женщина развернула пакет.

— Разделить на шесть порций?

Вера покачала головой.

— Мы уже поели. Дели на четыре.

Эвелин спросила:

— Вы видели Гордона и Сабу?

Павлова покачала головой, и тут в дверь снова постучали условным стуком.

Росс открыл дверь. Вошла Базарова — как всегда, изящная и тихая. Слегка нахмурившись, она без обиняков спросила:

— Гордона и Сабы нет? Уже совсем темно.

Мердок помрачнел, его жена беспокойно заёрзала. В ночное время не полагалось разгуливать никому, кроме йилайлов и тех, кто имел на это полученное от них специальное разрешение. Это считалось опасным сто лет назад, и вряд ли в этом смысле что-то могло измениться.

— Может быть, нам лучше подождать с едой, — проворчал Росс и достал из чехла на поясе рацию. — Попробую их вызвать кодовым сигналом. Может, кто-то из них ответит.

Он обвёл собравшихся взглядом.

Эвелин и русские кивнули.

Согласно наставлениям Зинаиды, следовало свести разговоры по рациям к минимуму, пока они не убедятся в том, что это безопасно. До тех пор следовало прибегать к различным импульсным кодам, да и то изредка.

Мердок отстучал: «Отзовись!», сел на пол, и почти сразу в дверь постучали условным стуком — только на этот раз быстрее и громче.

Росс поспешно открыл дверь.

Стремительно вошёл Гордон. Лицо у него было усталое и мрачное.

— Саба? — спросила Риордан. — Только не говори мне, что они её уже пропустили внутрь.

Эш не сказал ни слова, пока за ним не закрылась дверь.

— Как только мы вошли на территорию, прилегающую к Дому знаний, я понял, что что-то не так. Меня и Сабу все игнорировали, никто не придирался. Никто даже не обращался к нам.

— Как же так? — удивилась Ирина. — Никаких вопросов? Никаких требований вести себя с подобающей нурайлам покорностью?

— Что случилось? — поторопила Гордона Эвелин.

Археолог повернул к ней голову.

— Стоило нам подойти ближе, её увели внутрь башни, а я остался снаружи. Перед входом там стоят высоченные столбы — не ниже двадцати футов, а на них вырезаны лица, на каждом своё. Лица существ, принадлежащих к разным расам.

Он помедлил.

— Это плохо? — спросила Вера.

— Понятия не имею, — отозвался Гордон. — Могу только одно сказать: на том столбе, который стоит прямо перед входом, вырезано лицо профессора Мариам, и никаких сомнений в этом быть не может.

Глава 13

Росс уже видел у Гордона такое выражение лица — в тот день, когда Тревис Фокс стал официально числиться в документах Проекта «погибшим при исполнении».

— Ты пытался вызвать её по рации? — спросил Мердок, показав на чехол на ремне.

— Посылал кодовые послания, — ответил Эш. — Она ответила. Потом я попытался поговорить с ней, но в ответ получил только шум. Похоже, работает какая-то цифровая глушилка. Она не пропускает сигналы выше определённого уровня сложности.

Росс немного помолчал. Он размышлял о том, насколько совершенной должна быть технология для того, чтобы выборочно глушить системы связи с широким спектром частот. Земные учёные пока до такого не додумались.

— Статуя Сабы… в этом времени, — медленно выговорила Эвелин.

Мердок обернулся к жене. Та ходила из стороны в сторону вдоль стены маленькой комнатки. Она посмотрела на мужа.

— Это может означать, что нам предстоит совершить ещё один скачок в прошлое — более далёкое.

— В то время, когда исчезла первая экспедиция, — кивнула Вера. — Ведь мы все так надеялись, что нам удастся их спасти, правда?

— Если это окажется безопасно, — возразила Ирина. — И мы не переместимся в более далёкое прошлое до тех пор, пока не удостоверимся в том, что это не вызовет нарушений в линии времени.

— Я надеюсь, — сказала Риордан и скривила губы. — Скажу прямо: я надеюсь на то, что выяснится — мы уже побывали там и спасли русских, и именно поэтому они исчезли. Звучит логично, да? — Она беспомощно потёрла пальцами лоб. — Бр-р-р! Терпеть не могу рассуждать о линиях вероятности. Мозги плавятся!

Росс кивнул. Он оценил попытку жены разрядить обстановку. Однако выражение лица Гордона не изменилось.

— Мы не тронемся ни в будущее, ни в прошлое без моей напарницы, — заявил Эш. — Я её тут не брошу.

— Ты не можешь проникнуть внутрь башни? — спросил Мердок.

— Пытался, — ответил археолог. — Чего только не испробовал — предложения, вопросы, даже вызовы, — и из-за всего этого меня чуть не линчевали. В итоге я предпочёл ретироваться, рассудив так: если я буду упорствовать, то могу навредить Сабе. В общем, я вернулся сюда и нашёл комнату на самой верхушке этой нурайлской спальни. Приходится долго топать по пандусу, но зато из моего окна виден Дом знаний.

— Вот это ты здорово придумал, — похвалил друга Росс и тут же начал придумывать — и отбрасывать — возможные планы. Пока все они просто-напросто слишком мало знали. Не было сомнений только в одном: возможность наблюдать за башней сулила определённые преимущества. — Вы с Мариам разработали специальные коды для экстренных случаев?

— Разработали, — сказал Гордон. — И голосовые и импульсные.

Базарова сидела на полу молча, нахмурившись её губы вытянулись в прямую линию. Павлова, сидевшая рядом с ней, улыбнулась и покачала кудрявой головой.

— Может быть, с утра все окажется не так уж плохо. По крайней мере, мы знаем, что она жива.

Эш скованно кивнул.

— Дадим ей несколько дней. Скажем — неделю, если, конечно, ничего непредвиденного не случится. Обоснуйтесь пока, закрепляйтесь на рабочих местах и собирайте сведения. Потом мы встретимся — наша группа, а также Михаил и Виктор, если нам удастся их разыскать, — и обсудим дальнейшую тактику.

— Вот это уже похоже на план, — хмыкнул Мердок. — Давайте все-таки перекусим. На пустой желудок не отдохнёшь, да и думается плохо. Не знаю, как вы, а мы весь день работали как проклятые.

Он передал Гордону порцию еды и очень обрадовался, когда археолог принялся методично жевать. Эвелин лучисто улыбнулась им обоим.

— Да, поработали мы на славу, что и говорить. Сразу стало ясно, что эти электромагнитные глайдеры очень старые. Если только сегодняшний день — не особенный подарочек от Мёрфи^[6], то это значит, что они то и дело ломаются.

Эш повернулся к русским женщинам:

— А у вас как дела?

— Мы теперь — собирательницы, — ответила бывшая балерина. — Похоже, каждое из учреждений общественного питания принимает на работу собирателей конкретных видов. Расплачиваются готовой пищей, дают кредит.

Вера добавила:

— Мы выясним, в каких заведениях готовят подходящую для нас еду, и сосредоточимся на них. Пока никто не заметил наших портативных анализаторов, но мы по-прежнему будем пользоваться ими крайне осторожно, только когда нас никто не видит. Пока же будем ходить по окрестностям выполнять свои обязанности и слушать, как делали сегодня. В наш адрес прозвучало несколько вызовов, но большого интереса выходцы из «анклава Огненной горы» к себе не привлекли.

— На нас тоже особого внимания никто не обращал, — сказала американка.

— Отлично. — Гордон доел свою порцию и поднялся. — Давайте встретимся завтра вечером и обменяемся впечатлениями.

Все согласились с его предложением. Вскоре археолог и русские ушли, и супруги остались одни в крошечной комнатушке.

Они посмотрели друг на друга.

— Наконец мы наедине, — сказала Эвелин с усталой усмешкой, когда муж протянул к ней руки. — Конечно, это не йилайлский номер для молодожёнов…

— Главное, что мы наконец одни, — пробормотал Росс, зарывшись лицом в мягкие волосы жены, — и, следовательно, эта каморка для меня лучше любого роскошного пентхауса на Земле.

— И для меня, — рассмеялась женщина.

Саба похолодела, припомнив высоченные резные деревянные статуи у входа в башню — и своё лицо, выточенное на самом первом столбе.

«Это означает, что я уже побывала тут».

Только такое объяснение и приходило ей в голову. Она сидела в комнате, предоставленной ей хранителями Дома знаний, пыталась собраться с мыслями и составить план действий. Но мысли перескакивали от одного к другому, разум отказывался подчиняться. Музыковед осмотрелась. На стенах висели только несколько картин, на вид — старинных. Мебели в комнате было немного, вся сплетённая из какого-то материала, похожего на льняную солому, как и низкая кушетка, на которой она сидела.

Давно ли она здесь? Саба посмотрела на часы. Прошло полтора часа.

Женщина откинулась назад и прикрыла глаза, но в это самое мгновение открылась дверь. На пороге появилось одно из тех зелёных существ, которые, судя по всему, являлись хранителями Дома. Создание переступило порог и поманило Мариам к себе.

Она молча встала и вышла из комнаты.

Повсюду вокруг неё зазвучали торопливые приветствия по-йилайлски — судя по всему, хранители соперничали за честь сопровождать гостью далее. Саба заставила себя прислушаться и уловила несколько слов. Говорили что-то насчёт необходимых приготовлений, но остаток фразы женщина не поняла. Она никак не могла прогнать от себя мысль о собственном лице, изображённом на столбе в те далёкие времена, когда её, по идее, здесь ещё не было.

Когда же это случилось? И что именно случилось?

К ней обратились:

— Саба-творец-музыки с далёкой звезды наконец явилась к йлам.

Значит — «к народу». Не к кому-то в отдельности — нурайлам или йилайлам. Здесь определённо знали, кто она такая.

«Значит, я что-то успела совершить».

Как только профессор осознала это, она сразу отвергла своё прежнее предположение о женщинах с некоей далёкой планеты, схожих с ней цветом кожи и типом лица. Следующая мысль заставила её сердце биться учащённо.

«Если я побывала здесь, — думала Саба, — значит, я наверняка оставила себе какое-то послание. Это я знаю точно, если только я хоть сколько-нибудь знаю саму себя. Я должна разыскать это послание и тогда смогу выполнить порученное мне задание, не нарушив целостности времени».

Приняв это мысленное решение, музыковед ощутила наконец уверенность, а с уверенностью вернулась способность размышлять и оценивать ситуацию.

Она сосредоточилась на том, что её окружало.

Первым делом Саба заметила, что воздух прохладный и сухой. Затем обратила внимание на мягкий свет, льющийся из какого-то скрытого источника. Стены, как и в той комнате, куда её отвели сначала, не изобиловали украшениями.

Прямо перед женщиной стояли двое существ, облачённых в балахоны. Первое из них внешне напоминало большого паука, второе — кошку. Все тело, кроме лица, у этого создания покрывала гладкая и блестящая чёрная шерсть. Именно оно обратилось к профессору.

— Мы, рилла и виригу, учителя из Дома знаний, ныне приветствуем Сабу с далёкой звезды. Мы — учителя изгнания.

Мариам знала, как на это ответить.

— Я, Саба с далёкой звезды, готова изучить изгнание.

По крайней мере, за счёт этого она могла хотя бы потянуть время.

— Саба, теперь следуй за нами.

Рилла разговаривала хрипло, свистела не слишком отчётливо, но все же её можно было понять.

Виригу пока молчала. Женщина устремила взгляд на паукообразное существо, вспоминая, что рассказывали о виригу в своих записях участники пропавшей русской экспедиции: эти существа назывались виригу, носили одно и то же имя — Виригу — и среди нурайлов пользовались большим весом, поскольку были сведущи в самой разнообразной технике.

Рилла и виригу повели Сабу по витому пандусу.

— Мы — женские особи, — сообщила ей рилла. — Мы носим одеяния, которые символизируют нашу преданность знаниям.

Мариам промолчала. Она почувствовала, как вибрирует висящая у неё на поясе миниатюрная рация, но даже не пошевелила рукой, чтобы взять её и ответить на вызов Гордона. Этого ни в коем случае нельзя было делать сейчас, когда за ней наблюдали эти двое. Правда, до сих пор рилла и виригу вели себя уважительно, но не следовало забывать: Сабу увели внутрь башни, не спросив на то её согласия, а это могло означать, что ей грозит опасность.

— Мы будем защищать тебя, — просвистела виригу, словно бы в ответ на мысли женщины. — Мы будем обучать тебя.

Они остановились на площадке. Музыковед посмотрела вниз и увидела на полу великолепную мозаику, изображавшую ночное небо и совершенно незнакомые созвездия.

Рилла снова зашагала вперёд. Саба на миг отвлеклась от собственных мыслей — настолько её очаровало то, как изящно рилла помахивала длинным, роскошным чёрным хвостом.

Через какое-то время они подошли к двери. Мариам обратила внимание на то, что других дверей поблизости нет и с обеих сторон ко входу примыкают пустые стены. Виригу указала своей длинной хитиновой конечностью на руку Сабы, затем — на серебристую пластину рядом с дверью, и женщина приложила к пластине ладонь.

Зажглась цепочка крошечных огоньков, и дверь отъехала в сторону.

Все трое вошли в небольшую комнату, где стоял низкий диванчик. Одна стена была увешана картинами с изображениями непонятных и замысловатых сцен, линии на другой стене говорили, скорее всего, о том, что из неё могут выдвигаться различные предметы складной мебели.

— Ты поселишься тут, — объявила рилла, прикоснулась к клавише небольшого пульта, вмонтированного в стену, на которой не было картин, и из стены выехал вперёд своеобразный шкафчик. Перед Сабой предстало нечто вроде лесенки, на ступенях которой стояли коробки. В уголке на каждой из них рядом с кнопкой горела лампочка.

— Одежда, — пояснила рилла и нажала кнопку на крышке самой верхней из коробок. Крышка коробки-пенала выехала вперёд. Внутри лежали два аккуратно сложенных льняных балахона.

Мариам кивнула, но с места не тронулась. Она не намеревалась переодеваться на глазах у этих существ, если только была возможность этого избежать. Не хотелось, чтобы они увидели и отобрали рацию, которую женщина прятала под верхней одеждой.

— Мы уйдём, ты придёшь к нам поесть, и мы начнём учиться, — сказала рилла. Взметнулись подолы балахонов, и учителя покинули Сабу.

Сначала Мариам осмотрела комнату. Могут ли за ней незаметно наблюдать? Никаких устройств, откровенно напоминающих «жучки», профессор не нашла и поэтому решила, что пока подобные опасения можно отбросить.

Женщина по очереди открыла все коробки в шкафчике. О назначении одних предметов она могла только догадываться, а другие выглядели универсально — например, щётка для волос. Зубная щётка — правда, немного непривычного вида. Потом попалась коробка, внутри которой лежала пластина, снабжённая инструкцией на йилайлском языке. Саба прочитала инструкцию, сняла с ноги ботинок и прижала к пластине ступню. Замигали огоньки — и через мгновение из щели в боковой стенке коробки выехали мягкие туфли того же цвета и материала, что и те, в которые, как заметила профессор, была обута рилла.

Она нажала клавишу на пульте, все ящички аккуратно закрылись и убрались в стену. Только тонкие линии позволяли догадаться о наличии встроенного шкафа. Женщина перешла к клавише, расположенной ближе к дальнему углу, которая управляла, похоже, чем-то объёмистым, занимавшим место от пола до потолка. Мариам нажала на клавишу. На этот раз в сторону отъехала часть стены, и за этой панелью оказалась небольшая ниша с унитазом и сетчатой кабинкой, чем-то напоминавшей звуковой душ, которым они пользовались на звездолёте. Кроме того, тут имелись раковина и водопроводный кран.

Закрыв панель, Саба нажала на последнюю из клавиш, и к ней выехал рабочий стол, над которым в стену был вмонтирован монитор. Значки на клавиатуре сильно отличались от земных букв.

Как бы то ни было, это все же, несомненно, был компьютер. Могла ли она считать его персональным? Могла ли рассчитывать на то, что на нем есть некое защищённое от постороннего взгляда пространство? Для того чтобы это уяснить, требовалось определённое время, да и комнату следовало осмотреть ещё более внимательно. Музыковед понимала: будь у неё возможность, она бы непременно оставила себе какое-то послание — пусть короткое, всего несколько слов.

Но с этим пока следовало подождать. Сейчас её ждали учителя.

Женщина вынула рацию и попыталась вызвать Эша. Она не услышала ничего, кроме статического шума. Это было неприятно, но ожидаемо. Тогда она попробовала импульсный код — и несколько мгновений спустя Гордон отозвался.

Что ж, и то хорошо. Саба отстучала: «У меня все хорошо» и «Изучаю обстановку». Через секунду пришёл ожидаемый ответ: «Твоё послание получил».

Это была настоящая связь! На миг музыковедом овладело сильнейшее желание сесть и попытаться обменяться с напарником другими кодированными фразами, но она пока не была твёрдо уверена в том, что их никто не подслушивает. Ведь смысл общения с помощью импульсного кода заключался в отправке коротких сообщений — таких коротких, чтобы их не успела засечь любая высокотехнологичная система слежения.

Кроме того, профессор не знала, долго ли рилла и виригу станут её дожидаться. А вдруг они занервничают и вернутся, чтобы проверить, как у неё дела?

Поэтому она переоделась в балахон, наведалась в гигиеническую нишу, чтобы освежиться, и ради эксперимента сунула свою одежду в кабинку. Очищающее поле действовало, судя по всему, не только на людей, но и на ткани. Затем Саба проверила качество воды с помощью прибора, которым Васильева снабдила каждого участника экспедиции. Прибор показал, что из крана течёт чистейшая Н2 О. Она сделала глоток из чашки без ручки, несомненно предназначавшейся для питья. Вода была почти безвкусная, словно дистиллированная.

Означало ли все это, что все существа здесь нуждались, как и люди, в свете, воде и… Гармонии?

Следовало это выяснить.

Саба облачилась в комбинезон, но поверх натянула один из балахонов. Рацию она снова прицепила к поясу под балахоном, а ранец с ноутбуком убрала в самый нижний из ящиков в «гардеробе», как она мысленноокрестила стенной шкаф.

Настало время приниматься за работу.

Глава 14

Следующие несколько дней оказались настолько похожими один на другой, что впоследствии просто слились в памяти воедино.

Каждое утро супруги покидали свою крохотную комнатушку и шли на работу через нурайлский район портового города. В первую ночь поселение накрыл облачный фронт и зарядил долгий моросящий дождь, который, судя по всему, прекращаться не собирался.

Сначала Россу это показалось подарком судьбы. Дождь немного охлаждал влажный воздух, но самое главное — он уносил всепобеждающие запахи, исходящие из джунглей, примыкавших к жилым нурайлским кварталам. Мердоку сразу стало легче дышать, спал отёк в носоглотке, а запах мокрого асфальта был ему приятнее мешанины сладких ароматов.

В транспортном центре они с Эвелин трудились много и старательно, почти непрерывно, вместе с другими существами, принадлежащими к самым разным расам. Виригу редко к кому-либо из рабочих обращался, но наблюдал за работой постоянно. Некоторые делали очень мало, но никто им ничего не говорил. Агенты занимались своим делом и к концу второго рабочего дня заметили, что хороших, старательных сотрудников переводят в другие отделы.

Их цель заключалась в том, чтобы стать водителями электромагнитных глайдеров. Это помогло бы членам экспедиции, если потребуется, незаметно передвигаться. Если только за счёт переводов и повышений в должности им удастся попасть на места «извозчиков», они не станут расслабляться, а будут работать так же хорошо и старательно.

Большинство их сослуживцев держались особняком или группами со своими сородичами, но все же не все вели себя таким образом. Во время единственного официального перерыва, в полдень, некоторые существа болтали между собой, а в это время маленькие серые мува сновали по цеху с тележками и продавали самую разнообразную еду.

Росс обратил внимание на то, что тележки мува снабжены пластинами, к которым полагалось прикладывать руки и прочие конечности. Похоже, никаких денег тут не существовало — ни монет, ни купюр. Неведомые единицы расплаты регистрировались во время контакта конечности с пластиной.

Разговоры во время еды редко оказывались интересными, но все же для людей это была неплохая практика восприятия языка на слух — тем более что разговаривали самые разные создания со всевозможными органами речи. У некоторых свист получался высоким и пронзительным, у других — на удивление плавным. Голоса представителей одного из видов звучали наподобие гобоев, и супруги, которые не знали, как они называются, прозвали их для себя «музыкальным народцем».

Они оба обратили внимание на то, что даже те, кто держался исключительно поблизости от сородичей, говорили только по-йилайлски. Росс и Эвелин из осторожности поступали так же, если только был хоть малейший шанс, что их услышат. Порой это сильно удручало, но Мердок, по крайней мере, оставался рядом с женой, а та всегда держалась молодцом. Она буквально набрасывалась на работу с азартом и интересом, а к жизни на чужой планете относилась без страха.

Когда-то таким же был и сам Росс. Он пытался воскресить в себе эту беззаботную жажду приключений, но присутствие Эвелин пробуждало стремление защищать и ответственность. Мердок все время был настороже и ожидал опасности — но старательно это скрывал.

Каждый вечер к супругам заходили другие агенты из группы, работающей в городе. Вышло так, что их комната оказалась самой первой по ходу пандуса из тех, которые занимали земляне.

Поначалу всем было не о чем особенно рассказывать. Гордону удалось обменяться короткими сообщениями с Сабой. Та — что никого не удивило — тоже, похоже, «изучала изгнание». От Михаила и его напарника, Виктора, Эш никаких вестей пока не получил.

Две русские женщины работали почти так же тяжело и много, как Росс и Эвелин. Если выдавалась свободная минутка, они старались слушать звучавшие вокруг беседы, не нарушая при этом рамок «подобающего изгнания». Вера всеми силами старалась вызывать на разговор всех существ, с которыми её сводила работа; Ирина слушала и потом делала короткие заметки с помощью своего ноутбука. Она занималась этим и во время вечерних встреч, и поначалу это немного раздражало Мердока, но потом он решил, что, видимо, Базарова так понимает свою роль в экспедиции, и перестал обращать на неё внимание. Эвелин, со своей стороны, вроде бы ничего против такого поведения русской не имела. Она каждый вечер практиковалась, отрабатывая удары и блоки, независимо от того, находился кто-то рядом или нет.

— Они говорят слишком быстро, — пожаловался Росс как-то раз вечером. — И очень многого мы до сих пор в этом языке не улавливаем. С карьерой в транспортном центре у нас тоже до сих пор туговато.

— Мне эта картина напоминает об уроках английского, — с улыбкой заметила Вера. — Я этот язык четыре года учила в школе и думала, что знаю его прилично. А потом нас с одноклассниками отправили на экскурсию в Англию, и — ха! Все вокруг говорили так быстро, да притом ещё на каком-то невообразимом жаргоне, и у меня, в конце концов, закружилась голова! Оказалось, что я столького не знаю…

— Если так, то нам сейчас самое время обменяться впечатлениями, — вставил Гордон. — Вот разговор, который я подслушал сегодня между хранителями Дома знаний и парочкой серокожих существ, похожих на древесные пни с множеством глаз…

— Это мува, — сказала Ирина. — Мы сегодня узнали их название. Все мува очень интересуются едой.

— «Мува», — повторил Эш. — Запомню. А вот разговор.

И он стремительно просвистел-прогудел длинный отрывок речи. Все внимательно слушали.

— Что же это за странная конструкция, — спросила Павлова, — «время-как-было»…

— Похоже на странную смесь — «время-как-было/будет»

— Условное наклонение? — спросил Росс, пытаясь сосредоточиться.

— Нет. — Гордон покачал головой. — Условное звучало бы вот так. — Он продемонстрировал соответствующее предложение, и Мердок запомнил пример.

— Тогда что же это за новое время? — спросила Базарова. — Или просто фраза оборвана?

— Нужно как можно более внимательно прислушиваться к таким «оборванным» фразам, — мрачноватым голосом произнесла Эвелин, продолжая выполнять ката^[7]. — Вдруг у них есть какое-то скрытое значение, а участники предыдущей экспедиции его не уловили?

— Гм-м-м.

Археолог нахмурился. Ирина устремила взгляд в одну точку и задумчиво прищурилась.

Затем они самым тщательным образом обсудили значение всех остальных слов в диалоге, который запомнил Эш, и разошлись по своим комнатам.

Как только за друзьями закрылась дверь, Эвелин зевнула и сказала:

— Странно… Получается, что изоляция в небольшой компании приводит к на редкость тесному общению.

— Это ты о чем? — осведомился Росс, раскладывая единственный предмет мебели, которым они обзавелись днём раньше. Это было что-то вроде матраса, на котором можно было сидеть и спать. О прохладе и свежести приходилось только мечтать, хотя звуковой душ и очищал проходивший сквозь него воздух, поэтому они обходились без одеял.

— Ну… Мы все знаем, как… Понимаешь, если бы кто-то взялся искать среди нас душу компании, то последним в этом списке оказался бы Гордон. Ирина и Вера очень милы, но я бы никогда не выбрала их себе в подружки. А теперь я весь день думаю о том, как бы поскорее с ними увидеться, вечером ловлю каждое их слово, а потом мне жалко, что они уходят. Когда ты застревал в прошлом с другими мужчинами, ты чувствовал что-то похожее, или это чисто женское?

— Да нет, у нас все было примерно так же, — признался её муж. Тревис, Гордон, Ренфри и я, когда мы впервые тут оказались, очень много говорили о родине. Тогда мы решили старательно прятать кубики с самыми дорогими для сердца записями — слишком больно было их просматривать. Но все равно не могли удержаться и смотрели.

Женщина медленно опустила голову.

— Это была настоящая изоляция, — сочувственно проговорила она. — Вы ведь понятия не имели, сможете ли вообще вернуться домой.

— Да, но на Земле я, бывало, испытывал то же самое. Помню, как-то раз мы сидели у костра с парой агентов, в доисторические времена. Было между нами чувство братства, хотя гением общения и душой компании никого из нас назвать было нельзя.

— Все дело в изоляции посреди толпы. Примерно так я себя ощущала, когда мы с командой старшеклассников из нашей школы отправились в Японию, в тренировочный лагерь кэмпо, — призналась Эвелин и снова зевнула. — Мне действительно казалось, что со мной учатся только симпатичные люди, хотя я не умела говорить по-японски, а никто из них не говорил по-английски.

— По крайней мере, вокруг тебя были люди, — заметил Росс.

Риордан усмехнулась.

— Верно. По крайней мере, все мы были людьми. Здесь на нас никто особого внимания не обращает, и это хорошо — если бы нами интересовались, было бы как-то совсем беспокойно. Вот только никак не могу избавиться от одной простой мысли: мы старательно придерживаемся тех правил, о которых рассказали в своих записях участники первой экспедиции, но пока не знаем, какое именно правило они ухитрились нарушить — и чем было вызвано их исчезновение.

— Я тоже об этом думал, — признался Росс и в который раз ощутил прилив «инстинкта защиты». Однако он подавил опасения, как и острое желание выбраться из нурайлской «общаги», чтобы побродить по окрестностям. Очень уж хотелось выяснить, чем же таким занимаются по ночам таинственные йилайлы и почему они скрывают это от своих подданных.

В первую ночь, да и позже, Мердока не так сильно тянуло в разведку. Тогда все было ново, и он так жутко уставал после работы, что засыпал почти сразу по окончании их вечерних «посиделок». Но сейчас, особенно потому, что в маленькой комнатке не было ничего, что помогло бы отвлечься, — ни книг, ни телевизора, ни даже музыки, — он очень жалел о том, что не может выбраться наружу и разведать обстановку. Если бы он был один…

«Нет. Даже не думай об этом. Забудь немедленно», — резко оборвал он себя.

Мужчина обернулся и посмотрел на жену — та сидела в позе лотоса на полу и, кажется, медитировала. Эвелин была счастлива, и ему следовало радоваться тому, что это так.

Что же до разведки, то эту работу поручили Михаилу, и если Мердок правильно понимал характер этого парня, русский вряд ли бы обрадовался, вздумай остальные агенты лезть в его дела.

— Росс?

Он обернулся и наткнулся на пристальный взгляд Эвелин.

— Что-нибудь случилось? — спросила женщина.

— Нет, — ответил Мердок. — Я просто думал… о нашем задании. Ну, знаешь… все эти другие расы. Все такое. Ты вот говоришь: нас никто не замечает. А я думаю: и очень хорошо, что не замечают.

Его жена улыбнулась, пожала плечами и продолжила медитацию.

Глава 15

На следующее же утро виригу из транспортного центра перевёл супругов на другой участок работы — техническое обслуживание машин. Похоже, виригу пришёл к выводу, что они работают в паре, — а агенты вовсе не собирались развеивать это впечатление.

На новом месте их приветствовало маленькое чешуйчатое создание, наделённое одновременно руками и щупальцами. Оно вновь напомнило Россу и Эвелин о жестоких гуманоидах, обитающих на планете в настоящем времени. Но кроме рук, ничего человекоподобного у этого существа не было, а были зато вытянутое наподобие хобота лицо, глубоко посаженные глазки и ещё — хвост.

— Я, Бокк из нурайлского отдела сборки транспорта, нынче должен принять двух нурайлов из неведомого анклава, чьи способности мне неведомы. Виригу из нурайлского транспортного центра создаёт сложности для джекков с архипелага Зубы Косматых Зверей!

Пока Бокк произносил свою тираду, вокруг собралось ещё несколько джекков, нервно размахивающих хвостами. Мердок обвёл их взглядом и обратил внимание на то, что все они одеты одинаково — во что-то вроде комбинезонов, прикрывающих массивное туловище, только без карманов. Руки и щупальца оставались свободными.

— Мне, Россу из анклава Огненной горы, нынче сказал виригу, что наша работа здесь — значит, так оно и есть, — прогудел-просвистел Росс.

Раздражение сделало звучание его речи более вызывающим, но сам он ничего против этого не имел. Уж больно наглым было беспочвенное обвинение в некомпетентности со стороны инопланетянина.

Собравшиеся джекки издали целый хор щебетанья и посвистов. Двое-трое подступили ближе к людям. Один толкнул женщину так, что она пошатнулась, но тут же восстановила равновесие, покрепче упёрлась в пол ногами, и в следующее мгновение её маленький обидчик взвизгнул, попятившись на пару шагов назад. Остальные теснее сбились в кучку. Риордан наступать не стала.

Бокк тоже отошёл назад и испустил несколько свистов вперемежку с гудением. В целом сказанное им означало:

— Мы проверим твои знания, чужак.

Мердок ответил ему фразой, означавшей приблизительно:

— Как вам будет угодно.

До конца рабочего дня инопланетянам во главе с Бокком только и было угодно, что засыпать Росса и Эвелин вопросами о функциях различных деталей электромагнитных глайдеров.

В этом цеху, как понял Мердок, работа состоит в ремонте отдельных узлов, дабы потом из этих деталей можно было собрать новые машины. Работали в помещении не только джекки, но их здесь было большинство, и они держали супругов на отдалении от всех остальных рабочих.

В этот день Россу пришлось не меньше двадцати раз всеми силами сдерживать себя. Всякий раз, когда какой-нибудь наглый чужак топал мимо и как бы нечаянно выбивал у него из рук деталь, над которой мужчина в тот момент трудился, или толкал его сзади как раз тогда, когда он работал над тончайшим элементом сборки, его так и подмывало развернуться и врезать маленькому наглецу по полной программе — так, чтобы тот отлетел на другой край цеха.

Но Мердок брал пример с Риордан, к которой относились точно так же. Если у неё что-то падало, она спокойно собирала детали, стараясь, чтобы они не успели разлететься далеко — подставляла колени, к примеру. А потом как ни в чем не бывало продолжала работу.

Детали, снятые со старых глайдеров, имели право брать все, но почему-то джекки предпочитали забирать именно те детали, которые кто-то из их коллег уже отобрал для себя. Вскоре Росс, проходя по цеху из конца в конец, обратил внимание на то, что точно так же инопланетники поступают друг с другом. Не сказать, чтобы это его сильно утешило, но все же на душе стало капельку легче.

Один джекк схватил соединительную муфту, сунул её за ворот комбинезона — да так проворно, что и заметить было бы трудно. Затем этот инопланетянин бесшумно и плавно убрался прочь, а тот, которого он ограбил, принялся беспомощно искать пропавшую муфту. Он по-птичьи вертел головой вправо и влево, а потом просвистел что-то протяжное, но что именно — Мердок не понял.

К концу дня, когда супруги возвращались домой, у Росса побаливала шея. Проливной дождь барабанил по земле, падал тяжёлыми потоками с карнизов и углов зданий. Мимо промчался глайдер, и Мердок с сожалением проводил его взглядом. Похоже, им надо было работать ещё старательнее, чтобы они могли позволить себе такую роскошь. До сих пор дневного заработка им хватало только на обеды, оплату комнаты и покупку матраса. Такие данные, по крайней мере, сообщал дисплей возле двери общежития.

Пока агенты не вошли к себе в комнату, они молчали. А когда вошли, мужчина подошёл к экрану и приложил ладонь к панели. Над пластиной загорелся плоский дисплей, снабжённый несколькими клавишами. Внизу была указана сумма йилайлскими цифрами. Получалось, что Росс и Эвелин снова обрели платёжеспособность, хотя их сегодняшняя прибыль оказалась совсем мизерной.

— Странно, — проговорила женщина, устало глядя на дисплей и потягиваясь, чтобы немного размяться. — Мы ни с кем не уговаривались платить за комнату. Откуда же это кому-то известно? Может быть, оплата происходит по приказу виригу или ещё какого-то большого начальника, стоящего выше виригу, который устанавливает стоимость труда и товаров?

— Может быть, нам удастся это выяснить, — отозвался Мердок. — Что до меня, то я хотел бы заказать полный кофейник свежего кофе, газету — на английском, разумеется, — ну и, может быть, свежий боевик.

— Ну, если речь зашла об этом, то я не отказалась бы от джакузи и музыкального центра, — заявила Риордан и рассмеялась.

Услышав стук в дверь, супруги умолкли. Стук был обычный, но какой-то нервный, и Росс сразу подумал, что пришёл Гордон.

Ещё мгновение — и он понял, что не ошибся.

— Саба? — вопросительно бросил Мердок, когда дверь закрылась.

Эш покачал головой. Его синие глаза смотрели устало, но насторожённо.

— Все то же. Она жива, ей выделили комнату, и весь день напролёт она постигает «науку изгнания». Пока больше ничего. Переговариваемся только импульсным кодом.

Его волосы были покрыты капельками дождя — археолог явно только что вошёл в дом с улицы.

— Ну, как тебе работа мальчика на побегушках? — поинтересовался Росс, когда Гордон уселся на пол и прислонился спиной к стене.

Эвелин разогревалась, выполняя свою обычную, весьма непростую, ката.

Эш пожал плечами.

— До этого мне ещё далеко, — ответил он товарищу. — Если меня не отправляют с особым поручением к какой-нибудь важной шишке, я только тем и занимаюсь, что загружаю мусор в машину для его переработки.

Мердок указал большим пальцем за спину — туда, где располагался настенный дисплей.

— Доходы у тебя такие же жалкие, как у нас?

— Мебель у меня точно такая же. — Гордон кивком указал на матрас. — По моим подсчётам, я должен отработать ещё день, чтобы расплатиться за него.

— И как только кому-то, у кого нет родни или связей тут, хватает денег, чтобы прокормиться? — спросила женщина с едва заметной хрипотцой в голосе. Она продолжала выполнять сложные упражнения.

— Наверное, точно так же, как и нам: объединяются, заводят друзей, берут взаймы у тех, кто зарабатывает побольше, — предположил Эш. — Здешнее общество на данной ступени его развития не рассчитано на то, чтобы новичку в него было просто войти.

— Наука приспособления, — констатировала Эвелин, заканчивая ката ударом и резким выдохом — И-и-ий-я! Сложно работать при такой влажности.

— Наверное, поэтому йилайлы селятся под землёй, — заметил археолог. — Задумайтесь: их тела покрыты шерстью. Если эта шерсть такая же густая, как у тех зверьков, которых мы видели в настоящем времени, она должна была развиваться в условиях холодного климата. — Он встал, подошёл к дисплею и, помолчав, продолжил: — Ты права, Эвелин, — эта цивилизация требует конформизма, и тут делается все возможное, чтобы заставить любого приспосабливаться, если он хочет выжить. Однако действие технических систем по всему городу, — он постучал кончиком пальца по дисплею, — основано на уникальности каждого индивидуума.

Росс проворчал:

— Я об этом не задумывался, но ты, конечно, прав.

Эш кивнул.

— С помощью чего бы ни осуществлялась идентификация — с помощью ладоней, щупалец, языка, чего угодно, — одна из немногих вещей, которые роднят нас с этими существами, такова: мы все — индивидуумы, хотя бы минимально отличные друг от друга, иначе бы этот принцип оплаты не работал.

Мердок посмотрел на дисплей и согласно кивнул. Гордон был прав. У него никто не спросил ни имени, ни возраста — его вообще никто ни о чем не спрашивал. В неведомом компьютере его зарегистрировали благодаря отпечатку ладони, и теперь, куда бы он ни отправился в этом городе возле космопорта, пожелай он что-то купить, оплатить проезд на транспорте или сменить место жительства, ему пришлось бы только приложить ладонь к такой же серебристой пластине.

— Помимо всего прочего, так ведь чертовски удобно следить за народом, — задумчиво произнёс Росс гадая, нет ли у этой сети ещё какого-то побочного назначения.

Эвелин кивнула.

— Я как раз сегодня думала об этом. Михаил и Виктор находятся вне рамок этой системы, но это только потому, что они живут в джунглях. А долго ли они смогли бы ходить по городу без необходимости зарегистрироваться? И нет ли ещё каких-то существ, которые пытаются существовать за пределами системы?

— И если такие есть, то ради чего они избегают регистрации? — подхватил Эш. — Наверняка мы тут не единственные, у кого имеются собственные планы.

— Это не самая весёлая мысль на свете, — проворчал Мердок, и тут в дверь снова постучали. Он подошёл, открыл и впустил в комнату русских женщин.

— Есть новости от Сабы? — сразу спросила Ирина, прищурив тёмные глаза.

— Пока все без перемен, — ответил археолог.

Базарова что-то пробормотала по-русски. Росс, который успел уже немного выучить этот язык, для себя перевёл примерно так: «На сегодня и это неплохо». Потом она сказала по-английски:

— Она жива. И это радует.

— У вас новости есть? — осведомился Гордон.

— Количество пыльцы в воздухе нарастает, — ответила Павлова. — Невзирая на дождь.

Бывшая балерина уселась на пол — как обычно, изящная и подтянутая.

— У меня ничего нового.

Мердок спросил:

— Вам ещё не довелось познакомиться с малосимпатичными малявками под названием «джекки»?

Русские переглянулись и дружно поморщились.

— Ага, — улыбнулась Эвелин. — Нас явно ожидают не самые приятные новости.

Вера фыркнула.

— Мы знаем одно: эти мерзавцы любят окружить кого-нибудь и обчистить до нитки, и они так поступают со всеми, если только противникам не удаётся сбиться в группу, превосходящую числом джекков, чтобы их можно было поколотить или припугнуть.

— Для них это, похоже, игра, — добавила Базарова, раздавая друзьям свежие клубни незнакомого растения и порции какого-то блюда, на вид напоминавшего тушёную морковь, на вкус, однако, больше похожего на перченые кабачки. — К счастью, когда джекки собираются в стаи, они принимаются своеобразно верещать. Наверное, это у них такие боевые песни. Поэтому, как только их услышишь, всегда можно спрятаться. Пару раз поначалу, когда мы ещё не знали, что означает это верещание, нам здорово досталось. Джекки у нас почти все отобрали. К счастью, они не тронули ничего из нашего драгоценного оборудования, так, всякие мелочи. Приборы мы хорошенько прячем.

— Но теперь, стоит нам только услышать этот звук, мы убегаем как зайцы, — вставила Павлова. — Мы спросили про джекков у одного из мува, он-то и объяснил нам, кто они и как следует себя с ними вести. Сами они никого не любят, но прикидываются, будто пытаются изучить «науку изгнания». Насколько я понимаю, вам тоже пришлось столкнуться с этим видом?

— Они заправляют всем в цеху, куда нас сегодня перевели, — ответила Риордан. — И если мы хотим получить в своё распоряжение транспортное средство, нам надо придумать, как обойти этих пакостников на повороте.

Гордон задумчиво проговорил:

— Делают вид, что пытаются изучить «науку изгнания»… Интересно. Очень интересно, — повторил он, рассеянно постукивая кончиками пальцев по краю тарелки. — По идее, с ними должно бы происходить что-то нехорошее из-за такого антиобщественного поведения. Ведь оно совсем не укладывается в схему приспособленчества, верно?

— По-моему, совершенно не укладывается, — согласился Росс и отставил в сторону тарелку. Он наелся, и еда была вкусная, но ему так страстно хотелось выпить чашку кофе и съесть чего-нибудь нормального. Он рассердился, поймав себя на этом желании, и вернулся к той проблеме, которую они обсуждали.

— А знаете, чем это попахивает? Политикой. Какой-то политикой. И я вам скажу: мне очень и очень не нравится этот запашок.

— Политика может стать для нас проблемой, — заметил археолог. — Но пока, по крайней мере, наши интересы не пересекаются с интересами рвущихся к власти или уже имеющих её. Не хотелось бы, чтобы эта проблема застала нас врасплох.

Он перевёл взгляд на русских женщин.

— Понятно, — кивнула Вера. — Я знаю, что ты скажешь дальше: надо больше слушать. Мы делаем, что можем.

— Понимаю, — вздохнул Эш. — Но чем больше мы будем знать, тем быстрее сможем действовать. Я сильно ограничен в доступе к источникам информации, поскольку должен оставаться поблизости от Дома знаний, пока не смогу окончательно убедиться, что Сабе не грозит опасность.

— Верно, — кивнула Эвелин. — Что ж, будем стараться. Станем работать как лошади. Посмотрим: может, джекки от нас отвяжутся. Нам совершенно необходим свой транспорт.

— Насколько я понимаю, возможности красть запчасти, чтобы потом собрать глайдер и спрятать его, у вас нет? — спросила Ирина и смущённо улыбнулась. — Михаил Петрович обязательно сделал бы так.

При упоминании о русском Росс почувствовал раздражение. Базарова явно намекала на то, что американец не настолько сообразителен и ловок.

— У нас там все учитывается и запирается на замок, никакого доступа… — начал он, но оборвал себя и нахмурился. — Нет, так нельзя. Может быть, нам и удалось бы собрать глайдер, но ведь этот транспорт летает над вкопанными в землю рельсами, и нашу машину пришлось бы зарегистрировать в центральной диспетчерской службе — или как там это у них называется — во избежание столкновений с другими глайдерами. По крайней мере, мы выяснили, что порядок именно такой. Но вот джекки со своим воровством…

— Не может ли быть так, что они собирают машины для себя? Если так — то с какой целью? — спросила Эвелин. Её взгляд стал задумчивым.

— А не стоит ли нам наябедничать виригу, а потом посмотреть, что из этого получится? — подхватил её муж. — Что до меня, я терпеть не могу стукачества, но после того, как эти твари меня сегодня достали, я бы, нажаловавшись на них, ничего, кроме глубочайшего удовлетворения, не испытал.

— Это слишком просто, — покачал головой Гордон. — Если ваш виригу — не законченный тупица, он давно сам все заметил.

Мердок вздохнул.

— Ну да, ты у нас, как всегда, прав. Насколько я понимаю, заняться мне надо вот чем: я должен проследить, на самом ли деле джекки уносят с работы украденные ими детали, или они потом кладут их на место. Но если все так и есть, то это — диагноз.

— Что для одного — диагноз, для другого запросто может быть традицией. Тебе это известно. Это нам сказали на самом первом занятии, когда мы только начали учиться на агентов времени. — Он поднялся.

— Ну ладно. Я устал. Мне нужно хорошенько отдохнуть перед очередным рабочим днём в качестве мусорщика. Завтра истекает неделя, поэтому я попробую связаться с Михаилом и Виктором. — У двери Гордон помедлил, обернулся и спросил, обращаясь к Павловой: — Никто из вас ничего от них не слышал?

— Нет, — ответила Вера и опустила взгляд.

— Нет, — скованно отозвалась Базарова.

«А правда ли это?» — подумал Росс, но сразу отбросил эту мысль.

У них и без того хватало проблем теперь, когда встал вопрос о возможных тайных происках среди нурайлов. Думать о том, что что-то скрывают его товарищи, Мердоку совсем не хотелось.

— Завтра я расскажу, что они мне ответили — если они вообще ответят. Всем доброй ночи.

Археолог кивнул и вышел.

Ирина тихо проговорила:

— Надо нам постараться узнать как можно больше об этих джекках. Мы попробуем.

— И обо всех прочих тоже, — добавила Павлова, медленно поднялась и потянулась. Она зевнула и улыбнулась. — Непростое это дело — сплетни и слухи собирать. Дома было гораздо проще!

Все рассмеялись, и русские ушли.

У Росса голова шла кругом от противоречивых мыслей. Он посмотрел на жену — та с отсутствующим взглядом теребила большим и указательным пальцами нижнюю губу. Похоже, Эвелин ощущала то же, что и он.

Ох, если бы только можно было выйти и…

— Ладно, — сказал Мердок. — Утро вечера мудрёнее.

Глава 16

«Для археолога, — сказал себе Гордон Эш, закончив погрузку очередного фургона, отправлявшегося затем к установке переработки отходов, — работа мусорщика — золотое дно».

Мысль эта была отчасти унылой и скорее ироничной, но Гордон все равно верил, что в ней есть доля правды.

Уныние его проистекало из того факта, что здешняя система транспортировки мусора наверняка хромала много лет подряд, и коммунальным начальникам было явно проще взять на эту работу какого-нибудь нурайла-недотёпу, чем раздобыть запчасти и наладить автоматику.

Фургон-мусоровоз работал, как и глайдеры, по принципу магнитной левитации: сверхпроводящие магниты позволяли машинам парить над уложенными под землёй рельсами. Но этот транспорт был явно намного старше глайдеров, фургоны двигались медленно, и археологу вдобавок приходилось выдёргивать из земли сорняки, решившие пустить корни непосредственно на пути следования фургона. Кто бы ни служил на этой должности до него, ему в голову не пришло заняться прополкой маршрута мусоровоза.

Система автозагрузки тоже давным-давно приказала долго жить, и мусор приходилось грузить вручную.

Но Гордон как минимум имел возможность воочию лицезреть весь мусор, который выбрасывали обитатели башни, кроме жидких отходов, уходивших в канализационную систему переработки. Даже если бы ему выделили автопогрузчик, он все равно сортировал бы мусор — отчасти для его изучения, отчасти допуская, что Саба может таким образом передать ему записку.

Похоже, ручками и бумагой в Доме знаний не пользовались. Но Гордон знал, что у музыковеда есть как минимум один компакт-диск, на который она могла переписывать данные со своего ноутбука. Если её компьютер не конфисковали, то она, вероятно, могла бы бросить этот диск в мусорную корзину, а Эш затем найти и прочесть на своём ноутбуке.

«Да, но как потом вернуть ей этой диск?»

Ладно, и думать об этом нечего. Наверное, Мариам успела отказаться от этой идеи. Как бы то ни было, никаких компакт-дисков Эш посреди прочего мусора не находил и надеялся, что это означает: пока у его напарника просто-напросто нет необходимости в таком отчаянном поступке.

Загружая в фургон громоздкий, тяжеленный кусок металла, Гордон на миг отвлёкся и задумался о том, для чего могла бы эта глыба предназначаться. В голову ничего не приходило. Железяка напоминала блок древнего двигателя внутреннего сгорания, по которому кто-то хорошенько стукнул четырехгранным ломом.

И весила эта хреновина не меньше тонны.

Дзинь! Бряк! Гордон замер. Медленно дыша, он подумал о том, что на самом деле его тревожило: о кодированных посланиях от Сабы, полученных им накануне вечером.

Сообщения были такие же, как прежде: «ищу», «уроки науки изгнания», «все хорошо», «опасности нет».

С ума можно было сойти от этой неопределённости. Ему хотелось получить от Мариам подробный отчёт об истинном положении дел, а ещё выяснить, что конкретно она изучает, и тоже этому научиться.

Археолог вздохнул и осмотрел кучу мусора на погрузочной платформе. Что это были за вещи, для чего ими пользовались? Посреди кучи лежало нечто вроде стального зонтика, наполовину раскрытого, треснувший пластиковый ксилофон и полдюжины подставок для обуви, изготовленных для великана ростом не менее двадцати пяти футов и с пальцами по обе стороны ступни. Короче говоря — инопланетянский мусор.

— Любая более или менее высокоразвитая техника неотличима от волшебства, — пробормотал Гордон, — а если бы подобная работёнка досталась Артуру Кларку, он бы, скорее всего, заметил, что подобные технические отходы неотличимы от произведений искусства.

На взгляд Эша, впрочем, искусство это было весьма невысокого пошиба. Большей частью попадались абстрактные скульптуры, изображавшие неведомо что, напоминающие те, что на Земле обычно устанавливают на площадях перед зданиями общественных организаций.

«Интересно, — думал археолог, — какого мнения об этом другие нурайлы и многое ли им вообще известно о той технике, которая поддерживает существование этого странного общества?»

Одно вроде бы не вызывало сомнений: эта цивилизация медленно, но верно катилась под откос, потому что к настоящему времени от неё ничего не осталось.

«Интересно, долго ли смогли бы древние инки, к примеру, прожить в городе двадцатого века, если бы город этот им оставили в их личное пользование? Что бы произошло? Они овладели бы техникой, или погибли бы из-за неё, или просто-напросто все механизмы помаленьку заржавели бы от неизбежного простоя и небрежения? Не это ли происходит здесь?»

Гордон вздохнул. Последние остатки мусора исчезли внутри фургона.

Он уже успел промокнуть под нескончаемым моросящим дождём, но радовался прохладе. Смахнув капли со лба и ресниц, он скользнул в кабину, забрался на сиденье и нажал кнопку на пульте управления.

Мусоровоз затрясся, надрывно взвыл и заскользил вперёд со скоростью улитки. Как только машина отъехала на такое расстояние, что Эша не смог бы увидеть никто из хранителей Дома, он отодвинул край рукава и посмотрел на часы. Неплохо. Он все рассчитал верно. До здания, в котором располагалась система переработки отходов, археолог доберётся с большим запасом времени.

Фургон, то и дело чувствительно подрагивая, тащился по своему маршруту. Время от времени его основательно подбрасывало, и он почти останавливался. Всякий раз Гордон вылезал из кабины и с помощью плоского инструмента, найденного среди мусора, выдёргивал из земли зловредные растения, успевшие обмотать своими корнями подземные рельсы. Фургон плёлся настолько медленно, что, проделав эту процедуру, археолог успевал в несколько шагов догнать его и вспрыгнуть в кабину.

Он снова задумался о связи — об ещё одной проблеме из этой же области. Сведения, поступавшие от Сабы, были слишком скудными, зато русские выходили на связь слишком часто.

Гордон думал над тем, что ему сказать русским мужчинам, когда он с ними увидится, и как заговорить об этом. Женщинам он решил выговор не устраивать. Вполне достаточно было отчитать Никулина.

Вдобавок он поверил Ирине и Вере, когда они сказали, что не выходили на связь ни с Михаилом, ни с Виктором. Правда, Павловой в этом смысле просто не везло, поскольку она отправляла Никулину импульсные послания каждый вечер. Пыталась вызвать его на настоящий разговор? Ей Михаил, судя по всему, не отвечал, зато каждый вечер упорно пытался «достучаться» до Базаровой. А она дисциплинированно выполняла приказ хранить молчание.

Гордон не хотел говорить с Верой о сложившейся ситуации. Полученное ими задание было слишком важным. Он не желал рисковать жизнью никого из русских. Может быть, Павлова вовсе не хотела говорить с Михаилом. Возможно, она ждала всего-навсего ответного кодового послания от него — точно так же, как Эш каждый вечер ждал его от Мариам. И все же необходимо было добиться выполнения приказа о радиомолчании — до тех пор, по крайней мере, пока они не убедятся, что пользоваться рациями безопасно. По таким вопросам ему всегда было легче договориться с мужчинами.

Археолог скривил губы и покачал головой.

Фургон медленно скользил по туннелю, образованному зелёными кронами деревьев. Скоро Гордон должен был подъехать к зданию цеха переработки отходов.

Его раздумья неожиданно прервали странные звуки, похожие на голоса. Голоса людей? Детей?

Он огляделся по сторонам. Ничего, никого.

Эш заставил себя более внимательно осмотреть каждое дерево, каждый куст папоротника. Ничего. Только вдруг на мгновение словно бы потемнело облачное небо над деревьями. Мужчина поднял голову, но, конечно, ничего не увидел за густой листвой.

Стало совсем тихо, только — «кап-кап» — шлёпали по широким листьям капли дождя.

Археолог вдохнул поглубже. Он гадал, не померещились ли ему голоса. От тяжёлых запахов джунглей пощипывало в носу.

Агент все ещё прислушивался и оглядывался по сторонам, когда фургон выехал на заасфальтированную площадку. По краям асфальт потрескался, в трещинах выросла трава и маленькие деревца. Странно было думать о том, что в настоящее время эту площадку почти невозможно отыскать в зарослях. Не в этом ли самом месте сейчас находится научная группа? Не по этой ли самой земле они ходят?

Гордон встряхнулся, прогнал прочь фантазии. Мусоровоз плавно скользил к зданию цеха. Замигали огоньки над воротами, стальная пластина поехала вверх.

Эш выпрыгнул из кабины фургона, который должен был автоматически разгрузиться внутри цеха, а потом — выехать из боковых ворот.

Мужчина стал расхаживать по асфальтированной площадке и смотреть — не появятся ли русские или ещё кто-нибудь.

Кроме него, поблизости от цеха никто не появлялся, и это радовало. Он специально выбрал полдень, поскольку успел выяснить, что большинство существ, обитающих в нурайлских кварталах города, предпочитают выбрасывать мусор на рассвете, а загадочные йилайлы уж точно все дела вершили ночью.

Замедлив шаги, археолог подошёл ближе к краю леса. Никого.

Он успел обойти почти всю площадку по кругу, когда услышал короткий свист — но не йилайлский, а знакомую мелодию — старую джазовую тему.

Эш остановился, повернул голову и увидел лениво прислонившегося к стволу Михаила. Его светлые волосы чуть-чуть подсвечивало тусклое солнце, едва пробивавшееся сквозь тучи. За спиной Никулина, словно тень, стоял Виктор, и оба они были неподвижны, как окружавшие их деревья.

Гордон завершил круг, сошёл с площадки и подошёл к русским.

— Есть причина прятаться? — поинтересовался он.

— Есть, — едва заметно улыбнувшись, ответил Михаил.

Эш удивился и стал ждать объяснений.

Но Ушанов вместо объяснений кивком указал на тенистый подлесок у себя за спиной и шагнул в сторону по тропе. Американец молча последовал за ним, а Никулин замыкал короткую процессию.

Шли недолго и вскоре вышли к замшелым валунам под раскидистым деревом с перистыми сине-зелёными листьями. С одной стороны возвышалось естественное заграждение из отдельных камней, а от них непрерывная скальная стенка опускалась метра на три-четыре и обрывалась у быстрой речки.

Гордон вошёл в это маленькое укрытие, увидел аккуратно сложенные ранцы и оборудование и понял, что русские привели его на свою теперешнюю стоянку.

— Милости просим домой, — сказал Михаил. — Ну, по крайней мере, это наш дом на ближайшие два дня. Мы почти закончили обследование этого района. Кофе желаете?

Эш не знал, как хитрым русским удалось протащить в прошлое кофе, но красивые жесты ценить умел.

— Не откажусь, — ответил он, поддержав светский тон беседы. Все выглядело так, будто они оба каждый день выпивают по галлону кофе.

Ну, собственно, русские, может быть, так и делали.

Никулин фыркнул, и Виктор не удержался от усмешки. Он придирчиво всмотрелся в небо над головой, сбегал к речке и принёс воду в котелке.

К его возвращению Михаил уже успел развести маленький костерок.

«Почти бездымный, — обратил внимание Гордон. — Интересно, сколько разного хвороста перепробовали эти ребята, пока не нашли, какая из здешних пород дерева даёт меньше всего дыма?»

До тех пор, пока котелок не был водружён на треногу над костром, все молчали. Потом Никулин посмотрел на археолога:

— Есть вопросы?

— Как насчёт отчёта?

Русский вальяжно пожал плечами.

— По большому счёту у нас никаких результатов нет. Мы дважды наведывались на нурайлское кладбище, искали вот такие штуки. — Он постучал ногтем по зубам, и Гордон вспомнил об особых имплантатах, которые имелись в зубах у всех русских агентов. — Ничего нет.

Эш невесело кивнул. На самом первом брифинге Зинаида рассказала им об этих имплантатах и упомянула, что даже после кремации имплантаты все равно издают сигнал. Именно так участники предыдущей экспедиции разыскали тело своего товарища-биолога — они постоянно сканировали местность на предмет такого сигнала.

— Дальше, — сказал американец.

— Мы прочёсывали местность кругами, но нам сильно мешали эти треклятые летуны, которых мы заметили в первый день.

Теперь Гордон понял, от кого русские прячутся.

— Летуны, — повторил он.

Русские одновременно кивнули.

— Они заметили нас утром на второй день. Начался дождь, пропали тени. А мы не догадались поглядывать на небо, — объяснил Михаил.

Ушанов добавил по-английски с сильным акцентом:

— Они совсем бесшумные.

— Мы ничего не видели, ничего не слышали. Наверное, они нас разглядели с высоты, а потом опустились пониже. — Никулин продемонстрировал пикирующий полет. — И они что-то выкрикивали.

— Слова, — пояснил Виктор по-русски.

— Мы бросились в самые густые заросли, — продолжал Михаил, — и успели скрыться от них. С тех пор они то и дело кружат над этим районом. Медленно. Хочешь — не хочешь, а приходится предполагать, что они нас ищут. Весь второй день и большую часть третьего мы не высовывались. На четвёртый день мы заметили, что летуны предпочитают сумеречные часы.

Эш кивнул.

— Закат и рассвет. Что ж, в этом есть смысл, верно? Ночью они появляться не могут, если только не имеют на то разрешения от йилайлов, а летать днём, при солнце, слишком жарко.

Никулин небрежно пожал плечами.

— Трудно сказать. По крайней мере, мы теперь работаем днём, а на рассвете и на закате прячемся.

— А потом названиваете Ирине, — сухо добавил Гордон.

Михаил ухмыльнулся.

— Со скуки. Что такого ужасного в одном звонке? Вы-то, как я понимаю, с Сабой каждый вечер переговариваетесь.

— Она изолирована в Доме знаний, — объяснил американец. — Её забрали туда сразу, как только увидели.

И он рассказал русским все, начав со статуи Мариам у входа в башню и закончив тем, кто из членов группы чем на сегодняшний день занимался.

Михаил слушал внимательно. Мало-помалу дерзкая ухмылка сошла с его губ. Наконец он проговорил:

— Значит, многое предстоит выяснить. У вас нет никаких предположений насчёт летунов? Мы догадываемся, что они нас разыскивают, но не понимаем зачем. Может быть, поджаренные русские — их любимая закуска?

— В нурайлских кварталах мне летуны не встречались, — сказал Эш. — Но я в своих передвижениях ограничен. Могу спросить у других. Летуны не пытаются влиться в социум, и для этого может быть целый ряд причин, но пока приходится предположить, что, даже разъяснив для себя эти причины, мы все равно ни на шаг не приблизимся к своей цели. Я бы посоветовал вам придерживаться прежней тактики — привлекать к себе как можно меньше внимания.

Виктор коротко и резко кивнул.

Никулин развёл руками.

— Начальник тут вы.

Гордон, посмотрев на них по очереди, догадался, что между друзьями были споры:Ушанов призывал к осторожности, а Михаил жаждал действий.

— Продолжайте поиски, — сказал археолог. — Где-то должен быть какой-то знак или след. Не поверю, что экспедиция пропала с острова, не оставив никакой подсказки для нас.

— Угу.

Никулин взглянул на котелок. Вода начала закипать, и он, осторожно отсыпав немного коричневого порошка из герметично закрывающегося пакета, бросил его в котелок. Это был не слишком изысканный способ варки кофе, но, как только распространился чудесный аромат, археолог поймал себя на том, что жадно принюхивается.

Все выпили по чашке кофе. Гордон свой выпил до последней капли.

— Спасибо, — сказал он наконец. — Мне это было очень нужно.

— Мы вас проводим обратно, — проговорил Михаил, плавно взмахнув рукой. — Пора приниматься за работу.

Виктор уже успел загасить костёр и вымыть котелок. Поклажа была уложена. Русские могли в любой момент сняться с места и тронуться в путь.

Обратно шли молча. Как только Эш ступил на асфальтированную площадку, где его ждал пустой фургон, разведчики исчезли в джунглях.

Гордон забрался в кабину и нажал кнопку на пульте. Фургон медленно тронулся с места. Долгая дорога не удручала американца, потому что ему много о чем надо было подумать.

Саба спустилась по пандусу к залу переводов. Если она слишком резко поворачивала голову, в висках появлялась слабая пульсирующая боль. Эфиопка постаралась дышать медленнее.

Этим утром все казалось чуть слишком ярким и чуть слишком громким, но при этом ни громких звуков, ни кричащих цветов вокруг не было. Мягкие тапочки музыковеда тихо шаркали по прохладному полу, балахон слегка раскачивался. Как и во все остальные дни, откуда-то лился приглушённый свет, нигде не лежали ни тени, ни яркие полосы — значит, освещение не стало более интенсивным. Однако Сабе казалось, что острота её зрения возросла. Да и не только зрение — все её чувства словно бы обострились. Она шла вперёд, слушая шуршание своего полотняного балахона.

«Это все из-за стресса, — подумала женщина, входя в зал. — Я слишком сильно напряжена — все дело в этом».

Проходя мимо сидевших длинными рядами и погруженных в работу существ, профессор постаралась мысленно расставить приоритеты.

Музыковед считала, что самым главным для неё по-прежнему оставался поиск некоего послания, которое она сама себе отправила из прошлого, — если только существовала возможность его найти. Поиски могли оказаться долгими, отчаянными и бесплодными. На втором месте по важности стояли уроки «науки изгнания», требовавшие мучительного напряжения ума; всего лишь днём раньше Мариам впала в полнейшее отчаяние, когда во время занятий было затронуто глагольное время, о котором участники русской экспедиции и словом не обмолвились. К напряжению на занятиях добавлялись её сомнения в искренности окружавших её существ, поиски истинных мотивов их поведения и попытки понять: чего они на самом деле хотят от неё. Ну и конечно, ещё надо было думать о задании как таковом.

А самое ужасное — это отчаяние при мысли о том, что всего лишь раз в день она имела право отправлять короткое кодированное послание.

«Мне поручена важная работа, — думала она, пытаясь собраться с силами. — Я должна его исполнить — иначе перед входом не стояла бы моя статуя».

Кстати, вот ещё одна задача: надо было узнать, кого изображали другие статуи и почему эти существа удостоились такой чести. Но когда она спрашивала об этом кого-нибудь из виригу или рилл, они в ответ произносили ничего не объясняющие Сабе имена или отделывались традиционной фразой, означавшей: «Нурайлы, достойные называться йлами». А ведь Мариам эта фраза ровным счётом ничего не объясняла.

Вероятно, она могла отыскать что-то вразумительное в записях. Пока компьютер, установленный в её комнате, не подключили. Переживать по этому поводу не стоило: музыковед ещё только начала разбираться в йилайлском письме. Участники пропавшей экспедиции передали своим преемникам в записях только основные согласные звуки и сделали наброски фонетического алфавита. Но даже такой поверхностной работе следовало отдать должное. При изучении иностранных языков всегда следует уделять большое внимание фонетике.

Размышляя подобным образом, музыковед взглянула на ближайшее к ней существо — долговязого молодого виригу мужского пола. Почему-то мужские особи виригу встречались гораздо реже женских.

Виригу просматривал запись на мониторе, его паучьи пальцы проворно сновали по клавиатуре. Он переводил то, что видел, на йилайлский язык.

Саба остановилась и огляделась по сторонам.

Этим занимались все — переводили на йилайлский язык записи, найденные на космических кораблях. Слушали записанные голоса и переводили. Рилла сказала, что когда Мариам овладеет «наукой изгнания» (по всей вероятности, эта наука включала и знание языка), то ей тоже будут давать записи для перевода.

Это и радовало, и пугало её. Не было ли где-нибудь здесь и записей, оставленных пропавшей русской экспедицией? А может быть, её обучат ещё какому-то языку, и это позволит ей заняться переводом записей сделанных обитателями какой-нибудь неведомой планеты?

А может быть, здесь бывали другие земляне — до или после русских?

Голова у профессора разболелась ещё сильнее, и, стараясь отвлечься от этих мыслей, она стала думать об йилайлском письме. Нурайлы воспринимали этот язык на слух, но для самих йилайлов он явно был идеографическим^[8] — языком, в котором каждый символ обозначал понятие, а не просто звук.

— Саба с далёкой звезды.

Она добралась до дальней стены. Там её ждал Жот.

Он тут же исчез за дверью комнаты, примыкавшей к залу переводов. Женщина последовала за ним и присоединилась к другим ученикам из своего «класса», которых на самом деле было всего двое. К радости музыковеда, оба этих учащихся, как и она, относились к нурайлам, и оба постигали премудрости йилайлского языка.

Жот был стариком и принадлежал к виду, названия которого ни сам он, ни кто-либо другой при Сабе не упомянул. С виду он походил на гибкого тюленя с тощим телом, но передвигался как рептилия. Его обтекаемый корпус покрывали округлые чешуйки песочного цвета, только лицо было пушистое, с тонкими выростами-усиками, которые непрестанно шевелились и подрагивали. Под балахоном ноги Жота видны не были, но передвигался он на редкость проворно и бесшумно. Первые несколько встреч с ним женщина не могла перебороть страх перед его странным обликом, но его голос звучал плавной музыкой, и постепенно она успокоилась.

— Сегодня мы начинаем знакомство с понятием «беспорядок-приводящий к инерции/однообразию материи-энергии» и средствами его выражения.

«Беспорядок»… Саба отчаянно пыталась найти соответствие между йилайлским и земными языками.

«Энтропия?» — в замешательстве подумала она.

Жот не дал ей времени подумать над этим вопросом более основательно. Он испустил длинную, переливчатую трель, большая часть смысла которой для Мариам сначала осталась непонятной, и выжидающе обвёл взглядом учеников.

Оба однокашника музыковеда молчали.

«Вероятно, они озадачены не меньше меня», — подумалось ей.

Она мысленно вернулась к трели-высказыванию, а Жот повторил его более медленно. Безмолвно поблагодарив учителя, профессор стала вдумываться в каждую фразу. В предложениях содержалось очень мало сведений об обыденных понятиях, а модуляции более высокого уровня имели в своём составе глаголы в странных видовременных конструкциях, о которых разговор шёл на предыдущем занятии.

Саба заставила себя расслабиться. Эти уровни высказываний невозможно было перевести ни на один из известных ей языков. Их нужно было просто переживать, впитывать на эмоциональном уровне, как музыку. И все же её рацио настойчиво пыталось уложить услышанные фразы в рамки сознательного восприятия.

«Последствия-действия… как есть-было… эхом отражаются от грядущего… принудительное прекращение-волеизъявление…»

Остальная часть фразы в голове укладываться не желала. Музыковед покачала головой.

— Для служителей знания это не так, — наконец проверещала виригу.

Жот кивнул.

Вторая учащаяся, медленно, осторожно выговаривая йилайлские слова, добавила:

— Мы говорим о том, что знаем/пережили.

Наставник перевёл взгляд на человека.

Саба в конце концов заставила себя произнести:

— Я не понимаю.

Жот, как ей показалось, молчал нестерпимо долго.

— Ваш народ рассказывает истории, так?

Женщина кивнула, но промолчала, потом поняла, что её кивок может ничего не объяснить учителю. Она торопливо облизнула пересохшие губы и просвистела:

— Да, мы рассказываем истории.

— Бывает, что это истории правдивые, а бывает, что они не соответствуют истине?

— Да.

— Рассказчик историй видит тех-кто-живёт в истории в-одно-мгновение. — Тут Жот просвистел-прогудел ещё одну фразу с модуляциями высокого порядка, похожую на первое высказывание. — Если история заканчивается плохо, жизнь тех-кто-внутри изменилась в начале. Они по-другому желают, иначе себя ведут. Последовала новая трель, наполненная глаголами в невероятно странных временах.

Может быть, это была модель построения типичной истории?

— Мы/вы живём в энтропии, боремся с энтропией, но не в историях. В историях мы живём вне энтропии.

— Верно, — растерянно проговорила Саба.

— Значит, мы/вы знаем энтропию ещё на двух уровнях. Значит, и слуги знания говорят об энтропии ещё на двух уровнях.

— Но мы не чувствуем этих уровней на опыте.

— Нет, — подтвердил Жот. — Мы, — произнёс он подчёркнуто, — не чувствуем. Мы — слуги.

И снова прозвучала замысловатая трель.

— Субъект естъ-был-будет слугой для тех, кто избирает-избрал танец над распадом.

— Это йилайлы?

Жот хрипло фыркнул.

«Наверное, — подумала женщина, — его сородичи так смеются». Он снова заливисто просвистел.

— Выбор производил-производит прекращение-волеизъявление для субъектов.

Для Сабы это высказывание прозвучало как гром среди ясного неба. Ведь в настоящем времени, которое для нынешних обитателей этой планеты было будущим, йилайлы одичали.

— Значит, йилайлы… — Она растерялась, боясь дать понять наставнику и однокашникам — она знает о том, что произойдёт в будущем. — Они деградируют?

Жот издал очередную трель.

— Неправильное толкование в рамках темы.

Мариам подавила жгучее желание застонать и обхватить голову руками. Она заставляла себя слушать, как её соученики включились в разговор с учителем о понимании глагольных времён. Саба с трудом следила за их беседой. К концу урока голова у неё разболелась сильнее, но в одном она уверилась окончательно: и виригу, и второе существо были так же смущены и озадачены, как она.

Глава 17

Эвелин провожала взглядом проносившихся мимо неё джекков, ростом доходивших ей до пояса, и думала: «Они как дети».

А они и вправду если и не бегали, то передвигались быстро, как подростки, налетали друг на дружку, обменивались тычками и затрещинами. Даже пересвистывались и гудели они как-то отрывисто, по-ребячьи. Детишки, конечно, жутковатые — такие только в страшном сне могли привидеться. Во взглядах их глубоко посаженных глазок не было ни сообразительности, ни жалобы. Не вызывали симпатии и ряды острых, как иголки, зубов в холодно щерящейся, вытянутой наподобие хобота пасти. Не слишком приятно было наблюдать за маленькими ручками и щупальцами инопланетян, которые так и норовили что-нибудь уволочь из груды деталей, отобранных женщиной для работы, стоило Риордан только отвести глаза в сторону.

Эвелин повернула голову, пытаясь размять затёкшую шею, и обвела взглядом похожий на пещеру сборочный цех. Пахло нагретыми сплавами, смазкой, а ещё (совсем немножко) — подгоревшими тостами. Это был запах джекков. От каждого из них исходил этот запах подгоревшего тоста, приправленного розмарином.

Долго ли ещё ей с мужем трудиться с ними бок о бок? Привычными движениями разбирая охлаждающий контур и заменяя в нем негодные части, Риордан размышляла о других существах, работавших в транспортном центре.

Казалось, никто не стремится здесь устанавливать какие-то правила. По крайней мере, это уж точно не приходило в голову начальникам — виригу. Они просто наблюдали за работой и отдавали те или иные распоряжения только тогда, когда в том была насущная необходимость. О завершении работы сотрудники рапортовали, когда хотели, выходные брали тоже по желанию.

В этом цехе Эвелин не замечала, чтобы кого-то переводили на другую работу или повышали в должности, поэтому ей трудно было понять, надолго ли они с Россом тут задержатся. Что же до джекков, то их, вероятно, и повышали, и переводили, но понять, так это или нет, не было никакой возможности, потому что они слишком сильно походили друг на дружку.

Не сказать, чтобы они подменяли один другого. Все джекки были примерно одного и того же роста и телосложения, все были приблизительно одинаково одеты — в простые рабочие костюмы, но их серо-зеленую шкуру покрывали радужные голубые пятнышки. Как-то утром Риордан обратила внимание на то, что эти пятнышки складываются в определённые узоры — это случилось, когда двое чужаков неподалёку от неё ухитрились несколько минут просидеть неподвижно. Узор у одного из них женщина постаралась запомнить и поставила себе задачу: наблюдать за этим джекком.

Что она и делала — в тот день. Она видела, как джекк, у которого рисунок пятнышек напоминал раковины улиток, стащил три соединительные муфты у своего сородича, а тот — у которого на шкуре красовались переплетённые завитки — предпочитал красть у прочих представителей того же вида.

На следующий день, увы, Эвелин не заметила на работе ни того, ни другого — по меньшей мере, так ей показалось. Закончив сборку узла поворота, женщина прошлась по цеху как бы для того, чтобы набрать ещё деталей. При этом она внимательно рассматривала всех джекков, каких только могла, из тех, которые сидели или стояли более или менее смирно. У одного из них она разглядела узор наподобие раковин улиток, но спиральки выглядели более плотными, мелкими и составленными из большего числа пятнышек. Короче, это был не тот узор и не тот инопланетянин.

«Неужели все джекки сменились? — подумала женщина, — или эти голубые пятнышки с радужным отливом были краской?»

Вечером Эвелин спросила у Веры:

— Тебе не удалось ничего новенького разведать насчёт джекков?

— Нет, — ответила Павлова и, прожевав, усмехнулась. — Все остальные их проклинают. Никому они не нравятся. Скорее всего, они даже не живут в городе, но как это может быть — я не понимаю. Мува, как и все прочие, называют их паразитами. — Она проглотила кусок и вздохнула. — Прошу прощения. Не успела поесть.

Ирина грациозно кивнула. Она ела медленно, словно на приёме у герцогини.

— Я сегодня начинаю новые труды. — Бывшая балерина нахмурилась и потёрла лоб кончиками пальцев. — Простите. С английским у меня все хуже. Я сегодня приступила к новой работе — теперь я работаю на мува по имени Лутигнеф.

— А я — на Туфиха, — добавила Вера.

— Они оба — мува? — решил уточнить Росс.

Обе русские кивнули.

— И они не позволяют вам поесть в рабочее время?

Ответом был столь же дружный кивок.

— Они конкуренты, — объяснила Павлова. — Мы нарочно так все устроили. Решили, что сможем больше у них выудить. Мува очень ревниво относятся к еде и информации.

— Еда у них совсем недурственная, — заметил Мердок, взяв кусочек не слишком пышного рулета из рисовой муки с тушёными овощами. — По крайней мере, лучше, чем сырые овощи, — хоть это, говорят, и полезно.

Вера вздохнула.

— Как я мечтаю о кофе! А ещё о мороженом. И о пирожном…

Эвелин заметила, как Базарова взглянула на подругу, укоризненно прищурив глаза. Тонкое лицо Ирины, как обычно, выглядело безмятежно-непроницаемым, но это ведь могло быть всего лишь видимостью. Если американка обладала хоть какой-то способностью разбираться в людях, то получалось, что бывшая балерина на сегодняшний день очень устала от своей напарницы.

Конечно же, Риордан ничего не сказала, а продолжила молча продираться сквозь ката. Она проголодалась, но хотела сначала хорошенько размять суставы и мышцы, затёкшие за время работы. Известно, что разминка — единственное лекарство от таких болей, а тренироваться после еды — вредно. Её порция еды дожидалась на салфетке рядом с Россом.

Мердок нахмурился.

— Стало быть, все плохо отзываются о джекках? Разве это не противоречит «науке изгнания»? Разве это не расходится с понятием о гармонии?

— Нет, — жёстко возразила Базарова. — Из твоего утверждения следует только, что джекки не пытаются достигнуть гармонии.

Эвелин фыркнула.

— Похоже, повышение в должности им скоро не светит, да?

Вера сказала:

— Мува говорят, что джекки не стараются, не стремятся к гармонии, но я не знаю — может быть, это всего лишь болтовня. На самом деле достоверных сведений о джекках почти ни у кого нет — это я точно знаю. Стоит заговорить о них — и слышишь одно и то же: воришки, паразиты, крадут все, что плохо лежит, и так далее.

В это мгновение послышался знакомый стук в дверь. Пришёл Гордон. Росс встал, чтобы впустить его в комнату.

Эш вошёл и принёс с собой аромат дождя.

— Там гроза разыгралась, — сообщил он.

— Правда? — улыбнулась Риордан и принюхалась, пытаясь уловить запах озона, но он уже успел улетучиться. Стерильно чистый воздух пах, как обычно, а окна, чтобы выглянуть, в комнате не было. Эвелин подавила внезапный наплыв клаустрофобии и перешла к более сложным упражнениям.

— Есть новости? — спросила она, оглянувшись через плечо.

Эш покачал головой.

— Статус-кво^[9], — сказал он, усевшись на пол, и Павлова подала ему его порцию еды. — Показатели загрязнения воздуха все ещё высокие?

— Да, — ответила Вера. — Очень высокие.

Она закончила ужин и облизнула губы.

Эвелин разглядывала Ирину. Та методично пережёвывала пищу — бесстрастная и равнодушная, словно рядом с ней никого не было и не велись никакие разговоры. Может быть, есть какие-то причины, о которых они умалчивают, побудившие этих двоих искать работу в разных местах?

«Ну, это совсем не обязательно», — решила американка.

Базарова, по крайней мере, была целиком и полностью предана делу.

«Интересно, а Вера хотя бы догадывается о том, насколько раздражает свою напарницу?»

Риордан хлопнула в ладоши, крутанулась на месте и этим закончила свою разминку, а потом села рядом с мужем. Как она была рада тому, что он сейчас рядом с ней. Пусть её терзала клаустрофобия, пусть порой она теряла покой — хотя бы Росс был рядом. Вот бы и всем так: спокойно заниматься своим делом, чтобы по вечерам не тянуло побродить в одиночку.

Мердок запрокинул голову.

— Вот я и думаю — и мне эта мысль покоя не даёт с самого первого брифинга: кто тут принимает решения? Йилайлы следят за нами, когда мы работаем? Или всякие там виригу шпионят, а потом рапортуют хозяевам? Или это происходит как-то ещё?

— Это нам тоже следует выяснить, — спокойно произнёс Гордон.

Эвелин заметила, как напряглись остальные.

— А я жалею, — сказала она, — что у нас нет телевизоров. Я была бы согласна даже местные программы смотреть. Сидеть по вечерам в этих комнатушках — это же с ума можно сойти.

Обе женщины живо отреагировали на её слова, и Риордан охватило сочувствие, но она постаралась не выказывать своих чувств; начальство на Земле тревожила проблема того, как будут работать вместе в полевых условиях агенты-супруги, но, наверное, боссам и в голову не приходило, какое это счастье — застрять где-нибудь с тем, кого ты любишь, и наоборот: какое мучение терпеть общество человека, с которым тебя, кроме работы, ничего не связывает.

Росс сдвинул брови.

— Да, и это тоже, — кивнул он. — Расслоение — и одновременно навязываемый конформизм. Насколько я понимаю, нурайлы держатся совсем обособленно. Мы понятия не имеем о том, во сколько оценивается наш труд. У нас нет никакого доступа к новостям, вообще к любой информации, мы даже к местным развлечениям доступа не имеем.

— Это-то я могу объяснить, — сказал Эш, разминая затёкшую шею. Выражение его лица, по обыкновению, было спокойным, только синие глаза смотрели устало.

— У каждой расы — свои собственные развлечения. Я замечаю это, когда мне приходится колесить по городу. Йилайлам, похоже, безразлично, чем другие занимаются у себя по домам. К примеру, никто не отбирал у нас ноутбуки, никто не арестовал за обмен короткими сигналами. Но ведь кто-то должен был об этом узнать. Техника тут на таком высоком уровне, что было бы странно предполагать обратное.

Ирина кивнула.

— Это так. Я видела, как мува собирались вокруг своего жийона… — Взмахнув тонкими руками, она жестами изобразила круглое плоское блюдо, которое ставили посередине стола, любуясь проецируемыми им пейзажами. — Мне показалось, что там всего лишь мува, плывущие под водой, но они просто глаз не отрывали от этих картин.

— Верно. И слышался вроде бы плеск, — добавила Павлова с усмешкой. — Я такое тоже видела. — На миг её круглая мордашка стала очень серьёзной.

— Но это для них дело сугубо личное. Они смотрят жийон, только когда рядом нет других нурайлов.

«Отличная шпионская работа», — подумала Эвелин и мысленно прибавила русским женщинам по паре очков.

Они успели заметить больше, чем она с мужем. Ей снова — сильнее, чем прежде, — захотелось выйти на разведку, но она подавила это стремление. Если бы она отправилась на вылазку, то же самое сделал бы и Росс, а он всегда слишком сильно рисковал. Стоило Риордан вспомнить о том, что случилось с биологом из русской экспедиции, и она сразу трезвела и окончательно теряла желание давать мужу повод для риска.

Американка украдкой посмотрела на Мердока — как раз вовремя, чтобы поймать на себе взгляд его прищуренных глаз из-под нахмуренных бровей. О чем он думал? На этот раз угадать его мысли Эвелин не смогла.

— Я устала, — неожиданно проговорила Базарова. — Пожалуй, пора спать.

Вера зевнула.

— Должна признаться, у меня почти весь день болела голова, и мне тоже нужно хорошенько поспать.

Гордон улыбнулся и сказал:

— Может быть, в воздухе что-то не то? У меня тоже словно череп раскалывается.

Павлова отозвалась:

— К той пыльце, которую определяет в воздухе мой анализатор, у нас иммунитет. Но можно предположить, что есть какие-то ещё аллергены, которых наша аппаратура не фиксирует.

Эш понимающе кивнул.

— Вероятно, так и есть. Аллергическая планета! Что ж, на этой приятной ноте я, пожалуй, со всеми попрощаюсь.

Он встал и вышел следом за русскими, которые тоже пожелали супругам спокойной ночи.

Отвернувшись от закрывшейся двери, Росс спросил у жены:

— У тебя нет ощущения, что все друг от друга подустали?

Эвелин покачала головой.

— У меня такое чувство, что всем паршиво, только никто не желает в этом признаваться.

Она решила, что не станет упоминать о взгляде, брошенном Ириной на Веру, не станет, пока сама не убедится в справедливости своих подозрений. Рассуждать о чем-то без веских доказательств — это слишком сильно походило бы на сплетни, хотя единственным, с кем Риордан планировала поделиться своими выводами, был её муж. Она не хотела портить его отношение к коллегам, тем более что Базарова, в чем у Эвелин не было никаких сомнений, была очень и очень наблюдательной особой.

— Не только им погано, — к удивлению жены, объявил Росс. — Признаться, жутко трудно сосредоточиться на работе, когда так башка трещит.

— Ты ничего не говорил, — озабоченно проговорила женщина.

Он пожал плечами — так, что сразу стало ясно, как ему неприятно признаваться в собственной слабости.

— А чего скулить? От жалоб только ещё тоскливее.

— Сказать, что у тебя голова болит, — это ещё не скулить, — рассудительно заметила Риордан. — Между прочим, у меня тоже голова весь день ноет. Даже не столько голова, сколько шея.

Мердок посмотрел на жену и нахмурился.

— Гордон говорит: аллергия, но, может, дело не только в этом. Думаешь, мы заболеваем? Не только мы с тобой, а вся группа?

— О боже. Надеюсь, это не так! — воскликнула американка. — Страшно представить, с какими инопланетными микробами нам приходится бороться…

Перед её мысленным взором развернулась ужасная картина: джекки — носители какого-то опаснейшего вируса… Росс и Эвелин заразились и заразили остальных. А может быть, это мува всех заразили через пищу?

Риордан решительно покачала головой и поморщилась из-за боли в висках.

— Нет, — сказала она. — Даже думать об этом не желаю, пока что-то не прояснится.

— Если так, — с кривой усмешкой проговорил Мердок, — давай-ка займёмся тем, чем, как я думаю, сейчас занимаются и Эш, и русские дамы: есть предложение порыться в ранцах и поискать чего-нибудь обезболивающего.

Через неделю они чувствовали себя примерно так же плохо.

Росс перестал принимать что-либо, кроме противоаллергических препаратов, так как уже истратил половину своего запаса обезболивающих лекарств. Он помалкивал, но мрачно думал о том, что если им станет хуже, то анальгетики ещё понадобятся.

А лучше им уж точно не стало. Через пару дней Гордон велел всем описать свои симптомы, дабы он мог составить подробный отчёт — наподобие того, какой в своё время составили участники русской экспедиции, которые проболели около месяца.

— Мне казалось, наши медицинские умники решили, что это — аллергия, — сказала Эвелин мужу как-то раз, когда они шли на работу. — Разве нам не так сказали во время первого инструктажа?

— Честно говоря, не припомню, кто и что там говорил, — с усмешкой отозвался Мердок.

Дождь шёл сильно, и большинство нурайлов пережидали его под навесами. Супруги развернули свои дождевики, нацепили их и смело вышли под дождь.

— О-о-о-о! — блаженно выговорила женщина. — Может быть, это всего лишь иллюзия, но мне кажется, что воздух стал чище.

— Стало быть, ты думаешь, что плохо нам из-за аллергии? — спросил её Росс.

Риордан пожала плечами и посмотрела на него с кривой улыбкой. Взгляд у неё был немного напряжённым, под глазами темнели круги — следствие недосыпания, но тяжелобольной она не выглядела.

«Хорошо бы она действительно не была тяжело больна», — подумал Мердок.

Для себя он твёрдо решил: если жена серьёзно заболеет, они обязательно вернутся в настоящее время, к стерильному воздуху звездолёта — и гори огнём любое задание.

— Не знаю, — ответила Эвелин. — Откуда мне знать? Я просто представляю себе, что воздух кишмя кишит всякой пакостью, которая совсем не нравится нашей иммунной системе. А когда дождь идёт вот так, как сегодня, я внушаю себе, что воздух очищается, и надеюсь на то, что эта дурацкая головная боль пройдёт.

Росс ничего не сказал. Он уже начал гадать, а не придётся ли ему жить с этой болью всю жизнь. Ведь даже после приёма лекарств голова продолжала ныть хотя и не раскалывалась.

— Мы уже напичканы всеми антигистаминами, какие только производятся на Земле, — напомнил Мердок. — А научная группа сразу после приземления произвела кучу проб на аллергены, помнишь?

Женщина сдвинула тонкие брови.

— Теперь все труднее помнить о чем-либо, кроме того, как собирается охлаждающий контур, — с негромким смехом отозвалась она. — А ты полагаешь, что мы подхватили какой-то вирус?

— Понятия не имею, — ответил Росс. — Но дело явно не в том, что мы общаемся с джекками, мува или ещё кем-то из нурайлов, потому что Михаил и Виктор, похоже, тоже нездоровы.

Эвелин вздохнула.

— Я совсем забыла об этом. Не могу сказать, что Эш так уж подробно рассказал о своей встрече с русскими.

Её муж пожал плечами.

— А какие могли быть подробности? Чувствуют они себя примерно так же, как мы, хотя рядом с ними никто не появлялся — кроме летунов, которые, похоже, преследуют их, как только увидят.

Супруги уже были недалеко от большого здания, в котором размещался транспортный центр, и потому перешли на йилайлский. Росс почувствовал, что Риордан делает это с такой же неохотой, как и он сам. Вообще думать на любом языке трудновато, если голова трещит, а уж тем более — на чужом языке.

Эвелин просвистела фразу, означавшую: «Хотелось бы на обед съесть чего-нибудь горячего».

— Неплохая мысль, — ответил Росс, и оба умолкли.

Впереди них вышагивало несколько жутковатых лилово-зелёных созданий.

«Это что-то среднее между акулами и плюшевыми мишками», — подумал Росс.

Странные существа исчезли в том направлении, где располагался цех сборки корпусов. Наверное, они отличались недюжинной силой и могли сами поднимать тяжеленные стальные пластины, а представителям других видов для этого требовались подъёмные краны.

Эти создания вели себя тихо, трудились старательно, никому не создавали трудностей и все же находились среди нурайлов.

Мужчина ощутил прилив раздражения. О своей растущей убеждённости он пока ничего не сказал даже Эвелин, но у него появилось сильное подозрение, что вся эта болтовня о расслоении — всего лишь выдумка, миф, придуманный ради того, чтобы заставлять всех остальных, кроме самих йилайлов, трудиться бесплатно — или почти бесплатно.

От мысли о том, что он — жертва этой грандиозной афёры и, будучи болен, вынужден работать, Мердоку стало совсем паршиво.

И конечно, джекки его настроения не улучшили. Когда супруги заняли свои рабочие места, им показалось, что чужаков этого вида стало ещё больше, чем обычно. Росс втянул ноздрями маслянистый запах цеха, обвёл взглядом изношенные детали, которые следовало перебрать. Когда мчавшийся по проходу джекк зацепил его боком, толчок болью отозвался в раскалывавшейся голове.

Раздражение подталкивало к действию. Мердок посмотрел на жену, которая расправила плечи и отправилась туда, где были свалены детали, чтобы набрать нужные. Там она сложила отобранные детали на расстеленный дождевик, завязала его в узел, подняла и, прижав к себе обеими руками, отнесла к сборочным стендам.

Росс улыбнулся.

Он решил, что пора действовать, чтобы показать наглым инопланетникам, каково это, когда тебя обкрадывают.

Он взял в руку крупную деталь и, слегка придерживая её другой рукой, пошёл мимо стоявших рядком джекков, старательно трудящихся над соединительными муфтами и выпускными клапанами.

Когда один из них наклонился, чтобы включить шлифовальную (к слову сказать, даже отдалённо не напоминающую ни одну из шлифовальных машин, которые можно было бы отыскать в механической мастерской на Земле) машинку, мужчина протянул руку и проворно выхватил несколько микрочипов, торчавших из-за края комбинезона инопланетянина.

Чужак ничего не заметил. Мердок мысленно расхохотался. Стало быть, он ещё на что-то годен?

Он, конечно, завязал с этим делом, подавшись в агенты времени, но сейчас порадовался тому, что ещё не разучился обчищать карманы.

Затем он вновь приступил к работе, но исподволь наблюдал за джекками. Тот, которого он обкрал, обнаружил пропажу, повертел головой, поискал в одной стороне, в другой и продолжал трудиться. И все.

Росс снова ушёл со своего рабочего места и прошёлся вдоль ряда погрузившихся в работу инопланетян. Двое из них его даже не заметили, и один из них лишился фильтра, а второй — измерительного прибора.

Так происходило в течение всего рабочего дня.

Несколько раз, наблюдая за джекками со своего места, Мердок чуть было не рассмеялся в голос, глядя на то, как его жертвы обнаруживают пропажу. Из осторожности агент складывал украденные детали не возле себя, а в кучу, откуда все обычно их брали. Он до сих пор не понимал, почему чужаки занимались воровством, зачем им были нужны запчасти, которые и так можно было взять, но если все-таки они ощущали непонятную, таинственную привязанность к похищенным железякам, Россу не хотелось делать им больно. А чего же он хотел? Смутить их? Напугать?

Размышляя о том, зачем же он на самом деле делает все это, Мердок отполировал последнюю деталь. За обедом он ничего не сказал Эвелин о затеянной им игре. Он не знал, одобрит ли жена его начинание, но она выглядела очень несчастной, и ему не хотелось расстраивать её ещё больше.

Может быть, Росс поступал глупо, но что-то подсказывало ему: это правильно.

Поэтому Мердок решил произвести до конца рабочего дня ещё несколько мелких краж, а завтра снова повторить эксперимент. На самом деле мысль об этом заставила его впервые со времени прибытия на планету с нетерпением ждать следующего дня.

День начался, и первым делом Росс стащил у одного из джекков довольно крупную деталь. Жертва тут же обрушилась на своего соседа и наговорила ему всяких гадостей на каком-то языке, но явно не по-йилайлски. Но сосед прикоснулся конечностью к его лицу, и тот мгновенно умолк. Оба огляделись по сторонам с видом нашкодивших дошколят. Мердок чуть не пожалел о своём поступке.

Но все же решил, что совершит ещё одну кражу. В последний раз.

Он заметил, насколько плохо себя чувствует Эвелин, и понял, что ей пора заканчивать работу. Руки женщины шевелились медленно, она стояла, устало склонив голову. Да и сам Росс чувствовал усталость Собственно, подстёгивало его только волнение из-за той секретной игры, в которую он включился.

Ещё разок — и все.

Он заметил, как один из инопланетников отвернулся от разобранного двигателя. Мердок подошёл и его пальцы сомкнулись на главной детали…

Джекк среагировал молниеносно. Через долю секунды пальцы Росса оказались прижатыми к верстаку маленькой ручкой, а на него уставились жёлто-серые немигающие глазки.

Глава 18

Саба прижала пальцы к разгорячённым щекам.

Теперь дело уже определённо было не в усталости. Она явно заболела. И эту болезнь не прогонял сон — днём раньше виригу безуспешно пыталась поднять её на учёбу, но в конце концов оставила в покое. Неужели йилайлы никогда по-настоящему не болели? Или — ещё того хуже — не существовало ли здесь какого-то особого, страшного табу на болезни? Саба поняла, что у неё не хватает словарного запаса для того, чтобы объяснить своим наставникам — она нездорова. Мариам смогла только несколько раз повторить, что ей надо ещё поспать. Этого, впрочем, оказалось достаточно: её оставили в покое.

И она спала и спала часы напролёт.

Сегодня она очнулась, чувствуя, что проспала слишком много, но отдохнувшей себя не ощутила. Лихорадка и слабость никуда не делись.

Женщина помотала головой. Настало время прекратить стоические попытки перетерпеть мучения и достать из ранца обезболивающие лекарства. Ей поручили задание, она занимала особое положение среди членов группы и не имела права позволить какому-то дурацкому вирусу помешать ей в работе. Все остальные занимались делом — каждый своим, иначе Гордон уже оповестил бы её особым сигналом о чрезвычайной ситуации.

Вот так. Значит, и она могла заняться своим делом. Должна была.

Саба встала с кровати, приняла странный душ, звуковое поле в котором напоминало желе, оделась, выпила лекарства, дождалась, пока они начали действовать, и вышла из комнаты.

«Вот что мне действительно нужно, — думала она, медленно шагая к учебной аудитории, — так это создать для себя образ этого места».

Пока её впечатления о других обитателях Дома носили крайне разрозненный характер, да и целостной картины окружающего мира тоже не складывалось.

На Земле музыковед всегда именно с этой позиции подходила к любой новой ситуации: вслушивалась в закономерности, в музыку места. И хотя порой эту «музыку» слушать оказывалось не слишком приятно, она всегда, так или иначе, обнаруживалась.

Этот, самый главный, урок Мариам когда-то преподала её мать. От отца, врача-европейца, она почерпнула научную любознательность и честолюбие; от матери, мудрой женщины из племени дорце, она научилась тому, что yets — то есть пение — на самом деле является неотъемлемой частью жизни человека.

Для дорце так оно и было, но мать Сабы убеждала свою дочь в том, что музыкой наделены все народы, что они производят музыку даже тогда, когда не знают об этом. Нарочитый отказ от музыки или её искажение, практикуемые в некоторых современных цивилизациях, приводили к обезличиванию мелодии, а психически здоровый человек просто-напросто начинал искать для себя другие формы музыки.

«Эти существа — не люди, — размышляла профессор, — Но этот язык — музыка. Поэтому, я думаю, для тех, кто наделён даром речи и слухом, музыка универсальна. Следовательно, для того, чтобы хоть как-то приблизиться к пониманию обитателей этой планеты, я должна почувствовать музыкальный рисунок, найти его — и понять, для чего я здесь».

Когда женщина добралась до аудитории, её разгорячённые щеки ощутили порыв прохладного, напоённого запахом дождя воздуха. Мариам медленно вдохнула, зажмурилась. Это было чудесно, но продлилось всего несколько секунд.

Когда музыковед открыла глаза, перед ней стояла виригу.

— Я, виригу, — сказала она, — отведу тебя туда, где мы храним знания.

Саба подумала о том, уж не был ли тот день, что она проспала, неправильно истолкован, но решила не волноваться, пока её никто ни за что не ругал. Не стоило тратить силы на сомнения: силы нужны были для того, чтобы усвоить новый урок, и для того, чтобы продолжать работать над поставленной задачей.

Оказалось, новый урок заключается в знакомстве с йилайлскими компьютерами. Однако радость и любопытство, охватившее эфиопку, очень скоро погасли, когда настало время понять и заучить, что означает каждая из кнопок на клавиатуре. Клавиши не соответствовали фонетическому алфавиту, который агенты времени узнали, благодаря записям русской экспедиции. На них красовались идеализированные значки, и полагалось нажимать комбинацию из нескольких клавиш для того, чтобы получались йилайлские идеографы. Виригу дала Мариам понять, что ей пора освоить эту письменность.

Это означало, что нужно мыслить по-йилайлски и наделять символы — чужие символы — значением понятным для человека.

Виригу села рядом с музыковедом и стала нажимать по одной клавише. При этом на дисплее монитора складывались сложные символы. Спокойно и терпеливо она описывала каждый из них, потом предоставляла Сабе возможность повторить определение, а потом сама набирала по пять значков — каждым из пяти пальцев. Группы из пяти значков, похоже, имели большое значение для обучения здешней письменности, хотя Мариам предпочла бы группировать знаки по два, а лучше вообще заучивать по одному.

Шло время. Профессор успела освоить первую группировку и поверхностно ознакомилась со следующей пятёркой значков, когда вдруг зазвенел негромкий колокольчик. Это означало, что наступил перерыв.

Они с виригу пошли в столовую. Саба заставила себя выпить немного бульона, который пили все остальные. Она понимала — поданный ей бульон каким-то образом учитывает обмен веществ её организма. Чтобы убедиться в этом, достаточно было бросить быстрый взгляд на чашки остальных учащихся и убедиться: бульон у всех был разного цвета и консистенции.

Однако где-то в глубине души музыковед все больше опасалась, что пища может иметь отношение к её болезни. Во всяком случае, у неё пропал аппетит. Как бы то ни было, она заставила себя проглотить суп.

А потом настало время для очередного занятия с Жотом.

На этот раз темой урока стали знания.

Двое других учащихся отсутствовали. В аудитории находились только виригу, рилла и Саба.

И снова все пошло, как было уже не раз… У Мариам голова пошла кругом, когда она попыталась сосчитать, сколько прошло дней, настолько они походили один на другой. Три недели? Четыре? Как обычно, высокие модуляции включали странные глагольные времена и условные видовременные конструкции, которые, как казалось профессору, смущают не только её, но и виригу с риллой.

И все-таки наставник не отступался. Попросив всех троих дать определение знаний, он повернулся к человеку и встал, топорща усы и не спуская с неё пытливого взгляда.

Как обычно, когда она сталкивалась с многозначным понятием, Саба для начала выбрала самое простое определение.

— Знание, — просвистела она, — это то, что известно.

Жот посвистел-прогудел быстрый и сложный ответ.

— Последствия-узнавания… как есть-было… проистекающие из действий, которые будут…

Остальная фраза у музыковеда попросту не укладывалась в сознании. Она покачала головой и сказала:

— Я осознаю лишь, что знание неподвластно времени.

— Что такое время? — незамедлительно осведомился учитель.

— Время… — это искусственная мера, которой мы пользуемся для описания течения событий, — ответила Саба, для начала остановив свой выбор на самом простом описании.

— Имеет ли время смысл для тех, кто живёт мгновенно?

Женщина прикусила губу, сдерживая желание ответить: «Вот встретите таких, у них и спрашивайте».

Но нет, она не позволит себя разозлить. Условные наклонения — гипотетические состояния бытия… На уроках Жота всегда велись подобные дискуссии. Пока они ещё не успели затронуть другую странность местного языка — замысловатые сенсорные соответствия. Мариам гадала, что кроется за ними.

«Нечего удивляться тому, что я учусь так медленно, — мысленно усмехаясь, подумала Саба. — Почему бы им не обучать языку так, как это делается везде — пользуясь типичными диалогами о реальной деятельности типа еды, сна, чтения или работы?»

Профессор снова собрала воедино свои разрозненные мысли и сосредоточилась.

— Я не могу ответить на этот вопрос, — в конце концов ответила она. — Но могу предположить, что не имеет.

Жот с поразительной для рептилии быстротой крутанулся на месте.

— Живущие-за-пределами-времени встречаются с теми-кто-живёт-мгновенно. — Затем он просвистел другую фразу с высокими модуляциями, похожую на первую. — Если существа-во-времени не удовлетворительны к концу-времён, жизнь тех-кто-внутри меняется в-начале-времён. Знание — это… — И он снова просвистел что-то в невероятной системе глагольных времён.

Саба с трудом удерживалась от того, чтобы в отчаянии не обхватить голову руками, а наставник неожиданно развернулся к виригу и рилле и потребовал, чтобы они ответили ему, какова роль знаний, исходя из этих предпосылок.

Ответ риллы понять оказалось почти так же сложно, как и предыдущие высказывания Жота, но все же немногимпроще. Из этого ответа женщина уяснила, что цель знаний — предотвращение энтропии.

Услышав этот термин, музыковед сразу вспомнила то занятие, темой которого была энтропия. Так, может быть, какая-то связь все же существует? Ей казалось, что темы для обсуждения берутся «с потолка», что они просто-напросто «обрамляют» уроки языка.

«Ничего случайного тут нет», — подумала женщина, и по её спине пробежал холодок.

Она попыталась вспомнить все темы, обсуждавшиеся на занятиях до её долгого сна. Рост деревьев и посадка новых деревьев. Потом — измерение размеров небесных тел, движущихся в космосе. А до того…

— …танец-над-распадом, — прервал её мысли голос учителя, и снова Сабе стало не по себе.

Тут что-то происходило, она пока не могла понять что, но понимала — это что-то очень важное.

Она всеми силами заставила себя расслабиться, прогнать все посторонние мысли — но Жот, судя по всему, больше ничего говорить не собирался.

Вернувшись к себе в комнату, женщина обнаружила, что монитор включён и выдвинут из ниши в стене, а перед монитором стоит небольшая табуретка.

Профессор попила воды и неторопливо села. Набрала на клавиатуре выученные сегодня символы, проследила за тем, как они выстраиваются на дисплее. Потом попробовала нажать две клавиши одновременно — просто, чтобы посмотреть, что из этого получится, — и первоначальное значение этих двух символов не сохранилось, а появилось некое третье, совершенно непостижимое.

Музыковед вздохнула, встала и легла на кровать.

Время… Нет, хватит уже думать об их времени. Её время. Время перестать разъединять.

Её послание самой себе, Гордон, задание, болезнь, музыка, образ.

Все надо было отбросить, кроме образа.

Образ за-пределами-времени?

«Даже не думай об этом. Сначала надо создать образ».

Саба закрыла глаза и уснула.

Струи дождя пробивали кроны деревьев в джунглях. Ливень так шумел, что не были слышны шаги людей, быстро шедших вперёд. Гордон следовал за Виктором и Михаилом. Чтобы было легче дышать, он раскрыл рот, а голова у него с каждым шагом болела все сильнее.

Хотя двое русских не скрывали того, что симптомы болезни у них те же самые, что и у остальных членов группы, на скорости их ходьбы это, похоже, никак не сказывалось. Не могло ли быть так, что они переносили болезнь в более лёгкой форме из-за того, что не жили в городе? Может быть, жизнь в городе служила отягощающим фактором?

Эш прислушался к хриплому кашлю Ушанова, время от времени звучащему на фоне шума воды, и решил, что пока об интенсивности болезни судить рано.

Вместо этого он постарался не отставать от русских, и чем дальше они шли, тем труднее это становилось.

А потом — как раз тогда, когда археолог подумал о том, что надо попросить русских сделать остановку, Никулин развернулся и сказал:

— Это здесь.

Гордон наклонился, положив ладони на колени, и какое-то время простоял так, тяжело дыша. Он заметил, что разведчики тоже дышат ртом. Виктор опустился на губчатый мох, которым поросла земля. Михаил прислонился к дереву с обманчиво небрежным видом. Эш удивлённо посмотрел на него и спросил:

— Здесь — что?

— Последний лагерь, — ответил Михаил и взмахнул рукой, будто фокусник.

Виктор молча поднялся, раздвинул переплетённые стебли кустов под большим деревом и вытащил ранец — изъеденный плесенью, полинявший, но все же узнаваемый. Такими ранцами была снаряжена первая экспедиция.

Никулин, сильно топая ботинками, примял росшие полукругом яркие цветы, и обнажились уложенные в кольцо камни — явно кто-то нарочно их так уложил. Гордон кивнул, по достоинству оценив работу, которая привела русских к этой находке.

Михаил порылся в одном из рюкзаков и вынул покоробившийся блокнот. Он осторожно открыл его и почти торжественно передал археологу. Никулин вёл себя настолько нетипично, что, даже не заглядывая в блокнот, Эш понял: это находка чрезвычайной важности.

Он взглянул на страницу, увидел строчки на русском языке, написанные убористым аккуратным почерком, и смог разобрать несколько слов.

Писал, определённо, кто-то из русских агентов — участников пропавшей миссии. Гордон разобрал её имя.

Он посмотрел на Никулина.

— Светлана.

Михаил с необычайно потерянным выражением лица взял у археолога блокнот, но, прежде чем археолог успел сказать хоть слово, он дал знак Виктору, и тот подал американцу ещё один блокнот, и на этот раз ни тот, ни другой из русских не шевельнулись, чтобы забрать его.

— Нашли неподалёку, — объяснил Ушанов. — Его лагерь я вам тоже покажу.

Эш взглянул на блокнот, поднял глаза.

— Этот — Павла.

Никулин коротко кивнул.

— Я был знаком с Павлом. Я их всех хорошо знал, — разобрал Гордон сквозь неожиданно прорезавшийся у русского сильный акцент.

— Вы успели прочесть блокнот Павла?

Михаил снова кивнул.

— Пробежал глазами, как только мы его нашли. Он стал последним. А Светлана… — он указал на блокнот, который все ещё держал в руке, — исчезла предпоследней.

— Исчезла?

Никулин снова кивнул, скорбно поджав губы.

— Нужно будет прочитать эти записи более внимательно, потому что многое тут не ясно, но одно я понял чётко. Тут нет никаких тел. И Павел не видел, чтобы кто-то умер — кроме единственной, самой первой смерти. Они просто исчезли. Один за другим.

Глава 19

Росс смотрел в глаза чужака, следил за тем, как зрачки сначала сузились, как у кошки, потом снова расширились.

Джекк что-то прошипел на своём языке, потом проверещал по-йилайлски:

— Моё потомство появится быстро!

Он схватил деталь и умчался прочь, вильнув длинным хвостом.

Мердок проводил инопланетянина взглядом, полным неподдельного изумления. Он ожидал какой угодно реакции — гнева, драки, возмущения, — только не такой. И при чем тут потомство? Может быть, Росс не так понял?

Только он успел задуматься, как почувствовал прикосновение пальцев к своему бедру, а когда опустил глаза, то увидел, как другой джекк мчится прочь, унося в щупальце калибр, который до того лежал у Мердока в кармане.

Мужчина рассмеялся и вернулся к работе — на время. Война началась.

Да нет, не война. Игра.

До конца рабочего дня Росс и джекки продолжали это проворное и непонятное занятие. Инопланетяне перестали толкать мужчину и налетать на него, когда он был занят делом, но все его мелкие инструменты — в особенности те, которые он прятал по карманам, исчезали. Агент примечал каждого джекка который его обкрадывал, чтобы потом забрать свои инструменты, и забирал. Его калибр перешёл из рук в руки раз шесть, причём большей частью этот инструмент курсировал между самим Мердоком и ещё двумя джекками, у одного из которых вокруг глаза имелся рисунок в виде звёздочки из лиловых точек, а другого можно было узнать по узору из косичек на затылке.

Росс начал улавливать закономерность в игре в воровство. Его калибр, который ничем не отличался от других инструментов, предоставляемых сотрудникам транспортного центра, крали у него, а потом инструмент попадал в складку кожи на животе джекка, прикрытую комбинезоном. Присмотревшись получше — но не слишком бесцеремонно, — можно было рассмотреть край этой складки, хотя чужаки старательно прятали её под комбинезоном. Эта складка напомнила человеку сумку кенгуру — или рот жабы. Через некоторое время джекк вынимал инструмент из этого «кармашка», пользовался им или просто клал рядом и… — оп! — кто-то ещё похищал его.

Так все и шло: положили в «карман», вынули из «кармана»… украли, убрали в карман, а потом вещь пропадала, так как её забрали у нового владельца.

Но между тем работа шла своим чередом. Да ещё быстрее, чем прежде. Росс заметил, как изменилась атмосфера в цеху. Его никто не беспокоил, никто ему не мешал, хотя он замечал, как джекки задевают то Эвелин, то других существ, не принадлежащих к их роду-племени, — как и прежде.

А Мердоку, невзирая на игру, работалось не в пример легче, чем когда-либо.

Вот он и играл до тех пор, пока в проёме большого ангара, где располагался цех, небо не начало темнеть. Сломанные глайдеры доставлять перестали. Те, кто работал снаружи, скорее всего, свой труд уже завершили.

Мужчину так увлекла игра, что он почти позабыл о постоянной головной боли и саднящей глотке, но вот он увидел рядом с собой жену и вспомнил о своём намерении закончить работу пораньше. Её глаза смотрели устало, в любимом голосе появилась хрипотца.

Казалось, болезнь стала теперь частью их жизни.

Сделать Росс ничего не мог, поэтому решил рассказать жене о чем-нибудь, чтобы отвлечь её от мрачных мыслей.

— У джекков — сумки как у кенгуру, — сообщил он Эвелин, когда они вышли из цеха, взявшись за руки.

— Говори по-йилайлски, — просвистела Риордан. Мужчина скривился и повторил сказанное на йилайлском. И верно: он весь день думал по-английски.

«Это — не лучший вариант в нашей нынешней миссии, — понял Мердок, — но насколько это проще!»

Он не знал, как сказать по-йилайлски «сумка», и занялся словотворчеством, что для йилайлского языка было весьма характерно. Женщина кивнула, смахнула с лица капли дождя и задумалась.

Росс стал объяснять ей суть игры в воровство, рассказал о неожиданном эффекте, который эта игра оказала на процесс работы. Эвелин заинтересовалась — Мердок почувствовал это, несмотря на то, что жена молчала. Ливень нещадно лупил по их дождевикам. Его рассказ занял все время, пока они шли домой.

Женщина откинула капюшон за спину. Мужчина посмотрел вперёд, оглянулся назад. Дождавшись, когда маленькое зеленое существо, ритмично помахивающее щупальцами, исчезнет за поворотом пандуса, Росс наклонился и поцелуем снял с ресниц жены капельки дождя.

Она улыбнулась, но подтолкнула его вперёд.

Супруги молча добрались до своей комнатушки, где было чисто и сухо. Тогда Эвелин сказала:

— Мне кажется, опасно было это затевать…

— Знаю, — отозвался её муж, чувствуя себя немного виноватым.

Риордан покачала головой.

— Я никого ни в чем не упрекаю. Я ведь для общего дела ничего не сделала.

Она повернулась к мужчине спиной. Не горечь ли прозвучала в её голосе? Ей не следовало злиться на себя за то, что пока она не совершила никаких открытий. А как она, интересно, могла их совершить?

И снова Россу безумно захотелось, как на первой неделе пребывания здесь, выбраться на разведку под покровом ночи. Не ради приключений, а просто для того, чтобы что-то увидеть, узнать, разнюхать самостоятельно. Он помотал головой, пытаясь прогнать эту мысль.

Эвелин сделала глубокий вдох, обернулась и улыбнулась.

— Я всегда знала, что с интуицией у тебя — полный порядок. Может быть, в этой дикой игре с джекками и есть что-то такое, о чем нам следует узнать.

Мужчина пожал плечами и с трудом удержался от зевка во весь рот.

— Не понимаю, что тут можно узнать и как. Но одно я заметил: они перестали мне мешать. Я уже привык ждать нужных мне деталей и инструментов, но после того, как один из джекков поймал меня на воровстве, все оказывалось под рукой в нужный момент, никто на меня не наскакивал, не злил меня и все пошло как по маслу.

— Может быть, и мне попытать счастья в кражах? — с кривой усмешкой проговорила Риордан. — У меня-то сегодня все было как обычно.

— Я заметил, — сочувственно кивнул её муж. — И у тебя, и у всех прочих не-джекков, которые ютятся в углу.

— Скорее всего, они так поступают из самозащиты, — сказала женщина. — Я в своё время подумывала о том, чтобы к ним при возможности присоединиться. Туда хотя бы джекки не наведываются, а если наведываются, то очень редко. К тем, кто там работает, они не пристают так часто, как к тем, кто трудится рядом с ними.

— Может быть, это и стоит сделать, но не…

Росс умолк. Послышался знакомый стук в дверь.

— Это Гордон, — сказал Мердок и нахмурился. — Он никогда не приходит раньше Ирины и Веры.

— Вот-вот, — озабоченно подтвердила Эвелин.

Росс поспешил к двери и открыл её.

Вошёл Гордон. Его ярко-синие глаза смотрели устало, а губы вытянулись в ровную решительную линию, и это напомнило Россу о былом — о готовности действовать.

— Есть находка, — коротко сообщил Эш и нетерпеливо стряхнул с выцветших волос капли дождя.

Эвелин поджала губы.

— Тела?..

— Нет. — Археолог повернулся к ней. — Записи. Михаил и Виктор набрели на лагерь, где жили двое из первой экспедиции.

Он вынул из-за пазухи растрёпанный блокнот, листки которого показались Россу похожими на листья салата. Пролежать сто лет в такой сырости без последствий не смог бы даже блокнот, упакованный в водонепроницаемый пакет. Им ещё повезло, что записи русских не сгнили целиком.

— Этот блокнот я просмотрю более тщательно и сравню его содержание с теми материалами, которыми мы располагали до сих пор, но разведчики уже успели пробежать глазами записи и вкратце передали мне их смысл.

— И смысл в том, что?.. — поторопил Мердок товарища.

— Участники той экспедиции исчезли друг за другом. Сначала они болели, как мы с вами. Но заболели они гораздо позже.

Супруги кивнули. Они хорошо помнили изученные записи.

— Вероятно, у всех русских состояние быстро и резко ухудшалось — если судить по записям в одном из этих блокнотов. Во втором все изложено более туманно.

Эш запнулся.

— Пить хочется.

Росс направился к гигиенической нише.

— Сейчас принесу тебе воды.

— Спасибо.

Через пару секунд Гордон взял у Мердока чашку, залпом выпил воду и обессилено прислонился спиной к стене.

— Есть что-то пострашнее, — поторопила его Эвелин, — да?

Это прозвучало даже не как вопрос.

Эш коротко кивнул.

— Хуже, лучше — не знаю. Нет никаких ответов, только вопросов стало ещё больше. Вкратце вот что: члены группы не держались все вместе, как мы думали раньше.

— Но ведь приказ был именно таков, — возразил Росс. — При возникновении опасности…

— Таков был приказ, и, вероятно, они держались группой, как мы и заключили, исходя из записей, которые были обнаружены вместе с генератором. Но может быть, это произошло после того, как тот человек исчез…

— Исчез? — переспросила Риордан. — Не умер?

Их разговор прервал стук в дверь. Мердок открыл её и впустил русских женщин.

Пока Вера всем раздавала порции еды, Эш коротко посвятил её и Ирину в суть происшедшего.

Пока он рассказывал, все молчали. Затем Базарова проговорила — медленно, с сильным акцентом:

— Они исчезли друг за другом? Что это означает для нас?

— Как раз это я и пытаюсь выяснить, — ответил Гордон. — Михаил и Виктор не обнаружили человеческих останков, а они обшарили почти весь остров. Ну и конечно же, Никулин хочет отправиться в прошлое, к одному из лагерей своих соотечественников, и понаблюдать, что же там происходило.

Павлова бросила на археолога резкий взгляд и непроизвольно приоткрыла губы — словно хотела что-то сказать или вскрикнуть. Ирина покачала головой, слегка сдвинула тонкие брови.

— Нет. Это плохая идея. Если они все заболели так быстро… Очень может быть, что сто лет назад болезнь, которой все мы страдаем, была более опасной.

— Но если бы они просто заболели и умерли, — возразила американка, — тогда мы нашли бы их тела, верно?

— Это кажется логичным, — отозвался Эш. — Правда, не исключено, что какие-нибудь бродячие йилайлы или нурайлы подобрали их тела и уничтожили, хотя пока мы не имеем никаких данных, свидетельствующих о том, что здесь распространены подобные погребальные обряды. Но, может быть, к смерти от болезни здесь относятся иначе, чем к смерти вследствие казни или от более естественных причин.

Вера тихо проговорила:

— Миша… У него были друзья в той экспедиции…

Археолог негромко проговорил:

— Я знаю об этом. Он мне объяснил… кое-что. Михаил — не самый открытый в этом плане человек. — Он криво усмехнулся, а Вера улыбнулась ему в ответ, но в её глазах затаилась тревога.

— Я взял с него слово, что он ничего не предпримет, пока мы не проконсультируемся с полковником.

У Росса сразу стало легче на душе.

— Это ты хорошо придумал, Эш. Надо отправить кого-то туда, к нашим умникам. Пусть учёные разберутся, что это за хворь и вообще как нам быть.

Гордон кивнул.

— Я хочу попросить вас, чтобы вы помогли мне скопировать записи из блокнота Павла, — мне бы не хотелось, чтобы он совсем истлел и рассыпался, — сказал он. — С блокнотом Светланы будет работать Михаил — он сам на этом настоял. Сказал, что время для такой работы у них выдаётся, когда они прячутся от летунов. Как только у нас будут копии этих записей, я отправлю Виктора в наше время с отчётом, и мы будем ждать решения Зинаиды, а уже потом действовать.

Морщинки на лбу у Ирины разгладились.

— Хорошо, — сказала она по-русски и добавила по-английски: — Очень хорошо.

Глава 20

То, что Саба обнаружила у себя в комнате включённый компьютер, стало для неё сигналом — следует посвятить себя изучению этого аспекта местной науки.

Два дня она заставляла себя садиться к монитору, то дрожа от озноба, то пылая от лихорадки. Она старательно изучала йилайлскую клавиатуру.

Эту работу музыковед чередовала с просмотром записей пропавшей русской экспедиции, сохранённых на жёстком диске её ноутбука. Растревоженное лихорадкой воображение создавало фантазии, которые казались реальными. Когда Мариам не занималась ни тем, ни другим, она включала аудиосистему и слушала йилайлскую музыку. Голоса певцов, исполнявших Великий танец, взмывали ввысь и опускались. Чем-то это напоминало музыку дорце, которую она слышала на родине, в Эфиопии. Эта музыка переплеталась с повседневной жизнью, она отмечала не только маленькие события дня — пробуждение, отход ко сну, различные трапезы, но и звучала на свадьбах и похоронах, на всевозможных празднествах, устраиваемых на протяжении года.

Местная музыка, в отличие от музыки дорце, оставалась для Сабы непонятной. Её детство прошло под музыку дорце. Она слушала йилайлскую музыку и улавливала какое-то сходство, родство, некую потребность, присущую обоим, совсем разным народам, — потребность выразить в музыке танец жизни и смерти.

Но подлинное понимание пока ускользало от неё. Все успехи имели разрозненный вид, походили на немногочисленные кусочки большой головоломки. Думать об этом было неприятно, но, хотя эфиопка мысленно гнала от себя этот образ, сознание постоянно показывало ей её цель в виде осколков стекла — или зеркала, — которые следовало собрать воедино. Но прикасаться к этим осколкам и ранить в кровь пальцы нужды не было: появлялись заботливые руки призрака — руки Екатерины, лингвиста из состава пропавшей экспедиции. Мариам придавала такое большое значение её советам, что многие записи Екатерины заучила наизусть, и теперь стала ощущать за этими записями слова человека.

Когда тело Сабы уставало и она вынуждена была ложиться, приходило время бесед с Екатериной. Во время одного из инструктажей на Земле она видела фотографию русской-лингвиста и теперь отчётливо представляла себе её лицо — скуластое, с широко расставленными тёмными глазами, коротко стриженными чёрными блестящими волосами, тронутыми сединой. Форма головы у Екатерины была такая, как у монгольских предков — сильных, непоколебимых, отважных.

Мариам, принадлежавшая к совсем иной народности, все же ощущала странное родство с русской.

Транс, в который впадала музыковед, порой становился таким глубоким, что призрак казался ей совершенно реальным человеком.

«Слушай, — повторяла Екатерина снова и снова. — Слушай за пределами времени».

А дальше звучали фразы со странными глагольными временами.

Озадаченная диковинными видовременными конструкциями йилайлского языка, Саба углубилась в исследование чувственных противоречий. Она обнаружила, что один ряд клавиш содержал элементы, с помощью которых модуляции голоса приобретали эмоциональную окраску, и тогда обычные идеографы наделялись несколько противоречивыми оттенками значения. Почти как дзенские коаны — «зелёный вкус» был столь же парадоксален, как известный «хлопок одной ладонью». Профессор начала улавливать связь между странной системой глагольных времён и противоречивыми эмоциональными модуляциями. Но ухватить проблему целиком ей никак не удавалось.

«Образ, — говорила она призраку лингвиста. — Наверное, ты это почувствовала, да? Ведь это ты раскидала осколки этого зеркала».

«Это не зеркало, — отвечала Екатерина. — Это — окно. — Она улыбнулась, и её глаза стали похожими на полумесяцы. — Найди образ, Саба Мариам. Найди образ — и освободи меня».

Женщина с трудом поднялась с кровати, попила воды и села к компьютеру.

— Осколки… — бормотала она. — Осколки…

Но снова и снова её останавливало собственное неведение.

В конце концов она заставила себя подняться и, прислонившись к стене, дождалась, когда волны темноты, заполонившие поле зрения, отхлынут. Тогда музыковед надела балахон и, выйдя из комнаты, направилась в ту сторону, где находился зал переводов.

Добравшись до него, Саба поняла, что потеряла счёт времени. Было очень поздно.

Не просто поздно — была глубокая ночь, и по зданию ходили только йилайлы.

Женщина пошла обратно, поскольку правила ей были известны: ни подходить к йилайлам, ни заговаривать с ними первой она не имела права.

Существа с тонким, вытянутым, как у ласок, телом не обращали на неё никакого внимания. Музыковед в неуверенности остановилась и стояла так, пока её внимание не привлёк шелест подола балахона, задевавшего пол.

Перед ней стоял Жот и смотрел на неё не мигая.

— Пойдём. Иди за мной, — прогудел он.

Саба, ни о чем не спрашивая, вошла следом за наставником в ближайшую комнату, где увидела компьютер. Профессор села на скамью и, заставив себя забыть о боли, сковавшей голову и шею, легко пробежалась по клавишам.

На самом деле клавиши располагались слишком далеко одна от другой, и это было не так уж удобно. Женщина живо представила себе длинные, с двумя фалангами, опушённые мехом пальцы четырехруких йилайлов.

— Хорошо, — сказал Жот. — Начинай.

Саба набрала выученные комбинации и, поскольку учитель молчал, перешла к тем, которые придумала сама.

Передвигаясь, как обычно, с редкостной быстротой и плавностью, Жот склонился к клавиатуре и сам набрал несколько комбинаций. В итоге на экране появились символы.

— Смотри, — сказал он. — Откажись от тех связей, которые ты усматриваешь…

И снова потянулось бесконечное время. Женщина работала, следуя указаниям наставника. Лихорадочное состояние постепенно нарастало, но она ощущала и озноб, и жар, и боль лишь краем взбудораженного сознания. Она все отбросила. С ней остался только образ Екатерины. Профессору казалось, что она стоит у неё за спиной, смотрит и одобрительно кивает.

Она помнила кое-что о синестезии — об этом явлении говорили на университетских занятиях по неврологии. Некоторые люди приписывали вкус фигурам и телам определённой формы, а звукам — цвет. Преподаватель тогда говорил, что истинной сути этого явления никто не знает, но что оно, согласно существующей гипотезе, берет своё начало в лимбической системе, где происходит корреляция символов и эмоций.

«Где символы и эмоции танцуют», — мелькнула у Сабы неожиданная мысль.

Эта мысль заставила двигаться её руки, и на экране появилась новая комбинация идеографов.

— Ты начинаешь осознавать, — сказал Жот.

Женщина вздрогнула. Она и забыла, что её наставник все ещё стоит рядом с ней.

Мариам не осознала, что именно она сделала, поэтому вернула внимание собственным рукам и символам, расположившимся поперёк экрана. Медленно, постепенно она начала улавливать их смысл — вернее говоря, она перестала пытаться навязывать им какой-то смысл и стала позволять им говорить — танцевать? — самим по себе.

С точки зрения организации символы и вправду очень походили на китайскую письменность. Профессор понимала основные её принципы, хотя ни говорить, ни читать по-китайски не умела.

Но обнаружение знакомой структуры подстегнуло процесс поиска общности между существами, которые во всем остальном были так далеки друг от друга во временной реальности. Чудо сходства структуры — наличие рук, головного мозга, органов речи и глаз — привело к сходству в языках. Это была связь, универсальная связь.

И проникновение в эту связь было очень волнующим.

— Я найду тебя, Екатерина, — сказала Саба призраку, когда Жот неожиданно вышел из аудитории. Потом ей пришлось самостоятельно искать дорогу к своей комнате.

Там женщина с невероятным облегчением рухнула на кровать и сразу крепко уснула.

Разбудили её жажда и озноб. Заспанная, продрогшая, она встала, чтобы налить себе воды. Как только она поднялась с кровати, в комнате зажёгся свет. Саба открыла кран, налила воды, помедлила, а затем включила звуковой душ и пару раз пронесла стакан через него.

Вода оказалась чистой. Музыковед была уверена в том, что поле звукового душа убивает микробов… но почему же тогда она заболела?

Она вздохнула и жадно выпила воду. Потом неохотно приняла очередную дозу лекарств. Вскоре лихорадка должна была отступить, и тогда можно будет снова приняться за работу.

Беспокойство подстегнуло Мариам. Она включила компьютер, поморгала, глядя на расплывающийся перед глазами экран, и решила подождать, пока не подействует лекарство.

Но беспокойство вызывало у неё одно сильнейшее желание: оказаться на свежем воздухе при свете дня.

Наступило ли утро? Надо было это выяснить.

Саба пропустила через рамку «душа» свой балахон и натянула его, облегчённо вздохнув, когда ткань волнами пробежала по её телу до самого пола. Потом она нажала клавишу возле двери, дверь открылась, и женщина бесшумно выскользнула в коридор.

Она не пошла вниз. Так можно было добраться только до большой мозаики, изображавшей солнце и звезды, а также до учебных аудиторий, именовавшихся здесь «комнатами знаний». Внизу их располагалось очень много.

Вместо этого музыковед впервые направилась вверх.

Шагая, она размышляла о йилайлских метафорах и образах. Особый интерес представляло то, что в человеческих и йилайлских идиомах употреблялись противоположная символика: для человека верх и свет означали свободу, возможность, красоту. «Танцевать — свободно — под солнцем». Многие ли народы были способны создать такой сильный образ?

Для йилайлов гармония — то есть Великий танец — означала темноту. Предпочтительными направлениями были «вниз» и «во тьму». Саба бессознательно переняла этот образ мышления, и это было неизбежно для того, кто старался обучиться ти(фью)ки.

Верх — это было нежелательно. Вверху была… опасность?

Саба нахмурилась, думая о мелких жестах и выразительных средствах, которые она бессознательно почерпнула, пытаясь добиться большей степени понимания.

Была ли там опасность? Она шла по пандусу уверенно и ровно. Желание света, покоя и воздуха было слишком велико.

Никто не воспрещал ей подниматься наверх, но женщина ни разу не видела, чтобы хоть кто-то туда поднимался.

«Но ведь что-то там есть», — думала Саба, продолжая своё восхождение и поглядывая по сторонам. Тут даже какие-то комнаты были.

Она остановилась, прижала ладонь к двери. Комнаты находились на большом расстоянии одна от другой. Комнаты? Или переходы?

Профессор нажала на серебристую клавишу, и, к её изумлению, дверь открылась.

Женщина заглянула в проем, а на самом деле выглянула наружу. Это была не комната, а что-то вроде балкона, нависавшего над крышами домов. Отсюда можно было полюбоваться утренним солнцем. Вдалеке Мариам увидела зеленую полосу джунглей, вплотную подступавших к границам города. В стороне — край заброшенного космопорта.

Профессор ступила на балкон и остановилась в нерешительности, потому что увидела несколько застывших в неподвижности фигур.

Трое из этих существ не были ей знакомы, а четвёртым оказался Жот.

Сейчас на нем не было полотняного балахона. Саба смерила его взглядом сверху вниз, разглядела чешуйчатую кожу, крепкие продольные мышцы, характерные для обитателей морей. При ярком свете солнца желтоватые чешуйки отливали зеленоватым, и казалось, что Жот светится.

Музыковеда вдруг охватило желание сбросить одежду, которая показалась ей неудобной и тяжёлой. Как приятно было бы просто стоять, дышать свежим воздухом и чувствовать прикосновение солнца к лицу, груди, рукам!

Она сделала глубокий вдох и заставила себя уйти.

Её ждала работа.

Желание выйти на воздух не покидало её все время, пока она спускалась по пандусу к своей комнате. Но чувство долга, по обыкновению, отрезвляло. Наступило утро, скоро нужно будет послать сообщение Гордону. Женщина ушла от зовущего к себе света солнца — и глаза у неё начали слипаться, во рту пересохло, но чувство долга, ставшее уже давно её вторым я, приказывало вернуться к реальности и работать.

Чем заняться до времени связи?

Профессор подошла к компьютеру, прикоснулась к клавиатуре. Дисплей ожил, зажёгся. Саба села и набрала один из знакомых символов. Не особенно задумываясь над тем, что делает, она решила проверить свою способность передавать звуки знаками и набрала имя Жота.

К её изумлению, открылось новое «окно», где ей было предложено «меню». На клавиатуре подсветкой из разных цветов выделились несколько клавиш.

Женщина нажала значок в меню, который, как ей показалось, означал «родная планета».

На экране пошёл видеофильм, в котором были показаны сородичи Жота. Два голоса негромко комментировали запись. Один из языков был женщине совсем незнаком, а во втором она узнала йилайлский — кто-то переводил комментарий!

С огромным любопытством Мариам смотрела фильм, сильно походивший на рекламные туристические ролики, которые она, бывало, видела, ещё будучи школьницей. Что-то вроде «Добро пожаловать в Кению!» или «Добро пожаловать в Австралию!». Вот только эта видеозапись скорее смахивала на что-то вроде «Добро пожаловать на Землю!», потому что сначала была схематично показана звёздная система с акцентом на четвёртой планете от солнца.

На родной планете Жота, как и на планете йилайлов, большая часть поверхности была покрыта водой, но здесь по обе стороны от экватора располагались два континента, сильно вытянутые в длину. Вид существ, к которому принадлежал Жот, на планете доминировал. Кроме того, там жили ещё некоторые создания, которые вели водный образ жизни и, вероятно, были разумными, но после краткого описания видеозапись остановилась, и снова появилась табличка «меню», в котором на этот раз были представлены различные существа.

История обитавших на планете народов?

Саба выбрала картинку, на которой было изображено существо, похожее на земного тюленя, и стала взволнованно смотреть. На этот раз она слушала йилайлскую речь, не пытаясь мысленно переводить отдельные слова, а впитывая все целиком.

Народ Жота, валеафеги, судя по всему, достигли высокого уровня развития техники давным-давно. Они жили племенными семействами, где царил матриархат, и эти семейства свободно общались между собой. Кроме того, валеафеги брали на воспитание детей других народностей, а своих подростков мужского пола отправляли учиться, чтобы затем, вернувшись домой, они поступали на работу. Женские особи посвящали свою жизнь правлению.

«Значит, у них все не так, как у виригу?» — подумала Саба и решила попозже поинтересоваться насчёт этих существ тоже.

Она обнаружила ещё много разных сведений, включая информацию о повседневной жизни. Но ни разу она не увидела хотя бы одного валеафега, который вёл бы себя так же, как вёл себя Жот, когда она увидела его на балконе. И зелёным чешуйки ни у кого из них не отливали.

Странно! Может быть, она ненароком стала свидетелем какого-то обычая, который представлял собой табу и при котором по меньшей мере не должны были присутствовать посторонние? Музыковед решила, что все так и есть, ведь она точно знала, что любой рекламный ролик, посвящённый Земле, ни за что не включал бы сцены секса или естественных отправлений.

Что ж… Жот не заметил человека на балконе, не отвлёкся от своей медитации — или ещё чего-то, чем бы он там ни занимался. Профессор решила, что спрашивать у него об этом не будет — она, похоже, ничего дурного не сделала.

Женщина взглянула на часы. Наконец настало время, когда она отправляла сообщение Гордону.

Саба включила рацию, и её палец задержался над маленькой белой кнопкой, с помощью которой она обычно отправляла кодированные послания.

Пару секунд она задумчиво смотрела на крошечный дисплей рации. У неё немного плыло перед глазами, но все же она заметила, что зеленые огоньки горят сегодня немного иначе.

Она нахмурилась и поднесла рацию поближе к свету, чтобы лучше разглядеть экран.

А потом она увидела единственную кнопку, которой так долго не пользовалась. Частота, на которой можно было разговаривать, очистилась от помех.

— Гордон?

— Саба!

Когда супруги добрались до нурайлского общежития, Эвелин облегчённо утёрла пот со лба и шумно выдохнула.

— Даже не знаю, радоваться или огорчаться тому, что дождь перестал лить, — пожаловалась она мужу, когда они поднимались вверх по пандусу.

Росс усмехнулся.

— Недели три я мечтал увидеть солнце, а теперь мне кажется — лучше бы оно опять спряталось за тучами.

Он прищурился и запрокинул голову.

— Эй, там, наверху, слышите? Можете опять включить дождик!

Женщина рассмеялась.

— По крайней мере, влажность убавьте!

— Это при том, что джунгли совсем рядышком, — уныло протянул Мердок. — И надеяться нечего!

— Как жаль, что нельзя узнавать прогноз погоды. Или хотя бы кондиционером обзавестись, что ли…

Эвелин умолкла. У двери их комнаты стоял Гордон.

Росс сразу помрачнел. Что-то случилось.

Все трое молчали, пока не вошли в комнату и не закрыли за собой дверь. Потом Эш сказал:

— Частота очистилась от помех. Я не знаю, почему так вышло и что это значит, но теперь, по крайней мере, я могу говорить с Сабой.

— И? — надтреснутым голосом поторопил друга Мердок.

Археолог покачал головой.

— Она больна. Она очень старалась смягчить краски, но, похоже, ей намного хуже, чем всем нам.

— Проклятье, — выдохнул Росс. — Что же нам делать? Надо вытащить её?

Гордон ответил:

— Даже если бы мы могли это сделать — в чем я сильно сомневаюсь, — она бы отказалась. Утверждает, что близка к какому-то архиважному открытию. Я попробовал уговорить её объяснить, о чем речь, и боюсь, она меня напугала. Я мало что понял. Однако сомнений нет в том, что в своём расследовании она подвинулась гораздо дальше нас. У неё есть доступ к йилайлской компьютерной сети, ей даже позволили пройтись по Дому знаний ночью.

— Ти(фью)ки? — удивлённо уточнила Риордан.

Эш снова покачал головой.

— Нет. Йилайлы на неё никакого внимания не обращали. Но её наставник не прогнал её и не велел вернуться в комнату. Вместо этого он провёл с ней очередное занятие.

— Насколько она больна? — спросил Мердок.

— Вот это я и пытаюсь определить.

Археолог посмотрел на супругов по очереди. Вид у него был растерянный.

У Эвелин тревожно забилось сердце.

— О, нет… Только не это!

Гордон нахмурил тёмные брови.

— Она с тобой откровенничала? — спросил он.

Женщина печально кивнула и обернулась к Россу:

— Думаю, дело оборачивается так, что греха не будет, если я вам расскажу: много лет назад Саба узнала, что она — носительница рецессивного гена серповидно-клеточной анемии. Врачи сказали, что этот ген, безусловно, рецессивный, то есть заболеть она не заболеет, но может передать ребёнку — особенно если выйдет замуж за человека, у которого тоже обнаружится подобный ген.

Мердок прикрыл глаза и покачал головой.

Риордан тихо проговорила:

— Вот почему она решила не выходить замуж. Не иметь детей. Она не хочет передать кому-то такое несчастье.

Гордон резко посмотрел на Эвелин, и она поняла, что он впервые слышит об этом. Наверное, он читал в досье музыковеда насчёт рецессивного гена, но не задумался о том, как это обстоятельство могло повлиять на её отношение к жизни и на принятие важных решений.

«Они так похожи», — подумала Риордан.

Оба скрытные, оба сами выбрали для себя одиночество. Но только что скрывало прошлое Эша? Эвелин никогда не решилась бы спросить об этом.

Росс сказал:

— Так, может быть, из-за этого каким-то образом ослабла её иммунная система? И поэтому она чувствует себя хуже, чем мы, — если, конечно, болезнь у неё такая же, как у нас? Ведь она с нами не общалась — значит, это может быть совсем другое заболевание.

— А может быть, это что-то такое, что все мы подхватили сразу же по прибытии, — заметил Гордон. — Мы этого не узнаем — по меньшей мере до тех пор, пока Виктор не наведёт справки в нашем времени.

Он посмотрел на часы.

— Он сегодня утром вернулся? — спросил Росс.

— Да, — ответил Эш.

Эвелин прикусила губу. Виктор проделал долгий путь, чтобы добраться до машины времени. Они с археологом договорились о том, что русский проведёт в настоящем времени день и ночь и отправится в прошлое утром, чтобы добраться до места встречи засветло.

Гордон не расставался с рацией, висевшей у него на ремне. Михаилу было приказано сообщить, как только Ушанов выйдет из машины времени. Если бы вышло так, что Виктору понадобилось бы ещё раз вернуться в настоящее время для дополнительных переговоров, по крайней мере они бы узнали об этом.

Итак, он вернулся. Теперь оставалось только ждать второго сигнала, означавшего, что Эш должен явиться на место встречи — где бы оно ни находилось.

Но он надеялся получить этот сигнал до того, как стемнеет. А стемнеть должно было очень скоро.

Риордан хотела расспросить Гордона о его работе — о том, как он успевает исполнять свои обязанности и при этом совершать столько переходов, но в это время послышался торопливый стук в дверь.

Росс открыл дверь. Вошли четверо русских агентов.

На пару мгновений все замерли в молчании. Американка обвела всех взглядом и обратила внимание на позу каждого. Ирина — грациозная и равнодушная; рядом с ней — задиристо подбоченившийся Михаил, с ироничной улыбкой, озаряющей красивое лицо; бок о бок с красавцем блондином — Вера, притихшая и неприметная; Виктор — прислонившийся к стене, измождённый, с прядями тёмных волос, прилипшими ко лбу.

Из-за того, что в крошечной комнатке собралось столько народа, сразу стало как бы теснее. Эвелин ощутила резкий запах пота.

Никулин улыбнулся и сказал, словно прочёл её мысли:

— Жарковато сегодня, а в джунглях душа нет…

— Милости прошу, — сказал Росс и указал на гигиеническую нишу. — Не настоящий душ, но потом все равно будет лучше, чем сейчас.

Мердок и разведчики исчезли за дверью кабинки. Эвелин услышала, как её муж объясняет Михаилу правила пользования звуковым душем. Павлова молча раздала всем порции еды.

Она сидела, опустив голову. Уголки её полных губ, обычно улыбающихся, сегодня были печально опущены. Риордан догадалась, что Вера обнаружила открытую частоту и нарушила обет молчания, а Михаил воспользовался этим для того, чтобы встретиться и поговорить лично.

Гордон — вот умница, подумала Эвелин — молчал, а Базарова, судя по всему, уже успела сказать своей напарнице, что она об этом думает.

Тут из санузла вышли двое русских, все сели кружком и приступили к еде.

— Виктор? — проговорил Эш, когда Ушанов немного поел. — Ты не сказал им, что болен…

— Я все сделал в точности так, как вы распорядились: составил письмо с описанием наших симптомов, скопировал его на диск. Отправил этот диск в наше время. Оттуда прибыл Валентин и велел мне явиться лично.

— Они тоже больны, — сообщил Михаил, чтобы облегчить участь товарища — тому не так просто было отчитываться по-английски. — Точно такие же симптомы, и возникли они примерно в то неё время, что и у нас.

А потом Ушанов добавил:

— Зинаида. Она хочет прервать миссию.

Глава 21

Росс протянул руку и взял самодельный календарь, который составили они с Эвелин.

Он быстро подсчитал дни, посмотрел на жену и кивнул.

У всех цифры сходились. Заканчивался сорок шестой день. Оставалось ещё пятнадцать дней — и срок их пребывания в прошлом сравнялся бы со сроком, проведённым здесь русскими до исчезновения Екатерины.

Виктор сказал:

— Зинаида передала нам приказ. Несмотря на то что мы теперь знаем — не вся предыдущая экспедиция исчезла одновременно, все равно мы должны уйти отсюда в день исчезновения лингвиста. В наше время.

Он нахмурился, быстро проговорил что-то по-русски и устало потёр глаза тыльной стороной ладони. Михаил продолжил за него:

— Даже если исчезнет кто-то один из нас, как это случилось с Екатериной, это будет чересчур. Либо мы успеем найти ответ на стоящие перед нами вопросы за четырнадцать дней — не рискуя при этом чрезмерно, — либо уходим, возвращаемся домой, а потом пусть все проблемы решают наши начальники.

Ушанов добавил:

— На шестидесятый день наши уйдут к кораблю и будут готовиться к отлёту. Мы должны прибыть на закате. На шестидесятый день, — повторил он.

Он поднял голову и встретился взглядом с Ириной.

Мердок, исподволь наблюдавший за русскими, с удивлением заметил, как Виктор сурово поджал губы, а Базарова едва заметно кивнула, но тут же вернулась взглядом к дисплею своего ноутбука. Её пальцы проворно порхали по клавиатуре.

Гордон сказал:

— Пока с Сабой все в порядке — я согласен. Но без неё я не уйду.

Ирина оторвала взгляд от ноутбука.

— Мы не собираемся уходить без Мариам.

Это было сказано таким же ровным и спокойным голосом, каким только что говорил Эш. Вера поспешно протараторила:

— А почему не прямо сейчас? Можно ведь забрать её и уйти поскорее.

Михаил стукнул кулаком по стене. Звук получился таким резким, что все вздрогнули.

До этого момента Росс не догадывался о том, насколько напряжены нервы его товарищей. Да, все устали, все были больны, и все нервничали.

— Наша миссия ещё не провалилась, — прохрипел Никулин с сильным акцентом, устремив на Базарову пристальный холодный взгляд. — У нас есть время. Я найду Светлану.

Ирина только молча смотрела на него. Мердок украдкой взглянул на жену. Эвелин с грустью наблюдала за русскими.

— Я разобрал её записи, — продолжал Михаил. — Я представляю себе, как все было, и если бы мы могли вернутьсяв тот день, когда она пропала…

Виктор заговорил по-русски, ожесточённо жестикулируя. В разговор включилась Базарова, а Никулин вытащил из кармана компьютерный диск. Он передал его Ирине, та молча взяла.

Росс заметил, что Эш наблюдает за всем этим, но молчит.

Как только бывшая балерина убрала диск, Гордон негромко проговорил:

— Зинаида права. Мы не знаем, что это за болезнь. Но то, что страдаем от неё мы все, и в прошлом, и в настоящем, заставляет всерьёз задуматься — не стряслось ли нечто подобное с предыдущей экспедицией. И хотя мы не обнаружили тел, мы не знаем, умерли ли участники той экспедиции перед тем, как исчезли, — слишком многое остаётся непонятным. До тех пор, пока мы не найдём ответ хотя бы на один из этих вопросов, нам не следует рисковать и отправляться в более далёкое прошлое, потому что то же самое может случиться с нами.

— Значит, мы найдём ответ, — заявил Михаил. — Вы вытаскивайте Сабу, а я буду действовать по-своему.

Он шагнул к двери, свирепо стукнул по кнопке и вышел, не сказав больше ни слова. Ушанов, выразительно пожав плечами, направился следом за товарищем.

Дверь за ними закрылась, в воцарившейся тишине тихий звук показался оглушительным.

— Давайте обсудим факты, — предложила Эвелин примирительно. — Мы знаем, что все мы больны — но наши учёные не могут определить причину возникновения болезни и её природу. Нам известно, что участники первой экспедиции разделились и что исчезли они на самом деле в разные дни, но не раньше Екатерины — архивиста.

Вера сказала:

— Михаил не успокоится, пока не найдёт хоть какие-то свидетельства. Он…

Она умолкла и сделала большие глаза.

— Михаил Петрович, — произнесла Ирина чистым, бесстрастным голосом, — романтик.

Слово «романтик» в её устах прозвучало как «дурачок».

Гордон дипломатично заметил:

— Он намеревается совершить скачок в то время, когда здесь работала предыдущая экспедиция, и, вероятно, таким способом можно было бы узнать, что именно произошло. — Его голос стал чуть более резким. — Однако может получиться и так, что он ничего не узнает, а только подвергнет всех нас ещё более высокому риску. До тех пор, пока мы не соберём достаточно сведений для того, чтобы знать о чем-то наверняка, давайте вести себя так, чтобы нас не постигла таинственная судьба пропавшей экспедиции. Таким образом, мы возвращаемся к тому, с чего начали: мы должны, если нам это удастся, выяснить, что стало с этими людьми и почему это с ними случилось.

Росс согласно кивнул.

— Верно, — одобрительно проговорила Павлова.

Базарова пожала плечами.

Эш продолжал:

— Поэтому давайте разделимся и будем делать все, что в наших силах, для того, чтобы попробовать соединить хотя бы те несколько кусочков головоломки, которые у нас есть. Пока с нами вроде бы ничего страшного не случилось. — Он указал на рацию на ремне у Веры. — Поэтому я отменяю приказ о запрете переговоров. Но будьте благоразумны. На всякий случай следует предполагать, что нас могут подслушать все, кто только этого пожелает.

— Мы говорим по-английски, — возразила Павлова. — Русский тут ещё кто-то может понимать, ведь записи сохранились с того времени. А английский для местных — новый язык.

Археолог кивнул.

Вера вопросительно взглянула на Базарову, та вежливо кивнула Гордону, Россу и Эвелин, встала и бесшумно вышла вместе с напарницей.

Мердок думал о её холодном и сердитом взгляде, когда они с Эвелин готовились ко сну. Жена, казалось, тоже была чем-то встревожена — Мердок пару раз задержал на ней взгляд, когда расстилал матрас. Женщина сидела на полу по-турецки и что-то быстро набирала на клавиатуре.

Закончив работу, она закрыла крышку ноутбука и со вздохом откинулась назад, прислоняясь спиной к стене.

Росс поинтересовался:

— Не догадываешься, о чем думает Ирина?

Эвелин чуть испуганно посмотрела на мужа.

— И ты тоже?

Мужчина пожал плечами.

— Признаться, я с трудом понимаю этих русских. Не знаю, в ком дело — во мне или в них, а может быть, я просто все слишком близко к сердцу принимаю…

Риордан рассмеялась.

— Хочешь сказать, что нюхом чуешь что-то интимное за всеми этими свирепыми взглядами и тому подобным. Что ж, и я тоже. Мы хорошо знаем, что Михаил успел поухаживать почти за всеми дамами русского Агентства времени. Нам также известно, что он всеми силами стремился попасть в состав участников этой экспедиции. Я подозреваю, что его отношения со Светланой были не просто легкомысленным флиртом. А вот какую роль во всем этом играет Базарова, сказать трудно.

Росс скривился. Будь в составе участников одни мужчины, такого разговора не произошло бы. Да, наверное, его бы не произошло, и если бы в группу входили только женщины.

«А когда те и другие работают вместе, — подумал Мердок, — что получается в итоге?»

— Химические реакции, — сказал он вслух.

— Гм? — недоуменно заморгала его жена. — Между Михаилом и Ириной? Ну… Или это, или политика. Не стану делать вид, будто я их всех отлично понимаю. Особенно — Базарову. Все, что я знаю, а вернее сказать, все, что я чувствую, так это то, как между Михаилом и Ириной начинается некое соперничество. Он жаждет разгадать загадку, а она хочет, чтобы мы вернулись на Землю, пока с нами не случилось то же самое, что с их коллегами.

— Значит, ты думаешь, что она разгадывать загадок не желает.

Эвелин, расчёсывавшая волосы, замерла с щёткой в руке и покачала головой.

— Я думаю, Базарова решила, что это невозможно, поэтому и хочет свернуть миссию и отправиться домой.

Росс вздохнул и сел рядом с женой на диван. Его размышления перетекали с Михаила и Ирины на Сабу, скрытую от всех за стенами Дома знаний, а потом на него самого — и загадочную игру с джекками. Он ничего не сказал об этом Гордону — решил, что это слишком незначительная новость в сравнении со всем остальным.

Но когда Мердок вытянулся на матрасе, его мысли невольно вернулись к собственным словам «химическая реакция».

Через некоторое время световые датчики, перестав регистрировать передвижения людей по комнате отключили освещение. Эвелин уже дышала глубоко и ровно. Она уснула. Росс закрыл глаза и попытался отвлечься от всех раздумий.

Утро снова выдалось ясным, в чем супруги убедились, когда покинули нурайлское общежитие и вышли на улицу. Стояла ясная, жаркая и влажная погода.

— Ох, — вырвалось у Риордан, когда она откашлялась. Затем она еле слышно сказала ещё кое-что о местном климате.

Росс, повинуясь чувству долга, заставил сознание переключиться с ртутной лёгкости родного английского на тяжеловесный, как товарный поезд, йилайлский. Поразительно — насколько же его разум не желал приспосабливаться к этому языку. Во время предыдущих заданий он никогда не сталкивался с подобной проблемой.

Он спросил:

— Тебе тяжело говорить по-йилайлски? — Он выбрал слово, означавшее «мысль/разум/речь», и уже тогда, когда свистом и гудением озвучил свой вопрос, понял, что в этом и состоит его проблема: слова не передавали мысль «один к одному».

— Есть трудности, — просвистела в ответ Эвелин. — Думать/говорить… — Она растерялась и быстро добавила по-английски: — Каждое слово — это целый параграф. — Она виновато посмотрела на Росса и снова вернулась к йилайлскому. — Чтобы привыкнуть, понадобится, наверное, не меньше года.

Мердок ничего не ответил. Он знал: она думает о том же что, и он, — года у них в запасе не было.

Вскоре они добрались до сборочного цеха. Прохлада и тень за стенами здания показались подлинным раем после зноя под открытым небом.

Оказавшись на своём рабочем месте, Росс мысленно оценил успехи экспедиции. На Земле — как теперь, казалось, тысячу лет назад — все самонадеянно полагали, что им с женой без труда удастся устроиться водителями электромагнитных глайдеров — тогда они получат возможность время от времени заимствовать эти транспортные средства и доставлять с их помощью членов группы, куда потребуется, лишь бы только к месту назначения вели проложенные под землёй рельсы. А ещё все предполагали, что Михаил с Виктором быстро разыщут тела участников русской экспедиции и что все эти тела будут лежать в одном месте, захороненные в один и тот же день. Они предполагали…

Его раздумья прервало прикосновение сухой чешуйчатой ручки.

Джекк!

Игра возобновилась.

А он почти забыл о них. Чуть ли не со скоростью света он сжал в руке маленькие пальчики, протянутые к рации у него на ремне. Чужак замер. Он неотрывно смотрел на Росса. Его зрачки сузились.

Мердок заговорил, не раздумывая. Он повторил фразу, которую услышал от джекка, поймавшего его на воровстве:

— Моё потомство появится быстро.

Взгляд инопланетянина вроде бы стал более пристальным, а потом он с молниеносной быстротой умчался прочь.

Мужчина вернулся к работе и продолжил сборку сложного узла, незаконченную днём раньше. О столкновении с джекком он сразу забыл.

Но его оставили в покое ненадолго. Довольно скоро Росс заметил перемену в поведении джекков. Он стал центром их внимания, и не только по части воровства. Чужаки ходили возле него кругами и сосредоточенно жужжали что-то на ломаном йилайлском.

Рассеялись они только на время обеденного перерыва, когда Росс отправился к жене. Джекков словно водой смыло.

— Творится нечто странное, — пробормотал он еле слышно.

— Опасность? — спросила Риордан, употребив йилайлское слово.

Мердок успокоил её на том же языке:

— Нет. Думаю, нет. Перемены, новизна… — И снова он почувствовал, что у слов — слишком много значений, а подбор нужного уподоблялся подъёму вверх по крутому склону с тяжеленным рюкзаком за спиной. При этом английские слова казались лёгкими кусочками мозаики, которые подбирались один к другому так просто, что с ними работать было одно удовольствие.

Испытав чувство, близкое к отчаянию, Росс переключился на отвлечённую тему. Они с Эвелин перекусили без особого аппетита. Полуденное солнце палило нещадно, воздух за стенами транспортного центра пропитался тягучими ароматами.

Покончив с обедом, мужчина вгляделся вдаль, за стены и крыши, опалённые солнцем, и увидел совсем близко зеленую стену джунглей. Дикость какая-то. Впечатление было такое, будто лес угрожающе наступает на город.

— У тебя тоже нет аппетита? — спросила женщина по-йилайлски.

Мердок покачал головой.

Она вздохнула.

— Я заметила, что мы все потеряли в весе.

Мердок вспомнил вчерашний вечер и кивнул. Он не обращал на это внимания, но теперь представил себе, как выглядят Гордон и русские… Эвелин была права. Однако этого и следовало ожидать, ведь они все болели.

Но он не чувствовал себя похудевшим. Наоборот ему казалось, что он слишком тяжёлый.

Наверное, все это следовало приписать жаре — и болезни.

Росс прогнал неприятные мысли и выпил немного воды.

А потом настало время вернуться к работе.

Как только агент остался один, джекки вернулись к нему и начали кружить вокруг — гораздо ближе, чем прежде. Так продолжалось до конца смены. Никто у него ничего не крал, но инопланетники все время держались поблизости, словно бы наблюдая за ним, но продолжая при этом заниматься своим делом.

Только тогда, когда Мердок закончил работу, к нему подошёл тот самый джекк, который столь агрессивно встретил их с женой в цеху в самый первый день.

— Я, Бок с архипелага Зубы Косматых Зверей, беру Росса из анклава Огненной горы в наше жилище сегодня в день Скорби.

Росс вытаращил глаза и уставился на джекка. Угроза? Или приглашение?

Он поискал глазами Эвелин, но догадался: если жена появится рядом с ним, джекки опять улетучатся.

Мердок растерялся. Он понимал, что об этом следовало бы доложить руководству. Но понимал он также, что Гордон ему на это скажет. Что-то вроде: «Не дёргайся. Есть приказ Зинаиды».

Но они ничего не знали о джекках. А Россу чутьё подсказывало: происходящее каким-то образом укладывается отдельным кусочком в общую головоломку.

Он обернулся и увидел, что Риордан неторопливо прибирает на рабочем месте.

Было бы лучше, чтобы она спокойно вернулась домой. Уж если и делать что-то глупое, так в одиночку, чтобы опасность грозила только ему одному.

— Да, — сказал он Боку. — Я приду.

Глава 22

— Прошло два часа, — сказала Эвелин, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зарычать в микрофон рации.

Эш был ни в чем не виноват. Никто не был виноват — кроме Росса.

Проклятье!

— Он подавал признаки жизни? — спросил Гордон.

— Да, — ответила Риордан. — Два раза посылал кодовый сигнал, что с ним все в порядке. Я знаю, что он жив, но не знаю, где он.

— А что именно случилось? — осведомился археолог.

— Ничего. То есть в самом конце рабочего дня я видела, как он прибирался на рабочем месте. Рядом с ним в этот момент находилось пятеро или шестеро джекков. Все они вели себя на редкость тихо и спокойно, что для этих типов очень нехарактерно.

— Я с джекками не сталкивался, — заметил Гордон.

— Тебе повезло, — буркнула Эвелин и вздохнула. В комнате хотя бы было прохладно, но находиться тут одной… Она зажмурилась — настолько неприятен ей был вид негостеприимного инопланетного жилища.

— А я так радовалась, что работе конец, потому что от жары у меня голова разболелась ещё сильнее, чем раньше. Но когда я все прибрала и выключила, то оглянулась, а его уже нет. Сначала я подумала, что не заметила его, поэтому обошла весь цех — никого. Тогда я вернулась сюда той дорогой, какой мы обычно возвращаемся, — никого. Тогда я включила рацию. На самом деле мы их не носим с собой, потому что работаем вместе и всегда можем лично обменяться новостями. И батарейки не тратятся. Но сегодня муж свою рацию взял. Я попробовала его вызвать. Ответа не было.

— Но ты же сказала, что получила от него сигнал, говорящий о том, что с ним все в порядке, — напомнил ей Эш.

— Это случилось уже после того, как я ещё раз сбегала в транспортный Центр. — Эвелин не стала говорить о том, насколько тяжело ей было пробежаться по такой жаре. Гордон знал, какая жуткая стоит погода. Все это знали. — Его там не оказалось, тогда я ещё раз попыталась вызвать его голосом, а когда он не ответил, попробовала импульсный код и получила ответ. Сигнал о том, что с ним все нормально.

— А не мог кто-то отобрать у него рацию?

— Вот и я первым делом то же самое подумала, — кивнула Эвелин и, протянув руку, взяла чашку с водой, жадно выпила её и сказала: — Прошу прощения.

Археолог негромко рассмеялся.

— Я сам воду хлещу галлонами. И профессор Мариам тоже.

— Ты говорил с Сабой? — на мгновение отвлеклась от своей беды женщина.

— У нас с ней был долгий разговор, — не стал вдаваться в подробности Гордон. — Вернёмся к Россу. Значит, ты не допускаешь, что кто-то забрал его рацию?

— О нет. Если, конечно, этот кто-то не обладает способностью читать чужие мысли. Понимаешь, во время полёта мы тоже разработали парочку персональных кодов. На всякий пожарный. Вот он и ответил мне одним из условных сигналов. А час назад он послал другой сигнал, означающий: «Сейчас говорить не могу, но со мной все нормально».

Риордан не стала упоминать о том, что первый сигнал означал: «Я люблю тебя», — но вряд ли Эш об этом не догадался.

«Да, — мрачно подумала Эвелин, — жалко, что мы не придумали такой сигнал, как: „Я тебя люблю, но ты поступил так глупо, что я тебя задушить готова!“

— Это очень похоже на того агента Мердока, с которым я хорошо знаком, — отметил Гордон, и Риордан немного успокоилась, хотя по-настоящему утешиться, конечно же, не смогла. — Вот что я думаю. Им руководит интуиция, какая-то догадка, но он понимает, что все мы восстали бы против его вылазки. Между тем чутьё его до сих пор никогда не подводило.

До сих пор. Вот-вот. Женщина вздохнула.

— Верно.

— Свяжись со мной, если появится что-то новое, — сказал Эш.

Эвелин хотелось поговорить ещё — хотя бы для того, чтобы кто-то поддержал её, но она заставила себя прервать связь. Она понимала — на самом деле Гордон ей ничем помочь не может. О сложившемся положении дел он знал ещё меньше, чем она сама, а у него и без этого забот и тревог хватало.

Он знал меньше, чем она…

Эвелин резко вскочила. В висках у неё пульсировала боль. Идиотка!

Она снова включила рацию и набрала номер Михаила.

— Никулин слушает, — последовал ответ почти мгновенно.

Никулин? Ах да, это была фамилия русского.

— Миша, — обратилась к нему Риордан, — скажи, пожалуйста, во время ваших странствий вам доводилось встречаться с джекками?

— С джекками? Да. У них, можно сказать, логово в пещерах. От города — прямо на юг, ближе к полуострову.

Эвелин шумно выдохнула.

— А ты, случайно, не мог бы меня туда проводить?

Никулин негромко рассмеялся.

— Случайно мог бы. Есть причина?

Риордан вкратце посвятила его в суть дела.

Михаил молча выслушал её до конца, а потом сказал только:

— Я пойду с тобой.

И связь прервалась.

По подсчётам Эвелин, на момент разговора с ней русский находился в нескольких часах ходьбы, и ей стало неловко из-за того, что ему придётся тащиться в такую даль по жаре. Но дело было слишком важное.

Главное для неё сейчас было отдохнуть перед дальней дорогой. До прихода Никулина вполне можно было попытаться поспать.

Поэтому женщина расстелила матрас, постаралась не думать о том, что лежать на нем ей придётся одной, сложила в ранец все, что собиралась взять с собой в дорогу, легла и сразу уснула. Но когда послышался торопливый стук в дверь, ей показалось, будто она только что закрыла глаза.

Открыв дверь, она увидела Михаила. Риордан взяла рацию и ранец, а потом вышла в коридор.

Никулин улыбнулся ей. Понять по его взгляду, что у него на уме, было трудно.

— Есть проблема? — спросил он.

Судя по тону, он намекал на проблемы между ней и Россом. Эвелин сдержала раздражение. Она понимала, что такой вопрос вполне закономерен, что на чаше весов — успех экспедиции. Поэтому она спокойно ответила:

— Нет. На самом деле все наоборот. — И тут она начала догадываться. — Он так обходителен… И… — У неё даже голова закружилась, когда она все поняла. — Глупо, но, думаю, я поступила бы точно так же.

Она на миг живо представила себе такую картину: её муж шагает рядом с Михаилом и на каждом шагу ругается. Эвелин громко рассмеялась, но поспешно прикрыла рот ладонью.

Никулин с любопытством взглянул на неё.

Во избежание дальнейших расспросов Эвелин спросила у него:

— А далеко идти? Всю ночь?

Михаил покачал головой.

— Увидишь.

Они спустились по пандусу до самого низа, и Эвелин обнаружила, что снаружи довольно темно. Выходить сейчас не полагалось. Согласно правилам, в это время свободно разгуливать могли только йилайлы. Однако русскому все же удалось благополучно добраться до города.

С часто бьющимся сердцем Риордан обошла следом за Никулиным здание общежития. В эту сторону она никогда не ходила.

«А почему я никогда не ходила в ту сторону?» — спросила она у себя.

Ответ был прост: они с Россом все время проводили вместе и друг друга оберегали. Наверняка, живи они поодиночке, на долю каждого из них выпало бы гораздо больше приключений.

Но ни он, ни она ни разу и словом об этом не обмолвились.

Глядя под ноги, женщина невесело усмехнулась.

«Ну, ничего, — подумала она, — вот теперь и наверстаем упущенное».

Но для начала им с Михаилом предстояло найти Мердока и вернуть его обратно, но так, чтобы никого из них троих не застигли среди ночи в лесу.

Никулин поднял руку. Эвелин остановилась. Он старательно осмотрелся, а потом вытащил из кармана и раскрыл небольшой приборчик, похожий на лорнет, и снова вгляделся во все стороны — на этот раз с помощью прибора, представлявшего собой инфракрасный сканер. Медленно повернувшись по кругу, Михаил сложил прибор и убрал в карман.

— Никого, — прошептал он. — Мы — на границе города. Сюда мало кто наведывается.

Американка молча побежала за ним трусцой по тропинке, изгибающейся плавной дугой.

«Это, наверное, маршрут глайдера», — подумала Эвелин.

Они миновали несколько маленьких круглых построек. Почти все они не имели окон. Вдалеке чернела полоска джунглей.

Немного не доходя до леса, русский вдруг резко свернул в сторону и пошёл под углом относительно джунглей. Риордан следовала за ним, подлаживаясь к широким шагам мужчины. Никулин уверенно шёл в направлении зарослей, похожих на разросшийся сад, едва подсвеченный призрачным светом, лившимся от Дома знаний.

Они прошли между двух стен, поросших лианами, а потом Михаил отстегнул от ремня фонарик. Он быстро оглянулся, поработал инфракрасным сканером и поманил женщину за собой.

Свет фонаря выхватил из темноты поросший мхом пандус, уходивший вниз крутой спиралью.

— Осторожно. Тут легко оступиться, — предупредил Никулин Эвелин.

Американка пошла осторожно, старательно выбирая дорогу между потрескавшимися камнями и кустиками, разросшимися в трещинах.

Быстро спускаясь, агенты ушли от жаркого, душного воздуха в прохладный туннель, где запах немного походил на тот, который Риордан каждый день ощущала в транспортном центре. Сначала ей стало тревожно — ведь народа в глайдерах обычно бывало очень много, но по ночам ими, конечно, пользовались одни только йилайлы.

Но Михаил словно прочёл её мысли и сказал:

— Не бойся. Этим маршрутом уже несколько веков никто не пользуется.

И, словно в подтверждение его слов, луч фонарика заплясал на замшелых стенах и заплесневелом полу. Только теперь Эвелин услышала ритмичное постукивание капель падавшей откуда-то сверху воды.

Они спускались все ниже и ниже в тёмный тоннель. Чем ниже — тем суше становился воздух. Слегка пахло машинным маслом. Может быть, работала система вентиляции?

Никулин громко проговорил:

— Мы нашли это сооружение случайно, когда не так давно пытались скрыться от грозы. По всей вероятности, новую глайдерную линию проложили прямо поверх старой.

Он указал на узкий, шириной не больше метра, туннель, и небольшой отрезок пути они проделали по нему.

— Здесь — южная граница древнего космопорта, который, судя по всему, был заброшен за несколько веков до того времени, в котором работала наша первая экспедиция. Мы думаем, что эта транспортная система построена в дойилайлские времена. Она работает по другому принципу, отличному от принципа работы тех драндулетов, которые вы с Россом каждый день чините.

— Но почему тогда йилайлы не стали пользоваться этой сетью? Зачем им понадобилось строить новую? — спросила Эвелин.

Михаил пожал плечами и дал ей знак остановиться. Затем поднял руку и провёл ей по замшелому потолку. Женщина заметила тусклую вспышку. Это был свет, едва различимый человеческим глазом. Через несколько секунд послышалось шипение. Оно возвестило о появлении длинной тележки, совсем не похожей на глайдер. Гораздо больше она походила на вагонетки, использующиеся в земных шахтах, но только эта была гораздо длиннее и не имела колёс.

Никулин забрался на тележку, Риордан последовала его примеру. На ощупь тележка была сырой, но на её дне вода не скопилась. Американка осторожно села.

— Ложись на спину, — распорядился Михаил. — Руки по швам, ноги вместе.

Эвелин послушалась. Русский что-то сделал. Что именно, она не видела, но тележка заскользила вперёд, сначала медленно, а потом начала без труда набирать скорость. У женщины засосало под ложечкой. Ей казалось, будто она быстро опускается на большую глубину, но при этом из-за того, что они находились в туннеле, невозможно было понять, куда именно они скользят и насколько глубоко погрузились.

Пару раз тележка сворачивала или ныряла вниз — это Никулин, сидевший впереди, как-то определял куда именно ей следует двигаться. Им встречались перекрёстки, и тогда мелькал свет, а у Эвелин слегка закладывало уши. Наконец тележка пошла на подъем, и Риордан больно прижало спиной к жёсткому ребристому сиденью. Наконец странное транспортное средство плавно замедлило ход и остановилось.

— Мы — на южной окраине острова, — сообщил мужчина, когда они слезли с тележки.

— Так вы успели тут все объездить? — спросила американка.

Михаил кивнул и отбросил со лба спутавшуюся прядь светлых волос.

— Но тут ничего нет. В смысле — ничего интересного для нас. Эти древние инженеры, кстати, были покруче нынешних хорьков. Увы, от них больше ничего не осталось, кроме этой транспортной сети.

Эвелин сдержалась и ничего не сказала, а про себя подумала: «Будь я одна, я бы только и искала следы этой древней цивилизации».

Она заметила, что головная боль немного отступила. Может быть, просто она отвлеклась от неё, поглощённая происходящим? Или помог свежий, очищенный воздух в туннеле?

Как бы то ни было, вскоре они покинули станцию подземки. Никулин поманил американку за собой, и они поднялись наверх с помощью устройства, напоминавшего эскалатор, и попали в другой заросший лианами туннель. Женщина вдохнула знакомый, жаркий и влажный цветочный аромат. Ноздри у неё сразу заложило.

Немного времени спустя они уже стояли под чёрным звёздным небом.

— Значит, джекки тоже пользуются этой транспортной системой? — спросила Риордан.

— Да. Об этом мы тоже узнали чисто случайно. Они выходят большой толпой на рассвете и на закате, иногда — днём, но ночью — никогда. Как-то раз с утра они чуть было не застигли нас врасплох, когда мы улеглись спать у выхода с той станции, где мы с тобой проникли внутрь.

— Ага… — Следовательно, у джекков, которые крали всякие ненужные мелочи, вдобавок имелся секретный транспорт?

«Сколько же тайн хранят другие обитатели этого острова?» — подумала Эвелин, а вслух сказала:

— Тут год нужен, чтобы разобраться, а не несколько дней.

— Это я понимаю, — отозвался Михаил чуть удивлённо.

Потом они шли молча вверх по крутому склону. Риордан радовалась, что нет дождя, но на середине подъёма подумала о том, что немного влаги не помешало бы, чтобы охладиться.

«Хорошо, что сейчас не полдень», — подумала она.

Она хотела задать своему спутнику вопрос, но он обернулся и прижал ладонь к её губам.

Эвелин решительно отвела его руку и понимающе кивнула. Понять что-либо по его лицу было бы трудно в такой темноте, но она заметила, что её резкая реакция его удивила.

Но вот Никулин остановился и знаком дал женщине понять, что нужно опуститься на четвереньки. Он сам так и сделал, и они медленно поползли по узкому каменному уступу. Вскоре Михаил остановился, указал на место, где уступ обрывался. Эвелин кивнула, распласталась на камне и, осторожно пододвинувшись к краю, заглянула вниз.

Перед ней предстал широкий провал. Снизу поднимался знакомый запах джекков — аромат подгорелых тостов. Кроме того, довольно приятно пахло каким-то растением вроде розмарина.

Американка продвинулась ещё на дюйм вперёд и увидела внизу желтоватое свечение и приглушённые цвета. Сморгнув с ресниц капельки пота, она упёрлась в камень локтями, и наконец перед ней предстало дно ущелья, стены которого были изрисованы фресками. Эвелин сумела различить звезды, растения и танцующие фигуры, но что это были за фигуры, глядя сверху, разобрать было трудно. Вроде бы джекки, вот только выглядели они как-то… не совсем правильно. Эвелин поёрзала на камне, покрутила головой, но все равно угол зрения оставался слишком острым.

Мягкие воздушные течения донесли до слуха женщины отрывисто звучащие голоса. Они набрали громкость, а потом утихли. Она молча лежала, прислушивалась и гадала, что делать дальше, а потом услышала другой, одинокий голос. Голос человека.

Это был голос Росса.

Риордан вслушивалась в знакомый тембр голоса мужа. Он что-то просвистел-прогудел по-йилайлски, но расстояние и шелест воздуха, поднимавшегося вверх вдоль стенок провала, не позволяли различить слова.

В одном можно было не сомневаться: никакая опасность ему не грозила.

Женщина прижалась щекой к камню. Мысли смешались у неё в голове, буря чувств захлестнула её.

С ним все было в порядке.

Но он не сказал ей.

А ведь они ничего не знали ни о какой транспортной системе, о том, что джекки живут здесь…

Эвелин понимала, что, как только Мердок вернётся домой целый и невредимый, она сможет с полным правом устроить ему головомойку. То, что он учинил, было опасно, глупо и непростительно. И не менее хорошо она понимала, что поступила бы, наверное, точно так же, и по той же самой причине: ей нестерпима была мысль о том, что супруг может добровольно подвергнуть себя опасности.

Они оберегали друг друга, ничего не говоря об этом, они удерживали один другого от вылазок и от риска. Женщина снова задумалась о станции потайной транспортной системы, расположенной так близко от нурайлского общежития. Им с Россом следовало разыскать эту станцию ещё несколько недель назад. Но они удерживали друг друга от всяческих дерзаний — от всего того, чем бы они непременно занялись, работай каждый из них поодиночке.

Поодиночке. Только теперь Риордан неожиданно поняла, почему Миллард на самом деле неохотно отправлял на задания агентов-новобрачных.

Она вздохнула и снова прислушалась к голосу Мердока, звучащему на фоне щебетания джекков. О Росс! Она знала, что может устроить сцену. Она была его женой, его напарницей. Она имела право знать! А потом американка вспомнила про Сабу, которая, руководствуясь разумом, решила никогда не иметь супруга. Она закрыла для себя эту страницу жизни, чтобы не допустить генетической трагедии. О, конечно, существовали способы предохранения от нежелательной беременности — как существовало немало весьма удачных бездетных браков. Эвелин впервые задумалась о том, а не является ли выбор Мариам итогом её отношений с каким-то конкретным человеком. Другими словами: она встретила человека, достойного её любви, но её генетические особенности и устремления этого мужчины оказались несовместимы.

Это была настоящая трагедия. На фоне её рассуждать о каких-то там «правах» казалось пошло и мелко.

Риордан оглянулась. Миша молча наблюдал за ней.

— Спасибо, — прошептала женщина. — Давай возвращаться.

На обратном пути они не проронили ни слова.

Глава 23

— Зинаида установила срок. — Голос Гордона звучал спокойно и уверенно. — Мы стартуем с Йилайла до дня Цветения. Я работаю над планом эвакуации.

Саба закрыла глаза, слушая его тихий голос.

«Днём Цветения» условно называли тот день, в который когда-то исчезла русская экспедиция. Если Саба правильно поняла отрывочные рассказы Гордона, получалось, что не вся экспедиция исчезла одновременно, а в день Цветения пропала одна только Екатерина. Но, по всей вероятности, полковник хотела, чтобы группа покинула прошлое загодя, и это было каким-то образом связано с той болезнью, которая поразила их всех.

— Я учусь, — проговорила музыковед. — Я учусь медленно, и мне ещё так много предстоит узнать. Я думаю… Я знаю: тут есть что-то очень важное.

— Продолжай учиться, — ответил Гордон. Образовалась пауза. По звукам Мариам поняла, что он пьёт воду. Видимо, всех мучили жажда и отсутствие аппетита.

А потом он стал говорить о том времени, когда учился в университете, о том, в какой восторг его приводила археология. Сеансы связи между напарниками теперь превращались в продолжительные беседы обо всем на свете, и Саба стала ловить себя на том, что эти разговоры радуют её.

Поначалу Эш говорил на отвлечённые темы, но мало-помалу у них с Мариам обнаружились общие интересы, и разговоры стали более личными.

— Я окончательно попался, когда узнал о существовании многозначности, — сказал Гордон. — О, я ещё в старших классах уяснил, что «мировоззрение» и «Weltanschauung»^[10] — не одно и то же. Таких примеров масса, но меня привело в восторг то, что я стал словно бы кожей чувствовать, как разные народы воспринимают вселенную через посредство различных метафор.

— Понимаю, — отозвалась эфиопка. — Мне повезло, я почувствовала это рано — ведь мои родители происходили из таких разных кругов. — Она рассказала Эшу о том, как колесила по африканским равнинам со своим отцом, врачом по профессии, как они посещали самые разные племена. А потом для неё настало время приступить к изучению совсем иной культуры, когда она переехала в столицу и стала учиться в университете.

— Но собственные исследования я начала, оттолкнувшись от многозначности в музыке.

— Музыка… — задумчиво проговорил археолог. — В детстве я почти не обращал на неё внимания.

— А для меня музыка всегда была неотъемлемой частью жизни, — сказала женщина.

— Музыка переплелась с… — Неожиданно на ум ей пришло йилайлское слово, означавшее «образ-цвет», но Саба постаралась перевести его на английский. — С тканью значения.

Она произнесла эти слова и нахмурилась. «Ткань»! Насколько неадекватно прозвучал перевод! Тогда она просвистела-прожужжала йилайлское слово и использовала «вневременную» форму глагола, которую сама не совсем понимала. И все же задуманный ею образ получился более верным.

Профессор услышала, как Эш ахнул.

— Не уверен, что я все понял, — признался он. — Каждое слово по отдельности понимаю, но вот глагол…

— Это часть моего обучения, — объяснила эфиопка и подумала о том, что даже если кто-то их подслушает (а они на всякий случай предполагали, что это так и есть), то вряд ли их разговор кому-то навредит.

А потом она вспомнила о времени, резко села и посмотрела на часы.

— О, я опаздываю, — сказала она. — Но мне очень понравился наш разговор.

— До связи, — отозвался Гордон и отключил рацию.

Саба медленно поднялась, немного походила по комнате, проверила свои силу и координацию. По настоянию напарника она теперь принимала прописанные дозы лекарств. Женщина старалась принимать препараты так, чтобы их действие было наиболее сильным и устойчивым во время занятий. Больше всего ясная голова была нужна, когда музыковед постигала йилайлский язык и все его нюансы.

Профессор надела балахон и вышла из помещения. Помедлила, посмотрела на стену без дверей. Коридор рядом с её комнатой заканчивался тупиком. Эта тупиковая стена её давно интересовала. Во сне она несколько раз видела, как Екатерина без труда проходит сквозь эту стену как призрак.

Порой Екатерина пела старинные песни из детства Сабы. Этих песен русская женщина, конечно, слышать не могла ни разу в жизни: многоголосые эдхо племени дорце; эритрейские песнопения, пришедшие из двухтысячелетней глубины, со времён древнего царства Аксум, и даже песни загадочных афаров, которые отказывались от любого общения с иноземцами.

Чаще всего эфиопка слышала многоголосые эдхо, и эти песни переплетались с непрекращающейся музыкой йилайлского языка. На слух они были совершенно разными, но разум настойчиво указывал на точки соприкосновения.

Саба вздохнула и спустилась к учебной аудитории, где обнаружила Жота. Её наставник, чешуйки которого теперь приняли обычный песочный цвет, расхаживал из угла в угол.

Как обычно, он начал с предисловия.

— У всех народов в головном мозге есть участок, в котором соединяются между собой органы чувств, где зарождаются чувства, — сказал Жот.

Женщина кивнула. Новое направление занятий её немного удивило. Значит, сегодня они не будут работать с компьютером?

— Мы поговорим о зрении, — продолжал Жот, и Мариам в который раз уже показалось, что он читает её мысли. Её даже пугало это странное совпадение в их мышлении, возникающее даже тогда, когда ей самой было трудно понять, что имеет в виду Жот. — Как ваш народ называет участок мозга, где зарождается зрение?

На этот вопрос Саба ответить могла, потому в своё время, пытаясь постичь тайну универсального воздействия музыки на людей, изучала неврологию.

— Зрительная область головного мозга.

— А если в этой области нарушения, то зрение пропадает, верно?

Профессор кивнула.

— Ты понимаешь 00000?

Жот заливистой трелью произнёс очень сложную фразу.

«Зрение отсутствует, но тело подтверждает восприятие?»

Саба озадаченно покачала головой. В висках пульсировала боль, в сознании мелькали цвета и даже вкусы. Она отбросила все это как не имеющее отношения к делу и попыталась ухватить смысл слов, сопровождавших эту смесь ощущений.

— Зрение слепых! — воскликнула она. — Слепые лишены зрения, они не могут видеть, но способны порой оценить форму предметов.

— Верно! Это характерно для всех разумных существ с поражением головного мозга. Но они не доверяют своему восприятию, не верят тому, что воспринимают, и называют это догадками, — продолжал Жот. Таким взволнованным Мариам его ещё никогда не видела.

— Это с ними происходит потому, что они не испытывают чувств, с помощью которых они могли бы проверить верность восприятия.

Саба недолго радовалась тому, что так хорошо поняла учителя.

«Почему мы заговорили о зрении слепых?» — гадала она.

Слабость нахлынула волной, у женщины закружилась голова, и она покачнулась на стуле.

— Ещё совсем немного, — проговорил наставник. Так он впервые выразил сочувствие к её состоянию.

— Прошу прощения, — отозвалась музыковед. — Оказывается, я проголодалась.

Она с вожделением представила себе голубоватый сырный пудинг, который часто подавали в столовой, и у неё заурчало в животе. По тому, как это блюдо действовало на её организм, Мариам предполагала что это белок в чистом виде.

— Поговорим, потом поедим, — сказал Жот. — У твоего народа есть легенды о тех, кто способен видеть будущее? — спросил он.

— Есть. Это случается очень редко, и полагаться на такие предсказания нельзя.

— Не более чем на зрение слепцов, — заметил учитель и вильнул длинным хвостом, накрытым подолом балахона. При этом в сознании музыковеда снова замелькали цвета, головокружение размыло границы поля зрения. Она зажмурилась и сосредоточилась на словах наставника.

— Точно так же мы, живущие во времени, не имеем органа чувств, предназначенного для восприятия времени, и потому никакие ощущения не связывают нас с восприятием времени. Понимаешь?

— Я… Я…

Саба запнулась. Снова навалились слабость и головокружение. Борясь с ним, она открыла глаза. Глаза защипало. У неё снова повысилась температура — так быстро.

— Думай, слушай, ощущай на вкус, — сказал учитель. — А теперь мы поедим.

«Вкус. Поесть».

Казалось, все слова теперь связаны между собой каким-то внутренним значением. Женщина попыталась постичь эту связь, но слабость не позволила, и она с благодарностью последовала за Жотом в столовую, где они сели завтракать вместе с остальными обитателями Дома знаний.

Рассвет посеребрил собирающиеся тучи, когда Росс выбрался из станции подземки, которой пользовались джекки, и побежал трусцой к нурайлскому общежитию. Теперь, когда его приключение закончилось, он чувствовал себя несколько потерянно. Мужчина ощущал волнение оттого, что начал действовать, к нему примешивалось чувство вины. Мердок понимал, что должен был выйти на связь. Жена будет сердиться. И она имела на это полное право.

Однако рациональное отношение к собственной вине не утешало, а перспектива скандала не радовала.

Когда он поравнялся со зданием общежития, некоторые из тех существ, которые тоже там жили, уже покидали свои комнаты и направлялись по своим делам. Росс, лавируя между ними, быстро поднялся вверх по пандусу. Искушения сразу отправиться на работу у него не было. Он решил, что уж лучше сразу предстать перед разгневанной супругой и побыстрее покончить со всем этим.

Он подошёл к комнате и открыл дверь.

Мердок не представлял, что может ожидать его за дверью, кроме разгневанной супруги. А увидел он Эвелин и Гордона, сидевших на полу по-турецки и увлечённо трудившихся при помощи своих ноутбуков. Рядом с ними на полу была разложена еда. Росс увидел голубоватую массу, на вкус чем-то напоминавшую пирожок с сыром, и сглотнул слюну. Ему вдруг жутко захотелось есть.

У него, однако, хватило сил оторвать взгляд от еды и посмотреть в карие глаза жены. Мердок встретился с её пристальным взглядом и увидел, что она… усмехается.

— Ну, — сказала женщина, — поскольку ты меня с собой не взял, как насчёт подробного отчёта?

— Конечно, — отозвался Росс. — А ты разве не злишься? То есть… если злишься, то имеешь право…

Эш едва заметно улыбнулся и промолчал.

Эвелин сказала:

— О, как только я удостоверилась в том, что с тобой все в порядке, то сразу перестала злиться.

— Что? — изумился Мердок.

Уголки губ Риордан раздвинулись шире.

— Михаил проводил меня к пещерам джекков, и я туда хорошенько заглянула — но не более того.

Росс шумно и медленно выдохнул:

— Ты…

— Я прогулялась, чтобы убедиться, что с тобой все в норме, — медленно, с расстановкой произнесла Эвелин. — Не сомневаюсь, ты бы поступил точно так же, если бы на приключения потянуло меня. Нам надо поговорить об этом, но позже. Сейчас всем пора на работу. Садись, позавтракай. Насколько я понимаю, джекки тебя не кормили?

— О, они хотели меня угостить, но я только делал вид, что ем. То, чем они питаются, сильно порадовало бы белку, а мне показалось чем-то средним между орехами и камешками. По крайней мере, на камешки очень даже похоже.

Археолог оторвался от работы, слегка вздёрнув брови.

— Ты решил, что эта экскурсия таит в себе что-то важное — настолько важное, что ты нарушил приказ. Я здесь для того, чтобы узнать о том, что тебе удалось выяснить.

Росс сел на пол. Он отлично знал, что дружелюбная манера Гордона обманчива. Можно было считать, что выговор Эш уже получил.

— Не уверен, — сказал Мердок. — Но что-то есть.

— Выкладывай, — посоветовала ему Эвелин. — А я буду печатать.

— Я понял кое-что только тогда, когда оказался в городе джекков. А у них там именно небольшой город. Они своими пальчиками не только здорово красть умеют, они ещё и неплохие строители. У них там водопровод с холодной и горячей водой, а ванны принимать они любят не меньше, чем люди. Там в помине нет всех этих экологически чистых, но не дающих удовольствия от мытья кабинок, — сказал Росс и махнул рукой в сторону звукового душа.

Археолог едва заметно усмехнулся. Было видно, что он ждёт сведений поважнее.

— В общем, — продолжал Мердок, — когда я туда попал, то увидел джекков с детёнышами в сумках на животе. Пока они рожают и выкармливают младенцев, они в нурайлском городе не появляются. Думаю, сбиологической точки зрения они очень похожи на сумчатых: детёныши рождаются маленькими и совершенно беспомощными, а потом растут и развиваются в сумке. При этом джекки бесполы. И вся эта история с воровством связана с обменом генетическим материалом.

— Так вот почему наши инструменты всегда словно пыльцой посыпаны? — спросила женщина.

— Точно. Включившись в их игру — то есть мне казалось, что это игра, — я каким-то образом с ними сроднился. Понимаете, тут все обстоит вот как, насколько я понял: если у тебя что-то украли — это большая честь, это означает, что кто-то желает получить твой генетический материал для своего отпрыска. Но это не просто кража, потому что ты должен сразу же забрать предмет обратно. При этом тебя не должны поймать на воровстве, но если уж такое происходит, то надо обязательно что-то сказать насчёт своего потомства. Хотя, как я догадываюсь, в прошлом в такие моменты возникали драки. Но к тому времени, как джекки стали цивилизованной нацией, когда у них появилась письменность, а затем — и техника для межзвёздных перелётов, драки уступили место ритуальным дуэлям. Они невероятно любознательны. Думаю другие обитатели этой планеты отказываются иметь с ними что-то общее именно из-за их игры в воровство.

— Но ведь с другими видами они не могу обмениваться генетическим материалом, не так ли? — спросил Гордон.

— Не могут. Материал этот они тоже не всегда выделяют. Кроме того, они всегда затевают игру в воровство с новыми знакомцами, и, на мой взгляд, это связано с неким ритуалом гостеприимства. Социальное общение. Просто, кроме самих джекков, никто не понимает, как именно все обстоит. И никому до этого нет дела.

— Поэтому они и не стремятся влиться в здешнюю социальную структуру? — спросила Эвелин.

— Отчасти, возможно, это так, но тут как раз и начинаются странности. Они опасаются ти(фью)ки, потому что, похоже, примерно каждые сто лет живущие на этом острове куда-то пропадают.

Гордон присвистнул — и это было не йилайлский посвист, а чисто американский, означавший примерно: «Ага!»

— О, и это далеко не все. Джекки вроде бы и не против того, чтобы влиться в систему, но им хочется узнать, что стало с их предками. Для существ, не имеющих семейных связей в том смысле, в каком мы их понимаем, они жутко пекутся о своих предках. Они показали мне пещеры, одну из которых ты видела, дорогая. Каждый джекк создаёт мозаику, рассказывающую о его жизни, о его успехах и потомстве. Прежде детей у них рождалось больше, а теперь они появляются только по одному — ну, иногда по два, если их общее число начинает снижаться.

— Довольно забавные мозаики.

— Дело не только в этом. — Росс покачал головой. Он пытался подобрать нужное слово. — Они печальные. Они удручающие. Предки нынешних джекков не просто изображали себя на этих рисунках. У них там есть особые помещения, стены которых представляют собой пейзажи их родной планеты и моменты путешествия в космосе. Джекки расселились по нескольким планетам и прежде поддерживали между собой контакт. У них есть штуковины вроде кубиков с картинками, которые мы нашли на шарообразном звездолёте. Помнишь, Гордон? Кубики, с помощью которых можно полюбоваться пейзажами родины?

— Помню, — кивнул археолог. — Продолжай.

— Ну вот… У этих джекков есть древние кубики, и они относятся к ним с необычайным почтением. Они часто включают их — вот только не знаю, какая при этом используется энергия, может быть солнечная? Как бы то ни было, тут-то собака и зарыта. Джекки на этих изображениях другие.

— Другие? Как это? — спросил Эш.

— Они выше ростом. Крупнее. Но самое главное — щупальца. В прошлом у джекков никаких щупалец не было. И вдруг — если верить мозаикам — через пару сотен лет после того, как они прибыли сюда, все отпрыски родились со щупальцами.

— Щупальца… — проговорила Эвелин, оторвав взгляд от клавиатуры своего ноутбука. — У йилайлов их нет. У них — четыре руки. Но у большинства существ, обитающих здесь, имеются щупальца.

— И у жутких дикарей-гуманоидов, которые встречаются в нашем времени, щупальца тоже есть, — добавил Росс. — В общем, такие конечности для них в новинку, и джекки скорбят о том, что, даже если бы у них был космический корабль, никто из них никогда не смог бы вернуться домой. Вот что было вчера — день Скорби. Кажется, такие дни у них бывают раз в месяц.

— Мутация, — задумчиво протянул Гордон и поднялся на ноги. — Нет, не просто мутация. Генетические изменения, коснувшиеся вида целиком. Появление щупалец — очень значительная перемена, её нельзя просто списать на мутацию. При этом щупальца появились не у одного вида, а у многих. Но кто производит эти изменения и зачем?

Эш нахмурился, наклонился, закрыл и уложил в ранец свой ноутбук.

— Это надо обдумать. — Он покачал головой. — Но попозже. Сейчас нам не стоит резко менять наш повседневный график и систему переговоров, поскольку мы до сих пор не знаем, наблюдает ли кто-то за нами и прослушиваются ли наши разговоры. Я ухожу на работу.

Он ушёл. Эвелин медленно опустила крышку ноутбука.

Мердок смотрел на неё, гадая, что сказать.

Но жена опередила его. Она встала, подошла к Мердоку, положила руки ему на плечи и улыбнулась.

— Как ты думаешь, — поинтересовалась она, — сколько нужно времени, чтобы мы друг другу окончательно осточертели?

— Что? — Мужчина изумлённо вытаращил глаза.

Она весело и понимающе прищурилась.

— Если бы мы не подхватили эту хворь. Сколько бы времени мы занимались тем, что оберегали бы друг друга от опасностей, не давали друг другу рисковать и при этом все больше и больше впадали бы в отчаяние?

— Я… — Росс испустил долгий и шумный выдох. — Я не знаю.

Риордан отвернулась и стала серьёзной.

— Это мы должны были обнаружить эту древнюю транспортную систему, Росс. Ты и я — ещё несколько недель назад. Михаил и Виктор наткнулись на неё только потому, что искали укрытие во время ливня. Эта станция — в двух шагах от нашего общежития. Нам уже давным-давно пора было свершать вылазки. Агенты-оперативники тут мы с тобой, а не Вера с Ириной. Они связные, аналитики. А они насобирали сведений куда больше, чем мы.

Мужчина вздохнул.

— Понимаю. Просто…

— Можешь ничего не говорить, потому что я чувствую то же самое. Ты привык действовать — и рисковать. Когда ты рисковал, будучи сам по себе, это было нормально. Я это знаю, потому что чувствовала себя точно так же. Но как только я стала думать о твоей безопасности, мне стала нестерпимой мысль о том, что с тобой может что-то случиться, и я твёрдо решила, что никуда ни на минуту от тебя не отлучусь. Что буду о тебе заботиться. Оберегать тебя от опасности.

Росс чуть смущённо рассмеялся.

— Черт возьми, Эвелин!

— И мы даже не говорили с тобой об этом. Просто-напросто героически исполняли супружеский долг — оберегали друг дружку от исполнения долга профессионального. — Риордан встревожено посмотрела на мужа. — Если мы ничего не придумаем, нам не следует быть напарниками. Если мы снова будем каждый сам по себе, мы обретём свободу действия. А мы оба — люди действия, ты не можешь этого отрицать. Ведь именно это свело нас вместе.

Мердок возразил:

— Я так не думаю.

— А придётся подумать, — сказала женщина. — Если мы не в состоянии справиться с эмоциональными последствиями нашего союза, то нам лучше действовать порознь. Непременно нужно будет обдумать это — но позже. А сейчас давай-ка отправляться на работу. Гордон сказал, что нам лучше ничего не менять в распорядке дня.

Росс кивнул и заставил себя захватить с собой завтрак, решив, что сжуёт еду по дороге до центра, хотя на самом деле есть ему теперь уже совсем не хотелось. И работать не хотелось. На самом деле у него заныло сердце. Уж лучше бы Эвелин закатила жуткий скандал, чем встретила его вот так — спокойным, логичным «разбором полёта».

И что самое противное — он понимал, что жена права.

Воздух оказался немного прохладнее. Дул сильный ветер и приносил запах дождя. От этого становилось немного легче. Эвелин шагала рядом с мужем, излучая спокойствие и безмятежность, произнося отвлечённые фразы по-йилайлски.

Росс молчал. Он думал о ночи, проведённой у инопланетян. А когда они приступили к работе и джекки возобновили свою игру, он стал думать о жене.

Позже, когда они возвращались домой, Мердок вдруг сказал:

— Ты права. И я обещаю: больше никаких тайных вылазок. Все по-честному. Зуб даю — как говорили мы с приятелями в детстве.

— «Зуб даю»… — глубокомысленно повторила Риордан. — Ну, так и быть, поверю.

Глаза её блестели от слез.

Мужчина промолчал. Как обычно, самые глубокие чувства он выразить словами не мог. Оставалось только дождаться момента, когда они останутся наедине — тогда можно будет хотя бы попробовать сделать это.

Но когда они добрались до общежития, оказалось, что возле комнаты их с нетерпением поджидает Михаил, расхаживающий по коридору назад и вперёд.

Мимо прошли несколько мува, но Никулин не обратил на них никакого внимания. Увидев супругов, он резко проговорил:

— Открывайте.

С безмолвным удивлением Эвелин приложила ладонь к серебристой пластине. Дверь открылась. Как только они переступили порог, Михаил сказал:

— Летуны. Они забрали Виктора.

Росс бросил взгляд на жену. Та смотрела на него, в её взгляде застыл вопрос.

— И чего мы, спрашивается, ждём? — буркнул Мердок. — Пошли его вызволять.

Глава 24

Саба провела день, то приходя в сознание, то снова погружаясь в забытьё.

Гордон выходил с ней на связь дважды, с небольшим перерывом. Эфиопка понимала, что он беспокоится, — она проникла в странный сон наяву, из которого, похоже, никак не могла выбраться самостоятельно. Терпеливо и медленно напарник упрашивал её подробно описать комнату, в которой она находилась, её руки, задавал вопросы о науках, изученных ею в университете. Любыми способами он старался вернуть её к реальности.

Но как только они прекращали разговор, профессор снова в полном изнеможении укладывалась в постель, и её окутывали странные видения, всегда сопровождавшиеся йилайлскими голосами, поющими бесконечные распевы. Дважды Мариам поднималась, чтобы выключить йилайлский компьютер, думая, что звуки прекратятся и она сможет уснуть, но оба раза оказывалось, что компьютер выключен. Может быть, звуки доносились из потайных динамиков? Или… или они ей тоже снились? Но как ей могла сниться речь, которую она едва понимала?

Разум заставлял Сабу прислушиваться, и она против воли пыталась разобраться в сложнейшей иерархии глаголов и причастий, а потом снова вставала с пересохшими губами и глотала очередную порцию противовоспалительных таблеток, запивая их огромными глотками воды.

Как-то раз она резко очнулась, и ей показалось, что в её комнате находится Жот. Он потребовал, чтобы женщина дала ему определения времени и пространства, а потом велел, чтобы она выучила термины, которые положено было применять в разговоре о тех, кто жил за пределами временной реальности…

Профессор снова уснула, а когда очнулась — на этот раз в холодном поту, — уже не могла с уверенностью сказать, приснился ей этот разговор или нет.

Как только она села на кровати, сенсорные датчики сразу включили в комнате свет, и этот свет показался Сабе тусклым. Её вдруг потянуло к яркому сиянию солнца.

Музыковед повернула голову и уже была готова потянуться за таблетками, как вдруг увидела Жота, стоявшего в затенённом углу.

— Ты испытываешь одно чувство или много? — прозвучал голос наставника, сопровождаемый радугами, имеющими зеленоватый привкус. Женщина понимала, что эта мысль напрочь лишена смысла, но лучшего описания на ум не приходило.

— Много, — медленно выговорила она.

Губы у неё пересохли и потрескались. Она дотянулась до стакана, взяла его и отпила воды. Посмотрела на Жота. Он остался на прежнем месте.

— Различные виды ощущений, верно? — настойчиво вопросил он. Мариам слышала шелестение края его балахона, задевавшего за пол, тихое шарканье шлёпанцев. Наставник расхаживал туда-сюда перед дверью.

Затуманенное сознание профессора унесло её в область музыкальных ладов, и она на миг задумалась, каким является вкус воды — дорийским^[11] или миксолидийским^[12].

Когда Саба снова подняла голову, перед глазами у неё все поплыло, а на месте наставника она увидела Екатерину.

Лингвист не устала ждать от неё ответа. А может быть, это случилось через час. Мариам не поняла.

— Но ты можешь представить себе цвет разных вкусов, цвет форм, различные лады? — говорила женщина. — Ты способна логически связать их?

Екатерина говорила по-русски — или все же по-йилайлски?

Лингвист виделась профессору в образе тёплой жидкой колонны расплавленной лакрицы с голубыми пузырьками, которые обволакивали её голову, и каждый пузырёк содержал квант смысла.

Эфиопка попыталась привязать верный цвет к каждому из ладов и вдруг неожиданно, на краткий и яркий момент, осознала, что она находится ниже слов, ниже мира символов, в совершенном единстве ощущений. Но потом её сознание снова вернулось к реальности, туман перед глазами рассеялся, головная боль усилилась, а Екатерина исчезла.

«Синестезия», — догадалась Саба.

Она не в состоянии была больше думать, поэтому легла и уснула.

Но в её сон прорывалась тревога: она обязана была что-то понять, выучить, узнать. Скорее! Скорее! Сейчас!

Она судорожно вдохнула, проснулась и дрожащими пальцами сжала стакан с водой.

Пока женщина пила, она поняла, что её разбудило: это были звуки за дверью. Не шаги, а голоса — кто-то пел по-йилайлски.

Мариам, болезненно морщась, поднялась с кровати. У неё ныли суставы, перед глазами все плыло, и женщина немного постояла, пережидая головокружение. Сделав несколько попыток, она поняла, что сможет идти — правда, медленно, не делая резких движений головой. Много сил ей стоило надеть балахон, но он был тёплый, и это радовало.

Музыковед отворила дверь. Два существа с лицами, похожими на мордочки ласок, посмотрели ей прямо в глаза и медленно прошли мимо. Они и не подумали прервать своего фантастического песнопения, сопровождаемого посвистыванием. Их балахоны раскачивались в такт шагам.

Саба осторожно повернула голову. Нет, невероятно, чтобы они шли в ту сторону! Ведь рядом с её комнатой ничего не было, кроме тупиковой стены.

Незнакомое сияние заливало коридор. Тупиковая стена исчезла! На её месте красовалась арка, подсвеченная снизу. А потом — лестница?

Профессор подождала, но никто не появлялся, и тут она расслышала странный звук, очень напоминавший сердцебиение, но к этому звуку примешивались диковинные музыкальные обертона и аккорды. Казалось, звук проникает сквозь пол, струится из-под ног вверх, но вскоре женщина поняла, что часть звуков — а именно музыка — доносится из-за арки.

— Это правда? — прошептала она и сжала в руке рацию — последнее звено, связывавшее её с реальностью. Саба включила рацию и опасливо произнесла:

— Это правда?

Она продержала рацию несколько секунд, дольше не смогла, прицепила к ремню и забыла о ней, потому что нужно было сосредоточиться на таком немаловажном деле, как попытки удержать равновесие.

Придерживаясь одной рукой за стену, Мариам подошла к арке и замерла в нерешительности. Перед ней действительно предстала лестница, и лестница эта казалась бесконечной. Женщина поморгала воспалёнными глазами. Перспектива выглядела непривычно, взгляд не желал фокусироваться на стенах.

Отчётливо профессор видела только первые несколько ступеней. Музыка зазвучала громче, эхо донесло какофоничные аккорды — но потом снова полилась стройная мелодия с чудесной гармонией, в которой у каждого инструмента была своя роль. Все вместе создавало ощущение чарующей красоты.

Столь сложной музыки Сабе ещё ни разу в жизни не приходилось слышать. Музыка звучала и манила её за собой. Вниз.

«Может быть, все дело в лихорадке? — гадала музыковед. — Вправду ли я здесь?»

Только дрожь в ногах, пульсирующая боль в висках и часто бьющееся сердце — вот все, что привязывало её к реальности, но и это тоже запросто могло ей сниться.

Вновь женщину охватила тревога, тревога эта заставила её поторопиться и, пошатнувшись, шагнуть вперёд.

Ощущение времени рассыпалось на фрагменты; женщина смутно догадывалась о том, что закат миновал, что время нурайлов прошло. Она припомнила мелькнувшие перед ней два йилайлских лица.

Перед глазами у неё все плыло, и она поняла, что это галлюцинации. На этот раз она увидела призраков: участники пропавшей русской экспедиции выстроились друг за другом на ступенях. А потом она увидела Гордона. Он протянул ей руку, но рука прошла сквозь её пальцы. Саба остановилась и, пошатываясь, обернулась. Археолог умоляюще смотрел ей вслед, его синие глаза были полны любви, а выгоревшие светлые волосы развевались словно бы на бегу.

«Он тоже болен», — подумала Мариам, отвернулась и продолжила спуск.

Наконец она добралась до подножия лестницы и оказалась в огромной пещере, озарённой светом факелов, биолюминесцентных шаров, электрических ламп и ещё каких-то диковинных источников света.

Здесь собрались все народы, живущие на планете. Создания выстроились на громадном пространстве сложным узором, геометрия которого явно имела какое-то значение, но какое именно — профессор пока не понимала.

С потолка пещеры свисали сталактиты, от пола поднимались сталагмиты, кое-где свисало хрупкое каменное кружево, а местами стояли цилиндры, образованные прочной породой, и ещё какие-то фигуры, одни из которых имели естественное происхождение, а другие — искусственное, а каким образом появились некоторые, Саба даже не могла предположить.

Существа, собравшиеся в пещере, танцевали посреди этих фигур и ударяли по ним различными инструментами — маленькими и побольше, в зависимости от собственных размеров. Крупные существа работали большими инструментами, наподобие молотков, а более мелкие — небольшими палочками или гибкими прутиками. Одни ударяли по камням, другие проводили по ним инструментами, третьи легонько ударяли инструменты друг о друга. Некоторые размещались высоко — на подмостках, расставленных вдоль стен, а джекки, к примеру, вообще раскачивались на хрупкого вида трапециях, и амплитуда их колебаний определялась ритмом музыки. А ритм был непростой, он представлял собой структуры из нескольких тактов, повторяющиеся через длительные промежутки времени.

Отчасти этот ритм и толкал женщину вперёд, пульсируя у неё в висках и в крови. Она увидела Жота и неровными шагами направилась к нему. Наставник обернулся. Его зеленоватая физиономия излучала дружелюбие и радость.

— Мы думали, ты слишком сильно больна. Нынче ночью мы видим.

— Видим? — слабым голосом переспросила Саба.

Наставник поднял руку, жестом обвёл пещеру, продолжая проводить палочкой, зажатой в другой руке и похожей на напильник, по сталагмиту. От звука, возникавшего при этом, у эфиопки заныли зубы.

— Ощущения! Мы овладеваем восприятием и достигаем единства ощущений, благодаря которому отрешаемся от времени, и мы будем видеть и слышать тех, кто танцует-над-распадом, а они будут говорить нам.

«Танцуют-над-распадом». Снова фраза, в которой прозвучал вневременной глагол.

Плавной походкой приблизился высокорослый йилайл. Его удлинённое тело лишь отдалённо напоминало земную ласку. Одетое в балахон существо внимательно изучило женщину большими глазами, в которых светился ум и сострадание. С другой стороны к ней подошёл ещё один йилайл.

Первый сделал ей знак шагнуть вперёд. Второй протянул небольшую палочку длиной около двух футов. Пальцы музыковеда сомкнулись, сжимая палочку. Она обескуражено смотрела на этот предмет, не понимая, что должна с ним делать.

Жот вернулся к своему сталагмиту, а двое йилайлов бережно повели Сабу вперёд и поставили перед небольшим каменным веером — таким тонким, что сквозь него был виден свет.

Первый йилайл жестами показал, что Саба должна провести палочкой по верхнему краю каменного веера. Она попробовала сделать это. Получилось мелодичное глиссандо. Йилайлы дружно кивнули и удалились.

Какое-то время Саба проводила палочкой по каменному вееру как попало, а потом пульс музыки вновь проник в её сознание. Звуки и голоса вздымались и опадали рваным, синкопированным, ритмом, из-за которого Саба начала ощущать некий смысл, запечатлённый в её памяти с детства — глубоко и надолго.

В эдхо племени дорце обычно присутствовало пять компонентов. Первым из них был йетсу ас — хор, поющие голоса. Ответ, реакция, связь…

Йилайлы. Они здесь служили пиле — самыми высокими голосами, их было безгранично много, и их роль в гармоническом строе была как самой важной, так и самой малозначащей.

А калетсо — кто же здесь исполнял эту роль? Может быть, Жот? Роль калетсо всегда отводилась самым младшим, они продолжали мелодические импровизации аифе…

Бан'е. «Чревовещатели», обладатели перкуссионных голосов. Вот чью роль здесь исполняли те, кто извлекал музыкальные звуки из камней.

Домбе — это были те, кто не показывался на глаза. Другие народы, поддерживающие своим пением общий хор в целях придания ему более слитного звучания.

Но кто же тут играл роль аифе — самых старших, «глаз»?

Разум Сабы нащупывал ответ, она была близка к нему.

Картина, создавшаяся у неё в сознании, изменилась, женщина отрешилась от символов своего детства и погрузила своё сознание в чуждую гармонию…

…И музыка целиком обратилась в красоту. Ничего подобного профессору прежде слышать не доводилось. Она сама была частью этой красоты. Её воля воспарила ввысь и соединилась с музыкой. Звук стал цветом, цвет стал прикосновением, прикосновение стало запахом, а потом и все это, и сама пещера на мгновение растворились в чистом ощущении, лишённом восприятия, а потом все вернулось вспять, и женщина оказалась неведомо где.

Она видела мужчин и женщин — темнокожих, с суровыми лицами, в древних нарядах великого эфиопского царства Аксум. Были и другие люди, приносившие первым дары — золото, благовония, драгоценные камни. А потом — война и жестокость, люди сражались, бряцало оружие, мчались колесницы по песчаным пустошам. Римские легионы, мужчины в белых одеждах с занесёнными для удара кривыми саблями, плачущие женщины, светлокожие воины в помятых шлемах, смуглые мужчины в военной форме, со странными ружьями, старик, которого стащили с трона и швырнули во мрак, яркий след ракеты на фоне тёмного неба, полная луна высоко над горизонтом…

А потом Саба ахнула, потому что прямо перед ней возникла ухмыляющаяся, полная ненависти физиономия лысоголового. Но почти сразу же эта физиономия исказилась гримасой страха и исчезла.

А потом она увидела Землю — яркую и маленькую, постепенно превратившуюся в точку, а потом в точку превратилось и Солнце, став одной из множества звёзд в Галактике. Именно от этой звёздочки, ничем не отличающейся от других, распространилось сияние, словно бы жизненные соки потекли по жилкам умирающего листа, это сияние соединилось со светом, исходящим от других светил, и перед взором Сабы предстала судьба человечества — слава, соединившаяся с позором. Человечество начало восстанавливать руины империи, раскинувшейся посреди звёзд, — империи, рухнувшей много веков назад.

Кто-то… кто-ТО… КТО-ТО пел у неё в голове…

Аифг…

…говорили у неё в голове…

…говорили у неё в голове…

Могучая волна пронеслась по её сознанию.

Ей стало трудно осознавать все это. И терпеть.

Она пошатнулась, выронила палочку и без чувств рухнула на землю.

— Насколько нам известно, они живут за пределами острова, — сказал Михаил, когда агенты пробирались по сумрачным улицам.

По лицу Эвелин ударяли капли дождя — такие прохладные и приятные после двух суток невыносимой жары. Она бежала рядом с Россом, приноровившись к его размашистым шагам.

Никулин постоянно пользовался инфракрасным сканером — определял, нет ли впереди каких-либо живых существ. Трижды им пришлось прятаться за кустами. Один раз — за невысоким забором, когда мимо проходили разные создания. Во второй раз это были высокие зеленокожие существа, следившие за порядком, а потом пару раз мимо пролетели на глайдерах йилайлы, тараторившие между собой на языке, который в их устах звучал необыкновенно мелодично.

— Все направляются к Дому знаний, — заметил Мердок, провожая йилайлов взглядом. — Как думаете, не случилось ли чего?

— А как мы можем об этом судить? — пожала плечами Риордан и на миг задумалась: «Как там Саба?»

— Мы слишком мало бывали за пределами центра и общежития, чтобы говорить о каких-то закономерностях.

— Это верно, — согласился Росс, но по его тону было заметно, что он колеблется. Эвелин могла и не спрашивать мужа ни о чем: она отлично понимала, что он, как и она сама, кожей чувствует опасность.

— Пошли. — Михаил резко мотнул головой. Ему явно не терпелось продолжить путь.

Все трое молчали до тех пор, пока не спустились в помещение древней подземки, обнаруженной русскими агентами.

— Мы три дня колесили по разным маршрутам. Все направления разведали. Выяснили, где эта сеть по-прежнему работает, — сообщил Никулин, пока они поджидали прибытия плоской тележки.

Как только она появилась, группа быстро разместилась в ней. Супруги улеглись на сиденья, а Михаил уселся впереди. И снова начался долгий спуск. Перепады давления на поворотах свидетельствовали о размере и сложности системы. Просто чудо, что она по сей день ещё функционировала. Удивительно — откуда только бралась энергия, за счёт которой система работала.

Наконец Никулин остановил тележку. Она повисла над полом, издавая еле слышное гудение. Туннель был озарён тусклым голубоватым светом. Михаил обернулся.

— Выход из этой станции, — он указал вверх на видневшуюся арку, откуда лился свет, — расположен на западном побережье нашего острова. Как видите, пути уходят и дальше. Мне кажется, они ведут под водами залива к маленькому островку, расположенному западнее. Мы видели, как летуны отправляются в ту сторону, когда садится солнце, и думаем, что там они и живут. Мне кажется, туда и должны привести нас эти пути, но точно я этого не знаю. Хотите попытать счастья, или поищем другую дорогу через залив?

Эвелин ответила:

— Попытаем счастья.

Росс добавил:

— Что-то я не настроен на ночной заплыв.

Никулин растянул губы в улыбке.

— Тогда вперёд.

Он отвернулся, немного откинулся назад, и его соломенно-жёлтые волосы задели колени Эвелин. Мгновение — и тележка заскользила вперёд.

Сначала опять был спуск, да такой стремительный, что у женщины сильно засосало под ложечкой. Потом, столь же неожиданно, тележка пошла на подъем, и Риордан пришлось несколько раз сглотнуть — иначе у неё до боли закладывало уши. Правда, на этот раз не было резких поворотов — и на том, как говорится, спасибо.

Когда тележка остановилась, все трое вышли.

— Вот что случилось, — объяснял Михаил, когда они направились к уводящему наверх пандусу.

— Мы решили в последний раз заглянуть на йилайлское кладбище — на всякий случай. Вели мы себя не слишком осторожно: не выспались, да и чувствовали себя паршиво. — Он пожал плечами. — Собирались тучи, и мы перестали следить за тенями. Летуны напали на нас совершенно неожиданно. Я успел спрятаться, а Виктор — нет. Когда я выглянул из укрытия, то увидел, что двое летунов держат его, замотав во что-то вроде сети. А потом они полетели на запад. Очень быстро.

— Значит, вероятно, они его притащили сюда, — заключил Росс.

Русский снова пожал плечами.

— Куда же ещё?

«Но зачем?» — подумала Эвелин, хотя вслух ничего не сказала.

Собственно, для того они и добрались сюда — чтобы узнать зачем.

Холодный воздух пощипывал щеки, и женщина плотнее закуталась в куртку-дождевик. Никулин остановился и проверил, в порядке ли инфракрасный сканер и фонарик.

У американцев тоже были с собой фонарики, висевшие на ремне. Эвелин молча отцепила свой фонарь от пояса, но включать не стала.

Михаил пошёл первым. Он шагал, проверяя путь инфракрасным сканером. Дисплей не регистрировал присутствия теплокровных существ.

Мердок пробормотал:

— Почему у меня такое чувство, будто жизнь участников пропавшей экспедиции оборвалась здесь?

— В их время никаких летунов не было, — прошептала Риордан. — Они ни разу не были упомянуты ни в чьих записях — верно, Миша?

Тот покачал головой.

— Нет. Никаких летунов.

Американец проворчал:

— Восхитительный итог.

— У нашей экспедиции простого итога тоже не предвидится, — чуть насмешливо отозвался Михаил.

— Пока что вообще об итогах говорить не приходится, — парировала женщина.

Никулин негромко рассмеялся и надолго умолк. Они поравнялись с выходом из станции, почти целиком заросшим растениями, которые напоминали папоротники. Пробравшись по толстому слою мха сквозь колючие кусты, трое спутников протиснулись между нависшими стеблями лиан.

Скорее всего, летуны никакого представления об этой станции не имели, а если и имели, то ею не пользовались. Эвелин, несмотря на кромешную темноту, поняла, что они — первые, кто попал сюда этим путём за несколько веков.

Русский настроил свой фонарик таким образом, чтобы он светил тоненьким, точечным лучом. Затем он осторожно прибавил мощность, а потом выключил фонарь. Во внезапно наступившем мраке Эвелин заморгала, но мало-помалу её глаза начали привыкать к темноте — что бы ни успел разглядеть Михаил, этого хватило для того, чтобы он сумел сориентироваться на местности, но он-то привык перемещаться по джунглям среди ночи. Риордан была рада тому, что может просто послушно следовать за ним.

Через некоторое время они оказались на каменном карнизе, который некогда явно представлял собой дорогу. По ровным участкам, где в трещинках пробивались вездесущие растения, идти было легче.

Дорога вилась по склону прибрежного утёса. Обогнув скалу, спутники неожиданно увидели внизу пляшущие огни.

Слишком поздно они расслышали шелестение больших крыльев. Эвелин запрокинула голову и увидела пять тёмных силуэтов, пикирующих прямо на них.

Рука Никулина метнулась к кобуре, но расстёгивать её и доставать оружие он не стал. Эвелин расставила руки в стороны, чтобы удержать равновесие. Она чувствовала, как хлынул в кровь адреналин, и из-за этого на миг забылись головная боль, слабость и усталость.

Росс замер.

— Тихо, — сказал он. — Ждём.

Михаил быстро кивнул. Видимо, он принял такое же решение.

Пятеро крылатых созданий окружили их. Одно из них указало вниз. В смутном желтоватом свете можно было разглядеть лицо с острыми чертами и голубоватой кожей. Существо явно нервничало.

Оно разжало губы и заговорило — Риордан услышала поток бессмысленных не йилайлских слов и стала гадать, что же это могло означать. Как ни странно, в речи было что-то смутно знакомое.

А потом Никулин ахнул.

Росс посмотрел на него. У Эвелин сердце ушло в пятки.

— Что? — хрипло проговорила она.

— Этот язык, — осипшим голосом выговорил Михаил. — Это… это… это русский.

Глава 25

Гордон увидел лежащую на земле Сабу.

Кроме неё, в пещере больше никого не было. Камешки шелестели и скрежетали под подошвами ботинок археолога, когда он сбегал по потрескавшимся каменным ступеням.

Эфиопка лежала совершенно неподвижно. Эш заметил, насколько она исхудала.

— Саба, Саба, — выдохнул Эш и опустился рядом с ней на колени.

Он прикоснулся кончиками пальцев к её шее и несказанно обрадовался, ощутив биение пульса. Пульс оказался слабым и частым, но ровным.

Женщина глубоко судорожно вдохнула и распахнула глаза.

Она изумлённо уставилась на археолога. Её чёрные глаза отражали странный резкий свет, заливавший пещеру.

— Саба.

— Гордон? Ты настоящий? — призрачным шелестящим шёпотом спросила она.

— Да. — Он сдавленно рассмеялся. — Ты рацию не выключила. Вот уж был концерт, так концерт.

— Значит, все это действительно было наяву?

— Ну, я-то слышал настоящие звуки — но пока непонятно, слышали ли мы с тобой одно и то же. Помочь тебе?

— Да. Пожалуйста.

Женщина протянула американцу руку.

Он наклонился и обнял её за плечи. Какой лёгкой она оказалась!

Археолог распрямился, поднял Мариам — и понял, что силы у него далеко не те, что прежде.

— Я смогу идти, — пробормотала она. — Ты только меня поддерживай.

Эш опустил музыковеда так, что её ступни коснулись пола, и они вместе медленно пошли вверх по ступеням. Довольно скоро оба уже тяжело и часто дышали.

Через какое-то время профессор знаком попросила Гордона остановиться. Они рядышком уселись на ступеньку. Эш отстегнул от пояса флягу с водой, и они жадно напились.

Саба прижалась головой к шершавой каменной стене. Лицо у неё осунулось, но взгляд был настойчивым и тревожным.

— Как ты сюда проник?

— За последние пару недель я обнаружил не меньше трех мест, где можно обойти здешних зелёных стражей, — невесело усмехнувшись, сообщил археолог. — И ещё я выяснил, что это здание снабжено системой туннелей, по сравнению с которой подземка Нью-Йорка показалась бы элементарно простой. Так вот, эти туннели я исследовал рано по утрам. Даже комнату твою разыскал. Теперь я, кстати, намерен отвести тебя туда — если тебе не кажется, что моё присутствие для тебя опасно.

Мариам опустила голову, её взгляд стал отстранённым. Эш с опаской наблюдал за ней, надеясь, что она снова не лишится чувств. Но вот профессор заморгала, увидела Гордона и вяло улыбнулась.

— Нет. Ничего страшного не будет.

Эш ни о чем не спросил её. Он умел быть терпеливым.

Когда женщина сочла, что может идти дальше, она кивнула, и напарники снова пошли вверх по лестнице. Наверное, со стороны они сильно напоминали двух подвыпивших матросов.

— А на самом деле… не так далеко… как я думала, — задыхаясь, выговорила музыковед, когда они добрались до верхней ступеньки. Им пришлось тем не менее немного постоять, чтобы она отдышалась.

Саба попила воды, глубоко вдохнула и выпрямилась, после чего они пошли к её комнате.

Рядом никого не оказалось. Мариам протянула руку, прикоснулась к серебристому квадрату возле двери, вход открылся, и они переступили порог. Включился свет — обычный, яркость и спектр которого были каким-то образом приспособлены для человеческих глаз.

Эш подвёл напарницу к узкой кровати, она с радостью села, а потом улеглась на спину.

— Мне так много надо рассказать, — выдохнула она. — Вот только отдышусь — и расскажу.

Гордон обвёл комнату взглядом. Тут было уютно, но он сразу обратил внимание на компьютер незнакомой системы.

— Йилайлский терминал? Можно включить?

Женщина кивнула.

Эш дотронулся до одной из кнопок, заметив, насколько сильно клавиатура отличается от земной. Загорелся дисплей, появилась лёгкая подсветка у некоторых клавиш.

На дисплее появились йилайлские символы. С трудом археолог различил отдельные слова и покачал головой. Он ничего не мог понять в этой системе, поэтому выключил компьютер и отошёл от него.

Профессор сказала:

— Сначала ты мне расскажи, пожалуйста. Что ты слышал? Прошлой ночью, в смысле.

— Голоса. Свист, трели, песнопения, шорохи и звуки множества ударных инструментов, мне не знакомых. Слышал, как ты с кем-то разговаривала. Уловил всего несколько слов — что-то насчёт твоей болезни. Этот голос был самым чётким. А потом было только пение, оно звучало очень долго, а потом… потом то ли все закончилось, то ли у тебя в рации батарейка села. Я пытался вызвать тебя, но ничего не получилось. Тогда я вызвал на связь Ирину и сказал ей, что попробую во всем разобраться лично.

Мариам широко раскрыла глаза.

— Йилайлы не… — Она не договорила, помедлила, слегка нахмурилась. — Это не так. Они действительно доминирующий вид на планете, и все остальные приспосабливаются к ним, но они насаждают этот конформизм не исключительно ради того, чтобы править другими народами. То, что стоит за ти(фью)ки, — это реакция на другой, гораздо более важный…

Она вдруг умолкла, и взгляд её снова затуманился.

Гордон прикусил губу и мысленно призвал себя к терпению. Он сел рядом с эфиопкой и стал ждать. Прошло совсем немного времени — и женщина снова заморгала, фокусируя взгляд на нем.

Подождав несколько секунд, Эш спросил:

— Так, стало быть, за ти(фью)ки кроется что-то ещё?

Саба вдохнула, выдохнула, устало сдвинула брови и медленно проговорила:

— Гармония привносится йилайлами, но это попытка понять неосознаваемое. Почти… как бы это лучше сказать… невыразимое, наполненное духовным содержанием… Речь идёт о существах, наделённых не только духом, но и телом. Увы, больше я насчёт них ни в чем не уверена.

— Значит, здесь обитает ещё какой-то вид? — попробовал уточнить Гордон.

— Да. Но эти создания существуют вне времени.

— Это невозможно.

Мариам пожала плечами.

— Это правда. Я не знаю, как это может быть, но одно мне известно наверняка: они знали, что я окажусь здесь. Они приставили ко мне Жота, риллу и виригу. Снаружи, у входа, меня ожидало моё изображение. От каждого из моих наставников я узнавала разные вещи. Рилла заботилась о том, чтобы мне было хорошо и удобно. Наверное, это она запрограммировала все в моей комнате и включила компьютер. Виригу — это я поняла со временем — своего рода эмпаты. Они улавливают чужие эмоции и — до какой-то степени — образ мышления.

Гордон кивнул.

— Продолжай.

— Что касается Жота, то он, судя по всему, — главный связной. Он пытался научить меня ощущать «вкус цвета» и другим странным понятиям. Кроме того, меня приучали мыслить за пределами временных ограничений. Это немного напоминает дзен, пожалуй. Синестезические коаны, предназначенные для того, чтобы отделить разумное существо от того чувства, которое ограничивает ощущение времени. Вероятно, эти создания даже знали о том, что для меня именно музыка способна стать метафорой, катализатором, ключом к пониманию… Звучит эгоцентрично, верно: предположить, что музыка здесь развилась специально ради меня, потому что я должна была здесь появиться?

— Я готов поверить во что угодно, если ты представишь достаточно доказательств, — осторожно проговорил археолог.

Тонкие тёмные пальцы Сабы прикоснулись к его запястью.

— О, мой якорь, моя связь с реальностью! — Женщина беззвучно рассмеялась. — Вот что я могу сказать. Эти существа не находятся в постоянном общении с Домом знаний и с теми, кто в нем обитает, иначе жители башни испытывали бы на себе давление и лишились бы свободы воли.

— Но как же тогда ты узнаешь о существовании этих существ, как их воспринимаешь?

— В виде голосов, звучащих в моем сознании и через музыку, — ответила профессор.

— Лично я никаких голосов не слышал, — заметил археолог.

Мариам посмотрела на него в упор.

— А ты понял все, что слышал? Ты ощутил вкус и прикосновение музыки? Ты 000000? — Она просвистела йилайлский термин, которого Гордон прежде ни разу не слышал.

— Один из вневременных глаголов? — поинтересовался Эш.

Музыковед кивнула.

— Для понимания самых глубоких символов требуются все чувства, а как только научишься этому, можно — хотя бы отчасти — слышать их.

— И? — поторопил её Гордон.

— И приближается какое-то событие — очень важное. Мы должны сыграть в нем критическую роль.

Эш задумался об исчезновении русской экспедиции. Ему не нравилось то, о чем говорила Саба. Все намёки складывались во что-то жутковатое — вроде человеческих жертв. А Мариам, как ему виделось, слабая и беспомощная, находится в руках врагов.

Археолог с трудом удержался от тяжкого вздоха.

И тут зазвучал сигнал вызова. Он нажал клавишу ответа на своей рации.

— Эш на связи.

— Они вернулись, — послышался из динамика голос Ирины. — Все. Сбор в комнате Росса и Эвелин.

Эфиопка кивнула.

— Иди. Со мной все будет в порядке.

Гордон кивнул, наклонился и отстегнул от ремня её рацию. Женщина указала на рычажок перезарядки. Эш перевёл его в верхнее положение, зажглась красная лампочка.

«Заряд ещё остался, — с облегчением подумал Гордон. — Немного, но есть».

Он встал и растерянно посмотрел на Сабу.

— Со мной все будет хорошо.

— Мне будет легче, если ты сможешь по-прежнему держать связь со мной, — сказал он и добавил, указав на подзаряжающуюся рацию: — Может быть, оставить тебе мою?

— Нет, — ответила профессор. — Ты — командир экспедиции, у тебя обязательно должна быть связь. Я точно знаю, что со мной все будет нормально. Просто мне нужно поспать.

Археолог кивнул. Он решил, что, если понадобится, он снова каким-нибудь образом прорвётся сюда, только на этот раз прихватит с собой Росса и других мужчин.

Выбраться из Дома знаний оказалось на редкость легко, а как только он оказался снаружи, и вообще бояться стало нечего. Гордон решил — так вышло потому, что наступил день.

Покинув башню, Эш быстро зашагал к нурайлскому общежитию, старательно минуя тех, кто мог бы заявить о своём превосходстве.

Дождь приятно охлаждал лицо, но к тому времени, когда он добрался до места, археолог успел промокнуть до нитки.

В комнате у американцев собралась вся группа — то есть здесь были все, кроме Ирины. Его товарищи расселись вдоль стен — измождённые, исхудавшие, в руках у каждого — стакан с водой. Пахло сливочным сыром и лимоном — белковой пищей, в которой они, похоже, испытывали большую потребность.

Виктор тоже был здесь — живой и здоровый. Увидев его, Гордон облегчённо вздохнул.

— Ложная тревога, да? — спросил он.

Михаил устало усмехнулся.

— Вовсе нет, — ответил он. — У нас куча сведений.

— Как Саба? Мы должны что-то предпринять? — спросила Эвелин. Она всегда проявляла заботу о других.

— Я нашёл её. Она в башне и утверждает, что с ней все в порядке. Я перескажу вам все, о чем узнал от неё, но сначала отчитайтесь вы.

Он дал знак Никулину и обвёл взглядом всех собравшихся.

— Похоже, мы разгадали загадку пропавшей экспедиции, — сказал Росс.

— В чем же разгадка? — затаив дыхание, спросил Эш. Он разволновался не на шутку.

— В летунах. — Слово взяла Риордан. Её взгляд был усталым, но вполне разумным. — Они говорят на ломаном русском языке. Они охотились за нами потому, чтоузнали нас, хотя люди превратились для них в персонажей скорее мифических.

Гордону показалось, что он ощутил что-то вроде взрыва в собственном сознании. Он опустился на пол, сделал приличный глоток воды и проговорил:

— Дальше. Рассказывайте.

— Они забрали к себе Виктора, чтобы поговорить , — объяснила Эвелин. — И пока мы добирались до острова летунов, Виктор слушал их рассказы.

Ушанов, утомлённо взглянув на Гордона, кивнул.

— Они рассказывали мне легенды. Живут они первобытно, но их жилища — вполне узнаваемые шалаши. Технику они каким-то образом утратили, когда обзавелись крыльями…

— Обзавелись крыльями? — перебил его археолог. — Так вы об этом хотите мне сказать? Они… отказались от всего и… отрастили крылья?

— С этим не все ясно, — сказал Мердок. — Судя по всему, они подали нам эту историю в несколько поэтизированном виде.

Он бросил взгляд на Виктора, тот кивнул.

— В их первом поколении — по именам — мы узнали участников пропавшей экспедиции. Мы до сих пор не понимаем, как это вышло, что они бросили всю аппаратуру, как получилось, что они отказались выполнять порученное задание и бежали. Непонятно, как они оказались на острове и когда у них появились крылья.

— Дети, — сказал Ушанов. — Их дети уже могли летать.

— И они остались там, чтобы основать новое племя, новый народ, — добавила Эвелин. — Похоже, они очень счастливы здесь. Просто невероятно счастливы. Они очень хотели оставить нас на острове в качестве почётных гостей, но, когда мы сказали, что нам пора уходить, они не стали нас удерживать.

— Кожа у них голубая, — сообщил Росс. — Под цвет неба. Участники пропавшей экспедиции — это предки летунов, которых мы видели в нашем времени!

— Так они все, что же — мутировали? Это чепуха какая-то. Генетика так не работает.

— Конечно нет, — неуверенно проговорила Вера. — Не так давно мы с Ириной обратили внимание на то, что Росс рассказывает о джекках. На основании отрывочных сведений Базарова сделала вывод о том, что мува прибегают к убийству новорождённых — в целях борьбы с генетическими изменениями. Делается это целенаправленно. Понимаете… Пару недель назад работодатель Ирины был в отчаянии. Его горе было особенно велико, потому что его семья потеряла, похоже, третьего младенца за год. Поначалу мы подумали, что дело в какой-то болезни, но вроде бы никто не болеет. Тут вообще нет врачей — по крайней мере среди мува. Но мне кажется, что и у других народов тоже нет лекарей.

— Но мы-то точно больны, — заметил Гордон и тем самым указал на очевидное.

Павлова кивнула. Её взгляд был встревоженным.

— Доберёмся и до этого. Но сначала — о том, что случилось на прошлой неделе. Мы не рассказывали об этом, потому что настоящих свидетельств у нас не было, одни догадки. Но мы решили, что нужно действовать как можно скорее. Ирина попросила меня отвлечь мува, а сама покопалась в их компьютере и обнаружила, что они тоже значительно изменились по сравнению с тем, какими были прежде. Правда, у них изменения происходят медленнее. Вот они и пытаются остановить перемены таким страшным способом. Так что все, что происходит здесь с различными видами, — это невероятного масштаба генетические манипуляции.

— Генетические манипуляции? — переспросил Эш.

Росс расхохотался. Смех был горьким, неприятным, совсем не похожим на обычный, заразительный смех Мердока.

— О, ты ещё не знаешь хорошей новости. Ты не понимаешь, что все это означает.

Эвелин широко раскрыла карие глаза.

— А означает это вот что: с нами именно это самое и происходит.

Глава 26

Росс наблюдал за тем, какое впечатление эта новость произведёт на Гордона Эша. Археолог только прищурил синие глаза и напряг плечи.

А потом поднял голову и сурово вопросил:

— Где Ирина?

Взгляды всех собравшихся устремились к Вере. Та пожала плечами.

— Наверное, заканчивает работу или ещё чем-то занимается.

— Чем занимается?

Павлова снова неуверенно пожала плечами.

— Она не всегда рассказывает мне о том, над чем именно работает… Она закончила расшифровку блокнота Павла и пару раз по вечерам уходила…

— Хотела раздобыть записи Светланы, — пояснил Михаил. — Я отдал ей диск с важными для нас данными.

— Следовательно, Базарова занята подготовкой отчёта для всех нас? — осведомился Эш, которому очень хотелось поскорее докопаться до сути.

— Не знаю, — покачала головой Вера. — Просто она несколько вечеров подряд уходила. Говорила, что сверяет данные. Я её дважды спрашивала — какие именно данные. А она делала вид, что не слышит вопроса. — Павлова грустно улыбнулась. — А я, признаться, как прихожу в нашу комнату от вас, так сразу ложусь и засыпаю. Я все время голодная, мне постоянно нужен белок, и спасть постоянно хочется. — Она поморщилась и снова пожала плечами — так, будто у неё болела спина. — Как думаете, не отрастут ли и у нас крылышки, если мы в скором времени не уйдём отсюда?

Михаил рассмеялся.

— Нет, — сказал Ушанов. — Но наши кости — они теряют массу.

Эти слова подействовали на весёлость Никулина, как вода на пламя.

— Почти у всех нас не осталось в организме жира, — заметила Эвелин и повернула голову к Вере. — Вы с Ириной анализировали нашу пищу. Этот сырный пирог, который мы все так полюбили, — это ведь чистый белок?

— Да, — ответила Павлова.

— Топливо для молекулярных изменений, — проговорил Гордон. — Наш обмен веществ работает на износ. Вероятно, отчасти этим и объясняется наша слабость.

Он слегка нахмурился и посмотрел на Виктора.

— Какие ещё данные понадобились Ирине для проверки?

— Мои карты, — ответил Виктор. — Они нужны для последнего отчёта.

Археолог опустил голову. Некоторое время он изучал собственные руки, потом поднял взгляд и сказал:

— Миссия прекращена. Зинаида не позволит никому вернуться в то время, когда здесь работала русская экспедиция.

На Михаила он смотреть не стал.

На светловолосого русского посмотрел Росс. Тот насмешливо улыбнулся.

«Готов об заклад побиться: он уже пытался смотаться в прошлое в одиночку», — подумал Мердок, но постарался сдержаться и не злиться на русского за это.

Ведь наверняка он не знал, было это или нет, а если и было, то Никулин, судя по всему, был лишён доступа к оборудованию, предназначенному для скачков во времени — а конкретно, для скачков в прошлое.

— Давайте заканчивать, — решительно сказал Эш. — Нам всем пора на свои рабочие места. Для нас это последняя возможность собрать дополнительные данные. Я буду разрабатывать план освобождения Сабы, а потом мы все уберёмся отсюда.

— Мне такая постановка вопроса нравится, — заметил Росс.

— Я готова, — добавила Вера, сделав большие глаза.

Михаил промолчал.

Гордон поднялся и отстегнул от ремня рацию.

— Саба не отвечает, — проговорил он через пару секунд, а когда он шагнул к двери, Росс услышал, как он говорит в микрофон: — Ирина? Слушай меня внимательно: вот последние…

— Что-то ещё? — спросил Мердок, когда больше никто не тронулся с места. Он посмотрел на Веру. Та кусала губы. Но вопрос Росса на самом деле больше относился к Михаилу.

— Всего хорошего, — буркнул Михаил и вышел. Виктор последовал за ним, на пороге обернулся и смущённо улыбнулся. Павлова ушла молча.

Саба приняла лекарства, а потом спустилась в столовую, чтобы поесть. Позавтракав, она сразу отправилась в аудиторию, где с ней занимался Жот. Там она обнаружила риллу и виригу. По всей видимости, они ждали её.

Женщина произнесла по-йилайлски:

— Я должна поговорить о том, что пережила прошлой ночью, потому что у меня много вопросов.

Рилла ответила:

— Мы здесь, по твоему желанию.

Саба посмотрела на виригу, но рилла опередила её.

— Вопрос о том, известны ли виригу наши мотивы и желания, лучше адресовать мне, потому что точно так же, как у вашего народа не принято ходить без одежды, дабы не показывать всем свою наружность, так и виригу не говорят о том, чего не скажешь вслух.

Профессор задумалась.

«Значит, телепатия — табу».

Ей стало немного смешно, но она заставила себя относиться к происходящему серьёзнее. Она понадеялась на то, что виригу не уловил этой мысли, а для себя отметила, что табу одной культуры почти всегда кажутся смешными представителям другой, в которой таких запретов не существует.

Эфиопка сказала:

— Мне хотелось бы понять, что я видела/ощущала/переживала прошлой ночью.

Она помедлила и задумалась о вспышке чувственных образов при употреблении многозначного глагола. Слово имело вкус. Оно ощущалось на ощупь. И ещё — она его видела.

— Ты участвовала в Великом танце, — сказала рилла. — Ты обрела ти(фью)ки, и ты стала частицей танца. Ты должна быть частицей танца, — добавила она.

Саба осторожно поинтересовалась:

— Поэтому перед входом в Дом знаний стоит моё резное изваяние?

В слове «резное» она ощутила неприятный привкус разрушения и искажения, и это показалось ей странным.

— Резное изваяние? — переспросила рилла и сделала отрицательный жест. — Оно всегда там. Оно растёт там.

— Растёт, — повторила профессор. — То есть это живое дерево? Или было живым? — предположила она, вспомнив о том, что не видела на столбе ни ветвей, ни листьев. Столб как столб, а на самой верхушке — резной лик. Нечто вроде тотемных столбов, характерных для многих земных культур. Правда, те столбы отличались примитивностью и грубостью работы, а этот был необыкновенно гладким, отполированным, и черты её лица были переданы с почти фотографической точностью.

Рилла посмотрела на виригу, та что-то негромко пробормотала и повернулась к женщине.

— Так не делают. Нельзя трогать деревья, убивать их и придавать им подобие кого-то или чего-то ещё.

— Но в прошлом так делали, верно? — спросила Саба.

Рилла снова ответила жестом отрицания.

— Оно там всегда. Чтобы его все видели. Чтобы ты пришла и сразу нашла своё место.

— Хотите сказать, что оно там выросло, чтобы мы его нашли?

Виригу и Рилла согласно кивнули.

Саба поёжилась. И снова ощутила что-то вроде удара у себя в голове — удара изнутри. Дело было не в том, что кто-то пытался «достучаться» до её разума, вскрыть его, как компьютер вскрывает диск с записанными данными. Нет. Казалось, что-то громадное, величиной с целую планету, таится внутри крошечного пузырька и пытается…

Образ не создавался; у музыковеда закружилась голова. Она попыталась подобрать вневременной глагол, но и это у неё не получилось, все глаголы казались неподходящими.

Она заставила себя дышать по правилам одной из техник йоги и сказала:

— Кто они — эти… существа/вне/времени… — И снова из-за вспышки синестезического импульса у неё закружилась голова. — На этой планете есть ещё кто-то, помимо тех народов, которых мы видим, да?

— Да, — отвечала рилла. — И от всех нас требуется слушать/видеть/ощущать вкус/запах/осязать. Это важно.

На этот раз волна синестезии накатила на эфиопку по вине глагола, употреблённого риллой.

— А почему это важно? — спросила Мариам. — Я тоже это ощущаю. Но мне нужно знать, почему это так важно.

— Жот говорит нам, — ответила виригу, — что ты — та, которая слышит/видит/ощущает вкус/запах/осязает лучше всех. Мы все — частицы, но ты передаёшь наши ощущения вневременному разуму.

— Я.

Тут Саба поняла, что пережитое не было сном, порождённым лихорадкой и физической слабостью. Все было реально, и музыкальная метафора послужила ключом ко всему. По какой-то причине её собственные уникальные способности и то, что она почти всю свою жизнь посвятила поискам взаимосвязи символов со звуками и ощущениями, создали возможность для какого-то, пусть и ограниченного, прорывав другую реальность. И не только у неё одной это вызывало волнение и тревогу.

— Сегодня ночью я снова буду слушать, — пообещала она. — Но где Жот?

— Сейчас есть солнце, — коротко объяснила рилла.

Несмотря на то что у профессора уже накопился кое-какой опыт синестезии в отношении терминов и глаголов, фраза риллы осталась для неё бессмысленной, она не могла осознать, что из этого следует.

— Я не понимаю, — призналась она.

— Его народ и сам Жот быстрее других превращается в растения, — пояснила рилла. — Это великая перемена его народа. Твой народ меняется ещё быстрее, вы становитесь теми-кто-летает-и-поёт-мифы.

Женщине показалось, будто в голове у неё взорвалась бомба.

— Перемены. Все ли народы меняются?

Виригу и рилла ответили жестами согласия.

Потом рилла сказала:

— Это должно быть быстро — так говорит Жот. До тех пор, пока ты не начнёшь слышать хорошо, лучше всех слышит он. Это потому, что твой обмен веществ борется с переменами. Поэтому ты так сильно болеешь.

Виригу сложила тонкие гибкие пальцы в жесте согласия. Мариам на миг задумалась о своём генотипе. Может быть, все дело было в гене серповидно-клеточной анемии? Без соответствующих проб понять, так это или нет, было невозможно. Сейчас самое главное — дать знать остальным и самой уходить из Дома знаний как можно скорее.

Она задумалась о неминуемой гибели. Что бы ни случилось с пропавшей русской экспедицией, то же самое могло случиться с ними. И вовсе не обязательно речь шла о смерти. Речь могла идти и о мутации.

Между тем йилайлы были способны на убийство. Думая о русском биологе, Саба проговорила:

— Я не решалась спросить. Те, которые похоронены на Поле бродяг. Они были лишены жизни. За что? За то, что не пожелали обрести ти(фъю )ки?

— Эти сведения можно найти в базе знаний, — ответила рилла.

— Пойдём, — поднявшись, проговорила виригу. — Мы должны просмотреть записи.

Рилла взглянула на Сабу, та ощутила вкус удивления и сразу стала гадать, как это у неё получилось. А потом она заставила себя встряхнуться. Сейчас не имело значения, как это получилось и даже почему. Она была обязана продолжать поиск данных — наконец кусочки головоломки начали соединяться между собой.

Но пока картина оставалась неясной.

Женщина следом за виригу и риллой вошла в большой компьютерный зал, и они устроились напротив одного из мониторов. Остальные существа, находившиеся в зале, не обратили на них ровным счётом никакого внимания — как обычно. Несмотря на то что с Мариам происходили большие перемены, это, судя по всему, никак не сказывалось на жизни прочих обитателей Дома знаний.

Она села на табурет перед монитором. Волны мрака окутали её сознание — и отступили. Женщина понимала — нельзя лишиться чувств сейчас, и её поддерживал высокий уровень адреналина в крови. После окончания занятий она должна была связаться с Гордоном, а потом — лечь спать, чтобы успеть как следует отдохнуть перед ночным Великим танцем.

Обдумывая все это, профессор не обращала внимания на то, чем занималась виригу и какие задачи она ставила компьютеру. Подняв глаза, Саба вдруг увидела на экране снимок крупным планом одного из существ, прозванных людьми из Агентства времени лысоголовыми, и была потрясена.

Виригу посмотрела на неё озабоченно, но тут же снова устремила взгляд на экран, и её покрытые хитиновым панцирем пальцы ловко запорхали по клавишам.

В безмолвии все трое стали смотреть древнюю видеозапись. Саба догадалась, что на ней запечатлён космопорт. Корабли всех форм и размеров садились на огромное поле и взлетали с него. Казалось, экрану передаётся сильнейшая вибрация, от которой сотрясалось все вокруг при величественном, медленном приземлении громадного звездолёта, из дюз которого вырывались столпы белого пламени.

Зазвучал голос на отрывистом языке, но виригу отключила его и вывела в динамики перевод на йилайлский.

Саба сразу поняла, что с йилайлским у неё возникнут сложности. Стараясь понять смысл слов, она думала о том, что это, наверное, очень древняя запись, и гадала, претерпел ли йилайлский язык за свою историю такую же эволюцию, как земные языки.

«Должен был претерпеть, — думала она, — если изменилась сама цивилизация».

Между тем йилайлы, обитавшие в Доме знаний, не удосужились осовременить комментарий — наверное, точно так же современный учитель словесности не стал бы править Шекспира или англосаксонские эпические сказания. Здешние учёные наверняка изучали древние формы языка, как изучали их учёные на Земле.

Словом, музыковед поняла далеко не все из услышанного, но по самой видеозаписи можно было судить о многом: среди прибывающих на планету кораблей были и шарообразные звездолёты лысоголовых, но неожиданно они начали прибывать в больших количествах. Замелькали кадры, на которых была запечатлена опустошительная война.

Огромные участки островов планеты превращались в безжизненные пустыни по мере того, как лысоголовые свирепо дрались со своими врагами — народом, похожим на прямоходящих черепах.

А потом появились йилайлы, оснащённые каким-то энергетическим оружием, и принялись убивать и тех, и других. Комментатор ни слова не сказал о том, что послужило поводом к войне (по крайней мере, эфиопка ничего похожего не услышала). Было достаточно и того, что они убивали всех попадавших в зону обстрела.

Но войну закончили не йилайлы. Цветистыми фразами комментатор сказал о том, что йилайлам удалось остановить уничтожение жизни, чтобы 00000 смогли превратить разрушителей в безвредных существ.

И снова быстро замелькали кадры, и стало видно, как лысоголовые превратились в морских животных и скрылись в волнах океана, а другие существа стали летающими насекомыми, которые поселились в горах — высоко, выше облаков.

Видеозапись закончилась. Саба сидела и смотрела на опустевший экран. Её разум силился постичь увиденное и услышанное — и сделать из этого выводы. Во-первых, этот странный термин — 00000. Самый лучший перевод, какой профессор могла сделать для себя, звучал так: «непередвигающееся существо». Да — в единственном числе.

Нечто — какое-то существо (одно!) — сделало так, что лысоголовые и «черепахи» посредством мутаций превратились в совершенно иные формы жизни. Наверняка это случилось на протяжении существования многих поколений; Мариам не слышала, какие цифры назвал комментатор, а может быть, слышала, но не поняла.

Но нечто — некое существо — обладало такой властью, такой способностью. И теперь это самое существо — или его потомок? — занимается изменением людей.

— Поле бродяг, — сказала рилла, — предназначено для тех, кто уничтожает жизнь. Когда таких видят йилайлы, они прекращают их жизнь, дабы не дать им снова начать разрушения.

И тут музыковед поняла, что из этого следовало: видимо, несчастный русский биолог, неожиданно вышедший из джунглей, держал в руках какой-то научный прибор, и его по ошибке приняли за готового атаковать лысоголового. Объясниться он не мог, поэтому йилайлы действовали быстро.

Все обретало смысл — хотя и выглядело странно и дико. Для других существ люди действительно казались похожими на лысоголовых. Наличие или отсутствие волос могло не казаться таким уж важным. Представители других видов могли такой мелочи и не заметить, а во всем прочем сходство было разительным. Лысоголовые были двуногими и двурукими прямоходящими гуманоидами с примерно таким же цветом кожных покровов, как у людей. Они носили одежду.

Они имели оружие.

Йилайлы вполне могли предположить, что участники предыдущей экспедиции — а также и нынешней были лысоголовыми и, несмотря на то что они говорили по-йилайлски, вели себя мирно и заявляли, что желают обрести ти(фью)ки, тем не менее они были подвергнуты ускоренной генетической обработке — в целях самозащиты.

Но причиной тому были не йилайлы, а загадочный 00000.

«Они думают, что мы — лысоголовые», — поняла Саба, медленно поднявшись с табурета.

Не слишком радостным оказалось это озарение.

«Но что нам на самом деле известно о лысоголовых?»

Её разум устремился в долгое странствие по путям логических умозаключений.

«Мы знаем, что они летали по галактике в своих футуристических шарообразных кораблях, что они обладали способностью передвигаться во времени с помощью Ворот, что они невероятно жестоки».

Из-за всего этого, а также из-за того, что лысоголовые являлись гуманоидами, кто угодно мог сделать вывод о том, что лысоголовые — не кто иные, как люди из будущего.

И сердцем, и духом женщина желала отвергнуть этот образ, она не хотела с ним мириться, но заставила себя хладнокровно оценить имеющиеся сведения. Какова была вероятность зарождения гуманоидной расы на других планетах? Стоило взглянуть на риллу или виригу — и сразу становилось ясно, что сходство возможно. Биологи утверждали, к примеру, что такие признаки, как билатеральная симметрия, и многие другие особенности земных форм жизни являются логически неизбежными в цепи эволюции.

Но Мариам не желала, чтобы человечество превратилось в лысоголовых — в таких, по крайней мере, с какими людям доводилось сталкиваться до сих пор. Но была ли картина, показанная ей, целостной? Ведь на самом деле лысоголовые могли сильно отличаться от тех странных существ, которые появились здесь и начали все крушить на своём пути — точно также, как в прошлом люди бессмысленно уничтожали людей, принадлежащих к другим народам, как сегодня они продолжали бездумно истреблять разные виды живых существ.

Какое-то время музыковед размышляла над глобальными вопросами морали и этики, а потом отбросила бесполезные размышления. Она не располагала достаточным объёмом данных. Проблему происхождения лысоголовых предстояло решить какой-нибудь другой экспедиции — каким-нибудь опытным аналитикам, располагающим временем и ресурсами, дабы они могли уделить этому вопросу столько внимания, сколько он заслуживал.

А сейчас у Сабы были заботы более неотложные, и об этих заботах она должна была срочно рассказать Эшу, а потом ей следовало подготовиться к ночной работе.

И она сказала рилле и виригу:

— Я должна отдохнуть. Благодарю вас за занятия.

Оба кивнули и вышли из зала.

Женщина вернулась к себе, взяла рацию и набрала код для связи с археологом. Он ответил через пару секунд.

— Гордон, — проговорила Мариам без всяких предисловий и в который раз порадовалась тому, что может говорить с ним вот так. — Нами управляют на клеточном уровне. Нас изменяют.

— Я знаю об этом, — ответил он. — Я могу рассказать тебе о летунах. В них превратились участники русской экспедиции.

— Я только что узнала об этом, — сказала музыковед. — Но не успела хорошенько обдумать. Вот тебе информация к размышлению: все это происходит с нами потому, что все существа, живущие на этой планете, включая и загадочное вневременное существо, считают нас лысоголовыми.

Эш помолчал, потом расхохотался, горьким и болезненным смехом. Эфиопка сразу поняла настроение Гордона, потому что и сама испытывала сходные чувства.

— Что ж, — проговорил археолог. — Очень интересно. Очень отрезвляюще, я бы сказал.

Профессор с улыбкой произнесла:

— Я так и думала, что ты вот так все воспримешь. Ну, кто первым отчитывается — я или ты?

— Давай ты, — распорядился Эш, и они по очереди рассказали друг другу обо всем, что им удалось узнать в течение дня.

Глава 27

Когда на следующее утро Эвелин наконец выбралась из пелены снов, она сразу ощутила перемену — какое-то предчувствие — ещё до того, как открыла глаза.

Это предчувствие ей понравилось.

А когда она открыла глаза, то увидела над собой знакомый круглый потолок «ячейки» нурайлского общежития и пустые закруглённые стены. Женщина повернулась на бок, прислушалась к еле слышному шуршанию матраса, с которым он елозил по полу, вдохнула запах стираного постельного белья и пыли.

«Больше этого не будет», — подумала она.

А потом Риордан поняла, с чем связано радостное предчувствие: не надо идти на работу. Теперь это стало не нужно. Очень скоро они должны были отправиться домой.

Она рассмеялась. Сегодня её не удручала ни постоянная жажда, ни вечное желание поесть белковой пищи, ни головная боль, ни нытьё в суставах. Скоро она будет дома — там, где свежая клубника и горячая ванна, где нет никакого безумия. Дома.

Тут из душевой кабинки вышел Мердок и улыбнулся в ответ на улыбку жены.

— Хороший сон? — спросил он.

— Нет. Приятное пробуждение, — ответила Эвелин и неторопливо поднялась. — Ну что, будем сворачивать этот дурацкий матрас? О Росс, я так рада, что мы летим домой. Надеюсь, Гордон уже вывел Сабу из Дома знаний, потому что… — Её прервал стук в дверь. — Откроешь, ладно? Пойду освежусь.

Эвелин вошла в кабинку и впервые за все время, что они жили здесь, несколько минут, показавшихся ей вечностью, наслаждалась странным ощущением, напоминающим прохождение через пластиковую плёнку.

«Больше этого никогда не будет, — с радостью подумала Риордан, выйдя из кабинки. — И этого тоже», — добавила она, протащив через очищающее поле одежду.

Из комнаты доносились взволнованные голоса, но женщина не ощутила тревоги, поскольку узнала высокий голос Веры — та всегда разговаривала на повышенных тонах.

Она заплела волосы в косу и подколола на затылке — прогулка по джунглям обещала быть жаркой, особенно если день сегодня окажется таким же солнечным, как вчера.

Войдя в комнату, Эвелин застала странную сцену. Росс стоял, опустив голову и подбоченившись. Его поза заставила женщину встревожиться.

Она обернулась к Вере. Та стояла, раскинув руки. Её круглая мордашка излучала полную беспомощность, кудряшки растрепались. Казалось, она за ночь глаз не сомкнула.

— Везде, — продолжала Павлова, от волнения говоря с сильнейшим акцентом. — Везде, где только можно придумать. В каждом из домов мува. Во всех местах, где мы собирали ягоды и орехи. Пряталась от йилайлов. Ирины нигде нет.

— Что? — вскрикнула Риордан и сама не узнала собственный голос. У неё вдруг до боли свело мышцы живота, и она прижала к нему ладонь. — Что? Только не говорите мне, что Базарова пропала.

— Если ты не хочешь этого слышать, я, конечно, ничего не скажу, — мрачно пошутил Росс — Но факт есть факт. Она не появлялась весь вчерашний день и, что гораздо важнее, не пришла ночевать.

— Гордон, — выпалила Эвелин, лихорадочно соображая. — Он говорил с ней, когда выходил вчера утром из нашей комнаты. — Он в курсе?

— Да, — кивнула русская. — Я связалась с ним вчера поздно ночью, перед тем как лечь спать. Он не беспокоился. Сказал, что она, наверное, уточняет какие-то подробности. Ну, и я тоже волноваться не стала. Но она так и не вернулась.

Риордан спросила:

— А на работе она появилась?

— Этого я не знаю, потому что мы работаем на разных мува. В полдень она не явилась на обычное место встречи, но иногда она не обедает со мной, потому что бывает занята. Это меня не слишком встревожило.

— И никто из мува тебе ничего не говорил?

Павлова покачала головой.

— Это не в их правилах. Мы на них работаем, все остальное их не интересует.

Росс заметил:

— И все же я бы пока не стал слишком сильно пугаться. Ты говоришь, что она порой куда-то уходит, чтобы лично проверить какие-то сведения, да?

— Это верно, — ответила Вера, глубоко вдохнула и испустила долгий судорожный вздох. — Она не всегда рассказывает мне, над чем именно работает. Но ночевать она не пришла впервые.

Мердок взглянул на жену. Та едва заметно покачала головой и поняла: они с мужем подумали об одном и том же: Ирина могла отправиться к Михаилу — по какой угодно причине. Но допускать это, не имея веских доказательств, ни ему, ни ей не хотелось.

— Например, она могла отправиться к пещерам джекков, — задумчиво протянул мужчина, — чтобы составить окончательный отчёт.

Эвелин предприняла отчаянную попытку сгладить обстановку.

— Вот здорово! Значит, отчёт об этом не придётся писать тебе!

— Ой, вряд ли мне удастся сачкануть, — угрюмо отозвался Росс. — Вот увидишь: Миллард и Келгэрриз потребуют, чтобы все мы описали каждую мелочь и предоставили отчёты в трех экземплярах.

Эвелин посмотрела на Павлову и перевела взгляд на Росса.

— А не стоит ли нам связаться с Михаилом и Виктором? — спросила она, надеясь, что этот вопрос прозвучал тактично.

— Я уже звонила им, — ответила Вера без тени улыбки. — Они не знают, где она. Миша сказал, что они прочешут джунгли.

Риордан стало не по себе. Значит, Базарова — куда бы она ни направилась — не была с Михаилом. Романтический вариант — свидание русских агентов в джунглях — это было бы слишком просто и хорошо, невзирая на крушение всех надежд Павловой.

— Ну, знаете, что-то я не пойму, с чего бы это Ирине мотаться по джунглям, — рассудительно заметил Мердок.

— Она могла отправиться туда, чтобы своими глазами осмотреть места стоянок пропавшей экспедиции, — сказала Эвелин. — Ведь она вообще такая: любит все увидеть и потрогать сама.

Русская кисло усмехнулась.

— Это правда. Ей кажется, что все делают все недостаточно внимательно и хорошо. — Она снова горько вздохнула. — Виктор осмотрит Поле бродяг — вдруг Ирина решила зачем-то ещё раз осмотреть захоронение биолога, а Миша обещал наведаться на место последней стоянки, и если к тому времени Ирина ещё не объявится, то он попробует проследить за тем, как в последние сутки двигались тележки по древней транспортной системе.

— Базарова знала о ней? — спросила Эвелин.

— О, да. Виктор показал схему, когда передавал ей свои карты. Она заявила, что должна просмотреть все-все, вот он и показал ей все, что только мог придумать.

Риордан посмотрела на мужа. У неё неприятно засосало под ложечкой.

— Мне в голову лезут только мысли об исчезновениях. Правда, мы ещё не дожили до дня Цветения…

— А кто сказал, что все должно случиться именно так, как это вышло с Екатериной? Нам ведь уже доподлинно известно, что остальные исчезли не в один день с ней, — болезненно морщась, проговорил Росс.

— Да, но не раньше, а позже неё, — уточнила Павлова с робкой надеждой. — Все они. После Екатерины. А не до.

— Однако мы до сих пор точно не знаем, почему они исчезли так неожиданно, — тихо произнёс Мердок. — Мы знаем, что случилось с ними потом, но не понимаем, что заставило их бросить все и пропасть.

Эвелин спросила, боясь того, что ответ ей известен:

— Наверное, Виктор решил заодно проверить и…

Русская сжала губы.

— Да.

Риордан мысленно закончила свой вопрос: «…нет ли свежих могил на Поле бродяг», а вслух проговорила:

— Так что же нам делать? Тоже начинать поиски?

Вера сказала:

— Гордон распорядился очень чётко. Он велел всем встретиться здесь и никуда не выходить после того, как я схожу к себе и к Ирине на работу. Это я только что сделала. Её на рабочем месте нет.

Словно бы опомнившись, Павлова развернула свёрток и разложила на полу еду.

— Я не голодна, — покачала головой американка и, сев возле стены, обхватила себя руками и подтянула колени к подбородку.

— Нам нужно перекусить, — рассудительно заметил её муж.

— Чтобы силы были, — кивнув, добавила Вера.

Эвелин заставила себя немного поесть. При этом она не спускала глаз с товарищей, словно боялась, что они возьмут и пропадут без следа. Ею владела буря эмоций. Нет, Базарова не стала ей близкой подругой, ни в коем случае. Просто она уважала эту женщину, как коллегу и очень хорошего агента. Она не хотела, чтобы её убили, но она не хотела и другого: чтобы некто — безымянный, неизвестный, какая-то тварь — странным образом завладела разумом Ирины и заставила её — сделать что, что? — бежать на остров летунов, да?

— Летуны… — прошептала Риордан. — Вот где, наверное, надо потом поискать. И сделать это должны будем мы.

Павлова растерялась, немного помедлила и сказала:

— Я обещала Гордону. Мы сделаем это, только если он даст такой приказ. Слишком много пропавших без вести, — Она пожала плечами и продолжила: — Потом остальным придётся нас разыскивать.

Вера ни словом не обмолвилась ни о чем другом, но, можно было не сомневаться, она подумала: «И это безымянное нечто может и нас забрать».

Эвелин скрипнула зубами, гадая, как это её угораздило почувствовать себя так славно, проснувшись.

Дрожащими пальцами Вера отстегнула от пояса рацию. Нажала несколько кнопок и выругалась по-русски.

— Занято, — сказала она. — Он разговаривает. Надо подождать.

— Я подготовлю наши ранцы, — пробормотал Росс.

Эвелин не тронулась с места и сидела, крепко обняв себя руками. Мердок торопливо ходил по маленькой комнатке, которая в этот момент слишком сильно напоминала тюремную камеру. Русская сидела на корточках напротив Риордан, молчала и каждую минуту, если не чаще, нажимала на кнопки своей рации.

Наконец — когда американке уже начало казаться, что если ничего не произойдёт, то она вскочит и начнёт кричать, — лицо Веры озарила улыбка. Она воскликнула:

— Гордон! Мы думаем… что? Как ты сказал?

Эвелин скрипнула зубами.

Росс замер, не успев положить в ранец жены наполненную свежей водой фляжку.

Павлова опустила рацию и беспомощно посмотрела на супругов.

— Ирина возвратилась, — выговорила она почти шёпотом.

— Возвратилась? — повторил Росс, и что-то в том, как это слово произнесла Вера, заставило его думать немного иначе, чем прежде. Он прищёлкнул пальцами. — Она прогулялась в наше время!

Русская кивнула.

— А с ней пришла Зинаида. Она вызвала Михаила и Виктора, они уже вышли и скоро будут здесь. Полковник хочет, чтобы мы немедленно отправлялись обратно.

Гордон, тяжело дыша, бежал по ведущему в Дом знаний туннелю. Острая боль в боку заставила его замедлить шаги, но не остановиться — остановиться он мог только в комнате у Сабы. В большой пещере её не оказалось, и Эш поклялся, что разнесёт тут все на куски, если не найдёт эфиопку в комнате.

Но когда он постучал, дверь сразу же открылась, и перед археологом предстало странное создание, чем-то похожее на крупного тюленя со шкурой песчаного цвета.

Из-за спины «тюленя» послышался голос Мариам — чуть охрипший, но вполне разумный и немного взволнованный:

— Гордон, это Жот.

Эш кивнул «тюленю» и произнёс вежливое йилайлское приветствие.

Жот ответил ему тем же, отошёл и встал в углу. Его движения были ловкими, быстрыми и плавными, что выглядело удивительным для существа таких размеров.

— Зинаида здесь, — торопливо сообщил женщине археолог по-английски. — Мы отбываем.

— Я не могу, — ответила Саба.

Эш вперил взгляд в Жота. Он был готов потребовать, чтобы его напарницу немедленно освободили.

— Дело не в ком-то ещё, — поспешно заверила Гордона музыковед, не дав ему сказать ни слова, потом кашлянула и добавила по-йилайлски: — Никто меня ни к чему не принуждает. Я просто обязана сделать это. Жот пришёл, чтобы помочь мне понять то, что я почувствовала во время Великого танца.

Эш скрипнул зубами и сказал по-английски, не раньше, чем уверился — его голос прозвучит более или менее ровно:

— Прошу тебя, отчитайся.

Женщина на английский переходить не стала.

— Я не могу выразить некоторые понятия по-английски, — предупредила она. — Многие из них останутся для тебя непонятными — смирись с этим. Прошлой ночью я лучше себя чувствовала и потому была готова воспринимать происходившее вокруг меня. Я осознала — то существо, о котором я говорила тебе, существует на самом деле, и оно то ли состоит из всей растительной жизни на острове, то ли подчинено ей. Все, что живёт в воздухе и под водой, подвластно ему и взаимосвязано.

— Разумное растение, — выговорил Гордон — по-йилайлски.

— Да. Для меня до сих пор непостижимо, как оно может жить вне времени. То есть прошлое способны осознать даже люди. Но будущее? Между тем реальность именно такова, — сказала профессор.

— Продолжай.

Жот стоял неподвижно и слушал.

— Именно мне удалось воспринять часть этого существа, и этого хватило для того, чтобы я смогла передать его образ другим. Оно… они на самом деле ни с кем не общаются. Создание это слишком громадно, слишком чужеродно. Но я поняла суть того, что оно делает с нами — со всеми, кто попадает на эту планету. Оно превращает в нас в растения или в безвредных животных, помогающих растениям. Наверное, летуны именно такие создания. С первого дня нашего пребывания здесь мы вдыхали споры, из-за этого с нами начали происходить изменения. Это случилось очень быстро из-за того, что планета — я буду называть её так, ведь в каком-то смысле так оно и есть, — боится того, что наша подвижность и жестокость станут снова ей угрожать.

— Но разве… Разве все дело не в лысоголовых? — Последнее слово археолог произнёс по-английски.

— Может быть. А может быть, планета улавливает нашу врождённую жестокость. Не знаю.

— Значит, мы меняемся — против нашей воли.

— Да, — спокойно отозвалась Саба.

Гордон с большим трудом удерживал себя от вполне резонного вопроса — насколько это этично. Эфиопка продолжала — она словно бы прочла мысли археолога:

— Точно так же мы ведём себя, терраформируя планеты.

Эш задумался и, хотя он все ещё боролся с ужасом и инстинктивным отвращением (ему казалось, будто джунгли за городом вдруг стали хищными и враждебными), все же сказал:

— Нет, у нас все происходит гораздо быстрее.

Он вспомнил о том, как беспощадно вырывал с корнями растения, которыми зарос маршрут мусорного фургона.

— Мы постоянно убиваем растения ради пропитания и для других нужд. Даже этот город строился с использованием древесины. Этим занимаемся не только мы, но все существа, не относящиеся к миру растений.

Тут впервые за все время заговорил Жот:

— Это существо излечивает планету.

Саба добавила:

— Оно знает о том, что я намереваюсь сделать — и что я обязана сделать, дабы предотвратить будущие трагедии. Я должна предупредить все народы этой планеты. Даже йилайлы не вполне осознают степень происходящих изменений и причины, по которым они происходят. Как бы они потом ни решили поступить, они имеют право знать. А рассказать об этом должна именно я, и я не считаю возможным уйти, пока не сделаю этого.

Гордон подумал и медленно кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Все понятно. Держим связь. Я введу Зинаиду в курс дела и через некоторое время вернусь к тебе. Может быть, мы могли бы чем-то помочь тебе?

— Кое-что я сумею сделать благодаря йилайлской компьютерной сети, — сказала женщина. — Я знаю, как она работает, а в том, чего я не понимаю, мне поможет виригу. Начать, пожалуй, следует прямо сейчас. До того как я смогу покинуть это время, все народы должны быть предупреждены. Я считаю это своим моральным долгом.

Эш задумался об обстановке в настоящем времени — о летунах, ласках и злобных гуманоидах, но, прежде чем он успел облечь свои мысли в форму вопроса, рация у него под рукой раскалилась. Кто-то прорывался к нему по сверхсрочному коду.

— Эш слушает, — ответил Гордон, и из динамика раздался голос Веры. Она затараторила по-русски:

— Вы должны прийти! Базарова вернулась! Она побывала в нашем времени… Миша вне себя. Он, наверное, удушит Ирину, потому что потом она побывала и в том времени, когда тут работала предыдущая экспедиция!

Глава 28

— Значит, Михаил и Виктор идут сюда? — Росс буквально выстрелил этим вопросом в Павлову.

Эвелин вдруг стало очень жалко измученную и испуганную женщину.

Вера ответила скованно и серьёзно:

— Да, Миша так сказал. Но они должны сделать одну остановку, прежде чем доберутся до ближайшей станции.

Мердок прищёлкнул пальцами.

— Конечно! Другая станция в районе космопорта — это не так далеко от места, где спрятана наша «машина времени». Никулин, скорее всего, направится прямиком туда, — догадался Росс. — Если бы я хотел натворить бед, я бы именно так поступил. Поле бродяг находится сравнительно недалеко от той станции. — Он посмотрел на жену. — Давай встретим их там. Ты можешь нам понадобиться, чтобы не случилось ничего глупого.

Эвелин понимала, что в случае необходимости она действительно может удержать Михаила и не дать ему удушить Ирину, но мысль о том, что ей придётся этим заниматься, восторга у неё не вызывала.

Как бы то ни было, свои раздумья она оставила при себе.

— Хорошо, — сказала она. — Пойдёмте.

Они вышли из комнаты и спустились по пандусу почти бегом.

Оказавшись снаружи, они были потрясены и немного напуганы тем, как запружены разными существами улицы нурайлского города. Громадная толпа собиралась на северо-западе. Солнце, к сожалению, ещё держалось в зените и палило с обычной жестокостью.

Не обращая внимания на жару, агенты лавировали между разнообразными обитателями города. Все трое, не сговариваясь, решили всеми способами избегать конфликтов. Они всем уступали дорогу, хотя Риордан, к примеру, едва удержалась, чтобы не закричать от нетерпения, когда дорогу им перегородила троица медлительных существ, толкающих перед собой какую-то сложную машину, тех самых, чьи голоса напоминали гобои.

Пришлось медленно двигаться за этой троицей и за их машиной, пока не удалось свернуть в переулок, знакомый Вере. Она указала в нужную сторону, и все трое радостно нырнули в узкую улочку, где народа было не так много. По обе стороны стояли дома. Эвелин бросила взгляд на приоткрытую дверь, и только они успели миновать её, как оттуда вышла группа зелёных «охранников». Двое из них напевали маршеобразную песню, от которой американке стало не по себе.

«Что происходит?»

Группа свернула за угол и пересекла квартал, заселённый мува. Риордан эту территорию видела прежде только мельком и старалась обходить стороной. Здесь стояло множество маленьких конусообразных домиков, походивших один на другой как две капли воды, и расставлены они были не ровными рядами, а пересекающимися между собой кругами.

Вера вела друзей вперёд, уверенно лавируя между домиками.

Тяжело дыша, группа наконец снова оказалась в районе, который Эвелин был знаком. Уличное движение здесь было намного менее оживлённым, а дома стояли большей частью старые, порой — заброшенные, весьма причудливой архитектуры.

Миновав этот район, они вышли к окраине, которая была покинута жителями в ещё более давние времена. Здесь сильнее чувствовалось уверенное наступление джунглей. Пробираясь через сорняки, лианы и кусты, спутники наконец добрались до заросшего плющом отверстия, служившего входом на станцию древней транспортной системы.

И снова — быстрая пробежка вниз по пандусу. Здесь хотя бы воздух былпрохладный. До путей они добежали как раз в тот момент, когда с шелестом и шипением подплыла плоская тележка. Впереди сидел человек с соломенно-жёлтыми волосами.

Вера вышла вперёд и, встав на пути, подняла руку.

— Мы с вами, — сказала она.

Михаил небрежным жестом пригласил их усаживаться, но даже в тусклом свете можно было разглядеть, что его лицо искажено гримасой гнева.

Росс бросил быстрый взгляд на Эвелин, которая моментально поняла мужа — женщинам следует сесть первыми.

— Пошли, — пробормотала она.

Русская последовала за ней, неуверенно взглянув на Михаила. Тот и не думал смотреть на неё. Павлова устроилась за спиной Эвелин, а в следующее мгновение на сиденье позади Веры скользнул Росс, который до последнего момента стоял на путях, опасаясь, что Михаил тронется с места до того, как все усядутся.

Агенты молчали. Тележка рванулась вперёд, застонала и завибрировала, но вскоре снова замедлила ход. Расстояние до следующей станции было не таким уж большим.

Повозка остановилась позади ещё одной — точно такой же. На середине пандуса, уводящего наверх, все увидели Ирину и полковника Васильеву, которая, как и все, сильно похудела. Странно было видеть её в этом месте.

Женщины стояли и ждали. Михаил ловко выпрыгнул из тележки, развернулся и подал руку Эвелин.

— Вы тут как мой проводник или как мой телохранитель? — осведомился он.

— Мы здесь для того, — объяснила Эвелин, — чтобы предотвратить несчастье, пока оно не случилось.

— Что ж, тем более это глупо, — буркнул Никулин и отвернулся от американки.

Можно было не сомневаться: он вне себя от злости. Свирепо печатая шаг по старинным каменным плитам, он пошёл по пандусу прямо к Базаровой. Та стояла чуть в стороне от Зинаиды, подбоченившись.

Михаил остановился перед ней и произнёс короткую фразу по-русски.

Эвелин слов не поняла, но смысл уловила. Скорее всего, сказанное Михаилом означало: «Зачем ты это сделала?»

Ирина ответила ему по-английски, и голос её, по обыкновению, звучал ясно, чётко и бесстрастно.

— Я отправилась туда одна, — сказала она, — потому что ты не оставил бы Светлане выбора.

Пауза. Риордан с замиранием сердца наблюдала за тем, как Михаил воспримет эту новость: вышло так, что Светлана почему-то решила остаться в прошлом.

Она сделала такой выбор.

Полковник Васильева перевела взгляд с одного своего подчинённого на другого и сказала:

— Мы это обсудим. Давайте переберёмся в более удобное место.

Росс заметил:

— Сигналы раций сюда не доберутся.

— Значит, пойдём туда, где они до нас доберутся, — спокойно ответила полковник.

Все пошли за ней, даже Михаил. Он все ещё злился — это было видно, но шёл, прикрыв глаза от отчаяния, словно бы не желая ничего видеть вокруг себя. Эвелин отвела взгляд. Ей вдруг показалось, что даже смотреть сейчас на Никулина бесцеремонно и не тактично. Риордан взяла мужа под руку, а тот сочувственно сжал её пальцы.

Как только они выбрались из древней подземки, процессию возглавила Ирина, которая знала короткую дорогу. Риордан все эти улочки казались незнакомы, но довольно быстро они вышли к нурайлскому общежитию.

Несколько минут спустя все вошли в комнату супругов, и почти сразу после того, как они закрыли за собой дверь, в неё постучал Гордон.

— Саба? — испуганно спросила американка.

— Я многое должен вам рассказать, — отозвался Эш. — Но с этим можно немного подождать. — Он нахмурился и обвёл помещение взглядом.

— Давайте все сядем, — проговорил он чуть громче. Базарова садиться не стала. Внимание собравшихся сосредоточилось на ней.

— Как только я прочла блокноты, — сказала русский аналитик, — мне стало ясно, что случилось. Я догадалась — именно я вызвала исчезновение. Это должно было произойти только так. Я понимала, что если скажу об этом кому-то из вас, то Миша или попытается удержать меня, или сам отправится в прошлое, а он бы не стал задумываться ни о линии времени, ни о последствиях.

Эвелин бросила взгляд на Никулина. Тот только пожал плечами.

Ирина продолжала:

— Я подготовила все собранные сведения и передала их Гордону.

Михаил резко обернулся.

— Так вы все знали!

— Да. Вчера утром мы это обсудили. Я понял, почему Базарова хочет держать свою операцию в секрете до самого её завершения. Продолжай, Ирина, расскажи все подробности.

Аналитик вздохнула и прислонилась спиной к стене. Похоже, силы её были на пределе.

— Мне нужны были медицинские тесты, — сказала она. — Я отправилась в наше время и доложила обо всем. Эти анализы могли сделать только Валентин и Елизавета. Потом я возвратилась к предыдущей экспедиции, нашла Екатерину и все объяснила.

Голос у Базаровой вдруг сорвался. Она сжала губы и продолжала рассказ чуть сипло:

— Екатерина все поняла. Мы вместе отправились в наше время, там Валентин и Елизавета полностью нас обследовали. Главным показателем была плотность костной ткани. Все прочие изменения произошли на молекулярном уровне. Я этого до сих пор не понимаю, но выглядит это именно так: взаимодействие спор с нашим организмом на уровне ДНК настолько тонко, что приборов для регистрации подобных изменений у нас нет. Но факт остаётся фактом: плотность костей у Екатерины изменилась настолько сильно, что речи о возвращении для неё быть не могло. Изменения зашли слишком далеко. Даже удаление, изоляция от воздействия спор не вернула бы здоровья участникам той экспедиции. Повторяю: изменения приняли такой масштаб, что, вернись они в наше время, навсегда остались бы инвалидами — если бы даже им удалось прожить достаточно долго для того, чтобы превозмочь воздействие спор.

— Но если так, получается, что мы тоже обречены, — не подумав, выпалила американка, и ей стало жутко.

Ирина взглянула на Риордан с состраданием. В глазах у неё сверкали слезы.

— Нет, — сказала она. — Меня тоже обследовали. У нас плотность костей ещё не уменьшилась до такой степени. За это нам надо поблагодарить Веру… — Все посмотрели на Павлову, а Базарова продолжала: — Именно она взяла на себя заботу о нашем питании, об анализе нашей пищи. Когда мы все начали слабеть, то для снижения головной боли и боли в суставах потребовался кальций — или что-то содержащее этот элемент. Вера подобрала продукты, которые возместили его недостаток. Как, например, то, похожее на сыр, блюдо, в котором мы в последнее время стали ощущать такую потребность. В нем, кроме кальция, содержится сложный белок, за счёт которого происходящие у нас в организме изменения замедлились.

Зинаида впервые после того, как вошла в комнату, подала голос:

— Валентин не хочет отбирать у Веры пальму первенства, но есть предположение о том, что те споры, которые воздействуют на нас, отличаются от тех, под воздействие которых попали Екатерина и другие участники пропавшей экспедиции.

Бывшая балерина судорожно вздохнула, что было совершенно на неё не похоже, и продолжила:

— Как только обследование закончилось, мы с Екатериной возвратились. Из данных, собранных Виктором, мне было известно, где искать большую часть отряда, а Екатерина знала остальное. Вместе с ней мы разыскали остальных членов экспедиции и все им рассказали. Они оставили свои вещи в тех местах, где потом их обнаружили мы. Екатерина не стала возвращаться к своему архиву, она оставила его там, где захоронила прежде. Потом я проводила их до станции подземки, и они все вместе отправились на остров, чтобы там ожидать дальнейших изменений. Все прошло спокойно и мирно. Они понимали, что у них родятся дети. Они знали, что их дети будут летать. И ещё они знали, что настанет день, когда их далёкие потомки встретятся с нами. — Ирина утёрла слезы и посмотрела на Михаила. — Ты не единственный, кто потерял близкого человека. Мы с Екатериной вместе учились в университете, участвовали в двух экспедициях как напарницы. Мы были лучшими подругами, мы были сёстрами.

Голос у неё снова сорвался, и она устало покачала головой.

Все молчали. Базарова сунула руку в карман.

— Светлана решила, что отправится на остров. Она написала тебе. Я взяла письмо с собой, поэтому никаких изменений в линии времени не произойдёт. Вот оно.

Женщина протянула Никулину сложенный вчетверо листок бумаги. Он взял его и убрал в карман рубашки.

Полковник сказала:

— Валентин уговаривает нас отправиться в наше время как можно скорее. Он говорит, что с каждым днём изменения усугубляются, и не удалось выяснить, где тот предел, за которым выздоровление становится невозможным, но ему не хотелось бы рисковать и узнать об этом post factum^[13].

Тут Гордон встал и сделал шаг вперёд.

— Пора и мне кое о чем вам рассказать. Вероятно, вы заметили массовое движение разных существ к Дому знаний?

— Так вот куда они все торопятся? — проговорил Росс. — Мы просто заметили, что на улицах полно народа, и удивлялись, что все путаются под ногами, как раз когда мы спешим.

Он бросил заинтересованный взгляд на Михаила. Тот чуть насмешливо улыбнулся в ответ. Глаза его, правда, оставались печальными.

— Там сейчас проходит всенародное собрание — для тех, кто способен проникнуть в йилайлские пещеры. В принципе, все именно так, как мы выяснили, но мы не догадывались о масштабах происходящего. По всей видимости, доминирующей формой жизни в этой экосистеме является растительная. Это гигантская колония, включающая все растения на этом острове, а может, и на всей планете, которая пытается исцелить себя, видоизменяя нас. Несколько столетий подряд она предпринимала попытки вступить в контакт с народами, населяющими планету. Йилайлский язык и музыка развивались в нужном направлении, но никто из йилайлов почему-то не оказался в состоянии совершить даже такой краткий мысленный скачок за пределы времени и ощущений, какой оказался под силу нашей Сабе прошлой ночью. Наиболее близок к решению этой задачи оказался наставник профессора Мариам, существо по имени Жот, но и он имел только самое общее представление о планетарном разуме. Так же как виригу и кое-кто из йилайлов. Они знали о существовании этого гигантского существа, но не могли с ним общаться.

— А Мариам смогла? — спросила Эвелин.

— Да, — ответил Эш. — Она совершила подлинный прорыв. Вероятно, недостающим звеном, катализатором явилось её музыкальное чутьё. Она считает своим долгом оповестить каждое разумное существо на планете о генетических изменениях. А как поступать потом — это уже их дело.

Ирина медленно опустила голову. Зинаида развела руками.

— Все правильно, — сказала она.

Присутствующие удручённо молчали.

— Но чем мы можем помочь Сабе? — спросил Росс. — Я мог бы поговорить с джекками.

— А я — с мува, — подхватила Вера.

Археолог кивнул.

— Сделайте это. Остальные останутся здесь и будут поддерживать связь с вами. Соратники профессора Мариам в Доме знаний все рассказывают тем, кто приходит туда лично. Саба и один из тамошних компьютерных экспертов работают с сетью, рассылают сообщения всем, кому могут. По идее, они завершат свою работу к тому времени, как мы все закончим здесь, поскольку вполне достаточно сообщить новость каждому анклаву и народу, а уж они распространят её дальше своими методами.

Мердок обернулся и посмотрел на жену — та явно почувствовала прилив адреналина и знакомое желание действовать. Цель была ясна — и Риордан ощутила, что у неё есть силы для её достижения.

Они отправились к транспортному центру привычным путём и не очень сильно удивились, обнаружив пустой цех. Даже виригу ушли. Цех стал похожим на здоровенный пустой ангар.

— Придётся смотаться в городок джекков, — сказал Росс. — Готова?

— Конечно, — ответила Эвелин.

Почти не переговариваясь, они добрались до ближайшей станции старинной подземки. Риордан подумала о том, что можно было бы спокойно позаимствовать один из электромагнитных глайдеров, но, несмотря на то что они столько времени проработали на их сборке, управлять этими машинами они так и не научились. К тому же вполне могло случиться и так, что в сторону пещерного городка джекков не вела ни одна ветка.

Плоская тележка проворно домчала их до южной оконечности острова. Держась за руки, супруги направились к пещерам джекков.

Вскоре их заметили, выбежали навстречу и окружили толпой инопланетяне.

Сначала Эвелин стало немного не по себе — она слишком поздно подумала о том, что джекки могут увидеть в них чужаков и даже врагов.

Но джекки вились возле Росса и так щебетали, что женщина немного успокоилась. На неё они почти не обращали внимания.

В какой-то момент один из джекков, по всей видимости, задал Мердоку вопрос, потому что Росс ответил ему по-йилайлски и, указав на Риордан, произнёс:

— Моя супруга.

Инопланетяне пронзительно заверещали. Похоже, для них понятие «супруга» было совершенно непонятным.

Эвелин не особенно пыталась понять реакции джекков, а Росс, судя по всему, знал, кого из инопланетян слушать, поскольку вскоре снова произнёс по-йилайлски:

— Верно, нам обоим приходится отдавать свой генетический материал. В результате на свет появляется один отпрыск — реже два или больше. Но мы можем повторять этот процесс, как и вы…

Женщину охватило ощущение нереальности — урок биологии продолжался до тех пор, пока они не добрались до крайних пещер.

И тут они оказались в цивилизованной обстановке — правда, цивилизация эта предназначалась для других существ.

Повсюду пестрели яркие, красивые цвета. Уступы и переходы, мебель и прочие предметы — все имело такие размеры, словно предназначалось для детей. Повсюду сновали джекки. Риордан запрокинула голову и увидела, что дорожки, проложенные по уступам, и входы в туннели располагались на разных уровнях. На самом верху из туннелей робко выглядывали совсем крошечные мордашки — уж не детёныши ли джекков?

А потом она перестала видеть детишек, потому что их с Россом увели в сторону, к обширной пещере. Щеки Эвелин приятно обдувал прохладный ветерок, а она в восторге любовалась рядами чудесных мозаичных фресок, исполненных реалистичными яркими красками на каменных стенах. Именно эти рисунки она разглядела, когда осматривала пещеру сверху вниз, но они оказались больше и гораздо красивее, чем она ожидала.

Неожиданное безмолвие заставило женщину отвлечься от фресок.

Джекки расселись кругами. Ближе всех к её мужу уселся старый инопланетянин с морщинистой физиономией.

Один из джекков торжественно поприветствовал Мердока, употребив крайне уважительные йилайлские эпитеты.

В ответ Росс проговорил:

— Я пришёл, чтобы узнать, известно ли вам о новом существе, которое было недавно обнаружено.

Джекк-старик просвистел:

— Нам известно о существе-планете. Мы знаем, почему мы изменились.

По рядам инопланетян прокатилась волна шелестящих вздохов. У Эвелин по спине пробежали мурашки. Сколько чувств таил в себе этот звук — чувство утраты, чувство изоляции, одиночества.

— Если так, то вы можете решать, как вам поступить, — сказал Мердок. — За этим я и пришёл к вам.

— А как поступишь ты, Росс с Огненной горы?

— У нас есть корабль, и мы на нем возвратимся на нашу планету, — ответил мужчина.

И снова — волна шелестящих вздохов, а ещё — робкий шёпот.

— И у нас есть корабль, — наконец проверещал старый инопланетянин, — архипелаг Зубы Косматых Зверей хранит его уже много лет.

— Один корабль? — уточнил Мердок.

Джекк принялся быстро объяснять, и Эвелин перестала понимать его речь. Чувство нереальности по-прежнему не покидало её. Ей казалось, что она наблюдает за происходящим как бы со стороны — настолько удивительно выглядел этот разговор представителей двух таких разных народов, которые общались между собой на языке третьего народа и говорили о звездолётах из прошлого — о технике, которую на Земле ещё не разработали.

Мало-помалу Риордан разобралась, о чем идёт речь. Корабль джекков представлял собой что-то вроде челнока, который мог стартовать в нужное время. По всей видимости, в космосе их поджидал материнский звездолёт, круживший на орбите Йилайла. Эвелин понимающе кивнула. Само собой, этот звездолёт должен был остаться нетронутым. Таинственное гигантское растение воздействовало только на то, что находилось на поверхности планеты.

Интересно: а у многих ли ещё народов из тех, которые обитают на Йилайле, имелись корабли-матки на орбите?

«Как это выяснить?»

Разговор неожиданно оборвался. Росс повернулся к жене.

— Пойдём. Мы сделали своё дело, — сказал он.

Они молча прошли мимо рядов джекков и вышли из пещер, а затем безмолвно проследовали до станции подземки.

— Значит, они вернутся домой? — спросила Эвелин. — Признаться, я не все поняла.

— Они не уверены, — ответил её муж. — Одни хотят вернуться, другие — нет. Есть такие, кто хочет остаться, а прочие хотят поселиться на другой планете.

— Наверное, такие же споры сейчас идут во всех анклавах, — заметила Риордан.

Мужчина забрался на тележку.

— Не знаю почему, но мне из-за всей этой заварушки почему-то стало грустно.

Он включил механизм движения, тележка заскользила вперёд, и Эвелин перестала думать о чем-либо другом, кроме путешествия по туннелям подземки.

— Давайте выбираться отсюда, — сказал Росс, когда они вошли в комнату в нурайлском общежитии, где их ждали остальные. Михаил тоже только что вернулся откуда-то.

— Я помогу Сабе добраться, — проговорил Гордон, который, похоже, обрадовался тому, что супруги уже вернулись. — Она слабее нас всех. Мы полагаем, что её организм тоже сопротивлялся изменениям, но иммунная система изначально была слабее.

Эвелин заметила, как просветлел взгляд Мердока. Он вернулся в мир, где звучали приказы, где от него требовалось действие. Нормальные потребности, понятные для него, даже если речь шла всего лишь о том, что нужно нести больную женщину на носилках.

— Неподалёку от Дома знаний есть станция подземки, — заметил Никулин.

— Я нашёл её, — ответил Эш. — Всем нужно собрать вещи и встретиться на станции рядом с этим общежитием. Пойдёмте, пора.

Все сразу разговорились, Риордан услышала, как Михаил сказал Гордону:

— Значит, вы пустили нас по ложному следу — этот остров, Поле бродяг…

— Мне нужно было вас чем-то занять, — отозвался археолог. Он немного помедлил и добавил: — Но вы должны признать, что даже бесполезное путешествие лучше, чем сидеть, ничего не делать и считать секунды.

— Ах. — Никулин пожал плечами. — Следовательно, вы действовали из гуманистических соображений?

Эш рассмеялся.

— Вперёд. Собирайте вещи.

Американка проводила глазами Михаила, который исчез за порогом открытой двери.

Она догадывалась: что бы ему ни написала в письме Светлана, он не собирался ни с кем этим делиться. Русский никому не покажет этого письма. Она подумала, что было бы с ней, если бы её навсегда разлучили с Россом. Возможно, отношения Михаила со Светланой и близко не походили на её любовь к мужу, но Эвелин впервые по-настоящему пожалела белокурого агента.

С этими мыслями она принялась собирать вещи. Удивительно — но ей вдруг стало грустно покидать эту маленькую круглую комнатку.

Они с Мердоком остались наедине. Эвелин не заметила, как вздохнула, и поняла это только тогда, когда Росс сказал:

— Не может быть, чтобы ты жалела о том, что мы уходим отсюда. Не хочешь же ты остаться?

— Нет, — ответила женщина. — Но мне нестерпимо чувство того, что я могла бы сделать больше. Эта операция была такой странной…

— Такой долгой? Жуткой? Скучной? — поторопил её Мердок.

— О, не знаю, — проговорила Риордан. — Умопомрачительной — наверное, это самое лучшее слово. Но дальше будет только труднее, Росс? Я вдруг почувствовала себя такой… старой.

— Просто ты больна. И я болен. Мы возвращаемся домой, — напомнил ей мужчина. — Пойдём. Помоги мне отлепить от двери нашу наклейку. Надеюсь, следующим жильцам тут больше повезёт…

— Если они тут появятся, — вздохнула Эвелин. — Жуть какая-то. Получается, что это из-за нас все начнут отсюда эвакуироваться.

— Не забывай: в нашем времени на этой планете живёт три народа, и два из них настолько ужасные, что врагу не пожелаешь такими стать.

Они по очереди приложили ладони к пластине у двери, а потом нажали на клавишу, после чего комната стала официально свободной.

— Ой, мы же забыли посмотреть, не осталось ли у нас денежек на счёту, — пошутил Росс.

— А я думаю, на обратную дорогу нам как раз хватит, — в тон ему ответила женщина.

Болтая подобным образом, они шагали по запруженной разными обитателями Йилайла улице. На этот раз все выглядело иначе. Другие существа без просьбы уступали им дорогу. Никто не заговаривал с ними, а по выражению физиономий инопланетян, как обычно, понять их чувств было нельзя. Но их положение явно переменилось.

Риордан все ещё размышляла об этом, когда они спустились по пандусу на станцию подземки, где их ждали остальные.

Все — и даже Саба, которая была настолько слаба, что у Эвелин сердце защемило при взгляде на неё. Но взгляд чёрных глаз эфиопки был ясным, она улыбалась и гордо держала голову. Гордон и Виктор поддерживали её под руки.

Все вместе они доехали до станции рядом с парком.

За полчаса под моросящим дождём группа добралась до места, где в небольшом ангаре была спрятана аппаратура для переноса.

Зинаида вошла и нажала несколько клавиш на пульте.

Эвелин с нетерпением ждала, когда откроется проход.

Замигали огоньки. Полковник нахмурилась и набрала код более старательно. Нетерпение окружающих переросло в тревогу.

— И что теперь? — спросил Росс и еле слышно выругался.

Вместо ответа в пространстве сформировались Ворота.

И оттуда вышли двое лысоголовых с бластерами в руках.

Глава 29

В мгновение ока Зинаида успела нажать на кнопку, и двери ангара захлопнулись перед самым носом гуманоидов.

Она стала возиться с наружным замком и бросила через плечо:

— Скорей. Уходите отсюда.

Первым пошёл Михаил.

Гордон взял на руки Сабу, Мердок зашагал следом за ними, готовый, в случае чего, сменить археолога. Эвелин догнала мужа и пошла рядом с ним.

— Наверное, у них головы кружились сразу после переноса, — выговорила она, тяжело дыша.

— Я на это и рассчитывала, — обернувшись, с улыбкой проговорила полковник.

Росс чуть слышно шепнул жене:

— А она резвая, надо отдать ей должное.

Эвелин пробормотала что-то нечленораздельное и добавила:

— Что же, получается, мы должны были просто стоять и глазеть на это как зомби?

Позади послышался воющий звук стрельбы из бластеров.

— Они выкарабкались оттуда, — с чёрным юмором заметил Михаил. — И охотятся за нами.

— Молчать, — проговорила Зинаида негромко, но это прозвучало как приказ.

Все умолкли. У Мердока, пропустившего жену вперёд, в голове вертелись вопросы, догадки и планы.

Теперь первым пошёл Виктор. Люди безмолвно крались по тропинкам под нависающими ветвями гигантских папоротников и наконец остановились в невысоком, но глубоком гроте.

Эш наклонился, и музыковед, соскользнув на землю, села и закрыла глаза. В сумраке, царившем в пещерке, не было видно выражения её глаз.

Росс заморгал. Он и не заметил, как стемнело.

Дождь прекратился, но небо закрывали плотные облака.

Все тяжело дышали.

Мердок удручённо произнёс:

— Если они захватили машину времени, это означает, что они и наш лагерь, выше по течению, так сказать, сцапали.

Васильева устало кивнула.

— Это значит, что, скорее всего, корабли тоже в их руках. — Она обернулась к Гордону. — Я разделяла ваши опасения. Наши эксперименты с навигационным оборудованием могли привести к отправке какого-то сигнала, который мы сами не заметили.

— Куда же нам теперь податься? — спросила Вера. — Возвращаться в город?

— Тогда мы наведём их на всех остальных, и они начнут там палить по всему живому, — возразила Эвелин.

— Они так и так найдут дорогу к городу, — задумчиво проговорила Зинаида. — И палить будут до тех пор, пока нас не разыщут. Думаю, нам надо добраться до центра и предупредить йилайлов. Сделать это надо поскорее, чтобы у них было время подготовиться.

Виктор энергично кивнул и раздвинул руками густые заросли.

Вскоре все они вышли к станции подземки. Виктор и Михаил осторожно осмотрели все вокруг и внутри и только потом вынырнули из-за занавеса лиан и дали всем остальным знак следовать за ними.

— Так мы выиграем несколько часов, — заметил Росс, когда они полушагом-полубегом спускались вниз по пандусу.

— Их привлечёт свет, — откликнулся Никулин.

— Кого следует оповестить первым делом, дабы были приняты скорейшие меры? — спросила Зинаида.

Саба сказала:

— Нам надо вернуться в Дом знаний.

Тележка словно бы поджидала их. Все забрались в неё и уселись. Гордон умостился рядом с Мариам. Они стали негромко переговариваться.

Михаил включил механизм старта. Тележка дёрнулась и начала набирать скорость. Росса прижало к сиденью — ему всегда нравились подобные аттракционы. Ему и «американские горки» нравились: чем опаснее, тем интереснее.

Они миновали станцию, располагавшуюся поблизости от общежития, и продолжили путь к башне.

С мрачным удивлением Мердок обратил внимание на то, что эта станция не пребывает в таком же запустении, как остальные. Ни пыли, ни плесени. Кто же ею пользовался — и зачем?

Теперь спрашивать об этом было бесполезно.

Как только тележка остановилась, Гордон помог Сабе выбраться из неё. Друг за другом они пошли вверх по пандусу.

Наверху их ждал чистый и сухой туннель. У дверей на выходе Мариам обернулась.

— Вам придётся подождать, — сказала она. — Внутрь никому входить не разрешается. Несмотря на то, как все теперь переменилось, я не знаю, что будет, если мы нарушим правила.

Зинаида отозвалась:

— Нам тут будет намного лучше. Эш, ступайте с ней. Мы вас подождём тут.

Росс быстро бросил ранец на вымощенный каменными плитами пол, сел и прислонился спиной к стене. Вынул из ранца фляжку, жадно напился и передал её жене. Та тоже отпила.

Вера села по другую сторону от Эвелин, а Виктор — рядом с ней. Они стали тихо переговариваться по-русски. Полковник и Ирина заговорили между собой — тоже по-русски. Мердок поднял голову, вытянул шею и увидел, что Михаил стоит у другого конца туннеля, спиной к остальным, в напряжённой позе. Американец догадался, что он читает письмо. Он покачал головой и посмотрел на Риордан. Та время от времени бросала на Никулина сочувственные взгляды.

Саба и Гордон вернулись неожиданно быстро.

— Они все знают, — сообщил Эш. — И если я все понял правильно, они готовы к этой атаке.

— Следовательно, мы свой долг исполнили, — сказала Зинаида. — Давайте вернёмся к машине времени. Надо проверить, удерживают ли они её.

— Если да — нам все равно придётся отвоевать её, — мрачно заметил Росс.

Михаил обернулся.

— И вам не хочется, — поинтересовался он с извечным мрачным юмором, — посмотреть, что тут произойдёт?

— Но как мы можем это сделать? — подбоченившись, осведомилась Эвелин. — Я бы предпочла наблюдать за представлением с галёрки, когда спецэффекты обеспечивают с помощью бластеров.

— Нет, — перебил её Мердок, — дайте-ка я угадаю. Ещё одна станция подземки расположена так, что оттуда открывается отличный вид?

Никулин улыбнулся, Виктор рассмеялся.

— Другая башня. Башня в космопорте, — объяснил Михаил. — Скорее всего, она служила военным наблюдательным постом. Оттуда виден весь город.

Зинаида растерялась, но потом кивнула.

— Только быстро. Так мы сумеем получить более достоверные сведения для отчёта, а может быть, лучше поймём, что тут произошло.

Они снова расселись по тележкам и на этот раз проехали дальше по той же линии. Росс понял, что у него в голове начала складываться схема подземки. Если он не ошибался, в прошлом город йилайлов был намного больше, чем нынешний.

Выбравшись из тележки, они вышли на пустую, отчасти заросшую травой и кустами улицу. Все включили фонари и пошли следом за Михаилом.

Башня оказалась одной из тех, которые Росс и Гордон обнаружили в далёком будущем, — высокая, из красноватого камня, где дикие ласки устроили своё логово. Внутрь башни они тогда не забирались.

На этот раз наверх группа поднялась с помощью подъёмника. Машина работала медленно и бесшумно. В кабине горели голубоватые огоньки — тусклые, но все же позволявшие что-то видеть вокруг. Какой-то источник энергии все ещё питал подъёмник и освещение.

Наверху агенты увидели несколько устройств, которые, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, оказались подзорными трубами. Главный пульт, над которым висел большой экран, по всей вероятности, когда-то в прошлом бывший частью системы видеонаблюдения, не функционировал.

Подзорные трубы можно было поворачивать и настраивать вручную. Мердок подошёл к одной из них, смахнул с неё пыль и плесень. Оказалось, что труба довольно легко поворачивается. С её помощью тёмная улица на подходе к башне просматривалась гораздо более чётко, чем невооружённым глазом. Действовало устройство не по инфракрасному принципу — это Росс понял сразу. Окрестности просматривались неплохо — правда, совсем не было заметно теней и все представало в непривычно плоском виде.

— Эй! — резко выкрикнула Эвелин. — Они прямо под нами!

— Космопорт, — проговорила Зинаида. — Естественно. Они должны первым делом наведаться сюда.

— Что же нам делать? — спросила Вера, беспомощно обведя взглядом остальных. — У нас ведь нет оружия.

Росс заметил, как его жена приняла боевую стойку. Лицо её стало напряжённым, но она сохраняла спокойствие. Михаил не тронулся с места.

А потом он вдруг повернулся.

— Вы лучше туда посмотрите, — резко выдохнул он, указывая вниз.

Росс прижался глазом к окуляру подзорной трубы и увидел не двоих лысоголовых, а уже целый десяток. Они строем двигались по пустой улице и палили во все, что двигалось. Кроме того, они истребляли огнём все попадавшиеся на их пути растения.

На глазах у Мердока лысоголовый, возглавлявший отряд, задрал голову и уставился на башню. Россу показалось, что он смотрит прямо на него.

— Как думаете, а не принадлежала ли эта башня в далёком прошлом им? — тихо спросила Эвелин.

Никто ей не ответил. Все молча смотрели вниз.

Неожиданно внизу появились шестеро высокорослых четвероруких существ, одетых в полотняные балахоны.

— Йилайлы, — пробормотала Саба еле слышно, а показалось, что голос её в тишине прозвучал громко.

Лысоголовый-вожак проворно развернулся, прицелился, но выстрелить не успел. Йилайлы поднесли к губам длинные трубки. Росс увидел, как они надули щеки и из трубок вылетели облачка пыли, расцвеченной разными яркими красками. Агент не понял, вправду ли пыль была разноцветной, или так только казалось при взгляде через подзорную трубу.

Двое лысоголовых все же успели нажать курок, и двое йилайлов упали на землю. А потом лысоголовые стрелять перестали. Они ошарашено оглядывались по сторонам, хлопали себя ладонями по лицам и телу, пытались бежать, но застревали на месте. Впечатление создавалось такое, будто они увязли в липком желе, а затем начали извиваться как черви, подняли руки вверх, расставили пальцы, запрокинули головы и через некоторое время застыли в таких нелепых позах. Ужас сковал Мердока, когда он увидел, как из ушей, ртов и ноздрей лысоголовых начали прорастать зеленые стебельки.

Он поспешно отвернулся и быстро сглотнул подступивший к горлу ком. Что бы ни произошло, эта смерть была не более приятной, чем от выстрела из бластера.

Зинаида сухо проговорила:

— Достаточно. Давайте уходить.

— Хорошо, — скованно проговорил Росс, — что нам не нужно выходить с той стороны.

Эвелин вздрогнула и быстро кивнула. Они ушли поспешно, но организованно, радуясь тому, что в башне — автономная система воздухоснабжения. Запросто могло быть так, что те споры — или чем уж там йилайлы стреляли по лысоголовым — до сих пор остались в воздухе.

На обратном пути агенты молчали — и пока ехали в подземке, и пока шагали по ночным джунглям к машине времени.

Михаил и Виктор прошли вперёд и все проверили. Возле аппаратуры никого не оказалось. Тогда из джунглей вышли остальные. Гордон поддерживал Сабу. Зинаида снова набрала код на пульте.

И снова ничего не вышло.

Росс почувствовал, как Эвелин взяла его за руку. Сомнений быть не могло: что-то случилось. То ли лысоголовые изменили код, то ли аппаратура повредилась из-за чего-то ещё. Как бы то ни было, если группа, находившаяся в настоящем времени, не догадается о том, что тут произошло, отряд может остаться в прошлом на веки вечные.

— Мы предполагаем, что их привёл сигнал, — наконец проговорила Саба. — А вы как думаете, почему они пришли?

— Чтобы спасти свой разведывательный флот, — усталым голосом ответил Гордон. — Не забывайте, изначально шарообразные звездолёты принадлежали лысоголовым.

— Тогда… — медленно выговорила Эвелин. — Тогда получается, что плохие парни здесь мы, а не лысоголовые?

Ответом ей было общее молчание. Мердок заметил, что все смотрят на его жену.

Они расселись в темноте, образовав полукруг около платформы, над которой открывались Ворота. Никому и в голову не пришло зажечь фонарик. Это было бы слишком рискованно.

— Задумайтесь, — предложила Риордан. — То есть… Они меня пугают, и я знаю о том, что они совершали ужасные убийства. Но мы прилетели сюда на их звездолёте, и мы знаем, что экипажи всех этих кораблей умерли. Как бы мы себя чувствовали, если бы получили сигнал с одного из наших отрядов, отправились бы туда, откуда донёсся этот сигнал, и обнаружили бы на борту звездолёта орду инопланетян — а наша команда исчезла бы. Разве не резонно предположить, что её попросту перебили?

— Они принесли нам войну, — заметил Росс.

— Мы не знаем, была ли это война. О да, они действительно любят пострелять, но ведь и мы в прошлом этим грешили, хотя себе всегда казались хорошими ребятами.

— Значит, мы — злодеи? — послышался из темноты голос Михаила — холодный и удивлённый.

— Для них — да, — ответила ему Эвелин уверенно. — Нам ничего не известно о том, что движет лысоголовыми. Борис и все прочие решили, что сфероиды — это корабли, предназначенные для разведки. Получается, что не все экспедиции лысоголовых носили военный характер. В стычках погибали не только мы, но и они.

— Значит, на Доминионе — в далёком прошлом — они действовали из соображений самозащиты? — полюбопытствовал Росс.

— Нет, — ответил Гордон. — Там была настоящая война. Но мы не знаем, откуда взялись те лысоголовые. Вполне возможно, что они, как и мы, могут быть представителями самых разных цивилизаций. На самом деле о противнике нам известно только то, что они являются безволосыми гуманоидами, что у них имеется техника, необходимая для осуществления межзвёздных перелётов, что кое-что из их продуктов питания подходит и для нас, а также что они умеют путешествовать во времени. Нам неясно, какова их глобальная стратегия, каковы их мотивы, эмоции, кому они служат, что считают угрозой для себя. То есть мы ничего о них не знаем.

И в это самое мгновение послышался негромкий гул, замелькали огоньки на панели — и сформировались Ворота.

Появился Валентин, едва различимый в тусклом свете.

— Ага! — воскликнул он. — Так мы все верно рассчитали?

Все загомонили, начали смеяться и радостно кричать. Счастью и радости не было предела. Ни Гордон, ни Зинаида никого не стали призывать к молчанию. Первым делом в кабину провели Сабу.

Росс сдержался, чтобы не протолкаться вперёд и не заорать: «Мы — следующие!»

Он заставил себя ждать. Следующими были отправлены Ирина и Вера, и только потом в кабину шагнули они с Эвелин.

Как только двери закрылись, женщина облегчённо вздохнула и прижалась к мужу.

— Так хочется домой, — прошептала она.

Он крепко обнял её.

А потом и у него, и у неё закружилась голова, а в следующее мгновение двери открылись. Росс шагнул вперёд, Эвелин за ним. Там, на ярко освещённой поляне, стояли остальные участники экспедиции. Неприятно пахло жжёной травой. Двери ангара закрылись за спиной у Мердока, и он громко чихнул.

— Что стряслось? — спросил он у стоявшего неподалёку Кейса Ренфри. — Лысоголовые для начала напали на вас?

— Погоди, — отозвался Ренфри. Вид у него был такой же усталый и измождённый, как у всех остальных. — Все расскажем, как только прибудут остальные. А сейчас надо поторопиться, потому что в любой момент могут заявиться их дружки.

— Я отведу вас на корабль, — сказал Григорий.

Супруги пошли за русским, предоставив ему идти первым и принимать решения. Росс вдруг почувствовал, что в голове у него не осталось никаких мыслей и что он способен только тупо идти вперёд.

Казалось, целую вечность они добирались до вырубки посреди джунглей, где стоял шарообразный звездолёт — корабль лысоголовых. Со странной смесью чувств Мердок взошёл вверх по трапу и сразу направился в столовую.

Оттуда доносился аромат кофе, и Росс догадался, что с этим кто-то его опередил. Гордон молча указал на расставленные рядком чашки, над которыми лениво клубился пар.

Благодарность Мердока была так велика, что для её выражения у него не нашлось слов. Он схватил первую попавшуюся чашку и жадно отхлебнул напиток, не боясь обжечь язык. Глаза у него заволокло слезами, но кофе уже согревал его внутренности и приносил с собой чувство комфорта, которого, как сейчас казалось Россу, он был лишён целую вечность.

Смутно Мердок осознавал, как его товарищи мало-помалу заполняют столовую. Ряд кружек уменьшался и уменьшался, и в конце концов осталась только одна.

— Мы все здесь? — спросил Гордон. — Он встал в дверях и попытался сосчитать собравшихся по головам. В столовой стало ужасно тесно, но никто не хотел уходить. — Кейс, может, все же расскажешь, что случилось?

— На счастье, они высадились в космопорте, — ответил Ренфри. — Елизавета находилась поблизости оттуда. Она решила в последний раз проверить, все ли анализаторы мы забрали, вот и заметила лысоголовых. Калигинова поскорее вернулась сюда, и мы выключили всю аппаратуру на корабле, чтобы они не смогли его отыскать. К несчастью, у них, по всей видимости, имеется какое-то устройство, с помощью которого чужаки могут разыскивать генератор поля Ворот, потому что нашу машину времени они нашли. На пульте был установлен год, в который вы отправились. У нас не было никакой возможности вас предупредить.

— Назад они не вернутся, — проговорила Ирина. Её глаза потемнели и стали большими-пребольшими от усталости и перенапряжения.

Росс нахмурился. Эвелин не смотрела на него. Она смотрела на последнюю чашку с кофе, растерянно приоткрыв рот.

Мердок понял, что кого-то не хватает. Он быстро обвёл всех глазами. Не хватало Михаила.

Базарова ясным и звонким голосом проговорила:

— Михаил Петрович переставил время на год работы предыдущей экспедиции. Он сказал, что уничтожит аппарат, как только окажется там. Лысоголовые — те из них, кого не смогут уничтожить йилайлы, — навсегда останутся там, где побывали мы.

Росс присвистнул.

— Он вернулся? К той русской экспедиции?

Ирина коротко кивнула. Она, похоже, овладела собой.

— С разрешения полковника. Зинаида обратилась к Борису:

— Все на борту, и, поскольку машина времени уничтожена, у нас нет необходимости забирать её. Давайте взлетать.

Гордон взволнованно посмотрел на Васильеву, а потом обратился к остальным:

— Вы все слышали. Перерыв на кофе окончен. Всем лечь на койки и пристегнуться.

Мердок вышел, но чашку с недопитым кофе унёс с собой.

Гордон, по всей вероятности, намеревался разместиться в командном отсеке, и потому Росс в каюте оказался один. Он забрался на койку, допил кофе и пристегнулся.

Вскоре началась полоса неприятных ощущений, вызванных взлётными перегрузками, но на этот раз они показались Мердоку почти приятными. У него было такое чудесное настроение, что ему показалось, будто перегрузки закончились быстрее обычного, а как только это случилось и на корабле воцарилась невесомость, Росс отстегнул ремни, встал и вылетел из кабины.

Он оказался не первым, кто это сделал.

Напротив обзорного иллюминатора в воздухе парила Ирина. Опустив плечи, она сцепила руки перед грудью и провожала взглядом планету, постепенно превращавшуюся в крошечную светящуюся точку, а потом что-то скорбно проговорила по-русски, и Росс поспешно развернулся, радуясь тому, что она его не заметила. Но, развернувшись, он лицом к лицу столкнулся с Гордоном и Эвелин.

— Что она сказала? — спросила Риордан, когда они втроём добрались до комнаты отдыха.

Эш покачал головой.

— «Я потеряла их», — медленно выговорил он. — «Я потеряла их обоих».

Глава 30

Росс удивился, когда Гордон спросил у Виктора, не будет ли тот против, если он переберётся к нему в каюту. Виктор согласился. В итоге Росс остался в одиночестве, но ненадолго. Через полчаса появилась Эвелин со своим багажом.

Усмехнувшись, она подтолкнула сумку к койке. Мердок проследил за тем, как сумка прокувыркалась в воздухе и легонько ударилась о стенку каюты.

— Я не то чтобы не рад тебя видеть, но как же Саба?

— Ей больше всех нас надо отоспаться. Мы только что с ней говорили. Она, конечно, проявляет истинные чудеса тактичности. Честно говоря, я думала, мы ещё сто лет с ней будем произносить фразочки типа: «А ты бы что предпочла?» Нет, даже не так: «А ты бы что предпочла» — вот так вернее будет. В общем, в конце концов я поняла, что она не против того, чтобы остаться в гордом одиночестве, чтобы спать, и спать, и спать. — Женщина наморщила нос и чихнула. — У тебя насморк прошёл? У меня — почти. Но как вспомню про эти споры…

Она картинно поёжилась и, поскольку в это мгновение она ни за что не держалась, завертелась в воздухе.

Росс рассмеялся, удержал её и крепко обнял.

Через некоторое время он направился в столовую. Мердок жутко проголодался — и, как выяснилось, не только он.

Выбрав еду (а он решил набрать как можно больше всякого разного, хотя бы для того, чтобы поскорее отрешиться от вкуса треклятого сыра, которым они питались столько недель подряд) и плотно поев, Росс поплыл по кораблю без особой цели.

Услышав голоса, доносившиеся со стороны каюты, которая на пути к Йилайлу служилаучебной аудиторией, Росс придержался за скобу. Голоса принадлежали Гордону и Виктору.

Говорили они на странной смеси русского с английским. Русского было больше, и Росс почти ничего не понимал, только услышал, как Эш несколько раз упомянул имя Михаила и один раз — имя Тревиса Фокса.

«Неужели Гордон наконец примирился с исчезновением Тревиса?» — подумал Росс.

Ведь, согласно одной из версий, предложенной кем-то из умников в верхах, Тревис не погиб, а просто-напросто решил не возвращаться. Гордон, похоже, воспринял это как нечто личное — как если бы он был в этом виноват, словно он в чем-то подвёл Тревиса.

И вот теперь другой агент, также входивший в отряд под командованием Гордона, добровольно сделал такой же выбор. Мотивы у него были иные, но итог получился тот же самый.

Михаил решил не возвращаться домой.

Время от времени, пока тянулись однообразные дни полёта, Росс мысленно возвращался к выбору, сделанному Михаилом.

Мердок спал, ел, играл в какие-то игры и смотрел видеофильмы. Пока они летели к Йилайлу, развлекательная аппаратура большей частью простаивала без дела, а вот на обратном пути всех почему-то тянуло в комнату отдыха. И дело было не только в том, что всем было нечем заняться. Просто все стосковались хотя бы по кусочкам, по частичкам родины, дома, и пусть эти частички представили перед ними в виде глупых кинофильмов — они были нужны. Росс поймал себя на том, что смотрит одни и те же боевики по нескольку раз — только ради того, чтобы слышать английскую речь.

Обратный путь прошёл гладко, без происшествий.

Они совершили промежуточную посадку, заправились топливом, и никто на них не напал. Шарообразный звездолёт снова взлетел, повинуясь таинственной навигационной схеме, некогда заложенной в его бортовой компьютер, и уверенно направился к Земле.

Когда они приземлились, в России ещё стояла зима. Путешествие повторилось в обратном порядке: сначала — на грузовике до самолёта (на этот раз в кабине оказалось тепло), затем — самолётом до небольшого аэродрома, а оттуда на поезде до Санкт-Петербурга, где их всех продержали в карантине до тех пор, пока американские и русские учёные не удостоверились, что ни у кого из них в организме не осталось ни единой споры. Во время карантина все жадно ели, быстро поправлялись и набирали вес. И верно: Сабу изменения коснулись в большей степени, у неё пострадала иммунная система. Как раз в те дни, когда Росс уже начал потихоньку сходить с ума от безделья, карантин закончился.

Зинаида исполнила своё обещание и устроила американцам прекрасную экскурсию в честь успешного завершения миссии. Несколько дней они посвятили осмотру достопримечательностей Санкт-Петербурга. Росс любовался древними византийскими мозаиками и фресками. Странные глаза, смотревшие на него с этих древних рисунков, чем-то напомнили ему о джекках.

Что стало с ними? Странно было думать о том, что недавние для него события уже произошли в то время, когда создавались вот эти рисунки.

Мердоку хотелось поскорее оказаться дома.

Но он об этом молчал. Эвелин явно была в восторге от всего, Гордон проявлял большой интерес, а Мариам, которая и теперь ещё быстро уставала, все равно старалась не пропускать ни единого экскурсионного дня. Порой её большие тёмные глаза вдруг становились задумчивыми и печальными, и все же она почти всегда улыбалась.

Россу нравились барочные дворцы и фантастические коллекции произведений искусства, но больше всего его радовало то, что вокруг — люди, говорящие на человеческом языке, пусть и непонятном для него. Прежде он терпеть не мог большие толпы народа, а теперь просто наслаждался скоплением людей.

Правда, воспоминания у него теперь стали странные: как-то раз, увидев бегающих по заснеженному парку детей, он вдруг снова подумал о джекках.

А ещё он вспоминал о настоящем времени планеты Йилайл, на которой побывали они с Гордоном и Ренфри.

В нынешнем времени на планете обитали три вида существ: летуны, которые поняли, что им нужно остаться, свирепые гуманоиды — по всей вероятности, то были лысоголовые, лишённые доступа к машине времени. И ещё йилайлы, которые по какой-то причине отказались покидать планету. Или их заставили остаться?

Сколько вопросов осталось без ответа!

«По крайней мере — пока», — подумал Росс однажды ночью, когда они вернулись с балетного спектакля.

Мердок сел и открыл ноутбук, решив, что пора ему заняться подготовкой отчёта — ведь до отлёта в Штаты оставались считанные дни.

В первом абзаце он изложил свои размышления насчёт пернатых кошек.

Пернатые кошки.

«Откуда взялись кошки? — гадал Росс. — Кто их туда притащил? Мы их в прошлом не видели, и нам точно известно, что ни русские, ни мы с собой кошек не привозили».

Чтобы ответить на этот вопрос, потребовалась бы ещё одна экспедиция — а имело ли смысл это выяснять, пока судить было трудно. Интересно, в кого планетарный разум начнёт превращать этих маленьких хищников? В птичек, за которыми они охотятся?

Росс закрыл крышку ноутбука и поморщился.

«Нет, — решил он, — всему своё время. Отчётам, воспоминаниям… Я сейчас в отпуске».

Два дня спустя они вышли из самолёта, приземлившегося в аэропорту Вашингтона. И повсюду были не просто люди, а люди, говорившие по-английски!

Росс испытывал эйфорию все время, пока шли короткие беседы, осмотры врачей, консультации психологов.

Во время бесед и предварительных устных отчётов он сам себе удивился, поскольку то и дело, для того чтобы выразить некоторые мысли, сбивался на йилайлский. Он понял, что целиком передать пережитое невозможно. Плохо или хорошо это было — но оно входило в плоть и кровь человека. В разговорах между собой они с Эвелин, Гордоном и Сабой частенько употребляли свист и жужжание, заменяя ими отдельные существительные и глаголы, лучше передававшие смысл по-йилайлски.

— Это привычка, от которой нам придётся избавляться, — сказал Мердок жене, когда они ложились спать в тот вечер. — Если только, конечно, мы не пожелаем разговаривать секретным кодом.

— При взрослых мы этого делать не станем, — с улыбкой проговорила Риордан. — Но если у нас родятся дети — совсем не повредит, если кое-какие словечки мы будем произносить по-йилайлски, как думаешь?

Она весело усмехнулась.

— Дети, — повторил Росс. — Так ты не против того, чтобы этим заняться?

— А ты?

Женщина все ещё улыбалась, но её карие глаза смотрели серьёзно.

Мердок пожал плечами — немного беспомощно.

— Не знаю. Не думал об этом. Так ты… прямо сейчас хочешь к этому приступить?

Эвелин покачала головой.

— Нет. Мы вложили слишком много времени в тренировки, мы нужны Проекту — ведь мы работаем хорошо, даже тогда, когда нас постигают неудачи. Я много об этом думала с тех пор, как мы улетели с Иилайла. Наверное, нам стоит остаться в Проекте до тех пор, пока мы здесь нужны.

Росс задумался.

— У меня было такое жуткое детство, — покачав головой, проговорил он. — Я никогда не хотел иметь детей… Но я знаю, как бы я стал их воспитывать: совсем не так, как воспитывали меня. Вернее — не воспитывали, — закончил он и невесело рассмеялся.

Риордан усмехнулась.

— Что ж. У нас уйма времени, чтобы все обдумать и обговорить. — Она знакомо прищурилась и добавила: — Что-то не так. Я что, огорчила тебя этим разговором о детях?

— Нет, — ответил Росс. — Удивила. Я так привык к мысли о том, что мы могли застрять на Йилайле, а ведь если бы мы там застряли, у нас бы в конце концов народились отпрыски-мутанты…

— Да, я тоже думала об этом, — пробормотала его жена.

— Михаил, — кивнул Росс. — И то, что он там остался…

Эвелин ждала, пока муж подберёт нужные слова.

— Я… Может быть, со мной что-то не так? Может, все дело в моем прошлом? — Он пожал плечами. — Это так глупо. Даже не знаю, смогу ли объяснить, да и стоит ли пытаться.

— Мы с тобой когда-то договорились: лучше не скрывать что-то, а выговариваться, — заметила Риордан. — Ты не сможешь меня шокировать. Я слишком многое повидала, пока жила одна.

— Дело в Михаиле, — повторил Мердок.

— В Михаиле? А именно?

— Не в нем самом, а в том, как он поступил.

— Ах, вот оно что! — Глаза Эвелин широко раскрылись от внезапного понимания. — Ты не думаешь, что смог бы принять такое решение в подобных обстоятельствах, если бы среди участников пропавшей экспедиции оказалась я, а не Светлана?

Росс поморщился.

— Если бы я узнал о том, что ты заперта там до конца твоей жизни, не знаю, смог бы я добровольно присоединиться к тебе, понимая, что это бессмысленно. Скажи, из-за этого я становлюсь…

— Никем ты не становишься! — яростно возразила женщина. — Прекрати. Прекрати. Нельзя мучить себя вопросами типа «а что, если…», потому что обстоятельства совсем иные. Во-первых, и Саба и Гордон убеждены в том, что он изначально намеревался остаться, если бы сумел разыскать Светлану. Думаю, они много об этом говорили. И это не удивительно, если учесть, что и они оба потеряли напарников, заблудившихся в прошлом.

— И как же они на это смотрят? — спросил Мердок. — И откуда такие выводы? Только из того, что Никулин всеми правдами и неправдами пробился в число участников экспедиции?

— Да нет, это как раз могло быть чистой воды авантюрой. — Эвелин рассмеялась. — Все их доводы мне неизвестны. Но Гордон рассуждал о психологическом состоянии Михаила. Он был так похож на человека, уставшего воевать. Слишком много жестокости, слишком много погибших товарищей после нападений лысоголовых на русские станции. Согласись — вольно или невольно пересмотришь свои взгляды на жизнь в таких-то условиях.

Росс кивнул. Да, это можно было понять.

— Было и другое, но я не стала расспрашивать. Я скажу тебе о том, что убеждает лично меня. Весь этот флирт до отлёта и потом, на борту… Это было так… так пусто. Честно говоря, я думаю, что таким образом Михаил пытался усыпить нашу бдительность, чтобы нам и в голову не пришло, будто он задумал такое. В конце концов, после того как мы приземлились на Йилайле, он мог спокойно закрутить романчик и с Верой, и с Ириной. Обе они были бы этому только рады. Но он этого не сделал. Обеих отверг, да ещё и разозлился на Ирину, когда та не пустила его к Светлане. Но, в конце концов, — Эвелин пожала плечами, — он нашёл выход, который так искал, и тот факт, что Зинаида позволила ему уйти, означает только одно: она понимала, что наша безопасность будет гарантирована не только уничтожением машины времени, но и нежеланием Михаила возвращаться в наше время. Он все продумал заранее. Это не было решение, принятое под влиянием момента.

Мердок вздохнул и задал жене вопрос, который не давал ему покоя:

— А ты бы вернулась?

Она отвела взгляд и слегка нахмурилась.

— Не знаю, — ответила она наконец и улыбнулась мужу. — Для меня все точно так же, как для тебя. Если бы я не знала всех обстоятельств, если бы я не убедилась в том, что эти обстоятельства реальны, я не знала бы, как поступить.

Росс поцеловал её.

— Ну и ладно, — сказал он. — Давай жить дальше.

Женщина усмехнулась, и скоро они легли спать.

Позднее, когда Мердок обдумывал этот разговор, он понял, что на самом деле Эвелин, конечно, отлично знала бы, как поступить. Просто ей хватило мудрости и щедрости духа подыграть ему.

«Вот она — настоящая любовь, — подумал Росс перед тем, как заснуть. — Она на пару шагов впереди меня, но я могу у неё подучиться. Наша любовь будет расти и меняться, и мы оба станем другими людьми. Все, что нам для этого нужно, — это время».

Андрэ Нортон Луна трех колец

КРИП ВОРЛАНД

Глава 1

Что такое космос? Это пустыня, познать которую не дано человеку, даже если он обладает сотнями, тысячами жизней, чтобы провести дороги между солнечными системами и планетами, чтобы расспрашивать, чтобы пытаться узнать, что находится за следующим солнцем, следующей системой.

Такие искатели знают, что не должно быть пределов человеческой вере в чудесное, которая отсутствует у тех, кто следует проторенными дорогами, не принимает ничего, отказывает собственным чувствам.

Те, кто осмеливается проникать в неизвестное – первые разведчики пространства, исследователи и не в меньшей степени Свободные Торговцы, вырывающиеся за пределы Галактики – привыкают к тому, что то, что было легендами и фантазией на одной планете, может оказаться счастливой или мрачной действительностью на другой. Каждое приземление на новую планету приносит свои тайны и открытия.

Быть может, это вступление псевдофилософское, но я не знаю, как начать иначе, потому что раньше я рассказывал обо всем этом только в той мере, в какой это требовалось для отчета в Лигу Свободных Торговцев. Когда человек собирается описывать невероятное, ему трудно начать.

Перворазведчики во время своих бесконечных путешествий по мирам и системам сообщают в Управление много странного и необычного. Но даже планеты, ставшие благодаря их работе доступными людям, могут хранить свои тайны и после того, как их признают удобными стоянками для кораблей или даже пригодными для новых поселений.

Свободные Торговцы, целиком зависящие от внешней торговли и не получающие для поддержки жирных кусков, которые дают своим монополиям Объединения планет системы, то и дело сталкиваются с явлениями, неизвестными даже в Управлении. Так и случилось на Йикторе во времена Луны Трех Колец. И кто может рассказать об этом лучше меня, с которым все это произошло, хотя я был всего лишь помощником суперкарго на «Лидисе», к тому же последним в списке команды этого корабля.

Благодаря своему образу жизни за годы своего существования Свободные Торговцы стали почти что отдельным племенем Галактики. У них нет дома, у их кораблей нет постоянного порта приписки, они всегда скитаются. Поэтому для нас корабль – единственная наша планета, и вне его мы все выглядим иностранцами. Но это не значит, что мы неприязненно относимся ко всему иностранному, чужому; тяга к исследованию и восприятию окружающего нас внешнего пространства стала уже неотъемлемой частью нашей природы.

Мы рождаемся торговцами, потому что семьи живут на больших кораблях.

Так было решено уже давно, и это было гораздо лучше для нас, чем короткие непрочные связи в портах, могущие привести к потере своего корабля.

Крупные космические станции-порты являются городами, торговыми центрами для каждого сектора, где совершаются крупные сделки и где семьи могут насладиться чем-то вроде домашнего уюта в промежутках между вояжами.

Но «Лидис» был кораблем класса Д для холостяков, потому что предназначался для торговли на опасных окраинах, на которую могли решиться только одинокие мужчины. Я, Крип Ворланд, был очень доволен, что взялся за это дело. Мой отец не вернулся из последней экспедиции уже много лет тому назад. Моя мать, по обычаю Торговцев, через два года снова вышла замуж и уехала куда-то со своим супругом. Так что меня некому было отговаривать, когда я записывался в команду.

Нашего капитана Урбана Фосса считали хорошим командиром, хотя он был молод и любил риск; но именно последнее и устраивало членов его команды: они хотели иметь вожаком человека, который каким-нибудь рискованным предприятием продвинет их в ряды тех, кто пользуется солидным авторитетом в торговых центрах. Джел Лидж заведовал торговым отделением. Он не любил давать легких заданий, но я повздорил с ним только один раз, и из-за того, что он ревниво охранял торговые секреты, заставляя меня доискиваться до всего самому. Но, может быть, это и было лучшим способом обучения держать меня в постоянном напряжении во время вахты и давать возможность подумать, когда я был свободен от своих обязанностей.

Мы совершили уже две удачные экспедиции до того, как приземлились на Йикторе, и, конечно, возомнили о себе бог знает что. Но, как бы то ни было, Свободные Торговцы никогда не забывают об осторожности. Когда мы совершили посадку, то, прежде чем открыть люки, Фосс включил для прослушивания магнитофонную запись, содержащую все предупреждения, необходимые на этом свете.

Единственный порт – так как это была действительно окраинная планета – находился вблизи Ырджара, центрального города, если можно вообще говорить о существовании городов на Йикторе, расположенного в центральной части большого северного материка.

Мы приурочили наше прибытие к большой торговой ярмарке, встрече купцов и простого люда со всей планеты, что происходило раз в два планетных года в конец сезона сбора урожая.

Как и во многих других мирах, эти сборища имели когда-то, да и до сих пор не утратили до конца религиозное значение. Считалось, что это была дата битвы древнего народного героя с каким-то демоническим врагом, в которую он вступил ради своего народа и одержал победу, но погиб и был похоронен с необычайными почестями. До сих пор разыгрывалось подобие той битвы, после чего следовали соревнования, в которых феодалы соперничали друг с другом, ставя на своих чемпионов. Победившие в каждом соревновании получали богатые призы, а главное – престиж не только для себя, но и для своего хозяина вплоть до следующей ярмарки.

Глава 2

Общество на Йикторе находилось в феодальной стадии развития.

Несколько раз за историю его существования короли и завоеватели пытались объединить под своей властью целые континенты, хотя бы на время своего правления. Эти объединения порою существовали и в последующие династии, но, как правило, вскоре распадались в результате междуусобиц. Развития не происходило. Священники, правда, хранили какие-то легенды о ранней цивилизации, достигшей большей стабильности и более высоких технических знаний.

Никто не знал, почему они остановились на этой стадии, и никто из местных жителей не хотел знать, существует ли другой образ жизни, или не верил в это. Мы прибыли во время полной разрухи и беспорядка, когда шесть феодалов нападали друг на друга, но ни у кого из них не было ни ловкости, ни смекалки, ни везения, чтобы взять верх. Таким образом, имело место своего рода равновесие власти.

Для нас, Торговцев, это влекло за собой некоторые трудности и неудобства, ограничивало нашу деятельность, чем мы были очень недовольны.

Это означало «запрет на мысли» и «запрет на оружие».

Давным-давно, еще в самом начале свободной торговли, для защиты от власти Патруля и якобы для того, чтобы не раздражать Контроль, Торговцы осознали необходимость этих двух предосторожностей на примитивных планетах. Определенная техническая информация ни в коем случае не должна была продаваться, как бы ни высока была предлагаемая цена. Оружие внешнего мира, а также секреты его изготовления, находились под запретом. Когда мы совершали посадку на такую планету, все оружие, кроме небольших дубинок, запиралось в сейф и доставалось только после того, как мы покидали планету. Мы также проходили профилактику, чтобы из нас нельзя было вытянуть никакой запретной информации.

Может показаться, что в результате всего этого мы были абсолютно беззащитными перед грубой силой какого-нибудь феодала, решившего узнать от нас как можно больше. Но закон ярмарки полностью охранял нас от опасности, по крайней мере, до тех пор, пока мы придерживались правил, установленных жрецами в первый день.

По закону, общему для всех миров Галактики и кажущемуся везде естественным и справедливым, территория ярмарки являлась нейтральной площадью и святыней. Смертельные враги могли встретиться тут, но ни один не посмел бы взяться за оружие. Если кто-нибудь из преступников достигал ярмарки и не нарушал ее законов, он был полностью свободен от преследования и наказания до ее окончания. Сама ярмарка имела свои законы и полицию, и любое преступление, совершенное за ней, жестоко каралось.

Таким образом, ярмарка являлась также местом переговоров между феодалами, где они разбирались в своих междуусобицах, а возможно, и заключали новые союзы. Нарушивший закон ярмарки объявлялся вне закона, что было почти равносильно приговору к смертной казни, только более продолжительной и мучительной.

Все это мы хорошо знали, однако терпеливо выслушали запись: на торговом корабле никто никогда не относится к такого рода предупреждениям как к пустой трате времени. Затем Фосс снова обратился к распределению обязанностей во время пребывания на планете. Во время экспедиций на разные планеты мы выполняли их по очереди. Охрана корабля была постоянно, остальные же были относительно свободны и могли работать парами. Начиная с утреннего гонга и до сумерек мы должны были налаживать контакты с местными купцами. Фосс был уже один раз на Йикторе как помощник капитана на «Коал Сэк» и теперь вытащил свой дневник, чтобы освежить в памяти образ жизни планеты.

На всех кораблях Свободной Торговли, хотя суперкарго руководит распределением товара и основными сделками, каждый член команды может работать самостоятельно, смотреть во все глаза и предлагать по собственной инициативе выгодные сделки. Так что, разбившись на пары, мы исследовали рынки, выясняя нужды местных жителей, которые можно было бы удовлетворить во время следующей экспедиции, а также подыскать возможные предметы экспорта.

Основной груз, который мы забирали в Ырджаре, был спрод, густой сок, выжатый из листьев местного растения и спрессованный в блоки, которые мы легко укладывали в нижнее отделение, когда оттуда были выгружены тюки с мурано, блестящим плотным шелком, который жадно расхватывали ткачи Йиктора. Они терпеливо распускали его на отдельные нити и смешивали с лучшей пряжей местного производства, в результате чего работа занимала вдвое больше времени. Иногда какой-нибудь феодал платил все деньги, вырученные за сезонные работы, за платье, сшитое целиком из нашего шелка.

На обратном пути мы сгружали блоки спрода у Закатанов, которые перерабатывали его в вино. Они считали, что это вино повышает умственное развитие и лечит некоторые болезни их змеиного народа. Правда, я не понимаю, зачем Закатанам еще повышать свое умственное развитие, в этом отношении они и так сильно нас обогнали.

Но спрод не составлял полного груза, и мы должны были искать новые товары. Догадки не всегда оправдывались, случалось и так, что то, что сначала казалось сокровищем, на поверку оказывалось бесполезным грузом, и его выкидывали. Но предыдущие опасные операции прошли настолько удачно, что мы были уверены – нам повезет и на этот раз.

Каждый Торговец, участвующий в удачных операциях, имеет возможность довольно скоро заключить контракт с хозяином и получать большую долю прибыли. Поэтому каждый из нас был очень внимателен, запоминал результаты предыдущих экспедиций и старался чутьем определить то, что невозможно было понять даже в результате упорной подготовки и обучения.

Конечно, всегда можно столкнуться с заметными товарами – новое производство, драгоценные камни, это бросается в глаза. Опытный Торговец замечает их сразу во время больших ярмарок. В таких ярмарках, как эта, и заключается основной соблазн для инопланетных торговцев.

С другой стороны, существуют товары-загадки, которые вы вынюхиваете с расчетом на спекуляцию. Чаще всего это какой-нибудь неизвестный товар, который местные купцы привозят на ярмарку, надеясь продать его с выгодой какие-то мелкие предметы, легкие и удобные для перевозки, и их можно продать в тысячу раз дороже, чем они стоят, кому-нибудь из этой толпы инопланетян, которые всегда ищут что-то такое, чем можно удивить соседей.

Ходят легенды о том, как однажды повезло Фоссу с Эспанскими коврами шедеврами ткачества и сочетания цветов. Их можно было свернуть в рулон не длиннее человеческого предплечья, в развернутом же виде это были огромные сверкающие полотна, покрывающие пол большой комнаты, прочные, радующие глаз переливами цветов. Мой непосредственный начальник Лидж был причастен к открытию дальхе на Крантаксе. Случилось так, что этот незаметный сморщенный плод оказался нужен промышленности, и это принесло Лиге порядочное количество кредитов, перевело Лиджа на следующую должность и оказалось выгодным для планеты. Конечно, в самом начале службы на такие удачи надеяться не приходится, но я думаю, что весь младший состав нашего корабля в глубине души тешил себя подобными надеждами. Но было много возможностей выслужиться и улучшить свою характеристику более мелкими находками.

В первый же день я отправился на встречу с местными торговцами вместе с Лиджем и капитаном. Встреча происходила в Большой Палатке – средних размеров здании, находящемся в поле за стенами Ырджара, в центре ярмарки.

В то время, как вся архитектура на Йикторе была мрачной и тяжелой – здания строились так, что могли в любой момент стать крепостями – Палатка, которой не грозили никакие нападения, была немного веселее. Ее стены были только частично из камня. Внутри было просторно, только по краям стояли колонны, поддерживающие остроконечную крышу, края которой далеко выступали за стены и представляли собой прекрасное укрытие от ненастья. Впрочем, ярмарка проводилась обычно в сухую погоду. Освещение в Палатке было гораздо лучше, чем в других домах Йиктора.

Мы были единственными представителями Свободных Торговцев в порту, хотя тут был еще имеющий лицензию корабль Синдиката. Но он перевозил только спецгрузы по контракту, и мы не возражали. Это был редкий случай перемирия между инопланетянами, и не было необходимости изворачиваться.

Наш капитан и суперкарго Лидж сидели по-дружески со старшими купцами, мы же устроились с меньшими удобствами. Мы приравнивались к их торговцам второй гильдии и по правилам должны были помещаться в других отделениях; кроме того, мы должны были, кроме демонстрации товара, еще и вести счет.

Эта двойная работа отделяла нас от наших офицеров и внушала местному населению, что инопланетники глупы и нуждаются в таких помощниках, потому что расчет – это движущее начало разумной торговли. И вот мы усаживались на высокой платформе, для вида записывали экспонаты и расхваливали предлагаемый товар.

Здесь продавали северные меха глубокого красного цвета, отливающие золотом, когда торговцы вертели их, показывая. Ткани стояли в рулонах на подставках, принесенных помощником. Много было металлических изделий, главным образом, оружия. Мечи и копья, видимо, были универсальным примитивным оружием в Галактике и были сделаны мастером, явно знающим свое дело. Были здесь и кольчуги, шлемы с миниатюрными животными или птицами на гребнях, щиты. Торговец, прибывший последним, с важным видом показывал военные материалы. Двое его гильдсменов демонстрировали стрельбу по мишени из самострела нового типа, и оживление, вызванное этой демонстрацией, доказывало превосходство самострела.

Выставка оружия, которая была немалой и на местном рынке, надоела нам. Конечно, время от времени кто-нибудь из нас покупал меч или кинжал, чтобы продать какому-нибудь коллекционеру. Это была небольшая спекуляция с минимальным риском.

Торговля – дело другое. Местные купцы делали перерыв, чтобы освежиться, подходили к бочкам их лучшего, но для нас неприемлемого пива и к «твердой еде», состоящей из оладий с фруктово-мясной пастой, а нас отпускали почти перед заходом солнца. Как обычно, капитан Фосс и Лидж шли на специальный банкет, который давала администрация ярмарки, а мы, второсортные, возвращались на корабль.

Младший представитель Синдиката, деливший со мной неудобное сидение на платформе, с усмешкой потянулся, предварительно засунув для безопасности свои записи под ремень.

– Вот и все, – сказал он. – Ты свободен? Пошли в порт?

Как правило, Свободные Торговцы и Люди Синдиката не общались между собой. В прошлом у нас было много неприятностей с ними. Торговец с единственным кораблем не мог и надеяться на победу. Однако в наши дни вещи охраняются лучше, чем они того стоят. У Лиги сильная рука, и лидеры Синдиката дважды подумают, прежде чем толкнуть локтем Торговца, имеющего такую защиту. Но чувства и память идут от тех времен и держат нас в стороне, поэтому я ответил не слишком сердечно:

– Не сейчас, после рапорта.

– Все равно, – если он и понял смысл моей холодности, он ничем не выдал этого. Наоборот, он уселся ждать меня, а я медлил, давая ему возможность уйти. Но он не ушел.

– Меня зовут Гек Слэфид.

– Крип Ворланд, – я неохотно пошел за ним.

Выход был забит торговцами, и мы, как полагается иноземцам, среди них не толкались. Он бросил взгляд на мой значок, я сделал то же. Он был на грузовом судне, но на его диске было две полосы, а у меня только одна.

Однако продвижение по службе в Синдикате шло тогда более медленно.

Никогда нельзя судить о планетном возрасте тех, кто большую часть жизни проводит в космосе. Некоторые даже и сами не знают, сколько им лет.

Однако я прикинул, что этот Гек Слэфид немногим старше меня.

– Еще не подкалымил? – спросил он.

Это был слишком наглый вопрос даже для людей Синдиката. Я подумал было, что он просто не соображает, что подобных вопросов не задают никому, разве что родственникам или близким друзьям. Возможно, он слышал об обычаях Свободных Торговцев и воспользовался этим неудачным способом завязать разговор.

– Нам еще не освободили порт, – я не стал показывать, что оскорблен: может, его вопрос был вполне безобидным, хотя и выглядел скверно. Надо уметь отвести оскорбление в сторону, когда имеешь дело с чужаком, а Синдикат для нас был более чужим, чем иные негуманоиды.

Видимо, он уловил мои ощущения, потому что не стал развивать эту тему. Пока мы шли по заполненным народом улицам, он указывал на безвкусные флажки и полосы ткани, где были написаны местными загогулинами объявления о всевозможных развлечениях – от совершенно невинных, до граничащих с пороком. На ярмарке собирались продавцы и покупатели, жрецы и уважаемые люди, так что здесь сосредотачивались все, кто добывал себе средства к жизни предложением развлечений для ума и чувств.

– Здесь есть, на что посмотреть – или ты дежуришь вечером? – не был ли его тон чуть-чуть покровительственным – или мне показалось? Я решил не доискиваться. Мы не были связаны какой-нибудь торговлей, а я был осторожен.

– Да, мне говорили, что тут есть кое-что интересное. Но я еще не отстоял вахту.

Он ухмыльнулся и поднес руку ко лбу, как бы салютуя.

– Тогда у тебя счастье впереди, Ворланд. Мы уже отстояли, и ночь у меня свободна. Если освободишься, посмотри это, – он повел рукой, указывая на полосу в конце линии.

Она не блестела красками, как другие, а была странного серого оттенка с розовыми прожилками, однако от нее нельзя было отвести взгляд.

– Это что-то особенное, – продолжал Слэфид. – Конечно, если тебе нравятся шоу животных.

Шоу животных? Я снова смутился: я полагал, что у людей Синдиката совершенно иные понятия о развлечениях – что-нибудь близкое к извращениям, почти упадочным удовольствиям внутренних планет. Затем у меня возникло подозрение – не эспер ли этот Гек Слэфид? Ведь он безошибочно спикировал на такое развлечение, которое в первую очередь заинтересует меня, если я о нем узнаю. Я развернул один из усиков моего мыслеискателя – не вторгаться в мозг, конечно, этого я ни в коем случае не должен был делать – а только осторожно обнаружить ауру эспера. Ее не оказалось, и я даже слегка подосадовал на себя за свою подозрительность. Я ответил:

– Если мне повезет, я обязательно последую твоему совету.

Его окликнул кто-то, носящий знак его корабля, и он легким поклоном простился со мной и пошел к своему другу. Я же стоял некоторое время перед этой почти бесцветной рекламой, пытаясь понять, чем она так привлекает взгляд. Такие вещи очень важно знать Торговцу. Действует ли оно так только на меня, или на других тоже? Мне почему-то было так важно получить ответ на этот вопрос, что я решил найти самого спокойного члена нашей команды и проверить на нем действие рекламы.

Мне повезло. В эту ночь я был свободен. Команда «Лидиса» была столь мала, что свободными бывали только четверо, и трудновато было заставить ходить по двое, если у них разные понятия о развлечениях. Мы считались младшими, и я вышел вместе с Грисом Шервином, вторым механиком. Прекрасно: мне нужен был практичный спутник для проверки рекламы, и Грис подходил как нельзя лучше. Он был потомственным Торговцем, как и все мы, но основной его любовью был корабль, и я не думаю, что он интересовался торговлей кроме тех случаев, когда от него этого ждали. К счастью, я вспомнил, что неподалеку от рекламы шоу животных есть темно-малиновая реклама выставки мечей, и воспользовался этим, как приманкой для Гриса. Он был игроком, но такая деятельность не рекомендуется на чужих планетах. Игра, наркотики, пьянство и чересчур пристальное внимание к дочерям чужеземцев могли привести к неприятным последствиям, вплоть до угрозы кораблю, так что подобные желания временно блокировались, и мы, в конце концов, соглашались, что это разумно.

Улица, где располагалось шоу, была теперь ярко освещена фонарями, висевшими каждый над своей рекламой и окрашенными в тот же свет.

Светящиеся изображения на них извещали о том, что происходит внутри. Серая с розовым полоса была еще здесь, фонарь в виде серебряного шара висел над ней, и никакие изображения не разбивали его перламутровый свет.

– Что это? – спросил Грис, подойдя.

– Говорят, шоу животных, – ответил я.

Поскольку Свободные Торговцы большую часть жизни проводят в космосе, понятно, что у них мало контактов с животными. Много лет на всех кораблях жили кошки – – для защиты груза, поскольку они охотились на всяких паразитов, прячущихся в трюмах. Веками они считались членами команды. Но число их все уменьшалось: они уже не приносили так часто и много потомства. Мы уже забыли, откуда родом эти животные, и не могли добыть для них притока свежей крови, чтобы восстановить их размножение. Несколько кошек оставалось на базах, их высоко ценили, охраняли и заботились о них в надежде, что размножение восстановится. Все мы пытались время от времени заменить кошек другими животными из многих миров. Один-два вида обещали размножение, но большинство животных не могло приспособиться к корабельной жизни.

Вероятно, желание иметь компаньонов-животных так привлекло нас к инопланетным зверям. Не знаю, как Грис, но я считал, что просто обязан посетить палатку под лунным шаром. Оказалось, уговаривать Гриса не пришлось: он охотно пошел со мной.

Откуда-то доносился глухой тяжелый звук гонга. Постепенно стихали смех, разговоры, песни на улицах: толпа платила дань призыву храма. Но тишина длилась недолго, потому что, хотя ярмарка и имела свои религиозные традиции, они с годами потускнели.

Мы прошли под тенью серой рекламы в сиянии лунной лампы. Я рассчитывал увидеть какие-нибудь изображения животных, могущие послужить приманкой для публики, но там оказался только экран с надписью на местном языке, а над дверью качалась странная эмблема-маска – не животного, не птицы, а комбинации того и другого. Увидев ее, Грис издал негромкое восклицание.

– Что это?!

Его тон меня не удивил. Я слышал его и раньше, но только в тех случаях, когда Грис стоял перед новой и непонятной машиной.

– Это же настоящая находка!

– Находка? – переспросил я, решив, что речь идет о какой-нибудь удачной покупке.

– Настоящее зрелище, – поправился он, как будто прочел мои мысли. Это шоу Тэсса.

Грис, как и капитан Фосс, бывал на Йикторе и раньше. Я же мог только повторить:

– Тэсса?

Я думал, что изучил ленты Йиктора достаточно внимательно, но смысл этого слова ускользнул от меня.

– Пошли! – Грис подтолкнул меня к стройному туземцу в серебряной тунике и высоких красных сапожках, принимающему плату за вход. Туземец взглянул на нас, и я поразился.

Вокруг нас была толпа йикториан. Они лишь немногим отличались от людей нашей породы. Но этот юноша в бледной одежде казался более чужим этому миру, чем мы.

Он был так хрупок, что казалось, ветер, треплющий рекламу над ним, может закрутить его и унести. У него была очень гладкая кожа без всяких признаков бороды, очень белая, почти без красок. Черты лица человеческие, за исключением громадных глаз, таких темных, что нельзя было определить их цвет. Брови наклонялись к вискам так далеко, что сходились с серебристо-белыми волосами.

Я старался не пялиться на него. Грис заплатил, и туземец поднял полотнище палатки, чтобы впустить нас.

Глава 3

Там не было сидений, только ряды ступеней в одном конце палатки, которые легко убирались после представления. Перед ними возвышалась эстрада, пока еще пустая, за ней был занавес того же серо-розового цвета, что и вывеска. Наверху висели фонари серебристо-лунного цвета. Все это выглядело просто, но элегантно и никак не вязалось с показом дрессированных животных.

Мы, видимо, пришли вовремя: складки занавеса раздвинулись и перед аудиторией появился мастер-дрессировщик. Несмотря на ранний час, здесь было много народу, в основном, дети.

Мастер – нет, несмотря на тунику, брюки и высокие сапоги, такие же, как у привратника, это явно была женщина. Ее туника не облегала горло, а поднималась сзади стоячим воротником-веером, отделанным по краю маленькими рубиновыми искорками того же цвета, что ее сапожки и широкий пояс. На ней был еще короткий облегающий жилет из золотисто-красного меха, какой я видел сегодня утром в Большой Палатке. В ее руках был бич, каким большинство дрессировщиков подкрепляет свои программы, и тоненький серебряный жезл, который не мог служить ни для наказания, ни для защиты.

Он подходил по цвету и блеску к ее высокой прическе, заколотой шпильками с рубином. В середине лба был серебряный арабеск с рубином, неизвестно как прикрепленный – он не шевелился при движениях ее головы. В ней чувствовалась уверенность, как у всех мастеров, умеющих владеть собой и своим искусством.

– Лунная певица! – выдохнул Грис с некоторым оттенком страха – редкой эмоцией у Торговцев. Я хотел было попросить у него объяснений, но в это время она взмахнула палочкой, и все разговоры смолкли. Публика относилась к ней явно с большим почтением, чем толпа на улице к храмовому гонгу.

– Дамы и господа! – голос был низкий, напевный, вызывающий желание слушать. – Окажите внимание нашему маленькому народу, который рад повеселить вас, – она отошла и снова взмахнула жезлом.

Драпировки раздвинулись, чтобы пропустить шесть маленьких мохнатых созданий.

Они шли на задних лапках, прижимая к круглым брюшкам маленькие рубиново-красные барабаны. Их передние лапки очень походили на человеческие руки, с той лишь разницей, что пальцы животных были длиннее и тоньше. У них были круглые головы с высоко поставленными бесшерстными блестящими острыми ушами. Как и у их хозяйки, их глаза были очень велики по сравнению с круглой широконосой мордочкой. Позади крючком загибался пышный шелковистый хвост. Они гуськом прошли в противоположный конец сцены и уселись там, поставив перед собой барабаны и положив на них передние лапы. Видимо, она подала какой-то сигнал, который я прозевал, потому что они стали бить в барабаны, но не как попало, а в определенном ритме.

Снова раздвинулся занавес, и появились новые артисты. Эти были крупнее барабанщиков и, видимо, менее ловки в движениях. У них были слишком массивные тела для их размера, их грубая шерсть, их рост, длинные уши и узкое вытянутое тело выглядели гротескно и по-настоящему чуждо. Они шли в такт барабанам, ритмично покачивали головами и шевелили кончиками морд. Однако они служили всего лишь верховыми животными для еще одной группы. У всадников были маленькие кремовые головки с большими, более темного цвета кругами вокруг глаз, что придавало их мордочкам удивленное выражение. Похоже, что они, как и барабанщики, пользовались своими передними лапками не хуже, чем мы руками.

Тапироподобные «лошади» и их всадники церемониальным маршем прошли по авансцене. Вот тут я и стал свидетелем явной магии. Я повидал немало шоу с животными в разных мирах, но ничего подобного не встречал. Тут не было ни щелканья бича, ни словесных приказов. Они выступали не как обученные трюкам, а скорее как будто привносили что-то свое, неожиданное для тех, кто не относился к их породе. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь разными ритмами, отбиваемыми мохнатыми музыкантами, и сложными звуками, которые время от времени издавали артисты. Всадники и «лошади» были первыми, но после ухода артистов я сообразил, что мы видели по крайней мере десять разных пород.

Хозяйка еще раз вышла на середину платформы и отсалютовала своим жезлом.

– Мой народ устал. Если он понравился вам, дамы и господа, он этим вознагражден. Завтра они выступят снова.

– Я никогда не… – я взглянул на Гриса, но тут кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулся и увидел юношу, который впускал нас сюда.

– Благородные Гомос, – сказал он на базике, а не на ырджарском наречии, – не пожелаете ли вы взглянуть на маленьких артистов поближе?

Я не мог понять, с какой стати нам было сделано такое предложение, но жаждал его принять. Однако укоренившаяся в нас осторожность предъявила свои права, и я заколебался, поглядывая на Гриса. Поскольку он, как видно, что-то знал об этих Тэсса (кем или чем бы они ни были), я предоставил решение ему. Но у него, похоже, сомнений не было. Мы встали и последовали за нашим гидом через сцену за драпировки. Там странно пахло животными, но очень чистыми и ухоженными, травяными подстилками и чуждой для нашего носа пищей. Пространство перед нами было раза в три больше театра. Его разгораживал широкий деревянный экран. Рядом с ним стояли фургоны вроде тех, в которых перевозят продукты, это была линия для крупных ездовых животных – казов. Большая часть их теперь спокойно лежала, пережевывая жвачку. Рядами, почти как город с узкими улицами, тянулись клетки. В конце ближайшей «улицы» стояла женщина. Я не мог определить ее возраст, но издалека она казалась девочкой. При ближайшем рассмотрении хитроумная прическа, украшение на лбу и самоуверенность выдавали патину лет. Она все еще вертела в руках серебряную палочку, как якорь спасения. Не знаю, почему мне пришла мысль: в ее манерах и выражении лица не было ничего, указывающего на неприятности.

– Добро пожаловать, Благородные Гомос! Меня зовут Майлин, – сказала она на базике.

– Крип Ворланд.

– Грис Шервин.

– Вы с «Лидиса», – это былне вопрос, а утверждение. Мы кивнули. Малик, – обратилась она к юноше, – может быть, Благородные Гомос выпьют с нами?

Он не ответил, но быстро пошел по улице из клеток с решетчатой стенкой с правой стороны для охраны животных. Майлин продолжала изучать нас, а затем указала жезлом на Гриса.

– Вы что-то слышали о нас, – она повернула жезл ко мне. – А вы нет.

Грис Шервин, что вы о нас слышали? Только ни о чем не умалчивайте, ни о плохом, ни о хорошем – если было хорошее.

Грис был загорелым, как все мы, живущие в космосе. Рядом с этими людьми он казался почти черным. Но даже через эту черноту было видно, как он вспыхнул, и я понял его самочувствие.

– Тэсса – Лунные Певцы, – сказал он.

– Неточно, – она улыбнулась. – Только некоторые из нас воспевают власть Луны для пользования ею.

– Но вы как раз из них.

– Это правда, – она ответила без улыбки, – раз уж вы, Торговцы, об этом знаете.

– Все Тэсса – другой крови и рода. Никто на Йикторе, кроме, может быть, их самих, не знает, откуда они пришли. Они древнее, чем старые записи у лордов или в храмах.

– Это правда, – Майлин кивнула. – Что еще?

– Остальное – слухи. О власти над добром и злом, которой не имеет человеческий род. Вы можете наслать беду на человека и весь его клан, – он засмеялся.

– Суеверие? – спросила она. – Однако есть много способов омрачить человеческую жизнь, Благородный Гомо. Слух всегда имеет две стороны правдивую и фальшивую. Но мне кажется, нас нельзя обвинить в том, что мы желаем зла кому-нибудь в этом мире. Мы и в самом деле древний народ и хотим жить по своим обычаям, не мешая никому. Что вы думаете о нашем маленьком народе? – она резко повернулась ко мне.

– Я никогда не видел равных им.

– Как вы думаете, их хорошо встретят в иных мирах?

– Вы имеете в виду шоу в космосе? Это рискованно. Перевозка животных требует различной пищи, специальных забот. Некоторые животные вообще не могут переносить полет. Можно построить и экипировать корабль, Благородная Дама, но это будет…

– Стоить целое состояние, – закончила она. – Да, об эту скалу разбивалось немало грез, не так ли? Но если показывать не все представление? Может быть, некоторые мои артисты смогут путешествовать.

Пошли посмотрим на мой народ – вам будет что вспоминать потом.

Она была совершенно права. Когда она повела нас над одним рядом клеток и под другим, мы увидели, что эти клетки были для животных не местом заключения, а только местом защиты их от вреда, который может причинить им человеческое любопытство. Животные находились у передней решетки своих жилищ, когда она подходила к каждому и официально знакомила нас. И у нас усиливалось ощущение, что это действительно народ с мыслями и чувствами, странный, но приближающийся к моим собственным мыслям и чувствам. Это пробудило во мне страстное желание иметь такого товарища на корабле, хотя осторожность возражала против такого безрассудства.

Мы подходили к концу последней «улицы», когда прибежал один из «свободных мальчиков», бродящих по ярмарке и зарабатывающих монетку, бегая по поручениям, а возможно, и менее легальными способами. Он переминался с ноги на ногу, словно у него было важное поручение, но он боялся потревожить Тэсса. Она круто оборвала свою речь и повернулась к нему.

– Госпожа, продавец животных… Ты велела мне узнать – у него есть один мохнатый в тяжелом состоянии, – он замолчал.

Ее лицо как бы сузилось, губы сжались. Сейчас она выглядела еще более чужой, и мне показалось, что она вот-вот зашипит, как разъяренная кошка.

Затем она вновь надела маску спокойствия.

– Похоже, что то существо нуждается во мне, Благородный Гомо. Малик останется с вами, а я скоро вернусь.

– Благородная Дама, не могу ли я пойти с вами?

Не было никаких оснований полагать, что ей нужен помощник, и я ожидал, что она так и скажет. Но выражение ее лица изменилось, и она кивнула.

– Если желаете, Благородный Гомо.

Грис поочередно оглядел нас, но не предложил себя в сопровождающие, а пошел с Маликом в жилые помещения. Мы пошли за посланцем. В этот поздний час на улицах было полно народу, хотя существовало правило, по которому торговцы и покупатели могли действовать только при свете дня, когда ясно видны недостатки товара. Ночью мужчины и женщины искали развлечений, а мы шли как раз через эту часть ярмарки. Я обратил внимание, что местные жители, узнав мою спутницу, уступали ей дорогу и глядели ей вслед с каким-то опасением, даже со страхом, как если бы она была жрицей. Она же ни на кого не обращала внимания.

Мы шли молча. Согласившись на то, чтобы я пошел с ней, она как бы забыла обо мне и сосредоточилась на чем-то более важном.

Мы дошли до конца разбросанной коллекции развлекательных заведений и увидели претенциозную палатку, кроваво-красную с ядовито-зелеными пятнами, откуда доносились крики игроков. Там стоял такой шум, словно выигрыш зависел не от умения игрока, а от силы его рева. Через открытую дверь я мельком увидел стол, где играли в распространенную в Галактике игру «Звезды и кометы». И сидел за этим столом мой сегодняшний знакомый Гек Слэфид. Видимо, на его корабле не было той дисциплины, что у Свободных Торговцев, потому что перед ним лежал столбик фишек, более высокий, чем у соседей, которые, судя по одежде, были из местной знати, но слишком молоды для правителей.

Когда мы проходили, Гек поднял голову и пристально посмотрел на меня, а затем приподнял руку, будто хотел то ли помахать мне, то ли позвать, но не спуская глаз со стола. Один из потомков лордов тоже уставился на меня с таким изумлением, что я отстал на шаг от Майлин и так же внимательно оглядел его. Он смотрел не то с вызовом, не то просто с любопытством, я не смог понять, а мысли читать не осмеливался.

За игорной палаткой находились маленькие хижины – как я предполагал, жилые дома для прислуги. Оттуда несло странной кухней, тошнотворными духами. Мы снова повернули, держась на почтительном расстоянии от хижин.

Затем мы подошли к палатке, где пахло совсем уж гнусно. Я думал, что услышу яростное шипение Майлин, когда она толкнула полотнище у входа своим серебряным жезлом, как бы не желая касаться его пальцами. Внутри отвратительный запах перебивался другим, поднимающимся душным облаком, и там стоял невообразимый шум от лая, ворчания, рычания и шипения. Мы стояли в тесном пространстве между клетками. Они отнюдь не были заботливо отделанными жилыми квартирами, а скорее тюрьмой для несчастных обитателей.

Торговец животными, который ни о чем не заботился, кроме быстрой наживы, вышел из темного угла. Его губы растянулись в улыбку, но глаза не выражали приветливости. Когда же он узнал Майлин, его улыбка исчезла, в холодных глазах сверкнула ненависть, умеренная страхом перед властью той, кого он ненавидел.

– Где барск? – спросила Майлин тоном оскорбительного приказа, даже не поздоровавшись.

– Барск? Какой дурак захочет иметь дело с барском, госпожа? Барск зло, демон безлунной ночи, это всем известно.

Она оглянулась и прислушалась, как будто в шуме, производимом несчастными зверями, уловила единственную ноту и пошла по следу к источнику этого звука. Она не обращала больше внимания на хозяина, а просто шла вперед. Я увидел, что его ненависть поборола страх, и что он собирается остановить Майлин. Он сунул руку за пояс, и моя направленная мысль, как луч света, показала мне его оружие – интересную, тайную и очень опасную штуку, не похожую на честную сталь: небольшой, прячущийся в ладони крючковатый коготь, смазанный чем-то зеленым, так что, видимо, всякая царапина, сделанная им, была бы смертельной. Хотя его съедала злоба и ненависть, я не был уверен, что он пустит оружие в ход. Но шансов у него все равно не было: из моего станнера вылетел слабый луч, и пальцы его, державшие оружие, онемели. Он пошатнулся, ударился об одну из своих вонючих клеток и отчаянно заорал, когда животное в клетке попыталось добраться до него. Майлин оглянулась и вытянула жезл.

Она холодно посмотрела на него:

– Дурак, двойной дурак! Не хочешь ли ты, чтобы я обвинила тебя в нарушении мира?

Можно было подумать, что она плеснула ему в лицо ледяной водой: так быстро исчезло с него пламя ярости. Ненависть в его глазах сменилась страхом. То, чем она грозила ему, могло поставить его вне закона, а это было на Йикторе самым страшным наказанием.

Он пополз на локтях и коленях назад в темноту. Однако, я счел все же нужным держаться настороже и сказал об этом Майлин. Она покачала головой.

– Нечего его бояться. Если хотите знать – низшие не могут обмануть Тэсса!

Она не то чтобы презрительно назвала его «низшим», как ничтожного прихлебателя. Она просто констатировала факт.

Она прошла за занавеску, где было еще больше клеток и еще большее зловоние, и бросилась к тюрьме, стоявшей поодаль от других. Тот, кто жил в ней, лежал без движения. Я подумал, что он умирает, когда увидел, как выпирают его кости под шкурой, и услышал слабое редкое дыхание.

– Здесь тележка… – она встала на колени перед клеткой и внимательно вгляделась в животное, а ее жезл указывал на доску на колесах.

Я подтолкнул доску вперед. Мы вдвоем поставили на нее клетку и покатили к выходу. Майлин остановилась, достала из кошелька два денежных знака и бросила их на одну из клеток.

– Пять весовых единиц за барска и две за колеса, – сказала она торговцу, все еще скорчившемуся в тени. – Хватит?

Мыслеуловитель сказал мне, что торговец только и мечтает, чтобы мы ушли. Но за его страхом пробуждалась жадность. Он заскулил:

– Барск – редкий зверь…

– Этот барск вот-вот умрет, и даже его шкура ничего не стоит, потому что ты заморил его голодом. Если не согласен – подавай в суд, – я заметил, что этот разговор ее забавляет.

Обратно мы шли другой дорогой.

Когда клетка приблизилась к ломовым казам, те принюхались, зафыркали, некоторые встали на дыбы, вскинув головы и раздувая ноздри.

Майлин остановилась перед ними, поводила жезлом и тихо запела. Это успокоило животных. Мальчики отвезли клетку подальше и остановились.

Навстречу вышли Малик и Грис. Юноша Тэсса заглянул в клетку и, покачав головой, расплатился с ребятами.

– Он безнадежен, – сказал он Майлин, когда она отошла от успокоившихся казов. – Даже ты не сможешь повлиять на него, Певица.

Она задумчиво посмотрела на клетку. В одной руке она все еще сжимала жезл, а другой гладила мех своего короткого жилета, как будто это было любимое балованное животное, живое и дышащее.

– Возможно, ты и прав, согласилась она, – а может, его смерть еще не занесена во Вторую Книгу Моластера. Если ему придется пойти по Белой Дороге, то пусть начнет это путешествие спокойно и безбоязненно. Он слишком истощен, чтобы бороться с нами. Открой клетку, потому что его тошнит.

Они открыли клетку и перенесли животное в одну из своих, побольше и пошире, на мягкую подстилку. Этот зверь был крупнее тех, что были в этот вечер на сцене, если бы он мог встать, он был бы на уровне моих нижних ребер. Его шерсть запылилась и свалялась, потускнела, но была того же красного цвета, что и жилет Майлин.

У этого животного были странные пропорции: маленькое тело и такие длинные и тонкие ноги, будто они достались ему по ошибке от кого-то другого. Хвост заканчивался веерным пучком, а между острых ушей, по шее и вокруг плеч лежала острая грива более светлого оттенка. Нос был острый и длинный, за черными губами виднелись крепкие зубы. Не будь он таким изможденным, я бы сказал, что это опасный зверь.

Он слабо огрызнулся, когда они укладывали его на подстилку в новую клетку. Майлин слегка коснулась его жезлом, ласково проведя им по носу животного, и его голова перестала дергаться.

Малик принес чашку с какой-то жидкостью, окунул в нее пальцы и влил чуть-чуть в запекшийся рот, из которого высовывался почерневший язык.

Майлин стояла рядом.

– Сейчас больше мы ничего не можем сделать. Остальное… – ее жезл нарисовал в воздухе символ. Затем она повернулась к нам. – Благородные Гомос, час уже поздний, а этот бедняга будет нуждаться во мне.

– Благодарим за вашу любезность, Благородная Дама, – мне показалось, что она довольно-таки резко отсылает нас. Похоже, у нее были какие-то основания пригласить нас, но теперь мы стали лишними. Собственно, эта мысль не подтверждалась никакими фактами, но была мне почему-то неприятна.

– И вам спасибо за помощь, Благородный Гомо. Вы придете еще раз.

Это был не вопрос и, тем более, не приказ, а просто утверждение, с которым мы оба были согласны.

На обратном пути к «Лидису» мы с Грисом мало разговаривали, я только рассказал ему, что произошло в палатке торговца животными, а он посоветовал мне сообщить об этом в своем рапорте – на случай каких-либо осложнений.

– Что за зверь барск? – спросил я.

– Ты видел. Их мех был выставлен сегодня утром, из него же сшит жилет Майлин. Они считаются умными, хитрыми и опасными животными. Время от времени их убивают, но вряд ли часто захватывают живыми. Может, только этого…

Мы уже миновали охрану порта, когда я неожиданно почуял не одну только ненависть торговца животными, но связанную с резким направленным умыслом. Это соединение эмоций било в мозг, как копье, ударяющее в тело. Я остановился и обернулся навстречу этому мозговому удару, но в темноте ничего не увидел. Грис, стоящий рядом, сжал в руке станнер, и я понял, что он тоже почуял это.

– Что?

– Торговец животными и еще кто-то…

Я часто мечтал иметь полную внутреннюю власть эспера. С ней можно иногда без оружия искалечить человека. Грис предложил сообщить капитану.

Конечно, он был прав, но мне было крайне неприятно согласиться с этим. Капитан Фосс может запереть меня на «Лидисе» до самого отлета.

Осторожность – щит торговца в чужих мирах, но если человек только и делает, что хватается за щит, он может прозевать удар меча, который навсегда освободит его от каких бы то ни было опасностей. А я был достаточно молод, чтобы вести свой собственный бой, а не сидеть в укрытии, пока меня не унесет штормом. Итак, угроза исходит от двоих, а не от одного. Я мог понять вражду продавца зверей, но кто присоединился к нему?

Какого еще врага я приобрел в Йикторе и как?

МАЙЛИН

Глава 4

Талла, Талла, волей и сердцем Моластера и властью Третьего Кольца должна ли я начать эту часть рассказа так, как начал бы любой певец какого-нибудь лорда?

Я – Майлин из Контра, Лунная Певица, руководитель малых существ. В прошлом я была многим другим, а теперь также под оковами на время.

Зачем мне было остерегаться Лорда или Торговца в этой встрече на ярмарке в Ырджаре? Для нас они не более, чем пыль городов, что душит нас, с их грязью, жадностью, шумом и проституционными мыслями тех, кто живет добровольно в подобных тюрьмах. Но нет необходимости говорить о Тэсса, об их верованиях и обычаях, надо сказать лишь о том, как моя жизнь была вытолкнута из одного будущего в другое, потому что я не остерегалась людских действий и не замечала людей, чего никогда не делала с малыми существами, которых уважала.

Озокан пришел ко мне в полдень, сначала прислав своего оруженосца. Я думала, что он держался так больше из страха, что он станет обращаться со мной, как с низшей – местные жители считают Тэсса бродягами, не говоря этого, однако, нам в глаза. Он просил разрешения поговорить со мной, так сказал этот молодой щенок из крепости. Мне это показалось интересным, потому что я знала репутацию Озокана – довольно темная репутация. Лордам свойственно часто менять власть. Тот, кто сумел подмять под себя своих соперников или избавиться от них, становится королем. Так нередко бывало в прошлом. Под властью одного человека устанавливался непрочный мир, который немедленно нарушался снова, и на протяжении многих десятилетий здесь был не верховный лорд, а множество мелких, ссорящихся между собой.

Озокан, сын Осколда, горел желанием совершить великие дела, жаждал власти. Такие желания в сочетании с ловкостью и удачей могли привести человека на трон, но если такого соединения не происходило, он весьма тяжело переживал это.

Наверное, со стороны Тэсса было не вполне разумно безразлично относиться к ссорам других, потому что это усыпляло мудрость и предвидение.

Я не отказалась принять Озокана, хотя Малик счел это неразумным.

Признаться, мне хотелось знать, зачем Озокану понадобился контакт с Тэсса, раз он считает нас ниже себя.

Хоть он и прислал своего меченосца договориться о встрече, сам он пришел без эскорта, только с инопланетником, молодым человеком с приятной улыбкой и любезными словами, но за его испытующим взглядом таилось что-то темное. Озокан назвал его имя – Гек Слэфид.

Они церемонно поздоровались, и мы пригласили их к столу. Нетерпение, которое могло свести Озокана и все его планы к нулю, заставило его влезть в дело, по-настоящему опасное – в основном, для него, а не для меня, поскольку законы, связывающие его, не являются Уставными словами для моего народа.

Все стало более или менее ясно: Озокан желал получить знания об оружии других планет. Вооружив преданных ему людей, он мог немедленно стать военным лордом всей страны и таким королем, какого доселе не знали.

Мы с Маликом улыбнулись про себя. Мой голос не выдавал внутреннего смеха и звучал детски наивно, когда я достаточно вежливо ответила:

– Господин Озокан, известно, что все инопланетники знают способ прятать знание, прежде чем ступить на землю Йиктора. А на их кораблях принимаются такие меры безопасности, которые невозможно преодолеть.

Озокан нахмурился, но его лицо быстро разгладилось.

– Для обеих этих преград мне нужно одно решение. С вашей помощью…

– Наша помощь? О, мы имеем древние знания, господин Озокан, но они ничуть не помогут вам в данном случае. И я думаю, что наша репутация среди местных жителей может в какой-то мере пострадать. Возможно, сила Тэсса и могла бы сломать барьер инопланетника, но она никогда не станет этого делать.

– Нам нужно захватить Свободного Торговца. Этот господин, – он указал на своего спутника, – снабдил нас информацией, – Озокан достал из поясного кармана исписанный пергамент, прочитал его, а затем разъяснил.

Инопланетник улыбался, кивал и старался обшарить наш мозг, чтобы узнать, что там. Но я держала свои мысли на втором уровне, так что он решительно ничего не добился.

План Озокана был достаточно прост, но бывают такие моменты, когда простота поддерживается дерзостью исполнения, и это был как раз такой случай. Свободные Торговцы поощряли своих людей разыскивать новые товары.

Таким образом, требовалось только выманить кого-нибудь из членов команды Торговцев за пределы Ярмарки и ее законов и захватить его. Если Озокану не удастся выжать из пленника нужную информацию, он возьмет ее с капитана корабля как выкуп.

Слэфид согласился с этим.

– Свободные Торговцы гордятся своей заботой о команде. Если одного из них захватить, они охотно заплатят за его освобождение.

– А какое отношение к вашему плану будем иметь мы? – спросил Малик.

– Вы будете приманкой. Шоу животных заинтересует некоторых из них, поскольку им запрещено пить, играть или искать женщин на чужих планетах, и мы не можем соблазнить их обычными средствами. Пусть они придут на одно из ваших представлений – пригласите их посмотреть, как вы живете, постарайтесь их заинтересовать, а затем придумайте какой-нибудь предлог, чтобы они вышли за пределы ярмарки. Пригласите одного из них посетить вас еще раз – и ваше участие в этом деле закончится.

– А зачем нам это? – спросил Малик с некоторой враждебностью.

Озокан посмотрел нам в лица.

– Я ведь могу и пригрозить…

– Грозить Тэсса? – я засмеялась. – Ох, господин, вы смелый человек! У меня нет причин играть в вашу игру. Поищите другую приманку, и пусть вам сопутствует счастье, то, которого вы заслуживаете, – я протянула руку и опрокинула гостевой бокал, стоящий между нами.

Озокан покраснел и схватился за рукоять меча, но инопланетник дотронулся до его локтя. Озокан злобно взглянул на него, встал и вышел, не простившись. Слэфид опять улыбнулся, делая вид, что ничуть не расстроен, а просто вынужден искать другие пути к цели. Когда они ушли, Малик захохотал.

– Они что, считают нас дураками?

Я катала гостевой бокал по гладкому зеленому краю стола. Потом тихо спросила:

– С чего они взяли, что мы будем их орудием?

– Да, – Малик медленно кивнул. – Почему это? Может, они думают, что выгода или угроза также сильны, как наш связующий жезл?

– Видимо, я поступила неразумно, отпустив их слишком быстро, – меня раздражало, что я сделала это недостаточно тонко. – И вот еще что: почему один инопланетник готов похитить другого? Озокан нахватает неприятностей с любым пленником, которого он захватит.

– Не представляю, – ответил Малик. – Существовала старая вражда, хотя в наши дни она забыта, между людьми, проверяющими грузовые корабли, и Свободными Торговцами. Может, по каким-то причинам эта вражда снова ожила?

Но это их дело. Тем не менее, – он встал и положил руки на пояс, – мы поставим Древних в известность.

Я не высказала ни согласия, ни возражения. В те дни я испытывала какие-то неприятные чувства по отношению к некоторым нашим Верховным, но это было моим личным делом и не касалось никого, кроме моего клана.

Наш маленький народ показал днем свою магию и доставил зрителям громадное удовольствие. Моя гордость расцвела, как цветок лалланда под луной. Я, как в прежние годы, договорилась с мальчиками на ярмарке, чтобы они выискивали для меня животных. Это была моя личная служба Моластеру – я выводила из рабства – где и как могла – тех мохнатых существ, которые страдали от дурного обращения со стороны тех, кто смел считать себя человеком.

В тот вечер, когда зажглись лунные шары, и мы приготовились к вечернему представлению, я сказала Малику:

– Возможно, есть способ узнать об этом побольше. Кто-нибудь из Торговцев придет посмотреть шоу. Если они покажутся тебе безвредными, предложи им пройти сюда, после спектакля я поговорю с ними. Все, что мы сможем узнать, станет пищей для разума Древних.

– Лучше было бы не вмешиваться… – начал он и замялся.

– Дальше этого дело не пойдет, – пообещала я, не зная, сколь быстро это обещание превратится в утренний туман, тающий в лучах солнца.

Слэфид оказался более, чем прав: на представление пришло два Торговца. Я не умею определять возраст инопланетников, но была уверена, что они молоды, тем более, что на их туниках не было никаких нашивок. Кожа их была смуглой, как у всех космонавтов, волосы тоже были темные и коротко подстриженные, чтобы шлем лучше держался. Они не улыбались все время, как Слэфид, и мало разговаривали друг с другом. Но когда мой маленький народ показал свои таланты, они восхищались как дети, и я подумала, что мы могли бы стать друзьями, живи они на Йикторе.

Как я просила, Малик после шоу пригласил их к нам. И когда я взглянула на них поближе, я поняла, что они не то, что Гек Слэфид.

Возможно, они были простыми людьми, такими, как мы, Тэсса, считаем большинство рас, но это была хорошая простота, а не невежество, которое легко поймать на хитрость и честолюбие. Я заговорила с одним из них, назвавшимся Крипом Ворландом, о моей давней мечте показать маленький народ на других планетах.

Я встретила в нем родственный интерес, хотя он тут же указал мне на множество опасностей, которые будут препятствием, и на то, что выполнение этого желания потребует много денег. Глубоко во мне вспыхнула мысль, что я, возможно, тоже имею цену, но эта мысль быстро угасла.

Этот инопланетник был по-своему красив: не так высок, как Озокан, но гораздо стройнее и мускулистее. И я подумала, что если бы он стал сражаться с сыном Осколда даже голыми руками, то последнему несдобровать.

Мой маленький народ очаровал его, и это располагало меня к нему, потому что животные, такие, как наши, умеют читать в душах. Фэтэн, который очень застенчив с чужими, при первом знакомстве подал ему лапку и кричал вслед, когда он отошел, так что он вернулся и ласково поговорил с ним, как будто успокаивал ребенка.

Я хотела и дальше изучать этого человека и его товарища, но прибежал Уджан, мальчик с ярмарки, рассказал о барске в жестоком плену, и я бросилась туда. Этот Ворланд спросил, не может ли он пойти со мной, и я согласилась, сама не зная, почему – разве что мне хотелось побольше узнать о нем.

И, наконец, быстрота его реакции спасла меня от беды, когда этот мучитель мохнатого народа, Отхельм из Ылта, хотел пустить в ход нож с когтистой зарубкой. Ворланд воспользовался своим инопланетным оружием, которое не могло убить, но наносило большой вред, и остановил возможное нападение, дав мне время сбить желания этого низшего.

С помощью инопланетника я отняла барска и привезла его домой. Но тут я поняла, что не могу заниматься чем-то еще, пока ухаживаю за этим безнадежным существом, и отпустила Торговцев с той вежливостью, на какую была способна в своем нетерпении.

Проводив их, я сделала для барска все, что могла, применив все искусство служанки Моластера. Я видела, что тело его можно вылечить, но с его мозгом, угнетенным болью и ужасом, не удастся установить контакт.

Однако, я не могла найти в себе силы пустить его по Белой дороге. Я погрузила его в сон без сновидений, чтобы лечить его тело и избавить от тяжелых мыслей.

– Бесполезно, – сказал мне Малик перед рассветом. – Тебе придется держать его спящим или дать ему вечный сон.

– Возможно, но подождем пока. Тут есть кое-что… – я сидела за столом, ослабев от напряжения, тело как бы налилось свинцом, и я с трудом думала. – Есть кое-что… – но груз усталости не дал мне продолжать. Я с трудом встала, свалилась на кровать и крепко заснула.

Тэсса могут спать по-настоящему, но только в обстоятельствах контроля. То, что я рисовала себе в глубинах сна, было поворотом памяти, смешивающей гротескное с настоящим и рождающей возможное будущее.

Во-первых, я держала в объятиях кого-то, кто кричал в отчаянии, потому что ему тут было плохо, и смотрела на другого, с безупречно красивым юношеским телом, но без малейшего признака разума, который нельзя вернуть. Затем я шла с молодым Торговцем, но не по ярмарке, как сегодня ночью, а где-то на холмах, и знала, что это место печальное и страшное. Но человек превратился в животное, и рядом со мной шагал барск, который вертелся туда и сюда и смотрел на меня глазами, полными угрозы, сначала он умолял, а потом ненавидел. Но я шла без страха – не из-за жезла, у меня его больше не было, а потому, что животное не могло разрушить оковы, связывающие его со мной. И в этом сне все было ясно и имело большое значение, но когда я проснулась с тупой болью в глазах и с неотдохнувшим телом, это значение ушло, остались только обрывки призрачных воспоминаний.

Но я знала, что этот сон остался в глубинах моего мозга и намеревался расти там, пока не проявится ясной мыслью. Я не отступлю от этой мысли, когда придет время привести ее в исполнение, потому что она заполнит все мое существо.

Барск был все еще жив, и мое внутреннее зрение сказало мне, что его тело поправляется. Мы оставили его в глубоком сне, потому что для него это было самым лучшим. Когда я опустила занавески вокруг его клетки, я услышала металлический звон сапог и радостно обернулась, думая, что пришли Торговцы. Однако это оказался Слэфид, на этот раз один.

– С добрым утром, Госпожа, – приветствовал он меня на городской манер, как человек, полностью уверенный, что он здесь желанный гость.

Желая знать причину его появления, я ответила на приветствие.

– Я вижу, – он огляделся вокруг, – что все в порядке.

– А почему бы и нет? – спросил Малик, выходя из загона казов.

– Здесь ничто не потревожено, но зато в другом месте прошлой ночью…

– Слэфид поочередно оглядел нас и, поскольку наши лица ничего не выражали, продолжал:

– Некий Отхельм из Ылта подал на вас жалобу, Госпожа, и упомянул в ней инопланетника.

– Да?

– Использование инопланетного оружия, кража ценной собственности. По законам ярмарки и то, и другое – тяжкие преступления. В лучшем случае вас ждет судебное разбирательство, а в худшем – штраф и изгнание.

– Правильно, – согласилась я. Самой мне не страшны жалобы Отхельма, но случай с Торговцем – дело другое. Был ли это тот случай, который Озокан мог повернуть в свою пользу? Портовый закон разрешал Торговцу носить личное оружие, потому что оно было относительно безвредным. В сущности, оно было куда менее опасным, чем мечи и кинжалы, без которых лорды и их оруженосцы и шагу не делали. А Ворланд, защищая меня, применил свое оружие против запрещенного ножа, за ношение которого Отхельм может быть наказан строже, чем он думает. Но дело в том, что любое столкновение с законами ярмарки восстановит начальство Торговцев против Ворланда. Мы хорошо знали о строгости их правил поведения на чужих планетах.

– Сегодня начальником городской стражи Окор, родственник Озокана.

– Что вы хотите этим сказать? – нетерпеливо спросил Малик, в упор глядя на Слэфида.

– Это значит, что вы все же выполнили желание Озокана, Господин, улыбнулся Слэфид. – Я думаю, вы можете требовать благодарности за это, даже если он не намерен воспользоваться результатом.

– Я пока не улавливаю сути. В чем дело?

Он все еще улыбался.

– Тэсса считают себя выше местных законов. А если здесь будут новые законы, Госпожа? И что, если легенда о Тэсса окажется, в основном, только легендой, и потребуется немногое, чтобы все изменить? Разве теперь вы Великий народ? Говорят, что нет, даже если когда-то вы и были великими. Вы так далеки от местных жителей, что они не считают вас людьми. Как вы бегаете под Тремя Кольцами, Госпожа, на двух ногах, на четырех или парите на крыльях?

Я почувствовала себя как воин, получивший удар меча в жизненно важные органы, потому что такие слова и то, что за ними крылось, было мечом, оружием, которое, если им умело воспользоваться, может вырезать весь мой род. Вот, значит, какова была угроза Озокана, с помощью которой он хотел прижать нас! Но я гордилась тем, что ни я, ни Малик не показали, что удар достиг цели.

– Вы говорите загадками, Благородный Гомо, – ответила я на языке инопланетников.

– Спрашивать о загадках и отгадках будут другие, – ответил он. – Если у вас есть безопасное место, Госпожа, вам лучше всего собираться в будущем там, иначе вы можете исчезнуть в войне, как меньший вид. Вас будут искать, пока вы не объявитесь.

– Никто не может говорить за всех, пока его не послали под щит объявлений, – заметил Малик. – Вы говорите от имени Озокана, Благородный Гомо? Если нет, то от имени кого? Что инопланетник собирается делать на Йикторе? Почему угрожает войной?

– Что такое Йиктор? – засмеялся Слэфид. – Маленькая планетка с отсталым народом, который не может добиться ни богатства, ни славы, ни оружия других миров. Его можно разжевать и проглотить, как ягоду тэка, мимоходом.

– Значит, мы все равно, что ягоды тэка? – теперь уж засмеялась я. Ах, Благородный Гомо, может, вы и правы. Но если съесть ягоду за день до того, как она созреет, или лишь часом позже ее созревания, желудку будет очень скверно и неуютно. Да, конечно, мы – малый и отсталый мир, и я только удивляюсь, ради каких сокровищ великие и далекие миры так заботятся о нас.

Я не надеялась легко поймать его и не поймала. Но зато и он, я думаю, ничего не узнал о нас, по крайней мере, ничего существенного, такого, что показал он сам, когда наносил свой удар, чтобы принудить нас ответить на его вопросы.

– Благодарим вас за предупреждение, – мысли Малика шли параллельно моим. – Нам есть что ответить суду. А теперь…

– А теперь у вас есть дела, которыми лучше заниматься без меня, весело согласился инопланетник. – Я ухожу, на этот раз вам не придется опрокидывать кубок, Благородная дама.

Когда он ушел, я посмотрела на Малика.

– Тебе не кажется, родич, что он был доволен собой.

– Да. Он говорил о… – но даже дома, где его мог подслушать только наш маленький народ, неспособный проболтаться или предать нас, он не хотел выражать свою мысль словами.

– Древние…

– Да, – кивнул он. – Сегодня полнолуние.

Жезл заскользил в моих пальцах, не холодный на ощупь, не горячий его меняла лишь жизнь моих мыслей.

Итак, в самом центре этой могущественной, теперь враждебной территории была возможная опасность. Однако, Малик был прав: необходимость была сильнее риска. Он прочитал в моих мыслях согласие, и мы занялись рутинной работой по подготовке шоу.

В течение дня я дважды подходила к барску, каждый раз с мысленным зондом. Его тело поправилось, но еще не настолько, чтобы его можно было вывести из сна и попытаться коснуться его мозга. Сейчас не время для подобных экспериментов, когда на нас давило другое.

У нас, как всегда, было много зрителей, и наш маленький народ был счастлив и доволен своей работой, а мы с Маликом постарались закрыть свой мозг, чтобы наша озабоченность не встревожила животных. Я глядела, нет ли Торговцев – если не тех двоих, что были у нас, то других. Ведь если Ворланд доложил о том, что случилось в палатке Отхельма, кто-нибудь из них мог прийти к нам по поводу этого дела. Но никого не было.

В полдень Малик послал Уджана посмотреть, кто занимается покупателями в палатке «Лидиса». Мальчик доложил, что ни Ворланда, ни Шервина там не видел. Может быть, они быстро закончили работу и ушли.

– Разумно с их стороны, – заметил Малик. – Чем меньше мы будем их видеть, тем лучше. Почему эти инопланетники ссорятся между собой и почему это на руку Озокану, нас не касается. Возможно, нам тоже придется укладываться и уходить на этих днях.

Но этого мы не могли сделать. В воздухе пахло слежкой. К вечеру беспокойство достигло маленького народа, несмотря на все мои усилия держать мозговой заслон для их спокойствия. Я дважды пользовалась жезлом, чтобы изгнать страх из их мозга, и выключила мощные лампы, чтобы в палатку вошла ночь. Пока все было спокойно. Страж ярмарки не потребовал меня к ответу на жалобу Отхельма. Я уже подумала, что было бы разумней первой подать на него жалобу.

Мы разместили маленький народ по клеткам, и я зажгла по четырем углам нашего дома лунные лампы средней мощности. Затем мы с Маликом осмотрели барска и пошли взять с места нашего посланника.

Длиннокрылый осторожно завозился, когда Малик поставил его на стол в нашей комнате, слегка развернул сильные крылья и заморгал, как будто только что проснулся.

Я зажгла порошок, чтобы крылатый пил дым. Он полураскрыл клюв, и его тонкий язычок задвигался туда и обратно с невероятной быстротой. Затем Малик взял в ладонь его голову, чтобы я могла фиксировать своим взглядом красные глаза птицы. Я запела, но не громко, как обычно принято, а полушепотом, чтобы никто чужой не услышал.

Я вложила много усилий, зажав жезл в ладонях, пока он не загорелся жарким огнем, и держала его ровно, чтобы его энергия могла перелиться через меня в посланца. Когда я кончила петь, моя голова откинулась назад, и у меня едва хватило сил сесть на стул, чтобы не упасть. Теперь Малик смотрел в глаза посланца и говорил быстрым резким шепотом, вкладывая в его мозг слова, которые посланец должен был передать в том далеком месте, куда он полетит.

Закончив, Малик надел плащ, закрыл им птицу, которая прижалась к его груди, и вышел в темноту. Он пошел на луг, где паслись наши животные, в стороне от палаток и ларьков.

У меня не было сил встать, и я продолжала сидеть, чувствуя тяжесть во всем теле. Собственно, я даже не сидела, а почти лежала на столе, обхватив его руками, близкая к обмороку. Я не спала. Мои мысли бесконтрольно носились туда и сюда, а память пробивалась сквозь них, требуя здравого и осторожного размышления.

Я еще раз увидела медленное изображение: лицо Торговца в темноте над тем лицом, которое я знала гораздо лучше. И оба стерлись, превратившись в рычащую маску проснувшегося животного. Мне показалось, что это очень важно, но я не могла понять, почему именно.

Затем у меня возникло желание послать читающую мысль, хотя я знала, что нужная для этого концентрация вне пределов моих возможностей. Но я твердо решила, что сделаю это. Узнаем ли мы по этому лучу будущее или только одну из его вероятностных линий? Имея читающий луч, не повернем ли мы бессознательно на тот путь, который нам откроется? Я много раз слышала споры ученых по этому поводу и почти поверила, что это окажет влияние на выбор личного будущего, к чему многие относились с отвращением. За пользование этим лучом Древние могут призвать нас к ответу. Но я должна это сделать, когда моя сила вернется ко мне. Приняв это решение, я уснула.

Тело мое было скорчено и напряжено, но зато мысли ушли и оставили меня в покое.

КРИП ВОРЛАНД

Глава 5

Закон причины и следствия не из тех, что наша или любая другая порода может отменить. Можно надеяться на лучшее, но нужно быть готовым к худшему. Мне пришлось безвылазно сидеть в корабле, и я, рассуждая здраво, не мог спорить с этим. По-моему, мне еще повезло, что капитан Фосс не добавил к этому минимальному наказанию черную отметку в моих документах.

Другие командиры так и сделали бы. У меня была личная пленка, которую мы все носим в поясе, и она дала правильный отчет о скандале в палатке торговца животными и подтвердила, что мои враждебные действия были вызваны необходимостью защиты уроженки Йиктора, а не просто собственной шкуры. К тому же Фосс знал о Тэсса и их положении больше, чем я. Он с удовольствием запер бы не только меня, но и всю команду. Я оставался в нашем ларьке в течение нескольких часов торговли, но мне ясно дали понять, что дальнейшее нарушение приказа приведет Крипа Ворланда к полнейшему краху. И капитан сказал мне, что ожидает какой-нибудь жалобы со стороны властей ярмарки, но будет защищать меня в любом суде, и лучшим аргументом послужит моя пленка.

Большая часть утра прошла в ларьке, как обычно. У меня не было даже возможности пойти поохотиться для себя, так как меня лишили этой привилегии на Йикторе. В свободные минуты я вспоминал о мечте Майлин выйти в космос с шоу животных. Насколько мне известно, такого никогда не было.

Но все препятствия, которые я изложил ей, действительно существовали.

Животные не всегда привыкают. Некоторые из них не могут жить вне своего родного мира и едят только очень специфическую пищу, которую нельзя транспортировать, или не переносят жизни на корабле. Но, допустим, какой-нибудь вид сможет преодолеть такие трудности и привыкнет к звездным странствиям – будет ли подобное рискованное предприятие прибыльным? Разум Торговца всегда первым делом поворачивается к этому вопросу, и Торговец готов мчаться к любому солнцу, если ответ будет положительным.

Я мог судить о представлении прошлой ночью только по собственной реакции, а личное суждение могло быть случайным. Мы издавна привыкли проявлять свой энтузиазм при первой вспышке интереса и были далеки от того, чтобы проверять и перепроверять все, прежде чем пуститься в какую-нибудь авантюру.

Я вспомнил барска, которого Майлин так решительно спасла. Почему именно его? Там были и другие, явно подвергающиеся дурному обращению животные, но ее интересовал только барск. Да, это животное редкое, его не увидишь в неволе. Но почему?…

– Господин!

Кто-то дотронулся до моего рукава. Я стоял в дверях спиной к улице.

Обернувшись, я увидел оборванного босого мальчишку, перебиравшего грязными ногами. Он прижал руки к животу и часто-часто кивал головой в «великом поклоне». Я узнал его: это тот самый, что вел нас прошлой ночью.

– Чего тебе?

– Господин, Госпожа просит тебя прийти к ней. Так она сказала.

Больше для порядка я на секунду задержался с ответом.

– Передай Госпоже, – начал я свою речь в стиле йикторианской вежливости, – что я нахожусь под влиянием слова Лорда моей Лиги и поэтому не могу поступить так, как она желает. Мне очень прискорбно, что я должен сказать это, клянусь Кольцами Истинной Луны и Цветением Хресса.

Он не уходил. Я достал монетку и протянул ему.

– Выпей сладкой воды за меня, посланец.

Он взял монетку, но не ушел.

– Господин, Госпожа очень этого желает.

– Разве может «поклявшийся на мече» следовать своим желаниям, если он под приказом своего Лорда? – возразил я. – Скажи Госпоже то, что я тебе ответил, у меня в этом деле нет выбора.

Он ушел, но так неохотно, что я удивился. Извинение, которое я дал ему, звучало вполне приемлемо для любого человека на Йикторе. Вассал был связан со своим Лордом, и приказ Лорда был выше, много выше любых личных желаний, выше, чем жизнь. Зачем Майлин послала за мной, инопланетником, почти ей незнакомым, если не считать совместного участия в маленьком приключении с барском и его хозяином? Осторожность говорила, что лучше держаться подальше от палатки Тэсса, от маленького народа, от всего, с ним связанного.

Однако, я хранил воспоминание о ее серебристо-рубиновом наряде, о ней самой, как она стояла не рядом со своими животными, а в стороне, как будто тоже смотрела на них. Я вспоминал, как она заботилась о барске, ее высокомерное презрение, заморозившее продавца животных, когда ее жезл связал его. Люди приписывали Тэсса странную силу, и, похоже, в этих слухах была доля истины – по крайней мере, Майлин вызывала подозрение, что так оно и есть.

Мне не пришлось долго размышлять, потому что в ларек влетели два богатых северных купца. Сами они не торговали, но предлагали различные изделия в обмен на наш легкий груз – мелкие предметы роскоши, которые легко было поместить в корабельном хранилище и получить хороший доход при малом объеме. Капитан Фосс приветствовал их как своих постоянных покупателей, которых привлекал не наш обычный груз, а наши легкие изделия.

Это были подлинные аристократы купеческого класса, люди, которые сколотили себе твердый капитал и теперь спекулировали вещами, вытаскивая деньги из кошельков дворян.

Я подал гостевые кубки – пласта-кристалл с Фарна – отражающие свет бриллиантовым блеском. Они так сверкали в руке, будто были сделаны из капель воды. На их круглые чаши и тонкие ножки можно было наступить магнитной подошвой космического ботинка, и они не разбивались.

Фосс налили в них вино с Арктура, и темно-розовая жидкость засияла в них, как рубины на воротнике Майлин. Майлин… Я сурово изгнал ее из своих мыслей ипочтительно стоял, ожидая, когда Фосс или Лидж подадут мне знак показать что-нибудь.

С купцами вошли четыре носильщика, все старые служащие, встали возле своих хозяев и поставили перед ними маленькие ящички, принесенные с собой.

Несмотря на мир на ярмарке, они показывали ценность своего груза тем фактом, что были вооружены не кинжалами, как обычно, а мечами для его защиты.

Однако, я никогда не видел, чтобы они держались так настороженно.

Снаружи через дверь пронесся пронзительный свист, и вся волна шума, к которому мы уже привыкли, разом смолкла настолько, что можно было услышать слабый звон вооружения, стук мечей, извещающий о прибытии отряда судейских чиновников ярмарки. Их было четверо, и они были так вооружены, словно собирались осаждать крепость. Их вел человек в длинной мантии, одна половина которой была белой (хотя и сильно запыленной), а вторая – черной, что символизировало обе стороны правосудия. Он был без шлема, увядший венок из цветов хресса болтался на его голове. Мы поняли, что это жрец, чья временная обязанность состояла в том, чтобы хоть слабо, но напомнить, что это дело имеет священное значение.

– Слушайте внимательно! – провозгласил он высоким голосом, специально тренированным для жреческого стиля поучения. – Это правосудие Луны Колец, милостью Доматопера, по воле которого мы бегаем и ходим, живем и дышим, думаем и действуем! Пусть выйдет вперед тот, кого призывает Доматопер тот инопланетник, что поднял оружие в границах Ярмарки Луны Колец!

Капитан Фосс мгновенно очутился перед жрецом.

– По чьей жалобе присягнувшие Доматоперу вызывают моего вассала? ответил он, как полагается отвечать на вызов.

– По жалобе Отхельма, клявшегося у алтаря и перед мудрейшими. Должен быть дан ответ.

– И он будет дан, – согласился Фосс и чуть заметно кивнул мне, чтобы я подошел. Моя личная пленка была в кармане его туники. Она вполне могла оправдать меня за применение станнера. Но коль скоро мы должны были передать ее смешанному суду жрецов и торговцев – это дело другое, и я понял, что конференция между капитаном и северными людьми имела важное значение.

– Отпустите меня, – сказал я на базике. – Если они предполагают сразу же судить меня, я пришлю записку…

Вместо ответа Фосс обернулся и крикнул в глубину ларька:

– Лалферн!

Эльфрик Лалферн, длинный тощий парень, не имел регулярных обязанностей в ларьке, кроме помощи в распаковке и упаковке товара.

– Этот человек, – сказал Фосс жрецу, – пойдет как мои глаза и уши.

Если мой присягнувший на мече попадет под суд, этот человек известит меня.

Это дозволено?

Жрец посмотрел на Лалферна и через секунду кивнул.

– Дозволено. Давайте этого, – он повернулся ко мне. – Положи оружие.

Он протянул руку к станнеру в моей кобуре, но пальцы Фосса уже держали приклад, и капитан вытащил оружие.

– Его оружие уже больше не его. Оно останется здесь. Как полагается.

Я подумал было, что жрец запротестует, но капитан был прав, поскольку на Йикторе считалось, что оружие подчиненного является законной собственностью Лорда и может быть потребовано в любое время, особенно если Лорд считает, что его присягнувший на мече нарушил какое-то правило.

Итак, без всяких средств защиты я шагнул вперед и занял свое место между двумя стражниками. Лалферн пошел сзади, в нескольких шагах от нас.

Хотя станнер – не бластер, я носил его чуть ли не всю жизнь и твердо знал, что он висит у меня на поясе, а теперь почувствовал себя каким-то голым среди необычайной настороженности вокруг. Сначала я пытался уверить себя, что это просто реакция на то, что я, безоружный, нахожусь в зависимости от чужого закона чужой планеты. Но мое беспокойство возросло, когда я понял, что это одно из предупреждений, идущих наравне с самым слабым даром эспера, который был у большинства из нас, прирожденных космонавтов. Я оглянулся на Лалферна как раз вовремя, чтобы увидеть, что он тоже оглянулся через плечо и взялся было за рукоятку станнера, но снова опустил руку, сообразив, что этот жест может быть неправильно истолкован.

Только тогда я обратил внимание на путь, которым меня вели. Мы должны были направляться к Большой Палатке, где во время ярмарки помещался суд. Я увидел широкий карниз крыши над палатками и ларьками впереди, но значительно левее. Мы шли к границе ярмарки, по пространству, где стояли палатки тех дворян, которые не жили в Ырджаре.

– Последователь Света! – громко обратился я к черно-белому жрецу, который шел так быстро, что нам пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать от него. – Куда мы идем? Суд находится…

Он не повернул головы и не подал вида, что слышит меня. Теперь я увидел, что мы повернули от последнего ряда ларьков к палаткам Лордов.

Здесь никого не было, кроме двух-трех слуг.

– Хэлли, Хэлли, Хэлл!

Он выскочил из укрытия, этот водоворот людей, врезался в наш маленький отряд, подняв на дыбы своих верховых животных, которые били пеших тяжелыми копытами. Я услышал яростный крик Лалферна, затем стражник справа от меня дал мне такого толчка, что я, пытаясь удержаться на ногах, влетел между двумя палатками.

Острая боль в голове – и на время все кончилось.

Боль отправила меня во тьму, она же и вывела меня из нее или сопровождала меня, когда я неохотно приходил в сознание. Сначала я не мог понять, что терзает мое тело. Наконец, я осознал, что лежу ничком на спине грузового каза, привязанный, и меня больно подбрасывает при каждом шаге животного. Я слышал шум, человеческие голоса, и было ясно, что меня сопровождают несколько всадников. Но говорили они не по-ырджарски, и я ничего не понимал, кроме отдельных слов.

Не знаю, долго ли длился этот кошмар, потому что я несколько раз впадал в беспамятство. Я помолился о том, чтобы мне не выходить из благостного мрака, и он тут же поглотил меня.

Жизнь в космосе закаляет тело, оно привыкает к стрессам, напряжениям и опасностям и нелегко сдается при дурном обращении, что я болезненно констатировал в последующие дни. Меня сняли с каза самым простым способом: перерезали путы и скинули на жесткую мостовую.

Передо мной мерцали факелы и фонари, но мое зрение было так затуманено, что я лишь смутно различал фигуры моих похитителей, двигавшихся вокруг. Затем меня взяли за плечи и потащили, после чего толчок пустил меня по крутому склону в слабо освещенное место.

Сказанного мне я не понял, и фигура тяжело спустилась за мной. В лицо мне плескали жидкость, и я задыхался. Вода была хороша для моих пересохших губ, и я облизывал их горящим языком. Меня схватили за волосы, чуть не вырвав их с корнем, подняли голову, и мне в рот полилась вода, чуть не задушившая меня. Но я ухитрился сделать несколько глотков.

Этого было мало, но все же мне стало легче. Рука, державшая мои волосы, оттащила меня, я ударился головой об пол и снова впал в беспамятство.

Когда я пришел в себя после обморока или сна, или того и другого вместе, кругом была пугающая тьма. Я моргал и моргал, пытаясь прояснить зрение, пока не сообразил, что виноваты не глаза, а то место, где я находился. С бесконечными усилиями я приподнялся на локте, чтобы лучше видеть место моего заключения.

Тут не было ничего, кроме грубо сколоченной скамьи. Пол был покрыт вонючей соломой. В сущности, здесь кругом воняло, и тем сильнее, чем больше я принюхивался. В одной стене на высоте моего роста было прорезано узкое окно, не шире двух пядей, через него проходил сероватый свет, не достигающий темных углов. На скамье я увидел кувшин, и он сразу сделался для меня самой интересной вещью.

Я не мог встать на ноги. Даже попытка сесть вызвала такое головокружение, что я закрыл глаза и унесся куда-то в пространство.

Наконец, я все-таки добрался до сосуда, обещавшего воду, дополз на животе, извиваясь, как червяк.

Пока я полз, во мне боролись надежда и страх, но в кувшине действительно оказалась жидкость – не просто вода, а с чем-то смешанная, поскольку у нее был кислый вкус, сводивший рот, но я пил, ведь приходилось лакать и хуже, и представлял себе, что это вино. Я пытался разумно ограничить себя, но как только вода попала мне на язык, облегчая мучительно пересохшее горло, разлетелись мои намерения отставить кувшин, пока жидкость еще плещется в нем. В голове прояснилось, и вскоре я уже мог двигаться без приступов головокружения. Возможно, странный привкус воде придал какой-то наркотик или стимулятор. Наконец я доковылял до оконной щели – посмотреть, что там, снаружи.

Там еще светило солнце, но его лучи доходили до меня только отраженным светом. Поле зрения было исключительно узким. На некотором расстоянии возвышалась крепкая серая стена, похожая на крепости Йиктора.

Больше ничего не было видно, кроме мостовой, которая, видимо шла от основания здания, в котором я находился, до той стены.

Затем мимо моей щели прошел человек. Он не задержался, но мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что это вассал какого-то Лорда – он был в кольчуге и шлеме, на плаще желтая нашивка с черным гербом. Я не успел рассмотреть герб, да и не смог бы узнать его, поскольку геральдика на Йикторе не касалась Торговцев.

Желтое с черным – я ведь видел эту комбинацию! Но когда и где? Я прислонился к стене и старался вспомнить. Цвет… В последнее время я думал о цветах, о серебряном и рубиновом костюме Майлин, гвоздично-розовом и сером ее вывески, оказывающей странное влияние, вывесках других мест развлечений… тускло-красная с зеленым вывеска игорного дома, которая не просто зазывала – она кричала!

Игорная палатка! Обрывки памяти сложились в мысленную картину… Гек Слэфид за столом, столбики фишек, как башни удачи, и слева от него молодой дворянин, который так пристально вглядывался в меня, когда мы с Майлин проходили мимо. На нем тоже был плащ, блестящий, полушелковый, ярко-желтый с вышитым на груди черным знаком орла. Но из этих обрывков я не мог пока сложить приемлемую модель.

У меня была ссора с одним йикторианцем, с Отхельмом, но не с молодым человеком в желтом и черном. Я не мог найти логической связи между двумя так далеко отстоящими друг от друга людьми. Продавец животных никак не мог быть под протекцией Лорда. Мое знание йикторианских обычаев было полным настолько, насколько пленки Торговцев могли их описать, но для того, чтобы изучить все нюансы социальной жизни и обычаи, потребовались бы многие годы. И вполне могло быть, что ссора с Отхельмом привела меня к теперешнему неприятному положению.

Где бы я сейчас ни был, это место не в районе ярмарки. Это было более, чем странно. Я мог вспомнить только часть своего пути на спине каза, меня схватили в Ырджаре, и я был насильно выведен из-под юрисдикции суда ярмарки, и это настолько противоречило всему, что мы знали об обычаях, что трудно было поверить в случившееся. Те, кто захватил меня, а также тот, кто отдал такой приказ, и тот, кто договаривался об этом деле, могут быть поставлены вне закона, как только станет известно о моем исчезновении.

Какую ценность я представлял, чтобы похитить меня такой ценой? Только время и мои похитители могут ответить на этот вопрос. Но, похоже, это будет не скоро, потому что время идет, а ко мне никто не приходит. Я проголодался и, как ни старался растянуть запас воды, все-таки выпил ее и опять почувствовал жажду.

Тусклый свет ушел, когда кончился день, и ночь окутала меня темными волнами. Я сидел, прислонившись к стене напротив двери и прислушивался, чтобы собрать какую-нибудь информацию. Время от времени до меня доходили искаженные и приглушенные звуки. Прозвучал горн, видимо, возвещавший о чьем-то прибытии. Я снова встал и поплелся к окну. На серой стене плясал луч фонаря, я услышал голоса. Потом промелькнули человеческие фигуры, одна в дворянском плаще, шага на два впереди трех других. Вскоре я услышал звякание металла на лестнице. Что-то толкнуло меня вернуться на старое место – к стене против двери.

Блеснул свет, достаточно сильный, чтобы ослепить меня и скрыть стоящих в дверях. Только когда они вошли в мою камеру, я немного разглядел их.

Это были те, что прошли мимо окна. Теперь я узнал в дворянине юношу из игорной палатки.

Есть один трюк, старый, как мир, и я применил его: молчи, чтобы твой противник заговорил первым. Так что я не стал обращаться с просьбой о разъяснении, а просто спокойно изучал их.

Двое поспешно отодвинули скамью от стены, и Лорд сел с видом человека, которому обязаны предоставлять удобства. Третий сопровождающий повесил фонарь на крючок в стене, так что вся камера была освещена.

– Эй, ты! – не знаю, удивило лорда мое молчание или нет, но в его тоне слышалось раздражение. – Ты знаешь, кто я?

Это было классическое начало разговора между йикторианскими соперниками – хвалиться именем и титулами, дабы подавить возможного врага грузом своей репутации.

Я не ответил. Он нахмурился и наклонился вперед, положив руки на колени и расставив локти.

– Это Лорд Озокан, старший сын Лорда Осколда, Щит Йенледа и Юксесома, – пропел человек, стоящий возле фонаря, голосом профессионального герольда.

Имена сына и отца мне ничего не говорили, и земли, которые они представляли, были мне незнакомы. Я продолжал молчать. Я не видел, чтобы Озокан сделал какой-нибудь жест, отдал приказ, но один из его первоклассных ребят шагнул ко мне и так хлестнул меня по лицу ладонью, что я стукнулся головой о стену и чуть не потерял сознание от боли. Усилием воли я поднялся на ноги, стараясь, насколько возможно, сохранить ясность ума. Но будет ли это возможно? Они собирались силой отнять у меня что-то, нужное им. И Озокан грубо объяснил, чего они желают.

– У вас есть оружие и знания, инопланетный бездельник, и я получу их от тебя тем или иным способом.

Тут я в первый раз ответил, с трудом шевеля распухшими от удара губами:

– А ты нашел на мне оружие? – я не стал титуловать его.

– Нет, – он засмеялся. – Ваш капитан весьма умен. Но ЗНАНИЕ при тебе.

А если твой капитан хочет увидеть тебя снова, то мы будем иметь также и оружие, и очень скоро.

– Если ты хоть что-нибудь знаешь о Торговцах, ты должен знать, что у нас поставлены мозговые ограничители против подобного разглашения на чужих планетах.

– Да, я слышал, – его улыбка стала еще шире. – Но у каждого мира свои секреты, ты это тоже знаешь. У нас есть несколько ключей к таким мозговым щеколдам. Если они не сработают – очень жаль. Но твоему капитану будет о чем поразмыслить, и он должен будет сделать это быстро. А что касается знаний, – давай их сюда, – последний его приказ щелкнул, как кнут.

Я не хочу вспоминать о том, что было после в комнате с каменными стенами. Те, кто принимал участие в допросе, были настоящими мастерами в своем деле. Не знаю, то ли Озокан был действительно уверен в том, что я смогу, если захочу, выдать ему знания, то ли занимался этой игрой для собственного удовольствия. Большая часть всего этого совершенно исчезла из моей памяти. Всякий эспер, даже самый слабый, может частично закрыть сознание, чтобы сохранить равновесие мозга.

Они не смогли узнать ничего стоящего и были достаточно опытны в своем грязном ремесле, чтобы не терзать меня беспрерывно. Но я довольно долгое время не знал об их уходе и вообще о чем бы то ни было. И когда боль вновь подняла меня, за окном был бледный день.

Скамья стояла у стены, и на ней снова был кувшин и еще блюдо с чем-то вроде замороженного сала.

Я подполз к скамье, выпил горькой воды, и мне стало чуть-чуть лучше, но прошло много времени, прежде чем я решился попробовать пищу. Только сознание, что необходимо иметь силы, заставило меня двигаться и давиться этой тошнотворной пищей.

Теперь я знал: Озокан похитил меня в надежде обменять на оружие и информацию – без сомнения, для того, чтобы с их помощью захватить королевский трон. Дерзость этого акта означала, что он либо имел сильную поддержку и мог противостоять законам ярмарки, либо надеялся столь быстро захватить трон, что власти не успеют выступить против него. Безрассудство его поступка граничило с крайней глупостью, и я не мог поверить в такие его надежды. Только позже я сообразил, что он уже настолько перешагнул границы, что ему ничего больше не оставалось, как держаться этого опасного пути. Он не мог повернуть обратно.

Нечего было и думать, что капитан Фосс заплатит за меня требуемый выкуп. Хотя Торговцы были тесно связаны между собой, и начальство вело себя честно со всеми, ни команда «Лидиса», ни вся добрая слава Свободных Торговцев не может и не будет подвергаться риску ради жизни одного человека. Эл Фосс может только пустить в ход машину йикторианского правосудия.

Знает ли он, где я? Что сталось с Лалферном? Если ему удалось удрать, то Фосс уже знает, что я похищен, и может принять контрмеры.

Но сейчас я должен рассчитывать не на пустые надежды, а на собственные силы. Я думал и думал.

Глава 6

Как ни измучен я был, я пустил в ход мыслеуловитель. Сейчас как раз было такое место и время, когда могут помочь только отчаянные методы.

Поскольку мыслеискатель по-разному действует у разных рас и народов, я не надеялся на какое-то открытое сообщение, может, и вообще ничего не будет.

Получалось, будто я пытаюсь вести перехват радиопередачи в таком широком диапазоне, что мой приемник ловит лишь смутный узор.

Я уловил не слова, не отчетливые мысли, а только ощущение страха. И эта эмоция временами была такой острой, что было ясно: тот, кто излучал ее, был в опасности.

Укол здесь, укол там – возможно, каждый из них сигнализировал об эмоциях разных людей, защитников крепости. Я поднял голову к бледному окошку и прислушался. Оттуда не доносилось никаких звуков. Я кое-как встал и посмотрел. Да, уже день, узкая полоска солнечного света на той стороне.

Там царило полное спокойствие.

Я снова закрыл глаза от света и послал улавливающую мысль к одному из уколов страха, чтобы определить источник эмоции. Большая часть их все еще плавала вне поля моего действия. Одно такое ощущение я поймал поблизости от двери моей тюрьмы – по крайней мере, мне так показалось. Я стал зондировать этот мозг со всем усердием, какое мог собрать. Это было равносильно чтению пленки, которая была не только перепроявлена, но и изображала чужие символы. Эмоции ощущались, потому что базис эмоций одинаков для всех. Все живые существа знают страх, ненависть, радость, хотя источники и основания этих чувств могут быть самыми различными. Как правило, страх и ненависть – самые сильные эмоции, и их легче всего уловить.

В этом мозгу ощущался растущий страх, смешанный с гневом, но гнев был вялым, он скорее был порожден страхом. К кому? К чему?

Я закусил губы и послал весь остаток сил, чтобы узнать это. Страх… боязнь? Нужно… нужно избавиться… Избавиться от МЕНЯ!

И я понял, как будто мне сказали это вслух, что причиной страха было мое присутствие здесь. Озокан? Нет, не думаю, чтобы Лорд, который силой пытался выудить у меня сведения, вдруг сменил позицию.

Укол… укол. Я готовил свой мозг, подавляя изумление, возвращаясь к терпеливой разработке этих путаных мыслей. Пленник – опасность – не я лично был опасен, но мое пребывание здесь как пленника могло быть опасным для думающего. Может быть, Озокан настолько преступил законы Йиктора, что те, кто помогал ему или повиновался его приказам, имели основание бояться последствий?

Могу ли я рискнуть на контрвнушение? Страх очень многих толкает к насилию. Если я увеличу перехваченный мною страх и сконцентрирую его, меня тут же прикончат. Я взвесил все за и против, пока устанавливал контакт между нами.

В том, на что я решился, было так мало надежды на удачу, что все уже лежало под тенью провала. Я собирался послать в этот колеблющийся мозг мысль, что с исчезновением узника уйдет и страх, но узник должен обязательно уйти живым. В самом простом сигнале, какой только я мог выдумать, и с максимальным усилием я послал эту мысль-луч по линии связи.

Одновременно я медленно продвигался вдоль стены к скату, который вел в камеру. По дороге я взял кувшин, выпил остатки воды и крепко зажал его в руке. Я старался вспомнить, куда открывается дверь, поскольку мои глаза были ослеплены, когда вошел Озокан. Наружу? Да, конечно, наружу!

Я поднялся до половины ската и ждал…

Освободить пленника… не будет страха… Освободить пленника…

Сильнее – он идет ко мне! Остальное будет зависеть только от удачи.

Когда человек кладет свою жизнь на такие весы – это страшное дело. Я услышал звон металла. Дверь открылась. Ну!

Дверь качнулась назад, а я бросил вперед не только кувшин, но и заряд страха. Кувшин ударился о голову стражника, тот вскрикнул и отлетел назад.

Я поднялся наверх, собрав последние силы, и вышел в дверь.

Моей первой мыслью было обыскать стражника и взять его меч. Даже с незнакомым оружием я чувствую себя увереннее. Стражник не сопротивлялся. Я подумал после, что заряд страха, ударивший в его мозг, был более сильным и неожиданным, чем тот, что нанес его телу кувшин.

Я взял его за плечо и столкнул вниз, в тот погреб, откуда я вылез. К счастью, он оставил закрывающий прут в двери, так что я быстро повернул его и удалился.

Для начала я осмотрелся. Свет резал мои привыкшие к темноте глаза, но я решил, что сейчас поздний вечер. Сколько дней я провел в камере, я не знал, поскольку смена дней и ночей ускользнула от меня.

Во всяком случае, сейчас в этом коридоре не было никого, а мои планы не шли дальше сиюминутного. Мне надо было добраться до выхода, и я не был уверен, что не встречу кого-нибудь из гарнизона. Мыслеуловитель был слишком слаб для разведки: я полностью израсходовал свой талант эспера, когда заставлял стражника открыть мою камеру. Поэтому мне приходилось рассчитывать только на физические средства и на оружие, которым я не умел пользоваться.

Коридор повернул влево. В него выходили двери, и далеко впереди я услышал голоса. Но другого пути не было, и я пошел вдоль стены, сжимая меч.

Первые две двери, врезанные в стену, были закрыты, за что я вознес бы благодарственную молитву, если бы имел возможность ослабить внимание. Я знал, что мои способности эспера упали очень низко, но все-таки старался использовать их остаток на установление какой-либо жизни поблизости.

Я пошел дальше. Голоса стали громче. Я уже различал слова на незнакомом языке. Похоже на ссору. Из полуоткрытой двери лился яркий свет.

Я остановился и осмотрел дверь. Она тоже открывалась наружу, и щеколда запиралась, как обычно в тюрьме, – прут вставлялся в отверстие и поворачивался. Я держал взятый мною прут в левой руке, но подойдет ли он к этой двери? Смогу ли я прикрыть дверь, чтобы люди внутри не заметили? Я не рискнул заглянуть в комнату, но голоса там поднялись до крика, и я надеялся, что в своей ссоре они не обратят внимания на дверь.

Я сунул меч за пояс, взял прут в правую руку, а ладонью левой осторожно нажал на дверь. Она оказалась слишком тяжела для такого легкого прикосновения. Я толкнул сильнее и замер: любой предательский скрип, какой-нибудь перерыв в разговоре мог показать мне, что я сделал ошибку. Но дверь все-таки двигалась, дюйм за дюймом и, наконец, плотно легла в свою фрамугу. Скандал в комнате продолжался. Я вложил прут в отверстие скользкими от пота пальцами. Он слегка упирался, и я готов был бросить это, но вдруг он с легким щелчком встал на место, и я повернул его.

Все в порядке – замок закрылся.

Там, внутри, так шумели, что даже не заметили, что их заперли. Мне уже дважды везло, и я подумал, что такая удача слишком хороша, чтобы продолжаться и дальше.

Коридор еще раз повернул, и я опять мог заглянуть в окно. Я угадал правильно, был вечер, отблески заходящего солнца лежали на мостовой и на стене. Ночь, как известно, друг беглеца, но я даже не думал, что буду делать в незнакомой местности, если выйду из крепости Озокана. Два шага сразу не делаются – я думал только о том, что буду делать сию минуту.

Передо мной была широко открытая дверь во двор. Я все еще слышал ссорящиеся голоса позади, но пытался теперь уловить звуки снаружи. Оттуда донесся резкий высокий звук, но это кричал каз, а не человек. Я встал за дверью и выглянул, держа меч в руке. Налево навес, где были казы, их треугольные пасти с жесткой шерстью качались туда-сюда. Из пастей свисали изжеванные листья, из чего я понял, что им только что дали корм.

На миг я задумался над возможностью взять одного из животных, но с сожалением отказался от этой затеи. Мыслеуловитель работает с животными даже чужой породы лучше, чем с гуманоидами, – это верно, но концентрация сил, требуемая для контроля над животным, сейчас мне не по силам. Я должен был рассчитывать только на себя, на свои физические возможности.

Здание, из которого я вышел, отбрасывало длинную тень. Я не мог видеть других ворот, но попытался добраться до самого темного места между двумя тюками корма, и это мне удалось.

Отсюда я видел много лучше. Направо широкие ворота, крепко запертые, на них что-то вроде клетки. Я уловил в ней дыхание и тут же присел за тюк.

Часовой! Я ждал оклика, стрелы из лука или другого знака, что меня видели.

Вряд ли я прошел незамеченным. Но прошло несколько секунд, и ничего не произошло. Я начал думать, что часовой обязан смотреть по ту сторону стены, а не во двор. Я прикинул, как мне двигаться: сначала под прикрытием тюков, затем позади навесов, и пошел медленно, хотя каждый нерв во мне требовал скорости. Бег мог привлечь внимание, а передвигаясь ползком, я сливался с тенью. Проходя мимо загона, я сосчитал животных, надеясь получить некоторое представление о численности гарнизона. Тут было семь верховых животных, четыре вьючных, но это ничего не давало, поскольку в гарнизоне могли быть и пехотинцы. Однако, малое число верховых животных в загоне, явно построенном для гораздо большего количества, указывало на то, что в резиденции оставался лишь костяк. Это означало также, что Озокан и его приближенные уехали.

Тут было несколько вышек для часовых, но, хотя я осторожно следил за ними, я не заметил на них никого. Едва я нырнул за выступ стены, как послышались тяжелые шаги: мимо прошел мужчина. На нем была кольчуга пешего бойца, на голове не было шлема, а на плечах он нес коромысло с ведрами воды, которые он опорожнил в каменный желоб. Вода медленно стекала по нему в стойла.

С пустыми ведрами он пошел обратно. Я в своем укрытии почувствовал внезапный подъем духа: как раз в это время человека охватило столь сильное желание, что оно дошло до меня совершенно отчетливо. Страх в нем уступил место решимости, а решимость была так сильна, что я смог уловить это.

Возможно, он отличался от своих товарищей какой-нибудь мозговой извилиной, которая делала его более открытым для моего дара эспера. Такие вариации существуют, как известно. Это был третий подарок судьбы за сегодняшний день.

Я был уверен, что человек будет действовать, отложив свои обязанности, но пользуясь ими как прикрытием для своих целей. И наступил момент, когда требовалось немедленное действие, иначе он может не успеть.

С коромыслом и пустыми ведрами он открыто зашагал вдоль стены, а я скользил за ним, потому что он шел как раз туда, куда мне хотелось.

В другом конце двора был колодец. Из центра здания тянулось крыло, оно острым углом огибало колодец, как будто каменный блок протягивал руку, чтобы укрыть источник драгоценной воды. В крыле было много щелевидных окон и дверь. Человек, за которым я шел, не остановился у колодца, а быстро огляделся и прислушался. Видимо, успокоенный, он вошел в дверь крыла. Я подождал немного и последовал за ним.

Тут было нечто среднее между арсеналом и складом. На стенах висело оружие, разные приспособления лежали аккуратными кучками. Отчетливо пахло зерном и другой пищей для людей и животных. Позади одного тюка с провизией валялись ведра и коромысло. Смесь страха и желания у моего гида точно вела меня по следу. Я прошел в другую дверь, полускрытую мешками с зерном, и вышел на узкую лестницу, достаточно крутую, чтобы у человека, посмотревшего вниз, закружилась голова. Здесь я остановился, потому что услышал впереди шаги, а, значит, и он мог меня услышать.

Сжигаемый нетерпением, я ждал. Когда все затихло, я медленно двинулся вниз, с усилием ставя ноги и боясь, как бы мое измученное тело не подвело меня.

К счастью, спуск был коротким. Внизу оказался проход, идущий в одном направлении. Здесь было темно, я не видел ни искорки света, которая бы указывала на то, что мой гид пользуется фонарем или факелом. Видимо, он хорошо знал дорогу.

Я ничего не видел и не слышал. Затем по линии нашей мозговой связи пронесся взрыв облегчения, который заблестел в моем мозгу, как фонарь перед глазами. Он достиг своей цели, он вышел из форта, чтобы найти безопасное, по его мнению, место. И я не думал, что он задержится у выхода.

Я пустился полубегом, чтобы найти этот выход. В темноте я больно ударился об острый выступ, но не упал и вытянул руки, чтобы пользоваться ими вместо глаз. Передо мной оказался пролет другой лестницы, вверх по которой я пополз на руках и коленях, не будучи уверен, что осилю ее другим способом.

Время от времени я останавливался проверить, нет ли каких-нибудь признаков выхода. Наконец, я нашел люк и толчком открыл его. Там тоже не было света, я как бы попал в погреб или в отвал в скалах, который вряд ли был естественным, скорее, он был сознательно сделан под естественный, чтобы скрыть этот люк. В стране, где по всякому пустяку затевались войны, такая нора была необходима в любой крепости… Я подумал, что никому она не была нужнее, чем мне.

Впервые в жизни я полностью сконцентрировал свою силу на том, чтобы меня не заметил часовой на стене. Выход скрывался в скалах, и единственный способ пройти через него – ползти на животе. И я подумал, что мог бы набросать чертеж этих скал, поскольку они показались мне частью более древней разрушенной крепости.

Того дезертира, что прошел через эту дыру, не было и в помине, но я все-таки двигался с осторожностью. Наконец, я вышел из-под укрытия.

Наверно, развалины тут кончались, так как было много осыпавшейся земли.

Теперь я мог оглядеться.

Небо пылало тем жутким цветом, которым окрашивался закат солнца на этой планете. В этом свете форт казался темным пятном, уже скрытым тенями, усиливавшими его мрачный вид. Форт состоял из одного внутреннего здания и внешней стены, он оказался меньше, чем я думал. Пожалуй, это было не укрепление, а, скорее, пограничный пост, охраняющий и защищающий землю, поскольку вокруг не было ни жителей, ни возделанных полей. Это был солдатский лагерь, а не убежище для фермеров, каким мог быть любой замок.

Между двумя рядами холмов проходила дорога, ведущая в неведомую равнинную местность. По-видимому, она связывала два центра – этой области и внешнего мира, возможно, даже Ырджара. Этим и следовало руководствоваться.

Мое путешествие сюда прошло, можно сказать, вслепую, и я не имел представления, где находится порт, на север или на юг отсюда. Впервые я подумал, что мое удивительное везение кончилось: у меня был меч, но не было ни пищи, ни воды, ни защиты от непогоды. И энергия, порожденная моей волей, которая так долго поддерживала мое истерзанное тело, угасала. Я мог бы задать себе вопрос, но боялся, потому что ответ был слишком ясным.

Форт и развалины, из которых я вынырнул, находились на склоне холма.

Проход, через который я шел, должен был бы сообщаться с подземным ходом, но я вышел на высокое место, и часовой мог легко заметить меня. Я заставил свои ноги двигаться вперед, пока можно, потом полз, извивался, перекатывался, одним словом, делал все, что мог, лишь бы двигаться.

Мне еще повезло, что методы допросов помощников Озокана причиняли сильную боль, но не калечили тела, так что сейчас оно могло делать необходимые усилия. Но я впал в какое-то оцепенение, в котором верх взяла та часть мозга, которая не могла сознательно понимать, планировать или жить, а лежала глубоко под всем этим.

Дважды я вдруг замечал, что бреду по более гладкой дороге и что какой-то скрытый сигнал предупреждает меня о скрытой опасности. Оба раза я оказывался способным снова сойти с дороги и идти там, где кусты и скалы могли укрыть меня. Один раз мне показалось, что меня выслеживает какой-то ночной хищник. Но, видимо, это создание не сочло меня подходящей добычей и исчезло.

Луна сияла так ярко, что ее Кольца сверкали в небе огнем. У этой луны всегда было два кольца, но через определенное количество лет появлялось третье, что служило великим предзнаменованием для жителей планеты. Я смотрел на них без удивления, только с благодарностью, потому что их свет освещал мне путь.

Уже светало, когда я прошел через ущелье между холмами. Рот у меня пересох, как посыпанный пеплом, сжигавшим язык и внутреннюю поверхность щек. Только тренированная воля заставляла меня двигаться, и я боялся отдыхать, потому что потом мне не удастся не только идти, но и ползти. А мне необходимо было миновать то место, где дорога шла только в одном направлении – в западную сторону. Потом – я обещал своему телу – потом я отдохну в первой попавшейся норе.

Кое-как я прошел: холмы остались позади. Я вильнул с открытого пространства в кусты и проталкивался в них до тех пор, пока не почувствовал, что дальше ползти некуда. Последний толчок просунул мое избитое и исцарапанное тело между двумя густыми кустами.

Я вытянулся и уже не помнил, что было непосредственно за этим.

Река, драгоценная река обливала меня водой, давая новую жизнь моему высохшему телу. И был гром, удары воды о пороги речки. Я не решался пуститься вплавь по дикому течению, потому что меня разобьет о скалы.

Вода… Грохот…

Не было никакого потока. Я по-прежнему лежал на твердой поверхности, но я был мокрым, и влага лилась всюду, образуя сплошную завесу дождя. И гром действительно громыхал, но в небе.

Я приподнялся и стал слизывать воду, льющуюся по моему лицу. Над холмами сверкали стрелы молний. Наверно, был еще день, но такой темный, что трудно было что-нибудь разглядеть. Я поднял голову и раскрыл рот, чтобы дождь напоил меня.

Громовые раскаты неслись отовсюду с затянутого тучами неба, разрываемого жуткими вспышками молний, и при свете этих молний сквозь щель между кустами я увидел отряд всадников, ехавших к востоку, как будто их гнал дождь. На них были плащи с капюшонами. Отряд растянулся длинной вереницей, уставшие животные отставали, пена капала из их пастей. Весь вид этой компании говорил о том, что их гонит какая-то неотложная необходимость. Когда они проезжали мимо меня, я почувствовал их эмоции страх, злобу, отчаяние – которые были так сильны, что меня как бы ударило.

Под плащами я не мог видеть цветов и геральдических знаков, указывающих чье походное знамя полощется над их головами, но я был уверен, что это люди Озокана. И, значит, они охотятся за мной.

Мое тело так болело, что я едва поднялся. Первые неуверенные шаги были для меня пыткой. Наверное, меня распустила и разбаловала жизнь Свободного Торговца, вот мне и трудно работать в условиях дискомфорта. Но я все-таки снова двигался в тумане, который так плотно окутал меня, что мне казалось, будто я попал в охотничью паутину краба-паука с Тайдити.

Ручьи быстро бегущей воды прокладывали себе путь в земле, словно с небес выпало столько дождя, что вода уже не могла впитаться и бежала по поверхности. Время от времени я пил, не думая о том, что в ней могут быть какие-нибудь элементы, вредные для меня. Но если я имел воду, то пищи не было, и воспоминания о жирной массе, которую я так неохотно ел – когда это было? Прошлой ночью? Две ночи назад? – преследовали меня, принимая пропорции авакианского банкета с его двадцатью пятью церемониальными блюдами. Через некоторое время я нарвал листьев с кустарника и стал жевать их, выплевывая мякоть.

Время теперь не имело значения. Сколько дней лежало позади, я не знал и не хотел знать.

Ярость дождя утихала. Что-то слабо светило в небе, но это еще не было светом.

Свет? Я внезапно понял, что твердо иду к свету. Не к желтым фонарям крепости или Ырджара…

Лунный шар… серебристый… зовущий… Только там был такой шар-лампа. Последний предупреждающий шепот в моем мозгу быстро увял… лунный шар…

МАЙЛИН

Глава 7

По воле Моластера у меня есть власть певицы и все, что с ней связано: дальнее зрение, всестороннее зрение, растягивание колец. Иногда это отягчает жизнь, когда внутреннее желание входит в противоречие со всем этим. Если так случается, тогда желание Майлин идет насмарку. Я желала только одного: оставаться на ярмарке со своим маленьким народом, а проснулась от первого ночного сна, поняв, что пришел зов, хотя не знала, откуда и от кого. И я услышала, как скулил и хныкал мой маленький народ, чувствительный к влиянию власти, потому что ее сильное принуждение задевает также и их, приносит недовольство и страх.

Моя первая мысль была о них. Я накинула плащ и пошла, водя жезлом вверх и вниз, чтобы они смотрели на меня и забыли страх. Когда я дошла до того места, где мы положили барска, я увидела животное на ногах. Оно стояло, чуть опустив голову, как бы готовясь к прыжку, его глаза горели желтым огнем, и в них жило безумие.

– Послание, – Малик подошел ко мне.

– Да, – согласилась я, – но не от языка или мозга Древних. Если не они взывали к власти, то этот ответ не им, а мне!

Он серьезно посмотрел на меня и сделал жест, частично отрицающий мои слова. Мы были кровными родственниками, хотя и не близкими, и Малик не всегда был одного мнения со мной. Он часто предостерегал меня от того, что считал безрассудством. Однако, он не мог не верить Певице, которая говорит, что получила сообщение, так что теперь он ждал. А я взяла жезл в ладони и медленно поворачивала, потому что теперь мой маленький народ успокоился, и страх был отгорожен от их мозга барьерами власти. Я направляла жезл на север, юг, запад, он не двигался в моем слабом захвате.

Но когда я повернула его на восток, он сам выпрямился, указывая точное направление. Он стал горячим, требовательным, и я сказала Малику:

– Это требование долга. С меня. Нужна расплата.

При требовании долга нельзя колебаться, потому что данное и взятое могут быть уравновешены на весах Моластера. Для Певицы это еще более справедливо, потому что только так власть питает и хранит вспыхнувший свет.

– А как насчет инопланетника и Озокана, которые составляли темные планы? – спросила я.

– Озокан может заявить о кровном родстве с Ослафом, который… Малик слегка замялся.

– Который был избран по храмовому жребию представлять Лордов в трибунале ярмарки в этом году. И не говорил ли также инопланетник Слэфид о другом родственнике Озокана, об Окоре, капитане стражи? Но все-таки никто не может ломать все законы и обычаи.

Моя уверенность увяла, потому что Малик не слишком быстро согласился со мной. Я видела, что он смущен, хотя и не опустил глаз. Он ведь был Тэсса, и между нами всегда была правда и откровенность. И я сказала:

– Есть что-то, чего я не знаю?

– Есть. Вскоре после полуденного гонг стражники взяли инопланетника Крипа Ворланда отвечать на жалобу Отхельма, продавца животных. На отряд напали всадники из-за границ ярмарки. Произошла схватка, и инопланетник исчез. Думают, что он вернулся к своим, поэтому глава жрецов приказал закрыть ларек Торговцев и их самих удалить с ярмарки.

– И ты мне этого не сказал?!

Я не рассердилась, разве что на себя: я не думала, что Озокан решится действовать. Я должна была бы лучше разобраться в нем и понять, что он из тех, кто готов на все и не думает о последствиях своего импульсивного акта.

– Наиболее разумно предположить, что он вернулся к себе на корабль, продолжал Малик. – Все знают, что Свободные Торговцы держатся друг за друга и вряд ли верят в справедливость суда.

– Тогда это нас не касается, – чуть резко сказала я. – Вернее, не касается Тэсса. Мы связаны клятвой не вмешиваться в дела равнинных жителей. Но это мой личный долг. И я прошу тебя по праву кровного родства, чтобы ты нашел капитана «Лидиса». Если Крипа Ворланда нет среди экипажа, расскажи обо всем, что произошло.

– Мы не получили ответа от Древних, – возразил он.

– Я беру это на себя и отвечу за это перед весами Моластера, – я дохнула на мой жезл, и он засиял серебряным светом.

– Что ты хочешь делать? – спросил Малик, но я знала, что он уже угадал ответ.

– Я пойду искать то, что должна найти. Но для моего ухода должна быть уважительная причина: я не сомневаюсь, что теперь за мной будут следить глаза и уши и каждый мой приход и уход будет отмечаться. Итак, – я медленно повернулась и посмотрела на клетки, – мы ставим их в фургон, я беру Борбу, Ворса, Тантаку, Симлу и… – я показала на клетку барска, этого. Мы скажем, что они больны, и я боюсь, как бы они не заразили остальных животных, поэтому вывожу их на некоторое время подальше.

– А этого зачем? – он указал на барска.

– Для него эта причина как раз правильна. Может быть, на открытой местности его мозг поправится, и можно будет коснуться его. А здесь ему все напоминает о прошлых мучениях.

Тень улыбки скользнула по губам Малика.

– Ах, ах, Майлин, ты все еще не отказалась от своей мечты? Ты все думаешь о том, чтобы стать первой, единственной, кто принял барска в свою компанию?

– Я терпелива, и у меня сильная воля, – я тоже улыбнулась. – И я знаю, что БУДУ командовать барском. Не этим, так другим, не сегодня, так завтра!

Я знала, что он считает это безрассудством, но с теми, к кому приходит сообщение, никто не спорит, если это сообщение касается уплаты долга. Так что Малик впряг казов в ярмо фургона и помог мне разместить там тех, кого я выбрала, а клетку барска поставили отдельно и прикрыли экраном. Как ни истощено было это создание, оно следило за нами и рычало, когда мы приближались, а мои мысли не могли проникнуть ему в мозг и сбить безумие.

Мы поели, послав Уджана за жрецом, который присмотрел бы за нашей палаткой, пока Малик пойдет по моему поручению на «Лидис», а я повернула на восток. Малик требовал, чтобы я подождала его возвращения, но во мне росло ощущение настоятельности, и я поняла, что ждать нельзя, нужно ехать.

Я уже была уверена, что инопланетник не среди своих, что он где-то в другом месте и в страшной опасности, иначе послание о долге не навалилось бы на меня так резко и без предупреждения.

Фургон шел не очень быстро, и я еще должна была сдерживать шаг казов, пока мы были на виду у всех, потому что нельзя трясти больных животных, иначе у любого наблюдателя возникнутподозрения. Все во мне требовало скорости и даже больше, чем скорости. Я пустила казов легким шагом, когда проехала последний ряд палаток. Кто-нибудь мог спросить, куда я поехала, хотя я осторожно объяснила причину своей поездки жрецу и Уджану.

Те, кого я выбрала сопровождать меня, имели более острый ум и большую агрессивность, чем остальные. Борба и Ворс – глассии из горных лесов.

Длина их четыре пяди, тонкие хвосты такой же длины, что и тело, мех черный, как грозовая беззвездная ночь. У них длинные лапы с очень острыми когтями, которые они обычно прячут, но при случае выставляют, как лезвия мечей. Головы их увенчиваются пучком серо-белых жестких волос, который плотно прижимается к черепу, когда они готовятся к бою. Они по природе любопытны и бесстрашны и открыто идут на врага куда крупнее их и часто оказываются победителями. Их редко видят в низинах, и поэтому сейчас они вполне могли сойти за редких и ценных животных, которых мы боимся потерять.

Тантака выглядела более опасной, чем была в действительности, хотя однажды ее разбуженная ярость не утихала долго и сделала ее более проворной в атаке, чем можно было предположить по ее виду. У нее было жирное тело с тупоносой мордой, маленькими закругленными ушами и обрубок хвоста, обычно прижатый к бедру. Она была вдвое шире глассии, с мощными плечами, потому что ее любимая пища на воле находилась под большими камнями, которые приходилось сталкивать, прежде чем пообедать. Ее желтоватый мех был таким грубым, что больше походил на перья, чем на волос. Она была некрасива, неуклюжа, гротескна и, когда она участвовала в шоу, зрители диву давались, как такое казалось бы неуклюжее животное может делать такие штуки.

Симла была сродни барску, но ее шерсть была очень короткой и плотно прилегала к коже. Издали казалось, что у нее вообще нет шерсти, только голая расцвеченная кожа, потому что по кремовому заду и бедрам шли темно-коричневые полосы. Хвост круглый и очень тонкий, как кнут. На ногах, казалось, совсем не было мышц, только шкура и кости, такой же выглядела и голова, так что были видны черепные швы. Симла была некрасива, как Тантака, но в противоположность неуклюжей на вид Тантаке она производила впечатление быстрой и выносливой. Так оно и было, поэтому венессы издавна использовались для состязаний в беге.

Я почувствовала легкое недовольство маленького народа: они не понимали смысла этой поездки. Я передала им ощущение опасности, и они отозвались, каждый по-своему. Как только мы потеряли ярмарку из виду, я повернула клетки таким образом, чтобы их обитатели могли видеть местность и пользоваться своими чувствами, как гидом. Ведь глаза их видели больше, чем человеческие, носы извлекали из ветра сведения, которые мы и не заметим, уши слышали то, что мы упускаем – и все это было к моим услугам.

Симла была не в духе – и не потому, что сидела со мной рядом в лучах утреннего солнца, а из-за барска. Остальные не были близки к его роду и не обращали на него внимания, как только поняли, что он не может повредить им. Но клану Симлы он был достаточно близок, она знала о нем, и я успокаивала ее, потому что безумие – нечто столь чуждое, что вызывает панику в тех, кто сталкивается с ним.

На Йикторе есть сумасшествие, при котором мозг либо спит, либо живет в хаосе. Про таких больных говорят, что их коснулась рука Умфры, первобытной власти. Такому больному никто не сделает зла. Их отдают под присмотр жрецов и отправляют далеко в горы, в некую Долину. И от воспоминания об этой Долине мой мозг содрогнулся. Нанести вред такому сумасшедшему или убить его – значит, принять в собственное тело болезнь, которая жестоко трясет жертву. Так думают жители равнин.

Но если животные доходят до безумия, их убивают, и я думаю, что это лучше, потому что на Белой Дороге нет ни страдания, ни печали. Они поднимаются к великой системе Моластера и остаются там под присмотром и уходом. Я боялась, что мне придется поступить так с барском, но все еще оттягивала этот последний шаг. Как сказал Малик, это было моим давним заветным желанием – присоединить редкого независимого скитальца к нашей группе. Возможно, я гордилась собственным могуществом и хотела увеличить ту небольшую славу, которую уже имела как хорошо умеющая работать с маленьким народом.

Мы переправились через реку вброд и не встретили на том берегу никого, кроме нескольких запоздалых ярмарочных фигляров. Им я из осторожности сказала, что болезнь моих животных заставила меня выехать из дома. Но после полудня я свернула с дороги на тропу, тоже ведущую на восток, чтобы какие-нибудь прохожие не стали удивляться, чего ради я еду так далеко искать спокойного места для больных животных.

Перед заходом солнца мы приехали на луг к ручью и здесь разбили лагерь. Я распрягла казов, чтобы они паслись, и остальным дала побегать на свободе. Они с удовольствием все обнюхивали, полакали из ручья, но далеко не отходили. Барск остался в фургоне один.

Потом мои спутники были накормлены и легли спать. Все было хорошо, и я смотрела, как встает луна. Третье кольцо было уже более заметно. Еще одна или две ночи – и оно засияет и останется на некоторое время. Жезл в моих руках вбирал ее свет и делал его ослепительным. Мне страшно хотелось направить читающий луч, но я здесь была одна, а тот, кто читает такой луч, должен, образно выражаясь, выйти из тела, а связь так увлекает, что ему одному нелегко прийти в себя, и я побоялась. Но это желание съедало меня, и я вынуждена была встать и походить взад-вперед, чтобы успокоить нервы.

Потом я снова взяла жезл: он твердо показывал на восток.

Наконец, я решила воспользоваться К-Лак-Песней и призвать сон, потому что тело может взять верх над мозгом только в случае крайней необходимости. Певица рано познает искушение забыть, что тело сильно и может противиться. Итак, я пела четыре слова на пять тонов и открыла свой мозг отдыху.

Я слышала чириканье и писк в траве и видела утренний туман. Я еще раз выпустила маленький народ, пока готовила еду и запрягала казов. Я накормила барска, и он спокойно лежал на своей подстилке. Прикосновение к мозгу показало, что он слабеет, возрастает летаргия, как будто съедавшая его вчера ярость повредила ему, и я размышляла, так ли плоха эта слабость, если она дает мне возможность успокоить и, возможно, довести эти импульсы до нормального состояния. Но проба показала, что время для этого еще не настало и неизвестно, настанет ли.

Мы снова двинулись в путь. Тропа, по которой мы ехали, становилась все более неудобной. Я боялась, что дальше будет такой участок, что фургон не пройдет, и хотела даже вернуться поискать другую дорогу.

В воздухе чувствовалось какое-то напряжение, и мы все его заметили. Я знала, что это не предупреждение о дурном, а, скорее, предзнаменование того, что могут дать Три Кольца тому, кто откроет свой мозг их могуществу.

В это время больше ограничено то, что может испытать смелый, хотя смелости всегда не хватает, когда имеешь дело с властью.

Мы шли по холмам. Хотя эта местность была мне незнакома, я знала, что в этом направлении лежали владения Осколда. Хотела бы я знать, неужели у Озокана хватило ума привезти сюда пленника – разве что слишком большая дерзость такого поступка скроет его следы: никто не поверит, что он тайно привез пленника в центр отцовских владений. Но если Осколд сам участвовал в этом? Тогда все принимает другую окраску, потому что Осколд – человек умный и хитрый. И если он готов пренебречь законами и обычаями, значит, у него в резерве мощное оружие, которое смутит врага. Я вспомнила скрытую угрозу в словах инопланетника Слэфида, что о Тэсса известно больше, чем нужно для нашей безопасности. Я надеялась, что наше сообщение расшевелит Древних, заставит их принять контрмеры. Среди равнинных жителей всегда ходило много слухов о нас. Правда, мы жили здесь раньше их и когда-то были великим народом – как они понимают величие – прежде чем научились другим способом измерять могущество и величие. Мы тоже строили города, от которых теперь остались только разбросанные камни, наша история знала взлеты и падения. Либо люди прогрессируют, либо разрушают сами себя и погружаются в туманное начало. Волею Моластера мы прогрессируем по ту сторону материального, и для нас теперь эти ссоры и схватки новоприбывших то же самое, что суета нашего маленького народа, да и надо сказать, маленький народ движим простыми нуждами и идет своим путем честно и открыто.

Весь День Постоянного влияния Трех Колец действовал на нас. Мой маленький народ выражал возбуждение криком, лаем или другими звуками, заменявшими им речь. Один раз я услышала, что и барск подал голос, но это был печальный вой, полный душевной боли. Я послала мысль – желание спать чтобы успокоить его. Симла предупредила меня, что к вечеру что-то случится. Я остановила фургон, вылезла и пошла пешком за Симлой по еще не побитой морозом траве и через кустарник на вершину холма, откуда была видна восточная дорога. По ней ехал отряд всадников под началом Озокана.

Он ехал без обычной пышности, просто возглавлял небольшой отряд, не было ни знамен, ни горна, будто он хотел проехать по этим диким местам как можно более незаметно. Я проводила их взглядом и вернулась к фургону. Мои казы не были в настроении надрываться и шли ровным, неменяющимся шагом. В больших переходах они легко могли обогнать таких быстрых верховых животных, как у людей Озокана, но на рывок они были не способны, и мне приходилось мириться с этим.

Ночью мы пришли к холмам. Я спрятала фургон и прошла вперед, чтобы разведать дорогу. Я нашла только одну тропу, где мог пройти фургон, и она вела к тракту. Мне очень не хотелось снова ехать по нему: слишком открытое место, где какому-нибудь Лорду может прийти дурацкая мысль поставить пост.

Я пустила Симлу, и она быстро нашла два поста с часовыми, выбранными за остроту зрения. Здесь могли не поверить моим причинам для столь далекого пути. Опасно это или нет, но я должна была этой ночью призвать власть, потому что ехать наугад было явной глупостью.

Я послала Борбу и Ворса искать то, что нам нужно – безопасное и уединенное место не очень далеко от дороги. Они сначала побежали вдвоем, потом разделились. Борба нашла требуемое. Фургон мог остаться на некотором расстоянии от этого места, спрятанный кустарником и закиданный сверху травой. Казов я отпустила пастись на лугу. Борба уселась на одного из них – не потому что они могут заблудиться, а потому, что здесь было полно воды в озерке и росли сочные плакены по колено высотой. Барска я погрузила в глубокий сон, а остальных взяла с собой. Мы поели из взятых мною запасов, потому что телесная сила должна быть опорой силе мысли, которая мне понадобится, когда взойдет луна. Затем я выбрала стражей из маленького народа, и они послушно растаяли в темноте. Я, как могла, успокоила свои мысли, хотя Кольца действовали в обратном направлении. Спокойствие, чтобы усилить подъем, когда настанет время.

Я начертила жезлом защиту и повторила рисунок на ровном песке за озерком, отметив белыми камнями вершины деревьев. Лунный шар-лампу я поставила на камень, чтобы ее лучи освещали этот участок. Затем я запела песню защиты, глядя, как из моих камней поднимается по спирали видимая энергия. Потом я запела Мольбу и закрыла глаза от внешнего мира, чтобы лучше видеть внутренний. Когда вызывают власть с таким слабым ощущением проводника, как было сейчас у меня, то принимают все, что видят, не удерживая и не отбирая, а только запоминая кусочки и обрывки того, что позже можно собрать воедино. Так было и со мной, я как бы висела в воздухе над маленькой крепостью и смотрела внутрь – мыслью.

Я увидела там Озокана и инопланетника Крипа Ворланда и видела, что делали с инопланетником по приказу Озокана. На заре приехал вестник, Озокан и его люди оседлали животных и уехали.

Я не могла добраться мыслью до инопланетника: между нами стоял барьер, который вообще-то я могла разрушить, но сейчас у меня не было времени, и, кроме того, я не решалась тратить силу – это могло мне дорого обойтись. Я видела, что дух его силен, и что победить его нелегко.

Единственное, что я могла для него сделать – оказать некоторое влияние на его путь, чтобы судьба помогла ему, а не мешала, хотя главные усилия должен сделать он сам. Затем я вернулась обратно.

Рассвело, и моя лунная лампа бледнела и гасла. Но теперь я получила ответ: никуда не двигаться, а ждать здесь. Иной раз ждать бывает много труднее. Прошел долгий день. Мы спали по очереди, мой маленький народ и я.

Мне страшно хотелось знать, достаточно ли я помогла тому, кто находился в далекой крепости, но я хоть и Певица, но не из Древних, которые могут видеть и послать приказ на расстояние в половину мира. Я заходила в фургон позаботиться о барске. Он проснулся, поел и попил, но только потому, что я принуждала его к этому. Мозг его стал апатичным и не мог бы позаботиться о нуждах собственного тела, если бы я не поощряла его к таким действиям.

Малик был прав, печально думала я, ничего не остается, как отпустить его на Белую Дорогу. Но я не могла взяться за это, словно надо мной висел какой-то приказ, которого я не понимала.

Пришла ночь, но луну закрывали тучи, сплетавшиеся в широкие сети, душившие звезды, – те солнца, что светят над неведомыми нам мирами. И я снова подумала о возможности побывать в чужих мирах, больше узнать обо всех чудесах драгоценных грез Моластера. И я тихонько пела, но не Великие Песни Власти, но те, которые поднимают сердце, усиливают волю, питают дух.

Маленький народ собрался вокруг меня в темноте, и я успокаивали их сердца и отгоняла тяжелые мысли.

Перед рассветом разразилась гроза, поэтому заря не рассеяла гнетущий мрак, висевший над холмами. Мы нашли место под нависшей скалой и прижались там, пока гром прокатывался по вершинам холмов. Я видела такие грозы в наших высоких землях, где жили Тэсса, но не так близко к равнинам. Мне было тепло от прижавшихся ко мне мохнатых тел, я тихонько напевала, чтобы им было спокойно, и радовалась, что это занятие отгоняет мое собственное беспокойство.

Наконец, гроза утихла. Меня коснулось сообщение – не отчетливое послание, скорее, намек. Я пошла вместе с маленьким народом к озерку, сняла с камня лунную лампу, которую уже захлестывала поднявшаяся вода, и спустилась ниже в долину, где трава была менее густой и обнажились камни.

Я поставила на один из них лунную лампу и снова зажгла ее, как маяк для кого-то. Я не знала еще, для кого именно, но во мне росла уверенность, что тот, кого я хотела спасти, находится в достаточно трудном положении, несмотря на удачу, которую я для него плела.

Симла зарычала и вскочила, оскалив зубы. Борба и Ворс подняли головы, готовясь к бою, а Тантака раскачивалась, припав на передние лапы.

По склону карабкалась человеческая фигура. Я схватила его за плечо, напрягая силы, чтобы повернуть массивное тело. Лицо его было в грязи, но я узнала того, кого надеялась увидеть.

Инопланетник вырвался от Озокана. Теперь я была готова заплатить свой долг – но как? Похоже, что он попал из одной опасности в другую. Мы находились на границе владений Осколда, где подчиняются его приказам. Крип был в глубоком обмороке, возможно, это для него сейчас самое лучшее.

КРИП ВОРЛАНД

Глава 8

В моих ушах звучала песня, низкая, монотонная, как ветер, который так редко ощущает на себе рожденный в космосе. Крип Ворланд умер в каком-то тайном месте, но теперь его снова возвратили к жизни, соединив вместе тело и дух. Когда я открыл глаза и огляделся, я увидел себя в странном обществе. Однако, странность его не удивила меня, словно я надеялся увидеть всех их – лицо девушки с серебряными волосами, выбивающимися из-под капюшона, мохнатые морды с блестящими глазами, внимательно поглядывающими вокруг.

– Вы – Майлин? – мой голос удивил меня – это было хриплое карканье.

Она рассеянно кивнула и повернула голову, вглядываясь вдаль, будто чего-то боялась. Все другие головы повернулись тоже и зарычали низко и грохочуще, каждая на свой лад. Мое сонное довольство исчезло, проснулись опасения.

Она подняла руку, и жезл в ее пальцах засветился. Она осторожно прижала его к ладони другой руки. Она не двигала его, он сам повернулся и показал направление, в котором она смотрела.

Как бы по сигналу мохнатые создания исчезли во мраке за пределами освещенного места, на котором я лежал. Майлин снова подняла жезл и указала им на лампу, которая тут же погасла. Затем Майлин подошла ко мне. Ее плащ взметнулся, как крылья и накрыл нас обоих.

– Тихо! – выдохнула она почти беззвучно.

Я стал напряженно прислушиваться. Свист ветра, журчание воды где-то неподалеку, другие звуки такого же рода и больше ничего – кроме биения моего сердца.

Мы ждали – не знаю, сколько времени, но, кажется, очень долго. Затем она сказала – может, мне, а, может, просто подумала вслух:

– Да. Они охотятся.

– За мной? – прошептал я, хотя, в сущности, в подтверждении не нуждался.

– Да. Слушай, – быстро продолжила она, – более чем вероятно, что подчиненные Озокана ищут и идут с двух сторон. И, – она засмеялась, – я не знаю, как нам пробиться сквозь сеть, которую они для нас раскинули…

– Это же не твоя забота…

Кончики ее пальцев прижались к моим губам, крепко и спокойно.

– Мой долг, человек со звездных путей, – и моя расплата, так говорят весы Моластера… Весы Моластера, – повторила она и, помолчав, зашептала снова:

– А если я дам тебе другую кожу, Крип Ворланд, чтобы обмануть врагов?

– Что ты имеешь в виду?

Хотя нас накрывал плащ, и под ним было темно, мне показалось, что ее глаза искрятся морозным светом, как глаза зверя отражают свет факела в ночи.

– В мой мозг пришел ответ Моластера, – она выглядела смущенной своей откровенностью, и я видел, как она вздрогнула. – Но ведь ты не Тэсса… не Тэсса… – тихо протянула она и замолчала, но затем заговорила с прежней уверенностью:

– будет так, как ты захочешь! Что выберешь, то и будет! Так слушай, инопланетник: я не думаю, что у нас есть хоть один шанс избежать тех, кто обыскивает эти холмы. Я читаю в их мыслях, что они хотят твоей смерти и убьют тебя сразу же, как только найдут.

– Не сомневаюсь, – сухо ответил я. – Хватит ли у тебя времени уйти отсюда? Хотя меня не учили сражаться мечом, но…

Видимо, ей это показалось забавным, потому что у нее вырвалось что-то вроде смешка.

– Храбрый, ох, и храбрый звездный скиталец! Но мы еще не дошли до такой крайности. Есть другой путь, очень необычный, и ты, может быть, предпочтешь пасть от мечей Озокана, чем идти по этому пути.

Возможно, мне почудился вызов в том, что было всего лишь предупреждением, и я отреагировал на ее слова:

– Покажи мне этот путь, если считаешь, что он спасет меня.

– Он состоит в том, что ты можешь обменяться телами…

– Что?! – я хотел вскочить, но толкнул ее, и мы оба покатились по земле.

– Я не враг тебе, – ее руки уперлись мне в грудь, задев мои синяки и заставив меня поморщиться от боли. – Я сказала – другое тело, и именно это я имела в виду, Крип Ворланд!

– А как же мое тело? – я не мог поверить, что она говорит серьезно.

– Люди Озокана возьмут его и станут о нем заботиться.

– Спасибо! – сказал я. – Значит, я либо потеряю жизнь в своем теле, либо они убьют мое тело и оставят мой дух в другом месте!

Полнейшая глупость того, что я сказал, заставила меня несколько истерично рассмеяться.

– Нет! – возразила Майлин и откинула плащ. Мы сидели друг против друга, и я видел ее лицо, но не мог понять его выражения, хотя поверил, что она говорила вполне серьезно и именно то, что думала. – Они не повредят твоему телу, если ты уйдешь из него. Они будут считать, что ты под плащом Умфры.

– Значит, они отпустят мое тело? – пошутил я. Мои мысли были в беспорядке, поскольку в этой авантюре не было ничего реального по моим стандартам. Я решил, что это один из тех ярких снов, которые иной раз посещают спящего и погружают его во внутреннее пробуждение, так что ему кажется, что он не спит, когда берет на себя невозможные подвиги. В таком реальном сне все кажется возможным.

– Твое тело не может остаться незанятым, потому что два духа переходят из одного тела в другое. Так и должно быть, чтобы мы могли потом снова взять твое тело и произвести обратный обмен.

– Так они оставят его здесь? – продолжал я следовать по этой фантастической линии.

– Нет, они отнесут его в Храм Умфры. Мы пойдем следом за ними в Долину Забвения.

Она отвернулась, и я почувствовал, что эти слова имеют для нее какое-то значение. Для меня же они не значили ничего.

– А где буду находиться я, когда мы пойдем за моим телом?

– В другом теле, возможно, даже более пригодном для того, что может произойти.

Конечно, это был сон. Я больше не спрашивал, не поинтересовался, что еще может случиться. Правда, я все это видел не во сне – и свой побег из крепости, который сложился так удивительно удачно, кошмарное путешествие по холмам и появление здесь. Может, и предшествующее тоже было сном никто не похищал меня с ярмарки, я сплю себе спокойно на моей корабельной койке и все это вижу во сне. Во мне проснулось страстное любопытство: хотелось знать, как далеко заведет меня этот сон, какие новые удивительные события произойдут со мной.

– Пусть будет так, как ты хочешь, – сказал я и засмеялся, зная, что ничего не будет, когда я проснусь.

Она снова посмотрела на меня, и я опять увидел в ее глазах те же искры.

– Ты и в самом деле из сильной расы, звездный скиталец. А может, ты видел в космосе так много забытых дорог, что потерял способность удивляться тому, что может или должно случиться. Но тут дело не в том, чего желаю Я – это должно быть ТВОИМ ЖЕЛАНИЕМ.

– Пусть будет так, – во сне мне хотелось сделать ей приятное.

– Оставайся здесь и жди.

Она взяла меня за плечи и потянула назад, чтобы я лежал, как тогда, когда только что оказался в этой части сна. Я лежал и гадал, что будет.

Может, я проснусь на «Лидисе», на своей койке? Не все сны интересны слушателям, но этот сон так необычен, что, если я его вспомню, когда проснусь, я обязательно расскажу его. А пока я лежал на траве и смотрел в небо, вдыхая запахи лесной местности, слыша ветер и журчание воды.

Я закрыл глаза и захотел проснуться, но не мог: сон продолжался, такой же яркий и живой. Что-то зашевелилось рядом, я повернул голову и открыл глаза. Мохнатая голова пристально смотрела на меня. Мех был черный, а торчащий вверх гребень – серый. Казалось, животное носит шлем из черного металла с серым пером, вроде тех, что носят морские бродяги на Ранкини.

Морские бродяги Ранкини… мысли мои путались, плыли… но они явно не были частью сна – этого или какого-нибудь другого. Я действительно БЫЛ на одном из плавучих торговых плотов и менял стальные наконечники гарпунов на жемчужины Аадаа. Ранкини, Тир, Горф – я знал эти миры. Я перебирал их в памяти, как бусины на нитке. Теперь они кружились, кружились… нет, это я кружился.

Память исчезла. И, наконец, закрылось все сознание.

"Айе, айе, беги на четырех ногах,

Глубже вдыхай сообщение ветра,

Будь мудрым и быстрым,

Сильным и справедливым.

Подними голову и приветствуй луну.

Волею Моластера и закона К'вита

Силы твои удвоятся.

Поднимайся выше в горы, бегун!

Приветствуй солнце после ночи,

Потому что это – заря твоего рождения!"

Я открыл глаза и вскрикнул: мир исказился. Появились странные цвета, все предметы так изменились, что меня охватил ужас. И я услышал не свой крик, а какой-то испуганный вой.

– Не бойся, обмен прошел хорошо! Я могла только надеяться, но все прошло хорошо! Ты прошел через все и пришел к цели!

Непонятно, услышал ли я эти слова, или они сформировались в моем мозгу.

– Нет, нет! – я попытался издать тот вопль, который тщетно выбивали из меня люди Озокана, но у меня снова вырвалось что-то вроде лая.

– Чего ты боишься? – голос звучал удивленно, даже раздраженно. – Я же тебе сказала и опять повторяю, что обмен прошел прекрасно. И как раз вовремя: Симла говорит, что они идут. Лежи пока.

Лежать пока? Обмен? Я хотел поднести руку к все еще кружащейся голове, но она не поднялась, хотя мышцы повиновались сигналам мозга. Я взглянул на нее – это была лапа, покрытая красным мехом, длинная и тонкая, прикрепленная к телу… Я был в этом теле! Нет, этого не может быть! Это неправда! Я дико боролся с кошмаром. Проснуться! Я должен проснуться! От такого сна человек может сойти с ума! Проснуться!

– Выпусти меня, – кричал я, как ребенок, запертый в темном, страшном чулане, но из моего рта выходили не слова, а жалобный визг. Я смутно сознавал, что эта паника ведет меня в темноту, из которой я могу не вернуться вообще. И я боролся, как никогда раньше – не с внешним врагом, а с тем ужасом, который был пленен вместе со мной в этом чужом теле…

Я почувствовал мимолетное прикосновение к своей голове и увидел глаза, смотрящие на меня с кремовой остроконечной мордочки. Высунулся язык и лизнул меня.

Это прикосновение успокоило мои взволнованные чувства и каким-то образом отвело меня от бездны безумия. Я замигал, стараясь лучше разглядеть своего компаньона, и нашел, что небольшая сосредоточенность меняет дело: искажение исчезло, исправилось. С каждой секундой я видел все яснее и яснее. Меня облизывали, и это принесло мне чувство комфорта.

Я решил встать. Меня качало из стороны в сторону: стоять на четырех ногах не то же самое, что на двух. Я поднял голову. Мой нос погрузился в запахи. Они так плотно набились в ноздри, что я не мог дышать. Однако, я все-таки вдохнул воздух, и запахи начали приносить сообщения, которые я понимал только частично. Я старался передвигаться, как человек на четвереньках, и зашатался. Животное, которое лизало мне голову, прижалось ко мне плечом и поддерживало меня до тех пор, пока я не смог стоять, не качаясь. Мне еще надо было учиться видеть под моим новым углом зрения, но я никак не мог этого сделать, потому что позади началось волнение.

Животное у моего плеча зарычало, и я услышал ответное громыхание их кустов чуть подальше. В этом рычании так ясно слышалась угроза и опасность, что я поднял голову как можно выше, чтобы видеть, кто там идет.

Искажение оставалось, меня сбивало с толку искажение объема, и запахи брали верх над всем. Однако, я сумел разглядеть Майлин, стоящую спиной к нам, длинные складки ее плаща тянулись по земле. Напротив нее стояла группа людей. Двое были верхом и держали на поводу казов, а трое – пешие, с блестящими мечами в руках. Я почувствовал, как мои губы оттянулись, обнажив зубы – бессознательная реакция на запах людей. Я теперь открыл, что у эмоций свой запах, и здесь чувствовалась ярость, жестокий триумф и опасность. Рычание животного рядом со мной стало громче.

– Веди к нему! – сказал один из людей.

Бессмысленные, казалось бы, звуки облекались в слова. Может, я читал их через мозг Майлин, которая не выражала ни удивления, ни страха.

– То, что вы оставили от него, лежит там, – она повернула голову, указывая глазами на то, что они искали. Кто-то сидел, вернее, полулежал на земле. С отвисшей губы стекала слюна. Я моргнул и плотно зажмурился, но когда снова открыл глаза, увидел то же самое. Кто из людей видел себя, не как в зеркале, а так, будто их тело живет отдельно от разума, от их сущности? Я счел бы такое немыслимым. И вот теперь я стоял на четырех лапах и смотрел чужими глазами на СЕБЯ!

Майлин подошла к этому полуваляющемуся телу, взяла его за плечи и подняла. Но, похоже, моя оболочка была именно только оболочкой, которую ничто не одушевляло. Она жила, эта шелуха, так как я видел поднимающуюся и опускающуюся грудь под рваной туникой. Когда Майлин поднимала его, он стонал. Я зарычал: один из меченосцев остановился и уставился на меня.

– Спокойно, Джорт, – раздались в моем мозгу слова Майлин, и я угадал, что она сказала это мне, а не тому волочащемуся существу, которое она, наконец, поставила на ноги и поддерживала, потому что оно явно собиралось снова упасть. Люди смотрели на странное, бессмысленное, неохотно двигающееся создание.

– Ваша работа, оруженосцы? – спросила их Майлин. – Таким оно пришло ко мне, а вы знаете, кто я.

По-видимому, они знали и глядели на нее с опаской, даже со страхом. Я увидел, что двое сделали жест, как бы отгоняя дурную судьбу.

– Итак, я накладываю ваш долг на вас, люди, – она внимательно смотрела на них. – Осколда. Это существо под плащом Умфры, вы не отрицаете этого?

Один за другим они неохотно кивнули. Меченосцы вложили мечи в ножны.

– Тогда делайте с ним то, что полагается делать.

Они переглянулись, и я подумал, что они станут возражать. Но даже если бы они и были склонны к этому, манеры Майлин подавили протесты. Один из них подвел каза и привязал к его спине существо, которое больше не было человеком. Затем они повернули на юг.

– Что это? Почему так? – из моего рта вырвалось только тявканье, но Майлин, видимо, читала мои мысли. Как только воины уехали, она быстро подошла, встала передо мной на колени, взяла в руки мою голову и сказала, глядя мне в глаза:

– Наш план сработал, Крип Ворланд. Теперь дадим им немного отъехать и поедем следом.

– Что это? – я старался думать, а не издавать звериные звуки. – Что со мной сделали и зачем?

Она снова поглядела мне в глаза, и ее поза выражала недоумение.

– Я сделала то, что ты пожелал, звездный скиталец, я дала тебе новое тело и постаралась спасти старое, чтобы ты не истек кровью под ударами их мечей. Итак, – она медленно покачала головой, – ты не верил, что это можно сделать, хотя и дал свое согласие, однако, дело сделано и теперь лежит на весах Моластера.

– А мое… то тело – я получу его обратно? И кто я теперь?

Она ответила сначала на второй вопрос. Тут была лужица, в темноте напоминающая блюдце с водой. Майлин взяла меня за загривок, подвела к луже и провела над ней жезлом. Вода успокоилась, и я посмотрел в нее, как в зеркало. Я увидел голову животного с густой гривой между ушами, сбегающие вниз плечи, красный с золотым отливом мех.

– Барск!

– Да, барск, – сказала она. – А твое тело – они обязаны взять его и поместить в убежище, иначе рано или поздно встретятся с темными силами. Мы пойдем за ними и, оказавшись в Долине Забвения, будем спасены от Осколда.

Это ведь были люди Осколда, которые являются в этой местности смертельной ловушкой для тебя, будь ты еще в своей прежней коже. Спасшись от Осколда, ты снова можешь стать самим собой и пойти, куда захочешь.

Она говорила правду. Она знала. Я уцепился за последнюю ниточку надежды.

– Это сон, – сказал я себе, а не ей.

Ее глаза снова встретились с моими, и в них было то, что оборвало эту нить.

– Не сон, звездный странник, не сон, – она встала. – А теперь поедем, но не слишком быстро, чтобы никто ничего не заподозрил. Осколд не дурак, и я думаю, что Озокан своим безрассудством толкнул отца на такую глупость. Я спасла тебя единственным способом, который я знаю, Крип Ворланд, хотя по-твоему это плохо.

Я пошел за ней из ложбины, как преданное ей животное, потому что обнаружил, что, хотя в теле барска живет человеческая сущность, я теперь настроился на новый лад в соответствии с формой, которую носил, и смотрел на мир уже более правильно. Те четверо, что шли со мной, были не слугами, идущими за хозяйкой, а чем-то большим – компаньоны разных пород были в союзе с той, которая понимала их, и они полностью ей доверяли.

Мы подошли к одному из фургонов, какие я видел тогда, в палатке с клетками. Мои спутники доверчиво подошли, прыгнули в фургон, открыли лапами неплотно прикрытые дверцы клеток и улеглись там. Я остался на земле и зарычал. Клетка… Я в этот момент был больше человеком, чем животным, с меня достаточно клетки в башне Озокана.

– Ладно, Джорт, – Майлин мягко улыбнулась, – так я тебя назвала, потому что на древнем языке это означает: «Тот, кто является большим, чем кажется», и было прославлено как боевое имя Мембера из Йитхэмена, когда он выступил против Ночных Волков. Я тебе расскажу об этом нашем герое.

Меньше всего на свете мне хотелось сейчас слушать фольклор Йиктора, когда я слепо ехал в будущее, казавшееся таким далеким, что только с усилием воли я мог думать о нем. Однако, я сел рядом с Майлин и изучал мир своими новыми глазами, которые все еще приносили мне странные сведения.

Потом я начал понимать, что в желании Майлин рассказать было не только намерение отвлечь мои мысли от моего бедственного положения, она мысленно говорила, и способность моего мозга воспринимать становилась полнее и крепче. Возможно, те телепатические возможности, которыми я пользовался в своем человеческом теле, все еще работали. Надо сказать, что я оценил ее рассказ. Речь шла об Йикторе, но не о сегодняшнем, а о древнем, о куда более сложной цивилизации, тогда укоренившейся здесь.

Тэсса были ее последними представителями. Многое из того, что она говорила, лежало за пределами моего понимания, упоминания о незнакомых событиях и людях вызывали во мне желание пройти в двери, которые изображались, и увидеть то, что лежало за ними.

Фургон шел не по тропе, а более открытым путем через дикую местность.

Мы были у восточных склонов ряда холмов, которые составляли барьер между владениями Осколда и равнинами Ырджара. Но возвращаться в порт в моем теперешнем обличье я совершенно не желал. Майлин продолжала уверять меня, что наша окончательная цель – таинственное убежище среди высоких холмов, куда отнесут мое тело. Она объяснила мне, что по местным верованиям умственные расстройства вызываются некими силами, такие люди становятся священными, и их надо поместить как можно скорее под опеку жрецов, умеющих о них заботиться. Но мы не могли подойти слишком близко к этому месту, чтобы люди Осколда не заподозрили какой-то хитрости – она говорила мне об этом и раньше. Наконец, я спросил:

– А каким образом ты сделала меня барском?

Она помолчала, а когда заговорила снова, ее мысли были настороженными и отчужденными.

– Я сделала это, хотя давно дала клятву, что не сделаю. За это я отвечу в другое время, в другом месте, перед теми, кто имеет право требовать ответа.

– Зачем же ты сделала это?

– На мне лежал долг, – ответила она еще более отчужденно. – Моя вина, что ты попал в такое положение, и я должна была уравновесить шкалу.

– Но при чем тут ты? Это дело рук продавца животных…

– Я тоже виновата. Я знала, что у тебя есть враг, а, может, и не один, и не предупредила тебя. Я считала, что дела других не касаются Тэсса. Я за это должна отвечать.

– Враг?

– Да.

И она рассказала, как Озокан приходил к ней с человеком с корабля Синдиката, Геком Слэфидом, и уговаривал ее завлечь Свободного Торговца в раскинутые ими сети. Хотя она открыто не поступила по их желанию, но ее любопытство послужило их целям. С этого началась цепь событий, приведших к моему похищению.

– Это неправда. Это была случайность, пока…

– Пока я не соткала для тебя лунную паутину? – перебила она. – Ах, теперь тебе это кажется величайшим вмешательством. Но, возможно, когда будущее откроется перед нами, а потом станет прошлым, ты найдешь, что я сделала для тебя то, что принадлежит только Тэсса.

Она замолчала, и я почувствовал, что ее мысли ушли за барьер, через который я не мог пройти. Ее тело сидело здесь, но глаза смотрели внутрь, она ушла, и я не мог последовать за ней.

Казы беззаботно шли вперед, словно в их мозг были вложены директивы, которым они следовали, как навигатор по карте, с постоянной скоростью. Над нами сияло жаркое солнце. Я стал изучать свое новое тело, к которому пока не вполне привык – наверное, потому, что все еще не мог внутренне поверить в случившееся.

Глава 9

Мы ехали так два дня, останавливаясь на ночлег в укромных уголках. Я начал привыкать к своему телу и нашел, что у него есть некоторые преимущества. Тот, кто путешествует на четырех лапах и смотрит на мир глазами животного, быстро усваивает уроки. Майлин время от времени впадала в состояние обструкции, но в промежутках много рассказывала – то легенды, то о своей скитальческой жизни. Я обратил внимание, что она редко упоминала о своем народе в настоящем времени, а больше говорила о прошлом.

Я задавал ей вопросы, но она легко и ловко избегала ответа. Я пытался поставить ей ловушку, но, думаю, она знала о моих намерениях и ускользала.

На третье утро, когда мы залезли в фургон, она слегка нахмурилась.

– Теперь мы входим в страну деревень и людей. Возможно, нам придется обратиться к мастерству маленького народа.

– Ты имеешь в виду – давать представления?

– Да. Дорога в Долину одна, здесь нет обходных путей. И мы сможем кое-что узнать о тех, кто проходил тут перед нами.

Мысль, что мое тело ехало впереди, приводила меня почти в шоковое состояние. Это ощущение трудно выразить словами. Майлин все время успокаивала меня, утверждая, что те, кто везет это безмозглое существо, будут бережно хранить искру жизни в нем, потому что в их суеверном представлении всякая небрежность будет иметь роковые последствия для них.

– Я тоже буду участвовать в вашем спектакле?

– Если захочешь, – она ласково улыбнулась. – Если ты согласен, то на твою долю придется очень большая часть, потому что, насколько мне известно, – а мне известно немало – никто еще не показывал барска.

– Но ты мечтала показать.

– Да, я мечтала.

– А что случилось с разумом…

– Того, чье тело ты теперь носишь? Он поврежден. Еще день-два, и я должна была бы из сострадания послать его по Белой Дороге.

– Значит, ты делала такие обмены и раньше? – прямо подошел я к тому, что давно пытался узнать.

– У каждого свои секреты, Крип Ворланд, – она посмотрела на меня. – Я же сказала тебе: это мое бремя, и не тебе, а мне придется отвечать за то, что случилось.

– И ты будешь отвечать?

– Буду. Теперь давай посмотрим на то, что перед нами. По этой дороге мы в середине дня приедем в Йим-Син.

Мы были ниже дорожной насыпи, и казы повернули вверх. Майлин продолжала:

– В Йим-Сине есть храм Умфры. Мы там остановимся и, если удастся, узнаем о людях Осколда, хотя они могли проехать и другой дорогой, с западной стороны гор. В эту ночь мы дадим представление, так что подумаем, чем барск может ошеломить мир.

Я охотно согласился с ее планами, так как целиком зависел от нее.

Управляет кораблем тот, кто знает это дело. И мы принялись работать над представлением, чтобы я выглядел как хорошо дрессированный зверь. Когда мы подъехали к полям, уже убранным, и спустились с холмов, Майлин остановилась. Я сошел со своего места рядом с ней и пошел в клетку, такую же, как у остальной компании.

Животные дремали, двое были по природе ночными, а Тантака была ленива, когда была сыта. Я увидел, что мое новое тело имело свои привычки, которые тут же проявились; я свернулся, уткнул нос в хвост и уснул, а фургон покатился дальше.

Запахи изменились, стали острыми, бьющими в нос. Я услышал голоса, будто вокруг фургона собралась толпа. Слышались пронзительные голоса детей. Видимо, мы в Йим-Сине.

Это была деревня фермеров, с двумя гостиницами и храмом – приютом для тех, кого отправляли в Долину. Часто те, кто имел там родственников, приезжали посмотреть на них. Все знали, что иногда жрецы Умфры делали чудеса – не все, попавшие сюда были безнадежно больными.

Поля были малы и небогаты, но зато выращивался крупный виноград.

Лендлордов здесь в окрестностях не было, были только судебные приставы и надсмотрщики в двух башнях у дороги, по которой мы ехали.

Я пытался понять, что кричат люди, но они говорили на местном диалекте, а не на языке ырджарских купцов. Вспомнив об Ырджаре, я задумался. Хотел бы я знать, что случилось там после моего похищения.

Обратился ли капитан Фосс к начальству ярмарки? Надо полагать, кто-то из авторитетов ярмарки или их подчиненных участвовал в моем исчезновении, иначе оно вряд ли произошло бы. И что они сделали с Лалферном? Тоже захватили или убили? Почему я был настолько важен, что они пошли на такой риск? Ведь Озокан должен был знать, что я просто не могу выдать ему то, что он хочет. И Фосс тоже не может выкупить меня за требуемую цену. Майлин потянула за одну ниточку, которая могла бы дойти до клубка – участие в игре Гека Слэфида. Но война не на жизнь, а на смерть между Свободными Торговцами и Синдикатом ушла в прошлое. Почему она ожила снова? Я читал все записи прошлых лет, когда борьба была жестокой и переносилась с планеты на планету. Теперь же Синдикат имел дело, в основном, с внутренними планетами и иной раз впутывался в их политику – когда с пользой для себя, а когда и с убытком. Но что могло их интересовать на Йикторе?

Фургон поехал к стоянке. Запах, вернее сказать, вонь для носа барска стала гуще. Я выглянул из-за занавески на окружающее. Но теперь я носил шкуру того, о смертельной опасности кого ходили легенды. Борба и Ворс выглянули из клеток. Симла проскулила приветствие, на которое мои голосовые связки ответили октавой ниже. Их мысли отрывочно доходили до меня.

– Марш-марш…

– Стук-стук… – это Тантака.

– Вверх-вниз…

Они предвкушали свое участие в представлении. Видимо, они рассматривали свою работу на сцене как развлечение и радовались.

– Много запахов, – постарался я ответить.

– Марш-марш, – хором сказали глассии. – Хорошо!

Их легкие вскрикивания слились в пронзительный писк.

– Пища, – ворчала Тантака, – под камнями пища, – она фыркнула и снова задремала.

– Бегать, – задумчиво размышляла Симла. – Бегать по полям хорошо.

Охотиться – хорошо! Мы вместе охотимся…

Инстинкт моего тела ответил ей:

– Охотиться – хорошо! – и я был с этим согласен.

Майлин открыла заднее полотнище фургона и влезла внутрь. Мужчина из жителей равнин, одетый в черную мантию с перекрещивающимися белыми и желтыми штрихами на спине и груди, подошел к ней, улыбнулся и защебетал что-то на деревенском диалекте, но через мозг Майлин смысл его слов доходил до меня.

– Нам очень повезло, Госпожа, что ты выбрала этот сезон для посещения. Урожай был хорош, и люди собираются устроить благодарственный праздник. Старший Брат скажет, когда будет удачное время для праздника. Он откроет Западный Двор для тебя и оплатит все издержки, так что твой маленький народ может порадовать всех своей ловкостью.

– Старший Брат действительно творец счастья и силы в этой благословенной деревне, – ответила Майлин несколько официально. – Но позволит лион выпустить маленький народ побегать и размять лапы?

– Конечно, Госпожа, что бы тебе ни понадобилось, позови кого-нибудь из братьев третьего ранга, они будут служить тебе, – он поднял руку.

В пальцах его были зажаты две плоских дощечки из дерева, и он глухо щелкнул ими. У задней стороны фургона показались две головы. Коротко остриженные волосы и выжженная на лбу рука Умфры говорили о том, что это жрецы, хотя они были еще мальчиками. Они широко улыбались и, по-видимому, были очень рады служить Майлин. Она открыла клетку Симлы. Кремовая венесса выскочила и радостно помахивала хвостом, пока Майлин надевала на нее красивый ошейник. Остальные тоже были наряжены и выпущены.

Похоже, что животные были давними друзьями молодых жрецов, потому что жрецы здоровались с ними, называя каждого по имени, и так серьезно, что было ясно: маленький народ Майлин был больше чем просто животными. Затем Майлин протянула руку к щеколде моей клетки. Старший жрец шагнул вперед, чтобы лучше рассмотреть меня.

– У тебя новый мохнатый друг, Госпожа?

– Да. Иди сюда, Джорт.

Когда я прошел через открытую дверь, жрец вытаращил глаза и прошептал:

– Барск!

Майлин надевала на меня ошейник, сшитый ею на последнем привале, черная полоса с рассыпанными по ней сверкающими звездами.

– Барск, – ответила она.

– Но ведь… – жрец был ошеломлен.

Майлин выпрямилась, все еще касаясь моей головы.

– Старший Брат, ты знаешь меня и моих маленьких созданий. Это действительно барск, но он более не пожиратель плоти и не охотник, а наш товарищ, как и все, путешествующие со мной.

Он смотрел то на нее, то на меня.

– Ты вправду из тех, кто делает необычные вещи, Госпожа, но это удивительнее всего – чтобы барск пошел по твоему зову, позволил тебе положить руку ему на голову, и ты дала ему имя и приняла в свою компанию.

Но раз ты говоришь, что он больше не встанет на путь зла, каким идет его род, люди поверят тебе, потому что таланты Тэсса, как законы Умфры, постоянны и неизменны.

Он посторонился, чтобы мы с Майлин вышли из фургона. Молодые жрецы держались в стороне, их изумление выражалось еще более открыто, чем у их начальника. Они пригласили нас пройти вперед.

Другие животные подбежали к нам. Симла дружески лизнула меня в шею и пошла рядом со мной. Мы вышли из двора, где стоял фургон, через двустворчатые ворота в другое отгороженное место. Там была мостовая из черного с желтыми прожилками камня. Двор был пуст, только вдоль стен, куда не доходила мостовая, тянулись виноградные лозы и деревья. Слева бил фонтан, вода которого лилась в каменный бассейн.

Одно из животных бросилось к бассейну и стало лакать воду. Я последовал его примеру. Вода была холодная и очень вкусная. Тантака сунула в бассейн не только свою тупую морду, но и передние лапы и зашлепала ими, разбрызгивая воду во все стороны.

Я сел и огляделся вокруг. В другом конце двора были три широкие ступени, которые вели к портику с колоннами. Дверь была покрыта искусной резьбой с вытянутым рисунком, которого я не разобрал. Это был вход в здание, вероятно, в центральную часть храма. Во всей стене не было ни одного окна, только резные панели из чередующегося белого и желтого камня оживляли черноту стен.

Майлин командовала мальчиками-жрецами, которые принесли из фургона несколько ящиков и поставили у ступеней. Я заметил, что жрецы продолжали поглядывать на меня с некоторым страхом. Когда они закончили, Майлин со словами благодарности отпустила их и села на нижнюю ступеньку. Я немедленно подбежал к ней.

– Ну?

У меня была только одна мысль: узнала ли она что-нибудь о людях Осколда и о том, что они везли с собой.

Майлин взяла в руки мою голову и повернула, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Согласись, звездный странник, что я хорошо знаю пути народа Йиктора. У них есть правила, которые они не нарушают, даже когда им нечего опасаться. Можно надеяться, что Осколд и его люди ЭТОМУ правилу не изменят и тем или иным путем принесут в Долину то, что принадлежит тебе.

– Ах, Госпожа, значит, это правда? – раздался голос позади, и я вздрогнул, потому что впервые «услышал» слова, которые до сего принимал лишь через посредство Майлин. Я вскочил и невольно зарычал, посмотрев наверх, на ступени.

Там стоял мужчина в мантии жреца. Он был стар, чуть сгорблен и опирался на посох, который был скорее официальным жезлом, потому что почти доходил до его лысого черепа. В его улыбке были мягкость и сострадание.

– Ты действительно сотворила чудо, – он спустился на одну ступеньку и взял Майлин под руку, приглашая подняться. Отчуждение, которое всегда было между Майлин и равнинными жителями, исчезло, в ее тоне звучала почтительность, когда она ответила:

– Да, Старейший Брат, я привезла барска. Джорт, покажи свои манеры.

Это был первый из трюков, которые мы отработали, и он был показан стражу храма: я трижды поклонился и залаял низким тоном. По-прежнему улыбаясь, жрец вежливо поклонился мне в ответ.

– Да будут с тобой любовь и забота Умфры, брат с верхних дорог, сказал он.

У Свободных Торговцев мало верований, и мы редко выражаем их, даже в своем кругу. Для присяги кораблю, при выборе постоянного спутника жизни, при усыновлении ребенка у нас были клятвы и были силы, к мудрости которых мы взывали. Я думаю, каждый разумный человек признает, что есть что-то, ЧТО ЛЕЖИТ ВЫШЕ. Иначе он рано или поздно погибнет от своих внутренних страхов и сомнений, превысивших выносливость его духа. Мы уважаем чужих богов, потому что они искаженные человеком образы того, кто стоит за непрозрачным окном в неизвестное. И теперь в этом человеке, посвятившем свою жизнь служению такому богу, я увидел того, кто близко подошел к Великой Истине, как он ее понимал. Вероятно, это и была истина, хотя и не та, в которую верил мой народ. Я забыл, что на мне шкура зверя и склонил голову, как сделал бы это перед тем, кого глубоко уважал.

Когда я поднял голову и взглянул еще раз на его лицо, я увидел, что улыбка исчезла, он внимательно смотрел на меня как на что-то новое, захватывающее. Как бы про себя он сказал:

– Что мы знаем о барске? Очень мало и, в основном, плохое, потому что смотрим на него сквозь экран страха. Возможно, здесь мы узнаем больше.

– Мой маленький народ совсем не похож на своих диких собратьев, быстро ответила Майлин, и я понял ее недовольство и предупреждение.

Я залаял, поймал насекомое, жужжащее над моей головой, и побежал к другим животным, к бассейну, надеясь этим исправить свою ошибку.

Майлин осталась с жрецом. Их тихий разговор не доходил до моих ушей, потому что она оборвала мысленный контакт со мной, и это мне не нравилось, но я не осмеливался подслушивать каким-нибудь другим способом.

Ранним вечером мы дали представление для всех жителей деревни, которые могли поместиться во дворе, а затем повторили еще раз, для остальных. Портик храма служил нам эстрадой, мальчики-жрецы помогали Майлин сделать нужную бутафорию. Они делали это с таким умением, что я догадался – им это не впервые. Но я не знал, зачем Майлин приезжала сюда раньше.

Действия спектакля были менее отработаны, чем те, что вся труппа показывала на ярмарке. Теперь в барабан била одна Тантака, а Борба и Ворс маршировали и танцевали. Симла прыгала на задних лапах по серии наклонных брусьев, лаем отвечала на вопросы публики и играла на маленьком музыкальном инструменте, нажимая передними лапками на широкие клавиши. Я вставал на задние лапы, кланялся и делал другие маленькие трюки, которые мы запланировали. Я думаю, одного моего появления было бы достаточно, потому что крестьяне были поражены и испуганы. Я все больше и больше удивлялся страшной репутации хозяина моего тела.

Когда представление было закончено, мы вернулись в свои клетки, и на этот раз я не протестовал против такого дома. Я полностью вымотался, словно весь день работал по-человечески.

Я узнал, что сон барска не похож на человеческий. Барск спит не всю ночь подряд, а сериями коротких дрем, в промежутках я лежал, бодрствующий и бдительный, энергично узнавая носом и ушами обо всем, что происходит за занавеской фургона. Во время одного такого пробуждения я услышал движение в передней части фургона, где спала Майлин в плохую погоду или когда по каким-нибудь причинам нельзя было спать на воле. Щеколда моей клетки не была закрыта. Я открыл дверцу и вышел, хотя знал, что в деревне это делать опасно. Я обнюхал дверь и заглянул в щель.

Майлин сидела на кровати, скрестив ноги и закрыв глаза. Похоже, она спала, но тело ее качалось взад и вперед, как бы в такт музыке, которой я не слышал. Читать в ее мозгу я не мог, так как натолкнулся на плотный барьер, как человек с разбега налетает на стену. Ее губы были полураскрыты, из них выходил слабый шипящий звук. Поет? Я, правда, не был уверен, песня ли это или какое-то заклинание, а то и жалоба. Ее руки лежали на коленях, серебряная палочка образовала мост между ее указательными пальцами, и из него выходили слабые лучи света.

Воздух вокруг меня был как бы наэлектризован. Моя грива стала жесткой и поднялась дыбом, шкура вздрогнула и закололо в носу. У нас, корабельных людей, был свой род энергии, но мы никогда не отрицали, что в других мирах есть такие виды энергии, которые мы не понимаем и не можем контролировать, поскольку искусство такого рода было прирожденным, а не выученным.

Это была как раз такая энергия, но я не знал, призывает Майлин ее к себе или посылает куда-то. В эту минуту я отчетливо понял, насколько Майлин чужая, гораздо более чужая, чем я думал.

Она замолчала, и электризация воздуха начала убывать. Наконец, Майлин со вздохом опустила голову, встрепенулась, как бы просыпаясь, легла и положила потускневшую теперь палочку под голову. Свет исчез. Я был уверен, что Майлин спит.

Утром мы выехали из Йим-Сина, провожаемые добрыми пожеланиями жителей и просьбами приезжать еще. Мы поехали по дороге, все время поднимающейся вверх. Это были уже не холмы, а горы. Воздух был холодный, и Майлин надела плащ. Когда я сел на свое место рядом с ней, я заметил, что моя толстая шкура не нуждается в дополнительной одежде. Запахи возбуждали, и я почувствовал сильное желание соскочить со своего места и бежать поросшими лесом склонами в поисках чего-то.

– Мы въезжаем в страну барсков, – с улыбкой сказала Майлин, – но я не советовала бы тебе, Джорт, знакомиться с ними, потому что, хотя здесь родина некоторой части тебя, ты быстро окажешься в невыгодном положении.

– Почему все так удивлены, что в твоей группе находится барск? спросил я.

– Потому что барска знают только с одной стороны. Это звучит загадочно, но, видимо, это так и есть. Немногочисленные жители высоких склонов – кроме Тэсса – убивают барска, который, в свою очередь, терпеливо и ловко преследует их. О барске существует множество легенд, его наделяют почти такой же силой, какую приписывают Тэсса. Многие люди жаждут иметь барска в клетке только для того, чтобы узнать, действительно ли он либо вырывается на свободу и потом мстит людям и скоту, либо умирает по своей воле. Дело в том, что барск не терпит никакого ограничения своей свободы.

Дух, который жил в твоем теле, как раз и желал умереть, когда произошел обмен.

– А если это ему удастся? – я вздрогнул.

– Нет, – твердо сказала Майлин, – он не может. При обмене ему поставлены ограничения. Твое тело не умрет, Крип Ворланд, оно не будет пустой оболочкой, когда мы его найдем. А теперь, – перешла она к другой теме, – тут есть сторожевой пост Юлтревена. Но большая часть людей собирает урожай на склонах гор. Нас не задержат, но лучше, если часовой увидит тебя в клетке.

Я неохотно отправился в клетку. Майлин обменивалась приветствиями с двумя вооруженными людьми, вышедшими из небольшого домика у дороги. Один из них приподнял заднее полотнище фургона и заглянул внутрь. Я забился в глубину клетки, чтобы он меня не заметил, и снова подумал, что они знают Майлин, что она бывала здесь.

Мы еще раз остановились на ночлег на открытом месте, Майлин сварила котелок какого-то супа, от которого шел такой соблазнительный запах, что мы все собрались у костра и жадно принюхивались. Должен признаться, что я лакал свою порцию далеко не с лучшими манерами, как это делал бы настоящий барск.

Во время дневного путешествия меня томило ожидание, так как мы были уже близки к цели. Но когда я устроился на ночь в своей клетке – Майлин по каким-то причинам считала, что так безопаснее, чем вне фургона, – я немедленно уснул и на этот раз спал, не просыпаясь.

С первыми лучами солнца мы встали, утолили голод чем-то вроде хрустящего печенья с кусочками сушеного мяса, и фургон двинулся. Дорога стала еще круче, так что казы с видимым усилием налегали на упряжь. Мы остановились и дали им отдохнуть, а Майлин положила под колеса небольшие грузы, чтобы фургон не скатился назад. Мы не остановились для настоящего полдника, а снова поели печенья и попили воды. Ближе к вечеру мы достигли вершины горы. Теперь дорога пошла вниз между двумя холмами. То, что лежало внизу, скрывалось в тумане. Время от времени туман расходился и создавалось неопределенное впечатление бездны.

– Долина, – сказала Майлин плоским, лишенным эмоций голосом. Оставайтесь в фургоне, нам надо точно придерживаться дороги. Тут есть барьеры и охрана, которую не так просто увидеть.

Она подала команду казам, и фургон пополз вниз, в туман и тайну.

МАЙЛИН

Глава 10

«Смотри незамутненными глазами на свои желания», – говорили Древние в кругу Тэсса. Можно не сомневаться, что все их мысли светлы, мотивы открыты, и они движимы каким-то скрытым принуждением, как мой маленький народ повинуется моему жезлу, когда мне нужно поднять их энергию. Не проснулось ли мое скрытое желание, когда я оставила Ырджар, честно говоря себе и Малику, что я только повинуюсь закону Весов? Если так, то оно действительно было глубоко скрыто. Может быть, это вспышка жизни, после того, как я нарушила клятву и пересадила инопланетника из его тела в тело барска, и это действие посеяло семена?

Может, кто-то из нас считает некоторые указания Моластера слишком далекими от нашего понимания? Для Древних такой аргумент – святотатство, они считают, что каждый ответственен за свои действия, хотя иногда они и принимают во внимание мотивы наших действий, если эти мотивы достаточно сильны.

Но мысль уже была близка к осуществлению в Йин-Сине, я это знала, однако, оказалась от нее. Когда жрец Окин разговаривал со мной наедине, он сообщил мне плохие известия и оставил меня обдумывать это в отчаянии и бессильной ярости. И когда мы поехали к Долине, где было похоронено столько надежд, я все время боролась с искушением, хотя и не могла поверить, что ничего не может быть хуже.

В то время мне очень трудно было думать о тяжелом положении Крипа Ворланда, и я решила, что, как только мы найдем то, что он ищет, я быстро произведу обмен, чтобы обмануть этот соблазн. Но я сама не могла не думать о том, кто находится здесь, и чьи дни явно сочтены.

Мы спустились в Долину через холодный туман, в ту ее часть, где принимали прибывших. Я отвечала на вопросы инопланетника так кратко, как только могла, потому что все время боролась с собой. Перед восходом солнца мы въехали во внешний двор главного храма, предназначенный для посетителей. Стражник-жрец подошел и поздоровался с нами. Я знала его в лицо, но не помнила имени, – иногда бывает нечто вроде милосердного забвения – этот человек приветствовал меня здесь в разных обстоятельствах, о которых я старалась не вспоминать. Я попросила разрешения поговорить с Оркамуром, но мне сказали, что он занят и не может принять меня. Мы поставили фургон во второй двор, я распрягла казов и накормила маленький народ. Крип Ворланд мысленно задавал мне вопросы, и на некоторые я не могла ответить. Мы зажигали в фургоне лунные лампы, когда пришел жрец третьего ранга и сказал, что Оркамур хочет меня видеть. Крип Ворланд выразил желание пойти со мной. Он думал только о том, чтобы найти свое тело и соединиться с ним. Но я сказала, что должна подготовить Оркамура к тому, что случилось, и осторожно объяснить все, чтобы наша история не показалась ему диким бредом. Инопланетник согласился.

Не окрепла ли во мне вера, что я нуждаюсь только в одном действии, и тогда большая часть груза, который я так давно несу, отпадет? Если это так, то я все еще имела мужество сопротивляться. Оркамур немолод, ноша его тяжела и с годами не уменьшается. Он не похож на Тэсса с их стройными долговечными телами. Каждый раз, когда я вижу его, он кажется еще более сморщенным, призрачным. Однако, в нем горит такое сильное пламя воли и необходимости откликаться на нужду, что дух его возрос, в то время, как плотская оболочка ссохлась. С первой же минуты видишь только дух, а не одевающую его человеческую форму.

– Добро пожаловать, сестра! – его голос был сегодня усталым и тонким, как флейта.

Я наклонила голову над своим жезлом. Мало кому Тэсса выражают такое же полное почтение, как своим Древним. Но Оркамур заслужил признательность всего Йиктора. Я сделала три знака жезлом.

– Старый Брат, мир и благо тебе!

– Мир и благо тебе, – на этот раз его голос прозвучал глубже, сильнее, он как бы победил усталость волей. – Однако, между нами не нужны успокаивающие слова, сестра. Я не могу сказать тебе, что все идет хорошо.

– Я знаю. Я проезжала через Йим-Син.

– Надо ли было проезжать, сестра? Ты ничего не сможешь сделать, а иной раз, когда смотришь на обломки крушения, все прошлые печали охватывают сердце. Лучше вспоминать живого в расцвете сил, чем без расцвета и без зрелости.

Мои руки сжались на жезле, и я знала, что Оркамур видит это, но с ним я не стала остерегаться, в свое время он видывал и худшую потерю самообладания.

– Я пришла по другому делу, – решительно перевела я разговор. Это…

Я быстро рассказала Оркамуру об инопланетнике. Это можно было сделать, потому что Оркамур был тем, кем был, и он не нашел бы в моих действиях ничего такого, что уронило бы меня в его глазах. Жрецы Умфры и Тэсса ближе друг к другу, чем мы и жители равнин.

Когда я замолчала, он посмотрел на меня без большого удивления и сказал:

– Путь Тэсса – не путь человеческого рода.

– Я и сама знаю! – вырвалось у меня. Все, что я вытерпела, пока ехала от Йим-Сина, сказалось в этом резком ответе. Я тут же начала просить прощения, но он отмахнулся.

– Ты должна была подумать о цене, прежде чем это делать, сестра. Ваши не легко смотрят на такое. Разве цена инопланетника выше твоей?

– Это был долг.

– За который он не должен был бы требовать с тебя оплаты, знай он все последствия. А теперь я должен сказать: люди Осколда ничего не приносили.

– Может быть, – я не очень огорчилась, – они сначала вернулись к Осколду за решением? Хотя фургон идет медленно, мы ехали коротким путем.

– А что, если его не принесут, сестра?

Я взглянула на жезл, который вертела в руке.

– Они же не могут.

– Ты надеешься, что они не могут, – поправил он меня. – Из всего, что ты рассказала, ясно, что Озокан попрал Закон ярмарки, захватив человека.

Он впутал и своего отца, когда запер пленника в пограничный форт. За пленником охотились люди, носящие цвета Осколда, чтобы убить его в твоем лагере. Возможно, они собирались спрятать тело, и пусть потом враги доказывают преступление. Ты не подумала бы об этом на месте Озокана?

– Если бы я была с мозгом жителя равнин – подумала бы. Но тот, кто был…

– Кто был под плащом Умфры? – Оркамуру не надо было читать в моем мозгу, чтобы продолжить мою мысль. – Если человек нарушил один закон, ему легче нарушить и другой.

– На ярмарке они нарушают человеческие законы. Но осмелятся ли они нарушить закон Умфры?

– Ты рассуждаешь как Тэсса, – сказал он уже более мягко, как говорят с чужими. – У вас немного Уставных слов, и ваши смертные правила так надежны, что редко оказываются под угрозой. Только, сестра, как насчет твоих собственных действий под Луной Трех Колец?

– Да, я нарушила закон, я за это отвечу. Возможно, основание для действия перевесит само действие. Ты знаешь суд моего народа.

– Однако, ты нарушила Закон с открытыми глазами и не из страха за себя. Страх – великий бич, которым силы мрака мучают людей. Если страх очень велик, ему не могут противостоять ни человеческие, ни божеские законы. Я кое-что слышал об Осколде. Он сильный, но грубый человек. У него один наследник – Озокан, и это погибель для юноши, потому что отец слишком его балует. Как ты думаешь, Осколд спокойно примет объявление его сына вне закона?

– Но как он надеется скрыть…

– Люди могут сказать о том, что они знают, но ведь нужно еще и доказать сказанное. Полным доказательством злого дела Озокана является тело инопланетника.

– Нет!

Конечно, я должна была бы об этом подумать, какая я была слепая!

– Сестра, чего ты хочешь на самом деле? – он снова коснулся моего мозга и увидел то, что я не желала ясно видеть сама.

– Я клянусь… дыханием Моластера клянусь, я не… – я оборвала бормотание и снова овладела собой.

Оркамур спокойно смотрел на меня, и правда, или то, что теперь было правдой, стала ясной для нас обоих.

– И ты думала, сестра, что такое может быть? Говорю тебе, не тело делает человека, а то, что живет в нем. Нельзя заполнить пустой каркас и ожидать, что в нем оживет прошлое и все будет, как раньше. Многое могут сделать Тэсса, но вернуть жизнь умершему не могут и они.

– Я не думала об этом, – я отрицала мысль, ранее скрытую, а теперь ясно видимую в моем мозгу. – Я спасла жизнь инопланетнику – они безжалостно убили бы его.

– И что он выбрал, когда ему разъяснили?

– Жизнь. В последнем Вопросе большей частью цепляются за жизнь.

– И ты теперь хочешь предложить ему новую жизнь в новых условиях?

– Я могла бы, это нетрудно. Крип Ворланд был просто убит, когда осознал себя Джортом. Будет ли он колебаться снова обрести человеческое тело, если будет доказано, что его собственное тело нельзя вернуть? Нельзя вернуть… – я сжалась против искушения. – Я не сделаю такого предложения, пока не буду уверена, что все пропало.

– Но ты скажешь ему об этом сейчас?

– Скажу только, что его тело еще не прибыло в Долину. Это ведь правда?

– Мы всегда должны полагаться на милосердие Умфры. Я отправлю посланца на западную дорогу. Если они в пути, мы будем готовы. Если нет могут быть какие-то известия.

– Спасибо, Старейший Брат. Можно мне…

– Хочешь ли ты этого на самом деле, сестра? – доброта и великое сострадание снова согрели его голос.

Какое-то время я не могла решиться. Возможно, Оркамур был прав – мне не следует смотреть на того, один вид которого терзает мое сердце. Я откажусь пройти эти несколько шагов до внутренней комнаты, до нее далеко, как до звезд, которые знал Крип Ворланд. Крип Ворланд, если бы я знала, смогу ли я выдержать свое решение, отогнать желание?

– Сейчас не могу сказать, – прошептала я.

Оркамур поднял руку для благословения.

– Ты права, сестра. Может быть, Умфра вооружит тебя своей силой. Я пошлю гонца, спи спокойно.

Спи спокойно! Хорошее пожелание, но не для меня, подумала я, возвращаясь к фургону. Инопланетник ждет известий. Часть правды – это все, что я могу ему предложить. Возможно, остальное было не правдой, а только предположением, может, посланец Оркамура встретит отряд, который мы искали, и все будет правильно – по крайней мере, для Крипа Ворланда. В этом мире многое правильно для одних и неправильно для других. Я должна отогнать такие мысли.

Я была права насчет инопланетника и его вопросов. Он был вне себя от горя, что отряд Осколда еще не прибыл, и лишь чуть успокоился, узнав о посланце. Я побоялась слишком долго мысленно разговаривать, чтобы каким-нибудь образом не выдать то, что я узнала о самой себе. Так что я сослалась на усталость, пошла к своей постели и долго лежала, слушая, как он сопит и вертится в своей клетке.

Жрец на вершине храмовой башни возвестил приход зари. Я слушала пение, которое, как власть Тэсса, таило в себе власть их рода. В этом месте, где печаль и отчаяние лежали на всем, как черное покрывало, слуга Умфры пел о надежде, о мире и сострадании. И этим пением осветился и мой собственный день.

Я выпустила маленький народ во двор, и два жреца третьего ранга с улыбками принесли нам пищи и воды. Крип Ворланд сидел рядом со мной и каждый раз, когда я взглядывала на него, я видела, что его глаза следят за каждым моим движением, как будто таким пристальным наблюдением он пытался поймать меня в ловушку. Почему я так подумала? Такие мысли из неоткуда несут зародыши истины.

– Крип Ворланд, – имя «Джорт» могло, как мне казалось, усилить его подозрительность. Он должен думать о себе как о человеке, лишь временно живущем в теле барска. – Сегодня, возможно…

– Сегодня! – жадно подхватил он. – Майлин, ты бывала здесь раньше?

– Два раза, – что развязало мне язык и заставило сказать правду? Здесь живет тот, кто считается моим родственником.

– Тэсса? – он, казалось удивился, и я поняла, что он смотрит на мою расу с тем же страхом, какой питали к Тэсса жители равнин.

– Тэсса, – сказала я горько, – такие же люди, как и все. Мы истекаем кровью, когда кто-нибудь поднимет против нас нож или меч, мы страдаем многими болезнями, мы умираем. Не думаешь ли ты, что мы недосягаемы для того, что мучит других людей?

– Возможно, по дороге я так и думал, – согласился он, – хотя должен был бы знать, что это не так. Но то, что я видел у Тэсса, позволяло мне думать, что они не похожи на остальных на Йикторе.

– Есть опасности, грозящие только нам одним. Наверное, и у тебя есть такие же, специально для твоего народа. Инопланетники встречаются с опасностями?

– Их больше, чем я могу рассказать. Но твой родственник – тот, кот получил убежище здесь – зачем ему это? Ведь он может…

– Нет, – прервала я. Объяснить, почему он под покровом Умфры, я не могла. Это слишком близко касалось плачевного состояния самого Крипа Ворланда.

Те из нас, кто становился Певцом, должны были подвергаться определенным испытаниям, которые показывали, есть у нас такой талант или нет. Маквэд пострадал как раз в то время, но не по своей воле, а от несчастного случая, которыми наугад стреляет судьба. Мы передали то, что еще оставалось живым, в руки Умфры не потому, что боялись, как большинство равнинных жителей, помешанных, а потому что знали: здесь будут бережно обращаться с жизнью, которая осталась в его оболочке. Ведь у Тэсса не было теперь своего дома.

Когда-то мы имели свои дома и города. Затем выбрали другую дорогу, и не стало необходимости требовать определенного места для жизни клана.

Древние оставались в тайных местах, где мы собирались на Совет или Дни Поминовения. Мы скитались по своей воле и жили в наших фургонах. И заботиться о таких, как Маквэд, нам было нелегко. Он был не первым, кого мы доверили Умфре. К счастью, таких было немного.

– Когда мы узнаем насчет…

Я очнулась от своих мыслей.

– Как только вернется посланный. Пойдем, я должна представить тебя Оркамуру.

– Он знает?

– Я сказала ему, так как это было необходимо.

Человек в теле барска встал не сразу. Я с удивлением прочитала его эмоции, которые не поняла: стыд. Это было так чуждо любому Тэсса, что мое удивление росло.

– Почему у тебя такое ощущение?

– Я человек, а не барск. Ты видишь во мне человека, а этот жрец нет.

Я все еще не могла понять. Это была та минута, когда двоим кажется, что они откинули особенности их происхождения, но их тянет в разные стороны их прошлое.

– Для некоторых на Йикторе это может иметь значение, но не для Оркамура.

– Почему?

– Ты думаешь, что ты один в этом мире носишь шкуру, бегаешь и изучаешь воздух длинным носом?

– Ты… ты делала это?

– И я, и другие. Слушай, Крип Ворланд, до того, как я стала Певицей, способной дружить с маленьким народом, я тоже бегала по холмам в различных телах. Это часть нашего обучения. Оркамур знает об этом, как и те, кого мы посетили недавно. Мы иной раз обмениваемся знаниями. Видишь, я сказала тебе то, что ты можешь повернуть против Тэсса, подбросив это как головню в собранный урожай.

– И ты – ТЫ была животным?!

Это было первым шоком в его мыслях, но затем, поскольку он был умным человеком и с более открытым мозгом, чем у привязанных к планете, он добавил:

– Но это действительно путь к обучению!

Я почувствовала, что часть его недовольства исчезла, и подумала, что мне надо было сказать ему об этом раньше. Теперь же я сказала потому, что это могло понадобиться: вполне может случиться, что опасения Оркамура сбудутся. Но Крип Ворланд не должен знать сейчас, что случилось с Маквэдом, не должен видеть его.

Через внутренний зал храма мы вышли в садик, где Оркамур давал отдых своему хилому телу. Он сидел здесь в кресле из дерева храта, глубоко врытом в землю, чтобы дерево снова ожило и пустило ветви, защищающие сидевшего от ветра. Этот садик был местом глубокого мира и покоя, в чем нуждался тот, кто его создал. Оркамур приходил сюда не только для обновления духа, но и для приема тех, для кого свет померк с тех пор, как любимые ими попали под покров Умфры. Здесь присутствовала сила, которую мы все называем по-разному и которая на расстоянии внушает страх, даже ужас, так как очень редко она поднимается утешающей рукой над страдающими. А тут было именно так, и всем, кто входил сюда, становилось легче.

Оркамур повернул голову и посмотрел на нас. Его улыбка больше, чем слова, сказала, что он рад нам. Мы подошли и остановились рядом с ним.

– Настал новый день, чтобы мы записали на него желаемое, – повторил он сентенцию из вероучения Умфры. – Справедливая запись извлечет из нас лучшее, – он повернулся к Крипу Ворланду:

– Брат, Йиктор дает тебе большее, чем записано на эти дни.

– Да, – мысленно ответил инопланетник.

Оркамур знал внутренний язык. Без этого он не мог бы быть тем, кем был.

– Всякому человеку дано учиться всю жизнь, и учению этому нет границ.

Но он может отказаться от знания и тем отрезать себя от многого. Я никогда не разговаривал с инопланетником.

– Мы, как все другие люди. Мы мудры и глупы, добры и злы, живем по закону или нарушаем его. Мы истекаем кровью от ран, смеемся шуткам, кричим от боли – не так ли ведут себя люди во всех мирах?

– Справедливо. И, может быть, еще более справедливо для того, кто, как ты, повидал много миров и имеет возможность сравнивать. Не согласишься ли ты поговорить с привязанным к планете стариком и рассказать ему что-нибудь о том, что лежит над нашим небом и граничит со звездами?

Оркамур не смотрел на меня, но я поняла, что он хочет отпустить меня.

Почему он хотел остаться наедине с инопланетником, я не знала, и это меня смущало. Но я вышла, так как не могла подумать, что в Оркамуре есть хоть что-то вредное. Вполне возможно, что им действительно руководило только любопытство. Он был далек от мира в своем призвании и временами забывал, что он тоже человек, с человеческими интересами.

Я собралась, наконец, с духом и сделала то, на что не решилась прошлой ночью: повидала Маквэда. Говорить об этом мне не хочется.

Возобновлять в памяти печали прошлого и переживать их снова – тяжелое и бесполезное дело. И я снова удивлялась, сколько делается здесь для безнадежных.

В полдень я снова пришла во двор, где оставила фургон. Маленький народ дремал в тени, но тут же вскочил и подбежал ко мне. Крипа Ворланда с ними не было. Я удивилась: неужели Оркамур разговаривал с ним все утро?

Ведь у него были срочные и нелегкие обязанности. Я подозвала одного из жрецов, которые приносили нам пищу, но он не видел барска и сказал, что Оркамур в комнате для медитации, где его нельзя беспокоить. Я встревожилась. Хотя жрецы Умфры не поднимут руку ни на одно живое существо, но здесь были и другие люди, которые могли, не подумав, отреагировать на неожиданное появление животного. Я вернулась в фургон, когда подошел второй жрец и хмуро сказал:

– Госпожа, пришло послание с западной дороги, посланное с птицей. Те, кого ты ищешь, не проходили в городские ворота.

Я механически поблагодарила, но лишь малая часть моего мозга отреагировала на его слова. Все мои мысли были заняты исчезновением барска.

– Барск, – начала я, хотя почему, собственно, жрец, не занимающийся материальными делами храма, может знать о моих животных?

– Он был здесь. Я недавно его видел. Он шел с Братом Офкедом, и я обратил на это внимание, потому что никогда не думал, что барск может идти с человеком.

– Когда это было, Брат?

– Удара за два до полудня. Гонг прозвучал, когда я уже пошел искать тебя.

Как давно! Я мысленно поговорила с Симлой. С некоторым возбуждением она коротко лайнула и бросилась к воротам.

– Похоже на то, Брат, что мой барск удрал куда-то. Я должна его найти.

Я предупреждала Крипа Ворланда еще до того, как мы вошли в Долину, о ловушках, в которые может попасть тот, кто не знает местности или останавливается на открытых местах. Я никак не могла догадаться, почему он ушел из храма. Сомнительно, чтобы он решился на такую глупость в результате разговора с Оркамуром. Симла легко могла бы найти его по следу, но барск мог уйти за это время далеко, конечно, если не попадет ни в какую западню на пути.

Мы с Симлой дошли до внешних ворот. Меня окликнули, я нетерпеливо повернулась и увидела молодого жреца с гостевого двора.

– Госпожа, говорят, ты ищешь барска?

– Да.

– Он не мог далеко уйти, он пил из бассейна, когда пришло послание.

Странное дело… – он замялся. – Можно подумать, что барск слушал наш разговор. Когда я это заметил, он залаял, а когда я снова обернулся, его уже не было.

Мог ли инопланетник понять их? Жрецы говорят между собой на высоком языке, в основном, ментообменном. В их разговоре иногда бывает два-три слова, в все остальное мысленно.

– О чем вы говорили, когда он подслушивал?

– Старший Брат спросил, где ты, – жрец отвел глаза. – Мы… мы немного поговорили о нашем пациенте. Затем Старший Брат сказал, что ты ждешь тех, кто должен принести пораженного ударом, но они так и не появились.

Неужели он бросился искать свое тело? Но почему он не пришел ко мне?

КРИП ВОРЛАНД

Глава 11

Я лежал на земле, и вокруг пахло землей, растениями, корнями, жизнью.

Запах был густой, навязчивый. Не знаю, далеко ли я отошел от Долины. Я лежал и лизал израненные лапы. Сейчас я был больше Джортом, чем Крипом Ворландом.

Человек? Был ли вообще человек, звавшийся некогда Крипом Ворландом?

Жрецы Умфры сказали, что с территории Осколда не выходил отряд с пустой скорлупкой от человека. Зачем же тогда меня привезли в Долину? Какой цели должен был я служить, каким желаниям – Майлин или моим? Когда я услышал, о чем говорили между собой жрецы, во мне взметнулось подозрение, и я по-новому взглянул на беседу с Оркамуром в саду. Мы говорили о внешних мирах, но, в основном, он хотел знать о людях, вышедших из этих миров, о том, что они делали до того, как стали звездными скитальцами. Мне казалось, что он пытается понять, как я рискнул превратиться в барска ради спасения своей жизни – вроде бы я сделал шаг туда, откуда мог не вернуться, вроде бы я принял такую судьбу на веки вечные.

Когда Майлин заговорила об обмене, в ее словах была логика. Она знала опасность, ох, она прекрасно знала ее, ведь жрецы, которых я подслушал, говорили не только о моем без вести пропавшем теле, но также рассуждали о Майлин и о том, что неоднократно приводило ее в Долину. Был другой, который бегал в зверином теле – возможно, по ее приказу. И обратного обмена сделано не было. И человеческая оболочка жила теперь в Долине, а о теле животного жрецы не упоминали. Может этот несчастный сидит теперь в клетке среди ее маленького народа? Эта удивительно дрессированная труппа может все они или большая часть их были мужчинами и женщинами, а не животными? Не таким ли способом Тэсса набирали животных? Возможно, и то название, которое они давали своим превращенным – маленький народ полностью соответствовало истине? Ей давно хотелось присоединить барска к труппе, она сама признавалась. И я попался в ее ловушку с наивной доверчивостью ребенка. Может, она подействовала на меня какой-то силой, когда мой мозг был смущен и растерян? Но сейчас важно не то, что случилось и чего нельзя изменить, а то, что еще можно сделать. Где мое тело, мое человеческое тело? Живо ли оно вообще? Я должен найти его, обыскав земли Осколда. Правда, я не имел никакого представления о том, что я буду с ним делать, если найду, но горячее желание найти его захватило меня вопреки разуму и логике. Возможно, я был уже не в своем уме.

Теперь меня донимали голод и жажда. Я учуял запахи фермы, человека. Я встал, вздрогнул от боли в лапах и стал продираться между кустами.

Наверное, теперь во мне было больше от животного: человеческое знание было бы помехой в моем охотничьем мастерстве. В тусклом двойном свете я скользил от тени к тени вдоль стены из небрежно сложенных камней, мои ноздри улавливали и классифицировали сведения.

Мясо… С моего языка закапала слюна, в брюхе заурчала пустота. Запах мяса.

Я скорчился в кустах, заглядывая в открытый двор фермы. Там стоял каз, переступая тяжелыми ногами, были также четыре форса – домашние животные, длинная шерсть которых шла на изготовление зимней одежды, прочной и очень теплой. Они недовольно поворачивали длинные шеи, изгибали головы под странными углами и поглядывали на стену. Один из форсов глухо и тревожно закричал: если я унюхал его, то и он, по всей вероятности, узнал о моем присутствии. Но ни одного из них я не мог взять, они были в полтора раза больше меня. Довольно близко от моего укрытия бродила птица с длинными ногами и острым клювом, который все время что-то склевывал с земли. Птица приближалась ко мне и, видимо, не чувствовала опасности. Я выскочил из-за куста и схватил ее. Птица завертелась с такой скоростью, какой я от нее не ожидал, и больно клюнула меня, едва не лишив глаза.

Только быстрое отступление спасло меня от новой атаки, и я отскочил, понимая, что легко мог лишиться зрения. По всей вероятности, барски были достаточно хитрыми охотниками, но я-то не был барском. Животные подняли шум, и я поспешно убежал довольно далеко, прежде чем болевшие лапы и утомленные легкие заставили меня остановиться.

В моем новом теле ночь не ослепила меня. Я видел в темноте, как днем, вероятно, ночь и была днем для барска. Перед рассветом я жадно съел, конечно, не как лакомство, какое-то змееподобное существо, которое извлек из щели между камнями в русле ручья. Затем я отыскал дупло в поваленном дереве, забрался в него и уснул, просыпаясь время от времени, чтобы лизать лапы в надежде, что они смогут нести меня дальше. Я решил, что лучше перенести путешествие с дневного времени, когда меня могут увидеть, на ночь, что было более естественно для барска. Я дремал в дневные часы и ковылял дальше, когда всходила луна.

Три кольца вокруг лунного диска ярко сияли в эту ночь. Я поднял голову и, не успев сдержать порыв, завыл низким воем, который был как бы эхом звучавшего во мне крика. Этот крик был не просто приветствием, обращенным к небесному страннику. Что-то было в этом удивительном зрелище, привлекающем и удерживающем взгляд, и я понимал, почему жители Йиктора приписывают этому феномену психическую силу.

Луна Трех Колец означала могущество, власть, но я жаждал только одной власти – той, что вернет мне мое тело. Я вернулся к ручью и снова принялся за охоту несколько более успешно, потому что на этот раз напал на теплокровное животное, пришедшее на водопой. Я пировал как Джорт, отогнав на время еды человеческую память. Затем я вдоволь напился и принялся осматриваться, ища дорогу, вдоль которой следовало идти.

Я пошел по тропе, ведущей с востока на запад через лес, потому что кустарник вдоль главной дороги кончился и осталось открытое пространство.

Земля Осколда не была густо заселена, по крайней мере, в этой части. До наступления зари я прошел мимо второй крепости, такой же, как и та, где я сидел, только при этой был поселок. Это был лагерь с бараками для тех, кого не могли вместить стены. С восточной стороны расхаживали часовые, и было привязано несколько рядов верховых казов. Мне показалось, что силы Осколда были в полной боевой готовности, как бы ожидая вторжения врага. Я прошел довольно близко от одного каза. Он принюхался и заорал, и его собратья подхватили вопль. Люди закричали и осветили фонарями хижины. Я поспешно юркнул назад.

Если внешние границы области были пустой землей, нетронутой плугом, то в той местности, куда вела меня дорога, было не так, и разумно было идти ночью, а не днем. Миновав лагерь, я дошел до деревни и прошмыгнул через поля. Урожай почти по всей стране был убран. Когда я крался мимо фермы, меня испугало тявканье охотничьей собаки, в котором прозвучало предупреждение. Другие животные подняли тревогу и всполошили всю деревню, и я опять увидел свет фонарей, услышал крики людей и дикий лай собак.

Реакция населения Йим-Сина и слова Майлин уверили меня, что барск редкое и опасное животное. Допустим, меня увидят или какой-нибудь фермер спустит собак на странного нарушителя границ. Что тогда? Идти в густонаселенную местность равносильно самоубийству. Я ходил в чаще и выбирал место для дневного сна, слыша скулеж в собственных мыслях. Но ведь где-то в землях Осколда был ответ на вопрос о судьбе моего тела, и я ДОЛЖЕН знать его!

Наученный горьким опытом, я не рискнул охотиться в фермерских дворах.

Но дикой жизни было мало, и она была пуглива, и поиски пищи привели меня, наконец, к огороженному полю. В эту ночь на небе не сверкали Кольца, все было затянуто тучами. Это придало мне храбрости еще раз попытаться завладеть домашней скотиной.

На поле были фоду, я уже знал, что Майлин везла с собой их сушеное мясо, они были достаточно малы. Вероятно, у них и Тантаки были когда-то общие предки, но одомашнивание и направленное размножение сделали их более толстыми, на более коротких ногах и явно более глупыми. Для меня было только одно затруднение: они спали, сбившись в кучу, и все стадо вкупе могло испортить мне охоту.

Я крался вдоль стены, осторожно принюхиваясь, не пахнет ли собаками, но пролетевший ветерок донес до меня только запах спящих фоду. Если бы у меня был напарник, все было бы очень просто: один пошел бы по ветру и спугнул животных в ожидающие зубы партнера. В конце концов я решил, что моелучшее оружие – быстрота, и побежал по ветру. Долго ждать не пришлось: куча спящих зафыркала, распалась, заворчала. Я кинулся на визжащее животное, схватил его и поднял, несмотря на его сопротивление. Перебраться через стену с таким грузом было нелегко, но голод – лучший помощник, и я утащил добычу в кучу камней на берегу, которая могла служить мне крепостью, хотя я и не думал, что меня станут осаждать.

Я утолил голод, а затем из осторожности прошел вниз по ручью, чтобы запутать следы, по которым ограбленный фермер может спустить собак. Через ручеек был перекинут мостик, и под его аркой я вышел на берег и вылизал воду из шерсти.

Занимаясь этим, я услышал глухой стук копыт. Я неподвижно скорчился в темноте. Стук копыт слышался с двух сторон, и скорость, с которой всадники ехали навстречу друг другу, говорила, что они спешат. Я подумал, что они проедут близко от меня, и прислушался: слова, которыми они перекинутся, могут объяснить их спешку.

Топот замедлился, видимо, оба всадника придержали своих казов. Я приподнял голову, прячась у края моста, в надежде услышать что-нибудь важное. Я не знал никаких диалектов, кроме ырджарского, но мысли жрецов Умфры для меня были так же ясны, как слова на базике. Однако, теперь трудно было рассчитывать на такую удачу.

Всадники остановились. Я услышал тяжелое дыхание казов и звуки человеческих голосов. Но слова были лишь бессмысленной серией звуков, как любая человеческая речь показалась бы настоящему барску. Я сильно напряг способности эспера, чтобы подслушать мысли.

«…посылает на помощь…»

Удивление, некоторая горечь.

«…осмелится, после этого… осмелится!»

Отчаяние, интенсивное, как мозговой удар.

«Напрасно, Наш лорд вернул человека… предложил выкуп. Больше он ничего не может сделать».

Эмоции двоих на мосту были так сильны, что их отрывочные мысли становились все яснее для меня.

«…бежать… надо бежать…»

«Сумасшествие! Нашему лорду уже противоречат в Совете и из Йамака, и из Йимока, те, кто всегда зависел от него. Нас поддержит вся граница. Кто станет защищать его, если его объявят вне закона?»

«Пусть сам решает…»

«Он решит! Те же слова и услышишь. Если инопланетники имеют власть Ю, то объявление вне закона может состояться. Они имеют право отказаться от платы. Ведь они получили назад не человека, хоть ты его так назвал. Ты же его видел.»

Словесного ответа не последовало, только эмоции – гнев, страх. Затем крик человека, подгоняющего животное. И каз, что шел с запада, понесся галопом. Другой не спеша направился к границе.

Я опустил голову на лапы, слыша только журчание воды. Человек может лгать языком, но его мысли говорят правду. Теперь я узнал, причем чисто случайно, что мое тело не находится больше во владениях Осколда, а вернулось к моим товарищам на корабль. У меня не было никаких сомнений, что всадники говорили именно обо мне.

Теперь моей целью был Ырджар, порт. Мое тело на «Лидисе», там наш врач сделает все, что можно, для этой безжизненной скорлупы. Допустим, я каким-то чудом доберусь до корабля, даже до своего тела – что я могу сделать? Но у Свободных Торговцев открытый мозг. Майлин не единственная Тэсса на ярмарке – там был Малик. Смогу ли я добраться до него, воспользоваться им для объяснения? Возможно, он тоже может произвести обмен. Так много сомнений и страхов стоит между мной и успехом! Однако, я цеплялся за всякую надежду, чтобы человек не был навсегда поглощен животным.

Назад, на восток, через холмы вниз к равнинам Ырджара! Там красный мех барска будет очень заметен, но что делать, выбор у меня нет.

В глотке у меня пересохло, как будто я и не пил, ноги подкашивались, по шкуре пробегала дрожь. Но убежища здесь не было, и я вошел в воду и поплыл по течению к югу, а потом выбрался на отмель.

Теперь не было надобности идти вдоль дороги и рисковать встречей с кем-нибудь. Темные холмы были неплохим ориентиром. Далеко за ними лежали равнины, где расположены Ырджар и порт. Я быстро проносился по открытым полям или бежал рысцой по заросшим лесом местам. Я обнаружил, что хоть барсков и считают горными животными, их удивительно малые тела при почти гротескно длинных ногах были идеально приспособлены для быстрого бега по ровной местности.

На заре я миновал ту самую крепость, где начались мои несчастья. Там же, по-видимому, стоял гарнизон, люди разбили лагерь под стенами. Я сделал большой крюк, чтобы обойти линию казов.

На берегу я размышлял о том, что узнал от тех всадников. Тот, кто ехал на запад, был, бесспорно, из свиты Осколда. Не должен ли он собрать помощь для Озокана и его людей? Известно, что Осколд дорожил своим наследником, но, судя по реакции второго посланца, этому отношению пришел конец. Осколд предложил плату за мою гибель – иными словами, он пытался единственным на Йикторе законным путем разрешить спор между своим сыном и Свободными Торговцами, предложив капитану Фоссу плату за члена экипажа.

Такая плата предлагалась за непреднамеренное убийство в мирное время, но почти никогда не принималась, если жертва имела близкого родственника, способного носить оружие, потому что кровная месть рассматривалась как более благородное решение. Но если у жертвы в клане оставались только женщины и дети, слишком юные для битвы, тогда плату принимали, и сделка записывалась в храме Ырджара.

Возможно, поскольку экипаж «Лидиса» рассматривался как мой клан, предложение было сделано в надежде, что его примут. Я только удивлялся тому, что Осколд вернул мое тело. С его стороны логичнее было бы убрать как можно скорее это позорное свидетельство против его сына. Может, их пугал гнев Умфры?

Во всяком случае, было ясно, что капитан Фосс требовал полного наказания – чтобы Озокана объявили вне закона. Немилость распространялась вширь, так что старые враги Осколда получили удобный случай скинуть как сына, так и отца. И земли Осколда были близки к состоянию осады. Хотел бы я знать, не пошел ли Осколд против всех законов и обычаев, посылая помощь сыну. Если так, то станут ли люди Осколда поддерживать его? Лояльность между лордом и его людьми была крепка, противостояла смерти и пыткам, как говорилось в балладах. Но это работало в двух направлениях: лорд был так же честен по отношению к тем, кто присягал ему в верности. Такое укрывание сына могло, я думаю, расцениваться как открытое нарушение клятвы, подвергавшее его людей слишком большой опасности.

Я мысленно представил себе город Ырджар. Мне трудно было сосчитать, сколько дней прошло со времени моего похищения, так что даже не был уверен, работает ли еще ярмарка. Что, если – я прибавил скорости – что, если «Лидис» уже ушел? Эта мысль была так ужасна, что я постарался отогнать ее.

Если «Лидис» все еще стоял в порту, может, и Малик тоже на ярмарке? А если нет? Я облизал все еще болевшие лапы и тихонько заворчал. А может ли барск снова стать человеком? Что, в сущности, случилось с тем, кого по просьбе Майлин приютили жрецы Умфры? Может, он так долго был в теле зверя, что животное взяло верх и бегает теперь по холмам, не имея никаких связей с человеком? Мне хотелось опустить голову и завыть, как я выл на луну по нечеловеческим причинам. Однако, я задушил этот вой в горле.

Грис Шервин был со мной на шоу, он видел, как мы привезли барска, он слышал мой рассказ о том, что произошло в палатке продавца животных, он сможет открыть свой мозг, если барск придет к нему теперь, он будет способен к какому-то контакту. Мы все имели способности эспера, одни больше, другие меньше. Лучшим эспером на борту «Лидиса» был Лидж, только бы мне суметь подойти к нему достаточно близко. Нет, Крип Ворланд еще не был побежден. По этим холмам я мог идти как днем, так и ночью.

Я выкопал из мягкой земли нескольких мелких животных и съел, но их едва хватило, чтобы чуть-чуть притупить чувство голода. Я поднимался все выше и выше. Захватывало дух от морозного воздуха, застывшая почва терзала натруженные лапы. Я лизал снег, чтобы утолить жажду, и с тоской вспоминал реку, где мог напиться всласть.

У полуночи я прошел через перевал и мог бы спускаться в долину, но так устал, что вынужден был поспать в укромном месте.

Когда я проснулся, солнце пригревало мою покрытую густой гривой спину. Прищурившись от яркого света, я оглянулся и потянул носом. Сильно пахло человеком. Слабое шарканье по твердой поверхности – такое могли произвести только сапоги. Кто-то шел справа от меня внизу, стараясь производить как можно меньше шума.

Я нагнулся, коснулся мордой передних лап и посмотрел вниз. Человек нет, люди, потому что я увидел второго, ползущего в гору почти рядом со мной. Поверх кольчужной рубашки на них были грязные плащи со странными цветными пятнами. Я подумал, что только острый взгляд животного может разглядеть их на расстоянии, если они не будут двигаться. Не удирают ли это враги Осколда? Неважно, кто они, лишь бы не нашли меня. Я начал медленно отползать в кустарник. Куда они направлялись, я не мог угадать, потому что поблизости не было ни крепости, ни поста. Но решимость их была очевидна.

Мне придется снова повернуть на юг, так как ползущие по холму были частью отряда, находящегося внизу. А я знал только то, что Ырджар был где-то на западе.

Я лег и стал ждать ночи. Под Тремя Кольцами Луны я пустился во весь опор. Так всю ночь я попеременно то бежал, то шел, пока не был вынужден остановиться, потому что лапы нестерпимо болели. Я остановился возле озерка, где мне удалось также и закусить, потому что какая-то птица, обманутая моей неподвижностью, приблизилась ко мне. Это была отличная еда, лучшая, какую я ел после фоду. Затем я зарылся в кустарник, но долго спать мне не пришлось.

На этот раз я услышал сначала звук, а не запах: это были собаки с фермы, и они охотились за кем-то, кто бежал в моем направлении.

Когда я был человеком, на этих холмах за мной охотились люди Озокана, теперь я зверь и снова вижу охоту. Лай собак, наверно, должен наводить ужас на того, за кем они гонятся. Я спокойно прислушивался, полагая, что их дичь – не я.

Из кустов выскочило длинноногое животное и помчалось крупными прыжками. Я узнал его – дикое жвачное с равнины. Его мясо сушат на зиму, и оно считается обычной добавкой к меню. Охота, видимо, началась недавно, потому что животное бежало легко. Но свора была нетерпелива и молча бежала по горячему следу, лишь изредка взлаивая.

Я опять бежал к югу, далеко обходя тропинки, по которым пробежало преследуемое животное. Хорошо, если собаки будут поглощены первоначальной целью и не обратят внимание на мой след. А, может, они тоже боятся барска?

Меня тревожило, что я приближался к открытой местности. Там не было ни скал, ни кустарника, ни деревьев, негде было укрыться от глаз охотников, кругом голые поля, где на фоне серо-желтого жнивья мой красный мех будет отчетливо виден.

Я почувствовал запах воды и вспомнил о ручье, бежавшем из этого озерка, где я пил и омывал лапы. Не пойти ли мне по ручью, чтобы сбить след? Я знал об этом по тем пленкам, которые, бывало, рассматривал для собственного удовольствия. Но такие охотничьи воспоминания, собранные с точки зрения человека, вряд ли могли быть полезными в моем теперешнем положении.

Однако, лучшего решения я не видел, поэтому вошел в воду и пошел по течению. Я не успел далеко уйти, как услышал глухой шум в том месте, где раньше лежал. Этот шум звучал реальной угрозой. Случилось самое худшее: собаки взяли мой след и, к моему несчастью, решили, что я лучшая добыча.

Меня охватила паника, которая вела к гибели. Я перестал соображать и бросился бежать. Но мои силы были подорваны, и я знал, что далеко не убегу. Я перескочил через ограду, помчался по полю и…

Под моими лапами уже не было почвы. Я падал…

Глава 12

Вокруг меня взметнулся песок, мое тело ударилось о землю с такой силой, что у меня прервалось дыхание, и я некоторое время ничего не чувствовал. Я попытался встать. Все поплыло перед моими глазами, но постепенно зрение прояснилось настолько, что я мог увидеть, что я упал в каменный колодец. Человек мог бы выбраться из него, цепляясь за неровности стены, но четыре лапы с прямыми когтями были тут бесполезны. Я откинул голову назад и зарычал. Этот рык, усиленный земляной воронкой, которая держала меня, заставил свору на некоторое время замолчать. Как бы ни были возбуждены преследованием собаки, никто из них не осмелился прыгнуть вниз, ко мне, так что они изливали свою злобу только в лае.

Затем кого-то из них отшвырнули в сторону, и я увидел смотрящих на меня людей. Один в изумлении отшатнулся, другие уставились на меня, вытаращив глаза. Один поднял лук, и я подумал, что мне, загнанному таким образом, не удастся увернуться от стрелы. Но человек, стоявший рядом со стрелком, с гневным криком ударил по луку.

Некоторое время я лежал, задыхаясь, а собаки и один человек следили за мной. Остальные люди исчезли. Затем раздался глухой стук, и на меня упала масса веревок. Я вскочил. Именно этого они и ждали. Сеть была мгновенно затянута, и я, беспомощный, был вытащен из колодца.

Собаки бросились на меня, но были отогнаны хозяевами, а меня бросили на телегу, привезли на ферму и заперли, связанного, в темном сарае.

Там пахло животными и человеком. Я тяжело дышал, во рту пересохло.

Хотя бы несколько капель воды… Но часы шли, а к сараю никто не пришел.

От падения в колодец болело все тело, но главным была потребность в воде. Я сделал слабую попытку послать мысль, хотя и опасался, как бы суеверные местные жители немедленно не убили меня.

Мозги вокруг меня были. Но как я ни старался изо всех своих слабых сил вложить в один из них мысль о своей жажде, здесь не было никого, кого можно было бы удержать достаточно долго, чтобы довести до него мое желание.

Я впал в апатию, неспособный более к борьбе. Возможно, они даже сочли меня мертвым, когда, наконец, вошли в сарай. Сколько времени прошло, я не знал, но на улице уже стемнело. Меня снова швырнули на телегу. Мы ехали через мостик. Услышав запах воды, я понял голову и заскулил, но тут же получил жестокий удар и потерял сознание.

Дневной свет бил мне в глаза, а мои уши глохли от криков, которых я не понимал. Телега остановилась. Двое мужчин стояли возле нее и осматривали меня.

– Воды… – пытался я выговорить, но из моей широко разинутой пасти вырывался только отчаянный хриплый визг. Один из мужчин подошел ближе и сказал на ырджарском наречии, на котором я тоже когда-то говорил:

– Барск… Десять весовых знаков.

– Десять? – взорвался другой. – Ты когда-нибудь видел здесь барска?

Да еще живого?

– Пока живой, – согласился первый. – Посмотрим, доживет ли до вечера.

А шкура, – можно, конечно, выделать, но мех ничего не стоит.

– Двадцать.

– Десять.

Их голоса монотонно звучали, колыхались туманным занавесом, упавшим мне на глаза. Мне хотелось уплыть в темноту, которая обещала покой без страданий.

Но меня снова вернули к жизни, когда стащили с телеги и отнесли в более темное место, где спирало дыхание от зловония плохо содержащихся животных. В моей памяти, как искра, мелькнуло забытое. Я когда-то слышал подобную вонь. Где?

Железные тиски вокруг моего горла, жестокие, душащие… Я слабо пытался скинуть их, разгрызть, но меня втолкнули в маленькое темное помещение. Я оказался в тесной тюрьме, крышка которой захлопнулась. Два отверстия в стене давали немного света и очень мало воздуха. На полу было немного вонючей соломы – видимо, не я один был пленником. И пахло здесь не только другими телами, но и мыслями, наполненными страхом, ненавистью и отчаянием.

Я кое-как свернулся, положил голову на лапы, ища какое-то облегчение в том, чтобы откинуть память, мысли, все окружающее. Я тянул существование, но уже не жил.

Воды здесь на было. Я думал или смутно грезил о воде, о том, как я шел по ручью, и вода бурлила вокруг моих ног, приглаживая мех, и мне казалось, что все это было сном, что никакого мира не существует вне этого тесного ящика. Время исчезло, остались только вечные муки.

Над головой раздался щелчок. Верх ящика поднялся, впустив воздух и свет. Я хотел поднять голову, но что-то тяжелое ударило меня по шее, пригвоздив к вонючему полу. Я не видел, кто стоял надо мной.

– …скоро сдохнет. И ЭТО вы предлагаете моему лорду?

– Это же барск. Ты когда-нибудь видел вблизи живого барска, Господин?

– Живой? Вот-вот сдохнет, я же сказал. А его шкура ничего н стоит. Ты просишь пятьдесят весовых знаков? Созрел для Долины, если запрашиваешь такую цену.

Давление на мою шею исчезло, и крышка тут же захлопнулась.

«Скоро подохнет – скоро подохнет – скоро…», – жужжало в моих ушах.

– "Барск… скоро подохнет…"

Барск животное. Но я не животное, я человек! Они должны знать, должны выпустить меня, я человек, а не животное! Искра жизни, которая еще мерцала, готовая угаснуть минутой раньше, теперь загорелась снова. Я хотел прислониться к стене ящика, чтобы сражаться за свою свободу, но ничего не вышло. Мускулы сводило судорогой, все силы покинули меня.

– Человек! Человек! – я не мог произнести никакого звука, кроме тихого визга. Но мои мысли устремились в мир по ту сторону клетки.

– Здесь умирает человек! Не животное, человек!

И мысль, отчетливая и сильная, сплелась с моей. Я вцепился в нее, как вышедший из корабля в космос цепляется за свой спасательный трос.

– Помогите умирающему человеку…

– Где? – пришел вопрос, такой ясный, что его сила подняла энергию моего мозга.

– В клетке – в теле барска – человек, не животное… – я пытался удержать этот мысленный трос, который, казалось, выскальзывал из моего захвата, как корабельный трос из смазанных маслом перчаток. – Человек – не животное!

– Думай, держи мысль! – пришел приказ. – Меня надо вести, так что думай!

– Человек – не животное… – я не мог держать линию связи, она ускользала. Я снова попытался из последних сил:

– Человек, не барск – в клетке – не знаю, где, но в городе…

– Ырджар?! В Ырджаре?

– В клетке… как барск… барск… не барск – человек!

Мне не хватало дыхания, тьма накрывала меня так плотно, что раздавливала меня.

– Человек… я человек, – цеплялся за эту мысль, но тьма наваливалась еще плотнее, и я отбивался от небытия.

– Здесь!

Сквозь тьму снова пришел этот ответный мозговой удар, быстро и остро зашевелился во мне, но я уже не мог слышать, здесь была только тьма и конец всякой борьбы.

Далекий свет и ничего не означающие голоса. Затем две руки приподняли мою голову. Я смутно увидел лицо.

– Слушай, – пришел в мозг приказ, – ты должен помочь мне. Я сказал, что ты из моего маленького народа, что ты дрессированный. Ты можешь подтвердить это?

Подтвердить? Ничего я не могу подтвердить, даже то, что я человек, а не зверь, бегающий на четырех ногах и загрызающий по ночам добычу.

Вода полилась на мой распухший язык, в пасть, но я не смог проглотить ее. Затем снова руки взяли мою голову, глаза встретились с моими.

– Джорт! Выполняй приказ!

Когда-то это что-то обозначало, но я никак не мог вспомнить. Кто-то дал мне это имя и…

Я кивнул головой и попытался поднять передние лапы. Там были ступеньки, и на них человек в черно-желтой мантии, он смотрел на меня.

Значит, я должен поклониться и сделать все то, что мы вместе планировали.

Мы? Кто это – мы?

– Это мое животное!

– Это не доказано, Господин.

– Я отдам тебе то, что ты заплатил за него или мне позвать уличного стражника?

Руки все еще держали мою голову. В мой рот снова полилась вода, и я мог глотать. С водой понемногу возвращалась жизнь. Но руки не выпускали меня.

– Соберись с силами. Мы скоро уйдем.

Голоса над моей головой стерлись. Затем руки подняли меня и понесли.

Я взвизгнул и зажмурился от яркого света. Тот, кто нес меня, опустил меня на мягкий мат, и я растянулся, не в силах двигаться. Поверхность подо мной качнулась, двинулась, я услышал стук колес по булыжной мостовой.

Мы ехали в фургоне, и запах города душил меня. Я не пытался смотреть по сторонам, у меня на это не было сил. Грохот, скрежет, опять грохот…

Фургон остановился.

– Дрессированное животное…

Полотнище в задней части фургона отдернулось и снова закрылось.

Фургон двинулся. Воздух посвежел. Опять остановка. Кто-то сошел с переднего сиденья, подошел ко мне и опустился на колени. Мою голову снова подняли и влили в рот жидкость – на этот раз не просто воду, а с какой-то кислой и острой добавкой. Я открыл глаза.

– Майлин, – мысленно сказал я, но это не была женщина Тэсса, толкнувшая меня в это безнадежное приключение, это был мужчина, бывший с ней на ярмарке. Память слабо пробивалась через навалившиеся сверху тяжелые события.

– Я Малик, – пришел ответ. – Теперь отдыхай, спи и ничего не бойся.

Мы вовремя вырвались.

Смысл его слов не полностью дошел до меня, потому что я послушался его приказа и заснул, и это не было оцепенением приближающейся смерти.

Когда я проснулся, я увидел недалеко от себя костер. В языках пламени было что-то успокаивающее. Человек и огонь, его древняя защита и оружие, он с давних времен связывался в нашем представлении с безопасностью, он поднимает наш дух, когда мы смотрим на него.

Позади костра был другой свет, и я, увидев его, зарычал – и тут же умолк: когда я проснулся, я в первый момент был Крипом Ворландом, и как тяжело было снова оказаться Джортом.

На мое рычание пришел ответ из тени, до которой не доходил ни свет костра, ни лучи лунной лампы. Мой нос сказал мне, что здесь много живых существ.

Человек вошел в свет костра с котелком в одной руке и с ковшиком в другой. Он шел вдоль ряда чашек, стоящих на земле, и наливал в каждую из котелка. Он подошел ко мне.

– Малик из рода Тэсса, – мысленно сказал я.

– Крип Ворланд из рода инопланетников.

– Ты знаешь меня?

Он улыбнулся.

– Здесь только один человек в теле барска.

– Но…

– Но меня не было, когда ты надел меховую шкуру, хочешь ты сказать?

Ты воспользовался властью Тэсса, мой друг. Неужели ты думаешь, что это пройдет незамеченным?

– Я ею не воспользовался, – возразил я.

– Ты не думал об этом пути, – с готовностью согласился он. – Однако, это пошло тебе на пользу.

– Вот как? – отозвался я.

– А разве нет? Не думаешь ли ты, что остался бы жив после встречи с подчиненными Осколда, если бы Майлин не сделала для тебя все, что смогла, и притом очень своевременно?

– Но дальше…

Он присел на корточки, так что я, сидя, был чуть выше его.

– Ты думаешь, что она воспользовалась тобой для своих целей?

– Да, – правдиво ответил я.

– У всех рас есть свои нерушимые клятвы. Так вот, я клянусь тебе: то, что она сделала в ту ночь, она сделал исключительно ради тебя, спасая жизнь.

– В ту ночь, возможно, но затем? Мы пришли в Долину, моего тела там не было, но было другое…

Он, казалось, не удивился, да я и не думал, что Тэсса покажет свои эмоции, как это делают другие расы. Он некоторое время молчал, потом спросил:

– Почему ты так решил?

– Она говорила мне о каких-то опасностях, но у нее были свои причины привезти меня в Долину. И это было не для моего, а для ее блага.

Он медленно покачал головой.

– Послушай, инопланетник, она не послала бы тебя ни в одну опасность, которой не испробовала сама. Если бы ты не убежал, ты не оказался бы в такой беде, в какой я тебя нашел. Ни один Певец из Тэсса не получает возможности призывать власть, пока не побывает в меховой шкуре или оперении. Майлин прошла этим путем еще до того, как твой звездный корабль приземлился в порту Ырджара.

– А тот, что в Долине?

– Разве я говорил, что на пути не бывает никаких опасностей? Мы не убиваем живых существ в нашей зоне, но это не значит, что смерть обходит ее стороной. Маквэд был в теле животного, а лорд пришел охотиться без нашего разрешения и послал роковую стрелу. Это был один шанс из десяти тысяч, потому что никто не ходил по нашей святой земле, и мы не остерегались. А что касается тебя, то подумал ли ты, что Майлин придется расплатиться за то, что она использовала нашу власть для помощи чужаку?

Она искренне верила, что люди Осколда принесут твое тело в храм и все будет хорошо. Помни это…

– Но мое тело в Ырджаре.

– Да. И теперь нам нужен новый план, и я не отрицаю, что нужно торопиться. Твои друзья не поймут и в своем неведении будут лечить твое тело и тем убьют его.

У меня мороз пробежал по коже.

– Нам надо идти в Ырджар…

– Не сразу. Сейчас мы выехали из Ырджара. Мне удалось вывезти тебя из города только потому, что я обещал уехать с тобой подальше от населенных мест. Майлин знает или скоро узнает, где мы. Она приедет сюда, потом зайдет к твоему капитану, расскажет ему все, если он из тех, кто может поверить необычному рассказу. Затем мы контрабандным образом доставим тебя в порт, и Майлин исправит то, что было сделано. Но не знаю, – он нахмурился, – что обо всем этом подумают Древние, потому что это нарушение Уставных Слов и дает в руки тех, кто не из рода Тэсса, тайное оружие, о котором мечтают наши враги.

– Разве равнинные жители не знают, что вы можете меняться телами?

– Нет. Подумай – эти люди не имеют понятия о духе, они знают лишь тело и мозг. Расскажи невеждам, что в этом мире живут такие, кто может превратить человека в животное, а животное в человека, и представь себе, что случится.

– Страх побуждает людей к убийству.

– Именно так. Начнется такая охота, что Тихие места утонут в крови.

Мы уже знаем, что говорят о нас, от того инопланетника, Гека Слэфида, который собирался использовать это знание как рычаг для торга. То ли он выудил эту информацию у Озокана, то ли еще у кого, мы не знаем. Думаю все-таки, что не от Озокана, иначе песня Майлин не спасла бы тебя от гибели, его слуги убили бы тебя в любом облике – барска или человека.

Никаких намеков от местных жителей пока не доходило. Теперь наши Древние ищут мыслью. Мы идем по узкому осыпающемуся краю земли над бездной.

– Здесь идут сражения, соседи Осколда пошли против него. Если один лорд ссорится с другими, не выигрываете ли вы время? – спросил я и рассказал о посланцах, которых я видел на холмах.

– Да, его соседи видят шанс скинуть Осколда, но как ты думаешь, не ухватится ли он за возможность оторвать их от своей глотки и кинуть на Тэсса? Поэтому Гек Слэфид и молчит.

– Если вы обменяете меня обратно, я уеду с этой планеты и клянусь, что никто здесь не услышит об этом от меня.

Он хмуро посмотрел на меня.

– Древние позаботятся о том, чтобы языки зря не болтали. Конечно, чем скорее мы произведем обмен и отправим тебя с Йиктора, тем лучше. Сейчас Озокан и его приспешники объявлены вне закона. Они не могут жить только набегами, и ни одна рука не поднимется помочь им. Рано или поздно люди объединятся, выследят его и прикончат. Не знаю, какие оправдания получил Осколд от своего сына и поддерживает ли его хотя бы тайно. Если он предполагает это сделать, он должен действовать ОЧЕНЬ тайно, иначе его собственные люди скажут ему, что он нарушал клятву и оставят его.

Объявление вне закона – не пустяк, и те, кто помогает такому отверженному, сразу же сами становятся проклятыми. Достаточно клятвы трех свободных арендаторов, чтобы осудить человека. Осколду хватает забот и с теми, кто вторгается в его земли.

– Теперь, значит, мы будем ждать Майлин, – вернулся я к своим делам.

Ссоры феодальных лордов не касались моего будущего, по крайней мере, я так считал.

– Будем ждать Майлин. Затем она поедет в Ырджар, к твоему капитану.

Как я уже говорил, многое зависит от того, насколько открыт его мозг.

Возможно, ты передашь с ней что-нибудь, что подтвердит ее слова, – скажем, о каком-нибудь инциденте, который известен только вашим, а на Йикторе о нем никто знать не может. Если он примет ее рассказ, мы договоримся о дальнейшем.

У Свободных Торговцев открытый мозг. Они повидали так много в самых разных мирах, что не могут сказать: «Такого не бывает!». Но это дело несколько исключительное – может ли вера простираться так далеко? Намек Малика был неплох: я подумал над тем, что могло бы подтвердить рассказ Майлин и послужить мне на пользу.

Когда время становится главным фактором в жизни, оно может быть таким же тяжелым бичом, каким подгоняют рабов-гребцов на Горфе. Малик занимался животными, а у меня были только мысли, острые, как шипы. Они гоняли меня с места на место мимо костра.

Пища и питье, что давал мне Малик, видимо, содержали не только питательные вещества, но и стимуляторы, потому что я чувствовал удивительную бодрость, впервые с тех пор, как оставил Долину для напрасных поисков.

Малик покончил со своими обязанностями и сел перед огнем, повернув вниз лунную лампу. Я сел рядом с ним, желая уйти от всего, что давило на меня. Я неожиданно спросил:

– Почему Тэсса выбрали бродячую жизнь?

Он посмотрел на меня, и его большие глаза, казалось, стали еще больше. Он ответил вопросом:

– А почему вы хотите крутиться от мира к миру, не имея своего дома?

– Потому что я рожден и воспитан для такой жизни. Ничего другого я не знаю.

– Теперь знаешь. Мы, Тэсса, тоже рождены и воспитаны для такого образа жизни. Когда-то мы были разными народами, родственными тем, кто теперь живет на равнинах. Затем наступил момент выбора. Нам был показан другой путь исследования. Но все в мире что-то стоит, и за этот новый путь пришлось платить. Это означает, что надо было вырвать собственные корни и отвернуться от всего, что казалось безопасным и нерушимым. Нас более не окружают стены, мы тесно сплотились одним кланом. Мы держимся в стороне от жизни других людей. И теперь равнинные жители смотрят на нас как на бродяг, не имеющих крова. Они не понимают, почему мы не нуждаемся в том, что им кажется ценным, и сейчас и для будущего. Они сторонятся нас. Время от времени они смотрят на то малое, что дал нам наш выбор, и держат нас в страхе, хотя и сами боятся нас. Мы участвуем во всей жизни, а они нет. Ну, не совсем во всей жизни, кое в чем мы не принимаем участия: в росте дерева, в появлении листьев, в созревании плодов. Но мы можем взять птичьи крылья и изучать небо по примеру крылатых созданий, можем надеть меховую шкуру и побегать на четырех ногах. Ты знаешь многие миры, звездный странник, но никто из вас не узнает жизнь Йиктора, как знают ее Тэсса.

Малик умолк и уставился в огонь, подкармливая его время от времени хворостом из кучи. Между нашими мыслями возник барьер. Хотя у Малика не было того отрешенного взгляда, какой я видел у Майлин однажды ночью, я подумал, что он близок к такому же отрешенному состоянию.

Ночной воздух доносил до моего носа массу сведений. Через некоторое время я прошелся в темноте вокруг лагеря. Большая часть маленького народа спала в своих клетках, но некоторые были часовыми, и вряд ли кто-нибудь мог незамеченным пробраться в лагерь.

Майлин приехала перед восходом солнца. Я услышал ее запах раньше, чем до моих ушей донесся скрип колес фургона. Позади меня раздались одновременно сигналы и приветствия. Малик очнулся от своего забытья у почти погасшего костра, и я подошел к нему. Мы стояли рядом, пока Майлин ехала по полутемному лагерю.

Она смотрела на меня. Не знаю, чего я ожидал. Может быть, выговора за мое глупое исчезновение из Долины, хотя я не считал, что оно было глупым, если принять во внимание то, что я знал или подозревал в то время. В конце концов, как могут Тэсса понять, что означают их обычаи для другого человека?

На ее лице была только тень усталости, как у человека, долгое время простоявшего на часах без смены. Малик протянул ей руку, чтобы помочь сойти, и она со вздохом приняла помощь. Я видел ее сильной, теперь она изменилась, но я не понял, как именно.

– На холмах всадники, – сказала она.

– Осаждают Осколда, – Малик пригласил ее к костру, снова раздув умиравшее пламя. Затем он вложил ей в руку рог, в который налил что-то из фляжки. Она медленно пила, останавливаясь после каждого глотка. Затем, прижав рог к груди, она сказала мне:

– Время не терпит, Крип Ворланд. На рассвете я выеду в Ырджар.

Я думал, что Малик запротестует, но она даже не взглянула на него, а уставилась в огонь и потихоньку отпивала из рога.

Глава 13

Было яркое утро. Крепкий, как вино, ветер освежал нос и глотку, солнечные лучи ослепляли, человек и животное чувствовали, что жизнь хороша. Еще до того, как солнце осветило наш лагерь, Майлин села на верхового каза, которого Малик оседлал для нее, и поехала на запад. Мне очень хотелось бежать рядом с ней. Но здравый смысл, останавливающий меня, был крепче любых брусьев клетки.

Когда Майлин скрылась из виду, Малик прошел вдоль клеток, открывая дверцы, чтобы их обитатели могли входить и выходить по желанию. Некоторые еще спали, свернувшись меховыми шарами, другие моргали, просыпаясь. Вышли немногие. Симла толкнула дверцу плечом и бросилась ко мне, пронзительно визжа в знак приветствия, ее шершавый язык уже готовился ласково облизать меня, но Малик опустил руку на ее голову. Она сразу же посмотрела на него, припала к земле, взглянула направо и налево и исчезла в кустах.

– Что это? – спросил я Тэсса.

– Майлин говорила, что на холмах люди. Может, они и не собираются нападать на Осколда. Где-то бродят объявленные вне закона.

– Ты думаешь, они нападут?

– Чтобы выжить, нужна пища, а достать ее они могут только одним способом, то есть силой. У нас очень мало запасов, но отчаявшийся человек будет драться за каждую крошку.

– Животные…

– Некоторые вполне могут быть мясом для такого отряда. Других просто убьют, потому что люди, лишенные надежды, убивают ради убийства. Если придет беда, маленький народ может спастись бегством.

– А ты?

Он сделал приготовления, словно считал, что набег вот-вот произойдет.

На его поясе висел длинный нож, который у жителя Йиктора считался обычной частью одежды. Меча у него не было, но в лагере я видел боевой лук. Теперь он улыбался.

– Я хорошо знаю местность, лучше, чем те, кто может напасть на нас.

Как только наши часовые поднимут тревогу, налетчики найдут лагерь пустым.

Я догадался, что Симла была на страже.

– А ты, если хочешь… – продолжал Малик.

Почему бы и нет? Я бросился в кусты по примеру Симлы и пустил в ход нос, глаза и уши. Через несколько минут я оглянулся назад, на фургоны. Их было четыре – на одном, поменьше и полегче остальных, приехала Майлин. Три других Малик, видимо, привел из Ырджара. Но кто же правил ими? Ведь Малик был один, если не считать животных. Я задумался. Возможно, казы просто шли следом за тем фургоном, которым правил Малик.

Хотя клетки были вытащены из фургонов и расставлены вокруг костра, который все еще дымился, остальное имущество не было распаковано. Я смотрел, как Малик шел от фургона к фургону и делал что-то внутри каждого.

Возможно, он снова увязывал то, что можно было взять с собой. Я не мог понять, зачем Малик привез нас на эту опасную территорию. Я взбирался на холм, пока не нашел хорошо скрывающий меня кустарник. Хотя листья уже облетели, частая поросль, по-моему, хорошо маскировала меня. Отсюда я хорошо видел лагерь и местность вокруг него. Дороги к лагерю тут не было, только следы колес фургонов были все еще видны на увядшей траве и на земле, и вряд ли можно было скрыть их сейчас.

Малик скрылся в одном из фургонов, не было видно и животных, вышедших из своих клеток. Сцена выглядела спокойной, сонной, убаюканной ожиданием.

Утихающий ветерок донес до меня легкий запах. Я стал принюхиваться. Симла, видимо, скрывалась с южной стороны. На западе, надо думать, тоже были стражи.

Солнце плыло по безоблачному небу, играло совершенно по-летнему, хотя была уже середина осени.

Из фургона вышел Малик с коромыслом на плече, на крюках покачивались ведра. Он спустился к ручью. Мне отсюда не было видно ручья, я видел только вспыхивающие тут и там на воде солнечные блики. Затем громка залаяла Симла. Один раз.

Я выскочил из своего укрытия. Порыв ветра донес до меня предупреждение. Я прыгнул вниз, в густой кустарник, и пополз, хотя он жестоко кололся. Единственный военный клич Симлы – и больше ничего…

Ничего, только запах и звуки, которые человеческое ухо не могло бы услышать, но барск слышал их, как фанфары. Я выскользнул из кустов, пробрался ползком в лагерь и подлез под ближайший фургон.

Малик, шатаясь, поднимался по склону от ручья. Коромысло и ведра исчезли. Он спотыкался и скользил, одна его рука была прижата к груди, а другую он откинул, как бы пытаясь ухватиться за какую-то опору, но опоры не было.

Он упал на колени, дополз до клеток и медленно качнулся вперед. Между его лопаток дрожала от тяжелого дыхания стрела. Он попытался оттолкнуться от земли, но тщетно. Вскоре он затих.

Оставшиеся до сих пор в клетках животные, как по сигналу, выскочили и молча разбежались. Возможно, они и скрылись от человеческих глаз, но не от моих ушей и носа.

Я полз, хотя такой способ передвижения был трудноват для барска.

Кто-то поднимался с берега, пытаясь двигаться бесшумно, в чем, с моей точки зрения, мало преуспел.

Держась в тени фургона, я подбирался к костру. Малик не шевелился, но напавший на него был очень осторожен. Возможно, он не знал, что Тэсса был в лагере один, не считая животных. Я коснулся мозга Малика. Он был еще жив, но уже не осознал моего мысленного послания.

Я добрался до конца фургона. Здесь стояли клетки, но я не был уверен, что они достаточно высоки, чтобы укрыть меня. Может, мне лучше бежать открыто, изображая испуганное животное? Пока я раздумывал, слева от меня мелькнула рыжая полоса. Симла! Что она тут делает?

Она не остановилась возле Малика, а свернула к тому, кто был в разведке перед лагерем. Я вскочил и помчался за ней. Я еще не видел ее добычи, но услышал человеческий вопль и в следующий момент увидел яростную битву человека и венессы. Человек больше не кричал, а старался оттолкнуть ее зубастую пасть от своего горла.

Я прыгнул и рванул его, а Симла вцепилась ему в горло. В эти секунды я был больше барском, чем человеком, во мне кипела дикая ярость, которую, кажется, нельзя было потушить.

Раздался крик, что-то просвистело так близко от моего плеча, что меня как бы обожгло. Симла все еще терзала свою добычу. Я прыгнул второй раз и опрокинул ее на землю своим весом.

– Оставь! – послал я мысленный приказ. – Оставь! Беги!

Снова пролетела стрела. Запах крови распалял мою звериную ярость, но я боролся против этих эмоций.

– Оставь, беги!

Я разинул пасть, чтобы схватить Симлу, тогда она выпустила свою жертву, посмотрела на меня сверкающими красным блеском глазами и зарычала, как бы отгоняя меня от ее законной добычи.

– Беги! – я снова бросился на нее, и на этот раз она откатилась от мертвого тела. Она опять зарычала, но едва вскочила на ноги, как стрела вонзилась в землю в том месте, где она только что лежала. Симла злобно щелкнула зубами над дрожащей в земле стрелой и бросилась со мной вверх по холму.

Они продолжали стрелять, и я бежал зигзагами, надеясь, что Симла последует моему примеру. Мы прибежали в лагерь и оказались всего в нескольких футах от Малика, который лежал там же, где упал. Симла обнюхала его голову и жалобно завыла.

– Вперед! – настаивал я. Она обернулась, оскалила зубы, как бы собираясь броситься на меня. Затем красный свет в ее глазах погас, и она побежала со мной плечо к плечу между фургонами за пределы лагеря.

Я не имел представления, куда скрылись остальные животные, но улавливал их смешанный запах и подумал, что они пошли той же дорогой. Я даже не был уверен, сколько их и каких они пород.

– Наверх! – приказал я Симле. Она остановилась и оглянулась на лагерь. Ее обычно мягкий мех жестко топорщился на спине, голова опустилась между сгорбившимися плечами, когда она, рыча, морщила нос, виднелись окрашенные кровью клыки. Она сделала было шаг или два в обратном направлении, но затем снова повернулась и на дикой скорости повела меня в заросли.

Мы проделали немалый путь к вершине холма, пока, наконец, не остановились, измученные. Там мы легли и стали следить за лагерем. В нем были люди. Они пинали клетки, дверцы которых были открыты, тыкали мечами во внутренность фургонов, как бы выгоняя кого-то, кто там мог прятаться.

Из фургона Майлин выкинули ящики и разламывали их, доставая запас печенья и сушеного мяса. По нетерпению и жадности, с какими они пожирали эти запасы, было видно, что эти люди давно уже не видели пищи. Они оттащили тело Малика в сторону и затолкнули под фургон. Двое людей прошли вдоль линии казов, которые фыркали, рвались с привязи и лягали всех, кто приближался к ним.

Пустые клетки не давали людям покоя: они толкали их, переворачивали, трясли, будто не верили, что они пусты, и старались что-то вытрясти.

В разгромленный лагерь приехали еще трое. Один человек поддерживал другого в седле, а третий ехал сзади, прикрывая тыл. Теперь настала моя очередь зарычать: с тем, за кем так ухаживали, я встретился в пограничном форту. На лагерь напал отверженный отряд Озокана, и их вождь, видимо, недавно был крепко потрепан: его правая рука была привязана к груди, лицо было бледным и исхудалым. Это был жалкий призрак того самонадеянного князька, который пытался диктовать свои условия Свободным Торговцам.

Разграбление фургонов продолжалось. Люди вытаскивали содержимое ящиков и корзинок. Пища, видимо, была их первой заботой, и они жадно ели, а остатки складывали в седельные сумки. Затем некоторые пошли в юго-западном направлении и вернулись с верховыми казами. Некоторые казы хромали, и на всех лежал отпечаток тяжелого и долгого перехода.

Однако, люди не спешили покидать лагерь. Они сняли Озокана с седла и положили на диван, вытащенный из фургона Майлин. Тот, кто поддерживал Озокана в пути, согрел воду на костре и взял на себя заботу о ране вождя.

Похоже, что Озокан больше не командовал, потому что по приказу того, другого, грабители принялись наводить порядок в том разгроме, который они учинили. Он встал на колено у фургона, под которым лежало тело Малика, и внимательно осмотрел жертву. Затем по его приказу тело Тэсса вытащили и унесли в кусты.

Я почувствовал, как рядом со мной напряглись мышцы Симлы, услышал ее почти беззвучное рычание и послал ей мысль:

– Потом. Потом, подожди.

Я не знал, смогу ли удержать ее, но оценивал наше печальное положение. Майлин уехала в Ырджар и скоро должна вернуться, а, по всему, отщепенцы не собирались скоро покидать лагерь. Наоборот, они сложили все, что вытащили, назад в фургоны, убрали с глазразграбленные ящики. Один прошел вдоль пустых клеток и не только расставил их в прежнем порядке, но даже закрыл дверцы на щеколды. Когда все было сделано, офицер огляделся вокруг и кивнул. Насколько я понимал, они старались, чтобы лагерь выглядел нетронутым. Это могло означать только одно: они считали, что Малик – это еще не все Тэсса, и устроили западню. Знают ли они о Майлин? Может, они выследили ее накануне и теперь ждали, чтобы захватить ее?

Я понюхал воздух. Многие запахи были мне знакомы. Маленький народ хотя и разбежался, но был недалеко. Мой нос обнаружил десять или двенадцать животных неподалеку от того места, где прятались я и Симла. Я попытался открыть им свой мозг и испытал слабый толчок. Животные не только собрались здесь все вместе, но и объединились в одной цели, чего я никак не предполагал у обычных животных, да еще разных пород. В их мозгах и мысли не было о побеге, они думали только о сражении.

– Нет! – я старался передать им свою мысль от мозга в мозг, но они противились мне. Я ведь не Малик, не Майлин и не другой лидер, которого они признавали.

– Потом! – твердил я и приходил в отчаяние, что не могу повлиять на них. При дневном свете, против сильных вооруженных людей мохнатая армия почти не имела шансов на успех.

– Майлин! – я мысленно нарисовал образ Майлин, какой я ее видел, облеченной властью, в рубинах и серебре, дирижирующей своим маленьким народом на сцене. – Майлин! – посылал я мысль. – Вспомните Майлин!

Симла заскулила очень мягко – она вспомнила. А как другие? Доберусь ли я до них? Я почти закрылся от мира света, звука, запаха, держал только мир мысли, рисовал Майлин, стараясь заставить их ответить на этот рисунок.

– Майлин!

И они ответили! Я уловил облегчение и возбуждение в этом ответе и сосредоточился на том, что собирался выдать им сейчас.

– Майлин идет.

Усиление возбуждения.

– Нет еще, – поторопился я исправить то, что могло вызвать роковое движение. – Но скоро… скоро…

Нечто вопросительное.

– Скоро. Те люди внизу – они ждут Майлин… – я шел ощупью, пытаясь быть твердым, сознавая, что могу совершить ошибку, которая пошлет их туда, куда им нельзя идти.

Гнев, подъем ненависти.

– Мы должны найти Майлин, пока она не пришла сюда, – я, насколько мог, нарисовал мысленное изображение Майлин, на этот раз едущей к лагерю.

– Найти Майлин до того, как она приедет!

Эта мысль покатилась, как морская волна, от одного маленького мозга к другому. Теперь я знал, что они пойдут, но не к лагерю и врагам внизу, но далеко обойдут опасное место и направятся в западные равнины.

Я лежал на прежнем месте, продолжая наблюдать за лагерем. Хотя у меня не было военного опыта, я считал, что правильно интерпретировал действия врага. Озокана поместили в фургон Майлин, его опекун и страж спрятался там же. Остальные притаились в других фургонах или под ними. Один человек поил и кормил казов. Еще один, посовещавшись с офицером, исчез в западном направлении – разведчик, как я подумал. Я сказал Симле:

– Оставайся здесь, следи…

Ее губы поднялись над клыками:

– Останься… следи.

Ее первое возражение погасло, она заворчала.

– Не сражаться, следить… Майлин идет.

Ее согласие было смазанным, нечетким, не таким, какое я мог бы получить от Майлин, от Малика или другого человека. Мне оставалось только надеяться, что она останется в том же настроении, когда я уйду.

Моим первым объектом был разведчик. Я выполз из укрытия, мне надо было далеко обогнуть лагерь. Те, кто спрятался там, наверняка недоумевали, что случилось со сбежавшими животными, и, надо думать, наблюдали как за двуногими, так и за четвероногими путешественниками.

Я не видел у отверженной банды никаких собак и считал, что никому из нас ничего не грозит, если только мы сами по глупости не обнаружим себя.

Так что когда между мной и лагерем лег порядочный кусок лесной местности, я понесся так, как было естественно для моего длинного тела, взяв курс на запад. Я рассчитывал пробежать по холмам, пересечь дорогу тому разведчику, напасть неожиданно и довольно далеко от лагеря, чтобы скрыть это от остальных бандитов.

Дважды я встретился с членами группы Майлин и спрашивал их о разведчике, но оба раза получал отрицательный ответ. Но я задерживался достаточно долго, чтобы внушить им необходимость скрываться, пока не встретят хозяйку.

Малика убили около полудня. Майлин должна была вернуться в лучшем случае через два дня. И я надеялся, что тем, кто устроил засаду, надоест пребывание в лагере. Стратегия, с помощью которой я поставил животных вне опасности, могла сработать, лишь бы только они не потеряли терпение и не вернулись в лагерь.

Захват разведчика может иметь двойную выгоду, размышлял я, продолжая свой поиск. Если человек не вернется, они могут послать другого – еще одна добыча – или подумают, что им тут грозит опасность, и уйдут.

Я спустился к реке и увидел там следы, оставленные бандой, когда она ехала к нам. Я вволю напился, перевернул носом один из камней, достал тамошнего жителя из его норки и закусил. На настоящую охоту не было времени, а тело требовало топлива.

Начало смеркаться, а я все еще бегал туда-сюда, подгоняемый запахом, глазами и ушами. Ход вражеского отряда легко прослеживался, хотя с тех пор прошло много часов. Но я до сих пор не нашел следов разведчика. Затем я вспомнил, что среди всех запахов один возникал снова и снова. Запах каза.

Я ошибочно связал его со старым следом, а ведь он был силен, как свежий. Я решил исследовать его поближе. Пятно на влажной почве объяснило мне все.

Оно сильно пахло казом, но отпечаток не был сделан копытом каза и вообще не походил на след какого-либо животного. Я в отчаянии сунул в него нос и глубоко втянул запах. Он был так силен, что почти забивал все остальные, потому что там были еще два запаха. Я снова принюхался. Сквозь сильный до зловония запах каза пробивался запах какой-то травы и человека. Вроде бы человек, желающий избежать тех, кому запах служит сильным помощником, натерся травой, чтобы отбить собственный запах, а затем надел сверху что-то пахнущее казом. Это могло быть ответом на загадку, и я принял такой ответ. Значит, следовать за этим «казом»…

Все еще сомневаясь в своих способностях пользоваться инстинктом барска, я двинулся дальше в своих рассуждениях. Возможно, животных нашей труппы можно таким образом одурачить. За этим стоял Озокан или офицер, принявший теперь командование. Они были умны и использовали этот способ как раз против того, что сделал я – против преследования. Я побежал по следу, идущему от этого неясного отпечатка. Запах был мучительно сильным, но я время от времени различал в нем другие запахи и не рисковал бежать за «казом» по прямой, потому что он то и дело пересекал ранние следы настоящих казов, очевидно, тех, на которых ехали отверженные.

Сумерки сгущались. След каза по-прежнему вел на запад, теперь уже по более открытой местности, где было очень мало укрытий и преследователя легко увидеть. Я сел и послал мысленный зов.

Первым ответ пришел с севера – либо Борба, либо Ворс. Я попытался спросить:

– Существо пахнет казом, но не каз. Где?

– Не каз? – ответили вопросом.

– Пахнет казом, но не каз, – повторил я.

– Нет, – был выразительный ответ.

Я снова послал зов и получил слабый ответ.

– Каз, но не каз?

– Каз… да…

Я повернул на юг. Может, это был фальшивый след, но я должен был проверить. И тут я открыл, что тот, за кем я охотился, был мастером в этой игре, потому что я снова дошел до свежей и резкой вони каза. Я так обрадовался, что нашел искомое, что подбежал и глубоко втянул в себя запах, прежде чем понял опасность.

Резкая боль заполнила мой нос, я подскочил вверх, затем сунул нос в землю, тер его лапами. Гнусный запах так пристал ко всей голове, что мои глаза наполнились слезами.

Я катался по земле, зарывал в нее нос, скреб его, пока тупыми когтями не порвал кожу. Я не чувствовал более никакого запаха, кроме этой вони, которая, казалось, стала частью моей плоти. И меня так тошнило, что я крутился и терся мордой об землю, пока, наконец, не заставил себя вспомнить, встал, и меня сразу вырвало.

Мой ум заработал не сразу. То ли тот, кого я выслеживал, подозревал, что за ним идут, то ли принял предосторожности на всякий случай, но он залил свой путь какой-то тошнотворной жидкостью, которая убила такое важное для меня чувство, как обоняние. Мои глаза все еще слезились, но все-таки видели, в носу болезненно пульсировало. Но у меня оставались глаза и уши и, возможно, помощь других животных.

Я снова послал зов. Откликнулись трое – с близкого расстояния. Я сообщил:

– Каз – не каз – человек, злой запах…

Быстрое согласие всех троих, видимо, запах дошел и до них. Издалека ответила Борба.

– Человек идет…

Я еще раз обтер голову о землю. Глаза слезились, но видели. Ночь создана для активности барска, для меня тени не были густыми, как для человека. Я остановился за скалой, прислушался и ждал, забыв о своем злосчастном носе. Конечно, настоящий барск или другое животное удрали бы от такого оружия. Несчастье разведчика заключалось в том, что ему встретился не НАСТОЯЩИЙ барск.

Он шел медленно. По виду походил не на человека, а на какой-то бесформенный тюк, скрывающая его шкура каза свободно болталась на нем. Я приготовился…

Время от времени он останавливался, вероятно, пытаясь разглядеть в темноте какие-то ориентиры.

Может быть, барск нападает с криком, я же молча метнулся вперед, нацелившись на ту часть приближающейся округлой фигуры, которую я считал своей лучшей мишенью. И каким бы ловким он ни был, я победил его неожиданностью.

Глава 14

Я совершил убийство по образцу, показанному мне Симлой, и, задыхаясь, лег рядом с тем, кто еще недавно ходил, дышал и был человеком. Я смутно удивлялся, что не чувствую тяжести содеянного мной, словно я был куда больше барск, чем человек. Я убил – но этот факт ничуть не задевал меня.

Мы, Свободные Торговцы, пользовались оружием для защиты, но никогда не несли с собой войны, предпочитая при затруднительных обстоятельствах обходные пути. Я видел мертвых и до того, как попал ни Йиктор, но они, в основном, умерли своей смертью или от несчастного случая. Если же это было убийство, оно случалось только в результате ссоры между чужаками и отнюдь не касалось Торговцев, и я не имел к нему никакого отношения.

Но в это убийство я был втянут, как, наверное, не вовлекались мои предки за целые века. Однако, меня это не тревожило, и я даже был удовлетворен хорошо проделанной работой. Правда, во мне шевельнулось опасение, что, чем больше я останусь в этом теле, тем сильнее станет во мне звериное начало, пока, наконец, не останется только четвероногий Джорт, а двуногий Крип исчезнет.

Но сейчас не время было поддаваться страхам, и я поспешил отогнать тревожные мысли. Я предпочел обдумать то, что стояло непосредственно передо мной. Если я оставлю этого разведчика здесь, его может найти тот, кого пошлют за ним. Может, лучше ему исчезнуть вовсе?

– Мертвый – мертвый! – из кустов вышел один из длинноносых большеухих зверей, которых я видел бьющими в барабаны на эстраде Майлин на ярмарке.

На его спине сидел всадник, загнувший колечком хвост. Оба они уставились на разведчика, и от них исходила волна удовлетворения.

– Мертвый, – согласился я, облизал лапы и потер ими все еще болевший нос.

Большеухий зверь понюхал тело, выразил отвращение и отступил. Я посмотрел на останки и решил оставить все, как есть. На мягкой земле остались отчетливые следы. Оба существа посмотрели на меня с удивлением.

Их вопрос ясно читался.

– Оставить знаки – все против людей, – объяснил я, хотя вовсе не был уверен, что они поймут. Возможно, они повиновались лишь тогда, когда мое внушение совпадало с их собственными желаниями. Но насчет идей я сильно сомневался.

Они пристально посмотрели на землю, где я оставил свою подпись отпечатки. Затем маленький спрыгнул со спины своего товарища и поставил обе передние лапки с сильно расставленными пальцами рядом с моими отпечатками. Встав на задние лапы и склонив голову набок, он осмотрел результат. Его отпечатки походили на следы маленьких человеческих рук.

Большеухий неуклюже прошелся взад и вперед, оставляя путаные следы своих ног с длинными пальцами. Затем маленький вновь оседлал его. Я осмотрел почву. Пусть теперь разведчика найдут. Запись вокруг него заставит их призадуматься: трое совершенно разных животных, похоже, сообща разделали человека. Если враги поверят, что все животные лагеря выступают против них, им придется дважды оглядываться на каждый куст, каждое дерево, они будут ждать нападения даже из-под листвы. Трудно представить себе, что такая разношерстная компания животных могла объединиться против общего врага, это не в их природе. Однако, Тэсса имеют власть, которая уже и так держала равнинных жителей в страхе. Поставленные вне закона были людьми достаточно отчаявшимися, чтобы убить Малика. Возможно, теперь они решат, что против них действуют не только природные, но и сверхъестественные силы. А для людей, и так уже скрывающихся, такое соображение может оказаться гибельным и сломить их вконец.

Первое время мы шли, не только не прячась, а, наоборот, оставляя полные следы троих, путешествующих вместе. Потом мы стали скрывать следы: пусть следопыты решат, что мы растаяли в воздухе.

Заря застала нас в ложбине, где журчал ручей. Там были скалы, в которых мы и укрылись. Мои товарищи задремали, как и я, но были готовы в любой момент проснуться. Мы находились к востоку от лагеря и достаточно близко к тому пути, которым должна была вернуться Майлин. Но как скоро мы могли надеяться ее увидеть? Мой нос был все еще забит той вонью, и я ничего не мог уловить.

Это был необычный день: солнце скрывалось в облаках, но не было и намека на дождь, только туман закрывал горизонт. Создавалось впечатление, что за пределами видимости было значительное и, возможно, опасное изменение, независимо от того, что сообщали нам глаза. Мне очень хотелось, чтобы у кого-нибудь из нас были крылья и можно было бы полнее и лучше осмотреть местность.

Но если среди меленького народа и были птицы или какие-то летающие создания, я их не видел. Так что наш обзор был ограничен. Самым удивительным в этот день был просто невероятный контакт с остальными разбежавшимися животными. Они так соединили свои мозги, что фрагментарные сообщения быстро шли по достаточно широкой линии связи, и я надеялся, что эта линия перекроет весь путь, по которому может вернуться Майлин.

Там были парные комбинации вроде той пары, что была со мной в ложбине – большеухие животные и их наездники. По-видимому, такое партнерство существовало не только на сцене, а оставалось и здесь. Отвечали все:

Борба, Ворс, Тантака, те, кто барабанил на сцене, и те, кого я не мог опознать. Симла, видимо, оставалась у лагеря, как я просил, поскольку от нее ответа не было.

В этот день я обнаружил, удерживая и читая мысли маленького народа, что он не равняет Тэсса с равнинными жителями, а рассматривает последних как естественных врагов, избегает их и относится к ним враждебно и презрительно. Тэсса же принимались маленьким народом сердечно, как родственники и надежные товарищи. Я вспомнил слова Майлин и Малика о том, что Тэсса, готовящиеся стать Певцами, поселяются на время в тела животных.

В чьем теле жила Майлин, когда бегала по камням? Была ли она Ворсом, Симлой или кем-нибудь из тех, кто сейчас сопровождает меня? Имело животное выбор или назначалось? Или это происходило случайно, как со мной, потому что барск был болен и оказался под рукой?

В течение дня я дважды выходил на открытое место, скрываясь, как мог, и смотрел, нет ли каких-нибудь путешественников. При второй вылазке я заметил отряд, едущий к холмам. Но эти всадники были под знаменем какого-то лорда, вооруженные, возможно, только что завербованные, и они были довольно далеко к югу. Я знал, что никого из нас они не смогут увидеть.

К ночи наше нетерпение возросло. Мы держались на ногах, ходили по линии, которую сами наметили. Мне пришлось оставаться с пустым брюхом, потому что я не мог унюхать дичь. Зато воды было достаточно, и я решил, что не умру, если похожу голодным.

К ночи пришло сообщение:

– Идет!

Я подумал, что только одна особа могла вызвать такое сообщение от тех, с кем я разделил ночное бдение. Я посла в ночь настоятельный зов:

– Майлин!

– Иду! – пришел ответ, тихий, шепчущий, если можно так сказать о мыслях.

– Майлин, – сообщил я по контрасту как бы криком, – беда… Берегись!

Жди… Дай нам знать, где ты.

– Здесь, – мысль прозвучала громче, и это было сигналом для нас выскочить из кустов и травы.

Она появилась в лунном свете на своем верховом казе. После сумрачного дня ночь была ясной, три кольца горели во всем своем великолепии. На Майлин был плащ, голова скрыта капюшоном, так что видели мы не женщину, а всего лишь темную фигуру на казе. Я прыжками бросился к ней.

– Майлин, беда!

– Что? – ее мысленный вопрос снова опустился до шепота, будто вся сила ушла из нее, и она держалась только усилием воли. Меня щипнул страх.

– Майлин, что случилось? Ты не ранена?

– Нет. Что произошло? – ее вопрос прозвучал громче, тело выпрямилось.

– Люди Озокана напали на лагерь.

– А Малик? А маленький народ?

– Малик… – я заколебался, не находя способа выразиться лучше. Малик умер. Остальные здесь, со мной. Мы ждали тебя. В лагере засада.

– Так! – это слово прозвучало, как удар хлыста. Ее усталости как ни бывало. – Сколько их там?

– Человек двенадцать. Озокан ранен, командование принял другой.

В моей злобе присутствовала ненависть и что-то обжигающее, а в той волне эмоций, которая исходила от Майлин и теперь коснулась меня, был только холод, холод и смерть. Это была настоящая бездна, и я невольно подался назад, как будто увертывался от удара.

Лунный свет заискрился серебром на ее жезле, и из него тоже полился свет, когда она подняла его перед моими глазами. У меня закружилась голова. А Майлин запела, сначала низким бормотанием, которое входило в душу, пульсировало в венах, нервах, мускулах. Пение становилось все громче, западало в голову, изгнало все, кроме стремления к цели, к которой она призывала нас, и делало из нас единое оружие, державшееся в ее руке крепче, чем меч в руках жителей равнин.

Я увидел, как серебряный жезл двинулся, и послушно пошел за ним, как и вся остальная мохнатая группа. Майлин и ее присягнувшие-на-мече выступили в поход.

Я ничего не помню из этого путешествия с холмов, потому что я, как и те, что шли со мной, был полон только одним стремлением утолить жажду, вызванную во мне песнью Майлин, – жажду крови.

И вот мы тайно подползли к лагерю. Он выглядел пустынным, только казы били копытами и кричали в своих загонах. Но мы чуяли, что те, на кого мы охотимся, еще здесь.

Майлин снова запела – а может быть, во мне все еще звучало эхо ее прежней песни, – пошла вниз по склону, покачивая жезлом. Ночью жезл горел в лунном свете, и теперь, когда уже светало, он все еще сверкал, и из его верхушки капал огонь.

Я услышал в лагере крик, и мы кинулись туда.

Эти люди обычно имели дело с животными, которых считали низшими существами: охотились на них, убивали, приручали. Но животные, которые не боялись человека, которые объединились, чтобы убивать людей, – такого просто не могло быть, это противоречило природе, люди это знали, и необычность нашего нападения с самого начала выбила их из колеи. Майлин продолжала петь. Для нас ее песня были призывом, поощрением, а чем она казалась изгоям – не знаю, но помню, как двое людей в конце концов бросили оружие и катились по земле, зажимая руками уши и издавая бессмысленные вопли. Так что расправиться с ними было нетрудно. Конечно, не всем нам повезло, но мы узнали об этом только после того, как песня кончилась. Мы остались в лагере и подсчитывали потери.

Я как бы проснулся после яркого страшного сна. Увидел мертвецов, и одна часть меня знала, что мы сделали, но другая проснулась и отогнала все воспоминания.

Майлин стояла тут, но не глядя на тела, а уставившись куда-то вдаль, как будто боялась смотреть на хаос, возникший вокруг нее. Ее руки безвольно повисли, в одной из них был жезл, но он более не мерцал живым светом, а был тусклым и мертвым. Ее лицо было пепельно-серым, глаза смотрели в себя. Я услышал жалобный крик.

К Майлин ползла Симла, на ее заду была большая кровоточащая рана.

Затем послышались крики и визг других раненых животных, пытающихся добраться до своей хозяйки. Но она не видела их, глядя в пространство.

– Майлин!

Страх закрался в мой мозг. Не было ли то, что стояло здесь, не обращая внимания ни на что, лишь пустой оболочкой женщины Тэсса?

– Майлин! – снова мысленно закричал я, собрав все силы.

Симла застонала, подползла к ногам Майлин и положила голову на ее пыльную обувь.

– Майлин!

Она шевельнулась, почти неохотно, словно не хотела возвращаться из небытия, державшего ее. Пальцы ее разжались, и жезл покатился в кровавую грязь, к мертвецам. Затем ее глаза ожили и взглянули на Симлу. С отчаянным криком Майлин опустилась на колени и положила руку на голову венессы. Я понял, что она снова вернулась к нам. Теперь надо было перевязать раненых, посмотреть, что можно сделать для оставшихся в живых. Из людей не выжил никто. Я нашел ведро и принес воды, потом еще и еще: Майлин варила питье для раненых. Во время третьего такого похода мой нос, освободившийся, наконец, от захватившего его зловония, сказал мне об опасности.

Человеческий запах, сильный, свежий, уходил в кусты. Я бросил ведро и обнюхал след, но дальше не пошел, потому что пришел мысленный оклик, приглашающий меня вернуться.

По-моему, лучше всего было бы как можно скорее идти по этому следу, но я все-таки вернулся. Видимо, кто-то спрятался от битвы в фургонах, а даже один человек может залечь над склоном и перестрелять нас из боевого лука. Полный этими мыслями, я прибежал в лагерь. Прежде чем я успел сказать о своем открытии, Майлин обратилась ко мне:

– Я должна сказать тебе…

– Майлин, там… – хотел я прервать ее.

Почти величественно она отказалась слушать меня и продолжала:

– Крип Ворланд, я привезла из Ырджара плохие новости.

В первый раз за эти часы я вспомнил о Крипе Ворланде и его бедах, и меня испугала болезненность возвращения от Джорта к Крипу.

– Капитан «Лидиса» обратился к Закону Ярмарки, когда тебя увезли люди Озокана, а твоего товарища ударили и бросили, считая мертвым. Его нашли, и он рассказал о том, что произошло, опознал клан похитителей. Дело дошло до Верховного Правосудия, и был предъявлен иск Осколду, на земле которого нашли твое тело. Тело привезли в Ырджар и решили, что твой мозг разрушен пытками Осколда. Врач «Лидиса» сказал, что оказать тебе помощь можно только дома. И вот… – Майлин сделала паузу, ее глаза встретились с моими, но ничего не выражали, потому что она смотрела мимо меня, на что-то большее, чем Крип Ворланд или Джорт. – И вот, – начала она снова, «Лидис» ушел с Йиктора с твоим телом на борту. Вот и все, что я смогла узнать, потому что в городе творится что-то страшное и тревожное.

Что-то подсказывало мне, что она говорит правду. Она говорила что-то еще, но все это уже не имело значения, и я не слышал, будто она говорила на другом языке.

Нет тела! Эта мысль билась в моей голове, звучала громче и громче, пока я не завизжал в том же ритме. Это были только удары, и я ничего не понимал. Теперь Майлин смотрела не в пространство, а на меня и, мне кажется, пыталась добраться сквозь этот грохот до моего мозга. Но ничто не действовало. Я не Крип Ворланд и никогда не буду им снова, я Джорт!

Я слышал звуки, я видел Майлин сквозь красный туман, ее большие глаза, шевелящиеся губы. Ее команды доносились откуда-то издалека, заглушаемые грохотом. Я был Джортом, я был смертью, я охотник…

Затем я шел по следу, что нашел в кустах у реки. Свежий сильный запах наполнил мои ноздри. Убить… Только ради убийства стоит еще немного пожить. Нельзя быть беспечным, барск коварен… барск…

Зверь с вековой хитростью овладел моим мозгом. Пусть Джорт будет полностью Джортом. Я отогнал, спрятал, как ненужные остатки, то, что когда-то было человеком, и следил за выходом зверя на его извечное дело охоту. Я различал три разных запаха, смешанные вместе. Не казы – эти люди шли пешком. И вокруг одного был тошнотворный запах, говорящий о повреждении тела. Трое направлялись к холмам. Их можно выследить, но для этого потребуется хитрость. Туда носом, сюда носом, следить издали за всем, что может оказаться засадой. Возможно, человеческая хитрость все еще сочеталась во мне со звериной.

Похоже, они не могли подняться по более крутым склонам. Вероятно, раненому было трудно идти, потому что перед его следами шли более легкие следы.

Я нашел место, где они останавливались. Там виднелись окровавленные тряпки, которые я пренебрежительно обнюхал. Однако они упорно шли вперед, к границам земель Осколда. Я шел по следу захватчиков, и у меня и мысли не было, что у меня отнимут добычу.

Мой мозг постоянно что-то дергало издалека, хотя я поставил барьер против этого и отказался открываться зову. Я был Джортом, а Джорт охотился, и это было единственной реальностью.

Выше и выше… Я дошел до места, где были срублены два молодых деревца, а затем пошел по следу только двоих людей. Двое несли третьего, и их шаг замедлился.

Я бросился вслед, потому что вошел в овраг между крутыми склонами и подумал, что моя дичь может остаться внизу, но не понесся наугад, а пополз от одного укрытия к другому. Я не тыкался носом ни во что пахнущее, памятуя о трюке, сыгранном со мной разведчиком.

Настала ночь, а я все еще не видел их. Я даже удивился их способности уйти так далеко с грузом – разве что они оставили лагерь еще до нашей атаки. Луна помогала мне, где отчетливо выделяя пейзаж, а где пряча его в тени, что скрывало мое продвижение.

Наконец, я увидел их. Двое стояли, прислонившись к скале. Затем один соскользнул на землю и сел, опустив голову на грудь и безвольно уронив руки между вытянутых ног. Другой тяжело дышал, но оставался на ногах.

Третий вытянулся на носилках, издавая слабые стоны.

Двое обессилены, решил я, но за третьим, стоящим, следовало внимательно следить. Наконец, он пошевелился, встал на колени и поднес фляжку к губам лежащего на носилках, но тот махнул рукой и с резким раздражающим криком оттолкнул фляжку. Она ударилась о камень и разбилась.

На камне остались темные брызги. Тот, кто держал ее, хрипло заворчал, стал собирать осколки, затем поднял голову и дико огляделся, как будто искал в окружающей их дикой местности что-то, что могло бы избавить его от несчастья.

Все это время сидящий не шевелился. Он медленно покачивал головой из стороны в сторону, как бы вглядываясь в темноту. Затем он встал, опираясь о скалу. Теперь луна освещала его лицо, и я узнал в нем того, кто охранял Озокана с тыла, когда они вели своего раненого лорда в лагерь Тэсса. Я узнал и другого: он выполнял волю своего лорда в тесной камере пограничного форта.

Крип Ворланд… Кто такой Крип Ворланд, что призывает Джорта-барска к мести? Неважно… Главное – убить…

Поскольку я рассматривал их как свою добычу, я выскочил на открытое место, издав боевой клич своей породы – глубокий грудной вой. Тот, кто лежал на носилках, скорее всего, был беспомощен, а двое других пусть сражаются за жизнь. Это был самый лучший путь.

Я прыгнул на стоящего человека. Видимо, его отупевший мозг и уши не известили его о моем присутствии раньше, чем я всем своим весом ударил его в грудь, сбил с ног, и мои клыки нацелились куда надо. Легкая добыча!

Я грыз его и рвал, затем вскочил и встретил второго. Он ждал, полусогнувшись, между мной и носилками, в его руке был меч, сверкающий в лунном свете. Человек закричал. Был ли то военный клич или призыв на помощь – какое мне дело? Это не для моих ушей, и меня не касалось.

Меч ожил, и мы закачались друг перед другом в сложном рисунке какого-то ритуального танца. Я все время заставлял человека вертеться и раскачиваться, и это помогло мне, потому что смертельная усталость сковывала его члены. Наконец, мои челюсти сомкнулись вокруг его запястья, и меч выпал. За этим последовал быстрый конец.

Задохнувшись от этого танца смерти, я повернулся к носилкам. Тот, кого несли на них, теперь сидел. Может быть, страх поднял его ослабевшее тело и вернул ему энергию. Я увидел, как дернулась его рука, вспышка света мелькнула в воздухе и ударила меня между шеей и плечом, уколола сильно и глубоко, как нож. Но поскольку человек не убил меня сразу, он не спас себя.

И вот я лежал среди своих мертвецов и думал, что скоро здесь умрет и Джорт, барск, который только частично был человеком. Это был хороший конец для того, кто не имел больше надежды вернуться назад по странной тропе, приведшей его в это время и место.

МАЙЛИН

Глава 15

Весы Моластера. Давно – ночи и луны назад – я вступила на этот странный путь в согласии с весами Моластера. Но теперь они вышли из равновесия, как всегда бывает, и вместо добра мои усилия приносят зло.

Удивительно, как много зла таится в надежде на добро. Я думаю, что Моластер оставил меня, и я брошена в прилив и не могу выплыть. Видимо, я чересчур верила в себя и в свои силы, и теперь за это наказана.

Я стояла в лагере среди мертвых – и врагов, и моих маленьких существ, и смотрела вокруг, зная, что все это началось частично из-за меня, из-за моих действий, за которые должна была бы отвечать только я. Некоторые думают, может быть, и правильно, что мы всего лишь игрушки в руках великих сил и движемся туда-сюда не по собственному желанию. Но если такая вера успокаивает чье-то сердце и отгоняет чувство вины, она не поддержит того, кто знает дисциплину Певца. Я, например, отказываюсь в это верить.

Мой дух оплакивал маленький народ и Малика, хотя я знала, что Белая Дорога не тяжела для тех, кто в близком содружестве с нами. Иногда гораздо тяжелее возвращаться к этой жизни, чем пройти через ворота на дорогу, которая ведет куда-то в другое место. Мы не должны позволять себе горевать о тех, кто ушел: ведь они только снимают старые одежды и надевают новые.

Это относится и к моему маленькому народу. Но те, кто еще страдает… ах, я также чувствую их боль, их лихорадку, их несчастья. Я должна также нести груз жизни и для другого – того, кто убежал из лагеря с такой грозой в душе, какая бывает у человека, идущего на смерть. Я должна найти его, если смогу, потому что я в глубоком долгу перед ним.

Я подозреваю худшее – что в глубине души я желала именно такого конца. И если такие сильные желания взвешиваются на весах, они влияют на происходящее. Хотя я не воплощала эти желания в жизнь пением, могу ли я быть уверенной, что бессознательно я не влияла на будущее?

Я знаю, что я могу предложить один выход человеку, который был Крипом Ворландом из другого мира, и если он его примет, то…

Я говорила моему маленькому народу успокаивающие слова, говорила им то, что должна была сказать, и пела над жезлом, хотя был еще день, а не ночь, поскольку не могла ждать темноты. Затем я накормила и напоила тех, кто так долго был моими товарищами. После этого я села с Симлой и сказала ей, куда я должна уйти и почему. Солнце заходило, когда я вышла из лагеря.

Без силы моего жезла я не нашла бы след. Но когда Крип Ворланд входил в тело Джорта, жезл помогал этому и мог теперь найти его, куда бы он ни ушел по земле Йиктора. Я взяла с собой рюкзак с продуктами, поскольку не знала, далеко ли придется идти, хотя и чувствовала, что Джорт близко.

Поразмыслив, я отказалась от того, чтобы искать его мыслью: может быть, он теперь закрыл свой мозг для меня, а, может быть, мой зов отвлечет его как раз тогда, когда ему понадобятся вся его ловкость и хитрость для спасения собственной жизни. Я была более чем уверена – он не просто бежал, куда глаза глядят, когда узнал правду, он, скорее всего, ушел искать битвы. И вполне возможно, что он намерен умереть в этой стычке.

Когда мы принимали форму маленького народа, мы всегда знали, что одновременно принимаем и свойственные им мерки. А когда человек находится в таком состоянии, в каком был Крип Ворланд, он реагирует в новой форме самым диким образом. Из всех животных барск – самый хитрый, умный и свирепый, и эти три качества резко отличают эту породу от всей другой жизни на Йикторе. Только потому, что барск был болен от дурного обращения, я и могла работать с ним, пока в мой лагерь не пришел Крип Ворланд.

Вот почему я была уверена, что создание, которое я ищу, стало на время диким охотником. Он наверняка преследует какого-нибудь беглеца из банды Озокана. Среди убитых не было тела Озокана, возможно, теперь он и служит приманкой. А сколько людей с ним? Все, кого мы застали в лагере, теперь покойники, но ведь захватчиков могло быть и больше.

Дорога вела к границам владений Осколда. Настала ночь, и с ней пришла луна, всегда помогавшая Тэсса. Я запела – не словами, выводящими мою власть наружу, а внутренне, спрашивая, почему жезл не указывает направление. И я не устала, потому что жезл цвел и тем питал мой дух.

Когда поешь, не думаешь ни о чем, кроме цели, образующей ноты. Я шла с единственным желанием – найти потерявшегося. Если Моластер поможет мне хоть самую малость, все еще может кончиться хорошо.

Дорога вела меня вверх, но все вокруг меня было в темноте. Я не была более в устойчивом мире, луна воевала с тьмой, то та, то другая захватывали полосу земли. Я шла быстро, потому что тот, кого ведет песня и жезл, не может тащиться нога за ногу.

В предрассветных сумерках я вошла в долину, где господствовал запах смерти, устрашающий дух. Я увидела тела трех людей. Двоих я не разглядывала, потому что не знала их, а третий был Озокан. Когда я подошла к тому месту, где он лежал на грубых носилках, как будто ему так и полагалось по рождению, я увидела того, за кем пришла.

Я поискала мысль, боясь найти молчание мертвого тела. Но нет! Дух слабо мерцал, но все еще держался! Я успела как раз вовремя.

Воткнув жезл в грязную землю, я послала пламенную благодарность Моластеру, а затем осмотрела раны в красном мехе, таком близком по цвету к крови, что страшно было смотреть.

Серьезная рана была только одна, причиненная глубоко вонзившимся поясным ножом. Он так и торчал в ней. Я стала работать, как никогда еще не работала. По отношению к моим маленьким существам я действовала из любви и жалости, а здесь я должна была спасать разум, чтобы последний шанс для каждого из нас не был потерян. Я победила смерть своими руками, своим знанием и властью песни.

Обычно мы боремся со смертью, не переходя последней баррикады. Среди Тэсса не встретишь таких, кто посягнул бы на свободу другого и отрицал бы его право на Белую Дорогу, если тот уже сделал по ней первые шаги.

Вытаскивать его обратно с дальнего пути – это значит повредить его будущему. Но в данном случае речь шла не о Тэсса. Я встречала расы, разделявшие наш взгляд на Великий Закон. Для некоторых же народов, я знаю, смерть считается полным уничтожением, и они относятся к ней с ужасом, омрачающим им жизнь. Я не знала, как Крип Ворланд смотрит на смерть, но была убеждена, что он имеет право сделать свой выбор – видеть ли в смерти врага или Врата. Поэтому я старалась для него, как ни для кого из своих.

Дух еще жил в нем, но останется ли он, смогу ли я его удержать, об этом я боялась думать. Ранним утром я снова запела, на этот раз громко, призывая всю власть, которую могла собрать. И под моим жезлом слабое биение сердца усилилось, и я поверила, что нить стала более крепкой. Наконец, я подняла безвольное тело. Оно оказалось легче, чем я думала. Я почувствовала кости под шкурой, как будто Джорт долгое время голодал.

Мы возвращались через холмы, и я все время пела и пела, борясь за жизнь существа, которое удержала на земных путях.

Когда мы пришли в лагерь, маленький народ так обрадовался, что нарушил мою сосредоточенность своими криками и мыслями. Я опустила Джорта рядом с Симлой. Она все еще была жива, на что я не надеялась. Я снова перевязала ее рану, но видела, что Симле осталось недолго. Я взяла ее обеими руками за голову, как делала часто, и задала ей Вопрос. Она долго сидела так, а потом дала Ответ. Остальные сидели вокруг и тихонько повизгивали. Ведь маленький народ – не Тэсса, им нужно много мужества, чтобы дать такой Ответ, они не верят, как мы. Я вызвала у Симлы самые лучшие воспоминания и пустила ее блуждать по ним, в то время, как вся боль ушла из ее тела. Симла была довольна и счастлива. И в наивысший момент ее счастья я дала освобождение согласно Ответу. Но в меня будто вонзился меч, потому что память и горька, и сладка, и это стало добавкой к моей тяжести.

Я завернула Симлу – ту ее часть, которая больше не имела отношения ни к нам, ни к той части, что освободилась, и положила среди скал. Джорт крепко спал. Если возможно выздоровление, то оно начнется…

Затем я осмотрела лагерь, зная, что должна уйти и найти помощь, если смогу, и сделать это быстро. Потому что, если пришел Озокан, могут прийти и другие. Поев сама и накормив маленький народ, я занялась приготовлениями к отъезду.

Один из фургонов пришлось оставить, и я взяла из него все, что могло нам понадобиться. Грабители многое уничтожили, но все, что осталось из пищи и лекарств, я погрузила. Клетки маленького народа я поставила в два фургона и удобно устроила их обитателей. Джорта я положила на мягкий мат за своим сидением в передней части фургона и приказала казам отправляться.

Фургоны следовали один за другим, так что задним фургоном не было нужды управлять.

Солнце светило неярко, потому что уже приближалась зима. Каждый сезон имеет свое очарование. Некоторые считают осень печальным явлением, потому что многое, жившее при жаркой погоде, как бы умирает и исчезает с земли, и приход зимы страшит их. Но ведь у каждого времени года своя жизнь и энергия, и каждый сезон имеет какие-то свои преимущества перед остальными.

Для Тэсса зима – время отдыха, встреч членов клана и духовного общения, время суда и обучения. И в этом году я, Майлин, предстану перед судом моего народа. Но пока еще осень не ушла из страны. Хотя искра жизни Джорта чуть тлела, она все еще не погасла.

Дважды издали я видела отряды всадников, но даже если они и видели мой маленький поезд, они не обратили на нас внимания, потому что искали не меня. Может быть, было и к лучшему, что мы ехали открыто, средь бела дня ведь Тэсса всегда были чужаками для равнинных жителей и известными бродягами, а ночное путешествие могло возбудить подозрения.

Казы, хорошо отдохнувшие в лагере и вдоволь накормленные и напоенные, уже много часов шли небыстрым, но ровным ходом, и я намеревалась проехать больше того расстояния, что обычно проходили за день. Я спешила, потому что время было мне не другом, а страшным врагом. Иногда я останавливалась и смотрела на свой народ. Больше всего мне не хватало Симлы.

Она значила для меня больше, чем другие, потому что нас связывал давний обмен. Эту связь нельзя объяснить словами. Никто другой не смог бы заменить мне Симлу. Если бы я ушла из жизни раньше ее, она тоже чувствовала бы такую же пустоту.

Интересно знать, если Крип Ворланд снова получит свое тело, а дух барска вернется в свою законную оболочку, будет ли этот инопланетник считать себя объединенным с другой формой жизни? Никто из его рода не испытал такого обмена.

Мы опять ехали в Долину. Теперь я думала о Древних. Что случилось с нашим посланием из Ырджара? Малик говорил мне, что ответа не было. Придет время, которого я не могу и не хочу избежать, когда я должна буду предстать перед собранием, рассказать обо всем, что сделала, и обосновать сделанное. Однако, я не верю, что мои причины будут достаточно сильны, чтобы противостоять весу гнева Древних.

Я изгнала эти размышления из своего мозга, потому что темные мысли навлекают несчастья. Вместо этого я собрала все, что могла, для блага, и выбрала растущую песню, ибо рост – близкий родственник выздоровления и, может быть, один – часть другого. Казы по-прежнему шли к Йим-Сину, я пела для Джорта и для маленького народа. В такой песне вся энергия связана в единую волю-желание, но может и распасться, если понадобится.

Наступила ночь, и я увидела в темноте отблеск огня, указывающий на какое-то насилие. За холмами лежала страна Осколда, мы ехали сейчас по равнине. Может быть, Осколд объявил войну захватчикам, а может, распространилась какая-то давняя ссора. Я вспомнила разговоры, слышанные в Ырджаре, о том, что «Лидис» ушел с планеты, чтобы избежать какой-то опасности.

Во время войн равнинных жителей Тэсса, следуя древнему правилу, поднимались в горы, в безопасные места. Так что, думала я, возможно, и другие фургоны движутся в эту ночь, но не рискнула послать мысль. Я пела, и в песне было больше могущества, чем обычно, так как мы ехали под Луной Трех Колец.

Я поняла это, когда повернулась на сидении и подняла свою палочку над исхудалым телом барска. И почувствовала, как она ходит вверх и вниз, не касаясь ни кожи, ни меха, и изменяет всю энергию за одно движение. Моя рука устала, во рту пересохло, горло саднило. Я отодвинула жезл в сторону и наклонилась. То, что было чуть мерцающей искрой, теперь горело ровно. Я слишком устала, чтобы посылать мысль, но теперь знала, что это чуть не погибшее создание будет жить. И с возвращением жизни наверняка будет принято и то, что я могла ему предложить.

Мы остановились у поворота на главную дорогу в Йим-Син. Я выпустила тех животных, которые хотели побегать, и занялась оставшимися. Борба прибежала с сообщением, которое немедленно выгнало меня из фургона на дорогу.

Мой нос не мог ощущать того, что было ясно написано для моего маленького народа, но и мои глаза видели, что по этой дороге проехали большие отряды всадников. Я не слышала запахов, как мои животные, но зато улавливала в воздухе нечто другое. Здесь проехали опасность и злоба, причем проехали недавно. Ехать за ними могло быть опасно.

Однако, выбора у меня не было. Что выслеживают эти люди? Всем известно, что эта дорога ведет только в Долину, а этого места остерегались, туда ехали только те, кого посылал рок. Я не могла поверить, что какой-то всадник поедет туда добровольно. Была только одна причина, которая могла объяснить такое безрассудство и пренебрежение обычаями:

Долина имела два выхода, с запада, с той дороги, где мысейчас находились, и с востока, где путь шел через земли Осколда. Неужели какой-нибудь из его врагов, движимый безумной ненавистью, решился ввести своих людей в Долину, чтобы выйти затем в центр владений Осколда? Для вождя такое оскорбление обычаев было почти невероятным, однако, во время диких войн творилось и худшее, что потом удивляло людей, оглядывающихся назад и не способных поверить, что такое было. Людей вело безудержное желание победы над врагами, и они сметали все, что случайно попадалось на их пути.

Я думала о тишине и покое Умфры и о тех, кто хранил этот покой несчетные годы и теперь не мог поверить, что кто-то может смутить его. Они могли оказаться в роли насекомых под чьими-то неосторожными шагами.

Конечно, всего этого могло и не быть. Да у меня и не было другого пути, так что я собрала свою компанию, накормила и напоила ее, и мы стали ждать луны. В эту ночь мне нужна была луна, она поднимала и укрепляла мой дух, давала мне силу.

Луна взошла, ее не закрывали облака, но ее свет тускнел от огней внизу. Я увидела это и закусила губу: огонь поднимался от Йим-Сина, и такие красные цветы выращивала только война. То, чего я боялась, действительно было!

Я снова запрягла казов и выехала на дорогу. По ее гладкой поверхности мы ехали быстрее. А, собственно, зачем торопиться? Приехать в горящие развалины разграбленного Йим-Сина? У меня был свой род оружия, но оно не для таких баталий.

Можно было свернуть с дороги. Впереди была некая точка, от которой я могла добраться до безопасной высокогорной области. Если весь Йиктор сошел с ума, здоровым лучше собраться вместе и отсидеться – пусть остальные уничтожают друг друга.

Позади послышалось то, за чем мои уши внимательно следили – слабое движение мата. Я оглянулась. Глаза барска были открыты, но никаких признаков разума в них не блестело. Меня кольнул страх – неужели Джорт действительно взял верх, а человек ушел в небытие? Иногда случалось, хоть и редко, что человек не мог пересилить звериную природу.

– Крип Ворланд! – мысленно окликнула я его, резко, как призыв к оружию, со всем своим мастерством.

Его глаза были пустыми, в них ничто не жило. Как будто я снова смотрела на барска, которого я отобрала у Отхельма, на животное, глубоко пораженное бедствиями и уже уходящее из жизни.

– Крип Ворланд! – еще раз воззвала я к его мозгу.

Его голова шевельнулась, как будто он хотел избежать удара. Он и в самом деле отступил, его мозг был так же далек от меня, как его жизненная сила была далека от прежней.

– Крип Ворланд! – я подняла жезл, подставила под лунный свет и опустила на голову барска.

У него вырвался крик боли и ужаса, такой плач, какого я никогда не слышала ни от одного животного, и мой маленький народ ответил ему, каждый на свой лад. Барск пытался встать, но я положила руку на его плечо, стараясь не касаться раны, и под давлением он лег снова.

– Ты – Крип Ворланд! – я выпустила каждое слово, как стрелу из лука, вбивая в его мозг и крепко удерживая, чтобы они не выскочили. – Ты человек! ЧЕЛОВЕК!!!

Он снова взглянул на меня глазами животного, но в них уже было что-то иное. Отвечать он не пытался. Если его оставить в покое, он снова уйдет. Я не могла допустить этого, потому что не была способна вернуть его к жизни вторично.

– Человек, – повторила я. – И пока человек жив, живо и его будущее.

Клянусь тебе… – я поставила пылающий жезл между нами и увидела, как его взгляд переходит с жезла на меня и обратно. – Я клянусь тебе властью этого жезла, а меня такая клятва связывает больше, чем жизнь или смерть, что еще не все потеряно!

Достаточно ли он готов принять эти слова, понять их, а поняв, поверить?

В это время и в этом месте я ничего больше не могла сделать, остальное зависело только от него самого. А что я знала о движущих силах инопланетников и могла ли указать ему ту или иную дорогу?

Долгую-долгую минуту я боялась, что все пропало, что он понял, но не поверил.

– Что осталось?

Его мысль-речь была очень слабой, я с трудом ухватила ее.

– Все! – я торопилась поддержать и укрепить контакт.

– А что все?

– Временно – новое тело, человеческое тело. В нем ты можешь беспрепятственно отправиться в Ырджар. Там ты либо последуешь в космос за своим кораблем, либо найдешь способ вызвать его за тобой на Йиктор.

Примет ли он это?

– Какое тело?

Меня подбодрило, что его мысль окрепла. Он больше не отталкивал контакт со мной, как вначале.

– Оно ждет нас.

– Где?

– На холмах.

Я надеялась, что говорю правду. Я должна верить, что это правда, или все пропадет. Он посмотрел мне в глаза.

– Ты, видимо, имеешь в виду то…

Контакт снова ослабел, но на этот раз не по его воле, видимо, ослабело тело.

– Да. Но ты серьезно ранен, тебе надо спать.

Я была больше, чем уверена, что, пока он так слаб, надо отложить решение или немедленные действия. Он снова положил голову на мат, закрыл глаза и уснул. Фургон ехал дальше. Мне было не до сна. Я не могла подвергать опасности маленькие жизни, тесно связанные со мной. Один раз я воспользовалась ими, приняла их помощь. Теперь же надо было отправить их в безопасное место. Как только мы доедем до поворота в наше высокогорье, мы разделимся. Я вложу в мозг казов программу их движения на день-два. Затем, конечно, если Тэсса не уловят сигнал бедствия, который я тоже пошлю, животные могут уйти в пустынные места для безопасности. Это было лучшее из того, что я могла сделать для них.

Все шло так, как я планировала. Я оставила один фургон, а два отправила, вложив приказ в мозг казов. Через несколько часов он мог ослабеть, но я дополнительно включила маленький механизм, который заставит их держать направление к возвышенности и известит Тэсса, что животным нужна помощь. Они были в незакрытых клетках, я оставила им пищу и воду.

Я долго смотрела вслед фургонам. Когда они скрылись из виду, я вернулась в свой фургон. Джорт все еще спал. Нас везли два самых лучших каза, приспособленных к тяжелой работе. Я посмотрела на далекий огонь. Он несколько потускнел. На заре следующего дня мы попадем в опасность, но в чем она заключается, я не пыталась угадать.

Глава 16

Как всем Тэсса, возвышенные места нравились мне больше, чем равнинные, где иногда трудно дышать, где столько пыли от земли и от людей с их тупым мозгом и тяжеловесными мыслями. Я не знала, откуда пришла наша раса, наша история так длинна, что ее начало затянуто туманом. Некоторые считают, что мы, возможно, и не с Йиктора, а происходим из другого мира, на этой планете мы чужаки, как тот инопланетник, что едет со мной. Но если это и так, мы здесь уже настолько давно, что даже легенд о нашем прибытии сюда не осталось.

Когда мы еще жили под крышами, наши города располагались в горах, поэтому мы без затруднений остались наверху, когда другая раса пришла из-за моря и поселилась здесь, на равнинах. Для них были низины, для нас высокие места.

Теперь, когда фургон поднимался к Йим-Сину, моему сердцу стало чуть легче, как бывает с каждым странником, когда он входит в страну, где его рады видеть. Но одновременно возрос и страх. Будь здесь Симла, она могла бы разведать все, была бы моими глазами и ушами. Но никто не мог заменить мне ее.

Солнце вставало, но было скрыто вершинами холмов, так что для нас не было ни полного света, ни тепла. Я поела, не останавливая фургона, но больше не пела, потому что моя сила упала после всех призывов, которые я сделала за последние несколько часов, а то, что осталось, могло понадобиться в качестве оружия. Мы все еще видели следы отряда, прошедшего перед нами.

На склонах холмов были виноградники. Их листья увяли и покраснели. Но не было ласкового ветерка, шевелящего листья, только запах гари. Я уже угадывала, что найду в Йим-Сине.

Дым все еще тянулся из куч золы. Из зернохранилища валили маслянистые клубы. Я намочила шарф и завязала нос и рот. Глаза ело. Огонь пощадил только храм Умфры, но большие ворота криво висели на петлях, и было видно, что их протаранили. Йим-Син был захвачен внезапно, горстка его обитателей ухитрилась добраться сюда в надежде, что святыню не тронут.

Эти убийства и разрушения были так бессмысленны, как будто сделавшие их были оболочками людей, причем куда более скверными, чем любой человеческий дух, обитающий в этих оболочках. Каким же может быть человек, когда он сбрасывает всякий контроль над зернами жестокости и зла, живущими в нем! Я Певица и для получения своей силы прошла через множество проверок и испытаний. Я из рода Тэсса, народа, давшего обет мира. То, что я увидела в Йим-Сине, превосходило всякое понимание. Меня трясло и тошнило, я не могла поверить, что это сделали называющие себя людьми.

Если такое случилось с Йим-Сином, что же с Долиной? Правда, в Долине была стража, готовая грудью защитить тех, кто жил там. Может быть, стражники унесли их, чтобы спасти от убийц?

Я пошла обратно к фургону и дала приказ казам. Джорт поднял голову и взглянул на меня.

– Что случилось?

Я откровенно рассказала ему о том, что нашла здесь, и добавила, что смерть идет перед нами.

– Кто? Почему?

– Ничего не могу сказать. Предполагаю только, что враги Осколда идут на него через Долину.

– Я думал, что Долина и ее дороги священны, неприкосновенны…

– Во время войны богов оскорбляют или забывают. Так бывает часто.

– Но как могли равнинные жители сделать такую вещь только ради того, чтобы потихоньку напасть на лорда, – настаивал он.

– Я думала об этом, но не нашла ответа. Прошлой ночью на равнине пылали пожары. Я предполагаю, что это не просто вторжение в земли Осколда, конфликт распространился гораздо шире, и, может быть, уже вся страна в огне и крови. То, что я видела здесь, не отвечает здравому смыслу.

Объявленные вне закона могут совершать такие акты, но их банды не столь велики, чтобы напасть на городок, да и кто эти отщепенцы? Ведь Озокан и его люди умерли.

– Но мы пойдем туда, в Долину?

– Я поклялась тебе, – устало ответила я. – Я сделаю все, что могу, чтобы хоть как-то исправить сделанное. Смогу ли – ответ на это в Долине.

– Ты хочешь предложить мне тело Маквэда?

Меня не удивили его слова. Он не глуп, а сложить два и два не так уж трудно.

– Да, тело Маквэда, если ты согласен. Затем ты можешь пойти в Ырджар, и я пойду с тобой. Мы все расскажем, на твой корабль сообщат, и он, конечно, вернется.

– Очень уж много «если». Скажи, Майлин, почему ты отдаешь мне его тело?

– Потому что оно – единственно возможное, – медленно сказала я.

– У тебя нет других причин? Например, желания, чтобы Маквэд снова жил?

– Маквэд умер. Осталось только то, что пока поддерживает жизнь тусклый образ.

– Значит, вы, Тэсса, отделяете человека от тела?

Я не совсем поняла, что он хотел сказать.

– Ты – Крип Ворланд. Разве ты чувствуешь себя менее Крипом Ворландом, раз находишься в другой внешней оболочке?

Он молчал, обдумывая. Я надеялась, что правильно ответила на его мысль. Если он согласится, что главное – не тело, а то, что в нем живет, тогда обмен не будет таким тяжелым для него.

– Значит, вашему народу все равно, какое тело вы носите?

– Конечно, нет! Я была бы безумной, если бы утверждала подобное. Но мы верим, что внутренняя часть неизмеримо выше внешней, она и составляет нашу истинную сущность, а внешняя часть – только одежда для глаз и чувств.

Внешняя оболочка Маквэда все еще жива, но то, что было Маквэдом, ушло из оболочки и от нас. Я предлагаю тебе его бывшее тело, чтобы ты опять стал человеком.

– Тэсса, – поправил он меня.

– А разве это не одно и то же?

– Нет! – резко возразил он. – Мы очень разные. Как Джорт, я узнал, что остаток законного обитателя все еще живет в этом теле и может влиять на меня. Не получится ли так же, если я испробую другое перемещение? Не стану ли я Крипом-Маквэдом вместо Крипа Ворланда?

– Кто руководит Джортом – человек или барск?

– Человек, я надеюсь… теперь… – нерешительно ответил он.

– Разве Крип Ворланд не останется Крипом Ворландом независимо от тела, в котором он живет?

– А ты уверена?

– Есть что-нибудь в этом мире, под любым солнцем, в чем можно быть уверенным?

– Только в смерти.

– А вы, инопланетники, уверены в смерти? Вы верите, что она конец, а не начало?

– Кто знает? Вряд ли мы можем получить правильный ответ на вопрос, какой хотели бы задать. Итак, ты предлагаешь мне тело, близкое к моему, пропавшему. Ты сказала, что потом мы поедем в Ырджар. Но, похоже, нам придется иметь дело не только со своими заботами, но и с войной, лежащей между нами и Ырджаром.

– Крип Ворланд, разве я обещала тебе, что все будет легко и просто?

– Нет, – согласился он. – Но как ты вообще можешь обещать мне тело, если те, кто идет перед нами, расправятся с Долиной, как с Йим-Сином?

– В Долине есть стражники, а здесь их не было. Они могут защитить тех, кто там живет. Я предложила тебе лучшее из того, что могу, Крип Ворланд. Большего не может сделать никто – ни человек, ни Тэсса.

– Согласен.

Он, видимо, только сейчас заметил отсутствие остальных членов нашей компании, потому что спросил:

– А где животные?

– Я отослала их туда, где, я надеюсь, мой народ встретит их. Если же этого не случится, они будут бродить по своей воле.

После паузы он сказал:

– У всех нас изменилась жизнь после той прогулки на ярмарке в Ырджаре. Я никогда не поверил бы этой истории, если бы не пережил ее сам.

– Материал для легенды, – согласилась я. – Говорят, что если глубже покопаться в любом древнем сказании, то в нем обязательно найдешь зернышко истины.

– Майлин, кем был для тебя Маквэд?

Я была застигнута врасплох, и он, видимо, почувствовал это.

Неожиданность вырвала у меня правду.

– Он был спутником жизни моей родной сестры Мерли. Когда… когда он ушел от нас, я боялась, что она последует за ним. Она до сих пор отворачивает лицо от полноты жизни.

– Скажи, вернется ли эта связь с возвращением Маквэда? – второй его вопрос был так же остр.

– Нет. Ты будешь носить тело Маквэда, но ты не Маквэд. Однако, увидев тебя, она, может быть, примирится с правдой и снова выйдет из тьмы к свету.

Наконец, мое несчастное, раздражающее желание было высказано словами.

– Но твой народ узнает, что я не тот, кем кажусь?

Он, видимо, не слышал моих последних слов. Я улыбнулась, но улыбка вышла кривой.

– Не думаешь же ты, что скроешь от Тэсса свою истинную сущность, Крип Ворланд? Всякий узнает тебя с первого взгляда. И я должна сказать тебе, что они этого не одобрят. Я нарушаю все наши Уставные Законы, отдавая тебе жилище Маквэда даже на время. Они не могут предотвратить это действие, но я за него отвечу.

– Тогда зачем…

– Зачем я это делаю? Надо ли спрашивать, инопланетник? Я поклялась самой сильной клятвой своего народа, что сделаю для тебя все, что в моих силах. Не могу сказать, почему все это свалилось на меня, но тот, кто несет груз, ниспосланный Моластером, не должен жаловаться.

Больше он ни о чем не спрашивал, и я была рада, что он погрузился в свои мысли, потому что я занялась своими. Я сказала ему чистую правду. Он будет в теле Маквэда, но Маквэдом не станет. Однако, как зверь влияет на вселившегося в его тело человека, так и Маквэд в какой-то степени повлияет на него. Тем более, что этот инопланетник восприимчив к власти эспера.

Маквэд был Певцом второй степени. Он должен был по своим знаниям подняться выше, когда его убили в теле животного. Это было молодое животное, еще ни разу не использованное для обмена, и после тяжелого ранения оно впало в каталепсию, так что мысленные приказы не достигали мозга. Но животная часть не могла полностью овладеть всем человеческим мозгом, как и человек не может полностью владеть животным. Значит, остальное осталось в Маквэде, может быть, даже большая его часть? Даже Древние не знают, насколько полным бывает обмен. Во всей нашей истории не было случая, чтобы человек вернулся в человеческое тело, но не в свое.

Допустим, что этот остаток в теле Маквэда проснется и повлияет… Я не уверена в этом, но надеюсь, что даже часть Маквэда может осветить на время дни Мерли и заставит ее вернуться к нам.

Я смотрела на спины казов и на дорогу, но не видела ничего, кроме лица Мерли и обмена, который может привести к тому, что Маквэд – часть Маквэда – какое-то время будет рядом с ней. Даже если того, о чем я мечтала, не произойдет, я все равно сдержу клятву – мы поедем в Ырджар и постараемся сделать обмен, если это удастся.

Я думала о Долине и о том, что могло там случиться за эти дни. По всем признакам те, кто покончил с Йим-Сином, должны уже достичь Долины, а мы двигались медленно. Мы проехали участки, где когда-то стояли часовые и спрашивали путешественников о цели их поездки. Теперь там часовых не было, и я не останавливалась искать их. Я не торопилась со спуском, чтобы не приехать как раз во время сражения. Стража Долины может не разобраться, кто друг, а кто враг. И кто знает, возможно, какая-то доля здравого смысла заставит всадников вернуться наверх. Мы остановились в пустынном месте. В горном потоке бурлила вода. Я распрягла казов, чтобы они попаслись.

– Никаких других следов? – спросил инопланетник, когда я принесла ему воды.

– Кроме них, никто не ехал этим путем. Но кто они и зачем они здесь… – я покачала головой.

– Ты могла бы своей властью ограничить их?

– Ты можешь посылать мысль. А владеешь ли ты телепортацией или чем-нибудь подобным?

– Нет. Есть такие, кто владеет, но я еще не встречал ни одного. Но я думал, что Тэсса…

– Могут совершать еще более удивительные действия? Иногда да, но для этого должно быть подходящее место и время. Имея и то, и другое, я могу послать читающий луч и частично увидеть будущее, вернее, усредненное будущее.

– Усредненное? Разве оно разное?

– Да, потому что оно зависит от действий. Разве человек всегда думает одинаково – сейчас и через час, сегодня и завтра? То, что кажется правильным и разумным сейчас, позднее выглядит иначе. Следовательно, можно прочесть только будущее в широком смысле. Но наше положение в будущем меняется из-за необходимости встречаться с тем или иным кризисом. Я могу сказать тебе о судьбе нации, но не о судьбе отдельного ее члена.

– Но ты могла бы сказать о будущем Долины?

– Возможно, будь у меня время, но у меня его нет. Долина слишком далека.

– Ну, скоро мы узнаем это на себе. Когда я встретил тебя в той ложбине? Давно это было? С тех пор я потерял счет дням.

– Дни, носящие числа, – я покачала головой, – не касаются Тэсса. Мы давно перестали иметь дело со счетом дней. Мы помним, что произошло, но в какой именно день, не знаем.

Будь Ворланд сейчас человеком, он бы рассмеялся.

– Вы совершенно правы, Госпожа! Того, что случилось со мной на Йикторе, вполне достаточно, чтобы забыть счет дням. Но когда я пришел из крепости Озокана в ваш чистый лагерь, я думал, что вижу какой-то живой и очень неприятный сон, и я был склонен время от времени возвращаться к этой уверенности, потому что это могло объяснить случившееся, и это легче, чем думать, что я наяву жил и живу… здесь.

– Я слышала, что в иных мирах есть методы, чтобы вызвать такие сны.

Возможно, ты испытал их и поэтому готов был поверить в такое и здесь. Но если ты спишь, Крип Ворланд, то я-то не сплю! Если только я не часть твоего сна…

– Майлин, ты замужем?

Я вспомнила, что за все время этого странного приключения, в котором мы участвовали, мы ни разу не задавали таких вопросов и не интересовались прошлым друг друга.

– Нет. Я Певица. Пока я пою, у меня нет спутника жизни. А у тебя? Я слышала, что Торговцы имеют семьи. Может, у вас, как у Певцов: либо либо?

– В этом роде.

И он рассказал мне о жизни своего народа, повенчанного со многими звездами, а не с одной. Торговцы женятся, но только тогда, когда достигают определенного ранга в своих кампаниях. Иногда женщины с планеты принимают ради мужа жизнь Торговца. Но чтобы Торговец покинул свой корабль ради женщины – это немыслимо.

– Ты похож на Тэсса, – сказала я. – Укорениться в одном месте – для нас смерть. Мы летаем по всему Йиктору, суше и морям, по своей воле. У нас есть определенные места, где мы собираемся, когда нужно. Но в остальное время…

– Цыгане.

– Что? – спросила я.

– Древнее слово. Обозначает народ, который всегда странствует.

Видимо, когда-то была такая нация, очень-очень давно в каком-то далеком мире.

– Вот и у Тэсса пристрастие к свободному пространству. Я говорила тебе однажды о корабле, о маленьком народе и о посещении других миров.

– Такое в принципе возможно, но будет стоить больше весовых знаков, чем их есть в сокровищнице храма Ырджара. Такой корабль надо строить в другом мире после долгого изучения и экспериментов. Это только мечта, Майлин, потому что ни у кого нет и не может быть такого богатства, чтобы воплотить эту мечту в жизнь.

– Что является сокровищем, Крип Ворланд? Что есть богатство? В разных мирах оно принимает разные формы?

– Сокровище – это редкая и ценная вещь на каждой отдельной планете. В некоторых случаях редкость – самое прекрасное и ценное, в других же самое бесполезное. На Законе сокровище – это Знание, законцы считают его своим богатством. Привези им неизвестный артефакт, легенду, намек на что-то новое в Галактической истории – и ты дал им сокровище. На Сарголе это мелкая травка, когда-то бывшая самой обычной на забытой Земле, она неотразима для сарголийцев, которые охотно дают в обмен на нее драгоценные камни. А на другой планете в обмен на такой камешек величиной с ноготь твоего мизинца человек может жить как лорд на Йикторе лет пять, а то и больше. Я могу насчитать тебе целую кучу сокровищ для четверти Галактики, так как они проходят через наши склады. Так вот, у каждого мира есть свое сокровище, то, кажется целым состоянием на одной планете, – а на другой окажется либо ничем, либо даже большим.

Он мысленно засмеялся, даже пасть барска раздвинулась в слабом подобии улыбки.

– Но обычно меньше, чем больше. Лучше всего камни, потому что камни и произведения искусства у многих рас и народов считаются ценностью и оберегаются.

– А какого рода сокровища понадобятся в тех местах, где могут построить такой корабль для моего маленького народа?

– Все, что является высокой ценностью. Люди на внутренних планетах пресыщены самым лучшим из сотен миров. У них есть торговля, есть корабли, привозящие все сокровища, какие только можно достать. Нужно что-то очень редкое, никогда не виданное, или такая сумма торговых кредитов, на которую можно купить половину наших складов.

Я запрягла казов, и мы снова двинулись в путь. По дороге я думала о природе сокровищ и о том, как по-разному они ценятся в разных мирах. Я знала, что берут инопланетники на Йикторе, и представляла себе, какой груз считается обычным. У нас есть камни, но не такие редкие, чтобы инопланетные торговцы стремились их покупать. И я решила, что в глазах таких экспертов Йиктор может считаться бедной планетой.

Тэсса не собирали материальных богатств, как равнинные жители. Если у нас оказывалось больше вещей, чем было необходимо, мы оставляли лишнее в тех местах, где собирались, чтобы их взяли те, кому понадобится. Наши шоу животных собирали много денег, но мы не копили их. Мы рассматривали шоу как тренинг и для животных, и для Певца, а кроме того, как хороший предлог для скитальческой жизни.

Лежать на каком-то сокровище и беречь его – это чуждо нам. Если мы поступали так в прошлом, когда жили в городах, то теперь забыли об этом.

Пока мы медленно ехали по дороге, я спросила:

– А что у вас считается самым драгоценным? Камни? Какие-нибудь редкие вещи?

– Ты имеешь в виду меня или мой народ?

– То и другое.

– Я отвечу одним словом, потому что как для меня, так и для моего народа, самое дорогое – корабль!

– И вы ничего не собираете?

– Мы собираем, сколько можем, те сокровища, которые нужны другим, и все это, за исключением, конечно, того, что мы тратим, складываем в корабль на наш счет.

– И много ли ты когда-нибудь соберешь?

– Может быть, столько же, сколько в поместьях лордов на Йикторе. Им тоже нелегко их завоевать, хотя способы у нас разные.

– А ты уверен, что у тебя когда-нибудь будет это богатство?

– Никто добровольно не расстается с мечтой, даже когда возможность ее реализовать ушла в прошлое. Я думаю, человек всегда надеется на счастье, пока жив.

Мы сделали привал, но не на всю ночь, а лишь на несколько часов. Я смотрела, как восходит луна, но не сделала ни одного движения, чтобы призвать ее власть – сейчас не время. Так что я не поднимала жезл и не пела. Я только помогала казам мысленной силой, когда и где могла.

Луна низко висела, когда мы подъехали к спуску в Долину. Барск завозился и пытался встать. Я остановила его.

– Мы над Долиной. Лежи, отдыхай, пока можно.

– Ты спускаешься?

– Я приму все предосторожности, – я выставила жезл, запела внутреннюю песню и стала спускаться.

КРИП ВОРЛАНД

Глава 17

Когда я проснулся с сознанием, что все еще жив, перевязан Майлин и нахожусь опять в фургоне Тэсса, мне показалось, что сон, завладевший мной, сделал полный круг.

Когда мы спускались в окутанную туманом Долину, Майлин вела фургон точно по середине дороги. Я читал в ее мозгу, что те предосторожности или защита, о которых она говорила, вполне могут стать нашей гибелью, несмотря на то, что мы шли с миром. Могло случиться, что мы разделим участь тех, за кем следуем.

Еще одна печаль изводила меня. Хотя мой мозг и был насторожен, тело было еще слабым и не повиновалось мне. Если на нас нападут, я ничего не смогу сделать, даже защитить себя. Я мог только поднять голову и вытянуть лапы, лежа на мате. Если я делал глубокий вдох, начиналась боль, накатывалась слабость. У Майлин была власть излечения, это я знал, но может ли она сделать что-нибудь с такой раной? Были все основания полагать, что лезвие Озокана прошло глубоко и что возвращение к жизни моего теперешнего тела не означает выздоровления.

Когда я выслеживал Озокана и его приверженцев, я искал смерти.

Пораженный известиями, привезенными Майлин из Ырджара, я впал во временное безумие. Но в каждом человеке, по крайней мере, в моей породе, сидит упорное сопротивление концу существования. И теперь крохотный клочок надежды послужил оплотом моему духу. Альтернатива, внушенная мне Майлин, имела некоторые возможности. Обрядившись в тело Тэсса, я действительно мог вернуться в Ырджар. У Торговцев есть на планете консул. Я видел его, когда «Лидис» приземлился здесь. Я мог пойти к Прайдо Алсею, рассказать ему все и просить его известить капитана Фосса. Проще простого составить такое сообщение, какое мог послать только Крип Ворланд, и тем самым удостоверить свою личность. Затем, когда вернется мое собственное тело, последует новое переключение, и я по-настоящему стану самим собой.

Конечно, было множество препятствий и ловушек между теперешними трудными моментами и тем, столь желанным. И многие из этих ловушек, может быть, лежат прямо перед нами. Я старался двигаться, поднять отяжелевшую голову, чтобы взглянуть на переднее сидение, но ничего не вышло, и я лежал, страдающий, слабый, встревоженный своим состоянием.

Теперь я начал осознавать, что Майлин не просто направляет казов вниз по дороге: вокруг нее была аура, выходящая из мозга, посыл энергии. Я лежал так, что мне был виден ее профиль, суровый и неподвижный. Волосы не были уложены затейливыми локонами, как при нашей первой встрече, а подняты вверх и слабо связаны, как серебряный шлем. Не было и арабеска из серебра и рубина на лбу. Глаза ее были полузакрыты, веки опущены, она словно смотрела внутрь себя. Но в лице ее был такой свет, что я даже опешил. То ли свет луны падал на ее прекрасную кожу, то ли это был внутренний свет, отражение хранившейся там силы. Сначала я видел в Тэсса человека, теперь она казалась мне более чужой, чем животные, с которыми делил я жизнь и сражения в эти последние дни.

«Принять предосторожности», так она это назвала. Я бы сказал:

«Вооружиться». Я опустил тяжелую голову и больше не видел Майлин, но осознание ее, как она сидит, что делает, было во мне, как будто я по-прежнему наблюдал за ней.

Пока фургон громыхал, к нам пришло новое ощущение – нечто вроде предупреждения, как если бы некий разведчик с отдаленного холма отгонял нас. Так как мы не послушались этого предупреждения, беспокойство возрастало, и в мозгу появилась тень предчувствия, становившаяся все чернее. Может, это был кто-то из защитников Долины, я не знал. Но, по-видимому, на Майлин это не произвело эффекта и не отклонило ее с пути.

Моя усталость все увеличивалась. Временами я сознавал, где я и что со мной, а потом продолжал кружить в пустоте небытия, результатом чего было страшное головокружение, и я не мог сказать, был ли реальным туман, заволакивающий мои глаза, когда я пытался рассмотреть какую-то часть фургона, или туман был порождением моей невероятной слабости.

Путь казался бесконечным. Время исчезло, вернее, его нельзя было измерить. Я был потерянным, словно лежал на челноке, снующем туда и сюда и ткавшем будущее, которое ускользало от меня.

Воздух дрожал и бился вокруг – может, от качания челнока, который нес меня? Нет, это была пульсация, прерываемая ритмом, который удерживал меня в фургоне. Затем я услышал звук, бывший частью этого биения, – наверное, песню. Звук исходил не от Майлин, а поднимался из Долины, и он становился громче с каждым шагом казов.

Это странное биение звука делало меня сильнее, будто в мое вялое тело вливалась жизненная сила, ушедшая с тех пор, как нож Озокана искал мою жизнь. Я лежал и чувствовал, как она входит в меня. Правда, что-то снова отходило, откатывалось, но то, что оставалось, бодрило меня. Теперь я уже не просто угрюмо цеплялся за жизнь, а был способен думать о чем-то помимо собственного тела.

Я еще раз приподнялся и взглянул на Майлин. Она откинула голову и протянула руки перед собой, держа жезл между ладонями. Он кружился, разбрасывая серебряные искры, которые падали ей на голову и грудь, исчезая. И она пела песню – не ту, что все еще витала в воздухе, но высокую и нежную, и ее звуки притягивали меня.

Я кое-как оперся передними лапами о пол, и мне удалось встать. Теперь мои глаза были на уровне сидения Майлин. Я бросил взгляд наружу: была еще ночь или очень раннее утро. Луна уже не сияла. Впереди внизу виднелся другой свет, но не оранжевый свет пожаров, а голубая тень лампы, лунного шара Майлин, только они не были фиксированы, а качались, как мощные фонари. Как раз из этого освещенного места поднималось пение, становилось все сильнее и глубже. Я потащился дальше, пока не вытянул, несмотря на боль, одну переднюю лапу на сидение и положил на нее голову. Майлин не обратила на меня внимания, она была поглощена пением.

Двое мужчин с лунными шарами пришли встретить нас. Я увидел черные с белым и желтым узором мантии жрецов. Однако, они не приветствовали Майлин и не остановили нас, а лишь стояли, один справа, другой слева. Лица их оставались бесстрастными, и они продолжали свою песню, слов которой я не понимал.

Мы проехали мимо многих жрецов Умфры, занятых работой на дороге. Я слышал вонь горелого, и нос барска улавливал в нем запах крови. Нет, Долина не избежала участи Йим-Сина. Однако я считал, что несчастье здесь не столь полное, как в городке.

Казы повернули без всякого видимого знака со стороны Майлин, и мы проехали через ворота. Портал был весь в трещинах и зарубках и ощетинился стрелами из боевых луков. Дым разрушений стоял, как туман. Мы въехали в первый двор храма. Только тут Майлин двинулась, подняла свой все еще сверкающий жезл и приложила его к своему лбу. Свет, выходивший из него, погас, и когда она снова опустила руки, в них была только палочка. Майлин открыла глаза. К нам подошел жрец. Его голова была забинтована, правая рука на перевязи.

– Где Оркамур? – спросила Майлин.

– Он осматривает свой народ, Госпожа.

– Зло крепко поработало здесь, – она серьезно кивнула. – Как велико это зло, Брат?

– Большая часть стен разрушена, – мрачно сказал он. Поднятое к нам лицо с глубоко сидящими глазами было лицом человека, вынужденного быть свидетелем разрушения того, что было большей частью его самого. – Но фундамент уцелел.

– С Йим-Сином поступили хуже. А кто эти люди?

– Насчет Йим-Сина мы знаем. Кто они? Люди, впавшие во тьму, выросшую из откуда-то принесенных семян. Однако, они не преуспели в своем зле.

– Они убиты?

– Они сами себя убили, потому что не обратили внимания на стражников, но после себя оставили руины.

– А те… те, кто находился под покровом Умфры… – начала она почти робко. – Что с ними, Брат?

– Тот, кого ты держишь в сердце, жив. Некоторые другие отпущены Умфрой по Белой Дороге.

Она вздохнула и, положив жезл на колени, потерла лоб.

Итак, Маквэд был жив. Я ухватился за это.

Приступ боли в груди заставил меня отползти назад и свалиться на мат.

Последние остатки сил покинули меня.

Яркий свет ударил мне в морду, проник у неплотно зажмуренные глаза. Я попытался отвернуться, но меня удержали. Я вдохнул резко ароматизированный пар, и в моей голове прояснилось. Я открыл глаза и увидел, что лежу в комнате, а Майлин наклонилась надо мной с чашей золотистой жидкости, от которой исходил пар, приведший меня в чувство.

Здесь был человек, чье старое доброе лицо было мне знакомо: когда-то, очень давно, мы с ним сидели в тихом саду и разговаривали о жизни за той звездой, что служит Йиктору солнцем, о людях, выполняющих свое назначение во многих чужих местах. Это был Оркамур, слуга Умфры.

– Младший Брат, – его слова сформировались в моем мозгу, – ты желаешь, в самом деле желаешь оставить свое теперешнее тело и получить другое?

Слова, слова… Ну, да, конечно, я этого желаю! Я был человеком! Я требую человеческое тело. И это поднялось во мне не как простое желание, а как просьба, сконцентрированная со всей силой, на какую я был способен.

– Будь по вашему желанию, сестра и брат!

Оркамур ушел из моего поля зрения, как бы отплыл назад. Майлин снова наклонилась надо мной с чашей, чтобы оживляющие пары очистили мой мозг.

– Повтори, Крип Ворланд, слово в слово: я желаю всей силой избавиться от меха и клыков и снова стоять и ходить, как человек!

Я медленно, торжественно проговорил мысленно эту просьбу. Мне хотелось бы произнести ее вслух, громко, с вершины какой-нибудь горы, чтобы меня слышал весь мир.

– Пей! – она ближе поднесла чашу с ароматной жидкостью. Я стал жадно лакать, мне показалось, что это холодная вода из горного источника. Я не сознавал своей жажды, пока не сделал первый глоток. Это было очень вкусно, и я пил, пока чаша не опустела, пока язык не слизнул последнюю каплю.

– Теперь… – Майлин убрала чашу и выдвинула вперед одну из лунных ламп. В комнате и так было светло, а теперь стало еще светлее. – Посмотри на нее! Отпускай, смотри и отпускай!

Отпускать? Что отпускать? Я уставился на лампу. Это был серебряный мир, какой можно было увидеть на видеоэкране «Лидиса», когда корабль снижается над планетой в новой системе, серебряный шар вытягивался, притягивая к себе…

Кто бродит на серебряных шарах, и что они там видят? Из каких-то глубин пришла ко мне эта мысль. Это был не сон, а явь, однако, мне не хотелось открыть глаза и посмотреть, потому что тут было что-то иное, и какая-то осторожная часть меня желала изучить это иное, не торопясь.

Я глубоко вздохнул, ожидая, что мой нос барска расскажет мне обо всем. Но обоняние как будто ссохлось, умирало. Конечно, запахи тут были аромат какого-то растения, другие запахи, но все они были очень слабыми. Я не решался двигаться, но когда еще раз глубоко вдохнул, то оказалось, что боль, которая не покидала меня и стала почти частью меня, исчезла! Я открыл глаза. Искажение! Цвета стали, с одной стороны, менее отчетливыми. а с другой – пронзительно яркими. Я щурился и мигал, чтобы окружающее стало выглядеть нормально. Но этого не произошло. Требовались усилия, чтобы заставить глаза снова послушно служить. А ведь это уже один раз было – мелькнуло в моей памяти.

Я уставился вдаль. Широкое пространство, стена, в ней окно. За окном колышутся на ветру ветки. Мой мозг легко давал названия всему, узнавая, то, о чем сообщали глаза, хотя видели они совсем по-другому. Я открыл рот и хотел облизать свои острые клыки, но язык стал короче и касался зубов, а не клыков барска.

А лапы? Я приказал передней лапе вытянуться в пределах моей видимости, так как не решался еще поднять голову, и увидел… руку, кисть, пальцы, сгибающиеся по моему приказу.

Рука? Значит, я не барск, а человек!

Я резко сел, и комната, все еще какая-то искаженная, стремительно завертелась. Я был один. Я поднял человеческие руки, осмотрел их, потом взглянул на человеческое тело. Оно было бледным, таким бледным, что почти неприятно было смотреть. Это не правильно – я должен быть смуглым. Я сел на край постели и внимательно оглядел все свое новое тело, его бледность, худобу, близкую к истощению. Затем ощупал лицо. Оно было явно человеческим, хотя я не мог определить на ощупь, похоже ли оно на лицо похищенного на ярмарке в Ырджаре Крипа Ворланда. Нужно зеркало. Я должен УВИДЕТЬ!

Слегка покачиваясь от усилий держаться прямо, как человек, после того, как долго бегал на четырех лапах, я встал и неуверенно сделал шаг вперед. Руки мои балансировали, пока я перекачивался с одной ноги на другую. Но когда повернулся, чтобы подойти к окну, мое доверие к такому способу передвижения вернулось, как будто прежнее умение, забытое на время, снова ожило. Я огляделся, ища мохнатое тело, которое звалось Джортом, но его не было видно. Я так и не увидел его больше.

Комната была маленькая, большую часть ее занимала кровать. В противоположной стене была дверь, в углу сундук, служивший также и столом, судя по тому, что на нем стояли на подносе чашка и графин. Из окна несло холодом, так что я вернулся к кровати, снял с нее одеяло и завернулся в него. Мне страшно хотелось увидеть свое лицо. Судя по телу, я был Тэсса Маквэд…

К моему удивлению, я обнаружил в себе некоторое сожаление о чувствах, которыми так хорошо пользовался Джорт. Похоже, у Тэсса те же ограничения, что были и у бывшего меня.

Я подошел к сундуку и посмотрел на чашку. Она была пуста, но графин полон. Я осторожно налил в чашку золотистую жидкость. Она была холодной, прекрасно утоляющей жажду, и по моему телу распространилось ощущение радости бытия, единства с моим новым телом. Я услышал покашливание и увидел жреца с забинтованной головой. Он поклонился и, подойдя к кровати, положил на нее одежду с красными крапинками, какую носят Тэсса.

– Старейший Брат хочет поговорить с тобой, Брат, когда ты будешь готов, – сказал он.

Я поблагодарил и начал одеваться, еще не вполне уверенный в своих движениях. Одевшись, я подумал, что я, наверно, похож на Малика.

«Малик!» – болезненно кольнуло в памяти. Малик вывел меня из ада, уготованного барску в Ырджаре, и каков был его конец! Я так мало его знал и так много был ему должен!

На моем поясе висел длинный нож, но меча не было и, конечно, не было жезла, какой носила Майлин. А мне хотелось бы схватиться за оружие при мысли об убийцах Малика. Без зеркала я не мог видеть весь облик, который теперь имел. Выйдя из комнаты, я увидел ожидающего меня мальчика-жреца. Он хромал, и на лице его был тот же отпечаток шока и усталости, как и у старших жрецов. Здесь все еще пахло горелым, хотя и не так сильно, как пахло для Джорта.

Мы пришли в тот же садик, где Оркамур однажды уже принимал меня. Он сидел в том же кресле из дерева с побегами, только листья на них увяли и засохли. Там была еще скамейка, и на ней сидела, опустив плечи, Майлин.

Глаза ее были пустыми, как у человека, затратившего большие усилия к собственной невыгоде. Во мне вспыхнуло желание подойти к ней, согнать это ее равнодушие, взять ее вялые руки в свои, поднять ее. Когда я тайно подглядывал за ней в Ырджаре, она казалась мне чужой, и чужой она была все время наших путешествий, теперь же этого больше не было. Теперь казалось только, что она имеет права на меня, что она устала и измучена. Но она не взглянула на меня и не поздоровалась. Глаза Оркамура встретились с моими и так всматривались, будто он хотел видеть каждую мысль, как бы глубоко она ни пряталась. Затем он улыбнулся и поднял руку, и я увидел на ней большой, страшного вида кровоподтек, а один из пальцев был расщеплен и туго связан.

Жест его был изумленно-радостным.

– Сделано, и сделано хорошо! – он не сказал этого вслух. Его мысль вошла, видимо, и в мозг Майлин, потому что она встрепенулась, и ее глаза, наконец, остановились на мне. Я увидел в них изумление и, в свою очередь, удивился: ведь она сама проделала этот обмен, почему же результат ее удивляет? Она сказала:

– Это хорошо сделано, Старейший Брат.

– Если ты имеешь в виду, сестра, что выполнила то, что желала – да, это сделано хорошо, если ты думаешь о том, что это приведет к еще большим осложнениям, – тогда я не могу ответить ни да, ни нет.

– Мой ответ, – прошептала она, если можно мысленно шептать. – Ладно, что сделано, то сделано, а это НАДО было сделать. С твоего разрешения, Старейший Брат, мы поедем и увидим конец всего этого.

Она все еще не говорила со мной и не хотела смотреть на меня, потому что после первого взгляда она вновь отвернулась. Я похолодел, как если бы протянул в приветствии руку, а ее не только не взяли, но и самого меня игнорировали. Теперь я не стал бы делать никакого движения, чтобы привлечь снова ее внимание.

Мы вышли поискать еду. Майлин ела явно только по необходимости, как заправляют машину перед поездкой. Я тоже поел и обнаружил, что мое тело с удовольствием принимает все, что я ему даю. Майлин была как за стеной, и я не мог ни пробить эту стену, ни перелезть через нее.

Мы вышли во двор храма. Там не было и признака фургона, но нас ожидали два оседланных каза, через седла были перекинуты дорожные плащи, седельные сумки полны провизии. Я хотел помочь Майлин сесть в седло, но она оказалась проворнее меня, и я пошел к своему казу. Неужели она относится с отвращением к любому контакту со мной?

Мы ехали по опустошенной Долине. Там были почерневшие от огня руины и другие признаки ударов ярости, которые калечили, но не полностью разрушали. Майлин поехала по дороге в Йим-Син. Видно было, что она отчаянно пытается осуществить свой план – вернуться со мной в Ырджар иразрешить, насколько возможно, роковое сплетение, опутавшее нас.

Она по-прежнему не смотрела на меня, даже не обменивалась мыслями.

Неужели ей так неприятно, что я нахожусь в теле ее близкого родственника, который теперь кажется ей умершим дважды? Меня это стало раздражать. Я не виноват в том, что со мной случилось, и я ни о чем не просил. Ан нет ответила мне память, дважды в какой-то степени я просил ритуалов Тэсса для этих обменов. И они дважды спасали меня от смерти.

Поскольку мы ехали быстрее, чем в фургоне, мы выехали из Долины еще до заката. На рассвете мы могли бы увидеть руины Йим-Сина, но мы поехали через равнины к Ырджару. И все-таки, что тут произошло? Мне нужно было хоть чуть-чуть заглянуть в будущее, поэтому я заставил себя обратиться к своей спутнице:

– Говорили ли слуги Умфры, что тут случилось?

– Те, кто пришел с запада, – ответила она, – были иноземцами. Похоже, что Йиктору угрожает новый враг, гораздо более безжалостный, чем любой равнинный народ, и эта сила идет от инопланетников.

– Но ведь Торговцы… – я был так поражен, что у меня перехватило дыхание.

– Не все Торговцы такие, как на «Лидисе». Эти пришельцы режут друг друга, чтобы укрепиться на нашей земле, завоевать власть и основать свое королевство. Часть лордов уже разбита, потому что среди их людей тайно велась подрывная работа, других привлекли обещанием большого богатства, натравливают одних на других и помешивают в котле войны такой ложкой, которая заставляет его яростно кипеть. Не знаю, что мы найдем в Ырджаре, не уверена даже, что мы попадем в город. Но попытаемся.

Все это было не слишком понятным и не слишком обещающим. Похоже, случилось большее, чем мы подозревали. Страшно было углубляться в страну, где каждый поднимал руку на соседа, но порт находился на границе Ырджара, и там была моя единственная надежда на возвращение на «Лидис».

До Ырджара еще далеко. Обдумывая сказанное Майлин, я представил себе, каким долгим покажется нам это путешествие. Да и разумно ли ехать вообще?

Я поворачивал в мозгу эту мысль, когда пришел зов, резкий и сильный, как сигнал горна, но я услышал его не ушами.

Минута тишины – и снова трезвон, приказ, которому нельзя не повиноваться. Легкий протестующий крик Майлин…

Помимо своей воли мы повернули казов направо, к диким горам, на зов, которому должны подчиниться и мозг, и тело. Это был внутренний горн Тэсса, он звучал только в исключительно важных случаях.

Глава 18

Йиктор, который я знал, был похож на все планеты этого типа: равнины, перемежающиеся холмами, растительность в разных стадиях. Ырджар, форт Озокана, Йим-Син, храм Умфры имели своих аналогов на многих планетах, но там, где мы сейчас ехали, все было по-другому.

Призыв накладывал на нас такие обязательства, что нам и в голову не приходило ослушаться его. И мы ехали дальше и дальше на север и поднимались все выше и выше. Здесь не было ни деревьев, ни кустарников, только небольшие участки, покрытые травой, уже убитой первым дыханием зимы, прерывали общее уныние камней.

Поистине, печальная местность. Я бывал на планетах, сожженных атомной войной в незапамятные времена, задолго до того, как мой народ вышел в космос. У каждого, кто видел те руины, сжималось сердце. Здесь же все выглядело еще более чуждым: бесконечное, безбрежное одиночество, отвергающее ту жизнь, которую мы знаем, обглоданные кости самого Йиктора.

Тем не менее жизнь здесь была. Пока мы все больше углублялись в дикую страну голого камня и песка, мы видели следы тех, кто прошел тут до нас следы фургонов и верховых казов.

Мы были как очарованные. Мы не разговаривали друг с другом, и у меня не было желания оглянуться на равнины, на то, что раньше казалось мне самым неотложным делом. Наступала ночь. Время от времени мы спешивались, давали отдых казам и сами ели из запасов в седельных сумках, ходили, разминая ноги, затем снова пускались в путь.

На рассвете мы проехали между двумя высокими утесами. Я подумал, что когда-то, на заре Йикторианской истории, здесь было русло великой реки.

Здесь были песок, гравий и валуны, но ничего живого, даже обычного кустика высохшей травы. Это речное русло вывело нас в громадную круглую чашу.

Видимо, когда-то здесь было озеро, был целый ряд широких отверстий, обрамленных резьбой, теперь уже почти незаметной. Сейчас в этом каменном жилище были обитатели, поскольку перед ним стояли фургоны и поднимался дым от костров. Но людей не было видно.

Майлин подъехала к частоколу, сошла с каза и тут же расседлала его.

Каз потряс головой, лег и с фырканьем стал кататься по песку, и мой каз сделал то же самое, когда я расседлал его.

– Пойдем, – обратилась ко мне Майлин впервые за эти часы.

Я положил седло и пошел через долину к южной точке стены. Там был вход, раза в два больше остальных. Я подивился затейливой резьбе, но не мог понять, что было изображено, настолько она стерлась от времени.

Где же Тэсса? Повсюду я видел только фургоны и казов и получил ответ на свой вопрос, лишь когда подошел к двери: оттуда доносился звук, который был чем-то большим, чем просто песня. Он каким-то образом смешивался с движением воздуха – в нашем словаре нет слов, чтобы описать это. Я бессознательно уловил ритм и тогда понял, что мне хорошо. Рядом со мной поднялся в песне голос Майлин.

Через тяжелый портал мы вошли в зал. Там было светло от лунных ламп, висевших высоко над головой, и мы шли в лунном свете, хотя в нескольких шагах за дверью светило солнце. И Тэсса здесь было так много, что и не сосчитать. Перед нами в самом центре зала находилось возвышение, и Майлин подошла к нему. Я неуверенно шел шага на два позади. Песня звучала в ушах, билась в крови, стала как бы частью нас.

Мы подошли к овальной платформе, на которую вело несколько ступенек.

На платформе стояли четверо: двое мужчин и две женщины. Они были крепки телом, с живыми блестящими глазами, но над ними была такая аура возраста, авторитета и мудрости, которая поднимала их над другими, как их теперешнее положение на платформе ставило их физически выше остальных.

Каждый из них держал жезл, но не такую относительно короткую палочку, как у Майлин – верхушка их жезла доходила до головы, а конец упирался в пол и свет, сиявший на древках, соперничал со светом ламп и заставлял его бледнеть.

Майлин не стала подниматься по ступенькам, а остановилась у них.

Когда я нерешительно подошел и встал рядом, я увидел ее замкнутое холодное лицо.

Они все пели, и мне стало казаться, что мы не на твердом полу, а плывем в волнах звуков. Мне казалось, что я вижу не Тэсса, а каких-то духов. Я не видел их полностью – они были призраками того, чем могли бы быть.

Долго ли мы стояли так? Я по сей день не знаю и могу только догадываться о смысле того, что происходило. Я думаю, что своей объединенной волей они составляли большую силу, из которой черпали, сколько требовалось, для их целей. Это очень неумелое объяснение того, к чему я присоединился в этот день.

Песня умирала, слабея в серии рыдающих нот. Теперь она несла с собой тяжкий груз печали, как будто вся личная скорбь старого-старого народа просочилась сквозь века и каждая мельчайшая капля отчаяния хранилась для будущей пробы.

Эта последняя песня Тэсса была не для посторонних ушей. Я мог носить тело Маквэда и каким-то образом соответствовать путям Тэсса, но все-таки я не был Маквэдом и потому зажал уши – я не мог больше выносить эту песню.

Слезы текли по моим щекам, из груди рвались рыдания, хотя вокруг меня люди не выражали никаких внешних признаков нестерпимого горя, которое они разделяли.

Один из четверых на возвышении качнул жезл и указал им на меня – и я больше ничего не слышал! Я был освобожден от облака, которое не мог вынести. И так продолжалось, пока не кончились песни.

Затем пошевелился второй главный в этом собрании и указал жезлом на Майлин. Ее собственный символ власти сам собой вырвался из ее пальцев и полетел к большому жезлу, как железо к магниту. Майлин вздрогнула и протянула руку, как бы желая удержать его, но тут же опустила руку и застыла.

– Что ты скажешь в этом месте и времени, Певица?

Вопрос, прозвучавший также и в моей голове, не был высказан вслух, но был от этого не менее понятным.

– Дело было так… – начала Майлин и рассказала все просто и ясно.

Никто не перебивал ее, не комментировал наши невероятные испытания. Когда она кончила, женщина на помосте сказала:

– И еще что-то было в твоем уме, Певица: в твоем клане есть одна, испытавшая сердечный голод, и если подобие того, о ком страдает ее сердце, вернется, возможно, это принесет ей облегчение.

– Это правильно? – спросил мужчина, стоящий справа от говорившей.

– Сначала я не думала об этом. Позже… – рука Майлин поднялась и упала в слабом жесте покорности.

– Пусть та, кого это касается, выйдет вперед! – приказала Женщина.

Движение в толпе – и вышла девушка. Хотя я не силен в определении возраста Тэсса, я сказал бы, что она была еще моложе Майлин. Она протянула Майлин руку, их пальцы сцепились во взаимном приветствии и глубокой привязанности.

– Мерли, посмотри на этого мужчину. Тот ли это, кого ты оплакивала?

Она быстро повернулась и взглянула на меня. На секунду на лице ее появилось что-то вроде пробуждения, глаза вспыхнули, как у человека, увидевшего чудо, затем глаза погасли, лицо затуманилось.

– Это не он, – прошептала она.

– И не может быть им! – резко сказала другая женщина на помосте. – Ты и сама это знаешь, Певица! – ее резкость усилилась, когда она обратилась к Майлин. – Уставные Слова не могут измениться, Певица, ради личных причин, каковы бы они ни были. Ты давала клятву, и сама ее нарушила.

Мужчина на возвышении поднял свой жезл и провел его светящейся верхушкой по воздуху между Майлин и остальными тремя главными.

– Уставные Слова, – повторил он. – Да, мы полагаемся на Уставные Слова, как на якорь и поддержку. А теперь мне кажется, что эта печальная спираль началась как раз из-за Уставных Слов. Майлин, – он один назвал ее по имени, и в его голосе слышалось страдание. – Первый раз она спасла этого человека, уплачивая долг. За большую часть того, что случилось с тех пор, она также не ответственна. Поэтому мы обязаны сделать то, что она предполагала – вернуться с ним в Ырджар и исправить то, что было сделано ее властью.

– Она не может этого сделать, – сказала женщина с резким голосом, и я услышал в ее тоне удовлетворение. – Разве вы не слышали, что случится с Майлин-Певицей, если ее там увидят?

Майлин подняла голову и с удивлением посмотрела на нее:

– Что ты имеешь в виду, Древняя? Какая опасность грозит мне в Ырджаре?

– Инопланетники, которые зажгли пожары, убивали людей и выпустили барсков войны, уверяли, что Майлин околдовала Озокана, сделала его сумасшедшим, и ее нужно убить. Многие этому верят.

– Инопланетники? Какие? И зачем? – я вмешивался вроде бы не в свое дело, оно касалось только Майлин и правительства ее народа. Но инопланетники? Причем они тут?

– Не твоего племени, сын мой, – сказал один из мужчин. – Это тот, кто приходил к Майлин до всей этой истории и хотел сделать ее своим орудием, а также те, для кого он действовал. Похоже, что у тебя и твоего народа тот же сильный враг, что принес войну на Йиктор.

– Но… если ты имеешь в виду людей Синдиката, – я ничего не понимал.

– У меня нет личных врагов среди них. В древние времена наш род и их враждовали, это правда. Но в последнее время наши разногласия были улажены. Это какое-то безумие!

Одна из женщин на платформе печально улыбнулась.

– Всякое убийство и война – безумие, будь то между человеком и человеком или между человеком и животными. Однако по каким-то причинам те люди сражаются на равнинах и назначили цену за Майлин. Возможно, они боятся, что она слишком много о них знает. И ехать в Ырджар…

– Как Майлин, – сказала девушка, стоящая рука об руку с моей спутницей, – наверное, нельзя. А как Мерли?

Старейший задумался, затем кивнул почти с сожалением.

– Сейчас самое время. Третье кольцо уже начинает бледнеть, а только под ним можно по-настоящему обменяться Тэсса с Тэсса. У вас это сохранится не более четырех дней.

– Наверное, надо, – сказала Мерли, – произвести обмен не здесь, а на холмах, на границе с равнинами. Тогда четырех дней будет достаточно, чтобы съездить в Ырджар.

Майлин покачала головой.

– Лучше уж я поеду в своем теле, чем рискну твоим, сестра. Я сама плачу свои долги.

– Кто говорит, что ты не платишь, – возразила Мерли. – Я прошу только, чтобы ты следовала мудрости, а не глупости. Ты говорил, – Мерли обратилась к вождю, – что Майлин имеет право довести эту авантюру до конца. В Ырджаре многие знали, что Маквэд и я были спутниками жизни. Если мы пойдем вместе, кто нас в чем-нибудь заподозрит? Это самый лучший способ.

Наконец, было решено, что ее план хорош. Меня не спрашивали. По правде сказать, я был занят мыслями об инопланетниках. По словам Майлин, Слэфид с самого начала был замешан в интригах Озокана и угрожал Майлин и Малику. Но ведь я знал, что он всего-навсего младший офицер на корабле Синдиката. Зачем Синдикату война на Йикторе? В прошлом они устраивали такое на примитивных планетах – мы знаем об этих кровавых историях – и ловили рыбку в мутной воде, когда обе воюющие стороны истощались. Но на Йикторе, насколько я знаю, нет таких богатств, чтобы стоило идти на риск привлечь внимание Патруля.

Я ломал себе голову над этим, пока мы ехали обратно по своему следу.

Ехали мы верхом – я, Майлин, Мерли и двое мужчин Тэсса, ехали с такой скоростью, на какую были способны животные. Через три дня скачки мы добрались до укромного уголка у спуска на равнины и разбили там лагерь.

В эту ночь мы спали и на следующий день оставались там же, так как обмен между Майлин и Мерли требовал ненапряженных, отдохнувших тел. Тем временем я пытался узнать, что мог, относительно инопланетников. Понимая мою заинтересованность, все обсуждали со мной этот вопрос, но никто не мог представить себе, по каким причинам Йиктор оказался мишенью для подобного вмешательства.

– Ты говорил о сокровищах, которых много и самых разных, – сказала Майлин. – Ты говорил, что вещь, стоящая в одном мире дороже человеческой жизни и свободы, в другом мире – ничто, детская игрушка. И я не знаю, что у нас есть такого ценного, что принесло нам бедствие со звезд.

– Я тоже не знаю, – сказал я. – Ничего нового и потрясающего на ярмарке не появилось. Все товары, что были там, уже известны Свободным Торговцам. Мы, наверное, взяли на Йикторе выгодный груз – иначе «Лидис» не ушел бы – но груз недорогой, не тот, что мог заставить Синдикат броситься в набег.

– Матэн, – сказал один из Тэсса своему товарищу, – когда мы снова поедем, нам, пожалуй, не придется говорить «это не наше дело, пусть равнинные жители сами разбираются», потому что весь наш мир может оказаться запутанным в это дело, и тогда это коснется и нас.

– В Ырджаре есть консул-инопланетник, – я ухватился за последнюю надежду узнать, как и почему случилось все это. – Он должен знать, хотя бы частично!

На вторую ночь заработала магия Тэсса. На этот раз я в ней не участвовал, и меня послали ждать ту, что выйдет из маленькой палатки, которую они поставили для своих действий. И когда она вышла, одетая в плащ и готовая ехать, мы с ней отправились к равнинам. Остальные остались.

Признаки войны были заметны и здесь, и мы старались как можно меньше быть на виду. Я уже начал сомневаться, попадем ли мы вообще в Ырджар.

Вполне возможно, что город в Осаде. Майлин, бывшая в теле Мерли, не разделяла моего пессимизма. Ырджар всегда был нейтральным городом, местом для встреч, даже когда ярмарка не работала. И если восстание действительно спровоцировано инопланетниками, они первым делом постараются сохранить свободный доступ к космопорту. Войны на Йикторе, в основном, проходили в набегах, быстрых атаках, а не в осадах хорошо укрепленных фортов. От такой осады мало пользы, и свободно организованные объединения бойцов быстро теряют терпение.

К счастью, нам не надо было ехать в окруженную стеной часть города, так как дом консула стоял на краю площади порта. Так что мы свернули на юг, оставив дорогу в Ырджар в стороне, и въехали в порт. Там был всего один корабль – официальный курьер, и я заметил, что он стоит необычно близко к дому консула. В остальном порт был абсолютно пуст. Мы ехали медленно, усталые от двухдневной скачки. Наши казы чуть не падали от усталости, и нам нужны были новые, если нам, вернее, Майлин придется ехать снова. Если все пойдет хорошо, меня выгонят из Ырджара только на корабле.

Мы доехали до края поля без какого-либо оклика, и мне не нравилась тишина, ощущение, что жизнь существует только по ту сторону, в остальном мире. Мы осторожно подъехали к воротам консульства и там были остановлены, но не стражниками, а силовым полем. Видимо, оно окружало все здание.

Я приложил ладонь к переговорному устройству внешнего поста, хотя ладонь Тэсса ничего не значила для замка, и сказал в микрофон, что у меня важное дело к Прайдо Алсею. Долгую, очень долгую минуту я думал, что либо войду в пустой офис, либо покажусь столь подозрительной фигурой, что скорчусь от удара луча.

Но затем экран осветился, я увидел лицо консула и знал, что он тоже меня видит.

Когда я заявил о своем деле, я говорил на языке Торговцев, и теперь консул смотрел на меня с удивлением. Он повернул голову и что-то сказал через плечо, потом снова взглянул на меня.

– Что у вас за дело? – спросил он по-ырджарски.

– Важное, и именно к вам, Благородный Гомо, – ответил я на базике.

Видимо он не поверил мне, потому что не ответил. Но через несколько секунд отворилась дверь во внутренний двор, и консул появился там с двумя охранниками. Да и силовой щит был достаточно надежной защитой против любого оружия, известного на Йикторе.

– Кто вы?

Я решил сказать правду, в надежде, что кажущаяся ложь разбудит его любопытство, и он позволит мне рассказать все.

– Крип Ворланд, помощник суперкарго, Свободный Торговец с «Лидиса»!

Он уставился на меня и сделал какой-то жест. Один из стражников подошел к стене, и на мгновение свет силового поля исчез. Оба охранника направили на нас излучатели, как бы захватывая нас лучом. Мы въехали на шатающихся казах во двор, и я услышал свист, будто за нами задвинулся экран.

– А теперь, – торопливо сказал Алсей, – для разнообразия начните с правды.

Все, кто ходит по звездным переулкам, должны принимать самые невероятные вещи, переходящие всякие границы достоверного. Однако я думаю, консул в Ырджаре нашел мой рассказ наиболее странным из всего, что когда-либо слышал. Но хотя я и выглядел Тэсса, я выложил столько инопланетных деталей, что консул согласился, что такое мог знать только тот, кто служил на корабле Торговцев. Когда я закончил, он долго смотрел то на меня, то на Майлин.

– Я видел Крипа Ворланда, вернее, то, что от него осталось, когда его принесли. А теперь появляетесь вы и рассказываете мне обо всем этом. Что вы хотите?

– Сообщить на «Лидис». Позвольте мне самому составить сообщение. Я могу указать детали, которые докажут, что я говорю правду.

– Я дам вам разрешение, Ворланд, – он сухо улыбнулся, – передать все, что вы захотите – если вы сможете.

– Как это – если смогу?

– Я, как вы могли угадать по моему приему, больше не являюсь свободным агентом на Йикторе. Тут работает спутник-перехватчик на орбите.

– Спутник-перехватчик! Но…

– Вот вам и «но». Сто лет назад это было бы обычной, вполне приемлемой ситуацией, но в наше время это просто ошеломляет, правда?

Кобург, глава Синдиката, или какие-то агенты, представители этого Синдиката высадились здесь и уверены, что все в их руках. Я видел доказательства их безжалостных действий.

– Но чего они добиваются? – спросил я. Как он справедливо заметил, сто лет назад такое пиратство никого не удивляло, но сейчас! Патруль давно уже подрезал аппетиты крупных компаний и синдикатов, и за подобные действия строго взыскивалось.

– Что-то есть, – ответил Алсей, – но что именно, не вполне ясно.

Итак, ваша проблема становится относительно малой – разумеется, не для вас. Дело в том… – он замялся. – Наверное, я не должен был бы рассказывать вам об этом, но вы должны быть готовы. Я видел ваше тело, когда оно вернулось сюда. Ваш врач не был уверен, что вы сможете лететь, и протестовал. «Лидис» получил частное предупреждение от местных купцов и согласился отвезти мое письмо в ближайший пост Патруля. Потом из разных намеков и слухов я понял, что «Лидис» стартовал как раз вовремя. Но вы или ваше тело – возможно, не пережили взлета.

Я взглянул на свои руки, лежащие на столе. Длинные тонкие пальцы, кожа цвета слоновой кости – чужие руки, но они служат мне хорошо и слушаются моих команд. А что, если консул прав, если Крип Ворланд, взятый обратно на «Лидис», теперь мертв, положен в гроб по обычаю моего народа и будет вечно кружиться среди звезд?

Рядом зашевелилась Майлин.

– Я должна ехать, – голос ее был слабым и очень усталым. Я вспомнил: обмен между Майлин и ее сестрой не может длиться долго. С каждой минутой опасность для них росла.

– Вы так и не узнали, чего хочет здесь Кобург?

– Тут многое. Недавние перемены в Совете, особенно потому, что они касались правительств некоторых внутренних планет. Этот мир может служить убежищем или базой, временно, конечно, но, возможно, необходимой для какого-нибудь экс-президента, которому не повезло в его родном мире. Здесь он может тренировать армию, а потом вернуться с нею.

Это звучало неправдоподобно, но консул был лучше меня подготовлен к угадыванию правды. Ясно, что сейчас нечего и думать добраться до «Лидиса».

Если капитан Фосс сумел попасть на пост Патруля, то пройдет некоторое время, прежде чем они появятся на Йикторе.

С другой стороны, у Майлин остается очень мало времени. Нам лучше вернуться к ее народу и переждать войну. Я попросил аппарат для звукозаписи и продиктовал письмо, по которому, как я надеялся, меня узнают на «Лидисе». Затем я сообщил Алсею, что собираюсь делать, и он одобрил мой план.

Он дал мне новых казов, правда, не таких выносливых и привычных к горам, как те, что везли нас в Ырджар. В сумерках мы выехали из порта. На этот раз нам не удалось остаться незамеченными: нас выследили, и только благодаря влиянию Майлин на казов мы ушли от преследования. Пение еще больше истощило Майлин, и она потребовала увеличить скорость, так как боялась упасть раньше, чем мы достигнем лагеря. Под конец этой кошмарной скачки я пересадил Майлин на своего каза, потому что она больше не могла сидеть одна. Выбиваясь из сил, мы въехали в овраг между двумя холмами, где остальные должны были ждать нас.

На Земле валялась скомканная, разодранная палатка. Запутавшись в ее складках, лежал один из Тэсса.

– Мунстенс! – Майлин вырвалась из моих рук и бросилась к нему. Она взяла его за голову обеими руками, вглядывалась в неподвижное лицо и прислушивалась к его дыханию. Весь перед его туники был в алых пятнах, однако он каким-то образом удерживал последние капли жизненных сил до нашего приезда.

– Мерли, – раздался его мысленный шепот, хотя ни одного слова не вышло с помертвевших губ, – ее увезли, думали, что это ты…

– Куда? – одновременно спросили мы.

– На восток…

Он многое сделал для нас, но это был конец. Легкий вздох – и жизнь ушла из него.

Майлин взглянула на меня.

– Они искали меня. Хотят моей смерти. Если они поверили, что теперь я в их руках…

– Мы поедем следом! – обещал я, и будь что будет, но я сдержу свое слово.

Глава 19

Я увидел, что воля человека может заставить его перейти границы физических возможностей: Майлин, которую я вез почти на руках, проявила такую волю, выехав из разоренного лагеря.

Я закатал тело Тэсса в лоскут палатки и огляделся в поисках следов другого нашего спутника.

– А где Матэн?

Майлин уже сидела в седле, закрыв лицо руками.

– Он ушел вперед, – ответила она.

– Тоже пленником?

– Моя сила так быстро падает. Я не могу сказать, – она уронила руки и взглянула на меня такими пустыми глазами, будто жизнь отлила из них.

– Привяжи меня. Я не знаю, смогу ли я ехать.

Я сделал то, что она меня просила, и мы выехали из оврага по следу налетчиков, которые не трудились скрывать его. Так было множество следов казов. Я подумал, что тут было не менее десятка всадников.

Мы ехали не по дороге, как раньше, а через холмы. Майлин не правила своим казом, тот сам вплотную следовал за моим. Она опять закрыла руками лицо, и я подумал, что она теперь скрылась и от физического, и от умственного мира, чтобы поддерживать связь, ведущую к цели.

Ночь сменилась днем, и мы обнаружили место привала, где зола была еще горячей. Голова Майлин опустилась, руки бессильно повисли, она тяжело дышала и поднялась только по моему настоянию. Я влил ей в рот воды и увидел, как ей больно и трудно глотать. Она выпила совсем немного.

Странно было видеть ее такой покорной, когда я привык считать ее одаренной сверхчеловеческой властью. Ее полузакрытые глаза остановились на мне, когда я напоил ее, и в них было знание.

– Мерли еще жива. Они везут ее к какому-то верховному лорду, – еле слышно прошептала она.

– А Матэн?

Я надеялся, что другому Тэсса удалось избежать смерти или плена и что он может присоединиться к нам в слабой попытке отбить тело Мерли у захватчиков.

– Он… ушел.

– Умер?!

– Нет. Он ушел звать…

Ее голова снова упала на грудь, стройное тело качалось на ремнях, которые держали ее в седле. Я не стал поднимать ее. Я стоял в пустом лагере врага и думал, что теперь делать. Майлин явно не может продолжать путь, а ехать одному глупо. Но бросить след я тоже не мог.

– Ах-х-х… – не то вздох, не то тихое пение послышалось со стороны Майлин. Я подскочил к ней. Этот звук выходил из ее губ, но она еще не вышла из оцепенения.

В кустах зашуршало. Я быстро обернулся, неуклюже выхватив нож Тэсса я не привык к этому оружию. Из кустарника, еще сохранившего листья, появилось животное – нет, животные, и не родственные. Первый зверь, высунувший клыкастую морду из кустов, вовсе не был того же образца, что и другие. Тут были Борба и Ворс, похожая на них Тантака, были похожие на Симлу – в общем, великое множество!

Животное, которое вело это молчаливое, целеустремленное передвижение, было новым для меня: длинное гибкое тело, грациозные кошачьи движения, остроухая голова и… глаза, светящиеся человеческим разумом!

– Что это? Кто это? – встретил я лидера вопросом.

– Матэн!

А другие? Тоже Тэсса? Или кто-то из тех, кого отпустила Майлин? Может быть, компаньоны других хозяев и хозяек?

– И те, и другие, – ответил Матэн, мягко прыгнул к казу Майлин, встал на задние лапы и посмотрел на нее.

– Ах-х-х… – снова протянула она, не открывая глаз и не глядя на Матэна и компанию. Это была именно компания, а не полк.

Снова шелест веток, новые головы. На меня смотрели суженные глаза животных.

– Она не может ехать дальше, – сказал я Матэну. Мохнатая голова повернулась, круглые глаза встретились с моими.

– Она должна! – он схватил зубами один из ремней, которыми она была привязана, и резко дернул. – Это удержит. Она ОБЯЗАНА ехать!

Если он и дал своей армии какую-нибудь команду, я ее не слышал, но они хлынули потоком мимо Майлин к западу и исчезли. Не знаю, сколько их было, но, во всяком случае, много больше, чем я когда-нибудь видел.

Кошка-Матэн пошел перед нами, и мы поехали. Я старался держаться рядом с Майлин, чтобы поддержать ее, если понадобится. Она наклонилась вперед и почти легла на шею каза, полностью забыв о нас и о дороге.

Животные появлялись и исчезали, временами они подбегали и смотрели на Матэна. Я был уверен, что они приносили сообщения, но никакой информации не мог уловить. Мы быстро ехали по холмам, и дорога привела нас не к ущелью, а к крутому подъему. Я спешился и пошел рядом с Майлин. Здесь не было признака какой-нибудь тропы, и мы некоторое время потихоньку двигались по острому гребню. Я не поднимал глаз от своих ног, чтобы не закружилась голова.

Наконец, мы вышли на ровное пространство. Здесь шел снег, и тонкие его хлопья жалили мне ноздри, яркими точками сверкали в воздухе. На равнинах еще стояла осень, а здесь зима уже пригладила землю. Я плотнее запахнул плащ на Майлин, она зашевелилась под моей рукой. Я чувствовал, как пробегает дрожь по ее тонкому телу, слышал ее тяжелое дыхание, затем крик. Она оттолкнула мою руку, села, как не сидела уже несколько часов, посмотрела на меня, на скалы, снег сначала диким невидящим взором, а потом узнавая все.

– Майлин! – пронзительно крикнула она. Ей ответило эхо и низкий рык животного с глазами Матэна. Она сразу же прижала руки к губам, как бы желая задушить свой крик.

Только что усталая и беспомощная, она теперь сидела прямо, как будто в нее вливались волны силы. На ее щеках появился даже нежный румянец, более яркий, чем я когда-либо видел у Майлин.

Майлин? Теперь мне было ясно, что это была не Майлин. Мерли вернулась в свое тело. Прежде чем я успел высказать это или спросить, она кивнула.

– Мерли.

Это я и сам угадал. Время Майлин кончилось, обмен совершился без всякой церемонии и без внешних признаков.

– А Майлин? – спросили мы с Матэном – я вслух, а он мысленно.

– С ними, – она вздрогнула, и я знал, что не от холода, хотя дул холодный ветер.

Она обвела глазами пики, как будто искала ориентиры, а затем показала на один из пиков справа.

– Их лагерь там, на дальнем склоне.

– Надолго? – спросил Матэн.

– Не знаю, они ждут кого-то или какое-то распоряжение. Они держат Майлин по приказу начальника. Я не знаю, кто он. Не думаю, что у нас много времени в запасе.

Матэн снова зарычал и исчез, блеснув красновато-серым мехом, и я знал, что не все те, кого он призвал в свой необычный отряд, помчались за ним. Мерли взглянула на меня.

– Я не Певица. У меня нет власти, которая могла бы помочь нам сейчас.

Я могу быть только проводником.

Она погнала каза вслед за Матэном, и я поехал за ней. В эти минуты я хотел бы снова оказаться в теле барска и бежать за воином Тэсса. Бег уверенно ступающего животного в этом лабиринте скал и обрывов был бы куда быстрее, чем наши осторожные шаги. Меня подгоняло нетерпение, я еле сдерживался, чтобы не обгонять Мерли.

Она несколько раз бросала на меня быстрый взгляд и тут же отводила его, как будто искала что-то и каждый раз убеждалась, что этого нет. Я знал, что именно привлекало и затем отталкивало ее.

– Я не Маквэд.

– Нет. Глаза могут обмануть, они ворота для иллюзии. Ты не Маквэд.

Однако сейчас я рада, что ты носишь то, что принадлежало ему. Майлин попала в спираль, не соответствующую ее вращению. Сердце не один раз предавало мозг.

Я не понял ее слов, да это и не имело значения, потому что я знал только одно: пусть я Тэсса только внешне, я никуда не сверну с дороги, лежащей теперь перед нами. Был ли я все еще Крипом Ворландом, спрашивал я себя, не скрывая сомнений. Когда я жил в теле барска, случалось, что человек терялся перед животным, теперь я тоже мог соединиться с тем, что оставалось от Маквэда в его оболочке. А если я снова вернусь в тело Крипа Ворланда – на что теперь мало надежды – стану ли я только Крипом Ворландом?

– Зачем им нужна Майлин? И как они нашли вас?

– Они не случайно нашли нас, а выследили, но как именно, не знаю.

Зачем им Майлин, тоже трудно сказать. Я слышала, что они хотят возложить на нее вину за то, что с ними случилось. Думаю, что они собираются как-то воспользоваться ею, чтобы склонить Осколда на свою сторону и открыть какую-то дверь на западные земли, где он может стать верховным лордом.

Тем, кто ее держит, дан приказ – только держать и больше ничего. Решать будет тот, кого ждут.

Мы поднимались, спускались и опять поднимались по бездорожью, но где казы все-таки могли поставить ноги. Мы были под тенью пика, на который указывала Мерли. Вокруг было тихо, не было ни одного животного из той армии, что маршировала с нами, если не считать четких подписей отпечатков лап то там, то тут.

– Казы дальше не пойдут, – Мерли спрыгнула с седла. Отсюда мы пойдем сами.

Путь был крутым и опасным. Временами мы почти висели, удерживаясь кончиками пальцев, но все-таки дюйм за дюймом продвигались вперед. Мы обогнули скалу и вышли на другую сторону.

Снегопад прекратился, но сменился морозом, щипавшим легкие при каждом вздохе. Мы вошли в нишу и заглянули вниз, в красноватую бездну у подножия восточных холмов страны Осколда.

Наступила ночь. Я жалел, что у меня нет глаз Джорта, чтобы видеть в темноте. Земля была такой же жесткой и шероховатой, как и пещера, где мы укрылись. Спускаться в темноте было рискованно, но медлить мы не могли.

Мерли показала:

– Там!

Ни палаток, ни фургонов, только костер. Видимо, там не боялись привлечь внимание. Я пытался определить место на склоне, где мог находиться их пикет разведчиков. Мелькнула тень. Прикосновение к мозгу это прибежала Борба.

– Иди… – она качнула головой, показывая тропинку, и мы побрели за нею следом, стараясь как можно меньше шуметь. Спускаясь, мы заметили черную кучу. Из нее высовывалась рука ладонью вверх, с неподвижными пальцами. Борба оскалила зубы, зарычала и прошла мимо руки и того, что лежало на ней. Наконец, мы спустились со скалы на землю. Отсюда нам не был виден маяк лагерного костра, пришлось положиться на мохнатого проводника.

У меня больше не было обоняния Джорта, но, возможно, нос Тэсса устроен лучше, чем у моей породы: я улавливал запах животных и мог сказать, что армия Матэна залегла здесь в ожидании. Затем как из-под земли выросло животное покрупнее, и я уловил мысль Тэсса:

– В лагерь идет отряд. Торопись!

Мы пошли в тени скалы. Огонь костра поднялся выше, дал больше света: двое мужчин энергично подбрасывали в костер топливо. Я насчитал восемь человек в поле зрения. Все они, по-моему, были копией любого присягнувшего-на-мече, которых я видел в Ырджаре. Эмблемы на их плащах я не мог разглядеть.

– Чьи? – послал я мысль Матэну.

– Люди Осколда – тот, тот и тот, – указал он на троих. – Остальные…

Я никогда не видел этой эмблемы.

Резкий и отчетливый звук горна оборвал разговор в лагере. Секунда молчания – затем приветственные крики.

– Где Майлин?

– Там, – ответила Мерли. В свете костра неподвижно лежало то, что я принял за сверток одеял. – Они боятся ее, боятся взглянуть ей в глаза. Они укутали ее плащами, чтобы она не обратила их в животных. Они говорят, что не только она, а все мы можем это сделать.

Я не слышал рычания Матэна, но чувствовал вибрацию мохнатого плеча, прижавшегося ко мне.

– Не можем ли мы подобраться к ней… – начал я, но тут на свет костра вышел второй отряд. На плащах и шлемах сверкал и искрился орнамент.

Предводитель был заметно выше остальных.

– Осколд, – опознал его Матэн.

До нас донеслись голоса, но слова чужого, неизвестного языка я не понимал и попытался опознать эмоции. Торжество, удовлетворение, злоба. Да, эмоции легче понять, чем слова.

Один из тех, кто занимался костром, схватил узел с Майлин и потянул вправо. Другой выступил вперед, взялся за ту часть плаща, которая покрывала ее голову и плечи, и сдернул. Ее серебряные волосы оказались на свободе. Гордо подняв голову, она стояла перед Осколдом.

– Берегись, лорд, она превратит тебя в зверя! – крикнул один из спутников Осколда, оттаскивая его назад. Его мысль была так интенсивна, что я мог прочесть ее.

Осколд засмеялся. Его рука в перчатке, усиленной кастетом с металлическими шипами, размахнулась и ударила Майлин в лицо. Она упала.

Так Осколд дал нам сигнал. Как только Майлин упала, из темноты выпрыгнули тени – они рычали и визжали, выли и рвали, рвали, рвали. Я услышал крики людей, вопли животных и бросился к Майлин.

Я не мастер меча, и мой нож был для меня плохим оружием, но я снова почувствовал в себе ярость Джорта, в мозгу вспыхнул красный занавес, закрывающий мысли и оставивший мне только одну цель. Так было, когда я гнался за Озоканом и его людьми…

Она не шевельнулась под моей рукой, в ней не было жизни, лицо было обращено к небу – кровавое месиво из костей и мяса. Я наклонился над ней и зарычал, как те мохнатые существа, которые сражались рядом.

Как было с отщепенцами, убившими Малика, так было теперь и с этими.

Их охватил дикий ужас от такого способа ведения войны, человеческий ум не мог постичь его. Волны животных обрушились на них. Некоторые от страха лишились присутствия духа, хотя были воинами, другие сопротивлялись, убивали, третьи отступали, но животные преследовали их, сбивали с ног и убивали.

В этой вражеской группе для меня существовал только один, и я пошел на него, сжимая в руке нож. Несмотря на внезапность нашего нападения, один из охранников Осколда держался рядом с ним, ограждая его своим щитом от напора двух венесс, которые прыгали и снова отскакивали, ожидая удобного момента. Споткнувшись о чье-то тело, я упал вперед, едва не угодив в костер. Руки мои упали на лучемет – вещь, которую я никак не предполагал найти здесь, но которая улеглась в моей ладони также привычно, как и разношенная перчатка. Я даже не стал вставать, а лежа нажал кнопку оружия, которое не имело права здесь быть.

Его луч пронесся опаляющим глаза огнем. Никакой щит не мог устоять против него, не только человек. Я хотел, чтобы Осколд почувствовал на себе мои руки, но я держал то, что послала мне судьба, и воспользовался инопланетным оружием. Раз… два! Осколд, наверное, уже упал, но там были другие его люди. Шипение – и луч умер, кончился заряд. Я швырнул лучемет в костер и бросился к Майлин.

Ее глаза под ужасной раной были теперь открыты. Она увидела меня и узнала – в этом я был уверен. Я поднял ее и отнес к скале, где была Мерли.

Я слегка пошатывался и вынужден был прислониться к холодному камню. Мерли была все еще там, она не дотронулась до того бедного свертка, который я держал, а только положила руку мне на плечо. Поток силы перелился от нее ко мне.

Это была битва, здесь сражались и умирали люди и животные. Для меня она была таким кошмаром, что я даже не помню деталей. Наконец, все успокоилось, и мы снова пошли к костру. Все выглядело как наша победа, но вполне могло оказаться и поражением.

Я положил Майлин на платья Мерли, которые она расстелила. Майлин все еще смотрела на меня, на Мерли, на животных, на оставшегося пока кошкой Матэна, у которого была рана в боку. Но мысли Майлин не доходили до меня.

Только глаза ее говорили мне, что она жива. Внезапно я почувствовал, что не могу ни на кого смотреть, встал и пошел куда глаза глядят, спотыкаясь о мертвецов. Кто-то пошел за мной и, подпрыгнув, схватил зубами мою болтающуюся руку. Я взглянул – это была Борба. Из ее разорванного уха капала кровь, но неустрашимые глаза пристально смотрели на меня.

– Иди…

Ничто теперь уже не имело значения, и я пошел за нею. Мы пробрались через кусты и подошли к линии казов. Кто-то двигался впереди, раненый.

Борба зашипела и потянула меня за руку, понуждая идти туда. Фигура, нащупывая поводья, повернулась ко мне. В темноте я не мог разглядеть лица, но понял, что это беглец из лагеря. Я бросился на него. Он упал под моим весом, но попытался сопротивляться. Я нанес ему такой удар, что моя тонкая рука Тэсса онемела. Но и тот подо мной не шевелился более. Я схватил его за воротник и потащил к свету.

– Крип Ворланд! – донесся до меня призыв. Я бросил бесчувственного пленника и побежал к тем троим, что ждали меня. Матэн лежал, положив голову на колени Мерли, а Майлин… Я не мог собраться с духом и взглянуть на нее. Но ведь она призывала меня! Я опустился на колени и взял ее руки в свои. Ее руки не ответили мне пожатием. Жили только ее глаза. Рядом с ней кто-то шевелился и скулил – Ворс или кто-то из той же породы.

Мерли пошевелилась. Матэн поднял голову. Было светло от костра, но над нами висела луна. Ее три кольца, бывшие такими яркими и отчетливыми в начале нашего безумного приключения, теперь затуманились. Видимо, они скоро исчезнут.

– Луна! – чуть шептала мысль. – Матэн, луна!

Ее руки были совсем холодными, и не было ничего, что могло бы согреть их. Глассия вдруг пронзительно вскрикнула. Голова Матэна поднялась выше.

Из его горла вырвался громкий звук, но это не было звериным ревом, это было пение, которое входило в мою голову, в кровь, проходило через меня.

Мерли подхватила песню, она не могла быть запевалой, но вторить могла. А глаза Майлин были прикованы к моим, они старались найти что-то, прикоснуться к той части моего теперешнего мозга, о которой Крип Ворланд ничего не знал. И я, кажется, тоже запел, хотя не особенно в этом уверен.

Мы сидели в легком тумане угасающих лунных колец и песней помогали Майлин выйти из смерти в новую жизнь.

Когда я снова обрел полное сознание окружающего, в моих руках были руки оболочки, которую покинул дух. А на сгибе моего локтя лежала теплая, маленькая мохнатая головка…

Я выпустил руки смерти, чтобы прижать к себе тепло и жизнь.

Пленник, захваченный мной у линии казов, смотрел на меня, когда мы привели его в чувство, но, конечно, не узнал. Зато я его узнал: он мало изменился с того дня, когда внушил мне мысль встретиться с Майлин. Гек Слэфид! Он пытался торговаться с нами – это с Тэсса-то! Такой глупости я от него не ожидал – разве что мой способ брать в плен временно лишил его разума. Затем он стал угрожать, рассказывая, что случилось со всеми Тэсса, если его немедленно не отпустят, намекал на тех, кто стоит за ним. Тут, видимо, его тоже подгонял страх. Но мы услышали достаточно для того, чтобы я смог угадать остальное…

Алсей попал в точку относительно начала всего этого. К Йиктору уже не первый год приглядывались те, кто нуждался в примитивной планете как базе и складе боеприпасов. Кобург так глубоко увяз в политической игре, что мог утонуть, если эти исследователи не помогут ему. Они считали, что Тэсса представляют угрозу, и планировали организовать против них великий крестовый поход. Предполагалось объединить лордов в армию под одним вождем, чтобы можно было отправить эту армию куда потребуется. Однако старинная вражда и соперничество между лордами затрудняли работу, и было решено воспользоваться столкновением Майлин с Озоканом, чтобы подхлестнуть этот крестовый поход.

Кто знает, к чему это могло привести? Сейчас Слэфидвыбыл из игры, и я уверен, что сознание этого разъедало его, и он без устали бормотал, отказываясь признать крушение своих честолюбивых планов.

Мы взяли его с собой в ту странную долину на дне бывшего озера. И там мы все стояли перед Древними. На Слэфида они почти не потратили времени, а отдали его мне, чтобы я отвез его в порт и поставил перед судом его собственного народа. Они знали, что он моей крови и поэтому должен быть под моей ответственностью.

Затем они судили Майлин по своим законам. Мне не позволили ни спрашивать, ни говорить, и дали понять, что только из любезности разрешают мне присутствовать.

Когда я уезжал оттуда, со мной поехал страх Тэсса. Я вез с собой мохнатое существо, но не Ворса, а другое.

Таков был их приговор – она остается в теле, добровольно отданном ей той, которая любила ее, и будет жить в нем до тех пор, пока луна и звезды не встанут в благоприятное для нее положение, согласно каким-то неясным подсчетам Древних. И все это время она должна быть со мной, поскольку, как они сказали, я был ее жертвой – с чем я не был согласен.

Мы привезли Слэфида, впавшего теперь в мрачное молчание, в Ырджар.

Здесь ему пришлось заговорить – с офицерами Патруля, которые прилетели по письму, доставленному «Лидисом». Так кончилась эта инопланетная авантюра, по крайней мере, в том, что касалось Йиктора. Планета осталась зализывать раны и наводить хоть какой-то порядок в хаосе.

И вот я сидел с капитаном Фоссом и остальными с «Лидиса» и поглядывал в зеркало, висевшее на стене жилой комнаты консула. Там я видел Тэсса. Но в теле Тэсса был, может, изменившийся, но все-таки Крип Ворланд. Пути Тэсса – не мои пути, я не был настоящим Тэсса и не мог жить их жизнью. Они открыли бы для меня свои фургоны и палатки – Матэн, снова приняв человеческий облик, приглашал меня в свой клан, но среди них я был бы кем-то вроде однорукого, хромого и одноглазого калеки.

Все это я рассказал Фоссу, но, по нашему обычаю, решение принадлежало не только ему, а всей команде. Ведь пустая скорлупа от Крипа Ворланда, увезенная с Йиктора, умерла и была выброшена в космос. И теперь я ждал, сочтут ли Крипа Ворланда действительно умершим или позволят ему вернуться к жизни.

– Свободный торговец, – задумчиво сказал Фосс, – я видел за свою жизнь много вещей и много обменов в разных мирах, но впервые вижу обмен телами. Ты сказал, что эти самые Тэсса смотрят на свою внешность, на мясо и кости, как мы смотрим на одежду, и могут сменить ее в случае необходимости. Это остается в силе и для тебя?

Я покачал головой.

– С моим собственным телом – да, но не с другими. Я Тэсса только по виду, но не по власти. Я останусь таким, каким вы меня видите.

– Вот и хорошо! – Лидж ударил ладонью по столу. – Раньше ты знал свое дело, делай его и в другом теле. Как, ребята, согласны?

Он взглянул на Фосса и на остальных. И я почти прочел их вердикт еще до того, как услышал его. По правде сказать, я внутренне сомневался, имею ли я право просить о возвращении на «Лидис»: ведь во мне была какая-то часть Джорта и Маквэда. Возможно, я получил не только тело. Но если они меня считают Крипом Ворландом, я постараюсь стать им полностью. Я должен отбросить всякие сомнения. Джорт и Маквэд ничто по сравнению с тем, чего ждали от меня. Я Крип Ворланд, Торговец, вот и все. Так и должно быть!

Но я увез с Йиктора не только другое тело. Мою кабину и мои мысли делит маленькая мохнатая особа. Я часто вижу ее не такой, какая она сейчас, а какой она была. Она пришла по своей воле и по воле Тэсса.

Время между звездами растягивается, и судьба поворачивается то хорошей, то дурной стороной. Есть сокровища и сокровища. Может, одно из них попадет в наши руки и лапки. И у нас будет свой корабль, и мы с компанией маленького народа пойдем по звездным трассам. Как знать?

Я – Крип Ворланд с «Лидиса», и все уже забыли, что я раньше выглядел по-другому. Но я не забыл, кто живет в шкурке глассии и в один прекрасный день снова пойдет на двух ногах. Мы снова увидим Йиктор, и если он будет тогда под Луной Трех Колец – кто знает, что может случиться?

Андрэ Нортон Изгнанники звезд (Вольные торговцы — 2)

Глава 1 КРИП ВОРЛАНД

Что-то изменилось в комнате — или это потемнело у меня в глазах? Я прикрыл глаза руками и задумался, глаза ли меня подводят или здесь что-то не так? Потому что это появившееся марево вполне могло быть порождением сильных эмоций, и любой человек, обладавший хоть какими-то задатками эспера, легко мог определить, каких именно — это были вкус, запах и прикосновение страха. Не нашего собственного страха, а страха того города, что нервно пульсировал вокруг нас, как огромный испуганный зверь.

Мне захотелось убежать из этой комнаты, из этого дома, из этого города в безопасность «Лидиса» и спрятаться в раковине корабля Вольных Торговцев, бывшего моим домом, от этого страха, граничащего с ужасом. Но я остался сидеть, где сидел, руки мои спокойно лежали на коленах, и я продолжал наблюдать за своими собеседниками и вслушиваться в щёлкающие звуки речи людей из города Хартума планеты Тот.

Их было четверо. Двое из них были священники преклонного возраста. Дорогие фиолетовые накидки, которые они так и не сняли, несмотря на жару в комнате, говорили об их принадлежности к высшим слоям местного духовенства. Тёмная кожа лиц, бритые головы и оживлённо жестикулирующие руки согласно древней традиции были окрашены в жёлтый цвет. Каждый ноготь на пальцах закрывался металлической пластинкой, украшенной драгоценными камнями. Даже в приглушённом свете комнаты камни мерцали, вспыхивали и переливались, когда их пальцы привычно рисовали в воздухе символы общения со своим Богом.

Их сопровождали официальные представители правителя Хартума. Они расположились за столом напротив нашего капитана Урбана Фосса, полностью предоставив ведение переговоров священникам. Руки их постоянно находились рядом с оружием на поясах — словно каждую минуту они ожидали, что распахнется дверь и в комнату ворвутся враги.

Нас было трое с «Лидиса» — капитан Фосс, суперкарго Джел Лидж и я, Крип Ворланд, самый младший в этой компании Вольных Торговцев. О Вольных Торговцах говорят, что они не могут жить без Космоса и его бесконечных звёздных дорог. Действительно, эта бесконечность расстояний и столь же бесконечная свобода наших передвижений составляли весь смысл нашей жизни. Мы были скитальцами так долго, что, похоже, превратились в новую расу человечества. Нам было наплевать на все эти внутрипланетные и даже межпланетные интриги, хотя порой мы оказывались втянутыми в них. Впрочем, это случалось достаточно редко. Опыт — жестокий учитель. Он научил нас держаться как можно дальше от политики.

Я сказал, что нас было трое. Я ошибся — нас было четверо. Стоило мне опустить руку, как пальцы прикасались к жёсткому взъерошенному меху глассии. Она сидела рядом с моим стулом и гораздо острее, чем я, ощущала тревогу, сгустившуюся вокруг нас.

Посторонний, взглянув на нас, решил бы, что около меня сидит обыкновенная глассия с Йиктора. Чёрный густой мех, венчик жёстких серо-белых волос на голове в виде короны, тонкий и длинный, как всё её тело, хвост, большие лапы с узкими и острыми, как кинжалы, когтями. И всё-таки это была не глассия. В теле животного жила душа Майлин. Раньше она была Лунной Певицей Тэсса. Она обрела эту оболочку, когда её настоящее тело было разбито и умирало. Её собственный народ приговорил Майлин остаться в нём, пока она не заслужит прощение. Это было жестокое наказание. Те, кто приговорил её, считали, что она нарушила законы своего народа.

Йиктор в пору Луны Трёх Колец — всё случилось именно тогда, чуть больше планетарного года назад, и навсегда теперь впечатано в мою память. Я не забуду ни одной мелочи, связанной с тем временем. Майлин спасла меня. Спасла мою жизнь, но не тело, которое было у меня, когда я приземлился на Йикторе. То тело давно «умерло» и вынуждено скитаться среди звёзд, пока однажды непопадёт в огненные объятия одного из солнц и не сгорит дотла.

Тогда-то у меня и появилось второе тело. Оно было на четырёх лапах, охотилось, убивало, лаяло на Сотру — луну Йиктора. Оно оставило в моей памяти странные воспоминания о мире, полном запахов и звуков. А сейчас у меня уже третья оболочка, очень похожая на моё первое тело, но всё же отличающаяся от него. Это последнее тело сохраняет бесчисленные воспоминания прошлого. Воспоминания постепенно проникают в моё сознание, и тогда мой привычный, обыденный мир «Лидиса» (который я знаю с самого рождения) начинает казаться мне незнакомым и странным. Моё прошлое не узнаёт его. И всё-таки я остаюсь Крипом Ворландом, независимо от внешней оболочки (ныне ею служит тело Маквэда из рода Тэсса). Это двукратное переселение моей души совершила Майлин, и за это она заключена теперь в тело зверя, ходит на четырёх лапах и сидит рядом с моим стулом. И, честно говоря, я очень рад, что она осталась со мной.

Сначала я был человеком, потом барском, сейчас я — Тэсса. Частицы каждого облика неразрывно смешались в моём сознании. Поглаживая жёсткий хохолок Майлин, я слушал, смотрел и вдыхал в себя воздух, пропитанный не только запахами, характерными для домов Хартума, но и эмоциями его обитателей. Я умею улавливать чужие мысли. В этом нет ничего необычного — многие Торговцы обладают подобным даром. Но я знал, что у Маквэда, как представителя расы Тэсса, это чувство развито намного сильнее. Поэтому меня и пригласили на переговоры. Мои руководители решили использовать меня как эспера, чтобы как можно лучше понять тех, с кем нам пришлось общаться.

Гораздо более чувствительная, чем я, Майлин тоже должна была помочь нам проанализировать полученную информацию. Фосс использует наш отчёт, когда станет принимать решение. А решение это должно быть принято очень быстро.

«Лидис» приземлился здесь четыре дня назад с грузом порошка палма, получаемого из бурых водорослей Гавайки. В обычное время этот порошок был бы продан храмам, использующим его в качестве горючего для вечнопылающих ритуальных огней. Торговля эта не особенно прибыльна, но, как говорится, жить можно. К тому же в обмен (если расположить к себе священников) можно заполучить что-нибудь из сокровищ Нода. А они стоят очень дорого в любом внутреннем мире.

Планеты Тот, Пта, Анубис, Сехмет и Сет вращаются вокруг звезды Амон-ра. Из этой пятёрки Сет расположена слишком близко к солнцу, чтобы на ней могла появиться жизнь, а Анубис представляла собой безжизненную ледяную пустыню. Оставались Тот, Пта и Сехмет. Все они были исследованы, а две — частично колонизированы несколько поколений назад переселенцами с Земли. Но только оказалось, что они не были первыми.

Наш народ поздно вышел в космос. Мы это обнаружили уже во время первой галактической экспедиции. Оказывается, существовали расы, империи, которые возвысились, распались и исчезли задолго до того, как наши предки обратили свой взор к небу, чтобы узнать природу звёзд. Куда бы мы ни прилетали, везде встречали следы этих других людей — в основном, не поддающиеся изучению. Мы назвали их «Предтечами», считая, что это представители какой-то единой великой расы. Мы тогда ещё многого не знали и не понимали. И только гораздо позже мы убедились, что существовало и существует множество галактических империй и множество рас, путешествующих в бесконечном времени и пространствах. Да и теперь мы знаем лишь ничтожную часть их.

На планетах звезды Амон-ра люди отыскали немало древних следов этих межзвёздных скитальцев. Но до сих пор всё ещё не было установлены истоки и генезис расы, которая здесь когда-то процветала: покорила ли она только систему звезды Амон-ра, или же была отдалённой ветвью ещё не классифицированной галактической цивилизации. В пользу последней гипотезы говорила необычность и древность найденных на здешних планетах «сокровищ», над которыми священники чуть ли не с первых дней появления установили строжайший контроль.

Каждый народ имеет своих богов, свои управляющие силы, порождаемые какой-то внутренней потребностью верить в существование чего-то сверхъестественного, чего-то высшего. В некоторых цивилизациях эта вера выродилась в религии страха и тьмы с кровавыми жертвоприношениями, безжалостностью и неумолимостью служителей ужасных культов. В других — просто признают существование души и обходятся без всяких формальных ритуалов. Но во многих мирах, как, например, в этом, боги сильны, а их служители почитаются непогрешимыми и стоят намного выше светских правителей. Поэтому Торговцы ведут себя очень осторожно в подобном мире, где много храмов и священников.

Система Амон-ра была колонизирована беженцами с Веды. Они сбежали от всеобъемлющей разрушительной религиозной войны. Поэтому, конечно, с самого начала всем здесь заправляли церковные иерархи.

К счастью, они не были фанатиками и не боялись неизвестного. В некоторых мирах артефакты древних цивилизаций просто уничтожались как дьявольские изделия. Но здесь некий дальновидный высокопоставленный священник в первые же дни очень быстро сообразил, что эти останки обладают немалой ценностью, которую можно использовать с большой выгодой. Он объявил все эти находки собственностью Бога. Было решено, что они должны храниться в храмах.

Когда Торговцы установили контакт с Тотом (поселение на Пта было слишком мало для космических визитов), им предложили для продажи ничтожную часть этих сокровищ. Но даже эта мелочь оказалась настолько ценной, что Торговцы зачастили сюда, хотя здесь не было больше никакого другого товара, способного заинтересовать внешний мир.

Во время первой продажи им предложили самые незначительные предметы, почти крохи. Наиболее же ценные вещи использовались для украшения храмов. Но и этого было вполне достаточно, чтобы сделать путешествие далеко не бесполезным для Вольного Торговца, хотя подобная выгода не привлекала крупную компанию. Торговое пространство нашего народа довольно ограничено. Мы живём на самой окраине торговой зоны галактики, и крупные Компании сюда почти никогда не залетают.

Так что торговля с Тотом стала для нас обычным делом. Но время на корабле течёт не так, как на планете. Между нашими визитами здесь проходили годы, и за это время могут произойти огромные перемены в любой сфере жизни — политической и даже физиологической. И когда на этот раз «Лидис» совершил посадку на Тоте, мы обнаружили здесь серьёзные перемены. Напряжённое бурление общественной жизни, которое мы сразу же почувствовали в городах планеты, предвещало начало социального хаоса. Постепенно мы начали разбираться в происходящем. Правительство и религия — долгое время правившие совместно — впали в противоборство.

Полгода назад в горной стране на запад от Хартума появился новый пророк. Так бывало уже не раз, но раньше тем или иным способом служителям храмов удавалось нейтрализовать их влияние без существенных волнений. На этот раз духовенству пришлось защищаться более серьёзно. Из-за их самодовольства и самоуверенности, укрепившихся за долгие годы незыблемого правления, они с трудом справились с первыми трудностями.

Как это иногда бывает, одна ошибка приводила к другой, гораздо более серьёзной, и это происходило до тех пор, пока правительство Хартума не оказалось в опасности. Одержав над священниками ряд побед, восставшие почувствовали уверенность. Здешнее дворянство, как правило, неплохо относилось к духовенству. За долгие годы их интересы так переплелись, что теперь было очень сложно отделить их друг от друга. Но, как и в любом обществе, всегда найдутся недовольные. Небольшая часть дворянства (среди них попадались даже члены древнейших фамилий) считала, что имеет меньше, чем хотелось бы. Предвидя возможность извлечь для себя выгоду из происходящего, они объединились с мятежниками.

Искрой, которая разожгла пламя восстания, послужила попытка вскрыть один из тайников с сокровищами. В нём оказалась заключена и неизвестная таинственная инфекция, быстро убившая всех, кто участвовал в той операции. Болезнь стремительно распространилась дальше, унося жизни многих, не имевших никакого отношения к этому делу. Объявившийся священник-пророк стал внушать недовольным, что эти сокровища от дьявола и должны быть безоговорочно уничтожены.

Он взвинтил толпу, разбудив в ней жажду разрушений, призывая уничтожать монастыри, в которых тоже хранятся сокровища. Только тогда власти зашевелились. Но вирус насилия уже проник в народ. Восстание ширилось, находя сторонников среди тех, кто хотел изменить существующее положение вещей.

Обычно там, где действуют вековые и, казалось бы, незыблемые законы, власти часто не осознают серьёзности местных бунтов. Однако среди духовенства всё же нашлось несколько человек, согласившихся, хоть и с неохотой, выехать для увещевания восставших. Но эти попытки обернулись лишь никому не нужной говорильней.

Теперь на планете полыхала первоклассная гражданская война, и, как мы уже успели понять, правительство чувствовало себя весьма неуверенно. Поэтому и была организована эта секретная встреча в доме местного правителя. «Лидис» на этот раз привёз не очень ценный груз. И мы хорошо знали, что если однажды Вольный Торговец может позволить себе совершить невыгодную поездку, то следующий раз повлечёт за собой продажу корабля за долги Лиге.

Для Вольного Торговца остаться без корабля равносильно гибели. Мы не знаем иной жизни — оседлое существование на планете для нас тюрьма. Даже если удастся устроится на какой-либо другой корабль, нам придётся начинать всё сначала, и почти нет шансов выкарабкаться к самостоятельности. Для молодых членов экипажа, вроде меня (я был всего лишь помощником суперкарго), ещё оставалась кое-какая надежда добиться большего. Но и нам на первых порах пришлось бы отчаянно сражаться даже за наши низшие места. Для капитана же Фосса и других офицеров это означало бы полное поражение.

Таким образом, хотя мы и узнали о событиях на планете уже через полчаса после приземления, сразу мы не улетели. Пока оставалась хоть какая-то надежда окупить поездку, мы предпочитали не спешить со взлётом, хотя и были уверены, что не найдём здесь рынка сбыта для нашего груза. Фосс и Лидж поспешили связаться с духовенством. Но вместо того, чтобы, как обычно, организовать открытую встречу, они пригласили нас сюда.

Судя по всему, положение у них было настолько критическим, что они не стали тратить время на официальные приветствия, а сразу перешли к делу. Наконец-то после всех неудач, которые преследовали «Лидис», у нас появился товар, которым мы могли выгодно торговать — безопасность. Безопасность не для тех людей, которые сидели с нами в зале и даже не для их владык, а безопасность для самых ценных сокровищ планеты. Нам предложили как можно скорее погрузить их на «Лидис» и вывезти в безопасное место.

Это уже превратилось в традицию — как только начинались волнения, верхушка духовенства улетала на планету Пта. Там в своё время построили огромный неприступный храм, стены которого были сложены из местных необычайно твёрдых минералов. Именно там они и собирались спрятать ценности храмов. А «Лидис» должен был перевезти бесценный груз.

Когда капитан Фосс спросил, почему они не используют свои собственные транспортные корабли (спросил вовсе не потому, что отказывался от их предложения), у них уже был готов ответ. Во-первых, их корабли летают на твёрдом топливе и пилотируются автопилотом, а экипаж их состоит из одного или двух техников. Отправлять сокровища на таком корабле весьма рискованно. При неполадках в управлении, которые случались довольно часто, сокровища могут быть потеряны навсегда. Во-вторых, на «Лидис», корабль Вольных Торговцев, можно положиться. Такова репутация Вольных Торговцев. Действительно, все знают, что, однажды связав себя обещанием, мы свято держим слово. Не использовать такое предложение было бы глупо.

Священники сразу же заявили, что если мы согласимся на их условия, они не сомневаются, что груз будет доставлен. И не один груз, а по меньшей мере два или три. Если восставшие не захватят город в ближайшее время, священники будут продолжать отправлять свои сокровища до тех пор, пока это возможно. Но самые ценные вещи они отправят первым кораблём. Они хорошо нам заплатят, и именно это было предметом обсуждения на встрече. Не то, чтобы у нас были какие-то особо спорные вопросы. Но человек никогда не станет Торговцем, не умея, в зависимости от обстоятельств, чётко и точно определять цену своих услуг. В настоящее же время у нас была монополия на то, что мы могли предложить.

За последние десять дней правительственные войска потерпели два серьёзных поражения. И хотя королевская армия продолжала упорно защищать дорогу к городу, было ясно, что ей долго не продержаться. Фосс и Лидж знали об этом. Кроме того, существовала опасность восстания в самом Хартуме. Три других города уже сдались восставшим. Их агенты сумели проникнуть за стены города и поднять там бунт. Как сказал один из священников, это похоже на буйное помешательство, передающееся от одного человека другому.

«Тревога!»

Мне не нужен был этот мысленный сигнал от Майлин, так как я и сам почувствовал зловещее сгущение темноты. Мысль о том, что экстрасенсорными способностями обладали явившиеся на переговоры священники, я решительно отбросил — мы бы давно знали об этом. Эта аура страха почти наверняка была вызвана действиями неизвестного нам, но явно одарённого противника. Тем не менее, я не чувствовал никакого чётко выраженного воздействия.

Я пошевелился. Лидж быстро взглянул на меня, уловив моё мысленное предупреждение. Члены команды «Лидиса» доверяли мне и хорошо знали, что когда я вернулся на корабль в обличий Тэсса, мои эсперные способности стали намного больше, чем были до того.

— Считайте, что мы договорились.

Как суперкарго, Лидж принимал окончательное решение. В таких ситуациях его слово было важнее слова капитана. Торговля была главной и единственной его обязанностью.

Священники после его слов успокоились, но атмосфера в комнате оставалась напряжённой. Майлин снова коснулась моего колена, почему-то на этот раз она не захотела говорить со мной мысленно. Только после этого я заметил, что хохолок на её голове уже не топорщится. Я вспомнил, что знаком злости или ощущения опасности у глассий был ровный хохолок, лежащий на лбу. Поэтому я сам послал мысль на поиск, пытаясь разобраться, где таится опасность.

Прямое чтение мыслей невозможно без взаимного согласия участников. Но на эмоции настроиться достаточно легко, и я тут же обнаружил нечто такое, что заставило меня непроизвольно взяться за рукоять станнера. На некотором расстоянии ощущалась угроза, куда более сильная, чем атмосфера беспокойства в комнате. Ещё труднее было определить, была ли эта угроза направлена натех, кто нас собрал здесь, или опасности подвергалась наша команда.

Священники ушли первыми. У них была охрана. У нас её не было. Фосс посмотрел на меня.

— Что-то неладно, не как обычно, — прокомментировал он.

— Нас ждут там серьёзные неприятности, — я кивнул на входную дверь. — Большие, чем мы ожидаем.

Майлин поднялась, положила передние лапы мне на плечи и подняла голову так, чтобы заглянуть мне прямо в глаза. Её мысль сразу передалась мне в мозг: «Нужен разведчик. Разреши мне пойти первой».

Мне не хотелось разрешать ей. Здесь она была совершенно чужой и сразу же привлекла бы внимание. В ситуации, когда пальцы лежат на спусковом крючке, это может спровоцировать атаку."Ты не прав!"

Она уже прочитала мои мысли.

«Забываешь, что уже ночь. А я знаю, как сделать ночь другом».

Чуть помедлив, я приоткрыл дверь, и она выбежала на улицу. Холл был весьма плохо освещён, и я в очередной раз удивился тому, как умело она использовала сумерки для прикрытия. Она исчезла раньше, чем я осознал это.

Фосс и Лидж присоединились ко мне. Капитан проворчал:

— Очень напряжённая атмосфера. Чем быстрее мы отсюда вылетим, тем лучше. Как долго продлится погрузка?

Лидж пожал плечами:

— Это зависит от размеров груза. В любом случае мы должны сделать всё, чтобы подготовиться к его приёму.

Он включил передатчик на запястье и отдал приказ на корабль, чтобы выгружали порошок и освобождали место под груз. Это было одним из наших условий, и священники вынуждены были согласиться. Они позволили нам самим рассчитать, что именно и сколько мы возьмём у них, и, когда груз уже будет переправлен на Пта, самим отобрать причитающуюся нам часть сокровищ. Хотя обычно Торговцы вынуждены брать то, что им дают.

Один за другим мы вышли на улицу. По просьбе Фосса встреча проходила за стенами города. Мы не хотели рисковать, пересекая границу Хартума. Но я чувствовал, что не успокоюсь, пока не вступлю на трап «Лидиса».

Наша встреча началась в сумерках, сейчас уже стояла ночь. Даже сюда доносился тревожный гул города.

И вдруг…

«Берегись!»

Предупреждение Майлин прозвучало в моём мозгу отчётливей, чем крик.

«Бегите к воротам!»

Майлин послала сигнал такой силы, что даже Фосс принял его, мне не пришлось передавать его другим. Мы бросились к воротам вслед за Фоссом, который расчищал нам путь.

У стены, к которой мы бежали, завязался настоящий бой. Звучали выстрелы, хрипло кричали люди, раздавался грохот какого-то орудия. К счастью для нас, на этой планете технология не достигала уровня лазеров и бластеров. У них было старое стрелковое оружие, производившее сильный грохот. Но нас могли убить и этим оружием не хуже, чем бластером. Наши же станнеры не убивали, а только вызывали обморок.

Фосс нажал кнопку станнера, я и Лидж сделали то же самое, превращая узкий поражающий пучок в широкую полосу. Такая стрельба быстро истощает заряд, но в подобной ситуации у нас не было иного выбора. Нам необходимо было расчистить дорогу впереди.

— Беги направо!

Команда Фосса была лишней. Лидж уже метнулся в одну сторону, я в другую. Мы спешили. Нам надо было подойти как можно ближе к противнику, чтобы наша атака прошла более эффективно. Затем в дверном проёме я заметил Майлин. Она неслась ко мне, готовая присоединиться к нашему последнему натиску.

— Огонь!

Мы выстрелили одновременно, без разбора сметая всю эту сражающуюся толпу и врагов, и друзей, если таковые у нас имелись среди воевавших. Люди беспорядочно метались и падали, а мы попытались уйти, перепрыгивая через неподвижные тела, неуклюже распростёршиеся около ворот. Но сами ворота всё ещё были закрыты, и мы тщетно наваливались на них.

— Рычаг! В охранке… — Фосс уже задыхался. Майлин опять исчезла. У неё, скорее всего, больше не будет человеческих рук, но лапы глассии тоже кое-чего стоят. В следующее мгновение она показала нам, как можно их использовать. Почти сразу створки ворот раздвинулись, пропуская нас вперёд.

Мы бежали так, как будто все дьяволы неба вселились в наши ноги. В любой момент оружие сражавшихся могло быть направлено на нас. У меня появилось неприятное ощущение между лопатками, я почти физически ощущал, как туда ударяет пуля…Однако нам повезло. Мы благополучно добежали до трапа, сулившего безопасность. Все четверо, включая Майлин, с невероятной лёгкостью бежавшую рядом со мной, влетели на «Лидис». Едва мы проскочили открытый люк, как услышали лязг металла и поняли, что наши вахтенные закрыли вход на корабль.

Фосс прислонился к стене у трапа и перезарядил свой станнер. Стало ясно — с этого момента нам надо быть готовыми защитить себя и корабль.

Я посмотрел на Майлин:

«Ты знала, что у ворот будет бой?»

«Не совсем. Кто-то в темноте подбирался к нам и хотел вас схватить. Они собирались помешать вывозу сокровищ, но пришли слишком поздно. Бой у ворот спутал их планы».

Фосс не понял нашего мысленного разговора, и я объяснил ему, о чём мы говорили. Он стал очень серьёзен.

— Мы согласились вывезти их сокровища, но пусть они сами доставят их сюда. Ни один член экипажа не покинет корабля.

Глава 2 КРИП ВОРЛАНД

— Что же нам теперь делать? На корабле мы пока в безопасности. Но как долго нам придётся ждать?

Манус Хнольд, наш астронавигатор, включил обзорный экран, и мы, до отказа заполнившие кабину управления, изучали с его помощью то, что происходило сейчас снаружи.

Толпа, заполнившая площадку вокруг «Лидиса», проявляла нездоровый интерес к его пусковым ракетам. Но держались они пока на безопасном расстоянии от выжженной зоны. Хотя аборигены были неплохо вооружены и довольно дисциплинированы, это были отнюдь не войска, защищавшие правительство. Но как они предполагали причинить нам какой-то вред, пока мы внутри корабля, я не имел ни малейшего понятия.

Я решил снова использовать мысленный поиск — вокруг бушевали волны самых необузданных эмоций. И не было никакой возможности сосредоточиться на одной из них в этом море ярости.

— Не совсем же они дураки, чтобы рассчитывать на успех своей атаки на нас, — сказал наш инженер Паулин Шаллард.

— Нет, конечно, — Лидж поднял голову и внимательно посмотрел на экран, словно хотел выделить из толпы какого-то конкретного человека. Хнольд включил «обзорное» изображение, и мы стали разглядывать панораму места посадки.

— На нас они не рискнут напасть. Им надо что-то другое. Они хотят помешать нашей торговле. Это горожане. Никогда не поверю, чтобы восставшие прорвались сюда в таком количестве и так быстро… — он замолк и нахмурился, глядя на толпу.

— Подожди! — Фосс нажал кнопку, изображение замерло.

Мы увидели ворота, через которые недавно прорывались сами. Из них выходили хорошо вооружённые отряды в форме. На восставших явно готовилась атака правительственных войск. Отряд растянулся цепью, создавая прикрытие для большой платформы, на которой была укреплена длинная, на вид очень тяжёлая труба. Солдаты скатили её на землю, развернули и направили на толпу, находившуюся между ними и кораблём. Крайние ряды восставших поспешили отойти от линии огня, но огромный ствол поворачивался вслед за ними.

Люди начали разбегаться. Сначала по одному, по два человека, затем целыми группами. Мы не очень-то разбирались в современном вооружении на Тоте, но было хорошо видно, что это неуклюжее орудие внушает уважение и страх местному населению. Тем не менее, перед кораблём оставалось ещё довольно много восставших. Но ряды солдат, постоянно пополнявшиеся подкреплением со стороны города, всё сильнее и сильнее напирали на толпу, с мрачным молчанием отступавшую перед ними.

— Вот они! — Лидж сделал движение в сторону входного трапа. — Они, кажется, собираются загружать корабль. Будем открывать?

При обычных обстоятельствах погрузка и разгрузка корабля относилась к обязанностям Лиджа. Но при угрозе безопасности «Лидису» командование автоматически переходило к Фоссу.

— Прикрой люки станнерами и открывай сначала верхний. И пока мы не убедимся, что они владеют ситуацией… — приказал капитан.

Несколько минут спустя мы стояли у верхнего люка. Он был открыт, и меня грызло неприятное чувство беззащитности, словно я находился на боевом дежурстве. Мой калькулятор был пристёгнут к запястью, оставляя руки свободными для оружия. На этот раз я настроил станнер на узкий поражающий луч. Посмотрев на меня, Грис Шервин, наш второй инженер, вжался в стену по другую сторону люка и установил своё оружие на высокоэнергетическое распыление.

Солдаты тем временем выдвинули своё орудие вперёд, освобождая проход в городские ворота. Его огромное дуло всё ещё продолжало раскачиваться, очевидно, стараясь не выпустить из прицела нападавших. В узкой полосе смотровой щели мы уже почти не видели восставших. Хорошо были видны только убитые в перестрелке — их тела лежали неподалёку от трапа.

Городские ворота уже раскрыли настежь. Из них выезжал первый тяжелогруженный транспорт. Тотианцы использовали машины на жидком топливе. Нам они казались весьма неповоротливыми по сравнению с машинами внутренних планет, использующими солнечную энергию. И всё же это было намного лучше, чем гужевые повозки примитивных обществ. Теперь к «Лидису» по полю катили три первых грузовика.

Каждую машину вёл священник в рясе, а в кузовах ехала охрана в полной боевой готовности. Головы охранников были защищены странными круглыми касками, а руки сжимали оружие. Мы увидели, как первый грузовик остановился на платформе под качающимися тросами нашего подъёмника.

Началась погрузка на «Лидис». Священники работали с энтузиазмом, но очень неуклюже. Я спрыгнул вниз, чтобы помочь им, стараясь не думать о том, что со стороны толпы запросто может прилететь шальная пуля, так как стрельба всё ещё продолжалась. Вверх и вниз, потом внутрь, и снова — вверх-вниз. С грузом надо было обращаться чрезвычайно осторожно. Хотя всё было хорошо упаковано, мы постоянно помнили о том, что грузим бесценные сокровища. Первый грузовик разгрузили, он быстро отъехал в сторону, а люди, разгружавшие его, остались. Я продолжал руководить погрузкой и в то же время составлял список поднятых на борт предметов, занося каждый номер в регистрационную книгу. Лидж стоял у люка наверху и делал то же самое. Когда погрузка закончится, эти два списка будут заверены печатью в присутствии представителей духовенства.

Мы разгрузили уже три грузовика. На следующем привезли только четыре вещи — одну очень большую и три маленькие. Я просигналил, чтобы удвоили мощность подъёмника, будучи не совсем уверен, пройдёт ли такая большая корзина через люк. Груз с трудом, но прошёл. Убедившись, что груз исчез в люке, я спросил у священника, отвечавшего за погрузку:

— Есть ещё что-нибудь?

Он покачал головой, продолжая смотреть туда, где исчез этот большой груз. Потом взглянул на меня.

— Нет, больше нет. Но Верховный Священник должен прийти за списком погруженных вещей.

— Когда? — настаивал я, решив пока не включать мыслепоиск. Наверняка на меня обрушатся дикие эмоции, бушующие неподалёку отсюда, где бой ещё не утих. Конечно, «Лидис» был крепостью, которую не возьмёшь приступом, но чем быстрее мы улетим с Тота, тем лучше.

— Когда сможет, — ответ прозвучал настолько неопределённо, что мог легко вывести из равновесия кого угодно. А священник уже повернулся ко мне спиной, отдавая приказы на своём родном языке.

Я пожал плечами и поднялся к люку. Там работал робот-погрузчик. Мой начальник стоял у стены напротив и считывал показания приборов. Когда я вошёл, он остановил робота и нажал кнопку вывода списка.

— Они не возьмут списки, — доложил я. — Они говорят, что за ними придёт Верховный Священник.

Лидж в ответ лишь недовольно хмыкнул, а я пошёл осмотреть груз. Большой предмет, который погрузили последним, всё ещё держали на весу два робота. И хотя они были весьма крепкими, было видно, что они с трудом удерживают его. Я проследил, как роботы установили предмет в центре платформы и закрепили его ремнями, чтобы тот не сдвинулся во время взлёта и посадки. Вскоре они закончили свою работу, и я смог наконец закрыть и опечатать грузовой отсек. Он будет закрыт до тех пор, пока мы не приземлимся на Пта. Теперь Лидж поставит свою подпись рядом с моей, и после этого только серьёзная опасность, например, пожар, может заставить нас вскрыть отсек.

Потом я прошёл в свой кабинет. Там, как обычно, на время погрузки расположилась Майлин. Она лежала, положив голову на передние лапы. Но не спала. Её золотые глаза были открыты. Ещё раз взглянув на неё, я понял, что она ушла в себя, и не стал её тревожить. Хотя то, что она могла сейчас узнавать, было крайне интересно. Увидев, что я собираюсь уйти, она слегка приподняла голову. Я остановился и подождал, пока она заговорит.

«Пришёл человек. Но это не тот, которого вы ждёте».

Я подумал было, что это пришёл за списком Верховный Священник, но она продолжала:

«У него иной склад ума, чем у тех, которые просили нашей помощи».

«Из восставших?»

«Нет. Этот человек носит такую же рясу, как и другие священники. Но он не разделяет их убеждений. Он считает, что это великий грех, дьявольский поступок — увозить сокровища из храма, где он служит. Он верит, что в Наказание за это его Бог нашлёт зло на всех, кто замешан в этом преступлении. Сейчас он пришёл для того, чтобы передать нам проклятие своего Бога. В этом Боге больше гнева, чем любви и справедливости. Он пришёл проклясть нас…»

«Так он пришёл только проклясть нас или попытаться убить?»

«Не думай, что одно слабее другого. Иногда проклятие может стать очень сильным оружием. Особенно если оно направлено против верующих».

Надо сказать, что я достаточно серьёзно отнёсся к её словам. Любой скиталец звёздных дорог подтвердит — нет ничего такого, даже очень необычного и странного, чего не могло бы случиться в том или ином мире. Я уже встречался с проклятиями, которые приводили к смерти. Правда, это могло произойти, как сказала Майлин, только если тот, кого проклинали, тоже был верующим. Вполне возможно, что священники, которые передали нам на хранение свои сокровища, поверят в проклятие и умрут. Но вряд ли это проклятие представляет угрозу для команды «Лидиса». Вообще-то, у нас тоже есть вера. Каждый человек верит в своего Бога или Высшую силу. Есть свой Бог и у Майлин — она называет его Моластером, и вся её жизнь подчинена ему. Но я совершенно не верил в то, что нам может угрожать божество Тота.

Майлин легко разобралась в моих мыслях:

«Верить в него или нет — это, конечно, твоё личное дело. Но любое проклятие — тяжёлая ноша. Зло порождает зло, тьма держится за тени. Проклятие верующего — это его собственная сила. Этот человек искренен в своей вере, и его вера настолько велика, что дала ему большую силу. Вера — это всегда сила».

«Ты предупреждаешь?» — я почувствовал тревогу. К словам, которые говорит Майлин, надо всегда относиться серьёзно.

«Я не знаю. Если бы я была прежней…»

Её мысли внезапно закрылись от меня. Никогда ещё я не слышал, чтобы она сожалела вслух о том, что случилось на Йикторе, даже когда её телу был нанесён смертельный удар, а Старейшие, в дополнение ко всему, наказали её годами пребывания в теле глассии. Когда её одолевала депрессия, она наглухо замыкалась в себе. И только сейчас, пожалуй, впервые за всё это время, внезапно оброненная фраза выдала её тоску и желание обладать своим прежним телом Лунной Певицы Тэсса. Так человек в тяжёлые минуты жизни жалеет об оружии, которое потерял.

Я решил, что её сообщение должно быть как можно скорее передано капитану, и поспешил в рубку управления. Фосс внимательно смотрел на экран, на котором было видно, как колонна пустых грузовиков возвращалась в Хартум. Орудие ещё стояло за воротами, а его расчёт по-прежнему был в полной боевой готовности. Было похоже, что они ждут нового нападения.

— Люк закрыт, груз опечатан, — доложил я, хотя это была лишь пустая формальность. Лидж уже сидел на месте навигатора, пристегнувшись ремнями, и с задумчивым видом жевал кусочек укрепляющего сло-го.

— Майлин сообщила… — начал я, не совсем уверенный, слушают ли они меня. Они молчали, и я продолжил доклад.

— Проклятие? — переспросил Фосс. — Но почему? Разве мы не спасаем их сокровища?

— Мне кажется, — сказал Лидж в ответ на первый вопрос капитана, — что у их Верховного Священника и без того слишком много забот, чтобы он рискнул ещё рассказывать о них нам. Хотя не мешало бы поинтересоваться, почему он не рассказал об ереси в своём храме до того, как был подписан контракт.

На экране появились новые действующие лица. Хотя грузовики уже проехали ворота, охрана не сдвинулась с места. Теперь из ворот выходила процессия, подобная бывающим на здешних религиозных праздниках. Отчётливо был виден пурпур ряс священников с ярко-малиновыми полосками или пятнами жёлто-оранжевого цвета, вспыхивающими то здесь, то там. Мы не могли слышать, но хорошо видели огромные барабаны, в которые изо всех сил били несущие их люди.

— Если они поднимутся на корабль, это будет похоже на огонь, поднесённый к фитилю, — хмуро заметил Лидж, не отрываясь от экрана и продолжая жевать свою жвачку.

— Мы взяли на борт Трон Квира.

Я с изумлением уставился на него. Кто-то рассказывал мне легенду об этом Троне. Но одно дело легенда, другое — нечто реальное, что можно увидеть, к чему можно прикоснуться. Значит, последний груз, который мы взяли на борт, был Троном Квира!

Кто был первым, настоящим владельцем сокровищ Тота — неизвестно. Хотя найденные предметы свидетельствуют о том, что здесь в давние времена была высокоразвитая цивилизация, никаких письменных памятников обнаружено не было. Поэтому мы не знаем имён королей, знати, священников, и тем более названий предметов. Люди, находившие эти сокровища, сами давали им названия.

Трон нашли в одном из первых тайников. Он был замурован в конце тупикового коридора. Изыскатель, который руководил поиском и вскрытием того тайника, не был жителем Тота, этот археолог приехал с Фафора. Он назвал свою находку в честь божества своей родной планеты. Но не того Бога, который принёс ему удачу, а его антипода. Такое кощунство оскорбило местных священников. Изыскатель скоро умер, смерть его приписали случайности, и храм сразу же предъявил свои права на Трон, несмотря на то, что на эти раскопки священники продали права фафорцам. Именно в те времена на поиски сокровищ была наконец установлена полная монополия церкви. Чтобы найти Трон, изыскатель отдал свою жизнь. Он наверняка понял, что ему не удастся скрыть существование бокового коридора и тайно вывезти Трон самому. А после того, как Трон был обнаружен, прятать его было уже поздно.

Считалось, исходя из его формы, что Трон принадлежал галактической расе, внешне очень похожей на людей. Сиденье Трона было отлито из красного металла, удивительно лёгкого, но очень прочного. По бокам его располагались две подставки для рук в форме голов неизвестных существ, покрытых золотыми и полированными зелёными пластинами, с глазами из молочно-белых камней. Позади поднималась расширяющаяся высокая спинка — самая красивая деталь. Казалось, что она составлена из широких перьев, искусно украшенных золотом и зеленью. Кончик каждого пера был украшен вставками из сине-зелёных камней, а всего их насчитывалось ровно сто.

Но не только великолепное искусство замечательного мастера поражало в Троне. Удивительно было и то, что все эти сине-зелёные и молочно-белые камни в подлокотниках не только не были обнаружены на Тоте, но они были неизвестны и на других мирах. Трон не был похож ни на один предмет, найденный на этой планете.

После того, как Трон нашли, егоперевезли в храм Хартума, и он стал там одной из основных достопримечательностей. С тех пор доступ к нему позволялся после бесконечного ожидания лишь очень немногим и под строжайшим контролем церкви. Таким образом изучение Трона застопорилось — хотя изображения его имелись на любой плёнке, упоминавшей Тот.

Процессия прошла ворота и направилась к «Лидису». Стало ясно, что красные и жёлтые пятна были шарфами и шалями на плечах людей, вытянувшихся в колонну за одним человеком. Он был высок, заметно выше остальных, и так худ, что лицо его напоминало череп. В лице этом не было мягкости и смирения, его сжигал огонь фанатизма. Рот его то и дело раскрывался, как будто он что-то говорил, кричал или пел под гром барабанов. Его взор был неотрывно устремлён на «Лидис».

По движению воздуха я понял, что подошла Майлин. Она вытягивала шею, пытаясь заглянуть в экран. Я взял её на руки, чтобы ей было удобней, в который раз удивившись тяжести её тела.

«Опасный человек, — передала мне Майлин. — Хотя он и не такой сильный, как наши Старейшие, но мог бы стать таким, как они, если бы пошёл по пути Моластера. Берегись его, он закрыл своё сердце и мысли от нас. Он видит только одну цель и готов отдать всё, даже жизнь, чтобы добиться того, что он хочет. Такие люди опасны…»

Лидж обернулся:

— Ты права, малышка.

Он, должно быть, уловил мысли, переданные ею. Для всех членов экипажа Майлин была только глассией. Правда, Грис Шервин видел её однажды в теле Тэсса, но сейчас даже он, казалось, не мог соотнести животное и женщину. Все они знали, что она не та, кем кажется, но постоянно забывали об этом.

Процессия священников со своим лидером во главе напоминала клин. Острие этого клина было нацелено на корабль. Мы всё ещё ничего не слышали, но увидели, что барабанщики отложили палочки. У высокого священника двигались уже не только губы, но и руки. Он наклонился и захватил полные пригоршни примятой песчаной почвы. Он плюнул себе в ладони, хотя смотрел не на руки, а на корабль. Затем начал скатывать землю в комок, поднимая руки всё выше и выше.

— Он проклинает, — сообщила Майлин. — Он призывает своего Бога проклясть всех, замешанных в вывозе сокровищ из храма. Он клянётся, что сокровища будут возвращены, а те, кто забрал их, умрут. Он будет ждать возвращения сокровищ на том самом месте, где стоит сейчас.

Священник замолчал. Двое из сопровождающих встали по обе стороны от него. Они вытащили из-под одежды две полоски материи и расстелили их на земле. Не глядя на них, священник опустился на колени и сложил руки на груди. Он по-прежнему не сводил взгляда с «Лидиса». Сопровождавшие и барабанщики отошли на несколько шагов назад.

В это время из ворот выехала маленькая машина, на большом расстоянии объехала коленопреклонного священника и подъехала к «Лидису».

— Наше разрешение на взлёт, — сказал Лидж и поднялся со своего места. — Пойду возьму его. Чем быстрее мы взлетим, тем лучше для нас.

Он завернул недожёванный кусочек сло-го в обёртку, положил его в карман и вышел из кабины. Уверенные, что это действительно прибыло разрешение на взлёт, мы разошлись по своим местам, чтобы готовиться к старту. Я положил Майлин на её верхнюю полку, пристегнул ремнями, которые она не могла застегнуть своими лапами, и улёгся на своё место. Ожидая сигнала к взлёту, я думал о том священнике.

Ему придётся долго ждать, пока мы не вернёмся за второй партией груза. И что призойдёт, когда мы вернёмся, доставив груз на Пта? Наше возвращение опровергнетего предсказание. Он потеряет своих сторонников и, возможно, усомнится в своей вере?

«Нам надо сначала вернуться», — пришла ко мне мысль Майлин.

Мысли не как слова, произнесённые голосом, они приходят без интонации. Но всё же было что-то непонятное в её сообщении. Неужели она верит, что нас может постичь неудача?

«Весы Моластера взвешивают слова точно. Но за этими словами должно стоять добро. Зло они не взвешивают. Мне не нравится…»

Сигнал ко взлёту прервал её мысль. Она закрыла свой мозг, как некоторые закрывают рот. Мы лежали и ждали знакомых неприятных ощущений, связанных с запуском «Лидиса». На этот раз мы стартовали не к звёздам, а к четвёртой планете этой системы, бледный полумесяц которой недавно появился в западной части неба.

Так как для столь короткого перелёта не надо было набирать гиперскорость, мы отстегнулись сразу, как только корабль вышел за пределы атмосферы. Мы находились в невесомости, состоянии, которое никогда не бывает приятным, хотя мы знакомы с ним практически с рождения. Майлин совсем не нравилась невесомость, и она предпочитала оставаться на своём месте всё это время. Я убедился, что ей удобно, насколько может быть удобно в таких условиях, и направился в каюту Лиджа.

К моему великому удивлению, мой начальник был не один. Лысая голова человека, лежавшего на месте суперкарго, хоть он и был без рясы и капюшона, несомненно, принадлежала священнику. Вольные Торговцы очень редко перевозят пассажиров. Настолько редко, что каждый раз это событие чрезвычайное. Священник лежал неподвижно и, казалось, был в обмороке. Я повернулся к Лиджу за разъяснениями. Лидж вытолкнул меня из каюты и следом вышел сам. Он выдвинул панель и закрыл каюту.

— Он привёз приказ, который мы должны были выполнить, — объяснил Лидж. Я видел, что сам он не одобряет случившегося. — Он не только привес приказ взлететь как можно быстрее, но и указание Верховного Священника сопровождать груз до места назначения и отвечать за Него там. Я не знаю, что у них произошло, но они настаивали, чтобы мы покинули планету с максимальной быстротой. В конце концов, почему нам не сделать исключение для одного человека? К тому же, он летит только до Пта.

Глава 3 МАЙЛИН

Я лежала на своём месте на корабле и снова вела свою изнурительную битву, битву, которую я не могла ни с кем разделить. Даже с Крипом, которому в своё время было не легче, чем мне сейчас. Раньше я была Лунной Певицей, слишком гордой и самонадеянной в своих поступках и словах. Я наивно верила, что одна распоряжаюсь своей судьбой, и всё остальное должно происходить так, как я этого хочу.

Никогда мы, Тэсса, не должны забывать о Весах Моластера, на которых будут взвешены и дела тела, и мысли разума, и желания сердца — всё будет оценено с позиции высшей истины! Мои деяния уже оценили, у меня теперь другое тело — тело моей маленькой подруги Ворсы. Ворса с удовольствием отдала мне своё тело, когда мое собственное перестало мне служить. Я не должна преуменьшать ту огромную жертву, которую она принесла. Поэтому я заставляю себя терпеть, терпеть и ещё раз терпеть. Эту бесконечную битву с самой собой никто не должен видеть, о ней никто не должен знать.

Я сделала выбор. Как Лунная Певица, я должна была научиться быть на равных с другими живыми существами и вместе с ними достичь горных мест Йиктора в животном обличий. Только так может исполниться предназначенное. Но если раньше душу всегда согревало успокоительное чувство, что моё родное тело ждёт меня, что это изгнание временное, то сейчас…

Хотя я всегда оставалась Майлин, мною теперь была ещё и часть, остававшаяся в теле Ворсы. Я очень её любила и благодарна ей за то, что она сделала для меня, однако я вынуждена была сражаться с инстинктами этого тела для того, чтобы оно как можно дольше оставалось только временным пристанищем и не подавляло меня. Но в последнее время всё чаще набегала тень страха — что избавление не придёт, с годами во мне Ворсы будет всё больше и больше, а Майлин — всё меньше.

Я очень хотела расспросить своего друга Крипа Ворланда, приходил ли к нему такой же страх, когда он бегал в теле барска? Но я не могла показывать кому бы то ни было своё беспокойство. Я не знаю, говорила ли во мне прежняя гордость и привычка лидировать в любой ситуации, или это было чисто внешнее средство защиты. От прежней жизни во мне осталось неистребимое желание играть свою роль как можно лучше. Но к этому неожиданно добавилась необходимость играть определённую роль и в жизни «Лидиса». И когда это происходило, мне начинало казаться, что Майлин стала полноправным членом экипажа. Впрочем, так оно и было в те последние часы на Тоте, когда я, забыв о себе, полностью окунулась в заботы экипажа.

Я всё ещё лежала на своем месте, и мои мысли были мрачны. Я вспоминала священника, который проклял нас. Когда я сказала Крипу, что в чистой вере этого человека таится огромная сила, я была права. Хотя он и не использовал жезл, чтобы указать им на нас Силам Тьмы, но он призвал другие силы, которые, по его мнению, могли помешать нам. И ещё — я так и не смогла добраться до его мыслей. В его мозгу существовал барьер, отгораживающий его от меня так надёжно, словно он был одним из Старейших.

Сейчас, пристёгнутая ремнями к полке (за свою короткую жизнь на корабле я так и не смогла приспособиться к невесомости), я решила воспользоваться мыслепоиском.

Мысли экипажа «Лидиса» были обычными. Я лишь слегка касалась их. Это такое лёгкое прикосновение, что ни одно живое существо не может его почувствовать. Но внезапно в своём поиске я наткнулась на чей-то чуждый разум…

Я резко дёрнулась и оскалила клыки. Но скоро здравый смысл взял верх, и я послала сигнал Крипу. Он ответил мгновенно, должно быть, уже почувствовав моё беспокойство:

«Что случилось?»

«На борту человек с Тота. У него дурные намерения».

Крип помолчал, потом пришёл его ясный ответ:

«Я слежу за ним. Он без сознания с самого взлёта».

«Но мозг его бодрствует! Крип, этот человек не такой, как те, с которыми мы встречались на Тоте. Он похож, он очень похож на священника, который проклял нас. Следи за ним, хорошо следи!»

Но тогда я ещё не осознала, насколько же этот незнакомец отличался от других, и как мы должны его опасаться. Как и у того священника, у этого тоже стоял в мозгу барьер, за которым он прятал большую часть своих мыслей. И хотя я не могла их прочесть, я чувствовала страшную опасность.

— Не сомневайся, за ним будут следить.

И тут незнакомец как будто услышал наш мысленный разговор. Возможно, так оно и было. Последовал скачок, резко уменьшивший излучение его мозга. Хотя это могло произойти и от физической слабости. Но теперь я была наготове, как если бы расхаживала на страже по всему «Лидису».

На корабле не было ни дня, ни ночи, ни утра, ни вечера. Когда я первый раз появилась на борту, мне показалось, что к этому невозможно привыкнуть. Узкое пространство кабин и коридора напоминало тюрьму, особенно невыносимую для того, у кого раньше не было другого дома, кроме фургонов Тэсса, и кто жил вне человеческих стен. К тому же на корабле всегда стоял едкий запах. А рёв двигателей, нёсших нас к звёздам, иногда доводил до безумия. Единственным местом, где можно было спастись от всего этого, были мои мысли и моё прошлое. Ни дня, ни ночи, а только периоды времени, которые Торговцы произвольно установили для сна и бодрствования.

Когда я оказалась на корабле, мне не осталось ничего другого, кроме как подчиниться предложенному распорядку. Крип мне сразу объяснил, насколько привычно для экипажа замкнутое пространство звездолёта. Некоторые из его членов мастерили что-то для того, чтобы отвлечься. Другие загружали свой мозг, обучаясь чему-нибудь с помощью информационных кассет. Они делали всё, чтобы корабль не превратился для них в тюрьму.

На Крипа же, возможно, как и на меня, влияло тело, в котором он теперь находился. Будучи теперь Тэсса, он часто расспрашивал меня о прошлом, пытаясь как можно больше узнать о моём народе. Я с удовольствием делилась с ним воспоминаниями, скрывая только то, что не стоило знать чужеземцам. Так что мы оба обитали как бы вне стен корабля.

Вскоре он вернулся и стал стелить свою постель.

«Лидж всё взял на себя и после моего предупреждения обещал дать ему лекарство, облегчающее перегрузку при взлёте. Наш гость проспит большую часть полёта», — сказал мне Крип, а потом поинтересовался, не узнала ли я чего-нибудь нового о нашем пассажире.

«Нет, пока всё без изменений».

Я уже настолько освоилась с распорядком на корабле, что меня тоже потянуло ко сну.

Пробуждение было ужасным. Мне показалось, будто петля, обвившись вокруг моего тела, рванулась и резко вздёрнула меня вверх. Я забилась в привязных ремнях, удерживавших меня на полке, хотя разум быстро успокоился.

Момент ошеломления прошёл, и я никак не могла понять, что же меня разбудило. Затем поняла, что не слышу больше равномерного гула двигателей, в режиме их работы явно произошёл какой-то сбой. А секунду спустя над головой раздался резкий звук — селектор внутренней связи корабля объявил на «Лидисе» тревогу.

Крип кубарем скатился с полки. Так как мы были в невесомости, его резко отбросило к противоположной стене. Я слышала, как он что-то буркнул, ударившись о стену, а потом поплыл в обратную сторону. Держась рукой за полку, он развязывал мои ремни. После первого, разбудившего нас сигнала, из селектора раздалось тревожное сообщение:

— Всем приготовиться к выходу на орбиту!

Крип замер, всё ещё занятый моими ремнями, а я по-прежнему цеплялась передними лапами за край полки, чтобы не уплыть от неё. Потом Крип положил меня обратно и собрался уходить.

«Мы ещё не могли долететь до Пта!» — сказала я.

«Нет, но корабль…»

Он мог и не продолжать. Даже я, так и не ставшая настоящим космическим путешественником, поняла, что с двигателем не всё в порядке.

Я не стала использовать мысленный контакт, чтобы не отвлекать мозг, сосредоточившийся на работе двигателей, а пустила в ход мыслепоиск. Возможно, я это сделала инстинктивно. В первую очередь он был направлен на нашего пассажира.

Не знаю, может быть, я вскрикнула, и Крип тут же отозвался. Но когда он узнал то, что уже знала я, его тревога перешла в ужас.

Я была Лунной Певицей и пользовалась волшебным жезлом. Я могла читать мысли и проводила обмен телесными оболочками под тремя кольцами Сотры. Под покровительством Моластера я использовала свой талант. Но то, с чем я столкнулась сейчас, было совсем новым, чужим, тёмным и разрушительным.

Из каюты, где лежал тот странный священник, исходил поток чистой энергии. Я смогла проследовать вдоль этого потока, и, сделав это, мне удалось вслед за собой увлечь мысли Крипа, через весь корабль, вниз, к чему-то, находящемуся под двигателями, под самым сердцем корабля, к тому, что таилось в грузовом отсеке. Мысленная энергия нашего пассажира освободила силу того, что было там спрятано, и теперь обе эти энергии слились воедино, превратившись в смертоносную силу, замедлившую работу двигателей «Лидиса» и разрушавшую его сердце. В любую минуту эта сила могла окончательно уничтожить его.

Я попыталась сдержать энергию, изливавшуюся из мозга священника. Но поток её был настолько велик, что легче было сдвинуть с места гору Тормора. Я уже знала, что если этот поток остановится, уменьшится и сила, заключённая в предмете, упрятанном в грузовом отсеке. Узнав это, Крип сразу же ответил мне:

«Если не мысль его, то он сам связан с этой штукой! Подберись к человеку!»

Он был прав. Я прекратила битву с потоком и вместе с Крипом бросилась разыскивать Лиджа, который должен был находиться ближе всех к пассажиру. Вскоре нам удалось найти и предупредить суперкарго, побудив действовать немедленно.

Наконец-то! Струя питающей энергии запульсировала, стала ослабевать и, ещё раз дрогнув, исчезла. Сразу же уменьшилась вибрация корабля, а затем и вовсе прекратилась.

И тут неожиданно резко изменилась гравитация. Мы вышли на орбиту, но на какую…

Тело глассии не приспособлено к таким перегрузкам. Хотя я и старалась изо всех сил сохранить сознание, мне это не удалось.

Во рту появился сладковатый привкус крови. Та часть меня, которая принадлежала Ворсе, слишком хорошо помнила её вкус. Мне было очень больно. Я с трудом открыла глаза, поначалу всё вокруг было как в тумане. Потолок каюты по-прежнему был надо мной, а я была прижата к койке гравитацией более сильной, чем притяжение Тота.

Мы приземлились. Неужели вернулись на Тот? Это было крайне сомнительно. Цепляясь лапами за полку, я подтянулась к краю и посмотрела вниз на своего друга.

Когда он поднялся, его взгляд встретился с моим. В нём мелькнуло беспокойство.

— Майлин! — встревоженно сказал он. — Тебе больно!

Я осмотрела себя. Да, было несколько кровоподтёков. Кровь текла из носа, изо рта и измазала шерсть. Но ушибы были не очень серьёзными, так я ему и передала.

Так мы приземлились — но не на Тоте и не на Пта, к которому стремились. Мы сели на Сехмете. Какие-то странные все эти названия. Крип раньше рассказывал мне, что первые исследователи его расы обычно называли звёзды и миры вокруг них именами древних богов и богинь народов из их собственной истории. А там, где не было коренных жителей, которые могли бы дать свои названия, имена давались из богатого богами прошлого Земли.

Так и система Амон-ра получила имя из легенды. Крип показывал мне символы, обозначающие каждую из планет. Их имена были взяты из очень древней истории. Планета Сет, слишком горячая для жизни, имела знак ящера. Тот изображалась длинноклювой птицей. Пта имела вид человека, а Сехмет была представлена головой мохнатого существа, которое Крип хорошо знал и которого называл «кошка».

Кошки легко переносили космические путешествия, и на раннем этапе космической эры их часто брали в полёты. Но сейчас их осталось очень мало. Какими силами обладала эта богиня, Крип не знал. Её знания были забыты. Но у мира, носящего имя богини, была не очень-то хорошая репутация.

На этой планете притяжение было намного сильнее, чем на Пта или Тоте, и поэтому исследователи даже не пытались колонизировать её. Изредка на ней появлялись разведчики, но они так и не обнаружили здесь ничего такого, чего нельзя было бы встретить на Пта. Где-то на этой планете под вечно мрачным небом и суровыми ветрами был установлен маяк Патруля. С его помощью можно было передать сообщение или вызвать помощь.

Наше приземление на этой суровой планете не оказалось роковым только благодаря высочайшему мастерству пилота и инженера. И всё-таки мы оказались на ней в роли заложников. Объединённая сила священника и груза произвела такие разрушения в нашем двигателе, что исправить их с помощью инструментов, которые находились на борту «Лидиса», не представлялось возможным.

От священника мы так и не получили никакого ответа — он оказался мёртв. Это обнаружил поднятый по нашей тревоге Лидж. Было похоже, что неожиданное ослабление его силы настолько испугало его, что он умер от страха. Мы так и не узнали, почему он нанёс вред кораблю, но полагали, что он пытался не пустить нас на Пта.

Прежде всего нам было необходимо обеспечить собственную безопасность. Где-то на планете среди остроконечных гор и долин, таких глубоких и узких, что они казались совершенно непроходимыми, был спрятан маяк Патруля. Найти его и передать сообщение о помощи было нашей единственной возможностью спастись.

Для исследовательских полётов на борту «Лидиса» имелся маленький двухместный флиттер. Его достали и подготовили к работе. Для тех, кто вылетит на нём искать маяк, который мог оказаться даже на другой стороне планеты, поиск может стать опасным. И хотя все члены экипажа выразили желание принять участие в разведке, было решено, что надо бросить жребий.

Жребий тянули из чаши, в которой перемешали карточки с должностными значками. Жребий пал на нашего астронавигатора Мануса Хнольда и второго инженера Гриса Шервина. Они приготовили всё необходимое, загрузили запас пищи, всё проверили и перепроверили и, прежде чем капитан разрешил отправиться на поиски, совершили на флиттере два пробных полёта.

В галактических лоциях было записано, что пребывание на этой планете не сулит нам ничего хорошего. И хотя кроме суровой природы мой мыслепоиск не обнаружил на ней никакой видимой угрозы, мы приготовились к самым серьёзным испытаниям.

В ландшафте преобладали чёрные или тёмно-серые цвета. На Йикторе тоже имеется немало бесплодных пустошей и гор. Но они рождали у Тэсса ощущение света и свободы. Здесь же всё было погружено в полутьму.

Каменные стены гор мрачно чернели, а та скудная растительность, которая встречалась на планете, была светло-серого цвета. Трава почти не отличалась от почвы, на которой росла. На черные почки деревьев не хотелось смотреть, а чтобы дотронуться до них, требовалась немалая смелость.

Даже песок, поднятый в воздух с дюн на равнине, где капитан Фосс посадил корабль, больше походил на пепел старых костров. Он был такой рассыпающийся и мелкий, что на нём почти не оставалось следов. Сильные холодные ветры поднимали в воздух целые облака этой пыли. Ветры выли и стонали, и с каждым часом их враждебность становилась всё заметнее.

Именно эти порывы ветра были наиболее опасны для флиттера. Стоило им усилиться, и прожектор не мог уже пробить пелену песка и осветить дорогу. А селекторная связь с «Лидисом» во время песчаных бурь становилась ненадёжной и на большом расстоянии могла вообще прерваться. Правда, наш техник-связист Сансон Корд был уверен, что маяк находится недалеко от места нашей посадки. Но почти никто не разделял его оптимизма.

Мне же совсем нечего было делать. Мои лапы не годились для управления флиттером. Так что я сама себе дала задание мысленно побродить среди этих гор, прислушиваясь ко всему, что может обитать здесь и причинить нам зло.

На Сехмете имелась кое-какая жизнь. Здесь обитали маленькие бегающие насекомые, которые прятались в щелях между камней. Но, как мы определили, они не обладали сознанием. Следов более крупных существ я не обнаружила. Это, конечно, не значило, что их вообще здесь не было, просто они могли находиться вне радиуса моего поиска.

Хотя я и не нашла здесь проблесков сознания, всё же на этой планете существовало нечто, чего я не могла объяснить. Меня не покидало ощущение близости чего-то очень важного. У меня появилось чувство, никогда не испытанное мною раньше. В горной части Йиктора у Тэсса есть свои особые, «святые» места. Раньше, как говорит легенда, мы вели оседлый образ жизни. Нам, как и сегодняшним жителям равнин, было знакомо ощущение замкнутой жизни в городах, в стенах каменных домов.

Но пришло время, и мы сделали выбор, который изменил не только живших тогда людей, другими стали все последующие поколения. Мы отказались от физической работы, от совершенствования техники и строительства бесчисленных городов и обратились к другой силе, невидимой, неизмеримой. Именно тогда Тэсса выбрали путь, ведущий к превосходству ума над телом. Постепенно исчезла необходимость жить в одном месте. Мы поняли, насколько мало значат в жизни вещи. Если мужчина или женщина имели больше, чем им было необходимо, они делились с менее удачливыми.

Мы стали скитальцами, чувствовали себя в полях и лесах так же уютно, как наши предки в своих поселениях. Но до сих пор у нашего народа сохранились священные места. Это были очень старые места, такие старые, что их первоначальное назначение забыто даже древними легендами. Мы хранили эти места для тех случаев, когда нам было необходимо собраться вместе для концентрации силы — для выбора Старейших или для других подобных случаев.

В тех местах особая атмосфера, аура, которая присуща только им. Когда мы собираемся там, они оживают, одаривая нас духовным теплом, и возрождают нас. Это похоже на то, как глоток чистой воды утоляет жажду измученного человека. Так вот, это чувство — чувство безграничной древности и одухотворённости — было очень похоже на то, что я почувствовала на Сехмете.

Но почему именно здесь у меня появилось ощущение чего-то очень-очень древнего, полного смысла, которого я не могу понять? Как будто мне показали учебный фильм, переполненный символами, настолько чуждыми, что они абсолютно ничего не говорят мне. И это чувство не покидало меня постоянно, в каком бы месте вокруг посадочной площадки я не находилась. Мне не было ясно, где истоки этого чувства. Как понимать причину появления их? Я приписала эти ощущения сухому песчаному воздуху и горечи ветров, тоскливо завывавших в горах.

Беспокойство моих друзей с «Лидиса» было совершенно иного рода. Они выяснили, что священник привёл в действие некий механизм, который и вызвал нашу аварию. Механизм был спрятан в очень необычном месте. Тщательные поиски привели к Трону Квира. Сначала они думали, что устройство находится в упаковке Трона, но вовремя поняли, что ошиблись. Они полностью распаковали Трон, но ничего не нашли. Тогда дюйм за дюймом с помощью самых лучших приборов обследовали сам Трон. И Лидж обнаружил полость в его спинке. Надавив на два камня, обнаружили нишу. Внутри находилась коробка из тёмного металла.

От неё шло такое мощное излучение, что Лиджу пришлось надеть защитные перчатки. Он достал коробку из Трона и перенёс в специальное хранилище, а затем и вообще вынес из корабля и оставил среди скал, где её энергия никому не могла причинить вреда. За время долгих и бессчётных путешествий у Торговцев накопились знания о многих мирах, но конструкция коробки и природа заключённой в ней энергии была им неизвестна. Но все согласились с тем, что коробка сделана не на Тоте, где техника пока пребывала на довольно примитивном уровне.

— Если только, — прокомментировал капитан Фосс, — эти священники не нашли в своих сокровищницах такие секреты, которые не желают так просто раскрывать. Бесспорно, этот тайник был сделан одновременно с Троном, а не выдолблен позже. Скорее всего, и коробка сохранилась с тех времён. Теперь у нас на руках мёртвый священник и опасный предмет, вынудивший нас приземлиться на Сехмете. Мы отыскали это приспособление, но не думаю, что нам от этого стало легче.

— Зачем им это вообще было надо? Мы ведь легко могли затеряться в космосе вместе с их сокровищами! — воскликнул инженер Шаллард. — Просто счастье, что нам удалось удачно приземлиться.

Фосс мрачно уставился на скалы и на дюны чёрного песка, похожего на пепел.

— Это действительно загадка, — не сразу сказал он, а потом повернулся к тем двоим, которые вытянули жребий. — Я начинаю думать, что чем быстрее мы свяжемся с Патрулём, тем лучше. Приготовьтесь к отправке. Подниметесь, как только стихнет ветер.

Глава 4 МАЙЛИН

Флиттер улетел. Связь с «Лидисом» была постоянной, хотя кроме краткой информации о местах, где они пролетали, Хнольду и Шервину сообщать было нечего. Однако Фосс выходил с ними на связь чуть ли не каждую минуту, и его беспокойство было тем очевиднее, чем громче он кричал в микрофон.

Теперь уже всем было понятно, что авария была кем-то запланирована. Не ясна была только цель. Нас могли задержать до старта с Тота, что было бы гораздо легче. Это могли сделать как силы повстанцев, так и тот фанатичный священник. Но удар был нанесён в середине полёта.

Собирались ли посадить нас именно на Сехмете? Капитан сомневался в этом. То, что мы приземлились здесь, было чистой случайностью. Он склонялся к тому, что они хотели оставить «Лидис» болтаться в беспомощном состоянии посреди космоса. Все члены экипажа согласились с ним. В космосе мы были бы совершенно беспомощны, здесь же мы могли защищаться и даже предпринять меры для своего спасения. Тем не менее, и здесь угроза нападения была слишком велика. Прежде чем отправить флиттер, техники тщательно проверили всю систему связи, которая тоже могла оказаться повреждённой, а также попробовали оценить шансы на переделку передатчика для организации сверхдальней связи. Торговцы всегда славились подобными техническими импровизациями.

Пришла ночь, хотя и день на Сехмете был не ярче поздних сумерек. Горы скрылись за чёрными облаками. С наступлением ночи холод усилился. Но вставшая дыбом шерсть неплохо согревала меня, и я не мерзла.

Крип позвал меня вернуться на корабль. Они хотели закрыться изнутри, превратив «Лидис» в крепость, как это было у Хартума. Я последний раз провела мысленную разведку и не обнаружила ничего угрожающего. Ничего, на что бы я могла указать и сказать: «Это опасно!». И всё же…

Когда люк закрылся за мной, а тепло и свет «Лидиса» вернули ощущение безопасности, меня всё равно продолжало беспокоить чувство, что мы находимся рядом… С чем?

С трудом я начала взбираться по лестнице в жилую часть корабля. И оказалась как раз напротив люка, ведущего в грузовой отсек, где находился Трон. Неожиданно мою голову развернуло в сторону закрытой двери отсека. Я это сделала словно под действием непреодолимой силы. Давление было таким сильным, что я даже перегнулась через перила и, продолжая тянуться кдвери, почти коснулась её. Коробка, которая вызвала нашу аварию, была сейчас вне корабля — я видела, как её выносили. Но из закрытого отсека исходило мощное излучение «жизни». Это самое близкое по смыслу слово, которым я могу описать его. Мех на моём тельце зашевелился, как от сильного ветра, тело пощипывало, в глазах поплыли разноцветные круги. Я отправила сигнал, и почти мгновенно пришёл ответ Крипа:

— Майлин, что это?

Я попыталась объяснить, но было слишком мало информации, чтобы дать правильный ответ. Однако то, что я передала, оказалось вполне достаточным, чтобы Крип, капитан и Лидж тут же бросились ко мне.

— Но коробки больше нет на корабле, — недоумённо сказал Фосс. Он отошёл в сторону, пока Лидж открывал люк.

— Может, там есть ещё одна?

Крип гладил меня по голове. Я видела, что его беспокойство вызвано не только чувством неведомой опасности, он ещё беспокоился и за меня. Крип ни разу не видел меня в таком состоянии. Меня било, как никогда ранее. Он хорошо знал, что если я не могу сказать, что происходит со мной и что находится за закрытой дверью, то это значит, что опасность намного сильнее, чем может показаться на первый взгляд.

Лидж открыл дверь. В это же время в комнате вспыхнул свет. Трон стоял прямо напротив нас. Он был всё ещё распакован. Только ниша в спинке была снова закрыта. Капитан повернулся ко мне:

— Что это?

Вместо ответа я посмотрела на Крипа: «Ты чувствуешь?»

Он смотрел на Трон, лицо его застыло, тёмные глаза не мигали. Я видела, как он облизнул нижнюю губу.

— Я чувствую что-то, — его замешательство было очень сильным.Двое других Торговцев смотрели то на него, то на меня. Стало ясно, что они ничего не чувствуют. И тогда Крип шагнул вперёд и положил руку на сиденье Трона.

Я зарычала. Но было уже поздно. Кончики его пальцев уже коснулись красного металла. Дрожь пробежала по его телу, он отшатнулся, как будто сунул руку в открытый огонь, и упал на Лиджа, который вовремя вытянул руки, чтобы поддержать его. Капитан повернулся ко мне.

— Что это? — вновь спросил он.

«Сила, — отправила я ему мысленное послание. — Огромная сила. Я такой никогда не встречала».

Он быстро отошёл от Трона. Лидж, поддерживавший Крипа, сделал то же самое.

— Но почему мы не чувствуем её? — спросил капитан, глядя на Трон с таким видом, словно ждал, что разряд энергии вот-вот ударит ему в лицо.

«Я не знаю. Может быть, потому, что Тэсса более чувствительны к проявлениям энергии. Это энергия передатчика, и уходит она туда, — я кивнула головой в сторону стены корабля. — Что-то там притягивает её».

Капитан задумался. В конце концов он пришёл к решению, которое может сделать только Вольный Торговец: безопасность «Лидиса» превыше всего.

— Мы разгружаемся — не только Трон, но и всё остальное. Мы спрячем сокровища до тех пор, пока не узнаем, что за этим стоит.

Я услышала, как Лидж тяжело вздохнул.

— Прервать контракт… — начал он цитировать основную заповедь Торговцев.

— Ни один контракт не обязывает перевозить опасный груз. Кроме того, мы не были предупреждены об опасности при заключении сделки. «Лидис» приземлился по вине этих сокровищ! Только по счастливой случайности мы сейчас не мечемся в открытом космосе. Груз надо сгружать, и немедленно!

Итак, несмотря на темноту, роботы тут же принялись за работу. Они торопливо вывозили все эти корзины, коробки и тюки, которые с такой осторожностью грузили на Тоте. Несколько роботов спустили на землю, и они с трудом перетаскивали груз в убежище среди скал. Последним они отвезли туда сверкавший в лучах прожекторов Трон Квира.

— А что, если предположить, — заметил Лидж, отмечавший все вынесенные роботами предметы, — что это как раз то, чего они от нас добиваются? Возможно, они только того и хотят, чтобы мы выгрузили сокровища там, откуда их легко будет забрать!

— Мы смонтируем там сигнализацию. В случае опасности она сработает, и мы сможем защитить их, — сказал капитан, а затем повернулся ко мне: — Ты сможешь организовать охрану?

За все эти месяцы, что я жила на корабле капитан очень редко давал мне задания, хотя знал, что я могу сделать то, чего не может ни один член экипажа. Обычно я сама предлагала Свои услуги, когда знала, что они кому-то нужны. Я чувствовала, что он и сейчас колеблется, вправе ли он просить меня охранять сокровища. Он ждал, что я вызовусь сама.

Я ответила, что могу и буду, хотя мне не хотелось даже приближаться к этому грузу, особенно к сверкающему Трону. Они подключили сигнализацию. Но когда они уже поднимались на корабль, по трапу спустился Крип.

Происшествие в грузовом отсеке сильно подействовало на него. Он молча ушёл тогда к себе в каюту. Сейчас же он вышел в термокомбинезоне для холодных миров. И он нёс оружие, которого я ещё ни разу не видела у него в руках — бластер.

— И куда же ты собрался? — начал было капитан, но Крип прервал его:

— Я останусь с Майлин. Хотя у меня нет большой силы, но всё же я ближе к ней, чем все остальные. Я остаюсь.

Капитан, казалось, хотел возразить, но затем согласно кивнул:

— Хорошо.

Когда они наконец ушли и подняли трап, Крип перебрался через сыпучие пески посмотреть на Трон. Теперь он держался от него на безопасном расстоянии.

— Что же это такое, и почему в нём заложена такая сила?"Действительно, что и почему? — отозвалась я. — Ответов может быть столько же, сколько у меня когтей. Возможно, капитан не прав, возможно они на самом деле хотели, чтобы мы приземлились именно здесь и выгрузили сокровища. Только мёртвый священник мог ответить нам на эти вопросы — что и почему?"

Чтобы оглядеться, я встала на задние лапы, стараясь сохранить равновесие. Порывы холодного ветра усиливались, но мех хорошо согревал меня. Клубы чёрного песка кружились вокруг Трона Квира. Я прищурилась и сквозь этот кружащийся песок уставилась на Трон. И вдруг в какой-то неуловимый миг я увидела… Или мне только показалось? Пыльное облако вдруг обрело очертания человека, сидящего на Троне, как мог сидеть только судья, призванный судить наши поступки!

Это было мгновенное видение. Оно тут же исчезло. Пыльное облако осело на красном металле. И я была уверена, что Крип ничего не заметил.

Ночь тянулась без происшествий. Прожекторы продолжали освещать клубы пыли, которая уже начала заносить наш груз. Мои до предела обострённые чувства не улавливали никакой опасности. Не было ничего живого среди этих гор и ущелий. Если бы я не была твёрдо уверена в реальности событий, можно было бы подумать, что всё это мне приснилось. Мысль, что нас заставили выгрузить сокровища на открытом месте и именно на этой планете так глубоко засела во мне, что я почти поверила, будто это правда. Но если так, почему никто не пытается забрать их?

У Сехмет нет луны. За кругом прожекторов лежала полная темнота. Ветер вскоре стих, улеглись песок и пыль. Стало очень тихо, даже слишком тихо. Такая тишина напоминает затишье перед бурей.

Пока никто на нас не нападал. Было похоже, что неведомая опасность отступила и затаилась. Однако рано утром на наш маленький экипаж свалилось новое несчастье, которое вряд ли можно было приписать слепому случаю. Неожиданно прервалась связь с флиттером. Все попытки восстановить её ни к чему не привели. Где-то в пространстве, среди холмов, скал и ущелий маленькое судёнышко и его экипаж из двух человек должно быть попали в беду.

Так как «Лидисе» имел только один флиттер, не было никакой возможности отправить спасателей. Любая подобная экспедиция неминуемо окончится крахом. Сама земля здесь делает это невозможным. Теперь мы зависели только от импровизированного передатчика на корабле. Чтобы получить мощность, достаточную для посыла сигнала в космос, Корд должен был подсоединить к источникам питания наши двигатели.

Обычно в таких трудных ситуациях члены экипажа собираются на общий совет. Ни одна из планет галактики не была родиной Вольных Торговцев. Их Родина — Корабль. Может быть, поэтому они так привязаны друг к другу. Оставить своих друзей в беде для них просто немыслимо. Предложение отправить на поиски пешую экспедицию было отклонено сразу и без обсуждения. Горы и ущелья на этой планете непроходимы. Загнанные в ловушку, они судорожно искали выход. Шаллард предложил было взлететь, но он сомневался, сможет ли корабль благополучно приземлиться. Все его копания в двигателе так и не прояснили, что же произошло с ним. Единственное, о чём он доложил, — все важные схемы сгорели.

Каждый выдвигал свои предложения. Но в конце концов осталось лишь одно, которое можно было осуществить, — надо постараться наладить внешнюю связь. После этого слово взял Лидж. Обращаясь ко всем, он сказал:

— Нельзя отказываться от версии, что нас заманили в ловушку. Я знаю — очень сложно подстроить всё заранее так, чтобы мы приземлились на Сехмете. С другой стороны, известно немало случаев грабежа кораблей в космосе. Итак, во всём, что с нами случилось, виноват груз. Кому он нужен? Восставшим? Фанатику-священнику? А может, некой неизвестной компании, которая, отобрав у нас сокровища, загребёт такой куш, какой ей нипочём не заработать за долгие годы полётов и честной торговли?

Они отвезут сокровища куда-нибудь подальше за пределы этой системы, где никто не поинтересуется, кому они принадлежали. Собственность священников на эти сокровища может быть безусловно признана только здесь. Вы же слышали об экспедиции Абна и Гарри Ларго, организованной десять лет назад? Они приземлились, нашли сокровища и улетели. Священники заявили протест, но находки были признаны законными, они ведь не были украдены.

Потом был принят закон «о спасении имущества». Подумайте хорошенько об этом. Предположим, что «Лидис» здесь разбился. В таком случае наш контракт теряет силу. Стоит поразмышлять над тем, как можно использовать эту ситуацию. Любой, кто обнаружит обломки корабля на необитаемой планете…

— Только в том случае, — перебил его Фосс, — если все члены экипажа погибли.

Этого капитан мог и не уточнять. Подумав, он добавил:

— Я думаю, нам ещё предстоит удостовериться, что всё подстроено. И вполне можно предположить наличие некой третьей силы. Тогда понятно, что случилось с флиттером.

Как он сказал, все события тесно связаны. Но, наверное, из-за того, что я мыслю как Тэсса, а не как Торговец, я не могла полностью принять его аргументы. То, что я почувствовала у Трона Квира, то, что почувствовала и увидела, выходило за рамки обычного опыта и бесспорной логики. Каким-то странным образом всё это было сродни вере Тэсса. Я была уверена — в случившемся с нами были замешаны совсем другие силы, а не те, которые знали и в которые верили Торговцы. Но у меня не было доказательств.

Не было ничего, кроме ощущений, потому я и промолчала. Экипаж «Лидиса» решил, что находится в состоянии войны и должен ждать появления неизвестного врага. И они проголосовали за то, чтобы все усилия направить на восстановление связи.

Однако только двое из экипажа могли со знанием дела помогать Корду. Остальным капитан Фосс дал другое задание. Сокровища, выгруженные у скал, надо было перепрятать и как можно скорее. Пока роботов готовили к работе, меня и Крипа послали отыскать неподалёку от корабля место, где можно укрыть сокровища.

На этой горной планете укромных мест хватало. Но тем не менее мы искали наиболее подходящее. Оно должно было находиться недалеко от корабля и быть достаточно незаметным. Вход в тайник предстояло опечатать, когда перенесут сокровища. И мы тщательно обследовали все узкие расщелины, внимательно осмотрели все более или менее подходящие дыры, которые могли быть входом в пещеру.

Я больше не чувствовала потока энергии, исходящего от Трона и направленного к какому-то месту за равниной. В тусклом свете раннего утра Трон стоял, занесённый чёрной пылью, скрывшей его красоту. Он потерял всю свою загадочность и одушевлённость. Я готова была поверить, что воображение сыграло со мной ночью злую шутку. А может, излучение, как маяк, проинформировало кого-то о нашем положении?

И если так, то они уже всё знают и могут спокойно выключить свою сигнальную систему груза. Поэтому, как только мы отправились в скалы, я включила свой мыслепоиск на полную мощность, целиком сосредоточилась на нём и выбросив из головы всё остальное.

Вскоре мы забрались на горный хребет, который был несколько выше, чем те, что окружали нашу посадочную площадку. Свет здесь был ярче, а облака не такие тяжёлые. А вдоль гряды…

Штрихи теней на песке как-то странно перемешались. Я поднялась на задние лапы и вытянула короткую шею, пытаясь как можно лучше разглядеть то, что мне показалось.

Свет и песок нарисовали на камнях чёткие линии. Я хорошо видела их рисунок, слишком правильный, чтобы поверить в то, что он образовался случайно, всего лишь под действием ветра.

«Крип!»

Он обернулся на мой зов.

«Стена…» — я показала ему на то, что мне было уже хорошо видно. Рисунок так стёрся за бесчисленные годы, что в первый момент был почти неразличим.

— Что «стена»? — он смотрел на неё и ничего не видел. На лице его появилось удивление."Здесь рисунок".

Для меня рисунок был уже так ясен, что я не могла понять, почему он его не видит.

«Ну, смотри же, — я с нетерпением показала ему передней лапой на линии. — Здесь, здесь и здесь…»

Линии, конечно, иногда прерывались, но, в общем, рисунок был достаточно ясен. Крип внимательно следил за движениями моей лапы. Потом я увидела восхищение на его лице.

— Да, да… — он провёл рукой в перчатке по рисунку.

«Слишком правильный, чтобы быть случайным. Но…»

И тут я почувствовала шепоток тревоги в его мозгу. Что-то в этом рисунке было не так. А когда я снова посмотрела на стену, отойдя подальше, чтобы увидеть рисунок целиком, то поняла, что это вовсе не абстрактная мазня, как мне показалось вначале. На скале было изображено лицо. Или маска? Но не человека или животного, знакомого мне.

У Крипа вспыхнуло в мозгу лишь одно слово: «Кошка!»

Однажды он уже показывал мне её, и теперь я действительно уловила сходство между наскальным рисунком и изображением на карте планетной системы Амон-ра. Но, конечно же, в деталях они отличались. Та голова была округлее и гораздо больше походила на голову живого существа. Здесь же голова имела форму треугольника. Меньший его угол показывал на подножие скалы.

В широкой части поперёк изображения пролегали две глубокие борозды, изображающие глаза. Глубокие и очень тёмные, они выглядели весьма зловеще. В общем, это действительно было похоже на морду. Легко можно было разглядеть рот, а несколько линий изображали стоящие торчком уши. Не было ничего естественного в этой гротескной маске.

Когда я увидела кошку на карте, я не почувствовала ничего, кроме любопытства и желания посмотреть на настоящее животное. Но это изображение вызывало совсем иные чувства!

Меня заинтересовала впадина, изображавшая рот кошки. Я решила её получше исследовать. Щель была такой узкой, что человек только ползком смог бы забраться в неё.

Для меня же это была пара пустяков. И я полезла внутрь, чтобы попытаться выяснить, с какой целью неведомыми строителями были затрачены такие усилия. По-видимому, у них были какие-то серьёзные основания, если они так упорно работали.

Места во впадине было мало — я не смогла поместиться туда целиком. Было очень темно. Вытянув лапу и ощупав стены, я почти сразу наткнулась на пазы и поняла, что это стыки между хорошо подогнанными каменными блоками. Сообщая об этом Крипу, я уже знала, что нам удалось обнаружить. На Сехмете раньше никогда не находили сокровищ (возможно, их просто плохо искали). Нам же удалось обнаружить тайник. Впрочем, времени, чтобы доказать или опровергнуть это, у нас сейчас почти не было. Я попыталась когтями раздвинуть камни, но это было совершенно безнадёжное предприятие. Пока я выкарабкивалась оттуда, Крип доложил о нашей находке по наручному передатчику. Капитана это сообщение почти не заинтересовало, и он приказал нам продолжать выполнять основное задание — искать место, где можно спрятать груз.

«Только не здесь!» Решение Крипа совпало с моим.

«Если они, кто бы это ни был, придут грабить, мы не должны привести их на тайное место!»

И мы пошли совсем в другую сторону — на северо-запад. Скоро мы нашли в скалах подходящую щель. Посветив в неё, мы увидели, что она переходит в пещеру. И так как мы не обнаружили ничего более подходящего вблизи от посадочной площадки, то решили остановиться на этом.

Песок и обломки камней превращали работу тяжело нагруженных сокровищами роботов в сложнейшую операцию, которой надо было тщательно руководить. Фосс не дал времени даже на то, чтобы расчистить путь к тайнику. Весь остаток дня мы занимались перевозкой груза. Наконец всё было закончено. Тайник прикрывала нависшая часть скалы. А под ней вход в пещеру был завален огромной грудой камней. Теперь найти щель стало прак-тически невозможно, если только тщательно не проверять каждую скалу.

Затем принесли маленький резак, наподобие тех, что используются для ремонта обшивки, и сплавили всю эту груду в единый монолит.

Лидж провёл последний осмотр.

— Отлично! А теперь давайте посмотрим вашу вторую находку.

Мы провели их к маске на скале. Вечером разглядеть её было гораздо труднее. Линии, хорошо различимые при утреннем свете, теперь были почти не видны. Я подумала, что, может быть, их занесло пылью. Мы осветили стену фонарями. Сначала Лидж сказал, что ничего не видит. И только после того, как он нащупал внутреннюю каменную кладку в щели рта, он убедился, что находка — не плод нашего воображения.

— Неплохо, неплохо. Интересно, конечно, что там. Жалко, у нас нет сейчас времени. Но потом…

Однако я видела, что за своим внешним спокойствием он прятал лихорадочное возбуждение. Эта находка могла окупить «Лидису» все расходы, затраченные на путешествие, и даже, может быть, принести огромную прибыль.

Глава 5 КРИП ВОРЛАНД

— Тот, кто ищет неприятностей, далеко за ними не ходит, — Лидж откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Почему-то он смотрел не на меня, а на стену над моей головой. Для кого-нибудь другого его тон мог показаться спокойным. Но я-то хорошо знал, что Джел Лидж не из тех, кто отступает перед неприятностями. Смелости у него всегда было в избытке.

— Это мы, что ли, ищем неприятностей? — спросил я только затем, чтобы он продолжил разговор.

— Возможно, и мы, Крип, возможно…

Он не отрывался от стены, как будто на ней был нацарапан или напечатан ответ на все наши вопросы.

— Я не верю в проклятия, даже в свои собственные. Не уверен я и в том, что тот священник, на Тоте, точно знал, что он делает. Зато теперь он воспользуется обстоятельствами с большой выгодой для себя. Когда они узнают, что мы пропали, его престиж возрастёт до небес. Реальность его общения с богом будет доказана.

— Значит, ты думаешь, что это причина всего, и нам можно не опасаться нападения? — я решил продолжить его мысль. — Всего-навсего церковные интриги?

— Не перебивай меня, Крип Ворланд. Я не чародей с Маникала, который рисует линии на ладони волшебной палочкой, капает на них красное вино и затем предсказывает судьбу корабля. Я пытаюсь найти во всём произошедшем логику. Мне кажется, что это напоминает церковные интриги. Но для нас сейчас самый главный вопрос — как выбраться из этой ловушки?

И мы с ним снова вернулись к таинственному исчезновению нашего флиттера. Мир этой планеты суров и жесток, и если Хнольд и Шервин ещё живы, им придётся очень и очень нелегко. Попытаются ли они добраться до маяка, или повернули назад к «Лидису»? Всё зависит от того, к чему они сейчас ближе.

Лучше всего Торговцы чувствуют себя на своём корабле и в космосе. Долгое пребывание на земле порождает нетерпение и неуверенность. Но страшнее всего для нас неподвижность и бесцельность. Мы готовы были пойти на любые испытания и жертвы в поисках потерявшихся друзей, лишь бы не бродить без толку по посадочной площадке и коридорам «Лидиса».

— Если существует хоть один шанс из тысячи, то Корд наладит связь. На астероиде между Сехметом и Тотом расположена станция Патруля. Если он сможет отправить достаточно мощный сигнал, который достигнет станции, тогда мы спасены.

Значит, Патруль? Да, без Патруля нам на этот раз не обойтись. Патруль строго блюдёт закон — помогает любому кораблю, попавшему в аварию. Должен же быть какой-то закон и порядок в космосе. Но Вольные Торговцы слишком горды, чтобы просить о помощи. Мы всегда высоко ценили нашу независимость. Я подумал о том, что будет чувствовать капитан, когда мы пошлём сигнал о помощи. Между тем Лидж продолжал:

— В этой вынужденной посадке есть один положительный момент — стена с изображением, найденная твоей мохнатой подругой. Если там тайник с сокровищами, то священники до него не доберутся. А мы доберёмся.

И он опять уставился на стену. Я даже не пытался с помощью мыслепоиска проникнуть в его мысли. Мне и без того было ясно, о чём он думает. Такая находка могла не только прославить «Лидис», но и поднять нас по служебной лестнице до уровня людей на контракте, с настолько высокими кредитами, что можно будет подумать и о собственных кораблях. И даже больше того — ведь находка была сделана на неисследованной планете, где мог скрываться не один такой тайник.

Я не переставал думать об этом с того самого момента, как Майлин привлекла моё внимание к рисунку на скале. Даже просмотрел кое-какие ленты из моего собственного собрания плёнок.

Успех Вольных Торговцев зависит от многих вещей, и прежде всего от удачи. Судьба могла быть благосклонна к нам, могла и обмануть. И всё-таки в своей работе мы больше полагались не на удачу, а на знания. Не на специальные технические, а на самые широкие знания. Мы должны знать и помнить всё, начиная от легенд разбойников на одной планете, до особенностей развития морских растений на другой. Мы слушали, записывали на плёнки и запоминали всё любопытное, что нам встречалось, где бы мы ни были. Слушали во все уши, смотрели во все глаза и запоминали, регулярно обмениваясь новостями с другими экипажами.

— Когда Корд наладит передатчик, как ты думаешь, сможет он смастерить одну вещь? — я знал, что именно я хотел, но технические навыки лежали вне моей компетенции.

— Смотря что и зачем.

— Бур-перископ.

Термин не совсем подходил к тому, что я имел в виду, но, в то же время, достаточно точно описывал предмет, о котором я знал с пелёнок.

— Такой прибор, оснащённый импульсным сканнером, использовался на Саттра-2, где закатане разведывали гробницы Ганквиса. Нечто подобное можно использовать, чтобы узнать, что находится за той стеной. Это избавит нас от земляных работ — вдруг там нет ничего стоящего. Как на Джейсоне, где захоронения Трехглазого были уже разграблены…

— Что ты знаешь об этом приборе?

— Только самые общие сведения, — я покачал головой: — Может, попытаешься выяснить?

— Стоит попробовать, если найдётся время. Принеси мне ту плёнку, где записано сообщение о нём.

Когда я зашёл в свою каюту за плёнкой, Майлин подняла голову со скрещённых передних лап, и её глаза засветились. Хотя передо мной была глассия, мысленно разговаривая с ней, я видел её такой, какой она навсегда осталась в моей памяти — в жилетке из золотистого красного меха, со сверкающим на высокой причёске серебряным арабеском с рубином… Воспоминания сближали нас, и хотя она никогда не говорила об этом, я чувствовал, что ей приятно знать, что я видел и помнил её в образе Тэсса, Лунной Певицы, которая спасла мне жизнь, когда за мной гнались по просторам Йиктора.

«Есть новости?»

«Пока нет, — я отодвинул один из стульев, стоявших у стены. — А ты не можешь с ними связаться?»

Впрочем, я мог и не спрашивать об этом. Если бы она могла, я бы это знал. Сейчас её способности намного уменьшились, если сравнивать их с порогом чувствительности, который был достаточно высок на Йикторе.

«Нет. Наверное, они слишком далеко. Или у меня не хватает сил обнаружить их».

Я перебирал коробки с плёнками, отыскивая нужную мне.

«Майлин, как по-твоему, можно мысленно определить, что находится за стеной с маской?»

Она ответила не сразу. Ей нужно было всё обдумать, прежде чем ответить."Мысленный запрос должен иметь определённую цель. Если я знаю, что там есть хоть искра жизни, я могу сконцентрироваться на ней. В данном случае — нет. Но ты, кажется, уже придумал способ?" — она всегда очень быстро схватывала мои мысли.

«Прибор, о котором я когда-то слышал. Бур-перископ. С его помощью мы сможем узнать, обнаружили ли мы тайник с сокровищами».

Я поставил плёнку и быстро перекрутил её на нужное место. Она согласилась со мной, что это лишь весьма поверхностное сообщение молодого Торговца, которого наняли для оснащения экспедиции закатан. О приборе он только упомянул.

"Очень сложный прибор, — заметила она без всякого интереса. Её реакция была типичной для Тэсса, которые недолюбливали любые механизмы и приборы и старались их не использовать. — Но если он будет работать, то почему бы не испробовать его здесь. Я думаю, ты прав. Если это тайник с сокровищами, то он должен быть здесь не один.

Крип, помнишь, как однажды мы говорили о сокровищах, и ты сказал, что у каждого мира свои сокровища? Ты сказал тогда, что для тебя было бы пределом мечтаний иметь собственный корабль. Это именно то, что твой народ считает настоящим сокровищем. Предположим, что сокровищ этого тайника хватит для осуществления твоей мечты. И что тогда? Опять полёты, как на «Лидисе», в поисках выгодных сделок?"

Она была права, именно корабль был мерилом богатства у Торговцев. А чтобы купить каждому члену экипажа «Лидиса» по кораблю, нужно гораздо больше денег, чем стоимость всех сокровищ, вывезенных с Тота. Находки делятся поровну. Никакой доли не хватит, чтобы приобрести корабль.

Мечта остаётся мечтой. Но для того, чтобы она воплотилась в жизнь, к ней надо быть готовым. Я хотел стать суперкарго, но мне надо ещё долго и много учиться, чтобы суметь когда-нибудь взять всю ответственность за полёт на себя. Я не пилот, не инженер и не астронавигатор.

Действительно, что я буду делать, если завтра у меня появятся деньги и я смогу купить корабль?

Она внимательно следила за ходом моих мыслей.

«Помнишь, Крип Ворланд, как я рассказывала тебе о своей мечте: вывести мой маленький народ к звёздам? Скажи, на эти сокровища можно купить корабль?»

Выходит, она тоже не отказалась от своей мечты. Хотя для реализации этого у неё куда меньше шансов, чем у меня.

«По всем расчётам, там должны быть немалые сокровища», — ответил я.

«Прекрасно! Выходит, всё это время я не напрасно путешествовала с вами. Народ Тэсса знает Йиктор вдоль и поперёк, но абсолютно не знает космоса. Познакомившись с вами, я узнала, что существуют пространства и миры, о которых я и не подозревала, когда была Лунной Певицей. Оказывается, мы очень маленький народ среди множества других народов и рас. Для начала было бы неплохо узнать и понять это. Если время позволит, Крип, ты должен с помощью этого прибора найти сокровища».

«Лидж считает…» — я передал ей, что сказал мне суперкарго. Она покачала головой, не соглашаясь с тем, что считает Лидж.

«Логично. Но вот что ещё я скажу тебе. Когда мы с тобой дежурили ночью у сокровищ, я поняла, что за нами следят».

«Кто и откуда?»

«Как раз из-за того, что я не могу ответить на эти вопросы, я и не посылала тебе предупреждения. Я почувствовала присутствие посторонних, но они находились вне пределов моей досягаемости. Я не могу, как раньше, читать мысли на больших расстояниях. Старейшие забрали большую часть моей силы, когда отобрали мой облик. Осталась только способность к предупреждению. Пока за нами только наблюдают. Скажи мне, Крип, почему на скале изображена морда кошки?»

Неожиданная смена темы сбила меня с толку, и я не смог ей ответить.

"Вот что я имею в виду, — в её мыслях появилось нетерпение и раздражение. — Кошка — древний символ Сехмет, ты сам мне это говорил. И этой звезде и окружающим её планетам дали названия первые разведчики твоего народа, высадившись здесь для исследований. Следовательно, кошка — внепланетный символ.

Когда мы обнаружили его здесь, ты сразу сказал: «Кошка». Но ты даже не подумал о том, что это могли оставить представители твоего народа. Вот и получается загадка — неизвестные и давно забытые существа использовали изображение кошки".

«Возможно, это действительно осталось от первых поселенцев. Может быть, они пытались колонизировать Сехмет до других планет».

«Не думаю. Это очень древнее изображение. Сколько лет назад заселили эту систему? У тебя есть такая запись?»

«Не знаю. Если это было переселение первой волны, то тогда тысячу лет назад или чуть меньше».

«Изображение старше в два или даже три раза. Чтобы камень так выветрился, надо очень много времени. Наши святилища на Йикторе подобны этому. Кто были те боги, в честь которых названа эта система, эта Сехмет с кошачьей головой?»

Я покачал головой.

«Они земного происхождения и чрезвычайно древние, даже для этого мира. И земляне вышли в космос тысячи лет назад. Много страниц истории забылось в потоке лет. Земля расположена в другой половине галактики. В те времена, когда они поклонялись тем богам и богиням, они ещё не выходили в космос».

«Но ведь это прародители твоего народа. Может быть, когда-то они побывали здесь? Вспомни о расе Предтеч — сколько таких цивилизаций возникало и рушилось?»

«Никто о них не знает, даже закатане, для которых история и искусство составляют смысл всей жизни. Сейчас Земля стала полулегендой. Я ещё не встречал ни одного путешественника, который там был или общался с землянами».

«Сказки, легенды… В каждой из них есть зерно правды. Может быть, и здесь…»

Передатчик над моей головой захрипел, и Фосс объявил главную новость.

— Связь налажена. Мы посылаем сигнал о помощи.

Сообщение было радостным, но поможет ли это нам? Я взял плёнку и отправился к Лиджу. Вместе с Лиджем и Шаллардом мы ещё раз просмотрели её. Шаллард не был уверен, что он и Корд смогут сделать нечто подобное, но обещал посмотреть свои собственные записи.

Ожидание для Торговцев хуже любого наказания. Ожидание в нашей ситуации изнуряло, как болезнь. Мы установили дежурство, не включая в состав Корда и Шалларда, которые не отходили от передатчика. Я и Майлин дежурили вместе. Мы обошли площадку, на которой стоял «Лидис», и направились к скале с изображением кошки. Мы очень хотели найти какие-нибудь другие следы древних людей.

Но мы абсолютно ничего ни увидели, ни услышали. Не было ни малейших признаков того, что мы не одни на этой пустынной негостеприимной земле. Однако Майлин продолжала утверждать, что вокруг нас существует какое-то влияние, которое раздражает и беспокоит её.

Майлин всегда оставалась для меня загадкой. Сначала нашему сближению препятствовала её отчуждённость. Этот разрыв только увеличился, когда она использовала свою силу, чтобы спасти меня единственным возможным тогда способом — превратив в зверя. Просто она перенесла то, что было Крипом Ворландом, из одного тела в другое. Она не была виновата в том, что моё человеческое тело умерло в результате несчастного случая, но тогда потеря казалась мне невосполнимой, и сначала я не был даже ей благодарен за то, что она переселила меня в тело барска. Потом она дала мне ещё одно новое тело.

Теперь я нахожусь в теле Тэсса. Возможно, именно эта внешняя оболочка Тэсса сблизила меня наконец с Лунной Певицей, Покровительницей Малого Народа. Время от времени я ловлю себя на том, что специально пытаюсь использовать то, что сохранилось в моём теле от Тэсса, чтобы лучше понять Майлин.

Я обладал тремя телами меньше, чем за планетарный год, — человека, зверя и Тэсса. В глубине моего сознания засела мысль, что каждая плоть оставила во мне неизгладимый след. Маквэд, чьё тело теперь стало моим, давно умер. По обычаям Тэсса, его душа на время переселилась в животное, и в том виде он был убит безжалостной рукой охотника, пробравшегося на запретную территорию. После в теле Тэсса осталась жить душа животного, которое сошло с ума, и его нельзя было вылечить. Поэтому то, что осталось от него, было только живой оболочкой. Я никого не вытеснял, когда перешёл в эту оболочку.

А тело, в котором была Майлин, умерло… И только потому, что Ворса — одна из представительниц её маленького народа — отдала ей свою плоть, она выжила. Старейшие приговорили её находиться в теле Ворсы до тех пор, пока звёзды в небе Йиктора не разрешат ей сменить его. Но когда наступит то время, неизвестно. И где она возьмёт другое тело, когда оно наступит, — тоже никто не знает.

Вопрос этот мучил меня чрезвычайно, хотя я пытался скрыть от неё свои мысли. Я чувствовал, что лучше мне об этом не думать, пока она сама не примет решение. Она же никогда об этом не говорила. Я хотел как можно больше знать о Тэсса, но существовал барьер, до сих пор отделявший от меня некоторые стороны их жизни, и я не отваживался разрушить его.

Сейчас мы стояли вместе на вершине скалистого гребня. Майлин смотрела в ту сторону, куда улетел наш флиттер. Ветер ворошил её мех, забирался под мой термо-костюм.

«Там… ждёт…» — пришла ко мне её мысль.

«Что?»

«Не знаю, кроме того, что там лежат и ждут, наблюдают. Или это сон?»

«Сон?» — именно это слово удивило меня. Хотя я и пытался всеми силами уловить излучение, которое ощущала Майлин, почувствовать его было невозможно.

«Да, сон. Существуют реальные сны, вещие сны. Уверена, что ты знаешь об этом, — она ещё больше забеспокоилась. — Мне что-то снилось, я знаю. Но о чём он был, тот сон, не могу вспомнить. Какие-то обрывки света, цвета, чувства».

«Чувства?»

«Ожидание! Именно это чувство!»

Она очень обрадовалась, когда нашла точное определение.

«Я ждала чего-то для себя. Чего-то очень важного, от чего зависела моя жизнь. Ожидание! Ожидание!»

Она повторяла это слово, как заклинание.

«А остальное?.. Что ты ещё помнишь?»

«Место неизвестное, и, вместе с тем, чем-то знакомое. Я знаю его, а вроде бы и не знаю. Крип! — она повернула голову. — Когда ты бегал в теле барска, боялся ли ты, что когда-нибудь звериного сознания в тебе окажется больше, чем человеческого?»

Наконец я узнал об её страхе. Я понял теперь, чего она боится больше всего. Я опустился на колено, обхватил её мохнатое тело и прижал к себе. Никогда не думал, что этот страх может прийти и к ней, ведь перемена тел была обычным явлением в жизни Тэсса. Вероятно, ей больше не помогали силы, оберегавшие её на Иикторе.

«Ты боишься, что с тобой может такое случиться?»

Она не шевелилась в моих объятиях, мысли её блуждали в ином месте. Может быть, она уже сожалела о своём признании, внезапно обнаружившем её слабость.

«Не знаю, я уже ни в чём не уверена. Я стараюсь, я очень стараюсь остаться Майлин. Но если я стану Ворсой…»

«Я буду помнить Майлин за нас двоих!»

Что я мог ещё предложить ей? Это была правда! Даже если в ней победит животное, я по-прежнему буду видеть светлые серебристые волосы, тёмные глаза на человеческом лице, грацию, гордость и красоту Лунной Певицы.

«Я не дам тебе забыть, Майлин. И никогда не позволю себе забыть!»

«Память может ослабеть…» — если мысль приходит, как шёпот, то её силы уже совсем иссякли.

Мой наручный передатчик зажужжал, пришлось снять перчатку, чтобы услышать сообщение. Удача улыбнулась нам. На наш сигнал мы получили ответ намного быстрее, чем можно было предвидеть в самом оптимистическом прогнозе. Нас вызывали на «Лидис» — приближался катер Патруля.

Спасатели приземлились ночью неподалёку от нас. Они не захотели посылать к нам краулер до утра, мы же отправили им полный отчёт о том, что случилось с нами с момента взлёта с Тота. Мы сообщили им всё, кроме одного, — нашей находки изображения кошки в скале.

В свою очередь, и спасатели сообщили кое-что интересное для нас. В Хартуме разразилось восстание. Бунту немало способствовал раскол внутри монархической партии, вызванный отлётом нашего корабля. Священник пошёл на священника, единство правящей касты треснуло. Восставшие легко проникли в город и заняли его. Те, с кем мы подписывали контракт, были уже мертвы. Восставшие потребовали возвращения сокровищ и обвинили нас в том, что мы забрали эти сокровища, как свою добычу.

Мы выслушали всё это, и Фосс сказал:

— Кажется, перед нами встала новая проблема. Вероятно, мы сделали самое лучшее, когда спрятали здесь груз. До тех пор, пока не разберёмся, кому принадлежит сейчас законная власть, пусть сокровища остаются здесь.

— По контракту груз должен быть доставлен на Пта, — заметил Лидж. — Мы только выгрузили его, чтобы оградить себя от возможной опасности.

— Наш контракт подписан человеком, который уже мёртв. Нам следует выяснить ситуацию на Пта, прежде чем мы туда вылетим. Вдруг восставшие уже высадились там? У мёртвых нет ничего, кроме их могил. Если сменилось правительство, мы можем предъявить законные права на то, что имеем. Но если нас поймают на какой-нибудь другой планете с грузом непонятного происхождения, то нас могут вывести из сословия Торговцев. Не исключено, что навсегда. Пока мы не будем уверены, кто настоящие хозяева сокровищ, мы не должны давать повод для обвинения, что мы похитили их. Отдадим на хранение второй экземпляр контракта Патрулю. Это защитит нас на некоторое время. И пока мы не получим сообщение из храма Пта, сокровища останутся здесь.

— А как быть с оплатой? — спросил Лидж. — Согласно контракту, мы берём нашу часть после того, как приземлимся на Пта. Мы не имеем права взять её до доставки. Но мы не можем себе позволить перевозить груз без оплаты. Мы ведь оставили свой прежний груз в Хартуме, чтобы взять этот. Надо платить за помощь и за ремонт…

— Нам потребуется помощь, — не выдержал я. — По крайней мере для того, чтобы отремонтировать корабль. Мы можем доказать, что всё произошло из-за той коробки и священника. Надо потребовать, чтобы суд…

— Да, — согласился Лидж. — Но если мы обратимся в суд, дело может затянуться на годы. И если мы получим нашу часть сокровищ после суда, она нам будет уже ни к чему. Мы или разоримся, или умрём до того, как звёздные законники закончат дело. Мы должны потребовать этот груз в качестве гонорара. Иначе мы не сможем продолжать полёты.

Но ведь мы не хотим, чтобы нас обвинили в краже сокровищ? Лучше всего сейчас будет составить «Жалобу о Вмешательстве». К ней мы приложим наши плёнки и попросим Патруль разузнать, что творится на Пта. Если они ответят, что там всё как обычно, попробуем доставить туда груз.

Мы согласились. Мне хотелось узнать, почему Фосс с такой неохотой приступает к делу, причём без подписания с экипажем соглашения. Обычно Торговцы очень педантичны в подобных вопросах. Правда, Вольные Торговцы, особенно четвёртого класса, к которым относился Лидж, не раздумывают долго над деталями. Мы принадлежим к братству разведчиков, готовых броситься в любое рискованное предприятие. Может, Фосс подозревал что-то такое, чего ещё не знали другие члены экипажа; особенно непонятным было предложение Фосса, чтобы корабль после ремонта не летел на Пта.

Когда мы остались одни для подготовки копии материалов, Лидж так ничего и не сказал. Я тоже промолчал.

Рано утром, когда флиттер Патруля, перелетев через скалы, приземлился радом с «Лидисом», подняв в воздух тучи песка, плёнки были готовы. Двое спасателей, выбравшись из флиттера, не торопились встретиться с Фоссом, который стоял на трапе. Один из прилетевших, встав на колени на песок, положил на землю какой-то прибор. Другой внимательно следил за ним. Они что-то тщательно замеряли.

Глава 6 КРИП ВОРЛАНД

В присутствии людей, обладающих властью, от которых в значительной степени зависит твоя судьба, становится не по себе даже человеку с чистой совестью. Столкнувшись с представителями Патруля, мы почувствовали себя в положении провинившихся школьников. Как законопослушные и безобидные космические торговцы, регулярно вносящие налоги за приземление, у которых безупречно оформлены все документы, мы могли со спокойной душой обратиться к ним за помощью. Им достаточно было беспристрастно взглянуть на нас, чтобы понять, что у нас всё в порядке.

К тому же у нас была коробка, вынутая из Трона Квира. Тщательно обследовав её с помощью своих приборов, они обнаружили неизвестное им излучение. Коробка вместе с телом священника, которое сохранялось в холодильной камере, были передана под их контроль. Каждый из нас записал свои показания на плёнку. Изменить их было невозможно.

И, тем не менее, все мы почему-то волновались и облегчённо вздохнули, когда они не задали тех вопросов, которые могли задать. Наша находка в скале с кошкой до сих пор оставалась тайной, хотя о том, что мы спрятали сокровища, мы сообщили сразу. Лидж, который был знаком с космической юриспруденцией, объяснил, что поскольку поломка устранена, мы должны продолжать наше путешествие и доставить сокровища в храм Пта, предварительно, конечно, убедившись, что священники, которым мы должны передать груз, согласно контракту, ещё находятся у власти.

— У нас пока нет новостей с Пта, — ответил пилот Патруля. Он не проявил никакого интереса к тому, что говорил Фосс. Было видно, что к нашим проблемам он относится с совершенным равнодушием. — По поводу ремонта… Наш инженер вместе с вашим проверил двигатель. Для отчёта нам необходим список повреждений. Мы можем вывезти вас и вашего инженера на нашу космическую базу, где вам выдадут всё, что необходимо, по контракту Лиги.

Получить что-либо по контракту Лиги — означало влезть по уши в долги. Однажды мы уже попали в подобное положение, и нам пришлось держать ответ перед собственным народом. Если долг не будет выплачен в положенный срок, на «Лидис» будет наложен такой штраф, что нам потребуются годы работы и большая удача, чтобы мы могли снова поправить свои дела. Штраф может означать даже потерю корабля. Так что у нас не оставалось другого выхода, кроме как доставить груз на Пта и получить по контракту свою долю сокровищ. Оставалась, правда, ещё надежда, что в скале с изображением кошки спрятаны сокровища, которые поправят наши дела. Но времени на то, чтобы их найти, у нас не было.

Мы решили, что Фосс и Шаллард вылетят на катере Патруля, а вооружённый отряд Патруля и их флиттер останутся на Сехмете для поисков пропавших членов экипажа.

Флиттер Патруля был сверхмощным судном, вооружённым и защищённым самыми современными средствами. В нём размещались пилот, два стрелка и ещё оставалось место для двух пассажиров. Перед отлётом Фосс вызвал меня к себе.

— С флиттером полетишь ты и Майлин. Она — как искатель, а ты — как связной…

Конечно, он был прав, хотя представитель Патруля с явным недоверием воспринял это предложение. Однако я дал понять, что Майлин обладает телепатическими способностями и будет нашим проводником. Так как ни один человек не может знать всего о всех чужаках, они приняли на веру, что она будет нам полезна.

Целый день после отлёта катера, капитана Фосса и Шалларда на планете бушевала буря, поднявшая в воздух тонны песка. Вместе с оставшимися членами Патруля мы сидели в «Лидисе», как в заточении. В такой мгле невозможно было лететь, мы могли легко потеряться на неизвестной планете.

Но на следующее утро ветер утих, и, хотя в воздухе ещё кружился песок, а флиттер был наполовину засыпан, мы смогли отправиться в путь. Мы поднялись над скалистой равниной. Плотные облака слегка рассеялись и пропускали бледный солнечный свет, лишённый, казалось, всякого тепла. Блеск солнца скорее подчёркивал, чем рассеивал темноту ландшафта под нами.

Пилот летел очень медленно, стараясь при помощи приборов засечь какое-нибудь излучение. Майлин лежала на полу возле меня в тесной кабине флиттера. Я редко отдавал себе отчёт в том, как она выглядит, но Патрульные поглядывали на неё, как на нечто очень странное. Поневоле я вспомнил о том, что со мной рядом лежит мохнатый четвероногий зверёк глассия. Теперь, когда я знал, как она боится, что звериная оболочка когда-нибудь поглотит душу Тэсса, я стал лучше понимать её. Я и сам помнил то время, когда зверь начинал побеждать во мне человека. А что, если бы я всё-таки потерял себя?

Майлин была сильнее, была более подготовлена, чем когда-то я, к подавлению звериных инстинктов, сохранявшихся в теле, которое она носила. Она прекрасно осознавала всю опасность такой жизни. А что, если всё-таки внутреннее её "я" станет ослабевать?..

Она замерла, мышцы напряглись. Потом быстро обернулась.

«Что?» — спросил я.

«Не то, что мы ищем. Но там, внизу, что-то, состоящее не из камня и песка».

Я посмотрел в иллюминатор, Ничего, кроме скал, полуразрушенных ветрами, в которых можно спрятать что угодно.

«Внутри, — передала она мне. — Мы уже пролетели. Я думаю, ещё один тайник…»

Я попытался запомнить это место, но вид с воздуха совсем не похож на вид с земли. Однако, если Майлин права (а я безоговорочно ей верил сейчас), может быть, нам удастся выпутаться и мы рассчитаемся со всеми своими долгами. Второй тайник! Возможно, Сехмет так же богата сокровищами, как и Тот? Или ещё богаче?

Майлин больше ничего не говорила, хотя в своём зигзагообразном полёте мы несколько раз пролетали над этом плато. Землю было видно очень плохо. На плато виднелось немало глубоких и узких ущелий, в которых мог бесследно затеряться наш приземлившийся или разбившийся флиттер. Мы старались придерживаться основного направления их полёта, хотя то и дело возвращались назад, чтобы ещё раз осмотреть округу.

Кругом громоздились скалы. Было трудно отличить одно ущелье от другого. Иногда мы пролетали над более широкими долинами, где была видна слабая растительность. В одной долине мы даже обнаружили воду — маленькое тёмное озерцо с широкой окантовкой бело-жёлтого цвета. Наверняка это — вредные химические отложения.

Майлин снова замерла, прижавшись ко мне и пристально вглядываясь в иллюминатор.

«Что теперь?»

«Жизнь…» — передала она.

В то же самое время пилот наклонился к одному из приборов.

— Слабое излучение, — сообщил он.

Хотя мы летели очень низко, он опустил флиттер ещё ниже, и на небольшой скорости, почти в свободном полёте, мы внимательно обследовали территорию. Мы пролетали над полукруглой равниной. Здесь росли деревья (если их только можно назвать деревьями), которых я до сих пор ещё не видел на Сехмете. У них была очень тёмная листва, начинавшая расти почти от самой земли. Земля вокруг них была покрыта серой травой.

— Здесь! Не было необходимости указывать место, оно было отчётливо видно. На земле стоял наш флиттер. Вокруг не было никаких признаков жизни. Пилот послал запрос флиттеру и кружил вокруг, ожидая ответа. Садиться он не спешил. Я не спрашивал, почему. Было что-то жуткое в этой долине, в этой зловещей растительности, в неподвижной машине.

«Ты чувствуешь их?» — спросил я Майлин.

«Там никого нет».

Мне показалось, что она противоречит сама себе.

«Но ты же сказала?..»

«Это не они. Там что-то другое», — её мысленная волна дрогнула, как будто она смутилась от того, что не может объяснить понятнее. Моя тревога возросла. Я подумал, что произошло то, о чём предупреждала Майлин, — она больше не уверена в своих силах.

— Датчики ничего не регистрируют, — заметил второй Патрульный. — Есть только один способ всё проверить — приземлиться и посмотреть.

— Не нравится мне это. Всё выглядит так, будто флиттер специально выставлен здесь, чтобы мы его заметили. Приманка…

Мы согласились с таким вариантом. Но чья приманка? Весьма рискованно строить ловушку флиттеру со знаками Патруля. Моя вера в могущество Патруля была почти безграничной. Всё-таки мы приземлились. Оба стрелка оставались на своих местах, пока мы пробирались в густой траве к стоящему неподалёку флиттеру.

Жёсткая, ломкая, с острыми краями трава была нам почти по грудь. За нами оставалась хорошо заметная ложбина. Это могло в дальнейшем подсказать нам, что случилось с нашими товарищами. Во флиттере никого не было. Запас еды на борту был почти цел. Очевидно, Шервин и Хнольд не собирались надолго покидать корабль.

От флиттера в сторону деревьев вёл отчётливый след. Трава была сильно примята, как будто по ней тащили тяжёлый груз. Хотя кое-где на небольших участках земли стебли уже поднялись.

Я внимательно обследовал флиттер и нашёл плёнку с записью. В ней было зафиксировано то же самое, что видели этим утром и мы, пролетая над плато. Запись обрывалась на полуслове, остальное, казалось, было стёрто. Я никак не мог себе этого объяснить. Оставалось загадкой и то, что заставило их здесь приземлиться. Все приборы были в порядке. Мне удалось включить двигатель на полную мощность, подняться на большую высоту и снова приземлиться. Флиттер был вполне исправен.

Пока я проверял флиттер, один из стрелков и пилот Харкон пошли по тропинке в сторону деревьев. Майлин осталась рядом с флиттером, на границе примятой травы. Выбравшись из флиттера, я задал ей всего лишь один вопрос:

«Давно они сели?»

Она понюхала траву, как это делают глассии.

«Больше суток. Может быть, всё то время, которое прошло с момента их последнего сигнала. Я не уверена, Крип! Здесь какой-то странный запах — человека. Иди сюда!»

Её голова мелькнула в траве. Я побежал туда, где она своими лапами раздвигала траву. Машшн было тяжело, и я помог ей. Среди густой травы мы обнаружили непонятный квадратный след. Когда вернулись Патрульные, Харкон подошёл ко мне. Датчик в его руках защёлкал.

— Остаточное излучение, — сказал он, затем замерил след на земле и задумался — Здесь что-то было. Судя по величине остаточного излучения, его мощность была так велика, что вполне могла вывести из строя двигатель и блокировать сигнал бедствия.

— Кому это было надо?

— Ваши люди вмешались во что-то серьёзное. Если бы они нашли маяк, то могли бы помешать каким-то событиям, которые разворачивались здесь. Только по счастливой случайности мы уловили ваш сигнал. Один шанс из пятиста. Те, кто прячутся здесь, не могли это предвидеть. Если они хотели оставить вас на планете, то первым шагом было — отрезать вас от маяка. Они думали, что, захватив ваш флиттер, успешно справились с этой задачей. Чтокасается того, кто «ОНИ»? — он пожал плечами: — Вам лучше знать. Или, вернее, у вас должны быть какие-нибудь предположения.

— Это могут быть только те, кто заинтересован в нашем грузе, — других преследователей я не вижу. А что Шервин и Хнольд?

Последний вопрос я задал скорее Майлин, чем Харкону. «Они были живы, когда покинули это место», — ответила она.

— Даже след не пытались замести, — продолжал размышлять вслух Харкон. Потом добавил: — Не беспокойтесь. Преданность Вольных Торговцев своим товарищам хорошо всем известна. Они наверняка оставят их в живых, чтобы потребовать за них выкуп.

— Но нам нечего предложить им, нечего. А потом, кому предлагать? Кто они, где?

— Появятся рано или поздно.

Я поднялся, стряхивая листья травы со своего комбинезона.

— Но вряд ли они появятся сейчас, особенно после того, как увидели ваш корабль.

Эти неизвестные наверняка были не из пугливых. Тем более, что они знали, какой богатый улов ждёт их на «Лидисе». Патрульный корабль уже улетел с планеты. Оставались три Патрульных со своим флиттером и неполный экипаж «Лидиса» — более удачное время для нападения трудно было выбрать. Враг мог напасть в любой момент, если он постоянно наблюдал за нами и был в курсе того, что происходит.

— Мы пойдём по этому следу до леса, — сказал Харкон. — Если там ничего нет, будем ждать подмоги. Не можем же мы вдвоём сражаться против целой шайки.

Я отметил, что мы для него не являемся боевыми единицами и он не причисляет нас к своему отряду. Насколько я знал, Патруль никогда не брал в расчёт тех, кто не принадлежал к их компании.

Мы отправились в путь. Майлин бежала рядом со мной, Харкон шёл впереди, его напарник прикрывал тыл. Чем ближе мы подходили к лесу, тем отчётливее в сплошной стене зарослей проступали эти деревья. Они были лишены всякой привлекательности. Ветки у них были скрючены, как спирали, листья — почти чёрного цвета. Их было немного, но всё-таки они образовывали завесу, почти полностью перекрывавшую бледный солнечный свет.

Тропинка вела не в лес, она бежала вдоль кромки леса. Травы здесь почти не было, и на серой земле виднелись весьма нечёткие следы. Обогнув лес, тропинка спускалась в долину. Майлин неожиданно рванулась вперёд и забралась под скалу.

Она присела, вывернув голову, словно рассматривала что-то, изображённое на этой неровной каменной поверхности. Я тоже пытался разглядеть хоть что-нибудь, но ничего не увидел, хотя искал очень внимательно, полагая, что она нашла ещё одно изображение кошки.

«Что на этот раз?»

Впервые она не ответила. Её мозг был закрыт так плотно, как будто она отгородилась от врага. Она всё ещё смотрела на скалу, поворачивая голову то вправо, то влево. Но вокруг не было ничего, что могло бы привлечь столь пристальное внимание.

— Что это? — повторил мой вопрос Харкон.

Я дотронулся до торчащего хохолка на её голове. Она отпрянула от этого лёгкого прикосновения. Но мозг по-прежнему оставался закрытым, она не показала, что воспринимает меня. Такого раньше никогда не было.

«Майлин!» — я вложил в обращение всю силу, требуя, чтобы она ответила мне. И всё-таки мне не удалось до неё добраться. Это меня не на шутку испугало. Я даже подумал, не оказалась ли внезапно её сущность человека поглощённой телом зверя.

Она медленно повернула голову, немигающий взгляд её чуть дрогнул. Затем высунула язык и стала облизывать морду, после чего передними лапами обхватила голову, словно пытаясь заткнуть уши от звука, который больше не могла вынести.

«Майлин!» — я встал на колени. Наши глаза оказались почти на одном уровне. Сняв перчатки, я взял её за передние лапы, сжимавшие голову, и повернул морду так, что наши глаза встретились. Она заморгала, как только что проснувшийся человек.

«Майлин, что случилось?»

Мозг её начал открываться. Мысли успокаивались.

«Крип, я должна уйти отсюда».

«Появилась опасность?»

«Да, по крайней мере, для меня. Но не от тех, кого мы ищем. Здесь что-то ещё. Оно затаилось на краю моего разума с того самого момента, как мы ступили на эту тёмную землю. Крип, я должна быть очень осторожной. Здесь существует некто, и он имеет право требовать от меня! Я — Тэсса, я — повелительница!.. — я знал, что она говорит не мне, а себе, пытается овладеть собой: — Я — Тэсса!»

«Ты и в самом деле Тэсса!» — честно говоря, я поторопился произнести это, словно слова были спасательным кругом, брошенным утопающему.

Она опустила передние лапы на землю. Всё её тело тряслось, как будто она плакала. Я попытался погладить её, она приняла ласку. Тогда я обнял её со всей теплотой, на которую был только способен.

«Ты — Майлин из рода Тэсса! — я старался говорить спокойно. — Ты всегда сю будешь! Ничего не надо больше говорить!»

— Что случилось? — Харкон положил мне руку на плечо и слегка потряс меня.

— Я не знаю. Что-то подавляет её силу эспера.

— Харкон! — другой Патрульный, который шёл вдоль скалы, остановился и звал его. — Следы посадки. Флиттср, и огромный, судя по следам.

Харкон отправился посмотреть, а я остался с Майлин. Она повернула ко мне голову и прижалась с нежностью, какой никогда раньше не выказывала.

«Хорошо, как хорошо, что ты здесь, — пришла ко мне её мысль. — Оставайся, оставайся со мной, Крип. Я не должна превратиться в кого-то другого, кроме меня самой, не должна! Но меня зовут, меня так зовут…»

«Кто?»

«Я не знаю. Похоже на то, что требуется помощь, которую могу оказать только я. Но я знаю, что если отзовусь на это требование, то как личность перестану существовать. Я стану не — Майлин! А я не смогу жить, если буду не-Майлин. Эта сила похожа на открытый вызов».

«Ты — Майлин, и не будешь никем, кроме Майлин! Скажи, как я могу помочь? Я здесь…»

«Помни Майлин, Крип, помни Майлин!»

Я понял её и воспроизвёл в памяти картину, которую запомнил лучше всего. Я вспомнил Майлин такой, какой впервые увидел её на Большой Ярмарке в Ырджаре. Богиня, гордая повелительница маленького мохнатого Народа, дающего представление перед публикой. Такой была и навсегда останется для меня Майлин!

«Ты действительно видишь меня такой, Крип? Мне кажется, ты изобразил меня более красивой, более уверенной, чем я была на самом деле. Сохрани этотобраз для меня, Крип».

Вернулся Харкон.

— Здесь больше нечего делать, — в его голосе чувствовалось раздражение. — Нам лучше вернуться. Они улетели на флиттере, это значит, что они могут оказаться где угодно. Ты справишься с вашим флайером?

Я кивнул, продолжая смотреть на Майлин. Она высвободилась из моих объятий и с удовольствием бегала вокруг. Потом забралась во флиттер, свернулась клубочком на месте второго пилота, а я сел за пульт управления.

Флиттер Патруля взял курс на «Лидис», мы полетели вслед за ним. Майлин, свернувшись в кресле, казалось, спала. Она не предпринимала никаких попыток к мысленному контакту. Однако мы недолго наслаждались спокойной обстановкой. Мой приёмник защёлкал, и я включил связь.

— Ты можешь связаться со своим кораблём? — в вопросе Харкона звучала тревога. Я был настолько поглощён Майлин, что совсем забыл отправить сообщение на «Лидис». Теперь же торопливо нажал кнопку связи. Послышался сигнал зуммера — канал был готов. Но когда я набрал наши позывные, ответа не последовало. Удивившись, я снова набрал позывные. Канал приёма был открыт, сигнал должен был проходить без помех. Но ответа не приходило. Я доложил об этом Харкону, и он сообщил, что ему тоже не отвечают.

Мы вылетели рано утром, сейчас уже смеркалось. Наползали тяжёлые облака, поднимался ветер. Для безопасности мы летели высоко над землёй. Сбиться мы не могли — радиомаяк на корабле уверенно показывал курс. Но сильный ветер делал посадку весьма затруднительной. Посадка вслепую? Нет, не должно быть. Если нас ждут, то зажгут посадочные огни на площадке. А если нет? Нам не ответили. Знают ли они вообще, что мы возвращаемся? Почему не пришло ответа? Я продолжал посылать позывные в надежде получить ответ, способный положить конец усиливавшимся подозрениям, что дела наши совсем плохи.

Глава 7 МАЙЛИН

Как же тяжело было перебороть чувство, навалившееся на меня в долине, где мы нашли флиттер. Никогда ещё я не была так не уверена в себе и — более того — в том, кто я есть. Сейчас я уже не могу точно вспомнить, что происходило в моей голове, путало мысли, старалось изгнать моё внутреннее "я". Кто лучше меня знает, как происходит изменение форм? Но тут было нечто иное, не то, что обычно делают Тэсса. Это была концентрированная попытка заставить меня делать то, что не входило в мои планы.

Лёжа на месте второго пилота, я, подобно прохожему, кутающемуся в накидку на морозном воздухе, старалась собрать вокруг себя остатки своей уверенности. Я была не в состоянии определить источник того, с чем встретилась здесь, но точно знала — действия его мне не нравятся.

Я была настолько занята собственными неудачами и страхами, что не осознавала действий Крипа до тех пор, пока его мысль не проникла в моё погруженное в себя сознание быстрым и ясным требованием:

«Майлин! „Лидис“ не отвечает. Что ты можешь узнать?»

На мгновение мне показалось, что его мысленное послание прозвучало на незнакомом языке. Усилием воли я отогнала мысли об ужасном контакте в долине. «Лидис», «Лидис» не ответил!

Наконец-то у меня появилась конкретная цель для поиска. Я больше не сражалась с неизвестным. Так как корабль, сам по себе, неодушевлённый предмет и не может служить объектом мысленного поиска, лучшим объектом для контакта мне представлялся Лидж. Я мысленно представила суперкарго, выпустила поисковое щупальце…

И наткнулась на пустоту. Но нет, под слоем небытия очень слабо пульсировали токи живого существа. Я использовала более мощный вид мысленного контакта. Такой обычно пробивался до сознания тех, с кем я очень хотела связаться, даже если они спали или были в глубоком обмороке, вызванном болезнью. Сегодняшний контакт был очень похож на этот последний случай, но потеря сознания оказалась слишком глубокой. Я не смогла мысленно дотянуться до Лиджа. Обратилась к Корду, но результат оказался тот же…

«Они без сознания. И Лидж, и Корд», — доложила я.

«Спят?»

«Это не совсем сон. Я назвала их состояние — они без сознания, но они не спят, их мозг не открыт для контакта со мною, как это бывает при обычном сне. Здесь что-то другое».

Я попробовала опуститься глубже, чтобы получить информацию, вызвать хоть какой-нибудь ответ. Сконцентрировалась, как только могла, и ухватила! Появилось странное ощущение, что цели я достигла, но вокруг меня внезапно взвилась ловчая сеть. Это было то же самое чувство, что охватило меня в долине. На этот раз оно было даже сильнее и гораздо крепче держало меня этой невидимой сетью, словно другое существо, более сильное и неодолимое, соединилось с первым, чтобы связать и утащить меня. Я еще могла видеть Крипа и флиттер. Я могла ещё взглянуть на своё мохнатое тело и лапы с выпущенными когтями, как будто я приготовилась к бою. Но между мной и реальным миром возникла стена тумана.

Майлин, я была Майлин!

«Крип, подумай обо мне, о том времени, когда я была Майлин. Как ты это делал в долине! Помоги мне увидеть себя такой, какая я есть на самом деле, какой я была всю свою жизнь, несмотря на моё теперешнее тело. Я — Майлин!»

Моя мольба, должно быть, не дошла до него. Я с трудом осознавала, что из селектора звучат какие-то слова. Звучат, но ничего не значат для меня.

Майлин! Все силы разума и воли вложила я в сохранение своей индивидуальности, осаждаемая вздымающимися волнами неведомой силы, которые обрушивались на меня, одна сильнее другой. Так как я была одной из тех, кто мог менять внешнюю оболочку своего духа, я понимала, хотя и неясно, что это самая большая опасность, и она делала меня более восприимчивой ко всему, что здесь происходило.

Но я была Майлин — не Ворса, не кто-то другой, только Майлин из рода Тэсса. Мой мир сузился до одной единственной мысли, которая стала моим щитом, моим оружием. Только Майлин, какой её видел Крип в своём сознании. Хотя, как я ему говорила, никогда раньше я не была так сильно напугана, как теперь. Майлин!

Всё внешнее ушло. Я закрылась от всего мира, чтобы ничто не потревожило созданную мной защиту. Как долго продолжалось моё восстановление в Майлин? Не знаю, потому что время не поддавалось никакому измерению. Но больше всего, больше, чем физической смерти, я боялась потерять выдержку.

А атака всё нарастала и вскоре достигла такой силы, что, казалось, если она увеличится ещё хоть на каплю, я не выдержу. А затем — она начала спадать. С отступлением этой силы пришло новое ощущение — сначала сильного возбуждения, а потом страха и отчаяния. Я не была уверена, что выдержу третью атаку столь странной силы, уже неоднократно пытавшейся воздействовать на меня. А Крип, где он? Он обещал быть рядом со мной!

Меня бросило в жар. Страх перерос в злость, вернее, в сомнение. А вдруг в минуту моей величайшей нужды в нём он оставит меня сражаться одну?

Влияние, испытывавшее меня в этот второй раз, уже прошло, лишь его остатки мерцали, как огоньки в темноте. Я чувствовала себя такой обессиленной, что не могла даже повернуться. Меня словно вернули из небытия, лежащего вне пределов моего понимания.

Крип всё ещё сидел за пультом управления флиттера. Но флиттер стоял на земле. Я видела в иллюминатор сопла «Лидиса», верхняя часть корабля скрывалась в высоте. «Крип!» — я попыталась окликнуть его. Попыталась… И тут же столкнулась всё с тем же небытием, что и при поиске Лиджа и Корда! Я привстала в кресле, стараясь заглянуть в его лицо.

Глаза Крипа были открыты, он, не мигая, смотрел перед собой. Я вытянула переднюю лапу и коснулась его плеча. Тело было неподвижно, будто заморожено. Неужели он угодил в ту же сеть, что и я, только засел более прочно? Я начала новое сражение, пытаясь на этот раз понять, что находится под этим слоем небытия, но была слишком слаба после собственного испытания и никак не могла найти то место, где Крипа Ворланда держали в заточении. Он сидел неподвижно, будто замороженный, уставившись прямо перед собой, и мне казалось, что он ничего не видит в окружающем мире. Я выбралась из кресла и неловко принялась открывать своими лапами люк флиттера.

Громада корабля достаточно ясно проступала в темноте, а всё остальное вокруг него терялось в ночной мгле. Я выпрыгнула из люка на мягкий песок, поднявшийся клубами под моими задними лапами, когда я скатывалась с края дюны. Люк автоматически закрылся за мною. Крип не заметил моего ухода, не попытался последовать за мной. Стоя в тени флиттера, я оглядела долину. Подъёмный трап на «Лидисе» был убран, входной люк закрыт, как обычно мы это делали ночью на Сехмете. За «Лидисом» стоял флиттер Патруля. Ни единого движения вокруг. Я подошла к флиттеру и уловила слабеющее излучение, видимо, оно шло от блока управления. Глассии могут карабкаться, но они неважные прыгуны. С огромными усилиями, вкладывая энергию в каждый прыжок, я пыталась зацепиться передними лапами за борт и повиснуть так, чтобы подтянуться и заглянуть внутрь. Наконец мне это удалось.

Пилот сидел в своём кресле так же неподвижно, как и Крип. Его ближайший сосед держал наготове оружие, но застыл в том же положении. Я смогла разглядеть только затылок второго стрелка, но так как и он не двигался, стало ясно, что тот заморожен, как остальные. И пилот, и Крип благополучно посадили флиттеры, но всё равно выглядели пленниками. Их будто приковали цепями в каком-нибудь подземелье Ырджара. Пленники кого или чего? Судя по тому, что они успешно сели, враг не хотел их смерти, а только установил контроль над ними.

Я не была уверена, что им удастся долго пробыть в таком состоянии. Предусмотрительность подсказывала, что я должна где-нибудь спрятаться и оставаться там до тех пор, пока не узнаю, что же здесь произошло. Должно быть, с какого-нибудь места в долине так же наблюдали и за мной.

Я попробовала применить мыслепоиск и обнаружила, что он крайне ограничен и истощён, моя борьба забрала слишком много энергии. Поэтому я не отважилась при помощи его прощупать местность на большом расстоянии. В настоящий момент мои способности ограничивались пятью чувствами, заложенными в моём теперешнем теле.

Хотя меня и расстроило, что я могу положиться только на возможности глассии, я ослабила бдительность и контроль над своим телом и подняла голову, чтобы нос мог улавливать запахи, и слушала настолько чутко, как могла, вглядываясь в тени, как только позволяло зрение. Глассия — не ночной зверь. Он видит ночью, вероятно, не намного лучше человека. Но тёмные силуэты флиттеров и «Лидиса» на светло-сером песке были хорошими ориентирами. Если мне удастся добраться до скалистой стены, в ней легко найдётся место, чтобы спрятаться. Я присела в тени флиттера Патруля и рассчитала маршрут по наиболее тёмным местам.

Может быть, я напрасно тратила время, и долина не находилась под наблюдением, так что я могла достаточно свободно передвигаться. Но это было бы слишком хорошо. Поэтому я устремилась к скале с предельной скоростью и сноровкой, на какую только было способно моё тело, настороженно вслушиваясь в любой звук, который мог бы означать, что меня обнаружили.

Я быстро нашла расщелину, в которую, как мне показалось, можно спрятаться. Она была такая узкая, что в неё пришлось вползать спиной вперёд. В расщелине я припала к земле, положила голову на лапы и больше не спускала глаз с корабля и двух флиттеров.

Облака чуть-чуть разошлись, стали видны звёзды, но луны не было. С горькой тоскою вспомнила я яркое свечение Сотры, которая давала свет Йиктору, наполняя ночь мерцающим великолепием.

Но где же звёзды, которые должны сиять надо мной? У животного угол зрения изменён и расстояния искажены. Звёзды светили, как прожектора! По крайней мере, нижние над горизонтом точно были искусственными огнями и ярко светили на дальнем конце долины. Я насчитала их три. Где-то там находился тайник, в котором мы спрятали наш груз. Пока экипаж корабля и спасатели пойманы в ловушку, таинственные силы, которые, по моему мнению, и были причиной всех наших бед, пытались выкрасть сокровища!

Обнаружив огни, я уловила ещё и вибрацию, доносящуюся сквозь скалы. В долине по-прежнему не было видно ни малейшего движения, никаких намёков на наблюдателей. Возможно, те, кто устроил эту ловушку, были настолько уверены, что держат нас в своих сетях, что даже не выставили постов. Я вслушалась. Мне совсем не хотелось делать то, что представлялось необходимым, а именно — пойти, проверить моё предположение и убедиться, действительно ли сокровища крадут. Нужно было посмотреть, кто это делает. Но страх приковывал меня к кажущейся безопасности укрытия — расщелине, оставить которую выглядело величайшей глупостью.

Я не была привязана к «Лидису». Не была я и Вольным Торговцем. Крип, Крип Ворланд — да, именно он был той нитью, что связывала нас. И я не хотела её рвать. Но остальные… Однако Крип был связан с ними ещё более тесными узами, а потому и я была связана с судьбой корабля, хотела я того или нет. Если бы глассия могла вздыхать, я бы вздохнула, когда с неохотой покидала мой оплот безопасности. Опять я начала пробираться вдоль подножия скалы, используя каждое прикрытие.

Когда мы с Крипом обследовали эти места, то выбирали пути, подстраиваясь под его человеческое тело. Но я-то могла гораздо быстрее преодолеть это расстояние, потому что мои сильные лапы лучше приспособлены для карабканья по скалам, испещрённым разломами и щелями. Я обошла скалу, пока не выбрала место, которое, как мне показалось, находилось на одной линии с огнями, и отсюда стала взбираться наверх. Моё тёмное тело было совсем незаметно на поверхности скалы, а светлые пятна песка я старалась обходить стороной. Как я и думала, мои лапы быстро находили выступы и расщелины в скале, ловко цепляясь за них.

По скале я поднималась быстрее, чем кралась по земле, и уже через несколько минут была на вершине. С этого удобного места нетрудно было убедиться, что мои подозрения оказались правильными лишь частично. Три прожектора, так ярко светившие в ночи, действительно находились в том месте, где Фосс и остальные наивно полагали, что надёжно спрятали груз. Хотя удалить ту часть скалы, что закрывала вход в тайник, по-видимому, было нелегко. По вибрации в скале и слабому жужжащему звуку, который теперь уже можно было уловить, я поняла, что скалу долбят каким-то механизмом.

Наблюдая затем, что происходило невдалеке, я не сразу осознала, что нахожусь совсем рядом от не менее опасной силы, и вновь луч неведомого происхождения одним своим краем задел меня. Я почувствовала удар неимоверной силы. Окажись я в области большей его интенсивности, вероятно, меня бы просто смело в долину.

Это была практически чистая энергия, причём такой мощи, что луч становился почти невидимым. И это была мысленная сила! Она достигала такой концентрации, что раньше я бы ни за что не поверила, что такое возможно. Такой не достигали даже наши Старейшие, когда объединяли свою энергию для какого-нибудь действия. Я не сомневалась, что именно эта сила покорила сознание людей внизу. Но теперь я была уже предупреждена и спряталась в кокон своих защитных сил, а потому могла обойти эту опасность и не угодить снова в ловушку. И ещё я знала, что непременно должна найти источник этой силы.

Вторично повстречаться с этим смертельным лучом у меня не было желания, но, чтобы проследить его, следовало поддерживать контакт с ним. Я ограничилась небольшими касаниями границы луча, избегая непосредственного контакта. Луч привёл меня к нише в скале. Ни на самой скале, ни вокруг неё света не было. Я несколько раз раскидывала мыслепоиск, прежде чем обойти эту нишу и приблизиться к ней с тыла. В нише было очень темно, и что бы в ней ни находилось, это располагалось где-то глубоко внутри.

Наконец, собравшись с силами, я начала карабкаться по гребню, убедившись прежде, что единственное отверстие ниши выходит на передний склон скалы. На животе, попластунски, я подползла к нише, наклонила сверху голову, надеясь, что луч не заполняет всего отверстия ниши, и через некоторое время смогла увидеть то, что находилось в ней.

Сначала мне показалось, что там темно. Но вскоре в чрезвычайно узком пространстве щели я заметила слабое мерцание, достаточное, однако, чтобы обнаружить обитателя ниши. Взглянув из крайне неудобного положения «вверх ногами», я, потрясённая, чуть не скатилась со скалы.

Передо мной в глубокой тени медленно проявлялось лицо… Лишь овладев собой, я смогла сконцентрироваться на его застывших зловещих чертах. Глаза незнакомца были плотно закрыты, лицо ничего не выражало, будто он спал. Тело этого человека было заключено в короб, закреплённый так, чтобы лицо смотрело в долину. Короб был покрыт инеем, и только часть его, закрывавшая лицо, оставалась прозрачной. На лице совсем не было волос — даже бровей и ресниц, а кожа казалась бледно-серой.

На стенке короба перед спящим (мне показалось, что это был именно мужчина), находилась прозрачная панель, напоминавшая кристалл, вмонтированная в широкий металлический каркас, местами покрытый маленькими цветными пятнышками, цвет которых я не могла точно определить.

У основания короба лежал ещё один прибор. И хотя спящий (если он спал) не напоминал мне никого из виденных ранее, тот прибор в его ногах был мне знаком. Всего несколько дней назад я видела, как подобный работал на «Лидисе». Это был усилитель связи. Такой же собрал Корд, чтобы подать сигнал о помощи.

Увидев его, я смогла сделать лишь один вывод. Мысленный заряд выходил из тела в коробе и усиливался, проходя через селекторный передатчик. Нахождение его здесь имело, по-видимому, единственную цель — держать Крипа, людей Патруля и весь экипаж «Лидиса» в рабстве. Если я смогу каким-нибудь образом разъединить этот прибор или ослабить поток энергии, они смогут освободиться.

Со спящим в коробке я ничего поделать не могла. У меня не хватило бы сил, чтобы справиться с ним. Его очень плотно задвинули в нишу. Мои глаза уже привыкли к очень слабому свечению, исходящему из каркаса, и разглядели, что скала выдолблена как раз под размер короба и крепко держит его в одном положении.

Поэтому до источника мысленного рабства я добраться не могла. Совсем другое дело — усилитель. Я хорошо помню, с какой осторожностью устанавливал Корд прибор, столь похожий на этот, на «Лидисе». Его постоянные предупреждения, что малейшее сотрясение может преломить луч, надоели всем. Эту задачу мне и предстояло сейчас осуществить. Я очень устала от битвы с силой, пытавшейся подчинить мой мозг, и потому тело давно уже посылало сигналы об истощении ноющих мышц, неимоверно уставших конечностей.

Я опустилась на землю и чрезвычайно осторожно поползла вдоль боковой стенки, держась как можно ниже и надеясь не угодить под основную силу луча. К счастью; луч не шёл по земле.

Обнаружив это, я спокойно подобралась ближе. Я видела лишь один возможный путь, а удача зависела от того, насколько моё тело сможет преодолеть свою неуклюжесть зверя. Отступив, я пошла искать оружие. Однако продувающие всё ветры хорошо делали своё дело — в ближайшей округе не нашлось ни одного камня, которым я смогла бы воспользоваться. Я пошла дальше, заглядывая в каждую дыру и отчаиваясь все больше и больше. Если бы мне пришлось даже вернуться к подножию скалы, я всё равно бы это сделала. И я продолжала надеяться.

Наконец моё упорство было вознаграждено. В одной из расщелин я нашла треснувший кусок скалы, который раскачивала до тех пор, пока он не выпал. Я еле-еле вытащила его на поверхность. Привыкнув пользоваться руками, очень трудно делать это ртом, но я ухватила камень зубами и потащила его.

И вот снова, как можно ниже припадая к земле, я подползла к коробке. Зажав камень в зубах, я принялась бить им по усилителю до тех пор, пока совсем не расплющила его. Те, кто оставил его здесь, теперь вряд ли смогут воспользоваться им.

К самому коробу со спящим я не приближалась — от него веяло влажным холодом, похожим на сильный порыв ветра зимой в горах на Йикторе. Я понимала, что если дотронусь до этой замороженной коробки, то сейчас же отморожу лапу. Лицо спящего не изменилось и походило на лицо каменной статуи. И тем не менее спящий был живым или когда-то был живым. Вид этого заживо погребённого вызывал у меня смешанные чувства.

Я быстро отвела глаза от неподвижного человека, отступив также с линии немого взгляда его закрытых век. Присутствие чужака — то же чувство было и во флиттере. Это ощущение вызвало во мне такую тревогу, что я ринулась бежать, не разбирая дороги.

Когда я пришла в себя и обрела контроль над своими эмоциями, избавившись от страшного влияния, то обнаружила, что двигаюсь не назад в долину, к кораблю, а к прожекторам и жужжащему звуку. Я уже неплохо ориентировалась. У меня появилась надежда, что влияние прекратилось, что экипажи «Лидиса» и флиттеров свободны. И они оказались бы в более выгодном положении, если бы я, вернувшись с разведки, всё рассказала им.

Напавшие на нас так и не выставили никакой охраны или караула. Возможно, они настолько были уверены в непогрешимости своего аппарата, что чувствовали себя абсолютно свободно. Я без труда нашла хорошее место для наблюдения.

Они были заняты в тайнике. Прожекторы освещали его сильнее, чем дневной свет на Сехмете. Два робота пытались ликвидировать запор, установленный нами, чтобы скрыть тайник. Торговцы хорошо сделали своё дело, и даже их машины не могли быстро сломать преграду. У них имелось достаточно средств, и они с силой атаковали скалу.

Роботы на «Лидисе» предназначались, в основном, для погрузки, но в экстремальных ситуациях могли быть модифицированы простыми приспособлениями. Эти же были больше и сложнее. Ими руководил человек, державший в руках панель дистанционного управления. Хотя я и была знакома с подобными механизмами, мне показалось, что они предназначены главным образом для земляных работ.

Судя по тому, что знали мы, на «Лидисе», на Сехмете пока не было рудников. А случайным изыскателям не требовались такие сложные и дорогие машины. Кроме того, мы обнаружили следы того, что могло быть складами сокровищ. Значит, этих роботов привезли для того, чтобы вскрыть тайники?

Люди внизу, а их было трое, выглядели как обычные астронавты, одетые в простые комбинезоны экипажа космического корабля. Они были похожи на людей, как и Вольные Торговцы. Двое из них, которые не управляли роботами, держали в руках оружие, точнее — бластеры. Их внешний вид был достаточно угрожающий, и я решила держаться от них на расстоянии.

В поле моего зрения попал четвёртый человек. Я замерла. Воздух со свистом выходил из моей пасти сквозь клыки — природное оружие глассии. Лицо этого человека хорошо освещали огни. Это был Грис Шервин!

По его виду я бы не сказала, что он тоже в плену. Он стоял возле одного из стрелков и с интересом наблюдал за действиями роботов, будто сам заставлял их работать. Неужели это он? Неужели Шервин заманил свой экипаж в ловушку? Но почему? Очень трудно тому, кто знает Торговцев, поверить, что один из них стал предателем своего народа. Их преданность была врождённой. Я могла поклясться всем, что подобное предательство абсолютно невозможно. И всё же он стоял и, казалось, находился в прекрасных отношениях с ворами.

Время от времени управляющий роботами регулировал дистанционное управление. Я уловила его чувство нетерпения и, поняв это, осознала, что слабость моя прошла, силы возвращались ко мне. Это означало, что я могу с помощью мысленного поиска попробовать выяснить, что же здесь делает Шервин. Устроившись как можно удобнее, я начала зондировать.

Глава 8 КРИП ВОРЛАНД

Стояла гулкая тишина, не чувствовалось ни вибрации стен, ни привычного ощущения безопасности, которое давал корабль. Я открыл глаза… и увидел отнюдь не знакомые стены своей каюты на «Лидисе». Передо мной помигивала лампочками панель управления флиттера. Пока я, более чем ошеломлённый, беспомощно моргал, всё постепенно становилось на свои места. Последнее, что я отчётливо помнил, было то, как я летел над скалистыми кряжами по направлению к кораблю.

Но теперь-то я больше не летел. И как же я приземлился? И…

Я повернулся и взглянул на место второго пилота. Мохнатый зверёк куда-то исчез. Нетрудно было убедиться, что во флиттере оставался я один. Несомненно, Майлин посадить флиттер не могла. А за иллюминатором уже стояла глубокая ночь.

Какое-то мгновение потребовалось мне, чтобы открыть выходной люк и выйти из флиттера. Рядом возвышался «Лидис». В темноте возле корабля я различил второй флиттер. Но почему я ничего не помню? Что случилось перед самой посадкой?

— Ворланд! — позвал меня кто-то из темноты.

— Кто здесь?

— Харкон, — тёмная тень отделилась от второго флиттера и двинулась по песку ко мне. — Как мы здесь очутились? — спросил он.

Я не мог ему ничего ответить.

Со стороны корабля внезапно донёсся скрежет. Я поднял голову и увидел, что из верхнего люка выдвигается трап, длинный, как язык. Мгновение спустя его конец коснулся земли рядом с нами. Но меня больше интересовали поиски Майлин.

Вокруг на песке не было никаких следов, я не заметил ни единой тропки. Но если трап был поднят, значит, она не могла подняться на корабль. Я не представлял, что заставило сё покинуть флиттер. Её странное поведение там, в дальней долине, подсказывало мне, что какое-то чуждое влияние могло вывести из-под контроля её силы сопротивления. Если так, то что это за влияние, и почему оно подействовало здесь с такой силой? Ведь и я не помню, как приземлился.

Я попробовал применить мыслепоиск. И сразу голова у меня закружилась. Я прислонился спиной к флиттеру и начал медленно опускаться на колени, обхватив руками голову. Мысли смешались, я пытался вздохнуть…

Когда Харкон подбежал ко мне, я, должно быть, был близок к полной потере сознания и какое-то время потом, пока меня вели на корабль, не очень ясно соображал. Я был в состоянии шока, задыхался, тряс головой, как в сильном припадке, пробиваясь сквозь мглу страха, которая выросла между мной и остальным миром. Однако постепенно я приходил в себя. Передо мной возвышались стены корабля. Рядом стоял наш врач Лукас, а из-за него выглядывали Лидж и Харкон.

— Что случилось?

— Расскажи нам, — спросил Лукас.

Моя голова… Я слегка повернул её на подушке. Слабеющая волна атакующей темноты смешалась с ужасной болью.

— Майлин… Она ушла. Я попытался найти её с помощью мысленного поиска, и вдруг что-то ударило внутри головы, — было так сложно описать природу той атаки, как и вспомнить сейчас, каким образом я до этого посадил флиттер.

— Всё сходится, — кивнул Лукас.

Но что с чем сходится, никто мне не объяснил, пока врач не продолжил:

— Эсперная сила увеличивается до степени, когда её можно воспринимать как энергию. Я считал, что создать такое невозможно, но всегда в том или ином мире невозможное становится реальным.

— Эспер, — повторил я.

Голова разболелась с такой силой, что я совсем ослаб. Майлин, что с ней? Может, ещё раз попробовать пустить в ход мыслепоиск? Но это вызовет ещё одну ответную атаку… Страх стал понятнее, когда Лукас произнёс:

— Держись подальше от этого, Крип. Хотя бы до тех пор, пока мы не узнаем больше о том, что происходит. Ты получил такую дозу энергии, что был практически нокаутирован.

— Майлин! Она ушла!

Он отвёл от меня взгляд. Мне показалось, я догадался, о чём он думает.

— Это не её рук дело! Я знаю её сигнал.

— Тогда кто? — поинтересовался Харкон. — Ты всегда говорил, что она обладает высокими телепатическими способностями. А это было сделано телепатом с необычными способностями и, возможно, хорошо натренированным. И я хотел бы знать, кто посадил нас здесь, раз мы этого не помним! Нами управлял твой зверёк?

— Нет! — я пытался подавить тошноту и головокружение, которые никак не покидали меня. Лукас быстро вложил мне что-то в рот, и через трубку я начал пить прохладную жидкость, которая будто растворяла мою боль. — Это не Майлин! — проговорил я. — В мысленном сообщении ошибиться невозможно. Оно также индивидуально, как голос или лицо. Это было нечто чуждое, — теперь, когда у меня появилось время, чтобы подумать, я понял, что так оно и есть.

— А теперь, — Лукас повернулся к Лиджу, — расскажи, что зарегистрировали здесь наши приёмники.

— У нас есть запись, — начал суперкарго. — Эта эсперная атака началась не так давно. Вас здесь ещё не было. Интенсивность излучения упала приблизительно полчаса назад, упала очень сильно, хотя до сих пор силовой поток регистрируется приборами. Как будто некий датчик энергии был поставлен на максимум, а потом частично уменьшен. Пока он работал на полную мощность, никто из нас ничего не помнит. Мы пробудились, если это можно так назвать, когда интенсивность стала падать. Но остаточное излучение, очевидно, имеет достаточную силу, чтобы выбить любого, кто попытается установить эсперный контакт, как это сделал Крип. И если это была не Майлин…

— А где она сейчас? — приподняв голову, я обнаружил, что чувствую себя уже гораздо лучше. — Во флиттере я был один, когда очнулся, и никто не видел её следов на песке.

— Может быть, она отправилась искать источник энергии, захватившей нас. У неё больше эсперных способностей, чем у любого из нас, — предположил Лидж.

Я заставил себя подняться, оттолкнув руку Лукаса, который попытался меня удержать.

— Или её тоже взяли под контроль. Она почувствовала что-то там, в долине, где мы нашли флиттер, и умоляла увезти её оттуда. Она… Может, её захватило то, что проявилось здесь?

— Не стоит идти ей на помощь, не зная, против чего придётся сражаться, — добрые намерения Лиджа не дошли до меня, но так как он, Лукас и Харкон встали между мной и дверью, я понял, что обойти их так просто не удастся.

— Если ты думаешь, что я собираюсь оставаться здесь в бездействии, пока… — начал было я.

Но Лидж покачал головой:

— Я только говорю, что мы должны побольше узнать о нашем противнике и только после этого вступать с ним в бой. У нас уже достаточно фактов, говорящих о том, что это нечто, с чем мы никогда прежде не встречались. И какая польза будет для Майлин, Шервина и Хнольда, если мы тоже попадём в ловушку до того, как свяжемся с ними.

— Что же вы предлагаете? — спросил я.

— Мы засекли источник излучения или то, что им может быть. На вершине скалы на северо-востоке. Однако среди ночи мы не собираемся карабкаться к нему. И ещё хочу тебе сказать вот что. Излучение зарегистрировано в слишком постоянном режиме, чтобы быть человеческим мысленным воздействием. Если это какой-то прибор, который, как мы полагаем, действует на телепатическом уровне, то должен быть и кто-то, отвечающий за его работу. И этот кто-то, вероятно, знает эту страну намного лучше нас. Мы выставили дальномер…

— И кое-что ещё, — решительно вставил Харкон. — Я выпустил зонд-разведчик, работающий в режиме приёма, как только Лидж обнаружил это. Он передаёт собранную информацию обо всём, что состоит не из одного лишь камня.

— Итак, — заключил Лидж, — сейчас мы спустимся в рубку управления и посмотрим, что нам сообщает зонд.

Патруль располагал сложнейшим оборудованием. У них имелись приборы, далеко обогнавшие по своей сложности оборудование кораблей Вольных Торговцев. Я уже слышал о зондах-разведчиках, но никогда не видел работу хотя бы одного из них.

Изображение на маленьком экране сильно тряслось, всё покрывали волнистые линии. Рябь шла без остановки, и моё беспокойство росло. Всё, что говорил Лидж, несомненно, было правдой. Если я не могу использовать мыслепоиск, не вызывая ответного удара, то совсем нет шансов отыскать Майлин в этой переменчивой стране, особенно ночью. — Поступает какой-то сигнал! — голос Харкона отогнал мои тёмные мысли.

Волнообразные линии на экране покрывали изображение. Но пока мы внимательно следили, изображение приобрело ясные очертания. Мы видели, что свод скалы образовал нишу. Ниша была чем-то занята. На экране возникло лицо человека или какого-то существа, стоявшего там и поначалу привлёкшего наше внимание. Человек или нет? Глаза его были закрыты, будто он спал или сконцентрировался. Потом появилось изображение всей ниши. Человек не был свободен. Он находился в коробе, сплошь мутном, кроме того места, через которое виднелось лицо. Короб был закреплён таким образом, что лицо было обращено в сторону выхода из ниши. Внизу лежала коробка поменьше, но она была сломана, грубо разбита. Из неё торчали провода и обломки металла. Харкон заговорил первым.

— Я думаю, теперь понятно, почему излучение ослабло. У его ног лежит усилитель «Альфа-10» или, вернее, лежал до того, как кто-то хорошенько расколотил его. Он используется для трансляции и усиления селекторной связи. Но я никогда раньше не слышал, чтобы его применяли для усиления телепатических сигналов.

— Тогда это человек, — Лидж говорил, будто не совсем в этом был уверен, — тогда это телепат, чей мысленный сигнал был многократно усилен.

— И телепат такой силы, какой мы до сих пор не знали, — заметил Лукас. — И ещё одно. Он, конечно, гуманоидной расы, но не ветви землян. Возможно, сильно мутировавшего рода…

— Откуда ты знаешь? — за всех нас спросил Харкон.

— Он заморожен. А в этом состоянии невозможно излучать энергию. В таком состоянии даже жизнь, как мы её понимаем, невозможна.

Он взглянул на нас, как бы ожидая взрыва отрицания. Но я, как и другие, знал, что Лукас никогда не позволит диких или необоснованных утверждений. Если он считает, что этот неизвестный с закрытыми глазами заморожен, то я принимаю его диагноз.

Харкон медленно тряс головой. Он это делал не потому, что был готов возразить Лукасу, а просто не мог полностью принять то, что видит.

— Ну, хорошо. Пусть он заморожен, но ему, должно быть, тесно в этой коробке. Сам он туда забраться не мог. Кто-то помог ему в этом.

— А зонд-разведчик не может продемонстрировать прошлое? — Лидж показал на экран. — Например, кто установил этого эспера и усилитель?

— Мы можем наблюдать только то, что происходит в настоящее, реальное время, — Харкон изучил шкалу на наручном передатчике и очень осторожно что-то отрегулировал на нём. Изображение на экране исчезло с яркой вспышкой, и снова появилась рябь.

— Он не воспроизводит прошлого, — повторил Харкон. — Так что можно только вести наблюдение в реальном времени. Но для чего…

— Там… я что-то вижу! — Корд рванулся вперёд и наполовину закрыл экран. Пришлось его немного отодвинуть.

Корд был прав, на экране появилась новая сцена. Мы увидели более освещённый участок долины.

— Тайник! Они крадут наши сокровища! — восклицание Лиджа было излишним.

Мы смотрели, как работают роботы. Они уже взломали наш запор, который мы считали вполне надёжным. Три, нет, четыре человека стояли немного в стороне и наблюдали за их работой. Двое из них были вооружены бластерами, один держал пульт управления. Но четвёртый…

Лидж припал к экрану.

— Я не верю! Не могу поверить в это! — так мог воскликнуть любой из нас.

Я знаю Гриса Шервина. Я как-то провёл вместе с ним отпуск на одной из планет. Он был со мной на Йикторе, когда я впервые увидел Майлин. Совершенно невероятно, что он стоял среди них и спокойно наблюдал, как воруют наш груз. Он был Вольным Торговцем, кровь и плоть этой жизни, а среди нас нет и не было предателей!

— У него, должно быть, стёрли память, — тихо произнёс Лидж, и это было единственное объяснение, которое мы могли принять. — Если эспер такой огромной силы, с которой недавно столкнулся Крип, повлиял даже на него, то ничего удивительного, что они нашли тайник. Они выудили это место прямо из его мозгов! Хнольд тоже должен быть у них. Но кто они? Изыскатели? — он обращался к Харкону, взывая к авторитету того, кто должен знать преступивших закон и может дать ответ.

— Изыскатели с подобным оборудованием? Они не используют столь точные инструменты в своей работе. Это больше похоже на дело Гильдии…

— Воровская Гильдия здесь?!

Лидж был очень удивлён. Все знали, что Воровская Гильдия сильна. Но обычно они не орудовали на далёких окраинах Галактики. Они не тратили время на то, чтобы извлекать выгоду от налётов на приграничные планеты. Такие мелкие дела они оставляли другим. Гильдия планировала крупные операции на внутренних планетах, где ценности были уже собраны в результате крупных авантюр. Если эти люди имели отношение к Гильдии, то это означало, что они попали в зависимость от ещё более сильного преступника. Их было слишком мало, чтобы действовать самостоятельно. Кто-то за ними стоял.

— Как бы там ни было, это рука Гильдии! — упрямо твердил Харкон.

Если так, наше положение становилось ещё более опасным. Хотя, что может быть опаснее тех дел, в которые втянули «Лидис» и здесь, и в космосе.

У Гильдии имеются такие резервы, о которых Патруль даже не подозревает. Ходят упорные слухи, что они готовы завладеть, используя любые, даже самые грубые методы, всеми новыми разработками и открытиями, чтобы быть впереди своих противников. Да, эспер в коробке с усилителем вполне мог быть оружием Гильдии. И эти роботы для горных работ, которых мы видели…

Я подумал о маске кошки на скале и об уверенности, с какой заявила Майлин, что здесь существуют и другие тайники. Предположим, что некая компания молодчиков, честолюбивых и дальновидных, обнаружила, что на Сехмете есть такие тайники. Зная это, они порвали с Гильдией, имея в активе современное горное оборудование и такую силу, как эспер, для защиты. Один из этих людей на Тоте мог узнать о нашем грузе, и они решили забрать и его в качестве дополнительного гонорара. Трон Квира стоил любых усилий. Мне ничего не оставалось, как поверить во всё это.

Но какие приборы у них имеются ещё? Мы до сих пор не поняли, что вызвало поломку «Лидиса». И эспер был чем-то новым, о чём Вольные Торговцы никогда раньше не слышали.

— Посмотритека!

Я очнулся от своих мыслей при крике Харкона. Мы увидели приблизившееся изображение нашего тайника. Роботы начали вытаскивать всё, что мы там хранили. Но не это привлекло наше внимание и внимание пилота Патруля.

Один из охранников повернулся. Его бластер был нацелен прямо в наш экран. Через секунду экран погас.

— Испортил зонд! — меланхолично прокомментировал Харкон.

— Теперь им известно, что эспер нас больше не контролирует, и что мы, в свою очередь, узнали об их деятельности, — задумчиво проговорил Лидж. — Теперь надо ожидать силовой атаки.

— Какое оружие у вас имеется? — спросил Харкон.

— Не больше того, что позволено… Можно вскрыть опечатанное оружейное хранилище и взять оттуда бластеры. Вот и всё. Торговец зависит от разных обстоятельств в космосе. «Лидис» никогда не приземляется на планеты, где оружие сложнее, чем на Тоте. Мы уже много лет не вскрывали арсенал.

— Но мы не знаем, что есть у них, — заметил Харкон.

— А ведь у них может быть всё, что угодно. Интересно, кто разбил усилитель? Может, кто-то действует по собственной воле, тот, кого мы не видим?

И тут для меня всё стало настолько ясно, будто я присутствовал при этом.

— Это сделала Майлин. — Животное, даже с телепатическими способностями… — начал Харкон.

Я холодно взглянул на него.

— Майлин не животное. Она Тэсса, Лунная Певица с Йиктора, — он не понимал значения этих слов, и я продолжил: — Она не такая, как мы, она носит шкуру животного временно. Это обычное явление у её народа… — я не хотел вдаваться в подробности. — Вполне в её силах проследить излучение эспера и испортить усилитель.

Но где она сейчас? Может быть, она побежала к тайнику разузнать, что там происходит? Я не понимал, как охранник с такой точностью попал в зонд-разведчик. Ведь они запрограммированы уклоняться от атаки. Он мог так же быстро уничтожить и Майлин, если бы заметил её. Они, вероятно, приземлились на Сехмете давно и хорошо ознакомились с его дикой природой. Боюсь — они могут узнать, даже в образе зверя, существо другого мира. Я представил себе все последствия такого узнавания.

Если бы я мог мысленно обследовать округу! Но хотя усилитель больше не работал, я знал, что, вероятно, снова вызову на себя удар, последствия которого недавно испытал. Пока этот замороженный человек или предмет не будет обезврежен, у меня нет никакой надежды мысленно отыскать Майлин. Разве только увидеть её воочию. Но в ночной темноте это невозможно.

— …мы можем просто пересидеть, — говорил Корд, когда я вновь прислушался к его словам. — Ваш корабль, — он кивнул на Харкона, — скоро вернётся вместе с Фоссом. У нас достаточно сил, чтобы предупредить их, когда они будут приземляться.

Лидж покачал головой.

— Скверные дела. Эти люди, должно быть, просматривают нас насквозь, даже если мы этого не чувствуем. Несомненно, они обладают защитным полем, которое отгораживает их от эспера, когда они этого хотят. Майлин обнаружила их давно. Видимо, они тоже знают о нас и знают, что мы ждём помощи. Они могут ускорить дело, упаковать груз и покинуть планету до того, как к нам придёт поддержка. К тому же, их база может быть спрятана где-то на другой стороне континента. Мы должны постараться удержать их за хвост, если сможем. Но не стоит использовать другой зонд-разведчик. Они сразу же определят его.

— У нас нет другого выхода, — сухо заметил Харкон. — Я считаю, что, в основном, ты прав. И ещё вот что. Если мы останемся на корабле или будем рядом с ним, они смогут опять сковать нас, запеленговать наше предупреждение и держать нас под контролем, как делали раньше. Я хочу сказать, что нам надо покинуть корабль, взять с собой всё оружие, а трап поднять. Мы уйдём на северо-восток от тайника и посмотрим, нет ли там их базы. Они не смогут вывезти всё, что там лежит, за один раз. И ещё, в добавок, эспера. Кстати, если мы успеем провернуть это дело раньше, чем они поймут, что он выведен из строя, мы и его обезвредим. А что с твоей Майлин? Ты можешь каким-нибудь способом связаться с ней, узнать, где она?

Он обращался непосредственно ко мне.

— Я не могу этого сделать, пока эспер окончательно не отключён. Вы же видели, что случилось, когда я попытался связаться с ней. Но я думаю, она рядом с тайником. Может получиться, если я окажусь достаточно близко, она сама почувствует меня. Она гораздо сильнее меня.

— Хорошо. Пусть это будет наша первая попытка разведать противника, — было видно, что Харкон без согласия остальных возложил на себя роль командира в планируемых нами действиях. Не то, чтобы мы были против его плана, но вообще-то Вольные Торговцы признают только авторитеты из своего народа.

Так что Лидж вполне мог оспорить право лидерства, но не сделал этого. Он пошёл вскрывать опечатанный арсенал. Мы взяли бластеры,вставили свежие заряды, захватили НЗ (неприкосновенный запас был в пакетах) и надели термокостюмы, чтобы защитить себя от холода.

Было решено, что Корд и Алек Лалферн, наш механик, останутся на корабле. Стрелки Харкона сняли внешнюю защиту своего флиттера и готовы были присоединиться к нам. Было ещё темно, но до рассвета оставалось немного. Мы чуть отдохнули и перед выходом съели последний полный завтрак.

Было решено также, что мы попытаемся подняться на скалу по самому крутому месту, попробуем найти там эспера и сделать так, чтобы он больше нас не беспокоил. Какой же это был подъём! Бластеры камнями висели на плечах и тянули нас вниз. Нам пришлось снять перчатки, чтобы голыми руками нащупывать уступы и впадины в монолите скалы. Камни были холодные, и приходилось быстро выпускать уступы, чтобы онемевшие пальцы не привели к катастрофе. Я подумал об острых когтях на лапах Майлин. Этот путь для неё наверняка был бы гораздо легче, но она не оставила никаких следов…

Мы добрались до вершины скалы и шли теперь гуськом, затылок в затылок, как приказал Харкон. С высоты хорошо был виден свет там, где располагался тайник. Работающие не предприняли ничего, чтобы скрыть своё присутствие. Предупреждённые зондом-разведчиком, они, должно быть, уже приготовили нам тёплую встречу.

Наше преимущество было ничтожным. На руке зажужжал приёмник. Я двинулся направо, повинуясь больше чувству, чем зрению.

Вскоре мы собрались около ниши, которую видели на экране. Разбитый усилитель валялся, как и раньше. Те, кто установил его здесь, не приходили проверять, работает ли он. Я подошёл поближе. Впервые в жизни я встретился с мысленным посланием, которое проникало не только в мой мозг, но невидимой мощной силой пронизало всё моё тело.

— Не подходите к нему спереди! — выкрикнул я. Харкон стал обходить его с одной стороны, а я с другой.

В лице замороженного не было видно ни единого признака жизни. Это был гуманоид, но чужой касты. Я бы продолжал смотреть на этого мертвеца, если бы не чувствовал сильного потока излучения. Патрульный отступил назад, уступив место Лукасу. Врач поднял руку без перчатки и подвигал пальцами на расстоянии нескольких сантиметров от поверхности коробки так, как будто гладил её.

— Очень высокая степень промерзания, — доложил он.

— Никогда бы не подумал, что можно так заморозить человека, — он открыл клапан переднего кармана комбинезона, достал датчик жизненных сил и поднял его на уровень груди спящего, хотя мы и не могли видеть тело сквозь матовую оболочку.

В тусклом свете, излучаемом коробом я увидел полное неверия лицо Лукаса. Он резко поднял детектор к голове, посмотрел на шкалу, затем опять замерил на уровне сердца и отошёл.

— Что с ним? — спросил Харкон. — Как сильно он заморожен?

— Слишком сильно. Он мёртв!

— Но этого не может быть! — я уставился на неподвижное лицо. — Мёртвый не может излучать мысли!

— Может быть, он не знает об этом! — Лукас издал странный звук, похожий на смех. Голос его не дрожал, когда он продолжил: — Он не только умер, он умер так давно, что датчик ничего не регистрирует. Подумать только…

Глава 9 КРИП ВОРЛАНД

Я не мог этому поверить. Мысленное излучение от мёртвого человека — это просто невозможно! Я так и сказал. Но Лукас утверждал, что его датчик работает нормально, в доказательство чему измерив моё излучение. Показания прибора были в пределах нормы.

Мы не могли ошибиться — мёртвое тело, связанное с усилителем, держало нас в плену до тех пор, пока усилитель не был разбит. Эсперная сила, достаточно мощная, чтобы овладеть любым человеком (я надеялся, что Майлин осталась вне его контроля), исходила из мёртвого тела…

А сокровища продолжали извлекать из тайника. Испорченный усилитель был быстро ликвидирован, но мы так и не смогли расколоть коробку. Пришлось оставить на месте странного спящего, продолжавшего каким-то образом излучать энергию, но, как я надеялся, на не слишком большое расстояние отсюда.

Путь через скалы вниз был намного короче, чем путь в гору. Мы ползли, соблюдая все предосторожности на этой оккупированной территории, пока не смогли взглянуть вниз на наш тайник. Роботы уже достали из него всё. Слабо мерцавший Трон Квира стоял среди коробок и тюков.

В приземлившийся рядом флиттер, наверное, раза в два больше нашего, загружали пока мелкие вещи. Трое, которых мы видели при помощи зонда-разведчика, осматривали Трон. Стало ясно, что он не входит во флиттер, и, вероятно, его транспортировка представляла для них проблему.

Оказалось, что кроме тех троих у тайника больше никого не оставалось. Шервин исчез. В тот момент я опять подумал о Майлин. Если она пришла сюда, то, может быть, прячется где-нибудь среди скал, следя за всем, как и мы? Может быть, мне опять попробовать мысленный контакт?

Другого пути, чтобы найти её на этой скалистой земле, я не видел. Хотя уже близился обычный облачный рассвет Сехмста и видимость была гораздо лучше, чем тогда, когда мы начинали наш поход, я решился прибегнуть к мысленному контакту, готовый немедленно прервать его, если вновь попаду на линию излучения мертвеца. Но на этот раз ничего не произошло. Окрылённый, я мысленно представил себе образ Майлин и начал искать её поблизости.

Однако я не уловил даже предупредительного сигнала о мысленном поле. Её не было среди скал, где мы прятались. Может быть, она находилась внизу, у тайника? Чрезвычайно осторожно я стал обследовать долину, боясь вызвать удар противодействия, как случилось со мной раньше. Вполне возможно, что у них есть ещё один спящий для защиты там, внизу.

Но и там я ничего не встретил, и это, в свою очередь, тоже было странно. Мой мысленный поиск не обнаружил даже тех троих, которых я воочию видел у Трона. Их мозг был полностью защищён от всякого вмешательства. Наверное, они действительно имели дело со спящим и только защитившись так могли его использовать? От них ничего нельзя было узнать. Ответа от Майлин тоже так и не пришло.

Убедившись в этом, я стал расширять зону поиска, обследуя юг, путь, которым мы пришли, когда впервые обнаружили это место. Мысленно продвигаясь всё дальше и дальше, я, наконец, уловил очень слабый дрожащий ответ!

«Где? Где?» — со всей силой направлял я туда мысль.

«Здесь… — ответ был совсем слабый и очень далеко. — Помоги… здесь».

Никакой ошибки в настойчивости её просьбы быть не могло. И даже сама слабость сигнала подгоняла к действию. Я не сомневался, что Майлин попала в беду. Выбор, которым мне предстояло сделать, был абсолютно ясен. Мы попали сюда из-за груза. Экипаж «Лидиса» отвечает за него. И нас восемь человек против неизвестного числа врагов.

И Майлин, которая неизвестно где, просит у меня помощи.

Решение было частично продиктовано моим телом Тэсса, в чём я теперь уверен. Однажды я уже испугался того, что барск Джорт стал сильнее человека Крипа Ворланда. Сейчас вновь тело Маквэда из рода Тэсса, или та малая часть, что от него осталась и была одновременно частью меня, изменила мою жизнь. Тэсса за Тэсса — я не мог противиться этому зову. Но другие части меня не позволяли уйти, не сказав своим, что я должен так поступить.

К счастью, Лидж прятался рядом. Я подполз к нему и положил руку на плечо. Он вздрогнул и обернулся. В сумрачном свете облачного дня мы хорошо видели друг друга.

— Майлин в беде. Она просит меня о помощи, — тихо произнёс я, надеясь, что это останется между нами.

Лидж ничего не ответил, даже выражение его лица не изменилось. Я не знал, чего ждать, но должен был выдержать этот долгий ровный взгляд. Он молчал, несмотря на то, что я ждал его ответа. Потом он отвернулся и посмотрел в долину. Мне стало холодно, словно с меня содрали термокостюм и я голый стоял на ветру.

Я ничего не мог поделать, что-то определило мой выбор. Я повернулся и пополз. Не только от суперкарго, но и от скалы, где спрятались наши ребята в ожидании сигнала Харкона к атаке, если он его подаст.

Теперь я должен был отринуть все мысли о «Лидисе» и полностью сконцентрироваться только на ниточке, очень тоненькой и очень далёкой, которая связывала нас с Майлин. Она была такой хрупкой, что я боялся остаться вообще без неё.

Эта ниточка и повела меня вниз со скалы. Я не мог перепутать ориентиры, которые запомнил раньше. Это был путь к скале с кошачьей маской. Вскоре я дошёл до места, откуда мог увидеть тот бледный призрачный след древнего изображения. Но в то утро свет и, возможно, отсутствие песка на бороздках изображения не позволили мне его разглядеть. Я не разглядел ничего, кроме щели, заменявшей рот.

Отчаянный зов Майлин вёл меня именно туда. Я упал на живот, полагая, что она лежит там, в тени. Но ниша была пуста! А сигнал её продолжал идти… из-за стены!

Я бил по стене, уверенный, что в ней должна найтись какая-нибудь скрытая дверь, что тот или другой блок провалится или повернётся, открывая входное отверстие. Как же ещё могла Майлин проникнуть туда?

Но блоки были так плотно подогнаны, словно стену воздвигли всего неделю назад.

— Майлин! — я пролез внутрь ниши и упёрся руками в стену. — Майлин, где ты?

— Крип, помоги… помоги!

Слабый, очень далёкий крик быстро затих. И страх, появившийся, когда я уловил её первый сигнал, проник в меня ещё глубже. Мне стало ясно, что если я сейчас не найду к ней дорогу, позже, может быть, не понадобится искать её вообще. Майлин уйдёт навсегда.

У меня оставался единственный ключ к этой «двери». Использовав его, я оставался без защиты. Но у меня не было другого выбора. Я вылез наружу из щели, улёгся на землю рядом с нею и направил внутрь бластер. Затем положил голову на согнутую руку и закрыл глаза, чтобы меня не ослепила вспышка бластера при выстреле.

Палящий тепловой поток ударил мне в спину, хотя большую часть огня погасил термокостюм. Я почувствовал запах гари от перчаток и ощутил ожог на щеке. Какое действие произвёл этот выстрел на блоки, оставалось только догадываться.

Когда я полностью истратил заряд, пришлось немного переждать, чтобы не лезть сразу в узкое пространство, пока там не спала жара. Но слишком долго я ждать не мог.

Беспокойство взяло верх, я заглянул внутрь и несказанно поразился тому, что обнаружил в щели. Блоки, в которые я целился и которые так походили на естественные скалы, были буквально сметены, будто вылепленные из глины. Зато теперь я мог проникнуть в пространство за стеной.

Оно было не намного больше — расщелина, или туннель, или что там ещё, с бесчисленными изгибами и поворотами. Я пополз вперёд, но с каждым поворотом такое продвижение нравилось мне всё меньше и меньше. Если бы я мог встать на четвереньки. Положение, в котором я передвигался, требовало максимум усилий на преодоление минимального пространства.

Поэтому, чем дальше я полз, тем больше меня беспокоила мысль о возможности упереться в тупик или столкнуться с необходимостью вернуться назад. Это настолько волновало меня, что я еле-еле изгнал навязчивый кошмар тупика и восстановил в мозгу образ Майлин.

Путешествие казалось бесконечным! Я использовал разряженный бластер как простую палку, стуком проверяя впереди себя темноту, чтобы не наткнуться на преграду или не свалиться в яму. Наконец бластер упёрся в твёрдую поверхность.

Я ещё раз пошарил впереди бластером, и мне показалось, что путь передо мной чем-то перегорожен. Чтобы удостовериться, я прополз ещё немного, и рука коснулась преграды, за которой явственно ощущалось пустое пространство, а лица коснулось лёгкое дуновение ветра. До этой минуты мне и в голову не приходило, как я мог дышать в этом узком и тесном туннеле.

Ощупывая пальцами поверхность, я обнаружил дыру, через которую вливался поток воздуха. Держась одной рукой за край дыры, другой я изо всех сил попытался расшатать стенку. Работа продвигалась довольно туго, пока я не сообразил, что надо выталкивать блоки, а не тащить их на себя. Скоро удалось достаточно увеличить просвет, и я пролез в него.

Помещение, в которое я попал, было не только просторным, но даже освещённым, правда, весьма тусклым светом. Вероятно, он был слабее света внешнего мира, но для моих глаз, давно привыкших к абсолютной темноте, он казался даже ярким.

Дыра, в которую я пролез, находилась на небольшой высоте от пола. Я неловко выполз, наполовину упав на пол. Так приятно было снова встать на ноги.

Свет в квадратное помещение проникал через несколько длинных, узких щелей, расположенных вертикально на стене слева от меня. Кроме них, никаких других отверстий, даже двери, не было. При этом слабом освещении в полу у стены я обнаружил решётку, достаточно широкую, чтобы воспользоваться этим входом или выходом, если удастся её поднять. Но сейчас мне больше всего хотелось заглянуть в одну из щелей.

Пришлось прижаться как можно плотнее к узкой прорези, но область обзора оставалась ничтожной. Я увидел часть большой комнаты или зала. Свет там исходил от верхушек ряда колонн или коробов. Они мне показались знакомыми… Напрягая зрение, я всматривался в глубину помещения и, наконец, догадался. Эти колонны напоминали короб, в котором находился замороженный эспер! А помещение было хранилищем замороженных существ!

«Майлин!»

Ничто не шевельнулось среди этих столбов. Я не получил ответа на свой зов. Встав на колени, я снял перчатки и попытался приподнять решётку. Собрав все свои силы, всю свою злость, мне удалось поднять её. Но, как я ни стремился к свету, ничего из этого не вышло. Дыра под решёткой уходила в тёмное никуда…

Улёгшись на пол, я всё же попытался определить, что находится внизу, опустив туда на ремне бластер. К счастью, оказалось, что это узкая, но не очень глубокая шахта. Тогда я решил спрыгнуть в неё. Благополучно приземлившись, я первым делом обследовал стену, граничащую с залом спящих. Потолкав поначалу в разных местах стену, я ничего не добился, но когда мои руки случайно скользнули по поверхности неподатливого барьера, тот внезапно слегка повернулся, и я смог приоткрыть его так, что образовалась узкая щель. С трудом просунув в неё ствол бластера, я им, как рычагом, расширил проход.

Размеры зала подавляли. Он выглядел бесконечно длинным. Ряды коробов походили один на другой, так что глазу совсем не за что было зацепиться в качестве ориентира.

«Майлин?»

Меня буквально отбросило к щели-двери, в которую я с таким трудом только что протиснулся. Как и прежде, мой мысленный зов вызвал мгновенный ответ, почти сбивший меня с ног. На этот раз он пришёл не в форме концентрированного луча, и тем не менее устрашающий разряд вызвал сильнейшую боль в голове. Я упал на пол, непроизвольно закрыв руками уши, будто пытаясь оградить себя от ужасных звуков.

Это была мука намного хуже любой физической боли. Меня предупреждали, чтобы я не искал таким образом Майлин. Значит, мне оставалось двигаться на ощупь, полагаясь исключительно на капризы судьбы.

Не подавая больше мысленных сигналов, я бросился вперёд, петляя между рядами колонн-коробов, время от времени останавливаясь и вглядываясь в лица спящих. Все они были похожи друг на друга. Казалось, всех их отлили по одной форме, и не нашлось никаких отличительных знаков для определения каждого. Когда я немного отошёл от свалившего меня мысленного удара, то заметил, что рисунок цветных искорок на рамке каждого из коробов слегка изменился.

Сначала я их считал, но дойдя до пятидесяти, решил, что в этом нет необходимости. А за рядами, меж которых я пробирался, шли ещё ряды, и ещё, и ещё… Словно целая армия забытого завоевателя находилась здесь в замороженном виде. Я даже засмеялся, подумав, что это отличный способ сохранять войска между войнами, имея стопроцентную гарантию хорошего снабжения ресурсами без каких бы то ни было расходов на их содержание в мирный период.

Никогда раньше никто ещё не находил такой братской могилы. Сокровища, найденные на Тоте, не имели никакого отношения к залежам тел — загадка для археологов, если, конечно, кто-нибудь поверит, что существует такое захоронение. А может, это кладбище тех, кто оставил свои сокровища на Тоте? Но почему, зачем понадобилось перевозить их мёртвые тела через космическое пространство на другую планету?

И если они мертвы, для чего их тела заморожены? Такие условия создавались только в двух случаях, судя по прошлому моего собственного народа. На самых ранних этапах космических путешествий это был единственный способ перевозить экипажи кораблей во время дальних полётов, которые могли длиться несколько столетий по планетарному времени. И ещё — замораживание было единственной надеждой для серьёзно больных людей дождаться, пока в будущем произойдёт какое-нибудь открытие, способное вылечить их.

Нации, народы, даже расы людей всегда хоронили своих мёртвых, следуя вере и надеясь, что по желанию богов или по какому-то сигналу свыше мёртвые воскреснут, станут снова живыми и невредимыми. Возможно, и это — памятник глубокой вере, и они использовали холод, чтобы сохранить своих мёртвых?

Я был готов принять такое толкование, но не мог поверить, что даже после смерти они использовали эсперную силу мёртвых. Мой мозг впадал в панику при одной лишь мысли о возможности быть порабощённым мёртвым телом!

А вот и конец зала. Меж рядами коробов я заметил противоположную стену. Арочные перекрытия обрамляли широкую дверь. Она была закрыта. Я испытывал такое отвращение к этому месту, что остановился, нащупывая запасной заряд для бластера, чтобы силой проторить себе путь, если та дверь преградит дорогу.

Однако, к моему удивлению, дверь свободно откатилась в сторону и ушла в стену. Я заглянул за неё. Путь освещался непонятно чем, да и сами стены, казалось, испускали слабый серый свет. Держа бластер наготове, я шагнул за дверь.

По обе стороны коридора располагались плотно закрытые двери, на каждой из которых изображалось несколько ничего не значивших для меня символов. Где в этом лабиринте я мог отыскать Майлин? После жестокого урока в зале со спящими я не отваживался повторить сеанс. Ничего не оставалось, как заглядывать в каждую комнату. В первой из них оказались только двое спящих. Но вдоль стен стояли ящики, на исследование которых я не стал тратить время. В другой комнате — трое спящих и много контейнеров. В третьей — ещё двое. И ящики.

Под конец коридор раздваивался. Я свернул направо. Хотелось бы знать, на сколько миль протянулся этот коридор! Можно было подумать, что весь Сехмет изрешечён такими туннелями. Какой великолепный тайник! А что, если в контейнерах и ящиках, которые я видел, находятся такие же сокровища, как и обнаруженные на Тоте? Тогда, конечно, эти парни открыли местечко, в которое и Гильдия не побрезгует залезть. Но зачем они подвергали себя опасности, вызвав аварию на «Лидисе»? Они могли работать здесь годами и никто бы их не обнаружил. Может быть, причина в их чрезмерной жадности?

Коридор, по которому я торопливо шёл, постепенно сужался. Вскоре по нему мог пройти уже только один человек. Здесь… Я остановился, поднял голову и потянул носом воздух. Какая-то бесканальная система вентиляции пока удовлетворительно снабжала воздухом все эти пути. Но на этот раз почувствовалось что-то другое, и я узнал тот запах. Где-то недалеко жгли листья циро. К нему примешивались и другие запахи, запахи пищи, приготовленной пищи. Однако запах циро перебивал все другие, и я не мог определить их. Циро был слегка дурманящим растением, хотя его использовали и при физическом истощении, и при нервной депрессии. Как Вольному Торговцу, мне не разрешалось принимать наркотические вещества. По самой природе нашей жизни мы должны были постоянно находиться начеку и иметь мгновенную реакцию. Оговаривалось, что мы не будем проявлять интерес ни к каким видам одурманивающих веществ на планетах, но мы достаточно хорошо знали эти вещества, несущие опасность, окутывающие сознание и размягчающие тело. Мы настолько строго следовали предписанию, что даже малейшее употребление любого из них могло вызвать у нас сильнейшее расстройство.

И сейчас я почувствовал, что начал судорожно глотать слюну, чтобы побороть тошноту, вызванную этим запахом. Такой аромат мог означать только одно: где-то впереди сейчас или прежде находились существа отнюдь не спящие. После этого предупреждения я стал двигаться с удвоенной осторожностью.

Коридор закончился новой стеной, но справа в ней находился проход, где невдалеке что-то светилось. Так я вышел на низенький балкон над новым громадным помещением. Вверху над ним часть кровли была убрана, открывая доступ к небу. Вдали, при дневном свете, я увидел сопла космического корабля. Видимо, отсюда шёл путь к посадочной площадке.

Спуститься с балкона было невозможно, зато с него открывался отличный вид на всё, что лежало внизу. А там было что посмотреть. С одной стороны — нагромождение контейнеров и ящиков, которые я во множестве видел в комнатах. У многих из них, словно специально, были разбиты крышки. Неподалёку от них два робота заполняли клеть космического корабля.

По другую сторону я увидел пластиковый пузырь — надувную палатку, разновидность жилого помещения, используемого исследователями в качестве базового лагеря. Он был опечатан. Двое мужчин сидели рядом с ним на перевёрнутых ящиках. Один что-то говорил в наручный передатчик, а другой держал на коленях дистанционное управление роботами и наблюдал, как они действуют у клетки.

Я попытался определить размеры корабля по соплам и решил, что он примерно такой же, как и «Лидис», может, чуть больше. Не оставалось сомнений, что я оказался свидетелем хорошо организованной крупномасштабной операции, и что она скоро завершится.

Привлечь их внимание мне хотелось меньше всего. Майлин, возможно, бродит где-то здесь, попав в какую-то ловушку… Мною овладела нерешительность. Отважиться на мысленный зов? Спящих вокруг не видно. Но это вовсе не означает, что эти парни не используют одного из них для защиты или предупреждения.

Я всё ещё колебался, когда внизу появился третий человек. Грис Шервин!

Грис! Мне так не хотелось верить, что он по собственной воле перешёл к врагам. Я знал его очень давно, и он был Вольным Торговцем. Не мог он перейти к ним добровольно. Тем не менее он передвигался здесь вполне свободно. Ничто не говорило о том, что он пленник.

Он подошёл к тем двоим у палатки. Оба быстро вскочили. Они отвечали ему, как отвечают командиру. Что, что случилось с Грисом?

Неожиданно он отвернулся от них. Он поднял голову и уставился прямо на меня! В тщетной попытке спрятаться я упал за низкую стенку ограждения балкона. Его действия напоминали мне действия человека, готового к опасности и знающего, откуда она грозит.

Я попытался отползти к проходу, через который попал сюда, но даже не добрался до него. С тем, что обрушилось на меня, я никогда не сталкивался раньше, несмотря на многочисленные встречи с различными видами эсперной силы.

Меня лишили способности управлять собственным телом, словно мой мозг был пересажен роботу, который повиновался командам, подаваемым другим человеком. Я встал на ноги и подошёл к краю балкона, чтобы трое стоявших внизу смогли меня увидеть.

Грис поднял руку и направил указательный палец прямо на меня. К полному своему изумлению, я оторвался от пола, на котором стоял, и, переплыв через барьер балкона, спустился вниз, как будто на мне был антиграв. Я не мог сопротивляться этой непреодолимой силе!

Эта сила уверенно доставила меня на землю, и я, пленённый, беспомощно стоял, а те двое, что вначале следили за погрузкой, направились ко мне. Грис остался там, где был, по-прежнему нацеливая свой палец мне в голову.

Человек, который всё ещё держал пульт управления роботами, свободной рукой выхватил у меня бластер. И даже после этого мои руки не изменили положения, будто я продолжал сжимать ими приклад. Второй парень достал танглер и начал опутывать меня его сетью. Только тогда Грис опустил руку, но теперь у меня не было никаких шансов освободиться. Они не связали мне только ноги. Парень с танглером схватил меня за плечо и сильно толкнул в сторону Гриса.

Глава 10 КРИП ВОРЛАНД

Тот, кто стоял там, не был Грисом Шервином, хотя он — или оно — носило тело Гриса, как люди носят термокостюм. Я понял это в то самое мгновение, когда наши взгляды встретились. Однако это не вызвало у меня шока, поскольку собственный опыт подсказывал мне — такие перемены возможны.

Но здесь перемена была осуществлена не ради науки или сохранения жизни, как то делали Тэсса. Личность, овладевшая Грисом, была чуждой нашему роду. Даже Тэсса были нам ближе. У меня тут же возник мысленный образ ужасного существа с человеческим телом и головой дьявольской рептилии — смесь, вызывающая отвращение.

На мгновение я представил это существо, и оно тут же исчезло. На лице чужака вспыхнуло скептическое удивление, словно он мог изумляться тому, что я вообще способен уловить его настоящее обличье, так как его истинная природа была слишком хорошо замаскирована, и пока он ещё никогда не обнаруживал себя.

— Поздравляю, Крип, — прозвучал голос Гриса.

Однако я хорошо знал, что эти спокойные невыразительные слова передают мысли чужака. Я не пытался проверить его мысли, инстинктивно предупреждённый, что это наиболее опасная вещь, какую я мог бы позволить себе.

— Сколько человек с тобой? — он повернул голову немного в сторону, будто хотел лучше расслышать ответ. Мгновение спустя он улыбнулся. — Так ты один, Крип? Очень глупо с твоей стороны. Я не боюсь, что экипаж корабля может захватить нас. Хотя, если они будут настолько любезны, что придут сюда сами, это избавит нас от многих трудностей. Однако ты здесь — и это неплохое начало.

Его глаза смотрели прямо в мои, но я отвёл взгляд, используя все свои резервы, чтобы возвести мысленный барьер. В ответ на это я почувствовал, что он проверяет мой мозг, но, к моему удивлению, не пытается захватить его. Я испугался, поняв, что, если бы он захотел, то с лёгкостью разрушил бы любую защиту и узнал всё, что я стараюсь от него скрыть. Это был эспер высочайшего класса, намного превосходящий меня по способностям. Вероятно, его можно было сравнить только со Старейшими Тэсса.

— Хорошее начало! — повторил он. Затем поднял руку и вновь согнул палец, поманив меня. — Пошли!

У меня не было ни малейшей надежды на успех попытки воспротивиться этому приказу. Я безропотно пошёл за ним через пещерообразный зал. Он ни разу не обернулся, чтобы посмотреть, иду ли я следом за ним, а просто спокойно шагал, обходя покрытые изморозью короба.

Так, словно в связке, мы покинули зал через другую дверь и оказались в каком-то новом коридоре. Свет опять уменьшился до серого мрака, подобный которому я видел наверху. Мы прошли несколько поворотов, миновав множество открытых дверей, но все комнаты были пусты.

То, что это существо захватило тело Гриса, для меня, по всей вероятности, не сулило ничего хорошего. Я знал, что единственная моя защита против ужасной и постоянной опасности — это выключить собственные эсперные силы и опираться только на пять чувств тела. Я стал прислушиваться к ним, сосредоточившись только на них, чтобы получить хоть какое-нибудь представление о том, где мы находились.

В воздухе снова запахло циро, но запах скоро улетучился, оставив еле уловимый аромат, который был мне незнаком. Я видел коридор и пустые комнаты вдоль него. Слышал чёткие шаги двух пар космических ботинок по каменному полу и моё сдавленное дыхание, больше ничего…

А где же Майлин? Может, она в палатке? Едва вспомнив о ней, я сразу же изгнал эту мысль из своего сознания. Если Майлин ещё не обнаружили, я не должен выдасть её!

Мой захватчик повернул голову и взглянул на меня. Я вздрогнул, а он тихо рассмеялся. Всё его тело сотрясалось мелкой дрожью, и это выглядело ужасной пародией на истинное веселье. Лицо его словно надело маску дьявольской радости, и это выглядело хуже, чем оскал человека, испытывающего ярость.

Он не пытался заговорить со мной ни вслух, ни мысленно. И я не знал, что вызвало у него этот неприятный, тихий и злорадный смех. Продолжая смеяться, он свернул в одну из комнат, и я, беспомощный пленник, покорно поплёлся за ним.

Серый свет из коридора проникал и сюда. Комната была пуста. Тот, кто выдавал себя за Гриса, подошёл к стене, поднял руку и выставил палец, точно также, как делал это, когда захватил меня в плен. Если он и не касался камня, то рука его была в каком-то миллиметре от поверхности стены. Он стал чертить в воздухе сложные линии. Пока его палец двигался, на стене засветилась мерцающая линия, сплетавшаяся в сеть.

Я знал, что это за сигнал. У нас имелись подобные устройства, типа персонального затвора, которые могли открывать любой замок комбинацией тепла человеческого тела и отпечатка большого пальца руки. То, что я сейчас наблюдал, могло быть очень сложной модификацией подобного охранного механизма, приходящего в действие, только если на нём концентрируется воля.

Он изобразил рисунок из острых углов, линии которого не только смешались в моих глазах, но и вызывали беспокойство при одном лишь взгляде на них, словно они строились по таким чуждым правилам, что человеческий глаз воспринимал их уже искажёнными. И всё же-я не мог отвести взгляда.

Наконец чужак как будто удовлетворился сложным рисунком пересекающихся линий. Теперь его палец указывал в самую середину изображения. Этим он, должно быть, открывал надёжно запертый замок.

Раздался скрежет, будто этот механизм очень давно не приводили в движение. Стена раскололась пополам, ровная трещина прошла по самому центру рисунка. Каждая часть отошла в сторону, образовав узкий проход. Без колебаний он шагнул внутрь, а я снова пошёл следом.

Света там уже не было, а тот, что вначале доходил из комнаты за нами, исчез, как только щель закрылась. Я не имел представления, где мы находимся, но та же неодолимая сила заставляла меня идти вперёд. Чёткие звуки, которые я различал, говорили, что чужак шагал уверенно, словно шёл по хорошо знакомой и освещённой дороге.

Я отогнал видение, которое готово было показать мне всё, что нас окружало. Сбежать я не мог, и самое лучшее для меня было — беречь силы, сохраняя контроль над собой до того времени, когда появится хоть малейший шанс противостоять чужаку, который столь бесцеремонно влез в тело Гриса Шервина.

Абсолютная темнота, царившая вокруг, безумно раздражала меня. Должно быть, прошло несколько минут, а может, и меньше, сказать не могу. Мне же казалось, что мы идём бесконечно долго. И вот вспыхнул свет! Я закрыл глаза от дикой вспышки режущего света. Поморгал, открыл их, закрыл, снова открыл…

В комнате, куда мы попали, четыре прозрачные наклонные стены сходились над нашими головами, словно мы находились внутри гигантского кристалла. Через эти прозрачные стены можно было увидеть четыре комнаты. В каждой из них кто-то был, или, вернее, что-то было: неподвижный, недышащий обитатель, похожий не на статую, а скорее напоминающий живое или некогда жившее существо, замороженное до полной неподвижности.

Я сказал «существо», хотя те, что находились за этими стенами, были гуманоиды, по крайней мере, в недалёком колене. Но когда я внимательно смотрел на них, у меня появилось ощущение, что они чужие. По отношению к трём из них у меня определённо возникло такое чувство. Но четвёртый… Я смотрел на него дольше всех и узнал его, в шоке непроизвольно послав мысленную пробу, чтобы наверняка выяснить правду.

Грис! Это был Грис! Так же крепко скованный в том, чужом теле, как я был связан танглером. Вряд ли он мог осознавать, что произошло с ним. Но я понял, в каком бесконечном кошмаре он оказался. Смогла ли его душа вынести такое?..

Я отвернулся, боясь, что придётся взвалить на себя тяжелейшую ношу его страха как раз тогда, когда мне больше всего нужен ясный ум. Ему же это не поможет. И я решил повнимательнее присмотреться к остальным троим.

Комнаты были тщательно обставлены мебелью, инкрустированной драгоценными камнями. В двух из них стояли узкие кровати, ножки которых были выполнены в виде странных животных или птиц. Ещё там были стулья, слегка похожие на Трон Квира. На столах лежали какие-то шкатулки, шахматы…

Я стал присматриваться к обитателям. В отличие от тел, которые я видел в ледяных саркофагах, головы этих существ увенчивали шлемы или короны. И у них были ресницы и брови. Каждая корона отличалась от других, и они изображали какие-то уродливые создания. Я бросил короткий взгляд и на тело, в котором теперь томилась душа Грисса.

Надетая на него корона жёлто-коричневого цвета представляла собою большеротую рептилию из отряда ящеров, похожую на ту голову, что раньше возникла перед моим мысленным взором. Грисс сидел на стуле. Обитатель другой комнаты откинулся на узкой кровати, а на голову и плечи его был наброшен кусок цветной материи. И ещё один из них сидел. Корона второго выглядела, как птица, а у третьего походила на остромордое животное с торчащими ушами.

Последней в этой странной компании была женщина! На всех четверых не было надето ничего, кроме корон. Тела их были безупречны. По меркам моего народа — почти идеал красоты. А женщина — само совершенство. Я и не представлял, что подобное может существовать во плоти. Из-под диадемы струились волосы, укрывавшие её почти до колен. Они были столь насыщенного тёмно-рыжего цвета, что иногда казались почти чёрными. Корона её выглядела не такой массивной, как те, что отягощали головы мужчин. Это был просто обруч, от которого вверх шли несколько неровных нитей. Присмотревшись внимательнее, я разглядел, что на кончике каждой такой нити расположена кошачья головка, и у каждой из этих голов вместо глаз — драгоценные камни.

Я задыхался от волнения. Едва я посмотрел на женщину, кошачьи головы начали двигаться, поворачиваться, подниматься, пока все они не выпрямились и не уставились на меня в упор в настороженном изумлении. Однако собственные глаза женщины смотрели поверх меня, словно я был настолько далёк от её внутреннего мира, что как будто не существовал вообще.

Неожиданно грубая рука развернула меня, и я оказался лицом к лицу с сидящим чужаком в короне, изображавшей некое животное. В моих ушах зазвучал голос Гриса:

— Внимание, ты! Твоему тщедушному телу оказывается великая честь. Его будет носить… — Казалось, он собирался назвать какое-то имя, но не сделал этого. Думаю, он прервал речь из предосторожности.

Это суеверие, бытующее в основном среди примитивных народов, — если сказать кому-нибудь настоящее имя, ты попадёшь в зависимость от того, кто узнал его. Но то, что подобные предрассудки могут существовать у этихчужаков со столь высоким уровнем развития, невозможно было предположить.

Однако я не сомневался, что он собирается осуществить такой же обмен, какой произвёл с Грисом, и испугался так сильно, как никогда раньше.

Он обхватил мою голову сзади и держал её, словно в тисках, таким образом, что я вынужден был смотреть глаза в глаза тому, кто был за стеной. Я не мог сопротивляться, сражаясь за свою свободу. По крайней мере физически. Но всё же я решил бороться, а потому собрал все свои эсперные силы, все свои ощущения того, кто и что я есть. Я достаточно успел подготовиться к атаке.

Сила, противостоявшая мне, была не такой грубой и всеохватывающей, как та, с которой я столкнулся рядом с кораблём в долине. Она не нокаутировала меня. Удар был произведён с высокомерной самонадеянностью. И я бросился навстречу ему, ещё не собрав все силы для борьбы.

К моему полному удивлению его давление внезапно ослабло. Мне показалось, что оно исходило от чужака с короной животного. Он явно отступил, встретив сопротивление там, где его не должно было быть вообще, отступил, чтобы понять, с кем это он столкнулся в действительности. И в это короткое время, получив передышку, я укрепил силы, чтобы выдержать новую, более сильную и жестокую атаку.

И она пришла. Я больше не осознавал внешнего мира. Меня охватило внутреннее смятение, когда на крохотный островок моей личности обрушивались один за другим удары огромных волн воли, стремившейся сломить мою последнюю защиту и захватить моё внутреннее "я". Но я держался, зная, что тот, в короне, поражён моей стойкостью. Он наносил удар за ударом по моей воле, но я всё ещё не был поглощён им, не погиб, не сломался. Потом я почувствовал, как у моего врага нарастает ярость, а вместе с нею неуверенность. И волны давления сгладились, они угасали быстрее и отходили дальше, как прилив отходит от прибрежной скалы, которую нещадно бьёт море, а она по-прежнему непреклонна.

Сознание вернулось. Мою голову до сих пор держали глаза в глаза с чужаком за стеной. Лицо его, как и прежде, ничего не выражало. И всё же, казалось, черты его исказились до отвращения от ярости, порождённой неудачей.

«Он не подходит! — по моему мозгу пронёсся почти визг, вызывая боль, расползавшуюся от этого сгустка эмоций. — Уведи его прочь! Он опасен!»

Мой захватчик резко развернул меня. Передо мной снова замаячило лицо Гриса, но выражение на нём было уже совсем иным. Такой ужасной, дикой гримасы у настоящего Гриса я никогда не видел. Я подумал, что он тут же сожжёт меня дотла. Но, как оказалось, он решил поступить со мной иначе и не спешил снять с ремня бластер, а просто сильно толкнул меня вперёд. Распластавшись, я долетел до кристальной стены, за которой находилась женщина, если она когда-нибудь ею была.

Ниточки с кошачьими головами на её короне задрожали, опустились; глаза их жадно сверкали, когда они рассматривали меня. Я упал на колени, словно оказывал почтение королеве. Но она, как и прежде, смотрела невидящим взором поверх моей головы.

Чужак поднял меня на ноги и ещё одним толчком вышиб в узкую щель двери в углу комнаты. И опять я оказался в темноте коридора, но теперь уже впереди конвоира.

Однако обратное путешествие полностью совершить не удалось. Мы прошли по туннелю не так уж далеко в такой кромешной тьме, что, казалось, её можно было осязать, когда меня повернули направо. Я не ударился о стену, но, двигаясь дальше, касался плечом её гладкой поверхности.

— Не знаю, кто ты, Крип Ворланд, — прозвучал голос Грисса из темноты. — Тот бедный глупец, чьё тело я сейчас ношу, сказал, что ты из рода Тэсса. Порода показала себя, к тому же ты имеешь защиту от нашей воли. Но сейчас нет времени разгадывать загадки. Если ты выживешь, то впоследствии подаришь нам прекрасную головоломку. Если выживешь!

Болезненно настороженный ко всему, что окружало меня в темноте, я вдруг почувствовал, что голос его зазвучал слабее, чем если бы он находился рядом со мной. И вот опять меня окружали только темнота и тишина, тишина давящая, как и темнота, ослепившая меня. Не было больше никакого принуждения, я почувствовал себя свободным, будто влияние полностью прекратилось. Но руки мои всё ещё оставались плотно прижатыми к бокам под действием танглера.

Я прислушался, стараясь даже дышать как можно тише, чтобы ни один звук не ускользнул от меня. Ничего… Ничего, кроме ужасного давления окутавшей всё вокруг тьмы. Очень медленно я сделал один шаг от стены, затем другой. Стена была моей единственной точкой отсчёта. Ещё два-три шага, и я подошёл к противоположной стене. Если бы я только мог пользоваться руками! Было бы хоть маленькое облегчение. Но и этого я был лишён.

Обследование, произведённое с немалыми трудностями, показало, что узкое пространство, в котором я теперь находился, могло быть только концом коридора. В то же время я обнаружил, что не могу вернуться тем путём, которым пришёл сюда, если чувство направления не изменило мне. Путь был отрезан, хотя я не слышал, чтобы закрывалась какая-нибудь дверь. Меня окружали три стены. С четвёртой стороны путь был открыт. Но куда он вёл? Возможно, к бесчисленным несчастьям? Всё равно я обязан был выяснить это.

Я медленно, вслепую продвигался вперёд, прижимая правое плечо к стене, чтобы оставался хоть какой-нибудь ориентир. Я не встречал ни дверей, ни проходов — всё та же гладкая поверхность, по которой с лёгким шуршанием скользил мой термокостюм. А стена уходила всё дальше и дальше.

Я устал, но больше всего мне хотелось пить. Жажда иссушила рот и горло так же, как пепельный песок в долине. Осознавать, что несёшь на ремне средства для облегчения любых страданий, было вдвойне тяжело. Я не сопротивлялся тискам танглера. Такое сопротивление бесполезно и могло только ещё больше ухудшить моё положение. Дважды я сползал на пол прохода, такого узкого, что мне приходилось сгибать связанные колени, чтобы сесть, потому что носки ботинок упирались в противоположную стену. А чтобы подняться, требовались такие усилия, что вскоре я твёрдо решил — лучше держаться на ногах до конца и потихоньку брести со слабой надеждой уцелеть. Если бы я опять сел, у меня не нашлось бы больше сил подняться…

Вперёд и только вперёд… Это походило на один из кошмаров, когда человека заставляют идти по непролазной засасывающей грязи, а следом гонится безжалостный охотник. Своего охотника я знал — это была моя собственная слабость.

Действие стало мне казаться каким-то призрачным. Четверо в коронах… Грис Шервин, который не был Грисом… Майлин…

Майлин! Она ушла из моего сознания во время тяжкого испытания в кристальной комнате. Майлин! Но когда я попытался восстановить мысленный портрет её, она предстала предо мной в новом виде. Майлин с длинными рыжими волосами… Рыжие волосы! Нет, у Майлин были серебряные волосы Тэсса, такие же, как ныне на моей собственной голове. Рыжие волосы — женщина с кошачьей короной! Я вздрогнул. Неужели часть того принуждения, потерпевшего ранее поражение, продолжает действовать на меня?

Майлин. Я старательно восстановил её мысленный образ в теле Тэсса. И в отчаянии, не веря, что получу хоть какой-нибудь ответ от девушки, мысленно позвал её. «Крип! О, Крип!»

Ответ был отчётлив и ясен, словно кто-то весело выкрикнул его. Наши голоса после долгих поисков встретились. Я не мог поверить этому, хотя слышал вполне отчётливо. «Майлин?» — если мысленное послание можно передать шёпотом, то именно так я его и отправил. «Крип, где ты? Иди… иди…»

Я не мог ошибиться, это не обман. Она была здесь, очень близко, иначе зов её не был бы таким громким. Я собрался и отправил ответ как можно быстрее:

«Я не знаю, где нахожусь. Вижу только узкий коридор. Вокруг абсолютная темнота».

«Подожди… Позови меня, Крип! Дай мне направление!»Я повиновался, передавая её имя, как мысленное песнопение, зная, что в имени и заключена сила. Имя — это смысл личности, и мысленная передача имени могла служить надёжным якорем.

«Кажется, я поймала… Иди прямо, Крип!»

Мне ненадо было повторять, и я пошёл быстрее, хотя всё ещё должен был прижиматься плечом к стене, чтобы не потерять ориентир в темноте. И хорошо, что я так делал, потому что внезапно тьма сменилась ослепившим меня на какое-то время светом. Я прижался к стене и закрыл глаза.

«Крип!»

Крик был таким громким, что она должна была находиться прямо передо мной!

Я открыл глаза. Она и была здесь. Её тёмный мех стал серым от покрывавшей его пыли. Её шатало из стороны в сторону, словно она с трудом держалась на ногах. На виске темнело большое пятно запёкшейся крови…

Я соскользнул по стене и встал на колени, чтобы очутиться поближе к ней, а она упала, точно в ней не осталось больше ни капли сил. Забывшись, я попытался освободиться от уз, но тут же вспомнил о них, потому что сразу же был наказан.

«Майлин!»

Она лежала, положив голову на лапы, распростёртые на камне, почти так же, как лежала на своём месте в каюте «Лидиса». Казалось, усилия, которые она потратила на моё сопровождение, лишили её последних сил.

Было видно, что она страшно голодна и жажда мучает её гораздо больше, чем меня. Но я не мог помочь ей, пока она не освободит меня. А сможет ли она?

«Майлин! На моём ремне… резак…»

Это был один из инструментов, которые непременно имеются у каждого исследователя неизвестных миров.

Открыв глаза, она посмотрела на меня. Затем медленно подняла голову, что явно вызвало у неё боль. Она заскулила и поползла на животе к моему боку.

Подобравшись вплотную, она подняла голову выше. Её покрытая пылью морда тёрлась о мой бок, пока она обнюхивала ремень. Каким грациозным было когда-то это тельце ловкого зверька! Теперь же — неуклюжее и неповоротливое… Ей потребовалось немало времени, чтобы снять резак с крючка, хотя я повернулся к ней как мог и изогнулся изо всех сил, чтобы ей было удобнее.

Резак ещё долго пролежал в пыли (а может, мне это показалось), прежде чем она заставила себя взять его в зубы и поднесла к самой низкой петле моих пут. Дважды резак соскальзывал и глухо ударялся о камень, прежде чем ей удалось нажать на кнопку, приводящую инструмент в действие. Я крайне переживал из-за того, что не мог помочь ей, и только наблюдал за неудачными попытками. Но она упорно продолжала свои усилия, и наконец энергетическое лезвие вошло в плотную ткань нитей танглера достаточно глубоко, и моими мышечными усилиями удалось разорвать сеть.

Разрушенная таким образом, она полностью распалась. Я был свободен, хотя руки у меня совсем онемели, и я с трудом мог их поднять. Восстановление циркуляции крови происходило весьма болезненно, но я всё же нащупал в сумке неприкосновенный запас продуктов и, доставая его одной рукой, другой подтянул тело Майлин к себе, положил её голову на колени и начал потихоньку вливать воду в её пересохший рот.

Она глотнула раз, другой. Я отложил флягу с водой в сторону, облизнув собственные губы, и открутил пробку у тюбика с запасом пищи. Затем принялся вливать полужидкое содержимое тюбика ей в рот. Таким образом я скормил ей половину порции этой укрепляющей пищи, и только тогда утолил собственную жажду и насытил и своё истощённое тело.

Затем впервые за время нахождения здесь, с Майлин, отдыхающей у меня на коленях, я огляделся по сторонам. Это была одна из здешних пирамидальных комнат, но стены её не сходились наверху в одну точку, а были посредине перекрыты потолком намного меньшей площади, чем пол.

И стены здесь были не из прозрачного кристалла, а каменные. Горизонтальная плита, на которой мы сидели, находилась между полом и потолком. Я повернул голову, чтобы увидеть дверь, через которую попал сюда, но в стене ничего не было. Совсем ничего! Однако я хорошо помнил тот быстрый переход от темноты к свету, словно прошёл сквозь занавес.

От края плиты шла очень крутая лестница, спускавшаяся к полу. На полу стояло несколько блоков разной величины и высоты. На каждом из них сверху лежал шар из какого-то непрозрачного вещества, не камня. Внутри шаров мерцал слабый свет.

Шары были окрашены в красный, голубой, зелёный, жёлтый, даже фиолетовый и оранжевый цвета и более бледные оттенки. Шары, что находились ближе к стенам, имели самые бледные цвета, по мере приближения к центру помещения окраска становилась всё гуще. Центральный шар был самым тёмным, почти чёрным.

На поверхности тех, что были светлее и ярче, виднелся какой-то узор. Присмотревшись попристальнее, я узнал некоторые — это были головы рептилий, напоминавшие те, что находились в короне существа, носившего тело Гриса. Я видел также головы животного, птицы. Самой дальней была кошачья маска. Но я так и не смог догадаться, что всё это могло означать. Я опёрся на стену. Майлин лежала абсолютно неподвижно. Я подумал, что она уснула, и не стал беспокоить её.

Отдых… Мне тоже необходимо было отдохнуть. Я закрыл глаза. Вне всякого сомнения, мне следовало бы оставаться начеку. Ведь мы находились в самом сердце вражеского логова. Но на этот раз я не был способен противиться тому, чего требовало моё измученное тело. Веки, против воли, закрылись, и я крепко уснул.

Глава 11 КРИП ВОРЛАНД

…Майлин стояла передо мной вовсе не в обличье животного, атакой, какой я впервые увидел её на Йикторе. Рука её сжимала тот самый серебристый жезл, который в те времена служил ей оружием и который отобрали у неё Старейшие народа Тэсса. Она смотрела не на меня, а скорее, на каменную стену, выступавшую углом из темноты, и я отчётливо осознавал, что мы всё ещё находимся в этих норах глубоко под землёй на планете Сехмет. Мне показалось, что она использует свой жезл подобно мастерам, которые пытаются отыскать источник воды или руды, а то и какой-нибудь предмет под землёй, сделанный человеческими руками.

Как будто в подтверждение, жезл не склонился вниз, а вытянулся и указал прямо вперёд. Продолжая держать его в таком положении, словно жезл был наполнен какой-то энергией, способной провести её за собой, Майлин подалась в том направлении. Боясь потерять её снова, даже во сне, я последовал за ней.

Жезл дотронулся до стены, и преграда исчезла. Мы ступили в пространство, не имеющее границ, в котором отсутствовала какая бы то ни было субстанция. Потом оказалось, что мы вновь очутились в камере. Оглядевшись, я понял, куда мы попали: мы находились с противоположной стороны хрустальной стены.

Перед нами была узкая кровать, установленная на четырёх статуэтках — кошках, на которой лежала уже знакомая мне женщина. Кошачьи головки с глазками из драгоценных камней на её короне, казалось, вырастали прямо из их прекрасных нитей. Они ни разу не взглянули на Майлин, но закрутились на месте и принялись носиться тут и там, пока окончательно не запутались в нитях, выраставших из венца, стягивавшего рыжие волосы женщины. Казалось, их что-то встревожило.

Майлин не обращала никакого внимания на их бесконечное, почти безумное метание возле короны. По мере того, как она приближалась к кровати, жезл её поворачивался в сторону тела той, другой, а взгляд становился всё более пристальным, изучающим…

Она мельком взглянула на меня, давая понять, что знает о моём присутствии.

«Запомни — может пригодиться…»

Я едва уловил эту её мысль, словно мы были разделеныогромным расстоянием, хотя я мог спокойно протянуть руку и коснуться её плеча. Но я знал, что не должен этого делать.

«Зачем?»

Её слова прозвучали слишком неопределенно. То, что в них заключалось нечто важное, я не сомневался, но для меня они не имели никакого смысла.

Майлин не ответила, только посмотрела на меня долгим оценивающим взглядом. Затем снова повернулась к женщине с запутавшейся и перекрутившейся короной, как будто должна была запечатлеть её образ в памяти, чтобы вспомнить каждую деталь увиденного даже спустя много лет.

Жезл дрогнул и закачался из стороны в сторону. Я ясно увидел, что Майлин обеими руками пытается удержать его, но все усилия были напрасны — жезл выскользнул из её рук…

Я открыл глаза. Плечи и шея совсем окоченели от холодного камня стены. Я почувствовал внутренний озноб, от которого меня не мог защитить даже термокостюм. Опустив руку, я провёл ею по выпачканному песком и грязью меху. Глассия подняла голову и положила её мне на ладонь.

«Майлин?»

Этот сон был до того похож на явь, что я совсем уже приготовился увидеть её снова в том обличье, в каком она находилась каких-нибудь несколько мгновений назад.

«Посмотри-ка туда!»

Она повернулась в сторону больших шаров. Одни из них горели ярко, другие тускло, но все вместе довольно хорошо освещали камеру. Мне хватило одного-двух мгновений, чтобы удостовериться, что не все они до конца «ожили», — а только те, что были похожи на рептилий.

— Грис! — сорвалось у меня с языка. Только от него можно было ожидать угрозы.

«Грис Шервин? — Майлин страшно удивилась. — Какое отношение он может иметь к этому?»

— Возможно, самое непосредственное! — я вкратце рассказал ей о том, что случилось со мной после того, как я был пленён этим существом, носящим тело Гриса, и о своём посещении комнаты с хрустальными стенами, где это существо пыталось переселить меня в тело своего приятеля.

«Она тоже была там, не так ли?» — спросила Майлин.

Я не ошибся. Это могла быть только одна женщина — та, что носила корону с кошками.

«Да! К тому же, Майлин, я только что видел сон…»

«Я знаю, что это был за сон. Я сама была опутана его хитросплетениями, — вновь прервала она мой рассказ. — Я всегда знала, что никто на свете не в состоянии превзойти Тэсса по запасу внутренней энергии. Кому-то могло показаться, что мы в некоторых вещах, словно дети, играющие разноцветными камушками, пытаемся построить идеальное общество. Я думаю, что ОНИ уснули здесь для того, чтобы сохранить свою расу, которой, видимо, угрожала какая-то страшная опасность в прошлом. Но спастись удалось только четверым, которых ты видел. И, похоже, они способны возродить жизнь их расы».

«Но если они способны на самовосстановление, зачем им понадобились наши тела?»

«Может быть, они не могут достигнуть цели, используя свои собственные. А может, они просто желают превратиться в нас, чтобы сойти за существ, нам подобных».

«А затем завладеть тем, что нам принадлежит», — в это я вполне мог поверить. Если бы Грис Шервин захотел скрыть своё инородное происхождение, чтобы выдать себя за пленника этих парней, мы бы наверняка были одурачены и, бросившись спасать его, навлекли бы на себя ещё большие неприятности. Я подумал о тех, кого оставил там, на скале. Им угрожала куда большая опасность, чем попасть на мушку бластера, и теперь мне не терпелось выбраться отсюда как можно с корей, чтобы предупредить их.

Я нашёл Майлин. Значит, мы должны искать выход, вернуться на «Лидис» или хотя бы добраться до отряда. То, что происходило здесь, было похлеще любого мародерства!

«Ты прав, — Майлин, как обычно, прочитала мои мысли. — Но как нам найти тропинку, ведущую на свободу, я не знаю. Ты сможешь найти ту дверь, в которую вошёл?»

«Конечно!» — хотя с нашего места и не было видно ничего похожего на выход, я почему-то был уверен, что легко найду то место, через которое проник на этот карниз. Осторожно отодвинув Майлин в сторону, я поднялся и подошёл к стене. Для того, чтобы случайно не пропустить запрятанный в камне выход, мне пришлось прощупывать поверхность стены и все её выступы от самого края, продвигаясь к тому месту, где, по моему мнению, я вышел из коридора в камеру.

Я дошёл до самого конца каменного выступа. Никаких намёков на выход. Уверенный, что допустил ошибку, которую вроде бы не должен был совершить, я медленно обошёл выступ ещё раз, ощупывая теперь поверхность выше и ниже того уровня, что обследовал перед этим. А затем вернулся к Майлин. Ни малейшей щели в этой твёрдой каменной породе!?

— Но ведь я прошёл сквозь неё! — вырвалось у меня, и мой протест разнёсся гулким эхом по пустому пространству.

«Это правда. Но в каком месте? — её вопрос прозвучал горькой насмешкой над моей горячностью. И она продолжила: — Не думай, что я не искала этого выхода. Я дважды пыталась определить, где он. Однако тщетно. Вот после этого-то я и растерялась окончательно».

«Расскажи мне», — потребовал я.

И только теперь я узнал, как она выбиралась из долины кораблей, как обнаружила замороженного эспера и разбила усилитель, как оказалась свидетельницей разграбления сокровищницы. В общем, всё, о чём я догадывался, — подтвердилось. В остальном это была довольно долгая история о странном путешествии, об её внутренней борьбе с самой собой. Хотя, нет: с самого начала она чувствовала, что это была не она сама, что кто-то преследовал её и пытался поймать. Но борьба не была непрерывной, и она могла позволить себе передышки между боями. Этот путь привёл её туда, где находился пришвартованный корабль пиратов, и через пещеру провёл к проходу позади. Но там, ошеломлённая потоком подхватившего её течения, она потерялась. Тогда она и установила со мной мысленный контакт, что в свою очередь было ответом на мой зов.

«Я считала, что никто не может подчинить Тэсса своему влиянию, — откровенно призналась она. — Хотя меня и предупреждали, что я чересчур горжусь своими способностями. Но если это и было когда-то, теперь от моего самолюбия не осталось и следа. Здесь я чувствую себя игрушкой в чьих-то руках, обладающих неограниченной силой. Они то позволяют мне немного расслабиться, то вновь зажимают в железные тиски. Но самое страшное в этой истории то, что эта сила, да проклянет меня Моластер, если я ошибаюсь, эта энергия вовсе не осознаёт моего присутствия здесь, как я осознаю её влияние. Создаётся впечатление, что она просто упражняется, разминает мускулы, от которых, может быть, вскоре потребуется вся их мощь, чтобы ответить на будущий зов».

«Эту силу представляют те четверо из кристального помещения?» — предположил я.

«Возможно. Или они могут быть лишь продолжением чего-то, ещё более сильного и влиятельного. Они адепты этой силы, без сомнения, и влияние их просто безгранично. Но даже мастер своего дела иногда встречает нечто, лежащее за пределами его восприятия. В молитвах мы взываем к Моластеру. Но это только имя нашего бога, то, что мы не можем ни описать, ни объяснить. Имя это является самой сутью нашей веры. А чему поклоняются эти?»

То, что она могла бы добавить, так и осталось невысказанным. Жёлтые шары с масками рептилий, что становились всё ярче и ярче, вдруг начали издавать приглушённый низкий гул. И звук этот, едва различимый поначалу, заставил нас оцепенеть. Мы припали к полу, стараясь не дышать, и с опаской поглядывали по сторонам. Затем стали осторожно пробираться вдоль стены, не понимая, что эти перемены могут предвещать.

«Ну где же здесь выход?» — взмолился я.

«Вполне вероятно, что ты найдёшь его скорее меня. Как и ты, я выпала из темноты на свет и обнаружила этот каменный выступ, но вернуться в коридор не смогла. Когда я получила твой мысленный сигнал, я подумала, что он приведёт меня к двери. Но этого не случилось — ты сам пришёл ко мне».

«А в каком месте ты попала сюда?»

Она повела носом и указала в противоположный угол, находившийся на довольно приличном расстоянии от того места, где я пытался отыскать свой вход. Я двинулся туда, вновь ощупывая ладонями каменную поверхность, выискивая хотя бы малейший намёк на щель. При мне всё ещё находился резак, который Майлин использовала, чтобы освободить меня от нитей танглера. Должно быть, с его помощью или с помощью какого-то другого инструмента из тех, что оставались на моём поясе, я смог бы взломать запор, обнаружив его. Но на это была очень слабая надежда. Впрочем, все мы склонны цепляться за соломинку…

Гул, исходивший из шаров, стал непрерывным, и это каким-то образом отражалось на моём слухе. Звук ускользал, словно выходил за предел слышимости. Причём он не переставал влиять на моё сознание. Дважды я обнаруживал, что стою, прекратив всякую деятельность, и тупо разглядываю эти шары с совершенно пустой головой. Всё это продолжалось секунду-две, не более, но страшно напутало меня.

Не было никакого сомнения, что эти шары были волшебными. Отталкивающие фигуры на них исчезали, но как-то странно, совсем не так, как можно было ожидать. Теперь было труднее разглядеть сами чудовища, их приоткрытые продолговатые челюсти, их устрашающие клыки, но тем не менее создавалось впечатление, что скрытые таким образом чудовища казались ещё более живыми!

«Крип!» — мысленный окрик Майлин испугал возникшие в моём мозгу мысли. Мне удалось отвернуться от шаров к стене. Теперь я осознал опасность, куда более серьёзную, чем возникавшие в наших мозгах образы.

Передо мной стояла прочная непроходимая стена! Я забарабанил по ней кулаком. Мои удары становились всё более яростными. Но это не приносило ничего, кроме боли и ссадин. Я отчётливо представил себе образ двери. Все мои желания были связаны с ней. И вдруг мой кулак не наткнулся на твёрдую породу. Мои глаза видели камень, настолько твёрдый, каким ему и положено было быть. Но рука вошла в него по самое запястье!

«Майлин!»

Её не нужно было звать. Она тут же подбежала ко мне. Дверь! Откуда появилась эта невидимая дверь?

«Думай! ДВЕРЬ! Думай о ней! Представь в уме, что ты её видишь!»

Я послушался. Дверь — вот она, здесь, конечно, именно здесь! Рука свободно прошла в дверной проём. Невозможно было поверить в этот оптический обман, но рука не натыкалась больше ни на какое препятствие. Я положил руку на голову Майлин, и мы беспрепятственно двинулись вперёд, минуя то, что должно было быть твёрдой, прочной, непроходимой каменной породой.

И вновь мы пережили резкий перепад света и очутились в полной темноте. И вновь за нами словно захлопнулись ворота, и приглушённый гул шаров сразу стих. Я с облегчением вздохнул.

«Это твой проход?» — спросил я, хотя не имел ни малейшего представления, как это можно определить в кромешной тьме.

«Я не могу с уверенностью сказать. Но это точно какой-то проход. Мы должны держаться ближе друг к другу».

Я всё ещё держал руку на её голове, и она теснее прижалась ко мне. Так мы и тронулись, почти слившись в единое целое, продвигаясь вперёд чрезвычайно медленно и осторожно. Я вытянул перед собой свободную руку, чтобы случайно не натолкнуться на что-нибудь в темноте.

Немного погодя я нащупал стену, и мы пошли вдоль неё, пока слева по ходу не открылся ещё один, новый проход. Шли мы довольно долго, и я уже потерял всякое чувство направления. Даже Майлин призналась, что не может определить, где мы находимся. Мы шли на ощупь и смирились с этим. Следовало идти, пока не найдём какой-нибудь хотя бы немного освещённый ход. То, что мы могли никогда его не найти, было просто страшно представить, поэтому мы старались не думать об этом.

Я не знал, существует ли у Тэсса такой же древний панический страх темноты, какой часто бывает у моего народа. Но ощущение, что тьма давит со всех сторон и удушье подступает к горлу, постоянно возвращалось. Кроме того, на этот раз я шёл не со связанными руками.

«Теперь налево…»

«Почему? Откуда ты знаешь?»

«Кто-то живой в том направлении».

Я попытался мысленно прозондировать пространство. Она была права — там ощущался источник энергии! Слабая нить связала меня с чужаками, вроде той, что я уловил, когда находился неподалёку от членов экипажа корабля. Слева открывался еще один проход.

Можно было только догадываться, насколько далеко забрели мы от того места, где располагалось помещение с шарами. Свет в конце коридора ободрил нас — тем более, что он становился всё ярче и ярче.

Только теперь мы различили какой-то звук. Скорее всего это было не человеческое бормотание, а бряцание металла. Майлин прижалась ко мне ещё плотнее.

«Это он — тот, кто носит теперь тело Гриса, — впереди!»

Я даже не пытался выпустить мысленный зонд. Жаль, что я не мог сделать совершенно противоположное — свести до минимума всякую мыслительную деятельность, чтобы тот не смог почувствовать и намёка на наше возвращение. Я ещё не забыл, как легко ему удалось обнаружить меня, когда я пытался проследить за его парнями.

«Его мысли сейчас заняты только одним, — сообщила Майлин. — Все его способности направлены на что-то такое, что имеет для него огромное значение. Нам не надо его бояться. Его занимает сейчас только одно».

«И что же?»

Она ответила не сразу. И вообще не ответила, а попросила:

«Помоги мне передать кое-что…»

Наступила моя очередь сомневаться. Усилить мысленный сигнал… Она, вероятно, собиралась сделать именно это. Но тогда больше шансов за то, что нас обнаружат. И всё же я достаточно доверял ей и понимал — она не станет чего-нибудь предлагать, если не уверена в успехе задуманного. Я сдался.

Мысли Майлин ринулись на разведку, а я добавил к ним свою энергию. Мы проделывали это не часто, поэтому у меня возникло сравнительно новое и непривычное ощущение, словно меня несёт быстрый поток, которому нет сил сопротивляться. Затем в мозгу возникла неясная картина.

Казалось, мы зависли в воздухе над какой-то шахтой, или, лучше сказать, находились на вершине одной из пирамидальных скважин. Внизу, у подножия стены, в горную породу вгрызался робот. Там уже темнел вход в пещеру, и машина только расширяла его.

Позади робота стоял Грис. У него не было в руках пульта. Можно было подумать, что он управлял роботом вовсе без приборов. Всё его внимание было поглощено тем, что он делал, и мы ясно ощущали страстное желание и нетерпение, двигавшие им. Он не выставил никаких заслонов своим мыслям, полностью сосредоточившись на том, поисками чего он сейчас занимался. Здесь располагался какой-то древний склад, возможно, в нём хранилось оборудование или оружие. Найти его было для него крайне необходимо. Я понимал, что уловил только часть его мыслей, его страстного желания. Вокруг помещения, намного выше того уровня, на котором работал автомат, проходил ещё один из многочисленных коридоров, прорытых в здешних горных пластах. Этот пересекал стену и вёл от одной двери к другой. Мне не нужно было ничего объяснять, я понял сам, что именно этим путём нам и следует идти.

А вот сможем ли мы сделать так, чтобы нас не заметили снизу, — это уже другой вопрос. Нора, которую проделывал робот, становилась всё больше. И тут машина откатилась назад и заглохла. Чужак поспешил к проделанному отверстию в стене и исчез в проломе.

«Давай!»Мы вихрем пронеслись по освещённому коридору. Расстояние было небольшим, и вскоре мы очутились на самой кромке горного выступа. Он проходил так близко к вершине пирамиды, что противоположная стена оказалась совсем рядом. Майлин было намного легче пробираться по этой тропе, потому что я вынужден был ползти на четвереньках, так как не смог бы удержать равновесие на столь узком уступе. Я не стал тратить время, чтобы взглянуть на пролом, сделанный роботом в стене. Побыстрее добраться до входа на противоположной стороне и проскользнуть в него — большего нам пока и не требовалось.

«Мы проскочили!»

«Пока да, — ответила она. — Но…»

Майлин вдруг изогнулась, опустив голову вниз. Вся её вымазанная грязью шерсть вздыбилась.

«Крип, Крип! Держи меня!» — крик о помощи был настолько неожиданен, что я в каком-то оцепенении замер. Усилием воли я заставил себя броситься на помощь Майлин, крепко обхватил упругое тельце и прижал к себе, несмотря на её яростные попытки вырваться.

То, что я изо всех сил пытался удержать сейчас, совсем не походило на Майлин. Это было животное, которое рычало и огрызалось, безжалостно колотя меня лапами с выпущенными наружу когтями. Только по счастливой случайности она не разодрала меня в кровь. Это продолжалось недолго. Затем она обмякла и привалилась ко мне, тяжело и глубоко вздыхая. На уголках её губ выступила пена.

«Майлин, что это было?»

«Зов. И на этот раз намного сильнее. Словно… словно зов тебе подобного!»

«Что ты хочешь этим сказать?» — я продолжал держать её, но теперь она не пыталась вырываться. Словно борьба с собой отняла у неё последние силы. Казалось, она находилась теперь в таком же состоянии, в каком я её нашёл недавно.

«Тот сон — женщина в короне с кошками… — мысли Майлин никогда не строились в определённой связи и последовательности. — Она очень похожа на Тэсса…»

Я не мог в это поверить. Я не мог припомнить ничего такого, что говорило бы хоть о каком-нибудь сходстве между той женщиной и Майлин.

«Может, для глаза это незаметно, — согласилась Майлин. — Крип, у нас осталось хоть немного воды?» — она всё ещё тяжело дышала, из её груди вырывались звуки, похожие на человеческие всхлипывания. Я нащупал фляжку и плеснул ей в рот несколько капель. Надо было оставить хоть что-то про запас, так как было неизвестно, когда появится возможность пополнить наши запасы.

Она жадно проглотила скудную порцию, но просить ещё не стала.

«Тот мысленный сигнал — сон. Я знала такое и раньше. Его используют Тэсса…»

Меня вдруг осенило.

«А это не может быть специально подстроено? То есть, увидев тебя, не могли они настроиться на ту же волну, что и ты, чтобы заманить тебя в ловушку?»

«Конечно, такое может быть, — признала она. — Но между мной и этой, другой, происходит что-то… Но я знаю — коли мне предстоит встретиться с нею лицом к лицу, это случится только на моих условиях, да и то, если ты одолжишь мне свою энергию, как в этот раз, когда она позвала меня».

«А ты уверена, что это была она, а не тот, которого мы видели?»

«Да. Но, повторяю, если я и приду к ней, то только тогда, когда сама захочу. Пока я этого сделать не могу».

Я вытащил тюбик с концентратом, какой выдают на космических кораблях. Мы его уже наполовину опустошили. Но там оставалось ещё вполне достаточно, чтобы заморить червячка. Он очень питателен и способен поддерживать жизненные силы, пока ты не выберешься из сложного положения.

Со дна скважины не доносилось никаких звуков, хотя робот по-прежнему оставался в карауле у пробитого им отверстия. Мне было крайне интересно узнать, что же искал чужак за той стеной. Но Майлин ни разу не вспомнила об этом, пока мы шли. Напротив, она задала мне вопрос, совершенно не относившийся к происходящему, и я снова растерялся.

«Тебе не кажется, что она прекрасна?»

Она? Ах да, я догадался — она опять имеет в виду эту чужеземку.

«Она очень красива», — честно признался я.

«У неё нет изъянов… Хотя немного странного цвета кожа. И великолепное тело…»

«Но её разум занят поисками иной оболочки. Тот, что носит тело Гриса, тоже неплохо выглядел, однако он посчитал удобным для себя поменяться с ним. И меня притащили туда, чтобы кто-то из них влез в мою плоть. Все они глубоко заморожены — я правильно понимаю?»

«Да, — совершенно определённо ответила Майлин. — А тот, другой, которого замуровали на отвесной скале…»

«Лукас сказал, что он мёртв. Причем, давно мёртв. Но эти четверо — я полностью уверен! — живы. А тот, что сидит в Грисе, — наверняка!»

«Вполне возможно, что их тела при размораживании умирают. Но я так не думаю. Мне кажется, они зачем-то стараются сохранить их. Им требуются наши тела, как нам бы потребовалась более простая и дешёвая одежда, которую не жалко испачкать и выбросить после того, когда грязная работа будет закончена. Но она — она очень красива!»

В её словах почувствовалась тоска. Как всегда, неожиданное проявление человеческих эмоций у Майлин застало меня врасплох. Это всегда трогало меня, потому что случалось очень и очень редко. И я верил, что она подвержена тем же страстям, что и мой собственный человеческий род.

«Богиня, королева — кто она такая? — допытывался я. — Нам ведь даже не дано узнать её настоящее имя».

«Да, её имя… — повторила Майлин обрывок моих мыслей. — Ей бы не хотелось, чтобы мы его узнали».

«Почему? Потому что… — тут я вспомнил древнее суеверие, — это даст нам определённую власть над ней? Но в это могут верить только люди с примитивным мышлением! А мне показалось, что она к таким не относится».

«Я тебе уже говорила, Крип, — нетерпеливо произнесла Майлин, — самое важное — это вера. Вера может мёртвого сдвинуть с места, если её направить соответствующим образом. И если уж народ поверил, что имя — нечто очень личное, принадлежащее только тебе, а его разглашение может дать другому власть над тобой, значит, для него это является истиной. В разных мирах уровень цивилизации определяется не только обычаями, присущими обществу, но зависит и от отношения к именам богов».

Я вскинул голову и принюхался, обеспокоенный скорее запахом, чем раздавшимся звуком. Должно быть, Майлин почувствовала это ещё раньше меня.

«Впереди кто-то ещё… Возможно, даже лагерь».

Там, где располагается лагерь, обязательно должен быть какой-нибудь узел связи с внешним миром. А мне ничего так не хотелось, как побыстрее вырваться из этого подземелья наружу и вернуться на «Лидис». Или хотя бы как можно скорее предупредить наших парней об опасности. Но для этого нам сначала нужно было выбраться отсюда, из самого сердца вражеской территории, и мы ринулись вперёд, в направлении опасного для нас лагеря.

Я старался не думать о том, что мои размышления вращаются вокруг одного и того же. Когда мы добрались до выхода, оказалось, что тропа действительно привела нас в лагерь бандитов. Повсюду валялись коробки и сундуки с награбленным ими добром, а в проёме, ведущем наружу, виднелась часть сопла большого корабля.

Справа от нас выстроилась целая колонна отключённых роботов. Людей вокруг не было. Если бы нам удалось незаметно пробраться меж этих коробок, используя их как прикрытие, мы бы смогли выйти наружу…

Только осторожно! Шаг за шагом!.. Майлин припала к земле, волоча брюхо по пыли, и миновала ряды пустых коробок. Я пригнулся, насколько это было возможно, и прошмыгнул следом. Мы двигались беззвучно. Должно быть, мы были здесь совсем одни, но всё ещё не смели надеяться на удачу. И слава Богу, что не понадеялись, так как в этот момент одна из стенок надувной палатки приоткрылась и оттуда вышел человек…Когда я его увидел, у меня похолодело внутри. Харкон — и вовсе не пленник! Он открыто держал в руках бластер, затем обернулся через плечо, будто ждал появления кого-то ещё. Неужто команда «Лидиса» каким-то чудом, подаренным судьбой, захватила штаб-квартиру этих бандитов? Если так, нужно было немедленно предупредить их о том, кто носит тело Гриса. У меня не было никаких иллюзий насчёт того, что может случиться, если они столкнутся с ним. Я без колебаний поставил бы десять против одного, что этот чужак в облике Гриса выйдет из поединка победителем.

Глава 12 МАЙЛИН

Нас всегда учили, что Вселенная лежит на невидимых весах Моластера — хорошее пытается перевесить плохое, а зло старается перебороть добро. И если начинает казаться, что удача повернулась к нам лицом, то в это же время следует быть предельно осторожными. Я столкнулась со множеством вещей, которые были мне внове, с тех пор, как я очутилась в теле Ворсы и меня стали считать своей в компании людей, перелетавших с мира на мир. Тем не менее я всегда считала, что стрелка весов находится на одном уровне, незначительно отклоняясь то влево, то вправо.

Здесь же, в этих подземных переходах, мне удалось устоять против более чем ощутимого зова и необычного существования, о котором я раньше и не догадывалась. Притом очень часто мне приходилось идти вслепую, действовать наобум, словно Лунная Певица Тэсса уподобилась незрячему котенку.

Дважды мне снилась та, которую видел Крип. Почему она казалась мне такой знакомой, хотя я никогда не встречала раньше никого, даже похожего на неё? На «Лидисе» не было женщин вовсе, а те, которых я видела на трёх планетах, где мы успели побывать после Йиктора, ничем не отличались от простолюдинок. Они всегда соответствовали требованиям мужчин — бесправные и бессловесные создания.

Но она!.. У меня появилось страстное желание увидеть её наяву, а не во сне, мне даже приходилось бороться с ним. И я не могла открыто сказать об этом Крипу. То, что мы с Крипом видели один и тот же сон, бесспорно доказывало, что главная опасность для меня таилась в прямом контакте с ней, и я не должна была пока рисковать и вступать с нею в противоборство, подобное тому, о котором рассказывал Крип, когда они собирались отнять его тело. Хотелось верить, что именно малая часть Тэсса, не дававшая до сих пор о себе знать, не позволила бандитам завладеть его телом.

За месяцы, что мы путешествовали вместе, я успела понять, что Крип стал более искусным эспером, чем был тогда, когда я впервые встретила его. Мне казалось, это медленное пробуждение энергии, это развитие его таланта происходило под воздействием тела Маквэда, хотя я и не знаю, как и почему это возможно. И я вновь думала о том, что может произойти со мной от долгого пребывания в той оболочке, в которой я находилась.

Я знала, что чужакам не удалось вырвать его из собственного тела, и что упакованное в ящик существо приказало уничтожить Крипа, почувствовав в нём опасность. Слава Богу, что теперь мы были вместе и нашли наконец дверь, ведущую наружу.

Меня порадовало, что Крип не попытался сразу обнаружить себя, когда заметил дозорного. Его предусмотрительное желание оставаться пока незамеченным и не принимать ничего и никого на веру успокоило меня и вселило ещё больше уверенности. Итак, мы лежали позади пустых коробок и наблюдали. Ни я, ни он не попытались послать мысль на контакт. Ведь если этот дозорный окажется вовсе не тем, за кого себя выдает, мы окажемся даже в большей опасности, чем были совсем недавно.

Харкон отошёл от надувной палатки, и тут же из неё выбрался ещё один знакомый человек — Джел Лидж с «Лидиса». Он тоже держал в руках оружие. Оба были необычайно спокойны, и по их виду нельзя было сказать, чтобы они опасались какого-нибудь врага. А ведь оба они не раз сталкивались с чрезвычайной опасностью и вовсе не были безрассудными авантюристами.

Они прошли мимо нас, направляясь куда-то в глубину пещеры, к одному из входов в бесконечные тёмные коридоры. Крип так и не шевельнулся и даже не попытался окликнуть их, а я ждала его команды. Он следил за их продвижением, и когда удостоверился, что оба исчезли из виду, его рука коснулась моей головы для более тесного мысленного общения.

«У меня такое чувство, что они — вовсе не они».

«У меня тоже», — тут же ответила я.

«Неужели ледяные завладели их телами? Нам лучше всего попытаться быстрее пробраться на „Лидис“. Но что, если я ошибся, и они направляются прямо туда, где лежат все эти…» — я почувствовала дрожь в его теле, пальцы, лежавшие на моей голове, нервно дёрнулись.

«Если они именно то, чего ты так боишься, тогда они здесь хозяева положения и, должно быть, скоро обнаружат нас. Но если нет — их необходимо предупредить. Нам остаётся только надеяться, что их власть ограничена лишь рамками планеты Сехмет. Ты когда-нибудь думал о том, что может произойти, если их корабль, стоящий вон там, вдруг поднимется в воздух и унесёт к другим мирам тех, кто может менять тела так же легко, как ты меняешь свою одежду. Ты представляешь, что они натворят в галактике».

«Да, большего несчастья трудно себе вообразить. Их невозможно будет найти, если им удастся покинуть эту планету».

«Следовательно, мы обязаны подать сигнал на корабль, пока в состоянии это сделать!» — я попыталась убедить его, что другого выхода у нас просто нет. Человек и глассия не могли оказать сопротивление в подземелье, не могли помешать врагам готовиться к нападению. Пришло время действовать.

«Возможно, они уже начали осуществлять свои замыслы, — сказал Крип. — Как мы узнаем, сколько их здесь? Сколько рейсов этот корабль уже успел совершить?»

«Тем более нам нужно торопиться».

Мы снова двинулись вперёд, прячась за пустыми ящиками, пока это было возможно, и наконец добрались до входа в пещеру и очутились в полосе слабого дневного света.

Грузовой люк корабля был задраен, но пассажирский трап ещё не поднят. Крип внимательно изучал его. Он разбирался в этих вещах лучше меня. На мой взгляд, это был обычный грузовой корабль, разве что побольше «Лидиса», и я сказала об этом Крипу.

«Да, побольше. У нас корабль класса Д, а этот — класса С, тоже грузовой, но переделанный из корабля Компании. Он неповоротлив, но может поднять гораздо больше груза, чем наш „Лидис“. На нём нет опознавательных знаков, что может означать только одно — это пиратский корабль».

Охраны видно не было, но всё же мы старались оставаться незамеченными. В этом нам, казалось, помогала сама изломанная поверхность местности, где мы находидись. К тому же над нами густой пеленой висели тучи, и начал накрапывать ледяной дождь. Дрожа от хлёстких ледяных ударов мокрого ветра, мы отыскали место, где можно было вскарабкаться на утёс. Мы подумали, что будет намного разумнее выбрать именно этот путь, а не воспользоваться разбитой роботами дорогой.

Оказавшись наверху, я смогла сориентироваться, положившись на естественные для Ворсы ощущения, и мы направились туда, где, как я была убеждена, находился наш «Лидис». Это был сущий кошмар. Нас секло дождём и снегом, темнота становилась всё гуще. Мы ползли там, где нам хотелось бежать со всех ног, боясь оступиться и сорваться с каменного уступа.

Ветер усилился. Я выпустила когти и прижалась ближе к земле, чтобы меньше скользить по мокрой поверхности под яростными порывами ветра.

«Крип?» Мне-то удавалось удерживаться на моих четырёх когтистых лапах, но я не была уверена в том, что это удаётся ему на двух ногах в сапогах. К тому же ветра такойсилы я никогда не испытывала. Казалось, что сама природа этого забытого Богом мира была на стороне грабителей.

«Давай, давай!» — в его голосе не чувствовалось усталости.

Я начала спускаться, извиваясь всем телом и цепляясь, за что только можно, стараясь защититься от ураганных порывов ветра. Мимо меня с рёвом неслись потоки воды. Я засомневалась, стоит ли нам так настойчиво пробираться на «Лидис», может лучше попытаться найти какое-нибудь укрытие и переждать бурю. Я уже стала высматривать местечко, где бы мы могли отсидеться, как камни ушли у меня из-под лап и покатились вниз, увлекая и меня за собой.

Вверх — вниз — в никуда… На какой-то момент я почувствовала, что падаю, затем взрыв боли — и темнота.

Однако охватившая моё сознание темнота не была полной. Где-то в глубине дрожала ужасающая мысль: я оступилась не случайно. Я попала в ловушку, о которой и не подозревала.

Осознав это, я поняла и то, зачем это было сделано и чем это может теперь грозить.

Обмен телами — здесь с Шервином, а с Крипом — тогда, на Йикторе. Зачем им разрушать мою нынешнюю оболочку — зачем?

Неужели ничего лучшего нельзя придумать, чтобы заставить личность подчиниться, чем разрушить тело, в котором она обитает?

Боль! Такая боль, что невозможно поверить. Моё тело больше не будет меня слушаться.

«Нельзя… больше нельзя…»

Сигнал, дошедший до моего сознания, был довольно неясным, как будто его передавали по испорченной линии связи.

«Оставь… идём… идём… идём…»

«Куда? Зачем?»

«Сила жизни… сила жизни… Снова жить… Идём…»

Я сделала над собой величайшее усилие, пытаясь вырвать тело из тисков боли, сконцентрировав всю свою энергию и волю на том, что составляло сущность моей личности.

«Идём… Твоё тело умирает… Идём…»

Вот тут-то тот, кто так настойчиво звал меня, и ошибся. Все живые существа боятся забвения и небытия. Это один из видов самоконтроля, то, что не даёт нам вступить на путь зла. Мы всегда помним, что у каждого своя дорога, и то, как мы по ней пройдём, будет оценено и взвешено на Весах Моластера. Мы, Тэсса, легко не сдаёмся. Но и не боимся Белой Дороги, когда приходит время ступить на неё. Тот, кто поймал меня, играл на естественном чувстве страха перед небытием, как будто у тех, с кем ему приходилось иметь дело раньше, не было понятия о другой жизни, жизни после смерти. С ними, наверное, легко было добиться своего, предложив жизнь, когда смерть уже стоит у ворот.

«Идём… — всё настойчивее. — Ты хочешь превратиться в ничто?»

Теперь я, наконец, поняла, что ему было от меня нужно. Ни моя личность, ни вообще чья-либо телесная оболочка были ему ни к чему. Больше всего на свете он дорожил своей и нуждался в моей жизненной силе, как в топливе, чтобы, заправившись, снова жить как прежде.

«Майлин! Майлин, где ты?»

«Идём же…»

«Майлин!»

Два голоса звучали у меня в голове, и боль снова завладела моим телом. Моластер! Я молила о помощи, стараясь не слышать ни одного из голосов. И пришёл ответ — нет, время Белой Дороги ещё не настало, хотя могло, если бы я этого захотела. Но такой мой выбор поставил бы под угрозу выполнение другого плана. Мне всё стало предельно ясно, словно меня снова подняли на вершину скалы, и я всё увидела сверху. Что именно я увидела, я не помнила. Но я понимала, что это необходимо. Я также знала, что мне нужно бороться, чтобы выполнить то, что мне предначертано в нашем общем плане.

«Идём!» Никаких уговоров, никаких обещаний, лишь приказ, отданный так, словно я и не могла отказаться. «Ну же!»

Но я ответила на иной призыв:"Сюда, скорее!" — как мне удастся выполнить то, что нужно, я не знала. Многое будет зависеть от умения и возможностей моего партнёра.

Тело глассии мне не подчинялось, я даже ничего не видела. Мне пришлось отключить все пять органов чувств, чтобы не сойти с ума от боли. Зато я могла ясно соображать.

«Крип!» Я не знала, находится ли он всё ещё на вершине скалы или уже где-то рядом со мной, у меня не было способа узнать это. Но добраться до него и передать свое последнее слово я должна была обязательно, иначе всё зря.

«Крип!.. Это тело, по-моему, умирает. Но оно не должно пока умереть. Если ты сможешь доставить его к морозильным саркофагам… ты должен это сделать! Тот короб со спящим в ней — доставь меня туда…»

Я даже не могла ждать ответа. Я должна была держаться, покуда хватит сил. А на сколько их хватит, знал только Моластер.

То было странное потаённое место, откуда я, настоящая Майлин из рода Тэсса, Лунная Певица, а затем глассия, черпала все свои внутренние ресурсы. А тот, другой, всё ещё стучался в расставленные мною заслоны и твердил: «Пойдём, пойдём — живи!» Я не знала. Я не смела надеяться, что уже нахожусь в безопасности в своей маленькой крепости, которую не прекращали атаковать. Мое влияние на ситуацию и понимание происходящего становились всё слабее, а боль временами наносила предательские удары. Я старалась напевать слова, которые мне необходимо было произнести, чего я не делала с тех самых пор, как у меня отняли мой жезл. И слова, которые стали превращаться в тлеющие, едва сверкающиеугольки, вспыхнули с новой силой, обнажив языки пламени. Но хотя жизнь в них едва теплилась, это поддерживало меня, заглушая боль.

Здесь совсем не ощущался бег времени — должно быть, его было слишком много. Я успокаивала себя:

«Мне удастся продержаться ещё мгновение… и ещё одно… и ещё…» — так это и продолжалось. Удастся ли Крипу спасти меня, если только можно спасти… Я не должна была думать об этом, чтобы сохранить силы и продержаться как можно дольше, не выпуская свою личность из того укромного местечка, в котором я находилась. Держаться, держаться и держаться!

Но делать это становилось всё труднее. О Моластер! Великая сила была мне дана когда-то, и я увеличивала её мощь постоянной тренировкой. Однако всему приходит конец — и теперь я сама с этим столкнулась. Я проиграла, я не могла вспомнить тот образ жизни, который вела. Хотя и знала, насколько он важен, и понимала, что мой жизненный путь был прерван вовсе не по воле Великого Творца. Тем не менее, казалось, у меня не хватит сил довести до конца своё дело. Я — не могу — держаться…

Боль ворвалась в мой разум, захлестнув его гигантской красной волной.

«Майлин!»

Теперь я слышала только один этот голос. Другой голос перестал меня звать. Я подумала, что стоит мне сдаться, уступить, и он снова станет заманивать меня в свои сети.

«Майлин!»

«Заморозь…» — я смогла выговорить только эту свою последнюю просьбу. И она была такой тщетной, безнадежной. Ответа не последовало.

Никакого. Но боль, слава Богу, стала понемногу стихать, становясь потихоньку более терпимой. И я всё ещё не была оторвана от тела. Что…

«Майлин!»

Я всё ещё в своём теле! Хотя я и не могла им управлять, оно служило мне символом надежды. И я почувствовала освобождение от того воздействия, под гнётом которого была столько времени. Словно процесс моего «умирания» был приостановлен, и мне дали возможность немного передохнуть.

«Майлин!» — властный, и вместе с тем умоляющий зов.

Я собрала все остатки своей энергии.

«Крип — заморозь…»

«Да, Майлин. Ты уже в коробе — коробе чужака. Майлин, что теперь…»

Итак, он сделал это. Он использовал последний шанс, и он оказался верным. Но у меня не было времени обрадоваться этому. Я должна была предупредить его о самом главном.

«Поддерживай холод… Старейшие… Йиктор…» Я ещё управляла своим сознанием, если можно было назвать «сознательным» состояние, в котором я пребывала всё это время, с тех пор, как была переломана. Брела ли я уже по Белой Дороге? Или для меня ещё оставалось местечко на большом жизненном пути?

Глава 13 КРИП ВОРЛАНД

Хотя ветер не проникал сюда, я чувствовал, что руки всё ещё ледяные от холода. Я оглядел короб и, как только мне удалось справиться со всеми этими щеколдами и запорами, приоткрыл заслонку настолько, чтобы, по-быстрому выбросив оттуда замороженное тело, заменить его переломанным, окровавленным и бесформенным мохнатым существом. Не знаю, как я смог с этим справиться. Меня трясло от перенесённого стресса сильнее, чем от озноба. Я долго не решался нести то, что осталось от Майлин, по этой скалистой тропе. Я был уверен, что ей, как любому живому существу, будет больно и она, если бы могла протестовать, запретила бы мне тащить её неизвестно куда. Она была жива, только раненая оболочка её замёрзла. И я поклялся, что доставлю её на Йиктор — к Старейшим — и она никогда не умрёт! Но как мне удастся это осуществить, этого я пока ещё не знал.

Я тихо обернулся. Там, далеко внизу под утёсом, стояли «Лидис» и два флиттсра возле него. Никаких признаков жизни вокруг не было. Среди скал что-то валялось. Приглядевшись внимательно, я понял, что это, и содрогнулся. Это был чужак, которого я в запальчивости вышвырнул из морозильного ящика…

То, что теперь лежало там, было не телом, а какой-то разложившейся массой. Я прикрыл глаза. Лукас сказал, что это существо мертво, и теперь я убедился, что это так. Но дело уже было не в том. Главное — чтобы Майлин была спасена. Да, и предупреждение должно быть отправлено.

Харкон, Лидж — оставались ли они ещё людьми? А кем они, собственно говоря, могли быть? Осознали ли они, что не дрогнули перед врагом, который оказался намного сильнее, чем думали мы вначале?

Я просунул руку в коробку и положил её со всей нежностью, на какую только был способен, на голову мохнатого существа.

«Я не могу взять тебя сейчас с собой, — подумал я. Возможно, мои слова ещё доходили до неё, а может, и нет. Но мне хотелось дать ей понять, что я не оставляю её одну. — Я скоро вернусь, и ты обязательно увидишь Йиктор, Старейших и снова будешь жить. Клянусь!»

Затем я закрепил коробку понадёжнее среди скал, чтобы она не была опрокинута ветром или ледяным ливнем. Майлин находится теперь в безопасности, пусть потерпит немного в этом убежище, пока я не смогу выполнить своё обещание.

Проделав всё это и убедившись, что она надёжно защищена, я спустился под проливным дождём и невыносимым ветром в долину. Там я включил наручный передатчик и послал кодированный сигнал, который должен был открыть мне люк «Лидиса». Затем стал с нетерпением ждать какого-нибудь знака, подтверждения, что мой сигнал услышан внутри корабля.

И ответ пришёл, но вовсе не со стороны корабля, а откуда-то из темноты ночи. Луч прожектора прорезал ночную мглу, пригвоздив меня к скалистой стене утёса.

«Бандиты! — подумал я. — Они же меня здесь и убьют!»

Я был ослеплён ярким светом и не видел, кто стоит за ним, хотя был уверен, что направившие этот луч на меня намереваются незамедлительно расправиться со мной. У меня же не было никакого оружия… Тут кто-то ступил в полосу света, и я увидел униформу. Патруль! Только я не мог быть теперь уверен в этом на сто процентов. Особенно после того, как мне довелось увидеть Харкона и Лиджа в пещере, а также зная, кто расхаживает в теле Гриса.

Я попытался прочесть по его лицу, тот ли он, кем кажется мне, или один из врагов. Однако в его облике разгадки не было. Он махнул мне рукой. Завывания ветра были настолько громкими, что слов я не расслышал, но он ясно указал жестом на «Лидис». Луч прожектора осветил тропу, ведущую к кораблю, и в полосе света стало видно, как медленно опускается на землю трап. Я пошёл туда.

«Лидис» был моим домом уже много лет, и я гордился тем, что это так. Но сейчас, взбираясь по трапу и цепляясь изо всех сил за поручни, чтобы противостоять ветру, я чувствовал, что приближаюсь к чему-то чужеродному, от чего веяло обманом. А это очень даже могло быть, ведь влияние чужаков распространилось уже столь широко. Я стал принюхиваться, проходя через шлюзовой люк в сопровождении Патрульного, словно и в самом деле мог учуять чужой запах, который так боялся здесь обнаружить. Но запах был совсем обычным, как на всех звёздных кораблях. Я стал взбираться по лестнице в рубку управления. Что же я там найду?

— Ворланд?

Капитан Фосс. Позади него стоял Патрульный офицер со значком коммандера. Дальше находились члены экипажа. Впрочем, я видел только капитана Фосса. Если только это был именно Фосс! Я уже во всём сомневался. Многое могло произойти здесь за время моих долгих скитаний под землёй. Я не ответил, а просто пристально посмотрел на него, стараясь отыскать в его лице хоть малейший намёк на то, что это не тот человек, которого я так хорошо знал.

Один из Патрульных взял меня за руку, развернул, словно я был абсолютно беспомощен, и подтолкнул к креслу, которое покачнулось под моей тяжестью. Я отважился послать мысленный сигнал — ведь мне жизненно необходимо было знать, что ещё не всё потеряно.

«Фосс — это ты?» — я не знал, подумал ли я это или произнёс шёпотом.

Я заметил, как изменилось выражение его лица и знакомо выгнулась бровь.

— А ты ожидал встретить здесь кого-то другого? — спросил он.

— Одного из них, — с трудом пробормотал я, почувствовав вдруг невероятную усталость. — Ты мог, как и Грис, стать одним из них… Им ничего не стоит пробраться в твоё тело…

Никто не проронил ни слова. То ли я произнёс это вслух, то ли успел только подумать об этом.

Капитан повернулся к аптечке, висевшей на стене, открутил крышку и достал тюбик с питательным рационом. Он подошёл ко мне. Я попытался поднять руку, чтобы взять это тонизирующее средство, но моё тело отказалось слушаться меня. Он поднёс тюбик к моему рту, и я отпил немного. Жидкость была горячей и вскоре должна была побороть во мне дрожь и слабость утомления.

— Один из них — и в моём теле? — произнес он спокойно, словно ничего особенного в этом не было. — Может, объяснишь, что всё это значит?

— Там, — я махнул рукой на одну из стен «Лидиса», надеясь, что показываю место, откуда пришёл, — чужеродные существа. Они могут захватывать наши тела. Они уже проделали это с Грисом. Он, вернее, его тело, вместило душу чужого человека. Нашего врага. Сам он… — я вспомнил образ безжизненного тела с головой рептилии, в котором был ныне заключён Грис, — переселён в другую оболочку. Думаю, что с Лиджем и Харконом произошло то же самое. Они чувствовали себя как дома в той пещере, словно им нечего было бояться. Может быть, и с другими поступили также. Они попытались проделать это со мной. Но у них не получилось. Чужак был очень рассержен, сказал, что я опасен. Они заточили меня в тёмном подземелье. Там я нашёл Майлин…

Майлин! Она похоронена в том морозильном ящике на скале. Майлин!

— А что с Майлин? — Фосс занял кресло пилота. Он посмотрел мне в глаза и, протянув руку вперёд, ободряюще пожал мою ладонь. — Что случилось с Майлин?

Патрульный офицер подошёл к нам поближе. Мне это не понравилось. Я увидел, как нахмурился Фосс.

— Что с Майлин, Крип?

— Она упала. Прямо на камни. И разбилась. Она умирала, умирала! И, умирая, сказала мне, что её нужно заморозить. Заморозить до тех пор, пока я не смогу доставить её на Йиктор. Я перенёс её, почти мёртвую, к морозильной камере чужака на скале, — я старался выдержать пристальный взгляд Фосса. Мне хотелось забыть весь кошмар этого дня, но он не позволял мне этого сделать. — Я поднял её. Открыл короб, выбросил оттуда тело чужака, и положил её туда. Она была ещё жива тогда.

— А эти чужаки, — голос Фосса был ровным и спокойным, и это придавало мне силы, как минуту назад его крепкое рукопожатие. — Ты не знаешь, кто они такие?

— Лукас говорил, что они мертвы, и уже давно. Но они — эсперы. А те, с венцами на голове, живые. Им нужны только тела! Гриса, моё, всех наших. Их там четверо. Я видел. Включая женщину.

— Он говорит какую-то ерунду! — оборвал меня офицер.

И вновь капитан Фосс нахмурился.

— Где находятся эти тела?

— Под землёй. Там переходы, коридоры, камеры. У бандитов там лагерь в пещере. И корабль наверху. Они занимаются грабежом — там полно сундуков и коробок, — воспоминания рисовали в моём мозгу быстро сменявшие друг друга картины. Я почувствовал во рту горький привкус, словно тонизирующее средство, которое я принял, собиралось вырваться обратно.

— Где под землёй?

— За тайником. Я пробрался туда через пасть кошки, — мне было тяжело рассказывать, состояние моё было отвратительное, но я продолжал. — Там есть ход. Но Грис и другие могут гипнотизировать на расстоянии. И если они все такие, как Грис, у нас нет никаких шансов. Я никогда не встречал эспера с такой мощью, даже среди Тэсса. Майлин думала, что им не удалось захватить меня, потому что во мне живёт частица Тэсса. Но им удалось призвать меня. Это сделал Грис. И у него получилось с первой попытки. Затем они просто связали меня танглером.

— Корд, — распорядился капитан, — включай скрэмблер на самых высоких частотах! Передавай какую нибудь абракадабру. Запутай их.

— Есть, сэр!

«Включать скрэмблер, — тупо размышлял я. — Зачем скрэмблер? Ах, да! Против мысленного прощупывания. Но сработает ли это против того, кто находится в теле Гриса?»

— А как насчёт остальных? — Патрульный офицер приблизился ко мне почти вплотную, обойдя Фосса. — Где остальные — и ваши, и мои люди?

— Я не знаю. Я видел только Гриса, Харкона, Лиджа…

— И ты думаешь, что Харкон и Лидж тоже захвачены?

— Я видел, как они расхаживали вокруг лагеря бандитов, не принимая никаких мер предосторожности. Мне показалось, что они это делали открыто, не опасаясь, что их обнаружат.

— А ты пробовал проверить их мысленным контактом?

— Не отважился. Попробуй я, и, если бы оказалось, что это уже не они, мы с Майлин были бы сразу захвачены ими. Грис узнал о том, что я рядом, даже не увидев меня. Это он заставил меня прийти к ним, подавив мою волю. Что касается Харкона и Лиджа — они вели себя так, будто были хозяевами в лагере. Никакой настороженности я не заметил.

Фосс кивнул:

— Должно быть, ты прав. Ты хорошо чувствуешь опасность.

Тонизирующее средство перестало на меня действовать. Я поплыл куда-то вдаль и не был в состоянии больше удерживать веки открытыми.

— Майлин… Вы должны помочь Майлин!

Глава 14 КРИП ВОРЛАНД

На «Лидисе» никогда не существовало ни дня, ни ночи, но у меня было такое состояние, какое бывает, когда спишь очень крепко и вдруг внезапно просыпаешься. Я вытянул руку, ожидая получить привычный шлепок лапой, — так она приветствовала меня с верхней полки, если просыпалась раньше. Майлин! Её имя враз вернуло меня к реальности, и я так резко подскочил, что ударился головой о низкую перекладину. Майлин всё ещё находилась там — в морозильном ящике! Её надо было срочно перенести в безопасное место. Как же я мог забыть о ней? Я был уже на ногах и потянулся за запылённым термокостюмом, валявшимся на полу, когда отворилась дверь. Я обернулся и увидел капитана.

Фосс был не из тех людей, у которых на физиономии написано, о чём он думает. Высокопоставленный Торговец рано учится скрывать свои чувства или носить маску. И всё же существовало несколько едва заметных штрихов, известных только тем, кто тесно с ним общался, по которым можно было определить, когда он взволнован. То, что я сейчас заметил, было сдерживаемым гневом. Только раз или два за все годы совместной работы я видел, как он сердится.

Он умышленно вошёл в мою каюту без предупреждения. Одно это уже говорило о серьёзности положения. Так как на корабле мы были почти лишены уединённости, каждый член команды весьма щепетильно относился к вторжениям в свои апартаменты. Фосс опустил одно из боковых сидений на стене и присел, ничего не говоря.

Он явно пришёл сюда с намерением поговорить со мной. Но у меня не было никакого желания тратить время на болтовню. Я хотел поскорее отправиться на выручку Майлин. Ведь неизвестно, как долго я спал, бросив её на произвол судьбы.

Так как капитан, видимо, не очень-то спешил объявить мне цель своего визита, я первым нарушил молчание.

— Я должен забрать Майлин. Она находится в морозильном коробе чужака — там, на вершине скалы. Я должен перенести её в наш морозильный отсек, — произнося эти слова, я натягивал на себя термокостюм. Фосс не сделал ни одного движения, чтобы пропустить меня, пока я сам не отодвинул его.

— Майлин, — повторил Фосс, но в его тоне было что-то настолько странное, что я насторожился, вместо того, чтобы вспылить. — Ворланд, как получилось, что ты оказался не вместе с остальными, что ты отправился один в подземные катакомбы? Ведь вы покинули корабль вместе, — казалось, он буравит меня своим пристальным взглядом. Вероятно, если бы мой мозг не был полностью занят мыслями о необходимости добраться до Майлин, мне стало бы не по себе или я почувствовал бы какой-то подвох в его вопросе и в его отношении ко мне.

— Я оставил их на вершине скалы. Майлин позвала меня, она попала в беду.

— Понятно, — он всё ещё поглядывал на меня изучающим взглядом, словно я представлял из себя партию товара, в качестве которого он вдруг стал сомневаться. — Ворланд… — тут он неожиданно вытянул руку и нажал на кнопку. Небольшой встроенный бар с автоматически открывающимися дверцами распахнулся у меня перед носом. А так как внутренние стороны дверей имели зеркала, я очутился лицом к лицу со своим изображением.

Мне всегда становилось не по себе, когда я смотрел на своё отражение в зеркале. После стольких лет пребывания в одном образе требуется немало времени, чтобы привыкнуть к другому. Моя кожа стала намного темнее, чем была на Йикторе. Но всё же она не была такой бронзовой, не могла покрыться космическим загаром, который имелся у всех членов нашей команды. Раньше он мне казался весьма красивым. Бледность моей кожи подчёркивали серебристые брови и белые-белые коротко подстриженные волосы. Короче, всё это вовсе не было похоже на мой прежний облик. Теперь у меня было лицо Тэсса, с утончёнными чертами и чётко выписанным подбородком.

— Тэсса, — слова Фосса ещё раз подчеркнули то, что я увидел в зеркале. — Ты говорил нам на Йикторе, что тела мало что значат, и что ты тот же Крип Ворланд.

— Да, — подтвердил я после паузы, будто произнесённые им слова имели глубокий смысл и к ним следовало относиться очень серьёзно. — Я всё тот же Крип Ворланд. Разве я этого ещё не доказал вам?

Неужели он думает теперь, что я и в самом деле Тэсса? И что всё время мне удавалось искусно прятать это от людей, достаточно близко меня знающих?

— Ты считаешь, что остался Крипом Ворландом? Но прежний Крип Ворланд, Вольный Торговец, никогда бы не допустил присутствия чужака на своём корабле и не пренебрёг бы своим долгом!

Я был просто потрясён. Не только потому, что он мог обо мне такое подумать и сказать, но и потому, что в этом имелась доля правды. Крип Ворланд никогда не бросил бы отряд на вершине скалы и не помчался бы на первый же зов Майлин. Или помчался бы? Я не мог дать ответ на этот вопрос. Но все же я был Крипом. Или мои опасения, что тело Маквэда иногда движет мной, имели под собой основания?

— Видишь, — продолжал Фосс, — ты и сам начинаешь понимать. Ты вовсе не тот Крип Ворланд, хотя и утверждаешь иное. Ты не наш. А из этого следует…

Я отвернулся от зеркала и посмотрел ему прямо в глаза.

— Ты думаешь, что я бросил наших людей, когда они попали в беду? Но ведь я уже говорил, что не мог рисковать и применять свои эсперные способности — по крайней мере в присутствии того, кто распоряжался телом Гриса Шервина. Только Майлин могла пренебречь опасностью и отважиться на это. А там я всё равно не повлиял бы на ход событий. Если бы я поступил так, как ты того требуешь, кто бы предупредил об опасности корабль?

— Я хочу сказать единственное: ты не должен был отправляться на поиски по собственной инициативе. Тебе нужно было разведывать всё для нас.

Я замолк, потому что и на этот раз в его словах была правда. А он продолжил:

— Если бы в тебе осталось достаточно Крипа Ворланда, ты помнил бы наши обычаи и прекрасно понимал бы, что сделанное тобою не согласуется с традициями Торговцев.

Эта мысль повергла меня в дрожь. Такое же чувство я испытывал недавно в подземелье. Если уж и Фосс видит во мне чужого, что же тогда моего осталось во мне? Тем не менее я не мог позволить себе согласиться с ним. Если он докажет мне, что я — это не я, тогда конец всему. Поэтому я попытался возразить Фоссу.

— Майлин — часть нашей гарантированной безопасности. Столь редкие эсперные способности, какими обладает она, имеются на службе не у каждого корабля. Знаешь, ведь это именно она разбила усилитель, который превратил всех наших в беспомощных пленников, когда тебя не было. И если бы мы встретились с чужаками лицом к лицу, именно Майлин нашла бы какой-нибудь выход из положения. Она — член нашего экипажа! И она, попав в беду, взывала о помощи. Только потому, что мне удалось связаться с нею лучше, чем всем другим, я услышал её зов первым и пошёл ей на помощь.

— Логично рассуждаешь, — кивнул Фосс. — Именно таких оправданий я и ожидал от тебя, Ворланд. Но мы оба прекрасно понимаем, что за твоими словами стоит гораздо больше, чем ты мне сейчас сказал.

— Мы можем поспорить с тобой об этом как-нибудь в другой раз, когда нам удастся выбраться отсюда. Тогда и обсудим, правильно я поступил или нет. Сейчас скажу только, что мною руководило желание спасти Майлин и вывести её на «Лидис». Я и теперь утверждаю — Майлин должна быть немедленно доставлена в наш морозильный отсек!

— Я разрешаю тебе сделать это.

К моему великому облегчению, капитан встал. Я не могу ручаться, будто его убедило моё заявление, что Майлин — член экипажа и её способности могут принести нам немалую пользу. Но с меня достаточно и того, что он разрешил идти ей на помощь.

Я не знаю, как убедил он Патруль помогать нам. Всё это он делал уже без меня. Я же как можно скорей покинул корабль и стал карабкаться на вершину скалы. На оттаявшей поверхности плато не было видно каких-либо следов чужаков. Маленькое тельце Майлин занимало так мало места в коробе, что его трудно было там разглядеть. Я сразу же определил по замкам и пристяжным ремням, что никто не прикасался к ящику, пока меня здесь не было. А в том месте, куда я швырнул тело чужака, было пусто. Должно быть, ветер разметал то немногое, что от него оставалось. Спустить коробку с отвесной скалы было нелёгким делом, и мы не торопились. Но вот мы наконец спустились. Я не мог доверить роботам поднять этот ящик на"Лидис", где нас уже ожидал медик с патрульного корабля. Его задачей было перенести тело Майлин в наш морозильный отсек.

Каждый космический корабль имеет такой отсек, дающий возможность позаботиться о тяжелораненом, пока его не доставят в какой-нибудь восстановительный центр. Я знал, что раны у Майлин серьёзные. Но я не представлял себе, что она так искалечена. Я думал, что врач сразу же признает её состояние безнадёжным и махнёт рукой на нашу затею. Ведь она представляла из себя просто окровавленный кусок спутанного меха. Но доктор почувствовал поток жизненной энергии и не был против того, чтобы смертельно раненную глассию поместили в морозилку.

Как только засовы морозильного отсека были заперты, я провёл рукой по крышке ящика. В ней всё ещё теплилась искорка жизни — настолько её воля была сильнее тела. Я не знал, как долго она сможет просуществовать в таком состоянии, а будущее представлялось мне в очень мрачном свете. Смогу ли я теперь доставить её на Йиктор? И даже если мне удастся найти след Старейших из вечно блуждающего рода Тэсса и потребовать от них нового тела для неё, дадут ли они его? И откуда они возьмут это тело? Будет ли это плоть животного, чтобы до конца исполнить приговор судьбы, который они ей вынесли? Или её вновь заключат в оболочку человека, как меня в Маквэда, тело которого находилось под наблюдением священников Умфры, пока Моластер не разрешил ему ступить на Белую Дорогу, ведущую к избавлению от невыносимых мучений.

Однако всему своё время. Я не должен позволять себе видеть во всём только тёмную сторону. Я сделал всё возможное, чтобы сохранить Майлин в безопасности. В этом морозильном отсеке та искорка жизни, что ещё теплилась в ней, будет окружена заботой людей, которые отлично знают своё дело. Часть тяжкого груза была снята с моих плеч, но большая его часть продолжала угнетать меня. Теперь я знал, что за мной остался ещё один долг, о котором вскоре снова напомнил Фосс. И я готов был сделать всё от меня зависящее, чтобы рассчитаться с ним. Поэтому я отправился в рубку управления, чтобы предложить ему одно дело.

Я нашёл Фосса, коммандера Патруля Бортона и медика Тзнела возле коробки, из которой врач вытаскивал проволочное кольцо. От кольца во все стороны отходили тончайшие металлические проводки, изогнутые дугой и сплетённые в форме колпака. Он держал его в руках с необычайной осторожностью, поворачивая таким образом, что яркий свет вспыхивал искорками на изгибах проводков. Когда я приблизился, капитан Фосс предложил:

— Теперь мы можем это проверить. Ворланд — наш главный эспер.

— Хорошо. Хотя я и сам обладаю четвёртой властью, — Тэнел примерил колпак на свою голову, приставив скобы кольца к вискам, и тонкие проводки сразу же затерялись в его светлой шевелюре.

— Посылай сигнал, — приказал он мне. — Самый мощный.

Я попробовал. У меня было такое чувство, что сигнал мой ударился о непробиваемую стенку. Это было неприятно, но не так мучительно, как в тот раз, когда мне пришлось лишь слегка вторгнуться в передаваемые чужаками мысли, или когда моя интеллектуальная энергия столкнулась с потоком мысли той коронованной особы. Скорее это было похоже, как будто я пытался проникнуть сквозь выставленный против меня экран.

У Бортона в руках был небольшой предмет. Теперь он во все глаза уставился на меня. Но обратился не ко мне, а к Фоссу:

— Вы знаете, его энергия выше уровня семи?

— Мы знали, что он обладает очень высокими способностями. И рейса три назад проверяли его. Тогда его уровень был чуть больше пяти.

От пяти до семи! Я этого не подозревал. Неужели такое изменение произошло под влиянием тела Тэсса? Или, может, постоянный контакт с Майлин расширил и увеличил мои возможности?

— Попробуй сам, — Тэнел протянул мне проволочный колпак, и я натянул его на голову.

Все трое наблюдали за мной, и я догадался, что Тэнел пытается послать мне сигнал. Но я ничего не мог различить. Я испытывал лишь довольно странное ощущение, будто заткнул уши и глух ко всему, происходящему вокруг.

— Итак, он работает на седьмой степени. Но тот передатчик-чужак, который излучал через усилитель, и другой, меняющий тела, — они, должно быть, обладают ещё большей мощностью.

Бортон задумался.

— Это наш единственный шанс, — Тэнел забрал у меня колпак. Он вытащил ещё четыре, похожих на тот, что был у меня на голове. — Это тоже экспериментальные образцы. Их используют для лабораторных исследований, поэтому нам выдали их для полевых испытаний. Это счастье, что они при нас.

— Насколько я понимаю, — заметил Бортон, — у нас почти нет выбора. Единственной альтернативой может быть лишь вызов мощных вооружённых сил, которые бы разнесли все их сооружения на Сехмете в пух и прах. Но если мы это допустим, то можем потерять нечто более ценное, чем сокровища этих бандитов, — знания. Поэтому сразу откажемся от подкрепления. Мы должны действовать внезапно и не допустить, чтобы похитители тел вышли в открытый космос и начали творить там свои фокусы.

— Мы можем пробраться в их логово через кошачью пасть. Должно быть, они ещё не подозревают о наших намерениях, — предположил я. — Дорога туда мне известна.

Мы обсудили все за и против и решили воспользоваться ходом, который находился в пасти кошки. Так мы проникнем в лагерь врага внезапнее, и они не смогут засечь нас заранее. Это был риск, но другого выхода у нас не было. Мы действовали впятером, потому что у нас было всего пять защитных колпаков. Капитан Фосс представлял истаявшие силы Вольных Торговцев, я был проводником, затем медик Тэнел, коммандер Бортон и завершая нашу компанию третий из Патруля, спец по Х-контактам.

Патруль обеспечил нас оружием, самым сложным из того, что мне до сих пор доводилось видеть, — многоцелевым лазером, который можно было использовать и как оружие, и как рабочий инструмент. Затем офицер-электронщик с Патрульного Катера настроил каждый лазер так, что он отвечал на нажатие пальца только того человека, для которого был предназначен. Попади лазер в чужие руки, и он разлетится на куски при первой же попытке выстрела.

Надев защитные колпаки, вооружившись такими лазерами и запасшись свежими припасами, мы снова полезли на скалы. Поскольку колпак на голове не позволял мне чувствовать приближение чужих, нам приходилось двигаться с осторожностью, подобно разведчикам в стане врага. Поэтому мы потратили довольно много времени на то, чтобы определить, не обнаружен ли клиновидный провал, проделанный мною в пасти кота. Однако прибор для определения наличия живого противника, имевшийся в распоряжении Патруля, не давал и намёка на то, что нас могла ожидать засада.

Путь по провалу я проделал первым. Как и в первый раз, пришлось ползти на животе. Протискиваясь по узкому проходу, я прислушивался и вглядывался изо всех сил.

Хотя во время первого путешествия у меня не было возможности измерять расстояния, я начинал уже волноваться. Мы наверняка уже подходили к тому месту, где я уничтожил барьер, мешавший мне проникнуть в помещение, расположенное над хранилищем тел. Но я всё полз и полз, и не видел в этот раз ничего похожего, хотя нёс с собой факел. Я всё сильнее сомневался в том, что запомнил всё правильно. Не будь у меня на голове защитного колпака, я подумал бы, что нахожусь под чьим-нибудь мысленным контролем.

Вперёд и вперёд — а двери всё нет. Стены стали сужаться, и хотя мне не приходилось протискиваться через них, как в первый раз, с каждым движением во мне росло ощущение ловушки.

Затем факел выхватил из темноты — не дверь, которую я ожидал увидеть, — а ряд выемок на стене, и дно тоннеля стало подниматься. Раньше этого не было, но ведь я не видел никаких ответвлений от основного тоннеля. Я совершенно растерялся, но делать было нечего — только продолжать путь. Повернуть назад нам не удастся, у нас просто нет места, чтобы развернуться.

Углубления в стене позволяли мне продолжать движение вперёд, хотя наклон увеличился. Я никак не мог понять, что же произошло. Я мог найти всему этому только одно объяснение — я находился под чьим-то мысленным контролем в первый раз, когда я пришёл сюда. Вопрос — почему? Может быть, это была своего рода защита от грабителей? Установки, искажающие пространство? Такие случаи бывали, подобные установки были обнаружены на Атласе, правда, очень маленькие, но они действовали и предназначались для сокрытия прохода от глаз и других органов чувств. На других мирах встречались захоронения, оснащённые самыми хитроумными приспособлениями для того, чтобы убивать, калечить или замуровывать навсегда тех, кто осмеливался исследовать их, не зная всех секретов.

Если это тот самый случай, то что же ждало нас впереди? Может, я веду наш небольшой отряд прямо навстречу опасности? Но твёрдой убеждённости в своих выводах у меня не было. Тут меня кто-то дёрнул за ногу. Резкий шёпот донёсся из темноты:

— Ну, где же это помещение со спящими чужаками, о котором ты рассказывал?

Хороший вопрос, только ответить я на него ещё не мог. Пока я не получу исчерпывающей информации, придётся увиливать от прямого ответа.

— Расстояния обманчивы, скоро мы до него доберемся. Я старался вспомнить, рассказывал ли я им о своём путешествии во всех подробностях. Если да, то они уже должны были заметить, что что-то не так. Я попытался ползти побыстрее, и это было похоже на то, как ползёт дождевой червяк в земле.

Факел высветил в проходе резкий поворот влево. Я с трудом пробрался туда, и увидел такой же барьер, как мне попадался раньше. Облегчённо вздохнув, я сунул пальцы в отверстие и, потянув, открыл маленькую дверцу. Протиснувшись сквозь неё, я с ужасом понял, что все мои надежды рухнули. Это был вовсе не балкон над залом с морозильными коробами. Скорее, это был ещё один коридор, намного шире прежнего, где можно было свободно идти во весь рост, но никаких дверей видно не было. Я повернулся кругом и постарался ещё раз сравнить все, что сейчас меня окружает, с тем, что я видел здесь раньше.

Конечно, если я был прошлый раз загипнотизирован, сейчас я не смогу быстро сориентироваться и сразу попасть в то место, где застыла в смертельном карауле замороженная армия. Должно быть, это была отдалённая комната, куда они случайно завели непрошеного гостя. Вероятно, колпаки Патруля вместо того, чтобы предохранять нас от воздействия нежелательных сил, сработали совершенно в ином направлении, и то, что мы видели теперь, есть не что иное, как галлюцинация!

Я отодвинулся от входа. Один за другим в коридор протиснулись все остальные и присоединились ко мне. Капитан Фосс и Бортон первыми спросили меня:

— Где мы находимся, Ворланд?

Мне не оставалось ничего иного, как сказать правду:

— Я не знаю…

Я положил руку на тесно охвативший мою голову колпак. А что, если снять его? Вдруг тогда я увижу прежнюю картину? Мне нужен контакт, любой контакт. А колпак гасит взаимное проникновение. Выключает все органы чувств. Вместо них и рождается галлюцинация. Почти ни на что не надеясь, я повернулся к стене, прощупал кончиками пальцев её поверхность, будто прикосновение было в силах помочь мне справиться с иллюзией, развеять которую было невозможно.

Мне было отпущено совсем немного времени для этого исследования. Рука Фосса крепко обхватила меня и развернула лицом к тем, кого я сюда завёл.

— Что ты делаешь?

Разве я мог теперь объяснить им, что я оказался такой же жертвой, как и они? Что я в самом деле не представляю, что могло случиться с нами и почему?

— Это совсем не тот путь, которым я шёл здесь в прошлый раз. Должно быть, это просто иллюзия…

Я услышал резкое и неприятное восклицание Тэнела: — Иллюзия невозможна! Колпаки бы этого не допустили!

Бортон прервал доктора:

— Существует одно простое объяснение случившемуся, капитан. Создаётся впечатление, что ваш человек просто дурачит нас всех.

Он ни разу не взглянул на меня, а смотрел всё время только на Фосса, словно отчитывая капитана за мои поступки. Фосс протянул руку к моему поясу, чтобы разоружить меня. И в этот момент я понял, что все годы нашей долгой дружбы не могут служить оправданием тому, что произошло сейчас.

— Я не знаю, кто ты теперь, — сказал Фосс, посмотрев на меня так, словно видел во мне чужака. — Но когда твоя ловушка захлопнется, обещаю тебе, что мы сумеем позаботиться о себе.

— Мы отправляемся назад? — спросил член команды Патруля, который стоял возле входа в тоннель.

— Нет, — ответил Бортон. — У меня нет никакого желания быть замурованным в том узком проходе.

Фосс сунул моё оружие себе за пазуху. Затем развернул меня, и я ещё и понять не успел, что он замышляет, как почувствовал, что командир скрутил мои руки за спиной. Мгновение спустя кисти мои были надёжно связаны. Даже когда это случилось, я никак не мог поверить, что мой капитан так легко отрёкся от меня. На Вольного Торговца это было непохоже. Что же это за командир, который таким образом обходится с членом своей команды, не дав ему никакой возможности защитить самого себя?!

— В какую сторону идти? — прошептал он мне в самое ухо, проверяя надежность моих оков. — Где твои дружки поджидают нас, Ворланд? Запомни одно: у нас твоя Майлин. Если ты сослужишь нам плохую службу, ты больше никогда с ней не увидишься. Или твоё беспокойство о ней лишь очередная игра?

— Я не могу понять, что с нами произошло, — ответил я, уже не надеясь, что он поверит мне. — Здесь всё изменилось. Это невероятно. Мне кажется, что в прошлый раз на меня подействовал гипноз, охраняющий древние гробницы и сокровища. Это ведь не сказки. Это ведь известно науке. Уверен, один из гипнотических замков встроен здесь. Но он не сработал из-за ваших дурацких колпаков.

— Ты думаешь, мы так и поверили всему, что ты говоришь? Когда ты рассказывал нам о своём первом походе, ты упоминал зал, который показался тебе усыпальницей. Ну так веди нас туда, — недоброжелательность Фосса стала уже совсем явной.

— Зачем мне заводить вас в ловушку? Я ведь и сам иду с вами. Значит, и я в неё попаду, — это был мой последний аргумент.

— Должно быть, мы опоздали пересесть в другой поезд, где нас ждали с распростёртыми объятиями, — не без сарказма ответил Фосс. — Ну, а теперь я спрашиваю тебя, Ворланд, куда нам теперь идти?

— Я не знаю. Тогда заговорил врач.

— То, что он рассказал, похоже на правду. Вполне возможно, что он был временно одурманен, как все остальные, о ком он говорил. Теперь же колпак, надетый на голову, разрушил их влияние, — он пожал плечами. — Скажи честно, — обратился он ко мне, — моя догадка верна?

— А также объясни, если ты вышел из-под их влияния, какой тропой нам теперь идти, — добавил Бортон. — Мы на правильном пути или нет?

Бортон и третий патрульный вышли вперёд. Фосс следовал за ними, Тэнел прикрывал тылы. Коридор был достаточно широк, чтобы мы шли рядом, не отставая друг от друга. Точно так же, как повсюду здесь, в воздухе подземелья не чувствовалось недостатка кислорода благодаря какому-то оригинальному способу, хотя я нигде не замечал чего-либо похожего на воздуховоды, через которые кислород поступал бы извне. У нас под ногами пружинил толстый слой пыли, на котором не было видно никаких следов, что доказывало ещё раз — по этому проходу давно уже никто не ходил.

Проход внезапно оборвался, выйдя на перекрёсток. Вконце каждого ответвления было по две двери, но все они были заперты. Наши факелы, бросавшие свет прямо на них, выхватили нарисованные на стене узоры. Все их я видел раньше и, должно быть, непроизвольно что-то произнёс, как только узнал их. Фосс заговорил первым:

— Что это? Ты знаешь, что это такое? — он скорее обвинял меня в чём-то, чем задавал вопрос.

Теперь было отчётливо видно, что линии, образованные тонкими металлическими нитями, а вовсе не нарисованные, как мне показалось вначале, изображали точную копию кошачьей маски, которую мы видели на вершине утёса. Выпуклые глаза кошки представляли собой ярко горевшие в свете наших факелов самоцветы. На другой двери узор походил на корону чужака — ту, что напоминала животное с торчащими ушами и длинной вытянутой мордой.

— Это символы их правителей!

Тэнел подошёл к двери с кошкой и провёл рукой по контуру изображения.

— Я думаю, что она закрыта. Может, попробовать вскрыть её нашим лазером?

Бортон тоже внимательно и осторожно осмотрел оба изображения.

— Я не хочу поднимать шума. Что ты об этом думаешь, Ворланд? Ты единственный, кто знаком с этим местом. Как нам отворить эту дверь? — он посмотрел на меня, и я понял, что это очередная проверка.

Я уже собрался было ответить, что знаю ровно столько же, сколько и он, но меня опередил Фосс. Он вскинул руки к колпаку, который по-прежнему был надет на его голову. Все поняли, что он получил сигнал. Вернее, даже не поняли, а сами его почувствовали. Тэнел скривился от боли. Он заговорил медленно, чётко произнося слова, словно повторял какое-то сообщение, предназначенное для всех остальных:

— Эти… глаза…

Бортон, стоявший ближе всех к панели, закрыл ладонью сверкавшие каменьями кошачьи глаза. Я хотел предупредить, чтобы он этого не делал, но слово застряло у меня в горле и обожгло его. Вместо выкрика я смог издать лишь невразумительное карканье. Я бросился вперёд, всем телом наваливаясь на его протянутую руку, чтобы сдвинуть её, но Фоссу удалось удержать меня в своих мощных объятиях.

Послышался резкий скрипучий звук. Бортон опустил руку. Дверь медленно отворилась, поднимаясь вверх. Проем её был таков, что, пригнувшись, мы вполне могли войти внутрь.

— Не входите туда! — каким-то образом мне удалось выкрикнуть предупреждение. Это не причинило мне боли. Аура опасности, исходившая из отверстия, словно невидимой сетью была накинута на нас, и я никак не мог понять, почему они не чувствуют того, что чувствовал я. Но было уже поздно. Бортон прошмыгнул под дверью, так и не взглянув на меня. Его глаза были прикованы к тому, что находилось внутри, и, вполне вероятно, он шагал вперёд под влиянием чьих-то чар. За ним последовал Тэнел и Патрульный. Фосс втолкнул меня внутрь, используя всю свою силу. Я не мог сопротивляться.

Итак, я преодолел заслон с тревожным чувством приближающейся опасности, ясно осознавая, что я был всего лишь беспомощным пленником, столкнувшимся с необычайно рискованной ситуацией, выход из которой я никак не мог отыскать.

Глава 15 КРИП ВОРЛАНД

Я не знал, что нас ожидает дальше, хотя чувствовал, что место, где мы находились, было буквально пропитано опасностью. Можно было предположить, что именно здесь находится логово чудовища. Однако, когда мы вошли, нам все вокруг показалось вполне спокойным. По крайней мере, на первый взгляд. Мы были поражены тем чудом, что нам открылось. В своё время нас околдовал своей красотой Трон Квира. Безусловно, он был замечательной красоты и очаровывал каждого, кто смотрел на него. Но по сравнению с тем, что мы увидели перед собой на этот раз, он был сродни обычной скамье в какой-нибудь забегаловке. Хотя я и не видел сокровищ храма в распакованном виде, мне показалось, что открывшиеся перед нами затмили бы их наверняка.

В комнате было светло, но это сияние излучали не наши факелы. Сокровища в зале не были упакованы, хотя вдоль стены стояла пара вместительных сундуков. Сама стена была выложена металлическими пластинками и камнями. Одна из её секций представляла собой небольшие мозаичные картинки. Казалось, будто смотришь, как из окна, на живописные миниатюрные пейзажи. Я услышал, как кто-то из нашей компании вздохнул, прежде чем затаить дыхание. Затем Бортон подошёл к центральной картинке.

На ней простиралась пустынная до бесконечности страна. Посреди песчаной пустыни возвышалась пирамида точно такой формы, как те две комнаты, что я раньше видел здесь. Только она была построена на открытом пространстве и представляла собой сооружение из гладко обработанного камня.

— Этого… этого просто не может быть! — командир Патруля рассматривал картину так, словно ему необходимо было убедиться, что он видит её наяву и глаза не обманывают его.

— Этого не может быть!

Мне показалось, что он где-то видел это сооружение.

— Просто невероятно! — но Фосс смотрел вовсе не на картину, так привлёкшую внимание коммандера. Он переводил взгляд с одного сокровища на другое, как будто не мог поверить в то, что это происходит с ним наяву.

Как я уже говорил, всё, что находилось в этой комнате, было расположено таким образом, будто она использовалась как жилое помещение. Раскрашенные и инкрустированные коробки стояли вдоль стены с изображениями, столь Похожими на реальность, отделённые одна от другой какими-то свисающими с потолка занавесками, которые развевались от несуществующего ветерка. От поверхности стены шёл какой-то мерцающий свет, и нельзя было с уверенностью сказать, глядя на неё, что это всё происходит не на самом деле — тени, то возникающие, то исчезающие, словно рябь на воде, или едва видимые движущиеся фигуры.

В зале стояли два стула с высокими спинками. К одному из них примыкал небольшой столик на трёх изящных ножках. На спинке другого была высечена голова кошки, на этот раз серебряная. Стул у столика был матово-голубого цвета, и на его спинке был изображён довольно сложный узор чистейшего белого цвета.

Пол под нашими пыльными сапогами покрывал сложный узор на плотно подогнанных друг к другу каменных блоках: чёрные, как один из стульев, и голубые, как другой,плиты были инкрустированы большим количеством серебряных символов. На столике с тремя ножками лежали небольшие хрустальные тарелочки и кубок.

Тэнел подошёл к ближайшему сундуку. Пробежав пальцами по его отражающей свет поверхности, он приподнял крышку, и та легко подалась. Мы увидели, что сундук доверху наполнен разноцветными — зелёными и одновременно голубыми, и также тепло-жёлтыми — отрезами материи. Это было похоже на потрёпанное одеяние. Тэнел не стал вытаскивать его.

Коробки, ящики, сундуки, два стула, столик. На стене, что была напротив двери, висела занавеска из того же материала, что и ленты на стенах. Фосс рванулся вперёд, и я старался не отставать от него. Я почувствовал, что он хочет войти за занавеску, но он не должен был идти туда!

Но я опоздал. Он обнаружил скрытый в стене проход, в который мог протиснуться только один человек. Я шёл за ним буквально по пятам, хотя мог догадаться, что его ждало за этой занавеской. Нет, я просто знал это!

И, зная, я готовился вдохнуть ледяной воздух морозильной камеры, в то же время не переставая думать, почему же мы не почувствовали её дыхания, находясь снаружи?

Голова и плечи женщины покоились на высокой подушке. Она лежала, устремив взгляд куда-то вдаль, сквозь хрустальную поверхность стены. Зубцы её короны раскачивались и сплетались меж собой, двигаясь в разные стороны. Их кончики — головки кошек — постоянно поворачивались, то оглядываясь на нас, то беспорядочно мечась вперёд-назад. И казалось, что они пытались бороться с нитями, которыми были привязаны к ободку вокруг её огненных волос. Они, словно псы на цепи, хотели разорвать их, чтобы наброситься на нас.

Если женщина эта не была заморожена, неясно было, как она не превратилась в прах за всё это время? Не может быть, чтобы она спала, глаза её были открытыми. Между тем, нельзя было уловить ни малейшего намёка на движение тела, как это бывает, если человек дышит.

— Тэнел! — Фосс не посмел двинуться дальше. Услыхав его голос, кошачьи головы задёргались ещё сильнее, а потом и вовсе безумно заметались.

Меня кто-то резко оттолкнул, и в комнату протиснулся врач.

— Она жива? — спросил Фосс.

Тэнел привёл в действие детектор, определяющий уровень жизненной силы. Потом он что-то там подрегулировал и повторил попытку. И мне показалось, что он делает это с большой неохотой, поглядывая время от времени на кружащиеся в вихре кошачьи головы. Он высоко держал прибор перед полулежавшей на кровати женщиной, изучая его показания с сердито нахмуренными бровями. Он нажимал какую-то кнопку и вновь считывал то, что высвечивалось на приборе.

— Ну и как? Жива? — настаивал Фосс.

— Не то, чтобы жива. Но и не мертва.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что сказал, — Тэнел ещё раз нажал кнопку, теперь пальцем другой руки. — Это никак не регистрируется. Я не знаю ни одной жизненной силы, настолько чуждой. Мой прибор не может на неё среагировать. Её не замораживали или заморозили каким-то необычным способом. Но если она всё же мертва, я никогда не встречал такого способа консервации.

— Кто мертва? — из-за занавески появились Бортон и третий Патрульный, которые замерли на месте, увидев женщину.

Я не мог больше смотреть на неё. В беспрестанном вращении нитей её короны было что-то неприятное. Движение раздражало меня, словно от этих кружившихся металлических шариков величиной с ноготок исходила какая-то гипнотическая сила. Я сделал последнюю попытку предупредить своих.

— Жива она или мертва… — мой голос показался мне резким и громким в замкнутом пространстве этого зала, — она пытается повлиять на нас! Я повторяю: она чрезвычайно опасна!

Только Тэнел посмотрел на меня. Остальные будто и не слышали. Их внимание было целиком поглощено женщиной. Затем врач ухватил за руку коммандера и так резко рванул её, что Бортон развернулся на сто восемьдесят градусов, оторвав наконец от неё свой взгляд. Он заморгал и стал глотать воздух, словно хлебнул полным ртом крепкой настойки.

— Уходим! — врач толкнул его ещё разок.

Бортон, всё ещё моргая, отступил назад к занавеске, натолкнувшись на Фосса. Я очутился с другой стороны капитана и навалился на него плечом, используя ту же тактику, что и Тэнел. У меня это получилось не так ловко. Но как только я отпихнул его в сторону от прямого воздействия этой женщины, он тоже как будто сразу очнулся.

В конце концов все мы оказались по другую сторону занавески, стояли там и не могли отдышаться, словно совершили хорошую пробежку. И вдруг я почувствовал, что колпак на моей голове стал нагреваться, а проводок, касавшийся виска, чуть не обжёг меня. Я увидел, что Тэнел тоже потрогал ободок, но тут же отдёрнул руку. Ко мне подошёл Фосс.

— Ну-ка, повернись.

Я подчинился его приказанию и понял, что он развязывает мои руки. Мгновение спустя они были свободны.

— Теперь я верю, — сказал он, — теперь я могу поверить во что угодно, Ворланд. После того, что я здесь увидел, я могу поверить! Она в точности такая, какой ты её описывал. И мне кажется, что она мертва. — А как насчёт остальных? — спросил Тэнел.

— Один из них здесь, — я потёр запястье, кивнув в ту сторону, где, по всей вероятности, располагались другие комнаты. — А ещё два — на противоположной стороне. И один из них, скорее всего, захватил тело Гриса.

Бортон вновь подошёл к картине, изображавшей пирамиду.

— Ты знаешь, что это такое?

— Нет. Но мне совершенно ясно, что я где-то видел это раньше и это было не на Сехмете, — обернулся Фосс. — Это имеет какое-нибудь значение для нас сейчас?

— Возможно. Эта пирамида была построена на Земле в таком далёком прошлом, что сейчас уже нельзя определить, когда. Археологи никогда не могли сойтись в общем мнении насчёт её возраста. Предполагается, что пирамида была возведена трудом рабов в те времена, когда человек ещё не приручил вьючных животных, когда ещё не было изобретено колесо. И тем не менее, её возведение было ярким примером высокого полёта инженерной мысли. Существует несметное количество теорий, пытающихся объяснить это явление, и одна из них предполагает, что размеры и необычная правильность формы пирамиды говорят о том, что её возвели посланцы далёких миров. Это не единственная постройка такого типа, а одна из нескольких. Хотя считается, что эта — самая древняя и величественная. Долгие годы думали, что пирамида является гробницей какого-то правителя. Но это предположение так и не было полностью доказано, так как гробница могла быть встроена туда намного позже. Во всяком случае, пирамида была сооружена за многие тысячелетия до того момента, когда наша раса вышла впервые в космос.

— Но останки Предтеч, — возразил Тэнел, — так никогда и не были найдены на Земле. Ни одна из исторических плёнок не содержит записей о подобных открытиях.

— Возможно, мы просто не признаём их за останки. Но, — Бортон покачал головой, — что мы вообще можем узнать из этих копированных и перекопированных плёнок, многие из которых сами становятся живой легендой?

И всё же — это тоже представляется мне довольно странным — на той земле, где расположена пирамида, — он указал на картину, — древние люди создавали портреты своих богов с телами людей и головами животных и птиц. Фактически богиней Сехмет является кошка. У Тота голова птицы, Сет обладает обличьем древнего ящера…

— Но ведь и планеты, которые первопроходцы наносили на карты, были названы по традиции именами древних богов! — прервал его рассуждения Фосс.

— Это правда. Разведчики дают новым звёздам такие имена, на которые только способна их фантазия. Иногда это боги, а в последнее время они стараются придумать название посмешнее, чтобы как-то разрядить космическую скукоту. Человек, который придумывал имена этой системе, должно быть, был неравнодушен к истории Земли. Хотя заметно и ещё одно влиние, — Бортон опять покачал головой. — Возможно, мы никогда не узнаем правду о прошлом, потому что всегда обнаруживается, что оно полно древних нераскрытых загадок. Возьмите хотя бы наши собственные истоки!

— У нас никогда не будет возможности узнать что-либо, если мы не разберёмся с насущными задачами прямо сейчас, — парировал Фосс.

Я заметил, что он старается не смотреть на занавески, словно та, что лежала за ними, могла заставить его своими чарами вернуться к ней. Проводки моего колпака больше не жгли мне кожу, но всё равно я чувствовал себя на этом месте не очень-то уютно. Мне хотелось выйти.

— Эта корона, что у неё на голове… — Тэнел переминался с ноги на ногу, будто хотел ещё раз взглянуть на неё. — Мне кажется — это какое-то высокочувствительное передающее устройство. Что ты об этом думаешь, Лэрд?

— Вне всякого сомнения, — ответил Патрульный. — Разве ты не понял ещё, что твой колпак постоянно отражает атаки? Ещё чуть-чуть, и произойдёт замыкание от чересчур высокого напряжения. А что ты скажешь о венцах, которые носят другие? — повернулся он ко мне. — Эти другие, они живые? Они тоже лежат или могут передвигаться? — Те, что я видел, — не передвигаются. Они совсем неподвижны.

— Я хочу взглянуть на чужака, в котором теперь находится Грис, — вмешался Фосс. — Он в следующей комнате?

Я покачал головой, не имея ни малейшего представления, как пройти в одну из внутренних комнат хрустальной пирамиды. Память подсказывала мне, что рядом с кошачьей дверью была ещё одна. А из неё надо было войти в дверь, которая была в правом углу. Затем…

Фосс не стал ждать, когда я поведу их. Он проскользнул в приоткрытую дверь, и мы поспешили за ним. Тэнел толкнул дверь с кошкой, теперь она двигалась свободнее, чем когда нам пришлось её открывать в первый раз. Фосс стал отворять вторую. Та тоже поддалась его усилиям, но на этот раз перед нами была не комната, набитая сокровищами, а очень узкий проход, такой тесный, что там можно было с трудом пробираться только по одному. Затем последовал поворот, за которым скрывалась ещё одна задрапированная дверь.

— Эта? — спросил Фосс.?

— Нет, — я попытался вспомнить. — Следующая, как мне кажется?..

Мы протиснулись в щель между стенами и добрались до второго поворота, который располагался так, что мы теперь находились как раз напротив комнаты женщины с кошачьей короной. Нас отделяла от неё каменная стена. Здесь была ещё одна дверь, на этот раз украшенная птичьей головой. Третий поворот, и мы нашли то, что я искал, — ящера.

— Вот здесь!

Дверная панель оказалась довольно тяжела, и её нелегко было открыть, потому что нам негде было развернуться. Но в конце концов и она подалась. Фосс и я сделали всё от нас зависящее, чтобы она отворилась.

Мы снова оказались в меблированной комнате. Но мы не стали тратить время на разглядывание здешних сокровищ, поспешив вместо этого за занавеску, в дальнее помещение. Теперь я вновь смог увидеть голову с надетой на неё короной. Человек сидел, уставив неподвижный взгляд в пространство за хрустальной стеной.

Фосс обошёл его кругом, чтобы взгянуть на лицо. Корона была неподвижна. Вокруг царили тишина и спокойствие. Перед нами было только хорошо сохранившееся тело чужака. Но я заметил, как изменилось выражение лица капитана, который явно смог прочесть что-то в глазах сидевшего неподвижно. Точно так же ужаснулся, увидев эти глаза в своё время, и я.

— Грис! — едва слышно прошептал он.

Я прекрасно понимал, в каком состоянии находится сейчас Фосс. Мне было жаль его. Но я понимал и то, что капитан должен был всё это увидеть. Я тоже заглянул в глаза Грису. Грис был в сознании. Судя по спокойному взгляду, он отдавал себе отчёт в том, что с ним произошло. Я сам дважды выдерживал переход из одного тела в другое, но оба раза это происходило с моего полного согласия и ради моей пользы. Тем не менее, если бы эти превращения происходили против моей воли, я не уверен, смог бы я остаться в своём уме.

— Мы должны что-то сделать! — слова Фосса взорвали атмосферу, как выстрел из бластера. Я понимал, что они были подкреплены той решимостью, которая всегда проявлялась в нём, когда надвигалась опасность, грозящая «Лидису» или его команде. — Ты, — обратился он ко мне, — уже испытывал переходы из одного тела в другое. Что ты можешь сейчас сделать для него?

До сих пор я был пассивным участником этой операции, превращения проделывали в основном надо мной. Майлин вдохнула меня в тело барска, когда Три Кольца Сотры обвились вокруг луны над нашими головами. Это было время, когда магические силы Тэсса становились наиболее действенными. А в обличье Маквэда я перебрался под прикрытием Умфры, где монахи этого могучего ордена могли предоставить Майлин любую помощь, в которой у неё возникла бы необходимость.

И только однажды я был свидетелем перерождения человека. Да и то в это время я был в состоянии панического страха. У меня на глазах умирала Майлин, и маленькое существо, представитель её народа по имени Ворса, тихонько подобралось к ней и предложило своё мохнатое тело в качестве пристанища для духа Тэсса. Я видел, как двое из рода Тэсса — сестра Майлин и её родственник — пропели заклинание. И вышло так, что я тоже подпевал, хотя я не мог понять ни единого слова из их песни. Но чтобы я один проделал такое превращение?! Нет!

— Я не могу этого сделать… — я уже готов был сказать, что не посвящён, как вдруг пришло решение из моего собственного прошлого. Я бегал в шкуре барска, теперь я хожу в теле Маквэда. Возможно ли такое? Если Грис постарается и преодолеет страх, который сковал его сознание после того, что с ним случилось… Если он сможет управлять своим новым телом до тех пор, пока ему не удастся вернуться в своё собственное, — мы его не потеряем. Но сначала мне необходимо было достучаться до него. А это значило, что мне нужно на время избавиться от защитного колпака.

Я объяснил всё это Фоссу, хотя и не был наверняка уверен, что смогу осуществить то, что он просит, так как мне придётся рисковать и разрушать нашу единственную защиту, подвергая всех ещё большей опасности. Но когда я дал им ясно понять, что я имею в виду, Фосс взялся за рукоятку своего лазера.

— У нас есть ещё один способ защиты. Ты знаешь, о чём идёт речь. Ну, станешь рисковать?

Рискнуть — это значило быть заживо сожжённым, если им удастся меня подменить. Нет, мне не хотелось идти на такой риск, но желания и долг человека — две разные вещи, не всегда совпадающие на протяжении его жизни. Здесь, на Сехметс, я уже однажды увильнул, по их мнению, от исполнения своего долга, долга Вольного Торговца. Наступил момент, когда мне следовало оплатить его. Я вспомнил, что Майлин была изгнана в чужое тело, потому что приняла на себя чужой долг. Теперь пришла моя очередь.

— Это — его единственный шанс.

Не раздумывая, я коснулся колпака, приготовившись снять его с головы. Они разом окружили меня с оружием наготове и настороженно поглядывая по сторонам, будто я сразу превратился во врага. Я снял колпак…

И почувствовал необычайную лёгкость, словно освободился от непосильной ноши, которая тяжким грузом висела на мне, а я об её существовании и не догадывался. С минуту я колебался, чувствуя, должно быть, то же самое, что и человек, выходивший на арену где-нибудь в Спарте, один на один с дикими зверями. С какой стороны ждать нападения? К тому же, как мне казалось, стоявшие вокруг меня напряжённо ожидали каких-то ужасных превращений во мне.

«Грис?!» — осознание того, что время ограничено, заставило меня включиться в работу немедленно. — «Грис!..» — я никогда не был близким другом этого несчастного пленника. Но мы долгое время жили на одном корабле, мы столько раз тянули жребий, кому из нас отстраивать сигнальные огни, столько раз ходили вместе в увольнение. Это именно он впервые рассказал мне о Майлин, что и кто она есть. И теперь я сознательно концентрировал в своём мозгу воспоминания о нашей дружбе, чтобы зарядить послание большей энергией.

«Грис!..»

И вдруг я услышал:

«Крип… Ты можешь… Ты меня слышишь?»

Невероятное везение!

«Да! — и я сразу перешёл к сути дела, сознавая всю его важность. — Грис, ты можешь управлять этим телом? Заставить его слушаться тебя?» — вопрос был задан как нельзя лучше, чтобы заставить его преодолеть собственные страхи и переступить невидимый барьер. Теперь он должен был попробовать сдвинуть эту свою новую оболочку. Его мозг был теперь приборной доской, управляемой роботом. У меня имелись определённые сложности, когда я привыкал к телу животного. По крайней мере, хоть это ему это не грозило, так как чужак, на наш взгляд, относился к гуманоидным существам.

«Ты можешь управлять телом, Грис?»

Он был удивлён вопросом. Я знал, что он никогда не задумывался над этим. Первоначальный ужас, охвативший его после того, как всё это с ним случилось, заставил с самого начала думать, что уже ничего предпринять нельзя. Он считал себя абсолютно беспомощным. Я обладал кое-каким опытом перевоплощения, да ещё благодаря Майлин, которая была сведуща в этих делах, знал, что, когда он был захвачен в плен, его способность мыслить была парализована. Неизвестность всегда несёт с собой сильный страх. Это особенно заметно у представителей моего вида.

«А смогу ли я?» — повторял он, словно ребёнок.

«Постарайся! Сконцентрируйся! — приказал ему я. — Твоя рука, твоя правая рука, Грис. Подними её, прикажи ей подняться!»

Его руки покоились на подлокотниках стула. Голова не двигалась вовсе, но взгляд оторвался от моего лица, и было видно, с каким усилием он старается увидеть свои руки.

«Двигай ими!»

Он сделал невероятное усилие. Я поспешил добавить к нему свою энергию. Пальцы слегка дрогнули…

«Двигай!»

Рука поднялась, не переставая дрожать, словно она лежала столь долгое время без движения, что её мышцы, кости, плоть с трудом повиновались воле разума. Но она поднялась, сдвинулась немного в сторону от подлокотника, качнулась и беспомощно упала ему на колени. Он всё же сумел заставить её пошевелиться!

«Я… Я сделал это! Но я очень… слаб… очень…»

Я взглянул на Тэнела.

— Может, тело нуждается в каких-нибудь тонизирующих средствах? Возможно, в тех же, что мы используем при размораживании?

Он нахмурился.

— У меня нет оборудования для такого восстановления.

— Но у тебя должно быть что-то в полевой аптечке, какой-нибудь укол для стимулирования деятельности мышц.

— Нарушение метаболизма… — промямлил он и, достав свою полевую аптечку, расстегнул её. — Мы не знаем, как отреагирует на это чужое тело.

«Скажи ему… — мысль Грисса была безумна. — Пусть попробует что угодно! Лучше умереть, чем оставаться в таком состоянии!»

«Тебе ещё рано умирать», — возразил я.

Тэнел держал в руке запечатанный в стерильную упаковку шприц. Он наклонился над сидящим на стуле телом и воткнул иглу в голую грудь чуть выше того места, где у человека должно располагаться сердце. Сразу, по крайней мере, никакого отторжения не произошло. Казалось, лекарство приемлемо.

Тело конвульсивно дёрнулось, по нему пробежала видимая для глаза дрожь.

«Грис!!»

«А-ах!» — никакого мысленного сигнала, только ощущение боли или, может быть, страха. Неужели Тэнел был прав, и стимуляторы, разработанные для представителей нашего вида, опасны для других?

«Грис!» — я поймал его руку, которую ему удалось с таким трудом поднять, и зажал её между своими ладонями. Только это удержало её от спазматических движений. Вторая рука тоже оторвалась от поручня и сделала резкий взмах в воздухе. Он выбросил вперёд ноги. Всё тело его изогнулось, словно пытаясь подняться…

Теперь стало оживать и замороженное, застывшее лицо. Рот то открывался, то закрывался, словно он пытался что-то выкрикнуть, но с онемевших губ не слетало ни звука. Сами губы вдруг потемнели и скривились в гримасе загнанного зверя.

— Это его убьёт! — Фосс выбросил вперёд руку, пытаясь вырвать шприц из тела Гриса, но доктор поймал его за запястье.

— Оставь его в покое! Если сейчас прекратить вливание, то вот это точно убьёт его!

Я схватил и вторую его руку и крепко сжал их обе, пытаясь одновременно проникнуть в его мысли, скрываемые за вымученной гримасой лица.

«Грис!»

Он не отвечал. Тем не менее спазмы уменьшались, да и лицо уже не выглядело искажённой маской. Но я не мог определить, было ли это хорошим или дурным предзнаменованием.

«Грис?»«Я… здесь…» — мысленный ответ был таким вялым, что напоминал несвязную, плохо различимую речь.

«Я… всё… ещё… здесь…»

Я отметил про себя, с каким безрадостным удивлением он это произнёс, словно сам не мог поверить, что это так.

«Грис, ты можешь двигать руками?» — я немного ослабил пожатие, выпуская его руки, и положил их ему на колени.

Они больше не вздрагивали и не тряслись. Он медленно поднял их на уровень груди и задержал прямо перед собой. Пальцы сжались в кулаки, затем вновь распрямились. Он стал их сгибать, один за другим, словно поверяя, как они работают.

«Я могу! Дайте… дайте мне встать!»

Он упёрся руками в подлокотники. Я видел, с каким трудом он пытается заставить тело удерживаться на ногах. Когда же он этого добился и выпрямился, слегка покачиваясь из стороны в сторону, стало заметно, что он только чуть-чуть придерживался за спинку стула. Тэнел в один миг очутился рядом с ним, а я подбежал с другого бока, подхватывая его под руки. Он сделал несколько неуверенных шагов, с каждым следующим движением ступая всё твёрже.

Шприц со стимулятором отвалился от его груди и упал, как только он набрал полные лёгкие воздуха и ровно и глубоко задышал. У меня появился ещё один повод восхититься совершенством его тела. Точно вдруг ожила какая-нибудь скульптура идеальной формы и пропорций. Он оказался выше всех нас на голову, и мышцы двигались всё свободнее и раскованнее под его бледной кожей.

— Дайте мне пройти самому, — он произнёс это уже не мысленно, а вслух. В его голосе и тоне оставалась ещё некоторая вялость, неуверенность, но нам несложно было понимать его. Мы отпустили его, но встали рядом наготове, если бы вдруг понадобилась наша помощь. Он прошёлся взад и вперёд, шаги его были теперь достаточно ровные и сбалансированные. Затем он присел на стул передохнуть, приложил обе руки к голове и, сняв с неё нелепую корону, отшвырнул её подальше, так что та зазвенела, покатившись по полу.

На голове его совсем не было волос, как и у того, что лежал в морозильном ящике на скале. Он несколько раз провёл руками по бритому черепу, словно желая удостовериться, что короны на нём больше нет.

— У меня получилось! — в его словах прозвучала гордость. — Получилось, как ты и предполагал, Крип. И если я это смог, они тоже так сделают!

Глава 16 КРИП ВОРЛАНД

— Что за ОНИ? — спросил Фосс.

— Лидж и Патрульный офицер. Они находятся там! — Грис повернулся в сторону прозрачной стены, показывая на двух чужаков. — Я видел, как их привели сюда и заставили стать другими. То же произошло до этого и со мной.

— Интересно, зачем им это нужно? — сказал Тэнел. — Если даже нам удалось возродить это тело, почему они не сумели этого сделать? Зачем кого-то ловить, похищать чужие тела?

Грис потёр лоб рукой.

— Мне кажется, они слишком дорожат своими телами и не хотят ими рисковать.

— Это их настоящие сокровища! — грубо рассмеялся Фосс. — Они берегут их. Зато тела других используют для чёрной работы, рискуют ими, зная, что если произойдёт несчастье, они в любое время смогут вернуться в ту плоть, которую оставили. Они расчётливы и хладнокровны, жестоки, как хищные ночные дьяволы! Ну, да ладно, пойдёмте посмотрим, что мы можем сделать для Лиджа и вашего человека.

Бортон перегнулся через спинку стула, пытаясь достать корону, которую отшвырнул Грис.

— Не делайте этого!

Одним прыжком Грис преодолел расстояние, отделявшее его от короны, и с ненависть пнул её ногой. — Это — своего рода датчик, при помощи его они узнают, что происходит с телом, — объяснил он свой поступок.

— Но раз ты разбил его, — ткнул я пальцем в расколотую корону, — они могут что-нибудь заподозрить и прийти проверить, всё ли в порядке…

— Но это всё равно лучше, чем дать им возможность наблюдать за мной, — возразил Грис.

Если это действительно был передатчик, то нас наверняка засекли. Времени было в обрез.

— Надо как можно быстрее освободить остальных, — сказал Бортон.

— Который из них Лидж? — спросил Фосс, направляясь к застывшим мумиям.

— Слева.

Стало быть, тот, что в короне, похожей на птичью голову.

Мы вышли в переднюю. Грис распахнул один из сундуков, словно абсолютно точно зная, что собирается там найти, вытащил оттуда аккуратный свёрток и встряхнул его, после чего натянул на своё обнажённое тело тесно облегающий фигуру костюм насыщенного чёрного цвета, а за ним и остальное обмундирование, включая ботфорты, перчатки, пристёгнутые к запястьям, и капюшон, болтавшийся на спине меж лопаток.

Наряд показался нам весьма странным. Мрачный чёрный цвет создавал ощущение расплывчатости его форм, отчётливо были видны только голова человека и его руки. Вероятно, это был просто оптический обман. Мне показалось, что если Грисс наденет перчатки и капюшон, его вообще невозможно станет разглядеть в сумерках.

— Откуда ты узнал, что здесь находится этот костюм? — спросил Бортон, внимательно наблюдая за действиями Гриса.

Грис, застегивавший последний замок своей одежды, остановился, кончиками пальцев продолжая держаться за выступающий шов. По его правильному красивому лицу пробежала тень удивления. Он пожал плечами.

— У меня такое чувство, что я давно знаю, где он лежит, и мне необходимо надеть его.

Наверное, только я один понял, в чём дело. Дало знать о себе явление смены форм — атавизм, сознание прежней личности, покинувшей в результате определённых действий это тело. Интересно, догадывается ли об этом сам Грис, или нам ещё не раз придётся наблюдать в нём проявления чего-то чужеродного? Должно быть, Тэнел размышлял о чём-то подобном, так как вдруг спросил:

— Что ты знаешь о поведении чужаков? Удивление Гриса граничило с неловкостью.

— Ничего! Я и подумать не успел, что мне нужна одежда. Только вдруг понял, где можно её найти. Просто понял — и всё!

— Интересно, часто ты теперь будешь «просто понимать»? — задумчиво проговорил Бортон, глядя скорее на Тэнела, нежели на Гриса, будто именно от врача ожидал ответа.

— Мы теряем время! — Фосс уже стоял в дверях. — Нам нужно добраться до Лиджа и Харкона! И успеть выбраться отсюда, пока никто не явился посмотреть, что случилось с Грисом.

— А как насчёт моего колпака? — поинтересовался я. Тэнел передал его Патрульному. Мне вдруг ужасно захотелось спрятаться, защититься от всего, что произойдёт дальше. Патрульный протянул мне колпак, и я со вздохом облегчения натянул его на голову, хотя сразу же вновь ощутил на себе груз непосильной ноши.

Мы пробрались по узкому коридору в следующий зал, где на кушетке полулежал ещё один чужак в короне.

Освобождая второго «пленника», я действовал теперь с большей уверенностью, что, в общем, было не очень трудно, потому что Джел Лидж и сам обладал эсперной силой.

Затем мы освободили Харкона. Но я не был уверен, что Бортон очень обрадовался пополнению наших сил. Оба они, отбросив свои короны, тут же стали рваться отомстить тем, кто похитил их тела. Мы не знали, что из себя представляют противники, и вовсе не были уверены, что освобождённые смогут с ними вступить в рукопашную.

Мы вернулись к двери с изображением кошки. Здесь я немного замешкался, изучая маску-символ. Трое мужчин и одна женщина — кто они? Правители? Священники и священница? Учёные из других времён и миров? Почему они были оставлены здесь?

Было ли это хранилище, вроде наших морозильных камер, и люди, заключённые в нём, пережидали, чтобы явиться в другие времена, опасаясь политических катаклизмов, или их сюда поместили насильно?

И тут мне показалось, что кошачьи глаза-самоцветы засверкали злым светом, самодовольно глядя на нас. Холодное неживое сияние излучало высокомерие, будто то, что стояло за ним, пыталось показать, что мы со всеми нашими знаниями невежественны и достойны одного лишь презрения. Глубоко во мне загорелась искорка гнева. Я отнюдь не недооценивал то, что находилось за этой дверью, и только ждал подходящего момента, чтобы применить свои способности и энергию.

— Теперь куда? — спросил, осматриваясь, Бортон, словно ожидая вспышки сигнального огня.

— Надо отыскать остальных наших людей, — решительно заявил Лидж. — Их захватили в плен и держат где-то неподалёку.

Слово «неподалёку» вовсе не могло помочь сориентироваться в этих подземельях. Наверное, и Фосс понял это, потому что спросил:

— Надо немедленно выяснить, где они. На сей раз ответил Харкон.

— Не где ОНИ, а где находятся НАШИ тела — это сейчас необходимо узнать. Прежде всего.

— Думаешь, это возможно? — спросил Тэнел.

— Да. Хотя вполне допускаю, что возможны ещё превращения…

— С чего это ты взял? — перебил его доктор.

— Не знаю. Просто уверен. Как уверен в том, что тело Харкона находится вон там, — без малейшего колебания он показал на правую стену коридора.

Но поскольку мы были не в состоянии просочиться прямо сквозь твёрдую каменную породу, воспользоваться его информацией не представлялось возможным. Хода же туда никакого не было.

Харкон глядел на глухую стену, нахмурив брови, и был так поглощён её созерцанием, что со стороны могло показаться, будто он видит, как проникнуть сквозь неё, хотя нам она казалась абсолютно монолитной.

Спустя минуту он отрицательно покачал головой:

— Нет, не совсем здесь, немного дальше, — и, подойдя ещё ближе к стене, принялся ощупывать поверхность, словно прикосновением пальцев пытался определить, где находятся двери. Харкон был так увлечён изучением камня, что даже мы почувствовали концентрацию его мысли, хотя я и не ожидал от этих поисков особых результатов. Наконец он остановился и резко хлопнул ладонью по камню:

— Здесь! Если бы мы только могли отворить их!

— Отойди в сторону! — словно решив проверить его способности, коммандер нацелил оружие на то место стены, куда указал Харкон, и выстрелил.

Оружие обладало огромной разрушительной силой, увеличенной, вероятно, ещё и тем, что мы находились поблизости от цели. Через мгновение в неприступной стене уже зияло чёрное отверстие. Прежде чем мы успели остановить Харкона, он уже проскочил в него.

Последовав за ним, мы очутились в совершенно новом коридоре, слабо освещённом тусклым светом. Не колеблясь ни минуты, Харкон помчался по нему такими огромными скачками, что мы едва поспевали за ним.

Проход оказался не очень длинным, и вскоре мы попали в галерею, проходившую под самым потолком пирамидальной пещеры, которая была раза в три больше тех, какие мне уже приходилось видеть. С козырька, куда мы выскочили, хорошо было видно всё, что творилось внизу. А там расположилось невероятное количество машин и разного оборудования, каких-то устройств, которые распаковывали и вытаскивали из коробок роботы. Детали поднимались наверх подъёмными кранами и перегружались на транспортёры, которые, кстати, перемещались вовсе не на колесах.

— Антиграв! — воскликнул Бортон, перегнувшись через край. — Они используют антиграв для передвижения в этих маленьких агрегатах. Мы знали, что такое антигравы. Но его принцип не мог быть использован в двигателях. Антигравы, в основном, встраивали в здания, чтобы транспортировать предметы с одного этажа на другой. А здесь транспортёры с тяжёлой ношей двигались стройными рядами через дугоообразный проход в противоположной стене.

— А где же оператор? — удивился Патрульный офицер, который стоял позади Бортона.

— Дистанционное управление, — предположил Фосс. Оживлённая деятельность сама по себе не произвела на нас особого впечатления. Но зато теперь Фосс был почему-то совершенно уверен, что нам нечего бояться. Подумав минуту, он решительно заявил:

— Это запрограммированные роботы.

Запрограммированные роботы! Сложность происходивших на Сехмете процессов с каждым нашим новым открытием становилась всё более очевидной. Программные роботы — это не просто роботы-работяги, контролируемые приборной панелью, которых мы немало видели ранее и достаточно широко использовали сами. Эти были намного сложнее, требовали более высокого уровня технического обслуживания, что делало их совершенно непригодными в примитивно развитых мирах. Таких ещё не находили на приграничных мирах. И тем не менее они существовали здесь и работали на расстоянии в сотни световых лет от тех цивилизаций, где их производили. Одна только выгрузка их здесь, а затем подготовка к работе была невероятно сложным делом…

— Ну, что — двинемся в укрытие бандитов? — спросил Фосс.

— Взгляните-ка! — Бортон всё ещё смотрел вниз. — Это же склад, который чрезвычайно систематизированно опустошается. Только кто же его построил?..

— Предтечи! — ответил Лидж. — Правда, машины были привезены сюда потом.

— Нечто похожее было найдено на Лимбо, — вступил в разговор Бортон. — Но там оборудование было просто позабыто и не вывезено с планеты, а здесь как будто законсервирована целая цивилизация вместе с людьми и машинами. Впрочем, Предтечи были не единственной цивилизацией и даже не одним каким-то племенем. Спросите закатан, и они приведут вам с десяток примеров, доказывающих, что вселенная — это кладбище затерянных рас и народов, некоторые из которых поднимались на такую высоту, какой нам никогда не достичь. Что касается этих машин, то было бы неплохо заставить их заниматься здесь другой работой.

Охотой за драгоценностями нас не удивить. Подобное мы имели удовольствие наблюдать на Тоте. Да и во всех уголках вселенной время от времени случаются счастливые находки. Закатане, эта древнейшая, необычайно образованная раса рептилий, чьей страстью была аккумуляция знаний, имеют целые библиотеки, хранящие сведения о забытых, давно канувших в Лету цивилизациях. Они направляли свои археологические экспедиции в далёкие миры на поиски сокровищ, к которым причисляли не только содержимое гробниц и припрятанное в заброшенных руинах добро, но и знания, записи тех, кто оставил нам следы прошлых цивилизаций.

Экспедициям людей тоже иногда удавалось совершать подобные открытия. Патрульный упомянул Лимбо — поразительную находку Вольных Торговцев в довольно давнее уже время.

Драгоценности этой планеты пока не появлялись на космическом рынке, иначе об её уникальности давно стало бы известно. Ведь слухи о редких находках распространяются невероятно быстро и широко.

— Скорее всего, — размышлял Фосс, зачарованно не отрывая глаз от антигравов, выплывавших из складского помещения, — этот грабёж начали пираты, может быть, даже Гильдия. Но теперь, похоже, кто-то другой пытается завладеть здешним добром.

— Да, пожалуй, — быстро и сухо согласился Лидж. — И вполне возможно, что подлинные его хозяева уже идут по следу пиратов, — он поднял обе руки к своему лысому черепу и потёр пальцами кожу. На лбу у него всё ещё красовалась отметина от тяжёлого обруча.

— Ты имеешь в виду… — начал было Бортон. — А что тут странного? — Лидж повернулся к нему. — Мы же помещаем людей в морозильные камеры на много лет. Я даже не знаю точно, каково было самое длительное замораживание, окончившееся успешным воскрешением. Может быть, и эти проснулись, чтобы начать новую жизнь, как раз с того момента, с какого покинули прежнюю. И, наверное, есть у них собственные планы действий… К тому же, у них явно имеются секреты, которые они тщательно оберегают от посторонних. Спроси своего парня, Харкон, как объяснит он то, что случилось с нами троими?

— Но ведь не все, кто здесь хранился, остались живы. По крайней мере, тот, в коробе, наверху в долине, — попытался возразить я и тут же почувствовал неубедительность своих доводов. У Лиджа на сей счёт имелись более веские аргументы:

— Возможно, большинство из них и в самом деле умерло, именно поэтому им понадобились тела живых людей. Кто знает! Но — держу пари! Эти трое, что управляют сейчас процессом погрузки, и есть те парни, которые перебрались в нашу плоть.

Харкон подвинулся ближе к краю площадки, рискуя свалиться, и заговорил сиплым сухим голосом:

— Ты можешь остановить их лазерным лучом?

Я не совсем понял его замысла, но Бортон сразу же поддержал идею.

— С такого расстояния — сложно… — стал прикидывать он.

— Сложно или нет, но попробовать надо. Дай взглянуть на твой бластер!.. — протянул руку Харкон.

Колебался ли Бортон, прежде чем передать ему оружие? Не знаю. Но если и колебался, я вполне мог его понять, потому что у меня самого где-то в подсознании шевелилась тень подозрения к этим троим. Нелегко привыкнуть к телесным превращениям, даже тому, кто хоть немного знает о Тэсса.

Однако Бортон, судя по всему, был склонен доверять пилоту и передал ему свой лазер. Харкон припал спиной к круто поднимавшейся стене и согнулся над тяжёлым оружием. Он щёлкнул затвором, проверив, насколько хватит заряда, затем, настроив оптический прицел, припал к окуляру, выбирая жертву. Слева от него находился робот, перегружавший металлический контейнер на один из ожидающих рядом транспортёров. Хорошенько прицелившись, Харкон нажал на спуск.

Раздались резкие щелчки, как удары хлыста, сопровождавшие вспышки молнии, которые окружили большую несуразную башку робота. Тот к тому времени как раз обмотал контейнер гибким тросом и приготовился переместить подвешенный груз на платформу, но, так и не осуществив своё намерение, застыл на месте с болтавшейся в воздухе металлической ношей.

— Неплохо вышло! — чуть ли не взвизгнул Бортон. Пилот, не мешкая, прицелился в следующего робота и таким же образом вывел из строя и его.

— Итак, ясно, что мы вполне можем справиться с ними, — сказал Лидж. — Но как нам поступать дальше? — он немного помолчал, а затем поймал Бортона за руку. — А можно ли будет их потом восстановить?

— Надеюсь, да.

Роботы, которых я знал и которых мы обычно использовали, были непосредственно управляемыми оператором. Вольные Торговцы посещали только наиболее отсталые в своём развитии миры, где существовало очень простое в обращении оборудование, если оно вообще применялось. Но я совершенно не знал, как можно перепрограммировать таких сложных роботов. Однако наши знания нельзя сравнивать с опытом и сноровкой членов Патруля. В связи с этим я не удивился, что Бортон и Харкон всё-таки рассчитывали заставить работать на нас покалеченные машины. Но каким образом?

В этом ещё предстояло разобраться. Когда шесть роботов были обезврежены, мы спустились вниз с верхней площадки. Антигравы продолжали тихо и спокойно плыть в заданном направлении, только последние из них были нагружены до половины: их не успели загрузить. Фосс и Патрульный офицер развернули свои лазеры в сторону двигательной системы ближайшей машины. Транспортёры рухнул на пол с таким грохотом, что от падения задрожали даже каменные стены. Патрульные подобрали одного из близлежащих роботов. Харкон сразу же принялся ковыряться в его защитном корпусе, прикрывающем «мозги». Меня же больше заинтересовали транспортёры. Это были овальные металлические платформы с невысокими бортиками для удерживания груза на месте. Сила, заставлявшая их двигаться, исходила из небольшого ящичка в торце машины. Принцип движения этого механизма так и остался для меня загадкой.

— К нам что-то приближается! — предостерегающе выкрикнул Грис, и мы все повалились на землю.

Из темноты прохода выкатился пустой транспортёр, спешивший за очередной партией груза. Фосс уж было собрался расстрелять машину, но Лидж остановил его.

— Он нам может ещё пригодиться, — заявил суперкарго. Одним прыжком очутившись у транспортёра, он ухватился за бортик и запрыгнул в него. Машина даже не замедлила своего движения, уверенно направляясь к коробкам, и остановилась возле неподвижного робота, всё ещё державшего на весу между крепёжными подвесками упаковку с грузом.

Лидж склонился над приборной доской, пытаясь разобраться в системе управления, пока мы вскарабкивались за ним на транспортёр. Пустая платформа слегка наклонилась, когда мы все запрыгнули на неё, и стало ясно, что надо быть поосторожнее, чтобы не перевернуться.

Лидж рассуждал вслух:

— Или этот транспортёр приходит в движение, когда на его борту оказывается необходимое количество груза, или мотор его включается и выключается в определённое время. Если всё зависит от времени, это более рискованно, так как мы должны будем либо как-то отключить его, либо позволить ему двигаться. Но если он приходит в движение от определённого веса…

— Тогда мы его используем, — подхватил Фосс.

Я догадался, что они замыслили. Нагрузить коробки по краям транспортёра, затем занять места внутри и без всякого риска выехать наружу на этом замечательном средстве передвижения.

Конечно, мы можем попасть прямо в руки врага, но момент неожиданности будет на нашей стороне.

— Время пошло, — объявил Фосс.

Я огляделся вокруг. Из темноты появился второй пустой транспортёр и направился не туда, где стояли мы в ожидании неизвестно чего, а на погрузочную площадку, где Патрульные вскрывали корпус одного из роботов.

— Берегись!

Патрульные бросились врассыпную, в то время как транспортёр лихо развернулся, едва не задев руку робота, всё ещё державшую на весу немалый груз. Затем платформа остановилась в ожидании погрузки. Парни поднялись и стали изо всех сил дёргать короткого и толстого робота, пытаясь оттащить его в более безопасное место, где они смогли спокойно ковыряться в нём, не боясь быть сбитыми очередным транспортёром.

Лидж продолжал изучать коробку с двигателем. Он, правда, уже не пытался разыскать какую-нибудь кнопку или ручку управления. Фосс приказал нам считать вслух, и мы все яростно отсчитывали секунды и минуты, напряжённо ожидая, что транспортёр двинется. Однако тот стоял неподвижно, словно чего-то ожидал. Я услышал, как капитан вздохнул с облегчением.

— Сто! — повторил он вслух. — Если не тронется при счёте пять, значит…

По его губам можно было понять, что он считает. Транспортёр не шевельнулся.

— Ну и отлично! Значит, он тронется после того, как его загрузят.

Пока мы считали, из прохода с шумом выкатился ещё один транспортёр. Вместе с испорченными их насчитывалось уже шесть. Сколько же их всего? И как скоро появится кто-нибудь, чтобы взглянуть, почему ни один из транспортёров не возвращается?

Фосс и Лидж подошли к одной из нагруженныхплатформ, которые мы вывели из строя. В обязанности суперкарго входит осмотр груза, определение на глаз его размеров и веса для правильного размещения на корабле. Лидж был классным экспертом в этом деле. У меня такого опыта не было, но всё же под его руководством и я мог с достаточной точностью определить вес груза, расположенного сейчас на платформе.

Определив на глазок требуемый вес, мы вместе двинулись вдоль наваленных вокруг коробок, отбирая такие, чтобы за ними не было видно пассажиров опасного рейса. Погрузить нужно меньше той нормы, что они везли обычно, потому что к весу коробок прибавится и наш вес.

Отобрав несколько подходящих ящиков, мы принялись закидывать их на платформу. Грузить приходилось вручную, и это было очень трудно ещё и потому, что нам приходилось выполнять такую работу впервые. Однако в стрессовых ситуациях человек способен на поступки, которые в привычной обстановке кажутся невозможными. Мы расставили отобранные коробки вдоль бортов транспортёра, оставив между ними достаточно места. Бортон, осмотрев работу, одобрительно кивнул.

— Давайте-ка заставим одного из мальчиков поработать, — кивнул он в сторону роботов, — и тогда нам удастся побыстрее завершить дело.

Я не видел, как он перепрограммировал грузчика. Да и времени не было наблюдать, как он с ним возится, — мы занимались погрузкой. Но вот послышалось жужжание заработавшей машины. Робот опустил наконец свою поднятую руку, а вместе с ней и коробку, которую до сих пор держал на весу. Машина развернулась на своих гусеницах и направилась к широкому выходу.

— Пора… — Харкон подошёл ко второму роботу, словно собирался использовать и его тоже. Но сразу же схватился за голову. — Время вышло! — воскликнул он. — Если мы собираемся что-то предпринять, то должны сделать это немедленно!

Глава 17 КРИП ВОРЛАНД

Некоторое время нам навстречу не попадалось ни одного транспортёра, но Грис, Лидж и Харкон — все повернулись в сторону выхода, будто услышали оттуда чей-то зов.

— Те, кто носят наши тела, чем-то встревожены, — сообщил Харкон Бортону. — Мы должны поторопиться, пока внезапность работает на нас.

Бортон запустил робота, и тот, став нашим проводником, двинулся вперёд по направлению к двери. Мы бросились к транспортёрам. Они осторожно, бочком отъехали от разгрузочной площадки, постепенно набирая скорость, и я чуть было не закричал от радости. Наши расчёты полностью оправдались — как только на платформу был заброшен груз определённого веса, транспортёры тронулись с места.

Но как мы ни старались, а не могли поторопить громко шагавшего впереди робота, неспешно продвигавшегося в глубь скалы. Мы не решались подойти к нему вплотную, так как, двинувшись, робот словно ожил. Он стал размахивать длиннющими, на шарнирах, руками, переходящими в хватающие клешни. Ещё у него были гибкие щупальца — два сверху и два снизу. И теперь все эти придатки яростно рубили воздух, раздавая хлёсткие удары направо и налево. Хотя люди стали зависеть от машин, состоящих у них на службе так давно, что только закатане могут теперь назвать точную цифру этих занесённых пылью времени лет, я всё же думаю, что в глубине каждого из нас прочно сидит страх и предчувствие, что в один прекрасный день, при соответствующих обстоятельствах, машины взбунтуются и пойдут против людей, разрушая всё на своём пути в безумстве мщения. И не случайно ещё много лет назад было обнаружено, что роботы, которым придавали слишком уж человеческий облик, не пользуются большим спросом. Даже слабое сходство с человеком вызывало раздражение и отвращение.

И вот теперь, лёжа рядом с Фоссом и Лиджем на платформе и наблюдая за безумными движениями робота, который, казалось, совершенно спятил, я радовался, что наш транспортёр катился не сразу вслед за свихнувшейся машиной, а на безопасном расстоянии. Чем дальше я буду находиться от этого металлического монстра, готового повергнуть в прах любого, кто подвернётся ему под руку, тем лучше.

— Они уже совсем близко, — я едва расслышал слова Лиджа сквозь звон железяк робота.

— Как близко? — поинтересовался Фосс.

— Прошу извинить, но я не могу быть точным до метра, — сухо пошутил, как это бывало раньше, Лидж. — Я только знаю, что моё тело недалеко. Моё тело! Скажи, Крип, — повернулся он ко мне, — тебе хоть раз доводилось стоять в сторонке и наблюдать за самим собой там, на Йикторе?

Да, нечто подобное мне пришлось испытать. Правда, разница была невелика. Адаптация к телу животного вызвала у меня невероятное напряжение, я был больше сконцентрирован на размышлениях о своих чувствах, чем на заботах о том, что же произошло с моим телом, которое так срочно пришлось сбросить.

— Да, я видел своё тело со стороны, но совсем недолго, — отозвался я. — Это люди Озокана забрали меня, то есть — его, и унесли. И с того самого момента мне весьма долгое время пришлось рыскать в шкуре барска.

— По крайней мере, мы этого не испытываем, — заметил Лидж. — Тяжело, конечно, привыкать к новой оболочке, но надо признаться откровенно, она обладает и некоторыми преимуществами над моею собственной. Исчезли многие болячки и недомогания, преследовавшие меня в последнее время. Это вовсе не означает, что я и дальше готов оставаться в арендованной робе. Боюсь, что тут я слишком консервативен.

Я был просто восхищён тем, что мой непосредственный начальник столь оптимистично и спокойно воспринимает ситуацию, способную лишить не только равновесия, но и рассудка менее сдержанного в проявлении своих мыслей и чувств человека.

— Надеюсь, — продолжал Лидж, — тот, кто носит сейчас моё тело, не очень-то склонен к героическим поступкам. Будет большим огорчением для меня, если он вдруг вдребезги разобьёт моё тело прежде, чем я успею в него вернуться.

Этими словами он воскресил мои собственные переживания. Я вспомнил Майлин. Её теперешнее тело уже неспособно выжить и недолго протянет, если мы извлечём Майлин из морозильной камеры. И сможет ли она сохраниться в нём до тех пор, пока мы не доставим её на Йиктор? Я пытался поразмышлять о том, как бы нам завершить это путешествие без особых потерь, а между тем свет впереди становился всё ярче.

Бряцая железом, сумасшедший робот ковылял прямо на свет. За роботом шёл первый транспортёр, следом тащился наш, безо всякого вмешательства и руководства со стороны. Мы были вооружены и находились под прикрытием бруствера из коробок, выложенных по всему периметру платформы, но теперь наше укрытие уже не казалось таким надёжным, как несколько минут назад.

Мы попали в новый зал, в котором находилось множество вещей, перевезённых сюда со склада. Между наваленными коробками и упаковками сновали обычные роботы, сортируя и отправляя груз на лебёдке в грузовое отделение корабля. Одного беглого взгляда хватало, чтобы понять, что мы теперь находимся на той же стартовой площадке и видим тот же самый корабль, который я и Майлин обнаружили, выбираясь из подземных лабиринтов. Как же давно всё это было! Мы подкреплялись сухим пайком, глотали пилюли, поддерживающие жизненные силы, совершенно потеряв счёт времени. С помощью стимуляторов и тонизаторов человек может долго продержаться, не думая, что ему не мешало бы немного отдохнуть.

Транспортёры наши продолжали медленно плыть вперёд, а робот стал вести себя совсем вызывающе. Он пёр напролом и даже не пытался обходить попадавшиеся ему на пути предметы. С треском разрубая металлическими клешнями воздух, он раздавал тумаки направо и налево. Врезавшись в платформу, ожидавшую погрузки, он смёл стоявшие на ней коробки, некоторые из них тут же расплющив своими массивными гусеницами.

Сюрприз удался полностью. Я услышал крики, увидел огонь лазеров. Мощный напор лазерного пламени сделал своё дело. Люди, суетившиеся возле люка корабля, повалились на землю лицом вниз, не в силах сопротивляться, покорившись огню нашего оружия. Мы выпрыгнули из транспортёров, стараясь использовать разбросанные вокруг коробки в качестве прикрытия.

Выхватив танглеры, команда Патрульных бросилась к притихшим на земле бандитам, а мы помчались дальше, стараясь отыскать среди роботов людей. Наш перепрограммированный робот по-прежнему крушил всё на своём пути, пока наконец не добрался до одного из стабилизаторов грузового корабля. Там он и остановился, продолжая мрачно жужжать. Вытянутой клешней он поймал болтавшийся конец лебёдки и, зацепившись за него, потянул цепь на себя. И прежде чем кто-либо смог что-нибудь предпринять, робот начал карабкаться наверх. Под тяжестью робота цепь сначала натянулась, а потом оборвалась. Упав, робот не перестал двигаться, хотя неудачная атака немного повредила его. Одна из его рук беспомощно болталась вдоль тела, царапая обшивку, а вторая продолжала размахивать с ещё большим ожесточением.

Завернув за штабель коробок, я заметил Лиджа, который направлялся в противоположную от робота сторону. Он пригибался на ходу, словно опасаясь выстрелов бластера. И что-то такое промелькнуло в его лице, что заставило меня последовать за ним. Через мгновение к нему присоединился Харкон, выскочивший откуда-то слева. Его чёрный костюм сразу бросался в глаза на этом открытом, залитом светом пространстве. Затем появилась ещё одна тёмная фигура — это был Грис. Они бежали, странным образом вытянув перед собой руки, и в этом положении напоминали клешни робота, который всё ещё бессмысленно что-то крушил около корабля. Они не смотрели по сторонам, а глядели только прямо перед собой, будто ясно видели конечную цель своего маршрута.

Наблюдая за ними, я вдруг понял, что во мне поднимается волна прежних страхов. Вполне вероятно, что сейчас вся эта троица находилась под контролем тех, кто похитил у них тела. И было бы лучше для всех нас, если бы я выпустил волну своего лазера, чтобы вывести их из строя. Я стал прицеливаться, но Грис стремглав метнулся вперёд и скрылся в пещере, где было пристанище бандитов. Благодаря этому неожиданному и резвому прыжку ему удалось увернуться от вспышки зеленоватого луча. Следующая моя очередь полоснула по тому месту, где только что, полусогнувшись, бежал Харкон, но пилота там уже не было. Его реакция оказалась не по-человечески быстрой. У меня создалось впечатление, что предчувствие опасности помогло ему на какое-то мгновение раньше переместиться в другое, безопасное место. Там же, где лопнул зелёный пузырь волнового заряда, я успел заметить лишь его мгновенно промелькнувшую тень.

Итак, стало совершенно очевидно, что чужаки находятся внутри пещеры. Я не мог состязаться в проворстве с теми троими, которые бежали впереди меня, но всё-таки рванул за ними. Никто не мог бы предсказать, чем может закончиться встреча этих троих с чужаками. Вполне возможно, что, столкнувшись с неприятелем лицом к лицу, наши парни превратятся в их руках в марионеток. Если так и случится — что ж, у меня был бластер, и я знал, что с ним делать.

Но как я ни старался, мне не удавалось догнать Грисса, Харкона и Лиджа. Поняв, что это просто невозможно, я сбавил усилия и стал наблюдать за ними через оптический прицел лазера. Груды награбленного в пещере заметно поредели с тех пор, как я в последний раз был здесь, и теперь укрыться за ними было не так-то просто. Но эти трое, похоже, и не собирались прятаться. Напротив, они открыто все вместе вышли вперёд. Харкон шёл посередине, а его товарищи по бокам. Я не знал, находятся ли они под контролем. А пока не убедишься — так ли это, лучше к ним не приближаться. Я спрятался в тени у входа в пещеру, ругая себя за собственную нерешительность.

Те, кого искала эта троица, находились в дальнем тёмном углу пещеры, под нависающим балконом. Здесь однажды я уже попался в ловушку того типа, что ныне носил тело Гриса. Но теперь-то я хорошо знал, что в телах Лиджа, Харкона, Гриса новое содержание. Без всякого сомнения в их облике обитали чужаки. И ОНИ приближались к нашим, настоящим. Там же находились и остальные наши люди — те, с кем я отправился в своё время на разведку, — парни с «Лидиса» и из Патрульной команды.

Они выстроились вдоль стены и стояли совершенно неподвижно. На их застывших лицах не отражалось никаких чувств, а в напряжённом ожидании чудилось что-то роботоподобное. Рядом с ними стояли и ещё какие-то люди, наверное, сами пираты. Все они держали наготове бластеры и, видимо, их хозяева-чужаки были абсолютно уверены в покорности и полном повиновении своей столь разнородной команды.

Однако оружие было направлено не на приближавшуюся троицу, которая уже никуда не спешила и замедлила шаг, а затем и совсем остановилась. Под защитным колпаком я смог уловить лишь слабый отголосок развернувшейся борьбы. Было совершенно очевидно, что чужаки прилагают все усилия, чтобы взять под контроль свои прежние тела.

Из всех троих Грис развернулся первым. Выражение его лица сейчас стало столь же тупым и бессмысленным, что и у остальных парней, попавших под влияние чужаков. Затем повернулись Харкон и Лидж. Они так же, как вошли в пещеру, теперь направились к выходу, а за ними двинулась и остальная заторможенная компания.

Видимо, чужаки решили использовать их в качестве прикрытия, чтобы спокойно добраться до нас. Если это так, то они были явно не из тех полководцев, которые сами идут во главе армий.

Некоторое время я выжидал. Следовало воспользоваться бластером со всей возможной осторожностью, хотя, в любом случае, смерть для лишённых воли была более желательна, нежели жизнь, которую уготовили им эти мерзавцы.

Я взглянул ещё раз на идущих впереди троих наших парней и выстрелил поверх их голов.

Фейерверк освобождённой энергии оказал неожиданный эффект. Те, над головами которых полыхнул лазерный луч, вскрикнули, побросали оружие, зашатались и повалились на пол. Трое, шедших впереди, сделали ещё пару шагов, и я уже было подумал, что мне не удалось вырубить их, как они тоже сникли, силы изменили им, и они упали, хотя и упираясь руками в землю, словно искали опору, чтобы подняться.

В то же самое время поток принуждающей силы, который я почувствовал с самого начала, усилился, и я забеспокоился — враги не должны меня обнаружить! Но они с самого начала знали, где я нахожусь, хотя мне казалось, что я неплохо спрятался. Тогда я вышел из укрытия и, переступая через распростёртых на земле людей, предстал перед ними.

Теперь их лица не выражали самонадеянности и необычайной уверенности в собственных силах, как это было раньше. Словно маски сковывали черты чужаков. Тем не менее их вера в себя и свои силы пробивалась и сквозь непроницаемое выражение лиц, была почти осязаемой.

Но я не сдавался, хотя и понимал, как им хочется, чтобы я скис. Видимо, они меня, как и других, желали использовать как оружие против своих же собратьев. Однако вместо этого я шёл сейчас прямо на них.

Они настолько полагались на свои эсперные способности, что об оружии вспомнили слишком поздно. Я выстрелил первым, выпустив поверх их голов ещё один разряд сокрушительной энергии. Я метился выше их, хотя руки у меня чесались расстрелять их в упор. Но я прекрасно понимал, что последнее допустимо лишь в крайнем случае, поскольку тела эти необходимо сохранить.

Выстрелив ещё раз, я с тревогой обнаружил, что расстрелял весь заряд. Правда, оставался ещё запасной блок в патронташе, но будет ли у меня достаточно времени, чтобы успеть заменить его…

Никогда бы не подумал, что моя реакция может оказаться столь молниеносной, и я буду в состоянии опередить хорошо тренированного противника. Но тут я превзошёл самого себя. Почти не задумываясь над тем, что делаю, я громадным прыжком метнулся влево. И всё же полностью избежать опасности, подкравшейся сзади, не удалось. Кто-то чуть не схватил меня за плечо, стремительно выбросив вперёд руку. Я пошатнулся, едва удержавшись на ногах, и тут увидел, что сзади на четвереньках стоит Грис, вновь изготовившись к атаке. Но тут небольшая искорка энергии, что ещё теплилась в нём, окончательно затухла, и он вновь распростёрся на земле лицом вниз, хотя длинное и чужеродное его тело ещё продолжало вздрагивать и извиваться, словно мышцы боролись с волей, а воля, в свою очередь, с мясом и костьми.

Я отступил назад, в угол, чтобы видеть и тех троих у стены, и этих, которыми они пока ещё владели. Лежавшие на земле судорожно шевелились, словно из последних сил пытаясь встать на ноги, но никак не могли этого сделать. Насколько я мог заметить, те, что мнили себя здесь хозяевами, стояли в прежних позах и даже не пытались поднять руки с круглыми предметами, которые, как я подозревал, и служили им оружием. Они просто спокойно стояли, вытянув руки по швам.

Затем тот, кто находился в теле Лиджа, неожиданно повалился вперёд, ударившись со всего размаха лицом о каменный пол, но не предприняв ни малейшей попытки смягчить падение. За ним последовали двое других. Как только это произошло, конвульсивные телодвижения их рабов мгновенно прекратились. Стало тихо, как на кладбище.

— Ворланд! — Фосс и Бортон выкрикнули моё имя одновременно, отчего голоса их слились в один.

Оглянувшись, я увидел их у входа. Очевидно, им показалось, что я сражаюсь здесь не на жизнь, а на смерть. Бортон склонился над безжизненным телом Харкона. Затем взглянул на тех троих у дальней стены.

— Что ты сделал?

— Применил лазерный шок, — отозвался я, пристегнув к ремню оружие, которое до того не выпускал из рук.

Фосс подошёл к Лиджу.

— Мёртв? — спросил он, не глядя на меня.

— Нет, он жив, — отозвался я.

Они приблизились к тем троим, что лежали у стены. Осмотрели и перевернули их на спину. Глаза чужаков были открыты, но все трое были в глубоком обмороке. Словно дух улетучился из них…

Я тоже подошёл поближе взглянуть на своих противников. И изумился. Мне показалось, что души действительно покинули их. Неужели лазерный шок мог вызвать новый обмен между телами? Если так (впрочем, и в любом случае), то нам необходимо держать обе троицы под присмотром до тех пор, пока они не придут в сознание. Я немедленно сказал об этом капитану.

— Он прав, — куда более охотно согласился со мной Бортон и, достав танглер, стал опутывать лежавшие тела. Сначала он связал троих у стены, затем, для пущей надёжности, — и компанию, находившуюся в чужих телах. В довершение всего, трём чужакам ввели инъекцию, чтобы они до лучших времен оставались в бессознательном состоянии.

Теперь мы были хозяевами в этих пиратских хоромах, но на всякий случай пришлось выставить дозорных, ведь победу пока ещё нельзя было считать окончательной. Вполне могло случиться, что и в корабле, и в подземных переходах нам встретятся новые враги. Да и вся обстановка вокруг заставляла оставаться настороже — прислушиваться к странным звукам, прятаться в тени, короче, вести себя осторожно.

Из надувной палатки, стоявшей в пещере, мы сделали своеобразную тюрьму, сложив туда пленников. С помощью передатчика пиратов Бортон собрал оставшихся людей. Подкреплённые ранее стимуляторами и тонизаторами силы начинали иссякать. Но мы даже и пытаться не стали вскрывать свои сухие пайки, а предпочли по очереди вздремнуть и подкрепиться тем, что нашли в лагере.

Было видно, что пираты обосновались здесь надолго. Глубокий след выжженной земли в долине говорил о том, что на этом месте садился и взлетал уже не один корабль. В пиратском же корабле, который мы захватили с помощью взрывпакетов со снотворным газом, ничего интересного обнаружить не удалось — обычный космический грузовик, который авантюристы использовали для переправки награбленного на внешний рынок сокровищ. Улик, представляющих интерес для Патрульных, было явно недостаточно. Наши пленники не очень-то торопились приходить в себя, а Тэнел весьма неохотно применял лекарственные средства для приведения пациентов в сознание. Мы о них пока слишком мало знали. Но и не торопились выяснять, кто они и что из себя представляют. Всего же попалось около двадцати пиратов. А наша команда состояла всего из нескольких человек, включая Хнольда. Единственное, чем мы могли как-то себя обезопасить, — это принять все необходимые меры, чтобы наши враги не смогли воспользоваться своими эсперными способностями.

Тэнел настоял, чтобы троих переселённых в чужую оболочку и их чужеродные тела положили в отдельное помещение палатки, где он проводил теперь долгие часы, наблюдая за ними. Все шестеро нормально дышали, и когда врач подносил к ним индикатор, на приборе высвечивался сигнал, регистрирующий в них жизненную энергию, хотя все жизнедеятельные процессы протекали очень медленно и были сродни тем, какие происходят у человека, подвергнутого глубокому замораживанию. Как вывести их из этого состояния, врач не имел ни малейшего понятия. Через некоторое время он попробовал применить довольно рискованный способ. Сняв с себя защитный колпак, он попытался расшевелить их. Правда, рядом стоял дозорный на тот случай, если вдруг пациенты надумают подчинить его своему влиянию. Тэнел сам хотел добраться до их разума эсперным путём, но опыт не удался.

Как только у нас появилось время расслабиться, я уснул. Не могу сказать, сколько я проспал. Сон мой неожиданно прервал Фосс.

— Тэнел хочет видеть тебя, — коротко бросил он.

Я поднялся. Фосс уже направился к выходу из пещеры, где в темноте ночи едва различался стоявший на приколе корабль.

Однако вовсе не свежесть ночного ветерка, разгуливавшего по пещере, заставила меня зябко поёжиться, когда я посмотрел на уходившего капитана. Холодом одиночества повеяло на меня. В своей жизни я знавал одиночество. Наверное, самым ужасным образом проявилось оно на Йикторе, когда до меня вдруг дошло, что я могу никогда больше не вернуться в человеческий образ и буду вынужден до конца жизни оставаться в теле животного. Тогда я буквально впал в бешенство, позволив тому, что осталось во мне от зверя, взять верх над человеком. Я носился по долине, крался по-звериному, убивал… Теперь я просто не могу припомнить всего того, что делал тогда. И всё это вызвало одиночество!..

Сейчас же надвигалось одиночество совсем иного свойства. Увидев удаляющегося Фосса, я почти осязаемо почувствовал стену, отделявшую нас друг от друга. Возводилась ли она с моей стороны? Возможно… Правда, оглядываясь назад, я чувствовал, что всё делал правильно и, окажись я снова перед тем же выбором, я не поступил бы иначе. Да, я больше не принадлежал «Лидису».

Конечно, я и дальше мог бы на нём путешествовать и выполнять свои обязанности также хорошо, как делал это год назад, а может, даже и лучше. Но теперь я уже не мог сказать, что «Лидис» является моим единственным домом, пристанищем Вольного Торговца.

Что же случилось? Я настолько растерялся, словно опять бегал на четырёх лапах по равнинам Йиктора. И если я больше не был Крипом Ворландом, урождённым Вольным Торговцем, кому не нужно было в жизни ничего, кроме койки на «Лидисе», тогда кем же я был вообще? Не Маквэдом же — конечно, нет! Если бы я мог выбирать между принадлежностью к Тэсса или к членству экипажа корабля, конечно же, я бы выбрал второе.

Я был совсем один!.. Но я постарался взять себя в руки, встряхнуться, отогнать прочь мрачные размышления и поспешил к Тэнелу, надеясь, что его поручения хотя бы на время отвлекут меня от тягостных мыслей.

Врач ожидал меня во внутренней секции палатки, где продолжали лежать без движения шесть тел. Выглядели они точно так же, как тогда, когда я помогал втаскивать их сюда. У Тэнела был страшно утомлённый вид.

К моему удивлению, в палатке он был не один. Рядом с ним стоял Лукас, ещё не так давно связанный гибким тросом. Лукас и заговорил первым. — Крип, ты единственный среди нас, кто переходил из одного тела в другое. Тэсса делают это регулярно. Разве не так? — спросил он.

— Я ничего не слышал о регулярности таких превращений, — возразил я. — Но любой, кто хочет попробовать себя в качестве Лунного Певца, действительно делает это. Однако число Лунных Певцов ограничено. Они разбросаны и не знакомы друг с другом. Так что они даже сами не знают, сколько их. У них тоже бывают свои промахи и неудачи, — рассказывал я, а сам думал: мое теперешнее тело тому доказательство.

— Нас волнует другое. Знаешь ли ты, как они это делают? — перешёл к сути дела Тэнел. — Тебе самому удалось это пережить. К тому же ты был свидетелем превращения Майлин. Они что — используют какие-то машины, лекарство, какой-то особый гипноз? Что происходит при этом?

— Они поют, — я сказал то, что знал. — ПОЮТ?

— Да, по крайней мере, они сами это так называют. И самое хорошее пение получается тогда, когда луну Йиктора опоясывают три кольца — явление, повторяющееся не очень-то часто. Можно, конечно, подобные превращения делать и в другое время, но тогда требуются совместные усилия нескольких Певцов. Когда Майлин перебиралась в тело Ворсы, кольца уже исчезали, поэтому совершали этот обряд несколько Певцов…

— Майлин была Лунной Певицей. Она и сейчас Певица, — задумчиво проговорил Лукас.

— Её способности были значительно уменьшены, когда Старейшие отправили её в изгнание, — напомнил я.

— Это все, что ты знаешь? — спросил Тэнел.

— Да, — пожал я плечами.

— Как бы там ни было, но факт остаётся фактом — налицо замена тел, до этого известная лишь на Йикторе. Вполне естественно, что нам лучше погрузить этих, — он показал на спящих, — на корабль и отправить туда, но вполне возможно, что ваши Тэсса могут отказаться провести обмен телами. А вот Майлин сейчас здесь, и если она знает, что можно сделать для них…

Тэнел осёкся. Наверное, он увидел выражение моего лица и понял, как я удивлён его предложением.

— Она вовсе не животное! — воскликнул я. Но разве мог я заставить его понять это? Человека, который ни разу не видел Майлин, Лунную Певицу, в её настоящем обличий, а знал её только в облике маленького мохнатого существа, с которым я делил каюту. Для него она была всего лишь зверьком, которого можно пожалеть, но не считаться с ним, как с любым, кто носит человеческую оболочку.

— Я ничего такого не сказал, — стал успокаивать меня Тэнел, однако не мог больше растопить мою настороженность. — Я просто подумал, что на этой планете у нас есть существо, которое мы могли бы подключить к нашим проблемам и попытаться справиться с ними непосредственно здесь, а не в другом конце галактики.

Однако нарочитая его рассудительность только подлила масла в огонь, и я выпалил:

— Вы вытащите её из морозильной камеры, и она умрёт! Ты, — я повернулся к Тэнелу, — видел, в каком она состоянии! Ты сам помещал её в морозильный отсек. Сколько она протянет, если ты оживишь её теперь?

— Существуют новые технологии… — он говорил спокойно и тихо. Я же наоборот — взволнованно и громко. — Мне кажется, я могу предотвратить любые физические изменения, освободив только её мозг.

— Тебе «кажется»… — ухватился я за характерное для него словечко. — Но ты не можешь быть до конца уверенным, не так ли? — настаивал я, и он, будучи человеком достаточно честным и откровенным, подтвердил мою правоту кивком головы.

— Тогда я запрещаю делать это. У неё должен оставаться шанс.

— Но каким же образом ты собираешься ей его предоставить? На Йикторе? Что они смогут там для неё сделать, даже если тебе и удастся доставить её туда? У них ведь нет запасных тел?

Глава 18 МАЙЛИН

А ведь и правда, иногда мы можем вспомнить, хотя воспоминания эти будут прозрачны, словно лёгкий утренний туман, о том образе жизни, который богаче и разнообразнее нашего, и в который нас могут завести мечты или желание укрыться от реальности? Где же я бродила всё время с тех пор, как душа моя покинула разбитое тело? Нельзя сказать, что мною полностью завладела пустота небытия того глубокого сна, в котором я теперь пребывала. Нет, я что-то делала, вглядывалась в какие-то странные видения, и только потом ко мне вернулась боль. И это являлось признаком жизни. А вслед за ним пришло осознание, что необходимо что-то предпринять, как-то действовать. Хотя я и не могла понять, какой деятельности требует душа.

Очнувшись, я больше не хотела смотреть на окружающее теми глазами, что и раньше. Возможно, они утратили зрение. Скорее всего, это Крип попросил меня очнуться, его мысль пробудила меня ото сна. Я знала, что сделал он это по крайней нужде, отозвавшейся во мне этим самым оживляющим чувством долга.

Как мы всегда привязаны к уплате долгов! Особенно когда хотим, чтобы чаши Весов Моластера не перевешивали одна другую!

Услыхав зов Крипа, я почувствовала такую боль в теле, что на несколько мгновений лишилась способности отвечать. Я прервала контакт, чтобы употребить всю свою силу на разрыв связей между моим мозгом и телом. Я сделала это так быстро, что боль сразу уменьшилась до вполне терпимого уровня и стала казаться далёкой, словно утихающие вдали завывания ветра.

Отгородившись таким образом, я мысленно обратилась к Крипу с вопросом:

«В чём дело?»

Ответ был краток:

«Замена тел…»

Я не совсем поняла его. «Замена тел?..» На меня нахлынули воспоминания. Замена тел! Я ведь находилась в совершенно разбитом и изуродованном теле, у которого не могло быть никакого будущего. Новое тело?.. Как долго я пролежала в этом месте? Хотя время — всегда относительное понятие. Неужели я уже на Йикторе, и новое тело ждёт меня? Неужели уже прошло столько времени в том реальном мире, сколько и здесь? Тогда получается, что я больше не связана с миром Крипа так тесно, хотя мне кажется, что я успела неплохо его изучить.

«Замена тела у кого?»

«Майлин!» — его мысленное послание усилилось, словно он пытался разбудить спящего тревожным своим криком, как это делает горнист на городской стене, предупреждая об опасности.

«Я здесь… — мне показалось, что он не расслышал меня. — Что тебе нужно?»

«Вот что…» — теперь мысли его прояснились, и он рассказал мне обо всём, что произошло на «Лидисе» с членами экипажа и чужаками в их телах.

Часть рассказа была мне внове. По мере того, как в моём мозгу оживали его мысленные картинки, собственные воспоминания становились всё отчётливее, выплывая из густого тумана, в плену которого я находилась в последнее время.

Обмен телами для этих троих в человеческом облике и троих чужаков… Но ведь чужаков было четверо! Я видела совершенно отчётливо, как она резко поднялась и прекрасные волосы рассыпались по её плечам. У неё на голове была… НЕТ!

Мой мысленный контакт инстинктивно прервался. В её короне заключалась опасность, всё ещё сохранилась опасность! Она оставалась там, и она ждала. Продолжала ждать. Она не могла завладеть телом кого-нибудь из наших и высосать из него жизненную силу, потому что все они — мужчины, а для того, чтобы совершить переход, ей требовался кто-то одного с ней пола. Вот в чём всё дело! Она узнала меня. Теперь я это ясно вспомнила. Но пока я сопротивлялась, она не могла подчинить меня себе и вынудить перейти в её тело. То есть заставить обменяться телами? Нет, я не то говорю. Её желание было совсем другим. Я успела это почувствовать, когда была там, — ей требовалась моя жизненная энергия, а не тело.

«Майлин? — Крип понял, что я думаю о той женщине, хотя, возможно, и не знал, почему я это делаю. — Майлин, ты меня слышишь, Майлин?»

В его призыве теперь зазвучал страх.

«Я здесь. Чего ты хочешь?»

«Ты меняла тела для меня. Можешь ли ты сказать, как нам поменять тела этих?»

«А разве я до сих пор Лунная Певица? — горько усмехнулась я. — И разве сияет над нами сейчас Сотра, опоясанная Тремя Кольцами? И разве сейчас мои звериные губы и горло смогут пропеть Великие Песни? Я ничем не могу помочь тебе, Крип Борланд. Те, к кому тебе нужно обращаться, высоко в горах на Йикторе».

«Это значит, нам никогда до них не добраться. Но послушай, Майлин», — начал он торопливо объяснять всю важность происходившего и, как обычно бывает, когда спешишь, стал сбиваться с мысли. Но я уловила, что он хотел сказать. Или просто предчувствовала заранее, чего от меня ждут.

«Если ты хочешь сказать, что тело, в котором я сейчас нахожусь, не может быть мною больше использовано, то я об этом уже и сама догадалась. Хотел ли ты спросить меня ещё о чём-нибудь?»

«Она — эта женщина в короне с кошками — и есть тело!»

И вновь я собрала все свои силы, чтобы проверить, не скрывается ли за словами Крипа её коварная подсказка? Не один ли это из способов её нападения? Она могла использовать Крипа, чтобы продолжать соблазнять меня. Ведь и в самом деле правда, что живые существа, поставь их перед выбором «жить или умереть», предпочтут «жить». Я думаю, что все, с кем она имела дело раньше, обладали меньшими способностями и энергией, поэтому она и становилась с каждым разом всё самоувереннее.

Но я не смогла найти в мозгу Крипа следов её присутствия. В нём не было ничего иного, кроме участия и искреннего огорчения, что утрачен тот образ Майлин, который вынес он, впервые увидев меня на Йикторе, когда я сама ещё была уверена в СЕБЕ и СВОИХ способностях. Поняв, что Крипом не владеет навязанная кем-то идея, я начала размышлять над его словами. Я могла отдаться во власть тумана и тьмы, освободиться от пут, связывающих меня с этим телом, которое нельзя уже было восстановить, несмотря ни на какие научные достижения. Мы, дети Моластера, не боимся ступить на Белую Дорогу, прекрасно понимая, что эта реальная жизнь — всего лишь первый неуверенный шаг на долгом пути к чудесам, о которых здесь и сейчас мы просто не подозреваем.

Однако правда и то, что мы всегда точно знаем, когда наступает момент освобождения. Я же пока не получила такого сигнала. Вместо этого я ощущала себя частью какой-то незавершённой структуры, о которой имела пока очень смутное представление. И если я решу сейчас выйти из нынешней боли или собственной робости, это будет не совсем правильно. Моё время ещё не пришло. Но и дольше находиться в этом теле тоже нельзя. Оставалось одно: использовать тело той, что продолжала ждать. За него мне придётся бороться. Это будет честная борьба — моя сила против её силы — самая справедливая война, в какую, по всей вероятности, она когда-либо вступала.

Если бы сейчас рядом со мной оказался кто-то из Старейших, мои опасения сразу же исчезли бы. Но это была только моя борьба, поэтому даже если бы целый ряд их стоял за моей спиной, я не попросила бы их о помощи. Но где же мой. жезл? Кто будет петь? Допустим, я войду в тело ждущей меня чужачки и обнаружу себя в нём полностью беспомощной.

«Майлин!» — попробовал ещё раз позвать меня Крип, словно пытаясь хотя бы докричаться до меня.

«Перенеси меня к этой женщине, но не пытайся больше входить со мной в контакт, пока мы не прибудем туда. Мне нужно сохранять силы», — ответила я ему.

Петь? Я не могла петь! Мы находились сейчас не под Луной Трёх Колец, под которыми силы мои многократно увеличились бы. И со мной не было никого из Тэсса. Никого? А Крип? Но он был Тэсса только снаружи. И всёже… Я стала обдумывать этот вариант так, словно всё касалось вовсе не меня, а кого-то другого, к кому я не имею ни малейшего отношения, и с кем не связана никакими чувствами.

Обмен телами должен происходить при слиянии энергий. Раз уж я решилась противопоставить себя чужачке, то должна всё взять на себя. Но чтобы заставить её принять бой, мне необходимо было по всем правилам привлечь на свою сторону союзника. Там когда-то лежал мёртвый человек, вернее, казалось, что он мёртв. Человек этот передавал сигналы, которые держали команду «Лидиса» и Патрульных под контролем. Он, а точнее его воля, использовала не от традиционные для Тэсса биологические источники, а механическое устройство. Но разве то, чем пользуется один, не может быть применено другим?

Многие века Тэсса остерегались прибегать к помощи машин. Точно так, как в своё время они приняли решение уйти из городов, отказаться от собственности. Я совсем не разбиралась в машинах. Тем не менее только ограниченный человек в критической ситуации может отказаться от помощи полезного изобретения лишь потому, что ему незнаком принцип его действия. Да, мы, Тэсса, находимся в стороне от общего потока жизни, в котором плывут обычные люди, включая звёздных путешественников, но всё-таки не стоим на месте. Мы знаем, что прогресс — дело великое. Просто мы от него в стороне.

Итак, взять машину в помощники. К тому же машина «Лидиса» или Патруля всегда будет на моей стороне, а не на стороне той, кто наблюдает за мной и ждёт. Поможет мне и то, что она не знает, как я выгляжу. Она чувствует мой дух, но тело моё ей неизвестно. Нужно немедленно предстать перед ней. Неожиданность — мой конёк. Да, но если она почувствует, что мой мозг поддаётся внушению, смогу ли я вывести её из равновесия, взять инициативу, атаковать?

Обдумав действия, я снова обратилась к Крипу и посвятила наконец его в свой замысел. Идея машины ему понравилась, а я вновь погрузилась в спасительное молчание. Я стала ждать, накапливая внутреннюю энергию, какую только была в состоянии собрать. Необходимо было приготовить себя к новой технологии, открываясь силам, которые отдаст мне машина. Правда, за моей спиной будет Крип, а на него-то я всегда могу положиться.

Таким образом, хотя я на время оборвала контакт с Крипом, до моего сознания дошёл мысленный сигнал, но не открытый и чёткий, а скорей коварный и упрямый, словно барск, рыскающий в поисках добычи вызывал переполох в душах будущих жертв.

Мне захотелось выяснить, кто скрывается, кто послал сигнал, но, боясь лишиться эффекта внезапности, я прекратила всякие действия. Интересно, подумала я, насколько хорошо знает она своё дело? Может, я перед ней сразу же спасую, как ребёнок перед нашими Старейшими? Что покажет первое столкновение? Оставалось ждать встречи и надеяться на то, что машина мне поможет.

Хотя вокруг ничего не менялось, я чувствовала, как неуклонно увеличивается давление постороннего тёмного разума и догадывалась, что подбираюсь к самому её логову. Очень трудно ограждать свой мозг от чужих мыслей на двух уровнях. Но позволяя захватчице коснуться моего открытого вовне мозга, я должна допускать такое внедрение с предельной осторожностью. Пусть моя противница поверит, что успешно проникла в меня. Пусть ей покажется, что за силами, которые я ввела в сражение, не скрыты свежие резервы, готовые к контратаке.

В этот день, или ночь, я, наверное, достигла высот своих возможностей, о которых не могла подозревать, даже когда была Лунной Певицей. Но я всё ещё не до конца осознавала силы своего искусства. Я была всецело поглощена тем, чтобы удержать хрупкое равновесие и усыпить бдительность врага, вместе с тем будучи готовой немедленно действовать.

Осторожное вторжение в мой мозг внезапно прекратилось. И хотя у меня сейчас работало только мысленное зрение, я увидела её! Она предстала передо мной во всех подробностях, и точно такая, какой её описал мне Крип и какой всё это время виделась она мне самой.

Но если образ её, впервые всплыв в моём сне, был слегка затуманен, так как он передавался через ощущения Крипа, то теперь я увидела эту женщину чрезвычайно контрастно и рельефно, словно камни Долины Йолор, лежавшие под безжалостным сиянием зимней Луны Йиктора. Сейчас она не лежала на кушетке, как в описаниях Крипа, а, скорее, сидела на ней. Копна тёмных волос, откинутых назад, прикрывала тело, голова была немного приподнята и устремлена вперёд, будто моя противница желала встретиться со мной лицом к лицу, а извивавшиеся кошачьи головы её диадемы, прекратив свою бешеную пляску, взвились прямо на своих тонких нитях, и глаза их тоже устремились на меня. Они следили за мной и выжидали…

Диадема! У меня был когда-то жезл, помогавший концентрировать энергию, когда я пела свои заклинания. Даже у Старейших используют посохи, помогающие им фокусировать и удерживать энергию, над которой они осуществляют контроль. Её диадема служила той же цели.

Вероятно, я совершила ошибку, узнав ритуальный предмет. Она почувствовала это сразу же, и глаза её сузились. На лице больше не играла улыбка. По нитям с кошачьими головами пробежала лёгкая рябь, словно злаковое поле тронул слабый ветерок.

«Майлин — приготовься!»

Крип прорвался сквозь мысленный щит, и на этот раз я не попыталась заслониться от него. Я увидела, что кошачьи головы задёргались, повернулись и вновь пустились в неистовую пляску. Но я отвернулась от них, чтобы последовать за ведущей меня мыслью Крипа.

Каким-то чудом, ниспосланным мне Моластером, я смогла прочесть его указания. Хотя, впрочем, просто «увидела» перед собой машину. Её форма и устройство меня совершенно не интересовали — важно было только то, что она могла послужить моей собственной диадемой. Но с ней меня должен был связать Крип, ибо это скорее его наследство, нежели мое.

Соединить и удержать — понял ли он? Должен понять! Ведь образ машины очень чётко отпечатался в моём мозгу, и я решилась, я направила на противницу всю свою энергию.

Ужас, безумный ужас охватил её!

Как ни пыталась чужачка увернуться, мои воля и решимость мощным потоком обрушились на неё. Правда, пока я ещё не могла сказать с уверенностью, что окончательно достигла цели. Женщина затихла, стоя совершенно неподвижно, и только диадема не позволяла ей полностью подчиниться моей воле.

А в это время между мной и моим мысленным представлением о собственной телесной оболочке в диком танце кружили кошачьи головы. Я больше не могла смотреть сквозь них и сконцентрироваться на оболочке. Страшная боль снова принялась терзать моё тело. Сил моих не хватало увёртываться от заклинаний, которые бросали в меня кошачьи головы. Я больше не могла сосредоточиться на усилителе…

Вдруг я почувствовала прилив сил — Крип! Он не подпевал мне — ведь он не был настоящим Тэсса, но он поддерживал мою связь с усилителем — небольшую, но всё же достаточно прочную. И я была рада, что таковая у меня появилась.

Моей противнице удалось немного сдвинуть меня с завоёванной позиции, но по сравнению с тем, с чего пришлось начинать, я продвинулась весьма значительно. Не смотреть на кошек! Усилитель, пустить в дело усилитель! Наполнить его потоком воли! Наполнить!.. Искажённый образ перед глазами — какой-то проблеск физической способности видеть. Стереть его! Смотреть только внутрь, а не на окружающее — вся борьба проходила внутри! Я уже знала, что приближался её конец, но всё же чувствовала какую-то растерянность. Ещё раз — усилитель! Собрать все свои силы и — огонь!

Я прорвала какую-то невидимую преграду, но всё ещё не позволяла победному чувству вырваться наружу. Успех в одном-единственном деле вовсе не означал окончательной победы. Что меня ожидало дальше? И вот наступила моя очередь содрогнуться от ужаса. Я считала,что сражаюсь за личность, вполне определённую личность, которой являюсь сама я — Майлин из рода Тэсса. Но это оказалось лишь моим желанием, страстным желанием и неясной потребностью господствовать, что вполне вероятно, досталось мне в наследство от прежней хозяйки оболочки, в которую я теперь переселилась. А машина, брошенная своим прежним владельцем, осталась «жить» во мгле веков. Внутри же того тела, что носило диадему с кошками, не оставалось ничего, кроме крох прежней боли и желаний. И когда я прорвалась сквозь оболочку этого тела, я обнаружила пустоту, которую никак не ожидала там встретить. Я поплыла в пространстве, осваивая её и пытаясь перебороть последние следы той, другой.

Эти остатки прежней жизни, словно засевшая в теле робота старая программа, вовсе не собирались исчезать. Возможно, управляя столь долгие годы этим телом, они превратились в самостоятельные частицы, существовавшие как бы отдельно, квази-жизнью, и теперь со всей яростью набросились на меня.

Это были кошки. Кошки!.. Внезапно я увидела их узкие головы, сверкающие злобой зрачки. Они сбились в комок над моей головой, и некоторое время только они и стояли перед взором, извиваясь в безумном танце. Кошки!.. Именно они были тем ядром, которое руководило телом и направляло его.

Но несмотря на все их попытки отгородить меня от внешнего мира, я стала видеть, я стала прорываться сквозь туман незрячести. И это было уже не мысленное зрение, а настоящее. Очертания предметов, хотя мне и трудно было на них сосредоточиться, проступали всё отчётливее. Я поняла, что смотрю на мир вовсе не теми глазами, что когда-то подарила мне Ворса. Я находилась в новом теле, и наконец ясно осознала, что это было за тело!

И оказываемое на меня давление, и враждебные волны, прокатывающиеся по всему телу, — всё это исходило от кошек! Я находилась в теле, у которого имелись ноги, руки, и в котором я сосредоточила всю свою волю, но одновременно со мной яростно боролась та, вторая половина, существовавшая во мне. Она не позволяла мне почувствовать, что я на самом деле двигаюсь, убеждая, что это просто моё горячее желание.

Но всё-таки я заставила руки подняться к своей голове, сорвать с неё кошачью диадему и с силой отшвырнуть её в сторону…

Кошачьи головы разом исчезли. Моё зрение тут же прояснилось. Я знала, чувствовала, что у меня есть тело, что я живая, дышу, и боль отступила. Но самое главное — присутствие чужой воли и следы прошлой жизни исчезли, словно отлетели прочь вместе с короной.

И я увидела стоявших передо мной капитана Фосса, незнакомца в форме Патруля, а на полу — ещё нескольких человек, опутанных верёвками танглера: Лиджа, Гриса, пилота Патруля. Рядом с ними неподвижно лежали тела чужаков.

Крип подошёл ко мне, взял за руки, посмотрел прямо в мои новые глаза. То, что он в них прочёл, было, наверное, правдой, потому что лицо его озарилось. Я никогда раньше не видела у него такого выражения.

— Тебе это удалось, Майлин — Лунная Певица, тебе это удалось!

— Да, наверное… — я услышала свой новый голос, слегка охрипший и какой-то странный. Опустив глаза, я взглянула на новую оболочку своей души. О, это было замечательное тело! Очень хорошо сложенное, хотя копна тёмных волос совсем не походила на волосы Тэсса.

Крип всё ещё держал мои руки в своих, словно опасаясь, что если он отпустит их, я снова ускользну в небытие. К нам подошёл капитан Фосс и стал разглядывать меня с таким же напряжённым вниманием, что и Крип поначалу.

— Майлин? — он произнёс мое имя так, будто никак не мог поверить в происшедшее.

— Какие вам ещё нужны доказательства, капитан? Душа моя взмыла ввысь. Подобного ощущения я не испытывала с тех пор, как оказалась в шкуре животного на Йикторе.

Однако один из Патрульных тут же остудил мою радость.

— Ну и что из этого? — сказал он даже несколько пренебрежительно. — Сумеешь ли ты сделать то же самое для этих троих? — и показал на связанных.

— Не сейчас, — оборвал его Крип. — Она только что выиграла жестокую битву. Обождите… — Дайте мне хоть немного времени освоиться с новым телом, — попросила я.

Я отключила физические ощущения, как делала это раньше, будучи Лунной Певицей, и отправилась бродить внутри себя. Это было похоже на исследование пустых комнат давно заброшенной крепости. То, что жило в этой крепости, занимало сравнительно мало места. В путешествии своём я уходила всё дальше и постепенно начинала понимать, что в моих руках теперь находятся совершенно новые инструменты, среди которых есть и совсем пока незнакомые мне. С ними у меня ещё будет время познакомиться, а сейчас мне хотелось узнать лишь одно — как я, Майлин, могу воспользоваться этим телом.

«Майлин!» — громкий зов вернул меня в реальность. Я ещё раз почувствовала теплоту руки Крипа, услышала его голос.

— Я здесь, — откликнулась я, полностью взяв под контроль своё новое тело. Поначалу движения его были неуверенными, будто долгое время им никто толком не управлял. Но с помощью Крипа, сначала нетвёрдо, а потом всё увереннее, я стала двигаться. Мы подошли к связанным по рукам и ногам телам чужаков, лежавшим рядом с землянами. Плоть их была прозрачна для моего нового зрения. Я знала, что в действительности представляют собой каждый из них.

Как и женщина, в которую я сейчас превратилась, чужаки обитали не в своих телах. И вообще, в эти тела не вселялась личность. Они были оболочкой, начинённой движущей силой. Это было очень странно — клянусь Словом Моластера — очень странно! Я не могла себе представить, кто же на самом деле обитал в телах чужаков. Даже наши Старейшие едва ли могли бы определить это. Но что бы они из себя не представляли, кем бы они ни были, мастерству их приходилось только удивляться. Это было верхом совершенства — подчинить себе людей, используя лишь слабые отголоски своей реальной силы.

Тем не менее, мне не составило особого труда прорваться сквозь их оболочку и выгнать чужаков из тел, которые они занимали. Крип был рядом со мной, и я подключалась к его энергетическим ресурсам. Как только чужаки оказались изгнанными из человеческих тел, вернуть плоть своему истинному хозяину было уже несложно. Тела землян зашевелились, они открыли глаза и очнулись, как ни в чём не бывало. Я повернулась к капитану Фоссу.

— Эти трое носили короны, их надо найти и уничтожить. Я не знаю, каким образом, но в коронах сосредоточена злая сила, — Ах, так! — Крип отпустил мою руку и отошёл к противоположной стене комнаты. Он наступил там на какой-то предмет, лежавший в углу, а затем стал топтать его своими космическими сапогами на магнитной подошве.

В моём мозгу отозвались далёкие приглушённые стенания, будто какие-то живые существа оплакивали свою кончину. Я содрогнулась, но не стала останавливать Крипа в его яростном порыве разорвать последние узы, связывающие меня, тело, которое я теперь носила, и злую волю чужака.

Новое тело было просто великолепным, я это сразу поняла. Во внешних покоях я нашла кое-какую одежду, несколько, правда, отличавшуюся от той, к какой я привыкла, когда была Тэсса: короткая туника с широким, усыпанным драгоценными каменьями ремнём и обувь, подходившая к любой ноге.

Для моих новых волос, тяжёлых и длинных, у меня не была ни булавок, ни заколок, чтобы уложить их так, как носили Тэсса, поэтому я их просто заплела в косы.

Мне было интересно знать, кто же всё-таки была та прекрасно сохранившаяся женщина-красавица? Несомненно, я стала наследницей тела непростой женщины. Королева, принцесса, а возможно, и сам дьявол сидели в ней. Но кем бы она ни была, теперь её уже нет, и это навсегда. Честно говоря, хотелось верить, что на самом деле она вовсе не походила на тень, с которой мне ещё совсем недавно пришлось бороться.

Те покои, в которых находились эта женщина и трое мужчин-чужаков, представляли из себя, по-видимому, огромную сокровищницу. Такие клады наверняка ещё не раз будут находить грабители или исследователи. Нам же просто повезло. Мы напали на контрабандную операцию пиратов (так ловко перехваченную чужаками). А так как действия мародёров были признаны незаконными и нарушали Правила Космической Торговли, экипажу «Лидиса» достались все права на разработку поземелья. А это значило, что каждый член экипажа становился хозяином своей судьбы, человеком достаточно богатым, чтобы распоряжаться дальнейшей своей жизнью по собственному усмотрению.

— Ты не раз говорил мне, — сказала я Крипу в той самой комнате, где раньше обитала женщина, в теле которой я сейчас жила, и куда мы пришли, чтобы забрать её вещи, — что сокровища могут быть разными. А для тебя настоящее сокровище — собственный корабль. Ты до сих пор так считаешь?

Крип сидел на одном из сундуков. Я нашла отрез зелено-голубого материала с золотым рисунком в виде кошачьих голов. Никогда раньше не видела ничего подобного. Теперь эти головы не вызывали у меня никакой тревоги.

— А что является сокровищем для тебя, Майлин? — спросил меня Крип. — Вот это? — показал он вокруг.

— Тут много красивого, радующего глаз, приятного на ощупь… — я смяла ткань и снова расправила её. — Но это нельзя назвать сокровищем. Сокровище — мечта, которую каждый стремится достичь с помощью Моластера. Йиктор теперь очень далеко. О чём я могла мечтать на Йикторе?.. — тут я задумалась. О чём же я мечтала на Йикторе? Мне не пришлось долго рыться в памяти. Мои малыши. Наверное, я не имела права больше называть их «моими», после того, как отпустила на волю всех зверей. Но я была сейчас так далеко от Йиктора! И не только потому, что расстояние до него было огромным. В душе моей не было места для той жизни, которой я жила раньше. Конечно, когда-нибудь мне захочется вернуться. Да. Мне хотелось увидеть Три Кольца Луны Сотра, сверкающих на ночном небе, побродить среди Тэсса, но не сейчас.

— Ты всё ещё мечтаешь о корабле с животными? Унестись подальше к звёздам со своим маленьким народом и показывать другим мирам, какими тесными могут быть связи между человеком и животными, — сказал Крип. И это действительно было моим тайным желанием. — Когда-то я говорил тебе, что невозможно раздобыть такие сокровища, на которые можно было бы приобрести корабль. Я оказался не прав. Вот они! Их тут больше, чем достаточно!

— Тем не менее, я не могу купить корабль и полететь к звёздам одна, — я повернулась и посмотрела ему прямо в лицо. — Ты говорил, что твоя МЕЧТА — тоже корабль. Сейчас она может осуществиться…

Он был Тэсса и, в то же время, не совсем Тэсса. Когда я смотрела на его лицо, я всегда могла увидеть за чертами лица Маквэда тень молодого человека с тёмной кожей, чёрными волосами — юношу, которого я впервые увидела на Большой Ярмарке в Ырджаре.

— Ты не хочешь возвращаться на Йиктор? — и вновь он не задал мне главного вопроса.

— Не сейчас. Йиктор так далеко отсюда.

Я не знаю, что он прочёл в моём голосе такого, но он поднялся, подошёл вплотную и притянул меня к себе.

— Майлин, я стал совсем не таким, каким был раньше, и с удивлением обнаружил, что являюсь изгнанником среди себе подобных. Я не сразу в это поверил, но всё, что произошло здесь, на Сехмете, явилось лучшим тому подтверждением. Только одно существо на свете способно теперь претендовать на мою безграничную преданность…

— Два изгнанника могут начать совместную жизнь, Крип. А звёзды… Наш корабль отыщет нашу звезду, и, я думаю, наши мечты, слившись в одну, вместе продолжат путь…

Вместо слов Крип крепко обнял меня, и мне это очень понравилось. Я поняла, что больше мы с ним не будем бродить по мирозданию врозь. Наши судьбы слились. И я благодарила Моластера всем сердцем за ЕГО великую доброту.

Глава 19 КРИП ВОРЛАНД

Когда я взглянул на неё, подошедшую ко мне, всегда безоглядно верившую мне (даже тогда, когда я позвал её туда, где, возможно, её ждала мучительная смерть, ведь я и сам считал, что шансов выжить у неё мало), я понял — это судьба! Мы нашли друг друга и тот образ жизни который устраивал нас обоих.

— Не изгнанники, — поправил я её. — Это не изгнание когда возвращаешься домой!

А дом — это вовсе не корабль, не планета, не телега путешественника, трясущаяся по равнинам Йиктора. Это чувство, которое ты, испытав однажды, уже никогда не забудешь. Мы оба были до сих пор изгнанниками. Но теперь перед нами простирались звёзды, а внутри нас был дом! И он останется с нами, пока мы будем живы!

Андрэ Нортон Полет на Йиктор (Вольные торговцы — 3)

Глава первая

Пустота и холод. Согнутые ноги не двигаются. Холод… боль… что-то большое снова толкнуло… и опять боль. Остановка… прыжок… но этот холод… холод, холод…

Маленькое тельце, зажатое между двумя большими плетеными корзинами, издало мяукающий вопль. Затем когтистая рука быстро протянулась к кляпу, не дающему кричать громче. А тщедушное худенькое тельце продолжало дрожать от холода.

Холод?.. где же холод?.. и где боль?

Скрюченное тело резко дернулось, словно от мучительного удара плети по морщинистой зеленоватой коже, виднеющейся сквозь лохмотья, которые явно не были настоящей одеждой существа. Никто еще не выкрикивал таких слов. И все же они звучали настолько четко и громко, словно Расстиф, его уродливое «я», находился прямо в тельце, возле которого он стоял. И его слова проникали прямо в голову, а не в уши. Это надо же — говорить в голову! Крошечное существо снова попыталось съежиться так, чтобы его не видели, и в эти мгновения оно дрожало от страха еще сильнее. Где же холод? И где боль?

Крик раздался снова, и на этот раз он прозвучал требовательнее. Словно существо хотело, чтобы его слушались. Морщинистые ручки закрывали уши, но все равно не смогли избавить от вопросов, доносящихся из отверстия и напоминающих шелест сухих и свернутых листьев, омываемых водою — из отверстия в голове. И опять тельце резко дернулось…

Боль… Расстиф еще раз ткнул кулаком в противоположную стенку шатра, используя при этом весь опыт профессионального дрессировщика, которому надо выманить наружу обиженного или испуганного зверя. И тотчас же острая боль достигла прячущегося существа, сопровождаемая горячей вспышкой пронзительного хныканья.

— Вот! — из укрытия показались обутые в космические сапоги ноги малыша.

— Тебе нечего бояться. Никто не причинит тебе вреда.

Бледный язык облизал потрескавшиеся губы. Но страх отчего-то утих, и существо несколько успокоилось. За стеной Расстиф ревел и выплевывал угрозы. Его ярость и любовь мучить других, которые он не мог в себе побороть, напоминали мощную огненную струю.

— Нечего бояться. — Снова эти слова проникали прямо в мозг, и ему невольно приходилось слушать их, несмотря на то, что он заткнул уши. А малыш продолжал топтаться в космических сапогах. Расстиф нагнулся, и, опустив руку, сильно ударил по корзине, наверное слишком сильно для такого хрупкого создания… да и для любого другого…

Но оказалось, что двигался не Расстиф и не сапоги. Неряшливая, покрытая спутанными сухими волосами голова медленно поднялась и издала звук — очень странный звук… Голосом, проникающим в мозг. Огромные глаза существа смотрели то вверх, то вниз.

Эти двое находились от Расстифа довольно далеко. Они всегда были очень необычными, а некоторые — настолько, что очень смахивали его дрессированных животных, запертых в клетки. Поэтому сами они почти не отличались друг от друга; скорее отличалось то, как они стояли плечом к плечу и смотрели вниз. В их взглядах не было ни отвращения, ни жестокого любопытства. Они просто пытались понять того, кто скрывался в корзинке.

— Не бойся. — На этот раз проговорил мужчина на торговом сленге, довольно часто употреблявшемся в этом районе, предназначенном для развлечений астронавтов со всех концов вселенной.

У него была очень светлая кожа и седые волосы, хотя он вовсе не был стариком. Очень светлые брови заметно выделялись на коже и спускались до самых висков, где срастались с линией волос, а зеленые глаза казались светящимися с такой силой, словно в каждом горел крошечный костер.

— Бояться нечего, — сказала женщина. На фоне белизны своего спутника ее ярко-рыжие волосы казались огненными, как одна из масляных ламп Расстифа, подвешенных над ее головой. От света лампы ее рыжие волосы напоминали тяжелую корону. Она была…

Наконец крошечное тельце развернулось. Из корзины высунулись ручки с когтями, они уцепились за ее край и вытянули сгорбленное тельце наружу с удивительной для него ловкостью. Ибо оно было все скрюченное, бесформенное и наклоненное вперед на уровне плеч, поэтому, чтобы рассмотреть остальных, ему пришлось держать голову под необычайно неудобным углом.

Оно имело тонюсенькие ручки и ножки и грязно-зеленоватую кожу, словно выпачканную в пыли. Бесформенная черная шевелюра была местами серой от пыли.

— Ребенок, — громко проговорил космонавт. — Что же?..

Женщина лишь отмахнулась. Она словно прислушивалась к чему-то. Неужели она тоже слышала Тоггора?

— Да, это ребенок, — сказала она. — И к тому же совершенно иной расы. Не так ли, малыш?

Ответ будто сам метнулся к ее напряженному взгляду, появился прежде, чем она успела мысленно сосредоточиться.

— Он… Расстиф… он заставит Тоггора играть. Но холодно… слишком холодно. А Тоггор страдает от холода и от боли, нанесенной бичом.

— И что?

Она взяла в ладонь подбородок маленького, согбенного и искалеченного создания. И от прикосновения кончиков ее пальцев по его дрожащему тельцу пробежала теплая и благотворная волна.

— Тоггор — это кто?

— Это мой… мой друг. — Это было не самое точное, но ближайшее подходящее слово.

Мужчина издал шипящий звук; женщина крепко сжала губы. Она была раздражена, правда, не так, как Расстиф. Ее раздражал весь этот шум, и ей страстно захотелось нанести удар; но она не чувствовала гнева к существу, стоящему напротив.

— Наверное, мы нашли то, что искали, — проговорила она поверх склоненной головы своего товарища. — Но кто же ты?

И вновь от нее стало изливаться тепло и ласка.

— Я — данг. — Издавна так было принято называть существ самого низкого происхождения. И по виду он соответствовал этому. — Я посыльный на побегушках. Я делаю то, что умею, — с редкой для подобных существ гордостью ответил он, и его плечи заметно приподнялись. От этого он показался выше ростом.

— Ты на побегушках у Расстифа? — осведомился мужчина, показывая на шатер.

Данг отрицательно покачал головой.

— У Расстифа есть Джузас и Зем.

— И все-таки ты здесь.

— Это Тоггор. Я… я принес его… — Когтистая ручка пошарила по переду оборванной одежды. Вот как теплое отношение к одному может вытянуть правду из другого. — Я принес это. — Он держал какой-то отвратительного вида комок. — Расстиф плохо кормит Тоггора. Он хочет, чтобы Тоггор боролся за еду. Тоггор умрет… — и кончик заостренного подбородка задрожал.

— А ну сюда!

Из-за стенки шатра они услышали хлесткий удар бича и приглушенные непристойные ругательства.

— Тоггор сражается, и на него делают ставки! И Расстиф никогда еще не был так добр ни к одному клыкастому!

— Давайте-ка посмотрим на этого бойца, Майлин, — предложил мужчина. — И ты тоже, Расстиф. Он меня заинтересовал.

Женщина кивнула. Она опустила руку под заостренный подбородок данга и взялась за тесьму, связывающую лохмотья, покрывающие сгорбленные плечи.

Что ей понадобилось от данга?

— Ну-ка пойдем, — сказала она и, не отнимая руки, протащила его за мужчиной, идущим вразвалку, как люди, долгие годы проведшие в космосе. Пришедший с нею мужчина направлялся ко входу во владения Расстифа, находившиеся с противоположной стороны шатра. Она даже не спросила малыша, хочет ли он идти туда, а просто потащила его за собой. И почему-то мысль о борьбе за свободу исчезла…

Внутри шатра Расстифа стоял тяжелый неприятный запах. Зловоние исходило от нечищеных клеток со слабыми и больными пленниками. Как только они вошли в распахнутую дверцу, в их ноздри ударила вонь. Существа, находящиеся внутри, пищали, визжали и возились, пока Расстиф громогласно не приказал им заткнуться. И тотчас же воцарилась тишина, наведенная страхом наказания.

Расстиф был здоровенным мужчиной, некогда гордившимся своей силой, ныне похороненной в жировых складках. Его лысина сверкала в свете масляной лампы, стоящей на столе рядом с клеткой — тюрьмою Тоггора. Расстиф с угрюмым выражением лица поднял глаза. Спустя несколько секунд свирепое выражение сменилось вкрадчивой усмешкой, что далось Расстифу с явным усилием.

— Джентльфем, джентльхомо, чем я могу вам услужить? — спросил он, уперевшись спиною в ребро стола и ударяя по нему огромным кулаком. Ибо успел поймать на себе пристальный взгляд данга. — Неужели эта груда мусора доставляет какие-то проблемы?! — Он с грохотом шагнул вперед и поднял руку, словно намереваясь ударить по его горбатой спине.

— Да какие еще проблемы? — спросила женщина.

— А чего еще можно ожидать от этого ходящего куска дерьма? Разве только он что-нибудь украл, мерзавец!

— Разве мы стали бы беспокоить по такому поводу честных людей? Таких как торговец животными Расстиф? — спросил мужчина. Губы дрессировщика застыли в улыбке.

— Вот именно, таких как я, и кого-нибудь еще. Ровно два года назад я поймал этого мерзавца из сточной канавы и посадил его в клетку. И ему тогда еще повезло, ибо ему могли преподать бы хороший урок! Ведь мусор принято выбрасывать, чтобы он не мозолил глаза честных людей!

— Наверное, это его? — спросил мужчина, показывая на ту, что стояла на столе.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Расстифа. Он сжал пальцы в кулак, словно собираясь обрушить его на горбатую спину, как молот.

— А почему вас он интересует? А, джентльхомо? Неужели вы верите этому блевотному мусору?

— Мне доподлинно известно, что у вас есть бойцовый смукс, — вмешалась женщина, а Расстиф снова самодовольно усмехнулся, как любой шоумен.

— Лучший! Лучший, джентльфем! На него ставили стеллары, а не ничтожные рыночные медяки. И знаете, они приносили выигрыш!

С этими словами он пошел вдоль стола, чтобы посетители смогли лучше разглядеть его владения.

Женщина немного наклонилась, чтобы получше рассмотреть копошащийся в центре клетки шар, покрытый шерстью. Данг дернулся было вперед, но, крепко удерживаемый ее рукой, затих. Наконец она обратилась к Тоггору. Смукс не отвечал. Создавалось впечатление, будто он не хотел отвечать. Либо просто не слышал вопроса.

— А ты… хороший, — задумчиво проговорила она.

Сперва — совершенно бессознательно — разум данга стал постепенно улавливать поток уверенности и спокойствия, исходящие от другого. Внезапно в голову данга пришло, что ответ Тоггора никогда не выльется в слова; скорее это будут чувства, ощущения: боли, страха, а иногда, что случается весьма редко, это будет довольно грубое ощущение удовлетворения. Поэтому мысли данга о «добре», даже «помощи», Тоггор схватывал с особенной жадностью, будто данг и в самом деле смог бы выпустить его из этой безнадежной тюрьмы.

Все присутствующие наблюдали, как множество ножек прижались к мохнатому телу. Угрожающего вида когти, торчащие из передних четырех ножек, громко ляскнули, когда существо ответило на подбадривающую уверенность данга. И оно откликнулось на нее намного быстрее, нежели на более краткое мысленное послание женщины.

Смукс не отличался красотой. Будь он покрупнее, его можно было бы назвать чудовищем, при виде которого бы люди в ужасе разбегались. Его тело, покрытое колючей шерстью, больше похожей на птичьи перья, было серовато-красным, как догорающие угольки. Кончики каждого пера были темно-красными, словно их окунули в кровь. Существо обладало восемью длинными мохнатыми ножками, и передние заканчивались когтями с загнутыми внутрь острыми концами.

Тело состояло из двух прикрепленных друг к другу овалов, причем передний овал был длиннее заднего, а «талия» существа была не толще двух его ножек, если их скрепить вместе. Шесть его глаз, втянутых в шарообразную голову, сейчас скрывали стебельки, на которых они держались. Само же существо казалось настолько уродливым, что никому даже в голову не пришло бы, что оно способно на стремительное и жестокое нападение.

Сейчас его живот расплывался на днище клетки, и данг решил, что Тоггора давно не мыли и не кормили. А ведь его бросали на закругленную полусферу вместе с другим таким же, как он соперником, где победившему швыряли кусок сырого мяса: награду, которая возбуждала все боевые инстинкты смукса. Уловив эти мысли данга, смукс вскинул одну из передних лапок и умоляюще лязгнул коготком. Ведь у друга есть пища?

Расстиф с трудом удержался от того, чтобы ударить. Неужели смукс осмелился пошевелиться в присутствии двух незнакомцев? Данг не вполне понял гнев Расстифа, однако, умудренный собственным длительным опытом выживания, незаметно схватил куски требухи и, осторожно обойдя мясника сзади, швырнул еду в клетку. Расстиф ничего не заметил, поскольку в это время похотливо разглядывал женщину. Тоггор молниеносно схватил отвратительные объедки и, сунув их в рот, быстро задвигал жвалами.

Расстиф все-таки о чем-то догадался и с диким ревом опустил тяжеленный кулак-молот на данга, но не смог разбить голову горбуна, как ожидал. Женщина легко убрала пленника в сторону, а мужчина нанес продавцу животных резкий удар по запястью, отчего тот заорал от боли и ярости.

— Что вы делаете? — заорал Расстиф, набычившись так, что всем показалось, что он увеличился в размерах.

— Ничего.

— Ничего, говорите? Вы позволили этому мерзавцу отравить моего смукса, и это вы называете ничего?! О, пусть надзиратели решают, ничего это или нет!

Такого данг никак не ожидал. Что Расстиф позволяет себе так нарушать закон, было просто неслыханно. И все же торговец зверьми вновь ходил вокруг стола, подозрительно глядя то на спокойно стоящего космонавта, то на Тогтора, то на женщину, словно решил, что все они сговорились против него. Данг еще раз попытался вырваться из цепких пальцев женщины, которая привела его сюда, в шатер, но все его попытки не увенчались успехом.

— Цена за этого смукса объявлена, — ровно проговорила женщина. Расстиф криво ухмыльнулся, демонстрируя щербатые нечищенные зубы.

— Не та цена, чтобы принести вам удачу, джентльфем, — произнес он, по-крабьи отступая от людей и останавливаясь возле края стола так, что клетка с Тоггором оказалась между ними. Смукс доел почти сгнившую пищу, которую данг соскреб для него из давно использованного тюбика Е-рациона, и снова свернулся в шар, что было его единственным способом защиты, поскольку всего час тому назад Расстиф извлек из его когтей яд.

— На удачу я не слишком рассчитываю, — сказала женщина, выпрямившись так, что теперь она касалась данга лишь кончиками пальцев, но несмотря на легкость этого прикосновения, он все равно оставался в неволе. — К тому же, все имеет свою цену. Вы устраивали бои с этим смуксом десять, двадцать, тридцать раз, а между боями морили его голодом, чтобы он выходил на поединок тогда, когда вы пожелаете. И теперь жизненных сил в нем почти не осталось. Неужели вы предпочитаете убийство выгоде?

Темный язык данга облизал бледные губы.

— Тоггор, — проговорил он и осознал, что сказал это вслух только тогда, когда услышал себя.

Космонавт поднес запястье к лампе. В ее ровном свете проявилось окошечко расчетного устройства. Когда Расстиф увидел его, глаза у него странно заблестели. Все, что говорил пришелец, оказалось правдой. Смукс был — или остается — серьезным соперником, лучшим из всех, которых он когда-либо находил. Он хорошо помнил тот день, когда получил его из рук крепко подвыпившего члена экипажа корабля, который повысил цену на целый стеллар, поскольку хотел вернуться на корабль со смуксом, ибо тот приносил ему удачу. Но кто знал, сколько сможет прожить это существо? Расстиф был жаден, но обладал скрытым и очень коварным чутьем на все, что могло принести ему выгоду.

— Пришельцам с других миров нельзя играть в азартные игры, — сообщил он и по рассеянности потер запястье космонавта, а потом ударил ладонью по его руке.

— У нас есть лицензия на покупку, — вмешалась женщина. — Но мы не выбираем бойцов, а просто отбираем необычных животных.

Тут Расстиф широким жестом обвел остальные клетки, демонстрируя и других узников.

— Тогда выбирайте, джентльфем; у нас их тут полным-полно, как говорится, на любой вкус. Вот, взгляните, это — прыгун с Грогона, а вот вам — сухоязыкий сосун из Бейзила, а это…

— А откуда смукс, господин торговец? С какой планеты к вам поступил такой удачливый боец?

Расстиф повел жирными плечами.

— Кто знает? Когда-то он появился… а они поступают сюда очень редко. Честно скажу, таких мы продавали всего раз двенадцать. И, безусловно, эта тварь сама не готова сбежать на свою родную планету. Он сражается. Сражается, чтобы есть. Он спит. Он живет не очень хорошо, но никто не сможет обвинить Расстифа, что он грубо обращается с мыслящими существами. Так что, уверяю вас, у меня тут все в соответствии с официальными предписаниями, и если вам угодно, можете с ними ознакомиться. Вы найдете в этих предписаниях все, что вас интересует.

Данг мог бы возразить на это. Он единственный среди всех пленников Расстифа мог войти в контакт с Тоггором. Образец мышления Тоггора очень сильно отличался от его собственного, и проследить его мысли было очень сложно. Когда Тоггор пытался передать нечто более серьезное, нежели примитивные эмоциональные послания, он начинал раскачиваться из стороны в сторону. И еще данг не сомневался, что смукс обладает силой мысли намного большей, чем считал Расстиф.

Космонавт постучал по расчетному устройству указательным пальцем, и от этих щелчков существа в клетках беспокойно заерзали. Расстиф указал на свое расчетное устройство.

— Эта штука приводит его…

И тут женщина рассмеялась, и в ее смехе чувствовалось презрение.

— Эта штука приводит его в боевое состояние? Ну, и что дальше? Он ослабевает, не так ли? Кстати, это в последнем бою он лишился когтя?

Расстиф злобно прищурился. Он дерзко уставился на женщину, хотя, когда отвечал, то изо всех сил старался соблюдать вежливый тон.

— Что-то я не видел вас среди тех, кто делал ставки, джентльфем.

— И не увидите, — отозвалась она. — Но я говорю правду.

И снова Расстиф пожал плечами.

— Этот урод победил. И победит снова.

— Два стеллара, — решительно проговорил мужчина.

Данг глубоко вздохнул и вспотевшими липкими пальцами закрыл предательский рот. Два стеллара — немыслимое богатство в пристанищах отверженных, где находил себе убежище горбун.

— Два стеллара, гм… — Расстиф задумчиво проворачивал эти слова во рту, словно пробуя их на вкус. — Три. — Только сумасшедший идиот мог предложить такое — еще более повысить и без того чрезмерную цену.

— Не надо торговаться, — проговорила женщина, не повышая голоса. Она говорила спокойно, и в ее тоне не ощущалось ни грубости, ни угрозы. И все же данг съежился и низко втянул голову в плечи, чтобы не видеть ее лица. Хотя долгие годы горбун ускользал от угроз, которыми были полны его неприятные воспоминания, прежде он никогда еще не слышал такого тона. Кто же эта женщина? Наверняка какая-нибудь очень знатная дама, а ведь такие, как они даже и подумывают о путешествиях в подобную дыру. Безусловно, ее должны были принести сюда в паланкине на плечах слуги, и она должна была появиться в присутствии своей свиты. Так кто же она? Или что?

Ее приказ подействовал на Расстифа тотчас же, и он уронил кулаки на стол, а в глазах загорелись красные огоньки ярости. Данг ожидал от него глупого ора, чтобы оба убирались с глаз долой. Но он не проронил ни слова. Вместо этого его сальные маслянистые щеки вспыхнули, и он стал выглядеть так, будто подавился собственной слюной.

— Два стеллара, — повторил мужчина так же спокойно, как женщина, и чувствовалось, что его никто не принуждал вести себя подобным образом. Он тоже произнес это тоном, не допускающим возражений.

Расстиф издал звук, напоминающий гневное хрюканье, и его порозовевшие щеки побагровели. Он толкнул клетку с сидящим в ней смуксом, так что она заскользила по грязной и жирной столешнице и остановилась на самом ее крае.

— Два стеллара, — произнес он, как отрубил. С таким же успехом ему могли предложить всего лишь медяк.

Мужчина начал набирать на расчетном устройстве обговоренную сумму, переводя ее на счет Расстифа.

Клетка едва держалась на скользком краю стола. Казалось, еще мгновение, и она свалится на пол. Тощей лапкой данг схватил ее, а потом впервые горбун попытался мысленно связаться с Тоггором.

— Все хорошо. — Разумеется, любой будет намного лучше и добрее Расстифа, но это мысленное дополнительное обещание касалось женщины. Никто не смог бы солгать в мыслях так, как и в словах.

Женщина не пыталась взять клетку, как и не ослабляла хватку, сжимая в руке лохмотья данга. Вместо этого она плавно двинулась вперед, отчего данга развернуло, и он оказался у открытого входа в шатер. Затем они оба стояли в сумерках, а рядом с шатром чадило несколько факелов и ламп, создавая некоторое освещение, позволяющее разглядеть все вокруг.

Спустя некоторое время мужчина подошел к женщине.

— Какие-нибудь проблемы? — мысленно передала ему женщина, и данг без труда понял ее сообщение.

Мужчина не смог бы рассмеяться в этом мысленном разговоре, но в его ответе чувствовалась насмешка.

— Проблемы? Нет. Вероятно, он какое-то время будет озадачен, а потом поздравит себя с этой сделкой. А мне бы хотелось очистить все его логово.

— Думаешь освободить их?

Данг уловил не только слова, но и всю картину. Он словно наяву увидел перед собою лапы, ножки, как у насекомых, и щупальца, плетущие проволочную сетку, изготовляющие специальные ловушки для пополнения обитателей клеток, установленных в шатре.

— Так поторапливайтесь же — ну! Бегите же, малыши, бегите!

Данг почувствовал, как до его темной от грязи лапы кто-то дотронулся. Смукс высунул передние лапы через проволочную сетку, но тотчас же был пойман ловушкой, установленной в клетке. Как и все, находящиеся в шатре, Тоггор уловил послание и воспринял обещание за приказ.

Тяжело дыша, данг прижал к себе клетку. Но было уже поздно. Тогтор высвободился и, бросившись горбуну на грудь, вцепился всеми четырьмя коготками в его лохмотья. Данг выронил клетку, потом едва не упал, спотыкнувшись об нее — если бы сильная рука не ухватила его за костлявое плечо и не поставила на ноги так, что его крошечная фигурка вновь обрела равновесие.

Данг держал Тоггора в ладонях, даже не опасаясь быть пораненным его острыми когтями, поскольку смукс уютно устроился внутри, словно это были не ладони, а теплое безопасное гнездышко. Потом данг с трудом повернул руки к мужчине, такому высокому по сравнению с ним, что дангу пришлось болезненно вытянуть шею, чтобы увидеть его лицо, когда он протягивал Тоггора человеку, заплатившего за смукса такую баснословную цену.

— Держи его осторожно, малыш. Нам нужно дойти поскорее, чтобы мы могли накормить его, ведь он все еще страдает от голода и жажды. И… — мысленное послание вдруг стало таким ласковым и нежным, что данг изумился, ибо с ним впервые в жизни разговаривали так. — И сделай это, пожалуйста.

Поэтому он, всегда старавшийся держаться в тени, теперь двинулся вперед, выпрямив свое изувеченное тело, насколько можно. В руке он держал друга, а по обеим сторонам шли незнакомцы. И данг гордился своей миссией, словно он был таким же высоким, статным и красивым, как его спутники. Это кажется невероятным, но было истинной правдой!

Глава вторая

Они поступили мудро, когда без всяких ссор и беспорядков проходили мимо патрулей и торговцев всякими диковинами, которые, беспорядочно толкаясь в космопорту, являли собой шумную и неопрятную толпу. Данг все время старался держаться в тени, но женщина цепко держала его за лохмотья, волоча вперед до тех пор, пока они не миновали невидимую межу, сдерживающую все это разношерстное сборище в Приграничье, отделяющую их от респектабельных районов города.

Сумеречного света было вполне достаточно для данга, чтобы разглядеть звезды, словно приветствующие их небольшую группу. Прохожим, не привыкшим к необычным зрелищам за пределами Приграничья, их крохотный отряд даже казался еще более необычным. И все же ни один из космонавтов не произнес ни слова оправдания относительно их вида, и данг свободно прошел вместе со своими спутниками, словно имел полное право прогуливаться в этом месте.

Они подошли к одной из огромных гостиниц для приезжих. Широкие двери ярко освещались фонарями, а вход охраняли вооруженные стражники. Данг, вытянув шею вперед, уже было приготовился увернуться от тычка или удара, и тут заметил, что охранник, стоящий справа, решительно выступил вперед, словно намереваясь узнать о цели их визита, но тут же попятился, когда спутники данга не обратили на него ни малейшего внимания. Втроем они пересекли просторный вестибюль, окаймленный кольцом роскошных бутиков, возле которых толпились люди, и подошли к одному из транспортных блюдец. Согнувшись, данг все слышал, но ничего не видел. Они взошли на него, а все остальные попятились, уступая им дорогу. Водитель запустил двигатель, их транспортное средство устремилось вверх по спирали и вылетело в один из открытых коридоров, находящихся тремя этажами выше вестибюля. В желудке данга все перевернулось, и он то и дело проглатывал горький комок, застрявший в горле. Невидимый корпус из прозрачной пластмассы, казалось, не предоставлял никакой защиты.

Данг снова с трудом проглотил подступающую желчь, когда они остановились перед какой-то дверью. Водитель вытянул руку и надавил на пластину замка. Дверь тотчас же втянулась в стену, открывая им проход. Тоггор беспокойно заерзал и невольно начал вырываться из рук данга. Вокруг царила такая роскошь, которую он, нищее отребье, обитатель Приграничья, видел впервые в жизни. Его бесформенные ноги ступали по толстому ковру, напоминающему мягкую зеленую траву и издающему изумительный аромат.

Здесь не было ни чадящих факелов, ни ламп. Стены светились сами по себе, и это свечение стало намного сильнее, как только за ними закрылась поворачивающаяся дверь. Вдоль левой стены тянулась широкая постель, устланная мягкими подушками. Как следует осмотревшись, данг увидел подушки повсюду; они были сложены одна на другую по всему помещению, окружали со всех сторон низкий стол и двойные ряды полок, на которых стояли какие-то вещи, которые данг не успел изучить как следует, ибо женщина быстро подтащила его к столу, с которого астронавт поспешно смахнул на ковер какие-то пленки и причудливой формы кувшин.

— Поставь смукса сюда. — На этот раз женщина не стала использовать телепатию, а проговорила эти слова на торговом сленге. Затем указала дангу на освобожденное место. — Или он сбежит?

Испытывая бесконечный страх, данг облизнул сухие губы. Ведь они купили смукса. И наверняка данг понадобился им только для того, чтобы доставить его сюда. А теперь они больше не нуждаются в его бесформенном искривленном теле.

Он послушно разжал пальцы и поставил покрытое колючками существо туда, куда показала женщина.

— Оставайся здесь, — мысленно произнес ему данг. — Все будет хорошо.

Но как он может быть уверен в этом?!

Тоггор весь сжался, свернулся в шар, обвивая лапками свое мясистое тельце. Его фасеточные глаза, торчащие на стебельках на щетинистой головке, мгновенно раздробились на участки так, что он мог видеть все вокруг и был готов к нападению с любой стороны.

Мужчина подошел к клавиатуре, установленной на стене и несколько раз ударил по клавишам. От стены отделилась секция, на которой стоял поднос с огромным количеством закрытых коробочек и тарелочек. Он взял поднос и поставил его на стол, где, вжавшись в столешницу, сидел Тоггор.

— Чем он питается? — спросил на торговом диалекте мужчина.

Рот данга наполнился слюной, а в желудке закололо от вожделения, когда астронавт быстрыми движениями начал снимать крышки с тарелок и показывать разнообразные блюда.

— Мясо, — ответил данг, вставая и сцепляя руки за спиной, чтобы не позволить им схватить что-нибудь из всей этой роскоши.

— Что ж, неплохо, — произнес астронавт, подвигая к смуксу две тарелочки, но Тоггор, оглядев их фасеточными глазами, даже не попытался попробовать их содержимое. По странным движениям смукса данг прочитал, что тот опасается и очень насторожен происходящим. Однако истолковал он его поведение так:

— Тоггор хочет знать, с кем ему предстоит драться.

— Никакой драки не будет, только еда. Разъясни ему это! — женщина больше не держала данга, а легонько провела рукою по его склоненной голове, коснувшись переносицы между красноватыми глазами.

— Драка — нет. Только еда, — мысленно сказал данг, посылая Тоггору понятный ему набор слов.

Прошло довольно много времени, а смукс не двигался. Казалось, он вообще ничего не понял. Или понял, но не поверил. Вдруг его когтистая лапка стремительно метнулась к ближайшей тарелке, схватила с нее кубик и быстро бросила его между клацающими жвалами.

Когда смукс снова принялся за еду, он уже использовал обе передние лапы и опустошил тарелку очень скоро. Женщина заговорила, на этот раз не на торговом сленге, а телепатически. Ее слова отчетливо отпечатывались в голове данга.

— Ты тоже поешь. Если хочешь что-нибудь другое — не бойся, просто скажи.

Сейчас данг, наверное, чувствовал себя так же, как Тоггор несколькими минутами ранее; то есть, он ощущал вероятную угрозу. Зачем его привели сюда и предлагают?.. Но с ним случилось то же, что и с Тоггором: голод поборол чувство осторожности, и он поспешно схватил с плоской тарелки огромный кусок пирога, щедро политый густым вишневым сиропом. Он стремительно запихнул его в рот. Глаза данга не торчали на стебельках, и поэтому он не мог обозревать все помещение, но пока ел, смотрел в оба, и ел так быстро, что даже не успел как следует насладиться вкусом пирога, прожеванного и проглоченного им за несколько секунд.

Похоже, никакого обмана не было. Тогда он стал есть медленнее, и уже не хватал пищу с тарелки, как сумасшедший. И при этом никто не норовил ударить по его худому тельцу, на котором проступали кости. Данг не помнил, чтобы его хоть раз в жизни бесплатно угощали таким изобилием яств.

Когда данг со смуксом закончили трапезу, от пищи не осталось ничего. Тольковылизанные до блеска тарелки стояли на подносе. Смукс снова свернулся, обхватив тело ножками. Теперь он мог несколько часов поспать. Данг, увидев горы мягких подушек, решил последовать его примеру. Однако приведшие его сюда люди имели другие виды.

На этот раз не женщина, а астронавт схватил данга за плечо и оттащил его к стене. Потом провел по ней рукой и нажал на какую-то невидимую кнопку. Отворилась вторая дверь. За ней оказалось узкое небольшое помещение, где не было никаких подушек. Только голые стены и пол.

Правильно данг боялся незнакомцев. Теперь его заперли в этой комнате. Он не мог как следует повернуться, настолько в ней было тесно. К тому же астронавт сорвал с него лохмотья, и теперь данг оказался совершенно голым. При этом оказались видны все ушибы на его зеленоватой плоти. Горб накренился набок, а дверь захлопнулось сразу после того, как данга швырнули внутрь. Он бросился на нее в последней отчаянной попытке вырваться из темницы, но тщетно.

Вдруг прямо из стенки забили струи воды, обволакивающие его тело теплом. Со сверкающего потолка к нему протянулись сложенные металлические руки. Они раскрылись и схватили его. Неужели они утопят его в этом потоке? Нет, они стали тереть его тельце, очищая от грязи, за долгое время ставшей частью самого данга. Вскоре даже его всклокоченные волосы были вымыты и аккуратно уложены. Данг еще ни разу не видел себя в зеркале, но всегда, когда он ощупывал их пальцами, то чувствовал, что они толстые и жесткие, почти как его заскорузлые ороговевшие ногти и гребень, спускающийся до середины спины, до которого данг мог дотронуться только болезненно изогнувшись. Впрочем, этот гребень был очень маленький и почти не ощущался.

Наконец душ выключился, и запечатанная наглухо дверь вновь отворилась. Однако астронавт не вытащил данга наружу. Напротив, он положил ему на голову руку и большим пальцем толкнул его к стенке.

Дангу показалось, что его снова облили водой. Но это оказалась не вода, а ветер, теплый и сухой. Данг медленно поворачивался вокруг, словно понимая, зачем все это делается. И даже его волосы, прежде непокорно торчащие вверх, улеглись, образовав аккуратную прическу.

Потом ветер прекратился, и когда данг посмотрел на сильную руку мужчину, запихнувшую его под воду и ветер, то увидел, что астронавт протягивает ему сложенную одежду. Данг взял ее, развернул и увидел чистое, свежее и белое одеяние, изготовленное из мягкой шерсти, неведомой нищим, проживающим в Приграничье.

Сытый, чистый и одетый во все новое… Данг не мог бы увидеть себя таким даже в самом фантастическом сне. Его когтистые пальцы с сожалением поглаживали мягкие складки одежды, закрывающей его едва держащееся на ногах, как у пьяного, тело. Один шаг в ночь, такую знакомую дангу, и это убежище сменится более надежным.

Он вышел из душа сверкающий. Прошло слишком много лет с тех пор, когда данг плакал. В эти мгновения дангом завладели далекие воспоминания о тех временах, когда рыдания сдавливали ему горло и сотрясали тщедушное тело, о временах, когда он часто чувствовал боль и только боль. А потом настал день, когда оставшаяся без охраны дверь распахнулась… ибо данг был никому не нужным и совершенно бесполезным существом. Настали времена грубой силы, и ему приходилось держаться в тени. Но это было так давно… и теперь казалось чем-то нереальным. Сытость и чистая одежда снова вызвали эти воспоминания. А последующий за этим необъяснимый страх стал настолько силен, что данг бросился ничком на пол и свернулся в калачик, ожидая, что хорошее время снова кончится, и его снова начнут избивать. От таких зловещих мыслей у него даже заболела голова…

— Ну что ты боишься, малыш?

Данг не осмелился поднять голову, чтобы взглянуть на говорящего. Слова проникали в его сознание безболезненно, но кого может волновать, во что превратился сейчас нищий из Приграничья, и кто захочет узнать о его тяжелом прошлом?

— Мы хотим знать, — услышал он в глубине своего мозга. — И здесь тебе бояться нечего.

Данг повел плечами и приподнял голову.

— Я — данг, — тихо произнес он и одновременно послал эти слова телепатически, думая об омерзительности своего имени.

— Что бы там ни было, ты-то — во что ты веришь, малыш? Неужели ты сам себе дал эту отвратительную кличку?

Оказывается, она довольно умна и проницательна. Она догадалась обо всем! И она все знала! Данг закрыл лицо ладонями. Да, лицо-то он сумел скрыть, а мысли? Смог ли он скрыть мысли? Но стоило ему подумать об этом, как Тоггор схватил тонко нарезанные полоски мяса с тарелки, напоминающей овальную раковину.

— Фарри? — спросила она громко. Теперь они рассмеются и вскоре выпихнут его в наступающую ночь, в сторону Приграничья, что было очень плохо, поскольку он снова окажется одинок.

— Данг! — поправил он ее пронзительным голосом. — Данг! — Если он будет требовательно выкрикивать это имя, то, возможно, ему удастся избежать всего, кроме презрительных насмешек.

Женщина резко опустилась на колени и почти вплотную приблизила к нему лицо, пристально глядя ему в глаза. Ему даже не пришлось держать голову под неудобным углом. Она ласково погладила его уродливые плечи.

— Фарри. Ты должен носить имя, данное тебе при рождении, малыш. А не принимать то, чего силой навязывают тебе всякие невежды.

Данг неуклюже покачал головой из стороны в сторону. Откуда эта роскошная богатая женщина может знать о том, с чем ему приходилось сталкиваться в Приграничье?

— Ты не с планеты Гранта? — неожиданно спросил мужчина.

Данг съежился от страха. В действительности он не знал, откуда родом; и совершенно не помнил детства, которое закрывали последующие за ним ужасы и страдания.

— Я — данг. — Он должен не забывать об этом, иначе вновь окажется голым и беззащитным в окружении безжалостных обитателей Приграничья. Он словно наяву видел, как его избивают до смерти за то, что он осмелился выказать присутствие духа.

Тут его снова потянули за одежду, и он, посмотрев вниз, увидел Тоггора, вцепившегося кокотками за край платья. Тоггор тянул его к себе. До этого почти светлого дня данг еще ни разу управлялся со смуксами, но теперь не чувствовал к нему ни страха, ни отвращения.

«Все хорошо», — передал ему смукс, и эти слова наполнили данга теплом… и это напоминало громкий крик. Наверное, смукс набрался сил и радовался жизни. Дангу захотелось разделить с ним его веселье и облегчение.

— Ты сможешь, если захочешь.

Данг изумленно уставился на женщину, по-прежнему стоящую на коленях напротив него. Их глаза находились на одном уровне.

— Если тебе удается входить в контакт с твоим братом-пришельцем, то тогда… — Она огляделась вокруг, потом посмотрела вверх на мужчину, а тот тотчас же открыл еще одну внутреннюю дверцу, находящуюся в помещении.

Там танцевало какое-то существо, которого данг никогда не видел прежде, хотя убежище ему предоставил как раз тот, кто имел дело и покупал необычные формы жизни. И на фоне всех его бедствий это удивительное существо не вызывало у него подозрений.

— Йяз. Меня зовут Йяз. — Эти слова по капле проникали ему в мозг, пока новоприбывший выделывал перед ним удивительные па, прохаживался с надменным видом и вертелся вокруг, издавая короткие резкие звуки, формирующиеся в слова.

Он был одного роста с дангом, только голова была выше и длиннее. Четыре изящные лапки цвета темного золота поддерживали плавные округлые бока и тело, смахивающее на бочонок, покрытое лоснящейся шерстью. Голова Йяз была треугольной. Пышная грива завитых волос, спадающих на глаза, почти скрывала длинную розовую изогнутую шею и плечи.

Глаза существа внимательно разглядывали данга и при этом сверкали ярко-красным светом, подобно самоцветам, которые мог бы носить знатный лорд, а его небольшое рыльце было открыто настолько, что данг увидел аккуратный ряд желто-золотых зубов, сверкающих ярче раскаленных углей.

Разглядывая данга, оно то и дело помахивало хвостом, тонким, как хлыст.

— Кто ты, брат? — спросило существо, немного наклоняя голову и по-прежнему не сводя пытливых глаз с данга. — О, оказывается, вас тут двое. — Очевидно, оно заметило Тоггора. — Крупный и мелкий. Вот какова разница. Кто ты?

Эти слова проникали в мозг данга мягко, но не так убедительно и мощно, как у мужчины с женщиной.

— А я… — начал было данг, но замолчал в нерешительности. Никогда еще ему не доводилось объяснять, кто он: потому что он совершил бы при этом огромную и отвратительную ошибку, ведь он был всего лишь отребьем. — Я… — это я, — тупо отвечал он. — А это… — он снова взял в руки смукса. — А это — Тоггор. Он смукс.

Так он ответил на вопросы о том, что было совершенно очевидным, животному, казавшемуся теперь не более удивительным, чем что-либо еще, случившееся с тех пор, как он повстречался с этими двумя пришельцами с других миров.

— Чем ты занимаешься? — спросила Йяз. Она говорила нечленораздельно, и из ее слов данг понял, что она испытывает удовольствие… счастье… Хотя понятие «счастье» было за пределами его понимания.

Чем он занимается? Пытается выжить — и с каждым днем все яснее понимает, что в этом нет никакого смысла.

— Я живу, — произнес он вслух. Произнес, а не передал телепатически.

— Ты живешь, — сказала женщина таким тоном, словно не соглашалась с ним, а скорее подтверждала некоторое необходимое убеждение. — А теперь настало время, когда ты сможешь жить лучше. Поскольку ты способен общаться с этими малышами, то и для тебя есть место в этой жизни, Фарри.

— Я — данг, — поправил он ее, и тотчас же почувствовал, как внутри его естества загорелась искорка веры в чудо. Неужели эти двое… неужели они смогли бы… — Ему даже не хотелось думать о таком сказочном везении, которое могло оказаться сущей правдой.

Однако казалось, что это чудо из чудес все-таки свершилось, ибо мужчина вдруг спросил:

— У тебя нет родных, и ты еще нигде не учился?

Данг засмеялся. Но это был не смех, а хриплый клекот.

— Кому нужен данг? Я же мусор, отребье из Приграничья.

Внезапно женщина легонько провела пальцами по его губам. Он ощутил исходящий от них терпкий аромат, который, как ему показалось, был присущ ее коже, ее великолепных волос.

— Ты — Фарри. И никогда не называйся иначе. А теперь, если хочешь, ты будешь кое-чему учиться. Мы очень хорошо относимся к тем, кто умеет разговаривать с этими малышами.

Вот как случилось, что данг стал Фарри, хотя ему все еще происходящее казалось сном, а когда он проснется, то снова окажется лицом к лицу с жестокой реальностью. Он с ненасытной жадностью поедал все, что они приносили, даже не задумываясь, что им может надоесть такое легкомысленное великодушие. Он учился содержать свое тело в чистоте и отзываться на другое имя, но то и дело съеживался от страха, что когда-нибудь ему придется покинуть это убежище, единственное уютное и безопасное убежище из всех, которые он когда-либо знал.

Но эти апартаменты, расположенные в месте отдыха для путешественников, не являлись домом для его двух спасителей. Он узнал, что женщину зовут леди Майлин, а мужчину — лорд Крип (хотя они возражали, чтобы их называли этими титулами). Данг не сомневался, что в действительности эти люди проживают в огромных дворцах, прекраснее которых нет даже у самых знатных дворян с планеты Гранта, которых он видел только издалека. Да, это было всего лишь их временное пристанище для отдыха; ведь оба действительно прилетели сюда из космоса. У них, конечно же, есть прекрасный корабль, который сейчас находится на ремонте в верфи, где в него вносят разнообразные изменения, чтобы на нем могли удобно лететь существа, не только обладающие нечеловеческими телами, а даже отдаленно не напоминающие людей.

Несколько раз он задумывался о том, как они к нему относятся. Видят ли они в нем просто животное, всего лишь обладающее более развитым интеллектом, способным к общению с смуксом и другими удивительными существами? Впрочем, они разговаривали с ним так, словно он был такой же высокий и красивый, как и они сами. В конце концов (хотя он никогда не задавал им вопросов, опасаясь чем-то оскорбить или обидеть их), он узнал, что они имеют план собрать вместе различных животных, даже таких, как Тоггор, чтобы взять их с собой на корабль и летать с планеты на планету, показывая всем, что повсюду существует родственная жизнь, и что всех этих странных созданий нужно принимать повсюду, как братьев и сестер по разуму, а не держать их в рабстве, как это делал Расстиф со смуксом.

Пока их удалось собрать только троих, и Фарри вскоре осознал, что успех их рискованного предприятия зависел от способности к телепатической связи. Впоследствии он узнал, что Йяз тоже купили у шоумена. Йяз также вспомнила, что в прошлом она жила высоко в горах, пока не угодила в ловушку, расставленную охотниками; еще там был смукс; а в конуре рядом с кораблем постоянно держали бартла, которого астронавты прозвали Бохором.

Фарри не заметил, как бартл освободился от цепи, чтобы прибежать воздать почести леди Майлин, облизывая ей ноги. Он выбежал из клетки так быстро, насколько ему позволяли его кривые лапки. Еще в давние времена на планете Гранта о бартлах рассказывали грозные истории. Фарри видел, как бартл когтистыми лапами натягивал звенья цепи и разрывал их.

Когда бартл вставал на задние лапы, он становился выше лорда Крипа. Его массивное тело размерами было с троих взрослых мужчин. Поскольку наступил сезон линьки, пол клетки был устлан его жесткой шерстью, а сквозь зеленовато-серые проплешины уже виднелся лоснящийся блестящий подшерсток.

Путешественники приходили к бартлу ежедневно и подолгу сидели возле него. Мужчина убирал выпавшую шерсть, и они женщиной разговаривали со зверем. Фарри, прекрасно понимавший, что одного удара когтистой лапы хватит, чтобы превратить его в окровавленную груду костей и мяса, сначала держался на расстоянии. Но спустя некоторое время, уловив в мозгу бартла перемены, начал рассматривать этого косматого зверя как другую личность — странную и весьма необычную, но ничем не отличающуюся от большинства чужаков, находивших себе убежище в космопорту.

Переделка корабля продвигалась медленно, и вскоре лорд Крип стал подолгу пропадать на верфи, требуя от механиков четкой и аккуратной работы. Фарри казалось, что по какой-то причине они с леди Майлин стремились вылететь как можно быстрее в космос.

В космос! Фарри старался выбросить эту мысль из головы; ему даже думать не хотелось о будущем. Наверняка ему придется вернуться в Приграничье. На этот раз… на этот раз ему больше не представится случай.

Сидя у входа в клетку бартла, он внезапно осознал, что никак не может избавиться от этой цепочки мыслей. Они улетят с бартлом, Тоггором и Ияз, а он… а он…

«Пойдем с нами!»

Фарри вздрогнул от неожиданности. Он прижал руки к туловищу и повернул голову под неудобным болезненным углом так, чтобы только лишь увидеть лицо леди Майлин. Он решил, что она укорачивает когти бартла. Этот крупный зверь цеплялся ими за камни, и они мешали ему передвигаться по ровному полу. Но нет, леди Майлин была занята совершенно не этим. Она не смотрела на Фарри, однако он не сомневался, что уловил ее мысль.

— У тебя получилось. Ты отправляешься с нами, — промолвила она.

— В космос? — с трудом выдавил он, словно в его горле застрял кусок железа.

«Если хочешь, то так оно и будет», — ответила она, снова не глядя в его сторону, и он почувствовал в ее мысленном послании, что он правильно понял, что она имела в виду.

— Если я хочу… — Он еще не верил в происходящее. Ибо это было больше чем сон, из которого он надеялся не пробудиться никогда. — Если я хочу… О, леди… — Он с умоляющим видом сложил руки на бесформенной груди. — Я даже мечтать не смею о подобном…

— Значит, так оно и будет, — повторила она и на этот раз посмотрела на него с улыбкой.

Он чувствовал себя так, словно он был Йяз, и ему страстно захотелось уткнуться рыльцем в ее ноги и помахать хвостом, которого у него не было.

Сон продолжался!

— Снова у нас проблемы с Кем-фу, — произнес подошедший лорд Крип, не обращая на Фарри внимания. — Надо сменить механиков. — Он нахмурился и постучал кончиками пальцев по своему расчетному устройству. Фарри уже знал, что он так делает всегда, когда чем-то обеспокоен.

— Он вполне способен справиться с ними сам, — проговорила леди Майлин, вставая.

— Тогда откуда у нас такие сложности?

— Не спрашивай меня. У меня такое ощущение, словно… — Фарри заметил, что морщины на лице мужчины стали глубже. — Словно… — продолжил он спустя несколько секунд. — Словно он задерживает нас нарочно.

— Зачем ему это? Ведь это совершенно бессмысленно.

— Да, если не считать Сехмета и того, что он натворил.

— Сперва был задержан рейдер, а когда мы испортили им игру и обнаружили великое сокровище, Гильдия отнеслась к этому не очень-то доброжелательно. Все зависит от того, насколько далеко простирается истинная подоплека этого дела. А тот, кто действительно стоял за этой операцией, грабил могилы спящих…

— Почему бы им не позволить нам поскорее отправиться отсюда? Ведь наша доля вознаграждения от находки — в безопасном месте. И то, чем мы теперь занимаемся, не имеет никакого отношения к Гильдии или к заговору рейдеров. Иными словами, все кончилось, а на Йикторе не осталось ничего, чем можно было бы разжиться. Они ищут крупные прибыли, несравнимые с ограблением крошечной планеты, где мелкие лорды сражаются с такими же мелкими лордами, пока пышным цветом не расцветет что-либо, способное соблазнить хотя бы вольного торговца.

— Вероятно, это обычная месть, или просто задумали преподать нам урок. Прежде чем мы поднимемся на корабль, я проведу тщательную проверку, и это истинная правда, если я когда-нибудь говорил правду!

Леди Майлин улыбнулась.

— Все может оказаться намного проще. Возможно этот подрядчик имеет дело с кораблем, которого никогда не видел раньше. Поэтому работа идет медленно, а механики совершают кучу ошибок.

— Луна, — коротко произнес лорд Крип.

Теперь леди Майлин сдвинула брови.

— У нас еще есть время; и я не сомневаюсь, что его хватит.

— Совершенно верно, однако время бежит быстро. Так что если мы хотим выполнить задуманное, то должны поднять корабль не позднее чем через неделю.

— Кем-фу… — Фарри ничего не понимал как в лунах, так и сокровищах, но отлично разбирался в происходящем в Приграничье. — Он слишком крупно проигрался на столах в Го-фар. К тому же известно, что он задолжал герцогу Л'Кумбу.

Лорд Крип вздрогнул и посмотрел вниз.

— Что еще тебе известно, Фарри? Это важно. Чрезвычайно важно!

Глава третья

Хотя Фарри лишь половину научился кое-какой житейской мудрости Приграничья, теперь — для ответа — он постарался быстро разложить мысли по полочкам.

— Говорят… — начал он, но запнулся. Ему хотелось тщательно отделить слухи от того, что он узнал из наблюдений и подслушивания о действительно происшедших событий. Таких, как Фарри, было большинство среди отребья Приграничья, и лишь немногие следили за своим языком, в то время как он раболепствовал и чуть ли не хитрил.

— Говорят, — медленно повторил он, — что герцог Л'Кумб обладает в Приграничье властью не меньшей, чем в Столице обладают Составители Законов. Но очень редко видели или слышали, чтобы он воспользовался ею. Стоит кому-нибудь заручиться его именем, и этого вполне достаточно, чтобы действовать. У него есть глаза и уши повсюду. К тому же, лорд Крип…

— Просто Крип, — машинально поправил его мужчина.

— К-крип, — Фарри с трудом произнес это имя без титула. — Если он выразит желание задержать работу над вашим кораблем, то ее… притормозят. Говорят, что часто он делает это для того, чтобы ему побольше заплатили, и тогда словно из-под земли сразу же появляются нужные люди и делают все, что им было приказано с самого начала.

— Грязное вымогательство! — с негодованием произнес лорд Крип, и его губы сомкнулись в узкую полоску.

Леди Майлин кивнула.

— А ведь мы очень подходим для жертв в подобной игре. Вероятно, ему и об этом известно.

Фарри глубоко вздохнул, насколько позволяли его крошечные легкие.

— Пошлите кое-кого туда, — проговорил он. — Оденьте в лохмотья и отправьте в Приграничье. Того, кто не играет никакой роли, и чтобы он пробыл там несколько дней… так, чтобы на него никто не обратил внимания. Пока вы его прятали у себя, мало кто знал об этом. Разве не так?

— А если его отсутствие все же заметили и сообщат о нем Хозяину Приграничья, и тут он появляется снова. Под каким предлогом?..

Фарри поднял голову, насколько мог.

— В верхнем городе есть свои Хозяева, которые держат таких уродов, как я. И держат столько, пока мы развлекаем их. Когда они теряют к нам всякий интерес, мы возвращаемся в Приграничье… если нам повезет.

— А если не повезет? — осведомилась леди Майлин. Фарри задрожал и сжал кулаки.

— Ну, у них есть и другие способы поразвлечься, леди. Для них такие ошибки природы, как мы существуют лишь для того, чтобы попользоваться ими и выбросить, когда заблагорассудится.

— Не думаю, что мне по нраву здешние традиции, — хмуро заметила леди Майлин. — Итак, малыш, ты мог бы вернуться в Приграничье под видом того, кто прислуживает нам?

— Пока мне удастся находиться как можно дальше от Расстифа — да, я смогу это сделать. Люди заговорили раньше животных… хотя вы продемонстрировали мне, что и звери, вероятно, могут строить планы, когда встречаются с такими великими людьми, как вы. В Приграничье я такой, как все, и даже менее ценен, чем Тоггор, побеждающий в схватках.

— Не нравится мне это, — быстро проговорила леди Майлин. — Подвергать тебя такой опасности…

— Леди, я провел в Приграничье десять лет, и, как видите, еще жив, — сказал Фарри и даже выпрямился. — Я никогда не ощущал недостатка в играх в подглядывание и подслушивание. Если для вас настали опасные времена, тогда для вас самое лучшее — это воспользоваться любым инструментом, что есть под рукой. Например — дангом. — Впервые за все эти дни он назвал свое прежнее имя, то, которое надеялся забыть навсегда.

Лорд Крип посмотрел на женщину через вытянутую кверху голову Фарри.

— Если все это имеет целью задержать нас на планете, как он утверждает, то, вероятно, за этим стоит Гильдия. Они весьма неодобрительно отнеслись к нашему вмешательству в их разграбление Сехмета. Если Гильдия выступила против нас, то чем скорее мы узнаем об этом — тем лучше. Что тебе известно о Воровской гильдии, Фарри? И ты по-прежнему готов пойти на риск, если к этому делу приложил руку сам Л'Кумб?

Воровская гильдия! Заостренный книзу язычок Фарри облизал нижнюю губу. Пойти против всемогущей Гильдии — да, это уже совсем другое дело! И все-таки он верил, что сумеет снова окунуться в клоаку Приграничья и незаметно проскользнуть мимо чужих взоров, кроме, может быть, такого же уродливого отребья, каким он был сам.

— Лорд, проводите меня до ворот. Вы можете нарочно прогнать меня с проклятьями и пинками, будто я обворовал вас. Это было бы именно то, чего они ожидают. — Он протянул руку к дверце конуры бартла. — Луна зайдет на три ночи, а темнота и тень — для меня родной дом. К тому же, я отлично слышу.

Неуклюжее тело вынуждало Фарри передвигаться осторожно, с трудом удерживая равновесие. Тоггор выпрыгнул из сумки, висящей на поясе леди Майлин, и бросился на Фарри. Он запрыгнул на уродливого горбуна и устроился во впадине между его головой и плечами. Когда леди протянула к нему руку, он грозно зашипел, предупреждая ее отойти.

Фарри тоже попытался сбросить смукса, но между ним и Тогтором мгновенно возник ментальный контакт, причем настолько отчетливой связи между ними еще не случалось ни разу. Будто дни, проведенные с чужеземцами, отполировали этот инструмент до такой степени, что им можно было порезаться.

— Следуй со мной. Спрячься, но следуй со мной.

Леди отпрянула и кивнула, как будто смукс оказался кем-то близким ей по роду и кого она отлично понимала. Вероятно, долгое общение с этим существом придало ей эту новую силу. Однако Фарри все равно боялся.

— Расстиф… — пробормотал он, мысленно рисуя образ продавца животных. — Тут его нет. Спрячься. — И он двинулся вперед. Смукс сперва зарылся в складки его одеяния, затем, быстро цепляясь за него коготками, перебрался с горба к Фарри на грудь, щекоча ее жесткими шерстинками, словно старался забраться в самую глубь одежды.

— Быть по сему, — произнес лорд Крип. — Мы подождем два дня, пока я выясню, почему наша работа продвигается так медленно. Потом ты вернешься, и не имеет значения, разузнаешь ли ты что-нибудь или нет. — Длинными пальцами он взял остренький подбородок Фарри и пристально посмотрел в огромные глаза горбуна, словно мысленно отдавая ему приказ, которого тот не посмел бы ослушаться. Фарри думал о том, как эти двое не похожи на всех тех, кого он знал, и не мог догадаться, какую форму примет их контроль над ним; ибо он не знал, насколько сильным было воздействие на его разум, чтобы повиноваться своим хозяевам.

Как только лорд отпустил его руку, он остановился. Затем мужчина набрал возле двери пыли, песка и соломы и натер ими одежду Фарри.

— Обругайте меня как следует, а потом дайте пинка, — сказал Фарри лорду. — Да посильнее. Чтобы любой, кто наблюдает за этим — а за вами точно наблюдают — не сомневался в вашем гневе. Нам обязательно нужно ввести их в заблуждение!

— Хватит! С меня довольно! — взревел лорд, хватая Фарри за шишковатое плечо и с силой выталкивая его из помещения. Когда Фарри свалился и пополз по земле, прикрывая свободной рукою смукса, он почувствовал сильнейшую боль от крепкого пинка. В ушах его гремели проклятья на торговом жаргоне и всех известных лорду языках. Кончик сапога угодил Фарри чуть пониже виска его взъерошенной головы, и он заорал от боли и страха, а потом пополз, сперва на четвереньках, а затем с трудом поднялся и бросился к воротам. Вслед ему неслись проклятья и непристойные ругательства, сопровождаемые сетования по поводу того, что вокруг нет ни одного честного человека, а одни воры. Когда Фарри пробегал через ворота, он вновь ощутил на себе удар сапогом, на этот раз угодившего ему в бок. Удар был настолько силен, что на его тщедушном теле образовался здоровенный синяк. Двое охранников громко хохотали, а один из них взмахнул дубинкой с металлическим стержнем внутри и огрел Фарри по горбу с такой жестокостью, что бедняга снова чуть не потерял равновесие.

Он бежал, как бегал много-много раз прежде, пока не добрался до ближайшей беспорядочной группы строений, обозначающих начало Приграничья. Непонятно откуда вылетел комок земли и треснул его прямо в ухо, чем вызвал у несчастного еще один пронзительный вопль боли.

Он понесся между домами, дважды проехавшись носом по зловонной грязи, растекающейся по всем дорогам Приграничья, и продолжал бежать до тех пор, пока резкая боль между ребер не заставила его остановиться возле какого-то шалаша, чтобы перевести дыхание.

Хотя его одежда не порвалась, она была выпачкана грязью и зловонными отбросами, и Фарри подумал, что его внешний вид немногим отличается от местных обитателей трущоб, которые частенько вынуждали его сниматься с насиженного места из-за животного страха и отчаяния.

Тем не менее, его разум не потерял свежести, в отличие от одежды. И вот, когда он как следует отдышался, то осмотрелся вокруг, стараясь понять, где будет лучше спрятать лазерный фонарь, который ему пришлось прихватить с собой. Помимо всего прочего ему надо было держаться подальше от того района Приграничья, где проживал проклятый Расстиф.

Он оказался в районе кабаков, готовых принять в свои объятья моряков самого низкого звания, сошедших с любого корабля, что недавно приземлился здесь. И хотя здесь это не стало живой традиций, как в других местах, в грязных пивных нашлось достаточно людей, орущих во всю глотку. После дней, проведенных в верхнем городе, эти безудержные крики показались Фарри слишком громкими. И, чтобы не отличаться от остальных, он начал бродить вокруг, спотыкаясь и подпевая куплетам, доносящимся из ближайших притонов. Затем он крадущейся походкой двинулся по улочке, идущей мимо покосившихся строений.

Теперь Тоггор перебрался к нему на подбородок; его глазки на стебельках высовывались из-под воротника Фарри. Казалось, смукс, как и Фарри, внимательно изучает окрестности.

Наконец он добрался до игорного заведения Л'Кумба и присел на корточки возле двери. Он ненавидел старинное суеверие, что если какой-нибудь человек дотронется до горба, то ему привалит счастье. Прежде он никогда не позволял делать с собой такое, но теперь у него была определенная цель, и ради нее он приготовился принять унижение. Так он и сидел на корточках, опираясь руками о пыльную землю и повернув голову к двери. Спиной он упирался в стену притона. Он пытался прислушаться к голосам, доносящимся изнутри, но они звучали слишком приглушенно, поэтому Фарри удавалось разобрать только веселые вопли выигравших и печальные стенания проигравших.

Возле Фарри показался мужчина в потертой кожанке офицера космофлота, на груди которого виднелись светлые пятна от споротых знаков отличия. Фарри хорошо знал подобный тип людей: это был младший офицер, уволенный или потерявший свой корабль и теперь оказавшийся на самом дне. Теперь у него была только одна дорога — к пьяным подонкам Приграничья. За то время, пока он мотался с планеты на планету, он загорел почти дочерна; потемнела даже кожа на голове, поскольку он обрился наголо или давным-давно облысел естественным путем.

Несмотря на обшарпанную одежду, он не походил на совсем опустившегося человека. Из его крупного рта не капала слюна, и шел он упругой уверенной походкой, как человек, у которого есть какая-то цель в жизни. Когда он проходил мимо горбуна, Фарри заметил его быстрый взгляд, которым он оглядел уродца с ног до головы. Его глаза пробежали даже по горбу Фарри. Иными словами, мужчина вел себя так, словно за ним следили. От кого же он скрывается? От какого-нибудь стража порядка Приграничья, вознамерившегося получить от него взятку куда крупнее, чем могла оказаться в его ветхом кошельке, прикрепленном к ремню? Фарри заметил, что кошелек был довольно тугим и астронавт постоянно держал руку рядом с ним. Выходит, у него имеются денежки, поэтому его и примут в заведении Л'Кумба с распростертыми объятьями.

Фарри видел его проницательные умные глаза, говорящие о том, что этот человек играет не свою роль. И эти глаза выхватили Фарри взглядом и задержались на нем. И когда мужчина проходил мимо Фарри, он быстро стукнул по его горбу, выступающему между склоненных плеч.

— Пожелай мне удачи, данг, — проговорил мужчина, затем полез во внутренний карман, вытащил почти стершийся стеллар и швырнул его на землю к босым ногам горбуна.

— Удачи тебе, — проговорил Фарри послушно, но рассеянно, ибо не на шутку удивился. Судя по всему, этот человек прибыл с другой планеты. Тогда откуда же он знает это отвратительное прозвище, известное только в Приграничье? Сколько же чужаков слышали о данге и теперь смогут заметить его прибытие и отбытие?

Астронавт уже повернулся и прошел в двери притона. Фарри протянул руку к брошенному ему металлическому кругляшу. Поначалу он даже захотел отказаться от столь крупной суммы, но это оказалось бы очень глупым жестом с его стороны. Ведь если он пробудет какое-то время в Приграничье, ему нужно что-то есть, а на такие деньги он сможет сколько пожелает объедаться вкуснейшим рагу в гостинице Хэнгстна и швырять щедрые чаевые прямо в рыло барменам и официантам.

Тоггор зашевелился и, спрыгнув с шеи Фарри, перебрался к нему на колени, где и присел, осматривая все своими фасеточными глазками на стебельках. Так он мог засечь любого, кто следил за Фарри.

— Ну что? Что ты видишь?

Вероятно, телепатическое общение с двумя астронавтами намного усилило способности Фарри. Прежде он общался с Тоггором в основном посредством прикосновений, и от этого их связь иногда пропадала, и теперь Фарри понял, что самый простой способ контакта со смуксом заключается в точном вопросе. Его только что осенила эта мысль, и он почесал смукса по щетинистой шейке чуть пониже головы. Удастся ли ему использовать это крошечное существо так, чтобы не подвергаться риску, для выполнения своей миссии?

— Тогтор видит? — мысленно спросил он, сформировав послание таким образом, чтобы оно дошло до смукса, как вопрос. И на удивление быстро он получил ответ.

— Тоггор видит… что?

— То, что внутри, — ответил Фарри, ткнув когтистым пальцем в сторону заведения. — Видно все?

Однако все оказалось не так уж просто. Смукс свернулся в шар, как делал всегда, когда ощущал надвигающуюся опасность от кого-нибудь более крупного, чем он. В эти мгновения он молча сосредоточился на одном-единственном ощущении: избежать удара. Сейчас он думал только об этом. Фарри сам с сожалением думал об опасности. В Приграничье бродили самые разнообразные паразиты, подонки и головорезы, а также просто животные, и некоторые из них — смертельно опасные. Он вспомнил, как дважды ему приходилось сражаться за свою жизнь против клыкастых виров, обычно нападающих стаями, а когда они были особенно голодны, то набрасывались на спящих пьяных, не оставляя от них ничего, кроме груды обглоданных костей.

Сначала Фарри не на шутку испугался. По-видимому, смукс прочел все его мысли, хотя и не был намеренно настроен на них. Фарри понял это по тому, что Тоггор резко развернул три своих стебелька с глазами, повернув свой лишенный век придаток прямо на дверь заведения. Остальные два глаза уставились на Фарри. И тотчас же за ними последовало послание.

— Смотреть… внутри… на что?

Вот именно, что? Фарри не сомневался, что ему не удалось внедрить в совершенно чуждый мозг смукса такое понятие как «шпионаж». Однако он мог бы попытаться сделать это… в виде проверки. То есть, внушить смуксу, чтобы тот наблюдал за астронавтом сразу после того, как тот вошел в заведение.

— Смотри… на него. — Фарри как мог нарисовал образ человека, который недавно хлопнул его по горбу в поисках удачи. — Что он… делает.

— Тоггора схватят.

— Тоггор очень маленький. Спрячься и наблюдай. — С этими словами Фарри набрал пригоршню зловонной грязи с дороги, ведущей к притону, и высыпал ее на верхний край своей уже изрядно потрепанной одежды. Затем как следует смял ее пальцами. — Тоггор покроет себя этой грязью и так спрячется.

На этот раз смукс высунул вверх все стебельки с фасеточными глазками. И большая их половина наблюдала, как грязь сочится сквозь пальцы горбуна.

Фарри больше ничего не добавил. Он же не какой-нибудь Расстиф, чтобы требовать от смукса послушания и грубо им командовать. Он просил; и теперь все зависело от того, согласится ли Тоггор или нет.

Смукс протянул переднюю лапу и опустил ее в грязь, которой Фарри выпачкал край своего плаща. Острые коготки собрали немного грязи, словно смукс пробовал ее на ощупь. Затем он собрал еще немного грязи и перекинул ее себе на щетинистую спинку.

Фарри только этого и ждал. Осторожно, чтобы не уронить грязные комья в торчащие глазки смукса, он постепенно забросал ею Тоггора. Смукс соскочил с его колена, приземлившись прямо в грязь, втянул глаза и быстро покатился по земле. Спустя несколько секунд смукс напоминал земляной комок.

Фарри бережно поднял своего крошечного спутника на руки и поднес его к входу в заведение. Оттолкнувшись когтистыми лапками, смукс проскользнул внутрь и мгновенно исчез из поля зрения.

Внезапно Фарри охватила волна страха, смешанного с яростью. Он никак не мог поверить, что такое маленькое существо сумеет отчетливо передать ему то, что творится внутри. Возможно, ему удастся ухватить какие-нибудь разрозненные картины происходящего, что-то непонятное, неприятное и…

И тут у него в мозгу сформировалось одно-единственное изображение, которое сумел передать ему смукс: Расстиф!

«Ну и совпадение», — молниеносно пронеслось у него в мозгу в виде одной мысли. Торговец животными находился в заведении. А перед ним маячила чья-то фигура, и Фарри показалось, что она принадлежит мужчине, вошедшему в притон несколько минут тому назад. Рядом с Расстифом стоял еще какой-то громила, однако для Фарри уже не существовало больше никого.

Он буквально вжался в деревянную шероховатую стену заведения. Когда он вытянул руку, то увидел в ладони занозы и вытащил их ногтями. Если бы он только мог…

— Рядом с тобой? — мысленно спросил он Тоггора, совершенно уверенный в том, что смукс не стал заходить в самую глубь заведения. К тому же, если троица так хорошо видна Тоггору, значит, они стоят недалеко от перегородки, рядом с которой свернулся Тоггор.

— Здесь, — телепатировал ему смукс, хотя Фарри не совсем понял, где находится это «здесь».

Он приложил ухо к доскам, о которые оцарапался. Кроме того, ему надо было следить за всеми прохожими, ведь кто-нибудь из них мог, в свою очередь, следить за ним. До него доносились чьи-то голоса, но это были явно не увлеченные игрой завсегдатаи заведения. И Фарри очень высоко оценил услышанное.

— … не пилот.

— Проследи, чтобы все оставалось так, как есть.

— Стеллары, стеллары как мелкие монеты! — Это, конечно, Расстиф; Фарри никогда в жизни не забудет его звериного рыка.

— Скажи, а…

— А зачем вообще делиться?! — снова Расстиф.

— Л'Кумбу все известно. Никому еще не удавалось провернуть что-либо без его ведома безнаказанно и…

— Его план… почему всегда его? — говорящий несколько повысил голос. Затем в голову Фарри попала мысль, совершенно сбившая его с толку.

— Он уходит. Могут возникнуть неприятности…

И смукс, проскользнув через дырку в стене, заскочил прямо в складки плаща Фарри. Потом молниеносно взобрался ему на шею.

— Он плохой. Смотри. Будь начеку.

По телу Фарри пробежал мороз. Он отскочил от стены и на четвереньках пополз за угол строения. Там он с трудом заставил себя остановиться, чтобы наблюдать за идущим человеком, но при этом оказался между ним и узенькой дорожкой. Если торговец животными действительно заметил смукса, то он наверняка вышел, чтобы поймать его.

Расстиф вышел на улицу, но не посмотрел вниз на дорожку. Тяжело ступая, он пересек начало дорожки и пошел прочь. Сердце Фарри постепенно прекратило бешено биться и успокоилось, вернувшись к привычному ритму. Затем он заметил, что вслед за Расстифом вышел еще один человек. Им оказался не астронавт, которому Фарри пожелал удачи, а высокий парень в форме охранника. Несколько секунд он неподвижно стоял у начала дорожки и тоже не удосужился посмотреть вниз. Скорее, он наблюдал за уходящим Расстифом. Потом, словно приняв внезапно какое-то решение, он пожал плечами и двинулся в противоположном направлении.

Фарри устроился поудобнее, чтобы дождаться астронавта. Почему-то он был убежден, что этот чужак придает своей миссии очень важное значение. Какое-то время Фарри придется дожидаться его, вероятно, этот человек все-таки решил попытать счастья в игре.

Когда он наконец вышел из притона и сделал несколько шагов по дорожке, Фарри уже догадался, куда он пойдет. Фарри оставалось только шпионить за ним. И хотя Фарри физически не мог бегать, он научился по-своему быстро передвигаться. Камни и злобные удары как следует научили его, для чего нужна скорость.

Он двинулся вслед за астронавтом и уже заметно отдалился от заведения, стараясь при этом постоянно держаться в тени, которая быстро сгущалась, ибо солнце уходило на закат.

На «улице» уже чувствовалось оживление, которое с наступлением ночи только усилится. И если так пойдет дальше, то Фарри удастся незаметно проследить за мужчиной.

Астронавт резко свернул и двинулся по извилистому переулку, который пересекал Приграничье насквозь и выходил на респектабельные улицы верхнего города. Если мужчина отправится туда, то Фарри не осмелится пойти за ним. Потому что на него обратит внимание любой прохожий, ибо в богатых кварталах Фарри будет выглядеть, как алая роза среди белых лилий. Он тяжело дышал и довольно сильно устал, ибо не привык к столь длительным переходам на своей предельной скорости. К тому же, ему приходилось все время сворачивать в темные проулки, рискуя сбиться с верного пути.

К его облегчению астронавт не отправился в верхний город, а двинулся к двери одного из самых респектабельных домов Приграничья. Здесь предлагали номера путешественникам, способным заплатить полстеллара за месяц. Потирая ноющие бока, Фарри нырнул в ближайшее к нему озерце тени, при этом заранее не зная, каким будет его следующий шаг. Также его мучили сомнения, почему он выбрал именно этого чужака, астронавта, которого удача обошла стороной, ибо ни один космонавт не станет долго задерживаться на планете, если у него есть, к кому обратиться за помощью. Фарри слышал, как лорд Крип говорил, что их корабль нуждается в небольшой команде, иначе он не сможет взлететь. Он нанял одного члена команды, астронавта, который оказался здесь, потому что капитан его разведывательного корабля не смог оплатить необходимый ремонт. Этот член экипажа охотно подписался бы под чем угодно, лишь бы отправиться на какую-нибудь другую, более богатую планету. Неужели Фарри идет по пятам точно такого же человека?

Глава четвертая

Может быть, ему прикинуться нищим, попрошайничающим у заднего входа в гостиницу? Здесь этому никто не удивится, потому что у дверей время от времени появлялись побирушки. Но тогда астронавт заметит его и сможет подумать, а не слишком ли много совпадений? Сперва он встречается с горбуном возле игорного притона, а потом вдруг натыкается на него возле гостиницы, находящейся совершенно в другой части Приграничья. И что он в результате узнает? Совсем немного. Что кто-то испытывает сложности в поисках команды для полета к другим мирам. А сейчас лишь один человек старается нанимать подобных людей — лорд Крип.

Фарри еще колебался, стараясь придумать еще какой-нибудь повод своего появления у гостиницы, как вдруг он увидел еще одного человека, спускающегося по улице расхлябанной походкой и помахивая «успокаивающей» дубинкой. Для наведения порядка охранники обычно носили с собой особые плетеные хлысты и станнеры, но большинство из них полагались на дубинки, предпочитая оставлять избитые жертвы валяться на улице полумертвыми, нежели тратить время на то, чтобы связывать их и доставлять в участок.

Фарриприжался к земле насколько мог, стараясь не попасться на глаза человеку, обученному отслеживать и отлавливать нарушителей и без того шаткого мира, в котором доводилось жить такому, как он, горбуну. Он дышал медленно и осторожно, делая между вздохами продолжительные паузы. Неподалеку громоздились обломки какого-то старого строения, что было вполне в порядке вещей, и Фарри решил использовать это место, как самое лучшее укрытие. Но как это сделать?

Охранник решительно вошел в гостиницу, как это сделал несколькими минутами раньше астронавт. Фарри постарался четко оценить ситуацию. Возможно, этот человек доставил какое-нибудь важное послание… такое, которое означало бы очень многое, если Фарри смог бы передать его тем, кто ждал его близ космопорта. Но как ему пробраться в здание, чтобы увидеть тех, за кем он должен шпионить? Хотя на город опустилась ночная тьма, а улицу освещали несколько далеких фонарей, он понимал, что лучше всего будет попытаться проскочить в ту самую дверь.

Он почувствовал, как его грудь колют острые щетинки. Смукс. Эх, если бы Тоггор сумел передать ему хотя бы часть своего зрения или слуха, как это случилось в той гнусной пивнушке! Фарри погладил ладошкой перед своего замызганного плаща, и тут же ему в руку вцепились коготки. Так он смог вытащить смукса наружу.

За долгие годы, проведенные в Приграничье, зрение и остальные органы чувств Фарри изрядно обострились. Теперь на кривой улочке началось явное оживление. Он насчитал по меньшей мере четырех прохожих, вошедших в гостиницу. Он дождался удобного момента и стремительно добрался до своего укрытия. Здесь он прижался к грязной перегородке и вытащил Тоггора, а сам тем временем устроился в тени своего убежища. Теперь глаза смукса могли рассматривать все вокруг на триста шестьдесят градусов и на довольно большом расстоянии.

— Что… делать?

Похоже, Тоггор почти уже не боялся. Фарри изучал стену, возле которой сидел, пригнувшись. Нижний этаж здания был каменным, очень старым и собранным из положенных друг на друга плит с потрескавшимся бетонным раствором между ними. Наверное, когда-то это здание считалось таким же респектабельным, как дома верхнего города. Второй этаж состоял из квадратных деревянных брусьев, трухлявых от времени. Фарри даже подумал, что смог бы отыскать в них отверстия для своих тонких пальцев, чтобы взобраться туда.

Но тяжелый горб сделал бы тщетными любые его попытки подъема.

Вместо этого горбун крепко прижал смукса к голове, словно эта близость смогла бы улучшить передачу мыслей, которые он собирался послать.

— Человек, — отозвалось у Фарри в мозгу, и он тотчас же представил себе образ астронавта, все еще сомневаясь в способности смукса к идентификации какой-либо личности. — Найди… — Он похлопал ладонью по каменной стене.

И к его удивлению, смукс чуть ли не с радостью начал взбираться по его пальцам вверх, чтобы потом вцепиться коготками в одну из щелей между блоками, откуда вывалился раствор. Фарри изо всех сил отклонился назад, чтобы наблюдать, как крошечное существо ловко взбирается наверх. Наконец Тоггор добрался до узкого подоконника одного из щелеобразных окон. Но, по-видимому, он не обнаружил там никакого входа. Даже для себя. И тогда смукс начал стремительно взбираться по дереву, поочередно вонзая в него острые коготки. И вдруг исчез!

Фарри дико осмотрелся вокруг. Неужели Тоггор ослабил хватку и упал? Нет… он ощутил в голове вспышку и почувствовал не мысль, а эмоцию. Голод, охота… смукс погнался за добычей. Фарри почувствовал всю горечь поражения. Если смукс пошел по следу какого-нибудь домашнего животного, то вряд ли он вернется обратно.

Но потерялась ли вместе с Тогтором та тонкая телепатическая нить, связывающая их вместе? Когда Фарри представил, насколько сильно проголодался смукс, то почувствовал урчание в животе. И тут же стал мечтать о мясном пироге, толстом, сочном и плавающем в аппетитном соусе, о таком, какой они ели еще этим утром. Голод… когда он внезапно нападает…

Он задрожал, по-прежнему разделяя голодное безумие Тоггора, когда смукс разрывал свежую плоть, брызжущую кровью, а затем жадно впивался в нее зубами. Прежде Фарри никогда не ставил себя на место охотника, и он почувствовал, как все его тело сотрясается от конвульсий, а руки выпростались вперед, словно протягиваясь к пище. Теперь смукс утолил свой голод. Он должен либо вернуться, либо…

А вдруг Тоггор уснет после удачной охоты? Если это случится, то как же Фарри сможет управляться с ним?

Он сжимал и разжимал пальцы, вдыхал и выдыхал воздух и старался связаться со смуксом.

По-видимому, это подвешенное состояние только прибавило силы к его призыву, потому что он добрался до возбужденного разума Тоггора с первой попытки.

— Есть. Хорошо. Есть.

Фарри отчаянно старался снизить удовлетворение от удачной охоты. Он старался сделать это изо всех сил, и хотя чувствовал, что смукс понимает, что он раздражен, однако Тоггор не мог оторваться от своей добычи. И тогда Фарри строго приказал ему:

— Искать. Искать мужчину.

Он вложил все свои мысленные силы в этот приказ.

— Хорошо! — экстаз охотника по-прежнему не проходил, и Фарри в ярости треснул кулаком по стене. Он был вне себя от своего поражения.

— Искать! — мысленно кричал он, и даже бисеринки пота выступили у него на лбу. — Искать.

Его мысленная связь со смуксом словно виляла из стороны в сторону, и с каждой секундой все сильнее и сильнее. В эти мгновения смукс был захвачен своим собственным миром, миром триумфа и полной свободы, на которой он оказался, может быть, впервые за все время после пленения. Какую же силу надо вызвать Фарри, чтобы вновь взять под контроль Тоггора? А ведь раньше ему казалось, что управляться со смуксом проще простого…

— Искать! — Хотя и понимая опасность ситуации, Фарри временно забыл обо всем вокруг и, как следует сосредоточившись, мысленно выстроил образ астронавта и свирепо послал его смуксу, находящемуся где-то наверху. — Искать!

Теперь их соединяла совсем тоненькая нить, да и в том Фарри не был уверен. Ничто не мешало смуксу по-прежнему оставаться там, где он был, внутри трухлявого дерева, в темном узком проходе, прогрызенном паразитами, и охотился за ними, убивал их и тотчас же пожирал. Так зачем ему вообще отзываться на крики Фарри или возвращаться обратно?

— Искать! — теперь все внимание Фарри полностью сосредоточилось на здании, которое в эти минуты и было их связующей нитью; он пытался вывести смукса из его блаженной летаргии. И вдруг эта нить оборвалась. Вокруг царила лишь пустота. Фарри запрокинул голову и посмотрел вверх на стену, где исчез смукс. От ощущения краха Фарри ослабел. Смукс избрал собственную свободу. Он убежал!

Сам не понимая почему, Фарри медленно поднялся. Теперь он понимал лишь одно: только он виноват в том, что упустил смукса. Ему настолько хотелось добиться своего, что он напрочь позабыл, что работал с помощником, которому в действительности было на него совершенно наплевать. Фарри точно знал, что смукс может прожить долгое время, шаря по червоточинам и убивая тех, кто не способен от него сбежать.

— Искать! — в последний раз мысленно крикнул Фарри в пустоту, чувствуя, как его охватывает отчаяние. А может быть, все-таки подождать и — надеяться? Мысли путались у него в голове. Астронавт и охранник… безусловно, их связывали какие-то дела, в которые был втянут и Расстиф. И тут словно бы ниоткуда послышался слабый сигнал.

— Человек! — Образ, сформировавшийся в голове у Фарри, мутнел, то и дело превращаясь в расплывчатый силуэт, поэтому мог принадлежать как астронавту, так и охраннику. Однако он настроил Тоггора определить местонахождение астронавта, так что…

Чуть не обезумев от радости, Фарри с трудом взял себя в руки и сосредоточился. Его мысли, доведенные до кипения, постепенно остыли и стали отточенными. Он приготовился встретить новый сигнал.

— Что делает?.. — телепатировал Фарри, ощущая легкое головокружение. Как же он ошибся в Тоггоре!

— Человек. Человек.

Передано дважды. Возможно, это означало еще одну встречу: охранника с астронавтом. Жаль, что у него нет дырки для подслушивания, как в том игорном заведении! Ведь достаточно всего нескольких слов, чтобы все кардинально изменилось!

Он словно бы увидел два расплывчатых силуэта. Они приближались навстречу друг другу. Потом образы стали четче, словно смукс совершил какое-то неимоверное мысленное усилие.

Гнев. Гнев и угроза. Смукс не умел передавать слова, но без труда ухватывал любые эмоции — ведь они служили ему предостережением в любой опасной ситуации. Что бы ни затевали эти двое, это попахивало крупными неприятностями. Неприятности у чужаков? Фарри не был уверен, но считал, что все указывало именно на это.

Затем сцена, передаваемая смуксом, претерпела резкие изменения.

Одна из расплывчатых фигур поднялась и исчезла из поля зрения. Другая оставалась на месте… и она принадлежала астронавту. Да, Фарри не сомневался, что это был именно он, поскольку отправил Тоггора следить за этим человеком.

— Ушел, — донеслось до Фарри, и больше он ничего не узнал, пока смукс не смог предоставить ему слуховое «оформление» своей «трансляции».

— Идет еще один, — снова донесение крошечного шпиона.

— Покажи мне. Покажи мне этого другого. И как можно лучше!

Почему он считал, что сможет добиться чего-нибудь этой просьбой? Зрения Тоггора разительно отличалось от его, и что смукс видел очень отчетливо, до Фарри доходило в виде расплывчатых неясных силуэтов. И все-таки он увидел, как к астронавту подошла еще одна фигура. К превеликой радости Фарри, у этого человека имелись знаки отличия. Фарри видел форму космонавта, да, он видел это! А на груди ярко сверкали брызги яркого цвета. Чувство цвета у смукса тоже разительно отличалось от человеческого. Он отметил красные и желтые тона, но не сумел передать Фарри остальные цветовые оттенки. А брызги были желтыми.

— Уходим! — телепатировал Фарри, желая вытащить смукса из соблазнительных проходов в стенах гостиницы. Теперь он думал о том, как убрать смукса с такого богатейшего поля для охоты.

Вдруг он увидел, как из передней двери гостиницы вышел человек. При этом он напевал веселую мелодию, будто только что освободился от тяжелой ноши. Когда человек проходил мимо, Фарри спрятался. И еще ему крупно повезло, что этот человек свернул не на юг, а на север, направляясь к узкому проходу, соединяющему Приграничье с верхним городом.

Связь с Тоггором вновь оборвалась. Фарри оставалось надеяться, что молчание смукса означало его возвращение. Что он не пустился опять охотиться. Фарри еще дважды телепатировал ему «Уходим!», но так и не получил ответа. Над городом сгустилась кромешная тьма, и Фарри не мог видеть, что происходит наверху на стене. А свет уличных фонарей туда не доходил. С противоположной стороны, где располагалась большая часть Приграничья, до него донесся громкий шум: район вступил в свою ночную жизнь.

Внезапно Фарри заметил какое-то движение в темноте у стены. И не успел он трижды вдохнуть, как смукс соскочил с подоконника щелеобразного окна и прыгнул ему прямо на горб. Затем малыш пробежал по его спине и зарылся в складках плаща где-то возле воротника.

Фарри поднял руки и нежно обхватил ими Тоггора. Его облегчение и радость, что смукс возвратился, были настолько велики, что он стал напевать песенку, как человек, недавно вышедший из гостиницы. До сих пор он словно наяву видел две покачивающиеся фигуры, двигающиеся в комнате наверху. Он низко пригнулся во тьме и снова пристально всмотрелся в двери гостиницы. Наконец они вышли: астронавт, за которым он следил от самого игорного заведения, и второй мужчина со знаком отличия, который оказался вовсе не таким блестящим, каким передавал Тоггор. Однако знак отличия он видел очень отчетливо.

Любой житель Приграничья знал, что этот означает знак. В отличие от своего спутника, второй чужак принадлежал к какой-то корабельной компании. Но Фарри никак не смог понять — к какой.

В отличие от охранника, эти двое направились по покатому спуску к отдаленному взлетному полю, и Фарри снова крадучись последовал за ними, то и дело ныряя в тень между уличными фонарями. Время от времени он улавливал их слова, однако они разговаривали не на торговом жаргоне, и поэтому Фарри ничего не понимал. Одно ему было ясно: они о чем-то жарко спорили.

Они не задержались ни возле игорных домов, ни возле пивнушек, а шли прямо к космопорту, где рассекали тьму сигнальные огни и прожектора, ярко освещающие корабли и все, находящееся вокруг них.

Потом Фарри увидел бетонированную взлетную полосу, на которой на большом расстоянии друг от друга стояли три корабля. Фарри понял, что корабли, принадлежащие чужакам, стояли ближе к воротам. Их корпуса загораживали строительные леса, но в этот поздний час там не было ни одного рабочего. За кораблями расположились маленький патрульный глиссер и почтовый корабль, на котором доставляли срочную информацию для совета местной Лиги. За ними возвышался торговый корабль, который был намного крупнее судна, куда направлялись чужаки. На его хвостовой части виднелись полустертые от долгого пребывания в космосе знаки отличия.

Мужчины прошли через ворота, и когда они направились к ремонтируемому кораблю, охранник молча пропустил их, не задав ни единого вопроса. Фарри должен проследовать за ними. Но как ему пройти через ярко освещенные ворота, и при этом незаметно миновать охранника? Удастся ли это сделать?

Он присел на корточки в зловонном промежутке между двумя ближайшими отвратительными лачугами Приграничья. Затем низко опустил голову, пока его лоб не лег на скрещенные руки. Он изо всех сил пытался найти выход из своего ужасного положения.

И вдруг его будто подхватил сильнейший вихрь и поднял в открытый космос, наполненный еле различимыми лентами, летающими и вертящимися вокруг. Он размахивал руками, стараясь ухватиться именно за ту, которая приведет его к желанной цели. Мысли то и дело вспыхивали у него в голове, и тут он понял, что должен действовать и думать целеустремленно. А потом…

— Мой маленький брат! — услышал он.

Это не было нечленораздельным бормотанием Тоггора, а прозвучало настолько отчетливо, словно ему проговорили прямо в его заостренные кверху уши.

— Туда… — Конечно, он может сообщить очень мало — только о двух встречах. И все-таки его не покидала уверенность, что он принес очень важные и нужные известия. Причем раздобыв их за такое короткое время. — Приведите меня туда.

В этот леденящий сердце миг он решил, что потерял контакт — как это случилось недавно между ним и Тоггором. Он с горечью думал, что его способности слишком слабые и очень быстро истощаются, чтобы их можно было хорошенько сосредоточить. Но тут он услышал ясный и строгий ответ:

«Приготовься. И будь рядом с воротами».

Он пополз вперед на четвереньках, ощущая на теле покалывания от коготков и колючей шерсти смукса, перебирающегося по его плащу. Так он добрался до самого края тьмы, за которым безжалостно светили прожектора, озаряющие ворота.

Кто-то приближался к нему с противоположной стороны. Он увидел плащ с откинутым на спину капюшоном, затем голову, увенчанную пышными волосами, сверкающими в темноте, подобно рубину Милизанды. За ним явилась сама леди.

Она остановилась перед охранником и заговорила с ним. До Фарри доносился ее тихий голос, но слов разобрать он не мог. Затем она подняла правую руку и ритмично замахала чем-то, зажатым между изящными пальцами.

— Ну же!

Фарри должен доверять ей. И он устремился к женщине на своих паучьих ножках, обеими руками крепко прижимая к груди смукса, чтобы тот не потерялся. Когда он шумно спотыкнулся о камень, охранник даже не повернулся. Фарри осмелился пробежать через ворота, вложив в этот последний рывок все свои силы, и вскоре оказался рядом с леди Майлин и охранником. Не сумев вовремя затормозить, он чуть не свалился наземь. Однако он удержался на ногах, а потом устремился к клетке с бартлом.

Рядом с клеткой стоял лорд Крип в обществе двух мужчин, за которыми Фарри шел по пятам с самого Приграничья. Горбун поспешно зашел за клетку в надежде, что его не заметят. Он до сих пор не мог понять, почему охранник не заметил его, когда он оказался на самом виду у ворот.

Он почти растянулся на земле, а Тогтор тем временем то выглядывал над горбом, то снова прятался. Леди все еще стояла у ворот, а охранник внимательно слушал ее, словно от ее слов зависело его будущее положение. Затем она резко опустила руку и блестящий предмет, зажатый между ее пальцами, исчез. Охранник отдал честь, и она отвернулась от него и направилась к клетке.

Фарри продолжал лежать на земле, затаив дыхание. До него донеслось тихое чириканье. Смукс тотчас же соскочил на землю и подбежал к входу в клетку, оставив Фарри негодовать по поводу того, что это крошечное существо так охотно отзывается на призывы кого-то еще.

— Что ж, неплохо. Если вы принесете расписку от вашего капитана, то мы поладим, — говорил лорд Крип. — Видите ли, мы подпишем договор пока только на первый полет.

— Меня это тоже устраивает, капитан, — проговорил новый голос. Неужели это сказал космонавт со знаком отличия? — На «Драконе» должность навигатора уже занята. Когда вы вылетаете?

— Довольно скоро. Приходите ко мне завтра со всеми документами. И вы тоже, Куанхи… ведь у вас есть полный допуск для найма?

— Я принесу официальный документ от советника. Я снова пригоден к несению службы, и мне нужно лишь вырваться с планеты Гранта. А здесь немногие корабли могут предоставить мне такую возможность.

— Мы все обсудим. И как можно скорее! — И они повернулись и двинулись к воротам летного поля.

Фарри, пригнувшись, обошел клетку и остановился между ней и воротами. Затем сделал последний рывок и выскочил за ворота прямо перед лордом Крипом и леди Майлин. Неуклюже зашевелился бартл, и Фарри услышал донесшийся из темноты грозный рык. Над бартлом возник еще один силуэт и начал облизывать ему морду. Так Ияз выказывала свое бурное приветствие.

— Что тебе удалось выяснить? — спросила леди Майлин, идя немного впереди.

Что он выяснил? Всякого понемногу. Возможно, ничего важного. И все-таки Расстиф наживался на торговле животными и являл для Фарри воплощение зла — зла, которое рано или поздно может коснуться и этих двоих. Он не смог бы выразить словами, что для него значили леди и лорд Крип, он только мог предложить служить им верой и правдой всю оставшуюся жизнь.

— Мне удалось выяснить кое-что о тех, кто был там, — быстро заговорил он. Его слова сливались в нечленораздельный гул. — Один из них, тот, что не носит знака отличия, встречался с Расстифом и охранником. Они говорили… — И тут он собрал все слова, которые подслушал и произнес:

— «Не пилот… остается все, как есть… стеллары как мелкие монеты… и еще Л'Кумб… он что-то затевает». Тот, который без знаков отличия еще раз встречался с охранником, а потом с человеком со знаком отличия.

— Стеллары как мелкие монеты, — задумчиво повторил лорд Крип. — Где же я и вправду слышал подобные речи?

— На Сехмете, — быстро ответила леди Майлин. — Типично для многочисленных легенд, гуляющих по звездным трассам.

— Однако эту планету усиленно охраняют. Ни рейдер, ни даже судно, принадлежащее Гильдии, нигде не сможет там приземлиться.

— И все же те, кто первые обнаружили ее, могли бы утаить информации о том, что, возможно, имелись и другие находки… Эту опасность мы рассматривали с самого начала. А загребущие пальцы Гильдии тянутся очень далеко. Вероятно, они думают внедрить к нам одного-двух своих людей.

— Мы их раскусим.

— Ты думаешь? — спросила леди Майлин. — Хорошо известно, что Гильдия имеет доступ ко многим открытиям, о которых неизвестно даже Патрулю. Не забывай, на Сехмете были ментальные поля, которые нам ни за что не удавалось пробить.

— Но ведь нашлись же…

— Ты хочешь мне напомнить о тех погибших? Мы не можем быть уверены, что такое никому не доступно. То, что люди когда-то открыли, может быть открыто снова.

Она повернулась к Фарри.

— Ты больше ничего не слышал?

Он отрицательно покачал головой.

— Говорили, что Расстиф может связаться с Л'Кумбом, когда пожелает. Это было в игорном притоне, где он встречался с тем человеком без знаков отличия.

— Питор Дюн с Чамбла, переболевший сыпным тифом; он остался здесь, когда его корабль улетел четыре месяца тому назад. А тот другой, Куанхи, прочит на должность навигатора, — медленно проговорил лорд Крип. — По крайней мере у нас есть половина экипажа. И теперь еще есть такелажник со своими людьми, которые очень быстро завершат работу. Им искренне хочется заработать скорее деньги.

— И всё же, — также медленно промолвила леди Майлин, — у нас сложности с поисками людей. Йиктор — неинтересная для путешественников планета, даже теперь, когда Лига играет все большую роль в ее жизни.

Лорд Крип рассмеялся.

— Да, но они не знают, какой властью обладают тэссы… Тэссы и Та, Которая Уснула.

Леди неистово замотала головой.

— Не совсем так, Крип. Я не знаю о ней практически ничего. Она была… то есть, ее действительно существующая часть… давно умерла или куда-то исчезла. Я даже думать не хочу о силе, вынуждающей ее ждать. А ты нас озадачиваешь, малыш.

Она улыбнулась Фарри.

— Так знай же, мы — тэссы, народ настолько древний, что забыли о наших истоках. Нам довелось отыскать могущественное сокровище Предтеч на планете Сехмет, и теперь у нас возникли неприятности, поскольку Гильдия тогда как раз собиралась разграбить их. Гильдия проиграла, и теперь победа за нами. Мы стали подыскивать для себя корабль, и так нашли выставленный на продажу «Дальний искатель», который будет отлично служить нам. Но у нас почти не осталось времени. Три кольца скоро засверкают на Йикторе — нашей родной планете, куда нам нужно попасть. А запутанную историю о нашем прошлом ты когда-нибудь еще услышишь.

— Я? — Фарри резко поднял голову. И словно почувствовав его неверие в свои силы, леди Майлин опустилась на колени и положила руки ему на плечи.

— Если ты хочешь полететь с нами, то так оно и будет, малыш, — повторила она свое прежнее обещание.

Фарри глубоко вздохнул. Умчаться к звездам, словно он был такой же суровый и статный, как сам лорд Крип… он просто не осмеливался поверить в это!

— Да, да! — Его руки сами поднялись и накрыли ее ладонями. И он тотчас же ощутил исходящее от ее рук тепло и дружелюбие. — О… да! — вскричал он во всю мощь своих легких.

— Быть по сему, — кивнула она. — А теперь давай-ка подумаем об этом Куанхи, которому, похоже, не терпится отправиться в путь…

— Он думает, что мы полетим к Великой Марте, — сказал лорд Крип.

— Пусть продолжает так думать. Пленка с записью полета хранится лично у меня, — ответила она. — По правде говоря, нам не нужен навигатор, поскольку у нас есть эта запись — просто администрация космопорта требует, чтобы у нас он был на борту. А что касается попыток обхитрить нас… — Теперь настала ее очередь засмеяться. Она подняла руку и, проведя ею в воздухе, остановила ее на Фарри, Йяз и бартле Бохоре. Смукс тем временем уже успел взобраться к ней на плечо. — Полагаю, у нас найдутся для них кое-какие сюрпризы.

Глава пятая

Человек, за которым Фарри следил, снова подошел к клетке с бартлом. Горбун съежился позади клетки, полностью доверясь этому крупному зверю. Тоггор сидел у него на плече, высоко выставив стебельки с глазками, телепатируя Фарри то, что он уже знал: он наблюдал за этим человеком.

Мужчина казался молодым, хотя всегда было трудно определить точный возраст любого астронавта из-за различия между планетарным временем и проведенным на космическом корабле, а возраст тех, кто пробыл в космосе очень долго, определить было почти невозможно. Его форма со споротыми знаками отличия не отличалась новизной, но сам мужчина, похоже, был проницательным и скорым на ответ, и не походил на людей, все время проводивших на земле.

— Только на один полет, Дюн, — повторил лорд Крип. — Кстати, еще кто-нибудь желает поступить к нам на службу?

— Я могу привести вам хоть двадцать человек, — ответил Питор Дюн. — Вот устроят ли они вас — это уже другой вопрос. Возможно, их уволили из космофлота не только из-за болезни или неудачи. Тем не менее, Куанхи — хороший человек.

— Как вы уже слышали, я сказал, что мы возьмем его, но в середине путешествия мы собираемся сменить экипаж… — начал лорд Крип.

— Может быть, он проявил себя, как ненадежный член экипажа, да. Какой же еще повод он представил вам? — спросила леди Майлин у Дюна.

Наверняка она как следует изучила материалы проверки.

— Никакой, если не считать того, что он почему-то не стал поступать на «Дракон». Наверное потому, что этот торговый корабль не приземляется на планетах с крупнейшими космопортами и не летает по более оживленным торговым маршрутам.

— Мы возьмем его, когда он сам обратится к нам, — сказал лорд Крип. — А тем временем вы тоже принесете ваши документы, как и обещали.

Молодой мужчина повернулся и пошел с летного поля прочь. Смукс зашевелился на плече Фарри, и горбун уловил еще одну частичку эмоций — неуверенность, скрываемая страхом. Позади него глухо зарычал бартл. Леди Майлин мгновенно обернулась и внимательно посмотрела на этого крупного зверя. Фарри уловил в ее взгляде вопрос и беспокойство.

Это случилось с ним точно так же, как происходило со смуксом — ни единого слова, а только неприятное чувство необходимости быть начеку.

— Нас предупредили, — заметила леди. — Похоже, в нашем новом товарище по полету есть нечто, что не нравится малышам. — Она телепатировала это умиротворяющим спокойным тоном, тем самым обещая, что никаких проблем с чужаками не будет. Лорд Крип снова допросил Фарри. — Кстати, о Расстифе, — продолжала леди Майлин. — Я понимаю его беспокойство. Ему переплатили за одного из своих «рабов». А когда мы торговались, у него было время как следует задуматься об этом…

И тут впервые Фарри осмелился задать вопрос человеку с другой планеты.

— Леди, конечно, он задумался. И будет думать об этом еще. И вполне вероятно, что другие кое-что узнали от него.

Она сделала гримаску и пожала плечами.

— Я теряю осторожность, когда слышу крики о помощи. Наверное, мы совершили ошибку. Но этот человек настолько гадок, что он обязательно убил бы малыша. — Она погладила смукса по шерстке, а тот, высунув длинный загнутый язык, облизал кончик ее пальца.

— Ты установила пленку? — быстро сменил тему разговора лорд Крип.

— Да, ночью, после ухода рабочих, — ответила она. — Я очень многому научилась. И вполне вероятно, что мое новое тело сохранило определенный уровень знаний. Когда же вылетим, сделаем то же самое для Йиктора.

«Новое тело? — подумал Фарри. — Что же за этим кроется?»

Однако он не осмелился спросить об этом вслух.

— Пленка защищена так, что ее может извлечь только тот же, кто ее устанавливал, — ответил компаньон леди. — Сегодня днем они работали, не покладая рук. Завтра мы сможем перенести на борт Бохора. А утром на рассвете взлетим.

— Только при условии, что мы возьмем этого навигатора, Куанхи. А я уверена, что нам следует взять его, Крип, и вовсе не по причине, которая так много для нас значит. Наша единственная защита — в защищенной пленке, которую не сможет извлечь никто, кроме меня.

— Эта пленка была куплена на Балларде. «Дракон» в последний раз вылетел с этой планеты, — отозвался лорд. — Это открытый порт…

Она кивнула.

— Если нам угрожают слева, мы можем надеяться только на помощь справа. Больше ни на одной планете не продаются такие пленки, и чтобы достать ее, нам придется иметь дело с нарушителями закона Лиги. А информация распространяется почти со скоростью мысли. А! Сюда идут наш новый товарищ по полету и Куанхи. Кстати, малыш, ты уверен, что это тот, кого ты встретил в Приграничье?

Леди отошла немного в сторону от входа, и Фарри увидел освещенную взлетную полосу. Он не сомневался, что видел этот сверкающий знак отличия, а вот что касалось человека — тут он сомневался. Так он и ответил леди.

— Куанхи, — повторила его имя женщина. — И он не с этой планеты… вероятно, он вольный торговец.

— Вовсе нет! — выпалил лорд Крип. Он нахмурился и сосредоточенно разглядывал человека, направляющегося к ним. — Нам надо проверить, насколько сильно он хочет стать членом нашего экипажа, — заметил лорд. — Оставайся в тени, — предупредил он горбуна. — Будет лучше, если они тебя не увидят. Тогда, вероятно, они заговорят о тебе.

Фарри метнулся назад. Тоггор взбежал по его плечу. Бохор отошел в сторону, словно по приказу, и протяжно хрюкнул в сторону горбуна. Йяз, растянувшись во всю длину, лежала в тени в задней части клетки.

В ослепительном свете прожекторов человек с другого корабля выглядел даже моложе своего спутника. У него было добродушное открытое лицо, и Фарри с трудом мог себе представить, что этот человек замешан в заговоре. На вопросы лорда Крипа он отвечал легко и глядя в лицо собеседника. Тем не менее…

Несмотря на данный ему приказ и беспокойство, Фарри послал один-единственный крошечный сигнал прямо в другой мозг.

И достиг…

Ничего!

Никаких преград. Ни бартл, ни смукс, ни Йяз не ощутили присутствие чужого. Только пустота, словно никого и не было вовсе. Фарри настолько испугался, что задрожал и медленно отошел еще дальше. Затем закрыл глаза. Когда он открыл их вновь и искоса посмотрел на мужчину, то понял, что он действительно похож на того человека, что прогуливался по Приграничью и в верхнем городе.

Он часто слышал истории, рассказываемые с особым смаком (правда, никогда в них не верил), что на какой-то далекой планете обитают существа, которые выглядят как люди, а на самом деле — они машины. И стоит вставить в них соответствующую запись, они даже способны думать, причем настолько, что могут управлять космическим кораблем, и, оказавшись в космосе, стараются сменить планету назначения. Неужели красивое существо, стоящее напротив него, никогда не живет и не способно умереть?

Как и во время разговора с Дюном, он так же быстро развернулся и ушел, но когда астронавт удалился, леди Майлин очень тихо и мягко заговорила на неизвестном Фарри языке. В ответе лорда Крипа горбун услышал резкие нотки. Тут леди через плечо собеседника посмотрела на припавшего к земле Фарри.

— Телепатия?

Фарри понимал, что она имела в виду, и сперва отрицательно покачал головой, а затем, опасаясь, что она не поймет его, заговорил обычными словами:

— Нет, ничего не было. Совершенно ничего!

— Это поле, — проговорил лорд Крип, — и вне всяких сомнений, этот человек из Гильдии. Но если им известно про нас, им также известно, что мы проверяем каждого и это может нас насторожить.

— Думаете, это робот? — рискнул Фарри.

— Что тебе известно о подобных штуках? — осведомилась женщина.

— Только всякие истории, — ответил он. — И еще: никто в них не верит.

— Значит, все-таки, такие вещи когда-то существовали, — задумчиво заметила она. — Некогда тэссы знали нечто подобное. Но я никак не возьму в толк, почему они послали к нам человека с таким сильным полем!

— Наверное, они считают, мы способны общаться только друг с другом или с животными, — медленно произнес лорд Крип. — В Гильдии не останавливаются ни перед чем, равно как никому не доверяют. Такая уж у них репутация. В космосе огромное количество всевозможных рас, народов и особей. У закатан, в их исторических записях, есть только небольшая часть списка всех этих существ, а ведь они способны общаться, как физически, так и ментально. Но даже они ничего не знали о тэссах, пока мы не встретились с ними на Йикторе. В галактике очень много народов. Есть даже существа, уже рождающиеся с естественным ментальным полем. Но все же это свидетельствует о том, что они строят какие-то планы. Это предостережение для нас. Думаю, нам надо быть очень осторожными, поскольку все это связано с Гильдией.

Воровская гильдия распространила свое влияние на огромные расстояния и оплетала своими зловещими щупальцами планету за планетой. Стоило звездным скитальцам отправиться в какое-либо место, рано или поздно Гильдия следовала за ними. Они прослыли великолепными знатоками чужеземных знаний и прекрасно разбирались в их устройствах, которые они воровали или покупали еще прежде, чем Патруль узнавал, что такие знания и устройства существует.

Фарри провел языком по губам, потом тихо спросил:

— Лорд Крип, смогут ли на этот раз узнать, насколько серьезны ваши планы, и чем вы рискуете, взяв с собой кого бы то ни было, кто предлагает вам свои услуги?

— Да, — ответил лорд. — В твоих словах есть смысл. Как бы там ни было, эти двое могут обладать совершенно неизвестными нам защитой или оружием. А вылететь с ними, имея на борту такое…

Тоггор зашевелился. Его взгляд вел куда-то за пределы видимости, и когда он повернул глаза на стебельках, то они указывали на то место, где был человек, который только что ушел.

В мозгу Фарри сформировалась расплывчатое изображение. Леди Майлин быстро уловила ее сразу же после горбуна.

— Этот человек — не робот, — сказала она. — Смукс распознал в нем опасность. И еще то, что это человек из плоти и крови. То есть — жизнь.

— Йяз, Бохор! — обратился лорд Крип к остальным животным.

— Жизнь. Жизнь. Жизнь, как у Йяз, — ответили они одновременно. Бартл зарычал, уселся на тяжелые задние лапы и зашевелил передними.

— По-моему, — медленно проговорила леди Майлин, — мы сможем получать предупреждение такого типа, о которых наши товарищи по полету не догадаются. Они воспринимают животных, выдрессированных на угрозы и обещания пищи, однако им и в голову не придет, что наши малыши, как и мы способны различать по-настоящему живое во всех уровнях жизни в соответствии со шкалой живых существ Моластера. Нам следует усилить охрану. Ты установил свои собственные замки на клетках? — повернулась она к лорду Крипу.

— Да. И мы обязательно проверим их сегодня же ночью. Таким образом наши малыши будут крепко заперты, и еще… — хотя криво усмехнулся, — … это будет всего лишь убежищем.

Фарри бывал на корабле и прежде, но то его посещение не заняло и нескольких минут. К тому же он побывал только в отсеке, предназначенном для тех, кого леди Майлин окрестила «малышами». Хотя она называла так и самого Фарри, он едва понимал, какая тут разница. Возможно, он, как и животные, плохо знал о тех отдаленных мирах и был совершенно невежествен для тех, кто увозил с собой диких животных далеко-далеко за пределы Приграничья. И все-таки, он был таким же человеком, как и эти двое чужеземцев.

Теперь он лежал на отведенной ему койке. Для леди Майлин, лорда Крип и их спутников-людей оставалось все пространство корабля, хотя он еще не взлетел. Однако Фарри думал не о событиях прошедших двух суток. Он размышлял о том, что еще ни разу в жизни не испытывал того, что ощущал сейчас: чудо, о котором он мечтал во снах, стало реальностью. Потом он сосредоточился на том, что видел в специальных апартаментах леди Майлин.

Он вспомнил о кубе, который казался прозрачным, так что было видно все его содержимое. Куб был всего лишь немногим крупнее, чем то, что Фарри мог бы свободно удержать обеими руками. Когда леди дотрагивалась до него, то Фарри видел вихрь света, что приводило Фарри в изумление. Он словно бы парил в воздухе над какой-то другой землей… какой-нибудь землей, так сильно отличающейся от проклятого Приграничья, что Фарри снова смог назвать это не иначе, как чудом.

Внутри пространства куба он видел широкие равнины, и чем дольше смотрел на них, тем больше они становились, словно он сам превратился в кузнечика и его затянуло внутрь этого изображения. Вокруг было зелено — большие увеличенные зеленые предметы, усеянные тут и там цветовыми вспышками; некоторых разделяли довольно большие расстояния, некоторые сливались в однородную массу. Они все увеличивались, и такое Фарри никогда еще прежде не видел.

Где-то в отдаленных уголках его весьма ограниченной памяти что-то шевельнулось, как тогда, когда назвали его истинное имя. Цвет, увеличенные предметы… Ничего подобного в Приграничье он не видел, и все-таки мгновенно распознал это: пышный покров высокой свежей травы и… цветы. Из его искореженной памяти выплывало название.

Его ноздри расширились. И все же он ничего не сумел уловить, кроме запаха, наполняющего корабль. Он ожидал услышать что-то еще: яркое, отчетливое, производящее впечатление и совсем не похожее на омерзительное зловоние Приграничья. Почему он думал об этом?

Неожиданно его мятущиеся и ищущие воспоминания прервал голос леди Майлин.

— Йиктор, — донеслось до Фарри. — Тэссы гуляют по этим равнинам, несмотря на то, что их тайное убежище находится рядом с пустыней.

Подняв глаза, он увидел, что она пристально вглядывается в куб.

— Мы будем на Йикторе! Обязательно будем! Под кружащимися сверху кольцами!

Изображение в кубе опять превратилось из отчетливого в расплывчатое, и теперь Фарри мог видеть только туманные смешанные цвета. Он тихо запротестовал. Однако изображение в кубе не стало яснее. Внутри него висел шар света, а вокруг шара кружились три совершенно разных кольца, испускающих свечение. Оно становилось все больше и больше, пока это не прекратилось и не застыло на одном месте.

Фарри почувствовал изумление намного большее, чем от зрелища страны с полями, усеянными прекрасными цветами. Откуда-то с неба появилось нечто — световое чудо, которое он не мог вообразить даже во сне. Это зрелище было совершенно незнакомым для Фарри. Все казалось чужим и непонятным. Он ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь описывал хотя бы что-то похожее на это. Леди Майлин протянула руку и длинными изящными пальцами погладила куб; так же нежно она иногда гладила Йяз и бартла, словно хотела убедиться, что они существуют на самом деле. Фарри ощутил сильную волну одновременно печали и радости — хотя буквально за секунду до этого он ни за что не поверил бы, что такие два разных чувства способны слиться воедино.

Потом женщина подняла куб, и изображение мгновенно исчезло. Она взяла мягкую нежную ткань и бережно завернула в нее этот теперь уже бесцветный артефакт, а затем положила его в одну из специальных ниш своего отсека.

Фарри безумно хотелось еще раз взглянуть на землю, полную цветов, почувствовать, что снова оказался в сладостном сне, и стать частью всего этого. И еще… еще ему хотелось, чтобы его приняли в этот… этот дом.

— Ты видел, — тихо промолвила леди Майлин, выходя из отсека и запирая его при помощи большого пальца, легонько надавив им на замок, — Йиктор, который я… — Ее голос вдруг стал почти неслышен, когда она добавила: — … который я люблю и куда мы скоро отправимся.

Она потерла одну ладонь о другую, словно втирая в них какое-то вещество, извлеченное из куба. Будто она смачивала им пальцы.

— Йиктор! — выдохнула она в третий раз. Затем перевела взгляд с двери отсека на Фарри и пристально посмотрела ему в глаза.

— Ты видел. Но при этом было что-то еще… ты вспоминал.

Он испытал довольно странное чувство, ибо ее слова испугали его. Создавалось впечатление, что она проверяла его, и ее мысленный «зонд» без труда проник в самую его суть — в самую далекую и скрытую часть его естества, спрятанную от света и знаний. Фарри почувствовал, как по всему телу разливается боль, с которой он с трудом сумел справиться.

— Я не вспоминал, — поспешно ответил он. — В Приграничье так было всегда… и только в Приграничье.

— А своих родных, отца, мать? — спросила она, не давая ему никакой возможность избежать ответа, для чего ей требовалось всего лишь постоянно удерживать нить, связывающую ее разум с его. Приграничье, всегда Приграничье… зато человек…

И тут впервые за все эти года Фарри вспомнил человека. Это был лишь расплывчатый силуэт без лица, пугающий и всемогущий. Он умер, спившись, а Фарри убежал. Тогда он был намного меньше, бесформенный комок плоти, на который все смотрели с отвращением или страхом. Как и Тоггор, он был одинок. Его родственник? Да кто смог бы назвать родственником такого как Фарри? Он ни разу не видел никого похожего на себя даже среди нищих, которые часто наносили себе увечья, чтобы вызвать к себе побольше жалости. И он ушел от них, влекомый назад странным чувством, что должен найти свое место среди их вонючей, грязной шайки, и что любым способом должен затеряться среди них, стать совершенно незаметным…

Он оказался сильнее, чем выглядел с первого взгляда, а внутри него имелись зачатки решительности, чтобы пойти своим путем. Сколько же времени так продолжалось? В Приграничье нельзя найти убежище на долгие годы — там можно скрываться только во время сезонов холода и жары. И он это ясно понимал.

Прежде чем он понял, что женщина подошла к нему, он уже ощутил на шее руки леди Майлин. Она развязала тесемки на его одежде, затем потянула плащ вниз и обнажила его горб.

Он побагровел от ярости. Но тут до его мозга дошли ее слова. По крайней мере она не касалась чудовищных складок и бугров на его теле.

— Это не болит, — раздавалось у него в голове. — И все-таки очень похоже на старые шрамы. — Она покачала головой. — Когда-то я была целительницей — Лунной Певицей, уводящей прочь все хвори. Я видела раны и увечья куда серьезней. У тэссов есть и свои болезни, которые даже сравнить нельзя с болезнями других существ. А это очень похоже на кокон…

Фарри резкими движениями вновь натянул на себя плащ.

— Никакая Певица не сможет выпрямить меня, — угрюмо произнес он.

Но леди Майлин не отпускала его. Хотя она больше не дотрагивалась до Фарри, он осознавал, что должен отвечать ей. И впервые негодовал, что между ними существует мысленная связь. Теперь ему казалось, что открывшиеся врата понимания служат решеткой клетки.

— А я так не думаю, — передала ему женщина. — Ибо для всего есть своя причина. Ты чувствуешь боль?

Ему пришлось ответить правду.

— Нет… если не считать тяжести горба. Со временем он становится все тяжелее.

Правда вышла из него против его воли. Он предостаточно натерпелся тычков и ударов, но сам горб на плечах еще ни разу доставил ему страданий. Лишь его тяжесть все сильнее склоняла Фарри к земле. Потихоньку, на долю дюйма. Но недавно он стал ощущать это чаще. Несколько раз, чтобы избавиться от этого, он с силой терся о каменные стены домов Приграничья.

— Если ты будешьстрадать от боли, Фарри, — обратилась к нему леди Майлин таким же тоном, как если бы говорила с лордом Крипом, — приходи ко мне. Хотя среди тэссов я считаюсь изгнанницей, но еще не лишилась своей власти над подобными вещами. — С этими словами она подняла руки и согнула пальцы.

И вот, когда Фарри лежал скрючившись на боку в отведенном ему месте (ибо, к его несказанному удивлению, ему предоставили маленькую каюту), к нему по частицам возвращалась тяжесть его ноши. Он знал, что она имела в виду, а также понимал, что не может принять это предложение с ее стороны. Или по крайней мере именно в эти минуты считал, что не может. Ибо это было его личное бремя, и ничто, даже смерть, не сможет избавить от него.

И все же, он постоянно вспоминал изображения, что видел в кубе, и испытывал все более возрастающее волнение. Он понимал, что должен испытывать к этим двоим огромное благоговение и почтение за то, что отправится на планету равнин, усыпанных роскошными цветами, и луны с тремя кольцами. За то, что они забирали его с собою туда.

Через два дня они взлетели вместе с двумя новыми людьми на борту, за которыми должен был наблюдать Фарри, что его вовсе не тяготило. Он слишком хорошо умел бдительно следить за кем бы то ни было, и теперь наблюдал за этими двумя. Равно как без труда читал мысли, связывающие остальную компанию, не вторгаясь к ним в разум чтобы проследить даже то, чего, возможно, не было у них на уме.

Человек, вроде бы обладающий мысленным полем, и второй их спутник хотя и были достаточно осторожны, чтобы попробовать общаться на подсознательном уровне, могли бы быть открыты для общения в случае необходимости. Навигатор шумно возражал, когда выяснилось, что их корабль будет следовать по маршруту, указанному в запечатанной пленке с записью. Однако на частных кораблях подобные методы были вполне обычными, поэтому его аргументы не возымели должной силы. На них просто не обратили внимания.

Их первую вахту нес Тоггор. Хотя некоторое время они пребывали в свободном падении, и Фарри чувствовал себя препаршиво, изо всех сил стараясь скрыть это обстоятельство, смукс вытянул лапки и плавал по воздуху, для ориентировки время от времени цепляясь за различные выступающие части.

Леди Майлин все время оставалась с Бохором, сильно страдавшим от отсутствия нормального тяготения, и ей приходилось постоянно успокаивать его, что подобное состояние не будет продолжаться вечно.

Во время полета через гиперпространство гравитация была настолько мала, что почти не ощущалась, и нельзя было обрести равновесие. Фарри постепенно освоился и наконец научился передвигаться по кораблю без посторонней помощи. При этом он очень хотел оправдать доверие смукса.

Отсчет времени имелся только на приборной доске корабля. Они постоянно несли вахту, то лорд Крип, то леди Майлин с кем-нибудь из их наспех набранной команды. Поскольку у Фарри не было определенных занятий, он иногда просто лежал на койке, мысленно связанный с Тоггором, все больше и больше узнавая, как пользоваться расплывчатым зрением смукса, чтобы внимательно осматривать каждый уголок корабля, несущегося к своей далекой цели.

Двое членов экипажа, разделенные хозяевами на разные вахты, понимали, что им нет смысла обсуждать что-то друг с другом. Они этого и не делали.

На десятую ночь Фарри пробудился от сна, охваченный беспокойством. Он не знал, что потревожило его, поэтому не заснул тут же крепко, как обычно. Он осмотрел свою крошечную каюту и увидел, как в дверную щелку проскользнул Тоггор и пробежал по полу. Затем смукс поднял когтистые лапки. Фарри опустил руку, чтобы Тоггору было легче на нее взобраться.

Как иногда смукс передавал боль и холод, на этот раз он излучал страх. Взобравшись Фарри на горб, он быстро нашел себе прибежище в складках его плаща возле воротника.

Фарри сел, опустил с койки свои стоптанные кривые ноги и, бережно взяв смукса обеими руками, положил себе на грудь.

— Что?.. — начал он и тотчас же осознал, что их прямой мысленный контакт неотчетлив. Затем ощутил высвобожденные эмоции смукса. Сперва он даже испугался, и только потом пришел в ярость.

Изображение, переданное Тоггором, было расплывчатым и показывало уровень пола. Сначала Фарри ясно разглядел часть сиденья пилота, а затем… а затем подкованный металлом сапог, какие носили в космосе все, резко развернулся к следящим глазкам на стебельках, намереваясь раздавить смукса. Движение было настолько быстрым, что Фарри даже не сумел как следует запечатлеть и понять его, однако для него стало ясно одно: один из членов экипажа попытался раздавить смукса либо намеренно, либо случайно, и едва не убил его — охваченный неистовым страхом Тоггор молниеносно отлетел в сторону.

Который из членов экипажа?

И почему он решил это сделать?

Фарри снова взял себя в руки и, несколько успокоившись, постарался подавить в себе страх, пронзивший его тело ледяной иглой. Ему нужен был ответ.

Член экипажа — он не сумел добиться ответа яснее. Поскольку для Тоггора оба мужчины похожи. Расплывчатая фигура разогнулась, пытаясь ухватиться за стену капитанской каюты. По крайне мере Тоггор видел именно это.

Фарри понятия не имел об обязанностях на борту корабля. Этот человек вполне мог выполнять какую-то задачу по настройке приборов. Однако его довольно сильно встряхнуло «донесение» Тоггора, и он решил вызвать лорда Крипа, чья вахта очень скоро должна подойти к концу.

Что же он обнаружил посредством ментальной связи? Ровным счетом ничего!

И эта пустота была такая же непробиваемая, как и в случае с Куанхи. Все выглядело так, словно этот пришелец с другой планеты перестал существовать.

Такой ответ вызвал непреодолимый страх, такой же дикий, как и Тоггора. Фарри спрыгнул с койки, сделал пару шагов и открыт нижний ящичек. Здесь он нашел и вытащил то, что обнаружил раньше, когда исследовал свою каюту: станнер. Для таких маленьких и слабых рук, как у него, не изготовляли оружия. И все же он сумел взять и понести его. Хотя неспособность действовать при этом обеими руками значительно замедляла его движение при низкой гравитации, а толстый конец оружия упирался ему в грудь рядом с живым комочком, которым был Тоггор, он все-таки вышел из каюты. Когда он шел, то мысленно отыскал Бохора с Йяз. Оба сообщили ему, что все спокойно.

Что же ему делать? Стоит ли осмелиться пойти к Леди Майлин, чтобы не рисковать выдать себя тому человеку с ментальным замком? Фарри ощущал страх всеми фибрами своей души, поднимаясь по трапу с одного уровня корабля на другой. Это чувство явилось к нему, как надоевший и слишком сладкий аромат, тотчас же напомнивший об отвратительных смешанных запахах Приграничья, которым было не место в стерильном воздухе космического корабля. Запах плыл по воздуху, распространяясь из воздуховода, расположенного на следующем уровне, и Фарри почувствовал тошноту и головокружение, словно плыл в открытом беспредельном космосе, а не внутри корпуса корабля.

Леди Майлин! Ведь именно здесь ее каюта! Он добрался до проема двери и остановился, как вкопанный. Перед ним была преграда. Через все пространство двери шла хорошо укрепленная рама с толстенной металлической перекладиной, с большой силой прижимающей дверь, что делало находившегося внутри человека узником тюрьмы. Фарри опустил станнер. Затем всем своим телом навалился на перекладину. Она не сдвинулась, словно ее приварили к этому месту.

Обливаясь потом, Фарри присел на корточки, пытаясь войти в мысленный контакт. Хотя он не сомневался, что внутри обнаружил именно ее — ничего! Никакого ответа! В точности как и тогда, когда он пытался связаться с лордом Крипом. И все же он не верил, что оба чужеземца мертвы.

Наверху, в кабине пилота пока никого нет. Тогда он, подняв станнер, потащил свое перекошенное тело вниз, чтобы добраться до отсеков, находящихся в самом низу, приспособленных для Бохора и Йяз. Глаза его слезились от колющей боли, и он чувствовал страшную нужду в отдыхе, ибо понимал, что эти ощущения отчасти связаны с отравленным воздухом, проникающим из воздуховода. Однако когда он спустился ниже, стараясь дышать по возможности с перерывами, тошнотворный сладкий аромат внезапно исчез. И когда он наконец добрался до низшего уровня, то чувствовал только запах бартла, едкий аромат его косматой шерсти.

— Что случилось? — донесся до Фарри быстрый и требовательный вопрос Йяз.

Он как раз преодолел последнюю ступень трапа и теперь приближался к клетке крупного зверя. Между ним и переборкой, он увидел крепко прижавшуюся к стенке Йяз, ее блестящие глаза освещали мрак помещения, а из-за губ торчали клыки, такие же грозные, как у Бохора.

Фарри поспешно вышел вперед.

— Неприятности, — ответил он, делая еще один шаг вперед и обуреваемый страхом, достаточным для того, чтобы немедленно привести обоих животных в боевую готовность.

В ответ он услышал, как Йяз тявкнула, а из глубины груди Бохора раздался грозный приглушенный рык. За бортом корабля виднелся округлый бок планеты; с другой стороны — два настороженных существа. Оба присели на дне клетки, в любую секунду готовые выскочить наружу, если бы их дверцы были открыты. То, что они находились в заточении — это уже другой вопрос. Фарри присел перед обоими животными и, собравшись силами, мысленно связался с ними, телепатируя обоим о том, что недавно обнаружил. Тем самым он пробудил их беспокойство по отношению к загрязняющему веществу, исходящему из прибора, обеспечивающего воздух на корабле. Животные уловили его послание намного быстрее смукса, и канал связи между ними и горбуном стал совершенно отчетливым.

— Нет пищи, — передал ему Бохор. — Пищи нет со времени последнего сна. — Фарри догадывался о причине этого. Для членов экипажа не было никакого смысла кормить бартла с Йяз, поскольку оба зверя не представляли для них никакой ценности. Горбун с трудом доволокся до противоположной стены. Здесь располагались автоматические устройства, которые, как он успел заметить, проверял и перепроверял лорд Крип, прежде чем они вылетели с планеты Гранта. Он надавил своим весом на ближайший к нему, что позволило упасть в обе клетки-каюты плоские брикеты с питательными веществами, входившие в провиант корабля.

Пока оба зверя жадно расправлялись с пищей, Фарри изучал запоры на клетках. Они были установлены очень тщательно и устроены так, что сильное нажатие лапой на одну из сторон запора позволяло животным вырваться на свободу.

Фарри надавил на запор. Теперь клетки, может быть, и выглядели закрытыми, однако их обитатели были освобождены, как они этого хотели. Или нуждались в этом. Внезапно раздался какой-то звук, и горбун резко развернулся, чуть не упав от огромного для него веса станнера.

Оказывается, это закричал Тоггор, соскользнувший вниз и уцепившийся коготками за качающийся металлический трос, являющий собой перила трапа. Все глаза смукса были подняты и открыты. От крошечного существа исходили волнение со страхом, однако на этот раз верх взяло волнение.

— Что случилось… — телепатировал Фарри тот же самый вопрос, который несколько минут тому назад задала ему Йяз.

И снова он словно воочию увидел расплывчатое изображение члена экипажа в кабине управления кораблем. Теперь этот подернутый дымкой силуэт изо всех сил колотил по одной из секций переборки, и Фарри через смукса ощутил исходящий от человека гнев и чувство глубокого разочарования.

Что бы они ни пытался сделать, ему это не удалось, и теперь он пребывал в подавленном настроении.

Глава шестая

— Лорд Крип? — тихо спросил Фарри, мысленно формируя в голове самый естественный призыв, на который был способен в создавшейся ситуации.

Вместе с изображением к нему возвратилась заблокированная дверь, точно так же, как та, где он обнаружил запертую леди Майлин. Вполне вероятно, что лорда Крипа тоже опьянили насыщенным наркотиком воздухом и, когда он лишился сознания, его заключили в каюту-тюрьму.

Теперь в поле зрения смукса находился только один из членов экипажа. Где же другой?

Глухое рычание бартла и громкое царапанье когтей Йяз тоже предполагали, что они получили послание Тоггора. Но если оба чужеземца наглухо заперты в своих каютах после того, как их одурманили наркотиком, то почему и как этого удалось избежать Фарри?

Наверное потому, размышлял Фарри, что он показался членам экипажа совершенно безопасным, поэтому они не видели причины его бояться, то есть отнесли его к прочим малышам леди Майлин. Что ж, отлично! Он глубоко вздохнул и осторожно направился к трапу. Здесь не оказалось даже слабого намека на дурманящий газ. Выходит, он был свободен, как Тоггор и остальные двое, когда их противники приступили к действиям.

Фарри прошелся по кораблю вместе с Тоггором и все понял. Каждая каюта, отсек для провианта и все коридоры крепко запечатлелись у него в мозгу. И теперь, положив на колени станнер, он опять обратился к смуксу, который, безусловно, лучше всех подходил для того, чтобы передвигаться по кораблю незамеченным.

— Другой человек… — вслух произнес он шепотом, словно передавал свои слова телепатически. — Другой человек…

В эти мгновения Фарри помнил лишь о взрыве ярости и разочарования человека в кабине управления. Он видел все это отчетливее, чем никогда, даже несмотря на то, что его теперешний контакт со смуксом был весьма ограниченным. Казалось, что крошечное существо по-своему поняло его вопрос, ибо смукс снова ухватился за металлические перила трапа и начал взбираться наверх.

Фарри постоянно думал еще об одной вещи: вне всякого сомнения, оба члена экипажа вооружены, и вполне вероятно, оружием, намного более мощным, нежели то, с которым Фарри обращался так неуклюже. И он печально представил себе, что смертоносное лезвие или лазерный луч положат конец любой стычке еще до того, как она начнется.

И тогда он…

Что есть силы, сосредоточив свою мысль, он послал следующее: лорд Крип!

«Майлин?» — прозвенело у него в голове, словно его хорошенько треснули по ушам. Это слово пронзило его мозг как громкий отчаянный крик.

Ответа не последовало. Но Фарри не отчаялся и быстро вставил:

«Ее каюта… она наглухо заперта. Ваша тоже? Об этом мне сообщает Тоггор».

«Фарри!»

«Да, это я! Я на свободе. Йяз и Бохор — тоже. Тоггор полез наверх. Один из членов экипажа пытается что-то сделать в кабине управления, но у него ничего не получается. Я не знаю, где сейчас второй…»

«Усыпляющий газ. А как ты?»

«Наверное, я слишком низок, чтобы они обращали на меня внимание», — Фарри усмехнулся.

«Засов», — быстро ответили ему. — «Его надо отодвинуть. Не можешь ли ты…»

Фарри перебил лорда, рассказав ему, что видел.

«Я не смогу ничего сдвинуть и не знаю, как оно…»

«Подожди!»

Он тоже ощутил это — мысли медленно плыли в голове, словно выискивая что-то — хотя в эти мгновения никто не телепатировал ему. Снова зарычал Бохор, ударяя могучими когтями по внутренней стороне двери. Фарри молниеносно поднял руку, делая животному знак, который тот, очевидно, понял.

«Сейчас оба члена экипажа защищены полями, — снова передал горбуну лорд Крип. — Поэтому я никак не могу отыскать их…»

«У нас есть Тоггор. Он отправился наверх на их поиски…»

Пленник сразу же понял это.

«Ищи его. Я буду подпитывать тебя — а ты ищи его!»

Фарри судорожно изогнулся всем телом и вздрогнул, когда это началось. Его мозг стал наполняться такой могучей силой, что ему показалось: он ни за что на свете не сумеет удержать ее — не говоря уже о том, чтобы попытаться сохранить. Вместо этого он подумал о смуксе, отчетливо рисуя его в уме и тем самым давая дополнительной силе пробираться вдоль ниточки его собственной мысли.

И тут впервые он получил изображение гораздо менее расплывчатое. Оно явилось ему под неестественным углом, поскольку смукс, очевидно, находился на уровне пола, а остальные высоко возвышались над ним. И Тоггор опять изучал кабину управления. Один из членов экипажа стоял на полу на коленях, а рядом с ним в беспорядке валялись инструменты. Он что-то делал с панелью, которая, казалось, сопротивлялась любой его попытке снять ее с консоли.

— Этот человек заблокирован! — Когда лорд Крип воскликнул это, то Фарри ощутил в его мысленном голосе явное облегчение. — Им не удастся вскрыть ее, не испортив пленку так, что ею нельзя будет воспользоваться.

— Что им нужно? — осмелился спросить Фарри. Его сердце бешено колотилось в груди, и он с силою потер лоб, чтобы предоставить лорду Крипу дорогу для мысли, поскольку лорд, похоже, еле сдерживал целый бурный поток мыслей.

И очень резко, словно его собеседник ощутил его боль, этот поток исчез, и тогда Фарри потерял связь со смуксом так резко, будто кто-то поставил между ними преграду.

— Пленка с записью полета, — последовал ответ. — Они хотят поменять ее на другую. А этого делать нельзя. Специальный замок отвечает только на… на…

— Майлин!

В этом отчаянном крике ощущалась такая тревога, будто лорд Крип получил сигнал об опасности. Леди находилась в плену: и они могли силой заставить ее сделать то, чего им не удавалось. Фарри быстро поинтересовался, почему они до сих пор не применили этот метод.

— Возможно, они боятся… — телепатировал ему лорд Крип. — Наверняка они слышали множество рассказов силе тэссов, а ведь она — Лунная Певица. И существует множество рассказов, о ее схватке со злом на Сехмете. Но все-таки нам нельзя надеяться на то, что их остановят эти всего лишь слухи.

— У Йяз есть клыки, старший брат, — впервые перебили их.

В их головах эхом пронеслась еще одна страстная, наполовину сформированная мысль — и они увидели смутное изображение атаки бартла на едва материализовавшуюся в его уме человеческую фигуру.

— Пока не надо, — произнес лорд Крип, телепатируя бартлу непосредственный приказ.

Фарри возобновил контакт со смуксом, и теперь увидел, что Тоггор находится совсем рядом с пультом управления. На этот раз горбун увидел не того человека, который неистово трудился над панелью, установленной в стене, а смутное изображение второго члена экипажа, сидящего на том месте, которое, как раньше объяснили Фарри, оказалось креслом навигатора.

У Фарри создалось впечатление, что второй член экипажа просто ожидает результатов работы своего товарища, чтобы потом заняться этим делом собственноручно.

Значит, они оба находятся в кабине управления! Поддерживая тонюсенькую связующую нить с Тоггором, он начал подниматься по трапу, подтягиваясь одной рукой, а другой — прижимая к груди станнер.

Он миновал уровень, где располагалась его каюта, обливаясь потом от усилий. Он понимал, что должен добраться до следующего уровня, полностью полагаясь на единственную свободную руку, от которой зависело преодоление ступеней. Не привыкшему к очень низкой гравитации и обутому в ненамагниченные сапоги Фарри этот подъем казался бесконечно трудным.

Он снова оказался у запечатанной двери леди Майлин. Перегородка, прижимающая дверь, по-прежнему была на месте.

Он положил станнер возле ног, чтобы тот был в пределах досягаемости и попытался сдвинуть перегородку. Это оказалось далеко за пределами его возможностей, ибо он не смог подвинуть ни на миллиметр. Его словно приковало к этому месту. Он попробовал связаться с женщиной телепатически, и на этот раз не столкнулся с черной пустотой, а скорее получил неясный и нечленораздельный ответ, словно его собеседник только что пробудился из глубокого сна.

— Просыпайся! — собрав всю свою волю в кулак, телепатировал Фарри. — Проснись!

Наконец он получил более отчетливый ответ, тревожный и довольно сильный, что означало, что он сумел связаться с леди Майлин. На этот раз она окончательно проснулась. И тотчас же потребовала информации, с такой же настойчивостью, как сделал это недавно лорд Крип. И лорд первым ответил ей. Только потом она мысленно переключилась на Фарри.

— Металлическая планка… каким образом она установлена?

Держа станнер в руке, он присел на корточки, чтобы изучить преграду, а затем спроецировать ее изображение. Так… и так… и так…

— Так штука заперта человеком! — выпалила она после объяснений Фарри. — Тогда…

Но то, что она собиралась добавить, прервало послание от смукса.

Тоггор выскочил из кабины управления и снова повис на металлическом тросе. Из кабины управления вышли двое, очевидно собираясь спуститься на один уровень. Фарри спешно спустился по трапу и прошмыгнул в узкий коридор, после чего спрятался за дверью собственной каюты. Если они отошли так далеко, то запросто могли заглянуть внутрь.

Запах усыпляющего газа полностью испарился с уровня, где находилась плененная леди Майлин. По-видимому, они каким-то образом выветрили его из воздуха.

— Мы идем, — внезапно проник в голову горбуна объединенный сигнал от Бохора и Йяз. Фарри быстро прикинул в уме их предложение. Либо животные поднимутся трапу намного быстрее людей, либо те двое легко перестреляют их из своих станнеров или пронзят их смертоносными лучами лазеров.

Фарри весь обратился в слух. Его мысли полностью сосредоточились на происходящем. Тоггор не ушел с уровня, на котором находился. Вместо этого он всеми глазами наблюдал за трапом, находящимся ближе всего к запертой двери, которая, возможно, вела в каюту лорда Крипа. Считают ли члены экипажа, что Крип единственный, кто владеет имеющейся у них информацией?

— Осторожно… — только и произнес пленник. У Фарри создалось мимолетное впечатление, что лорд Крип догадывался о том, что противники обладают способностью каким-то образом замечать и подслушивать ментальный разговор. Фарри поспешно закрыл этот канал связи, однако сохранил нить контакта с Тоггором. Ведь вполне могло оказаться правдой, что враг способен уловить обмен человеческими мыслями, но не подозревает, что то же самое может происходить между их пленниками и животными.

Сверху он услышал, как завибрировали перегородки корабля, издавая довольно мощный гул и грохот металла. Затем снизу трапа до него донеслись их голоса.

— Даже не пытайся, тэсса. Мы обладаем ментальным замком. Да, да, у нас они тоже есть. Что касается ваших рук… как тебе понравится поджаренный палец? Или обуглившееся ухо… полагаем, этого будет вполне достаточно, чтобы как следует спутать твои мысли, не так ли? Выходи и отправляйся в кабину управления. Нам нужно, чтобы ты открыл нишу, где находится пленка. И немедленно!

— Упрямый тип, — это произнес Куанхи. — Но ведь ты же умный, не так ли? Иначе твое ослиное упрямство обернется для тебя крупными неприятностями. Давай, пошевеливайся!

Выходит, с ними находится лорд Крип. Затем послышались звуки намагниченных сапог, ступающих по ступеням трапа. Но ведь специальный замок устанавливала леди Майлин! Как скоро они этой поймут и возвратятся за ней — возможно бросив изувеченного лорда Крип, как и предложил астронавт?!

Впервые за свою короткую жизнь Фарри охватила неудержимая ярость. Раньше ему приходилось справляться с нею — ведь его ярость была совершенно бесполезна против тех, кто ее вызвал. А теперь… теперь он безусловно должен что-то предпринять! У него есть оружие и Тоггор, идущий за ним по пятам.

— И мы. И мы…

От этих слов, донесшихся снизу, к Фарри быстро вернулась уверенность в своих силах, и он даже удивился, как быстро исчезла его ярость после послания, пришедшего от Йяз и Бохора. Бартл… сможет ли этот сильный зверь сдвинуть запор, запирающий дверь леди Майлин и освободить ее?

— Я иду, — донеслось до разума Фарри полуосознанное послание Бохора. В настроении Бохора ощущался страшный гнев. Вслух же он издал угрожающее рычание.

— Пока еще рано.

Крупное неуклюжее тело животного и его сложности с подъемом могли стать причиной задержки. Фарри постучал станнером по верхней ступеньке, на которой сидел, согнувшись, и пытался сообразить, что делать дальше.

И он снова возвратился на уровень, где находилась запечатанная перекладиной дверь леди Майлин. Держа наготове станнер и постоянно переводя взгляд с трапа на дверь, Фарри в задумчивости провел рукой по двери на уровне своего подбородка. И он легко ощутил специальную впадину для большого пальца, предназначенную для человека, запирающего дверь. Она сработает на нажатие лишь одного из членов экипажа и только его одного.

Фарри закрыл свой мозг от чуждого проникновения, не намереваясь даже попытаться открыть дверь, за которой томилась леди, чтобы враги не заметили какой-то активности. Фарри расположился рядом с самым верхом трапа, сосредоточив все внимание на том, что творилось наверху. Затем рискнул подать сигнал двум нетерпеливым товарищам, что находились внизу.

Проход был слишком узок для толстого тела бартла, и тот постоянно хрюкал и недовольно рычал. Спустя некоторое время показалась его широченная холка и голова, покрытая всклокоченной шерстью. Еще через несколько секунд Фарри пришлось отойти назад, чтобы уступить всю площадку Бохору. Могучий зверь обнажил длинные когти и обхватил ими перекладину. Фарри наблюдал, как под лохматой шерстью перекатываются горы мышц, как дыбом встает жесткая шерсть, и он понял, что животное напрягается из всех сил.

Внезапно сверху тревожно телепатировал смукс:

— Он идет!

Вероятно, враг уже догадался, что только леди знает правильный ответ на их головоломку, и собрался привести ее в кабину управления, чтобы испробовать на ней их методы убеждения. Фарри прижался к трапу, изо всех втиснувшись в ее середину, туда, где находились самые широкие ступени. Он поднял станнер обеими руками, прицелился и замер в ожидании.

Сперва появились ноги астронавта, облаченные в серые форменные брюки. Затем — остальная часть тела Питора Дюна. Теперь он уже не походил на неопрятного и нереспектабельного бродягу из Приграничья. Он двигался уверенно, словно был капитаном корабля.

И тут Фарри выстрелил. Он прицелился противнику не в голову, а в туловище, и спустя мгновение, мужчина согнулся пополам и повалился прямо на Фарри, прежде чем тот успел отскочить в сторону. Фарри услышал жалобные вопли наполовину парализованного человека, после чего его тело неестественно выгнулось, и они с Фарри рухнули на косматый бок бартла, который взревел от недовольства и обнажил смертоносные клыки.

Горбун вывернулся из-под сокрушающего веса Дюна и отпихнул его в сторону, подальше от себя. Тот покатился по полу прямо на Бохора. Бартл тут же вцепился в него не только когтями, но и клыками.

Фарри внезапно осенило именно в тот момент, когда он откатывался от Дюна, осыпающего его проклятиями. Он попытался мысленно проникнуть в самый центр сознания бартла, умоляя его хотя бы несколько секунд оставаться неподвижным, а не бросаться на Дюна. Затем подтащил обмякшего, но по-прежнему осыпающего его проклятьями астронавта к двери, и, резко подняв его руку, приложил большой палец к впадине на двери. Поскольку здесь было двое «тюремщиков», то вероятность отворить ее была пятьдесят на пятьдесят.

Однако перекладина не сдавалась, и Бохор, страшно недовольный, что его прервали в самый разгар этого занятия, мощным ударом буквально смел с площадки и Фарри и астронавта. Беспомощный Дюн пролетел прямо вниз мимо трапа и исчез из поля зрения прежде, чем горбун успел остановить его.

Тотчас же сверху послышался голос:

— Эй, Дюн! Чем ты там занимаешься? Ты выпустил эту стерву? Отвечай же, Дюн!

Когда второй противник не услышал ответа, лазерный луч тотчас растопил на капли один из удерживающих трап тросов. Раскаленные капли избороздили ступени, оставив на них аккуратную полоску дырочек.

В то же мгновение Фарри попытался оттащить Бохора с линии огня. Зверь поднатужился и, издав последний громоподобный рык, слегка сдвинул упрямую перекладину. Затем, уцепившись за ее конец, он дернул ее изо всех сил и сумел вытащить ее. Дверь отворилась.

Леди Майлин стояла прямо за ней. В одной руке она сжимала станнер, а на угрюмом лице играла зловещая усмешка, по которой можно было прочитать все ее намерения. Однако она не проронила ни слова, равно как не послала мысленного сообщения — она лишь взмахнула рукой, делая какой-то знак. Бартл снова глухо зарычал, а потом осторожно отступил назад и ушел к трапу, чтобы после протащить свое неуклюжее тело через проем. И начал спускаться. Фарри, тоже повинуясь сигналу леди, прислонился горбатой спиною к переборке и стал ожидать дальнейших приказов, держа станнер наготове.

— С одним из них покончено, не так ли? — осведомилась женщина не телепатически, а шепотом, настолько тихим, что Фарри едва услышал ее вопрос. Он молча кивнул и указал вниз в сторону трапа.

— Послушай, ты, ведьма и стерва! — раздалось откуда-то сверху. — Неужели ты хочешь, чтобы я поджарил твоего очаровательного муженька?

— А ты, верно, хочешь, приземлиться там, где находятся наши друзья, и попробовать им объяснить, где мы? Наше путешествие уже подходит к концу. Хочешь ты того или нет, теперь ты в плену пленки, находящейся на корабле, и ничто на свете, кроме поломки всей системы управления, не сможет воспрепятствовать полету согласно инструкциям, заданным на этой пленке. Неужели тебе хочется умереть в полном одиночестве, вечно вращаясь в космическом пространстве?

— Вас ожидают друзья? — невидимый захватчик, находящийся наверху, похоже, уловил только один из ее аргументов. — У тебя нет друзей, проклятая ведьма! Тебя изгнал твой же собственный народ, и ты не сможешь возвратиться домой, снова не нарушив их законов! Да, как видишь, мне известно об этом, ты, носительница чужих обличий! А теперь или ты выйдешь, или я поджарю твоего гребанного тэсса!

— Могу поклясться тебе именем Моластера, что тебе не удастся сменить пленку. Мы летели слишком долго и слишком далеко.

Она остановилась очень близко к трапу, но вне поля зрения того, кто находился наверху, возможно, прямо над нею, поскольку последний окрик стал слышен очень отчетливо.

— Так это Йиктор или нет, вот что ты мне расскажешь? Что до меня, то мне будет вполне достаточно, что твои «друзья» на Йикторе сумеют арестовать тебя с такой же легкостью, как я поджарю твоего дружка.

— Подожди и увидишь.

И тут злорадный голос оборвался почти на середине слова. Затем раздался отвратительный вопль, вскоре сменившийся отчаянным криком боли. Вниз по трапу с грохотом покатилось уродливого вида короткоствольное оружие, в котором Фарри сразу узнал лазер. Оно ударилось о нижнюю ступеньку и, перекувырнувшись, исчезло из виду.

Раздался второй вопль, вскоре перешедший в агонию. Потом Фарри увидел Тоггора, быстро спускающегося по тросу; с его коготков, окрашенных в алый цвет, стекали зеленоватые капли. Минуло много дней с тех пор, как смукс вырвался из лап Расстифа. За это время в крошечных коготках скопился яд, который очень долго насильственно не изымали. И его оказалось вполне достаточно, чтобы убить человека, а боль от ран, нанесенных любым смуксом, была нестерпимой. Что-что, а об этом Фарри знал очень хорошо.

— Все чисто! — прозвучало после звуков короткой борьбы, и теперь леди Майлин спрыгнула с трапа и подошла к ним. Фарри последовал за ней по пятам.

Они обнаружили то, что искали, на уровне, расположенном чуть ниже кабины пилота. На полу, неловко подогнув под себя побагровевшую руку, словно ее окатили кипятком, лежал Куанхи. Глаза его были закрыты, а тело сведено судорогой. Сначала через него переступила леди Майлин, а затем — Фарри. Потом они увидели лорда Крипа, привалившегося к стене и растирающего пальцами кулак. Фарри заметил, что на его костяшках содрана кожа. Майлин повернулась и молча разрядила станнер прямо в голову уже лишившегося сознания человека.

— Пусть поспит спокойно, — проговорила она. — Но сперва… — Она опустилась на колени и провела пальцами по коротко-стриженным темным волосам пленника. — У него нет паутины поля. Может быть… — она покачала головой, словно захотела отречься от только что произнесенного. — Может быть, у него какой-нибудь имплантант.

— А может, им промыли мозги, — предположил лорд Крип.

— Это был защищен с самого начала. Чего нельзя сказать о Питоре Дюне — по крайней мере изначально. Он просто был на корабле. Интересно, где, они думали, мы приземлимся?

Глава седьмая

— Полагаю, что на Йикторе, — ответил лорд Крип. — Но они надеялись, что мы приземлимся в космопорту и…

На ее лице появилась еле заметная улыбка.

— Мы сделаем им сюрприз. В Сухой Пустоши, куда мы совершим посадку — если эта пленка окажется верной и у того, кто ее готовил, не было причин лгать. К тому же, перед тем как он получил за нее деньги, я ее тщательно изучила. Что нам, наверное, надо сделать: это сменить наши навигационные ориентиры. У Гильдии длинные руки и не менее длинные уши. И это ни для кого не секрет.

— Манус Хнолд дал слово, — отозвался ее компаньон. — Он — вольный торговец, а они привыкли не разглашать месторасположение посадочных мест, которыми мы могли бы воспользоваться в будущем.

— Корабль скоро начнет вертеться, мой маленький родственник, — сказала она Фарри. — Это значит, что надо идти в свою каюту и как следует закрепиться. А те остальные… — Она посмотрела на лорда Крипа, не проронившего ни слова, а затем пристально вгляделась в трап за его спиной. Снизу доносились отчаянные приглушенные ругательства. — Может быть, их следует положить в стазисное поле?

Даже при помощи бартла, обладающего недюжинной силой, оказалось очень трудно тащить обмякшие тела двух членов команды. На корабле нашлось помещение, куда их и бросили. Затем для безопасности все привязались к своим койкам, а Йяз с Бохором крепкими ремнями привязали к задней части клеток, таким образом приняв все необходимые меры предосторожности против падения, когда корабль начнет трясти.

Тоггор снова зарылся в переднюю часть плаща Фарри и распластался там, в то время как лорд Крип с леди Майлин отправились в кабину управления и как следует привязались к креслам. Горбун находился в своей каюте; его станнер был привязан к ремням, которые защищали его от падения и ударов. Он изо всех сил старался расслабиться и ожидал тошноту и головокружение во время входа в обычный космос. Когда он лежал так, его тело вяло покачивалось на ремнях, но мозг лихорадочно работал.

Гильдия. Ее могучие щупальца протянулись от звезды до звезды. Возможно, ее беспредельную власть приукрашивали слухи, на даже слухи не смогли бы достаточно полно описать все, что она контролировала. Где существовал закон, там находилась и Гильдия; это был вопрос равновесия, и Фарри отлично знал, что так было всегда. Предполагалось, что на каждой планете есть своя полиция, а так называемый Патруль отправлялся в специальные рейсы туда, где незаконно появлялись пришельцы с других миров или выступал против независимых планет, на которых Гильдия для себя устроила специальные гавани «безопасных космопортов». Еще существовали планеты, где, по слухам, приземлялись корабли и обменивались грузами необычного характера или расплачивались за них никому неведомыми способами. Еще бывали места, где обнаруживались странные находки. И всегда рано или поздно Гильдия неожиданно появлялась там.

Его теперешние компаньоны говорили о Сехмете, где корабль вольных торговцев совершил вынужденную посадку приземлился на предположительно мертвой планете, но совершенно случайно наткнулся на несметные сокровища артефактов и знаний, некогда принадлежащих Предтечам, которые всегда жадно собирала Гильдия. И Гильдия весьма неодобрительно относилась к срыву ее операций. В чем-чем, а в этом Фарри не сомневался ни на йоту. А лорд Крип с леди Майлин явно приложили руку к этому срыву планов Гильдии. При этой мысли Фарри еле заметно кивнул, насколько позволяли ему затвердевшие кости его уродливого тела. Да, Гильдия вполне может преследовать их.

Он ожидал, что страх сейчас охватит его существо. Он дрожал от тревоги, ибо превосходно понимал, что выпади ему еще один шанс, он снова сделает такой же выбор. Ведь лорд Крипа и леди Майлин не считали его отребьем из Приграничья, и ему, Фарри, полностью доверяли. И он оправдает все их ожидания.

После взлета будет время смены. Вдруг его придавило к койке; ее набивка показалась ему свинцовой, а не мягкой и удобной поверхностью, на которой он прежде не раз отдыхал. Голову пронзила внезапная боль, а затем у него начался приступ головокружения и тошноты.

Когда спазмы прошли, он освободился от защитных ремней и добрался до кабины пилота, потом с трудом водрузил свое маленькое тело в кресло отсутствующего второго помощника. Лорд Крип и леди Майлин полностью погрузились в наблюдение за экраном, где виднелись крошечные точки, с каждой секундой становившиеся все больше и больше, пока их корабль выходил на дорогу через обычное космическое пространство. Первой тишину прервала леди Майлин:

— Думаю, мы приземлимся ночью. Код… — она вытянула правую руку и пробежалась пальцами по клавишам. — Нас может засечь любой орбитальный патруль. Надо надеяться, что ничего не изменилось.

Летело время, а потом они сосредоточились на одном из светящихся шаров. Фарри выгнулся вперед, чтобы наблюдать за тем, как их цель стремительно приближается. Они облетят планету дважды, как он понял из их планов, разработанных ранее. Затем поставят корабль на автопилот и направятся к месту, указанному в пленке, межзвездным путем.

Фарри казалось, что все происходит во сне. Внешнее пространство, усеянное сверкающими звездами, было холодно, мрачно и навевало тоску. Он почувствовал себя одиноким в огромной всей вселенной. Он думал о том, как эта свернутая металлическая лента может довести их до места без каких-либо действий с их стороны? Он просто не мог поверить в такое. Ему казалось, что время до того, как они должны приземлиться, внезапно сократилось.

В конце концов, он намеренно закрыл глаза. Ко всему прочему у него сильно кружилась голова. Ему не хотелось смотреть на стремительно увеличивающуюся планету. Ему казалось, что его расплющит об нее, как жука о ветровое стекло, неспособного избежать столкновения со столь могучим препятствием.

Его придавила книзу гигантская рука, возможно, такая же длинная, как у бартла. Боль пронзила его горб, словно в него всадили нож, и Фарри ощутил во рту солено-сладкий привкус крови. Затем вокруг воцарилась тьма и пустота, как в космосе, усеянном бесчисленными мирами.

— Фарри, — окликнул его чей-то голос. Он неохотно выплыл из темноты, чтобы ответить. Подняв глаза, увидел над собой лицо леди Майлин. Влажной тряпочкой она протирала ему нос и рот, и тряпка тотчас же пропитывалась темно-красной кровью. Все его тело являло собой сплошную боль. Однако ему удалось схватиться за сетку сиденья и с трудом подняться.

— Со мной все в порядке, — поспешно произнес он, не желая, чтобы они решили, что он для них обременительный груз, словно он действительно один из «малышей» — один из тех, кого держали, как узников, в клетках.

Он чувствовал, что она проверяет его, и быстро отреагировал на это. Нет, не надо за ним ухаживать, не надо относиться к нему, как ж никому не нужному больному! Ему хотелось лишь, чтобы к нему относились так же, как к своему сородичу с прямой спиной.

Она отошла назад.

— Ты относишься к нашему роду, Фарри. — Она проговорила это одними губами, словно окончательно признавая словесный контакт вместо телепатического.

Он даже не попытался ей ответить. Ему было достаточно взглянуть на себя, чтобы понять, что она разговаривает с ним лишь из жалости, и эти жалостливые интонации в ее голосе вызвали у него приступ ярости. Но он не стал выражать ее вслух.

Лорд Крип по-прежнему сидел в вертящемся капитанском кресле, а его пальцы быстро бегали по клавиатуре, за которой недавно была леди Майлин. Постепенно Фарри стал осознавать кое-что еще: куда-то исчезла вибрация, досаждавшая ему все время их полета. Корабль был недвижим, а вокруг стояла тишина. Посмотрев на экран, он увидел высокие и совершенно голые скалы. Судя по этому зрелищу, они действительно приземлились не в каком-то космопорту. Над скалами мерцал зеленоватый свет. Леди Майлин сделала шаг и легко коснулась плеча своего спутника.

Хотя Фарри не удалось уловить ни слова и ни мысли из их разговора, он явственно видел, что сцена на экране изменилась. Тронутые зеленоватым светом скалы с их темными пещерами и выбоинами исчезли. Вместо них он видел в небе луну, которая не была окружена темнотой. Ибо вокруг ее шара, напоминающего сверкающую золотую монету, виднелись два светлых кольца — застывших и светлых. За ними, окутанное туманной дымкой, вырисовывалось третье кольцо, и оно было намного бледнее остальных.

Леди Майлин резко подняла руки, словно хотела дотянуться до этого чуда.

— Три кольца! Уже совсем скоро! — победоносно вскричала она, будто одержала победу в невероятно трудной битве, чтобы добраться на место в нужное время.

— Но где… — лорд Крип немного нагнулся на сиденье, не снимая рук с клавиатуры. — Где же мы?

— Котра даст нам свет. Будь я подальновиднее, я бы…

Но никто из троих, находящихся в кабине не услышал ее слов, ибо в их головах раздался звон и голос, в котором явно чувствовался вызов. И он был настолько отчетлив и резок, что Фарри пошатнулся и увидел, что даже лорд Крип, чтобы не упасть, схватился за край приборной панели с такой силой, что костяшки его пальцев побелели от напряжения.

— Кто явился сюда, в Тихие Места?

Фарри довольно долго думал о том, что ответа не последует. И все-таки спустя еще несколько секунд леди Майлин сказала:

— Я — та, которую осудили, у которой отобрали жезл моей мощи. Та, которая носила шерсть, острые клыки и…

— Ты явилась снова в новом теле! Как же ты смогла раздобыла его, бывшая когда-то Певицей, а теперь не являющаяся ею?

— Так. — Единственное, что отдалось в мозгу у Фарри — это легкий звон; только его он сумел бы описать. Он не почувствовал ни мысленного касания, ничего, кроме довольно сильного и очень приятного звука, словно кто-то пел без слов. Впоследствии он не смог бы рассказать, сколько времени все это длилось. Звон продолжался, нота за нотой, но ему не удавалось разобрать их, ибо они сливались в мелодичный звон.

И снова заговорил другой голос. Он исходил ниоткуда, но звучал очень четко и властно:

— Над этим следует задуматься. Но тебе будет нелегко отвечать перед Народом, когда насмехаются над его Законом.

Леди Майлин низко наклонила голову, словно стояла прямо напротив говорящего и смирилась с его волей.

— Пусть этот вопрос будетвзвешен на Весах Моластера. Ибо я готова к такому правосудию. Остальные, кто со мной, ни в чем не виноваты, если не считать, что они оказали мне помощь…

— Они все с тобой? — снова прозвучал суровый голос. — А кто те двое, которые прилетели на этом корабле в качестве пленников?

— Они у нас на корабле, но должны предстать перед правосудием их собственной расы.

— Значит, вместе с тобой прибыли правонарушители, помогшие тебе добраться до места, запрещенного для всех, кроме Народа.

— Нас призвала Котра. Три кольца засверкают, и тогда согнутый разогнется…

Согнутый — разогнется!

Фарри робко выступил вперед. Безусловно, она имела в виду именно его! Она с лордом Крипом вызволили его из Приграничья, отняли у него омерзительную кличку, это да! Но не существует такого чуда — ни на этой планете, ни какой-нибудь другой — которое сумело бы выпрямить его, будь то даже три кольца, окружающие неведомую луну!

Он ощутил горький комок в горле и с трудом проглотил его, но на этот раз горечь сочилась не изо рта, а из его мыслей. И все же ему не хватило время обдумать это, ибо снова зазвенел могучий голос.

— Твое дело будет оценено на Весах Моластера, как ты только что сказала, ты, которая не…

В мозгу Фарри пронеслось что-то, похожее на эхо, но слова неожиданно оборвались, и Фарри понял, что говорящий удалился. На экране в кабине управление появилось еще одно изображение; на этот раз экран показывал не небо, а высокие скалы, окружающие корабль. Яркий свет, исходящий от луны, резко сфокусировался на них, и изображение стало медленно передвигаться справа налево, словно корабль закружился, насаженный на гигантское веретено. Гряда скал ушла в сторону. Теперь впереди расстилалась широкая равнина, не тронутая никакой растительностью, если не считать нескольких полян с пожухлой травой.

Эта пустая земля походила на пустыню. Вдали виднелись скалы, которые окружали ее со всех сторон. Лорд Крип склонился поближе к экрану.

— Это я видел.

— Все в порядке, это Хнолд. Отсюда совсем недалеко до места встречи, — сказала леди Майлин, и в голосе ее чувствовалось удовлетворение. — Давай я отправлюсь на встречу, а все остальные пусть готовятся.

— Подожди! — Он словно по команде вскинул руку. — Посмотри-ка на…

Он с силой нажал на клавишу, и изображение на экране замерло. Перед ними по-прежнему возвышались скалы, купаясь в ярком свете луны, однако по небу над краем пропасти, которой заканчивались скалы, что-то двигалось, яростно отблескивая на солнце.

— Флиттер!

Губы леди Майлин вытянулись в гримасу. Она тоже склонилась перед экраном.

— Но это же Запретная Земля, где имеют права передвигаться только тэссы. А мелкие хозяева с внутренних земель не должны летать в этом районе!

— Это делают другие, — мрачно ответствовал лорд Крип. — Такие как те, которых мы взяли на борт.

— Тогда будем ждать и наблюдать! — с этими словами она, положив руку ему на плечо, поглубже усадила его в кресло.

В свете луны отчетливо было видно воздушное судно. Оно пролетало как раз там, где скалы, казалось, отражали великолепие колец, чтобы отчетливее показать, что проезжает по земле, а что пролетает по небу. У судна не имелось опознавательных огней, и все-таки оно твердо придерживалось курса, который привел бы его прямо на их посадочное место.

Гильдия? Но как удалось пленникам вызвать подмогу? Да еще такую?

— Они ожидают, — прошептал лорд Крип.

— Они просто не могут права там находиться! — возразила леди Майлин. — Пленку поменять не удалось, и она привела нас…

— Вероятно, они предусмотрели, что их люди могут провалить операцию, — заметил он, — и разработали дополнительный план.

— Который им тоже не поможет! — резко проговорила леди Майлин, изо всех сил сжимая плечо своего товарища, а тем временем наблюдая за приближающимся флиттером. Однако на ее лице не было тревожного выражения. — Смотри!

Небольшое судно пролетело сквозь лунный свет и почти достигло края скал. Затем Фарри показалось, что флиттер начал раскачиваться из стороны в сторону, словно ветер, заставлявший сухую траву колебаться, оказался достаточно сильным, чтобы сбить флиттер с верного курса. Судно занесло вправо, но ему с превеликим трудом, как показалось Фарри, удалось выровняться, и оно снова заскользило по небу. Правда, оно чуть не задело вершину скалы, а потом резко повернуло и сделало полукруг, чтобы опять взять прежний курс. И направилось прямо на них.

Только недолго продолжался этот уверенный полет; судно вновь стало бросать из стороны в стороны. Оно выделывало немыслимые пируэты, затем устремилось вперед какими-то странными прыгающими движениями, напоминая птицу, поднятую охотником из гнезда и теперь пытающуюся вырваться на свободу, но тщетно.

Так прыгая по воздуху и борясь за равновесие, судно исчезало из поля зрения, сперва превратившись в крошечную точку величиною с булавочную головку, а потом и вовсе пропало.

— У тэссов есть свои способы защиты, — пояснила леди Майлин. — Никто не пройдет сюда, если они не чистокровные тэссы или их не пригласили. Это Древнее Место и здесь находится сердце… — Внезапно она замолчала, и Фарри заметил, что леди Майлин чем-то смущена, как человек, неожиданно проговорившийся о том, о чем не следовало бы распространяться, а потом осознал, что произнес слова, не предназначенные для посторонних ушей.

— Они разобьются? — еле слышно осведомился лорд Крип.

Женщина нахмурилась.

— Нет. Наша защита не разрушает… причем даже тех, кто явился сюда со злыми намерениями. Они останутся в живых, но их изменят, и при этом они обо всем забудут…

— Или не забудут, если их разум защищен полем.

Она снова сдвинула брови.

— Не знаю. Поле устроено так, чтобы отражать ментальные удары. Но оно не сумеет выдержать силу объединенной мощи Старейших. Мы еще посмотрим, как долго любая вещь, сделанная человеком, сможет противостоять полной мощи тэссов.

— Что ж, нам остается только надеяться, что эта сила действительно эффективна, — произнес он, не повышая голоса. — Так мы идем?

— Пока нет. Вероятно, мы выйдем на рассвете. Может быть, тогда придет приглашение. А без него мы не сможем войти.

Фарри опять лежал, скорчившись на койке, а Тоггор прыгал где-то рядом. Фарри размышлял о том, какой долгий путь он проделал, добравшись от Приграничья в это неведомое место. Он потер лоб, почувствовав что-то — бледную тень частицы воспоминаний, которые воскресли в отдаленных уголках его разума несколько раньше, еще на корабле. И все-таки, как могло с ним приключиться такое? Единственным отчетливым воспоминанием были отвратительные трущобы Приграничья, а все, о чем он размышлял, он уже когда-то знал. Теперь же он думал о том (стараясь вычеркнуть из памяти воспоминания, от которых ему становилось тошно и больно), что принесет с собою рассвет. Он чувствовал, что лорд Крип тоже беспокойно спит в эту ночь. Однако если леди Майлин потеряет к нему доверие, он не сумеет обнаружить это. Она тоже тревожилась, да, но не как человек, ожидающий неприятностей, а скорее как тот, кто долго отсутствовал и тем самым находился не у дел, как человек, стоящий перед дверью, с нетерпением ожидая, когда ее откроют.

Еще Фарри думал о тэссах и о голосе, исходящем ниоткуда. Вполне может статься, что этот же голос прозвенел в головах тех, кто летел на флиттере, предупреждая их, чтобы они убирались прочь, но они не вняли его предостережению. Или, как он слышал от многих космонавтов, их телами завладели, заставив их действовать против их воли.

Он думал и думал, пока не провалился в беспокойный сон, и ему снилась луна с тремя кольцами; и даже во сне он ощущал силу, влекущую его к… к… когда он проснулся, то так и не смог вспомнить — к чему.

Его разбудил Тоггор, дергающий за непослушные вьющиеся волосы. Выражение мордочки смукса говорило о том, что он страшно проголодался, и Фарри тоже ощутил неприятную пустоту внутри своего уродливого тела. Он быстро прошел сквозь узкую дверцу в душ, и, отрегулировав воду, как следует вымылся, чтобы выйти на люди в свежей одежде и сандалиях. Потом он двинулся к камбузу, с вожделением вдыхая ароматы, исходящие из открытой двери кухни. Он чувствовал запахи превосходной пищи.

Лорд Крип уже сидел за столом, держа в руке откупоренную баночку с рационом, но не ел. Когда Тоггор с пронзительным писком прыгнул прямо на стол, лорд Крип подвинул банку к смуксу, который тотчас же вцепился в нее коготками и жадно набросился на еду.

Фарри несколько обескуражило, что лорд Крип не обратил на него внимания, не говоря уже о том, чтобы поздороваться. Однако он взял свою банку и уселся в кресло напротив мужчины, ожидая, когда тот нарушит молчание.

— Она все еще ждет, — сказал лорд Крип, скорее обращаясь к самому себе, потому что даже не смотрел на Фарри. — А что, если… — Он не закончил фразу, и Фарри рискнул сделать это за него. В конце концов, он был частью их компании, и если у них возникли какие-то неприятности, он имел полное право знать об этом.

— Что, если… этот голос… скажет нам, что мы должны улететь? — спросил он.

Наконец мужчина посмотрел на него. Между его высоко поднятых бровей появилась глубокая морщина.

— Тогда мы улетим.

Осмелев еще больше, Фарри спросил:

— Куда?

— На место встречи тэссов. Ты все равно ничего не понимаешь, мой маленький брат. — С этими словами лорд Крип положил руки на стол прямо перед собой. — Я ведь не тэсс… — Кончиками пальцев он поддел кожу на спине Фарри. — Хотя теперь ношу тело тэсса.

— Никто не меняет тел, — резко перебил его Фарри. — Тело и есть тело. — В этот дикий момент его пронзила мысль о другом теле — высоком, прямом, не имеющим горба — и эта мысль полностью завладела его разумом. Что, если то, что он только что отверг, оказалось правдой и он смог бы измениться? На других планетах происходит много чудес, но он еще ни разу не слышал о таком!

— Тэссы меняют тела, — повторил лорд Крип. Фарри понял, что его собеседник говорит правду. — Чтобы стать Лунной Певицей, кем-нибудь могущественным среди них — они меняются телами с животными, убегают в леса или пустыни, чтобы пропитаться их запахами и желаниями. Я был членом экипажа на судне вольных торговцев, и здесь на Йикторе меня захватил один мелкий землевладелец, чтобы выпытать всякие чужеземные тайны… но он не мог воспользоваться мною, потому что капитан заблокировал от этого мое сознание. И тогда он отдал мое тело для страданий.

Фарри согнулся под тяжестью горба, словно собрался свернуться в клубок. Он понимал, что имеет в виду лорд Крип. В свое время ему и самому как следует досталось.

— Я был… изувечен. Майлин была Лунной Певицей, а также руководила отрядом из «малышей» — животных, показывающих шоу, которые она выдумывала. Она спасла меня, своим пением превратив меня в барска.

— Это такое животное? — выдавил Фарри.

— Да, животное, — кивнул лорд Крип. — Прославившееся своей свирепостью и тем, что его невозможно приручить. Этот барск не был ее зверем, но его поймали и очень жестоко с ним обращались, а она пыталась выходить, чтобы потом выпустить на свободу. После этого я некоторое время прожил на Йикторе. А потом появилось тело тэсса — это был родственник Майлин — тэсс, принявший облик животного, но убитый в этом обличье. Его тело было лишено разума, поскольку животное, перемещенное в него, обезумело. Вот так… я стал тэссом, а мое собственное тело мои товарищи по полету посчитали мертвым и, вылетев в космос, уничтожили его.

За этот поступок тэссы приговорили Майлин к изгнанию и отобрали у нее жезл могущества. Покидая эту планету, она тоже была животным, и в таком обличий путешествовала вместе со мной. До Сехмета. А там… ну, там оказались тела, очень древние обитатели, которые могли менять тела в любое время, когда захотят. И одно из них принадлежало женщине. Она управляла очень многими, но Майлин вторглась в нее, освободила всех ее пленников и уничтожила внутренний корень зла, руководивший ее действиями; так ее тело стало принадлежать Майлин. Такой ты ее и встретил. Мы вернулись на Йиктор на этом корабле, поскольку, как ты уже знаешь, это было давнишней мечтой Майлин. Она вернулась, чтобы снова стать Лунной Певицей, а потом летать среди звезд вместе со своим косматым народцем, доказывая тем самым, что жизнь священна, а те, кто относится к любой жизни пренебрежительно, удивятся тому, как относится к ней Майлин.

Когда Котра надевает свои три кольца, это значит, что настало время великого могущества, и мы дожидались этого для своего возвращению. Но теперь, именно потому, что с внутренних земель сюда направили флиттер, то же самое может случиться и с нами. Нас попросту могут услать отсюда прочь.

— Она не верит в это, — произнес Фарри, сам не осознавая, что понял правду, но он не сомневался, что все обстоит именно так.

— Она — Майлин. Некогда — Лунная Певица, и она не может так легко лишиться своего могущества. А на Сехмете она проявила такую силу, с которой имело дело очень мало людей из ее народа. Поэтому она верит в то, во что желает верить…

— Вера — это поддержка и утешение, а также и оружие, жезл могущества и нацеленный лазер, — неожиданно услышали они.

Майлин стояла в дверном проеме, в ее глазах горел восторг. Длинные волнистые волосы, обычно заплетенные в толстые косы, теперь были распущены и ниспадали на плечи, хотя кончики локонов слегка колыхались, словно от действия какого-то невидимого магнита. Теперь на ней была уже не та потрепанная форма, которую она носила на корабле. На ней были брюки и сапоги красновато-коричневого цвета, почти такого же, как и ее волосы. На блузке красовался широкий упругий воротник, поднимающийся сзади высоким веером, закрывающим затылок, и еще Фарри увидел на ней очень красивый жакет без рукавов из желтой шерсти, очень напоминающий мех.

Фарри услышал, как лорд Крип глубоко вздохнул и издал возглас удивления. Леди Майлин медленно повернулась вокруг, словно желая, чтобы они рассмотрели ее со всех сторон. В пыльном и унылом помещении корабля она выглядела как горящий костер, и Фарри даже ощутил исходящее от нее тепло.

— Пошли! — сказала она и поманила их к себе. — Тэссы собрались. Скоро позовут и нас.

Она решительно вошла в кабину управления. Лорд Крип двинулся за ней по пятам; Фарри медленно поплелся позади. Экран был включен, и через него они увидели залитую солнцем поверхность планеты. Повсюду чувствовалась жизнь, но не было флиттеров, бороздящие небо. Они увидели медленно катящиеся крытые повозки с огромными, врезающимися в землю колесами, которые волокли группы косматых четвероногих животных, медленно бредущих вперед тяжелым размеренным шагом. Фарри не заметил ни поводьев, ни погонщиков с кнутами в руках. Скорее животные имели вид существ, выполняющих какую-то нужную работу. Причем — по своей воле.

Повозки были ярко раскрашены всевозможными цветами и очень заметно выделялись на фоне унылого ландшафта. Теперь Фарри заметил на передних сиденьях некоторых повозок какие-то фигуры, хотя они по-прежнему были слишком далеко, чтобы он смог разглядеть их как следует.

Все повозки направлялись к пролому в скале, имеющему настолько ровные стороны, что Фарри показалось, что эти своеобразные ворота — творение какого-то древнего разума. А когда он внимательно посмотрел на дорогу, то сразу ощутил ее возраст — возраст давно позабытой истории.

И снова прямо в его голове раздался голос:

— Тэссы собрались. Пусть выйдет тот, кто будет говорить.

Майлин решительно тряхнула головой. Она не ответила на этот беззвучный призыв, а послала мысленное сообщение:

— Мы слышим и мы идем!

Глава восьмая

Они стояли под открытым небом, обдуваемые со всех сторон ветром, с силой толкающим их вперед и делающим волосы Майлин похожими на огненный стяг. Позади рычали и сопели Йяз с Бохором, обрадованные тем, что наконец-то оказались на свободе после долгого пребывания на корабле. Свое наслаждение они передавали друг другу телепатически. Повозки по-прежнему медленно двигались своей дорогой, и никто из сидящих в них даже не посмотрел в сторону корабля. Вероятно, они продолжали ехать вперед, следуя какому-то строгому приказу. Однако их стало уже меньше; по-видимому, близился конец путешествия всей этой необычной компании.

Леди Майлин повела своих спутников к тому самому пролому в скале. И пока солнечные лучи косо падали на скалу, Фарри, постоянно держал голову под самым удобным углом, насколько позволяло его искривленное тело. При этом он заметил странные отметки, вырезанные в камне. Словно когда-то давным-давно кто-то вырубил проход в скале, а теперь они настолько стерлись от времени, что, казалось, только их призраки по-прежнему обитали в этих скалах.

После узкого коридора, ведущего сквозь скалу, оказалось еще одно открытое пространство, где и останавливались повозки. Животные, запряженные в них, освобождались, чтобы попастись. Там же Фарри увидел квадратные отверстия, украшенные необычными узорами, как если бы сама скала некогда была подобием города, местом для проживания. И снова на пожелтевших камнях были едва заметные призрачные отметины. Помимо животных Фарри увидел и людей, и после того как их повозка занимала свое место, люди направлялись к одному из отверстий, которое было крупнее и с большим количеством узоров.

Фарри услышал, как лорд Крип глубоко вздохнул.

— Собрание, — произнес он, точно высказывая свои мысли вслух.

— Собрание! — вторила ему леди Майлин, и в ее голосе прозвучало волнение, в то время как лорд Крип, похоже, не очень-то охотно направлялся к открытой двери, расположенной в скале напротив них.

Они подошли к нескольким опоздавшим, следующим тем же путем, но, к удивлению и замешательству Фарри, эти тэссы не обращали никакого внимания на небольшую группу с корабля, словно их не существовало вовсе. И никто из их сотоварищей не обменялся приветствиями и даже взглядами с теми, кто спешил догнать уже прибывших в пещеру.

Таким образом, по-прежнему держась в стороне от остальных, они прошли в просторный зал для собраний, целиком скрытый внутри скалы. Пол мягко спускался к центру зала, где возвышался помост, на котором стояли четыре тэсса. Фарри с нескрываемым интересом изучал их, надеясь прочесть хоть что-нибудь в их величественных позах, что могло бы намекнуть ему о том, что группа, прибывшая с корабля, не нарушила чужих владений, но и не очень-то приветствуется в этом странном месте.

И хотя четверо, стоявшие на помосте, наблюдали за вошедшими, казалось, что их взгляды сосредоточились на чем-то наверху или они смотрят куда-то вдаль, совершенно в другую сторону, а не на троицу с корабля. Наконец тэссы разделились на две маленькие группы и заняли свои места по обе стороны широкого прохода, ведущего непосредственно к помосту.

И тут леди Майлин резко остановилась, а лорд Крип последовал ее примеру. Фарри тоже остановился, оставшись чуть позади женщины и держась на почтительном расстоянии от толпы незнакомцев. Ему казалось, что если он будет стоять в стороне от них, его уродство будет не столь заметно.

В этом зале-пещере было совсем не темно, ибо сверху его освещали круглые лампы, излучая точно такой же свет, что и луна, по ночам проходящая свой вечный путь над внешним миром. Вдруг вокруг зазвучала песня без слов. Ее мелодичные звуки проникали каждому из присутствующих прямо под кожу и кости, становясь частью их естества.

Фарри показалось, что у того, кто слышит эту песню, вырастают крылья, которые поднимают его высоко-высоко, извлекают из бренного тела, высвобождая из него самое сокровенное, чтобы оно выпорхнуло наружу и заскользило по воздуху, освобождая его от всего, что связывало с землею. Он напрочь потерял чувство времени, пространства и себя самого. И только песня напоминала ему о том, что он существует.

Наконец песня стала затихать, пока не перешла в тихие рыдания, словно частью ее было оплакивание потери людей или жизни. Фарри провел рукою по лицу и вытер выступившие слезы… и это сделал он, который за многие годы страданий давно убедился, что рыдания совершенно бесполезны. Но сейчас у него создавалось впечатление, что умерло что-то великое и восхитительное, и ему воздается эта последняя песнь, описать которую он был не в состоянии, ибо от этих волшебных звуков ощутил какое-то незнакомое неземное чувство, которое никогда прежде не испытывал.

Грудь его разрывалась, а в горбу образовалась жесточайшая боль. Он закрыл уши ладонями, изо всех сил стараясь не слушать эту затихающую песню. Потом он увидел, как одна из стоящих на помосте взмахнула серебряным жезлом, который держала в руках. Теперь конец жезла нацелился прямо на Фарри, и случилось это именно тогда, когда она увидела и поняла его. И тотчас же песня прекратилась — для него, — хотя он все еще стоял наполовину согнувшись, очень сильно ощущая горб на своих плечах и боль, что пронизывала его. Однако Фарри освободился от печали, принесенной песнью.

Жезл повернулся и теперь нацелился на Майлин.

— О чем теперь ты поведаешь — в это время и в этом месте — будучи изгнанной?

Это произнес тот самый голос, который они слышали после приземления, и он снова зазвенел в их головах.

Майлин выступила вперед. Лорд Крип тоже сделал шаг за ее спиной. Если она встретилась лицом к лицу с врагом, то он тоже должен был почувствовать эту враждебность. Чтобы не оставаться позади, Фарри последовал за лордом, держа голову под неестественным углом, чтобы видеть эту странную четверку на помосте.

— Произнесенные слова нельзя изменить. Как уже некогда было сказано здесь перед тобою, той, которая пела, а потом лишилась этого права.

Фарри решил, что это произнес один из двоих мужчин, стоящих по бокам женщины с серебряным жезлом.

— Третье кольцо вырастает, а с ним вырастает и сила, — гордо заявила им Майлин прямо в лицо, словно отважный воин, ожидающий первого приказа к наступлению.

— Оно вырастает… — Это произнесла вторая женщина. — Что ж, хорошо… Древние Пути еще никто не отменил. Теперь слово за тобой, которая некогда была Певицей.

— Я — Майлин.

— Это правда. И все же ты явилась в новом обличье. Будешь ли ты снова вмешиваться не в свое дело, как поступила ты однажды с превращениями?

Майлин распростерла руки, словно бы отрекаясь от возможности защититься от них.

— Я готова, Старшая Сестра.

И тут наступила такая глубокая тишина, что зала показалась пустыней. И все-таки Фарри чувствовал в мозгу необычное давление, влекущее его еще более высокий уровень. Он догадался, что это тэсс обращается к тэссу — и обсуждаемое не для ушей таких, как он.

Вся их группа стояла неподвижно, будто захваченная бесконечным и непрестанным водоворотом времени. Затем женщина, мысленно беседующая с Майлин, сменила свою неподвижную, как у статуи, позу и повернула голову, сперва направо, затем — налево. Наверное она о чем-то беззвучно разговаривала с остальными, стоящими на помосте и призванными вершить правосудие. Однако заговорила другая женщина, и на этот раз ее слова достигли сознаний остальных.

— Ты ушла чужой дорогой, Бывшая Певица. Ты действовала сама по себе, и теперь мы не можем это оценить — если не считать того, что ты воспользовалась этим как могла во благо тех, кто доверился тебе. Ты Певица? Нет. Мы не можем судить тебя. Ты должна назвать себя. Ты просила о каком-нибудь имени?

— Третье кольцо вырастает, — медленно ответила Майлин. — Нет, я не прошу никакого могущества, которое сделает меня заслуженно известной. Но я по-прежнему тэсс, и дело, начатое мною на другой планете вместе с другой расой, пока еще не завершено. Я снова возложу свой долг на чашу Весов, и пусть в итоге меня будет судить Моластер, точно так же, как судил всех вас.

— Тогда пусть это ляжет на чашу Весов. Тебя не судят…

— Я все еще в изгнании?

— Ты — то, что ты есть, и это твой выбор. Тэссы не закрыта для тебя и для… — она направила жезл на лорда Крипа, — … и для тебя, чужеземец, который очень хорошо носит наше обличье. Тэссы не закрыта и для…

И снова конец жезла остановился на Фарри. И он заметил удивление на ее лице, а жезл задрожал в ее руке.

— Поднимись с Рукою Моластера, малыш, — проговорила она медленно. — Чаша его Весов взвесит тебя, и в конце концов это станет для тебя правдой.

Фарри поразил тон, которым она произнесла эти слова: как будто оглашала приговор. И все же он не ощутил никакой тяжести в душе. С некоторым оттенком горечи он подумал, что, возможно, ее удивило обстоятельство, как подобный ему урод отважился оказаться в таком обществе. Ведь здесь не место ничтожному отребью из Приграничья. Фарри понурил голову и посмотрел на свои клешнеподобные руки, покрытые зеленоватой кожей; его ноги выглядели не лучше. Слишком короткие и слабые они едва выдерживали горб на его спине. И еще он заметил Тоггора, сидящего возле воротника его плаща и вращающего глазками на стебельках, разглядывая залу. Смукс двинулся сам по себе, словно желая познакомиться со всем обществом и как следует рассмотреть залитый лунным светом зал, где все они собрались.

— Пока еще ты не вступил в свое наследство, — громко прозвенело у него в голове. — Мы — различные формы Моластера, и у каждой формы есть свой разум и свои обязанности…

Горечь, которую ощущал в эти минуты Фарри, сделала его достаточно смелым для ответа, который он не замедлил телепатировать:

— А если эта форма испортилась во время ее изготовления? Что скажете, леди?

— В форме нет ничего, кроме того, что ей предписано. И ты попадешь в свою форму, когда наступит соответствующее время.

Он решил, что она подразумевает, что когда-нибудь он умрет, и это послание едва ли воодушевило его. Затем вспомнил рассказ лорда Крипа о том, как его при великой нужде переместили могущество тэссов в тело животного, а после — снова в тело человека. Сработает ли это и с ним? В эти мгновения Фарри впервые как следует задумался об этой части истории лорда Крипа. Может быть, лучше бегать на четырех лапах, как Йяз, или обладать формой Тоггора, чем неуклюже расхаживать, как данг? Вот о чем ему надо как следует подумать.

Однако слова Старшей Тэссы подразумевали обещание перемен. Но каких перемен? И когда они должны наступить? Он перевел дух и только спустя некоторое время осознал, что окружавшие его люди постепенно стали выходить из залы и покидать скалу. Лишь лорд Крип с леди Майлин не сдвинулись с места, и, посмотрев на них, Фарри тоже остался там, где стоял.

Старшие не ушли с помоста, а та, что держала жезл, еле заметным движением поманила к себе Майлин и лорда Крипа, и те направились к ней. Только Фарри остался на месте, по-прежнему погруженный в мысли об ином теле, лишенным горба и, возможно, с четырьмя лапами. Хотя где можно отыскать животное, которое поменялось бы телами с таким, как Фарри?

Стоящие на помосте вышли навстречу Майлин и лорду Крипу, и снова Фарри был захвачен потоком мыслей, настолько быстрых, что он не смог понять их. Скрестив ноги, он сел на камень, а Тоггор опять забрался в складки его плаща, телепатируя ему о страшном голоде.

Потом смукс внезапно отцепился от плаща Фарри и молниеносно соскочил на каменный пол, чтобы схватить какое-то жирное насекомое, до этого летающее вокруг одной из ламп. Он быстро переправил его в рот и тотчас же передал Фарри послание, что такая добыча едва ли сможет утолить его голод.

— Пойдем, Фарри, — обратился к нему лорд Крип. — Сейчас мы возвращаемся на корабль.

Когда Фарри последовал за лордом, леди Майлин все еще оставалась со Старейшими тэссов. Фарри заковылял за чужеземцем… нет, здесь нет чужеземца — особенно если принять во внимание, что он носит обличье тэсса.

— Что же нам делать… вам?.. — быстро поправил себя Фарри, чтобы его вопрос не прозвучал слишком фамильярно для лорда Крипа. — Что теперь делать?

Мужчина пожал плечами.

— Это зависит от Майлин и настроения тэссов. Она мечтала об этом — возвратиться сюда и снова стать Певицей в компании малышей, покрытых мехом и перьями.

— Но… — Фарри не успел задать вопрос, ибо его поглотил звук, раздавшийся с неба: это пролетел дозорный флиттер, опустившийся слишком низко над долиной, ведущей к зале, а потом повернувший к их кораблю. Лорд Крип пустился бежать, а Фарри, которому ни за что не удалось бы догнать его, неуклюже потопал следом. Преследуя лорда, он заметил, что никто из людей повозок даже не поднял глаз, чтобы посмотреть на небо.

Происходило нечто, чему Фарри не мог дать никакого названия, но именно это ощущение заставило его уродливое тело броситься в бурлящий поток мыслей, которые искали буквально затопляли и душили его.

Флиттер пролетел вперед, и Фарри попытался догнать лорда Крипа на открытом месте, где стоял корабль. Была ли эта чужеродная волна телепатической силы выпущена с флиттера или это странное явление было своего рода защитой, порожденной тэссами?

Фарри, спотыкаясь о валуны, с трудом пробирался вперед, несколько раз останавливаясь, чтобы перевести дыхание, словно его захватил какой-то поток и вместо того, чтобы толкать вперед, все время отпихивал его назад — настолько силен был поток неведомой силы, постоянно препятствующий ему добраться до цели.

Наконец они добрались до конца лощины, и лорд Крип остановился. Фарри с удивлением разглядывал его неестественно напряженное тело и понял, что это происходит с лордом отнюдь не по его воле. Но он по-прежнему пытался сдвинуться с места.

Вдруг Фарри ощутил внутри толчок от какой-то новой силы, и он никак не мог отринуть ее. Он прижался к следующему валуну и выпрямился, насколько мог, наблюдая за лордом — теперь он почти не сомневался, что новая сила исходит от флиттера, а не от защитных устройств тэссов.

Флиттер приземлился неподалеку от их корабля. Из него выходили какие-то люди. Двое двинулись по покатому спуску, ведущему к окутанной туманом земле, а еще двое уже располагались между кораблем и широким входом в каньон; они стояли, слегка раздвинув ноги и держа наготове оружие. От них исходили могучие волны, что не давали Крипу с Фарри уйти отсюда, и они были совершенно беспомощны против того, что с ними делалось.

Фарри снова ощутил острую боль в горбу, которая давила его к земле, словно это воздействие сперва выискивало самые слабые места в его теле, а потом сосредотачивалось именно на них. Лорд Крип больше не пытался сдвинуться с места, а стоял, словно вкопанный, там, где остановился ранее. Руки он сложил на груди. Фарри ощущал мощный телепатический толчок, исходящий от оружия людей, находящихся возле корабля, хотя это было чистое воздействие на его мозг, а не какие-нибудь слова или фразы.

Они теперь не двигались, а лишь наблюдали, как двое мужчин проникли в корабль, а когда вернулись, то захватили с собой бывших узников, который свободно передвигались, ибо с них сняли их путы. Потом люди из флиттера и двое узников выстроились рядом со стабилизаторами корабля. Один из побывавших на корабле держал что-то очень напоминающее квадратную шкатулку, на которой отражались лучи заходящего солнца, и этот свет больно резал глаза. Человек осторожно положил этот предмет на землю и опустился перед ним на колени…

Внезапно всех находящихся в каньоне захватило мощное невидимое течение, и все изменилось за какие-то доли секунды. Испугавшийся Фарри издал изумленный крик, поскольку его потащило вперед, несмотря на все попытки ухватиться за валуны, по которым неведомая волна волокла его маленькое тело.

Если неведомая сила легко справилась с Фарри, то с лордом Крипом все обстояло не так успешно для нее. Ему удалось справиться с невидимыми путами и вырваться на открытое место. Теперь он боролся с неизвестной силой неистово и отчаянно, всеми движениями своего тела показывая, что остается там, где находился.

Фарри не обладал и десятой частью силы лорда. Превозмогая боль, он хватался за камни, и когда его проволокло мимо мужчины, лишь безнадежно посмотрел ему в глаза. Лицо лорда Крипа исказилось от усилия. Он тоже посмотрел на Фарри и передал ему одну-единственную мысль:

— Держись… старайся не уступить. И старайся изо всех сил.

Однако если лорд Крип мог выдержать такой напор, то у Фарри не оставалось никакой надежды удержаться на месте. Он осознал это только тогда, когда ощутил на груди какое-то движение. Из кладок его плаща выпрыгнул Тоггор и, выпустив коготки, уцепился за руку лорда Крипа.

Подобное «дезертирство» смукса вызвало у Фарри новый приступ страха. Фарри никогда не удавалось разобраться, насколько смукс понимает, что совершают люди. На корабле он выполнял команды Фарри; то же самое он делал и в Приграничье. Однако он всегда мог действовать по своему усмотрению, и этот его поступок сделал Фарри полностью беспомощным.

В своей последней попытке противостоять этой силе горбун встал на колени и обеими руками ухватился за чахлый куст, изо всех сил стараясь удержаться за кривые ветки, но его пальцы разжались сами по себе, и он быстро пополз на четвереньках вперед, как неуклюжее чудовище, только что вылезшее из своей раковины.

— Эй, ты! — донесся до него приглушенный голос, а затем второй.

— Эй, ты, самый маленький!

— Займитесь альфой…

Фарри полз до тех пор, пока не увидел прямо перед собой их сапоги. Уже лишив его равновесия, коварная волна неведомой силы постоянно удерживала его почти у земли, поэтому он передвигался, как сломленное душой и телом животное, зверски избитое кнутом Расстифа.

— Это в альфе. Я говорил вам, что мы имеем дело с неведомым. И…

Внезапно один из пленивших Фарри громко закричал от ужаса. В это мгновение горбун сидел на расстоянии вытянутой руки от сверкающей шкатулки. После тщетной борьбы с воздействием он истекал потом, ощущая во рту кровь, ибо во время агонии борьбы сильно прикусил губу. Но Фарри все-таки поднял глаза и увидел, что человек, сидящий на коленях рядом со шкатулкой, раскачивается из стороны в сторону, а на лицо его исказилось от страданий. Одной рукой он тянулся к своему чужеземному оружию, и делал это явно против своей воли.

Один из стоящих возле флиттера хрипло закричал и подскочил к своему товарищу, сидящему возле шкатулки, и жестоко ударил его по запястью. Раздался отчаянный вопль боли, и первый прижал ушибленное запястье к груди.

— Ничего не трогай! Ничего не трогай, пока мы не узнаем, в чем дело! — это кричал Куанхи. — Они обладают неизвестными нам силами…

— Никому не удастся противостоять этому, — мрачно произнес человек, недавно ударивший своего товарища.

— Да неужели? Я вижу, что Крип Ворланд все еще не здесь. Ты не думаешь заставить его приползти к нам, как вот этого? — и мыском сапога он двинул Фарри по ребрам с такой силой, что жгучая боль отдалась Фарри даже в горбу.

— Здесь находится тэссы, а это значит, что третье кольцо совершило полный цикл развития. Никто на Йикторе не поднимется против них…

— Так может быть это сделать нам? — осведомился один из них.

— Да, но не с пустыми руками. Одного мы уже поймали, и, по-моему, он не такой идиот, каким кажется с первого взгляда. Гомпар знает, какие вопросы надо задавать. — Он усмехнулся и добавил: — И как их задавать. Он без труда вытрясет из него все.

Похоже, тот, кто произнес эти слова, командовал их отрядом, поскольку остальные направились к флиттеру. Они подхватили Фарри и втащили его на борт корабля. Затем его крепко связали, и вскоре он оставил всякую надежду даже пошевелиться.

Он постоянно пытался прочитать мысли его захватчиков, но все время натыкался на их защитные поля. В эти минуты он являл собой ничтожный комок беспредельного страха и молча сидел, привалившись горбатой спиной к корпусу флиттера. Его горб болезненно ударился о перегородку, когда небольшой корабль взлетел в воздух.

Никто не обращал на него никакого внимания. Фарри с трудом поборол в себе панику и критически оценил эту компанию. Их бывшие пленники удобно устроились сзади, неподалеку от него, а четверо их спасителей заняли передние сиденья флиттера.

Они были одеты в форму космонавтов и имели короткие волосы, как у большинства членов экипажей кораблей. Их командир управлял флиттером. Как уже говорилось, очень нелегко определить возраст астронавта, но Фарри решил, что командир моложе Куанхи. От уголка его рта до самого низа подбородка шел глубокий шрам, а так он больше ничем не отличался от любого космонавта, каких Фарри встречал в Приграничье, когда те гуляли во время увольнения на берег.

Человек, сидящий рядом с командиром, несмотря на форму, сильно отличался от остальных. Не встреть его Фарри здесь, он бы принял его за богатого туриста, одного из тех, кто ради острых ощущений забредают в Приграничье, чтобы потом пожаловаться, что их обокрали или избили. Он был полным, если не сказать — обрюзгшим, а черты его лица были неестественно плоскими, словно переднюю часть его головы сильно сдавили. У него был выдающийся вперед круглый лоб и скотский затылок из нескольких жирных складок. Именно он стоял ранее на коленях перед шкатулкой, а теперь снова возился с нею. Пухлой ладонью он постоянно проводил по ее поверхности, словно грел над шкатулкой озябшие руки. При этом он капризно выпячивал губы, отчего становилось ясно, что его далеко не радовали прежние попытки разобраться со шкатулкой. Тем не менее, он еще ни разу не выразил свое недовольство вслух.

Фарри не знал, куда летел флиттер и сколько времени он находился в воздухе. Из-за ремней он не мог пошевелиться, и кроме того, что они летели все время прямо, больше ничего предположить он не мог.

Наконец флиттер пошел на посадку. Фарри почувствовал это, когда его страшно ударило о переборку. Он жалобно застонал от боли и снова до крови прикусил губу. Однако он понимал, что дать им понять, что он испугался — это самое последнее дело. Он взял себя в руки и задумался о лорде Крипе, рассказывающем ему о том, как он побывал в теле кого-то, называемого барском — такого лютого зверя, что все боялись его пуще смерти. Затем подумал о том, что случилось бы, если бы он смог обнажить клыки и обладал бы силой неуклюжего Бохора?

Однако у него не было таких возможностей. Он по-прежнему оставался тем, кем был: очень слабым и беспомощным существом, которое может не выдержать грядущей опасности. И вот, кто-то рывком поднял его и без труда подтащил к другому человеку, ожидающему возле люка. И наконец Фарри удалось увидеть, что находится вокруг.

Он оказался на открытой равнине, где не было ни камней, ни скал, которые он видел раньше. Вместо этого перед ним возвышался холм явно неестественного происхождения. На холме бесформенной грудой высилась полуразрушенная каменная стена, окружающая старинную башню, суживающая кверху верхушка которой терялась прямо в предзакатных облаках. Хотя это место очень походило на развалины, внутри кто-то жил. Фарри заметил какое-то движение возле разрушенных стен, и тут его снова потащили вперед по направлению к башне.

К стенам, окружающим башню и образующим внутренний двор, лепились полуразрушенные строения, к которым его и подтащили. Его грубо подтолкнули к стене, а затем поволокли наверх, чтобы бросить, как ненужным хлам в тесную комнатушку с дугообразным сводом, сужающимся в том месте, где находилась дверь. Она тотчас же захлопнулась, и Фарри остался в полном одиночестве.

На противоположной стене в своде было пробито окно. Внутри Фарри не обнаружил ничего, чтобы утолить голод; он видел только голую стену, прислонившись к которой, ощутил боль во всем теле после нанесенных ему ушибов. Тогда он лег на спину, и боль в горбу стала такой невыносимой, точно в спину Фарри вонзили раскаленный нож. Он мучился до тех пор, пока не перевернулся на бок, оказавшись лицом к высокому окну, через которое виднелась узкая полоска неба.

В первый раз у Фарри было время, чтобы как следует обдумать ситуацию. Он понял, что тэссы сумели уберечь лорда Крипа от попадания в такую же ловушку. Что же собираются с ним сделать его захватчики? Неужели они надеются что-то узнать от него, от отребья, всю сознательную жизнь проведшего в Приграничье? Ведь он очень мало знал: только то, что некогда лорд Крип с леди Майлин способствовали срыву какой-то операции Гильдии и все еще находились в опасности, поскольку Гильдия никому не позволяет насмехаться над собой.

Возможно, его бывшие спутники обладали определенными знаниями, неведомыми Гильдии и способные привести к какому-то ошеломляющему открытию. Поэтому у людей Гильдии имелись достаточно веские причины захватить их и попытаться доставить на корабль. А Фарри не был с леди Майлин и лордом Крипом во время их ранних открытий и, естественно, не обладал знаниями, полезными для Гильдии. Может быть, они намеревались использовать его как заложника для переговоров…

Фарри криво усмехнулся. Да кто он такой для этих двух тэссов, чтобы они стали рисковать из-за него? Верно, они вызволили его трущоб Приграничья. Но, как он узнал из их разговоров, они испытывают жалось беспомощным животным. Однако они не шли из-за них на риск, и, конечно же, Фарри не стоил для них практически ничего. И в эти страшные минуты он понял, что с этого момента ему придется действовать в одиночку, как это всегда было с ним в Приграничье. И еще он осознал, что помощи ему ждать неоткуда.

Глава девятая

Похоже, никто не торопился заниматься им, и он продолжал пребывать в одиночестве. Связанный по рукам и ногам, Фарри валялся в каморке башни. Он страдал от голода и жажды, испытывая хорошо знакомое ему чувство, которое ощущал и раньше много раз. Он лежал, рассматривая полоску неба, окаймленную высоким окном, а потом на некоторое время провалился в сон или по крайней мере не вспоминал о прошлом. За окном сгустились сумерки, когда дверь наконец распахнулась. В каморку вошел Куанхи и расшевелил Фарри мыском сапога.

Затем астронавт врубил свой лазер на самый мягкий режим и его лучом провел поперек связывающих Фарри пут. Веревки тотчас же лопнули, и Фарри освободился от них. Потом Куанхи еще раз двинул его сапогом, и острая боль пронзила тщедушное тело узника с ног до головы.

— Вставай, дерьмо! Ты нам нужен.

Руки и ноги Фарри онемели от пут, и он с трудом поднялся. Он чувствовал себя так, словно все его члены окаменели. Сперва он не мог сделать и шагу, но спустя некоторое время, шатаясь и придерживаясь за стену, наконец обрел равновесие.

— А ну, шевелись! Или хочешь попробовать этого? — и астронавт поиграл лазером. Фарри поплелся вперед. Хотя с возвращением кровообращения боль возобновилась и снова перебралась в горб, Фарри осилил сделать несколько шагов.

Когда они спускались по скрипящей изношенной спиралеобразной лестнице, Фарри чуть не потерял сознание от боли. Наконец он очутился на нижнем этаже башни, отсюда его повели в другую часть руин. Прежде чем войти в другое строение, он мельком заметил открытое пространство, где увидел чуть ли не целое войско. То и дело в двери входили и выходили люди, одетые в форму космонавтов.

Тем не менее, помещение, где он очутился через несколько минут, вполне могли бы снять лорд Крип с леди Майлин, когда находились на планете Гранта. Древние стены покрывали роскошные обои медного цвета с голубоватым отливом, а под ногами расстилался ворсистый ковер в тон обоям. Его подвели к столу из серебристого дерева. За ним стояли два удобных кресла, обшитых гобеленовой тканью и с подлокотниками из драгоценных пород дерева. Сам стол выглядел так, словно недавно за ним пировали, но грязные тарелки и бокалы были сдвинуты на противоположный конец, а на освободившемся месте теперь стояло несколько шкатулок. Перед ними сидели двое.

Один из них был тот самый толстый мужчина с флиттера, который по-прежнему поглаживал шкатулку, делая это с такой нежностью, словно ласкал своего домашнего любимца. Человек, сидящий рядом с толстяком, разительно отличался от него. Его взгляд, каждое движение, властная внешность говорила Фарри, что перед ним предводитель всей этой преступной компании. Но не его лицо, изуродованное отвратительным шрамом, и не небрежные манеры, как у богатейших жителей верхнего города, а пронзительный взгляд заставлял Фарри затрепетать от страха, и невольно ему захотелось свернуться в клубок, как это делал Тоггор, когда чувствовал приближение угрозы.

Но тут заговорил толстяк:

— Это тот самый, кого мы притащили…

Почувствовал ли Фарри тревогу от этих слов? Скорее он уловил в интонации толстяка недовольство своим пленником.

— А что остальные? — спокойно осведомился главный таким тоном, словно его совершенно не интересовало происходящее.

Какое-то время толстяк молчал и даже перестал поглаживать шкатулку. Он выпятил губы, будто подыскивал нужные слова или ждал, что их произнесет их пленник, если, конечно, осмелится это сделать.

— Что с остальными? — не повышая голоса, так же спокойно повторил главный.

— Они устояли… — с трудом выдавил толстый, и Фарри заметил, как напряглись его пухлые руки, лежащие на крышке шкатулки.

— Да. Эти тэссы, — просто обронил главарь, однако Фарри понял, судя по его напряжению и страху, что толстяк стал менее самоуверенным и даже вздрогнул.

— Считается, что они обладают чем-то большим, нежели просто опытом, — после непродолжительной паузы продолжал главный. — Как, по-твоему, они способны уживаться веками по планетарному времени с завистливыми и трусливыми лордами Йиктора?

— У нас не было ничего для проверки, — произнес толстяк, словно оправдываясь перед своим командиром. — А наш материал…

— Был такой, как этот? — презрительно промолвил лидер, указывая на Фарри.

— Он все время находился с ними, — осмелился вмешаться в разговор Куанхи.

— Они собирают необычные формы жизни для демонстраций, не так ли? Так ответь, что они могли отыскать более необычное, чем этот кусок дерьма? Ты… — он пронзил Фарри взглядом. — Какое отношение ты имеешь к этим тэссам?

Перед тем как ответить, Фарри дважды пришлось облизать пересохшие губы.

— Я помогал им с животными, благородный лорд, — прошептал он.

— Помогал? Или был одним из этих животных? А знаешь ли ты, что теперь тэссы считают себя выше нас?

— Коммандер, — снова осмелился вмешаться в разговор Куанхи. — Он помогал им отводить их на корабль…

Из уст главного вырвался один-единственный смешок, что более напоминало проклятье.

— Да-а, действительно, у нас могущественный пленник. Интересно, что тебе известно о его участии в этом деле.

— Коммандер, — снова заговорил Куанхи. — Он способен разговаривать при помощи мыслей, как и те остальные.

— Да, ты это уже говорил мне несколько раз. Что ж, отребье, посмотрим, удастся ли твоей кривой башке прочесть то, о чем я думаю.

— Вы защищены полем, благородный лорд, — ответил Фарри, и это было правдой.

— Совершенно верно — защищен. Но ведь и те двое на вашем корабле, что угодили в ловушку тэссов, тоже были защищены. Тем не менее, поскольку ты не тэсс, нам не понадобится принимать мер предосторожностей, чтобы заставить тебя замолчать. Но не это самое главное. Найди своих друзей — твоих хозяев — к какому бы народу ты не принадлежал — и попроси, чтобы они пришли тебе на помощь. Могу побиться об заклад, что на твой призыв никто не откликнется, но всегда остается надежда, что эти тэссы так смехотворно заботятся о своих — даже о своих животных. Итак, — он слегка перегнулся через стол и пристально посмотрел на Фарри. — Ты расскажешь нам все, что тебе известно, данг, о деле, которое привело сюда твоих хозяев. Зачем Ворланд и женщина прилетели сюда?

— Я не знаю.

Едва Фарри произнес эти слова, как получил жестокую оплеуху от Куанхи. От удара он перелетел через стол и свалился на пол.

— Позвольте, я поджарю ему палец, коммандер. Может быть, такое напоминание…

Человек, сидящий за столом, вскинул руку, и все присутствующие мгновенно замолчали. Сейчас Фарри не мог прочитать их мысли, но отчетливо ощущал все их эмоции. А от Куанхи исходили волны страха.

— Данг, тебе известно, чем занимаются тэссы? — спросил его тихий и ровный голос лидера. — Они превращают народ — людей — в животных, а животных — в людей. Неужели ты хочешь очутиться в грязной конуре, весь облепленный блохами, отвечай, недоносок?!

Он стал рассказывать об отвратительном зловонном комке плоти, по которому ползают и кусают злобные маленькие существа; и в его глазах стояло такое омерзение, как будто он увидел все несчастья и беды одновременно. Фарри дрожал от страха. Не то чтобы он верил в то, что тэссы могут так обращаться с ними или еще с кем-либо, однако, когда он представил себе это несчастное существо, ему стало очень скверно.

Очевидно, его дрожь сообщила им, как сильно он испугался. Но как они ошибались! Быть животным — ловким, красивым, изящным, как Йяз, или сильным и храбрым, как Бохор! Для него, данга, это было просто мечтою! Как бы он хотел превратиться в кого-нибудь из них!

— Вижу, ты понял меня. Теперь-то ты хоть понимаешь, что они не станут держать у себя такого урода, как ты? Очень скоро ты очутишься в клетке, а твое тело будет покрыто шерстью или перьями. Итак, я спрашиваю тебя еще раз: зачем сюда прибыли Ворланд и эта женщина? У тэссов нет кораблей, а тот корабль, на котором они доставили тебя, слишком мал, чтобы перевозить большое количество всякой живности. Разве что нескольких добровольцев. И они могут создать нам проблемы. Впрочем, небольшие проблемы. Они когда-нибудь упоминали при тебе о планете Сехмет, а, горбун?

Фарри задумался. Он мог бы отлично притвориться, что страшно испугался превращения в животное, и поэтому никак не может ответить. Да и что он мог им ответить, по правде говоря? Ведь он и вправду не знал, зачем они прилетели на Йиктор — если не считать, что этого очень хотела леди Майлин. Ею двигало нестерпимое желание оказаться здесь, когда на небе появится луна с тремя кольцами. Потому что это имело какое-то отношение к ее чудодейственным способностям. Он понимал, что ему надо думать быстрее, чем когда-либо прежде. Надо положить на одну чашу весов настоящий факт, а на другую — всего лишь гипотезу. И продумать, что перевесит.

— Они только сказали, что обнаружили там какую-то очень важную находку, и что они имеют к ней какое-то отношение. И еще они сказали, что это было в прошлом. Честно говоря, они очень мало распространялись об этом.

— То, что имеет отношение к прошлому, очень хорошо подходит и к будущему, которое наступило теперь. Да, на Сехмете было кое-что обнаружено, и эти двое приложили к этому руку. — Хотя выражение лица коммандера говорило о некоторой усталости, теперь в его голосе ощущался не страх, а скорее гнев.

— Я же сказал — ты читаешь мысли, — проговорил главный, слегка наклоняясь и глядя в лицо Фарри, находящееся всего в нескольких дюймах над столом. — Поэтому ты смог узнать то, о чем они не говорили. А теперь рассказывай об этом!

Горбун отрицательно покачал головой.

— Благородный лорд, они способны закрывать мысли в любой момент, поскольку они, как и вы, защищены полями. Я мог прочитать только то, что они хотели мне сообщить. Судя по всему, они решили, что мне не следует знать многого.

Очень долго собеседник Фарри просто рассматривал его. Его темные глаза не выражали ничего, и казалось, что они принадлежат мертвецу. Создавалось впечатление, что командир людей Гильдии мог в любой момент закрыть их своего рода ставнями.

— Это почти правда, данг. Только я не могу быть уверенным в этом, ты понял? Когда сюда прибудет Исфахан с рейдером, нам надо будет кое-что проверить. Еще не нашлось ни одного человеческого существа, которому удалось бы скрыть от него свои мысли. Посему ты некоторое время будешь пользоваться нашим гостеприимством. Если желаешь побеседовать со своими друзьями… Фарри уже вынес про себя решение, наверное, самое удачное в своей жизни.

— Благородный господин, можно мне не присутствовать, когда потребуется вот это? — и он указал на шкатулку, ревниво оберегаемую толстяком. — Когда вы меня поймали, они спаслись каким-то своим способом. Поэтому почему я должен верить, что их теперь волнует, что случилось с таким, как я?

— И снова правда. Тэссы не сражаются. Они не защищались, даже когда на них нападали, а всегда отступали. И они не бросятся очертя голову сюда, чтобы спасать такого, как ты — бесформенный кусок плоти из сточной канавы, который они прихватили с собой просто ради эксперимента.

Наверное, это и было правдой. Теперь, когда лорд Крип и леди Майлин от него далеко, как он мог быть уверен, что это не так? Ему всего лишь надо как следует посмотреть на себя и принять эту горькую истину о тех двоих, что его бросили навсегда. Разумеется, на планете Гранта он имел для них какую-то ценность. А кем он считался здесь? Не более чем ничтожный мусор, просто-напросто сметенный, точно метлой, во время их побега, и, естественно, намного меньше заслуживающий их внимания, нежели Йяз или Бохор?

— Я так понимаю, что дал тебе пищу для размышлений, — произнес главный. — Так обдумай же это хорошенько. А теперь отведите его обратно в башню!

Фарри снова возвратили в его узилище, по пути сунув ему в руки комок чего-то очень черствого и фляжку с водой. Он ел очень медленно и осторожно, тщательно прожевывая каждый кусочек, чтобы не сломать себе зубы. Ему стало бы намного легче, если бы в воду подмешали какое-нибудь наркотическое вещество, чем жевать этот крошечный комок неведомой ему питательной субстанции. Однако в его скудной трапезе не могло быть ни снотворного газа, ни чего-либо еще, что смогло бы хоть как-нибудь восстановить его увядшие силы. Ко всему прочему, они, по-видимому, посчитали, что достаточно крепко заперли его в каморке, чтобы принимать хотя бы какие-нибудь меры предосторожности.

Фарри не мог вновь привалиться к стене; он по-прежнему опасался причинить боль своему горбу. Потому он уселся, скрестив ноги в углу, противоположном от двери и попытался сосредоточиться.

Он размышлял о том, чего сумел выудить из откровений лорда Крипа, когда тот рассказывал ему о своем прошлом, и других туманных намеков, которые он запоминал по пути, в число которых входило и то, о чем говорили его нынешние захватчики. Все это Фарри попытался свести воедино. И он пришел к выводу, что все это — взаимосвязано. Имела место какая-то находка — нечто, принадлежащее некогда могущественным Предтечам (которым не имелось равных в отношении оставшихся от них сокровищ, таких, которые Фарри не мог бы представить даже лучших местах), на планете под названием Сехмет. Гильдия решила завладеть сокровищем и, как обычно, стала заниматься грабежом, но Крип Ворланд с леди Майлин каким-то образом сумели помешать ее действиям. Теперь же Гильдия (а Фарри не сомневался, что командир этих людей по своему положению является одним из руководителей Гильдии), имел две причины вновь захватить в свои лапы этих двоих тэссов: во-первых, чтобы другим было неповадно совать нос в дела его могущественной организации, а во-вторых, выяснить у них, есть ли еще какие-нибудь сокровища, которые они скрыли.

Помимо всего прочего Фарри ни секунды не сомневался, что Гильдия постоянно контролировала каждый их шаг для того, чтобы добиться успеха в своих начинаниях, сперва через него, Фарри, а потом — следя за самими тэссами. Ни для кого не было секретом, что Гильдия искала повсюду самое новейшее оружие — а также кое-какое из уже забытого, некогда разработанного исчезнувшими народами и которое тоже можно было весьма эффективно использовать. Кстати, Фарри и угодил к ним в плен именно благодаря такому оружию. А вот лорд Крип все-таки умудрился выстоять против него.

Фарри радовало, что он не представлял для них почти никакого интереса, поэтому они легко могли пустить его в расход. Еще его радовало, что он практически не был посвящен в отдаленные планы тэссов. Конечно, он мог бы бороться и стал бы это делать, проверяя пределы возможности своей воли. Но прекрасно понимал, что в конце концов они выжмут из него все соки, как воду из половой тряпки. Еще они могут использовать его как приманку — это он тоже не стал бы сбрасывать со счетов. И тем не менее он даже не задумывался о том, рискнут ли тэссы проникнуть в самое сердце вражеской территории, чтобы вызволить его отсюда. Да, они хорошо относились к нему, словно он был таким же стройным и высоким, как они сами. Но…

Он медленно поворачивал свою крупную голову из стороны в сторону. Надо выкинуть из головы всякую надежду о спасении. Ему никогда не вырваться из лап Гильдии. Все, что он мог сделать — это отдаться черному потоку страха, обволакивающего его тщедушное тельце со всех сторон и оставаться в таком состоянии до тех пор, пока последний вздох не вырвется из его охрипшего маленького горла. Он почувствовал, как пот скатывался по его щекам, подобно слезам.

У него не было никакого оружия. Даже Тогтора, который мог бы предоставить ему смутную мысленную картину происходящего снаружи. Его руки, тонкие и длинные, являли собой лишь сочленения хрупких костей, которые без труда можно сломать одним-единственным ударом. А они упоминали о лазерных лучах…

Отдыхая, сидя на коленях, он немного вытянул голову вперед. Мысленно он словно бы зализывал свои раны, ощущая, что стал округлым комком искривленных костей и нежной плоти, открытых для любого нападения, которое можно было ожидать в любую секунду. Однако его разум?.. Он был готов обнаружить любое зло, когда искал, посылая вперед тончайшую вопрошающую нити мысли.

И уже в который раз его послание натыкалось на тьму и пустоту. Он знал, что ее создает человек, оснащенный специальным защитным щитом. Так что у Фарри не было никакой возможности связаться с кем-нибудь из своих друзей. Но вот он отыскал искорку мысли — смутную, плохо различимую, состоящую скорее из одних эмоций, и эти эмоции состояли главным образом из голода, в основе которого лежал изнурительный страх.

Фарри засек какую-то особь, подобную тем мелким паразитам, что встречались в обитаемых зданиях Приграничья. Он имел совсем ограниченный разум, и уж, конечно, не защищенный специальным полем. Фарри не видел от этого никакой помощи, насколько это существо было мало — оно передвигалось по темному узкому проходу среди этих стен. Однако мысленно он двинулся за ним, начав очень медленно посылать ощущение невыносимого голода, которое хотел навязать этому существу.

Голод… как часто Фарри испытывал его в прошлом! Поэтому ему не составляло никакого труда думать о голоде — и внушить его стремительно скользящему внутри стены существу. В смутном сумраке перехода брезжил слабый свет; должно быть охотник приближался к какому-то выходу наружу. Голод! Таким же способом он, бывало, управлял Тоггором, единственной нуждою — голодом!

Наконец существо выбралось из стены на свет. Однако изображение было настолько неясным, что Фарри не смог бы точно определить, где оно находилось: внутри одного из строений или просто на открытом месте. Голод — пища — есть! Он буквально обрушил этот приказ на существо, с такой силой, какую мог вынести его слабый разум.

И тут Фарри подпрыгнул от удивления. И вот теперь — еда — он смог бы уловить каждый нюанс этой еды, великолепной, разрываемой на части, жадно проглатываемой… а потом…

Он ощутил, как его внезапно закрутило, затем он начал падать, и наконец — каким-то непонятным толчком Фарри быстро отбросило назад. Существо, на котором он был мысленным «наездником», почти умирало. Он набрал полные легкие воздуха и изо всех сил сжимал кулаки. Существо испускало дух! Единственное, о чем лишь смог догадаться Фарри — это то, что его «коня» поймали и убили. И все же — до какой-то степени ему удалось добиться успеха — ведь в этих стенах он обнаружил существо, не подвергнутое воздействию поля. И он не только обнаружил его, но даже сумел в некоторой степени использовать его. А там, где нашелся один, может оказаться и больше…

К тому же ему удалось кое-чего добиться: чтобы вступить в ментальный контакт с этим существом, ему не пришлось фокусировать и посылать ему четкий мысленный образ, как это всегда происходило у него с Тоггором. И теперь, крепко зажмурив глаза и свернувшись в плотный калачик, он приступил к следующим поискам.

Из единственного прорубленного в стене окна, расположенного высоко-высоко над его головой, Фарри видел квадратик неба. Что за жизнь протекает там? Наверняка совершенно другая, нежели у людей из Гильдии, бороздящих его на своих флиттерах. Поначалу Фарри даже почти не задумывался о крылатых существах, не говоря уже о том, что при помощи них можно добиться какого-либо успеха. Сперва он почти не обращал внимания на что-то летающее над оконным проемом. Он вообще мало разбирался в птицах. В Приграничье они встречались крайне редко, если не считать некоторых разновидностей, питающихся мертвечиной, оставленной грабителями валяться на грязных дорогах Приграничья.

И все-таки что-то о птицах он знал…

Надо лишь немного поразмыслить! Фарри напряг все свои силы, вспоминая о птицах; он буквально «зарылся» в воспоминания, выискивая нужный ему источник знаний. То, что летало снаружи, оказалось воздушным жителем, какой-то птицей… и снова Фарри ощутил голод и жажду добычи, которые вынудили неизвестное Фарри летающее существо вылететь на охоту. Фарри попытался рассмотреть добычу, но разница в его зрении и зрении птицы были настолько велики или…

Все случилось так, словно кто-то нажал на кнопку. Фарри смог увидеть: расстилающуюся под ним землю, похожую на огромный пол. И еще он увидел здания, возвышающиеся на холме. Они казались темно-серыми пятнами с мерцающими тут и там окнами. Он смог бы…

— Кто?

Голод и жажда охоты прорезали его мысли так же внезапно, как случилась перемена в его видении происходящего.

— Тэссы? — подумал он.

— Тэссы. — Он не смог бы перепутать этот резкий акцент ни с чьим другим. Затем снова последовало единственное слово-вопрос: — Кто?

Фарри мысленно попытался изобразить себя во всем своем бесформенном безобразии, хотя и опасался, что кто-то еще следил за этим мысленным общением.

— Здесь! — но это мысленное послание явилось не от птицы; скорее, это породил его собственный разум, пока он изо всех сил пытался снова связаться с неведомым собеседником.

— Нет! — Он не мог сбрасывать со счетов Гильдию. Они могли быть защищены полями, однако, имея дело с тэссом, они, помимо всего прочего могли получить сигналы предупреждения об опасности, которые выдали бы любое постороннее вторжение, так, как если бы враги захватчиков Фарри ворвались в их ворота.

— Неправда. — Ответ прозвучал настолько уверенно и громко, что Фарри развернулся и быстро посмотрел на дверь, почти не сомневаясь, что эти слова прозвучали намного громче, чем это бывает при телепатическом разговоре. — Ты…

Несколько секунд Фарри не услышал больше ни слова. Затем раздался все тот же голос, произнесший с еще большей резкостью:

— Мы находимся на малоизвестном слое… — и после некоторой паузы, — на неизвестном им. — В этих словах отчетливо прозвучала некая аура восторга. — У них есть свои меры предосторожности, однако они подходят только для таких же умов. Так что они ни о чем не узнают. Итак, что случилось?

— Вы — тэссы, — медленно послал в ответ Фарри. Он просто не мог ошибиться в сходстве этого голоса с теми, что раньше слышал на корабле. — Но как?

— Как? Потому что ты открыт нам, а все остальное закрыто, кроме того мелкого паразита и тех птиц. Кто здесь и какие у них намерения?

Теперь Фарри уже не сомневался, что с ним разговаривал один из четырех, которые присутствовали на суде над леди Майлин на недавнем собрании. Вероятно, именно тот, кто дал ему возможность не слышать нестерпимый плач, издаваемый присутствующим на собрании народом в той огромной зале.

Хотя он желал только то, что хотелось бы леди Майлин — несмотря на то, что тэссы едва ли означали для него больше, чем просто название, — все же он боялся оставаться в руках тех, к кому попал. И он поспешно приказал своим мыслям попытаться возродить в памяти свою встречу с коммандером.

— Итак. — Ответом снова был мысленный голос. — Вероятно, они решили использовать тебя как приманку для какой-то ловушки?

— Которая не сработает, — быстро ответил он. — Кто я такой, чтобы кто-нибудь рисковал ради меня? Но они доставили другие механизмы…

— Механизмы? — переспросил голос, прозвучав, как ругательство. — Они уже осквернили своими флайерами Древнее Место — и теперь пытаются использовать другие вещи. Однако не теряй надежды, малыш. Это говорю тебе я, а ведь что-либо обещать — это всегда трудно, хотя ты недостаточно хорошо знаешь нас, чтобы как следует осознать это. Ты услышишь Песню. Теперь ты пребываешь под волшебным жезлом Певцов, и то, что явится к тебе, также коснется и нас. Ты не забыт. Помни об этом постоянно, и будь стойким, каким был до сих пор!

Голос пропал так же быстро, как и летающее существо, и после этого Фарри почувствовал странное ощущение, словно из него каким-то образом вытянули часть его естества. Но нет, это было не изменение. Он по-прежнему оставался скрюченным и уродливым — отребьем из Приграничья. И он не видел никакой надежды на побег. Как и раньше, он пребывал в своем внутреннем мире, мысли путались у него в голове; а вокруг было ничего.

Тогда он задумался об обещании, если таковое имело место. От леди Майлин?.. он поверил бы в это, не задумываясь, и тотчас же воспрял бы духом. Но обещание от того, кого он не знал?. множество разочарований в прошлом заставляли его сомневаться. Они, конечно, могли захотеть помочь ему, это он допускал. Но то, что они могли бы пойти на все что угодно ради него — в это он как раз не верил. Выходит, ему надо бороться самому. Он подумал о существе, пролезшем сквозь стены… если их там много и если они все смогли бы собраться, чтобы напасть на какие-нибудь пищевые припасы? Какую выгоду он смог бы извлечь из этой стычки? Он понятия не имел об этом, поэтому отбросил такую возможность. По крайней мере у него оставалось то летающее существо, с которым он вступал в контакт — но ведь оно могло быть под полным контролем тэссов и могло больше вообще сюда не вернуться. Вот если с ним был хотя бы Бохор!

Впрочем, даже если бы ему удалось призвать к себе этого гиганта, он сомневался, что ему это поможет. Лазер быстро рассек бы бартла, и тот принял бы мучительную смерть, так и не сумев ему помочь. Фарри снова свернулся в калачик и попытался выбросить из головы все мысли, чтобы хотя бы немного поспать.

Сперва ему казалось, что заснуть невозможно. Его разум постоянно напоминал ему разговор с коммандером и неустанно повторял ему, что он всего лишь — беззащитный пленник. Раньше он множество раз видел во сне ужасы и мучения, и на этот раз выходило все именно так, как в прошлом. Только сейчас эти жуткие картины являлись ему более яркими и живыми, и он видел их настолько отчетливо, что даже дошел до мысли, что это не сон, а разрозненные фрагменты старых воспоминаний, которые, как ему казалось, происходили с ним в далеком прошлом.

Так он лежал, скрючившись, на грязной циновке, как вдруг увидел двоих человек. Один из них был одет в покореженный старый скафандр. И им оказался…

— Ланти, — это имя произнес второй мужчина, причем так, что Фарри показалось, что оно проникло в его спящий мозг. Потом мужчина протянул руку через пыльный стол и схватил Ланти за воротник рубашки, чтобы резко поднять его голову, которая свешивалась бессильно.

Ланти сплюнул на пол уголком рта и поднял глаза. Дышал он прерывисто. Второй человек, который держал его, дважды ударил его по лицу.

— Ты, чертов болван — отвечай! Где вы тогда были на планете?

Однако человек по имени Ланти лишь презрительно хмыкнул, а потом что-то прохрипел. Грязно ругаясь, другой отпустил его, отчего голова Ланти упала вперед на стол. Он с силой двинул кулаком по столешнице, а потом, ухватился за свой жилет и вырвал из него кусок материи. Из этого куска он вытряхнул полоску чего-то блестящего, что тотчас же осветило каморку тусклым мерцающим светом.

Увидев это, Фарри, как во сне сделал небольшое движение вперед, и мужчина мгновенно насторожился, угрожающе посмотрев на него. Выражение его небритого лица было настолько ужасно, что крошечный Фарри издал жалобный крик и согнулся, ожидая жестокого удара.

Так…

Тем не менее, он грезил, ибо ни один из этих разрозненных и неясных обрывков кошмаров, как ему казалось, не происходил наяву.

Глава десятая

Мужчина, сделав неуклюжее движение и навис над Фарри, злобно разглядывая его маленькую фигурку. Между пальцами он по-прежнему сжимал сверкающую полоску, но Фарри не смотрел на нее.

— Отребье, — произнес здоровяк и закатил Фарри затрещину. Хотя удар был не сильнее нанесенного им Ланти, Фарри рухнул ничком лицом прямо в грязный коврик. — Что тебе известно об этом? Тебя же вытащили вместе с ним, поэтому ты должен знать, что эта штука имеет кое-какую ценность. Тебе она знакома?

Фарри ощущал, как в мужчине нарастает жестокость. Он мог без труда переломать ему все кости одной из своих огромных ручищ, а после выбросить на улицу, как кучу ненужного хлама.

— Фар… — он едва не назвал имя, которого не должен был произносить. Ланти ударил бы его опять, если бы он назвал имя. Если этот бандит не ударил бы его первым. — Я… я ничего не знаю, благородный господин, — прохрипел он голосом, больше походящим на шепот.

Тотчас же последовал второй удар, но тут здоровяк явно перестарался, ибо Фарри лишился сознания. Когда он снова очнулся, то был настолько измучен, что любое, даже малейшее движение казалось ему пыткой.

Вокруг серел предрассветный утренний туман, но Ланти по-прежнему лежал, распластавшись, на столе, его лицо было повернуто в сторону, так что Фарри его не видел. Второго мужчины не было. Спустя несколько долгих мгновений, за которые Фарри вновь начал ощущать свои руки и ноги, он стал прислушиваться, ожидая.

Снаружи доносились обычные звуки утра: постанывания просыпающихся, ругательства, шаги людей, направляющихся к своим кораблям, грохот сковородок и бряцанье кружек в трактирах, где продавали всякую еду. Но внутри каморки царила мертвая тишина.

Наконец Фарри пошевелился, и, с трудом приподнявшись на циновке, осмелился добраться до стола. Для Фарри стало даром судьбы, что его главный враг находится в бессознательном состоянии, поэтому он не метнулся в сторону. Он выпрямился настолько, насколько позволял горб, чтобы повнимательнее изучить Ланти. Его оплывшее, обрюзгшее лицо было серым, а выпяченные губы — синими.

Фарри осмелел еще больше и, готовый в любой момент отскочить в сторону, если мужчина очнется, протянул руку вперед, чтобы коснуться бессильно свисающей вниз руки лежащего.

Неужели тот спит? Тело Ланти было холодным. Собрав всю свою храбрость в кулак, Фарри попытался почувствовать состояние Ланти. Ничего! Даже слабого намека на состояние человека, пребывающего в самом глубоком сне. Выходит… Ланти мертв!

А что, если его обнаружат именно сейчас! Фарри поспешно отполз к своему отвратительному убежищу из ковриков и циновок и поспешно соорудил из тряпья и кусков одежды нечто объемное, чтобы создать впечатление лежащей на циновке фигуры. Потом обошел стол вокруг; его маленькая сгорбленная фигурка чем-то походила на пауков, уже успевших облепить недоеденный ломоть хлеба вместе с каким-то длиннохвостым существом, напоминающим угря, которые, не смущаясь его присутствия, продолжали пожирать хлеб. Несмотря на эту гадость, совершенно пустой желудок Фарри страстно желал пищи, поэтому он, разогнав всю эту нечисть, жадно набросился на еду. Затем он внезапно подумал об оружии. Нет, ножны, прикрепленные к ремню Ланти, были пусты. У него уже украли и кинжал и станнер. А ведь единственный шанс Фарри спастись — это сражаться, а потом скрыться в каком-нибудь укромном месте. Он не понимал, почему здоровяк оставил его в каморке, но, по-видимому, удостоверившись в том, что Ланти погиб, оставил его пленника на кое-какое время с ним наедине. В этом районе Приграничья всем было известно, что Фарри — пленник Ланти, и подозрение может пасть на него.

Схватив со стола остатки пищи и зажав их в кулаке, он выскользнул из каморки на рассветную улицу и, выискивая укромные места, устремился прочь из этого единственного места, которое было ему известно на всей планете.

А что, собственно, у него было перед тем, как он оказался на ней, перед Ланти? Когда он пытался вызвать воспоминания, то всегда получалось так, что он встречался с темнотой, как с неотрывной частью своего бесконечно спящего разума… или это смутное видение отделялось какой-то формой смерти: он почти вспомнил, как он видел тот мерцающий предмет, которым размахивал перед его носом здоровяк. Но в этом месте воспоминаний и скрывалась крупная помеха.

Он всегда полагал, что ему нужно было выбраться из того другого мира, и не мог понять, зачем Ланти решил взять с собой такое ничтожное создание, как он. Должно быть, Фарри имел какую-то ценность, помимо своего бесформенного тела. Какую-то ценность помимо…

Фарри очнулся. Несколько секунд он никак не мог взять в толк, где он и что с ним происходит. Эти пронзительно холодные каменные стены, окружающие его… такого не было в Приграничье… значит, осознал он, как следует протерев глаза, все, что с ним случилось, унесло неведомым потоком назад. Обещание, сделанное тэссами, о помощи… Да как он только осмелился рассчитывать на такое?

Он попытался заставить себя забыть об этом навсегда. Те, у кого он сейчас находился в плену, несомненно могли выставить против тэссов такие устройства, которые окажутся им не по зубам. С их-то могуществом управления разумом! Нет, больше он не будет даже думать о них, и тем более — полагаться на обещания.

В окне, высеченном высоко над его головой, Фарри увидел небо и подумал, что давно уже наступило утро. А он тут мучается от голода и жажды. Попросить еды? Это значит, что ему придется постучать в дверь в надежде, что его кто-то услышит… Нет, уж лучше потерпеть, нежели напомнить им о себе.

Как только он принял это прискорбное решение, дверь вдруг отворилась, и в каморку вошел человек в скафандре, но не тот, кого Фарри видел прежде. В левой руке мужчина нес специальные упаковки с провизией, предназначенные для непредвиденных случаев, в правой — сжимал станнер. Он не произнес ни слова, лишь помахал оружием. Фарри тотчас же отступил к противоположной стене и смотрел, как вошедший положил свою ношу и снова удалился. Затем послышался громкий лязг запираемого запора с другой стороны двери.

Провизия являла собой еду и питье. Питье — безвкусная тягучая жидкость, но Фарри понял, что это прибавит ему сил и оживит его, поэтому с жадностью выпил ее до последней капли. Напившись, повертел в руках небольшой контейнер с провизией. И тут он вспомнил совершенно безумные рассказы людей, находившихся сильно под хмельком, например о том, как им удалось использовать что-то в этом роде в качестве оружия, и что он тоже смог бы использовать контейнер, чтобы выбраться из тюрьмы. Только с ним сейчас был не просто рассказ, это было истинной правдой, и Фарри вспомнил, что только один раз видел, что находится за этой дверью, и еще подумал о том, что коммандер хочет его как-то использовать. По крайней мере они собирались оставить его в живых: об этом свидетельствовал тот факт, что ему принесли поесть.

Неужели его хотят использовать как приманку в какой-то ловушке?

Тихо и очень осторожно, словно от этого зависела его жизнь (что и в самом деле было так), Фарри послал мысленный сигнал, но послал его словно в никуда, не нацеливая в конкретное существо, однако изо всех сил стараясь, чтобы сигнал достиг самого низкого уровня, до которого он смог бы добраться. Спустя несколько секунд он обнаружил у стены другого мелкого паразита. Существо спало, однако связаться с ним не составило для Фарри практически никакого труда.

Фарри коснулся сознания паразита, и тот проснулся от того, что Фарри осторожно внушил ему чувство непреодолимого голода. И тотчас же мелкое существо проскользнул в одну из трещин в толстенной стене. Послание, полученное им от Фарри, было неясным, расплывчатым и очень маловыразительным; поэтому поначалу паразит стал пробираться по уже знакомым для своего «гида» проходам, а потом внезапно оказался на открытом пространстве, которое Фарри едва сумел разглядеть. Однако ему вполне было достаточно увидеть какую-то мебель и часть помещения.

Нестерпимое желание голода Фарри умерил при помощи естественной природной осторожности. Когда ему удалось сделать несколько коротких перебежек из одного укрытия в другое, Фарри с трудом сумел увидеть помещение зрением своего «разведчика», разглядев кое-что, что ему удалось определить. У него возникло ощущение сильного тепла, и он подумал, что его «разведчик» сейчас находится очень близко к огню. Несомненно, кто-то собирался готовить себе пищу. Затем последовали неясные вспышки, происхождение которых он так и не понял, однако ощущение осталось прежним. И тогда он решил, что мелкое существо свернулось в каком-то безопасном убежище.

Страх… мощная волна страха охватила весь крошечный чужеродный разум «разведчика», разум, куда более меньший, чем у Тоггора, и к тому же имеющий совершенно другую природу. Тоггор! Если бы он только мог доставить смукса с собой в свое узилище! Та телепатическая связь, которую они использовали раньше, могла бы дать им великолепную возможность воздействовать на это чужеродное существо неведомого для него происхождения, и так бы им, возможно, удалось, выстроить более отчетливую ментальную картину его изысканий. Фарри подумал, где сейчас смукс. И вдруг почему-то его связь с паразитом ослабла, и прежде чем сам осознал это, он послал тонюсенькую мысленную нить, которая, как он прекрасно понимал, не будет уловлена никем. Только вот…

Это произошло!

У Фарри перехватило дыхание из-за внезапного изумления, охватившего все его естество, когда он воспринял знакомый образ смукса. Он был очень смутный, чтобы быть полностью уверенным в успехе, и все-таки он не сомневался в том, что связь состоялась.

Тэссы — или леди Майлин, или лорд Крип — должно быть, находились очень близко, чтобы он смог уловить послание Тоггора, и находились они ближе, чем требовали соображения безопасности. Он попытался использовать Тоггора так же, как использовал для связи общение с птицей.

Если тэсс или его последние компаньоны находились там, ему удалось бы наладить с ними связь… Но там был только смукс. Но при этом Тоггор становился для него все яснее и яснее, как если бы он приближался к этим развалинам, где его враги устроили свой штаб.

Фарри не верил, что смукс совершил такое путешествие по собственной воле. Флиттер улетел слишком далеко, и, бесспорно, у тэссов не имелось подходящего транспортного средства, способного доставить так близко к нему смукса. И все-таки, он не сомневался, что связался именно с разумом Тоггора и…

И его словно бы подпитывали ментально — укрепляли силу его духа. Фарри еще не имел достаточного опыта, не говоря уже о тренировке в пользовании этим даром, чтобы привести в порядок волю и силу, мысленно настраиваясь на очень маленький уровень разума смукса, и потому не смог бы добраться до Тоггора, как это у него получилось с птицей, и все-таки он ощутил внутри все большее и большее тепло. Ему стало понятно, что Тоггор приближается и что скоро он обретет более серьезного союзника, нежели местные твари, которых он не мог даже изобразить.

Фарри уменьшил силу своей телепатической связи. Он ничего не мог с этим поделать, но тем не менее не сбрасывал со счетов тот факт, что вполне возможно, что его враги каким-то образом могли уловить такую связь. Пусть Тоггор держится по возможности в стороне, и тогда он сможет проследить Фарри посредством своего собственного дара, причем не обнаружив своего присутствия владельцами этих проклятых развалин.

Теперь оставалось только ждать. Фарри осознал, какое это напряженное состояние — нетерпеливое ожидание, и как трудно побороть в себе это чувство. Ему так сильно хотелось использовать Тоггора в качестве глаз, чтобы видеть то, что сможет увидеть смукс, чтобы чувствовать то…

Он уселся прямо, насколько ему позволял горб, и в спине снова пробудилась нестерпимая боль — его постоянный спутник за все эти прошедшие дни. Особенно он ощутил ее, когда попытался подняться поближе к окну, которое располагалось слишком высоко для него, чтобы он мог бы в него посмотреть.

Тоггор… Тоггор внезапно испугался.

Он находился — он находился над землей, и у него не было ничего, за что бы он мог покрепче уцепиться — а когда он болтается в воздухе, им нельзя управлять — и громко взывал Фарри о помощи и… освобождении?

Неужели его схватил кто-то из охраны Гильдии? Нет, этот страх исходил не от удерживаемого существа, а скорее от неуправляемого, свободно висящего в воздухе, где не имелось никакой трещинки, чтобы ухватиться за нее коготками.

В воздухе? Неужели его куда-то бросили? Нет, Фарри не чувствовал, чтобы от смукса исходили безнадежности и отчаяние, как если бы тот пребывал в падении, скажем, с одной из этих разрушенных стен. Выходит, он в воздухе, и все же его никто не бросал.

Появилось смутное вертящееся изображение, а потом…

Над единственным окном показалась тень. Птица — или по крайней мере какое-то неведомое существо с перьями — село на каменную стену. И это существо несло извивающийся предмет, привязанный к ее шее веревкой. Смукс постоянно резко двигал головой, чтобы избавиться от веревки. Фарри стоял под окном с поднятыми руками и наконец резким отчаянным движением поймал смукса, который падал прямо на него.

Тело Тоггора обвивала сеть, которую Фарри быстро содрал с него. Как только смукс освободился, он вцепился в переднюю часть его рубахи и стремительно вскочил на свое излюбленное место, за воротник; его глаза на стебельках быстро распространили свой взор на самый свой дальний уровень зрения.

Некоторое время Фарри пытался посылать смуксу мысли, но все послания практически не доходили до цели, ибо Тоггор до сих пор никак не мог отойти от долгого страха пребывания в воздухе. Он еще не пришел в себя после этого необычного путешествия. Однако то, что смукса послали в эту тюрьму, наверняка имело очень веские причины, и тут Фарри осознал, что теперь самое главное — время, то есть, что его друзья не сидели, сложа руки, что что-то делалось, причем делалось как можно быстрее.

Единственный путь из его тюрьмы лежал через окно; и летающее существо, доставившее свою ношу, исчезло.

Горбун снова уселся на корточках в углу каморки, откуда лучше всего была видна дверь, и, осторожно отцепив Тоггора от воротника, поднял его, держа обеими ладонями так, чтобы глаза смукса оказались на одном уровне с его. Так он снова пытался установить с ним телепатический контакт.

На этот раз он добился расплывчатого изображения леди Майлин. Он увидел еще что-то — это Тогтор пытался справиться с какой-то сложной задачей, возложенной на него. Он исследовал это место? Вероятно, неотесанные шершавые камни за окном имели трещины, за которые он мог уцепиться коготками. Как на пути вниз, так и наверх. Фарри осторожно подумал об этом, а потом изобразил мелкого паразиту, с которым контактировал до этого.

Внимание Тоггора незамедлительно сосредоточилось на этой информации. Он поступил точно так же, как когда бросился за своей добычей в гостинице в Приграничье. Здесь он попытался действовать с такой же поспешностью. Однако Фарри ни в коем случае не желал, чтобы Тоггор убежал. Хотя он уже имел связный контакт — или скорее, довольно разрозненный — с обитателем проходов в стенах тюрьмы, он понятия не имел о его размерах или способностях к защите, дарованных от природы. Ведь он мог оказаться не по зубам для смукса.

И все-таки Фарри сразу стало ясно, что Тоггор с ним не согласен.

Жадное стремление истинного охотника к смертельной игре переполняла большую часть разума смукса.

И снова Фарри подобрался поближе к окну, чтобы встать как раз под ним, а смукс сделал то же самое, не отпуская его рубахи. Было ясно, что он не думал о том, чтобы снова воспользоваться этим путем. Тогда что? В стенах этой башни не имелось достаточно широких трещин даже для смукса, а дверь настолько плотно прилегала к полу, что всякий раз, когда ее открывали, она громко скрипела, словно в знак протеста.

Как только Фарри подумал об этом, дверь его камеры отворилась, и снова появился охранник, однако он так и остался стоять на пороге, словно не решаясь войти внутрь каморки. Тоггор молниеносно спрятался в рубашке Фарри, еще до того, как дверь открылась полностью.

Хотя у охранника имелся станнер, он не принес с собой еды, а только поманил Фарри к себе, и горбун повиновался. Он предчувствовал, что коммандер вызовет его еще на один допрос, который, вероятно, не принесет ему ничего хорошего. Значит, где-то по пути к коммандеру ему нужно выпустить смукса. Поэтому он брел, еле передвигая ноги, опустив голову, как человек с полностью сломленный духом и уже не имеющий никаких видов на будущее.

Охранник жестом указал ему спуститься по полуразрушенной лестнице с осыпающимися ступенями, и Фарри покорнодвигался вниз. Он чувствовал только Тоггора возле воротника рубахи и всем сердцем надеялся, что охранник не заметит никакого шевеления смукса.

К счастью место было достаточно темным и полным всяческих закоулков, которые на этот раз выглядели довольно многообещающими для затеи Фарри насчет Тоггора. Он чувствовал, как смукс быстро пробрался к нему в рукав, и поэтому вяло опустил руку, чтобы она висела, как плеть. При этом он изо всех сил старался не вздрагивать, когда когтистая лапка впивалась ему в плоть, чтобы спуститься пониже.

Спустившись на самый нижний этаж, охранник проговорил на торговом жаргоне:

— А теперь жди, ты, ублюдок!

Сделав вид, что он безумно устал и ослаб, Фарри прислонился к стене, опустив руку со смуксом в рукаве вниз. Коготки по-прежнему передвигались из одного места в другое. Фарри надеялся лишь на то, что на рубахе не будет видно яда, случайно просочившегося из острых когтей смукса. Затем он почувствовал, что Тоггор ослабил контакт, потом и вовсе потерял его, а вскоре до него донесся еле слышный мягкий звук — смукс спрыгнул ему на ногу и исчез во тьме.

Фарри не рискнул проследить, куда отправился его маленький друг. Тем более, что вокруг царила кромешная тьма. Охранник поднес свободную руку к губам и произнес в специально установленный в стене диск пароль. Спустя несколько секунд он снова жестом указал горбуну идти вперед, и Фарри пришлось следовать за ним, предоставив Тоггора самому себе. В эти роковые мгновения он даже не сумел внушить смуксу, что от него необходимо. Однако, вполне вероятно, что те, кто послали Тоггора к Фарри, уже сделали это.

Они вышли за дверь. Солнечный свет настолько ослепил Фарри, долго просидевшего в полумраке темницы, что он чуть не ослеп.

— Вперед, кусок дерьма! — приказали Фарри, и он почувствовал, как прямо в горб уперлось дуло станнера. Он ощутил такую боль, что невольно прикусил губы, чтобы пронзительно не закричать. С каждым днем его горб становился все болезненней. Фарри подумал, а началась ли у него какая-нибудь неведомая ему болезнь. Так он с трудом проделал несколько шагов, прежде чем сумел сдержать приливы боли, а затем пошел, как мог, в том направлении, что указывал ему охранник.

Впереди возвышалась одинокая башня, ничем не связанная с остальными строениями развалин. Большинство зданий, мимо которых они проходили, давным-давно лишились крыш, а у некоторых даже недоставало половины этажей, по-видимому, разрушенных ветрами и бурями. Только башня, к которой они направлялись, оставалась целой и невредимой. Возле двери Фарри увидел небольшое скопление людей. Он насчитал пять человек. Однако у него не было возможности узнать, сколько всего врагов нашли себе убежище в этом странном месте.

— Вот и тебе привалило немного счастья, Джат! — воскликнул один из сидящих. Двое из мужчин играли в «кинь и подбрось» черными и белыми фишками. Тот, который произнес эти слова при виде Фарри, подался вперед, вытянув свой крепкий указательный палец.

Горбун попытался уклониться от прикосновения, ибо теперь хорошо понимал, что ему лучше держаться подальше от людей, когда его горб стал таким чувствительным. Зная, что прикосновение к горбу приносит удачу, они могли сделать из этого суеверия пытку для него. Но он стоически вытерпел похлопывания по согбенной спине, даже не выказывая, насколько ему больно.

— Счастье привалит всем нам, если нам оно нужно! — заметил один из зевак. — А оно нам нужно, это уж точно!

— Ты губищи-то не раскатывай, Дейт, — грубо сказал ему охранник Фарри. — Лучше смотри, чтобы тебя не услышал босс.

— Я подписался на службу, а не на то, чтобы сидеть на этих чертовых камнях… кстати, как и мы все.

— Мы все служим, — отозвался охранник, — и никуда ты не денешься. Пока он не прикажет, — и он ткнул указательным пальцем на дверь, находящуюся прямо за его спиной.

— Ну, шевелись! — И снова мучительный пинок, но на этот раз по руке, и это показалось Фарри пустяком по сравнению с предыдущими издевательствами. Фарри очутился внутри здания. И снова его изумило обилие ковров, которыми были устланы все полы, гобелены на стенах, а также разнообразные изображения не такой уж суровой жизни, которую их босс создал для своего комфорта и удобства его окружения.

На этот — второй — раз за столом сидели двое: мужчина в униформе и еще такой, который был настолько толст, что его бока буквально свисали из кресла. Судя по его виду, он строил из себя значительное лицо; коммандер же вел себя более непринужденно, он сидел, покуривая душистую сигарету, ароматный дым которой боролся с затхлым запахом древнего помещения.

Когда Фарри вошел, никто из сидящих не обратил на него никакого внимания. Фарри с охранником остановились рядом спинами к стене и стояли так до тех пор, пока толстяк не сделал нетерпеливое движение в сторону экрана слежения.

— Согласно донесению, звукопоглотителя здесь нет, но все сказанное здесь не дойдет до долины.

— Никогда, — заметил его компаньон. — У этих тэссов есть свои защитные устройства…

Толстяк капризно выпятил губы.

— Да что может засечь следящее устройство, установленное столь далеко? — Он сложил вместе большой и указательные пальцы и щелкнул ими прямо напротив следящего экрана.

— Мы еще увидим, насколько оно эффективно. — Коммандер сделал глубокую затяжку, затем выпустил огромный клуб голубоватого дыма. — Не так ли, отребье? — Его голос мгновенно лишился спокойной ленивой интонации, и теперь он рявкал, как может рявкать только лидер, отдающий приказ и ожидающий, что его немедленно исполнят.

Фарри с трудом сумел взять себя в руки, чтобы держаться стойко. Он боялся и ненавидел Расстифа, но это чувство было сущим пустяком по сравнению с тем, которое вызывал у него этот человек. За произнесенными только что словами он ощущал явную угрозу, которая ударила словно хлыст.

— Я не знаю, на что способны тэссы. — Фарри сказал правду, но опасался, что ее не примут.

— И все же ты путешествовал вместе с ними, ты был в их долине, закрытой для посторонних. А они не пускают туда никого, если не уверены, что этот человек на их стороне. Или ты образчик настолько слабой и ничтожной твари, что они относятся к тебе, как к одному из своих «малышей» — тем самым животным, которых они собирают вокруг себя, меняясь с ними местами? Так кто же ты, отребье, человек или зверь? Возможно, они уже поработали над тобой при помощи своей воли, и скоро у тебя вырастут когти и клыки. И все-таки я не верю этому… пока.

Толстяк, отведя взгляд от следящего устройства, уставился на Фарри.

— Добейся от него правды, — угрюмо произнес он. — Надо проверить его!

Фарри понимал, что это означало, и ему понадобилось великое мужество, чтобы удержать себя в руках и не затрепетать и не заорать от ужаса. Они намеревались принудительно испробовать на нем один из своих механизмов, который сразу выдаст любое его желание и выудит из него любую информацию, которую ему хотелось бы скрыть.

— Очень хорошо. По крайней мере, все станет ясно. Зачем ты понадобился тэссам, отребье? На тебя же смотреть тошно, до того ты жалкий образец! Но, возможно, для тех, кто находится в очень близких отношениях с животными, твое уродство не имеет особого значения. Вот мы и поглядим.

С этими словами босс взмахнул рукой, и не успел Фарри пошевелиться, как охранник сгреб его за рубашку, как раз в том месте, где его горб был наиболее чувствителен к боли, и потащил куда-то, несмотря на отчаянные стоны своей жертвы. Его резко развернули вправо и толкнули в кресло, которое подкатил другой охранник.

Один из них жестоко держал его голову под самым неестественным углом, в то время как другой грубо нацепил ему на лоб серебряный обруч, от которого во все стороны разбегались проводки, теряющиеся где-то над головой Фарри. Он не мог даже пошевелить головой, не говоря уже о том, чтобы приподнять ее, чтобы посмотреть, где заканчиваются провода. И вот теперь он стал пленником силы, которой боялся все сильнее и сильнее, при этом прекрасно сознавая, что ему уже ничего не поможет.

— Как тебя зовут?

Допрашивал толстяк.

— Фарри.

— Фарри? — На лице коммандера появилась недовольная морщинка, словно они вместе пытались ухватить нить воспоминаний.

— Кто ты?

— Горбун. — Он ответил правдиво, стараясь проверить, сумеет ли настолько ограничить их осведомленность, чтобы выиграть для себя хотя бы несколько очков.

— А что еще? — поинтересовался коммандер, слегка наклоняясь к нему через стол. Он прицелился в Фарри кончиком своей сигареты, словно хотел использовать ее, как лазер, чтобы после вместе с окурком отправить свою жертву в мусорное ведро.

— Фарри. — Это тоже было правдой. Он твердо придерживался мысли, что если будет ограничиваться прямыми ответами на поставленные вопросы, то, возможно, в итоге не станет предателем.

— Ты родился в Приграничье?

— Не знаю. — И снова правда, а они не смогут узнать это ниоткуда, поскольку он сам толком не знал, где появился на свет.

— Человек всегда знает, где он родился, если он не идиот, — презрительно проговорил толстяк. — А мы не верим, что ты идиот.

— Тогда почему ты сказал, что не знаешь, где родился? — ровно произнес коммандер, не выказывая никакого раздражения, как это только что сделал толстяк, хотя именно он был самым опасным из этой парочки, а Фарри понял это с самого начала.

— Я не могу вспомнить.

— У тебя, что, стирали память? — Теперь коммандер пристально смотрел уже не на Фарри, а поверх его головы, где он мог видеть, правду ли ему сообщают или ложь.

Стирание памяти — для этого должны иметься определенные причины. Было ли правдой то, что ему не пришлось сталкиваться с подобной процедурой в течение всей его жизни в Приграничье?

— Я не знаю.

— Что ты помнишь первым? — к коммандеру вернулся его мягкий, приятный голос.

Поскольку на этот раз Фарри не рискнул бы даже попытаться пойти на любой обман, он рассказал, что привиделось ему во сне — смерть Ланти и побег из каменных джунглей Приграничья.

Глава одиннадцатая

— Ланти, — повторил ведущий допрос. Он взглянул на толстяка, который по-прежнему водил пальцами по краям экрана системы слежения. Тот лишь пожал плечами.

— Кто может знать, чего он хотел? Чужая душа — потемки.

— У него была цель…

— Разве у нас всех нет цели, разве что нам вычистили бы разум? Может быть, речь идет о чьем-то похищении?

— Как можно даже предположить, что такое, — коммандер указал на Фарри, — имеет какую-то ценность и кто-то будет из-за него волноваться? На любом рынке за него дадут не больше медного гроша, Сальв. Если, конечно, ему не известно что-то. Не известно чего-то о том, что мы отобрали у Ланти — или, по крайней мере, он знает о… о том, что это было?

— Я не знаю, — проговорил Фарри.

— Ах, ты не знаешь! — передразнил его Сальв противным голосом, напоминающим крик попугая. — А вот мне почему-то кажется, что ты знаешь. Очень мало, но знаешь, разве не так? Почему Ворланд и эта женщина взяли тебя с собой?

Почему они это сделали? Потому что он мог мысленно разговаривать со смуксом? Если удастся, он ни в коем случае не должен упоминать о Тоггоре.

— Расстиф имел дела с дикими животными. Тэссы же отыскивали их, а потом обнаружилось, что я способен вступать с некоторыми из них в телепатический контакт.

— Гм. Возможно, это довольно веская причина для тэссов, — произнес коммандер, проведя ногтем большого пальца по подбородку. — Известно, что эта женщина некогда устраивала представления с дрессированными животными — и ни для кого не секрет, что время от времени они обменивались телами, как это она делала на Сехмете.

Жирные руки Сальва внезапно застыли на месте.

— А этот? — он приподнял тройной подбородок в сторону Фарри.

— Нет, тогда бы «опросник» сообщил бы нам об этом. Они обещали тебе новое тело, покрытое мехом, а, отребье?

— Нет.

— Но ведь ты имел дело с животными, ведь так? И ты по-прежнему человек до восьмого пункта… — коммандер перевел взгляд с лица Фарри на какую-то точку, висящую над ним — по-видимому, на индикатор механизма правды.

«Человек до восьмого пункта». Фарри услышал эти слова достаточно отчетливо. Выходит, он не человек до десятого пункта, не говоря уже о том, что он — полностью человеческое существо! Он посмотрел на свои тонкие руки с когтями и зеленоватую кожу, покрывавшую его тело. Значит, он не просто уродец человеческого рода, а что-то еще… вероятно, именно поэтому с ним дружат только Йяз с Тоггором! Он задумался об этом и вздрогнул. Возможно, для тэссов он не так уж и отличался от Йяз и Бохора.

Он попытался слегка выпрямиться, и тотчас же горб пронзила нестерпимая боль. Вот теперь-то самое время задать ему самый главный и важный вопрос: «Кто же он?»

— Зачем они вернулись на Йиктор? Разве женщина не находилась в изгнании? — продолжил свой допрос Сальв.

— Она мне об этом ничего не говорила. — Правда, опять правда. Лорд Крип разговаривал с ним, но он практически ничего не слышал от самой леди.

Коммандер с толстяком пристально смотрели на пункт над его головой, а спустя несколько секунд коммандер слегка нахмурился.

— Что они рассказывали о Сехмете? — резко спросил он.

— Что они помогли отыскать место Предтеч — какое-то бесценное сокровище, — и что этим сорвали какие-то планы людей из Гильдии.

— И больше ничего?

— Ничего, — поспешно ответил Фарри.

— Ага. — Коммандер взял трубку, лежащую перед ним на столе, и положил ее рядом со своим сигаретой. Затем нацелился ею в Фарри, и горбун издал пронзительный крик: ибо он почти не смог дышать, когда боль, подобно разъедающей кожу кислоте, пронзила все его естество.

— Что они говорили о Сехмете? И на этот раз говори правду…

— Только то, что леди Майлин теперь носит тело, в котором она пребывает и сейчас… что она разрушила нечто необычное, и что это не из плоти и крови. — Фарри не мог понять ничего важного в этих словах, но это было остатками правды о прошлом… что-то такое, о чем те двое прекрасно знали, и таким образом они могли проверить его слова.

— Вот видишь, ты можешь кое-что вспомнить, если тебя как следует «встряхнуть», — усмехнулся коммандер. — Поэтому больше не играй со мной. Итак, леди Майлин с Ворландом возвратились сюда, чтобы собрать силы для каких-то поисков, надеясь или зная, что им будет продолжать везти, как и раньше?

— Я не знаю. Они говорили что-то о трех кольцах и силе…

— Нам прекрасно известен этот вздор о трех кольцах, отребье. Знаем мы и о том, что тэссы обладают неким своим могуществом. А эта Майлин обладает чем-нибудь еще, не так ли?

Он с ухмылкой поигрывал своим орудием пытки, время от времени поглядывая то на Фарри, то на то, что находилось у него над головой.

— Я не знаю, — с трудом вымолвил Фарри, пытаясь выдержать следующий удар, приносящий ему нестерпимую боль, от которой все его тело сотрясалось. Хмурые морщины на лице коммандера разгладились.

— Похоже, тебе и вправду известно слишком мало для наших целей. Давай-ка теперь вернемся к вопросу о Ланти.

Какой-то момент Фарри показалось, что Сальв собрался возразить, но если он и не соглашался со своим компаньоном, то не высказал это вслух.

— Кем был Ланти?

И снова Фарри поведал им историю из своего первого воспоминания — об астронавте, который умер, по-видимому, слишком много выпив, и тем самым выпустил его на свободу.

Коммандер затушил душистую сигарету.

— Иными словами, отребье, о том, что могло сослужить бы нам службу, тебе известно или слишком мало, или вовсе ничего. Так с какой стати нам оставлять тебя в живых?

Фарри даже не попытался ответить. В нем по-прежнему теплилась искорка веры, не позволявшая ему падать духом и хныкать в Приграничье, и которая, даже несмотря на страдания, теперь удерживала его от крика боли. Интересно, был ли он человеком только до восьмого пункта? Он мог бы доказать, что его род, чем он ни был, тоже имеет хоть капельку храбрости.

Сальв снова провел жирными пальцами-сардельками по краю следящего устройства.

— Он не стоит и двух медных грошей… да что там говорить — он не стоит даже одного деревянного ингуава!

— Возможно, сам он ничего не стоит. Но как приманка… да, да, приманка. Они уже высылали сюда свои летающие глаза. Может быть, нам стоит подержать его здесь подольше.

Он щелкнул пальцами, и охранник, надевавший на голову Фарри браслет, быстро подошел к Фарри и грубо сорвал с его головы устройство, причинявшее бедняге невыносимую боль.

— В башню его, — приказал коммандер. — А ты, Сальв, следи за наблюдательным устройством. Если они придут на выручку этому бесполезному ублюдку, то мы по крайней мере сразу же узнаем, когда они окажутся за пределами своих непроницаемых стен. Убежден, что они не останутся там навеки.

— Но время… — начал было толстяк.

— Время течет само собой. Мы не можем ни запустить его вперед, ни оттянуть назад. Они зависят от третьего кольца своей луны. Возможно, это лишь суеверие, но я склонен полагать, что тут таится нечто большее, поскольку тэссы явно обеспокоены. Помни, у них очень древние корни, и они обитали в этих краях еще до того, как здесь возникли первые лорды, чтобы присвоить себе эти земли.

— Да они давным-давно выродились и…

— Нет! — решительно покачал головой коммандер. — Не делай типичной ошибки, типичной для тех, кто ни разу не путешествовал по Вселенной, Сальв. Ты должен это знать, причем, возможно, лучше меня. То, что эти люди не строят города и не искушаются различными товарами, еще не значит, что они примитивны. Я много слышал о тэссах — и не верю, что они пребывают в упадке. Скорее, они нашли совершенно иной способ жизни и сделали это благодаря своему же мужественному выбору.

Фарри грубо схватили за руку, так, что он чуть не упал, и он с трудом удерживал равновесие, когда его выводили из комнаты и волокли по разбитой брусчатке внутреннего двора. Они ничего не узнали от него о тэссах, а какую пользу им принес подробный рассказ о Ланти, Фарри не понимал. Он не рискнул попытаться связаться с Тоггором, ибо Сальв, вероятно, мог засечь его. Фарри слышал слишком много рассказов о превосходном оборудовании Гильдии, которым Сальв мог воспользоваться в любую минуту. Но какая польза от того, что смукс на свободе в этом проклятом месте, когда сам Фарри даже не может связаться с ним?

Вскоре он вновь очутился на верхнем этаже башни. Фарри швырнули в угол, и дверь с лязгом захлопнулась. Он уселся и попытался полностью сосредоточить свои мысли на Тоггоре. Бесспорно, это крошечное создание не сможет отпереть засов, и, к превеликому сожалению, он не может призвать к себе на помощь бартла.

Он снова скорчился, положив руки на колени, и продолжал размышлять — не о тэссах, лорде Крипе или леди Майлин, а о своем отчетливом, словно наяву, сне прошлой ночью и об Ланти, а также о том, кем или чем он мог оказаться.

Так называемая шкала «человек — человеческое существо — чужак», была разработана очень давно. Существа, определяемые, как чужаки, зачастую имели способности, которые не смог бы понять даже тот, кто обладал самыми высокими качествами — «человек». Но вот… Восьмой пункт — в чем же он заключается? Что подразумевает? Что-то, касающееся формы его тела: у него было две ноги, две руки, голова и тело человекоподобного существа или, попросту — гуманоида. Он мог бы с таким же успехом, как и чужак, быть «человеком»-инвалидом. Его кожа имела зеленоватый оттенок, но это ведь ничего не значило, ибо тэссы имели белую кожу и волосы, а кожа тех двоих, что допрашивали его, потемнела от длительных космических перелетов, а волосы их были темные. Ему доводилось видеть «людей» с двумя парами рук, закатан с чешуйчатой кожей и «жабо» на шее, как у ящериц, саларики с мягким приятным на ощупь мехом и чертами «лиц» смахивающими на кошачьи. Очень разные расы путешествовали через космическое пространство, и никто не возмущался по поводу их различий.

Однако за все свое пребывание в Приграничье Фарри ни разу не встречал кого-либо с таким согбенным телом, как у него. Зачем он понадобился Ланти? Он был уверен, что прибыл с ним с удаленной планеты и что имел какую-то важность для планов Ланти, прежде чем астронавт настолько пропитался хмельным соком, что его мозг превратился в кашу. Значит, если Фарри однажды имел какое-то важное значение…

И он проболтался об этом Гильдии!

Фарри сел, постанывая от боли в спине. Его утешало одно: что ему не придется стыдиться того, что он во многом раскрылся перед своими «следователями». Он не думал, что им удалось вытянуть из него какую-либо важную информацию, но, тем не менее, беспокоился. Гильдия была хорошо известна тем, что способна выудить для себя выгоду из любого, самого незначительного намека или неосторожно оброненного слова. Что же даст им его рассказ о Ланти, поведанный, когда коммандер навел на него ту ужасную трубку, которую он с такой любовью показывал Фарри?

Фарри не сомневался, что все, рассказанное им при допросу у босса, зафиксировано и отправлено в соответствующие инстанции. Может статься, что они явятся за ним снова. Они вполне могли применить «распечатывание» мозгов — несмотря на то, что это означало бы его смерть. Что же ему предпринять, кроме как рассказать правду, вероятно, еще более опасную, чем он мог себе вообразить?

Никогда еще, даже проживая в Приграничье, Фарри не ощущал себя настолько беспомощным. Там всегда могла найтись возможность к уклонению и побегу. Он мог где-нибудь скрыться, в конце концов! Теперь же он находился в ловушке, и даже если каким-то чудом ему удастся связаться через Тоггора с тэссами, это почти ничего не давало. Точнее, ничего ему не давало. Осмелится ли он связаться со смуксом теперь? Или коммандер с Сальвом накрыли все это место защитным «одеялом», способным улавливать любую телепатическую активность? Если они защищены специальными полями друг от друга, то, что там говорить о посторонних? Фарри не сомневался, что они приготовились к такому повороту событий.

В таком случае они смогут прочитать все его мысли, как и мысли того, с кем он свяжется. Для этого у них может быть следящее устройство, столь же непонятное ему, как и устройство, применявшееся при допросе. Если так, то они просто будут ожидать… вот только чего?

В первую очередь, несомненно, тэссов. Поскольку те сумели справиться с приборами, контролирующими мозговую деятельность, люди из Гильдии решат, что Фарри обязательно попытается связаться со своими компаньонами, чтобы обратиться к ним за помощью. Итак… Тоггора использовать нельзя! Что же касается тэссов, можно выстроить серию мыслей о некотором воображаемом действии, которое они замышляют при помощи тех, кто находится под луною с тремя кольцами!

Он еще ни разу не задумывался об этом. О существовании ложного мышления, о том, что произойдет нечто воображаемое и кажущееся правдой, а на самом деле это окажется хитроумным обманом, воспринятым как правду. Если такое возможно в случае с тэссами, то это же было возможно и в случае с Ланти.

Итак, сначала тэссы. Да. Определенный приказ его мышлению. Медленно, тщательно и гипотетически, он начал выстраивать мысленное изображение леди Майлин — как она управляет телом животного — к этому он добавил все, что знал о животных, не только о Бохоре, который превосходно служил им на борту корабля, но и о других — таких, которых он видел в клетках у Расстифа, а некоторые были целиком созданы его воображением, причем он сделал их настолько чудовищными и свирепыми, насколько это ему удалось. Потом он подумал о том, как леди советуется с тэссами и с животными.

Итак — леди Майлин держала совет со своими косматыми, чешуйчатыми и крылатыми — войсками. Они собрались бы ночью, безусловно — ночью. Фарри сидел на корточках, закрыв глаза и полностью сосредоточившись на этом мысленном изображении того, что, как он предполагал, следовало ожидать. Но тут его сосредоточенность прервал резкий звук, и, посмотрев вверх, Фарри увидел коготь, высовывающийся из окна наверху, словно какой-то шип или крючок на камне. С огромным трудом он попытался выбросить из головы все мысли о Тоггоре — о Тоггоре, который был здесь — однако потом передумал и представил, что Тоггор здесь в двадцать раз большего размера: то, что он видел в своем воображении, было с такими огромными когтями, что его можно было считать противником, заслуживающим особого внимания. Этого Тоггора можно использовать как угрозу всей операции Гильдии — пока все его ухищрения не раскусят.

Теперь он открыл свой мозг Тоггору, и тотчас же между ними прошло обычное смутное сообщение в ту и другую сторону. Смукс исследовал самые нижние подступы к башне, не упуская и все, что находилось вокруг: плоскую крышу, окруженную парапетом, который казался Тоггору гигантским, но для Фарри был, возможно, не больше высоты человеческой ладони. Если бы ему каким-то образом удалось добраться до окна, взобраться наверх, он смог бы найти для себя убежище, и это разрушило бы все их планы — если бы ему удалось погрузить свои мысли в пустоту. Однако между ним и окном имелось достаточное расстояние. Если бы он только смог преодолеть его, то, безусловно, он сможет протиснуться, даже несмотря на горб.

Осторожно представив себе смукса таким же крупным, как Бохор, который уже спешит ему на помощь, Фарри провел тонкими пальцами по поверхности стены. В древних камнях он не нащупал ни одной зацепки. В этой части развалин не было ничего, за что он мог ухватиться, чтобы выбраться к выходу во внешний мир.

Он бессильно опустил руки и уставился в грязный пол, чувствуя полное поражение. Дверь, запертая на крепкий засов, и, вероятно, охраняемая, была единственным выходом из этого узилища. Он развернулся и посмотрел на нее, при этом мысленно создав картину огромного смукса снаружи, готового вызволить его на свободу, в то время как бартл занят чем-то на их корабле.

Тоггор соскочил со стены на плечо Фарри, от чего тот ощутил нестерпимую боль в горбу. Торчащие во все стороны глаза смукса напряженно уставились на дверь, словно ожидая чего-то оттуда.

И это случилось! Фарри услышал лязг отодвигаемого запора. Тогда он двинулся вперед. Взяв Тоггора обеими руками, он бросил смукса в воздух, и тот приземлился, как и замышлял Фарри, на каменный выступ над дверным проемом.

Смукс быстро повернулся и, вцепившись за самый край этого небольшого уступа, огляделся всеми глазами вокруг и приготовился к прыжку. Фарри снова сел на корточки, точно человек, потерявший надежду, но то и дело вертел головой, чтобы видеть смукса в действии. На его переднем когте уже появилась зеленоватая бусинка: в коготь поступил яд.

В каморку с шумом вошел человек с оружием в руке, и как только он повернулся к Фарри, Тоггор молниеносно спрыгнул с камня и очутился на спине охранника. Его когти так быстро впились в горло мужчины, что Фарри едва успел это заметить.

Издав хриплый возглас, мужчина зашатался, выронил станнер и схватился руками за горло, а сам тем временем качался из стороны в сторону с гримасой боли на лице. Теперь настала очередь Фарри прыгнуть. Он схватил станнер, а охранник, чтобы не упасть, привалился к стене, а потом рухнул на колени, по-прежнему держась обеими руками за горло. Тоггор уже спрыгнул с поверженного тела. Фарри развернул станнер и нажал на кнопку. Корчившийся возле стены охранник даже выпрямился от сдавленного крика, а потом упал и затих, а тем временем Фарри как можно быстрее вышел за дверь, неся уже забравшегося на него смукса. Затем захлопнул дверь, несмотря на то, что она была очень тяжела и едва поддавался его хилым рукам.

Он засунул станнер за пояс, потом дотянулся и с трудом задвинул засов, тоже едва сумев справиться. Тем не менее, на этот раз он был уверен, что сумел бы совершать чудеса.

И вот…

Он добрался до вершины лестницы и посмотрел вниз. И тотчас же призадумался. Ведь он не знал, сколько людей из Гильдии находятся в башне и где они расположились, так что спускаться вниз, пусть даже вооруженным станнером… Стоит ли пытаться сделать это? Спускаться вниз? Если бы только имелся какой-нибудь путь наверх!

Внезапно в его мозгу отпечаталась смутная картина: часть едва видимых очертаний стены, а на ней…

Фарри осмотрелся вокруг. Смукс соскочил с него и теперь находился на полу и тянулся коготками к чему-то. Костыли… из стены торчали металлические костыли. Это, конечно не ступени, но, безусловно — путь, чтобы подняться на стену. Вокруг стоял полумрак, но Фарри сумел разглядеть очертания прохода на потолке, вероятно, закрытого люком, но если он и был заперт, то только с его стороны.

Смукс уже находился на полпути к потолку, быстро цепляясь коготками то за один шип, то за другой. Фарри последовал за ним. Он тщательно проверял каждый покрытый ржавчиной шип, прежде чем поставить на него ногу, и, хотя его руки покрывались ржавчиной, металл оказался достаточно крепким, чтобы удержать его вес.

Затем, стоя обеими ногами на костыле и, держась одной рукою за последний костыль, он поднял свободную руку и ладонью толкнул люк наверх. Старое дерево не поддавалось. Фарри, стиснув зубы от напряжения, попытался проделать это во второй раз, и тут почувствовал, что люк едва приподнялся. Это сразу же вселило в него силу духа и подбодрило его. Теперь он, выгнув туловище, уперся в люк обеими руками. Его горб мгновенно охватила огненная боль, но он неистово продолжал свою борьбу с проклятым люком, и наконец это препятствие поднялось достаточно для того, чтобы он сумел протиснуть одну руку и плечо в образовавшуюся щель.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы вскарабкаться вверх, и вот он уже лежал на открытом воздухе. Смукс мягко ползал по его всклокоченным волосам и тихо чирикал. Сейчас спина Фарри представляла собой сплошной сгусток нестерпимой боли, поэтому ему пришлось собрать остатки всей своей решимости, чтобы закрыть за собой люк. Верхушка башни была покрыта вековой пылью, пожухлой выгоревшей травой и пометом каких-то крупных птиц. Наверняка они гнездились здесь не один год. Повсюду валялись сломанные и обглоданные кости, некоторые — довольно крупные, что заставило Фарри задуматься о том, каких же размеров птицы нашли здесь приют, если их добычей стали столь крупные животные.

Когда он поднялся на ноги, то из-под его руки выкатился череп. Фарри подошел немного поближе к парапету, чтобы посмотреть вниз, на основную часть развалин. Под внешней стеной стояли два флиттера, несомненно являющие собой воздушное транспортное средство для полетов в эту резиденцию. Еще он увидел двоих мужчин, направляющихся к какому-то строению с сохранившейся крышей, то есть, туда, где его допрашивали. Однако все остальное говорило о том, что руины не используются полностью.

Стоял пасмурный день, солнечные лучи слабо освещали окрестности, и все же Фарри заметил на востоке что-то темное и решил, что именно там находятся холмы и горы, которые тэссы объявили своей древней территорией. Он видел кочки, поросшие высохшей травой, качающиеся от ветра кусты, почему-то серые, а не зеленые, а чуть поодаль возвышалось несколько совершенно голых скал, некоторые из которых были довольно большие и возвышались так, словно хотели внушить этим развалинам, что они намного древнее своих соседей, сточившихся за многие годы от яростных порывов ветра, от которых сохранилось лишь несколько жалких остатков.

Временно он находился в безопасности, однако не мог оставаться здесь бесконечно без воды и пищи. Тогтор носился тут и там, роясь в омерзительном содержимом огромного гнезда, копался в сухих листьях и ветках, ломающихся под его весом. Внезапно Фарри заметил среди листьев какое-то мерцание, заметное даже на фоне хмурого неба. Он протянул руку и вытащил нож с рукоятью, вырезанной из камня. Еще он нашел ножны — от долгого воздействия непогоды совершенно ржавые. Он решительно стал очищать нож от ржавчины, пока не довел свое дело до конца, и с удивлением обнаружил, что лезвие ножа хотя и притупилось, но все еще пригодно, несмотря на темные вкрапления, вызванные коррозией.

Эта удачная находка заставила его быстро разгрести мусор и грязь и приступить к более тщательным поискам того, что вполне могло оказаться на самом дне огромного гнезда. Он наткнулся еще на множество костей, затем обнаружил три черепа. Внимательно рассмотрев их, он определил, что некогда они принадлежали животным размером примерно с Йяз. Но в гнезде оказались и другие предметы: полусгнившая от времени полоска кожи, на которой крепились медальоны, отделанные в середине темным металлом и покрытыми пылью камнями — вероятно, это был ремень. Затем Фарри нашел кубок из какого-то тусклого металла, по-видимому, из серебра. Он заметил часть меча, но только его заостренная часть осталась неподвластной времени, остальное лезвие было окончательно испорчено ржавчиной. Он словно наяву услышал крики птиц, выискивающих яркие предметы и складывавшие их в свои гнезда; похоже, это и оказался именно такой «склад». Среди прочих предметов оказалась шкатулка с клинообразным замком, запирающим ее. Чтобы открыть его, Фарри воспользовался остатками меча и кончиком ножа.

Открыв ее, кроме толстого слоя черной пыли внутри он не обнаружил ничего. Если это были остатки какого-то сокровища, он все равно не смог бы определить, какого именно, поэтому раздраженно отшвырнул шкатулку в сторону. Немного порошка взвилось в воздух и разлетелось над гнездом, которое Фарри уже все обыскал.

Воздух постепенно наполнился странным запахом, а из одного из кустов, на который попал порошок, потянулась тоненькая ниточка дыма. Потом куст внезапно вспыхнул. Фарри отскочил назад, понимая, что если побыстрее не уберется отсюда, то пламя поглотит все гнездо вместе с его содержимым. И он как можно скорее начал отбрасывать ветки подальше от двери, ведущей вниз, прекрасно понимая, что произойдет самое худшее, когда его побег будет обнаружен. Вероятно, он попадет прямо в лапы своих захватчиков, стоит только кому-нибудь заметить огонь на самой верхушке башни!

Как назло, все там было совершенно сухим, и пламя весело перепрыгивало с ветки на ветку. А в том месте, где просыпалось большем всего порошка, огонь был еще сильнее — и он был ни красный или желтый, а фиолетово-зеленый — а ввысь поднимались толстые кольца зеленоватого дыма.

Фарри присел на корточки возле люка. Если ему удастся выдержать жар, исходящий от пылающего гнезда, то здесь он будет в большей безопасности, нежели в самой башне. Он подтащил к себе побольше сухих костей, и когда их скопилось достаточно много, сложил их возле себя и стал ломать на короткие, острые кусочки. Если ему не удастся сбежать, то по крайней мере у него будет это своеобразное снаряжение, чтобы отбиваться от врагов, прокалывая им руки. К тому же у него с собой был станнер, отнятый у охранника.

Размышляя о предстоящей стычке, которая, безусловно, окажется короткой, он призывал Тоггора, внушая ему начинить ядом кончики его своеобразного оружия, ведь, отравленные, они станут дополнительным и очень опасным оружием против любого вторжения в место его укрытия.

Жар от пламени больно жалил лицо. Тоггор залез Фарри на грудь и пополз еще выше, словно младенец, инстинктивно спасающийся от яростных огненных вспышек.

Зеленый дым все еще поднимался в небо, когда легкий ветерок подхватил его и свернул в трубочку, и Фарри показалось, что он увидел над собой гигантский палец, показывающий прямо в сторону скалистых земель. Если бы у тэссов были какие-нибудь часовые или разведчики, они бы точно заинтересовались, что происходит на самой высокой башне развалин.

Снизу раздался громкий крик. Фарри вытащил станнер и придвинул к себе отравленные стрелки. Теперь стали слышны тяжелые шаги на лестнице. Он безошибочно признал, что поднимающийся человек обут в сапоги астронавта с намагниченными подошвами. Он даже не мог приблизительно подсчитать количество людей из штурмового отряда. Интересно, догадались ли они, что все это устроил именно он? Пока он находился наверху, он ни разу не ощущал мысленного соприкосновения, и поэтому решился на еще одну тщетную попытку вызвать мысленный образ: тэссов и бегущих ему на помощь огромных животных — хотя бы крылатых чудовищных птиц, что гнездились наверху.

Глава двенадцатая

Зеленый дым не рассеивался, когда ветерок закручивал его над верхушкой башни. Напротив, казалось, что он становится все толще и тоще, хотя его часть по-прежнему сносило к отдаленным утесам. Звуки, доносящиеся снизу, становились громче. Охраняющие башню явно собирались под входом в его убежище. Фарри видел людей, бегущих через внутренний двор к башне. Даже Сальв показался в дверях главного штаба. Он то и дело вертел головой на жирных плечах, чтобы наблюдать за творящимся наверху.

Фарри ожидал возле люка. На какое-то время он даже рискнул попробовать мысленный контроль, но все, что он пытался внушить Тоггору, очень слабо действовало, в их связи появились своеобразные пустоты, несомненно вызванные специальными щитами, защищающими мозги людей из Гильдии.

Тут он заметил нечто, похожее на небольшой взрыв, и увидел, что огонь добрался до шкатулки и жадно поглотил ее — ту самую, из которой же и появился. Безусловно, если у тэссов на посту стоял часовой, он не мог не заметить этот столб из крутящихся дымовых струй. Хотя Фарри не имел представления, что может послужить ему на благо, а что — нет.

Рядом с ним приподнялся люк. Он схватил одну из отравленных костей и приготовился к атаке. Дверь ходила вниз и вверх от мощных толчков, и, наконец в образовавшемся проеме показалась рука, сжимающая лазер. Держащий оружие человек оставался пока вне его поля зрения, но только потому, что удерживался на своем «насесте» на лестнице из костылей; ему приходилось сохранять равновесие и при этом одной рукой придерживать приподнятую дверь.

Фарри метнул ядовитую стрелу, и та угодила прямо в цель. Снизу до него донесся вопль удивления и боли, и рука и лазер тотчас же исчезли, причем в руке оставался торчать отравленный кусочек кости. Сам он содрогнулся от той силы, с которой вонзил свое оружие в противника.

Воздух прорезал бриллиантово-белый ослепительный луч лазера, но Фарри уже спрятался в своем убежище за приподнятой дверью. Это было его единственное укрытие. Остановившись за дверью, он наугад, не целясь, швырнул вниз еще несколько костей с пропитанными ядом остриями. Наиболее крупные кости он решил оставить у себя.

Пламя от лазера спалило большую часть остатков гнезда. И хотя пламя лазера было очень сильным, оно было быстро поглощено зеленым огнем, который уже спалил все, оставшееся от гнезда, свитого из сухих ветвей.

Фарри надавил плечом на дверь и захлопнул ее. Он понимал, что враги могли бы быстро справиться с люком. И с этой стороны у него не имелось способа закрыться. Поэтому он снова присел на корточки прямо на двери, таким образом превратив себя в единственный замок. Тем более, что несколько отравленных «стрел» достигли своей цели, так что у тех, кто пытался добраться до него, было о чем призадуматься.

Огонь в гнезде почти догорел, настолько сильным был удар первой «молнии». Сколько же пройдет времени до того, как они силой откроют дверь, которая даже теперь содрогалась под Фарри? Он понимал, что кому-нибудь из них это обязательно удастся сделать. Единственное, что играло ему на руку, что у того, кто наконец взберется по металлическим костылям, будет очень неудобное положение для нападения.

Тоггор перепрыгнул с его груди на плечо.

— Фарри?

Да, он услышал свое имя, правда, его не произнесли вслух, но оно так отчетливо отозвалось у него в мозгу, словно его выкрикнули. Тэссы? Не только тэссы, а сама леди Майлин? Он глубоко вздохнул. Имя прозвучало так громко, словно она стояла прямо перед ним, но он был уверен, что имя дошло до него не с открытого пространства, разделяющего верхушку башни и утесы — Гильдия постоянно пристально следила за тем, чтобы этого не произошло.

— Я здесь, — ответил он, неожиданно беспечно и неосмотрительно и очень отчетливо, совершенно не волнуясь о том, что именно в этот момент какое-нибудь новейшее устройство Гильдии запросто могло засечь его ответ. А потом добавил, поскольку место его укрытия уже было известно: — Я на башне.

— Кто тебя удерживает?

Как обычно, в ее вопросе содержалось минимальные дополнительные сведения, и ему пришлось последовать ее примеру:

— Гильдия.

Хотя пламя быстро потухало, дым не уменьшался. Его зеленый «палец» протянулся далеко-далеко за пределы внешней стены развалин. Дым был необычно густым и не рассеивался в воздухе, хотя Фарри по-прежнему чувствовал на щеках ветерок, постепенно усиливающийся и превращающийся в ветер, который должен был бы развеять дым на все четыре стороны.

— Где? — этот вопрос прозвучал еще отчетливее.

— На башне, — снова ответил он.

— Готовься!

Готовиться к чему? — подумал он. Безусловно, безоружные тэссы, насколько он знал, не могли надеяться захватить развалины и вытащить его оттуда. Однако оставалось странное поведение дыма, изумлявшее его все больше и больше.

Указующий «палец» внезапно начал сворачиваться. И по мере этого он становился еще толще, приобретая чуть ли не твердость. Фарри почувствовал, что стоит ему вытянуть руку, и он сможет этот дым потрогать.

Дым возвращался к башне. Фарри сглотнул горький комок в горле. Что-то зловещее и неестественное чувствовалось в этом возвращении. Фарри отнюдь не улыбалось быть захваченным этим дымом вместе с пожухлыми листьями. Но он не мог вернуться к лестнице. До него по-прежнему доносились снизу приглушенные голоса, и он наверняка получил бы лазерный луч прямо в голову, если бы приоткрыл дверь хоть на миллиметр. Сероватое небо над ним потемнело, но дым был заметен и в этой темени. Когда он добрался до внешней стены развалин, рыщущий кончик этого «пальца» — или языка — опустился, чтобы пробраться в самые нижние этажи разрушенных зданий. Но по крайней мере дым не шел в сторону убежища Фарри; и вообще ничего не двигалось в его сторону.

Он рискнул подняться на колени, по-прежнему сжимая в обеих руках отравленные кости, но он не отполз от двери, поэтому ему все еще удавалось наблюдать, как дымовая завеса, ставшая еще шире, рыщет на уровне земли. Гнездо сгорело окончательно, и когда исходили последние клубы дыма, Фарри вдруг увидел, как они начинают подниматься вверх и присоединяться к дымовой завесе, словно управляемые кем-то.

Снизу снова раздались крики, и вдруг на дверь под ним перестали давить. Тогда он поднялся, готовый упасть на дверь всемсвоим весом, если она снова начнет подниматься. Затем посмотрел вниз.

Дым не касался земли, а повис над нею, держась на высоте ниже пояса. И он по-прежнему не рассеивался. Скорее, он напоминал какое-то бесформенное охотящееся животное, готовое наброситься на все, что будет двигаться. Фарри увидел, как Сальв резко отступил назад в помещение и захлопнул за собою дверь прямо перед лицами двух охранников, которые, поливая его проклятьями, ринулись в довольно сомнительное убежище одного из строений со снесенной крышей. Никто не решался двинуться к башне.

Теперь темная тяжелая масса покрывала все открытое пространство того, что некогда считалось внутренним двором. Какой-то звук заставил Фарри поднять голову и посмотреть за пределы развалин, туда, где простирались далекие земли.

Этот звук шел со стороны двух флиттеров, стоявших на земле неподалеку. Фарри показалось, что корпус одного из них разодран с одного бока, и он вытянул шею, чтобы взглянуть на это повнимательнее, хотя обстоятельства требовали от него оставаться на месте, чтобы иметь возможность помешать открыть люк.

Внезапно послышался звук, в котором не смог бы ошибиться никто, некогда проживавший в Приграничье. Флиттер готовился подняться в воздух. Фарри снова присел на корточки. Возможно, этот межпланетный летательный аппарат поднимается для того, чтобы захватить его в плен. Переложив свои кости-стрелы в одну руку, второй он вытащил нож, который нашел в гнезде, и со всей решительностью приготовился защищаться до последней капли крови.

Маленький корабль спиралью вознесся в вечернее небо, на котором уже частично стало видно третье кольцо поднимавшейся из-за горизонта луны. Фарри безумно хотелось верить, что он выберется из этой передряги целым и невредимым. Он ожидал, и тело его было холоднее поднимающегося пыльного ветра, который, как и прежде, никак не воздействовал на дым, расстилающийся внизу, хотя становился все сильнее и пронзительнее, пробирая Фарри до костей.

Флиттер пошел на снижение, и вдруг Фарри получил телепатическое послание тоном, который не смог бы перепутать ни с чьим другим — это было послание лорда Крипа.

«Приготовься!»

Фарри был уверен, что это не какая-то уловка со стороны Гильдии. Да, человеческий голос подделать очень просто, но он еще ни разу не слышал, чтобы можно было сымитировать мысленный сигнал. Значит, наверху находился Крип Ворланд, а ему… ему надо было приготовиться!

Было еще достаточно светло, чтобы увидеть, что из корпуса флиттера выпала веревочная лестница. Фарри отшвырнул свои кости-стрелы и с ножом за поясом и с Тоггором, прицепившимся к рубашке, приготовился.

Взбираться по раскачивающейся из стороны в сторону веревочной лестнице — Фарри не мог себе даже представить в воображении. Но это был путь из тюрьмы, который он страстно искал, пока окончательно не потерял надежду найти его. Флиттер нависал над его головой, и Фарри с трудом удалось ухватиться за веревки. Их оказалось три, как он внезапно осознал, и одна из них была снабжена крюком, и перед тем, как начать подниматься в туманное вечернее небо, он прицепил его к своему ремню.

— Держись крепче! — пока он отчаянно поднимался по веревочной лестнице, флиттер поднимался, отчего Фарри кидало из стороны в сторону по воздуху, то к внешней стене башни, то от нее, подальше от двери-люка, и теперь кто-нибудь наверняка смог бы дотянуться до него. Он настолько сильно сжимал пальцы, что веревки больно впивались в ладони, и при этом боялся даже краем глаза посмотреть вниз. Потом он услышал еще один приказ:

— Поднимайся же!

Сперва Фарри решил, что ни за что не сможет разжать пальцы и никогда не дотянется до следующей перекладины веревочной лестницы, находящейся прямо над его головой. Но почему-то его тело повиновалось, хотя сознание оцепенело от жуткого страха, какого он не испытывал еще ни разу в жизни. И все-таки он стал подниматься.

Флиттер быстро набирал высоту, и теперь ветер, казалось, разрывал Фарри на куски. Ослепительный луч лазера пронзил воздух как раз в том месте, где он висел несколько мгновений назад. Кому-то все же удалось по тревоге выбраться из развалин и прицелиться в флиттер из лазера.

Из открытого нижнего люка флиттера протянулась рука, сулящая Фарри спасение. Он даже не осознавал, как быстро добрался до этой руки. Чьи-то пальцы со всей силы схватили его за одежду как раз там, где находился горб. Все тело Фарри тотчас же отозвалось раскаленной болью, но он все-таки забрался во флиттер. Подняв глаза, он увидел перед собой лицо леди Майлин. Она перегнулась над его распластавшимся телом и надавила на рычаг, закрывающий люк, тогда как Фарри неподвижно лежал на металлическом полу, не в силах пошевелиться.

Маленький корабль раскачивало из стороны в стороны, и Фарри решил, что его пилот выжимает из флиттера все возможное, чтобы поскорее убраться подальше от этих проклятых развалин. В эти мгновения Фарри не знал, направляются ли они в страну высоких скал тэссов или еще куда-нибудь.

Фарри несказанно радовался, что наконец лежит здесь, рядом со своими спасителями. Дышал он тяжело и прерывисто. Тоггор спрыгнул с рубахи и уселся на палубе рядом с его головой; его глаза торчали совершенно прямо и все время смотрели на Фарри, словно смукс разделял вместе с ним его радость.

— Сейчас мы будем садиться, — сообщила леди Майлин на торговом жаргоне. — Нам нельзя появляться в тайных местах на этом чужеродном судне.

Тайные места? Неужели, чтобы добраться до страны тэссов, им понадобилось так мало времени? Очевидно, флиттер летел со скоростью намного большей, чем он мог себе вообразить — ибо они уже садились. Когда флиттер рывком опустился на землю, Фарри чуть не заорал от боли, а горб превратился в сплошной ее сгусток. Леди Майлин уже открывала люк кокпита. Однако лорд Крип даже не поднялся с сиденья пилота.

Вместо этого он наклонился над панелью управления флиттером и вытащил станнер. Взяв станнер за дуло и, действуя им как дубинкой, он хладнокровно разбил все приборы на панели. Сперва он расколошматил их защитное покрытие, а затем все датчики и индикаторы. Он колотил по панели до тех пор, пока не показалась сложная система, состоящая из переплетенных проводов, которые он со зловещей усмешкой вырвал их и разорвал на части, превратив приборную доску в бесформенное месиво.

— Им понадобится несколько дней, чтобы этот флиттер снова взлетел, — проговорил лорд Крип, покончив со своим разрушительным занятием. — А нам лучше поскорее уходить.

Едва выбравшись из флиттера, они посмотрели вверх. Вечер быстро сменился ночью, однако небо казалось живым от великолепия третьего кольца — настолько оно было красиво. Фарри заметил, что леди Майлин пристально смотрит на кольцо с воздетыми в воздух руками, словно именно она вызвала это дивное свечение, а теперь пытается удержать хотя бы его частицу между ладонями.

Перед ними слабо проступал проход в то место, где находилась зала. И снова Фарри увидел в грязи глубокие колеи и выбоины, оставленные колесами огромного количества повозок, которые проследовали тут. Тут лорд Крип коснулся его плеча, и Фарри повернул голову в его сторону.

Вот они снова входят туда, где скалы продырявлены древними проходами. Было видно, что на эту почти бесплодную землю легла тяжелая длань веков. Однако они не направились как прежде в залу, а двинулись к проходу намного меньше предыдущего. Он был настолько узок и тесен, что спутники Фарри с трудом протиснулись. Проход не закрывался ни дверьми, ни засовами, а путь им озаряло бледное свечение, возможно, источаемое третьим кольцом, гордо и величаво украшающим ночное небо.

Здесь их дожидались те четверо, которые стояли на возвышении в зале, хотя на этот раз они никого не судили. Фарри даже ощутил еле уловимую разницу в происходящем, хотя не мог ее сформулировать, но решил, что как бы ни провинилась леди Майлин, предводители ее народа или уже разрешили или отложили ее дело на какое-то время, ибо имели более важные задачи, с которыми следовало разобраться незамедлительно.

— Добро пожаловать, малыш. — Этот голос Фарри уже знал. Он уже не раз прерывал его мысли с тех пор, как начались его приключения на Йикторе, и он не смог бы перепутать его с другим. Голос принадлежал женщине, стоявшей на шаг впереди остальных троих.

— Как ты научился пробуждать туман Эога?

— Туман Эога? — переспросил он на торговом жаргоне. И тотчас же его охватила непреодолимая усталость. Ему не хотелось ничего, кроме сна; он мечтал свернуться калачиком и заснуть, спать и не видеть сны, и долго-долго не просыпаться.

В ответ в его мозгу внезапно вспыхнуло мысленное изображение непроглядного зеленого дыма из порошка, источаемого из шкатулки. И он поспешно рассказал всю правду, о том, как обнаружил эту шкатулку, и об ее содержимом, о котором он не имел никакого понятия.

— Там гнездятся грок. А они не покидают свое насиженное место многие годы. Фортуна улыбнулась тебе, малыш, что вообще-то случается очень редко.

Он подумал, что вряд ли мог бы повторить ее слова. Впрочем, теперь, оглядываясь назад, он осознал удачу, неизменно сопровождавшую его во времени заточения в башне людьми Гильдии. Вероятно, это древнее суеверие было правдой, и Фарри, как и его горб, были как бы талисманами его удачи — несмотря на то, что, если бы он смог, то действовал бы и без нее.

— Они хотели использовать меня как приманку. — Только и сумел воскликнуть он, довольный тем, что остался в живых и в довольно хорошем состоянии.

— И все же попались на приманку именно они, — проговорила главная тэсса.

— У них есть лазеры, — произнес он, ибо не разделял ее веру в то, что в руинах была вся группа бандитов. А могли ли тэссы пойти в наступление на противника, он не знал.

— У них есть самые эффективные виды оружия, — сказал лорд Крип предостерегающе. — Если они считают, что мы скрываем какую-то важную находку…

— У них может быть все, что угодно, — резко ответила женщина. — Теперь у тэсс такой контроль, что мы способны запечатать их.

Тогда Фарри осмелился проговорить, тоже предостерегающим тоном:

— Может статься, что у них не меньше терпения, чем у вас. — С этими словами он оглядел пустынные земли, простирающиеся вокруг. — Сможет ли ваша земля обеспечивать ваших людей пищей и водой до бесконечности?

— Вероятно, нет. Но кроме гнезда грока есть другие места, где можно охотиться, малыш.

Ему казалось, что она разговаривает весьма самонадеянно. Словно она была коммандером, и ее армия собиралась совершить набег, готовая, насколько он понимал, рассчитывать на свою полную неуязвимость. Тут он вспомнил, как развернулся флиттер, совершавший первый разведывательный полет рядом с долиной тэссов.

— Ты просто устал, малыш. Тебе следует хорошенько отдохнуть, не думая об опасности, и понять, что на этот раз ты спишь не под присмотром часовых, поскольку ты их больше никогда не увидишь.

Он понял, что на этом их беседа завершилась, и охотно вышел из залы. В мыслях у него было неспокойно. После приключения с дымом он понимал, что, возможно, это было какое-то необычное оружие, равно как и то, что, вероятно, это был конец триумфа Гильдии здесь. Он слишком долго прожил в Приграничье под постоянной черной тучей Гильдии, нависающей над ним, где все обитатели говорили о ней с благоговением и страхом. И все смертельно боялись того, что способна сделать эта организация и что она уже совершила в прошлом. Он по-прежнему считал, что Старейшие тэссов слишком самонадеянны.

Тем не менее он охотно проследовал за лордом Крипом в одну из комнат-пещер, где от души наелся сухих фруктов и каких-то съедобных полосок, которые по вкусу вполне могли бы быть мясом, но Фарри понимал, что это не так. Он напился какой-то газированной жидкости, которая не была ни водой, ни вином. Затем свернулся калачиком на стопке ковриков вместе с Тоггором, по-прежнему находившимся с ним, и стал дожидаться целительного сна. Глаза его начинали слипаться.

Да, Гильдия хотела сделать из него приманку, размышлял он в полудреме. И ловушка чуть не захлопнулась. Внезапно он осознал, что на самом-то деле вовсе не верил, что леди Майлин с лордом Крипом начнут его искать. Но могло статься, что это просто было их обязанностью, примерно такой же, как его ответственность за Тоггора — что они просто не имели права оставить его в руках врага. Это была единственная причина, которую он мог принять.

Узнал ли он о Гильдии еще что-нибудь? Хотя Фарри сомкнул глаза, чтобы уснуть, он снова увидел свой сон наяву: Ланти, распластавшегося на столе, и второго мужчину, который тряс его за плечо, а потом с отвращением и разочарованием отступил, когда понял, что бывший астронавт мертв. Затем он увидел тускло мерцающую полоску чего-то, которую второй держал в руке — Фарри попытался сосредоточить свою память на этом предмете, чтобы хотя бы приблизительно прикинуть его ценность.

Только то, что он увидел теперь на какой-то миг, была не грязная конура Приграничья, а что-то еще…

Словно он опять оказался наверху, на раскачивающейся веревочной лестнице, только сейчас он не ощущал страха этого испытания в открытом пространстве. Полет был ровным и не вызывал страха. Он смотрел вниз так, будто летел на спине огромной птицы, а не на флиттере, ибо со всех сторон его овевал свежий ветер, и он понимал, что находится здесь по своей воле, а не потому, что у него не было выбора.

Он смотрел вниз на землю, покрытую рябью зеленой травы: он видел рощи деревьев, листья которых напоминали красивые самоцветы, и понял, что это цветы или фрукты. Впервые за все время Фарри мог вспоминать, он был действительно жив, он не чувствовал болезненного груза на плечах и мог свободно двигать головой. Его тело было прямым; и он ощущал это, не прикасаясь к своим плечам. Может быть, это снова был сон, но Фарри неистово пытался удержать его. Если он никогда не пробудится из этого сна, значит это было воздаянием ему за все его злоключения, пережитые в прошлом.

Он спускался по воздуху, легко, свободно, теперь понимая, что он ни от чего зависит, кроме собственной воли и тела. Высокая трава окружала его, доходя до плеч, и тут он почувствовал дивный сладкий аромат…

И этот аромат прервал его сон, возвратив в окружающую мрачную реальность. И все-таки приятный запах существовал. Он открыл глаза и увидел сидящую на коленях рядом с ним леди Майлин. На ее плече сидело какое-то маленькое пушистое существо, которое тыкалось головкой в ее шею. Позади леди Майлин стояла Йяз, помахивая хвостом с кисточкой на конце.

— Фарри… а кто такой Ланти?

Он ответил прежде, чем сумел сосредоточиться:

— Я был вместе с ним. Полагаю, это он доставил меня в Приграничье с другой планеты… меня и что-то еще, что намного ценнее меня.

— Расскажи, — потребовала она.

Он ощутил легкое раздражение и нахмурился. Его чудесный сон прервали, чтобы он рассказал о своих горьких воспоминаниях — это было очень болезненно.

— Откуда ты знаешь Ланти? — снова спросила она.

— Я его видел…

Фарри весь собрался, словно почувствовал, как в нем начинает закипать гнев.

— Я видел его в видениях! — обвиняющим тоном воскликнул он. Да, он встречался с ними мозг к мозгу, но никогда не давал им право следить за ним без его ведома. Что еще, о чем он не знал, она сумела прочитать в его голове? Сейчас он чувствовал себя таким же беззащитным, как когда был в руках босса из Гильдии. По крайней мере тогда они использовали специальный механизм и объяснили ему причину, почему вторгаются в его мысли.

— Ты кричал, — медленно проговорила леди Майлин. — И это был крик боли. Я могу успокоить тебя — вот и все.

Возможно, она была права и желала ему только добра, ибо он снова почувствовал себя спокойно.

— Нет! — в ее голосе ощущалось сильное волнение, и она протянула к нему руку, словно захотела приласкать его, как она, вероятно, ласкала животное, с которым грубо обходились.

Только он-то не животное! Он был таким же человеком, как и тэссы, даже если его отношение к человеческому существу определялось только восьмой степенью! Наверняка и сами тэссы, хотя и имели человеческий облик, заметно отличались от людей с других миров, если руководствоваться показаниями этой шкалы.

— Пожалуйста, — сказала она. Сам того не осознавая, он отстранился от ее руки. — Пожалуйста, — повторила она вслух на торговом жаргоне; вероятно, понимая, что телепатическая связь в этот момент — не то, что она может себе позволить. — Скверные воспоминания можно облегчить, если поделиться ими с кем-то.

— Мне нечем ни с кем делиться, — резко произнес он и пристально посмотрел ей в глаза, словно она была заслана коммандером, чтобы выудить из него последние частички правды. — Вам все известно. Я был с Ланти в Приграничье — а что было за их пределами, я не помню.

— Тебе стерли память? — осведомилась она, рассматривая его с таким пристальным вниманием, что ему страстно захотелось пробить каменную стену и убежать. Он снова заметил тревогу в ее взоре.

— Не знаю. И меня это не волнует, — ответил Фарри со всей решимостью, на которую был способен. И заметил, что, похоже, она поверила ему.

— Ты же знаешь, что это можно изменить. Если ты, конечно, захочешь…

— Нет!

Она подняла руки и кончиками пальцев коснулась его лба, точно каким-то странным образом приветствуя его.

— Прошу прощения, Фарри. Но знай, что, при всем уважении к твоему сопротивлению, ты до сих пор не способен препятствовать этому.

— Это… это… ну… — Тут он запнулся. — Хорошо… — Он так и оставался сидеть озадаченный, пока она не вышла из помещения. Затем до него донеслось шуршание, и он увидел, как ему на колено вскочил Тоггор. Пальцем Фарри погладил смукса по щетинке, покрывающей внешнюю часть его тельца. Неужели смукс иногда тоже ощущал негодование, когда Фарри старался уловить его мысли? А что ощущали животные, с которыми дружила леди Майлин — что они думали об этой дружбе? Он знал, с какой любовью встретили ее Йяз и Бохор после того, как их разлучили в космосе. Впрочем, возможно, они дружили с ней, ибо у них не было другого выбора. Вероятно, их радовал сам факт, что представитель иной формы жизни вступает с ними в контакт и что они не испытывают недостатка в ласке. Он никогда не дрессировал животных, равно как и не владел ими. Разве что Тоггором…

Он сложил ладони в чашечку, и смукс быстро запрыгнул туда. Фарри поднял руки так, чтобы глаза Тоггора оказались с ним на одном уровне.

— Ну как тебе все это, Тоггор? — телепатировал ему Фарри. — Как это для тебя? Ты чувствуешь, что я вынуждаю тебя на какие-то действия, которые лишают тебя свободы? Я не Расстиф, который издевался над тобой, который держал тебя пленником. Держал в плену и твое тело и твой разум.

Он не получил никакого ответа, пусть самого расплывчатого, однако почувствовал исходящие от смукса покой и довольство, когда тот легонько царапнул его по руке.

Глава тринадцатая

Фарри ел, пил, спал и не видел снов. Если люди из Гильдии и совершали какой-нибудь налет на тэссов, он ничего об этом не знал. Когда он наконец очнулся, то увидел отчетливый и яркий лунный свет и почувствовал, как в нем собирается силы духа. Неужели именно это вывело его из глубочайшего сна?

Теперь ни одна мысль не проникала снаружи в его сознание. Наверное, леди Майлин установила какой-то барьер, препятствующий их проникновению, когда пообещала, что его потревожат не больше, чем будет необходимо. Но даже несмотря на то, что никто не пришел, чтобы разбудить его, ему показалось, что он слышит отдаленную, призывную музыку. Именно в это мгновение где-то в глубине души он ощутил беспокойство, словно что-то шевелится совсем рядом с ним, хотя возможно это было всего лишь растение. Но мгновенно тот самый барьер, который он пытался выстроить против тэссов, резко упал, и Фарри оказался свободен.

Он увидел в небольшой нише, выдолбленной в комнате-пещере, ванную, наполненную водой, и запас мягкого мха, заменяющего полотенца. Он сорвал с себя пропитавшуюся потом одежду и тщательно вымыл свое сгорбленное тело. Горб по-прежнему чутко отзывался на каждое прикосновение и непрерывно зудел, будто боль проедала его толстую, сморщенную кожу, поэтому вытирался он очень осторожно и только те места, до которых мог дотянуться.

Его рубаха выглядела такой грязной, что он побрезговал снова натянуть ее на чистое вымытое тело. Но ему и не пришлось этого делать. Рядом с нишей он обнаружил маленькие короткие штаны, сшитые по моде, как одевались тэссы, и рубашку, широкую в плечах, что давало свободное пространство для его горба. Внезапно тишину пещеры нарушил щебечущий звук, и Фарри увидел смукса, вернее его искаженную гротескную тень, отражающуюся на стене пещеры в лунном свете. Тоггор бежал к нему; его глаза торчали во все стороны.

Когда Тоггор приблизился, Фарри снова ощутил исходящие от него волны удовольствия и прекрасного самочувствия. Было похоже, что смуксу очень нравилось в этом убежище. Фарри подпоясал ремнем широкие складки рубахи, и тут поблизости от него раздался звон.

Он напоминал глубокий насыщенный звук огромного гонга, и тело Фарри завибрировало от этого мощного звука. Он прозвучал трижды, и Фарри вдруг обнаружил, что идет к выходу из пещеры, как будто кто-то призывал его к себе и он не мог не повиноваться этому призыву.

Он дошел до конца дорожки, стараясь никого не потревожить. Над ним простиралось небо, и он едва не свернул свою короткую шею, чтобы разглядеть его получше. Третье кольцо виднелось целиком, по-видимому, оно вошло в свою полную силу, и когда Фарри смотрел на него снизу, ему казалось, что на него падает не настоящий лунный свет, вызванный естественным отражением самой Котры, а скорее, шар опускающейся луны освещает радуга. Фарри почувствовал, как все его тело трепещет, он ощущал, как волосы, точно живые, поднялись на его неестественно большой голове, а дрожь прошибла его до кончиков ногтей. Его тело словно бы впитывало в себя отражение этого света, причем впитывало так, будто испытывая непреодолимую жажду, как будто это была вода из какого-то чистейшего холодного источника.

Казалось, этот свет вытягивает остатки боли из его горба, хотя кожа все еще зудела под рубашкой, и этот зуд становился все сильнее и сильнее, пока Фарри не стащил с себя рубашку и не начал расчесывать кожу. Но вместо боли и дискомфорта он ощущал резкое чувство удовлетворения.

Он не видел никого из тэссов. Но он снова слышал их песню, льющуюся откуда-то сверху. Только на этот раз песня не рассказывала о долгих годах лишений, а скорее являла собой восторженный приветственный гимн чему-то, что даровало новую жизнь.

Фарри уже собрался было возвращаться, когда дошел до темного помещения с потрескавшейся от времени дверью. Он не увидел ни часовых, ни охранников. Путь был открыт, и он вошел внутрь, ведомый изумительными переливами этой песни, слов которой не понимал. Он чувствовал только мелодию.

Потом он заметил, что в восхитительном свете третьего кольца виднеется еще что-то. Оно будто связывало светом четырех тэссов, стоящих на возвышении, с остальными, собравшимися внизу. В этом свечении их белые волосы переливались, как радуга; каждого из них будто обволакивал кокон света, от чего их тела казались призрачно-прозрачными, будто это были не люди, а их тени. Нет, тени бывают темными, а Фарри скорее видел некие переливчатые силуэты.

Он видел леди Майлин, которая стала совершенно другой. Ее светлые волосы шевелились, будто в каждом локоне находился какой-то трепещущий дух. Свечение обволакивало все ее тело, как и остальных.

Фарри резко остановился возле прохода и с изумлением наблюдал за происходящим. Вероятно, несмотря на тянущее ощущение внутри, он не был одним из них — возможно, для него было лучше держаться подальше от них, как чужаку.

Зуд в спине усиливался с каждой секундой. Он почувствовал, что поднимается на цыпочки своих босых ног, опирающихся на древние камни пола, и тут его охватило чувство, что к нему опять приближается какая-то помощь явно божественного происхождения, которая исходила от всей этой группы, поднимая его все» выше и выше к этому переливчатому свету. Он распростер руки и поднял голову, насколько позволяли его согбенные плечи, так, чтобы лунное свечение коснулось его лица. Теперь это было больше чем свет — это было приятное тепло, походящее на мягкое давление дружественной руки, которая отбросила с его лба спутавшиеся волосы.

И тут его ноги задвигались — взад и вперед. Он стал ощущать, что заключен в своем бесформенном теле, словно в наказание за что-то; он чувствовал нечто, удерживавшее его в уродстве и печали, когда прямо над ним, в нескольких дюймах вне досягаемости, находилось все, чего он страстно желал — и никогда не надеялся обрести.

Вдруг песня затихла — вместе с его желанием. Теперь Фарри стоял неподвижно — и зарыдал, ибо все, что ему было обещано, он не мог получить. В конце концов он всего-навсего отребье из Приграничья. Он ощущал беспредельную горечь, ибо все его чаяния и надежды оказались тщетны, а все его естество ощущало эту безвозвратную утрату.

Вокруг царила тишина, и он сделал шаг назад, оказавшись в аркообразном дверном проеме. Что, если он все-таки проболтался, выдал какой-то важный секрет, а они это обнаружили? Ведь он не хотел причинить никакого вреда!

— Добро пожаловать.

Этот голос раздался в его голове настолько отчетливо, как не случалось с ним еще никогда. Услышав эти слова, Фарри осознал, что они освобождали его от боязни. Сам не понимая, почему, он снова шагнул вперед и теперь медленно двинулся к возвышению. Тем временем свечение от кольца стало затухать; тени объединялись и вытягивались. Тэссы больше не переливались в великолепии дивного света кольца.

Тем не менее, ведь не присутствие Фарри нарушило очарование этого зрелища. Он понял это, когда, прихрамывая, направлялся вперед. Та, что стояла позади и сверху леди Майлин, вытянула свой жезл, словно это был лазер Гильдии с раскаленным добела дулом, и Фарри и вправду решил, что еще мгновение и в него вонзится ослепительный пучок света.

Да, его приветствовали. И он не ошибался в волнах тепла, исходящих от этого общества. Потом все нарушилось, когда люди по одному и попарно стали проходить мимо него, направляясь к двери. Но все-таки его по-прежнему удерживали и призывали.

Леди Майлин с лордом Крипом даже не сдвинулись с места, чтобы уйти. Когда Фарри оказался на одном уровне с ними, они разошлись, один вправо, другая — влево, и теперь все трое смотрели на четырех Старейших, стоящих на помосте. Та, которая поманила его к себе, подняла жезл, и он ощутил, что напряжение в теле исчезло. И все-таки он догадывался, что не уйдет от нее так просто.

— В тебе есть многое, малыш. — Ее телепатический выговор был чистый и отчасти музыкальный, словно в нем осталось что-то от недавно услышанной Фарри песни. — Тебе выпало быть сыном, как выпало быть тем, кто сыновья и дочери этой земли. И все-таки ты относишься к другим корням, и поэтому тебе надлежит вступить в свое наследие.

Фарри чуть не лишился дара речи от изумления, но несчастным голосом осмелился спросить:

— Кто я… или что я, о, Великая Госпожа?

Она еле заметно покачала головой, и он заметил, как замерцали крошечные самоцветы, украшающие булавки, удерживающие ее роскошную массу волос.

— Кто ты? Спроси об этом себя, малыш — ибо тебе подобных мы прежде еще не встречали. Кто ты? Это ты должен выяснить сам.

— Я — отребье! — с трудом выдохнул он, чувствуя, как в горле застрял горький комок.

— Ты то, чем хочешь быть. Неужели ты и в самом деле то, чем себя называешь? — Ее мысленное послание проникало в его разум спокойно, как ласковая рука, ласкающая ребенка, пробудившегося от ночного кошмара.

— Я — Фарри! — с вызовом проговорила другая его часть, которой сейчас было нестерпимо горько.

Он снова увидел, как засверкали драгоценные камни, когда она кивнула.

— Ты даже больше, нежели это. Но ты узнаешь об этом, когда настанет время, малыш. Мы обладаем некоторым даром предвидения, однако торжественно поклялись не использовать этот дар для себя — чтобы не идти уже избранным заведомо путем; мы можем действовать открыто, лицом к лицу и при помощи одного разума. Но я скажу тебе, Фарри, настанет время, и ты действительно узнаешь, что ты и кто ты. И это будет не плохое время, а хорошее!

Странное тепло, которое он ощущал, когда слышал песню, снова охватило его. Оно полилось из третьего кольца и опять ласкало его тело. Он попытался поклониться, но с его искривленным телом у него вышло какое-то неуклюжее приветствие.

— Благодарю вас за ваше предсказание, Госпожа.

— Не следует благодарить за правду. Но сейчас у нас есть еще дела. Пошли!

Остальные трое, стоящие на помосте, одновременно развернулись и двинулись вперед, леди Майлин с лордом Крипом последовали за ними, а Фарри пошел между ними. Они вошли в боковой проход зала и наконец очутились в комнате, которая оказалась не полностью выполненной из сурового камня, а вдоль двух ее стен стояли подбитые чем-то мягким скамьи, с вытканными по всей длине узорами. С голых каменных стен свисали еще несколько подобных скамеек. И снова, благодаря какой-то уловке древних строителей, в потолке было проделано отверстие, пропускающее сюда свет, излучаемый третьим кольцом, который освещал помещение, а пол был выстлан хрусталем и самоцветами, которые непрерывно переливались разноцветными лучами. Фарри с изумлением разглядывал помещение, едва осмелившись ступить на такой великолепный пол, когда увидел, как самоцветы словно подмигивают ему, как лампочки на пульте управления космическим кораблем. И все-таки это были камни и самоцветы, и явно они были доставлены сюда с каких-то очень далеких миров.

Четверо Старейших устроились на одной из скамеек и сделали знак остальным встать поближе к двери. Фарри остановился между леди Майлин и лордом Крипом. Затем один из Старейших мужского пола указал своим жезлом на часть стены, и она отворилась вперед, и тотчас же словно на крыльях в помещении появился поднос с высоким кубком, который ярко сверкал в свете луны.

Кубок поднесли леди Майлин. Она взяла его и сделала один-единственный глоток; затем передала его Фарри с ободряющим кивком. Он тоже отпил из кубка и протянул его лорду Крипу. Тот тоже принял кубок из его рук и выпил, затем кубок развернулся и снова исчез.

— Похоже, что эти пришельцы, которые пошли самой нижней дорогой, довольно неплохо устроились здесь и вознамерились оставаться в этом месте до тех пор, пока не добьются своей цели, — первым нарушил молчание тот, который выглядел самым старшим из Старейших.

— Наверное, мы навлекли беду на наш народ… — отозвалась леди Майлин. — То, что мы совершили на другой планете, мы сделали из страха за наши жизни, и даже больше, чем только за наши жизни… но тем самым мы принесли с собой опасность на Йиктор.

— Они были здесь прежде, — проговорила женщина, разговаривающая с Фарри. — Я не знаю, что они ищут, но у нас есть свои барьеры и охрана, и они ни за что не проникнут сюда со своими…

— Если не считать того, что в первую очередь они хотят заполучить нас, — резко произнес лорд Крип. — Их устройства настроены на нас, поэтому только Фарри пришлось отвечать на их вопросы. Где-то они уже приготовили для нас клетку, чтобы поймать нас и засадить туда.

Четверо Старейших наклонили головы в знак согласия.

— Значит, чем быстрее мы уйдем, тем меньше угроза… — продолжал лорд Крип. Однако женщина предупредительно вскинула руку, давая ему знак, чтобы он замолчал.

— Мы — тэссы, и за нашей спиной лежат долгие годы трудных испытаний. И теперь нас не станет меньше, потому что мы отвергли многое из того, к чему пришельцы из далеких миров относятся с большим уважением. Нам нельзя попасться их охотникам…

— Возможно, этого и не будет, но вас могут уничтожить. Нельзя сбрасывать со счетов, что те, кто пытается захватить врата, ведущие к вашим землям, не думает точно так же. А то, что им не удается забрать, они просто уничтожают.

Лица четырех Старейших посуровели, и та, которая была их первым оратором, медленно покачала головой.

— Пусть попытаются. — В ее словах прозвучала такая самоуверенность, что Фарри не знал, согласиться ли с ними или изумиться в неверие тех, кто никогда еще не побывал в других мирах и не понимал, насколько далеко простирается могущество железной руки Гильдии.

— Об их появлении здесь доложат, — сказал лорд Крип. — Патруль…

И снова женщина покачала головой.

— Они двинутся на тэссов на их же собственных землях. И бесстыдно будут вытворять то, что им заблагорассудится. Мы находимся не так уж далеко от наших источников, и могут наступить такие дни, когда мы не сможем защищаться. Как вы думаете, отступят ли они, если эти трое будут захвачены и брошены к их ногам?

Рот лорда Крипа превратился в узкую линию, а сам он напрягся, словно собрался выхватить оружие.

— Рассказов о Гильдии великое множество, и все они скверные. Мне не верится, что они способны пойти на переговоры. Однако здесь, вероятно, против них играет время. Эта планета пока еще не под их контролем. А их штаб в развалинах — самый крупный их отряд здесь, нам об этом хорошо известно. Тем самым, пакт с ними можно купить…

— Никогда! — вскричала женщина с такой силой, будто произносила клятву. — Мы даже не обсуждаем подобных вещей! Однако они могут вынудить нас снова встать на путь, от которого мы отреклись много лет назад — когда открыто встречались с врагом лицом к лицу. Если же мы изберем то, что находится здесь… — кончиком пальца она коснулась лба, а затем вытянула руку вперед в пустоту, разделяющую их… — против того, что мы смогли бы выдержать, равновесие сдвинется, и Весы Моластера снова выровняются. Наша мысль такова: если этих захватчиков трудно увести в сторону, значит, их надо ошеломить иллюзией. Вы говорите, что их разум охраняется — следовательно, наша первая защита не срабатывает. Ладно, если их нельзя захватить иллюзией, тогда нам придется прибегнуть к силе. Остались считанные дни до того, когда третье кольцо повысит свою мощь, и когда наступит апогей этой мощи, мы должны приступить к действиям. Не…

Она смотрела прямо на Фарри, и от этого взгляда он чувствовал себя, как крошечный съежившийся зверек, у которого даже нет норки, где бы он мог спрятаться. И еще он чувствовал, что все его мысли лежат перед этими четверыми, как на ладони.

— Опиши нам, — приказала она, — все, что тебе известно об этих людях.

Фарри сосредоточился со всей силой, примерно с такой же, с какой выбирался из своего убежища, и наконец добился того, что мысленно снова послал себя к врагу. Он вспомнил свой полет на флиттере, затем снова попал в развалины и в свое заточение в башне — затем мысленно обрисовал свою встречу с коммандером и Сальвом. Потом, один из мужчин поднял руку, впервые прерывая его.

— Я слышал об этом Сальве. По виду, он торговец, чей корабль стоит в доке для ремонта.

— А я думаю, что он из Гильдии, — сказал Фарри. — Считается, что у них есть люди во многих местах — главным образом неизвестные.

— Это правда, — согласился лорд Крип.

— Не имеет никакого значения, кем он кажется, — раздраженно проговорила женщина. — Давай-ка узнаем остальное.

Тогда Фарри поведал историю о двух допросах, которым его подвергли; один проходил при помощи прибора, проверяющего, лжет он или говорит правду. На лице одного из Старейших пробежала тень, но Фарри не сумел понять, что скрывается в выражении этого лица.

— Значит, они полностью зависят от приборов. Таким образом, у них нет опытного доставщика, — сказала женщина. — А этот механизм… — теперь она обратилась к лорду Крипу, — … такие приборы используются в других мирах?

— Патруль утверждает, что у него есть такие приборы, и на нескольких планетах они пользовались ими, но все было по закону. Однако ни для кого не секрет, что рано или поздно закон уступает Гильдии.

— Не думаю, что им удастся прочитать мысли тэссов, — заметила леди Майлин.

— Им не выпадет такой возможности! — с жаром воскликнул Старейший-мужчина.

— А вы бы не могли… — медленно начал Фарри, чувствуя, как часть его естества отчаянно борется с другой, обладающей трезвым взглядом на вещи, — … вы бы не могли снабдить кого-нибудь, не относящегося к тэссам, ложной информацией и отправить его туда, чтобы они захватили его?

В комнате воцарилась длительная тишина. Фарри захотелось выкрикнуть, что он имел в виду совсем другое, что для попавшего в плен к коммандеру нет никакого способа вернуться обратно. Ибо там не станут играть ни с кем… что мозг пленника постепенно очистят, как луковицу, и разложат на части, так что сразу станет ясно, где ложь, а где правда. Ведь для Гильдии, которую он так боялся, не было ничего невозможного! Недаром, всю свою жизнь он относился к ней с благоговейным страхом.

— Я думаю, не надо! — проговорила Майлин. — По-моему, сам Йиктор сработает за нас.

— Возможно, — промолвила женщина, делая неопределенное движение рукой. — Но ведь рассказана еще не вся история, не так ли, малыш? Что произошло потом?

Он рассказал о прилете птицы с Тоггором, затем поведал, как смукс помог ему устроить ловушку для охранника. Тоггор, словно чувствуя, что речь идет о нем, спрыгнул с рубашки Фарри, уселся на узловатые коленки и уставился всеми своими глазками на Старейших.

Потом Фарри быстро рассказал, как забрался на верхушку башни и обнаружил там гнездо. Когда он говорил о найденной шкатулке, Старейший-мужчина, который еще не произнес ни слова, слегка наклонился вперед и требовательно вопросил:

— На этой шкатулке были символы. Тебе удалось их прочесть?

Фарри отрицательно покачал головой.

— Она была такая старая…

— Это была она! — воскликнул мужчина. — Мы не знали, что нечто подобное все еще существует. Итак, если она оказалась там, что еще ты нашел поблизости? Откуда ты узнал, как ею пользоваться? — снова обратился он к Фарри.

— Я ничего не знал. Шкатулка была очень старая и потрескавшаяся. Я с трудом открыл ее, и тотчас же из нее высыпался порошок, который попал в сухое гнездо. А потом все загорелось.

— Так. Значит, Весы склонились в твою пользу. М-да, это следует хорошенько обдумать. Но ты еще не досказал свою историю… так доскажи ее, малыш.

Фарри рассказал о своем импровизированном оружии из костей и нападении на его убежище, потом упомянул о весьма необычном облаке дыма, которое, вместо того чтобы рассеяться по ветру, опустилось на внутренний двор. Завершил он свое повествование получением послания, полного надежды на спасение, и прибытием флиттера, который и унес его оттуда.

— Что ж, неплохо, — произнес Старейший, расспрашивавший его насчет шкатулки. — Ты сообщил им правду, и она ничем не помогла им; ты сбежал от них, тем самым вызвав неистовый гнев их предводителя. Я так понимаю, что нам следует ожидать еще одного нападения с их стороны. И поскольку ты — не тэсс и очень уязвим к тому, что они могут определенным образом контролировать тебя… — Он заколебался.

Фарри заерзал на своем месте. Он ощутил внезапную слабость, усталость и неудобство. Можно сказать, что он почти побывал в качестве приманки: несмотря ни на что, даже Гильдия решила воспользоваться им. А эти люди не принимали от него подобного предложения. Значит… значит, он должен заставить их все понять.

— Итак, если они установили надо мной контроль, и я предоставлю им как бы ключ, открывающий вашу крепость?

— Кто предостережен, тот вооружен, — отозвался лорд Крип. Он крепко сжимал руку Фарри и не отпускал ее, словно опасался, что горбун прямо сейчас попытается убежать к коммандеру и его людям.

— У нас нет ничего, что можно было бы передать таким способом, — сказала Старейшая тэссов с такой глубокой убежденностью, что Фарри безоговорочно поверил ей. — У нас есть защита, которая не ослабела с годами, а стала намного крепче, когда мы научились сами управлять своими силами.

— Они все равно не откажутся от своих намерений, — медленно проговорил лорд Крип. — Даже если мы собственными глазами увидим, как они эвакуируются из развалин и якобы убираются оттуда, то все равно ни за что не поверим, что они отступили.

— А мы и не станем им верить. Там будут наши глаза, как наверху, так и на земле. То есть, глаза тех, у кого есть крылья, и тех, кто передвигается на четырех лапах. Так что враг постоянно будет под нашим наблюдением.

Фарри глубоко вздохнул. Выходит, птица, принесшая Тоггора, Йяз и другие животные либо мысленно связаны с… или даже изменены… Тэссы. Что, если тэссы останутся только с птицами и животными этой планеты? Как же те, кто все еще носит человеческое обличье, смогут приготовиться защищаться против тех, кто имеет целью покорить всех, кто от природы думает и руководствуется своими собственными мыслями? Он крепко сжал руку в руке. А что, если ему захотеть иметь великолепное гибкое тело, как у Йяз, и освободиться от мерзкого зудящего горба, сгибающего его спину своей тяжелой ношей? Может ли с ним такое случиться? Стоит ли его жизнь в качестве человеческого существа того, что не отказаться от нее ради другой — более свободной жизни, причем в совершенно ином обличий?

— Нет! — прочитала его мысли Старейшая тэссов. — Не каждому дано великое перевоплощение. Даже тэссам не дозволено поступать, как им заблагорассудится. Неужели тебе хочется заключить Йяз в свое тело?

Фарри до боли прикусил губу. Это были его личные мысли, и это было истинной правдой. Нет, больше он не станет просить никого — ни человека, ни животного — принять его тяжкую ношу.

— Для этого нужно быть Певцом. — Должно быть, леди Майлин тоже уловила эти мысли. — И еще, с тобой должен быть кто-нибудь косматый или крылатый, такой, кто нуждается в силе человека — или горячо любимый Певцом. Это не так легко, как переодеться в другое платье. — Она выглядела сейчас прекрасно и говорила с добротой, но сейчас он не нуждался в ее доброте, ибо мысли его в этот момент были весьма и весьма мрачными.

— Я все думаю об этом деле с туманом Эога, — заговорил другой тэсс. — То есть об оружии, оставленном в гнезде грока, а ведь оно тайна всех тайн. Прошло много тысяч лет с тех пор, когда уничтожили последнее оружие. Безусловно, эти развалины были построены намного позже — как аванпост земель лорда Джангера. Где же грок обнаружил туман Эога? Там не было еще чего-нибудь? — посмотрел он на Фарри.

— Я нашел вот это, — ответил горбун, вытаскивая из-за пояса нож. — И еще меч… да, по-моему, это был меч… но он весь проржавел. Еще я обнаружил там полоскикожи, которые некогда скорее всего были ремнем. И кости — очень много костей.

— Если бы Джангер обладал таким оружием, — сказала женщина-Старейший, — его бы не победили во время войны кланов. Однако эти остатки не свидетельствуют, что ими кто-то пользовался: Кто знает, где грок наткнулся на это? Гроков привлекают все яркие и блестящие предметы. Вот самец и притащил их в гнездо, чтобы привлечь самочку к тому, что он выстроил для нее.

— Грок никогда не улетает слишком далеко, — заметил ее компаньон. — Здесь отличная земля для охоты. А гнездо явно было очень старым. Возможно, его построили в первый же год, когда лорд Джангер пригласил на работу каменотесов. А эти мелкие лорды всегда искали предзнаменования и подарки фортуны. На военном стяге лорда Джангера был изображен кричащий грок — и лорд никогда бы не оставил бы в запустении свою внутреннюю крепость. Нет, эта шкатулка появилась откуда-то поблизости.

— Ты так считаешь?

— Я считаю вполне вероятным, что в самом сердце земель тэссов находятся еще какие-нибудь предметы, которые только того и ждут, чтобы их обнаружили!

— Но там все занято врагами! — возразила женщина-Старейший.

— Возможно, что-то осталось незамеченным. И несмотря на все пророчества касательно действий врага, я бы рекомендовал организовать тщательные поиски в тех местах, где мы еще не были — чтобы проверить, а вдруг само время прятало от нас будущие находки.

Глава четырнадцатая

С наступлением рассвета свечение исчезло. Фарри стоял в долине тэссов, наблюдая, как собираются многочисленные кланы. К мужчинам присоединялись женщины и даже дети — каждая небольшая группа направлялась к прорубленным в скалах входам внутрь. Однако Фарри оставался вместе с леди Майлин и лордом Крипом, стоящими в стороне от остальных: они расположились наверху узкого прохода в каньон, ведшему в долину и к краю равнины, на которой до сих пор стоял корабль, доставивший их сюда. Рядом с ними на своих изящных лапках пританцовывала Йяз, с нетерпением готовая отправиться в путь, в то время как Бохор медленно ходил из стороны в сторону, то и дело поднимая тяжелую голову настолько высоко, насколько позволяло устроение его крепко сбитое тела; его широкие ноздри над рылом с острыми клыками тревожно трепетали, когда животное обнюхивало воздух.

Никто не сомневался, что у людей из Гильдии может найтись веская причина исследовать их корабль, хотя внутри него не имелось ничего, что могло бы пойти на пользу армии коммандера — во всяком случае сейчас. Да, там остались карты звездного неба, но ведь местом назначения этого корабля был Йиктор, и они приземлились именно на Йикторе. На видном месте лежали пленки с записями других полетов, и эти пленки могли увести противника только по ложному следу, и потому могли бы сослужить службу куда лучшую, нежели оружие, ибо могли сбить людей Гильдии с толку.

Сами же они не стали подниматься на корабль, который был своего рода ловушкой, а засели позади каменных глыб, валяющихся повсюду у основания скал, и устроились там, чтобы наблюдать и ждать. От этого наблюдения и ожидания их мозги оставались открытыми для мыслей, и теперь Фарри ощущал, как мысли досаждают ему. Он постоянно возвращался к тому сну-воспоминанию, в котором присутствовал Ланти. И еще он размышлял о себе. Кем же он все-таки был и как попал в руки покрывшего себя позором и полностью дискредитировавшего себя астронавта? Ибо, возвращаясь назад, Фарри понимал, что у Ланти имелась веская причина держаться в стороне от остальных людей, которые прибыли в Приграничье, чтобы насладиться их сомнительными и гнусными удовольствиями. Горбун с преогромным трудом сосредотачивался на столь отдаленном моменте своих воспоминаний, пытаясь полностью восстановить в памяти точный ход столкновения астронавта со здоровяком. Еще он изо всех сил старался вспомнить, как выглядела полоска неведомого металла, из-за которой и разгорелся весь этот сыр-бор. Ибо Фарри был уверен, что отправился вместе с астронавтом не по своей воле.

Но стоило ему припомнить хоть толику происходящего до всего этого, как его мысли тотчас же натыкались на непреодолимую стену. Что могло с такой силой запечатать его воспоминания, он не знал. И, вероятно, то, что не знал об этом, шло ему только на пользу. И все же, неважно, сколько раз он говорил себе об этом, он снова и снова пытался вспомнить, что произошло. И он вспоминал до тех пор, пока не осознал кое-что еще.

Из-за скал, которые они выбрали как отличный наблюдательный пункт, он видел леди Майлин, а за ее спиной, методически двигая могучими челюстями, словно что-то постоянно жуя, припал к земле Бохор. Затем Фарри почувствовал какое-то шевеление, но не со стороны леди Майлин, а скорее — в самом теплом воздухе пустыни.

И тут прямо с неба появилась какая-то кружащаяся летающая тварь с широкими крыльями. Она спускалась по спирали, делая редкие взмахи крыльями. Существо было покрыто темным лоснящимся мехом, переливающимся местами радужными пятнами, виднеющимися на туловище и крыльях, поэтому казалось, что вместо крыльев у него только кожа и мех.

Оно приземлилось на высокой скале позади леди Майлин и уселось там. Фарри заметил, что на голове существа нет клюва. Скорее он разглядел узкое длинное рыло с рядом великолепных, зубов, что говорило о том, что тварь — превосходный и очень опасный охотник. Существо было очень крупным, и вероятно, если бы их с Фарри поставили рядом, оно оказалось бы выше его ростом. Горбун увидел вторую пару конечностей, крепко сложенных поперек верхней части тела; а спустя несколько секунд существо разомкнуло их и вытянуло вперед, обнажив тем самым острые когти, словно угрожая ими женщине, в эти мгновения находившейся прямо напротив нее.

Существо издало пронзительный прерывистый крик и шумно захлопало крыльями, точно собираясь взлететь и одновременно сдерживая это желание. Когда это подобие птицы обнажило когти, леди Майлин пошевелила руками. Она не протянула их к крылатой твари, а стала делать ими странные движения, будто играя в какую-то загадочную и жестокую игру с предполагаемой добычей.

Разумеется, оно было способно к телепатическому общению, но Фарри не смог понять его. Крылатое существо сделало несколько крошечных шажков вперед, при этом высоко поднимая крылья и с силой ударяя ими, и немного спустилось со скалы только для того, чтобы через некоторое время опять очутиться в своем убежище. Его огромные глаза сверкали зеленым цветом словно изумруды, а неестественно крупные уши постоянно двигались то взад, то вперед.

Затем существо, делая гигантские неуклюжие прыжки, поднялось вверх и зависло в воздухе, неистово хлопая крыльями, но то и дело возвращалось к своему своеобразному «насесту». Леди Майлин описала правой рукою полукруг, и тварь вновь поднялась вверх и стала описывать круги около неподвижно стоящего корабля. Она описала один круг, второй, третий, прежде чем снова улетела прочь, паря высоко в небесах, до тех пор, пока не превратилась в просто пятнышко, которое теперь двигалось в сторону отдаленных развалин, а затем и вовсе скрылось из поля зрения Фарри, который все время наблюдал за существом, запрокинув голову. И он понял, что еще одна пара глаз прибавилась к разведывательной миссии тэссов.

Солнце стояло уже высоко, и стало еще жарче. Вокруг расстилалась бесплодная земля, на которой даже небольшие островки выгоревшей травы казались чем-то мертвым. Трава боролась с песком, гравием и камнями и не проигрывала это сражение, ибо корни ее высохли до основания. Тоггор, давным-давно избравший местом своего расположения воротник рубашки Фарри, втянул все свои глаза и, похоже, собирался уснуть. Еще горбун обнаружил, что монотонное наблюдение, пока ничего не происходит, навевает вялость и дремоту. С тех пор, как улетело крылатое существо, на скалах тэссов не замечалось никакого движения.

Поэтому он почувствовал чуть ли не радость, когда заметил в небе какую-то точку — неужели крылатое существо леди Майлин справилось со своим «заданием» и теперь возвращалось? Нет — он не мог ошибиться в этом звуке. К ним приближался флиттер.

Бесспорно, что космический корабль и флиттер привлекут внимание кого угодно, будь это летательный аппарат Гильдии или еще какое-нибудь судно — возможно даже корабль местной планетарной полиции. Фарри очень мало знал об Йикторе, кроме того, что услышал от тэссов, что теперь их осталась лишь маленькая группа, охраняющая свои бесплодные земли.

Флиттер не сел возле стоящего корабля, а стал описывать вокруг него круги. Впрочем, Фарри заметил, что флиттер старался не входить в воздушную зону, опоясывающую скалы.

— Си-два-три-три, у вас проблемы? — услышал Фарри. Это не было отчетливым мысленным посланием от тэсса, а самый настоящий голос, доносящийся сверху из воздуха. Конечно же, это не отряд Гильдии, откомандированный сюда! Этот флиттер, должно быть, принадлежит местным представителям власти.

Фарри вопросительно посмотрел на леди Майлин. Она даже не пошевелилась. Когда горбун осторожно повернул голову и взглянул на лорда Крипа, то увидел, что тот неподвижен, как камень. Кто бы ни были эти пришельцы, тэссы не желали вступать с ними в контакт.

— Си-два-три-три, это управление порта. У вас неприятности? — На этот раз новоприбывшие опустились ниже, и, безусловно, не могли не заметить, что у стоящего корабля опущены посадочные аппарели.

— Это планета четвертого типа. Си-два-три-три, посадка разрешается только в главном порту. Какие у вас проблемы? — Теперь флиттер, описывающий круги возле корабля, подлетел к нему намного ближе. Это судно, которое было много меньше корабля, собиралось сесть. Фарри заметил наверху движение и приметил маленькое тело, поспешно перемещающееся от одного пучка выжженной травы, пробивающейся между камнями, к следующему. Оно целенаправленно пыталось добраться к неподвижно стоящему кораблю и к новоприбывшим. Будучи намного меньше Йяз, этот своего рода чемпион по прыжкам сумел почти незаметно подкрасться к кораблю — очевидно, это было какое-то животное, управляемое леди Майлин. Наконец существо оказалось не очень далеко от аппарели корабля, и когда оно практически слилось с ним, то даже Фарри не смог бы различить его на фоне корабля.

Флиттер приземлился, из него вышел человек со станнером в руке.

— Мы совершили посадку. Это управление Центрального Порта.

Голос прозвучал очень громко. Фарри решил, что он донесся из флиттера, а не из уст человека, вышедшего из него. Фарри показалось, что голос усиливался громового при помощи какого-то корабельного устройства.

Теперь на земле стояли уже двое. Они подошли к аппарели и разделились, держа наготове оружие. Один остался у самого входа на корабль, второй же начал взбираться внутрь. Теперь Фарри оставалось только ждать; он понимал, что человек, поднявшийся на корабль, должен тщательно осмотреть его. Наконец тот вернулся и махнул рукой своему товарищу, делая ему знак возвращаться к флиттеру.

Сам же он направился к флиттеру не прямо, а то и дело отклоняясь с дороги, по-видимому, выискивая какие-нибудь следы, оставшиеся на земле. Фарри не сомневался, что этот человек — опытный следопыт, и поэтому обязательно что-нибудь обнаружит.

Внезапно мужчина остановился и поманил к себе товарища. Его спутник быстро подошел к нему. Фарри предполагал, что пока люди из управления порта находятся здесь, на тэссов никто не нападет. На это время Гильдия затаится. Странно, но он не ощущал стопроцентной уверенности от своего предположения. Какая-то его часть желала снова встретиться с Гильдией, и это его очень сильно беспокоило.

Незнакомцы внимательно изучали землю, а один из них даже встал на четвереньки, словно, как Йяз, обладал нюхом и сумел бы выследить их по оставленному следу — как это делали следопыты. Наконец мужчины отказались от своей затеи и возвратились к флиттеру, который тотчас же взлетел — но перед этим поднялось в воздух летающее существо, с которым леди Майлин общалась некоторое время назад. Птица устремилась на север, летя на очень большой высоте, словно бы высматривая себе укрытие.

Однако никакой нужды бояться не было. Флиттер быстро взмыл в воздух и направился туда, откуда прибыл. Фарри осознавал всю серьезность визита этого судна. В глазах людей из управления центрального порта любой корабль, совершивший посадку не в порту, нарушил закон. А значит, они могли снова направить сюда патрульный корабль в надежде, что команда брошенного судна возвратится. Поэтому Гильдия пока не покажет носа, равно как и тэссы не появятся в долине из опасения нарваться на расспросы, несмотря на то, что все знали, что тэссы не имеют никакого общения с кораблями, прибывающими из далекого космоса. Не ведь здесь не все относились к тэссам…

Фарри задумался. Кому известно о лорде Крипе, который был вольным торговцем? И что известно касательно леди Майлин? Безусловно, их история вызвала немало разговоров и слухов в этом районе Йиктора. Но совершенно верно и то, что им нечего бояться законов, как этой, так и какой-либо другой планеты. Это Гильдия должна была залечь на дно.

— Возможно… — мысленно произнес лорд Крип, причем почти так же отчетливо, как тот голос с флиттера. — Да, моя история известна — и вероятно, огромному количеству людей, находящихся здесь. Известно также, что случилось на Сехмете. У Гильдии свои дела с представителями закона. А для нас лучше не иметь союзников.

Когда флиттер улетел на достаточное расстояние и наконец пропал из виду, леди Майлин поднялась из своего укрытия, и Бохор отошел назад, чтобы уступить ей место. Она наклонилась к скале, за которой скрывалась, оперлась обеими руками на ее шершавую поверхность и повернула голову на север, туда, где скрылась птица.

Из-за небольшой скалы появился пушистый зверек, которого Фарри видел краем глаза, когда тот ушел вперед на разведку к приземлившемуся флиттеру. Зверек подскочил к леди Майлин, и она подхватила его на руки; а он вскарабкался ей на грудь, словно дитя — настолько он был мал. И снова Фарри уловил обрывки слов какого-то послания, которое тот доставил своей хозяйке. Он почти ничего не разобрал, словно послание проходило гораздо выше его телепатического уровня.

— Это правда… — донеслись до него слова леди Майлин. — Иста «читает» их. Те люди не из Гильдии, они даже не знают, что побывали в самом центре территории тэссов.

— Что им известно? — резко вмешался лорд Крип.

— Что им следует проложить путь для обратного полета, — ответила она, нежно поглаживая зверька по темному меху. — Исте удалось внушить им немного свернуть на северо-запад.

— К развалинам… Гильдии, — донесся до Фарри голос лорда Крипа. — Они увидят…

— Все, что открыто взорам, — согласилась леди Майлин.

— Чего может оказаться слишком мало, — отозвался он. — Гильдия обязательно примет меры предосторожности и укроется в специальных укрытиях.

— Возможно. Мне бы хотелось узнать, насколько быстро им удастся скрыться и где они спрячут свои флиттеры. Ведь здесь очень мало мест, где можно спрятаться. По-моему, все это может ввести в дело еще одного игрока.

Тем не менее, могло показаться, что визит и отлет патрульного флиттера было вовсе не последним посещением пустого корабля, ибо ни леди Майлин, ни лорд Крип не собирались покидать их пост. Фарри прекрасно понимал, что бесцельное ожидание прибытия неизвестно кого и неизвестно когда — весьма утомительная штука.

Тоггор спрыгнул с его рубашки и, пробежавшись по камням, выудил откуда-то несвоевременно высунувшихся насекомых и какие-то личинки. Фарри подкрепился из тюбика со своим рационом и напился воды из фляги.

Послеполуденную монотонность нарушил прилет крылатого существа, появившегося во второй раз. Описав круг по небу, оно уселось на камень, торчащий из земли прямо напротив женщины. На этот раз Фарри не сумел уловить даже тончайшего следа проходящего между ними телепатического разговора.

Птица дважды опустила голову и спустя мгновение снова взмыла в воздух.

Потом пришло сообщение от леди Майлин:

— Насколько помнит джам, раньше грока здесь не было. А это означает, что та находка сделана при жизни нашего поколения. Однако на севере есть возвышенность, где гроки устроили себе второе гнездовье. Это совсем рядом с пещерами. И еще… — теперь она заговорила медленно, точно, говоря, размышляла о каких-то проблемах, — люди из развалин уже дважды выходили на разведку в том направлении, и то, что они возможно ищут, это…

— Какое-то хранилище! — воскликнул лорд Крип.

— Там ничего нет, я могу в этом поклясться. Когда тэссы отказались от своих древних знаний и вышли на открытые места, они уничтожили все существующее там.

— Любой человек тоже назвал бы Сехмет «пустынной» планетой — до тех пор, пока космические пираты и люди из Гильдии не доказали, что это не так, — отозвался лорд Крип. — В их распоряжении есть приборы, которые дают им способность к чтению чужих мыслей и их пониманию. Среди них даже может оказаться сенситив.

— Сенситив? — переспросил Фарри.

— Тот, кто способен определить наличие некой энергии и управлять ею. Он может определить любое местоположение, будь оно обозначено на карте или просто на земле, и отыскивать спрятанные чужеродные предметы, управлять вещами, а также способен управлять и использовать в своих целях любое мыслящее существо.

— А такой человек мог бы справиться с тем, что находилось в шкатулке? — осмелился спросить Фарри.

— Конечно, наверняка смог бы… они подобное и ищут. Но в руинах находились обыкновенные люди, полагающиеся только на оружие в своих руках. Следовательно, они как следует не изучили даже свое древнее укрытие. Для них тэссы — это загадка и угроза, потому что они никогда не сумеют понять нас. Поэтому им предстоит как можно тщательнее обнюхать свою же территорию, нарушая покой и мир, когда они что-то раскопают.

Пушистый зверек, которого ласкала леди Майлин, внезапно зашевелился, и женщина усадила его на камень, где еще совсем недавно сидел джам. Зверек перепрыгнул куст, ощетинившийся шипастыми ветвями, и начал пробираться обратно к кораблю. Бохор хрюкнул и едва заметно сдвинулся оттуда, где он восседал на своих крепких лапах.

И снова в небе появилась точка, и вдалеке в воздухе ощутилось волнение. Флиттер (тот же самый?) возвращался. Фарри схватил Тоггора и засунул его за рубашку, чтобы не потерять во время быстрого движения.

Судно описало широкий круг вокруг пронзающего небо неподвижно стоящего корабля, однако на этот раз сверху не послышалось никакого громкого послания. Флиттер совершил еще два круга, и Фарри заметил, что на судне нет отличительных знаков. Должно быть, этот флиттер принадлежал Гильдии, хотя Фарри несколько обескуражила такая дерзость средь бела дня. Это доказывало самоуверенность тех, кто находился внутри, равно как и самоуверенность людей из Гильдии, что означало, что у них есть оружие, способное отразить любое нападение.

Третий круг флиттер совершил совсем рядом с кораблем и наконец приземлился на том же самом месте, где садился патрульный корабль. Из кабины вышли трое. Все были вооружены и двигались с крайней осторожностью, приближаясь к аппарелям корабля спиною и обратив лица на скалы, разглядывая их так пристально, будто знали, что там засели трое наблюдателей. Трое? Нет, больше, если считать Йяз, которая по-прежнему растянулась на земле в своем укрытии вместе с лордом Крипом, и Бохора. Там же спрятался теперь и пушистый зверек.

Как только они достигли аппарели, один из мужчин быстро взобрался наверх, а его двое спутников продолжали следить за скалами. Затем за первым последовал второй мужчина, и наконец — третий. Намеревались ли они обыскивать корабль, как это делали патрульные, или готовились поднять его в воздух?

Никто из тэссов не шевелился. Фарри, все сильнее ощущая себя ребенком или одним из животных, которые были готовы подняться сразу по команде, не издав при этом ни звука, вертел головой из стороны в сторону, стараясь внимательно следить за этими двумя.

Фарри не знал, сколько времени прошло. Он ожидал, что в любой момент может увидеть, как аппарель поднимется и корабль взлетит. Он не сомневался, что эти люди явились сюда именно за этим. Просто он не знал, что еще им могло понадобиться на корабле. Наконец возле бокового люка он заметил какое-то движение, и вдруг все трое быстро сбежали вниз, устремляясь к флиттеру, будто их преследовал бартл или какое-нибудь другое, но не менее опасное животное.

— Они там кое-что обнаружили, — с легким смешком произнес лорд Крип. — Потребовалось немало потрудиться, чтобы найти брешь их ментальной защиты.

— У меня возникло впечатление, что они увидели больше, чем хотели, — отозвалась леди Майлин. — Сади отлично спроецировала эту штуку, даже несмотря на то, что их мозги заперты против ее воздействия. Она показалась им в пять раз больше, чем на самом деле, и еще продемонстрировала все свои зубы и когти наготове! Она изобразила этим недоумком превосходного охранника. А если бы они подняли пальбу, то это ни к чему бы не привело.

Иллюзия? — подумал Фарри и тотчас же получил ответ:

— Иллюзия, и причем исходящая не от нас. Сади спроецировала то, что напугало бы ее саму, и сделала это, используя лишь силу своего воображения. Поэтому, очевидно, им не помогла их ментальная защита. Смотрите!

Последний из мужчин сбежал на землю, и они что есть мочи устремились прочь от аппарели, которая, казалось, была позади них, а дверь люка была полностью заслонена неведомым жутким зверем, какого Фарри не видал даже в кошмарных снах. Животное было намного больше бартла. Его голова была наклонена чуть в сторону и ее добрую половину занимала пасть, в которой виднелись два ровных ряда чудовищных клыков, нацеленных прямо на незваных гостей, словно предчувствуя вкусный обед из свежей и нежной плоти. Передние лапы чудовища украшали огромные когти, выглядевшие так грозно, точно они без труда могли разорвать корпус корабля вместе со всей его обшивкой.

Трое мужчин выхватили лазерные пистолеты и начали обстреливать неведомого зверя, но косматый призрак легко поглощал смертоносные сверкающие лучи, не получая никаких повреждений от самого опасного оружия, известного на космических маршрутах. Один из нападавших прекратил стрельбу и побежал быстрее, а за ним последовал тот, кто находился рядом с ним. Лишь третий мужчина отступал, как положено, по-прежнему совершенно бесполезно выпуская по врагу заряды.

Гигантская зловещая голова наконец втянулась обратно внутрь, так, что остались видны лишь угрожающие выступающие вперед клыки. Ожидая конца «представления», Фарри шепотом успел сосчитать до двадцати пяти. Затем флиттер поднялся и снова начал кружить возле возвышающегося подобно колонне корабля, будто выискивая еще какой-нибудь способ проникнуть внутрь. Фарри почти поверил, что им удастся это сделать. Там могло иметься какое-нибудь отверстие, куда сумеет пробраться человек, подобно тому, как он выбрался из башни, где его держали в плену.

Однако, похоже, другого способа проникнуть на корабль не было, а флиттер не был снабжен каким-нибудь еще оружием, если не считать того, которое его пассажиры использовали без всякой пользы.

Наконец флиттер улетел на восток. Массивная голова чудовищного зверя исчезла. Потом от аппарели выбежал маленький пушистый зверек, которого недавно ласкала леди Майлин. Он устремился к камню, стоящему напротив женщины.

— Отличная работа! — громко проговорил лорд Крип, словно зверек мог услышать и, тем более, понять. Леди Майлин снова взяла зверька на руки и начала гладить его по шерстке. Потом усадила его на камень напротив, поглаживая его поднятую головку.

— Сади будет охранять Йяз, — промолвила она, — и наш старичок. — Она почесала за ухом у Бохора. Огромный зверь вытянул шею так, что ей удалось почесать у него под челюстью. — Полагаю, будет лучше, если мы хорошенько подумаем о том, что находится на севере — о том, что настолько привлекло внимание наших врагов, что они совершили уже три полета, чтобы найти это. — Она указала туда, откуда впервые появился лжам. — Нам неизвестно, что привело сюда Гильдию в самом начале. Как и то, что мы сами не могли предвидеть, когда возвращались сюда, что они уже обстроятся на Йикторе. А ведь они сделали это намного раньше нашего прибытия. У тэссов долгая память — да, достаточно долгая, но хватит ли нам ее, когда у нас будут силы избавиться от грядущей опасности? Ведь Старейшие другого дня вполне могли стереть память нашего поколения, чтобы ни у кого не осталось соблазна вернуться и воспользоваться тем, что не принадлежало нам по праву.

Фарри показалось довольно странным ее решение, что животных будет вполне достаточно для охраны корабля. Ведь это было ничего или совсем мало; но то, что делала она, он не мог сравнивать с действиями тех, кого он знал во время своего пребывания в Приграничье. Он устало потащился обратно через каньон туда, где находилось временное пристанище оставшихся чужаков… Чужаков? Ведь он сам здесь был чужаком, отличался от всех прочих примерно настолько же, насколько отличался от обитателей Приграничья.

И все-таки он обнаружил, что хотя и не понимал своей полезности для их помощи или защиты, лорд Крип и леди Майлин восприняли как само собой разумеющееся то, что он стал одним из группы, направляющейся на север. Они начали свой поход, когда поднялась луна; при свете третьего кольца, освещающего им путь столь ярко, словно на улице стоял день.

С ними отправился и третий тэсс, некто Маскай, который, как догадался Фарри, много скитался по тем местам и прекрасно ориентировался в дикой природе северной части планеты, равно как и был знаком с местным населением. Трудно было определить возраст этих людей, но Фарри отнес Маская к поколению намного старше его двоих спутников. И леди Майлин, казалось, все время поглядывала на Маская, выбирая нужное направление и путь.

Они остановились на привал, прежде чем свет от колец поблек и идти стало практически невозможно, поскольку серый предрассветный туман сделал почти невидимой вершину небольшой горы, возле которой троица и нашла приют среди деревьев, раскачиваемых ветром. У подножия горы просачивался небольшой ручеек, хотя затем он быстро поглощался жаждущей влагу бесплодной землею. Похоже, для Маская это место было одной из путеводных вех, которую он знал превосходно.

Маскай остановился под одной толстой ветвью и указал на север.

— Если мы пойдем прямой дорогой, то доберемся туда еще за одну ночь, а потом подойдем к холмам. Эта совершенно бесплодная и сухая земля, а из источника Две Ветви проистекает горькая вода. Только джам может жить на этих скалах.

— И все-таки ты отведешь нас туда, родственник, — заметила леди Майлин.

— Когда я был молод и глуп, я побывал в очень многих незнакомых и странных местах. И из этих странствий не вынес ровным счетом ничего или очень мало, — с улыбкой ответствовал Маскай.

— Но ведь джам живет там, и, как любое живое существо, он нуждается в пище и воде… и…

— Тише! Быстро на землю! — лорд Крип схватил женщину за запястье и уложил ее на землю, а Маскай поспешно согнулся под деревом.

Теперь они отчетливо услышали звук летящего флиттера. И увидели его расплывчатый силуэт даже при смутном мерцании третьего кольца. Фарри скрючился в своем убежище и затаился, пока флиттер нависал над ними. Ему казалось, что он чувствует всем телом чужеземное оборудование, которое враги доставили сюда. Однако флиттер пролетел над головой, а затем высоко взмыл в небо, придерживаясь курса на север, будто пилот имел перед глазами вполне определенную цель.

— Гильдия!

— Ты уверен? — спросила леди Майлин лорда Крипа.

— Разумеется. Видишь ли, существует небольшая разница между флиттерами и патрульными кораблями. Флиттер не предназначен для короткого патрулирования, он рассчитан для полетов на более длинные расстояния — для изучения местности и разведки.

— Он летит так, — вступил в разговор Маскай, — словно люди на борту знают, где именно будут приземляться. И еще, у меня создалось впечатление, что они спешат.

— Совершенно верно. Интересно, найдут ли они то, что ищут. Если найдут, то для нас лучшее — сделать то же самое открытие, причем как можно быстрее.

Фарри попытался побольше высунуть голову, но отказался от этого намерения из-за сильной боли в спине. Все его тело болело от длительной ходьбы, и он даже сомневался, сможет ли идти дальше без отдыха. И все-таки он был уверен, что его не бросят на произвол судьбы.

Глава пятнадцатая

Они понимали, что с этой стороны горы им на вершину не подняться, ибо она резко обрывалась отвесной стеной, где не имелось даже намека на какой-нибудь уступ. За день до этого Маскай ушел далеко на запад, чтобы поохотиться, а эту ночь оставил для изучения местности.

Несмотря на то, что настала очередь Фарри дежурить, он чувствовал страшную дремоту. Вчера они так спешили, следуя по направлению, куда улетел флиттер, что он едва передвигал своими короткими ногами, а боль от горба стала просто невыносимой. Он ни разу не пожаловался, хотя, возможно, жалобы немного и облегчили его страдания, теперь его тело являло собой сплошную боль, и Фарри чувствовал, что у него нет больше сил заставлять себя двигаться дальше.

Бесплодные земли, окаймляющие сердце земли тэссов, заросли жесткой толстой травой. То тут, то там попадались отдельные деревья. Они росли и в горах, большей частью — приземистые, искривленные ветрами и в основном в небольших углублениях в скальных породах. Высоко наверху белел снег, или рано выпавший, или еще не успевший сойти — Фарри этого не знал.

Между ними и целью флиттера внезапно пролетел джам, затем опустился на камни, где скрывалась леди Майлин. Птица что-то сообщила женщине, вероятно — принесла послание от Маская, и спустя мгновение возникла связь с его мозгом.

— Наверху нет ничего, кроме дороги, которая сейчас вся покрыта льдом. Похоже, что наши враги двигаются в неверном направлении в поисках своего сокровища. Может быть, оно находится на этой стороне.

Леди Майлин истолковала сообщение по-своему.

— Но эта дорога ведет в никуда — там ведь только голая скала, — слабо возразил Фарри.

— Что может означать — «запретная скала», — поправила его женщина.

Неужели опять иллюзии? Он не мог отвергать того факта, что предки ее древней расы вполне могли устроить нечто подобное, чтобы скрыть свои следы. Но как в этом удостовериться?

— Я пойду, прежде чем возвратятся Маскай с остальными, — сказал лорд Крип.

— Тебя могут заметить…

— Если я пойду, несомненно. Но если я поползу…

Фарри пригнулся, чтобы получше разглядеть тропу. Вероятно первоначально она была усыпана камнями, чтобы направить идущего по верному направлению, но за многие годы была настолько истоптана бесчисленными подошвами, что теперь превратилась в колею. Горбун посмотрел на лорда Крипа. Тело лорда было стройным и изящным, но даже если он поползет на четвереньках, то, вполне вероятно, его могут увидеть с этой стороны скалы. Хотя Фарри не хотелось говорить о том, с чем он импульсивно соглашался, он все-таки решил вмешаться:

— Большую часть своей жизни я ползал. Обсыпьте меня хорошенько пылью и испачкайте грязью. — Он уже зачерпнул полные ладони грязи и измазал ею лодыжки и бедра, оставив напоследок только свой чувствительный горб. — У меня это получится куда лучше, чем у вас.

Леди Майлин повернула голову и взглянула на него, как человек, который прикидывает, чье предложение лучше.

— А в твоих словах что-то есть, Фарри.

Ему так хотелось, чтобы она отвергла его предложение, что в нем опять пробудилась горечь. Они охотно пользовались им, как пользовались джамом, бартлом и всеми живыми существами на этой планете. Радужное сияние, излучаемое третьим кольцом, пробежало по его телу, и ему показалось, что этот чудодейственный свет принес ему облегчение. Даже его ноющий горб ощутил прикосновение холода — что, конечно, не было правдой, поскольку когда свет обладал материальностью?

Фарри снял суму, висящую на поясе, и набросал себе на спину еще грязи, прикусив губу до крови. Боль в горбу не давала ему покоя и сейчас, постоянно нападая на него короткими, но весьма ощутимыми вспышками.

И он пополз на животе, и полз до тех пор, пока видел перед собой убегающую вверх по склону тропу. Потом он спросил о том, о чем должен был спросить раньше:

— Если там будет иллюзия, то как можно справиться с нею?

— Надо будет постараться сперва понять ее, а потом пробиться сквозь, — ответила леди Майлин. — Иллюзия способна смутить взгляд, но не контакт — если тот, кто старается разрушить ее, полностью контролирует себя.

И то верно, подумал он. Его обманутые глаза по крайней мере будут служить ему до тех пор, пока он не доберется до гладкой прочной стены наверху — или эта скала будет лишь казаться ему прочной? Он начал ползти, обдирая ладони о грубые камни, едва не задыхаясь от постоянных усилий удержаться на плоскости этой тропы-колеи.

Он продвигался медленно, часто останавливаясь и надеясь, что флиттер, снабженный специальными следящими устройствами, направленными на эту сторону скалы, сумеют засечь только часть его горба, напоминающего просто камень, валяющийся среди остальных подобных ему.

Котра находилась высоко над горизонтом, и три кольца в эти мгновения виднелись очень отчетливо; а самое слабое третье кольцо украшало своим великолепием эти бесплодные земли. Под ним мерцали камни, освещаемые этим дивным светом, а над головой уходила в небо кажущаяся нескончаемой каменная стена.

Он полз и полз, и когда сильно продрог и распростерся на камне, внезапно снизу до него донеслось предостережение:

— Те, другие, возвращаются.

Его охватило искушение скрыться куда-нибудь, но сейчас все решало время. Люди из Гильдии с таким же успехом могли попытаться проверить эту сторону скалы, обманутые в своих надеждах в другом месте. Поэтому Фарри пополз как можно скорее, и все же не заметил нигде ничего движущегося. Когда он лег, чтобы перевести дух, и его заостренный книзу подбородок покоился на искривленной руке, он посмотрел вверх и, к облегчению, ему показалось, что до верха оставалось не так уж далеко. Вдруг он почувствовал на плече укол коготка и вспомнил, что не оставил Тоггора внизу. Интересно, можно ли будет послать смукса вперед, чтобы тот разузнал, есть ли там какая-нибудь расщелина? И действует ли иллюзия на подобных особей? Сможет ли она ввести в заблуждение животных? Он этого не знал, но то, что смукс находился с ним, согревало его душу.

Тропинка выровнялась и пошла прямо. Да, теперь он видел впереди стену! Тропинка, если это и вправду была тропинка, резко обрывалась у подножия скалы. Добравшись до этого места, Фарри вытянул руку, погладил Тоггора и прошептал ему несколько слов. И смукс послушно взобрался ему на ладонь и повернулся к камню. Тогда Фарри опустил его.

Расстояние от Фарри до стены было примерно около дюйма. Несколько секунд он колебался. Перед его взором предстал такое непоколебимое препятствие, что он просто не верил, что это могло оказаться всего лишь иллюзией.

Тогда он вытянул руку, и она натолкнулась на нечто прочное. Однако ему было нужно проверить его полностью от одного края тропы-колеи до другого.

Медленно продвигаясь вперед, он начал перебираться на внешнюю сторону скалы. Тоггор следовал за ним рядом с его рукой. Не здесь… не здесь… не… И тут он остановился, охваченный изумлением и страхом. Прежде чем он дотронулся до каменистой кромки в четвертый раз, Тоггор внезапно пропал. Только что он сидел на ладони у Фарри, а в следующую секунду взял, да исчез!

Горбун неистово ударял кулаками по скале в том месте, где пропал смукс. Перед ним была довольно прямая поверхность, но еще он заметил трещину, откуда, как он почувствовал, едва уловимое легкое дуновение холодного воздуха. Фарри поспешно проследил, куда уходит эта трещина. Она уходила на очень короткое расстояние, но там, где она заканчивалась, обнаружилась еще одна трещина, поднимающаяся совершенно вертикально. Горбун вернулся и, осторожно пробравшись обратно, нашел эту вторую трещину. Она представляла собой нечто вроде запечатанной щели, вероятно это была дверь. Он с силой постучал по ней в надежде, что она поддастся. Однако ничего не случилось. По-видимому, он находился слишком близко к земле, чтобы сдвинуть ее, или ее запечатали наглухо какие-то неведомые ему силы!

Он прижался головой к трещине и попытался найти Тоггора при помощи телепатической связи. Ответ был очень слабым, будто смукс отзывался ему с очень далекого расстояния, но по крайней мере Тоггор был жив и находился где-то внутри, хотя Фарри ни за что не поверил бы, что смукс смог бы пролезть в эту трещину.

Фарри так и лежал, приложив голову к скале, тем временем отправляя послание о своем открытии леди Майлин. В эти мгновения он буквально купался в переливчатом радужном сиянии третьего кольца, ярко освещающем скалу. Рядом словно метались сверкающие пятнышки. И действительно, стоило ему запрокинуть голову и посмотреть вверх на скалу, возле которой он находился в эти минуты, он видел яркие пятнышки, стягивающиеся вместе, создавая какую-то причудливую тускловатую форму или, возможно, пробуждая того, кто намеренно устроился в этом месте несколько поколений тому назад.

«Я иду», — передала ему леди Майлин.

Фарри слегка повернул голову и увидел ее, распластавшуюся на животе на скале, как и он. Женщина подбиралась к нему, преодолевая по несколько дюймов в секунду. Наконец она очутилась возле невидимой двери. Фарри немного отстранился, чтобы пропустить ее.

Несколькими решительными движениями она расчистила это место и кивнула.

— Все правильно. Здесь дверь, и… — Теперь она легла на спину и посмотрела вверх на поверхность стены, где метались сверкающие блики света, которые, казалось, собирались в какие-то странные формы. — Вот здесь и образуется иллюзия. О, Третье Кольцо, о, Котра, благодарю Тебя от всего сердца! Ведь теперь мы сможем увидеть Твое Третье Кольцо!

И она начала что-то напевать без слов, и это мурлыканье было едва ли громче царапанья коготков Тоггора, когда он бегал по камням. И Фарри снова ощутил всю мощь этого пения.

Сверкающие пятнышки становились все ярче и ярче — они впитывали в себя все оттенки радуги от самого кольца, вот они стали синими, потом — красными, зелеными, желтыми; превращаясь в завихряющийся световой водоворот. Когда они наконец смешались, то начали вытягиваться в линии и причудливые завитки на поверхности скалы, и тут Фарри с леди Майлин получили от лорда Крипа очень резкое послание.

«Они все на борту флиггера, и он поднимается в этом направлении!»

Это предостережение снизу оказалось настолько отчетливым, словно лорд выкрикнул его вслух. И все же леди Майлин даже не пошевелилась, а когда с ее губ сорвался тихий возглас, в нем не чувствовалось нерешительности или испуга. Переливающиеся искры света от радуги, падающие на дверь, образовали на ней изображение, с каждой секундой становившееся все отчетливее. И теперь этот дивный свет обрисовал контуры самого входа. И они увидели, что размеры расщелины позволят им троим войти внутрь, если идти друг за другом.

На этот раз звук от летящего флиттера стал достаточно громким, чтобы потопить в себе звуки ее пения, и Фарри почти не слышал его, хотя лежал совсем рядом с леди Майлин. Он не стал поворачивать головы, чтобы наблюдать за врагом, во всяком случае пока — ибо горбун был полностью околдован чудесным изображением из сверкающих лучей.

— Они летят.

Это — второе — предостережение оказалось вовсе ненужным, поскольку мощное гудение флиттера раздавалось уже над скалою и отдавалось эхом со скал, высящихся по соседству. Фарри с трудом приподнялся и посмотрел на вверх, как раз вовремя, чтобы увидеть наверху скольжение флиттера по небу. Наверное, его с леди Майлин уже заметили, и теперь для тех, кто находился на борту флиттера, начиналась веселая игра. И Фарри ждал, съежившись от страха, когда сверкающий луч лазера разрежет их на куски.

Свечение третьего кольца теперь покрылось дымкой тумана, который становился все толще. Вероятно, теперь они с леди Майлин уже не были такими отличными мишенями, как опасался Фарри. Он почувствовал, как рядом кто-то пошевелился; это леди Майлин опустилась на колени, а затем поднялась на ноги, по-прежнему пристально глядя на дверь в скале, словно она всю свою жизнь только и делала, что пыталась выяснить тайну этой двери, и никакой страх не смог бы помешать ее задаче.

Фарри тоже поднялся, теперь его спина была обращена к леди Майлин и к двери, а сам он пристально осматривался вокруг. Он был настолько мал, что не смог бы закрыть ее тело своим, но поклялся сделать все, что в его силах.

Флиттер направлялся прямо к ним, словно намеревался врезаться в скалу и раздавить их обоих. Но в самый последний миг он резко свернул в сторону, и оказался почти перпендикулярно скале, на всей скорости двигаясь ввысь, и вскоре очутился над ее вершиной.

Фарри не сомневался, что их заметили! Он не понимал, почему с ними не разделались, по крайней мере при помощи станнера. Вероятно, пассажиры флиттера намеревались дать леди Майлин открыть для них путь и только уже потом захватить их обоих.

Он обернулся к женщине. Она широко раскинула руки, касаясь кончиками пальцев кружащих световых изображений, и что-то пела. Однако все оставалось по-прежнему. Никакого ответа! Наконец она отправила мысленное послание, причем оно прозвенело с такой же мощью, как предостережение лорда Крипа.

— Идите сюда! Это проход для тэссов, и мое новое тело он не признаёт! Идите сюда!

Крип рванулся вверх к тропе, чтобы скорее присоединиться к двоим, уже стоящим напротив дверного проема. Она положила обе руки ему на спину и стала двигать ими из стороны в сторону, словно рисуя на нем какое-то причудливое изображение. В это мгновение Фарри охватила надежда, что эти действия леди Майлин принесут какой-либо успех. Он поднял голову вверх, насколько мог, чтобы посмотреть, где исчез флиттер при своем последнем подъеме вверх.

Его мощное гудение все еще громко отдавалось у него в ушах, и поэтому Фарри мог слышать пение леди Майлин лишь урывками. А она продолжала петь, по-прежнему пытаясь открыть дверь.

Видимо, находясь под воздействием этого пения, Лорд Крип махал руками то взад и вперед. А потом — наконец — раздался скрип. Это был звук сдвигаемого с места камня — или того,что очень долго сдерживало дверь. Вдруг стал виден проход, но не тонкими очертаниями, а как некое черное пространство. Пласт стены ушел вперед, и леди Майлин толкнула лорда Крипа право; Фарри же пришлось сделать три шага, заменяющие их один, чтобы присоединиться к своим спутникам. Рядом двигался пласт скалы, двигался медленно, будто многовековое нахождение на одном месте настолько приковало его здесь, что этот пласт никак не мог освободиться. Вокруг стояла тьма. Леди Майлин крепко схватила своего спутника за руку и изо всех сил сжала ее. Лорд Крип следовал за ней по пятам, а за ними — Фарри.

Его горб ударился о камень, и несмотря на то, что он старался идти как можно осторожнее, от резкой боли сперло дыхание, и он то и дело спотыкался. Затем он оказался в темноте, лишь слабо освещаемой бледным свечением кольца, доходящим сюда от внешнего мира.

Леди Майлин развернулась, и лорд Крип протянул свою длинную руку и резким движением подтянул Фарри к себе. Тем временем мурлыканье женщины стало прерываться словами — песнь, которая закрывала вход в это темное место, оставив их в совершенно темном месте, окруженном вековыми камнями.

Внезапно опять появился свет. Он был гораздо мягче и еле уловимым. И он не был таким великолепным, как прежде. Фарри увидел маленький шар, балансирующий на ладони леди Майлин. Почувствовав, как что-то вцепилось ему в ногу, он нагнулся и поднял Тоггора.

Леди Майлин бросила светящийся шар, и лорд Крип ловко поймал его. Женщина прерывисто дышала, словно после длительной пробежки, а по лицу, подобно слезам, скатывались бисеринки пота.

Лорд Крип держал шар перед собой и водил им из стороны в сторону, но им удавалось видеть только каменные стены, погруженные во тьму, и темный проход впереди, вероятно, та же самая дорога, по которой они продолжали ступать, направляясь в самый центр горы.

— У них может быть специальный рассеивателъ, чтобы распылить преграду на частицы, — заметил лорд Крип. — Если это так, то им не понадобится много времени, чтобы…

— Да, мы не можем ждать! — сказала она, и в ее ответе ощущались как намерение, так и сила, хотя женщина постоянно спотыкалась, делая очередной шаг вперед. Фарри схватился за ее свободно висящую руку и положил ее себе на плечо, несмотря на жуткую боль в горбу. Он был готов в любой момент поддержать ее. К его радости, она приняла его помощь, и он ощутил, как она наклонилась к нему, пока они продолжали идти вместе с лордом Крипом, держащим впереди светящийся шар.

Наверное из-за того, что свет от третьего кольца не доходил сюда, или это свечение было способно воздействовать только на дверь, дальше уже не было даже лучика света. Каменная стена, хотя и имела кое-где отметины, сделанные какими-то инструментами, была совершенно голой.

Этот путь наконец вывел их прямо на открытое пространство; отсюда начинался покатый подъем наверх. Сперва склон не доставлял им особых трудностей, когда они продвигались по нему. Фарри, взбираясь наверх, при этом иногда помогая леди Майлин, постоянно прислушивался.

Если у их преследователей имелся рассеиватель, они бы обнаружили этот путь без особого труда. Так хозяин постоялого двора одним махом ножа разрезает дыню. Да стоит им «прощупать» это место станнером или лазером — и все они окажутся в лапах Гильдии. По этой веской причине Фарри обрадовался склону, ведущему наверх.

По мере их продвижения склон становился все круче. Лорд Крип осветил стену и обнаружил на ней выемки, за которые можно было хвататься пальцами при подъеме. Фарри помогал леди Майлин до тех пор, пока она тоже не стала опираться на выемки. Самому ему приходилось подниматься почти на цыпочки, чтобы ухватиться рукой за такую выбоину, ибо они были вырублены для тех, кто был одного роста с тэссами.

Они передвигались очень медленно, почти с такой же скоростью, когда ползли по внешней дороге. Леди Майлин, почти изнемогшая, ибо растратила свои силы на пение, продвигалась от одного уступа до другого с явным трудом. Однако Фарри не услышал от нее ни одной жалобы. Наконец лорд Крип резко остановился и произнес:

— Возьми его и веди нас, Фарри. А я присмотрю за Майлин.

Фарри послушно пополз за своими спутниками, держа на вытянутой руке то, что выглядело как шар; свободной рукою он опирался о стену. Дорога уходила вверх все дальше и дальше. Они передвигались в полной тишине, нарушаемой лишь тяжелым дыханием или еле слышным шелестом их одежд, задевающих за шероховатую стену.

Тоггор взобрался Фарри на плечо и выдвинул все свои глаза, пристально вглядываясь вперед, словно смог бы пронзить своим взором тьму или хотя бы пытался сделать это. Исходящий от смукса леденящий страх, заставил Фарри остановиться. Смукс увидел или почуял что-то впереди.

— Стойте! — Впервые Фарри позволил себе так обратиться к тем, кто командовал им все время с тех пор, как они повстречались в Приграничья. — Впереди что-то есть! — обратился он к лорду Крипу. В эти минуты леди Майлин нуждалась в его силе, а не слабенькой помощи Фарри.

Фарри пополз вперед. Он передвигался так же медленно, как там, где заканчивалась дорога, в любую секунду ожидая увидеть перед собой еще один путь, тоже окаймленный стенами, и еще он думал, сможет ли леди Майлин открыть еще одну дверь при помощи песни.

Спустя некоторое время тусклый свет, испускаемый шаром, выхватил из мрака ведущую наверх лестницу. Фарри увидел сбоку на влажном камне какие-то причудливые инкрустации. Сочащаяся здесь влага давала жизнь каким-то необычным растениям, выглядящим весьма угрожающе. В свете шара Фарри увидел, что они бледно-желтые и серые. Когда свет прошелся по ним, то внутри растений что-то зашевелилось. И тотчас же совсем рядом с лицом Фарри взмыла вверх какая-то тварь с тонкими пятнистыми крыльями.

— Здесь лестница, — выкрикнул он назад. — Но тут очень влажно, и поэтому можно поскользнуться. Наверняка идти будет очень трудно… там повсюду сырость…

— Мы все равно пойдем, — таков был единственный ответ лорда Крипа. Фарри понял, что так оно и будет, поскольку у них не было иного выбора, кроме как идти вперед.

Он коснулся ногой первой ступени, а затем поставил на нее вторую ногу и сделал первый шаг. Потом, когда он коснулся пальцами растения, его лицо исказилось от отвращения, ибо от растения исходил гнилостный запах. Но Фарри ничего не оставалось, как побороть его.

Так они медленно, шаг за шагом продвигались вперед. К счастью, ступени оказались широкие, и теперь у них была возможность при желании остановиться и перевести дух. Казалось, что этот подъем бесконечен. Однако спустя некоторое время стало сухо и они освободились от близости зловонных растений и тощих крылатых тварей, по-видимому, не имеющих глаз, ибо охотились они в кромешной тьме.

И опять Тоггор, до этого предостерегший Фарри относительно этой дороге, сообщил о новом препятствии. Горбун передал послание смукса своим спутникам. Казалось, что леди Майлин, вместо того чтобы воспрянуть духом, что помогало ей во время путешествия, постепенно теряла силы. А ведь теперь их ожидало главное испытание.

Дорога впереди проходила по каменному мосту, настолько узкому, что они смогли бы передвигаться только по одиночке. По-видимому, когда-то этим путем пользовались путешественники и контрабандисты, которые наверное его и создали, но Фарри отнюдь не улыбалось даже попытаться пойти такой дорогой.

Вокруг было очень темно, и даже в самой середине моста ширина его позволяла пройти только одному человеку. Фарри вытянул руку со светящимся шаром как можно дальше, но все равно противоположной стороны не увидел.

Да, он взял на себя быть проводником в их походе с тех пор, как они начали взбираться вверх, но осмелится ли он повести их этой узкой каменной дорожке, висящей прямо над пропастью? Он сомневался в этом. И все же, поскольку он ничем не мог помочь леди Майлин, ему пришлось снова идти вперед.

Он уже ощущал неимоверную слабость в ногах. Они казались Фарри каменными. И он подумал, а не лучше ли ему ползти, нежели тащиться еле-еле своим обычным шагом. Он повертел в ладони шар, стянул Тоггора с плеча и, засунув шар в переднюю часть рубахи, положил его рядом с шаром, отдав отчетливое приказание. Он почувствовал, как передние коготки Тоггора царапают ему кожу, и понимал, что смукс вцепился в светящийся шар и будет крепко держать его, как приказал Фарри.

Опустившись на четвереньки, горбун осторожно двинулся по этому мосту. Время от времени он садился, широко расставляя ноги, потом снова вставал на четвереньки, крепко цепляясь пальцами за камни, которые сдирали его кожу до крови. Так он и полз в темноте, если не считать приглушенного света, дающего видимость всего на несколько дюймов вперед.

Пустившись в путешествие по этой зыбкой дороге, он потерял счет времени, и ему казалось, что этому пути не будет конца. Исцарапанные руки ныли от боли, все его тело ломило от того, что ему постоянно приходилось вытягиваться. И тут внезапно что-то зашевелилось где-то в потаенных уголках его сознания. Это не было чувством, что он не осилит предстоящий путь, и это не было даже отдаленным воспоминанием, а скорее что-то подсказывало ему, как надо совершать такой опасный путь. Если бы он только вспомнил, как! И теперь это — словно замороженное — воспоминание давило на него тяжким грузом, и в эти мгновения он остро нуждался в том, что отчетливо сохранилось в его мозгу, но он не мог вспомнить — что. Наконец показался конец моста. Фарри пробирался вперед, то и дело вытирая окровавленные ладони об рубашку, с трудом пробираясь по этому жуткому мосту к широкому открытому пространству, которое в действительности оказалось краем уступа, казавшимся довольно прочным.

Горбун резко вытащил из-под рубашки шар вместе с Тоггором. Смукс спрыгнул на камень, а Фарри тем временем, освещая дорогу шаром, поднялся и немного прошел вперед, дочти не веря, что теперь под его ногами находится прочная поверхность.

Он не пошел далеко, а развернулся и, собрав все оставшиеся силы в кулак, снова присел на корточки, чтобы пуститься в обратный путь. Шар он снова приказал держать Тоггору, ибо их шатало из стороны в сторону, когда он стоял на узком пролете моста.

Фарри наткнулся на них на полпути. Леди Майлин сидела на мосту и с трудом двигалась короткими толчками вперед, а лорд Крип подстраховывал ее сзади. Фарри был вынужден ползти обратно задом наперед, чтобы дать им свет и постоянно быть в контакте со смуксом.

Глава шестнадцатая

Дивное, захватывающее свечение от третьего кольца не доходило до этого мрачного места. Они поднялись через гору наверх, преодолели тот опасный мост над пропастью, чтобы наконец очутиться на краю уступа. Громада еще одного пика возвышалась над ними, закрывая их своей тенью. Они обошли уступ кругом и обнаружили единственное место, откуда, похоже, можно было спуститься, хотя этот путь являл собой тоненькую цепочку опор для человеческих ног, почти такую же устрашающе узкую, как мост, что остался у них позади.

Они понятия не имели, что лежало в темных глубинах бездны, в которую они собирались спуститься. А вдруг это и в самом деле конец этого пути? Лорд Крип взял у Фарри уже потускневший светящийся шар и осветил им сомнительную тропинку, исследуя их шансы на преодоление пути над этими мрачными глубинами.

Леди Майлин, закрыв глаза, сидела, откинувшись спиной на каменную стену, словно она еще не восстановила силы, потраченные ею на открытие загадочной двери. Фарри бродил туда-обратно по уступу, пытаясь забыть о боли в спине. Похоже, во время перехода через мост что-то еще случилось с его горбом, и это была не только адская боль, пронизывающая все его тело, но и нестерпимый зуд, отчего ему хотелось содрать с себя рубашку и расчесывать тело сломанными ногтями. Он не находил себе места и понимал, что, если сядет хоть на минуту, то не вынесет этой боли.

Тоггор точил коготки о камень и всеми глазами пристально разглядывал дорогу впереди. Когда Фарри прошел мимо него, смукс взмыл в прыжке в воздух и крепко ухватился за рукав горбуна, чтобы быстро перескочить ему на плечо.

Фарри больше не замечал на дороге даже слабого свечения от шара. Или этот путь вскоре сворачивал или, вероятно, свет, в конце концов, иссяк, и лорд Крип осторожно, шаг за шагом, спускался по склону в темноте. Оставаться на месте, если их преследователи находились наверху, было просто глупо. А если их схватят на этой опасной тропе, это будет, наверное, еще более нелепым, и все-таки боль и неудобства, переполняющие Фарри, заставляли его думать, что это менее опасно.

Он подошел к леди Майлин.

— Леди… — обратился он к женщине. — Вы сможете идти и спускаться?

Она медленно повернула голову и посмотрела на него так, словно вспоминала что-то, случившееся во время их длительного путешествия.

— Они идут за нами?

Он попытался мысленно «прозондировать» обратную дорогу через гору, но ничего не уловил — даже действия самой слабой защиты, что дало бы ему знать, что они носят специальные защитные устройства против мысленных посланий.

— Мне не удалось ничего нащупать. Но чем дольше мы будем оставаться здесь…

— Да, — неимоверно усталым голосом проговорила она. — Я постараюсь.

Он все время держался рядом с ней, когда леди ползла туда, где начиналась узкая тропинка, ведущая вниз. Она даже не пыталась подняться. Фарри наклонился и как можно крепче держал ее за пояс.

Таким образом они медленно двигались за исчезнувшим Крипом. Оба устали до предела и часто делали передышки. Одной рукой Фарри постоянно держал женщину за пояс, а второй хватался за трещины и выбоины в скале. К их великой радости, Фарри удалось обнаружить высеченные в камне искусственные выбоины, такие же, что оказали им неоценимую помощь в преодолении внутреннего перехода в скале.

Напряжение в спине постоянно давало о себе знать невыносимой болью, но это было лучше, чем сидеть или стоять, ожидая того, о чем он не имел никакого представления.

Наконец они достигли места, где тропинка загибалась, приведя их к опасному повороту, который им пришлось преодолевать ползком. В любую секунду они могли сорваться и разбиться насмерть.

Чтобы не упасть, Леди Майлин пришлось ухватиться за какой-то камень, который еле держался. С пронзительным криком она соскользнула к самому краю пропасти. Фарри съежился от страха, не зная, сможет ли удержать ее или нет. Она отчаянно махала ногами в воздухе, изо всех сил пытаясь найти какую-нибудь опору, в то время как Фарри отчаянно цеплялся за камни, чтобы не упасть самому. Его пальцы глубоко впились в одну из выбоин, и при этом правой рукою он держал леди Майлин за пояс. Понимая, что дело дрянь, ему пришлось попытаться выпрямиться, чтобы удержать ее тело, вес которого, казалось, увеличивался из-за ее неистовых попыток найти, за что схватиться.

Боль, пронзившая его неестественно выгнувшиеся плечи, превратилась в пожар, и Фарри осознал, что неспособный помочь себе, он не сможет удержать ее долгое время. У него было ощущение, что его разрывает надвое. И боль… страшная боль. Фарри чувствовал, как на его горбе трескается кожа. И все-таки пока он держался. И хотя ему казалось, что его уши наполнились кровью, он все же услышал голос:

— Все хорошо… я ее держу!

В эти мгновения сам он удерживался еле-еле. Разжать пальцы, вцепившиеся в ее пояс, оказалось выше его сил. По спине струилась какая-то жидкость, собираясь возле его ног в небольшую лужицу. И он не смог бы остановить это, даже если бы захотел.

Теперь вес леди Майлин больше не тянул его в сторону. Он один за другим распрямил пальцы, удерживавшие ее пояс. Ему пришлось даже встать на четвереньки, настолько велико было напряжение. А затем он рухнул на тропу, лицом вниз. Его рубашка промокла насквозь, но боль в спине он больше не ощущал.

Он был почти без сознания, когда почувствовал, что его схватили за руку, которая свисала с края тропинки. Ночной воздух овевал спину через остатки того, что некогда было его рубашкой. Но прежде чем впасть в полубессознательное состояние, он почувствовал крепкий захват сперва на запястье, а потом — в верхней части руки. Какая-то неведомая сила выдернула его с самого края бездны. Какое-то время он пытался сообразить, что произошло, но силы покинули его, и ему пришлось подчиниться той силе, что тащила Фарри куда-то вбок.

Затем его отнесли вниз по тропинке и положили на какую-то поверхность, которая, вероятно, было другим уступом или по крайней мере широким местом тропинки, по которой они спускались вместе с леди Майлин. Боль, которая была сосредоточена в горбу, исчезла, сменившись нестерпимым зудом. Он с трудом повернулся и встал на колени, вытянув руки назад и пытаясь почесать горб. Сперва он подумал, что его сломанные ногти рвут рубашку, но потом осознал, что это была кожа, тоненькие полоски кожи!

Ему было больно, но эту боль нельзя было даже сравнить с теми муками, что он испытывал прежде. Он счищал с себя все больше и больше кожи, чувствуя, как она свободно отделяется от тела. Создавалось впечатление, что он под ней находилось что-то живое, словно он носил под кожей на спине какое-то живое существо.

Он увидел перед собой слабый свет, исходящий от шара, но не поднял глаз, а только сдирал и сдирал с себя остатки кожи, освобождаясь от того, что носил на себе столько лет. Теперь ему казалось, что она снимается сама по себе. И вот он поднял голову — и смог поднять ее намного выше, чем когда-либо. Он не знал, какие мышцы позволили сделать это, все происходило инстинктивно. Его согбенная спина распрямлялась — и при этом он совершенно не ощущал боли. И вдруг он почувствовал, как что-то уходит из спины в сторону.

— У него крылья! — донесся до него исполненный благоговения голос лорда Крипа. — У него крылья!

Мышцы снова зашевелились, напрягаясь уже совершенно по-новому. Фарри ощутил легкий ветерок, приятно обвевающий его маленькое тело, и попробовал отвести одну руку за спину. То, до чего он дотронулся, было нечто очень мягкое, покрытое туго натянутой кожей.

Крылья? У него? Да как такое могло случиться? Он даже оцепенел от изумления. То, что всю жизнь тяжким грузом давило его к земле, исчезло. Он осторожно подумал о крыльях и попытался сделать несколько движений, как если бы у него действительно были крылья.

Позади себя он ощутил сильный порыв ветра. И короткую резкую боль, словно он задел чем-то о скалу. Теперь ему безумно захотелось увидеть это!

Перед ним лежал светящийся шар, поэтому Фарри видел лица своих спутников — и лица обоих были полны благоговения. Он опять взмахнул рукой — сначала одной, затем — другой — и задумался над тем, что ощутил при этом. От его тела росли крылья. Они были слегка влажными, поэтому Фарри решил, что, должно быть, они повлажнели, когда он взмахивал ими в воздухе. Как же ощущаются крылья, если они выросли из твоего же собственного тела?

Кем же — чем он теперь стал? И чем же он был?..

Он повернулся боком к своим спутникам, чтобы те смогли рассмотреть его получше.

— Это правда? — требовательно спросил он, думая скорее о том, не лежит ли он все еще без сознания на тропе, а все это — результат воспаленного воображения.

— Это правда! — восторженно заверила его леди Майлин. — В твоем горбу скрывались крылья, и он удерживал их — а они становились все больше и больше…

— Но… ведь я не птица! — Он знал, что наверняка на каких-то далеких мирах, среди мириад звезд водятся летающие рептилии и, возможно, более жуткие твари. Но ведь у него было человеческое тело… или по крайней мере — тело гуманоида. К тому же за все годы, проведенные им в Приграничье, он слышал много странных историй от путешественников, но ни разу не слышал о крылатых людях.

Он снова подвигал крыльями, распрямив их (должно быть, подумал он, они очень плотно лежали внутри горба), и почувствовал, как его тело приподнялось. Не на шутку испугавшись, он снова сложил их. Он понятия не имел о полетах и подумал, что этому придется учиться. И все-таки в нем горело нестерпимое желание подняться в воздух — совершить круг в тумане, потом подняться ввысь — к третьему кольцу, которое сияло всем своим великолепием высоко над головой.

Даже его шея чувствовала себя как-то не так, и ему пришлось с силой потереть ее. Вероятно, теперь он способен подняться в вышину и держаться прямо в воздухе, чего никогда не случалось с ним прежде. И ему не надо будет смотреть на окружающий мир под неестественным углом, что всегда вызывало у него сильнейшую боль.

Внезапно, словно чья-то рука предупредительно коснулась его плеча, и он вспомнил, что они спасаются бегством, а также — где они находятся.

— Вниз, — проговорил он, глядя на лорда Крипа. — Нам надо спуститься.

— Мы уже спустились, — ответил лорд. — Но… ступай осторожнее.

Сделав несколько шагов, Фарри обнаружил, что, когда идет, то должен постоянно держать крылья сложенными и ни в коем случае не пытаться взлететь, во всяком случае — пока. Они опять оказались на дороге, окаймленной скалами. По обеим сторонам на каменном склоне виднелись похожие на двери ниши, прорубленные в скальной породе. Такие двери он видел в долине тэссов, хотя здесь дорога между скалами была намного уже.

Слабого света им хватало лишь для того, чтобы разглядеть, что эти расщелины располагались слишком правильно, чтобы быть естественными творениями природы, и, казалось, что им несть числа. Небольшая группа медленно продвигалась вперед. Впереди, во тьме, куда не проникал свет от шара, их могло ожидать нечто непредвиденное, а Фарри старался выкинуть из головы мысли о том, что находилось за его плечами, и пытался заметить хоть какой-нибудь намек на предстоящую встречу с живыми существами.

Он уловил еле ощутимую мысленную деятельность, возможно, это животные или птицы, но для Фарри они были слишком далеки от известных мысленных образцов, чтобы определить. Однако сейчас он не ощущал нигде поблизости чего-либо сильного и представляющего для них угрозу. Лорд Крип, с почти потухшим шаром в руке, снова вел их за собой, а леди Майлин держалась за его пояс и, наверное, теперь не нуждаясь в помощи Фарри. Таким образом, крылатый человек остался предоставленным самому себе. Он осторожно шел за ними, изредка едва поднимая крылья, так и не рискуя довериться им, ибо не сомневался, что им еще нужно окрепнуть и окончательно высохнуть. Он снял с себя обрывки рубашки и промокал тканью жидкость, все еще стекающую с его плеч на грудь, которая больше не съеживалась, как раньше, а, напротив, медленно распрямлялась, делая ровными плечи.

У него есть крылья! Кто же он тогда: какая-то неведомая особь, которую теперь бросят на произвол судьбы даже те, с кем он путешествовал, сочтя его слишком неестественным? Он наблюдал за двумя двигающимися через тьму фигурами, в слабом свете шара кажущимися расплывчатыми силуэтами, и размышлял о том, что же с ним теперь будет? В какой-то мере ему даже захотелось вновь ощутить знакомый горб и обрести прежнее знание о своем уродстве, причина которого неведома.

Теперь ему приходилось постоянно сдерживать свое новое «обретение», чтобы протискиваться по узкому проходу. Они продвигались очень медленно, вероятно из-за усталости леди Майлин. Так что у него имелось время справиться с ощущением неуклюжести. С каждым шагом в нем росла уверенность в себе. Чем дальше они уходили, чем больше становилось очевидным, что это ущелье и есть место, куда они стремились попасть. Темные расщелины по обеим сторонам прохода были видны настолько отчетливо, что Фарри подумал, что они сделаны по тому же образцу, что и те, которые он видел возле зала собраний в долине тэссов. По-видимому, спутники Фарри не имели желания узнать, что находится в этих нишах, ибо уверенно продолжали идти вперед.

Наконец они добрались до места, где проход расширялся и переходил в нечто, что очень смахивало на долину под открытым небом. И все-таки это не походило на место встречи тэссов, поскольку здесь не было засушливой пустыни.

От света Котры и третьего кольца это место казалось совершенно открытым, а земля перед ними была ярко освещена. В воде, искрясь, отражались лунные кольца, поэтому центр этого своеобразного бассейна очень походил на озеро. Обилие воды породило здесь столь буйную растительность, что Фарри невольно изумился. На этой планете такого он нигде не видел.

Виноградные лозы обвивали огромные толстые деревья, что стеною закрывали озеро. Фарри, даже не думая, что делает, а лишь страстно желающий посмотреть, что там наверху, впервые воспользовался своими крыльями. Он рассек ими воздух и оторвался от земли.

И тотчас же осознал, что полет, как и любое искусство, требует определенных навыков и умения. Его первоначальный взлет был слишком стремителен и резок и вознес его очень высоко, к тому же он еще не умел ритмично управлять новообретенными крыльями и поэтому совершал скорее неуклюжие огромные прыжки, чем непрерывный полет.

И все-таки этих прыжков ему вполне хватило, чтобы увидеть в самой середине озера остров, который с высоты казался зрачком в огромном немигающем глазу. На этом острове Фарри удалось рассмотреть стены и башню, чем-то похожую на ту, с которой его унес флиттер несколькими днями раньше.

Его спутники не попытались следовать дальше по заросшей почти непроходимой растительностью тропе, а остановились и, казалось, совсем пали духом, расположившись на последнем открытом участке земли. Перед ними стояла сплошная стена из переплетающихся ветвей, стволов и стеблей. Леди Майлин сидела, запрокинув голову и глядя в небеса, сосредоточив взгляд на ослепительном сиянии третьего кольца. Ее рот был чуть приоткрыт, словно она пыталась пить глотками это великолепное свечение. Фарри сидел на обломке обрушившейся скалы и наблюдал за женщиной и лордом Крипом, находясь чуть повыше своих спутников. Пока Фарри смотрел на леди Майлин, она распростерла руки, будто хотела обнять что-то или кого-то, находившегося перед нею.

Лорд Крип тоже сидел неподвижно. Но он смотрел не на сияющее кольцо, а на Фарри. И тот заметил, что изумление на лице лорда медленно сменялось целеустремленным выражением.

— Что ты там видел, вдали? — проговорил он вслух. Именно, сказал, а не подумал, словно опасаясь, что его мысленное послание может помешать тому, что делала в эти мгновения леди Майлин.

— Озеро и остров, а на нем — руины и башню, — быстро ответил Фарри.

— Ты бы смог перебраться через это? — осведомился лорд, указывая на буйные заросли. Было совершенно очевидно, что сам он даже не надеялся пробиться через них, поскольку ему нечем было прорубать дорогу.

— Я могу попытаться, — ответил Фарри, хотя еще не доверял своим крыльям. Они были слишком новые, и пока он понятия не имел, как ими пользоваться, хотя не сомневался, что их можно успешно использовать для того, чтобы подняться в небо, причем намного выше, чем удавалось во время коротких проб. Когда он совершал их, то чувствовал себя несколько сбитым с толку, не говоря уже об ощущении неловкости и неудобства.

Теперь он медленно и целенаправленно задвигал крыльям, при этом повернув голову так, чтобы наблюдать за их движением. Чуть ранее, ощупав крылья, он выяснил, что у них нет перьев; скорее, они были покрыты мягкой кожей с коротко остриженной шерсткой, напоминающей на ощупь бархат. И вот Фарри все же описал в небе небольшую петлю, чувствуя, как крылья поддерживают его в воздухе. Он обнаружил, что когда крылья наконец задвигались почти в такт, это поднимало его ввысь. Тогда он постарался сохранить ритмичность этих движений.

Через некоторое время он очутился в великолепии ночи, озаренной сиянием кольца. Когда Фарри обрел уверенность в полете, он описал круг над своими спутниками, затем отважился пролететь над непроходимым барьером из растительности, постоянно опасаясь, что крылья подведут его, и он рухнет прямо в густую зелень. Но несмотря на всю свою неуклюжесть, Фарри с каждым взмахом крыльев все больше и больше обретал уверенность в полете, наконец почувствовал себя в воздухе как дома и сделал то, о чем всегда мечтали человеческие существа: попытался достичь облаков.

Только здесь не было облаков — была лишь кромешная тьма непроходимого леса, окружающего озеро со всех сторон, и искрящаяся рябь воды, отражающая сияние третьего кольца, а за ней — остров.

Он продолжал лететь над озером, больше не стараясь подняться в вышину. И вот он оказался над островом. Тот тоже был покрыт растительностью, однако она произрастала не такой плотной стеною, как на берегу. Фарри увидел высокие деревья, разбросанные по холмикам, усеянным распустившимися цветами, будто они подпитывались не от солнечного света, а от блеска луны. От них исходил такой божественный аромат, что Фарри, пролетая над ними, точно купался в этом дивном запахе. Мысленно изучив то, что находилось под ним, он не обнаружил даже намека на какую-либо жизнь.

Он опустился на стену, окружающую башню. В этом месте он почувствовал себя не так тягостно и неудобно, как в замке, где нашла себе убежище Гильдия. Каменная поверхность была более ровной, чем все камни, до которых он когда-либо дотрагивался. Она была почти белой, лишь местами покрытая темными извивами, напоминающими реки, и большими неровными пятнами. Он заметил вдоль этих узоров едва заметное мерцание. А когда опустил руку и коснулся ближайшего узора, то ощутил шероховатость, словно это было нечто совершенно другое, возможно, драгоценный камень, вкрапленный в узорчатую текстуру поверхности.

Он двинулся по краю стены, время от времени взмахивая крыльями для сохранения равновесия, и разглядывая сверху интерьер этого места, лежащего в царственном сиянии Котры. Он не увидел ни одного строения. Только башня, и мерцающие огненные искры под его ногами. Перед тем как снова взлететь, он скинул сапоги, и его утомленные ступни ощутили слабое жжение, будто каждый из крошечных камней, по которым он шел, являл собой маленький костер. Фарри сделал полный круг по внешней стене, а потом все же отважился соскользнуть на каменную поверхность, что находилась внизу. Как он уже отметил сверху, внутренний двор был выложен из небольших камней, покрытых замысловатыми узорами, причем эти узоры образовывались вкраплениями в поверхность камня. И все узоры отличались друг от друга. Когда Фарри приземлился на один из них, изображающий ряд концентрических кругов, то чуть не воспарил снова в воздух. Он взмахнул крыльями и слегка поднялся, так что его ступни больше не касались этого камня, ибо откуда-то — либо от башни, либо с неба над его головой — послышался короткий резкий звук, напоминающий удар одного лезвия ножа о другое.

Фарри ожидал, то и дело поворачивая голову из стороны в сторону; он ожидал, а тем временем его сознание выискивало. Звук отозвался эхом и исчез. Фарри не смог заметить какого-либо ответного звука. Но почему-то он догадался, что эти изображения — своего рода сигналы тревоги. А почему бы и нет? А вдруг это означало приветствие от какого-то давным-давно умершего народа? Он увидел пещеры, очень напоминающие те, которые видел вдоль дороги, ведущей в долину тэссов, однако башня сильно отличалась от любого здания, возведенного тэссами.

Наконец он очутился напротив темного проема двери, расположенного на одной из сторон башни. Однако Фарри не увидел ни одного окна ни на одном этаже. Чтобы войти в такое место, надо быть столь же неосмотрительным, как смукс, исследующий ловушку.

Смукс! Ведь он совершенно забыл о Тоггоре во время чуда своего преображения! Однако смукс по-прежнему был с ним и крепко держался коготками за его пояс. Не обнаружив даже намека на то, что в башне есть какая-либо жизнь, Фарри мысленно обратился к Тоггору, чтобы проверить, сможет ли смукс уловить что-то очень слабое, слишком далекое от его собственных форм мысленных процессов, чтобы зафиксировать это. Однако результат оказался таким же: Тоггор ничего не улавливал.

Снова взмахнув крыльями, Фарри описал петлю, вынесшую его вперед, чтобы попасть на самый край рядом с подножием башни, где он заметил узоры, к которым еще не добирался, и осторожно опустился там. Фарри видел слабое отражение свечения от луны и кольца. Этого было вполне достаточно, чтобы заметить узкий проход, не закрываемый дверью. Однако внутри стояла пугающая темнота. Как глупо, что он не захватил с собой светящийся шар. Даже если он и видел впереди несколько ступеней, он не сможет пробраться внутрь, чтобы как следует исследовать это место.

Смукс… отправить Тоггора внутрь? Ведь он видит в ночи лучше, нежели Фарри. Когда смукс охотился за добычей, обитающей в стене, он пользовался органами обоняния. Но здесь постоянно дующий легкий ветерок приносил с собою сильнейший аромат цветов, который уничтожит любой другой запах.

Не стоит здесь задерживаться, подумал Фарри. Но ему придется либо полностью исследовать это место, либо возвращаться обратно, признавшись, что он испугался. И даже крылья не дадут ему никакого преимущества, чтобы проникнуть в это узкое отверстие!

Сложив их вместе, насколько можно, Фарри глубоко вздохнул и двинулся к башне. Он уже ожидал второго предостерегающего сигнала, либо же оглушительного треска захлопываемой ловушки. Но то, с чем он столкнулся, оказалось крепким препятствием из… ничего.

Он не видел никакого препятствия — только ощущал его, когда водил руками по этому препятствию, такому же прочному, как крепкая дверь. И все-таки, пытаясь разглядывать, он видел, что здесь ничего нет, хотя его руки натыкались на что-то. В конце концов, он отпустил Тоггора, но смуксу тоже мешал невидимый барьер, сквозь который он не мог проникнуть внутрь. Значит… те, кто некогда построили это сооружение, все же оставили своеобразную охрану. Вероятно, Фарри поднял по тревоге одного из этих стражей, коснувшись узора на мостовой. Однако, как он уже понял, сидя в крепости Гильдии, в подобных местах всегда есть крыша. Приказав Тоггору снова прицепиться к поясу, Фарри отступил назад настолько, чтобы суметь раскрыть крылья, а затем резко прыгнул вверх, и начал с каждым взмахом крыльев подниматься, пока не сумел ухватиться за парапет башни.

На его поверхности тоже вырисовывались причудливые узоры. Фарри не увидел среди них чего-либо, напоминающего люк, через который он спасался бегством в другом подобном месте. Но все равно он не намеревался спускаться, чтобы исследовать то, о чем не имел никакого понятия. Кто знает, с чем он мог столкнуться? Поэтому он устроился поудобнее и начал внимательно разглядывать узоры, при этом тщательно запоминая их.

Занимаясь этим, он отправил мысленное послание, и тотчас же получил ответ от леди Майлин, отчетливый и ясный, как никогда. Фарри ответил ей, а после рассказал о внутреннем дворике внизу, о невидимой двери и об узорах, которые обнаружил наверху.

— Покажи мне их, — спокойно попросила она.

Постаравшись мысленно выстроить их по очереди, Фарри сразу же начал с первого, что находился прямо под его ногами. Затем перешел ко второму, к третьему. И так он описал ей все узоры по порядку. При этом он старался мысленно передать их изображение как можно отчетливее.

Он чувствовал, как она сперва изумилась, затем возбудилась.

— А этот такой? И этот такой? А такой есть? — требовательно вопрошала она, стоило ему перейти к описанию следующего мысленного изображения.

Фарри всмотрелся, но такой рисунок отсутствовал. О чем он и сообщил ей — и тотчас же ощутил, насколько она разочарована.

— А после так и так?

Отчасти, ну, конечно — да! Однако он не видел в точности такого узора, который она обрисовала ему.

— Ты посмотри ниже. Изучи двор снизу! — приказала она. Тогда Фарри присел на корточки и стал пристально изучать узоры с более низкой позиции. Он медленно и осторожно двигался вдоль парапета так, чтобы как следует рассмотреть все, находящееся внизу. Некоторые узоры были настолько причудливы в своих извивах, что Фарри с трудом мог разобрать, где они начинаются, а где кончаются.

— Это лабиринт, — телепатировала леди Майлин. — Мне надо увидеть его самой. Я должна увидеть его!

— Я не могу доставить вас сюда, — заметил Фарри. Он вспомнил, что у него не хватило сил удержать ее на тропе, когда она соскальзывала в пропасть. К тому же он не сомневался, что ни ей, ни лорду Крипу не удастся преодолеть лес и водное препятствие.

— Ты можешь доставить то, чем я смогу воспользоваться, — довольно резко ответила она. — Возвращайся же за этим, Фарри! Возвращайся за этим!

Глава семнадцатая

Фарри снова пролетел над непроходимыми зарослями местной растительности и приземлился неподалеку от дожидающихся его леди Майлин и лорда Крипа. Мужчина копался в сумке, прикрепленной к его поясу, которая была с ним в течение всего путешествия. Наконец он вытащил из нее не еду, как ожидал Фарри, а блестящий квадрат, похожий на светлый металл — настолько он был отполирован. Этот предмет был не больше ладони Фарри.

Лорд Крип потер по его верху, словно сдвигая какую-то невидимую крышку, и передал его леди Майлин, которая взяла его и посмотрела на Фарри.

— Эти узоры, — проговорила она, — своего рода защитные устройства, и пока я никак не могу разобраться, что они означают. Поэтому я должна их увидеть.

Фарри слегка пошевелился. Чем пристальнее он вглядывался в запутанный лабиринт изумрудно-зеленой растительности, расстилающийся перед ними, тем больше осознавал, что без специальных приспособлений им ни за что не удастся пробить какую-либо тропку через эти заросли. По-видимому, расчистить путь мог только лазер, но с другой стороны…

— Вот смотри, — сказала леди Майлин, поднимая металлический квадрат. — Ты видел такое когда-нибудь прежде? Туристы используют эти штуки для записи всяких видов, которые им хочется запомнить получше. Она работает так… нет… пусть лучше Крип тебе покажет, поскольку эта штука не с планеты тэссов.

Он взял у нее квадрат и перевернул его, чтобы продемонстрировать два оттиска, находящиеся на его нижней поверхности, которые, наверное, соответствовали отпечаткам пальцев человека.

— Пусть отражение того, что тебе хотелось бы сохранить, покажется в этом зеркале, а потом нажимай вот сюда. Сосчитай до пяти и снова нажми, только на этот раз — вот сюда, и тогда ты отчетливо это увидишь, то можешь приступать к следующему «снимку». Это очень просто. В этой штуке достаточно места для двадцати снимков, потом надо будет перезаряжать.

Лорд Крип протянул квадрат Фарри, и тот осторожно взял его в руки. Да, все это звучало-то это достаточно просто, но Фарри не привык к подобным чудесам из других миров, и единственное, на что он надеялся, что он сумеет следовать этим указаниям и не напортачить. Ему на ум пришло еще что-то. Он встал, держа в руках прибор для съемки. Он не смотрел на башню, находящуюся на озере, вершину которой было видно с того места, где он стоял. Он смотрел обратно на дорогу, по которой они пришли сюда. Возможно, их преследователи уже прошли дорогу, ведущую через гору, и могут появиться здесь в любую секунду. И что тогда? Хватит ли у него времени выполнить задачу, которую они теперь возложили на него? А что, если люди из Гильдии уже засели чуть дальше по дороге и целятся в обоих тэссов из своего оружия дальнего действия?

— Нет, — ответил лорд Крип на не высказанный вопрос. — Мы начеку, а они, как всегда, выдадут себя пустотой, которую создают их защитные поля.

— И все же, они придут… — Фарри был так же уверен в этом, как в том, что теперь у него есть крылья. И он сомневался, что крылья помогут ему спастись от преследователей.

— Мы и пойдем, — ответил лорд Крип. — Прямо по ней… — он провел рукою над буйной растительностью.

— Там нет пути!

Леди Майлин улыбнулась и промолвила:

— Пока держится третье кольцо, я обладаю силой, хотя мой народ и считает иначе. До того, как я возвратилась сюда, я обнаружила, что силой управляет не только сам жезл, а скорее воля и энергия того, кто им пользуется. Да, мы, конечно, пойдем, но не отсюда. Зайдем с севера, и таким образом не предоставим им даже намека о том, как мы поступили. А ты, мой крылатый брат, имея с собою это, сослужишь нам еще большую пользу. — И с этими словами она кивнула в сторону прибора, который Фарри держал в руках.

Поскольку Фарри нечего было сказать на ее решительность и самоуверенность, он снова оторвался от земли, поднимаясь над зарослями и деревьями и направляясь к острову на озере.

Но теперь, когда летел, он чувствовал себя совершенно обнаженным и открытым для нападения со стороны людей Гильдии, упорно идущих по их следам. Ведь они без труда смогут уничтожить его смертоносным лучом лазера. И он несказанно обрадовался, когда снова очутился на башне, в том месте, откуда, по его мнению, было лучше всего снимать.

Медленно и очень осторожно он направил металлический квадрат на первый ряд узоров, находящихся внизу, и, надавливая на оттиски, считал вслух до пяти. Он обошел весь парапет башни, чтобы удостовериться, что его снимки — если только он действует правильно — запечатлели все изгибы, извилины, спирали, треугольники и дуги внизу. Ему пришлось совершить полный круг, чтобы снимать все по порядку; затем он приступил к съемке узоров на крышах и дополнил ими уже сделанное.

Прошло немного времени, и Котра пропала, а вместе с ней и третье кольцо. Все погрузилось в серую туманную мглу, предшествующую закату. Крепко прижав к себе прибор, Фарри поднялся еще выше над озером, в надежде увидеть своих спутников. Но там, где он с ними расстался, уже не было ничего, равно как не увидел он ничего вдоль северной оконечности леса. Он опустился, чтобы пролететь, едва не задевая самые высокие деревья джунглей и при этом глядя по сторонам. Затем он отважился послать мысленный сигнал.

— Озеро, — донесся до него ответ. — Жди у озера.

Джунгли и водоем разделяла полоса из мелких камней и песка. Туда он и приземлился, сложил крылья, по-прежнему изумленно размышляя о том, как они доберутся до этого места. Он все еще ощущал некоторую боль в плечах, но решил, что она вызвана длительной работой мышц, которые еще не привыкли к подобным действиям, и что она исчезнет, когда он будет более опытен в пользовании своими новыми «придатками». В эти мгновения его манила к себе спокойная непотревоженная гладь озера, и он долго смотрел на эту сверкающую поверхность, как в зеркало.

Он… Фарри едва мог поверить в то, что увидел в нем. Ибо все эти дни он находился посреди другой жизни бесформенным уродом. Теперь же он стал само совершенство. Над его головой, которую он мог держать совершенно прямо, на высоту пяти рук выступали крылья, не какие-нибудь некрасивые хмурые отростки, а сосверкающей, подобно атласу, поверхностью, на которой виднелись красивые светло-зеленые пятнышки и узоры цвета его кожи. Они великолепны, думал он, впервые в жизни раздуваясь от гордости за себя, и намного величественнее, чем военный или официальный наряд любого лорда.

Он пролетел еще дальше над озером, чтобы рассмотреть все получше, и с каждой минутой, с каждым движением понимая, что он являл собой намного большее, чем просто игра природы. Но чем же все-таки он был? Безусловно, он родился не на планете Гранта, иначе кто-нибудь в Приграничье обязательно знал бы, кто он на самом деле. Ланти… зачем он привез его туда? По какой причине? Разве только хотел его продать какому-нибудь негодяю, как Расстиф, в качестве диковинки, чтобы после жестокой дрессировки выставлять напоказ. В самих крыльях было нечто, что вызвало у него вспышку воспоминаний. Тот блестящий предмет, который принес Ланти второй головорез из Приграничья, но тогда было уже слишком поздно, чтобы получить какие-либо объяснения. Так это же… Часть… крыла! Ну конечно же, это было частью крыла!

По всему его телу пробежали мурашки. Фарри ощутил холод. Возможно, это произошло из-за предрассветного ветра, покрывшего рябью зеркальную гладь озера. Но, может быть, это было только внутри его маленького, худенького тела. За крыльями крылатых людей охотились! Возможно, это не в первый раз соответствовало легендам, часто рассказываемым в Приграничье, о том, как наделенную сознанием расу — и множество животных тоже — уничтожили ради какой-то особой цели, которой добивалась группа пришельцев с далеких миров. Возможно даже, Ланти взял его, чтобы вырастить для себя пару крыльев, чтобы потом загнать их подороже. Возможно, этот астронавт хотел произвести впечатление на людей из Гильдии своим сокровищем, частью которых был Фарри. Теперь, когда холод совершенно охватил его, Фарри упал на холодный гравий, разделяющий водоем и лес. Итак, его крылья были желанной добычей многих охотников!

— Фарри. — Этот короткий призыв мгновенно вывел его из этого мгновенного кошмара, однако он не поднялся в небо. Оставайся на земле, звенело у него в голове предупреждение, и не давай какому-либо охотнику заметить тебя. Ни одному из тех охотников, которые преодолели проход через гору и теперь устремились по свежему следу.

К своему изумлению, Фарри видел, как затрепетал лес, как поднимались ветви деревьев, как раскручивались лианы и виноградные лозы, и вдруг прямо из зарослей вышел лорд Крип, ведомый за руку леди Майлин. Она шла с широко открытыми глазами, глядя прямо перед собой, подобно бесцельно бредущему человеку, пережившему сильнейший шок. Но при этом она напевала — тихим, журчащим голосом, который своим ритмом напоминал шелест листьев и скрип ветвей, колышущихся от легкого ветерка. Похоже, ее пение было способно творить чудеса, и среди голых неприветливых скал, и раздвигая непроходимые джунгли, позволяя через них пробраться.

Она резко высвободила руку из хватки своего спутника и повернулась лицом к лесу, откуда они только что вышли. Теперь она выбросила руки вперед, держа пустые ладони кверху, а ее пение стало громче, превратившись в непрерывный поток нот, подобно пению птиц. И вдруг песня резко оборвалась.

Лорд Крип уже подошел к Фарри и протянул руку за зеркальным прибором, который Фарри отдал ему с надеждой, что использовал его правильно, и тот даст ответы на все их вопросы.

Леди Майлин теперь выглядела совершенно нормально, как человек, осознающий, что творится вокруг него. Она быстро пересекла каменистый берег и подошла к ним.

Лорд Крип дотронулся до какого-то места на самом краю зеркала, и с этой стороны квадрата появилась полоса разноцветных узоров, которые, безусловно, имели сходство с теми, которые Фарри снимал при помощи зеркального прибора. Когда полоса развернулась, леди Майлин положила ее на камни, а потом присела перед ней на корточки, чтобы тщательно ее рассмотреть. Время от времени она поднимала указательный палец, чтобы провести им по одному из узоров, словно бы для того, чтобы он как можно отчетливее отложился в ее памяти.

— Да, он действительно заблокирован, — заметила она. — Своим особым образом, но настолько же сильно, Крип, как те персональные замки, которыми межзвездные путешественники запирают свои самые ценные вещи. Вот здесь и здесь, — она быстро постучала пальцем, — есть отметки, которые мне хорошо знакомы — поскольку они очень похожи на те, что используются сегодня. Но остальное, — она покачала головой. — Я могу лишь предположить, что если кто-нибудь попытается переправиться через них без соответствующих приготовлений, то в результате подвергнется огромной опасности.

— Что же они все защищают? — осведомился лорд Крип, опередив Фарри, желающего задать тот же самый вопрос.

— Нечто, принадлежащее тэссам… но не из нашего времени, — ответила она. — Возможно, именно это и разыскивают те, другие.

— А эти ловушки, — лорд Крип провел рукою над узорами на земле, — будут охранять их от проникновения посторонних и делать так, чтобы они не нашли того, что ищут?

Она медленно покачала головой.

— Как мы можем быть уверены? Это было сделано, чтобы отвадить тех, кто живет на Йикторе. А сработают ли эти ловушки против пришельцев с далеких миров? Те, кто расставляли их, возможно, даже не предполагали, что кто-то попытается одолеть эти препятствия их средствами.

— Так какая же защита против них нам остается? — спросил лорд Крип.

Она вскинула руки и сделала жест, изображающий беспомощность.

— Нам остается только ждать и наблюдать.

Однако Фарри не был готов принять такой ответ, ибо впервые за все время почувствовал в ее словах не уверенность, а лишь замешательство.

— Каким-то образом это отпирается? — он указал жестом. — Что про все это известно?

— Здесь есть своего рода кодовая комбинация, — пояснила она. — Кто-то должен двигаться от узора к узору, причем в определенной последовательности, и тогда замок откроется.

— И та невидимая дверь исчезнет?

Она кивнула.

— Но этот код установлен теми, кто давным-давно умер, а различных последовательностей может быть сотни, даже тысячи — так что попытки отгадать кодовую комбинацию могут длиться годы, много-много лет, и при этом ищущий может так и не добиться успеха. Даже в древних легендах тэссов ничего об этом нет, в тех легендах, которые знает каждый Певец — они не упоминают о таком, как это.

Теперь настала очередь Фарри внимательно изучить узоры. То, что он искал, было в самом конце.

— Там четыре узора на крыше… и они ближе всего подходят к тем, что вам известны.

Она наклонилась вперед. Серый предрассветный свет колец луны потускнел, и она прищурилась. Потом снова покачала головой.

— Пока я не могу сказать. Света недостаточно.

Лорд Крип поднялся.

— Давайте найдем укрытие, — произнес он. — Они не могут доставить сюда флиттер сквозь гору, но у них вполне может иметься устройство определения курса, и тогда будут иметь поддержку с воздуха, как только окажутся в этой долине.

Они поспешно отошли под сень деревьев, густо растущих за пределами узкой ленты берега. Здесь они и спрятались, присев не слишком далеко друг от друга, с наслаждением давая отдых уставшим от тяжелого ночного перехода телам. Они решили тянуть жребий, кто будет первым стоять на вахте, и Фарри вытянул самую короткую палочку. Он обнаружил, что ему очень трудно управляться с крыльями, даже когда он складывал их и сворачивал насколько это было возможно, и, чтобы выделить для них побольше места, ему пришлось частично высунуться из укрытия.

Медленно вставало солнце, и водная поверхность, прежде отражавшая сияние третьего кольца, теперь сверкала с неистовой силой, так, что Фарри пришлось прикрывать глаза. Он жевал полоску пищи путешественника, с недовольством ощущая, что она сухая и совершенно безвкусная, и напряженно вслушивался в каждый звук, доносящийся из воздуха. Хотя он пытался сосредоточить все свое внимание на происходящем вокруг и наверху, сейчас он ничего не мог поделать, кроме как поглядывать на башню и размышлять, а что, если в лучах солнца все эти узоры на камнях станут еще более отчетливыми. Разумеется, они не рискнут разгадывать кодовую комбинацию прямо сейчас; ведь, как пояснила леди Майлин, на это может уйти слишком много времени, если не целая вечность. Затем Фарри поймал себя на мысли, что ловушки подстерегают тех, кто совершенно не знает этой тайны. А он был близок к тому, чтобы узнать ее.

Из глубины джунглей шел непрерывный шум, словно растения встревожились и менялись местами. Однако он не слышал ни пения птиц, ни воя животных, ни писка насекомых. Наверное, эти мрачные зеленые джунгли лишены какой-либо жизни, кроме своих растений.

Время от времени этот непрерывный шорох очень напоминал звук приглушенного разговора, но Фарри едва ли смог бы разобрать его. В таких случаях он неистово тряс головой и слегка шевелился, поскольку решил, что шорохи джунглей действуют на него убаюкивающе.

Откуда-то издалека он услышал посторонний звук, и ему понадобилось довольно много времени, чтобы добраться до лорда Крипа и потрясти его за плечо. Тэсс молниеносно очнулся, словно не спал, а просто лежал с закрытыми глазами.

— Флиттер! — телепатировал ему Фарри, будто враг смог бы его подслушать даже с такого огромного расстояния. И он резко ткнул пальцем на юг — в сторону узкой расселины, по которой они пришли в долину.

Лорд Крип разбудил леди Майлин, и все трое прижались друг к другу, прислушиваясь к звуку. Похоже, воздушное судно не стало описывать круги. Судя по монотонному и ставящемуся все громче и громче звуку, оно направлялось прямо к озеру, даже не пытаясь отыскать следы беглецов.

— Прячемся! — приказал лорд Крип. Леди Майлин уже спряталась в кустах, и Фарри показалось, на фоне гула флиттера, что он по-прежнему слышит ее приглушенное пение, будто она опять воспользовалась своими способностями Певицы, чтобы проникнуть в непроходимые джунгли. Но все было тщетно; очевидно, это срабатывало только под светом третьего кольца. Фарри увидел, как ветка хлестнула леди Майлин по лицу, и не подставь она вовремя руку, острые шипы вонзились бы ей не в лоб, а прямо в глаза.

По крайней мере они находились хоть на самом краю леса, а не в зарослях, и на гравии не могли оставить следов. Впрочем, эти пришельцы пользовались своими способами поиска следов; ходили слухи, что у них есть специальные приборы и устройства, способные определить местонахождение беглецов по теплу, исходящему от их тел. Но это действовало лишь когда беглецы находились достаточно близко от преследователей.

Флиттер продолжал летать над озером. Теперь он описывал плотное кольцо над башней. Даже если они и знали о скудном убежище беглецов, то почему-то захотели как следует изучить башню, поскольку флиттер стал описывать над нею третий круг. Затем он неподвижно завис над нею и из люка, расположенного на его фюзеляже выпала веревочная лестница, такая же, по которой Фарри сбежал от людей Гильдии.

По лестнице начал спускаться человек, а второй тем временем, согнувшись, стоял возле открытого люка, держа наготове лазер, обеспечивая тем самым прикрытие своему товарищу. Должно быть, они получили определенные указания, ибо флиттер немного подался вперед, и теперь мужчина, миновав крышу башни, спустился прямо на внутренний двор, выложенный камнями с загадочными узорами. Потом он исчез за стеной, а второй разведчик занял его место на веревочной лестнице.

Внезапно раздался звук — резкий и оглушительный — перекрывший даже громкий рокот иноземного двигателя. Потом вверх взметнулась яркая радуга. Создавалось впечатление, что в ней сконцентрировалось все погасшее сейчас сияние третьего кольца.

«Нет! Не смотри туда!» — мысленно закричала леди Майлин, и Фарри, ничего не понимая, повиновался, закрыв рукою глаза.

Он почувствовал тепло, но оно исходило не от солнечного света, а словно он стоял перед открытой печью, и его крылья затрепетали от этого мучительного ощущения. Жара от этой вспышки, докатившаяся и до них, на окруженном стеною внутреннем дворе наверняка была во сто крат сильнее.

Фарри услышал пронзительный крик, продлившийся всего секунду, а затем его перекрыл оглушительный звук, становившийся все громче и громче и наконец перешедший в крещендо. Фарри подумал, как ему повезло прошлой ночью: ведь он вполне мог угодить в эту ловушку!

Было похоже, что эта жара продержится еще долго, а Фарри услышал, как звук постепенно затухает. Затем до него донесся рокот двигателя флиттера, уносящего прочь оставшихся в живых врагов после того, как они лишились двоих из своей команды, которых постигло несчастье, вызванное невидимой защитой башни.

И тут беглецы ощутили запах, долетевший до опушки леса, но это не был аромат лунных цветов, благоухающих всю ночь. Это был ужасающий запах горелого мяса.

— Они улетели, — произнес лорд Крип. Фарри не попытался проследить за ними при помощи мысленного сигнала, улавливая пустоту скрытого защитой мозга.

— Они вернутся, — неожиданно добавил лорд Крип спустя несколько секунд. — Они обязательно постараются разгадать эту головоломку.

— Неужели у них есть нечто, что способно разгадать подобный код? — спросила леди Майлин. — Ты когда-нибудь слышал о чем-либо подобном?

— Нет. Но это отнюдь не означает, что у них такой штуки нет. Гильдия обладает знаниями, недоступными ни одному из вольных торговцев, таким, как я. Я слышал достаточно много историй о том, на что они способны.

— В таком случае мы должны проявить максимум терпения. Если то, что охраняет это место, управляется мощью древних тэссов, у них наверняка нет подходящих устройств!

Она вылезла на четвереньках из кустов, которые оставили на ее руках алые царапины, и снова стала изучать узоры, снятые Фарри при помощи зеркального прибора. На этот раз все ее внимание, прежде направленное на узоры внутреннего двора, переключилось на те, что Фарри обнаружил на крыше башни. И кончиком пальца она стала обводить один узор за другим.

— Должно быть, самое ужасающее оружие они установили во дворе, — медленно проговорила она. — Я не думаю, что они ожидали чьего-то вторжения с воздуха. А значит, эти узоры для нас наиболее важны. — И ее палец вновь стал обводить узоры, а сама леди Майлин что-то тихо напевала. Но это уже не было убаюкивающей мелодией, которую она мурлыкала себе под нос, пробираясь сквозь джунгли.

— Нам не стоит рисковать до тех пор, пока не появится луна…

— К тому времени, — вмешался Фарри, — они могут вернуться, прихватив с собой нечто, что откроет им башню, как кто-то вскрывает раковину с улиткой.

Она кивнула.

— Не исключено. Время лежит на их чаше весов. Но я ни за что не поверю, что Весы Моластера настолько неблагоприятсвуют нам, старающимся сохранить узоры времени и пространства, чтобы не позволить им низвергнуться в небытие. Мы должны дождаться ночи, нам надо сохранить нашу силу…

— Я не смогу перенести вас на башню. И надо пересечь озеро, — Фарри указал на водную гладь. Он думал о том, а почему бы им не попробовать переплыть его… интересно, умеют ли они плавать? Засушливая и бесплодная земля, принадлежавшая тэссам, вряд ли могла предоставить им какую-либо причину для этого умения. И хотя первоначально лорд Крип был вольным торговцем, Фарри сомневался, что он опытный пловец.

— Я знаю, — сказала женщина, и Фарри услышал в ее голосе дрожь.

— Веревка, — проговорил лорд Крип, указывая назад — на джунгли. — Можно свить веревку из лиан, ведь они достаточно прочные. Кстати, для этого подходят и виноградные лозы…

— Они живые, — быстро ответила ему леди Майлин. — Причем живут более чем настоящей жизнью, нежели любое растение с корнями, которое я видела прежде.

— Но они и умирают, — заметил лорд Крип, показывая на две круглых полянки, где виднелись потемневшие высохшие растения, уже погибшие или близкие к этому. — Разве мертвые могут возражать?

— Не знаю, — честно призналась она. — Неужели для нас так важна эта веревка?

— Мне кажется, это единственный способ добраться до острова, — решительно произнес он. Хотя Фарри не видел никакого смысла в подобной самоуверенности.

— Что ж, хорошо… — Она встала и пошла туда, где стояло дерево с ветвями, опутанными мертвыми лозами, медленно подняла руку и, положив ее на коричневый виток, слегка потянула его на себя. Ничто вокруг леди Майлин не шевельнулось и не попыталось наказать ее за дерзость. Тогда она потянула лиану сильнее, не переставая при этом напевать какую-то мелодию. Через несколько минут дуга из погибшей лозы освободилась от ветвей, и, свернувшись в спираль, упала на землю, затем она развернулась петлями и распласталась на берегу, усыпанном мелкими камешками. Лорд Крип тотчас же устремился к ней. Тем временем леди Майлин высвободила еще две лозы и свила из них длинную веревку, которая теперь лежала растянутая во всю длину на земле. Фарри даже показалось, что веревка получилась длиннее, чем высота башни.

— Листья, — проговорил лорд Крип, поднимаясь после того, как справился с последней лозой. — Такой лист, как этот. — И он снова показал на куст, возвышающийся над его головой. Нижние листья растения — а некоторые из них достигали края воды — были покрыты коричневыми пятнами и очевидно, погибли. Их плотные толстые края свернулись, напоминая половинку трубы, и были достаточно велики, чтобы тэсс улегся на них. — Может быть, их тоже оторвать?

Леди Майлин подошла к растению и опустилась перед ним на колени. Сейчас она напевала другую мелодию, и Фарри решил, что она о чем-то просит растение. Затем женщина наклонилась вперед и, взявшись за лист, потянула его к себе. Кроме напряжения ее тела, Фарри не заметил никаких иных движений. В конце концов, как это было и с погибшими лозами, само растение не стало сопротивляться. Подгнивший черенок листа оторвался настолько внезапно, что леди Майлин упала на спину, а из излома вытекла темная жидкость с неприятным гнилостным запахом.

Когда они оторвали второй лист у похожего растения, лорд Крип принялся за работу, вплетая их в тугую виноградную лозу так, что получилась веревка с крупными узлами. Покончив с этим занятием, он положил один из крупных листьев на воду, затем бросился на него лицом вниз и слегка оттолкнулся от берега. Хотя лист прогибался под его весом, он все-таки удерживал плечи и голову лорда над водой.

— Ее мы хорошенько привяжем вон к той скале, — сказал он, указывая на веревку, а потом — на остров. — Так мы сможем переплыть озеро.

Он слишком доверяет погибшим растениям, подумал Фарри, но все-таки есть небольшой шанс, что это может сработать. Его же задача была слишком простой по сравнению с тем, что выпало на долю его спутников. Его не покидала мысль, что флиттер может вернуться именно тогда, когда они окажутся на воде. Что тогда будет?

Он весьма высоко оценивал силы леди Майлин при свете третьего кольца, но эти силы необходимо использовать сейчас, когда светило только солнце, не дающее ничего, кроме света. Тем не менее, они должны были пойти на это испытание.

Привязав конец веревки к поясу, он взмыл вверх и полетел над озером, направляясь прямо к полосе скал, неровной бахромой торчащих перед стеною внутреннего двора. Когда Фарри наспех прикрепил веревку к самой узкой скале, лорду Крипу пришлось немного проплыть вперед, чтобы ухватиться за противоположный конец этой веревки, однако он дотянулся до него и теперь посильнее натянул ее, испытывая на прочность.

Леди Майлин поплыла первой, лежа на свернутом листе и держась обеими руками за веревку. У них ничего не получилось бы, если бы довелось бороться с бурным течением, однако поверхность воды была спокойной, хотя казалось, что переправе не будет конца. Наконец все закончилось удачно, и Фарри, взяв за конец веревку, полетел обратно к ожидающему его Крипу.

И вот, второй лист проделал это невероятное путешествие. Затем Фарри намотал веревку на руку, и все трое встали напротив стены, окружающей внутренний двор.

Глава восемнадцатая

Фарри присел наверху стены, решительно стараясь не смотреть на два обугленных тела, лежащих перед невидимой преградой. Рядом со стеной валялся лазер, выпавший из обгорелых пальцев одного из погибших разведчиков. Фарри размышлял о том, удастся ли ему преодолеть узкую полоску мостовой там, где не было узора, а потом возвратиться обратно? Из головы никак не шла мысль о том, что подобное оружие защиты непобедимо. Фарри встал рядом с веревкой, которую сложил наверху, и показал леди Майлин и лорду Крипу, стоящим внизу, что собирается спуститься во двор. Они даже не успели ему возразить.

Он осторожно опускался вниз, и его заносило из стороны в сторону. Фарри еще не был уверен силе своих крыльев, но ему не терпелось завладеть оружием. Не опуская ног на землю, он сделал глубокий вздох, вытянулся во всю длину параллельно земле и все-таки умудрился схватить лазер за дуло, поднял его, а потом перелетел через стену и опустился рядом с двумя тэссами, стоящими внизу. Он протянул оружие лорду Крип, который спешно забрал лазер из рук Фарри.

Выдержит ли веревка вес тэсса, Фарри не знал. Недолго думая, он обвил концом веревки один из торчащих зубцов парапета и сам послужил якорем. Леди Майлин и лорд Крип быстро присоединились к нему. Женщина осторожно пробралась по парапету, чтобы увидеть узор, оказавшийся смертельной ловушкой для людей из Гильдии. Фарри даже ощутил отвращение, испытываемое леди Майлин при виде ловушки, но понимал, что сейчас ею движет долг разобраться, какого сорта была эта ловушка и похожа ли она на что-либо, известное ее народу.

— Она высвободила мощь, — медленно промолвила леди Майлин. — Сработала после бесчисленного множества лет.

— Но я же приземлялся там, и ничего не случилось, — заметил Фарри.

— К счастью, ты, наверное, коснулся узора, предназначенного не для защиты.

Фарри пристально изучал узоры. Да, он стоял на краю темно-красного круга примерно фута в диаметре и довольно далеко от квадрата, покрытого волнистыми голубыми линиями, который оказался смертельной ловушкой для второго разведчика.

— Может быть, рискнем и пройдем через них? — с нетерпением спросил лорд Крип.

Леди Майлин провела указательным пальцем в воздухе, рисуя узоры, расположенные между ними и узким краем ровного гладкого камня, лежащего возле основания башни.

— Не знаю, не знаю, — медленно проговорила она. — Там лабиринт, здесь поворот, иными словами, все говорит о кодовой комбинации. Но не обладая полными знаниями об этом… — Она перевела взгляд на два трупа и содрогнулась. — Они вернутся, — прибавила она так, словно высказала мысль вслух.

— С достаточно мощным оружием, чтобы силой открыть это место, — отозвался лорд Крип. — Возможно, они настолько разозлятся, что разрушат башню сверху донизу.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Им очень нужно это место. Или то, что, по их мнению, оно скрывает. Вспомни Сехмет. Они преследовали нас… ну, некоторые из них… считая, что мы обнаружили еще один тайный склад оружия и намереваемся их захватить. Теперь на планете тэссов они обнаружили это. На их взгляд, их первое поражение — пустяк. Они будут упорны, стараясь довести дело до конца.

— Послушайте, — произнес Фарри, натягивая веревку в полную силу, — а вы не могли бы использовать ее, чтобы перепрыгнуть через это место, приземлиться возле башни, а потом снова подняться?

Лорд Крип поднялся и посмотрел на веревку. Затем, прищурившись, он внимательно разглядел, как она крепится к башне.

— Можно попробовать, — проговорил он.

Он выдернул веревку из пальцев Фарри, с силой ухватился за нее, проверил на прочность, резко дернув на себя. Веревка выдержала. Он вцепился в нее и прыгнул вниз, пролетев над опасной мостовой, и наконец приземлился. Фарри зажмурил глаза от страха за лорда, ибо боялся, что тот заденет ногой камни с узорами. Очутившись у основания башни, лорд Крип начал подниматься. Он ставил ногу на стену и подтягивался на веревке. Они со страхом наблюдали за ним, пока он не взобрался на парапет. Тогда Фарри прыгнул в воздух и, при помощи крыльев преодолел расстояние, разделяющее их, ухватился за конец веревки и бросил его обратно леди Майлин.

Во второй раз он стал свидетелем опасной переправы мимо смертельных ловушек, и, трепеща от страха, наблюдал, как мужчина, стоящий на башне, подтягивает женщину к себе. Фарри перелетел разделяющее их расстояние и снова очутился напротив леди Майлин.

Долгое время она стояла, прислонившись к парапету, переводя дух. Наконец она задышала ровно. Фарри заметил, что леди Майлин все время, пока отдыхала, не сводила глаз с узоров, которые открывались ей теперь…

— Третье кольцо, — медленно проговорила она. — Эти обозначения очень древние… если бы у меня было время, я бы, наверное, нашла бы ключ к коду этого замка. Но когда мы будем пытаться справиться с этим, необходимо, чтобы Котра находилась над нами.

Лорд Крип посмотрел на небо.

— До этого осталось несколько часов. А они могут вернуться задолго до того, как засияет третье кольцо.

Она пожала плечами.

— Мы должны использовать наш шанс. А если они вернутся…

— Они обязательно возвратятся, — сказал Фарри. Он знал это так же, словно флиттер уже появился над его головой. — Их предводитель сам отправится на это рискованное предприятие.

Лорд Крип кивнул.

— Похоже, мы должны рискнуть. Если их предводитель — обычный босс Гильдии, он обязательно сейчас заниматься проверкой вооружения и снаряжения, чтобы не претерпеть больше подобных потерь.

— И… — начал было Фарри.

Внезапно Тоггор соскочил со своего излюбленного места на парапет, его глазки на стебельках напряженно вперились в берег, откуда они добирались до башни. Если Фарри уловил послание, то тоже самое сделали и тэссы. Со стороны джунглей двигался враг. Те, кто преследовали их на горе, теперь готовились пробить себе дорогу через переплетение деревьев, лиан и кустов.

— Да, — кивнув, сказала леди Майлин. — И тем не менее… — Она тоже пристально смотрела на зеленый барьер, и вот она опустила руки вниз и стала водить ими по извилистой ярко-зеленой полоске в камнях с вкрапленными в ней желтыми звездами самоцветов, которая наползала прямо на них, как часть узора башни. Женщина опустилась на колени, чтобы ее не заметили у парапета, и продолжала смотреть в том же направлении, что и Тоггор.

— Подпитывайте меня! — неистово приказала она. — Ну же, подпитывайте меня!

Лорд Крип опустился на одно колено, положив руку ей на плечо, вторая же его рука протянулась к Фарри. Совершенно не понимая, что происходит, крылатый человек тоже опустился вниз, весьма неуклюже из-за своих крыльев, и вложил руку между крепко сжатых пальцев, которые болезненно вцепились в него.

У Фарри перехватило дыхание. Что-то вытягивалось из его тела, перетекая в лорда Крипа, а потом, как он догадался — в леди Майлин. Ее лицо исказилось от напряжения, а плоть, казалось, превратилась в пустую оболочку для костей. И тут она начала петь, сначала тихо-тихо, так, как она пела, когда пробивала дорогу из джунглей; затем мелодия стала громче, потом — еще громче, а после она зазвенела, как будто женщина ударяла в гонг, а не напевала мелодию. Она пела днем… удастся ли ей обрести мощь без лунного света?

Хотя Фарри стоял на коленях, чтобы держаться за руку лорда Крипа, он видел, что происходило над парапетом, о который терлось его плечо. Внезапно словно туча, предвещающая бурю, высвободила мощную волну не воды, а ветра. Джунгли затрепетали. Фарри видел, как раскачиваются ветви деревьев, как изгибаются виноградные лозы, некоторые из которых, казалось, развязывались сами по себе, и их концы взметались в воздух, стремительно вырываясь вперед, напоминая головы каких-то чешуйчатых тварей. Эта дикая рябь устремилась по всем направлениям. Фарри казалось, что кусочки листьев и обрывки оторвавшихся лиан несутся по земле и пропадают в никуда.

Фарри чувствовал, как силы покидают его. В нем было нечто, о чем он сам не знал, и это нечто извлекалось из его тела и через руку переходило в тэссу, чтобы придать силы этой отчаянной песне. Он положил свободную руку на парапет, где, съежившись, сидел Тоггор. Фарри заметил, как смукс раскачивается то взад, то вперед, ударяя по парапету когтистыми лапками в такт этой песне.

Какое-то время песня звучала громко и решительно, а потом начала затихать. Фарри видел, как по щекам леди Майлин стекают крупные капли пота, и он всем телом ощущал ее отчаянные старания продолжать пение. И все же, она затихала. Женщина зашаталась и обязательно упала бы, если бы лорд Крип не подхватил ее и, вырвав руку из пальцев Фарри, опер спиной о себя. Наконец песня превратилась в шепот, еле-еле срывающийся с губ леди Майлин, а потом женщина закрыла глаза и, глубоко вздохнув, в полном изнеможении упала в его объятья.

Ветер, появившийся ниоткуда тоже прекратился. Фарри с трудом попытался уловить пустоту, которая всегда сопровождала защитные поля врага. Вот! Он уловил что-то… и тотчас же начал искать еще, но, похоже, больше там не было больше никого. Тоггор ослаб и осел вниз, втянув глаза, как он делал всегда, когда отдыхал.

Отдых! Фарри прислонился к камню боком, сложив крылья, ощущая страшную боль в голове и пустоту внутри. Сейчас он чувствовал себя совершенно опустошенным, будто его крепко-крепко сжала чья-то могучая рука и выбросила прочь, выкачав из него все содержимое. Он не мог сказать, как долго длилось это ощущение. В мозгу пробежала еле уловимая мысль, что им снова надо быть начеку, ибо смерть может приблизиться к ним с небес. И все же он, обессилев, уснул, а затем пробудился из небытия, потому что его трясла чья-то рука. Затем лорд Крип силой заставил его немного подкрепиться безвкусной и сухой пищей. Он, давясь, проглотил несколько кусков.

Солнце больше не горело, а по небу плыли красноватые облака, предвещающие закат. Леди Майлин села, медленно повернула голову, сперва посмотрела в одну сторону, затем — в другую, словно пробудилась от сна и не осознавала, где она. Спустя некоторое время взгляд ее стал осмысленным, а на губах появилась слабая улыбка.

— Пусть взойдет Котра, — медленно промолвила она. — Тогда мы обязательно что-нибудь увидим, и хотя у меня нет жезла, я все еще чувствую отсутствие Дара, чтобы совершить то, что должно совершить. По крайней мере сегодня, я, наверное, сделала намного больше, чем в моих силах. Это место действительно обладает мощью!

— У тебя великая сила Дара! — выпалил лорд Крип. — Когда ты просыпалась, джунгли звенели…

Ее улыбка стала шире.

— Да, это так. Ведь я по-прежнему Певица.

— Причем одна из самых могущественных! — с жаром произнес лорд Крип. — Пусть теперь только попробуют помешать тебе делать то, что ты должна!

— Тихо! — воскликнула она, прикладывая пальцы к губам. — Я делаю то, что могу, но претендовать на полное господство — очень крупная ошибка. — Она протянула руку, чтобы коснуться полоски, вкрапленной в камнях, так, чтобы кончик ее пальца прошел по каждому камню. — Видите, вот это соответствует нам троим после всего потерянного времени, но моя сила не сыграла тут никакой роли. Это произошло благодаря могуществу тех великих, которые установили здесь эти камни.

— А что с теми, кто за нами охотится? — пробормотал Фарри, еле двигая пересохшими губами.

— Спроси об этом у них, — ответила леди Майлин, показывая на джунгли. — Они оказались более сильным препятствием, чем я предполагала. Смотрите!

И она указала на южную часть неба, откуда словно бы наползал занавес, напоминающий туман. Только по самому его краю виднелось мерцание, вызывающее радость у Фарри — это начинало подниматься третье кольцо, а значит, наступало время полного могущества тэссов!

Фарри показалось, что туман наступает намного быстрее обычного. Словно исполнялось страстное желание леди Майлин обрести силу, способную призвать Котру и лунные кольца. Но леди Майлин все же не смотрела на небо, а водила руками по извилистой стороне одного из узоров, постепенно переходя от одной арабески к следующей, будто своим прикосновением могла обнаружить то, что искала, причем смогла бы сделать это быстрее руками, нежели взглядом. Вероятно, так оно и было; когда она начинала тереть определенные камни, то тотчас же обращалась с песней к лесу и к сотоварищам. Наконец она устроилась на самом краю крыши и взмахом руки подозвала своих спутников к свободному месту рядом с парапетом, а сама тем временем опустилась на колени, при этом сильно подавшись вперед, так, чтобы прижать сложенные чашечкой ладони к трем рядам зеленоватых камней, засверкавших еще ярче, когда третье кольцо высоко ползло по небу за ее головой.

И снова она начала петь. На этот раз это была громкая песня без слов, очень напоминавшая мелодию, в которой некоторые звуки выделялись заметно, как барабанный бой. Ее звучание полностью захватило Фарри и, наверняка, лорда Крипа, ибо Фарри заметил, что ладони астронавта то раскрывались, то сжимались. Руки свободно свисали у него по бокам.

Фарри верил, что она и в самом деле способна совершать великие дела при помощи одних лишь звуков. Несколько раз он слышал в Приграничье звон разбиваемого вдребезги хрусталя, когда какой-нибудь ловкий на руку торговец демонстрировал свое мастерство. Возможно, и здесь нечто отзывается резонансом на определенный тон и начинает двигаться так же послушно, как открывается замок, когда к нему подходит ключ?

Тем временем на горизонте показалась сама Котра, а дуга третьего кольца стремительно восходила, вызывая радужные отблески, отражающиеся от мостовой. А женщина действительно добилась того, чего хотела. Ее голос был прерван еще одним звуком, и прямо перед нею появился темный контур, обрамляющий заметный кусок крыши.

Голос Майлин вырос до торжествующего крещендо, а темные очертания преграды исчезли из их поля зрения.

Фарри с пронзительным криком обхватил голову руками. Его мозг точно ударили хлыстом, и он взорвался всевозможными зрелищами, звуками, видами мест и людей; он почувствовал, как голова его расщепляется, а сам он совершенно не способен сдерживать или контролировать эту огромную волну нечто совершенно непостижимого. Подобно Фарри, лорд Крип также ощутил себя не в своей тарелке и тоже схватился за голову; а тем временем леди Майлин опустилась совсем низко, ее лицо вытягивалось и искажалось в гримасах, а тело напрягалось и сопротивлялось чему-то невидимому.

В эти мгновения Фарри казалось, что прямо на него обрушился целый мир разнообразных и совершенно чуждых мыслей. Он боролся изо всех сил, пытаясь установить в мозгу барьер, за который смог бы спрятаться.

Он уже ожидал появления тэссов или кого-то им подобных, чьи мысли он сейчас слышал. Он ожидал, что они выйдут через эту дверь, люди, чью защиту восхваляла леди Майлин. Но Фарри лишь увидел у их ног темный провал, и больше не увидел ничего. Ничего не двигалось к ним навстречу.

Барьер! Думай о барьере! Фарри, сам того не осознавая, задвигал крыльями и поднялся ввысь — в ночь, и так он поднимался высоко-высоко над башней. И все же сотни, тысячи мыслей (хотя и несколько расплывчатых) затопляли его разум. Он думал о барьере, препятствии настолько прочном, что ничего на свете не смогло бы пробиться сквозь него. Пока он описывал круги над башней, не желая бросать своих спутников, лишенных его преимущества для стремительного бегства, он вдруг ощутил, что поток мыслей постепенно начал редеть, уменьшаться и скоро превратился лишь в тонкую струйку.

Леди Майлин стояла, хотя лорд Крип по-прежнему сидел на корточках, мотая головой из стороны в сторону, словно тяжелый груз этой мысленной бури снова налетал на него. Будто одна волна мыслей непрерывно шла за другой. Леди Майлин вытянула вперед руку со светящимся шаром, послужившего им проводником сквозь узкие проходы в горе, и шар впитывал в себя великолепное сияние кольца до тех пор, пока у нее в ладони не оказался большой огненный шар. Вытянув руку перед собой, женщина приближалась к отверстию, вглядываясь в бездну, что разверзлась под ее ногами.

Фарри даже не мог вообразить, что она видела. Когда он наблюдал за ее приготовлениями к спуску в этот проход, он камнем низринулся вниз, готовый в любую секунду подхватить ее до того, как ее поглотит этот Мальстрим потока чужих мыслей. Но он опоздал, несмотря на спешку, и тут поток чужих мыслей снова затопил его; из чувства самосохранения он встал у парапета, где пытался прийти в чувства лорд Крип.

Однако у Фарри создалось впечатление, что мужчина тоже не может справиться с невидимой бурей, которую они высвободили. Лорд Крип еле слышно стонал, а его глаза закатились вверх так, что Фарри видел одни белки.

Если бы Фарри мог справиться с весом своего спутника, он, безусловно оттащил бы его подальше от этой отверстой опасной двери. Но сейчас он мог лишь стоять рядом с лордом Крипом, пытаясь вызвать мысленное изображение стены, которая воспрепятствовала бы этому неудержимому потоку.

Из отверстия поднимался луч света. Фарри решил, что не смог бы войти туда, даже если его разум будет отдыхать. Отверстие было настолько узким, что он не сумел бы проникнуть в него из-за крыльев, и неважно, насколько сильно он сложил бы их при этом. Но ведь леди Майлин там совершенно одна! Он с силой начал трясти лорда Крипа до тех пор, пока голова мужчины перестала безвольно болтаться на плечах туда и обратно. Потом Фарри почувствовал, что его спутник начинает обретать контроль над собою, а спустя еще несколько мгновений их взгляды встретились.

— М-мысли… — заплетающимся языком пробормотал лорд Крип. — Они…

— В таком месте может находиться много народу? — требовательно спросил Фарри.

— Откуда им там взяться?

— Воспоминания, все эти мысли… это же всё чье-то! Целой расы!

От этих слов лорд Крип выпрямился, и Фарри отпустил его плечо.

— Она ушла! Понимаете, она ушла туда, вниз! Я не могу достать ее оттуда! А вы?

— Не сейчас. Если я освобожусь… я потеряюсь.

И все же оба встали на четвереньки, каждый со своей стороны двери, пытаясь всмотреться вниз. Фарри не знал, случайно ли был выпущен этот поток телепатической связи, созданный многими поколениями, однако почувствовал, что давление на его мысленный барьер стало меньше. И теперь он мог увидеть все.

Леди Майлин стояла внизу на короткой веревочной лестнице, а вокруг ее тела от светящегося шара распространялась таинственная аура. Вероятно, она и служила ей защитой.

Вокруг нее располагались необычного вида полки, оставляя очень мало места там, где лестница предоставила ей возможность спуститься. Полки были заставлены длинными рядами кубиков, пульсирующих радужной смесью цветов, которая больно резала глаза, почти с такой же силой, как недавний телепатический поток, который едва не перекрыл все их остальные ощущения. Цвета были алые, ярко-оранжевые, зеленые, плавно перетекающие в пять или шесть оттенков фиолетового, то же самое происходило и с синим цветом, который также имел несколько оттенков. Цвета переходили от фиолетового в пурпурный. Это казалось невероятным. Леди Майлин неподвижно стояла там, мотая головой из стороны в сторону, лицо женщины напоминало застывшую маску, на которой не двигались даже глаза, как у человека, уснувшего во время ходьбы.

Перед нею все переливалось и двигалось, и тут она левой рукой стала поворачивать шар, а правой попыталась дотянуться к одной из полок.

— Нет! — заорал лорд Крип, а Фарри вторил ему. Но даже если она и услышала, их отчаянные вопли не имели для нее никакого значения. Ее пальцы приближались к кубику, который оказался ярко-зеленым самоцветом, и она схватила его с этих сомкнутых друг с другом полок и поднесла на уровень глаз. Создавалось впечатление, что она видела и слышала что-то, доходящее до нее из самого центра куба, и это явно сбивало ее с толку. Постояв несколько секунд с озадаченным видом, она быстро поставила его место и повернулась к лестнице, а затем поспешно стала подниматься к ним.

В свечении третьего кольца ее волосы мерцали таинственным светом, кожа, переливающаяся в радужных цветах, казалось бледной, как слоновая кость, но она по-прежнему двигалась так, словно пребывала в глубоком трансе. Когда женщина оказалась на доступном расстоянии, лорд Крип резко схватил ее и подтянул к себе, словно желая вытащить ее из какой-то опаснейшей ловушки.

Она не сопротивлялась, а, повернувшись к ним, подняла шар навстречу сиянию третьего кольца, а затем чуть опустила его, чтобы сфокусировать его лучи на тех самых камнях, которыми воспользовалась, чтобы отворить эту дверь. При этом ее песнь громко звучала в ночи, а барабанный бой из неведомых слов становился резче и быстрее, будто ее время заканчивалось и она торопилась.

Отверстие закрылось. И только когда она увидела, что дверь заперта, она посмотрела на своих спутников так, будто только сейчас снова узнала их.

— Вниз. Мы должны спуститься. Во внутренний двор! — вскричала она и, вырвавшись от лорда Крипа, показала на опасную мостовую, расстилающуюся внизу.

— Но это же… — проговорил Фарри, глядя вниз, отважившись снова посмотреть на два скрюченных обугленных трупа. — Это же ловушка.

— Да, — согласилась она. — И ее надо вернуть в исходное положение — восстановить ее для самой великой добычи! И ради третьего кольца я должна сделать это!

Они спустились при помощи виноградной лозы. Затем леди Майлин стала показывать лорду Крипу на определенные линии узоров.

— Иди сюда, потом вот сюда, — поясняла она. — Подойди к противоположной стене и поднимись! У нас очень мало времени! Те, другие, направляются сюда! — Она произнесла эти слова таким тоном, словно обладала неведомыми им знаниями.

Лорд Крип довольно долго внимательно глядел на нее, а потом повиновался. Фарри взлетел, чтобы приготовить им путь для побега. На этот раз он прикрепил виноградную лозу к мощной скале, возвышающейся близ берега, а потом отнес свободный конец на внутренний двор. Однако казалось, что лорд Крип почти не двигается.

Леди Майлин снова пела. Она не приближалась к той части узоров, где валялись трупы пришельцев, а обходила другие участки, причем делала это очень осторожно и продолжала петь ту же самую резкую песнь, которую использовала, чтобы закрыть дверь наверху. Она обошла башню трижды, и каждый раз Фарри чувствовал себя весьма неуверенно. Он ощутил, как Тоггор крепко прижался к нему, и его страх, словно запах от скунса, перекрывал его собственный страх.

Затем, обойдя узоры,расположенные перед всеми четырьмя стенами двора, леди Майлин направилась к ним. Лорд Крип схватил ее и поднял женщину немного кверху, чтобы она смогла ухватиться за виноградную лозу как можно выше. И пока она взбиралась наверх, он довольно грубо подпихивал ее в спину. Наконец, очутившись наверху, она начала спускаться с другой стороны стены.

— Сделано, — выдохнула она; ее тело обливалось потом, а лицо осунулось от усталости. — И теперь совсем скоро… Скалы… вон те… там можно найти укрытие…

Ей не пришлось никого предостерегать от опасности, ибо они уже услышали громкий гул приближающегося флиттера и видели его огни, похожие на глаза огромного насекомого, летящего над долиной.

Они залегли, спрятавшись за скалы. Фарри с трудом удалось сложить крылья так, чтобы они занимали как можно меньше места. Флиттер приближался, а леди Майлин сказала:

— Им что-то известно. Иначе они не вылетели бы, когда сияет кольцо. Но сила тэссов не будет вступать с ними в сделку. Что же за секрет они узнали, что вылетели на охоту даже при восставшем кольце? — спросила она, словно обращаясь ко всему миру.

Флиттер приблизился и на некоторое время завис на месте, и они увидели, что на этот раз из его люка выскочили двое. Они спрыгнули на вершину башни. По крайней мере, чувствовалось, что неудавшаяся попытка их разведчиков научила их очень многому.

— Да. — Голос леди Майлин превратился в шепот. Потом она так же тихо прибавила: — А теперь, да будет так!

У Фарри в голове не укладывалось то, что произошло потом. Казалось, сияние третьего кольца пробудило к жизни каждый камень — настолько мощной оказалась вспышка этого режущего глаза сияния. Сожигающие лучи попали не только на людей, соскочивших на крышу, а резко устремились вверх и, словно молнии, пронзили флиттер. Фарри показалось, что он услышал пронзительные вопли, однако он не был уверен в этом, ибо все произошло слишком быстро.

И вот лучи, исходящие от самоцветов, превратились в некое подобие сверкающего каркаса и стали лизать флиттер, постепенно затягивая его в пекло. Затем Фарри увидел, как башня задрожала и загорелась ярким пламенем. Она пылала и пылала, и Фарри наблюдал за этим до тех пор, пока его глаза не заслезились и он не отвернулся. Он понял, что башня… начала таять! Больше он никак не сумел бы описать происходящее, ибо стены башни становились мягкими, как воск под палящими лучами солнца, и постепенно она накренялась вбок, а вокруг разлетались раскаленные капли, впрочем, ни одна из них не упала за стену внутреннего двора. И вот башня осела, как оплывшая свеча, и исчезла совсем. Огни тоже исчезли, и Фарри теперь видел только сияние третьего кольца. И тут он услышал, как всхлипнула леди Майлин, и увидел, как лорд Крип подошел к женщине и поднял ее на руки.

— Они… они… погибли, — с трудом проговорила она. — Они умерли, и вместе с ними умерли все их знания. Это вторая смерть, а я… я та, кто наслал ее на них!

— Но они же работали на Гильдию и… — начал было Фарри.

— Да причем тут Гильдия! Эти люди погибли от собственной жадности. Я говорю… Это были… древние воспоминания… и они хранились там, чтобы не обременять ими тэссов. И они установили свою защиту, которую я смогла понять. Ты ничего не понимаешь! Некогда мы были таким же великим народом, как и Гильдия, и ни один иноземец не смог бы доставить нам неприятности. Потом все изменилось, и мы были вынуждены пойти иным путем. Однако нашлись и такие, кто был против того, чтобы все эти знания были стерты с лица планеты Йиктор. Вот они и возвели башню воспоминаний, в которой хранились все знания, собранные за бессчетное количество времени. Невозможно сосчитать, сколько прошло веков или сколько раз всходила Котра. И все это погибло… и это сделала я! — Теперь она горько рыдала, уронив голову на плечо лорду Крипу.

Они снова стояли в огромной зале, которую Фарри впервые посетил после их приземления на Йиктор. Леди Майлин с гордо поднятой головой стояла немного впереди, напротив предводителей своего народа. Начиналось мысленное общение, и именно леди Майлин настояла на судебном разбирательстве. И вот заговорила старшая из женщин:

— Ты всегда избирала свой собственный путь, Майлин. И от этого всегда получались только неприятности и печали. Теперь навеки утрачены великие воспоминания. И никто уже не сможет возвратить их. И все же… — теперь она заговорила медленнее. — Но поскольку существуют те, кто мог бы воспользоваться ими во зло, мы даже желаем, чтобы так сталось. Однако мы говорим тебе во второй раз, родственница: здесь тебе не место. Мы говорим это от имени трех колец и от имени двух. Ты больше не тэсс, а что-то еще… и мы не знаем, что. Равно как не знаем мы, как ты проникаешь в людскую оболочку. Ты можешь прибыть к нам, когда пожелаешь, но не надейся здесь остаться, ибо внутри тебя существует нечто, что никогда не подойдет к нашей жизни, как цветок никогда не сможет снова превратиться в почку. Мы не высылаем тебя в изгнание…

— Нет, — медленно сказала леди Майлин. — Я сделаю это по собственной воле. И я благодарна, что вы не отворачиваетесь от меня.

— А это… — продолжала женщина, протягивая ей жезл, который ей передал один из мужчин.

— Нет, его я тоже оставляю здесь. Я больше не Лунная Певица, Старейший. Я напела смерть прошлому…

— Ты поступила, как и должна была поступить. Да, этот жезл — не часть твоего будущего. Ты по-своему очень мудра. Куда ты отправишься теперь?

— К звездам!

— А как же враги, которые обязательно будут преследовать тебя?

— Может быть, я умру, а может быть, останусь в живых. Это не имеет никакого значения для будущего…

— А ты, Крип Ворланд?

Он выступил вперед и встал рядом с леди Майлин. Теперь он стоял напротив Старейших.

— Я отправлюсь туда же, куда и она.

Старейшая кивнула, а затем посмотрела на Фарри, который широко раскрыл крылья, чтобы показать сверкающие на них пятнышки.

— А ты, маленький брат?

Он глубоко вздохнул и заговорил решительно — как мог говорить с того момента, когда великолепные крылья избавили его от уродства.

— Я буду искать свою планету…

— Да будет так. Желаем вам удачи. Вы сделали то, что должно было быть сделано — и в вашей душе не было места для зла. Время — капризная вещь, и следует оно неведомыми путями. Мы даруем вам время в качестве спутника, и, может быть, оно послужит вам на пользу.

Фарри взмахнул крыльями и высоко поднял голову. Время… впереди было время, хотя еще никому не удавалось удержать в руках что-то кроме текущего мига. И ему придется найти это настоящее — он поклялся в этом. Вдруг он почувствовал, как леди Майлин взяла его за руку. И Фарри тотчас же осознал, что настало их общее время. Ибо впервые в жизни был спокоен до глубины души.

Андрэ Нортон Опасная охота (Вольные торговцы — 4)

Ингрид, которой хотелось услышать историю о людях…

Глава первая

Стояла жара, и для одного из находившихся в комнате было слишком жарко. Тем не менее, думать сейчас о жаре было, наверное, неуместным, несмотря на круглые капли пота, собиравшиеся прямо под его слегка косыми глазами и стекающие затем по щеке. Раздался еле слышный шорох — это он сменил положение на голом табурете, компенсирующим его недостаточный рост. Табурет стоял на полу, выложенном блестящими цветными черепицами, создающими такой рисунок, что стоило ему на него посмотреть даже мельком, как глаза тотчас же ощущали боль. Но здешний хозяин считал это не только естественным, но даже чувствовал удобство в одной из подобных раздражающих ситуациях, которые с некоторых пор наполняли всю жизнь Фарри.

В течение скверного и долгого периода жизни он видел уйму чужаков в неприглядных трущобах, тянущихся вдоль порта Приграничья, и именно такое в основном связано с его ранними воспоминаниями. Однако он не думал, что когда-то ему доведется увидеть подобных незнакомцев в их родной среде, находящихся у себя дома.

«Жарко», — поймал он мысль Тоггора, как всегда так, что едва смог разобраться, не свои ли это собственные чувства, и затем ощутил, что Тогтор раздражен. Его куртка без рукавов потяжелела и сморщилась, когда смукс выбрался наружу и уставился прямо в его косоватые глаза.

— С-с-с, тебе жарко, малыш? — На этот раз он тихонько высказал это вслух, а не передал мысленно. На заметном расстоянии от них поднялся третий находящийся в комнате, вытянув когти своих перепончатых ног, прошлепал по каменным плиткам пола. — Вежливость — это очень хорошо, мои маленькие друзья, но уступите мне привилегию проявить ее. — Желтая перепончатая лапа с полосками на запястье и повыше локтя с потрепанными манжетами цвета закаленного железа протянулась к стене и щелкнула выключателем.

Они не услышали звука ветра, и все же по комнате пронесся легкий мягкий бриз, умеренно теплый для всех присутствующих и по крайней мере более приятный, чем медленное жаркое, беспокоящее тепло. Тот, кто вызвал ветерок, теперь пробирался по дорожке между маленькими и крупными столами — на всех столах возвышались стопки обучающих пленок с записями и пластинами с изображениями, лежащими в коробках. Фарри сделал рефлекторный, но незаметный, как он надеялся, жест, что ему стало легче. Сложенные крылья ниспадали ему на плечи, вытянувшись вниз по спине, так, что их концы волочились по полу, а потом поднялись. Он не стал расправлять крылья полностью — для этого требовалось больше пространства — но по крайней мере сумел их выпрямить.

Высокий старый чужак наблюдал за Фарри почти с нескрываемым интересом. Он смел целую груду коробок с пластинками на пол и уселся на стол, что-то бормоча и потирая колено. Потом он наклонился вперед, положив обе ладони на колени. Фарри не знал, сколько времени закатанин продолжал наследовать этот уровень существования (так они относились к жизни и смерти), но не сомневался, что Великий Истортех Зорор был действительно с незапамятных времен опытным мастером своего дела, поскольку имел огромную коллекцию образцов информации насчет непонятных вещей по всей беспредельной галактике — особенно истории всяких странных рас, которые время от времени появлялись в исследовательских отчетах. Они и в самом деле жили очень долго, эти люди, похожие на ящериц, но даже старейший из них часто заявлял, что он лишь только принялся за свои труды.

— С-с-с, — снова прошипел Зорор. — А сейчас вам бы хотелось, чтобы этот старик в перепонках перешел наконец к делу и рассказал, кто вы такие и откуда сюда прибыли. — Закатанин кивнул так энергично, что его сложенная в складки кожа, покрывающая затылок и плечи, раскрылась как веер, похожий на огромный изукрашенный воротник.

— Вы же знаете, как это нелегко, — продолжал Зорор. — Мы не можем подойти к стопке записей и просто спросить: «Расскажи-ка мне, кто этот — крылатый? С какой планеты и от каких людей он прилетел? Вот, — он снова протянул руку к громоздким штабелям пленок и бобин лент с записями. — Здесь записи полетов, многих-многих полетов, совершенных в том числе и людьми, которые рассказывают странные истории, порой просто из своего воображения, но иногда те содержат в себе и правду, которая… если бы Всемогущий готов был помочь — то можно было бы проследить все, что творится там, далеко-далеко! — Он поднял руку и показал большой и указательный пальцы. Между ними было расстояние величиной с меньшие когти Тоггора.

— Значит, здесь… ничего нет? — Фарри сдерживал нетерпение все утро, и в это время все, что он мог вспомнить, поедалось всесчитывающим большим компьютером. Его скудный запас информации был считан и записан в качестве смеси все еще сомнительных подробностей.

— Нет, такого я не говорил. Здесь находятся истории таких, как ты. Истории, дошедшие от бардов Лоэля, «вспоминателей» Гарта, «танцоров мыслей» Удольфа. Имей в виду, истории, собранные более чем с сотни планет. Однако… Так уж случилось, что эти истории не имеют конкретных доказательств. Пересказывающие их описывают детали того или иного мира. На самые убедительные из них — истории, пришедшие с Терры…

— С Терры? Но это тоже всего лишь легенда, — Фарри даже не пытался скрыть разочарования.

Складки на шее Зорора затрепетали, когда он ответил:

— Нет, это не так… Что-то общее есть во всех этих планетах, с которых приходят самые ясные и подробные истории. Особенно, с планет, которые первые были колонизированы людьми. Да, вполне вероятно, что это были люди с Терры. Ведь именно она породила несколько рас, и все они обладали неугасимым даром любопытства. Терране не первые стали изучать космическую тьму, и все же именно они распространили свои исследования на большие пространства за время, намного более короткое, чем те, кто начали первыми. И вместе с собой они принесли, как и все мы, рассказы, которые были очень старыми и являлись частью их жизни.

Лицо Фарри нахмурилось. Зорор, благодаря своей учености, тоже был способен рассказывать всяческие истории. В обычных обстоятельствах Фарри слушал бы их с интересом. Тем не менее, сейчас ему хотелось услышать только правду, которая позволила бы ему ухватить хотя бы очень тонкую нить, чтобы проследить за ней. Он поднял руку и дотронулся до кончика одного из крыльев.

— Люди с Терры… безусловно они не похожи на меня, — промолвил он.

— Нет. Они не были сказочными существами… — заверил его Зорор. — Но истории, которые они принесли… В их рассказах… многое было исследовано и собрано вместе Захаджем еще в туманном прошлом. В своих историях они рассказывали о «маленьких людях», которые иногда жили под землей…

Фарри еще больше распрямил крылья.

— Те не смогли бы сами принести эти истории! — парировал он.

— Верно, верно. Но среди них были разные особи или расы. Согласно их рассказам, некоторые имели крылья. И все они установили необычную связь с людьми, прибывшими с Терры. Порой они были добрыми друзьями, но случалось и так, что становились кровными врагами. Поговаривали, что они часто воровали человеческих детей и уносили их, чтобы обновить и обогатить свою кровь. Ибо они были очень стары и время от времени вырождались до тех пор, пока от них не осталась лишь горстка. Предполагали, что они обладают несметными сокровищами… возможно, даже очень ценными записями! — тут голос Зорора стремительно повысился. — Только всякий раз когда-нибудь наступало время, когда люди вытаскивали их из домов — возможно, не без причины (хотя ходят легенды и насчет их злодеяний), потому что они владели землями, нужными людям. Всем известны истории о неиссякаемой алчности Терры, которая распространялась подобно черной туманной туче, куда бы ни сажались их корабли, пока не появился Великий Мститель.

А тем временем эти крылатые и бескрылые существа летали по звездным дорогам, не зная, где бы осесть. Они искали планеты, где было место, чтобы обосноваться. Однако всякий раз такие планеты бывали потом захвачены терранами. Они бы прибывали на такую планету, и Маленькие Люди снова должны были искать себе место. Судя по записанным нами легендам, все это было очень-очень давно. Но о самих них нет никаких записей, а есть только то, что осталось в песнях и легендах.

— Выходит, они воевали с терранами? — спросил Фарри, чувствуя, что губы его пересохли. Ему пришлось посильнее прижать к себе смукса, ибо тот проявлял активность и предостерегал Фарри, щипая его пальцами.

— Да, когда-то была война, хотя нам мало известно о ней — в основном из баллады, в которой несколько терран убили злого волшебника Маленьких Людей. К примеру, от Удольфа до нас дошел целый ряд танцев, оплакивающих некоторых вождей, погибших от оружия, известного только Маленьким Людям. Должно быть они использовали некий вид ментального контроля, поскольку при помощи его долго удерживали людей в пределах их укрытий, многие дни или годы, не позволяя своим пленникам удрать, ибо обнаружено, что те не покидали своих домов долгие годы. Еще есть отчет с Мингры. Идите сюда и сами посмотрите.

Фарри проследовал за закатанином к большому столу, где находилось столько штабелей с пленками, что ему показалось, что они вот-вот упадут. Зорор начал очищать стол, перекладывая кипы на пол. Фарри стал помогать ему, сложив свои крылья еще сильнее, чтобы ничего не задеть.

— Скорее всего, вот эта — самая древняя, — проговорил истортех, а сам тем временем возился с читающим устройством, проверяя, находится ли прибор находится в нужном положении.

— Мингра? — этого слова Фарри никогда не слышал.

— Это темная планета, и очень удручающая… — Зорор сосредоточил внимание на диске, прилаживая его к читающему устройству, чем на каком-то вопросе. — Теперь это, — он в последний раз повернул какой-то цилиндр, и диск скользнул на место. — Позор Мингры. Позор всех космических путешественников — хотя, возможно, за многие годы это иссякло, и единственное, что осталось живо, это противный шепот. Наблюдайте с осторожностью, поскольку он пропитан ненавистью одной особи к другой, и теперь, похоже, ничего нельзя с этим поделать…

Его голос постепенно затихал, пока не превратился в тихое шипение и совсем замолк. Фарри послушно смотрел на маленький экран. Тоггор беспокойно дергался в его объятьях, пока Фарри осторожно не поставил смукса на стол перед экраном. Тоггор свернулся в клубочек и вероятно собрался заснуть. Но Фарри было не до сна. Со времени своего прибытия домой к Зорору, он повидал предостаточно. Дом представлял собой штаб-квартиру целой группы исследователей подобных записей. Некоторые были настолько фантастическими, что если бы он не знал точно, что если бы это и в самом деле были рассказы путешественников, то посчитал бы это за собрание сказок.

На экране появилось изображение. Фарри дернулся и полупривстал со своего места. Ибо он не только увидел огромную картину сферы, полуосвещенную с одного края красным лучом, но в его голове…

Он не мог сказать, было ли это песней, он даже не смог бы различить то, что должно быть целым миром чужаков. И все же, где-то в глубине души, ему внезапно пришла мысль-чувство, что все это содержит в себе правду, злую и могущественную. Ухватившись за край столешницы, он заставил себя усесться вновь, однако так и не оторвался от стола.

— Вред… тьма… вред… — Смукс развернулся, раздумав засыпать, и сжался перед экраном, помахивая своими крупными когтями взад и вперед, словно столкнулся с какой-то страшной опасностью.

Тут звук полился тонкой нитью, будто бы призывая смотреть на красный свет на экране, становившийся все ярче, и они увидели бесплодную местность из скал, расщепленных выветренных скал или разрушенных бурей по всему гребню и плато. Какие-то мрачные тени у подножия этой обнаженной породы и темных обломков шевелились, словно вытекали из какого-то источника.

Это было страшно… причем страх возрастал и усиливался и начинал затоплять Фарри. Стопка свитков с записями повалились на пол, когда его крылья поднялись в бессознательном импульсе.

Со скоростью лазерного выстрела в его голове вспыхнул кровавый свет. Здесь было олицетворение всего злого, что он когда-либо знал. Оно сложило вместе челюсти с изломанными зубами, и на Фарри пристально уставились горящие огнем глаза, похожие на ямы.

Это нечто непонятное, ненавистное словно бы явилось прямо из его памяти! И это было…

— Буги… — прошипел Зорор, прерывая это устрашающее воздействие, когда существо, появившееся на экране, почти ввергло Фарри в транс. Как же такое могло быть? Оно не походило ни на одну запись, какую он видел. Из чьего сознания вырвался этот ужас, что был записан для будущих исследований… и где… когда?..

— Это был коллективный кошмар, — пояснил Зорор. Фарри слушал, но его внимание все еще было сосредоточено на этой штуке. Сейчас она выползла из тени. Туман стелился позади и уменьшался, словно эта субстанция украдкой надвигалась для того, чтобы предоставить себе побольше реальности. И это существо ползло. Его поддерживали короткие конечности… нет, не конечности, а скорее толстые щупальца; и Фарри показалось, что он действительно слышит звуки присосок, легко отрывающихся от скалы и вновь присасывающихся по мере его приближения.

Кошмар? Не-ет, это было более явственно, чем кошмар. Достаточно, чтобы вызвать смерть, если подобное существо появится во сне.

— Что оно делало? — произнес закатанин. — Посмотри на скалы, направо, мой маленький друг.

Фарри почувствовал, что если отведет внимание от ползущего существа, то останется открытым для нападения, даже если это было не наяву, а на пленке. Однако он бросил быстрый взгляд туда, куда указал ему закатанин.

У подножия неподвижного камня тени не было; она витала прямо над ним. Он имел форму гуманоида и… Фарри затаил дыхание и проглотил крик. Ибо он увидел, что у стоящего есть крылья, и без всяких слов осознал, что крылатый управляет ползущим существом, отправляя ему какую-то жертву, но не для того, чтобы умертвить ее — по крайней мере сначала — а для пытки страхом. Крылатый… Теперь Фарри стал весь внимание. Он видел его плоть, в виде конечностей, руку и лицо, и заметил, что он грязно-серого цвета. Его глаза походили на глаза управляемого им существа и были красные и горящие. Тело закрывало плотное одеяние, тоже красного цвета, подстать вечно-светящемуся небу. Он лениво помахивал крыльями, но они были не такие, как у Фарри — не широкие и разноцветные, на которых один оттенок смешивался с другим, и такими распростертыми, что создавали впечатление нежной красоты. Нет, этот вождь безжалостных теней обладал крыльями, у которых отсутствовало оперение, что покрывало крылья Фарри. Напротив, они были такие же отвратительно грязными и сероватыми, как и его кожа. Когда он их распрямлял, то Фарри видел на их концах опасно выглядящие изогнутые когти.

— Крылатый… — еле слышно прошептал Фарри. К страху, все еще обуревавшему его, теперь прибавился настоящий ужас. Неужели он смог бы назвать его родственником — невзирая на правдивые и ложные рассказы Зорора? Отчего-то он понимал, что это было правдивым рассказом…

«Только для двоих», — ответил на его мысль Зорор, впервые за все время проявив свой дар. Это означало, что он мог общаться и со смуксом, и Фарри вознегодовал, что это было так.

— Двое, — с этими словами Зорор наклонился вперед и коснулся своими ухоженными когтями на пальце контрольного устройства, в результате чего экран выключился. И все-таки, когда Фарри смотрел на экран, он по-прежнему увидел, как отвратительный крылатый взмывает вверх на скалу и летит вперед, к ужасному порождению теней.

— Двое, — продолжал закатанин, — два существа, которые спали, и что-то наслало на них такой сон. Это вышло из сна маленького ребенка, одного из многих, которых доставили для лечения с Мингры на Йорум более ста планетарных лет назад. Из этих малышей выжило только пятеро. Остальные… кошмары, такие, какой мы только что видели, преследовали их до тех пор, пока одни из них не умерли от одного только страха, а другие укрылись так далеко от внешнего мира в своем ужасе, что никому не удалось добраться туда, где они скрывались. Таким образом они стали потерянными, и мы ничем не смогли им помочь.

— Но ты говорил о позоре… — заметил Фарри. Он уже понял, что может быть нескончаемым страхом, но не видел в этом никакого позора. Любой ребенок и даже совершенно взрослый человек, не испытали бы позора из-за такого страха.

— На Мингре есть колония сновидцев, которым известно, как управлять подобными снами, — пояснил Зорор. — Когда их призывали на помощь, когда дети рыдали и пронзительно кричали во сне — они прилетали, но отказывали в любой помощи. Те, кто спят и видят сны, всегда парят над тонкой чертою, которую большинство людей называют безумием. Им известно, как попасть в их сон, и даже с оружием в руках, чтобы нанести вред любому, кто может там оказаться. И потому они посылали своих учеников в пустыню учиться управлять своими снами. Если бы это устройство, записывающее сны, оказало при показе такое воздействие на тебя, представляешь, что тогда чувствовали сновидцы? Но не только сами сновидцы искали защиту. Люди, видевшие своих детей, бредящих во сне — сне, из которого, похоже, нельзя пробудиться, как бы медицинские работники этой колонии ни пытались помочь им — впадали в гнев и наносили вред окружающим. Колония сновидцев стала быстро оказалась в упадке. Они весьма болезненно переносили боль разного рода, но не могли вынести того, что не смогут ни разбудить, ни помочь детям. И они умирали, причем не быстро или легко. Потом на планету приземлился патрульный корабль, выполняющий свой регулярный рейс — на планету, где у многих руки были в крови и почти все умы больше не могли вынести груз воспоминаний о том, что случилось. Детей, которые выжили, было очень мало, и их доставили на Йорум, и уже там целители мозга непрестанно работали, чтобы изгнать буги-человека…

— Буги-человек, — повторил Фарри.

— Именно это имя они восклицали во сне. Но это имя уже было очень древним — еще один «подарочек» со Старой Терры отправился к звездам. Ибо буги-человек было древнейшее существо, созданное чтобы пугать детей, чтобы те вели себя хорошо. И мы обнаружили, что некоторые истории о нем рассказывались на Мингре, и там они считались безобидными и забавными.

— Безобидными? Забавными? — резко произнес Фарри. — Но это же дьявольское видение! Как же ребенок мог создать подобный сон? Если его народ был скор на наказание и весьма жестокого нрава?

— Они не были такими — пока несчастье не довело их до подобных действий, — сказал закатанин. — Не будь любой из сновидцев таким нестойким, что они сыграли подобную штуку со своим же даром. Как известно, эти сновидцы были связаны клятвой, которая запечатлелась в самом сердце их душ, так, что их труд не мог распространить зло ни на кого. Тем не менее мы, как и все эти дети, были способны вытягивать картины сна оттуда, где обосновался такой же ужас. И ты, мой маленький друг, еще не видел самые худшие из них. Некоторые из этих изображений заперты в стазисном поле, поскольку только очень стойкий и исключительно уравновешенный человек осмелится взглянуть на них. Чтобы увидеть такие сны… Возможно, сновидцы действительно достигли высочайшего искусства. Те, кто упражнялся в этом почти с самого рождения, были способны послужить связующим звеном даже между планетами.

Но значит, если этих детей посетил один и тот же сон, тогда у этого сна есть образец. Патруль, мои собственные сотрудники и другие исследователи самыми разными средствами пытались отыскать источник этого общего сна, но тщетно. Мы обнаружили только, что эта часть галактики, состоящая из пяти солнечных систем, очень неустойчива: там случались волнения, мятежи, даже небольшие войны. Также ходят слухи, где упоминают подобных тебе — искомый враг относится к крылатой расе. И все же ни один человек в действительности не видел ничего подобного, хотя наша исследовательская сеть раскинута на очень широкие пространства и пользуется неофициальными источниками, как, например, Воровская гильдия.

Однако волнения на Мингре завершились. Там больше нет кошмаров, даром что тренированные добровольцы десятого класса сновидцев предложили свои услуги в поисках. Потом Патруль и власти заявили, что все волнения начались из-за либо непонимания (это для тех, кто требует, чтобы все доказательства положили прямо перед их глазами), либо из-за склонности к чувствительности, пробуждаемой этими старинными рассказами. И уже потом власти наклеили на поселенцев ярлык позора из-за разгрома сновидцев, и вроде как все в порядке, поскольку больше нет волнений или мятежей, да и тот случай в конечном счете был очень незначительным событием на фоне жестокости, которая неотступно следует по пятам душевного равновесия во всех обитаемых мирах.

— Выходит, что этот сон никогда не считался правдой? — спросил Фарри.

Зорор провел обеими когтями по подбородку, прямо по первой его складке.

— Отчего же, считался. И некоторое время они держали глаза и уши навостро. Многое из этих, — он снова указал на рулоны для чтения, — это их записи. Вот почему мы имеем легкий доступ к материалу, и он не похоронен где-то на складе. К тому же, мы добавляем найденные в разных местах всякие подозрительные факты — и это всегда истории, многие из которых дополняют друг друга. Маленькие Люди — это Люди с Холмов…

Фарри фыркнул. Люди с… с… Холмов!

— Ты ведь слышал о них раньше, не так ли? — осведомился закатанин.

Фарри провел ладонью по лбу, словно таким образом мог вызвать воспоминания, глубоко захороненные в его памяти. Обратно… обратно… Он находился в том жалкой, обшитой со всех сторон досками комнатке, заваленной стопками разваливающейся соломы, что служили ему постелью. И человек, который был хозяином его убежища, сидел за шатким столом, вертел в грязных руках потрескавшуюся кружку, где все еще оставался глоток-другой дурно пахнущего напитка после того как он выпил из нее залпом. Ланти поднял руку, чтобы бросить на Фарри взгляд, обещающий взбучку, что Фарри понимал очень хорошо. Этот неуклюжий пария радовался возможности проявить хоть над кем-то свою власть, призвать Фарри и хорошенько поколотить его, стараясь попадать по горбатой спине. Он помнил все это вполне отчетливо — но то, что находилось перед этим навесом с соломой и его несчастным заключением, было недоступно.

— Да, — кивнул Зорор. — Почему-то когда-то у тебя была подчищена память. И все-таки, когда я упоминаю название, данное этому народу в прошлом, ты, похоже, все понимаешь…

Фарри отрицательно покачал головой.

— Нет, я не могу вспомнить. Но… я слышал это название… ну конечно же, я его слышал! Но в Приграничье, куда прибывают, а потом улетают все космоплаватели, я слышал обрывки очень многих рассказов и как хвалились своими приключениями.

— И тем не менее, — произнес Зорор, дружески взирая на Фарри, — это одно из наименее известных названий тех людей, которых, по правде говоря, никогда и не существовало. Что ж, получается, Фарри, что мне следует предостеречь тебя. Майлин и Крип доставили тебя сюда в ночи, путешествуя на своей воздушной машине. Очень немногие видели тебя, и это замечательно, что ты способен складывать их… — он указал на крылья, — делая их до изумления маленькими. На расстоянии и при ослабленном освещении их можно принять за скрученный на спине плащ. Тем не менее, при свете дня очень острого зрения вполне достаточно, чтобы заметить разницу. А значит… малыш, ты не в безопасности!

— Гильдия? — Ведь действительно, он вполне достаточно насолил им, сорвав операцию одного из их боссов. Но был ли он в списке врагов достаточно высоко, чтобы привлечь их внимание? Если это так…

Он нахмурился. Майлин и Крип Ворланд были его друзьями. И благодаря их усилиям он выбрался из нищеты Приграничья. Он был с ними и участвовал в их делах, когда с ним произошло чудо — у него обнаружились крылья. И если он настолько приметен, то, оставаясь с этими двумя, которые столько для него сделали, он их тоже подстерегает опасности.

— Нет, — отчетливо прочитал его мысли Зорор. Фарри не пытался закрывать их — настолько он был рассеян относительно того, что казалось несчастливым открытием. — Разумеется, у Гильдии нет причин любить любого из вас. — Из горла закатанина вырвался хрипловатый смешок. — Вы все трое доставили им немало неприятностей, кроме того, навлекли на них позор, о котором многие говорят. Но я полагаю, что вы достаточно осмотрительны, чтобы не распространяться о том, что наделали. Лучше бы вам задуматься над тем, что будет дальше. Однако среди множества других отвратительных услуг, оказываемых Гильдией, существует некая форма работорговли, которую они позволяют себе при любой благоприятной возможности. У них есть список клиентов (многие из которых смогли бы купить целую планету ради своего удовольствия), которые желают всякой новизны. Безусловно, ты и есть подобное новшество и за тебя отвалят целую кучу денег на некоторых планетах, где всем правит удовольствие. И еще. Гильдия обладает своими источниками информации, которые, возможно, не равноценны нашим, но лучше, чем, скажем, пленки с информацией, изучаемые Патрулем. Вполне вероятно, что они имеют сведения о Маленьких Людях — особенно ввиду случившегося на Мингре. Одна из наиболее часто упоминаемых задач крылатой расы, согласно легендам, — это собирание и охрана сокровищ. Если предположить, что Гильдия знает о том, что ты принадлежишь к этой загадочной расе, а значит, ты можешь привести их к сокровищам… Ага, вижу, ты меня понял. Поэтому в значительной степени для твоего же блага, я прошу тебя принять все меры предосторожности, чтобы тебя не заметили.

Голова Фарри дернулась на плечах. Он едва не перевернул табурет, с которого только что поднялся. Слова Зорора жужжали в его голове, как рой насекомых, ибо голова Фарри тотчас же отяжелела, а его ноздри расширились неимоверно, словно он вдохнул слишком много воздуха. Он почувствовал запах плесени, пыли и времени в этой комнатушке. И вот повеяло совсем иным запахом. Словно бы страх обуял его, точно так же, когда он просматривал записи, хотя сейчас до него доносился приятный аромат. Он наполнил им легкие, и, пошатываясь, направился к двери. Все цветы, которые он когда-либо нюхал, все виды кустарников — пряный запах вод в сухой земле, вот что он ощущал теперь. Он доплелся до стола, и его крылья поднялись и раскрылись. Воздух… он должен лететь…

Глава вторая

Панель ушла в сторону, и перед ним стояли Майлин и Крип. Но где же еще один? Он не прятался позади этих двух, ибо Фарри тогда смог бы увидеть окончания или верхнюю часть крыльев. А ведь…

Но где же она?

— Кого ты ищешь, мой маленький собрат? — осведомился Крип. Когда он внимательно изучал Фарри, в его голосе чувствовался намек на беспокойство.

— Одну… грациозную — ту, которая парит в красоте! Где она, мой брат и моя сестра! Неужели вы скрываете ее? — Внезапно он вспомнил предостережение закатанина, которое тот сделал его всего лишь несколько мгновений ранее. — Она на корабле? Безусловно, она не с Градала! Поскольку нас не видели раньше такими… — Фарри показал пальцем, — как мне рассказывали.

Ему хотелось громко закричать… запеть… чтобы торжествующе лететь вверх и вверх — чтобы встретить ее наверху в облаках, куда вела доступная только им дорога. Однако он не заметил, чтобы его друзья улыбались. Скорее, мысли Майлин проникли прямо в него, ослабляя обуревавшее его возбуждение.

«С нами никого нет… ни на корабле, ни еще где, мой маленький собрат. Почему ты решил?..»

Фарри подошел к ней с распростертыми объятьями, а потом озноб сменил его внезапную радость, которую он ощутил впервые за свою тяжелую и никчемную жизнь. Этот запах… нет, он не мог так ошибиться! А он исходил от…

Он выбросил вперед руку и вырвал это из ладони Майлин, и обнаружил что-то завернутое в лист бумаги из великолепной шерсти, такой, в какую заворачивают нечто хрупкое после покупки. Лист бумаги откинулся в сторону, позволяя ему увидеть нечто мерцающее смешанными оттенками: розовым, белым, как перламутр, и еще он увидел теплую серость первых сумерек.

Фарри продолжал пристально смотреть, пока аромат окутывал его облаком запаха, наполняющим каждый вдох. Она… она…

Издав хриплый вопль, он бросился на ближайшую к нему стопку бесполезных пленок, являющих собой дивную вещь, однако часть их содержала грубую жестокость: такую пытку, что она стирала все чувства и оставляла вместо них ощущение нестерпимой боли. Из этой боли появился гнев, неистовый, наполняющий его до такой степени, что он, взмахнув рукой, смел на пол стопки с пленками; его губы были поджаты с такой силой, что он даже прикусил их, а его лицо походило на морду свирепого зверя, неспособного дать выход своему гневу, кроме как выпустить клыки и когти. Другая его рука стремительно потянулась к поясу и вытащила короткий защитный нож, доставшийся ему как бы в наследство от их встречи с Гильдией. Кто смог бы заплатить за это — эту боль, печаль… Смерть!

— Где… — требовательно прорычал он. — Где это было? — Он не осмелился снова коснуться этой многоцветной штуки, которая мучила его даже сейчас, когда он не смотрел на нее.

Майлин осторожно двинулась и подошла к нему сзади. Все тело Фарри вздрагивало, и он страстно желал повернуться к ней, высокой и красивой, чтобы вытрясти из нее знание, которым он должен обладать. Она подняла красивый обрывок, потрясла его так, что он понял, что на это надо посмотреть, вопреки ярости и ужасу; она вытянула поднятое во всю длину, и это оказалось нечто вроде шарфа. Если смотреть на этот кусок материи под углом, то все его цвета переливались.

— Что это? — Майлин не старалась внести сумятицу в сознание Фарри, а просто заговорила вслух преспокойным голосом, таким, каким разговаривала только с теми, кого она любила — с животными, необычными или знакомыми, которые разделяли с ней ее жизнь.

— Что это, брат мой? — спросила она во второй раз. Фарри высвободил слишком сильные эмоции, переживая им за слишком короткий отрезок времени. Теперь он чувствовал головокружение и болезненную слабость и с трудом добрался до края стола. Три раза он проглатывал комок в горле, прежде чем смог вымолвить хотя бы слово.

— Это… от крыла! — отвечал он, содрогаясь всем телом.

— Так-так, — промолвил Крип Ворланд. — Разве ты видел где другие такие крылья, как твои? — спросил он.

Фарри повернул голову так, чтобы не видеть трепетание цветов, которое Майлин вызвала опять. Память… неужели он все помнил? Он боролся с гневом, и ему удалось взять под контроль свою вспышку.

— Крыло… может быть похоже на мое. — Разве что оно было гораздо красивее со своими теплыми цветами, чем его затемненные зеленые маховые крылья.

— Ты можешь рассказать нам побольше, маленький собрат? — спросила Майлин, а он про себя отметил, что она была другом всех крылатых, имеющих лапы, и других форм жизни и теперь очень пристально наблюдала за ним.

Фарри даже не поднял руку. Его рот скривился, а в горле вспыхнула ярость — ярость все еще обуревала его, но теперь было что-то еще, ощущение огромной потери навалилось на него, поскольку он стал обладать грузом своих крыльев до срока, и чтобы высвободить их, ему понадобились страшные усилия.

— Она умерла… — он произнес эти слова — и внутренне заплакал.

— От чего? — строго спросил Борланд, и уверенности в его голосе было достаточно для Фарри, чтобы он сумел ответить.

— Я… я… не знаю. Если я попытаюсь узнать… — он помахал тонкими пальцами на расстоянии дюйма от шарфа. — Ведь я почувствую только то, что ощущала она, а не как она умерла или откуда к ней пришла смерть.

Складки на подбородке Зорора полностью выпрямились. Он немного наклонился вперед, словно пытался внимательнее изучить шелковое крыло.

— Эта ткань провезена сюда тайно, контрабандой? — Шипение почти затерялось в требовательности звучания его голоса. Однако он не попытался прикоснуться к отрезу материи, который продолжал трепетать, хотя вокруг не было даже намека на легкий ветерок.

Тогда Ворланд обратился с вопросом ко всем присутствующим:

— Выходит, это запрещенный импорт, так? Зачем кому-то рисковать запретом на полеты, чтобы торговать таким товаром? И какие же получаются достоинства из уничтоженной красоты?

Контрабанда на всех планетах считалась тяжелейшим преступлением, и на контрабандистов бросали все силы закона в виде специального отряда офицеров, независимо от того, случилось это на планете или за ее пределами. Им поручалось поймать преступников, чтобы подвергнуть их суровому наказанию.

— Я не знаю, — снова вступил в разговор закатанин. — Поскольку я официально занимаюсь иноземным антиквариатом, то есть вещами, которые могут добавить два-три слова к нашим записям, то состою в Гильдии Импортеров, и не только здесь, но и еще на пяти планетах. А вот список запрещенных вещей…

— И под каким названием это числится в списке? — спросила Майлин, осторожно кладя полоску материи на стол.

— Как ткань паука-шелкопряда… новая разновидность… о чем немедленно следует сообщить на ближайший пост Патруля.

— Я не знаю, что такое паук-шелкопряд, — Фарри смотрел только на мерцающую массу. — Но это не может быть тем…

— Нет, — отрицательно покачал головой Крип Ворланд. — Это кажется гораздо крупнее. И взято из крыльев…

От его слов Фарри содрогнулся и снова вцепился в край столешницы, чтобы успокоиться. Ему надо отгородиться стеной от теснящихся в голове мыслей. В нечистотах Приграничья, где эти двое отыскали его, он спасался от голодной смерти вместе с остальными бродягами, тонущими в пучине зла, распространявшейся по поселению близ посадочной площадки, и так действительно было; и когда у него появлялась жажда общения, он делился мыслями со смуксом, тоже пленником. Потом прибыли эти двое и внезапно забрали их с Тоггором. После этого он видел множество неприятных вещей, вызывающих страх вкупе с ужасом, но почему-то ни одно из них не коснулось его так сильно, как сейчас — как будто услышанное изо всех сил стремилось отпереть дверь, которая, если ее открыть, унесет его в другое время и место, куда он не должен ни входить, ни даже…

— Если это попало в запретный список, — сказала Майлин, — то кто-то обязательно должен был знать происхождение и источник этого — и конечно же, должен был и видеть это прежде.

Тут заговорил Зорор:

— Крылья… собрат, — теперь он смотрел на Фарри, и в его взгляде чувствовалась тревога, частично скрываемая морщинистыми чешуйками. — Ты смог бы рассказать нам, кто и где?

Фарри вновь ощутил волну головокружения.

— Я…

— Нет! — перебила его Майлин. — Есть одно место, куда он не рискнет отправиться — то есть, в прошлое, откуда он появился. — Она вытянула руку и откинула со лба Фарри мокрые от пота волосы.

— Где же вы нашли это, Дочь Лунной Силы? — спросил Зорор обычным тоном, словно она предоставила ему какие-то улики.

— На открытой продаже, на рынке. Просто искали что-нибудь необычное, — парировала она. — Фарри может отправиться туда и поискать нужную информацию.

— Найти космонавта, павшего духом от неудач, и даже гораздо больше, — заметил Ворланд.

— Космонавта, побывавшего на многих планетах, известных и неизвестных, — добавил Зорор, словнопытался разобраться с проблемой при помощи всей силы своего знания. — Но для того, что встретиться с ним — нам придется отправиться к нему. А с этим, вероятно, можно будет узнать и побольше!.. — Он не дотронулся до шарфа, на который показывал его коготь. — Но нашему маленькому собрату необходима какая-нибудь защита. Давайте-ка подумаем…

— Защита? — переспросил Борланд.

— Разумеется. Когда у нас будет побольше времени, я объясню. Но уже сумерки, и я бы сказал, что нам лучше приступить к обсуждению того, что нам надо делать, до наступления ночи.

Майлин взяла плащ с капюшоном и ловко набросила его на Фарри, прикрепила капюшон к верхним кончикам крыльев, оставив ему впереди смотровое отверстие. В таком виде Фарри ростом почти не уступал своим спутникам. Прежде чем он успел взять Тоггора, тот сам соскочил со стола и устроился на Фарри, удерживаясь всеми восемью коготками.

Когда они вышли на маленький задний дворик, закатанин заговорил в наручное устройство, вызывая скутер. Ворланд покачал головой.

— При всем уважении к вам, великий истортех, здесь мы будем на виду у всех, как опознавательный знак на дороге…

— Да, это так, — отозвался Зорор, когда маленький летательный аппарат приземлился и замер в ожидании распоряжений. — Но он доставит вас прямо к воротам космопорта. А там будет полным-полно народу, и мы проведем вас через эту толпу к выходу в Факсц — откуда всего лишь шаг до Торговой улицы.

Майлин пристально посмотрела на него.

— Мой старший брат, ты говоришь как человек, идущий на поле брани и ожидающий победы. Ты говоришь, что Фарри отправляется в опасный путь. И как ты думаешь там действовать?

— Я хотел спросить то же самое у тебя, младшая сестра, — отозвался закатанин. — То, что узрел наш маленький собрат — я уверен, оно оттуда. Да, он направляется в самое сердце опасности. А таким образом мы предпринимаем все возможные для нас меры предосторожности.

Они забрались в скутер, и Ворланд наклонился вперед, чтобы настроиться на нужное направление.

Фарри занимал больше места, чем его часть отсека, поскольку закрытые плащом крылья вновь возвращали его к тем временам, когда горбу сильно пригибал его вниз. По крайней мере ему удалось сложить крылья сзади во всю их длину, и он избавился от чрезмерного неудобства, хотя не смог избавиться от ощущения, что где-то его ожидает огромная опасность. Он переводил взгляд с Майлин на Ворланда, затем смотрел на своего третьего спутника — закатанина. Тот, судя по выражению его чешуйчатого лица, похоже, чувствовал то же самое. Майлин подняла голову, и Фарри увидел в ее глазах уже знакомые ему искорки; потом он узнал крепко сжатые губы Ворланда и заметил то обстоятельство, что рука космонавта скользила то взад, то вперед вдоль пояса, будто он нащупывал рукоятку длинного ножа или хватался за станнер, которые по закону забрали на хранение офицеры космопорта, когда они приземлились.

— Где же этот торговец? — с интересом осведомился Зорор.

— Неподалеку от конца сточных канав, — ответила Майлин, — рядом с такими местами, которые снимают на ночь те, у кого нехватка кредитов. — Ее рука указала на устройство, которое показывало ее покупную способность.

— Значит мы приземлимся возле Ворот Незарегистрированных Чужеземцев, — произнес Зорор и провел когтями по чешуйкам, прикрывающим его губы. — И…

— За нами хвост, — перебил ее Ворланд. — Частный скутер, не рейсовый, следует параллельным курсом. Ведь у купцов на этой планете есть свои цвета, не так ли, сэр?

Зорор не повернулся, чтобы посмотреть и удостовериться, что космонавт был прав, а отплатил Ворланду комплиментом доверия.

— Совершенно верно, сэр.

— Тогда, разве могут на аппарате купцов находиться три красных полосы с солнцем посередине?

Зорор дважды моргнул. Фарри попробовал повернуться и посмотреть на то, о чем сообщил Ворланд, но его попытка не увенчалась успехом из-за плотно завернутого плаща.

— Это бессмыслица, — промолвил закатанин.

— Что и почему? — осведомился космонавт.

— Вы назвали домашние цвета тех, кто занимается морской торговлей, но они не показали бы подобный знак в глубине континента. Торговые дома, базирующиеся на море, совершенно другого рода; и там очень мало тех, кто отправляется на сушу за чем-нибудь, кроме случаев Призыва от Консула — и делают они это весьма неохотно. Ни у одного из них нет здесь даже временного жилища.

— Нет! — голос Майлин прозвучал, как приказ; и этого было достаточно, чтобы все взоры обратились к ней. Выражение ее лица было угрюмо, а руками она вырисовывала на коленях какие-то узоры, в которых Фарри узнал символы Лунной Певицы. — Не думайте, что здесь нет никого, кто ищет! — сперва довольно громко проговорила она, но потом ее голос превратился в шепот.

Фарри в мыслях двигался по пути, по которому следовал в прошлом. Вот башня, которую он быстро создал в своих мыслях. Похожая на башню, что на Йикторе, где он по праву вступил в свое наследство, а Майлин раскрыла похороненную историю ее давным-давно забытого рода. Но эта башня была не из камня и не из каких-либо строительных материалов, которые он знал; и она быстро увеличивалась перед его воображаемым взором, становясь пурпурно-красной. Теперь она медленно начинала светиться, свет распространялся от одного этажа до другого, затем снова потемнела и посерела, а потом стала бархатного оттенка неба, в котором только что зарождалась ночь.

Он настолько сосредоточил на ней внимание, что Фарри даже вздрогнул от прикосновения Майлин, испытав потрясение, похожее на то, когда некто неожиданно пробуждается из глубокого сна.

Скутер приземлился. Прямо за ними возвышались ворота, о которых упоминал Зорор, хотя в эти минуты через них никто не проходил. Впереди, не очень далеко, начинался старый космопорт, имеющий вид такой же неприглядный и грязный, что и само Приграничье. Здесь скопилось множество людей, оставшихся в некотором роде из-за их личных качеств: космонавты, допустившие грубые ошибки, и те, кто был замешан в контрабанде различными товарами. При желании любой здесь мог снова вооружиться станнером, таким, какие Ворланд и Майлин сдали, едва приземлились.

Фарри казалось, что весь здешний воздух, витающий над джунглями полуразрушенных и полуразвалившихся зданий, борется с небом наступающей ночи, как, наверное, дым от отвратительного костра. Он сильнее завернулся в плащ и мягко коснулся Тоггора. Тот воспринял этот жест как проявление заботы, ибо заерзал туда и обратно, а в уме существа на какое-то время возникло ощущение единства.

— Проходи же… проходи!.. — услышал Фарри — и ощутил в голосе такую настоятельность, что почти побежал, но Ворланд схватил его за плечо.

— Не так быстро, брат, — спокойно произнес космонавт. — Они все еще наблюдают за нами — так давай не привлекать внимания к тому, что мы собираемся делать, а то, возможно, нас подстрелят, если они на это готовы.

Тем не менее Фарри поднял голову, и когда он поворачивал ее из стороны в сторону, плащ заходил ходуном. Этот запах! И снова он уловил тот же аромат, который наполнял комнату Зорора, но он был намного слабее, вынужденный пробиваться сквозь зловоние и смрад этого места. Однако Фарри не потерял этот аромат, который только что уловил.

— Направо, брат, — сказал Ворланд. — А теперь веди настолько очень осторожно.

Фарри почти не обращал на это внимание. Он шел впереди их группы, оставляя остальных шагах в двух позади.

«Плохо… вредно… плохо…» — снова передал Тоггор. Но Фарри не нуждался в предостережении смукса. Ибо запах, который стал его гидом, начал вдруг изменяться. Страх… да… разумеется, страх! Фарри не обращал внимания на своих спутников, когда они приближались к первой грязной тропинке, служившей в Приграничье подобием улицы. Он подобрал нижнюю часть плаща и сильнее завернулся в него, когда ему навстречу шли двое шатающихся пьяниц, и использовал все свое умение, которому научился в прошлые годы, чтобы увернуться от них, хотя один нацелил удар туда, где должна находиться его голова, поскольку из-за плаща решил, что тот укрывает высокого человека.

На улице становилось все больше и больше народу. Некоторые быстро скользили по ней чуть ли не бегом, стараясь воспользоваться преимуществом любого затемненного места. Встречалось много пьяных и тех, кто направлялся туда, где можно напиться. Всякие зелья и наркотики они доставали здесь же, в этом лабиринте, где их, конечно, разбавляли и поэтому они действовали слабее, но те, кому хотелось их принять, направлялись к своим злачным местам.

Две таверны мрачно уставились друг на друга на этой грязной улице. Дальше виднелись огни, откуда несся страшный рев музыки, мучительной для слуха.

«Туда…» — Тоггор словно закричал — такими громким показалось его сообщение. Фарри вложил руку внутри своего просторного плаща, чтобы коснуться ощетинившейся спинки смукса. Ему не хотелось, чтобы именно сейчас Тоггор говорил — маячок, к которому он направлялся, постепенно светился все сильнее и сильнее.

Боль и страх: но теперь он был почти уверен, что те таверны были из прошлого — и что он не пробирается, чтобы спасать какого-нибудь пленника. Тем не менее, по частям обнаруженных крыльев он также уверенно узнал, из какого источника они произошли. Естественно, что торговец может солгать. Когда он ухмыльнулся от подобной перспективы, на какое-то мгновение обнажились его заостренные зубы. Однако — здесь находились он, Майлин, Ворланд, закатанин и, конечно, Тоггор. Все имели особый дар. Сам он был весьма услужливым на протяжении прошедших месяцев, когда путешествовал с двумя космонавтами — и понимал, что гораздо лучше прибегнуть к этой уловке сейчас, чем когда-либо еще.

Впереди показалась толпа. На секунду Фарри замер и внимательно оглядел, что находится между ним и тем, что он ищет. Если слиться с толпой — то если в ней хотя бы один пьяный толкнет его, плащ распахнется и выдаст этому торговцу того, у кого есть крылья.

Большая толпа людей собралась возле возвышающейся над тротуаром, на высоте плеч, платформе. На ней стоял очень худой мужчина, одетый в обтягивающий костюм, так что выглядел как худой аскет. Он размахивал худощавой рукой с шестью длинными пальцами. Из кончика каждого пальца вырывалось пламя. Из перевернутой коробки, служившей ему столом, он достал жестяную кружку, наполовину заполненную жидкостью, поворачивая ее так, чтобы не вылить ее содержимое, и показывал толпе, или по крайней мере тем, кто стоял совсем рядом с его помостом, чтобы те увидели, что в кружке есть жидкость. Заставив часть аудитории поверить в это, он при помощи двух щипцов взял маленькую чашу и понес прямо над своими пальцами, изрыгающими пламя, громко напевая слова, которые, очевидно, не смог бы понять ни один из присутствующих. Теперь он добился их полного внимания. Когда толпа сдвинулась совсем плотно, Фарри все еще был на некотором расстоянии от нее, и потому не мог успеть протолкнуться в нее. То, что он искал, находилось очень близко; мука от этого ощущения становилось все сильнее и сильнее, и он проследил его до торговой лавки, стоящей с правой стороны от факира. Казалось, за ней никто не присматривал, хотя перед входом стоял мужчина в поношенной и покрытой пятнами униформе космонавта. Он пристально следил за факиром.

Фарри достиг торговой лавки и стал осматривать предложенные на продажу предметы. Некоторые из них не представляли ничего особенного — обычное барахло, которое компании используют для торговли с местным населением недавно открытых планет, не знающим истинной ценности этих вещей, доставленных с других миров. Но это было отнюдь не то, что он искал. Он почувствовал, как зашевелился Тоггор, и понял, что смукс просится наружу, но спешной мыслью посоветовал тому, что пока лучше немного подождать.

Сам же Фарри, завернувшись как можно плотнее в плащ, протянул руку над товарами и медленно начал проводить по ним ладонью, максимально расставив пальцы. Но он вовсе проводил не по доске. А ближе, еще ближе. В конце концов Фарри пришлось бы рисковать Тоггором. Он украдкой поглядывал на спину мужчины, догадываясь, что тот и есть торговец. И тогда Фарри выпустил смукса на разложенные побрякушки, ибо понимал, что у Тоггора быстрее получится осмотреть все предметы, чем тот сразу же и занялся, быстро бегая по груде товаров. Разок остановился, как следует встряхнул воротник из поддельного Ру-кристалла одним из своих коготков. Добравшись до противоположного конца узкой полки, он быстро стал передвигаться по нему, удерживаясь на поверхности лишь двумя коготками задней лапки. Тут на Фарри нахлынула волна мучительного страха. И он обхватил себя руками, словно стоял в самом центре бури.

Снова появился смукс, волоча плоский сверток, который вытянул из-под какого-то барахла. Фарри вновь задрожал от волнения. Ужасающий страх сменился гневом. Он посмотрел на сверток, но тот не был похож ни на какое оружие. Нет, не имеющий лицензии на торговлю продавец явно не хотел, чтобы правительственные миротворцы обнаружили у него нечто подобное. И Фарри схватил сверток. Его дрожь стала сильнее, и он в полном бессилии разжал пальцы, сжимающие плащ, так что тот едва не соскользнул с него.

Тоггор прыгнул и приземлился прямо на груди у Фарри. Его вытянутые коготки вцепились в плащ и потянули его на себя. Фарри держал в дрожащих руках сверток и едва не уронил его.

— Эй, ты! Пытаешься взять это без кредитов, а? Что ж, тебе не удастся сыграть такую штуку с Райсом Онветом, не-ет, не удастся! Я могу позвать с улицы охранника, чтобы он разобрался тут во всем! Возможно, для уличной толпы, повсюду сующей свой нос, мы и мусор, но у нас все-таки есть и всегда были права. И мы не состоим ни в каком списке!

— Разумеется, ты прав, — донесся до Фарри голос закатанина, вставшего рядом с ним; с другого бока подошли леди Майлин и космонавт. — Это мой друг и он хочет сделать покупку. Он просто пытался привлечь твое внимание. Должен признать, этот факир весьма хорош, да, действительно хорош. Итак, если ты желаешь заняться бизнесом, то сколько тебе должен мой друг?

Безобразный рваный шрам пересекал лицо мужчины, от чего его брови неестественно изогнулись, но Фарри, несмотря на переполнявшее его желание открыть пакет, ощутил, что торговец, прищурившись, пристально смотрит на него, будто увидел что-то или кого-то, кого здесь не было.

Ему нужно скорее принять решение, пока торговец не заявил, что он не ведет дела с незнакомцами…

— Выходит, ты торгуешь только с местными? — осведомилась леди Майлин. — В таком случае, это делает твои продажи весьма ограниченными; я бы решила, что тебе удается продать очень мало.

— Милая дама… — учтиво обратился к ней торговец таким голосом, словно его душили… — Я занимаюсь бизнесом со всеми прибывающими сюда, но кроме того отправляю специальные партии товаров. И один из таких товаров ваш друг и взял. К моему превеликому сожалению, могу сказать, что это — кража, поскольку, то, что он взял, вообще не для продажи.

— Неужели? Послушай-ка меня и моего друга, — она еле заметно указала на Крипа Ворланда. — Разве не ты совсем недавно продал нам нечто любопытное, намного более хорошее, нежели любой товар, который ты выставил здесь?

Мужчина открыл рот, словно хотел сразу же отказать ей, затем, похоже, посмотрел, не стоит ли кто-нибудь за ними, будто выискивал кого-то, чтобы позвать на помощь.

— Так правда это или нет? — настойчиво спросила она.

Он закашлялся и вытянул шею, словно пытаясь проглотить нечто, с чем никак не мог справиться, равно как освободиться от этого.

— Да, — ответил торговец почти шепотом.

— С-с-с, — прошипел закатанин, и на какое-то мгновение Фарри показалось, что его сопровождает какая-то огромная рептилия. — И что же это за вещ-щ-щь?.. — Его шипение усилилось, и тут закатанин изо всех сил шмякнул длинным когтем по верхней части завязанного свертка, а потом одним махом развернул его. Показывая его содержимое.

Фарри уже знал, что увидит. Внутри свертка находились два отреза, изготовленных из сверкающих крыльев. Один был красно-коричневый, с мягко желтыми и оранжевыми переливами. А второй…

В нем были несколько оттенков зеленого: переливы были не темнее тех, что придавали великолепие его крыльям, а намного светлее. Но основной цвет был не зеленый — красный!

Весь мир вокруг Фарри превратился в красный. Он издал необычный крик, который ни разу не издавал прежде, и его руки вытянулись вперед — но не к тому, что держал закатанин — а чтобы схватиться за сдавливающий его горло воротник отвратительной одежды, чтобы вонзиться в омерзительную плоть торговца и сжимать ее, сжимать, сжимать!..

Глава третья

— Эй ты — пошел вон! — заорал торговец, поднимая руку. Откуда-то он вытащил кольцо, утыканное острыми шипами и идеально сидящее на костяшках его пальцев, и выставил руку вперед. Он немного пригнулся за видавшей виды стойкой, где хранилось все его добро, и его вооруженная рука двигалась то взад, то вперед.

Розовый туман, наполнивший для Фарри весь мир, не уменьшался, и он внезапно ощутил вес не только на плечах, но и в мозгу, который настолько сильно связывал его, будто он угодил в охотничий силок. Он мог бы думать, видеть то, что хотел, однако эти руки, держащие за плечи, волочили его назад… но он был настолько беспомощен из-за странного препятствия у него в мозгу… но не настолько беспомощен, что не смог бы ухватиться за зеленое крыло.

Чья-то железная хватка развернула его в противоположном направлении и потащила к началу этой изогнутой улочки. Потом хватка ослабилась достаточно, чтобы позволить ему идти, спотыкаясь, вперед, подальше от ларька торговца. И все же внутри него царил немыслимый хаос, сперва превратившийся в ярость, а потом постепенно сменившийся тем, что было вовсе не его воспоминаниями!

На зеленой равнине, покрытой серебряным туманом, возвышались холмы: солнца видно не было, а мерцал какой-то непонятный блеск, позволявший Фарри видеть все в полном свете. В его мозгу вспыхивали обрывки чего-то неведомого, но они пропадали, когда он пытался сосредоточиться. В ноздрях металась мешанина из запахов, совершенно перекрывая зловоние нечистот, подымающееся с дороги, по которой его волокли.

Внезапно перед ним возникло темное место, цвета зелени и серебра. Он догадался, что это не настоящая буря. Если бы он сумел каким-то образом взглянуть на все другими глазами — воспоминаниями — тогда бы он увидел остающееся всё время за пределами поля зрения необоримое зло. Он не мог определить источник этого зла. Он только чувствовал любопытство, которое терзало его, словно это было острое лезвие, возившееся ему в плоть. Страх за себя, но что хуже, страх за другую, кого он не видел, но кто стала значительной частью его самого, словно у нее были рука, сердце…

Он попал в это дремотное место, теперь уже не осознавая, шел ли кто-нибудь рядом с ним, зная, что только смерть бродит вокруг, а он сам должен стать чем-то средним между жертвой и охотником.

Потом… потом он ощутил последний удар сердечной боли. Ему показалось, что он вскричал, пока не обнаружил, что оказался лицом к лицу с тем, что ползло возле него. Только теперь оно было темным, совершенно, абсолютно темным. Когда это приблизилось к нему, Фарри понял, что он слишком слаб, мал, плохо тренирован. Эта темнота была смертью, и в ней исчезла она. Он заморгал, и тут перед ним оказались Ворота Незарегистрированных Чужаков. Он огляделся. И по-прежнему чьи-то руки покоились на его плечах — Майлин. Она внимательно смотрела на него.

— Что ты видишь, мой маленький брат? — спросила она — и ему показалось, что ее голос доносится издалека.

— Смерть… — почти шепотом ответил он и провел рукою по глазам. Он не ощутил слез, а только беспредельную ярость. Его запястье было обернуто куском шелкового крыла, потом почти автоматически провел рукой спереди под плащом. Тоггор! Где же Тоггор?

Улучив момент, когда держащая его рука ослабла, Фарри так быстро развернулся, что плащ едва не слетел с него. На какие-то доли секунды, он почувствовал холодок, более сильный, чем ярость, сжигающая его. И он уже успел сделать несколько больших шагов, отойдя от всех них.

«Тоггор!» — думал он, словно мог громко закричать своему спутнику, который мог общаться только с ним.

«Здесь… мы…» — что бы ни ответил смукс, пропало. Фарри понял, что осталась лишь пустота. Здесь явно были устройства, знакомые и Патрулю и Воровской гильдии, которые могли приглушить любую посланную мысль. Но для того чтобы использовать их, кто-то должен был подозревать Тоггора — и самого Фарри.

Ему страстно захотелось сбросить стягивающий плащ и подняться в воздух, чтобы отправиться за своим другом, потому что Тоггор, находясь на грани приема мыслей, послал прерывисто уловимый призыв о помощи: ибо он в ней явно нуждался.

Фарри больше не осознавал окружающей его компании. Все мысли, которые он посылал в течение последней четверти часа, похоже, каким-то образом глушились из-за близкого присутствия космонавтов и закатанина.

Но это не привело его в замешательство. Он понимал, что кто-то, приблизившись совсем рядом к нему, заставляет попытки контакта отклоняться, и те не доходят из-за более мощной помехи. Это была Майлин — однако она больше не пыталась положить руки ему на плечи. И он не мог уловить ясного послания, которое отправляла она.

«Тоггор, — поспешно подумал он, в надежде получше воспользоваться своей нынешней свободой. — Тоггор ушел с…»

«Они нашли твоего малыша?» — вмешался Зорор, и эта мысль пришла откуда-то сзади.

«Полагаю, нет», — ответил Фарри. Он уже сошел с ровной дороги у ворот в пыль, которая переходила далее в грязь ухабистой и безобразной улочки. Посмотрел вперед. Торговец… факир… почему-то он вдруг подумал и о том и о другом, словно, как Майлин и Ворланд, они были настолько тесно связаны друг с другом, что мысль о них могла смешаться в единый мысленный голос.

Никто из спутников не попытался остановить его. Наверняка они посоветовались и решили, что потеря Фарри стала и их потерей.

Позади был постоянный мерцающий свет космопорта, но дорога делала извилистый поворот, и зловоние, исходящее от зданий, преследовало их. Появилось нечто вроде света — тут и там виднелись огни из дверей, однако, в соответствии с правилами, они светились едва-едва, напоминая небольшие искры. Было ясно, что никому в городе не дозволялось устанавливать снаружи домов яркие лампы за пределами неровной стены, разделяющей поселение космопорта от того места, где царил закон, а за нарушение следовало суровое наказание.

Пока Фарри медленно пробирался вперед, чтобы уловить связь со смуксом, наступила полнейшая тишина. Тем не менее, он оставался уверен, что рано или поздно найдет верный путь.

Вокруг их группы нависал запах, который исходил из лабиринта отвратительных закоулков. Только сейчас он не старался обращать на это внимания, поскольку ему нужен был ясный разум, без взрывов ярости, чтобы обнаружить хоть какой-нибудь след местонахождения Тоггора.

Они двигались вместе с ним, Майлин, Ворланд и Зорор, но на этот раз казалось, что они решили покорно идти за Фарри. Вот и помост факира. Некоторые из досок, из которых он был сбит, теперь валялись на земле, и никто даже не пытался привести все в порядок.

Фарри развернулся, чтобы посмотреть на лавку, где торговец распространялся о своих запасах непритязательных товаров. Товары лежали в полном беспорядке, сложенные в небольшие груды, некоторые валялись в дорожной грязи. Тот, кто торговал ими, исчез, и необычнее всего, как Фарри знал из своей особенно яркой жизни, проведенной среди мусора портового поселения, было то, что продавец бросил все товары и скрылся. Наверняка на его яркие, цветастые товары уже совершены набеги. И когда Фарри подошел поближе, он увидел руки, больше похожие на когтистые лапы, с молниеносной быстротой роющиеся в самой большой груде вещей; потом они исчезли с противоположной стороны импровизированного стола. Началась суетливая беготня, когда что-то маленькое и темное, как кромешная ночь, схватило что-то и быстро исчезло.

Фарри вытянул правую руку, медленно проводил ею туда и обратно по тому, что осталось. И ничего не обнаружил до тех пор, пока не добрался до самого крайнего конца стола. И тут мурашки пробежали по его коже, и он пошире растопырил пальцы. Наконец-то он нашел след Тоггора. Но ничего не осталось от второго украденного крыла.

С преогромной осторожностью Фарри взял в руку то, что показалось ему сломанной костью — тускло-коричневая, она имела форму ножа с отломанным концом. Да, Тоггор! Тогда он поднял руку и медленно развернулся, так, что его рука смела все вокруг и коснулась помоста факира и брошенной лавки.

Там! Рука Фарри напряглась, указывая вглубь этого опасного района.

— Они не поймали его, — уверенно произнес он. Если бы смукс оказался пленником, то Фарри безусловно смог бы прочитать об этом в его мыслях. — Но, возможно, он ушел с торговцем.

— Невозможно обыскать такой лабиринт и все его закоулки, — заметил закатанин. — Ты получил от него какое-нибудь послание?

— Нет, — нетерпеливо отозвался Фарри. — Но… А! — он прервал свой же собственный ответ и поправился. — Но он там! Он не посылает ничего, кроме эмоций.

— Да, я тоже это знаю, — согласилась Майлин. — Он оставит какие-либо следы или привет тебя…

— Если сумеет. Но надо идти туда!

— Подожди, — впервые заговорил Ворланд. — Здесь полно ловушек… если они захватят тебя, мой маленький брат, разве не лучше для них вызвать тебя туда? Может быть, им понятно, что Тоггор с ними, но они дадут ему сделать так, как он хочет, и тем самым приманивают тебя…

— Неплохая мысль, — прошипел Зорор. — Мы не сможем пойти за стражей за помощью, потому что они ни за что не рискнут пойти туда ночью, да и днем тоже. Если все это попахивает смертью, то они отвернутся и даже не посмотрят в ту сторону. Если им покажется, что среди них могут быть жертвы, они оставят тебя на произвол судьбы. Только очень безрассудный человек отважится выйти, чтобы красть или убивать. Я думаю, даже Гильдия не имеет здесь власти.

— Я иду за Тоггором, — просто ответил Фарри.

— Ему не вырваться оттуда! — вмешалась Майлин. — Но если они устроили ловушку для одного, а приходят четверо, лучше вооруженных, чем ожидалось, разве такой план нам не на руку?

Зорор хихикнул.

— Доченька, эта мысль успокаивает сердце. Только я бы предложил явиться туда не открыто, маршируя, как группа десантников, несущих флаг для переговоров. Мы не знаем, что ищем…

Теперь настала очередь Фарри, чтобы вмешаться.

— Крылья!

— Что ты имеешь в виду?

— Крылья — такие же, как у меня. Думаю, что все еще существует связь между тем, что мы ищем, и их добычей — а я ношу на себе ее!

— Давайте не будем спорить прямо посередине улицы, — предусмотрительно произнес Ворланд. — Зайдем незаметно за лавку. Верно лишь одно: что за нами постоянно наблюдают, возможно, с тех пор, как мы вышли из Места Всеобщего Знания. Однако мы можем действовать, только прежде предприняв все меры предосторожности.

Тут Фарри услышал тихий смех Майлин.

— Мудро, как мудро сказано. Только давайте надеяться, что мы не свалимся в какую-нибудь сточную канаву, и пусть наши носы привыкнут к этой вони.

Пока она говорила, Фарри внимательно осмотрел стойку торговой лавки. И как только он вышел наружу, остальные присоединились к нему

— Вот что я хочу спросить — ты уверен, что это часть крыльев? — осведомилась Майлин.

— Абсолютно уверен, — коротко ответил Фарри. — И те, кто когда-то носил их… — Он дважды проглотил комок, застрявший в горле, словно ощутил боль, но быстро справился с чувствами, которые пробудили в нем эту мысль. — Они мертвы.

Все промолчали. Возможно, решительность в его голосе сделала для них невозможным оспаривать его слова.

Они находились позади лавки, а потом двинулись гуськом вниз по узкой дорожке между задним рядом ларьков, которые стояли один за другим. Фарри старательно изгнал из головы все, кроме того, что искал.

В конце дорожка прервалась, и им пришлось продвигаться по грязи, потом она стала подниматься, повернув почти под прямым углом. Фарри постоял на распутье с мгновение, повернув голову, словно прислушиваясь к чему-то слышимому для всех, потом быстро направился по более широкой дорожке, бегущей в глубину лабиринта. Тоггора пока не было ни видно, ни слышно. Однако он опять уловил очень слабый запах, перебивающий зловоние, распространяющееся вокруг — запах изорванных крыльев. Он резко повернулся к Майлин и протянул руку, в то время как другой рукой, скрытой под плащом, затянул его потуже.

— Дай мне… да, дай же мне другой кусок! Тот, который ты несла прежде.

Майлин ничего не ответила, но распечатала большой карман на бедре. Тут послышался шорох, а потом он почувствовал кусок шелкового материала, который она протянула ему — почувствовал и увидел. Ибо, несмотря на тусклый свет лампочки из будки — его взор определил слабое свечение от материи, намотанной на его запястье. И, очень крепко сжимая эти две полоски, он снова ощутил мысленное изображение — но не от Тоггора. Зеленая материя словно бы сама обвернулась вокруг его руки. Тут он почувствовал сильный озноб, сперва на руке, а потом медленно спускающийся по его пальцам. Снова его охватило ощущение чьей-то смерти — но отчасти чего-то живого, чего он никак не мог понять — но были уверен лишь в том, что это действовало посредством него самого, а возможно, и на него.

Фарри стремительно побежал по открытому пространству широкой аллеи и опять отыскал очень узкую тропу. Ему пришлось осторожно повернуться, чтобы протиснуть крылья. Слабое свечение, исходящее от завязки на запястье становилось сильнее — или он просто сильнее доверился своему своеобразному «гиду»?

— Сюда! — он полуобернулся назад и провел по стене обмотанным запястьем. Тут перед ним возникла тень. Это подошел ближе Ворланд.

— Здесь дверь, — сообщил космонавт. — Она встроена в стену так, чтобы касаться ее частью… я не вижу ни запора, ни какого-либо способа открыть ее.

— Позволь-ка мне, брат, — проговорил Зорор, поворачиваясь к стене. Краем глаза Фарри увидел его тень за спиною Ворланда. Издалека доносились уличные шумы, и это говорило о том, что ночь опустилась окончательно и большинство обитателей, скрывающихся или шатающихся здесь, пробудились для ночных удовольствий или своих гадких делишек. И все же Фарри уловил слабое поскрипывание и понял, что Зорор, должно быть, пытается каким-то своим способом найти вход через эту дверь, расположенную в стене.

— Это… с-с-с… — прошипел закатанин, а потом перешел на шепот. — Это слишком просто… А это значит!..

Он пропал, и Фарри единственным быстрым взглядом уловил растворяющиеся во тьме цвета шарфа, чтобы понять, что закатанин, очевидно, прошел через дверь или стену, словно это была иллюзия, а не солидное, крепкое препятствие. Он быстро проследовал за ним — и увидел перед собой узкий зал, но, что было особенно важно, здесь тоже находился узкий лестничный пролет, а слева от него — расколотые, щербатые ступени. Свет исходил от шара, подвешенного над их головами, вокруг которого летал целый рой насекомых. Некоторые из них ползали и пряли тончайшую нить, которая ярко сверкала.

Ступени становились уже и выше. Фарри подумал о том, спускаться ли дальше в плаще, по-прежнему обтягивающем его. Он опустил и сложил крылья, сделав их меньше, насколько это возможно, но они все еще представляли довольно крупный выступ на теле, более заметный, чем некогда отягощавший его горб.

Вдруг он почувствовал внезапный толчок в голову. Тоггор! Наверное, смукс все время пытался связаться с ним, но мысленное послание никак не могло его достигнуть.

«Здесь… плохо… плохо…» — Вот и предостережение. В тот же момент Майлин схватила Фарри за складку плаща и потянула его назад.

— Еще нет… — Тогда как закатанин говорил шепотом, она использовала свой мысленный голос в похожей еле слышной манере. — Тут укрытие!

Фарри остановился. Он мог бы послать Тоггору достаточно верное сообщение, но теперь прервал свой контакт. Закатанин, как обычно очень медленно, уже добрался до лестницы, Ворланд следовал немного позади него. Фарри попытался нащупать след контакта, но не обнаружил ничего — ни от своих спутников, ни несколько приглушенных звуков от тех, кто находился снаружи. Он не в первый раз имел дело со щитом, препятствующим передаче мысли, когда тот находился в действии. Такой прибор стоил для любого из обитателей этих грязных полуразрушенных зданий и заплеванных улочек безумных денег.

Внезапно он обратился к своим собственным мыслям. Неужели их предупредили — а он подозревал, что так, собственно оно и было, — и значит, некто все время следил за ними, опираясь на мысленные улики? Неужели они перехватили мысленное послание смукса, и теперь их четверка действительно угодила в ловушку?

Лестница привела их в верхнюю залу, где, казалось, стены были более внушительными. Чувствовалась претензия на чистоту. Они вошли в дверь с одной стороны залы, в ней имелась еще одна такая же дверь точно с противоположной. Но все двери были закрыты. Тем не менее, до них доходило тихое журчание голосов. Зорор бесшумно прошел до дальней двери и там вытянул руку, приложив ладонь к поверхности. Но перед этим Фарри мельком заметил маленький диск. Коснувшись двери, он отвел назад свободную руку — и его тотчас же крепко схватил Ворланд; затем космонавта в свою очередь схватила Майлин, так же крепко, как она держала Фарри, который завершал их вереницу.

Он услышал! Теперь его не удивило бы ничего, что могло случиться. Вместо этого он сильно напрягся, так, чтобы не пропустить ни одного слова, доносящегося из комнаты.

— Это так, — донесся до них голос, лишенный всякого выражения. Это походило на запись, оставленную для воспроизведения. — Сегодня ночью он был на Разрисованной улице. Говорю тебе, та информация, которую раздобыл Варис, даст нам всю правду.

Второй голос что-то тихо пробормотал; но он звучал настолько тихо, что нельзя было разобрать, о чем он говорит: произнесенные слова были словно бы замаскированы против шпионского диска Зорора.

— С ним были еще трое…

Бормотание.

— Закатанин! Не хочешь ли ты сказать, что выступишь против него? Говорю тебе, за ним следили очень осторожно… именно шарф привел его… мы почти все сделали и могли бы запросто его поймать. Но не тогда, когда рядом был закатанин. И еще те, остальные… кое-что о них известно… они обладают силой.

Бормотание.

— Да, похоже, он знает — и теперь убийственно разгневан. Нас уверяли, что ни один из них никогда не отправится в космос — что ж, похоже, они были из тех, что дает клятву Замбуту, а потом идет и плюет в толстое лицо своего бога!

Бормотание.

— Конечно — да, я уверен. Он может по-прежнему отряхнуть пепел Красных Дюн со своих плеч. Он носит плащ — а под ним крылья! Крылья, говорю тебе! Ты слышал доклад, видел пленку с отчетом. Он — один из этого рода, с той планеты — он не может разыгрывать тут всякие обманные штучки! Так возьми его, и ты найдешь свои Реку, бегущую вспять, и Древнее Сокровище Сантала, все попадет к тебе в руки. У них есть секрет — и если ты захочешь, то сможешь узнать его.

Бормотание, которое перебило говорящего.

— Мы пытались сделать это и прежде — ты же видел отчеты. Все они скорее умрут, чем расскажу — и скорее тронутся умом, чем поведают правду. Возьми его и…

Майлин слегка повернула голову к лестнице, а потом предупреждающе слегка толкнула Ворланда, который в свою очередь передал предупреждение Зорору. Закатанин отошел от двери, но не ослабил руку, когда держал Ворланда. Он отступил назад, держа диск двумя пальцами, и толкнул другую дверь. Тут же всем открылась маленькая комнатка. Другой облепленный насекомыми светящийся шар высвечивал кровать, узкую и лишенную постельных принадлежностей, небольшой столик и два табурета. Больше в комнатушке ничего не оказалось, кроме затхлого удушливого воздуха. Зорор отпустил руку Ворланда, чтобы тот запер за ними дверь, и сделал резкое округлое движение, охватившее чуть ли не большую часть помещения. Затем он подошел к стене, отделяющей комнату от той, где сейчас находились говорящие. Когда Майлин быстро опустила руку, Фарри воспользовался этой кратковременной свободой, чтобы обвязать вторую полоску материи из крыла над первой, закрывающей запястье.

Их руки снова соприкоснулись, и они опять услышали.

— Говори, ну же! Если такое действие правильное, я могу его предпринять?

Бормотание.

— Говори!

Снаружи послышались шаги. Кто-то, кто явно не боялся тех, в дальней комнате, только что прошел мимо дверей зала в ту же самую комнату.

— Это Гулд, — промолвил третий голос. И потом снова шепот из той же самой комнаты.

Бормотание.

— У меня есть перспективы, высокочтимый. Три куска, чтобы покрыть вашего пленника…

Снова перебил тихий голос.

— Это не моя ошибка, высокочтимый. То, что мне положено было сделать, я сделал. А то, что остальные не довели план до конца, это не моя вина. Вы, высокочтимый… что это!

«Плохо… плохо…» — мысленно передавал смукс в полном отчаянии, какого Фарри не слышал у него с тех пор, как Тоггора освободили из клетки и пытали у Растиффа, задолго до того дня, когда для Фарри и смукса началась лучшая жизнь.

— Поймай же его, дурак с головой из перьев! Зачем вообще ты притащил его сюда? — бормотание превратилось в разговор, который не смогло бы расшифровать ни одно специальное устройство.

— Это я привел его? — Наверняка торговец. — Да я никогда не видел его… и вообще, эти полуразрушенные стены скрывают в себе множество еще более странных вещей. Кто может поклясться Великой Клятвой, что корабли, приземляющиеся здесь, иногда не доставляют сюда больше того, что указано в списке груза? Это же ничего… кроме… Вещи. Так прибейте его!

— Это ключ! — начал рычащий голос и снова спустился до бормотания. — Эта так называемая вещь… думает, — громко вырвалось наружу из приглушенных тонов.

— Высокочтимый, значит, оно шпионит за нами. Дайте мне прикончить его… — дрожащим голосом произнес факир.

Бормотание.

— Ловушка, высокочтимый? Однако вероятно, что это — из их компании… Ведь это больше, чем какая-то тварь с корабля, не так ли?

Бормотание. И тут Тоггор издал мысленный вопль, более отчаянный и ужасающий, чем тот, который он издал, когда Растифф уколол его, чтобы послать в бой.

Тоггор! Фарри высвободился из коммуникационной цепи и уставился на дверь. В этот момент его охватила ярость, как и тогда, прежде, когда он терял надежду на собственное спасение и оставалась только надежда, что ему удастся спасти смукса.

Тоггор закричал снова. Ворланд встал между Фарри и дверью и сдавил его руки безжалостным захватом. Теперь у Фарри не осталось ни одного шанса высвободиться. Но… Тоггор!

Пока Фарри тщетно боролся против захвата космонавта, он прыгал, его тело изгибалось назад, шапочка упала на пол. Его лицо сейчас являло маску боли.

Через дверь или стены, через весь этот лабиринт здания пробивался пронзительный крик о помощи, леденящий слух. Фарри застыл в том положении, в котором его держали, преисполненный мучительной болью, которая била ему в голову и постепенно наполняла все тело. Его тело теперь больше не управляло крыльями — или разумом — они поднимались, чтобы раскрыться.

Он слышал и мог видеть, но все еще был недвижим в каком-то жутком оцепенении, как и его крылья. Он весь трясся, когда Ворланд поменял захват. Майлин шагнула к нему; он видел ее только уголком глаза. Закатанин крепко прижался к стене. Он прервал контакт с остальными и стоял, прижавшись к грязной поверхности, и лишь ладонь находилась между его головой и диском. Он выпростал вторую руку — жест, который мог бы лишь означать для них сохранять тишину. От паники, охватившей Фарри, его рот и горло пересохли. Даже если бы закатанин не приказал всем молчать, он не смог бы пробиться через то, что охватило его. Ворланд еще теснее прижался к Фарри, и если бы он его не поддержал, то Фарри свалился бы на пол.

Тоггор! Несмотря на то, что он похолодел от страха, что они действительно угодили в ловушку, Фарри думал только о смуксе. Он был настолько напуган, что попытался войти с ним в мысленный контакт. И тотчас же возле него началось движение, и руки Майлин закрыли его голову и уши.

Теперь он ничего не видел! Перед его глазами туда и обратно носились искорки света, как это было на Йикторе. Она была колдуньей своего рода и обладала знанием. Но чтобы использовать его против него… Нет, Тоггор был его другом больше, чем все на свете. Какое-то мгновение он увидел огонь — огонь, чтобы притушить страх и трепет, охватившие его. Он увидел шарфы, которыми обмотал запястье. Вдоль концов крыльев загорелись искры, белые, зеленые — и наконец желтые, как яркое солнце. И их сила вызвала к жизни нечто вроде взрыва, от которого содрогнулось все его тело.

Глава четвертая

Всю свою жизнь Фарри старался быть осмотрительным и избегал опасности. Совсем недавнее обретение крыльев придало ему уверенности в себе, но столкнуться лицом к лицу с врагом намного больше и сильнее его, с врагом, сражающемся на его же территории, который мог призвать любые силы… Только на этот раз весь здравый смысл словно вытрясли из его скованного тела. Он не смог бы набрать сил, чтобы противиться Ворланду, которому был ростом по плечо. Этот высокий, закаленный в боях космонавт препятствовал ему, и Фарри не мог вырваться из его объятий, чтобы прийти на помощь Тоггору. Он по-прежнему пребывал во власти этой мистической силы, удерживающей его. Сейчас он молча позволил себе вертеться между Ворландом и Майлин, а тем временем уже все трое крепко удерживали его и снова слушали диск закатанина.

— Так и будем молчать? — спросил факир слегка свистящим голосом, что выдавало его торговый сленг.

— Неужели мы похожи на безмозглых грязевых червей? Да, мы молчим, только вот что начинает удивлять…

Тихий голос снова нарушил тишину, и они уловили внятный разговор.

— Да… удивлять… ведь никто не сможет застать нас здесь… или это тоже ложь? Что путешественник, бывает, способен обладать удивительными силами и защитными устройствами новой планеты? Помолчите!

И тотчас же нечто новое стало мучить Фарри. Терзавшая сила оставила его в покое, словно была неким покрытием, которое снялось с его тела. То, что прежде ломало его, частично исчезло. Желтый свет на запястье, исходившийот повязок, начал отливать зеленым, коричневым и красным, а потом окончательно превратился в красный, как только что выступившая кровь. Его мозг потряс страшный гром, будто кто-то беспорядочно забил в несколько барабанов или трещоток, а алая повязка тем временем замерцала.

Ворланд снова сменил захват, и все же у Фарри не хватило сил, чтобы вырваться на свободу. Он видел в смешанном свете, исходящем от повязки на запястье и единственной тусклой лампы, пульсацию, происходящую в такт ударам. Сперва он подумал, что его качает из стороны в сторону тоже в такт этим ударам, затем увидел, что Майлин, Зорор и Ворланд качаются вместе с ним. Губы Ворланда зашевелились; наверное, он что-то говорил, но барабанная дробь в голове у Фарри приглушала его слух до какого-то отдаленного звука, раздающегося снаружи — только барабанная дробь оставалась точно такой же.

Первым зашевелился закатанин. Держась за сумку и ножны, висящие на ремне, он вытащил не один из ножей, запрещенных для пришельцев с других миров, а скорее изогнутый и сверкающий коготь, в два раза крупнее, чем те, что украшали его пальцы.

Серебряный, по всей длине он был изукрашен крошечными голубыми камешками, искрящимися подобно бриллиантам. Отойдя от стены, закатанин использовал этот коготь, как будто это действительно был нож, разрезая им вдоль и поперек воздух, словно сражался с каким-то невидимым врагом. Оружие-коготь стал изменяться в цвете, вкрапленные голубые камешки становились более темного и насыщенного оттенка, как это сделали шарфы. Любому, не относящемуся к роду закатанина, было очень трудно прочесть выражение его чешуйчатого лица; тем не менее нельзя было ошибиться в его глазах, ибо они не потемнели от ярости, а, напротив, сверкали от интереса, словно его внимание привлекло какое-то новое знание, и он был почти готов выудить все секреты из этой встречи.

Майлин держала руки ладонями вниз, один за другим разгибая пальцы до тех пор, пока они не вытянулись все прямо, напоминая веер. Она по очереди внимательно разглядывала пальцы, словно убеждаясь, что они все по-прежнему на месте.

Фарри почувствовал, как его запястье повлажнело, и опустил взгляд. Из двойного «браслета» падали капли. Так они могли бы капать из какого-нибудь сосуда с водой — если не принять во внимание, что из руки не могла идти чистая вода. Вначале это была скорее розоватая пена, превратившаяся затем в иную субстанцию, того же самого красного оттенка, какого была повязка. Кровь!.. Безусловно, это была кровь, такая же, какая медленно вытекает из свежей раны. Она падала, но не долетала до пола, поскольку снова превращалась в крошечные шарики тумана, прежде чем достичь уровня коленей Фарри.

Создавалось впечатление, что эта влага наполняла воздух, исчезая в нем, ибо теперь казалось, что и вокруг него кровь, как на вкус, так и на запах.

Теперь из ленты на запястье Фарри стал утекать цвет. Она постепенно сминалась, в то время как пепельные точки на ней становились больше. Затем оба слоя стали тоньше и рассыпались, как зола из костра. Только на руке Фарри остался след, красный, как ожог. Ворланд, державший Фарри, как пленника, отпустил его, и снова смешение мыслей в голове Фарри рассортировалось в послание.

Тоггор! Он начал выискивать смукса снаружи.

«Плохо…» — умудрился уловить Фарри, но послание было очень слабым и тихим. Все явственно услышали то, что последовало после, и на этот раз им не понадобился никакой диск или линия связи для поиска. Раздавшийся крик был не мысленным, а громко вырвавшимся из горла.

— Аааааааа!

Тоггор! Но этот крик исходил не от Фарри. Скорее иной разум посылал следующее: Ощущение существа, которое крепко-крепко держали, существа, ринувшегося в воздух…

— Дурак! — услышали они голос без всякой помощи. — Спакет! — И тут возник расплывчатый мысленный образ бледного брюха животного, тяжело бредущего по толстому слою грязи.

— Этот малыш, — шипящим шепотом произнес Зорор, пряча серебряный коготь в ножны, — он ударил его — ну, того «паука», который сплел эту сеть. Какое оружие у Тоггора, мой маленький брат?

— Яд в коготках. — Наверное, он выпустил смертельную дозу, поскольку Фарри никогда не пытался извлечь крохотные желтые бусинки жидкости, которые Растифф регулярно изымал из-под когтей Тоггора, пока тот находился у него в плену.

— С-с-с, — закатанин бесшумной походкой перешел помещение, а Ворланд быстро отошел в сторону, давая Зорору подойти к внешней двери. — А тот, на кого так напали, умрет? — Он вытянул руку и отвел Фарри от космонавта, а потом подошел к нему вплотную.

Тот потирал запястья, выгибал плечи и как можно сильнее изгибался сам, чтобы суметь компактно сложить крылья и снова спрятать их под плащ.

— Он умрет? — повторил закатанин.

Фарри покачал головой. Он чувствовал сильнейшую усталость, словно целый день пробирался по болотам Нексуса. И хотя силы его были на исходе, у него хватило воли стоять и думать о том, что могло произойти в другой комнате.

— Не знаю, — ответил он. — Это яд… но на некоторые жизненные формы он действует не смертельно. Разница в том, что… — он перестал объяснять. Затем, потирая руку в месте ожога, продолжил: — Что у одной особи может вызвать смерть, на другую подействует не сильнее, чем укус мухи лугк. Тоггор! — он снова перестал говорить, делая мысленный призыв.

Последовал ответ, но очень неясный, и Фарри ничего не разобрал. Но по крайней мере это означало, что смукс еще жив.

— Уложи его, — раздался отчетливый голос вместо глухого бормотания. — Он был глуп, хотя и немного полезен в делах. А теперь — спустись в ту дыру, где он прятался, и принеси мне обратно… — Затем последовали не слова, а скорее какое-то щелканье.

— Они наверняка ищут, высокочтимый. — Этот голос перешел в жалобное хныканье и безусловно принадлежал факиру. — Если это так, то лучше бы тебя не поймали, разве это не правда? Не забывай, у нас имеются собственные методы обращения с пленниками, которые сопротивляются — тело может выдержать истязания, а вот мозг, ах, это совершенно другая вещь. Ты видел то, что ты видел, не так ли? Помнится, один корабле-владелец из Круга…

— Высокочтимый, нет — я уйду. Но что насчет этой твари, которая прикончила Гулда? Не следовало бы нам разыскать ее и…

— И умереть? Похоже, тебе вдвойне охота навлечь на себя зло этой ночью, Йок. Или ты хочешь сказать, что берешься поймать его и сможешь безопасно с ним обращаться?

— Нет, нет!

— Ты говоришь это, как Клятву Кровью Сердца, Йок. Посмотри-ка вниз, туда, куда выходит эта дыра, если ты все еще трясешься от страха. Подчини свои ноги голове…

— Но, высокочтимый, разве не вы говорили, что эта тварь может привести к нам то, что нам надо? Разве разведчик не поклялся, что то существо, которое мы выследили, принадлежало ему?

— По крайней мере, с памятью у тебя все в порядке, Йок. Однако делай с ним, что хочешь. Мы больше в нем не нуждаемся.

— Как?..

— Все очень просто, — снова этот голос стал громче, будто он обращался к группе. — Ну же!

Фарри опустился на колени, словно его кости стали настолько мягкими, что не могли удерживать его. Как и прежде, он был беспомощен, находясь в тисках чего-то невидимого, которое схватило его и снаружи и изнутри.

Это Майлин схватила и остановила его, снова положив руки ему на плечи. А тем временем пальцы ее рук вливали в него свежие силы. Он глубоко вздохнул и окреп, в душе цепляясь за то, что она давала ему.

Теперь в нем началась новая борьба. Ему необходимо найти источник этой слабости — если он поползет на четвереньках, чтобы совершить нечто, влекомый непонятным, темным побуждением, и встретит это вместе с остатками силы, которой он все еще обладал, разбуженной и готовой к применению благодаря Майлин, которая насытила его сознание верой в собственные способности.

Комната исчезла, словно сметенная чьей-то гигантской рукой. Его подхватил вихрь цвета, и почему-то это само по себе сделало его способным понимать — или чувствовать — или воспринимать как-то иначе — сон?

В воздухе появились крылатые существа. Когда они ныряли и парили в воздухе или опускались совсем рядом с ним, он ощущал безграничный мир — или, возможно, лишь тень его — он стал частью чего-то вечного, бессмертного, что — безошибочно — существует, существовало и всегда будет существовать!

Он не видел лиц тех, кто танцевал вместе с ним на ветру; ему лишь казалось, что вездесущий сверкающий туман обволакивал их, когда он пытался пристально вглядываться. И все-таки он не сомневался, что был одним из них, и что это было его место. Он попытался воспользоваться своими крыльями, чтобы воспарить вверх и стать истинной частью этой игры или танца — или церемонии, которая, как ему казалось, имела огромное значение, и ему надо было лишь сосредоточиться, чтобы достичь правды, большей, чем та, которую он когда-либо знал до этого.

Как долго он находился в этом месте красок, жизни и веселья? Если это продолжалось лишь несколько секунд, то оно обладало особой энергией, побеждающей время — время, управляющее знакомым ему миром.

Внезапный порыв ветра, и крылатые собрались вместе прямо напротив него, словно они только что осознали, что он находится среди них. Ветер приносил от них полоски цвета, и те кружились вокруг него, но все же не касались его тела. Вместо этого они создавали из себя узоры, перемежающиеся светящимися всполохами. Это происходило не произвольно, а как бы застывало в воздухе до тех пор, пока он не обращал внимание на еще что-то, имеющее совершенно иной рисунок и мерцание совершенно другого рода. А затем все узоры один за другим успокоились и спокойно повисли перед ним, тогда как он понимал, хотя и не знал, каким образом, что это было вещью, которой он должен воспользоваться…

Цвета, место, танцоры — исчезли! Так что же он видел собственными глазами — или разумом? Он не мог сказать. Однако он понимал, что увиденное им существовало; и теперь оно отдавалось внутри него новой болью — болью, похожей на голод, знакомый ему по предыдущей жизни, тот голод, который становился частью его самого.

— Иди…

Кто же произнес это? Один из крылатых, которых он не мог увидеть? Или этот голос действительно прозвучал в ушах? Пойти — в это место… Да, теперь он всем сердцем хотел попасть туда.

Внезапно, точно так же, как осознавал силу, сдерживающую его тело, он оказался в этом месте за пределами тьмы. Но это не удерживалось внутри него, как до этого удерживал его Ворланд, а скорее он ощущал, что на него давят чьи-то руки. Он заморгал, потом снова и наконец увидел, что по-прежнему находится в помещении и позади него стоит Майлин, а впереди — Зорор, который смотрит на него сверху вниз, а в его больших зеленовато-золотых глазах ощущается только беспокойство. Ужасная усталость, сковывавшая Фарри, исчезла. Скорее его переполняла готовность идти — но куда именно, он не знал. Он был уверен только в том, что должен рассказать о том, что его обуял новый голод.

Его правая рука машинально дернулась. Она поднялась, и указательный палец ткнул в дверь, а тем временем повязка, оставшаяся на его руке, потеплела, и ему показалось, что от нее исходит слабое свечение.

— Что… — промолвил Ворланд.

— Нет! — Зорор отрицательно покачал головой, и складки на его шее разгладились настолько, что она стала совершенно ровной. — У нас еще будет время для вопросов и ответов. Потому что сейчас нам следует найти путь назад, причем такой, чтобы никто не заметил, когда мы по нему пойдем. Ты можешь идти? — обратился он напоследок к Фарри.

Несколько потрясенный, тот пошевелился в объятьях Майлин. Она помогла ему встать.

Он слегка покачал головой и изо всех сил попытался обрести устойчивость, ибо мир вокруг него шатался из стороны в сторону.

— Я могу идти… но там Тогтор.

— Вызови его, — сказал закатанин. Фарри послал мысленный сигнал, который пока еще служил мостиком между его разумом и разумом смукса. Он едва ли осмеливался надеяться, что получит ответ. И все же ему пришел сигнал намного четче, чем любой, принимаемый им этим вечером, когда он хотел определить местонахождение своего товарища.

«Вышел… подожди… вышел. Большого… послали к дыре… вышел…»

Фарри еще ни разу не получал от него такого длинного послания, и все-таки он был уверен, что оно правдивое. Смукс просто не послал бы сигнала, чтобы заманить их в лапы врагов.

Ворланд подошел к двери, открыл ее, и послышался скрип. Он стоял, прислушиваясь, вероятно пытаясь уловить любой звук, а заодно пытался уловить хоть намек на то, что им снова угрожает опасность. Глядя через плечо, он кивнул и быстро выскользнул в зал.

Там не было никого, кого можно было услышать или почувствовать. Тем не менее, Ворланд не отошел к лестнице, а стремительно прошел вдоль стены в сторону закрытой двери, ведущей в другое помещение. Майлин догнала его и коснулась запястья, а закатанин уже опередил. Когда у них на ногах были специальная мягкая обувь, а не тяжелые сапоги, подбитые металлом, что использовались в космосе, то они не издавали даже шороха.

Зорор снова приложил диск-шпион к двери и застыл, как статуя; остальные же замерли как вкопанные за его спиной. Затем он быстро кивнул и указал пальцем в сторону двери, и она открылась, пропуская их в просторную комнату. Здесь имелось узкое окошко, похожее на щель, и через него не только не проходило зловоние от куч грязи, но даже звука от поселения, живущего полной жизнью больше ночью, чем днем.

Сначала Фарри подумал, что комната пуста, и его удивило, как ее обитатели попадали в это убежище, не раскрыв другим свой приход. Потом он сделал пару шагов, идя по пятам Майин, и увидел у дальней стены скорчившийся труп. Лицо мертвого мужчины вздулось, а одна щека была пурпурного цвета. Его глаза пристально смотрели на них. Мертвые глаза! Создавалось впечатление, что защита Тоггора против этого врага сработала настолько мощно, как Фарри не видел никогда прежде.

Ворланда совершенно не заинтересовал мертвец. Он быстро пересек помещение, прошел мимо трупа и подошел к стене, возле которой тот лежал. Он вытянул руки и кончиками пальцев тщательно ощупал препятствие.

— Да, здесь скрытая дверь, — кивнул Зорор. — Хотя я бы сказал, что он умер давно.

— Неужели мы пойдем этим же путем? — поинтересовалась Майлин. Закатанин подошел к Ворланду и возвысился над ним, потом из-за его плеча провел когтями по заляпанной грязью обшарпанной поверхности.

— Думаю, нет.

— Тоггор… — промолвил Фарри, не желая уходить до тех пор, пока не будет уверен, что смукс в безопасности. Разумеется, он смог бы выбраться через оконную щель, но здесь оказаться на улице вовсе не означало быть в безопасности.

И тут он услышал его призыв. Затем Фарри увидел, как на подоконнике появилось возвышение. Еще через мгновение Тоггор уже находился на груди у Фарри и смотрел на него всеми своими глазками, выдвинувшимися на своих стебельках.

Фарри быстро положил смукса в самое безопасное место — во внутренний карман плаща. Снаружи оставались только глаза, следящие за всем, что творилось вокруг.

Они поспешили через зал. Свет, исходящий от шара, пульсировал, но был достаточном, чтобы они безопасно спустились по лестнице. И снова Ворланд шел впереди, не сводя взгляда с двери, и когда он подошел к ней, то увидел, что она слегка приоткрыта. Тогда он поманил к себе остальных, и Фарри заметил у него и у Майлин такое сосредоточение на лицах, словно они готовились сражаться или отражать чье-либо коварное нападение. Теперь Зорор постоянно держал руку на плече Фарри, укрытом плащом, и тянул его вперед.

Они опять вышли в грязь нечистот, и Ворланд прижался к стене спиной. У него не было оружия, Однако руки он держал в том же положении, что Фарри видел раньше. В этом положении Ворланд мог использовать хитрые приемы защиты и нападения, которые он смог бы исполнить при помощи одних мускулов, но которые были не менее действенны, чем острая сталь. Космонавты умело использовали такие приемы, как и умели сражаться самым разнообразным оружием, но при этом старались не давать никаких комментариев, и бессмысленно было спрашивать у них, чем они отражали нападение.

Поскольку Фарри шел сюда раньше по молчаливому принуждению, которого больше не существовало, он сразу же отпрянул. Он старался избавиться от чувства, что обязан подчиняться какому-то странному приказу, отдаваемому ему незнакомым голосом. На уровне груди, в кармане, он ощутил, как Тоггор сменил положение, и теперь его сознание подтачивала мысль, которая, безусловно, могла исходить или передаваться от смукса.

— Иди… дальше…

— Мы уходим — по крайней мере отсюда, — мысленно ответил он, стараясь идти в ногу с закатанином. Майлин сейчас находилась впереди их группы, а Ворланд шел в арьергарде. Они могли походить на охранников, сопровождающих какую-нибудь Очень Важную Персону, жизни которой угрожала опасность.

Сам же Фарри едва ли мог поверить, что им удастся уйти, избежав нападения, и почти уже собрался спросить об этом закатанина и повернулся к нему, но Майлин схватила его раньше. Он увидел, что ее рот как бы произносит слова — как раз в этот момент они проходили мимо горящего факела: «За нами следят. Будь начеку».

Фарри высвободил руку, почувствовав, как коготки Тоггора очень нежно поглаживают его палец, но не кокотки с ядом, а более маленькие. Двигаяся более неуклюже, чем обычно, смукс выбрался из кармана и устроился на передней части куртки Фарри. Если бы на них сейчас напали, то у смукса была бы лучшая возможность для защиты.

Тем не менее, в этом не было нужды. Они миновали покосившуюся, сломанную лавку торговца, потом оставили позади помост факира, здесь ускорили шаг и шли так до тех пор, пока не оказались на утоптанной земле рядом с воротами космопорта. Повсюду горели огни, и им пришлось следовать дальше, будучи у всех на виду. Если за ними по-прежнему следили, то теперь никому не составило бы труда постоянно держать их в поле зрения.

Впервые за все время Фарри рискнул попытаться провести мысленные поиски. И немедленно его поиск был прерван мощной силой закатанина. В дальнейших призывах соблюдать молчание он не нуждался.

Они очутились в главном зале космопорта. Здесь находилось довольно много путешественников, персонал и охрана, в целом — внушительная толпа, где их четверка могла преспокойно мотаться среди них туда и обратно. Фарри понял, зачем они это делают. В любом подобном месте, где очень много разумов, их обладатели погружены в собственные дела, и это должно создать щит для прохода, смешав свои личности с личностями путешественников, заинтересованных только тем, как бы им добраться до какой-нибудь важной точки назначения. Очень быстро он скрылся за подобием своей предполагаемой мысли: слуга, страстно желающий поскорее закончить с задачей, поставленной для него уходящим хозяином, чтобы освободиться на вечер. Он обладал незначительной практикой в подобных действиях, но уже ознакомился при помощи Майлин с тем, какую роль играть в этой партии. Его спутники умело играли свои роли, и он не сомневался, что им удастся закутаться в покровы галлюцинации так сильно, как он закутывался в свой плащ. Но ему очень хотелось обернуться и посмотреть назад, чтобы испытать свою силу в разоблачении любых преследователей.

Гильдия… Конечно же, те, кто следили за ними, были на службе у Гильдии. На Йикторе им удалось побороть ее помощи того, что Майлин с Крипом смогли призвать, с добавлением кое-какой помощи от него и смукса и двух других животных, из числа покрытого шерстью народца Майлин. И даже там Гильдия имела особую защиту — сделанную человеческими руками вещь, которая могла отклонить любое ментальное зондирование и защитить того, кто носит это устройство, от подобного вмешательства.

Его воспоминания об этом… Нет! Это могло помешать тому, в чем они нуждались. Фарри изгнал воспоминание. Он снова сам стал человеком, за которого выдавал себя чуть раньше — слугой, спешащим доставить послание. Да, безусловно, он был именно слугой.

Они пересекли большое пространство зала и прошли через ворота, откуда выходили только те, кто посещал космопорт не в качестве пассажиров. Зорор постучал когтем по устройству расчета кредитами, находящемуся у него на запястье. От вереницы машин отделился носильщик и медленно направился к ним. Борясь с желанием удариться в бегство, Фарри сдерживал свое волнение, следуя спокойным шагом за Майлин и закатанином. Они уже поднялись на борт и Зорор задал на панели пункта назначения, как вдруг Крип произнес:

— Человек и все-таки — нет… Терранин восьмой степени. Нет, в его сознании что-то еще.

Майлин кивнула.

— Пришелец… причем с совершенно иным узором сознания, отличающимся от всех, кого мы встречали. — Она взглянула на закатанина, словно ожидала услышать от него ответ об идентификации преследователя, которого они вычислили с помощью тщательного поиска.

— Плантгон… — сказал Зорор.

Крип присвистнул, а Майлин посмотрела так, будто не соглашалась с определением Зорора.

— Как…

Закатанин отрицательно покачал головой.

— Его щит очень мощный. Стоит мне хотя бы попробовать посмотреть — и я узнаю больше, но тогда он тоже поймет, что у нас нет ни такой же защиты, ни оружия. Да, это именно он… Но в таких случаях у меня не может быть уверенности… Это тот, кого мы редко встречаем. А то, что он прошел через детекторы космопорта, делает его весьма опасным для нас. Он способен быстрее нас добраться до места, где у него будут всякие хитроумные устройства, самые лучшие из всего когда-либо созданного. Нам надо благодарить того исследователя, что заметил развеянный ветром мельчайший из следов расы, чье существование только предполагается. Существует одно место, куда даже плантгон — а я знаю все, что говорилось и предполагается касательно них — не сможет проникнуть ни при помощи разума, ни при помощи транса.

Они взлетели на всей скорости, насколько позволял их летательный аппарат, прямо к штаб-квартире закатанина, где работала его команда ученых. Фарри расслабился. Он слышал некоторые слухи о плантгонах, но не был уверен, что они могли существовать. Тем не менее, если это название так много значит для его спутников, то наверняка у них весьма опасный противник.

Глава пятая

— Ну и что мы теперь имеем? — осведомился Зорор, устраиваясь в саморегулирующемся кресле, принимающем для удобства форму тела сидящего. В руке он держал фрукт с темноватой кожурой, а в кожуру была вставлена трубочка, из которой он то и дело посасывал сок. Его спутники по последнему приключению тоже пили восстанавливающие напитки, каждый по своему вкусу.

Фарри облизнул языком трубочку, из которой пил. Терпкая жидкость освежала и, казалось, вымывала из него остатки тяжелого испытания, через которое ему пришлось пройти.

— Кьюн Глуд 'п ичо, — сказал Ворланд, глядя на небольшой экран считывающего устройства, стоящего на столе. — Никакой идентификации с Гильдией. В последнем найме на «Межпутье» был вторым помощником, то есть законным членом экипажа. Он исчез после того, как его полет внезапно был отменен. Это случилось примерно пять планетарных лет назад на планете Вейланд. Род занятий неизвестен, но его видели в компании с Ксексепаном, коммандером вольных торговцев, попавшим под подозрение Патруля. Он попал в отчеты, потому что Ксексепана дважды обвиняли в контрабанде — главным образом торговле рабами на Вормосте. Очевидно… — он оторвал взгляд от экрана, с которого прочитал вслух на торговом коде несколько строк… — Ксексепан наверняка был проницательным путешественником. Но почему торговец рабами оказался так далеко от цивилизованных путей? Ведь не мог же он быть…

Майлин слегка наклонилась вперед.

— Почти в любом месте можно найти, кого похитить и потребовать выкуп, — пояснила она. — Не связан ли Ксексепан с Гильдией?

Ворланд легонько надавил на клавишу, и по экрану снова побежали строчки.

— Он не был непосредственно связан с ней, нет. Планета Вейланд? — теперь он посмотрел на Зорора.

Закатанин изучил данные на своем экране.

— Четвертый квадрант, как показывает Аст… Однако этот Ксексепан довольно интересен. Что же было его прикрытием на Вейланде?

— Честная торговля. У него имелись кое-какие шкуры и полные контейнеры рогов носорога. Это все разрешено доставлять.

Тут Фарри перебил его, ибо темное видение появилось в его глазах, но не с экрана.

— Какого рода шкуры… были в списке?

Все трое посмотрели на него. В глазах закатанина внезапно загорелись искры.

— Маленький брат, да, вероятно ты что-то нащупал. Действительно, эти шкуры могут стать ключом…

Ворланд отвернулся к считывающему устройству.

— Никаких других определений, только шкуры. Мы можем воспользоваться таблицей, высочайший.

Зорор немного сдвинулся вправо. Рядом находился еще один экран, изображение на нем напоминало шершавую каменную поверхность с выщерблинами от времени. Удар по кнопке — и она исчезла. Зорор вставил другую пластинку. Экран оживился, и на нем появилась карта звезд, становясь все больше и больше, надвигаясь прямо на них.

— Вейланд слева, — он стукнул по кнопке, и одна из точек на мгновение вспыхнула зеленым цветом.

Фарри почувствовал головокружение, словно его бросило в космическую невесомость без какого-либо спасительного средства или двигателя. В глазах появились мерцающие точки, и ему как будто приказали смотреть не на планету, показанную Зорором, а на совершенно другую. Его крылья распрямились, но отнюдь не от сознательного мысленного приказа.

— Фарри! — голос Майлин прервал начало приступа. — Что случилось?

— Эта карта… вон там и там! — Он подошел к столу, миновал Зорора, и его пальцы ударяли по сектору, гораздо более удаленному от огонька, обозначающего Вейланд, к северо-востоку, почти на самом краю экрана, где виднелись лишь разбросанные там и сям звезды.

— Ну и что? — спросил Зорор. — Вейланд находится около самого края — и совсем немного за пределами еще неисследованных планет, обозначенных на карте поплавками. О них нет никакой информации ни от Первых Разведчиков, ни от вольных торговцев. Туда еще не было экспедиций.

— Нет! — Фарри с нетерпением треснул кулаком по столешнице. Тоггор пронзительно вскрикнул и соскочил с рубашки Фарри. Потом Фарри почувствовал его на своей спине, как смукс поводит коготками, широко раскрыв их — и тем самым намекая на их опасность. Один из коготков оцарапал Фарри руку, когда он поднял ее, чтобы снова показать на яркие точки на экране, но к счастью, Тоггор не нанес ему серьезного ранения. — Там то, что я видел — небесные танцоры! Эта карта… Я видел то, что находится дальше за ними!

— Небесные танцоры? — переспросила Майлин. — Мой маленький брат, мы там не бывали.

Фарри вновь охватило беспокойство. Внутри него все сжалось, и по виду своих компаньонов он понял, что те хотят услышать ответ, который нельзя было передать ни словами, ни мыслями.

— Я… когда мы были там… в городе возле порта. Я видел… из-за этого. — Теперь он пробежался пальцами вокруг ожога, оставленного исчезнувшими шарфами. — Там были крылатые — Туманные Танцоры — потом, а перед ними — огни. Говорю вам — это те огни! — Он опять показал на экран. — Они там!

Ворланд перегнулся через стол, чтобы получше все разглядеть.

— Так, говоришь, Ксексепан это вольный торговец — и торговец рабами? — произнес он сквозь зубы холодным тоном. Он говорил это не Фарри, а закатанину.

— Сын мой, ведь попадаются торговцы-мошенники. А если бы человек из Гильдии хотел найти себе прикрытие — неужели бы он не воспользовался такой возможностью?

— Нет! — теперь настала очередь Ворланда взорваться. — Мы не работаем грязными руками, и неважно, что о нас говорят другие! Что касается этого Ксексепана — если он носит такой регистрационный значок и при этом не один из нас — значит он объявлен вне закона и никто не может встать между ним и любым вольным торговцем, который призовет его к ответу. Мы можем взять его корабль, его… — Ворланд глубоко вздохнул. — И вообще, это дело Ангола… Ему это припомнят! Те, кто используют корабль для подобных целей — не имеют права снова подниматься в космос — а пока бродить в пустоте снаружи воздушного люка и рассуждать о полетах. Вольные торговцы дорожат своей честью — а те, кто пробирается во тьме, настроит каждый корабль против них. Говорю, что ваш Ксексепан был либо лжецом… Или самым худшим из болванов — чтобы так себя называть!

— Ладно, — спокойно промолвила Майлин, и по сравнению с пылкой речью Ворланда ее голос показался холодным, как лед. — Вейланд… Давайте-ка теперь посмотрим на нее.

Сейчас настала ее очередь пристально всмотреться в карту. Закатанин отошел от нее в сторону.

— Я была космонавтом короткое время, но… — она постучала по экрану указательным пальцем. — Смотрите, вот сюда постоянно ходят корабли… — это было скопление звезд, на которое указал Фарри… — что, это первая планета, пригодная для торговли или для встреч с некоторыми эмиссарами Гильдии? Если некто наткнулся на сокровище, которое слишком велико для одного, чтобы управиться с ним, то существует только два разрешения проблемы — доставить сначала его часть и найти партнера, или… оставить его, чтобы потом всю жизнь сожалеть об этом. Не думаю, что Ксексепан относится к типу людей, склонных к сожалению. А значит, вместе со взятым грузом он стал бы искать ближайшую планету, которая послужила бы его намерениям. И могло случиться, что он уже был глазами и руками Гильдии — отправленным отыскать то, что будет иметь для них огромное значение.

— Мне почему-то не кажется, что он работорговец. Патруль производит рейды в космосе вдоль самого края, поэтому торговля рабами — очень рискованное предприятие. Вероятно он отправился на Вейланд, чтобы поохотиться за тем, чего у него нет — за контактом с Гильдией.

— Он прибыл оттуда! — придерживаясь своего интереса, произнес Фарри. — Этот Гулд… — от произнесение этого имени его губы скривились. — У него были крылья… точнее, их части! Вы говорите, что у него были шкуры… а что если эти «шкуры» на самом деле — крылья? — Ворланд глубоко вздохнул, со свистом втянув воздух. И тут Майлин ровным и холодным голосом спросила:

— Что ты видел, мой маленький брат? Расскажи нам.

Фарри нахмурился, пытаясь припомнить каждую малейшую деталь.

— Там было открытое пространство, очень красивое… — На несколько секунд он уловил памятью о том месте, совершенно непохожем на любую планету, которую ему доводилось видеть. — Там возвышались горы… И были те, кто танцевал в воздухе. В тумане мне не удалось разглядеть их лица. Но у них были крылья… — он указал на свои крылья руками, — как у меня. Они… танцевали, а потом в тумане появились огни, и именно танцующие создавали их! — И он снова указал на угол карты.

— Чтец, — сказала Майлин, посмотрев на Фарри. — Такое вполне возможно, попробуй вот… — она дотянулась до верха стола, где стоял экран, взяла то, что выглядело как кусок земли, и протянула Фарри. Тот, сам не зная почему, он взял это. И без всякого волевого мысленного усилия, его пальцы крепко сжали это. Он посмотрел на Майлин, ожидая объяснения.

— Что пришло тебе на ум, мой маленький брат? — спросила она.

Зачем она сделала это, когда существуют другие вещи, о которых надо подумать? Однако под ее бдительным взглядом он посмотрел на ком, который держал в руке. В той части разума, при помощи которого он мог и разговаривал с Тогтором и другими, что-то зашевелилось.

Он закрыл глаза, опять сам не зная, почему.

Перед ним стояла тьма, потом в ночи появилось…

Существо двигалось. Оно имело изящное тело и четыре конечности, похожие на ходули. Две выступали прямо из тела, и они сжимали жезл или палку. Тело было худым и имело очень маленькую головку. От существа исходило желание — желание убивать. Не чувствовалось ни ярости, ни страха, скорее это было нейтральное состояние твари, которая обеспечивала себе жизненное пространство; наверное, именно так посеянное зерно пробивается сквозь землю. Оно подняло свое оружие, если это было оружием, чтобы обрушить его вниз со всей силой, которой обладало.

И все же это защита не спасло его. Оно отступило назад, когда короткое копье или луч пламени ударил в тело твари. Оно изогнулось всеми своими конечностями, когда падало. Оно извивалось и сучило ножками. Потом Фарри понял, что оно погибло.

Он открыл глаза и посмотрел на Зорора. Стараясь подобрать нужные слова, он уже приготовился говорить, но закатанин успел сказать вместо него.

— Смерть… Да… и существо, которое достаточно хорошо знает, как вооружиться, старается защищаться. — Он сказал это Майлин и Ворланду. — Вы видели?..

Оба кивнули. Зорор взял у Фарри комок земли. Он осторожно постучал им о столешницу, затем вытащил коготь-инструмент, которым пользовался для подобной цели в корабельном городе. Почти металлическое твердое покрытие отслоилось, открывая искривленную массу красивых желтых косточек примерно с палец длиной.

— Это с моей планеты, — пояснил закатанин. — Затан устроил экспедицию, когда еще я был лишь мальцом. Он отправился в Каньон Двойной Тьмы, и мы обнаружили там вот это… — он снова перевел курсор на край экрана, и прежнее изображение исчезло, сменившись чем-то еще: на столе лежал объемный цилиндр, часть руки закатанина была видна рядом с ним, чтобы показать, какого он размера.

— Это остатки корабля, — продолжал Зорор. — Очень старого, такого древнего, что даже мы не знаем, каких он времен, но это действительно космический корабль. Команда, должно быть, была небольшой по численности. Мы просвечивали лучами, чтобы изведать это и классифицировать. Похоже, раньше такое не видели. А это, — он указал на кости, все еще погребенные в твердой каменной глыбе, — было найдено не очень далеко от выходного люка. То, о чем рассказал наш маленький брат, вероятно было членом команды этого корабля. Этот комок мы нашли возле корабля, когда экспедиция уже собиралась обратно. Я сохранил это, как напоминание о том, что даже на древней планете могут обнаружиться необычные вещи — пока неразгаданные головоломки. Мы с Фарри уже говорили о легендах и рассказах, включенных в «историю», как эти кости, превратившиеся в окаменелую грязь, но вероятно все еще живущие в преданиях некоторых народов даже и поныне. У терран тоже есть такие истории, которые они распространили по всему космосу. Крылатый народ, народ, который когда-то обитал на той планете, с которой они появились, это народ, который боялся своих необычных знаний и старался не враждовать с расами, господствующими на их родной планете.

Эта легенда внезапно вновь ожила на многих мирах, некогда занесенная терранами, путешествующими среди звезд: Маленькие Люди иногда бывают дружелюбны, но обычно боятся тех сил, которыми сами обладают, и это нельзя понять посторонним.

Поэтому история, дошедшая до нас с Вейланда, не может быть просто совпадением. В действительности эта планета была именована так разведчиком, которого все знали как собирателя легенд. Он также служил моему народу тем, что доставлял странные рассказы и артефакты. Когда для него года взяли свое, он вернулся на Зорп, где его приняли с почестями, а его лекции стали заслуженно популярными. Я сам присутствовал на одной такой лекции, имеющей отношение к Вейланду. Эту планету он назвал так в честь легендарного «бога» или какого-то исторического героя. Тогда он рассказал нам часть древней песни — и она навсегда осталась у меня в памяти, поскольку для моего народа она предоставила пищу для интересных размышлений. Для его народа она означала предостережение, для моего — своего рода поиски знаний.

Отрывок из этой старинной песни звучит так:

На высокой-высокой горе

На заросшей осокой долине,

Не рискнем мы пойти на охоту:

Мы боимся здесь «малых людей».

Когда закатанин повторил этот куплет, губы Ворланда задвигались ему в такт. Потом закатанин кивнул.

— Выходит, тебе тоже это известно, далекий путешественник? — спросил он.

— Однажды я слышал отрывок из этой песни от сказителя на Рассвете. Но тогда это был отрывок из другой истории, которая завершилась «перемалыванием» — поскольку появилось местное древнее чудовище, которое пожирало детей.

— Маленькие Люди, — повторила Майлин. — А знания, которые они скрывали — так никто ничего и не узнал?

Зорор кивнул на Фарри.

— Можешь убедиться, посмотрев на него. А что касается даров, которые показались бы необычными и даже опасными для тех, у кого их не было… С нами здесь наш юный брат, способный общаться посредством мыслей, а также отчасти считывать прошлое, держа в руках предмет. — Он похлопал по кому земли.

А вот Фарри думал о чем-то другом.

— Эти крылья, — его рука коснулась крыла. — Неужели эти крылья и есть «шкуры»?

К нему вернулась ярость, обуревавшая его прежде. Его руки вытянулись вперед, и он снова потер пальцами оставшийся на запястье ожог, при этом глядя через плечо Зорора на экран, где увидел не миниатюрный космический корабль, все еще изображенный там, а саму звездную карту. Ему показалось, что закатанин думал о том же самом, хотя на этот раз Фарри не ощущал вторжение в его разум другого.

— Похоже, там какие-то крупные неприятности.

— Стоит обратиться в Патруль? — осведомился Ворланд.

Закатанин медленно покачал головой.

— Какие у нас доказательства? Мы прочитали данные, имеющиеся о человеке, с которым вошли в контакт. Ксексепан под подозрением, но до тех пор, пока на свет не выйдет больше улик, они и пальцем не пошевелят. Гильдия? Кто-нибудь наверняка знает о них нечто. То, что мы подслушали, делает совершенно ясным, что за Фарри велась слежка, да и за вами, несомненно, тоже. Однако я считаю, что главный их объект — это наш юный брат. И все же он не обладает никакими знаниями, которые пошли бы им на пользу. А значит, он им нужен только потому, что он тот, кто он есть.

— А кто я? — выпалил Фарри. Порой он чувствовал себя так, словно запутывался все сильнее, когда желал только свободы действия — но что же ему следует делать? На это он не знал ответа.

— Для того ты и прибыл сюда, чтобы узнать, — ответил Зорор. — О новом для нас народе, а не о том, что рассказывается в старинных легендах…

— Народ, — вторил ему Фарри, — который когда-то боялся, который враждовал, и вероятно с Гильдией… — Его мысли перескакивали от того, во что он верил, к тому, во что не мог поверить. Если бы все эти обрывки разговоров и мыслей могли слиться в единую форму, в форму правды!

— Западный квадрант, — произнес Ворланд, по-прежнему пристально глядя на карту, однако было ясно, что его мысли блуждали где-то еще. — Должны же быть карты полетов на Вейланд. Но разве существуют карты, по которым можно провести корабль в такую даль?

— Официально? — спросил Зорор, снова посасывая свой напиток. — Наверное, есть краткая запись автоматического полета. Хотя, возможно, подробная карта есть у Ксексепана.

— Запись с автоматического зонда, — тихо произнес Крип. — Мы как-то пользовались этим способом. Такой полет очень рискованный, но, будьте уверены, мой народ знает, что это можно сделать — и доказывал это неоднократно.

— Итак, достанем такую запись, — констатировал закатанин.

— Вам самим необязательно отправляться туда, — преодолевая переполняющие его чувства, сказал Фарри. — Вы так много сделали для меня… — Он вытянул руки, одну — к Майлин, другую — к вольному торговцу. — Вы дважды освобождали меня. Из сточных канав Приграничья и из темницы, в которую я угодил. — Он невольно вздрогнул, вспоминая, как бродил под грузом еще не раскрывшихся крыльев, думая, что он — обыкновенный урод и отбросы. Обитатели Приграничья называли его «отребьем», и он понимал, что у него нет никакого будущего, кроме той перспективы, что когда-нибудь его тело подберет мусорщик. И пока он не пустился в рискованное путешествие со своими спасителями, и пока его крылья наконец не высвободились, он делал для своих друзей то, что они делали для него — служил им, не жалея сил своего маленького тела.

Они не смотрели на него. Наверное, Крип обдумывал какую-то проблему, поглядывая из стороны в сторону, как это он частенько делал. Майлин снова выгибала пальцы — рисуя в воздухе какие-то фигуры, которые могли бы понять только она и ее народ.

Зорор откинулся в своем кресле, отодвинув в сторону высосанный фрукт.

— Да, — проговорил он, не отвечая Фарри, но, похоже, высказывая мысли вслух. — У нас достаточно оснований, чтобы официально снарядить экспедицию в место, о котором известно слишком мало. Но понадобятся две вещи — разрешение от Патруля и достаточно кредитов для покупки снаряжения, необходимого для долгих годов поиска.

Рот Крипа искривился.

— И ничего из этого у нас нет.

Фарри опять посмотрел на звезды на экране. У него тоже ничего этого не было — лишь небольшая сумма кредитов, часть его вознаграждения за их действия против Гильдии на Йикторе. У него были крылья, но при помощи них он не сумеет добраться до звездных путей. И все же в нем нарастала потребность действовать, которая никогда не успокоится в нем, пока он не отыщет…

— Нет, сам ты не сможешь, — заметил Зорор. — Однако…

Майлин перебила его.

— Экспедиция, цель которой — изучение новой расы или оставшихся от нее руин. Тебе нужна более веская причина? Твоя жизнь нацелена на все это, и если тебе удается добавить нечто к этому огромному хранилищу знаний, сохраненному твоим народом…

Закатанин захихикал, издав при этом странный горловой звук.

— Сестра, не надо искушать меня. Ты права, нет более высокой награды для любого представителя моей расы. Но нам стало известно, что эти космические хищники говорят о сокровище. Это должно быть средством воздействия, которое необходимо использовать, чтобы помешать Гильдией. Однако мы можем приспособить этот слух для нашего собственного использования. Много раз в руинах погибшей или ушедшей расы или даже особей находились сокровища. Подожди-ка…

Он поднялся из объятий расслабляющего кресла и подошел к другому экрану. Перед тем как нажать на клавишу вызова, он махнул рукой остальным. Они уловили его предупреждение без слов — отойти от области экрана, чтобы тот, кто мог бы ответить ему, предполагал, что Зорор совершенно один.

Первым Зорором лицо, высветившееся на экране, принадлежало тристианке, ее глянцевый гребешок из перьев был прилизан, большие глаза были полускрыты веками. Судя по значку, прикрепленному к ее куртке, она являлась одним изхранителей записей, а также относилась к патрулю, но в качестве Разведчика.

Сперва заговорил Зорор:

— О возвышеннейшая, возможно ли узнать нечто ввиду моей обязанности наблюдателя за хранилищем пленки?.. — И он изобразил ряд беспорядочных жестов, которые ничего не значили для Фарри.

— С какой целью, высочайший? — спросила она.

— Мне нужна наиболее свежая информация. Наверное, хорошо бы доставить ее на чем-либо, чтобы я мог воспользоваться ею здесь. Но прежде чем я напишу рапорт, мне надо это проверить.

— На пленке наблюдателя очень мало информации, высочайший. Тем не менее, если что-то из записанного представляет для тебя интерес, то это находится в открытом доступе. Поройся во внутренних файлах…

— Благодарю тебя, Снабженная Крыльями… — Ее изображение уже исчезло с экрана и сменилось диаграммой из цифр и символов, не имеющих для Фарри никакого смысла и поэтому сдерживающих его нетерпение. Однако Крип с Майлин подошли к закатанину, чтобы посмотреть через его плечо на серию данных, которые они пристально изучили.

И снова нетерпение стало снедать Фарри, ибо ему показалось, что поток непонятных обозначений никогда не закончится. Дважды эти строки резко останавливались на секунду-две из-за резкого движения Крипа. Он вытащил из внутреннего кармана маленькое переносное записывающее устройство и присоединил его к этому передатчику, очевидно, записывая небольшими порциями данные, которые по его мнению, были важны. Затем данные исчезли, и экран остался совершенно пустым, если не считать беспорядочного мерцания. Зорор набрал на клавишах благодарности за полученные сведения.

— Две солнечные системы, — проговорил Крип. — В сумме двенадцать планет. Полагаю, что даже закатанин подумал бы несколько раз, прежде чем снаряжать экспедицию на такую длительную разведку.

— Некоторые из этих планет, — пояснила Майлин, — не в способны поддерживать жизнь нашего типа.

Крип кивнул, но не ответил. Он был занят своей небольшой записью.

— Там есть три Арз-А, шесть находятся в пограничных условиях, остальные же… — Он недоуменно пожал плечами.

— Так значит, у тебя их три, а не двенадцать, — вставила Майлин.

— Две в одной системе, одна — в другой, — согласился закатанин. — Если бы ты был дальним торговцем — как однажды, брат мой… Неужели это первая карта на твоем пути?

— Для сомнительной игры — первая, — показал он пальцем. — Но в этом рапорте не сказано о жизни. Не следует ли все это проверить?

— Что-то следует, а что-то — нет, — ответил Зорор. — Зонд, составивший этот рапорт, находился очень далеко от родной базы или корабля, с которого был выпущен. Его банки данных уже были почти полны. Они запрограммированы достаточно разумно, чтобы не допустить переполнения, и когда банки данных полны, зонд сам дает себе команду возвращения. Этот зонд был выпущен в 7546G и возвратился в 7869G.

— Как раз в то время шла Война Пан-вен! — воскликнул Крип.

— Совершенно верно. И в течение этого времени Патруль был полностью занят. Этот рапорт был просто добавлен к остальным и лежал незамеченным сотню планетарных лет, а то и больше.

— Удивительно, — он поцокал по клыкам когтем на указательном пальце. — Вполне могло случиться так, что мы не первые, кого это заинтересовало.

— Но кто мог раздобыть эту информацию без специального допуска? — осведомилась Майлин.

И снова Зорор издал горловой смешок.

— Очень многие, сестра. Существует масса секретов, которые Гильдия придерживает для себя. Поговаривают, и это совершеннейшая правда, что любое новое оружие и информационные устройства приобретаются посредством взятки, убийства или кражи. То оружие, которое пользуют и продают для планетных войн, более практичные люди приберегают для своих налетов и тайных нападений. А то, что они имеют доступ к секретной информации, вполне очевидно. Так что если они залезают в хранилища исследовательских записей, чему мы только что были свидетелями, то пользуются собственными методами, чтобы извлечь из этого выгоду. Кто знает, может быть где-то устаивают особые аукционы новооткрытых планет вместе, с незаконными торгами, и добрый кусок пирога регулярно отходит к Гильдии. Прямо как и ваш народ, мой младший брат, — он кивнул в сторону Крипа, — они покупают права торговли у Разведки.

— Итак, — отозвался Крип, — возможно не одни мы обладаем этим секретом?

— Наш Фарри недавно рассказал об этом в твоем присутствии, — ответила Майлин. — Как он попадал в Приграничье? Его мозг был заблокирован — неизвестным способом, который оказались неспособны понять даже Старейшие тэссов. Возможно, одно из украденных секретных устройств Гильдии и сделало это. Но он здесь с нами… и что же нам известно?

— Только обрывки легенд, которые считаются скорее россказнями, а не фактом, — сказал закатанин.

— Крылья! — неожиданно подумал Фарри. — Что, если у Гильдии такое же великое разнообразие устройств, как звезды, сверкающие в ночных небесах?.. Они так красивы! Это сон или видение, как и… танцоры на ветру, так похожие на него.

— Крылья, — повторил Зорор. — И часть того, что мы подслушали этой ночью. Значит… — Его слова больше походили на шипение, когда он заговорил быстрее и при этом делал ударение на каждом слове. — У нас есть карта, и мы прикоснулись к самому краю тайны, благодаря которой Гильдия, возможно, имеет преимуществу над всеми новоприбывшими. У нас есть корабль. — Теперь он показывал когтистым указательным пальцем на Крипа. — У нас есть Лунная Певица, чьи таланты, возможно и не велики, но шпионящая Гильдия не способна противостоять им. У нас есть некто из неведомого мира и его отважный спутник. — Тут он указал на Фарри, а потом на Тоггора. — У нас есть старик, который желает немного узнать о себе и о космосе, и которому надоело размышлять над чужими рапортами… — Он постучал себя по груди. — Неужели, если мы соберем все это воедино, то поймем, что нам надо сделать со всем этим?

Майлин рассмеялась.

— Смотрю я на тебя, высочайший, и вижу моего товарища по приключению, как нашего младшего брата. На твои вопросы есть всего один ответ: пойдемте и посмотрим!

Глава шестая

Фарри находился подвешенным в сетке, которая защищала его во время взлета и полета через атмосферу. Из-за крыльев он не мог лежать на одной из коек. Как обычно, он испытывал головокружение, чувствовал тошнотворный привкус во рту и отчасти был рад, что находится в сдерживающей его сетке. Казалось, корабль был живым существом, и вокруг Фарри вибрировал его корпус, причем с необычайной силой. Это был корабль Крипа и Майлин, тот, на котором они решили отравиться в полет, чтобы исследовать иные миры. Они посещали различные планеты в поисках необычных жизненных форм. Их путешествия начались с мира Приграничья, вместе с бартлом и Йяз, оказавшими им помощь, когда Гильдия пыталась расправиться с ними на Йикторе. Они и теперь были на борту, по своей воле, хотя Майлин, при помощи ментальной связи, объяснила им, что это путешествие может быть опасным.

На этот раз им не пришлось зависеть от неизвестного пилота, который мог оказаться предателем, как это случилось прежде, поскольку Зорор сам был пилотом и внимательно изучил пленку, которую они с Крипом склеили исходя из данных поиска. Они полетели к другим мирам, указав всем цель, что находилась гораздо дальше от того, что они искали. И, разумеется, настоящее место назначения они оставили в тайне.

Зорор был уверен, что Гильдия не выслала за ними шпиона, поскольку она не могла проникнуть в его библиотеку, совмещенную с лабораторией. Это было здание, охраняемое огромным количеством роботов, предусмотрительно настроенных таким образом, чтобы повиноваться только его голосу. Хотя закатанин разговаривал на торговом языке, его родной язык требовал такого голосового диапазона, который не смогли бы воспроизвести иные особи.

Тем не менее, Майлин уловила мысленный поиск, тщетно выискивающий доступ к их цитадели, несколько раз за те двадцать дней, что они занимались своими приготовлениями. Никаких сложностей с властями не было. Коммандер патрульного отряда лично поставил печать на их документы, разрешающие полет. Закатан не спрашивали, когда они отправлялись в полет.

При помощи собственной экипировки Зорора, настроенной особым образом, они изучили — и даже Фарри оказался при этом полезен — каждый ящик провизии, прежде чем погрузить ее на корабль. Они не обнаружили на корабле ни одного «безбилетника», способного неожиданно напасть на них.

Фарри часто размышлял. К великому разочарованию, его больше не посещали видения. Ему не удавалось сосредоточиться на этом в доме Зорора. В их последнюю ночь на планете он наконец осмелился заговорить об этом — ибо его видения не давали полной правды, хотя даже возможно, что Гильдия таким способом пыталась заманить их в эту далекую область.

Он стоял, окруженный ими, его крылья были сложены как можно крепче, и высказывал свои опасения.

Майлин отрицательно покачала головой.

— Нет, нет, мой маленький брат! Если бы твое видение было обманом, его фальшь легко можно было бы уловить. Мы бы уловили и распознали внешнее воздействие на тебя.

Зорор согласился с ней.

— Верно: объект, доставляющий послание, способен за один раз доставить только одно. Но поскольку прежде его держали мы, это послание было бы истрачено ранее и не дошло бы до тебя. И оно действительно оставило свою метку. — И он осторожно коснулся ожога на запястье Фарри. — Но ведь только нам известно об этом.

Хотя Фарри испытывал великое благоговение и огромное уважение к Лунной Певице, закатанину и им подобным, и несмотря на разные степени мысленного общения и мысленного контроля, Фарри это не убедило. Однако он больше не упоминал о своих страхах. Но на запястье он носил постоянное напоминание о тех останках, что они обнаружили.

К его потрясению и разочарованию, воспоминания о танцорах и карте неба постепенно стирались, даже несмотря на попытки вспомнить все подробности. Рассказы Зорора о таинственных устройствах, используемых Гильдией, частично приводили его в смятение. Некоторое время он был беспомощным пленником такого устройства, когда они совершили поход на городскую окраину возле взлетного поля. Не могли ли его при этом сделать невольным пособником Гильдии, проводником фальшивых знаний?

Довольно легко они сменили курс на известный только им. Фарри приходилось осторожно пробираться по кораблю со сложенными крыльями, поскольку все коридоры были очень узкими. Он весьма неудобно чувствовал себя в периоды сна, так как ему приходилось устраивать крылья в пределах тесного пространства. Иногда он спускался на нижнюю палубу, где были Бохор и Йяз. Огромный косматый бартл, обитатель мира Приграничья, легко засыпал, довольный тем, что большую часть путешествия проводит в подобии спячки. А вот Йяз искала мысленный контакт и задавала Фарри вопросы, на которые тот затруднялся ответить.

Да, их ожидал мир бескрайних просторов. Хотя сам он мог вспомнить очень мало из мира его видений, но там была яркая зеленая земля под стелющимся внизу туманом и высокие горы с закрытыми облаками вершинами. Он был уверен, что такой мир где-то существует — и мог только надеяться, что склеенная Крипом пленка приведет их именно туда.

Пока корабль управлялся при помощи заблокированной пленки полета, с активированными сигналами тревоги на любой непредвиденный случай, Зорор не просиживал подолгу в кресле пилота, а садился в него только для того, чтобы проверить некоторые показатели, чтобы те не содержали в себе ни единой ошибки. Когда его согнутая спина вновь оказывалась в большом кресле в передней части капитанского мостика, он включал небольшой сканнер и просматривал серию изображений, испещренных большим количеством строк запутанного шифра своих сородичей. Майлин садилась рядом с ним и с таким же интересом наблюдала за записями сделанных находок, имеющих отношение к давным-давно ушедшим предтечам, сведения о которых были почти полностью утрачены. Она и сама некогда отыскала нечто подобное, ибо носила сейчас тело предтечи — какой-то королевы, богини или предводительницы, совершенно забытой до тех пор, пока скрытая сокровищница и вечно спящие не были обнаружены в убежище в некой тайной горе, куда собиралась пробраться Гильдия.

Тело Майлин умирало, но она вошла в тело другой, надолго запечатанной в покоях, чтобы тысячелетиями дожидаться пробуждения. Затем она сражалась с остатками той злой воли, которая все еще сидела в теле, изгоняя это нечто, что потребовало тяжелой и жестокой борьбы. Она поинтересовалась у Зорора, существует ли упоминание о той правительнице в записях Закатана, на что получила ответ, что с той поры сменилось множество народов, расселявшихся по космосу, и прошло столько лет, что нельзя даже подсчитать.

— Послушайте, — сказал Зорор однажды, когда они собрались вместе; Ворланд повернулся в кресле второго пилота и обратился лицом к остальным троим. — Для нас важно собрать побольше сведений о различных прошлых событиях. Это похоже на попытку собрать вместе картинку из трисуанского стекла, разбитую вдребезги. Нужно набрать как можно больше деталей головоломки — таких как находка брошенного корабля, сохранившегося в космосе, или руины в Уаванской Пустыне на Таве, сохранившие, как можно предположить, свою первоначальную форму. А также распространение старинных легенд и историй, рассказываемых далекими путешественниками. Например рассказ о Нумероде…

— Открытие капитана Фамбла! — вскричал Борланд.

— Совершенно верно. Скорее всего, Фамбл был одним из моего народа — так прилежно он искал то, о чем было известно всего несколько фраз, высказанных умирающим космонавтом, доставленным спасительной шлюпкой. Богатство его находки на Скаре почти соответствовало тому, что ваш корабль обнаружил на Сехмете. Вот только о народе, создающим такие предметы искусства, такие прекрасные вещи, мы больше ничего не знаем. Но по сокровищам можно сделать вывод, что такой народ действительно существовал, а также узнать кое-что о нем самом и его представителях. Сохранилось множество узоров из цветов, изображения необычных птиц и каких-то других существ, бегающих на шести ногах. Эти картинки были расцвечены драгоценными камнями, благодаря чему смогли сохраниться. Однако по этим изображениям невозможно догадаться, как выглядели их создатели. Нет даже намека на это. А Скар, насколько вам известно, был сожжен, и половина его поверхности — до сих пор застывшее лавовое поле, настолько пропитанное радиацией, что никакие тщательные поиски невозможны, даже для того, кто хорошо экипирован; тогда как остальная часть планеты покрыта густой растительностью, совершенно непроходимыми джунглями. Из того, что видели и нашли, мы сделали вывод, что обитатели спешно покинули свои жилища и спрятались в пещерах, причем в такой спешке, что побросали все свое имущество. Однако они не спаслись…

— А еще череп с Орсуиса, — сказала Майлин. — И даже ваш народ, высочайший, не видел такого прежде.

— Да, многие из нас в молодости делали попытки раскусить этот крепкий орешек. — Зорор кивнул. — Этот череп, судя по его виду, принадлежал древнему космонавту, происходящему со Старой Терры — однако он сработан из цельного куска крис-кристалла, а специалисты утверждают, что сегодня невозможно изготовить такое никакими известными методами. И все-таки он существует, и совершенно ясно, что он был своего рода средством связи. Нам предстоит разобраться еще со многими головоломками.

Фарри кивнул и потер ожог на запястье. Находясь в штаб-квартире закатанина, он имел дело со многими необычными вещами. Его до глубины души потрясли легенды Зорора о крылатом народе, Маленьких Людях, которые, предположительно, были известны терранам, не только на их планете, но и среди звезд.

Полет был как минимум утомителен — особенно когда корабль шел в соответствии с программой на пленке к цели их назначения. Тем не менее закатанин не давал им скучать, чтобы они к концу полета не впали в уныние. В течение многих часов Фарри вместе с остальными выслушивали от Зорора бесчисленные истории о находках и таинственных планетах, погибших от какой-нибудь войны или катастрофы, о мирах, где все еще сражались древним оружием и на всякого, кто совершал посадку, нападали. Сначала Фарри испытывал жгучий интерес к этим рассказам. В мире его детства, зловонном Приграничье, не было ничего, что возбуждало бы воображение или развивало бы его разум — и эти рассказы действовали опьяняюще.

Но когда Фарри возвращался в свой отсек и видел Тоггора, занявшего его койку, которую сам он не мог использовать из-за крыльев, он тер свое запястье, пока его кожа не раздражалась. Ему хотелось заполучить другие шелковые повязки из лавки торговца, и он старался до боли в мозгу отыскать верный ответ, однако так ничего и не добился.

Он снова и снова вздрагивал, и ему казалось, что ответом служили вспышки боли, такой острой и быстрой, словно он столкнулся с лазерным лучом. Всякий раз, когда он занимался этим, у него оставались головокружение и боль..

Фарри присел у края койки, прислонившись спиной к двери отсека, когда боль стала настолько нестерпимой и истощающей, что его зашатало из стороны в сторону. Тоггор застучал коготком, от чего стало ясно, что он уловил сильнейшую боль, исходящую от Фарри. И не он один — Фарри услышал голос, донесшийся от двери в каюту:

— Фарри! Не надо. Это… это смерть!

Он обхватил грудь руками, словно пытаясь поддержать себя против страха, который стал невыносимым. Но ему удалось лишь чуточку отодвинуть этот страх, пытаясь добраться до того или чего, что находилось сзади. Его щеки повлажнели от пота, выступившего на лбу и стекающего вниз.

Страх… да, страх, но это не только — страх, но и ярость… Эти чувства, казалось, давили на него, когда он мысленно представлял материю на запястье, которая с силой сдавливала его плоть.

— Фарри, — Майлин вошла в каюту и посмотрела прямо ему в лицо. — Ты не должен этого делать…

Он покачал головой. Затем произнес полушепотом:

— Я должен знать!

— И что же хорошего для тебя будет от того, что ты узнаешь, мой маленький брат, если эта метка станет такой глубокой, что лишит тебя возможности действовать? Понимаешь? — Она коснулась пальцами его влажной щеки. — Твои старания и то, что притягивается к тебе — это смерть. Мы тоже обладаем внутренним зрением и способны проследить так далеко… чтобы уйти в сторону от тех способов, что изменяют наклон Весов. Моластер наделил нас даром такого зрения; и мы поклялись не использовать их во вред.

Впервые он посмотрел на нее.

— Я должен знать, — повторил он; но его голос стал едва слышимым, а болезненное осознание пропало.

— Возможно… но не так… да, никогда это не будет так, Фарри. Никто не может видеть запредельное, когда некто прошел по Белому Пути, так же, как никто не может возвратиться. — Она снова вытянула руку и положила ладонь ему на запястье. — Это… даже я чувствую эти объятья, мой маленький брат. То, что внушено горем и смертью, не может быть использовано легко. И ради себя самого, не пытайся этого делать.

В его сознании появилось нечто большее, чем ее слова — это было умиротворяющее, нежное ощущение, подобное рукам, перевязывающим рваную рану. Смутно он осознавал, что Майлин мысленно вселила в него такую же уверенность, которой она много раз наделяла тех, кого называла малышами, тех, других, кто назывался животными. Вздохнув, он погладил запястье, ибо, под воздействием умиротворяющей мысли, понял, что она говорила правду. Он не осмелился потратить силы, чтобы выяснить это… во всяком случае не тогда, когда впереди лежал такой трудный путь. А то, что он сопряжен с опасностью, Фарри не сомневался.

— Вот и хорошо, — произнесла она вслух, а не подумала. — Обещаю тебе, мой маленький брат, что и для тебя найдется время, и когда оно наступит, ты должен будешь сыграть огромную роль в том, что произойдет.

Удивленный, он пристально посмотрел на нее. Она всегда говорила намеками, и этот разговор возможно означал большее — хотя он уже доказал, с куском глины, что способен считывать прошлое. Для того чтобы только предвидеть, не надо обладать особыми знаниями, но раньше он слышал об этом только слухи.

— Это не предвидение, — быстро уловила она его мысли. — Это всего лишь здравый смысл, Фарри. Если мы летим на планету этих людей, то следует быть готовым к любым неприятностям…

Он кивнул. Да, не надо обладать какими-то особыми мыслительными способностями, чтобы осознать это. Она права, не следует растрачивать свой дар, пытаясь добиться ответов, когда это бесполезно. Опытность приходит сама по себе, и никто не может ее ускорить.

Поэтому он не стал пытаться снова разобраться в том, что так быстро увидел в своем единственном видении. Это должно реализоваться само, как когда он вспомнил и распознал карту, которая сподвигла их отправиться в полет. Вместо этого он настроил себя на другой способ подготовки к тому, что могло ожидаться впереди. Он не только все больше и больше терпеливо выпрашивали и выслушивал воспоминания Зорора, но посетил Бохора в отсеке, который был специально оборудован для огромного и косматого дикого охотника, в своем собственном мире животного настолько опасного, что даже рассказы о его кровавых встречах с поселенцами вызывали ужас.

Теперь Фарри питался знанием от источника, который жил и дышал, от воспоминаний, а вовсе не от пленок и списков закатанина, которые тот так рьяно охранял. Его короткая жизнь — та ее часть, которую он мог вспомнить — была проведена в грязных трущобах Приграничья — была бесконечно хуже, чем даже район беззакония той планеты, с которой они взлетели. До посадки на Йикторе он ни разу не видел открытой местности. Последние же события пронеслись так стремительно, что у него не осталось времени подумать о том, что они видели, а он успел лишь осознать, что им следует сделать, причем как можно скорее. Он действовал главным образом инстинктивно, а не руководясь какими-либо знаниями.

Фарри мысленно поставил себя на место бартла и жил им, жил жизнью огромного косматого охотника. Он бродил по горным дорогам, выискивая следы, поднимал голову, чтобы насладиться ветром и любым посланием, который тот приносил. Точил когти об излюбленную скалу, которая обозначала границы охотничьих угодий Бохора. И перебегал с одной скалы на другую, выискивая взглядом небольшое стадо грушей, поедающих высокую, доходящую им до холки траву. Припадал к берегу ручья, с одной лапой наготове, чтобы изумительно изящным движением, неожиданным для бартла, выудить из ручья быстро плавающее существо, выгибающуюся во все стороны рептилию.

Это был не единственный способ мысленной общения, которое связывало Фарри с Бохором в те времена. Бартл не только делился своими воспоминаниями, но требовал и от Фарри того же. Жизнь в Приграничье была чем-то, что Фарри вспоминал очень неохотно и что вызывало у Бохора отвращение. Те немногие дни, что он провел на Йикторе, были всем, что он мог предложить.

Он по-прежнему мог вспомнить удивление тех минут, когда отвратительный горб, вызывающий презрение к нему все эти годы, разошелся, и у него родились крылья. Первые мгновения своего первого полета, когда, неуверенный и неуклюжий, он попытался подняться с земли, Фарри помнил хорошо — и все остальное из того, что крылья дали ему — возможность послужить Майлин и ее народу, поскольку для него, наделенного крыльями, уже не было предлогов и помех в этом.

Это воспоминание, похоже, заинтересовало Бохора больше остальных. Его опыт с летающими существами был ограничен только птицами, некоторые из которых тупо следовали за ним с места на место, пируя на останках убитой им жертвы. Для созданий, таких, как он и других, находившихся на борту корабля (Фарри обнаружил, что Бохор видит в них дружески настроенных животных, явно избегающих тех охотников, которые когда-то заманили его в ловушку — хотя те имели такие же тела, как и его нынешние спутники), полет был чем-то очень необычным. Он забрасывал Фарри мысленными вопросами, что он чувствует, быстро проносясь по воздуху, а не по земле.

Им были запечатлены не только воспоминания Бохора, но и Йяз. Это животное с изящными ногами и прелестной шерстью обладало своими особыми воспоминаниями, которые Фарри добавил к тем, что уже узнал. Он узнал, как себя чувствуешь, когда идешь по необычной дороге, пробегающей по илистому берегу, где находится озеро с водой для питья. А когда ощущаешь приближение врага или незнакомца, нос становится больше глаз.

Фарри с силой потер свой нос. Хотя он и сумел по кусочкам крыльев найти цель их полета, ему безусловно не хватало таких чувствительных и избирательных ноздрей. Так Йяз добавила к его запасу знаний то, что он мог выискивать новую территорию.

Зорор, Бохор и Йяз преподавали ему крайне полезные уроки. Но от Майлин и Ворланда он узнал то, что посчитал наиболее важным, когда они спустятся со звезд, найдя искомую планету, таящую в себе другие опасности — вероятно, со стороны тех, против чьих интересов они выступали.

— У них была часть крыла, — произнес Ворланд, показывая на отметину на запястье Фарри. — Вероятно, что этим ведется межпланетная торговля, и они отправляются далеко по космическим путям — но эти части крыла, поскольку они достаточно редкие, сами по себе могут обладать определенной ценностью. О них можно узнать из какой-нибудь истории, предназначенной для уговоров на финансирование и поддержку, или они могут быть преподнесены в качестве необычного подарка от одного босса другому. Возможно, это решили использовать как ловушку не только для тебя, но и для всех нас, мой маленький брат. Мы, должно быть, хорошо известны Гильдии — разве не из-за нас они потерпели неудачу на Йикторе? А Гильдия не прощает свои потери и провалы. Это важно для них — свести с нами счеты, чтобы другим было неповадно. Да, если это ловушка — тогда мы направляемся прямо в капкан. Вот к чему мы должны быть готовы.

Поэтому Ворланд стал его инструктором иного рода. В своих космических сапогах он прятал узкий нож, который теперь носил постоянно. Хотя их помещение для занятий было очень узким и небольшим, Фарри учился, как его надо бросать. Вдобавок ко всему, он, как всегда, внимательно слушал Ворланда, получая от инструктора всяческую полезную информацию, которая могла исходить только от вольного торговца, знакомого с множеством различных планет. Не менее полезными были сведения, полученные от Ворланда и касающиеся методам Гильдии по собиранию информации, которую ее члены добывали годами, прислушиваясь в космопортах к разговорам космонавтов и их собеседников.

Фарри знал, что жизнь очень мало ценится в Приграничье, где не только охранники ходили исключительно парами и с плетками наготове. Тем не менее, чем больше он узнавал, тем больше укреплялся в мысли, что если нагрянет опасность, он не будет дремать или прятаться в тени какого-нибудь убежища. Когда-то он думал, что жизнь в верхнем городе была идеальной, а теперь не сомневался, что там тоже присутствовал риск, и был даже намного больше.

Сон… Это случилось ночью, когда он устроился в гамаке своего отсека и начал засыпать.

Он парил над огромным зеленым лесом, от которого к солнцу поднималась дымка ярких оттенков разного цвета, а все планеты и звезды казались искорками на карте. Рядом шелестел водный поток, настолько прозрачный, что он отлично видел камни, разбросанные по песчаному дну, и следил за стремительно передвигающимися водными обитателями.

Затем вдоль берега он увидел деревья еще выше, чем до того, и среди них — мелькающих прозрачных крылатых насекомых; их хитиновые тела сверкали, как драгоценные камни. Ибо там было тепло и светло, и не только от солнца, а также — от блестящих гор, возвышающихся словно для защиты этой мирной долины. И здесь стелился дрожащий серебристый туман, тут и там покрывая то один холм, то другой. Только на этот раз Фарри не увидел здесь крылатых существ — виднелась лишь голая, пустынная земля. Внезапно Фарри охватило чувство полного одиночества, в котором не было страха. Он испытывал только отчаяние.

Он не чувствовал своего тела — единственное, что он видел и ощущал, это желание устремиться куда-нибудь. Затем ему в глаза ударила вспышка света, и он оказался напротив большого отверстия, что могло оказаться горной пещерой. Из ее жерла клубами выходил мерцающий туман.

Чьи-то умелые руки выгладили поверхность скалы, а потом ее аккуратно выложили кристаллами, такими, какие он не видел ни разу в жизни. Совершенно белые, как вода, превратившаяся в лед, на уровне порога и до верха квадратного прохода, темноватые и желтоватые, словно бы грязноватые — ниже, и прозрачные, окрашенные слабым оттенком фиолетового, переходящим в багрово-пурпурный цвет — выше прохода.

Сам проход манил его, и он поплыл (ибо во сне он не знал, как летать) к входу — только для того, чтобы быстро и внезапно быть оттолкнутым от него, и тут же пробудился от грез и сна. Он лежал, хватая ртом воздух, его сердце билось так быстро, что он чувствовал биение всем телом. Через какой-то промежуток времени, который он смог оценить только по собственному тяжелому дыханию, Фарри осознал, что находится в своем отсеке, а не перед тем сверкающим отполированным и усеянным драгоценными камнями открытым проемом.

Где-то в глубине его сознания что-то зашевелилось, словно заскрипела годами запертая дверь. Он лежал в полной прострации и пытался добраться до этой двери, но лишь сильнейшая тошнота полностью овладела им.

Когда он зажал рот руками, чтобы сдержать подступившую тошноту, из стены отсека послышался сигнал. Они увеличили скорость — и когда старания Крипа завершились успехом, звездная система, которую они искали, оказалась перед ними, ожидая их.

Фарри осторожно зашевелился, поднимаясь из гамака. Тошнота не проходила, но не оставляло его и видение, живое и отчетливое; такой могла оказаться и реальность, словно он специально искал эту хрустальную дверь.

Глава седьмая

— Вот он! — Крип резко нагнулся вперед в кресле второго пилота, чтобы увидеть то, что находилось на обзорном экране.

Круглый шар зеленых и голубых тонов стремительно приближающийся к ним, находился прямо перед их глазами. А Фарри показалось, что планета приблизится к ним гораздо быстрее, чем они могут успеть выбрать место для посадки.

— Ага… — произнес Зорор, работая на панели управления. Чувство напряженности ситуации, исходившее от закатанина, передавалось остальным. Из-за этого воспоминания о сне с хрустальной дверью резко покинули Фарри, и теперь в нем все больше возрастало ощущение грядущей опасности…

Внимание Зорора полностью было направлено на кнопки и рычаги, находящиеся перед ним, но он все-таки заговорил с Ворландом:

— Место посадки… ты тоже займись контрольной панелью. — Закатанин напряг плечи, словно старался сильнее надавливать на кнопки и клавиши. Руки Ворланда буквально летали по панели управления, находившейся напротив кресла второго пилота, а лицо его выглядело мрачным.

Неужели это было в самом деле — вспышка, промелькнувшая на экране? Фарри показалось, что их корабль какой-то силой отворачивают в сторону, не давая проникнуть в небеса этой неведомой планеты. А затем, если оно и в самом деле было, препятствие исчезло. Они с легкостью прорезали атмосферу, и закатанин искусно посадил корабль на твердую поверхность. Ворланд наклонился и включил обзорный экрана, изображение на котором медленно двигалось, чтобы предоставить им полный вид того места, где они приземлились.

Вокруг вздымались вверх клубы дыма, закрывающие большую часть пейзажа — вероятно, они при посадке что-то подожгли. Майлин читала сообщения, пробегающие на самом маленьком экране, расположенном рядом с ее правой рукой. Фарри понимал, что после посадки надо не торопиться и провести всесторонний анализ — можно ли выйти на разведку без громоздкого и мощного снаряжения и не придется ли иметь дело с враждебной атмосферой.

И воздух и условия за бортом оказались благоприятными; и похоже, никто из них, кроме Фарри, не получил перед посадкой предостережения держаться от этого места подальше. Тем не менее, когда они приготовились отправиться на осмотр местности, Фарри заметил, что Ворланд застегивает на поясе пряжку ремня со станнером. Майлин разминала пальцы, будто ее пустые руки тоже были оружием.

Удивительно, но закатанин тоже потянулся к станнеру. Закатане были настолько уважаемы среди звезд, что даже босс Гильдии наверняка хорошенько поразмыслил бы, прежде чем в чем-то ему воспрепятствовать. Действительно, ходили слухи, что этот истортех изучал прошлое, в том числе проводил эксперименты с экстравагантными видами оружия предтеч, и что его лучше не трогать. В верхней части сапога у Фарри был нож, но он был еще не искусен в обращении с ним, несмотря на длительные уроки Ворланда.

Они спустились с уклона, заканчивавшегося полосой горящей растительности. Майлин остановилась, сжала пальцы, вытянула руку и медленно повела ее, описывая нечто вроде полуарки, похоже, изучая так местность, расстилающуюся перед ними. Ворланд с Зорором слегка отстранились, уступая ей место.

Фарри тоже решил не полагаться ни на какие приборы. Он поднялся в воздух, воспарил над кораблем, удаляясь от этой выжженной пламенем области, окружающей место их приземления.

Он направился к впадине той долины, в которую они приземлились — а потом — к покрытому зеленью холму, расположенному к северу от корабля. Это был первый холм, отметил Фарри, из целого ряда ему подобных, расположенных по прямой линии. Они были разными по размеру, некоторые выше роста Зорора, другие же настолько малы, что их можно было не заметить, если, конечно, не высматривать специально возвышение среди растительности.

Тщательной расположение этих бугорков вызывало у Фарри мысль, что они не созданы природой. Может быть, это какие-то захоронения? Или руины, почти исчезнувшие после многих лет заброшенности? Он начал искать мысленные контакты, но не уловил ровным счетом ничего, даже слабейшего намека.

Фарри опустился на вершину одного из этих холмов. Растительность была плотной и обвивалась вокруг его ног, достигая колен. Он увидел множество скрытых под тремя остроконечными листьями маленьких соцветий тускло-серо-белого цвета, словно солнце, так согревающее его крылья, никогда не касалось этих цветов. Сделав шаг и задев некоторые из них, он вызвал сладко-терпкий запах, и с одного из растений взметнулись крошечные ягодки, оснащенные пушинками, а некоторые из них ударились о него и прилипли. Они тоже были серо-белого цвета, как цветочки. Он оторвал один с куртки и почувствовал, что тот липкий и теперь пристал к пальцам. А в то мгновение, когда он коснулся его рукой, Фарри ощутил вспышку острой боли, исходящую из глубин мозга, «запечатанных», когда он отправлялся в это рискованное путешествие. Он… он узнал это!

Саленж! Противоядие! Он отгоняет зло и облегчает сердце — только вот откуда ему это известно?

— Саленж, — повторил он вслух. Пальцы сами приближались к крошечной ягодке, которую он сжимал в руке. От нажатия ягодка лопнула, испуская иной запах, более резкий и вызвавший пощипывание в носу, а рот наполнился слюной. И снова, совершенно бессознательно, он поднес измазанную соком руку ко рту и слизнул остатки лопнувшей ягоды с ладони. Он почувствовал во рту холодок, а когда проглотил сок — тепло.

Задрав голову, Фарри смотрел на небо, простирающееся над аркой его крыльев. Он понял, что саленж тоже можно использовать. Только он никогда не видел его прежде… или все-таки видел? Его любопытство пробило барьер памяти, и он зашатался от скрутившей его боли. Нет, не надо этого домогаться, говорила ему Майлин — и оказалась права. Когда он приступил к поиску, то улавливал только пустоту. И все же, когда он настроил мысли на что-то еще, откуда-то к нему дошли слабый намеки, такие, как это.

Он остановился и слабо встряхнул растение, затем свободной рукой он собрал как можно больше ягод. Потом взлетел и стремительно облетел корабль вокруг, изучая землю, расстилающуюся внизу.

Они приземлились не в долине, как казалось сначала, а скорее среди весьма странного ландшафтного образования. Оно действительно имело форму совершенно круглой лунки, окаймленной скалами. Нигде не было видно ни одного прохода, через который можно пройти наружу. Оставалось только взбираться вверх. Хотя первые, самые низкие из скал были частично закрыты зарослями зелени, такой же плотной, как и земля, с множеством переплетающихся лиан; более высокие скалы были из серого, почти как серебро, камня. И они были испещрены узором из белых жил, которые местами под солнечным светом сверкали, словно усеянные драгоценными камнями.

Здесь не было ни деревьев, ни крупных кустов — только трепещущие заросли саленжа, которые были намного гуще возле ряда разных по высоте холмов, а потом становились все разреженнее до тех пор, пока, вдали от места посадки корабля, от темных отметок его посадочных огней, не превращались в то, что казалось лозами без листьев, и постепенно сходили на нет среди серо-коричневой глины, едва отличимой от той земли, на которой они пустили корни.

Редкими сильными взмахами Фарри поднимался, пока не достиг уровня искрящегося камня. Воздух был чист, и в нем носился аромат растущих цветов, который Фарри с жадностью вдыхал после удушливой атмосферы корабля. Торжество свободного полета походило на опьяняющий напиток. Когда он летал вокруг этого места, где лозы без листьев, стелящиеся по земле, сплетались в необычные кольца, он позабыл обо всем на свете.

Впервые он полностью сосредоточился на увиденном. Контраст растительности по разные стороны от корабля становился все больше и больше очевидным. Он полетел в ту сторону, и там было что-то…

Снова в него глубоко вонзился меч воспоминаний.

Он увидел бегущего хаггера. Мысленно увидел обрюзгшее толстое коричневое тело, и эта тварь бежала на шести ногах, подпирающих брюхо. А форма его головы!.. Хаггер!

Среди полета он не ожидал таких явственных и все более ярких воспоминаний — и снова начал взбираться вверх, неистово махая крыльями, направляясь к драгоценным камням. Затем он с трудом избавился от страха, повернул обратно, направляясь к первому холму. И опять вокруг него возник аромат раздавленного саленжа, умиротворяющий, расслабляющий…

Хаггер и саленж — откуда они оба взялись под Тремя Лунами? Три Луны! Он выбросил собранные ягоды и схватился обеими руками за голову. И снова вспышка воспоминаний — за что же ему такая пытка?!

— Фарри! — через жгучую боль до него донесся мысленный призыв Майлин. — Что случилось?

Он не отвечал. Вместо этого он распрямил крылья и полетел обратно к откосу, уходящему вниз от корабля, и вскоре оказался перед своими спутниками. Сняв прилипшую ягоду саленжа с кончика рукава, он пристально уставился на нее.

— Это саленж — который также называют противоядием, потому что он исцеляет от болезней и ран, если им воспользоваться вовремя. И… — он указал на корабль, — там, за ним, — охотничьи угодья хаггера. Не спрашивайте меня, откуда я знал об этом — потому что я не смогу ответить. — И с этими словами он медленно покачал головой. Боль утихла, и все же он понимал, что она затаилась где-то рядом — в ожидании…

— Где же мы приземлились? — к удивлению Фарри спросил его Зорор, совершенно не касаясь того, что Фарри узнал.

— Тут… — поспешно ответил Фарри и описал лунку, в которой они приземлились.

Когда он закончил, Ворланд первым нарушил молчание.

— Значит, отсюда нет выхода?

— Нет, только через скалы. Хотя у меня не было времени исследовать все основательно.

Руки Майлин повисли вдоль боков.

— Нам не удалось зарегистрировать какую-либо жизнь, кроме нашей группы.

— Эти холмы, — произнес закатанин, кивая в сторону возвышенностей, которые Фарри видел впервые. — Это могильные курганы, руины… — Он словно разговаривал сам с собой. Потом он задал Фарри вопрос, которого тот ожидал. — А что это за саленж?.. Хаггер? — Он повторял эти слова, словно вел допрос.

Фарри пожал плечами.

— Не могу сказать, откуда, — произнес он, — но они мне хорошо известны.

При помощи кодового слова, которое произносилось при покидании корабля, Ворланд запер люк. Зорор двинулся прямо к ближайшему из холмиков. Ворланд стоял, внимательно разглядывая ближайшую часть окружающего долину барьера, в остальном сейчас скрытого плотными зарослями, а Майлин подняла голову, глядя точно на север, словно из дующего оттуда легкого ветерка могла уловить какое-то послание.

Взгляд Фарри устремился туда же. Его сильно шатало, когда еще более сильная боль из уголков памяти вновь скрутила его, и он внезапно увидел родную планету.

— Кэр Вул-ли-Ван…

Это не было частью того барьера, что ограждал их сейчас, нет — скорее это была вершина, возвышающаяся наподобие узкой башни какой-то крепости. Она белела на фоне неба, которое было зелено-голубым… По ее бокам, как ему показалось, он увидел мерцающие вспышки, находящиеся гораздо дальше, чем это могло быть — вероятно это был свет от драгоценных камней на верху скал на подступах к ней. И тут словно слабая вспышка узнавания пронзила его, и он отправил мысленное послание стоящим начеку часовым. Дымка тумана обволакивала этот шпиль, укрытый облаками, находившимися слишком высоко, чтобы их можно было увидеть, а потом все это исчезло из виду.

Мысль Зорора ударила почти с такой же силой, когда мысленная связь связала его с Фарри.

«Крепость Семи Властелинов? Так-так… Похоже, мы действительно погрузились в легенду, мой младший брат. Но в чью легенду? Неужели ты вызываешь сейчас „маленьких людей“?»

Фарри не обращал на него внимания; он думал только о тонкой башне, упирающейся прямо в небо. Нет, он не видел ее прежде… Тогда откуда он узнал это название и понял, что это действительно правда? Туман, скрывающий ее — это Дыхание Мерл-Маз, выпущенное на башню, чтобы привести в замешательство любого, не обладающего чистым происхождением. Однако этот туман не для того, чтобы смутить его.

Нет, совершенно по другой причине башня окутана покровом из ветра. Другие причины!..

Он снова оторвался от земли, едва осознавая, что поднимается вверх почти прыжками. Неважно, что Кэр-… — как его называли? — находится где-то еще. Фарри кружился в воздухе, глядя не на север, где скрывался пик, а на запад. В этот момент корабль и все его пассажиры, атакже все, что составляло тайну этой новой планеты, стерлось. В Фарри находился неотразимый призыв, на который мог ответить только он.

Он уже миновал верх скального барьера, окаймляющего долину. Спустившись немного ниже, он не увидел зеленой растительности. Вся местность была уставлена множеством колонн и каменных клиньев, а впереди полыхало пламя, настолько яркое, что он лишь краем глаза видел, причем только через узкую щель, свет пламени, красного, зеленого, синего, желтого, а также и многоцветную радугу.

— Фарри!

Он заблокировал этот призыв в мозгу. Кроме принуждения, ощущаемого в послании, воспринимаемом как затихающий шепот, он не больше уловил ничего. В нем нуждались, он был нужен… он… один он, а не те, другого происхождения — те, кто грабил и отнимал, убивал и обращал в рабство…

— Иду! — мысленно ответил он со всей силой, которой научили его Майлин и Зорор. Он чувствовал себя так, словно его мысли рвались на части, как грубая кожа, скрывавшая когда-то его крылья, до того, как он освободился и обрел другую жизнь.

Как кусочек кожи от крыльев кого-то другого привел его на извилистые улочки портового города, так и этот призыв, становившийся еще громче, увлекал его разум. Видение местности, где огнем сверкали драгоценности, изменилось. Теперь он увидел перед собой спуск в другую долину, которая была гораздо шире и менее ровной. Он увидел слабый проблеск воды и зеленые пятна групп деревьев. Здесь не было голой земли, и все говорило о том, что она не иссечена путями хаггера. Здесь была жизнь: Фарри заметил множество пасущихся в долине темных животных. Одно из них подняло голову и указало ею на Фарри. Он услышал очень тихий призыв, едва уловимый, но почувствовал, что в нем таится отчасти вопрос. Он не захотел задерживаться и отвечать. Существо отступило назад и встало на дыбы, вероятно с чувством вызова; остальные же поспешно собрались вместе, сначала пошли медленно, а потом пустились в галоп.

Наверху, в зарослях деревьев и не очень далеко от реки, кружилась стайка птиц, которые стремительно взмыли ввысь со скоростью воинов, созываемых горном их командира. Они подлетали к Фарри, и он смог их рассмотреть: хотя, на расстоянии казалось, что они не имеют никакого сходства с птицами, при ближайшем рассмотрении Фарри не заметил у них перьев. Их крылья, бриллиантового оттенка, больше походили на его крылья, а тела покрыты чешуей, переливавшейся на свету, как драгоценные камни на скальном камне, которые он видел несколько ранее. Их головы были вытянутыми и узкими, и еще Фарри увидел прорезь у самого основания искривленной шеи. Открытые рты демонстрировали зубы.

Он осторожно разглядывал их, а потом поднялся выше. Теперь он попал под струю холодного пронизывающего ветра и заметил, что в воздухе носятся снежинки. Возможно снег падал с самых высоких северных гор. Почему-то существа, похожие на птиц, даже не пытались присоединиться к нему. Вместо этого они кружились в воздухе, словно подчиняясь какому-то приказу, а потом направились на север, и небо тотчас же стало чистым.

Встреча с этой незнакомой жизнью по какой-то необычной причине приглушила послание, что привлекло его сюда. Но вот оно снова пришло, и на этот раз было намного мощнее. Внезапно он взглянул вниз на истоптанные ногами животных торф и грязь. Он увидел изрытую землю, выбоины и ямки. Причем они были такого размера, что становилось ясно: оставили это не животные. И еще Фарри показалось очень странным, что начинались они посреди открытого пространства, словно оставившие их выбрались из-под земли.

Фарри тянуло вперед. Он осознал, что призыв, привлекший его, зовет в том же направлении, куда уходит эта тропа. Он летел туда, где возвышался ряд небольших холмов, служивший своеобразным барьером для пешего путешественника при попытке попасть в местность, расположенную за ним. Но среди этих препятствий обнаруживались уступы, что подсказывало о существовании тропы. А вот и долина, в начале казавшаяся очень узкой, но потом расширявшаяся, хотя даже с воздуха нельзя было увидеть, что находится дальше. Эту местность полностью покрывала такая же мгла, как та, что прятала Кэр Вул-ли-Ван; она нависала, словно покрывало, высоко-высоко в небесах и спускалась оттуда клубами, скрывая землю.

Впервые Фарри ощутил нерешительность. Этот призыв, приведший его так далеко и неожиданно прервавшийся — так же внезапно, словно смерть внезапно постигла того, кто отправил послание. И еще, что-то в этой мрачной пелене почему-то вызвало у Фарри такую сильную дрожь, словно он попал под снежный ветер с гор.

Он свернул и полетел на юг — только для того, чтобы опять обнаружить эту пелену, в то время как призыв уже превратился в еле слышный шепот. Мгла не нависала на севере и над восточной частью неба, откуда он прилетел. Он старался отыскать мысленный призыв, вопль, на который должен ответить — но слышал лишь эхо собственных мыслей, словно бы отраженных кривым зеркалом. Пропавший призыв был крайне настоятельным, и ему не удавалось отыскать в памяти ничего, что соответствовало бы этому.

Он попытался подняться вверх, чтобы оказаться над занавесом, но почувствовал, словно на него нацелили какое-то оружие; мгла спиралеобразно тоже поднималась, не отставая от него. Из нее исходила смерть. Фарри ощутил головокружение, сухость, и ему приходилось прилагать серьезные усилия, чтобы делать взмахи крыльями. Наконец силы стали покидать его, и ему пришлось приземлиться, чтобы ощутить прочность земли под ногами, и даже тогда он с трудом удержался на ногах, не в силах сделать ничего, кроме как вдохнуть побольше воздуха.

Похоже, мгла одержала победу, но упорство духа, воспитанное в нем, когда он еще был бездомным и уродливым существом Приграничья, теперь поддерживало его. Он сложил крылья за плечами, образовав подобие плаща, и подошел к огромному камню с глубокими зарубками, словно бы испещренному письменами, чтобы указать путь, по которому можно пройти. Фарри сел на камень, обхватив туловище руками, стараясь справиться с усталостью, наваливающуюся на него тяжелыми волнами. Пошевелившись, он вдруг почувствовал запах саленжа. Несколько семян все еще оставались на его одежде. Он склонил голову, чтобы наполнить этим ароматом легкие. И тут, совершенно некстати, его поразила вспышка совсем недавних воспоминаний… Он поднял руку, испачканную соком, к переду куртки и, прижав ее, он не ощутил знакомой до боли выпуклости.

Тоггор! Впервые со времени их знакомства со смуксом он совершенно забыл о нем. И теперь его отсутствие было для него как потеря части крыла — или руки. Это открытие вдребезги разбило зачаровавшую его навязчивую идею, не отпускавшую с того момента, когда он отправился в поиск на запад. Он посмотрел прямо на мглу. Казалось, что она плывет на него. Извиваясь клубами тумана, она приближалась туда, где он находился. Машинально он вытянул руку и… почувствовал давление на ладони!

Он немедленно отдернул руку. Стена Разлагающего Ветра! Он уловил запах разложения, исходящий от его руки в том месте, которым он натолкнулся на невидимое, возвышающееся перед ним. Фарри закрыл глаза и увидел темноту, прорезаемую сверкающими лучами света — лучами, весьма напоминающими лазерные. Между этими лучами метались тени — некоторые внезапно выскакивали, словно охотились на кого-то; другие опускались, когда до них доходили вспышки света. В середине этого вихря света и темноты кто-то стоял. Сперва Фарри решил, что это Майлин или Зорор.

Но затем он осознал, что никто, кроме того, кто управлял Разлагающей Стеной и возвел ее как барьер для всего живого, не сможет это развеять. Только Фарри не видел никого, кто совершил это.

Метка на его запястье снова пробудилась болью, почти такой же сильной, как та, что впервые скрутила его, когда ожог появился на его теле. Мучения были настолько невыносимы, что он, похоже, громко зарыдал. Фарри смотрел на руку, выставил поднял против силы мглы. Ожог словно бы слегка светился, наподобие блеска драгоценного камня.

Он погладил руку, чтобы успокоить боль, с трудом встал, чувствуя себя так, словно пылает в костре, из которого нельзя вырваться и сбежать. И тогда Фарри громко закричал:

— Утсор вит — С'Ланг. — Казалось, его голос исходит откуда-то не изнутри, а снаружи, и ему показалось, будто он увидел, как слова облекаются в формы и впитываются туманом.

Туман сгущался; его словно кто-то разливал огромной ложкой. Барьер перед Фарри становился тоньше, сперва образовав некое подобие окна, через которое он мог увидеть то, что было скрыто. Потом эта щель удлинилась, и тотчас же сформировался открытый проход. Фарри заморгал, затем закрыл глаза. Видение метающихся огней исчезло…

Разлагающая Стена: он снова сложил губы так, чтобы произнести это название. Зловоние, исходящее от плавающих в воздухе сгустков, стало настолько сильным, что перебило остатки аромата саленжа, который оживил его.

Он не стал опять подниматься в воздух. Вместо этого со сложенными крыльями он двинулся прямо к подножию скалы, осторожно выбирая путь среди глубоких рытвин и ям на этой необычной дороге. Внутренний призыв, нацеленный на него, снова ожил, но был неуверенным, словно тот, кто его посылал, находился на грани истощения.

Фарри спотыкнулся и с трудом сохранил равновесие. То, обо что он споткнулся, было наполовину в изрытой земле. Он остановился и выдернул это, а потом стоял и тупо рассматривал свою находку. Он узнал ее: она была из прошлого, которое он отлично помнил — из той чертовой дыры, называемой Приграничье. Виброхлыст! Он провел пальцем по зубцам рукоятки, но оружие не ответило на его прикосновение. Какое разочарование! Что же это? Он оказался здесь только для того, чтобы найти излюбленное орудие работорговцев! Он отбросил эту дрянь подальше от себя, а потом опять призадумался. Зорор… закатанин знал толк в исследованиях; возможно, он мог бы узнать по этому орудию пытки, кто последний пользовался им, чтобы понять, с каким врагом они могут столкнуться.

Туман почти рассеялся. Фарри думал о том, что находилось за проходом, открывшимся от тех слов, что он выкрикнул. Но впереди виднелась лишь вздыбленная земля, и дорога, поднимаясь на холм, исчезала за поворотом.

Зов, призвавший его, снова стих. Фарри ощутил заново возникшую боль на запястье, но его больше не тянуло полететь вперед. Вместо этого, заткнув хлыст за пояс, Фарри снова взмыл воздух и направился к кораблю.

Он почти ожидал увидеть, как туман поднимается вновь, на востоке, отгораживая его от товарищей. Но в небе больше не было облаков. Солнце уже опустилось низко, и его стегал холодный ветер. Он взглянул на север, надеясь, что сможет увидеть шпиль Кэр Вул-ли-Ван; но его словно бы стерли с неба. Виднелись похожие вершины — а эта, самая высокая, исчезла.

Фарри нахмурился. Теперь он больше не может доверять своим глазам… Этот призыв, был ли он ответствен за эту слепоту? Слишком много вопросов, на которые он не знал ответа. Какие слова он выкрикнул? Сейчас он уже не помнил. Майлин, Ворланд — вот им-то такие штучки знакомы. Закатанин никогда не закрывал двери перед надеждой обрести знания, даже несмотря на то, что это было всего лишь надеждой. Что у него имелось? Обрывки мучительных воспоминаний, однако и это — кое-что.

Он изгнал жалость к себе и огляделся вокруг, выискивая какую-нибудь веху. Впереди виднелись вершины скал, но уже не оживленные разноцветным сверкание, теперь, когда солнце почти село. Сейчас для Фарри все казалось похожим, и при этом не было Кэр Вул-ли-Ван в качестве ориентира, чтобы найти правильный путь. Он вздрогнул от хриплого звука — но услышал его ушами, а не разумом.

В небе он находился не один. Над ним и за ним кто-то летел, размахивая парой крыльев, таких же больших и раскрытых, как и у него. Однако эти существа ни капельки не напоминали представителей его рода.

У существа было черное, продолговатое тело, извивавшееся в воздухе так же проворно, как змея, ползущая по земле. Голова повернулась в его сторону, и Фарри увидел наполовину открытый рот, совсем непохожий на рты тех крошечных созданий, что летели впереди него несколько часов назад.

Существо снова пронзительно закричало. Фарри не нуждался в еще одном предостережении и на всей скорости полетел прочь. Он заметил, что у этой твари огромные когтистые лапы. И теперь эти когти растопырились, словно готовясь вцепиться в жертву, и когда тварь быстро догнала его, то третий вопль прозвучал почти в его ушах.

Глава восьмая

Он поднялся над вершиной скалы, продвигаясь на самой большой скорости, на которую ему хватало сил, чтобы избежать этой зловещей летающей твари. Тело монстра извивалось и изгибалось легко, как у змеи. Он не отставал от Фарри, а постоянно летел чуть выше параллельным курсом. Затем из его чудовищной пасти вырывался язык пламени, после чего тварь зависла в воздухе над жертвой, словно выбирая направление, откуда напасть на Фарри, а между ними осталось расстояние в две длины его туловища. Фарри весьма удивляло, почему чудовище медлит расправиться с ним. Фарри резко вскинул голову, чтобы убрать со лба прядь волос, мешавшую как следует разглядеть, что же все-таки преследует его.

И тут снова могучий мысленный поток овладел его разумом с такой силой, что его тело даже вздрогнуло, ибо послание стало четким, и теперь он коротко и еле слышно выдохнул:

— Дартор! Дартор! — вырвались из него слова. Однако на этот раз обрывок воспоминаний не явился очень быстро.

Больше Фарри не пытался удрать, но в то же время постоянно следил за угрожающим объектом. Неужели это?.. Ну, конечно же, это был он!

— Дартор, варж! — и, с силой взмахнув крыльями, Фарри вознесся еще выше, а потом описал небольшой круг, чтобы оказаться с монстром лицом к лицу.

Существо снизило скорость. Оно устремилось на север, хотя продолжало пристально рассматривать Фарри своими оранжевыми глазами.

— Дартор, варж! — громко закричал Фарри, как кричит тот, кому удалось подчинить себе воплощение ужаса неизвестной планеты и кто теперь мог воздействовать на него всей своей волей.

Тварь пронзительно закричала, размахивая хвостом раза в три длиннее его тела. Из пасти снова вырвалось пламя, напоминающее огромный костер. Теперь чудовище не уходило от Фарри по спирали, а лишь, изменило линию полета так, чтобы лететь с ним в тандеме, не отставая.

Фарри тотчас же отправил мысленное послание:

— Дартор, слуга, твоя охота — не в моей тени! — К его удивлению, эти слова явились к нему именно в том виде, как он отправил их этому существу, с интонациями обращения к тому, кто должен повиноваться. После этой беззвучной речи он получил смутное изображение: Дартор устремился за чем-то летящим, неистово размахивая крыльями, тогда как за ним летел еще кто-то, державший в руке сверкающий прут. Он сам! Нет, этого не может быть… Это не он, а кто-то похожий, для кого Дартор вылетел как охотник. И все же первые страхи Фарри не успокоились окончательно. Ведь не он управлял этим существом. Тогда почему он знал его и боялся его близости?

Несколько мгновений он ничего не делал. Дартор летал как-то странно, рывками и петляя, и постоянно не сводил взгляда с Фарри. Что-то коварно-зловещее чувствовалось в этом взгляде, и еще создавалось впечатление, что с каждой петлей чудовище все более срывается с неба, а через секунду-две вообще лишится своего зыбкого управления.

Сейчас они находились в чаше долины. С вершин на корабль наползали мрачные тени. Фарри направился к горе, которую увидел первой, когда ступил на эту неведомую планету. И тут он вздрогнул от пронзительного вопля, который, казалось, издали сами скалы. Едва его нога коснулась горы, он взглянул вверх и увидел преследовавшего его монстра, размахивающего хвостом, извивающегося изящным туловищем и машущим крыльями по воздуху, словно он пытался заставить Фарри броситься обратно в полет. Чудовище продолжало при этом неистово размахивать крыльями и издавать пронзительные крики.

В этих попытках чувствовалась страшная ярость и жажда нападения. Передние лапы чудовища с устрашающими когтями вытянулись, точно желая разорвать в клочья воздух. Тут Фарри ощутил рядом какое-то движение. Он увидел Ворланда, тот уже расстегнул кобуру станнера и приготовился стрелять.

— Нет! — что есть мочи заорал Фарри, стараясь отвести в сторону уже прицелившуюся руку. — Дартор… стражник… — он попытался собрать воедино ничтожные обрывки знаний. — Он боится… тебя!

Он понял, что сказал правду. Воздушная тварь сосредоточила взгляд желтых глаз на Ворланде и изрыгнула пламя.

— Ему нельзя находиться здесь, — произнес Фарри и снова понял, что это — правда. Он не видел вздымающейся стены волнистого тумана, и все-таки существовал какой-то невидимый барьер, хотя сам Фарри не чувствовал его, когда летел, ибо этот барьер препятствовал только другим созданиям. В этот момент, снова издав пронзительный вопль, летающий монстр снова совершил нечто вроде нападения.

Ворланд вскрикнул. Хотя станнер задрожал в его руке, он не выронил его, хотя и упал на колени. Фарри почувствовал, что его задело краем невидимого удара, но не от Дартора — тварь всего лишь освободилась от того, что снедало ее.

«Я называю имена… Фрагон, Властелин Теней». — Фарри почувствовал страшную боль в запертом мозгу и едва не послал это же сообщение скорчившемуся неподалеку Ворланду. — «Я называю имена», — повторил он с трудом. В голове возник сумасшедший вихрь цвета, препятствуя его мыслям и пытаясь заглушить его разум, чтобы, подобно повязке на глазах, не позволить увидеть то, происходит.

— Фрагон… Фрагон… — пропел он вслух, стараясь четко обратиться к летающему существу. — Фрагон, — повторил он и снова нараспев продолжил: — Во имя небесного хранилища, во имя трона, во имя зеленого и серебряного червя, я называю имя — твое имя!

Тварь на вершине скалы скорчилась и соскользнула вниз, словно схваченная чьей-то гигантской рукой. Снова послышался пронзительный крик, но по-видимому его перекрыла адская боль. Ворланда трясло, его лицо неестественно вытянулось, но он поднялся, хотя станнер остался лежать на густой зеленой траве у его ног.

Новая сила наполнила Фарри. Он ощутил прилив такой мощи, какой никогда раньше не ведал. Он широко раскрыл крылья и поднял над головой руки, сжатые в кулаки.

— Убери отсюда свою Тень, Фрагон! — с каждым словом высказанные им мысли становились громче и требовательнее. — Отзови Дартора, Фрагон! А здесь тебе не будет пищи!

Тотчас же сумятица от мысленного послания существа стала утихать. Но тварь все еще нависала над ними, держа голову ниже своего свернутого спиралями туловища. Фарри понимал, что даже на расстоянии чудовище, пристально наблюдающее за ними, все лишь инструмент кого-то еще, кого-то, кто был начеку, очень осторожен и, пребывая в неистовой ярости, еще не решался вступить в сражение. Затем существо, извиваясь всем телом, захлопало крыльями, которые понесли его на север, где над грядою вершин клубился плотный туман, скрывая собою то, что могло ожидать их впереди.

Фарри, крепко взяв Ворланда за плечо, помогал космонавту подняться, когда тот наклонился, чтобы поднять станнер — для того лишь, чтобы вложить его в кобуру. Потом Ворланд взглянул на своего спутника.

— Что это было? Оно могло бы убить?..

Фарри отрицательно покачал головой, провел ладонью по лбу, чтобы покончить с сильнейшей головной болью и беспорядком в мыслях. Он знал… знал… но знал что и почему? В эти мгновения он не мог привести в порядок мысли и рассортировать их в нужном виде. Сперва был какой-то контакт, а теперь — сплошная пустота, абсолютное отсутствие мыслей.

— Я… не знаю… — дрожащим голосом произнес он. Мысли беспорядочно носились в голове, а сам он ощущал головокружение. Боль же, истязавшая его на протяжении этой атаки, осталась, однако теперь не замечал ее, словно она затаилась где-то глубоко внутри.

— Но ты же назвал его, — сказал Ворланд. — И еще назвал второе имя — Фрагон…

Фарри затрепетал, а после услышал еще один голос. Этот голос говорил, но не вторгался в то самое место, где его мучила все больше возрастающая боль в мозгу.

— Этот Фрагон — могущественная ментальная сила, — услышал Фарри и увидел подошедшего к ним Зорора. Тот смотрел прямо на Фарри. — Итак, мой маленький брат, твой мысленный барьер все еще крепок? — Он вытянул руку и ласково оттащил пальцы Фарри с его ноющего лба, потом надавил своим пальцем Фарри на голову в том же самом месте.

Это было подобно живительному глотку влаги, поднесенному к пересохшему рту: от этих легчайших прикосновений Фарри ощутил приятный холодок.

— Я ни разу не был здесь прежде, — вслух проговорил Фарри, — и все же я знаю!

Он почувствовал, как Ворланд подошел к нему вплотную, а потом Зорор снова заговорил:

— Что тебе известно, мой маленький брат?

— Эту землю… или ее часть! — вскричал Фарри, указывая не в сторону долины, а туда, что лежало за ее пределами. Потом он посмотрел на Зорора, по-прежнему разглядывающего его. Ему было очень трудно уловить какое-либо выражение на этом чешуйчатом лице, настолько отличающемся от гуманоидов, однако он осознал, что теперь обычный интерес закатанина стал остро направленным, как луч, подобно смертоносному языку Дартора, жалящим с такой же силой.

Он мгновенно закрыл глаза в надежде закрыть двери от невысказанного зондирования собеседника. При этом Фарри не покидало чувство, что Зорор страстно ожидает от него ответа.

— Где ты побывал, брат мой? — Фарри и не заметил, как Майлин тоже появилась здесь. Ее пальцы указывали на Фарри.

— Там, наверху, — тупо ответил Фарри, показывая на скалы, обрамленные драгоценными камнями. Ему хотелось хоть немного отдохнуть, успокоиться или хотя бы суметь избавиться от беспорядочных мыслей, носившихся в голове. — Там широкая, очень широкая долина. — Он ткнул пальцем на запад. — А там — животные… думаю, что это — животные. Потом там есть что-то похожее на дорогу, изрытую колесами тяжелых повозок. Потом… — он в беспомощном жесте поднял обе руки, — и еще там туман… стена…

Он попытался описать природу этого препятствия, и едва он закончил, как Зорор его спросил:

— Почему ты покинул нас, мой маленький брат?

Фарри ответил правду:

— Я услышал… призыв. И мне пришлось ответить на него.

— Ну и… — настойчиво вопрошал Зорор.

— Как только появилась стена, призыв пропал.

— Возможно, он пропал, когда в том месте появился Дартор? Возможно, — предположил Ворланд, — ты не смог ответить достаточно быстро? И этот импульс, что побудил тебя на твои действия, стал не очень сильным…

— Нет! — резко перебил его Фарри. Он слегка изменил позу, чтобы повернуться лицом к северу, где в небе скрывалась высочайшая вершина, похожая на палец. Теперь ее не было видно совершенно. — Они не такие!

— Кто они? — тихо и мягко осведомилась Майлин. Сейчас она не пыталась вступить с ним в мысленную связь, и за это Фарри был ей очень благодарен.

— Там… — Тут он посмотрел на руки, а потом с усилием поднял свой сапог. Саленж рос здесь густо, но он был притоптан, и поэтому Фарри хорошо видел Тоггора. Он наклонился, схватил смукса и крепко прижал его к себе. Во всем этом запутанном лабиринте отвратительных обрывочных воспоминаний Тоггор остался реальным, живым, и поэтому Фарри держался за него, как за подобие якоря. И он начал убаюкивать смукса, наслаждаясь чувством близости этого крошечного живого комочка. — Это приходит ко мне только обрывками. Когда я думаю, мысли доставляют мне боль, — медленно произнес он. — Но я уверен, что здесь существуют две силы, которые исключают одна другую. То есть, они не срабатывают вместе. Фрагон — не просите меня рассказать, откуда мне это известно и кто или что носит это имя — управляет туманом… и шпионами, рыщущими по этой земле. Дартор создает видения о том, что происходит на земле, если пробираться сквозь туман. Мне кажется… — он нахмурился, и смукс чуть-чуть зашевелился, будто Фарри слишком сильно нажал ему на спинку. — Мне кажется, что за туманом есть нечто… кто или что… в общем, это и призывало меня. Оно сейчас находится в громадной опасности и нуждается в помощи.

— И Фрагон всячески мешает ему получить эту помощь, не так ли? — поинтересовался Ворланд.

Фарри кивнул.

— Только я не сумел бы пройти сквозь туман… потому что это стена. И наверное существует еще одна, поскольку Дартору не удалось добраться до нас. Две… две силы… — прошептал он.

Фарри посмотрел на Майлин и увидел знакомое в ее взгляде. Она явно к чему-то прислушивалась. Леди Майлин всегда выглядела так, когда пыталась войти в контакт с кем-нибудь из животных или птиц. С подобными существами она провела всю свою жизнь.

Зорор с Ворландом тоже наблюдали за Лунной Певицей. Солнце опускалось, повсюду кружились серые тени. Солнце уже почти скрылось за скалами, на которые они не смогли бы взобраться. Руки женщины начинали вбирать в себя энергию и порозовели. Фарри подумал, что она сейчас применяет свое могущество в полную силу, подобно тому, как применяла его возле хранилища тайных знаний ее народа, чтобы уничтожить опасность, оставшуюся со времен до того, как тэссы превратились в скитальцев по земле планеты, которой некогда безраздельно владели.

И она начала тихо напевать; этот еле слышный звук проникал в Фарри, в то время румянец покрывал ее кожу, становясь все сильнее и сильнее.

Майлин открыла глаза.

— Да, там что-то есть. И оно не дает нам возможности для каких-либо поисков. О моем народе оно не знает. Но ему известно… о нас. Оно… — Она не закончила фразу, и ее руки опустились. Впрочем, скорее ее руки указывали на склон холма, на котором все они стояли.

Фарри затаил дыхание, услышав шипение Зорора. А потом прямо под ними, там, где они стояли!.. Словно бы что-то тяжело пробивалось к ним прямо через скалы.

Фарри импульсивно схватил Майлин за пальцы. Он понимал, что это нечто, разбуженное ото сна, настроено отнюдь не дружественно. Затем осмелился потрясти Майлин за руку, словно пытался сбросить с нее оковы оцепенения. Наконец она обратилась к Фарри:

— Что явилось на мой призыв?

Где-то внутри его сознания на короткое время открылся источник, помогший ему ответить; причем он был полностью убежден, что все это — правда.

— Шестой защитник Хар-ле-дона. Тот, кто должен пробудиться в последние дни Долгого Пути, больше не связанный клятвой ни с одним властелином, но постоянно связанный тьмою… — закричал Фарри и, запрокинув голову, посмотрел в вечернее небо. Там не было ни одного крылатого существа, равно как не слышно было волнующей сердце песни, призывающей к бою.

— Для нас не настал день тьмы, и все же это еще не рассвет! — Эти слова он прокричал не на обычном торговом языке, а на каком-то другом, но почему-то знакомом ему.

Первым начал действовать Зорор. Его чешуйчатые руки обхватили плечи Майлин, и она, ведомая им, легко сбежала с вершины холма, в то время как Ворланд спускался большими прыжками, и очень скоро между ними и холмом оказалось приличное расстояние.

— Фарри! — одновременно с Зорором крикнул он. Однако тому показалось, что они остались где-то позади, а вокруг росла пышная трава, цепляющая его за ноги с такой силой, словно желала задержать его. А еще что-то прикоснулось к его сознанию — правда, очень слабо. На этот раз Фарри ощутил не боль, а скорее холод, распространяющийся по его телу. То, что исследовало его, по-видимому, не полностью пробудилось, еще не могло действовать в полную силу…

Собрав все свои силы, Фарри отражал нападение и неистово защищался. Он поднялся в воздух, но полетел не к кораблю, куда сперва было решил лететь… Он словно бы получил какой-то приказ, которого не мог ослушаться. Фарри приземлялся несколько раз на возвышенностях, потом, несколько секунд отдохнув, взлетал опять. Его снова охватило навязчивое желание пересечь открытое пространство, перелетая с одной горы на другую, то на высокую, то на более низкую, до тех пор, пока он не очутился возле северной стены барьера из скал. Здесь он немного передохнул и, повернувшись, полетел обратно к стоянке корабля. Когда он коснулся его, то ощутил такую свободу, какой еще не ощущал с тех пор, как они приземлились. Он сам не мог понять, что вынудило его совершить этот полет. Сложив крылья, он стал пешком подниматься по трапу, по пятам тех, кто уже проследовал в этом направлении. Ему не хотелось оглядываться через плечо, чтобы посмотреть, претерпел ли какие-либо разрушения холм, потревоженный снизу.

Он обнаружил остальных в пилотской кабине. Зорор держал считывающее устройство, его глаза быстро бегали по маленькому экрану, много меньшему, чем его узкая ладонь.

— Люди с Холмов, — почти прошипел он, как делал всегда, когда пребывал в волнении. — Это очень древнее название — Люди с Холмов. А их королевства, места убежищ, как часто говорили, находятся под холмами!

— Чары.

Трое повернули головы и посмотрели на Фарри. На лицах Майлин и Ворланда чувствовалось понимание, однако глаза Зорора налились огнем.

— А-а, чары! — повторил он.

— Только не задавайте мне вопросов! — выпалил ему в лицо Фарри. Он снова схватился за голову, ибо ощутил сильнейшую боль. — Я не знаю, откуда взял эти слова… И не знаю — почему…

— Это не вопрос, — продолжал Зорор. — Скорее — часть легенды о «маленьких людях». Во многих рассказах и их обрывках, что собирались с планет, в свое время колонизированных древними терранами, есть такие маленькие разрозненные фрагменты. Одна из этих историй, рассказываемая сотни и сотни раз, состоит из двух основных частей. Первая часть гласит о том, что у Людей с Холмов (и это название вполне соответствует их сущности, мой маленький брат) бывает разный темп течения времени. Когда смертный мужчина или женщина находились у них, то, вполне могло статься, что для них одна ночь равнялась целому году жизни, а пробыть под холмами год — означало несколько столетий для пленника или гостя из чужого мира.

Другой необычный дар заключался в чарах, позволяя им очень легко вводить в заблуждение и обманывать людей из верхнего и внешнего мира, заставляя их полагать, что они видели нечто весьма отличное от реальности. Маленькие Люди могли заплатить за услугу золотыми монетами, а затем тот, кому заплатили, обнаруживал у себя в кармане сухие листья или комья или скрученную траву. Эти люди иногда имели великолепные здания, достойные людей высокого происхождения, но тот, кто пировал с ним, мог проснуться утром не на роскошном ложе, а полуразвалившемся заброшенном хлеву. Также говорили, что если человеку почему-то удавалось распознать их иллюзию, он мог внезапно ослепнуть, если бы выдал это свое знание.

— Выходит, они всегда выступали врагами других народов? — спросил Ворланд.

Зорор почесал когтистыми пальцами нижнюю челюсть. Он немного изменил позу и теперь воззрился на скалы к северу от корабля.

— Судя по рассказам, они бывали непостоянны. Порой они могли оказать помощь непримиримому врагу, а иногда могли подвернуть жесточайшим пыткам ни в чем не повинного человека просто ради развлечения…

— Иными словами, — проговорил Ворланд, выслушав закатанина, — они очень похожи на нас — если не считать того, что пользовались оружием, которым мы не способны управлять.

— Совершенно верно, — кивнул Зорор. — Что они и попытаются сделать с нами теперь — поэтому нам следует быть начеку и ждать.

— Быть начеку! — Майлин не повторила слова Зорора, а скорее сосредоточилась.

Наступил вечер. Солнце скрылось за скалами, оставив в небе увядающую розово-голубую полоску. Однако во впадине долины появился какой-то иной свет. Это свечение слабыми всполохами касалось вершин утесов и скал, словно огонь от свечи. Они распадались на всевозможные оттенки, и один цвет переходил в другой — розовый оттенок превращался в алый, то, что сперва вспыхнуло ярко-зеленым, превратилось в синий; вдали виднелись отчетливые желтые тона, малиновые, даже насыщенно-пурпурные. Только самый большой холм все же оставался прежним.

Этот свет, распускающийся подобно пышному бутону, не был подобен свету от свечи; скорее он расцветал кругами, от кромки, выстреливающей дротиками свечения, напоминающего мерцание драгоценных камней. Его цвет тоже различался и даже мог показаться застывшим серебром на заснеженном берегу, когда полная луна проплывает над ледяными кристаллами. А кончики каждого «дротика» вспыхивали то синим, то зеленым.

— Корона, — тихо проговорила Майлин.

Фарри до боли прикусил нижнюю губу и пытался успокоиться. И точно так же, как раньше его потянуло в воздух, чтобы полететь куда-то над этой неведомой планетой, другая мания охватила все его естество. Сам не зная, зачем он это сделал, Фарри вытянул руку вперед, хотя гора находилась очень далеко от него, и его пальцы машинально согнулись, будто ему захотелось схватить эту корону. Затем он покачал головой, подобно человеку, старающемуся избавиться от какого-то наваждения, и тогда его рука сложилась в кулак.

— Яд Ставера… — почти прошептал он. — Забери же это — и мир того, кто обладает им! — Потом он заговорил громче, почти вскричал, и этот вопль пронесся над расцвеченным драгоценностями пламенем. — Ты не волнуешь меня, Древнейший! Мне не нужна твоя сила! Засни же снова, Хавермут — ибо твое время еще не настало! — Он весь дрожал, трепетал, а тем временем одной рукой прижимал к груди Тоггора, который почему-то нашел себе убежище в том месте, где слились в вихре силы, борющиеся друг с другом.

Он перегнулся через металлические перила корабля, и тут из его перекошенного рта полились самые отвратительные и непристойные ругательства, которым он научился в Приграничье. Фарри проклинал корону из света, все эти ночные огни и страх, пытаясь побороть его при помощи этих проклятий.

Его слова, вырвавшиеся наружу, будто бы вобрали в себя некую силу из виднеющихся мерцающих огней. То, что он назвал Ядом Ставера, раздувалось, становясь все больше и больше, захватывая холм почти целиком, и затем Фарри увидел крест. От него исходило серебряное сияние, ускользающее дальше и дальше, опускаясь на округлые стороны холма. Это больше не походило на корону — скорее смахивало на колесо, что покатилось вниз, разбрасывая во все стороны сверкающие дротики света. Они в свою очередь превращались в круги, причем все очень похожие друг на друга.

Фарри, охрипший от крика, вцепился в перила. Ему надо всего лишь… Нет! — кричала другая часть его существа прямо ему в мозг, пробившись туда первой — ведь впереди действительно расстилается яд, который может парализовать его — ибо не было никакой короны из голубой луны, это был скорее обман, трюк, ловушка, западня, чтобы схватить недотепу! В этом он ни капли не сомневался.

Колесо вновь достигло уровня земли, обрисовав стену вокруг долины. И из него стал медленно подниматься туман…

Фарри вздрогнул. Одной рукой он крепко прижимал Тоггора, другой же шарил по воздуху, вытягивая вперед пальцы и словно бы стараясь стереть все, что видел.

Высоко над стеной долины, с той стороны, откуда наступала ночь, появилась колонна света, похожая на лазерный луч. Она быстро пробежалась по все еще горящим свечкам, а потом полностью осветила всех, стоящих на площадке корабля. Зорор закричал и упал. Радуга искр изошла от пальцев Майлин. Ворланд подхватил женщину, когда она уже падала на спину, и быстро прижал ее к себе. В это мгновение космонавт казался сильнее их всех. Однако Фарри оставался недвижим, словно эта игла света пришпилила его к пространству.

Оно пришло с севера. Фарри пристально вглядывался туда и не мог повернуть ни головы, ни глаз; он видел не всполохи света, а только то, что находилось за ними, далеко впереди. Это был балкон, расположенный на стене, а нем стояли другие — но он не мог отчетливо разглядеть ни их лиц, ни их тел, и все-таки понимал, зачем они здесь. Они хозяева этой планеты, и для них все, прилетавшие на кораблях, считались страшными врагами.

Глава девятая

Раздался стон. Фарри протер ноющие глаза и повернул голову. Ворланд сидел слева от Фарри, прислонившись спиной к входному люку корабля. Майлин неподвижно лежала на руках космонавта, совершенно ослабленная. Глаза ее были закрыты, и при этом она тихо стонала, стараясь приподнять руку.

По всей видимости, Зорору удалось добраться до места, где он мог временно обрести убежище и быть в безопасности. Он приподнялся, сжав голову руками; его клыкастый рот был широко открыт, и он с трудом вдыхал воздух, издавая при этом такие звуки, точно его душили. И все же, когда Фарри посмотрел наружу еще раз, он увидел свечение, замершее возле люка, через который они успели проскочить на корабль, словно движимые какой-то весьма ощутимой силой, отрезавшей их от света. Зорор пополз на четвереньках. Он тяжело дышал, и все же похоже, что подобное состояние не удерживало закатанина от жажды знания, как и всех представителей его необычного рода. Он снял с ремня нож-коготь, считающиеся почетным знаком его народа, но иногда используемый им только в качестве оружия. Двумя пальцами он поднял нож за кончик и бесшумно швырнул его через перегородку к земле.

То, что за этим последовало, можно было увидеть, находясь только рядом с хвостом корабля. Раздался взрыв, сопровождаемый световым излучением. Фарри чуть не ослеп. А потом… А потом он что-то почувствовал… Какое-то непреодолимое влечение, сильнейшую волю… или… Но все это очень быстро исчезло. Он снова протер глаза, но они по-прежнему слезились. Однако эта вспышка света в ночи ему не привиделась. Возможно, огненное оружие не сработало; он был уверен, что все это случилось не случайно. Остался лишь… будто шепот в его голове — неприятный — но не привносящий страха — а скорее, изумление — и все. Затем и это исчезло, а вокруг не осталось ничего, только тьма и тишина.

Огни на холмах пропали. Вокруг была лишь кромешная тьма и ветер, поднимающийся все сильнее и сильнее, который стегал Фарри ледяным хлыстом, пока он осматривал долину. Сначала он ощущал страх, поскольку решил, что от последней вспышки света ослеп. Затем, поворачивая голову из стороны в сторону, он увидел, что каждый из холмов, от которых исходил холод ночи, очерчен тонкими следами свечения — это могли дышать невидимые чудовища, а их дыхание можно было различить в ледяном воздухе.

Не было ни короны, ни пламени свечей. Фарри прислонился к одной стороне открытой двери и огляделся окрестности. Всмотрелся вдаль — на север, откуда явилось пламя. Его зубы стучали от холода, затем он сильно прикусил нижнюю губу — там — там и там!..

Заметив, что эти огни не настолько яркие, как те, что холмах, Фарри пришла в голову смутная мысль, что это всего лишь отсветы тех огней, очень бледные. Когда его глаза привыкли к темноте, он сосчитал их — девять. По яркости они были слишком слабыми, чтобы оказаться огнями какого-то полевого лагеря, причем от каждого исходили тонкие нити серого неестественного тумана. Эти нити расползались по всей долине и качались на ветру, как флажки. Самые ближние, казалось, исходили из-под земли, однако все они держались в стороне от трапа корабля. Они мотались из стороны в сторону, крутились, завивались, соединялись и поглощали ближайших, что делало их еще более заметными.

Казалось, они пытаются дотянуться до корабля, но что-то препятствует этому. Вдруг Фарри услышал за спиной восклицание. Затем послышался щелчок станнера, нацеленный на шатающийся язык тумана. Туман не исчез, нет, а вместо этого показалось, что он вытягивает энергию из какой-то ниспосланной на него силы, потому что его языки стали шире, а движения — более мощными и угрожающими, хотя ему по-прежнему не удавалось достичь подножия трапа.

— Нет!.. — услышал Фарри громкий голос Зорора. — Холодный металл… твой нож, что у тебя в сапоге — это надо делать холодным металлом!

Его крик был обращен к Ворланду, но первым среагировал Фарри. Он резко сунул руку в сапог, схватил за рукоятку нож, которым Ворланд научил его пользоваться, хотя сам он еще ни разу не практиковался в этом. Рукоятка казалось теплой в его ладони, и эта теплота превратилась в сильную жару, когда он поднял нож. Затем, посмотрев, как это сделал закатанин, он бросил нож, прицелившись в язык тумана. Он увидел белое пятно летящего ножа, а потом — туман взвился как хлыстом и разорвался в клочья, которые стало носить в воздухе. Спустя несколько секунд Фарри осознал, что Ворланд стоит рядом, держа свой кинжал в руках.

Туман колыхался и теперь словно бесился от ярости, испуская вверх клубы, какие-то метелки и шарики. Он пополз обратно к горе, на которой возник, но не достигнув ее, изменил направление, направляясь скорее к земле, чем куда-то в сторону корабля. И здесь он опять обрел форму и силу.

— Холодный металл! Значит, это правда! — рука Зорора упала на правое плечо Фарри. Может закатанин и уступил эмоциям, но теперь его голос опять стал густым и глубоким. Он словно бы вспомнил про свой почтенный возраст, когда прошел мимо Фарри, чтобы всмотреться в ночь.

— Холодный металл? — требовательно осведомился Ворланд. — Что это значит?

— Что это значит? — на этот раз Зорор вложил в голос всю силу того, кто избран для поиска сокровища, за которым гоняются не одно столетие. — Это еще одно зернышко правды, надежно скрытое в старинной легенде, брат. Много-много раз упоминалось, что есть оружие против Маленьких Людей, которое они не могут ни перехитрить, ни избежать. И это — холодный металл. Металл, изготовленный мастером на такой планете, где люди оспаривают власть с помощью такого оружия.

И снова послышался стон, похожий на вздох. Фарри обернулся. Ворланд уже опустился на одно колено, поддерживая Майлин. В свете корабельных прожекторов ее лицо было бледным и изможденным, словно она оказалась поражена каким-то недугом. Потом ее глаза открылись, и она посмотрела на закатанина.

— Они обладают мощью… такой мощью, что даже Певица не может призвать…

Зорор кивнул.

— О них всегда говорили, что их непросто побороть. Тут что-то есть, хотя мы и не знаем — что. Но почему они нападают без предупреждения, хотя мы не представляем для них никакого вреда?

— Из-за меня! — с горечью произнес Фарри. — И я совершенно не знаю — почему!

Его головная боль снова усилилась. Да, здесь было что-то… и с этим надо было что-то делать — и эта необходимости угнетала Фарри, пожирая его изнутри; но вот только он не знал, что это такое или почему он должен совершить это непонятное ему действие.

Тут Зорор внимательно посмотрел на каждого, и его взгляд задерживался на них, словно он прикидывал их силы ивозможности.

— На корабле мы в безопасности, — наконец произнес он. — Давайте эту ночь как следует отдохнем, защищенные его металлической обшивкой, а потом посмотрим, что принесет нам утро.

Фарри, уже почти ослепший от боли в голове, послушно поплелся в проход, расположенный за люком. Он плохо помнил, как добрался до уровня, где находилась его каюта, и уже там без сил рухнул на свою подвесную койку, чувствуя лишь то, что его тело отдыхает, и надеясь, что голова последует его примеру. Только одна рука беспокойно шевелилась. Он чувствовал, что ладонь его липкая, и не осознавая, зачем это сделал, поднес ее к губам и облизал ее, набрав таким образом в рот то, что осталось от поникших листьев и ягод саленжа. Он слизнул и проглотил эти крохи. Боль, тесным обручем сдавливавшая ему голову, ослабла. И тогда он соскользнул в темноту, словно потеряв точку опоры.

Перед ним оказался огромный зал с отделанными панелями стенами, мерцающими от света, причем очень холодного, несмотря на то, что некоторые огни выглядели как красное и желтое пламя. Пол под ногами был серебряным, выложенный из одинаковых серебряных плит. Он не шел по нему, а скорее летел над ним — и все же не ощущал работы крыльев.

Между сверкающих панелей имелись другие, тоже из серебра. На них Фарри заметил какие-то глубоко вырезанные изображения. Приглядевшись, он увидел, что рисунки изображают какие-то странные существа, похожие на змея, изрыгающего пламя, что охотился за ним в долине. Остальные изображение по очертаниям очень напоминали гуманоидов, и все-таки они сильно отличались друг от друга. Некоторые имели тела как у него — крылатые, летающие в воздухе. Еще он увидел и других тварей, гротескных, отчасти чудовищных и весьма странных на вид, однако от них не исходила опасность, разве только от очень немногих.

В помещении не было ни факелов, ни светильников — казалось, что свечение исходит из-под пола. Потом Фарри ощутил водовороты молочно-белого тумана, закручивающегося в кольца и всякий раз все ближе и ближе доходящего к середине залы. Откуда-то послышался дребезжащий звук, раздающийся на одной-единственной ноте. Два из разрисованных стенных блоков ушли в торцевую стену, и Фарри увидел, как в залу вошли двое крылатых. Их крылья были свернуты за спиной, подобно разноцветным капюшонам, так же, как делал он сам, когда ходил пешком по земле.

Один из вошедших был немного выше другого, и его крылья насыщенного малинового оттенка спускались почти до серебряного пола. Голова (черты его спокойного и почти невыразительного лица были суровые и мужественные, а щеку пересекал огромный шрам) держалась прямо, а в больших глазах, казалось, мерцало пламя.

Его спутником явно был кто-то женского пола. Ее сложенные крылья были изящны и цвета слоновой кости, однако тоже имели серебряный оттенок, переливающийся, когда она двигалась. Ее длинные светло-желтые заплетенные кольцами волосы, уложенные вокруг головы, были изукрашены вкрапленными в них бусинами из драгоценностей. Как только она оказалась в зале, то немного ослабила крепко сложенные крылья, и Фарри увидел, что она одета в короткое облегающее одеяние из чистого серебра, подпоясанное широким ремнем из золотых и коричневых драгоценных камней. На первый взгляд она могла сойти за девушку, только что вступившую в пору зрелости, но при ближайшем рассмотрении, и особенно ее глаз, становились видны отметины многих годов знаний и жизненного опыта.

Мужчина дошел до середины залы и теперь приподнял крылья. Его тело и даже руки и ноги оказались покрыты глянцевой красной сетью, напоминающей кольчугу; узкую талию стягивал ремень из серебряных пластинок с подвешенным к нему оружием. Фарри узнал его по рисункам из коллекции Зорора: это был меч. Мужчина поигрывал пальцами пряжкой ремня и хмурился; его брови почти сходились на переносице, из-за чего выражение лица было весьма сердитым. Сейчас он стоял, глядя в пол, словно выискивал на его поверхности какой-то ответ на беспокоящую его проблему.

Его спутница не зашла настолько далеко в залу. Она держала голову вверх, как человек, изучающий небо, и Фарри стало ясно, что ее внимание приковано к чему-то, что она заметила наверху. Он услышал звуки еще одного призыва, на этот раз двойного, исходящего словно бы из-под земли. Отворились еще две панели, и те, кто вошел на этот раз, разительно отличались от первых двух.

Они были маленькие и бескрылые. Их плечи были слегка наклонены вперед, словно они привыкли передвигаться по помещениям с очень низкими потолками.

Их руки и ноги до колен были обнажены, демонстрируя шероховатую коричневую кожу, сморщенную и покрытую небольшими темными пятнами. Их тела покрывала одежда почти такого же оттенка, как и их плоть. Безбородые морщинистые лица от самых щек покрывали участки желто-белой шерсти, а головы — пучками волос такого же цвета, неопрятные концы которых торчали из-под грязных выцветших красных шапочек. Фарри вгляделся в их лица с длинными, крючковатыми носами и глубоко посаженными глазами, почти скрывающимися в глазницах, а когда они подошли ближе и сделали еще несколько шагов вперед, вокруг них распространилась атмосфера подозрительности, словно это место или подобная компания вызывали у них беспокойство.

Крылатый мужчина огляделся вокруг и резко кивнул. Оба искривленных существа вторили ему. Женщина продолжала смотреть вверх, но на этот раз повернув голову, будто таким образом могла увидеть всю залу целиком. На новоприбывших она не обращала никакого внимания.

Фарри услышал третий звук. Отворилась последняя панель, и в зале появилась фигура с маской, из-за которую нельзя было точно определить, мужчина это или женщина. Маска была изготовлена таким образом, что полностью закрывала голову, а также с обеих сторон закрывала плечи и горло посредством тускло-коричневых брошей. Она была сделана так, чтобы голова носившего ее имела сходство с животным; она даже закрывала щетинки, напоминающие кончики игл, затем укрывала длинные остроконечные уши и шла через спину, шла вдоль обвисших челюстей, что в отчасти помогало представить себе лицо (если это можно было так назвать). Носа не было, а только рыло, расположенное над полуоткрытой пастью. Маленькие глазки, выглядящие как дырочки, находились с обеих сторон рыла. Когда это лицо было неподвижно, то отчетливо виднелась челюсть, зеленовато-желтые зубы и загнутые передние клыки, высовывающиеся из-под маски с обеих сторон.

Одеяние новоприбывшего тоже было маскоподобное и спускалось вниз вдоль тела множеством складок. Оно было красным, и по всему одеянию бежали черные полоски, которые, казалось, шевелились, когда эта образина двигалась. Причем двигалась она необычно, иногда выписывая при ходьбе замысловатые узоры, вместо того чтобы просто сделать следующий шаг вперед.

Это замаскированное существо приближалось грузно, словно его одеяние скрывало тяжелое тело, и двое в шапочках поспешно отступили и передвинулись в одну сторону, так чтобы крылатый мужчина оказался между ними и Звериной Маской. И снова женщина не обратила никакого внимания на тварь в маске, а ее голова оставалась в том же положении. Она по-прежнему глядела вверх, что-то высматривая.

Первым нарушила молчание Звериная Маска. Она заговорила откуда-то из живота, точно ей доставляло трудность должным образом работать языком и губами.

— Зачем меня призвали?

Ей ответил мужчина — и очень удивил Фарри, ибо заговорил нормальным внятным голосом:

— Их привела величайшая сила. Кроме того, у них есть наживка… тот, кто пошел к ним в услужение…

— Где? — осведомилась Бестия.

— Они опустили свою охотничью повозку в долине Воре, — ответила женщина, так и не отрывая взгляда от того, что разглядывала.

Один из маленьких рассмеялся, и это звук был похож на лязг ржавого засова давно не отпираемой двери.

— А! И те, кто спит — они разбудили их!

Вокруг воцарилась тишина. Фарри решил, что, наверное, в позе Звериной Маски все прочитали величайшее удивление.

— Это не поможет нам, — раздался голос, еще более хриплый. — Прошло слишком долгое время с тех пор, как мертвые передали свою сущность земле. То, что было их истинной частью, испарилось до наступления срока, отделяющего их от жизни…

— Хо! — снова рассмеялся карлик. — Неплохо заучено. Выходит, мы можем спокойно свернуться клубочком и не думать о старых злодеяниях и последующей за этим расплатой. Земля скрывает многое — но ее врата открыты для нас! — Он запрокинул голову насколько мог. — Свяжи мертвеца оковами, пусть даже железными… — Фарри заметил, как мужчина от этих слов слегка содрогнулся, — и наступит день, когда узы разорвутся, ибо даже металл пожирает ржавчина. И не думай, что ты избавился от Охотников и людей, обладающим Щитом, потому что они обмануты лучшими твоими заклинаниями. Ведь время тоже может носить это тонкое…

Тут его перебила женщина. Ее голова опустилась, и теперь Фарри показалось, что он смотрит прямо на него: ее глаза расширились от удивления, и она вытянула к нему руку. При этом ее пальцы были согнуты, в чем Фарри распознал знак предостережения.

— Так вот же он, здесь! — вырвались у нее слова острые, как нож.

Теперь все остальные пристально разглядывали его. Мужчина вытащил меч, слегка искривленное лезвие которого напоминало застывшее пламя. Если бы Фарри смог улететь, он бы обязательно это сделал бы. Но то, что привело его сюда, не отпускало своих железных объятий.

— Кто? — спросил ее мужчина. Звериная Маска подошла прямо к ней, и Фарри показалось, что ее рыло вытянулось, словно она действительно уловила запах чужака.

— Атра… — грубый голос из-под маски произнес это слово так, словно это было отвратительной клятвой.

— Нет, это не она, нет. Они могли сделать ее своим инструментом, но тогда она принесла бы с собой их мерзкий запах. А его нет…

Звериная Маска вытащила из складок тела длинную руку, по контрасту с остальной фигурой довольно тонкую. Она повернула ее ладонью кверху. Фарри заметил круглый мерцающий диск, который, казалось, полностью соответствовал углублению в плоти и костях гиганта.

Стрелка из цвета или цветов, ибо она содержала все оттенки радуги, закрутилась вокруг по спирали, нацеливаясь прямо на Фарри. Женщина произнесла единственное слово, и рука затряслась, в то время как Звериная Маска резко закричала, как от сильной боли. Мужчина сделал шаг и остановился рядом с женщиной; его крылья распустились веером, и их кончики оказались совсем рядом со Звериной Маской, едва не ударив ее.

— Дурак!

— А ты сам втройне дурак! — проревел некто в маске. — Откуда нам знать, какое оружие сделали для себя Охотники за прошедшие века? Не может ли статься, что они создали защиту, чтобы прикрыть приход шпиона? Чем мы занимаемся? Ходим за нашими стенами из облаков, сами же запечатали себя в них, закрыв тем самым путь к бегству. Говорю тебе, это никогда не избавит нас от хищника, который выследил нас из космоса еще давным-давно, более пяти жизней Звезды назад!

Огромная голова совершила резкое движение вверх, притягивая взгляд Фарри, и он ощутил себя так, будто сейчас будет схвачен здесь, как легкая добыча для убийства. Потолок огромного зала снова стал серебряным — однако на нем он заметил еще что-то. Его внимание привлек гигантский кристалл, висящий на одной толстой цепи. Такие кристаллы Фарри видел лишь маленькими, когда их использовали в качестве амулетов те, кто верил в силу удачи. Этот же имел три выступающих вперед части — две выдавались вперед из середины одной, как ветви, растущие на стволе огромного дерева.

Световые радуги, похожие на те, что играли между пальцами Майлин, переливались на его поверхности, а на острых концах трех частей полыхали огни. Внезапно Фарри почувствовал внутри могучий порыв чувств. Такое чувство наполнило его на холмах в долине — это ощущение, что он был частью чего-то, чего не понимал, чего лишился, возможно, по незнанию, чего никак не мог контролировать — вернулось к нему в стократном размере.

«Атра!» — Конечно же он не произносил этого. Это оказалось всего лишь пронзившей его мыслью, заставляющей его попытаться в мольбе поднять руки к трехгранному кристаллу.

— Вот! — громко сказала женщина; почти вскричала. — Здесь находится один этой крови! — Она побежала вперед, прежде чем Фарри успел отстранить ее руку, точно собиралась схватить его. Он увидел светящиеся кончики ее пальцев рядом со своими глазами, но ничего не почувствовал. Все это было настолько реально, что он никак не мог поверить, что не присутствует здесь физически.

— Это не Атра… — произнес мужчина, снова приблизившись к ней. Он перевернул меч и сейчас тыкал рукояткой в пространство, занимаемое Фарри.

— Нет, — сказала женщина, и ее рука упала на бедро. — Если это не Атра… тогда кто же шпионит? Мертвые обитатели больше никого не захватили живым.

— И никто из обладающих внутренней силой не способен явиться сюда! — добавила она. — Кто еще… — теперь ее лицо, выражающее то изумление, то любопытство, превратилось в стершуюся маску, на которой живыми казались только глаза. Такие же желтые, как у Фарри, когда он смотрел на себя в зеркало, — … кто же может совершить такое величайшее безрассудство — попытку вызвать сюда Атру? Может быть, кто-нибудь из исаркинов нарушил клятву? Второй пленник…

— Значит вы, трепещущие, не соблюдаете такие клятвы… — прорычал один из карликов. — Выходит, вы ее нарушили?

— Да, — вторил спутник женщины. — Так эта Атра не высшего происхождения? Разве не вы устроили ловушку с ней так поспешно, что она попалась в их лапы? Эти «люди» не дураки, и все они поражены алчностью. Если они поймают еще кого-нибудь такого как Атра и заставят его или ее наблюдать… Разве Сорвин не говорил, что у них есть оружие, чтобы использовать его против нас? Ты!!! — он тряхнул головой в сторону Фарри или туда, где Фарри мог бы оказаться, если бы лично присутствовал на середине залы. — Во имя скалы и ударов грома, во имя меча и камня и одного-единственного гласа…

— Во имя сердца и глаза, — произносил нараспев его сотоварищ, — во имя земли и неба.

— Яви, что ты должен! — завершила Звериная Маска страшным ревом, тем самым завершая песнь. Фарри почувствовал себя так, словно он язычок пламени свечи и его качает из стороны в сторону. Его словно бы схватили гигантские рука и стали раскачивать туда-сюда…

Раскачивать туда-сюда. И больше он уже не видел серебряного зала и кристалла — не видел ни крылатых, ни карликового роста колдунов, ни чудовища с головою зверя. Вместо этого вокруг стояла такая тьма, словно на него набросили покрывало. И тут Фарри открыл глаза.

Он лежал на своей подвесной койке на корабле и, непрерывно мигая, смотрел в глаза Майлин, которая успокаивала его. За ее спиной стоял Ворланд, а за ним возвышался закатанин, расположившийся в дверном проеме. Вдруг Фарри почувствовал под ладонью какое-то движение и обнаружил до боли знакомое шипастое тело Тогтора. Сон… он наверняка спал! Только в глазах до сих пор стояло отчетливое изображение кристального потолка, а в памяти было свежо все, что он видел и слышал.

— Ты побывал… еще где-то, — проговорила Майлин, и в его голосе чувствовался не вопрос, а только констатация факта.

Фарри облизнул пересохшие губы. Часть его была по-прежнему Фарри, никому не нужного бродяги из Приграничья, получившего новую жизнь и надежду, но в недрах его черепа в боли рождалась другая его половина.

— Под кристаллом… — Почему-то эта часть воспоминаний казалась наиболее важной. — Они… они боятся… нас… Нет, — поправил он себя, — они боятся людей. — И впервые еще одна мысль пришла ему в голову и превратилась в всплеск возбуждения. — Скажи, величайший, — обратился он прямо к закатанину, — а мы… люди?

Зорор моргнул.

— Каждый из нас носит имя своего собственного рода, своего рода меру нашего отношения к остальным. Свои — чужие, мужчины — женщины. Для кого-либо моего рода я — человек, «мужчина». Для тэссов, — теперь он кивнул на Майлин, — она — человек, «женщина». Для тэссов и, возможно, для терран, поскольку однажды личность терранина по случаю и судьбе подошла к телу тэсса, для этих обоих родов Крип считается «человеком». Да, для нас, наш род — это «люди». А то, кем мы можем быть для других… — Он почесал челюсть когтем. — Для тех других мы можем быть кем-то иными. Часто используют слово — инопланетник. Как и все прочие, мы обладаем разумом, и, возможно, некоторыми дополнительными природными качествами тела и мозга — но мы не люди, «мужчина» и «женщины», в уникальном значении этого слова, для других рас.

Фарри понимал, что он прав. Рядом с ним был закатанин, двое тэссов, но сам он действительно не знал, кто он такой. Они работали вместе, ради общей цели, однако не были особями одного типа, «мужчинами» и «женщинами» по тем критериям, что использовали пионеры освоения космоса.

— Полагаю, они боятся, — медленно промолвил он. — А некоторые из них похожи на тех, что обитают в Приграничье. Но возможно нам удастся прийти к пониманию…

— С кем? — спросила Майлин. — Мой маленький брат, где же ты побывал этой ночью?

Глава десятая

С большим трудом подбирая слова, Фарри в общих чертах описал, что с ним случилось во сне — который был не сном, однако он не понимал, как еще назвать имевшее место.

— А-а, — протянул Зорор, первым нарушив молчание, когда Фарри закончил рассказ. — Значит, здесь тоже обитает несколько различных народов. Крылатые, потом маленькие, бескрылые и тот, что носит звериную голову. Опиши мне еще раз, мой маленький брат, как выглядит маска, которую он носит.

Фарри снова повторил описание этого существа. Майлин с Ворландом пристально смотрели на него, словно надеялись каким-то образом проникнуть в его память и сами увидеть эту сцену. А Зорор кивал, будто внезапно в его руки попала еще одна частица неожиданных знаний.

— Свайн… — произнес он, когда Фарри закончил. — Ожила еще одна легенда. Ты поведал нам о животном, которое известно тому Народу, что мы разыскиваем… они разводят таких, считая их частью материального богатства. Вероятно этот в маске был… — Он нахмурился. — Гм. Однако Зарго утверждал в своих исследованиях двойных миров, что это дело касалось некоей женской религии и что жрицы там играют роль пастырей — хотя их власть очень незначительна и весьма непонятна.

Фарри снова подумал о существе в маске. Женщина… или, точнее, самка? Однако голос существа был хриплым и очень низким. Но было несомненно, что замаскированное существо не относилось к таким же, как те, кого он мог назвать родственниками — оно, он или она не имела крыльев.

— По-моему, это надо понимать так, — резко проговорил Ворланд, когда слова Зорора ушли в тишину, — что где-то здесь приземлился еще один корабль. И что его команда или владелец захватили в плен кого-то из крылатых и используют его как приманку.

— Но при этом, — вмешался Фарри, — ее народ не пытается спасти ее… А… — Теперь настала его очередь замолчать. Только потом он добавил скороговоркой: — Она… должно быть это она меня призывала! — Говоря эти слова, он снова ощутил некую неукротимую влекущую силу, которая тянула его от места посадки корабля через горы, пока ему не преградил путь туман.

Туман! Неужели тот туман и был тем самым препятствием, что использовали крылатые, чтобы не позволить их людям попытаться ответить на призыв? Внезапно это показалось ему вполне вероятным.

Майлин прочитала его мысли. Она подошла к противоположному краю его подвесной койки, где за несколько минут до этого короткое время покоилась его голова. Сетка слабо светилась зеленым цветом, и она крепко вцепилась в нее, не сводя взгляда с Фарри, словно побуждая его на какие-то действия. Но вопрос задал Ворланд:

— Ты больше ничего не помнишь об этих крылатых? А как ты попал отсюда в Приграничье?

— Если он вообще отсюда туда попал, — поправил его Зорор. — Вполне возможно, что существуют и другие планеты с такими убежищами. Планеты того же типа, на каких древние терране устраивали свои поселения… Что ж, планет подобного рода не бесчисленное множество, и не все из них заселены, или, если заселены, то очень негусто. Наши записи показывают, что этот Народ часто делил место обитания с другими известными нам расами. Однако всякий раз наступало время, когда Люди с Холмов были вынуждены уступать и улетать на поиски своего собственного места, ибо никогда долго не жили в мире с человеческим родом. Другая планета может быть точно такой же, как и их родная…

Фарри с силой потер лоб. Снова головная боль пронзила его, постепенно превращаясь в пытку. Особенно болели глаза.

— Все это — лишь предположения, — пожал плечами Ворланд. — Возможно, правильный ответ заключается в том, что Фарри обнаружил существ, похожих на себя. Вот если бы ты смог пробиться сквозь ментальный блок, который так сдавливает тебя, мой маленький брат!

Майлин слегка наклонилась вперед и кончиками пальцев коснулась лба Фарри прямо между его большими глазами. Это прикосновение было едва ощутимо, но он словно выпил глоток воды после долгой жажды. Он увидел ее глаза совсем рядом, и теперь ее мысли потекли ему в разум.

— Освободи… освободи свои мысли, мой маленький брат. И не пытайся преодолевать никакие барьеры…

Он с трудом выполнил ее наставление; ведь он сам чувствовал острую нужду ответить на эти вопросы.

Голова у Фарри закружилась, и он снова спотыкнулся, едва не свалившись прямо на подвесную койку, с которой совсем недавно поднялся. Вокруг него плавно текли потоки цвета, и эти цвета были болью, которую он не мог побороть. Он вжался в койку, ощущая, словно этот цветовой поток пытается унести его прочь. Затем он заморгал и снова очутился в темноте, дрожащий и измученный.

— Здесь блок такого типа, в котором я никак не могу разобраться, — услышал он очень далекий голос Майлин.

— Миледи, это замок смерти! — закричал Зорор. — Ни в коем случае не пытайся проделать это снова! Как вскрывать такие запоры, нам неизвестно — про это даже не упоминается в наших записях…

— Однако это известно Гильдии, — решительно проговорил Ворланд. — Разве мы не знаем, что они имеют множество недоступных нам секретов от нас? Возможно, они хранили этот секрет и потеряли его, а потом обнаружили только его самого, когда мы имели с ними дело на Йикторе и он обрел способность летать?

— Возможно… — проговорил Зорор, а Фарри лежал с открытыми глазами. По его щекам струились слезы. Где-то в глубине глаз стояла такая нестерпимая боль, что он решил, что скоро ослепнет.

— Мой маленький брат… — промолвила Майлин, дотрагиваясь до его щеки, а потом погладила его взъерошенные, слипшиеся от пота волосы. — Этого больше не будет, я обещаю.

Фарри по-прежнему чувствовал слабость и потрясение, когда присоединился к остальным на капитанском мостике, откуда посредством посадочных экранов они видели все, что творилось вокруг них. Затем они перекусили Е-рационами и наблюдали за передвижением внешних огней. Сам корабль был защищен от любого вторжения, и в качестве дополнительных мер предосторожности Майлин подняла по тревоге Бохора и Йяз, сказав, что их разум, будучи отличным от тех, кто ищет знания, может стать в придачу отличным часовым.

Световые лучи с холмов исчезли, и теперь всю местность освещал только один самый сильный, свет его отражался и рассеивался туманом, и поэтому они видели все, а именно: окружающее корабль пульсирующее кольцо — по строению и форме не больше той дивной короны, от которой все еще оставалось бледное кольцо.

Трап снова был выдвинут на короткое время, чтобы Бохор соскочил вниз; его шкура, покрытая плотной косматой шерстью, уже успевшей вырасти за сезон холодов на Йикторе, вдвое увеличивала его в размере. Однако бартлы никогда не таились, когда кто-либо вторгался на их территорию. Хотя Бохор попал в плен годовалым, он все-таки сохранил присущую его роду силу, коварство и ловкость злобного борца. Как и все те, кого Майлин называла ее «малышами» (что в случае Бохора было совершенно неправильно, ибо его порода была печально известна как не подчиняющаяся никакому человеку, а когда он вставал в боевую стойку на толстые задние лапы, то был выше Ворланда), это могучее животное умело мысленно объединяться с Лунной Певицей на удивительном уровне и с радостью приняло возможность стать частью боевых сил корабля.

Он слился с темнотой, а они тем временем пытались следить за ним, пользуясь приборами ночного видения. Бохор выбрал направление, чтобы держаться подальше от холмов, и направился прямо к скалам, беспокойно шныряя туда-сюда возле их подножия. Внезапно они увидели его очень хорошо, и в этот момент из-под земли словно бы прогремел взрыв и все вокруг покрылось множеством светящихся точек. Эти точки, будто подчиняясь какому-то приказу, рассыпались во все стороны и обрисовали в темноте тело Бохора. Он невольно отскочил назад, встал на задние лапы и замахал передними, с огромными когтями, явно намереваясь посылать сокрушающие удары. И все же он не сумел отбиться от этих точек. Они перемещались с такой быстротой, что Бохор не мог даже коснуться их. Наконец он встал на четыре лапы и двинулся дальше, по-прежнему окруженный светящимися точками, так что теперь за ним без труда могли наблюдать и те, кто находился на корабле, и те, кто призвали этот неведомый вид иллюминации, чтобы постоянно шпионить за кораблем и за прилетевшими на нем.

Дважды Майлин связывалась с Бохором, только для того чтобы сообщить, что на бартла не нападают, а эти странные огоньки всего лишь висят над ним и вокруг его. Йяз, вышедшая из каюты посмотреть на миссию своего косматого компаньона, глухо завыла, а ее внимание было полностью приковано к экрану. Вдруг она подняла переднюю лапку, словно желая соскрести с экрана изображение происходящего и тем самым освободить Бохора от необычного эскорта. Даже Фарри, обладающий весьма ограниченной связью с Йяз по сравнению со способностями Майлин, ощутил ее неловкость и своего рода дурное предчувствие. Хотя «компания» огоньков двигалась без всяких враждебных проявлений, стало ясно, что Йяз не доверяет им.

Скорость бартла была обманчива. Хотя казалось, что он семенит едва ли быстрее, чем прогулочным шагом, он прошел уже почти вдоль четверти протяжения стены. Он давно миновал ковер из цветов саленжа и находился на высохшей земле, покрытой узорами паутины хаггера.

Йяз опять жалобно завыла. Фарри выронил кусок покрытого сухой кожурой фрукта, который жевал.

— Назад! — заорал он. Обступающие огни освещали только частично Бохора и очень неотчетливо землю. Фарри почувствовал опасность всем телом, будто стоял рядом с бартлом, что-то начинало шевелиться там внизу; это было не то, что двигалось раньше, появившись из-под холма, а что-то другое, причем оно двигалось в разных местах. Это было похоже на отвратительное зловоние, быстро спроецированное в мозг, вместо того чтобы ударить в ноздри.

Йяз запрокинула голову и зарычала, что означало у нее боевой клич. Она быстро повернулась и побежала к двери кабины управления, одновременно поглядывая через плечо на Майлин; вся ее поза выражала одно: необходимость высвободиться, чтобы присоединиться к Бохору. Они много дней проводили вместе, такие разные по породе и жизненному опыту, и считали себя единой командой.

Фарри пронесся мимо Ворланда и занялся дверью люка, а Йяз металась возле него, готовая выпрыгнуть, как только дверь наконец откроется.

Должно быть, их обоих объединял страх, и Бохор это осознал. Ибо бартл резко остановился спиною к скалам, глядя в ту сторону, где по голой выжженной земле расстилалась сеть-паутина. Майлин восприняла предостережение обоих. Не задавая вопросов, она уставилась на экран, где был виден Бохор.

Искры света заплясали, когда бартл снова поднялся на задние лапы, заняв свое излюбленное положение в ожидании нападения. Две лапы угрожающе висели в воздухе перед могучим телом, и, хотя Фарри не видел их отчетливо из-за мерцающих огоньков, он понимал, что бартл полностью выпустил широченные зловещие когти, способные разорвать в клочья любого противника, который подойдет к нему слишком близко.

— Что… — Ворланд присоединился к ним, спускаясь по трапу с такой скоростью, что Фарри увидел только мелькание мысков его сапог. — Что вы делаете?

— Хаггер!.. Подземелье! — с нетерпением воскликнул Фарри. — Они могут нападать так, что их совершенно не видно! Потому что они нападают снизу! Леди, отзовите его обратно!

Пальцы Майлин засветились, создавая, как подумалось Фарри, силу для мысленного послания. Но если оно и достигло Бохора, бартл не подавал виду, что получил какие-либо указания. Его пасть была наполовину раскрыта, и теперь они более отчетливо увидели его голову, поскольку в эти мгновения искры окружали его все плотнее и плотнее. Хотя находящиеся на корабле не смогли уловить ни звука, Фарри осознал, что бартл проревел вызов к схватке. Он уловил стремительно пронесшуюся мысленную картину темного тоннеля в земле и нечто, двигающегося по нему. Фарри не знал, видел он или нет в какие-то доли секунды, как что-то замерцало, и на мгновение появилась фигура, как у тех карликов, которых он видел в своем «сне».

Он в спешке ударился плечом о ногу Ворланда, и это движение отпихнуло космонавта от двери, а сам он ударился о люк. Рукой он резко дернул вверх металлическую пластину, образующую это препятствие, и Йяз, сопя и постанывая рядом с ним, спрыгнула вниз, даже не коснувшись ступеней трапа.

Фарри, сложив крылья настолько плотно, как мог, и, как всегда с трудом, начал пробираться через узкий проход с мешающим ему «грузом» на спине.

Ворланд, последовавший за ним, не мог обогнать Фарри, пока не протолкнулся вперед него, чуть не покалечив его крошечное, сгорбленное тело. Он ничего не спрашивал, а вот у Фарри имелось к нему несколько вопросов. Ведь в эти мгновения лишь одно было правдой — что Бохор готовился иметь дело с таким нападением, какого не знал никто из его рода, и против этой силы, основанной на местных знаниях и могуществе, у него не имелось защиты.

Они оказались в нижнем проходе, где Йяз уперлась задними лапами в стену, скребя контрольную панель трапа корабля. Фарри тоже подбежал к ней и снял с выступающего стеллажа станнер, постоянно хранившийся там для непредвиденных случаев, когда опасность ожидалась снаружи.

Он добрался до станнера как раз в тот момент, когда Ворланд схватил его за кончик сложенного крыла. Фарри уставился на космонавта.

— Отпусти! — процедил он сквозь зубы. — Надо забрать Бохора!

Наконец внешний люк открылся; от этого вибрация пробежала через весь корабль, и внутри распространился аромат саленжа, занесенный легким ветерком. Йяз уже бежала вперед, не дожидаясь, когда трап полностью выдвинется.

Борланд ослабил хватку и спросил Фарри:

— Что и откуда? — выпалил он.

— Хаггер… из подземелья! У них там разложены сети. Эти сети старые. Но они еще вполне действующие!

Фарри прыгнул от люка вверх, раскрыл крылья и полетел в ночь, к той части скал, где Бохор ожидал врага.

Световые пятна становились больше и ярче, создавая таким образом некое подобие светильника, позволяющего видеть. Фарри осмотрелся по сторонам; слева оставался корабль, а он все больше и сильнее чувствовал опасность приближения нападающих. С силой рассекая крыльями воздух, он направился к пятнам света. Спустя некоторое время он сам собрал на себе свиту из огней, поскольку те же самые огненные искры, окружившие Бохора, теперь обрисовывали и его тело, собираясь плотной группой над его головой.

И тотчас же его крылья задрожали от их ударов. Он почти опустился на землю, когда их сила постепенно стала иссякать, и в то же время в его голове появилась застарелая боль, переходящая во все возрастающую пытку. Он заставлял себя лететь, но ему словно бы приходилось лететь через какой-то невидимый поток, в котором его крылья вязли и замедлялись, и так было, пока он не опустился настолько низко, что едва не коснулся земли, а подошвы его сапог то и дело задевали по пышной траве.

И все же он отказался от побуждения встать на ноги, ибо его охватило сильнейшее чувство, что если он перестанет бороться, то попадет в другое затруднительное положение, которое собиралось овладеть его разумом. Теперь он уже ощущал ярость Бохора. Фарри хорошо была знакома та ярость, что сейчас наполняла разум огромного косматого существа — тем не менее для него, пронизанного этой яростью, оставалось загадкой то, что Бохор все еще не видел врага, а только чувствовал его, как это было и у самого Фарри. В то время как угроза становилась все более ощутимой.

Световые искры сгустились вокруг его головы и продолжали наваливаться на его и без того отяжелевшие крылья, при этом становясь все ярче и ярче. Они надавливали на него с такой силой, что прижимали его к земле, вероятно для того, чтобы сделать все попытки борьбы с ними бесполезными.

Когда Фарри сопротивлялся этому, вкладывая в эту борьбу все силы, его внезапно пронзила мысль, подобной которой он ни разу не слышал даже от Майлин, вожака их мысленной связи.

«Ну иди же — и умри! Предатель, ублюдок чертов…»

Эти слова отчетливо прозвенели в его сознании, но он не смог уловить, от кого они исходили. Затем разглядел туманный безликий силуэт впереди. Его противник, не сдержав эмоции, раскрыл, себя, тем самым предоставив Фарри цель для контратаки.

На самом краю этой части долины, пересекающейся полосками паутины, Фарри опустился, хотя постоянно держал крылья раскрытыми, равно как все это время старался лишь слегка касаться ногами земли, едва покрытой разрозненными кустиками саленжа.

Вместо того чтобы сосредоточиться, постоянно находясь наверху, в эти мгновения он со всей силой послал мощный мысленный импульс — словно извлекая из недр самого себя гнев, подстегнутый страхом — страхом, направленным им на другого. Поскольку у него не имелось иного образа, а он очень нуждался в цели, Фарри явственно обрисовал себе противника — такого же маленького человечка, какого он видел в хрустальном зале — придав этому видению все подробности, что сумел припомнить.

Над ним и вокруг него горели огненные точки — уже больше не белые, а зеленые, словно сам саленж превратился в огонь и посылал его на Фарри как покрывало. Зеленые мушки кружились рядом, затем все собрались над его головой, двигаясь так быстро, что слились для него в вертящееся кольцо. Но Фарри уже хорошо понимал, что его мысленный контакт блокирован защитным полем. Это было не такое поле, с каким ему доводилось встречаться раньше — ни от устройства, изготовленного учеными Гильдии и примененного на Йикторе, ни такое, с каким сталкивались Майлин, Ворланд и закатанин, когда прощупывали мысленно Фарри в надежде разрушить блокировку его памяти.

Ощутив угрозу от поля, Фарри бросился против него все силы. И от его второй яростной попытки барьер полностью разрушился. И тогда он уловил целый хаос мыслей, отчетливых и вполне вразумительных. Тот, кто посылал сообщения, явно боялся сам, и все же вспышка этого страха вылилась в решимость к действию. Действительно, сообщение исходило из подземелья, а основной его задачей было сообщить, что тот, кто собирается нападать, направляется к Бохору. Но хотя мозг Фарри частично читал сообщение, он не понимал, готов ли противник физически вступить в какой-либо бой. Эти другие проносились перед его мозгом и под его контролем, и, возможно, по своим размерам это были наиболее опасные существа, которых Фарри когда-либо знал — и поскольку он лишь частично знал о них, прощупывающих другой разум, то могло бы статься так, что они даже более опасны, чем он мог себе представить. Хаггер!

В его сознании отчетливо обрисовалась картина, насколько ясная, что на мгновение он пришел в ужас, заставивший его задрожать. Довольно странное по форме, оно чем-то было похоже на Тоггора, но имело мясистое, толстенное туловище, покрытое испачканной грязью шерстью. Как и у смукса, передние лапы существа имели огромные когти, крючком загибающиеся вовнутрь, представляя весьма серьезную угрозу для любого, кого они схватят. Их носы были круглыми, а вперед выдавались гибкие антенны, на кончиках которых имелись шары, о которых Фарри уже знал из мыслей врага, крадущегося впереди. Эти шары служили существу глазами, а в темноте тоннеля, где шныряли эти существа, их видение вызывало изумление. Они бегали по тоннелю такой манерой, что стороннему наблюдателю могло показаться, что существа имеют три пары ног и передние лапы, вооруженные ужасными когтями, постоянно подняты вверх, готовые в любую секунду вступить в бой.

Фарри пристально всмотрелся вверх, прослеживая необычный путь глазами этого существа. Теперь подземный путешественник чувствовал его присутствие, но не мог изгнать его и сбежать, хотя его все усиливающиеся неистовые попытки давали Фарри повод предполагать, что тот уже приближается к нему.

Фарри вздрогнул. Команда, которую он запустил в глубины разума другого, уже нацелилась на гротескную армию, бегущую по подземелью. Но Фарри требовалось постоянно держать связь с этим созданием и посредством него пытаться добраться до остальных существ, пытаться заставить их сдаться его беззвучному приказу. Что-то очень громко ударило по земле прямо перед ним. Это нарушило его концентрацию, и Тоггор спрыгнул с его куртки между двух перекрещивающихся полосок паутины. Смукс мощным броском ринулся на задних лапках к ближайшей из полосок. Его передние когти взмыли в воздух и вонзились в землю, разрывая ее, а когда он сложил их вместе, издав довольно сильный щелчок, Фарри увидел сморщенную высушенную землю, словно, освободившуюся от сильнейшего натяжения, а полоски паутины вместе с комком земли натянулись и порвались.

«Плохо…» — уловил Фарри, но это исходило не от смукса, которого он попытался снова поймать. Тоггор стремительно бежал по земле, по которой была растянута паутина, направляясь прямо к свечению, порождаемому присутствием Бохора, как метке для выбора поля боя. Еще несколько секунд, и смукс опять остановился, но на какое-то мгновение, чтобы ухватиться за паутинки, находящиеся прямо под поверхностью земли, хотя Фарри никак не мог понять, зачем он это делает.

Тем не менее, сгущение воздуха или то, чем это казалось, ибо тормозило его полет, исчезло. Он снова взвился в воздух и пролетел над паутиной, разорванной Тоггором, направляясь к Бохору, находящемуся у подножия скалы.

Над его головой кружились и разрывались огоньки, и теперь он чувствовал, как позади него, подобно огромному платку, дует сильный ветер. Дважды он собирал все силы, чтобы снова суметь уловить присутствие подземных существ, но теперь наталкивался на пустоту еще одного защитного поля и боролся с растущим сопротивлением его передвижениям в воздухе. Он сосредоточился на приближающихся, сжимая в руке станнер.

«Плохо… идет…» — и на этот раз это явилось не от Тоггора. Он уже пролетел мимо смукса, но больше не видел его. Ибо это был Бохор. А если бартл оценил врага достаточно, чтобы броситься на него, то нападение действительно будет ужасающим.

Фарри достиг края той местности, где расстилалась паутина. Бохор припал к земле почти перед Фарри; из взлохмаченной ощетинившейся шерсти торчали его уши. Свет, который отметил Бохор, когда они наблюдали за ним с корабля, сейчас покрывал склон скалы на некотором расстоянии от его мощного неуклюжего тела. Глаза бартла горели огнем и пристально осматривали местность на всем ее протяжении. Он взглянул на Фарри, но не стал долго задерживать на нем взгляд; его внимание быстро обратилось к земле прямо перед его лапами. Фарри подлетел немного ближе и приземлился, не складывая крыльев, но чувствуя опору под ногами. Он крепко сжимал станнер и в эти мгновения снова рискнул начать мысленный поиск.

Он едва не подпрыгнул в воздух, подстегнутый неведомым ему доселе непреодолимым желанием, о котором он еще не ведал. Скорее, это напоминало сильнейший голод, жажда добычи, исходящая сразу от нескольких разумов. Он попытался отделить эти импульсы один от другого, проследить их источник, но они обуревали его все сильнее и сильнее без всякой надежды избавиться от них; и кроме того, эти существа находились где-то очень близко.

«Тоггор… иди… ну же…» — уловил он мысленное послание и увидел в полутьме, насылаемой «мошками», затемненное пятно, быстро приближающееся к одной из лап Бохора. Затем появились еще пятна, что окружили бартла и ринулись на него, а смукс развернулся кругом с когтями наготове и встал в такую же защитную позу, что и Бохор. И тут смукса перегнала Йяз; она даже не бежала, а приближалась замысловатыми короткими прыжками от одного светлого пятна на земле к другому. Этим Йяз показывала, что чувствует какую-то опасность, присущую этому загадочному месту.

Глава одиннадцатая

Теперь единственным источником света стали мошки, низко порхающие в воздухе прямо над их головами. Тогда Фарри, одним взмахом крыльев, присоединился к троице, находящейся возле отвесной скалы. При этом он осмотрелся и приготовился, ожидая атаки, а то, что она случится, он не сомневался ни на йоту. Его внимание полностью было приковано к земле. И снова его окружил вихрь света, хлещущий подобно плетке, словно был способен поранить его тело. Он тяжело дышал и дрожал. Свет опускался все ниже и ниже, кружа вокруг него на уровне шеи и с каждой секундой приближаясь.

Он резко вскинул руку, чтобы отмахнуться от этого света, и тут не очень сильная боль впилась в его кожу, словно на него попали искры от костра. Теперь свет находился на уровне его груди. Он машинально замахал крыльями, когда искры начали попадать на них.

Из-за налетающих на него искр Фарри с силой прижал левую руку к телу, в правой по-прежнему сжимая станнер. Ему никак не удавалось найти избавиться от этих необычных противников. Он не верил, что это — какие-то насекомые, готовые жалить его, пока он не сдастся, ибо его разум не улавливал даже малейшего намека на жизнь в этих мгновенных вспышках.

Фарри опять попытался расправить крылья, чтобы взлететь вверх и оказаться над нападающими. В тот момент, когда его усилия стали сильнее, земля внезапно вздыбилась наружу, рассыпая во все стороны комья грязи и камни. В земле образовались дыры, обнажая норы, откуда полезли первые их тех тварей, которых Фарри мысленно видел в тоннеле. Он уже установил станнер на полную мощь и частично отрегулировал луч, хотя его рука с трудом удерживала оружие, двигаясь из стороны в сторону, и поразил им первых двух из подземных существ. Йяз оскалилазубы и стремительно прыгнула на третью тварь, выползающую из земли.

Тотчас же над ее головой искры собрались в шар, нацеленный прямо на нее. Однако, как и у всех представителей ее вида, движения Йяз были настолько проворны, что ее тело стало почти не видно. Несмотря на то, что шар налетал на нее сверху, Йяз удавалось увернуться, и теперь были видны только ее задние лапы, а передняя часть тела и размахивающийся хвост теперь скрылись в норе.

Фарри яростно изгибался и отбивался всем телом. Наконец ему удалось выпалить из станнера в часть светящегося подобно звездочкам кольца, окружившего его. Оно замерцало, и Фарри ощутил, как давление, охватывавшее его со всех сторон, ослабло. Бохор ревел, и его рычание эхом отдавалось среди скал, высящихся вокруг. Фарри, спотыкаясь, отступил назад, и одно из его крыльев задело бартла. Он почувствовал, как тяжелая когтистая лапа схватила его за плечо и потащила вперед, к скале. Огни, окружающие Бохора и загнавшие его сюда, разделились на две группы, каждая из которых теперь опутывала его поднятую лапу.

Йяз снова устремилась ко входу в нору. Ее челюсти быстро ухватили толстое округлое тело, прямо за загривок твари. Та ударяла передними ногами по земле в тщетной попытке освободиться, но все эти попытки приводили лишь к тому, что из земли вылетали крупные комья почвы, а ее челюсти цеплялись за края норы, откуда ее так бесцеремонно вырвали. Йяз, не отпуская жертву, быстро швырнула ее по другую сторону от норы. Тварь свалилась на спину, слабо суча лапами, а затем успокоилась, в то время как ее убийца уже направлялась к норе за следующей добычей.

Когда Фарри оказался у скалы, искры света, набрасывавшиеся на него до этого, образовали новый шар, оказавшийся от него в нескольких шагах. Фарри набрал полные легкие воздуха и навел на него станнер.

Он так и не выстрелил. Вместо этого он пронзительно закричал, когда шарообразный свет устремился к его голове. Спустя мгновение солидная масса со всей силы ударила его в голову так, что он запрокинул ее. Искры закружились перед его глазами. Потом, после этого удара, он ощутил такую сильную боль, что не мог ни слышать, ни видеть и ничего не мог понимать, кроме этого мира бесконечной пытки. Что-то сверкающее и вызывающее в глазах слезы последовало за ударом, а искры потемнели, а потом даже боль тоже исчезла.

Пребывая в каком-то необычном сне, он находился где-то еще, но не в своем теле — неистово пытался ощутить свою плоть и кровь, но так и не мог этого сделать. И все же он чувствовал, что находится здесь не один. Бохор… Йяз… он пытался окликнуть их…

Никакого теплого, дружественного чувства не последовало даже тогда, когда он мысленно произносил их имена, старался позвать их. Тогда он решил попробовать мысленный поиск. Сделав это, он встретил лишь туман, через который не мог пробиться. И ему показалось, что он завернут в невидимое плотное покрывало.

Нет, он не смог приблизиться к ним… зато смог осознать, что не один в этой пустоте. Фарри спешно отступил. В какой-то момент ему захотелось съежиться в каком-нибудь убежище, как это он делал в Приграничье, когда какие-нибудь пьяные гуляки с садистскими наклонностями искали его, чтобы вволю поиздеваться над калекой в свое удовольствие. Однако ему не удалось ничего мысленно спроецировать. Он не ощущал силы даже для этого пассивного намерения. Однако он больше не был отребьем, изгоем из Приграничья; он был Фарри, крылатым и… самостоятельным? Нет, не самостоятельным: он угодил в ловушку и теперь ожидал предвкушений того, кто ее расставил.

«…Лангрон? Но ведь никто из стражей не выжил?»

Мысли, а не голоса. Вот только он не мог послать никакого ответа. Рассудок его помутнел, но он не оглох.

«Они нашли…» — На какое-то мгновение Фарри была дарована картина зеленого холма, а на нем лежали распростертые фигуры. Ближайшая к нему лежала лицом вниз, а по обнаженной спине, из двух пятен разодранной плоти, медленно сочилась кровь. Крылья! У мертвеца выдрали крылья! — «… только мертвых…» — его настолько поразила эта сцена, присланная ему мысленным сообщением, что он чуть не лишился речи.

«Лангрон, — повторил первый голос с сильным ударением. — Он несомненно отравлен, как Атра — это ловушка!» — Теперь в голосе чувствовалось отвращение вкупе с презрением. Сквозь тьму снова толчками пробивалась боль, но она, казалось, исходила откуда-то очень издалека, пронизывая тело, которое он больше не чувствовал своим.

«Слепец! — мысленный голос стал более резким, впиваясь в него, подобно ножу, режущему его плоть — вне всякого сомнения ему посылали какой-то приказ. — У пленника нет надежды!» — дошло до него второе, высокомерно-презрительное послание.

Если он почему-то принял рок первого сообщения, то против второго он воспротивился. Он мог быть пленником — в той или другой степени мертвым или живым — но его сущность, пробужденная крыльями и взлелеянная Майлин и Ворландом, оставалась достаточно сильной, чтобы не сдаваться.

«…Сельрена» — Он снова пропустил часть мысленной речи.

«Мы не можем нести… Ха… что это за существо?»

«Какое? Где?»

«Оно движется сюда!»

Затем наступило время спокойствия, а потом первый из захватчиков заговорил опять:

«Это одно из тех животных, которых эти убийцы притащили, чтобы они служили им. Вот и край скалы. А теперь… мы не можем нести его. Пусть Сельрена поднимет его, если пожелает. Или пусть лежит здесь; он ведь и вправду скоро умрет. Крылатый народ никогда не пользуется темными методами. Если это лангрон, то это действительно нас не касается».

«Ты скажешь это в лицо Васпрету?»

«Лангрон! — повторил второй это слово, точно выплюнул из глотки комок. — Воздушные Танцоры! Что же случилось, что за ними охотятся?»

«А ты разве не помнишь, что было найдено у торговца смертью с другого корабля? Неужели ты считаешь, что они позволят кому-то из нас покинуть эту планету, теперь, когда они наложили на нее свои лапы? Они собираются отыскать место упокоения Роксита. При помощи своих необычных знаний они намереваются найти второй тайник. Да, они охотятся на крылатый народ — но для нас это не представляет реального вреда. Зато они прорвались через установленную нами охрану…»

«Неплохо, неплохо! Вспомни, если этот лангрон — из тех, кто с Атрой, то он ослеплен теми, другими. Он сумеет втянуть их…»

«Нет. Возможно, они считают, что он теперь в ловушке», — и в словах почувствовалось удовлетворение.

Темнота, окутавшая Фарри, становилась плотнее, словно чтобы вытянуть воздух из его легких, хотя огоньки, светившие до этого, исчезли. Он опасался, что это давление усилится, даже хотя не ощущал сейчас своего тела.

А потом — ничего…

Фарри открыл глаза. Темных складок тумана, так беспокоивших его, больше не было — скорее, он видел перед собою какую-то серую пелену, похожую на свет раннего утра или мглу, которая окутала его, когда он впервые вышел на разведку этой планеты. Он лежал на боку, но слабая попытка пошевелиться тотчас же дала ему знать, что он — пленник мысленного голоса, призвавшего его сюда.

Однако серый туман, казалось, медленно колыхался довольно странным образом, от чего он ощутил боль. Он опять полностью чувствовал свое тело, но боль от этого была менее ощутима, нежели то появляющаяся, то исчезающая мгла.

Над ним возвышалось кресло, а сам он лежал не очень далеко от него на полу, выложенным в шахматном порядке каменными зелеными и коричневыми плитами, причем коричневые плиты покрывали сетки из зеленых жилок. Кресло было белое, а его ножки, подлокотники и спинка были богато изукрашены замысловатыми рельефными узорами, а каждая из ручек завершалась шаром, настолько прозрачным, словно его долгие годы омывал поток чистейшей свежей воды. Спинка кресла была покрыта подушками, а сиденье — каким-то неизвестным материалом, инкрустированным зелеными листьями и цветами всех форм и оттенков; тут и там виднелись свитки, напоминающие те, которые однажды показывал Фарри Зорор. В общем, все здесь говорило о том, что этот Народ некогда овладел тайными знаниями.

Перед креслом стояла скамеечка для ног, а на ней сидело крошечное существо, по виду которого не сразу было понять, разумное ли это существо или выученное животное.

Маленькое тело сидящего было покрыто пятнистыми чешуйками золотого оттенка, однако облик существа был как у гуманоида. Голова, округлая на затылке и сужающаяся впереди, сидела на длинной и гибкой шее. У него имелось четыре руки, похожие на тонкие палочки, верхняя пара которых завершалась тонкими пальчиками; задние же имели широкие мягкие пальцы. В передних лапах существо покручивало белую трубку с целым рядом отверстий. Сунув ее конец в короткий рылообразный рот и проводя пальцами по всей ее длине, оно издавало серии звуков, напоминающие журчание воды. Глаза были очень большие и светились, как зеленые огни, если такое вообще могло быть.

Эти глаза пристально рассматривали Фарри, и он понял, что это существо отлично знает его. Он осторожно попытался мысленно связаться с ним — но весьма удивился, обнаружив, что, очевидно, лишен этого чувства — это походило на тот туман, куда он попадал до этого. Иными словами, Фарри натолкнулся на стену.

Журчащая музыка трубки стала громче, и туман в комнате стал разреженнее. Теперь Фарри видел больше деталей окружающей его обстановки — крепкие ножки и низкую поверхность длинного стола, стены, исписанные руническими изображениями, украшения подушки кресла. Фарри облизнул пересохшие губы, готовясь заговорить с существом, поскольку вступить в мысленный контакт с ним не удалось. Однако ему не удалось проверить, способно ли это существо с трубкой понять звуковую связь — за столом послышалось какое-то движение, и он увидел еще одну фигуру.

На первый взгляд этот человек выглядел как многие космонавты, с которыми Фарри доводилось встречаться — высокий гуманоид, вероятно даже выше Зорора. На руках и ногах он носил обтягивающие сапоги, и его обувь и одеяние словно были единым целым, а поверх всего этого надета зашнурованная куртка, затянутая на узкой талии широким ремнем, отбрасывающим серебряное свечение. Голову венчала копна взъерошенных ярко-рыжих волос. Кожа лица и открытые части рук были светлыми — и их не покрывал космический загар.

В выражении его лица было что-то отчужденное и застывшее. Глаза с набрякшими веками были полузакрыты, а лицо выглядело настолько правильным и белым, словно его вырезали из того же вещества, что и кресло. Он подошел к креслу и уселся. Когда он рассматривал Фарри, на его лице не шевельнулась ни одна мышца, и все говорило о том, что именно он здесь командует.

— Итак… — произнес новоприбывший, и хотя Фарри не смог пробить мысленный барьер, для незнакомца, похоже, никаких препятствий не существовало. — Кто ты? — Чувствовалось, что этот вопрос предполагает равнодушное любопытство. И снова Фарри попытался ответить, но так и не справился с невидимым препятствием.

Сидящий на табуреточке для ног слегка наклонился вперед. Он перестал играть на своей «флейте», спрыгнул вниз на мягкие лапки и на шаг приблизился к Фарри. Создавалось впечатление, что это существо как будто управляло телом Фарри. Он легонько коснулся кончиком флейты Фарри по губам, явно приглашая, а возможно, и приказывая ему воспользоваться не мысленным, а нормальным разговором. Совершив это, он возвратился на скамеечку и снова застыл на своем месте.

Человек в кресле наблюдал за происходящим и теперь кивнул.

— Итак… — он снова вперился в Фарри. — Ты кто? — он произнес это, как резкий приказ.

— Фарри… — услышал пленник в своих же ушах хриплый ответ. Впечатление было такое, словно бы он закричал — поскольку по комнате раскатом пробежало негромкое эхо.

— Значит, это не ошибка, что это ты, — раздался у него в голове ровный голос вопрошаемого. — Какое имя ты носишь в рядах Лангрона? Или его отняли у тебя вместе со всеми остальным, калека?

— Меня зовут Фарри, — ответил он, не понимая, что имеет в виду дознаватель.

Лицо мужчины слегка нахмурилось. Затем Фарри содрогнулся от мысленного проникновения, вторжения в его мозг. Он больше не видел комнаты, мужчины, флейтиста — а чувствовал только те же нестерпимые мучения, охватившие его, когда Майлин попыталась сломить барьер, отделяющий его от большей части его прошлого. Он не мог защитить себя от силы, направленной на него дознавателем, равно как не мог пробить окружающий его мысленный барьер. Боль превратилась в темноту, и он смог ощутить лишь слабую радость, когда она ушла.

Наконец, тяжело дыша, как едва не задохнувшийся, Фарри снова ощутил комнату и тех двоих, что наблюдали за ним. Лицо дознавателя помрачнело еще больше, а существо на скамеечке для ног вытянуло руки и ноги к его дрожащему телу, словно оно тоже было мишенью для внезапного нападения.

— Как тебе удалось сбежать? — прозвучало у него в голове, на этот раз не так жестоко, а скорее помягче. Человек в огромном кресле наклонился вперед, положив руки на колени, и теперь в его глазах уже не было равнодушия.

— Меня освободили… — с трудом промолвил Фарри, пытаясь собрать воедино образы Майлин и Ворланда тогда, когда встретился с ними впервые и когда они спасли Тоггора, а заодно и его самого из омерзительного Приграничья.

— Нет… — мужчина выпрямился в кресле, глядя на Фарри с нескрываемым удивлением. Он указал на него пальцем, словно тот был оружием. — Нет, не может быть, чтобы они тебя схватили, поэтому не ври нам здесь вот так! Значит, вас здесь две группы! — Одним движением он соскочил с кресла и быстрыми шагами отошел от Фарри, а потом исчез из поля зрения пленника.

Фарри пытался понять, а вообще считают ли его хоть насколько-то важным пленником. Он внимательно осмотрел тело и не обнаружил даже намека на путы. Искорок света, сковавших его, здесь не было, но он по-прежнему не мог пошевелиться.

Двигайся, непрестанно билась зудящая мысль. Что там Зорор говорил насчет чар — что это оружие или обман, что его можно использовать, чтобы заманить или ввести в заблуждение тех, кто не способен справиться с ними? Неужели это правда, что он не только не может связаться с другими, но существует еще и барьер, который удерживает его от физических действий? Безусловно, у него не имелось причины не попытаться…

Флейтист на скамеечке заиграл снова. Фарри медленно пошевелил головой, стараясь не сосредотачиваться на этой музыке, ибо ему казалось, что мелодия опутывает большую часть его сознания, что он не может им воспользоваться, убаюкивая его и тем самым лишая сил, делая его неспособным ни на какие действия.

Его руки — а он мысленно нарисовал свои две руки, какими видел их в последний раз — были не опутаны и не придавлены к туловищу, и ему захотелось освободить их, суметь двигать ими в любом направлении. Пальцы — надо их согнуть! Да, он мог представить все это, невзирая на игру флейты.

Двигайся медленно… Внезапно он испытал слабое торжество: один палец действительно разорвал плотный контакт с остальными. Фарри боролся с возбуждением и эйфорией от этой победы и твердо удерживал в уме нужную картинку. Он чувствовал испарину, выступившую у него от усилий. Теперь уже два пальца… и рука! Он развернул руку и ощутил, что может провести ей по боку.

Обе руки… И вспышка беспокойства — заметил ли флейтист его движения? Был ли он охранником или часовым на посту и сможет ли позвать на помощь, если понадобится?

Вся одежда Фарри пропиталась потом, но он продолжил борьбу. Флейтист даже не шевельнулся. Однако это отнюдь не означало, что он позволит Фарри выиграть это сражение. Ноги… Фарри перевернулся на живот и воспользовался руками, чтобы приподняться. Когда ему удалось встать на колени, он посмотрел через плечо.

Часовой больше не играл, а просто водил по флейте туда-сюда своими тоненькими пальчиками; чуть наклонив голову вбок, он наблюдал за тяжелой борьбой Фарри, пока тот пытался подняться. Он ожидал, что в любое мгновение в комнату ворвется мужчина, чтобы снова сковать его — но этого все еще не происходило.

Наконец Фарри встал, хотя его крылья все еще были сложены как можно более плотно. Флейтист продолжал наблюдать. Фарри торопился добраться до разделяющего их стола. Оказавшись по ту сторону стола, где стояло пустое кресло, Фарри увидел, что оно предназначено для людей или особей более крупной расы, поскольку было очень большим для него.

На столешнице стояли разнообразные предметы, среди которых выделялось зеркало. Еще здесь были фляги, несколько из них — прозрачные, так что было видно, что в них содержится — в каких-то жидкость, в каких-то порошок. Все они переливались всеми цветами радуги. Две фляги были вырезаны из цельного кристалла в виде шаров и стояли на подставках — одна из них была белой и искусно инкрустирована, другая — темная и плоская; также на подставке лежал шар, выглядевший в полутьме довольно мрачно. Прочие кристаллы сохранялись в своей естественной форме, с острыми кромками. Еще на столешнице лежал свиток из сероватой кожи, имеющий очень большое сходство с записями Зорора, с которыми тот время от времени сверялся, — разглаженный и прижатый во многих местах малюсенькими хрусталиками зеленоватого оттенка. Немного дальше лежал еще один свиток, а рядом с ним стояло нечто вроде чернильницы. Возле нее покоилась ручка из большого пера.

Середину стола занимала жаровня. Из дырочки в ее крышке клубами поднимались небольшие кольца дыма, пропитанные ароматом специй. Фарри стало ясно, что это — рабочее место кого-то, подобного закатанину. И мысли о Зороре вернули Фарри обратно к делам.

Он попытался расправить крылья, стараясь вызвать самые яркие воспоминания о свободном полете. Однако, хотя ему удалось освободить тело, он не сумел добиться такого же успеха с крыльями. Они оставались словно бы связанными, настолько плотно, как это позволяли его плоть и кости.

По-прежнему держась за стол, Фарри осторожно осматривал комнату. Туман, о котором он помнил, теперь исчез, хотя все углы помещения скрывались во мраке. Стены покрывали плотно пригнанные панели с какими-то неясными изображениями и строчками из письмен. Затем он увидел еще одно кресло и столик поменьше, стоявшие у самой дальней стены, а позади большого стола — какую-то мебель, напоминающую ту, что он видел в комнатах Зорора. Там стоял высокий стеллаж, а каждая его полка была разделена на небольшие отсеки, в которых хранилось множество свитков, очень похожих на расстеленный на столе. У Зорора имелись очень древние свитки, изготовленные из кож животных (с разных планет и возрастом в неисчислимое количество лет), которые он хранил таким же образом. Фарри видел некоторые из них — те, с которыми сверялся закатанин в их поисках крылатого народа.

Слева возвышалась совершенно голая стена, закрытая драпировкой, с единственным большим окошком, тоже закрытым шторою, и эта штора колыхалась, словно бы от ветра. Возле стены Фарри заметил скамью. Он отошел от стола, проверяя, сможет ли двигаться сам, спотыкнулся, зашатался и снова ухватился за стол, а потом сделал несколько осторожных шагов — в надежде добраться до отверстия, пути наружу. Если в комнате имелась дверь, то она скрывалась где-то за складками драпировки.

Он добрался до скамьи, прислушиваясь, не поднимет ли флейтист тревогу. Однако когда он краем глаза скосился на своего надзирателя, тот сидел неподвижно, хотя и наблюдая за ним. Подоконник у окна оказался очень высоким, и Фарри не смог бы дотянуться до него. Тогда он встал на скамью, одной рукой придерживаясь за стену, а другой — за штору, и отодвинул ее немного в сторону.

За окном царила кромешная ночная тьма, возможно даже предвещающая бурю. Несмотря на то, что Фарри почти ничего не увидел снаружи, он понял, что помещение расположено очень высоко и что выбраться через окно невозможно: он разглядел решетку из серебристого металла, выполненную в виде переплетенных виноградных лоз, листья которых поблескивали в темноте, словно их освещал какой-то свет за пределами здания.

Он дотянулся и потряс сеть — или попытался это сделать, — но металл даже не пошевелился, будучи накрепко вделанным в каменную стену. За окном на него бросилась летающая ящерица, точно такая же, какая увязалась за ним в долине рядом с той, где приземлился корабль. Фарри хрипло закричал и резко отпрянул, едва не свалившись со скамьи. Вскрикнув, он поспешно отпустил занавеску и опустился на скамью.

Снова зазвучали мелодичные звуки флейты. Но на этот раз существо покинуло свою скамеечку и задвигалось странным образом, не идя, а скорее танцуя и при этом подпрыгивая.

Оно направилось не к Фарри, а двигалось к стене, расположенной за креслом. Оказавшись перед ней, оно замерло, а спустя несколько секунд его очертания стали расплывчатыми. Затем оно исчезло. Фарри протер глаза и глубоко вздохнул.

Конечно, это могло быть просто видением, как и его остальные приключения среди этого народа. Возможно, они и в самом деле завладели его разумом, и он видел только то, что им хотелось ему показать. Неужели он добился успеха в этой борьбе, которая освободила его от транса — или ему всего лишь позволили сделать это, чтобы каким-то образом проверить его? Так что же это — бодрствование или сон?

Он сидел на корточках на скамье, сильно наклонившись вперед и пытаясь расправить свои сложенные крылья. Мог ли быть этот сон такой же реальностью? Он сильно ущипнул себя между пальцами и давил все сильнее и сильнее. Боль…

Поскольку Фарри сидел, съежившись, он понял, что испытывает страх, такой, какой он еще никогда не испытывал, даже в самые суровые дни его жизни в Приграничье. И этот страх пронизывал все его тело. Кем же он был? Находился ли он здесь всегда или кто-то другой овладел его разумом, внушая все происходящее прямо ему в мозг? Возможно, он вообще одновременно находится и на корабле, и здесь, только в другом обличие, и не важно, насколько реальным ему все это казалось!

Соскользнув со скамьи, он снова подошел к заставленному столу. Невольно подался вперед и взял в сложенные чашечкой ладони непрозрачный шар, расположенный ближе всего к нему. Ему пришлось дополнительно наклониться, чтобы ухватить его.

И он тут же ощутил ответ на свое прикосновение. Внутри шара неожиданно возник огненный круг. Потом огонь погас, и теперь он смотрел прямо на Зорора, а рядом с закатанином стояла леди Майлин. Ее глаза расширились, а Зорор заморгал. Фарри был уверен, что когда он смотрел на них, они в свою очередь видели его. Затем закатанин отошел в сторону, и только леди Майлин осталась перед ним. Она подняла руку, и с каждого кончика ее пальцев потек свет, устремившийся прямо на Фарри. Шар дрожал в его руке, и от него исходил такой жар, что Фарри пришлось опустить шар на стол и отшатнуться. Однако огни продолжали кольцами обвиваться вокруг хрустального шара, скользя вдоль его поверхности, словно это пламя пробивалось прямо к нему.

Глава двенадцатая

Внутри шара произошел взрыв, и он увидел, как Майлин опалило. Откуда-то послышался продирающий душу звук, резкий, дребезжащий и совершенно непохожий на мелодичную музыку флейты; это был звук тревоги. Шар словно бы ожил, покатился по столешнице, а затем упал на пол.

За этим последовал громоподобный звук. От удара шар разлетелся на множество осколков. Свет, испускаемый им, исчез, и обломки шара на полу стали блекло-темные, словно в нем и в самом деле горел настоящий огонь. Они лежали на полу всего лишь несколько секунд, а потом распались, превратившись в горстку пыли, издающей сильный запах горелого мяса. Потом и это тоже исчезло. Фарри стоял неподвижно, прижав обожженные руки ко рту, стараясь ослабить боль, хотя на коже не было даже намека на ожоги.

Внезапно в помещении стало больше света, на этот раз исходящего от прозрачного кристалла, стоявшего рядом с темным. Этот свет пульсировал с неравными интервалами, а затем опять послышался неприятный звук. Фарри не рискнул взять второй шар, а наклонился вперед, пристально всматриваясь в его переменчивое свечение и изо всех сил пытаясь хоть как-то снова призвать Майлин или закатанина — но тщетно.

Тем не менее свечение начало принимать некую форму. Фарри снова смотрел в глаза, но, хотя они находились на женском лице, принадлежали не Майлин. Он не мог определить ее возраст; она казалась и молодой и старой, ибо ее кожа была прекрасной и не тронутой морщинами. Фарри видел только то, что в ее волосы вплетена светло-коричневая лента, образовывающая корону поверх ее широких бровей. У нее были темные глаза, настолько темные, что Фарри не мог определить их цвет, тогда как губы были коричнево-красными, тонкими и крепко сжатыми в уголках. В ее позе он не заметил ни радушия, ни дружелюбия, а лишь слабое проявление холодного любопытства. Все тело Фарри содрогнулось. Хотя он и не мог прочитать ее мысли, он все же ощущал отчуждение. Она была настолько чужда ему, что он даже и не думал пытаться мысленно связаться с нею.

То, что произошло затем, потрясло его так, будто каждое слово было ударом, имеющим целью ошеломить его. Снова он видел все только сквозь туман, заслоняющий взор и даже его разум.

— Ты — не лангрон… — проговорила она, причем это был не вопрос, а констатация факта. — Ты тростл? — На этот раз он ощутил вопросительные нотки, но у него не было времени ответить, даже если бы он смог. Он почувствовал так, будто его всего целиком схватили и швырнули далеко-далеко через время и пространство.

И опять он сидел, согнувшись, в грязи и мусоре, прислонившись к стене на улице Приграничья, и терпел муки Тоггора, когда насильно вышколенный хозяином смукс демонстрировал свое безжалостное мастерство, выступая против других диких воспитанников. Затем видение перескочило к тому моменту, когда он увидел Майлин и Ворланда. Воспоминания мелькали очень быстро — он заново переживал, как ряд вспышек, встречи с теми, кто имел сердечное сострадание. Он побывал на Йикторе, выискивая там скрытый проход. Вот он увидел Майлин, едва не упавшую с горной тропы. Его руки снова протянулись к ней, точно так же, как в те мгновения прошлого. Он почувствовал, как разошелся груз на его плечах, из-за которого ему все время приходилось сгибаться вперед, как человеку, носящему за спиной горб. Он снова ощутил мгновение чуда, когда горб внезапно треснул, его кожа порвалась, высвобождая крылья, о которых он ничего не подозревал до того момента.

И снова он оказался сидящим на корточках в вонючем проулке; и вот он стремительно убегает, чтобы не встретиться с космонавтом, как в прежние дни. Он терпел побои, голод, всю злобу, какую только может вынести крошечный и искалеченный человек в безжалостном Приграничье. Затем его подхватил стремительный поток самых ранних воспоминаний — о поисках места, где затем обитал Ланти, о зрелище умершего космонавта, что освободило его от пут.

Наверное, после этого он пронзительно закричал — хотя и не слышал собственного вопля. Ему показалось, что какая-то могучая сила толкнула его спиною к стене, да так, что он едва не потерял сознание от боли, и остался бессильно лежать на твердой поверхности. Эта сила, безжалостно швырнувшая его настолько сильно… Он снова вскричал от боли, буквально взорвавшейся в голове. Затем, к счастью, очутился в темноте — и стал ничем среди ничего, и вокруг тоже не было ничего…

— … Тростл? — раздался голос откуда-то очень издалека. — Сельрена…

— Это снова трюки и обман. Ты все еще сомневаешься, что его следует отдать на обед дракону? Кстати, где шар бурь? — Память шевельнулась, заставляя его сознание вернуться. В очередном нападении на него ощущалась настойчивость.

— Пусто… он пропал. Сейчас нам следует подумать о тех, других. В нем же нет и мысли причинить вред…

— Ты становишься наивен, Веструм. Воспоминания могут быть стерты; и к тому же его могли ввести в заблуждение. Мы многому научились; от того же обретенного опыта, что и они. Он имеет благородное происхождение, да. Это не может быть фальшивкой. Но из какого клана?.. Лангрон? Мы знаем, где находится каждый из этого рода.

— Атра стала такой, что готова служить им. Почему же и этого не могли переделать?

— Его воспоминания говорят, что это не так. Однако ты прав. Наши старинные враги обучились очень многим вещам. Нам следует воспринимать его только как опасность.

— Его могли захватить хоады…

Воцарилась атмосфера ощущения насилия или категорического несогласия.

— Мы не проливаем кровь попусту. Что случилось с тобой, Веструм, что ты предлагаешь такое? Неужели лишь потому, что старой крови остался лишь тоненький ручеек, мы готовы поступать так же, как они — умерщвлять ради собственной безопасности? Разве нам не известно издавна, что подобное раздробит нас навсегда?

— Разве потом мы станет настолько сильны, что сможем двигать горы и осушать моря, чтобы сбить с толку наших врагов? Они обучались веками, а мы что же, за это время отупели? Если он — возможный ключ к нашим вратам, то поскольку он в наших руках, давай изучим, как они собирались его использовать. Однако он не из тех, что обитают в Долине Дакара.

— Верно. А что насчет другого корабля?

— Неужели ты не найдешь ответа на это, выбив все ответы из него?

— Их беспокоит внутренний взгляд. Эти новые прибывшие имеют такую силу, которая не встречалась нам у врагов веками. Сейчас они ищут его, их мысли бегают повсюду, а это пытка для всех Прислушивателей. Верно, они не прямые родственники темных, и пока перед ними головоломка. Возможно, они специально заслали его к нам…

— И он уничтожил Шар Уммара.

Наступила пауза. Фарри снова тщетно пытался проследить ход мысли последнего из говоривших, однако перед ним опять везде была только стена. В этих словах ощущался холод, пронизывающий его до костей, а потом превращающийся в мысленные фразы. Если они понимали, что он слышит их разговор, то они неосторожны.

— Значит, ты думаешь, это именно то, что ему приказали сделать?

Спрашивающий снова подошел к Фаррй, и с каждым мысленным прикосновением понимать его становилось все легче.

— В нем нет ни тени Беспокойного. Вероятно существует лишь возможность…

— Если есть хоть малейшие сомнения, то так делать нельзя… Да, ты прав. Давайте-ка заключим его в тюрьму — близ Путей Хоада. Если он способен ощущать их, то окажется истощен, а так будет лучше для нашей цели. Давайте, приступайте!

Последние слова были резким и четким приказом. Фарри ожидал какого-то действия, но вместо этого вообще перестал что-либо осознавать. Темнота плотно окутала его. И тем не менее, он сохранил некоторую мысленную силу и припрятал ее про запас. Он не знал природу пут, которыми они его связали, и все же он явственно осознавал, что сейчас он — беспомощный пленник.

Похоже, он снова обрел возможность физически видеть, но взгляд его упирался лишь в темноту. Вокруг него стоял незнакомый запах кислятины, смешивающийся с запахом свежевыкопанной земли. Какое-то мгновение он ощутил безмерный страх, ибо решил, что его похоронили заживо. Затем, ощупав тело для проверки, попытался сесть — и сумел это сделать. Верхние части его крыльев болезненно терлись о шероховатую поверхность, а из рук прямо ему на лицо упала земля. Когда ему удалось вытянуть руки, он сумел определить размеры своей камеры — если это было камерой.

Когда пальцы левой руки провели по неровной поверхности, он воспользовался этим, как тем, на что можно ориентироваться, и подтянулся ближе к нему. Это оказалось довольно прямой стеною. Когда он несколько раз провел рукой по поверхности, то понял, что стена каменная, но иногда нащупывал какие-то наросты, словно бы скопления корней растений. Когда он царапнул ногтями по чему-то вязкому и слизистому, запах сразу же стал отвратительным. Откуда-то появился слабый свет, достаточный для того, чтобы Фарри увидел клубень с исходящими от него волосообразными корнями, прилипшими к камню. Из дыры, проделанной кончиком пальца, выделялось клейкое тягучее и светящееся вещество. Фарри стал дергать клубень туда-сюда до тех пор, пока не оторвал его от корня, заполучив тем самым импровизированный светильник.

От того места, где он очнулся, было двадцать шагов до угла, где он снова натолкнулся на стену. На полпути к следующему препятствию находилась темная дыра, а из нее медленно сочилась жидкость, которая бежала по камням, чтобы затем собраться в ручеек, находящийся в футе от стены.

Это зрелище пробудило в нем невероятную жажду. Он не имел представления, сколько времени провел без еды и воды. Стоит ли ему попробовать эту жидкость, похожую на масло? Он колебался. Обдумывая, безопасно ли пить эту жидкость, он повернулся и побрел по краю ручья, используя его теперь в качестве проводника.

Наконец ручей исчез в круглом отверстии в полу. Его светильник погас, и Фарри попытался найти еще один такой же. В этом месте сверху свисало нечто, очень похожее на концы крепких виноградных лоз. Внезапно раздался какой-то звук. Фарри увидел бесшумно текущий ручей, и вдруг исчезла мертвенная тишина, окружающая его, давила на него. Он не осознавал всей глубины окружавшего его спокойствия, пока оно не прервалось.

Он ощутил нечто вроде вибрации, и корни над ним начали раскачиваться. Фарри посмотрел вверх. Над его головой была только кромешная тьма. Он очень осторожно попытался раскрыть крылья — и снова их концы царапнули обо что-то наверху. Проход имел очень низкий потолок. Ему пришлось снова сложить крылья.

К жажде, которую он старался выкинуть из головы, добавился голод. Как же ему захотелось иметь с собой особые питательные Е-рационы, оставшиеся на корабле!

Корабль! Леди Майлин… Что же случилось с ней, когда темный шар выпал из его рук? Чего хотят те, кто засадили его сюда? Неужели они каким-то образом оказались в чашеобразной долине и пытаются захватить оставшихся на борту, как и его? Он испытывал к леди Майлин огромное уважение и благоговение перед ее силами — даже большее, чем к мощи закатанина. Долгие века закатане накапливали знания, овладевали скрытыми талантами. Не все из них обладали этими способностями — но он знал, что Зорор экспериментировал с мысленной передачей разговора и управлением разумом. Однако Фарри не знал пределов талантов истортеха. Он остановился ненадолго, чтобы еще раз попробовать отослать мысленное сообщение — но лишь натолкнулся на барьер.

Что ж, возможно они сковали ему разум, но на этот раз не связали его тело. За время этой короткой остановки ему показалось, что корни сверху стали длиннее. Почему-то это вызвало у него ужас. Находиться под землей и так достаточно трудно; ему приходилось бороться с постоянным страхом оказаться навечно замурованным в этом вонючем подземелье. Свет, исходящий от клубня, продолжал ослабевать. Фарри развернулся, чтобы посмотреть назад, хотя все было погружено в густую тьму.

Нет, не все. Он заметил крошечную искорку света — насыщенно-оранжевую, как горящее пламя. Затем вторую — очень близко к первой, а потом еще одну пару огоньков, слабо светящихся далее первой пары. При этом на него повеяло каким-то запахом, причем настолько неприятным, чтобы он готов был опустошить желудок. И это зловоние било ему в лицо. Он заткнул рот и попытался сдержать тошноту, охватившую его.

И тут же его мозг получил послание. Он вошел в контакт с одним из существ, что бежали по темным проходам подземелья долины. Единственное, что он смог прочесть в мыслях — это отчаянный голод и видение этой омерзительной твари, впивающейся в его тело.

Запах стал сильнее, а огни, которыми светились их глаза, ярче и больше. Их привел голод, а Фарри оказался пищей.

Двигаясь обратно, Фарри так прижимался к стене, что его сложенные крылья задевали ее. Его рука потянулась к ножу, и тут он вспомнил, что ножны пусты. Он мог защищаться только руками. Фарри пятился, а твари преследовали его. То и дело он быстро оглядывался через плечо, чтобы убедиться, что впереди нет горящих глаз и что он не окружен.

Он ожидал от них нападения, но, казалось, что нечто удерживало их от последнего рывка, чтобы наброситься на него и убить. Они приближались к нему, но не так поспешно, как он ожидал. Клубень в его руке окончательно погас. Но он по-прежнему все видел.

Продвигаясь, Фарри осторожно проверял каждый свой шаг подошвой, убеждаясь, что не лишится равновесия и не упадет. Потом он сильно ударил что-то ногой, и тотчас же послышался металлический звук. Он рискнул остановиться и пощупать то, что задел. Его рука наткнулась на цепь.

Часть цепи была свободна, и он быстро схватил ее, однако второй ее конец был прикреплен. Он с силой дернул ее — и тут же увидел вспышку света. Он снова провел пальцами по этому месту и увидел мерцание. Охотники остановились… Бешеная ненависть и желание расправиться с жертвой наполняла их, но теперь, как он понял, они действовали с осторожностью и снова замерли, словно он завладел чем-то, от чего они ожидали большой опасности. Тем временем, звенья цепи потеплели в его руке и стали жаркими, как тот шар; однако Фарри не бросил свою находку. Напротив, то обстоятельство, что, подняв цепь, он замедлил их приближение, заставило его вцепиться в нее со всей силы.

От звеньев в его вытянутой руке исходил свет, освещая остаток цепи во всю ее длину. Этот свет был гораздо сильнее, чем от клубня. Он взял цепь обеими руками и снова дернул ее изо всех сил.

Она не поддавалась. Единственное, что произошло — она засветилась, причем так, что его глаза, уже привыкшие к темноте, сумели проследить ее до самой стены. Она была прикреплена к кольцу, очевидно, крепко вделанному в один из стенных блоков. Тогда Фарри внимательно осмотрел крепление. Ему приходилось переключать внимание то на свое занятие, то на угрожающие глаза противников. Однако последние не двигались.

Фарри ощупал кольцо, уходящее в камень. От этого прикосновения его охватила внезапная острая боль, настолько сильная, будто он сунул руку в костер. Он невольно отпрянул, но не выпустил из рук цепь. В отличие от звеньев, кольцо не светилось. Попытки выдернуть его не привели ни к чему; он старался выгнуть злосчастное кольцо, дергая цепью так сильно.

Раздался звон, и звено, удерживающее цепь на кольце, не выдержало, из-за этого он резко отступил назад, а его крылья болезненно ударились о противоположную стену. Теперь он сжимал несколько витков светящейся цепи, отодранной от крепления. Хотя она целиком осталась в его руках, она не жгла ему плоть, как то единственное кольцо, вбитое в стену. Намотав часть цепи на правую руку, он стал размахивать остальной ее частью взад и вперед, как плетью. Когда она ударялась о каменную стену и плиты пола, раздавался металлический звон. Вот только потом ее свет показал еще кое-что — череп с замершей улыбкой обнаженных зубов, лежащий посреди груды костей. Фарри не знал, что за существо погибло здесь, но по форме черепа и зубами оно походило на гуманоида.

Он перешагнул через груду костей, без всякой цели наподдав череп мыском сапога. Он покатился по проходу прямо к ненасытным глазам. Фарри вздрогнул и снова начал отступать, проводя правой рукой по стене. Вскоре проход заметно сузился. Свет от цепи оставался постоянным, и теперь Фарри размахивал ею взад и вперед — не только ради предупреждения преследователям, но и для того, чтобы видеть, что его ожидает впереди в этом узком проходе.

В тусклом свете он увидел какую-то груду, и опять ею оказались кости. Однако способ удержания этого несчастного узника у стены был совершенно иным. Когда Фарри поднял цепь выше, он увидел маленькую металлическую клетку, а рядом с нею возвышался камень высотой в человеческий рост. Примерно таким же ростом обладал Ворланд. В клетке лежал еще один череп, а под ним — кости. Фарри поспешил последовать дальше.

Он миновал еще две прикрепленных к кольцам цепи, но нигде не заметил узников, привязанных к ним в ожидании мучительной смерти. Затем он дошел до конца прохода и наткнулся на лестничный пролет. Наверху проступал еще один такой же пролет.

И тут настал момент, когда на Фарри напали охотники. Должно быть, Фарри уходил с их территории, а они не могли допустить этого. Он поднялся на четыре ступеньки этой щербатой лестницы и остановился, приготовившись встретиться с ними лицом к лицу. При этом он держал наготове цепь. Когда они подошли, он размахнулся и ударил. Он очень сильно треснул первого врага, затем ударил второго с уже меньшей возможностью как следует прицелиться. Твари впервые подали голос — пронзительный и настолько высокий и пронизывающий, что у него заболели уши. Еще две прыгнули на него, но только попали под удар цепи. Первый из нападавших лежал в том месте, где его настиг удар. Теперь к нему присоединился его сотоварищ. Пара глаз потухли, и Фарри догадался, что тварь подохла. Если состояние последнего было ясно, то второй противник, похоже, был сильно ранен, ибо он больше не нападал, а лишь лежал рядом со своим компаньоном, с ненавистью взирая на Фарри и пытаясь утихомирить боль.

Фарри пристально наблюдал за происходящим, прежде чем наконец повернулся и начал подниматься. Он по-прежнему то и дело оглядывался, чтобы удостовериться, не преследуют ли его враги. Усиливающееся свечение цепи тускло мерцало. Он снова обернул цепь вокруг руки и протянул ее вперед, чтобы как можно лучше освещать путь, лежащий перед ним.

Этот подъем показался ему бесконечным. Дважды ему пришлось пролезать в отверстие над головой, чтобы очутиться в следующем темном коридоре. Его не тянуло заняться исследованиями коридоров, и он постоянно держался лестницы, продолжая подниматься наверх.

Привыкший к приглушенному свету от цепи, он сперва не заметил наверху впереди слабое свечение. Наконец серый прямоугольник привлек его внимание, и из последних сил он поспешил вперед к вершине лестнице. Завершив подъем ее, он очутился в помещении большого размера. В ближайшем углу стояла печь, а на стенах через некоторые интервалы висели какие-то предметы. Ему не захотелось изучить их детальнее, ибо в этом месте он ощутил такой приступ боли и страха, что даже содрогнулся. Фарри раскрыл и взмахнул крыльями — здесь хватало для этого места. В дальнем конце помещения имелась еще одна лестница, а в стенах очень высоко располагался ряд зарешеченных окон, прорезанных в стене и совершенно квадратных. Из них лился туманный свет, из-за чего это место казалось очень мрачным.

Под ногами Фарри почувствовал толстый слой пыли, на котором отчетливо сохранились его следы. Все это заброшенное помещение пронизывал жесточайший холод. Фарри еще раз махнул концом цепи; затем взмахнул крыльями, чтобы их не сводило судорогами от долгого бездействия, и остановился, чтобы осмотреться. В этом месте свет отцепи был едва виден, однако Фарри показалось, что она похожа на отлично отполированное серебро. Он нигде не увидел никакой ржавчины, которая, к примеру, покрывала кольца-крепления и клетку с черепом и с которых она осыпалась красноватыми комками. Он покрепче обернул цепь вокруг руки и начал подниматься по второй лестнице. Миновав пару пролетов, он заметил отходящий вправо коридор, по левую сторону которого имелось окно, расположенное довольно высоко, так что ему пришлось снять с руки цепь, чтобы уцепиться за решетки обеими руками и подтянуться, ради обретения возможности выглянуть наружу.

Он пристально смотрел на открытый воздух, как делал это в зале своего предыдущего пробуждения. Решетка мешала ему высунуться подальше, чтобы увидеть, что находится с каждой стороны здания. В центре решетки он увидел металлическую пластину тускло-красного цвета. Его руки от металла решетки покрылись ржавчиной, а пальцы сводило от приступов боли, пока он прикасался ими к этому металлу. На пластине, расположенной в центре, имелось глубоко выгравированное изображение, и Фарри безошибочно опознал этот рисунок. Он разглядел в нем то, что видел на некоторых драгоценных записях Зорора: древнее ручное оружие, известное как «меч» — длиннее ножа и более сложное в обращении. Кончик и часть лезвия меча кто-то вонзил сверху в представителя гуманоидной расы, от которого остался лишь череп со смеющимся оскалом и клыками. Точно так же, как и в нижнем помещении, Фарри охватила невыносимая боль и древний страх, которые душили его — однако совершенно по-иному — словно все это имело очень важное значение, о котором он почти догадывался.

Преодолевая подъем на следующий лестничный пролет, он снова ощутил голод и жажду. Поднявшись по нему, он вышел в большой зал, очень похожий на тот, что ему приснился, если не считать отсутствия свечения на кристалле. Стены были увешаны клочьями кусков материи, побитой молью, а некоторые занавеси просто валялись на полу возле стен. В самом центре этого огромного помещения возвышался стол. Пыль давным-давно скрыла его яркие, живые краски, и повсюду виднелись царапины и выбоины, появившиеся за бесчисленное количество лет, хотя кое-где можно было разглядеть, что плиты сделаны из красного камня с черными прожилками. В некоторых местах они поблескивали. По обеим сторонам стола стояли скамьи на фигуристых черных ножках, а их сиденья покрывала пыль. Через некоторые интервалы на столе возвышались кубки на высоких ножках. Фарри понял, что некогда они сверкали. Вероятно, если их как следует отполировать, они засверкают, как его цепь.

С одного конца стола стоял стул со спинкой, тоже сделанный из черного блестящего камня. На самом верху спинки была маска в виде черепа. Кости этого черепа белели, и поэтому он выглядел живым на фоне всего остального, несмотря на пыль. Череп был пронзен темным мечом. Вдоль левой стены по длине всей залы тоже валялись обрывки сгнивших занавесей, некогда закрывавших огромные окна, зарешеченные и имеющие в центре пластину с изображением меча и черепа. Через окна в помещение дул такой свежий воздух, что Фарри, после своих злоключений в подземелье не выдержал и ринулся к ближайшему из них.

Окна были достаточно большими, и он обнаружил, что они расположены ближе к полу, чем там, где он побывал ранее — словно кто-то специально вырубил их для удобства обитателей размером с Фарри. К тому же, выглянув в одно из них, он впервые смог увидеть что-то кроме неба.

Судя по положению солнца, было уже за полдень. День был ясный. Пугающая мрачность здания, через которое ему довелось пробираться, тотчас же забылась, когда он посмотрел вниз. Он увидел там стены. Они напоминали те, мимо которых он здесь странствовал. Ему тут же захотелось поскорее вырваться отсюда. Ибо внизу он увидел целое море зелени, хотя после первого беглого взгляда оно разделялось на густую массу кустов и деревьев, а внутри всего этого Фарри увидел всего лишь озеро. Ярко-желтая птица взмыла в воздух с одного из деревьев и зачирикала какую-то песенку.

Фарри всмотрелся дальше и увидел террасу, а затем лестницу, ведущую вниз, в этот миниатюрный лесок. Он, пошатываясь от усталости, двинулся в главном направлении, стараясь отыскать дверь, которая может дать ему свободу. Он прошел через огромную кучу сгнившего тряпья, и от каждого его шага поднимались клубы пыли, заставившей его кашлять и часто моргать, чтобы не дать мельчайшим ее частицам попасть ему в глаза. Затем он все же обнаружил нужную дверь — закрытой. Он с силой ударил по изъеденному ржавчиной и временем засову, сбил его и вышел на террасу.

Его пошатывало, и пришлось спускаться по лестнице, пятясь назад, как краб, держась обеими руками за перила, а цепь он повесил на шею. Тут его ноги омыла вода, и он обнаружил, что озерцо, окруженное зеленью, вполне подходит для утоления жажды. И он пил, пил… ибо сейчас это было самое важное для него дело.

Глава тринадцатая

Желтые птицы гневно и пронзительно кричали над его головой, за то, что он срывал с дерева их плоды, поскольку считали те своими. Фарри не видел никого, кроме этих птиц и маленького пушистого существа, которое поспешно отскочило с его пути, не выпуская из зубов один из таких же бледно-зеленых плодов, что он сейчас с жадностью поедал уже длительное время. Он все же рискнул выпить воды из лужицы и начал утолять голод фруктами, полагая, что ни один из них не окажется смертельно опасным для пришельца с другого мира.

Только вот — он не был пришельцем, решил Фарри, дотягиваясь до следующих найденных плодов. Они очень походили на первые. К тому же эти плоды вспыхивали необычными маленькими огоньками, которые умудрились пробиться через блок, препятствующий воспоминаниям, давая ему знать, что в этом месте его род не относился к чужакам, хотя в стенах замка, где довелось ему побывать, Фарри испытывал весьма необычные ощущения.

Наконец Фарри утолил голод и вернулся на террасу, где не было ни деревьев, ни кустов, чтобы ничто не препятствовало ему полностью раскрыть крылья. Оттуда он взмыл в воздух, чтобы лучше рассмотреть то место, где оказался.

Когда он спиралеобразно поднялся вверх, то окаймленный стенами сад он увидел как единственный зеленый квадрат, в то время как темная громада здания с высоты выглядела совсем зловеще. С воздуха ему представился совершенно другой вид, ибо он увидел не только одни стены и башни. Сам замок венчал нечто, смахивающее на расположенное на возвышении плато, обступленное более низкими вершинами, что делало это зрелище более впечатляющим. Фарри увидел три башни, одну очень большую и поднимающуюся прямо из громады основного здания. Из нее он и попал в сад. Две другие башни были поменьше и ниже по бокам замка. Сам замок был уникален по своей каменной кладке и высоко вздымался с плато, на котором был воздвигнут — словно вырастал из самой скалы.

Фарри кругами спустился поближе к двум маленьким башенкам, к которым вела какая-то полоса. Ему стало ясно, что эти башенки охраняли ворота, представляющие собою массивный портал, крепко-накрепко запирающий от внешнего мира. Тем не менее, с открытого пространства перед воротами вниз вела дорога, иногда прерываемая крутыми спусками, на которых в камне были выбиты ступени.

Он хотел посмотреть, куда она ведет, но тропа вскоре резко обрывалась. Внизу, на уровне земли, Фарри заметил нечто похожее на колею, что вероятно некогда было дорогой. Она пробивалась между рядами неестественно изогнутых деревьев, причем совершенно голых. Во всяком случае, Фарри не заметил на них ни одного листика или других признаков жизни. Он опустился ещё ниже, пока не очутился рядом с мертвым лесом, и стремительно пронесся над ним, едва не касаясь голых стволов. Ветви деревьев были изогнуты, будто их выкручивали и намеренно пытались оставить искривленными. Тут и там виднелись пятна какой-то тошнотворно-желтой и омерзительной красно-коричневой массы, прилипшей к стволам деревьев или хилым кустам. Он снова ощутил слабое прикосновение страха, как это случилось с ним в неприятной зале замка. Повсюду чувствовалось зло, причем настолько сильное, что было способно полностью разрушить как жизнь, так и надежду.

Мертвый лес простирался на большое расстояние от подножия плато, на котором возвышался замок. Насколько бы высоко не взлетал Фарри, он так и не увидел вдали признаков растительности. А в конце этой полосы измученной земли, покрытой голыми деревьями, вырисовывались горы, такие же, какие он видел с корабля. Затем виднелся еще один горный кряж, весь окутанный туманом.

Описав небольшой круг, он полетел обратно и теперь скользил по воздуху вдоль стены между двух башен, чтобы вернуться к саду с нужными ему плодами. Точно между башнями, над воротами, укрепленными и очень прочными, он заметил какой-то барельеф и подумал, что нечто подобное уже видел где-то в замке — хотя на этот раз череп был красным, а у черного меча не было рукоятки.

Когда Фарри пролетал мимо второй башни, к нему внезапно присоединилась стая птиц, но не желтых, как во внутреннем саду, а намного более крупных и выглядевших более агрессивно. «Если это и в самом деле птицы», — подумал Фарри и начал кружить выше них, время от времени подлетая к ним ближе, но стараясь избегать изогнутых клювов, готовых ударить его в крыло.

Эти птицы, с желтым оперением, цветом мало отличались от массы, прилипшей к мертвым деревьям, а крылья были усеяны пятнами, от чего их местами голая серая кожа казалась грязной. Они постоянно следили за ним — вероятно, изучали незнакомого врага, прежде чем рискнуть напасть на него.

Подобная осторожность с их стороны чуть не вынудила Фарри отлететь от замка, чтобы отправиться в путь над мертвым лесом. Необходимость в пище и воде поддерживала в нем желание проникнуть к зеленому саду. Он поднялся выше громады замка, выше самой высокой башни и полетел в сторону, и тогда эти безмолвно летевшие за ним птицы вдруг стали издавать хриплые пронзительные крики.

Из самого верхнего окна башни резко вылетел луч света. Он был нацелен не на Фарри, а скорее на одну из птиц. Она опять закричала и развернулась, с застывшей в глазах ненавистью колотя крыльями по воздуху и все же теряя высоту.

Остальные уже торопились опуститься к воротам, где, должно быть, было их излюбленное место, но подбитая лучом упала на крышу внизу, где, пошатываясь и накреняясь набок, поползла, волоча одно крыло, будто больше не могла его сложить.

Фарри решил держаться подальше от линии огня. Кто же все еще защищал это место, кажущееся покинутым многие поколения назад, так, что никаких его признаков пока не было видно?

Проем окна, из которого появился луч, был глубоким и узким. Фарри не заметил там ничего… или никого, хотя теперь, находясь в этом спокойном саду, он чувствовал покой и умиротворение. Естественно, ему не хотелось снова изучать этот мрачный замок. Тем не менее, он выбрал место, где смог бы устроиться под сенью дерева, если, как он вспомнил, как следует сложить крылья. Здесь Фарри соорудил себе из вырванной высокой травы некое подобие постели у подножия террасы. Потом, используя все свое умение работать пальцами, начал связывать из травы что-то вроде веревочной лестницы, и сам удивился своему таланту, о котором не подозревал доселе.

Он затянул последний узел, когда наступил закат. Затем жадно напился из озерца и изготовил из листьев, сорванных с самого большого дерева, нечто похожее на гнездо, расположив его как можно выше. Чтобы спать в подобном месте, наверное, надо быть полным идиотом, но при осмотре окрестностей он не заметил лучшего места. К тому же, вступая на территорию замка, он проявлял огромную осторожность. Почти объевшись, он долго не мог уснуть, хотя солнце уже скрылось за вершинами, и поэтому он еще раз решил проверить свои способности в мысленной связи.

Разумеется, теперь он добился куда больших успехов! Он ощутил вокруг суетливую жизнь, птицы и какие-то крошечные существа устроили налет на упавшие плоды. Ни у кого из них не было ни капельки других намерений. Фарри хотел было дойти до башни, но быстро смекнул, что получит мало выгоды, если снова привлечет к себе внимание каких-нибудь обладателей голосов, на которые он не сможет ответить.

Как только он остановился, как рядом с ним раздался крик разгневанных птиц, эхом разнесшийся внутри каменных стен сада. Он безумно устал и мечтал отдохнуть, но его мозг вел себя как совершенно самостоятельное существо, встревоженное и одновременно излишне любопытное. Он обнаружил другую форму жизни, обитающую в земле, а ночью выходящую на охоту. И Фарри попытался проследить за этим существом.

Когда тонкая связующая нить окрепла, в нем возросло возбуждение. Окружающий его барьер, должно быть, пропал или стал тоньше. Существо, с которым он связался, бежало в том месте, которое могло быть только одним из внутренних коридоров этой темной заброшенной громады, возвышающейся за его спиной. Если бы здесь оказался Тоггор! Фарри с трудом удавалось сохранить связь с таким примитивным мозгом, похоже, доступным лишь на самом нижнем уровне, о котором Фарри имел представление.

Существо находилось в замке — и оно было охотником, хотя Фарри не знал, какую жизненную форму ему удалось обнаружить. Стены, сложенные из камня, были слишком ровными — а если замок обитаем, то, вероятно, есть на что поохотиться или хотя бы можно поискать съедобные отбросы. Наверх — существо направлялось наверх, а коридор был очень узок. Оно умудрилось протискиваться в такие места, где ему приходилось делать свое тело почти плоским, чтобы пролезть.

В его сознании был только голод и предвкушение найденной пищи. К тому же оно было уверено, что в замке есть пища, только и ожидающая стать жертвой. Как рыболов водит морскую добычу крупнее его самого, позволяя ей как бы уплыть, но удерживая всего лишь на тонкой леске, так и Фарри последовал туда, куда направлялся ночной охотник. Теперь он чувствовал, как существо возбудилось; оно почти достигло своего излюбленного места, чтобы поймать то, что искало. Фарри не стал использовать силу Майлин или Ворланда; ведь он не мог видеть глазами охотника или даже мысленно создать изображение того, что тот преследовал.

Оно замедлило скорость, выказывая больше осторожности, короткими толчками, очевидно, несущими его с одного места к другому. А потом…

Фарри ослаблял связь с существом, затем резко возвращал ее, надеясь, что оно не обнаружит его присутствия. И тут появилось совершенно иное сознание — непохожее на сознание существа любого рода — мощное и чудовищно подавляющее, несмотря на то, что Фарри всего лишь слегка мысленно коснулся его. Кто-то стоял на страже. Фарри поднялся, сжав крылья настолько плотно, как только мог, и попытался посмотреть на восток — в направлении башни, казавшейся во тьме лишь расплывчатым силуэтом. Интересно, есть ли на той стороне окна? Он не мог вспомнить. Во рту у Фарри пересохло, и тут он почувствовал, как его руки стали липкими, когда он дотронулся до тяжелых ветвей. Он замер. И снова его обуял страх, наверное, более сильный, поскольку объект, обнаруженный им, был совсем неведом Фарри. Он с трудом преодолел в себе барьер мысленной пустоты и ожидал… а вот чего — он не мог сказать.

Пролетело какое-то время. Он ожидал нервной дрожи, однако она не пришла. И все же он не рискнул снова начать поиски. Тоггор… Фарри безумно жаждал, чтобы рядом с ним оказался смукс. Прежде они играли в игры, что занимали обоих. Но это были лишь игры. А теперь он по-прежнему ожидал нападения, хотя в башне не виднелось ни света, ни признаков того, что кроме крошечного существа там находится что-то еще.

Наконец Фарри снова устроился в своем гнезде из листьев. Его единственной защитой было держаться как можно дальше от подобных экспериментов. Аромат раскрывшихся ночных цветов был насыщенным и приятным, а вокруг них тучами носились насекомые. Они собирались в крупных чашечках и мерцали бледным светом.

Чары — странное слово, употребленное Зорором. Фарри почудилось, что в ночном воздухе он обнаружил совершенно новую для него мягкость, своего рода защиту от грубых, шероховатых каменных стен, окружающих это место. Медленно и внимательно он изучал все вокруг, ожидая заметить хоть какое-то изменение, случившееся здесь.

Его первоначальная усталость проходила, и он начал ощущать, что опасность, вероятно, находится именно здесь. Он мог быть под каким-то незаметным контролем, который не встревожил его, когда был наложен. Он снова начал мысленный поиск, поскольку ему хотелось знать…

Он чувствовал крошечные жизни в саду — и не боялся: от них не исходило беспокойства. Если что-то и пыталось воздействовать на него теперь, то это было узконаправленная связь, посланная только ему одному. Он снова посмотрел вверх, отодвинув в сторону усеянную цветами ветку, чтобы опять взглянуть на самую высокую башню, ибо не сомневался, что тот разум, который он ощутил, располагался там.

Потом он увидел круглое кольцо, такого же синего цвета, как тот луч, что смел с неба птицу. Оно не было неподвижным, ибо, пока он наблюдал за ним, оно немного переместилось вправо. Конечно, в действительности, это не было глазом, поскольку оно было слишком большим. Однако оно выполняло для кого-то функцию глаза, в этом он тоже не сомневался.

Теперь оно двинулось, и вскоре ушло настолько далеко вправо, что Фарри мог увидеть только его край. Затем оно исчезло, но он нисколько не сомневался, что скоро этот глаз появится снова. Сможет ли он за это время убраться, улететь на запад прочь? Может быть, но шансы на это были весьма невелики. Вместо этого Фарри наблюдал, как глаз появился слева и двигался до тех пор, пока оказался над ним, видимый наилучшим образом. Тогда он перестал двигаться, замер на одном месте в кромешной темноте ночного неба.

Глаз смотрел вниз, туда, где прятался Фарри, и тот ожидал, что сейчас захлопнется какая-то неведомая ловушка. Его присутствие здесь ощущалось с самого первого мгновения, когда он выбрался из глубин земли в тот ужасающий нижний зал. Разумеется, его несомненно заметили, когда он летал над мертвым лесом…

Его заметили… То, чьего прихода он ожидал так долго, явилось — но не для того, чтобы нанести удар, а скорее с добрыми намерениями. Выходит, опасности не было…

Прежде чем взлететь, Фарри выскользнул из своего гнезда и добрался до террасы — а потом, когда он воспарил над ароматом ночных цветов, в его мозгу полностью предстала картина того, куда он был призван. Он тут же увидел место приземления — оно было четким и квадратным и находилось на крыше высокой главной башни.

Свернув крылья, он подошел к двери. Та была слегка приоткрыта, точно ожидала его, приглашая войти внутрь. Фарри слабо осознавал, что это необходимо сделать, но по прошествии некоторого времени эта необходимость стала более настоятельной. Он начал подниматься по узкой лестнице, задевая сложенными крыльями о стены.

Он пошел еще быстрее, и его словно бы подгоняли. Необходимость… Он был нужен! А времени так мало…

Времени для чего? — вопрошала глубоко запрятанная часть его мозга. Но в его сознании не было желания на что-то отвечать.

Окончание лестницы было освещено — красно-желтым светом пламени или мерцающим отблеском искусственного освещения корабля и не каком-либо иным, знакомым Фарри способом. Свет был синий, как наблюдающее око. Он шагнул в комнату, по-видимому, образующую весь верхний этаж башни.

Она сидела в кресле из сверкающего хрусталя, улавливающего и отражающего свет, и Фарри показалось, что занимаемое ею место отделано драгоценными камнями. Длинные рукава были завернуты, обнажая руки, сложенные так, что ее указательные пальцы касались губ; локтями она опиралась на подлокотниках кресла.

Фарри почувствовал, что крылья его затрепетали и почти раскрылись. Он пристально смотрел ей в глаза. Она тоже пристально смотрела в его глаза. Их взгляды встретились. Она была одного роста с Майлин, и у нее не было крыльев. В этом освещении ее волосы казались бледно-голубыми, а на самом деле вероятно они были серебряными. Фарри заметил, что они заплетены безукоризненно. Часть волос ниспадала и волнистой рябью закрывала спину, а часть их рассыпалась по плечам, образуя подобие пелерины, накинутой поверх ее одеяния. Бриллианты на ее голове сверкали так же, как и блистающий трон, на котором она восседала: мерцающие бусины были словно нанизаны на ее волосы. На переду ее платья Фарри увидел подобие герба — широкие, сверкающие и раскрытые крылья.

Фарри уставился на нее. Затем неуверенно поднес одну руку к голове, где снова быстро возникла нестерпимая боль. Его взгляд заволокло туманом, а вторая рука протянулась вперед в знаке протеста.

— Итак… колесо и в самом деле повернулось, — услышал он ее слова сквозь боль. — Зачем спускаться, чтобы сражаться в темноте, которая борется за то, чтобы снова подняться? Но не полностью, не так ли, малыш? Печать Фрагона сломить нелегко. А теперь скажи мне — кто я?

Фарри почувствовал, что горло его пересохло, словно он наглотался песков пустыни. И прошептал в ответ:

— Сельрена…

Она сдвинула руки так, что ее указательные пальцы больше не находились возле губ, а указывали прямо на него, будто имея намерение проткнуть заостренными книзу ногтями ему тело.

— Итак… — она кивнула, и бриллианты заиграли в ее волосах так, что Фарри испытал головокружение. Но боль затихала, и он снова видел ее отчетливо. — Ну же, ответь теперь, кто ты, малыш?

На это он не мог ответить. Стена в его голове была непроницаемой, как всегда.

— Я… я не знаю.

Она не нахмурилась, но Фарри почувствовал в ней мгновенное раздражение.

— Фрагон! — выпалила она резко, а потом, видимо, сдержалась и успокоилась. — Но ты по меньшей мере лангрон. Смотри!

Этот приказ был стремителен, и при этом она указала пальцем, поэтому Фарри тотчас же уставился в пол, чтобы увидеть между ними круг с синей сверкающей поверхностью. Этот глаз… но?..

Похоже, она прочитала его мысль.

— Глаз? Да, это своего рода глаз. Однако нам необходимо удостовериться…

Он был изумлен. Сначала последовал рывок, и возле него образовались призрачные изображения. И снова он пережил то, что знал о своей жизни. Затем, чувствуя себя так, будто его схватили и высосали почти все силы, он, опять пошатываясь, встал у края синего диска.

Сельрена неподвижно сидела в кресле, но положила руки на его подлокотники, и впервые Фарри заметил на ее равнодушно-холодном лице какое-то выражение.

— Из чужого мира, — мелодично проговорила она, точно разговаривая сама с собой, — и те, кто прибыли вместе с тобой… То, что вы планировали, можно использовать, когда есть новые бусины для того, чтобы их вплести. А теперь… — Ее голос обрел прежнюю силу, как когда она отдавала приказ для внезапного возвращения к прошлому. — Слушай… подойди-ка…

Он упал на колени, в основном из-за того, что нагнулся вперед и не мог удержаться на ногах, и взглянул вниз на диск. Он вперился в него так же, как смотрел на нее во время их встречи.

Ничего не предвещало той сцены, которая мгновенно вспыхнула перед его взором. Он стал почти частью того, что видел, словно он стоял в кабине управления корабля. В кресле пилота сидел Зорор, а Майлин с Ворландом стояли рядом и, повернув головы, смотрели в его сторону, однако выражения их лиц были озадаченные. Внутри Фарри внезапно проявилась другая воля. Как недавно он использовал существо из сада для проверки существования вероятной опасности, теперь таким же образом использовали его самого.

Ворланд продолжал выглядеть сбитым с толку, но Майлин подняла руку и пошевелила пальцами. Фарри потрясло чувство изумления — то, что использовало его, явно не ожидало подобного ответа. А за удивлением последовали резкие действия.

Рассудком Фарри управляли, бросили на Майлин, словно ударили о стену. Потом его с силой швырнули в Ворланда, и на какие-то доли секунды казалось, что он проник в сознание Крипа. Затем его всего перекосило, изогнуло, и он опять оказался вне его. Наконец, закатанин… И опять защита оказалась слишком мощной для него, чтобы пробить ее.

— Фарри! — вернула ему рассудок Майлин. — Фарри… где… — она не успела до конца задать вопрос.

Между глазами крылатого человека и диском протянулась белая рука и кончиками пальцев ударила по его поверхности. И эта такая отчетливая сцена полностью стерлась. Он медленно поднял голову, чтобы снова взглянуть на Сельрену. Она относилась к дардам, а те всегда старались устраивать совет. Для них крылатые существа были как дети: у них был совершенно другой груз знаний из прошлого.

Теперь она стояла, возвышаясь над Фарри, и больше не смотрела вниз. Она глядела в узкое отверстие в стене, выходящее на запад, покусывая нижнюю губу, и сторонний наблюдатель мог бы счесть, что она пребывает в нерешительности.

Фарри чувствовал себя таким усталым, словно несколько дней беспрестанно шел пешком и поэтому ему очень тяжело сохранять глаза открытыми.

— Новенький — и обладающий силой! — медленно промолвила она. — И идешь не против нас, а — по собственной воле! — Она провела рукою по платью и подошла к маленькому столику, стоящему неподалеку. Взяв с него кубок, который прикрыла ладонью, вытряхнула в него содержимое двух небольших шкатулок и из высокой бутыли добавила туда какую-то жидкость. Затем обеими руками она зажала кубок и стала медленно раскачивать его из стороны в сторону, а потом поднесла Фарри, обойдя вокруг диск.

— Пей! — резко приказала она.

Он осознал, что ему остается только повиноваться. Содержимое кубка оказалось плотным, но жидким, а его вкус — терпким, почти жгучим, так что он поспешно проглотил напиток и отнял кубок ото рта. Жар охватил его горло, и внезапно он ощутил, что мрачные стены вокруг порождают холод не только в помещении, но и в нем самом, так что он весь напрягся, тогда как теперь он расслабился.

Сельрена снова уселась в хрустальное кресло и наблюдала за ним с выражением человека, пытающегося разрешить какую-то проблему. Когда Фарри отставил кубок в сторону, она снова указала на диск, лежащий на полу. Он слегка наклонился вперед, думая о том, увидит ли опять своих товарищей. Усталость, сковывавшая его с тех пор, как он выбрался наверх из подземных коридоров, почему-то исчезла; и он ничего не чувствовал, словно бессознательно действовал под принуждением. Возможно, это было сильнее чар Зорора, но он не желал бороться с этим ощущением.

— Кто твои друзья? — она явно перешла прямо к делу. Хотя она могла узнать об этом напрямую из его памяти, Фарри снова рассказал ей все, частично посредством мысленных образов, частично — словами. Несмотря на то, что он использовал универсальный торговый сленг звездных путей, ему казалось, что она без труда понимала его.

Когда он рассказывал об их приключениях на Йикторе, она несколько раз прерывала его, в основном чтобы попросить повторить то, что касалось Майлин или тех тэссов, с которыми ему доводилось встречаться.

— Откуда они прибыли? — резко осведомилась она. — Я имею в виду тех, кто делится мыслями не только друг с другом, но и с животными, а также с представителями иной жизни на их планете?

Фарри отрицательно покачал головой.

— Я не знаю… единственное — это то, что они очень старый, старый народ, который некогда жил в городах, но теперь они стали странниками на своей планете, и у нет своего места.

— И все же они обладают силой, — сказала она, и ее рука, лежащая на колене, сжалась в кулак. — А теперь, — сменила она тему, — расскажи мне побольше об этом закатанине — откуда он прибыл и зачем собирает древние легенды? Неужели он охотится за тем сокровищем, что является вожделенной целью множества рас и всяческих особей?

— Закатанин охотится за знаниями. На своей планете они хранят все, что им удалось узнать…

— Для чего? — настойчиво вопрошала она.

— Я знаю только, что они считают сокровищем сами знания. Иногда они отправляются на другие миры, как это делал Зорор — либо чтобы надолго задержаться там, как остался он на той планете, где садится множество кораблей и где он собирал известия из многих отдаленных мест, либо изучают древние руины, чтобы обнаружить там какие-то сведения, касающиеся тех, кто их воздвиг, а также когда и зачем…

— Это Зорор рассказал тебе о Маленьких Людях — и затем отправился вместе с тобой искать их — просто ради знаний, которые добавляет к своим по крупицам? Или у него есть какая-то иная причина — может быть, он ищет Землю Рока? Ведь только смерть является к тем, кто выискивает там какие-нибудь сокровища. Существует множество историй о разных открытиях, однако им точно нельзя доверять. Сама смерть охраняет это.

— Тем не менее, об этих Маленьких Людях все еще помнят и кто-то их ищет, — она снова посмотрела поверх головы Фарри прямо в стену круглой залы, — поэтому тут есть, о чем задуматься.

— Он не охотится за сокровищем… — начал было Фарри, и она рассмеялась, однако в этом смехе чувствовался пронизывающий до костей холода.

— Нет, он явился, чтобы вернуть тебя твоему роду. Неужели это пустая похвальба?

— Он ничем не хвалится. Да, ему хотелось пройтись по тому пути, что привел меня сюда. А леди Майлин и ее лорд — они думают так же.

— Превосходная сказка, — снова расхохоталась она. — Так значит, ты рассиживаешься здесь, в крепости, принадлежавшей некогда Фрагону, и задаешь мне головоломки, а я должна их распутать. Мне всегда нужны только ответы, крылатый. Тем не менее тут есть… — она слегка тряхнула головой и пристально воззрилась на него, — это как раз то… Да! — Она хлопнула в ладоши. — Как же лучше исполнить наши намерения, крылатый? Пока ты здесь, то будь уверен, я использую тебя как можно лучше. Пойдем… — она поднялась из кресла и поманила его к себе. Он тоже встал.

Она подождала, когда он окажется рядом с ней, а потом крепко приложила руку к его плечу, вынуждая его пойти вместе с ней. Они оказались перед стеной, и тут она остановилась и приложила другую руку к камню. Он не понимал, что она делала, но крупная часть стены отошла в сторону, и перед ними предстал выступ, открытый с трех сторон ночи.

Сельрена быстро сняла руку с его плеча, чтобы коснуться его переносицы.

Фарри поспешил вперед, наружу, и оказался на платформе. И тут пришел вопрос — на который мог ответить только он. Мог и должен ответить, причем сейчас же! Он расправил крылья и прыгнул вниз, а потом взмыл в ночную тьму.

Глава четырнадцатая

И тут явился тот же самый призыв, который прежде заставил его улететь с корабля, и он не смог сделать ничего другого, кроме как ответить. Под ним темнела земля; зловещее зеленоватое свечение, исходящее от мертвого леса освещало все, кроме очень далеких звезд. Птицы не взмывали вместе с ним в небо, а во время своего полета Фарри не ощущал ни тревоги, ни беспокойства. Он старался лететь вперед, чтобы точно определить источник призыва, но сумел лишь узнать, что тот находится где-то на западе. В то время как на востоке… Он на мгновение подумал о корабле и ожидающих его спутников, но не смог избежать зова, который уверенно тащил вовсе не туда, где он мог обрести безопасность и помощь.

Усталость, охватившая его в замке, исчезла. Вероятно, подумал Фарри мимолетно, он избавился от нее благодаря напитку, который Сельрена заставила выпить. Он несколько прибавил скорость. Вот он уже перелетел через мертвый лес и оказался над еще одной вереницей скал, менее высоких, чем вершины, на которых стоял замок. Здесь мертвый лес закончился, и Фарри полетел над голыми камнями.

Миновав их, он обнаружил, что стал видеть в темноте лучше, чем когда-либо прежде, и тут наверху он приметил луч гораздо более сильного света, чем производил лес. И в тот же самый момент его внимание привлек пронзительный крик, постепенно превращающийся в мощный вой, а потом совсем пропавший.

Затем воцарилась тишина, и притягивающее его сюда воздействие тоже исчезло. Он замедлил скорость и снова отчасти начал управлять своими движениями. Луч света стал напоминать колонну, устремленную в небо. Свет от корабля! Это должен быть корабль!

Но в этом месте не могло быть корабля, а Фарри так хотелось домой! Крик больше не звенел у него в голове, этот жуткий крик, заглушающий и притупляющий остальные ощущения, как он отчетливо понял. Чтобы лететь к этому маяку, надо быть полным дураком. Он попытался избавиться от этого навязчивого стремления, чтобы снова направиться на восток. Однако его не отпустили настолько, чтобы он сумел это сделать.

Цепь скал, над которыми он пролетал, загибалась к северу, и Фарри понял, что сможет изменить курс достаточно, чтобы следовать этой изломанной линии.

«Рубеж! Рубеж!»

Казалось, эти слова прокричали ему прямо в его ухо. Он слегка отклонился в сторону из-за потрясения, вызванного этим мысленным посланием, самым сильным и болезненным, которое он когда-либо получал. Фарри полетел налево, и он сделал четыре взмаха крыльями, прежде чем избавился от мучительного звона в голове.

Мучение или нет, однако оно не позволяло ему лететь свободно. Его мотало то взад, то вперед, и Фарри осознал, что направляется на север, причем все время против собственной воли пытается снова и снова преодолеть этот невидимый барьер, постоянно встающий у него на пути, а взрывы звона в голове так воздействовали на его зрение, что он не видел так отчетливо, как прежде. Он снова совершил вираж налево и теперь дергался в воздухе.

«Рубеж!»

Пораженный нестерпимой болью в голове, сопровождаемой ощущением, что все, находящееся внизу кружится, Фарри летел вперед. Он должен вырваться, но, полуосознавая, что все еще находится в воздухе, он снова упорно летел к колонне света, что возвышалась вдалеке. Фарри медленно отходил от самого последнего резкого удара боли. Теперь он оказался на открытом пространстве, оставив скалы позади, а сам направлялся, желал этого или нет, к отдаленной сверкающей колонне.

Больше он не слышал крика, приведшего его сюда, и все же не сомневался, что тот имеет отношение к этому свету. Когда он летел по кругу, это наверняка явно замечено в чужеземном лагере.

Корабль, приземлившийся на открытом пространстве, был несколько крупнее, чем доставивший его на эту планету. Трап был выдвинут, а возле его основания Фарри заметил группу планетарных защитных убежищ, и это предполагало, что стоянка устроена здесь на некоторое время. Маяк, привлекший его внимание, светил с носовой части корабля, прямо в ночное небо. Вероятно он был нечто большее, чем ориентир для путешествующих по планете — он являл собой предостережение или призыв.

На уровне земли он увидел светильники поменьше. Фарри устремился вниз, хлопая крыльями, и вскоре снова оказался на земле. Неужели о его появлении по-прежнему было неизвестно на корабле и прилегающем к нему лагере? Он видел слишком много различных приборов, чтобы поверить, что они не выставили часовых против чужаков.

Основной прожектор, расположенный на уровне земли, освещал место, где стоял флиттер, освещенный еще и дополнительной подсветкой. Фарри заметил силуэты тех, кто работал на корабле; как он предположил, они производили ремонт. Он насчитал пять планетарных убежищ. Четыре были поменьше, и едва ли достаточно крупными, чтобы спрятать более чем двух человек, пятое же, чуть в стороне, было втрое больше остальных.

Его глаза быстро привыкли к свету от маяка и включенным прожекторам у подножия корабля. Теперь он отчетливо видел работающих — или стоящих и наблюдающих за ними. С того места, где он находился, они походили на гуманоидов. Тем не менее, их униформу, не имеющую никаких опознавательных знаков, Фарри видел впервые. Выглядели они как разведчики Патруля, прилетающие туда, где случилась какая-нибудь беда, и имеющие лишь возможность приземлиться и установить маяк, призывающий на помощь. Вне всякого сомнения, этот корабль не был толстобрюхим грузовым перевозчиком и даже кораблем с ограниченной грузоподъемностью, например, как судно вольных торговцев.

Он насчитал семь человек — трое трудились не покладая рук над внутренними частями флиттера, двое наблюдали за работой и еще двое стояли возле входа в одно из крошечных убежищ; их позы говорили о том, что это — охранники — что могло предполагать находящихся внутри пленников. Тотчас же в голове у Фарри вспыхнули воспоминания — а вдруг это та самая несчастная Атра, о которой он не раз уже слышал?

И словно от мысленного упоминания этого имени крепкий захват расслабился, и до Фарри дошло мысленное послание.

«Помоги, мой крылатый родственник, помоги!»

Эта мольба была не сильной и еле слышной: скорее, пленник говорил шепотом, и Фарри даже пришлось напрячься, чтобы ее услышать. Тем не менее он спешно устремился к растущим поблизости кустам, чтобы спрятаться.

— Крылатый родственник… — снова раздался жалобный крик, издаваемый кем-то, пребывающем в самых глубинах опасности и потерявшим всякую надежду на спасение. Теперь Фарри не почувствовал зова, приведшего его сюда; ибо последний его импульс сгорел в сражении с тем, кто прокричал ему слово «Рубеж». Он все еще ощущал тревогу, делающую его неуверенным, непонимающим, что он здесь делает и почему.

По трапу спустился человек и тяжелой походкой поспешил к охраняемому убежищу. До Фарри докатилось слабое эхо крика. Охранники резко развернулись, один — лицом к двери, держа наготове оружие, второй поспешно обошел шарообразное строение, чтобы осмотреть его с дальней стороны.

Человек быстро прошел мимо охранника и резко приподнял откидную дверцу тента. Теперь оба охранника осматривали убежище по периферии, то и дело рыская глазами по сторонам и держа наготове оружие.

Фарри страшно захотелось, чтобы здесь оказался Тоггор. Если бы он смог послать смукса внутрь и увидеть все его глазами, как бывало прежде!.. Только сейчас Тоггора с ним не было, и зависел он не от кого-либо еще, а только от себя.

«Крылатый родственник… Фарри… иди же сюда… иди!..»

Этот стон, раздавшийся у него в голове, был настолько громким, что Фарри едва не выскочил из своего укрытия и не побежал прямо в лагерь. Ловушка! Конечно же, это была западня! Однако второй крик о помощи отличался от первого — в нем чувствовалось нечто, отвергающее страх или гнев.

«Нет! Не-е-е-ет!..»

Фарри вцепился в ветки с такой силой, что согнул их. Боль, настоящая боль, жгучая и острая. Фарри чувствовал себя так, будто его ударили по спине, как это часто случалось в прежние дни. Тот, кто призывал, переносил страдания!

Фарри попытался выстроить барьер, препятствующий этому посланию. Оно требовало от него бежать или лететь прямым курсом, позабыв обо всем, кроме необходимости помочь. Вероятно это неплохо сработало бы, будь он и в самом деле крылатым родственником, выращенным среди тех, кто безусловно казался кем-то из его собственного рода. Только он не был связан настоящими узами с любым из тех, кого видел или слышал. Дарда, Сельрена? Для дардов крылатые вообще не представляли никакой ценности — дарды жили по иным правилам. А это существо в маске, находившееся в хрустальном дворце? Он даже не мог предположить, что, он, она или оно, хоть пальцем пошевелит ради его спасения. Тот, кто звал, должно быть, Атра, о которой столько говорили…

«Иди же…» — теперь мысленный голос казался своей же слабой тенью. Фарри слышал в нем дрожь и понимал, что призывающий его потерпел крах в своей мольбе.

Затем наступила тишина, заставившая Фарри съежиться от страха, несмотря на то, что он изо всех сил старался держать себя в руках. Наверное, такая тишина воцаряется, когда наступает смерть. Неужели пленник умер? Фарри вновь схватился за ветки, отламывая тонкие прутья, которые острыми кончиками впивались в его тело.

Охранники внизу разделились, и к ним присоединились двое, до этого возившиеся с флиттером. Они рассредоточились — двое, сжимая в руках оружие, двинулись на запад, а остальные направились в свое убежище, расположенное на востоке. Кусты, где. Фарри обрел себе убежище, теперь были отрезаны от любого другого укрытия. К тому же у него не было никакого доступного вида защиты. Если он поднимется бы в воздух, его сразу же заметят, а Фарри отлично понимал, что у чужеземцев имеются весьма замысловатые следящие устройства. Он мог бы уже угодить им в ловушку, но почему-то пока не попал к ним в лапы.

Следовало сделать еще одно — заглушить все мысленные послания. Некогда прежде он выступал против врагов, отлично защищенных искусственными глушителями мыслей, и все же заставил их подумать, что неподалеку находится кто-то, собирающийся вот-вот напасть.

Фарри медленно пополз направо. Охотники передвигались весьма уверенным шагом, то и дело ненадолго останавливаясь. Затем оба опустили руки к поясу, чтобы посмотреть на какой-то прибор, что был у каждого из них. Фарри подумалось, что они выискивают источник тревоги, располагающийся под землей. Подземелье… были ли это те же люди, которые не так давно схватили его?

Он находился на самом краю рощи и пополз по параллельной тропинке, которая, как он надеялся, поведет по уклону наверх, так что он сможет добраться до подножия скал. Кроме того он надеялся, что высокая растительность послужит ему своего рода заслоном.

Он старался тщательно рассчитывать каждое передвижение и наконец добрался до голой земли за утесом. Но тут, совершенно неожиданно, его окутала тьма. Свет направленного в небо маяка резко исчез. Прошло несколько секунд, прежде чем Фарри рискнул воспользоваться этим преимуществом. Он прыгнул в воздух, дико махая крыльями, поднимаясь вверх и еще выше. Казалось, это происходило слишком медленно, поскольку теперь от носовой части корабля вылетел тонюсенький луч; на это раз он шел не вертикально, а почти горизонтально, быстрыми кругами освещая местоположение лагеря.

Фарри взлетал над ним до тех пор, пока лагерь внизу не стал настолько маленьким, что, казалось, его можно было закрыть ладонью. Вот ему и выпал шанс вернуться к скалам и выбраться из ловушки, по-видимому, ограниченной ими. И все-таки, даже повернув на запад, он ощутил, что сила, приведшая его сюда, ослабла, но не исчезла полностью. Он увидел, как луч внизу не только описывал круги, но и быстрыми рывками устремлялся иногда в небо. Ему едва удалось избежать его. Стало ясно, что даже тогда, когда охранники, казалось, испугались чего-то под землею, они все же наблюдали за тем, что могло явиться с неба, из воздуха.

Фарри устремился к барьеру из скал, но создавалось впечатление, что он пытался пробиться при помощи крыльев через вязкий поток; и вообще лететь было очень трудно. Он боролся за высоту и одновременно — заскорость. Пока ему очень везло, что его не уловил блуждающий луч, хотя, похоже, он рыскал ниже, чем летел Фарри, выискивающий для себя укрытие. Он находился уже почти возле скалистого барьера, когда почувствовал в воздухе еще какое-то движение. Птицы?.. Или опять появились эти существа, смахивающие на драконов, как то, что некогда отогнало его обратно к кораблю?

Внезапно луч замер, затем вспыхнул и поймал своим свечением край крыла Фарри, и через мгновение после того совсем исчез.

Фарри пытался взмыть еще выше, уверенный, что луч еще вернется. Да, он уже возвращался! На этот раз он высветил одно из его крыльев, причем не кончик, а заметную часть. Когда Фарри попытался удрать от луча, свет настолько усилился, что ослепил его.

Какая-то тяга снизу схватила его, и Фарри не смог вырваться. Он опускался вниз слишком быстро, больше не управляя собой. Единственное, на что он надеялся — не разбиться о каменные стены скалы. Последний взмах крыльями, мощное усилие с его стороны — и он все же достиг скалы, умудрившись приземлиться на отрог скалы, и когда свалился, болезненно оцарапал тело о какую-то твердую штуку. Однако он удержался, и, несмотря на боль в руках, немного прополз вверх, оказавшись на краю уступа, где ему удалось повернуться, складывая и раскрывая крылья, выискивая для себя наиболее удобное место. Он понимал, что будет свободен только до тех пор, пока эти люди, внизу, не доберутся до него. Луч сконцентрировался на нем, чтобы удерживать его там, где он находился, а его сверкание слепило Фарри.

Внезапно он заметил вспышку света: что-то двигалось между ним и лагерем. И снова крылья — черные крылья, невидимые ночью — а затем что-то еще пронеслось по воздуху совсем рядом. Сперва Фарри показалось, что нечто бросилось на него, но оно пронеслось куда-то в трещину, находящуюся за пределами его досягаемости. Он повернулся и увидел жезл, воткнувшийся неподалеку и все еще дрожащий от силы удара.

Фарри пополз вдоль уступа. Маяк больше не пронизывал небо, а слепящий луч ходил из стороны в сторону, пытаясь, как он догадался, поймать того, еще одного крылатого. Поскольку люди внизу видели это, то вероятно они решили, что Фарри уже находится под их контролем, и теперь вдохновились заполучить второго пленника.

Фарри потянулся за жезлом, но тот торчал рядом с уступом так, что коснуться его не удалось. Он прижался к скале и вытянулся, насколько мог. Пальцы коснулись жезла, который еще слегка покачивался. Фарри стал осторожно раскачивать дрожащий жезл, чтобы вытянуть его из расщелины. Сначала ему показалось, что у него ничего не выйдет, но потом прут уступил, причем так внезапно, что Фарри чуть не сверзился с уступа. Теперь он держал в руках полый стержень длиною почти с его тело, очень легкий для своего размера. Маяк не отреагировал на движения Фарри, когда тот высвобождал жезл — вместо этого он поднял луч еще выше, обшаривая край утеса и снова осветив часть крыла, а затем луч опять быстро исчез.

Фарри провел руками по жезлу. По всей длине он был ровным, но на его конце имелись выступы, напоминающие кнопки. Их было четыре. Фарри не сомневался, что это было какое-то оружие, но совершенно ему незнакомое. Встав как можно более устойчивее, Фарри перекладывал жезл из одной руки в другую. Оно не имело острого лезвия, равно как не было ни станнером, ни дубинкой. Просто орудие защиты, подумал Фарри, и оно могло оказаться совершенно бесполезным против того оружия, что было у охотников внизу.

Луч метался туда-сюда на огромной скорости. Затем воздух прорезала красная вспышка. Хотя Фарри не видел никаких следов крыльев, кто-то из людей, по-видимому выстрелил из лазера. Тем не менее, эта единственная вспышка смертоносного пламени насыщенностью своего свечения дала Фарри убедиться, что он обладает смертельной силой. Правда, второго выстрела не последовало.

Внезапно луч вернулся к нему; буквально ниоткуда его ударила какая-то неведомая сила. Фарри треснулся о скалу и почувствовал, что от боли больше не способен пошевелиться. Это продолжалось всего несколько секунд, за которые работали только его легкие, с трудом набирая и выпуская воздух. Потом эта сила пропала.

Он с трудом открыл глаза и попытался что-нибудь увидеть. Теперь внизу светились маленькие огоньки. Они рассредоточились вдоль бока скалы. Как и маяк, они обшаривали все вокруг, освещая местность то взад, то вперед, а также вверх и вниз. Дважды они пронеслись прямо над ним, но не задержались. Он считался уже пойманным, подумалось Фарри, а ядро гнева начинало возгораться у него внутри — и теперь они намеревались определить местонахождение другой жертвы.

Из-за маленьких и крупных лучей, танцующих взад-вперед совсем близко от Фарри, он не осмелился попытаться взлететь. Если он снова взмоет в ввысь, то его просто-напросто насмерть спалят лазерами. Жезл в его руке задвигался, поворачиваясь сам собой. Фарри крепче сжал его в кулаке, не позволяя удивлению лишить его этого оружия, пусть даже и очень слабого. Пальцем он нащупал одну из кнопок, а потом с силой нажал на вторую.

С противоположного конца жезла вылетела маленькая пуля, или он принял это за пулю, поскольку увидел, как на стене появилась трещина. Там, куда угодила эта мерцающая бусинка, он увидел тонкую струйку пламени. Фарри поспешно ослабил нажатие на обе кнопки. Какой бы шанс на спасение ни был у другого крылатого, Фарри стал гораздо сильнее, чем ожидал.

В первое время его гнев возрос, чтобы сравняться с ощущением осторожности. Пусть они только попытаются сбить его вниз; теперь у него имелся своего рода ответ на их действия.

«Давай же… иди…»

Из тишины, воцарившейся вокруг, снова послышалась мольба.

«Давай… — донеслась до него мысленная связь. Потом она вернулась, резкая, настойчивая, требовательная… — Иди… Нет, уходи! Они идут с сетями…»

Во второй раз связь замолкла, словно то, кто посылал ее, находился при смерти. Фарри не рискнул попытаться снова связаться с ним.

Внезапно, в самом центре большого луча появилось крылатое существо, а за ним — еще одно, потом третье, четвертое… За ними стремительно летело нечто более необычное — стремительно опускаясь, не обращая никакого внимания на свет или людей внизу. Оно казалось плоской и ровной платформой, не снабженной крыльями, заметно отличающейся по форме от любого воздушного транспорта. На ней стояла одинокая фигура.

Поисковые огни уловили и пробудили сверкание, исходящее от одеяния фигуры, стоящей на платформе — она могла быть закована в металл. Фарри не ошибся при виде лица той, кто осмелился испытать силу врага посредством такого неуважения к силе их атаки. Это была Сельрена.

Из-за скорости, с которой платформа плыла по воздуху, ветер отбрасывал назад длинные пряди ее серебряных волос, так, что казалось, что за ее спиной развевалась накидка. В обеих руках она сжимала то, что Фарри показалось близнецом его необычного оружия.

Ее сопровождали крылатые из его рода, кроме тех, у которых были черные крылья, а их волосы имели цвет беззвездного ночного неба. Каждый держал серебряную цепь, точно такую же, что Фарри взял у мертвеца из подземелья. Эти цепи спускались вниз, но свисали так, словно были плотно натянуты. Приглядевшись, он заметил, что на концах цепей есть нечто невидимое, заметное лишь на фоне серебряного свечения.

Когда они приближались, маяк развернулся, чтобы постоянно освещать летящую группу. Лазерные лучи поднялись выше — но их концы заворачивались в сторону, словно вся эта стрельба отводилась к поверхности скалы. А Фарри думал о том, что никакая стена или какая другая конструкция не способна выдержать лазерную атаку такой силы.

Тем не менее, было очевидно, что новоприбывшие совершенно не обращали внимание на нападающих. Фарри балансировал на грани уступа. Если бы ему удалось достичь вершины скалы, то следовало бы позаботиться о себе. И он спрыгнул с уступа.

В какой-то момент Фарри подумал, что крылья не удержат его. Тяжесть, прижимавшая его, опять стала грузом. У него не было никакого желания последовать за этим необычным эскортом, который не боялся лазерных вспышек, прорезающих воздух внизу, наверху, впереди и позади них — но ни разу не попавших в них.

В его распоряжении был только один способ пролететь так, чтобы люди внизу не обратили на него внимания — поверх лагеря, далее за него, и уже там повернуть на запад. Он счел подобный маневр великолепным шансом избавиться от опасности. Надо отправиться на запад, а потом свернуть на север и восток…

Вот почему он избрал путь, пронесший его над головами людей с корабля. В эти минуты Фарри старался лететь как можно выше. Их внимание было полностью сосредоточено на группе, освещенной лучами.

Сельрена, окруженная бурей лучей, сменила свою позу и смотрела на землю, сжимая в руке жезл. Фарри заметил, что ее сопровождение одновременно нацелило свое оружие вниз, когда сам вдруг ощутил сильнейший удар и начал падать на землю. Он обозлился на собственную глупость, что попытался воспользоваться такой беспечной уловкой. За ним все время наблюдали и контролировали его действия.

Когда ноги Фарри коснулись земли, ему показалось, что крылья его сгорели или истрепались донельзя… В этом месте было темно. Все огни сосредоточились там, где летали другие воздушные захватчики.

Из темноты появилась петля и змеей обвилась вокруг его тела на уровне пояса, а затем его руки крепко прижали к телу и плотно обвязали какими-то волосками. Танглер! Он действительно угодил в ловушку и теперь попытался овладеть волей этого охотника, а тем временем его резко подняли в воздух и поволокли лицом вниз по земле, где не было никакой растительности. И снова на некоторых местах его рук и ног опять появились ссадины, а кожа слезла, как тогда, когда он приземлился на скалу.

Его доволокли до шарообразного укрытия, и подъемная дверца отошла в сторону. Из мрака вышел его захватчик, высокий мужчина, ростом и размерами с дарда, однако в нем не чувствовалось ни холода, ни равнодушия, как в тех. Он был одет как космонавт — в испачканное, мрачно смотревшееся одеяние. Когда он передвигался, от него исходил запах, как от животного, а сам он был похож на бродягу из Приграничья. Кожа стала почти черной от космического загара, а его широченный рот становился еще больше, когда он ухмылялся, демонстрируя пустые места от выпавших зубов.

Он наклонился и схватил Фарри за волосы, а потом рывком приподнял его и сильным пинком отправил в убежище.

— Как поживаете, леди? А я вот привел вам приятеля.

Беспомощный Фарри смотрел на ту, которая была не только беспомощнее его, но и достаточно потерпела от своей печальной участи. Она съежилась на земле, ее тщедушное тело, казалось, почти лишилось плоти и было удивительно худым, под кожей проступали кости, а одежда ее состояла только из лохмотьев, да и в тех имелись дыры, через которые были видны старые и свежие ссадины и шрамы от ударов хлыстом. Ее волосы являли собой бесформенную взъерошенную груду, а маленькие руки и ноги скорее походили на когти, чем на обычные конечности. Она не подняла головы и даже не посмотрела ни на Фарри, ни на мужчину.

Космонавт снял с одного из колец, прикрепленных к его поясному ремню, тонкую трубку. Проходя мимо девушки, он пронес эту трубку над ее головой. Она резко зашевелилась и подняла лицо, искаженное болью. Фарри тщетно пытался подавить в себе сострадание и страх.

— Эй ты, иди-ка сюда. А теперь пригласи нас, — приказал ее захватчик.

Она посмотрела куда-то мимо Фарри, словно не видела или не понимала его присутствия. И тут в его мозгу разорвался громкий голос, наполненный болью и криком, который он уже слышал.

«Иди… иди!» — И тут он ощутил вокруг себя странный вихрь, как будто в этой мысленной мольбе было нечто намного сильнее слов. Она тихо застонала, а руки потянулись к голове. Высокий мужчина осклабился.

— Ты добилась своего, леди. Я привел тебе дружка. Но не ожидай от этого ничего хорошего.

Глава пятнадцатая

Надсмотрщик стоял в стороне от девушки, однако она ничем не выказывала, что чувствует его присутствие, равно как не ощущала Фарри, стоявшего перед ней. Ее крылья были связаны, а поверх них Фарри увидел почти прозрачную пленку, удерживающую их в таком состоянии. Крылья девушки имели тот же цвет, что и у Фарри — со многими оттенками зеленого — а глянец ее тонкого, похожего на мех покрытия был чем-то обмотан. Охранник приблизился к Фарри и ткнул пальцем в его связанные крылья.

— Превосходно! — от удовольствия он даже облизнул губы. — Отличный товар! Вассу это понравится. Ты принесешь ему удачу, летающий малыш. На аукционе за таких выручают кругленькую сумму, а Васс — он не забывает тех, кто проделывает хорошую работу. Мда, превосходная парочка!

Он пробежал пальцами по краю крыла Фарри, и тот задрожал. Что-то в этом прикосновении говорило о более плохом, чем он ожидал. Тут послышался клацающий шум, и охранник поспешно отстегнул с ремня диск и прислушался к речи-стакатто, который Фарри не смог ни понять, ни определить.

Пришелец с чужого мира лающим голосом высказал согласие прямо в диск и убрал его на место. Некоторое время он стоял, глядя на Фарри и девушку, а его лице играла злобная ухмылка. Потом он обратился к девушке.

— Ну, маленькая леди, не думаешь ли ты о том, как смыться отсюда вместе с ним? — Его большой палец нацелился на Фарри. — Может, хочешь звукоглушитель?

Казалось, что-то в его вопросе проникло сквозь ее неприязненный взгляд, что она не сводила с него. Она тихо застонала и отрицательно покачала головой. Охранник расхохотался.

— А я вот подумал, почему ты не хочешь его? А что касается тебя… — теперь он воззрился на Фарри, — даже не думай делать резких движений. Потому что тебе в любом случае не удастся выбраться из этих пут! — и, выпалив эти слова, он вышел из укрытия и резко опустил за собой занавесь.

Фарри уже понимал, что ему ни что не выбраться из веревок. От них можно избавиться только при помощи огня, да то, если в стержне, на который они накручены, не имелось соответствующего сигнала тревоги. Он посмотрел на девушку. Она пригнулась к земле так, словно хотела зарыться в нее, наклонив голову, и все ее внимание было приковано к ее стиснутым рукам.

Затем она заговорила, а в ее голосе Фарри ощутил резкость — словно она совершенно осознавала происходящее и не была отмечена никаким скверным обращением, а точно знала, что делает. Однако ее слова напоминали тихое мелодичное пение и звучали почти как шепот. К тому же Фарри ничего не понимал из ее слов. Это не было универсальным бейсиком, языком торговцев, с которым Фарри был хорошо знаком — скорее, ее слова напоминали песню.

— Я не понимаю, — произнес он, с трудом сдерживая голос, чтобы говорить чуть-чуть громче девушки. Он почти не надеялся, что она поняла его, однако догадывался, что стоит ему в этом месте воспользоваться мысленной связью — и дело кончится совсем плохо. Она не поднимала головы, а пристально смотрела на него сквозь спутанные, влажные от пота волосы, ниспадавшие ей на лоб. В этом внимательном взгляде ее глаз снова чувствовался вопрос, причем очень осторожный и недоверчивый, как будто Фарри собирался добавить нечто к ранам и шрамам, разрисовавшим ее тело.

Наконец ее пальцы разжались. Она вытянула указательный палец прямо к Фарри, а ее губы сложились в слово. И опять оно ничего не означало для него, но он предположил, что это — вопрос.

— Фарри, — назвал он в ответ свое имя.

Девушка, похоже, пришла в раздражение и начала отрицательно покачивать головой, а потом поморщилась, точно от боли. И опять она выпростала палец и стала размахивать им в воздухе, будто пыталась подчеркнуть всю серьезность своего вопроса.

Он слегка покачал головой, но с трудом, из-за связывающих его пут, напоминающих сеть. Если ее волновало не его имя, а скорее причина, по которой он оказался здесь, он смог бы удовлетворить ее ответом.

Она слегка откинулась на спину и напряженно разглядывала его. Потом вытянула обе руки. Ее пальцы медленно задвигались, словно она писала что-то в воздухе.

Фарри затаил дыхание. Он вспомнил, как в прошлом точно так же поступала Майлин; и все же пленница была явно не тэсс. Он не мог поднять крепко связанные руки — вероятно, для общения следовало использовать такие же, как у нее, жесты?

Майлин! Невольно он выстроил ее мысленный образ.

Девушка резко подалась вперед, приложила одну руку к голове и закачала головой, предостерегая его.

Но было уже слишком поздно. Фарри почувствовал, как нечто мечется по его путам туда и обратно и тотчас же осознал эту до боли знакомую мысленную связь — Тоггор! Несмотря на все продолжающее многозначительное предостережение, изображаемое девушкой, Фарри намеренно нарисовал в уме образ смукса, с ног до головы и прямо до самых кончиков его лапок с изогнутыми и начиненными ядом коготками. Он сделал это один раз — пытаясь сделать так, чтобы к этому образу не добавилось ничто более. Ведь вполне вероятно, что его призыв к смуксу настолько отличался от другого мысленного чувства, что его не смогли бы обнаружить никакие сенсоры, ментальные или механические, используемые этими убийцами.

Он вложил в свой призыв всю мощь своего разочарования и краха.

«Друг… Друг!» — Тоггор вошел в контакт. Где же смукс — и насколько он далеко отсюда? Фарри усилил всю силу сознания и продолжал удерживать только образ Тоггора, равно как и мысленную с ним связь. Из-за отчетливости этой связи и того обстоятельства, что она становилась все сильнее, Фарри понял, что благодаря какой-то причуде удачи Тоггор был рядом!

Девушка стояла перед ним на коленях, глядя прямо ему в глаза, словно хотела проникнуть в них и увидеть то, что находилось в мозгу у Фарри: ползущее по земле тело его первого и самого близкого союзника.

Она отодвинула в сторону растрепанные волосы, свисающие неопрятными прядями и закрывающие лицо, а потом вытянула руки и дотянулась до петель веревки, делающей его совершенно неподвижным. И тут в него полился поток силы. Он заметил изумление на ее лице, а затем она невольно отпрянула от него. Очевидно, она не ожидала того, к чему приведет ее прикосновение.

«Тоггор…» — Он напряг все силы на мысленный призыв. И наконец понял, что достиг того, другого!..

Его друг умудрился добраться до него, и все-таки он не ощущал присутствия ни закатанина, ни Майлин или Ворланда, что повергло его в изумление. Наверняка захватчиками было задействовано какое-то устройство, препятствующее друзьям Фарри мысленно связаться с ним. Видимо, группе с его корабля не давали добраться к тем, кто разбил в этом месте свой лагерь. И они, в свою очередь, тоже могли угодить в плен.

Он заметил лишь почти ничего не выражающий взгляд девушки. Ее прикосновение к Фарри изменилось. На этот раз она вцепилась в него обеими руками изо всех сил, и между пленниками образовалась еще большая мощь.

«Плохо… плохо в воздухе, — передавал Тоггор. А потом повторил, уже более решительно: — В воздухе плохо».

По-прежнему не теряя связи со смуксом, Фарри слушал. Раздавались выстрелы, крики, и тут он услышал треск лазеров. Не означало ли это, что захватчики все еще пытаются расправиться с Сельреной и ее эскортом с черными крыльями? Или трое из его товарищей вылетели на флиттере с корабля и теперь тоже приняли участие в сражении?

Он сидел спиною ко входу в укрытие, но видел, как глаза девушки расширились, и ощутил, что ее руки еще сильнее сжались. Кто-то здесь был. Затем Фарри уловил дуновение едкого запаха, исходящего от Тоггора, когда тот вставал, а его когти готовились выпустить яд во врага. Но оказался и другой запах.

«Йяз!»

Пушистое тело коснулось его спины, встало перед ним. На спине изящной охотница сидел Тоггор, держась за узкую ленту, обмотанную вокруг ее тела позади передних лапок.

«Тоггор, Йяз!» — хотелось вслух закричать Фарри, но он помнил, что надо молчать. Йяз подняла тонкий нос и фыркнула в сторону девушки, которая с широко открытыми глазами смотрела на новоприбывших.

«Друзья!» — кивнул Фарри на них, не в состоянии указать на друзей связанными руками.

Она выпустила его руки и вернулась обратно туда, где находилась прежде. И по-прежнему переводила взгляд с одного на другого, а на лице ее играло изумление. Йяз подошла ближе и раскрыла рот, демонстрируя ровный ряд острых зубов, готовых перегрызть путы, связывающие Фарри.

Тот поспешно мысленно послал ей предупреждение об опасности. Ведь, коснувшись липкой сети, Йяз сама могла запутаться в ней. Ему необходимо обрести свободу — но он не знал, как скоро вернется охранник. Огонь… Но здесь не было огня, способного превратить такие путы в обуглившиеся полоски, как это делал Фарри прежде. Равно как не было здесь ручки управления для этих веревок-плетей. Тогда как же?..

На этот кажущийся непреодолимым вопрос ответил Тоггор. Смукс спрыгнул со спины Йяз и метнулся вперед, чуть приподняв длинные передние когти. Фарри заметил блеск ядовитых капель, а парочка из них упали на пол, когда Тоггор приближался к другу.

Однако было ли это ответом на происходящее? Могла ли ядовитая защита смукса пережечь путы? Фарри задумался над этим. Тоггор не мог согласно кивнуть ему, когда мгновенно очутился перед другом, а Фарри был уверен, что смукс намеревался совершить именно это: разъесть путы ядом.

Он щелкнул коготками, и Йяз подбежала к нему. Используя свисающий конец ленты, при помощи которой смукс прибыл сюда на ее спине, Тоггор подтянулся на то самое место, где он находился прежде. Йяз повернулась и еле заметными, осторожными движениями подошла к Фарри как можно ближе, при этом не касаясь ни одной из белых веревок. Тоггор поднял задние лапки и маленькие когти, а потом приблизился Фарри, вытянув туловище как можно длиннее, чтобы добраться до пленника.

Несмотря на возрастающий запах яда и угрозу когтей, нацеленных Тоггором на Фарри, тот стоял неподвижно, не смея даже пошевелиться. Выбрав путы, находящиеся подальше от обнаженной кожи Фарри, Тоггор легким движением цапнул одну из них.

В помещении воцарился сильный запах яда. Однако от прикосновения смукс не угодил в плен пут. Вместо этого там, где его коготь схватил веревку, образовалось черное кольцо, и смукс тотчас же отпустил ее. И эта чернота расползалась в обе стороны.

Внезапно веревка ослабла, упала, в то время как чернота распространялась по поверхности обоих концов разрыва. Фарри с удивлением обнаружил, что часть обуглившегося материала, коснувшись его кожи, причинила ему резкую боль, словно он опустил руку в костер. Его руки освободились, а почерневшие обрывки веревок упали на пол. Через несколько секунд он уже мог встряхнуться, а то, что осталось от дымящихся колец, опутывающих его тело, наконец упало с него.

Ударом ноги он отбросил их от себя и почувствовал, что твердо стоит на земле. Тоггор спрыгнул со спины Йяз на свое излюбленное место — на переднюю часть куртки Фарри. Крылатая девушка закрыла рот рукою, будто собиралась сжевать костяшки пальцев.

Фарри вытянул руку, чтобы вынудить ее подняться. Наверняка у них не было почти никаких шансов сбежать из лагеря, но также ничто не препятствовало им попытаться это сделать. Но она отчаянно закачала головой, показывая на то, что лежало на полу и чего Фарри прежде не заметил. Она была привязана цепью к огромной стойке, расположенной в середине укрытия. Ее изящная лодыжка была закована в кольцо и сильно потемнела от синяков и кровоподтеков, как будто она уже пыталась освободиться.

Этот ножной «браслет» был изготовлен из того же металла, что Фарри обнаружил в недрах замка Сельрены. Сама цепь была темнее и выглядела так, точно ее сделали из стали. А ее конец, обернутый вокруг стойки, казался еще темнее.

Фарри взялся за звенья цепи, чтобы испытать их на прочность. Тогда девушка схватила его за руку и вновь резко покачала головой. Он как можно мягче потянул за звенья и опустился на колени, а потом приподнял цепь. Прикоснувшись, он почувствовал, что звенья были теплыми, даже горячими, но тут ему показалось, что когда он дернул за кольцо, окружающее стойку, оно немного поддалось. Яд Тогтора справился с его путами; так сможет ли он так же воздействовать и на это крепление?

Фарри взялся рядом со вторым кольцом, сковывающим лодыжку девушки. Чем больше он тянул за металл, тем тот становился горячее, и наконец Фарри уже не мог дотрагиваться до него. Цепь теперь прямо лежала на утоптанной земле, — и он отправил мысленное послание смуксу.

«Рви!»

Тоггор снова соскользнул с Йяз и бочком прошелся вдоль, изучая, осматривая цепь тремя глазами, а потом остановился и довольно долго оставался неподвижным.

«Назад…» — дошел до Фарри приказ. Он послушно опустился на колени. Его пылающие руки сами потянулись к сумочке, висящей на ремне, чтобы достать немного уже увядшего саленжа, превратившегося почти во влажную бесформенную массу. Зажав его между ладонями, он как следует растер им пальцы. Нестерпимая боль покрасневшей кожи, охватывавшая его пальцы, постепенно стала уходить от целительного холодка саленжа. Тем временем Тоггор носился взад и вперед возле цепи.

Сколько же яда осталось в мешочках его коготков? Сможет ли яд разрушить металл так же легко, как веревки?

Тоггор поднес оба когтя к одному звену цепи и крепко схватил его. Когда боль в руках окончательно прошла, Фарри наклонился вперед, чтобы расположить пальцы с обеих сторон звена, что держал смукс. И дернул со всей силы.

Ничего не вышло; цепь держалась. Действие противоядия проходило, и Фарри ощутил в руках следы ожога от странного жара, появившегося вновь. Тоггор повернул назад на задних лапках. Стало ясно, что он тоже использовал всю силу, на которую был способен.

Смукс выронил из когтей цепь.

«Боль…» — мысленно пожаловался он Фарри. Тот больше не увидел на концах его коготков бусинок и догадался, что яд у Тоггора закончился. Вероятно необходимо хотя, бы полдня — или ночь — прежде, чем они наполнятся опять. Тогда Фарри сам совершил последнее мощное движение по разрыванию цепи, невзирая на боль в руках.

Звено порвалось. Какое-то время Фарри разглядывал два разрозненных конца, а затем схватил девушку за плечо и поволок ее к выходу из убежища. К несчастью, сразу стало ясно, что она пребывает в весьма ослабленном состоянии, и поэтому ей пришлось схватиться за Фарри, чтобы не рухнуть. Йяз шла справа от Фарри, Тоггор снова занял место у нее на спине. Девушка тотчас же обхватила Йяз за шею, в то время как Фарри, удостоверившись, что она на какое-то время имеет опору, осторожно отодвинул занавесь, закрывающую вход в укрытие, и посмотрел в образовавшуюся щелку. Они слышали треск лазеров, а ночное небо постоянно озарялось вспышками — однако в основном все это волнение находилось довольно далеко от них. Он подумал о том, что если Сельрена или кто-либо из ее крылатого сопровождения угодил под зловещие и смертоносные лазерные лучи?

Как же Тоггор с Йяз оказались тут? Неужели они каким-то образом изучили всю эту местность, о которой он сам не имел ни малейшего представления? И кстати, как он сам вообще попал в глубины замка Сельрены?

«Вовсе нет! Дарды могут призвать кого-то, это так. Но Фрагон никогда не делал ничего ни для кого, кроме себя…»

У него было впечатление, что эти слова, прозвучавшие в его мозгу, произнесены гортанно и презрением. Невольно он перевел взгляд снизу наверх. За следующим шарообразным укрытием похоже начиналась открытая местность, тускло-темного цвета и совершенно плоская; казалась, что она расстилается только для того, чтобы их мгновенно заметили, когда огонь сверху становился почти рядом. На самом краю местности находилась пригнувшаяся фигура, и Фарри почувствовал, что оттуда к нему дошло послание.

«Уходим!» — мысль Тоггора прозвучала настолько требовательно, что возвысилась почти до уровня межчеловеческого мысленного общения.

Хотя вероятно это будет путешествием от одной ловушки в другую, Фарри не стал колебаться, а потянул за собой девушку, двигаясь к темному провалу возле фигуры. Та поднялась в полный рост и оказалась одного роста с Фарри, если не считать его крыльев, аркообразно расположенных над головой. Фарри посмотрел на фигуру уголком глаза, и ему показалось, что она очень похожа на тех тварей, что нападали из подземелья на Бохора. Фарри очень захотелось иметь с собой тот необычный жезл, которого он лишился, когда угодил в плен, ибо теперь мечтал хоть о каком-нибудь оружии. Из темноты послышался резкий скрежещущий звук, что вполне могло оказаться смехом, однако он звучал не очень-то весело.

«Собираешься выбраться отсюда, крылатый? Но не можешь улететь?» — Обитатель подземелья высоко поднял руку и указал на небо, хотя свет был такой, что Фарри не мог разобрать, сколько наверху по-прежнему находится крылатых. Подняться в небо, подумал Фарри, может оказаться тем же самым, если не хуже, как снова вернуться в убежище, чтобы, полностью лишившись силы духа, сидеть и ожидать, какую судьбу им уготовил враг. Он попытался вглядеться еще глубже в дыру, не доверяя ее размерам и прикидывая, смогут ли пролезть в нее его пусть даже сложенные крылья.

И снова раздался скрежещущий противный смех, сопровождаемый мысленным посланием.

«На этот раз тебе не улететь, крылатый! И ей тоже. Ибо крылышек ей не распустить».

Девушка снова потянула за край прозрачное покрытие, удерживающее ее крылья плотно сжатыми.

Фарри заметил, что ночь уже заканчивается, и, увидев отдаленное серо-черное небо, решил, что рассвет будет вот-вот. Им нельзя терять ни секунды.

Его руки словно одеревенели и болели после борьбы с неподатливой цепью, но Фарри попытался помочь девушке, разорвать ее покрытие. Для этого он схватил Тоггора. У того больше не было яда, и поэтому смукс не сумел бы им воспользоваться — однако его передние когти сами по себе были остры, и Фарри решил использовать их, удерживая Тоггора и двигая его, чтобы он расширил узкую дыру. И вот он наконец был сделан такой разрез, что крылья удалось освободить, а покрытие они отбросили прочь.

«Пошевеливайтесь, крылатые! — поторопил их обитатель подземелья и нырнул в нору, но его мысленные послания по-прежнему достигали их. — Мы не собираемся околачиваться возле вас, тем более что объявлен Великий Сбор, чтобы посмотреть на вас. Залезайте сюда, все!»

Фарри пересадил Тоггора на Йяз и остановился рядом с девушкой, чтобы поддерживать ее. Он все еще не осмеливался попытаться войти с ней в мысленный контакт; а Йяз с Тоггором «разговаривали» на другом уровне коммуникации. Разумеется, Майлин входила в контакт намного лучше него со всеми теми, кого называла «маленьким народом, покрытым шерстью», но долгая связь с Тоггором сделала Фарри способным улавливать послания смукса без особого труда. То обстоятельство, что почему-то люди с этого корабля умудрились заставить девушку посылать зов с определенными намерениями, удерживало его от попыток воспользоваться этим каналом связи, а послание обитателя подземелья, похоже, во многом напоминало низший уровень посланий, на которых общался Тоггор.

Он коснулся ближайшего к нему крыла девушки и, несмотря на боль в оцепеневших пальцах, сделал довольно сложный жест, уговаривая ее снова сложить крылья. Вероятно она уловила сообщение подземного жителя, поскольку задвигала крылья, тоже словно одеревеневшие после длительного заключения, хотя она шевелила ими намного резче и свободнее, а потом встряхнула ими, словно каждое движение вызывало у нее боль. И наконец она плотно сложила их, как это сделал Фарри, и приготовилась полезть в нору. При этом Фарри поддерживал ее за запястья, когда опускал ее вниз. Йяз с Тоггором уже ушли куда-то вперед.

Она резко свалилась вниз, и Фарри пришлось лечь на живот и удерживать ее до тех пор, пока он не почувствовал, как она остановилась и освободила пальцы из его рук. Потом он быстро перевернулся, и буквально свалился в нору, плюхнулся на землю, где ощутил кислый и заплесневелый запах, которым, казалось, пропитались все подземные проходы. На некотором расстоянии от Фарри виднелся тусклый свет. Фарри пополз туда и вновь уловил послание от Тоггора:

«Иди…»

Коридор был не слишком длинный и по-видимому вырыт совсем недавно, ибо плотно сложенные крылья задевали за выступы в земле, потолок и стены. И тут Фарри испугался, что все это может обрушиться на него. Свет не оставался на месте, а бежал впереди, когда Фарри следовал за ним, и он предположил, что это — своего рода факел, который держит кто-то из их группы.

Затем он поспешно миновал какое-то ответвление туннеля, услышав при этом легкое шевеление. Мурашки пробежали по его коже. Хотя он не был уверен, что вообще что-то слышал, но не сомневался, что в этом ответвлении, совсем рядом с ним, затаились какие-то покрытые шерстью, длинноногие существа, которые и нападали на Бохора в долине, где приземлился их корабль.

Шорох послышался сзади, и Фарри пришлось призвать всю силу духа и чувства, чтобы не броситься бежать. Да, тут оказались те самые живущие в норах существа, наблюдающие за ним, однако они не охотились на него, чего он больше всего боялся, а скорее устремились обратно к выходу из норы, ведущей к лагерю. Безусловно, их удивило, что кто-то идет их путями, но, также, им вполне могли поручить воспрепятствовать их побегу, закрыв беглецам выход.

Фарри постарался ускорить шаг, держа руку над головой, чтобы почувствовать что-либо, что могло поранить его крылья. Здесь не было клубней, свисающих с потолка.

Дважды коридор резко поворачивал, и на втором повороте Фарри догнал остальных из своей группы. В полумраке он заметил слабый свет, льющийся от жезла, несомого их проводником. В полутьме его голова выглядела чуть не больше тела, а передние и задние ноги, не полностью поросшие светлой серо-коричневой шерстью, были тонкими, как палки. Шерсть на остальном теле была грубой, черной и плотной. Местами торчала щетина. Его нос походил на рыло, а рот был настолько большим, что закрывал подбородок. Чем-то он смахивал на животное в маске, что Фарри видел во сне. Он имел заостренные уши, аккуратно расположенные по обеим сторонам голого черепа, а их кончики слегка загибались. Фарри, уже повидавший немало удивительных странников, и особенно во время своего обитания в Приграничье и последующем путешествии, решил, что отвратительный вид этого существа — дело совершенно обычное.

Спасаемая девушка стояла позади Йяз, держась за ее покачивающийся хвост, словно нуждалась в прикосновении к некоему созданию, менее неприятным, чем их проводник. Здесь совершенно не было места, чтобы подойти ближе, поэтому Фарри продолжал идти в арьергарде. Они миновали стены, по которым сочилась грязь, а вокруг все отдавало сыростью и плесенью. Обитатель подземелья торопился миновать эти места, и им приходилось тоже идти быстрее. Фарри чувствовал себя весьма неуютно от наличия везде признаков возможного обрушения.

Еще один поворот, и их путь стал намного светлее. Невольно они снова ускорили шаг, торопясь вперед, и наконец очутились в месте, настолько отличающемся от узких и темных коридоров, что Фарри резко остановился, и как только прошел через пролом в стене, то снова остановился, чтобы осмотреться.

Глава шестнадцатая

Свет был таким же ярким, как в ясный полдень, но отчасти мерцающим. Как и лазерные лучи, вспыхивавшие ранее в воздухе, здесь сверкал переливчатый свет от радуги. Наверное, Фарри опять оказался в хрустальном замке из своего первого сна.

Но здесь кристаллы располагались беспорядочно и явно были нерукотворными, ибо все были необтесанными, не идеальной формы. Огромные, резко устремленные ввысь острия поднимались кверху и были выше Фарри. Они вырастали из камня, словно какие-то необыкновенные деревья. Некоторые были такими же прозрачными, как горная река, если не считать того, что местами их прорезали радужные лучи! Другие же буквально плясали разноцветьем — аметистовые, ярко-желтые, дымчато-серебристые. В середине широкой пещеры или залы, виднелось множество серых кристаллов, и Фарри увидел нечто темное и тусклое как серебро, походящее на шар. Шар Уммара, который раскололся.

Лишь эти кристаллы выглядели так, словно их изготовили для какой-то цели. Они были аккуратно составлены вместе, образуя некоторое подобие трона, на котором кто-то восседал.

Обитатель подземелья, приведший их сюда, вырвался вперед, а все шедшие с ним остались прямо около входа в это место разноцветного света, изумленные этим зрелищем. Их проводник неуклюже прошел вперед и остановился у подножия сооружения из кристаллов, служившего троном.

Фарри поклонился ему, а потом посмотрел в лицо…

Нет, это не лицо, подумал Фарри и снова ощутил холод, — это не лицо, а скорее нечто очень похожее на череп, даже несмотря на то, что его выступающие кости обтягивала желтоватая кожа. Глазные впадины не были пустыми, но плотно сжатые веки закрывали их. Кожа на руках, покоившихся на кристальных подлокотниках этого подобия кресла, была испещрены глубокими морщинами, а на пальцев росли длинные ногти, загибающиеся на концах, как когти, и украшенные сверкающим алым лаком ярче, чем игра хрустальных граней.

Все его тело было закутано в серое одеяние, и Фарри показалось, что оно сделано не из какого-то материального вещества, а скорее из туманной дымки, окружающей это скелетообразное существо. Между коленей восседающий на троне сжимал рукоять меча, а под его ногами лежал череп, намного крупнее, чем все, какие Фарри когда-либо видел. В самую его макушку упирался конец меча — что весьма напоминало герб замка Сельрены.

Как только Фарри заметил это, то понял, что изображение на гербе может символизировать исход какого-то великого сражения — и тотчас же ощутил в мозгу пульсацию нежданно вторгшегося мысленного послания.

«Гласрант», — пронзило его голову единственное слово, подобно тому, как меч, пробующий череп, находящийся перед сидящим на троне. Затем началось шевеление, толчки… и в голову Фарри ударила такая боль, какую он не мог даже вообразить. Словно кто-то пытался раскроить ее пополам. Сквозь слезы, обильно выступившие из глаз и текущие по щекам, Фарри увидел, что веки сидящего больше не прикрывают глаза. Каким-то образом они вообще исчезли, и Фарри, пошатываясь от боли, побрел вперед, чтобы ответить на беззвучный приказ, его взгляд поймало и удерживало находящееся в темных неприкрытых ямах-глазницах: языки пламени, красного, желтого, почти раскаленного добела… Они добирались до его головы, рыскали внутри, искали, оценивали, отбрасывали то, что не имело для них никакой ценности, затем собирали для окутанного туманом то, что ему нужно, спустя некоторое время прозвучало:

— Ты мертв, — произнес окутанный туманом.

— Нет, я не мертв, — отозвался Фарри, словно что-то иное завладело его телом и рассудком. — Твои копатели земли проявили беспечность, Фрагон. И Малор плохо послужил тебе.

Лишь благодаря воле Фарри удержался на ногах; полыхающее адское пламя вновь пронзило его голову и высвободило память, пытавшуюся выскользнуть на поверхность и подсказать нужные сведения.

— Ах да — Малор… Ему бы почаще приводить в порядок инструменты, что он портит. — На этот раз руки скелета с алыми ногтями соединились и сильнее надавили на рукоятку меча. Если этот жест можно было посчитать за проявление каких-то эмоций, то они никак не отразились на черепообразном лице, обтянутом кожей, на котором казались живыми только глаза, горящие жутким огнем.

— Значит, Малор ничего не добился своим предательством? — В мозгу Фарри образовалось лицо — словно высеченное из камня и похожее на его собственное, причем настолько, что он вполне мог оказаться сыном этого человека — или братом?

— Он получал выгоду в течение сезона, — равнодушно произнес Фрагон. — Плодов куас он поимел много. Но потом заработал нарекания и получил отвод; а ведь он считал, что его нельзя . превзойти. Иными словами, получил ученость, но на очень короткий срок. Кваффер и тот имел лучший урожай.

— А что же Кваффер? — спросил Фарри, а тем временем в его сознании образовалось второе лицо, которое ему весьма не понравилось.

— Кваффер оказался болваном! — Этот ответ явился не от мертвого-живого дарда, восседающего на своем окутанном туманом троне, а от того, о ком Фарри совсем забыл — от девушки.

Должно быть, она все это время стояла рядом с ним, поскольку сейчас она находилась на одном уровне с ним, а ее глаза были уставлены на Темного Дарда.

— Кваффер оказался болваном, — в уме Фарри прозвенело согласие. — Болваны и подлецы — они поднимаются как накипь в котелке с мясом, когда оно варится. Кваффер подписал пакт с Проклятыми, нашедшими эту планету. И именно он оказал им помощь, предлагая — тебя, Гласрант. Они искали тебя по всей планете. После того как их корабль ушел, Кваффер поклялся, что тебя жестоко убили Проклятые, когда Ясная Леди и Господин Меча угрожали заковать его в железный костюм.

Да, юнец, после этого многие поля были истоптаны и залиты кровью. Но Проклятые вернутся, ведь всем известно, что таков их образ жизни; и на этот раз, клянусь Светом и Тьмою, Ночью и Днем, Солнцем и Луною, что мы, Народ, дарды, крылатые, ход-лины, виссеры, зормы и венды, торжественно обещаем заключить пакт, чтобы держаться вместе, хотя всегда получается скверное потомство, когда смешиваются клан с кланом и народ с народом. Конечно, это может позабыться до времени последнего суда. Поэтому мы и сделали все, что могли… Пока снова не возвратились Проклятые. Сейчас появился ты, Гласрант, причем со звездолета Проклятых… — И тут наступила пауза.

Фарри почувствовал, что думает о Майлин, Ворланде и Зороре, а также о том, что он означал для них с тех пор, как покинул Приграничье. Но тут его посетили иные воспоминания, те, что часто по какому-то злому року открывались ему. И он отбросил их.

Фрагон слегка наклонился вперед, опираясь на рукоятку меча.

— Им известно… — он выговорил эти слова так, будто жевал нечто горькое, как яд из коготков Тоггора. — Они знают!

Девушка почти повернулась к Фарри и пристально посмотрела на него. Ее красивая зеленоватая кожа не покраснела даже тогда, когда в ней загорелся гнев и тотчас же пронесся между ними.

— Ты… — начала она, когда более мощное и отчетливое послание Фрагона заглушило ее призыв.

— Нет, Атра, Гласрант не должен заместить тебя в той роли. Ты, побывавшая в ловушке Проклятых, не можешь перекладывать на него такую вину.

Она вспыхнула еще сильнее, а потом румянец постепенно исчез, и еще щеки стали такими бледными, что Фарри решил, что она очень сильно больна. Затем ее голова поникла, и вся связь с неюпрекратилась.

Однако Фрагон пока ничего не сделал с ней.

— Итак, небесный танцор, не хочешь ли ты нанести удар по тому, что считаешь правдой, а сам не можешь встретиться с этим лицом к лицу? Похоже, Гласрант обнаружил кое-что еще — неких из Рода Проклятых, которые добиваются нашего доверия. По своему могуществу эти двое соизмеримы с дардами, и они доставили тебя сюда. Но сокровище, что они ищут, не выкопанное из нашей земли, не вытянуто из наших рек, озер и морей; напротив, оно обретено в черепах! — Рукоятка меча задвигалась в его руках, и казалось, что он еще глубже вонзился в череп.

— Существует очень старое предание, пришедшее из далеких туманных времен. И очень много лет оно приписывается Проклятым. Оно гласит о том, что мы, разделившиеся на врагов, можем беспрепятственно воссоединиться, даже несмотря на то, что стали такими разными расами. Те, кто явились с тобой, Гласрант, вероятно и есть часть этого будущего соглашения.

Девушка снова подняла голову.

— Все прилетающие со звезд несут с собой проклятие.

— Ты так считаешь? А теперь давайте-ка посмотрим. — Голова Фрагона немного повернулась над костлявой фигурой, прикрытой одеянием из тумана; он смотрел куда-то через девушку в противоположную сторону залы-пещеры.

Между торчащими вверх кристаллами прошла Сельрена. Вдоль ее руки виднелась багряная полоса, а на обтягивающей тело серебряной одежде, закрывающей почти все, кроме рук, виднелись смутные темные пятна. За ней шли еще двое немного выше ее ростом; один из них был Веструм, сидевший напротив Фарри в хрустальной комнате, а вторым оказался тот, кто носил маску — и лицо было так же скрыто, как у существа из сна Фарри.

За ними постепенно стали собираться и другие, и похоже, каждый относился к одному и тому же роду, что и первые. Фарри увидел крылатого властелина с красными крыльями и тех, чьи крылья были такого же темного оттенка, как сумерки беззвездной ночи. За существом в маске, неуклюже двигались создания такие же, как обитатель подземелья, приведший их сюда; они заметно отличались по размерам, четверо из них были настолько высоки, что им постоянно приходилось пригибаться, чтобы не удариться о свисающие с потолка кристаллы. За Веструмом шли двое флейтистов, дудящих в свои инструменты, словно приглашая всех потанцевать, и три дамы ростом с Сельрену, с распущенными рыже-золотистыми волосами. Их одеяния были украшены гирляндами из цветов и перетянуты ленточками.

— Ты призван, — раздался хриплый голос Звериной Маски, когда она сделала несколько шагов, чтобы отыскать себе место перед хрустальным троном. При этом она не выразила никакого почтения к Фрагону, хотя остальные из необычной и разноцветной группы новоприбывших отвесили Темному низкий поклон.

«Тебя избрали идти», — не произнес, а подумал Фрагон. Однако создавалось впечатление, что Звериная Маска не собиралась пользоваться подобным видом связи, ибо она снова заговорила. Фарри не почувствовал в этом ничего необычного, когда понял его слова. Его успокаивало присутствие Фрагона и то, что здесь у него есть свое место, а обрывки воспоминаний, которые иногда вплетались в его разум, придавали ему силы, чего он даже не пытался понять.

— Ты свободна, — заговорила Сельрена, обращаясь не к Фарри, а к девушке рядом с ним. — Но есть… — она широко растопырила пальцы правой руки и подошла к Атре, положив руки девушке на голову, точно это была корона, — … однако на тебе есть нечто от НИХ. — Ее пальцы утонули в всклокоченных волосах девушки, и Атра еле слышно вскричала от боли и зашаталась. Фарри резко повернулся и поддержал ее. Из волос девушки Сельрена стала вытягивать нечто, напоминающее очень шапочку из тонкой проволоки. Она сидела очень плотно, и Сельрене пришлось высвобождать ее рывками, и с каждым рывком ее пальцев Атра негромко вскрикивала. Наконец Сельрена отшвырнула ее движением человека, испачкавшего руку в грязи.

Шапочка упала на каменный пол, а Фрагон долго и внимательно изучал ее взглядом. Он кивнул обитателю подземелья, некогда бывшим их проводником. Существо прицельным ударом огромной ноги отправило ее в полет, и она ударилась об один из дымчатых кристаллов в основании трона Фрагона. Последовала вспышка света, такая яркая, словно бы это место осветили множеством светильников. От шапочки же остался только кусок дымящегося металла.

— Ааааа… — простонала Атра, водя руками по волосам взад и вперед. Ее крылья раскрылись, она задела Фарри. Голова девушки высоко поднялась, и она посмотрела на Сельрену.

— Спасибо тебе, леди. Лангроны теперь в долгу перед тобой — впрочем, немного их осталось? Слишком много их крови пролилось от калечащего ножа, и вина за эту кровь осталась на мне — ибо я призывала их на муки, когда стала ИХ пленницей!

— Это правда, — сказала Звериная Маска, обращаясь к девушке, и в его хриплом голосе чувствовался только холод. — Тут нечто большее, чем всего лишь долг, Дочь Лангрона, поскольку из-за Нопера ты оказалась там…

Существо, приведшее их сюда, оскалило желтые клыки, что, по-видимому, означало улыбку.

— Нет! — крикнул владелец красных крыльев. — Нельзя идти теми тайными путями, которыми следовала она, но именно кое-кто из ее рода вытащил ее оттуда. — Он кивнул на Фарри, и тот заметил, что крылатый народ старается держаться подальше от странных существ, пришедших вместе со Звериной Маской.

— Хватит! — проревел голос, прошедший сквозь мозг Фарри, как взрыв, и он не сомневался, что не он один принял мощь этого приказа. — Сейчас нет времени вспоминать старые разногласия между нашими народами. Гласрант вывел ее из первого пленения. Острый Нос же отправил его к тем, кто ему хорошо служил. Это был общий сговор. Сейчас же гораздо более важно, что Гласрант поведал нам, что может явиться с другого корабля, доставившего его… Кто же эти работорговцы, Сын Лангрона? И как ты думаешь, какие новые беды они привезли с собой?

Фарри отчаянно затряс головой.

— Они не причинили никакого вреда… они доставили меня…

— Чтобы устроить ловушку! — прошипел кто-то из окружения Звериной Маски.

— Нет, — решительно произнес Фарри, проводя руками по разламывающейся от боли голове. Наверное, стена в его мозгу дала трещины, но все, что он мог вспомнить, являлось к нему в виде обрывков и кусочков, словно он смотрел какую-то хронику из коллекции Зорора, которая была порядком испорчена сыростью и насекомыми. Он понимал — это правда, что он относился к крылатому народу, группками стоящему неподалеку, и что его передал контрабандистам кто-то из его собственного рода, кто желал обладать силой Фарри, уже взрослого, и потому предал его. Ему инстинктивно не нравился Фрагон, от того будто бы распространялся какой-то мерзкий запах, исходящий из-под его одеяния. Помимо всего прочего он недоверчиво относился к Сельрене и существам с черными крыльями, составляющим ее эскорт. Но даже теперь он мог вспоминать совсем немного…

Сельрена, должно быть, прочитала его мысли.

— Что ты помнишь — говори же!

От ее приказного тона Фарри понял, что должен повиноваться. Он начал рассказывать о своей непонятной полу-жизни, которую вел в Приграничье, о том, как освободился, да и то лишь благодаря смерти космонавта, державшего его в заточении, и о своем побеге. Те дни, полные опасности и постоянного риска, предлагали ему только несчастья, среди которых лишь его связь с Тоггором была для него подобна крошечному лучику света. А потом пришли Майлин с Ворландом, как подобие чуда. И они позаботились о том, чтобы вытащить его из сточных канав Приграничья, и приняли его в тесный круг своей дружбы.

Потом они отправились на Йиктор и встретились с тэссами, а затем Гильдия решила расправиться с ними. Когда он вспоминал о тэссах и народе Майлин, слушатели впервые зашевелились. Ведь они читали образы из его памяти. Но тут вмешался Веструм, выводя Фарри из состояния, подобного трансу.

— С какой планеты эти тэссы? Откуда они прибыли? И какими силами они обладают?

— Почему бы не спросить об этом у них самих? — заметила Сельрена. Ее окружение разделилось, образуя проход, и Фарри увидел, что по нему идет Майлин. Мерцающие огни от кристаллов, казалось, сконцентрировались на ее изящном теле, образуя неяркий, мягкий свет, делая ее одеяние похожим на мантию Сельрены. Едва не касаясь ее плеча, шел Ворланд, и он тоже казался родственником дардов, в своем роде такой же могучий, как и Веструм. И тут позади них появился Зорор, со жгучим интересом глядя по сторонам, точно стараясь запомнить каждую малейшую подробность этой сцены.

Майлин и оба ее сопровождающих слегка кивнули Фрагону, не более того, как если бы приветствовали кого-нибудь из своего рода, с которым им нечего делить. Сельрене Майлин улыбнулась и подняла обе руки прямо перед нею, а ее пальцы задвигались, делая замысловатые узоры в воздухе, будто она писала в нем какое-то послание.

Впервые Фарри заметил на лице дарды странное выражение — нечто сродни замешательству. Веструм подошел к ней сбоку и пристально разглядывал пришельца с дальних миров. Одно из крошечных созданий, играющих на флейте, внезапно сделало резкое движение и припало к земле перед его ногами между ним и Майлин.

Из его флейты послышалась тоненькая, как нить, мягкая и нежная мелодия. Майлин слушала ее несколько секунд. Затем с ее губ полилась песня без слов, и мелодия полностью соответствовала каждой ноте флейтиста. На лице Веструма отразилось глубочайшее изумление. Руки Сельрены сами задвигались, а ее пальцы поднимались и опускались в такт этой бессловесной песни.

Среди крылатых существ началось какое-то движение, потом они расправили крыльями, словно хотели взлететь, хотя ни одно из них этого не сделало. Фарри тоже внутренне отозвался на песню — он почувствовал легкость в сердце, которую не ощущал еще ни разу с самого начала этого приключения. Вдруг он почувствовал, как чья-то рука мягко вошла в его ладонь, и тут осознал, что Атра тоже по-своему отзывается на это мелодичное зачаровывание. Только Фрагон, существо в звериной маске и его уродливая компания не пошевелились. Лица некоторых из них исказились, превратившись в такие же уродливые, как и у их вожака.

— Мы — одной крови! — первым нарушил молчание Веструм, когда флейтист закончил играть, а песня Майлин затихла. — Вы — из тех затерявшихся и далеких путешественников, что улетели прочь!

— Я — тэсс, — ответила ему Майлин. — Мой народ настолько древний, что мы позабыли наше самое далекое прошлое. Много-много лет назад мы отказались от всего, что имели — заселенные дома, землю, за исключением лишь того, что взяли с собой в полет. Мы бросили все, чем обладали, ибо это тяжким грузом давило на наши души. Мы оборвали связь с прошлым — выискивая только то, что дало нам возможность жить вместе с нашими «малышами» — знания, приносящие добро, а не зло…

— Мы одной крови! — проворил Веструм. — И вы — затерявшиеся! Здесь нас очень мало. Нас осталось около полсотни. А те, кто улетел на другие планеты, что они избрали? Создали из себя богов или героев или… — он посмотрел на Фрагона и продолжил: — … или дьяволов. Мы стареем от усталости и знаний, и куда бы ни отправились, ОНИ принесут смерть и свое зло, и, в конце концов, все, что мы знаем, подвернется разрушению. Но вы отправились к звездам, чтобы искать своих дальних родственников? Если это так, то вы преуспели — я бы сказал, что мы — одной крови!

— Одной крови, — вторила ему Сельрена, — но я думаю о другом пути. Вы обладаете мощью, но никогда не использовали ее полностью… — Она подняла голову, и ее темные глаза, казалось, стали еще больше. — Вы избрали иной путь. И… — она немного замешкалась, — …и, возможно, ваш выбор привел к большему согласию, нежели удалось нам. Как же поступить с НИМИ, когда они заявятся?

— Мы живем врозь, и поэтому у нас нет сокровищ. Поэтому мы идем другой дорогой; ведь мы долгое время жили без тьмы. Теперь же нашлись другие, кто устанавливает законы, которые никто не сможет поколебать, если жить в мире. — Майлин взглянула на Фрагона. — А что означает ваш мир, милорд? Существование в соответствии с вашими указами? И вы… — она медленно повернула голову, и ее пристальный взгляд описал полукруг, — до тех пор, пока не прибыли те, из других миров, был ли между вами мир?

Фарри вспомнил о скелетах, лежащих в темных проходах подземелья, комнату, пропитанную ощущением ужаса, через которую ему довелось проходить.

Фрагон ответил первым:

— У нас свои споры. А подобные уловки рано или поздно заканчиваются. Устаешь даже от могущества. Вот что я скажу в первую очередь. Я из тех, о ком говорят много плохого, и возможно, немало из этого правда. Было время, когда желание любого могло исполниться и каждый мог получить ответ на любой вопрос. А потом… — Его рука, сжимающая рукоятку меча, слегка покачнулась, так, что послышался скрип, — …один — это ничто. — Теперь он намеренно с грохотом треснул по черепу и начал крутить рукоятку меча туда-сюда. — ОНИ обнаружили нас и просто играли с нами, натравливая одних на других, как это случалось в незапамятные времена. И среди них тоже есть такие, к кому они испытывают давнюю ненависть. И когда те прибудут сюда, они нападут на них. И почему бы… — сейчас стало ясно, что он обращался к тем, кто стоял позади Майлин, — … не дать им то, чего они хотят? Мы сделаем…

— Это неправда, — на самом низком уровне мысленной связи произнес Зорор. — Еще не бывало такой запертой двери, которую не смог бы отпереть кто-либо другой…

— Неужели? — осведомился Фрагон. — Ты не относишься к их роду, ты не их крови, либо же наши записи неполны. Какую роль во всем этом играет твой народ?

— Мы собираем знания, выискиваем истоки…

— Потому что полагаете, что конец всего станет так лучше виден? — спросил Веструм, сосредоточив взгляд на закатанине, и снова застыл, словно их взгляды срослись. Затем прибавил: — Кто ты такой и что ты можешь увидеть дальше остальных? Ты…

— Закатанин.

Фарри догадался, что его самого сейчас призывают и что его товарищи вероятно распознали этот призыв. Тем не менее в этот момент он не ощущал дружелюбия от остальных крылатых.

— Мы ищем знания.

— Знания могут разделяться на два пути… — начала Сельрена, но тут впервые Фрагон отнял руку от рукоятки меча. Он поднял руку с когтистым пальцем и сделал едва заметное движение, прервавшее речь Сельрены почти на полуслове.

— Знаниями никогда не пренебрегали. Скажи нам, охотник за утерянным, с чем мы теперь можем столкнуться? Ибо из корней прошлого вырастают нынешние беды.

— Я могу сказать, что ты и твои сородичи столкнутся с тем же, что было прежде, — ответил Зорор, кивая. — Ты сказал, что, хотя у тебя не было друзей в прошлом, сейчас ты собираешься воссоединить…

— Воссоединить? — промолвила Атра повышенным тоном, почти крича. — Спроси тех, крылатых, улетевших из Бурденхолма в ответ на послание собраться, что последовало после! И неплохо бы тебе вспомнить про Ранних, проклятый Фрагон!

— Дело в том, — древний дард не ответил на ее вызов, а скорее продолжил разговор с закатанином, — что мы слишком мало сумели сделать для прихода истинной дружбы. Теперь лангроны почти вычеркнуты из нашей истории. Правда состоит в том, что, когда все это начиналось, имели место предательство и вероломство. Вот он, — свободной рукою Фрагон указал на Фарри, — может стать свидетелем этого, хотя из его мозга почти выгорела память. Он и в самом деле Гласрант и истинный повелитель почти исчезнувших лангронов. Все случилось с ним из-за того, что имело место соглашение между двумя, ставящими мнимую честь выше добра. И Атру, которая сейчас выразилась так ясно, тоже использовали в качестве оружия против ее же рода — но не по нашей воле, как и не по воле крылатых, земных или дардов.

Существуют Проклятые, небесные всадники, что захватили почти четверть нашей планеты и устроили место для пролития крови и жестоких убийств — они всегда следовали за нами с одной планеты на другую. Они обратили против нас холодный металл и различные силы, рожденные из артефактов, изготовленных из того же металла. Им удалось применять с пользой наши способности — и Атра тому свидетель. Они боролись с помощью огня, а все, что удалось нам — это призвать весь наш долгий опыт и создать защитные устройства. В этот час мы воссоединяемся, сила с силой, так что вероятно не понесем тяжелые потери и не лишимся совсем нашей защиты.

И вот ты являешься прямо со звездных путей, и ты — это не ОНИ, ибо то, что в тебе есть, гораздо ближе нам по родству. Ты доставил сюда Гласранта, и мы прочитали его мысли — чтобы удостовериться, что в тебе нет яда, который ОНИ используют, чтобы осквернять и уничтожать все вокруг. Вас здесь трое, и вы принадлежите к разным расам… Ты, леди, — обратился он к Майлин, — … относишься к народу, который мы называем родственным из-за образа жизни. А он, — он указал на Ворланда, — … тоже мысленно вместе с тобою, хотя тебе не родственник, может быть одним из НИХ. А ты, закатанин, не держишь зла по отношению к нам, а только изумляешься и радуешься, обнаружив родственных тебе. Так что мы не враги, хотя, возможно, и не друзья…

Веструм слегка пошевелился.

— Все это лишь слова, Фрагон! Тебя призвали сюда для деяний. Мы поручили Сельрене и ее крылатым выступить против этих врагов при помощи одного ума, внушив ТЕМ, кто умерщвляет без жалости призраков, которые могут быть призваны тоже при помощи ума…

— Совершенно верно, — вмешалась Сельрена. — Однако не тратим ли мы слишком много времени на разговоры? Когда Атра находилась у них, у нас не было возможности напасть, поскольку она узнала бы об этом, и при помощи обманного использования ее могущества нас отправили бы прочь. И когда он… — она кивнула на Фарри, — …оказался у нас в руках, нам не составило труда взять и использовать его в качестве ключа, чтобы отворить двери тюрьмы, куда заточили Атру. И у него все отлично получилось. Но что нам делать дальше? Снова призывать призраков самих себя, чтобы мчаться по небу? Итак, я повторюсь, Фрагон, Веструм и… — она указала на Звериную Маску. — Что же нам делать дальше?

Фрагон ответил, обращаясь прямо к Майлин:

— Что же нам делать? — повторил он.

Глава семнадцатая

«Что же нам делать?» — спросил Фрагон у Майлин. Он не ожидал, что она что-то скажет, но она все-таки дала ответ.

Фарри пока еще в мыслях не называл себя новым именем, которым здесь его называли, равно как полностью не принял того, что он является частью их расы. Сейчас он лежал на животе на уступе скалы, его раскрытые крылья имели такой же цвет, как лишайник, местами растущий среди камней и теперь служивший ему маскировкой. Тогтор пристроился под самым краем его правого крыла. Поле зрения смукса не простиралось так же далеко, как у Фарри, однако он ощущал, что Тоггор настроил все свое восприятие на высочайшую бдительность.

Рядом притаились и другие крылатые, с другим цветом крыльев. Одни почти не отличались от скал; здесь были и те, у кого крылья имели серебристые пятна, и более темные, что сопровождали Сельрену. Были и такие, что шпионили за чужеземным кораблем и небольшим временным поселением возле его стабилизаторов.

День уже давно перевалил за середину, и они наблюдали за сильной активностью внизу. Три дня назад несколько космонавтов попытались попасть в подземелье в поисках сбежавших пленников, но обнаружили только, что большая его часть обрушилась; так что им удалось проследить их путь на расстоянии всего нескольких футов.

Зато теперь они поднимались в воздух. Починка флиттера весьма заметно ускорилась, и теперь тот мог подниматься в воздух, имея на борту патруль, вооруженные лазерами, и облетать окрестные земли. Дважды Фарри в хрустальной пещере видел, как вызывали туман, бывший самой надежной защитой, но флиттер проносился прямо чрез него, казалось, не подозревая, что этот туман представляет собой слепящую защиту. Также была попытка сделать еще одну массовую галлюцинацию, такую, какую использовали, чтобы прикрывать спасение Атры. Благодаря разведывательным действиям Фрагона и Майлин, этих двух совершенно непохожих братьев по оружию, стало ясно, что лагерь великолепно охраняется устройствами, защищающими и от мысленного контакта, и от длительных иллюзий — двух наиболее древних и весьма эффективных видов оружия Маленьких Людей.

Физически же они не смогли бы потягаться с врагами. Мечи и заряженные силою жезлы, как и другое их оружие, хорошо зарекомендовавшее себя в руках бессчетных поколений, не сумели бы противостоять лазерам, танглерам и даже диссонирующему звуку. Сегодня утром, когда звуковая какофония вырвалась из лагеря, большинство крылатых, дардов и представителей других древних родов некоторое время оставались совершенно беспомощными. Рожденные на земле немедленно скрылись в подземелье, чтобы полностью сохранить восприятие. Тогда Зорор вытащил некую небольшую вещицу, смахивающую на трубку. Она создала дугу над кораблем и лагерем, которая, подобно зеркалу, отражала назад этот неприятный, пронизывающий звук.

Они увидели, как из убежища повылезали их обитатели, покачиваясь из стороны в сторону и зажимая уши ладонями, падая на колени и катаясь по земле, явно агонизируя. Наконец кто-то из врагов сумел вновь прийти в себя достаточно для того, чтобы выключить их оружие, и тут же воцарилась мертвая тишина. Так бывает, когда наступает смерть — настолько полной была эта тишина.

Разведывательная группа, скрывающаяся на верхних подступах к простирающейся дальше долине, где приземлился корабль, пришла в себя быстрее, чем противник. Фарри с компаньонами наблюдали, как пришедшие в себя враги ползком возвращались по убежищам.

Через некоторое время взлетел флиттер, чтобы совершать разведывательные круги; причем каждый круг был шире предыдущего. То, что нежданный гость экипирован специальными детекторами, Фарри понял сразу, когда следил за этим первым полетом флиттера. Пока Атра была у них в плену, они имели возможность настроить соответствующие приборы для поиска подобных. Почему враг не полетел прямиком к ним и не расстрелял их всех из лазеров — это было нечто непостижимое для Фарри. Он съежился и почти целиком вжался в землю — а пальцами глубоко рыл почву, как будто был земным жителем, привыкший поспешно исчезать из поля зрения таким способом.

Сама же Атра время от времени поднималась вместе с Майлин и Фрагоном на скалы, чтобы мысленным прощупыванием выискивать любые признаки предстоящего нападения. Фарри не завидовал ей: это было сродни попыткам изучению запечатанной части его собственного мозга, которым он не раз подвергался в прошлом.

Если противники могли засечь приборами только Атру, то им для этого нужно было слишком близко подобраться к ней самой. Флиттер уже совершал гораздо более крупные круги и не замедлил скорости, когда пролетел над местом их укрытия, где пряталась их группа.

Несколько часов назад троица гигантов, явившихся в хрустальную пещеру в обществе Звериной Маски, покинули ее, чтобы тяжелым шагом отправиться вместе с Ворландом к его кораблю; при помощи своей невероятной силы они намеревались перенести определенное снаряжение, отобранное Крипом и Зорором. У них не было с собой ничего, недозволенного на примитивной планете, если эту планету, которую первые ее исследователи окрестили Элозиана, можно было бы назвать примитивной. Маленькие Люди давным-давно имели свои защитные устройства, памятуя уроки своей истории, чтобы сделать эту планету как можно более безопасной. Но их неумение обращаться с тяжелыми металлами, особенно с железом (взгляд Фарри то и дело падал на повязки, прикрывающие ожоги от цепи, в которую была закована Атра) всегда препятствовало им противоборствовать чужеземцам.

Кристаллы той пещеры, в которой они все собирались, использовались для оружия, более смертоносного, чем лазеры — только вот лазеры могли убивать на расстоянии гораздо большем, чем то, на которое любой из местных жителей смог бы отправить стрелу с таким наконечником, с маленькими иглоподобными шипами, которые сами проникали в плоть и доходили до мозга. Имелось и иное оружие, главным образом на основе связи одного разума с другим. И они снова осторожно приблизились к ментальной силе врага; но Атра, явно находящаяся под каким-то контролем, будучи во вражеском плену, теперь отчетливо нарисовала в умах своих людей мысленный образ их сил.

Зорор бродил по самому верху скалистой гряды, на очень приличном расстоянии от врага, снаряженный лучеиспускателем, настроенным закатанином на полную силу, и запечатывал все возможные проходы из долины в туннели Маленьких Людей, чтобы в них не могли вторгнуться враги.

Руки закатанина были очень заняты, но Фарри не сомневался, что мысленно Зорор действовал совсем в ином направлении, выискивая в своей обширной памяти нечто из прошлого, что могло сослужить добрую службу в настоящем. Что касается самого Фарри…

Он пристально разглядывал сцену внизу, настолько знакомую после долгих часов наблюдения, что был уверен, что никогда в жизни не забудет расположение всех убежищ лагеря. Они мысленно стояли перед ним, как на ладони, благодаря внимательному изучению этой территории.

Он сам разобрался, что маяк, тот, что освещал совсем недавно эту сцену с самого начала, был сигнальным лучом корабля, и по мнению Ворланда с Зорором — это корабль-разведчик, теперь указывающий путь для прибытия дополнительной и еще более мощной силы. Носовой луч с корабля, светивший каждую ночь, служил этой силе путеводным указателем. Таким образом, чужеземцы, получив подкрепление, положат конец любой возможности успешной защиты. Следовательно — об этом маяке нужно позаботиться, и с этой задачей предстояло справиться Фарри. Его ответ колонне света в ночи, находящейся сейчас под изгибом его крыла, был плоский ящичек немногим больше, чем его забинтованная ладонь.

Ворланд потратил почти целый день, настраивая то, что находилось внутри. Он трудился при помощи двух бесформенных обитателей земли, которые ковали металл с легкостью умелых кузнецов. Они смотрели на образы, посылаемые им космонавтом, и напряженно прислушивались к невнятному бормотанию Звериной Маски, вожака этих темных обитателей подземелья — хитрого и вероломного склада ума. Они энергично работали с металлом, но этим металлом было серебро, которое они лили из глиняных ковшей, и тонкие струйки золота из узких глиняных трубок.

Несколько месяцев назад прилетевшие обнаружили среди Маленьких Людей крылатый народ, который можно было продавать по баснословной цене; поэтому приближаться к лагерю по воздуху было бы полнейшим безрассудством. Корабль был способен парализовать крылья, что приводило к падению крылатых, а того, кто выживал после падения, на земле ожидала совершенно иная смерть.

Сейчас тело Фарри охватывали два широких ремня, каждый с пришитыми карманами, в которых Ворланд разместил множество мелких устройств, выкованных подземными кузнецам. За прошедшую неделю со дня их встречи в хрустальной зале все действовали в большой спешке. Ибо — кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем прибудут дополнительные силы, призываемые вражеским маяком?

Успех их попытки победить зависел от очень многих «если» — если Фарри удастся проникнуть по воздуху в тщательно защищенный вражеский стан, если он сумеет прикрепить несомое им устройство к соответствующему месту корабля, если это и в самом деле сработает. От людей, энциклопедической памяти Зорора, от знания Ворландом, опытным путешественником, таких кораблей и знаний Майлин и дардов, которые воссоединились, чего еще никогда не случалось в истории Элозианы. Так много если, думал Фарри, но возможно теперь это — их единственный шанс. Он наблюдал за медленно наступающим закатом, и его тело ныло от напряженного ожидания.

С наступлением сумерек флиттер повернул обратно и приземлился в сумерках не очень далеко от основания корабля. Двое, управляющие этим маленьким кораблем, выбрались наружу, а за ними — еще четверо, из которых трое направились к убежищам, а один тяжелой поступью — к кораблю, чтобы подняться внутрь. Фарри встал с коленей, а Тоггор совершил короткий и резкий прыжок, чтобы укрыться под его курткой. Фарри ощущал волнение тех, кто оставался в укрытии рядом с ним. У них не было ни времени, ни необходимых материалов, чтобы снарядить остальных этим еще неиспытанным способом защиты, что он нес с собой. Однако у всех имелись свои обязанности, и они уже взлетели, чтобы установить ловушку, которая и станет их главной защитой.

Между двумя прилетевшими ночью вожаками висел плетеный мешок, а то, что оттягивало его вниз, и являлось ловушкой. В нем беспорядочно лежали посудины и украшения из золота и серебра, сделанные кузнецами, которые проявили великое мастерство, вставив в них смертоносные кристаллы. От Атры они узнали, равно как и из докладов некоторых наблюдателей, шпионящих за врагами, что противники относились к Маленьким Людям не только как к примитивному предмету торговли (для чего они вырывали крылья у умерших), но также верили, что все Маленькие Люди являются хранителями сокровищ. Это подтвердил и Зорор, сказав, что подобное убеждение встречалось во множестве известных ему рассказов.

Здесь была отмель, размытая рекою, в которой потоки вымыли огромный кусок почвы. Там и было наполовину скрыто «сокровище» или его части, как бы выброшенные на отмель водою, ожидающее того, что враги заметят это. Сельрена наблюдала за этими приготовлениями, и теперь была возле подножия горы, откуда Фарри собирался взлететь. Она получила доклады от наблюдателей насчет чужеземцев, спящих за пределами корабля. Двоих она выбрала лично для себя в качестве добычи. Этой ночью они увидят сны, ибо она уже проверила свою способность насылать галлюцинации при помощи слабой ментальной связи. Эти двое увидят сон про сокровище и утром придут за ним, но в силу своих характеров обязательно попытаются скрыть свое открытие, и это вызовет подозрительность у остальных…

Фарри находился в воздухе; его задачей было подлететь к кораблю, доставив туда устройство, которое он сейчас крепко прижимал к груди. Тоггор тем временем цепко держался у него под подбородком. В холоде ночи Фарри решительно полетел к лучу света, уже вспыхнувшему на носу корабля, пронзая скопившиеся облака тонкими, прямыми сверкающими полосками. Фарри отчаянно летел вперед, не зная, будет ли он поражен и сбит каким-нибудь скрытым и бесшумным защитным механизмом. Хотя в первые минуты, когда он открыто пролетал над краем лагеря, никакого воздействия на него не случилось, он все-таки не был уверен, что его полет не фиксируется неким замысловатым устройством, расположенным внизу.

Ему надо подлететь к внешнему корпусу корабля очень низко, где горел маяк. Сейчас он крепко удерживал в памяти все то, чему научил его Ворланд. Космонавт, путешествовавший на звездолетах почти с самого рождения, отлично знал все слабые места, а также то, откуда удобнее всего атаковать корабль.

Пальцы Фарри уцепились за край небольшого люка, используемого для проведения ремонтов. Никакой надежды добраться до входа в корабль не было. С тех пор, как им удалось сбежать из плена, все подобные места на корабле несомненно находятся под тщательным специальным наблюдением. Однако люк был для него своеобразным гидом, и, достигнув его, он не заметил никаких признаков беспокойства со стороны часовых, выставленных чужеземцами для охраны корабля.

Он подтянулся на одной руке и кончиками ног нащупал небольшую опору для передышки, расположенную на почти невидимом шве, обозначающем дверь. Один из дисков на его ремне подался вперед и прилип к поверхности закрытого люка.

Его голые ноги ощутили слабый жар, приходящий словно толчками. Корпус корабля не был изготовлен из холодного железа, этого смертоносного металла, однако его было достаточно в сплаве, образующем поверхность корпуса, чтобы Фарри мог его почувствовать. Он боролся с болью, возникшей где-то в задней части мозга, и вытащил из ящичка, который нес, веревку, а затем зажал ее в зубах за конец так, чтобы суметь пользоваться обеими руками.

Тотчас же явилось предостережение, что его действительно засекло какое-то устройство, вызывающее тревогу. Мысли беспорядочно заметались в его голове. Фарри вжался в корпус, стоя на почти невидимом шве закрытого люка, и торопился успеть до того, как будет задействована какая-то защита.

Он присобачил узенький ящик к корпусу корабля, примерно на расстоянии своего роста от носовой части. Оно немедленно стало словно частью поверхности, так что ничто не смогло бы оторвать его — или смогло бы, но только после долгой и тщательной работы с использованием специальных инструментов. А на это у врагов просто не было времени. И когда ящик сам припаялся к корпусу, Фарри, дотронувшись до него указательным пальцем, задействовал то, что находилось внутри. Потом Фарри отпрянул и полетел прочь, неистово маша крыльями, поскольку старался отлететь как можно дальше от того, что доставил на корабль.

Он находился далеко от корабля и даже миновал стоящие вокруг него убежища лагеря, когда устройство Ворланда сработало. От взрыва по небу пронесся огромный столб пламени, ненадолго присоединяясь к лучу маяка. Надстройка маяк оторвалась от корабля, и Фарри услышал грохот. Затем последовал второй взрыв. Казалось, он опалил Фарри крыло, и, было ли это или нет, Фарри в ужасе полетел еще быстрее, убираясь от лагеря все дальше и дальше.

Снизу доносились громкие крики. Два лазерных луча прорезали воздух, от чего Фарри испугался так, что едва не сбился с полета. Но лазерные лучи били достаточно далеко от него, и поэтому Фарри решил, что его все же не засекли, что враги ведут беспорядочный неприцельный огонь, стреляя только из-за обуявшего их страха.

Он улетал прочь, отчаянно махая крыльями, в сторону того места, где скрывался днем. Затем пролетел над этим местом, чтобы опуститься посреди нагромождения скал, скрывающего вход в пещеру, переходящую в подземные пути, ведущие к хрустальному залу, где они договорились встретиться, когда его часть акции будет уже позади. Фарри приземлился у входа в пещеру и снова ощутил неприятный запах плесени, что говорило о том, что там уже собрались подземные обитатели. Он не пошел сразу в зал, а развернулся, чтобы оглянуться и посмотреть на корабль.

Маяк, очевидно, исчез, но рядом с носовой частью по-прежнему метались огоньки, еле заметные, поскольку все было окутано огненными бурлящими клубами дыма. И все же он увидел отчетливое добела раскаленное пятно, за какие-то мгновения само по себе разрезавшее покров корабля ниже уровня кабины управления.

Тут началась полная неразбериха; повсюду метались космонавты, потом появилась группа, несущая с собой инструменты для ремонта, но Фарри знал, что повреждения, нанесенные кораблю, нельзя исправить посредством тех простых работ, которые умеет делать команда корабля. Ворланд хорошо разбирался в этом, поскольку научился, за отсутствием ремонтников, помогая чинить. Это могло только нанести еще больший вред, если не имелось соответствующих материалов.

Раздался приглушенный звук, порожденный голодным и всепожирающим огнем, или, возможно, это были дикие вопли, издаваемые людьми. И как будто в ответ, над головой сгустились темные облака, и, отражая свет пламени, становились все плотнее и плотнее, а затем прямо как из ведра полил ливень и подул сметающий все ветер. Лишь тогда Фарри отступил в пещеру, понимая, что ветер промочит его до нитки и он не сможет взлететь, хотя ему не терпелось присоединиться к тем крылатым, что улетели устанавливать ловушку, или поспешить вдоль той дороги, по которой ушли Майлин с древней дардой к почти позабытому наблюдательному пункту, расположенному в горном массиве.

За спиной Фарри раздалось рычание, а зловоние стало сильнее.

— Крылатый… — произнес голос, как проклятие, — отойди с дороги — мы не боимся ни ветра, ни влаги, хотя ты, возможно, и испугался их.

Фарри как можно плотнее сложил крылья и отошел к левой стене. Его глазам, все еще видящим пламя, понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте, и дважды его толкнули острым локтем, и не слабо, когда мимо прошла целая толпа подземных обитателей. Он не считал их, но не сомневался, что их будет достаточно, и тут он задумался, что же побудило их выйти в такую бурю? Он хорошо знал, что некоторые из дардов предположительно способны управлять погодой. Но цели предстоящего собрания он не понимал, так же как понял не все распоряжения, которые отдавал ночью скелет. Для него было важно узнать свою роль, и теперь, похоже, она выполнена.

Во тьме не было видно, куда шли подземные жители; и Фарри захотел узнать это. Или, может, ему просто не хотелось лезть в эту смрадную нору еще дальше? Однако он должен был явиться на место собрания, поэтому медленно двинулся по внутреннему проходу, идущему под уклон. Вскоре стали попадаться светящиеся клубни, и он двинулся более целеустремленно, снова проходя по коридору, который ненавидел всем своим естеством.

Из куртки, изогнувшись на шее, высунулась голова Тоггора, и его глаза на стебельках снова выдвинулись на полную длину, медленно вращаясь, словно проверяя окрестности.

Фарри потер руки. Боль от ожогов железа осталась, хотя он растер поврежденные места мазью из саленжа и щедро прикрыл их повязками из листьев, используемые Сельреной. Он размышлял о дардах — пока что он был знаком только с тремя из их расы, если не считать кого-то, скрывающегося под Звериной Маской. Очевидно, та тоже принадлежала к их компании. Фрагон тогда еще заметил, что их осталось очень мало.

А сколько же существует их — крылатых? А главное — из его клана или клана, призвавшего его, по-видимому почти стертого с лица земли захватчиками. Другой клан не был разорен настолько, ибо судьба лангронов стала известна очень скоро после того, как приземлился враг — поэтому крылатая раса избегала территории, куда их призывали, и большинству их сотоварищей удалось сбежать, за исключением немногих любопытных, которые пытались вернуться на свои территории, пересекая опустошенную землю тех, кто некогда приходился им родней.

Достаточно просто было понять, что Маленькие Люди, разделившиеся между собой при нападении чужеземного врага, будут уничтожены. Сам же Фарри имел некоторое значение, но не сам по себе, а из-за своей родословной. Тем не менее, он долгое время был совершенно беззащитен и прикован к земле до тех пор, пока у него не выросли крылья. Из обрывков разговоров с Фрагоном, Сельреной и Атрой он пришел к заключению, что является жертвой ревности со стороны своего же народа. Его отца, возглавлявшего лангронов, убили во время межклановой стычки, случившейся между его народом и подземными обитателями (в результате какого-то наущения со стороны Фрагона по причине, о которой Фарри даже не догадывался). Его, Фарри, захватили в плен музейоны, ночные обитатели и охотники, иногда подчиняющиеся Звериной Маске, но главным образом идущими своими кривыми тропами.

От них его временно освободил предатель — родной брат его отца с нечистой кровью, из-за чего к нему не перешла власть. Этот по сути изменник наивно попытался связаться с захватчиками со звезд и доставил Фарри прямо в их лапы, надеясь таким манером устранить его так, чтобы его нельзя было даже проследить.

Люди с корабля, на который сейчас напал Фарри, не были первыми, кто приземлялся здесь — и до них сюда прилетали звездолеты. Первый из приземлившихся не имел никаких защитных устройств, которые бы сделали его и его команду устрашающей. Но зато эта первая команда обрела некое сокровище; фактически, просто нашла спрятанное в норе подземных обитателей. Однако это сокровище оказалось очень сложно раздобыть. Часть космонавтов погибла, и тогда норы подземных обитателей были уничтожены, а их обитатели зверски убиты. Лишившись почти половины команды, корабль снова улетел вместе со своим добытым с трудом грузом, решив возвратиться лучше экипированным для того, чтобы собрать драгоценный металл до последней полоски и выискать все драгоценности, некогда принадлежавшие давно усопших владельцам.

Как он, Фарри, оказался в Приграничье вместе с Ланти, деградировавшим от пьянства и жевания граса — было частью воспоминаний, что по-прежнему были недоступны. Но это не имело значения. Затем случился еще один визит чужеземцев, и на этот раз их корабль остался на более долгое время. Были расставлены ловушки, и они собирали пленников — даже поймали одного из дардов. И не было способа бороться с ними, ибо их корабль был чист и пуст для ментального зондирования. Попытки использовать этот талант лишь увеличивали число пленных — а захватчики, похоже, способны прослеживать мысленную связь.

Так что, неспособные воспользоваться тем, на что они полагались — их самым мощным оружием, умением вступать в ментальный контакт и даже способностью подчинять волю других — они в конце концов осознали, что снова ими завладели их древние враги, и против чужеземцев у них нет шансов выстоять. Они прибыли на Элозиану много веков назад, поэтому, чтобы освободиться от древней угрозы, они не смогут, не имея ни материалов, ни знаний, подготовиться к еще одному перелету. Они должны остаться здесь и вступить в последнюю битву. Кроме того, среди них не было единства, ибо обитатели подземелья считают, что это вторжение не сможет обернуться против них — они обладают своими особыми способностями рыть норы и скрываться в местах, слишком отдаленных от захватчиков, чтобы те смогли их преследовать, разве только те захотят ползти, извиваясь, на животе, через кромешную тьму, неспособные отразить внезапное нападение. Намного проще сражаться с крылатыми и замками дардов. Эта убежденность привела к падению одного из их пещерных городов: обитателей выкурили оттуда при помощи дыма, выпускаемого металлическими шариками, которые принесли туда некоторые из кузнецов, рассчитывая изучить их и использовать против врага. А теперь этот враг превратился в общего врага.

Что касается корабля, он через некоторое время улетел. Но дарды не сняли наблюдение, как за крылатыми, так и за остальными. Их многовековая история была весьма проста — с приходом подобных захватчиков день их поражения зависел от них, и им не оставалось делать ничего другого, как дожидаться такого прибытия.

Однако на этот раз на сцене случайно оказались другие игроки. Фарри думал о Майлин, Ворланде и закатанине, за плечами которого многие и многие века знаний. А что же он сам? Он был лангроном,и больше ничего. Пережив ужасы Приграничья, он доказал, что обладает достаточным уровнем силы, но это путешествие с Майлин и Ворландом принесло ему знание, что его род никогда не станет таким, как прежде. Да, наверное, он не дард, но и не чистокровный крылатый.

Впереди резко вспыхнул свет. Фарри ускорил шаг и вошел в хрустальную залу, жаждя узнать, что же сделали остальные.

Глава восемнадцатая

Фрагон по-прежнему сидел на троне из дымчатого хрусталя. Наверное, он не пошевелился с тех пор, как Фарри видел его в последний раз. Остальные собрались возле Фрагона, рассевшись на различных выступах из пола. Фарри увидел, что Сельрена тоже сидит здесь. Голову она держала кверху, но глаза оставались закрытыми. С боку от нее пристроилась Майлин, сжимая между пальцами тонкую руку дарды. Она сидела с открытыми глазами, однако мыслями находилась где-то очень далеко отсюда.

У ее ног расположилась Атра, довольно далеко от представителей своей расы; те же группой собрались в круге света, в стороне от главной части пещеры. Они сидели со сложенными крыльями, не обращая внимания на других.

С другой стороны от кресла Фрагона стояла Звериная Маска, но Фарри заметил, что маска впервые откинута назад и лежит на плечах существа подобно мягкому капюшону. Отрывшиеся черты его лица были не совсем непохожи на лица представителей дардов, за исключением кожи, темной и сероватой, как у Фрагона. Только голова не походила на череп: темная кожа оплыла и сильно раздалась на щеках, так что глаза Звериной Маски казались очень маленькими, и их почти скрывала отвратительно выглядящая плоть, опускающаяся складками. На раздувшейся и круглой, как шар, голове полностью отсутствовали волосы. Мужчина или женщина? Фарри никак не мог понять этого. Какое-то время он чувствовал отвращение, постепенно переходившее в страх. Звериная Маска была такой же могущественной, как и Фрагон, только на свой собственный манер.

Другие дарды, Веструм и его флейтисты отсутствовали. Тем не менее, стоило Фарри шагнуть в круг света, испускаемый кристаллами, тотчас же из противоположного угла залы вышел Зорор. Он положил проводник силы, который носил с собой наверх, и как только сделал это, поманил Фарри к себе. Нигде не было заметно Ворланда; вероятно его миссия еще не завершилась.

Атра открыла глаза и посмотрела на Фарри пристальным взглядом, словно ожидала его. Фарри остановился. Атра отошла от Майлин с Сельреной, чтобы пересечь пещеру и направиться к Фарри и закатанину. Она уже сменила разорванную, грязную одежду на короткое светло-кремовое одеяние, подпоясанное сетчатым поясом из серебра, с вкрапленными в него зеленовато-голубыми маленькими драгоценными камнями. Ее волосы были обведены изящным ободком из точно такого же материала и стянуты на затылке.

Фарри заметил, что, приближаясь к нему, она сперва взяла немного в сторону, отчего избежала прохождения мимо остальных крылатых, крылья которых переливались пульсирующим красно-сине-желтым цветом. Он случайно уловил быструю мысленную вспышку, как раз тогда, когда оно проходила мимо их компании, и как ему показалось, она тоже готовилась к своего рода изгнанию. Он не сомневался, что она освободилась от уз мысленной связи с врагами, но тень того, что с ней сделали, а через нее — с остальными, по-прежнему давила на Атру тяжким грузом.

Фарри ощутил, как в нем закипает гнев. Он отошел от закатанина и протянул руки с радушием, которого до того мгновения сознательно не ощущал. Ее изящные руки, все еще с темными пятнами синяков и ссадин и покрытые следами кровоподтеков, на какое-то мгновение оказались в его руках ладонями вниз. Несколько мгновений ее ладони покоились в его руках, и он осознал, что душа ее поет.

— Рада видеть тебя. Величайшие Семь Деяний Малфора меркнут пред твоим подвигом! Мы думали, что дни Трижды Поименованного прошли. — Впервые она посмотрела в сторону; ее взгляд пробежался над всей группой, стоящей к ним ближе всего. — Мы помним о подвигах Лангрона и Адсир, Туллуса и Родн. Ты присоединился к этой благородной и прекрасной компании, родственник!

Услышав эти имена, Фарри ощутил, как в голове слабо зашевелились воспоминания. И он покачал головой.

— Ты воздаешь мне слишком много чести, сестра. Я пользовался силами, что не были моими собственными. — Он вытащил руки из ее ладоней и положил на ремень, чтобы показать на то, что сделали для него кузнецы и Ворланд. — Лангроны… — Тут он заколебался. Чем же это будет для нее, когда для него самого это слово ничего не означает, только что он ему родственен?

— Да, имя, — раздалось у него в мозгу. — И вероятно всего лишь имя — ибо клан исчез. Понимаешь? — Она кивнула на крылатых, рассевшихся рядами. Потом ее рука поднялась и погладила кончик его крыла, и он уловил то, что она имела в виду. Этого цвета не было более ни на одном из собравшихся, кроме него самого.

— Ланкуар и Лисе, Лайстал и Лойн, — когда она громко произносила ему эти имена, он понимал, что помнит их, несмотря на барьер в мозгу. — Но лангроны больше не отвечают на призыв… Если только кто-то не спрятался на Дальнем Крае. А сколько нас было? — она подняла руку между собою и Фарри и распрямила очень красивые и изящные пальцы, и так — несколько раз.

И тут он мысленно увидел, к чему она стремится — к угрожающе выглядящей горе, голым скалам и отражающемуся от них тусклому угрюмому свету, что, казалось, свинцовым грузом давил ей на сердце. Если кого-нибудь из ее родственников уволокли туда или он сам улетел к этим горам, движимый невыразимым отчаянием…

— Они не ответили на призыв…

Фарри даже вздрогнул от неожиданности от другого мысленного голоса, хрипло прервавшего его мысли. Это оказался крылатый с красно-белыми крыльями, который отделился от группы своего народа, чтобы явиться к ним. Фарри не ощутил в этих словах радушного отношения — ничего, кроме забытого холода.

— Если они не пришли на Великий Созыв, то либо погибли, либо защищены своей отдаленностью, гасящей мысли. Ты — не настоящий родственник, Гласрант.

— Тогда делай, что пожелаешь! — выпалили Атра. — Кто подрезал, не дав подняться, Амассу, когда она была беременна? Кто выслал Певцов Судьбы в этот час?

— Что нужно было совершить, сделано. Иногда один умирает ради многих…

— Это я и прежде слышал, — произнес Фарри, вставая. — Не об этом ли ты думала, сестра? — его рука коснулась плеча Атры, и ему стало трудно дышать, ибо от этого прикосновения он почувствовал источник тепла, о существовании которого ранее не знал: но это тепло не вызвало огненный ожог, а скорее нежность и исцеление…

— Неужели вы все так же думали, — начал он снова, — когда моя сестра угодила к НИМ в лапы?

— Как приманка… — ответил ему кто-то другой. — Лучше ей было взять огненный металл и обвить вокруг…

Фарри вздрогнул. Он стоял между Атрой и главой Лайстала, и тут еще один фрагмент из памяти поддержал ему и использованием этого имени.

— Разве теперь ты не расскажешь обо всем, Куа? — спросил он, прищурившись. Хотя он все еще ощущал себя в стороне от тех, кто так сильно походили на него, он также понял, что они, похоже не особенно рады ему. И эта отверженность приводила его в еще более сильную ярость. Особенно принимая во внимание то, что его рассудок был слеп, ибо он не мог вспомнить, когда собирался в кругу близких родственников, от чего чувствовал тепло и поддержку всего этого мира. И все же он ощущал утрату, которую не мог игнорировать. Он не мог вступить ни в какой другой клан! Здесь были Ланкуар и Лисе, Лайстал и Лойн… Он видел их, стоящих рядом. Тем не менее, никто не приблизился, кроме Куа, равно как ему не удавалось уловить от них радушного отношения. Только Атра…

Рука Фарри мягко скользнула к ее запястью, а после он сжал ее пальцы, как будто в этом жесте содержалось нечто очень важное. Как возле корабля, когда он полностью зависел от устройства Ворланда, в эти мгновения нечто важное находилось здесь — и только Атра была его надежным спасением и тем, что он искал. Его прошлое могло быть найдено только ею или при ее помощи.

— Я говорю… — нерешительно промолвил Куа, и его красивое лицо несколько нахмурилось; сложенные крылья слегка зашевелились, словно ему захотелось раскрыть их и таким образом воспользоваться своим доминированием. — Да, я говорю для всех. Вы оба побывали во тьме, в ИХ лапах. ОНИ ослепили и связали вас — поэтому, разве нам не следовало бы поинтересоваться, можно ли с тех пор хоть насколько-то доверять вам?

— Хорошо сказано, Куа, — промолвила Атра с холодной усмешкой. — Неужели ты и вправду говоришь слова, подходящие для Списы Лисса, Узерна Лайстала и Камбара Лойна?

Теперь все собравшиеся крылатые наблюдали за ними. Фарри понимал, что они следили за всем, что говорилось посредством мысленной связи. Когда Атра называла имена, то среди крылатых началось шевеление. И снова обрывки воспоминаний преподнесли ему то, в чем он нуждался. Он не ожидал от Куа, что тот ответит, поэтому сам решил повести дальше беседу.

— Если ты говоришь один за всех, Куа, то отставь свои опасения в сторону. Уже не в первый раз лангроны оставались в одиночестве. Валфор носил зеленые крылья — и из-за них обрел столь храбрый конец. Однако мы не имеем намерения погибнуть. Лангроны живут по древним правилам, пока хотя бы один из нас способен летать… — Он ближе придвинулся к Атре. — Если ты желаешь наши Две Равнины и землю у реки, то бери их, Куа. Мы не станем спорить с тобой из-за них. Но ни один из нас не будет забыт, когда Великий Созыв состоится в Конце Времен. Запомни это, Куа! — В эти мгновения Фарри смотрел мимо Ланкуара на остальных. — И ты, Слиса — он посмотрел на изящного золотокрылого крылатого, горделиво стоящего перед ним в странной позе, — и Узерн, — тут он заметил, как дрогнули голубые крылья, — и Камбар. — Крылья этого вожака имели серый цвет с оттенком белого, его лицо было намного темнее, чем у остальных, а тело — намного тоньше.

— Запомните! — громко проговорила Атра, и после слов Фарри ее слова прозвучали как предостережение и как приказ.

Куа пристально смотрел на девушку, а потом улыбнулся так же холодно, как и раньше.

— Сейчас у нас есть общий враг; мы не полетим в ином направлении, кроме этого. — Всего лишь напоминание, однако Фарри не сомневался, что понял предостережение в этих словах.

— Вот именно! И Гласрант уже слетал туда! — выпалила Атра. Куа хотел что-то сказать, но с его губ не вырвалось ни слова, ибо Сельрена открыла глаза, а веки, прикрывающая похожие на пещеры глазницы на лице Фрагона, дрогнули.

— Да, это уже сделано! — произнесла Майлин и вслух и мысленно. — ИХ маяк уничтожен, и более того, большинство ловушек и защитных устройств, установленных ИМИ, разрушены. А те двое, кого мы выбрали для воздействия, порабощены своим сном!

Сельрена обратилась к тому, кто снял маску.

— А теперь пускай своих, Сорвин!

Тот поднес руки ко рту, сложил их наподобие горна, его щеки раздулись еще сильнее, а из горна вырвался пульсирующий пронзительный звук, отдавшийся эхом в голове у Фарри.

В этом звуке чувствовалась какая-то первозданная дикость, свирепость, похоть и голод, напоминая призыв рока. Обитатели подземелья зарычали и с громким шорохом зашлепали огромными голыми ногами, а за ними двинулись какие-то странные существа. Их крупные тела ползли, извиваясь и раскачиваясь из стороны в сторону, и Фарри показалось, что когда они шли, то все время меняли форму, которая передавалась от одного ко второму, от второго к третьему, и так далее. Фарри смотрел на них, ощущая самый черный ночной ужас, который когда-либо испытывал. По иронии судьбы эти существа, устроенные специально для устрашения друг друга, теперь направлялись против общего врага.

Они ушли, и Фарри показалось, что вся хрустальная пещера стала намного светлее. Наверное, это произошло вследствие их ухода, решил он. В эти минуты он думал, какой же вред могут нанести эти зловещие существа захватчикам, ибо большинство из уползших едва ли выглядели плотнее, чем облако тумана, окутывающего местность по приказам дардов.

Закатанин в первый раз за это время пошевелился, повернув голову с острой челюстью, чтобы наблюдать за их уходом. Фарри понимал, что Зорор аккуратно укладывает в голове все, что ему выпало увидеть. Как же он назовет тех, что только что ушли? И скольких еще он зафиксирует в своих записях, которые ведутся с незапамятных времен?

Тем не менее, если существует выход силы, то также должен существовать и вход. До Фарри донесся знакомый и мелодичный перелив флейты. Это возвещало о приходе Веструма. Тот сменил одежду, что носил прежде. Теперь на Веструме было серебряное одеяние, гибко сделанное из небольших колец, двигающихся при каждом его вдохе и выдохе. Он нес длинный хрустальный жезл, с рукояткой, направленной вниз, как тот меч, который держал Фрагон. Флейтист бегал возле него взад и вперед подобно псу, ожидающему, что его отправят догонять какую-нибудь добычу, в то время как две женщины шли в ногу с Веструмом за его спиной в развевающихся и тонких, как паутинка, одеяниях, украшенных гирляндами из цветов. На них тоже была кольчуга из звеньев, а на запястье вытянутой вперед правой руки каждой восседала летучая ящерица, меньше, чем сопровождающая Фарри в его первом путешествии через эти земли, но, очевидно, относящихся к одному и тому же роду.

Однако этим новоприбывшая группа не ограничивалась, поскольку за ними следовал Ворланд, всего лишь немного позади дарда, а вместе с ним шли двое из людей-гигантов. Они шли медленно, склонив головы и тяжело ступая, стараясь не задеть свисающие вниз кристаллы, чтобы не причинить себе боли.

Веструм заговорил, но, похоже, он обращался не к кому-то лично, а скорее ко всему собранию, от Фрагона до самых крохотных из крылатых.

— Он, — Веструм указал на Ворланда, но так, словно между ними и в самом деле была только отдаленная вражда, — сделал все, как и поклялся, — он выслал своего посланника.

— Веструм, и что же ты скажешь на это? — нарушила тишину Сельрена, не давая собеседнику закончить.

— Я удостоверился, что в том, что сделано, нет предательства! — холодно произнес дард. Затем он остановил взгляд на Фарри, а потом молниеносным движением повернул жезл, нацеливая его в голову Фарри. По всей длине жезла быстро пробежала радуга, озаряя все вокруг. В Фарри всколыхнулось еще больше воспоминаний. Он сделал два шага вперед и, подняв руку, схватил жезл за конец и удержал его. Жезл был холодным, казалось, он производит холод, неприятно пронизывающий плоть, но Фарри не отпускал его примерно десять секунд. Затем его рука упала, и взгляд Фарри встретился со взглядом Веструма. Тот смотрел на него испытующе.

Неужели он заметил в крепко прищуренных глазах дарда еле ощутимое разочарование? Фарри не был в этом уверен. И в нем зародилось подозрение.

— Вот и хорошо, Веструм, — на этот раз нарушила молчание Атра, а флейтист тотчас же уселся у ног дарда и издал несколько мелодичных трелей. — Неужели ты веришь в такое? Или твое следующее утверждение будет о том, что Гласрант обладает силой скрывать передачу всех своих мыслей?

— Перестаньте! — впервые Фарри увидел, как Фрагон поднялся на ноги. Когда он стоял, то оказался почти одного роста с гигантами, явившимися с Ворландом. — Кем могут оказаться эти двое — никому неведомо. Этой ночью Гласрант совершил то, что в свои дни Валфор мог сделать одним мановением руки — за исключением того, что наши Старейшие, могущественные в свое время, не обладали ИХ знаниями. Мы получили от них то, что не сумели сохранить с того дня, как прибыли на эту планету. Мы жили, мы строили, мы вырождались, мы обитали в земле или держали бдительный совет лишь с одной своей расой, даже с одними родственниками, относящимися только к нашему роду. Мы многого лишились, а сейчас мы слишком стары и нас очень мало даже для того, чтобы просто защититься от НИХ. Сколько же раз сюда прилетали корабли, неся с собою смерть за смертью? ИХ в тысячу раз больше чем песчинок под нашими ногами. И они будут продолжать прилетать, и с каждым годом их будет становиться больше, а нас — меньше с каждым их прилетом. А ведь ОНИ прилетят, ибо их сигнал установлен для того, чтобы привести сюда остальных. Поройся в своих древних книгах, содержащих старинные знания, Веструм. Взгляни, что тебе удалось обнаружить? Всякие мелочи, не достойные для изучения затраты половины жизни. Сумеешь ли ты создать не то, что уместится в твоей руке, а то, что сможет уничтожить звездный корабль?

Звуки флейты становились все громче и громче — и так продолжалось, пока мелодия не зазвучала настолько громко, что стала похожей на крик о помощи. Дард, нахмурившись, стоял в своей кольчуге, а руки то и дело бегали взад и вперед по рукоятке жезла.

— И ты, Сорвин, — произнес Фрагон, слегка наклоняя голову; его широко открытые глаза отыскали снявшего маску. — Да, для тебя полезно поразмыслить долгое время. Твои подземные обитатели и призраки — они почти не испытывают страха перед НИМИ. Ты и твои мысли скрываются так глубоко, что ни чужеземный разум, ни тело не способны вытащить тебя наружу! Но мы знаем, что здесь меньше правды, чем тебе хотелось бы. И я говорю тебе, что ОНИ уже отыскали знания, намного превосходящие те, что находятся на дорогах, по которым мы не ходим и не можем пойти. Мы можем призвать бурю, настроить против них саму землю. Вот только мы не можем удержаться — нас слишком мало и слишком истрепало нас время. Какие же еще секреты ИМ удалось отрыть? Не думаешь ли ты, что сумеешь все время скрываться в безопасности.

Сорвин не отвечал, а Фрагон очевидно и не ожидал от него ответа. Он сделал движение рукою остальным, и снова крепко взялся за рукоятку воткнутого в череп меча. Это было как приказ, и никто не осмелился его ослушаться.

Закатанин с Майлин и Ворландом приблизились, рядом с ними шли их гигантские помощники, и Фарри неохотно выпустил руку Атры из пальцев, чтобы присоединиться к троице своих компаньонов. Фрагон снова зашевелился, встал со своего трона из дымчатого хрусталя, нагнулся и, перевернув череп, стал выравнивать им песок. Сделав гладкую площадку, Темный Дард порыскал на груди своей призрачной, как из тумана, одежды и выбросил на подготовленное место шар из такого же дымчатого хрусталя, как тот, который Фарри уронил в зале Веструма, и когда шар упал, то не разбился. Вместо этого он стал испускать свет. Затем случилось так, словно Фарри наблюдал за всем с высоты своего полета, глядя сверху вниз на эту сцену буйства стихии. Звездолет уже не стоял прямо, а накренился набок, а его носовая часть странным образом вогнулась внутрь с одного боку. Град и ветер бешеным шквалом били корабль и окружающую его землю. Снесенные укрытия лагеря носило ветром туда-сюда. Людей видно не было. Ни одного человека.

Затем Фарри показалось, что потревоженный воздух взорвался сам по себе, и он увидел полет летучих змеев, очень напоминающих тех, что Фарри видел раньше. Только эти были в четыре, а то и в шесть раз больше предыдущих и, выстроившись в круг, заключающий в себе перекошенный корабль, они высматривали жертву.

Затем ночь и буря исчезли, а вместе с ними исчезли искореженный корабль и то, что осталось от укрытий. То, что увидели зрители, было потоком вспученной воды, и это происходило ясным днем. Группа людей собралась на берегу этого потока. Некоторые, стоя на коленях, рыли землю голыми руками. Один из них вытащил из темной глины изогнутый предмет из блестящего металла. Другой, находившийся рядом с ним, схватился за металл. Поскольку их рты были открыты, то стало ясно, что они орали друг на друга. За какие-то доли секунды их всех охватила жестокая ярость, а потом вспыхнул луч лазера, покончивший с этой отвратительной сценой.

«Теперь у нас больше не будет неприятностей…» — прочитал Фарри в голове у Веструма, и в его мыслях царили радость и чувство невыразимого триумфа.

— Прилетят другие, — вмешалась Сельрена, порвав эту нить радости. — Всякий раз прилетают другие! Как сказал Фрагон, их не меньше, чем песчинок у нас под ногами. Они недолговечны, однако размножаются и размножаются, а среди нас очень мало молодых. Мы прилетели сюда задолго до них — теперь же мы приросли спинами к высоким горам, и даже звездные пути утеряны для нас. Мы уже мертвы, хотя и сражаемся…

— Это не совсем так.

Тут все повернулись к Ворланду.

— Вы применяете свое могущество, — он указал на шар, мирно покоящийся на песке и больше не показывающий разнообразные картины. — Мы же действуем при помощи нашего. И не только ради ушедшего в прошлое, но и ради будущего. Ты находилась далеко-далеко от нас — но не верь, что теперь тебя оставят в одиночестве. У вас свои ритуалы и обычаи, законы и наказания для тех, кто их нарушит. Но ведь законы и наказания существуют и за пределами этой планеты. Ты считаешь, то, что я принес с нашего корабля, будет служить тебе впредь? Да, это так. Но мы способны предложить и большее…

— Посмотри на нас! — громко крикнула Майлин, и в ее голосе звучал приказ. Она подняла руку, за которую взялся закатанин. Затем он свободной рукою схватил за руку Ворланда, а тот крепко сжал руку Фарри. — Мы, хотя очень разные по внешнему виду, действуем совместно, и то же повсеместно происходит среди звезд. Там действительно есть много злодеев, которых ты считаешь врагами: но их вовсе не так много, как песчинок под твоими ногами. Также существуют известные нам силы, способные помешать им, а также доставить сюда защитные устройства, способные уничтожить не один их корабль.

«И это совершеннейшая правда, — мысленно прибавил закатанин; причем его послание прозвучало весьма отчетливо. — Существуют и другие заселенные планеты, где исконные обитатели земель и морей и могут стать легкой добычей для несущих зло. Только там нет страха…»

— Почему? — Веструм сделал к ним шаг, выставив вперед подбородок. Фарри почувствовал, как от него повсюду исходит враждебность.

— Потому что в космосе возле этих планет есть защитники. Не те, кто живет и дышит, относится к какой-либо форме жизни. Нет, это маленькие, очень маленькие корабли, летающие по определенным маршрутам. И когда приближается чужой звездолет, они быстро подлетают, чтобы точно следовать его маршрутом, и посылают предостережение. Если их предупреждение не принимают во внимание, тогда с этим кораблем происходит примерно то же, что вы сейчас видели. Только те, кто знает правильные слова, может пролететь неповрежденным. Раз в четыре года один из тех, кто знает сигнал, будет прилетать сюда, на заселенную вами землю, и вы, если хотите, будете встречаться с людьми с этого корабля. Таким образом вы постепенно будете все больше узнавать о нас, а мы о вас, и когда наступит для этого время, мы сможем установить мирные отношения.

— Мыслитель и Вспоминающий, — отозвался Фрагон. — Нам известно, что ты говоришь правду, как ты ее понимаешь. Однако правда многолика, когда о ней судят различные народы. И еще правда меняется, как изменяются жизни, и то, что может оказаться верным в одни времена, может обернуться очень скверным в иные. Однако выбор наш невелик. Если мы не хотим быть добычей для кораблей, подобных приземлявшимся здесь, нам следует принять твое обещание. И все же, как ты сможешь это устроить? У вас есть корабль, способный улететь к другим мирам. Мы же привязаны к земле, и пока мы будем ожидать твоего обещания, сюда может заявиться еще большее количество негодяев и грабителей.

— Нет. — Ворланд отрицательно покачал головой, чтобы сильнее подчеркнуть свою мысль. — Мы установили в ваших горах защитные устройства, и как этот корабль пытался вызвать своих приятелей-воров, другой луч направлен сейчас в космос. Все, наверное, боятся смерти — которой нельзя избежать и с которой не справиться при помощи саленжа. Существуют такие планеты — когда-то ваш народ совершил туда путешествие, как ты, наверняка помнишь — где смерть ожидает любого, кто дерзнет приземлиться. На таких мирах хранители закона устанавливают специальные маяки, предупреждающие любой приближающийся корабль. Такой маяк установлен нами и будет служить вам до тех пор, пока мы снова не прибудем сюда с более серьезными защитными устройствами, о которых я сейчас говорил…

Его прервало хриплое мысленное сообщение Сорвина.

«Выходит, мы ожидаем появления тех, кто будет устанавливать здесь правила? Правила тех, кто непохож на нас. Это приведет нас в новую зависимость…»

«Нет, — ответил закатанин. — Я надеюсь прибыть сюда снова, ибо мне еще многое надо узнать. Разве я прикладывал к вам раскаленное железо? Существуют, конечно, и другие, похожие на меня… и на них… — Он кивнул на Майлин и Ворланда. — Спросите у вашего же родственника. — Теперь он указал на Фарри. — Разве ты доверился бы нам, будь мы безжалостные повелители, отдающие приказы?»

«Они — своего рода родственники нам, — ответил Фарри. — Они доставили меня из Глубокой Тьмы и называют меня другом. Хотя вот мой настоящий друг. — Он высвободил из-под куртки смукса. — Внешний вид не имеет никакого значения, а важно то, что внутри. К тому же… — Он собрался с мыслями. — Клянусь, моим телом и Великой Памятью — что я буду с вами, хотя вы и считаете, что я обладаю искаженной истиной».

Ворланд, положив руку на плечо Фарри, произнес:

— Он находился с нами долго и значит для нас много, все больше с каждым пролетевшим днем. Мы дадим ему все знания, необходимые для того, чтобы защитить вас. Он — родственник и друг, и всегда будет таковым.

Сорвин что-то тихо прорычал, но Фрагон медленно кивнул.

— В том, что ты сказал, не чувствовалось фальши. Верю тебе. Если мы вознамерились принять такое решение — то потому, что нам известно, что много-много лет назад все было иначе. Гласрант побывал за пределами звезд, как один из вас. Действительно, мы можем у него учиться. Тем самым, мы принимаем это так, как есть. Что ты даешь ему эти знания, не пытаясь обрести в этом выгоду. Сейчас мы ничего не сможем предложить тебе — кроме нашей благодарности за то, что уже сделано. Пусть время рассудит, прав ты или нет.

Фарри стоял там, куда его доставили на рассвете крылья. Он смотрел вниз, на окруженную скалистой грядой долину. Они уже поднялись на борт. Все, кроме двоих… На какое-то мгновение он бросил взгляд вниз на того, кого держал, и почувствовал знакомые уколы коготков на руке и запястье.

«Холодно…» — До чего же это знакомо. Тоггору не нравился любой ветер, а сейчас они находились на горе.

«Леди Майлин?» — отправил он быстрое мысленное послание — и получил ответ.

«Лорд Крип?» — второй оклик, и прощание.

«Лорд Зорор?..»

«Только когда мы прилетим снова», — пришел мысленный ответ закатанина.

Фарри наблюдал за пламенем из дюз, затем корабль стал подниматься все выше и выше, все дальше от долины — обратно к звездам.

«Тебе и вправду захотелось остаться здесь?»

Она опустилась на поросший травою участок скалы, находящейся далеко от него, и он не замечал ее, пока не уловил мысль, обращенную к нему.

«Не знаю… Я ведь один здесь».

«У тебя здесь родные», — пришло ее отчетливое и до удивления нежное послание. Она сложила крылья и теперь пешком направлялась к нему, держа в руке букет цветов саленжа, и исходящий от них аромат ничем не отличался от ее запаха.

— Родственник, родственник, — пропела она вслух, и каждое слово напоминало ароматное и исцеляющее дыхание растения.

Фарри запрокинул голову, всматриваясь в разноцветное предрассветное небо. Он заметил очень далекий расплывающийся след. Затем и тот исчез.

— Родственник! — Атра остановилась рядом с ним, и аромат цветов смягчил его печаль.

Он больше не разглядывал небо в поисках своего прошлого, а смотрел прямо в лицо будущему, и улыбка озарила его лицо.

Андрэ Нортон Брат теней

1

Утренний ветер был леденящим. Небо над головами собравшихся отливало холодной сверкающей сталью. В Ложе Хо-Ле-Фар не было никакого признака течения времени.

Братья стояли во дворе с самого рассвета в позе «Лицом-к-большой- буре» с решимостью, которая была выше какой-то там боли в суставах, или судорог, или других проявлений бренного тела. Только их глаза светились пониманием, и устремлены они были на овал, венчавший арку над дверью в большой зал Магистра. То, чему надлежало излучать сияние, было безжизненно и так же тускло, как и камень, в котором оно находилось.

Наконец через проем двери, зиявший, как лишенные губ челюсти черепа, на верхней площадке лестницы появилась долгожданная фигура в одеждах цвета высохшей крови — священник Шагга.

Он заговорил низким тоном, но его голос звучал весьма внушительно.

Магистр исполнил клятву исша.

В рядах, расположенных ниже, никто не шелохнулся, хотя эта новость означала конец привычному существованию.

Два колейтенанта Ложи, стоявшие впереди собравшейся группы, воздели руки жестом «Небо-спустись». Затем они, ступая в ногу, вышли навстречу спускавшемуся к ним священнику. Тот остановился, продолжая возвышаться над собравшимися. Они подняли головы, чтобы встретиться с ним взглядом. В нарастающем свете их одеяния Теней отливали сталью, гармонируя с цветом неба.

Таррхос, правая рука Магистра, скрестил руки на груди, вытащив неуловимо быстрым движением тонкие кинжалы.

— Это разрешается? — спросил он у священника голосом таким же твердым, как оружие, которое он показывал.

— Это разрешено исша нашего Братства, да будет так! — Священник кивнул бритой головой, и его руки простерлись вперед, словно продолжение теней его широких рукавов, описывая некие древние жесты.

Таррхос опустился на колени. Он трижды поклонился, но не священнику, а безжизненному камню над его головой. Теперь это был ослепший глаз; сила, которая в нем содержалась, иссякла, причину чего не знал ни священник и никто из Братьев. Она была, а теперь ее не стало, и с ней ушла жизнь этой Ложи.

Кинжалы Таррхоса метнулись в привычном ритуальном жесте. Упав вперед, он не издал ни звука, послышался лишь стон ветра. Красная струя брызнула вверх, едва не попав на ступени и одежду священника.

Лас Стир, левая рука Магистра, сделал шаг вперед. Он был бледнее своего мертвого товарища.

— Это разрешается? — его голос, хрипевший от старой раны в глотке, перекричал ветер.

— Исша говорит, что это разрешено.

Не менее искусно управившись с оружием, Лас Стир последовал за своим мертвым товарищем.

Шагга спустился на последние две ступени, не потрудясь приподнять подол одеяния, чтобы он не окрасился кровью из двух луж, образовавших единое озерцо.

Еще десять человек присоединилось к группе людей, толпившихся внизу. Это были более молодые мужчины, некоторые из них — почти мальчики. На них были короткие плащи черного цвета, отличительный признак тех, кто еще не совершил десяти рейдов, отстаивая честь Ложи. Один из них решился заговорить с Шаггой.

— Это разрешается? — Его голос был немножко высоковат, резковат.

— Это не разрешено, — оборвал его священник. — Ложа умирает, когда ее сердце больше не питает воля Магистра. Необагренные кровью и полуприсягнувшие не принимают исша. Вам следует послужить в других Ложах, как это от вас требуется. Хо-Ле-Фар прекратила свое существование.

Он сделал левой рукой взмах, означающий «Наступление-самой-темной-ночи», положив таким образом конец тому, что здесь происходило много десятилетий, стирая длинную и славную историю. Здесь больше нет Поста Теней.

Впервые среди собравшихся послышалось легкое движение. Случилась катастрофа, нечто почти ужасное, и тех, Кого она коснулась, постигла злая участь.

Шагга медленно прошел вдоль линии, останавливаясь, чтобы рассмотреть каждого и обратиться ко всем по отдельности.

— Хасган и Карфур, — выбрал он первых двух слева, — заберите оружием припасы и отправляйтесь в Ложу Тиг-Нор-Ту. Диенов и Йасвар, вы должны поступить также, только вам идти через гору к О-Квар-Нин.

Итак, эта процедура продолжалась, пока священник не достиг последнего в ряду. Ему пришлось посмотреть вверх, чтобы встретиться взглядом с застывшим в ожидании послушником. Теперь, когда полностью рассвело, в его глубоко запавших глазах читалась злоба, губы отвратительно искривились, выдавливая слова, которые он, смакуя, готовил в ожидании такого момента.

— Чужестранец-ошибочно-рожденный-необагренный-кровью, убирайся прочь, куда хочешь, ты не принадлежишь к ордену и по воле Трансгара никогда не будешь принадлежать. Ты — гадость, пятно. Неудивительно, что смерть силы Магистра пришла через тебя. Ты не возьмешь оружия, так как оно принадлежит к Братству, и с этих пор пойдешь своим путем.

Человек в капюшоне, слушавший Шагга, отказал ему в удовольствии видеть, сколь глубоко пришелся удар. Он давно знал, что священник ненавидит его и усматривает в нем пятно на чести Ложи. С тех пор как камень силы стал меркнуть, он предвидел такой поворот судьбы и пытался строить планы на будущее. Но его жизнь была настолько тесно связана с этим местом, что ему недоставало сил разорвать путы дисциплины, представить, как он будет путешествовать, освободившись от обета, по пути, лишенному подлинной цели.

В этой Ложе только Магистр проявлял некоторую заботу о нем. Причины были ему объяснены всего три фазы луны назад. Братья Теней, натренированные наемные убийцы, шпионы, телохранители служили на Асбаргане веками. Правители пользовались их услугами, отлично зная, что, раз присягнув, Тени будут сохранять абсолютную верность своему нанимателю все время, пока будет действовать их присяга. Однако в последнее время разошелся слух, что на их специфические таланты имеется спрос и в офф-велде, то есть на других планетах, что обещало Ложам новый источник дохода. Найм одного асбарганского Брата на службу в офф-велде позволял Ложе выдвинуться на передовые рубежи осуществления новой идеи. Магистр был дальновиден, что представляло скрытый пункт разногласия между ним и связанным традициями Шагга.

Жофре был найденышем самого Магистра. Он действительно был подобран, когда Магистр во время одной из своих тренировочных вылазок наткнулся на разбившийся спасательный корабль. Жофре был единственным живым существом на этом маленьком суденышке. Тогда он был ребенком еще столь юным, что мог вспомнить лишь обрывки из своей жизни, предшествовавшей тому, когда Ложа взяла его на жесткое воспитание, которое проходили все Братья.

Ростом он был больше остальных послушников и быстро впитал все, чему его учили, обнаруживая большее мастерство в некоторых из преподанных ему наук по сравнению с прочими Братьями. В то же время Магистр следил за тем, чтобы ему давались уроки всеобщего языка, принятого в офф-велде, передавал ему информацию, которая просачивалась в Ложу из космического порта, попадая туда с торговцами и путешественниками. При этом и Магистр и ученик сознавали, что существуют огромные провалы в тех сведениях, которые один передавал, а другой охотно поглощал. Превосходство Жофре в знаниях и силе вызвало зависть его товарищей, когда все они повзрослели. Свое положение он давно сознавал, как и то, что Шагга это провоцировал. Однако Жофре был уверен, что вполне подходит для любой миссии и что Магистр имеет на него собственные планы.

Магистр и камень силы… Такой камень имелся в каждой Ложе, и никто не знал, откуда он появился и для чего служил. Известно было лишь то, что через длительный срок камни умирали. Это воспринималось как прямой знак того, что сила Магистра также иссякла и он должен заплатить за ту тайну, которая подвела его, положив конец власти. Вместе с камнем умирала и Ложа, как это случилось сейчас, и это было печальным событием, которое привносило оттенок страха в существование всех Лож.

Жофре продолжал смотреть священнику в глаза. Этот человек с радостью увидел бы его мертвым, если б смог. Но это было недостижимо, так как четыре фазы луны назад Жофре принял первый обет, а Брат не мог пролить кровь Брата. Однако Шагга решил его судьбу иначе. Стояла пора горного холода. Оказаться безоружным и лишенным приюта было равнозначно отсроченному смертному приговору. Так во всяком случае думал священник.

— Я — Брат, хотя и не исша, — Жофре сказал медленно, словно готовил ножи для последнего броска. — Ты можешь забрать у меня оружие, потому что оно принадлежит Ложе. Поэтому я требую предоставления мне законных прав путешественника.

На этой стадии, согласно обычаю, его надлежало проводить с припасами.

Священник осклабился и отправился к другим, которые уже паковали вещи, готовясь к путешествию на место нового назначения.

Жофре снова обернулся к камню силы. Он медленно подался вперед. Свет, живший в глубине камня, явно ушел, и теперь он был таким же безжизненным, как истертый за многие века известняк, в который он был вставлен. По меньшей мере десяток Магистров рождалось и умирало под сенью его света, а одиннадцатый имел несчастье стать свидетелем его кончины.

Молодой человек миновал тела колейтенантов и стал взбираться по ступеням. Он ожидал, что Шагга что-нибудь возразит, хотя то, что он делал, не было нарушением порядка. Однако ничего подобного не случилось, и он ушел во тьму верхнего зала, где единственный слабый свет исходил от двух ламп, расположенных в дальнем конце.

Между ними лежало еще одно тело — Магистра. По какой-то причине Жофре должен был это сделать, но он и сам не мог объяснить почему. Он пришел постоять возле тела человека, спасшего ему жизнь, хотя бы лишь потому, что он, Магистр, видел в Жофре того, кто сможет сыграть важную роль в будущем.

Руки Жофре образовали знаки «Утренняя-звезда-путешествие-в-свет». Пальцы передали это известие в воздух. «Дальнее-прощальное-путешествие-торжество-война». Выполняя эти жесты, он ощутил прилив сил, словно волей и решимостью Магистра ему было передано наследство.

Всего десять ночей назад он стоял на коленях как раз в этом месте, разложив перед собой некие карты и планы, испытывая скрытое волнение человека, приготовившегося к выполнению миссии.

— Дело обстоит так, — сказал Магистр, как человек, который делится самыми сокровенными мыслями: — Эти офф-велдеры изменяют всякий мир, в который приходят. Они не могут не сделать этого и с нами. Уже десять веков мы следуем в жизни определенной модели. Равнинные лорды имеют своих вассалов, которые запрограммированы как танцы роботов. Они нанимают нас телохранителями, скользящими тенями, чтобы мы избавляли их от тех, чья сила начинает им угрожать, или от тех, кого они хотят убрать со своего пути. Это стало своего рода игрой, кровавой игрой. Но наступает время разрушить любую модель, так как ее ткань становится тоньше год от года. То же происходит и с нами, хотя многие Магистры станут возражать. Но нам придется либо измениться, либо погибнуть.

В этих словах звучала особая сила, словно Магистр давал клятву.

— Магистр Рос-хинг-куа показал нам путь, Сестра-Тень отправилась к людям, которые стремятся облегчить беды своего мира Пришла весть, что они соблюдают свои традиции исша. Теперь настал наш черед придумать что-либо подобное. В порту говорят, что с отдаленных звезд летят другие, чтобы воспользоваться искусством, которым мы обладаем. По рождению ты, Жофре, не принадлежишь к нашей крови. Но мы объявили тебя своим, и ты ел наш хлеб, пил вино, поддерживая тосты Братьев, постигал наши науки. В офф-велде ты можешь использовать все, что знаешь, и при этом не выдать себя, так как ты не рожден среди нас. Поэтому, когда придет время, эта миссия будет твоей, тебя пошлют либо для того, чтобы ты стал щитом плеча, личным оруженосцем какого-нибудь лорда с дальних земель, либо охотником, вооруженным сталью.

Тогда Жофре решился нарушить последовавшую за этим тишину:

— Магистр, вы оказываете мне большое доверие, но в этих стенах найдутся люди, которые не согласятся с вашим замыслом.

— Шагга, да. Большинство священников склонны неукоснительно придерживаться традиции, служить ревностными защитниками обычая. Он не будет рад отступлению от того, что было заведено с давних пор. Но Магистр здесь я…

Да, он был Магистром, пока исша и кристалл над Дверью его не подвели. Губы Жофре сжались под шарфом, полумаской скрывающим его лицо. Мог ли Шагга каким-либо образом напустить это несчастье? Существовала масса преданий о том, какими странными силами они обладали но он никогда не видел, чтобы такие силы проявлялись. Все Магистры Лож восстали бы, и даже сам Шагга встретился бы со смертью.

Жофре преклонил колени и прикоснулся своей увенчанной тюрбаном головой к полу, это был достойный ответ того, кому доверялась миссия.

— Магистр, я слушаю и подчиняюсь.

Официально его не отослали, нет. Ни одна Ложа не предоставила бы ему приют, если Шагга был против него. Да он и не хотел оставаться там, где его не считали настоящим Братом. Они называли его офф-велдером, чужаком из иного мира. Но как считал Магистр, он обладал определенными навыками, которые могли оказаться очень полезными на любой планете, где одни люди завидовали другим, или боялись за свои жизни, или стремились к власти. Его целью станет космический порт, где он будет ожидать судьбу как исша.

Теперь он оставил зал и лежавшее в нем тело и направился прямо на склад, где царила суматоха. Вьючные животные уже стояли с подставками для груза на спинах. Туда и сюда сновали Братья, уже облаченные в толстую одежду для путешествий. Они грузили на этих животных с мерзким характером все, что было необходимо перевезти в их будущие дома.

Священник Шагга стоял у дверей. Когда Жофре подошел, он повернулся к нему лицом так, что его одежды зашуршали.

— Прочь, но сначала… Туда… — он указал на пол, который уже успели осквернить животные, — твое оружие, безымянный.

Жофре зарычал, его рот скрывала полумаска. Да, это также было частью традиции. Поскольку они объявили его не принадлежащим ни к одной из Лож, он не мог носить оружие Ложи.

Его длинный нож, два ножа для метания, которые прятались в рукаве, тяжелый шар на цепи, пустая взрывательная трубка… Он бросал эти предметы один за другим к ногам священника. Наконец у него остался всего один нож.

— А это, — хладнокровно сказал он, — я оставлю при себе по праву путешественника.

Священник искривил рот так, словно хотел одновременно плюнуть и выругаться, но ничего не возразил. Жофре не отступил ни на шаг, хотя Братья, казалось, специально встали так, чтобы преградить ему путь.

— Я требую запасов, причитающихся мне по праву путешественника, — твердо объявил юноша.

— Ты ихполучишь! — Священник остановил одного из юношей, возвращавшихся с очередным набором снаряжения. — Принеси сюда то, что приготовлено для этого. А потом убирайся, проклятый.

Брат нырнул в глубину склада и спустя мгновение возвратился с очень маленьким мешком, который можно было унести на плече. В этом мешке, как подумалось Жофре, многого недоставало из того, что ему причиталось на самом деле. Однако Шагга подчинился букве закона, и если бы Жофре начал протестовать, он бы ничего не добился и лишь унизил бы себя в глазах тех, которые недавно клялись быть ему Братьями.

Он взял мешок, презрительно ему брошенный, и ни говоря ни слова, повернулся и пошел в широко открытые ворота. В ту свою последнюю встречу с Магистром он хорошо запомнил карту и маршрут, которым ему предстояло следовать. Он знал о пункте своего назначения только то, что почерпнул из уроков да разговоров торговцев, время от времени посещавших Ложу.

Можно было идти по дороге, но она была извилиста, и он потерял бы время. Судя по весу мешка, у него было очень мало припасов. Хотя Братьев и учили жить на подножном корму, сейчас было начало холодной поры, и многое из того, что можно было использовать в качестве еды, было трудно найти. Травы были опалены морозом и умерли; мелкие животные забились в норы. Ему предстояло по меньшей мере десятидневное путешествие, после чего он мог оказаться на обрабатываемых землях, а к тому времени он будет изнурен поисками пропитания. Братья действовали на мирян устрашающе. В одиночку же Брат мог стать для них легкой добычей. Нет, лучше двинуться напрямик по перевалу Кимера, если он не завален снегом, принесенным ранней пургой. В каком-то смысле он при этом как бы искал собственные корни, ведь именно на одном из склонов Та-Кимера был обнаружен маленький спасательный космический корабль, в котором он оказался после аварий, ной посадки.

* * *

Священник Шагга стоял посередине узкой комнаты служившей ему личной канцелярией в Ложе. На обивке стен оставались светлые полосы, в тех местах, где прежде висели свитки со СЛОВАМИ СКАЗА, которые он только что снял. Все его вещи были тщательно упакованы в непромокаемые шкуры и сложены перед дверью.

Он прикусил нижнюю губу, что по привычке делал всегда, когда размышлял, хотя кожа на лице была так туго натянута, что ему это давалось с трудом.

За узкой щелью окна бледное солнце куталось в облака. Буря, слишком ранняя для этой поры, могла бы облегчить его проблему. Но ни один человек не был вправе рассчитывать на капризы природы. Лучше всего самому обеспечить все пункты планируемого нападения.

В этой комнате был еще один предмет. Клетка, в которой виднелось черное пятно. Священник подошел к ней и открыв дверцу, взял в руки нечто, ни животное, ни птицу, а сочетание того и другого, слегка пакостное. Эта тварь расправила кожистые крылья, испуская отвратительный затхлый запах.

Ее голова закачалась, шея изогнулась, словно голова хотела убежать не от цепких рук священника, крепко державших ее за туловище, а от сверкания его взгляда. Когда наконец воля человека возобладала над волей кэга, повернувшаяся голова застыла неподвижно, смотря Шагга в глаза, как загипнотизированная, что в каком-то смысле так и было.

Последовала длительная пауза, а потом священник быстро подошел к окну, кэг встряхнулся и быстро улетел, взвившись спиралью над землей, но по-прежнему отчасти оставаясь во власти священника, словно был к нему привязан. Он будет следить, будет шпионить. Когда наступит смерть, его хозяин быстро об этом узнает.

2

Жофре заметил признаки приближающейся бури, но не прибавил шагу. Вначале он шел по местности, по которой было относительно нетрудно идти, так как он мог следовать дорогой путешественников. Он ступал размеренной походкой человека, приготовившегося к длительному походу, а мысли его были раздвоены, что являлось результатом особой подготовки.

Часть его внимания была обращена к окрестностям и дороге, другая рассматривала то, что его ожидало в будущем. Он ощущал странное одиночество, хотя Братья главным образом действовали в одиночку и всегда выполняли поставленную перед ними задачу, а ведь он был предоставлен самому себе. Он постарался полностью овладеть своим положением, вначале представив себе карту местности, по которой ему предстояло пройти, а потом последовательно рассмотрев всевозможные навыки и знания, которые могли ему помочь в будущем.

В истории Братьев тесно переплетались интриги и заговоры множества мелких дворов и королевств. Все, что они знали об ином мире, доходило к ним в основном понаслышке. Многие, и среди них Шагга, хотели сохранить это положение. Только благодаря дальновидности и честолюбию Магистра, Жофре обладал горсткой знаний, которые могли ему теперь пригодиться.

Когда первый исследовательский космический корабль совершил посадку на Асбаргане, там уже существовал город. Теперь здесь было два города, старый и новый, выросший ближе к космическому порту, его странные дома населяли существа всех рас офф-велда, даже принадлежавшие к разным биологическим видам.

На другом конце этого нового города вдоль порта тянулось третье скопление зданий. Это были обшарпанные гостиницы, рынки, где почти не задавали вопросов относительно источника товаров, предлагаемых на продажу. Здесь собирались отбросы обоих асбарганских поселений, а также прочее отребье, которое всегда тащится за космическими переселенцами, образуя собственное болото.

Жофре приходилось слышать о Гильдии Воров, распустившей свои щупальца широко во Вселенной. Говорили, что в этом третьем поселении размещалось ее отделение, вобравшее в свое разношерстное общество и местные таланты. Кроме того, там были и люди, у которых так сложилась судьба, что не было обратного пути. Жофре рассказывали о наркотиках, сводивших людей с ума, придававших им на короткое время огромную силу, но обрекавших на жалкую смерть. Все пороки, которые мог вообразить себе цивилизованный ум, были собраны в этой клоаке.

Тем не менее, она должна была стать его первой целью. Как Брат, он не мог останавливаться в старом городе, потому что у него не было нагрудного знака принадлежности к какому-нибудь лорду. Кроме того, ему потребовались бы монеты для оплаты прохода. Большая часть населения города стала бы смотреть на него с подозрением. Нет, он должен нырнуть в этот темный квартал и затаиться на дне, пока не решит, как оттуда выбраться.

Принимая такое решение, Жофре не испытывал страха ни перед законом, ни перед беззаконием. Невозможно было вообразить, чтобы Брата заставили действовать вопреки его воле или воле Магистра. Он обладал знаниями, навыками, присутствием духа, служившими ему неплохой защитой. Но начав раздумывать о том, кому предложить свои услуги, он почувствовал растерянность.

В конце концов решив, что в некоторых случаях предусмотрительность бесполезна, он закрыл этот раздел своего сознания и сосредоточился на самом путешествии.

Когда он дошел до места, с которого собирался отправиться напрямик к перевалу, спустились сумерки. Хорошо обученный мастерству следопыта, он без труда проскальзывал между голыми колючими ветвями деревьев и взбирался вверх. В ту ночь он устроил себе привал в неглубокой пещерке, образовавшейся под сводами двух наклонившихся друг к другу валунов.

Разведя костер, едва ли шире двух ладоней, и подкрепившись жесткой смесью из мяса с сухими фруктами, он постарался настроиться на испытания, которые ему предстояло выдержать на следующий день.

Вначале он выбрал Центр Всего Сущего, сосредоточившись на ментальных символах, обозначавших существование такового. Затем он представил себе внутреннюю работу собственного тела, мышц, нервов, крови и костей, пульсирование плоти. Начиная с пальцев ног, он стал применять Поток Внутренней Жизни, пропуская его через свое тело вверх, в его центр, потом в плечи и руки, в кисти рук, которые, лежа на коленях, — он сидел скрестив ноги, — постепенно нагрелись так, что он ощутил покалывание во всех пальцах.

Поток продолжал вливаться в его горло, голову. Он ощутил подъем, который вскоре угас. Он не собирал силу для битвы, используя лишь силу, потребную для путешествия.

Он сделал три глубоких вздоха, чтобы запереть это тепло в себе. Потом он расслабился, чувствуя, что приготовился как нельзя лучше. Теперь он выставил свои камни-часовые на случай тревоги и мог уснуть. По крайней мере, случайности доступны каждому путешественнику, да и Шагга не мог ему в них отказать.

Жофре вытащил из своего мешка три больших камня и, осмотрев их взглядом знатока, в чем ему не помешал наступивший мрак, разместил их в ложбинке на верху скалы. Эти камни подавали сигнал при приближении теплокровного существа, с которым они не были связаны, сам он привязал их к себе капелькой своей крови и теплом обнаженной руки.

Приняв эти меры предосторожности, Жофре свернулся, укутавшись в двойное одеяло, и погрузился в сон, наступивший скоро благодаря его выучке.

Этой ночью луна не показывалась, небо заволакивали густые, тяжелые облака. Сквозь их толщу шпионил кэг. Эта тварь спустилась на край скалы и свернулась темной кляксой только для того, чтобы вновь взлететь со схваченным филином. Притащив птицу на выбранное место, он разорвал ее тело и жадно сожрал его, а потом погрузился в сон, как и его цель внизу.

Жофре проснулся на заре. Он пожевал еще кусочек своего дорожного пайка, добавив к нему только немного желтой пасты из небольшой шкатулочки. Братья не часто прибегали к стимуляторам, но у них были свои составы из трав, прибавляющие сил. Он собрал своих часовых и свернул мешок. Однако он насторожился, когда всего в нескольких футах от места своего ночного привала он обнаружил нечто, выступавшее наклонно из камня, который, должно быть, спустился с небольшим оползнем с вершин, на которые ему теперь предстояло подняться.

Это явно не была какая-то засохшая ветка. Нет, ему приходилось видеть и самому использовать нечто подобное. Это было оружие, которое при правильном обращении могло конкурировать со стальным. И, узнав его, он с радостью за него схватился.

Камень крепко удерживал прут, и Жофре пришлось потрудиться, чтобы его высвободить. Жофре заметил, что крючок на конце разогнулся, но все же это было оружие, которое он мог отлично использовать. Его исша был сильным…

Но откуда оно взялось? Он сделал несколько шагов назад, чтобы разглядеть склон более отчетливо, и увидел острый угол, который не могла сделать природа. Там некогда была и продолжала стоять… стена!

Жофре на миг закрыл глаза, и вновь вызвал в своем сознании карту. Нет, он был уверен, что там не было и намека на такой длинный путь, который он прошел. Как он мог так сильно сбиться с пути? Он переключил внимание на предмет, который сжимал в руке. Он был старым, но очень тщательно вырезанным из оружейного дерева, этого ценнейшего нароста, обработка которого стоила огромного труда, но зато созданное изделие могло надолго пережить своего создателя.

Жофре стащил толстую перчатку и взял оружие голой рукой, давая ему скользнуть между пальцами, поднес поближе к глазам, сжал его сильнее, затаил дыхание, чуть присвистнув.

— Куа-эн-иттер!

Мертвая Ложа, давно мертвая Ложа! Согласно древнему учению исша, место, которого надо было избегать, чтобы не навлечь на себя несчастье, все еще витающее над ним, хотя его собственную Ложу постигла та же участь. Однако Жофре продолжал перебирать прут пальцами, стараясь отделить логику от суеверия.

Магистр, которому он служил, сделал многое, чтобы разрушить разные толки и разговоры. Выискивая новые возможности приложения сил Братьев, он анализировал массу противоречивой информации, а в последние полгода Жофре часто был его слушателем, так как Шагга и правая и левая руки Магистра были настроены очень консервативно. Шагга, несомненно, верил, как он и заявлял при каждом случае, что утрата исша ныне покойным Магистром случилась из-за того, что он отошел от обычаев. Но душа Жофре радостно отзывалась на размышления Магистра.

Теперь он припомнил маленькие предупредительные знаки на карте. Однако подход к перевалу был куда удобнее, если следовать старинным маршрутом через Куа-эн-иттер. Таким образом он сэкономит целый день пути, а то и больше. Поглядев на мрачные тучи, он подумал, что ему стоит попробовать.

Он засунул оружие в перевязь своего багажа, на что у него ушло некоторое время. Он теперь решительно карабкался наверх, высматривая, куда удобнее поставить ногу, подстегиваемый угрозой приближающейся бури.

За долгие годы здесь произошло несколько оползней. Он наткнулся на каменную кладку, которая, возможно, была частью стены, и ему пришлось обойти ее. Вдруг он подошел к террасе, поднимавшейся вверх с заметными очень древними следами обработки. Несомненно, это был путь в древнюю Ложу.

Он не этого искал. Он должен обойти то, что оставалось от этого укрепления, чтобы найти дорогу на другой стороне. А терраса вскоре скрылась в зарослях. Это был опасный путь, и Жофре ступал с большой осторожностью.

Справа от него выросла полуразрушенная стена. Там была разбитая арка малого прохода, но то, что он искал, должно было лежать выше, и он перебрался левее, следуя параллельно торчавшей из земли стене. Нечто спустилось с неба, коснувшись его рукава, затем он заметил несколько снежинок. Начинался снегопад, и если он не хочет, чтобы от перевала его отделяла стена, ему надо поторопиться.

Он пришел к заключению, что Куа-эн-иттер имела очень умеренные размеры. Правда, строения были настолько разрушены, что он не мог точно определить их изначальной территории. Он попытался задуматься об истории этого Братства, что-то мелькнуло искрой в его памяти, какой-то обрывок впечатления появился и тут же Исчез.

Магистерский кристалл здесь, конечно, умер, иначе Ложа оставалась бы обитаемой. Но было что-то еще, что касалось ее последнего Магистра, припоминал Жофре. Несмотря на все свое тщательное обучение, он не мог заставить разгореться в себе огонек именно того, что слышал.

Падавший хлопьями снег стал гуще, но снегопад был еще не так силен, чтобы преградить ему путь. Он имел обзор, хоть и ограниченный, благодаря чему мог идти по правильной дороге. Однако достигнув той точки, к которой он стремился, с которой продолжался тот древний путь наверх, Жофре заколебался. Здесь можно было найти какой-то приют. Если ветер поднимется сильнее и, превратившись из дразнящего в опасный, застигнет его на открытом месте в верхней части склонов, он окажется в рискованном положении.

Это была первая буря. Членов Ложи приучили понимать погоду, им было не обойтись без этого. Часть его сознания подталкивала его вперед, другая благоразумно рекомендовала переждать. Он не мог рассчитывать, что пройдет сквозь бурю, если снегопад образует прочную завесу.

Быстро приняв решение, он повернулся к краю стены, туда, где руины обещали ему приют. Обогнув груду камней, он вошел в то, что некогда было главным двором Ложи. Это место поросло высохшим кустарником. Как бы оно ни было запущено, он не мог найти себе лучшего пристанища выше в горах.

Жофре почти что занес ногу на первую ступеньку лестницы, которая вела в Магистерский зал. Он колебался. Войдя в эту темную полость, которая открывалась беззубым ртом, он обрел бы укрытие от бури. Но в нем еще прочно сидели верования Братьев, подсказывавшие ему воздержаться от этого.

Он предпочел небольшую нишу, где, должно быть, раньше размещался склад. Едва ли в другом месте он чувствовал бы себя удобнее. Там он и устроил себе привал.

Он надергал кустиков, вырвав их с жидкими корешками, что позволило развести ему костерок. Пока он собирал хворост, снег пошел чаще, образуя все более густую завесу, и он знал, что его решение заночевать здесь оказалось правильным.

В конце концов он устроился в небольшом пространстве, которое достаточно было закрыто от бури, но ему не хотелось спать. Вместо этого он сидел настороже, как следопыт в ожидании затаившегося врага. Его слух, зрение, даже осязание были напряжены, чтобы обнаружить малейший намек на что-либо, что не было ветром, или снегом, или другим природным явлением в этом древнем месте.

Это напряжение в нем все росло, становясь ощутимее, словно зуд, который невозможно утолить, почесавшись.

Он выставил своих часовых при входе в нору. Он позволил себе съесть порцию припаса, урезанную наполовину, и тщательно разжевывал пищу, прежде чем ее проглотить, словно, растянув трапезу, мог лучше утолить голод.

Что здесь сохранялось? Или старые суеверия действительно имели под собой основание, и в покинутой Ложе до сих пор обитали духи последнего Магистра и его колейтенантов? Жофре, сидевший скрестив ноги, положил на колени оружие, которое нашел. Он ощупывал пальцем зазубрины, являвшиеся знаком оружейной мастерской, где оно было изготовлено. Внезапно он почувствовал в своем углу тепло, но оно исходило не от его руки, а наоборот шло к ней извне. Потом его оружие неожиданно подвинулось, явно не по воле Жофре и не от его движения.

— Саахх, — Жофре был так поражен, что нарушил свое хорошо тренированное спокойствие этим возгласом.

Он испытывал именно то, о чем ему приходилось слышать, то, что однажды было ему показано Магистром в их кратком путешествии.

Полуобломанное оружие, которое он обнаружил внизу среди камней, оказалось знаком исша! Исша? Но тот факт, что эта Ложа была покинута, означал, что здесь не было исша. Кроме того, он не являлся Магистром, а следовательно, не мог служить каналом, проводящим энергию. И тем не менее, это происходило!

Оружие, которое он теперь сжимал не так крепко, явственно развернулось, указывая на снег. Давно расставленная западня? По слухам, некоторые Магистры обладали силами, далеко превосходившими обычные человеческие возможности. Он посмел вступить на проклятую территорию. Может быть, теперь его ожидало возмездие за излишнюю дерзость?

Дело в том, что он не мог сопротивляться. Он должен был выполнить любое действие, на которое его подталкивало оружие. Переложив нож в другую руку, он выполз наружу; помедлив пару секунд, полуприсел в позу «Берегись — ночного — нападения».

Падал снег. Ничто не шевелилось в сугробах, которые насыпала буря. Но стержень с силой раскачивался, дергаясь у него в руке, словно с другого конца его сжимала неведомая сила. Теперь он оказался лицом ко входной двери.

Клятвою крови, Братья, солью и хлебом, вином и водой,

Веревкой и сталью, рукой и ногой — клянусь

Исполнять все повеленья Магистра и старших.

Он повторил клятву исша, как сделал бы это, если бы его отослали в другую Ложу, как других.

И он пошел так, как будто на оббитых ступенях перед ним стоял давно ушедший из жизни Магистр Куа-эн-иттер.

Но оружие увлекало его не в темноту. Когда он добрался до верхней ступени, стержень в его руке повернулся и выскользнул из руки, ударившись об истершийся каменный пол. Плита, на которую упал взгляд Жофре, была почти на границе с темнотой, это была темная заплатка, в которой, казалось… Жофре опустился на одно колено и вытянул руку, его пальцы сомкнулись над этим пятном. Сверкнула искра, словно он ударил стальным стержнем по камню, чтобы добыть огонь. Почти против своей воли он сжал кулак.

Тепло! Жофре почувствовал его, как тогда, сжимая стержень, и это он заставил его совершать подобные действия.

Он поднял руку, поднося то, что подобрал, к глазам. Это был предмет овальной формы размером приблизительно с его ладонь, гладкий, словно самоцвет, подготовленный в оправу. Но когда он сжал камень в руке, он стал излучать… Сияние исша! Но нет, этого не может быть! Неужели, умирая, камень Магистра оставляет свое провидение? Об этом не говорилось ни в одной легенде, которую ему приходилось слышать. Хотя разве кому-нибудь приходило в голову забраться в проклятое место, чтобы в этом убедиться? Он хотел отбросить от себя камень, но лишь крепче сжал его. Он знал, что то, что он нашел, придавало силу. Но он был не тот, кто мог ее использовать.

— Нет! — прорезал тишину снежной ночи его голос. — Нет!

Но вот она, связь. Он чувствовал ее, она становилась частью его самого. Он собрал все свои внутренние силы, чтобы отбросить находку. Но это было бесполезно, он не мог ее отшвырнуть. Вместо этого его рука, словно по велению Магистра, распахнула поясной мешок, и пальцы стали просовывать находку в самое безопасное место.

Жофре стоял, покачиваясь. Он не мог найти никакого разумного объяснения случившемуся, но, по-видимому, оказался теперь наделен какой-то особой силой.

Он повернулся, чтобы пойти к месту привала. Сверху вместе со снегом спустилась какая-то тварь. Она обдала его затхлой вонью и ринулась вниз, словно собираясь клюнуть его в голову. Поистине дурное предзнаменование!

Жофре ударил это существо. И оно с шумом улетело в ночь. Больше оно не появлялось. Он снова устроился в своем укрытии. Дважды он пытался вытащить камень, чтобы получше рассмотреть его, но рука отказывалась выполнять его желание. Однако он чувствовал камень своим телом через складки толстой одежды.

Он стал целенаправленно делать движения — «Слиться-воедино», «Сознание-ищущего» — и таким образом собрал в себе мысли, присущие тому, кто охотится на чужой, запретной территории. Но хоть он изо всех сил старался напасть на какой-нибудь след и вышел из этого странного транса, закоченев от холода, давление от находки оставалось в нем, правда, он знал, что сделал все возможное, чтобы обезопасить себя. Теперь ему оставалось лишь ждать.

* * *

Кэг похлопал крыльями, на которые налип снег, и снова полетел вперед. Он дважды пролетел над развалинами, но больше уже не пытался спуститься. Потом он описал еще один круг и полетел восвояси на север, прочь от Куа-эн-иттер. Утро застало его все еще в полете. Снова посыпался снег, когда он облетел уже следующий привал, на этот раз гораздо больший, и устроился на верху пустой клетки.

К нему протянулась морщинистая рука и корявое запястье, и тварь запрыгнула на него, чтобы встретиться с неподвижным гипнотизирующим взглядом Шагга.

— Ну, — наконец сказал священник. — Он еще решает вмешиваться!

Рассмотрев ситуацию, он взвесил разные варианты. Традиция была сильна, несмотря на его ненависть, она его в некоторой степени связывала. Никто из Братьев не сделал бы шага в нарушение обучения исша, если только он не был открыто объявлен посторонним на общем собрании Магистров Лож и обвиняемому не предоставлялось бы слово в свою защиту. Не было веревки или кинжала, которые можно было бы открыто применить против этого проклятого офф-велдера, время для этого еще не пришло. Но за ним нужно следить, определенно нужно следить.

Размышляя над этим, он кормил кэга с ладони пропитанной в вине травой, а потом пересадил теперь уже сонную тварь в клетку. Среди багажа священника была и другая клетка. Приближаясь к ней, он взглянул на небо. Горы не были преградой для его быстрого вестового, и тот доберется до портового города задолго до прихода путешественника, которому Магистр переломал бы хребет собственными голыми руками.

Он открыл клетку, и далеколет, клюнув его в палец, подчиняясь приказу, вылетел. И это крылатое существо поняло молчаливое приказание священника, подбросившего его ловким движением руки, посылая выполнять поручение.

3

Человек странной походкой без каких-либо усилий легко пересек комнату. Наблюдателю, наделенному воображением, такая походка напомнила бы о рыбе, преодолевающей толщи воды. Его гимнастерка и бриджи были скромного коричневого цвета, без всякого блеска, хотя некрупные застежки отливали червонным золотом, а пряжка кошелька была унизана мелкими драгоценными камнями, совершенство которых мог бы оценить только опытный глаз.

И в старом городе, и в новом, стремительно росшем поселении вблизи космического порта, он был известен как Рас Зарн, купец средней руки с дальнего Севера, хороший партнер, всегда готовый быстро и честно выполнить все договорные обязательства. В двух других местах он имел совершенно иной имидж.

В одном из таких мест он жил в тесной, похожей на чулан комнатушке, освещаемой скромными лампами, укрепленными на кронштейнах по боковым стенам.

Мебель была жалкая: табуретка да столик высотой по колено, голый, покрытый царапинами и уколами от ножа.

Он шел с вытянутой вперед рукой, поддерживая далеколета, слегка помятого и имевшего такой вид, словно сила в его крыльях была на исходе. Когда Зарн уселся на табуретку, это существо соскочило на столик, оставляя на нем новые следы когтей, которыми он и без того был испещрен.

Казалось, существо не было настроено совершать дополнительные движения, пока человек не схватил его за густооперенное тело, поворачивая мордой к себе. Потом он поднял и развернул его голову так, чтобы оно уставило в него, человека, немигающие глаза.

Дважды Зарн кивнул, словно соглашаясь с какой-то речью, совершенно неслышной в этой убогой комнатушке. Потом он чуть расслабился и достал из кошелька, лежавшего в сумке, тускло-зеленый шарик. Сплющив его резким нажатием большого и указательного пальцев, он положил лакомство перед своим вестовым, чья освобожденная из его цепкого захвата голова быстро атаковала деликатес.

Когда известие было получено, а награда за него выдана, Зарн неподвижно застыл, разглядывая противоположную стену, словно мог найти на ней какую-нибудь важную надпись или географическую карту. Помедлив, он кивнул в третий раз, его губы слегка шелохнулись. Это движение было таким мимолетным, что его почти невозможно было заметить. Он снова протянул руку, и птица вскочила на запястье, как на насест. Потом Зарн отошел к дальней стене, нажал на нее, странно сложенными пальцами левой руки, и дверь отодвинулась в сторону, выпуская его в совершенно обычный кассовый зал, который он здесь арендовал.

Предупреждение было сделано, через час он приведет в движение то, что надо, и у него не будет оснований сомневаться в своем плане. Оружие он уже выбрал, и оно могло выполнить его волю, как если бы было его собственной рукой, направляющей стальное острие или закидывающей удавку.

* * *

Пурга, продержавшая Жофре среди развалин двое суток, на вторую ночь наконец закончилась, и впервые завесу из облаков прорезали лучи солнца. Он тут же двинулся в путь. В это время года такой передышкой необходимо воспользоваться как можно скорее. Ветер помог ему, проложив коридоры, достаточные, чтобы пробиться к перевалу.

Он медленно карабкался вверх. Такая дорога не подошла бы каравану торговцев или равниннику, но для того, кто прошел подготовку в Ложе, она была просторной, как хорошее шоссе. К счастью для него, здесь не было оползней и путь был открыт, хотя он использовал свой вновь обретенный стержень для прокладывания тропы там, где наталкивался на снежные завалы.

Когда Жофре оказался на перевале, ветер задул с новой силой, и он пошел, прижимаясь к стене утеса, чтобы уберечься от возможного обвала.

Его внутренняя сила была напряжена почти до предела, но сознание, что, протиснувшись через эту щель, он будет спускаться, подбадривало его.

Жофре сделал первый привал, достаточно долгий, чтобы перекусить, но только после того, как прошел немалое расстояние и достиг кромки зарослей вечнозеленых растений, покрывавших южный склон горы. Судя по положению солнца, скоро должна была спуститься ночь, и ему придется сделать привал в первом же укромном месте, которое он найдет. Кроме того, он вышел на вражескую территорию, и ему придется приложить все усилия, чтобы оставаться незамеченным. В горах попадались грабители-изгои, хотя в большинстве они собирались в более доступной местности, но здесь, в чаще, можно было встретить и лесника, и зверолова.

Хотя теперь на нем не было полной формы его ордена, любой бдительный взгляд мог его узнать. Мало кто облачился бы в костюм путешественника, который он себе соорудил из того, что смог найти в Ложе. У него был потайной нож на груди, обломок старинного оружия, и он был силен навыками самообороны и нападения без оружия, усвоенными в долгих тренировках с самого детства, но все это не спасло бы от бластера, ставшего достоянием равнинных жителей, после того как прибыли офф-велдеры.

Магистр проводил исследования такого оружия, сведения о котором поступали из отчетов Братьев, служивших в равнинах и вернувшихся по истечении срока службы. Но достать это оружие и научиться с ним обращаться они не успели. Офф-велдерам запрещалось применять его там, где еще не было соответствующего ремесла. Поэтому стремительно развивалась контрабанда. Но равнинные лорды не менее яро, чем офф-велдеры, старались не допустить Братьев до такого оружия. Благодаря своему долгому опыту тайных бойцов и секретных убийц, Братья в совершенстве овладевали любым оружием, появлявшимся на Асбаргане. Казалось, никто, кроме них самих, не желал, чтобы их арсенал пополнило какое-нибудь новое средство, расширявшее и без того огромные возможности убийства. Поэтому, хотя несколько Магистров и предлагало огромные награды за образец любого нового оружия, они не могли заполучить ничего, за исключением слухов о его смертоносной силе.

Ему было необходимо не только остерегаться встречи со скрывавшимися в лесах грабителями, следовало также следить, чтобы не напороться на равнинника. Слишком часто Братья, служившие лордам, подавляли восстания или пресекали любую угрозу со стороны простолюдинов. Нет, безопасность была только в сокрытости от любого глаза.

В эту ночь Жофре нашел приют в чащобе из кустарников, высоких, как деревья, у кромки ручья, подернувшегося льдом. На этой стороне гор он уже не решался развести костер и позволил себе подкрепиться лишь крохотной порцией припаса. Поскольку у него не было монет для путешествия, запасы продовольствия и приют ему могло обеспечить только удачное применение воровских навыков. Однако судя по тому, что ему приходилось слышать, в портовом городе, если ему только удастся до него добраться, найдутся люди, которые примут его в свои шайки с большим удовольствием. Братьям не было нужды прославлять себя; это сделала за них история Асбаргана.

У него не было монет, но он имел нечто другое. Не в первый раз за этот день его рука прикасалась к поясу и предмету, который на нем висел. Он не знал, что несет, но не сомневался, что это — ценность. И он слышал, как купец Дис, посетивший их Ложу как раз накануне ее краха, рассказывал, что офф-велдеры дают хорошие деньги за любые странные старинные предметы. Жофре не решился бы предложить то, что нес какому-нибудь лорду, вещь слишком была связана с Братьями, но офф-велдер не будет столь щепетильным. Да, он найдет покупателя, уж он постарается! Выставив караул из камней, Жофре настроил свой мозг на пробуждение при любых изменениях обстановки и наконец заснул. Это была всего лишь неглубокая дрема, но ее было достаточно, чтобы восстановить большую часть энергии, израсходованной за минувший день.

Жофре понадобилось десять дней для достижения цели. Чтобы прокормиться, ему пришлось использовать все уловки разведчика, заброшенного на вражескую территорию. Он переменил одежду, забравшись на ферму, на день покинутую хозяевами, которые, должно быть, отправились в соседнюю деревню, так что ему удалось выбрать то, что больше всего подходило для его нужд. Поверх полевого костюма он надел тунику и плащ, свернув прежний костюм в узел, который мог нести любой прохожий. Ему было трудно отказаться от тюрбана и полумаски, принятых в его ордене. Без них, с полностью открытым лицом, он казался себе незащищенным. А бросив взгляд на свое отражение в придорожной луже, он увидел совершенно чужое лицо.

У него был рост, обычный для офф-велдерской расы, хотя он и не знал своего точного происхождения, поэтому он всегда выделялся среди местных жителей. Но волосы у него были такие же темные, как у них. Только глаза цвета хорошо отполированного лезвия ножа опять — таки отличались от неизменно карих глаз асбарганцев. В этой грубой одежде он вполне мог сойти за офф-велдера, хотя его знание звезд было исключительно поверхностным и он мог выдать себя всякий раз, когда открыл бы рот. К сожалению, в последний день путешествия, прежде чем войти в порт, он разбил вдребезги остатки прута. Принадлежность этого предмета Братьям была слишком очевидна, ни один равнинник никогда такого не использовал. Теперь ему придется выйти на дорогу, но прежде, чем это сделать, он забрался в заросли, чтобы подготовиться. Он вновь призвал Внутреннюю Жизнь, чтобы напитаться ею. Его руки складывались в жесты: «зарождающая-мысль», «острый-глаз», «чуткое-ухо», «готовая-рука», «быстрая-нога». Он делал все более глубокие вдохи, словно наполняя легкие видимой силой, исходящей от этого прохладного воздуха.

Его глаза больше не видели окружающего мира, им предстали символы, словно вытравленные в воздухе, каждый из которых имел свои значение и ценность. То, что растет, имеет корни, и сила должна в нем укорениться. Поглотив порывы ветра, она должна была напитать его дух, поселиться в нем…

Теперь Жофре обнажил свой кинжал. Это не будет церемонией принесения присяги, потому что присяги стали ему недоступны, оставалось присягнуть только себе, своим внутренним потребностям. Он сбросил перчатку и по очереди коснулся острием кинжала кончика каждого пальца, нажимая настолько, чтобы везде показалась бусинка крови.

Резко тряхнув запястьем, он сбросил их в воздух. Потом поднес руку ко рту, облизал все крошечные ранки, чтобы они затянулись. Он пролил ритуальную кровь и приготовился к движению вперед, хотя его единственная миссия состояла в том, чтобы таковую найти.

* * *

Рас Зарн с рафинированной вежливостью извинившись перед офф-велдером, сообщил, что должен ненадолго его оставить. Он точно знал, кто этот незнакомец, что он связан со своей родиной и всеми полетами. Хотя он был уверен, что этот Робер Гренджер не имеет понятия, что это ему известно.

— Прошу прощения, джентльомо, — еще раз склонился в поклоне Зарн. — В этот час у меня встреча, которую я не могу отложить, как бы мне этого ни хотелось, ведь то, что вы рассказываете, представляет огромный интерес. Однако то, что меня отрывает, не продлится долго, и я просил бы, чтобы вы, джентльомо, любезно согласились подождать меня, если найдете это возможным. Я искренне верю, джентльомо, что нам удастся заключить сделку.

Он почувствовал, что эта задержка вызвала у его контрагента раздражение. Однако он прекрасно понимал, насколько тому хочется заполучить то, что ему, Зарну, принадлежит, и ничуть не сомневался, что, вернувшись, найдет этого человека на том же месте.

Дом, в котором проходила их встреча, был некогда клубом мелкой знати. Теперь он был разделен на несколько маленьких комнат и тесных проходов, которые запутали бы любого посетителя, лишенного плана или гида. Зарн повернул направо, затем налево и очутился в комнате, где имелась вторая дверь наружу. Когда он вошел, его уже ждали.

— Добро пожаловать, леди. — Купец изобразил поклон завернутой в плащ фигуре.

Дама могла принадлежать к любому сословию, поскольку этот плащ, хоть и из хорошей шерсти, был унылого цвета и не имел никаких украшений.

В ответ на это приветствие она склонила голову, но не произнесла ни слова.

— Вы получили известие и знаете, что необходимо сделать, — продолжал он. — Помните, что это чрезвычайно важно. Магистр-ренегат воспитал его настоящей Тенью. Его необходимо взять, чтобы то, что находится сейчас у него, попало к нам.

Она кивнула во второй раз. А потом заговорила:

— Высокочтимый, на мне уже лежит миссия.

— Да, но с ней можно покончить до того, как вы приметесь за другую. Таков приказ присягнувшему.

— Да будет так. — Ее голос был тихим, но твердым. Не попрощавшись, она вышла через другую дверь на улицу. Зарн потер ладони, словно перетирая нечто в порошок. Ей, конечно, это удастся, разве она не лучшая, кого ему приходилось видеть за работой? Еще одна миссия, и, возможно, у них будут на нее другие виды, воплощение планов ради всеобщего блага.

Он вернулся к своему негодующему посетителю с совершенно легким сердцем. С таким оружием можно считать себя победителем в любой игре. А теперь — за дело с этим офф-велдером и теми, кто за ним стоит! Зарн минуту раздумывал, прикидывая, насколько далеко тянутся его связи.

* * *

На границе нового города у порта не было ни стены, ни ворот. Хотя купцы и администраторы, туристы (некоторые из них теперь приезжали главным образом поохотиться на западе на лароксов) и прочие законопослушные жители обитали в пяти-, шестиэтажных домах, повсюду имелись заставы, охраняемые частной стражей, которая торчала у всех на виду. Здесь не было место человеку без пенни в кармане, это Жофре прекрасно понимал; и он пошел ровной походкой человека, отлично сознающего свою цель — городские окраины, где громоздились наскоро построенные дома, которые стали появляться со времени Первого Контакта, состоявшегося около столетия назад. На языке бедноты их называли «быстряками», это были дешевые бараки, содержавшие только то, в чем была прямая необходимость, ограничивавшаяся крышей над головой и не особенно большим количеством дырок в дверях.

Во многих из них также жили торговцы, те, которые делали состояние на продаже наркотиков с обоих континентов Асбаргана, а также вредоносных, почти ядовитых жидкостей, завезенных из офф-велда. Наряду с торговцами всяким зельем здесь селились дельцы, промышляющие живым товаром, который в рабочие ночные часы выставлялся напоказ в полузанавешенных окнах, а также бесчисленным количеством запрещенных лекарств. Полиция старого Асбаргана давно умыла руки, отказываясь нести какую-либо ответственность за происходящее. Те, кто здесь обитал постоянно, могли и сами о себе позаботиться, что они и делали всякими противозаконными способами, либо пропадать ко всем чертям. Офф-велдеры более высокого сорта избегали попадать в Вонючую дыру и держали личную охрану. Время от времени сюда забредали спейсеры, космонавты, но они появлялись парами или тройками со станнерами, выставленными на всеобщее обозрение. А местные жители с равнин, приехавшие в город, редко оказывались настолько глупы, чтобы даже помыслить о приходе в город, они автоматически предпочитали поиски приюта и развлечений в привычном им старом городе.

Руки Жофре дважды совершили движения. Он установил в своем сознании модель «стать-невидимкой», прежде чем двинулся по улице, которая вела в Вонючую дыру. Хотя он был хорошо обучен этому приему, у него не было случая применить его в деле. Но судя по тому, что он слышал, он надеялся на то, что у него получится. Дело не в том, чтобы вступающий на чужую территорию стал действительно невидимым, скорее, он распространял определенного типа мысль, которая отгораживала его от взглядов тех, кто шел мимо.

Зловоние схватило его за глотку. Человека из Ложи, привыкшего к чистому высокогорному воздуху, окутывало отвратительным туманом. Испарения от падали и экскрементов, поднимавшиеся над мостовой, были почти видимыми. Рассвело час назад, и квартал просыпался.

В нескольких шагах перед собой Жофре увидел первых спейсеров. Они были одеты в тесные комбинезоны серовато-коричневого цвета, почти такого же, как выцветшие стены окружавших их домов. Но их воротнички были разных цветов и форм, как предположил Жофре, они служили знаками отличия их звания или обязанностей. Эти трое были молоды и шли с осторожностью, непрестанно оглядываясь по сторонам. Он не понял долетевших до него слов, но догадался, что они считали свою прогулку чуть ли не подвигом.

Поскольку у Жофре не было другого дела, он пошел, не упуская их из виду. Когда они остановились перед широко открытой дверью, занавешенной промасленной тряпкой изначально солнечно-оранжевого цвета, он также остановился, в одном шаге от входа в переулок.

Из комнаты доносился барабанный бой, силы которого с лихвой хватало, чтобы заглушить слова спейсеров, начавших, должно быть, какой-то спор. Вообще-то в этих звуках тонула и большая часть городского шума этой местности.

Можно было заглушить звук, но не инстинкт. Голова Жофре дернулась влево. Там, в темной глубине переулка, чувствовалась беда. Было не слышно криков о помощи, но ощущалась борьба. И несмотря на особый характер обстановки в Вонючей дыре, таившей опасности, которыми было непозволительно пренебрегать, Жофре устремился в глубину переулка.

4

Лишь зайдя в этот грязный переулок, Жофре увидел дерущихся. Под ногами хлюпала грязь, и ему пришлось учесть и эту опасность. Спиной к запачканным стенам стояла высокая фигура. Нападающие — их трое — были ростом поменьше. Передвинув свою кладь поудобнее, Жофре принялся действовать.

У него промелькнула мысль: «Никакой стали, драться без оружия». Слишком велика была для жертвы опасность попасть между дерущимися и пострадать от обеих сторон.

Ребром ладони он ударил ближайшего из крысиной стаи в ключицу, и даже барабанный бой не помешал ему услышать вопль, изданный этим парнем, который тут же откатился назад. Из его руки выпал какой-то металлический предмет, лязгнувший по грязной мостовой, когда он схватился за другую руку, повисшую и уже бесполезную.

— Яаааах саннг… — раздался крик Жофре, развернувшегося, чтобы нанести следующий удар, на этот раз коленом, заставивший отступить и другого противника.

Но теперь за дело взялась их жертва. Мрак был прорезан узким лучом света, показавшимся Жофре не толще его большого пальца. Он уколол одного из нападавших, а затем метнулся влево, на мгновение высветил лицо с почти беззубым ртом, делавшим его похожим на гротесковую маску.

Оба молодца, к которым прикоснулся луч, споткнулись. Человек, которого Жофре ударил первым, уже несся прочь, по пути он дважды поскальзывался и чуть не падал.

— Прими мою благодарность, Ночной скиталец, — эти слова были произнесены со странным акцентом, и Жофре напрягся.

При всей осторожности он выдал себя своим боевым криком. Этот человек обращался к нему по имени, которым равнинники и называли Братьев.

Незнакомец, немного отойдя от стены, оступился и упал бы, если бы Жофре, не раздумывая, не поддержал его, ухватив за плечо.

— Вы ранены? — спросил он.

— Я… поцарапан, но это касается и моей уверенности в себе, и моего тела, Ночной скиталец. То, что наступил день, когда это отребье нападает на одного из рода Зоксанов, увы, это действительно постыдно.

— Если вам нужно прикрытие… — начал Жофре. Он не присягалэтому незнакомцу, но и не мог попросту уйти, предоставив его на растерзание следующей крысиной стае.

— Ночной скиталец, если у тебя нет своей миссии, я был бы рад компании, по крайней мере, чтобы добраться до края этой гнусной ямы, — искренне ответил незнакомец.

Двинувшись вперед, он снова поскользнулся, но Жофре успел его поддержать. Рука, поднятая незнакомцем, имела необычный вид, она была короткой, слишком короткой, Должно быть, незнакомец был калека.

Но у него не только была недоразвитая рука, оказалось что он еще и хромает. Спейсеры ушли, и мгновение казалось, что кругом никого нет.

Жофре повернул голову, чтобы рассмотреть незнакомца, которому он помогал. Только длительная тренировка позволила ему не выдать изумления. Ему приходилось слышать, что спейсеры, то есть звездные путешественники принадлежат к другим видам. Однако это существо было совершенно непохоже на всех, кого он знал или о ком он слышал, разве что оно слегка напоминало «демонов» из старых сказок. Жофре был потрясен.

Спутник Жофре был такого же роста, как и он, может быть, на ладонь повыше. Его непокрытая голова была куполообразной и совершенно безволосой, но вокруг шеи лежала оборка из складки кожи, словно воротник, мутно-алого цвета, но, когда Жофре посмотрел на нее, она побледнела. Кожа на лице и голове была перепончатой, собиралась мелкими бугорками, как на ящерице. На лице, по форме напоминавшем четырехугольник, лишенном подбородка, была сильно развитая зубастая нижняя челюсть, глаза были очень крупные и, казалось, горели крошечными точками пламени.

Незнакомец был одет в костюм спейсера, однотонный, без знаков различия. Теперь он был занят своим легендарным офф-велдерским оружием, которое прятал в кобуру, прикрепленную к поясу. Его левая рука, за которую его продолжал поддерживать Жофре, была вдвое меньше правой и полностью скрывалась под подвернутым рукавом униформы.

Убрав оружие, незнакомец обратил все внимание на Жофре.

— Отличная работа, Ночной скиталец, не правда ли?

Его большие глаза, казалось, чуть прищурились. К голосу примешивались свист и пришепетывание, которые слегка искажали слова.

— Кто ты? — тупо, испуганно спросил Жофре.

Оборка побледнела и легла на плечи незнакомца круглым отложным воротничком.

— Ты хочешь спросить, чем я занимаюсь? На этой планете сейчас нет моих сородичей, или во всяком случае я о них не слышал. Мы тоже в некотором роде скитальцы, но из-за некоторых обстоятельств мне пришлось на время выйти из пределов досягаемости своих соплеменников. Я закатан, меня зовут Цуржал.

Закатаны! Как-то Магистр говорил об этой расе. Она была очень старой, гораздо старше той, к которой принадлежал Жофре, ее история уходила корнями в далекие времена, скрытые густыми сумерками веков, через которые никто не мог бы проникнуть. Эта раса не славилась воинами, наоборот, она давала миру хороших студентов и ученых, хранителей архивов не только у себя, но и в чужих мирах, с которыми ей случалось вступать в контакт, когда закатаны занимались изысканиями, касавшимися их прошлого. Закатанов можно было встретить среди первопроходцев, потому что присущие им необыкновенные чуткость и высокий интеллект делали их отличными исследователями и наблюдателями. Существовали огромные знания, накопление которых являлось их заслугой, а долгожительство в сравнении с другими расами делало их прекрасными летописцами.

Закатаны занимали в галактическом мире странную нишу, иногда они выступали в роли дипломатов, миротворцев. Их нейтралитет являлся общепризнанным, и им разрешалось посещать все миры по своему выбору.

Но встретить такого в Вонючей дыре! То, что Цуржал имел при себе станнер, посещая эти места, было вполне разумной мерой, но зачем ему вообще было сюда забираться?

— Я ищу человека…

Жофре напрягся. Было ли чтение мыслей одним из умений этого человека — ящерицы? Если так, то Жофре вовсе не хотелось, чтобы это умение практиковалось на нем. Он отпустил плечо Цуржала.

— Нет, я не читал твоих мыслей, Ночной скиталец, я лишь рассуждал логически. Тебя, конечно, интересует, почему я здесь. — Он издал короткий звук, который мог сойти за смех. — Я согласен, что здесь не место мирному человеку, но иногда, чтобы обеспечить себе успех, приходится преодолевать множество препятствий.

Между ними повисла тишина. Если закатан рассчитывал на ответ Жофре, то тот не знал, что ему сказать. Намекал ли он на то, что ему нужен помощник в этих поисках? Если так, то он обратился не по адресу.

— Магистр наук, — начал Жофре, назвав его так, как он назвал бы одного из тех немногих, кто ревностно собирал историю Теней. — Я здесь новичок и никого здесь не знаю. Ты должен поискать другого гида.

— Ты присягнувший? — быстро спросил закатан, и его вопрос выражал такую власть и силу, что Жофре обнаружил, что отвечает сразу же и правду.

— Я не присягал, я больше не принадлежу к Братству.

Он заметил, каким острым был обращенный на него взгляд, словно закатан открыл его череп и вытаскивает ответ прямо оттуда.

— В письменных источниках не говорится о случаях изгнания из Братства, — сказал закатан. — И никто не отрекался от присяги. Но… ты не асбарганец, а мне не приходилось слышать, что Братья принимали в свою среду человека иной расы.

— Я не знаю своей расы, Магистр наук, меня нашли на разбившемся космическом корабле, когда я был так мал, что не помнил, что происходило перед тем, как Магистр Ложи принес меня и сделал одним из своих последователей. Его асша пришел конец, и священник Шагга, который давно хотел избавиться от меня, тут же отказал мне в принадлежности к Братству. Но при этом я обучен исша. — Этим он кончил свою речь. Уверенное заявление было не похвальбой, а лишь признанием фактов.

— Ты хочешь связать себя присягой?

Разве не это привело его сюда? Но по правде говоря, он не смел надеяться, что какой-нибудь лорд привяжет его к своему Дому.

— Разве кто-нибудь в моем положении не хотел бы этого? Но теперь за мной не стоит никакой Ложи, и Братья не гарантируют моей службы.

Закатан кивнул.

— Однако в этом может быть ответ на две проблемы. Ты согласен пойти со мной и послушать?

Это был странный шаг судьбы, то, что он так быстро получил предложение, могло бы показаться почти подозрительным, но хотя бы выслушать офф-велдера он мог; может быть, после недавнего происшествия, Цуржал ощутил потребность в телохранителе. Что ж, Жофре натренирован и в этом применении Теней, как и во всех других.

— Я пойду.

Он пошел в ногу с закатаном со стороны, где его рука была искалечена. Он уже принял на себя обязанности телохранителя, оценивая каждую точку, из которой могло последовать нападение. Но хотя кто-то и попадался на их пути, их не трогали. Жофре со своим спутником достигли границ Вонючей дыры и оказались в том районе портового поселения, где путешественники находили приют в отелях.

Они приблизились к самому большому из зданий, стоявшему особняком и предназначенному для посетителей из офф-велда, высившемуся башней этажей в десять, отчего соседние постройки казались похожими на карликов. Над широкой дверью лился яркий свет, в котором можно было разглядеть немало охранников, в большинстве офф-велдеров, обученных у себя на родине. Увидев закатана, один из них отсалютовал ему поднятой рукой. Неизвестно, был ли у Цуржала при себе какой-нибудь механизм, но дверь, к которой он даже не прикоснулся, отъехала перед ними в сторону, пропуская их в помещение, где, несмотря на всю усвоенную при тренировках готовность к неожиданностям, Жофре едва не остолбенел.

Перед ними была большая комната, в которой поместилось бы половина Братьев из Ложи. Она была разделена множеством высоких стен на круги, квадраты, ниши под прозрачными крышами. Некоторые из них оставались пустыми, в других сидели компании посетителей.

На полу не было покрытия, но в некоторых местах лежали пушистые ковры, в других отсеках — материал, напоминавший сверкающий песок, еще в одном помещении пол был выстлан чем-то по виду похожим на густую грязь, а несколько комнат устилало нечто похожее на травку, среди которой распускались яркие бутоны. Однако большая часть комнаток имела более традиционный вид, и пол в них покрывали ковры, в которых утопали ноги. Здесь не было пуфиков или столов. Вместо сидений там были какие-то невысокие, похожие на рамы конструкции. В двух из комнаток сидели компании спейсеров, должно быть, офицерских чинов, судя по ярким значкам на их костюмах.

Цуржал шел по дорожке, огибавшей отсеки со стенами из стекла, а Жофре следовал за ним. Несмотря на все усилия, он не мог отвести взгляда от спейсеров, занимавших другие комнаты.

В одной из комнаток, полом которой служила трава (если это и правда была трава) примостилось два растения напоминавших неуклюжие деревья с горизонтальными стволами. На них, как на насестах, сидели два существа, явно очень далекие от асбарганского населения. Одно, с хилым телом, гордо поднимало голову, поросшую чем-то вроде серебристо-белых кудрявых перьев. Глаза на его овальном лице были очень большими и располагались слегка сбоку, а нос и рот срослись так, что походили, скорее, на клюв. Из белого, расшитого драгоценными камнями воротника под тройной шеей расплывалось несколько газовых оборок различных оттенков, от жемчужно — белого до пунцового, которые постоянно переливались при каждом движении изящного тела, по-видимому, они предназначались как украшение, а не для тепла. Жофре подумал, что это, должно быть, женщина, так как ее спутник, который принадлежал к тому же виду, имел голову с торчащим хохолком и перьями, тянувшимися поперек плеч и вдоль рук, имел одеяние или то немногое, что на нем было надето, более практичное — состоявшее из бриджей из блестящего материала и сапог, какие носят все спейсеры.

С птицеподобной парой соседствовала полоска песка, в котором торчало несколько больших камней. На них сидели твари. Жофре никак не мог согласиться, что это одушевленные существа, разве что умом, — уж слишком они походили на резные фигурки, используемые священниками Шагга как олицетворение зла. Тем не менее, их тельца, закрытые панцирями, имели совершенно непринужденные позы, и двое из них держали что-то вроде больших чашек, в которые время от времени макали длинные трубчатые языки, приоткрыв рты с торчащими клыками. Их позы настолько походили на собрание старших функционеров, обсуждавших какое-то дело, что Жофре был потрясен.

Он оценил значительность этого холла: его строители позаботились о том, чтобы гостиница подошла не только гуманоидам, но и представителям других культур. И Жофре впервые поразила мысль о разнообразии форм жизни на других звездах. Какие совершенно разные, некоторые даже отвратительные на его взгляд существа населяли некоторые миры, и какой ограниченной была его собственная жизнь!

Цуржал дошел до конца коридора, который проходил между «местными» разделами фойе. Вверху это пространство доходило до вершины башни, покрытой желтым, местами прозрачным овалом, выполненным так, что любой падавший через него свет напоминал солнечные лучи. Пригласив Жофре, Цуржал встал на платформу, которая, когда они разместились на ней, поднялась, миновав два уровня балконов и остановилась, пришвартовавшись к краю третьего, загородка которого отодвинулась назад.

Перед ними оказалась дверь, и Цуржал вышел первым, чтобы приложить к ней руку. Панель сдвинулась с места и скользнула вбок, закатан вновь жестом пригласил своего спутника пройти в помещение, которое, несомненно, являлось его личной территорией.

* * *

Лампа светила очень приглушенно, но темнота полумрака не смогла скрыть выражение злобы на лице человека, который стоял, обратившись к посетителю. То, что он не рассчитывал на приход других, было ясно, так как он был одет в свободный домашний халат, небрежно повязанный поясом. За ним была груда подушек, с которых его подняла личная сигнализация, а в воздухе витал аромат отвара из трав, предназначенного для успокоения нервов и отдохновения от дневных забот — в этой степени этот человек по имени Рас Зарн привык к обычаям равнинников.

Занавес был отодвинут в сторону, и непрошеный посетитель без труда вошел.

— Нет нужды, — почти выплюнул слова Рас Зарн, его руки сжались в кулаки, словно больше всего на свете ему хотелось бы выразить свою неприязнь физическим ударом.

— Наоборот, это совершенно необходимо, — тихо возразил посетитель, оказавшийся женщиной. Ее плащ скрывал все тело, но при каждом движении чувствовался нежнейший запах. — Я передала Магистрессе ваши наставления; она передает следующее: «Никакой присягнувший не принимает другого поручения, пока первая присяга не смыта кровью». Она рассержена тем, что вы подвергли это сомнению и попытались возложить на меня другое поручение. Впрочем, это не имеет особого значения, так как мой теперешний путь направлен в офф-велд, и меня не будет здесь, так что я не смогу служить вам цепным псом. На рассвете я полечу к звездам. Женщина говорила без эмоций, хотя гнев ее слушателя стал почти ощутимым на ощупь.

— Клянусь смертью Шагга…

Она собиралась повернуться, чтобы уйти.

— Присяга Магистрессе, а не Шагга, вот мой долг, и так будет всегда. Чтобы получить оружие, которого ты добиваешься, обратись к Магистрессе, священник.

И она ушла. Он сжал руки, словно боясь, что задушит самого себя. Дураки, хуже, чем дураки! Предатели того, что он и другие считали истиной! Теперь он уже ничего не мог сделать этой ночью, только думать. И ему следовало подумать.

5

Жофре ощущал крайнюю неловкость, но при этом очень удобно сидел на одном из двух высоких, поднятых на платформах стульчиках с подушками. Он расположился лицом к наружной стене комнаты, выпуклой и такой же прозрачной, как перегородки, установленные внизу, в фойе. Из города доходило слабое мерцание сторожевых огней, отражение более блестящей иллюминации поблизости. Рядом с ним на столе высотой ему до пояса стоял сосуд для питья такой хрупкий на вид, что, казалось, его можно было, взяв покрепче, раздавить, через стенки которого просвечивал зеленый сок.

Цуржал и себе приготовил напиток, который появился в стене так же таинственно, как и сок Жофре, для чего нажал несколько кнопок, а потом сел напротив своего гостя.

— Ты сказал, что ты неприсягнувший.

— Я не могу присягать, нет Магистра, который давал бы клятву вместе со мной.

Жофре бросил свой сверток у двери. Когда он будет уходить, вещи будут под рукой.

— Ты исша, есть ли какой-нибудь способ избавиться от этого статуса?

Жофре напрягся. В какие игры хочет играть этот пришелец? Конечно, фортуна не очень ему улыбалась и найти работу будет не так уж просто даже на короткий срок.

— Я кое-что знаю о Братьях Теней, — продолжал закатан. — В нашей расе принято изучать все, что возможно об обычаях и традициях других народов. Ты прав, контракт на ваши услуги всегда скрепляется Магистром Ложи. Сколько власти над тобой у священника Шагга?

Жофре задумался.

В присягах мы подчиняемся только Магистру. Шагга иногда служат особыми глазами и ушами, они советники Магистров…

— А Магистры могут их смещать?

— Это случалось в нашей истории дважды. Но тех, кто спорил с Шагга, позднее посещало несчастье, они теряли исша.

— Как и твой Магистр, — заметил Цуржал. — Возможно ли, что он стал объектом злой воли Шагга?

Жофре сделал глоток.

Магистр отвергал советы, которые казались ему слишком консервативными, в которых отсутствовало желание постигать новое.

— И поэтому он стал одним из Старых Теней.

— Откуда тебе знать, что… — вспыхнул Жофре.

— Я же говорил тебе, что всегда изучаю все, что могу. В старом городе Братьев говорят, возможно, это лишь слухи, но даже эти слухи имеют в своей основе истину. Подумай, Ночной скиталец, твой Магистр не отдал второго голоса в пользу Шагга — и его не стало. Тебя тоже изгнали из Братства. Ты освобожден именно тем, кто с радостью бы тебя проклял, Шагга. У тебя больше нет Магистра, кроме самого себя. Поэтому ты можешь присягнуть как сам-себе-Магистр.

Жофре снова сделал глоток. Пожалуй, он кое о чем смутно догадывался, но какая-то часть его сознания, связанная с прошлым, мешала ему признаться себе в этом так откровенно.

— Тебе нужен присягнувший исша? — спросил он, пытаясь прочесть, что написано на лице пришельца, лишенном тех черт, по которым можно было понять его состояние.

Цуржал сделал большой глоток из своего бокала.

— Посмотрев, что случилось сегодня вечером, разве ты сам сомневаешься в том, что мне нужен телохранитель? Некоторое время я даже не буду полностью человеком.

Он поставил бокал и потянулся рукой к застежке костюма. Рывком он расстегнул костюм до талии и распахнул его до руки, или того места где она начиналась. Это была маленькая изуродованная ручка, как у ребенка.

— Это одна из особенностей моего народа, — пояснил он. — Мы можем снова вырастить утраченную кость, но этот процесс требует времени, а именно его — то у меня и нет. Поэтому мне нужна помощь.

— Несомненно, есть телохранители — офф-велдеры, вроде тех, что стоят внизу…

— Они не присягали. Видишь ли, я знаю ваши обычаи, человек, обученный исша. Если со мной будет присягнувший из Теней, мне не надо бояться предательства или небрежности. Я потерял ее, — он указал на свою маленькую руку, — потому что не мог постоянно быть настороже. Ты нужен мне, Ночной скиталец. Я предлагаю тебе статус присягнувшего.

Последовала пауза, после которой закатан продолжал:

— То, что я хочу совершить здесь, на Асбаргане, — только начало. Присягни мне, и тебе откроются звезды, и это означает присягу звездам. Ты или кто-либо другой на твоем месте должен получить такое предупреждение.

Звезды! Значит, то, что думал Магистр, было правдой. В иных мирах также, несомненно, существовали распри: те же интриги, те же тайные войны за власть, которые вели и местные лорды. А этот закатан уже искалечен, что значит…

— У тебя кровная вражда? — спросил Жофре, это он понимал и мог в этом участвовать.

— Это не так, как здесь, на Асбаргане. Но от этого опасность, подстерегающая меня, не меньше. Тебя изгнали из круга твоих Братьев, в некотором роде меня тоже. Но это мы обсудим, если ты дашь присягу. Так что ты ответишь…

Жофре сжал правой рукой кинжал и вытащил это единственное оставленное ему оружие. Держа его между ладонями, он преклонил колено перед закатаном.

Перепончатые пальцы немедленно взяли его за руку и нож был вытянут из державших его ладоней.

— Да будет это Великой Присягой, — значит, офф-велдер ДЕЙСТВИТЕЛЬНО знал достаточно, чтобы соблюдать формальную процедуру. — «Я вызываю тебя из Теней и беру к себе на службу, пока не будет достигнута моя цель или не закончится жизнь».

Цуржал неловко одной рукой перевернул кинжал и изловчился прижать к его кончику указательный палец. Темная кровь собралась в крупную бусинку, он растер ее по кинжалу и протянул его Жофре, чтобы тот снова взял его двумя руками, и растекшаяся по нему кровь вошла в него.

— Я связан, — кратко сказал он, не делая движения, чтобы стереть кровь со своих рук, возвращая кинжал в ножны.

— Дело сделано. Время позднее. Ты ел, присягнувший человек? Допивай, потому что мне надо о многом с тобой поговорить, и само время наступает мне на пятки.

— Я не ел, — рука Жофре оставила на стакане слабый след крови. — Но если времени мало, это не имеет значения.

Длинные челюсти закатана раскрылись, выражая, по-видимому, улыбку.

— Уверяю тебя, я не настолько слеп к нуждам любого из тех, кто мне служит. Кстати, я сам не ел. — Он снова подошел к проему в стене, откуда доставал напитки. Когда он нажал на кнопку, там засветился квадрат, который, как заметил Жофре, пересекло несколько значков.

Потом закатан занялся нижним рядом кнопок, а поток свет погас.

— Они здесь хорошо делают веспар.

Здесь это, разумеется, считается новинкой. И есть другие блюда, которые, как мне кажется, должны прийтись тебе по вкусу. Наши два народа сходятся в кулинарных пристрастиях.

Он быстро подошел к другой стене и поставил пальцы так, чтобы открыть другую дверь.

— Здесь можно освежиться, — пояснил он, — а здесь спальня, — помещение при этом осветилось. — Располагайся, пока мы ждем, чтобы нас обслужили.

Жофре осмотрел спальню. Там были два места, выполнявшие назначение кроватей, казавшиеся роскошно мягкими, такими остался бы доволен и крупный лорд. Но больше его занимала ванная. Ложа, которая была абсолютно изолирована от города, всегда содержалась в идеальной чистоте, и чистоплотность составляла часть обучения исша. Эта выложенная плиткой комната ничем не напоминала обычную ванну, но она обещала облегчение.

Закатан открыл другую дверь в этой комнате, за которой находилась туалетная кабина, и рассказал о назначении различных рычагов, торчавших из внутренней стенки.

— Это горячий пар и вода, холодная вода, мыльный душ, шланг с сухим воздухом, не стесняйся…

Потом он ушел. Жофре порылся в своем узле и достал оттуда очень мятое, но чистое нижнее белье. Но прежде чем приступить к использованию благ, сосредоточенных в этой странной комнате, он тщательно осмотрел ее. В ней не было выхода, за исключением двери, через которую он вошел, и безусловно, не было места, где можно было бы спрятаться. Не то, что он боялся оказаться в западне, он присягнул, и поэтому был связан с Цуржалом так, словно был одним из закатанов с их кожей рептилий.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы освоиться с тем, что имелось в ванной, и он в душе восхищался. Ни один Магистр Ложи не мог мечтать о такой роскоши, а потом он наслаждался ощущением чистоты; ему было очень жаль снова надевать свой дорожный костюм в грязных пятнах. Он тщательно спрятал камень, найденный в Куа-эн-иттер в свою поясную сумку.

Цуржал ждал в соседней комнате у стола, к которому было придвинуто два высоких стула, не таких мягких, как первые. На столе помещались покрытые миски и подносы, а также две тарелки. Рядом с каждой лежал набор ножей и ложек и еще каких-то очень странных приборов, о назначении которых Жофре не мог догадаться.

— Было хорошо, лорд, — сказал он, взглянув через плечо на закрывшуюся дверь ванной. — Я благодарен за предложение… — Цуржал уже уселся и снял крышку с самой большой миски, так что пар и аромат, наполнившие комнату, напомнили Жофре, что он не ел очень долго.

— Я не господин, — Цуржал занялся накладыванием блюда из миски в тарелку Жофре, и юноша довольно неуклюже опустился на высокий стул. — Правда, у меня есть титул, но он ничего не значит почти во всех мирах за исключением нашего. Меня называют «гистехнир», что означает лишь то, что я завершил серию исследований к удовлетворению моих родных и близких. А тебя как зовут?

— Магистр назвал меня Жофре.

— Жофре, — повторил закатан, — это означает «данный небесами». Наверное, ты назван так потому, что тебя нашли на корабле.

Жофре был снова удивлен, что Цуржал моментально понял значение имени, так как это было слово горной страны, а не равнин, где пришелец мог попутешествовать достаточно, чтобы усвоить кое-что из местных языков.

— Да, — он посмотрел в свою тарелку, взял нож, чтобы разрезать щедрую порцию дымящегося веспара, который был ему подан.

— Твой Магистр не пытался сообщить начальству порта о том, что нашел тебя?

Жофре покачал головой.

— У Лож свои порядки. Он мог отправить меня к одному из равнинных лордов, но не сделал этого. Это был человек, который любил держать мысли при себе.

— Я понял, что у Братьев действительно принято многое держать в тайне; это часть их имиджа в глазах остального мира. Во всяком случае, этот твой Магистр дал тебе профессию.

— Он считал меня исша, — сказал Жофре, вспоминая то чувство гордости, которое тщательно скрывал, когда ему дали Три Орудия убийства и Плащ. Правда, ни один из этих предметов ему не удалось взять в изгнание.

Теперь ему было трудно подавлять голод и заставлять себя есть медленно, хорошо пережевывая пишу. Еда была разнообразная. Цуржал положил горой на тарелку, стоявшую перед Жофре, большие порции, по крайней мере, пяти видов.

— Тебе нужна моя служба? — пожалуй, Жофре пережил слишком быстрый переход из прошлого в настоящее, но у него не было желания задумываться о том, что он оставил позади.

— Да.

— Какой лорд объявил тебе вражду?

— Как я уже сказал, это не вражда в понимании вашей знати. Некоторые оказывают мне открытое сопротивление, но недавно я узнал, что еще большую проблему представляют те, кто хочет заполучить то, над чем я работаю, для своих целей. Те, у кого ты меня отбил сегодня вечером, может, и не хотели отобрать мою жизнь, скорее, им были нужны моя особа и то, что я знаю.

Хотя раньше Цуржал признался, что голоден, теперь, казалось, что его куда больше интересовал разговор. Он прихлебывал из своего сосуда, но, хотя и наколол кусок веспара одним из заостренных на конце приборов, он еще не подносил этот кусок ко рту.

— Ты должен понять моих соплеменников, — продолжал он. — Для нас знание — это все. И один из источников знаний, который мы надеемся найти, это — летописи, хроники форраннеров.

— Форраннеров? — переспросил Жофре, который никогда не слышал этого слова.

— Мы не первыми вышли в космос. Существует великое множество миров, некоторые из них — очень древние. Есть определенная модель развития, которую проходят все разумные расы: цивилизация развивается до определенной точки, после чего какое-то отсутствие внутреннего движения отнимает у них энергию, заставлявшую расу подниматься, и тогда наступает упадок, который иногда доходит до того, что раса вообще исчезает и о ней забывают.

Итак, мы не первые, кто стал бороздить межзвездные пространства, у нас были предшественники, и следы их существования иногда попадаются. У нас предлагается огромная награда тому, кто найдет существенные памятники этих народов, потому что это была не одна нация, и форраннеры существовали в разные времена. Их цивилизации вполне могли быть не менее разнообразными, чем наши сегодня. В нижнем вестибюле ты видел формы жизни, не имеющие общего прошлого с вашей нацией. Тем не менее, все они теперь граждане и равны перед галактическими законами.

Итак мы имеем следы существования этого мира и других народов, некоторые из которых, как мы уверены, оставлены ими не на родных планетах, следовательно, они были спейсерами, как и мы. Одному из моих коллег посчастливилось найти целый планетарный город, который расположился вокруг мира, поддерживавшего его, и это был город высокоразвитой технической цивилизации. Теперь там под надзором работают эксперты.

Столько находок делается по воле одного лишь случая, но если бы был способ обнаружить какие-то следы…

Казалось, глаза закатана загорелись отблесками пламени, его кожная складка стала вставать нимбом вокруг головы, приобретая лазурный оттенок.

— И за такие открытия существует награда? — Жофре показалось, что он понял.

— Да, но выше любой награды само знание! — Теперь кожная оборка закатана колебалась, как веер.

— И ты охотишься за ними? Но я никогда не слышал о каких — нибудь древностях на Асбаргане, а у священников Шагга очень древние хроники. Если бы существовали какие-то сведения, они бы их отыскали.

— Нет, я охочусь здесь не за форраннерами, а за одним человеком. Сегодня вечером я напал на его след. Он сам может служить ключом к этому открытию… Я сделал открытие, которое должен испытать. Сейчас мой народ плохо ко мне относится; у нас считают, что мои исследования последних лет имели детские, неразумные цели. По нашему счету возраста я молод, и часто от молодежи отмахиваются, потому что она думает иначе.

В мире, называемом Корвар, было сделано открытие, которое использовалось неправильно. Его результаты были столь ужасны, что человек, финансировавший экспедицию, проследил затем, чтобы использованный инструмент был уничтожен, и ему показалось, что он уничтожен, было приказано изъять все чертежи, по которым его создавали.

Но нельзя было отвергнуть идею, лежавшую в основе этого исследования, и слухи о том, что случилось, стали распространяться. Теперь приходится признать, что можно сделать прибор, который позволит воссоздать точную картину прошлого. Но машину разрушили, и о ней запретили даже упоминать.

Однако все это не заставило забыть ее. Два планетарных года назад эти чертежи были открыты вновь в груде материалов, которые Патруль доставил в мой домашний архив. Там было множество отчетов, несколько судовых журналов древних кораблей и требовалось отобрать то, что представляло ценность. Сортировать материалы поручили мне, в основном потому, что я младший член нашей группы и меня считали наименее загруженным обязанностями.

Но то, что я нашел, было подробными чертежами зонда, такого зонда, за который любой гистехнир с радостью отдал бы все свои клыки. Я отнес материалы своему начальнику. Они его не заинтересовали, он указал, что однажды такие исследования уже проводились, результаты оказались плохими, и мой народ никогда не будет заниматься чем-либо подобным. Он отобрал то, что я нашел, и приказал мне держать язык за зубами.

Я так и делал. Но все материалы были у меня здесь, — отложив в сторону столовый прибор, Цуржал похлопал себя по лбу. — И не раскрывая секрета, я занимался работой до тех пор, пока сканер не был готов. Я провел исследование в одном месте, которое приметил заранее, и результат был удивительным, но он появился и пропал в мгновение ока, а остальное, с чем я мог работать, было так хорошо известно, что если бы я обнародовал результаты, меня попросту бы обвинили в фальсифицировании данных, что у моего народа считается не меньшим грехом, чем нарушение присяги у вас, если ты можешь это вообразить, Жофре. Поэтому я должен найти какое-нибудь неизвестное место, где бы мне удалось заглянуть в историю. Я постоянно работал над созданием настоящего сканера, надеясь, что мне удастся сделать прибор, который будет вести постоянные записи того, что он вызовет из прошлого.

Было совершенно очевидно, что закатан глубоко убежден в том, что рассказывает. То, что это можно сделать, Жофре надо самому во всем разобраться. А пока ему важнее узнать, кто враги лорда.

— И за тобой охотится твой лидер? — спросил он.

Цуржал пожал плечами.

— Если бы он знал, он боролся бы против меня по закону, тогда меня преследовал бы Патруль. Нет, мне кажется, что они и не подозревают, чем я занимаюсь. Но информация поступила ко мне из собрания Жака, что значит, возможно, ее держали для продажи Гильдии, ты, конечно, понимаешь, какие надежды на него могли возлагаться.

— Охота за сокровищами, — понял Жофре. Однако, если его потенциальные враги принадлежали к Гильдии воров, присяга сулила ему немало испытаний.

— Охота за сокровищами, — согласился Цуржал, но, казалось, закатан не расстраивался, что его интересы пересеклись с одной из самых опасных вселенских организаций — после Патруля.

6

— Однако, — Цуржал довольно долго справлялся с большой порцией, словно это было ему нужно, чтобы привести в порядок мысли, — меня интересуют не такие сокровища, которые привлекают Гильдию. Нет, я хочу знаний, мне надо найти место, где был склад летописей…

— А оно существует? — Жофре опорожнил свою тарелку и теперь наблюдал за оборкой на шее закатана, которая слегка опала. Она продолжала переливаться разными яркими цветами.

— Я говорил о мире, найденном одним из моих коллег там, где огромный город охватывал основные континенты. Там были архивы, карты… — Цуржал проглотил еще кусок, — звездные карты. Хотя язык архивов еще предстоит расшифровать переводчикам, некоторые символы были разгаданы. Это был действительно мир форраннеров, планета, на которой техническая цивилизация достигла своего пика, но и они поздно пришли на звезды, потому что и у них были музеи и летописи, где собирались памятники предшествовавших цивилизаций. Там содержались намеки на места, где можно что-нибудь обнаружить, которые по каким-то причинам не были ими исследованы. Мой народ конфисковал все эти летописи с благословения Центрального контроля. И мне очень повезло, что я получил к ним доступ.

Нет, я охочусь не за тем, что могло бы быть полезно Гильдии, единственный рынок для находок, на которые я рассчитываю, существует в нашей цивилизации, то есть его, можно считать, нет. Я разыскиваю архивы, и, вероятно, до них можно добраться, только пустив в ход сканер, чтобы он действовал достаточно долго, чтобы обнаружить то, что мне нужно. Если я сделаю подобную находку, я восстановлю свою репутацию в глазах коллег, и кроме того, увеличу наши знания. Никто из нашей расы не желал бы большего.

— Здесь, на Асбаргане?

Цуржал нетерпеливо покачал головой.

— Нет, как я уже сказал, здесь я ищу человека, если он все еще жив. Он был жив две луны назад, но он употребляет граз и находится на последней стадии наркомании и мне остается только надеяться, что он еще держится. Он был членом первой внутренней экспедиции в мир, который в картотеке Патруля значится под именем Лочан в честь человека, который впервые там приземлился. Как называют его обитатели, — они характеризуются как исключительно примитивный контингент, по меньшей мере, на девять баллов ниже людей, — нам до сих пор не известно.

Как примитивный мир D-класса, он доступен только свободным торговцам, рыщущим по звездам, подбирая крошки, которые им разрешает брать Патруль. Однако торговля существует. Глина, которая добывается там, очень ценится у керамистов на Ризе, кроме того, оттуда вывозят необычные меха и другие диковинки.

Но еще там есть и развалины, обнаруженные Первой внутренней экспедицией и частично разведанные. Находки описаны, и одна из записей гласит… — Цуржал встал и пошел к стеллажу у противоположной стены. Он вернулся со шкатулкой, чуть больше его ладони, которую он поставил на стол перед Жофре и предложил: — Смотри!

На одной из ее граней был диск из стекловидного вещества, напоминавший зеркало, и Жофре послушно уставился на него. Поверхность диска постоянно меняла цвет, и он увидел то, что могло быть изображением необычного ландшафта. Почва была тусклого серого цвета, подернутого черными пятнами, и казалась голой землей без всякой растительности. Из этого моря грубого безжизненного песка торчала груда камней, настолько изъеденных Бременем, что трудно было сказать, что это: явление природы или плоды человеческого труда.

Картинка двигалась, изображение становилось крупнее, словно руина приближалась. Здесь было расчищенное место, песок был раскопан или его разгребли по сторонам, а потом Жофре даже показалось, что он сам стоит на краю ямы и смотрит вниз. Обнаженное основание скалы уходило в глубину, где соприкасалось с другой такой же скалой под прямым углом. И в этот момент что-то замигало.

— Это луч F, — пояснил закатан, сидевший рядом. — Должно быть, его выключали с большой осторожностью, раз он продержался так долго.

— Что это? — спросил Жофре, совершенно заинтригованный.

— Это символ, который уже дважды обнаруживали раньше, и оба раза он указывал на хранилище, — сообщил Цуржал. — Правда, дальше исследования не проводились, так как на экспедицию напали аборигены. Два члена бежали, один из них умер, не достигнув порта приземления, другой был тяжело ранен. Он сумел лишь передать эту запись, но потом потерял сознание и не мог охарактеризовать ценность находки и даже объяснить, где сделана запись. Столкновение с аборигенами, по-видимому, нанесло ему большую душевную травму, год или больше его преследовали кошмары и его приходилось держать на снотворном. Он ушел со своей работы, пропал из поля зрения и пристрастился к гразу. Похоже, что он столкнулся с чем-то таким ужасным, что вовсе не решился жить с памятью о прошлом…

— Аборигены? — Жофре оторвал взгляд от маленькой, отраженной в зеркале картинки. — Может быть, очень немногие из них приходят в порт, и те, кто занимается какой-либо торговлей с офф-велдерами, держатся замкнуто. Кажется, что они сами пребывают в постоянном страхе. По-видимому, есть какое-то зло, которое они предпочитают не обсуждать с посторонними.

— Однако это, — Цуржал кивнул на шкатулку, — и воспоминания того человека могут привести к величайшему открытию нашего поколения. Тот же символ, найденный в другом месте, привел Заммерли к собранию звездных карт на Хоумварде, и тот же знак привел Заге к потерянной библиотеке королей священников Воланда. Итак, Лочан — цель, а место, где все это находится, — он постучал пальцем по шкатулке, — зависит от памяти некоего Гарстеона зВоле, который теперь прожигает остатки своей жизни в Вонючей дыре.

— Говорят, от граза ум загнивает. Возможно, он уже лишился памяти, — заметил Жофре. Дело, как казалось ему, имело слишком много прорех, через которые могла пробраться неудача. Но он присягнул и теперь это было его дело, и он должен стараться как можно лучше его выполнить.

— Это можно определить, только встретив этого человека. Что, возможно, мы сможем сделать завтра.

Жофре был готов с этим согласиться.

Он отказался от удобств второй кровати в той комнате, где спал сам закатан, и занял место, как и подобает телохранителю, у порога. Ковры в этой комнате были куда теплее спальных мест, к которым он привык, и так он мог быть уверен, что никто не войдет в помещение без его ведома.

То, что сканер, которым гордился Цуржал, должен заинтересовать Гильдию, казалось Жофре вполне вероятным. Даже в своих затерянных в горах Ложах они слышали рассказы о том, что обширная преступная сеть протягивает свои щупальца к изобретениям и открытиям. Жофре понимал, что если то, что Цуржал рассказывал о своем открытии, правда, его можно применить не только в археологических целях. Что касается его самого, то он верил, что можно заглянуть в прошлое, так как только что видел его своими глазами.

* * *

В тот же час, а именно в полночь, на Севере, в башне Ложи, священник Шагга склонил свою бритую голову над жаровней, жадно втягивая поднимавшиеся над ней струйки красноватого дыма. Он сидел с закрытыми глазами, раскачиваясь вперед-назад в такт словам, которые произносил свистящим шепотом. Возможно, он углублялся сверх пределов разумного. Вначале на этот путь его толкнула ненависть; теперь к ней примешивался страх. Презрение, которое он испытывал раньше, уменьшилось, этот противник оказался сильнее, чем он вначале предполагал.

В конце концов он весь сжался, словно хотел спрятаться от того, что его окружало. Искусства священства были очень старыми; то, что передавалось исша и асша, лежало лишь на поверхности сил, которые могли возбудить в себе священники. Он был учителем всю жизнь, с тех пор как принял обет, и иногда заходил в такие области, которые хоть и не были полностью запрещены, но во всяком случае, от проникновения в которые их предостерегали.

* * *

Жофре проснулся и сразу же насторожился, как был обучен. Несколько мгновений он не двигался; он смотрел из-под век, почти не открывая глаз, чтобы обмануть наблюдателя. Он был настолько уверен, что в комнате кто-то есть, что его рука под одеялом тихо, как змея, проползла до того места, где лежал кинжал, и схватилась за рукоятку.

Но он не торопился. С верхней части стен, где они смыкались с потолком, струился слабый свет, которого хватало, чтобы хорошо рассмотреть, что делается в комнате. Но он ничего не слышал, ничего не видел.

Потом его словно ударило жаром так, что он вскочил на ноги, схватившись за сумку, укрепленную на поясе справа. Там был камень, тот, который он подобрал в Куа-эн-иттер! И сквозь ткань, в которую он был завернут, Жофре ощутил тепло, так как худшее из этого прикосновения к пламени ослабло.

В то же время ушло ощущение чужого присутствия в комнате, словно он потушил лампу Ложи. И тепло пропало. Шагга… Шагга, это его штучки! Он был так в этом уверен, словно тот все еще стоял здесь, глядя на него с издевательской ухмылкой.

Священник, изгнавший его из Ложи, явно не питал к нему добрых чувств, но зачем ему продолжать вражду теперь, когда Жофре перестал осквернять Братство своим присутствием? Эта боль… Он достал камень из сумки. Теперь свечение, таившееся в глубине, прекратилось. Он помертвел и слабо переливался опаловым блеском. Но он по-прежнему излучал тепло, которое Жофре ощущал, поворачивая камень перед глазами. Что бы это ни было, оно служило противовесом силе Шагга. Возможно, было бы гораздо лучше, если бы Жофре от него сейчас избавился. Но он не мог. Было похоже, что это изделие обладает собственной силой и присягнуло Жофре.

Юноша снова спрятал таинственное сокровище. Он занял положение вглядывания в даль — это было необходимо в целях безопасности. Прислонившись спиной к входу, который должен был охранять достаточно неотступно, чтобы быть уверенным, что сможет уловить любое движение, Жофре приступил к выполнению упражнения «Опустить сердце», заставляя себя замедлить дыхание, это было обычной практикой применения воли, призванной избавиться от всяких мыслей.

Он всегда отлично справлялся с этим, с тех пор как был произведен в исша, на самом деле в такой степени, что Магистр, не афишируя этого, несколько раз использовал его в своих целях. Может быть, какой-нибудь специальный участок его иноплеменного офф-велдерского мозга легко осваивался в этом искусстве.

Теперь он достиг Центра, так где же тропа? Предположим, он стоял в круге света, откуда дороги расходились лучами. Он послал наружу мысль и превратился в живую память, вот он в Куа-эн-иттер протягивает руку к мерцающему яйцевидному предмету, который остается у него. Когда он прикоснулся к нему, замигал свет, вспыхнула искра. Да, этот предмет несет в себе силу, древнюю силу. А Шагга? Жофре постарался отыскать тропу, которая поведет его назад, к тому, кто за ним шпионил, но не осталось ничего, на чем он мог бы сосредоточиться, за что зацепиться.

Воля опять привела его к Центру. Руки стали совершать ритуальные движения, которые накапливали силу, перетекавшую и в душу, и в тело. Жофре почувствовал, как она поднимается, наполняя его. Он не мог продолжать остальные приемы исша. У него был лишь кинжал. Ему пришлось оставить маленькие ножички, шпагу, фляжку ослепляющего порошка, проволочную цепь с крюком на конце, которая могла служить либо лестницей, либо оружием. Теперь он ощутил потерю; его беспокоило то, что он не мог приготовиться полностью. Если закатан действительно желал сделать его своимтелохранителем, то с наступлением дня Жофре придется позаботиться о приобретении знакомого оружия, которого он лишился, только тогда он почувствует себя совершенно уверенно, станет устрашающим, обученным исша.

Однако, когда наступило утро, у него не было времени переговорить с Цуржалом о своих потребностях. Тот его уже опередил.

— Тебе нужно снаряжение, — коротко сказал закатан, заказав и получив очередную порцию очень хорошей еды, доставленной через стену. — Я наслышан, что вы, Братья, можете очень многое совершить и голыми руками, но нет причин это доказывать. Мы найдем более традиционные средства обороны.

* * *

Чтобы их найти, они оказались в магазине, где Жофре, проследовав за Цуржалом в комнату поменьше, только что не раскрыл рот, как какой-нибудь деревенский простофиля при виде стоек, на которых было разложено оружие, составлявшее целый арсенал, настолько превосходивший все, что имелось в Ложе, что последнюю можно было считать детским садом. Однако, осмотрев товары во второй раз, более пристрастно, он отметил, что здесь было немногое из того, что традиционно находилось на вооружении исша. Он, например, не мог найти таких маленьких ножичков для метания, которые легко спрятать, там было в основном несколько ножей таких длинных, что их вполне можно было считать короткими шпагами. Не было ни цепей, которые раскручивались, ни веревок с крюками.

— Вот там, — поманил его Цуржал.

Продавец этих товаров был из равнинников, хотя на нем была униформа спейсера. Жофре понял, что он таркен, представитель клана стражников-торговцев. Он открыл ящик и достал оттуда легендарное оружие офф-велдеров, какое было и у самого Цуржала, пистолет, который мог либо оглушить противника, которого необходимо захватить в плен, либо сжечь его живьем.

— Выбирай, — предложил Цуржал своему телохранителю, когда тот подошел к ящику.

Жофре нерешительно взглянул на продавца. У него были свои потребности, но прямо сказать о них сейчас означало бы выдать себя перед равнинником. В противном случае ему пришлось бы экипироваться непривычным для него оружием, и тогда первое же нападение могло окончиться для него поражением.

Он посмотрел на станнеры. Потом в нерешительности протянул руку и взял тот, который лежал ближе всех. Он не ложился с привычным равновесием кинжала или шпаги, обращаться с ним было непросто и для обученной руки. Правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что механизм станнера весьма прост, надо сначала сжать кулак, тогда под указательным пальцем окажутся две кнопки… Жофре поднял его и нацелил короткий ствол на стену. Да, им, наверное, надо целиться именно так. Положив станнер в ящик, он взял следующий. Человеку необходимо освоиться с оружием, а не хватать первое попавшееся, так он перебрал все станнеры, пока не сделал выбор.

— Этот… — Он указал на тот, что лежал третьим, который пришелся ему по руке. Однако должны быть и другие вещи… Он снова взглянул на продавца через плечо Цуржала. В какой степени он решится открыться, выбирая оружие?

Закатан словно прочитал его мысли и повернулся к таркену, одновременно положив руку на плечо Жофре.

— Рас Куан, этот исша присягнул мне кровью, — медленно произнес он. — Как его новый — первый — господин я должен экипировать его надлежащим образом. Так что позволь ему выбрать то, что покажется ему наиболее подходящим.

Жофре напряженно ожидал, как среагирует таркен. Но тот и глазом не моргнул в знак необычности подобной просьбы.

— Ищи, Ночной скиталец. — По крайней мере, он назвал Жофре именем, которое принято у равнинников для обозначения ему подобных. — У нас здесь очень маленький спрос на оружие Теней, может случиться, что многого тебе не хватит.

Жофре вежливо кивнул и повернулся на каблуках: возвращаясь к витрине с ножами и шпагами, разглядывая по пути различные виды оружия, развешанные на стенах, он нашел два ножичка, которые можно было держать в рукаве, но он не был уверен, что их удастся скрыть в какой-нибудь одежде за исключением платья со свободными рукавами, излюбленного у Братьев. Однако они выглядели достаточно привычно, очень напоминая те предметы, с которыми Жофре упражнялся много часов, так что он указал на них. Шпага, она пригодится против лазеров в офф-велде, куда они, по-видимому, направятся с господином.

Веревку, по которой можно будет лезть, он сделает и сам, но с радостным волнением он обнаружил большой, похожий на лук контейнер, полный полированных крюков, хорошо заостренных, и отобрал из них дюжину, проводя пальцем по металлическим зазубринам, чтобы обнаружить какие-либо изъяны. Такие он сможет при необходимости спрятать в складках своего тюрбана.

Он был уверен, что здесь нет смысла искать шкатулку с ядовитым порошком, который прячут в рукаве, и другие мелкие приспособления, принятые в Ложах. Остается довольствоваться тем, что он выбрал, крюки он поместил к себе в рукава, ножи и станнер легли в поясную сумку, к кинжалу, который уже там находился.

Но, казалось, они еще не покончили с покупками, потому что таркен провел их в другую комнату, и через несколько минут Жофре получил совершенно новый гардероб, костюм спейсера, плащ, который, по словам закатана, мог уберечь от воды, нижнее белье, новые башмаки, казавшиеся странно тяжелыми, так как на их подошвах были особые подковки, удобные в дальних полетах. Кроме того, он получил спальный мешок и некоторые мелочи, облегчавшие походную жизнь. Правда. Жофре не видел особого смысла в таких расходах на человека, оставившего Ложу с ее суровым бытом.

Его интересовало, как Цуржал будет расплачиваться. Жофре, как вступившему в его штат, полагались на самом деле оружие, ливрея со знаками отличия его господина, а также оплата переездов на время службы, еда и жилье. Естественно, что заработанные суммы поступали в сундуки Ложи, из которой происходил посягнувший, но в их случае этот пункт отпадал. Но закатан не передавал таркену монет, а лишь показал ленточку на своем запястье, на которой засветились цифры. Потом закатан прижал ленту с цифрами к блокноту, подставленному продавцом.

Когда они вышли из магазина, Цуржал показал Жофре запястье.

— В каждом мире есть своя форма оплаты товаров и услуг. Но можно перечислять деньги и не привозя их физически на другую планету. Вот… — Он согнул руку, и браслет засветился в слабом солнечном свете. — У меня есть счета в нескольких мирах, с которых торговцы на других планетах могут запрашивать деньги. Это простая система…

Жофре показалось, что он заметил изъян в такой системе.

— А если ленту украдут и будут использовать?

Цуржал покачал головой…

— Она приспособлена только к моей крови, на другом она не будет действовать. А теперь пойдем на охоту за спейсером.

Он быстро свернул в переулок, который судя по его уверенной походке, хорошо знал, и они направились к Вонючей дыре. Жофре сунул руку в сумку, чтобы потрогать только что приобретенные ножи. Прошлой ночью подверглись испытанию его навыки боя без оружия; он спрашивал себя, придется ли ему сегодня показать, как он справляется со сталью.

7

На этот раз ни из одной открытой двери не лился свет, нигде не слышался барабанный бой. Сегодня царство нищеты, по которому они шли, казалось давно заброшенным. Одна-две сутулые фигуры брели куда-то, придерживаясь края тротуара, поскольку его середина утопала в потоках нечистот. Не изменился только отвратительный запах, которым обдавало путешественников из всех подворотен, словно Вонючая дыра имела собственное тошнотворное дыхание.

Цуржал, казалось, знал, куда идет. Жофре, напрягая все свои инстинкты исша, следовал на шаг сзади. Ему не нравилось то, что, скрываясь от его глаз, несомненно, пряталось за грязными стенами этих домов, таилось во всех аллеях; ему не нравилось то, что он слышал, а именно, совершенное отсутствие звуков. Должен был присутствовать хоть какой-нибудь шум!

Когда Цуржал резко повернул вправо, Жофре моментально узнал это место. Именно здесь он пришел на помощь закатану накануне ночью. Соваться в такую западню было верхом глупости.

Наступление дня принесло с собой чуть-чуть света. Жофре разглядел впереди тропу, заваленную всяким мусором. В конце аллеи был тупик, ее преграждала часть дома, выходившая на нее острым углом справа от них. На уровне пола там была дверь, а над ее узкой щелью шли ряды окон, полностью заколоченных досками.

Они миновали место вчерашнего столкновения. Грязь размешали, и на ней отпечатался след от какого-то тяжелого предмета, который по ней проволокли, несомненно, таковым был один из противников. Звук заставил Жофре действовать. Он в мгновение ока оказался перед патроном, которого отодвинул назад, к стене, а сам слегка согнул колени, готовый к бою. Из растревоженной грязи показалась омерзительная белая туша кеу-крысы, самой крупной из тех, которых Жофре доводилось видеть.

Рука Жофре скользнула, миновав рукоятку кинжала, и остановилась на ручке станнера, который был ему куда менее привычен. Выхватив оружие, он выстрелил. Послышался визг, потом, извиваясь, белое тело поднялось из грязи, которая служила животному приютом, и рухнуло неподвижным комком. Жофре рассматривал тварь. Выстрел оказался, несомненно, удачным, у него было очень мало времени, чтобы как следует попрактиковаться до экспедиции и он мог приписать свой успех исключительно случайности.

— Если мы встретим кого-нибудь, кроме крыс, лучше применять силу первой степени, — сказал закатан, все еще скрывавшийся за спиной Жофре. — Мне кажется, если кого-нибудь сжечь даже в этих окрестностях, можно навлечь на себя возмездие.

Жофре перенастроил станнер, прежде чем убрать его в кобуру, висевшую на непривычном для него наружном поясе. Перед выходом он переоделся в новую одежду и горько пожалел об утрате блузы с широкими рукавами, но оставил пояс, на котором всегда висело оружие. Оставшись вооруженным лишь кинжалом да этим станнером, он должен был проявлять удвоенную осторожность.

Еще через два шага закатан подошел к двери в стене, преграждавшей путь. Она казалась такой же непроницаемой, как и заколоченные окна над ней, словно ее намертво запечатали.

Но офф-велдера это, как будто, ничуть не смутило. Выпустив когти своей почти невидимой левой руки, он поскреб дерево, поверхность которого от грязи стала похожей на губку.

На уровне пояса его рука остановилась, он провел пальцами по какому-то нащупанному им кругу, который нельзя было рассмотреть. Затем Цуржал достал оружие, тщательно проверил его настройку и приложил ствол к двери. Раздалась вспышка, из места прикосновения с треском посыпались искры. Спустя несколько мгновений закатан убрал оружие, приложил ладонь к двери и нажал. Та неохотно поддалась, пропуская их в густую тьму помещения.

— Это черный ход, — пояснил Цуржал свистящим шепотом. — То, что нам нужно, находится здесь. — Он резко кивнул головой, указывая на стену дома.

Жофре быстро схватил его за искалеченную руку.

— Я первый, куда идти?

— Направо. Здесь поблизости должна быть лестница. Тот, кого мы ищем, имеет комнату, или то, что ей здесь называют, на самом верху. Мне кажется, он очень близок к концу. Мне пришло сообщение, что его не видели уже три дня.

В доме стоял устойчивый запах застарелой грязи, результат стесненного сосуществования особей разных видов в давно не мытом помещении. Визитеры без труда нашли лестницу, так как почти неразличимый свет электрической лампочки, висевшей над ступенями, все же чуть-чуть их освещал.

Послышались звуки, какая-то возня, обрывки речи однажды — удар барабана, звон разбитого стекла, похоже стакана, вопль гнева и боли. Цуржал продолжал подниматься по лестнице. Жофре, непрестанно переводя взгляд с одной стены к другой, навострив уши и нос, пробирался за ним. Они дошли до третьего этажа, и Цуржал остановился перед какой-то дверью.

На этот раз в двери имелась ручка, он потянул ее, и дверь открылась. Комната, в которую они вошли, была некогда просторной, но позднее ее разгородили перегородкой, не доходившей до потолка, и она превратилась в пару ниш. Теперь вонь дошла до предела. В ближней нише на полу лежал матрас, а на нем — тело, укутанное в выцветшее одеяло.

Порывшись в сумке, закрепленной на ремне, Цуржал достал мешочек и, не открывая, сжал его одной рукой. Теперь к зловониям этой комнаты добавился еще один одуряющий запах, такой густой, что его, казалось, можно было потрогать.

Фигура на матрасе зашевелилась, подвинулась и села. Голова с опухшим лицом, колебавшаяся на шее, которая, казалось, была слишком тонка для нее, показалась из одеяла. Потом оттуда же появилась костлявая рука, описавшая круг в воздухе. Взгляд мутных глаз на этом отечном лице, вначале казавшийся несфокусированным, теперь сосредоточился на закатане. Между опухших губ показался одеревеневший язык, который с трудом, едва понятно сказал одно слово:

— Дай!

Цуржал разорвал один конец мешочка с наркотиком, и эта дрожащая рука постаралась выпрямить ладонь и не дрожать, пока на нее сыпались семена и листики. В спешке рассыпав часть добычи, человек, сидевший на тюфяке, запихнул наркотик себе в рот и начал яростно перетирать его зубами.

Перемены наступили через несколько секунд. Обвисшее тело на тюфяке уселось попрямее. Глаза озарил осмысленный блеск, вполне заметный, хотя комнату скупо освещал свет, доходивший через грязное стекло, наполовину закрытое досками.

— Ты, — он пробормотал это слово, все еще пережевывая наркотик, принесенный спейсером.

— Как и обещал, — спокойно ответил Цуржал. — Я принес столько, что тебе хватит до конца. — Он слегка тряхнул мешок, и по комнате разошлась новая волна одуряющего запаха.

Круглая голова кивнула.

— Справедливая, справедливая сделка. — Губы этого человека дрогнули, он выплюнул остатки жвачки на грязный пол. — Вот оно…

Теперь из-под одеяла показались обе руки и потянули его прочь от тела. Несмотря на то, что лицо было пухлым, тело оказалось грудой костей, покрытых бугристой сероватой кожей. Но вокруг шеи у него была цепь, ярко блеснувшая на свету — иридий! Откуда она у такого пропащего? На этой цепочке висел круглый медальон из того же драгоценного металла. Длинные поломанные ногти поскребли его, пока он не открылся, и достали оттуда маленький шарик. Экс-спейсер взвесил его на одной руке, и на момент, несмотря на то, что недуг исковеркал это лицо, Жофре показалось, что он заглянул в глаза другого человека, того, кем он некогда был.

— Справедливая, справедливая сделка, — снова пробормотал спейсер. — Но она может показаться вам не очень счастливой. Не очень счастливой. — Он покачал головой из стороны в сторону. — Дай! — потребовал он.

Цуржал уронил мешок граза ему на колени и, взяв шарик, сунул его себе в карман.

Космонавт запустил руку в открытый мешок, словно боялся, что его у него отберут. Но пальцами другой руки он сжал медальон, из которого достал шарик, и стал раскачивать его.

— Выше — призвание… долг… — Взглянув на закатана, он ужасно расхохотался, и его лицо превратилось в маску, похожую на те, которые, в представлениях Шагга, надевали демоны. — Вон! Ты получил, что хотел, человек-ящерица! — Чем больше он говорил, тем тверже, увереннее становился его голос. — У тебя есть все, кроме удачи, не забывай об этом. — Он жадно схватил мешок, достал оттуда очередную горстку наркотика и, взяв его в рот, снова уронил голову на матрас. Было очевидно, что больше он ничего не мог сказать.

— Что ты получил? — спросил Жофре, когда они выбрались из отвратительной норы.

— Координаты места на Лочане, которые я должен посетить. Он когда-то был героем, ты видел медальон? Он не расстался с ним, несмотря на все свои невзгоды. — Цуржал, спускаясь по лестнице, выглядел печальным. — Он очень близок к концу, — продолжал он. — Запаса, который я принес, хватит ему на остаток жизни, и он умрет, получив единственное утешение, которое ему осталось. Он когда-то был героем… — повторил Цуржал, и эта фраза засев в голову Жофре, звенела в его мыслях всю обратную дорогу по грязным закоулкам, по которым они шли к более чистой и светлой жизни.

* * *

Рас Зарн снова стоял в своей маленькой комнатке и снова держал далеколета. В эти дни в его глазах поселилась усталость. Иногда фортуна поворачивается к человеку спиной, тогда преодолевать препятствие приходится с удвоенной энергией. Он уже не так молод, как представлялся равнинникам, неправильно судившим о его внешности. И он уже давно не был на севере, находясь вдали от силы, требовавшей от него врожденной верности. Точно так же, как и те, кто давал ему тайные приказы, были далеки от его проблем и едва ли беспокоились о них. Они засели в старых обычаях так же прочно, как улитки в своих раковинах, и вытащить их из тенет прошлого можно было только тем способом, каким достают улитку, разбив панцирь.

Зарн вздрогнул, быстро переведя взгляд от одной стены к другой. Птица у него в руках подняла голову, и он, сложив ладонь ковшиком, быстро накрыл ей глаза, чтобы она ничего не видела. Никто не знает и никогда не узнает, насколько дальновидными были старшие, какие неведомые силы они могли призвать себе на помощь. Достаточно чуть оступиться, лишь заронив зерно подозрения, и он сам превратится в мишень, как бы хорошо он ни служил в прошлом.

Вздохнув, он сел у стола и поставил далеколета на исцарапанную поверхность. Отодвинув руку, заглянул в глаза этой выращенной на севере птице.

Безмолвное общение не принесло ему облегчения. Его губы сложились в горькую гримасу. У них были свои законы, несмотря на то, что это был космический порт, этот участок не подчинялся планетарным законам, а находился в ведении других миров, у которых была своя полиция, следившая за порядком среди путешественников, пока они оставались в границах территории, отведенной для их безопасности.

Можно было послать гонца, но он был бы заметен, несмотря на все предосторожности старшин, как если бы он шел с барабанным боем. Однако теперь боец присягнул — офф-велдеру. И только сегодня утром пришла весть, что этот офф-велдер собрался покинуть планету вместе со своим телохранителем. Неужели они хотят, чтобы за ним продолжали следить и в офф-велде? Но почему? Зарну никогда не приходилось расходовать столько средств.

Если устроить покушение, то это означало бы не только провал миссии, но, возможно, и разоблачение по меньшей мере части сети, которую он тщательно создавал долгие годы. Он мог сообщить только факты, а от него ожидали чудес.

Зарн уставился в стену. Пернатый вестовой издал просительный звук, и Зарн поспешно открыл сумку, достал оттуда очередной шарик, который тварь подхватила в воздухе и тут же закрыла свои большие глаза.

Купец неуверенно встал. Ему почти не оставляли выбора, и больше всего его тяготило то, что он не знал, из-за чего все это затевается. Что мог сделать этот Брат-расстрига, чтобы вызвать такое движение. Что он имеет при себе? В Зарне зажглась искра той жадности, благодаря которой он стал отличным купцом. Если бы он мог это узнать и обратить себе на пользу! Но как… как?

* * *

Цуржал снова проверил багаж. К чемоданам были прочно прикреплены наклейки.

— У нас пересадка в Вейрайте! — сказал он. — К счастью, это перевалочная планета и рано или поздно туда прибудет какой-нибудь торговый корабль, следующий на Лочан. Тогда остаток путешествия мы проведем в тесноте. — Он посмотрел на Жофре. — Ты не знаком с космосом, некоторые не могут привыкнуть к таким маленьким замкнутым пространствам корабля. Пассажирский транспорт — другое дело. Но торговое судно предназначено прежде всего для груза, а пассажиров берет неохотно, лишь при необходимости.

Жофре пожал плечами.

— Будь что будет, — заметил он, однако про себя задумался.

До этих дней ему никогда не приходилось даже видеть хоть одного путешественника по звездным путям. Вчера они были на портовой станции, и он посмотрел на ожидавшие отправки корабли, задравшие нос в небо. Они были такие разнообразные — от юркого патрульного транспорта до широкобрюхого фрахтового судна. Пассажирские корабли представляли собой нечто среднее между ними. Глядя на них, Жофре ощутил странный озноб от мысли, что на одном из них ему придется полететь, впрочем, люди делали это уже не одну сотню лет. Случались, конечно, исчезновения и аварии. Рассказывали леденящие душу истории про корабли, экипажи которых вымерли от каких-то загадочных инфекций, продолжавшие летать, пока их не уничтожал Патруль или не притягивало к себе солнце. Космос не был ни добрым, ни жестоким; он проявлял одно из этих свойств в зависимости от удачливости астронавтов.

Что касается Жофре, то у него не было выбора. Он присягнул, и если присяга требовала, чтобы он летел в космос, так тому и быть. Он отправится в новый для себя мир, обострив все органы чувств, несмотря на то, что поджидавшая их опасность могла не поддаваться ни одному из известных ему видов вооружения.

Он снова изумился финансовым возможностям Цуржала, которые казались ему неистощимыми. Полет Жофре был быстро оплачен. На самом деле Цуржал открыл для него межпланетарный счет и показал, как с него можно снимать деньги. На этот счет каждый квартал будет переводиться его жалованье. Сам Жофре с недоверием относился к такому методу. И несомненно, закатан богаче любого лорда равнинника, судя по тому, как легко он устраивал все дела.

Он купил билеты на корабль, отправляющийся на следующий вечер, и теперь они ехали к своему транспорту. Отель имел собственные скутеры, в которые помещались и пассажиры, и их багаж. Жофре, наслышанный о сканере Цуржала, был удивлен, не увидев в багаже закатана какого-нибудь подходящего ящика для такого инструмента. Но ему не полагалось задавать вопросы.

Однако, когда они приближались к посадочной площадке, его охватило чувство какой-то неловкости, усилившееся на площадке, где пассажиры ожидали лифта, который доставлял их на корабль. Что это было: опасение планетарного жителя, никогда не покидавшего свою планету, или нечто другое, подсознательно вызвавшее его тревогу?

Что бы это ни было, Жофре был настороже. Вокруг было много пассажиров, но ни один из них не был похож на уроженца Асбаргана. Это были, главным образом, офф-велдеры, и некоторые из них были совершенно непохожи на людей. Однако Жофре все же увидел одного планетарного жителя и сосредоточил на нем свое внимание. В этой пестрой группе он мог и затеряться, так как на нем была ливрея одного из знатнейших домов Асбаргана и он сопровождал молодого представителя знатного рода.

По его ливрее было невозможно определить, какие на нем лежат обязанности, но Жофре сразу же понял, что он из Теней, хотя и не видел этого человека прежде.

То положение, которое он занял, — в двух шагах позади своего господина — было позицией телохранителя, хотя с виду он был вооружен лишь парадной шпагой. Итак, еще один из Братьев отправлялся в офф-велд со своей миссией. Жофре мог бы показать глазами, что узнал своего, но его собственный статус был слишком двусмысленным. Возможно, в дальнейшем они все равно не встретятся.

Эта пара оказалась далеко впереди, казалось, что юному лорду просто не терпится забраться на корабль. И когда Цуржал с Жофре подошли к лифту, асбарганец с телохранителем неслись вверх.

Теперь они вошли в лифт и поехали на корабль, а их багаж был передан ассистентам. Жофре старался побороть свою внезапную и унизительную для него реакцию на подъем. Действуя наперекор своим чувствам, он заставлял себя смотреть вниз, на порт, за которым простирался старый город, а за ним — тот единственный мир, который он помнил.

8

Вейрайт был перекрестком звездных маршрутов. Здесь были представлены всевозможные расы и виды разумных существ, с которыми Жофре уже пришлось столкнуться в отеле спейсеров на Асбаргане. Ему приходилось сдерживать себя, чтобы не оборачиваться и не рассматривать, разинув рот, когда мимо на антигравитационной тарелке проплывало существо, похожее на кусок теста, время от времени выпускавшее стебельчатые, как у краба, глаза, когда ему попадалось что-то интересное. Даже своим тренированным воображением исша Жофре не мог нарисовать себе мир, откуда ЭТО могло явиться.

Хотя гуманоиды преобладали, встречались и инсектоиды, некоторые из них перебирались на шести ногах, другие, ростом выше даже закатана, ходили на одних задних ногах, используя передние и средние конечности для жестов, разнообразивших их скрипучий разговор. Он мельком взглянул на мужские особи птичьих людей, оказавшиеся поблизости. Это были широкобрюхие существа с бородавчатой кожей, напоминавшие одну из амфибий, обитавшую в прудах на Асбаргане. То, что происходило здесь, напоминало кошмар, в котором глаза отказываются воспринимать то, что могут увидеть. Жофре настроил себя не поддаваться на трюки даже собственных глаз.

Улица была разделена посередине рельсом из материала, напоминавшего металл. По ней скользили платформы с сиденьями, подбиравшие и высаживавшие по пути пассажиров. Но Цуржал предпочел идти пешком. Закатан был явно поглощен своими мыслями. С тех пор как они покинули отель, он не проронил ни слова.

По обеим сторонам от магистрали тянулись ряды многоэтажных домов, архитектура которых показалась Жофре непривычной. Первый этаж, как и последний, был квадратным. Однако каждый верхний этаж становился меньше предыдущего, а за счет разницы в их площади образовывались балконы, на которых помещалась самая разнообразная растительность, среди которой стояли столы и стулья различных форм и размеров, приспособленные для непохожих друг на друга тел.

Это была придорожная планета, место, где сходилось несколько основных межзвездных путей. Главное занятие ее жителей был сервис — обслуживание путешественников, следующих сотнями разных маршрутов. Внутренний город был окружен парками, тщательно спланированными, чтобы удовлетворять вкусы посетителей, со множеством аттракционов, позволявших скрасить долгие часы ожидания.

Здание, к которому направлялся Цуржал, было одним из самых массивных. Над входной дверью красовалась вывеска, выполненная выпуклыми буквами, а когда они подошли и закатан достал свой личный диск, им открылся проход, отступив в сторону, автомат, который, как подумал Жофре, наверняка был вооружен.

Дверь открылась автоматически, и они оказались в широком коридоре со множеством дверей по обеим стенам. Цуржал ступал уверенно, не останавливаясь, пока они не подошли к третьей двери слева. При их приближении дверь снова отъехала в сторону, и они вошли в комнату, застеленную толстым ковром, с несколькими удобными креслами, в одном из которых наполовину сидел, наполовину опирался брюхом на высокий пуфик какой-то инсектоид.

Когда Цуржал приблизился, странное существо толкнуло ему навстречу квадратный сундучок, из крышки которого торчало нечто похожее на вентилятор. Когда инсектоид нажал своим когтистым пальцем на какую-то клавишу этого прибора, раздалась его малопонятная речь, произносимая скрипучим голосом.

— Добро пожаловать, гистехнир Цуржал. Наши ресурсы в твоем распоряжении. — Слова доносились из того вентилятора, и Жофре понял, что это был электронный переводчик. — Располагайтесь и отдыхайте, дальние путешественники, — продолжал инсектоид.

Однако Жофре не стал следовать примеру Цуржала, который опустился в одно из кресел, а занял надлежащее телохранителю положение у входной двери, откуда ему была видна вся комната.

— Приветствую тебя Рожденный-пятым, — сказал Цуржал прямо в вентилятор, и тот издал частое попискивание. — Как поживают улей и личинки?

— Отлично! А как ты, Ученый?

Цуржал выражался так же кратко, как его собеседник:

— Я теперь заберу свое.

Инсектоид нажал когтями средней лапы на одну из клавиш в ряду, расположенном у него на столе.

— Здесь имел место вопрос, — проскрипел пропеллер…

Цуржал сделал резкое движение, и кресло немедленно изменило форму, приспосабливаясь к его новой позе.

— И чт-о-о-о? — спросил он с пришепетыванием, обозначившимся сильнее, чем всегда. — Что за вопрос, Рожденный пятым?

— От одного из сильных, Ученый. Он также имеет дело с ульями и получает некоторый доход. Он из тех, к кому прислушиваются.

— Ш-ш-ш, — снова со свистом. — А как зовут этого сильного, Рожденный-пятым?

— Это, — казалось, инсектоид колеблется, — хорошо известный Властитель Цсека.

Эта фраза, произнесенная металлическим голосом, была встречена молчанием. Своим чутьем исша Жофре заметил напряжение, сковавшее тело Цуржала. Закатан был явно недоволен ответом, точнее, он был раздражен.

— Властитель Цсека, — повторил он медленно, с расстановкой, словно желая спрятать все эмоции, лежавшие за этими словами, — известен. А я нет. Что ему надо от того, кто лишился доверия даже у пэров в своем офф-велде? С какой стати он мог мной интересоваться?

— Улей повторяет только те сообщения, которые были оставлены, Ученый. Есть некий Сопт Эску, высокопоставленный последователь Властителя. Он сейчас находится в отеле «Три фонтана» и желает поговорить с тобой. Он оставил сообщение суток пять назад. Было лишь одно сообщение, что он хочет встретиться с тобой как можно скорее.

— Что ж, хорошо, — Цуржал чуть расслабился, но Жофре видел, что он по-прежнему обеспокоен. — Моя благодарность улью за любезную передачу сообщения.

Инсектоид знаком показал, что оценил эти слова, и нажал еще несколько клавишей.

— То, что ты оставил на хранение улья, будет возвращено, тебе, гистехнир Цуржал. — Эта фраза была произнесена официально, по-видимому, соблюдался какой-то ритуал.

— Я утратил связь с космосом, — сказал Цуржал. — Произошло ли что-нибудь, что следовало бы знать благоразумному существу?

Инсектоид уперся острыми локтями в предплечья верхней пары рук и сцепил все когти вместе. Оперенная антенна, венчавшая его голову, склонилась в сторону закатана.

— Ты спрашиваешь об изменениях? Не так много и только незначительные, такие, что происходят с течением времени, и против которых нельзя уберечься, и нельзя их предусмотреть. Ходят слухи, что ворье теперь орудует в Адабанской системе, а на Форсе, как всегда, неспокойно, но они никогда не бывают счастливы, если нет несчастья, что в высшей степени странно. Да, и на Цсеке, конечно, празднуют пятидесятилетие правления Властителя.

— Примечательное событие. — Эти слова прозвучали сухо, словно он сам не соглашался со сказанным.

Инсектоид не успел ответить, если и хотел это сделать, так как часть стены отодвинулась. Жофре тут же пригнул колени, изготовившись обороняться, поднес руку к поясу, а потом выпрямился, но оружие из рук не выпустил, когда к столу подлетела и опустилась на его поверхность крошечная антигравитационная тарелка. Инсектоид снял ее груз, черный футляр с ручкой посередине крышки и без всяких намеков на замки или застежки на гладких боках.

— То, что ты хранил в улье, гистехнир.

Цуржал поднялся и подошел к столу, чтобы взять груз.

— Я принимаю. Прими благодарность, Рожденный-пятым, за любезность и помощь со стороны улья.

— Пусть тебе сопутствует преуспевание в твоих делах, гистехнир Цуржал.

— Пусть процветает улей со множеством личинок, Рожденный-пятым, — ответил Цуржал. Он сделал полупоклон, который был неуклюже повторен инсектоидом, чье тело было не приспособлено к подобным движениям.

Когда они вышли из здания, Жофре протянул руку, чтобы взять чемодан у своего господина, но тот сделал протестующий жест.

— Это понесу я. Если что-либо случится с содержимым, виноват буду я один. Но мне не понравилось то, что я услышал.

— О Властителе Цсека? — догадался Жофре.

— Именно так, — прошептал Цуржал. — Весть о Властителе всегда плохая. Я не имею ни малейшего понятия, почему он может интересоваться мной, но с этого момента мне придется все время оглядываться.

Жофре покачал головой.

— Оглядываться — мое дело, я твой присягнувший. Но необходимо знать о врагах как можно больше, кто такой этот Властитель и почему его считают сильным?

— Это долгая история, — ответил Цуржал. — Подожди пока мы доставим нашу ношу в гостиницу, в надежное место. Тогда я расскажу тебе все, что знаю. А это то, что известно всем в этой области звездного пространства. Мой народ не имел никаких дел с Цсеком. — Теперь казалось, что он думал вслух. — То, что известно, почерпнуто из архивов. Это старый мир, который в основном смотрит только внутрь себя и поглощен множеством кровавых событий в своем прошлом.

Когда они возвращались в свои покои, Жофре был настороже, однако он не заметил в толпе разнообразных существ, сновавших по улицам, чтобы кто-нибудь проявлял к ним малейший интерес. Сдав свой груз капитану охраны, закатан направился к одной из террас, опоясывавших здание, и занял место за столом, отгороженным с трех сторон цветами в горшках и расположенным вдали от соседних столиков.

Набрав коды напитков на кнопочном меню, лежавшем на столе, он откинулся в своем кресле и задумчиво поглядел на Жофре.

— Те, кто служит в улье, не склонны упоминать маловажные события. Поэтому эпизод с Властителем достаточно значимый, иначе они бы о нем не рассказывали. Они сохраняют и передают кредиты, их средства находятся в полной безопасности, на них никогда не нападали, и они хранители многих секретов. Несомненно, среди прочих, и секретов Властителя.

Теперь то, что касается Цсека. Много веков с тех пор, как произошел первый контакт, этот мир был не слишком здоровым местом, не только для офф-велдеров, но и для местного населения. У тех, кто обитает на этом небесном теле, есть какой-то сдвиг в характере, нечто, побуждающее их на постоянные интриги и войны. Долгое время там не было стабильного правительства, вместо него действовала вереница главарей мелких враждующих между собой народов.

Немного более ста лет назад там родился один из тех, кто время от времени появляется в истории, харизматическая личность с врожденными качествами лидера, обеспечивающими превосходство над остальными. На Цсеке таким был Фер Эзранг. Он с жаром принялся за дело и за двадцать лет объединил один континент под властью, которая впервые в истории оказалась стабильной и способной продержаться долгое время. Оттуда он двинулся на другой, восточный континент, чтобы распространить свое правление и на него.

Он был не только прирожденным лидером, но и у него был дар выбирать из своих последователей, подходящих для каждой должности. И на Цсеке воцарился мир, которого не знала его цивилизация. Это продолжалось очень долго. После того как Фер Эзранга провозгласили Властителем, он открыл космические порты для торговли, развил промышленность и поднял уровень жизни, вообще проявлял себя в редкой роли — диктатора, который творил подлинное добро, и Цсек стал процветать.

Разумеется, было и недовольство: учитывая прошлое это было неизбежным. Но его становилось все меньше. Потом произошла Великая встреча.

Все кланы, которые ранее враждовали, были приглашены. Война уже принадлежала прошлому, и предполагалось мирное празднество. В середине веселья Фер Эзранг умер. Это была мирная смерть, которой ожидали, так как он некоторое время болел, кроме того, говорили, что на его здоровье сказалось напряжение последних недель. Он упал замертво, принимая поздравления последнего из семейств, причинявших ему много беспокойства.

Правителя тут же сменил его главный заместитель, и некоторое время космическим жителям казалось, что то, что было начато Фер Эзрангом, будет продолжено. Однако правительство стало постепенно закручивать гайки, забирая в свое руки все больше власти. Теперь на Цсеке царит жестокая диктатура, и, судя по слухам, это место стало снова очень несчастливым.

Теперешний диктатор, как я слышал, воздерживается от каких-либо контактов в офф-велде. И как ты знаешь, Великий совет может рассматривать проблемы какой-либо цивилизации, только если она является его членом. Цсек не подавал заявки на вступление. По слухам, Фер Эзранг как раз собирался это сделать, но ему помешала смерть.

С Цсеком много торгуют. Жители этой планеты продают несколько очень нужных минералов, а также некоторые промышленные товары. Но офф-велдеры допускаются только в торговый порт, как и в других мирах, не присоединившихся к Совету, как это до недавнего времени было и на Асбаргане. Есть все основания думать, что Властитель не пользуется любовью у своих подданных. Однако офф-велдерам не полагается в это вмешиваться.

— Но Властитель желает встретиться с тобой, — медленно произнес Жофре.

— Именно, но почему? Как мне кажется, не в связи с одной из проблем, интересующих меня, — заметил Цуржал.

Жофре сделал такое стремительное движение, словно хотел обмануть чей-то глаз. Дуло его оружия оказалось нацелено на одно из заграждений, образованных растениями в горшках, которые были достаточно густыми и пышными, чтобы служить очень удобным прикрытием. Брат Теней в мгновение ока оказался на ногах. Цуржал не сдвинулся с места, хотя и видел, как сверкают глаза его присягнувшего. Вместо этого он слегка возвысил голос.

— Тот, кто ожидает, что ему обрадуются, подходит открыто, — сказал он, обернувшись, хотя оружия у него не было.

Ответ пришел из другого места: из укрытия небрежной походкой вышел какой-то мужчина. Это был абсолютный гуманоид, может быть, даже землянин, но очень маленького роста. И его коже недоставало коричневого загара, характерного для всех спейсеров. Над высоким стоячим воротником его рубашки торчал острый подбородок, глаза были маленькие, прятавшиеся в складках нездоровой серой кожи. Рубаха была черная, сапоги и бриджи того же цвета. На поясе, под рукой висела кобура бластера.

Жофре занял новую позицию, позволявшую ему защищать закатана с двух сторон — от приближавшегося незнакомца и от того, минимум одного субъекта, скрывавшегося за растениями.

Человек в мундире медленно улыбнулся.

— Ученый, готовность твоего телохранителя достойна похвалы, — цветочный горшок едва качнулся, — эй, Харсе, выходи, — приказал незнакомец. — У нас нет ссоры с Ученым. Напротив, мы пришли с пустыми руками. — И он протянул обе руки ладонями вверх, демонстрируя, что в них действительно ничего нет.

из-за занавески показался второй человек: значительно выше, чем появившийся первым. Он так же был одет в черный мундир, но попроще, его украшал один погон с нашивкой, изображавшей молнию. Он шел слегка напряженно, держа руки подальше от своего пояса со множеством отверстий, заполненных стержнями различной остроты и длины.

Старший щелкнул пальцами, и Харсе, если это было имя подчиненного, развернулся так, чтобы его спина образовала загородку с четвертой стороны, отгораживая тройку собравшихся за столом от внешнего мира.

Жители Цсека могли изображать безобидных существ со всей прямотой, на которое была способна их раса, однако Жофре не расслаблялся. Его тренированное чутье не могло уловить каких-либо признаков того, что в укрытии оставался кто-то еще. Однако он слабо представлял, какую угрозу таит это поясное оружие, и предпочитал, чтобы его не застали врасплох. Он не сошел со своего обычного места телохранителя, защищающего хозяина, и когда офицер с Цсека приблизился к столу.

— Я обращаюсь к Сопт Эску? — спросил Цуржал, откидываясь на своем кресле с совершенно непринужденным видом. Однако Жофре уловил, что по-своему закатан встревожен не менее, чем он.

— Новости разносятся быстро. Да, я командующий армии Сопт Эску, к вашим услугам, Ученый. — Небрежность, с которой он отдал честь, граничила с намеренным оскорблением. — Несомненно, ты из тех, кто предпочитает не тратить время на формальности, поэтому я скажу напрямик, что хочу обсудить одно дело, которое полезно нам обоим.

Цуржал жестом своей здоровой руки указал на стул, с которого поднялся Жофре. Его присягнувший отступил на два шага назад, по-прежнему выбирая место с таким расчетом, чтобы не выпускать из вида ни офицера, ни его подчиненного, твердо стоявшего, загораживая собравшихся.

Сопт Эску по-прежнему тонко улыбался, хотя был явно недоволен приветствием Цуржала.

Несомненно, он привык к тому, чтобы его сообщения принимались более благодарно. Тем не менее, он присел, отчего стал выглядеть не слишком представительно рядом с закатаном, далеко превосходившим его размерами.

— Поскольку мы пренебрегли формальностями, — продолжал он, — я сразу же перейду к делу. Мой великий Вождь, — его рука взметнулась вверх, словно он отдавал честь, — получил сообщение, что тебя можно найти здесь. Ему также известно, что ваши пэры отказались верить в открытое тобой перемещение в прошлое. И теперь ты ищешь случая и место, чтобы продемонстрировать достоинства своего открытия. Тебе предлагается такое место, а кроме того, все, что может тебе понадобиться…

— Весьма интересно, — ответил Цуржал с заметным пришепетыванием. — А что подвигло Великого на столь великодушное предложение?

— Вера в тебя, Ученый, — последовал поспешный ответ, — в тебя и в твое открытие. Ты желаешь доказать, что можешь заглянуть в прошлое, в этом году исполняется пятьдесят лет правления Великого, которое началось печальным событием, смертью Фер Эзранга. Мы можем предоставить тебе возможность, которая принесет тебе славу не только на планете, она достигнет звезд, убедит сомневающихся, что ты в состоянии сделать то, о чем говоришь. Властитель приглашает тебя на Цсек, чтобы ты установил какой-нибудь сканер на Марлике и воспроизвел смерть Фер Эзранга. К моменту твоего возвращения в прошлое будут подготовлены все передатчики, и эту сцену увидят миллионы людей. Можешь ли ты ожидать большего для популярности своего открытия?

— Ваш Могущественный Властитель, несомненно, слышал, что мое открытие далеко от совершенства. Предыдущие сеансы имели лишь частичный успех. Я не могу гарантировать лучших результатов и поэтому, разумеется, не могу принять предложение. Если бы Властитель организовал такую огромную аудиторию, а опыт бы не получился, это было бы более, чем разочарованием…

— Ты слишком скромен, учитель. Наш Вождь тщательно изучил твои прошлые достижения. Он уверен, что ты стоишь к успеху ближе, чем говоришь. И он проследит за тем, чтобы ты получил хорошую награду…

— Нет, — Цуржал оборвал его крайне грубо. — Я не могу обещать то, что не в силах осуществить. Передайте Могущественному Властителю мою благодарность, но пока я не удостоверюсь в ценности того, что я могу предложить, я не возьму на себя рискаразочаровать тех, кто желает провести эксперимент с моим открытием. Он, безусловно, поймет логику этого ответа.

Лицо Сопт Эску искривилось гримасой.

— Мой Великий Вождь не из тех, кого легко разочаровать.

Цуржал встал.

— Никто не любит разочаровываться. Но ничто не течет совершенно гладко. Извините, господин командующий, мой ответ останется отрицательным, я закатан, и мы поклялись накапливать и приумножать знания. Я поэтому и хочу применять свое изобретение. Но пока я не добьюсь успеха, мои действия останутся сугубо приватными. Если мне удастся экспериментально подобрать подходящий ритм для моего сканера, тогда я с большим удовольствием предоставлю его любому миру для воспроизведения сцен планетарной истории. Это будет славный день, но до него все еще очень далеко. Благодарю вас, командующий армией, и пожалуйста, объясните вашему Властителю мотивы моего отказа: я не предлагаю того, что не совершенно.

Цсекиец также встал.

— Мне жаль, Ученый. Ты только что отверг то, что принесло бы тебе великую славу.

— Если так, то потеря — моя.

Но в голосе закатана не было и тени огорчения. Он слегка кивнул головой, когда цсекийцы оставили их, не сказав ни слова. Телохранитель присоединился к своему командиру, когда тот проходил мимо него.

— А теперь, — медленно сказал закатан, — хорошо бы понять, что за всем этим скрывается. Мне кажется, надо сказать пару слов кое-кому. Возможно, к Цсеку сейчас проявляется какой-то интерес, о чем мне не приходилось слышать. Но ясно одно, мы не поедем к этому Властителю.

Но, разумеется, это было не так.

9

Удар был нанесен, когда стала заниматься заря. После встречи с цсекийцами Жофре чувствовал себя напряженно, так как был уверен, что Сопт Эску не считал разговор законченным. Вначале он предполагал, что у хозяина могут похитить сканер, но на его вопрос Цуржал объяснил, что никому, кроме него, с прибором не разобраться. Различные модификации, которые он добавлял к оригинальному изначальному образцу, находились только в его перепончатой голове.

Хотя закатан рано лег, Жофре продолжал прочесывать их номер, от стены к двери и обратно к стене, словно ожидая, что в одной из комнат затаился враг. Он расспросил закатана о различных видах оружия, которое заметил у Харсе (а если такое было у него снаружи, то ЧТО скрывалось от глаз?), и Цуржал согласился, что очень воинственная нация Цсека вполне могла усовершенствовать нечто новое, необычное или заново открыть что-нибудь старое и забытое, неизвестное представителям других планет.

Наружная дверь была заперта на замок, отпиравшийся при приближении ладони с определенными линиями. Живя в этом номере, они, желая, чтобы им не мешали, могли поднести руку к личине, и дверь было невозможно открыть, если не использовать инструментов, шум которых поднял бы на ноги всю гостиницу. Окна, выходившие на наружную террасу, также были заперты и запечатаны. Жофре сам убрал пышные цветы, загораживавшие обзор, чтобы можно было наблюдать за перилами, ограждавшими балкон. Кроме того, он положил на важные места террасы две своих предупредительных пуговки.

Но и приняв все предосторожности, он не мог расслабиться. Чутье исша подсказывало Жофре, что скоро придется применить то, чему он так долго учился. Вполне резонно было ожидать, что цсекийцы попытаются похитить Цуржала. Если бы закатан вместе со своим прибором оказался у них в руках, они могли рассчитывать, что заставят его поставить эксперимент. Но почему это им так нужно? Цуржал сам задавал себе этот вопрос несколько раз за прошедший вечер. Неудача эксперимента, показанного по всем каналам, навлекла бы позор не только на закатана, но и на самого Властителя.

— Они ведут какую-то игру, — наконец сказал Цуржал. — Но эта игра не для нас. Жаль, что нам так не повезло с поездкой! Лочан — это мир четвертого разряда. Его посещают только свободные торговцы. У меня нет неограниченных финансовых возможностей, так как я не могу снимать деньги со счетов своего дома, поскольку меня лишили средств. Поэтому нам придется ждать торговца, который сам следует на Лочан и захватит нас по пути. Я не могу нанять чартерный корабль только для себя. Но в этот порт такие торговцы заглядывают, так что рано или поздно мы улетим.

Для Жофре, который напряг все свое чутье, такое ожидание было равносильно безмолвной войне. Этот город представлял собой скопление странных строений, о которых он очень мало знал, несмотря на все попытки изучения окрестностей по картам и планам, на которых были отмечены основные пункты. Толпы путешественников, многих из которых он едва ли мог назвать «людьми», лишь усиливали его недовольство этим космическим портом.

Чем скорее они покинут это место, тем лучше, оно настолько далеко от всего, чему его учили, что он вообще стал сомневаться, сработают ли его хваленые навыки в этих условиях.

Он совершал обход всех комнат в третий раз, ступая бесшумно, его ночного зрения хватало, чтобы разглядеть все, что было нужно. Через каждые несколько шагов он останавливался, вслушиваясь в темноту, принюхивался, заставлял свое шестое чувство улавливать все непривычное. Он проводил таким образом уже вторую ночь, но бодрствовать постоянно было невозможно.

Едва различимый звук сигнального камушка заставил его прижаться к стене, почти вдавиться в нее, вглядываясь в темноту, царившую на террасе. В одной руке у него был станнер, а другой он сжимал ножички для метанья, которым доверял в первую очередь, так как это было старое привычное оружие, в обращении с которым он был чрезвычайно искусен.

К краю террасы кто-то медленно, осторожно приближался. Это был гравитационный плот, которые, как он знал, использовались в качестве городского транспорта. Жофре приподнял станнер…

Он выпал из пальцев, которые вдруг онемели так, что перестали ему повиноваться также, как и колени, отказавшиеся держать тело. Он упал лицом вниз и обнаружил, что едва может дышать, словно ему отказали мышцы грудной клетки, словно легкие лишились воздуха.

Если нападающий рассчитывал на его смерть, он недооценил силу своей жертвы. Жофре тут же мобилизовал свои внутренние защитные силы. Он замер, это была его реакция на неведомое — надо было выждать, пока не станет ясно, какое оружие применит враг.

Хотя зрение, слух и другие ощущения Жофре притупились, а сам он был почти в обмороке, ему хватало сознания чтобы знать, что в комнате теперь происходит какое-то движение, вполне уверенное, словно вторгшиеся враги совершенно не боялись. Предпримут ли они действие которое подсказывает здравый смысл, то есть убьют ли его пока он лежит? Пока что они обходили его, направляясь в комнату, где спал Цуржал.

Давление, заставлявшее его пребывать в неподвижности, сохранялось. Только техника исша помогала ему неглубоко дышать! Потом он стал вызывать Внутреннее Сердце, источник сил, который питал его. Последовала внезапная вспышка, он ощутил шок, словно сунул руку в костер. Теперь он ощутил свою руку. Она была неловко подвернута под спину, пальцы были все еще согнуты, словно вокруг рукоятки оружия, которого на самом деле не было. Но он мог ими пошевелить, совсем чуть-чуть. А сила для этого исходила от… находки, сделанной им в горах, вынесенной из Куа-эн-иттер, от камня!

Казалось, что его мысли то погружаются в обволакивающую темноту, то выныривают на свет, словно их макали в болото. Он силился не отпускать их. Потом он в боку остро ощутил боль, как будто от сильного удара. А потом очень тихо взорвался звук, прорезавшийся чуть сильнее шепота, которым велся, должно быть, какой-то спор. Ответ пришел, когда Жофре грубо выволокли из комнаты и, протащив по террасе, бросили на вибрирующую поверхность — платформу лифта.

Спустя мгновение на него навалилась какая-то масса, — по мускусному запаху он узнал закатана, — должно быть, такого же беспомощного в руках, захвативших их в плен.

Платформа рывком двинулась вверх. Жофре даже показалось, что она раскручивается. Его слабая связь с собственным сознанием стала еще более призрачной, хотя ему и удалось кое-как передвинуть руку, так, чтобы накрыть ладонью полученный в горах талисман.

Было очевидно, что теперь ему ничего не предпринять, оставалось ждать, когда ему удастся вернуть силы, сбросив с себя то, что лишило его движения. Но он продолжал держаться за внутренний источник, таким образом сохраняя себе жизнь. А пока человек жив, у него остается шанс, который благоприятствует тем, кто готов за него ухватиться.

Жофре не мог бы сказать, сколько их несли по воздуху. Стало гораздо светлее, и хотя он не мог повернуть голову и не решался поднять веки шире, чем на щелочку, ему удавалось разглядеть то, что их окружало. Транспорт, на котором он против своей воли стал грузом, именно и был грузовым. Помимо Жофре и безмолвного и неподвижного закатана на корабле находилось минимум три пассажира. Двое из них попадали в его ограниченное поле зрения. Один из них был Харсе, а другой вполне мог быть его близнецом. Третий оставался за пределами обзора, и Жофре не знал, кто это мог быть. Но присутствия Харсе хватало, чтобы отнести это происшествие на счет цсекийцев.

Лифт вдруг резко упал, заставив Харсе издать гортанный звук и схватиться за перила, находившиеся на уровне пояса за его спиной. Еще одно движение вниз, и они совершили посадку на какую-то поверхность, и этой силы оказалось достаточно, чтобы Жофре чуть подкинуло с платформы лифта.

Этого незначительного изменения угла зрения хватило, чтобы он разглядел высившуюся рядом громаду из блестящего полированного металла. Они приземлились поблизости от корабля. Теперь они торопились переместить свой необычный груз на борт. Харсе и его двойник, пригнувшись, пролезли под перилами и, вскоре вернувшись, бросили на платформу пару ящиков. Тот, который оказался сверху, покачнувшись, упал, задев ногу Жофре и вызвав острую боль. Лифт снова стал подниматься, а потом — приближаться к повернутому носом вверх кораблю. В грузовой отсек корабля запихнули их с закатаном, правда, его тут же оттащили так, что он скрылся из поля зрения своего телохранителя.

Снова появился Харсе, пинком ноги он перевернул тело Жофре и стал обыскивать его. У него вытащили поясной нож и ножики, спрятанные в рукаве, забрали бластер, но казалось цсекийцы тут же пришли к выводу, что их добыча осталась совершенно безоружной, что было слишком поспешным выводом.

Хотя Жофре и утратил многое из того, на что мог рассчитывать на случай обороны или нападения, исша не был безоружен, если сохранял контроль над собственным телом. Следовательно, главное сейчас — восстановить его Жофре не решался сделать даже самое незначительное движение, пока оставался на глазах у врагов. Но его слух обретал прежнюю остроту, и до него донесся звук отдалявшихся шагов тяжелых сапог. Должно быть, стражи к ним не приставили.

Ему удалось выпрямить пальцы руки, сжимавшей спрятанный талисман. От него не ускользнула важность этого события. Мысленно Жофре нарисовал этот камень овальной формы, который так долго рассматривал. Его мертвая непроницаемая мрачность не отталкивала, а, скорее, притягивала внимание, словно внутри него…

Камень… Можно ли ему отвлечься от всего окружающего, чтобы сосредоточиться на созерцании талисмана? Жофре понял, что этот отчаянный шаг, в сущности, его единственная возможность.

Итак, он отсек свое внутреннее зрение от окружающего мира, мысленно сосредоточиваясь на образе камня, к которому он устремился всеми силами своей души исша.

Его рука чуть приподнялась. Пальцы сложились в один из Шести знаков, тот, который вел к Великому Призыву. Он все еще удерживал камень, сжимая его в своих мыслях, вот как он выглядел, вот какой он…

Другая рука дрогнула, словно к ней вернулась жизнь. Он смутно осознал это и приподнял ее, чтобы пальцы обеих рук сплелись в знак «Ищу-силы-горных-ветров».

Он делал каждый вдох глубже, чем предыдущий, поднимая ребра, болевшие от пинка. Медленно, крайне осторожно он подвинул одну ногу, а затем другую. Отсек был слабо освещен, света было достаточно, чтобы разглядеть несколько ящиков и контейнеров, в которых мог находиться груз. Воздуха хватало для дыхания, и…

Тело Жофре напряглось, чтобы через полминуты вновь расслабиться. Этот звук, доносившийся через стену… Корабль взлетал, и, не имея кресла с подушками, какие бывают в пассажирском отсеке, он должен был принять на себя огромные перегрузки взлета.

Они свалились на него подобно удару, нанесенному могучим кулаком, спустились абсолютным мраком. Все, что он с таким усилием достиг, в миг сошло на нет.

* * *

В одном из верхних отсеков лежала женщина с болезненной гримасой на лице. Потом, когда они оторвались от планеты, она не сразу освободилась от ремней, которые обеспечивали ей безопасность. Гримаса боли сменилась недовольным выражением лица с нахмуренными бровями, казалось, она к чему-то прислушивается.

Наконец она покачала головой, словно отгоняя какую-то беспокоившую ее мысль, и не встала со своего места. Ее движения были такими заученными, что напоминали какой-то ритуальный танец. Ее лицо побледнело, разгладилось и стало напоминать маску из слоновой кости, глаза с черными ресницами закрылись. Сверкающе алые губы двигались, беззвучно произнося какие-то слова. Она стала раскачиваться взад и вперед все быстрее. Затем поднялись руки, она вытянула их вперед, однако глаза так и не открылись, чтобы посмотреть на причудливые движения, совершаемые пальцами в воздухе.

Как хорошо… хорошо! Она чувствовала, как ее наполняет сила, вооружая ее так, как эти офф-велдские мерзавцы и представить себе не могли…

Вдруг она испытала резкий, внезапный удар. Она широко открыла глаза, а губы издали крик… оставшийся безмолвным. НЕТ! Это было невозможно… немыслимо… такого не может быть… здесь!

Зарн. Почти так же быстро, как были прерваны ее мысли и поколебалась сила, ее память оживилась. Не на это ли намекал Зарн, пытаясь соблазнить ее отказаться от своей миссии, чтобы направить ее с заданием, о котором он не хотел распространяться?

Она опять нахмурилась, стараясь восстановить все клочки этих воспоминаний. Зарн действительно горел волнением, какого ей не доводилось у него видеть. И священники Шагга, а они так гордились своей невозмутимостью! Но здесь, на этом корабле? Последний раз ей пришлось прикоснуться к такой силе на Рама-ди-фронг, когда она столкнулась лицом к лицу с Магистром Ложи, давшим ей задание, которым она так гордилась, став первопроходце, договоров с офф-велдом. Это было так невероятно, что не могло пройти незамеченным, какой бы ни была ее непосредственная миссия.

Потянувшись к шкатулке из полированного металла прикрепленной для безопасности к полке у нее за спиной, она открыла замок и достала оттуда круглое зеркальце, подняла его к лицу и критическим взглядом осмотрела своё изображение. Она была лишена тщеславия, оно не входило в набор качеств, культивируемых среди исша, и от него легко избавлялись при первом проявлении. Сейчас она просто тщательно рассматривала один из видов оружия. Оно имело ценность, и она могла его применить: с детства ее тренировали использовать это особое оружие.

А теперь она уронила зеркальце на колени и, затаив дыхание, стала всматриваться в ближайшую стену отсека. Эта новая тайна, интриговавшая ее и требовавшая разрешения, мешавшая ей полностью сосредоточиться на своей задаче, ничто не должно ей препятствовать. Правда, эти цсекийцы не такие уж умные. Им нельзя отказать в хитрости и лукавстве, но ум — не их достоинство. Бывает, что люди выдают свои тайны, не произнося их вслух и не доверяя бумаге. Допустим, только допустим, что этот Сопт Эску выучил кое-что из языка исша, и смог раздобыть для своего хозяина то, что, как она чувствовала, находится сейчас на корабле. Это означало бы опасность. В хороших руках это обеспечивало бы полный контроль… над ней. Ее рука сжалась в кулак.

Они снялись очень внезапно. Она не выходила из кабины, как требовала от нее роль, которую она играла. Но эти другие разрабатывали какой-то план, она была лишь второстепенным звеном, в этом она была уверена, она позаботится, чтобы ее ценность возросла, как только она доберется до Властителя. Тогда, может быть, это предназначается не для того, чтобы управлять ею, правда, она должна проверить все свои подозрения, но, пожалуй, целью являются какие-то другие люди.

Теперь она должна полностью убедиться в надежности ее территории: не поработал ли шпион, покушающийся на то, что по праву принадлежит гордым лордам? Поднявшись, она стала выполнять определенные приготовления, проверила, есть ли доступ к нескольким предметам багажа, содержимое которого отбиралось чрезвычайно тщательно.

* * *

Он ощутил вкус крови, бежавшей из ссадины в уголке рта. Должно быть, тренировка сегодня была тяжелой. Жофре открыл глаза, но не увидел неба, венчавшего горы. Над ним где-то очень высоко был потолок. Тело его все острее чувствовало боль, и ему было очень трудно дышать.

Он был явно не во дворе своей Ложи. Его окружали гладкие стены, а не грубые камни зала Ложи (чтобы это разглядеть, он обернулся, вызвав новую волну боли). Так где же, где же он?

Он позволил своей наполненной болью голове опуститься на те несколько дюймов, на которые ему удалось ее приподнять. Теперь он смотрел на потолок, пытаясь припомнить, что с ним произошло. Потом он ощутил вибрацию, сотрясавшую его тело, исходившую от пола, на котором он лежал. Корабль… Эта мысль пришла медленно. От усилий, с которыми давались ему воспоминания, боль стала еще острее.

10

У Жофре не было времени предаваться воспоминаниям. Место его заточения прорезал яркий поток света, и он изобразил обморок. Вначале лучше узнать, кто твои враги и сколько их, а уж потом пробовать свои истощенные силы. Веки, снова почти полностью прикрывавшие глаза, очень ограничивали его поле зрения, но он понял, что пришло по меньшей мере два человека, которые остановились по бокам от него, обмениваясь над ним гортанными репликами.

Его подхватили под мышки и за ноги, и эти двое потащили его из отсека через какой-то коридор, который был лучше освещен. Ему удалось смутно разглядеть ноги одного из людей, он был почти такой же массивный, как Харсе и на нем был такой же мундир. Подойдя к подножию лестницы, они бесцеремонно уронили его на пол. На его голову упала веревка, ему петлей обвязали руки и затянули ее. Он услышал лязг металлических набоек сапог по полу и заметил, что один из мужчин поднимается по лестнице, а другой тащит его к нижней ступеньке.

Его предполагалось поднять как какой-нибудь неодушевленный предмет, лучше пусть они думают, что он по-прежнему без сознания. Он был почти уверен, что находится на борту корабля, в этом случае у него не было шансов сразу же совершить побег.

Резкое подергивание веревки, поднимавшей его тело, усилило боли в разных местах, которые ему было теперь даже трудно сосчитать. Один мужчина подошел сзади, чтобы не давать его телу слишком раскачиваться, явно не для удобства Жофре, а для облегчения задачи того, кто тащил ее вверх.

Они миновали два пролета и приближались к третьей площадке. Его снова уронили на плоскую поверхность и на этот раз с него сняли веревку. Потом его опять куда-то понесли по короткому коридору, а потом притащили в какую-то кабину. Жофре оказался на полу, но на этот раз под ним было покрытие вроде ковра, а воздух в помещении был не такой затхлый, а скорее даже свежий.

— Как видишь, Ученый, твои страхи необоснованны, мы не убили твоего телохранителя. — Голос был знакомым, и Жофре старался соотнести его с каким-то известным ему лицом.

— Это едва ли пошло бы вам на пользу, — пришепетывание в голосе, который он узнал сразу, усилилось. — Немедленно освободите его.

— Ученый, нам приказано оказывать тебе всяческую помощь, взамен на твое согласие считать себя нашим гостем… Как гость ты безусловно не будешь нуждаться в телохранителе… рука Властителя покарает любого, кто посмеет причинить тебе вред.

— Освободите его, — повторил закатан, — вы не дали мне доказательств того, что ваш Властитель имеет по отношению ко мне миролюбивые намерения. Вы лишили моего присягнувшего оружия, он безобиден. Посмотрите на своих горилл, каждый из них на голову выше его, из любого получится два таких, как он. Или вы боитесь человека, который пролежал в коме, пока не лишился всех своих сил?

— Ты миролюбивый человек, Ученый. Хорошо известно, что представители вашей расы не представляют опасности для разумных существ. Какое тебе дело, что случится с этим? — Жофре увидел, как на него указали носком сапога.

— Он сама противоположность всего того, во что ты веришь, он живет, чтобы убивать, разве это не так?

Последовало мгновение молчания. Потом Цуржал ответил:

— Этот человек присягнул мне как полагается у людей его занятий, и он доверяет мне, а я ему. Вы от меня чего-то хотите. Очень хорошо, давайте торговаться, Командующий армией, или вам не известно это понятие?

— Хммм, — это было не слово, а лишь легкий отголосок звука. Потом раздался резкий хохот, в котором не было ни капли веселья. — Итак, мы наконец задели тебя за живое, Ученый. Хорошо. Можешь это забрать, если только будешь себя вести, как наш… гость.

Тело Жофре резко дернулось. К нему никто не прикасался, но этот вес, который почти раздавил его грудную клетку, которому он сопротивлялся все эти часы, пока чуть ли не сжился с ним, вдруг свалился с него.

— Значит, мы оставляем вас одних, Ученый… — Раздалось топанье сапог, потом хлопнула металлическая дверь.

Жофре перевернулся на бок и глубоко задышал. Уперевшись одной рукой, он сумел подняться до полусидячего положения. Цуржал стоял в проеме двери. Судя по его позе, он усиленно прислушивался. Жофре перевернулся и встал на колени, стукнувшись плечом о мягкое сиденье стула, надежно прикрепленного к полу. Скрежеща зубами и призывая на помощь все свои запасы сил, он поднялся на ноги и встал, опираясь на этот стул.

Теперь, когда его личная борьба более ли менее благополучно завершилась, до него полностью дошло, что с ним произошло, и шок от этого сознания был таким сильным, что он чуть снова не свалился на пол. Ему не удалось предотвратить то, что с ними случилось, и таким образом он предал исша. На это был лишь один ответ, но он не мог совершить то, что ему надлежало, так как закатан был жив, а он ему присягнул.

Цуржал повернулся спиной к двери. У него вздыбилась оборка вокруг шеи, и он поднял руку, чтобы ее поправить. В два шага он приблизился к Жофре, повернул его и толкнул на стул, на который тот опирался.

— Если воин поддастся действию неизвестного ему оружия, в этом нет для него позора, — закатан коснулся самого больного места телохранителя. — Они использовали стаз, парализующий луч; на тебя, должно быть, пришелся особенно сильный удар. Ничто, кроме титанового панциря, неспособно защитить от него, а таких доспехов у нас не было.

— Я твой присягнувший, — пробормотал Жофре, не в силах принять такое объяснение. — Мне надо было быть более бдительным…

— Ты мой присягнувший, — резко возразил Цуржал, — и будучи таковым находишься на посту. И так должно быть, пока я не освобожу тебя. Просто удивительно, что ты остался жив. — Он обвел Жофре взглядом, словно ожидая увидеть что-либо необыкновенное. — Они не могли оставить твой труп и взяли тебя с собой, чтобы не было следов. Но по моему требованию им пришлось предъявить твое тело.

Закатан встал напротив Жофре, и длинные когтистые пальцы человека-ящерицы слегка пошевелились. Жофре напрягся, а потом, приложив всю свою волю, расслабился. Он не знал, где Цуржал научился языку пальцев, которым пользовались Братья, и на самом деле его сообщение было сформулировано несколько неуклюже, но достаточно понятно. Они оба находятся под наблюдением, вероятно, подумал Жофре, их не только подслушивают, но и подглядывают.

— Перед нами — путешествие, — продолжал Цуржал, правда, его пальцы складывались не совсем правильно. — Они везут нас прямо на Цсек. Властитель желает, чтобы мы использовали сканер на праздновании пятидесятилетия события, в результате которого власть, долго удерживаемая Фер Эзрангом, перешла к нему. Свое время путешествия я должен использовать, чтобы удостовериться, что результаты сеанса будут отвечать его желанию.

— Наблюдай, жди, слушай, смотри, — говорили эти пальцы, отдавая приказ ему, как любому шпиону, которому предстоит оказаться на вражеской территории.

— Я весь в твоем распоряжении, Ученый, — сказал Жофре голосом, который показался ему самому резким и хриплым. — Требуй от меня любой помощи, какая в моих силах.

— Очень хорошо. А теперь, — Цуржал подошел к стене и нажал несколько кнопок. — Надо, чтобы тебя покормили. От стаза человек слабеет. Потом мне надо будет просмотреть кое-какие записи и, возможно, поставить несколько экспериментов. Некоторые из них не требуют специального обучения, и ты мне пригодишься.

В ответ на приказание закатана появился поднос с запечатанными емкостями, который тот подхватил и поставил на колени своего присягнувшего.

— Ешь, это, конечно, корабельный паек, но он съедобный и питательный.

* * *

В кабине женщины на спинке кресла лежал наряд из ткани, тонкой как дымка. Взяв двумя пальцами, женщина стала его придирчиво рассматривать. Это был шелк двойного паутинного плетения, баснословно дорогой, на такой не хватило бы денег даже у Магистра Ложи. Цвет был странный, или точнее, неопределенный, так как если фон и можно было назвать темно-зеленым, то складки, колеблясь от воздуха, переливались всеми цветами радуги, при каждом движении появлялись все новые блики.

Она больше любила сочные, глубокие цвета, но обучение, жесткое и беспощадное, научило ее приспосабливать одежду к целям своей миссии. Такая ткань была достойным подарком от планетарного Властителя, и когда наступит время, она должна ее продемонстрировать так, чтобы извлечь максимальную пользу, показать и сам подарок, и себя в нем.

Никаких драгоценностей, за исключением пояса из самоцветов, называемых здесь огненными камнями, предназначенного подчеркивать линии тела, браслетов из тех же камней, чтобы привлечь глаза к нежности ее запястий и красоте рук. Она не будет румяниться, а лучше наденет на волосы тонкую цепочку, с которой будет спускаться на лоб, туда, где почти сходятся брови, один камушек, — так она решила, просчитав все возможности. Она решительно сложила платье, которое, казалось, льнуло к ее ладоням, словно не желая, чтобы его отложили в сторону, и уселась, подняв глаза к проему стены.

Металлический корпус кабины корабля не был однотонным, в одном месте его украшал рисунок, отливавший изумрудным блеском. Она слегка скривила губы. Как бы она ни любила яркие краски, этот узор был слишком пестрым, ему не хватало вкуса. Но ее интересовал не рисунок, она искала тот участок, где несколько дней назад обнаружила кварц, который мог концентрировать ее мысли, становясь проводником, ведущим их…

Здесь не было места настоящему чтению мыслей. Насколько ей было известно, до сих пор не удавалось разрушить все барьеры до такой степени. Она была хорошо обучена языку жестов и могла читать эмоции, особенно когда они достигали определенной интенсивности. Эта способность хорошо служила ей, и она пользовалась ею, когда была уверена, что остается одна.

Они были очень довольны собой, эти цсекийцы. У них так много власти, что они слегка забыли о полезности сомнений. Разумеется, они очень склонны недооценивать то, что недоступно их пониманию, это было их слабым местом, которое можно было при необходимости использовать. Тот, который называл себя командующим армией, — она разговаривала с ним, и видела его насквозь, словно воду, зачерпнутую в водопадах Ниизердена и налитую в чашку.

Мысль о Сопт Эску вызвала улыбку у нее на губах; она уловила его огромное самомнение, поднимавшееся от него, как струйка дыма. Да, он очень доволен собой, весь переполнен успехом, слишком переполнен. Она обдумала этот пункт. Он рад чему-то помимо ее присутствия, сознавая, что в ее лице приобрел новую игрушку для своего хозяина, у него есть еще какое-то достижение.

Ее пальцы зашевелились. Что еще у него на борту, или что он знает, или что добудет в ближайшем будущем, чтобы это заставляло его преисполниться такой уверенностью в своем грядущем возвышении в этом мире?

Она не могла выйти из своей кабины. Ей ясно дали понять, что о ее присутствии на этом корабле никто не должен знать. И она с этим согласилась, сознавая, что уединение даст ей время собрать внутренние силы для того, что ей предстоит. Но теперь ей не хватало какого-нибудь контакта с миром этого корабля, чтобы знать, что происходит за стенами ее роскошно обставленной кабины. Чтобы действовать, любой исша нуждается в информации.

Единственным звеном для контакта мог быть сам Сопт Эску. Так тому и быть. Она сконцентрировала свой взгляд на этом пятне изумрудной зелени на стене и освободила свою волю, чтобы заглянуть к Командующему армией.

Вскоре в ее кабине послышался слабый звон колокольчика. Она произнесла лишь одно слово, чтобы снять запоры.

— Входи.

Командующий армией вошел и оглядел ее с головы до ног. Она грациозно поклонилась, смиренно опустив глаза, и давая всем видом понять, что покорна его воле.

— Все ли есть, чего ты желаешь, джентльфам? Он говорил немного неуверенно, словно чувствовал, что не знает, зачем пришел.

— Ты дал мне все лучшее, Командующий армией. — Она жестом указала на то, что было у нее в кабине. — Я особенно благодарна тебе за записи. — Тонким пальцем она ткнула в небольшую стопку дисков. — Было очень любезно обеспечить меня такой подробной информацией о вашем мире… и вашем Могущественном Вожде.

— Что же ты теперь думаешь о Цсеке, джентльфам?

— Что он может предложить очень многое, во всех отношениях. Мне кажется, в тот день, когда я повстречала тебя, мне улыбнулась удача. Ты открыл передо мной очень яркое будущее.

Он уселся в кресло, хотя это ему не предлагалось, поближе к той части стены, где находился камень, на котором она концентрировала свой взгляд. Женщина почувствовала укол гнева. Он слишком ясно дает ей понять, какого он о ней мнения. И она должна действовать так, чтобы не дать этой мерзкой жабе по-иному оценить ее характер.

— Итак, тебе нравится то, что ты здесь увидела, — он махнул рукой в сторону дисков. — Ах, джентльфам, насколько их превзойдет реальность! И Властитель предоставит тебе свободу в этом очень приятном мире. Он может проявлять чудеса щедрости, когда он доволен.

Она позволила себе слегка приподнять брови.

— А по-твоему, он будет доволен?

— Тобою? Тот, кто не восхитится тобой, должен быть лишен тела мужчины, джентльфам. Кроме того, мы принесем ему не только твою очаровательную особу, а и надежное средство для его будущего.

— Ты говоришь загадками. — Она должна быть очень осторожна, однако ей необходимо узнать как можно больше.

— Это загадки времени, джентльфам. У нас на борту тот, кто победил время, в некотором роде. И он победит его ради Властителя. Ты, несомненно, слышала про расу закатанов?

Она напрягла свою память. На Асбаргане ее не слишком хорошо информировали, ей не хватило для этого времени.

— Я имею в виду прошлые контакты с форраннерами и многими мирами, — пояснил Командующий. — Время от времени они, копаясь в своих науках, делают большое открытие, благодаря тому, что умеют обращаться с ключами, которые открывают древние тайны. У нас на борту один из обученных гистехниров, который как раз это и сделает для нашего Властителя.

Сопт Эску выглядел очень довольным собой. Он подарит Вождю то, что неспособны дать ему его верноподданные, возможность проникнуть в заветные тайны времени. Это будет открытие, которое прославит Цсек.

А как этот закатан овладел временем? Она была по-настоящему заинтересована. Всем путешествующим в космосе было известно про форраннеров. Время от времени слухи об их древностях возникали на звездных путях.

Командующий армией улыбнулся, хотя его губам, казалось, это движение далось не без труда.

— Он утверждает, что знает способ. Наш Вождь склонен ему верить и дает ему возможность поставить эксперимент у нас на Цсеке. Приближается день пятидесятилетия правления нашего Властителя. Он желает показать всей планете событие, в результате которого власть Фер Эзранга перешла к нему.

Она позволила своим глазам округлиться, чтобы изобразить надлежащую степень изумления.

— Какое событие! Как, должно быть, рад этот закатан принять участие в подобной акции.

Улыбка сразу сошла с губ Сопт Эску.

— Он очень скромен, этот Ученый. Он возражает, считая, что еще не все готово. Но разумеется, те, кто обладает знаниями, обещающими им власть, не желают делиться тайнами. Как только он поговорит с Властителем и поймет преимущества, которые получит от этого предложения, он будет вполне готов сделать это.

Но она уловила другую мысль: очевидно, что закатан не желает участвовать в этом эксперименте, каким бы он ни был. Она так мало знала этих людей! Насколько эффективно могло быть его сопротивление, и как оно могло отразиться на ее собственной миссии? Как жаль, что в ее распоряжении нет учебных дисков, не тех, которыми засыпал ее Командующий армией, показывающих все хорошее, что имеется на Цсеке, а тех, из которых можно было бы понять, откуда ждать трудностей.

Итак, здесь есть другой, к которому она успела прикоснуться. Несомненно, где-то на борту есть ум, обученный исша. А поскольку только ей была доверена миссия, она боялась, что этот другой может ей помешать. Кто служит этому незнакомцу? Кто и зачем послал другого Брата Теней? Она не решается спросить; глядя на Сопт Эску, она испытывала большое желание проникнуть в его круглый череп и прорыть в нем туннель, чтобы отыскать сведения, которые так много для нее значили. Как жаль, что это невозможно!

Закатан был игроком, к встрече с которым она была не готова. Был ли исша, чье присутствие она почувствовала, связан с ним или его послали шпионить за этим Ученым, читающим время? А может быть, кого-то наняли из другой Ложи, чтобы исполнять миссию, подобную ее собственной? Она вновь ощутила гнев. Она была исша, и могла обеспечить полную победу в одиночку.

Но кто этот другой и где он находится?

11

До последней крошки съев еду из емкостей, распечатанных Цуржалом, Жофре продолжал молчать. Закатан достал маленькую черную шкатулочку, постучал по одной из ее стенок пальцем и стал наблюдать какие-то разноцветные кривые, которые колебались, менялись местами и совершали волнообразные движения на гладкой поверхности прибора.

Несмотря на то, что сказал Цуржал, Жофре тяжело переживал свое поражение. Было очевидно, что многое из того, чему его учили в Ложе, будет неприменимо против разрушительного оружия, которым можно действовать на расстоянии. Поэтому он должен оценить свои навыки и понять, что из них ему пригодится. Можно ли, например, применять против цсекийцев навыки практической невидимости? Можно ли их заставить, как и равнинников, смотреть на него, не видя, в том смысле, что его зрительный образ не заставит их насторожиться? Есть ли у них понятный язык жестов? Он ни в чем не мог быть уверен, пока не убедится сам. В то же время любые эксперименты должны быть обставлены с величайшей осторожностью.

Цуржал выключил свой экранчик, и Жофре, движимый отчаянным желанием узнать самое худшее, нарушил тишину.

— Ученый, ты ведь пробирался по звездным путям очень далеко?

— Не так далеко, как многие из моей расы. По нашим стандартам, я еще совсем новичок, новичок с одним лезвием, как сказал бы твой наставник по пользованию оружием.

— Я знаю порядки только в одном мире, — по-настоящему. Если мне предстоит тебе служить, хорошо бы мне узнать больше, Ученый.

Цуржал, кивнув, разгладил оборку на шее, которая торчала из-за края воротника, выдавая внутреннее напряжение, которое он испытывал, несмотря на его внешне непринужденную позу.

— Тебя интересует оружие, — внезапно сказал закатан. — Хорошо, мы начнем с него. — Он стал говорить ровным голосом наставника, который рассчитывает на полное внимание своей аудитории. Когда он заговорил, Жофре чуть не начал возражать, что то, о чем он рассказывает, невозможно.

Потому что Цуржал перешел от рукопашного боя к разрушению целых миров, а потом опять вернулся к описанию самых немыслимых способов уничтожения, принятых на звездах.

Стыд Жофре сменила тягостная боль, которая грызла его изнутри. Он был так убежден, что в распоряжении исша имеется все, чтобы уберечь их от поражения, но теперь он услышал о таком фантастическом оружии, которому было место в преданиях священников Шагта. Большая часть этого оружия убивала с расстояния, убивала или, подобно лучу, который свалил его, делала жертву совершенно бессильной. Станнер, который вызывал у него и опасения и одновременно гордость, по масштабам этих поражавших жестокостью рассказов, — а закатан прямо рассказывал о разных смертях, которые могли встретиться на их пути, — превращался в такое же бесполезное орудие, как камень, подобранный с земли крестьянином, тщетно пытающимся защититься от нападения вражеской дружины.

Ему хватало проницательности, воспитанной исша и того из навыков, что успел ему преподать Магистр, чтобы поверить в правдивость этого рассказа. Итак, хоть он и присягал Цуржалу, в его офф-велде от Жофре не было никакой пользы. Зачем же тогда закатан взял его с собой?

— На звездных путях есть кто-то, подобный Братьям, не правда ли? — Жофре попытался сформулировать вопрос таким образом, чтобы не выдать ничего особенного, если их подслушивают.

— Ты видел стражей Цсека, ощутил их силу. В каждом мире есть свои элитные стражи и воины.

— Ученый, какой толк от такого, как я, в этих мирах, о которых ты рассказывал? — продолжал Жофре. Он должен был это выяснить.

Цуржал не ответил словами. Указательный палец его невидимой руки изогнулся, указывая вниз… Поиск-копьев-могильная-земля, а потом внезапно сделал движение вбок, это движение символизировало закрытие отверстия.

Жофре закусил нижнюю губу. Где же закатан научился этому? Это был приказ смерти, который давался у Братьев наемным убийцам. Оторвав взгляд от пальцев Цуржала, которые перестали двигаться, он посмотрел ему в глаза.

По всем правилам, принятым у исша, его полномочия не только подтверждались, ему сообщалось, что он сохранит доверие, даже под угрозой смерти. И Цуржал ответил ему спокойным взглядом, давая понять, что действительно имеет в виду то, что только что передал знаками.

— Человек, который обучен обращаться с оружием, — продолжал он, вернувшись к менторскому тону, — может постичь секреты обращения с новыми для него видами, если он не боится учиться и не остановится на том, что уже знает, не видя ценности перемен, когда к ним располагают условия. Есть и нечто другое, большинство этих прекрасно вооруженных и обученных людей не обладают исша. У них нет и какого-либо эквивалента, поэтому они в определенной степени неполноценны, встречаясь с теми, кто имеет исша. Хорошо обдумай это, моя Тень.

Он откинулся в кресле и прикрыл глаза, словно и правда закончил свою лекцию, предоставив Жофре собрать отрывочные сведения воедино и обдумать каждое слово, как было ему сказано.

Есть различные виды оружия, весьма разнообразные и многочисленные. Они, так сказать, внешние. Но существует и внутренняя сила, исша и асша. Жофре пустился в свое внутреннее путешествие, чтобы оценить, чем он располагал и действовать, пользуясь тем, что у него имелось, не тратя времени на сожаления о том, чем он не владел. Спокойствие Центра, это то, что защищало его, и он полностью поддался ему. Он «увидел» мускулы, которые располагались под кожей, он знал, что должен делать каждый из них, увидел ровное биение сердца, распространявшего кровь по его венам и знал, что надо делать в случае ранения, чтобы обезопасить жизненно важные органы. Его тело было оружием, и это убеждение впечаталось в него с грубой силой с самого начала обучения, начавшегося с тренировки тела, а потом — рук.

Его память обратилась к плацу у них в Ложе, он заново пережил жестокие бои, где сломанные кости, а иногда и сама жизнь служили платой за миг рассеянности или неудачи. Эти офф-велдеры ценили оружие, действующее издали, что означало, что нужно добиться сближения с ними, встречи врукопашную, поскольку у него не было ножей для метания, топоров и шпаг.

В его распоряжении был он сам, и ему предстояло как можно лучше использовать свои кости, тело, кровь. Если ему подвернется какое-нибудь оружие этого мира и он его освоит, тем лучше, но желание было далеко от исполнения, а ему приходится держаться фактов.

Передвигаясь от Центра шаг за шагом, дыхание за дыханием и снова обращаясь к внешнему миру, он подумал, что ему едва ли придется завязать бой здесь, на корабле. Если боги асша улыбнутся ему и он сумеет захватить этот корабль, внутри металлического панциря он останется беспомощным, в окружении врагов и не сможет противостоять силам, которые влекут его на чужую планету.

Поэтому надо ждать — терпение исша было хорошо известно, оно являлось их дополнительным невидимым оружием. Ждать и учиться! Он должен как можно больше узнать про этот Цсек, про то, что может их ждать после посадки.

Он сделал легкое движение, и Цуржал посмотрел на него.

— А какая природа на Цсеке, Ученый?

Закатан кивнул, словно получил ответ на вопрос, который он не задавал.

— Это то, что называется миром тяжелого металла. Там много больших городов, где работают заводы, выпускающие геологическое оборудование не только для разработок в северных горах, которые содержат запасы руд, кажущиеся неистощимыми, но и для продажи в офф-велд. Машины работают, а на них работают люди, это все очень непохоже на Асбарган.

Да, как он и подозревал, здесь ему также не будет удачи. Жофре кивнул. Его забрасывают в совершенно иную жизнь. Но ему остается одно — обучение исша. Оно касается не машин, а людей. Если люди стали так сильно зависеть от машин, удается ли им поддерживать равновесие со Спокойствием Центра?

— Это богатый мир. Во всяком случае, когда-то он был именно таким. Земли богаты полезными ископаемыми, почвы плодородны и способны давать обильные урожаи различных злаков. Люди склонны или, лучше сказать, были склонны к проявлению жадности. Несколько поколений назад многие нации вели войны, каждая из них старалась завладеть всем лучшим,что, по ее мнению, имелись на соседней планете, будь то хороший порт, плодородные земли, новые месторождения, близкие к поверхности.

Именно в то время они занялись производством оружия. По слухам, некоторые недовольные вступили в контакты с Гильдией, стали покупать офф-велдерское оружие, которое можно было скопировать на свой лад. Возможно, это не слишком далеко от действительности, потому что Гильдия, как известно, любит ловить рыбку в мутной воде.

Затем, как это много раз бывало в истории различных миров, к власти пришел гениальный вождь. Как я уже говорил, Фер Эзрангу удалось в течение одного поколения объединить разные племена и создать единый мир. Он действовал необычно, так как, объявив себя Властителем, действительно обеспечил сплоченность этого мира. Мирное развитие способствовало процветанию торговли, и фабрики стали выпускать продукцию, которую можно было сбывать в других мирах. Люди стали процветать и радоваться, за исключением горстки представителей старой знати, которая была недовольна утратой былого могущества и старалась вредить властям.

Пятьдесят лет назад — эти цсекийцы живут долго, а их медицинская наука сильно развилась за время войн — состоялось заключительное собрание, на которое явились Фер Эзранг и два его наиболее опасных противника. Фер Эзранг умер…

— Был убит? — этот аспект политики Жофре очень хорошо понимал.

Но Цуржал покачал головой.

— Нет, судя по всему, он умер совершенно естественной смертью, хотя, по стандартам Цсека, был человеком средних лет. — Считается, что у него была какая-то неизлечимая болезнь. Перед смертью он сообщил, что желал бы видеть своим преемником того, кто сейчас является властителем Цсека, а тогда был его доверенным заместителем. Именно эту церемонию Властитель желает воспроизвести при помощи сканера времени и передать на весь Цсек.

Жофре прибег к языку пальцев. Тогда есть что-то, в чем он желает убедить. Было нетрудно проследить ход его мысли.

— Он хочет, — к удивлению Жофре, закатан ответил ему вслух (разве он забыл, что сам предупреждал его о возможном подслушивании?) — оживить былую славу Цсека в назидание тем, кто родился после этого исторического момента.

Эти слова имели очень ясное значение. По каким-то причинам Властитель желал, чтобы все видели, что власть была передана ему мирно и по воле его господина. Следовательно, есть такие, кто в этом сомневается, должно быть, задавались какие-то вопросы, и достаточно настойчиво, раз Властитель хочет дать очень отчетливый ответ. Хотя Цуржал предупредил его эмиссаров, что сканер может подвести, он никогда не утверждал, что так и будет, а лишь замечал, что это не исключено. Что значило — губы Жофре скривились в тончайшей улыбке — у Властителя есть какой-то план, защищавший эксперимент от провала. Об этом стоит задуматься. Братья не раз принимали участие в разных интригах, во многих им принадлежала главная роль.

— Ученый, — сказал он спокойным тоном человека, констатирующего факт, — если кто-либо может показать Властителю то, что он желает видеть в прошлом, то таким человеком можешь быть только ты.

Командующий армией больше их не навещал. Дважды приходил Харсе, передававший распоряжения своего начальника, спрашивал, все ли устраивает закатана и не желает ли он чего-либо еще. Теперь игра в почетного гостя шла вовсю.

При появлении цсекийского стражника, Жофре старался сделаться как можно менее заметным, изучая все особенности его тела. Вначале Харсе стоял спиной к двери, из-за которой до Жофре доносилось какое-то движение, что указывало на то, что Харсе приходил не один. Но во второй визит ему пришлось пройти через комнату, чтобы дать Цуржалу ящик с записями, представлявшими имитацию будущей церемонии, в которой ему, закатану, предстояло сыграть важную роль.

Жофре был уверен, что мог бы захватить цсекийца во второе посещение, но это ничего бы ему не дало. Во всяком случае, на борту корабля. Тем временем он изображал, что дремлет, однако на самом деле активно тренировал свои навыки исша.

Когда Цуржал стал изучать записи и пригласил Жофре посмотреть их, на экране появилось величественное здание с просторным залом собраний. В центре зала был высокий подиум с несколькими стульями, стоящими в ряд. Хотя запись — цветная, помещение было с голыми серо-белыми стенами, не обнаруживавшими никаких признаков украшений. Там не на что было смотреть, кроме подиума и стульев.

Затем показалась вторая сцена в ярком цвете, но такая статичная, словно все на ней было в параличе, испытанным Жофре, пока его держали в заключении. Люди были одеты в яркие костюмы, напоминавшие униформу, и повсюду виднелись знаки различия и награды из драгоценных камней. Голос диктора пояснил: историческая встреча Властителя Фер Эзранга с лордами Нином и Вартом, как она изображена на картине Ре Эсдиона.

На стульях на подиуме сидело пятеро мужчин, шестой стоял среди них, вытянув руку, словно хотел особенно подчеркнуть какой-то пункт своего выступления. Двое слушателей наклонились вперед, видимо, захваченные его речью. Остальные трое, должно быть, были не так взволнованы. Теперь Жофре разглядел седьмого мужчину на нижней ступени подиума, сзади, в тени, которая почти скрывала его, это был теперешний Властитель.

Жофре не мог его как следует рассмотреть, голова была повернута так, что были видны только затылок и часть щеки. Но было что-то… Жофре жалел, что невозможно сделать изображение контрастнее и крупнее, чтобы он мог получше присмотреться к этому почти спрятанному человеку. Он мог только догадываться, но ему показалось, что положение одной руки — очень странное. Она, казалось, была поднята на уровень груди и вытянута в горизонтальном направлении, словно удерживая нечто тяжелое, и тем не менее на ней явно ничего не было.

С тех пор, как закатан рассказал ему об истории этой сцены, Жофре сосредоточился на отношениях между Фер Эзрангом и его преемником. Если эта фигура действительно будущий Властитель, почему он не занимает на встрече более почетное место? Было бы естественно видеть второе лицо в государстве на подиуме.

— Ученый, — спросил Жофре, — были ли после смерти Фер Эрзанга какие-либо беспорядки? Говорил ли кто-нибудь, что он стал жертвой нападения?

— Вовсе нет. Его личный врач сообщил, что Фер Эзранг страдал неизлечимым заболеванием и сделал поистине титаническое усилие, чтобы явиться на встречу и закрепить установившееся согласие. Оно и было закреплено над умершим, так как стороны были чрезвычайно потрясены происшествием.

— И все же…

Жофре был слишком хорошо осведомлен о различных хитростях, на которые шли равнинные лорды, чтобы принять эту историю на веру. Это слишком удобно теперешнему Властителю: заключение союза сразу после смерти его предшественника, на которое пошли люди, потрясенные этой смертью, что-то уж слишком поразительный каприз судьбы. Ему приходилось слышать истории о других смертях, тщательно разыгранные обученными исша, которые блестяще исполняли то, что завершало цепь интриг, сплетавшихся долгие месяцы, что-то не то, чтобы события пятидесятилетней давности имели сейчас большое значение, если только сканер Цуржала мог воспроизвести ту картину, которую они рассматривали сейчас.

— А можно снова вызвать эти события? — он указал в сторону экрана.

— Вероятно, ты можешь ответить на этот вопрос не хуже меня. — Цуржал здоровой рукой потер искалеченную, по-видимому, восстанавливающиеся ткани чесались так же, как заживающая рана. — Я добился некоторых успехов, это правда.

Он не продолжал, но Жофре показалось, что он понял то, что осталось недосказанным, что его господин не надеется на успех операции. Это означало, что они имеют для своих тюремщиков сугубо преходящую ценность.

Жофре тяготило чувство безысходности, но он действительно ничего не мог сделать, ему оставалось лишь готовиться к использованию первой же возможности, обещающей хотя бы малейшие надежды на побег.

* * *

В последующие дни ему пришлось постоянно подавлять в себе потребность сделать что-либо немедленно. Он отказывал себе в желании пройтись по полу, хотя этого просило его тело, желавшее свободы. Единственное, что он мог, — сосредоточиться на Центре…

Была одна мелочь, к которой он постоянно мысленно возвращался, — то, что, когда он был очень близок к смерти от стаза (а в этом он не сомневался), силу выстоять давал ему контакт с камнем, найденным в Куа-эн-иттер. Он принялся изучать камень и сделал маленькие открытия, хотя действовал очень осторожно, так как талисман происходил из проклятого места и часть мрака, нависшего над этим местом, могла к нему пристать.

Жофре обнаружил, что, если держать камень между ладонями, занимаясь концентрацией на Центре, ощущение собственного тела приходит к нему гораздо скорее. Однажды, выполняя упражнение на развитие памяти, он прижал камень ко лбу и тут же чуть не уронил его, так как в голове появилось такое множество образов, что несколько мгновений он оставался частично ослепленным.

что-то мешало ему показать свою находку Цуржалу. Жофре доставал ее, только когда его господин спал или был поглощен занятиями, связанными со сканером. Теперь Жофре был убежден, что то, что он нашел, было некогда частью камня Ложи, смерть которого заставила Братьев уйти из Куа-эн-иттер. Никто, за исключением Магистров и высших священников Лож, не знал, какие отношения связывают людей и камни Лож. Это относилось к сфере асша, сердцевины Теней. Жофре никогда не приходилось слышать, чтобы кто-либо владел таким сокровищем, которое он нашел.

Возможно, благоразумный человек оставил бы камень там, где он его обнаружил, так поступил бы любой Брат, но по крови он оставался чуждым Братьям, он был офф-велдером. И думая об этом, он ощущал внутри холодок. Из какого мира он вышел? Каково было влияние его происхождения на навыки исша, воспитанные в нем?

Впереди его ожидало не одно испытание, в которых выяснится, каковы его возможности и слабости, и вообще, чего он стоит. Сейчас же от него требуется одно: осторожность.

12

Совершив посадку, они не ступили на землю Цсека. Вместо этого Жофре оказался в кресле флиттера, который точно соединил корабль и платформу посадки. Жофре оказался зажат между Харсе и его двойником. А Цуржал сидел на переднем кресле между пилотом и Командующим армией. Первый же взгляд на архитектуру Цсека, показавшуюся на смотровом экране, дал понять, что она имела исключительно утилитарный характер и творцы этих зданий нисколько не позаботились о смягчении ее резких линий. В результате здания, над которыми они пролетали, таили в себе неясную угрозу, словно были часовыми на посту, а все население — их заключенными.

Они не задержались среди нагромождений городских мрачных строений, а выехали за пределы города. Жофре не мог подвинуться на своем кресле так, чтобы разглядеть ландшафт.

Но стен было не видно, и если не считать пары вертикальных уродливых строений, вокруг было пустынно.

Их транспорт, вероятно, достиг максимальной скорости и удерживал ее. Однако они были в небе не одни. Во время полета над городом они миновали несколько похожих флиттеров, а когда полетели над открытой местностью, им в хвост пристроился другой флиттер, по-видимому, летевший в том же направлении.

Жофре не оказывал сопротивления грубому обращению, в результате которого оказался на своем теперешнем месте. Ни один из стражей не нарушил молчания. Их осунувшиеся лица имели непроницаемое, если не сказать глупое выражение. Однако Жофре сознавал, что ему ни в коем случае нельзя недооценивать подданных Властителя. Счастье, что его не связали и не оглушили и он мог кое-что замечать по дороге. Оба его стражника были обучены, хотя, как ему казалось, их подготовка уступала навыкам исша. С оружием или без него он при малейшем шансе захватил бы их обоих. Но с этим придется подождать до тех пор, когда подобный шаг окажется выгодным. По крайней мере, его снова не изолировали, и он мог пользоваться определенной свободой.

Флиттер стал кружить в воздухе, снижаясь вблизи здания высотой этажа в четыре. Оно было непохожим на грубые строения, из которых состоял город, а имело совершенно иные очертания. Стены украшал орнамент, а окна, судя по свету, исходившему от них, были занавешены. Вскоре транспорт совершил посадку на выступе здания, расположенном на уровне верхнего этажа, у двери стоял в ожидании человек в ярко-желтой тунике.

При виде закатана он поклонился, должно быть, игра в почетного гостя продолжалась. Жофре получил резкий пинок под ребра в знак того, что должен следовать за своим нанимателем, а флиттер тем временем взмыл в воздух, очень кстати, так как тут же совершил посадку другой транспорт, следовавший за ними от самого города.

Человек в желтой тунике знаком пригласил Цуржала следовать за ним, и мясистая рука, опустившаяся на плечо Жофре, толкнула его в том же направлении. По напряженному поведению своих стражников и их поспешности Жофре заключил, что они не желали, чтобы закатан и его телохранитель видели пассажиров, прилетевших на втором флиттере.

Им и не требовалось видеть. Строгая подготовка, полученная Жофре, приучила его двигаться ровным шагом, не останавливаясь. Он не обернулся, хотя этого желала каждая частица его тела. Здесь! Кто она? Ее профессия стала ясна Жофре, как только он уловил слабый аромат духов, исходивший от нее. Такие тонкие духи существовали в Ложах, где они служили одним из вспомогательных видов оружия у Других Сестер, которых Жофре пришлось за всю жизнь видеть дважды, оба раза издали. В Ложах было мало Дочерей, и ими становились только те, кто там и рождался, их не набирали в детском возрасте на стороне, как это обычно бывало с Братьями. Их происхождение служило благодатной почвой для множества слухов и преданий.

Одна из исша — женщина! Он позволил своей руке небрежно опуститься и задеть пару раз бедро стражника, который конвоировал его к двери. Его указательный и большой пальцы задвигались. Вполне возможно, что она не увидит этот сигнал или, увидев, не пожелает выдать себя. Безусловно, она была здесь с какой-то миссией, и Жофре не сомневался, что эта миссия была никак не связана с Цуржалом или с ним. Но то, что она будет с ними под одной крышей, так во всяком случае казалось, составляло дополнительный фактор, который надо было учесть.

Определенно, она не шла за ними. Он не улавливал никаких звуков, и, когда они вошли в дверь, аромат духов пропал. Они нигде не задерживались. Человек, сопровождавший закатана, уже приблизился к порталу на противоположной стене маленькой комнаты и поклоном приглашал Цуржала войти. Харсе и его двойник, не связанные необходимостью соблюдения этикета, просто пихнули Жофре в том же направлении.

Поворот, коридор, еще коридор, и они вошли в комнату, стены которой резали глаз буйством красок, нанесенных крупными мазками, расположение которых не следовало никакому плану. На полу лежал толстый ковер из материала, напоминающего своей фактурой какой-то мех. Мебель была резная, позолоченная, своей бессмысленной претенциозностью конкурировавшая с раскраской стен. В этой комнате лучше всего было находиться с закрытыми глазами.

— Проси, чего пожелаешь, Могущественный Ученый! — человек в желтой тунике говорил слащавым голоском, вполне соответствовавшим его лунообразному лицу с толстыми губами. — Все в твоем распоряжении.

Стражи Жофре не переступали порога: рука, лежавшая на его плече, подтолкнула его внутрь. Он встал так, что Желтой Тунике пришлось сделать шаг в сторону, чтобы обойти его, направляясь к двери. Как только дверь закрылась, Жофре начал действовать. Он сделал всего один шаг, прижал ухо к стене, а потом кивнул. Их заперли.

Кривая усмешка на лице Цуржала ясно передавала его настроение. Он поставил ящик, который запретил кому-либо трогать, на стол, стоявший посередине комнаты.

— Мы подлинно почетные гости, — это наблюдение было высказано с его обычным пришепетыванием.

Жофре заставлял себя всматриваться в крикливо раскрашенные стены. На борту корабля закатан был уверен, что они находятся под наблюдением, что было тем более вероятно здесь, когда они оказались на вражеской территории. Жофре часто моргал, столь яркие краски были неприятны его глазам.

Возможно, на это они и были рассчитаны, чтобы те, кто находился в комнате, не слишком разглядывали стены.

— На какой срок? — решился он спросить закатана вслух.

— На тот срок, который необходим, чтобы удовлетворить потребность Властителя в нашей помощи.

Этот ответ можно было понять двояко, причем от одной из интерпретаций веяло смертью.

Жофре принялся обследовать помещение. Им был предоставлен целый номер, роскошно обставленный, включающий даже комнату с бассейном, вода в котором слегка пузырилась с одной стороны, откуда поднимался опьяняющий аромат. Цуржал остановился и сунул в воду палец.

— З-з-з-начит, мы правда почетные гости, к встрече которых здесь хорошо приготовились. Это очень похоже на мои апартаменты на родине, даже с бассейном для отдыха.

Жофре сделал еще одно открытие: хотя в этом здании имелись окна, свет которых он заметил еще когда летел на флиттере, их помещение не имело окон, которые выходили бы во внешний мир. Не было и дверей, за исключением той двери, через которую они вошли в этот номер. Они оказались здесь замурованы не хуже, чем если бы их столкнули в самый глубокий подвал во владениях равнинного лорда.

Послышался пронзительный звук. Жофре резко повернул голову к стене, откуда он доносился. Это был какой-то визг на высоких тонах, от которого хотелось заткнуть уши. Широкие модуляции были противнее любого другого звука, который ему приходилось слышать.

— Да, все домашние удобства, — продолжал Цуржал. — Теперь еще включили вторую часть «Симфонии Бури» Замкала. К сожалению, я не являюсь поклонником творчества этого композитора, мне бы пришлось по вкусу что-нибудь попроще.

Взвизгивание прекратилось так же внезапно, как и началось. Жофре искоса взглянул на хозяина и заметил, как тот пошевелил когтистым пальцем в знак согласия. Они находятся под наблюдением. Но он сделал и комментарий вслух.

— Ученый, кажется, одного твоего голоса достаточно, чтобы что-то началось или закончилось.

— Да, как предусмотрительно со стороны тех, кто строил эти апартаменты! Мы, несомненно, найдем здесь много полезного для себя. Я вижу, наш багаж обогнал нас. Может быть, мы займемся им?

К своему удивлению, Жофре заметил, что его сверток, который он носил на плече, лежит рядом с личным багажом закатана. Его безжалостно переворошили, и все, в чем обыскивающие усмотрели родство оружию, было изъято. Однако, присев на корточки, Жофре провел рукой по краю клапана мешка и обнаружил, что он по-прежнему упругий, значит, спрятанная проволока осталась на месте. Может быть, она и не пригодится против стаза, но эта находка принесла ему некоторое удовлетворение.

Каждый дюйм этой спрятанной цепи-проволоки был знаком ему по весу, на ощупь, и он хорошо знал, что с ее помощью можно сделать в тесном помещении.

Цуржал же попросту перекладывал свою одежду в комод, но Жофре лишь чуть подвинул свои вещи, ссутулив плечи, чтобы тот, кто за ним наблюдает, понял, как он удручен исчезновением всего своего оружия.

Когда они приземлились на Цсеке, было уже за полдень, сейчас, должно быть, приближался вечер. Где была та, другая, которая, как он был убежден, находилась с ними под одной крышей, что она готовила и для кого?

* * *

Она давала знать о своем присутствии. Одного взгляда на стены, почти столь же безобразные, как и в комнатах закатана, хватило, чтобы вызвать в ней немедленный и яростный протест. Она поспешно нашла заграждения, которые поставила в разных местах, и даже развесила материю, чтобы закрыть эти мучительные для глаза линии. У нее был весьма объемный багаж, и она запретила горничной, которую к ней приставили, дотрагиваться до большей части его содержимого, с презрением осмотрев руки девицы и заявив, что они слишком грубы для обращения с ее вещами.

Все это время, пока она заставляла цсекийцев подчиняться своим желаниям, часть ее мыслей была сосредоточена на одном. Она думала об этих двух пленниках, которые пришли сюда раньше ее. Один из них был закатан, несомненно, это тот, о котором проговорился Сопт Эску. А другой? Она, не задумываясь, сомкнула большой и указательный пальцы правой руки. Исша! Она была права. И несомненно, было бы слишком редким совпадением, если бы этот исша оказался не тем изгоем, которого так хотел уничтожить Зарн. Он был определенно выше всех Братьев, которых она когда-либо видела, но ей надо было быть настороже. Чтобы сделать шаг, не зная пути, надо быть совершенным дураком.

Кроме того, необходимо вначале выполнить собственную миссию, и она ее выполнит. Уже сегодня ночью она предпримет первый шаг.

* * *

Наконец прибыл долгожданный вестовой. Как и человек, который провожал их в эти помещения, он был одет в желтую тунику, украшенную золотыми кружевами, словно он хотел хоть частично затмить блеском и яркостью стены.

— Могущественные Ученые. Я — Дат Эльтерн, — представился он, — к вашим услугам. Все ли вам здесь по вкусу?

Он обращался только к закатану, но на секунду его взгляд остановился на Жофре, который сидел, закинув ногу на ногу, около стены, слегка ссутулившись, в позе, выказывающей беспомощность и связанное с ней уныние.

— Ваше гостеприимство, Дат Эльтерн, таково, что мы больше ничего не можем пожелать, — сказал Цуржал, — за исключением такой мелочи, как наша свобода.

— Свобода, но, Ученый, она, безусловно, у вас есть.

— В обмен на что? — Цуржал сидел, откинувшись в кресле, не обнаруживая никаких ответных знаков вежливости.

— В обмен на ваше слово Ученый — обещание мирно ожидать встречи с нашим Вождем. Это его загородная резиденция для отдыха; в ней много различных удобств, пожалуйста, пользуйтесь всем, что вам нравится. Что касается вашего телохранителя… — Взгляд Дат Эльтерна снова обратился к Жофре.

— Да? — Цуржал резко спросил: — Так что с моим телохранителем? Вы оставили его с пустыми руками, безоружным. Разве доблестные цсекийские воины боятся нападения безоружного?

— Ученый, то, что его оставили в твоих апартаментах, уже — привилегия. Согласно нашим правилам, держать телохранителей можно только с личного разрешения Властителя, а он нечасто дает такие разрешения. Возможно, поскольку твои услуги столь ценны для него, он сделает для тебя исключение. Однако, даже если твой телохранитель покинет эти покои, он останется разоруженным, носить оружие у нас запрещено. А теперь, Ученый, я должен пригласить тебя на встречу с Властителем, — он отступил назад. — Он чрезвычайно любезно пригласил тебя разделить с ним вечернюю трапезу. Властитель живет здесь очень просто, он не устраивает ужинов с протоколом, он попросту разговаривает с теми, кого желает видеть.

Цуржал поднялся.

— Поскольку я также испытываю желание увидеть его, это очень кстати. Веди, комендант!

Когда закатан проходил мимо Жофре, его пальцы сложились в приказ: «Будь бдителен»!

Жофре не без горечи подумал, что он, кажется, не нуждается в подобных распоряжениях, правда отсутствие бдительности, проявленное им, как раз и привело их в этот номер. За закатаном и его сопровождающим закрылась дверь, и исша остался в одиночестве, предоставленный угрызениям совести.

Правда, от таких угрызений пользы было мало. Либо его глаза немного привыкли к этим ярким стенам, либо их цвет чуть потускнел. Возможно, их эффект был рассчитан на отвлечение тех, кто попадал в комнаты впервые, чтобы они растерялись. Теперь он не пошевелился, чтобы привстать с пола, где сидел, и стал пристально рассматривать изогнутые линии, расположенные к нему ближе всего.

Вскоре он убедился, что обнаружил на этом участке по меньшей мере два отверстия для подглядывания. Жофре дал глазам отдохнуть, сосредоточив наружное зрение на своих неподвижных ладонях и концентрируя внутреннюю силу. Он был настороже и его не застало врасплох то, что дверь отворилась.

Вошел Харсе, бесцеремонно швырнул поднос на стол. Он встал, уперев руки в бока, и, проходя мимо, многозначительно прикоснулся пальцами к поясному оружию, презрительно фыркнув толстыми губами. Потом он что-то пробормотал на гортанном местном языке и вышел.

Обученному исша не надо прикладывать ухо к двери, чтобы знать, что его заперли, а может быть, и поставили снаружи часового. Но он провел языком по губам, словно почувствовав столь милый ему вкус горного меда, в этот момент он мог захватить Харсе. Он был в этом так убежден, словно это было сделано.

Необходимо изучать каждое малейшее движение врага, каждый взгляд, только тогда можно переходить к действиям. Эти цсекийцы так открыто выказывали презрение к своим противникам, они были настолько уверены в своих способностях, что их поведение было неуклюжим и предсказуемым, как у новичков, только что пришедших во двор Ложи. Да, он мог захватить Харсе, и сделает это, когда придет время. Но ему надо больше узнать о том, что находится за этой дверью.

Ровной походкой Жофре подошел к столу и раскрыл тарелки. Наркотики? Яд? Он не думал о последнем, но наркотики вполне подходили для программы Властителя как надежное средство удержать нежелательных гостей под контролем.

От большей тарелки исходил густой аромат, от которого текли слюнки, Жофре макнул палец в соус, покрывавший куски неизвестного мяса, и попробовал его на вкус. Хотя в каждом мире могут быть свои наркотики, все, что имелось на Асбаргане, были ему известны — он не обнаруживал здесь ничего похожего. Но…

Жофре сунул пальцы в сумку и сжал талисман Куа-эн-иттер. Это был его единственный пробный камень, а материалы асша быстро предупреждают об опасности. Он так сложил руку, чтобы те, кто за ним подглядывал, не разобрали, что он делает. Зажав камень в ладони, он поднес его к тарелке, подержал над кушаньем, а потом погладил его поверхность. Яйцеобразный талисман не делал никаких намеков на таившуюся в нем жизнь, хотя был по-прежнему теплым на ощупь. Что ж, надо положиться на случай. Жофре давно стал недоступным для действия всех ядов на Асбаргане, придется надеяться, что это свойство не подведет его и здесь. Они не положили ему столового ножа, а его собственный забрали. Ему пришлось есть руками, как какому-нибудь крестьянину, хлебавшему из миски. Но он принялся есть, медленно пережевывая каждый кусок с большой тщательностью, готовый к тому, что какой-нибудь кусок окажется другого вкуса, хотя этого не произошло.

Они дали ему клочок ткани, чтобы вытирать жирные пальцы, и, перебирая ее в руках, Жофре снова занялся изучением стен, смежив веки, словно в летаргии, которая наступает на сытый желудок.

13

Сиятельная леди! Горничная заикалась, да к тому же говорила хриплым голосом. Если ее, называющую теперь себя Драгоценная Тайнад, должны хорошо обслуживать, надо кое-что сказать про выбор слуг. Эти офф-велдерские жучки должны рано или поздно заползти в расставленные ею ловушки.

Однако Тайнад, хоть и не показывала этого, была удивлена, что этот напыщенный дурак — хозяин дома — созывает собрание. Она ожидала, что первая встреча пройдет наедине, что ей не предложат появиться за столом, усаженным дураками, и есть на людях. Даже равнинные лорды имели лучшие манеры, которые не позволили бы им отнестись так к Драгоценности высшего ранга! Но чего приходилось ожидать от тех, кто не получил воспитания исша?

Надо надеть то платье, которое она предназначала для этого первого случая, хотя оно может оказаться слегка неуместным. Правда, Властитель наверняка не имеет понятия о подборе нарядов, принятом в Доме Драгоценных.

Она стояла, предоставив неуклюжей горничной расправлять туалет у себя на плечах, но после этого отправила девчонку и сама застегнула пояс, придала воротнику нужный наклон, а потом подошла к широкому зеркалу, чтобы надеть диадему на лоб. Отступив назад, она окинула критическим взглядом свое изображение.

Ее специально набеленная кожа слегка розовела под пудрой цвета слоновой кости. Волосы, которые отращивались много лет, чтобы достичь длины, приличествующей красавице Драгоценностей, были очень темными, составляя контраст с ее почти прозрачным платьем, постоянно переливающимся, но не до черного тона, а при ходьбе отдававшим кроваво-красным. У нее были хорошие черты лица, на котором застыло натренированное выражение неподвижной маски, предназначающееся для использования на людях.

Она прекрасно приготовила свое оружие, оставалось увидеть, как ей удастся им распорядиться. В зеркале она заметила лицо своей горничной. Глупая девчонка не ушла, а лишь передвинулась к двери, пребывая в подобающей степени страха, смешанного с восторгом; можно было надеяться, что то же впечатление удастся произвести и на собравшуюся к ужину компанию.

Горничная поспешила распахнуть перед ней дверь, и Тайнад пошла, шелестя шелком, сверкая непрестанным переливанием цветов. По крайней мере, у драгоценности хорошая оправа. По обеим сторонам двери стояли четыре стражника по стойке «смирно», не смея посмотреть ей в след, после того как оправились от первого потрясения. А комендант, шедший впереди, спешил, как пес, возвращающийся к своему хозяину.

Они пересекли холл, прошли мимо нескольких открытых или приоткрытых дверей. Тайнад прекрасно сознавала, что на нее смотрят. Она черпала энергию в эмоциях, вызываемых у людей ее видом. Простые, очень простые эти цсекийцы, они определенно не знакомы с Драгоценными. Интересно, все ли их женщины такие коренастые и неуклюжие, как эта ее горничная? Вероятно, у нее не найдется соперницы, но нельзя быть слишком самоуверенной. Иногда вкусы офф-велдеров оказываются такими странными.

Комендант ввел ее в зал с высоким потолком и пронзительно-яркими стенами, при виде которых она подавила дрожь отвращения. Точно в центре этого чересчур длинного зала располагался подиум, на котором стояли стол и несколько стульев, каждый из которых был покрыт чехлом, цвет которого вызывающе резко не соответствовал соседним. Один из мужчин, занимавших эти стулья, поднялся и стал спускаться, прижимая руки к груди своего расшитого камзола, что явно означало приветствие. Командующий армией…

Тайнад грациозно наклонила голову на нужный угол, показывая, что признает за ним право приветствовать ее первым. Однако важным здесь был не тот, кто встал, а тот, кто продолжал сидеть, слегка развалившись на своем стуле, находившемся в центре стола. Она приложила два пальца к тыльной стороне протянутой Сопт Эску ладони и пошла в ногу с ним. Подойдя к нижней ступени, она убрала свою руку и сделала изящный поклон, как полагается при первом приветствии: сложив вместе обе руки, подняла большие пальцы, прикоснулась ими к подбородку и наклонилась, но не слишком низко, так что вполне могла разглядеть двух мужчин, сидевших за столом.

Один из них встал и поклонился, как того требовала вежливость, и она сразу же признала в нем закатана. Другой продолжал сидеть, уставившись на нее округлившимися глазами, что не ускользнуло от ее внимания. Он мог напускать на себя скучающий вид, требуя, чтобы его развлекали и ублажали способами, принятыми у этих цсекийцев, но ясно было одно: он никогда не встречал подобных Ей раньше.

— Драгоценность, — представилась она на всеобщем языке, хотя и умела говорить на его гортанном наречии.

Лучше, чтобы они считали ее не знакомой с их языком, по крайней мере, пока «не прибудет Всемогущий лорд многих земель и высоких башен».

Он оставался неподвижным, пошевелив только правой рукой, и то для того, чтобы щелкнуть пальцами. Откуда-то из-за складок золотой скатерти поднялось мохнатое существо.

Оно было ростом с двухлетнего ребенка, достаточно гуманоидного вида, во всяком случае складывало лапы так, как люди держат руки и ноги. Его тело было покрыто тусклым голубовато-серым мехом. Голова была круглой, нос словно отодвинут назад, к черепу, отчего кожа в этом месте морщилась. В глазах, казалось, не было зрачков, они были мутными, как медные диски, слишком большими, теперь они странно разглядывали Тайнад. Она мельком взглянула на существо, не поняв, кто бы это мог быть.

Уши у него были длинные, формы листьев дерева, также покрытые шерстью, они висели по обеим сторонам черепа, ближе к затылку. Опушенные мехом кончики ушей повернулись в ее сторону.

Навыки исша позволяли им устанавливать контакт с многими живыми существами. В Ложах часто прибегали к услугам летающих, ползающих, бегающих тварей, встречающихся на горных высотах, но Тайнад показалось, что это существо не совсем зверь. Таило ли оно в себе потенциальную опасность? Как она знала, священники Шагга имели такую власть над некоторыми существами, что даже использовали их в качестве оружия. Может быть эта тварь так же защищает местного Властителя?

Она не могла сохранять позу приветствия, не рискуя потерять лицо, то владение ситуацией, которое ей необходимо сохранить любой ценой. Или этот треклятый Властитель никогда не поднимется навстречу ей?

Он снова чуть наклонился, и на этот раз она почувствовала себя немного непринужденнее, несомненно, ей удалось пробудить в нем интерес. Отодвинув в сторону существо, которое он позвал минуту назад, он наконец встал.

Он был низеньким, как Сопт Эску, словно он и его стражники — представители разных рас, что на самом деле могло быть правдой. Кожа у него была очень светлая и не имела никаких признаков бороды, на лице не было также признаков возраста, продолжительность жизни на Цсеке, вероятно, была очень велика. Волосы высоко поднимались над бровями, которые были чуть приподнятыми и почти такими же темными, как у нее. На одной щеке отпечаталось несколько красных линий, образующих узор, нечто вроде татуировки.

— Нашему дому оказана честь. — У него был странно густой голос, таким голосом говорил бы сказитель в доме лорда, специально обученный выговаривать окончания с особой четкостью. В голосе звучало тепло, которого был совершенно лишен говорящий. — Можно ли просить высокочтимую Драгоценную гостью присутствовать среди нас?

Немного отодвинув свой стул назад, он обошел стол и спустился на две ступени с подиума. Тайнад почувствовала, как стоявший подле нее Командующий армией затаил дыхание, должно быть, ей действительно оказывался необыкновенный почет.

Затем Властитель протянул руку, как это сделал перед ним его подданный. С уверенностью и сознанием своего права на то, что ей предлагалось, Тайнад ступила вперед и прикоснулась к ней пальцами. Но это было не то вежливое и официальное прикосновение пальцами, которым ее приветствовали ранее, на самом деле он схватил ее за руку, и она поняла, что он берет то, что считает принадлежащим ему. Первая встреча… Должно быть, он думает, что она полностью пройдет по его желанию. Тайнад смиренно предоставила Властителю проводить ее наверх и усадить на соседний стул.

Мохнатое существо, не издавая ни звука, продолжало разглядывать ее, и Тайнад ощутила легкое беспокойство.

— Это наш хороший друг, — Властитель сделал жест в сторону закатана, который склонился в поклоне. — Гистехнир Цуржал, который вложит в наш проект плоды своего великого труда. А это, — он провел пальцами по затылку и спине мохнатой твари — Ян.

Он не объяснил, каково было назначение этого существа. Вместо этого он протянул руку и, выбрав круглый голубой фрукт с блюда, стоявшего перед ним, положил его в лапы, с готовностью протянутые Яном.

Появились слуги, которые несли угощенье, и можно было подумать, что Властитель не одобрял разговоров во время еды, так как его глаза были обращены главным образом в тарелку, несколько раз он приказывал поднести то или иное кушанье Тайнад или закатану, для чего хватало одного движения пальцем.

Она ела очень непринужденно и элегантно, осторожно прихлебывая кроваво-красный напиток из большого хрустального бокала, поставленного у ее правой руки. Это был поистине эпикурейский пир, и она с большим трудом могла бы назвать содержимое этих блюд.

Закатан привлекал ее интерес не меньше, чем сам цсекийский диктатор. Теперь можно было принять его за почетного гостя. Означало ли это, что он согласился участвовать в проекте, который навязывал ему Властитель? Слушать не только слова, подсказывала она сама себе, но и интонации голосов, когда они заговорят. Из этого можно будет узнать очень многое.

* * *

С течением времени дикий узор на стене поблек. Жофре переходил из комнаты в комнату, каждый раз притворяясь, что ему надо сделать какую-то мелочь, но при этом старательно высматривал новые отверстия для подглядывания, и в результате убедился, что они определенно находятся под наблюдением, потому что этими отверстиями были снабжены все комнаты.

В последние дни пребывания на корабле он ясно дал понять Цуржалу, что желает немного освоить цсекийский язык. Закатан обладал присущей его расе способностью быстро учиться чужим языкам, но Жофре не надеялся обнаружить в себе тот же талант. Он знал много языков и диалектов Асбаргана, включая и язык знаков. А всеобщий язык несколько лет обязательно изучался в Ложе. Что касается языков других миров, то они казались трудными.

Он хорошо знал, что путешественникам часто приходится сталкиваться с существами, которые не могут говорить на их языке потому, что их органы речи имеют совершенно другое строение. В таких случаях прибегали к помощи прибора, который ему уже пришлось видеть в улье. Но на Цсеке ему надо кое-что выучить, чтобы действовать.

Жофре верил, что рано или поздно ему удастся нанести удар, чтобы обрести свободу.

Теперь он стал целенаправленно использовать одно из приспособлений, на которые ему указал Цуржал. На ребре коробки, вмонтированной в стену, имелся ряд кнопок. Нажимая их, он вызвал на экране, расположенном выше, изображения людей, обрывки разговоров, даже звуки музыки, иногда грубой, а иногда — трогательной. Усевшись напротив, Жофре включил экран. Он сосредоточил взгляд и слух исша на этих разговорах. Он наблюдал за движениями губ, произносивших слова, за очень незначительной артикуляцией, изучая все, что можно было изучить. Цуржал прочитал ему краткую лекцию о местных диалектах, сказав, между прочим, что всеобщий язык, известный каждому, не может передать подлинных нюансов местных языков.

Жофре начал схватывать слова, значения которых он не понимал, и повторять их себе под нос. Показывали, по-видимому, новости. Потом стали передавать, очевидно, какой-то спектакль, так как одежды на людях не походили на то, что пришлось видеть Жофре, и они двигались очень неестественно, словно разыгрывая какую-то ритуальную церемонию.

Трудно было понять смысл происходящего, но Жофре не сдавался. Это было упражнение, как и все, из чего состояли тренировки, а пользу приносит только постоянная практика. Он морщил лоб, наблюдая, как связанного цсекийца только что лишили головы, должно быть, к огорчению нескольких женщин, которых насильно согнали смотреть казнь, потом экран на секунду почернел, а когда вновь включился, то на нем показалось лицо, увеличенное так, что оно занимало почти весь экран.

— …враги… умирают… в честь… объединиться против… Великий разрушитель…

Щелк — и лицо пропало, но сцены, которые прервались, больше не показывали, и хотя Жофре крутил ручки настройки на все лады, экран оставался безжизненным. Но он был абсолютно уверен, что лицо не имело отношения к программе, которую он смотрел, а несколько слов, которые он понял, предназначались, чтобы всколыхнуть возмущение тех, кто их слышал.

В этом голосе можно было прочесть гнев и страх, и гнев на мгновение пересилил страх, это он прекрасно уловил своим инстинктом исша.

Жофре все еще пытался оживить экран, когда щелчок отпираемого замка заставил его вскочить на ноги. Может быть, то, что он смотрел телевизор, как-то обеспокоило стражу? Его рука метнулась к сумке, где он перед тем нащупал проволоку.

Однако вошедшим оказался Цуржал, правда, судя по тому, как быстро захлопнулась за ним дверь, стража была рада, что благополучно доставила его до места и водворила снова под замок.

— У тебя был удачный вечер, Ученый? — спросил Жофре.

По желтому цвету оборки вокруг шеи закатана было ясно, что тот не совсем в своей тарелке. Какое счастье, что у исша нет такой предательской детали тела! Научиться контролировать нечто подобное было бы тяжело даже Магистру Ложи!

— В некотором роде. Мы не единственные гости, которых счел уместным пригласить Всемогущий Властитель. Другая гостья, должно быть, прилетела на одном корабле с нами, хотя нам было об этом неизвестно. Очевидно, Сопт Эску очень старался порадовать своего Властителя; он привез сюда Драгоценность!

Итак… Жофре получил ответ. Не все Драгоценности были… исша, Сестрами Теней, но это было очень удобным наименованием для женщин исша.

— Драгоценность? — эхом отозвался Жофре, держа правую руку так, чтобы ее видел только закатан, приложил большой палец к указательному, что служило сигналом признания своих.

Глаза его хозяина сощурились почти незаметно, но Жофре был уверен, что Цуржал его понял, и теперь им вдвоем предстояло обдумать, что будет делать это новое действующее лицо, роль которого им была неизвестна.

— Нанять Драгоценность на личную службу стоит целое состояние, — сказал он, как бы удивляясь. — Должно быть, этот Командующий армии хотел оказать подлинную услугу…

— Медвежью услугу. Сопт Эску приобретал оружие, которое, как он был уверен, не распознает на Цсеке никто?

14

Жофре опустился на колени на кафельные плитки, обрамлявшие небольшой бассейн в их апартаментах. Цуржал растянулся в бассейне в позе, казавшейся на первый взгляд непринужденной, его тело было в основном скрыто пенистой зеленой жидкостью. Но одно его плечо поднималось над краем этого миниатюрного бассейна, то, которое заканчивалось очень медленно отраставшей рукой, и маленькие пальцы этой руки двигались по плиткам, оставляя следы на мыльной поверхности.

Хотя наблюдателю могло показаться, что присягнувший телохранитель попросту ждет со сложенным полотенцем в руках, когда вылезет его хозяин, на самом деле он не пропускал ни одного движения этих пальчиков. Цуржал рисовал ему план помещений за дверями их апартаментов, во всяком случае, тех, по которым ему довелось пройти.

Но говорил он при этом совсем о другом.

— Всемогущий Властитель, — рассказывал он, — имеет хорошую прислугу.Еще у него есть жат.

— Ученый, а жат — это…

— Трудно было ожидать увидеть его здесь, так далеко от Варингхольма. Существует запрет на экспорт жатов с этой планеты.

— А жат — это… — настаивал Жофре

То, что у Властителя имеется что-то, не уступающее по редкости Драгоценности Асбаргана, говорило о его средствах или власти.

— На самом деле это никто не знает, — продолжал Цуржал. Он положил ладонь своей детской ручки на мыльный узор, уничтожая все следы. — Это не животные, хотя они явно не способны к общению за исключением передачи неясных ментальных образов, они не живут в сообществах и не объединяются со своими сородичами. По большинству показателей их также нельзя причислить к разумным существам. Несколько лет назад существовала отвратительная торговля этими существами, на их планету совершались налеты работорговцев из Гильдии. А потом те, кого удавалось найти и освободить, были возвращены на их родную планету.

— А за что их ценят, за их шкуры? — расспрашивал Жофре.

— Клянусь зубами Намана, это не так, — казалось Цуржал был потрясен таким предположением, так как он тут же выбрался из бассейна и потянулся к полотенцу, поданному ему Жофре. — Даже работорговца разорвали бы в клочья его коллеги, если бы он предложил что-либо подобное. Они… это трудно выразить словами, они… даже лучшие умы Центрального Контроля не могут определить, как именно они делают то, что они делают — жаты обладают странной способностью передавать тем, с кем они живут, успокаивающие мысли, и каким-то неуловимым способом им удается на самом деле повысить умственные способности своих владельцев, а также предупреждать их об опасности.

— Как же удалось превратить их в рабов при таких способностях?

— Весьма легко — с помощью стаза. Их тщательно держали в этом состоянии, пока их не покупал какой-либо хозяин, и только после этого отпускали. Они сразу же устанавливают неразрывную связь с человеком, обеспечивающим их едой и водой, когда приходят в сознание. Они очень ценны, так как подают сигнал опасности, если кто-нибудь или что-нибудь угрожает их хозяину, и они никогда не оставляют хозяина по своей воле.

Значит, этот жат еще один щит, защищающий Властителя. Но сейчас им надо направить свои действия не против Властителя. А свой первый ход Жофре собирался сделать в эту же ночь. Исша называют Братьями Теней, очень хорошо, именно тень послужит ему прикрытием.

Он знаками объяснил закатану, что собирался предпринять, и хотя тот, судя по выражению его лица, не совсем одобрял его план, он и не запрещал ему действовать.

Жофре выбрал свой первый щит с большой осторожностью — для этой цели он взял большой матрас. Он был такой большой, что мог подарить покой всему телу, а не только голове. Цуржал отправлялся спать. Жофре проводил его до порога комнаты, а потом пошел к своей постели на полу, как сделал бы любой телохранитель на его месте, как вооруженный, так и невооруженный. Он суетился, устраиваясь поудобнее, казалось, ему было трудно расположиться по своему вкусу. Укладываясь на ночь, он вытащил проволоку из сумки. Потом он опустился рядом с краем матраса, левым плечом прижимаясь к двери. Окраска и освещение стен потускнели, может быть, старание цсекийцев предоставить гостю удобства пойдут ему на пользу.

Медленно Жофре откатил матрас в сторону. Он долго пристраивал свой мешок под голову. Затем по дюйму в каждый прием он стал передвигаться вдоль стены. Все зависело от угла по отношению к отверстиям для подглядывания. Как он и предполагал, они были расположены так, чтобы тот, кто через них смотрел, видел большую часть комнаты. Но это означало, что они были нацелены на тех, кто ходит или сидит. Он перевернулся на живот и погрузил пальцы в ковер, лежавший на полу, продолжая постепенно переползать по комнате, как червяк.

Он не думал о времени, а весь сконцентрировался на этом трюке, выполняемом под прикрытием тени. Бесконечно медленно он повернулся и пополз вдоль другой стены, расположенной под прямым углом. Миновав еще один угол, он оказался у стены, в которой была дверь. Очень долго он пролежал лицом вниз, посылая все свои чувства на разведку. Вполне возможно, что соглядатаи заметили его маневры и уже ждут, когда он сделает решающий рывок, чтобы нанести ему удар. Но он отбросил эту мысль. Понаблюдав за Харсе и другими часовыми, он сделал вывод, что все они не склонны к тонкостям мышления, возможно, они также не имеют навыков особых форм боя, полагаясь лишь на свое обычное оружие и грубую силу.

Подобравшись к двери, он должен был действовать в условиях большей опасности, так как ему надо было встать на колени, чтобы заняться замком. Они не применяли сложных замков, реагирующих на температуру тела, какие он видел на Вейрайте, где постоянно ему приходилось слышать тихие щелчки.

Теперь его пальцы поползли вверх по поверхности двери, сжимая между ладонями проволоку. Указательным пальцем он нащупал небольшое отверстие, что вызвало у него чувство удовлетворения, которое он немедленно подавил. Самым осторожным прикосновением он повернул тонкий конец проволоки, чтобы просунуть его в отверстие, и стал двигать им туда-сюда. Наконец он за что-то зацепился!

Жофре, используя проволоку как самый тонкий инструмент, нажал. К его удовольствию, она немного углубилась, а потом наткнулась на преграду. Теперь проволока толщиной с волос была изогнута так, как он того хотел. Послышался щелчок, проволока скользнула внутрь, а потом он потянул ее на себя и засунул ее конец в более толстую часть катушки.

Одним движением, таким быстрым, что оно было почти неуловимо на глаз, он вскочил на ноги, прижимая ладонь к двери, в то время как в другой его руке была изогнутая проволока.

Под его толчком дверь не скрипнула. Он ощутил запах, который, как он заметил, исходил от мундиров некоторых стражников, куривших свернутые листки какого-то местного растения.

Сам этот запах служил поводырем. Холл за дверью был освещен лучше, чем внутреннее помещение, благодаря чему Жофре мог хорошо разглядеть мужчину, прислонившегося к стене, плечо которого находилось всего в нескольких дюймах от щели, образовавшейся когда он открыл дверь. Вдруг цсекиец широко зевнул и немножко выпрямился. Жофре застыл, но стражник не повернулся к двери, которую охранял. Нет, он не повернулся, но подвинулся так, что угодил прямо в руки Жофре. Исша распахнул дверь и опустил свою правую руку на шею цсекийца. Ошеломленный стражник, даже не поняв, что с ним произошло, согнулся пополам. Этого нажатия на нерв было недостаточно, чтобы убить, Жофре и не хотел оставлять за собой мертвые тела, которые могли его выдать, но парень из-за него некоторое время пробудет без сознания, возможно, позднее он даже не сможет рассказать, что случилось.

Жофре выбрался наружу, в холл, придал здоровяку стражнику сидячую позу спиной к двери, которую закрыл. Он остановился, оценивая ситуацию. Никакого сигнала тревоги не последовало. Однако он не был убежден, что это было именно так.

Но он обрел свободу, по крайней мере ненадолго, и теперь должен использовать ее с наибольшей выгодой. Кроме того, он убеждался в том, что обученные исша могут кое-что противопоставить даже офф-веддерским технологиям, что в какой-то степени укрепляло его самооценку.

Он не распрямлялся во весь рост, а пробирался, согнувшись, почти гусиным шагом, но перемещался он очень стремительно и в несколько секунд очутился в конце коридора. Перед ним был путь в столовую, который Цуржал ему рисовал мыльными разводами.

Место было пустынное, никаких признаков стражи не было, и все двери были закрыты. За одной из них кто-то мог стоять, но Жофре решил испытать судьбу.

Это был не побег, а скорее разведка, следовательно надо было рисковать. Он проскользнул в банкетный зал! Освещение здесь было очень слабое, и только его ночное зрение убедило в том, что здесь нет соглядатаев. В зале было еще две двери, настолько широкие, что, открыв их, можно было моментально пропустить в него массу народа. Он их открыл по очереди с большой осторожностью. За одной находился холл с рядами дверей, совершенно пустой и скудно освещенный. Но света в нем хватало, чтобы был заметен еще один стражник. Жофре отпрянул назад и застыл в ожидании с проволокой наготове. Он едва ли мог надеяться, что его не видели.

Однако никакой тревоги не последовало, и он проскользнул вдоль стены к следующей двери. Она неожиданно вывела его на террасу, прямо в ночь. Он почувствовал запах растений и услышал журчание воды, видимо, внизу был фонтан. У подножия лесенки из нескольких ступеней, ведущей на террасу, раскинулся сад, куда Жофре с облегчением вышел как человек, оказавшийся в своей стихии.

Многие запахи казались ему чужими и странными, так как такие садовые растения росли только на Цсеке. Он перебирался из одного тенистого места в другое, осматривая окрестности как можно лучше. Этот сад не имел выхода на открытую местность, а был окружен четырьмя стенами здания. В стенах через определенные промежутки располагались двери, но Жофре пока не хотел их пробовать.

Он сразу же приметил светящиеся окна этажом выше террасы. Свет был приглушенным, так как окна закрывали толстые шторы, а освещены были три окна подряд. Кто-то там не спал, в этом он был уверен.

Остановившись прямо под теми окнами, он рассматривал стену. При подходящем снаряжении, которого теперь у него не было, он без труда бы забрался на нее. Но при этом он стал бы очень заметен на светлой стене любому, кто оказался бы в саду. К сожалению, от такого шага придется отказаться.

Он все еще стоял, ощупывая шершавую поверхность стены, — ему было жалко лишиться возможности что-либо еще разведать, — когда его размышления прервал негромкий звук. Жофре немедленно спрятался, и из кустов, где он нашел убежище, увидел, как из двери в стене под этими загадочными окнами выскользнула какая-то фигура.

Появившийся человек шел не уверенно, а скорее с той же осторожностью, что и Жофре. Это сразу же возбудило его любопытство: почему кто-либо из обитателей этого здания стал бы вести себя как вор, крадущийся по крыше? Жофре подошел поближе, сделал осторожный шаг по тропе, по которой шел тот, другой. Незнакомец показался из самой гущи кустарника вблизи от каменной кладки, окружавшей фонтан.

Женщина! Плащ, даже капюшон и вуаль, закрывавшие лицо, не могли скрыть очертания тела и движения, выдающие ее пол, от глаз исша. Он сразу же подумал о Драгоценной, если это была действительно она, у него появлялся шанс что-нибудь узнать об этой Сестре.

Но слабый ветерок, колышущий листья деревьев и кустов, не донес знакомого нежного аромата. Потом та, за которой он следил, на мгновение сдвинула свой капюшон назад, и он разглядел черты, которые никак не вязались с безупречной красотой.

Женщина присела на корточки рядом с одной из двух скамеек, стоявших у фонтана, и, хотя длинный плащ утаивал ее движения, Жофре показалось, что она прятала или наоборот доставала какой-то предмет.

Сквозь журчание фонтана он расслышал тихий скребущий звук, а потом и легкое бренчанье. Вскоре женщина поднялась и стала поспешно возвращаться, как и пришла. Он смотрел, как она исчезает, а потом, подойдя к тому месту, где она только что копалась, стал обнюхивать его, как гончий пес.

Он нащупал пальцами комки влажной земли. Она не стала тратить время, чтобы полностью замаскировать следы своей деятельности. Он вонзил пальцы в землю у ребра камня, такого же, как те, которыми была вымощена площадка между скамейкой и фонтаном, и тот легко сдвинулся с места. Жофре осторожно продвигал кончики пальцев, так как в этом углу было очень темно и разглядеть что-либо было невозможно. Ему удалось нащупать ролик, обернутый скользкой материей, размером приблизительно с ладонь. Жофре испытывал большой соблазн взять его с собой. Он сжал его покрепче, но не ощутил чего-либо внутри твердого. И сколько он ни мял мешочек, там, казалось, не было никакого твердого предмета. Там не могло быть какого-нибудь оружия или воровского трофея, разве только какие-либо записи.

В конце концов он решил оставить свою находку на месте. Если бы у него было время последить за этим местом, он вполне мог бы открыть, что сюда прячут записи для передачи кому-то, а не на постоянное хранение, но времени у него не было.

Он и так уже отсутствовал слишком долго. Не хватало еще, чтобы его увидел пришедший в сознание стражник! С сожалением он положил камень на место и проверил, чтобы вокруг не рассыпались комочки земли, по которым можно было бы догадаться, что его сдвигали.

И он отправился обратно через банкетный зал, потом по коридору. Жофре с облегчением увидел, что стражник находится в том же положении, опирается спиной на дверь и по-прежнему без чувств, и ему удалось пролезть в слегка приоткрытую дверь, откуда он совершил путешествие на животе к своему матрасу.

Вытянувшись, он позволил себе расслабиться, сбросить напряжение, в котором находились все органы чувств во время вылазки. Это расслабленное состояние позволило ему погрузиться в дремоту, которую он так беспощадно отверг в начале ночи. Он не хотел заново переживать свое путешествие, на это у него еще будет время.

Хотя поутру в окно не пробивались солнечные лучи, он проснулся сам, дневное свечение ярких стен разбудило его не хуже солнца. Потянувшись, он заметил, что рядом с ним стоит закатан, внимательно рассматривавший его.

— Только со спокойной душой можно так хорошо спать, — заметил Цуржал. — Тебя не преследуют никакие сны, Тень? Это хорошо. Нам нужны ясность мысли и бодрость духа.

Жофре сел.

— Такие мысли и дух нам сегодня нужны больше, чем всегда, Ученый? Я ожидаю приказаний.

— Всемогущий Властитель пожелал увидеть демонстрацию моего устройства.

— Я думал… — взволнованно начал Жофре, но Цуржал перебил его.

— Должно быть, есть люди, которым Властитель хотел бы показать, что от нас ожидается. Это команда, которой предстоит организовать показ. Эти люди думают, что им будет легче работать, если они увидят, чего можно ждать от этой демонстрации в пятидесятую годовщину.

— Сканер времени в зале собраний…

— Нет. Властителю требуется нечто менее впечатляющее. Здесь недалеко есть развалины, оставшиеся с давних пор. Для нас организовано посещение этого места со сканером и небольшим числом избранных гостей сегодня утром.

Жофре хотелось спросить, что будет, если устройство не сработает, но он передумал. Он полагал, что у Цуржала не было выбора, что закатана поймали в сети лжи раньше, чем он, Жофре, предполагал. Как ни странно, Жофре не заметил какого-либо волнения в голосе или действиях Цуржала, у которого оборка вокруг шеи не поднялась и на полдюйма.

Позднее, утром, Харсе и его обычный отряд стражников вывели их из апартаментов. Жофре, по приказу закатана, нес мешок, в котором, как заявил изобретатель, находилось дополнительное оборудование. Они снова сели на флиттер, ожидавший их на террасе, который полетел к гряде холмов, казалось, поднимавшейся, словно гигантская лестница, уходящая в небеса, где облака скрывали вершины гор.

Жофре заметил, что, когда они снижались, на месте посадки уже был другой флиттер, около которого стояли Властитель и… Эта женщина была также завернута в плащ, как та, за которой он следил накануне ночью, но он был уверен, что знает, кто она. Драгоценную тоже привезли посмотреть эксперимент.

Он разглядел развалины, являвшиеся целью их путешествия. Они были настолько изъедены ветрами и временем, что незначительно выдавались над землей. Это была страна скал, скудно поросшая мелкими кустиками, торчащими из расщелин.

Жофре бросил на Драгоценную один-единственный взгляд. Хотя почти ничего нельзя было разглядеть из-за ее наряда, состоявшего из плаща с капюшоном, накинутого на лицо и скрывавшего даже руки. Возможно, она таким образом защищалась от пыли и мелких камушков, которые беспрестанно приносил горный ветер.

Сопт Эску стоял в первых рядах, но вид у него был несчастный, он обнаруживал все признаки нервозности. Он боялся провала больше, чем сам Цуржал. Но когда Цуржал и его телохранитель присоединились к собравшейся на развалинах группе, он заговорил:

— Мы находимся в таком месте, упоминание о котором не найдешь даже в архивах. Властитель желает посмотреть, что здесь может сделать сканер времени. Вероятно, существует мало надежд на то, что он сможет заглянуть в столь отдаленное прошлое…

Старался ли Командующий армией обеспечить им прощение на случай неудачи? В таком случае, Цуржал не схватился за протянутую ему соломинку. На самом деле казалось, что закатан держится очень уверенно, он был целиком сосредоточен на своем деле. Жестом он приказал Жофре приблизиться, и тот, опустившись на одно колено, стал разматывать сверток, который он нес, и расставлять стержни, образующие подставку для сканера, как его научили ранее. Чтобы прибор твердо стоял на этой неровной почве, Жофре приходилось держать все сооружение, когда Цуржал приступил к своей работе.

В конце концов Цуржал обернулся.

— Я настроил его на максимально отдаленное прошлое, Всемогущий Властитель, поскольку сказано, что это очень древнее место. Остается лишь надеяться, что диапазон его действия окажется достаточным. Сейчас!

Жофре чуть не подпрыгнул, так как уловил в этом слове силу приказа, когда Цуржал здоровой рукой нажал на рычаг.

15

Внезапно задувший ветер принес массу мелких камушков. Или что это было? Жофре часто заморгал. В некоторых местах стала сгущаться мгла, между туманными участками попадались вполне светлые места. Цвет — и тепло. Казалось, что они пытаются разглядеть что-то сквозь туман, поднимающийся над болотом, который свивается столбами, а потом рассеивается.

Фигуры — да! По крайней мере, неясные мерцающие тени, плавающие то взад, то вперед. Он неожиданно четко увидел одно лицо, которое продержалось не дольше, чем он успел вздохнуть, но он присягнул бы, что видел его.

Это колебание теней продержалось недолго. Когда оно пропало, Цуржал ударил по рычагу ребром ладони.

— Нет! — Это запротестовал Властитель: только он во всей компании нашел слова.

— Да, — прошипел в ответ Цуржал. — Или вы хотите нагрузить прибор так, чтобы его нельзя было использовать без дополнительной подзарядки? Необходимо задать период времени, который интересует вас больше всего.

— Да, — кивнул диктатор, — понятно. — Но почему, Ученый, ты говоришь, что сканер не будет работать? Разве мы только что не видели его в действии?

— А вам удалось разглядеть что-либо за исключением неопределенных теней? — возразил закатан. — Я ищу полную, отчетливую картину. Теперь я должен перенастроить прибор, чтобы быть уверенным, что он будет работать, когда потребуется, в следующий раз.

Что заставило Жофре бросить взгляд на вершины, расположенные за этими безымянными развалинами, он и сам не знал. Но одного взгляда на произошедшую там вспышку было достаточно, чтобы он, сбив с ног закатана, отпрыгнул в сторону, опасно задев прибор.

Никакого звука не было слышно, можно было лишь уловить запах гари. Прижимая Цуржала к скале, он почувствовал, как что-то обожгло ему плечо, но продолжал заслонять хозяина своим телом.

Остальные подняли крик. Он услышал какой-то треск, и даже не глядя на них, понимал, что луч бластера мечется над головами, возможно, на них пришелся как раз первый луч.

Цуржал барахтался в его объятиях, и некоторое время Жофре оказывал сопротивление закатану, который пытался высвободиться. Потом он понял, что хозяин хочет укрыться от взрыва за одной из скал. Жофре подтолкнул его туда и спрятался вместе с ним. Теперь они сидели на корточках, тесно прижавшись друг к другу, в этом очень ненадежном укрытии.

Флиттер Властителя снялся с места, казалось, он взлетел вертикально вверх, потом завертелся и повернул к равнинам. Их транспорт также быстро поднялся, но он полетел не за первым кораблем, а вдоль горной гряды, время от времени направляя бластер на скалы, которые разбивались в мелкие куски или разрезались на пластины. Не было никаких признаков ответного огня.

Однако нельзя было сказать, что для них опасность миновала. Жофре, который изо всех сил вглядывался в скалы, насколько это было возможно, не становясь хорошей мишенью, приготовился к атаке сверху. И он был не единственным, кто ожидал беды. Хотя флиттер, на котором они летели, наносил удары с воздуха, стражники, которым полагалось сторожить их, все еще были на земле. Их черная форма была хорошо видна на фоне серых скал, хотя они и спрятались так же поспешно, как и Цуржал со своим телохранителем.

Он видел, как Харсе скрючился, забившись в расселину между двумя грудами камней, оставшихся от старинной кладки, и вытащил трубку из набора оружия, висевшего на поясе. Немного подавшись назад, чтобы максимально использовать укрытие, цсекиец вставил стержень в оружие, которое уже открыто держал в руках, отчего ствол сделался почти в два раза длиннее. Он опять прибег к помощи своего поясного арсенала, достав оттуда какой-то мелкий предмет, сжимаемый в ладони, пока не пристроил в отверстие ствола.

Изготовившись, Харсе продвинулся вперед, почти к самому краю своего укрытия, и его оружие повернулось дулом вверх, к вершинам. Наконец он, должно быть, нацелился так, что остался доволен собой. Послышался щелчок, который был настолько громким, что его удалось различить даже сквозь треск бластеров, из которых палили напропалую сверху.

То, что вылетело из ствола, поднялось как бы лениво, под углом к внутренней грани утеса. Последовал взрыв, и Жофре опоздал заслонить глаза: в них хлынул мучительно яркий поток белого света. Секунду спустя он почувствовал давление на уши. Когда он смог взглянуть слезящимися глазами на скалу, та оказалась обезображена почти до неузнаваемости. Большая часть скалы попросту пропала. Харсе сел, скользнув рукой по стволу оружия, словно погладил его в благодарность за хорошую службу.

Перестав стрелять, флиттер подлетел очень близко к разрушенной скале, как будто те, кто находился на борту, изучали результаты ответного удара. Потом флиттер стал снижаться по спирали, целясь на место, откуда недавно взлетел.

Жофре спрашивал себя, можно ли рассчитывать на то, что инцидент завершился Он рассеянно провел рукой по своему боку и резко отдернул пальцы. Луч подошел очень близко! Ткань его туники была повреждена, он оторвал кусочек, чтобы рассмотреть повреждения у себя на теле. Но оказалось, что за исключением небольшого ожога все было в порядке.

Потом к нему наклонился Цуржал, отведя его руку, раздирая хрупкую ткань.

— Ерунда, — быстро сказал Жофре. — Такой ожог можно получить, если небрежно обращаешься с костром на привале.

— Да, — прошипел закатан с громким пришепетыванием, при этом его оборка распустилась необычайно широко и встала дыбом, наливаясь красным. — Ты сослужил хорошую службу, присягнувший.

В этих словах слышалась некоторая официальность, и Жофре постарался подавить в себе сразу же возникшее самодовольство. Он сделал лишь то, в чем давал обет. Жофре стянул с себя разодранную тунику.

— Кто-то хочет твоей смерти, — медленно сказал он. — Первый огонь был направлен прямо на Цуржала.

— Моей смерти… или?..

Закатану хватило здравого смысла не делать из себя мишени для тех, кто мог оставаться поблизости, однако он, согнувшись, полез к сканеру.

Прибор покосился, но оставался на треноге; возможно, его толкнул сам Жофре, когда прыгнул, чтобы прикрыть Цуржала. На земле виднелась черная полоса в нескольких дюймах от прибора. Нет, Жофре был уверен, что целились не в прибор, а в закатана.

Харсе и другие стражники во весь рост спокойно шли к ним от флиттера. Командующего армией было не видно, вполне возможно, что он присоединился к группе Властителя, улетев с первым флиттером.

— Собирайте его, — Харсе приблизился к Жофре и Цуржалу, — мы сейчас же улетаем!

Он ткнул пальцем в сканер, а потом — в Цуржала и Жофре. Жофре посмотрел вверх. На утесе виднелся свежий рубец, но эти двое, очевидно, думали, что битва закончена.

Напарник Харсе подошел к сканеру, но Цуржал, вытянув здоровую руку, преградил ему дорогу.

— Не дотрагиваться до прибора! — оборка, налитая кровью, стояла дыбом. — Мы все сделаем сами.

Он жестом подозвал Жофре.

Они вместе разобрали сканер, при этом закатан не обращал никакого внимания на попытки поторопить его, спокойно наблюдая, как его телохранитель бережно разбирает прибор. Только после того, как сканер был благополучно упакован, он взял ящик с прибором и направился к флиттеру, где его ждали, по-видимому, с нетерпением.

Жофре погрузился в раздумья. Нападение, как он был уверен, направлено против Цуржала, возможно, хотели повредить и прибор, но главной целью несомненно был Цуржал. По его убеждению, цсекийцы едва ли считали, что прибором может управлять только закатан, или он ошибался? Может быть, они решили, что после пробной демонстрации один из них справится со сканером не хуже его изобретателя? Однако он был совершенно уверен, что нападение с горных вершин не являлось частью какого-либо плана, составленного Властителем. Вожди народов не подставляют себя в качестве наживки.

«Так кто же?»

Он разжевывал эту мысль, пока они грузились во флиттер. Но на этот раз он рванулся, минуя Харсе, и устроился рядом с закатаном. Когда цсекиец попытался оттеснить его плечом, закатан обернулся.

— Это мой телохранитель. Я сейчас жив только благодаря ему. В этом нет никакой вашей заслуги или заслуги кого-нибудь из ваших людей. Он будет ездить вместе со мной, жить со мной, в противном случае я не оставлю свой номер. И я очень буду настаивать на этих требованиях перед самим Властителем!

Харсе оскалился, но у него не хватило уверенности в себе, которая позволила бы ему запротествовать; итак, Жофре оказался на переднем сиденье флиттера рядом с Цуржалом, когда они полетели назад над равниной.

С этого места обзор был лучше, и он мог рассмотреть местность. До подножия холмов тянулась долина, должно быть, поросшая густой растительностью, которую на Асбаргане использовали бы под пастбище. Но он не заметил никаких пасущихся животных, и ему стало интересно, есть ли в этом мире какой-нибудь домашний скот. Они пролетели половину пути, когда им навстречу попалась эскадрилья из шести флиттеров, летевшая в направлении развалин. Если цсекийцы пришли к выводу, что судьба тех, кто организовал нападение, остается неясной, они, должно быть, решили выяснить это наверняка.

Когда спускались на посадочную террасу резиденции Властителя, Жофре составил некоторое впечатление о размерах этого здания. Оно было явно больше любого строения на Асбаргане или гостиницы на Вейрайте. Наружную стену окружали небольшие арки с отверстиями сверху.

Было ясно, что эти отверстия не что иное, как дула орудия, которым человек не мог бы управлять вручную из-за его размеров. Очевидно, там размещался военный лагерь, что подразумевало наличие противника, — но где этот противник, насколько он многочислен и кто это?

Жофре обратился к своей памяти, впитавшей наставление Магистров асша. Они учили, что врага надо ослабить изнутри, заставить его поверить, что те, кому он доверяет, предадут его, в таком случае в любой крепости начнется внутреннее разложение. Но ему надо было знать больше, гораздо больше.

Был ли это отголосок борьбы за власть между лидерами, Властителем и каким-нибудь будущим правителем, например, Сопт Эску? А Драгоценная, привезенная Командующим армии! Насколько Властитель отдавал себе отчет, что такое эта женщина? Она была обученной исша и при желании могла сделать оружием собственные волосы. Сестры славились своим легендарным искусством. Где бы они ни появлялись, перед ними была одна цель — тайная война, если бы перед ней не было такой задачи, она не стала бы присягать и не оказалась бы здесь, какие бы сокровища ни предлагали ей офф-велдеры.

Может быть, закатан, не ведая того, является орудием в какой-то скрытой борьбе? Пожалуй, его боятся, иначе кто-то не был бы заинтересован в его смерти. Но из всего этого происшествия можно было извлечь и пользу — теперь у Цуржала появились основания требовать постоянного присутствия Жофре при себе, что он сразу же и сделал. Он даже мог потребовать, чтобы его телохранителю вернули оружие, отобранное у него при пленении.

Их поспешно ввели в комнаты, служившие им тюрьмой. Цуржал заговорил только один раз — когда перед ними открыли дверь, препровождая их внутрь:

— Моя жизнь оказалась под угрозой. Если я явлюсь гостем, как заявляет Властитель, мне должны сказать, кто и почему стрелял в меня из бластера?

Сказав это, он повернулся спиной к страже и пошел внутрь, осторожно неся в руках ящик со сканером, словно был готов пойти на все, чтобы защитить свое изобретение.

Как только дверь захлопнулась, Жофре приложил к ней ухо. Да, они поставили стражника снаружи. Значит, тот, кто дежурил вчера, не сообщил о происшествии. Наверное, очнувшись, цсекиец испугался за собственную шкуру, или он мог подумать, что сам задремал на посту.

Цуржал осторожно поставил сканер на стол, а Жофре опустил связку с принадлежностями к нему на пол. Кожная оборка закатана немного побледнела, и теперь он поднял руку нетерпеливым жестом, чтобы примять ее к плечам.

— Сканер… — начал Жофре. — Он работал. Я видел лицо…

— Все дело в определении периода… Оно было очень неточным, — покачал головой Цуржал. — Как можно было настроить прибор, не зная, на какой период надо ориентироваться? Да, он сработал. Но раньше он работал лучше, когда ему была задана определенная дата. Теперь важно знать, кто заинтересован в том, чтобы вывести его из строя.

— А могли они подумать, что, если ты умрешь, справятся с ним сами? — Жофре высказал аргумент, казавшийся ему вполне логичным.

— В этом мире, как и в каждом другом, всегда присутствует значительная доза глупости, — просвистел закатан. — Однако они не оказывали на меня нажима, чтобы обсудить такую возможность, — он положил руку на сканер, — не знакомили меня с кем-нибудь из своих ученых, которые могли бы разобраться в принципах управления прибором. Нет, мне кажется, дело не в этом. Властителю нужен я, он хочет, чтобы я применил прибор, ему не нужны покойник и никчемная машина, которые бы спутали ему все планы.

Он отвернулся и взглянул Жофре в глаза.

— Давай-ка лучше займемся тобой, присягнувший. Снимай свою тунику!

Жофре протестовал, но слова были обращены к ушам, не желавшим ничего слушать. Он обнаружил, что мигом лишился туники и нижней рубашки, после чего его посадили на край дивана, а закатан стал выдавливать какое-то желе из тюбика, который достал из багажа.

— Тебе очень повезло, присягнувший, — рука Цуржала легкими прикосновениями стала намазывать лекарство на покрасневшую кожу Жофре. — Тебя задело мельком и не в полную силу, иначе ты не отделался бы таким легким ожогом. По-моему, даже рубца не останется, и нет оснований опасаться, что ожог не пройдет. Однако мы не дадим им забыть, что ты, очевидно, единственный пострадавший в столкновении, и это потому, что был вынужден выполнять присягу, не имея оружия. Будь мы на Асбаргане, я бы, наверное, смог бы потребовать с них компенсацию за рану.

Жофре вспыхнул.

— Это не настоящая рана, — пробормотал он. — Я однажды подвел тебя, когда они нас захватили. Как ты можешь допускать, что это случится еще раз?

— Я не вижу никакой твоей вины. Ты столкнулся с оружием, о котором ничего не знал, оказался под действием того, что вполне могло вызвать твою смерть. Ты очень крепкий орешек, присягнувший, раз тебе удалось выжить, когда на тебя воздействовали стазом. Разумеется, у исша прекрасное здоровье, я это знаю, но я не подозревал что у них такие крепкие ребра, с которыми можно дышать при такой нагрузке…

Жофре натянул рубашку и тунику и осторожно застегивал поясную сумку, в которой лежали и проволока, и талисман. Но все-таки недостаточно осторожно, так как камень выскользнул и со стуком упал прямо под ноги закатану.

16

Жофре кинулся вперед, но немного опоздал: Цуржал уже наполовину наклонился, чтобы рассмотреть талисман поближе. На фоне светлого ковра камень казался гигантской застывшей каплей какой-то неведомой жидкости.

Закатан протянул руку к камню. Взяв его, он резко отвел назад руку, как раз когда Жофре наклонился, чтобы выхватить свой талисман. Не распрямляясь, закатан пристально вглядывался в своего телохранителя.

Он словно сомневался, что такой молодой человек может владеть подобным предметом, и Жофре ответил на этот безмолвный вызов.

— Мое! — Он сомкнул пальцы на камне и почувствовал знакомый прилив тепла в ладони.

Цуржал выпрямился.

— Твое!

Этим словом было выражено согласие. Слишком поспешное согласие! Может быть, закатан пытался попросту успокоить его?

Жофре медленно раскрыл руку; он никак не мог объяснить, откуда у него этот предмет. Но если присягнувший не может доверять своему лорду, у него поистине нет никаких надежд в жизни.

— Я не знаю, что это, — медленно сказал он.

— Этот предмет дает власть. — В немедленном ответе закатана не было и тени сомнения. — И он, безусловно, очень древний. — Он покачал головой, словно оспаривая какие-то свои мысли. — Но не осталось никаких записей о пребывании форраннеров на Асбаргане. Памятники форраннеров на Асбаргане? Возможно, они были занесены из офф-велда…

Теперь настала очередь Жофре запротестовать. Это предмет асша. В тот момент он был уверен, что все его догадки относительно его находки — правильны.

— Я нашел его в Куа-эн-иттер, Ложе, умершей несколько поколений назад. — Я… я убежден, что это была часть великого камня, асша — сердца Магистра, хотя я никогда прежде не слышал, что такие камни возвращались к жизни после угасания асша…

— Он сохраняет жизнь? — Цуржал задал этот вопрос очень тихо, почти пробормотав его.

В это мгновение Жофре вспомнил, где они находятся, подумал о том, что глаза за стеной вполне могут быть обращены на них. Вместо того чтобы ответить в открытую, он слегка ссутулился, встав так, чтобы камень оказался между их телами, и ослабил пальцы, которыми крепко его сжимал. И он увидел в глубине камня светящуюся точку. Видел ли ее закатан? Или это было какое-то волшебство Шагга?

— Интересно, — прокомментировал закатан. — Он у вас служит талисманом, приносящим счастье.

Жофре сжал губы. Пусть этот офф-велдер утратит интерес к камню, полагая что эта вещь, наряду с прочими, почитается равнинниками, приносит удачу, что она из тех предметов, которые принято носить на цепочке на шее. Очень хорошо, пусть лорд считает, что это талисман, суеверие. Он не поднимал глаз, но почувствовал, что закатану нужно именно это, чтобы этот предмет обесценился в глазах шпионов. Он решился подбросить камень на ладони.

— И знаешь, Ученый, с тех пор, как я его нашел, мне несколько раз выпадала удача. Я его нашел и не хочу от него отказываться.

Он засунул свою находку в складки сумки.

— Человеку моей профессии следует пользоваться любым везением, которое посылает ему судьба.

— Нам посчастливилось, что эта штука не пострадала в недавней переделке. — Закатан повернулся к столу, на котором стоял сканер.

Достав машину из ящика, он поставил ее на стол, а потом слегка присел, чтобы она оказалась у него на уровне глаз, и стал рассматривать ее в разных ракурсах.

Жофре наблюдал за ним с интересом, правда он не понимал, в чем дело, когда Цуржал притрагивался рукой к разным точкам прибора, при этом сверля глазами его поверхность, словно нацеливая на какую-то мишень, подобно дулам торчавших за стенами орудий цсекийцев.

— Насколько можно сказать, не проведя испытаний, прибор, кажется, не пострадал. Что касается испытаний…

Теперь он встал и положил руку на сканер, а потом дернул когтистыми пальцами за тарелочку, располагавшуюся у него на краю. Там была полость с двумя катушками тонкой зеленой проволоки с каким-то особо ярким голубоватым оттенком, намотанных на стержень из другого вещества — тусклого серо-черного цвета.

— З-з-з-значит… — пришепетывание, сопровождавшееся поднятием и покраснением оборки, указывало на то, что закатан взволнован. — Питание… Вероятно, еще один сеанс — и нам понадобится подзарядка. У нас нет возможности экспериментировать.

— А когда состоится просмотр, который хотят устроить цсекийцы? Они могут предоставить энергию, которая тебе нужна? — поинтересовался Жофре.

— Просмотр состоится в ближайшие два дня. Что касается энергии, то надо выяснить. — Цуржал закрыл клапан на сканере. — Это была ошибка, досадная ошибка, что мы потратили сегодня утром столько энергии.

— Мне кажется, ты не мог ответить «нет», — заметил Жофре. — Этот Властитель не их тех, кто мирится с отказом. И прибор ведь работал! Ты же это доказал, не правда ли?

— Работал? Он оживил несколько теней, а мы из-за него чуть не поджарились. Я бы вполне обошелся без таких примеров его пригодности, — выпалил закатан… — Что сделано, то сделано, важно, что ждет нас впереди. По крайней мере, на этот раз они смогут четко обозначить дату, при этом не надо будет забираться в слишком отдаленное прошлое.

Жофре обратил внимание на ту легкость, с которой закатан произносил «мы», «нас». Словно с положения присягнувшего он повысился до ступени кровно поклявшегося. От этой мысли он ощутил такое же тепло, как от камня исша.

* * *

Тайнад перебирала пальцами тонкую, как нить, ножку своего бокала. Ее губы сложились в ехидную улыбку, а мысли неслись вскачь. Как Властитель себя вел этим утром: он боится за свою драгоценную шкуру! И с этим червем ей приходится кокетничать, применяя все свое искусство, его надо успокаивать, убеждать, что все вокруг — в полном порядке и бояться ему нечего. Она с удовольствием выплюнула бы ему в лицо вино, которое только что отхлебнула! Нет, надо сдерживать изо всех сил презрение, сдержанность — ее оружие.

— По крайней мере, в минувшие часы ей удалось многое узнать. Как только она сможет заставить этого индюка переключить свое внимание на обследование различных функций своего организма, чтобы убедиться в своей сохранности, она постарается сложить отрывочные факты, которые стали ей известны, в единую картину.

Первое, безусловно, то, что Властитель Цсека ни в коем случае не уверен в неуязвимости своего положения. С тех пор, как они вернулись из старой крепости, она слышала, как отдавались различные приказы, планировались рейды, назывались имена людей, подлежащих казни, заключению или допросу.

Кроме того, поступали доклады. В них говорилось о гнездах заговорщиков, которые оказались опустевшими, когда туда добрались каратели, об исчезновении нескольких лиц, занесенных в списки подозреваемых. Казалось, что неудачное нападение на закатана и его прибор послужило сигналом спрятаться, который распространился быстрее, чем при помощи какой-нибудь системы зеркал или радиопередатчиков.

И с каждым сообщением об очередной неудаче этот человек за столом становился все напряженнее, все немногословнее, все опаснее! Да, возможно, что она действительно неправильно оценила его, даже норка, попавшая в западню, может откусить руку охотника, если тот вовремя ее не отдернет. Смертные приговоры! И теперь в каждый такой приговор включалось несколько имен.

Означает ли это конец хитроумной игры, которую Властитель затеял с закатаном и его прибором? Она в это не верила. Он уже дважды говорил о церемонии и о тех, кого надо было так или иначе заставить присутствовать на ней.

Закатан действительно имел нечто, что можно было лишь увидеть, но не понять — прибор, воссоздающий будущее. Отправляясь на демонстрацию прибора, она была настроена очень скептически, будучи убеждена, что Цуржал не сможет сделать то, что, по его словам, умеет. Однако, если этот его сканер способен лишь на то, чтобы вызвать на мгновение к жизни неясные тени, она не понимает, почему Властитель с таким дьявольским упорством требует, чтобы церемония встречи демонстрировалась на публике.

Она внезапно заметила, что приток офицеров, являющихся с донесениями и отправляемых назад, временно прекратился, а диктатор идет к ней. Он встал со своего места и приближается. Тайнад поставила бокал и немедленно обратила к нему взгляд, полный смиренной радости.

— Прошу прощения, Драгоценная, — протянув руку, он сжал ее пальцы, и таким образом поставил ее на ноги. — Столько неотложных дел, мне жаль, что тебе пришлось стать свидетельницей такой сцены. Но теперь все устроено, так что у нас появилось время на более приятные вещи. Я еще не показал тебе внутренний сад. Там цветут лангии, и тебе как знатоку всяких ароматов они придутся по вкусу.

Говоря это, он увлекал ее за собой. Жат, который не присутствовал на утреннем неудавшемся сеансе, теперь шел рядом с хозяином. Если все, что говорят об этих тварях, — правда (а она многого о них наслушалась накануне вечером от своей горничной), Властитель хорошо вооружен на случай покушения. Она спросила себя, можно ли заставить это существо разорвать союз с его хозяином, но пока что не собиралась предпринимать каких-либо попыток в этом направлении. Вместо этого она прибегла к речам Дома Драгоценностей, имевшим целью умиротворение: осыпание комплиментами, возвышение патрона не посредством открытой лести, а с помощью более нежных приемов.

* * *

Оказалось, что сад находился в сердце этой крепости, между четырьмя стенами, поднимавшимися над ним очень высоко. До нее донеслось журчание фонтана и даже стрекотанье насекомых. Перед глазами мелькнуло какое-то летучее существо, тельце которого было не больше мизинца. Она бездумно протянула руку, и оно село на ее указательный палец, так легко, что Тайнад едва почувствовала прикосновение. А это существо, не то птица, не то насекомое, замахало легкими крылышками, отливавшими сверкающей зеленью, словно инкрустированными сапфирами и золотом. Его красоты оказалось достаточно, чтобы на миг прервать ее мысли.

— Лашлу, — заметил Властитель голосом, выражавшим нечто близкое к благодушию. — В вашем мире есть такие?

— Нет, таких нет. — Она очень неподвижно держала палец, едва смея дышать.

Эти несколько секунд, когда существо снизошло к ней, она, казалось, выпала из времени, ушла от своей профессии, от того, что привело ее в этот сад, забыла то, что нельзя было забывать.

Из этого состояния ее вырвал жат.

Впервые с тех пор, как она увидела эту тварь, та издала вопль, зашаркала вперед по вымощенной плоскими камнями дорожке, опоясывавшейфонтан. Существо двигалось на всех четырех лапах, прижимаясь наморщенным носом к камням, явно шло по следу.

Властитель остановился и удержал Тайнад. Он следил за действиями твари из другого мира, которая сосредоточила свое внимание на одном из серых квадратов кладки. На передних лапах, которые были очень похожи на руки, выпустились когти, как будто при необходимости она могла удлинять их, насколько хотела. Жат обхватил когтями края камня и сдвинул его, камень поддался легко, словно ничто его не удерживало на месте.

Тварь быстро погрузила лапу в ямку, образовавшуюся под камнем, и достала оттуда маленький серо-коричневый комок, который мог быть мешочком. Самыми кончиками когтей Жат подтолкнул находку на край дорожки, подальше от тех, кто застыл, наблюдая за его действиями.

— Так.

Властитель выпустил руку Тайнад, чтобы подойти поближе и рассмотреть ямку, которая могла быть тайником. С его и без того не слишком выразительного лица исчезла последняя гримаса. Он потянулся к своему поясу с оружием, которого было не так много, но на нем виднелась отделанная изумрудом кнопка, явно от бластера.

Быстрым движением он выхватил это оружие.

— Прочь, — наполовину сказал, наполовину просвистел он, и жат сразу же подчинился, прыжком вернувшись к хозяину.

Вспышка огня полностью уничтожила находку, после выстрела остался только дымок да странный запах. Тайнад закашлялась, тряся головой, словно таким образом она могла избавиться от этого удушливого запаха.

Огонь погас, дым рассеялся, не осталось ничего, кроме черного следа на камне, выкопанном жатом. Властитель все еще с бластером в руке стоял над ним, разглядывая след.

— Так, — повторил он. — Здесь?

Последнее слово прозвучало как вопрос, но Тайнад чувствовала, что спрашивали не ее. Потом Властитель опять обратился к ней.

— Прекрасная, мне кажется, что мой слуга, — он щелкнул пальцами, и жат подошел, чтобы хозяин его погладил по круглой голове, потрепал между двумя торчащими ушами, — унюхал какой-то тайник, устроенный злоумышленниками. Это место, — он поднял голову и устремил взгляд поверх ее головы на богатую растительность, издававшую ароматы цветов, — было задумано как убежище, но даже здесь нет безопасности. Я должен просить твоего прощения, потому что в этом надо тщательно разобраться, и мне придется оставить тебя.

Он церемонно проводил ее назад, в здание, а потом оставил со стражей и той горничной, от которой ей все еще не удалось избавиться, все это вызвало у Драгоценной раздражение. Властитель не объяснил ей, какой источник опасности, лежавший на тропе, уничтожил своим бластером, в его поведении слишком проявилось отношение к ней как к существу, о котором вспоминают только от нечего делать, не составляющем подлинной части его жизни. С этим отсутствием настоящего интереса к ней надо что-то делать, и она знала, что предпринять. Она должна стать более важной в глазах Властителя, чем его жат… или его бластер.

Хотя закатан с телохранителем не покидали своих апартаментов (Жофре не думал, что это им разрешили бы сделать), оба узника догадывались, что во дворце должна кипеть какая-то деятельность. Жофре старался высвободить чувства и послать их вперед на разведку, на эту меру обычно нельзя полагаться, но сейчас она казалась очень необходимой. Ему было нужно оценить происходящее, хотя бы то, до чего удастся добраться. Прикосновение исша, нечто вроде тумана, не видимого неискушенным глазом, но очень отчетливого для внутреннего сознания, проникло сквозь стены. Оно уловило и принесло назад чувство, подобное тому, которое он испытал в Вонючей дыре, — всепоглощающей опасности. Только там он мог защищаться, а здесь даже не мог предположить, каким оружием воспользуется враг, а также не знал, придется ли ему драться против одного главного противника или их наберется больше.

Он твердо отверг все догадки и предположения и сосредоточился на внутренних упражнениях. Проволока неизменно лежала в его сумке, и он мог нащупать ее своими чуткими пальцами, которые и сами могли служить оружием.

Закатан впервые стал обнаруживать признаки беспокойства, он мерял комнату шагами, то и дело подходя к сканеру, чтобы проверить его дюйм за дюймом, словно ожидая, что прибор может стать объектом какого-нибудь нападения, если его выпустить из поля зрения.

Они получали еду на подносах, их приносили стражники, правда, Харсе не показывался. За тем, как приносят еду и уносят посуду, наблюдал офицер, который к ним не обращался, и закатан не делал попыток заговорить с ним. Еда была хорошая, и Жофре был почти уверен, что в нее ничего не подмешано. До тех пор, пока цсекийцам потребуется искусство закатана, оставалось так мало времени, что они никак не могли подсунуть им наркотики.

Цуржал трижды требовал картину сцены Великой Встречи, которую им представил Сопт Эску, и подолгу просиживал перед ней, изучая ее, словно одного его желания было бы достаточно, чтобы перенести эту самую картину на сканер и получить желаемое изображение. Но картина оставалась прежней, и он всякий раз выключал ее с раздражением.

Его оборка вокруг шеи теперь постоянно дыбилась и переливалась всевозможными цветами, становясь если не яркой, то пестрой. Цуржал больше не воспринимал ожидание с тем философским спокойствием, с которым подошел к нему вначале. Жофре прикидывал, не стоит ли ему совершить вторую ночную вылазку, но, поразмыслив, отказался от этой затеи. Закатан явно не собирался ложиться, а он не хотел оставлять его бодрствующим в одиночестве.

Хотя Жофре и старался выбросить из головы Драгоценную, загадка ее присутствия бередила его мысли. В том, что она была исша, он ни капли не сомневался, тем не менее, она не откликнулась на его сигнал «скользящей-тени», если, конечно, видела его, а он был уверен, что это так. Несомненно, она здесь выполняла какую-то миссию по присяге, иначе ее бы не было на Цсеке: ни один исша не оставит Асбарган по своей прихоти. Нет, ее несомненно внедрили в дом Властителя с определенной целью, подобно ее Сестрам, которые время от времени оказывались при дворе каких-нибудь лордов и присягали либо защищать, либо уничтожить их. И Жофре как-то не верилось, что этого она будет защищать…

Ему было несколько досадно, что он не может поделиться своими догадками и сомнениями. Во-первых, они по-прежнему оставались под постоянным наблюдением через отверстия в этих кричаще размалеванных стенах, во-вторых, он не имел права вмешиваться в чужую миссию и раскрывать Сестру.

Они провели ночь без сна, а наутро Цуржал попытался взглянуть на мир с помощью телевизора, который раньше смотрел Жофре.

— Это их памятник старины, — закатан узнал строение, изображение которого замигало на экране в сопровождении голоса, обрушившего поток слов, из них Жофре уловил не больше десяти.

Сооружение было показано чуть сверху, как будто они сидели во флиттере, идущем на посадку. Жофре заметил то, что показалось справа:

— Космический порт! — Он был уверен, что видел именно этот лес и эти мрачные здания.

— Да, — тихо согласился закатан. — Мне кажется, он на юге.

Жофре был уверен, что их снова повезут на флиттере. Можно ли надеяться, что, оказавшись на борту, они смогут вырваться в космический порт? Но какой от этого толк… Цуржал будто прочитал вопрос, пронзивший мозг его телохранителя.

— Там должна быть база первичного управления, иначе корабли из офф-велда не могли бы приземляться. Достигнув ее…

— А Патруль будет нас защищать? — Жофре выразил сомнение, которое отчетливо окрасило его тон. — Порт в Вейрайте тоже должен был охраняться, но мы оказались здесь.

Цуржал кивнул.

— Да, это так, но тогда мы были всего-навсего беспомощным багажом, и к нам отнеслись как к таковому. А если мы явимся туда с бластерами наперевес и потребуем помощи…

Жофре не верил, что патрон может оказаться настолько наивным, чтобы надеяться на подобный поворот событий.

— Я — закатан, — сказал Цуржал. — Моя раса пользуется иммунитетом в большинстве миров. Кроме того, когда мы заявим о себе вслух, планетарные лорды прислушаются к нам. Я думаю, у нас был бы очень хороший шанс просить убежища.

— Но вначале нам надо вырваться отсюда, — Жофре указал большим пальцем на экран.

Изображение переменилось. Теперь они смотрели на громаду того же строения с уровня земли, перед ними был впечатляющий своими размерами лестничный пролет. Вся лестница была заполнена неподвижными, как статуи, вооруженными до зубов стражниками, за которыми двигалась толпа, то приближавшаяся, то отдалявшаяся, подобно волне, бьющейся о мол.

— Да… — протянул закатан, который глядел теперь не на экран, а на Жофре.

Его оборка поднялась до самого высокого положения. Закатан сознавал, что ему предложено совершить нечто сложное и опасное, и почувствовал в глубине души немой призыв.

17

Как видно, цсекийцы тоже считали, что доставить Цуржала, Жофре и сканер в нужное место будет не просто. Они организовали их конвоирование так, что каждый из офф-велдеров постоянно находился между двумя цсекийцами, идущими в ногу с узником.

Жофре пришлось примириться с мыслью, что такая бдительная и деятельная компания не оставляла им шансов хоть на шаг приблизиться к свободе. Когда их высадили из флиттера на открытое место перед высоким зданием, кишевшее стражниками, Жофре, посмотрев на собравшуюся массу зрителей, понял, что одна эта толпа окажется надежной преградой, не дающей им возможности побега. Гул голосов заглушал даже окрики стражников, которые подталкивали пленников вверх по лестнице.

Итак, они пришли в длинный зал, который уже видели на телеэкране. Там стоял подиум, на нем располагались стулья, составлявшие центр известной им картины, но сейчас на этом возвышенном месте никого не было. Внизу, по одну сторону от подиума, собралась группа мужчин в ярких мундирах, среди них блистали роскошными нарядами и дорогими украшениями немногочисленные дамы. Впереди этого небольшого собрания находились Властитель, а шага на два позади него — Драгоценная, за край туники Властителя одной лапой цеплялся жат.

Вновь прибывших отделяла от его кресла паутина проводов, связывавшая несколько установок, поставленных на разной высоте и под различным наклоном. Они находились в ведении мужчин в униформе, очень нетерпимо относившихся к страже, время от времени операторы давали ей резкие команды.

— Они готовятся к передаче, — сказал Цуржал, которому как-то удалось пробиться к Жофре.

Брат Теней подумал, что цсекийцы явно очень уверены в получении желаемых результатов эксперимента. Но откуда такая уверенность? В этом был какой-то фокус, должен был быть!

Но ему никак не удавалось вычислить, какой и как он сработает.

Стражники подталкивали их (Цуржал, как всегда, настаивал, что они понесут сканер сами). Им пришлось идти очень осторожно, чтобы не зацепиться за какой-нибудь провод. Цуржал открыл футляр, Жофре, как и прежде, стал устанавливать опору. Цуржал старательно настраивал сканер, желая выставить его на необходимый градус наклона. За их спиной раздавались распоряжения одного из телевизионщиков.

Жофре взглянул влево. Властитель выглядел совершенно непринужденно, от него веяло такой уверенностью, что внутри Жофре струной натянулось напряжение. Он продолжал удерживать сканер правой рукой, положив левую на колено, поближе к проволоке, спрятанной в поясной сумке.

Сделав последние приготовления, закатан, повернувшись к Властителю, кивнул.

Жофре сосредоточил внимание в другом направлении и успел увидеть, как один из операторов торопливо надел на объектив своего прибора какой-то конус. Случилась ли какая-то поломка, требовавшая немедленного исправления? Офф-велдер не имел представления о принципе действия этих аппаратов, но в поспешном движении было что-то, что показалось его наметанному глазу признаком беды.

Те, кто управлял другими аппаратами, нетерпеливо отогнали стражников прочь, хотя те и протестовали.

Спор разрешил высший офицерский чин, отделившийся от группы собравшихся и приказавший им удалиться. Впервые после того как Цуржал и Жофре покинули свои апартаменты, они остались вдвоем на расстоянии вытянутой руки от ближайшего к ним цсекийца.

Властитель взмахнул рукой как раз в тот момент, когда пальцы Жофре сомкнулись на проволоке. Исша осторожно высвободил ее из тайника и, вытащив на три четверти, положил на пол среди проводов. Теперь его возможности удвоились. И он был уверен, что, учитывая упражнения, проделанные им в последние несколько дней, его запястье было вполне способно на эффективные действия.

Цуржал, наклонившись, включил сканер. Не успели собравшиеся вздохнуть три раза, как в центре зала показался мерцающий силуэт подиума, который был куда отчетливее, чем призрачные тени, возникшие в руинах.

В группе высокопоставленных гостей раздались возгласы изумления; Жофре сразу понял, что такого действия сканера никто не ожидал. Так на что же они рассчитывали? Может быть, предполагалось, что им покажут что-то эти неведомые машины?

Мерцание прекратилось, они как будто смотрели на увеличенную картину, которую Цуржал с Жофре изучали по записи. Но это было не застывшее изображение. Воспроизведенная фигура Фер Эзранга двигалась, поднимала руки, говорила, слова были слышны и даже разносились эхом, отражаясь от потолка.

И эта картина держалась, даже становилась отчетливее!

Жофре перенес центр тяжести на другую ногу. Те, кто был вокруг них, казалось, заворожены происходящим. Его оружие как змея, готовая к укусу.

* * *

Тайнад, неотрывно смотревшая на подиум, бросила быстрый взгляд на Властителя. Он сделал полшага назад, словно в совершенном удивлении, столкнувшись с тем, чего никак не ожидал. Рядом с ним подпрыгивал, размахивая передними лапами, жат, очевидно поддавшись волнению, исходившему от хозяина.

Драгоценная бросила быстрый взгляд и на другого человека: Командующего армией. Отвратительная ухмылка на его лице сменилась выражением страха. Она сжала пальцы. Эмоции в зале сгустились так, что зрители, казалось, погружались в туман, и это был туман подлинного ужаса!

Однако глаза всех были прикованы к подиуму, к отставшим от жизни актерам, выступавшим на нем. Теперь Жофре смотрел на ту фигуру, которая озадачила его, когда они разглядывали картину, на человека, топтавшегося на, нижней ступеньке. Его руки…

Импульсивно Жофре слегка подтолкнул сканер, и как бы в ответ на этот толчок фигура стала не только ярче, но заняла на сцене доминирующее положение. Ее руки сделали какое-то движение, когда воспроизведенный образ Фер Эзранга повернулся лицом к одному из сидящих лордов.

Великий Вождь внезапно пошатнулся, подняв руку к своему горлу. Он сделал шаг вперед, хватаясь другой рукой за воздух, и повалился на пол. В это время человек, стоявший на ступенях, уже бросился к упавшему Фер Эзрангу, чтобы его поднять, прижимая при этом руку к его горлу.

В это время послышался нараставший гул, и Жофре увидел, как люди, приставленные к аппаратам, активно занялись делом. И он пустил в ход свое оружие. Оно, извиваясь, поползло по полу между проводами. Он сделал рывок, чувствуя, что ему помогает чешуйчатая рука Цуржала.

Ближайший аппарат упал. Послышались крики, и изображение подиума внезапно пропало. Цуржал вернулся к сканеру. Кто-то из офицеров пальнул из бластера. Раздались звуки борьбы и женский визг. Вбежали стражники, двое из них приблизились к Жофре и закатану. Но Жофре был наготове. Он прыгнул не в сторону, а на стражников, и проволока, изогнувшись, сдавила запястье офицера, сжимавшего бластер. Брат Теней подтолкнул попавшегося в западню офицера вперед, под огонь его же товарища. Жофре ударил еще раз, и второй стражник уронил пистолет, поднес руки к глазам и громко вскрикнул.

Лучи бластера замелькали во всех направлениях. Жофре подхватил оружие, оброненное одной из своих жертв, и сунул его в руку Цуржала. Хоть закатаны и были пацифистами, они были готовы защищать собственную жизнь, и Цуржал дважды выстрелил. Жофре дергал за провода на полу, пока, запутавшись в них, не упали еще два стражника.

Тогда он отнял у них оружие, нанеся им такие точные удары, что оба вояки моментально утратили боеспособность.

Обернувшись через плечо к закатану, он махнул ему рукой (в каждой руке он сжимал оружие), ожидая, что в любую минуту его могут сжечь бластером.

Заложники? Жофре взглянул на бурлящую массу зрителей. Туда спешили несколько стражников, так как в толпе гостей, по-видимому, вспыхивали мелкие стычки. Он увидел и тела в ярких мундирах, лежавшие под ногами. А некоторые стражники, судя по всему, направили удар на своих же офицеров.

Властитель? Этот куда-то исчез. Жофре напрягся, услышав голос, кричавший ему в ухо: кто-то рядом с ним вопил от ужаса. Но это был не просто голос, а рев!

Жофре бросился на этот вопль. Он достиг края подиума, где был оравший человек, чей страх выражался так безудержно. Стараясь ускорить бегство, его тащил за рукав жат, а в двух шагах за спинами этой парочки стояла Драгоценная.

Жофре одним прыжком перемахнул через провода и оказался около Властителя. В мгновение ока он сдавил плечо диктатора и, навалившись на него, сжал ему горло.

— Не кричи и пошевеливайся, иначе умрешь!

Жат принялся лягать Жофре, но у него не хватало сил, чтобы освободить своего хозяина. Теперь рядом с ним оказалась еще одна фигура.

— Эти безмозглые уроды ополчились друг на друга. Словно Предки наслали на них безумие.

Он узнал ее по аромату. По крайней мере, она не была присягнувшей телохранительницей, иначе он уже был бы мертв.

— Двигайся!

Он пинком подогнал Властителя к краю подиума, за которым находился закатан, с бластером в руке застывший около своего сканера. Теперь Жофре оглядел сцену через плечо пленника. Публика в зале билась с таким остервенением, что Драгоценная могла быть права. Возможно, что всех цсекийцев поразил приступ сумасшествия, так как они дрались друг с другом. Теперь сверху на веревках спустились другие бойцы, как мужчины, так и женщины, в штатском, но в зеленых нарукавных повязках.

Чтобы выйти наружу, им было необходимо пробраться через кучу людей, повалившихся на пол, в возможности чего Жофре был не уверен. Он пытался оценить различные варианты, если таковые имелись, потому что как раз в этот момент на их компанию, состоявшую из Жофре, заложника с жатом и Драгоценной, стали надвигаться полукругом эти спустившиеся сверху стражи порядка.

— Пропустите нас, или он умрет! — крикнул Жофре на всеобщем языке, надеясь быть понятым.

Командир тех, кто преграждал им путь, такой же высокий и широкоплечий, как Харсе, и такой же мрачный, как все стражники, не опустил своего оружия. Жофре споткнулся, внезапная и более яростная атака жата чуть не сбила его с ног. Но спустя мгновение в дело вмешалась Драгоценная, которой удалось сильным рывком оттащить эту тварь назад.

Цуржал взвалил на плечо сканер вместе с треногой, поддерживать который ему помогала повязка для его искалеченной руки. В два прыжка он оказался рядом со своими союзниками.

— Пропустите, или этот умрет!

Жофре крепче сдавил глотку Властителя. Тот уже хватал ртом воздух, как утопающий, беспомощно шаря руками по поясу, на котором более не было оружия, и тщетно пытаясь дотянуться до Жофре, стоявшего сзади.

— Нет проблем. — Командир отряда сделал шаг вперед, его голос перекрыл многоголосый шум.

Он не опускал оружия, но Жофре, заметив легкую перемену в глазах своего противника, решил, что тот вряд ли сразу же уложит его из бластера. По крайней мере, этот парень говорил на всеобщем языке.

— Ты захватил то, до чего мы очень хотим добраться, отдай своего пленника!

Властитель отчаянно забился в руках Жофре. Исша понял, что имеет дело не с той партией, которая желала бы освободить Вождя.

— Почему? — Этот вопрос задал не он, а Цуржал. Драгоценная, не проронив ни слова, встала рядом с

Жофре, обеими руками держа за лапы жата, который силился высвободиться. Было очевидно, что силы у нее — исша.

— Он скорее наше мясо, чем ваше, Ученый, — ответил мужчина с зеленой повязкой. — Мы имеем на него определенные виды.

Эта фраза была произнесена одним из бойцов отряда, подошедшим поближе. Сумятица в зале вроде бы начинала стихать. В некоторых местах продолжались стычки людей в мундирах, но было очевидно, что те, кто спустился сверху, быстро брали ситуацию под контроль.

— У вас виды и на нас? — осведомился Жофре. — И какие же?

— Вам нечего опасаться, — заверил командир. — Ученый, — теперь он обращался прямо к Цуржалу. — Ты невольно послужил на благо нашему делу. — Свободной рукой он указал на сканер, который теперь свешивался у Цуржала за спиной. — Мы даже немного у тебя в долгу. Мы будем еще более вашими должниками, если вы отдадите нам этого. Мы будем вам очень благодарны.

От отряда отделились двое, мужчина и женщина, они подошли к Жофре, удерживавшему пленника, с двух сторон.

— Это бунтовщики, — Драгоценная впервые сказала что-то определенное.

— Борцы за свободу, леди.

Теперь командир улыбался почти галантно, но от этого настороженная враждебность тех, кто подошел к Жофре, не уменьшилась.

— А наш приход сюда составлял часть вашего плана? — спросил Цуржал. — Что ж, — он не ждал ответа, — может быть, в конце концов, нам удастся договориться. Хотя, по-моему, ваша партия два дня назад предусматривала для меня другой исход.

Командир пожал плечами.

— У нас есть горячие головы, как и в любой другой партии, Ученый. Те, кто принял такое решение, понесли наказание. А теперь отдайте нам этого человека.

Жофре перебил его.

— Кто же бросает оружие, даже не испытав его? Командир, — он назвал его этим словом наугад. — Ты признаешь, что твои люди пытались нас сжечь в развалинах крепости. Почему мы должны об этом забыть сейчас? Не вы захватили этих пленников. Они наши.

— Чтобы вы решали, что с ним делать? — вмешался один из повстанцев. — Сколько это можно терпеть? Тебе приходится держать его двумя руками, у тебя что, найдутся еще руки, чтобы драться с нами?

— Он убьет… — Теперь заговорила женщина, подошедшая слева. — Этот нам нужен…

Женщина вдруг замолчала, остановившись почти на полуслове, словно поняв, что может выдать нечто важное, и командир, окинув ее суровым взглядом, опять обратился к Жофре.

— Что вам нужно? — резко спросил он, очевидно, ему не терпелось уладить дело по возможности быстрее.

— То, о чем ты говорил раньше, командир, — Цуржал стал использовать тот же титул. — Нам нужна свобода. Мы здесь против своей воли, нас похитили. Мы хотим, только чтобы нас отправили с Цсека, куда нам надо.

Командир испытующе поглядел на закатана, потом на Жофре и наконец на Драгоценную.

— Эта женщина из офф-велда была доставлена сюда не силой, она вела здесь собственную игру. Она не может это опровергнуть.

— Какую бы игру она ни собиралась вести, сейчас она закончена. Она из офф-велда и не желает вмешиваться в местные дела, что вы можете сказать против нее?

— Она такая, какая есть, — презрение в голосе женщины обжигало почти как бластер. — Нам от нее ничего не нужно, пусть возвращается к таким же, как она, и дальше купается в своих помоях.

— Давайте поедем в порт, — быстро предложил Цуржал. — Я не знаю, какой там может быть корабль, готовый к полету. Если там таких нет, давайте обратимся к портовому Патрулю, это гарантирует вам безопасность и невмешательство в дела, или вы не согласны?

— Мы вам ничего не обязаны давать, — сказал один из повстанцев, перед этим поговорив с командиром по-цсекийски, — парализующие лучи…

Жофре напрягся. Конечно, их можно поразить так же просто, как это уже сделали с ними на Вейрайте. Пока ему приходится держать пленника, он никак не может помешать нападению.

— Ты забываешь, Ат Сан, что нам есть за что их благодарить. Разве они не показали, как на самом деле умер Фер Эзранг, хотя эта услуга и была оказана нам нечаянно. — Командир хитро усмехнулся. — Нет, мы дадим им то, чего они просят, и отпустим женщину, потому что такие, как она, здесь не нужны, и даже эту визгливую тварь, — он указал на жата, который жалобно скулил. — Они не подходят для нашего мира, пусть отправляются, куда хотят. Проводите их в порт и передайте офф-велдерам, которые поддерживают порядок среди прилетевших из других миров. Но сначала отдайте нам… его.

Будут ли выполнены эти приказы? Можно ли доверять командиру повстанцев? Но Цуржал согласно кивал, и Жофре пришлось согласиться со сделкой, потому что он присягнул.

Жофре ослабил захват, выпустил Властителя и пинком подтолкнул его вперед. Те, что стояли с двух сторон от него, тут же схватили Властителя, и один из них направил какой-то стержень прямо ему в голову. Властитель дернулся так, что чуть не потерял равновесие, а потом все-таки упал вперед, пораженный стазом и совершенно беспомощный.

Трое повстанцев отволокли его прочь, а шестеро обступили офф-велдеров, оставив им пространство посередине, и пошли вперед шагом, к которому пленникам пришлось приноровиться.

Драгоценная одной рукой чуть приподняла свой праздничный наряд. Потом она вытащила из гривы волос спрятанную там веревку такого же цвета, как и ее блестящие пряди, среди которых она скрывалась, и набросила петлю на шею жата, словно тот был охотничьим псом.

Драки не прекращались, и им дважды пришлось с боем прокладывать себе дорогу, подминая сопротивлявшихся стражников. Флиттер их не ждал, их погрузили в наземный транспорт, эскорт разместился вокруг с оружием наготове.

Они резко свернули с главной улицы на более узкие, очень напоминавшие аллеи. Тут и там валялись мертвые тела. Однажды по их транспорту вскользь мазнул луч бластера в нескольких дюймах от того места, где на корточках сидела Драгоценная. Она отпрянула, но не сказала ни слова, а Жофре был так плотно прижат к ее другому боку, что ему даже не удалось рассмотреть, есть ли на ней ожог.

Транспорт завернул за угол, и теперь они могли ясно видеть порт. Широкие ворота были наглухо закрыты, их охраняли стражники в черно-серебристых мундирах Патруля, а также в серой униформе, в которую одевались те, кто обслуживал космические корабли. Кроме того, перед воротами было выставлено орудие.

Когда они приблизились, от них потребовали останов виться. Но никто и не пошевелился, чтобы открыть им двери. Нос транспорта почти коснулся ворот, когда наконец остановился.

Цсекийские стражники отошли в сторону и предоставили троим офф-велдерам с жатом упереться в барьер. Человек в мундире Патруля и другой в серой форме сделали шаг вперед.

Цуржал переместил сканер повыше, на плечо, и поднял здоровую руку в мирном приветствии.

— Мы требуем убежища на основании Кодекса Харкотафа. — Его оборка поднялась высоко и окрасилась в алый цвет, а шипенье достигло почти змеиной силы.

Патрульный офицер сделал шаг, приблизившись к той секции ворот, которую можно было открыть независимо от всей конструкции.

— А кто эти охотники? — спросил офицер. Оборка закатана потемнела и заколыхалась.

— На нас не охотятся, Первый офицер. Эти доставили нас сюда, как им поручено. Мы из офф-велда, а война, которая идет на Цсеке, нас не касается.

— Вы должны оставить все оружие и зайти сюда по одному. Вы должны следовать кодексу и выполнить то, что привело вас сюда.

Цуржал кивнул.

— Решено, Первый офицер.

Он бросил бластер, прикрепленный на поясе в знак мирных намерений. Жофре свернул проволоку, которой была обмотана его рука, и бросил ее на землю. Драгоценная молниеносным движением достала из наряда, окутывавшего ее стройное тело, тонкий нож и присовокупила его к тому, что уже бросили на землю другие (как было известно Жофре, который не успел заметить, где она прятала это оружие, оно было смертельным).

Один за другим — сначала Цуржал, потом Драгоценная с жатом на поводке и, наконец, Жофре — они прошли в ворота, дверь которых была открыла лишь настолько, чтобы они смогли пролезть. Руки Жофре сложились в знак, почти без его ведома: «Прочь из тьмы — на свет».

18

Было далеко за полночь, но в комнате на верхнем этаже одного из домов старого города горел свет. Рас Зарн взад и вперед ходил по комнате, и за окном равномерно мелькала его тень. В эту ночь он испытывал острую потребность в физическом усилии, которое могло дать выход нервному напряжению, сковывавшему его весь минувший день, отчего быстро принимать верные решения становилось все труднее.

Пусть его старшие спят спокойно! Он боролся за то, чтобы сохранить контроль над собой, не завыть от отчаяния, закинув голову и чуть не задыхаясь от безысходности. Мог ли кто-нибудь действовать успешнее, окажись он на его месте? Хорошо им отдавать приказания, но они не могут заставить кого-либо их исполнять, разве что не решат сделать его примером и поставить вместо него какого-нибудь другого дурака, у которого лучше не получится.

ОНИ могут охотиться на холмах, как это делали раньше, чтобы получить добычу. Но никто не может охотиться в межзвездных просторах. Чтобы пробраться в самые незначительные звездные порты, потребуются века. Даже думать об этом — безумие.

Он предложил им одно решение, но они его не приняли. Все эти тайны! Они не готовы поделиться с кем-либо своими тайнами. Но другого выхода нет. Если бы Гильдия приняла объяснение, что они разыскивают человека исключительно ради мести, это был бы шанс. Хотя большинство членов гильдии не бралось за такие мелкие дела, при определенных обстоятельствах какого-нибудь лидера можно было бы склонить дать приказания.

Однако существовала проблема добычи, узнал ли он уже ценность того, что было им похищено из проклятой Ложи? А вдруг в процессе охоты члены гильдии узнают, что находится в руках у человека, которого они преследуют?

Прижав кулак ко рту, Зарн принялся грызть костяшки пальцев. В эту ночь он послал самое страстное донесение. Он призывал начальство к немедленным действиям, так как связной Гильдии не собирался долго ждать или делать им поблажки из уважения к их священству, которое Гильдия не признавала и не считала важным.

Время быстро истекало. Им придется положиться на этих других, имеющих разветвленную сеть, позволяющую разыскать человека в офф-велде или признать свое поражение. А это могло бы привести в будущем к…

Зарн потряс головой. Он вернулся к низкому столику и опустился на циновку перед ним и стал водить пальцем по кучкам рассыпанных на нем тонких палочек. Каждая была зазубрена по-своему, и этот узор можно было прочитать на ощупь, даже в темноте. Но ему не требовалось еще раз разбираться в этих приказаниях, требованиях, угрозах.

Послышался приглушенный звук, едва ли громче его стесненного дыхания. Зарн поднял голову, мгновенно вскочил и через потайную дверь прошел в узкую комнату, в одной из стен которой имелось отверстие наружу, в ночное небо. Через него появился долгожданный вестовой и тут же уселся на стол. Птица дважды просительно курлыкнула, когда купец к ней подошел.

Он протянул руку, чтобы приласкать своего гостя. Потом его глаза встретились с глазами птицы. Эта птица была из самых хорошо обученных. По крайней мере, было принято считать, что ее следует использовать на самые трудные задания.

Когда сообщение было передано из мозга в мозг, Зарн провел языком по пересохшим губам. Его жизнь, он так и знал, что этим кончится, — его жизнь оказалась на одних весах с победой. Но они сдавались, хоть и неохотно, соглашаясь, что предложенный им вариант может привести к победе.

В надежде как раз на это он предпринял определенные шаги, теперь пришло время развивать начатое. Он выдал птице награду и оставил ее на столе перед открытым люком в стене. Теперь у него нет никаких донесений, которые он хотел бы передать. То, что он собирался сделать, не допускало вмешательства тех, кто руководил им на расстоянии, никогда не встречаясь с игроками, ведущими партию.

Когда он начал претворять в жизнь заранее разработанный план, в небе поднялась бледная туманная заря. Он послал другого вестового, на двух ногах и без крыльев, из своего хозяйства, с очень неопределенным рапортом, в котором говорилось, что он в последнее время приобрел некоторые товары на Севере, которые могли бы заинтересовать некоего продавца.

Внизу, в более просторной комнате, где Зарн занимался коммерцией, он присматривал за тем, как распаковывали два чемодана. Это был набор из его приманки, звездные камни, обработанные самим Хемкрефтом. Высокий Шагга расстался с ними так легко, словно они были вставлены вместо зубов у него в челюсть, но камни были достаточно уникальны для того, чтобы задержать этого отступника.

У него хватило времени, чтобы полностью собраться с духом, выполнив Шесть Упражнений Спокойствия и Подготовки. Так что он встретил женщину, пришедшую на его зов, в полной готовности.

Было ясно, что она из офф-велда, у нее была тонкая фигурка с удлиненными руками и слишком крупными кистями. Ее темная кожа отливала металлом, она казалась необыкновенно гладкой, словно на нее было действительно нанесено какое-нибудь металлическое покрытие. Большей частью кожа была открыта, так как наряд дамы был очень скудным и состоял главным образом из полосок ворсистой материи, которая могла бы быть мехом какого-нибудь странного зверя, и поражал огненной яркостью оттенка, усиливая контраст с серо-черной кожей женщины. На ее голове был большой тюрбан, сверкавший рядом бриллиантов, при виде которых Зарн про себя удовлетворенно улыбнулся. Было очевидно, что эта посланница Гильдии — любительница драгоценностей, так что то, что он собирался ей предложить, и правда могло показаться соблазнительным.

— Джентльфам, вы делаете честь нашему торговому дому, — поклонился он и проводил ее к стопке подушек для сиденья, довольно высокой, что было удобно для ее удлиненных конечностей.

Она приподняла наружную пару век, оставив внутренние полуприкрытыми. Ее широкий рот, почти пасть, был совершенно неприспособлен для человеческой улыбки, но как-то скривился, что могло восприниматься как ее подобие.

— Известно, что в мастерских Зарна изготавливают подлинные сокровища. Мне говорили об особой партии… — ее скрежещущий голос (а говорила она на всеобщем языке) очень прозрачно указывал на то, что ее тело действительно из металла.

Она ни разу не взглянула на образцы, выложенные на стол. Однако Зарн был уверен, что она не только их видела, но и успела оценить.

— Как видишь, джентльфам. — Он сделал жест рукой в сторону камней, искусно уложенных на темной полоске кожи, оттенявшей сверкающие серебром и золотом драгоценности.

Теперь она немного повернулась на своих подушках, вытянула шею, казавшуюся слишком тонкой для головы, массивность которой увеличивал тюрбан. И наружные, и внутренние веки полностью распахнулись. Она не наклонилась вперед, чтобы потрогать камни, а попросту их рассматривала. Зарн ничуть не сомневался, что она в точности определит их цену.

— Впечатляющее зрелище, купец Зарн.

— А приобретение? — спокойно спросил он. — Да, когда их мне принесли, я прежде всего подумал о вас, джентльфам, зная, как велика ваша способность отбирать самые ценные камни, и применять их с наибольшей пользой. Но если они вам не по вкусу, я очень сожалею о причиненных вам напрасных хлопотах.

У нее опять искривился рот, и эти вторые, внутренние веки наполовину закрылись — она разглядывала теперь купца, а не товар.

— Мы оба покупаем и продаем, купец. Если я куплю, какова будет цена?

Зарн внутренне чуть расслабился. Она желала… хотя бы обсудить условия. Но любая сделка с Гильдией чревата коварством, большим коварством…

— Есть история, которую можно рассказать, джентльфам.

Она издала вздох, может быть, скуки, а может быть, нетерпения.

— Она есть всегда… когда один из вас хочет иметь дело с нами.

Во всяком случае, она была достаточно откровенна.

— Мы ищем человека, предателя, того, кто предал наши кровные узы.

Женщина подняла руку, словно для того, чтобы поправить складку тюрбана.

— Ваш мир разветвлен, и я не сомневаюсь, что у вас есть средства достать его, Шагга! — Это последнее слово было произнесено почти как обвинение, но не застало Зарна врасплох. Никто не мог отрицать, что в Гильдии трудятся свои пытливые умы, добывающие знания, что она собирает все сведения о тех, с кем, возможно, будет иметь дело.

— К сожалению, он в офф-велде. Мы не успели его задержать, а он святотатственно использовал закон, который отверг его, и присягнул офф-велдеру — закатану.

— Ах да. — Теперь эта женщина протянула руку, и одним из шести пальцев одинаковой длины постучала по столу около первого камня в ряду. — Это тот офф-велдер с кожей, как у ящерицы, которым, как я слышала, интересуются ваши люди.

Зарн решился придать разговору более конкретный тон. Он должен перехватить инициативу, иначе потерпит поражение.

— Да, мы питаем интерес — небольшой. Но не он заставляет нас сейчас действовать. Мы готовы вознаградить интерес оплатой, — очень легким движением он указал на ряд камней.

— Это можно было бы обдумать. — Она поднялась с подушек. — Известие будет направлено до наступления ночи.

Зарну пришлось довольствоваться этим ответом, но он был полон надежд. От одного надежного шпиона он узнал, что Гильдия очень интересуется этим закатаном. Возможно, они уже плетут вокруг него свою паутину. Однако любая их попытка обречена на неудачу, если только соображения выгоды не подскажут им верного решения.

Если бы он имел возможность дать полную волю собственным глазам и ушам, он бы испытал большое облегчение. Женщина отправилась прямо в космический порт. Там был зал, где отбывающие ожидают свои корабли. Она расположилась в этом зале и сидела с таким видом, словно от нечего делать рассматривает, что творится вокруг нее. Вскоре к ней подошел мужчина в космическом костюме, явно принадлежащий к тому же виду. Она поприветствовала его самым легким кивком, и он сел лицом к ней на соседний стул.

— Эта грязнобрюхая жаба предлагает неплохой куш — должно быть, Шагга пришлось поскрести по своим сундукам, — она говорила не на всеобщем языке, а на местном, звучавшем так, словно все слова слились в одно.

— За что?

— Закатану присягнул расстрига из их ордена натасканных убийц. Они хотят его вернуть, у них очень примитивные мыслительные процессы. А этот их предатель смотался вместе с закатаном в офф-велд.

— Они хотят, чтобы его убили?

— Нет, мне кажется, что расправа входит в их собственные планы, он им нужен живой.

— Как присягнувший телохранитель он будет защищать закатана.

— Да. Однако бывают разные средства… Главное, чтобы закатану предоставили возможность поступать так, как он хочет, — пока не настанет срок. Я понимаю, что с этим и так возникли сложности…

— Мы тогда не представляли, что цсекийцы тоже входят в игру. Нам надо с этим разобраться.

Ее рот скривился в подобие улыбки.

— Несомненно, план уже запущен в исполнение. Но, принимаем ли мы это новое предложение, станем ли мы захватывать закатана и возвращать его сюда? Они предлагают очень соблазнительную цену.

— А можно рассчитывать, что этот Шагга сдержит свое слово, когда дело будет сделано?

— Он не дурак. Сделки с Гильдией принято соблюдать, как известно и ему, и всем в звездном мире. Это можно сделать, я уверена, а дополнительная подмазка, которую он предлагает, порадует наш совет. Они только должны быть уверены, что наше основное предприятие от этого не пострадает.

— Хорошо, прими меры, которые могут потребоваться. — Он встал. — Мы поднимаемся на корабль в четвертый час луны. Тебя проводить?

— О да, конечно, у меня интересный багаж. Эти звездные камни, Тейлор, — выкуп за организатора четвертой ступени, если таковой когда-нибудь запросят.

* * *

Сделав первый ход, Зарн незамедлительно принялся за планирование второго. Он снова перебрал палочки с зазубринами, выложив из них вначале один узор, а потом другой, словно старался найти тот, который подойдет ему лучше всего. Другой возможности не было. Да, один из Теней отправился как телохранитель того юного лорда. Он не был Братом высшего класса, не имел опыта, сведения о расстриге говорили многое.

Хоть он и был парией, ему было нельзя отказать в блестящей подготовке, правда, он никогда не выполнял никаких миссий. Но этот его тронутый Магистр давал ему особые наставления, некоторые из которых были неизвестны самому Шагга его Ложи, — он мог о них только предполагать. Этот Шагга, конечно, тоже дурак — расстригу надо было попросту послать в другую Ложу и тихо избавиться от него. Но вместо этого его отпустили на волю…

К счастью, этот безмозглый священник установил за ним слежку, когда он пересекал горы, иначе они никогда бы не узнали, что произошло в мертвой Ложе. Но этот Шагга сейчас горько раскаивается в содеянной глупости и будет еще долго каяться впредь, так что о НЕМ беспокоиться не стоит.

Однако следует признать, что предмет их охоты имеет первоклассную подготовку и превосходит уровень послушников, он, хоть и молод, возможно, приближается к уровню Руки. Ас тем, что он имеет при себе… Нет, они не могут, хотя закон и позволяет отозвать телохранителя юного лорда.

Они не могут и полностью положиться на Гильдию, даже если та пожелает заключить сделку. Гильдии нужен закатан, или, скорее, то, что они рассчитывают из него вытянуть. А расстрига — присягнул и будет защищать своего патрона до смерти. Даже Шагга, который вызывает омерзение, не может отрицать, что он по-настоящему обучен исша и твердо придерживается принятых правил.

Кроме того… Зарн постучал пальцем по столешнице в нескольких дюймах от разложенных палочек. Что, если расстрига начал понимать, что он нашел в Куа-эн-иттер? Что, если он станет Магистром? Сила асша способна разрушить даже ловушки Гильдии.

Кто? Это нельзя оставлять Гильдии. Что если они (а он питал глубочайшее уважение к их старшинам и экспертам) проведут небольшое расследование и дознаются, что было отнято у мертвых. Они даже могут пойти на сделку с расстригой — оставят ему жизнь, отобрав находку, и оправдаются перед своими контрагентами, сославшись на то, что не сообщили им подлинной причины облавы на расстригу.

Зарн содрогнулся. Если такое случится… Все оставшиеся дни в его жизни ему придется завидовать тому Шагга, который первым выпустил отступника. Может быть, отправить другого исша, хорошо натренированного и опытного, в офф-велд? У него не быловремени на споры с Высшими Головами. Чем дольше расстрига остается в офф-велде, — а кто знает, что еще он там делает за спиной этого закатана, — тем больше его шансы обрести величие, с которым им не справиться. Может быть, он и Гильдии преподнесет пару сюрпризов.

Это оставляло единственный шанс, в котором ему уже было отказано. Однако при теперешних условиях ей придется согласиться. Ее присяга может быть отменена с помощью Сестры Внутреннего Молчания. В прошлом такие случаи несколько раз имели место. Когда есть необходимость, она ставится выше обычаев.

Но как ему добраться до нее в офф-велде? В этом может помочь только одна организация, за исключением вездесущего Патруля, организация, которая простирает свое влияние на звездные пути. Опять Гильдия…

Зарн вздохнул. Он посмотрел на кожаный сверток. Сбор такого сокровища превышал возможности одной Ложи — чтобы его набрать пришлось отобрать средства по меньшей мере у четырех самых богатых Лож. А члены гильдии не бывают бескорыстными благодетелями, за выполнение задачи они могут потребовать и больше. Но в глубине души он был уверен лишь в одном — он не мог доверить Гильдии выполнение кровавой клятвы — дело доведет до конца Сестра, которая уже находится в межзвездных пространствах.

Ее надо освободить от ее теперешних обязанностей — и сделать это поскорее. Собрав все палочки вместе, он завернул их в мешочек, который сунул в тайник под столешницей. Это он должен сделать сам.

Со свертком, в котором были драгоценности, он подошел к стене, туда, где лежала груда подушек. Рас Зарн нажал на стену в нескольких местах — и в стене открылась небольшая полость. Но прежде чем положить туда пакет, он осмотрел тайник. Со вздохом рядом с пакетом он положил другую шкатулку.

Посещение им в дневное время у всех на виду Дома Драгоценных вызвало бы разговоры, неблагоприятные для его положения в старом городе. Но он ничего не мог поделать. Оставалось полагаться лишь на защиту плаща с капюшоном, какие носят горные священники, и изменения внешности — очень условного.

Магистресса Драгоценных приняла его в своей келье и выслушала сообщение о том, что и почему надлежит сделать. Она нахмурилась.

— То, что ты просишь, бросает тень на честь. Мы тоже исша и живем по закону Пяти Присяг. Когда миссия с честью принята и Тень принесла присягу, только успешное завершение или смерть освобождают Сестру. Ты просишь многого, слишком многого.

— Но над всеми нами нависла угроза. — Зарн не решился сказать ей правду, известную только горстке Братьев, и если бы он раскрыл тайну, он стал бы клятвопреступником — навлек бы на себя позор, который не смог бы смыть, даже лишив себя жизни.

— В чем она заключается, Шагга? — Она не собиралась легко сдаваться. Он чувствовал, как у него на лбу собираются бусинки пота, несмотря на то, что он изо всех сил старался сохранять невозмутимость.

— Я не могу нарушить слово, — он решил, что может быть с ней откровенным, — но над нами нависла опасность, которой мы не знали со времени Отказа Гортора.

Упоминание этого достопамятного случая, чуть не стершего с лица Асбаргана все Братство, никого не оставляло равнодушным. Оно должно на нее подействовать.

Глаза магистрессы слегка округлились, а пальцы сложились в знак «защита-от-опасностей-далекой-ночи».

— Ты можешь поклясться в этом?

Нож Зарна находился на виду. Он медленно вытянул средний палец и нажал на него кончиком острейшего лезвия, на пальце показалась бусинка крови. Убрав нож, он вытянул руку, капля крови на которой увеличилась. Женщина посмотрела прямо ему в глаза, а потом перевела взгляд на палец. Она прижала к нему свой средний палец, и Зарн испытал в душе огромное облегчение. Она согласилась, она это сделает!

— Присягнувшая отбыла в офф-велд, нет средства передать ей сообщение Теней.

Зарн покачал головой.

— Такое средство есть, в этом я тоже готов присягнуть.

Мгновение лицо женщины выражало сомнение. Но обещанию, которое он только что дал, было невозможно не поверить.

— Очень хорошо. Передай ей «Снежное облако».

Это было слово, которым освобождают от присяги. Зарн даже содрогнулся. Это было нечто священное, по обычаю используемое только Магистром Ложи, когда миссия завершена. Передать его другому — опасно, но у него не было выбора.

Оказавшись в своей комнате, вынув и поставив пакет и шкатулку перед собой на стол, он занялся еще одной тоненькой палочкой, на этот раз тускло-черного цвета и не длиннее мизинца. Очень маленьким инструментом из тех, какими пользуются ювелиры, он сделал на ней зазубрины. Первая обозначала слово освобождения от присяги, а вторая — новую присягу, ту, которая свяжет Сестру с ее второй и более важной миссией. Ему едва хватило времени, так как один из его служащих пришел с сообщением о возвращении женщины. Если бы она только согласилась! Но она должна согласиться. Он обратился к тому внутреннему пути, который, как говорили, в трудных ситуациях мог вызвать у людей нужные мысли, он держал палочку как кинжал, и как раз в это время вошла женщина из офф-велда.

19

— Вы понимаете, что согласно закону 1732Х Кодекса, вы должны быть задержаны. — Капитан патруля Илан Шандор холодно взирал на слушателей. — Если цсекийское правительство потребует, чтобы вы предстали перед судом за организацию беспорядков и заговор, вы не можете претендовать здесь на убежище.

— Мы бежавшие пленные, — спокойно ответил Цуржал. — Нас привезли на Цсек против нашей воли и в нарушение межзвездного законодательства. Я еще не слышал, что похищение является законной формой приобретения иммигрантов.

— У вас одна версия…

— Она подтверждается читающим правду, — перебил Цуржал. Оборка на его шее колыхалась. — Никто не спрашивал нас, хотим ли мы сюда приехать. Правительство, до недавнего времени находившееся у власти, держало нас под стражей, и нам пришлось согласиться на некоторые предъявленные нам требования.

— И вы ускорили революцию, — резко вставил капитан. Впервые заговорил командир порта.

— Как вы видели, капитан, — он указал пальцем на несколько дискет читающего правду, лежавших между спорящими, — подготовка к этому выступлению велась уже давно, она началась еще до прибытия Ученого.

— С этой его внутренней машиной, — не сдавался капитан. — Хотя бы о ней мы можем позаботиться…

Оборка Цуржала стала переливаться желтым и красным цветами.

— На машине печать исследовательской службы закатана. Не думаю, что даже такая сверхмощная организация, как ваша, будет спорить о ее принадлежности.

Капитан возразил:

— Ты, Ученый, уже не являешься полноправным членом своей службы — и именно потому, что стал возиться с этим своим сканером! Любой протест может подаваться только старшим в твоем клане, а поскольку ты находишься в полугалактике от своего дома, на выяснение этого вопроса потребуется немало времени.

— Я выполняю самостоятельное задание, капитан. Если хотите, спросите у своего начальства. Вы обнаружите, что мои документы и полномочия в порядке. Мое исследование… До того как мое путешествие было преступно прервано, я направлялся на Лочан. Я уже показывал разрешение на проведение этих исследований. Я настаиваю, что произошедшее на Цсеке не имеет ко мне отношения.

— Тем не менее, факт остается фактом, за этой оградой идет гражданская война, — капитан махнул рукой в сторону ближайшего окна, выходящего на космический порт. — И вы приложили руку к тому, чтобы ее разжечь, желали вы того или нет. Вы преступили полномочия, данные вам вашим народом, и нарушили главный закон невмешательства.

— Капитан, — опять заговорил портовый офицер, — разве не лучше подождать и посмотреть? Существуют многочисленные доказательства, которые вы и сами видели, — он кивнул на дискеты, — что мощное подпольное движение существовало здесь еще до приезда Ученого и его телохранителя. То, что нападение началось именно в этот момент, — вполне естественно. Повстанцы знали — в достоверности сведений моих разведчиков сомневаться не приходится, — что Властитель планирует передать по телевидению свою тщательно отредактированную версию Великой Встречи. Его план сорвался потому, что два оператора, которые должны были транслировать эту программу, принадлежали к подпольщикам. Они были готовы саботировать эту передачу. Когда появился закатан, это добавило новый фактор, не входивший в их планы. На самом деле, Ученый, — он теперь обращался к Цуржалу, — ты показал то, что могло быть правдой пятьдесят лет назад. На эту поддержку они не рассчитывали, но быстро обратили ее себе на пользу. То, что показал твой сканер, было передано подпольными установками и ретранслировано по всей стране. Передача являлась сигналом к восстанию — и оно началось.

— Они еще не взяли под контроль всю территорию, — заметил капитан. — Трудно поверить, что им удастся занять такие крепости, как Смаган и Вер.

— Благодаря нашим друзьям, собравшимся здесь, — портовый офицер кивнул на противоположный конец стола, — Властитель в руках повстанцев. Как все, кто приходит к власти, он долгие годы методично уничтожал всех подчиненных, которые могли бы поставить под сомнение его власть, опираясь на тех, кто был связан с ним так тесно, что его падение стало бы крахом и для них. Они могут держаться в укрытиях, спасая свои жизни, — даже крысы начнут бороться, если задеты их интересы, но у них больше нет диктатора, чтобы их науськивать, и их давно поразили ревность и междоусобица.

— Давно ли вы наблюдаете развитие этой ситуации, командир? — Оборка у Цуржала начала светлеть.

— Как лицо, ответственное за порт, я должен делать наблюдения, — подтвердил его собеседник. — Каждое правительство рано или поздно достигает плато, с которого больше невозможно подниматься вверх. Поскольку жизнь разумных существ не статична, происходят изменения. Это хорошо известно твоему народу, Ученый. Это произошло и здесь. Но когда повстанцы победят, им будет за что поблагодарить твоего телохранителя — диктатор в их руках.

— Как я и говорил! — воскликнул капитан, — вмешательство в судьбу местного правительства!

— Вам, капитан, будет приятнее видеть нас мертвыми?

Поражен был не только патрульный офицер, все присутствующие в комнате повернулись к пятому члену компании. Драгоценная избавилась от своих соблазнительных струящихся нарядов. Тайнад попросила старый костюм спейсера и быстро переоделась в него. Длинные волнистые волосы были заплетены в аккуратные косы и завернуты вокруг головы, но из-за обилия волос прическа напоминала тюрбан.

— Да, — капитан почти мгновенно приспособился к ее присутствию и скрытому сарказму ее вопроса. — Вы тоже здесь, джентльфам. Я полагаю, что вы прибыли сюда по приглашению Властителя, так ли это?

— Поскольку это так, мне нет смысла оставаться здесь, если он больше не может меня принимать. Само мое присутствие в числе его приближенных приговорило бы меня в глазах повстанцев. Я обязана тем, что осталась жива, Ученому и его телохранителю. И я им глубоко благодарна. Мне не хочется думать, капитан, что вы передадите меня цсекийцам…

Жофре почувствовал, что она использует свою тренированную силу воли. Хотя она и не оборачивалась к нему, он ощутил, как эта воля концентрируется. Как бы ни был дисциплинирован патрульный офицер, ему не устоять перед убеждением исша, к которому прибегла Драгоценная.

— Почему вы приехали? — Этот вопрос задал не офицер, а командир, и она исчерпывающе ответила на него.

— У Властителя был командующий армией с большими амбициями (я видела как его зарезали в зале, и поэтому он больше не является моим нанимателем). Он отправился в офф-велд на охоту за Ученым, которого хотел преподнести своему хозяину в подарок, а на Асбаргане ему представился шанс познакомиться с Драгоценными. Согласно обычаю, он договорился о том, чтобы взять меня на службу. У него были планы… — Она пожала плечами. — Я была оружием, но у него не было времени, чтобы меня использовать.

— Теперь, когда мы выслушали ряд объяснений и отрывочные новости, не могли бы мы вернуться к основному пункту нашего собрания? — спросил Цуржал. — Планы, которые я вынашивал много лет, оказались грубо и бесцеремонно нарушены. Я намерен воплотить их, и мне кажется, что никто, в том числе и капитан, не сможет назвать разумные причины, которые помешали бы мне в этом.

— Вы подождете, пока не будет улажен вопрос, — равнодушно сказал капитан.

Цуржал теперь обратился не к нему, а к командиру порта.

— Командир, вы показали, что у вас есть веские основания для того, чтобы верить, что мой приезд сюда не имеет отношения к теперешнему конфликту. Вы также знаете, что я прибыл сюда вопреки моей воле. Допускает ли Межзвездное законодательство, чтобы нас таким образом здесь удерживали?

Командир не смотрел ни на патрульного офицера, ни на закатана, вместо этого он внимательно изучал ногти на своей правой руке.

— Вы знаете, он прав, — заметил он. — У нас есть доказательства того, что он был похищен и работал против своей воли. Он попросил убежища согласно соответствующему Кодексу, который соблюдается с тех пор, как первые спейсеры встретились с представителями его цивилизации. Мы не ссоримся с закатанами, а используем их знания, они пользуются дипломатической неприкосновенностью…

— Этот слишком много на себя берет, — перебил его капитан Патруля.

— По вашему мнению…

Эти три слова капитан встретил кислым молчанием. Он вцепился в край стола, словно желал схватить вполне невинный предмет мебели и швырнуть в назойливую тройку.

— Итак, Ученый, — командир, по-видимому, рассчитывал, что капитан больше его не прервет, — каковы твои пожелания?

— Я хотел бы вернуться на Вейрайт и осуществить там свои планы, — ответил закатан. — Мой телохранитель отправится со мной и эта джентльфам — тоже, если таково ее желание.

— Я согласна, — сказала Тайнад. Она ничего не прибавила к этому, и Жофре было интересно, какие мысли роятся в ее голове

Поскольку ее наниматель погиб, в понимании исша, она теперь была свободна от своей присяги. Интересно, будет ли она искать способ вернуться на Асбарган, когда окажется на Вейрайте?

— Кроме того, мы должны решить, что делать с жатом, — сказала Драгоценная.

— С ним справиться нетрудно, — снова вмешался капитан. Должно быть, он был рад, что ему достался такой простой вопрос. — Он будет возвращен на свою родную планету.

— В том состоянии, в котором он сейчас находится? — спросила она.

Офицер бросил вопросительный взгляд на командира порта.

— К сожалению, это существо впало в кататоническое состояние, которое не удается прервать, — сообщил он. — Его связь с Властителем так резко прервалась, что это вызвало у него кому. Медики сообщают, что они не в силах чем-нибудь помочь.

— Было бы неплохо, если бы они дали попробовать мне. — К удивлению Жофре, это сказала Драгоценная. — Разрушенная связь может действительно вызвать удар, но перенесение связи на другое лицо…

— А это возможно? — спросил командир. Она поколебалась лишь мгновение.

— У таких, как я, есть свои методы, джентльомо. Я привязалась к этому существу и много общалась с ним, когда он был при хозяине. Позвольте мне переориентировать его привязанность.

— Но его все равно необходимо возвратить…

— Мы решим это после того, как посмотрим, что удастся сделать, — решил командир. — Хорошо, джентльфам, я распоряжусь, чтобы вам дали возможность попробовать, возможно, вы достигнете успеха.

К изумлению Жофре, Драгоценная обернулась и посмотрела на него.

— Этот человек из моего мира, — сказала она, указывая на него. — Обучение, которое он прошел, обеспечивает ему налаживание контактов с другими видами. Мне потребуется его помощь.

У Жофре не было возможности поговорить с ней наедине. Она косвенно дала понять, что ей известно, кто он. Но это едва ли давало шанс на установление какого-либо контакта между ними. Командир проводил их в медицинское отделение, и там они увидели тщедушное тельце, свернувшееся почти в комочек на одной из коек.

— Он все еще жив, — сообщил медик, — но он не ест и не пьет, и сердцебиение у него очень медленное. Он близок к смерти.

— Ян ищет того, кого лишился, кто составляет его половину. — Тайнад села на край кровати, наклонилась, чтобы взять жата на руки, как больного ребенка. — Медик, в нашем мире существуют приемы, которые позволяют нам достичь единства с другими существами, не принадлежащими к нашему виду. Может быть, нам удастся проникнуть в душу Яна и вернуть его к жизни. Мы можем хотя бы попробовать.

Медик покачал головой.

— Джентльфам, боюсь, что это безнадежно, но если ты можешь что-нибудь сделать…

Он пошел в другой конец комнаты и сел там на стул, внимательно глядя на них.

Тайнад осторожно пересела на другой край кровати так, чтобы Жофре оказался у нее за спиной.

Потом он сел за спиной Тайнад и положил руки ей на плечи. Он знал внутренние команды и давал их по очереди, каждая из них приближала его к Центру. Пока что он не чувствовал ничего, кроме своего внутреннего стремления к полному контролю.

Тайнад гладила рукой маленькое тельце, раскачивая жата как младенца. Она стала тихо что-то напевать — слова песни нельзя было различить, она вся состояла из тихих умиротворяющих звуков.

Жофре нашел в себе ту силу, к которой стремился, и соединился с ней. И теперь он запустил, как стрелку дартс, то, что он собрал. Он чувствовал, как это отдает его тело, его центр, его руки. И тогда…

Прикосновение, непосредственная связь, которая родилась по воле другого. Стена, о которую ударилась эта воля, начавшая ритмично пульсировать, нащупывая слабое место, через которое можно просочиться…

Удары становились чаще, внутренняя сила Жофре продолжала уходить. Он вызывал в себе все больше того, что могло питать, могло укреплять…

Сопротивление неохотно отступало, словно слегка сморщивалось — по частям. Перед ними клубился хаос ужаса, чуждого и потому угрожающего. Они сформировали не мощный молот, способный разбивать стены, а, скорее, нить, которая могла соединиться с тем, что населяло этот хаос, билось и извивалось в нем. И они были довольны достигнутым, хотя им приходилось платить за это дорогой ценой, и ужас пролился на них отрицательной силой. Они должны были не только удерживать этот слабый контакт, но и защищать себя.

Наконец! Она не произнесла ни слова, но Жофре почувствовал команду, словно услышав воинственный клич. Он послал вперед сгусток силы, и нить натянулась. Теперь она прочно удерживалась, зацепившись за этот хаос. И она проложила им тропу. Мрачная холодная пустота выплеснулась на тех, кто решился к ней прикоснуться.

Комната ушла, Жофре ощущал лишь кипение невидимой битвы. Вот… вот… Он отчаянно искал щит, оружие, что-нибудь, что могло бы противостоять этому темному противотоку.

И он знал, что ему теперь нужно, словно этот предмет давил своим весом на его ладонь. Камень Куа-эн-иттер! Сила асша, если это была она, только асша могла дать ему эту силу. И хотя он продолжал держать эту нить, свитую Драгоценной, он рылся в своей душе, пока не прикоснулся к нему. Но это был уже не хаос, а упорядоченная энергия. Его внутренняя сила забурлила, когда он попытался накинуть на нее упряжку. Этого было слишком много, он почувствовал, что его наполнил огонь, снедавший его в стремлении вырваться наружу, пока он не поглотил все его тело.

Жофре беспощадно сражался, стараясь накинуть узел из свитой нити на этот огонь.

И ему это удалось, может быть, благодаря его усилиям, а может быть, потому, что он нашел источник силы асша.

Нить вилась, становилась толще, опутывая темноту, словно та была материальна. А тьма затягивала ее все глубже в себя, пока не нанизала на нее всю боль и весь ужас. Нить оплела их и потянула к собственному источнику.

Теперь Жофре снова заметил женщину, сидящую рядом с ним, тело которой дрожало, и сильнее сжал ее плечи, чтобы унять эту дрожь. Потом в него посыпались последние обломки сломанной связи, и он чуть не упал сам, но удержался благодаря силе исша, которую она направила на него.

Он принял сломанную связь и был готов испить любой терпкий эликсир, если бы это было необходимо. Потом он сделал еще один призыв и не знал, кто откликнулся на него, исша, асша, но словно включилась какая-то лампа или ударил бластер — темень прошла.

На ее место потекло нечто иное — тепло, принадлежащее не ему самому, и вовсе не исша, оно было чужим, но не враждебным, оно несло легкость духа, душевный покой. Жофре понял, что их связь держалась, но совершенное Драгоценной превзошло их ожидания — жат освободился от отчаяния, которое могло бы его убить, он оказался привязанным… к ним!

Через плечо Тайнад он увидел, что это существо больше не лежало комком в ее руках. Одна его передняя лапка была поднята и водила толстым пальчиком по щеке Тайнад. Оно вопросительно хрюкнуло, и Тайнад слегка вскрикнула, крепче обняла его и стала потихоньку раскачиваться взад и вперед, как сделал бы тот, кто боялся за ребенка, а потом увидел, что страх прошел.

— Друг, — Жофре дернул головой.

Жат повернулся в объятиях Тайнад и теперь смотрел на него. Он снова вытянул переднюю лапу, чтобы погладить руку, все еще лежавшую на плече Тайнад. От этого прикосновения на Жофре снизошли мир и покой, которые он почувствовал раньше, но это ощущение усилилось, словно его подзарядили энергией, как ракетный двигатель.

— Вы это сделали. — Медик стоял рядом с ними, глядя на жата, который, оставаясь на руках Тайнад, уцепился за Жофре.

Жофре впервые услышал звенящий смех Драгоценной.

— Может быть, не так, как этого хотел бы капитан Патруля, — ответила она. — Боюсь, что даже теперь он не сможет выполнять команды. Ян установил новую связь с… — Она посмотрела на Жофре. Ее черты чуть смягчились, придав большую нежность красивому лицу. — Ян установил связь с нами!

— И мне кажется, — поспешно вмешался Жофре, — вам не стоит предпринимать вторую попытку. — Он был удивлен теплом собственных чувств. Исша не поддавались установлению связей, за исключением случаев, когда давали присягу, а здесь, разумеется, о присяге и речи быть не могло. А может быть, какая-то присяга все-таки была дана, только она оказалась выше и глубже всего того, чему учили в Ложах.

Жофре был уверен, что женщина испытала то же, что и он. Это было нехорошо, по правде сказать, они поступили необдуманно, так как между ними как будто тоже установилась некая связь, неизвестная ранее их племени, и это сделало одно мелкое миролюбивое и дружелюбное существо. Жофре спросил себя, какие осложнения они навлекли на себя, совершив воскрешение жата.

Он снял руки с плеч Тайнад, почувствовав легкую неловкость, и потянулся вперед, чтобы погладить по голове жата, задержав руку между его торчащими ушками.

— Вы уверены? — спросил медик. — Это вызовет проблему…

— Мы уверены, — хладнокровно ответила Драгоценная. — Больше мы ничего не могли сделать, чтобы спасти жизнь малыша. Разрушение связей — смертельно, — ее рука на мохнатой шкурке чуть вздрогнула.

Медик посмотрел на них нерешительно.

— Мне придется занести в отчет… — И с этими словами он вышел.

Тайнад подождала, пока за медиком закроется дверь. Потом она уселась так, чтобы быть лицом к Жофре.

— Брат. — Она высвободила одну руку и сомкнула с ним пальцы в приветствии.

Но смеет ли он отвечать ей как Тень Тени? В таком ответе была бы ложь, а это нарушало правило исша.

— Я больше не принадлежу к Братьям, — ответил он, внимательно глядя на нее в ожидании, что мягкость ее лица вот-вот пропадет. — У меня длинная история, Драгоценная. Но ее итог таков… — И он кратко рассказал ей обо всем, что произошло после того утра, когда Магистр заплатил Цену-Мертвого-камня, а он был изгнан. Но он не упомянул про ночь, проведенную в Куа-эн-иттер, и про свою находку, так как чувствовал, что этим нельзя делиться ни с кем. Находка была окутана слишком великой тайной, которую он вначале должен разгадать сам.

— Ты исша, несмотря на измышления Шагга, — неожиданно ответила она. — Разве ты не присягнул, следуя правилам, к тому же этот лорд вполне достоин службы. Неужели ты думаешь, что мы могли бы соединиться, чтобы спасти это существо, — она кивнула на жата и снова обратилась к Жофре, — если бы ты не был Тенью? Иногда Шагга слишком много себе позволяют.

Он был поражен тем, что она поставила под сомнение авторитет старших. Может быть, у нее тоже были основания для обиды на священников? Но она приняла его! Он сделал приветственный жест, а сердце в его груди радостно забилось, и он поприветствовал ее не как исша, встреченного мимолетно, а как соплеменника, с которым связывает общая цель.

20

Они вновь собрались в кабинете капитана Патруля, но на этот раз к их компании прибавились двое. Это были цсекийцы, но не в униформе, которая повсюду попадалась на глаза путешественникам по городу и по логову Властителя. Как показалось Жофре, они предпринимали особые усилия, чтобы разорвать путы предписанной им одежды. Один из них облачился в ярко-зеленый комбинезон, перехваченный пронзительно-алым поясом, а другой — в свободную малиновую рубашку и пурпурные бриджи. Но оба были вооружены, при них был полный набор разного рода оружия, которое было прикреплено к поясу и повешено на плечо. Из них двоих заговорила женщина.

— Мы не желаем ссориться с Ученым, — сказала она на всеобщем языке с акцентом, судя по которому она не привыкла его использовать. — Они с телохранителем были привезены сюда против их воли, и то, что Ученый изобрел для расширения наших познаний, было использовано во благо. — Мы все узнали о первом предательстве этого… — ее губы сложились так, словно для плевка, но она не плюнула. — Мы принесли то, что принадлежит этому человеку.

Цуржал склонил голову в небольшом официальном поклоне.

— Благодарю вас за любезность. Я не держу зла на тех, кто здесь правит.

— А эта, — женщина небрежно кивнула закатану, словно уже выбросила все мысли о нем из головы. — Эта была привезена сюда с определенной целью, с иной, чем ты, Ученый, поэтому о ней нельзя судить, как о тебе.

Жофре напрягся. Ему хватило времени лишь сообщить Цуржалу, что девушка тоже исша и ее миссия кончилась с падением диктатора. Он заметил, как Драгоценная вздернула голову и посмотрела в глаза цсекийской женщине, почти с вызовом.

— Зачем ты явилась сюда, игрушка? — Для последнего слова женщина собрала все свое презрение. Но Тайнад и виду не подала, что это как-то задело ее.

— Вероятно, Командующий армией Сопт Эску рассчитывал порадовать своего лорда, — невозмутимо ответила она. — Таким образом, я была включена в его план.

Цсекийка осклабилась.

— Сопт Эску умер, — заявила она. — На того, кому ты служила, прольется народный гнев. А с тобой что делать?

Жофре попытался вступить в разговор, но Тайнад опередила его, он не успел запротестовать.

— Человек, с которым я заключала договор, мертв; человек, ради которого заключался этот договор, будет занят другим. Основания моего пребывания на Цсеке исчерпаны.

Цсекийка продолжала мерять Драгоценную взглядом, абсолютно лишенным сочувствия.

— Такие, как ты, совсем никчемные, — она почти плюнула. — Мы не хотим, чтобы ты оставляла пятно на нашей жизни. Поскольку у тебя не было времени серьезно навредить здесь, мы отправим тебя в офф-велд с этими другими.

— Это ваше право, — ответила Тайнад. — Да у меня нет никакого желания оставаться здесь.

— Ты привезла с собой всякие ценности.

— Они теперь ваши, — перебила ее Тайнад, — так как это подарки Сопт Эску, которые теперь принадлежат Цсеку. Я не спрашиваю, что с ними сделали.

— На твое счастье, — женщина была полна решимости не сдаваться в этой маленькой битве. — Итак, офф-велдер, — она теперь обращалась к капитану Патруля, — оставляем их всех под вашу ответственность. Пусть возвращаются к себе, нам они здесь не нужны. Совет встречается завтра, и мы снова обсудим с вами правила пребывания офф-велдеров, некоторые из них будут изменены.

Она встала, слегка поправила оружие, висевшее у нее на плече, и направилась к двери, не удостоив собравшихся словом или взглядом.

— Теперь, пожалуй, все решено, — заключил командир порта, когда за цсекийцами закрылась дверь. — Капитан, теперь нет никаких оснований допрашивать этих людей. Согласно их желанию, чем скорее они уедут, тем лучше. В портовой службе имеется курьерский корабль, который как раз направляется на Вейрайт. В нем может быть немного тесно, — он повернулся к Цуржалу, — но курьерская служба — быстрая, а других кораблей в этом направлении пока не ожидается. По правде говоря, из-за местных беспорядков прилет грузовых кораблей в ближайшее время едва ли вероятен. Коммерсантам потребуется убедиться в стабильности нового режима, прежде чем они снова вернутся к своей торговле.

Капитан Патруля хмурился.

— Ученый, я намерен послать полный отчет об этом деле. То, что ты делал, очень близко к вмешательству во внутрипланетарные дела, и если твоя вина будет доказана, тебе больше не дадут летать. А вы, джентльфам, — он заговорил медленнее, — явно предназначались для вмешательства в ход событий. То, что вам не удалось ничего сделать, исключительно результат стечения обстоятельств. Я буду рекомендовать, чтобы вас вернули на Асбарган и больше не разрешали покидать этот мир.

Она не отвечала, за нее это сделал закатан:

— Посылайте свой отчет, капитан. Вы же должны соблюдать процедуру. Но имейте в виду, что я тоже сообщу, что было предпринято в нарушение моей воли, кроме того, я выступлю в защиту этой джентльфам, которая была нанята в соответствии с законом своего мира, привезена на Цсек и затем лишилась не только работы, но и причитающегося за нее вознаграждения. Она действовала из чистых побуждений и поэтому не может нести ответственности за то, что, по мнению третьей стороны, она лишь могла сделать, это очень зыбкое предположение. В настоящее же время я считаю ее участницей моей экспедиции и прошу, чтобы она отправилась с нами на Вейрайт. Вы не можете обвинять кого-либо в преступлении, которое не было совершено, а возможно, и не было запланировано — вопреки вашим домыслам.

Командир порта кивал в такт последним словам этой речи.

— Он имеет на это право, капитан. Посылайте свой отчет, а я подам свой. Цсекийцы не усматривают вины этих людей; напротив, они охотно признают, что Ученый стал жертвой похищения. Его машина оказала им некоторую помощь, показав, что Властитель предал прежнего правителя Цсека. Я могу поверить, что подобные экскурсы в прошлое у всех нас могут породить некоторые опасные и нежелательные последствия. Однако Ученый намерен использовать свое изобретение исключительно в сфере археологии, вызывая такое отдаленное прошлое, что его воспроизведение не может иметь губительных результатов в настоящее время.

— Это неправильно! — взорвался капитан.

— С вашей точки зрения. Но давайте предоставим судить высшим инстанциям. На Цсеке было по принуждению использовано то, что может оказаться очень полезным. А теперь, — он вновь обратился к закатану, — вы отправитесь с курьерским кораблем, и я обещаю, что ваше путешествие будет по возможности быстрым. Я не могу гарантировать, что вам не будут задавать вопросы по возвращении на Вейрайт, но это уже станет вашей проблемой.

— Мы будем в высшей степени рады… — сказал Цуржал. — Оборка вокруг его шеи, которая до этого проявляла склонность к покраснению и постоянно вздымалась, теперь мирно улеглась.

Когда разговор кончился, закатан обратился к Тайнад.

— Поскольку у вас отняли ваш гардероб и все необходимое для путешествия, позвольте мне восполнить эти потери хотя бы частично.

— Вы очень щедры, Ученый. Я не могу дать ответ, пока не буду знать, что ждет меня на Асбаргане. Возможно, я буду связана волей другого человека. Но пока пусть будет так, как вы хотите.

— Справедливо, — заметил закатан. — Возможно, в вейрайтском порту нам придется подождать, так как на Лочан бывает немного кораблей.

Тайнад продолжала баловать жата. И хорошо, значит, у нее будет время не только для того, чтобы устроить собственное будущее, но и узнать о судьбе этого отверженного Брата. Она бросила на него взгляд — Жофре проверял список, переданный ему закатаном, — и вновь, как всегда, ощутила скрытую в нем силу.

То, что в его жилах текла кровь офф-велдера, выдавал его высокий рост, хотя по сравнению с Цуржалом он казался худеньким, стройным, как мальчишка. Кроме того, у него были ледяные серые глаза, а не карие, которые она привыкла видеть, способные загораться пламенем, когда исша показывали успехи на плацу. И тем не менее, он двигался с безукоризненной грацией, по которой узнавались исша.

Что там говорил о нем Зарн, когда этот законспирированный Шагга хотел, чтобы она отступилась от своей миссии и отправилась за ним? Что он — отступник, впервые за много поколений нарушивший Кодекс Варта, что он украл нечто связанное с властью… Однако эта часть объяснений звучала так туманно, что ей было непонятно, зачем надо преследовать этого Брата.

Она хорошо знала, что рассказанное Жофре о его изгнании из Хо-Ле-Фар — правда. Глубоко — обученный не может обмануть другого глубоко — обученного. Она была убеждена, что он был изгнан только из-за ненависти и интриг Шагга.

Они образовали связь, освобождая жата, и эта связь открыла бы ей любое темное пятно в его душе. Но в нем было что-то… эта сила, которую она ощущала. Как ни странно, она была уверена, что он не сознает своих возможностей, словно этот человек носил при себе камень, например, талисман, не подозревая, что владеет бесценным сокровищем.

Что превращало человека в асши? О конечно, существовали обряды и ритуалы, разного рода процедуры. Она никогда их не видела сама, но была о них наслышана. Возможно ли, что этот офф-велдер, в котором текла чужая кровь, имел необходимую асши дополнительную сердцевину силы? Тогда конечно, это объясняло ненависть Шагга и остальных. Они никогда не допустят, чтобы Магистром стал человек не из их племени.

Она логически развивала эту мысль: допустят ли Шагга, чтобы человек, обладающий навыками исша и подобной силой, ускользнул от них. Вероятно, горные Шагга планировали, что он умрет в горах. И большинство Братьев и Сестер, наверное, бы с этим согласились. Асша очень ревниво относились к своему положению, гордясь своей неоспоримой внутренней властью.

Теперь Тайнад попыталась определить свое впечатление от этого изгоя. В ней не было ненависти, откуда ей взяться? Ненависть надо заронить, прорастить, заставить служить себе на пользу при необходимости, но человек не лелеет ее в себе без причины. Он был готов заступиться за нее перед портовым начальством; она почувствовала это так, как если бы он сказал ей об этом словами.

Они образовали связь с ним. И он оказался связан с жатом, а может быть, — ее сердце затрепетало, — при этом между ними также образовалась особая связь? Но это невозможно! Ведь они не присягали! Этого не предлагал ей и Цуржал, говоря о путешествии на Лочан. Он брал ее свободной от каких-либо обязательств верности, и этот Брат также принимал ее, она была в этом уверена.

Жат уснул, и она положила его маленькое тельце на подушки. Встряхнув головой, она дала волосам рассыпаться, как это надо делать, отправляясь на поиск Внутреннего Центра. Закатан с Жофре очень сосредоточенно занимались записями, которые закатан одолжил у капитана корабля, содержавшими данные о дальних мирах. Если они ее заметят, Жофре поймет, чем она занята, и не станет беспокоить.

Глубокие, медленные вздохи, контроль над разумом, отсекание всего, что находится вокруг. Внутрь, внутрь — в Центр. Ее руки стали совершать знакомые кругообразные движения, хотя она их не замечала. Внутрь, и внутрь, и внутрь. Ей был знаком этот покой, эта ожидающая ее сила, и она погрузилась в нее, как в мягкую подушку. И так она поступила бы, испытывая любую силу. Тайнад совместила себя с этими доспехами, с этим оружием, которое не видело ни одно живое существо.

Это напоминало свободу, которую испытывает человек, плавающий в бассейне с чистой и благоухающей водой, лениво переворачивающийся и нарезающий круги, ощущающий соединение с силой воды. Но теперь ее словно уколол сигнал предупреждения. Не слишком долго. Здесь нельзя оставаться слишком долго. Она неохотно призвала свою волю и устремилась наружу, прочь, возвращаясь в реальный мир. И она вновь стала Тайнад, правда, некоторое время она будет больше ей, чем обычно. Ни Шагга, ни Магистр, ни Матушка-сестра не научились удерживать эту силу долго, как же может рассчитывать на это младший исша?

Ей оставалось ждать, что те, кому она подчиняется, свяжутся с ней. Когда она заключала договор, продолжительность ее пребывания в офф-велде не была оговорена. Ее отправляли не для того, чтобы она несла смерть, ей предстояло лишь согнуть объект так, как этого желал ее патрон, и она, и тот, кто ее нанимал, были уверены в том, что она способна это сделать. Но никто не рассчитывал на то, что это будет короткая миссия, или на то, что после ее окончания, она не станет возвращаться в Ложу.

* * *

Они сели на Вейрайте перед наступлением вечера, в той части гигантского порта, которая была отведена под корабли Патруля. В отличие от пассажирского порта, расположенного поодаль, там не было бурного движения. Жофре ожидал, что их встретит стража и им придется давать новые объяснения Патрулю. Он подозревал, что упрямый цсекийский офицер так просто не забудет их и опасности, которую, как ему казалось, они несли. Однако их подобрал обычный антигравитационный транспорт и их вместе со скудным багажом перенесли в город, назад в гостиницу-пирамиду, откуда они были вырваны несколько недель… или месяцев? назад. Время в космосе отличалось от времени на планете удивительным для Жофре образом.

Когда за ними захлопнулась наружная дверь, их встретили с той же трепетной почтительностью, что и прежде, быстро проводили в апартаменты на втором уровне здания. Жофре тут же подошел к окнам проверить запоры, хотя едва ли допускал, что тот же фокус повторится снова. Несомненно, не найдется второго диктатора, желающего, чтобы они просканировали его прошлое.

21

— Добро пожаловать, уважаемая Тетемпра, добро пожаловать!

Она отметила про себя глубину его поклона, а также тщательно изображенную радость, которую он поспешил выказать при ее появлении в комнате переговоров, где он временно распоряжался. Этот Салантен имел какие-то соображения, о которых, как он считал, никто не догадывается. Рано или поздно ей придется принять меры. А пока ей предстояло принять более важные решения.

— В добрый час и тебе, Салантен. Значит, во время моего отсутствия не было никаких затруднений?

Она легко поместила свое тонкое, как тростинка, тело, согнув длинные худые конечности в пододвинутое ей кресло во главе стола переговоров. В ее тюрбане сверкало два новых бриллианта, которые она лично выбрала из сокровищ, без желания отданных Шагга.

— Ничего важного. Обычная рутина.

Он происходил из старых землян, а их гордыня иногда развивалась сверх всякой меры. Он поднялся на несколько уровней в их иерархии и прекрасно знал свое место, понимая, насколько оно стабильно в настоящее время. Теперь он стал быстро излагать свой отчет, а Тетемпра слушала, дважды снизойдя до занесения записей в собственный магнитофон.

В Северо-западном секторе открылся новый рынок. И нелегальная торговля мехами с Варга приносила хорошую прибыль. Дела шли настолько хорошо, что, возможно, следовало заменить арендованный транспорт, используемый функционерами до настоящего времени, собственным флотом Гильдии. Пусть Фенгал рассмотрит это предложение и оценит его. А все остальное — обычная планетарная ерунда. Он намеренно засыпал ее такими деталями, надеясь ей наскучить, чтобы она не вздумала проверять ту деятельность, которой он занимался. А втайне от других было достаточно — да, этот сотрудник должен подчиняться приказаниям тех, кто стоит выше него, а не заводить собственные делишки.

Но она позволила ему пересказать отчет до конца и не перебивала его. Правда, дважды она сделала для себя заметки о делах, которые надо проконтролировать самой.

— А какое у тебя к нам дело, уважаемая?

Она сощурила внутренние веки в узенькую щелочку. За ним непременно надо следить. Именно «нам», как же! Или он считает, что в любое время может говорить от имени всей Гильдии?

— Во второй час после восхода луны будет конференция, — она прямо ответила на неуместный вопрос, и ее еще больше возмутило то, что он, казалось, и не заметил данного ему щелчка. — Собери всех глав отделов…

— Лан Те находится на восточном континенте.

— Пошлите ему вызов. — Она больше ничего не сказала, а вытянула свою длинную руку и сделала жест, который было невозможно истолковать иначе, как приказ выйти.

Несколько минут она прослушивала свой личный магнитофон, потом перебирала его в руках в раздумье, пытаясь сложить воедино отрывочные данные, чтобы сформировать основу для принятия решения.

Потом она сказала в микрофон, стоявший около ее правой руки:

— Пригласите ту, что ожидает.

На женщине, которая вошла в комнату, был надет потертый костюм спейсера с вылинявшими нашивками эксперта по связи. В целом она производила впечатление человека, поднятого с кровати и не способного сориентироваться в происходящем.

У нее было усталое лицо, запавшие щеки, по телу то и дело пробегал озноб.

— Хорошо, очень хорошо, Хо-Синг. Отличная маскировка. Что у тебя есть для меня?

— Закатана с телохранителем похитили цсекийцы. Они покинули планету на своем боевом корабле. По-видимому, один из Командующих армией, Сопт Эску, захватил их в апартаментах гостиницы Ауроа. За ними прилетели на флиттере и сразу же перенесли их на корабль: они были под воздействием стаза. Телохранитель чуть не умер. Корабль снялся очень поспешно.

Когда женщина кончила доклад, Тетемпра щелкнула по краю стола своими длинными ногтями.

— Мы знали, что цсекийцы могут попытаться это сделать. Но они действовали очень быстро.

— У них был еще один пассажир.

Теперь ногти остановились.

— Кто?

— Женщина с Асбаргана, одна из этих, которые натренированы доставлять удовольствие, — из самого высокого класса, кого называют Драгоценными.

— А… — Сведения, с которыми расстался Зарн, дополнили картину. Этобыла та, о которой он говорил в их вторую встречу, та, которой Гильдия, так сказать, была обязана увеличением своего гонорара.

— А что они говорят о цели визита Драгоценной на Цсек?

Женщина пожала плечами.

— Какая у нее может быть цель? Она была подарком Властителю. Несомненно, она должна была нашептывать ему на ухо в подходящие моменты то, что подсказывал ей ее спонсор.

Цсек… Тетемпра снова принялась постукивать кончиками пальцев. Туда направилось четыре корабля с оружием, и ни в одном документе не был правильно назван пункт назначения. Повстанцы, должно быть, близки к цели, они поработали на славу. Закатану и его телохранителю может прийтись туго, если, конечно, они выжили в этом перелете, если Арнз Дунн выиграет в этом конфликте. А каковы последние новости?

— Пока никаких. Мы смотрим во все глаза и держим наши уши наготове. На Вейрайте ведется наблюдение.

— Как только придут новости, оповести меня немедленно!

Не отдав прощального салюта, женщина повернулась и вышла. Тетемпра с удовлетворением подумала, что на нее можно положиться. Она сама ее выбрала, и этой функционерке была обещана очень щедрая награда. И нельзя сказать, что деньги тратятся понапрасну, женщина работала очень хорошо.

Теперь оставалось только ждать. Но у нее было много других дел. Во-первых, понадобится корабль, если им удастся вывезти закатана с Цсека и вновь поставить на тропу, которую они для него выберут, хотя этот дурень всегда думал, что выбирал свой путь сам. Это показывало, что даже такими, как закатан, можно осторожно манипулировать в своих интересах. Все шло так хорошо, пока не вмешались эти поганые цсекийцы. Поскольку расчеты Гильдии относительно Арнз Дунна оправдались, Всемогущий Диктатор и его прихвостни очень скоро лишатся власти.

На конференции она расскажет о своей сделке с Зарном, от которой она ожидает только успеха.

Десять дней спустя Тетемпра проснулась от звонка, раздавшегося в ее комнате.

Гостиница Фаркар принадлежала Гильдии, разумеется, через подставных лиц, и в ней предусматривались различные дополнительные удобства для клиентов. Тетемпра нажала на кнопку в спинке кровати, натянула на себя зеленое покрывало и передвинулась к стене, удаленной от окна.

От ее прикосновения открылась потайная дверь, и в приглушенно освещенную комнату вошла женщина, с которой раньше она имела беседу.

— Что случилось?

— Опфер передал рапорт, из порта. Там сел курьерский корабль, на борту которого были те, о ком ты хочешь знать: закатан, его телохранитель и женщина-игрушка…

— Курьерский корабль?

— На нем не было никаких опознавательных знаков. Они вызвали антиграв и отправились в ту же гостиницу, где закатан останавливался перед тем, как цсекийцы его похитили. Опфер передает, что с ним — жат.

— Сигсман подарил его Властителю четыре сезона назад, когда ему были нужны некоторые привилегии. Но жат не покидает хозяина, с которым образовал связь. Об этом тоже надо подумать.

— В Цсеке, очевидно, начался переворот. Но почему с ними эта женщина? Она представляет новое затруднение.

— Мы должны узнать все, что можно. Ты по-прежнему очень хорошо работаешь, Хо-Синг. Я очень довольна тобой.

— Мне больше ничего не надо. Я уже приказала, чтобы за ними велось пристальное наблюдение.

* * *

На третий день после возвращения на Вейрайт Цуржала дважды вызывали в штаб. Дважды он возвращался с пылающей оборкой и отказывался говорить, мечась по комнате из угла в угол, как зверь в клетке. Сканер со всеми предосторожностями был возвращен под охрану улья. Закатан опасался, что прибор исчезнет, если его не держать там.

Жофре испытал нечто вроде нетерпения, ему было нужно оружие. Теперь он лишился даже своей проволоки и чувствовал себя так, будто у него отняли всю одежду. На третье утро он решился нарушить мысли закатана, чтобы указать ему на это обстоятельство.

— Конечно! — закатан немедленно встрепенулся. — Человек всегда должен иметь орудия своего труда, если ему поручается работа. Но в этом месте у меня нет нужных связей…

— Здесь есть некий Истарн с Беги. — Холодный голос Тайнад застал врасплох их обоих. — Говорят, он продает коллекционерам оружие пятидесяти миров.

Хотя закатан настаивал, чтобы женщина приобрела себе новый гардероб, она ничего не предпринимала для этого, не покупала роскошных нарядов, необходимых ее ремеслу. Она выбрала второй спейсерский костюм без знаков отличия, и, казалось, его убожество ее не угнетало. Жофре понимал, что она прибегает к собственной форме невидимости Теней.

Только волосы отличали ее от женщины-спейсерки в отпуске, потому что, хотя она и носила туго заплетенную косу, волосы венчали ее голову пышной короной. Жофре знал, что с ними она не расстанется, так как это оружие, к которому Тайнад прибегнет в случае надобности.

— Истарн, — повторил Цуржал задумчиво, словно раньше не слышал этого имени, а потом повторил с новой силой. — А, Истарн, ну конечно, именно от него Занквар получил зеркальный отражатель с Балакана для своей коллекции. Я никогда не видел этого человека и думал, что он занимается в основном антиквариатом, а не современным оружием.

— Ученый, мы обучены обращаться с оружием, которое в чужих мирах считается примитивным, годным только для варваров, — заметил Жофре. — Однако этот Истарн может назначить коллекционную цену за свои экземпляры, и они окажутся слишком дороги.

— Сам Истарн не торгует на Вейрайте, — снова вступила в разговор Тайнад, так что двое мужчин удивились, откуда она берет эту информацию. — Его корабль стоит на запасном пути, у него проводят время те, кому наскучило ожидание своих кораблей, кто готов тратить деньги на приобретение новых для них вещей, не имеющих особой ценности. Мы можем отобрать из груды хлама то, что нам потребуется.

Цуржал со свистом рассмеялся.

— Не представляю, откуда вы черпаете эти сведения!

Жофре в первый раз увидел, что губы Тайнад сложились в искреннюю улыбку.

— Ученый, я просто слушаю, после того, как задам пару вопросов. Ян, — она погладила по голове жата, как всегда державшегося за край ее туники, — очень интересует горничных. Они приходят и просят, чтобы им дали на него посмотреть. А когда они смотрят, они очень свободно говорят. Я узнала от них о лучших магазинах, где продают высококлассные товары и не набавляют цены, когда видят спейсера, о ресторанах и их фирменных блюдах, о том, где можно рассчитывать на самое лучшее обслуживание. Таким образом я в конце концов узнала и об Истарне.

— Что пойдет нам на пользу, — заключил Цуржал. — Хорошо, давайте направимся в его заведение, и я помогу вам приобрести снаряжение, которое вы сочтете наиболее полезным.

На плацах и в арсеналах Лож об оружии судили по его эффективности. Надежность клинка оценивалась по качеству ковки и заточки, всем другим свойствам, позволявшим рассчитывать на его добрую службу в бою. Равнинные лорды Асбаргана любили сверкать драгоценными оправами оружия. А исша довольствовались простыми кинжалами, обернутыми старым кружевом, чтобы оно не скользило в руке; что касается ножей, проволок, крючков — в Ложах ценили их боевые качества, а не украшения.

В этом так называемом оружейном магазине Жофре увидел не настоящее оружие, а безделушки, выдаваемые за предметы соответствующего названия. Он стоял перед витриной с тем, что продавец называл «набором шпаг с Беги», и про себя думал, что от одного хорошего удара такой шпагой у нее отломится эфес, а может быть, расколется и сам клинок. Такие шпаги, конечно, привлекали взгляды коллекционеров, но не взгляд воина. Какое ему дело до того, что эфес сделан из трехцветного золота или имеет форму головы ястреба с изумрудными глазами или еще какое-нибудь дурацкое украшение, если он видел, что лезвие не было перековано девять раз и закалено хотя бы шесть!

— Это игрушки, — сказал он Тайнад на языке Лож. — Что с ними делать, разве что отломать украшение, а лезвием наносить зазубрины на палочки с донесением?

— Эти офф-велдеры, которые их покупают, не собираются их ИСПОЛЬЗОВАТЬ! Они предназначены только напоказ, — мягко ответила она. — Но там есть вторая витрина…

Он нетерпеливо отошел от витрины и не расслышал того, что она сказала потом.

Да, была вторая витрина, скорее витриной это было назвать нельзя, в темном углу находилась груда изделий из темного металла, которые не привлекали неискушенные взгляды покупателей. Только остановившись перед этой грудой и посмотрев на нее, он почувствовал, что появилась возможность выбрать что-нибудь стоящее. Это могли быть изделия, которые недовольные мастера откидывали в сторону — для переплавки и переработки, по крайней мере, таковыми они казались на первый взгляд.

Однако ни один оружейник не избавился бы так поспешно от своего изделия! Его внимание привлекли кожаные ножны-близнецы и лезвия, которые под ними скрывались. Он вытянул один клинок. Тусклый и нуждается в полировке. Но сталь! Он мог оценить ее качество. Приободрившись, Жофре вынул другой клинок и увидел, что он не уступает первому.

Тайнад копалась в груде заржавленного оружия, выбирая предметы по своему вкусу. К счастью, продавец отвлекся на других покупателей — в магазинчик как раз вошла компания офф-велдеров, и их богатые наряды обещали ему большие поступления, так что он выложил перед ними всю свою украшенную драгоценностями дребедень.

Жофре долго присматривался, сгибал клинки, пробуя их эластичность. Он выбрал для себя шпаги-близнецы, короткий нож-шпагу и коллекцию зловещего вида крюков, которые он нанизал на ржавую цепь, извлеченную из-под груды оружия, из нее он надеялся сделать боевую проволоку даже лучше той, которая послужила ему на Цсеке. К сожалению, других предметов, нужных телохранителю, здесь не нашлось. Вероятно, ему и так повезло, что он раскопал хоть несколько достойных изделий.

Тайнад купила клинок длиной почти со шпагу, в ножнах, некогда покрытых позолотой, которая теперь слезала чешуей. Кроме того, она остановила свой выбор на двух маленьких ножиках, один из которых достала из сломанного футляра (нож был не начищен), и еще на каком-то оружие толщиной чуть больше иглы, такие предметы, как известно, сестры прятали у себя в рукавах, и Жофре не сомневался, что она найдет ему наилучшее применение. Она также купила цепь для боевой проволоки, которую теперь сгибала дюйм за дюймом, проверяя надежность, в некоторых местах потирая пальцами пятна ржавчины. Оказалось, однако, что под этим слоем скрывался вполне прочный материал.

— Джентльомо и джентльфам, — судя по взгляду продавца, женщины нечасто заходили в его магазин, а может быть, его удивило то знание дела, с которым она копалась в куче железа. — Вы сделали какое-нибудь открытие? Но это же, это — второсортный товар. Может быть, вас заинтересуют шпаги с Ланкара или кинжалы с Грата, их эфесы инкрустированы рубинами. О, это отличное оружие!

— Это так, но не для наших целей, — ответил Жофре.

— Да, — подтвердила Тайнад, нам не нужно оружие напоказ, мы интересуемся тем, с чем сможем лучше всего показать наши навыки боя. Мы хотим выступить с показательным боем.

— Ах вот как, вы, наверное, из Оружейного двора Ассербаля? Он известен большим правдоподобием показательных боев. Очень похожи на настоящие, даже кровь иногда проливается!

— Мы тоже хотим устроить нечто вроде этого, — Жофре моментально подхватил ее намек. — Итак, джентльомо, сколько все это стоит? — Он указал на выбранные ими предметы.

Продавец бросил на товар взгляд, полный презрения, которое он не нашел нужным скрывать. Ее поведение стало грубоватым — так он обходился с людьми, имевшими более низкий социальный статус, чем его обычные посетители.

Он назвал цену, которая легко укладывалась в кредиты, отпущенные Цуржалом, и Жофре впервые воспользовался непривычным для него методом снятия денег со счетов.

Их покупки были торопливо упакованы в сверток, словно продавец не хотел, чтобы люди видели, как такие паршивые товары выносятся из его магазина, и они вышли на улицу.

Они проходили мимо магазинчика, перед которым было выставлено на тротуар несколько стульев и столиков, и запах еды перебил доносившиеся парфюмерные ароматы из лавки напротив.

Жофре кивнул на один из столиков.

— Хорошо пахнет, — просто сказал он. И это было действительно так, такая еда была приятнее экзотических блюд, которыми их непрестанно пичкали в гостинице. Тайнад принюхалась и одарила его своей мимолетной улыбкой.

— Действительно, хоть это и не пища Теней. Давай-ка посмотрим, так ли она хороша и на вкус.

Они присели за столик. Жофре опустил сверток с оружием себе под ноги и обратился к меню, напечатанному на всеобщем языке, которое лежало перед ними.

* * *

Невдалеке от них к столику присела женщина в спейсерском комбинезоне. Посетитель, уже сидевший за этим столиком, поприветствовал ее кивком. Это был гуманоид приблизительно пятой степени, но густая шерсть у него на теле, стоящие торчком уши и широкая зубастая пасть выдавали, что он не принадлежит к племени землян, в отличие от своей знакомой.

— Вот эти? — Он не взглянул в сторону Жофре и Тайнад и сказал это очень тихо, почти шепотом.

— Эти. Хорошо, я передаю их тебе, Леноил. Она хочет, чтобы за ними хорошо присматривали. И к ним нельзя относиться легкомысленно, они из племени, обученного воевать, и их боятся как огня.

— Этот мир лишь один из многих. У всех есть свои бойцы. Некоторые из них не выживают…

— Нет! Никаких мер против них, только наблюдение, — быстро перебила женщина. — Наблюдать и посылать донесения: ты живешь в Ауроа, где и они, поэтому у тебя лучшая возможность не спускать с них глаз. Только уж постарайся не потерять их.

22

Придя в номер, закатан застал всю свою компанию за усердной работой. Все три члена его экипажа сидели на полу и каждый занимался своим делом. Жат водил туда-сюда промасленную тряпку сквозь кольца цепи. Рядом с ним Тайнад точила узкое лезвие очень маленького ножика, а Жофре, сидевший напротив них, приспосабливал к цепи устрашающие крюки, время от времени останавливаясь, чтобы проверить свою работу, для чего он забрасывал крюк на цепи.

— Удача, Ученый? — Все трое повернули к закатану головы, но вопрос задал Жофре.

— Пока нет. Я уже склонен думать, что здесь дело нечисто. — Он замолчал, словно не знал, как выразить свои мысли подходящими словами.

— Может быть, предупреждение Патруля?

— Едва ли. Нам нужен торговый корабль, а на таких кораблях не любят прислушиваться к мнению Патруля, если оно не навязывается силой. В последние десять дней здесь совершили посадку два таких корабля. Но один уже зафрахтован партией инженеров-технологов, которых он должен доставить на Хольгу вместе с их оборудованием. А другой не берет пассажиров, так как это в основном лаборатория по переработке астероидов.

— Дело может затянуться, Ученый. — Тайнад слушала, не прекращая своего занятия. — Пожалуй, здесь сказываются капризы судьбы, так что возможности трудно рассчитать.

— Как бы там ни было, для ожидания нет лучшего места, чем эта планета, — ответил Цуржал. — Я везде сказал, что мне нужно. И Вейрайт — промежуточный пункт при полетах на Лочан, поэтому я сразу и выбрал эту планету в качестве базы. Вы ознакомились с записями? — Он указал на три ленты, лежащие на столе, рядом с прибором для чтения.

— Очевидно, об этом месте очень мало известно, — заметила Тайнад, — если это все, что мы могли прочитать.

— Это место, к которому трудно добраться, — вступил в разговор Жофре, правда, с его точки зрения, это не являлось препятствием. Северные земли Асбаргана были труднодоступны и совершенно безлюдны. — Здесь в основном пустыня.

— Да, насколько нам известно. Это, правда, вся информация, — согласился Цуржал. — Планета не пользуется особо заманчивой репутацией, там нет крупной торговли, так, всякие мелочи, диковинные меха, какие-то минералы…

Тайнад вставила заточенный нож в новые ножны, которые сама сплела из собственных волос.

— Тогда почему туда вообще кто-нибудь летает, или Лочан, может быть, полезен аут-велдерам, может быть, там находится какая-нибудь тайная база?

— Дела Гильдии? — Цуржал покачал головой. — После провала экспедиции Десмода всю планету прочесали на предмет какой-нибудь аут-велдерской деятельности и ничего не нашли. От сенсоров Патруля не спрячешься, если только это не крупное дорогостоящее сооружение, а Лочан не мог бы такое содержать.

— Сокровища? — высказала предположение Тайнад.

— Не из тех, что привлекут обычного торговца. Правда, в багаже первых посетителей Лочана находили какие-то безделушки. То, что мы ищем, — сокровища особого рода, это знания, они едва ли вызовут интерес у Гильдии. Есть все основания предполагать, что на Лочане можно найти остатки культуры форраннеров.

— Гильдия тоже собирает знания, — возразила Тайнад. — По слухам, они стараются разведать как можно больше того, что смогут использовать для своей наживы.

— Сканер! — воскликнул Жофре, прикрепляя последний крюк к цепи и свертывая ее в катушку.

— Он не будет им служить, — ответил закатан. — Мы давно научились защищать наши инструменты от неправомерного использования. Если кто-то сделает попытку использовать сканер, он разрушится. Такое устройство вмонтировано во все приборы, которые мы вывозим в иные миры.

— Сколько же нам ждать, Ученый, пока появится корабль, с которым мы сможем отправиться туда?

— Не слишком долго. Есть один, который отправился на Лочан пять планетарных месяцев назад. Он трижды перелетал, каждый раз на ближайшую планету. Корабль старый, и, как мне говорили, капитан не из тех, кто легко отклоняется от маршрута. Если все пойдет, как у него намечено, «Харен Хаунд» скоро прилетит сюда.

Жофре подошел к широкому проему окна, выходящего на балкон, примыкавший к этой части комнаты.

— За нами наблюдают, — сказал он без интонаций. — Пожалуй, Патруль так просто не хочет нас спускать со своего крючка.

— А кто следит? — спросил Цуржал.

— Разные. При желании мы могли бы от них ускользнуть. Но нам бы лучше узнать, кто они и зачем наставили на нас свои глаза и уши. Чтобы это узнать, нам, возможно, стоит дать им продолжить свои занятия.

* * *

Тетемпра уже сидела во главе стола в просторной комнате, войти в которую можно было только через ее кабинет. По бокам от нее разместились шестеро ее подчиненных, а у края стола ожидала новых распоряжений Хо-Синг.

— Они снова вооружились, этот телохранитель и женщина, купили себе варварское оружие, то, которое можно использовать только для рукопашного боя. Они, несомненно, готовятся отправиться на лочанские развалины. Наши люди не могут проникнуть в номер из-за жата — он очень быстро распознает тех, кто недружелюбно настроен к его хозяину.

— Его можно устранить, — предложил полный, покрытый бородавками член совета, сидящий справа от Тетемпры.

— И спугнуть их, Нуса, у тебя мозги уже начали линять? Я думала до твоего сезона перемены шкур еще далеко. Нет, мы не должны предпринимать никаких шагов против них. Но есть еще одно дело — послание, приказ, который необходимо передать асбарганской женщине. Пока что нам не удавалось разлучить ее с остальной компанией. Но договор есть договор, и наш договор надо выполнять. Хо-Синг, у тебя появились какие-то новые предложения, как добраться до этой женщины, чтобы передать ей весть втайне от ее спутников?

— Сегодня утром с ней разговаривала горничная, предлагала ей сходить в ароматические бани. Драгоценная вроде заинтересовалась. Горничная получает процент от того, что тратят посетители ее отеля в эти банях, и она постарается заманить туда эту женщину. Горничная в долгу перед Дабблу; поэтому до нее можно добраться, хотя гостиничный штат, как предполагается, должен быть неподкупным.

— Отлично, развивай действия в этом направлении, Хо-Синг. Когда Драгоценная отправится в бани «Три лилии», ее там надо встретить как бы случайно, так во всяком случае должны подумать те, кому случится это увидеть, но исполнить нашу задачу. Надо это организовать.

— А корабль, уважаемая Тетемпра? — Салантен опять нарушил субординацию.

Глаза Тетемпры превратилисть в щелочки, но и их она не обратила к наглецу, а будто бы рассматривала лежавшую перед ней ручку.

— Ученый ожидает «Харен Хаунд». Это направление разработано у нас отлично. Гозал очень скоро прибудет — он восхищен новым драйвом, который мы поставили на его ржавое ведро, и рад нам послужить. Что кстати, так как доставкой груза, произведенной им в прошлом, он не заработал бы и на ветряное колесо.

— А Патруль за ними следит? — задал вопрос один из собравшихся. — Ситуация на Цсеке не могла порадовать начальство.

— Хо-Синг? — Тетемпра посмотрела на представительницу своей службы Теней.

— Мы не обнаружили слежки, а Иврад смотрел очень внимательно. Правда…

— Что «правда»? — переспросила Тетемпра, видя колебания подчиненной.

— Мне кажется, они или, по крайней мере, телохранитель и женщина догадались, что находятся под наблюдением. Мы проявляли осторожность. Но они не предприняли ничего, чтобы избавиться от слежки.

— Но вы это сами заметили, да, Хо-Синг? — закончила за нее Тетемпра. — Хорошо, пусть один из тех, кто ведет слежку, допустит ошибку, тогда они подумают, что им на хвост сел Патруль или какая-то планетарная сила. Они могут это ожидать и будут спокойно заниматься своими делами. Я могу в этом положиться на тебя.

— А зачем священникам с Асбаргана понадобился этот телохранитель, что они готовы так щедро за него заплатить? — Это снова высказался выскочка Салантен.

— Они изгнали его. Все эти священники и религиозные лорды жутко злятся, если кто-то из их последователей много на себя берет. Мне кажется, они хотят наказать его в назидание другим. Думаю, что сейчас у него сносные отношения с женщиной, но когда мы передадим ей известие, отношения в компании могут осложниться.

* * *

— Это нравится путешественникам, — сказала Тайнад за обедом на террасе. — Я считаю, — продолжала она, — что горничной платят небольшое вознаграждение за привлечение гостей, которые ДЕЙСТВИТЕЛЬНО посещают заведение.

— Мы не путешественники, — резко возразил Жофре. Все их вылазки в город имели практические цели: приобретение оружия, одежды, добыча информации о возможностях полета и о планете, которую Цуржал хотел исследовать.

— Это, может быть, шанс кое-что узнать о наших преследователях, которые, как вам кажется, не оставляют нас, — сказал Цуржал. — Да, я знаю, что Тайнад придется остаться одной, но, как мне кажется, подготовка исша обеспечивает личное превосходство даже над двумя противниками. Драгоценная, обязательно испытай это ощущение, которое ты унесешь с собой на Асбарган.

Жофре это не понравилось. Он был против того, чтобы женщина отправлялась в одиночку даже среди дня и в центре города, который так хорошо охранялся полицией, что в нем уже много лет не случалось преступлений. Ничто не должно было нарушать покоя путешественников, на которых работало все население планеты. Почему же у него возникла эта внутренняя тревога? Вероятно, он боялся, что на Тайнад будет совершено нападение? Разумеется, вся его прошлая подготовка противоречила подобной мысли — исша не должен сомневаться в способностях и мастерстве другого исша, она вполне может позаботиться о себе сама.

Тогда что же это было? Его уже много дней терзала мысль, что эта женщина приняла работу, предложенную закатаном, не раздумывая о возможных поручениях своей Ложи. Она в отличие от него не присягала Цуржалу, а без присяги… Она обладала свободой, которая по приказу Магистра Ложи могла превратиться во враждебность. То, что она не могла вернуться на Асбарган без посторонней помощи, было правдой. Но до тех пор, пока весть о происшествии на Цсеке дойдет до Асбаргана, требовалось время, а пока ей надо было на что-то жить. Существовали жат и их связь. Жофре постоянно возвращался к этому обстоятельству. Несомненно, существо, столь привязанное к ним обоим, обнаружит беспокойство, а может быть, и нечто большее, если у Тайнад на уме будет не совсем то, что она говорит Цуржалу. Однако…

Не было смысла в том, чтобы идти за ней до «Трех лилий», потому что это роскошное заведение предназначалось исключительно для женщин. Кроме того, он почему-то был уверен, что она узнает, если он попытается за ней следить, хотя бы проводив до двери. Пока что Жофре ничего не мог предпринять, и это очень раздражало его.

Чтобы избавиться от собственных мыслей, он занялся упражнениями, стараясь понять, как можно применять вновь приобретенное оружие, а жат сидел на подушках, наблюдая за ним округленными глазами.

* * *

Заведение «Три лилии» было роскошным и одновременно очень благопристойным, и Драгоценная очутилась в смешанной компании, которая благожелательно реагировала на ее появление. Ей кивнул охранник, стоявший в дверях, живой, а не робот, а оказавшись в холле, Тайнад почувствовала необыкновенное спокойствие, окутавшее ее. Она понятия не имела, чем достигается такой эффект, и, по правде говоря, ее чувства исша обострились. Она не собиралась отказываться от своего внутреннего контроля, как бы ни выказывала внешние признаки благодушной расслабленности, требуемые обстоятельствами.

— Великолепная и Благородная, — с этими словами к ней обратилась стройная женщина, вышедшая из-за лазурных гардин, закрывавших часть стены.

Тайнад профессиональным взглядом осмотрела помещение. Приветствие, адресованное ей, подобало представительнице знати, но было произнесено с подлинной искренностью. Драгоценная мысленно накинула за это несколько баллов здешнему менеджеру, такой прием мог бы удовлетворить и Магистрессу Ложи.

— Прекрасный день, — мило заметила она, позволяя отразиться в своем голосе легкой нервозности, словно она была смущена такой церемонностью. — Я слышала о вашем заведении от горничной из Ауроа, она очень хорошо отзывалась о вашем обслуживании. Я никогда не была в подобном заведении, но…

— Но вы достаточно им заинтересовались, Высокородная, чтобы прийти сюда и посмотреть, что мы вам предложим? У нас много услуг, но, поскольку вы у нас раньше не бывали, вам, наверное, лучше начать с выбора времени года…

— Выбора времени года?

— Да, известно, что люди очень по-разному воспринимают изменения в окружающей среде. Может быть, в вашем мире самым важным сезоном для вас является весна, когда вы лучше всего себя чувствуете. Или, может быть, вы стремитесь к летней зрелости, к умиротворяющему теплу, безоблачным небесам, под которыми все живые существа достигают своего плодородия. Есть и такие, кто находит особую прелесть в осени, радуются первой прохладе ветров, запаху земли, подернутой первым инеем. Есть люди, их меньше всего, кто любит завывание бури, морозное утро, когда льдинки повисают как драгоценные украшения на ветвях деревьев. Мы имеем все это к вашим услугам.

Тайнад была заинтригована. В мгновение к ней пришли воспоминания детства, как она бегает по горным лугам и нюхает первые цветы.

— Пожалуй, я выберу весну, — неожиданно для себя сказала она.

— Пожалуйста, сюда, Великолепная, здесь вы встретитесь с весной…

Одна из занавешенных панелей откинулась, пропустив их внутрь, в узкий коридорчик длиной всего в три шага, из которого они попали в другую комнату. Можно ли было назвать это комнатой? Она не видела никаких стен, за исключением маленького участка, в котором располагалась дверка. По краям комнаты буйствовала зелень, а в центре располагался бассейн, в который текла жидкость. Она словно вышла на одну из равнин среди гор, которые она так хорошо знала, правда, ее кожу не пронизывал свирепый ветер, воздух был нежный, свежий, он ласкал кожу. Она ощутила нежнейшие ароматы весеннего ветерка, чистые запахи просыпающейся зелени, тянущейся к новой жизни.

Ассистентка пригласила ее подойти к краю бассейна. Там было место, где можно было посидеть, хитро имитирующее камень.

Некоторые камушки располагались так, что по ним было удобно спуститься в бассейн. Ассистентка указала на камень побольше.

— Великолепная, здесь вы найдете халат, различные бальзамы и эссенции. Когда вам понадобится, вы можете вызвать весеннюю горничную, для этого достаточно дотронуться здесь, — она показала на пятно на том же камне, — и она сразу же появится. Что вы предпочитаете из напитков, Великолепная? Мы можем предложить весенние напитки почти ста миров…

Только, конечно, не те, что пили в Ложах, подумала Тайнад, вспомнив горьковатую жидкость, которую пили, чтобы сохранить силы.

— Что-нибудь легкое, успокаивающее, — попросила Тайнад, она была уверена, что сможет почувствовать опасность, если понюхает напиток, принятый у других видов.

— Тогда — росу лилий. Ее собирают на заре с лепестков этих цветов, Великолепная. Она возвышает дух, успокаивает и согревает… — Ассистентка достала фляжку, укрытую в зеленом камне, и налила порцию напитка в хрустальный бокал, имеющий форму цветка, который, наполнив до половины, передала Тайнад.

Та взяла ножку этого изящного бокала двумя руками и поднесла его к лицу, глубоко вдохнув аромат содержимого. Она не смогла обнаружить ничего, кроме сладости благоухающего бутона лилии.

— Благодарю, — Тайнад подняла бокал, посылая приветствие женщине, и пригубила его. Напиток был хорош, в нем ощущалась горная прохлада, слегка окрашенная вкусом меда.

— Пусть весна доставит вам радость, Великолепная. Горничная придет по вашему вызову. — Кивнув головой, ассистентка скрылась в зелени кустов у задней стены.

Тайнад с бокалом в руке пошла посмотреть, что стоит в полости камня, и обнаружила там несколько флаконов и шкатулочек. Рядом стоял кофр, в котором она нашла зеленый халат.

Решив, что ей, наверное, нужно следовать обычаю, она, хоть и неохотно, рассталась со своей одеждой и набросила халат. Он был из легкой прозрачной ткани, к какой привыкли Драгоценные. Она не стала распускать волосы, в намерении сохранить при себе то, что там прятала.

Сложив одежду и убрав ее в кофр, она не спешила вызвать горничную. Вместо этого Тайнад пробовала свой напиток, присев на камень так, чтобы ноги доставали до воды. Вода была теплой, как тело.

Драгоценные привычны к высочайшим формам роскоши, известным на Асбаргане, многие из них имели в своем распоряжении такую службу и удобства, о которых не могла бы и мечтать жена лорда. Но в этом месте роскоши было как-то слишком много, это была высочайшая степень комфорта, предназначенного для Драгоценной, и ей не было смысла отвергать его, раз она не на службе.

Тайнад все еще не позвала обещанную ей горничную, желая привыкнуть к новой обстановке, как вдруг у нее за спиной послышалось движение, и она быстро обернулась. С того места, где сидела Тайнад, нельзя было увидеть даже дверь, через которую женщина вошла в эту комнату. Теперь из этой скрытой от глаз двери отделилась высокая, очень худая фигура, судя по странному наряду, не принадлежащая к штату «Трех лилий», по крайней мере, к такому заключению пришла Тайнад. Одежда на этой женщине состояла из полос ярко-алого меха, от цвета которого резало глаза. Длинная шея женщины была слишком тонкой, и было странно, как на ней удерживается голова в тяжелом тюрбане, складки которого были украшены драгоценными камнями. Тайнад быстро заметила, что среди них два айзема с Асбаргана чистейшей воды, — такие очень ценят Шагга, которые ревниво хранят их в своих сокровищницах.

Женщина шла напряженно, словно ей была чужда легкость, с которой передвигаются гуманоиды, она встала прямо перед Тайнад, поднявшейся ей навстречу.

Женщина воздела руку и нарисовала пальцами в воздухе тайный знак. Тайнад застыла в ожидании, призывая все свое самообладание, чтобы не обнаружить удивления. Она никак не рассчитывала увидеть этот сигнал в чужом мире. Но это был опознавательный знак, который она не могла отвергнуть.

23

Эти странные глаза с двойными веками вызывали у Тайнад неясное чувство беспокойства, словно незнакомка обладала какой-то силой, способной просочиться в ее мысли. Правда, других признаков проникновения она не ощущала. Тайнад никогда не приходилось встречать никого, за исключением жата да наиболее искушенных Магистров асша, способных понять эмоции, которые люди хотели скрыть. Дальше этого ни у кого дело не шло. Может быть, чтение мыслей и принято где-то на дальних звездных путях, но она никогда о нем не слышала, что не значило, что оно невозможно. Тайнад быстро подавила в себе эту мысль, загородив путь к Внутреннему Центру.

— Джентльфам, — Тайнад решила первой нарушить тишину, хотя это и могло дать незнакомке преимущества. — Ты пришла ко мне? Для чего?

— Ты говоришь напрямик, я это люблю, — заметила пришедшая. — Я пришла по делу, твоему делу, Драгоценная. Насколько я понимаю, твоя работа на Цсеке оказалась неожиданно прерванной, разумеется, не по твоей вине. Сопт Эску никогда не отличался приверженностью сложной мыслительной деятельности, и он даже перекрывал свои способности в этой сфере. Поскольку ты теперь свободная, я принесла тебе известие. — И длинной рукой она, порывшись в ярко-зеленом шарфе, накинутом на плечи, достала две маленькие палочки, короче чем пальцы, которыми их держала.

Тайнад приняла их с неохотой, которую постаралась скрыть. Она потрогала одну, а затем вторую указательным и большим пальцами, зазубрины на палочках оставили на коже вмятины, которые можно было прочитать.

Снова Зарн! Но на этот раз он призвал себе на помощь Магистрессу ее Ложи. Значит, это официальное известие. Они выбрали ее для новой миссии.

— Ты должна меня проинформировать, — медленно сказала Тайнад.

— Судя по тому, что говорил Зарн, ты знаешь, о чем идет речь. Этот телохранитель, который приставлен к закатану, очевидно, его поймали на предательстве ваших людей, или во всяком случае Зарн так говорит. Они хотят, чтобы его вернули.

Тайнад перебирала пальцами палочки.

— А как вернуть его из офф-велда?

Незнакомка сощурила внутренние веки.

— Об этом позаботятся. Желания Зарна будут исполнены, но время выбираем МЫ. И оно еще не пришло. Я слышала об этих присягах, принятых в вашем племени, что вы не можете нарушить обязательств, когда их приняли. Ты присягнула закатану, или это сделал только отступник?

— Нет, я лишь обещала помочь в другом деле…

— Это подходит. Окажи ему помощь, какую нужно: он должен быть тебе благодарен. Может быть, тогда он будет не так сожалеть о потере своего телохранителя. Но ты знаешь свое дело лучше меня, Сестра Теней.

— А твое участие в этом деле? — Тайнад отказывалась потворствовать незнакомке, желавшей взять ситуацию под свой контроль.

— Оно никак не помешает твоей задаче, Тень. Мы имеем отчасти общую цель, и твои люди сочли уместным организовать это предприятие. Хорошая будет охота, когда придет время!

Незнакомка повернулась и исчезла в зеленых зарослях. Тайнад осталась с чувством, что с ней разговаривала носительница власти, сродни Магистрессе Ложи. И кто, наделенный властью, будет ими интересоваться? Ответ напрашивался один — Гильдия. Итак, они участвуют в какой-то игре, неясной игрокам!

Однако имела ли право эта только что ушедшая незнакомка передавать приказания Теней? У нее в руке были палочки-известия, которые Зарн и те, кто стоял за ним, никогда бы не доверили постороннему лицу, если бы не считали, что присяга состоялась, хотя и не непосредственно между Тайнад и нанимателем. А такая ситуация казалась ей сомнительной.

Надо будет это обдумать со всей тщательностью! Засунув две палочки в тайники, которыми служили ей пряди кос, Тайнад очень долго сидела, глядя в бассейн у себя под ногами. Потом, повернувшись, она нажала кнопку, вызывая горничную, которая, как она была уверена, ожидала ее. Раз уж она пришла сюда, ей следует полностью использовать блага, предложенные ей, прежде, чем принимать трудные решения.

* * *

Жофре сидел у небольшого стола в кафе под открытым небом, рядом с ним на стуле примостился жат. Прохожие шли по своим делам вереницей, сменяя друг друга, и их пестрое разнообразие могло приковать к себе интерес любого досужего наблюдателя. Но его интересовало одно, где в этой разнообразной толпе затаился тот, кто интересовался только ИМ, в этом он был уверен.

— Берегись!

Ниточка мысли, но Жофре в последние несколько дней приучил себя воспринимать ее, не обнаруживая удивления. Тайнад удавалось лучше общаться с жатом, чем ему, но иногда это существо добиралось и до него. Он, помешивая в стакане, наколол на специальную вилочку в виде копья одну сладкую ягоду синего цвета и, вытащив, протянул жату, с благодарностью схватившему лакомство лапкой.

— Где? — Жофре изо всех сил напряг мысль.

— Красное. — От этого не было почти никакой пользы. Очевидно, жат пытался передать ему нечто большее, но ему удалось понять только это слово.

Красное, что могло быть красным? Вполне возможно, что жат указал признак чего-то, что находилось поблизости от них.

Красный цвет весьма обычен, он заметил по меньшей мере два красных женских платья, короткий жакет, даже платок — и все это за несколько минут. Но это было на тех, кто шел мимо. А поскольку они остановились здесь, преследователь, несомненно, бросил якорь где-нибудь поблизости.

Красное… Но он не может разыскивать его в открытую. Жат поскреб лапкой его руку. Может быть, он хочет получить еще одну ягоду? Возможно, но все чувства Жофре были напряжены, возможно, существо хотело сказать ему что-то еще. Он чуть повернул голову, чтобы лучше разглядеть своего маленького спутника, и заметил, как он поводит одним ушком, словно отгоняя насекомое. Красное…

За тем дальним столом. Действительно красное, такого необычного оттенка, что он привлекал внимание. Но он не может повернуться, чтобы не выдать себя.

Вместо этого он поднял стакан с кусочками разных фруктов и принялся вылавливать оттуда другой гостинец. Стакан был сделан из блестящего материала, в его стенку можно было смотреть, как в зеркало, в которое он мог наблюдать совершенно свободно.

Мужчина за соседним столиком имел размер и пропорции гуманоида, насколько Жофре мог судить. Но в целом у него была необычная для человека внешность. Вместо обыкновенного костюма, который на этой планете напоминал спейсерский костюм, этот посетитель был одет в короткую тунику до колен и сапоги, так плотно прилегавшие к ногам, что через них можно было заметить, как двигаются его мускулы. Кожа на промежутке между туникой и сапогами была черная, а голова, плечи и хохол, спускавшийся на спину на манер гривы, были покрыты пронзительно красно-рыжими густыми клоками растительности.

Жофре удивился, что для слежки выбрали такое заметное существо. У него были явно человеческие черты лица, и над каждым глазом также виднелись клоки меха. Насколько Жофре мог судить, незнакомец не обращал внимания на них с жатом. Он был совершенно поглощен поеданием мелких отчаянно извивающихся существ, которых загребал с подноса, стоявшего перед ним. Но Жофре верил Яну, полагавшему, что этого незнакомца надо опасаться.

Если бы с ним была Тайнад, он бы сейчас поднялся и Ушел с видом человека, спешащего по какому-то делу, чтобы проследить, бросит ли гривастый свой обед, чтобы последовать за ним. Но Тайнад еще не пришла, и Жофре не знал, как скоро она вернется. Ароматическое заведение отделяли от этого места шесть магазинов, и Жофре начинало казаться, что Тайнад отсутствует уже целую вечность.

Гривастый закончил свою трапезу, похлопал себя по животу и икнул. К какому бы миру он ни принадлежал, его манеры явно оставляли желать лучшего.

Жофре выловил последний фрукт из стакана и угостил им Яна, оставив стакан в таком положении, чтобы можно было еще понаблюдать за незнакомцем. Но Ян вдруг издал радостный крик, оба его ушка наклонились вперед, и он сорвался с места навстречу Тайнад.

Действительно аромат! Жофре ощутил смешение запахов, когда она подходила к их столику, ее походку отличала спокойная грация, которой он не замечал с тех пор, как увидел ее в огромном зале на Цсеке.

— Было приятно? — спросил он, поднимаясь, чтобы поприветствовать ее, когда она подошла, держа жата за руку.

— Там была весна… — сказала она со вздохом. — Действительно, в путешествии можно многое узнать. Так ты скучал по мне, малыш? — Она улыбнулась Яну. — Разве этот высокий воин плохо к тебе относился?

— Нам пора возвращаться, — Жофре приблизился к ней на два шага, повернувшись спиной к гривастому, и сделав знак, призывающий ее насторожиться.

— Когда хорошо, время летит быстро, — ответила она. — Да, пожалуй, нам действительно пора вернуться. Может быть, у Цуржала наконец есть для нас новости.

Она не сделала никакого знака в подтверждение того, что заметила сигнал, но Жофре был уверен, что она его не пропустила. Теперь, чтобы быстрее идти через толпу, сгущавшуюся по мере приближения вечера, он посадил жата к себе на плечо и почувствовал, как его почти человеческие ручки крепко вцепились в тюрбан. Он не стал носить полный головной убор Ложи, но ограничился тем> в чем чувствовал себя удобно.

Тайнад пропустила его на пару шагов вперед и остановилась, словно хотела застегнуть туфлю, а потом легкой походкой догнала их.

Она пошевелила указательным пальцем. Гривастый шел следом. Но пока у них не было оснований стараться от него избавиться, поскольку они возвращались всего-навсего в свой отель.

— В этом городе так душно! — вдруг сказала она. — Я с тоской думаю о склонах Трех Когтей или даже о Серых скалах, как они могут жить в такой суете?

Жофре удивился. Ему самому казалось, что его посадили в загон для скота у какого-нибудь лорда, да еще загнали туда стадо. Все время приходилось видеть что-то новое, с этим он мог согласиться, но от постоянных перемен и разнообразия человек устает. Но дисциплина исша учила терпению, а он хорошо выучил все уроки. И еще это вынужденное безделье! Но может быть, то, что она сказала, могло дать ответ на пару вопросов, преследовавших его.

— А если придет весть с Асбаргана, ты не присягнула?

— Нет, — ее ответ был очень резким и отрывистым. — Но моя миссия была рассчитана на долгий срок, когда я покидала Су-вен-юген. Они не подумают, что я уже освободилась, а известие, которое обещал передать Патруль, не сразу дойдет до Первой Сестры. Может быть, поскольку у меня нет денег, а эти цсекийцы конфисковали все,что у меня было, я окажусь в долгу перед Ученым, и тогда в Ложе решат, что я должна буду ему отслужить задолженность. Как бы там ни было, с присягой или без нее, я обещала закатану услугу за услугу и буду помогать, пока он во мне нуждается.

— Это будет не такая служба, для которой тебя готовили. — Жофре был отчасти убежден, что она думала именно то, что говорила.

— Полезно иметь разнообразный опыт, — ответила она. — Как, по-твоему, Ученый добьется успеха, на который рассчитывает? Я знаю, что его сканер показал прошлое на Цсеке, но получится ли это на Лочане? Мне кажется, что это такая же игра, как бросание камушков для жребия.

Когда они вернулись, закатана в номере не было, и Жофре тщательно обыскал помещение, осмотрев все комнаты, их сектор балкона, как он это делал всегда. За ним ходил жат, который как будто мог унюхать скрытую опасность. Интересно, торчит ли этот гривастый в нижнем вестибюле? И что нужно тем, кто навел его на след? Это какие-нибудь замыслы Гильдии? Эта мысль требовала внимательного анализа. Основываясь на том, что приходилось слышать, Жофре считал Гильдию очень мощным противником.

Когда закатан вернулся, его оборка стояла дыбом, но была окрашена не в алый цвет, как это бывало, когда он зол или огорчен, а в ярко-лазурный, это у него был цвет удовлетворения миром.

— Наконец-то нам улыбнулось счастье, — объявил он, не успев закрыть за собой дверь. — Приземлился торговый корабль, который уже дважды побывал на Лочане. Он не только приземлился, капитан готов отправляться на Лочан. По-видимому, он заключил сделку с какими-то свободными торговцами и установил контакт с племенем, живущим в пустыне. Он добыл там новый драгоценный камень, хорошего качества, и даже выставил его на аукцион в приличном торговом доме.

— Такую находку нельзя держать в секрете, он хорошо знает, что теперь туда устремятся другие, поскольку права для торговых сделок на Лочане никогда не выставлялись на аукцион. Может приложить руку и Патруль, но по закону он не имеет права запретить капитану вернуться на место, где он совершил открытие. И он хочет собрать весь возможный урожай, пока не начнется лихорадка. Это значит, что он уже закупает припасы…

— Но возьмет ли он с собой пассажиров? — хотел знать Жофре. — Если Свободный торговец собирается разрабатывать сделанное им открытие, его команда, вполне возможно, не захочет вести с собой конкурентов.

— Я уже разговаривал с ним перед его последним путешествием. Он хорошо знает, что мои планы никак не связаны с его бизнесом. Я послал ему записку и ожидаю ответа. Если он собирается скоро отчаливать, его транспорт должен быть в порядке. Пожалуй, нам пора начинать собираться.

Цуржал так горел энтузиазмом, что заразил им своих спутников. Жофре взял тайм-аут, чтобы очень внимательно осмотреть купленное им оружие, а также станнер, который Цуржалу удалось для него сохранить, с большим трудом выпросив у Патруля разрешение. Такие же станнеры он захватил и для себя и для Тайнад.

Жат уселся на широкую подушку, наблюдая, как девушка укладывает вещи в своей комнате. Быстрое движение, ее рука поднялась к косе и прикоснулась к спрятанным там палочкам. Может быть, так будет лучше всего, хорошо бы ей только передохнуть перед тем, как отправиться в путь. Она покачала головой, отгоняя собственные мысли. Почему ей так не хотелось исполнять приказание, которое было ей передано?

Потому что она не приносила присягу, как их учили? Потому что поручение доставила ей женщина, которая, как ей было известно, работала на Гильдию? То, что Шагга могли обратиться за помощью к Гильдии, приводило ее в полное недоумение. Она была подготовлена убивать и имела оружие, которым поклялась действовать. Но Гильдия была далека от Лож, с их традиционными представлениями о чести. И еще: Зарн сказал, что Жофре отступник, предатель, но история, которую он ей рассказал, вызвала у нее полное доверие, так как она имела возможность наблюдать его действия день за днем.

В нем не было ничего такого, что наводило бы на мысль о его враждебности по отношению к Ложе. Скорее, это был оговор какого-то священника. Но почему они его сразу же не убили? Тайнад стояла очень неподвижно, держа в руках сложенную рубашку. Главная присяга всем им, Братьям, Сестрам — не предполагает кровопролития своих. Может быть, тот священник не решился на открытое убийство, потому что боялся, что с него за это спросят. Может быть, он надеялся, что за него с юношей расправятся горные снега? Что касается причин такой необузданной ненависти, они явно скрывались в том, что она ощутила — что в этом исша таятся семена асша. Да, Шагга никогда не допустят, чтобы среди них появился вождь, в жилах которого течет кровь офф-велдера, они слишком соблюдают древние традиции. Поэтому они хотят его вернуть, чтобы теперь он умер от их рук, только это даст им чувство безопасности.

Теперь она понимала этих других. Она уронила рубашку и достала палочки из тайника, сжала их еще раз, чтобы прочитать известие. Выдай его Гильдии, проследи за тем, чтобы его схватили.

Приказ, но не присяга! Она вздернула голову, словно стоя перед Первой Сестрой в своей Ложе. Она не могла считаться присягнувшей только оттого, что Зарн прислал ей это известие. Необходим ритуал и должна пролиться кровь, иначе предательницей станет она сама.

Они скажут, что она не присягала закатану, но она ведь перед ним в долгу. А Тени платят свои долги, неважно, подписан ли вексель кровью. Нет, она вовсе не собирается вступать в контакт с этой женщиной из Гильдии, может быть, время будет им благоприятствовать и они окажутся на борту торгового корабля до того, как им придется встретиться вновь.

Тайнад еще подержала палочки между пальцами. Она чуть не сломала их. Но она этого не сделала, это было не принято. Она снова засунула их в тайник и решила положиться в будущем на волю случая.

24

— Билет? Вы можете его купить. Добравшись до планеты, вы будете предоставлены сами себе, а обстановка на Лочане — недоброжелательная. — Этот голос, больше похожий на низкое, грудное рычанье, звучал странно, вырываясь из груди столь тщедушного мужчины, глядевшего на них снизу вверх из-под густых кустистых бровей, как будто он был настроен подозрительно. По контрасту с густыми бровями его череп был полностью лишен волос, не было даже венчика вокруг лысины. На его блестящей, обветренной, как у всех спейсеров, коже в некоторых местах были разбросаны пятна с более темной пигментацией. Капитан Гозал едва ли превосходил привлекательностью свой обшарпанный, побитый в полетах корабль.

Жофре, который сидел в кабине, прислонившись спиной к стенке, не испытывал никакого восторга, напротив, он был раздражен, и будь на то его воля, немедленно покинул бы «Харен Хаунд» и предпочел бы находиться от него как можно дальше. Но, по-видимому, Цуржал пришел к выводу, что у них нет выбора. У них был шанс либо лететь на этом корабле, либо не лететь вообще, а со времени своего прерванного эксперимента на Цсеке он был одержим желанием как можно скорее испытать сканер.

— У вас есть флиттер, — оборка Цуржала колыхалась.

Жофре видел, как его патрон изо всех сил старается не обнаруживать своих эмоций.

— Он мне самому понадобится. Вы слышали мои условия. — Этот капитан не старался оказывать закатану знаки уважения, как того требовала элементарная вежливость. Жофре был уверен, что вместо этого негодяй намеренно делал контракт с ним как можно неприятнее для пассажиров.

— Нам надо будет добраться к Вздыбленной земле, — Цуржал по-прежнему делал все возможное, чтобы не замечать явной враждебности капитана.

— Когда мы сядем, можете отправляться, куда хотите. Я не бюро путешествий и не устраиваю туры. Здесь много таких заведений, можете обратиться туда.

— Они работают только с планетами, занесенными в утвержденный перечень. — Цуржал по-прежнему сдерживался, но его оборка стала наливаться багрянцем. — Мы не путешествуем. Нас интересуют исследования, испытание изобретения. Как я слышал, вы тоже сделали недавно на Лочане открытие. Видите ли, то, что исследуете вы, меня не интересует. Мне нужны древности — стоянки форраннеров.

— Вы пользуетесь поддержкой Конфедерации. Так зачем же обращаться ко мне? Где там ваши научные корабли? Я торговец, а не исследователь.

— Скорее, вы тоже исследователь, но ищете другое, — возразил Цуржал. — Однако я согласовал с начальством вопрос путешествия на «Харен Хаунд».

Капитан резко вскинул голову, в его глазах зажегся злобный огонек.

— Вы не можете заставить свободного торговца подчиняться какому-то там начальству, что бы вы там с ним ни согласовывали. Если нет контракта, с меня и спроса нет!

— Вы должны торопиться, — заметил Цуржал. — Когда будет аукцион? Сегодня вечером. Если вы срочно не покинете планету, за вами устремятся десятки добытчиков, чтобы посмотреть, что им удастся урвать для себя.

Капитан ответил не сразу. Его рот с толстыми губами был закрыт, напоминая капкан, пружина которого могла с секунды на секунду поразить жертву, а шея начала багроветь, и этот цвет в конце концов окрасил весь его голый череп.

— Значит, вы навязываетесь мне на основании этих треклятых правил, чтобы я еще и отвечал за вашу доставку на Лочан? Ну хорошо, значит, вы расставили в этой игре звезды, как бы только кометы не оказались в других руках! Вы заплатите…

— Я намерен заплатить сполна… — перебил закатан. — Я полностью оплачу перелет четырех лиц.

— Четырех? Капитан переводил взгляд с Цуржала на Жофре и обратно, словно хотел, чтобы они скрылись с его глаз немедленно.

— В нашей разведывательной партии четыре члена. Вы найдете список у портового начальства. Список составлен на десять дней.

— Какой ты самоуверенный, человек-ящерица!

— У меня был список ваших полетов за два минувших планетарных года, капитан Гозал. Я долго стремился на Лочан, кажется, вас он тоже давно интересует.

Капитан положил руки ладонями вниз на стол, на котором уже в беспорядке валялись записи и микрофон.

— Хорошо. Но вам придется довольствоваться тем, что вам дадут. Мы вам не пассажирский лайнер. Места вам будет мало, а за питание вы отдадите нашему стюарду свои ваучеры. И еще — лицензия действительна, только пока вы на борту. На Лочане устраивайтесь как хотите, там местный закон — в мою пользу. Я не собираюсь сгружать с корабля персонал или оборудование, которые понадобятся мне. А нам нужно все, что у нас есть. Так что подумай об этом, ящерица прежде, чем залезать на мой корабль!

— А что если все будет так, как он говорит? — спросил Жофре, когда они сели на флиттер, который должен был доставить их из порта во внутренний город. — Он, что, может выбросить нас в какой-нибудь дикой пустыне, и никто с него за это не спросит? Так бывает?

— Это вполне возможно. Однако, — закатан, казалось, нисколько не расстраивался из-за столь неопределенных перспектив, — существуют другие факторы. Я, насколько мог, изучил Лочан. К сожалению, как тебе известно, данные, полученные экспедицией, разделили судьбу ее членов. Однако в нашем архиве есть первый отчет разведывательной партии, а также сообщения свободных торговцев вроде Гозала, которым, правда, меньше повезло, чем ему.

— Он может отказываться обеспечить нам транспорт для передвижения по планете, но зато мне известно, где сядет его корабль. Там есть порт. Офф-велдеры там не работают, но поблизости от него, очевидно, вырос торговый поселок. А там, где есть торговцы, бывают и поставщики, привозящие товары. У нас есть жат…

— Ян? Но какое он имеет ко всему этому отношение?

— Связь, Жофре. Все, что мы делаем, должно начаться с общения. А есть туманные данные о том, что те, кто водят свои вездеходы в этих краях, интересуются контактами с офф-велдом. О, я всеми силами… я хотел сделать это и добьюсь своего, — закатан повернулся лицом к Жофре, его оборка окрасилась лазурью. Вокруг него разлилась аура, которую узнал Жофре. Такое состояние испытывали и исша, присягнувшие выполнять свою миссию. Ему оставалось лишь надеяться, что закатан знает, что делает, и справится со своими планами. Что касается Жофре, то у него не было выбора — он присягнул.

* * *

Как ни странно, вернувшись на корабль с Тайнад, Яном и багажом, они встретили там совершенно иной прием. Гозал, который, очевидно, очень торопился, на секунду остановился их приветствовать и оказал им некоторые знаки вежливости. Их проводили в две тесные кабины в дальнем конце корабля. В одной разместились Тайнад с Яном, другую заняли закатан с Жофре. На раскладывание их багажа потребовалось немало времени, часть вещей пришлось запихнуть в грузовой отсек. Жофре ожидал, что это доставит им неприятности, но член экипажа, помогавший ему, оказался предупредительным, хоть и неразговорчимым.

К их удивлению, капитан разрешил пользоваться еще одной кабиной, служившей для отдыха членов экипажа. Жофре сопровождал патрона в эту кают-компанию, но, к его удовлетворению, помещение оказалось таким же маленьким и не оставляющим недоброжелателям возможности спрятаться.

Казалось, что выйдя в космос и оказавшись в положении хозяина, Гозал изменил свое мнение о закатане и его экспедиции.

Он не только охотно и исчерпывающе отвечал на все вопросы Цуржала относительно условий на Лочане, но даже дважды вызывал членов своей команды, чтобы те показали образцы предметов, купленных ими у местных ремесленников, и рассказали о своем опыте общения с местным населением.

Оторвавшись от Вейрайта, капитан пришел в хорошее настроение и даже охотно рассказывал о собственном открытии, надеясь, что найденные им драгоценные камни обеспечат безбедное существование ему и хорошие перспективы «Харен Хаунд».

Он оставил два камня себе, не передав их на аукцион, и с гордостью продемонстрировал их пассажирам. Жофре, который совершенно не был привычен к таким предметам, смог оценить их достоинства: хотя камни были совершенно не обработаны и не огранены, они излучали странный внутренний свет.

Показывая камни, Гозал рассказывал:

— Теперь камни корис в цене. Конечно, в основном благодаря запаху, который они издают при ношении. «Солар Квин» так о них раструбил, что за ним по следу отправилась одна компания. Сколько было шума! Нам пока что везет. Мы зарегистрировались, и средства, полученные от аукциона, пойдут в основном на оплату участка месторождения. Мы работали два планетарных года и сделали немало.

— А где вы их нашли? — спросил закатан.

Капитан расхохотался.

— Вот уж был бы ответ, так ответ! Не то чтобы я думал, что такие, как ты, лорд-ящерица, будете мне угрозой. Но торговец хранит свои секреты, они такой же капитал, как его другие богатства.

И он, и его стюард рассказывали всевозможные истории о торговцах, прилетавших в порт. Но они оба признавали, что с местным населением контакты устанавливать трудно: у них строгие обычаи и при общении надо соблюдать много правил.

Пока Цуржал с Жофре слушали рассказы капитана в кают-компании, Тайнад не выходила из своей кабины, она страдала клаустрофобией, которая, по правде говоря, донимала и Жофре. Те, кто родился в горах, не слишком хорошо чувствовали себя в ситуациях, напоминавших о тюрьмах или западнях.

Она была уверена, что перед отлетом ее посетит еще один эмиссар Гильдии, действующий от имени Зарна. Но этого не произошло. Означало ли это небрежение, уверенность, что она приняла миссию? Но если они собирались заманить Жофре в ловушку, почему не сделали это на Вейрайте, где было много кораблей, так что доставить его на Асбарган можно было без хлопот?

Гозал ясно дал понять, что вернуться с Лочана они могут только на том же корабле, на котором летят сейчас. Это была загадка, а загадок она никогда не любила.

Она проводила много времени с жатом, стараясь укрепить с ним интеллектуальную связь. Пару раз существо действительно спроецировало в ее мозг ментальный образ, хотя и туманный, и этот образ продержался в ее сознании несколько секунд. Тайнад работала серьезно и целенаправленно, она была полна решимости усовершенствовать отношения с Яном.

Когда закатан принимался за расчеты, касавшиеся работы его сканера, а он брался за дело урывками, их навещал Жофре, и хотя Тайнад сомневалась в разумности привлечения его к экспериментам, жат включал его в контакты. Таким образом, они старались усовершенствовать то, что должно было стать их оружием.

Члены экипажа, проводившие большую часть своей жизни в железном чреве корабля, вызывали недоумение Жофре. Ему казалось, что человек, день за днем видевший лишь искусственный свет да металлические стены, должен был неизбежно сойти с ума. Ему приходилось выполнять интеллектуальные упражнения, работать с Тайнад и жатом и делать мысленные заметки обо всем, что касалось Лочана и могло пригодиться в будущем. Кроме того, его в этом полете согревало сознание, что рано или поздно он должен подойти к концу.

Что однажды и произошло: им дали команду пристегнуть ремни для посадки. Посадка корабля произошла так гладко, словно они прибыли в благоустроенный порт.

Жофре ужасно хотелось посмотреть, что лежит за железной скорлупой, в которой они так долго просидели, набрать в легкие свежего воздуха, освободившись от затхлой атмосферы корабля, всегда вызывавшей у него тупую головную боль. Он совершил обычную процедуру проверки оружия совершенно автоматически, привыкнув к ней настолько, что его сознание не должно было участвовать в процессе.

Им надо было выгрузить багаж, и Жофре надеялся, что они не задержатся на борту корабля сверх требующегося для этого времени, хотя он совершенно не представлял, где они остановятся на Лочане.

Сойдя по трапу на землю, пышущую жаром от пламени, вырывавшегося из хвоста корабля, Жофре изумился увиденному. Асбарганский порт насчитывал два планетарных поколения: там было несколько офф-велдерских зданий, построенных в недавнее время для удобства путешественников.

Вейрайт был портовой планетой и жил только путешественниками-спейсерами, используя все свои ресурсы на их обслуживание и обеспечение перелетов по звездным путям.

Взглянув поверх плеча закатана, Жофре увидел каменную пустыню, в некоторых местах камни были обожжены следами других посадок кораблей. Дальше, вплоть до горизонта, тянулась голая равнина, на которой в большом отдалении находились какие-то крайне грубые и неуклюжие, возможно, жилые строения. Солнце палило, хотя до полудня было еще далеко. И жар от почвы, больший, чем был вызван прогревом от посадки корабля, дышал на них. Растительности, во всяком случае, такой, которую он мог распознать, не было заметно, если только видневшиеся вдали желтые пятна не были низкой травой. Небо бледно-голубое, с зеленоватым оттенком. Место было зловещее, особенно для того, кто вырос в горах.

— Вот ты и прибыл, ящерица, — сказал капитан, указывая толстым пальцем на отдаленные строения. — Это единственный город на Лочане, о других я, во всяком случае, не слышал. Не думаю, что там много мест, в которых можно было бы остановиться. А вот и идут нас приветствовать.

И действительно, вдали, где на земле были желтые пятна, стало заметно какое-то движение в их сторону. Жофре полагал, что капитан тут же выкатит флиттер, чтобы отчалить на нем к поселку, но тот, казалось, с некоторым удовлетворением ожидал приближения представителей местного населения. Правда, он достал переговорное устройство и держал палец на кнопке включения.

То, что он протрещал в микрофон, было либо зашифровано, либо сказано на местном языке, совершенно непонятном для остальных слушателей. Жофре его действия не понравились. Он не знал, чего бояться, но насторожился, чувствуя, что никому вокруг нельзя доверять.

На Вейрайте они изучили все записи, касавшиеся Лочана, но в тех материалах, которые были у закатана, ничего не говорилось об этом городе, там описывалась планета в целом. Жофре знал, что большую часть континента занимала равнина, такая, на которой они сейчас находились, и большую часть года она оставалась сухой и пустынной. По этим прериям кочевали местные племена в поисках корма для скота, мясо и молоко которого составляло их основную пищу.

Цуржала интересовало то, что лежало на севере. Там, за пределами видимости находились остатки очень древнего вулканического выброса, следы разлившейся лавы, образовавшиеся горы, стоявшие теперь обветренными и полуразрушенными временем. Земля там была еще более безжизненной, чем участок, на котором они теперь находились. Жофре это знал и от этого чувствовал себя еще более неспокойно. Может быть, из-за одержимости закатана они оказались в такой дикой местности, выжить на которой офф-велдеры не могли? Если бы в их распоряжении был флиттер, они имели бы большие шансы, но Жофре не замечал никаких попыток экипажа продолжать полет на другом виде транспорта.

Время от времени Гозал возобновлял таинственные контакты со своим неизвестным собеседником. Цуржал перебрался через гряду камней, лежавшую вблизи места посадки, телохранитель последовал за ним. Жофре убедился, что был прав: почва впереди была покрыта слоем растительности, больше походившей на мох или лишайник. В этих зарослях кипела жизнь: всякие мошки взмывали в воздух, кружили и снова скрывались в траве.

Жофре вздрогнул, когда одно из насекомых, сев на его руку, укусило его, может быть выпустив под кожу какую-то жидкость. Он надеялся, что прививки, которые были им сделаны на Вейрайте, уберегут его от заразы и единственным последствием укуса окажется боль.

Наконец караван из «порта» добрался до них. Они отошли в тень от корабля, так как солнце безжалостно палило. На Вейрайте Жофре повидал всяких особей из разных миров, но пестрая компания, вышедшая к ним навстречу, казалось, соединяла все капризы природы, существовавшие во Вселенной, которые могли ей привидеться в каком-нибудь фантастическом сне.

Они прибыли не на антигравитационных тарелках, их транспорт отличался от того, что доводилось видеть Жофре, это был странный скот. Во-первых, в отличие от всех своих ездовых сородичей, эти животные двигались не на четырех ногах, а на двух, тело их располагалось вертикально, а ноги были толщиной со ствол деревьев! Их кожа, насколько мог судить Жофре, была полностью лишена щетины или меха, ее покрывали лишь наросты и бородавки, а цвет кожи был очень темный, темнее даже, чем скалы, среди которых они оказались. Головы у них были относительно тела непропорционально малы и омерзительно похожи на человеческие, хотя их маленькие глаза не отражали никакого присутствия разума. На шее у этих существ было надето ярмо, на котором прикреплено седло, больше напоминавшее сиденье качелей, которое они постоянно поправляли при ходьбе, а на них сидели остальные члены прибывшей компании. На первом животном расположился явный гуманоид, возможно, даже потомок землян, в костюме, словно нарочно пародировавшем форму командира порта. На втором сиденье на том же животном находился инопланетянин, поразивший Жофре. Эта тусклая темная кожа, эта огненно-рыжая грива! Он мог бы быть близнецом того, кто следил за Жофре на Вейрайте, а то и тем же самым гривастым, если не считать, что он никак не мог бы оказаться на Лочане до них, а на корабле было так тесно, что он физически не мог там спрятаться.

Гуманоид посмотрел на Цуржала.

— Я Вок Би, командир Лочанского порта, — объявил он металлическим голосом. — Это закрытый порт, куда не допускаются посетители.

— У меня есть это, — закатан протянул ему узкую ленту сообщения, уже заправленную в прибор для считывания размером с кольцо.

Вок Би взял ленту с осторожностью, словно боялся, что в ней могло быть заложено взрывное устройство. Цуржал, должно быть, не сомневался в эффекте документа, который был им представлен.

25

Самозванный начальник порта включил считывающее устройство, правда, казалось, ему не хотелось надолго выпускать закатана и его телохранителя из виду, судя по тому, что он несколько раз, прерывая чтение, искоса поглядывал на них, ничуть не умеряя вначале выказанного недружелюбия. Тем временем Жофре изучал его лицо.

На их встречу прибыло четыре вьючных животных, и у каждого на спине помещалось по два седока. Помимо гривастого, было еще трое, по-видимому принадлежавших к тому же виду, правда, их гривы были окрашены не огненно-рыжим, а соответствовали цветам растительности, по которой они ходили. Жофре подумалось, что они даже сделались бы незаметными, если бы залегли на мох лицом вниз. Еще один гуманоид в этой компании выглядел более привычно в своем сером плаще, такого же цвета, как некоторые из скал, окружавших их, покрытом бессмысленными линиями. Его круглый череп был так же гол, как у капитана Гозала, а кожа была желтой, как асбарганский мед, и лоснилась, словно ее специально натерли жиром. Черты его лица были крупнее, чем у гривастых, а губы — так узки, словно в его одутловатом лице была попросту прорезана щель.

Глаза были такими выпуклыми, что Жофре сомневался, могут ли их закрыть его красноватые веки. Эти глаза навыкате походили на зеркала, в которых ничего не отражалось, и, встретившись с ним взглядом, Жофре совершенно не мог понять… что у него на уме. Он явно принадлежал к другому виду, нежели его спутники, при этом, должно быть, занимал какой-то начальственный пост, судя по тому, что они помогли ему слезть с седла и пошли на шаг сзади за ним, когда он отправился навстречу прилетевшим офф-велдерам.

Еще двое прибывших соскользнули с седел, но остановились рядом с животными. Как и лоснящийся, они были одеты в серое, но на их одежде не было рисунка. Один из них отбросил плащ в сторону нетерпеливым движением, словно наряд был ему непривычен, и Жофре успел заметить не только его мускулистую руку с желтой кожей, но и пояс, на котором висел нож, сверкавший сталью, точно так же, как его оружие. Хотя эти двое были одеты, подобно остальным, они держались в стороне от тех, кто, по-видимому, был старше их по чину. Однако их лица имели общие с ними черты: узкогубые широкие рты, глаза навыкате. Только у этих двоих головы имели некое украшение — хохол, начинавшийся на лбу, между глаз, и тянувшийся к затылку и основанию шеи. Жофре не понимал, было ли это нечто искусственное или у них на голове имелись кожные складки, подобные оборке вокруг шеи закатана.

— Вы много на себя берете, — голос командира заставил Жофре вновь переключить внимание на патрона и его собеседника.

— Я ничего на себя не беру, командир. Я желаю получить лишь то, что Контрольный Совет всегда гарантировал представителям моего мира. Мы являемся хранителями…

Было очевидно, что командир против своей воли проникся уважением то ли к невозмутимому поведению закатана, то ли к бумагам, которые тот ему показал.

— Это закрытая планета, Ученый. У нас нет оборудования для экспедиций, а если бы мы им и располагали, то нам запрещалось его предоставить. Там живут те, кто сочтет вас хорошей добычей, — он указал на горизонт. С вашей стороны глупо надеяться, что вы доберетесь до Вздыбленной земли.

Впервые в разговор включился лоснящийся. Он издал поток взвизгов и присвистов на очень высоких тонах, что странно не соответствовало его могучему телосложению. Цуржал быстро оглядел набор инструментов, которые он прикрепил к своему поясу перед посадкой. Когтистыми пальцами он достал оттуда диск и выставил его перед говорящим. Тот взвизгнув, отступил, а двое сопровождавших его зарычали и оскалились, показывая белые клыки, не менее острые, чем ножи, откуда ни возьмись появившиеся у них в руках.

— Это переводчик — моей речи на твою, и твоей на мою, — хладнокровно пояснил Цуржал, при этом Жофре изготовился к прыжку на случай, если желтогривые дикари решатся напасть на его патрона.

Из диска вырвались свист и визг, и лоснящийся отпрянул, словно прямо у него под ногами показалась и стала раскачивать головой с вытянутым жалом большая кобра. Потом его вытаращенные глаза заморгали. Рукой он нарисовал в воздухе какой-то знак. Жофре все понял без переводчика — лоснящийся абориген Лочана отгонял от себя порчу.

— Офф-велдерская порча! — взвизгнул переводчик. Кто ты такой, змеиная кожа, чтобы ходить по нашей земле? Что ты ищешь? Здесь тебя не ждет ничего хорошее.

— Я ищу знание, а это лучше, чем невежество, Боготворящий. То, что мне удастся найти будет бесплатно передано местным ученым. Ты разве сам не из них?

И снова огромные глаза заморгали. Дрожащая рука опять попыталась нарисовать в воздухе знак, но не закончила его. Между тонких губ показался кончик зеленого языка, облизавший их, словно готовясь сделать некое важное сообщение.

— Передать знания? Это всегда приветствуется. Но что ты можешь нам дать полезного? Законы вашего мира запрещают привозить сюда то, что открывает большие знания, это нам постоянно говорят.

Теперь в этом священнике, если это был священник, произошла перемена, и Жофре показалось, что он знает такой тип. Жофре без переводчика понял, что, отогнав то, что этот священник считал колдовством, скорее всего уступавшим по силе местному, пытается вычислить, какую выгоду он сможет извлечь из демонстрации если не доброжелательности, то, по крайней мере, нейтралитета.

— Знания бывают разные, Боготворящий! Некоторые из них закон разрешает передавать, и я буду рад разделить их с вами.

— У сделки бывают две стороны — просвистел переводчик. В этом голосе звучало нетерпение, словно священника раздражало, что Цуржал никак не перейдет к делу. — Что ты желаешь получить?

— Это мы можем обсудить в более удобном месте в другое время, — твердо сказал закатан, поворачиваясь к командиру. — Командир, мы готовы выполнять правила наравне с вами Вы видели наши документы, удостоверяющие полномочия. У вас есть сомнения?

Человек, назвавшийся Вок Би, переводил взгляд с закатана на священника. На соплеменника он смотрел с некоторым удивлением, как истолковал его Жофре. Командир, должно быть, не ожидал подобного ответа от местного жителя.

— Никаких сомнений, — ответил командир. — У нас плохо с жильем, но мы можем предоставить вам часть пустующего склада, в котором вы сможете разбить лагерь. Следуйте за девзами, они проводят вас в порт.

Отвернувшись от них, он обратился к Гозалу.

Тот, кого называли девзом, повернул на своем животном к порту. Компания также повернула назад. Жофре забросил на плечо свой скарб и помог закатану взвалить на плечи сканер. Тайнад пошла за ними за руку с Яном, в другой руке она несла свои вещи. В отношении доставки остального багажа им приходилось положиться на Гозала.

Их тяжелые спейсерские сапоги утопали во мху, откуда поднимались стайки насекомых. Жат свистел, хлопая себя по телу, и Жофре усадил его на плечо поверх своей ноши, расправил плечи, чтобы приноровиться к увеличившейся тяжести, и пошел дальше, стараясь не замечать укусов.

Всадникам приходилось легче, чем тем, кто тащился за ними пешком, но зная теперь свою цель, офф-велдеры нисколько не старались пойти побыстрее. Насекомые очень им докучали, правда, кожа закатана, должно быть, неплохо защищала его от наиболее сильных укусов. Только Жофре и Тайнад пришлось призвать на помощь весь свой стоицизм, чтобы выдержать их натиск. Жат, должно быть, оказался для насекомых в недосягаемости, так как те, беспокоясь о сохранности своей территории, не поднимались выше пары футов.

Вблизи порт не производил более выгодного впечатления, чем издали, от корабля. Строения были низкими, не выше одного этажа, и, должно быть, были сложены из переработанного торфа, по которому они пришли в город, судя по заметным остаткам мха, отливавшим теперь коричневым и темно-красным.

Город не обнаруживал никаких признаков на упорядоченность, улиц в нем не было. Должно быть, дома возводились там, где в них возникала нужда, и их местоположение диктовалось исключительно желанием строителя. Им стало попадаться больше вьючных животных, но без седоков и упряжи. Одни жевали мох, другие, очевидно стоя дремали. Ветерок, доносившийся из мест скопления этих существ, принес неприятный запах, наводивший на мысль, что эти граждане, если они были гражданами, а не скотом, — не являются приверженцами чистоты.

Проводник довел их до строения побольше и, не спешиваясь, указал знаком, что они могут войти в темный открытый дверной проем.

— Вот и наше пристанище, — сказал закатан, заходя внутрь.

Длинное помещение было разделено перегородками, которые не доходили до крыши и разбивали его на отдельные кубические пространства.

Большая часть этих закутков была заполнена всякими ящиками, кувшинами, корзинками с какими-то сушеными растениями, издававшими самые разнообразные запахи. Жат громко вскрикнул и, вцепившись в руку Жофре, потянул его наружу, предлагая, по-видимому, покинуть помещение.

К счастью, рядом с дверью оказался свободный отсек, и Цуржал указал на него.

— Разумеется, апартаменты не назовешь особо роскошными, но это лучшее, на что мы могли бы здесь рассчитывать!

Жофре отцепил жата и передал щуплое барахтающееся тельце Тайнад, а сам занялся подробным осмотром этой дремучей дыры. Свет в нем горел, но он уступал яркостью не только сверкающим помещениям Вейрайта, но даже мрачноватым залам Ложи. Его лучам приходилось пробиваться через пучки сушеной травы, подвешенные к потолку над перегородками.

Пол оказался каменистым, неровным, должно быть, в этом месте мох был расчищен. Он был достаточно твердым, чтобы его шаги гулко разносились по помещению, и должно быть, не таил неприятных сюрпризов. Поскольку стены были очень тонкими, в случае нападения на них нельзя было положиться, но с этим приходилось мириться.

Тайнад успокоила лихорадочно возбужденного жата.

— Этот священник, нам надо его остерегаться! — Она сознавала, что говорит нечто очевидное, что знает и сам закатан.

— Этот священник может привести нас к тому, что нам нужно, — возразил закатан. Он стоял, уперев одну руку в бок, сняв с плеча свою ношу, уложив сканер недалеко от своих ног. — Этот стремится к власти, а власть дают знания — все очень просто!

— Это просто звучит, но осуществляется гораздо труднее, — заметил Жофре.

В конце концов Гозал доставил им остальной багаж, который привезли к ним на гравитационной тарелке, не предложенной для доставки самих пассажиров. Посмотрев на свои искусанные ноги, Жофре добавил еще один пункт в счет, который с удовольствием бы выставил этому свободному торговцу.

Они видели местных жителей лишь мельком. Никто не подходил к складу, куда их так поспешно препроводили, не показывались и командир или священник. Казалось, их пребывание здесь никому не интересно. Правда, Жофре заметил одного из вооруженных горилл, приходивших на встречу с ними, который прогуливался мимо склада, соблюдая постоянные интервалы, словно находился на карауле.

Цуржал, должно быть, не возражал против ожидания. Терпение, по-видимому, было врожденной чертой у представителей его древней расы, тогда как Тайнад с Жофре оно давалось с трудом. Поскольку нигде поблизости не было ресторана или кафе, под вечер они неохотно открыли свои припасы и съели по очень экономной порции.

Все больше гигантов, использовавшихся для перевозки пассажиров, собиралось на отдых в то место, где офф-велдеры раньше их приметили. На некоторых был навьючен груз, у других на спине были прикреплены седла.

С наступлением вечера и заходом солнца температура изменилась. Жара, ставшая почти удушающей, рассеялась, и с севера задул холодный ветер. Жофре встал на пост у двери склада. За день никто не приходил за товаром, и создавалось впечатление, что они были там предоставлены сами себе.

— Один… идет. — На самом деле предупреждение жата оказалось излишним. Жофре хватило его собственного отточенного тревогой чутья, чтобы заметить приближение постороннего. Разумеется, «улицы» в вечернее время не освещались, но он уловил тусклое свечение, перемещавшееся в направлении склада со скоростью человеческих шагов.

Жофре не вышел на свет, а почувствовал, что сзади к нему подошла Тайнад, которая встала в двух шагах за его спиной, немного сбоку, как это сделал бы любой из Братьев. Его рука схватилась за рукоятку ножика. С Вейрайта они захватили с собой станнеры, но капитан конфисковал их и спрятал под замок, так как этот вид оружия был запрещен на Лочане. Только Цуржал из-за своей искалеченной руки не был лишен этого оружия. Здесь они вернулись к холодному оружию, привычному для Жофре.

Вспышка света высветила круглое лицо. Если это не священник, встречавший их, то его соплеменник. До них донесся не только запах, свидетельствовавший о том, что посетитель давно не мылся, но и слабый присвист.

— Пусть он войдет, — Цуржал вышел навстречу, готовый поприветствовать гостя.

Жофре подчинился, но встал прямо позади лочанина. Он без слов знал, что на его пост теперь заступила Тайнад с жатом, а его место — при патроне.

В их отсеке было достаточно света, и Жофре узнал священника, с которым ранее беседовал закатан. В пухлой руке этот тип держал какой-то предмет, из которого струился слабый свет. В этом неясном мерцании его круглые глаза сверкали.

Цуржал приготовил переводчик.

— Приветствую, Боготворящий, тебя ожидали, час поздний. — В голосе закатана слышалось неудовольствие; Жофре не знал передаст ли этот нюанс диск. Но он был уверен, что Цуржал займет по отношению к попу твердую позицию.

Из широкого рта их визитера вырвалось скверное дыхание. Он проскрипел в ответ:

— Акс, принадлежащий Роу, приходит и уходит не по желанию офф-велдеров. Я наблюдаю малое терпение, что вы здесь делаете, пришельцы?

— Я ищу, как уже было сказано, ищу знание. Ваш мир — стар, он видел много перемен, не правда ли?

— Роу работает так, как того желает. Земля, и все что на ней, для НЕГО не более, чем глина под ногами горшечника или железо для того, кто кует клинки. Но что ты знаешь о переменах, о которых говоришь? Ты не соединился с Роу.

— Роу существует во многих формах, — возразил закатан. — Разве не может быть, что мы прилетели сюда по его воле? Акс, принадлежащий Роу, разве не тебе, стоящему к Роу так близко, он ниспосылает свои откровения? Или Акс только говорит от имени другого, который стоит к Роу ближе, чем он?

— Это мне в ухо шепчет Роу! — провизжал священник. — Скажи, что ты думаешь, путешественник, и я рассужу, является ли твое дело угодным Роу.

— Очень хорошо, — закатан чуть наклонился, положив руку на ящик со сканером. — Акс, принадлежащий Роу, я принес то, что порождено долгими занятиями и исследованиями старых записей. Этот предмет может выносить на свет древние события, которые не может удержать память мужчин и женщин, так как для этого она слишком коротка. На Вздыбленной земле есть место, которое несет на себе некий знак. Он был обнаружен моими предшественниками, прибывшими сюда в поисках знания. Но у них не было этого прибора, и они были изгнаны оттуда, не успев открыть то, что несомненно там скрывалось. Поэтому я пришел, чтобы продолжить их труд и раскрыть то, что прячется в тени веков.

— Только Роу может заглядывать назад дальше, чем на жизнь одного поколения!

— Я и не мог бы этого сделать без такого прибора. Но Роу позволяет людям развивать ученость, и благодаря ей я сделал этот прибор, а когда великое открытие будет сделано, весь почет будет принадлежать ЕМУ!

Священник отер рукой, свободной от фонаря свой тройной подбородок. Жофре был убежден, что он подобен своей братии и первым долгом станет раздумывать, что сможет на этом деле выгадать.

— А что тебе нужно, чтобы исполнить волю Роу в этом деле? — Их потребности также являлись предметом сделки.

Цуржал смог быстро изложить свои нужды.

— Нам нужен проводник, который поможет нам добраться до Вздыбленной земли, и транспорт для нас и нашей поклажи.

— Вздыбленная земля — это место Давно Умерших, проклятых, которые поклонялись Вунту. Ни один истинный последователь Роу не пойдет туда. Но… — Его визгливое тарахтение на мгновение прервалось.

Жофре напрягся, сознавая, что то, что теперь скажет священник, имеет для него важное значение.

— Там было одно место, принадлежавшее Роу. И действительно, ходят многочисленные предания о скрытых великих знаниях, погребенных там, когда Роу обрушил на эту землю огонь и землетрясение. Но почему мы должны допустить, чтобы такое знание оказалось в руках офф-велдеров? По какому праву ты претендуешь на знание, некогда принадлежавшее чадам Роу?

— Ни по какому, — парировал Цуржал. — Я сразу же отказываюсь от всяких притязаний на то, что будет найдено, если того желают чада Роу.

— Тогда что же ты получишь, офф-велдер, если ты отказываешься от того, что найдешь? Почему ты и твои спутники отправляетесь в землю Давно Умерших, если вам от этого не будет никакой пользы?

— С помощью этого прибора, — закатан показал на сканер, — я сделаю запись, которую дам вам посмотреть. Я желаю доказать, что с помощью изобретения можно раздвинуть мглу столетий. Для моего народа, Акс — это является главным делом жизни. Мы видим ценность в открытиях, независимо от того, остается ли от них то, что можно увидеть и пощупать, или их плоды могут отложиться лишь в умах.

— Это надо обдумать, — сказал Акс. — Тебе передадут ответ, — он резко повернулся и удалился не попрощавшись.

— У него есть основания, — решился заметить Жофре. Исша не умели читать мысли, но чувствовали чужие эмоции. Он был уверен, что Акс на самом деле взял тайм-аут, чтобы обдумать ситуацию, а если он согласится, то за его согласием будет скрываться какой-нибудь тайный замысел.

— Там стоит часовой, — прошептала Тайнад от двери, к которой они подошли, чтобы проводить своего позднего посетителя.

— Мы и не могли ожидать ничего другого, — заметил Цуржал. — Но мне кажется, нам нечего опасаться, пока наш друг не придет к какому-нибудь решению.

26

Жофре страдал не только от нетерпения. По его мнению, Цуржал превосходил ученостью даже священников Шагга и находил своим знаниям лучшее применение. Но он сознавал, что в своей одержимости закатан, желая испытать свойства сканера, мог упустить из виду сопряженную с этим опасность. Эксперимент, поставленный на Цсеке, доказал его способность проникнуть в глубь времен, но, только доставив результаты на свою планету, он мог реабилитировать себя в глазах пэров. И Жофре понимал эту ситуацию очень хорошо, хотя не мог рассчитывать когда-либо вернуться на Асбарган с триумфом и получить от Шагга подтверждение своего статуса исша.

Сама механика перехода через огромный участок тундрыникогда не выходила у него из головы. О пешем путешествии со всем снаряжением не могло быть и речи. Судя по скудной информации, содержащейся в записях, они знали, что сама Вздыбленная земля представляла большую преграду, нежели тундра, кишевшая насекомыми.

— А с Гозалом мы не можем договориться? — спросил Жофре, хотя и был уверен в ответе. — Даже если он даст нам антиграв…

— Интересно, а эти носильщики… — вступила в разговор Тайнад, следуя каким-то своим мыслям, — кто они: аборигены, звери, слуги, рабы? Жат пытался прикоснуться к ним мыслями — безуспешно.

— Они служат как гривастым, так и тем, кого называют девзами, — заметил Жофре. — Но даже с их помощью можно ли достичь цели, пока у нас есть припасы?

Зубастый рот Цуржала расплылся в широкой улыбке.

— У нас будет еще один посетитель, — объявил закатан. — Тот, который придет в темноте.

Жофре, поспешно занявший свой пост у двери, удивился, так как это предупреждение донеслось от дальней стены, единственной, которая могла выдержать нападение извне. Он заметил движение и понял, что Тайнад проскользнула вместе с жатом поближе к двери и была также настороже.

— Все в порядке, — заверил Цуржал, сильно пришепетывая. — Добрый вечер, командир!

Портовый командир, столь активно чинивший им препятствия после посадки, подошел к одному из тусклых фонарей, помедлил в его свете пару секунд, которых по его подсчетам было достаточно, чтобы путешественники узнали его, а потом перебрался в их отсек и уселся напротив закатана.

— Ты дурак, Ученый, — заявил он. — Под небом Лочана не найдется способа успешно претворить твой план.

— Людям удавалось добиться успехов и при более зыбких шансах, нежели те, которые предоставлены мне, Вок Би. А ты получил приказ.

— Приказ? — Вскинул руки командир, всем видом давая понять, что стал жертвой явной глупости. — Ты по своему желанию забираешься в страну, где одна экспедиция уже нашла свой кровавый конец. Вас всего четверо, среди вас одна женщина и один жат. Да вам потребуется целый взвод Патруля лишь для того, чтобы пересечь границу! Это чистое сумасшествие, а вы хотите, чтобы я в нем участвовал!

— У тебя четкий приказ, — невозмутимо возражал Цуржал. — Да, экспедиция у нас малочисленная, но это означает, что у нас мало снаряжения. Сейчас нам надо решить вопрос с транспортом.

— Ни один хозяин пунгала не заключит с вами договора, а я не могу их заставить, — заметил командир с явным удовлетворением. — А пешком вы не доберетесь до места до смены времени года.

— Есть еще гары, — напомнил Цуржал.

— Гары? — переспросил Вок Би с таким присвистом, словно это говорил закатан.

Гары, Жофре помнил о них. В одной из записей мельком упоминалось о них. Это были кочевники, населявшие внутренние земли, которые предстояло пересечь экспедиции.

— Да. Капитан Гозал привез смешанный груз. Его должны были встретить торговцы. Их караван направляется во внутренние земли. Некоторые из них пойдут туда с новыми товарами.

— Священники этого не допустят! — выдвинул второе возражение Вок Би.

— Мне кажется, что они передумают. Мне кажется, у гаров есть другой транспорт помимо этих пунга…

Вок Би покачал головой.

— Нет, не по эту сторону Вара, но у них есть транспорт, который неплохо ездит. Говорят, что иногда они находятся в пути день и ночь подряд, так как водители научились спать в седле. По другую сторону Вара вам придется иметь дело с дикарями, у которых есть вьючные животные. Я их видел пару раз — они бегают на четырех ногах, на голове у них рога, и, говорят, у них плохой характер. Кроме того, очень проблематично, что по ту сторону Вара вам удастся договориться о проводнике или вьючных животных.

— Командир, ты исполнил свой долг, честно предупредив нас об опасностях, которые встретятся на нашем пути. Я, разумеется, выдам тебе запись, освобождающую тебя от ответственности, на случай, если с нами случится катастрофа. Но мы все равно пойдем вперед!

И снова командир вскинул руки вверх.

— Пусть это будет твоя забота! Есть еще одно обстоятельство. На Вздыбленной земле не работает ни одно из наших переговорных устройств. Если вы пошлете сигнал о помощи, он до нас не дойдет, правда, мы и не собираемся вам ее посылать.

— Это тоже понятно, — кивнул закатан.

— Тогда пусть у вас об этом болит голова! — Командир встал. — Я не рассчитываю увидеться с вами снова. Если есть какая-то надежда на удачу, пусть она осуществится. Но я сомневаюсь, что она вообще существует!..

Вскоре они устроились на ночлег. Жофре вновь все осмотрел, хорошо сознавая, что за их дверью стоит часовой. Он думал об упрямстве Цуржала. Желания патрона были для присягнувшего законом. При случае телохранитель мог высказать свои пожелания или дать совет, но операцию разрабатывал патрон, а присягнувшему оставалось выполнять его распоряжения. В конце концов, людям из Лож и раньше приходилось выполнять очень рискованные задания, когда обстоятельства складывались не в их пользу, а достигнутые успехи становились благодатной почвой для легенд и песен сказителей. Никому не дано заглянуть в будущее, и лучше жить одним днем, одной ночью. Жофре, покопавшись в поясной сумке, извлек из специально пришитого им кармашка свой камень. Он не излучал внутреннего света, но был теплым на ощупь, и это тепло согрело Жофре, оно проникло глубоко и отогнало прочь призраки, рвущиеся в будущее. Он держал камень, пока не услышал тихие шаги приближавшейся Тайнад, готовой сменить его на посту. Это была только его тайна, и он не собирался ею делиться.

Однако Тайнад занимали собственные мысли. Она оценила этого закатана, и была уверена, что если кому-то было суждено преуспеть в деле, разумность которого наводила на мысль о плане, родившемся в жаре лихорадки, то этим человеком будет Цуржал. Но было что-то еще. Она отыскала палочки, спрятанные у себя в волосах, и еще раз прочитала послание, отпечатавшееся на пальцах. «Если не захватишь — убей!» — гласило оно. Но, отобрав жизнь Брата, она нарушила бы свою присягу. А не выполнив приказа, она становилась еще большей клятвопреступницей. Шагга был нужен Жофре, и они могли связаться с ней даже здесь, раз вступили в сговор с Гильдией. Эта организация была не хуже исша известна способностью достигать целей, поставленных перед ее членами.

Зачем он им понадобился? И почему, если он не будет им доставлен, должна пролиться его кровь? По его словам, в правдивости которых Тайнад инстинктивно не сомневалась, он не сделал ничего в нарушение традиции или законов чести. Ей надо смотреть, выжидать, и время само даст ответ. «Убей!» Ее ноготь зацепился за последнюю смертоносную зазубрину. Хотя, возможно, если Шагга направили на него свой гнев, ему, вероятно, будет лучше умереть, чем попасть в руки священников.

Священники! Повсюду эти священники. Она презрительно скривила губы, припомнив Акса, принадлежащего Роу. Но он, как ей показалось, был весьма простым человеком, возможно, ему и была присуща некоторая хитрость, но он не ровня даже закатану. Он вполне мог в какой-то степени их поддержать, а поддержка была им необходима.

Она потянулась. Драгоценная была готова поклясться всеми цветами Подлунной долины, что больше всего ей сейчас хотелось бы погрузиться поочередно в три бассейна, а потом умастить тело благовониями. К тому времени, когда их путешествие подойдет к концу, она вполне может превратиться из Драгоценной в Увядшую, на которой больше не остановится взгляд ни одного мужчины.

Акс, принадлежащий Роу, вернулся, лишь только начала заниматься заря, что удивило Жофре и Тайнад, в то время, как закатан, должно быть, был готов к этой встрече.

— Ты посоветовался? — спросил Цуржал вместо приветствия.

— Что ты предлагаешь? — парировал священник.

— Пусть один из вас, кому ты доверяешь, отправится с нами. Если хочешь, он может захватить с собой охрану. Все, что мы найдем, — материальное, будет вашим, а мы оставим себе только запись, касающуюся находки.

— Сегодня отправляется торговец Ю-Ку, — объявил священник. — Это правда, я буду с ним, так как мне надо возвращаться в Стены. Мне составят компанию мои девзы. Пусть будет по-вашему, если вам удастся договориться с Ю-Ку о транспорте.

Казалось, Цуржал без труда договорился с рыжим гривастым торговцем, за которым Жофре продолжал неотступно наблюдать. Этот парень был двойником того, кто следил за ним на Вейрайте, хотя у того не было никакой возможности прибыть сюда без их ведома. Должно быть, представители их расы так походили друг на друга, что постороннему было трудно их различить. В уплату за услуги Цуржал вручил ему слитки серебра — с разрешения Вок Би, присутствовавшего при заключении сделки. Оказалось, что серебро на Лочане — редкость.

В результате сделки в их распоряжении оказалась четверка вьючных чудовищ. Цуржал со сканером на коленях занял левое сиденье первого носильщика, Жофре — правое. На другом также расположились Тайнад и уравновешивавший ее жат. Еще два чудовища были нагружены их оборудованием.

Когда они отправлялись в путь, стояла сильная жара, но теперь, по крайней мере, до них не долетали насекомые. Правда, езда на этих существах вызывала у всех четверых головокружение — их не только укачивало, они страдали от необходимости постоянно приспосабливаться к поступи носильщиков, чтобы поддерживать равновесие.

Караван Ю-Ку выглядел впечатляюще, а сам торговец его возглавлял. На одном носильщике тушу Акса уравновешивала большая связка грузов. За священником шли девзы, одетые в плащи. Караван замыкала группа гривастых, немногие из которых имели рыжие гривы, а остальные — желтые, как тундра.

Скорость их движения не превышала обычный человеческий шаг, должно быть, гигантские носильщики выдерживали свою обычную поступь, которую никогда не ускоряли и не замедляли. Заходящее солнце грело все жарче, добавляя неудобства путешественникам, и Жофре едва хватало терпения.

Желтая тундра, казалось, должна была тянуться целую вечность. Несмотря на уверенное движение каравана не было никаких признаков приближения к ее краю, как не было и дорог и каких либо примет, по которым мог бы сориентироваться человек, не знающий местности. По-видимому, аборигены обладали инстинктом животных или птиц, позволявшим им безошибочно находить дорогу, который, как было известно Жофре, был свойствен и некоторым представителям других миров.

Они не делали остановки на обед, но, когда солнце стало садиться, вдали, на западе, показалась линия, отмечавшая соединение неба и земли. Они направлялись туда, и их поход не прервался даже после того, как спустились сумерки, перешедшие во внезапную лочанскую ночь.

Однако караван, по-видимому, и не думал делать привал, и офф-велдеры почувствовали явное неудобство и усталость. Вдруг тьму с северного направления пронзил луч, который стал мигать, как показалось Жофре, соблюдая определенный ритм. Жофре заметил, что наездник, занимавший правое сиденье на чудовище, шедшем перед ним, зашевелился, этот желтогривый поднял толстую палку. На ее конце загорелся ответный огонь.

Обозначив таким образом свой приход, они вступили в палаточный лагерь, где число палаток, пожалуй, было не меньше числа караванщиков. Здесь не было ни одного крепкого строения, палатки были построены из крепких плетеных матов, прислоненных друг к другу. Прибывших ожидали не только завернутые в плащи девзы и гривастые, а и представители другого вида лочанских аборигенов. Они были низенькие — не больше жата, их тело покрывали панцири, откуда торчали маленькие сплюснутые головы и узловатые тонкие конечности. Они не смешивались с толпой, приветствовавшей караван, а держались своей, обособленной группой.

Присмотревшись к одному из лочан, стоявшему прямо под фонарем, Жофре решил, что перед ним как раз те, о которых мельком упоминалось в записях. Это были скремы, племя, которое кочевало, достигая рубежей Вздыбленной земли.

Офф-велдеры с радостью слезли со своих шатких седел и немедленно отправились к краю лагеря по личным надобностям. Даже Жофре, при всей его тренированности, такое путешествие далось с трудом. Застегивая ремень своего комбинезона, он глубоко вздохнул: еще секунда промедления — и он бы не выдержал.

Маленькая группа офф-велдеров осталась одна. Небрежно сбросив их поклажу, носильщики отправились к своим. Им не предлагали занять какую-нибудь палатку, и они сложили из багажа импровизированный шалаш, не пытаясь приближаться к кострам, разложенным возле убогих палаток. У них были походные пайки, и они взяли оттуда совсем немного еды, прекрасно сознавая необходимость экономить продовольствие, так как питание дарами природы было в этой местности, скорее всего, невозможно.

У караванщиков припасы, должно быть, были пообильнее. На кострах пекли куски какого-то неизвестного мяса, от которых едоки отрезали поясными ножами куски соответственно своему аппетиту. Появились также бурдюки, которые передавались по кругу. Жофре заметил, что лочане имели навыки, позволявшие им не проливать напиток, для чего они рывком запрокидывали голову, проливая его из ближайшего конца бурдюка себе в рот.

Пиршество продолжалось, когда к лагерю офф-велде — ров приблизились трое. Даже в темноте они узнали по необъятной туше Акса, принадлежащего Роу, которого сопровождали девз и скрем.

Офф-велдеры встали (жат спрятался за спину Тайнад и выглядывал оттуда с робким любопытством).

Цуржал сказал в переводчик:

— Хорошо попутешествовали! Что хочет Акс, принадлежащий Роу, от нашей компании?

Некоторое время священник стоял перед ними без слов, продолжая отдуваться, словно совершил длинное путешествие с большой ношей.

— Чужеземцы, ваше путешествие заставляет Роу хмуриться!

— Почему?

— Приближается смена времен года, мы идем медленно, у вас нет шансов достичь Вздыбленной земли до начала Диких ветров!

— Скорость путешествия задается тобой и твоими людьми, Акс, принадлежащий Роу. Может быть, Роу требует, чтобы мы нашли более быстрое средство передвижения, чтобы он смог покровительствовать нашему предприятию?

— Возможно. — Священник замолчал, выражая своим видом нерешительность, словно он был вынужден предложить какое-то действие, в успехе которого сомневался. — Скремы знают другой путь. Это Ион. — Он указал на аборигена. Черты его лица были плохо различимы. Шлем (или нарост на черепе) скрывал всю верхнюю часть лица, загораживая глаза, как щиток. Из-под шлема виднелся острый подбородок, переходящий в нос, наподобие клюва.

Скрем ни звуком, ни жестом не откликнулся на то, что его представили офф-велдерам. Вместо этого он вышел вперед и встал прямо напротив Цуржала, кивая головой вверх-вниз, как будто меряя взглядом с головы до ног закатана, который был гораздо выше его ростом.

Закатан не мог произнести никакого приветствия, так как ни одного слова скрема не попало в переводчик и в нем не создался соответствующий алгоритм.

Скрем перевел взгляд с закатана на Жофре, которого удостоил не менее скрупулезного изучения, потом перешел к Тайнад и в конце вытянул голову вперед, как будто хотел получше разглядеть жата, но тот, взвизгнув, поспешно скрылся за спину Тайнад.

Составив о них какое-то собственное представление, скрем обернулся к закатану.

Звуки, вырвавшиеся из его груди, напомнили Жофре речь человека из улья, встреченного ими на Вейрайте.

— Зачем охотишься на призраков? — спросил переводчик.

— Чтобы знать, — кратко ответил Цуржал.

— Знать что?

— Пути прошлого.

— Призраки тишины — людоеды. Ты радостью наполнишь их горшки?

— Я о них узнаю.

— В мире всегда есть дураки. — Презрение, с которым была произнесена эта фраза, отразил даже переводчик. — Так что же ты, дурак, предлагаешь за то, чтобы тебя довезли до места, где ты получишь результаты своей глупости?

— Что ты просишь, Ион?

Скрем ответил не сразу. Вначале он повел головой, как если бы хотел осмотреть все их имущество. Потом так внезапно, что Жофре, изготовившись, присел, он обратил взгляд на телохранителя.

— Этот тоже идет?

— Он идет, — кивнул Цуржал.

— Он будет должен оказать услугу, — когда настанет время, пусть он будет готов.

— Какую услугу?

— Это откроется само. Вздыбленная земля откроет перед вами свои ворота, дураки, мы объявим свою цену, когда подойдет время. Будьте готовы сняться с места на заре.

Он повернулся и удалился, задев плечом девза, а священник провожал его взглядом, слегка сощурив свои выпуклые глаза, но перед этим не упустил случая посмотреть на Жофре испытующе и неприятно.

Жофре задал этот вопрос, когда они снова остались одни.

Он услышал, как рассмеялась Тайнад.

— Разве он не говорил о призраках, которым на еду нужна человечина? Может быть, он хочет порадовать их особенно заманчивым блюдом. Но мне кажется, Ученый, что этот скрем что-то разнюхивал. Мы ничего не заметили, но малыш, — она взяла на руки дрожащего жата, — что-то понял и испугался. По-моему, нам надо быть еще более настороже.

— Что нам еще остается, — заметил Цуржал. — Возможно, что это действительно глупость, но я не могу, не могу отказаться от того, для чего мы сюда прилетели.

27

На следующее утро путешественники узнали, что предлагал им Ион. Караван пошел своей дорогой, а офф-велдеры остались со скремами. Два девза снова уселись на походные седла, хотя Акс уехал с караваном. Было очевидно, что священник намеревался сохранять собственные источники информации или контроля, сопровождающие партию закатана. Караван уже удалился от места привала на значительное расстояние, и только тогда скремы принялись за дело. Порывшись во мху на некотором отдалении от лагеря, Ион вернулся с тремя стержнями, образующими треногу, вроде той, на которую монтировался сканер. Но к треноге крепился диск из материала вроде хрусталя в оправе из материала, из которого были сделаны стержни.

Пока офф-велдеры сидели у своей клади, скрем двигал эту пластину на треноге, отгибая ее то назад, то вперед. Жофре узнал предмет, знакомый ему со времени пребывания в Ложе — при помощи таких зеркал их часовые передавали сообщения на дальние расстояния. Должно быть, это было такое же средство связи.

Скрем быстро наклонял сигнальное зеркало в разных направлениях. Потом с севера донеслось ответное мигание света. Скрем методично принялся разбирать прибор, который снова спрятал в гуще мха.

Сколько им ждать? Тайнад откинулась назад, опершись спиной о ящик с припасами. Теперь ей казалось, что у нее определенно не работали мозги, когда они присоединились к компании этого полоумного закатана. Жофре присягал ему, а она нет, только дала обещание на словах. Миссия на Цсеке была ее первым крупным заданием, и оно провалилось не по ее вине. Ей были переданы приказания, почему же она продолжала в них сомневаться? Она лишь могла мысленно вернуться к тем мгновениям, когда они с Яном и Жофре составляли одно целое, как будто в их усилиях родилось нечто вроде кровной клятвы. Ей казалось, что ее воля ослабла. Тайнад слышала, что так бывает с теми, кто попадает во власть дурных видений, когда борется против невидимой злой силы.

Власть — сильная, непоколебимая… Она представила себе огонь, рвущийся в небеса, жар, как от солнца, но имеющий иной источник. Напротив нее присел Ян. Он положил переднюю лапку на ее руку и уставился ей прямо в глаза своими круглыми глазками. Власть… Да! Это понятие исходило от Яна, а не из ее мозга. Она бросила взгляд на Жофре.

Он был полностью поглощен наблюдением за скремом, словно ожидал, что тот сделает зло каким-нибудь простым движением. Нет, эта неоформленная власть, видимо, не достигла Жофре.

Тайнад нежно сомкнула руку на лапе жата.

— Власть? — Она изо всех сил постаралась превратить это слово в вопрос.

То, что пришло к ней в ответ, ее почти не удивило: в ее мыслях возникло колеблющееся, странно освещенное лицо Жофре, каким видел его Ян.

— Власть? — снова задумчиво спросила она.

Пламя, потоки пламени выплеснулись наружу, словно по одной цели пальнули из дюжины лазеров. Она инстинктивно отпрянула. Ян был очень уверен.

Она была убеждена, что пламя олицетворяло наказание, происходящее от этого лица. Жофре не мог бы протащить сюда никакое оружие, которое так бы себя обнаружило. На самом деле Тайнад была убеждена, что ей точно известны число и вид оружия, которое он прятал на себе.

Рассказывали, что Шагга могут вызывать странные эффекты — подавлять зрение, заставлять людей видеть то, чего нет, хотя исша способны от этого уберечься. Но Жофре не был Шагга, наоборот, священники считали его врагом и хотели стереть с лица земли любой ценой.

Не ясно, почему они хотели, чтобы он был доставлен на Асбарган, им было бы выгоднее, чтобы отступник погиб в офф-велде. А может быть, — ее мысль сделала скачок в ином направлении, — эти палочки и содержавшееся на них повеление — подделка? Считалось, что Гильдия обладает бесконечными знаниями. Ей было известно, что Зарн вел с Гильдией какие-то переговоры деликатного свойства. А что если Жофре нужен Гильдии — мертвым или живым, но пленником?

Она перевела взгляд на руку, которой гладила жата. Тень не убивает Тень. У нее должны быть более веские основания… Что возвращает ее к…

Жат подобрался к ней поближе… Другая ментальная картина — неясная, настолько неясная, что она ничего не может в ней понять. Она лишь была уверена, что на картине какой-то предмет, что-то принадлежащее Жофре, или находящееся под его контролем, или…

— Они идут! — Цуржал вскочил на ноги, вглядываясь в тундру в том направлении, откуда доходили вспышки. Там действительно было движение, скорость которого явно превосходила поступь носильщиков. Приближающаяся группа, пересекавшая тундру, имела такой же гротесковый, чуждый офф-велдерам вид, как у Ю-Ку и его каравана.

Там было четверо верховых, за каждым из них следовала вереница четвероногих животных, но веревок не было видно, животные просто шли по шестеро за каждым из всадников.

Они были такого же желтого цвета, как тундра, имели безволосые очень худые тела и тонкие длинные ноги. Животные держали головы прямо, по одной линии с прямым телом, а их морды имели острые клювы. Эти головы были непропорционально малы по сравнению с венчавшими их плоскими рогами, направленными назад. На них ехали скремы, держась за рога.

Ростом животные были с маленьких лошадок, которых Жофре видел на Вейрайте, где на них катались для удовольствия; на спине тех, у кого не было всадника, были странного вида сбруи. Но седел не было, очевидно, предполагалось, что всадник должен взгромоздиться на их спину как скрем, уцепиться за рога и полагаться на везение.

Скремы не помогали офф-велдерам грузить багаж или садиться. Они столпились вокруг Иона и громко трещали. К счастью, животные не выразили протеста, когда трое офф-велдеров стали распределять груз по мешкам для клади. Жофре сомневался, выдержат ли эти существа их тяжелый груз, но, если не считать пары криков, они не жаловались.

В конце концов настало время им самим забраться на спины животных, оказалось, что сидеть на них неудобно, но как и в случае с двойными сиденьями, на которых они добрались сюда, им оставалось смириться. Всадники заняли свои места. Ион также оседлал одну из «Лошадок». По какому-то сигналу, который офф-велдеры не уловили, отряд снялся с места, отправляясь в северо-восточном направлении в таком же строгом порядке, в котором пришел.

Всадников трясло, и то, что они держались за рога животных, мало им помогало. Но по крайней мере, они двигались в хорошем темпе, и животные, которые везли груз или людей, должно быть, намеревались выдерживать эту скорость. Вскоре у них на пути оказалась преграда, вроде стены. Ее серые камни прорезали мох. Девзы, которые не помогали устраивать багаж и оба взгромоздились на одно животное, издали крик, в котором слились их голоса. Это был Вар, естественная, как считали лочане, преграда, отделявшая равнины от горной области. Там был также овраг, через который был перекинут чрезвычайно хрупкий на вид мостик, вокруг которого толпились и девзы, и гривастые. Однако завидев скремов, они расступились, и первые всадники отряда вступили на мост.

По крайней мере, здесь «лошадки» замедлили шаг и ступали на мостик, соблюдая определенный интервал, а перейдя преграду, останавливались, чтобы подождать остальных. Их путь продолжался между оврагов и холмов. Сильно изменилась растительность. Желтого мха тундры больше не было видно. Поросль состояла из тощих, как скелеты, кустов, торчавших из травы, окрашенной ярко-голубыми, пронзительно зелеными и кроваво-красными пятнами. Трава была усажена колючками, скорее, даже шипами и привлекала во множестве летучих насекомых.

Они петляли между этими оврагами и холмами, иногда чуть ли не обходили их кругом. Впереди виднелись более высокие вершины — горы. Здесь, как и в тундре, Жофре не удавалось различить ни тропинок, ни даже каких-нибудь знаков, тем не менее, их вожак шествовал уверенно, а те, кто следовал за ним, не сомневались в правильности пути.

Жофре спрашивал себя, как можно выбраться отсюда. А по тому немногому, что им удалось узнать, Вздыбленная земля выглядела еще более хаотично.

Они наконец сделали привал — очень кстати, потому что у офф-велдеров, казалось, от тряски перемешались все кости. Цуржалу, который был выше ростом, этот переход, вероятно, показался еще более мучительным, но он не жаловался. Здесь из расщелины в скале вырывался родник, питавший своими водами маленькое озерцо, из которого, в свою очередь, вытекал ручеек. Над водой носились насекомые с прозрачными крыльями, сквозь которые преломлялся свет, отражавшийся в озерке тонким кружевом, усеянным драгоценностями.

Вожак, с которым Ион сидел на одном животном, не слез со своей «лошадки», когда остальные спешились. Он верхом отправился медленным шагом к ручью, оставив свой отряд. Остальные скремы, не обращая внимания на офф-велдеров, скучились вокруг Иона, доставая мешки, в которых было что-то вроде пригоршней сена. Двое из группы поползли на четвереньках к берегу ручья, где стали ползать с камня на камень, временами наклоняясь и вытягивая из воды извивающихся огромных бледных пиявок, которых они закидывали на плечо под радостные возгласы своих соплеменников. Очевидно, настало время перекусить.

Жофре имел достаточный опыт выживания на асбарганском подножном корме и пробовал, хоть и без удовольствия, но со стоицизмом жесткую траву и горных насекомых, однако теперь он порадовался, что у них еще есть дорожный паек.

Скот поплелся вниз по течению ручья, заглатывая жесткую траву, которую потом долго пережевывал, брызгая красноватой слюной. Держа в здоровой руке сушеную мясную галету, Цуржал достал отрастающей ручкой почти прозрачный материал, сложенный в очень плотную пачку, с шелестом развернул его и стал рассматривать образовавшийся большой лист, — как понял Жофре, это была карта, привезенная с Лочана спейсером из трагической экспедиции и приобретенная закатаном у его умирающего товарища. То, что Цуржал мог в ней что-то понять, изумляло его телохранителя. Эта холмистая местность, разумеется, имела тысячи приметных мест, по которым мог сориентироваться искушенный глаз местного жителя, но спейсер, пробывший на планете краткое время, не мог бы к ней привыкнуть.

Закатан всматривался в даль, туда, где на севере гряды гор вгрызались в небо, как обломанные зубы. Они скорее шли параллельно этой гряде. Но там ли находится граница Вздыбленной земли? Жофре был уверен, что даже Цуржал не мог этого сказать.

Жофре поднялся на ноги и стал расхаживать взад и вперед, стараясь размять мышцы, задеревеневшие от езды верхом.

Внутреннюю часть бедер у него сводило судорогой. Но если он так страдал, каково же было Тайнад!

Девушка сидела, прислонившись спиной к камню, обросшему лишайником. У нее были закрыты глаза, а на лице застыла неподвижная маска спокойствия, такое выражение было хорошо понятно Жофре. В одной руке она держала квадратик сушеного мяса, который даже не надкусила, а второй гладила по голове жата.

— Ешь! — сказал Жофре, встав напротив Тайнад так, что отгородил ее собой от остальной компании, а тень от его тела падала на девушку. — Без еды уходят силы.

Собственный голос резал ему ухо, а он должен говорить так, чтобы Тайнад обратилась к своим внутренним силам, без этого ей не выдержать. Он ни в коем случае не верил, что скремы будут приспосабливаться к удобствам их компании. Хотя любая Сестра, прошедшая обучение на исша, должна была обладать стойкостью, Жофре не имел понятия, каковы ее пределы, подготовка Сестер отличалась от подготовки Братьев, но он не знал, в какой степени. Зачем она приняла предложение Цуржала? Пока что ее навыки общения не пригодились. Ему хотелось поделиться с ней силой, как он это сделал, когда они вместе выводили из комы жата, но он не знал, как это сделать. Он очень мало знал о женщинах, это был предмет, о котором не говорил ни один Магистр, а к тому времени, как мальчики достигали зрелости, они выучивалась контролировать свои телесные желания.

Исша, которые хорошо выполняли свою миссию, делом доказывали, что их род заслуживает продолжения, разрешалось заводить детей, женщин им подбирали в Ложах. После этого они переходили в другую категорию воинов, становясь преподавателями или тренерами. В остальном же женщины не играли никакой роли в их жизни.

В нем росло убеждение, что они действительно разные, хотя оба — обученные исша. Она могла бы стать его боевым товарищем, если бы они дали двойную присягу. Но, как Драгоценная, она исполняла миссии совершенно иного рода. Он ощутил собственную неуклюжесть, как мальчик, впервые оказавшийся на плацу.

Однако он теперь присел рядом с девушкой. Жат, поглядев на него, зашевелился. Он протянул лапу Жофре над коленями девушки, руку которой не отпускал.

Жар дохнул на его тело вначале теплом, а затем — пламенем. Камень из Куа-эн-иттер! Теперь он не сомневался, чт могло таким образом дать о себе знать.

Власть — сила… его мысли сосредоточились на них. Поток силы — он старался вытянуть его наружу, как это делал, спасая жата. И он пришел, поднялся по его руке, вверх по всему телу, в другую руку, в лапку, которая в него вцепилась. Хотя Жофре не мог проследить его движения дальше жата, он был уверен, что через Яна оно перетекает к Тайнад.

Ее глаза открылись и сфокусировались на нем. Прекрасное лицо девушки едва исказили нахмуренные брови.

— Насыщайся! — это единственное слово прозвучало как приказ.

Поток продолжал течь, он был не таким могучим, как вначале, но стал ровным и достаточно обильным. Потом рука девушки оторвалась от жата, разомкнув цепь.

— Кто ты? — Резко спросила она, расправляя плечи и отодвигаясь от камня, на который опиралась.

— При необходимости исша подкармливает исша, — заметил он, вынимая руку из поясной сумки.

Почему бы ему не рассказать ей о своей находке? Он не мог это объяснить, но на этой истории как будто висел замок, и когда он думал о камне, его мысли отгораживались от всего мира.

— Это хорошо, — она снова надела маску спокойствия. — Мне кажется, я слишком далека от Ложи, слишком давно ее оставила.

Ему показалось, что в эти слова закралась неприязнь. Тайнад говорила на языке Лож, а он был очень богат окончаниями слов и различными оттенками. Разумеется, неприязнь могла происходить от сознания, что она показала другим свою усталость.

— Отдавать всегда хорошо. — Он повторил формулу, которую говорил им наставник. — Разве это не записано в законе Квэка?

Возможно, она собиралась ему ответить, но Жофре так и не услышал ее слов, так как Цуржал поднялся, убирая свою таинственную карту, а по гравию зашуршали копыта животных, возвращавшихся с водопоя.

Они снова сели верхом, вначале вожак вел их вдоль ручья, потом они взбирались на холм, и наконец показалась настоящая тропка, которая петляла, поднимаясь в горы. Этот перегон был гораздо сложнее петляния по оврагам. Оттого, что надо было крепко держаться за рога скота, пальцы офф-велдеров стала сводить судорога. Смотреть прямо перед собой, вверх или вниз было одинаково тревожно.

Теперь они подошли к тому, что могло быть перевалом, по обе стороны от которого поднималась каменная стена. Дул холодный пробирающий до костей ветер, столь же неприятный, каким был бы жаркий ветер в тундре. Однако в этих местах была жизнь: Жофре, позволив себе на минуту поднять глаза, увидел, что стена оплетена паутиной и паутинки колеблются, оттого что по одной из них спускается существо с шарообразным телом, почти не отличавшимся по цвету от скалы, с тонкими ножками, которые были, должно быть, такими же гибкими, как и сама паутина, выделяемая его брюхом.

Жофре заметил, что их вожак и сидевший позади него Ион одновременно сделали резкие движения, что-то бросая. Живой шарик конвульсивно дернулся и повис на паутине, цепляясь за нее всего парой ножек, лихорадочно дрыгая другими в воздухе. Жофре разглядел, что у него из спины торчат два стержня. Потом шарик оторвался и полетел вниз, стукаясь о каменные выступы, упал прямо под ноги «лошадки» Жофре и полетел дальше от ее пинка, такого яростного, что седок чуть не свалился.

Очевидно, опасность миновала, так как они двинулись по перевалу к северу. Пройдя через перевал, «лошадки», тащившие кладь, остановились, а те, на которых сидели люди, пройдя несколько шагов, стали, сгрудившись в кучу, словно желая дать седокам посмотреть на открывшийся перед ними пейзаж.

То, что они увидели, представляло собой гримасу природы. Жофре, внимательно изучавший записи и считавший, что он готов ко всему, при виде этого ландшафта не поверил своим глазам, он просто не допускал мысли, что такое может существовать.

Эту местность называли Вздыбленной землей, и это было очень точное название. Она вся состояла из обломков утесов, выставивших вверх свои острые, как лезвие ножа, ребра, между которыми застыли темные капли. Словно один из древних богов ветра, схватив шпагу размером с полнеба, резал и снова перерезал землю, выворачивая почву там, где его клинок застревал в вулканической лаве.

Как вообще кто-нибудь мог пробраться через эту местность? Экспедиция, закончившаяся столь неудачно, прилетела сюда на флиттере, но Жофре спрашивал себя, как их транспорт мог сесть, учитывая изменяющееся направление воздушных течений вблизи почвы. Но пешком? Это было одно из тех неисполнимых заданий, которые давались героям древности для достижения бессмертия. Жофре подумал, что в каком-то другом смысле его можно было обрести, попросту погибнув в каменной пустыне.

«Лошадка», на которой ехал Ион, подошла к закатану и остановилась.

— Вот страна, которую ты ищешь, чужеземец. И что же тебе здесь нужно?

Цуржал достал из своего пояса овальную оправу, в которую осторожно вставил какой-то шарик. Держа его, он вытянул руку в направлении Вздыбленной земли.

Через мгновение этот предмет, по-видимому, это был какой-то прибор, издал пронзительный звук, который был слышен даже сквозь громкое завывание ветра.

Цуржал медленно, бесконечно осторожно отвел руку на несколько дюймов в сторону, и звук усилился.

— То, что нам нужно, находится там! — он указал на север.

Хотя глаза скремов не были видны, Жофре подумал, что их спутники смотрят на прибор с изумлением. Скремы взволнованно застрекотали между собой. Потом Ион повернулся к Цуржалу и задал ему новый вопрос.

— А как далеко?

— Это мы должны узнать сами, — ответил закатан, — но сигнал — сильный. Это не может быть слишком далеко.

Один из девзов, спешившись, присоединился к ним. Ветер поддувал в его плащ, делая его похожим на парус.

— Сюда никто не заходит, — сказал он на всеобщем языке, но с таким сильным акцентом, что его было трудно понять.

Скрем повернулся в седле. Очевидно, тяжелый шлем не давал ему двигать головой.

Он что-то заговорил, и переводчик Цуржала уловил его речь, хотя она была обращена не к офф-велдерам.

— Скремы едут, куда они хотят. Мы можем посмотреть, что они ищут. Если находка имеет ценность, она будет оценена.

Не сказав ни слова, вожак, сидевший перед Ионом, вцепился в рога своей «лошадки», и та ступила на первый каменный обломок, ведущий во Вздыбленную землю.

28

Жофре не понимал, на чем основывается действие прибора, указывавшего закатану путь, было ясно одно: его патрон абсолютно доверяет своему «проводнику». Телохранитель мысленно вернулся к их встрече с умирающим спейсером на Асбаргане. Может быть, то, что он тогда передал Цуржалу, и ведет их сейчас?

Однако в такую местность не заходят ночью. Обломки застывшей лавы, острые, как ножи, представляли постоянную угрозу. Насколько понял Жофре, в далеком прошлом пузырьки расплавленного камня, взрываясь, и образовывали эти зубья, угрожавшие каждому их неверному шагу.

Скремы, очевидно, прекрасно сознавали опасность. Достигнув подножия холма, они столпились у начала Вздыбленной земли, не двигаясь, чтобы не ступить на острые камни, несмотря на сигналы прибора, указывавшие, что то, что они ищут, находится впереди.

Они сделали привал в неуютном, страшноватом месте. Гряда застывшей лавы образовывала небольшой навес, и группа офф-велдеров естественно отделилась от остального отряда. По мере того как офф-велдеры снимали снаряжение, освобожденные от ноши животные покидали их, присоединяясь к своим сородичам. Скремы спешивались, не обращая внимания на своих животных и подходили к костерку, который Жофре мог бы накрыть двумя ладонями.

Между скремами и офф-велдерами расположилась пара девзов. Они не предпринимали попыток развести огонь, а лишь поплотнее укутались в плащи и натянули на головы капюшоны. Жофре заметил, что девзы сели спиной к спине с таким расчетом, чтобы одному из них были видны скремы, а другому — офф-велдеры: судя по всему, они приготовились держать под надзором всех участников экспедиции.

Цуржал все время ходил туда-сюда, прислушиваясь к сигналам инструмента, который стал светиться, причем по мере сгущения темноты это свечение становилось ярче. В конце концов, он опустился на землю между Тайнад и Жофре.

— Должно быть, мы находимся ближе, чем я предполагал. — Он пришепетывал, как это всегда случалось с ним, когда он волновался, а оборка на шее ходила ходуном, как будто от дуновения ветра.

— Это плохая земля. — Жофре самостоятельно обследовал край территории, на которую их направлял «проводник». Чтобы идти по этим остекленевшим тропам, надо было постоянно смотреть под ноги и рассчитывать каждый шаг.

— Но там же… цветы! — показала Тайнад.

И действительно, там была жизнь. Хрупкая растительность, покрывавшая тропу, уступала место другому виду зелени, немного напоминавшей поросль, которую они видели в тундре. Эти тощие кустики, из которых торчали корявые ветки, были украшены белыми звездочками цветов, не меркнувшими, а наоборот, кажется, разгоравшимися в сгущавшейся темноте.

Кроме того, камни обволакивали плети стелющейся травы красноватого оттенка. Между белыми звездочками летали, время от времени присаживаясь, мотыльки, призрачные и загадочные, как духи ночи.

Ян снова впал в транс, оторвавшись от Тайнад. Он присел на корточки, то и дело протягивая лапку к кустикам с цветами, но ни разу не прикоснувшись к ним. Жофре передалось изумление Яна. Потом, к удивлению Жофре, жат ухватил его за руку, увлекая к одной из ближайших скал, повыше других, а когда они оба туда забрались, остановился и указал на что-то лапкой.

То, что привлекло его внимание, находилось вверху. Жофре придвинулся к стене, готовый к любому неприятному сюрпризу, вроде паутины, служащей дорожкой существам с шарообразным телом. Но ничего такого не было видно.

Освободившись от жата, он полез на вершину скалы и оказался в небольшом кратере, окруженном огромным множеством звездчатых цветов, от которых исходил приятный аромат. В кратере находился бассейн размером с блюдо, заполненный тем, что напоминало воду, хотя никакого ключа или источника там не было, да и не могло быть, как решил Жофре.

Они наполнили свои контейнеры для воды из источника около горы, и Жофре не хотел тревожить эту чашу, к тому же вода в ней могла содержать соли какого-нибудь минерала. Но, когда Жофре смотрел в источник, ему казалось, что он находится в миниатюрном волшебном саду, напоминавшем тот, что располагался во внутреннем дворике у Властителя.

— Иди сюда! — позвал Жофре, но этот призыв оказался излишним, так как зов жата уже достиг Тайнад, и она пробиралась к ним.

Через мгновение Жофре ощутил прикосновение ее плеча.

— Это… это… как лунный сад! — воскликнула она. — Совершенство, какое может создать только истинный дух! Такое навсегда остается в памяти!

Жофре посадил к себе на колени Яна, почувствовав мягкое щекотание его мехового тельца. Жат заворковал и замурлыкал. В их мир пришла совершенная гармония…

— Эй, исследователи, идите есть! — позвал Цуржал снизу, и этот возглас вернул их в другое, сиюминутное измерение, они вернулись в свой неуютный лагерь.

Они очень экономно относились к припасам, особенно же берегли воду, уменьшив ее потребление вдвое. Скремы не отходили далеко от выбранного ими места, а девзы сидели в той же позе. Если они ели, то делали это под прикрытием своих плащей.

Офф-велдеры разбили ночь на три части, чтобы каждый из них вел наблюдение на протяжении одного из отрезков времени. Цуржал вызвался дежурить первым, пояснив, что хочет, во-первых, проверить сканер, что можно было сделать только на ощупь, так как света не было, а во-вторых — последить за сигналами «проводника».

Жофре ворочался в спальном мешке, наблюдая движения силуэта закатана, пока сон не сморил его и он не погрузился во мрак горной ночи.

Однако в эту ночь он не обрел полного покоя: вначале его тревожило роившиеся клубком воспоминания, которые превратились в обрывки снов, сложившихся потом в стройную картину. Он снова лежал на горных камнях, и к нему подбирался невидимый враг. Он старался изобразить, что крепко спит, пока враг не приблизился. Кто-то копался в его поясной сумке… нож…

Жофре проснулся со скоростью исша, находившегося в опасности на вражеской территории. Он протянул руку, схватив ночного вора с такой силой, что мог бы того раздавить, раздался вопль боли, проникший не только в уши, но и в голову.

В тело Жофре вонзились острые зубы. Ему едва хватило времени, чтобы отвести в сторону собственный нож, который он чуть не всадил в маленькое мохнатое, извивающееся тельце, которое барахталось околоего живота. Ян? Но почему?

— Ты что делаешь?

Теперь на него набросилась Тайнад, которая впилась в его щеку своим длинным ногтем. Жофре встал на колени и отразил вторую атаку Тайнад таким резким ударом, что она упала на удивленного закатана.

Жофре молниеносно отпустил Яна только для того, чтобы перехватить его поудобнее, и держал его теперь за шею, подальше от себя. Но Жофре поразила лапа зверя, которая светилась так, что сквозь мех, кожу и мышцы на ней можно было разглядеть все косточки. И эта лапа крепко держала…

Камень! Жат почему-то пытался украсть его секрет! Почему? Ответ мог быть только один — Жофре мельком поглядел на Тайнад. Теперь было светло: Жофре проспал восход луны, свет которой даже отражался в зеркальной поверхности застывшей лавы.

Жофре стиснул зубы. Значит, жат действовал по наущению этой женщины, обученной исша: ей удалось настроить существо против него!

— Отдай, — его рука сжала лапку Яна.

Жат начал повизгивать, дергаться и извиваться, но все-таки разомкнул пальцы, и камень снова оказался у Жофре. Свечение, излучавшееся талисманом, немного потухло, но его оставалось достаточно для того, чтобы был виден необычный предмет в руках Жофре.

— Значит, ты здесь воспитывала воришку? — сказал Жофре медленно, пронизывая каждое свое слово презрением. — Что еще приказали тебе Шагга. Я теперь желанная добыча для любого из них?

Она провела рукой по своим губам. Ее глаза ничего не выражали, словно она подняла непроницаемый барьер. Он прекрасно сознавал, что не добьется от нее правды, если признание не предусматривалось игрой, которую она вела. Он сразу же заподозрил, что его находка, сделанная в заброшенной Ложе, означала власть, но не думал, что она стоила того, чтобы охотиться за ним в офф-велде.

— Что это? — в голосе закатана ясно слышалось пришепетывание. Закатан вытянул руку и прижал девушку к себе. — Здесь есть и другие глаза и уши!

Жофре сглотнул, собрав свою волю, подавляя душащий его гнев и боль предательства. Да, предательства! За всю свою жизнь он доверял очень немногим, и последним, кто пользовался его полным доверием, был покойный Магистр. Ян снова захныкал. Жофре отпустил его, но камень все еще не убрал. Зачем? Его все видели. Тайнад должно быть, прекрасно знала, что он носит при себе, и получила на этот счет подробные инструкции. Но почему она так долго медлила? На Вейрайте у нее была тысяча возможностей подослать к камню жата, она также могла украсть камень, передать кому-нибудь свою добычу и остаться вне подозрений.

«Власть… тепло…» — эта мысль возникла в голове Жофре и, по-видимому, была передана и Тайнад. Но он послал ответ жату.

«Почему… брал?» — ему хотелось прокричать этот вопрос, но пришлось оформить его в мысль и умерить свой гнев, чтобы установить контакт с Яном. Он явно не хотел вернуть малыша к состоянию, в которое тот пришел после катастрофы на Цсеке.

«Власть и сила», — казалось, существо не могло выйти за пределы этой мысли.

Цуржал взял Жофре за руку.

— Что это такое?

Жофре напрягся, но его патрон имел право на этот вопрос. Поскольку их связывала присяга исша, он не должен был что-либо скрывать. Но, действительно, что это? Он не мог ответить на этот вопрос. Теперь Жофре попытался как-то упорядочить свои мысли. Вполне возможно, что Тайнад знает о камне больше, чем он, что бы произошло, если бы она завладела талисманом, не зная, как им пользоваться? Камень увеличивал силы исша, он помог Жофре сохранить жизнь на цсекийском корабле. Ему было тепло, приятно с этим камнем, он чувствовал себя увереннее, но что такое его находка?

— Я не знаю, — ответил он совершенно искренне. — Как я уже однажды тебе говорил, он попал в мои руки случайно, я его просто нашел. Я знаю лишь, что он укрепляет силы исша и, возможно, как-то защищает.

— Откуда он взялся?

— Из Куа-эн-иттер, мертвой Ложи, как я и говорил. — И Жофре вновь сказал правду. — Я там ночевал в бурю и нашел его.

Он услышал, как Тайнад громко набрала в легкие воздух. Названия мертвых Лож были известны всем, и он навлек на себя второе проклятье, признав, что ночевал в таком ужасном месте.

Теперь закатан перевел взгляд на девушку.

— Что это?

Жофре с нетерпением ожидал ее ответа. Он полагал, что сможет отличить правду от лжи, если она попытается солгать.

— Это… это, наверное, камень Ложи, или его часть, — ответила она странным голосом, словно сама сомневалась в том, что говорила. — Это… Асша…

Рука Жофре так дрогнула, что чуть не выпустила камень. Если девушка говорила правду, а так наверняка и было, то кто же он? Все знали, что сила Асша — дар судьбы, который обретают в результате длительных поисков. Если Магистр Ложи умирал, а камень оставался жив, то сам камень выбирал хозяина — тот, кто вызывал в камне тепло, становился новым Магистром. Но, становясь Магистром, исша проходил испытания, его жег огонь, пронизывал жар.

Должно быть, у него был только обломок камня Ложи. Может быть, его сила уменьшилась от недостатка размера, поэтому он и лежал не на месте. Однако Жофре теперь признался сам себе, что от камня исходило доброжелательство, когда он его держал, камень не сопротивлялся, не обрушивал на него гнев за то, что он захватил его в порыве непомерного честолюбия.

— А можно? — закатан протянул руку.

Жофре мгновение колебался. Эта вещь, как будто бы льнула к нему. Но он все-таки разомкнул пальцы, передавая ее Цуржалу. Свечение прекратилось, как у огня, засыпанного землей.

Цуржал поднес камень к глазам и даже высунул язык, словно желая попробовать камень на вкус.

— Ну конечно, радиация. Но какая, кто скажет? Часть камня Ложи…

— Часть камня Ложи, — повторил Жофре и снова перевел взгляд на Тайнад. — Они что, взяли с тебя присягу, что ты отберешь его у меня и вернешь им? Шагга ревниво относятся к камням… они не могут их использовать… это доступно только Магистрам… а ни один Шагга не может стать асша. У них другой путь. Я не хочу быть Магистром или асша. Но смотри! — Жофре взял камень у Цуржала, и он снова засветился. — Ты видишь? Попробуй.

Он медленно протянул камень Тайнад. Она покачала головой.

— Эта вещь приносит несчастье, так как она происходит из проклятого места. Я не знаю, почему она отзывается, оказавшись в руках настоящего исша.

— Если ты слышала мою историю, Сестра, и слушала, что говорят Шагга, ты должна знать, что я не считаюсь настоящим исша, у меня отобрали все мои права.

Он разжал пальцы, камень лежал у него на ладони. Казалось, в сердце камня теплился неугасимый огонь, он не разгорался с таким жаром, как тогда, когда оказался у жата, но и не потух, как в руке Цуржала.

— Какое задание они тебе дали? — Жофре вернулся к своему вопросу. — Какова цель: моя смерть или это? А этот малыш — твой инструмент?

— Нет! — она потрясла головой, отчего ее туго уложенные волосы несколько распустились. — Я не направляла Яна против тебя сегодня вечером. Он пытался убедить меня, что ты обладаешь какой-то силой и, наверное, решил достать камень в подтверждение своих слов. Да, Шагга пытаются поймать тебя, они расставили свои сети. — Тайнад распустила волосы, доставая из них палочки-письма. — Они дали приказ!

Жофре отступил на шаг назад. Он подозвал жата, и тот подчинился его команде: протянул переднюю лапку и перехватил камень.

— Мне не нужны преимущества. А тебе? Что ты выбираешь? Ножи?

Все это произошло так неожиданно. Он никак не ожидал, что между ними дело дойдет до схватки на ножах. Теперь силы их, наверное, были равны, поскольку они договорились пользоваться только одним оружием, при этом нож был излюбленным оружием Сестер, как шпага или копье у Братьев.

— Прекратить! — между ними встал Цуржал. — Ты же присягал мне, — резко упрекнул он Жофре. — А пока присяга остается в силе, ты не вправе искать частных ссор. Разве это условие не является элементом присяги?

— Для исша — да. Но оказывается, что я не исша, раз эта Сестра действует против меня.

— Я отказываюсь принимать эти дурацкие возражения, — просвистел Цуржал. Его потемневшая оборка обмахивала голову, как веер. — Ты — мой присягнувший. А ты, — он повернулся к Тайнад, — не присягала мне, но у нас с тобой договор, ты уже вела другую игру, когда мы его заключали?

Девушка медленно покачала головой.

— Когда я сказала, что поеду с тобой, мне еще не передавали никакого сообщения. Это произошло потом.

— Мне приходилось много слышать о чести исша на Асбаргане, — продолжал закатан. — Да, я не получил от тебя формальной присяги, Тайнад! Но ты приняла мое предложение по своей воле. Разве для того, чтобы соблюдать верность, необходим ритуал?

Жофре заметил, что кончик языка Тайнад показался между ее губ. Она почти прикрыла глаза, и некоторое время молчала, как человек, который взвешивает противоречивые соображения.

— Ученый, я буду выполнять то, что обещала, до окончания твоего предприятия.

Жофре отпустил ручку своего ножа. Значит, еще некоторое время проблема будет висеть в воздухе. Он знал, что слово исша — непоколебимо. Она будет придерживаться своего слова до окончания их экспедиции.

— Давайте-ка лучше сядем и успокоимся, — предложил закатан, — пока наши спутники не заинтересовались ссорой и не разобрались в том, что мы делаем. Мне кажется, никому из нас не нужно, чтобы они о нем знали. — Он указал на предмет, сверкавший в лапе жата.

Жофре быстро отобрал свое сокровище и засунул его подальше в потайное место.

— Я постою на часах, — сказал он, зная, что все равно не уснет, если не обдумает и не взвесит то, что ждет его впереди.

29

Однако наступило утро, а он так и не принял решения. То, что он мог предвидеть, касалось лишь его собственных действий, но он не знал, что Тайнад подумает или сделает. Сознавая это, Жофре отодвинул размышления в отдаленные уголки своего мозга. Перед ними теперь были вопросы иного рода. Он с самого начала проникся недоверием к этой изрезанной местности, пересечь которую едва ли могло хоть одно живое существо — если у него, конечно, не было крыльев.

Скремы разбили собственный лагерь и отправили часть животных к офф-велдерам, чтобы те сняли с них свою поклажу. Девзы по-прежнему держались в стороне, не спуская глаз, как заметил Жофре, и с тех, и с других своих спутников. Судя по их поведению, они не собирались становиться товарищами ни тем, ни другим.

Хотя «проводник» Цуржала указывал в направлении острых обломков, закатан не торопился идти согласно его указаниям — он двигался в южном направлении, время от времени останавливаясь, чтобы снова свериться с прибором. Возможно, он знал что-то еще, чем не собирался делиться со своими спутниками, и надеялся найти более приемлемый путь. Правда, Жофре помнил, что экспедиция, по чьим следам они собирались пройти, прилетела на флиттере, а следовательно, ей не пришлось пробираться пешком по этой непроходимой местности.

Нагромождения лавы вокруг них с восходом солнца окрашивались все более ярко. Пятна растительности, местами покрывавшие ее, составляли разительный контраст с основным фоном, но цветы, заинтересовавшие путешественников накануне ночью, плотно сомкнули свои лепестки. Это действительно была зловещая местность, очертания камней складывались в гротескные ухмылки, гримасы и злобные, не предвещавшие добра физиономии с разверстыми пастями.

Непонятно, почему жат теперь почувствовал себя наиболее непринужденно во всей компании. Он ехал верхом впереди Тайнад, издавая воркующие звуки, размахивал лапками и иногда вскрикивал. Жофре подумал, что ничего не знает о мире, откуда было похищено это существо, возможно, на его планете был похожий пейзаж, и оно вдруг ощутило себя как дома.

— Здесь мы будем переходить эту местность. Начиная отсюда!

Закатан предложил это таким тоном, словно собирался пересечь шоссе на Вейрайте. Но перед ними не было никакой тропы, наоборот, путь им преграждала стена выше их голов. Цуржал подогнал свою «лошадку», которая недовольно зафыркала, словно яростно протестуя против предложенного ей маршрута.

— Переход — здесь? Нам придется идти пешком! Зверей сюда не загонишь! — Жофре подъехал к закатану.

— Другой возможности нет. Давай посмотрим.

Спешившись и держа прибор над головой, закатан стал карабкаться на стену. Жофре поспешно последовал за ним. Тайнад стала подниматься сзади, и на тот раз Жофре был уверен, что девушка прикроет их, если аборигены вздумают им помешать.

Пористая порода, по которой они поднимались, имела достаточно полостей, куда можно было поставить ноги и за которые можно было ухватиться руками. Однако требовалась особая осторожность, так как местами из нее торчали острые обломки скал. К счастью, это испытание оказалось недолгим, и когда Жофре поднялся на стену, где уже стоял закатан, его взгляду открылась неожиданная картина.

Внизу тянулось, по-видимому, русло древней реки, впоследствии заполненное лавой, довольно гладкое. А на другом берегу снова нагромождение более темных камней, но они уже не были такими же острыми. Расстояние, отделявшее их от островка с более благоприятными условиями, было вполне преодолимым, хотя путь и требовал повышенной осторожности: возможно, им придется обмотать руки тряпками или кто-то из них должен будет местами обрубать опасные выступы на хрупкой породе. Это было вполне осуществимо, и Жофре впервые подумал, что замыслы закатана не такие уж безумные, как казалось ему раньше.

Возвратившись на место привала, они объявили скремам и девзам о своем открытии.

— То, что вы ищете, лежит там? — спросил Ион.

Вместо ответа закатан протянул ему «проводник», который теперь издавал незамолкающий ни на секунду треск.

— Охсы с этим не справятся, — скрем показал на «лошадок».

— Правильно. Нам придется идти пешком и нести самое необходимое. Но то, что мы должны найти, лежит не среди скальных обломков, а на твердой и более древней почве.

Закатан говорил так уверенно, будто видел то, что описывает.

— Мы — думать! — заявил Ион, отходя в сторону, где его тут же окружили другие соплеменники.

Они присели на корточки на некотором расстоянии от офф-велдеров, и Жофре не слышал не единого доносившегося от них звука. Однако он не сомневался, что они каким-то образом обсуждают предложение закатана продолжать путь пешком.

К закатану подошел один из девзов.

— Только сумасшедшие идут на Вздыбленную землю, — заявил он пронзительным голосом, — его слова повторил переводчик. — Зачем ты призываешь на нас и на себя неминуемую смерть?

Цуржал махнул рукой в сторону стены и русла древней речки.

— Заберитесь туда и посмотрите. Там есть острова и почва совсем не такая, как здесь.

Мгновение казалось, что девз так и сделает, заберется, чтобы посмотреть на все своими глазами. Но он вдруг быстро отшатнулся и, стремительно вскочив на свое животное, поскакал к соплеменнику.

Не говоря больше ни слова, оба отправились прочь. Группа скремов распалась, и эти аборигены также стали седлать животных, словно опасаясь, что те побегут за девзами, не подождав своих седоков. Их мерный говор перешел на крик, когда они устремились за первыми беглецами.

— Это, должно быть, — окончательное решение, — прокомментировал Цуржал. — По крайней мере, с нами остались наши запасы.

Жофре спрашивал себя, какой им толк от небольшого количества припасов, если они остались без транспортных средств. С другой стороны, вполне возможно, что скремы собирались всего лишь поймать девзов и вернуться. Пока что тройка офф-велдеров никак не могла остановить их бегство. И им оставалось лишь заняться проверкой оставленного им оборудования.

Им удалось сложить все самое необходимое в три сетчатых мешка. Цуржал, достав нож, обрезал излишек рукава, покрывавший его отрастающую левую руку. Теперь левая рука была длиной ниже локтя правой, а пальцы на ней, если надо, сгибались не хуже, чей на здоровой, так что она была вполне пригодна к работе. Именно этой миниатюрной рукой он поддерживал сканер в мешке, чтобы его не растрясло.

Жофре уложил в свой заплечный мешок столько съестных припасов и концентратов, сколько туда поместилось. Тайнад тоже работала, готовя собственную ношу. Последним добавлением Жофре к его багажу оказалась связка спальных мешков, которые он скатал и прикрепил веревками с одного конца к мешку, с другого — к поясу.

Жат подобрался поближе к закатану, когда они отправились в путь, — от их спутников не было ни слуха, ни духа. Ян тоже пригодился, так как он поддерживал сканер и ношу закатана, когда тот карабкался на стену.

Добравшись до вершины, путешественники принялись рвать на тряпки все, что можно, и обматывать кусками материи не только свои ноги, но и лапы Яна — в таких условиях тащить его на плечах не удалось бы, и надо было обезопасить себя от столкновения с обломками, готовыми искалечить любое прикоснувшееся к ним живое тело.

Дело продвигалось медленно, солнце уже клонилось к закату, а Жофре уж очень хотелось добраться до места, сулившего им большие удобства, до наступления темноты. Лунного света — а на небе было две луны, которые вращались относительно друг друга, — не хватило бы, чтобы уберечь их от падения в естественные западни.

Они выбрали самое узкое место древней реки, заполненное лавой, и стали прокладывать по ней извилистую тропу, так как идти напрямик было невозможно. Тряпки, которыми они обмотали ноги, частично порвались, частично сползли, и им приходилось двигаться с удвоенной осторожностью.

Но, как подумал Жофре, всякому испытанию приходит конец — в итоге они ступили но более ровную и доброжелательную к путешественникам почву. И снова им предстояло карабкаться вверх, но вначале они присели, чтобы освободить ноги от остатков тряпок и хорошенько закрепить поклажу на веревках, рассчитывая поднять ее, достигнув вершины горы.

Жат возглавил их небольшой отряд, он поводил ушами и издавал такие радостные крики, что они даже вселяли бодрость в спутников. Они благополучно взошли, и перед ними открылась земля, применительно к которой название «Вздыбленная» не было обоснованным.

Забравшись в гору, они оказались на обширном плато, где отсутствовали следы гнева гор, избороздившие окружавшую их более низкую местность безобразными шрамами. Впереди показался островок как бы небольшого кратера, там и сям виднелись заплатки тундровой растительности, а за ними — холм со срезанной верхушкой, почти плоской, если не считать нескольких высоких кочек. Он отличался от окружающей местности, словно своим образованием был обязан не капризам и возрасту природы, а какой-то иной силе.

«Проводник» закатана подавал сплошной сигнал, и закатан пошел по направлению к холму уверенной походкой человека, точно знающего свой маршрут. И он не сбивался с пути, так как подойдя к этому усеченному конусу, они обнаружили тропинки, места, где растительность была расчищена, чтобы можно было копать, и почву копали, оставляя овраги и ямы. Все это было видно не слишком ясно, так как подвергалось воздействию природных условий довольно длительное время, но Жофре был уверен, что видел именно это место в старой экспедиционной записи.

Всего несколькими секундами позднее им открылось, что там произошло. Они увидели ряд камней, стоявших полукругом по краям этих искусственных оврагов, и на каждом их них было водружено по черепу. Эти черепа, казалось, одаривали офф-велдеров зловещими многообещающими улыбками.

Никаких других следов пребывания экспедиции не было видно. Жофре, обошедший полукруг с двух сторон, не нашел других костей. Но недалеко от траншей и стороживших их призраков земля резко обрывалась вниз, и внизу пейзаж был таким, словно там начиналась другая планета.

Там были густые заросли пышной растительности с мясистыми листьями и толстыми стволами. Растения образовывали розетки, в центре которых располагался красноватый стебель, а листья были окрашены в сочный желто-зеленый цвет. Стебель венчался зеленовато коричневым выростом, по форме напоминавшим барабан, возможно, это был цветок, но он не радовал глаз.

Важнее было то, что вблизи этих зарослей тянулся поток, на вид вода, которая, правда, текла как-то чересчур медленно. Жофре решил, что они как можно дольше воздержатся пробовать ее на вкус. В этом оазисе было нечто отталкивающее.

Вскоре должны были спуститься сумерки, и им было необходимо позаботиться о каком-нибудь ночлеге. Черепа не предвещали ничего доброго, и путешественники решили, что должны расположиться в каком-нибудь месте, позволявшем им защитить себя, правда, было неясно, от кого или от чего.

Лучшим местом для привала они посчитали тот холм в виде усеченного конуса — на плато виднелось три довольно высоких кочки, — если между ними сложить оградой вещи и подтащить камни, можно было соорудить импровизированную треугольную крепость, хотя и низковатую.

Даже Ян нес туда камни и драл мох, чтобы заткнуть им пространства между камнями. Они старались работать как можно скорее, при этом по возможности не оставляя в кладке ненадежных мест. Крошечный костер, который они развели, нельзя было разглядеть с равнины, правда, он был различим с холма, но уж с этим они ничего не могли поделать.

Ночь была прохладная, так что им требовалось согреться. Тому, кто заступал на дежурство, вменялось в обязанность поддерживать этот небольшой источник тепла. К одному из камней, служивших вершиной треугольника, они натаскали высохшие плети стелющихся растений, покрывавших тундровый мох, достаточно толстых, что, наломав их, можно было получить вполне приличный хворост.

Они снова медленно съели свой скудный паек. Цуржал сидел, вытянув ноги и прислонив к себе сканер, осмотр которого занимал его больше, чем еда. Жофре расположился чуть в стороне и жевал сухие галеты, не сводя глаз с ряда камней и их зловещих украшений.

Он раздумывал, что лучшим средством, к которому могли прибегнуть скремы и девзы, чтобы избавиться от них, было бросить их здесь на произвол судьбы. Он не видел никакого способа выбраться из этого гиблого места по окончании их исследований. Дважды он хотел высказать эти соображения вслух, но воздержался, сознавая, что его спутники, включая даже жата, как разумные существа не могут не представлять подстерегающей их опасности.

Но жат по-прежнему вел себя так, словно эти обстоятельства были для него вполне привычны. Несколько раньше Жофре заметил выражение отвращения, застывшее в круглых глазах существа, когда оно разглядывало черепа. Но страха в его глазах не было.

— Завтра! — Цуржал погладил сканер, словно это было домашнее животное, готовое сослужить им хорошую службу. — Завтра! Ждать нам больше нечего! — В его голосе звучала крайняя экзальтация, а оборка колыхалась, переливаясь всеми цветами радуги.

Ни Жофре, ни Тайнад не сказали ни слова в ответ. Их беспокоил не только завтрашний день, они заглядывали в более далекое будущее. Цуржал а могло вполне удовлетворить его открытие, подтверждение работоспособности его прибора, с помощью которого он мог проникнуть в тайны далекого прошлого, но Жофре и Тайнад не желали этим довольствоваться, их стремления были обращены к продолжению жизни.

Жофре встал на дежурство первым. Казалось, закатан был не в состоянии ни лечь спать, ни заняться обычными лагерными делами. Цуржал отправился в темноту, а Жофре смотрел ему вслед, стараясь не только следить за движениями патрона, но и распознать опасность, которая, возможно, скрывалась во мраке ночи. Цуржал ходил вдоль траншей взад и вперед с «проводником» в руке, пока, наконец, не обнаружил некую интересовавшую его точку, перед которой он застыл.

Жофре волновало то, что могло скрываться на холме, избранном ими местом ночлега. Телохранитель потратил достаточно времени на усвоение наставлений и рассказов своего господина, начиная с их пребывания на Вейрайте, а также на протяжении всего путешествия на Лочан. В результате у него сложилось впечатление, что в месте, куда они стремились, должны быть какие-то руины, развалины, остатки древнего города или одинокой крепости. Однако их предшественники почему-то раскапывали траншеи.

Место их привала было хорошо защищено от любых нападений, за исключением атаки с воздуха. Жофре теперь размышлял, как им лучше отражать нападение, если те, кто водрузил черепа на камни, надумают посетить это место, чтобы посмотреть, что это там зашевелилось на этот раз.

Цуржал вернулся, когда Жофре как раз прикоснулся к плечу Тайнад, в знак того, что ей пришла очередь заступать на пост. Двойная луна проливала очень странный, совершенно чужой и от этого зловещий свет.

— За нами следят, Ян знает, смотри!

Ее тонкие пальцы прикоснулись к тыльной стороне ладони, которой Жофре притронулся к девушке. Жофре все понял, слова были очень неопределенными, но он сразу же посмотрел в нужном направлении. Они действительно находились под наблюдением.

Вначале в сознание Жофре закралось подозрение, но он сразу же отмел его. Тайнад обещала служить Жофре до окончания их экспедиции и должна была сдержать слово. Она не станет навлекать на них врагов, пока ее служба закатану не кончится. Он мог положиться на девушку и жата, они будут стоять на посту так же, как и он, и сторожить.

Таким образом они дожили до следующего дня. Тайнад сообщила, что наблюдатель удалился, когда стала заниматься заря, а жат не проявлял ни беспокойства, ни страха по этому поводу.

Им пришлось силой заставлять закатана есть: он вел себя, как ребенок, ожидающий праздника, ничего иного для него не существовало. С помощью Жофре закатан смонтировал прибор, затем последовало томительное время ожидания — пока Цуржал делал какие-то измерения и тестировал свой сканер. Ученый постарался направить прибор прямо вниз, а не стенки какой-нибудь из траншей.

30

Предупреждением к началу игры оказалась горная буря. Мятущийся воздух прорезал нарастающий рокот, казавшийся совершенно чуждым этим забытым временем местам.

Над скоплением плато мелькнула тень — словно гигантский каг спускался за добычей, правда, эта влекомая воздухом махина не подлетела к ним так быстро, как это подсказывал звук.

Жофре упал навзничь, увлекая за собой закатана, которого наполовину укрыл собственным телом. Он мгновенно приготовился к тому, что на них будет направлен луч лазера, который прорежет их обоих.

Но пассажиры флиттера не воспользовались преимуществом и проследовали дальше, на север. Члены экспедиции представляли столь легкую добычу, что несколько секунд Жофре не мог поверить, что ими пренебрегли.

Вопль жата заставил его подняться на колени и поспешно оглядеться. Жат силился поднять Тайнад и, вытащив ее из укрытия, подтолкнул к остальным членам экспедиции. Почему он это делал, стало ясно почти мгновенно.

На краю плато вдруг выросло несколько кочек, которые оказались подвижными и стали приближаться, словно их увлекал некий невидимый поток, которому вздумалось освободиться.

Жофре с длинным, как шпага, ножом в одной руке и цепью с крюками в другой слегка присел, изготовившись к отражению нападения. Закатан схватил свой станнер, но тот едва ли мог сослужить ему хорошую службу против подобного потока, Тайнад подбежала к ним, сопровождаемая жатом, суетившимся и кричавшим сбоку от нее. Ян то и дело наклонялся, собирая камни, которые, видимо, пытался пустить в ход.

Эти существа из потока напоминали скремов, но это были не те, кто сопровождал их сюда. Эти были значительно крупнее, они не ехали верхом, а неслись на своих ногах со скоростью, казавшейся офф-велдерам нереальной.

Закатан выстрелил, и первый ряд нападавших повалился, подкошенный стазом. Но это была лишь малая часть ополчившихся на них аборигенов.

Жофре прищурился, измеряя расстояние, оглядывая почву перед собой, после чего с разрывающим барабанные перепонки, останавливающим в ужасе сердца противников воинственным кличем исша перешел в наступление, растоптав первую тройку нападавших, которых свалил на землю взмахами своей устрашающей цепи. Крюком он поддел шлем, закрывший глаза еще одного аборигена, которого поднял цепью на воздух и швырнул на его товарища.

Теперь Жофре присел. Острием ножа он проткнул еще одного противника и бросил его под ноги столь же стремительно, как и других своих противников.

Мимо головы Жофре пронести камень, поразивший череп очередного скрема, который раскололся с неприятным треском. Затем последовало еще несколько не менее искусных и результативный бросков. Камни метал не только Ян. К нему присоединилась Тайнад, которая показала редкое умение в обращении даже с таким примитивным оружием. Но враг продолжал наступать.

Цуржал успел еще раз зарядить свое смертельное оружие и поразил лучом еще несколько аборигенов.

Скремы наступили молча, слышны были лишь боевые возгласы Жофре. Теперь они вновь услышали рокот двигателя флиттера. Жофре напрягся. Им оставалось полагаться лишь на милость экипажа флиттера. Жофре надеялся только на то, что их не обстреляют. О том, что им будет оказана помощь, и мечтать не приходилось.

Однако он, казалось, ошибался. Скремы толпились, образуя следующую линию наступления. Ян подпрыгивал, что-то кричал, дергал закатана за нездоровую руку, стараясь привлечь к чему-то его внимание. Цуржал силился отодвинуть жата, чтобы получше прицелиться.

Совершив еще один круг, флиттер снова повернул к холму, а скремы сгрудились в кучу. Сколько им удастся отразить атак, Жофре не знал. Он понятия не имел, что было на уме у экипажа флиттера — возможно, они там выжидают, когда офф-велдеров уничтожат, а флиттер сможет спуститься и забрать то, что ему понадобится. Но несомненно, у тех, кто был на борту, имелось более совершенное оружие, зачем же им было играть в кошки-мышки с ними и со скремами? Разве только они были заинтересованы в том, чтобы закатан привел в действие свой сканер, и предпочитали отгонять нападавших, чтобы прибор не был разрушен.

Жат бросился на сканер, а Цуржал с ярко-алой развевающейся оборкой схватил жата. Но маневр жата способствовал тому, что рука закатана соскользнула, — и раздался выстрел.

Флиттер словно споткнулся. Жофре заметил, как машина стала крениться набок, содрогаясь всем корпусом, словно ее равновесие оказалось безнадежно нарушенным. Сзади послышался взрыв. Жофре был отброшен взрывной волной на скалу, составлявшую часть их ночного пристанища. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы начать различать какие-то образы, которые слились в неясную картину. Перед ним возникли какие-то всадники. Некто, одетый как Акс, обращался с речью к беспорядочно сбившейся толпе, в которую врезались верховые, смешивавшиеся с пешими. Потом картина стала неясной…

Жофре был чуть не сбит с ног ударом маленького тела. Он вытянул руку, чтобы защититься от Яна, все еще находясь под впечатлением роившихся перед его глазами картин, но не смог остановить его.

Ян исчез, поглощенный этими туманными видами, отдалявшимися от центра холма, который был уже и не холм, а огромная вершина — больше какой-либо из тех, что ему приходилось видеть в Ложах.

— Но камень! Камень пропал!

Жофре, спотыкаясь, отошел от скалы, о которую он опирался. Его камень забрал Ян. Значит…

Больше не было перемен. Туманные образы, осененная призрачными изображениями мгла, странное мерцание рассеялись. Он оказался в другом мире. Всадники отбивались от окружавшей их толпы. Люди, напоминавшие современных гривастых жителей этой планеты, доставали из-под плащей оружие, кололи им животных, стаскивая с их спин всадников, похожих на скремов.

Это было так реально! Жофре подвинулся к стене и ощутил прикосновение тела. Он почувствовал у себя на щеке дыхание Тайнад. Нападение тварей из потока оказалось забытым. В этом городе, столь далеком во времени, что о нем не оставалось никаких воспоминаний, бушевал бой, и никакого флиттера не было и в помине.

Через башни крепости выходили новые войска, на этот раз пешие. Они были реальными, трехмерными. Жофре видел их так отчетливо, словно сам перенесся в те времена, когда это происходило.

Пешие сражались с пешими, при этом сторонники священника проявляли такую жестокость, что оставалось лишь верить в то, что у них были особые причины для глубочайшей ненависти к стражникам крепости. Среди них выделялись вожди. Священника столкнули с занятой им позиции, это сделал гривастый воин… женщина! Жофре не различал воинственных криков — им приходилось так долго пробираться через коридоры времени, что они превращались в слабый шепот!

Битва продолжалась. Потом их как будто отделило от этой дикой сцены занавесом. Во мгле еще двигались какие-то фигуры, но ясность и ярость ослабли. Жофре казалось, что они больше не воюют: либо битва кончилась, либо они совершили скачок во времени, и она еще не началась.

Время от времени картина прояснялась на несколько мгновений, которых хватало лишь для того, чтобы разглядеть город, пораженный упадком и запустением. Позднее по развалинам стали бродить пришельцы, которых Жофре не приходилось встречать на Лочане. Потом еще раз блеснула вспышка, и они оказались на равнине в свете яркого солнца.

Цуржал опустился перед сканером на колени, протянув руку к машине, но не прикасаясь к ней. Его оборка словно излучала сияние, что, по-видимому, являлось следствием причудливого смешения цветов. Он не спускал глаз с простиравшейся перед ним местности, словно заново переживал развернувшиеся перед ним события.

— Ссс… шшш… — утратив слова, он целиком перешел на свист и пришепетывание.

Однако Жофре потянул за руку Тайнад, чтобы они смотрели не просто в пространство, а именно туда, откуда на них нападали. Скремы, которых скосило либо оружием Цуржала, либо средствами исша, по-прежнему лежали на земле. Двое, не совсем обездвиженные стазом, ползли к ручью. Что касается остальных, то они пропали, как будто их сдуло ветром прошлого.

— Это… это был камень Ложи, — голос Тайнад звучал неровно, она говорила так, словно после долгого бега. — Ты разве не видел, что Ян… жат взял камень Ложи и положил его в сканер — чтобы дать ему силу. Откуда он знал, что надо делать? И почему именно камень Ложи?

Она посмотрела на Жофре, как ребенок, ищущий ответа на свой вопрос.

Ян все еще сидел на корточках возле сканера. Как и закатан, он переживал сцены прошлого. У Жофре не было ответа. Ян был заворожен этим камнем, он почуял его силу еще до того, как попытался похитить его ночью у Жофре. Но откуда это существо узнало, что камень надо вставить в сканер? Что оно вообще понимало о цели их путешествия?

— Ян знает больше, чем мы предполагаем. Должно быть, у него есть причины, возможно, когда-нибудь он поделится с нами своими соображениями.

На этом месте речь Тайнад была прервана гулом приближавшегося с севера флиттера. Для чего он летит: чтобы снова поднять против них орду скремов?

Те, кто сидел во флиттере, определенно ничего не сделали, чтобы им помочь. На их поддержку нельзя было рассчитывать и сейчас.

— Вниз! Прячься!

Не успел Жофре произнести этот приказ, как жат подбежал к нему с ранее не виданной у него скоростью. Он сделал прыжок, метясь в голову и плечи Жофре. Тот никоим образом не был готов к подобному нападению. Он мгновенно отступил назад, стараясь отцепить мохнатое тело, отвести от себя когтистую лапу и отразить его следующий удар.

Жофре извивался, стараясь удержаться на ногах, но его кости словно мигом размякли. Он упал, ударившись о скалу. Силясь вздохнуть, Жофре понял, что во второй раз стал жертвой стаза, в результате чего нападение на него было уже делом несложным.

Он не потерял сознания, все это время он пытался оторвать от себя Яна, в надежде, что, освободившись от него, обретет большую легкость дыхания. То, что он слегка мог шевелить шеей, вселяло в него надежду: ему удастся достичь желаемого результата. Может быть, жат принял часть удара на себя, давая Жофре шанс легче перенести то, чему он подвергся? Но опять же, как он мог знать?

«Лежи спокойно! Не двигайся!» — эта мысль проникла в его мозг без посредства слов. Голова Яна была чуть наклонена, чтобы его лоб прикасался ко лбу Жофре. Физический контакт! Возможно ли, чтобы именно благодаря ему передавались мысли?

Ему удалось слегка подвинуть голову, что было бы невозможно, если бы на него пришлась вся сила удара! Теперь он мог дышать… и слышать!

Но он ничего не видел, поле его зрения сузилось до щели. В этих пределах находились только башмаки закатана — и ничего более. Теперь он должен бороться по-своему, так, как делал это на борту цсекийского корабля, — призвав внутреннюю силу! Но на этот раз у него не было камня Ложи, который усиливал то, к чему тянулся Жофре.

Рокот флиттера раздавался очень громко, должно быть транспорт совершил посадку поблизости. Почему-то они не воздействовали стазом на Цуржала. А Тайнад? Жат, судя по всему, оставался в сознании. Вполне возможно, что он лишился способности двигаться, но его мысли были в полном порядке. Удастся ли ему, Жофре, как-нибудь дотянуться мыслями до Тайнад с помощью этого мохнатого существа?

Он услышал голос, говоривший на всеобщем языке:

— Ученый, тебе удалось наилучшим образом продемонстрировать силу своего изобретения или открытия, с этим тебя можно поздравить! Мы смутно сознавали, насколько полезным может оказаться подобное открытие, разумеется, для наших целей!

В узкой щели, составлявшей поле зрения Жофре, не отразилось ни малейшего движения башмаков закатана.

— Один успешный опыт не гарантирует такого же повторения эксперимента! — ответ человека-ящерицы был окрашен нотками гнева. — Зачем играть в игры? Давайте сразу перейдем к делу! Я полагаю, вы из Гильдии!

— Ну конечно, — не смутившись, продолжал невидимый собеседник закатана. — Мы и прежде пытались с тобой договориться, но ты оказался таким упрямцем, ученая ящерица! Тогда мы решили подождать, чтобы увидеть, насколько работоспособно твое открытие. Мы даже помогали тебе: корабль Гозала оказался готов к отправлению как раз в тот момент, когда тебе понадобился транспорт, а если бы вы не выбрались с Цсека своими силами, мы бы тебя оттуда вызволили. Да, мы затратили на тебя, Ученый, немало труда. А теперь настало время получить с тебя плату!

— Если хотите, берите сканер.

Жофре заметил, что закатан переступил с ноги на ногу, словно перемещая центр тяжести.

— Но от этого вы ничего не выиграете, из-за этого экскурса в прошлое он совершенно разрядился.

— Но это, несомненно, можно легко исправить. Ты сам, Ученый, с радостью нам поможешь!

— Не думаю, — возразил закатан.

— Ты овладел всеми науками. Во всяком случае, вы, закатаны, постоянно этим хвастаетесь. Но не надо недооценивать других. У нас есть свои средства. Я думаю, ты со всей готовностью будешь оказывать нам помощь. Опгор, давай покажем ему наши аргументы!

Жофре безошибочно узнал треск бластера. Он заметил, как задрожали ноги, на которые он продолжал смотреть, и Почуял запах печеного мяса.

Шипение, подобное шипению змеи, приготовившейся укусить.

— Отличное управление лучом, опгор. А теперь, Ученый, тебе едва ли поможет твоя правая рука, а левая у тебя и так не работает. Но ты можешь руководить другими, имеющими более подвижные пальцы. Кроме того, имей в виду, мы знаем, что, если ты не получишь своевременного регенерирующего лечения, эта твоя рука не отрастет. Так что тебе придется с нами сотрудничать. На самом деле ситуация очень простая, не правда ли? Мы проследим, чтобы ты жил в хороших условиях и получал необходимое лечение, а от тебя требуется, чтобы ты нам помог. И эта помощь не ограничится твоим умением обращаться со сканером. О нет! Такая удача выпадает раз за долгие годы. Тебе придется поделиться с нашими экспертами информацией о местах, где следует обратиться к прошлому. Как видишь, в конечном итоге в этой игре выиграли мы!

— Правда?

Тайнад! Что она делает, обращаясь к эмиссару Гильдии, словно перед ней самый ничтожный слуга?!

— На самом деле, мы не забыли и о тебе, дорогая. Уговор с Гильдией сохраняется. Тебя послали похитить одного из ваших, правда, предателя. Он по праву принадлежит тебе и находится в том состоянии, когда ему не потребуется охрана. Ты будешь доставлена в порт вместе со своей добычей. Гозал опять выполнит приказания и доставит тебя с этим куском мяса на Вейрайт. Что случится дальше, — решать вашему начальству. Мы сделали то, за что нам заплачено.

— Мне кажется, — отвечала Тайнад, которую Жофре не видел, — что вы учли все обстоятельства, за исключением одного. — Вы можете обладать очень глубокими знаниями, но они не простираются до глубин присяг исша. Я обещала этому Ученому, что буду служить ему до окончания экспедиции.

— Она закончилась! — В этой реплике послышалось нетерпение. — Ящерица сделал то, чего добивался: показал работоспособность своего сканера. Поэтому ты теперь свободна. А мы будем выполнять наш план…

— Ящерица… лорд Ранг… он умирает!

Эти слова послужили толчком, в остроте и силе которого с ними не сравнился бы ни один камень асша. Жофре потянулся за силой к центру — и центр откликнулся. Он почувствовал, что обрел способность двигаться, но насколько стаз будет затруднять движение? Он мог это проверить, лишь совершив самое стремительное действие, на которое был способен.

Его рука метнулась под телом жата.

«Наблюдения нет…» Эти слова сообщили Жофре новый, не такой сильной толчок. Прилетевшие члены Гильдии совершенно не принимали во внимание его существование. Что ж, они узнают, на что способен исша, который мстит за того, кому он присягнул!

Он слышал голоса, но постарался полностью отгородиться от них. Утес, к подножию которого он упал, служил ему теперь хорошей опорой. И он был прав! Группа столпилась теперь в стороне, окружив лежавшее на земле тело, один из членов Гильдии опустился на колени с какими-то медицинскими приборами.

Тайнад? Она была среди них, держа у себя на коленях голову Цуржала с безжизненно повисшей оборкой.

Но ее глаза были устремлены вдаль — она увидела Жофре!

Он напрягся… сейчас она закричит!

Он уже выбрал себе жертву. Судя по осанке и уверенным командам, которые отдавал этот человек, он был здесь главным. Он стоял спиной к Жофре, которого они совершенно выбросили из головы.

Телохранитель чуть продвинулся вперед. Он почувствовал, что ему удалось сбросить с себя все последствия стаза, и был полностью готов к действиям. Однако его руки и ноги отказывались исполнять приказания, которые давал его взбудораженный мозг. Гнев, ярость — это было то топливо, которое сжигало всесомнения, увеличивая энергию. И Жофре разрешил своему гневу разгореться в полную силу.

Со своей оскалившейся крюками проволокой он в один момент достиг главного противника, накинул цепь ему на шею, в которую незамедлительно вгрызлись безжалостные крюки.

— А теперь, — воскликнул Жофре, — будет новая оплата: жизнь за жизнь! И ты умрешь, брат всего зла!

31

— Цена крови… — Они все застыли, словно пораженные стазом, хотя никто не упал. Жофре левой рукой сжал цепь, но был не готов к тому, чтобы сделать ею последний виток. Правой рукой он вынул бластер из кобуры своего пленника.

Одна из четырех фигур, сгрудившихся вокруг распластавшегося на земле закатана, рванулась в направлении флиттера. Жофре выстрелил. Ему ответил вопль, разорвавший воздух. Попытка побега окончилась всхлипами и конвульсивными движениями полуживого тела, цеплявшегося за свою расползающуюся на глазах одежду.

Человек, которого держал Жофре, дергался, а потом тоже закричал, когда один из крюков вонзился в его тело. Тот, кто пытался достичь флиттера, стих.

Тайнад сделала движение, нежно отодвинув голову закатана. Поднявшись на ноги, она протянула неуловимым движением руку к стоявшему подле нее мужчине и аккуратно разоружила его. Жофре ждал. Он мог прикончить своего пленника одним мановением руки и разделаться с другими огнем широкого охвата, но в поле его действия попала бы Тайнад.

Она держала оружие твердой рукой, но не пыталась целиться в Жофре. Может быть, она просто не решалась, так как, убив его, задела бы и начальника партии, на шее которого сжималась цепь.

— Бросайте свое оружие, — воскликнула Тайнад, обращаясь к троим врагам, наставив на них свой бластер.

Может быть, только из-за того, что их командир попал в столь неприятное положение, нападавшие и не стали бы подчиняться, но теперь, когда на них в упор смотрело дуло бластера, им пришлось проявить сговорчивость и немедленно бросить оружие под ноги.

— Распинай их ногами. — Жофре быстро включился в игру, хотя и не был уверен, по каким правилам ведет ее Тайнад.

Человек, продолжавший сидеть около закатана с набором медицинских инструментов, схватил свой бластер и попытался нацелить его на Жофре. Тайнад, выполняя рекомендацию Жофре, вышибла у него из рук оружие, полетевшее на землю, где уже лежали бластеры его коллег.

Тайнад снова повернулась к тому, кого только что обезоружила. Одной рукой держа бластер наготове, второй она схватила его за рукав, вытащила оттуда нож и метнула к бластерам.

— Цены крови пока нет, — она впервые обратилась напрямик к Жофре. — Ученый все еще жив, если только это, — она кивнула на набор медицинских принадлежностей, — сможет сохранить ему жизнь.

— Попробуй, — ответил Жофре.

В то же время он наставил свой бластер в ухо командиру, которого держал за шею, тот свалился так внезапно, что Жофре едва сам удержался на ногах, не успев выпустить из рук свою жертву.

Несколько мгновений он стоял над своей жертвой, пребывавшей в глубоком обмороке, разглядывая Тайнад. Но она больше не смотрела на него, переключив все внимание на двух членов Гильдии, которых держала под прицелом своего бластера.

Жофре решился поверить, что, по крайней мере, пока они воюют на одной стороне. Теперь он применил свою цепь по другому назначению, невзирая на жестокость ее крюков, он перетянул ею запястья главного, а затем набросил петлю и на его сапоги, в результате его пленник согнулся, как лук для стрельбы.

Расправившись с командиром так, что он стал представлять минимальную опасность, Жофре теперь обратился к тому, у которого Тайнад вынула из рукава нож. Нанеся ему удар по шее ребром ладони, он связал врага его собственным ремнем.

Теперь настала очередь медика, но Тайнад стояла над ним, а тот занимался закатаном. Увидев обрубок сожженной руки патрона, Жофре зашипел, словно сам был человеком-ящерицей.

— Я посторожу, — сказал он девушке. — Там лежит Ян…

— Да, — кивнула она, но не убрала бластер. Держа оружие наготове, она поспешила к темной фигурке, свернувшейся возле скалы.

— Эй, ты, — обратился Жофре к медику, расторопно и, как показалось, сноровисто занимавшемуся сожженной рукой закатана. Должно быть, принадлежа к такой компании, медик имел много практики в подобных делах. — Скажи, что ты можешь сделать, чтобы вывести жата из-под действия стаза?

— Для гуманоидов существуют инъекции, — ответил медик, не поднимая глаз, — но помогут ли они жату, никто не знает. — Он пожал плечами.

— Тебе будет выгоднее его оживить, — сказал Жофре. — Проследив, как на руку закатана накладывается последняя эластичная шина, он указал жестом на жата. — Теперь займись им!

Цуржал открыл свои большие глаза. Они не были сфокусированы на Жофре, а, казалось, были обращены просто в небо над его головой.

— Шли легионы… — пробормотал он, и его оборка заколыхалась, за исключением той ее части, на которой покоилась голова. — Шли легионы прошлого, и мы их видели…

Жофре опустился на одно колено.

— Мы видели, Ученый. Никто теперь не посмеет назвать тебя глупцом, потому что, благодаря тебе, мы видели прошлую жизнь. — Он не знал, почему выбрал именно эти слова, они пришли ему на ум без размышлений, он просто почувствовал, что должен их произнести.

— А что со мной? — Его правая рука задрожала, и он в ужасе посмотрел на то, что от нее осталось.

— Ты жив, Ученый. А они у нас в плену.

— Но ты ведь был под стазом.

— Жат… Он принял удар на себя. — Он перевел взгляд на Тайнад, державшую жата на руках, пока медик готовился сделать ему укол в безжизненно свисавшую переднюю правую мохнатую лапу. — Теперь их медик пытается его оживить.

Жофре подошел к девушке. У него больше не было камня асша, значило ли это, что он не сможет помочь? Но он попытается. Положив бластер так, чтобы при случае до него было легко дотянуться, он положил руки на плечи Тайнад, державшей жата.

«Малыш! — она мысленно послала Яну зов, который Жофре поддержал как только мог. Он почувствовал, что от него к девушке перетекает сила. — Малыш, вернись к нам!»

Губы Жофре сложились, повторяя те слова, которые вспышкой загорались в его мозгу. Его внутренний огонь был израсходован во время нападения, и у него мало чего осталось. Но помимо гнева, зажегшего этот огонь, существуют и другие эмоции. Ян заслонил Жофре, став щитом, спасшим его жизнь, на такое действие неспособно ни одно животное, его может совершить лишь человек. Поэтому все эмоции, которые связывают боевых товарищей, могли, нет, ДОЛЖНЫ БЫЛИ между ними возникнуть.

«Ян… темно… Ян… пропал», — полилась ему навстречу мысль такой тоненькой струйкой, что Жофре не был уверен, что это не плод его воображения. Но Тайнад ухватила ее и потянула, как если бы это была веревка, за которую можно было вытащить срывающегося с горы альпиниста.

«Ян! Приходи, приходи!»

Вначале ответа не последовало, но вот… Ниточка держалась! Жофре перелил всю свою энергию в эту зыбкую связь, а Тайнад, Тайнад служила якорем, удерживая эту силу.

С тихим стоном Ян повернул головку и примостил ее поудобнее на плече Тайнад.

Жофре осторожно отодвинулся. У него было такое ощущение, словно он несколько часов до полного изнеможения занимался на плацу, и ему стало дурно, когда он обернулся, чтобы осмотреть картину состоявшегося недавно боя. Однако… предстояло еще много дел.

Он нашел в себе силы встать и подойти к закатану, который, используя свою отрастающую левую руку, сумел сесть и теперь тянул свои неразвитые пальчики к сканеру.

Жофре огляделся. Член Гильдии, которого он сжег, растянулся на островке тундровой растительности. Рядом с ним стоял флиттер. У них на руках было трое пленных, возможно, медика тоже стоило связать, — и в их распоряжении был флиттер.

Но если им придется грузить туда своих узников и самим садиться во флиттер? Жофре не был пилотом, он сомневался, что соответствующие навыки есть у Тайнад, а закатан, возможно умевший управлять этим транспортом, безусловно, не смог бы его вести сейчас. Кроме того, даже если удача им улыбнется и удастся добраться до порта, вполне возможно, что они лишь окажутся в новой ловушке. Он был в полной уверенности, что на Лочане у них не было друзей.

Вероятно, можно было предпринять какой-нибудь рискованный шаг, используя главного из нападавших в качестве предмета сделки, но пока что у Жофре не было никаких планов. Ему требовалось знать, насколько ценен его пленник и с кем о нем можно вести переговоры. Разумеется, ни один из узников не предоставит ему по своей воле подобную информацию.

Теперь ему надо разобраться с тем, какие ресурсы имеются в их распоряжении. Он посмотрел на Тайнад, которая укачивала жата, держа бластер под рукой и одним глазом приглядывая за медиком, который, казалось, был целиком поглощен укладыванием каких-то инструментов и препаратов в свой чемодан.

Обозревая окрестности, Жофре заметил и фигуры скремов, по-прежнему лежавшие вблизи ручья. Почему на них так подействовал стаз, Жофре не знал. Возможно, принадлежа к иному виду, они сразу же умерли от выстрела закатана.

Еще он увидел четверых членов Гильдии. Никто больше не вылезал из флиттера, чтобы поддержать нападавших, не целился через иллюминатор, чтобы поразить противника. Однако это не означало, что там не был заготовлен для них какой-нибудь мерзкий сюрприз.

Жофре обратился к девушке:

— Эти скремы… если они снова поднимутся…

Она кивнула головой.

— Я прослежу, Тень. Есть еще флиттер…

— Я туда как раз собираюсь. — Жофре взглянул на закатана, который теперь сидел, прислонившись спиной к камню. Было очевидно, что эта поза далась Цуржалу с большим трудом, ему пришлось напрягать искалеченную левую руку, но он был жив и сохранял сознание.

Двое связанных лежали не шевелясь. Жофре подошел к медику. Лучше принять предосторожности.

— Руки назад, — приказал он.

— У вас нет никаких шансов! — воскликнул тот. — Скоро прилетят нас искать. Праспар, — он кивнул на главаря, связанного цепью, — должен был послать сообщение в определенный срок. Если его не услышат… — он пожал плечами.

Жофре ничего не ответил. Он использовал почти весь свой пояс и запасы бинтов, чтобы связать пленников. От него никто не ускользнет.

Вначале надо осмотреть флиттер. Тайнад могла наблюдать за ручьем и неподвижными телами возле него. Заметив какое-нибудь шевеление, она поднимет тревогу.

Он приблизился к флиттеру со всеми предосторожностями следопыта, исследующего незнакомую территорию, полностью готовый в любой момент наткнуться на какую-нибудь неожиданность. Когда прилетевшие высаживались, они оставили дверь флиттера открытой. Изнутри не доносилось ни звука. Направив вперед свои чувства, Жофре не ощутил там скрытого присутствия кого-либо.

С бластером в руке он совершил прорыв, стараясь не сходить с того места, которое лучше всего укрывало его тело, и теперь, оказавшись спиной к стенке кабины, он быстро осмотрел салон.

Помещение было просторнее, чем можно было предположить, глядя снаружи. Там было шесть сидений, а за ними — свободное пространство, может быть, для багажа, хотя такового не было.

В первый иллюминатор около переднего сиденья было нацелено дуло какого-то орудия, которое могло быть либо крупным бластером, либо станнером. Жофре предположил второе, и, наверное, из него уложили его, когда флиттер подлетал на посадку. Он достаточно насмотрелся на более миниатюрные образцы подобного оружия и без труда мог разрядить этот крупный экземпляр, что и сделал двумя ловкими движениями, вытащив цилиндр, составлявший его боевой элемент.

Послышался шум, заставивший Жофре принять боевую стойку на полусогнутых ногах с бластером наготове. Шум доносился из коробки, помещавшейся перед тем местом, которое, очевидно, занимал стрелок. Передатчик! Если бы он мог передать ответ! Но он был не в силах это сделать, а на медика положиться было нельзя. Все было как на Цсеке, как на Вейрайте, машины такие сложные и совершенные. Этот передатчик, наверное, и сам мог сообщить, что у экипажа флиттера неприятности. Жофре не хотел ни малейшего риска.

Он выпустил в коробку разряд бластера, отчего она в последний раз жалобно пискнула, словно в ней действительно теплилась жизнь, а потом полыхнула удушающим дымом, отбросившим Жофре к дверям флиттера.

Его проблема ни на йоту не приблизилась к своему разрешению. Теперь он стоял в транспортном средстве, которое могло бы спасти им всем жизнь, но не знал, как им пользоваться. А возвращаться пешком с раненым Цуржалом, тремя пленниками, жатом…

Исша были приучены к индивидуальным действиям, в которых они могли полагаться только на себя, и с трудом расставались со своей независимостью. Он потряс головой, словно отгоняя беспорядочные мысли, не складывавшиеся в стройную картину.

По крайней мере, он заметил одно: стойку, на которой находились фляжки с водой. От их вида в Жофре проснулась жажда. Он взял ближайшую из них и заставил себя ограничиться всего тремя глотками, которых не хватило даже для того, чтобы сполоснуть пересохшие язык и полость рта. Но с тремя фляжками, свисавшими на лямках у него с плеча, он вернулся к своим спутникам, собравшимся возле скал.

— Скремы мертвы, — сообщила Тайнад. — Так говорит Ян. — Жат по-прежнему сидел у нее на плечах, но чирикал уже со значительной силой.

— Хоть это хорошо. — Правда, в этот момент данное обстоятельство беспокоило Жофре меньше всего. Протянув одну фляжку девушке, он пошел с другой к закатану, который полусидел-полулежал.

Закатану удалось каким-то образом добраться до своего сканера, который он держал искалеченной рукой. Закатан копался в механизме, пытаясь вытянуть из него блок питания, и, когда Жофре подошел, эта деталь как раз поддалась. Жофре почувствовал запах дыма.

— Сгорел! — пробормотал Цуржал.

Жофре подумал, что речь идет о камне асша. Сила, он отдал силу, чтобы вернуть их к жизни. Закатан потрогал внутренности блока питания.

— Энергия, не хватало только энергии. Теперь мы знаем. Остались только жара и пыль…

— Но, Ученый, какой нам теперь от этого толк? — Жофре не пытался скрыть мрачность своих мыслей об их будущем. — Я не пилот, ты не можешь вести флиттер. — Если мы лишимся одного из этих, — он указал на связанных пленников, — нам не удастся добраться никуда, за исключением места, которое они выберут сами. А там, — он указал в ту сторону, где находилась тундра, — у нас нет никаких шансов.

— У тебя вообще нет никаких шансов, Тень, — хрипло сказал главарь. — Если мы не пошлем сообщения, за нами прилетят. Если ты захочешь договориться со мной или с ними, — он указал на своих спутников, — забудь об этом. Гильдия не заключает компромиссов, они попросту прилетят и поразят стазом всех нас, а потом заберут то, что им надо, и оставят это место.

— Жофре, — воскликнула Тайнад, указывая на небо. — Они летят!

Жофре также услышал шум другого флиттера. Он может попробовать, шансы, конечно, очень малы, но их надо использовать! Жофре кинулся к холму. Его силы питались гневом и страхом. Он перебирался с кочки на кочку. Каким-то образом он добрался до расщелины и засел в ней. Но он был слишком изнурен для того, чтобы ровно установить дуло своего бластера на опоре из кочки и пальнуть во флиттер бластером до того, как на них прольется стаз, как это предсказал командир нападавших. Он даже не был уверен, что выстрела из бластера хватит, чтобы сбить флиттер. Ему оставалось лишь надеяться на это.

Но флиттер не стал снижаться, а совершил круг высоко над тем местом, где Жофре застыл в ожидании. Пальцы Жофре так сжимали оружие, что он, казалось, не смог бы их самостоятельно разжать. Он в последний момент заметил сверкающий опознавательный знак на борту флиттера и отвел свое оружие, опалив выстрелом близлежащую траву, но не задев транспорт.

Флиттер не нанес удара ни из станнера, ни из бластера. Он стал снижаться недалеко от собравшейся группы людей и сел около другого флиттера. Жофре, затаив дыхание, следил за тем, как из флиттера стали выходить люди в мундирах.

Первый из прилетевших, на котором был серебряный шлем, подошел к флиттеру Гильдии. Потом вышли другие, равнодушно миновав транспорт. Один на короткое время задержался возле мертвого тела, но поспешил дальше. Жофре стал спускаться с холма, все еще содрогаясь от испытанного стресса. Оказалось, что спускаться было гораздо труднее. Жофре никто не заметил, пока он не подошел к офицерам Патруля, окружившим связанных, в то время как патрульный командир разговаривал с Цуржалом.

— Хорошая добыча, — говорил командир.

Оборка на шее закатана потемнела, глаза были холодными, как у рептилии.

— Так мы, капитан, все это время служили наживкой? Что ж, это объясняет некоторые обстоятельства, которые меня удивляли.

— Вы говорите о наживке? — холодно спросил офицер. — Вы же сами очень желали устроить эту экспедицию, кажется, хотели что-то доказать, не так ли? Мы просто позволили вам совершить то, что вам хотелось. Вы же получили результаты, к которым стремились? У нас есть видеозаписи, поистине удивительные. И мне кажется, что вам больше не следует опасаться интереса со стороны Гильдии. Гильдия многого лишилась, включая секретный внутренний порт, которым так дорожила. В целом операция прошла очень успешно, вы согласны?

Цуржал указал на свою сожженную руку.

— За все заплачено дорогой ценой.

Патрульный офицер утратил часть своей самоуверенности.

— У нас есть регенерирующие приспособления, Ученый. Сюда направляется медицинский корабль со специалистами на борту. Вам будет оказано необходимое внимание. Мы вам в высшей степени признательны.

Жофре ощутил крайнюю усталость. В присягнувшем теперь отпала всякая необходимость. Он завершил свою миссию. Теперь он чувствовал, что несколько раз был недостоин звания исша.

Исша — Тайнад. В тот же момент он вспомнил, что сказал командир противника. Тайнад была послана, чтобы взять его в плен и доставить Шагга. Что ж, в нем осталось достаточно сил исша, чтобы не дать так просто с собой расправиться.

«Друг… друг…»

— что-то потянуло его за рукав, и, нагнувшись, Жофре увидел, что за манжет цепляется жат. Но жат находился в руках Тайнад, которая подошла к Жофре так близко.

«Друг!» — Это слово прозвучало в его мыслях точно приказ, требуя понимания. Жофре обернулся к девушке.

— Но ты же присягала!

Тайнад выпустила Яна. Достав из волос палочки, она протянула их Жофре.

— Они прислали мне их на Вейрайте. Я получила приказ, но не давала присяги перед Высоким алтарем.

— Они будут тебя преследовать. Я знаю Шагга.

Она гордо посмотрела на Жофре.

— Шагга могут посылать приказы, но им не присягают.

— Тогда кто-нибудь присягнет против тебя, Сестра, если… — Он посмотрел на скалу, к которой прислонялся, и в нем стала собираться новая энергия. — Твой нож из рукава, Сестра, дай его! — Он протянул руку.

Она глядела на него, не понимая. Ян ухватился за ее другую руку, умоляюще мяукая.

Тайнад медленно достала свое самое ценное, самое почитаемое оружие и отвела его чуть в сторону. Жофре, протянув руку, сомкнул пальцы на обнаженном лезвии.

— Тяни, — приказал он, и Тайнад исполнила повеление почти инстинктивно. Он почувствовал, как нож надрезал его кожу. Тайнад с удивлением переводила взгляд с Жофре на свой нож, а Жофре поднес ко рту ладонь, окрасившуюся кровью.

— Ты сделала так, как тебе приказано, — пояснил он. — Моя кровь окропила твой нож. Ты можешь в этом поклясться хоть перед Магистром Ложи, хоть перед Шагга и будешь говорить чистую правду.

Впервые маска, постоянно присутствовавшая на ее лице, исчезла, и перед Жофре предстала настоящая Тайнад.

— Да будет так, Брат Теней, — сказала она полушепотом.

— Да будет так, — твердо повторил он. — Сестра Теней!

— Жофре, Тайнад!

Они вернулись к действительности, отзываясь на восклицание Цуржала.

— Это мои сотрудники, капитан, — пояснил Жофре. — Именно благодаря им Гильдии не удалось положить конец вашим играм, пока вы ни прибыли с некоторым опозданием. А теперь, пожалуй, мы воспользуемся благодарностью, которая, как вы только что сказали, нам причитается!

* * *

Они снялись с Лочана на патрульном крейсере, где Цуржала уложили на больничную койку, а его искалеченную руку поместили под капсулу, обдувавшую ее каким-то жизнетворным газом.

— Ты присягал мне, а мое дело завершилось, — обратился Цуржал к Жофре. — Я заявляю, что ты исполнил свою миссию. Разве только…

— Что? — перебил Жофре.

— Разве только ты захочешь принять на себя это бремя на всю жизнь?

— Какое же это бремя! — с жаром воскликнул Жофре, вспомнив, что испытывал подобную радость, лишь когда с ним был Магистр его Ложи. Того, что предложил ему закатан, он не смел даже желать.

— Тайнад, Драгоценная! — закатан обратился к девушке, не ожидая более от Жофре подобного ответа.

— Я больше не Драгоценная. Мне кажется, есть другие пути.

— Есть путь, по которому мы можем идти вместе, — сказал Цуржал. — То, что мы сделали на Лочане, — лишь начало. Во Вселенной столько древностей, которые мы сможем открыть!

Перебинтованная рука Жофре, поднявшись, сделала знак «Привет-товарищу-Теней», который редко делали исша.

Рука Тайнад ответила ему знаком «Да-будет-так!»

— Теперь мы не будем иметь дела с тенями других, только со своими собственными, — сказал Жофре вслух.

В его раненую ладонь легла маленькая лапка, в то время как другая такая же оказалась в руке Тайнад. Так крепко замкнулась последняя связь.

Андрэ Нортон Меч обнажен

«Лондон, Англия

2 июня 1940 г.

Дорогой Лоренс!

Если ты получишь до пяти копий этого письма, не удивляйся. Потому что я посылаю именно такое количество депеш разными путями, так что хоть одно, по крайней мере, гарантированно найдёт тебя. Это очень для меня важно.

Я сейчас в Англии. Так много всего случилось со мной с тех пор, как я последний раз писал в Америку. Во-первых, я вернулся домой из университета, когда разразилась война. Но в армию меня не взяли — я был ещё слишком молод! И пока я осматривался в Амстердаме, меня вызвали в дедушкин дом, что в окрестностях Роттердама, потому что…»

Глава 1 Падает чёрная ночь

— И потому теперь ты можешь сам видеть, Лоренс, что всё, о чём только что причитал в зале этот идиот Клаас, — я слышал его бормотание — чистая правда. Это конец Йориса Ван Норриса. Вот почему я послал за тобой…

Тяжёлые золотые занавески не были задёрнуты, но блеклый дневной свет не проникал за пределы их ревностной стражи. Эта величественная спальня никогда не была уютной, и даже теперь, в середине мая, дух унылого декабря витал в её затхлом воздухе.

В воздухе, столь же безрадостном, как и выражение источенного временем лица старого человека, поддерживаемого прямо-таки чудовищными подушками посреди похожей на пещеру огороженной занавесями кровати под пологом.

Но сегодня Лоренс решительно был настроен не дать запугать себя этой черноте в запавших глазах его деда, этим стиснутым в напряжении губам. Он почти нетерпеливо отвернулся от окна.

— Я всегда был готов — да и хотел — прийти… Вы знаете это, сэр!

— Но я не был готов принять тебя. Тому имелась причина, теперь она устранена или будет устранена довольно скоро.

Юноша остановился, почти на середине шага.

— Почему — почему вы так меня ненавидите? — просто спросил он.

— Ненавижу тебя? Слушай, мальчик, не будь хуже, чем тебя сотворил Бог. Ты и так всегда достаточно успешно меня устрашал.

Отдалённый грохот перекрыл тяжёлое дыхание старика. Над головой протестующе зазвенели хрустальные подвески люстры. А дубовый паркет, надёжно уложенный три сотни лет назад, содрогнулся.

— Итак, они здесь, верно? — вопрошающе проворчал Йорис Ван Норрис. — Дважды за жизнь целого поколения — и три раза за мою — они домогались подобным образом власти. И на этот раз, кажется, они выигрывают игру.

— Нет! — возражение его внука было быстрым и горячим.

Йорис Ван Норрис ухмыльнулся, его синие губы отодвинулись, обозначив жёлтые пеньки зубов. Изогнутый шрам, полученный им от пьяного ловца жемчуга на Суматре, превращал улыбку в настоящую гримасу.

— Ты всё ещё веришь в «право», «честь» и «свободу», я погляжу, — его слова решительно возвысились над назойливым перезвоном стеклянных призм, вновь сотрясённых отдалённым взрывом. — Что ж, молодёжь всегда идеалистична. Известно, что и Дом Норрисов цеплялся за гиблые дела с постоянством, достойным лучшего применения.

— Это дело не гиблое — всё ещё!

— Ты так думаешь? Держу пари, что чёрные рубашки будут разгуливать по улицам Амстердама ещё на этой неделе. Слышишь? Это смерть Роттердама. Однажды мы использовали наше величайшее оружие — освобождение вод моря — но на этот раз история не повторится, это нас не спасёт. Впрочем, что касается отдалённого будущего, ты можешь быть прав. Голландская кровь упряма, у нас в крови следовать теми путями, которые сами выбрали. Итак, поскольку ты последний из Норрисов — исключая этого болвана Пита — я составил планы для тебя…

Юноша нетерпеливо покачал головой.

— У меня есть свои собственные планы, спасибо, сэр. Может, я считаюсь слишком юным, чтобы сражаться, но и помимо этого найдётся много дел. Мы ещё сопротивляемся!

Йорис Ван Норрис поднял руку, призывая к молчанию.

— Утихни и слушай! Время — вот чем я больше не могу управлять, его у меня осталось совсем мало. Да, там всё ещё сопротивляются, сражаются в уже проигранной битве. Мы не сможем противостоять этому потоку, он снесёт нас на веки вечные. Единственный выход — это крепче охранять то, что у нас останется, планировать наперёд, готовиться принять завоевателей, когда они появятся.

— Я отказываюсь, — молодой голос перекрыл голос старика, — приходить с ними хоть к какому-то соглашению!

Старик кивнул.

— Да, наша кровь никогда не воспринимала легко согнутые колена и склонённую голову. Но я не думаю, что наши сегодняшние захватчики найдут покорных вассалов в лице нашей нации. Испанцам это так никогда и не удалось. Однако тебе не нужно оставаться здесь. Мертвец, хотя бы он и был мучеником во имя дела, принесёт своей стране меньше пользы, чем живой борец. Ты теперь будешь подчиняться мне, живому или мёртвому. Ты дашь мне своё слово в этом здесь и сейчас.

Голубые глаза схватились в безмолвной битве с упрямыми серыми. И в это долгое мгновение борьбы гладкое лицо юноши, казалось, истончилось до резких линий лица, наполовину утонувшего в подушках.

— И если я пообещаю идти вашим путём?..

— Тогда я вложу в твои руки оружие — чтобы использовать так и тогда, как ты сочтёшь нужным. Откажись — и выйдешь из этой комнаты с пустыми руками, как и заходил, вольный тратить свою жизнь так глупо и так быстро, как и собирался. Гораздо больше сражений выиграно умом, чем безумной смелостью.

Серые глаза Лоренса опустились на слабые коричневые руки старика, скручивающие и раскручивающие край толстого одеяла. Время теперь измерялось звяканьем стекла, отголоском звука агонизирующего города за шахматной доской полей.

— Почему вы просите меня об этом? На целые месяцы я был отлучён от этого дома, вы отказывались видеть меня или говорить со мной…

Йорис Ван Норрис нетерпеливо скрипнул зубами.

— Я уже сказал, что у меня была весомейшая причина для того, что я делал. И у меня нет времени теперь на объяснения. Каков твой выбор?

— Я сделаю, как вы пожелаете.

Казалось, теперь кожа его деда обрела лёгкий намёк на цвет, и когда старик заговорил снова, в голосе даже проскользнула некоторая живость, памятная Лоренсу по прежним временам.

— Открой Суму Нищего, если ты помнишь как, и принеси мне футляр, который там найдёшь.

Лоренс подошёл к жерлу пустого камина и скорчился, чтобы забраться в трубу. Наконец его ищущие пальцы коснулись потайной пружины. Она мягко подалась и внутри открывшейся ниши юноша нашёл ювелирный футляр. Не обращая внимания на пыль на крышке, Йорис жадно схватил футляр и со щелчком открыл его. На выцветшей бархатной подложке замерцало ожерелье из золотых цветов. Лоренс глубоко вздохнул.

— Цветы апельсина!

— Именно так. И это самый уродливый образчик рококо, какой я когда-либо видел. Но учитывая их историю и стоимость вот этого, — старик коснулся выполненных из драгоценных камней сердцевин толстых цветов, — украшение можно смело назвать бесценным. И не пытайся носить его с собой — оно слишком хорошо известно чёрным псам, которые будут рыскать вокруг. Они будут разыскивать это во всех местах, с которыми был связан Дом Норрисов. Я не сомневаюсь, что даже Сума Нищего, этот тайник, сумевший устоять перед искусством ищеек Пармы, хорошо известен им. Но я сделал некоторые приготовления. В самом маленьком винном погребе — ты знаешь планировку — я установил один из тех «именных сейфов», о которых мы когда-то спорили. Помнишь?

Лоренс энергично кивнул:

— Те, которые устанавливаются на имя и могут быть открыты только когда буквы этого имени набраны на диске…

— Но у этого сейфа есть впридачу интересные особенности, — Йорис улыбнулся второй раз. — И они изобретены проницательными умами наших новых друзей — за что их следует поблагодарить. Германская фирма, где я приобрёл его несколько лет назад, заверила меня, что он единственный в своём роде во всём мире. Однажды закрытый и запертый именем, он не может быть снова открыт в течение двух лет. А если будет предпринята попытка добиться этого силой, содержимое уничтожит изрядная порция кислоты. Я позаботился, чтобы об этом дополнительном штрихе стало известно в нужных кругах, так что они не осмелятся вмешаться. За два года многое может случиться. Возможно, вы, зелёные юнцы, окажетесь правы, веря, что захватчики всё-таки просчитались. Если это так, то им, — золотые цветы струились меж пальцев старика, — лишние два года хранения не принесут никакого вреда. Если же в конце этого периода страна превратится в одно из порабощённых ими государств, тогда ты сможешь использовать свою изобретательность, чтобы выработать ответ. Я слишком стар для далеко идущих планов и слишком устал. Лишь молодой человек может играть в игру жизни в этом новом мире. Используй данный тебе ум в меру своих способностей. И может, он в конце концов победит. Теперь возьми это и убери подальше, — Йорис капризным жестом оттолкнул ожерелье в сторону. — Когда ты это сделаешь, возьми письмо, приготовленное для тебя Клаасом и уходи…

— Но вы?..

— Я мёртв, и сейчас не время думать о мёртвых. Если снова увидишь этого глупца Пита, передай тому от меня, что ему следует заниматься лишь своими полётами на аэропланах, которые он так нежно любит; у него нет мозгов, чтобы заниматься настоящим бизнесом. Если Дом Норрисов когда-либо снова откроет свои двери, это произойдёт только потому, что ты усвоил кое-какой здравый смысл и можешь отличить аквамарин от изумруда. Теперь убирайся! Я хочу умереть спокойно!

Но брошенный напоследок мимолётный взгляд был оценивающим и пристальным, скользнув от пыльных ботинок тонкой фигуры перед ним до растрёпанных белокурых волос.

— Ты молод, слишком молод, чтобы иметь здравый смысл, но у тебя всё впереди. Ты — Норрис, это несомненно и в последние месяцы ты казался способным позаботиться о себе. Если этот мир когда-нибудь снова станет пригоден для жизни, ты можешь… Нет, убирайся, забирай эту штуку и иди. Я устал лицезреть тебя!

Но Лоренс рискнул приподнять одну из опухших рук и тихонько сжать её, прежде чем забрать ювелирный футляр. Голубые глаза были закрыты, толстые пальцы не ответили на пожатие. Йорис Ван Норрис никогда не обременял себя прощаниями в прошлом, и менее всего теперь. Он не соизволил поднять глаза, когда дверь открылась и снова замкнула мрак старой комнаты.

Зябкость комнаты, казалось, проникла и в холл. Она по пятам преследовала Лоренса, когда он спускался по широкой лестнице в высокую столовую. Серебро и полированный дуб, пурпур и тусклое золото — старое, солидное великолепие Дома Норрисов: покупателей и продавцов драгоценностей, друзей тронов, королей и королев, умерших и живущих, изгнанных и всё ещё поддерживающих тающее могущество. Четыре сотни лет коммерции, иногда извлечение своего богатства из земли своими собственными руками.

Основали династию первый Лоренс и Хендрик, проложивший путь в Индию ещё во времена правления Великого Могола, а так же Йорис. Некоторые из них скорее были искателями приключений, чем купцами. Среди старых записей хранились пергаментные карты, карты странных мест, сегодня даже толком не известных. Но Норрисы рисовали эти карты десятки, даже сотни лет назад.

Теперь же постоянное звяканье люстр заменяло своим призрачным эхом грохот мечей в призрачных сражениях. Норрисы в былые времена были воинственными людьми. Повинуясь внезапному импульсу, Лоренс подошёл к дальней стене, где висела тёмная картина. Его дед однажды сказал, что она написана Хопсом. Но это никогда не имело особого значения для юноши. Его больше интересовал человек, живший на потускневшем от времени холсте: первый Лоренс, человек, пропавший на Дальнем Востоке, когда Китай был наполовину легендой, когда архипелаги смуглокожих, воинственных малайцев были по большей части мифом. Лоренс Ван Норрис, первым выковавший торговую империю двумя своими могучими кулаками, правивший, как раджа на туманных островах, вернувшийся домой умирать тридцать лет спустя, преодолев Голландское море на странном заморском восточном корабле, с грузом таких богатств на борту, каких домоседы-бюргеры прежде никогда не видывали. Он взял с собой на восток невесту-голландку — против её воли, как гласит семейная легенда — и вернулся домой в окружении охраны из двенадцати высоких сыновей. Никто не мог сказать, легендой или правдой были истории о нём, истории, которые по прошествии лет превратились из обсуждаемого шёпотом скандала в гордость Дома Норрисов.

Его потомок задумался, как бы далёкий предок стал вести торговые дела с наци. Каким-нибудь поразительным, но весьма эффективным способом — судя по тому, что было о нём известно. Но по крайней мере, он не заслужил того, чтобы быть вынужденным терпеть врагов, когда он не смог бы больше препятствовать их приходу.

Налёт на ящики буфета обеспечил Лоренса острым фруктовым ножом, обещавшим исполнить работу достаточно аккуратно. Он спустил холст на стол и бережными движениями вырезал картину из рамы. Надеясь, что древняя живопись не растрескается, он закатал её в льняные обеденные салфетки и, прихватив с собой, зашагал через буфетные и пустынную кухню. Наперехват ему выдвинулась тёмная фигура.

— Это вы наконец, минхеер Лоренс? — плоское смуглое лицо Клааса не выглядело удивлённым. По мере того, как слуга старел, его малайская кровь, казалось, проявлялась всё сильнее. Лоренс часто задумывался, сожалеет ли он, что покинул Яву, страну своего рождения. — Ключи ждут вас, подвальная дверь отперта.

На кольце, протянутом им Лоренсу, болталось четыре ключа — старые, железные ключи с длинными стержнями из прежних дней.

— Сейф в маленькой комнате у канала. Не желаете, чтобы я понёс фонарь для вас?

— Нет, спасибо, Клаас. Я справлюсь.

Пляшущий круг света выхватывал на покрытых неглубокими выбоинами ступенях чёрные трещины, старый известковый раствор рассыпался там в пыль. Но сырость не одолевала, и воздух был довольно свежим. Лоренс миновал несколько пустых стеллажей, где запылённое стекло нескольких забытых бутылок поблескивало в свете фонаря. Потом ему пришлось оттолкнуть подгнившие деревянные бочки, ещё хранившие в себе слабый след давно исчезнувших напитков, на их занозистых боках отчётливо виднелись царапины от крысиных зубов. Даже здесь, под землёй, на много миль в глубине сельской местности, можно было ощутить муку подвергшегося налёту города. На что там сейчас должно быть похоже, среди потоков смерти, льющей жгучий огонь с неба, среди пламени и обломков на месте домов, магазинов и мирных улиц? В это трудно было поверить — в этот последний, венчающий всё ужас.

Комната у самого края канала была маленькой, много меньшей, чем другие пещеры подвала. Сейф оказался частично встроенным в стену и приобрёл непоколебимость её блоков. Но когда Лоренс опустился перед ним на колени, дверца с готовностью поддалась его усилиям.

Юноша поставил завёрнутую в лён картину в один угол и затем положил футляр на отдельную полку. Два года это пролежит здесь. Два года — чего?

Дверца со щелчком закрылась. Пальцы Лоренса легли на выпуклости диска. Какое бы слово набрать, чтобы привести в действие замок? И что произойдёт, если с ним потом случится какое-нибудь несчастье, ведь это слово будет знать только он? Никто не может сказать в такие дни: «У меня прекрасное будущее. Я наверняка приду сюда через два года и снова открою этот сейф». Можно только надеяться. Кто-то должен разделить с ним этот секрет. Кто-то, кому можно доверять.

Сейчас под крышей этого дома — с тех пор как остальным слугам было приказано уйти — находились только умирающий европеец и евразиец. Ни один из них не в силах был помочь ему. А к кому можно обратиться во взорванном Роттердаме?

Юноша вытер вспотевшие ладони о свои грубые твидовые брюки. Кто-то должен разделить его секрет, но кто?.. где?.. Когда же он снова нагнулся вперёд, в кармане неожиданно захрустела бумага. Лоренс потянул высунувшийся белый уголок. Там виднелся штамп гашения, синий штамп с непривычными отметками на белом. Он присел, медленно раскачиваясь на каблуках и пристально разглядывая конверт.

Здесь был ответ, идеальный ответ, единственный ответ, оставшийся ему. И Лоренс снова взялся за диск. Тот щёлкнул шесть раз. Проверяя, юноша попробовал снова провернуть диск, но сталь оставалась неподвижна. Приведён в действие и запечатан, в безопасности, на два года.

— Минхеер Лоренс! — Клаас поджидал его наверху, в холле. — Туан Йорис велели вам прочитать это, прямо сейчас.

«Это» было письмо, объёмистое и запечатанное. Конверт неровно разорвался под пальцами Лоренса, и он достал толстые плотные листы стандартного формата, коряво исписанные чёрными штрихами почерка его деда.

«Мой дорогой Лоренс!

Когда письмо попадёт в твои руки, это произойдёт потому, что я больше не смогу управлять своими собственными делами. Мне не хочется быть снова молодым, но если бы я смог прожить ещё лет десять, то вам было бы легче. Ещё два года назад я предвидел приход этой ночи, которая накроет Нидерланды. Мы не можем надеяться на мир, если не победим тьму. И мы никогда не воевали со столь опасным врагом. У них находятся союзники в каждой стране, их шпионы подкопались под основание каждого правительства, которое они собираются низложить. Сегодня уже трудно сказать кто друг, а кто враг. Один из самых любимых приёмов оккупантов, это внезапное нападение и ограбление ведущих промышленников и коммерсантов. Иногда такие дела происходят при помощи открытого грабежа, иногда совершаются в виде жалкого подобия продажи. Но так или иначе, все богатства попадают в руки наци. Этого не должно произойти с Домом Норрисов.

В течение всего последнего года я постепенно прекращал деловые контакты, тайно закрывал одно предприятие за другим, распределял наши семейные владения здесь и за границей. Весь наличный капитал, полученный в результате этих операций, был помещён в иностранные банки — в оплотах тех, кто противостоит захватчикам.

Если наша страна подвергнется оккупации, эти суммы будут «заморожены». Мы не сможем воспользоваться ими, но этого не смогут сделать и наши враги. И если они захватят Дом Норрисов, а мне уже об этом несколько раз намекали, то им достанется лишь пустая оболочка.

За мной наблюдали и следили, иногда и те, кому я доверял, не опасаясь предательства. И всё же я был связан этим невидимым надзором. Вот почему я разорвал все связи между нами, выгнав тебя прочь из дома и не позволяя вернуться.

Везде, где подобная информация принесла бы наибольшую пользу — пользу для нас и вред для наших врагов, — я позволял становиться известным, что я серьёзно неудовлетворён твоим поведением, что я верю в твою полнейшую непригодность для бизнеса, что я не доверяю тебе и не намерен делиться деловой информацией. Эта идея тщательно проводилась в жизнь, ей должны были все поверить.

Тебе только восемнадцать и, как несовершеннолетний, по закону, ты должен оставаться под опекой в течение ещё трёх лет. Может случиться так, что опекуном назначат наци, который и займётся методичным разграблением Дома Норрисов.

Тебя же, скорее всего, отправят в Германию, где ты будешь находиться под домашним арестом.

Поэтому, пока наследнику Норрисов не предоставится возможность сбежать от наци, у них будет мало интереса к Лоренсу Ван Норрису, лишённому наследства и не претендующему на имущество Дома. Мир узнает, что даже перед смертью я отказался разговаривать с тобой. Это же будут знать и наши враги. Если тебе придётся отвечать на их вопросы — помни об этом. Мы были в плохих отношениях и так продолжалось до самого конца.

Разумеется, ты должен попытаться сразу покинуть Нидерланды. Лучше всего, если ты сумеешь добраться до Пита на Яве. Хотя он и профан в бизнесе, но доверять ему можно. К тому же он ближайший твой родственник.

Когда ты покинешь этот дом, то немедленно отправляйся в Варлаам, рыбацкую деревню. Найди там капитана Вима Смитса. Следуй его инструкциям, я полностью ему доверяю.

Ты молод, но я никогда не ставил тебе этого в вину. Возможно, что молодость поможет пройти тебе через борьбу, и когда ты вернёшься в Дом, а ты обязательно вернёшься, я в этом уверен, то самостоятельно поведёшь дела Дома и сохранишь традиции Норрисов.

Поскольку я верю в тебя, пристально наблюдая за тобой все эти годы, я предоставляю тебе свободу самому определить своё будущее. Потому что ты никогда не забудешь, что ты не только сын Дома Норрисов, но и гражданин Нидерландов!

Твой дед».

Линии, образовавшие подпись «Йорис Ван Норрис» внизу страницы, были такими же чёткими, как и первые буквы, но Лоренсу показалось, что они дрожат. Он прочитал письмо всего лишь раз, но мог теперь по памяти процитировать целые строчки и абзацы. Их он должен запомнить навсегда.

Юноша скомкал жёсткую бумагу и бросил её в камин. Поблизости на столе стояла серебряная спичечница и лишь мгновение потребовалось, чтобы поднести горящую щепку к очагу.Он наблюдал как бумага вспыхнула и сгорела, а потом кочергой растёр чёрные листки в пыль.

— Хорошо, что вы это сделали, — Клаас бесстрастно, мягко ступая, снова спустился по лестнице. — Теперь вам пора уходить, минхеер Лоренс. И возьмите с собой этот футляр. В нём ваш паспорт и деньги. Старый туан оформил все необходимые визы.

— Он позаботился обо всём…

— Такие люди, как туан Йорис, только так и поступают, поэтому и живут очень долго.

— Можно ли увидеть его снова, просто, чтобы попрощаться?

— Он сказал нет, минхеер Лоренс. Подождите! — Клаас пристально смотрел в зарешеченное окно, его тело напряглось и застыло. — Они идут!

Лоренсу не нужно было объяснять, кто такие «они».

— Тогда я не смогу уйти сейчас…

Клаас, не оборачиваясь, приказал:

— Ступайте в гостиную. Помните, что вас сюда не приглашали. Мы найдём способ…

Когда Лоренс двинулся прочь, нетерпеливая дробь дверного молотка застучала по дому, отдаваясь эхом от стен лестничной клетки.

Глава 2 Враг

— Мы хотим видеть йонхеера Ван Норриса… — голос, начавший столь неуверенно, был перебит другим, не имеющим сомнений. Каждое слово сопровождалось стуком каблуков по полированному полу. — Прочь с дороги — ты!

И под эту команду, подобную щёлканью бича, Лоренс шагнул в дверной проём, чтобы увидеть ввалившихся в дом троих мужчин. Один из них был ему знаком.

— Штейнхальц!

В ответ на удивлённый возглас Лоренса голова мужчины качнулась на жилистой шее. В течение десяти… нет, пятнадцати лет… настолько давно, насколько Лоренс мог вспомнить, эта же самая голова качалась и кивала над одним из гроссбухов в приёмной бухгалтерии внизу, у городской пристани. Волосы поредели, а над изборождённым морщинами желтоватым лбом совсем исчезли, рот с каждым годом немного опускался, но Антон Штейнхальц был неизменной принадлежностью этого отмирающего ответвления семейного бизнеса. В такой же мере частью тёмной комнаты, как расшатанная печь и устаревший настенный календарь.

Но сейчас Штейнхальц стоял в холле Дома Норрисов, словно имел на это полное право. Обычное грязное однообразие его дрянной одежонки было усилено широким, ярко окрашенным бантом, криво пришпиленным на рукав, словно он прикрепил так его в спешке или при плохом освещении. В его тусклых чертах ничего не изменилось и он по-прежнему нервозно сгибал пальцы, словно пытаясь достать карандаши, не лежавшие более в деревянном лотке перед ним.

— Кто это? — спросил человек в серой форме.

— Это молодой минхеер Лоренс Ван Норрис. Что он здесь делает, я не знаю…

— Так! — прошипел высокий офицер. Весь вид его излучал недовольство.

— Могу ли я спросить, что вы здесь делаете, Штейнхальц, и что означает это вторжение? — задавать вопросы могут двое, подумал Лоренс, и, несомненно, демонстрация естественного негодования будет весьма соответствовать его роли.

— Теперь мы, маленькие люди, которых ваша светлость никогда не замечала, будем задавать вопросы, минхеер Ван Норрис. И вам придётся отвечать на них! — Штейнхальцу пришлось смотреть снизу вверх, чтобы встретиться с взглядом Лоренса. Его бледный язык облизывал пересохшие губы, словно он смаковал это мгновение. — Больше не будет этого «Пойди туда, Штейнхальц», «Сделай то, Штейнхальц». Теперь мы будем отдавать приказы, минхеер Ван Норрис.

— Молчать! — Офицер сдвинул пятки со щелчком, и отвесил юноше чопорный полупоклон. — Я обер-лейтенант Коббер, а это группенфюрер Швейд, — он указал на третьего члена команды, в чёрном драповом пальто. — Мы немедленно должны увидеть йонхеера Ван Норриса. Это очень важно.

— Мой дед умирает, — тихо ответил Лоренс. — Не может быть дел настолько важных, чтобы сейчас его беспокоить. Возможно я смогу помочь вам.

— А доверял ли вам дед в последнее время, минхеер? — отозвался группенфюрер Швейд.

Наглость этого человека заставила Лоренса сжать кулаки.

— Нет… — начал было он, но тут в разговор искусно вмешался Клаас. — Йонхеер ожидал этих джентльменов, минхеер. Он приказал сразу же впустить их. Могу ли я доложить ему о вашем прибытии?

И тут Штейнхальц зашёл настолько далеко, что осмелился протянуть робкую руку, словно собираясь тронуть обер-лейтенанта за рукав.

— Разве я вам не говорил? Мальчишка для йонхеера — пустое место. Он ничего не знает, совсем ничего. Мы только зря теряем время…

— Молчать! — бич снова щёлкнул и большая голова Штейнхальца, казалось, вжалась между ключицами, словно он ощутил удар хлыста по сгорбленным плечам. — Вы останетесь здесь, минхеер, — приказал Лоренсу офицер. — А ты, — он повернулся к Клаасу, — немедленно проведи нас к йонхееру.

Но Швейд не пошёл вместе со своими компаньонами. Вместо этого он проследовал за Лоренсом обратно в гостиную. Он был довольно молодым человеком, с резко очерченным, умным лицом и совершенно мёртвыми глазами. Его зрачки медленно передвигались, оглядывая комнату, словно взвешивая и просвечивая всё, что в ней находилось.

— Так вы больше не в фаворе у йонхеера, минхеер Ван Норрис?

Лоренс позволил себе открыто выказать раздражение и нетерпение: «Мои личные дела…» — начал он горячо.

Швейд прислонился своими тренированно-квадратными плечами к стене и сунул большие волосатые пальцы с длинными ногтями в карманы жилета.

— Ваши личные дела теперь дела Рейха. Вы и ваши соотечественники скоро поймёте цену сотрудничества. Мы не тратим драгоценное время на бесполезные споры. Я уже побывал в ваших апартаментах на Валирусстраабс. Да, — казалось, он искренне забавляется удивлением Лоренса, — мы интересовались вами, минхеер Ван Норрис, какое-то время. Вы весьма перспективный молодой человек — очень перспективный. И мы изучили всё, что считали важным относительно вас. Поэтому у меня имеется несколько вопросов к вам. Например — что это?

Он вытянул из кармана пальто пачку писем, соединённых скрепкой. Лоренс почувствовал волну тёплой горячей крови, подступившей к горлу. Чтобы добыть письма, этот черношинельный гестаповский шакал должен был перерыть его стол. Вернее, взломать его, поскольку стол пока ещё не сменил владельца.

— Это личная переписка.

— Верно. Но где вы повстречали столь интересного американца, посылающего вам длинные описания собственной жизни и своей страны? И почему он так интересуется деталями вашей повседневной жизни?

— Я никогда не встречал его, — Лоренс утомлённо пожал плечами. — Три года назад школьный товарищ рассказал мне о клубе, руководимом американской газетой, предоставляющей имена и адреса тех, кто интересуется знакомствами с молодыми людьми в разных странах. Это была попытка подружить молодёжь различных государств. Этот американский парень рассказывает мне о своей жизни, о прочитанных книгах, о своих увлечениях, о каникулярных путешествиях. А я рассказываю ему о жизни здесь — поэтому каждый из нас немного представляет страну, где никогда не бывал. Мы узнаём о народах, о повседневной жизни друг друга. Мы обмениваемся мнениями и идеями…

Швейд глубоко вздохнул. Его губы сложились во что-то вроде мягкого клюва. Теперь он был похож на сорокопута, размышляющего над какой-то новой разновидностью насекомого, прежде чем уложить его в свою древесную кладовую. Он иронически посмотрел на Лоренса.

— И ведь всё, что вы говорите, правда! Прекрасное оружие! Именно таким образом американцы собирают нужную им информацию. Они возьмут кусочек отсюда, кусочек оттуда — вот и готова картина, с которой можно работать!

— Это совсем не так! Я не верю, что мой тёзка Лоренс показывал мои письма кому-нибудь ещё, кроме членов своей семьи. Этот план всемирной дружбы не оружие, пока направлен против войны и непонимания. Если я подружился с одним американцем, значит, все они мне знакомы. Если молодёжь всех стран подружится, то как вы сможете развязывать свои войны?

К его удивлению Швейд кивнул:

— Да, к сожалению, мы тоже поняли это, когда организовали нечто подобное. Тупые американцы не отвечали на вопросы наших должным образом проинструктированных молодых людей. Они даже имели наглость издеваться над нашей пропагандой и слишком много болтали о своём демократическом образе жизни. Чтобы преуспеть, нужно овладеть умами молодёжи, наш фюрер понял это в самом начале. Вот почему все эти гнилые демократии падут перед железной решимостью Рейха. Мы теперь движемся к Каналу. Бельгия пала, скоро придёт очередь Франции, самодовольно спрятавшейся за линией Мажино. Мы уничтожим английские армии и вторгнемся на Остров. И на этот раз условия мира будут продиктованы на берегах Темзы!

Лоренс не удержался от вопроса:

— А не слишком ли вы самоуверенны?

— Самоуверен? — глаза Швейда расширились. — Почему бы мне не быть самоуверенным? Сейчас уже ничто не спасёт Францию и Англию. А сокрушив в сражении их армии, мы вольны будем следовать своему предначертанию. Австрия, Чехословакия, Польша — уже наши. И скоро весь мир ляжет у наших ног!

— У моего американского друга есть пословица, которую он часто цитирует: «Цыплят по осени считают».

— «Цыплят…» О, я понял. Но мы докажем, что эта поговорка неверна. А когда вся Европа будет наша, мы повернём на восток, как было обещано фюрером, и загоним коммунистических свиней России в их вечные снега навеки! Мы, господствующая раса, будем…

— Слишком поздно!

Слова эхом отразились вниз, в холл, в гостиную. И Лоренс понял, что покой Йориса Ван Норриса не был нарушен, что захватчики опоздали. Теперь он ничего не мог сделать для старого человека, которого немного боялся, от всей души уважал и никогда не осмеливался любить. Он повиновался его последним желаниям и оставил пустую оболочку Норриса тем, кто придёт предъявить права на него.

Сумерки бросали синие тени поперёк комнаты. Он знал эти места так же хорошо, как и собственный карман. Выбравшись наружу, он легко смог бы ускользнуть от любых наци, даже если бы у них нашёлся проводник, вроде Штейнхальца, тоже хорошо знающий окрестности.

Коббер и Штейнхальц спускались по лестнице, грохоча башмаками. Швейд двинулся им навстречу. Лоренс же начал медленно перемещаться к окну. Но у юноши не осталось времени, чтобы привести в действие свой импровизированный план.

Кашляющий рёв низко летящего самолёта внезапно наполнил комнату. Швейд заметался и бросился к окну, отшвырнув Лоренса с дороги. Когда юноша, спотыкаясь, забрался в камин, он увидел высокий силуэт Коббера, появившийся в дверном проёме как раз перед тем, как шум неисправных моторов над ними утонул в пронзительном вопле раздираемого воздуха.

Повинуясь инстинкту, Лоренс втиснулся в пещеру дымохода, прикрыв согнутыми руками лицо, чтобы уберечь глаза от едкого мелкого пепла. Он не слышал взрыва, возможно, его просто оглушило. Гигантская рука попыталась выдернуть его из убежища, а потом швырнула обратно на грубый камень, вышибая воздух из лёгких. И он просто лежал, безвольный и задыхающийся.

Когда он сумел подняться на колени, казалось, стало светлее. Всё содержимое комнаты было разбито в щепки, взболтано, как овсянка, и хорошо перемешано со штукатуркой и сажей. Когда Лоренс на дрожащих ногах выбрался из своей норы, под его туфлями захрустело и рассыпалось стекло. Огромная люстра упала, а там, где были окна, теперь зияла дыра с неровными краями, открытая поднимающемуся вечернему ветру.

Нога в чёрном ботинке под странным углом торчала из-под груды штукатурки и упавших балок. Лоренс поколебался, тупо уставившись на неё. Чёрный ботинок — там был человек в чёрных ботинках — обер-лейтенант! Что ж, судя по всему, он уже никогда не станет в дверях, как непосредственно перед финальным ударом — и никогда больше не станет тревожить умирающих.

Никаких признаков Швейда не наблюдалось. Но та часть комнаты, где он мелькнул в последний раз, являла собой разверстую рану. Не было причин предполагать, что гестаповец избежал ошибочного удара, нанесённого его соотечественником. Странно, горло Лоренса издало тихий булькающий звук, за своё спасение он должен был благодарить именно Швейда. Если бы честолюбивый агент не оттолкнул его от окна, то Лоренс мог бы тоже погибнуть.

Попытка прокашляться причинила ему боль, раздражая саднящее от пыли горло, но остановиться он не мог. Прижимая свои почерневшие, покрытые кровью руки к губам, юноша, пошатываясь, двинулся вперёд, перешагивая через обломки.

Холл тоже был завален обломками, но поменьше. На нижней ступеньке лестницы сидел Штейнхальц. И он мог больше никогда не подняться, потому что поперёк его ног лежали доспехи, обычно охранявшие дверь в гостиную. Большая голова предателя раскачивалась на плечах из стороны в сторону. Он открывал и закрывал рот, не издавая ни звука, хотя Лоренс подумал, что вполне мог бы услышать этот беззвучный вопль, если бы его собственная голова не раскалывалась от боли. В воздухе стояла пыль от штукатурки и древесины, образуя густой туман.

— Минхеер Лоренс! — оставался лишь ещё один человек, который мог свободно двигаться в этом обращенном в обломки мире. Клаас подошёл к юноше, спокойный и невозмутимый, словно и не было последних пятнадцати минут. — Минхеер Лоренс, нам лучше уйти. В левом крыле начинается пожар.

— Мой дед…

— Старый туан мёртв, минхеер Лоренс. Он был мёртв ещё до того, как эта падаль ступила в его комнату. Идёмте! — он взял Лоренса за руку и потянул к открытой двери.

— Но этот-то жив, — Лоренс вырвался и направился к Штейнхальцу. — Если приближается огонь, мы должны и его взять тоже…

Рот Клааса превратился в узкую щель:

— Этот чёрный предатель не стоит ваших забот!

Но Лоренс уже дёргал доспехи.

— Мы гордимся, что мы не такие, как они. Так что не будем действовать так, как действовали бы они. Давай, помоги мне поднять.

Пожав плечами, Клаас нагнулся, чтобы помочь.

— Это бесполезно. У него сломана спина, он уже мертвец…

Но Лоренс обратился к этому едва шевелящемуся рту, не способному издать ни звука, и выпученным глазам над ним:

— Мы сделаем, что сможем.

Когда миланская сталь была поднята, оказалось, что Клaac был прав. Штейнхальц свесился на ступени, его рот обмяк. Лишь тогда Лоренс покинул дом, понукаемый евразийцем. Жаркий воздух проносился сквозь разрушенные комнаты, и можно было слышать треск огня, пожиравшего мореный дуб, уничтожавшего потускневшие от времени краски и мебель, отполированную поколениями горничных. Уничтожался последний оплот Дома Норрисов.

Лоренс и Клаас стояли в запущенном английском парке, наблюдая как жёлтая линия огня движется от окна к окну, из комнаты в комнату. Никакой надежды потушить пожар не было.

— Что случилось — бомба?

— Это был один из их бомбардировщиков, потерявший управление, — Клаас показал на почерневшую массу на ободранной теперь крыше левого крыла. — Он сбросил свои бомбы на поле, а одну в сад, а потом попытался приземлиться на лугу. Но вместо этого рухнул на крышу и взорвался.

— Как тебе удалось спастись?

— Ещё не пришло время мне умирать, минхеер Лоренс, — евразиец пожал плечами. — Никто не может обмануть судьбу, начертанную при рождении. У меня есть жизнь, чтобы жить, хвала Аллаху, пока не уплачу свои долги. Уже темнеет. Огонь может привлечь ещё множество поедателей падали. Нам пора уходить.

Однако ушли они не далеко. Возле коттеджа Клааса Лоренс отскрёб кровь и сажу с лица и сменил изорванное пальто на жакет Клааса, позволив евразийцу перебинтовать свои руки, изрезанные стеклом. Сам Клаас снял свою обычную домашнюю униформу и надел одежду моряка — тёмные брюки, фуфайку и толстое короткое пальто. На поясе его теперь висел длинный нож в ножнах, а в карман пальто слуга, скрываясь, сунул револьвер.

Перед тем как уйти, Клаас завернул в квадрат грубого полотна буханку хлеба из буфета и полголовки сыра. Окинув последним взглядом комнату, он вытолкнул Лоренса наружу и закрыл за ним дверь. Ключ он прицепил к концу толстой часовой цепочки. Он был похож на домовладельца, отправляющегося на загородный отдых.

— Туда…

«Туда» было вниз по берегу канала к маленькому ялику в тени стены.

— Держитесь ближе к этому берегу, — предостерёг его Клаас. — Ещё не так темно, чтобы нас не смогли заметить.

И это было правдой. Потому что когда они миновали пылающий маяк дома, над городом стояло кроваво-красное зарево, и гудящие самолёты проплывали в строгих боевых порядках, чтобы скинуть, спустить, сбросить свой смертоносный груз. Во всех Нидерландах сейчас не было ночи, только бесконечный день пламени, страха и жизни во власти смерти.

Они гребли с хорошей скоростью. Несмотря на жгучую боль от порезов, Лоренс настоял на том, чтобы взять в свои забинтованные руки одно из вёсел. Склоняя тело в равномерных взмахах, он был в состоянии думать только об этом, сосредоточив мысли на точном вхождении весла в воду и правильном выборе момента для второго взмаха.

Почему-то он не мог поверить, что бодрствует и действительно переживает эти часы, что он, Лоренс Ван Норрис, недавно покинувший школу в Лейдене, действительно проживает это 14 мая 1940 года. Это был какой-то фантастический сон. Бомбардировщики, последний разговор с дедом, прибытие наци в имение Норрисов, нелепая беседа о пропаганде со Швейдом — всё это так походило на сон. Даже красное от ненависти небо было не настоящим.

— Вниз!

Клаас одним усилием заставил лодку пронестись под низкий мост и, ухватившись руками за сваю, он задержал её там. Теперь и Лоренс смог услышать ноющий звук машины, идущей на высокой скорости, и более громкий треск мотоциклетных двигателей. Эта кавалькада прогрохотала прямо у них над головами. Клаас продолжал удерживать лодку, пока процессия не удалилась на достаточное расстояние.

— Я же говорил, что это их привлечёт, — Лоренс видел, как голова его компаньона обрисовалась на фоне воды, когда он оглянулся назад, рассматривая пылающий дом. — Возможно, Аллах вложит в их тупые головы уверенность в том, что мы надёжно поджарились. Это даст нам выигрыш во времени.

И они продолжили своё плавание по каналу, изгибавшемуся полосой металлически сверкающей воды в сторону пылающего города. Но ещё задолго до того, как они достигли предместий, Клаас причалил к берегу. Лоренс выполз из лодки, чтобы проложить тропу через болота, пока евразиец выбивал разбухшую затычку и сталкивал ялик в канал. Его закружило течением и он начал быстро заполняться водой. Клаас наблюдал за его исчезновением, а затем закинул свой мешок с провизией на плечи и присоединился к Лоренсу.

— Теперь мы найдём Вима, — сказал он и настолько усилил темп продвижения, что Лоренс едва за ним успевал.

Они следовали тяжёлым путём, иногда прокладывая дорогу по колено в грязи и воде, иногда карабкаясь вдоль борозд вспаханных полей. А потом появился песок, на котором они буксовали и проскальзывали, а сильный ветер хлестал их по лицам.

Один раз им пришлось ткнуться лицом в клочок жёсткой травы на подветренной стороне дюны, когда над ними проплыл самолёт. Чёрный крест его тени скользнул по замершим телам. Когда опасность миновала, они поднялись на ноги и побрели дальше.

Они теперь двигались прочь от города, вдоль побережья, и пламя пожара бушевало у них за спиной. Клаас тщательно придерживался ложбин между дюнами, используя каждый клочок тени.

Один раз он рассмеялся и на вопрос Лоренса закашлялся снова:

— Я просто подумал, минхеер, как к человеку иногда возвращается молодость. Всё это так похоже на наши путешествия со старым туаном в добрые старые времена. Эти дети Сатаны ещё поймут, что я не забыл старых уловок. А вот и Варлаам, минхеер Лоренс. Теперь мы будем искать Вима.

Глава 3 Вим Смитс, вольный торговец

Видимо к Виму Смитсу нельзя было следовать открыто, потому что Клаас, сторонясь мощёной булыжником главной улицы рыбацкой деревни, свернул в забитый тенями грязный переулок. В него выходили задние крылечки полудюжины тёмных домов и заканчивался он лестницей из покосившихся деревянных ступенек, выходящих на настил пристани, где разместился довольно большой пакгауз. Здесь Клаас, сдержав свой шаг, осторожно зашаркал, словно нащупывал себе дорогу. В гладкой стене внезапно появилось чёрное пятно, это евразиец толкнул дверь и шипящим голосом велел Лоренсу следовать за ним. Когда тот переступил порог, Клаас захлопнул дверь и язычок замка слегка щёлкнул, становясь на место. Узловатые, мускулистые пальцы Клааса нашли Лоренса, и он повлёк юношу вперёд за собой по маршруту, отыскиваемому им, казалось, без хлопот даже в этой бархатной черноте. Они задевали и стукались о бочки и ящики, а потом Клаас остановился так резко, что Лоренс с разбегу налетел него.

— Подождите!

Лоренс повиновался шёпоту и в мёртвом молчании услышал серию тихих ударов, выполненных в чётко заданном ритме. В ответ в нескольких дюймах от их ног пол прорезала тонкая линия синеватого света, и Лоренс увидел край медленно поднимавшегося люка. Клаас припал вниз, к этой расширяющейся щели.

— Норрис! — обронил он слово в глубину. И те внизу ответили, откинув квадрат настила наверх полностью. Лоренс слез за Клаасом в замкнутую комнату, обшитую покоробившимися от воды досками. Там ждали четыре человека, трое из них не на много старше самого Лоренса. Все были одеты в безликую одежду моряков, покрасневшая от ветра и непогоды кожа также свидетельствовала об их занятии.

— А, Клаас, наконец-то ты появился! — старший мужчина легко поднял своё плотное тело с поставленной на попа бочки, где он сидел, и протянул короткую толстую руку. Один из юношей взлетел на лестницу и потянул вниз дверь люка, теперь синий свет потайного фонаря стал ярче.

— А йонхеер, что с ним?

— Он скончался, и эти свиньи сожгли имение Норрисов вместе с ним. Это его внук, Лоренс Ван Норрис… — Клаас больше не был старшим слугой. Он как будто сбросил свои тихие манеры вместе с хорошо отглаженным сукном своего чёрного домашнего сюртука. Но Лоренс чувствовал, что хотя Клаас и привёл его сюда, что случится дальше — уже не его дело.

Толстая красная рука капитана Смитса обхватила руку Лоренса, протянутую в приветствии, и хватка, в которую попала плоть его руки, была прямо-таки сокрушительной.

— Рад видеть вас, минхеер. Йонхеер много раз говорил мне о вас. Да, он знал меня — Вима Смитса — и хорошо. Он всегда тянулся к морю, и часто в старые дни он выходил на целый день с сетями на моей «Труди». Да и потом, когда он угодил в постель, он часто приглашал меня рассказывать слухи. Он был великий человек, йонхеер. Мы можем никогда не увидеть таких, как он, снова. Но может быть, это и лучше, что он не живёт больше, чтобы не видеть Нидерланды в эти дни. Он всегда ненавидел бандитов.

— Он послал меня к вам, велел следовать вашим приказам… — начал было Лоренс, но капитан Смитс прервал его:

— Да, это было решено между нами, когда мы увидели, что ураган усиливается. Он знал, что мы сделаем всё, что в наших силах, чтобы осуществить его планы отхода. И если ветер и вода будут к нам благосклонны, мы переправим вас через канал завтра к этому времени. Ян, пойди наружу и посмотри вокруг. Там шныряли какие-то ищейки, вынюхивающие уже этот след, — добавил он для Клааса.

— Вот как? Что ж, мы сделали это место достаточно глубоким и незаметным, просто так его не разыщешь, — равнодушно прокомментировал евразиец. — Я отвлеку их внимание, чтобы они оставили вас в покое.

Капитан Смитс предостерегающе покачал головой, когда крышка люка снова бухнулась вниз за его сыном.

— Не думай, что все чёрные шинели глупы, Клаас. Никогда не принесёт пользы недооценивать своего врага. Разве при ловле акул ты используешь форелевый крючок? Мозги есть у людей всех наций, и когда мы забываем это, то напрашиваемся на встречу с неприятностями, не пройдя и четверти пути. Поэтому мы будем поддерживать наше наблюдение…

— Но послушайте, капитан Смитс, — вмешался Лоренс, более поглощённый своими собственными проблемами, — Я не могу позволить вам рисковать, переправляя меня в Англию…

— Рисковать? — дружеские смешки, исторгшиеся из глубин этого бочкообразного тела превратились в неприкрытые раскаты хохота. — Ну какой риск для моей «Труди» в таком деле? Она крепкая девочка и хорошо держит курс. И для неё не впервой пробивать эту тропу, — тут, к замешательству Лоренса, один из глаз капитана медленно подмигнул. Быстрый лающий звук, изданный в ответ Клаасом, едва ли можно было назвать смехом.

— Молодой минхеер не поймёт тебя сейчас, Вим…

— Да ты что? — голубые глаза и округлившийся рот выражали крайнее изумление. — В это я, зная породу йонхеера, едва ли поверю.

Туманные намёки, полузабытые рассказы о дурной репутации глав Дома Норрисов из семейной истории внезапно соединились вместе в сознании Лоренса, впервые образовав полную картину. Догадка вполне объясняла наличие подобного огромного пакгауза в маленькой рыбацкой деревне, существование этой самой комнаты, связь между капитаном Смитсом и Домом Норрисов.

— Контрабанда, — тихо проговорил он.

Капитан Смитс изобразил одной из своих больших рук нечто, что, по его мнению, должно было называться грациозным жестом.

— Что касается меня, то я предпочитаю старое название этого дела — свободная торговля.

— Но я считал, что это занятие исчезло сотни лет назад!

— Ну, что правда, то правда, — лицо капитана приняло почти тоскливое выражение, — теперь совсем не то, что во времена моего прадеда, минхеер, когда честный человек мог привезти добрый груз и полгода жить на доход от него. Но мы достаточно практиковались, чтобы не забыть большинство уловок этой торговли. А в нынешнее тяжёлое время нам понадобится каждая хитрость и уловка, которые мы сможем вспомнить. Чёрт побери — это так же верно, как то, что я голландец!

— Это так, — кивнул Клаас. — И это одна из причин, почему старый туан послал вас сюда, к капитану Смитсу, минхеер. Эти чёрные псы могут считать, что перекроют каждую дорогу, но на побережье имеются люди, рождённые для такого занятия так же, как вы, Норрисы, рождены для вашей купли-продажи драгоценностей. Они знают каждый изгиб и поворот побережья от Северного моря до Бискайского залива, каждую песчаную отмель и скалистый риф, каждого подверженного подкупу охранника и нечестного полицейского в гавани, как дети знают слова в своём букваре. И…

— И, — блаженно выдохнул Вим Смитс, сложив руки на животе, — какой же мы будем занозой им в заднице! Какими сетями для ног! Какими тупыми мы будем, совершенно не способными выполнять приказы этой расы господ! Но какими старательными, о, какими чрезвычайно старательными! Мы всегда будем прилагать все усилия, и наша ли в том вина, если сама судьба восстанет против нас. Это та же самая игра, в какую мы играли, когда изгоняли испанцев. Мы тогда достаточно напрактиковались. Но, конечно, нам потребуются кое-какие контакты по ту сторону границы. Вот где вы можете помочь, минхеер. В Лондоне есть человек — ещё два года назад он многое бы отдал, чтобы настигнуть нас, но теперь, я думаю, он будет очень, очень рад встретиться и поговорить с любым, кого мы сможем послать к нему. Вы поедете к нему, взяв определённые бумаги. Видите, мы составили планы за это время.

Непоколебимая уверенность Вима Смитса в будущем и в успехе его «планов» убеждала — по крайней мере, пока слышался голос капитана.

— Я сделаю, что смогу…

Но капитан воспринял подобный ответ, как нечто само собой разумеющееся. Было совершенно ясно, что Вим Смитс привык к безоговорочному подчинению. Он уже повернулся к своим сыновьям.

— Эй, Флип, подними-ка свою толстую тушу наверх, на землю, — пока твои плоские лапы не пустили здесь корни. Найди Яна и посмотри, чисто ли ещё у нас на пути. Мы должны уйти с отливом, если сможем. Ты знаешь, — продолжал он, когда Флип пропал из виду, — а ведь именно мы, моряки, очистили страну от напыщенных испанцев в старые дни — Морские Бродяги. Старое название хорошо и сегодня. Если нацистские стервятники добьются своего, мы все станем бродягами довольно скоро.

— Всё чисто, — долетел шёпот с крыши. — Этот Спаркенбом ушёл на болотную дорогу, Хини видел его. И никаких признаков чёрных шинелей, рыщущих во круг. Флип ждёт с яликом.

— Хорошо, хорошо! Тогда пришло время уходить…

— А кто такой этот Спаркенбом? — Клаас сидел, лениво развалившись на перевёрнутом ящике в углу. Он праздно играл с ножом, извлечённым из ножен, вертя серебряное лезвие между пальцев.

— Мы точно не знаем, — капитан Смитс поднял широкие плечи в подчёркнутом пожатии. — Но нам не нравится вид его паруса. Всегда найдутся такие, кто подтявкивает новым хозяевам. А Спаркенбом много говорит — но не говорит ничего. Потом он слушает, что говорят другие. Теперь, Йорни, ты останешься здесь…

Но прежде чем младший сын Смитса смог высказать свой мгновенный протест против этого приказа, вмешался Клаас.

— Нет! — он лениво поднялся на ноги, вытянув своё тощее тело во весь рост. И теперь он выглядел не как старик — каким Лоренс всегда считал его — и даже не человеком средних лет. О, он выглядел определённо опасным человеком. — Я останусь здесь, Вим.

— Но разве ты не поедешь в Англию? — Лоренс чуть не добавил «со мной». Но почему-то ему совершенно не хотелось говорить это вслух, это звучало бы слишком похоже на то, что он не хочет ехать один. Юноша беспокоился о том, чтобы не показать этому новому и тревожащему его Клаасу ничего, что могло бы иметь привкус слабости.

— Нет. Здесь имеется работа для такого, как я, чтобы приложить руки, — этот Спаркенбом, возможно. А что мне делать в Лондоне? Я уйду в подполье и принесу кой-какую пользу, когда придёт день столкновения. Когда я был всего лишь мальчиком, моложе, чем вы сейчас, минхеер Лоренс, туан Йорис взял меня и огранил для своих нужд, как он брал и гранил свои камни. И теперь я следую своему обучению. Я останусь здесь, пока вы не вернётесь, тогда я буду наготове…

— Пока я не вернусь?..

— Разве не правда, что судьба пишет будущее каждого человека, когда он рождается? — Клаас вытянул руку и коснулся лба Лоренса коричневым указательным пальцем. — Да, вы снова вернётесь, и ваше возвращение будет добрым — добрым для Норрисов, добрым для этой вашей окружённой водой страны. А до тех пор, Аллах да пребудет с вами в ваших приходах и уходах, минхеер Лоренс…

— Поторопитесь! — нетерпеливо приказал Смитс. Он уже наполовину протиснул свой корпус сквозь другой люк в полу потайной комнаты. Лоренс услышал шипение и журчание воды, пробирающейся рядом со складом, и когда капитан исчез, он уловил отблеск ялика внизу, где кто-то держал затемнённый фонарик как ориентир. Когда юноша тоже спустился, ступенька за ступенькой, он последний раз увидел лицо Клааса, прежде чем евразиец уронил дверь на место.

Они осторожно развернули ялик, зигзагами пробрались сквозь путаницу свай склада. А достигнув открытого залива, прокрались к корпусу низкосидящего рыболовного судна. Рулевые искусно подвели ялик борт о борт со шхуной. Лоренс неуклюже взобрался по верёвочной лестнице. Палуба под ногами казалась странно неустойчивой. Он никогда прежде не бывал на борту рыбацких лодок и в темноте не мог толком рассмотреть эту. Капитан Смитс подтолкнул его сзади, направляясь к штурвалу, пока двое его сыновей занимались якорем. Третий спрыгнул вниз в маленький люк и совершенно исчез. Когда якорь, капая, поднялся, Лоренс скорее ощутил, чем услышал, стук двигателя — словно внезапно забилось гигантское сердце. Поднимающийся просоленный воздух откидывал назад волосы и обжигал лицо, они направлялись в Канал. Юноша проковылял по палубе, чтобы присоединиться к капитану Смитсу.

— Она хорошая девочка, моя «Труди», — приветствовал его последний с мурлыканьем тёплого удовлетворения, смягчившим его голос. — Слышишь, как мало шума производит её двигатель — там отличная работа. И мой Флип знает, как содержать его в порядке. Она не красавица, моя «Труди». При дневном свете любой скажет, увидев её: «Ха, старая рыбацкая лоханка». Сколько раз я слышал такое. Но она может показать пятки, когда надо, это точно. Теперь, если мы ухитримся держаться вне видимости этих летающих наци, нам не о чем беспокоиться.

Лоренс глянул назад, на оставленную землю позади них. На севере меж морем и сушей протянулась алая лента.

— Там горят резервуары и причалы Роттердама. Может, Бог поможет кораблям там, — капитан Смитс тоже видел это. — За это придёт расплата, расплата натурой, если судьба будет добра к нам. Может, и я приму участие в сборе!

— Мы все примем участие в сборе этой платы, каждый человек Нидерландов, где бы он ни был сегодня! — и Лоренс знал, что пока он жив, след солёного воздуха, порыв сильного ветра, зрелище ночного неба будут вызывать перед его мысленным взором этот кровавый обод, оковавший его страну. Он, наверное, никогда не будет в состоянии охватить весь ужас этого дня и ночи, это слишком тяжело для кого-то из живущих. Когда-нибудь потом голландцы могут собрать и связать воедино сотни рассказов, но положенные на бумагу, они будут отдельными историями многих людей, видевших каждый то, что наиболее затронуло его. Всё, что любой из них унесёт с собой, будет лишь кусочком целого — так же, как Лоренс лучше всего будет помнить пылающие крыши имения Норрисов, вернувшие день в вечер. Но если каждый мужчина, женщина, ребёнок сохранит такие воспоминания, узнает подобную скорбь — и даже сильнее — тогда общее целое сплотит его народ в единую живую волю, чтобы бороться против власти тьмы, так же, как Инквизиция и железное правление испанцев однажды отковало из голландцев меч для уничтожения сотворенного испанцами. Эта же борьба только началась. Где бы люди голландской крови ни были сегодня, они теперь связаны, связаны той пылающей лентой поперёк неба — памятью о всём, что лежит под ней, — о мирном городе, не способном защитить себя, снесённом с лица земли без предупреждения. И эта жажда борьбы со смертью поднялась над личной ненавистью.

— Теперь, минхеер Лоренс, — капитан Смитс повернулся спиной к суше, — мы должны держать глаза на небе. Хотя у меня такое ощущение, что нам повезёт.

Но каким бы хорошим рыбаком ни был капитан Смитс, пророком он не был. Потому что удача, до сих пор сладчайше улыбавшаяся им, теперь решила повернуться своей широкой спиной. Они были уже далеко к северу, когда послышался пульсирующий звук несомых воздухом двигателей. Самолёт крался в ночном небе. «Труди» не несла фонарей, но на фоне серебрящейся воды она, скорее всего, станет слишком ясной мишенью для острого глаза наверху. А её команда не видела самолета, лишь слышала рёв двигателя, когда он подлетел ближе.

— Вниз всем! — голос капитана Смитса вознёсся даже над треском пулемета, изрыгавшего свинец на палубу «Труди» в линиях трассирующего огня. Лоренс легкомысленно стоял, пристально глядя вверх. Спустя мгновение он увидел зловещий силуэт нападавшего на фоне зарева города. Тот снова пикировал, чтобы убивать. Затем чья-то рука схватила его за лодыжку и дёрнула, лишив равновесия. Он рухнул лицом вниз на палубу рядом с одним из молодых Смитсов.

— Лёжа легче выжить, — остерегли его из темноты. — Неплохое развлечение для этого там, наверху; к счастью, он не несёт бомб. И он будет возвращаться, пока не устанет или пока не кончатся патроны. Смотрите.

Снова трассирующие пули прочертили огнём поперёк палубы, прорезав тонкую линию через самый центр «Труди». Четыре раза лётчик пикировал и полосовал их. А потом он не вернулся. Секунды плавно перетекли в минуты, и молодой Смитс и Лоренс осторожно выползли из своей норы между плоскодонкой и бочкой для воды.

— Что с вами, Йорни, Ян, Флип, минхеер Лоренс? — проорал капитан.

— Я в порядке, отец.

— И я.

— И я, капитан Смитс, — отозвался Лоренс.

— А ты, Флип? Флип! — забеспокоился Вим. — Флип! Отвечай немедленно!

— Я посмотрю, отец, — юноша рядом с Лоренсом двинулся к люку крохотного машинного отделения, и Лоренс последовал за ним. Одним рывком они откинули крышку люка. Наверх вырвался свет прикрученного к переборке потайного фонаря. Они опустились на колени, чтобы взглянуть вниз в пахнущую маслом яму, и обнаружили, что смотрят прямо в белое лицо молодого человека, лежавшего внизу. Пока они смотрели, тонкая малиновая линия просочилась вниз из его спутанных волос, разделив щеку и челюсть пополам. С придушенным криком Ян спрыгнул вниз к брату и приподнял безвольную голову. Но после пристального изучения раны он облегчённо вздохнул.

— Скажите отцу, минхеер, что Флип получил хороший удар по голове и это всё. Он скоро поправится и снова будет рассказывать нам как нянчиться с глиной. Иди сюда, Йорни, — приказал он другому брату, появившемуся из тени, — помоги вытянуть его отсюда и перевязать рану на его голове. А я присмотрю за двигателем. Мне всегда хотелось узнать, на что способна эта старушка, если ей не занимается Флип.

Так что «Труди» продолжала пыхтеть, следуя извилистым обводным курсом. Этот курс не был отмечен ни на одной карте и только капитан Смитс мог его спокойно пройти. Они без приключений пробрались через минные поля. На рассвете, когда другой самолёт угрожающе спикировал на шхуну, Лоренс сумел рассмотреть красное, белое и синее кольца, нанесённые на крылья.

— Это Сандерленд, — пояснил Йорни.

— Не стой как истукан, любуясь морем, кроличья башка! — рявкнул на него отец. — Подними вымпел, пока этот не решил добавить к нашему тоннажу ещё тонну-другую металла!

И когда красные и синие флага поднялись на верхушке мачты и заполоскались на ветру, пике выровнялось. Самолёт проделал над ними круг и торжественно помахал крыльями, прежде чем улететь.

— За нами кого-нибудь пришлют, как только они свяжутся по рации. А вот и Англия! — Смитс указал на синюю тень в море.

Шрамы от пуль, жёлтые на древесине, исхлестали палубу и круглые бока, но в основном «Труди» оказалась неповреждённой. А там была Англия! Лоренс ещё наблюдал за приближающейся береговой линией, когда полчаса спустя к ним подошёл патрульный катер, чтобы сопроводить их в порт.

«…вот каким образом я добрался сюда. Я не использовал настоящих имён, как ты понимаешь, потому что для капитана Смитса работа только началась.

Но и мне здесь делать нечего. Сейчас я жду корабль, отправляющийся на Яву, где живёт мой кузен. Он, как я тебе уже рассказывал, директор авиалинии «Сингапур-Ява».

Скорее всего, мне не удастся связаться с тобой в ближайшее время. Но если меня не будет слышно в течение года, будь добр, добейся встречи с каким-нибудь моим влиятельным соотечественником и вкратце перескажи ему всё то, о чём я тебе поведал. Цветы апельсина — которые нужно использовать на благо Нидерландов — запечатаны тем словом, которое является общим для нас двоих.

Пусть к вам в Америку никогда не придёт тьма, с которой мы боремся сейчас.

Твой друг

Лоренс Ван Норрис».

«Госпиталь,

Сидней, Австралия

8 апреля 1942.

Дорогой Лоренс!

Это первый день, когда мне разрешили встать с кровати и воспользоваться письменными принадлежностями. Теперь я могу рассказать тебе обо всём, что случилось со мной за прошедшие несколько месяцев. Так много — и всё так плохо.

Я прочитал в газете, которую мне принёс Пит, что один писатель сказал, что у наших людей есть только «храбрость львов и кусок проволоки». Что ж, это близко к истине и не очень хорошо для нас. Мы только делаем, что можем, с тем, что имеем.

Восьмого декабря я был на Суматре, в Сапабании».

Глава 4 Затишье перед бурей

Влажная, насыщенная испарениями жара тропиков удерживалась внутри комнаты толстыми стенами. Лишь у геккона хватало энергии, чтобы двигаться, рывками перемещая своё полупрозрачное тело поперёк потолка в поисках крылатого обеда. Лоренс, в десятый раз за десять минут, дёрнул воротник рубашки. На этот раз пуговица поддалась и, пропрыгав по заваленному бумагами столу, свалилась на пол.

— Ах, туан Ван Норрис, вы уронили это, — коричневая рука подобрала пуговицу и положила её перед юношей. — Вам не кажется, что сегодня жарковато?

— Жарко! — Лоренс откинулся назад в кресле и глянул снизу вверх на стройного молодого клерка-яванца. — У меня мозги превратились в сахарный сироп и совершенно застыли вместо того, чтобы пошевеливаться! А ты стоишь, словно тебя посадили в ящик со льдом. Как это тебе удаётся?

Смех Дева, никогда не осмеливавшийся стать большим, чем простое хихиканье, заставил спрятаться геккона.

— Я родился здесь, туан. Но для любого человека трудно работать в эти послеполуденные часы…

Лоренс провёл ладонями по лицу. Они стали влажными и липкими. Впрочем, юноша знал, что так и будет. Если он ещё хоть раз пошевелится, то, несомненно, растает в солёную лужицу на полу. Но в ответ на намёк Дева он лишь покачал головой.

— Эти бумаги обещаны к сегодняшнему вечеру. Они должны быть готовы. Если бы я получше разбирался в работе, то она бы двигалась побыстрее. Как насчёт твоих фирменных лимонных напитков, Дев? Это единственное что-то холодное из того, что я пробовал за последние дни.

— Когда пройдёт буря, станет посвежее. Может быть.

— А может, и нет, — Лоренс ухмыльнулся. — Здесь всегда только становится жарче и никогда холоднее, — он посмотрел на свои руки. — Думаю, не мешало бы их вымыть, чтобы не наставить грязных отпечатков на бумагах.

Он немного помедлил, прежде чем открыть окно. Затем, навалившись на широкий подоконник, взглянул вниз на картину, за которой никогда не уставал наблюдать. Это было одно из старейших зданий Старого города голландских первопроходцев в Батавии, выходившее на канал Моленвлиет, связывающий три отдельных части столицы Явы воедино.

Но канал служил городу не только транспортной артерией. Местное население приходило на его берега, чтобы искупаться и постирать одежду, поболтать и поторговать. Коричневая пена и отбросы, казалось, не препятствовали тяге туземцев к чистоте. Лоренс до сих пор изумлялся при виде яванской красотки или франта, выходивших из вонючей жидкости. Влажный саронг обтягивает тело, а в руке стиснуты совершенно западные зубная щётка и зубная паста. Но если яванцы и бывали чистыми, то отнюдь не благодаря свежести воды.

Архитектура зданий в этой части города была флегматично-голландской. Подняв глаза на несколько дюймов, Лоренс упёрся бы взглядом в старый Архив, считавшийся одним из лучших образцов «Старой Голландии» в Ост-Индии. Если бы не проезжавшие мимо такси, он вполне мог бы поверить, что находится сейчас в древней укреплённой Батавии,где железной рукой, необременённой никакими бархатными перчатками, правит Ян Питер Косн. Ведь три столетия тому назад Батавия была столицей пряностей для всего мира.

Лоренсу понадобилось несколько томительных месяцев, чтобы добраться до этой комнаты. Три из них он пробездельничал в Лондоне в ожидании корабля. Но там его нетерпение было слегка утешено выполнением странных поручений капитана Смитса. Затем длинное путешествие через Кейптаун, Мадагаскар и Индию в Сингапур, и последний быстрый скачок на одном из самолётов Питера в Батавию. А там Питер, не дав ему даже отдышаться, с головой загрузил работой. Голландская Ост-Индия была теперь сердцем расколотой империи. Родина может управляться чёрными ордами Зейц-Инкварта, но голландцы всё ещё были свободны и хотели и дальше сохранять статус кво.

В эти дни существенно расширенные верфи Сурабаи выпускали готовые суда в Тиморское Море в количестве, которое не могли предвидеть даже законченные оптимисты. Потому что каждый, от йонхеера Ван Старкенбог-Стаховера, заседавшего среди строгой элегантности дома правительства, до самых оборванных нищих на ступеньках храма, знал, что новое нападение врага — вопрос лишь нескольких месяцев.

Эти маленькие коричневые люди с севера не вызывали доверия даже у полного слепца. Ещё недавно столь учтиво кланявшиеся, а в последние месяцы предлагающие сотрудничество в добыче нефти и олова, во время своих длинных речей они старались хоть уголком глаза взглянуть на всё, что им нужно было увидеть. Приближалось время, когда маски будут сброшены, а оружие обнажено. Хотя американцы, со всей своей морской мощью, всё ещё сидевшей на привязи, казалось, этого не понимали.

Лоренс подобрал с подоконника кусок выпавшей штукатурки и задумался, наверное, в тысячный раз, что же на самом деле представляют из себя Соединённые Штаты. Может быть, в один прекрасный день, когда война закончится, он сможет поехать и посмотреть. На Яве его дожидались три письма, и с тех пор пришло ещё четыре. Ох, завтра исполнится целый год, как он попал в Индонезию! Восемнадцать месяцев с тех пор, как он покинул Голландию! Он стал старше на восемнадцать месяцев. На это нужно указать Питу и, может, он наконец даст согласие на его зачисление в курсанты пилотской школы. Туда ведь принимают юношей и помоложе. Разве не приняли на прошлой неделе Ника Ван Дайна? А он на шесть месяцев моложе Лоренса.

Было совсем неплохо обучаться вместе с Лэндстромом, но юноша не мог рассчитывать даже и на это с тех пор, как Пит приставил его к бумажной работе лишь потому, что он имел склонность к черчению и математике. Он так и не увидел ни одного из тех аэродромов, которые Пит вырубил в джунглях Суматры. Полировать штанами тисовое кресло в офисе — вот работка для войны! Пита вызвали этим вечером с какого-то острова, и на этот раз Лоренс по возвращении брата собирался потребовать прямого ответа — не слушая больше никаких разговоров о своей нужности на работе подобной этой — не в этот раз!

Лоренс поплескал руками в миске с водой, налитой из глиняного кувшина, сохранявшего затхло пахнувшую жидкость почти холодной. Вода придала ощущение свежести и он лишь слегка обтёрся мягким полотенцем. Теперь, если только Дев принесёт лимонный сок, он сможет, наконец, снова наброситься на эти колонки цифр и попробовать получить правильный результат.

— Добрый день, минхеер Ван Норрис…

Выронив полотенце, Лоренс повернулся к двери. И удивление, отразившееся на лице седовласого человека, стоявшего там, было столь же велико, как и его собственное.

— Простите за вторжение, я разыскиваю минхера Ван Норриса.

— Это я, сэр, — Лоренс почувствовал, что он, должно быть, сбросил с себя всё достоинство взрослого вместе с плащом, висевшим сейчас на спинке кресла. Пришедший, определённо, вызывал опасения.

— Но… У меня сложилось впечатление, что минхеер Ван Норрис… — морщинки вокруг глубоко посаженных глаз углубились, — как бы это выразиться… Постарше.

— Вы, должно быть, ищете моего кузена Пита Ван Норриса.

— Управляющего авиалинией «Сингапур-Ява»?

— Это Пит. Но, к сожалению, минхеер, он не скоро вернётся. Я могу вам как-нибудь помочь?

— Я Роберт Картландт из Штатов. Сейчас я представляю корпорацию «Канфилд-Картландт».

— Конечно, минхеер Картландт, это ведь ваша компания поставляет нам летающие лодки. Присаживайтесь. Дев! — яванец наконец-то появился с охлаждённым графином, — достань ещё один стакан для минхеера Картландта!

— Боюсь, я не смогу задержаться, минхеер Ван Норрис. Видите ли, внизу в такси меня ждёт дочь. Я забежал на минутку, узнать, здесь ли ваш кузен…

— Но, минхеер, в такую жару оказаться на улице… Почему бы юффру Картландт не насладиться отдыхом в тени? Хотя, — он оглядел пустую и в чём-то неопрятную комнату, — это весьма неподходящее место для леди. Но здесь всё-таки прохладней, чем снаружи.

— Очень мило с вашей стороны, минхеер. Карла говорила, что хотела бы осмотреть хоть один из этих старых домов. Видите ли, мы голландцы по происхождению. Правда, первый Картландт перебрался за океан ещё во времена покупки Нью-Йорка за связку бус. И моя дочь находит эти места похожими на описания в исторических книгах.

Лоренс поспешно сдёрнул свой плащ и отложил бумаги, над которыми работал, в сторону.

— Тогда, наверное, её заинтересуют некоторые антикварные вещи, которые мой кузен хранит в офисе. А я могу предложить вам прохладительные напитки.

Впоследствии он даже не мог сказать, соответствовала ли девушка, вышедшая из такси, его ожиданиям. Потому что когда он её увидел, то все предыдущие мысли мгновенно забылись. Она была высокой. Её короткие рыжеватые волосы, отсвечивавшие красным, мягкими кольцами завивались вокруг лица. Свою широкополую шляпу она небрежно держала в руке. Девушка улыбнулась, когда отец представил её.

— Боюсь, минхеер Ван Норрис, я разочарую вас своим голландским, — она говорила с остановками, разделяя слова, словно мысленно переводила их, прежде чем произнести. — Я ещё только учусь.

— Но я могу говорить по-английски, юффру Картландт. Может, так вам будет проще, — быстро ответил Лоренс.

— Это было бы намного проще для меня, но хуже для дисциплины, — засмеялась она. — Если вы смиритесь с тем, что я произношу одно слово в минуту, то давайте придерживаться голландского — и это последнее, что я говорю по-английски сегодня!

— Минхеер Картландт сказал, что вы интересуетесь этими старыми зданиями, — начал Лоренс, когда они двинулись по широкой лестнице, ведущей в его комнату на втором этаже. — Это были купеческие дома Ост-Индской компании. Но вот уже много лет, как здесь расположились офисы и банки, — он толкнул толстую деревянную дверь офиса Пита.

Здесь современные жалюзи задерживали солнце и, казалось, действительно тянуло ветерком. Дев поставил графин на боковой стол и достал три золотых, на витых ножках, бокала, привезённых из Голландии за век до того.

— Что за чудесная комната! — Карла остановилась прямо на пороге, рассматривая оружие и маски, развешанные на стене.

— Мой кузен что-то вроде коллекционера. Многое здесь местной работы, с Бали и Суматры. Они мастера по дереву — люди с Бали. Но Пит говорит, что они скоро утратят это искусство, потому что больше не развивают собственные идеи. Только изготавливают изделия по дешёвым образцам, которые, по мнению китайских торговцев, больше всего нравятся туристам.

— Но эти определённо не с Бали, — девушка указала на веер из дубинок и мечей на восточной стене.

— Нет. Это от охотников за головами с Борнео и внешних островов. Некоторые из них привёз ещё мой дед, когда командовал жемчуголовным флотом…

— Флот ловцов жемчуга… Ван Норрис… — пробормотал мистер Картландт. — Великие ружья! Вы связаны со знаменитым Домом Норрисов, торговцами драгоценностями?

— Дом Норрисов закрыл свои двери около года назад, минхеер, — Лоренс поставил графин, из которого наполнял стаканы. — Мой дед был его последним указующим духом.

— Да, теперь и я вспомнила, где раньше слышала это имя, — вступила в разговор Карла. — Это Дом Норрисов устраивал знаменитую выставку копий драгоценностей в Нью-Йорке. Я провела там несколько часов. Интересно, что стало с тем странным уродливым ожерельем из золотых цветов. Оно слишком тяжело, чтобы носить, но у него такая волнующая история!

— Это тройное ожерелье из мягкого золота, украшенное рубинами, изумрудами и топазами. Было изготовлено для герцога Монмута и преподнесено Марии, принцессе Англии. Впоследствии они стали консортом Вильгельмом Оранским и Марией Второй Английской. Оно оставалось во владении Оранского Дома до революции 1493 года, потом попало в Дом Норрисов в уплату долга. Коллекционерам всего мира известно, что «Цветы апельсина», по слухам, несут проклятье, — Лоренс по памяти воспроизвёл то, что было напечатано в каталоге.

— Это наверняка оно! Конечно, то, что показывали в Нью-Йорке, было копией. Но в нём что-то чувствовалось, несмотря на уродство… Я уверена, что проклятие хорошо продумано. Если бы оно обрушилось на знаменитую коллекцию герра Геринга, например…

— Я тоже на это надеюсь! Это как раз то, что нужно вешать на шею разбойников. Но я не могу помочь в том, чтобы они его нашли. Даже при всей его уродливости — оно слишком хорошо для наци!

— Что ж, если проклятие хорошо нацелено, они могут попытаться повернуть его обратно, — засмеялся отец девушки. — Но мне грустно слышать, что Дом Норрисов закрыт. История его длинна и почётна.

— Только на время… — в голосе Лоренса сквозила решительность. — Мы снова откроем наши двери.

— Так с ними и надо поступать! — энергично кивнул Картландт. — Исходя из того, что я слышал об этой вашей островной империи, думаю, что у вас хорошие шансы заполучить свою собственность обратно. Говорят, что янки умеют вести дела, но я считаю, что мы должны уступить место голландцам там, где требуется по-настоящему тяжёлая работа. У вас есть всё, что для этого требуется.

— У нас есть всё, кроме времени. Ровно столько, сколько осталось до прихода маленьких людей с севера.

— Японцы? — улыбка мистера Картландта исчезла. Он медленно вертел бокал, вглядываясь в мутную жидкость, словно хотел прочитать будущее в её глубине. — Да. Никто так не слеп, как тот, кто не хочет видеть. Мы сидели на берегу годами, тщательно закрывая глаза, и теперь боимся их открыть. Я только надеюсь, что нас не захватят врасплох, пока мы дремлем. Вы, голландцы, не спали бы, это определённо. А что это за штука? — он с видимым облегчением прихлёбывал свой напиток. — Лучшее из того, что я пробовал к югу от экватора.

— Концентрат лимонного и других фруктовых соков, фамильный секрет здешнего слуги. Я практически жив благодаря ему с самого начала сухого сезона. Эта страна нелегка для неприспособившихся европейцев.

— Для любого белого, я бы сказал! — воскликнул Картландт.

— Папа вспоминает прошлый обед, — засмеялась Карла. — Нам подали что-то, именуемое риджефейблом, совершенно непроизносимое слово для слабо знающих голландский. Мы сидели перепуганные, пока вокруг все стучали тарелками. Как вы это делаете?

— Но риджефейбл — это хорошо! — запротестовал Лоренс.

— Я придираюсь не к качеству, а к количеству. После такого дня — прошлявшись по солнцепёку — я предпочла бы салат и ничего больше. А вместо этого передо мной появились, — она начала загибать пальцы, — рис, жареная утка, жареный цыплёнок, яйца, колбаса, рыба и тефтели, тёртый кокос, маринованные огурцы, картошка, несколько видов овощей, жареные бананы и утка по-бомбейски. Я даже не пыталась сосчитать тарелки с закусками. Мы, американцы, так жить не можем, во всяком случае, будем терпеть не больше месяца.

— Это опять-таки вопрос приспособленности, юффру Картландт. Через два месяца вы даже не вспомните, когда не получали удовольствия от риджефейбла…

— Если мы ещё будем здесь через два месяца. Хотя хотелось бы.

— Мы хотим вернуться домой к Рождеству, — вмешался её отец. — Если я управлюсь со своими делами. А сейчас, дорогая, мы должны уходить, если ты, конечно, не хочешь опоздать на свои кулинарные курсы.

— Кулинарные курсы? — переспросил Лоренс.

— Гизелла Амбгроувс просила меня пойти с ней. Она сказала, что они будут консервировать нынче после обеда. Но я, должно быть, неправильно её поняла — консервировать в такую погоду!

— Консервировать? Ах да, «Вилемстарт» скоро отплывает. Они будут заниматься его грузом. Дело вот в чём, наша добровольная организация собирает одежду и обезвоженную пищу. Пища складывается в жестянки и запечатывается. Потом жестянки помечаются в соответствии с содержимым и отправляются в Англию, где будут храниться до тех пор, пока Нидерланды снова не будут свободны. Эта пища очень пригодится нашим людям в первые дни мира. Ушло уже много таких грузов…

— Я бы назвал это получше, чем предвидением, сынок. Вы все так уверены в победе, не так ли? — прокомментировал мистер Картландт.

— Мы победим, — просто ответил Лоренс.

— Что ж, если какая-то нация и делает всё возможное для этого — то это голландцы. Спасибо за гостеприимство, минхеер Ван Норрис. Я вернусь позднее, чтобы повидаться с вашим кузеном.

Когда они вышли в главный холл, то почти столкнулись с человеком, стоявшим там. Тот, очевидно, не в силах был решить, какая из трёх дверей ему нужна. Он избежал столкновения с мистером Картландтом, быстро шагнув вправо, и поклонился. Шёлк длинного купеческого балахона трещал по швам на его пухлой персоне.

— Я говорю с минхеером Дасдайком, да? — голландские слова, произнесённые его высоким напевным голосом, адресовались мистеру Картландту, но ответил Лоренс:

— Офис минхеера Дасдайка в другом конце коридора — последняя дверь направо.

— О, я сожалею о причинённом беспокойстве, пожалуйста, простите. Всего хорошего, — он снова поклонился, прежде чем ускользнуть. Его туфли на войлочной подошве бесшумно скользили по старому деревянному настилу пола.

Происшествие, само по себе тривиальное, задержалось в сознании Лоренса после того, как он увидел, что Картландты убыли на поджидавшем их такси, и вернулся к своей работе. Дев скорчился над антикварной пишущей машинкой, выстукивая одним пальцем законченный ими доклад. И Лоренс задал ему вопрос: «Каким бизнесом занимается минхеер Дасдайк?»

Яванец позволил своим тонким пальцам соскользнуть с клавиатуры на колени.

— У него много интересов, туан, — плантации каучука, нефть, торговля копрой, плантации кофе, ценная древесина. Он везучий человек. Всё, к чему он прикасается, процветает.

— У него много контактов с китайскими купцами?

— Да, поскольку это необходимо. Видите ли, туан, у китайских купцов много денег. Многие из местных предприятий принадлежат им или ими финансируются. Однажды им запретили владеть землями в Индиях, поэтому они стали торговцами и владельцами магазинов, во многих местах ростовщиками. Как правило, они гордые и честные люди…

— Как правило, говоришь, — подсказал Лоренс.

— Ну… — Дев поколебался, прежде чем завершить фразу. — Богачам не нравится терять своё богатство. И во время войн они иногда говорят между собой: «Мы будем торговать с врагом, предложим ему золото и товары, чтобы он нас не трогал. Лучше заплатить, чем тратить жизнь и уйму наличности на бесполезное сопротивление». Так было в Китае. А к тому же у человека могут быть жена, дети или старые родители, живущие на оккупированной территории, и он может за них бояться. Так что… — он пожат плечами.

— Понятно, — Лоренс нарисовал карандашом маленький узор внизу доллара, лежащего перед ним. — И со здешними китайцами что-то подобное?

— Я этого не говорил, — Дев посмотрел ему в глаза. — Только китайцы осмелились так долго сопротивляться японцам.

— Ты этого не говорил, — быстро согласился Лоренс. — Но скажи мне, ты знаешь китайского купца из этого города, ростом мне до плеча, тучного и ещё он быстро передвигается. Молод и одет в старомодное купеческое платье, хорошо говорит по-голландски и у него красный маленький шрам на подбородке.

— Да, я видел его много раз внизу, в холле. Он ведёт дела с туаном Дасдайком.

— И к тому же, — задумчиво посмотрел на слугу Лоренс, — он так плохо знает дорогу в офис минхеера Дасдайка, что ему пришлось расспрашивать мистера Картландта, — он даже назвал его Дасдайком. Кто этот очень рассеянный джентльмен?

— Его зовут Ху Шань. Он из Кантона. Военный беженец и много помогает своим несчастным соотечественникам.

— Очень интересно. Предположим, Дев, что было бы возможно узнать побольше об этом Ху Шане…

— Это можно сделать, туан, — почти всерьёз согласился яванец. — Теперь вы позволите мне допечатать этот лист или, может, лучше мне забрать машинку в другую комнату, чтобы её стук вас не беспокоил?

— О, работай здесь. Я постараюсь последовать твоему примеру.

Но перед глазами юноши в течение всего длинного дня снова и снова возникало видение круглого вежливого лица с тонкой красной линией шрама поперёк пухлого подбородка.

Глава 5 Восьмое декабря

Но все мысли о Ху Шане легко позабылись после разговора, состоявшегося у Лоренса с Питом поздно ночью. На веранде не было света, привлекающего насекомых, и Пит казался всего лишь белой тенью, нескладно развалившейся в одном из шезлонгов. Красный уголёк сигареты сверкал в темноте, пока он слушал просьбы Лоренса допустить его к тренировкам, и он даже поучаствовал в беседе, пару раз хмыкнув.

Однако через несколько минут, когда кандидат в пилоты истощил свои доводы, Пит спустил ноги на пол, раздавил окурок в большой раковине на боковом столике и принялся выкладывать свои собственные соображения.

— Так, ты сообщил мне, чем хочешь заниматься, а теперь я скажу тебе, чем ты заниматься будешь. И, — он провёл пальцами по подбородку, как будто оценивая на ощупь длину своей щетины, — тебе нет нужды объяснять очевидное, что ты свободен и можешь поступать как тебе вздумается. Ты ещё поймёшь, что никто в тебе не заинтересован. Вместо этого ты завтра утром соберёшься, отправишься к восьми в аэропорт и вылетишь вместе с Сунг Веном. Я не могу находиться в двух местах сразу, так что ты послужишь моими глазами и ушами на том новом аэродроме на Суматре.

Вначале Лоренс пытался возразить, но теперь он помимо воли заинтересовался.

— А что там случилось?

— Насколько мне известно — пока ничего. Но я чувствовал бы себя намного уверенней, если бы мог кому-нибудь довериться в делах. Ради бога, Лоренс, неужели ты предполагаешь, будто я не знаю, что это такое — погрязнуть в рутине вместо того, чтобы получить форму и сражаться? Неужели ты думаешь, я бы не предпочёл прямо сейчас лететь в истребителе над Каналом — уж не в меньшей степени, чем ты хочешь рисковать своей головой в учебном самолёте над Сурабаей? — Пит скомкал пустую пачку из под сигарет и аккуратно положил её в импровизированную пепельницу. — Но кто-то должен делать и эту грязную работу — и делать её хорошо. Современная война зависит от того, сколько самолётов вы сможете поднять в воздух — и сколько сможете там удержать. Нужно поддерживать в постоянной готовности систему аэродромов повсюду на этих островах. Дела сейчас идут значительно хуже, чем год назад.

— Но есть же Сингапур, и американский флот и…

— Слушай! — Пит стукнул кулаком по столу так, что раковина аж подпрыгнула. — Представь себе, что случится, если роттердамские события повторятся по всему Тихому океану? Внезапные массированные удары по базам в один прекрасный день. Представь себе, что американский флот не сможет вступить в бой, что Сингапур и Гонконг падут. И как ты думаешь, сколько мы здесь сможем продержаться? Когда японцы вернулись домой с этой так называемой торговой конференции, они наверняка доложили, что мы только готовимся к сражениям. И они знают, что британские силы увязли в Европе и Африке. Для японцев лишь вопрос времени ударить и захватить весь Восток. И мы имеем дело не с дураками!

— Но в Вашингтоне готовятся к мирной конференции. Японцы посылают туда своих представителей…

— Болтовня о мире — хорошее прикрытие при подготовке к войне. Они усвоили урок Мюнхена, а мы, судя по всему, нет. Нет, буря уже надвигается и обрушится на нас скорее, чем мы думаем. Так что утром ты отправляешься на Суматру. Обслуживание аэродромов поручено Адриану Хейсу. Доложишься ему. А Сунг будет к вам заскакивать раз в неделю. Свои частные сообщения для меня можешь передавать с ним.

— Но я думал, ты доверяешь Хейсу…

— Ты думал! Неужели ты не усвоил, что в наше время нельзя никому доверять? Хейс хороший механик и знает, как заставить вещи работать — и это всё, в чём я могу поручиться. Если ты собираешься продолжать разыгрывать из себя простофилю, то я лучше пошлю Дева. Тебе же лучше держаться настороже и помалкивать.

Столь же резкий ответ Лоренса разбился о решетчатую дверь, захлопнувшуюся за его кузеном. Последнее время нервы у Питера были на пределе, и Лоренс знал, что его родственнику предстоит не ночной отдых, а утомительная возня с нескончаемой грудой бумаг, скопившихся за время его отсутствия. Когда же он научится тому, о чём только что говорил Пит — держать язык за зубами и быть осторожным? Сейчас не время для вопросов и бесплодных протестов. Но, безусловно, если он справится с этим поручением, Пит больше от него ничего не потребует. В конце концов, месяц или два на Суматре — и он обретёт право летать на учебном самолёте над Сурабаей.

На следующее утро, в восемь, он слонялся по краю взлётного поля, надвинув на нос пробковый шлем. Он уныло пинал свой вещмешок и недоумевал насчёт задержки Сунга. Судно «Сингапур-Ява» специфической зелено-коричневой окраски нигде не прорисовывалось.

— Добрый день, минхеер Ван Норрис! Вы тоже отбываете? — позади него стояла Карла Картландт, придерживая обеими руками широкополую шляпу и щурясь от пыли, поднятой взлетающим самолётом. — Вон там папа, — добавила она и энергично замахала небольшой группе людей, садящихся в большой пассажирский самолет. — Он отправляется в Сингапур!

— Вы не едете с ним?

— Не сейчас. Амбгроувсы пригласили меня на прогулку в горы, а он скоро вернётся.

Когда девушка последний раз широко взмахнула рукой в направлении, куда выруливал по полю самолёт, что-то маленькое и блестящее скатилось с её пальца на землю под ноги Лоренсу. Он поднял широкое серебряное кольцо, украшенное листом кувшинки, на котором сидела крохотная лягушка. Рептилия и листок были покрыты соответственно лиловой и зелёной эмалью.

— Ой, моё кольцо! Спасибо. Папа купил его мне вчера. Но оно слишком велико, и я собиралась отнести его обратно Ху Шаню.

— Куда? — перебил её Лоренс. — Извините, юффру Картландт, но куда, вы сказали, должны отнести это?

— Ху Шаню. Вы же наверняка знаете этот большой антикварный магазин в старом городе, всего в квартале от вашей конторы. У них самые необычные ювелирные изделия, ни одно не похоже на другое. И он, конечно, весьма занят, магазин был почти переполнен, когда мы там были. Гляньте, этот пилот пытается привлечь ваше внимание, минхеер Ван Норрис?

Лоренс оглянулся. У крыла своего самолёта стоял Сунг, половина его широкого лица пряталась за защитными очками. Пилот помахал им.

— Я, должно быть, уже опаздываю, — Лоренс подхватил свою сумку. — Могу я надеяться увидеть вас снова, юффру Картландт?

— Мы собираемся уплывать девятого. Папины дела опять отложены. Но если вы когда-нибудь окажетесь в Америке, не забудьте нас разыскать. До свидания, минхеер Ван Норрис!

Он поклонился и поспешил присоединиться к Сунгу.

— Я припоздал, — приветствовал его пилот-китаец. — Сожалею об этом, и, — он ухмыльнулся, показав крепкие жёлтые зубы, — я бы сожалел куда больше, если бы заставил ждать себя подобным образом минхеера Пита. Сюда — думаю, вам будет удобней со мной в пилотской кабине.

— Но что… — Лоренс уставился внутрь с неприкрытым изумлением. Роскошный пассажирский салон транспортного самолёта лишился кресел и ковра. Почти всё пространство было забито корзинами и мешками, лишь вдоль стен были закреплены скамейки со странными углублениями на них.

— Для парашютистов, — указал кивком на последние Сунг. — Видите, салон оборудовали для парашютистов. Всё, что нам теперь нужно — это рота обученных десантников. И мы теперь уже больше не пассажирская линия, это всё предназначено для перевозки снаряжения и войск — если таковые найдутся.

Он пробрался в пилотскую кабину, а Лоренс, бросив сумку среди корзин, последовал за ним и занял кресло второго пилота. Даже здесь произошли изменения, несколько новых приспособлений добавилось на панели перед ними.

— Когда-нибудь, — указал на одну из них Сунг, — это поможет нам сбросить несколько тонн стали на жёлтых макак. И, может быть, я буду одним из тех, кто это сделает. Их вооружение отличается от нашего, но, как я слышал, не слишком отличается от вооружения американских ВВС. Возможно, у нас вскоре появится возможность сравнить.

— Как?

— Ходят разные слухи, — Сунг пожал плечами. — Праздную болтовню куда только ветер не носит. Это поле в Сапабании было бы отличной базой для бомбардировщиков. Оно лучшее из всех, что до сих пор нашёл минхеер Пит. Хорошее покрытие, близко от линий снабжения, есть практически всё, что может нам потребоваться. И пока держится в секрете.

Они устойчиво набирали высоту, и вот уже Ява превратилась в изогнутый зелёный клинок на глади моря. Лоренс прижался носом к стеклу кокпита, чтобы посмотреть на проплывающий внизу Зондский пролив — старые пиратские воды, где боевые суда малайских раджей обычно подкарауливали купцов.

Постепенно из утренних облаков выросли горы Суматры, покрытые джунглями, тёмные, куда более впечатляющие, чем разбитые на террасы возвышенности Явы. То тут, то там язычок узкой дороги врезался в нехоженые районы, или появлялись заплатки деревень и расчищенных полей вынужденных эмигрантов. Целые деревни были отправлены с Явы строить новые дома и обживать земли, этот проект заботливо поддерживался правительством.

— Если бы у нас было больше времени, — пробормотал Лоренс, пытаясь сосчитать все клочки, что он мог увидеть.

— Время — неподвластный человеку дракон, — обернулся к нему Сунг. — Время — это вода, убегающая сквозь рыбацкие сети. Кто может одолжить время как одалживают наличные у ростовщика на базаре?

— Вы цитируете Конфуция? — спросил Лоренс.

— Нет, я цитирую Сунга, — пилот улыбнулся. — Интересно обряжать чьи-то слова в церемониальные одежды — тогда самое тривиальное утверждение обретает пуговицы мандарина. Так зачем вам нужно время, минхеер Лоренс, кроме как для приготовлений к приходу северных героев, жаждущих освободить красавицу востока от её цепей?

— Мы затеяли такие большие дела. И возможно, всё впустую! А ведь дай нам ещё пять лет мира и индонезийцы станут нацией — нам всем нужен шанс!

— А вместо этого мы вынуждены добывать этот мир мечом. Но вот о чём нужно помнить: человек может трудиться и строить могучий город, который война и завоеватель сровняет с землёй за одну ночь. Но память об этом городе и о совершённом здесь останется жить. И в последующие годы появится кто-то, чтобы отстроить всё заново. Ничто свершённое не пропадёт из мира, ни зло, ни добро; отзвуки от деяния расходятся дальше и дальше, от человека к человеку, и в конце оно может принести плоды за века и страны от места своего свершения. Если здесь было сотворено добро, и потом уничтожено, мы, выжившие, будем помнить об этом и по прошествии времени начнём возрождать основу прежнего плана. Мир следует за войной, как молотьба следует за жатвой. Иногда зло порождает добро, иногда наоборот. И никто не может сказать, посеяв, каков будет урожай.

Слова пилота наплывали на Лоренса, и он припомнил худого старика, которого он последний раз видел, обложенного подушками на широкой кровати. Сунг и йонхеер были очень похожи. Оба они, казалось, обладали иронической отстранённостью от этого сумасшедшего мира, вихрящегося вокруг человечества. Оба были людьми действия, не видавшими более в действии средства от этой болезни, распространявшейся от моря до моря.

— Ваш богочеловек, — Сунг слегка отжал рукоятку от себя и самолёт чутко среагировал, спустившись, — учит, что добро — это могучий воитель против зла, и в конце концов добро восторжествует. Но веришь ли ты этому учению? Пока человек не обрёл какую-либо веру: в своего Бога, свою страну, своего вождя, свою собственную силу — он лишь солома, носимая ветром. Ты должен иметь цель, ибо ни один человек, поддавшийся сомнению и отчаянию не может сопротивляться опасностям жизни. Мы в Китае это хорошо усвоили. И мы обрели эту веру. Но вы, европейцы, кажется, ещё не нашли нить обшей надежды, связывающую всё воедино. Ненависть, всеобщая ненависть не способна на это. И страх может породить только дешёвую подделку. Но когда у вас появится единая вера, то вы обретёте и свободу. А вот и Сапабания. Пристегнитесь, сейчас мы будем садиться.

Самолёт плавными кругами снижался к холмам, где глаза Лоренса могли различить только девственные джунгли. Несомненно, там не было посадочной площадки. А Сунг пилотировал так уверенно, как будто внизу их поджидала ровная бетонная полоса. Правда, он всё время переговаривался по радио на местном диалекте.

Они покружили, выписывая широкую замысловатую петлю почти над самыми верхушками деревьев. А потом целый участок зелени исчез и показалась коричневая вырубка, рассекающая землю надвое. Сунг вошёл в долгое медленное скольжение, пронёсшее его поперёк расчистки, затем резко повернул назад. Уверенной рукой опытного пилота он посадил самолёт без единого толчка на плотно утрамбованную землю, подъехав почти вплотную к длинному низкому строению под деревьями, прикрытому лозами и кустами.

Оттуда выбежали, ухмыляясь, местные механики и наземная команда, а за ними неторопливо проследовал белый мужчина в одежде цвета хаки.

— Перед вами Сапабания, новейший козырь, спрятанный в рукаве минхеера Пита, — Сунг расстегнул шлем. — А сейчас пойдём, посмотрим поближе.

Наземная команда уже открыла дверь и, выкрикивая приветствия, разгружала самолёт. Это были не яванцы, но и на уроженцев Суматры, которых Лоренс видел раньше, они тоже не походили. Они были выше ростом и кожа их была потемнее. Когда один из них прокричал что-то шутливое Сунгу, то молодой голландец увидел, что зубы у туземца сточены и заострены. Диалект, которым они пользовались, тоже был весьма странен.

— Кто они? — спросил Лоренс у Сунга.

— Люди с внешних островов, охотники за головами с Борнео. Специально подобранные люди, потому что это секрет, сохранить который очень непросто. Вот идёт минхеер Хейс. Добрый день!

Белый мужчина обошёл нагруженного ящиками носильщика и поспешил к ним.

— Добрый день, лейтенант Сунг! А вы, минхеер, должно быть, Лоренс Ван Норрис. Рад видеть вас, сэр.

Лоренс понял, что Хейс ему нравится. Механик принадлежал к тому типу людей, которых можно часто встретить на далёких островных заставах. Такие люди выглядят гораздо старше из-за постоянно давящего на них груза ответственности. Они громогласны и болтливы из-за того, что редко видят своих собратьев по крови, почти жалкие в своих стараниях проявить должное гостеприимство и временами до абсурда робкие и чувствительные в общении с другими европейцами. Хейс мог послужить типичным примером такой разновидности людей. Среднего веса, такой загорелый, что редкие коричневые волосы казались совсем светлыми по сравнении с кожей. Он носил подчёркнуто острую бородку и очки в тяжёлой черепаховой оправе.

Хейс пропустил гостей впереди себя в самую большую комнату увитого лозой здания, насильно усадил их в кресла и подозвал боя с закуской, прежде чем Лоренс сумел составить цельную картину того места, которому предстояло стать его домом на много долгих дней.

Местонахождение Сапабании держалось в строгом секрете, на чём и зиждилась надежда, что о ней больше никто не узнает. Несколько строений были хорошо замаскированы с помощью быстро разросшейся растительности. Взлётное поле пряталось под остроумной системой сетей, переплетённых камуфлирующими лозами и листьями. Это было маленькое уютное местечко, способное приютить не больше четырёх-пяти самолётов при максимальной загрузке. Но, как Сунг и Хейс с гордостью и настойчивостью указывали каждому, кто соглашался их слушать, настанет день, когда четыре-пять самолётов в критический момент смогут определить судьбу Индонезии на несколько столетий вперёд. Единственное препятствие заключалось в том, что эти несколько самолётов решительно отказывались материализоваться. Но их непременно пришлют — и скоро.

Тем временем Пит превращал свои авиалайнеры во временные военные самолёты, сдавал напрокат свои лётные поля — и надеялся на лучшее.

Немногие из других полевых аэродромов были обустроены лучше Сапабании — один или два представляли собой всего лишь примитивные посадочные полосы. Естественно, враг тоже искал площадки для приземления и те, что были предназначены для обороны, с такой же лёгкостью могут использоваться для базирования наступающих частей. Вот почему Сапабания продолжала оставаться секретом, и этот секрет был известен только нескольким доверенным лицам на обоих островах.

Оборону держали три пулемёта. Один из них был установлен на крыше жилого здания. Обслуживали их расчёты из туземцев под командованием сержанта Де Витта, отставника. Но, как выяснил Лоренс, Пит героически пытался раздобыть зенитное орудие.

Их основной задачей было содержать в порядке поле и хранить припасы, поступавшие к ним тоненькой, но устойчивой струйкой как на самолётах, так и на спинах носильщиков вдоль отрогов гор. Пришлых носильщиков близко к полю не подпускали. Припасы складывались около заброшенного храма, откуда Лоренс с полевой бригадой забирал их позднее.

Никогда ещё, с тех самых пор, как покинул Голландию, не чувствовал Лоренс себя таким отрезанным от мира и так далеко спрятавшимся от войны. Здесь, в этом зелёном сумраке под названием «джунгли», где начинался сезон дождей и потоки воды лились с неба с утра до вечера, он жил совершенно иной жизнью. Теперь стало вопросом чрезвычайной важности, прибудут ли в составе следующего груза консервированные персики или консервированные груши, поёт ли голубь Павани лучше, чем учёный голубь Кани, сумеет ли Хасан научить свою обезьянку собирать с деревьев фрукты и приносить их хозяину, не попробовав по дороге. Кожа покрывалась грибком, одежда плесневела и ничто не было по настоящему сухим. И лишь игра в шашки между Де Виттом и Хейсом, дело древнее и нескончаемое, наполняла их вечера неподдельным азартом.

Лоренс также нашёл себе занятие на долгие тоскливые вечера. Павани, лазая по горам в поисках своего удравшего голубя, как-то раз свалился в горный ручей, прихватив с собой несколько бушелей земли. При этом он потерял свой счастливый талисман, резной акулий зуб, и после этого постоянно обыскивал этот ручей, проводя всякую свободную минуту в бесплодных поисках.

Лоренс, маясь от безделья, однажды предложил ему свою помощь и таким образом собрал коллекцию лёгких шершавых камешков, распознанных им благодаря часам учёбы под строгим наставничеством старого йонхеера. Потрескавшиеся, бедно окрашенные и слишком маленькие для огранки, это бесспорно были рубины, все пять, что он триумфально принёс с собой в лагерь. В один прекрасный день он исследует этот ручей в поисках других.

Де Витт, выходивший победителем четвёртый вечер подряд, удовлетворённо сложил доску и подошёл полюбоваться на сокровища, которые Лоренс всё ещё исследовал при свете лампы, пытаясь спланировать хоть какую-нибудь огранку, чтобы придать ценность какой-нибудь из его находок.

— Рубины, а? — сержант подтолкнул один из камней указательным пальцем. — Выглядят не слишком похожими на готовые изделия, не так ли? Не то что жемчуг, там с первого взгляда можно сказать, что ты приобрёл. Помню, однажды я видел, как повезло одному китайцу — но тот был записной игрок.

— Это случилось, когда ловцы жемчуга привезли пузырь — один из тех кусков раковины, где может быть, а может и не быть приз внутри — и выставили его на аукцион. Там оказался англичанин, молодой парень, у которого денег было больше, чем здравого смысла. Он всё время поднимал цену, полагаю, наслушавшись баек про сорванные таким образом огромные куши, пока все остальные участники не отпали. Ну вот, дошло до тысячи фунтов и остался против него только этот китаец. В конце концов англичанин заполучил эту штуку и потащил её к «жемчужному доктору» чтобы вскрыть. Мы все пошли следом, это всё нас заинтересовало.

— Вы знаете, как работает доктор, снимает слой за слоем и делает это так аккуратно и медленно, работы тут на долгие часы. Он возился с этой штукой, а англичанин сидел напротив за столом, переживал за свои фунты. И тут мастер добрался до жемчужины — но это оказалась грязновато-серая штука, на которую торговец второй раз и не взглянет. Как только англичанин это увидел, у него глаза помертвели. При всей его самонадеянности ему следовало только посочувствовать — тысяча фунтов за кусок песчаника!

Мы все почувствовали, что что-то тут неладно, когда этот китаец, что перебивал цену, встал и заговорил. «Я дам вам тысячу фунтов за это», — сказал он, невозмутимый, как один из бронзовых божков на полке над его головой. Я полагаю, англичанин решил, что тот просто спятил. Он на островах был недолго, но я-то встречался с китайцами и кое-что заподозрил. Когда китаец вытащил пачку банкнот, англичанин шустро схватил их и быстро ушёл — боялся, что китаец передумает. Но тот лишь кивнул доктору, мол, пора снова приниматься за работу. Ну и, примерно через час, эта грязно-серая оболочка была снята и китаец получил одну из самых больших розовых жемчужин, о каких только слыхали на побережье. Не знаю, сколько он выручил за неё, должно быть, очень много. Но какие надо иметь нервы, чтобы положиться на судьбу и рискнуть. Ведь могло бы оказаться и так, что до самой сердцевины шла только эта грязно-серая масса. Это был бесстрашный маленький плут.

— А как его звали? — заинтересованно спросил Лоренс.

— Ху Шань. Он недавно завёл большой антикварный магазин в Батавии.

Хейс тем временем вертел ручки настройки радио и, услышав окончание истории, включил приёмник.

— …этим утром. Количество убитых и раненых пока неизвестно. Но есть опасение, что американский флот подвергся массированному удару. О подлости японского удара будут помнить среди американского народа, пока…

Хейс повернулся, тело его напряглось.

— Вот оно! — голос механика прорезался сквозь шум статики, заглушившей голос диктора. — Вот то, чего мы дожидались!

Глава 6 Жертвоприношение Ганеше

— Похоже… похоже, что… — Лоренс проталкивал зубец застёжки через соответствующие отверстия на ленте с патронами, надетой им на себя.

— Что мы проиграли? — губы Хейса изогнулись в кривой ухмылке. — Что ж, возможно и так, — он пригнулся в кресле перед радиоприёмником, пытаясь из сплошных статических помех извлечь что-нибудь более вразумительное, чем просто обрывки слов.

Дверь открылась и захлопнулась за Де Виттом. Судя по спотыкающейся походке и покрасневшим глазам, высокий сержант едва держался на ногах. Седеющая щетина на дюйм торчала на его лице, и он как-то по-детски тёр глаза руками.

— Что-нибудь новенькое? — хрипло спросил он.

— Только невнятные обрывки. Всё плохо, — Лоренс подобрал свою винтовку и раскрыл казённую часть.

— Выглядит так, словно нас тут позабыли, — Де Витт позволил своему телу рухнуть в ближайшее кресло так, что содрогнулся пол. — Сколько у нас осталось еды?

— Еды достаточно, а вот всего остального — нет. Если оставаться здесь…

— Но куда мы ещё можем деться? — Лоренс с удивлением взглянул на механика.

— Смотрите, — Хейс бросил возиться с радио и повернулся к ним. — То, о чём говорит Де Витт, может быть верно, о Сапабании могли вовсе позабыть. Хорошо, какие можно сделать выводы? Джапы сейчас захватывают острова, они везде высадили десанты. Нас отрежут и уничтожат, не дав нанести первый удар. Как ты думаешь, сколько мы тут продержимся? — он насмешливо посмотрел на хлипкое здание. — С другой стороны, можно уничтожить аэродром и припасы, отправиться на юг к морю и переправиться на Яву, где мы сможем принять участие в настоящей борьбе. Как насчёт этого?

— В этом что-то есть, — Де Витт задумчиво потянул себя за выпяченную нижнюю губу.

— Но что если этот аэродром собираются использовать? Что если прилетят наши и не смогут сесть, не смогут получить нужные им припасы? — спросил Лоренс. — У нас же приказ оставаться…

— Эти приказы были отданы до Пёрл-Харбора, — Хейс коротко хмыкнул. — Мы уже несколько недель не получали ни единого приказа. Повторяю, что если мы останемся, то первая же бродячая банда джапов сделает из нас бифштекс.

— Туан! Туан! — кто-то заколотил в дверь, едва не срывая её с хлипких петель.

Де Витт первым бросился ко входу, распахнул створки и втянул внутрь орущего туземца. Это был Павани, с его голых плеч стекали потоки дождевой воды.

— Туан! — забормотал он, обращаясь к Де Витту. — На небе, много-много белый штуки…

— Десантники! Я это знал! — казалось, Хейс даже обрадовался тому, что его дурные предчувствия так быстро оправдались.

— Как… как ты их увидел? — спросил Де Витт.

— С высокой скалы. Они падать на дальний дорога.

— Хм, — Де Витт ослабил хватку и опять дёрнул себя за губу. — Это значит, что им предстоит весьма долгая дорога через джунгли, чтобы добраться до нас. Нам даётся час, может, и больше. Похоже, наши проблемы свалились нам на голову, — он мрачно улыбнулся Лоренсу. — Надо двигаться уже сейчас. Следуем второму плану?

Они молча кивнули вместо ответа. Недели, прошедшие после начала войны, не пропали даром. Де Витт составил взаимозаменяемые планы именно на такой случай и принял окончательное решение, обучив каждого из них соответствующей роли в выполнении этих планов. Теперь каждый знал, что он должен делать, когда джунгли его поглотят.

Лоренс отпер кладовые. За ним перечирикивались между собой десять кули, снаряжённых сумками. И теперь они не теряли времени, взламывая ящики и бочонки и наполняя свои сумки. Лоренс собрал три заплечных мешка, приготовленных для европейцев.

Затем, вооружившись молотками, топорами и ломами, они начали разбиватьи опорожнять жестянки с фруктами и другой пищей, банки масла и авиационного топлива, рассыпать и смешивать с грязью рис из мешков, эффектно сокрушая всё, что нельзя было забрать с собой.

— Всё сделано, туан, — кули шлёпнул смуглой ногой в скользкую смесь риса и масла. — Больше нет хороший.

Лоренс внимательно осмотрел картину полного опустошения. Да, ничто из этого не будет больше «хороший». Даже для смуглых людей, слывущих способными жить и бороться на пригоршне риса и придорожной травы. Он отослал кули наружу и вышел следом. Здесь он обнаружил занятную сцену.

Де Виттова гвардия стояла, построенная в шеренгу, с винтовками в руках, ещё четверо сзади при пулемётах. Хейс возился с несколькими ящиками, от которых во все стороны разбегалась путаница проводов.

— Порядок, — заключил Де Витт, заметив подошедшего Лоренса с продовольственным обозом. — Это сработает, как только мы захотим. — Он хорошо видел, что унылый дождь насквозь пробивает одежду. — Не боишься, что из-за воды будет слишком тяжело? — спросил он с сомнением.

— Нет. Мы приняли меры.

— Тогда пошли!

Де Витт рявкнул команду, и его армия потащилась на противоположную сторону росчисти; Лоренс и его подопечные последовали за ними, когда те прошли мимо. Только Хейс остался на открытом месте. Он ждал там, стоя на коленях возле ящиков, бережно укрывая в сложенной чашечкой руке окурок длиною в дюйм или около того. Достигнув опушки, вся партия обернулась, наблюдая за подрывником.

Хейс помахал своим окурком, прикрывая его согнутым запястьем, и быстро поднёс ладонь к верхнему из ближайших ящиков, чтобы остальные два взорвались сразу же за ним. Затем он помчался к ожидающим. Он был уже почти под прикрытием деревьев, когда прогремел первый взрыв. Комки земли и обрывки камуфляжной сетки пролетели у них над головами.

Вскоре посадочная площадка была искромсана кратерами, в которые провалился бы любой самолёт, попытавшийся сесть. И скопление кладовых и жилые помещения превратились в груду обломков, куда дождь вколачивал жалкие язычки жёлтого пламени.

— Хорошая работа, — прокомментировал Де Витт. — А теперь поспешим, пока джапы не примчались. Ну что, направимся прямо к Зонду?

— Этот план так же хорош, как и любой другой, — согласился Хейс.

Вот так, весьма прозаично, и началось то, что Лоренс много лет спустя будет воскрешать в памяти только против своего желания. Джунгли проглотили их, словно пасть гигантской твари. Тепло парящей, гниющей растительности, сырость вечного дождя опустошали лёгкие. И некуда было деваться от зловония слякоти под ногами. Лианы, похожие на змей, змеи, принявшие облик безобидных лиан. И постоянные, бесконечные укусы насекомых, привлечённых их сытной кровью.

Единственной защитой от последних были горькие таблетки хинина внутрь и мазь для кожи, разрекламированная Де Виттом. Но она не помогала. Беглецы потеряли представление о времени, каждый брёл по болоту следом за коричневыми ногами идущего впереди и, время от времени, становился первым, чтобы прорубать тропу для остальных. Лоренс не мог только понять, как можно воевать в таких условиях.

Довольно скоро они получили ответ. Партия наткнулась на прорубленный след, рассекавший дебри, через которые они брели. Он изгибался приблизительно в том же направлении, что и их собственная тропа. Туземцы присели, пока Хейс и Де Витт искали следы на земле.

— Сэкономим несколько часов, — пояснил механик подошедшему Лоренсу.

— Это не принесёт пользы мертвецам, — Де Витт носком ботинка поковырял мягкий грунт. — Представьте себе, что они спрятались где-нибудь впереди и только и ждут, когда мы совершим подобную глупость. Я бы сказал, что нужно придерживаться прежнего направления.

— Подождите, — Лоренс внимательно вглядывался в туннель из деревьев, накрывавших тропу. Он заметил, как подозрительно качнулась низко висящая лиана. Насколько можно доверять глазам в этих жутких джунглях?

— В чём дело? — Де Витт встал рядом.

— Там, примерно в футе за той кучкой красноватых цветов. Мне кажется, я видел как качнулась лиана.

Де Витт сделал выразительный жест. Беззвучно, лишь лёгкая дрожь веток выдала их движение, местные растворились в зелени. Хейс упал на колени под защиту полусгнившего ствола, а рука Де Витта втиснула Лоренса в такое же укрытие. Сквозь листву просунулись дула винтовок, и Хейс, скользнув назад, присоединился к одной из пар пулемётчиков.

Лоренс слизнул капельки пота с верхней губы и ощутил вкус крови из царапин и укусов насекомых. Сейчас, когда мысли уже не занимала необходимость точно следовать за безостановочно движущейся парой ног впереди, он начал ощущать боль и неудобство, жгучий зуд и монотонный гул крови в ушах.

Смуглокожая тень присоединилась к Де Витту. А потом исчезла опять, двигаясь с лёгкостью какой-нибудь гигантской хищной змеи. Лоренс переключил своё внимание на чёрную муху, только что вонзившую свой хоботок в нежную кожу между его большим пальцем и ладонью. Он попытался пошевелиться, чтобы отогнать назойливое насекомое, но Де Витт жёстко прижал его руку к земле.

Теперь слышались только звуки барабанившего дождя, временами раздавался треск падающего дерева, подточенного насекомыми или на корню сгнившего в этой сырости. Лоренс насчитал три таких падения, прежде чем разведчик Де Витта вернулся. Он отрапортовал на ломаном языке побережья, понятном обоим европейцам.

— Они мало-мало, Туан. Может, четыре, может, пять, может, десять. Они идти вместе чёрный мальчик. Он показывать им дорога. Они иметь ружья — много — стреляй. Но не знать вы быть здесь, Кавала думать.

— Десятеро с автоматами, — задумчиво произнёс Де Витт. — Смотри, Кавала, предположим, несколько человек пройдут через джунгли и обойдут их. Тогда эти люди могли бы…

Но растрёпанная копна волос Кавала уже кивала в энергичном согласии.

— Можно делать, туан. Только брать нет ружья — это лучше? — он извлёк из-за пояса полтора фута обнажённой стали, стали, не жалующейся на отсутствие острого кончика или заточенного лезвия. — Мы идти сейчас. Кавала брать хорошие бойцы.

Де Витт пополз к Хейсу, оставив Лоренса в одиночестве. Поэтому юноша был первым, увидевшим захватчиков. Лоренсу японцы всегда представлялись уменьшенным и более смуглым вариантом малайцев. Но этот, осторожно выбравшийся из зарослей, был довольно высок. Горшкообразная каска, выкрашенная в тот же оттенок оливково-зелёного, что и джунгли, затеняла большую часть его лица, но проворство и лёгкость движений создали у Лоренса впечатление, что враг молод — этот представитель противника в нынешней опасной игре.

Он не стал полностью выбираться на открытое место. Проверив след, японец переместился обратно, слившись с низким кустарником. Но Лоренс, наблюдавший его исчезновение, мог, сосредоточившись на одно-два мгновения, вычленить его силуэт из листвы. И его собственная винтовка медленно повернулась на линию, упиравшуюся в точку где-то на дюжину дюймов ниже этого шлема, а палец обвил курок.

Де Витт ушёл, растворившись в джунглях, чтобы посмотреть, как там дела у местных, обходящих противника с флангов. Японец оставался неподвижен, как будто пустил корни и превратился в часть кустарника, приютившего его. А не заподозрил ли он их присутствие и теперь давал им возможность обнаружить себя? Или это был всего лишь соблюдающий рутинные процедуры наступления разведчик вражеской территории? Лоренса раздражало собственное неведение. Может, японская партия остановилась по какой-то причине?

У Лоренса зачесался нос, и он с силой уткнул его в тыльную сторону руки, потерев при этом так, что на глаза навернулись слёзы. Что мог натворить сейчас один чих?

О, начале атаки местных возвестил вопль, который, должно быть, исторгся из горла разъярённой пантеры. От этого звука мышцы Лоренса инстинктивно дёрнулись. Он спустил курок. Куст около следа ожил с оборвавшимся криком. Трескотня винтовок, равномерный ужасный хохот пулемёта наполнили просеку, чтобы быть перекрытыми и задавленными нескончаемым воплем. Лоренс методично вёл огонь по мешанине деревьев, лиан и кустов перед собой. Но никто из врагов больше не попался ему на глаза. И сражение завершилось прежде, чем он успел сделать более шести выстрелов. Голова и руки одного из малайцев показались из-за стены деревьев, он махнул пулемётчикам и скрылся опять. Едва они успели сообразить, что это сигнал прекратить огонь, и повиноваться, как появился ухмыляющийся Де Витт, вытирая одну руку сначала пучком листьев, а потом о зад своих шаровар.

— Порядок, ребята, — окликнул он. — Мы заполучили кое-какие трофеи. Кому-нибудь нужен прекрасный охотничий нож? — и сержант помахал необычным коротким клинком. Мгновением позже к нему присоединился Кавала с парой полевых очков, раскачивавшихся на ремне вокруг его грязной шеи.

— Что ж поделать, — Хейс встал и потянулся. — Полагаю, это всё ваша работа, на нашу долю ничего не досталось?

— Я бы не сказал. Кто-то срезал их разведчика, таким чистым выстрелом, какого я ещё не видел.

Лоренс был занят очень серьёзными делами, такими, как подтягивание ремня своей винтовки и питьё из фляжки. Ему что-то не хотелось вспоминать этот выстрел и его результат. И отправляться с остальными за трофеями ему тоже не хотелось. Ему лишь хотелось, чтобы враг остался зеленоватой тенью в каске без настоящего человеческого лица.

Вскоре они опять были в пути. Но уже больше не заходило речи об использовании более лёгкой тропы. Если, как сообщил Кавала, врага вёл местный уроженец, то этот путь превращался в ловушку.

На второй день они вошли в опустевший кампонг; Де Витт скомандовал короткий отдых и все с благодарностью заползли в убежище. Не было и намёка на причины ухода жителей деревни, а пустые дома приютили на время лишь летучих мышей да ящериц. И джунгли уже отправили гонцов на задушенные сорняками поля.

Кавала с двумя товарищами скинули мешки со скудными запасами провизии и отправились на разведку в направлении пролива, в надежде высмотреть корабль, чтобы переправить всю компанию обратно на землю Явы. Три европейца вели бесконечные рассуждения о войне и о том, что сталось с их войсками повсюду на островах. Теперь, когда они не могли опираться даже на прерываемые помехами обрывки радионовостей, они чувствовали себя особенно беспомощными и выброшенными из мира.

— Что-то нарушило все наши планы — Хейс замолчал, пытаясь выловить языком зёрнышко риса из верхних зубов. — Проделать такую работу, чтобы подготовить поле, и не воспользоваться им ни разу. Плохо дело.

— Похоже на то, что все свернулось очень быстро, — Де Витт с замечательной точностью плюнул в голову ящерицы, выглянувшей из дыры в тростниковой крыше. — Видали, что происходит с насыпью дамбы, когда море однажды начинает просачиваться? Вся она внезапно обрушивается. Этим джапам требовалось лишь найти наше слабое место и ударить именно туда и вот вся наша оборона рухнула. Непонятно, как американцы удерживаются на этих своих горах — как они их теперь называют?

— Батаан, — вставил Лоренс — Но что будет, если всё рухнет так легко, как вы говорите?

— Ну, мы продолжим отступление, затягивая его насколько сможем. А потом уйдём.

— Куда? — требовательно спросил Хейс.

— Полагаю, в Австралию. Передохнём чуток, сорганизуемся снова и вернёмся! Вернёмся не с пустыми руками и ещё покажем им, — сержант сжимал руки в кулаки, ударяя ими по настилу хижины. — Что до меня, то я всегда верил, как адмирал Хепфрич, что лучшее время для прекращения войны — это ещё до её начала. Если кто и может вытащить нас из этой неразберихи, то это он. И однажды я вернусь сюда — а вернувшись, останусь навсегда.

— Да здравствуют гёзы! Свободу нищим! — вспомнил Лоренс.

— «Да здравствуют нищие! Меч обнажён», — Хейс вздёрнул густую бровь. — Что ж, это столь же подходит нынче, как и четыре столетия назад.

— Только нынче вместо меча пулемёт, — прокомментировал Де Витт. — Я помню, что учил этот отрывок про нищих в школе дома. Интересно, что там делается сейчас?

— И где это «дома»? — спросил Хейс.

— А, Варлаам, маленькая рыбацкая деревушка…

— Но мне хорошо знакомы те места, — воскликнул Лоренс. — Наш дом был неподалёку. Скажите, вы знаете капитана Вима Смитса?

— Я покинул свой дом тридцать лет тому назад, — Де Витт покачал головой. — Сомневаюсь, что узнал бы собственного брата при встрече. Попадая на острова, человек расстаётся со своей прежней жизнью, и однажды начинает казаться, что всё, что он помнил о былом, происходило с кем-то другим. Ява для меня куда реальней Нидерландов. И однажды мы станем отдельной нацией! Дайте нам только время. Мы не допустим, чтобы кто-то, никогда не видевший острова, указывал нам, как жить. Никогда. И голландская армия, которая продолжает военные действия, — это мы!

Хейс сплюнул жвачку из листьев, которая заменяла ему сигареты.

— Может быть, ещё наступят лучшие времена, но тот, кто построил этот дом, их уже не увидит. Посмотрите, что он сделал со старым Ганешей, — и механик указал в противоположный угол.

В полутьме Лоренс едва мог различить глиняную статуэтку сидящего на корточках слоноголового божка. Но бедный Ганеша находился в весьма неудобном положении. Он стоял на голове, удерживаемый в этой недостойной позе двумя колышками.

— Банкрот, а? — хмыкнул Де Витт. — Вот что это означает, — объяснил он Лоренсу. — Когда человек здесь разоряется, то сообщает миру о своём несчастье, перевернув Бога Удачи вверх ногами — вполне логично. Может быть, на счастье нации, нам лучше перевернуть Ганешу обратно.

Лоренс пересёк комнату и вытащил колышки, чтобы придать божеству благообразный вид. Уверенно стоя в своей привычной позе, Ганеша казался успокоенным. Рот его под изогнутым хоботом был разинут в оскале, который по замыслу гончара должен был изображать сияющую улыбку.

— Ганеша должен был бы отнестись к вам благосклонно, в благодарность за ваши действия, — продолжал Де Витт. — Говорят, он также улыбается и пишущим. А вам, похоже, нравится писать. Возможно, возвратив старине его утраченное достоинство, вы принесли нам удачу.

— А ещё лучше, если бы нашлось немного масла для него, — предложил Хейс, — или мёда. Он сладкоежка. Сделаем ему подарочек! — Лоренс поймал брошенную ему смятую пачку сигарет. — Они только искушают меня, пока лежат в кармане. Пусть лучше лежат у Ганеши. Он должен быть признателен за мои последние американские.

Так они и оставили Ганешу, рассыпав у его ног полпачки сигарет, хотя Хейс по-прежнему утверждал, что от мёда или масла было бы больше толку. Но Лоренсу хотелось думать, что маленький бог провожает их в дорогу своей широкой улыбкой. Юноша не слишком бы удивился, если бы слоновый хобот прощально махнул им, когда они выныривали из низкой двери наружу.

Хотя дождь на мгновение прекратился, надежды остаться сухими не было. Промокшая насквозь листва обдавала беглецов водой на каждом шагу, пока они брели в сторону моря и Явы.

Глава 7 Патриотизм Ху Шаня

Рокочущий звук обрушился в узкую долину, завибрировав из-за поднимающегося ветра. Лоренс даже не поднял голову. Он и так слишком хорошо знал, что это было. Ещё одна фраза, записанная в историю удручающего поражения. Где-то в горах Лэндстром взорвал ещё один проход. И можно было различить привкус и запах горящей нефти с пылающих полей, где благосостояние этой страны исчезало в языках огня. Это была Ява, куда он с таким трудом вернулся. Ява, безжалостно уничтожаемая фут за футом своими правителями.

Где-то ниже по ручью, вдоль которого он сейчас направлялся к морю, находилось лётное поле, где по слухам три дня назад показывался Пит. Пит всё ещё оставался его официальным начальником. Но если это опять ложный след, один из многих, за которыми он гонялся в последние утомительные дни, то он вернётся и присоединится к первой же группе Лэндстрома, которую сумеет найти. Как это уже сделали Де Витт, Хейс и их островитяне. Они сделали это сразу же, как только утром высадились на берег с весьма трудноуправляемого китайского жемчуголова, реквизированного ими, когда тот неосторожно подошёл к побережью Суматры, чтобы пополнить запасы воды.

Среди эха взрывов появился новый звук. Лоренс глянул вверх. Как раз вовремя, чтобы увидеть чёрный крест бомбардировщика на фоне полуденного неба. Внизу действительно располагалось лётное поле, его информация по большей части оказалась верной. Если бы Пит нашёлся здесь!

Появился второй бомбардировщик, и третий — но они не пошли на посадку вопреки его ожиданиям. Они стремительно промчались в сторону моря.

Юноша ускорил шаг, продираясь сквозь кустарник. И чуть не выпал на дорогу, по виду которой можно было предположить, что её проложили недавно и весьма поспешно. Ровное покрытие позволило ему быстрее двигаться.

Теперь уже было несложно отыскать поле, квадрат утрамбованной земли, окружённый колючей проволокой. Возле ближайшего угла стояла небольшая группа мужчин, которые, щурясь, наблюдали, как последний бомбардировщик исчезает в облаках.

Когда Лоренс приблизился к воротам, часовой наставил на него винтовку.

— Капитан Пит Ван Норрис, — спросил Лоренс. — Он здесь?

Подошедший офицер-евразиец ответил:

— Капитана Ван Норриса здесь больше нет.

Лицо офицера расплылось в туманное пятно, затем снова сфокусировалось. Лоренс протянул руку и опёрся о стену поста. Он не мог вспомнить, когда ел в последний раз, а предыдущую ночь провёл в беспокойной дрёме на соломенной спальной циновке в местном кампонге. Теперь он добрался сюда, а Пит опять исчез.

— Куда он уехал? Когда? — уныло спросил он.

— Он уехал вчера поздно вечером. У нас приказ очистить поля. Это последний бомбардировщик, взлетевший отсюда…

— Вы хотите сказать, они покидают Яву — эти самолёты?

— Да. Все, которые в состоянии это сделать. Это конец.

Короткие фразы, произнесённые невыразительным тоном, были подобны удару по лицу. У этого человека уже не осталось никакой надежды.

— Всему, что ещё может летать на этом острове, приказано улететь. Капитан Ван Норрис отправился в Тжину наблюдать за эвакуацией наземного персонала — некоторые американские и британские корабли всё ещё стоят там.

— А где эта Тжина? — спросил Лоренс.

Офицер развернул засаленный квадратный лист бумаги.

— Это на южном побережье — вот здесь. Маленький рыбацкий порт. Держитесь подальше от дороги, её дважды бомбили и обстреливали из пулемётов сегодня, — он спрятал карту обратно в карман рубашки. — Мы сделаем всё, что положено, и затем отправимся наверх, — он ткнул большим пальцем в сторону гор и, не сказав ни слова на прощание, двинулся обратно к поджидающим его людям.

Лоренс замешкался. Он обнаружил, что ему всё труднее сохранять ясность мышления, так же, как и следить за временем. Что же делать теперь? Попытаться поймать Пита в Тжине, или пойти с группой, планирующей вернуться и присоединиться к войскам, ещё сопротивляющимся в горах? Вернуться означало сражаться и встретить конец в последней отчаянной борьбе среди террас полей. Если же он доберётся до Тжины и найдёт Пита, то сможет чем-то помочь ему и воздушным силам, которые Пит пытается спасти. Куда же идти?

Юноша повесил свою винтовку на плечо и сунул руки в карманы изодранных шаровар. В левом лежал носовой платок с завязанными в маленький узелок в уголке рубинами. Он вытащил их, чтобы взглянуть ещё раз на тусклые сероватые камешки. Потом выбрал самый большой.

— Если упадёт выше по дороге — иду в горы, — объявил он вслух. — Ниже — постараюсь добраться до Тжины. Пошёл! — и закрыв глаза, он швырнул камешек в воздух.

— Оно упало вон туда, туан, — часовой, наблюдавший с интересом, указал, как только Лоренс открыл глаза. — Это оно, верно? — серое пятнышко на коричневой глине было «оно». Лоренс подобрал его, потом, подчиняясь внезапному импульсу, повернулся и стряхнул его на широкие поля шляпы часового. — Сбереги его, — предложил он. — Это рубин. И удачи тебе, товарищ.

Он удалился прежде, чем оторопевший солдат смог придумать ответ, следуя за дорогой вниз по склону в сторону неведомой Тжины.

Через четверть часа он догнал первых беженцев. Это была семья из четырёх человек — бабушки, матери и двух маленьких сыновей. Комковатые узлы висели на плечах даже самого младшего. Они тоже двигались к побережью. В ответ на расспросы Лоренса мать сказала, что отец и старший сын служат в ополчении — а где, она не знала. Они собирались приютиться у её сестры, потому что их собственный кампонг разбомбили накануне.

Лоренс шёл с ними до тех пор, пока они не остановились у пруда на ужин, таща большой узел и отказываясь от предложенной порции их скудной пищи. Но нетерпение не позволило ему задержаться, когда они остановились. Юноша поспешил прочь, чтобы влиться в поток беженцев, идущих к морю.

Уже стемнело, когда он наткнулся на грузовик, соскочивший с дороги, и группу анцаков, надрывающихся в попытках извлечь его из жидкой грязи рисовой делянки обратно на твёрдую поверхность. Когда ответственный за эту группу сержант обнаружил, что Лоренс говорит на местном диалекте также хорошо, как и по-английски, он хладнокровно использовал его как переводчика, чтобы давать указания своей команде не только криками и жестами.

Но даже сержант был вынужден убедиться в невыполнимости этой задачи, когда колпаки больших колёс целиком скрылись в грязи. Он невозмутимо приказал своим людям разгрузить машину и забрать из припасов всё, что можно будет унести.

Лоренс сменил свой фонарик с почти севшими батарейками на новый из имущества Британской Армии, набил липким шоколадом рот, запихал за пазуху упаковку НЗ, завершив процедуру наполнением карманов винтовочными патронами, — всё это из ящиков, вскрытых по приказу сержанта. Всё оставшееся было сброшено на рисовую делянку и скрылось от взоров в грязи. Потом сержант построил своё отделение и повёл вперёд. Шоферы — яванцы, безоружные и не имеющие снаряжения, плелись сзади. Лоренс пристроился к сержанту, отвечая на его вопросы и задавая свои.

Никто, как выяснил голландец, казалось, не имел ясного представления о случившемся с Индонезией. Сингапур пал. Бирма уже потеряна или будет вскоре, с дезорганизованной союзной армией и голодающими китайскими войсками, пытающимися отступить в Индию. Суматра утрачена. На Борнео ещё сопротивляются. Да и для Явы, зажатой в клещи между оккупированными Суматрой и Бали, надежды не оставалось.

— Вот таким образом, приятель, — анцак объяснял своё собственное участие в бегстве. — Последним приказом было провести этот несчастный грузовик с припасами для ребят, обороняющих Тжину. Ну, ты сам видел, что случилось с грузовиком. А что ещё могло бы случиться, если ехать по такой дороге ночью без света? Доберёмся до Тжины на своих двоих и притащим всё, что смогли унести.

— Потом вы собираетесь остаться в Тжине?

— Почём я знаю? Разве можно предугадать всё, что случиться в этой войне? Джапы повсюду высадились на парашютах — не говоря уже о вошедших из Палсмбанга. Хотя до нефти им добраться не удалось. Ужасно всё это получилось. Понасыпали песка во все шестерёнки, взорвали скважины — и всё. А здесь все наши самолёты разбомбили в щепки, прежде чем они взлетели. Мы теперь летаем на древних колымагах, связанных ржавой проволокой, чтобы не рассыпались. Нельзя удержать страну, пока они забрасывают людей за наши линии и врезаются в нас с тыла. Мы даже не можем придумать, как сопротивляться. Я маленький человек. Сейчас мы направляемся в Тжину, и я надеюсь, что хоть там мы сможем найти управу на джапов! Даже если они и возьмут базу, мы уйдём в горы и будем продолжать громить их оттуда!

Лоренс обнаружил, что уже приспособился к походному ритму, заданному сержантом и людьми за ним. Он устал, но это было много часов назад. Теперь он не чувствовал ничего, кроме острого возбуждения, непреодолимого интереса к тому, что может случиться дальше. Сквозь ночную тьму можно было видеть зарево горящей нефти, заводов, верфей, складов, испускающих к облакам чёрный дым. Мелкая сажа и пепел повисли в воздухе.

— Вы, голландцы, отлично здесь распорядились, — прокомментировал сержант.

— Год, а может, и больше, с этой земли им ничего не получить, — ответил Лоренс. — Наши планы были составлены, очень давно.

— Ужасно досадно, приятель. Мы были на Мьюзи, когда подожгли поля и очистительные заводы — хорошая работа, совершенно верно. Было так жарко, что чувствовалось даже за рекой, а это полмили. Как же это неправильно, человек делает хороший бизнес, а потом приходят какие-то джапы или наци и сравнивают всё с землёй — или ему самому приходится сжигать всё. Плохая шутка. Вы местный?

— Нет, я из Нидерландов. Приехал сюда в прошлом году. Моему кузену принадлежит авиалиния «Сингапур-Ява». А вы из Австралии?

— Совершенно верно. Из Графтона в Новом Южном Уэльсе. Приличный город — возле Сиднея. Эта война всех перемешала. Вот вы из Голландии, я из Графтона, вчера я встретил янки из какого-то их восточного штата. Кливленд, Огайо, так он их назвал. А у него приятель — частично американский индеец, они оба пилоты. А их главный механик — китаец, а его помощник — шотландец из Абердина.

— Неважно, кто сражается на твоей стороне, если он сражается за твоё дело…

— Это правда. Вот я, на этой войне уже побывал в Египте и Греции, а мой брат в Бирме, возможно, он пробрался в Индию — ну, это проблемы Берта. И как знать, где мы будем, когда закончится вся эта кутерьма. Я весьма надеюсь повидать Берлин или Токио. Если там ещё останется на что смотреть. Эти жёлтые ребята уверены, что погнали нас нынче, но кто медленно запрягает, тот быстро едет. Джин, — окликнул он солдата. — Передай кому-нибудь из этих яванских ребят, что я хочу удостовериться в правильности нашего движения в сторону Тжины.

Яванец заверил его, как перевёл Лоуренс, что Тжина прямо перед ними и они должны войти в город задолго до рассвета.

— Там! — указал он на столб огня. — Нефтеочистительный завод туана Амбгроувса. А восточнее находится Тжина.

Амбгроувс, пытался сообразить Лоренс. Да, Пит говорил про Хенрика Амбгроувса, нефтяника. Амбгроувс — да ведь та самая американская девушка, Карла Картландт, собиралась остаться с Амбгроувсами. Интересно, что с ней случилось. Наверное, она покинула острова до нападения, её отец должен был проследить за этим. Может быть, с ней всё в порядке и она сейчас плывёт домой через Тихий океан — домой, в страну, где ночные города всё ещё не используют светомаскировку, где нет авианалётов и самолёты не сбрасывают свой смертоносный груз.

— Стой!

Может, сержант и не понял приказа, прозвучавшего на голландском, но настойчивость, сквозившая в окрике, заставила его прокаркать свой собственный ответ по-английски.

— Кто вы? — автоматически спросил Лоренс у еле видневшейся на фоне ночного зарева фигуры.

— Лэндстром. А вы кто?

— Это британские интенданты, следующие в Тжину, ответил Лоренс. — А я пытаюсь найти своего старшего капитана Ван Норриса из ВВС.

Луч фонарика осветил его лицо, затем направился на сержанта и его людей.

— Всё в порядке. Придерживайтесь этой дороги. До города будут ещё заставы. Лучше вам поторопиться. Говорят, на западе джапы высадили десант.

Лоренс перевёл и сержант кивнул.

— Хорошо, двигаемся сейчас же.

И они двинулись в таком темпе, что Лоренс быстро вспомнил о существовании собственных ног. По обе стороны дороги тянулись открытые поля, зарево пожаров давало достаточно света, чтобы разглядеть маленькие группы людей, решительно марширующих обратно, в сторону холмов.

— Похоже, мы собираемся сопротивляться. Этим ребятам было бы лучше найти себе укрытие, пока их не засекли самолёты джапов. Подтянись, Джин, скоро мы выясним, где более всего нужны.

Тжина располагалась в глубокой котловине, обрамлённой рифом. Год назад это была обычная сонная рыбацкая деревушка. Шесть месяцев назад она превратилась в важнейший порт снабжения. А теперь им открылся взбесившийся сумасшедший дом, полный суматохи, выкриков и нищеты. Найти кого-либо в толпе сталкивающихся беженцев, спешащих солдатских групп и суетливого городского населения — задача практически не выполнимая, решил Лоренс после первого же взгляда на всю эту суету, где люди в форме ещё пытались сохранять какое-то подобие порядка вопреки нарастающей панике.

Они с сержантом внезапно разделились, когда тот увидел и решил догнать стремительно удаляющиеся британские кители цвета хаки. За ним помчалась вся его команда. Но Лоренс остался, проталкиваясь сквозь толпу, пока она не вынесла его на ступени здания, бывшего главным отелем Тжины.

И эти ступени не пустовали. Он прокладывал путь меж сморенных сном тел, переступал через небрежно сваленные в кучи узлы и прочие сокровища, прихваченные людьми, воспитанными для мирной жизни и внезапно обездоленными войной. Бойцовый петух задушевно кукарекал в ивовой корзине, а ребёнок протягивал ему на коричневой ладошке несколько зёрен риса, пытаясь успокоить.

Вестибюль так же был переполнен беззаботно спящими, оккупировавшими кресла, столы, пол, оставившими свободной лишь узенькую тропку к конторке администратора. Лоренс направился к этому посту информации. Его уверенности в себе отнюдь не способствовал взгляд, брошенный мельком на одно из настенных зеркал. Он с отвращением отвёл глаза от этого потрёпанного чучела, которое отразилось в зеркале.

— Капитан Ван Норрис — повторил клерк-яванец. — Ну да, он был здесь ещё сегодня утром, туан. Он погрузил людей и припасы на борт танкера, отплывшего, предположительно, два часа назад. Где он сейчас, — служащий выразительно всплеснул руками, — кто может сказать? Никто больше ни за кого не отвечает в Тжине. Только взгляните, туан, на это сонное царство. И в каждой комнате по пять, шесть, даже десять человек. Тжина обезумела.

— Не оставлял ли он какой-нибудь записки? — Лоренс облокотился на конторку. — Я его кузен, Лоренс Ван Норрис.

— Минуточку, туан.

Клерк выдвинул ящик конторки и извлёк оттуда огромную связку клочков бумаги, мятую и перепачканную. Он просмотрел её с лёгкостью, достигнутой большой практикой. Рассматривая одну из бумажек, он заколебался, ещё раз перечитал адрес и протянул её гостю с выражением истинного триумфа.

— Вот она, как вы и говорили, туан, записка для вас.

Лоренс вскрыл конверт и прочитал строчки, нацарапанные поперёк половинки листа.

«Очень важно вы приходить лавка Куинг Сака сразу».

Подписи не стояло, но конверт был адресован именно Ван Норрису и только Пит мог ожидать его.

Следуя указаниям клерка, он сумел найти лавку Куинг Сака, разваливающийся китайский магазинчик в боковом проулке. Двери были закрыты и, вероятно, заперты на засов, каждая оконная ставня закреплена.

Лоренс громко постучал.

— Кто там? — спросил чей-то голос на жаргоне торговцев.

— Ван Норрис.

Послышался шорох отодвигаемого засова, и затем дверь открылась ровно настолько, чтобы он мог протиснуться.

Большая часть комнаты была погружена в темноту, лишь крохотная масляная лампа в руке владельца слегка разгоняла мрак. Старый китаец, державший светильник возле самого лица Лоренса, был одет в длинный балахон из тёмного шёлка, над которым виднелось лицо, сморщенное, как кожура ореха. Но возраст никак не отражался в его глазах.

— Ты идти рядом Куинг, — приказал он и пошаркал прочь вдоль длинной комнаты. Лоренс шёл за ним по пятам.

Лавка, должно быть, была больше, чем это казалось снаружи, потому что они миновали несколько тёмных комнат, пока не вошли в последнюю коробку без окон, где старомодная настенная лампа разгоняла тени по углам.

— Он придти, — сообщил Куинг двум фигурам у стола. — Но это не…

— Минхеер Ван Норрис!

Два возгласа прозвучали одновременно. Лоренс воскликнул: «Юффру Картландт!» Это действительно была она.

— Но мы ждали капитана Ван Норриса, — нерешительно проговорила молодая женщина.

— Мы? — юноша пристальным взглядом окинул её компанию.

Ху Шань ни в коей мере не утратил своей лощёности. Он выглядел так же, как и раньше. Благополучный купец, семенящий по залам того старого дома в Батавии. И теперь, уловив внимание Лоренса, он спрятал руки в длинные рукава и поклонился с формальной учтивостью.

— Но что всё это значит? Что вы делаете здесь, юффру, и…

— Пожалуйста, — Ху Шань поднял руку. — Сядьте и успокойтесь, минхеер, я попытаюсь всё объяснить. Случилось так, что когда всех американцев эвакуировали с островов, юффру Картландт решила остаться. Она была уверена, что отец вернётся за ней. Он бы продолжал её искать и не уезжал. Так она думала.

— Так-так, — Карла сама продолжила рассказ. — Я… ну, я спряталась. Амбгроувсы посчитали, что я уехала, а консул думал, что я с ними. Потом Амбгроувсы уехали, и когда я вернулись в их дом, там была записка от папы, в которой он написал, что мне нужно добраться до Сиднея и что он встретит меня там. Я не знала что делать, разве что попытаться пробраться в ближайший порт, где можно устроиться на корабль. А потом я обнаружила, что японцы прорвались и мы окружены.

— Это было тогда, — речь девушки прервал ровный голос Ху Шаня, — когда я буквально наткнулся на юффру и предложил ей свою помощь, чтобы добраться сюда. Мы пытались связаться с капитаном Ван Норрисом. Он, кажется, временно отвечал за эвакуацию. Но он куда-то отправился несколько часов назад, и теперь мы не знаем, где он…

— Вы не пытались пристроиться на одном из грузовозов? — спросил Лоренс.

— А вы? — возразила Карла. Она ещё была способна улыбаться, но улыбка получилась довольно грустная. — К билетным кассам и докам не пробиться. К тому же все места закреплены за стратегическими грузами и войсками.

— Есть и другие возможности, — добавил Ху Шань. — Этих новостей мы и ждём сейчас, минхеер…

— Вы тоже уезжаете? — спросил Лоренс у китайца.

— Я? Нет, минхеер. Я остаюсь. Тут есть ещё кое-какая работа.

— Работа? Какая работа…

— …может удержать китайца в пределах досягаемости его врагов? — закончил Ху Шань за Лоренса. — Та же самая работа ради моей страны, минхеер, для которой готовили и вас. Видите ли, коричневые макаки верят, что кое-кто из нас, спасая мошну и шкуру, будет делать всё, что они прикажут. И некоторые — чтоб им вечно бродить по семи преисподним! — делают. Но человек может выбрать службу, которая ему не нравится и именно так я и поступил. На этой земле я — глаза и уши для других. Макакам я поставляю ложную информацию, для тех, кто в Гунгкине — истинную. Так что мой долг — остаться и приветствовать торжествующих завоевателей, несомненно, для меня это будет самый поучительный опыт. Тогда как ваш долг — идти и бороться за себя, — он предостерегающе поднял руку, потому что вернулся старый Куинг, выдав череду гортанных звуков прямо от дверей. — Сегодня вечером, — поднялся Ху Шань, — Бог Удачи улыбается. Наш запасной выход пока ещё открыт. Мы идём?

Глава 8 Дуэль в небе

Их путь пролегал по задним дворам туземного квартала Тжины. Здесь мало что напоминало о диком возбуждении, наполнявшем европейский район толпами народа. Напротив, большинство кампонгов было заперто и темно, маленькие магазины позакрывались, и только одна-две спешащие фигуры виднелись на улицах.

Лоренс отметил это и Ху Шань коротко рассмеялся.

— Богатые уже сбежали, бедные заползли в известные им норы. Некоторые планируют, какие бы сделки заключить с коричневыми коротышками.

— У них нет надежды, что город удержат?

— Как может один человек или даже тысяча удержать этот город? Борьба, возможно, даст нам несколько часов для отправки ещё нескольких кораблей, которых тут же торпедируют за ближайшим рифом. Но это в лучшем случае. Ява пала ещё до того, как приземлились первые десантники. На самом деле она пала в тот день, когда первый японец вошёл в Индокитай.

— Но мы победим, — голос Карлы пресёкся в детском смущении. — Америка никогда не проигрывала войну.

— Войны, — заметил Ху Шань, — не выигрывали на одной самонадеянности, их выигрывали тяжёлой борьбой и превосходством над противником в искусстве военных действий и в умении думать. И прошлое не предсказывает будущее. Ещё далёк тот день, когда мы отыграем то, что потеряли нынче вечером. Мы должны доказать, что у нас есть терпение и…

— Вера, — добавил Лоренс, вспомнив беседу с Сунгом неделю назад.

— Да, вера, весьма необходимое оружие. А теперь извольте сюда, в лодку.

Китаец подобрал длинные полы своего балахона и неуклюже спустился в маленький ялик. Лоренс передал вниз Карлу и затем присоединился к ним. Голландец взялся за вёсла, тогда как Ху Шань принял руль, и, после нескольких пробных взмахов, вошёл в ритм, заученный ещё на каналах и болотных протоках своей родины.

Они огибали береговую линию, направляясь прочь от города и горящих нефтяных полей. Плечи Лоренса уже начинали всерьёз болеть, когда Ху Шань направил их к берегу, велев гребцу убрать вёсла. Волны принесли их к полоске песка, окаймляющей язык суши, врезающийся в море. Ху Шань свистнул и издали пришёл ответ. Лоренс последовал за китайцем через спутанные заросли, начинающиеся от самой кромки песка, стараясь прокладывать проход через лианы и кусты для Карлы, безропотно ковылявшей позади него, уцепившись пальцами за ремень. Как выяснилось, винтовка оказалась отличным оружием защиты от растений, круша и разрывая их на куски.

Пять минут такого путешествия привели их в бухточку, заросшую и хорошо защищенную деревьями. Невдалеке на якоре покачивался гидросамолёт.

— Ну, что же вы? — с жёстким акцентом спросил по-голландски чей-то голос. — Уже почти время. Я хочу взлететь до того, как эти парни начнут шуметь вокруг. Леди здесь?

— Да, — спокойствие Ху Шаня выглядело как упрёк раздражительности другого. — И ещё джентльмен.

— Послушайте, — тёмная фигура, отделившаяся от деревьев внезапно остановилась, — я говорил, что возьму одного, а не двоих.

— Всё в порядке, — прервал его поспешно Лоренс. — Я не собирался уходить. Я должен найти моего кузена.

— Капитан Пит Ван Норрис, — сказал Ху Шань, — отплыл на «Королеве острова» два часа назад. Если у вас есть намерение присоединиться к нему в Австралии, лучше отправляйтесь с Лю Гонгом. А вы, Гонг, можете выкинуть часть груза, который я отправляю с леди.

— Но я не могу позволить этого, — запротестовал Лоренс. Он изрядно вознегодовал на способ, каким китаец, казалось, устраивает его будущее, не посоветовавшись с ним самим.

— Минхеер Ван Норрис, многие годы я имел дело с Домом Норрисов и никогда не встречал среди их людей глупцов. А я встречал многих из них за те годы, что был агентом Дома в Порт Дарвине. Если я решил выплатить сейчас некоторые неординарные долги, кто может мне возражать? Поверьте мне, минхеер Ван Норрис, я говорю чистую правду, заявляя, что вы принесёте больше пользы своей стране, будучи живым и в Австралии, чем если вернётесь, чтобы умереть в каком-нибудь тщетном сражении в холмах.

— Ну, что делать будем? Решайте побыстрее, минхеер, — вмешался пилот. — Нам надо отправляться.

Как предположил Лоренс, человек стоял на резиновом плоту, укрывшись в тени. Идти или остаться, решение надо было принимать сейчас. Чего Пит ожидал от него? Но внезапно вместо опалённого войной лица Пита он увидел другое, тонкое и коричневое, на фоне выбеленного солнцем полотна.

«Мудрый человек не бросается своей жизнью, если не видит какой-то выгоды от этого». Сказал ли дедушка что-нибудь подобное в их последнюю беседу? Действительно, он может помочь убить несколько захватчиков в горах, но всякий согласится, что опустошение острова — это только вопрос времени. Если же он доберётся до Австралии, это будет означать шанс вступить в ВВС. А дать сдачи в воздухе — это сейчас единственный способ бить врага эффективно.

— Хорошо, я еду.

Плот мог принять только двоих за раз. Так что Карла первой прошлёпала по воде и взобралась в самолёт.

Затем Гонг привёз обратно два ящика, которые остались на берегу, когда Лоренс занял их место. Юноша попытался поблагодарить Ху Шаня, но китаец отказался его выслушивать.

— Время говорить об этом, минхеер, наступит, когда Дом Норрисов снова откроет двери для торговли.

— Я запомню это, — медленно проговорил Лоренс, и каждое слово было частью обещания, которое он никогда не забудет.

Сидений в самолёте не было. Карла поместилась в кресло второго пилота, а Лоренс был вынужден устроиться на полу внешней кабины, заставленной сейчас рядами корзин и коробок, связанных вместе. Он беспокоился, не слишком ли перегружен самолёт, чтобы взлететь, когда они выруливали для длинного разбега по воде залива.

Но пилот уверенно поднял их в воздух и взял курс на юг, прочь от пламени и дыма горящих нефтяных скважин, в свежую ночь над морем. Где-то на юг от Тимора лежал великий островной континент Австралия. Лоренс не имел представления о расстояниях в воздухе — как много времени потребуется им, чтобы достичь той ненадёжной безопасности, что предлагала теперь Австралия.

Должно быть, голландец заснул, потому что не смог бы припомнить ничего между взлётом и толчком, выкинувшим его с места на полу. Широкая полоса утреннего солнца лежала на его глазах. Они сели и бежали по неспокойным волнам в место, где подъёмы и спуски были менее беспокойными.

— Требуется дозаправка, дружище, и ты можешь приложить к этому руку, — над ним склонился пилот. Лицо в шлеме было лицом китайца, но Лоренс определил, наконец, его акцент — агрессивно американский.

— Но ведь вы же китаец, — пробормотал он неуверенно, пока тот разыскивал канистры с горючим.

— Китаец? Я стопроцентный американец, дружище. Рождён в Городе Ангелов. Осторожнее, слышишь? Если это попадёт в питьё, мы отправимся в рай играть на арфах. Путь до Сиднея и даже до Порт Дарвина долог, а у нас нет лишнего горючего.

Заправка оказалась тяжёлым утомительным занятием. Пока они управились, их рубашки поприлипали к спинам. Гидроплан покоился в почти замкнутом кольце кораллового рифа с покрытым пальмами островом по левую сторону.

— Отыскал это местечко пару месяцев назад, — объяснил Гонг. — Ага, бросай эти пустышки за борт, у нас каждая унция веса на счету, — он швырнул свою жестянку в чистую воду лагуны и Лоренс последовал его примеру.

— Не верь, что это место обозначено на карте. Это хорошая гавань. Слишком мелкая для транспортников, а нам в самый раз. Мисс Картландт, вы можетевынести корзину с провизией ещё раз. Нам стоит ещё слегка подзаправиться. Выбирай первым, парень, ты проспал завтрак.

Лоренс вгрызся в сухой сэндвич. Даже чёрствый, он был лучшей едой за все эти прошедшие дни. Поднимался лёгкий ветерок. Гонг взглянул на небо и закрыл дверь поплотнее.

— Этот боковой ветер не внушает доверия. Лучше нам опять взлететь.

Они летели над покрытым солнечными бликами морем. Полёт белых птиц, пересекших их путь, был направлен к покинутому ими безымянному островку.

Лоренс пробрался вперёд, чтобы прислониться к двери пилотской кабины. Он опёрся об неё одеревеневшими плечами, чтобы расслабить мускулы. Не принимая во внимание неудобство его положения, всё остальное как две капли воды походило на его прежние полёты. Он мог бы закрыть глаза и представить, что летит вместе с Питом, направляясь к аэродрому на Яве, где пулемётчики ПВО должны были толпой бежать на взлётно-посадочную полосу и гонять оттуда уток, когда самолёт заходит на посадку — всё очень по домашнему и странно невоинственно.

Теперь это поле, должно быть, покрыла сеть рваных воронок от бомб. Или же оно находилось в руках врагов. Юноша понадеялся, что утки по-прежнему не склонны к сотрудничеству. И кто будет сидеть теперь за его столом в старом доме в Батавии? Сейчас вся жизнь стала бесконечной чередой сборов и уходов — или уходов, когда нет времени на сборы. Что ему удалось унести с собой на этот раз? Он занялся инвентаризацией.

Винтовка, которую он нёс с собой с самой Сапабании. Пояс с патронами и фляжкой. А в поясе для денег — всё, что осталось от наличности, его паспорт и другие бумаги. Да ещё драные остатки полевой формы. Не слишком впечатляющий список имущества, подумал он. Можно предположить, что лицо его весьма далеко от чистого, а пальцы сообщили, что не мешало бы побриться. Тут он уловил пристальный взгляд Карлы.

— Интересно, юффру, сильно я похож на разбойника с большой дороги?

Девушка засмеялась.

— Скорее на романтичного викторианского разбойника, чем на грабителя, минхеер. Но мы тут все не представляем собой пример элегантности. Взять хотя бы мой собственный наряд. Надеюсь, что нам дадут возможность переодеться, прежде чем пригласят на какую-нибудь вечеринку.

На подоле её хлопчатобумажного платья зияла длинная прореха, неумело залатанная на скорую руку. Волосы она повязала местным платком из яркого батика, а лицо было откровенно грязным. Ноги без чулок были втиснуты в плетёные травяные сандалии.

— У меня даже пудры нет, чтобы привести лицо в порядок, — пожаловалась ему девушка, — а худшего для женщины и не придумаешь. Насколько я могу судить, это ситуация типа: «Не смейте смотреть сейчас — я пугало!» Мистер Гонг наш единственный респектабельный представитель. Мы заставим его выйти из самолёта первым — для поднятия духа.

— О'кей, мисс Картландт, — засмеялся пилот. — Но вам не придётся потратить много времени, чтобы привести себя в порядок. Эти анцаки — отличные ребята. Надеюсь, что мы по дороге не встретимся с джапами.

Земли по-прежнему не было видно. Только море на многие мили вокруг — сплошные переливы голубого, зелёного и бирюзового.

— Смотрите-ка! Нет, чуть левее! — указал Гонг и остальные посмотрели в ту сторону.

Сразу под поверхностью воды, искажавшей её очертания, пряталась тонкая тёмная полоска. Но это не было похоже на малька в пруду.

— Это подлодка! Не ясно только чья — наша или их. В этих водах могут рыскать и те и другие. Нам лучше спрятаться вон за той кучей облаков. Сейчас не время для глупостей. Возможно, что это джапы.

— Но что она может нам сделать? — удивлённо спросила Карла. Тут она заметила быстрый обмен взглядами между пилотом и Лоренсом. — О, понятно. Радио. Они могут передать сообщение о нас.

— Думаю, нет, — Лоренс вмешался, как он надеялся, с непререкаемой твёрдостью. — Мы для них, как вы американцы выражаетесь, мелкая сошка. Они не станут так волноваться из-за нас, как переживали бы из-за бомбардировщика. У них нет причин для охоты на безоружный коммерческий самолёт.

— Откуда вы знаете так много американских выражений, минхеер Ван Норрис? — спросила девушка, когда дымка облаков окутала самолёт. — Вы когда-нибудь бывали в Америке?

— Пожалуйста, — улыбнулся он сквозь подсыхающую грязь и потёки машинного масла, — для друзей у меня есть имя. Почему я всегда должен быть «минхеер»? Нет, я никогда не бывал в вашей замечательной стране, но у меня в Америке есть друг, который мне её подробно описывал. Так что мне даже иногда кажется, что я там бывал. Вы говорили, что посещали Нью-Йорк и Радио-Сити, верно? Лоренс мне много о них рассказывал.

— Да… Отличное место, — с энтузиазмом вмешался Гонг. — Самое грандиозное шоу из всех, что я когда-либо видел. И Таймс-Сквер, и Баттери, и всё остальное. Ты должен это увидеть своими глазами, парень.

— Возможно, так оно и будет, — добавила Карла.

Лоренс пожал плечами.

— Сейчас никто не может сказать, где он будет через год, даже через месяц или неделю.

— В этом что-то есть, парень, — бодро согласился Гонг. — Три месяца назад я торговал с пристани в Чайнатауне во Фриско и тратил лишние деньги, набирая лётные часы. А сейчас посмотрите на меня — гоняю частную маршрутку с Явы в Австралию. А если удача мне не изменит, скоро я буду гонять джапов в небе над Чунгкингом. Вы очень близко к этой войне, — повторил он утверждение сержанта.

— Что это вон там? На птицу не похоже, — Карла указала на чёрное пятнышко, быстро увеличивающееся за облачным полем.

— Конечно, нет! — мягкий юный рот Гонга неожиданно сложился в твёрдую линию. — Это Зеро!

— Что мы можем сделать? — Лоренс увидел, что ладони Карлы, свободно лежавшие на коленях, конвульсивно сжались.

— Поиграть в пятнашки! — Гонг потянул полукруг штурвала к животу. Самолёт ринулся в облачное морс, окунувшись в плотный туман. Они вышли уже над слоем облачности. — Он постарается сесть нам на хвост, — пробормотал пилот себе под нос. — А потом пришибёт нас, стоит ему только захотеть.

— А нельзя его обхитрить?

Косой взгляд, брошенный Гонгом, сверкал презрением, пока он не увидел, что Лоренс наблюдает за Карлой.

— Можно попытаться сделать что-нибудь. Ему же надо следить за расходом горючего, он довольно далеко забрался для сухопутного самолёта. Вот он, опять появился, смываемся!

Они вернулись под сомнительную защиту облака едва ли не раньше, чем Гонг закончил фразу.

— Далеко ещё до Австралии? — спросила Карла. Она смотрела прямо перед собой, весёлый изгиб её губ превратился в тонкую линию.

— Слишком далеко для нашего спокойствия. И до любого другого места, от которого нам была бы хоть какая-то польза. Впереди по курсу ничего, кроме пустыни, а это не то место, куда стоило бы направляться.

Некоторое время казалось, что Зеро лениво удовлетворяется предложенной ими игрой в прятки, или маневры Гонга и в самом деле привели противника в замешательство. Действительно, в эти стремительные мгновения китаец показал себя классным пилотом. Его повороты, развороты, искусное использование каждого облачка на небе поражали Лоренса.

— Либо эта птичка очень, очень глупая, во что я не верю — глупые курицы не летают на Зеро, — либо у него кончились боеприпасы или мало горючего. Он мог бы сбить нас в любой момент за последние пять минут.

— Может, он не решается нападать на гражданский самолёт? — предположила Карла.

Лоренц подумал, что этот вопрос порождён скорее надеждой, нежели здравым смыслом.

— Ну, так всегда в первый раз, — согласился Гонг — но я бы чувствовал себя куда лучше, если бы знал, что у него в пулемётах.

— Это не земля? — Карла указала на тёмную линию на горизонте.

— Да, это Австралия. Теперь мы повернём на запад, чтобы добраться до Дарвина. До которого, похоже, не доберёмся!

Его голос сорвался — Зеро покончил с игрой и теперь пикировал точнёхонько на них.

— Сможешь сесть? — вскрикнул Лоренс.

Едва последнее слово слетело с его губ, как правый мотор заглох, и клубы маслянистого, жирного дыма повалили на них.

— Таки попал! — ругнулся Гонг — С таким грузом я не смогу дотянуть на одном моторе. Постараюсь совершить вынужденную посадку. Привяжитесь! — велел он Карле — А вы, — бросил он через плечо Лоренсу, — держитесь. Садиться будем тяжело, если я вообще смогу это сделать!

И Гонг начал свою последнюю отчаянную битву за спасение самолёта. В течение бесконечного промежутка времени они пикировали к земле. Даже Зеро был позабыт, когда они увидели, что береговая линия превращается в жёлтый твердый утёс и земля стремительно надвигается на них. И вот, в последнем невыносимом всплеске грохота и перегрузки, Гонг совершил посадку.

Лоренс лежал на боку, придавленный к стене кабины одной из связок груза. Он сглотнул и почувствовал липкую сладость крови, наполнявшей рот и стекавшей по подбородку. Попытка пошевелиться была столь же инстинктивной, как и попытка открыть глаза и проглотить жидкость, продолжавшую заполнять его рот. Но он был надёжно придавлен грузом и абсолютно беспомощен.

Но уже через пару мгновений сплошной паники это, казалось, больше не имело никакого значения. Когда он открыл глаза и попытался поднять голову, смятые стены салона завертелись вокруг него.

Когда он снова очнулся, повсюду вокруг него был свет и воздух. Он лежал на спине в тени, отбрасываемой покосившимся крылом, голову подпирало свёрнутое пальто. Гонг сидел рядышком на коленях, наклонив голову, пока Карла затягивала повязку у него на лбу. Красноватые пятна украсили спереди подол её платья, а глубокая царапина, покрытая подсыхающей кровью, перечеркивала её скулу.

— Это всё чепуха! — пилот потроган повязку, когда она закончила. — Спасибо, мисс Картландт. Если этот — этот… — он сглотнул и продолжил более сдержанно, — джап опять вернётся, может, я смогу разглядеть достаточно, чтобы попасть в него из винтовки!

— Из чего? — голос Лоренса зарождался в глотке как обычно сильным и глубоким, но, достигнув губ, оказался едва ли громче обычного сиплого шёпота.

— Ох! — Карла подбежала и опустилась на колени рядом с ним. Гонг подошёл следом и рот его растянулся в то, что он хотел бы выдать за ободряющую улыбку.

— Итак, вы снова в рядах живых, — начал было пилот, когда Лоренс перебил его:

— Каков ущерб?

Гонг пожал плечами.

— Старушка больше ни на что не годится — абсолютно. У меня пробита голова и общая контузия. С мисс Картландт ничего не случилось, а…

— А я? — подстегнул его Лоренс, в отчаянном требовании впившись в чёрные глаза Гонга. — Предлагаю сказать правду — сейчас нет времени…

— Подсластить пилюлю? Что ж, это только на пользу. Вас прихлопнуло, когда мы плюхнулись. Один из тюков оборвал растяжки и свалился на вас. Насколько мы смогли выяснить, по меньшей мере сломана нога и…

Карла протестующе затрясла головой.

— Всё не так уж страшно, Лоренс. Множество людей ломали себе ноги.

Боль пока ещё сидела глубоко внутри смутным беспокоящим ощущением. Фактически он ощущал ошеломляющую отстранённость, как будто настоящий Лоренс Ван Норрис отступил от этого изломанного тела, распростёртого под крылом разбитого самолёта. И там он и должен оставаться, пока не ответит Карле. Потому что новый Лоренс боялся, отчаянно боялся того, что должен сделать, сделать таким образом, чтобы по крайней мере один из стоявших возле него не догадался, чего это ему стоит.

— Это пустыня, — начал он и снова посмотрел в глаза Гонгу. — Я так понимаю, что провизии у нас маловато, — он должен был удержать голову, должен! Бороться, чтобы не дать волне общей слабости, снова накатывающей на него, захлестнуть разум. — Я слышал, что на побережье попадаются миссионерские станции. Если вы пойдёте вдоль береговой линии, то доберётесь до одной из них. Нас никто не ждал и искать не будут.

Пусть они идут, пусть уйдут побыстрее. Прежде чем он потеряет всякий контроль над собой и начнёт стонать. Это будет непростительно — тогда они не захотят оставить его здесь одного! Только бы ему удержать это за сломанными зубами до тех пор, пока они не окажутся достаточно далеко.

— Но вы… — Карла вполне способна заставить его потерять самообладание. Даже эти произнесённые два слова значительно усложняли дело. Неужели Гонг не понимает? Неужели он не может просто уйти и забрать её с собой?

— Вы сможете послать мне помощь из миссии, — как это хорошо сказано, веский аргумент, способный отвлечь их внимание. — Неужели вы не видите, что мой единственный шанс выжить в том, что вы скорее туда доберётесь.

Но Карла не поднималась. И Гонг не делал попыток поторопить девушку. Она опять заговорила:

— Пусть Гонг пойдёт. Я выдохлась. Я свалюсь, не пройдя и мили, и тогда стану лишь обузой для него. В одиночку он сможет дойти и привести помощь.

— Вы должны забрать её с собой, — Лоренс приподнялся на локте, обращаясь непосредственно к китайцу.

— Ничего подобного он не сделает. А вы ложитесь. Слава богу, у меня хватило здравого смысла высидеть все эти курсы по оказанию первой помощи. Кое-что мне в голову вдолбили. Неужели вы не понимаете, что ваша история про миссию может оказаться правдой? Мы не можем отбрасывать такую возможность. Гонг сейчас самый сильный из нас. У него хорошие шансы найти помощь.

— Я кое-что знаю об этой части страны, — добавил пилот.

Он развернул карту на валуне и высчитывал расстояние от одной карандашной отметки до другой.

— Миссия примерно в двадцати милях отсюда. Я буду придерживаться побережья вот до этих пор, — он сделал ещё одну пометку на карте, — потом возьму направление по компасу. Потом…

Его слова растворились в гуле, заполнившем сознание Лоренса. Но юноша отчаянно уцепился за одну мысль — он не будет один. Он сделал всё от него зависящее и ничего больше не мог поделать. Он не будет лежать и наблюдать за их уходом. И появился проблеск надежды. Он не видел, как Гонг вскинул на плечо крохотный мешок с провизией и двинулся в необъятную дикую пустыню. И не видел, как Карла неподвижно сидела, наблюдая за его уходом, лишь однажды подняв руку в ободряющем жесте, прежде чем Гонг скрылся из виду.

«… Гонгу не сладко пришлось в пустыне. Скалы, на которые он не мог взобраться, вынудили его удалиться от побережья. Он заблудился. Но через два дня его нашли местные следопыты и доставили в миссию. Так что помощь всё-таки пришла, хотя я об этом ничего не помню.

Карла какое-то время проболела в доме отдыха. Сейчас она уехала к отцу. Всем нам там было очень хорошо. Для нашего удобства и удовольствия было сделано всё что можно.

Но всё, о чём я могу думать теперь, это вернуться — как уже сделал Гонг, улетев на бомбардировщике в Индию. Прошлой ночью в новостях, передаваемых здесь по радио, говорили о последнем сообщении, полученном с Явы. Это было:

«Мы разбиты. Встретимся в лучшие времена. Да здравствует Королева!»

Может, эти лучшие времена скоро наступят. Такая возможность не исключена, пока такие люди как Де Витт, Хейс, Гонг и ваш генерал Макартур желают этого и работают вместе ради этого.

Здесь я должен закончить, потому что слышу звуки из коридора, означающие, что сестра несёт ужин. У неё сразу испортится настроение, если она застанет меня с карандашом и бумагой. Даже Пит, который расположился неподалёку и часто меня навещает, пугается её голоса!

Спокойной ночи и до скорого свидания, мой добрый американский друг!

Лоренс Ван Норрис».

«Где-то в Соединённых Штатах.

21 апреля 1942 г.

Дорогой Лоренс!

Это написано в поезде где-то между вашим великим городом Нью-Йорком и канадской границей. Мне так жаль, что мы не смогли встретиться во время моего пребывания в вашей стране, но дела приобрели большую срочность.

У меня появился шанс и я наконец-то ухожу на войну! Мою работу может сделать только один человек. И этого человека зовут Лоренсом Ван Норрисом. Мне это до сих пор кажется странным. Когда всего одна фраза Пита заставила меня это понять…»

Глава 9 Страна сияющих огней

«… затем я вспомнил, что на всём этом пространстве пустынного моря нет других христиан, чтобы воспринять благоприятный бриз как дар нашего Господа Бога…»

Лоренс позволил тому, переплетённому в телячью кожу, съехать ниже уровня глаз. Конечно, сейчас никто не смог бы назвать Тихий океан «пустынным морем», независимо от того, каким он показался отчаянному торговцу специями в 1593 году. Он мог увидеть один, два, четыре, пять грузовозов, даже не поворачивая головы. И сторожевой эсминец периодически совершал обход каравана.

— Опять читаем? Определённо, ты за это время почти исчерпал корабельную библиотеку. Что у тебя на этот раз?

Рука Пита протянулась у него над плечом, чтобы сгрести книгу.

— «Правдивое и точное описание путешествий Гуго Зун дер Бега, капитана-навигатора, в морях Восточных Индий, и о чудесных диковинах, найденных им там». О чудесных диковинах… — Пит спрыгнул на край люка рядом с креслом Лоренса. — Держу пари, мы могли бы показать ему кое-какие чудесные диковины, каких он тогда не видел.

Лоренс передвинул ноющую ногу. Эта мерно пульсирующая боль стала уже такой неотъемлемой его частью, что без неё он будет чувствовать себя каким-то незавершённым. Точно так же юноша уже не понимал толком, каково это ходить свободным шагом, а не прихрамывать.

— Вроде подводных лодок и пикирующих бомбардировщиков… — прокомментировал он.

Пит полистал страницы, задерживаясь то и дело, чтобы разобрать строчку-другую чёрных букв, отпечатанных в семнадцатом веке.

— Не думаю, — продолжал Лоренс, — что мы могли бы на самом деле его этим удивить. У него был раскованный ум, у этого парня. Почитай, что он пишет о специфических трапезных обычаях даяков — если сможешь переварить эти свидетельства очевидца. После пары лет, проведённых в поисках наугад в этом районе мира, будучи первым европейцем, увидевшим большую его часть, он мог бы воспринять любое зрелище или рассказ без недоверия. И всё ради четверти бушеля, или около того, перца, представляешь!

— Сегодня такое проделывают ради галлона, или около того, нефти, — Пит закрыл книгу. — Иные времена, другие ценности. Нынче вы не можете быть действительно заинтересованным в чём-либо, кроме этих ваших цветных бумаг, а некий китаец видит благосостояние и борется за него на квадратах рисовых полей. Возможно, он и есть тот, кто обнаружил истинное благосостояние. Пища — это богатство, производить пищу — значит богатеть, страна, где производится пища, — богата. И в этой войне именно продовольствие определяет масштабы. Хлеб всегда имеет преимущество перед снарядами. Вот почему твой искатель перца был в какой-то степени прав.

Лоренс наблюдал за волнами, расходящимися от острого носа ближайшего транспорта. Высоко стоявшее горячее солнце ещё не запустило свои любопытные пальцы в этот клочок тени на палубе. Бриз трепал им волосы и раздувал открытые вороты рубашек.

— Завтра, как раз в это время, если повезёт, увидим землю, — проговорил Пит. — Наши жёлтые друзья, должно быть, потеряли свою хватку. У нас не было ни одной подлодочной тревоги за всю дорогу.

— Если они знают, какой шанс упустили, тогда прямо сейчас, должно быть, точат эти свои длинные зубы, которые им всегда пририсовывают карикатуристы, — ухмыльнулся Лоренс. — Капитан Пит Ван Норрис и его ВВС…

— Что от них осталось! — от клювастого носа Пита до его плотно сжатых губ тянулись глубокие линии, которых не было ещё два месяца назад. А на коричневом, как дубовая кора, лбу розовела отметина от пули. И солнце высвечивало серебряные блики у него в волосах.

— Если бы мы только могли встретить их самолётами! — его пальцы выстукивали неровный ритм по обрезу «Путешествий Зун дер Бега». — Если бы мы только смогли удержаться в воздухе! У нас были люди, если только…

— У тебя всё ещё есть люди, — напомнил ему Лоренс.

— И вы на пути к самолётам. У вас всё в порядке…

Но он, Лоренс Ван Норрис, хотелось закричать юноше, уже никогда не будет в порядке. Он никогда не сядет в один из этих самолётов, не познает высшего наслаждения от чувства покорности машины его рукам в воздухе. Так же как никогда не перебросит через плечо винтовку и не будет маршировать в строю с другими солдатами. Война продолжается для Пита и для тех двадцати пяти, что плывут из Австралии под его командой — так же как и для строевиков Де Витта на полях Австралии, для Сунга в небе над Моресби, для Гонга в Гунгкине, для Вима Смитса и Ху Шаня, играющих каждый в свою смертельную игру на вражеских территориях. Но для него война закончилась на полоске прибрежной пустыни. Теперь он лишь бесполезный багаж, несмотря на все прекрасные речи Пита об его необходимости. Что он делает на этом транспорте, идущем в Америку? Вместо него можно было бы отправить ещё одного лётчика.

Только, здесь Пит был прав, не было этого другого. Не сейчас. Слишком многие погибли, сгинули в море и джунглях, ушли во вспышке утолённой мести, как тот парень, что обрушил свой подбитый бомбардировщик на палубу вражеского транспорта.

— Интересно, что бы йонхеер подумал об этом? — Пит зажёг сигарету. — Не много же осталось теперь от его мира. Или от…

— Норрисов, — добавил Лоренс. — Во всяком случае, у тебя есть дело. Но, честно, Пит, ты должен признать, что я бесполезен. Покалеченный торговец драгоценностями не принесёт много пользы этому рынку… Какое сегодня число? — Лоренс подался вперёд в кресле и его вопрос выстрелил как приказ. — Какое число?

— Третье апреля 1942 года, — машинально ответил Пит. — Но что…

— Третье апреля 1942 года — пятнадцатое мая 1942 года, — медленно повторил Лоренс. — И там Смитс, конечно, там Вим Смитс.

— Что? — Пит почувствовал, что в эти секунды что-то произошло.

Но Лоренс знал, что. Потому что он уловил на мгновение контуры грядущих событий. Впервые за последние месяцы он почувствовал что-то, похожее на счастье. Это, должно быть, было знакомо йонхееру, когда он сидел недвижим в своём кресле и отдавал приказы, изменяющие жизненные пути людей за полмира от него. Но он, Лоренс, будет в большей степени участником событий, чем был йонхеер. Поскольку, как отметил Пит, у него всё ещё есть ноги и он может на них удержаться, пусть даже и спотыкаясь время от времени.

Оставим Питу его самолёты и обучение пилотов. У него же будут Цветы Апельсина и могущество, которое они принесут своему владельцу! В следующем месяце, мае 1942, он раздобудет это могущество.

— Ты что-то замышляешь! — обвиняющим тоном произнёс Пит. — Что?

— Кучу всякой всячины! — Лоренс жадно смаковал свой маленький триумф. Все эти последние недели Пит опекал его, навещал, глядя на него, как на калеку, часть военных потерь, которые следовало предусмотреть. Но Пит, при всём своём уме, своей силе, не может добраться до того маленького сейфа, повернуть диск замка и извлечь спрятанную удачу, которая, будучи наложена на масштабы войны, способна повернуть будущее в направлении благосклонности к Нидерландам. Пит может многое, но не это!

— Я собираюсь домой, — проговорил он медленно, — домой, в имение Норрисов.

— Что?

Он полностью завладел вниманием Пита, фактически, его кузен уставился на юношу так, будто увидел перед собой бредящего лунатика.

— Ты упомянул ресурсы Дома. Это была твоя идея, вспомни, — засмеялся Лоренс. — Что ж, по крайней мере одно сокровище у нас сохранилось, и я единственный, кто может наложить на него руку. Так что я пойду и получу его.

И он в двух словах поведал брату историю Цветов Апельсина и их нынешнего тайного местонахождения.

— Хотелось бы, чтобы это было сделано…

— Хотелось бы! — Лоренс уставился на своего кузена.

— Но разве я не сказал тебе, что это будет сделано? Нет, у меня не солнечный удар и не белая горячка. Есть способы пробраться в Нидерланды, так же, как я выбрался оттуда. Я пока не знаю какие, но выясню. Если Вим Смитс ещё жив, проблем не будет. В Лондоне имеется местечко, где я могу оставить ему сообщение. И тогда… — он пожал плечами, — всё будет следовать согласно заведённому порядку для такого рода дел. Однажды я доберусь до имения и добуду Цветы; вывезти же их из страны будет довольно легко. Подумай, что их ценность означает для нас!

— Ничего нельзя сделать так легко, как тебе кажется. И наци всегда настороже, чтобы поймать любого, играющего в подобные игры. Может, они уже вышли на след Цветов и только и ждут от нас каких-нибудь действий? Вся идея нелепа. Власти просто не позволят тебе отправиться в Англию, не говоря уже о том, чтобы помочь перебраться в Голландию…

— Нет? Тогда ты должен убедить их, Пит. Потому что если ты этого не сделаешь, то мне придётся совершить опасное путешествие зайцем — или предпринять ещё что-нибудь, столь же неприятное. Видишь ли, твоё одобрение или неодобрение очень мало значат для меня. Йонхеер однажды посоветовал тебе заниматься своими самолётами и оставить дела Дома в моих руках. А он всегда славился умением подбирать подходящих для работы людей. Так что я отправлюсь за Цветами пятнадцатого мая 1942 года.

— Ты сошёл с ума! — в голосе Пита звучала вера в это утверждение. — Я и не собирался с тобой спорить, — он бросил книгу на колени Лоренса и поднялся на ноги. — Оставляю тебя, чтобы дать возможность образумиться.

Но Лоренс из-под опущенных век заметил, что походка Пита была не столь уж уверенной, когда он повернулся уходить. Мысль была посеяна в коротко остриженной голове его кузена. И он знал, что каким-нибудь образом доберётся до Лондона и затем отправится дальше, к тому, что осталось от старого дома, виденного им в последний раз объятым пламенем на фоне вечернего неба. Это будет его игра, и сыграет он в неё со всем присущим ему искусством.

Сцепив руки на толстом фолианте Зун дер Бега, он откинулся в длинном кресле. Над головой чайка вовсю копировала тактику пикирующего бомбардировщика, а за серым Каналом будут другие чайки, которых он снова увидит. Надо только составить планы настолько продуманные, чтобы у Пита не возникало вопросов.

Лоренс заметил, забавляясь про себя и слегка удивляясь этому знаку быстрой победы, что Пит избегал его на протяжении нескольких последующих дней. Во всяком случае, он всегда оказывался очень занят тем или иным делом всякий раз, когда, казалось, появлялась возможность поговорить наедине. Хотя Лоренс должен был признать, что у брата действительно появилась масса всяких забот по прибытии в американский порт.

Они провели долгие часы, продираясь сквозь волокиту чиновников, пересаживаясь с автобуса на поезд. Лоренс подумал, что первый день в Соединённых Штатах оставит в его сознании только беспорядочную путаницу путешествия. Столько новых впечатлений обрушилось на его глаза и уши. Но несмотря на затемнения и сразу бросающуюся в глаза массу людей в форме, война была далеко отсюда.

И когда поезд покатил в глубь огромной страны, юноша обнаружил в себе недоумение. Что было реальностью, а что сном? Это комфортабельное мерное движение через невозмутимую страну чем-то напоминало поход через влажные джунгли Суматры. Только тут была страна, где Ганеша, конечно, твёрдо стоял на своём широком основании и не боялся переворачивания.

А потом они вышли из зоны затемнения. И здесь наконец-то увидели то, что давно стало для них лишь смутным воспоминанием — города, сверкающие огнями, безбоязненно открывающие себя взорам под мирным небом. Для Лоренса это было самым удивительным зрелищем. И весь остаток жизни он вспоминал лежащую к западу страну, как Страну Сверкающих Огней.

— Только подумать, — Дирк Хейтс перегнулся через юношу и ткнул пальцем в широкое окно пульмановского вагона. — Сегодня один солдат сказал мне, что вдоль северной границы у них нет пограничных застав, ни одной. Потому что у них не было войн с их северным соседом. Что бы мы могли только сделать, если бы нам не приходилось постоянно охранять наши рубежи?

— Это, — ответил суб-лейтенант Кип Ворст с высоты огромной мудрости своих двадцати лет, — от того, что они обе богаты, понимаете. Поэтому им ничего друг от друга не надо. Помните, что произошло на станции? Сигареты, которые они нам дали, тот сладкий шоколад и иллюстрированные журналы. Такие дорогие вещи и они отдали их путникам!

Лоренс покачал головой.

— Не все американцы богаты. Но для тех, кто им нравится, они всегда открывают свои сердца и кошельки. И они всегда дружелюбны…

— Точно, — Дирк энергично кивнул. — Они такие. Капитан тут как-то сказал, что мы приглашены пообедать с некоторыми американскими семьями, если пожелаем. Я сказал, что пошёл бы — хотя не очень хорошо говорю по-английски, — потому что Марта хотела бы услышать о том, как они здесь живут, эти американские девушки. Моя Марта, — он лучезарно улыбнулся своим слушателям, — она всегда интересовалась, как живут другие народы. Иногда я прошу её написать книгу об этом.

Так что я беру свою бумажку с написанным на ней адресом этих милых американцев. И показываю её водителю такси. Он говорит: «Верное дело, парень, я доставлю тебя». А потом, когда мы подъехали к дому, он спросил: «Ты один из тех датчан, что приехали учиться в ВВС?»

А я говорю, что не датчанин, а голландец, и спрашиваю сколько должен заплатить. Он отвечает: «Забудь про это. Всё за счёт заведения». Потом он уезжает до того, как я успел спросить, что такое «за счёт заведения». Этого, — засмеялся Дирк, — я никогда не учил.

Когда я нажимаю маленькую кнопку дверного звонка, хорошенькая девушка вроде Марты, только с тёмными волосами, выходит и приглашает меня внутрь, всё время радостно болтая, хотя я не очень её понимаю. Потом появляются отец, мать и большой брат. Брат служит в американской армии. Он тоже ходит в лётную школу, но сейчас в увольнении. И у него много вопросов.

Потом мы едим, — Дирк перевёл взгляд на потолок вагона и шлёпнул по пряжке ремня. — С тех пор как покинул Гарлеем, я такой еды не пробовал. И всё было просто здорово! Потом мы играем в весёлые американские игры. Лётчик и его отец привезли меня в отель на своей машине. Вот, — от вытащил клочок бумажки из кармана кителя, — у меня здесь их имена и адрес. Они говорят, что я должен им написать и зайти в гости, если у меня будет ещё увольнительная. Они очень похожи на добрый народ Гарлеема. Такие свойские!

Лоренс вспомнил торопливое письмо, посланное им из порта. Лоренс-американец будет изрядно удивлён, узнав, что он сейчас в Америке. Возможно, если будет время, он сможет встретиться со своим другом, которого никогда не видел. Интересно, как далеко дом здешнего Лоренса от учебного аэродрома в штате Миссисипи, куда несёт их поезд? Огромные расстояния, воспринимаемые американцами как само собой разумеющееся, всё ещё изумляли его. Поездки за несколько сотен миль — это ничто в их представлении. Но, возможно, его партнёр по переписке не будет жить столь далеко. Если он сразу же ответил на письмо, то ответ уже должен дожидаться Лоренса в гарнизоне.

В гарнизоне… это было место, где Лоренс не собирался оставаться. Он с тихой улыбкой глядел в окно на высокие телеграфные столбы, скользящие мимо с гипнотической регулярностью. Пусть Пит избегает его и воображает, что Лоренс не понимает собственных слов. Капитану Ван Норрису довольно скоро предстоит выяснить, что прославленное упрямство йонхеера ещё не исчезло из семьи. И целеустремлённая решимость, правившая ювелирной империей в былые дни, поведёт другого Норриса к триумфу в нынешние.

Драгоценные камни — он всегда знал и воспринимал их как часть своей жизни. Ведь ему не было и пяти лет, когда его привели к йонхееру и посадили напротив, по другую сторону обтянутых бархатом лотков, подложив подушки, чтобы поднять мальчика на соответствующий уровень над краем стола. Он узнал скользкость неограненных алмазов, когда другие мальчишки ещё постигали тайну волчков, рассматривал высочайшего мастерства изделия йонхеера раньше, чем научился читать его письма.

Жемчуг из Аравийского залива, из Зондского пролива, лежащий россыпью. Опалы, рубины, изумруды, сапфиры, природное богатство Дальнего Востока. Йонхеер всегда презирал обычные алмазы, приходящие с рынка, тщательно регулируемого, чтобы поддерживать цену. Но совершенные рубины, неповреждённые изумруды, сапфиры чистейшей воды — обычные или исторические камни из легенд. Его дед ласкал их глазами и пальцами. Лоренс вполне мог представить себя опять в высокой сумрачной комнате. Тонкие, пожелтевшие пальцы передвигают осколки живого огня, а тихий голос рассказывает истории…

«Этот взят из уха бирманской королевы, когда пало королевство Тебау. Обрати внимание на глубину цвета, блеск. Это называется голубиная кровь. Лишь однажды в истории самоцветов был найден белый рубин. Эксперт, которому его показали, отказался верить собственным глазам. Так что он был продан за бесценок и потерян. Когда-нибудь покупатель найдёт то, что кажется странным кусочком хрусталя, в антикварном магазине — может, здесь, в Роттердаме, может, в Лондоне или Париже, и тогда мы опять увидим это чудо. Но запомни этот урок и не говори: „Этого не может быть, потому что не может быть никогда“. Для каждого открытия в мире был первый раз, для каждого действия — первое свершение».

— Для каждого действия — первое свершение…

— Простите? — вежливо спросил Дирк, и Лоренс понял, что повторил эти слова вслух.

— Ничего, — пояснил он, — всего лишь старая семейная поговорка, которую я должен повторить своему кузену. Это может помочь ему обратить свои мысли к опасному делу.

Любое действие в мире однажды совершалось впервые — хотя бы и такое, когда колченогий калека посмеет рискнуть сунуться в волчье логово. И, может быть, ещё и выбраться оттуда с куском волчьей добычи в руках! Пусть теперь Пит попробует остановить его!

Глава 10 Письма и ещё письма

— Так чем же настолько интересен этот американский сержант? — Дирк неустойчиво балансировал на подлокотнике бамбукового садового кресла. — Три дня вместе. Даже теперь ты убегаешь с ним, когда Кип приглашает нас испытать его новую машину, а американские девушки затеяли пикник. Они нас без конца спрашивают про бесстрашного мистера Ван Норриса…

Тщательно нацеленная диванная подушка не только заставила насмешника умолкнуть на мгновение, но и бросила его задом на весьма жёсткий пол клубной веранды.

— Прекрасный выстрел! — зааплодировал Кип Ворст.

— Как только ты пожелаешь стать моим бортовым стрелком, Лоренс, только скажи! Хлоп, прямо в середку, и ты его достал — да ещё так чисто!

— Это чисто? — вспылил Дирк, бережно проверяя целостность своей персоны. — Во мне полно заноз! Нет, Лоренс, после этого мы не хотим видеть тебя рядом. Ты слишком грубо играешь! Я теперь с неделю не смогу даже сидеть. И тему ты не сменишь. Почему вы уходите с этим сержантом каждый день пополудни?

Лоренс опорожнил бутылку коки себе в стакан.

— Я хожу в школу.

— В школу? — заинтересовались собеседники. — Но что за школа? Где?

— Я учусь ходить.

Он заметил поспешный взгляд Дирка на его ногу, так же как и попытки Кипа не смотреть туда вообще.

— Чарльз Кована…

— Чарльз — кто? Это не похоже на американское имя.

— Самое натуральное американское. Этот сержант — чистокровный индеец сиу.

— Индеец! Но он выглядит так же, как ты или я! — возразил Дирк. — У индейцев длинные носы и раскрашенные лица и… и… я точно говорю вам, я знаю, я видел их много раз в американском кино!

— Уж к этому-то времени, Дирк, — засмеялся Лоренс, — тебе следовало бы уяснить, что американская жизнь вовсе не похожа на их кино. Прошло много лет с тех пор, как индейцы носили боевую раскраску и украшения из перьев. Теперь кое-где в армии служат коммандос, обученные, как сержант Кована. Но сейчас он уже занимается в стрелковой школе. А вот, — он посмотрел на гравийную дорожку, — идёт Сиболт с почтой.

Этого магического слова оказалось достаточно, чтобы вымести все мысли об индейцах из голов его друзей. Ему не хотелось объяснять всю подноготную этих послеобеденных уроков. Даже человек, полностью владеющий своими мышцами, может обнаружить, что они устали. А Лоренс знал, что его мускулы почти полностью истощены. Но у него оставалось так мало времени, и сержант знал столько такого, что могло означать жизнь или смерть за морем — как ходить, не издавая звуков, как ползти невидимым, пользуясь каждым клочком прикрытия, и даже как заставить человека замолчать — захват — поворот!

Он может носить ярлык «калеки», но он не будет совершенно беспомощным. Как говорил Пит, два глаза, две руки, две ноги, всё в хорошем рабочем состоянии — это то, за что можно быть благодарным. И теперь он учился их использовать так, как никогда не стремился использовать раньше.

— Одно для тебя, Лоренс. Нет, два. И кто же эта прекрасная леди? — Дирк держал бледно-серый конверт как раз вне досягаемости, пока Лоренс внезапно не вырвал свою собственность. Он прочёл обратный адрес на тыльной стороне и затем кивнул.

— Она леди и прекрасная. В этом ты прав, Дирк.

Но, к разочарованию остальных, он сразу засунул нераспечатанное послание в карман рубашки и вскрыл другое письмо. Оно было проштемпелёвано в городе Лоренса, но он не узнал почерк. Его глаза быстро пробежали по строчкам.

«… так жаль, что ваше письмо не пришло сюда днём раньше, потому что я поняла по штемпелю, что вы наконец-то достигли нашей страны и теперь в безопасности. Но Лоренс уже отбыл в лагерь. Я переслала ему письмо. Если вы окажетесь поблизости от Фрипорта, пожалуйста, не колеблясь приходите к нам. Мы обидимся, если вы этого не сделаете. После всех этих лет дружбы между вами и моим сыном, я чувствую, будто хорошо знаю вас.

Я уверена, что вашему кузену мистеру Ван Остеру, приезжавшему увидеться с Лоренсом в прошлом месяце, удастся в конце концов связаться с вами. Он был так разочарован, когда мы не смогли снабдить его вашим нынешним адресом или дать какой-нибудь ключ к вашему местонахождению».

«Вашему кузену мистеру Ван Остеру». Да, действительно, так и сказано. Он прочитал абзац дважды. Кто такой Ван Остер и почему он пытался добраться до Лоренса через американского Лоренса? Надо сразу написать Лоренсу — да, вот его армейский адрес в конце страницы. Но кто такой Ван Остер?

Было уже около двенадцати, вскоре Пит должен был вернуться на ланч. Может, у него найдётся какой-нибудь ключ к таинственному Ван Остеру. Насколько Лоренс помнил, у них вроде бы не было родственников с таким именем. Но он не был знатоком фамильного древа. А жизнь с йонхеером отгородила его от большинства контактов со своим собственным поколением. С осиротевшим ребёнком в доме взрослых обращались в основном как со взрослым — и то когда он не был совершенно без присмотра. Ван Остер мог, вероятно, быть кузеном, о котором он никогда не слышал. В конце концов, юноша не мог вообще припомнить, чтобы йонхеер когда-либо обсуждал с ним семейные дела. Но Пит мог бы знать.

К сожалению, Пит был уже глубоко погружён в профессиональную беседу с американцем, носившим крылышки и серебряные капитанские нашивки. Так что роль Лоренса свелась к тому, чтобы сидеть тихо и делать вид, что он осмысленно прислушивается к потоку технических подробностей, в котором мало что понимал. Капитан никак не желал оторваться от разговора до тех пор, пока от десерта не остались только воспоминания. А потом Пит объявил, что у него времени только на одну сигарету, прежде чем он отправится обратно на аэродром.

Лоренс бросился в атаку.

— Ты знаешь какого-нибудь Ван Остера?

— Ван Остера? — Пит сделал такой вид, будто лихорадочно копается в памяти. — Ван Остер звучит знакомо, но я не могу даже определить, кому принадлежит это имя. Он один из нас?

— Не здесь, нет. Я узнал о нём сегодня. Он прибыл из дома.

— Ван Остер. Странно, я должен был бы знать это имя. Если я смогу припомнить, то сразу же тебе скажу. А ты ответил на то письмо Крюбера?

Лоренс улыбался и двигал по столику солонку с видом человека, двигающего пешку на шахматной доске.

— Я могу отправиться в Нью-Йорк посмотреть на дело ближе к концу месяца.

— Прекрасно, прекрасно! — Пит повёл плечами, как будто с них свалилась какая-то тяжесть. — В любом случае, поезжай. Это отличная возможность проявить себя и, может быть, в ней твой шанс. Отправляйся, как только захочешь. Увидимся позже.

Лоренс понаблюдал, как брат выходил из двери и спускался к ангарам. Последнее время Пит обычно витал в облаках. Но всё равно было довольно странно, что почти подозрительное согласие Лоренса насчёт дела Крюбера не вызвало у Пита никаких сомнений. Пусть продолжает думать, что его беспокойный молодой кузен уже на пути к Нью-Йорку, чтобы занять крохотную должность в знаменитой ювелирной фирме. Бесполезно объяснять сейчас, что учтивое письмо с отказом уже в почтовом ящике, как и другое письмо в некий адрес в Нью-Йорке, в результате которого состоится куда более важная встреча.

Фактически, не было никаких причин посвящать Пита в истинное положение вещей, пока всё не будет подготовлено и Лоренс не отправится в путь. Однако, странное дело с этим Ван Остером. Имя занозой засело в мозгу. Юноша гораздо сильнее, чем Пит, чувствовал, что существует весомая причина для того, чтобы вспомнить это имя и человека, носившего его. Что ж, лучше всего написать Лоренсу и получить полный отчёт об этой беседе от него самого.

Но это письмо так и не было написано, хотя он и собирался. И впоследствии его долго мучал вопрос: изменилось бы что-нибудь, если бы он написал и получил ответ до того, как покинул Соединённые Штаты. Не мог ли Лоренс рассказать ему что-нибудь, что изменило бы ход событий в старом подвале за несколько тысяч миль отсюда?

Но другое письмо изгнало Ван Остера из его мыслей. Оно низвело нового «кузена» до уровня одной из относительно маловажных вещей, не имеющих в данный момент никакого значения. В это послеполуденное время юноша читал огромной важности записку, ожидаемую им с тех самых пор, как он прибыл в Джексон. На половинке листа были напечатаны дата, час, адрес конторы и номер комнаты. По крайней мере, они сочли задуманное им достаточно важным для того, чтобы позволить ему первый ход.

И если он сделает этот ход, возврата назад не будет. Но это было именно то, чего он желал. Желал ещё с Роттердама, ещё с Сапабании, ещё с тех чёрных часов в австралийской пустыне. Этот клочок бумаги мог стать его свидетельством о призыве в армию, название которой никогда не упоминается, члены которой засекречены, офицеры которой — люди безлиц и личностей.

Весь мир знает о существовании подобной армии. И он однажды сделал несколько шагов по направлению к ней вместе с Вимом Смитсом. То была война в духе йонхеера, ум против ума, секретные силы против неприкрытого насилия. Как бы йонхеер наслаждался этими окольными атаками и отступлениями!

Лоренс сидел, наблюдая, как солнце опускается к западному краю горизонта. В небе всё ещё кружили самолёты, гул их моторов заполнял этот кусочек мира. Это один путь борьбы.

Он скатал записку в длинную бумажную трубочку. Чиркнув спичкой по столу, поднёс к бумаге пламя и наблюдал, как она сгорает до невесомого пепла. Он не забудет того, что в ней написано. Сейчас не было видимых причин уничтожать записку, но это послужит отличной тренировкой, чтобы поступать так в дальнейшем. Никаких отметок, никаких клочков, ничего забытого. Ничего, что даст возможность проследить его путь. Сержант Кавана показал ему, как управлять своим телом, своими же мыслями он должен распоряжаться сам.

Юноша сдул кусочки чёрного пепла. А потом засмеялся над собственной торжественностью. Игра в шпионов, ребячество — так однажды назвал это Лоренс? Здесь, оглядывая прокаченную землю Миссисипи, в стране, не затронутой войной, он почувствовал, что всё промелькнувшее в его мыслях внезапно показалось слегка наивным.

— Лоренс, Лоренс Ван Норрис! — Кип мчался к нему вместе с Дирком. — Мы получили пропуск, — он размахивал в воздухе клочком бумаги, — для посещения города. На этот раз ты не сможешь сказать, что слишком занят. Мы тебя похитим! Хватай его за руку, Дирк, а если он станет упираться — тащи!

Они отказались выслушать беспомощные протесты и закинули пленника в джип на пару чрезвычайно костлявых коленок и в объятия двух рук, сомкнувшихся вокруг его талии. Так что когда джип тронулся, он нёс двойной ряд пассажиров на заднем сидении, не считая висящих на обоих передних крыльях и подножке.

— Мы скажем, — голос Дирка пронзительно выделялся на общем фоне, — вот, смотрите, юные леди, наконец-то мы привезли его — таинственную личность из джунглей Суматры. И они сразу соберутся около…

— Заткнись! — грубо прервал его Лоренс. — Дайте мне только выбраться отсюда… — он безрезультатно извивался в осьминожьих объятиях своего пленителя. — У меня есть более важные дела, чем шляться по городу с вами — вы…

— Джентльмены, джентльмены! — Кип завопил, чтобы быть услышанным в хоре улюлюканья, последовавшего в ответ на тираду Лоренса. — С нами деловой человек, мы должны сохранять почтительное молчание, мы должны…

— Торт ему в морду! — заорали по меньшей мере три голоса. — И мы это сделаем. Погодите только, мистер Ван Норрис! И прибавь газу, Кип, мы хотим ещё застать яркие огни, пока этот пропуск действителен!

Лоренс надеялся, что «торт в морду» не является гвоздём программы вечерних развлечений. Возможно, если он сохранит полное молчание, они забудут об этом неприятном для него предложении. «Торт в морду» именно и означал приложение свежего торта, желательно мокрого и липкого, к физиономии какого-нибудь временно непопулярного индивида. Грязное дело, во всех отношениях.

Но теперь они пели студенческие песни со звонкими припевами, впервые прозвучавшие в университетских залах Лейдена или Ульбрехта, сентиментальные песни, которые они ревели с высокомерным пренебрежением к слащавым словам, и армейские песни, преимущественно неприличные. Дирк, имевший слух на новые мелодии, пел перенятые от американцев. Да и остальные достаточно наслушались радио, чтобы подхватить хотя бы часть куплета или припева.

Кип подвёл машину к бордюру на боковой улице.

— Все выходят, — объявил он. — И я возвращаюсь на аэродром не позже десяти, запомните. Если вы не будете здесь к этому времени, то потопаете пешком. Конечно, если эта машина выдержит столько же пассажиров на обратном пути. Никого больше подбирать в последнюю минуту не буду, так что не приводите других, пообещав им бесплатную езду.

Все быстро исчезли, кроме Дирка, державшего Лоренса за руку.

— Могу ли я осмелиться спросить, куда мы идём? — поинтересовался Лоренс, как он надеялся, с надлежащей кротостью.

— Можешь. А вот отвечу я или нет — это другой вопрос. А теперь, мужики, вперед!

Кип, со своим обычным незаметным тактом, укоротил свой обыкновенно широкий шаг, подстроившись под походку Лоренса.

— По правде говоря, — вмешался Дирк с другой стороны, — мы приехали сюда по делу.

— По делу?

— Да. Знаешь Мартиаана Ван Най? Того здорового парня с чёрными волосами и маленькой рыбкой, вытатуированной на руке?

— Да, хотя и не очень, — кивнул Лоренс.

— Так вот, Мартиаан получил сегодня письмо и теперь он немного не в себе, понимаешь? Поэтому мы идём, чтобы отыскать его до того, как ему в голову придёт слишком много чёрных мыслей. Он хорош в воздухе, лучше меня, и я, Дирк Хейтс, это говорю. И он не должен лишиться своего шанса снова добраться до этих там. Так что сейчас мы идём по улице и выискиваем мистера Ван Най, пока он не сделал какую-нибудь глупость.

В четвёртом кафе, куда они зашли, кадет Ван Най сидел в одиночестве за запятнанным столиком в самой последней кабинке, где янтарный свет превращал его лицо в странно плоскую маску. Он не пил, вопреки ожиданиям Лоренса. Вместо этого он пристально уставился на какие-то предметы, которые выстроил перед собой в ряд.

— Привет, Ван Най, — Кип скользнул на вторую скамью в кабинке.

Темноволосый юноша никак не отреагировал. И Лоренс увидел, что предметы, которые он так пристально рассматривал, были обыкновенными пуговицами. Большими жёлтыми пуговицами, неотъемлемой частью одежды рыбака.

— Мы носим их дома, — он говорил спокойным невыразительным тоном, словно читая лекцию каким-нибудь туристам, — чтобы, если человек утонет и будет вынесен на берег далеко от дома, их всегда можно было бы продать, чтобы обеспечить христианские похороны. Они золотые и две сотни лет принадлежали мужчинам из рода Ван Най, — он сдвинул одну часть пуговиц, так что те выстроились в математически прямую линию.

— Арне умер в болотах, когда они отправились в море. Он был ранен и о нём вспомнили слишком поздно, — указательный палец вытолкнул две пуговицы из линии. — Луис, он, должно быть, утонул вместе с «Гордостью Лейдена». О ней больше никогда не слыхали с тех пор, как она выпала из атлантического конвоя, — ещё две пуговицы выдвинулись. — А теперь… теперь Рудольф стал… стал… проклятым грязным предателем! — Ван Най отшвырнул пуговицу, и Лоренс уловил блеск слёз на его щеках.

— Ты уверен? Всегда есть шанс, — вмешался тихий голос Кипа.

— Сегодня убедился! Смотри, вот оно — это ничтожество, смеющее утверждать, что он один из Ван Наев — к нашему вечному стыду. Смотрите все!

Кип разгладил брошенную ему Ван Наем смятую фотографию. Это был всего лишь любительский не очень чёткий снимок троих моложавых мужчин в странной форме.

— Вер Афделинг! — выдохнул Дирк в шею Лоренсу.

— Точно! Нацистские свиньи, штурмовики. А это Рудольф. Мой дядя прислал это из Лондона, чтобы я мог знать, какое зло случилось с моим братом. Я буду жить, чтобы сорвать этот мундир с его трусливой спины!

— Ты можешь это сделать, знаешь сам. Если не упустишь шанс, — сказал Кип.

— Да? О, теперь я вижу, вы пришли, чтобы маленький мальчик не сделал какую-нибудь глупость. Хорошо, я обещаю, что не сделаю. Но нынче вечером я не слишком хорошая компания, вы уж простите мой уход, джентльмены, — он поднялся и поклонился с достоинством, неестественным для его тяжеловесной фигуры. Потом развернулся, чтобы уйти, но мужчина за соседним столиком окликнул его:

— Эй, солдат, это ты обронил? — и показал одну из пуговиц, которую он подобрал.

Ван Най долгое мгновение смотрел на неё, потом пожал плечами.

— Мне это больше не нужно, минхеер. Это ничто. Спасибо.

Он флегматично протопал наружу. Башмаки выстукивали мрачный ритм.

— С ним всё будет в порядке? — спросил Дирк у Кипа.

— Да. Он сдержит своё обещание, глупостей, как мы боялись, не будет. Но я не могу сказать, будет ли Мартиаан Ван Най когда-нибудь снова в порядке. Рудольф был его младшим любимым братом. Зачем это тебе? — закончил он, когда Лоренс подобрал снимок.

— Мне он не нужен. Но я полагаю, Ван Наю не очень-то хотелось бы оставлять это здесь. А теперь, раз нас больше не заботит Ван Най и мы в городе, куда вы так долго пытались меня затащить, предлагаю это отметить.

— Вот это, — Дирк хлопнул Лоренса широкой ладонью по плечу с искренним одобрением, — то, что я называю иметь голову на плечах! К тому же только позавчера выдали жалованье, так что деньги в карманах ещё остались. Мы тебе покажем этот город — как про это говорят американцы, Кип?

— Стильно.

— Правильно — стильно. Так что пошли…

И они пошли.

Стрелки на часах в комнате приблизились к двенадцати, когда Лоренс вошёл в квартиру Пита. Неясное ощущение вины заставляло его двигаться на цыпочках.

— Ну, и насколько сильно ты заставил этот город покраснеть от стыда этим вечером? — Пит смеялся, глядя на него поверх книги.

— Совсем чуть-чуть, — Лоренс аккуратно сел. — Возможно, последняя рюмка была лишней. А может, мне следовало заказать ананас вместо шоколада, как советовал Дирк.

— Дирк Хейтс? Никогда не следуй ни одному совету этого сорвиголовы, и с тобой всё будет в порядке в этом мире. А я дожидался как раз для того, чтобы сообщить тебе, что я, в конце концов, вспомнил, кто такой твой Ван Остер — или, во всяком случае, кем он может быть.

— И что?

— Наша тётя Лиза нашла себе мужа в одной из приграничных провинций. Вот почему йонхеер перестал с ней здороваться. И её мужем стал Ван Остер. У них был сын, съездивший в Германию на учёбу и никогда не позволявший никому забыть об этом. Он был в большей степени юнкер, чем прусский офицер, имел надлежащий дуэльный шрам поперёк челюсти и всё такое. Но мы, — голос Пита приобрёл налёт неосознанного высокомерия, пока его обычная медлительная речь не зазвучала почти как холодный тон йонхеера, — никогда не поддерживали с ним отношений. Я не узнал бы никого из их семьи, доведись нам повстречаться. Ты решил, когда повидаешься с Крюбером?

— Да, я уезжаю в пятницу.

— Хорошо, и дай мне знать побыстрее, как прошла беседа.

— Непременно так и сделаю, — Лоренс поднялся. — А теперь я просто уверен, что та последняя рюмка была ошибкой. Если я хочу находиться в добром здравии во время поездки в пятницу, то мне нужно держаться подальше от Кипа и Дирка.

Пит всё ещё смеялся, когда он закрыл дверь за собой в спальню.

Глава 11 Билет до Лондона

Лоренс бросил свою помятую за прошедшую ночь сумку между ног и вытер лицо. Ему хотелось думать, что пот у него выступил из-за Нью-Йоркской жары, а не по причине слабых нервов. Вестибюль здания конторы был выложен кафелем. Повсюду чувствовался запах пыли, машинного масла и жёлтого мыла, отравляющий любое дуновение слабого ветерка.

Немного правее располагалась дверь, ради которой он и проделал столь долгий путь. Её остеклённое до пола окно несло на себе отпечаток легенды в виде очень сдержанной надписи: «Грауфорд и сын, импортёры». Но чем мистер Грауфорд и его наследник занимались в сфере импорта, проходящим мимо оставалось только догадываться. Лоренс для поднятия духа последний раз взглянул на часы и открыл дверь.

Седовласая женщина, занимавшая пространство за побитой конторкой в приёмной, безразлично взглянула на него.

— Слушаю вас? — сё отстранённый голос, должно быть, был специально подобран, чтобы поставить на своё место любого пришельца.

— Мне назначена встреча, в десять, этим утром.

— Десять… — она провела пальцем по странице ежедневника на конторке. — И вы из?..

— Джексона. Миссисипи.

— Входите, вас ожидают, — она указала на дверь позади себя.

Юноша вошёл в совершенно обыкновенную, просто обставленную комнату. Дешёвый письменный стол располагался между двумя окнами. И только два кресла — одно за столом, другое прямо напротив него.

Человек за столом ничем не отличался от любого из служащих средних лет. Он мог бы быть старшим бухгалтером. Он смотрел в окно и, когда Лоренс вошёл, повернулся вместе с креслом.

— Мне назначено на десять, — начал Лоренс слегка неуверенно.

— О, да. Вы молодой человек из Джексона. Садитесь.

Лоренс же был похож на младшего клерка, рыщущего в поисках нового рабочего места. Он чувствовал смутное неудовлетворение. Это слишком уж не совпадало ни с его ожиданиями, ни с его представлениями о подобной беседе.

Человек за столом вытащил какие-то листы стандартного формата, сколотые вместе скрепкой.

— Ваше предложение попало в этот офис неделю назад. Оно имеет свои достоинства, но столь большой элемент личной заинтересованности не произвёл на нас впечатления хорошей идеи. Иными словами, вы пришли сегодня сюда убедить меня, что вы — единственный, кто может справиться с этим делом должным образом, и я предупреждаю вас, что совершенно в это не верю. У нас имеются хорошо обученные люди в этой точке земли, которые вполне способны выполнить всё, что потребуется…

— За исключением того, что они не смогут открыть сейф. Только один человек может сделать это, не повредив содержимого, — возразил Лоренс. Ему сразу не понравился этот тихий бесцветный человек.

— Всё, что нужно для этого, — это знание ключевого слова.

— Именно так — ключевого слова.

Его собеседник складывал бумагу в аккуратную стопку, озабоченный выравниванием углов. Лоренс решил подождать, пока человек сам не обратится к нему.

— Вы очень молоды, мой друг. Я могу понять ваше желание самому исполнить эту миссию. Но вы на два года выпали из происходящих событий. Вы не имеете представления о том, как изменилась жизнь. Было бы явным безумием посылать сейчас новичка на оккупированную территорию. Достаточно бывшему соседу вас опознать, как вас сразу возьмут на заметку.

— По всем их сведениям я мёртв. Дом Норрисов сгорел в ночь моего бегства и они, должно быть, убедились, что он стал для меня последним пристанищем.

— Пожалуйста, никаких имён, даже здесь. Возможно, что сказанное вами — чистая правда. Но с другой стороны, эту ошибку могли обнаружить. Вследствие вашего уникального положения вас уже держат на заметке. А они дотошные, возможно, самые дотошные работники в мире сегодня. Существует вероятность, что они прекрасно осведомлены и о том, где вы находитесь в данное время. Ваш план мы не будем даже обсуждать.

— Если, — Лоренс наклонился вперёд через край стола, — вы не поможете мне вернуться туда, тогда я пойду сам. В это вы верите?

Глаза под седыми бровями собеседника были необычайно светлыми и липкими, как будто то, что могло бы лежать в их глубине, было защищено плёнкой.

— Да, — согласился он, — верю. Человек, если его прижать к стене, способен на многое, — он хихикнул, но звуки, издаваемые им, никоим образом не походили на смех. — Поскольку мы нуждаемся в том, что вы можете нам предложить, то поддержим вас. Здесь, — он пододвинул конверт, — ваши билеты в Галифакс. Вы доберётесь туда к среде и доложитесь по этому адресу. Там стоит армейский бомбардировщик, следующий в Англию. По прибытии в Лондон отправляйтесь в то место, куда капитан Смитс посылал вас. Там позаботятся об остальном.

— Похоже, вы всё-таки подготовились к моему отбытию, — не смог удержаться Лоренс.

— Я уже и раньше сталкивался с темпераментом вашей семьи. Теперь, раз уж вы отсутствовали так долго, было бы неплохо мне дать вам последнюю информацию о местных делах. Там работают две основные подпольные группы — «Мы помним дубинки», зародившиеся в Амстердаме в квартале Де Йордан. Они интересуются главным образом подготовкой документов…

— День топора!

— Именно так. Они могут помочь в подготовке отчётов о преступлениях захватчиков, списков военных преступников и так далее. Я уверен, что у них есть люди, которые, когда придёт время, будут действовать решительно. «Гезы», возрождённая старая организация по освобождению и защите родины. И они имеют своих людей повсюду, что поможет делу. Каково их участие в субсидировании подпольных газет, мы не знаем, но оно должно быть велико. По слухам, их лидер — «Полковник Вердун». Это может быть один человек или группа людей, действующих по единому плану.

С противной стороны мы имеем Вольфсангел, Вер Афделинг и, естественно, гестапо. Из этих троих последнее наиболее опасно. Ренегаты-штурмовики особого интереса не представляют. Они даже не смеют носить форму на улице, если не окажутся в подавляющем большинстве.

Проблема с нацистами, — он уронил свои бумаги и сидел, сведя руки, словно профессор в колледже, читающий лекцию студентам, — состоит в том, что они не понимают психологии иначе, как применительно к германской нации. Они построили империю страха и крови и звереют от того, что всё идёт не слишком гладко. Они не понимают людей, которые только крепнут под давлением, вместо того, чтобы сломаться. Сначала они гневаются на продолжающееся сопротивление, потом боятся. Боятся, потому что каждый нацист в глубине души понимает, что он — проигравшая сторона, что скоро наступит День Топора. Так же неотвратимо, как и восход солнца. И этот страх идёт рядом с ним и спит в его постели. Так что сейчас мы играем на их больных нервах. Для этого достаточно мелочи. Песня на улице, слово, написанное на стене, остракизм. Да, это война нервов, но чьих — наших или наци?

Вы отправляетесь в плотную смесь подозрений, заговоров и контрзаговоров, несовместимых с нормальной человеческой жизнью. Да, я знаю, в это трудно поверить, сидя здесь, в этом офисе. Но это сущая правда. И вы должны понимать, что отправляетесь только с одной целью — забрать оставленное вами и вывезти это за пределы страны. Вы не должны более ни в чём участвовать. Вы должны закрыть глаза и уши и не дать прорваться благородному негодованию. А мерзостей будет там предостаточно. Рыцарство и порядочность должны быть отброшены. Вы не можете поддаваться им и мстить. Этот урок лишь немногие усваивают, не пройдя через пламя ада, созданного нацистами. Я не спрашиваю, есть ли у вас мужество действовать, но есть ли у вас мужество бездействовать? Бездействовать, когда каждое добропорядочное чувство, воспитанное в вас, побуждает вас к противному?

Лоренс пошевелился под испытующим взглядом этих плоских глаз.

— Я не знаю, — медленно ответил он. Это было нечто новое. Нечто, о чём он ранее не задумывался.

— Тогда вам лучше поскорее это узнать! Запомните, в ваших руках будет не только ваша жизнь. Мы редко прибегаем к оружию и избегаем открытых схваток. Люди просто исчезают, а объяснения следуют потом. Неужели вы не видите, что риск от того, чтобы предоставить вам свободу поступать как вздумается, может поставить под угрозу гораздо более важные планы ещё в самом начале? Наши враги обладают изощрённой варварской хитростью. Нормальный человек не в состоянии постигнуть всю глубину подобной испорченности. И мы, вынужденные играть по установленным ими правилам, неужели вы думаете, что мы сможем победить, не запачкав рук? Да, я искренне надеюсь вас сейчас напугать. Теперь такое время, что человеку полезно быть испуганным. Потому что я уверен — если вы не изменитесь, то не вернётесь…

— Я иду!

Человек без имени пожал плечами.

— Прекрасно. Я не буду больше тратить время на бесполезные споры. Перейдём к фактам. Здесь, — он ткнул пальцем в карту, — район, куда вы будете сброшены. Ваш дом по-прежнему в развалинах. И этот участок местности сейчас слабо заселён. Как вы проникнете туда, я сейчас не знаю, но для работы у вас будет чуть больше часа. Насколько хорошо вы знаете район?

— Я провёл там большую часть своей юности. Я ловил рыбу и плавал в этом канале, ездил верхом по этим дорогам. Я знаю почти каждого в деревне…

— Тогда держитесь от неё подальше! На возобновление старых связей совершенно нет времени — если там даже осталось, что возобновить. После того, как обезопасите свой пакет, вы возвратитесь в Англию тем способом, какой вам предложат на месте. Особую опасность представляет то, что наци, возможно, держат эту вещь на заметке. Совсем недавно наблюдалась какая-то активность в этом направлении. Наверное, толстый Геринг пожелал присовокупить ещё одно драгоценное изделие к своей коллекции. К тому же гестаповец в том районе молод и усерден, с амбициями. Он, должно быть, обладает каким-то эквивалентом совести и, следуя примеру Зейц-Инкварта, каждую ночь проводит под новой крышей. Его штаб-квартира находится вот в этом месте, примерно в миле по другую сторону деревни…

— Это дом Линдерсов!

— Гуго Линдерс был одним из заложников, расстрелянных в прошлом январе. Его дом теперь, естественно, собственность Рейха.

— Расстрелян в прошлом январе!

Боже, минхеер Линдерс, этот высокий улыбчивый человек, имевший обыкновение зазывать деревенских ребятишек совершить набег на его вишни, ходивший, прихрамывая, с тростью вниз по дороге на вечернюю партию в шахматы с отцом Ритмеестром, не мог жить отдельно от своего дома, который он так глубоко любил. Но это была правда — минхеер Линдерс больше не жилец на этом свете.

Человек за столом наблюдал за ним и кивнул, как будто Лоренс удачно ответил на какой-то трудный вопрос.

— Это заставляет вас осознать произошедшие перемены? Таких там ещё несколько.

— Отец Ритмеестр?

— Его вы тоже не найдёте. Церковь не питает симпатий к этому новому положению дел. Я уверен, что и само здание однажды ночью неожиданно сгорело. Предполагалось, что там временно разместили какие-то военные припасы. Несомненно, один из часовых закурил в нарушение приказа.

— Какая неудача! — Лоренс улыбнулся.

— Да, это доставило властям массу хлопот. Привело к некоторым арестам. Но позднее состоялась небольшая операция по освобождению заключённых, так что равновесие вновь было нарушено. Поговаривают о смещении гестаповского начальника. Но он, видимо, имеет весомые контраргументы. Это усилило его неугомонность до раздражающего уровня. И у нас появились некоторые проблемы, — он говорил теперь с почти игривой интонацией.

— А теперь, впридачу, появился ещё и я, — не удержался Лоренс.

— Вы необычайно проницательный юноша, настолько, что когда я попрошу вас начисто забыть об этой встрече, то буду знать, что так и произойдёт. А теперь, — он взглянул на часы, — ваши тридцать минут истекли. Полагайтесь на свою голову, а не на сердце, тогда, возможно, сможете выкарабкаться. До свидания.

Вот так человек, имени которого он никогда не узнал, в конечном итоге отделался от него. Но в кармане пальто остались билеты до Галифакса и перспектива дальнейшей транспортировки за его пределы. У Лоренса было ещё одно поручение в Нью-Йорке и, покинув офис «Грауфорда и Сына», он быстро нашёл нужное ему место на противоположной стороне улицы.

— Меня зовут Ван Норрис, — сказал он сутулому человеку, сгорбившемуся за низкой стойкой. — Надеюсь, вы закончили работу, о которой мы договаривались.

Человек выкрутил ювелирную лупу, ввинченную в его глазницу.

— Да, всё готово, сэр.

Он неторопливо развернул на стойке квадрат чёрного бархата, из которого извлёк что-то мерцающее, что должно было быть установлено с великой тщательностью, и спросил, прежде чем отступил назад и предложил Лоренсу взглянуть.

— Чей он, сэр?

— Мой, — Лоренс в нетерпении барабанил пальцами по краю стойки. Если бы у него у самого были необходимые инструменты и материалы, он бы никогда не послал это в столь сомнительную контору.

— Это правда? — ювелир удивлённо взглянул на него. — Но это работа опытного мастера. Я уверен, вы найдёте законченную вещь соответствующей вашим условиям.

Он наконец отошёл в сторону и позволил Лоренсу увидеть, на что похож плод его воображения, воплощённый в подходящий металл и камни.

Пухлый Ганеша, отражая свет серебром своего округлого брюшка, — никогда не предусматривалось, чтобы слоноголовый божок имел голодный и худой вид, — ухмылялся своему заказчику. В щедрых ладонях каждой из своих распростёртых рук он держал по одному рубину из ручья в джунглях. В Ганеше, предлагающем удачу и богатство всему миру, чувствовался некий лукавый юмор, как того пожелал Лоренс. И впервые нынешний глава Дома Норрисов познал удовлетворение, приносимое созиданием. Это было именно то, на что он надеялся.

— Жаль, что камни такие дешёвые, — прокомментировал мастер.

— Они имеют присущую только им цену, — возразил Лоренс. — Но я должен сделать комплимент, минхеер, вашему мастерству!

— Мне понравился этот заказ. Здесь есть радость, жизнь, возможно, озорство. Это было удовольствием, принести в жизнь вашего бога. Всего лишь однажды видел я подобную разработку. Это было кольцо, принесённое мне несколько недель назад для ремонта. Возможно, вы, согласитесь взглянуть. Я срисовал его, чтобы внимательно изучить на досуге.

Он отыскал толстый конверт и вытащил оттуда одну бумагу с карандашным наброском. Он был весьма необычным. Изображал паука, ожидающего в паутине прилёта мухи, осторожно севшей на край.

— Это красное золото, а паук — эмаль в старинном стиле, красная, тогда как муха сине-зелёная. Я сначала решил, что оно с востока, но владелец заверил, что оно сделано в Голландии в Доме Норрисов. Вас ведь тоже зовут Норрис. Возможно, что вы видели это кольцо и раньше.

— Видел, — Лоренс прослеживал линии на грязном листке. — Я видел, как его изготавливали. Но это кольцо… Вы сказали, что оно было здесь, в Нью-Йорке, всего несколько недель назад?

— Да, сэр. Владелец решил, что маленькая мушка сломалась.

— Я только сегодня узнал, что человек, для которого оно было сделано, мёртв, расстрелян, как заложник. Оно предназначалось для особого подарка и не могло быть передано кому-нибудь ещё…

— Если человек, для которого оно сделано, мёртв, значит, кольцо у кого-то ещё. Возможно, у грабителя, например.

— А как имя человека, который его принёс?

— Подождите минутку, оно должно быть в гроссбухе.

Ювелир раскрыл тяжёлую книгу и пролистал страницы.

— Харвей, Смит, Робертс… Вот оно — Ван Остер. Возможно, он родственник расстрелянного человека.

— Не думаю. А кольцо сейчас у него?

— Да. Он сказал, что ненадолго задержится в Нью-Йорке. Как жаль, что я не могу помочь вам в его поисках. Он мог бы вам рассказать, откуда у него кольцо.

— Это как раз то, что я хотел бы узнать, — ответил Лоренс. — Теперь насчёт этой броши. Упакуйте её и отошлите по тому адресу, что я вам дам, — мисс Картландт. Приложите эту карточку.

Он бросил последний взгляд на Ганешу и его потрескавшиеся рубиновые шарики, заплатил по счёту и ушёл. Карла тоже должна быть проинформирована об изменениях в его планах — когда он будет уже в пути. Пит и Карла. Ни одному из них не понравится то, что они узнают об его намерениях.

Но пока юноша шёл по улице, один-единственный вопрос крутился у него в голове, как заезженная пластинка. Он не давал ему даже составить планы на будущее.

Кто такой Ван Остер, и как получилось, что он носит кольцо, придуманное йонхеером для своего хорошего друга Гуго Линдерса?

«Я буду благодарен за любую информацию о Ван Остере, какую вы сможете для меня раскопать. Его присутствие в Соединённых Штатах и та настойчивость, с какой он меня разыскивал, тот факт, что он владеет кольцом Линдерса — всё это не даёт мне покоя.

Что касается меня — ну, отсутствие новостей тоже хорошая новость в наше время. Я должен проскользнуть из одного мира в другой и до сегодняшнего дня не имею представления, как это будет осуществляться.

Пишите мне до востребования в Лондон, когда я смогу, то сразу дам вам знать, как обстоят мои дела.

Лоренс Ван Норрис».

«Лондон. Англия.

Июнь, 1942 год.

Дорогой Лоренс!

Это длинное письмо, но не думаю, что ты найдёшь его скучным. Много разного случилось с тех пор, как я покинул твою Америку, ради моей собственной страны. Первое, что я должен сказать — я пробуду здесь не долго. Я уяснил, что те, с кем мы сражаемся, тоже люди и мы вполне можем померяться с ними умом и силой. Теперь у меня нет опасений насчёт неблагоприятного поворота событий. Потому что я видел врага на его собственной территории, в захваченной им стране и видел Объединённые Нации в их силе. Я знаю, кто выйдет победителем в этой схватке.

Как я снова обрёл веру? Я выучился, вернувшись в волчье логово.

Когда я добрался до Лондона два месяца назад, то…»

Глава 12 Лоренс прыгает

Лоренс в прошлом знал два Лондона. Один, не подверженный времени, ничуть не изменился. Жизнь величавым потоком плавно струилась рядом с офисом местного отделения Дома Норрисов в старом Сити. Юноша был в восторге от некоторых частей этого Лондона, тихих проулков Темпла, маленьких, окружённых со всех сторон домами церквей, нелепых осколков восемнадцатого века в заводях двадцатого. Этот Лондон был столь же несокрушим, как и египетские пирамиды.

Другой Лондон был взорванный, поколебленный на своих вековых устоях город, разрываемый и раздираемый каждую ночь, поглощаемый огнём, который, казалось, жадно выискивает и красоту, и историю и превращает их в пепел и несомую ветром пыль. Но это был Лондон мужества, упорства, мёртвой хватки, и кое что в этом Лондоне проникало в него. Так что, будучи беженцем и изгнанником, Лоренс узнал стальное сердце города, не подвластный коррозии металл его людей.

А сейчас он попал в третий Лондон, ждущий. Этот город отсчитывал время, ожидая только момента, когда война будет закончена, когда он вновь сможет окунуться в работу, осуществляя тысячи планов строительства и улучшения, наполняющих его голову. Из всего этого мог родиться четвёртый Лондон, и он только надеялся, проходя по улицам, что сможет дожить до этого дня.

Возможно, Лондон сейчас символизировал весь мир. Лишённый смерти и разрушения, огня и ненависти, он мог бы породить что-нибудь ещё, что-нибудь лучшее, чем то, на что надеялись люди в прошедшие годы. Всё меньше и меньше будут они следовать традициям, верить в то, что груз «вещей как они есть» должен нестись молчаливо. Они будут задавать вопросы и от этих вопросов родится нетерпение, которое нужно будет утолить.

Многое из того, что составляло его жизнь, будет — и уже отброшено прочь. Дом должен измениться, если выживет. Людям из поколения йонхеера придётся перекроить свои одежды и манеры по новому образцу. Иногда юноша думал, что должен бы ненавидеть этот новый нарождающийся мир, упрощённый и рационализированный до однообразия. Но даже если подтвердятся худшие опасения, он бы хотел стать свидетелем этого рождения. И он будет выполнять свою часть работы, чтобы это наступило как можно скорее.

Нельзя повернуть стрелки часов обратно. Наци скоро откроют это — если у них уже не появились тайные сомнения. Изменения произошли по направлению вперёд, а не назад. Это был естественный закон, за исключением тех случаев, когда Природа временами уничтожала цивилизацию и развитие начиналось по новому пути, в совершенно другом направлении.

Ох, чем же это он занимается, размышляя о подобных вещах и отклонившись на несколько кварталов от своего пути? Лоренс посмотрел на номер ближайшего дома и вздрогнул, словно очнувшийся лунатик. Времени для игр воображения уже не оставалось.

Место, которое он разыскивал, было не офисом, а узким домом за коричневым забором на террасе. Дешёвые кружевные занавески на окнах, подозрительный блеск дверного молотка повторялись по всей улице снова и снова.

Девушка, столь же бесцветная и стандартная, как и дом, ответила на его стук и замерла в ожидании. Её взгляд соскользнул с подбородка посетителя и так страстно прикипел к его ботинкам, что он засомневался — а не бродил ли он с развязанными шнурками.

— У меня встреча с мистером Неккером в десять. Меня зовут Норрис…

— Да, сэр, — голос её оказался неожиданно чистым и почти без акцента. — В студию, прошу вас, сэр.

Она указала на дверь в конце длинной прихожей, а потом исчезла в боковой комнате, предоставив ему действовать самостоятельно. После секундного колебания юноша постучал в дверь студии и подчинился приглушённому ворчанию, которое могло означать как «входите», так и что угодно другое.

Как и следовало ожидать по виду дома, студия оказалась узкой, неудобной формы комнатой, с двойными рядами книг на стенах в дополнение к общему впечатлению набитости и скученности. Маленький огонёк в камине теплился скорее для вида. Перед самым очагом стояли два кресла, оба занятые.

— Входите, входите, сэр. Я вижу, вам удалось найти нас без особых хлопот.

Развернувшись во всю свою длину, словно разболтанная деревянная кукла, выбирающаяся из ящика, один из огнепоклонников проследовал вокруг двух маленьких столиков и края письменного стола на расстояние рукопожатия к Лоренсу.

Не только неуклюжесть движений, но и глубоко продубленное невыразительное лицо и землисто-коричневая форма добавляли ему сходства с манекеном. Оживший деревянный солдатик, если не считать того, что в глазах подошедшего можно было найти что угодно, только не тупой взгляд, ассоциирующийся с привычными голубыми кружками, помещаемыми над круглыми щеками деревянного солдата. На квадратных плечах сверкали майорские короны, но в нём не было и намёка на «подобающий вид».

— Думаю, что вы уже знакомы с нашим другом.

Второй человек поднялся, хотя и не сделал попытки последовать за своим хозяином через мебельную ловушку. Поначалу Лоренс не согласился — перед ним стоял незнакомец. Но затем услышал:

— Конечно, мы были товарищами по плаванию. Помните, минхеер Ван Норрис?

— Ян Смитс!

Но что-то в юноше противилось узнаванию. Ян, хорошо известный ему по тому дикому переходу через Канал, был улыбчивым, ребячливым парнем, ничем не замечательным, кроме любви к приключениям, и показавшим глубокое понимание моря. Сейчас же перед ним был мужчина, чьё лицо могло обстругаться до нынешней жестокости не меньше чем десятком лет опасной жизни. Запавшие глаза лихорадочно блестели, а мальчишеский изгиб губ долго выпрессовывался в тонкую сине-розовую линию.

— Здесь я всё ещё Ян. Так что вы правы, минхеер Ван Норрис. А что произошло с вами?

Лоренс пожал плечами.

— Что произошло с любым из нас? Я выбрался с Явы. Это больше, чем смогли некоторые люди. А теперь я возвращаюсь домой…

— Да, — майор толкнул вперёд другое кресло, — это как раз то, что мы собрались обсудить. Так почему бы не сделать это с удобством?

Лоренс отметил, что, усевшись, Ян наклонился вперёд, протянув свои тонкие кисти к тлеющим углям, как будто даже весной он нуждался в том хилом тепле, которое они обещали.

— Мы знакомы с вашими требованиями, мистер Ван Норрис. Но, боюсь, что задача невыполнима…

— Я уже слышал это раньше! И я все-таки здесь.

— Да, это так. Но сам факт вашего физического присутствия ещё не устраивает других трудностей, мой мальчик. Вы хотите в Голландию. Мы хотели бы помочь в вашем путешествии, но не можем.

— Почему?

— Я предоставлю ответить на это нашему другу с той стороны. Что вы можете рассказать ему, мистер Смитс?

— Что он может пойти каким-то другим путем, если хочет перебраться через Канал. Мы больше не действуем, по крайней мере, на долгое время. Уже несколько недель мы подозревали, что что-то надвигается. Что ж, мудрый человек не пойдёт под всеми парусами в пасть шторма. Сейчас время закрыть все двери, запереть их накрепко и спрятать подальше ключи — до тех пор, пока «тупые головы» не устанут глазеть, ожидая, что мы заплывем в их хитроумные сети.

Видите ли, эти паршивцы — наци — как-то слишком притихли в последнее время. Мы думаем, что им известно чересчур много о нашей системе, о том, как мы сейчас работаем. Но они ещё не захлопнули капкан. Почему? Может быть по тому, что они хотят вытянуть своей сетью рыбу покрупнее, улов, который произведёт впечатление на других паршивцев у них дома.

— Большая рыба, которой будет дозволено вплыть в сети, интересно, — пальцы деревянного солдата гладили его квадратный подбородок. — Может, эта рыба вы, мистер Ван Норрис?

— Что?! — когда Лоренс понял, что майор не шутит, что он действительно имеет в виду, будто Лоренс может считаться призом, он смог только тупо уставиться на них.

— Я думаю, вы сильно недооцениваете собственную значимость, — продолжал майор. — Во-первых, вы выскользнули у них из рук один раз, а они всегда находили вкус даже маленькой неудачи чрезвычайно горьким. За тем то, что вы оставили после себя. Эта безделушка описана как минимум двумя коллекционерами. И они надеются это заполучить.

В-третьих, это стало вопросом морали. Если вы попадёте в Голландию, достанете свой пакет и благополучно выберетесь, подумайте, какой эффект подобная история окажет повсюду, где будет рассказана. Они просто не смеют допустить, чтобы такое случилось.

— Но как они могут знать что-либо об этом? Что я хочу вернуться? Что ожерелье всё ещё существует?

— Кое-кто проболтался. Попадись мне только в руки, грязная, скользкая… — голос Яна перешёл в неразборчивое громыхание.

— Но никто же не знал! — Лоренс был сбит с толку.

— Никто? — переспросил майор, подняв брови. — Кто-то узнал, что вы оставили в Голландии, и они могли выяснить, что вы вернётесь за этим, что время почти подошло…

Ладонь Лоренса сжалась в кулак.

— Те, кто знал, мертвы, или не из тех, кто рассказывает.

— Наши друзья за каналом — специалисты в развлечении, заключающемся в складывании головоломок. Слово здесь, полунамёк там, безобидная на слух фраза в третьем месте. Они собирают это всё в кучу, просеивают и терпеливо собирают оставшееся в удивительно чёткую картину. Вот почему мы должны предостерегать и вдалбливать каждому мысль о крайнем безрассудстве повторения чего бы то ни было, что может нести даже безобидные военные новости.

И вдобавок, в нашей организации по ту сторону Канала существует определённая утечка. В этом причина того, что подпольный маршрут должен быть закрыт, пока утечка не будет найдена и перекрыта — навсегда.

— А как насчёт вас, Ян, разве вы не собираетесь возвращаться? — спросил Лоренс.

— Собираюсь. Но вы не можете пойти моим путём, минхеер Лоренс. Я должен идти в одиночку, так как те, с кем я путешествую, не взяли бы даже моего брата, если бы не знали его в лицо. Этот путь лишь для тех из наших людей, кто хорошо известен друг другу.

— Вы могли бы поручиться за меня…

— За вас могла бы поручиться даже королева. Они всё равно не сделают этого, пока вас не узнают. Вы должны ждать, минхеер Лоренс, сейчас мы ничего не можем сделать для вас.

— Как долго?

Ян пожал плечами.

— Месяц, два месяца, до тех пор, пока наци не покажут свои чёрные руки или мы не найдём этого предателя, так одурачившего нас. Прибрежные станции закрыты. Они закрылись за мной, когда я пришёл в этот раз. И они не откроются.

— Я не собираюсь ждать месяцами, — спокойно ответил Лоренс. — Я намереваюсь добраться до нужной мне точки в Голландии пятнадцатого мая. Вы говорите, что станции на побережье закрыты. А как насчёт тех, что лежат дальше от берега?

— Мы не закрыли одну, что на болотах. Но вы не доберётесь до неё; было бы безумием пытаться сделать это, если вы не следуете надлежащим маршрутом!

— Как далеко от побережья она находится?

— В пяти милях. И там строят укрепления. Никто не сможет сделать это без нашей помощи.

— Предположим, что человек всё же туда добрался. Проводите ли вы его дальше, в глубь страны? Только не повторяйте, что он не сможет туда попасть, просто отвечайте на вопрос.

— Да. Если бы он попал туда, то мы послали бы его дальше. Но он туда не дойдёт.

— На что именно похожи болота? Много воды, песка…

— Это морские болота, оставшиеся, когда начали осушать западные земли. Но этот проект остановился, оборванный войной, — ответил майор.

— Сейчас там ещё больше воды, — вмешался Ян. — Болота смыкаются с морем на севере. Через них идёт канал для барж, но за его пределами никто, кроме местных, не осмеливается передвигаться. Если какой-нибудь паршивец попытается сунуть нос туда, куда его не просят, то отправится в долгое плавание с камнем на шее. Теперь они не появляются вблизи болот вообще. Там очень много воды, но и островов хватает, особенно для тех, кто знает, где их искать.

— Они широкие?

— Болота? Нет — длинная и узкая полоса вдоль канала за исключением того места, где солёное озеро. Подожди, я сейчас покажу. Где тут карта, сэр? — спросил Ян у майора.

— Думаю, здесь, — майор согнул длинную руку и вытянул ящик стола. Когда он раскатал вытащенную оттуда карту, Лоренс увидел, что она очень похожа на ту, которую видел в Нью-Йорке.

— Смотрите, — Ян положил бумагу на плиту перед камином, прижав её носками туфель. — Здесь, — он указал на линию точек, — находится канал, которым баржи следуют через болота. Здесь болотистая местность, длинная и тонкая полоса, кроме озера. Наша станция здесь, на этом острове, посередине озера. Здесь оно мили три в поперечнике, не больше…

— Три мили. Его можно пропустить в темноте.

— Но вы не можете! — Ян взглянул на Лоренса. — Немало людей бродили там ощупью и потеряли свои жизни. Там зыбучие пески. На карте оно выглядит не очень-то большим, но зато когда вы посмотрите на него поближе…

— Как это выглядит с воздуха?

— С воздуха? — отозвался Ян.

— С воздуха… — повторил майор и голос его был задумчив. — Так вот что у вас за идея. Все шансы против этого…

— Все шансы, кажется, против всего в этой войне и однако кое-кто из отчаянных игроков выжил, чтобы рассказывать свои истории, — ответил Лоренс. — Бомбардировщики иногда проходят над этой береговой линией, не так ли?

— Снова и снова, это так, — майор улыбнулся. — Они несут гостинцы с сюрпризами для городов немного подальше вглубь. Это чуть южнее нашего обычного маршрута, но не столь уж не по пути.

— Достаточно близко, чтобы сбросить пассажира?

— Да. Но и после этого вряд ли что получится. Ветер может унести его за несколько миль, прежде чем он достигнет земли. Призрачный шанс может быть только у очень хорошего парашютиста. И даже потом его, вероятнее всего, изловят. Вы представляете, как эта груда шёлка выделяется на фоне неба? Если прыжок будет совершён засветло, чтобы можно было разглядеть болота и нацелиться на них, вас мгновенно засекут и вышлют группу встречающих. Если же спрыгнуть в темноте, то у вас будет шанс один на тысячу, чтобы добраться до острова…

— Если этоединственный способ, чтобы туда попасть, тогда я выбираю его! И, конечно, я смогу научиться управлять одной из этих штук, чтобы приземлиться в нужном мне месте!

— Чтобы стать парашютистом-десантником, требуются месяцы тренировок.

— Я не собираюсь становиться десантником, я только хочу один раз прыгнуть…

— Чего, — перебил Ян с каким-то мрачным удовольствием, — вполне хватит.

— А всё-таки, как насчёт этого? — спросил майор у молодого Смитса. — Если он доберётся до этого острова, возьмётесь ли вы провести его оттуда?

— Если он доберётся до острова — да. Но мы не разыскиваем его, это понятно? Он сам приходит к нам. Мы будем сидеть очень тихо, ничего не делая для того, чтобы заставить паршивцев рыскать вокруг. Доберётесь до острова, минхеер, и мы доставим вас назад. Если же свернёте себе шею в полях, мы даже пальцем не шевельнём, понятно?

— Понятно. Вот и всё, сэр. Я получу свой шанс?

— Если вы будете так глупы, то не мне говорить «нет».

Вот так Лоренс и попал прямиком на тесный насест внутри бронированного брюха бомбардировщика, летевшего под звёздами прочь от высоких утёсов Англии к тёмному изгибу оккупированной Европы. Со времени встречи в том лондонском доме до его нынешнего положения миновало уже несколько дней. Пока юноша сидел, его пальцы сжимались и разжимались, имитируя захваты, которым обучил его сержант. Именно так вы натягиваете и ослабляете стропы над вами, выплескивая ветер из чаши шёлка, удерживающей вас, так, чтобы иметь контроль над выбором места приземления.

Да, приземление — это искусство, которому, как откровенно сказал сержант, невозможно научиться за столь короткое время. Новичок должен подготовиться к переломам и растяжениям. Но Лоренс отказался слушать. Всё, что имело значение сейчас, так это прыжок в темноту, несколько минут в воздухе и затем прикосновение к земле Нидерландов. На этот раз он уверен в своих ногах, он знает, что может сделать и как это сделать. И в мыслях его сам прыжок превратился в незначительный промежуток между бомбардировщиком и землёй, куда он так стремился.

Юноша даже не слушал предостережения. Потому что был уверен, что то, что ему предстоит сделать, — его собственный способ участия в войне, и что ему удастся успешно завершить это дело. Он не знал почему, но думал, что это правда, а не самонадеянность или слепой отказ взглянуть в лицо опасности.

А теперь над ним нависла громоздкая фигура в лётной форме.

— Время прыгать…

Лоренс потрогал пряжки на своём поясе. Парашют мешал идти, когда он боком пробирался вдоль лестницы.

— Это то место?

— Да. Навигатор проверил. Удачи и до свидания!

Он наполовину выпал, наполовину выбросился вперёд в свирепый взрыв воздуха, вытолкнувший его в пугающую пустоту ночного неба. Нащупав кольцо, Лоренс потянул за него. Тело тут же дёрнуло вверх, сильным рывком, встряска от которого не пропустила ни единого позвонка в его позвоночнике.

Позади, на побережье, распускались цветы зенитного огня и лучи прожекторов, обшаривающих небо в поисках бомбардировщиков, уже благополучно углубившихся на их территорию. Мир под ним выглядел плоской чёрной массой без единого лучика света, который мог бы послужить ориентиром. И впервые Лоренс осознал грандиозность своей задачи. Сможет ли он нацелиться на край болот, как беспечно планировал, если самих болот не видно? Даже если они лежат прямо внизу, он не может этого определить. Придётся довериться точности навигатора и своему собственному управлению парашютом. Он лишь понадеялся, что приземлится достаточно близко от цели.

И едва ли не раньше, чем эти мысли пронеслись в голове юноши, его пальцы занялись своей недавно выученной задачей. Слегка потянуть, потом сильнее, попытаться в другом направлении. Так, пытаясь управлять наполненным ветром шёлком, Лоренс несся вниз, к невидимому пятну, которое было Нидерландами.

Глава 13 Волчья пасть

В конце концов он разминулся с сущим бедствием меньше, чем на ширину ладони. Возможно, что лишь последний отчаянный рывок, судорожное усилие, когда он разглядел привыкшими к темноте глазами, что надвигается на него, отнесло его прочь от смерти.

Потому что вместо открытого всем ветрам поля, он попал в рощу.

Одно долгое мгновение Лоренс продирался и проталкивался сквозь листву и ветви, скрёб руками и ногами кору, чувствуя это даже сквозь одежду. Затем он закачался маятником, шёлк парашюта основательно запутался у него над головой. О том, чтобы расстегнуть упряжь и спрыгнуть, не могло быть и речи — под его болтающимся телом могло быть и три, а то и все десять футов пространства. Разглядеть это подробнее не удалось.

Снова обретя дыхание, юноша попытался подтянуться по стропам, хотя бы для того, чтобы слегка побеспокоить путаницу шёлка вверху. Потом протянул руки в отчаянной надежде найти какую-нибудь ближнюю ветвь, способную выдержать его вес. Ногти коснулись коры, слегка её процарапав. Он радостно взбрыкнул, заставив упряжь снова раскачиваться.

Он смог уцепиться ногтями. В последнем усилии Лоренс потянулся к тому, что сулило помощь. И через две минуты вскарабкался верхом на внушительную ветвь и уселся, крепко прижимаясь спиной к стволу дерева, пока не освободился от лямок.

Первым делом следовало освободить парашют и спрятать его. Но обстоятельства не позволяли этого сделать. Альтернативой было убраться как можно дальше от предательского свидетельства своего присутствия прежде, чем его заметят.

Австралия оставила Лоренса не в лучшей форме для альпинизма и он мог только поблагодарить американского десантника за толику искусства, которое он сумел продемонстрировать в этом карабкании, завершившемся тем, что менее предвзятый наблюдатель назвал бы скверным падением.

Некоторое время юноша лежал, втягивая воздух в лёгкие, откуда тот был вышиблен, пока осторожно не призвал одну мышцу за другой возобновить свою работу.

Теперь он смог разглядеть нечто за стволом дерева и сразу вскочил. Белая стена, значительно выше его роста. Вид её не сулил ничего хорошего. Но оказался ли он снаружи или внутри? И что она защищает или ограждает?

Держась вначале под прикрытием дерева, а затем проскользнув в объятия колючего кустарника, Лоренс добрался до стены и, мгновением позже, до полоски земли, разрешившей его вопрос слишком очевидным образом. Свежепроведённые борозды, как в саду. По всем признакам он находился внутри.

Ну хорошо, пришло время воспользоваться головой, если он хочет сохранить её на плечах. В каждой стене есть ворота. Ему нужно только найти их, а потом он скроется в ночи, оставив свой парашют пугать и мистифицировать каких-нибудь невинных жителей утром.

Подходящим методом поиска ворот казалось просто следовать вдоль стены. Но здесь это было легче сказать, чем сделать. Владелец явно имел склонность к высаживанию кустов и деревьев, которые необходимо обходить стороной.

Безусловно, ни одна стена не может уходить слишком далеко, не поворачивая. Хотя и может тянуться миля за милей… Казалось, прошли часы, пока он, слегка успокоившись, направился на поиски ворот. Ну вот, наконец, угол и ещё один ряд кустов. Затем юноша неожиданно угодил в холодный пруд и с трудом подавил восклицание, готовое сорваться с его губ. К тому же он, должно быть, оставлял след подобно слону, но с этим ничего не поделаешь.

Затем путь преградила стена низкого кустарника, через который он проложил путь на четвереньках и в конце концов был вынужден ползти. И только за ним он уткнулся подбородком в гравий на дорожке. Перед Лоренсом возникли столь долгожданные ворота.

Но потребовалось вмешательство врага, чтобы спасти его от последней глупости — желания подняться на ноги и выйти в эти, вроде бы, безопасные ворота. Послышавшийся низкий свист загнал его обратно под кусты. И он увидел, предельно сконцентрировавшись, одеревеневшую фигуру человека, совершающего обход. Часовой был настороже и не олух. К тому же имел неприятную привычку останавливаться на полушаге, тревожно оглядываясь вокруг, словно он был в сердце вражеской страны, а не у ворот дома среди уже год как оккупированной нации. Эта чрезвычайная встревоженность много говорила о ночных развлечениях Лоренсовых собратьев-голландцев, но он бы хотел, чтобы у часового не было причины бояться чего-то в темноте — хотя бы этой ночью. Но поскольку причина существовала, шанса преодолеть этот барьер не было. Следовало попытаться где-нибудь в другом месте. Но юноше не хотелось оставлять подъездную дорожку ради загадок сада, где он мог без предупреждения наткнуться на что-нибудь незнакомое, что сразу выдаст его. На одном конце дорожки были ворота, а что на другом?

Стараясь припомнить все уроки по знанию леса, он пополз обратно вдоль гравия. Очевидно, наци, охранявшие дом, ничего не опасались внутри ограды, не то они повытаптывали бы всё здесь давным-давно. Растревоженные ночные насекомые вились над лицом и шеей, а влажная трава путами обвивалась вокруг запястий и кистей, когда Лоренс нащупывал свою тропу. Хотя ночь выдалась холодной, его рубашка прилипала к плечам и рёбрам, и капли пота выступали у корней волос, стекали по щекам и капали с носа и подбородка. Несмотря на все попытки двигаться бесшумно, случались моменты, когда треск сломанной веточки звучал в его собственных ушах так громко, как зенитный огонь. Но, возможно, часовой свыкся со всякими звуками в ночном саду и ни крика «стой», ни звука выстрела, которых временами ожидал Лоренс, так и не раздалось.

А потом дорожка внезапно повернула налево, и он воспользовался короткой остановкой, чтобы отдышаться и постараться спланировать следующий шаг в этом полуночном кошмаре. Другой конец дорожки замыкал, само собой разумеется, дом. Никаких огней в тёмном корпусе, расположенном посреди ровного круга лужайки, где дорожка описывала полукруг перед парадной дверью.

Лоренс присел на корточки в то, что, как выяснилось мгновением спустя, было особо липкой грязной лужей и рассмотрел ситуацию. Он мог бы, конечно, отправиться бродить в темноте в поисках других ворот. Но юноша знал, что его время неумолимо истекает. Он не имел возможности сказать, сколько минут или часов прошло с тех пор, как он шагнул из бомбардировщика. Но утро непременно наступит и при дневном свете обнаружение парашюта на дереве будет неизбежно. Что означает охоту на него всей их своры, рыскающей по полям.

Сначала они обыщут ближайшие окрестности, сад, пристройки — особенно после того, как часовой засвидетельствует, что он не проходил и не пытался проходить через ворота. Но станут ли они обыскивать сам дом? Этот старый-старый трюк со спрятанным на видном месте письмом, работает ли он ещё? Это возможность номер один.

В качестве же альтернативы у него оставалась возможность номер два — найти место, где стена хотя бы чуть-чуть выщерблена, и таким образом выбраться наружу, на свободу. Но разве часовых расставляют только у ворот? Наци, казалось, не предполагали, что кто-нибудь попытается преодолеть их ограду. Не означает ли это, что они имеют какую-то соответствующую защиту, навроде мин-сюрпризов, чтобы позаботиться о честолюбивых альпинистах? И сможет ли он осуществить такое восхождение? Спина и ноги ещё болели от предыдущих упражнений, сможет ли он предпринять новую, более трудную попытку, не отдохнув?

Внутрь или наружу, вопрос колебался в его мыслях как маятник. Воспользоваться диким шансом в доме или ещё раз попытать счастья на стене? Гул мотора хорошо ухоженного автомобиля вырвал Лоренса из его колебаний и сомнений. По дорожке ползло чёрное пятно, две круглые синеватые фары у самой земли походили на глаза. Оно остановилось у двери дома и водитель заглушил двигатель.

— Ну, вот мы и тут, Франц. Мне опять придётся вылезать или ты поднимешь свой толстый зад с сидения и доложишь капитану, что мы прибыли?

Ответом его компаньона послужило недовольное мычание и щёлкание дверного замка.

— Вечно мне приходится этим заниматься, Манфред. Почему, я спрашиваю?

— Ты лучше спроси, не придётся ли нам выезжать снова этой ночью. Англичане пролетели час назад. Когда они будут возвращаться, могут быть неприятности. Помнишь прошлую неделю?

— Попробуй позабудь! — горько ответил Франц. — Морда в грязной луже, а осколки свистят мимо ушей. Английские свиньи сваливают бомбы куда попало, когда возвращаются домой. Когда завоет сирена, лучше скорее искать укрытие. Если бы капитан это усвоил…

— Не позволяй себе, Франц, учить капитана его обязанностям, — Манфред хихикнул. — Он же герой.

— Хорошо, а я разве нет? Носиться по всей округе в полной темноте за этими проклятыми голландцами, единственная страсть которых — ставить ловушки на нас. Что случилось с Куртом в гавани Дельфта? Он вышел на прогулку и с тех пор его никогда не видели. И разве мы не нашли эмблемы Густава в том амбаре, где капитан слишком поздно устроил облаву? Я учился с Густавом в школе, и он был хороший человек. Разве не он выиграл кросс в Польше? И он был слишком хитрым, чтобы дать себя одурачить этим голландцам. Я говорю тебе, Манфред, мы имеем дело не с покорённым народом, мы сражаемся с армией, — тайной армией. И ничего хорошего из этого не выйдет…

— Ничего хорошего не выйдет из твоей пустой болтовни. Доложи капитану, что мы уже здесь, и надеюсь, что он не собирается кататься всю ночь.

— Хорошо-хорошо. Мы вовремя, нет нужды торопиться. И почему мы должны кататься туда-сюда по этим мрачным дорогам каждую ночь? Кого он ищет?

— Откуда я знаю? Но он будет искать тебя, если ты не пошевелишься.

Тень, которая была Францем, потопала к двери. Пока он не постучал, Лоренс считал, что там пользуются звонком. Мгновение спустя дверь качнулась внутрь, по-прежнему без всяких признаков света. И всё, что наблюдатель мог услышать, это приглушённую беседу. Потом Франц вернулся к машине.

— Он идёт? — спросил Манфред.

— Да. Когда же наконец нам выпадет удача — всё так плохо. Мы отправляемся — кататься по округе в темноте до утра. Что за способ тратить добрые часы сна? И будем надеяться, что мы не попадём в беду из-за этой глупости… — голос замолк, когда ещё одна фигура устремилась от дома к машине.

— Нынче ночью, — приказал более холодный и пронзительный голос, — мы будем патрулировать дорогу вдоль канала до Дельфтской гавани. Не более двадцати миль в час и наблюдать за той стороной канала. Понятно?

— Так точно, гepp капитан, — Манфред завёл двигатель и развернул машину на дорожке с искусством опытного водителя. Затем они направились к воротам.

Значит, капитан, кем бы он ни был, убыл до утра. А сколько обитателей осталось в доме? Разведку лучше начинать с задней стороны. Открытое окно в кухонном помещении было бы подходящим… Но тут мысли Лоренса потекли в новом направлении. Кто этот капитан, и почему он занимается этим странным патрулированием на дорогах, которое так не по вкусу его подчинённым? Он хотел разгадать этот секрет прямо сейчас. Хороший совет, услышанный им в Нью-Йорке, — никогда не позволять себе отвлекаться от своей особой цели, — быстро разделил судьбу большинства хороших советов.

Дом, как он вскоре выяснил, был построен в виде буквы Т, позади передней перекладины находилось короткое выступающее крыло, где, по его выводам, могли отыскаться хозяйственные службы. Лоренс направил свой путь к стыку крыла с главным домом. Окна прикрывали толстые деревянные ставни, защита для затемнения, а те два, что он украдкой попробовал открыть, даже на долю дюйма не поддались усилию, которое он осмелился приложить.

Но справа от стыка нашлась дверь. Без особой надежды юноша скользнул к её старой задвижке и толкнул. К его изумлению, она поддалась, качнувшись внутрь. Он вошёл в выложенный кафелем коридор, в дальнем конце которого слабое сияние света очерчивало другую дверь.

Лоренс нагнулся в темноте, скинул свои ботинки и, связав их шнурками вместе, перекинул через плечо. Здесь он не рискнул бы использовать револьвер, лежавший за пазухой, разве что как последнее средство. Но британские армейские ботинки на толстой подошве могут стать оружием, с которым следует считаться в ближнем бою. Опираясь одной рукой на стену, как на поводыря, он тихо двинулся к манящей щелке света.

Но, кажется, недостаточно быстро. Потому что дверь, через которую он вошёл, отворилась, и юноша услышал, как кто-то проскользнул внутрь со слабым шорохом. Затем послышался звук, как он опасался, поворота ключа в замке. Нравится ему это или нет, теперь он был вынужден идти вперёд, все пути отступления были отрезаны, — во всяком случае, в настоящий момент. Каким путём пришёл этот вновь прибывший? Он же не мог не пройти мимо охраны. Как и он сам. Грубая шерстяная ткань задела Лоренса и послышался один-единственный испуганный вздох. Он услышал учащённое дыхание другого, а потом раздался шёпот.

— Ну что за безрассудство, Петер? — проговорила женщина. Женщина с крепкими нервами, раз она не закричала при столь неожиданной встрече в темноте. Но раз она, кажется, посчитала его «Петером», встреча не была такой уж неожиданной. И если она обнаружит, что это чужак… Пока юноша колебался, женская рука отыскала во тьме и сжала его запястье.

— Тише, — приказала она. — Капитан опять уехал, а два других дурака на кухне, их головы заняты Кати. Возможно, ты хорошо сделал, в конце концов, у нас есть время отправить тебя наверх, прежде чем они вернутся.

Значит, Петер, должно быть, прячется от наци. Тогда его проводник скорее всего отнесётся более приветливо к сюрпризу в виде его собственной личности. Во всяком случае, он будет ей подыгрывать сколько возможно.

Ступая осторожно, как только мог, он позволил женщине провести себя сквозь освещенную дверь. В свете нескольких свечей в ветвистом подсвечнике он смог теперь увидеть свою компаньонку, по крайней мере, затылок её прямо поднятой головы. Она была одета в крестьянский костюм. Батистовый чепец с крылышками прикрывал волосы и большую часть отвёрнутой головы. Но он каким-то образом уверился, что это не женщина с фермы. Не оборачиваясь, чтобы взглянуть на своего пленника, она тянула Лоренса через комнату со свечами и по замкнутому коридору, откуда наверх вела лестница. Только здесь она бросила его руку, чтобы взять горящую свечу слева на широкой стойке перил. Но она всё ещё не оглядывалась назад. Лоренс теперь ступал более уверенно. Похоже, его удача здесь, очень хорошо.

— Пошли, — всплыл её шёпот, и они начали подниматься по лестнице. Лестничный пролёт вывел в короткий холл, куда выходили закрытые двери одна напротив другой. Рядом с Правой дверью надменно стояла пара высоких военных ботинок. Но женщина не остановилась. Напротив, она направилась в дальний конец холла, где другая лестница, уже и без ковра, вела куда-то наверх. Этот подъём тоже завершился дверью, которую женщина от крыла энергичным толчком. Снова холл и две двери. Она повернула налево и вошла в комнату с Лоренсом, по-прежнему следующим за ней по пятам.

Комната, в которой они оказались, должно быть, служила убежищем прислуги. Из мебели имелись лишь полуразвалившаяся раскладушка, придвинутая к дальней стене, умывальник напротив и побитый комод, стоявший рядом. Над ним, правда, висел довольно необычный предмет — длинное зеркало, обрамлённое потускневшей от времени позолотой. Само стекло было туманным, но не настолько мутным, чтобы не отражать свечу и их лица — белые овалы с черными пятнами глаз и ртов. Женщина замерла, пристально смотря в это зеркало, а потом одним гибким движением повернулась, встав напротив Лоренса. Она всё также держала свечу в левой руке, но в правой появился курносый револьвер, маленькая изящная вещица, тем не менее весьма грозная.

— Кто вы? — слова были произнесены низким тоном, но в них хорошо чувствовалась напряжённость, придавшая вопросу больше силы, чем если бы он был дико выкрикнут. Глаза Лоренса встретились с женскими, спокойными и тёмными, а затем переместились на её рот с бледными прямыми губами. Лицо женщины было измождённым, с ввалившимися щеками, тонкокостное, под голубовато-белой кожей пульсировала тонкая жилка.

— Я из Англии. Я случайно приземлился в вашем саду — спустился с парашютом…

— Королевские ВВС?

— Нет, я голландец. Я прибыл выполнить некую часть работы. Я говорю вам правду…

— Правду! — неприятный резкий смех звучал совсем не как её шёпот. — Что есть правда в наши дни. Какие у вас доказательства?

— Никаких. За исключением парашюта, запутавшегося в ваших деревьях.

— Так…

Лоренс почувствовал, что первая враждебность частично ушла, что она сейчас рассматривает ситуацию со всех сторон.

— И что вы намереваетесь делать? — спросила она через мгновенье.

— Откровенно говоря, не знаю. Я планировал приземлиться в поле, откуда мог бы добраться до цели. А вместо этого приземлился здесь, а там часовой у ворот. Возможно, стена…

— Через неё не перебраться. У них там провод под высоким напряжением вдоль гребня. Как только посветлеет, они найдут парашют — и что тогда? Не думаете же вы, что они не обыщут каждый дюйм на земле и в доме. Это опорный пункт, они были уверены в его безопасности. Подорвать эту уверенность значит пробудить их худшие черты характера. За голову капитана назначена награда, на него было уже три покушения. Сюда не допускают никого, за кого они полностью не ручаются и о ком не навели справки…

— А вы? А Петер?

— Не тешьте себя надеждой, что я встревожена вашим упоминанием о Петере. Вы на самом деле ничего о нём не знаете. Но ничего хорошего нет и в том, что вы споткнулись о план, слишком хорошо разработанный и слишком далеко зашедший, чтобы быть отброшенным. Нам придётся задержать вас при себе и вывести отсюда, хотите вы этого или нет. Но сейчас оставайтесь здесь. На этот этаж никто не ходит, кроме Кати и меня. Временно, — она снова изучала его лицо, — мы должны будем довериться друг другу. Вы согласны?

Он кивнул. Несмотря на её грубое платье, юноша был теперь уверен, что она не простая служанка.

— Юффру, как я могу поступить иначе?

— Теперь, где этот парашют, возможно, его удастся укрыть…

— Я оставил его запутавшимся в каком-то высоком дереве и потом шёл вдоль стены, через пруд, к дорожке.

— Тогда он на дубах на западе. Оставайтесь здесь и не открывайте дверь никому, кто не постучит дважды, подряд. Я посмотрю, что можно устроить.

И она ушла, забрав с собой и оружие и свечу. Лоренс ощупью пробрался через комнату и положил засов на место. Потом нащупал раскладушку и рывком распахнул ставень на окне над нею. Поднимался предрассветный ветер, но небо было ещё тёмным. Он присел на комковатый матрас, недоумевая, в какую путаницу завели его импульсивные действия.

Глава 14 Восход апельсинового солнца

Вскоре Лоренс скользнул вниз, чтобы вытянуться во весь рост на раскладушке, прижавшись щекой к затхлой поверхности плоской подушки. Его сон был глубок и не обеспокоен сновидениями, а когда он поднялся, по краям ставня просачивался сероватый свет восхода.

Снизу доносился рокот голосов и Лоренс, привстав на колени, глянул вниз через подоконник, позаботившись прикрыть ставень, за исключением щели внизу. Хотя солнце ещё не взошло, света хватало, чтобы увидеть капитана, чопорно вылезающего из машины. Он направился прямо в дом. Машина же покатилась снова, лязгая передачами, что свидетельствовало о том, что водитель устал и с трудом работает руками. Больше смотреть было не на что, кроме пары птиц, совершающих краткую инспекцию клочка травы. Лоренс отодвинул ставень на дюйм шире, сложил руки на подоконнике и опустил на них подбородок.

Рассвет в Нидерландах.

Ночь выдалась тёмной, с тяжёлыми облаками. Но сейчас небо, насколько он мог видеть, было чисто выметено, подготовлено для солнца. И уже показались концы цветных полос. Иногда в комнату залетал сладкий ветер, овевавший его голову и плечи. Он видел рассветы за полмира отсюда, всплески слепых цветов, предвестники медных солнц, но ни один из них не был подобен этому. Что эта грозная женщина, оставившая его здесь, сделала с парашютом? Удалось ли снять его с деревьев и куда-нибудь спрятать, где вещь не могла бы выдать своего хозяина? Почему-то юноша верил, что это так. Его хозяйка производила впечатление человека, не болтающего попусту.

Лоренс поднялся и прошёлся по комнате, исследуя её, как зверь, запертый в клетке, осматривает её поначалу. Чердак слуги, причём бедного слуги. Два кресла, ни одно из них не было целым. Кувшин на комоде утратил большую часть своего носика, а чашка под ним треснула. Кроватью служила узкая раскладушка с комковатым матрасом и многократно заштопанными простынями. На полу валялась сильно вытертая и потерявшая цвет ковровая дорожка.

Лишь зеркало свидетельствовало об ином образе жизни и более светлых днях. Его позолоченную раму украшало литьё в виде цветов и пухлых головок купидонов. Рококо, поздний восемнадцатый век, решил Лоренс, в этом есть прелесть минувшего.

На юношу уставилось его собственное лицо, отразившись в виде бесформенного, скучного овала. Где он раньше видел подобное отражение? Такую же прорезанную складками кожу, постепенно сереющий загар, такие же ввалившиеся щёки и затуманенные усталостью глаза?

Да, это было в Тжине, в том отеле, куда он попал в поисках Пита. Юноша задумался, что стало с тем отелем и юным клерком, который послужил невольным орудием перемены всей его будущей жизни.

Два приглушённых удара привели его от зеркала к двери. Лоренс мягко отодвинул засов, сжимая пальцами другой руки связанные шнурки его ботинок.

Внутрь прошаркала маленькая посетительница, подхватив сложенный вдвое фартук как мешок своими клешневатыми руками. Она ходила забавной раскачивающейся походкой, держа одно плечо выше другого. И она не поднимала головы, чтобы взглянуть на него, пока не выронила из своего фартука узел, увязанный в грубую салфетку.

— Но, — Лоренс ослабил хватку ботинок, — ты же всего лишь маленькая девочка!

Она улыбнулась какой-то не детской улыбкой, что-то пугающее проскальзывало в этой кривой ухмылке. Рубец белого шрама рассекал её тонкую щеку отвратительным образом. Но глаза были большими и голубыми, с длинными шелковистыми ресницами.

— Меня зовут Кати, минхеер, — хотя голос её был едва ли громче шёпота, прозвучал он весьма убедительно. — А это ваш завтрак или обед. Мы не можем ходить сюда часто, чтобы не привлекать его внимания, — она мотнула своей склонённой головкой вбок, что означало нижние этажи. — Вечно он шпионит и подглядывает.

— Парашют?

— С ним всё в порядке, — Кати снова беззвучно рассмеялась. — Он там, где его не смогут найти. Но вы должны находиться здесь до тех пор, пока за вами не придут. Теперь я должна уйти. Он просчитывает каждую минуту, что я нахожусь вне кухни. Закройтесь и старайтесь поменьше двигаться, чтобы не услышали внизу.

Она хлестнула своими пыльными и заштопанными юбками по краю двери и ушла. Лоренс поставил засов на место и решил поближе познакомиться со своим завтраком. В кармане у него имелся пакет НЗ, но юноша решил приберечь его до худших времён.

В салфетку было завёрнуто несколько ломтей хлеба. Такого хлеба он раньше никогда не видел. Серый, с песком, будто несколько точильных камней были раздроблены в муку. Кисловатый, с неприятным запахом. К нему прилагался маленький кусочек сыра, сухое безвкусное вещество, мало напоминающее золотое богатство прежних дней. И это было всё.

Проглотить подобную порцию хлеба с сыром, по вкусу напоминающим замазку, было трудной задачей. Особенно после изобилия Америки и сбалансированного меню в Англии. Такую скудость пищи он никак не мог отождествить с собственной страной.

Для питья же имелось только затхлое содержимое собственной маленькой фляжки. И глотка, который он себе позволил, едва хватило, чтобы смягчить необычайную сухость пищи.

Но нехватка воды оказалась не единственным осложнением во время медленно тянущегося дня. Его донимала скука. Лоренс попытался снова заснуть, но преуспел лишь в попытках идентифицировать звуки дома, когда лежал на спине. Книг не было, заняться было нечем и оставалось только лёжа рассматривать потолок или сидеть, уставясь на стену.

В конце концов, он совершил ещё один тур по изучению комнаты. И в одном из ящиков умывальника нашёл спасение — огрызок карандаша. Используя затейливое зеркало в качестве модели, он начал рисовать на досках пола.

Этот завиток украшенного листа, упростить его здесь, удлинить концы, подчеркнуть изгиб, оформить в зелёных бриллиантах или викторианской французской пасте — и вот одна из современных моделей.

А взять купидона — это Лоренс проделал быстро. Добавить крохотные рожки и изменить линию пухлых губ — и чертёнок приобрёл дьявольскую привлекательность. Купидон и чертёнок вместе на броши — Лоренс продолжал рисовать на полу, высунув кончик языка от усердия, когда исправлял не верную линию.

Карле бы это понравилось. На мгновение Лоренсу почудилось, что он слышит её серебристый смех. Он вроде бы даже увидел девушку с брошью в руках. Странно, но руки её юноша помнил грязными и запачканными, с песком под сломанными ногтями. Однако эти руки были его единственной опорой в безумном, смятенном мире боли, жажды и сокрушающей жары. Они всегда будут для него эталоном для сравнения.

Да, Карле бы понравились чертенята. Он продолжал их рисовать. Но теперь память придала им кое-что от насмешливой снисходительности Ганеши к миру людей и всех их безумств.

Это было второе рождение Дома Норрисов. Лоренс, заботливо оберегающий свой огрызок грифеля, впервые дал воплощение идеям, сделавшим его впоследствии знаменитым. Купидону и чертёнку с отброшенного за ненадобностью зеркала в комнате прислуги было суждено отправиться в мир на своих кургузых крыльях, чтобы покорить всех обаянием своих толстых персон.

Не то чтобы он так легко забыл об окружающей обстановке. Один раз юноша замер, прижавшись к двери, когда туфли на деревянной подошве простучали вверх по лестнице мимо его комнаты. И спустя некоторое время он услышал, как они простучали в обратном направлении.

Солнечный свет позднего утра просунул яркие пальцы сквозь щель в ставнях, и Лоренс рискнул ещё раз взглянуть на сад.

Кати проходила вокруг дома своей странной раскачивающейся походкой. Тяжёлый букет ещё сильнее перегибал её согнутое тело. На небольшом расстоянии за ней следовал человек в серо-зелёной форме. Каска делала его сверху похожим на разновидность поганки.

Маленькая служанка не обращала внимания на свой эскорт, и они вскоре скрылись из виду за изгибом дорожки. Наверное, подумал Лоренс, обитателям этого дома разрешается выходить в парк только в сопровождении одного из наци.

Но тогда кто такой Петер и почему его ожидали здесь прошлой ночью? Что это за план, частицей которого стал Лоренс, вовсе того не желая? И как он сможет выбраться из этой ловушки и добраться до болот? Времени оставалось всё меньше. Пятнадцатого мая он должен быть в имении Норрисов. И никакой капитан не сможет его остановить.

Прошло несколько часов, уже давно перевалило за полдень. Внизу тем временем что-то произошло. Дважды посыльные на мотоциклах с рёвом подкатывали к передней двери, а позднее ещё один часовой был поставлен для обхода дома. Эта внезапная активность усложняла задачу Лоренса.

Потом перед дверью остановилась машина и одетый в чёрное капитан торопливо втиснулся в неё, в спешке даже не заботясь о сохранении достоинства. По его команде часовой тоже забрался внутрь. Ещё один солдат бежал от обратной стороны дома и едва успел запрыгнуть на подножку, когда машина развернулась, набрала скорость и исчезла в граде выброшенного из-под колёс гравия.

Лоренс старательно наблюдал, пока они не исчезли из виду. Тут в холле послышались шаги и раздался двойной стук, заставивший его открыть дверь. Вошла высокая юффру. За ней следом вкатилась Кати. Обе имели более уверенный вид, как будто на какое-то время они избавились от необходимости постоянно держаться настороже.

— Садитесь, — юффру махнула в сторону раскладушки, взяв себе одно из хлипких кресел. Кати прислонилась согбенной спиной к закрытой двери, прижавшись одним ухом к старой обшивке, словно прислушиваясь.

— Возможно, у нас появилось свободных полчаса. Они отправились на охоту по горячему следу. А нам надо многое спланировать. Сейчас вас не ищут, так как мы убрали парашют с дороги. Нет, не надо меня благодарить, — женщина протестующе подняла руку, когда он попытался её перебить. — Он мог выдать нас так же быстро, как и вас. К тому же, — впервые на её точёных губках появилось слабое подобие улыбки, — добротный шёлк найдёт достойное применение. Мы уже давно не прикасались иголкой к чему-то подобному, верно, Кати?

— Да, юффру, — кивнула Кати, спрятав свои руки под драным фартуком.

— Так что слушайте и не перебивайте. Вы должны знать эти вещи. Во-первых, этот дом — временная штаб-квартира начальника гестапо нашего района. Он боится покушений на свою жизнь и имеет несколько штаб-квартир, постоянно переезжая с одной на другую. Он надеется перехитрить нас таким образом. Но в данный момент нам выгодно оставлять его живым.

Власть разъедает этих наци. Они так долго изображают суперменов, что когда внутри их металла появляются каверны, они сразу начинают ломаться. Поэтому мы предпочитаем не допускать к власти того, о ком знаем мало. Каждый наци в пределах наших границ живёт в долг и прекрасно это понимает. Вот почему капитан должен патрулировать дороги по ночам, в вечном страхе перед восстанием или актом саботажа, который убьёт его или сразу или позже, гневом вышестоящего начальства.

Но его присутствие здесь — отличное прикрытие для нашей собственной деятельности. Я не знаю, какова ваша миссия здесь, минхеер. Очевидно, что вы не подосланы наци. Они бы снабдили вас соответствующей информацией.

Она сделала паузу, словно ожидая каких-то объяснений. Лоренс колебался. Он слыхал истории о вражеских агентах, внедрённых в подпольное движение, чтобы выдать своих товарищей в подходящий момент. Но он не мог поверить, что эта женщина, чей взгляд был так пронзителен, могла быть одной из них.

— Я пытаюсь добраться до острова на болотах. Оттуда меня проведут в нужное место.

— Вы один из них? — спросила она. — Но вы на добрых пять миль отклонились от своего курса. И я не вижу возможности вернуться обратно…

— Обратно? Вы хотите сказать, что я дальше от побережья, чем болота?

— Да. Это Достердорн.

— Достердорн! Но ведь я тогда в пределах прямой досягаемости от своей цели! Скажите, что вы знаете о событиях в деревушке Норриподер?

— Норриподер? Им пришлось тяжко. Это район капитана и, кажется, он питает злобу к этому месту. С начала года оттуда брали заложников три раза. Он держит городок под усиленным наблюдением, словно ожидает каких-то событий.

— Боюсь, — размышлял вслух Лоренс, — что он ждёт меня.

Женщина разглядывала его в молчании, которое не прерывалось довольно долго.

— Он знает, что вы вернулись?

— Он не может этого знать. Надеюсь, что нет. Он только надеется, что я вернусь. Мы оба охотимся за одной вещью, надежно спрятанной в Норриподере.

— Вы знаете, где это?

— Я единственный человек в мире, который может её отыскать.

— Это необходимо для вашего дела?..

— Настолько, что британцы доставили меня из Америки, чтобы это заполучить.

— Юффру, — Кати пошевелилась возле двери, — если они его ждут, нельзя ему получить помощь от нас?

— Возможно. Если бы он пришёл болотной дорогой, то нас бы вовремя проинформировали. Хорошо, мы сделаем всё, что можем, чтобы вам помочь. Но, — она встала, — не в ущерб нашим собственным интересам. Запомните это хорошенько.

— Естественно, юффру. Если вы сможете вытащить меня из этого дома и переправить через стену, то в дальнейшем я сам о себе позабочусь.

— Легко заметить, минхеер, — хихикнула Кати, — что у вас нет опыта в подобных делах. Вас схватят прежде, чем вы перейдёте первое же попавшееся поле.

— Да, одного лишь мужества здесь недостаточно, — согласилась женщина, — нужна хитрость. Дайте нам время до вечера и мы найдём способ обезопасить ваш путь хотя бы частично. Пошли, Кати. Надо ещё поставить суп.

Но Кати покачала головой.

— Подождите! — слово прозвучало скорее как приказ, чем просьба. Девочка открыла дверь и стояла, прислушиваясь. Лоренс пытался подражать спокойствию застывшей женщины.

— Внизу кто-то есть, — продолжила Кати. — Это не один из них. Во всяком случае, не из тех, кого мы знаем.

— Как вы можете быть в этом так уверены? — спросил Лоренс.

— Уши Кати — её арсенал, — с еле заметной ироничной улыбкой женщина повернулась к девочке. — Она может опознать любого члена этого семейства по звуку шагов. Сколько и где?

— Только один. Сейчас в гостиной. Он не знаком с домом.

Лоренс решительно направился к двери. Унылое бездействие часов, проведённых им на этом чердаке благоприятствовало страстному желанию двигаться, не будучи ограниченным чужой волей. Но женщина ухватила его за рукав и остановила.

— Вы дурак! — фыркнула она. — Хотите всех нас угробить? Предоставьте управиться с этим мне и Кати…

— А если не удастся?

— Тогда отправляйтесь нам на выручку, странствующий рыцарь! — грубая издевка прозвучала весьма откровенно.

И женщина поспешила наружу, в холл. Кати не торопилась следовать за ней. Вместо этого она повернула своё изуродованное лицо к Лоренсу.

— Мне это не нравится, — прошептала она, прежде чем присоединилась к своей хозяйке, оставив дверь широко открытой.

Правильно или нет, Лоренс воспринял это как молчаливое приглашение. Так что пока женщина и Кати смело спускались по лестнице, чтобы противостоять вторжению, Лоренс крался за ними. Он считал, что ему удалось ввести в заблуждение хозяйку, но он также был уверен, что девочка знает, где он находится.

Солнце стояло ещё высоко, но холлы этого дома уже поглотили сумерки. Так же как солнечный свет тянул к этим холлам танцующие золотые пальцы, так и мрак, казалось, собирал седоватые тени, кравшиеся по потолку и находившие себе убежища в дальних углах. Этот дом не был уютным, равно как и счастливым.

Кати слышала звук шагов чужака, но Лоренс не мог различить ничего, кроме клацания женских туфель на деревянной подошве. Они сейчас преодолевали последний пролёт лестницы, ведущей в цокольный этаж дома.

Лоренс благоразумно замедлил шаг, потому что женщина остановилась в одном шаге от пролёта. Она посмотрела на Кати, указавшую на дверь прямо перед ними. Спрятав руки под фартук, женщина снова расправила плечи в их обычном напряжённом достоинстве и вошла в комнату.

— Кто вы такой, минхеер? — донёсся её голос до Лоренса, когда он рискнул сделать последние несколько шагов вниз.

— Я говорю с юффру Стаатс? — ответил ей мужчина.

— Да, — непреклонно краткое слово.

— Восходит оранжевое солнце, юффру.

— Кто вы такой? — она повторила свой вопрос, но теперь это прозвучало, словно офицер обращается к равному по званию.

— Я Хендрик, из лейденского отделения. Мы срочно нуждаемся в контакте с вами, здесь, на юге…

— Очень хорошо, минхеер. Но должна предупредить, чтобы вы были кратким. Это не лучшее место для встречи.

— Думаю, что мы некоторое время в безопасности, юффру. Это тщательно подготовлено.

— Мы должны были подозревать что-то в этом духе, а, Кати? — юффру Стаатс почти повеселела.

Лоренс не мог больше сдерживать своего любопытства. Он подкрался к двери и заглянул внутрь. Ставни были закрыты на всех окнах, кроме одного. Свет из него обозначил Хендрика только в профиль. На мгновение Лоренсу показалось, что эта личность ему знакома. Но тут мужчина повернулся и Лоренс понял свою ошибку.

Увидев юношу, мужчина побледнел, а правая рука нервозным жестом метнулась за пазуху респектабельного чёрного пальто.

— Кто это, юффру? — спросил он излишне громким голосом.

Глава 15 Старик Кати

— Визитёр из-за Канала, — ответила женщина. Её безмятежность была непоколебима. — Он ищет помощи, чтобы попасть в Норриподер.

— Норриподер! Невозможно! Они рыскали вокруг до тех пор, пока не перепахали собственными носами большую часть земли. Я не знаю, что Линдерс им рассказал, но это, наверное, было…

— Гуго Линдерс? — вмешался Лоренс. — Что заставляет вас думать, будто он хоть что-то сказал наци?

Хендрик пожал плечами, как будто ответ был очевиден.

— Почему? Потому что паршивцы не проявляли интереса к городку, пока не взяли Гуго в заложники. Он был хорошим другом йонхеера Ван Норриса и мог знать что-нибудь о том, что стало с сокровищами этого Дома. Захватчики их так и не нашли. Во всяком случае, они усиленно охраняют те места.

— Один человек там бывает, — тихо сказала Кати.

Хендрик вздрогнул, а потом перевёл оценивающий взгляд на её округлые формы. Девочка вызывающе встретила его, подняв подбородок и прищурив глаза.

— А это кто? — снова спросил гость хозяйку.

— Моя помощница, — в её ответе проскользнула вспышка раздражения. Ей явно не понравился этот вопрос или, возможно, тон, которым он был задан.

— С каких это пор необходимо совершать набеги на интернаты…

— Успокойтесь! — теперь сталь её голоса проявилась полностью. — Вам следовало бы знать, что из интернатов вышли многие лучшие из нас!

— Дети не должны вмешиваться, — продолжал он упрямо, изогнутая вена поперёк его высокого лба набухла, а пальцы стискивали подлокотник кресла. Лоренс был озадачен подобными признаками гнева, совершенно не вязавшимися с обстановкой. Как будто человек из Лейдена был лично оскорблён присутствием здесь Кати.

— У Кати есть веская причина вмешиваться — как вы это называете, — хозяйка восстановила самообладание. — И я не думаю, что вы, минхеер Хендрик, прибыли сюда, чтобы критиковать мои порядки.

— Действительно, юффру, простите, пожалуйста, мою вспышку. Это всё из-за того, что я испытываю неприязнь, видя юных, вовлечённых в эти темные опасные пути…

«Ложь, ложь», — тикало предостережение в голове Лоренса. То, что возбудило мужчину, касается не возраста Кати, это что-то ещё, как будто он её опасается.

— Но что там было сказано насчёт человека, способного войти в Норриподер, — довольно спокойно спросил подпольщик.

— Старик приходит и уходит, когда пожелает, — Кати отвечала так, как будто не замечала отголосков бури, промчавшейся у неё над головой.

— И этот старик?..

— Он сумасшедший, — объяснила юффру Стаатс. —До войны, говорят, он служил неподалёку. Сейчас бродяжничает. Но всегда каждый месяц возвращается в Норриподер. Бедняга, кажется, хочет сохранить связь с местом, которое он считал своим домом.

— Он один из нас? — упорствовал Хендрик.

— Один из нас? — юффру Стаатс рассмеялась. — Разве я не сказала, что у него не всё в порядке с головой. Он не может связно произнести и двух слов. Нет, он ничто, для нас он бесполезен.

— Что ж, это оставляет проблему нашего юного друга по-прежнему не решённой, — Хендрик снова обратил внимание на Лоренса. — Мы должны посмотреть, что можно сделать для него. Но сейчас, минхеер, я должен попросить вас уйти. То, что мы будем обсуждать, — не для посторонних. Вы понимаете?

— Естественно, — Лоренс коротко кивнул и шагнул обратно в холл. У него сложилось своё собственное мнение. Юффру Стаатс может рассматривать Хендрика как оправданный риск. Но он не будет. Ему не понравился этот человек. И дорогу в Норриподер он выберет сам, а не по указке этого гладкоречивого Хендрика.

Лоренс едва успел ступить на лестницу, когда Кати тоже вышла, закрыв за собой дверь. Сделав это, она сняла башмаки, подобрала их и сделала движение, приглашая Лоренса следовать за ней в заднюю часть дома.

Он знал, что в носках можно двигаться бесшумно. Но Кати двигалась впереди него, как привидение. Их путь вёл по коридору, где он был изловлен хозяйкой, в огромную кухню.

Там Кати села на скамью у очага и поставила свои башмаки.

— Эти деревянные подошвы, — заметила она, — всем объявляют, что кто-то идёт.

— Что мы собираемся делать? — резко спросил Лоренс.

Кати долгое мгновение рассматривала его.

— Вы сказали, что хотите попасть в Норриподер. Что, если я смогу показать вам дорогу?

— Её? — Лоренс ткнул большим пальцем в сторону фасада.

— Нет. И не его, — исступлённо пробормотала она.

— Значит, он и тебе не понравился…

— Почему бы и нет, — девочка была довольно логична. — Даже хозяйка не знает всего. Он пришёл, благосклонно отрекомендованный теми, кому она доверяет. Но мне он не нравится. И я думаю, что вам было бы лучше проделать этот путь самому.

— Я и сам так думаю! — Лоренс сел на скамью напротив неё и, натянув ботинки, завязал шнурки. — Если ты сможешь вывести меня из сада…

Юноша взглянул вверх и обнаружил, что Кати пристально его изучает. Её глаза, эти поразительно прекрасные глаза, столь резко контрастирующие с ее испорченным лицом, соединились с его взглядом. Девочка спокойно сбросила свой фартук быстрым движением пальцев, и он заметил её руки, отнюдь не похожие на руки служанки, не взирая на шрамы и мозоли, наоборот, руки с длинными пальцами, созданными для творчества.

— Кто ты, Кати?

— Мы не задаём этот вопрос никому — теперь, — ответила она. — Я Кати, служанка, остальное не имеет значения. Прошлое сгорело, как вы сами это поняли. Клянётесь ли вы мне, минхеер, в том, что всё ещё верите, что ваша задача в Норриподере послужит на благо нашего дела?

— Я клянусь, Кати.

— Тогда достаточно.

Она поднялась и подошла к буфету, из которого достала кусок песчаного хлеба. Глядя на него, она засмеялась.

— Богатая плата, вполне подходит для глупых голландцев. Но по крайней мере, мы можем есть это и всё, что они дозволяют нам. Человек быстро усваивает, как мало надо для жизни, и пестует ненависть — и надежду. Они живут хорошо и ведут себя бесцеремонно. В городах они заставляют маленьких детей выпрашивать шоколад, снимая эти сцены своими фотоаппаратами. А потом, когда фотографирование завершено, забирают свои подачки обратно.

— Вы знаете, каково это, быть постоянно голодным? Постепенно тупеть, не имея возможности согреться, чтобы избавиться от боли в животе? Мы, голландцы, знаем это. Они прошли через эту страну прожорливой ордой. Скот, продукты, зерно — всё забрано. Фермер умирает от голода посреди своих собственных полей. Их «Новый порядок» ни что иное, как бездонное германское брюхо, в которое должна поместиться вся пища мира.

Она бросила хлеб в маленькую закрытую корзинку и добавила тонкий ломтик сухого сыра. Потом мотнула головой в сторону запертой на засов двери.

— Сюда.

Лоренс вытащил засов и открыл дверь. Они вышли в маленький внутренний дворик, окружённый несколькими приземистыми постройками. Кати протопала к одной из них и мягко стукнула ладонью в закрытую дверь.

— Это Кати.

— Входи, малышка.

Лоренс почти отшвырнул девочку с дороги.

— Клаас! — у него едва хватило благоразумия, чтобы не закричать.

Но человек, скорчившийся на вонючей кипе прелого сена, был не Клаас. Лоренс отказывался верить, что вялый рот, сочащийся слюной в уголке, тусклые бессмысленные глаза, сгорбленное нескладное тело принадлежат Клаасу, которого он знал всю свою жизнь.

И этот сумасшедший не узнал Лоренса, никак не отреагировав на его присутствие. Вместо этого создание жадно схватило корзинку с провизией, поставленную Кати на пол. Он набросился на хлеб и безвкусный сыр, словно умирающий с голоду, издавая животные звуки удовольствия.

— Послушай, старик, — Кати наклонилась над ним. — Ты должен кое-что сделать.

Впервые на лице старика появились признаки осознанности. Он посмотрел на девочку, взяв её руку в свою и поднеся к губам, что-то при этом бормоча. Он напевно говорил что-то снова и снова. И Лоренс вынужден был примириться с правдой. Это был Клаас, сидящий на корточках в грязи и обращающийся к Кати, как к «Великой леди» и «Королеве внутреннего дворца».

— Клаас, — юноша упал на колени перед жалкой развалиной, — ты помнишь меня? Я Лоренс, Лоренс, которому ты рассказывал сказки, Лоренс, которого ты учил обращаться с крисом. Клаас, это Лоренс Ван Норрис вернулся домой. Неужели ты не можешь меня вспомнить?

Но Клаас даже не повернулся, чтобы взглянуть на него. Он пристально смотрел на Кати, какой-то смятенный поиск прищурил ему глаза и прочертил морщинами пергаментную кожу похожего на глину лица.

— Ты слышишь, малышка? — спросил он. — Это туан Безаар зовёт меня. Но он был старым, а теперь у него снова молодой голос…

Кати достаточно быстро сообразила, как воспользоваться предоставившейся возможностью.

— Это твой туан Безаар, старик. Он хочет пройти в Норриподер и ты должен показать ему дорогу. Но у него есть враги и он не может идти открыто. Ты знаешь тайные тропы? Спасибо, старик.

— Кто смеет угрожать туану Безаару! Эта полукровка Снур или Чёрный Генри? Они вернулись за жёлтой жемчужиной, туан Безаар?

Когда Лоренс хотел было ответить, Кати предостерегающе помахала рукой. Она взяла руку Клааса и говорила медленно, как говорят с маленьким ребёнком, когда хотят, чтобы что-то отпечаталось в его памяти.

— Туан Безаар опасается тех, кто одет в чёрное и серое. Они не должны увидеть его. Но он должен до браться до Норриподера, и поэтому он пришёл за помощью к тебе, Клаас, — к тебе!

Эта просьба достигла цели. Голова Клааса поднялась в чём-то напоминающем прежнюю высокомерную осанку, вялые черты лица, казалось, подобрались в соответствующую маску, знакомую Лоренсу многие годы. Даже плечи его распрямились.

— Не беспокойтесь об этом.

И они поверили этому обещанию. Раздавленный ум Клааса снова приобрёл должный образ. Лоренс задал Кати безмолвный вопрос и она ответила вслух. Клаас, казалось, не заметил её слов.

— Да, ему можно доверять. Он служил у меня раньше. Я временами сомневаюсь, так ли он безумен, как мы уверены. Его ни разу не засекли и я бы доверилась ему скорей, чем другим, — девочка резко кивнула в сторону дома, где Хендрик, по-видимому, всё ещё был поглощён своим очень важным делом.

— Как мы выберемся отсюда? Охраняются ли ворота?

— Да. Но раз солдат впустил Хендрика, значит, он подкуплен или один из нас. У нас есть друзья даже среди высшего командования гестапо. Но нет необходимости связываться с ним. У меня есть собственный секрет, о котором известно только старику.

И она отшвырнула ногой кипу грязного сена. Клаас неуклюже пытался ей помочь. В гнилых досках пола обозначился квадратный контур люка. Клаас подцепил пальцем железное кольцо и поднял крышку. Он лишился разума, но не силы.

Они спрыгнули в грубо выкопанную яму и Кати, не сказав ни слова на прощание, прежде чем Лоренс смог спросить или возразить, опустила люк, оставив их в кромешной тьме. Он мог слышать стук её деревянных подошв, когда она уходила. А потом всё стихло.

— Итак, минхеер Лоренс, вы вернулись?

— Клаас! Но…

Ответом был гортанный смешок в темноте. Но этот звук исходил не из губ и горла почти идиота, увиденного им в старом сарае наверху.

— Старик ещё чего-то стоит, а? Но сейчас не время и не место для пустой болтовни. Вперёд, минхеер Лоренс.

Клаас подал ему свою твёрдую руку и они стали продираться сквозь узкий проход; голова юноши время от времени задевала о кровлю.

— Дальше поползём. Опускайтесь на колени!

Пока он полз, тяжёлые сабо Клааса то и дело оставляли болезненные царапины на его пальцах. Руки юноши вязли в скользкой глине, которая к тому же насквозь промочила одежду.

— Поверните здесь и будьте осторожны.

Лоренс как раз вовремя поднял руку, чтобы попасть ею в старую кладку. Потом он мало-помалу нащупал путь вокруг крутого изгиба, чтобы увидеть впереди серый диск, означавший наличие дневного света. Голова и плечи Клааса временами загораживали его, когда они продвигались, но спустя короткое время они оба сидели на каких-то черепках у края воды.

— Это часть старой дренажной системы, — объяснил Клаас. Он потянул за верёвку, уходившую другим концом в воду, и вытащил старую полузатопленную лодку.

— Спускайтесь и устраивайтесь, как сумеете, — скомандовал он.

Лоренс подчинился, не задавая вопросов. Он словно снова стал десятилетним мальчиком, когда Клаас контролировал большую часть его жизни. Когда он уселся на влажный настил, старик набросил на него грязную попону, сделанную из кусков мешковины. Затем Клаас занял своё место в лодке и отчалил.

— Но почему ты…

— Потерял рассудок, минхеер? Кто присматривается к дураку или проверяет жизнь слабоумного? О, моя роль «старика» сейчас в самый раз. Я изображаю его больше года. Никогда не предполагал в молодости, что достигнув преклонных лет, стану Гурвинеком.

— Гурвинек — марионетка, — сухо заметил Лоренс, его сейчас уязвляла мысль о своём поведении в сарае. — Полагаю, что никто не дёргает за твои ниточки.

Клаас рассмеялся, обрадованный и удовлетворённый.

— Этого они не делают. Вы, минхеер, первый, кто заглянул под маску.

— А Кати?..

— Малышка? — было ли это лишь воображением слушателя, или голос Клааса действительно странно смягчился? — Нет, она тоже не знает. Ей и так живётся нелегко. Зачем мне добавлять ей знания, представляющие опасность? Если меня поймают, а это маловероятно, так как мысли у этих детей Сатаны следуют только проторенными путями, а под ними можно путешествовать в безопасности, то я никого не потяну за собой. Тем более малышку.

— А как насчёт хозяйки?

— Дурак тот, кто полагается только на собственную мудрость, — Клаас сплюнул в воду. — Однажды она споткнётся, потому что не видит ловушек у себя под ногами. Когда это случится, я постараюсь избавить от неё малышку. Это призрак воинственной королевы. Но давайте подумаем о вас, минхеер Лоренс.

— Я иду за Цветами.

— Что? Но там же на каждом шагу ищейки. Они ничего не знают, но многое подозревают. И они приготовили сети для вашего возвращения.

— Я должен ждать до пятнадцатого. Мне надо где-то спрятаться…

— Вы можете сделать то, зачем пришли, и уйти прочь ещё до утра!

— Что ты имеешь в виду?

— Я был с туаном, когда он покупал сейф. Он говорил, что режим времени плохо работает. После того, как вы покинули Голландию, я пошёл к изготовителю сейфа и поговорил с его главным мастером. Этот сейф был снят с производства. Его можно открыть в любое время в течение последних пяти месяцев — и он будет открыт сегодня. Мы поболтаемся здесь, изображая рыбаков, пока не стемнеет. За этим участком канала наблюдения практически не ведётся. Потом пойдём через парк к развалинам.

Всё прошло так, как и планировал Клаас. Сумрак застал лодку под когда-то гордыми водяными садами Норрисов. Лоренс изучал береговую линию из-под попоны, пока Клаас в роли старого идиота бормотал и трясся над леской, тянущейся под воду.

— Наружная дверь подвала во внутреннем дворе открыта. Мы можем там пройти.

Лоренс старался не думать о том, что эта почерневшая скорлупа, успешно оккупированная зелёными лозами и спутанной травой, и была имением Норрисов. О том, что это место стало могилой трёх человек, он вообще предпочитал забыть.

Они прокрались во внутренний двор. Дверь подвала сгорела дотла и медленный спуск не представлял трудностей. Клаас вытащил маленький карманный фонарик. Тоненький луч света помогал избегать явных ловушек.

Каждая деталь того дня, когда он в последний раз посетил это место, чётко отпечаталась в мозгу юноши. Лоренс мог бы поклясться, что найдёт сейф с закрытыми глазами. Но наткнувшись на массу обломков, заваливших проход, он обнаружил, что не имеет ни малейшего представления о том, как их преодолеть. Пришлось обратиться за помощью к Клаасу.

Дело кончилось небольшими раскопками, они по очереди разгребали куски обугленного дерева, пепел и непонятные сплавившиеся комки. Дважды пришлось поднимать полуобгоревшие балки. Затем они добрались до той части подвала, которая простиралась за домом. Здесь путь оказался сравнительно свободным.

И вот настал момент, когда Лоренс опустился перед сейфом, тщательно вытер пальцы и набрал на диске шесть букв. Что если слесарь был не прав? Что если сейф не откроется до пятнадцатого? Или, быть может, хитроумный замок заело и он никогда не откроется.

Юноша втиснул своё ухо почти внутрь стального кожуха, пытаясь услышать работу механизма. Но звук текущей воды за стеной заглушал всё вокруг.

«Л — О — Р — Е — Н — С». Лоренс по-голландски, Лоренс по-английски. Имя, которое он делил со своим заморским другом. Всё сделано, откроется ли дверь? Он резко потянул за упрямый металл, не сдвинувшийся ни на дюйм.

— Твой слесарь… — начал он раздражённо.

— Поверни один раз направо, — приказал Клаас, — а потом приподними, когда потянешь.

Лоренс повиновался и на этот раз дверь стронулась с места, неохотно, с протестующим визгом петель, прозвучавшим как раскат грома для их сверхчувствительных ушей.

Ему не потребовался фонарик, чтобы найти плюшевый футляр на внутренней полке. Но когда юноша открыл его крышку, Клаас повернул фонарик вниз, выхватив каждую сверкающую грань драгоценного камня. Он был здесь и абсолютно неповреждённый.

— Очень мило, минхеер!

Лоренс и Клаас обернулись словно один человек — лицом к бедствию. В проходе стоял Хендрик, улыбаясь при свете мощной лампы. Его рука была протянута словно в приветствии, но в ней был пистолет, нацеленный на них. А с ним пришли и другие — люди, одетые в чёрные пальто, имевшие, казалось, особый блеск, как будто они были покрыты надкрылками чёрных жуков.

Глава 16 Кузен Хендрик

— Разве я не говорил вам, капитан, что лиса приведёт нас прямо к курятнику?

— Вы много чего болтали своим длинным языком. Но на этот раз, кажется, вы оказались правы. Итак, мы снова встретились, минхеер, возможно, не под той же самой крышей, но, во всяком случае, на этой же земле.

Это приплюснутое лицо под козырьком армейской фуражки, этот рот — Лоренс же видел их прежде. Только без этой чёрной формы. Что он там сказал насчёт встречи на этой же земле? Он видел здесь лишь двоих наци, и они оба мертвы, или…

— Группенфюрер Швейд! Но я думал…

— Капитан Швейд! Вашей памяти можно только позавидовать. Думаю, что вы считали меня мёртвым. Долгое время я имел такую же грустную уверенность относительно вас. И поверьте, минхеер, я был действительно опечален. Видите ли, мы выяснили, что вы единственный человек, знающий секрет этого места, — он указал стеком на Цветы Апельсина. — Мы знали, что рано или поздно вы за этим вернётесь. Так и случилось. К счастью, Ван Остер шёл по вашему следу, потому что мы едва не упустили вас сегодня вечером — едва! Если бы он не увидел вас сегодня…

— Ван Остер? — переспросил Лоренс. Затягивание времени не могло им помочь, но если он сможет заставить Швейда продолжить свои разглагольствования, может быть, у них и появится какой-нибудь шанс.

— Пардон, — Швейд щёлкнул каблуками в чопорном поклоне. За прошедшие два года он приобрёл какой-то юнкерский лоск. Возможно, он был одним из наци, приветствующих аристократические замашки. — Пришло время родственных встреч. Минхеер Лоренс Ван Норрис, могу я представить вам Хендрика Ван Остера? Он ваш троюродный брат.

Заключительная фраза заставила Лоренса вспомнить свой разговор с Питом. Он повторил вслух:

— Мы не знаем их.

Швейд засмеялся с искренним удовольствием, возросшим, когда он повернул голову и заметил краску гнева, выступившую пёстрыми пятнами на пухлых щеках Ван Остера.

— Идеальный ответ. Но теперь, боюсь, обстоятельства изменились и теперь Остеры не будут знать вас. Предатель Рейха не является хорошим родственником для человека, преданного Фюреру.

— Я не предатель, — Лоренс изумился своей возможности продолжать разговор. В прошедшие две минуты Клаас слегка сдвинулся к границе светового круга. Достаточно ли они увлечены беседой, чтобы этого не заметить?

— Думаю, вы и сами поймёте, что вы предатель. Любой, кто не сочувствует нынешнему правительству, рассматривается в подобном качестве. Мы обнаружили, что это чрезвычайно упрощает дело. А теперь, минхеер, я собираюсь попросить вас и вашего друга — которого я хотел бы поздравить с таким прекрасным образцом лицедейства — отойти в сторону от сейфа. Вполне возможно, что там, где было одно сокровище, найдётся место и для другого.

Клаас повиновался, прежде чем капитан закончил, с готовностью, показавшейся Лоренсу многозначительной. Поэтому, не вступая в спор, юноша проследовал за стариком к противоположной стороне камеры.

— Я был прав! — Швейд устремился в распахнутый сейф и вытащил оттуда свёрнутую в рулон картину. Он с лихорадочной поспешностью стянул салфетки, обвязанные когда-то вокруг неё Лоренсом, и развернул портрет первого Лоренса Ван Норриса.

— Я прав, думая, что это имеет ценность? — с беззастенчивой наглостью спросил он Лоренса.

— Только для меня. Это мой предок…

— Вниз, туан, к стене!

Слова были малайские. Рука Клааса, ударив Лоренса поперёк груди, отшвырнула его спиной на камень. Кто-то, возможно, Ван Остер, поднял повыше лампу. Все увидели в руке Клааса какой-то тёмный предмет. Словно в замедленном кино он его подержал и потом лениво швырнул прямо под ноги Швейду.

И тут же Клаас быстро бросился вниз, прикрывая Лоренса своим телом. Единственным результатом испуга был звук шаркающих ног, утонувший в сверкании и вспышке, оглушительном звуке взрыва. Вокруг начали падать окровавленные куски тел. В самой земле что-то зажурчало и потекло.

Лоренс слепо дёрнулся, выползая из-под безвольного тела, навалившегося на него. Он понимал, что всё ещё жив, и что надо выбираться из этой темноты. Поддавшись панике, он заковылял вперёд — лишь для того, чтобы наткнуться на воду. Та медленно поднималась, поступая через взорванную дверь подвала, словно камера была ведром, поставленным под струю насоса.

Это привело юношу в чувство и он отправился на поиски Клааса. Если стена, отделяющая канал от подвала, исчезла, снесённая взрывом, у них мало надежды. Пальцы Лоренса нащупали волосы и, захватив их в кулак, он побрёл, поддерживая безвольную голову над водой. Слегка успокоившись, он поудобнее пристроил тело, прихватив его под мышки и прижав к себе. Вода уже доходила до пояса и всё ещё прибывала. Её рёв оглушал. Больше ничего не было слышно. Если кто-то из команды Швейда и пережил взрыв, то, скорее всего, он просто захлебнулся в этом наводнении.

— Клаас! Клаас! — юноша потряс безвольное тело, которое судорожно встрепенулось. А потом Клаас шевельнул рукой.

— Клаас! — закричал он снова. — Стена канала разрушилась и вода прибывает. Мы должны выбираться!

Теперь вода уже холодила его грудь. Она будет подниматься всё выше, пока не заполнит всё, что осталось от старого подвала. Он явственно различал её специфический рыбный запах.

Клаас шевельнулся в его руках, что-то бессмысленно проговорив. Затем его вялое тело напряглось, словно сознание вернулось к старику.

— Вода?.. — раздался тихий вопрос.

— Канал! — повторил Лоренс. — Стена исчезла!

— Тогда нам тоже надо бы исчезнуть…

Лоренс развеселился, что-то вроде смеха клокотнуло у него в горле. Но это было ближе к воплю и он сдержал его, сжав губы.

— Каким образом? — выдавил он.

— Под водой. В канал, — казалось, Клаас пришёл в себя. — Ты не разучился плавать?

Вода уже подобралась к плечам Лоренса. Проплыть под водой, рискуя застрять в обломках старой стены? Предложение безумца. А с другой стороны, что им ещё оставалось делать?

— Ты сможешь справиться? — спросил он.

— Я вырос в воде, туан, разве вы забыли? — Клаас хихикнул. — Пошли!

Он выскользнул из объятий Лоренса, и юноша услыхал шлепки его ладоней сквозь шум потопа. Ему ничего не оставалось делать, как только направиться за старым слугой.

Он должен был нырнуть и довериться удаче, чтобы выбраться из этого подвала, который стал эшафотом. Но уже пригнувшись, чтобы сделать этот последний шаг, Лоренс снова резко выпрямился. Его руки были пусты — где же ожерелье? Не для того он пересёк полмира, чтобы сейчас его потерять.

Он держал футляр в руках, когда Швейд приказал ему отойти от сейфа. Значит, ожерелье по-прежнему где-то у той стены, куда его толкнул Клаас. Шаг за шагом юноша возвращался по своим следам, вытянув руки перед собой.

Когда он споткнулся о кирпич, вода уже плескалась у самого его подбородка. Та самая стена, где придётся нырнуть для поисков. Глубокий вдох и вниз. Его ногти скребли по кирпичу, служившему ему ориентиром. Каждый осколок, до которого он дотрагивался, заставлял сердце сбиваться с, ритма, но пока попадались лишь камни и куски кирпича.

Лоренс выпрямился. Лёгкие его горели. Снова вниз, он должен найти на этот раз, должен! Скоро здесь нельзя будет вообще набрать воздуха. Он отчаянно нырнул, подавляя панику.

И в последнюю секунду, когда уши начали уже наполняться диким грохотом, он коснулся бархата, скользкого от воды. Футляр едва не выскользнул из пальцев Лоренса, когда он ухитрился вскрыть свой улов и вытянуть острогранную гирлянду цветов. Юноша выпрямился, повесил ожерелье себе на шею и набрал побольше воздуха в лёгкие.

Теперь назад и побыстрее, как можно быстрее. Клааса не было слышно и ориентира у него тоже не было. Придётся положиться на удачу, чтобы выбраться отсюда. Лоренс медленно двинулся вперёд, пока не почувствовал давление втекающего потока.

Клаас был прав, большая часть стены рухнула вместе с толщей земли, служившей естественным берегом канала, и вряд ли стоило ожидать значительных препятствий на пути. Несомненно, наверху его ждёт открытый воздух. Юноша выскочил на поверхность, разбив самое начало серебряной лунной дорожки.

— Плыви к берегу, болван!

Отданная свистящим шёпотом команда сопровождалась энергичным размахиванием ветки, нависавшей над водой у берега имения Норрисов. Лоренс, поплыв в направлении сигнала, достиг конечного пункта в несколько гребков. Затем, мокрый как водяная крыса, он упал, задыхаясь, рядом с Клаасом. Тот сидел, скрестив ноги, в позе медитирующего Будды, пристально наблюдая за течением.

— Лучше бы нам убраться подальше, — предложил юноша несколькими мгновениями спустя. — Хотя мне не верится, что нас будут искать…

— Не будь так в этом уверен!

— Почему? Швейд, несомненно, мёртв, так же как и остальные…

— Не все. Кто-то выбрался на берег до нас. Видишь ветку ивы с ободранными листьями? Там он вышел из воды. А дальше свежие следы, ведущие наверх, к дому.

— Швейд? Но он не мог остаться в живых после того, как у него под ногами взорвалась граната. Собственно, я не понимаю, как мы сами спаслись. Я думал, эти штуки помощнее.

— Обычные — да. Эта была специально изготовлена для подпольщиков. Нет, я не думаю, что капитан выжил, но даже его труп может доставить нам немало неприятностей…

Лоренс с трепетом бросил взгляд на безмятежные воды канала. Он понял, что хотел сказать Клаас этим несколько двусмысленным утверждением.

Но другие стояли дальше от гранаты. Кто-то сохранил самообладание и выбрался до того, как вода поймала его в ловушку. Он может вернуться с подкреплением или может счесть нас мёртвыми и промолчать…

— Почему?

— Из-за этого, — Клаас протянул руку и дотронулся до ожерелья на груди Лоренса. — Бесхозная драгоценность. Надёжно спрятана в известном лишь ему месте. Вот так он может подумать. И если это правда, он не станет торопиться писать доклад. Напротив, он постарается завладеть ею сам, когда события этой ночи сотрутся из памяти его товарищей.

— Надеюсь, что это не Ван Остер…

— Вы знали его раньше?

— Да. Он изображал одного из подпольщиков, — Лоренс пересказал беседу с юффру Стаатс.

— Мы должны удостовериться в его гибели, — Клаас даже прищёлкнул языком от досады. — Малышка не должна подвергнуться опасности из-за этой падали. Спрячь это, — он постучал по ожерелью, — и пошли.

И, используя каждый клочок прикрытия в саду, они начали погоню за неизвестным. Преследование закончилось, когда следы привели к месту стоянки машины, уехавшей совсем недавно.

— Мы должны возвращаться по реке, — тяжело вздохнул Лоренс. — И нам не стоит опасаться наци в доме. Большинство из них, если не все, были здесь.

— Но мы не сможем воспользоваться ходом с реки. Я ходил там, только когда малышка меня ожидала, а она не будет делать этого второй раз за ночь.

— Ну, тогда попытаем счастья с охранником у ворот. Пошли быстрее! — какая-то лихорадочная суетливость охватила Лоренса.

Один раз он уже испытывал такое ощущение — по дороге в Тжину. Юноша сделал то, за чем пришёл, но не собирался уходить, пока не убедится, что Кати не запуталась в паутине, сплетённой Ван Остером. Если бы это было возможно, то он забрал бы её с собой в Англию.

Теперь не требовалось прятаться под попоной в лодке. Напротив, он вырвал вёсла из рук Клааса. Старый евразиец мог проявить железное мужество перед миром, но хватка его стала менее уверенной, шаг не таким твёрдым. Он пустил полузатопленное судно вниз по течению и стал грести с самым высоким темпом, на какой только был способен.

— Мы вытащим Кати и хозяйку и возьмём их… — планировал юноша вслух.

— Куда? — в вопросе Клааса послышалась снисходительность.

— На болотный остров, где они будут в безопасности…

— Вы не сможете сделать этого, даже ночью, — покачал головой Клаас. — Наци мечутся по округе весь день. Они в тревоге. Нет, мы должны взять малышку и другую, если она пойдёт, в Варлаам — неужели вы так быстро забыли Вима Смитса?

— Но в Лондоне я видел Яна Смитса. Он говорил, что они прикрыли это отделение подполья. Что появился предатель…

— Ван Остер?

Лоренс задумался над этим предположением. Это могло быть правдой. Юффру Стаатс приветствовала дорогого Хендрика, как кого-то, стоящего высоко в табеле о рангах подполья. Если он был предателем, то сейчас, после его разоблачения, проход к морю снова могли открыть.

— Ближе к берегу! — послышалась команда Клааса. — Держись берега!

Они вплотную подошли к берегу, скребя по нему, и продолжили свой путь волоком, цепляясь за кусты и траву. Затем, по знаку Клааса, они выползли на берег. Между ними и высокими стенами расстилалось поле, оставленное под пастбище.

Они пересекли его и медленно двинулись вдоль стены, пока в поле зрения не показались ворота. Часовой стоял там настороже и в полной готовности. Клаас толкнул Лоренса локтем.

— Окликни его, — приказал он, — остальное оставь мне.

Клаас не стал ничего объяснять и скользнул обратно в кусты. Лоренсу ничего не оставалось, как только выполнить приказ. Он поднялся на ноги и сильно наклонился вперёд, стараясь принять вид смертельно усталого человека.

— Помогите!

Часовой направил штык винтовки в его сторону.

— Стоять!

— Помогите! — Лоренс качнулся к противоположной стороне дороге, прижав руки к голове, словно в полном ошеломлении. В темноте его комбинезон трудно было отличить от нацистской формы. — Капитан…

— Что случилось с капитаном? Стой, или буду стрелять!

Лоренс остановился, покачиваясь и оценивая расстояние между ними. Возможно, если он внезапно рванётся вперёд…

Но этого не потребовалось. Тёмная тень выросла позади часового. Быстрый толчок бросил часового на дорогу.

— Пошли, — Лоренс потянул Клааса за плечо, — он не станет…

— Да, теперь он не поднимет тревогу, — закончил тот фразу своего компаньона. — Нет. А вот это нам пригодится, я сейчас, — старик отцепил штык. Лоренс уже был на половине пути по дорожке. Но Клаас задержался, чтобы оттащить обмякшего часового в кусты. Он присоединился к Лоренсу в момент, когда тот резко остановился.

Машина с ещё работающим двигателем стояла перед дверью дома.

— Он добрался сюда первым!

— Но он ещё не ушёл. А теперь начинается твоя игра. Я снова старик.

Казалось, жёсткое лицо Клааса размякло, перетекло в вялое выражение идиота. Прямая спина согнулась, весь свет ушёл из этих чёрных глаз. Как прокомментировал Швейд, это был истинно великий пример лицедейства.

— …молодой дурак! Я пытался помочь, а ему надо было сунуться с гранатой и разнести большинство из нас на куски, — голос доносился из полуоткрытой двери. — Нам здесь больше нечего делать, пора уходить.

— Но почему вы были с капитаном, минхеер? — это спросила Кати.

— Нужно ли мне объяснять всё, что я должен делать ради дела? Иногда нам приходится выдавать себя за то, чем мы не являемся…

Три фигуры вышли наружу и Лоренс двинулся наперехват им.

— А иногда, — проскрежетал его голос, — мы не те, за кого себя выдаём.

— Вы! — голос Ван Остера взвился. — Вы же мертвы — вместе со Швейдом!

— Это вы так обо мне доложили, но меня трудно убить. Юффру, — обратился он к более высокой из закутанных женщин, — этот человек предатель. Это Ван Остер, коллаборационист, работавший со Швейдом. Так мне сказал сам капитан этой ночью!

— Ложь! Я говорил с наци, был одним из их советников, всё для нашего дела.

— Чьего дела? — спросил Лоренс. — Юффру, я думаю, для вашей собственной безопасности было бы мудрее отправиться со мной.

— Так вы возьмёте её в Англию? — засмеялся Ван Остер. — Я удивляюсь, мой ловкий юный друг…

— Кто сказал, что я собираюсь в Англию?

— Вы, совсем недавно, вы…

— Он не говорил! — в разговор снова встряла Кати. Она немного отошла в сторону. — Юффру, я никогда не доверяла этому человеку, а теперь…

— Ну хорошо! — Ван Остер вскинул руки в жесте раздражения. — Примите слово этого случайного пришельца против моего. Отправляйтесь с ним в поля и посмотрим, что это вам принесёт. Но поспешите с этим. У нас осталось не так много времени.

В первый раз юффру нарушила молчание.

— Когда он говорит, — женщина обращалась непосредственно к Лоренсу, — это его слово против вашего. Он пришёл, имея поддержку нашей организации. Вы пришли без какой бы то ни было рекомендации. А случившееся этой ночью так же соответствует его истории, как и вашей. Я думаю, что лучше поверить ему. Пошли, Кати, мы должны уходить.

— Нет, юффру, я остаюсь здесь.

— Ты пойдёшь, как тебе сказано! — Ван Остер схватил было руку девочки, но Лоренс шагнул между ними и юффру тронула старшего мужчину за плечо.

— Предоставьте девчонку её же глупости. Мы не принуждаем друг друга, она имеет право на свой выбор. Прощай, Кати.

— Прощайте, юффру, — равнодушно ответила девочка.

Но Лоренс воззвал последний раз. В конце концов, эта женщина спасла его однажды.

— Пожалуйста, юффру, вы спасли мне жизнь. Я не могу позволить вам уйти…

Тогда она засмеялась, одним из своих странно булькающих смешков.

— Уверяю вас, странствующий рыцарь, я не в опасности. Думаю, я знаю больше об этой игре, чем вы. Прощайте.

Ван Остер посадил её в машину и они уехали вместе, это был последний раз, когда Лоренс видел загадочную леди поместья Швейда.

— Вы действительно собираетесь в Англию? — спросила Кати.

— Мы собираемся в Англию, — поправил он.

— Не так. Поймите это, прежде чем мы уйдём, минхеер. Я могла бы уехать из Нидерландов пять раз за последний год. Но я не еду — как бы то ни было. Есть работа, которую нужно делать…

— Ты слишком молода, чтобы вмешиваться в это.

— Слишком молода? Вы не слишком хорошо меня поняли, минхеер. Дети тоже сражаются в этой войне. И я не молода, я перестала быть молодой 15 мая 1940 года. Тогда я была молодой, и даже хорошенькой! Но я жила в Роттердаме. И поэтому я ни за что не поеду в Англию! Но до побережья — да. Мы пойдём теперь, минхеер?

И они пустились по дорожке, Лоренс держал натруженную руку Кати в своей, Клаас тащился за ними.

«И она не поехала со мной в Англию. Вопреки всем нашим увещеваниям, поскольку Клаас присоединил свой голос к моему, она предпочла остаться, ценный член организации капитана Смитса.

А теперь я расскажу тебе один большой секрет. Я тоже буду работать с Вимом Смитсом. Вскоре я возвращаюсь в Нидерланды, на этот раз окончательно. Решиться на это было не так легко, как ты можешь подумать. У меня остались определённые привязанности в Америке, которым я теперь должен сказать «до свидания», может быть, навсегда. Я написал письмо, потратив на его составление день и ночь, — но во время войны много прощаний, а ещё есть надежда…

Вернуться назад — это не выбор, это долг. Там много работы, даже для такой «клячи», как я. А потом, я должен наблюдать за Ван Остером. Я не верю ему, хотя меня уверяли со всех сторон, что у него хорошая репутация, и что у него высокий ранг в подполье. Капитан Смитс указал мне, что его объяснение того, как он оказался вместе со Швейдом той ночью, вполне может оказаться правдой. В прошлом много раз кое-кому из нас приходилось играть двойную роль.

Но я теперь вспомнил, где впервые увидел его лицо — на том снимке, что был у Ван Ная, с его братом-предателем. Тогда Ван Остер был одет в нацистскую форму, так же, как, я уверен, он одет в неё в душе всегда. И если я прав — тогда между нами разразится война — война на истребление! А ещё между ним и могуществом Норрисов ничего не стоит, кроме двух жизней — моей и Пита. Фортуна войны может забрать Пита в любой момент, он выбрал службу в том поле, с которого не многие возвращаются. И если дорогой кузен Хендрик сможет прикончить меня втихомолку, тогда имя Норрисов станет его собственностью. Никто не может заставить меня считать, будто он не учёл такой перспективы. Быть наживкой в капкане будет не легко — но у меня есть Клаас, чтобы помочь мне там. И я одолею моего любимого кузена, я верю в это.

Так же, как я уверен в этом, я уверен, мой друг, что мы встретимся когда-нибудь в грядущие дни — в один из дней, когда мы снова будем свободными людьми в свободном мире. Потому что теперь я знаю, что сказанное мне Сунгом так давно, есть правда, — человек должен иметь веру, чтобы сражаться. Я нашёл такую веру в сердцах и умах моих соотечественников. Для таких, как Кати и Клаас, свобода — это не мёртвое слово.

До дня нашей встречи и, может, он придёт скоро!

Лоренс Ван Норрис».

Нортон Андрэ Меч в ножнах

Автор благодарит мистера Э.М.Т. Велбеера, жившего ранее в Голландской Ост-Индии, а теперь проживающего в Хилнерсаме, Нидерланды, предоставшего богатые материалы об островах и их обычаях, а также Юпа и Ханни Вемельсфедьдеров из Дортрехта, Нидерланды, за их многочисленные письма с рассказами о молодёжи послевоенной Голландии.

«Сын мой, берегись меча в ножнах: ибо в ножнах таится лезвие».

Из вахтенного журнала Дату Кумза

Глава 1 Операция «Лазарь»

«Те, кто испил из чаши бога войны, не могут наслаждаться другим вином.»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

Полуденная толпа оттеснила высокого молодого человека с коротко остриженными тёмно-рыжими волосами, выбивавшимися из-под серой шляпы, к задней стенке скоростного лифта. Молодой человек вцепился пальцами в медные перила и ждал подъёма, от которого у него всегда оставалось неприятное ощущение в желудке. Ему приходилось летать над Гималаями и прыгать с парашютом над Бирмой, ион при этом не испытывал страха, а вот лифты всегда доставляли ему беспокойство.

— Двадцать четвёртый!

Лоренс Кейн обошёл длинный хвост женской шляпыпрямо перед собой, миновал двух представителей собственного пола и вышел на покрытый плиткой пол вестибюля. Дверь лифта закрылась, и он начал читать названия фирм на дверях кабинетов.

«Братья Смитфилд» — быть может, таблетки от кашля? «Конвей энд Компани, Инкорпорейтид». «Сэйфилд и Виггинс» — вот оно.

Он открыл дверь и вошёл в приёмную, где на толстом сером ковре были аккуратно расставлены пухлые кожаные кресла бордового цвета. Очень богатое и самодовольное помещение. Кейн решил, что голый чёрно-белый коридор нравится ему больше. Если бы не телеграмма в кармане… Но кресла его не испугают, даже бордовые.

— Да, сэр? — за незаметным столиком материализовалась неземная красавица.

Но Кейн сумел ответить голосом, который даже в его собственных ушах прозвучал уверенно и небрежно:

— Меня зовут Кейн. Мне назначена встреча…

— О, да, мистер Кейн. Вас ждут. Будьте добры подождать несколько минут. У мистера Сэйфилда совещание…

Она указала на кресла, и Кейн послушно прошёл к ближайшему, сдерживая идиотское желание идти на цьшочках, чтобы его ноги — в обуви десятого с половиной размера — не оставили какого-нибудь следа на ковре.

Даже после пяти месяцев, в течение которых у него была возможность снова стать цивилизованным человеком и воспринимать кровати, стулья и столы как необходимость, а не экзотическую роскошь, Кейн находил это помещение подавляющим. Осторожно опустившись в мягкие объятия драгоценной кожи, он подумал, позволительно ли отравить здешнюю очищенную атмосферу дымом обычной сигареты.

Чего ради Дик Бун вытащил его сюда? Кейн нащупал листок телеграммы, которая позвала его за полконтинента, с армейским вещевым мешком и толикой слабой надежды в сердце. Но ведь Мёртвый Глаз ещё никогда не подводил его. Если он говорит, что именно этого Кейн ждёт, значит, так оно и есть.

Лоренс Кейн, экс-лейтенант отдела специальной службы, взял со столика номер «Лайф» и постарался занять не только зрение, но и мысли на потрясающих подробностях быта некоего сталелитейщика. Но на раскрытых страницах перед его глазами возникали совсем другие сцены.

Зелёные деревья, полузадушенные лианами и растениями-паразитами, смыкают ряды и образуют сплошные стены по бокам горной тропы — всего лишь полоски коричневой вязкой почвы. Никогда не прекращаюiцийся дождь шумит в ушах, а под языком снова горький вкус акрихина.

Деревья превращаются в тени и исчезают, вокруг голый горный склон, над ним вершины гор — неровные вершины, которые могли бы быть частью лунного ландшафта. Холодный ветер пробивается сквозь кожу и шерсть одежды, сотрясая дрожью всё тело.

Тропические леса тёмных островов, подножия гор Ассама — теперь это такая же часть его, как ногти на пальцах или коротко остриженные волосы на голове.

Кейн кинул в рот жевательную резинку, ощутил мятный вкус. Даже воспоминания об ахрихине было достаточно, чтобы начало тошнить. Он взглянул на стрелку своих серых брюк. Куда удобнее было бы носить выгоревшее на солнце хаки. Вначале костюм ему нравился, но теперь такая одежда совсем не по нему — как и этот кабинет. За два цента наличными он бы сейчас встал и ушёл. Мистер же Сэйфилд и его совещание могут…

Кейн прикусил резинку и бросил журнал на столик. Если этот Сэйфилд сейчас не покажется…

Но в приёмную вошёл не мистер Сэйфилд. Глаза Кейна недоверчиво распахнулись, он радостно смотрелна человека, направившегося к столу секретарши. Сунув резинку за щеку, экс-лейтенант выбрался из кресла, улыбка растянула губы его большого рта и сделала лицо на несколько лет моложе.

— Не может… да это же сам Верховный Лама! — негромко проговорил он. Но голос его прозвучал совершенно отчётливо, человек у стола повернулся, и его лицо сразу утратило привычное спокойствие.

— Голландец! Голландец Кейн!

Рука Кейна поднялась в полусалюте смеси арабского приветствия у лба и армейского козыряния. Человек у стола ответилтем же.

— В чём дело? Опять домашнее задание?

— Похоже. Тебя сюда тоже вытащил Мёртвый Глаз?

Бывший старший сержант Сэм Марусаки покачал головой.

— Нет. Мне прислал телеграмму сам старик Железная Челюсть и…

— Железная Челюсть! — теперь Кейн широко улыбался. — Если он в этом участвует, Дик прав. Дело стоящее!

— О чём ты?

— Должно быть, работа, на которую намекал Дик… Знаешь… — Кейн неожиданно почувствовал себя глупо. Может, он сказал слишком много, просто потому что обрадовался, снова увидев Сэма. В какое мерзкое же он пришёл состояние, если простая встреча с человеком из своего подразделения заставила его так разболтаться.

Сэм стоял хладнокровный, как сам старик, курил сигарету и оглядывался с таким видом, словно это помещение принадлежит лично ему и он использует его для встреч со старьёвщиками. Ничто не может взволновать Сэма -кроме змей. Однажды ему пришлось сидеть в засаде под деревом, которое считал своим домом питон… То, что произошло потом, произвело на всех зрителей сильнейшее впечатление.

— Как штатская жизнь? — снова начал Кейн.

Сэм бросил спичку в пепельницу.

— Как и следовало ожидать. А как наш городской мальчик? Хорошо?

Кейн решился.

— Сыт по горло. Если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Из полныхноздрей Марусаки вылетела струйка дыма.

— Расскажи об этом папе, — спокойно предложил он. И тон его сделал своё дело — Сорвал серый костюм прочьи уничтожил приёмную. Кейн наконец-то расслабился.

— Не думаю, чтобы я годился для такой жизни, взмахом руки он указал на окружающий мир.

— Ну, ты не один, братец.

— Тытоже? — невозможно было не заметить напряжения в голосе Сэма.

— Да, я тоже. Ты действительно не единственный такой, приятель. Это моя последняя надежда, — сержант достал из кармана измятый листок, такой же, как у Кейна. Моё кровяное давление подскочило на сто пунктов, когда я впервые прочёл эти прекрасные слова. Думаешь, это путь назад, в армию?

— Это может значить всё, что угодно. Но если в этом участвуют Мёртвый Глаз и Железная Челюсть, у кого-то большие неприятности. В данный момент мне всё равно, у кого…. лишь бы мне позволили присоединиться…

— Согласен… — Сэм присел на край журнального столика так же небрежно, как сиживал на ящиках и корзинах, на сидениях джипов и изношенных ступенях старинных храмов в джунглях. Один вид Сэма, такого привычного и спокойного, привёл Кейна в хорошее настроение. Кейн улыбнулся.

— Неприятности… — размышлял Сэм. — Оккупационная армия? — его брови, такие же тонкие и чётко очерченные, как у секретарши, двинулись вверх. Кейн покачал головой.

— Не думаю. Армия действует по обычным каналам. Но у Мёртвого Глаза ещё до войны имелись контакты на островах. Теперь, когда недавний скандал прекратился может, там что-то снова прояснилось…

— Недавний скандал — как ты весьма оптимистично этоназываешь всё ещё продолжается — неофициально… — заметил Сэм. — Поддерживать мир гораздо труднее, чем вестивойну. Делать это нужно в перчатках, хочешь ты тогоили нет, а тот парень вооружён огнемётом. Острова гммм… Интересно. Если опять Новая Гвинея или Борнео, первым делом приготовлю плавательные пузыри. Помнишь удовольствия лагеря Мёртвого Китайца?

— Разве их можно забыть? Мой любимый ночной кошмар — спасаюсь одновременно от пиявок и мух слоновьего размера. Я бы предпочёл Китай или Бирму…

— Вполне может быть и то и другое, согласился Марусаки. — Ну, мне хоть их кухня нравится. Когда отправляемся?

— Вероятно, как только узнаем, в чём дело. Надеюсь, что мы всё-таки отправимся. Этот Сэйфилд должен был встретиться со мной в десять… а сейчас уже половина одиннадцатого. Как думаешь, не случилось ли что? — Кейн вздрогнул. После всех этих мечтаний вернуться к прежнему…

— Мистер Кейн, мистер Марусаки, — снова откуда ни возьмись рядом возникла секретарша. — Мистер Сэйфилд ожидает вас. Дверь налево, пожалуйста.

Дверь налево привела в кабинет, который, как до этого верили оба гостя, существует только в воображении кинохудожников. Из-за стола длиной в половину квартала поднялся человек со словами приветствия, но его собеседник даже не шевельнулся. Он только коротко кивнул вошедшим, как будто они последний раз встречались утром в офицерской столовой, а не в Индии шесть месяцев назад.

Кейн уже поднял руку и только тогда вспомнил о своём изменившемся статусе. Штатские не должны приветствовать даже Железную Челюсть. Он сел в кресло, указанное полковником.Полковник Арчибальд Тарстон производит странное впечатление на других. Говорили — и все, кто служил под его командой, свято в это верили — что даже возвышенные существа с тремя и четырьмя

звёздами на плечах испытывают неловкость, сталкиваясь на боевой тропе с Железной Челюстью.

Впрочем, сейчас он был не на боевой тропе. Долгое знакомство с этим морщинистым лицом и наблюдения за отражающимися на нём чувствами и мыслями позволили Кейну установить, что полковник просто слегка заинтересован. А это значит — он сжал кулаки — это значит что Дик прав!

Человек за столом повернулся к Тарстону, словно ожидая, что полковник познакомит его с вошедшими. Тот так и поступил с обычной сухостью и краткостью:

— Мистер Сэйфилд, это Кейн и Марусаки. Те самые, о ком я вам говорил на прошлой неделе. Они в течение двадцати месяцев служили под моей командой — удовлетворительно.

«Удовлетворительно!» И это от самого полковника Железная Челюсть! Кейн был слегка ошеломлён. Теперь он с нетерпением ждал, когда Сэйфилд перейдёт к делу.

Но Сэйфилд, казалось, никак не мог решиться на это. На худом лице и на длинной узкой голове высокого мужчины отчётливо проступали кости под желтовато-бледной кожей, свидетельствующей о телесной или духовной болезни. Но когда он поднял тяжёлые веки и взглянул прямо на Кейна, молодой человек неловко заёрзал. Он видел такой блеск в глазах только что освобождённых пленников на Батане^[14].

Сэйфилд будто много месяцев подряд прожил под пытками.

— Насколько хорошо вы знаете Ост-Индию? — спросил он наконец.

— Какие острова? — В свою очередь спросил Сэм. — Там их сотни, целые архипелаги. Мы служили на Борнео и Новой Гвинее.

Сэйфилд сунул ручку в ониксовую чернильницу.

— Не знаю, — мрачно сказал он. — Это хуже всего: не знаю!

Вмешался Тарстон, заговорив, чтобы скрыть срыв Сэйфилда:

— Марусаки — американец японского происхождения в третьем поколении. Он говорит по-японски, по-малайски и по-китайски. Служил под моей командой в отделе специальной службы в звании старшего сержанта. Один из тех, кто обеспечил успешное завершение операции «ЛИНКОЛЬН» — освобождение пленных с тайной базы японских подводных лодок на одном из островов архипелага Сулу.

Кейн — лейтенант отдела специальной службы. Владеет голландским, малайским и немного китайским языками. В операции «Линкольн» был заместителем командира капитана Буна. Оба хорошо знакомы с местными условиями. Вы не найдёте американцев, которые лучше подготовлены для выполнения вашего задания. Рекомендую их без всяких оговорок…

— Ух ты! — губы Кейна сложились в восклицании, которое он не решился произнести вслух. Железная Челюсть не жалеет похвал. Почему Тарстон так хочет запродать их Сэйфилду? Ведь его самого проблема Сэйфилда не интересует, это Кейн чувствовал.

Железную Челюсть интересует только одно — Дело. Кейн испытал давно знакомое чувство возбуждения, холодок на лопатках. Значит, Дело ещё не закончено, несмотря на расформирования и увольнения!

— Да-да, конечно, — Сэйфилд вернулся в кабинет и к людям в нём. — Господа, я пригласил вас сюда по рекомендации полковника Тарстона, надеясь, что вы согласитесь выполнить одно моё поручение. Поручение которое очень много для меня значит…

Мой сын, мой единственный сын Родни Сэйфилд служил в военно-воздушных силах на Тихом океане Летом 1944 года он улетел бомбить остров Целебес. Его самолёт не вернулся.

Где-то в кабинете стучали часы. Вслушиваясь в их ход Кейн подумал, сколько раз сидел здесь Сэйфилд, тоже вслушиваясь в это тиканье… в проходящие минуты…

— Недавно имели место несколько случаев обнаружения пропавших без вести на островах. Их нашли через месяцы и даже годы, — резкий голос Тарстона заглушил негромкое тиканье. — Мистер Сэйфилд надеется…

— Я надеюсь, что Родни ещё жив… жив где-то! — трясущимися руками Сэйфилд открыл ящик стола и достал карту, измятую, потёртую, с многочисленными пометками карандашом и чернилами. — Я советовался со специалистами, людьми, хорошо знающими эти острова. В Молуккском архипелаге, среди островов моря Банда, к северу от Тимора, есть места, где ещё не бывал белый человек, где годами не появляются даже туземные купцы. Родни мог спастись на одном из этих островов. Или… или вы найдёте его могилу… — он расправил карту, тщательно пригладил её складки. — Мне говорили, что некоторые туземцы там христиане, они хоронили наших людей и заботятся об их могилах. Но живым или мёртвым — я должен знать, должен!.. — он ударил кулаком по карте, и этот удар подчеркнул тиканье часов.

— Вот! — Он достал из ящика множество бумаг, на некоторых видны были печати. — У меня есть все необходимые документы, письма об открытии кредита, билеты — всё необходимое, чтобы вы до брались туда — И выполнили эту работу.

Кейн посмотрел на Сэма. Предложение казалось безумным. С другой стороны, Железная Челюсть явно хочет, чтобы они его приняли, и судя по телеграмме, Дик тоже приложил к этому руку. Карие глаза Сэма встретились с зелёными глазами старого товарища, и в них Кейн прочёл ответ.

— Хорошо. Когда начинаем? — спросил он у обоих. Сэйфилд походил на тонущего человека, которому удалось глотнуть воздуха.

— Полковник Тарстон, — он кивком указал на Железную Челюсть, — уточнит все подробности. Прошу извинить меня, господа…

Он встал и вышел через дверь в дальнем углу кабинета. Тарстон собрал документы и сложил их в портфель.

Полчаса спустя Кейн и Сэм оказались в гораздо более простом кабинете, который полковник Тарстон сделал своим с такой же лёгкостью, с какой превращал крытые пальмовыми листьями хижины во временный Пентагон. Короткий кивок позволил им воспользоваться стульями с прямыми спинками, не предназначенными для нормальной человеческой фигуры, и, ободрённый такой непривычной любезностью, Кейн решился задать вопрос:

— Каков наш статус, сэр?

И вновь странно мягкий полковник не бросил в ответ свой обычный атомный взгляд.

— Вы отправляетесь в Ост-Индию исключительно по собственной инициативе и рассчитываете только на себя, — улыбка Тарстона напоминала радостное оживление акульей морды. — Вы — частные граждане Соединённых Штатов без всякого официального положения…

— А вот и доказательство, — Сэм коснулся пальцем своего значка уволенного из армии на отвороте пиджака. — Но, может мы и ещё кто-то…

Тарстон, казалось о чём-то задумался. Он сцепил длинные костлявые пальцы — жест удовлетворения, который оба они хорошо помнили.

— Не так проворно, Марусаки. Вы частные граждане и не имеете к нам никакого отношения. Понятно? Конечно, если вы заметите что-нибудь любопытное во Время своего путешествия…

Рот Кейна сложился в гримасу.

— Отличная игра. Если мы промахнёмся, вы никогда не слышали. Вот как…

Железная Челюсть утратил всё своё дружелюбие.

— Понимаете ли вы, юные глупцы, что с нами произошло? Мы демобилизовались со скоростью, которая уничтожила почти всё достигнутое. Оккупационная армия состоит из зелёных новобранцев. У них ни одной мысли в мягких башках! Специальная служба расформирована. У нас вырвали из рук оружие, но кое-кто из нас ещё пытается сохранить механизм в рабочем состоянии. Вы оба состоите в резерве. Я могу в течение часа запихнуть вас в мундир. Но какая тогда мне от вас польза?

— А я не собираюсь возвращаться на действительную службу. По крайней мере, без крика, который услышат отсюда аж в Вашингтоне, — вмешался Сэм. — Но для чего вам нужны глаза и уши в Ост-Индии, сэр? Теперь я понимаю, как Сэйфилд получил разрешение на нашу частную экспедицию…

Полковник деловито разбирал документы, которые прихватил из кабинета Сэйфилда.

— Эти бумаги дают вам доступ повсюду в Ост-Индии. Наше правительство заинтересовано в поиске пропавших самолётов. Для этого даже создана специальная организация. Ваша поездка рассматривается как пробная. И не ограничивайтесь только поисками молодого Сэйфилда. Вот список и других исчезнувших в этом районе… У вас билеты на гавайский клипер, который отплывает завтра. Оттуда полетите в Манилу и свяжитесь с Буном.

Но Кейн не хотел уйти просто так.

— Что там не в порядке, сэр? — спросил он.

— А что в порядке? — откликнулся полковник. — Голландцы воюют с местными красными на Яве, там всплыло множество очень странных людей. Пользуйтесь глазами — и мозгами, если их осталось хоть с чайную чашку. Бун введёт вас в курс. До свидания, господа… и удачи.

Выбравшись из кабинета, Кейн рассмеялся.

— Ни один начальник не может выпроводить подчинённого быстрее и аккуратнее, чем Железная Челюсть. Что думаешь о предложении, Сэм?

— Лондонский «Ллойд»^[15] с ходу отверг бы наше заявление, а ведь у них репутация страхующих всё и всегда.

Глаза Кейна сузились.

— Приятно, что мои худшие опасения так быстро подтверждаются. Пойдём выбирать гробы? Интересно, не забудет ли Железная Челюсть прислать лилии.

— Лилии? Да он о нас вообще никогда не слышал! Эта встреча никогда не происходила — официально.

— Ты хочешь сказать, это был просто кошмар? Наверное, призрак Железной Челюсти вызвал к жизни хрящ в гамбургере, который я съел вчера. Ну, хорошо. А как насчёт экипировки? Не думаю, чтобы в моём сером костюме было удобно бродить по островам.

— Очевидно, об этом уже позаботились, — Сэм просматривал свои документы. — Вот тут сказано. Адрес, по которому нужно обратиться за вещами и припасами.

— Тогда чего мы ждём? Начинаем операцию… операцию «Лазарь»^[16]!

Сэм подумал, потом согласно кивнул.

— Пусть будет операция «Лазарь», Голландец.

Глава 2 «Мы неофициальные лица, очень-очень неофициальные!»

«В ночном лесу все тени — вооружённые враги»

Из вахтенного журнала Дату

— Как же я рад, что никогда не учился распутывать эти цыплячьи следы! — Кейн вытянул длинные ногипытаясь забыть об усталости после долгих часов блужданий по Маниле. Босые ступни он положил на спинку кровати, и с неё на пол посыпались хлопья некогда белой краски размером в долларовую монету.

Остальная часть комнаты вполне соответствовала древней кровати. Ряд пулевых отверстий в стене над головойКейна напоминал о последних днях боёв на Филиппинах. Свет исходил от единственной голой лампы, свисавшей на чёрном шнуре над побитым столом.

И в этом свете за столом над грудой грязных бумаг сгорбился Сэм. Его обнажённая коричневая спина резко контрастировала с чёрными волнистыми волосами на шее — наследием по крайней мере одного предка с гавайской кровью — и парой зелёно-оранжевых шортов. Кожа его блестела, как намасленная, и время от времени сержант обтирал лицо и грудь полотенцем.

Стояла удушливая жара, которую сгущавшиеся за закрытыми тканью окнами сумерки делали ещё более невыносимой, ощутимой почти на ощупь. Кейн задумался. Стоит ли тратить энергию, чтобы дотянуться достакана с соком лайма, который он оставил на стуле кровати? Решил, что не стоит. Как раз в это время Сам поднял голову и устало потёр глаза.

— Эти цыплячьи следы могут оказаться очень важными, — ответил он минуту спустя на замечание Кейна. — И с помощью этих знаков люди выражали отвлечённые мысли когда…

— …когда моипредки-варвары ещё разрисовывались своей лучшей воскресной синей краской, да, я уже об этом. Но спокойней, приятель. В таком климате нетрудно заработаться до смерти. Ты слишком долго работаешь. Когда Одноглазый выдал их тебе, он ведь не сказал, что их нужно перевести сегодня же…

— Не сказал? Тебе следовало бы получше знать капитана Буна. Я думаю, он ещё скажет…

— Что скажет?

Рука Кейна привычно скользнула под подушку. Сэм с такой же скоростью опустил ладонь на рукоять оружия у себя на поясе. Но оба тут же успокоились. Длинноногий и длиннорукий вошедший спокойно сбросил ноги Кейна со спинкикровати и сел, не дожидаясь приглашения.

— Что скажет Бун? — повторил он свой вопрос.

— Когда-нибудь, — нахмурился Кейн, — ты получишь пулю промеж глаз, потому что слишком незаметно заходишь туда, где тебя не ждут, Мёртвый Глаз.

— Если будешь продолжать держать пистолет в таком месте, — капитан Ричард Бун оттолкнул подушку, обнажив мощный автоматический пистолет в отличном состоянии, то это сделаешь не ты. Кстати, а почему такая кровожадная встреча? Разве вы, парни, ещё не выбросили свои плащи и шпаги? Фи, вы ведьтеперь мирные штатские граждане.

— Да ну? — Сэм разложил документы в две аккуратные стопки. — Старик Железная Челюсть говорил несколько по-другому. Вот твоя грязь, Бун. Точнее, то, что я сумел до сих пор перевести. Наверху лежит стихотворение о Цветах вишни ранней весной. У поэта отвратительное чувство ритма и неплохая память. Он запомнилвсё, когда-либо слышал об этой теме.

Далее документ о продаже пяти мер риса. Внизу приписка о состоянии полученного риса. Я не решусь её процитировать даже в нынешнем низменном обществе. Далее у нас весьма колоритный местный документ. Приказ некоему Сусаки наблюдать за кем-то, кого постоянно называют просто «он», — что очень проясняет ситуацию. Сусаки обязан докладывать ежедневно…

Бун протянул руку и взял последнюю бумагу, о которой говорил Сэм.

— Это я возьму. Что ещё?

— Два письма скучающих по дому солдат, Сэм пожал плечами. — Очень разные бумаги. А чего ты ожидал? Докладов тайной полиции?

Бун спрятал документ в бумажник.

— Я вообще ничего не ожидаю от этих мусорных урн. Принимаю с благодарностью, что пошлют боги. Это всё?

— Ещё два я не успел перевести. У большинства этих парней такой почерк…

— Ну что, рабовладелец, он заканчивает с отличием? — Кейн перевернулся.

— Заканчивает? — переспросил Бун.

— Да. Разве ты не дал ему это барахло, чтобы проверить, работают ли старые мозги? Как будто у тебя в штабе нет целого штата хороших переводчиков! Интересно, а какой экзамен ты приготовил для меня? Кстати, говоря о дарах богов. Послал ли нам кто-нибудь средство выбраться из этого кипящего котла? Мы не для того пролетели полмира, чтобы переводить накладные на продажу риса и стихи о цветах вишни. Не забывай, мы трудящиеся люди. И если не будем трудиться, нам начнут задавать вопросы. Может быть, мистер Сэйфилд и платит за наше пребывание в этой дыре, но лучше она от этого не становится…

— Должен напомнить тебе, мой изнеженный щенок, — Бун снял шляпу и расстегнул две пуговицы на влажной рубашке — что на Лейте^[17] найдётся немало достойных парней, которым это комфортабельное помещение покажется верхом роскоши. Два месяца в Штатах вас избаловали…

— Если это роскошь… — Кейн усмехнулся. — О, я знаю тут поблизости шла война. Нет, серьёзно, Мёртвый Глаз, как насчёт нашей поездки на юг?

— Не хотите ли отправиться на Целебес? Своими глазами увидеть необыкновенные туземные деревни, насладиться прохладным морским ветром, романтически проплыть через старые пиратские воды в проливе Сулу…

— На чём проплыть? — подозрительно спросил Сэм. — На старом проа^[18]?

— На прекрасном чистом голландском пароходе, грузовике довоенной постройки. Он стоит в гавани. Отправляется в Джоло, Манадо и дальше на юг, где только сможет найти груз. Корабль называется «Самба», капитан Клеес Ван Блеекер. Во время войны он перевозил наши грузы, знает острова, как собственную ладонь, и готов взять пассажиров. Война подорвала его финансовое положение, у него остался только этот корабль.

— Отдел ручается за него? — спросил Сэм.

Но Бун отказался отвечать на самый главный вопрос.

— Определяйте сами. Он неплохой парень и согласен помочь. Найдёте его в городе, в старой доброй «Каса Бланка». Часть крыши над вестибюлем ещё цела, поэтому заведение опять функционирует.

— Должны ли мы посвящать Ван Блеекера в наши маленькие секреты? — лениво спросил Кейн.

И снова Бун не стал отвечать прямо. Он достал сигарету и принялся вертеть её в пальцах, разглядывая белый цилиндр так, словно раньше никогда не видел такой интересный предмет.

— Не знаю, — начал он медленно, — насколько вы знакомы с местной ситуацией. О, мы как будто освободили эти острова и оккупировали Японию. Но остаются гражданская война в Китае, которая снова может подорвать пороховую бочку, восстание на Яве, которое вряд ли удастся скоро подавить, и разные грязные дела всей Ост-Индии. Как раз подходящее место для укрытия всяких заинтересованных в этом людей. Вы ведь слышали о нацистских «оборотнях» и отрядах японских солдат, которые кое-где показываются время от времени. Всех мы не разогнали… и не скоро разгоним!

В этих водах плавали немецкие подводные лодки. Всех их мы ещё не переловили. Одна из местных небольших загадок. А некоторые ребята достаточно умны, чтобы лечь на дно и затаиться, пока о них не забудут. Мы не можем прочесать сотни островов частым гребнем! Пройдут годы, прежде чем мы всё очистим… если вообще сумеем это сделать. А каждая группа, которую мы упустили, это нарыв и источник инфекции.

Предположим, умные ребята — я не называю имён, запомните, — решили организовать небольшие группы местных подстрекателей, остатки японских войск, бывших нацистов и тому подобное, и скрыться на неизвестных островах. Поддерживать их, снабжать припасами и содержать как ядро будущей армии. Если мы не найдём их вовремя, у нас в один прекрасный день снова наступит седьмое декабря^[19].

Вы направляетесь в самое опасное место — в Ост-Индию. Там сотни островов, и на многих никогда не жил человек. Некоторые из этих островов европейцы не посещают годами. Даже японцы не очень обращали на них внимание — время войны. Но теперь, возможно, на них появились новые поселения. Беглый нацист или японский солдат ничего не потеряет теперь, если сменит хозяев. Он регулярно ест, получает боеприпасы и готовится к великому дню, когда можно будет сравнять счёт. И если вы обнаружите что-нибудь такое…

— Клянёмся всё-всё-всё вам рассказать, — Сэм поднёс зажигалку к сигарете Буна. — Состязаясь с достойным Сусаки, мы будем регулярно информировать вас о своих успехах. Надеюсь только, вы не ожидаете от нас героических поступков. Не забудьте, я не Терри Ли и не Стив Кеньон^[20] . У меня в жилах вяло течёт мышиная кровь.

Кейн фыркнул.

— Знаем мы тебя и твою мышиную кровь! Хорошо, Мёртвый Глаз, мы согласны сыграть роль твоих сыщиков. Но кому нам докладывать о мерзких поступках, которые мы сможем обнаружить? Или ты снабдишь нас невидимым уоки-токи, чтобы мы в самый нужный момент смогли вызвать флот? Пригодилась бы и пара атомных бластеров, которыми пользуются герои фантастики. И ещё кольчуга: парни на островах часто бывают вооружены ножами.

— В нужное время с вами свяжутся. Держитесь Ван Блеекера, его знания Ост-Индии и её населения неоценимы. А если попадёте в трудное положение… — капитан помолчал, и Сэм сухо улыбнулся.

— Мы не позовём морскую пехоту. Да, Железная Челюсть дал нам это понять совершенно ясно. Мы неофициальные лица, очень-очень неофициальные!

Бун кивнул.

— Простите, но иного выхода нет. Если хотите отказаться, никаких претензий.

Кейн провёл пальцем ноги по спинке кровати и на пол полетели новые хлопья белой краски.

— Нет уж, мы согласны, Я как раз хотел такую работу. В конце концов мне всегда хотелось закончить жизнь качестве украшения хижины какого-нибудь охотника за головами. После Бирмы жизнь в Штатах кажется слишком пресной. Не знаю, что думает Сэм, но…

— Сэм от всего сердца подписывается под твоим заявлением. Успешно поносив плащ и кинжал, я нахожу, что у меня нет вкуса к простой жизни. Да, капитан Бун искренне благодарю вас: мы отправляемся на острова. Теперь вам пора встать, гордо оглядеть нас с простым и трогающим достоинством и произнести классические и вызывающие слёзы умиления слова: «Удачи, ребята!»

— Кстати, ради шутки я так и поступлю. Удачи! Вам она, вероятно, очень даже потребуется. А теперь вам лучше поскорее повидаться с Ван Блеекером. «Самба» отплывёт, как только он закончит погрузку.

— Хорошо, начальник. Слушаем и повинуемся. Надеюсь, на корабле приличный кок. Пока, приятель, ещё увидимся

Бун выпустил струю дыма.

— Ловлю на слове, умник. Через три месяца вам лучше вернуться сюда, иначе… — и махнув рукой, он исчез.

— Иначе… — протянул Сэм. Мне кажется, в этой маленькой экскурсии у нас будет очень много шансов на это «иначе». Одеваешься? — сержант взглянул на Кейна, натягивавшего рубашку. — Мне кажется, ты слишком торопишься. Это твоя последняя чистая сорочка, а для меня можешь не стараться быть красивым. Я не очень требователен.

— Ты слышал приказ. Отправляемся в «Каса Бланка» и разыщем там этого Ван Блеекера, пока он не уплыл и мы не остались на берегу. Пошли, вставай и сияй!

Сэм со стоном сбросил свободные шлёпанцы и потянулся за ботинками; тем временем его спутник решил, что надевать галстук всё-таки не стоит.

После неприкрытой яркой лампы в комнате сумерки снаружи показались мягкими и приятными для глаз. Манила оживала — трудной жизнью, со множеством ран и шрамов в некогда свободном городе. Но сейчас город снова свободен, и казалось, это главное для его жителей. Сегодня вечером улицы кишели народом, на них даже слышался смех. Манила возвращалась к нормальной жизни.

«Каса Бланка» некогда была роскошным отелем, И теперь, как заметил Бун, поскольку часть крыши сохранилась, отель уже начал действовать, И это высоко ценили те, кому удавалось найти приют за его пробитыми пулями стенами. Кейн спросил у стойки Ван Блеекера, и ему показали небольшого роста человека в безукоризненно белом морском капитанском костюме; человек сидел за столиком в ресторанном углу вестибюля в полном одиночестве.

— Капитан Ван Блеекер?

Человек, которому оказалось лет сорок, вежливо взглянул на Кейна. Обветренное лицо моряка увенчивала густая путаница волос, которые когда-то могли быть не более чем светлыми. Но сейчас, прожжённые солнцем, они стали совершенно белыми, и эта белизна, как и пара светлых бровей, поражала на фоне очень смуглой кожи.

— Да, я капитан Ван Блеекер. Прошу садиться, господа, — он приглашающе взмахнул рукой, и американцы сели на пустые стулья. Капитан «Самбы» отхлебнул из стакана и принялся ждать объяснений.

— Я Лоренс Кейн, а это Сэм Марусаки. Мы захотели поплавать в Молуккском архипелаге и услышали, что вы плывёте туда…

— Возможно, — спокойно ответил Ван Блеекер. — «Самба» занимается торговлей с островами. Она плывёт туда, где может найти груз. И это не пассажирское судно господа.

— Это мы понимаем, капитан. Но капитан Буи армии Соединённых Штатов посоветовал нам обратиться к вам. Мы хотим отыскать человека, который исчез где-то в районе морей Банда и Арафурского. Это пилот бомбардировщика, пропавшего между островами Сула и Тимор.

Ван Блеекер вежливо улыбнулся.

— Это очень большая территория. Если у вас нет более точных координат… — он пожал плечами и поднял свой стакан.

— Но вы ведь направляетесь в тот самый район? настаивал Сэм.

— Я плыву в Джоло на Суле, потом в Манадо на Целебссе… а оттуда… — он покачал головой, могу поплыть куда угодно. Видите ли, я первым возобновляю торговлю. Во время оккупации у нас никакой торговли с островами не было. Нужно всё начинать сначала. А на юге сотни островов. У вас очень трудная задача, господа. Я вам не завидую.

— Большие острова и, вообще, те, где побывали наши войска, мы можем пропустить. На них нашего человека нашли бы. Но остаются мелкие острова…

— Верно. И некоторые из них даже не нанесены на карту. Они известны только местным рыбакам. И человек вполне может затеряться на них. Возьмите, например, классический случай с жителями Киссара…

— Киссара?

— Ага. Известный случай, такой же необычный, как высадка экипажа «Баунти» на острове Питкерн. Когда войска революционной Франции захватили Нидерланды, наша островная империя была на несколько лет отрезана от метрополии. Англичане захватили Суматру, Яву и те острова, торговля с которыми стоила усилий. Но маленькие острова они не стали навещать. Среди таких островков был и Киссар. Там нет удобной гавани и вообще порта. Но там оставалась голландская колония, солдаты и торговцы, у некоторых были европейские жены. И вот Киссар больше чем на пятьдесят лет исчез с карт мира.

Но однажды каботажный корабль, похожий на мою «Самбу», высадил на берег группу. Может, ему понадобилась пресная вода, а может, просто капитан попался любопытный. И вот экипаж обнаружил колонию, жители которой жили, одевались и говорили, как береговые малайцы, но были такой же чисто голландской крови, как амстердамцы. И до сего дня люди на Киссаре продолжают жить не так, как их соотечественники. Во всех отношениях они настоящие туземцы. То, что случилось раньше, может случиться снова. Однако я не говорю, что ваш человек не может быть найден.

«Самба» занимается только торговлей и плывёт туда, где может найти груз. Если вы отправитесь со мной, вы должны подчиняться моему выбору маршрута. Если найдёте след и захотите пойти по нему, а след поведёт к острову, куда «Самбе» незачем плыть, — что ж, это будет ваша проблема, не моя.

— Справедливо, — согласился Кейн. Значит, вы возьмёте нас?

— До войны «Самба» иногда брала по нескольку пассажиров. У меня есть две лишние каюты. Одна из них ваша, если хотите, поскольку уж вас послал ко мне капитан Бун, я имею удовольствие быть с ним знакомым.

— А другие пассажиры у вас есть? — задал вопрос Сэм.

— Один. Мой соплеменник. У него до 1941 года были различные деловые интересы в Ост-Индии. А теперь, если хотите отплыть на «Самбе», я бы посоветовал перенести ваши вещи на борт сегодня вечером. Мы отплываем завтра утром.

— Сколько будет стоить проезд? — спросил Кейн.

Ван Блеекер покачал головой.

— Так как вы не знаете, далеко ли поплывёте, не сказать. Решим этот вопрос, когда вы будете покидать «Самбу». Устроит вас?

— Конечно. А вы отплывёте рано?

— Да. Я советую быть на борту до полуночи. Надеюсь «Самба» вам понравится. До встречи, господа.

Кейн и Марусаки встали, а капитан приветственно поднял свой стакан. Но когда они вышли на улицу, Сэм хмурился.

— Наш достойный капитан не такая простая душа, каким хочет казаться. И ещё этот другой пассажир. Кто он?

— Нас на «Самбу» направил Бун, а Мёртвый Глаз знает своё дело, думаешь, что-то неладно?

— Слишком всё гладко. Ван Блеекер так старателен, что можно подумать, будто транспорт нам организовали ещё до нашего появления.

— Может, это маленький подарок нам от Мёртвого Глаза.

— Надеюсь. Мы надолго застрянем на этой посудине, и там многое может произойти. Как бы потом не начали задавать неудобные вопросы.

— Ты не доверяешь Ван Блеекеру?

— Не знаю. Он настоящий моряк. Но мне не хотелось бы оказаться по другую строну баррикады, когда он заключает сделку. О, дьявол! Наверное, я просто лишился аппетита. Слишком много бумажной работы для одного дня. Давай заберём вещи и поскорее избавимся от этой жары. В заливе, скорее всего, ветер.

Кейн открыл дверь их комнаты и, зашарив в поисках выключателя, позволил себе слегка раздражённое замечание.

— Ты сегодня действительно не в себе. Забыл закрыть дверь…

— Что значит — забыл закрыть дверь? Я проверил, она была закрыта и…

— Мне кажется… — но тут загорелся свет, и рот Кейна сжался в тонкую линию, глаза загорелись зелёным огнём, — у нас побывал посетитель. Жаль, что он нас не дождался. Неаккуратный попался, верно?

Простыни и подушки, сброшенные с кроватей, грудой валялись на полу. Из подушек сквозь дыры в наволочках выбились перья. Вещевые мешки были опустошены самым простым способом их перевернули и высыпали всё содержимое на кровать. Потом у мешков вырвали подкладку. Не осталось неоткрытым ни одного ящика. Сэм с гневным восклицанием поднял тюбик крема для бритья. Его содержимое было тщательнейшим образом выдавлено на чистую рубашку.

— Что-то им было нужно, очень нужно, — Кейн принялся разбирать вытряхнутые из сумок вещи. — Что, по их мнению, мы перевозим? Драгоценности Короны? — тут он заметил на своей пижаме завиток зубной пасты и выругался. А пасту швырнул через всю комнату.

— Это не отельный вор… — пробормотал Сэм.

— Ты думаешь, я сам это не понял? — огрызнулся Кейн. Этот парень — или парни… им нужно было что-то особое. Интересно только, что мы предположительно могли перевозить.

— Во всяком случае, они приходили не за этим, — Сэм подобрал несколько листков. — Бумаги Буна.

— Точно. Должно быть, решили, что мы что-то доставили сюда из Штатов. Смотри, пакет, который мы купили сегодня. Тропические брюки. Пакет даже не раскрыт. Пахнет добрыми старыми деньками, когда война ещё не кончилась…

— Что значит — добрыми старыми деньками? Ты только посмотри на эту комнату!

— Атомная бомба номер четыре. Ну, давай приведём барахло в транспортабельный вид и запакуем. Самое худшее позади.

— Правда? А что если они посчитают, что этот загадочный груз у нас с собой?

— Тебе всегда приходят в голову замечательные мысли. Попросить Буна об охране, пока не доберёмся до «Самбы»? В конце концов, ему ведь нужно, чтобы явились на борт в целом виде и относительно невредимыми.

— Лучше не стоит распространяться о своём стыде. Но я предлагаю почаще оглядываться и избегать тёмных переулков. Хотелось бы мне добраться до шутника, который всё это проделал! — Сэм держал в руках шорты, вымазанные смесью чернил с кремом от загара. Я б его скормил Железной Челюсти на завтрак!

— Парни плащей и кинжалов! — Кейн задумчиво лизнул палец и с отвращением выплюнул крем для бритья.

— Да, братец, на этот раз нас застали врасплох!

Глава З Господин из Роттердама

«Хорошая драка подобна встрече со старым другом: то и другое приносят осложнения»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

— Минхеер будет пить?

Кейн открыл глаза и увидел поразительно неустойчивый мир. Рядом с его койкой неподвижно, как верстовой столб, стоял коричневый человек в белой куртке, держа в руках поднос со стаканом, покрытым капельками влаги. Через открытую дверь в каюту залетал ветерок.

Протирая заспанные глаза, Кейн слез с нижней койки и выбрался на середину не очень-то чистой маленькой каюты, почти сплошь забитой багажом. Приняв стакан, он обнаружил в нём ледяную воду. Сделав большой глоток, Кейн поднял руку, чтобы разбудить Сэма.

И его рука застыла в воздухе: на верхней койке, куда он попал после броска монеты накануне вечером, лежал отнюдь не один Сэм.

На подушке рядом с чёрной головой удобно устроилась коричневая, поменьше и гораздо аккуратнее. Аквамариновые раскосые глаза разглядывали Кейна без особого интереса, в зевнувшей пасти дрогнул узкий красный язычок.

— Что за!..

Сэм принял это восклицание как приглашение перевернуться. Повернувшись же, и он увидел морду своего спутника по койке — очевидно, впервые. Подскочив от удивления сержант ударился головой о потолок. Но его спутник уже грациозно удалился. Мелькнули коричневые лапы, кремовое тело и наконец пушистый хвост, «заяц» спрыгнул на ящик, оттуда на пол. И не поворачиваясь, скрылся в дверях каюты.

Кейн взял с подноса второй стакан и протянул Сэму.

— Кто твой друг?

— Не знаю, — Сэм свесил ноги с койки, принял стакан и теперь сидел, потирая лоб. — Клянусь, его не было, когда я ложился.

— Минхееры хотят ещё чего-нибудь?

Стюард-малаец стоял у двери.

— Откуда этот кот?

— Это наша корабельная кошка, минхееры. Она не легко заводит дружбу…

Кейн рассмеялся.

— Мы так и догадались. Чем ты так привлекаешь женщин Сэм?

— Не знаю. А этому блошиному отелю в будущем лучше держаться подальше от моей койки!

— Завтрак в офицерской столовой через час, минхеры. Не хотите ли утренний кофе?

— Конечно. Только не приводи с собой леди.

Кейн достал бритвенный прибор.

— Мне кажется, плавание предстоит интересное, — заметил он.

— Конечно. Только в следующий раз кошка будет спать с тобой. Куда я дел свою зубную щётку? После посещения нашего гостя в Маниле я ничего не могу найти. Давай побыстрее. Мне понравилось упоминание о завтраке. Интересно, сможем ли мы получить ветчину с яйцами…

Но даже подгоняемые аппетитом, в столовой оказались не первыми. У самого входа они едва не столкнулись с маленьким человечком в промасленном хлопчатобумажном комбинезоне, по крайней мере на один размер больше, чем нужно. Помятая офицерская фуражка едва держалась на голове с песочного цвета волосами, густыми, как шерсть. Человек ковырял в зубах и поглядывал на «Самбу» и на утро весьма благожелательно, с удовлетворённым видом собственника.

Привет! — бросил он американцам с акцентом, который был бы невероятен даже у уроженца штата Айова. — Отличный день, верно?

— Точно, — согласился Кейн.

— Вы двое из Штатов?

— Ага.

— Приятно слышать. Конечно, голландцы хорошие ребята… — теперь он говорил серьёзно. — Не позволяйте никому говорить, что это не так. Я пошёл бы со стариком, даже если бы знал, что он направляется прямиком на кладбище Дэви Джонса^[21] ! Он отличный парень, да! Но я уже десять лет не был дома. Приятно послушать, как говорят американцы. Как там у нас?

— Ну, до войны всё было по-другому, — начал Кейн.

— Может быть, может быть. Ну, пока овощи не начистишь, они будут грязные. А здесь была война, большая война. Да, сынок, я не расслышал, как вас зовут…

— Я Лоренс Кейн, а это Сэм Марусаки.

— Кейн и Марусаки. Как я уже сказал, очень рад встрече ребята, — моряк энергично пожал руки пассажиров своей пухлой ладонью. — А я Вашингтон Бриджер. Мой старик дал мне мощное имя. Я механик на «Самбе». Капитан Ван Блеекер выловил меня из воды после боя за проливы Я плавал на «Кэрри О.» Торпеда попала ей прямо в дно. Она затонула ещё до того, как мы поняли, что происходит. Но я не только уцелел. На «Самбе» хорошо. Так что после неудачи мне повезло.

А теперь старик возвращается к островной торговле. Тут много денег, их нужно только подобрать. Но я вас задерживаю, ребята, еда ждёт. Входите, входите и скажите Чунг Вею, что если не обслужит вас как следует, я сам им займусь!

Толчок руки и лягушечий голос стюарда привели их к длинному столу и ряду стульев, надёжно привинченных к полу. Во главе стола сидел Ван Блеекер, рядом с ним — незнакомец в рубашке с расстёгнутым воротом и широких тропических брюках.

— Доброе утро, господа, надеюсь, вы хорошо отдохнули. Наш корабль не пассажирский, поэтому вы должны простить некоторые неудобства…

Кейн рассмеялся.

— Бьюсь об заклад, такой кофе не на каждом пассажирском корабле подают.

Ван Блеекер расслабился и стал чуть менее официальным.

— Вы узнали кофе?

— Только не название сорта. Но я давно ничего подобного не пробовал.

— Да, такой не часто встретишь. Очень старый сорт, но в Ост-Индии он хорошо известен. Однако я забыл о приличиях. Прошу простить мою невежливость, я вас ещё не познакомил. Это мой добрый друг йонхеер Лоренс Ван Норрис из Роттердама. А это, Ван Норрис, мистер Лоренс Кейн и мистер Сэм Марусаки из Соединённых Штатов…

Но Кейн удивлённо смотрел на высокого худого молодого человека, вежливо поднявшегося им навстречу. Американец тщетно пытался найти в этом лице, серьёзном, худом и похожем на маску, хоть какое-то сходство с фотоснимком, который он берёг много лет. Только глаза, сине-серые и очень живые, и жёсткие светлые волосы оставались прежними.

— Вы же мертвы! — выпалил Кейн.

Человек из Роттердама улыбнулся, и глубокие морщины вокруг его рта чуть смягчились от улыбки.

— Вы тоже, мой дорогой друг!

— Но мне сказали… После того как вы перестали писать, я попытался найти вас через «Красный Крест»… — настаивал американец. — Писал два года подряд, и все письма вернулись ко мне.

— Точно так же, как два письма, которые я послал вам весной 45-го, когда мне позволено было воскреснуть.

— Весной 45-го. Мы тогда участвовали в операции «Линкольн», очень секретной операции. Боже, Лоренс, что с вами случилось?

— Не понимаю, — Ван Блеекер переводил взгляд с одного на другого. — Неужели вы давние друзья?

— Друзья, которые ни разу не видели друг друга, — объяснил Лоренс Ван Норрис. — Наша дружба возникла по переписке, но не стала от этого слабее. Мы переписывались регулярно в течение нескольких лет до войны и были ревностными корреспондентами до того, как я присоединился к подполью. А после для всех было гораздо лучше поверить, что Лоренс Ван Норрис мёртв. И как сейчас выясняется, я действительно для всех стал мёртвым. Какая странная игра случая, что мы оба оказались на борту «Самбы». Старый Клаас сказал бы, что так было написано при нашем рождении…

— Клаас… этот полумалец, слуга вашего деда… — вспомнил Кейн. — Он и сейчас с вами?

Ван Норрис слегка развёл руки.

— Клаас, подобно многим иным достойным, умер.

Все прочие вопросы замерли на языке Кейна. Но Лоренс снова улыбнулся.

— Садитесь, — пригласил он, — и я вам передам эти замечательные фрукты. У нас впереди много дней пути, успеем ещё заняться древней историей. Но вначале… расскажите, что привело вас на «Самбу» — к моему величайшему удовольствию.

— Поиски человека, — Кейн коротко пересказал историю Сэйфилда. А теперь что вы здесь делаете?

— Ничего такого романтического. Стараюсь оживить дом Норрисов. Триста лет мы покупали драгоценности на этих островах и продавали их по всему миру. И теперь я пытаюсь собрать разбросанные куски того, что некогда было процветающим бизнесом. Я последний в роду Норрисов и потому должен быть одновременно покупателем, художником и ювелиром. Но именно с этого мои предки начинали наш дом, и я могу сделать это заново!

— Последний из Норрисов… Но у вас был брат Пит…

Пит служил лётчиком. Он воевал под Арнхемом^[22]. И не вернулся. Теперь я должен доказать, что во мне течёт истинная кровь деда. И вот я явился в Ост-Индию, чтобы накупить камней и украшений и начать дело заново. Может, через год-два вы снова увидите нашу марку на Кольце или ожерелье — если мне повезёт.

— Покупка драгоценностей! — повторил Сэм, разглядывая молодого голландца круглыми от удивления глазами, словно тот заявил, что покупает драконов.

— Именно. Жемчуг, чёрный коралл, менее ценные камни. То, что упустили грабители за годы войны. У меня здесь множество замыслов и рисунков, Лоренс концом тонкого пальца художника коснулся своего лба, — но мне требуется сырьё, чтобы оживить его. Кое-кто из старых агентов моего деда ещё участвует в торговле, и некоторые из них в долгу перед домом Норрисов… и я попытаюсь получить этот долг. Поверьте, очень интересное и захватывающее занятие.

— Минхеер капитан!

В дверь вбежал второй помощник «Самбы», евроазиатского происхождения, и едва не столкнулся с китайцем-стюардом.

— Люк, капитан…

— Что там с люком? — Ван Блеекер уже встал и направлялся к выходу.

— Он заколдован, капитан!

— Что? Что за глупость, Фельдер?

— Это правда, сэр. Идёмте и сами увидите!

Не только капитан, но и все пассажиры пересекли палубу и спустились к большому люку посредине корабля. Вокруг него молча замерла толпа туземных матросов. Они ошарашено смотрели на то, что сначала показалось Кейну просто поленом, каким-то образом прикреплённым кбрезенту, которым был накрыт люк.

Ван Блеекер остановился в шаге от этой штуки, присел и принялся внимательно её разглядывать. Но не сделал попытки притронуться. Матросы расступились, и наконец-то и Кейн увидел, что это на самом деле грубо вырезанный посох или палка, часть ветки или крупного корня. К брезенту люка она крепилась чёрными полосками, концы которых как будто кто-то приклеил.

Кейн протянул руку, но Лоренс схватил его за запястье.

— Если дотронетесь, — предупредил голландец, — ни один человек на борту «Самбы» не подойдёт к вам.

— Но что это? — спросил изрядно удивлённый американец. Мне кажется, просто палка.

— Так оно и есть, Палка, вернее, посох. Но это посох колдуна, такими пользуются чёрные волшебники. Кто знает, сколько душ в нём заключено? — голос Лоренса звучал совершенно серьёзно, серьёзным стало и выражение лица. — А сетка сделана из сплетённых человеческих волос. Значит, это мощное магическое средство. И от него может освободить только жрец, да и то после соответствующих церемоний. Интересно, кто посмел положить это…

Ван Блеекер встал и медленно повернулся, разглядывая лица собравшихся у люка.

— Именно это я и хотел бы узнать, — заявил он. — Бака! — капитан окликнул матроса в зелёном тюрбане хаджи. — Откуда взялась эта странная дьявольская штука?

— Кто знает, туан капитан? Ми увидел, когда встал на вахту. Это зло, большое зло…

— Бака, ответь мне во имя твоей веры. У нас есть на борту гуру?

Матрос при одном этом упоминании содрогнулся: гуру — посредники, часто злые, они связаны с миром духов.

— Туан Безар! — в голосе его прозвучали страх и мольба. — Туан Безар, мы твои люди, мы давно идём за тобой, ты всех нас знаешь, знаешь наши добрые дела и злые. Среди нас нет гуру. Это сделал какой-нибудь дух или дьявол.

Ван Блеекер нервно пригладил волосы.

— Хорошо. Теперь мы, у кого нет вашей крови и кто не молится вашим духам, прикроем эту злую вещь, не касаясь её. А когда придём в Джоло, ты приведёшь Жреца, чтобы очистить «Самбу». Хасан, отправляйся в каюту и принеси скатерть, которая лежит там на столе. Нам нужны ещё молоток и гвозди.

Бака явно испытывал облегчение.

— Туан Безар, это слова мудреца. Всё будет сделано, как ты приказал.

С помощьюКейна, Марусаки и Ван Норриса капитан Ван Блеекер накрыл палку с сетью хлопчатобумажной скатертью, при этомвсе избегали соприкосновения с колдовским предметом. Потом скатерть прибили гвоздями, а когда был забит последний гвоздь, Лоренс достал из кармана карандаш и принялся рисовать по краю скатерти кресты.

— Что делает туан Муда, капитан? — осмелился спросить Бака. Теперь, когда зло было прикрыто, он решился подойти к краю люка.

— Он наносит на ткань волшебные знаки нашей веры, которые охраняют от зла…

— Хорошая мысль, туан Безар. Позволено ли нам поступить так же? Тогда дух, заключённый в этом посохе, не сможет нас тронуть. Это очень хорошая мысль…

Ван Блеекер кивнул в знак согласия, и Бака принялся возбуждённо объяснять что-то остальным матросам. Капитан поманил пассажиров.

— Хорошая мысль, Ван Норрис, она на время займёт их ум. А мы тем временем займёмся охотой на ведьм. Вам лучше вооружиться, — предупредил он американцев.

— Вам понадобится наша помощь?

— Если не возражаете. Готов поклясться, что это сделано не моими людьми. Они со мной много лет, а если человек связан с такими делами, он этого долго не скроет. Этой штуки не было, когда мы отплыли из Манилы. Её поместили на люк до смены вахты. Следовательно…

— У вас на борту заяц? — предположил Сэм.

— Если он есть, мы его найдём! — пообещал капитан.

— Эта штука могла нас уничтожить. Если бы кто-то из нас нарочно или случайно притронулся к ней, весь экипаж спрыгнул бы за борт в Джоло. Да и без того мне дорого обойдётся ритуальное очищение. А если я этого не сделаю, туземцы ни за что не поднимутся на борт! Кто-то хочет доставить нам неприятности, большие неприятности!

Сэм и Кейн достали свои «рейсингсы», с привычной лёгкостью вставили двадцатизарядные магазины. Эти ручные пулемёты надёжно поражают цель на расстоянии в шестьсот ярдов; в тесных проходах «Самбы» это смертоносное оружие. Ни один любитель духов с ним не справится. Легко держа семифунтовое оружие на сгибе руки, американцы присоединились на мостике к Ван Блеекеру и Лоренсу.

Голландцы с уважением и некоторой завистью взглянули на «рейсингсы». У Лоренса был «люгер», а у капитана «Смит и Вессон».

— С чего начнём? — спросил Сэм.

— Начнём с трюма и оттуда пойдём вверх. Я приказал офицерам задержать любого, кого мы вспугнём. Готовы?

За следующий час Кейн и Сэм узнали о внутренностях корабля торговца больше, чем считали возможным. Ни одно отверстие не оказалось слишком тесным для Ван Блеекера. Но никого они не спугнули, кроме нескольких крыс. Не нашли даже маленьких копровых жуков, которые повсеместно встречаются на островах. Если на борту и прятался туру, он обладал весьма полезной способностью становиться невидимым.

Когда они снова выбрались на палубу, глаза Ван Блеекера сузились, он недовольно выпятил вперёд подбородок.

— Мне это не нравится. На борту нет зайца, если только он не спрыгнул в воду. Тогда кто… — он взглянул на белое пятно на люке. По его краям появились новые символы, а с четырёх сторон к головкам гвоздей были привязаны самые странные предметы. Очевидно, экипаж все свои амулеты отдал делу удержания злого духа.

— Вы уверены, что здесь никто не проходил? — спросил Ван Блеекер у механика Бриджера.

— Никто, капитан. Приходила Леди, но я отправил её в радиорубку, чтобы не мешалась под ногами. Не хотел, чтобы кто-нибудь спутал её с целью, а Спаркс кошек любит…

— Но это же бред! — выпалил капитан. — Не может же человек бесследно растаять в воздухе!

— Может, его больше нет на борту, — помощник поправил оружейный пояс.

— Если он отправился за борт, это не наша забота. Надеюсь, именно это с ним и случилось. Ну, господа, похоже, охота закончилась. Попрошу вас только обращать внимание на всё, что покажется необычным. Мне это не нравится, совсем не нравится.

— Ну, что думаешь? — спросил Кейн, когда они с Сэмом оказались в своей каюте.

— Готов поклясться, что никакого зайца не было. Только…

— Что только?

— Ну, я согласен с Ван Блеекером. Мне это не нравится. Если кто-то прячется на борту, он очень хитёр и отлично знает корабль. Всё утро смог опережать нас на шаг и всё-таки скрыться. Конечно, это только догадка. Но ясно, что кто-то хочет нам помешать. Может, именно потому что мы на борту…

— Что?

— Забыл нашего посетителя в Маниле? Предположим, мы первыми увидели бы этот посох и дотронулись бы до него. Так и было бы, если бы нас не предупредили. Ван Блеекеру пришлось бы высадить нас в Джоло. После этого он просто не смог бы держать нас на борту. А когда стало бы известно, что мы нарушили табу, ни один туземец не захотел бы иметь с нами дело. Ты ведь знаешь, как работает их бамбуковый телеграф…

— Нет, не знаю. К тому же тут слишком много места для случайностей. Откуда этому гуру или кто он там знать, что именно мы первыми найдём эту штуку?

— Ну, во всяком случае кто-то хочет причинить неприятности «Самбе», задержать её. Ван Блеекеру придётся теперь организовать церемонию, чтобы очистить корабль. И даже после этого какой-нибудь парень всё равно сможет распустить слух, что проклятие нас не покинуло. Готов биться об заклад, что эта светлая мысль уже пришла в голову Ван Блеекеру. И как пойдёт его торговля, когда об этом станет известно? Нет, парень, который поместил на борт эту дьявольскую палку? знал, что делает. И мысль очень умная. Но нам нужно найти этого умника.

— А как мы это сделаем, мой умный Малыш?

— Погадаем по чаинкам или…

Но тут его размышления прервала подушка, запущенная прямо в лицо. Прервала очень эффективно.

Глава 4 Абдул Хакрун, купец-пират

«Тот, кто ищет жемчужины должен открывать раковины»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

— Добро пожаловать в Джоло, некогда столицу империи пиратов, древний город султанов моро, порт, откуда открыт доступ в море Сулу…

Кейн зажал нос.

— Что за вонь! Тут что-то дохлое. И скорее всего, целый кит.

Сэм, чьё красноречие гида было так грубо прервано, принюхался и тоже схватился за носовой платок.

Трое пассажиров «Самбы» стояли на китайском причале Джоло, в сущности, широкой улице на некотором расстоянии от моря. Это был бедный жилой район, застроенный убогими хижинами, крытыми листьями непы^[23] . Слева от посёлка моро, дома которого располагались на высоких сваях, тянулись грязные поля, ещё влажные после отлива. Они добавляли своё зловоние к запахам города. Дальше в глубине суши виднелись разрушенные стены старого испанского города. Город этот в течение нескольких столетий служил крепостью против пиратов, которые выкрикивали слово «Моро» как боевой вызов всем пришельцам. Неподалёку фон нарушали несколько двухэтажных домов, построенных под руководством европейцев. Но Лоренс повернул в сторону туземных хижин из непы.

— Ага, здесь есть магазин некоего Лао Ке-мина. По сути дела, лавка старьёвщика, Сэм разглядывал иероглифы, начертанные на полоске красной ткани у входа.

— Пошли посмотрим, что за вещи, — предложил Лоренс.

Они прошли, пригнувшись, под низкой притолокой и оказались в сумраке лавки. Немного привыкнув к полутьме, увидели груду самых разнообразных товаров, наваленных у стен. Из этого нагромождения появился маленький, похожий на паука гном и заговорил что-то. Казалось, только Лоренс смог его понять.

Пока Кейн разглядывал то старый портативный фонограф, то пустую птичью клетку, то практически новый велосипед, голландец резко прервал продавца.

— Говорит туан Ван Норрис. Могу я увидеться с достопочтенным Лао?

Паук убежал. Но другой человек в приличном, из синего шёлка, костюме торговца появился из внутренних помещений отнюдь не сразу. Со спокойным высокомерием хозяина, привыкшего к беспрекословному повиновению в своих владениях, он оглядел троих покупателей. На Кейна он бросил короткий взгляд и сразу будто забыл о нём, Сэма разглядывал чуть подольше, но когда увидел худое усталое лицо Лоренса, глаза его сузились. Он поклонился, вежливо пряча руки в рукавах.

— Прошу простить такой жалкий и недостойный приём, — по-английски он говорил без акцента. — Слухи опять оказались ложью. Я вижу, что Дом Норрисов не умер. Окажите честь моей жалкой неудобной хижине. У нас найдётся, о чём поговорить.

Лао провёл их по узкому проходу из прогнивших досок в комнату, которая оказалась настолько пустой, насколько было загромождено торговое помещение. Правда, вдоль стены тянулся ряд стульев с прямыми спинками и жёсткими сидениями, а под ногами лежал мягкий мат кремового цвета. Когда все сели, Лао хлопнул в ладоши, и появился человек-паук с чайными чашками. Кейн оценивающе погладил чашку пальцами. Чистая поверхность бирюзового цвета, на ощупь похожая на тонкий сатин.

Как ни странно, отбросил обычные формальности именно Лао. Он прямо спросил:

— Поскольку достопочтенный и высокорожденный йонхеер Ван Норрис присоединился к предкам, вы сами желаете продолжить его дело по покупке драгоценностей, молодой господин?

— Да. Я много лет учился у деда мудрости, насколько оказалось в моих скромных силах. Яхочу продолжить его дело, хотя и не надеюсь достичь его величия…

— Это так. Такие, как он, редко рождаются на земле. Те, кто был с ним знаком, щедро вознаграждены. Но у меня сейчас найдутся несколько предметов, которые даже он согласился бы посмотреть. Могу ли я, с вашего разрешения, показать свои недостойные приобретения?

Лоренс не проявил торопливого желания, но по вторичному хлопку хозяина снова показался уродливый слуга и поставил перед голландцем маленький столик из древесины тика. Потом осторожно принёс шкатулку, которую открыл сам Лао.

Сначала он достал и положил на тёмную древесину квадрат белого шёлка, а потом узкий длинный свёрток из потускневшей парчи. Осторожно, словно имея дело с бомбой замедленного действия, китайский купец развернул парчу и поставил на стол сверкающий предмет, который был завёрнут в неё.

Когда Лоренс увидел это сокровище, даже у него перехватило дыхание. А Сэм не сдержал удивлённого восклицания.

Четырёхдюймовая фигурка ящерицы, завершённая вплоть до последней косточки. Но не из белой кости, а сверкающая синим и красным, зелёным и жёлтым. Опал!

— Вырезано из опала? — спросил Кейн.

— Нет. Не вырезано. Это природный опал. — Лоренс наклонился поближе, но не коснулся драгоценности. — Одну такую находили раньше — в Австралии в 1909 году. Сейчас она в музее. Но здесь, на Востоке, такая находка бесценна. Как это вам прекрасно известно, Лао, — он почти обвинительно повернулся к китайцу. — Может, какой-нибудь индийский раджа может позволить себе купить это. Норрис не может.

Лао улыбнулся.

— Это действительно великая находка. Мне принёс её человек, который некогда был очень богат. Но война разорила его. Он продал это украшение. На него ушли все мои сбережения и всё, что я смог занять. О, он знал его цену, как знаете вы и я. Но кто я такой, чтобы обращаться к великим? У меня нет известного имени, меня не знают повелители Индии. Они скажут, что я украл ящерку, и, может быть, я столкнусь с законом. Если дом Норрисов не может купить, то я бы хотел, чтобы он послужил моим посредником, помог свести покупателя и продавца.

— У вас должно быть доказательство происхождения вещи, — предупредил голландец.

— Я это знаю и готов его предоставить. Это украшение тоже найдено в Австралии, как и то, которое вы упомянули. Но найдено давно, в те дни, когда ваш народ ещё не интересовался подобными вещами. Старатель привёз его в Батавию. Он был каторжником, сбежавшим из английской колонии. За пропитание он отдал вещь местному радже, тот послал её на север в качестве части приданого дочери, вьиходившей замуж за малайского принца. Но корабль был захвачен пиратами в Молуккском проливе, и таким образом драгоценность оказалась в руках султана. Один из его потомков в знак признательности подарил вещи Дату Кумзу…

— Кумзу! Но ведь он уже тридцать лет как умер!

— Да, умер и не оставил наследников. Но большую часть своих сокровищ он отдал одному из своих капитанов, и именно у этого капитана я её и купил. Он владел ею по праву…

— Неужели? — Лоренс вопросительно поднял брови. — Это правда, что у Кумза не было наследников, но правда и то, что его дворец был разграблен, как только его подчинённые убедились, что старик действительно умер. Что ж, полагаю, у этого вашего капитана было не меньше прав, чем остальных. Итак, вы хотите, чтобы дом Норрисов нашёл для вас покупателя?

— Если возможно. Видите ли, в надежде на подходящий случай я кое-что подготовил, — китаец достал из шкатулки конверт из крокодильей кожи, а из него набор фотографий — цветных снимков опаловой ящерицы в натуральную величину, а также листок с цифрами. — Здесь всё, что нужно знать: снимки, размеры, вес, история. Согласен ли дом Норрисов действовать от моего имени?

Лоренс просмотрел бумаги и задумчиво взглянул на опаловую ящерицу.

— Я не могу обещать, что обязательно найду покупателя…

— А кто может в нашем мире? Но если Дом Норрисов согласится на комиссионные, я уверен, он будет действовать честно.

— Хорошо, Лао, постараюсь сделать, что могу.

Китаец не проявил никакой радости. Он завернул своё сокровище и, отложив его в сторону, выложил перед Норрисом три серебряных браслета сложной работы, усаженных камнями, которые Кейн не сумел распознать, даже когда Норрис протянул ему один из браслетов для более тщательного знакомства.

— Какова ваша цена?

И голландец и китаец начали торговаться.

Кейн повернулся к Сэму.

— Что это?

Нисей^[24] пристально разглядывал камни, даже коснулся одного из них ногтем большого пальца.

— Чёрный коралл. Редкость для здешних вод. Необычно выглядит, верно? Но, парень, эта ящерица! Вот это действительно нечто! Целое состояние из-за него переменит хозяина. Хотел бы я иметь такую, если бы мог заплатить.

— Сэйфилд мог бы. Может, Лао нам кое-что сообщит о южных островах. Подождём, пока они с Лоренсом кончат торговаться, и спросим.

Но китаец не смог сообщить ничего нового.

— Это правда, что человек может оказаться на неизвестном острове, и его никогда не найдут. Такое случалось много раз, а сейчас тут в море сплошная неразбериха. Но от тех, с кем мне пришлось торговать, я ничего такого не слышал и ничем не могу вам помочь, — он перевёл взгляд с Кейна на Лоренса. — В последнее врёмя торговля идёт плохо.

— Почему, друг мой? Есть для этого какие-то причины?

Лао сделал глоток чая. Поставив чашку, вежливо улыбнулся.

— Торговля возрастает и уменьшается. Как прилив, заливающий грязевые поля кошелька человека. Вы навестите других друзей своего достопочтенного дедушки?

— Да. Тех, кого смогу найти.

— Вы обнаружите, что достойный Абдул Хакрун по-прежнему занят делом.

— Приятно это слышать.

Кейн внимательно наблюдал за Лоренсом и купцом. За этими вежливыми фразами скрывалась передача информации. А он был намерен участвовать в этом процессе.

Но Лоренс не стал хранить тайну.

— Вот оно что, — задумчиво проговорил он, как только они вышли из магазина Лао. Абдул Хакрун по-прежнему действует…

— Не хочу показаться глупым, — вмешался Сэм, — но только кто такой этот Абдул Хакрун?

Знакомая лёгкая улыбка искривила губы Лоренса.

— Кое-кто в этих широтах скажет вам — и совершенно серьёзно, — что Абдул Хакрун — сам дьявол. Я не стал бы заходить так далеко в своих утверждениях. Но он, как говорите вы, американцы, суёт свой палец в каждый пирог в Ост-Индии. Он тут во всём замешан. Очень проницательный и умный господин. Насколько я знаю, его обошли в сделке только раз. Но, разумеется, всякий, кто пытается спорить с Дату Кумзом, напрашивается на поражение…

— Дату Кумз — это прежний владелец опаловой ящерицы? — спросил Кейн.

— Он самый. Это легенда здешних мест. Согласно наиболее надёжным сведениям, он служил первым помощником на коммерческом рейдере Конфедерации^[25], который оказался в здешних водах к концу вашей гражданской войны. Кумз решил остаться здесь и перебрался на Сулу. Спустя какое-то время принял мусульманство, завоевал доверие тогдашнего султана и стал его военным и морским советником. Как вы, несомненно, знаете, моро находились в состоянии постоянной войны со своими испанскими хозяевами. Кумз в этих условиях действовал очень успешно и сумел приобрести собственное островное королевство. Он дожил до глубокой старости, но даже со стариком мало кто решался поспорить. Лишь однажды Абдул Хакрун вступил с ним в торговую войну. Насколько помню, спор шёл из-за обладания жемчужным полем. И Абдул Хакрун проиграл.

Говорят, Абдул ведёт свой род от султанов Сулу, и его власть и влияние здесь неоспоримы. Очевидно, даже японцы не решились поссориться с ним. Итак, он снова в деле. Интересно…

Неожиданно Лоренс повернулся и посмотрел назад, на причал. Это его движение застало американцев врасплох. А голландец уже направлялся туда, где была привязана шлюпка, доставившая их с корабля.

— Эй! — Кейн с трудом догнал друга. — У нас что, неприятности?

— Если я прав, то нас действительно ждут неприятности. Хакрун или его агенты могут пожелать не допустить других торговцев в южные воды. «Самба» — первое независимое торговое судно, которое пытается попасть в море Банда после войны…

— Вы думаете, что за шуткой с этим гуру стоят парни Хакруна? — спросил Сэм. — Но зачем? Всё равно он не сможет вечно сдерживать других купцов. Если, конечно, у него нет комплекса Гитлера. По какой причине…

— Я могу назвать по крайней мере четыре. Новость стоит сообщить Ван Блеекеру. Вы вернётесь со мной на «Самбу» или останетесь здесь?

— Мы пойдём с вами, — Кейн забрался в шлюпку. — Вы меня заинтересовали этим Хакруном. Мне Гитлеры не нравятся, в том числе и игрушечные.

Они застали Ван Блеекера к его каюте. Выбеленные солнцем брови капитана были недовольно насуплены.

— Дорогое это дело — очищать корабль от призраков, — приветствовал он вошедших. — Если найду когда-нибудь этого шутника-зайца, он пожалеет, что вообще родился на свет. Шиллинги и доллары!.. — он захлопнул свой гроссбух и откинулся в кресле.

— Чем обязан удовольствию от вашего посещения, господа? Сошёл ли мой боцман с ума? Появились ли течи ниже ватерлинии? Я готов к любым неприятностям.

— Абдул Хакрун снова в деле — и активно им занимается, — Лоренс сложил свои длинные ноги и принял, казалось бы, самую неудобную позу на стуле.

Ван Блеекер ответил не сразу. Напротив, открыл обитый металлом ящичек и выбрал одну из крепкий чёрных сигар, которыми наслаждался и которые его нынешние спутники отказались даже попробовать.

— Возможно, мне стоит сразу объявить себя банкротом, — заключил он, поворачивая колёсико старой зажигалки. — Скажите откровенно, зачем мне теперь плыть на юг и загонять свои усталые кости в могилу? Когда Хакрун рядом, разумному человеку стоит держаться укрытия. Какую дьявольщину он на этот раз задумал?

— Не знаю. Лао сказал мне только, что он снова в деле… и это, может быть, очень нехорошо…

Ван Блеекер поднял руки.

— А когда дела Хакруна были хороши — для остальных? Но где-то наверняка всплыло что-то большое, очень большое, чтобы старик снова появился в наши дни. Ему сейчас должно быть лет сто. И он отошёл от дел… когда же это было? В 36 или 37 году.

— Отошёл от дел? Такие, как он, никогда не уходят. Но вы правы. У него на примете какой-то крупный улов, иначе Лао не стал бы намекать мне на это.

— Вы доверяете Лао?

— Доверяю, потому что он только что поручил дому кое-что для него сделать. Если бы не это, он не стал бы вообще говорить. Можете в это поверить.

Капитан глубоко затянулся сигарой.

— Может, дело в сокровищах Кумза?

Лоренс рассмеялся.

— В этих блуждающих огнях? Если после Кумза и остались сокровища, они давно разбросаны по четырём морям. Я считаю даже, что час назад мы видели частичку этих сокровищ. Нет, не могу себе представить, чтобы Хакрун охотился за сокровищами, даже в старческом маразме. Он всегда стремился к возможному.

— Не знаю, — возразил Ван Блеекер. — Хакрун не просто проиграл жемчужную войну Дату. Он тогда потерял лицо. Так потерял, что половина Ост-Индии настолько осмелела, что открыто смеялась над ним — некоторое время. И если сейчас он сможет захватить легендарные сокровища Кумза… Он получит нечто, что для него ценнее рупий. «Лицо» здесь значит очень много, мы даже не понимаем, насколько много.

Но Лоренс опять покачал головой.

— Нет, в эти сокровища я не верю. Но что-то его выманило. На юге царит хаос. И умный человек вполне может ухватить лакомый кусочек туг и там…

— Зачем иначе мы сами туда плывём? Да, убийство — дело для тигровых акул. А Хакрун — царь акул. Если ему не понравятся гости… что ж, возможно, есть смысл нанести визит. А если он стоит за этим делом с призраком, я с удовольствием объясню ему, каких неумелых агентов он нанял.

Огонь в глазах Лоренса не уступал решительности подбородка капитана, Кейн взглянул на Сэма. Нисей незаметно кивнул. Будет забавно, и оба они любят такие дела.

— Можете рассчитывать на нас… — начал Кейн.

Ван Блеекер резко рассмеялся.

— Мне жаль Хакруна, честно говорю, жаль. Мир изменился, и он вскоре поймёт, что Кумз — не единственный представитель этого рода. Да, я жалею хаджи Абдула!

— А где Хакрун сейчас? — спросил Кейн.

— Если дома, то в Манадо. Это порт на севере Целебеса. У него там нечто вроде феодального королевства. Телохранители — десяток его сыновей, и целое войско приближённых. Не говоря уже о частном флоте! Только японцы могли бы лишить его всего этого.

— Но «Самба» ведь плывёт в Манадо? — невинно спросил Лоренс.

— Да, таковы были мои намерения. Это весьма удобно. Вы сможете проявить уважение по отношению к Хакруну. Он ведь был старым знакомым вашего деда, не правда ли?

— Да. Йонхееру почему-то нравился этот разбойник. Если Хакрун даёт слово, он его выполняет… что бы ему ни грозило. Только…

— Только он давал его раз или два в жизни, — заметил капитан. — Но в любом случае у вас отличный повод нанести ему визит. И у этих господ тоже. Ибо кто больше знает о южных островах, чем Хакрун с его частной разведывательной службой? Так что с вашей стороны, мистер Кейн, посещение Хакруна было бы вполне логично. Мне кажется, нам всем нужно в Манадо. Но всё же хотелось бы знать, что скрывает старый Абдул в рукаве.

— Что бы там ни было, это связано с деньгами, — Лоренс покрутил широкий серебряный браслет, который носил на правом запястье. Сбольшими деньгами… Нефть?

Капитан покачал головой.

— Нет. В таком случае сразу вмешалось бы правительство. У него не было бы и шанса эксплуатировать месторождение. Моё предположение — жемчуг!

Серебряный браслет остановился.

— Жемчуг! — Лоренс произнёс это хриплым шёпотом. — Жемчуг всегда оставался первой любовью Хакруна. Вы ведь знаете, что рассказывают об его легендарном собрании. Допустим… только допустим, что он узнал о существовании нового жемчужного поля. Абсолютно нетронутого. Или решил посчитаться наконец с Дату. Никто ведь так и не узнал, где Дату взял те пять красавиц жемчужин, которые продал Хакруну. Да, должно быть, это жемчуг.

— Мне очень хочется посетить Манадо! — Лоренс вытянул свои длинные ноги.

— Мы все этого хотим, я думаю. Отплываем сегодня вечером.

Глава 5 «Он тигр среди молодых козлов!»

«Тот, кто вызывает бурю, должен иметь надёжную крышу над головой»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

— Какой необъятный и прекрасный мир!..

Кейн остановился в дверях кладовой и смотрел на сверкающие огоньки, грудой лежавшие на квадрате ткани. Лоренс прикасался к огонькам пальцами, словно колдовал над ними.

Голландец поднял голову.

— Немногие из моих приобретений. Несчитайте их очень ценными. Если бы это был изумруд… он отвёл пальцем в сторону тёмно-зелёный камень, если бы это был изумруд, я мог бы приобрести себе сельскую виллу и провести остаток дней в роскоши. Очень приятная перспектива. К несчастью, это всего лишь оливин хороший, конечно, но совсем не класса изумрудов.

— Понятно. Не всё то золото, что блестит.

Но волшебная гора самоцветов притягивала американца к столу, как привлекла раньше Сэма. Потому что нисей сидел напротив Лоренса и так же внимательно разглядывал собрание, как и владелец.

— Ну, по крайней мере этот я узнаю, — бывший сержант указал на резную каплю, которая могла бы стать частью серьги. — Драгоценный коралл из Японии, верно? У мамы был такой амулет. Мы играли им, когда были детьми.

— Да. И отличный образец к тому же. Я думаю, его можно заново оправить и сделать брошь. А вот резной янтарь из Бирмы. А вот это… — ювелир поднёс к огню тёмный камень, — можно хорошо продать в Китае. Это гелиотроп, и на нём вырезано упрощённое изображение летучей мыши. Такая комбинация означает, что это амулет, который даёт владельцу власть над демонами.

— Гмм… — Кейн коснулся камня. — Очень удобно носить в кармане, я бы сказал. И сколько демонов с ним связано? В рабочем ли они состоянии? Знаете, при продаже вы должны предоставлять какую-то гарантию…

— Простите, но я его ещё не испытывал. Можете сами попробовать, если хотите.

— Фей-тцу-ю! — дружескую болтовню прервал возглас Сэма. Он держал на ладони кусочек словно замороженного зелёного пламени.

— Да, нефрит. Единственный образец, который у меня есть. Лучшие нефриты редко покидают Китай. Мы, на западе, получаем далеко не лучшее. На нём бабочка, символ разделённой любви, такой подарок считается наилучшим для возлюбленной. Но нужно иметь весьма толстый кошелёк, чтобы сделать такой подарок.

— Вы не боитесь возить это всё с собой? — спросил Кейн.

— О, большую часть времени они закрыты в корабельном сейфе. Я извлекаю их иногда, чтобы изучить последние покупки — и полюбоваться. Понимаете, чтобы успешно заниматься торговлей камнями, их нужно любить, любить сами камни, а не те деньги, что они приносят. Боюсь, что именно этим я сейчас и занимаюсь.

— Боитесь?

— Да, боюсь. Это у меня в крови, как говорите вы, американцы. Самые мои первые воспоминания: я сижу рядом с йонхеером, а он рассматривает и изучает свою коллекцию, Я видел красоту бриллиантов, чувствовал теплоту сапфиров, восхищался изумрудами ещё до того, как научился произносить своё имя. Так же и мой дед познакомился со своим ремеслом, и отец моего деда — вплоть до самого первого Ван Норриса, который оказался в этих водах и подружился с местным раджой во времена торговли пряностями. И для многих членов нашего дома это был главный интерес в жизни. Как у моего деда-йонхеера. Может настать день, когда мне придётся выбирать между этим и тем, что составляет главное в жизни других людей — домом и семьёй. И если наступит такое время, голод в моей крови сделает выбор. Но, может, этого и не случится. Я научился жить один в последние годы…

— Камни превыше людей, — рассуждал Сэм. — Может, вас они победят, но я предпочитаю людей. И ты тоже, Голландец, — он повернулся к Кейну. — Мы так устроены. Но глядя на это камни, я вас понимаю…

— Не будем мрачными, это совсем нехорошо. И уверяю вас, у покупателя камней не бывает возможности забыть об остальном мире. Это опасно, если он забирается в свою башню из слоновой кости и окружает себя сокровищами.

— А сейчас хороший рынок для камней? Мне кажется, что со всем тем награбленным добром, что всплыло после войны, покупать рискованно…

— Не очень-то и много подобного добра ещё не пристроено — в Европе. Большинство опознано и возвращено законным владельцам, если они остались живы. Яцелый год занимался именно этой работой. В нашем доме сохранились описания драгоценностей, которые мы покупали пятьдесят, сто и даже двести лет назад. С их помощью Союзническая Комиссия смогла выяснить принадлежность многих ценностей.

— Настоящая детективная работа! — воскликнул Кейн.

— Да, именно о такой пишут в книгах, которые называются «триллерами». Мне занятость пошла только на пользу. Она не давала мне думать о другом. Но потом я допустил глупость, позволив укусить себя какому-то насекомому. И врач объявил: «Больше никаких блужданий по континенту, молодой человек. Уезжайте подальше и забудьте о прошлом. Уходите месяцев на шесть, а ещё лучше на год». И я отправился сюда, чтобы посмотреть, что можно спасти из обломков нашего дома. Так я оказался на «Самбе», и тут мне наконец повезло.

— Неужели раньше было настолько плохо? — осмелился спросить Кейн.

Лоренс внимательно разглядывал серебряный браслет у себя на руке. А когда ответил, голос его прозвучал резко и хрипло:

— Я не так пострадал, как большинство моих соотечественников. Меня взяло гестапо — перед самым освобождением. Но никаких доказательств против меня не было, только подозрения. Поэтому меня не поставили К стенке, к счастью. Просто отправили в лагерь. Я выжил, — юноша помолчал и прикрыл рукой браслет, — а другие нет. Потом мне пришлось многое решать и о многом забыть, если, конечно, это вообще возможно — забыть. Но только никто из нас больше не был таким, как пять лет назад, и никогда не будет. Скажите мне, это удача или нет?

— Удача — это то, чего ты сам добьёшься, — возразил Сэм.

— Фортунам фасцио, да? К такому заключению пришли уже давно. Я видел эту надпись — «Я сам создал свою удачу» — на надгробной плите в Риме. Там было ещё изображение рукояти меча. Ну что ж, мне не пришлось переворачивать Ганешу, чтобы договориться с ним, это верно.

— Переворачивать Ганешу? — удивился Сэм.

— Я знаю, что это, — усмехнулся Кейн. Чтобы бог счастья с тобой хорошо обращался, нужно его перевернуть вверх ногами. Вы однажды проделали это на Суматре, верно, Лоренс?

— Нет-нет. Я нашёл его в такой недостойной позе. Какой-то рассерженный домохозяин так его наказал. Яже просто вернул его в нормальное положение. Должно быть, поэтому он мне улыбнулся потом. Нам удалось тогда благополучно уйти.

— Прошу прощения, минхееры, — к столу неслышно подошёл стюард. Капитан Ван Блеекер передаёт, что виден Манадо…

— Спасибо, Аким. Ну, если хотите принести пользу… Лоренс подтолкнул к американцам фланелевые полотнища с многочисленными нашитыми кармашками. — Помогите упаковать камни, по одному в кармашек.

Когда сокровище было упаковано и спрятано, все трое взошли на мостик «Самбы». Перед ними поднимался из моря Целебес. На фоне неба отчётливо проступал его неровный горный позвоночник, а изогнутая береговая линияказалась тёмным пятном на горизонте. На карте остров кажется гигантским спрутом, протянувшим свои щупальца на три стороны света. Но теперь перед Кейном лежала отнюдь не карта. То, что он увидел, было гораздо грандиозней.

Манадо расположен на конце самого длинного щупальца, того, что тянется с запада на восток и уходит в Молуккский пролив. В миле от мола, который защищает гавань, расположен островок и на нём вулкан Менадо Туа. А за широко раскинувшимся городом — Клабат, второй вулкан, чьё пламенное сердце до сих пор не остыло.

«Самба» вошла в гавань и бросила якорь у причала, ровесника торговли пряностями, хотя сейчас на прогнивших от влаги верфях громоздились не груды гвоздики и корицы, как когда-то, а неуклюжие тюки ротанга.

— Ну, господа, — капитан Ван Блеекер вернулся с вежливой встречи с администрацией порта. — Каковы ваши планы на сегодня?

Кейн поправил свой тропический шлем.

— Мы любопытствующие туристы на берегу. Есть предложения, капитан?

— Нет, сели, конечно, не хотите навестить хаджи Абдулу Хакруна.

— Значит, он здесь? — лёгкая складка пересекла гладкий лоб Сэма — верный признак того, что он серьёзно задумался.

— О, да, он здесь. Видите вон там в гавани аккуратное маленькое судно? Это «Летящий по ветру». Он старику ближе, чем кровь в венах. Когда корабль в порту, его превосходительство в своей резиденции.

— Если это так, — заметил Лоренс, — мне стоит подкрепить свою репутацию вежливого человека. Очевидно, я обязан нанести визит давнему знакомому своего деда. Особенно, если путешествую с единственной целью — восстановить старые связи.

— Не возражаете, если мы увяжемся за вами? — спросил Кейн.

— Вовсе нет. Ведь ваше дело рано или поздно тоже привело бы вас туда. Хакрун знает о здешних островах больше, чем любой другой местный. Но предлагаю одеться более официально. Хаджи занимает здесь положение, которое можно сравнить с королевским. И когда возможно, лучше соотвётствовать этим стандартам.

И вот немного погодя, в белых костюмах, застёгнутых до последней пуговицы, подвергаясь всем пыткам цивилизации, они сошли на берег. Манадо, город туземных хижин, раскинулся на большом протяжении. Конечно, в нём имелся и европейский квартал, состоявший из отеля и клуба «Гармония», а также нескольких западного стиля домов, построенных тосковавшими по родине голландцами. Но Лоренс обошёл эти признаки современной цивилизации стороной и провёл спутников скорее по грязной тропе, чем по улице, к сплошной белой стене. Пройдя вдоль стены, они увидели ворота из зелёного металла, настолько широкие, что могли бы одновременно впустить марширующий отряд.

Они нерешительно постояли у ворот, в это время отворилась небольшая калитка и вышел чистокровный малаец, человек высокого положения, судя по его шёлковому тюрбану. Он остановился и посмотрел на пришельцев. Лоренс на местном языке спросил о хозяине виллы. Малаец посторонился и знаком пригласил войти во двор. Там сидели малайды, даяки и моро. Никто не повернул головы и вообще никак не показал, что заметил появление пришельцев.

Сэм придвинулся к Кейну, так что плечи их едва не касались. Он переводил взгляд с одного стражника на другого. Что-то в этой крепости купца моро напоминало западню паука.

Малаец-привратник отвёл кожаный занавес, гладкую поверхность которого покрывали сложные рисунки. Сам привратник не вошёл и никак не объявил об их приходе, только знаком велел им идти во внутренний двор.

Этот гораздо меньший двор был весь усыпан коврами и шёлковыми подушками, служившими сидениями. На подушках сидело трое мужчин. Двое встали, когда вошли Лоренс и американцы, третий только поднял голову.

Яркие, живые глаза горели на лице, какое можно представить себе лишь в самой дикой фантазии. Сказать, что этот человек стар, значило бы сильно преуменьшить его возраст. Зелёные нитки тюрбана увенчивали голову патриарха, который мог быть свидетелем марша Александра Великого. Потому что это было не лицо, а череп, обтянутый тонкой бледной кожей. Седая борода закрывала подбородок, но нос торчал как клюв хищной птицы, клюв ястреба. Густые кустистые брови затеняли глубокие впадины, в которых блестели глаза — молодые и полные огня. Абдул Хакрун был стар, очень стар, но глаза его свидетельствовали, что он ещё не утратил интереса к миру.

— Да пребудет с тобой мир аллаха, сострадательного, всеведущего, о сын сына друга моего. Добро пожаловать в дом Хакруна…

Голос, исходивший из этих высохших сморщенных губ, поражал ещё более, чем живые глаза. Не хриплое шамканье старика, а богатый, звучный и музыкальный голос.

Лоренс поклонился, и Кейн обнаружил, что неуклюже повторяет это приветствие. Что-то в хаджи Абдуле требовало неукоснительного проявления подобной вежливости. Голландец произнёс положенное приветствие и представил американцев.

— Американцы? — яркие глаза осмотрели их от поношенной обуви до пропитанных потом волос. — За последние годы нас не раз навещали ваши соплеменники, но они в основном пролетали над нами, не спускаясь до наших недостойных особ. Прошу простить старика с его ослабевшим разумом. Сегодня весьма благоприятный день. Садитесь, друзья мои. Это мои сыновья Мохаммед и Куран. Так как я больше не выхожу в море, они взяли управление моим домом в свои руки…

Кейн смотрел прямо в глаза старика, а не на слабо жестикулирующие руки или на бородатый рот. «Как же!» — заметил он про себя. Оба сына, хоть и пожилые люди, стояли почтительно, пока отец жестом не разрешил им сесть.

— Как здоровье вашего почтенного деда, туан Ван Норрис?

Йонхеер умер пять лет назад, сэр. Он умер в тот день, когда нацисты оккупировали мою страну.

Коричневая клешня осторожно потянула за серебряную бороду.

— Ах, вот как. Ну, тех, кого навещает Азраэль, излечить невозможно. Китайцы справедливо говорят: «Смерть — это чёрный верблюд, который непрошенным склоняет колени у каждых ворот». Но я печалюсь за вас, мой сын. Это большая утрата. А, вот и освежающие напитки. Пейте, прошу вас, день сегодня жаркий, а путь у вас был пыльный…

Куран взял у слуги поднос и поднёс его гостям. Кейн попробовал розовую жидкость в высоком кубке горного хрусталя и обнаружил, что это охлаждённый фруктовый сок.

— Вы хотите возобновить дело йонхеера, туан Ван Норрис? — Абдул продолжал играть бородой.

— Насколько в моих силах, я хочу пойти его дорогой.

— А вы, друзья мои, — обратился Хакрун к Кейну, — тоже покупаете камни?

Американец покачал головой.

— Нет. Мы ищем своего исчезнувшего соплеменника. Он был пилотом бомбардировщика и исчез где-то на этих островах. Его самолёт не вернулся из рейса. Возможно, экипаж ещё жив на каком-нибудь не нанесённом на карты островке.

Коричневые пальцы на мгновение застыли, потом возобновили поглаживание серебряных завитков.

— Да, трудный в долгий поиск. В этих морях много-много островов, и среди них немало таких, которых нет на картах.

— Именно поэтому мы и попросили мистера Ван Норриса привести нас к вам, — сказал Кейн. — Мы слышали, сэр, что у вас много деловых контактов на островах, и надеялись, что вы дадите нам какой-нибудь ключ…

Теперь Абдул внимательно слушал молодого человека. Но когда Кейн закончил, Хакрун выразил только вежливое сожаление.

— Действительно, у дома Хакруна много связей и источников информации в южных морях. Только сегодня утром один из моих внуков вернулся из длительного плавания на Амбон^[26]. Он слышал многое, но ничего не знает о пропавшем американце. Острова, не нанесённые на карту, хорошо известны даякам и моим людям. И никаких американцев на этих островах нет. Боюсь, ваш поиск будет бесплодным. Многие самолёты упали в море, и ни следа от них не осталось. Я помог бы вам в вашем поиске, но считаю, что никто не обладает нужной вам информацией.

— Спасибо, сэр, за совет, — вежливо ответил Кейн.

— Вы собираетесь ему последовать? — неужели эти блестящие глаза смеются над ним?

— Мы не можем так скоро отказаться от поиска. Всегда остаётся надежда…

— Да, надежда есть всегда. Без надежды мы, смертные, не смогли бы жить. Но иногда надежда оборачивается смертоносным демоном, ведущим человека к гибели Кейн опустил кубок. Это угроза? Но Абдул уже утратил интерес к американцу. Старый моро снова повернулся к Лоренсу, и что-то в позе голландца говорило, что он этого ждал.

— Удачно ли складывается ваше путешествие? — сделал первый ход Хакрун.

— Насколько можно рассчитывать при современном состоянии островов. Японцы, где могли, всё по выгребали из сейфов. Я приплыл, чтобы попытаться восстановить старые связи.

— И восстановили одну из них, когда навестили почтенного Лао в Джоло?

— Да, у него нашёлся чёрный коралл — и превосходного качества. Эта новинка может захватить американский рынок. Там чёрный коралл ещё неизвестен.

— Чёрный коралл. Но разве коралл более интересен, чем, скажем… рубины? — осторожно продолжал Абдул.

— Я не только торговец, но и ювелир. Из камня даже малой ценности можно сделать прекрасную вещь. У вас есть рубины на продажу, сэр?

Абдул на мгновение задумался, потом щелчком пальцев подозвал Курана. Откуда-то из своих одежд сын достал лакированную шкатулку и подал отцу. Абдул откинул её крышку и достал длинную цепочку, на которой висел медальон, усаженный драгоценными камнями. Он протянул цепочку Лоренсу и застыл в ожидании реакции голландца.

— Откуда это? — голос Ван Норриса оставался ровным и бесцветным.

— Во время войны многие сокровищапоявляются на свет из укрытий. Мне передали это на продажу. Интересует это дом Норрисов? Камни хорошие…

— Это восточная огранка, и для западного рынка пришлось бы огранивать заново. К тому же сорта «Мани Мала» и «Нараратна» за границей не ценятся. Может, в Индии вам дадут за это хорошую цену, — Лоренс вернул сверкающий медальон.

Кейн не мог догадаться, расстроил ли Абдула такой прямой отказ. Но через короткое время их очень вежливо выпроводили. Когда они снова оказались на дороге, Лоренс яростно пнул камень.

— Старый дьявол! фыркнул он. — Попытался так поймать меня! Неужели считает меня таким новичком в деле? Но я бы отдал весь свой тощий кошелёк, чтобы узнать, где он его взял. Работа четырнадцатого века!

— Вы думаете, это ожерелье украдено? — спросил Кейн.

— Не вижу, как ещё он мог им завладеть. Такие вещи охраняют надёжней, чем жизнь королей. Они означают удачу или неудачу целого рода или династии. А если бы я купил его или даже взял на комиссию, и вдруг объявился бы законный владелец! Фью! — он щёлкнул пальцами. — Конец пришёл бы дому Норрисов.

Сэм оглянулся на стену крепости Абдула Хакруна и произнёс короткое предложение на диалекте, которого Кейн не понял. Но Лоренс в ответ резко рассмеялся.

— Вот именно! «Он тигр среди молодых козлов!» И когда-нибудь на мне не будет ни рогов, ни копыт, как бы ни сверкали камни хажди Абдула!

Глава 6 «Он из 3апретной 3емли, туань!»

«Назови камень демоном, и в глазах большинства людей у него отрастут рога»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

С тревожным ощущением, что старый купец моро победил их в первой встрече, трое с «Самбы» направились к европейскому кварталу Манадо. Лоренс предложил поискать Ван Блеекера в клубе «Гармония», но Кейн отказался.

— Мы с Сэмом только туристы. И нам просто неприлично не побродить по туземному городу. Хакрун не может быть единственной галькой на пляже. Может, найдём кого-нибудь из охотников за черепахами, которые, говорят, отлично знают острова. Я хотел бы кое о чём порасспросить. И об этом набожном хаджи тоже!

— Я тоже не прочь. Но попробую расспросить своих соотечественников. Встретимся позже в клубе, если хотите, — Лоренс свернул, и американцы дальше пошли одни.

— Сигареттен?

Откуда-то из области колен протянулась тонкая рука. Кейн автоматически нащупал пачку сигарет. Маленький худой туземный мальчишка следил за ним жадными и полными надежды глазами.

— Тебе сигарету? Ладно, — Кейн сунул несколько сигарет в грязную маленькую горсть.

Мальчик и его добыча исчезли, а Сэм укоризненно покачал головой.

— Когда же ты чему-нибудь научишься, Голландец? Через полсекунды этот парень вернётся, и с ним половина городских попрошаек. И они будут за тобой гоняться весь день. Сигареты для них сокровище, и они не собираются его упустить.

Боясь именно такого развития событий, они ускорили шаг и скользнули в узкий проход между двумя крытыми непой хижинами. Кейн чуть не столкнулся с человеком, сидевшим здесь в тени. И этот человек осмелился коснуться рукава Кейна — исключительно смелый жест для туземца.

Но это был не малаец, не моро, не туземец с Целебеса или откуда-нибудь из внутренних морей. При первом же слове Сэм застыл. Перед ними стоял японец.

— Он мелкий торговец. Оказался в тяжёлом положении, — быстро переводил Марусаки Кейну. — Хочет убраться отсюда, но ему нужно набрать денег на проезд. Хочет показать нам, что у него есть на продажу…

— Как по-твоему, он говорит правду?

Сэм взглянул на кланяющегося торговца.

— Может, на восемьдесят процентов. Он испуган, это ясно. Я бы поверил, но не спускал с него глаз. Говорит, что он с юга и хочет убраться отсюда. Но быстро. В этом он прав: эти острова для таких, как он, теперь не место. Конечно, если они хотят сохранить голову и шкуру.

— Ну, посмотрим, что он может предложить.

Японец нырнул в менее привлекательную из двух хижин, как будто свежий воздух Манадо ему не нравился. Внутри он принялся театрально проявлять гостеприимство, подтащил два ящика в качестве сидений, потом открыл плетёную корзинку.

Продать он хотел в основном хлам, всякие островные товары, кричащие и бесполезные. Но неожиданно Сэм порылся в этом барахле и вытащил большую серебряную монету. Подошёл к двери, чтобы рассмотреть её при свете.

— Эй, в каком году первые американские клипперы появились вэтих водах, Голландец?

— Не знаю. Кажется, в двадцатые или тридцатые годы. А что?

— Похоже, у меня в руках сувенир с тех времён. Серебряный американский доллар 1840 года. Интересно, где наш друг его отыскал? — нисей разразился потоком японских слов, а Кейн тем временем взял у него монету.

Сэм был прав: серебряный доллар их страны, к тому же не очень истёртый. Давно ли он попал на острова? Может, с тех пор как какой-нибудь шкипер-янки расстался с ним лет сто назад?

— Где, он говорит, его нашли?

— Не знает. Получил во время торговли где-то на юге. Может быть, лжёт, — Сэм пожал плечами.

— Неплохой амулет на счастье получится. Я его куплю.

— Ты спрашивал его о южных островах?

— Это мысль! — снова Сэм пустился в свистящий треск языка своих предков, в ответ же обрушилось настоящее наводнение. Кейн несколько раз уловил имя «Хакрун», и всегда оно произносилось без почтения и любви.Сэм внимательно слушал, время от времени прерывал, задавая дополнительные вопросы, которые действовали на торговца, как бодило на быка. Когда тот закончил, Сэм достал бумажник и отсчитал несколько банкнот. Они оставили маленького человека кланяющимся и шипящим, как будто он заводной и способен только на эти движения.

— Что он сказал?

— Очень много. Этот Хакрун практически владеет всей местной торговлей. Пока у власти были японцы, дела у нашего друга, оставшегося в хижине, шли хорошо. Но когда японцы ушли, власть снова перешла к старому моро. Хаджи ликвидировал дела почти всех мелких торговцев, и теперь все подчиняются ему. Кстати, он не поощряет никакие экспедиции к югу от Беси…

— Очень интересно — почему?

— Многим это интересно. Общее мнение таково: старик набрёл на что-то очень большое и намерен сохранить это в своём кармане.

— Есть какие-нибудь догадки, что именно это такое большое?

— О, всё что угодно, от зарытых сокровищ до нефти. Но все уверены, что находка богатая. Хакрун не занимается делами, которые приносят меньше миллиона. Во всяком случае, он и его агенты препятствуют плаваниям на юг. И к чему это нас приводит?

— Если я хорошо разобрался в характере Ван Блеекера, это приводит нас к драке. Не думаю, чтобы капитан обратил внимание на надпись «Посторонним вход воспрещён», если это противоречит его планам. Он уже и сам об этом сказал. Но как насчёт нашей собственной проблемы того пропавшего человека? У торговца не было никаких мыслей на этот счёт?

— Он сказал, что тут могут скрываться сотни таких. Места на всех хватит…

— Скрываться добровольно — да. Но оставаться на необитаемом острове вынужденно… Прятаться… Это выражение не наталкивает тебя на новые мысли? Он сказал именно так — «скрываться»?

— Да!

Кейн улыбнулся.

— Это понравилось бы Железной Челюсти. «Скрываться» — какое многозначительное слово. Нам стоит немного покопаться на юге.

— Разве мы и так не собирались?

— Естественно. А теперь у нас отличный повод проявить упрямство!

Удовлетворённо улыбаясь миру, состоящему из пыли, вони и жары Манадо, они повернули назад, к клубу «Гармония» и к обществу Лоренса, которого они обнаружили за столиком в баре.

— Где всё население? — Кейн оглядел пустую комнату. Большинство ещё не вернулось из плена, — голландец захлопнул блокнот, в котором что-то писал. — Плантации ещё не возобновили производство, а «Самба» один из первых частных кораблей, вошедших в порт после окончания войны. Осмотрели город?

— Кое-что купили. Покажи твой новый амулет, Сэм.

Нисей бросил доллар на стол, и Лоренс подобрал его.

— Мы считаем, что это напоминание о временах Клипперов, когда шла торговля чаем с Китаем. Много кораблей тогда посещало эти воды, — объяснил Кейн.

Но голландец достал лупу ювелира и внимательно разглядывал одну сторону монеты.

— Что это? Тайные письмена или что? — спросил Сэм.

К их удивлению, Лоренс ответил вполне серьёзно:

— Почти. Прежде всего, это действительно чей-то амулет. Видите крошечную дырочку? Вероятно, монета была подвешена на часовой цепочке. И на ней кое-что нацарапано…

— Что?

— Буквы Р и С и дата — 1944.

— Р и С — Родни Сэйфилд!

— Или Рудольф Шмидт, — охладил Сэм торжество своего компаньона. — Не у одного человека в мире такие инициалы. Отец его говорил что-нибудь о подобной вещи?

Кейн попытался вспомнить подробности листка со сведениями, которые они получили от полковника Тарстона. Но он был уверен, что никакого упоминания о монете там не встречалось.

— Совпадения — странная вещь, — заметил Лоренс. — Возможно, вы не правы насчёт этого доллара. Но, с другой стороны, может быть, это ключ. Где вы его взяли?

Но Сэм уже вскочил.

— Ключ это или нет, я возвращаюсь. Хочу ещё раз поговорить с тем торговцем. Если он поверит, что нас эта штука интересует серьёзно, может быть, он раскроет кое-что ещё…

И бывший сержант направился через паутину туземного города к хижине, где оставался японский торговец. Кейн и Лоренс последовали за ним. Но когда Сэм окликнул, никто не отозвался. Трое вошли в хижину и не обнаружили в ней ни торговца, ни его товаров.

— Эй! — Кейн подскочил к двери и схватил маленькую полуобнажённую фигурку, которая вначале извивалась, как рыба, потом мягко обвисла. Он подглядывал за нами из-за угла, — объяснил американец.

— Куда ушёл торговец? — спросил он у пленника на береговом малайском.

Жёлто-белые полумесяцы показались в углах испуганных глаз: мальчишка взглянул Кейну в лицо. Но оставался немым как к возбуждённым вопросам американца, так и к более спокойным словам голландца.

— Вам что-то нужно? Может, я смогу помочь…

Упираясь рукой о стену покинутой хижины, рядом с ними стоял туземец с прямой спиной. На нём были тренировочные брюки, белые и безупречно чистые, как костюмы европейцев, но коричневая грудь и широкие плечи оставались голыми. Никакой тюрбан не прятал его коротко остриженные волосы, и говорил он по-английски медленно, но отчётливо, как будто извлекая нужные слова из глубин памяти.

— Тут недавно был торговец, — начал Кейн. Он старался догадаться, с каких островов этот человек. Парень был явно не араб и не китаец, а рост и фигура у него ничем не напоминали филиппинцев, которых до того видел американец. С другой стороны, он не походил и на моро или жителя Соломоновых островов. Неподпиленные белые зубы в широком, приятно улыбающемся рту никогда не окрашивал сок бетеля, да и вообще стандарты личной гигиены и чистоты у этого человека были необыкновенно высокие для здешнего жителя.

— Торговец, здесь? — незнакомец сумел выразить вежливое недоверие самым необидным образом. — Но эта хижина пустует уже много недель. Она пользуется дурной славой у горожан. Они говорят, что тут жил демон.

Мальчик, которого по-прежнему держал Кейн, что-то быстро выпалил, потом вырвался из рук американца, немного расслабившего хватку, нырнул в проход между двумя хижинами и исчез. Услышав его слова, туземец нахмурился.

— Что он сказал? — спросил Кейн.

— Что демон возвращался, но снова ушёл. Значит здесь кто-то побывал, — он проскользнул в хижину, и Кейн увидел, что он внимательно оглядывает грязное помещение. — Кто был этот торговец? Моро, араб, китаец? — спросил он, выходя с пустыми руками.

— Японец, И очень торопился попасть домой, — коротко ответил Сэм.

Снова в быстрой улыбке сверкнули белые зубы.

— Если он японец, легко поверить, что ему хочется побыстрее вернуться домой. Островитяне не очень любят своих последних хозяев. Но этот человек вам сейчас нужен?

— А что если сначала ты расскажешь нам, почему так интересуешься нашими делами? — Сэм смотрел на высокого туземца, держа руки недалеко от оружия, которое так небрежно привесил на пояс сегодня утром.

— Конечно, скажу. Потому что, господа, я шёл за вами в надежде оказаться чем-нибудь полезным. Меня зовут Джаспер Фортнайт, и я из американского Самоа.

— Американское Самоа! Да до него половина океана! — воскликнул Кейн.

Да, действительно далековато отсюда. Но в военное время многие уезжают далеко от дома. Я служил помощником капитана на торговой шхуне, которую японцы утопили в этих водах. И теперь жду корабль, на котором можно было бы уплыть. У меня есть документы помощника.

А тем временем здесь, на Целебесе, я работаю дежурным в отеле. Ваш корабль, «Самба», — первый вошедший в порт за много недель. Я надеюсь найти на нём место. Поэтому я и пошёл за вами. Я говорю на многих островных диалектах и надеялся, что вы окажете мне любезность отрекомендовать меня капитану «Самбы». Сможете?

— Вначале посмотрим, чем ты нам поможешь, — ответил Сэм. — Узнай, где этот японский торговец.

— Позвольте поговорить с соседями, — Фортнайт двинулся к ближайшей населённой хижине. — В Манадо много глаз, и всё, что здесь происходит, кому-то становится известно, — он произнёс одну-две фразы в дверь. После довольно продолжительного молчания послышался ответ. Но говорящий не показывался, и было совершенно ясно, что жильцы хижины не очень рады разговору.

Кейн подтолкнул Сэма.

— На каком диалекте он говорит?

— Не знаю. Наверное, на каком-то местном. Очень полезный человек, верно? Просто через край проливается добрая воля и бойскаутство…

Двумя шагами к ним приблизился Джаспер.

— Ваш торговец находился здесь два дня. Но никто у него ничего не покупал и никто не видел, как он ушёл…

— Настоящая или ложная слепота? — спросил Кейн.

— Не знаю. Может, и то и другое. Но они никогда не признаются…

Но тут его прервал голос из хижины. Внимательно Послушав, он беспомощно развёл руки.

— Они говорят, что это всё, что они этого человека не знают, а спрашивать дальше значит вызвать гнев демона. Они хотят, чтобы мы ушли.

— Что ж, — Лоренс поправил шлем, — вот и всё. Я тоже за это. Даже пытка не даст нам больше. Поищем ещё?

— Конечно! Он мог исчезнуть здесь как облачко дыма, но я не верю, чтобы он отправился в глубь суши. Нет, сейчас против него все туземцы. Когда-то жители внутренних районов Целебеса были охотниками за головами, и в некоторых местах многие с радостью вернулись бы к древнему развлечению. А власти не станут интересоваться каким-то пропавшим японцем. Но если он направился к морю, кто-нибудь в гавани его видел.

И они поспешили к причалам, и Фортнайт за ними. Очевидно, самоанец не хотел упустить шанс устроиться на «Самбу». Кейн несколько раз оценивающе оглядывался на него. Незнакомец был явно настроен дружески, и что-то располагающее чувствовалось в его улыбке и спокойном поведении. Оставалось только проверить, на самом ли деле он изобретательный иэнергичный искатель работы или искусный лжец. Судя по всему, этот город целиком в кармане у Хакруна, и этот человек вполне мог быть агентом старика моро.

Подойдя к заполненной народом гавани, где разгружалось и грузилось множество небольших туземных судёнышек, Сэм остановился, а Кейн невинно спросил:

— Ну, с чего начнём? Если этот парень захочет спрятаться, нам потребуется бригада берегового патруля, чтобы отыскать его. И если никто не захочет признаваться, что видел его, что нам останется?

Сэм нахмурился и мимо груд берегового мусора направился к группе туземцев, которые разговаривали на краю линии прилива. Один из них повернулся, чтобы выплюнуть розовую слюну бетеля, и заметил нисея. Он даже не стал торопиться, как будто не ценил Сэма настолько, чтобы удостоить его поспешным отступлением. Лениво встал и направился дальше по берегу. Собеседники последовали за ним.

— Видели? — спросил Марусаки. — Это дело исчезнувшего торговца горячее, очень горячее…

— Да, это легко заподозрить, — согласился Лоренс. — Или просто Хакрун перестал нам улыбаться и объявил об этом — публично. Фортнайт, а ты можешь задать несколько вопросов так, чтобы к тебе не отнеслись, как прокажённому?

— Попробую, сэр, если хотите.

Сэм потянул себя за нижнюю губу и мрачно нахмурился, но Кейн кивнул. Поэтому Фортнайт их оставил и направился назад в город. Плечи у него обвисли, и смотрел он только на пыльную дорогу. Воплощение человека, которому отказали в работе. Кейн следил за самоанцем, пока тот не скрылся из виду. Враг илидруг, этот Фортнайт хорош, определённо хорош! Теперь он всюду будет рассказывать, как ему отказали, и у собеседников развяжутся языки. Да, Фортнайт явно знаток разных трюков. Но кто такой этот Фортнайт?

— Хорош, не правда ли? — спросил Кейн у Сэма.

— Слишком хорош! Можно подумать, что он не новичок в этой игре…

— Согласен, — Лоренс протянул руку к сигарете, которую предложил Кейн, но рука его чуть дрожала. Как только Голландец заметил эту дрожь, он покраснел и так крепко сжал сигарету, что просыпал табак.

— Старые страхи не умирают, — с неловким смехом объяснил он. — После нескольких последних лет я тревожусь, когда не могу удовлетворительно объяснить события или появление новых людей. Даже шорох ботинка о камень может встревожить, особенно ночью. Вы должны простить мне эту глупость…

— У нас тоже есть любимые воспоминания, — прервал его Кейн. — Мне кажутся весьма непривлекательными заострённые бамбуковые прутья, а Сэму не нравятся большие пёстрые ветви деревьев в джунглях. Они напоминают ему живых представителей семейства рептнлий. Но Фортнайт…

— Сигареттен, туан?

— Привет! Ты вернулся?

Маленький попрошайка опять оказался рядом. На этот раз он вытянул обе грязные ручонки, а на измазанном лице сияла уверенная улыбка.

— Сигареттен? — вторично попросил он. А когда Кейн не проявил, как в первый раз, желания достать пачку, добавил негромко: — Он… — и замолчал, глядя на сигареты.

— Он… Кто он? — Кейн положил одну сигарету в грязную ладонь и достал ещё одну из пачки.

— Торговец… он ушёл…

Вторая сигарета присоединилась к первой.

— Ушёл к демонам, минхеер американец. Он из Запретной Земли…

— Из Запретной Земли? А где это?..

Но мальчишка оказался слишком быстрым. Он выхватил из руки Кейна всю пачку сигарет и убежал, легко увернувшись от Сэма.

— Запретная Земля… — американцы повернулись к Лоренсу в надежде услышать объяснение.

— Может быть кое-что… или ничего. Туземцы приписывают торговцу сверхъестественное происхождение, возможно, это всё. Можем расспросить Ван Блеекера.

— Кое-что достигнуто, — Сэм повертел серебряный доллар. — Любопытно, имеем ли мы сегодня право на такое заявление?

— Будем надеяться, Кейн сунул руки в карманы, в которых не осталось сигарет.

Глава 7 «То же самое, то Лемурия и Атлантида»

«Много необычных рассказов приходит из прошлого; ни один человек не может подтвердить их достоверность»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

— Запретная Земля? — Ван Блеекер улыбнулся чуть свысока. — Одна из старейших островных легенд. Я удивляюсь вам, Ван Норрис. Как вы могли на это клюнуть? Вы ведь не новичок в Ост-Индии.

— Разве кто-нибудь может сказать, что знает Ост-Индию? — возразил Лоренс. — Я не слышал о Запретной Земле.

— Это примерно то же самое, что Лемурия и Атлантида. Сказочный остров, которым в мире и изобилии правит султан или раджа. Жители острова не знают ни болезней, ни опасностей. Говорят, обитатели Запретной Земли так довольны своей жизнью, что у них появился неприятный обычай: они убивают всех иноземцев, попавших на остров. Не хотят, чтобы грехи мира ворвались в их рай.

— В каждой сказке есть зерно истины, — заметил Сэм.

— А на чём основана эта легенда?

— Действительно, в Ост-Индии до появления европейцев существовали островные королевства. Вспомните историю принцев Бали и Явы. Через моря не раз прокатывались волны иммиграции из Индии. И вполне вероятно, что какой-нибудь полуварварский северный раджа устроил себе здесь карманное королевство, хотя до нас не дошли свидетельства его величия. Джунгли быстро поглощают романтическое прошлое. Ражда мог даже в течение целого поколения защищать своё господство, убивая всех иноземцев. Но жил он не меньше пятисот лет назад. Так что я не верю, будто наш торговец имеет с ним дело…

— Значит, вы считаете, что за этой историей ничего не кроется?

— Да, — откровенно ответил Кейну Ван Блеекер. — Но кто-нибудь мог оживить эту сказку для своих целей. И я согласен, что если с делом связан Хакрун, жди неприятностей.

— Мы ничего не узнаем, кроме того, что несколько проа вышли в море. Торговец мог уплыть на одной из них.

— По-моему, Ван Норрис, ваш торговец исчез навсегда. Особенно, если Хакрун почему-то против него. Мне это дело не нравится, совсем не нравится!

— От Хакруна жди неприятностей? — Кейн прикусил сломанный ноготь большого пальца. Сэм спокойно сидел разглаживая снятый пиджак. Но Лоренс склонился вперёд и беспрестанно крутил серебряный браслет у себя на запястье.

— От Хакруна всегда следует ждать неприятностей! — ответил капитан. — Но если бы он был настроен против нас, никакой, даже самый дружески настроенный японец с нами бы не разговаривал. Если Хакрун сам основал своё королевство в Запретной Земле, он может ожидать пришельцев.

— А что он пытается скрыть? — спросил Сэм.

— Что-нибудь очень большое, но такое, с чем можно быстро справиться. Хакрун понимает, что с концом войны вернутся большие компании и правительственный контроль. Он может вести свою игру только ограниченное время. Поэтому его находка — что-то такое, с чего можно быстро снять сливки. Это не шахта и не нефть…

— Остаётся…

— Жемчуг, — Лоренс вставил одно-единственное слово в обсуждение.

Ван Блеекер со свистом выдохнул через сжатые зубы. На его обветренном лице появилось голодное выражение.

— Жемчуг — повторил он. Пальцы его сжали край стола, словно он пытался ухватить эти замёрзшие шарики морского света. — Да, это подходит. Жемчуг! Новое жемчужное поле, может быть, вообще нетронутое!

— Но можно ли разработать поле тайно? — возразил Кейн. — Ему понадобятся ныряльщики, оборудование для погружения и…

— Ныряльщики у него есть. До войны он владел долей в нескольких кораблях, собиравших жемчуг на Австралийской банке. И туземным ныряльщикам не нужно оборудование, только очки, хороший нож и камень для тяжести. Да, какое-то время он может в одиночку разрабатывать поле. Конечно, когда появятся правительственные патрульные корабли, его монополии придёт конец. Но до этого он успеет добыть целое состояние — и спрятать его в своих сундуках. А если поле не тронуто и особенно богато, он получит целых десять состояний.Жемчуг сейчас в цене; всю войну он не поступал на рынок.

— Да, в чём дело? — чуть погодя нетерпеливо спросил капитан у подошедшего стюарда.

— Человек пришёл с берега. Говорит, что у него сообщение для молодых американских господ. — Важное сообщение.

— Ручаюсь, это Фортнайт! Это тот самоанец, о котором мы вам рассказывали, сэр, — объяснил Кейн. — Можно его пустить сюда?

— Конечно. Приведите!

Да, это был Фортнайт. Но в рубашке и с сумкой в руке. В другой руке остроконечная фуражка морского офицера, но без всяких знаков различия. Он приветствовал капитана жестом, напоминающим салют, затем повернулся к американцам.

— Ну, что ты узнал?

— Многое, сэр, — ответил Фортнайт Кейну. — Торговец, которого вы ищете, находился в Манадо несколько дней, но никто не знает, откуда он явился. Совсем недавно в сумерках причалил корабль оранг-лаутов, морских цыган, и отплыл на рассвете. Никто с этим торговцем не имел дел, никто ничего не покупал, но однажды поздно вечером к нему в хижину приходил человек. Между ними произошла ссора. А когда этот человек ушёл, видели, как торговец выбрался из хижины и мыл лицо водой из запасов соседа.

— А что этот посетитель?

— Несомненно, человек, который мне это рассказывал, его узнал, сэр. Но страх его оказался сильнее алчности. Никакие предложения денег не могли развязать ему язык. Но в своемстремлении умолчать о посетителе он проговорился о других вещах. Он считает, что у торговца что-то отобрали силой и что торговец задержался в городе в надежде вернуть своё.

— «Нараратна»!

— Вы имеете в виду ожерелье, которое показывал вам Хакрун? — спросил Кейн у Лоренса.

Голландец энергично кивнул.

— То, что я отказался купить, — ответил он, взглянув на внимательно слушающего самоанца. — Вполне может быть. В некоторых местах оно стоит многие тысячи. Его можно использовать и для шантажа. Но если у него забрали «Нараратну», где он сам её взял?

— Не будем сходить с курса, — вмешался Ван Блеекер.

— Итак, торговец задержался, надеясь вернуть свою собственность?

— Так считает мой свидетель, сэр. Но после посещения американцев сегодня днём он исчез. И я ничего не смог узнать об этом исчезновении. Как будто даже упоминать об его исчезновении запрещено.

— Вполне вероятно, — заметил Сэм. — Тут есть обычай молчать о делах, которые считаются не подходящими для чужеземцев. Ещё какие-нибудь новости?

— Только то, что недавно в дом Абдула Хакруна были приглашены три человека, и один из них — капитан «Летящего по ветру».

— Похоже, мы расшевелили муравейник. Разговариваем с торговцем, и он тут же исчезает. Навещаем старого господина, и он посылает за капитаном своего корабля. Если бы я был мнительным… — Кейн рассмеялся.

Но Ван Блеекер внимательно разглядывал Фортнайта.

— Мне сообщили, что у тебя есть документы помощника…

Фортнайт достал из кармана пиджака, который нёс на руке, прочный конверт л вытряхнул оттуда несколько сложенных вчетверо листков. Когда Ван Блеекер прочёл третий, брови его поднялись, он положил документы и снова посмотрел на самоанца.

— Итак, ты служил у Редферна?

— Да, сэр. Он научил меня всему, что я знаю.

— А что стало с капитаном Редферном?

Лицо самоанца оставалось бесстрастным, но Кейн заметил, что он крепче сжал полу пиджака.

— Мы шли на север на «Леопарде». Капитан Редферн несколько дней не включал радио, у него был приступ лихорадки. Японская подводная лодка разорвала нам днище, прежде чем мы узнали об объявлении войны. Это было 10 декабря 1941 года. Мы спаслись в лодках, вернее, в лодке, потому что успели спустить только одну до того, как «Леопард» затонул. Японцы расстреляли нас из пулемёта, и капитан…, капитан погиб, сэр. Через две недели выживших подобрал американский эсминец.

Потом я плавал на грузовых кораблях, где мог найти место. Но я самоанец, и не все капитаны похожи на Майкла Редферна. Им не нужен офицер-туземец…

— У меня все офицерские должности заняты, — заметил Ван Блеекер.

— Знаю, сэр. Но я уже какое-то время провёл в Манадо и хотел бы уплыть. До того как капитан Редферн сделал меня своим помощником, я был неплохим матросом.

— Хорошо. Скажи Фельдеру, чтобы внёс тебя в список. Мне пригодится человек с твоим знанием островов.

— Спасибо, сэр, — в голосе его звучала благодарность, но он не утратил достоинства. И отдал Ван Блеекеру офицерский салют, выходя из каюты.

Возможно, это единственное стоящее, что мы нашли в этом порту, — заметил капитан «Самбы».

— Как это? — спросил Кейн.

— Я слышал о Капитане Редферне и его методах. Если этот парень служил с ним — а именно так говорится в его документах, — он стоит двоих современных моряков. Майкл Редферн был опытен в островной торговле. Говорят, его отец плавал здесь ещё во времена чайной торговли. Он не вернулся из моря. У всех Редфернов Ост-Индия в крови. Вдали от коралловых морей они бывают несчастны. А Майкл Редферн верил в туземцев. В дни, когда большинство белых обращалось с ними, как с животными, причём не очень умными, у Редферна появилась привычка подбирать островных мальчишек, которые ему нравились, и давать им образование. Обычно они учились на моряков. У него было очень немного неудач, а кое-кто изего учеников стал открывателем новых земель. Я знаю лично покрайней мере двоих, которые преуспели. Один до войны владел туристическим бюро на Гавайях, он организовывал туристские круизы по островам на пароходах. Второй командовал собственным кораблём и владел ещё двумя. Он занимался торговлей копрой. Итак, японцы прикончили Редферна. Ну, на борту «Самбы» для его ребят всегда найдётся место.

Над головой застыла оранжево-лимонная луна, от носа «Самбы» расходились полосы холодного огня. Фосфорицирующие струи рисовали в воде фантастический узоры. Кейн опирался обеими локтями на поручень и следил за игрой огней внизу. Все эти разговоры о Хакруне… Конечно, он опасный и коварный человек. Но несомненно, что и у Ван Блеекера в рукаве кое-что припрятано. И ещё этот доллар — С.Р. 1944. Именно 1944 году Родни Сэйфилд исчез над тем самым морем, к которому они теперь плывут на юг.

Вспыхнул голландский темперамент Ван Блеекера. Никакой торговли в Манадо не было — по крайней мере, для хозяина «Самбы». Поэтому они и плывут в Беси на юге, чтобы снова попытать счастья. И только пророк может предсказать, куда направит из Беси свой корабль упрямый Ван Блеекер.

«Скрываться на юге». Этот японский торговец вполне мог бы ещё кое-что рассказать, если бы удалось загнать его в угол. Может, Хакрун действительно открыл новое жемчужное поле. Хотя Лоренс считает, что этого недостаточно, чтобы он пытался изгнать всех из южных морей. Но кто может там скрываться? Экипаж немецкой подводной лодки? Остатки японцев? Туземные подстрекатели, ожидающие возможности высадиться на Яве? Слишком много возможностей…

— Грант взял Ричмонд!

Рука Кейна застыла на поручне. Во рту появился сладковатый привкус, волосы на затылке зашевелились. Но он не повернулся лицом к тени, откуда донёсся шёпот. Ответил достаточно спокойно:

— Линкольн освободил рабов.

Больше года назад он такими словами отозвался на пароль человека в джунглях, тот человек напоминал груду костей, прикрытых обрывками ткани.

— Кто вы? — спросил он у темноты.

— Друг, лейтенант Кейн. У меня приказ капитана Буна связаться с вами при первой же возможности. Мы решили, что лучше всего подойдёт старый пароль…

— Фортнайт! — Кейн наконец-то узнал голос.

— Да, сэр. Я уже несколько лет на службе в армии США. К тому же я родился на американской земле. Сейчас я впервые смог застать вас одного, лейтенант…

— Забудьте об этом лейтенанте. Я теперь штатский, Фортнайт. Итак, вы та самая связь, которую обещал Буи. Можно было догадаться. Есть у вас для меня сообщения?

— Я собирался задать вам тот же самый вопрос, сэр. Слухов много, но настоящих новостей нет. Всем нам очень повезло, что подвернулась «Самба»: никакой другой корабль ещё много недель не направится на юг. Я два месяца пытался найти такой корабль и не смог попасть даже на шлюпку…

Кейн, прищурившись, смотрел в ночь.

— Похоже, кому-то не нужны посетители. Хакруну?

— Думаю, да. Но почему, я не смог узнать. Он но любит японцев, хотя они его не тронули когда захватили Целебес. Можно подумать, что они его побаивались. У него больше власти в этих морях, чем считаете вы, белые, сэр. Он не только прямой потомок великих султанов моро, но и обладает неисчислимым богатством. Его желание здесь закон. Но мне кажется, что сам Хакрун встревожен. За последние шесть недель он собрал сотню бойцов и держит их при себе. «Летящего по ветру» тоже вооружили, на него доставили кучу ящиков на прошлой неделе ночью. В таких могут быть только боеприпасы.

— Он как будто готовит частную войну. И вы считаете, что это наша забота?

— Настолько наша, что когда я доложил эти факты капитану Буну, он приказал мне срочно связаться с вами и объединить наши силы на «Самбе». Капитана Ван Блеекера необходимо уговорить заняться тайной Хакруна. Это очень важно. Капитан Бун считает, что в это центр всех неприятностей, которые происходят в море Банда.

— Ван Блеекера не нужно уговаривать. Он и так сердит на Хакруна. Считает, что старик сорвал ему торговлю. А тут ещё дело с этим колдовским посохом…

— Да, но… — Фортнайт колебался.

Кейн сунул руки в карманы и, развернувшись, впервые посмотрел в лицо тёмной тени, какой казался самоанец.

— Итак, этот трюк разыгран нашей стороной? Зачем?

— Нам нужно было задержать «Самбу» в Джоло и вызвать у капитана Ван Блеекера подозрение о нечестной игре. Капитан Буи хорошо знает упрямство капитана. Он решил, что капитана нужно привести в соответствующее настроение, чтобы вы смогли повлиять на него. Так ведь и получилось?

— Получилось так хорошо, что я не хотел бы оказаться рядом с ним одним прекрасным ярким солнечным утром, когда капитану Ван Блеекеру всё станет ясно. Мы несколько раз выслушивали его планы насчёт гуру, когда этот несчастный попадёт к нему в руки. Голландский язык, Фортнайт, отлично приспособлен для проклятий…

— Несомненно, сэр. Но пока нет необходимости сообщать капитану Ван Блеекеру все подробности…

— Подробности вашего заговора? Невежество часто становится благословением. Конечно, вы не скажете мне, кто сыграл роль чёрного колдуна?

— Мне это неизвестно, сэр…

— Ну, хорошо. Пока он так хорошо скрывает свои следы, он в безопасности. Я буду молчать. Но не собираюсь допускать, чтобы Ван Блеекер снова становился мишенью неумных шуток!

— От вас и не потребуется такая жертва, сэр. Теперь настроение капитана Ван Блеекера вполне отвечает нашим планам. И помните, сэр, это строго между нами… это… это…

— Это совещание? Хорошо. Но Сэму тоже нужно сообщить о планах на будущее. Он один из ребят Буна, вы ведь знаете?

— Конечно, сержанту Марусаки следует сказать. Это вполне понятно. Но лучше, чтобы нас не видели вместе, если в этом нет особой необходимости. Экипаж «Самбы» предан капитану. К тому же моряки здесь сообразительные и любопытные. А третий господин… Йонхеер Ван Норрис…

Кейн фыркнул.

— Вы сбились0 с курса, Фортнайт. Лоренс Ван Норрис несколько лет играл в эти игры, только по другую сторону Земного шара.

— Может, слишком долго играл, сэр.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что вы и сами должны были заметить, сэр. Йонхеер Ван Норрис слишком долго жил на пределе. Такие люди могут стать опасны — и для себя и для других. Возможны два конца: либо они сжигают себя, дут их умирает, либо становятся хроническими истериками. Внимательней понаблюдайте за своим другом, сэр…

Кейн глубже сунул руки в карманы.

— Я вам не верю, — решительно заявил он. — Лоренс может показаться нервным, но если что-то в нём и изменилось, то он только стал спокойнее и бдительней. Я видел, как он становился совершенно другим человеком, когда встречался с Лао и Хакруном…

— Тем не менее прошу вас, сэр, не рассказывать ему о наших контактах…

— Я не собирался это делать. У бедняги и так есть чём подумать. Зачем говорить ему, что война ещё не кончилась? Ну, а какой ваш следующий шаг? Вы получили приказ Буна?

— Нет. Я должен оставаться на «Самбе» и делать всё, чтобы она продолжала плавание на юг. Возможно, в Беси нас ждут новые указания.

— Хорошо. спокойной ночи, Фортнайт.

— Спокойной ночи, сэр.

Кейн пересёк палубу. На ней было много тени и мало света, но круглый ярко освещённый иллюминатор привёл америкаца к нужной каюте. Он постучал в дверь из планок и услышал:

— Входите.

Лоренс свернулся на нижней койке, подложив под голову несколько подушек. Когда американец вошёл в каюту, голландец отложил книгу.

Кейн вопросительно взглянул на толстый том в кожаном переплёте.

— Делаете домашнее задание? — он взял в руки тяжёлую книгу и взглянул на потемневшие от времени страницы.

— Некоторым образом. Ищу легенду о Запретном Месте в воспоминаниях одного старого морского бродяги, побывавшего в этих морях. К счастью, Ван Блеекер любит такую литературу. У него в каюте неплохая подборка книг. Такая легенда действительно существует. Остров, на котором золотой век, правитель — гениальный деспот, проливающий на свой народ все богатства Индии. Никакая болезнь не смеет коснуться его людей, никакое зло не вторгается на его берега. Но жители острова настолько ревностно относятся к своему отчуждению от остального мира, что не общаются с иноземцами, а всех, кто приходит к ним, предают смерти.

— И что в этой истории правда?

— Возможно, какой-нибудь мелкий раджа нашёл себе остров и основал царство. И даже мог убивать чужеземцев, чтобы сохранить независимость. Но что бы ни лежало в основе этой истории, произошло это очень давно. Остаётся «Нараратна»…

— Вы в третий раз заговариваете об этом ожерелье. Но почему оно так важно?

— Это могучий талисман, возможно, самый сильный на Востоке, и цена у него здесь сказочная. Он должен состоять из определённых камней, расположенных в строго определённом порядке. Цепь, на которой висит ожерелье, называется «Мани-Мала» и сделана так… — голландец начал чертить на листке бумаги. — Бриллиант, рубин, кошачий глаз, жемчужина, циркон и изумруд располагаются слева, когда смотришь на носителя. Справа горный хрусталь, кварц, сердолик, гранат, хризоберил, сапфир и топаз. Между ними на изумруде и топазе подвешена сама «Нараратна».

В центре рубин, который символизирует солнце. Прямо на восток от него Венера — бриллиант, на юго-восток Луна — жемчуг, на юг Марс — коралл, на юго-запад Раху^[27] — яхонт, на севере точка пересечения орбит — кошачий глаз; на северо-запад Меркурий — изумруд. Всегда расположение строго одинаковое, никаких изменений. Ожерелье, которое показал нам Хакрун, очень старое. Если его отобрали у торговца, а сам торговец принёс его из Запретного Места… Мне очень интересно, где расположен этот остров, который всё равно что Лемурия или Атлантида!

Глава 8 Высадка ка Соэле

«Зло возвращается ко злу, но добро иногда бывает вознаграждено»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

— Как насчёт буйвола в ягдташе? — Сэм ещё раз погладил ствол ружья промасленным носовым платком, которому была оказана такая высокая честь.

— Буйвол — на острове такого размера? — Кейн кивнул в сторону берега. Небольшой выступающий в море палец и был Беси.

— О, даже буйвол здесь соответствующего размера, — Сэм отправил оборудование для чистки оружия в ящик.

— Я думаю об аноа^[28]. У них рост около трёх футов в плечах, и живут они не стадами, а парами. И нужно быть очень хорошим следопытом, чтобы добыть их шкуру и рога.

Кейн плотнее уселся в кресле.

— Если охота на буйвола или этого аноа означает тяжёлую работу, меня не считайте. В таком климате бродить по горам и джунглям… Это не для меня…

Сэм явно выразил презрение.

— Ты растолстел и стал слишком изнеженным! Поглядел бы на тебя Железная Челюсть.

Кейн распрямился — насколько это было возможно на древнем, ещё довоенном кресле.

— Забудь об этом, и поскорее. К чему пробуждать ужасные видения? Привет, Лоренс, — он окликнул голландца, направлявшегося к столу. — Сэм горит желанием поохотиться на буйволов. Вы тоже в кровожадном настроении?

Голландец присел на подножку кресла Кейна.

— Не очень. Зачем? Сегодня неплохой день и для других дел…

— Лейтенант де Вольф, местный правительственный агент, сообщил, что в порту находится охотник на черепах. Капитан Ван Блеекер хочет выкурить его из укрытия. Черепаховые панцири — очень хорошее вложение капитала. К тому же в гостинице остановился и плетущий нити…

— Что-что?

Кейн укоризненно махнул рукой на Сэма.

— Не проявляй так ясно своё невежество, приятель. Вы имеете в виду трёхдюймового паука? Я много раз видел таких постоянных обитателей гостиниц в этом уголке Земли.

Хорнховену не понравилось бы, если бы его назвали пауком, — заметил Лоренс. — Нет, плетущий нити — это охотник, только он не пользуется таким оружием, — он любовно потрепал ружьё Сэма. — Он использует сети и верёвки собственного изготовления. Живые животные для цирков и зоопарков пользуются хорошим спросом. Возможно, он убедитВан Блеекера взять на борт кое-что из его добычи. И если коммерческие перспективы Беси такие же мрачные, как в Джоло и Манадо, ему вполне может удастся уговорить капитана. Тогда мы поплывём прямо в Австралию.

Кейн встретился взглядом с Сэмом. «Пусть надежды этого Хорнховена не сбудутся», — подумали оба американца.

— Вы считаете, что Ван Блеекер согласится на это?

— Ему нужны деньги, которые наверняка принесёт этот чартер, — заметил Лоренс. — С другой стороны, такой груз неприятен и с ним трудно справиться. К тому же наш капитан упрямо хочет посчитаться с Хакруном, которого винит в своих торговых неудачах. Вы знаете, какую добродетель приписывает мир моему народу. Упрямство. Мы отказываемся сдаваться, даже когда разумный человек признает себя побеждённым…

— И поэтому в конце концов побеждаете, заметил Кейн. — Я сказал бы, что это полезная черта. А какой груз у этого плетущего сети?

— Об этом следует спросить де Вольфа. Он весьма расстроен подобным соседством, потому что дважды образцы вырывались на свободу и приводили в смятение всю местную жизнь. Мне кажется, у него пара ваших аноа, несколько белок-летяг, чёрные обезьяны и большая партия змей…

Сэм вскочил.

— Хорнховен не повезёт их на «Самбе»! — в голосе сержанта прозвучала стальная решимость, и Кейн рассмеялся.

— Если они въедут, ты выедешь, да? Звучит интересно. А можно ли посмотреть его улов?

— Если не попытаешься открыть клетки. Я слышал, он подозревает своих юных посетителей в том, что они дважды открывали клетки чёрных обезьян. Беда в том, что обезьяны не убежали в лес, а прямиком направились в гостиницу и познакомились с любимыми вещами Хориховена. Одна из них съела мыло и потом долго пускала пузыри. Я слышал даже угрозы пристрелить кое-кого.

На мой взгляд нам просто необходимо навестить минхеера-плетущего сети. Если его груз будет сопровождать нас на борту, следует официально представиться. Может, его животные разделяют наше нежелание сообща пользоваться корабельными удобствами?

Кейн даже присвистнул, когда они подошли к гостинице.

— Да, настоящий обезьянник в ЦентральномПарке! Что за тип этот парень!

Обитатель клетки приблизился ближе к прутьям и прижался к ним мордой. Он внимательно разглядывал посетителей, в его выпуклых глазах отразился живой интерес. Лоренс негромко рассмеялся.

— Наверное, мы кажемся ему такими же некрасивыми, как он нам, — предположил голландец. — Если он образец красоты у чёрных обезьян — а так оно и есть, иначе он не попал бы к Хорнховену, — мы ему должны казаться шедеврами безобразия…

И как будто подтверждая оценку Лоренса, обезьяна фыркнула и отошла к середине своего владения. Выбран фрукт из ящика, она принялась есть, повернувшись спиной к внешнему миру, так что остались видны только длинная грива на голове, согнутые плечи и рудиментарный хвост.

— Какая невежливость! — прокомментировал Кейн. — Больше никогда не приду к тебе в гости. И ты не будешь моим гостем на корабле. Ван Блеекер получит полный отчёт о твоих манерах.

Сэм отошёл к другой клетке, гораздо меньше, и согнулся вдвое, разглядывая лохматый клочок коричневато-жёлтой шерсти, которую кто-то небрежно сунул в развилку ветки.

— Эта штука, кажется, спит, — сказал он остальным, когда они подошли. — А что это?

Опознал образец Лоренс.

— Долгопят. Умный малыш. Но днём он всегда спит. Живёт на деревьях. Это что-то среднее между белкой и обезьяной.

— Если он весь день спит, не вижу, что хорошего он принесёт зоопарку. Кто будет смотреть на него по ночам? Фу, что за вонь! Тут, должно быть, поселился дедушка всех скунсов! — Кейн, потерян интерес к долгопяту, перешёл к следующей клетке. — Да это кошка!

— На самом деле малайская виверра. Голова скорее похожа на лисью, правда? Их можно приручить…

— О, у меня посетители! — по проходу между клетками размашисто шагал высокий человек с окладистой рыжей бородой, лежащей на груди, и в малайском тюрбане. Шёл он походкой опытного охотника и лесника.

— Минхеер Хорнховен? — Лоренс протянул руку. — Мы слышали о вашем собрании и взяли на себя смелость взглянуть. Мои друзья не бывали раньше на островах, и эти животные первые, каких они увидели. Мы с «Самбы»…

Плетущий сети энергично пожал всем тропы руки.

— Очень хорошо, минхееры. Вы пришли взглянуть на своих будущих попутчиков, а? Надеюсь, капитан Ван Блеекер сжалится надо мной и позволит погрузить их на «Самбу». Я нанял одного торговца, но он опоздал уже на две недели, и так как никакого сообщения от него нет, я опасаюсь, что до него добрались пираты.

— Пираты? — вмешался Кейн.

— Ага, пираты! За последние шесть месяцев пропало пять кораблей. Вот так! — он щёлкнул пальцами. — И все в южных водах. Не большие корабли, понимаете, и не правительственные или европейские корабли, только большие проа и суда, принадлежащие туземцам. А мой торговец — китайская джонка. Она тоже исчезла.

— Бури, рифы, плавающие мины, — предположил Лоренс.

— Если бы был один такой случай или два, я бы сказал — да, но не пять же! Пять — это слишком много для таких естественных причин. Так что надеюсь, «Самба» возьмёт мой груз. Когда Ван Блеекер найдёт своего ловца черепах, может, у него останется время и для меня. Но пока мы ждём этого счастливого события, позвольте показать вам мои сокровища! Потому что у меня здесь поистине сокровища. И зоопарки, которые не получали пополнения шесть лет, будут им чрезвычайно рады. Рынок хорош, очень хорош! Сюда, минхееры, сюда, пожалуйста.

И зверолов провёл их к короткому ряду клеток. Сэм заглянул в первую и остановился в каком-то очаровании. На него пристально смотрела ящерица, встав на задние лапы в какой-то человеческой позе. Ящерица свистнула, и над её светло-коричневыми плечами поднялся гребень в девять дюймов шириной, словно обрызганный каплями крови.

— Боже! Миниатюрный динозавр! — воскликнул Кейн. — Не больше двух футов ростом.

— Это калот, минхеер. И для своего вида очень крупный. По вашим меркам он двух с половиной футов. Когда его преследуют, он убегает на задних лапах, и туземцы говорят, что он может пробежать по воде и таким образом перейти через реку. Но сам я этого никогда не видел. Да, он выглядит как настоящий дьявол, правда? Но это скорее пустые угрозы. Он испугался вас, отсюда этот свист и гребень. Спокойней, дьявол, — Хорнховер постучал по сетке, ящерица встала на четыре лапы и опустила гребень.

— А вот и змея…

Сэм подошёл к пресмыкающимся вместе с остальными, но только благодаря своей железной выдержке. Он заставил себя заглянуть в каждую клетку и смотреть так же долго, как его спутники. Но смуглая кожа сержанта покрылась потом, а рядом с уголками рта появились глубокие морщины. Кейн сжалился над ним и пошёл побыстрее. По правде говоря, свернувшиеся обитатели клеток и ему не доставляли удовольствия, хотя он понимал энтузиазм Хорнховена, который обращал внимание гостей на красоту узора чешуек и грациозные движения пленников. Но для Кейна и в гораздо большей степени для Сэма чудилось что-то чуждое и отталкивающее в гибкой грации этих подобных верёвкам тел с поднятыми головами.

А вот черепахи — совсем другое дело, и Кейн надолго задержался у клетки в самом конце ряда, наблюдая за огромной морской черепахой бисса. Она казалась такой старой и мудрой и так спокойно и уютно дремала в тени. Хорнховен объяснил, что её привёз тот самый охотник за черепахами, которого сейчас разыскивает Ван Блеекер, и что такие черепахи встречаются довольно часто. Но у этой своеобразный рисунок на панцире, и хозяин надеялся, что за неё дадут хорошую цену.

— Теперь вы увидели моих любимцев, — улыбался Хорнховен, когда они миновали последнюю клетку, — и, может быть, замолвите за них слово своему капитану. Чем дольше я здесь остаюсь, тем больше денег теряю. — Дважды маленькие туземные хулиганы открывали клетки и выпускали моих обезьян, и мне это принесло много ущерба и неприятностей. Если я больше никогда не увижу Беси, буду только счастлив. Лейтенант де Вольф, он был хорош против японцев. Да! Ушёл в горы и всё это время сражался с ними. Но в бизнесе и торговле он не разбирается. Так что я был бы рад и с ним больше не встречаться. Выпьете со мной? Сюда…

И снова Хорнховен повёл их на этот раз на широкую веранду гостиницы.

— Эй, джамби, принеси американский напиток для туанов!

Джамби, гордо улыбаясь, принёс две бутылки коки и развил её в три бокала. Хорнховен ревниво следил за этой операцией, потом сообщил:

— Привёз их из Сингапура. Купил у американского стюарда. Он мне сказал, что в вашей стране это самый популярный напиток. Верно?

Кейн отхлебнул ледяную влагу.

— Да. Какое угощение, минхеер! Такое к югу от Манилы не часто встретишь.

Рослый ловец животных счастливо улыбнулся.

— А теперь, — он достал из кармашка своей влажной рубашки небольшой мешочек, — теперь к делу. Вы ведь покупаете камни? — обратился он к Лоренсу. — Так мне сказал де Вольф.

Голландец кивнул, и Хорнховен запустил в мешочек большой и указательный пальцы. А когда извлёк, в них была зажата блестящая бусина. Он любовно покатал её по широкой ладони, прежде чем передать молодому человеку.

— Сколько она может стоить?

Лоренс поднёс жемчужину к свету. Кейн увидел, что она не белая, не жёлтая или кремовая, а слабо розовая. Но не правильный шар, скорее форма странная, похожая на голову обезьянки.

— Барок^[29], — заключил Лоренс. Блеск и цвет очень редкие. Будь это правильный шар, она стоила бы целое состояние, но с такой формой цена невысокая.

Хорнховен пожал плечами.

— Я и не думал, что деньги достанутся легко. Всегда приходится за них поработать. Нет ценности — а для меня есть. Смотрите, тут ясно видна обезьянья мордочка. Я её, пожалуй, вставлю в кольцо. Пусть приносит мне удачу. Я должен привлекать обезьян.

— А где вы её взяли? — небрежно спросил Лоренс. — Мне казалось, я знаю текстуру жемчуга в здешних водах… а этот розовый цвет — что-то новое…

— Купил у охотника за черепахами, того самого, что продал мне старика Огастуса там, в клетке. А он нашёл её сам. Так он мне сказал.

Лоренс крепче сжал стакан с кокой. Поднёс его к губам, но Кейн сомневался, чтобы ювелир ощущал вкус потеплевшего напитка.

— Нашёл! А случайно не сказал, где нашёл?

— Думаете, я сам его не спрашивал? Спрашивал много раз. Он всё уклоняется от ответа, этот охотник. Но я мало разбираюсь в жемчужных полях. Может, знающий человек что-то извлёк бы из него. Но прошу вас, минхеер Ван Норрис, если найдёте поле, не забудьте старого Хорнховена…

Лоренс улыбнулся и развернул своё длинное тело, чтобы вежливо попрощаться. Хорнховер что-то громко крикнул, и из тёмных внутренностей гостиницы снова появился Джамби, неся в руках пояс из тёмной кожи с прикреплёнными к нему ножнами. Хорнховер провёл загрубевшими пальцами по коже пояса и наполовину извлёк нож из ножен. Кейну страшно захотелось прикоснуться к чистой голубой стали лезвия. Но ловец зверей протянул пояс с ножом Лоренсу.

— Такое оружие не часто встретишь. Пояс и ножны сделаны из кожи ящера с острова Комодо. Это древние ящеры, которые ещё сохранились на острове. А клинок из дамасской стали, так поклялся мне головой своего отца лжец, который мне его продал. Возьмите, он ваш.

— Но почему?..

— Почему я дарю его вам? По двум причинам, минхеер Ван Норрис. Первая… — он поднял указательный палец, — я побывал на борту проа того самого охотника за черепахами, когда он пришёл в наш порт. На палубе зияли свежие пробоины, а я слишком часто видел следы пуль, чтобы меня можно было обмануть. К тому же для такой большой проа экипаж оказался слишком мал. Что-то случилось с лодкой в пути, что-то такое, о чём капитан не решился рассказать ни мне, ни лейтенанту де Вольфу. А второе, — к первому пальцу присоединился следующий, — когда я впервые оказался в этих местах, мне подряд выпали два плохих года. Затонул корабль, а с ним два чёрных леопарда и питон, и это меня разорило. Потом я заболел лихорадкой, а это было уже совсем плохо. У меня не осталось денег.

Больше ничего не оставалось, как просить у правительства оплатить моё возвращение домой — или заняться делами, какими европейцы на этих островах не занимаются, если хотят сохранить самоуважение. А я был молод и горд. И однажды вечером взял пистолет и не стану рассказывать, какие мысли крутились у меня в голове. Но в тот вечер ко мне пришёл один человек. Большой человек в Ост-Индии, такой большой, что слово его во многих местах становилось законом. И этот человек сделал мне предложение. Он хотел, чтобы я попытал счастье в новой области торговли — в торговле змеиными шкурами. Он хотел, чтобы я отправился с экспедицией собирать змеиные шкуры.

С этого часа ко мне вернулась удача. Но потом я узнал, что у моего нанимателя была такая же нужда в шкурах, как в четырёх руках. Если бы они ему потребовались по-настоящему, его люди на островах тут же доставили бы ему любое количество. Нет, он просто спас меня, как спас и многих других.

И вот я раздобыл для него шкуры и хотел привести, но опоздал: он покинул Яву, уплыл домой. Я его больше никогда не видел. Но мне доставляет радость сделать подарок человеку, в жилах которого течёт кровь йонхеера. Кинжал может оказаться вам полезен, если будете искать жемчуг, — особенно в этих водах. Не благодарите меня, минхеер Ван Норрис. Идите и ищите своего охотника за черепахами. Счастливого пути!

Когда они возвращались на берег, Сэм заметил:

— Ваш дед заслужил уважение в здешних краях.

Лоренс извлёк кинжал и осторожно потрогал пальцем его лезвие.

— Он прожил в Ост-Индии больше тридцати лет, и большинство старых купцов и резидентов его хорошо знали. Это просто чудо… — он взвесил лезвие в руке, потом быстрым движением, так что почти невозможно было за ним уследить, бросил. И в десяти футах в ствол дерева вонзился дрожащий ледяной стержень.

Сэм восхищённо присвистнул.

— Ловко! Мне казалось, это умеют только мексиканцы или индейцы.

— Всему можно научиться, — Лоренс подошёл к дереву и вытащил клинок. Тщательно протёр и вернул в ножны. За эти последние годы я многому научился…

— Мы тоже, — быстро ответил Сэм. — С заострённым бамбуком можно многое сделать…

— Заткнись! — прервал его Кейн. — Не хочу вспоминать! — резко продолжил он. — Мало приятного в таких воспоминаниях. А что вы, Лоренс, думаете об этом охотнике, который нашёл жемчужину?

— Кто знает. Но цвет барока совершенно необычный. Это означает, что он с нового поля. Я такого не видел. Специалист по жемчугу может по цвету определить, откуда он. А я неплохой специалист. Может быть, лучший в Голландии. Новый цвет обычно означает новое поле. Можем спросить.

— А как же те пулевые пробоины, о которых говорил Хорнховен? — спросил Сэм.

— Может, этот парень встретился с пиратами. Но будем надеяться, что Ван Блеекер не повезёт нас дальше вместе с обезьянами и змеями!

Сэм содрогнулся и совсем не в насмешку.

— Обезьяны — это плохо, да и виверра не напоминает мне куст роз, но змеи! Нет, пожалуйста, никаких змей!

— Во всяком случае, не безногих, — согласился Кейн.

— Но нам может встретиться двуногая разновидность…

— Ага, со шрамами на лице и с абордажной саблей. Так ведь обычно выглядят пираты, когда берут на абордаж корабли? — Лоренс улыбнулся. — С тех пор как прочёл о Джоне Сильвере, всегда хотел сразиться с пиратами…

— И с его попутаем Капитаном Флинтом, — подхватил Сэм. — Ну, все по местам и поднять швартовы! Выходим в море! Пятнадцать человек на сундук мертвеца… — и сержант разразился песней, которая привела в молчаливое изумление собравшихся вокруг туземцев.

Глава 9 Смерть гребёт в шлюпке

«Легко призвать Азраэля, но кто может отослать Ангела Тьмы с пустыми руками?»

Из вахтенного журнала Дату Кумза.

— Смотри… — Сэм преувеличенно театральным движением волшебника развёл руки, — никаких змей!

Кейн принюхался к морскому воздуху.

— И вообще ничего. Итак, Ван Блеекер принял решение против зоопарка?

— Нет, зоопарк принял решение против него — в самый последний момент, — объяснил Лоренс.

— Да? И почему?

— Охотнику пообещали привезти с гор ещё одну парочку превосходных аноа. И Хорнховер поддался искушению и решил подождать их. К тому же «Самба», по-видимому, приобрела дурную славу, и два помощника Хорнховера категорически отказались на ней плыть. Но Ван Блеекер договорился с охотником за черепахами и получил хорошую долю в черепаховых панцирях.

— А сам охотник? Не проговорился о жемчужных полях и пулевых пробоинах, например? — спросил Кейн.

— Ещё нет…

— Ещё нет? Ну, даже если и заговорит, это ничего хорошего нам не даст. Беси в дне пути от нас, и ему остаётся беседовать с пальмами и обезьянами Хорнховена…

— Думаю, нет, — Лоренс улыбался, — поскольку он плывёт с нами. Прошлая ночь была очень жаркая, помните? И я решил, что на палубе прохладней. И потому оказался там как раз вовремя, чтобы стать свидетелем странного зрелища. Нашего друга охотника на черепах убедили подняться на борт… убедил молодой самоанец Фортнайт!

— Фортнайт? Фортнайт привёл его на борт?

— Лучше сказать, притащил, — ответил Лоренс. — Это было нелегко. Да, Фортнайт привёл его на корабль. У помощника капитана Джаспера отличные мышцы. А теперь, лейтенант Кейн, кого вы хотели обмануть? — тон Лоренса оставался лёгким, чуть насмешливый.

Кейн замигал, а Сэм перестал улыбаться.

— Давайте не будем больше заниматься тем, что вы, американцы, называете «весёлыми забавами», — небрежно продолжал голландец. — Почему вы приказали привести этого человека на «Самбу»? Ван Блеекер тоже захочет получить ответ на этот вопрос…

— Но я не приказывал привести его на борт! — взорвался Кейн.

— Ну-ну, лейтенант…

— Я не лейтенант! Я уже почти год как уволен из армии.

Лоренс по-прежнему улыбался, но за улыбкой чувствовалось напряжение.

— Знаете — ваше возмущение почти убедило меня. Но тогда почему минхеер Фортнайт был занят, как пчёлка? Я нахожу его эффективность ещё более тревожной, если она не вызвана вашим приказом. Кто такой Джаспер Фортнайт? Этот вопрос начинает меня интересовать. Я люблю загадки, а эта подворачивается очень вовремя: даёт мне кость, которую можно погрызть. Возможно, стоит пригласить поучаствовать в игре и Ван Блеекера? В конце концов, это его корабль, и он отвечает за то, что Фортнайт оказался на нём…

Кейн облизал губы.

Голландец рассмеялся. Глаза его возбуждённо горели.

— Я не стану немедленно всё рассказывать Ван Блеекеру. Но на одном условии, друзья мои. Вы должны позволить мне участвовать в вашей игре. Я в ней не новичок. Больше двух лет играл в подобную, и ставкой была моя жизнь. И сейчас обнаруживаю, что не забыл ходы. Но только смотрите, чтобы капитан не обнаружил, что происходит на борту «Самбы» — если это вообще возможно. Ван Блеекер может серьёзно рассердиться. И имеет на это полное право.

И прежде чем они смогли ответить, голландец встал и отошёл. Сэм начал что-то говорить, но Кейн прервал его.

— Да, понимаю. Он отошёл, чтобы мы смогли пригласить третьего участника нашего заговора. Именно это нам и нужно сделать. Что задумал Фортнайт? Ты иди справа, а я слева, попробуем отыскать этого парня. Ему придётся многое объяснить. Но не задавай вопросы слишком открыто…

Сэм фыркнул.

— Слушай, Голландец, я уже приготовил домашнее задание. Только мне кажется, что нам следовало заказать специальные значки и прикрепить их на самом видном месте. А на значках должна стоять надпись: «Берегись! Тайный агент за работой!» А мы-то считали себя асами!

— Послушай, он несколько лет играл с гестапо в прятки и уцелел. А для этого нужно быть не просто асом, а лучшим из лучших!Ван Норрис лучше играет в эти игры, чем большинство сотрудников отдела специальных операций. Может, если мы будем и дальше забавлять его своими уловками, он не испортит нам дело и не пойдёт к Ван Блеекеру. На корабле капитан обладает абсолютной властью. Он может заковать нас в кандалы, и мы ничего не сможем сделать. А я хочу как следует поговорить с Фортнайтом. Если он собирается и дальше выкидывать такие трюки, должен хотя бы предупреждать нас заранее!

Раздражение подгоняло Кейна. Сэм двинулся по противоположному борту. По пути им встречались многие члены экипажа. Все вообще — кроме высокого самоанца.

— Кого-то ищете, сынок?

Механик Бриджер, с лицом, выпачканным машинным маслом, с любопытством смотрел на американца.

— Конечно, может, вы просто совершаете утреннюю прогулку. Но для этого сейчас жарковато, согласитесь?

Кейн подошёл к поручню.

— Если здесь жарко, то каково же у вас в машинном отделении?

— Ад, настоящий ад. И я совсем не хочу просто выбраниться. Я привык, и большинство моих парней тоже. У меня там есть парень, который проверяет температуру котла, прикладывая руку к металлу, — это факт! У меня кожа сгорает. А он это делает. Они кое в чём гораздо крепче нас. Но по ночам собираются и болтают о Дьявольском Охотнике и дрожат так, что едва кишки не вытрясают…

— А кто такой Дьявольский Охотник? — Кейн старался уйти от неудобных вопросов.

— Дьявольский Охотник. Один из их островных богов или демонов. Охотится с собаками за душами людей. Надо раздобыть хороший антинг-антинг, чтобы не бояться его.

— Антинг-антинг — это амулет?

— Да, как кроличья лапка или что-нибудь в этом роде. Я не говорю, что в их волшебстве ничего нет. Мне однажды гадали на кукурузных кочерыжках, настоящая старая ведьма гадала, и она сказала мне, что я едва не погибну от воды и огня, но потом всё будет хорошо. И не прошло и шести месяцев — я плавал на «Керри О.» — как её торпедировали, это был огонь. Корабль ушёл под воду, словно намасленный. А я оказался в воде и попал на «Самбу», где и остался. Да, та гадалка своё дело знала. А всех остальных, демонов и прочих, я бы хотел увидеть своими глазами, прежде чем давать клятву, что всё это правда. Как ваши поиски, сынок?

— Так себе. Все говорят, что есть острова, на которых вполне может оказаться забытый человек, а потом они же говорят, что никого на этих островах нет. Так что мы всё там же…

— Нравится на «Самбе»? Старику немного повезло в Беси. Эти черепашьи панцири — отличный товар. Может, порча кончится и дальше нам ещё повезёт. Не мешало бы! Это последний шанс старика. После этого плавания он может всё бросить. Кого вы сегодня ищете? Не этого парня Фортнайта?

Кейн сдался.

— Да, его. Вы его не видели?

— Старик дал ему работу в торговой каюте. Там нужно разложить товары, чтобы туземцы могли взглянуть, что мы предлагаем. Он там и спит, и мне кажется, ему нравится. Много его снаружи не увидишь. Хотите, я вам показал…

Кейн покачал головой.

— Нет, спасибо. Капитан Ван Блеекер показывал нам это место, когда мы взошли на борт. Если не возражаете я пойду туда один…

— Вовсе нет, вовсе нет, сынок. Пока…

Дверь каюты была закрыта, Кейн постучал и нажал г ручку. К его удивлению, что-то щёлкнуло, и он вошёл в полутёмное помещение.

— Мистер Кейн! — Фортнайт был здесь, он, как Джек из коробочки, показался из-за груды ящиков. — Ищете капитана, сэр?

— Нет! — всё утреннее раздражение сказалось в этом взрыве. — Я ищу вас! Чего ради вы притащили на борт этого охотника за черепахами? Вы что, совсем спятили.

Фортнайт вышел из-за ящиков.

— Пожалуйста, сэр, не надо так громко. Откуда вы узнали, что я…

— Откуда узнал? Откуда узнал… Ван Норрис видел ваше представление!

— Но… он ничего не сказал…

— Нет. Он решил, что вы действуете по моему приказу. А я ему тоже ничего не сказал. Он просто раскинул мозгами, а они у него хорошие. Без этого не станешь руководителем подполья. Но теперь Ван Норрис задаёт вопросы, и он не единственный. Подозрения появились и у Бриджера. И только добрый Господь знает, чем удивит меня Ван Блеекер, когда…

— Ну, не можем же мы слишком долго рассчитывать на удачу, — Фортнайт прислонился к корзине. Экипаж «Самбы» думает лишь о себе…

— Да мне наплевать на экипаж «Самбы»! — вспыхнул Кейн. — Где этот охотник на черепах и почему вы его сюда притащили? Капитан Ван Блеекер высадит вас на ближайшем же острове. Мы даже и пикнуть не посмеем!

— Думаю, капитан вряд ли так поступит, — самоанец улыбался, — пока у меня такой сосед по каюте… — он ткнул пальцем за себя, и Кейн заглянул за ящики.

Американец увидел худого коричневого человека, одежда которого явно выдержала тяжёлые испытания, и который мрачно смотрел на высокого пришельца.

— Видите ли, охотник на черепах здесь вовсе не по моему приглашению, — Фортнайт достал из-за уха сигарету. — Он договорился с капитаном Ван Блеекером провести корабль к острову на юге. А в последнюю минуту, получив уже часть платы вперёд, решил, что не хочет плыть на «Самбе». И меня послали на берег… переубедить его. Капитан Ван Блеекер потерял терпение. Торговые неудачи сказались на его характере. К несчастью, наш лоцман отказывается выполнять свои обязанности. Поэтому я бына вашем месте не стал говорить о нём с капитаном, сэр. Капитан очень нервно реагирует на такие разговоры.

Кейн вытер мокрое лицо носовым платком.

— Ещё бы…. даже если тут и действуют законы против похищения. Ван Блеекер должен был совсем выйти из себя, чтобы отдать такой приказ. А что вы теперь собираетесь с ним делать? — он с отвращением посмотрел на непокорного лоцмана.

— Хочу убедить охотника выполнить свой долг, сэр. Яприведу аргументы, которые, несомненно, заставят его изменить свои намерения…

— Аргументы? — Кейн подозрительно взглянул на кулаки самоанца.

— Аргументы, — спокойно подтвердил тот. Разговоры… веские… — он убрал сигарету и достал из кармана монету. Даже в полутьме закрытой каюты невозможно было не узнать блеск золота. Охотник за черепахами его узнал, больше того, его взгляд не отрывался от диска, который Фортнайт перекидывал из руки в руку. — Капитан хорошо платит зато, чего хочет, и платит настоящими деньгами.

Кейн вынужден был рассмеяться.

— Тогда оставляю вас убеждать. И пусть победит сильнейший!

Фортнайт позволил себе лёгкую торжествующую улыбку.

— Я думаю, сэр, вы заранее можете поздравить меня…

— Нет. Подожду результатов. А теперь лучше отыщу Сэма. Он тоже охотится за вами. Будьте осторожны!

Фортнайт обдумал это замечание.

— Весьма ценный совет, сэр.

Кейн закрыл за собой дверь каюты. Одна загадка разрешилась. И если Ван Блеекер настолько доверяет Фортнайту, что поручил ему нынешнее дело, можно не опасаться капитана в будущем. Но что нужно капитану? Торговля? Или он тоже услышал о жемчужине, которую Хорнховер купил у этого охотника за черепахами? Новое Жемчужное поле стоит гораздо больше, чем торговое плавание, особенно когда на борту такой специалист, как Лоренс, для оценки добычи.

Кейну неожиданно пришло в голову, что он совсем мало знает о механике добычи жемчуга, кроме того простого факта, что ловцы ныряют за раковинами, а потом находят жемчужины у них внутри. Наверное, стоит взяться за изучение этого вопроса. Обратиться к Лоренсу? Или порыться в книгах Ван Блеекера? Но вначале следовало найти Сэма.

Это оказалось достаточно легко. Нисей крался по мостику, ноги его не производили никакого шума на добела выскобленной палубе. Услышав «п-с-с-т» Кейна, он обернулся.

— Всё в порядке. Фортнайт привёл этого парня на борт по приказу Ван Блеекера. Этот охотник согласился стать лоцманом, а потом решил забыть об этом. Так что сейчас он приходит в себя в каюте Фортнайта. Всё в порядке.

— Странные вещи тут происходят, — Сэм прислонился к стене рулевой рубки. Иногда меня посещает странное ощущение, что мы что-то упускаем — не включены во внутренний круг событий, так сказать.

— Да? В таком случае нужно немного покружить самим. Что ты знаешь о жемчуге?

— О жемчуге? Он растёт в устрицах. И его можно выращивать искусственно. Но такой искусственный жемчуг стоит дёшево…

— Я об этом слышал. На него что-то вроде монополии у японцев. Да, кстати… — ему пришла в голову мысль, которая могла многое объяснить. — А может, Хакрун владеет подобным полем обученных устриц? Начал это дело во время войны?

— Вряд ли. Такое дело невозможно сохранить в тайне. Специалист легко отличит искусственную жемчужину от природной. Никакого смысла держать это в тайне. И процесс этот длительный, требует много оборудования и большого штата. Я ставлю на то, что Хорнховен показал нам настоящую жемчужину. Но розовый цвет… это что — то новое. Раньше большинство жемчуга поступало из Арабского залива.

— А если Ван Блеекер найдёт новое поле, он может им завладеть?

— Не знаю. Должны существовать какие-то законы — заявочные колышки или что-то в этом роде. Но нетронутое поле — ух ты!

— Нравится? Неудивительно, что капитан вёлся силой привести этого охотника на борт. Умеешь нырять, Сэм? Придётся опускаться на дно лагуны. Мне не помешали бы несколько сотен тысяч.

— Не всё так просто. Не в каждой раковине растёт жемчужина.

— О, я не жаден. Согласен на одну из двадцати. Что за шум?

Действительно, неподалёку послышались крики и приказы. Матросы столпились у поручня, а небольшая группа возилась у плоскодонки — обычной шлюпки на островных кораблях. Кейн заметил Бриджера.

— В чём дело?

— Дрейфующая шлюпка. Видите — вон там? Кто-то в ней есть, только он лежит!

Несмотря на блеск солнца, Кейн сумел разглядеть узкую чёрную тень, которая поднималась и опускалась на сине-зелёных волнах.

— Её заметил вперёдсмотрящий. Он говорит, что там есть парень. Сначала махал руками, потом упал.

— Уцелел после кораблекрушения?

— Не в такой шлюпке. А от суши для неё здесь слишком далеко. Разве что унесло бурей. Но бурь давно не было…

Лодка с «Самбы» настигла шлюпку, и её единственного пассажира перенесли на большее судёнышко. И оно сразу устремилось к кораблю с такой скоростью, которая говорила о необходимости срочной помощи. Ван Блеекер стоял на мостике, смотря в бинокль на лодку, а внизу лодку ждал Фельдер с сумкой первой помощи.

Когда лодка подошла, кто-то крикнул, чтобы сбросили петлю. Кейн и Сэм, стоявшие у поручня, увидели, как вниз спускают импровизированные носилки. Пассажиром шлюпки оказался туземец с шапкой густых чёрных волос. Полоска грязной ткани прикрывала ему не бёдра, а грудь. Она стала жёсткой, как кольчуга, и на ней виднелось большое чёрное пятно. С неё в воду капали красные капли. Если не считать повязки, туземец был совершенно голый.

Фельдер присел рядом с носилками и постарался разжать руку, вцепившуюся в повязку. Он сумел оторвать одну руку, потом разрезал повязку. Кейн мигнул. Он видел такие раны — и слишком часто.

— Пулемёт, — прошептал Сэм.

Фельдер выпустил повязку, пощупал пульс на шее и встал.

— Он умер, — доложил второй помощник подошедшему капитану. — Он был всё равно что мёртв уже несколько часов назад, ещё до того, как нацепил это, — Фельдер указал на повязку. — После такой раны не выживешь…

Кейн пытался отогнать воспоминания и странное ощущение внутри. Он занял место Фельдера. Сэм явно был прав относительно того, что вызвало эту ужасную рану. Проверять не было необходимости. Но во второй руке, всё ещё сжимавшей повязку, что-то блеснуло, Американец стиснул зубы и принялся разгибать застывшие пальцы. Разогнул один за другим и смог взять то, что сжимала быстро остывающая рука.

Небольшой стеклянный сосуд, возможно, бутылочка от лекарства. Но сейчас внутри хранилась какая-то грязная тряпка, а сама бутылочка была плотно закрыта серой узловатой пробкой.

Ван Блеекер положил руку на плечо Кейна.

— Идёмте. И возьмите это с собой, — приказал капитан.

Когда они в сопровождении Лоренса и Сэма поднялись на мостик и оказались далеко от остальных, Ван Блеекер снова заговорил:

— Откройте!

Пробка поддалась с трудом. Но когда Кейн смог извлечь ткань, из неё выкатились три сверкающих шарика.

— Боже! — в почтительном благоговении и страхе выдохнул Лоренс. — Я всё-таки дожил, чтобы увидеть такое!

У Кейна на ладони лежали три прекрасные жемчужины.

Глава 10 Нет на карте

«Если, кто-то скажет тебе, что весь мир открыт, назови этого человека глупцом»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

— Трижды девять — двадцать семь, — произнёс Ван Блеекер. — двадцать семь таких!..

— Двадцать семь? — Кейн смотрел на жемчужины. — Но их только три.

— Вы не понимаете, — вмешался Лоренс. — Это ловец с Борнео, там очень суеверные люди. Каждую девятую найденную жемчужину они кладут в бутылочку с двумя зёрнами риса, а пробку делают из кости пальца человека. После соответствующих заклинаний жемчужины должны превратить рисовые зёрна в другие жемчужины такой же ценности. Так что если этот человек придерживался древних обычаев, три жемчужины в бутылочке означают, что он нашёл по крайней мере двадцать семь их. А для этого требуется богатое и практически нетронутое поле.

— Остаётся вопрос, откуда он взялся, — вставил Сэм.

— Есть здесь поблизости острова?

— Обозначенных на карте нет. Фельдер, сколько он мог прожить с такой раной?

Стройный смуглолицый молодой офицер раздражённо пожал плечами.

— Как можно сказать, капитан? Эти туземцы очень выносливы. Кровь на повязке засохла, и он, должно быть, уже умер, когда наши моряки добрались до него. Три часа, может, четыре с того времени, как его подстрелили. И кто знает, прямо ли он с жемчужного поля? Он мог привести жемчужины издалека несколько месяцев назад.

— Думаю, нет, — прервал Кейн. — Он пытался уйти от кого-то — прошлым вечером. Его ранили, но он добрался до шлюпки и отплыл. Могло его сюда привести течение?

Ван Блеекер склонился к торопливо развёрнутой карте. Фельдер заразился возбуждением и делал быстрые расчёты.

— Здесь проходит течение, сэр, — сказал евроазиат. — Юго-восточное…

Ван Блеекер вонзил острия циркуля в карту.

— Попробуем на юго-восток… Но осторожно, ясно? Фельдер, откройте оружейный ящик и раздайте оружие. Мне вовсе не хочется разделить судьбу этого бедняги.

«Самба» изменила курс. На палубе матросы заворачивали в холст и зашивали жалкое тело ловца. Когда они закончили, Ван Блеекер прочитал над узким свёртком слова погребальной службы. И когда тело ушло в зелёную глубину, Кейн испытал странное одиночество. Вероятно, они никогда не узнают ни имени, ни прошлого этого мертвеца; он останется лишь записью в судовом журнале, чтобы можно было сообщить властям, когда «Самба» придёт в порт — если когда-нибудь она туда придёт.

Но почему ему в голову пришла такая мысль? У «Самбы» не было никаких причин попасть в беду. Она хорошо вооружена, на ней опытный экипаж. «Самба» выстоит против любого корабля, бороздящего эти воды: ведь вражеские подводные лодки и эсминцы здесь больше не курсируют. Война закончена. Вот только эти раны… Пулемёт не оружие мирных людей.

— Земля! — послышался крик вперёдсмотрящего, и пассажиры с матросами высыпали на палубу.

Кейн поспешил на мостик и обнаружил, что все свободные от вахты матросы выстроились у правого борта; те, кто успел прихватить бинокли, держали их у глаз.

— Я ничего не вижу! — американец был явно разочарован. Лоренс передал ему бинокль.

— В ту сторону. Сейчас это просто линия поперёк воды.

Но линия эта постепенно становилась всё выше, пока не превратилась в неровную гору, встающую из моря. «Самба» осторожно продвигалась вперёд на малой скорости. Ван Блеекер не хотел напороться на не обозначенный на карте риф. Потому что и этой горы в море не оказалось ни на одной из карт которые по такому случаю вытащили из папок и ящиков.

Несколько Человек возились у одной из шлюпок, ещё Кейн увидел, как трое прошли по палубе, неся ручные пулемёты и патроны. На носу стоял Фельдер, и его отчётливые сообщения о глубине дна легко слышались на мостике.

Наконец Ван Блеекер с решительным видом опустил бинокль.

— Я бы сказал, частично коралловый, частично вулканический остров. Это означает, что возможна лагуна. Мы остановимся здесь и пошлём лодку к подветренному берегу, может, там найдётся проход. Немедленно отдавай приказ, — бросил он через плечо своему первому помощнику смешанного малайско-китайского происхождения.

— Пусть держатся в стороне от суши, только сделают промеры и найдут удобное место для якорной стоянки.

Помощник коснулся козырька и исчез. Спустили лодку, в неё погрузились матросы. Кейн направился к своей каюте и обнаружил, что Сэм уже опередил его. Он доставал свой «рейсингс».

— Ожидается вооружённое сопротивление?

Сэм покачал головой.

— Готовлюсь на всякий случай. Сам видел, что получил этот ловец. Мне бы не хотелось такого же. Гора вся покрыта джунглями. Не мешало бы прикрыть заградительным огнём высадку.

Кейн улыбнулся.

— И где же ты возьмёшь для этого пушки? Нет, мы всё сделаем не так грандиозно…

— Мне никогда не нравилось бродить по джунглям. Вероятно, мы пойдём в первой волне?

— Да, настоящие ударные части. Но только фруктового салата^[30] на грудь за это не повесят.

— Кому нужна боевая звезда, если можно получить одну из таких жемчужин? — возразил Сэм. — Всё готово? Тогда пошли.

Они вернулись на мостик. Но Лоренс оказался там раньше — в поясе из кожи ящера, который ему подарил Хорнховен, с «люгером» в кобуре. А когда он повернулся, под тканью рубашки, обтянувшей плечи, ясно обрисовалась выпуклость. Кейн вторично взглянул на этот красноречивый бугор. Нож в ножнах на шее. Кинжал, с которым расстался Хорнховен, теперь удобно устроился на груди Лоренса. Нож на шее. Это много говорит о человеке, выбравшем такое оружие. Лоренс не шутил, когда говорил, что такая работа ему хорошо знакома.

Теперь оставалось только ждать возвращения лодки и рассуждать, почему эта зелёная гора не оказалась на картах.

— Может, выскочила недавно? — предположил Кейн.

— Тут ведь есть и вулканические острова.

— Поросшие такой растительностью? — усмехнулся Лоренс. — Конечно, это вулканический конус. Но следов недавних извержений нет, вокруг три коралловых рифа. Нет, он давно здесь стоит. Просто он в стороне от регулярных торговых маршрутов, на нём, вероятно, нет пресной воды и хороших якорных стоянок, вот он и остался прозябать в неизвестности. На берегу не видно ни следа человека.

— Он как будто весь отсюда просматривается: нет места для посёлка, — заметил Сэм. — А вот и лодка возвращается! Теперь мы хоть что-нибудь узнаем…

Да, доложил Фельдер, у подветренного берега острова они нашли якорную стоянку, достаточно глубокую, окружённую кольцом рифов. Все промеры сделаны, и «Самбу» можно провести туда.

В течение следующего часа телефон машинного отделения раскалился от приказов. Торговец через проход в рифах вошёл в лагуну, где узкая полоска пляжа отделяла воду от зелёной стены джунглей.

Оба американца с сомнением разглядывали берег.

— Только для горных козлов. Тут угол подъёма градусов сорок пять, — Сэм пытался на глаз определить крутизну склона, там, где сквозь сплошную массу листвы и лиан проступала голая скала.

— Не знаю. Если начнём подъём с того конца берега, там, кажется, не так круто. А с вершины сможем осмотреть весь остров. Вроде как с птичьего полёта…

— Только крыльев у нас нет, даже жестяных. Начинает напоминать добрые старые дни в Оуэнс-Стенли^[31].

— Ну, здесь по крайней мере дождь не идёт. да и трудно судить на таком расстоянии. Подожди, пока не сойдём на берег и не начнём карабкаться…

Но Сэм уже перенёс взгляд с острова на лагуну.

— Может, тут и сеть фабрика жемчуга. Хочешь нырнуть и поглядеть?

— Пойдёте на берег? — подошёл к ним Лоренс. Капитан Ван Блеекер собирается сам возглавить партию.

— А зачем, по-вашему, мы облачились в свои доспехи разведчиков? Конечно, мы займём передние места в первой же лодке…

Передние места, о которых так уверенно говорил Кейн, занять они не смогли, но в группе высадки, которая вскоре отошла от торговца, оказались. И шли сразу за капитаном Ван Блеекером, который преодолел вброд несколько ярдов воды и вышел на серебряный коралловый берег.

— Потребовался бы один из ваших бульдозеров, чтобы тут пробиться… — махнул рукой в сторону джунглей старый моряк. Но нисей покачал головой.

— Нет, на самом деле не так уж плохо. В сущности, можно пройти прямо здесь. Вот это здорово, Фортнайт, именно то, что нужно! — самоанец вынес на берег два боло — два специальных ножа для расчистки дороги в джунглях, изобретённых задолго до того, как моро научились применять их против человека. Сэм взял один и пробно взмахнул, чтобы проверить уравновешенность.

Капитан «Самбы» повернулся к Кейну.

— У вас и Марусаки есть опыт действия в джунглях. Хотите попробовать подняться на гору и отыскать наблюдательный пункт? Фельдер, Ван Норрис и я с остальными обойдём лагуну. Мне не нужно предупреждать вас об осторожности…

Сэм рассмеялся.

— Осторожность? Такие дела нам привычны, капитан. Когда погоняете япошек в джунглях столько же, сколько мы, тоже получите диплом. Ну, Голландец, начнём?

Они заняли привычное расположение, один за другим, передний работает боло. Как ни странно, ножом лучше работал маленький Сэм, его удары никогда не нарушали ритма. Для Фортнайта, несмотря на всю его силу, задача оказалась тяжелее. А Кейн, который несколько месяцев не напрягал мышцы, вообще находил это занятие крайне трудным.

Впрочем, ни для кого поход сквозь джунгли не показался бы лёгкой прогулкой. В некоторых местах сквозь тропическую растительность пробивались скалы. Там приходилось карабкаться, цепляясь ногами и руками за углубления в жёстком, как наждак, камне. Через двадцать минут Кейн, тяжело дыша, прислонилсяк скале. Рубашка его прилипла к ноющему телу, пропитавшись потом, на одном пальце он сорвал ноготь, а руки так болели от глубоко врезающихся острых краёв лавы, что ему казалось невозможным больше позабыть об этом. Но когда Сэм двинулся дальше, Кейн готов был следовать за ним.

Вторую передышку они сделали на откосе, где между грудами земли и камня уже выросли небольшие деревья.

— Оползень, а может, даже землетрясение, — показал Фортнайт. — Но давно. Это лучше обойти: свободно лежащие камни опасны.

Обход занял довольно много времени. А по другую сторону оползня оказался очень крутой склон, пришлось подниматься по карнизу, который постепенно сужался. Здесь самоанец снял с пояса верёвку, и они перевязались.

Фортнайт первым поднялся на карниз, потом с помощью верёвки вытащил американцев. Помогая друг другу, они проникли в глубокий разрез в круче, который постепенно повышался влево. Здесь растительность была не такой густой. Самоанец постоял, разглядывая склон.

— Посмотрите-ка! И сюда! — он указывал взмахами боло. Это работа инструментов. Дорога, высеченная в скалах.

— Дорога?..

Но и правда, Кейн теперь и сам её увидел.

— Но зачем здесь дорога?

— Ведёт к городу, к храму наверху кто знает? Однако на неё ушло очень много работы. Давным-давно.

— Насколько давно, как думаешь? — Сэм принялся соскребать почву, пытаясь обнажить древнюю поверхность дороги.

— Очень давно. Смотрите, деревья выросли прямо на пути.

Кейн и Марусаки взглянули, куда указывал самоанец. Дорога вела по склону горы в сторону, противоположную той, где бросила якорь «Самба». Её изгиб виден был ещё на некотором расстоянии, потом путь поглощали джунгли.

— А что если пойти по ней? — предложил Сэм. Это гораздо легче, чем скакать, как горные козлы.

— Ею давно не пользовались. Парни, стреляющие из пулемётов, тут тоже не проходили. Так что я за, — Кейн взглянул на Фортнайта, и рослый самоанец кивнул.

— Не вижу ничьих свежих следов. Зато дорога сильно облегчит нашу задачу.

По-прежнему время от времени требовалось пускать в ход боло, но по дороге идти было всё-таки легче и быстрее. Но вот Фортнайт, шедший впереди, обогнул выступ и с внезапным вскриком отскочил, заставив остальных остановиться. Когда Кейн сам прошёл вперёд, он оказался на краю крутой пропасти. Внизу, в сотнях футов под собой, он увидел сплошные джунгли.

Американец тоже отскочил назад.

— Как вы думаете, что тут произошло?

Если бы Фортнайт не проявил должную осторожность, где бы они сейчас были? Внизу? Самоанец тоже, должно быть, представил себе картину катастрофы. На лбу у него выступили капли лота, хотя даже во время тяжёлого подъёмаих не было.

— Думаю, землетрясение, — Сэм оставался ближе всех к краю, но смотрел не вниз, а вверх. Как будто здесь прошёл большой обвал. Ну, что же нам делать? Мне всё время казалось, что дорога — это уж слишком хорошо.

Кейн повернулся к горной стене. Казалось, в ней достаточно опор для рук и ног. И это мог быть единственный ответ на вопрос Сэма.

— Давайте верёвку, Фортнайт, — бросил он через плечо. — Начнём снова.

Сэм застонал и осторожно помассировал икры ног.

— За гимнастику плата в полуторном размере, — предупредил он. — А подумал ли ты, мой прекрасный пернатый друг, что нам ещё предстоит тут спускаться? Ладно-ладно, — сержант поймал конец верёвки, который протянул ему самоанец. — Чёртова штука. Надеюсь, узлы я вяжу хорошо. Если уж повисну над этой пропастью, было бы неплохо, если бы меня вытащили обратно. Вытащили ваши сильные и надёжные руки…

— Какой нахал, а? — спросил Кейн Фортнайта. — Сэм, держи свои ноги при себе. Я не собираюсь никого вытягивать. Руки у меня уже не те, что час назад. Когда пойдёт следующая экспедиция, я останусь на берегу искать жемчуг. Больше не хочу быть героем, покорителем гор. Начали, Фортнайт!

Самоанец повесил плетёный ремень боло на шею и начал подъём. Первые сто футов прошли относительно легко. Но потом Кейн стиснул зубы, заставляя себя смотреть только на камень перед собой, цепляясь за опоры, которые оставлял Фортнайт. Пересохшим от усталости ртом он даже умудрялся отдавать указания Сэму. Ремень «рейсингса» врезался в плечо, как напильник, и каждый раз, меняя положение, Кейн пытался пристроить его поудобнее. Он не мог впоследствии сказать, сколько времени занял у них этот подъём. Казалось, целые недели.

Но вечно это продолжаться не могло, и они наконец выбрались на ноздреватый склон горы, где было гораздо больше углублений и опор для рук и ног.

— Подождите! — голос Фортнайта звучал хрипло от напряжения. — Я пройду немного влево. Кажется, я вижу край плато…

Он отполз чуть левее, и Кейн неожиданно почувствовал рывок верёвки.

— Сюда, здесь легче.

Они всё-таки выбрались на вершину, теперь перед ними уходил вниз пологий склон, Туда, где некогда полыхало огненное сердце вулкана. С одной стороны, справа, стена кратера обвалилась, возможно, в том же землетрясении, что разрушило старую дорогу. Таким образом под ними лежало огромное блюдце, четверти которого не хватало.

Ярко-зелёная растительность внизу была гораздо реже джунглей, которые покрывали наружные склоны горы. И тут и там среди деревьев и кустов виднелись груды камня, слишком правильные, чтобы быть результатом работы природы.

Сэм достал из футляра бинокль и медленно обвёл взглядом внешний край этой поднебесной долины.

Город, — Фортнайт указал на каменные груды.

— Город? Так высоко?

— Да, город, — подтвердил Сэм догадку самоанца. — И за ним кое-что очень и очень интересное. Храм, и мне кажется, ещё вполне в рабочем состоянии, судя по алтарю перед ним. Взгляни сам, приятель, — и он сунул бинокль в руку Кейна.

Глава 11 Четвёртое лицо Шивы

«Не искушай древних богов молитвой: они ведь могут и ответить»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

Кейн провёл биноклем по короткой духе. В стене вулканического конуса, почти точно напротив них через долину, он во всех подробностях увидел несомненный вход в храм, высеченный в камне самой горы. Гротескные маски забытых богов и демонов улыбались и хмурились, глядя на развалины, которыми они некогда правили. Но годы обветрили их сложные головные уборы и сгладили лица.

От бога с тощим лицом на самом верху тёмного входа взгляд Кейна двинулся вниз… И под липким покровом рубашки он снова ощутил знакомое покалывание возбуждённых нервов.

Прямо перед входом покоилась плоская каменная плита. И на ней лежала целая груда ярких фруктов и цветов. Приношение было аккуратно разложено. Американец передал бинокль Фортнайту и снял с ремня «рейсингс».

— Пройдём слева? — Сэм уже полз в том направлении. — Здесь легче укрыться.

Кейн привычным взглядом осмотрел стены кратера.

— Да, налево. Но нас, наверное, уже заметили…

— Цветы завядшие. Они там уже какое-то время… может, несколько часов, — самоанец вернул бинокль Сэму. — Да, слева лучше всего, сэр. И будет благоразумно, я думаю, держаться укрытий.

— Может там быть деревня?

— Нет, сэр. Возможно, это святое место, но не думаю, чтобы кто-нибудь жил поблизости.

Они двинулись по внешнему краю долины, направляясь к выступу в стене кратера. Кусты и каменные груды давали достаточно укрытий, пока соблюдается осторожность, и Кейн посчитал, что они остаются невидимыми для верующих, которые могут прийти к этому храму у самых небес.

Даже в дни своего процветания эта крепость в долине кратера не была большой. Но служила центром высокоразвитой цивилизации. Сложная резьба, покрывавшая огромные камни, создавалась настоящими художниками. А огромные каменные груды говорили о существовавших здесь когда-то больших зданиях.

— Как ты думаешь, здесь только один храм? На Яве есть храм, который покрывает целую гору, — Кейн остановился, чтобы сделать глоток из фляжки.

Сэм присел у камня и легко провёл пальцами по барельефу на нём.

— Что-то общее с Хиндустаном. Посмотри на эту весёлую старушку с клыками и ожерельем из черепов. Это же Кали, готов поклясться!

— Кали! — Кейн разглядывал чудовище-женщину открытым ртом, которая кричала в безумной ярости в тот момент, когда неизвестный скульптор решил изобразить её. — Это она покровительница тех парней с галстуками — разбойников-душителей? Не хотелось бы, чтобы она тут появлялась.

Сэм явно был удивлён.

— Никогда не слышал, чтобы ей поклонялись здесь, на островах. Она не очень приятная старушка: выращивает оспенных микробов и вообще увлекается странными развлечениями. Может, тут прятался центр какого-то культа дьявола, как в Тибете, где занимаются чёрной магией. Вот так… он прикрыл ужасную улыбку Кали лианами… пусть зарастает — навсегда.

— Можем оставить её ящерицам, — Кейн встал. Пора двигаться, солдат.

Очень скоро они наткнулись на основание широкой лестницы, которая вела прямо ко входу в храм. Укрывшись в тени куста у начала лестницы, они услышали сверху шум. По ступенькам покатился камешек. Кейн уловил негромкий щелчок затвора: Сэм приготовился. Кейн и сам сжал оружие в руке.

Над краем каменного алтаря показалась мускулистая рука, обросшая серо-чёрной шерстью, схватила фрукт из груды и исчезла. Тут же появились ещё руки и принялись расхватывать плоды. Послышался дикий крик гнева, и из-за камня вылетели две комка шерсти, один преследовал другого.

Обезьяны дважды обежали вокруг алтаря и исчезли внутри храма. Кейн не мог сдержать смех. Фортнайт вышел из укрытия, американцы последовали за ним.

— Эти ребята не стали бы так свободно играть, если бы кто-то находился рядом, — высказал Сэм очевидную мысль и начал подниматься по ступеням.

Но у входа в храм все трое остановились. Прежде всего солнечный свет кратерного мира не проникал в тёмное отверстие, и в этой темноте чудилось что-то угрожающее. Кейн разглядывал резьбу у входа. Множество демонов, ни одного приятного лица. Вероятно, предположение Сэма было верно: этот храм посвящён каким-то богам тьмы.

Тишина стеной окружила их. Шум ссорящихся обезьян не доносился сюда. Даже жужжание насекомых не нарушало мрачных раздумий древних богов. Поверхность камней покрывала пыль, на ней виднелись лишь следы похитителей фруктов. Очевидно, тот, кто принёс подношение, в сам храм не входил.

— Без фонарика туда лучше не соваться, — Сэм переступил с ноги на ногу. — Пахнет ловушками и прочим…

— Подождите… — Фортнайт легко сбежал по лестнице и исчез в чаще.

— Он что решил сбегать на «Самбу» за фонариком? — спросил нисей.

— Не на «Самбу», но, вероятно, готовит замену. Интересно, куда делись все эти обезьяны. Они не выходили из храма, а если бы продолжали прыгать, мы бы слышали их за полмили…

— Конечно, здесь должен быть другой выход. Например, по другую сторону торы. Голландец, а знаешь, кто это там над дверью?

— Весёлый господин с тремя лицами? Нет, как ни жаль, но в моём образовании есть пробелы. Мне он совершенно незнаком.

— На самом деле у него должно быть четыре лица, по одному с каждой стороны головы. Это Шина, а лицо, которое он обратил в сторону кратера, — лицо Шины Разрушителя, худшее из всех. Не думаю, чтобы даже во времена расцвета этот город был приятным местом, совсем нет!

Кейн, разглядев несколько сцен, во всех подробностях изображённых на стенах, склонен был согласиться с Сэмом. Но его изучение местного искусства резьбы по камню было прервано возвращением Фортнайта, который принёс связку сухих веток и пучки травы. Поднеся спичку к своему импровизированному факелу, он присоединился к американцам на верху лестницы и, держа факел на уровне плеча, углубился в темноту.

Пещера оказалась гораздо больше, чем можно было предположить по входу. По обе стороны тянулись стены, на которых резвились уродливые дьяволы из камня и краски. Двойной ряд столбов, вырубленных в скале, вёл вперёд. Исследователи пошли между столбами.

Кейн обнаружил, что старается идти на цыпочках. Тут и там в пыли виднелись обезьяньи следы, дважды попадался извилистый след змеи. Но никаких следов присутствия человека. Он словно не появлялся здесь после гибели небесного города. И полная тишина, глубокая и угрожающая.

Столбы привели к помосту или платформе из одной огромной каменной плиты. И на ней возвышалась гигантская фигура, какая может привидеться только в ночном кошмаре. Но эта фигура не имела гротескного лица демона, как и ожерелья из человеческих черепов или отрубленной головы в руках, подобно другим изваяниям.

Напротив, у этого человекообразного существа было нормальное количество рук, ног и голов. Оно стояло, выдвинут одну ногу вперёд, словно собиралось выйти из укрытия, и серьёзно смотрело большими сверкающими глазами вниз, на коридор из столбов и на квадратное солнечное пятно, обозначающее выход во внешний мир.

Но лицо…

— Дьявол! — негромко выдохнул Сэм.

Факел в руке Фортнайта дрогнул.

Кейн перевёл взгляд с лица в нескольких футах над ним на разрисованную стену за фигурой. Да, их не перепугаешь, огромное отличие. Бог, перед которым они стояли, явно был сделан в другое время и другими руками, чем те, что украсили этот храм резьбой, воплотив в ней свои злобные видения. Этот бог был гораздо старше… и нёс гораздо больше зла. Ничего животного, звериного не проскальзывало в этом спокойном каменном лице. Но Кали и Шина — лишь детские кошмары по сравнению с ним.

— Это не индуистский бог, — выразил вслух общую мысль Кейн.

Фортнайт поднял факел выше. Ясно стали видны детали каменного тела и складки плаща, прикрывавшего наготу божества. При движениях факела сверкнули глаза, словно они были живые… и смотрят!

— В глазницах укреплён горный хрусталь, — Сэм говорил излишне твёрдо.

— Но откуда он? Кто его здесь поставил?

— На этой земле люди жили ещё до прихода моего народа, — ответил на вопрос Кейна Фортнайт, — я это было очень-очень давно. Мы находили покинутые города, статуи людей и богов, о которых ничего не известно ныне живущим. Это древние моря, они гораздо древнее, чем мы считаем. Я думаю, эту статую нашли строители города в кратере. Узнали в ней воплощение того, чему поклонялись сами, и стали отдавать почести. Но она древняя… и те, кто ей поклонялся, жили в древности…

— Мне это не нравится! Это непристойно. Хорошая порция динамита под чудовищем сделала бы наш мир чище. Слишком много силы… — голос Сэма едва не сорвался.

— Да, это сила, — Кейн отступил. — Можешь взорвать, если хочешь. Но я бы не стал его трогать. И смотреть на него больше не хочу. Что-то есть в этих глазах…

Сэм монотонно заговорил:

— Да, они смотрят прямо в тебя, и все мелкие мысли, все злые мелочи оживают, начинают казаться важными… и правильными, — он резко отвернулся от возвышения. — Пошли! Это не для нас!

Ни слова не говоря, они последовали за Сэмом влево, подальше от гиганта. Тут встречалось больше обезьяньих следов, животные словно протоптали тропу в этом направлении. Вначале механически, потом заинтересовавшись, люди шли по этим следам. И оказались в коридоре, который некогда, должно быть, являлся просто трещиной в скале, но человек расширил его и выпрямил.

Коридор несколько футов шёл прямо, потом резко поворачивал и выводил на широкий карниз, нависший над второй половиной острова. Невозможно было найти лучший наблюдательный пункт. Фортнайт загасил факел, а Сэм достал бинокль.

В этой части острова джунгли не казались такими густыми. Слева на некоторое расстояние тянулась открытая, поросшая травой долина, почти луг. Но дальше, за ручьём, джунгли снова стояли стеной.

— Пещеры! — самоанец указал на ряд тёмных отверстий справа и гораздо ниже выступа, на котором они стояли.

И на склоне перед тёмными входами пестрели следы, которые видны были даже без помощи бинокля. Некоторые пещеры, если не все, имели жителей.

Но сами обитатели не показывались. Может быть, укрылись. Следовательно, прибытие «Самбы» не осталось незамеченным, равно как и высадка на, берег. Трое разведчиков держались выхода из туннеля, но всё равно чувствовали себя, словно цели в тире.

— Если спускаться здесь… — Сэм указал на открытое место слева, — идти будет легко. Мне почему-то не хочется снова подниматься в гору. Особенно, если нас ждёт враждебно настроенный комитет для приёма гостей. Им даже не понадобится тратить боеприпасы, достаточно нескольких умело пущенных камней. Ну как, узнаете это место снова?

Кейн тем временем осматривал поверхность карниза в поисках того, что обязательно должно было быть здесь, но ничего но находил.

— А куда ушли обезьяньи? Тут нет их следов, а в начале туннеля мы видели их множество. Похоже, это их обычный маршрут.

— Можем посмотреть в проходе. Вдруг мы пропустили другой выход, — Фортнайт поднёс спичку к своему импровизированному факелу.

На этот раз они внимательно разглядывали стены. И Кейн первым заметил тень, в которой скрывался вход в нечто вроде логова. Оттуда резко пахло животными, такой же запах окружал клетки Хорнховена. На камне виднелись клочки жёсткой шерсти; стало ясно, что этим проходом обезьяны пользуются постоянно. Но ни Кейн, ни Фортнайт не смогли протиснугься в щель. Сэм, возможно, и смог бы, но так как никто не знал, что там внутри, решено было не рисковать.

— Факел кончается, — Фортнайт держал своё сооружение обеими руками. — Давайте выйдем, пока он ещё горит…

Они двинулись быстрым шагом, миновали возвышение Неизвестного и тут же, словно задутый дыханием каменных губ, факел погас. Трое бегом добрались до ступеней.

Все плоды с алтаря исчезли, остались только два раздавленных банана, и над ними висела туча насекомых. Но вопрос: кто их сюда поместил, так пока и не разрешился. Наверняка где-то пряталась более лёгкая тропа, чем та, по которой они поднялись.

— Повернём в другую сторону? — спросил Кейн.

Но и там дорога оказалась не лучше. Если неизвестный поклонник древних богов не пользовался обезьяньим ходом, он должен был появляться здесь по волшебству. Древнее землетрясение, которое снесло часть кратера на западе, и здесь уничтожило около четверти развалин, и путь трём исследователям опять преградила пропасть. Примерно через полчаса они оказались в той же точке, на которую вышли впервые. Но никакой другой тропы или удобного спуска не нашли.

— Но дорога должна быть, — настаивал Кейн. Он провёл тыльной стороной ладони по вспотевшему лицу.

— Конечно, должна! — у Сэма хватило энергии для взрыва. — Если у этих людей не отросли крылья! Но мы её не нашли. Однако если ты считаешь, что я отправлюсь головой вперёд в эту обезьянью дыру, чтобы удовлетворить твоё любопытство, то ты просто спятил! Я могу там встретить кого-нибудь поднимающегося. В конце концов, Рим не за один день построился, а «Самба» не собирается отплывать завтра. Можем вернуться и попробовать ещё раз. А сейчас я голосую за возвращение к Цивилизации.

— Интересно, а как дела у береговой партии.

Сэм протянул бинокль.

— Взгляни. Из этого орлиного гнезда их вполне можно разглядеть.

Кейн забрался на камень и направил бинокль на береговую линию далеко внизу. Прошло несколько секунд, прежде чем он увидел отряд капитана. Люди внизу собрались на береговом рифе. И они казались чем-то занятыми, очень занятыми. На глазах у Кейна один нырнул в зелёную воду.

— Они что-то нашли. Начали нырять!

Сэм одним прыжком оказался рядом с ним, схватил бинокль.

— Дай посмотреть!

— Кто-то только что нырнул. Может, нашли жемчужное поле…

— Я хорош иводе. Давайте спустимся и предложим помощь. В конце концов, мы сделали, что собирались: посмотрели на другую половину острова. И знаем об обитателях пещер. Давайте спускаться.

Спуск оказался не таким трудным, как подъём. Фортнайт превратил свою верёвку в лестницу, которой пользовались в самых трудных местах; небольшое участок пути преодолели по старой дороге, пока она шла по склону, недоступному взглядам со стороны пещер. Тяжело дыша, вспотев, они наконец оказались на том же песчаном берегу, с которого вышли несколько часов назад. Кейн нагнулся и погрузил обе руки в воду. Соль обожгла порезы на ладонях.

— Пошли! — потащил его Сэм. — Я хочу посмотреть, что они нашли…

Идти по песку оказалось почти так же трудно, как по лаве, а коралл был прочен, как камень. Стоявшие на рифе даже не оглянулись на группу, спустившуюся с гор.

— Нашли жемчуг?.. — Сэм первый добрался до конца рифа.

Человек в шортах и толстых очках для ныряния посмотрел на нисея. По светлой коже и волосам Кейн узнал Лоренса.

— Да, здесь устричное поле. Но есть и ещё кое-что… останки крушения!

Кейн подошёл к краю рифа и заглянул в воду. Подводный мир виделся ему чуть искажённым. Но вот из глубин показалась тёмная фигура туземца, в таких же очках, какие делали Лоренса похожим на насекомое.

— Что за крушение? — спросил американец. Невероятная картина возникла в его воображении. Испанский галеон лежит на боку, и из всех щелей заросшего водорослями борта сочатся драгоценности. Должно быть, слишком много пиратских романов прочёл в юности.

— Какой-то металл, — Лоренс осторожно подошёл к краю рифа и приготовился нырнуть. — Пойду посмотрю…

И без всплеска погрузился в лагуну, прежде чем Кейн успел ответить.

— Он там, капитан, — доложил туземец. — Застрял в кораллах. Большой, очень большой.

— Корабль? — спросил Кейн.

— Туан, — ответил ему малаец, — если это корабль, то я таких никогда раньше не видел.

Глава 12 Затонувшее сокровище

«Пусть на один человек не чувствует себя в безопасности в укрытии, ибо не одни ястребы обладают острым взглядом»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

Над водой появилась голова Лоренса. Несколькими ровными гребками он подплыл к рифу и тщательно выбрал место, прежде чем вылезать. И едва ныряльщик снялочки, как к нему подскочил Ван Блеекер.

— Ну? На что наткнулся этот болван Фута? На проа?

Голландец рубашкой вытирал голову.

— Нет. Думаю, это останки самолёта. Нос застрял в коралле, как будто самолёт погружался вертикально. Но большую часть корпуса разобрали и вытащили…

— Разобрали! — голос Ван Блеекера повысился. Он оглядел берег, словно ожидал увидеть толпу кровожадных дикарей. Но над тёмно-зелёной полутьмой воды вились, ныряя и крича, лишь несколько белокрылых морских птиц. — Кто разобрал?

Лоренс принялся растирать импровизированным полотенцем плечи и предплечья.

— Тот, кто знает это дело. Не туземцы. Остались только те части фюзеляжа, которые нельзя вытащить, не взрывая риф. Мне кажется, это бомбардировщик.

Сэм сбросил одежду.

— Хочу пойти взглянуть. Наконец-то мы нашли хоть что-то. Ведь нас послали именно на поиски исчезнувших бомбардировщиков.

Лоренс передал ему очки, и Сэм, раздевшись до крикливо раскрашенных шорт, осторожно скользнул в воду.

— Акулы или другая живность есть? — спросил он перед погружением.

Голландец покачал головой.

— Пока ничего не видели. Но я вижу у вас нож, это хорошо. Неплохо быть готовым ко всему.

Последующие минуты показались Кейну бесконечными. Но вот Сам вынырнул и с широкой возбуждённой улыбкой ухватился за край рифа.

— Точно, бомбардировщик, и один из наших, Голландец, или я обезьяна из храма, — выговорил он, не успев даже выйти из воды. — И раздет до рёбер. А это значит…

— Кто-то выжил! — настала очередь Кейна взглянуть на берег. — Но куда они все исчезли? Если бы я застрял тут на несколько лет, то, увидев корабль, уже плясал бы на берегу. А с нами никто не вышел поздороваться. Ты уверен, что не туземцы раздели самолёт? Металл кое-чего стоит даже в этом захолустье.

— Нет, — Сэм был убеждён. — Слишком тонкая работа. Её проделал человек, не только знакомый с металлом, но и хорошо знающий устройство самолёта. Он знал, что ему нужно. И судя по виду, самолёт пролежал тут несколько месяцев. Наши выжившие могли давно уплыть…

— Или встретиться с неожиданностью — смертельной, — снова Кейн оглядел берег. Что-то в этом острове неприветливое…

Лоренс застегнул пояс. Глаза его сузились, но не от солнца.

— Вы тоже почувствовали это? Да, тут прячется что-то нехорошее, очень нехорошее.

Ван Блеекер нетерпеливо и насмешливо воскликнул:

— Суеверия! Мне что, всех вас обеспечить антинг-антингом? Можно установить дежурство. Мы умеем пользоваться оружием, и у нас оно есть. Не думаю, чтобы нам стоило чего-то бояться… нам, с «Самбы»!

— Вы, несомненно, правы, — согласился Лоренс и повернулся к Кейну. — А что там на вершине?

Кейн так торопливо рассказывал о развалинах в кратере и о поднебесном храме, что его постоянно прерывали и задавали вопросы. Но капитана больше всего заинтересовал обезьяний проход и карниз наблюдательный пункт.

— И другой дороги вниз выне нашли? — настаивал он.

— Нет, кроме этой обезьяньей дыры. А она может вовсе и не вести вниз. Но в храме нет следов людей. Тот, кто принёс приношение, не проходил через него…

— Но даже если бы вы нашли тропу, которой он пользовался, — заметил Лоренс, — наверное, не стоило по ней идти. Обитатели пещер должны знать, что мы здесь; они, скорее всего, следят за нами с того момента, как «Самба» вошла в лагуну. И, должно быть, не больно — то нам рады: никто не вышел навстречу. Помните, что случилось с ловцом жемчуга?

Так что с их стороны вполне нормальна была бы засада на тропе. Если мы собираемся навестить долину за горой, лучше, по-моему, пройти южнее, через тот открытый участок, который вы заметили. Я предпочитаю сражаться на открытой местности. Засада в туннеле, особенно если противник отлично знает местность, совсем мне не по вкусу.

Ван Блеекер. не вполне убеждённый, хмыкнул.

— Хорошо. Сначала попробуем ваш путь — приблизимся с фронта. Если не получится, поищем горную дорогу. Заднюю дверь часто бывает легче открыть, чем переднюю…

— Послушайте, — вмешался Сэм, — вы все как будто считаете, что нас ждёт схватка…

— Всё об этом свидетельствует, — сквозь обычную вежливость Лоренса пробивалось усталое терпение. — Нас не приветствовали… и ещё не забывайте того ловца…

— А что если они просто боятся нас? — предположил нисей. — Боже, да они могут быть потомками парней, построивших этот храм. Может, они никогда раньше, до появления «Самбы», не видели белого человека. Не лучше ли сначала узнать, кто они такие, прежде чем пускать в ход пулемёты?

— Возможно, Сэм прав, — согласился, едва ли не почтительно, Кейн. — Мы слишком долго сражались и потому…

— Считаем, что силой можно решить любую проблему? — подхватил Лоренс. — Да, возможно. Но, с другой стороны, не зря ведь рассказывают о японцах и туземных коллаборационистах, попрятавшихся на далёких островах. Может ли найтись для них лучшее место, чем такой остров, которого даже нет на картах? Поэтому я скажу так: мы вооружимся, но подождём, пока противная сторона не изложит ясно свои намерения.

Вернувшись на «Самбу», Лоренс принялся на плотной бумаге чертить карту острова. Рифы и береговую линию он начертил уверенно, потому что сам их видел, потом медленнее, с помощью Кейна и Сэма, изобразил гору и кратер с руинами.

— Итак, ваш карниз вот здесь… гммм… — Ван Блеекер указал на место на карте. — А пещеры здесь. Как вы думаете, многие из них обжиты?

— Не уверен… мы ни в чём не можем быть уверены, — пробормотал Кейн. — Но я сказал бы, что вот эти… — он указал на карте, — заселены.

— Четыре здесь… три здесь. Большие?

Фортнайт ответил:

— Как можно судить по размерам входа? Часто маленькие отверстия ведут в большие пещеры.Пещерный храм гораздо больше, чем можно подумать по входу.

Ван Блеекер пожевал палец.

— Там могут жить сотни…

— Как остров прокормит столько народа? — спросил Кейн. — Мы не видели ни рыбачьих лодок, ни расчищенных полей.

— Но даже десяток человек в таких пещерах могут причинить нам большие неприятности. Если бы нам повезло найти второй выход, — капитан продолжал разглядывать чертёж. — Вот здесь, возможно…

— Тут всё срезано… Старое землетрясение снесло часть кратера, — объяснил Сэм. — И уничтожило конец дороги, которую мы нашли…

— Да, дорога, я забыл о дороге, — Ван Блеекер снова принялся грызть палец. — Но её нижний конец по-прежнему уходит в джунгли?

— Должен. Хотя до того места мы не дошли. Потребовался бы бульдозер, чтобы расчистить эту дорогу. Она сплошь заросла. Если попробуем пробиваться, всё равно что протрубим в рог: нас заметят через пять минут!

Однако у Лоренса был свой взгляд на эту проблему.

— Пройдём сюда на корабельных шлюпках, — онпоставил точку на своей карте. — Насколько широка здесь полоса джунглей? — голландец взглянул на Кейна.

Американец закрыл глаза и попытался представить местность, какой виделеё с карниза. Южное побережье, несомненно, тоже покрывали заросли, но он так и не смог вспомнить, насколько густые. Тогда всё их внимание привлекли пещеры.

— Не помню.

— Не очень широка, — вмешался самоанец. — И джунглине густые, не такие, как на нижних склонах горы.

— Хорошо. Итак, здесь мы высадимся из лодок и двинемся вглубь, что приведёт нас вот к этому участку долины в форме буквы V. После этого пойдём вдоль склона, под прикрытием кустов. Вы говорите, что до самого ручья джунгли не начинаются снова?

На это смог ответить Ксйн.

— Да, они начинаются за ручьём. Но и там они не очень густые, не так, как здесь.

— Таково моё предложение, — Лоренс ждал, что ему ответят.

Ван Блеекер продолжал разглядывать карту, не желая отказываться от своего плана. Но наконец, хмыкнув, согласился.

— Ну, хорошо, хорошо. Пойдём здесь. Но не забывайте: никаких выходок увешанных медалями героев. Я считаю, что по ту сторону горы мы столкнёмся с чем-то опасным. Мне это не нравится, нисколько не нравится. И когда пойдём, будем держаться укрытий. Никакой посмертной славы у нас не будет…

Кейн стиснул зубы, сдерживая смех. На мгновение вместо круглого подбородка и курносого носа Ван Блеекера он увидел прямоугольный подбородок и длинное лицо Железной Челюсти. Их отношение к бою было очень-очень похоже.

— Остаётся решить, когда, — Лоренс свернул карту. — Завтра… до рассвета…

— Дадим обитателям этого прекрасного острова целую ночь на подготовку ловушек? — спросил Сэм.

— Не самое лёгкое дело — пробираться ночью по незнакомой местности. К тому же нас никто не торопит…

— Ван Норрис прав, — резко бросил Кейн. — И они не знают, какой будет наш следующий шаг. Если они следят за нами, то знают, что мы послали одну группу на гору, а другую — вдоль берега. Хорошо. Откуда они знают, что мы собираемся двинуться на юг? Если их мало, им приходится так растягивать свои силы, чтобы прикрыть все возможные подходы, что они просто завернутся в папиросную бумагу. И мне тоже совсем не хочется брести в темноте по джунглям, особенно когда маршрут совершенно неизвестен. Я голосую за утро.

— Ладно, ладно, — Сэм в знак согласия махнул рукой. — Я тоже не сова. Давайте утром.

— А вы, капитан? — Лоренс повернулся к Ван Блеекеру с обычной почтительностью, которую всегда проявлял по отношению к хозяину «Самбы».

— Согласен. Перед рассветом. А кто пойдёт?

— Думаю, вопрос скорее кто не пойдёт? — усмехнулся Кейн. И Ван Блеекер впервые рассмеялся.

— Правильно. А на случай, если мрачные предсказания, которые повисли над нашими головами, сбудутся, я радирую в Беси все подробности нашего предстоящего расследования. Лейтенант де Вольф получит возможность порассуждать на досуге. Возможно, мы даже обнаружили гнездо его пиратов, — капитан снова нахмурился. — Что заставляет меня подумать…

— …а вдруг это действительно убежище пиратов, а их корабль или корабли в море? А если они подойдут и поймают нашу «Самбу» в ловушку? Это будет нехорошо, совсем нехорошо!

— Что если задать несколько вопросов охотнику на черепах? — предложил Кейн.

— Да, охотник, — Лоренс даже перестал складывать края карты. — Что он скажет об этом острове?

Но Фортнайт уже отправился за пленником. Ван Блеекер присвоил один из карандашей Лоренса и начал сочинять послание, способное возбудить и раздражить далёкою лейтенанта де Вольфа.

— А как вы? — спросил Кейн у Лоренса. — Вам этот остров кажется пиратской крепостью? Не очень-то здесь оживлённо…

— Так и должно быть, когда их корабли в море, — Лоренс рисовал на листке блокнота очертания проа. — Такое судно, хорошо вооружённое, способно справиться с любым кораблём в этих водах. За исключением, конечно, военных. Но, пожалуй, да, в пиратском порту мы обнаружили бы больше следов жизни. Я думаю, что истинного состояния острова мы ещё не знаем…

— Но вы нашли жемчуг? — спросил Сэм.

— Да, мы нашли раковины-жемчужницы, вернее, видели их, — поправился Лоренс. — Это может ничего и не значить. И по эту сторону лагуны никаких следов добычи жемчуга. Ответ на все загадки находится там, — он вновь развернул карту и воткнул мягкий конец карандаша в то место, где были обозначены пещеры.

Ван Блеекер нажал на кнопку звонка на стене. Вошёл стюард, и капитан бросил ему исписанный листок.

— Отнеси Яну и скажи, что это для голландского коменданта в Беси. Шифровать не нужно. И… а, вот и вы, Фортнайт. Заговорил?

В каюту без всяких церемоний влетел охотник на черепах. Фортнайт одной рукой держал его за шевелюру, а другой — за пояс саронга. Охотник и не пытался показать, что такая спешка ему нравится.

— Он ещё не нашёл свой язык. Но я думаю, найдёт. А если нет, зачем держать на борту бесполезный рот, капитан? Лучше оставить его на берегу… — начал самоанец.

Пленник испустил дикий вопль и схватил Ван Блеекера за руку. Но промахнулся и вцепился в край стола с такой силой, как будто пальцы его вросли в дерево.

— Не нужно на берег… — закричал он, наклоняя голову; в глазах его застыло выражение ужаса, из угла рта потянулась ниточка слюны. — Не нужно на берег, туан Безар, благородный капитан, повелитель ветров… Не нужно на берег!

Губы Ван Блеекера скривились в улыбке.

— Интересно, почему не нужно? — спросил он, ни к кому непосредственно не обращаясь. — Фортнайт, вы правы насчёт лишнего рта. Мы вполне без него обойдёмся…

Человек не вырвался из рук самоанца, скорее провис в них. По-прежнему цепляясь за стол, словно это единственная устойчивая вещь в изменчивом мире, он опустился на колени. Он больше не пытался изменить своё будущее, только мотал головой из стороны в сторону. По его толстому носу покатилась слеза. У Кейна внутри всё перевернулось. Неприятно видеть такой страх.

— Почему ты не хочешь остаться на берегу? — резко спросил американец, стараясь прорваться сквозь завесу этого жалкого страха.

Но охотник на черепах слишком глубоко погрузился в собственный ад: слова больше его не достигали. Кейн шевельнулся, он хотел встать, обойти стол и потрясти этого бормочущего человека, вернуть ему рассудок. Но стальная рука удержала ею на месте.

— От него сейчас ничего не добьёшься, — спокойный бесстрастный голос Лоренса прорезал стонущий крик туземца. — Я видел такое раньше… он вне себя от страха,

— не повышая голос и не меняя тона, голландец наклонился к туземцу и, выпустив руку Кейна, положил свою руку на пальцы, впившиеся в стол.

— Ты не пойдёшь на берег, ты не пойдёшь на берег. Ты в безопасности, в полной безопасности. Тебе не нужно идти на берег… — монотонные слова на малайском языке образовывали странный рисунок. Слушая, Кейн почувствовал, как и сам расслабляется. — Ты в безопасности, тебе не нужно идти на берег… — повторение продолжалось, спокойное, монотонное. И голова охотника за черепахами постепенно переставала раскачиваться. Его полуоткрытый рот закрылся. Руки Лоренса зашевелились, пытаясь расправить согнутые пальцы, расслабить хватку. — Ты не пойдёшь на берег…

Взгляд туземца сфокусировался, упал на руки, потом человек прямо взглянул Лоренсу в лицо. Он дважды глотнул, потом чихнул. Лоренс обратился к капитану.

— Дайте ему выпить. Думаю, теперь он в порядке. Но лучше не пробовать такого снова. Он был на самом краю…

Ван Блеекер наполнил стакан и торопливо толкнул ею в направлении склонившегося туземца. Лоренс выпустил его руки. Тот посмотрел ещё раз на голландца, потом взял стакан с джином, подождал, пока Лоренс одобрительно кивнул, и выпил крепкий напиток.

— Боже… — прошептал Сэм. — Что же там такое на берегу? Парень чуть не спятил!

— Думаю, нам стоит это узнать, — ответил Лоренс.

— Я не пойду на берег… — еле слышный шёпот.

— Не пойдёшь, ты в безопасности, — снова заверил Лоренс.

Туземец улыбнулся всем, даже Фортнайту, который по-прежнему преграждал ему выход из каюты.

— Спросите его, что на берегу. Может, скажет, — предложил Сэм молодому голландцу.

Но Лоренс колебался. Он как будто боялся сам услышать ответ.

— Сделайте это, — в согласии Ван Блеекера послышались нотки приказа. — Нам нужно знать, почему этот парень превратился в бормочущего идиота при одном упоминании о береге. Мне это не нравится…

— Мне тоже, — пальцы Лоренса чуть дрожали. — Он почти сошёл с ума от ужаса. И если я вызову ещё один такой приступ…

— Но мы не можем идти в неизвестность, — заметил Кейн. — Его ответ может спасти нам жизнь.

— Или погубить ему рассудок, — в голосе Лоренса прозвучала горечь. — Хорошо, — и он снова заговорил на береговом малайском:

— Скажи мне… какая опасность на берегу?

Туземец с собачьей преданностью смотрел в глаза голландцу.

— Опасность на берегу… — он повторил эти слова, как будто не понимал их значения. Потом в его тёмных глазах вспыхнуло сознание, уродливое лицо ожило.

— Опасность, большая опасность, туан. Это Запретное Место!

Глава 13 Преданность сладкому картофелю

«Если дёргаешь тигра за усы, убедись предварительно, что зверь мёртв»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

— Запретное Место!

— Всё ещё думаешь о нём? — спросил Сэм с верхней койки. Наверное, он хотел задать вопрос шутливо, но в тоне явно проскользнуло раздражение.

— Как и ты, сынок, — весело ответил Кейн. — Ты повернулся в сотый раз.

— Ладно, ладно. Не могу уснуть. Но я слышал, что и ты считаешь овец.

Кейн заложил руки за голову на тонкой подушке и посмотрел в темноту.

— Похоже, мы не выдерживаем, — сказал он. — Не припоминаю в прошлом таких истерик. Может, стареем?

Сверху послышался облегчённый смех.

— Может быть. А знаешь, всё это очень напоминает мелодраматические истории из дешёвых журналов: затерянный остров с полуразрушенным храмом, странный древний бог в доме Шины, загадочный бомбардировщик в лагуне ижители пещер… Остаётся найти толпу кровожадных людоедов, и чтобы морские пехотинцы явились в тот самый момент, как нас будут класть в котёл. Слишком большое сходство с приключенческим рассказом — вот что забавно.

— Да, но только на этот раз всё происходит в реальной жизни. Охотника за черепахами происходящее совсем не забавляло. Это парень воспринимал всё… очень уж плохо.

Наступило долгое молчание. Кейн покрутился на спутанных простынях. Ему не хотелось вспоминать это искажённое ужасом лицо.

— Что-то в его рассказе неладно… в том, что выпытал у него Ван Норрис, — послышался наконец ответ Сэма. — Как он раз разбил здесь лагерь, купил у двух туземцев жемчуг, потом нашёл одного из них мёртвым…

-«Туан, туан, его словно разорвал зверь. Но здесь, туан, клянусь в этом… здесь нет ни тигров, ни других хищников… это все знают!» — процитировал Кейн.

— Может, четвероногих зверей нет, — поправил Сэм. — А после этого он уже не мог продолжать.

— А знаешь… может, он нарочно приводил себя в такое состояние, — медленно проговорил Кейн.

— Что! — но вслед за взрывом эмоций последовало трезвое согласие. — Наплести кучу баек о призраках, чтобы мы вскакивали, едва ветер хлопнет дверью. Понял партнёр. Ладно, до завтра.

Ночь тянулась долго. Кейн отчаянно потел в темноте. В конце концов он принялся запривычное занятие — составление слов. Этот трюк помогал ему провести тяжёлые часы перед прыжками с парашютом и перед атаками.Начинаешь с существительного, добавляешь прилагательное, глагол, пока не получишь предложение… слово нужно держать в памяти… произносить по буквам… определять…

— Вставай, спящая красавица!

Кейн открыл глаза. Его разбудила увесистая оплеуха. Сэм торопливо одевался в полутьме. Кейн зевнул, перекатился на бок и протянул руку за брюками.

— Что за день сегодня?

— Отличное морозное утро! — ответил Сэм. — Именно в такое утро приятно быть расстрелянным. Пошли сегодня нет надобности прихорашиваться. Мы деловые люди, не забудь.

— Как будто ты дашь мне забыть. Накормят нас перед отважным броском?

— Ты всегда думаешь лишь о желудке, — Сэм нетерпеливо распахнул дверь каюты.

— Я ведь солдат, — разумно ответил его спутник. — А в армии что самое главное? Брюхо бойца. Ты говоришь так, словно мызмеи или что-то в этом роде…

К счастью, Ван Блеекер и корабельный интендант «Самбы» придерживались одного мнения. Весь стол вкают-компании был заставлен чашками с кофе и полнымитарелками. Оставалось только сесть и принят заработу.

— Ван Норрис, Кейн, Марусаки, Фортнайт, Али, Чанг и ясам идут, — говорил Ван Блеекер Бриджеру. — Шен иФельдер останутся на борту.

— А я? — механик мог быть сорокалетним человеком в промасленном комбинезоне, но он весьма ловко заряжал пистолет калибром четыре и пять. — Что если шлюпка проводит вас вдоль берега? Вам может понадобиться поддержка…

Лоренс и Ван Блеекер одновременно потянулись за картой. Но капитан взял её первым. А Бриджер стволом пистолета подчёркивал свои слова.

— Смотрите, вы сойдёте на берег вот здесь. Допустим, я возьму Канака, Рыжего и Верти и перевезу вас. А потом мы потихоньку погребём недалеко от берега. И когда вы пойдёте по открытой долине, мы сможем видеть вас…

Ван Блеекер сверился с картой.

— Хорошая мысль. Как вы думаете? — спросил он остальных.

Сэм пожал плечами, остальные кивнули, их это не очень заинтересовало. Кейн решил, что Бриджер тоже хочет поучаствовать в приключении, тем более, что пробираться по пересечённой местности ему не придётся. Но если механика это сделает счастливым…

Поэтому шлюпка, доставившая их на рассвете на берег, была переполнена. Они уже довольно далеко отплыли от «Самбы», когда Кейн почувствовал мягкое пушистое прикосновение к руке. На фоне воды торчала круглая головка с торчащими ушами. По какой-то причине, ведомой только ей одной, к экспедиции решила присоединиться корабельная кошка. И когда шлюпка подошла к берегу, кошка перемахнула на него одним прыжком, которому могли бы позавидовать остальные пассажиры, перебиравшиеся вброд. И тут же исчезла в густой траве, так что никто, кроме Кейна, её не увидел.

Бриджер и его люди отвели шлюпку от берега, а маленькая группа разведчиков собралась в путь. Почти инстинктивно они растянулись широким веером, так что одного от другого отделяло немалое расстояние.

Пересечь открытую долину оказалось не так легко, как это выглядело с вершины горы. Прежде всего, она сплошь заросла жёсткой травой, высотой по икры, колен и и даже по пояс. Края этой травы резали, как нож. Вскоре у всех на руках и ногах появились царапины.

Помимо прочего, травяной мир кишмя кишел всевозможной мелкой живностью, из-под ног с, писком разбегались какие-то зверьки, тучи насекомых жалили и кусали всех подряд. Когда рассвело, группа с «Самбы» укрылась под деревьями, которые росли вдоль хребта на востоке. И тут на них набросились мухи, кусавшиеся не хуже ос.

— Страна аноа, — заметил Ван Блеекер. — Чёрные обезьяньи тоже любят такие места. Но остров слишком мал для аноа.

— Вы ошибаетесь, капитан! — Лоренс стволом ружья раздвинул траву. — Посмотрите-ка.

Все сразу же увидели кости, чистые и белые, отполированные клювами стервятников и поколениями насекомых. Молодой голландец подобрал рогатый череп.

— Аноа, — согласился капитан.

Но Кейна больше заинтересовала дыра в черепе. Лоренс легко просунул в неё палец.

— Ружьё, — заметил он. — Рана недавняя. Кто-то охотился ради мяса, разделывали тушу прямо здесь.

— Как давно? — спросил американец.

— В таком климате… кто может сказать? Вероятно, не больше недели.

Фортнайт покинул их и углубился в кусты, как собака, вынюхивающая след. Ван Блеекер окликнул его.

— Что-нибудь видно?

Рослый самоанец покачал головой.

— Нет, капитан. Но лучше идти осторожнее. Поискать след?

Первым ответил Кейн.

— Послушайте, если это охотничья территория, следов здесь будет мало. Как вы сказали, капитан, остров мал, много дичи на нём быть не может. Предположим, обитатели пещер это поняли. Разве они не сведут охоту к минимуму? А это означает, что они будут в основном держаться той стороны ручья. Думаю, мы не найдём тропы, пока не переберёмся на тот берег.

Догадка Кейна полностью подтвердилась, потому что после находки черепа аноа им не встретилось больше никаких следов. Миновав рощу, они сновауглубились в заросли высокой травы и, даже не добравшись до ручья, увидели группу странных деревьев, чьи ярко-зелёные стволы уходили высоко в небо; под кольцом листвы на высоте почти в пятьдесят футов висели толстые коричнево-зелёные стручки.

— Капок! — Ван Блеекер обошёл самое большое дерево; закинув голову, он пытался сосчитать стручки. — Вот это настоящее доказательство культурного земледелия. На таком далёком севере эти деревья сами не растут. Их тут посадили…

Но у остальных капок не вызвал такого интереса. Сэм, Кейн и Фортнайт двинулись к ручью, а Лоренс нетёрпеливо ожидал, пока капитан не пойдёт за всеми.

— Мне тут пришло в голову, — Сэм лежал на животе за кустом и всматривался в быстрое течение воды, — что нам стоило бы избегать троп. Помнишь Бирму?

Кейн прикусил нижнюю губу.

— Думаешь, такое можно забыть? Но подобные ловушки на тропах — привычка бирманских бандитов. Местные туземцы могут их и не знать…

— Заострённый бамбук найти везде нетрудно. Ну, буду лучше смотреть, куда ставлю ногу. И передай это предупреждение по цепочке. Как, попробуем перебраться?

Один человек остался на берегу, карауля, а Сэм и Фортнайт решали, кому переходить первым. Самоанец выиграл, тут же погрузился в воду и вскоре без лишней суеты и потери времени выбрался на противоположный берег. Один за другим в долину пещер переправились и все остальные.

И сразу увидели тропу, широкую и хорошо утоптанную. Люди, которые вытоптали эту тропу, ничего не опасались. Но приплывшие на «Самбе» по ней не пошли. Оба американца вовсю вспоминали неприятные сюрпризы которые поджидали на таких тропках в Бирме неосторожных пешеходов, да и Ван Блеекер хорошо знал, какие ловушки могут встретиться на дорогах охотников с островов. Поэтому разведчики предпочли держаться кустарника.

А это означало снова пускать в ход боло. Кейн заметил про себя, что если их до сих пор не заметили, жители пещер должны быть слепыми, глухими и немыми. И ещё немного шума им уже не повредит.

Вслед за Фортнайтом цепочка двинулась в сторону утёсов. Но неожиданно самоанец остановился и указал на поляну.

Тёмную почву прочертили ровные ряды посадок, и очищенная от сорняков земля свидетельствовала, что за растениями хорошо ухаживают. Ван Блеекер хриплым шёпотом определил находку:

— Каматес.

Каматес, сладкий картофель тропиков, главный продукт питания туземцев к югу от Филиппин. Плантация каматеса находилась в хорошем состоянии, растения почти созрели к уборке. Всё это означало постоянное население.

— Почти созрели… — Кейн удивился, почему этот факт кажется капитану таким важным.

— Значит, они здесь не меньше девяти месяцев, — продолжил Ван Блеекер.

Вот оно что! Девять месяцев выращивания означают, что обитатели пещер прожили здесь достаточно долго. Но если среди них есть выжившие лётчики с бомбардировщика в лагуне, почему они не окликнули моряков с «Самбы»?

Тропа от этих посадок ведёт на восток, к основанию утёсов, — сказал Сэм. — Пойдём вдоль неё?

Но что-то в тишине этой окружённой деревьями поляны заставляло Кейна ждать неприятностей. Сэм и Фортнайт уже двинулись дальше, к утёсам, не ожидая согласия. Ван Блеекер, казалось, готов был последовать за ними, и матросы-туземцы тоже. Но Лоренс оставался на месте. Потом голландец шагнул к распаханной почве и принялся разглядывать её. Кейн подошёл к нему.

Легко было увидеть след, который привлёк внимание Лоренса. Отпечаток ноги. Кто-то в европейской обуви прошёл здесь, и прошёл совсем недавно.

— Что… — начал Кейн. Но ответ получил не от Ван Норриса.

Раздался ли резкий щелчок до того, как сильный толчок в плечо сбил его с ног, — или после? Кейн инстинктивно зарылся в жирную почву плантации, укрываясь за краем борозды.

— Снайпер! — Кейн попытался поднять «рейсингс». Но никакой цели не появилось. Только качающиеся ветви показывали, где укрылись люди с «Самбы».

Выплёвывая грязь, Кейн приподнялся на локте и принялся внимательно разглядывать опушку джунглей. Снайпер, скорее всего, был не новичок в этой игре, хотя даже любитель легко укрылся бы в густой растительности.

Ожог в плече сменился болью. Кейн попытался двинуть рукой — боль только усилилась. И когда американец коснулся ладонью спины, пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать крик.

Отползайте назад! — приказ прозвучал еле слышно. — Передайте мне ваше оружие…

Рука Лоренса сомкнулась на рукояти «рейсингса», и Кейн разжал ладонь. Потом медленно пополз назад, под укрытие джунглей. Когда вокруг сомкнулся зелёный покров, он перевернулся и сел спиной к дереву.

Чуть погодя американец решил, что рана не серьёзная, хотя крови он потерял немало. Кровь промочила рубашку насквозь, и он чувствовал, как вниз по рёбрам сползает тёплый ручеёк. Кейн не хотел касаться раны грязными руками и не стал отрывать ткань от раненого места между рукой и шеей. Если удастся избежать инфекции, особой опасности нет.

— Голландец! Что с вами? — Лоренс попятился, по-прежнему лицом к плантации, и его место занял Сэм.

Кейн выплюнул грязь.

— Царапина. Тот парень никудышный стрелок. К счастью, он лишь задел левое плечо. Кто-нибудь заметил, где его насест?

— Трудно сказать, — к ним подполз Ван Блеекер. — Я приказал Фортнайту разведать. Но вы, мой друг, должны вернуться на «Самбу». Да, я настаиваю на этом. И рассчитываю на ваш здравый смысл. В этих краях нельзя запускать раны, даже самые незначительные. Её следует скорее обработать, чтобы не попала инфекция. К тому же нам нужен новый план. Сейчас пещерные жители могут попрятаться и с удобствами расстреливать нас по одному. Как я и говорил с самого начала, нужно найти заднюю дверь, чтобы выиграть игру…

С большими предосторожностями они двинулись назад, переправились через ручей и направились к тому самому участку берега, на который высадились. Фортнайт не присоединился к отступающим. Но они не слышали больше выстрелов: значит, самоанец в засаду не попал. Однако в этих джунглях существует множество способов убить или захватить человека — без выстрелов.

— Кровь больше не идёт, — Сэм двигался в двух шагах за Кейном.

— Я ведь сказал, что это только царапина, — с жаром отозвался Кейн. — Прикрыть носовым платком, и всё будет в порядке. Хотел бы я знать, где Фортнайт…

— О нём не беспокойтесь, — было совершенно ясно, что сам Ван Блеекер и не думает волноваться. — Он умён и знает, что делает. И, возможно, принесёт новости, которые избавят нас от многих неприятностей.

Они миновали груду костей аноа и пересекли открытый участок долины. Но шлюпка их не ждала. Ван Блеекер нетерпеливо расхаживал по краю песка у самой воды. Он уже повернулся, собираясь отдать приказ одному из своих людей, и в этот момент из-за мыса показалась шлюпка. Она приближалась со скоростью улитки, хотя два человека в ней гребли с большими усилиями.

Одним из гребцов был сам главный механик. Лицо его покраснело до самого второго подбородка; едва увидев капитана, он раскрыл рот и принялся что-то кричать, как будто его сообщение не могло ждать.

— Где остальные? — Сэм прикрывал глаза от блеска солнца на воде. — Я вижу только двоих.

— Кто-то лежит на дне, — Лоренс тоже прикрыл глаза ладонью. — У них, кажется, тоже были неприятности…

И точно, были, и эти неприятности привели разгневанного Ван Блеекера в состояние, близкое к безумию. Всё, что затрагивало «Самбу» и её экипаж, затрагивало и самые сокровенные чувства капитана.

— Что случилось? — его бычий рёв перекрыл крик Бриджера. Механик вытер мокрое лицо и попытался снова.

— Обстреляли… — кричал он. — Канака и Рыжий ранены. Рыжий тяжело. Но мы увидели их первыми! У них тут подводная лодка, капитан, настоящая подводная лодка!

Ван Блеекер с плеском прошлёпал по мелкой воде, остальные за ним.

— А как же Фортнайт? — Кейн поморщился, когда Лоренс и Сэм подсаживали его в шлюпку. — Мы не можем его оставить…

— Он как угорь в воде, — молодой голландец сел рядом с американцем. — Если не сможем послать за ним шлюпку, он приплывёт сам…

Ван Блеекер склонился к двоим на дне шлюпки. Один лежал неподвижно, второй стонал, держась за руку.

— Подводная лодка, — недоверчиво пробормотал Сэм. — Какое осиное гнездо мы разворошили?

Глава 14 Появляется флот моро

«Перед лицом общего врага хорошо действовать единым мечом»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

В самой большой каюте «Самбы» было жарко, как в печи, к тому же воздух пропитался запахом крови. Фельдер обрабатывал рану потерявшего сознание Рыжего, срезал волосы с черепа, перевязывал голову. Второй раненый, Канака, сидел, криво улыбаясь, рука его была подвешена на перевязи. Кейн застёгивал чистую рубашку поверх своего боевого украшения куска ткани и липкой ленты. Он собирался побыстрее улизнуть на палубу, где хоть немного прохладнее.

— Ну, так что там за подводная лодка? — Ван Блеекер стоял, подбоченясь, в дверях импровизированного лазарета. Он обращался к Бриджеру. Но механик наблюдал за действиями Фельдера и не очень прислушивался к словам капитана.

— Да, подводная лодка… Как он, Фельдер?

Второй помощник распрямился.

— С ранами головы никогда нельзя быть уверенным. Если кость не прошла в мозг, он придёт в себя с сильной головной болью. Но без рентгена… невозможно сказать.

— Перенесите его в мою каюту… если его можно трогать, — Ван Блеекер несколько секунд ждал решения второго помощника. — Синг приглядит за ним и позовёт нас, если понадобится. Бриджер, теперь об этой подводной лодке. Чья она?

— Думаю, немецкая. Судя по оснастке, не американская, не голландская и не английская. Их я насмотрелся во время войны. И не японская, как та, что потопила «Керри О.» Вообще, я такую раньше не видел. Так что, может, она немецкая…

— Вы хотите сказать, что у острова по ту сторону горы — стоянка подводной лодки? Тогда почему мы не увидели её с вершины?

— Может, она была под водой, — спокойно ответил Бриджер. — Над ней шесть футов воды, только рубка торчит во время отлива. Похоже, её просто оставили здесь…

— Вполне может быть правдой, — вмешался Сэм. — Подводная лодка могла оказаться в этих водах во время смятения в самые последние дни войны. Вспомните все эти рассказы о нацистских шишках, которые пытались уйти в Японию на самолётах и подводных лодках. Но подводной лодке негде заправиться. Наверное, она сумела добраться только сюда. Ей пришлось идти обходным курсом, избегать встреч с кораблями. Всё совпадает!

— Тогда сколько же времени она тут провела? — спросил Кейн.

— Откуда мне знать? Может, недели, а может, И месяцы. Они начали стрелять, прежде чем мы смогли их как следует разглядеть. Рыжий был сразу ранен, а когда ранили Канаку, нам пришлось спешно убираться. Они нас расстреливали, словно мы утки в тире.

— Может, она здесь так же долго, как тот самолёт в рифах?

Бриджер покачал головой.

— Не могу сказать. Но не думаю.

— Нацисты… если это нацисты… — Лоренс рассуждал вслух. — Они в отчаянном положении… и будут сражаться отчаянно. Но победим мы….

Сэм с любопытством взглянул на него.

— Вы так уверены?

Губы голландца сложились не в улыбку, а скорее в гримасу.

— Да. Видите ли, я в прошлом не раз сталкивался с их породой. Их всегда можно победить при помощи неожиданного хода, они мыслят по шаблону и, если противник не следует правилам, теряются. Сталкиваясь с сопротивлением, с подпольем, они оказывались в положении обороняющихся — и их легко было сбить с толка. Они прекрасно разбираются в механических правилах ведения войны и вообще в технике, потому что с техникой они как дома. Но если использовать против них тактику свода, ужалить и тут же улететь, когда нападающие после каждого удара растворяются и исчезают, когда никаких регулярных боёв не ведётся — они вначале теряют спокойствие, потом уверенность и проигрывают.

— Старая пограничная тактика, — заметил Кейн. — Она принесла нам победу в двух войнах. И продолжает оставаться эффективной. Ну, хорошо, как мы используем её здесь?

— Лучше подождать с планами до возвращения Фортнайта, — резко сказал Лоренс. В голосе его зазвучала властность. Он оказался в привычной для себя обстановке. — Если обитатели пещер действительно моряки с нацистской подводной лодки, у них под контролем должны находиться туземцы. Хорошим шагом был бы контакт с ними…

— Конечно. После нескольких месяцев жизни под властью ласковых нацистов они наверняка будут рады избавиться от них, согласился Сэм. — Но если местные жители здесь японцы? Не забывайте, они знают эти острова, и плантация может быть делом их рук…

— Нужно найти заднюю дверь! — капитан Ван Блеекер вернулся к своей любимой теме. — Подняться на гору поискать там…

— Ни японцы, ни немцы не стали бы делать подношения Шине, — задумчиво проговорил Кейн. — По-видимому, всё-таки здесь есть настоящие туземцы. Возможно, тропа по другую строну горы — их тайна, подводники о ней не знают. Можно разведать.

— Когда на берегу нас поджидают снайперы? — спросил Сэм. — У них там должен быть наблюдательный пункт, они наверняка следят за «Самбой». Мы не сможем ещё раз подняться беспрепятственно. Как тебе понравится подниматься по тому склону на прицеле какого-нибудь парня? Это вам не пикник. Если бы у нас был самолёт и мы могли прыгнуть с него…

Ван Блеекер некоторое время серьёзно обдумывал это предложение, потом покачал головой.

— Слишком много времени потребуется, чтобы вызвать сюда самолёт. Я передам отчёт о ситуации в Беси и попрошу, чтобы связались с вашими людьми в Маниле. Но пройдёт слишком много времени, прежде чем к нам подойдёт подкрепление.

— А меня вполне устраивает наше нынешнее положение, — заметил Сэм. — Мы, справимся и без морской пехоты. Но сначала нужно присмотреться…

— Присмотреться? — удивлённо переспросил Лоренс.

— Ну, разобраться в положении по карте, — перевёл Кейн. — Хорошо бы, Фортнайт побыстрее вернулся.

— Я приказал следить за берегом, — ответил Ван Блеекер. — Если он подаст знак, мы сразу отправим за ним шлюпку. Да, я тоже хотел бы услышать его отчёт, прежде чем делать следующий ход. Но только… я по-прежнему считаю, что решение проблемы в горах.

Но не только вперёдсмотрящий заметил возвращавшегося самоанца. Лоренс, Кейн и Сэм тоже находились в это время на палубе, осматривая оружие, так что все одновременно увидели, как высокий человек появился из джунглей на берегу. Он задержался у края воды лишь на мгновение, потом, прежде чем успели спустить лодку, вошёл в море, подняв ружьё над головой.

К тому времени как лодка подобрала Фортнайта и направилась к «Самбе», на палубу высыпали все офицеры, пассажиры и большинство членов экипажа, И не успел он подняться на палубу, как обратился к капитану:

— Приближается чья-то шхуна, сэр, идёт к проходу в рифах. Похоже, она хорошо знает курс.

Ван Блеекер сразу отправил матроса на место вперёдсмотрящего.

— Вы уверены, что это шхуна, а не проа? — спросил Сэм.

Фортнайт не обратил внимания на эту помеху.

— Подойдёт через полчаса, может, чуть больше. Торговое судно, хорошо оборудованное, идёт на двигателе, И что-то она мне напоминает…

— Как вы её увидели?

— Оттуда, — Фортнайт в ответ на вопрос Кейна указал на гору. — Я уже возвращался, когда заметил её.

— Значит, всё-таки есть путь на гору с противоположной стороны?

Самоанец улыбнулся.

— Да. Но я не хотел бы снова им воспользоваться. Он известен островитянам и хорошо охраняется.

— Вы сказали, что шхуна вам знакома, — вмешался Ван Блеекер. — Не вспомните, где видели её раньше?

Фортнайт пожал плечами.

— Я на этих островах много лет и видел множество кораблей. Но думаю, что этот видел недавно.

Тут всеобщее внимание привлёк выкрик вперёдсмотрящего. Он повторил своё сообщение, и Ван Блеекер заметно вздрогнул.

— Так вот оно что!

— В чём дело? — от лица всех спросил Кейн.

— Это «Летящий по ветру», флагман старика Хакрун его личная яхта. И направляется прямо к нам.

— Значит, старик-моро собирается принять участие деле? — спросил Сэм. Только этого нам не хватало. Теперь уже три отряда займутся стрельбой друг в друга, и начнётся целый морской бой в лагуне.

— Откуда ты знаешь, что Абдул не заодно с пещерными жителями?

— Я этого не знаю. Но больше чем вероятно, что тот ловец, которого мы подобрали, человек Хакруна. Я считаю, что старик решил начать собственную войну, — Сэм умолк, заметив, что стал центром всеобщего внимания. даже Ван Блеекер внимательно его слушал.

— Возможно, вы правы, — сказал наконец капитан. — Мы приготовимся, но сначала подождём первого хода Хакруна. Возможно, у него та же цель, что и у нас, а он весьма опытен в подобных играх. Таким союзником нельзя пренебрегать.

— Если Хакрун станет нашим союзником, мы выиграем войну, — заметил Лоренс. — Думаю, он пришёл сюда с целым экспедиционным корпусом. Если всё, что о нём рассказывают, правда, у него может быть даже танк или бомбардировщик. Он не задумываясь применяет методы борьбы, какие считает нужными.

«Летящий по ветру», казалось, отчасти утратил уверенность, заметив «Самбу». Сэм даже заявил, что шхуна попятилась, как кошка, которая, огибая угол, неожиданно столкнулась с собакой. Корабль моро не сделал попьток войти в лагуну. Напротив, тут же спустил шлюпку, и в неё сели несколько вооружённых туземцев. Они взялись за вёсла и направили шлюпку в проход в рифах; двигались они на волнах с уверенностью людей, неоднократно проделывавших этот маршрут.

Пройдя в лагуну, они направились к «Самбе» и, как только приблизились, окликнули хозяев.

— Поднимайтесь на борт! — ответил Ван Блеекер.

В первом поднявшемся Кейн узнал второго сына Абдула Хакруна. Моро оглядел экипаж, корабль и пассажиров с вежливым интересом, но, помимо обычных приветствий, говорить ничего не стал, пока капитан не пригласил его в свою каюту.

— Давно вы здесь? — Куран отклонил предложенное прохладительное.

— Достаточно давно… — отозвался капитан.

— Достаточно, чтобы повстречать неприятности? — взгляд Курана на мгновение задержался на повязке Кейна. — Вы наткнулись на шипы в джунглях?

— А вы ожидали найти здесь шины? — спросил Лоренс. — Может, их нарочно посадили…

Моро рассмеялся, довольно резко.

— Моего достопочтенного отца очень интересуют шипы на этом острове. Поскольку преклонный возраст привязывает его к каюте на борту «Летящего по ветру», он просит извинить его и навестить, чтобы поговорить о шипах… и других проблемах… в удобной обстановке.

— Значит, он тоже укололся? — спросил Лоренс.

А Ван Блеекер раздражённо пробурчал:

— Лагуна достаточно широка для «Самбы» и шхуны. Почему бы вам не войти сюда?

Куран долго молчал. Потом встал, слегка наклонив голову.

— Япередам ваше предложение своему достопочтенному отцу. Решать будет он.

Ван Блеекер фыркнул, глядя на удалявшуюся шлюпку.

— Хотел встретиться с нами на своей территории? Ну, если старый дьявол задумал игру, мы тоже можем поиграть. А теперь, Фортнайт, быстро рассказывайте, что видели на берегу. Если у нас будут сведения, нужные Хакруну, мы сможем заключить с ним сделку повыгодней. Кто эти пещерные жители и что они здесь делают?

— Некоторые лэ них белые, другие туземцы, одетые, как белые; есть и японцы. Есть местные жители, но их немного. Живут в пяти пещерах, самых верхних в утёсах, и подход к каждой пещере постоянно охраняется. Только регулярный экспедиционный корпус мог бы выкурить их оттуда.

— Карта… — капитан взмахом руки пригласил всех вернуться в свою каюту. Здесь он извлёк карту, которую начертил Лоренс. — Показывайте…

— Вот здесь, здесь и здесь, — Фортнайт показал укреплённые пещеры. — А вот здесь тропа в гору, довольно лёгкая для подъёма. Заканчивается она в кратере за большим выступом скалы, к западу от входа в храм. Но они меня преследовали и теперь всякого, кто попытается ею воспользоваться, будет ждать засада.

— Эти белые нацисты? — спросил Лоренс.

— Не могу сказать уверенно. Знаю только, что белые. Их немного, может, пять или шесть, и они как будто находятся в самой верхней пещере. Не думаю, что им очень нравятся их японские сожители. Один из них попытался заставить японцев преследовать меня, но безуспешно. Может, потому что я успел дважды выстрелить, и не промахнулся, — самоанец довольно улыбнулся.

— Где есть одна тропа, могут быть и другие, — задумчиво проговорил капитан. — Я считаю, что нужно снова попробовать гору. В джунглях снайперу легко найти цель, а в горах много укрытий.

— Всё сводится к старой проблеме: как попасть в кратер, не угодив при этом в засаду, — устало сказал Кейн. — Подниматься по той тропе, которой мы воспользовались первый раз, без укрытий… Такой подъём — это чистое самоубийство.

— Капитан, шхуна входит в лагуну, — тихо доложил Фельдер.

Все поднялись на палубу и какое-то время наблюдали, как «Летящий по ветру» искусно миновал проход. Загремела якорная цепь.

На палубе шхуны обозначилось движение, замелькали люди в длинных одеяниях. Капитан-голландец резко ухнул. Повернувшись, он выкрикнул приказ.

— Кама и ты, Йи, принесите боцманское кресло, и побыстрее! К правому борту!

И Ван Блеекер повернулся к пассажирам.

— Сам старый дьявол Абдул собирается нанести нам визит!

— Что! — Лоренс кинулся к поручню.

От шхуны отделилась шлюпка. Она была хорошо нагружена, даже перегружена весьма пёстрым экипажем. Туземцы были вооружены, причём очень даже современными ручными пулемётами. Кейн подумал, что в этих местах контрабанда оружия должна быть очень выгодным занятием. Безусловно, Хакрун не мог приобрести Всё это оружие законными способами.

Когда лодка коснулась борта «Самбы», сначала наверх Поднялась свита. Четыре туземца отстранили матросов «Самбы» и сами спустили боцманское кресло, чтобы их предводитель поднимался с удобствами. И так быстро проделали эту операцию, что Ван Блеекер и остальные едва успели спуститься на нижнюю палубу, как над поручнем показался тюрбан их незваного гостя.

Послышались звучные приветствия, и Ван Блеекер приказал расположить подушки в тени под навесом. Все уселись, скрестив ноги, с одной стороны Абдул со своими людьми, с другой — Ван Блеекер, Лоренс, два американца и молчаливый первый помощник. Те члены экипажа, которые не могли придумать причины присутствовать при разговоре, слонялись по палубе за пределами слышимости. Кейн оглянулся. Встреча приобрела черты мирной конференции между двумя враждующими державами. Впрочем, так на самом деле и было.

Абдул Хакрун сразу перешёл к делу — быстро и чётко, как нож, разрезающий масло.

— У вас произошло столкновение с ними, — он подбородком указал на остров.

— Небольшое, — осторожно ответил Ван Блеекер. — По нам открыли огонь, когда мы обследовали остров.

— Вам повезло, что не случилось худшее, — старый моро погладил бороду. — Люди, которые там скрываются, отчаянные. У них нет надежды, а когда Аллах — да будет вечно прославлено имя его — отнимает надежду, у человека вообще ничего не остаётся. С моими соплеменниками в таком случае происходит «амок», как вы это называете. Вот так и с теми людьми. Сейчас они против всего мира. Они подобны бешеным псам, и с ними нужно покончить…

— Откуда вы о них так много знаете? — спросил капитан.

Пальцы на бороде застыли, прикрытые веками глаза не мигали.

— У меня здесь был торговый пост, и эти звери его уничтожили. Когда известие об этом дошло до меня, я явился сюда сам — чтобы принести справедливость. Если плащ моей защиты покрывает человека, я мщу за него. Тут была пролита кровь, кровь моих людей. Я пришёл, чтобы поддержать свою честь!

— А от нас вы чего хотите?

Обе дряхлые руки сомкнулись на бороде.

— Кровь ваших людей тоже пролита. У нас общая причина. Разве нам не стоит взмахнуть единым мечом? Этот рак расползается по островам: пора выжечь его!

Глава 15 Голос из ночи

«Люди всегда дивятся чудесам, но прилив приходит и уходит»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

Когда Ван Блеекер не ответил сразу на поразительное предложение Абдула Хакруна, старик снова заговорил, в его богатом интонациями голосе зазвучала лёгкая насмешка.

— Я волшебник, капитан, — провозгласил он с насмешливой серьёзностью, — и легко могу прочесть ваши мысли. Вот они: «Почему этот Хакрун хочет договориться со мной? Что скрыто на этом острове? Что он так хочет добыть, что даже пошёл на переговоры с „Самбой“?»

— А вот и ответ, туан капитан. Да, здесь есть сокровище. О, это не жемчужное поле, которое вы, несомненно, уже обнаружили. Вы ведь не глупцы и не те несчастные, которых Аллах в своей бесконечной мудрости лишились зрения.

Несколько недель назад в Манадо появился японец. Он назвался торговцем и искал возможности вернуться к себе, на север. В разговоре с ним мой человек узнал, что он послан как раз с этого острова. И из его рук мой человек получил «Нараратну», которую вы, туан Ван

Норрис, не захотели купить. Могу ли я спросить, почему? Сделка ведь была выгодной.

Яркие глаза устремились на Лоренса, и молодой голландец слегка улыбнулся.

— Слишком выгодная…

Абдул Хакрун усмехнулся.

— Я действительно состарился, если даже младенцы в нашем деле сразу разгадывают мои намерения. Но эта «Нараратна» пришла отсюда, чему у меня есть доказательства. А там где найдена одно, умный человек будет искать и другое. Итак, у нас жемчуга и сокровище. Разве недостаточная причина, чтобы привлечь достойного человека?

— Жемчуга, сокровище и торговый пост, — напомнил Ван Блеекер.

— Разграбленный торговый пост, — прозвучала быстрая поправка. — Да, мне нужно отомстить и свести счёты с этим сбродом. Эти люди из числа тех, за кем вы, американцы и голландцы, гоняетесь по всему миру последние несколько лет. Нацисты и японцы, ставшие пиратами. Потому что теперь они настоящие пираты. Здесь база, гавань двух пиратских проа, которые блуждают по южным водам. Самим Аллахом нам приказано выжечь это гнездо огнём и мечом. Я собирался сделать это один со своими людьми, но так как вы нашли сюда дорогу, Аллах явно желает, чтобы и вы приняли участие. К тому же, — в старческом голосе послышался смех, — вы сильные люди, у вас хорошее оружие. Кто я в таком случае, чтобы противоречить воле Определяющего Судьбы? Так станем ли мы союзниками?

— Союзниками или друзьями? — в голосе Лоренса послышался вызов. — Бывают союзники, которые объединяются для одного удара против общего врага, а как только борьба кончается, вцепляются друг другу в горло. Нам такой союз не нравится…

Хакрун задумался, прежде чем ответить.

— Будем друзьями. Я считаю, что для этого есть причины, что так было суждено с самого начала. Будьте со мной как друзья!

Голова в зелёном тюрбане была высоко поднята, глаза сверкали. Хакрун переводил взгляд с одного лица на другое. «Боже, — подумал Кейн, — вот это человек! Когда такой отдаёт приказ, ему повинуются беспрекословно. Он и Железная Челюсть — какая была бы пара! Мне нравится этот парень!»

— Согласен, — Ван Блеекер протянул руку, и старческая когтистая лапа утонула в его ладони.

— Теперь, — в голосе Хакруна не слышалось и следа торжества. Он напоминал бизнесмена, занятого серьёзной работой, — давайте составим план действий. Мы должны выступить до возвращения двух проа с их экипажами.

— Вы говорите, две проа?

— Да. Они нападают только на небольшие местные лодки, которые легко могут захватить. За последние шесть месяцев я потерял десять таких кораблей, и я не единственный, кто пострадал от них. Но когда оба пирата в море, здесь остаётся немного людей. Мы в силах их выкурить…

— А как же подводная лодка? — задал вопрос Кейн. — Если они воспользуются ею, у нас будут неприятности.

— Подводная лодка? — старый моро взглянул на капитана Ван Блеекера, и тот рассказал о находке Бриджера.

— Я считаю, — закончил он, — что у них кончилось горючее. Иначе они не пересели бы на проа…

— Вот как… — Хакрун произнёс это с присвистом. — Вот откуда у них пулемёт, из которого их проа изрешетила «Красную рыбу»! Где этот Подводный корабль?

Он сделал лёгкий жест, и его сын достал из рукава свёрнутую карту. Когда её расстелили на палубе, на ней оказалось удивительно точное изображение острова и окружающих вод. Лоренс справился со своим чертежом и показал нужное место.

Хакрун хорошо знал западную сторону острова, район пещер. Именно там находился его уничтоженный торговый пост. Впрочем, не настоящий торговый пост, а скорее база работающих на жемчужном поле.

Насколько знал купец, у горстки туземцев, которых его люди обнаружили на острове, не было ничего пригодного для торговли, и так и не удалось установить с ними настоящий контакт за те несколько недель, что прошли между основанием поста и появлением сильного отряда японцев, бежавших с крупных островов. Скоротечная ночная схватка решила вопрос о принадлежности острова, выжившие люди Хакруна еле-еле успели бежать.

— Мои люди нашли этот остров совершенно случайно, — откровенно поделился Абдул. — Эти старые глаза не видели его ни на одной карте. Не думаю, что даже японцы, хорошо узнавшие за последние годы острова, знали о нём, пока сами случайно не наткнулись. А что касается города в кратере — о нём я вообще ничего не знаю, хотя «Нараратна» свидетельствует, что найти здесь такое вполне возможно. Туземцев очень немного. Они живут здесь очень давно и теперь вымирают, как многие племена, отрезанные от мира. Они очень пугливы и не приближались к моим людям. Мы иногда оставляли для них товары в скалах — чтобы они хорошо к нам относились, понимаете? Но они не подходили, пока кто-то наблюдал за этим местом. Мои люди видели их только издали. Зачем нам их преследовать? Нам их остров не нужен; нас привлёк лишь жемчуг, а он в море. Поэтому мы их не беспокоили. Несомненно, японцы давно с ними покончили, как они поступали со многими малыми племенами.

А что касается вашего бомбардировщика и тех, кто его разобрал, об этом я ничего не знаю. Мои люди не встречали здесь европейцев до своего изгнания. Может, это тоже работа пиратов.

— А я бы на их месте, — неожиданно сказал Кейн, — как только раздобыл пару проа, сразу направился бы на материк. Они могли бы высадиться в Сиаме, на Малайских островах или даже на Яве. Сразу после войны там была такая неразбериха, что они легко могли бы затеряться, и их никогда бы не нашли.

— А зачем это им? — возразил Лоренс. — Они потерпели поражение и знают, что их мир больше не существует. Здесь же они в определённой безопасности и ещё многие годы могут поддерживать легенду о непобедимых суперменах. Если бы им повезло не наткнуться на ваших людей, — Лоренс вежливо кивнул Хакруну, — они могли бы сколько угодно оставаться здесь, и их никто не стал бы искать.

— Это верно, — согласился моро, — но должен добавить ещё один слух, который дошёл до моих старых ушей. На этих островах затаились люди, которые не отказались от борьбы за власть и которых поддерживают издалека. Они хватаются за каждую возможность присоединить к своим отрядам потерявших хозяев солдат. Такая колония, как эта, может со временем хорошо послужить их целям. Мундир и присяга легко меняются, когда пуст живот, командиры погибли и солдата не ждёт ничего, кроме смерти. Припасы, подбадривание, надежда на лучшее будущее укротят даже самых свирепых волков…

— Старая история… — пробормотал Сэм. — Снова она начинается…

— Но если они занимаются пиратством, — заметил Кейн, — здесь действительно могут быть накоплены немалые сокровища.

Тем временем Хакрун смотрел на карту, слушая рассуждения Ван Блеекера о необходимости найти новый проход во вражескую территорию. Когда капитан Голландец закончил, моро хлопнул в ладоши и позвал:

— Махуд!

Их группы вооружённых до зубов воинов вышел странный маленький человечек. В качестве тюрбана ему служила алая тряпка, другая такая же служила набедренной повязкой. Он прижимал к уродливому бочонку груди боло, почти такого же размера, как его изувеченное тело.

— Махуд сможет пройти в то обезьянье отверстие, о котором вы говорили? — спросил Абдул у Кейна.

Карлик был ненамного выше чёрных обезьян, которые пользовались этим входом в храм.

— Кажется, да, — ответил американец. — Но для этого необходимо добраться до кратера, а там во многих местах может ждать засада. И подъём трудный.

— Как пожелает Аллах, — последовал набожный ответ.

— Я пошлю этого человека на берег. Он бывал здесь раньше и хорошо знает остров. И мы больше узнаем об их обороне…

Так закончилось совещание на борту Самбы». Никакого решения принято не было. Сэм заметил, что так всегда бывает, когда собирается начальство.

— А наше дело, — закончил нисей, — разобраться с этим бомбардировщиком. Не стоит забывать о нём из-за этой частной войны. Абдул дерётся из-за жемчужного поля и сокровищ, награбленных нацистами и японцами Ван Блеекер не отказался бы и от того и от другого. Если мы поддержим старика и выиграем, капитан постарается урвать свою долю. Это относится и к нашему другу Ван Норрису. Но мы — нам до этого нет дела. Наша работа — бомбардировщик. Не забудь, что мы купили у японца тот доллар…

— Я не забываю ни о нём, ни о бомбардировщике. Но ты ведь слышал, что сказал Хакрун. Его люди провели тут месяцы и никаких белых не видели… до появления убийц.

— А ты можешь поручиться, что они хорошо искали? С туземцами у них контактов не было. А что если наши люди больны, вне себя. Лежат в малярии. Они могли даже не знать о работниках Хакруна. У меня предчувствие, что мы нашли нужное место…

— Ладно-ладно! — Кейн положил руку на ручку каюты. — Тем временем я собираюсь послать. Не забывай, я раненый герой.

Но Сэм тоже потащился в каюту и обшаривал её, пока Кейн не улёгся на нижней койке. Нисей разглядывал простыни и подушку на своём месте, когда Кейн поднял голову.

— Что-нибудь потерял?

— Где эта проклятая кошка? Впервые за всё плавание не наслаждается за мой счёт. Можно было подумать, что она платит за эту каюту.

Кошка!

— Боже! — Кейн резко оторвал голову от подушки. — Бриджер с меня шкуру сдерёт!

Сэм без интереса посмотрел на него.

— А что ты сделал? Выбросил её за борт?

— Нет. Но она утром отправилась с нашей группой. Проползла по мне и исчезла на берегу ещё до того, как высадились мы. И я думаю, её никто не заметил.

— Ну, когда мы возвращались, в лодке её не было, — сказал Сэм. — Что там рассказывают о крысах, покидающих тонущий корабль… Интересно, а к кошкам это относится? Как ты думаешь, зачем она ушла на берег?

— Наверное, поохотиться. Как ты думаешь, мне стоит исповедаться перед Бриджером?

— Исповедаться? В чём? Ты ведь не звал её на берег? Это была её собственная мысль. Может, ей больше понравились обитатели пещер. Судя по тому, что я видел, она способна о себе позаботиться.

Сэм взял какую-то книгу и вышел, оставив своего товарища в тёплой тишине каюты. Немного погодя Кейн уснул. Проснулся он от боли в плече: повернулся так, что лёг на рану. И в каюте, и снаружи на палубе царили сумерки. С острова дул ветер. Кейн встал и понял, что ему гораздо лучше. Он включил свет и, словно по сигналу, появился стюард-малаец.

— Минхеер хочет ужинать?

— А где все? — Кейн неожиданно понял, что на корабле необычно тихо. Конечно, на «Самбе» никогда не бывало очень шумно, но сейчас не было слышно даже разговоров матросов и обычного гудения, с каким работает Ван Блеекер.

— С другого корабля приплыл посыльный, минхеер. Капитан Блеекер и все остальные туаны быстро уплыли.

— Давно? — Кейн был рассержен. Сэм не должен был оставлять его.

— С час, может, немного больше.

Кейн торопливо пристегнул пояс с пистолетом. Неужели штурм назначен на сегодня, и Сэм нарочно оставил его… Он, может, и ранен в плечо, но ещё не занесён в списки инвалидов… и Сэм это скоро обнаружит!

Стюард продолжал стоять поблизости.

— В чём дело? — рявкнул Кейн.

— Если минхееру будет угодно… не видел ли он кошку? Она не пришла на камбуз за едой.

Кошка!

— Она сегодня утром была в лодке и убежала на берег. Не думаю, чтобы она вернулась.

— Но, минхеер, зачем она это сделала? Раньше она никогда…

— Не спрашивай меня. Как давно, говоришь, ушли капитан Ван Блеекер и остальные туаны?

— Примерно с час, может, немного больше. Пришёл кто-то с другого корабля…

— Ты это уже говорил. Они собирались отправиться на берег?

— Не знаю, минхеер.

— Кто знает? Как мне туда добраться?

Восходящая луна отбрасывала жидкую серебряную дорожку на поверхность лагуны. Но по ней не пройдёшь.

— Минхеер Танг на палубе…

Но Кейн уже отправился на поиски первого помощника «Самбы». Он должен был догнать Сэма и остальных до того, как начнутся события. Стук собственных подошв по палубе показался ему неестественно громким. Он заглядывал во все тени в поисках Танга.

Помощника он нашёл на носу корабля. Офицер прислонился к поручню, и огонёк его сигареты казался в темноте светлой точкой. Он внимательно разглядывал тёмную массу острова. Кейн тоже посмотрел в ту сторону. Гора казалась кривым горбом на фоне неба, у её подножия плескались серебряные волны. Но сам остров словно вымер. Либо обитатели пещер не пользуются освещением, либо его с этой стороны не видно.

Танг повернулся. Для полукровки он был высок, выше даже американца. Его гладкое безбородое непроницаемое лицо освещала лишь сигарета. Он стоял в вежливой позе, ожидая, пока первым заговорит Кейн.

— Вы можете переправить меня на шхуну?

— Если хотите, минхеер. Сейчас?

— Да. Они собираются что-то предпринять ночью?

— Думаю, нет, минхеер. Нападать в темноте, когда мы плохо знаем местность, было бы глупостью. Нет, они строят планы на завтра. Но я сейчас прикажу спустить шлюпку. Всего несколько минут.

Но он не отвернулся от поручня. Напротив, неожиданным гибким движением пригнулся, всё его длинное тело напряглось, он всматривался в ночь. Кейн спросил:

— В чём дело?

— Пловец в воде. Видите, с берега кто-то плывёт к «Самбе»?

Долгое время американец ничего не видел, но потом фигура пловца на серебристом фоне стала видна так ясно, что он поразился собственной слепоте. Кейн заметил движения рук пловца.

— Хакрун посылал человека на берег…

— Он вернулся до их встречи. Этот не наш.

В правой руке Танга что-то блеснуло. Он поднял автоматический пистолет, но американец двинулся первым.

— Не стреляйте! Он один, и может оказаться полезным. Пусть плывёт.

— Чтобы обезвредить змею, ей нужно отрубить голову.

— Хорошо, но отрубите голову потом, сначала я должен задать несколько вопросов. Смотрите, он приближается. давайте устроим встречу.

— Где? — в голосе Танга послышалась усмешка. — Трап поднят. Я подозревал возможность такого визита и приказал его поднять, как только капитан отплыл.

— А нельзя его спустить? Другой такой возможности у нас не будет. Сделайте что-нибудь! — но нетерпение Кейна не ускорило неторопливые движения первого помощника.

— Время ещё есть, — возразил он американцу. — Да, мы ещё успеем спустить трап.

С помощью американца он сбросил лестницу, и они ждали наверху, держась в тени.

— Это не туземец, — прошептал Танг. — И не очень хороший пловец. Начинает уставать.

Кейн не видел особой разницы в движениях рук, но Танг в таких делах куда опытнее.

Пловец добрался до «Самбы» и уцепился одной рукой за трап. Но не пытался подняться из воды, только держался за верёвку, как будто это и была его цель.

Танг высунулся из тени и наклонился.

— Выдохся.

Но это слово вызвало новый прилив энергии у пловца.

— Ради Бога, дайте руку! Помогите!

Кейн перегнулся через поручень, ухватился за лестницу. Несмотря на больное плечо, быстро спустился вниз, к голосу в ночи, голосу, который звал на чистом английском!

Глава 16 Дорога богов

«Человек должен победить страх и пройти дорогой богов»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

Вдвоём Кейн и помощник подняли пловца на палубу, и затем Танг, отказавшись от помощи, отнёс его в кают-компанию, где они впервые смогли разглядеть свою добычу в свете ламп каюты.

Человек лежал неподвижно, поразительное количество воды натекло из его рваной одежды, спутанных волос и бороды. Кожа, туго обтянувшая кости, потемнела от загара, но когда-то она явно была белая, такая же, как у Кейна. Этот человек — не туземец с острова.

Но последние месяцы у него выдались трудные. Лицо его было в синяках, а когда Танг принёс полотенца и они начали растирать его, всё тело оказалось покрыто ссадинами и царапинами. Они вместе работали над спасённым, пока он наконец не открыл глаза.

— Здравствуйте… — голос его звучал слабо, но достаточно устойчиво и в глазах светился разум.

— Привет, — весело ответил Кейн. — Как вы себя чувствуете?

Широкая улыбка обнажила зубы.

— Прекрасно, братец, после того как услышал вас. Когда прибыла Морская пехота?

— Вы её ожидали?

— Ну, всегда нужно надеяться. Серьёзно, приятель, каково положение?

— У нас здесь целый винегрет: голландцы, американцы и моро. А вы?

— Техник сержант Такер Уотсон, Военно-Воздушные Силы Соединённых Штатов Америки. Долго же вы сюда добирались, приятель. Когда поймали наши сигналы?

— Ваши сигналы? — Кейн поразился, и это заметил пловец.

— Вы что здесь, не из-за сигналов Пита?

— А кто такой Пит? Нет, мы просто проплывали мимо и случайно зашли сюда. Вы хотите сказать, что на берегу вас несколько? Вместе с пиратами?

— Нас было несколько, — поправил Уотсон. — Пита подстрелили несколько недель назад, так что остался только я. И если бы старик Беззубый не спрятал меня в горах, они бы и меня сунули в свой мешок. Мы попытались связаться с кем-нибудь по радио, вот так они и поймали Пита. Он всё возился с тем ломом, что мы вытащили из лагуны. Но от него было мало толку…

— Сколько вы здесь?

— Не знаю. Теряешь представление о времени. У нас был календарь, и мы пытались догадаться. Скажите, что, война кончилась?

Кейн кивнул.

— Чуть больше года назад японцы сдались.

— А что мы с ними сделали? Стёрли с карты?

— Почти. Сбросили на них атомную бомбу.

— Атомнуюбомбу!

— Да, целых две. Тогда они и сдались. Германия сдалась раньше.

— Мы это заподозрили — когда здесь появились нацисты. Парень, какие же они были напуганные и побитые. Японский начальник Сукимато попытался подчинить их себе, но оказался недостаточно силён для этого. Красный Тюрбан одолел его. Теперь японцы играют вторую скрипку. И так внимательно следят друг за другом, что про нас забыли…

— Красный Тюрбан?

— Да. Он сейчас главный. Пит говорил, что либо это европеец, ставший туземцем, либо туземец, долго проживший в Европе. Но когда он приказывает, все подчиняются. Но он здесь не всё время, обычно уходит на пиратских проа. Когда он на острове, мы стараемся но попадаться им на глаза.

— Кто это мы?

— Вначале были Дэн, Пит и я. Но Дэн умер от лихорадки. Мы все ею переболели. Тогда Пит сказал, что нам лучше объединиться с племенем Беззубого, они лучше знают остров. Вся гора изрыта их проходами. Икогда появилась первая группа японцев, мы уже сошлись с туземцами. Вернее, тогда мы посчитали их японцами, но теперь я начинаю сомневаться. Держались они миролюбиво, не уходили далеко от своего посёлка и даже оставляли кое-какие товары для племени Беззубого. Но тут появился отряд этого Сукимато, и тогда произошла стычка. Люди Сукимато победили. Мы ушли в горы с племенем Беззубого, а Пит продолжал возиться со своим радио. Он хотел сообщить о положении на острове и надеялся, что кто-нибудь поймает передачу. Япорезал ногу о коралл и лежал, борясь с инфекцией. И вот однажды Пит ушёл с одним из туземных парней, и японцы добрались до них обоих. После этого я просто прятался в горах с остальными островитянами.

Потом я услышал о вашем корабле и был уверен, что это Пит всё-таки добился своего, что его передачу поймали. Ивдвойне уверился в этом, когда пришла кошка…

— Кошка?

— Да. Сегодня утром пришла в наше убежище и поселилась, словно у себя дома. Я решил, что она с корабля, где есть белью офицеры, потому что она с самого начала относилась ко мне по-дружески. Поэтому сегодня вечером я решил рискнуть и поплыл.

— Вы знаете дорогу через гору? Такую, чтобы не была известна японцам?

— Конечно. Они не так уж умны, а старик Беззубый тут все уголки знает. Наци забились в пещеры, но даже не все пещеры нашли. Если бы у нас было оружие, кроме ржавых сабель и копий, мы могли бы и сами с ними справиться. Но, конечно, действовать нужно, когда большинство их в море… Как сейчас.

— Ну, здорово! — Кейн улыбнулся Уотсону. — Вот так находка! Слышали, Танг? Этот туан, — он перешёл на береговой малайский, — знает тайный проход через гору. Он из моего народа и прятался здесь от пиратов.

Помощник кивнул.

— Послать за капитаном Ван Блеекером? Он должен об этом знать.

— Куда пошёл этот большой парень? — Уотсон смотрелвслед вышедшему из каюты Тангу.

— Большая часть наших на шхуне Хакруна, совещаются, как миновать гору и не попасть в засаду. Танг пошлёт за ними. Как насчёт того, чтобы подкрепиться немного?..

— Приятель, — пробормотал скелет в кресле, — не шутите такими вещами. Я так давно питался с пещерными людьми, что разучился пользоваться вилкой…

— Тогда лучше начать с супа. Попробуем его.

Когда немного времени спустя группа со шхуны ворвалась в кают-компанию, Кейн с ложечки кормил Уотсона. Пулемётчик, истратив последние силы в своём отчаянном заплыве, не мог даже поднести руки ко рту.

— Спокойней, — охладил Кейн пыл вошедших. — Он едва не умер.

Но они уже сами это поняли и отодвинулись, давая возможность американцу продолжать своё занятие.

— Ну как? — спросил он, когда ложка застучала о дно опустевшей тарелки.

— Отлично, просто отлично. А покурить не найдётся?

Лоренс достал сигарету, сунул её в тонкие губы и зажёг — всё одним быстрым движением. Уотсон затянулся. Голландец отодвинулся, а спасённый продолжал довольно курить. Наконец Уотсон вздохнул.

— Отлично, просто отлично, — сонным голосом повторил он.

Лоренс нащупал пульс на худом запястье. Потом еле заметно кивнул Кейну.

— Поспите, — американец уловил сообщение и начал действовать. — Поговорим позже. Теперь у нас всё время в мире…

Кейн укрыл Уотсона одеялом и вслед за остальными вышел из каюты.

Солнце уже взошло, когда они собрались снова. На палубе перекликались голоса Матросов, под наблюдением Танга готовивших оружие. Но в кают-компании тишину нарушал только неуверенный голос Уотсона.

— Мимо выступа и потом всё время вверх и внутрь. Снаружи ничего не заметно — надо подойти вплотную…

— …и войти в небольшую пещеру, Ван Блеекер повторял указания. — Потом подниматься…

— Да. Вы можете встретить там людей Беззубого, если они не очень испугаются. Большинство из них так далеко не заходят: слишком боятся призраков. Какой-то их древний король или вождь проклял это место. Они считают, что это он вызвал в старину землетрясение, от которого погибло много народа. И подъём там трудный. Спускаться гораздо легче. Идите медленно и осторожно.

— Потом мы окажемся в проходе, который приведёт нас к апартаментам вождя. А он даст нам проводника, чтобы идти дальше.

— Верно. Беззубый очень не любит японцев. И хочет, чтобы его народ оставили в покое. Я пообещал ему, что вы прогоните японцев. Я не знал тогда, зачем вы явились, — лицо Уотсона, со сбритой бородой, приобрело мальчишеское выражение, но выглядел он странно властно, — однако я пообещал Беззубому, что мой народ, американцы, не хватает всё, что увидит.

Кейн неловко поёрзал. Сэма этот этический аспект, казалось, не интересовал, но американец заметил, что лицо Лоренса странно исказилось. Голландец, взглянув на Ван Блеекера, повернулся к Курану, который представлял на совещании своего грозного отца, и спросил:

— Вы сдержите такое обещание?

— Мы пришли за жемчугом — и чтобы отомстить японцам. Эта земля нам не нужна. И мы не хотим зла людям, которые по праву владеют ею. Хакрун даёт слово, что их не потревожат.

Ван Блеекер не любил героические речи, но слова его пришлись кстати.

— Я торговец. Война меня разорила. У меня осталась только «Самба», и с её помощью я надеюсь достигнуть успеха на островах. Умный купец не ввязывается в неприятности. И этот остров мне не нужен. Скорее, нужна добрая воля этого вождя…

Уотсон осел у бруса, о который опирался.

— Хорошо. Надеюсь, вы все сдержите слово. Беззубый — хороший парень, прямой и бесхитростный. Он высоко оценил Пита. Потому что Пит был умён, он даже учился в колледже, перед самой войной должен был стать инженером. Видели бы вы, какой он водопровод провёл в пещеру, когда появились японцы. Тонкая работа! Беззубый считал Пита большим вождём и всегда с ним советовался. Наверное, у Сукиматы остались вещи, которые были у Пита. Я хотел бы, чтобы вы их отыскали, Я бы послал его родителям…

— Найду, уверенно пообещал Сэм. — Он повернулся к Ван Блеекеру. — Когда начнём?

— Если они те, за кого мы их принимаем, они будут следить за нами. Вероятно, от кратера. Поэтому мы не сможем выступить открыто. Подождём до захода.

Лоренс и Кейн одобрительно кивнули, позже одобрил и Куран, только Сэм не был удовлетворён.

— Чем дольше мы ждём, те больше у них времени подготовиться к приёму, — предупредил он. — И если они не знают о задней двери в горах, откуда они будут знать, куда мы пошли? Я предложил бы действовать сейчас и побыстрее.

Уотсон согласился с Сэмом.

— Беззубый с трудом удерживает своих людей. Они не пользуются проходами в горе по эту сторону. И мы уверены, что японцы о них не знают. Они увидят только, что вы вошли в джунгли. Разведчики будут ждать, пока вы не выйдете снова, не зная, где именно, И вы успеете скрыться в пещере. Они ведь всё равно ждут вашего выступления — раньше или позже…

— Ну? — спросил Ван Блеекер у остальных, — Что скажете?

— Повторяю: начинать немедленно! — отозвался Сэм.

— Согласен, — чуть погодя подхватил Кейн. — В словах Уотсона есть смысл,

— Пойдём сейчас, — добавил свой голос Лоренс.

— Мои люди готовы, — пообещал моро.

— Хорошо, — Ван Блеекер сдался. — Пойдём сейчас. Каждый отвечает за своё оружие, и не забудьте факелы…

Если бы Уотсон много раз не повторял, что нужно держать глаза открытыми, они могли бы пропустить заднюю дверь в гору. Как и говорил лётчик, её можно было не заметить даже в нескольких футах. Но их ждал часовой. Этот часовой метнулся к ногам Кейна и чуть не опрокинул его.

— Да это глупая кошка!

— Точно. Уотсон ведь говорил, что она поселилась у него, — Сэм взглянул на гладкого зверька. — Смотри… куда она пошла…

Кошка с «Самбы» исчезла в узкой расщелине, и вслед за ней двинулся остальной отряд. Щель оказалась такой узкой, что временами приходилось пробираться боком. Хуже всего в таких местах приходилось рослым самоанцу и Кейну, американец даже задумывался, останется ли у него к концу путешествия кожа на плечах и бёдрах

Он завидовал кошке с её четырьмя лапами и отсутствием груза. Свет электрических фонарей, хоть и яркий, не позволял увидеть все неровности прохода, и поэтому они постоянно спотыкались.

— Неудивительно, что Уотсон выглядел так, словно провёл десять раундов с чемпионом, — заметил Кейн. — Более тяжёлого прохода я не встречал. Хуже даже, чем на грязных тропах Новой Гвинеи.

— Помолчи и топай, буркнул сзади Сэм. — Мы не можем идти весь день…

После особенно тяжёлого подъёма они оказались у круглого входа в ещё одну пещеру, такого размера, что фонари освещали только ближайшее окружение. Гулко зазвучали шаги на камне, и на людей набросилось множество летучих мышей. Кошка пришла в дикое возбуждение, она прыгала в воздух и вопила, промахиваясь.

— Ну, куда отсюда? — спросил Сэм. — Разве не здесь нас должен встретить проводник?

Предводитель моро указал направо.

— Он прячется там, — небрежно заметил Куран. Никто не заметил человека, о котором говорил Куран.

Ван Блеекер передвинулся к стене.

— Вы можете с ним поговорить? спросил он у моро.

Тот пожал плечами.

— Попробую, — и перешёл на язык, в котором Кейн не понял ни слова.

Все молча ждали. Моро заговорил снова. На этот раз что-то зашелестело, удаляясь в темноту, Куран бросился вдогонку, его люди за ним. Группа с «Самбы», застигнутая врасплох, среагировала медленнее, но вскоре догнала моро.

— Он нас боится, — объяснил высокий предводитель моро. — Но всё равно ведёт.

— А мы не за японцем идём? — спросил Кейн.

— Нет, — послышался гулкий голос Фортнайта. Эхо повторяло его слова. — Мы идём не за японцем.

Теперь они находились в новом проходе, с относительно ровной поверхностью под ногами. Кейн посветил на ближайшую стену. Он оказался прав в своей догадке: ясно виднелись следы инструментов, которыми сглаживали выступы и неровности. По какой-то причине этот естественный проход в горе был превращён в удобную дорогу.

Проход полого вёл вверх. Вообще, с самого входа в гору они всё время поднимались. Кейн пытался определить, близко ли они к кратеру, но оценивать расстояние под землёй оказался не в силах.

Однако в конце прохода их ждал не кратер. Напротив, они вышли на широкий карниз, нависавший над огромной пещерой. Дымный огонь большого костра освещал фантастическую сцену внизу.

— Боже! — ахнул Сэм. — Тысяча и одна ночь!

— Невероятно! — подхватил Лоренс.

Внизу толпились люди, люди со сталью в руках, в разноцветной рваной одежде. Некоторые носили шлемы, из-под которых свисала тонкая кольчуга, защищающая шею и горло. И у двоих на левой руке красовались маленькие круглые щиты.

— Копья! И мечи! — Лоренс пробрался к краю карниза. — Фантастика!

Снизу послышался предупреждающий возглас, и вся невероятная толпа растаяла в темноте боковых проходов.

— Что теперь? — спросил Кейн. — Спустимся вниз, рискуя получить копьё в пузо до того, как сможем поговорить?

— Подождите! — Лоренс по-прежнему оставался на своём наблюдательном пункте. Кто-то идёт. Посмотрите: белый флаг!

Из темноты показался одетый в железо воин, сжимающий в руках копьё. С него свисала тряпка, которая когда-то была белой. Приблизившись к костру, воин направился не к карнизу, на котором они стояли, а куда-то к дальнему концу пещеры.

— Там должен быть спуск, — Кейн осторожно прошёл вдоль карниза и не удивился, обнаружив пролёт мелких ступенек, вырубленных в скале.

У основания их ждал житель пещеры, держа на виду свой флаг перемирия. Кейн, Лоренс и предводитель моро начали спускаться.

— Ладно, — крикнул сверху Сэм. — Я вас прикрою. Пусть сделает одно неверное движение и получит пулю в свою жестяную башку.

Но пещерный человек не двигался. А когда они спустились поближе, Кейн заметил, что это глубокий старик, хоть держался он очень прямо. Редкая борода была такая же седая, как и брови над глубоко запавшими глазами. А когда человек открыл сморщенный рот, чтобы заговорить, американец увидел, что у него совсем нет зубов. должно быть, перед ними стоял «Беззубый», вождь, о котором так уважительно отзывался Уотсон. Но из слов старика Кейн ничего не понял.

— Это древний, очень древний язык, сообщил Куран. — Старик спрашивает, зачем мы явились этой дорогой богов и что нам от него, нужно.

— Скажите ему, что мы хотим напасть на пиратов и что об этом проходе нам рассказал Уотсон. Его народу мы не причиним вреда.

Моро с остановками принялся переводить. Вождь посмотрел на троих перед собой, потом на остальных вверху и ответил.

— Он говорит, — переводил Куран, — что у злых людей есть много необычного оружия и они приносят смерть многими злыми способами, даже храбрецы боятся сразиться с ними. Но если мы не боимся, он покажет нам второй конец дороги богов. Потому что мы, наверное, те, о ком говорил белый человек. Люди, которые принесли огонь и меч, чтобы очистить эту землю.

— Скажите ему, что мы пройдём дорогой богов, — заявил Сэм. Хотел бы я посмотреть на нациста или японца, который устоит перед нами! Он прав. Мы очистим эту землю!

Глава 17 Операция «Пещерный человек»

«Тот, кто преклоняется перед сталью Бога, может умереть от прикосновения своего Повелителя.»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

— Спросите его ещё раз, Куран, мы должны быть уверены, — настаивал Ван Блеекер.

— Он говорит, что это так. Но там много камней. Стена, которую нужно пробить…

— Надо подумать… — Ван Блеекер постучал ногтем по зубам. — Как, Ван Норрис? Сможем воспользоваться гранатами? Вы в таких вещах разбираетесь.

— Чтобы решить, нужно увидеть цель. Мы ведь не хотим, чтобы крыша рухнула нам на головы. Но сначала нужно добраться до главной пещеры.

Старик Беззубый — несмотря на всё достоинство, с которым он держался, за ним закрепилось прозвище, данное Уотсоном, — имел достаточно храбрости, хотя было ясно, что он предпочёл бы не сражаться. Он но только провёл отряд по последнему участку «дороги богов», но и настоял на том, что будет сопровождать дальше.

Из-под ног поднималась пыль. Очень давно по этому пути проходили только призраки. В голых стенах зияло множество ниш, в каждой стояло божество с головой демона. На статуях под толстым слоем пыли и помёта летучих мышей блестел металл, а глаза сверкали, как сверкают драгоценные и полудрагоценные камни.

— Кто-то говорил о сокровищах! — присвистнул Сэм. — Похоже, мы действительно сорвём банк в этом логове грабителей.

— Дьяволы! — плюнул моро. Они отвратительны в глазах Аллаха!

— В глазах кого угодно, я бы сказал, — Кейн отвёл взгляд от особенно непристойной фигуры. — Если это боги, какими же были верующие в них?

Беззубый неожиданно пошёл медленнее и схватил за руки двух ближайших к себе. Он остановил их и произнёс предупреждение. Произнёс дважды, пока Куран смог понять.

— Он говорит, что мы близко к стене из многих камней и что теперь нужно идти тихо. Он не знает, слышно ли нас в пещере.

Отряд осторожно двинулся дальше, они обогнули выступ и оказались перед грудой камней, похожих на результат обрушения. Лоренс, Сэм и Кейн подошли поближе, хотя груда выглядела. неустойчиво: вот-вот обвалится и поглотит их. Сэм осторожно коснулся камня. К его удивлению, камень остался на месте, словно схваченный цементом. Он с большей смелостью потянул другой.

— Прочно…

Лоренс занялся собственным исследованием.

— Да. Чтобы разрушить такой завал, нужна взрывчатка.

Кейн осветил потолок прохода. Сглаженный человеком, он тянулся без трещин и выступов.

Выдержит он гранату?

— Думаю, да, если используем особые. Во всяком случае, у нас нет другого выхода. Нужно попробовать.

Основные силы отступили за выступ, в относительную безопасность прохода. Пальцы Лоренса ощутили знакомую гладкую поверхность гранаты, которую по приказу Ван Блеекера передал один из матросов с «Самбы». Как много раз в прошлом, Лоренс размахнулся, бросил, метнулся в укрытие и прижался к полу прохода.

Но звук взрыва оказался странно глухим и не отразился в стенах прохода, как они ожидали. Осторожно, держа оружие наготове, разведчики продвинулись вперёд.

В стене показалась щель, еле видная в облаках пыли. Кейн подполз к ней, сражаясь с камнями. Закашлялся и подавился: пыль забила нос и горло. И выглянул через щель в центральную пещеру пиратов.

Взрыв отбросил большую часть завала внутрь, в пещеру. Для людей, находившихся там, он оказался полной неожиданностью. Уотсон говорил, что в пещере есть свет, но, очевидно, взрыв вывел из строя светильники. Помимо грохота всё ещё падавших камней, не слышалось ни звука. Потом у дальней стены показался слабый жёлтый лучик. Ему ответили лучи фонарей из прохода. Они осветили небольшую группу бледных людей.

Один из них неожиданно куда-то рванулся. Послышался треск автомата, и этот человек упал на пол. Лицо его искажала маска ужаса и удивления.

— Ахтунг! — услышав этот приказ, остальные по привычке вытянулись. И в ответ на дальнейший поток гортанных звуков они повернулись лицом к стене и застыли, подняв руки над головой.

— Отлично! — закончил Лоренс по-английски, потом добавил на малайском: — Мы спустимся, а вы держите их в свету. И при малейшем движении стреляйте!

Кейн, Сэм, Лоренс, Ван Блеекер и ещё несколько человек начали осторожно перебираться через завал. Лоренс и Кейн пробежались лучами фонарей по стенам и нашли три выхода из пещеры. И продолжали их освещать, чтобы никто не застал их врасплох.

В одном углу они обнаружили груду ящиков и свёртков. Рядом к стене были приделаны две грубых скамьи. Иэто всё. Потом они обратились к пленникам, которых люди капитана Ван Блеекера уже связали.

Спокойно, почти незаинтересованно Лоренс принялся расспрашивать их по-немецки. Один из пленников, высокий молодой человек, упрямый и застывший с выражением мученика на лице, ответил одной короткой фразой. Лоренс улыбнулся и пожал плечами.

— Он говорит, что они нам ничего не расскажут.

Куран вышел вперёд. Он был вооружён, но не стал демонстрировать оружие. И в его спокойном лице не было ничего угрожающего. Но вот он заговорил, и Кейну не захотелось бы испытать то, что обещал его голос.

— Пусть туаны отдадут мне этого едока грязи. Мы очень быстро узнаем у него всё, что нужно.

Лоренс рассмеялся, и его сардоническое веселье отразилось в глазах и в выражении губ.

— Подходит, — заметил он. — Ну? — обратился он к пленным.

Мученик ничего не ответил, но его товарищ был сделан из более податливого материала. Он стал выдавать информацию с такой быстротой, что Лоренс с трудом успевал её воспринимать. Наконец он кивнул моро, стоявшему за немцем, и коричневая рука прикрыла рот пленника.

— Фортуна нам благоприятствует. Это центр крепости, и в остальные пещеры, которыми пользуются эти свиньи, можно легко попасть по проходам. Большинство нацистов и все главные японцы в море. Похоже, друзья не очень доверяют друг другу. Эти оставлены охранять сокровища. Через пятнадцать минут их должны сменить. Японцам сюда входить вообще не разрешается. Если захватим смену врасплох, останется только дюжина японцев и шесть нацистов. Трое нацистов наверху, в кратере, следят за нашими кораблями…

— Кто здесь командир? — спросил Ван Блеекер.

Лоренс указал на труп у стены.

— Красный Тюрбан Уотсона в море. Так что командиром был наш неоплаканный покойник, — он нагнулся, разглядывая значки на изношенном мундире. А когда поднял голову, на лице его промелькнуло удивлённое выражение.

— Что-то в нём кажется мне знакомым…

Ван Блеекер подошёл, чтобы взглянуть. Он покачал головой.

— Никогда его не видел. Просто ещё один немец…

— А яего: видел! — вторично взглянув на лицо мертвеца, Сэм даже присвистнул.

— Вы его знаете? — спросил Лоренс.

— Не лично. Но, братец, мы на этот раз действительно сорвали ставку. Это Людвиг Баумер!

— Что?!

— Я уверен. Его уродливая морда красовалась на множестве плакатов. И в газетах тоже. Парень, который сбежал со всей секретной информацией Гитлера. Его так и не нашли. Парни, мы это сделали, сделали!

— Да? Ну, обсудим потом. Этих двоих нужно поместить куда-нибудь, где они не смогут причинить неприятностей, и займёмся остальными пещерами.

По приказу Ван Блеекера двоих пленников, с заткнутыми ртами, чтобы они не изображали героев и не пытались предупредить смену, увели в нишу и усадили за ящиками, которые они охраняли. А бойцы рассредоточились вдоль стен, дожидаясь прибытия смены.

— Ничего, что свет не горит? — спросил Кейн. — Они могут что-нибудь заподозрить.

— Не думаю, — ответил Лоренс. — Свет у них должен был много раз отказывать: оборудование сильно поизносилось. И у меня есть план…

Но тут они услышали стук ботинок о камень. Лоренс окликнул по-немецки, резко, словно отдавая приказ. Послышался ответ: пришедшие ничего но заподозрили.

— Я им сказал, — прошептал Лоренс, — что произошёл обвал и что они должны подходить осторожно, чтобы не споткнуться о камни. И подходить по одному. Теперь мы их легко возьмём!

Они позволили немцам войти в пещеру. Луч единственного фонарика пришедших упал на разрушенный барьер, послышались возбуждённые голоса… И на немцев обрушились окружающие тени. Несколько мгновений царила суматоха, потом загорелись два фонаря и осветили три скорчившиеся фигуры на полу.

Фортнайт встал, оставив своего противника неподвижным.

— Кажется, я его слишком сильно ударил, — виновато сказал он Кейну. — Он мёртв…

Но остальные двое дышали. Их утащили к первым пленным и оставили под охраной.

— Пока всё хорошо, — Сэм вытер руки о штаны. — Но не кажется ли вам, что слишком уж легко? Теперь лучше ходить очень осторожно. Незачем искушать судьбу.

Допрос новых пленных показал, что силы врага разбросаны. Японцы сидят в засадах у двух известных им троп, по которым можно спуститься с кратера. Несколько снайперов размещены в джунглях, а остальные, немцы и японцы, отдыхают в одной из пещер.

Отряд союзников разделился на три части, оставив четверых малайцев охранять пленников и сокровище. По одному проходу пошли Кейн, Сэм и Лоренс, по другому

— Ван Блеекер со своими матросами, по третьему — моро во главе с Кураном и Фортнайтом.

Последняя группа состояла из опытных бойцов, хорошо знающих джунгли. Они должны были заняться засадами и наблюдательным пунктом. Поскольку у них на вооружении имелись ручные пулемёты и они достали ножи, Кейн решил, что пленных в этой операции будет немного. Если таковые вообще будут.

С беспечным видом моро исчезли в туннеле. Однако Куран был не новичок в таких играх. Вперёд выдвинулись разведчики, а все его солдаты сбросили обувь и шли босиком и совершенно бесшумно.

Группа, возглавляемая Ван Блеекером, направилась в другую пещеру, чтобы уничтожить нервный центр возможного сопротивления. А группа Кейна должна была снять снайперов в джунглях. Они решили, что без проводника им не справиться. И Лоренс поднял самого разговорчивого из пленных.

Должно быть, он шепнул немцу на ухо что-то очень убедительное: тот энергично кивнул и через кляп просочились завывания, означающие согласие. Но Лоренс не развязал его и не извлёк кляп; привязав к шее пленника верёвку, он повёл его, как собаку на поводке.

— Каков план? — спросил Кейн, когда их отряд углубился в туннель.

— Когда охотишься на уток, хорошо воспользоваться приманкой. Моя приманка умеет крякать. Подождите и увидите.

Ни в проходе, ни в следующей пещере они не встретили сопротивления. Кейн с отвращением принюхивался к отвратительной воин. Койки вплотную друг к другу и груда кастрюль издавали запах отнюдь не Шанели номер пять, как заметил Сэм.

— Смотрите! — один из матросов с «Самбы» заглянул в высокий глиняный кувшин и теперь изумлённо смотрел на его содержимое. Потом пнул его, и Кейн пригнулся, вглядываясь в поток воды…

В воде извивались длинные скользкие чёрные существа, и Сэм, почти задыхаясь, отступил к койке. Ближайший моряк опустил ложе ружья, раз, два. Погнался за третьей извивающейся змеёй, но она скрылась в щели.

— Змеи!

Сэм подавился. На его гладкой коже блестели крупные капли пота. Но он заставил себя выпрямиться и подойти туда, где ещё корчились раздавленные существа. Только Кейн догадывался, чего ему стоил этот взгляд.

— Морские змеи, — голос Сэма звучал напряжённо. — Японцы их едят.

Он поднёс руку ко рту. С усилием, от которого задрожало всё тело, подавил рвоту.

— Мы охотимся не на змей! — рявкнул Кейн. Он схватил Сэма за плечо и подтолкнул его вперёд, к выходу из пещеры. — Во всяком случае, не на безногих. Пора приниматься за работу.

Они выглянули из пещеры. Внизу среди джунглей выделялось несколько неровных участков обработанной земли. Лоренс поставил пленника на ноги и указал на джунгли. Нацист ответил нечленораздельными звуками, и Лоренсу всё-таки пришлось извлечь кляп.

Несколько мгновений немец изучал местность, затем указал на четыре разных места и заговорил по-немецки. Он охотно ответил на все вопросы Лоренса.

— Трое на деревьях, четвёртый, немец, в скалах. Что делать будем? — обратился голландец к американцам.

— Легче всего взять того, что в скалах, — Сэм уже пришёл в себя. — Этот парень не ждёт неприятностей с тыла. Если пройдём вдоль той горы, то возьмём его, как ручного кролика. А вот японцы на деревьях — это будет труднее.

— Тогда давайте сами займёмся японцами, а немца в скалах оставим остальным…

— Как сказал туан, — один из малайцев был согласен с Сэмом, — эта задача нетрудная.

— Да, — подтвердил охотник на змей. — Мы его возьмём!

По кивку Лоренса трое с «Самбы» вышли из пещеры, но не беззаботно, как опасался Кейн, а так, что было видно: они понимают опасность. По мере возможности они держались укрытий.

Лоренс с помощью Кейна привязал пленного к одной из коек. Сэм прошёл к краю пещеры, как можно дальше от змей.

— Беру на себя того, что в пальмах у лагуны, — объявил он, когда остальные подошли к нему. — Я его уже заметил.

— А я того, что у ручья, — подхватил Лоренс.

— Послушайте! Вы меня лишаете выбора, — возмутился Кейн. — Ну, хорошо. Всё по правилам: кто пришёл последним, того и обслуживают последним. Мне остаётся парень на дереве с жёлтыми цветами. Гмм…

Он отрегулировал корабельный бинокль и начал внимательно рассматривать дерево. Оно ясно выделялось благодаря жёлтым цветам, по-видимому, какой-то орхидеи. Но в сплошном массиве листьев и веток он не видел никакого снайпера. Неудивительно: японцы умеют затаиваться.

— Надеюсь, наш друг сказал нам правду…

— Он знает, что с ним будет, если его информация окажется неверной, — весело ответил Лоренс.

Они подготовились, сняли всё лишнее снаряжение, всё, что могло помешать продвижению сквозь джунгли. И пожелав другу другу удачи, углубились в чащу.

Кейн погрузился в зелёную пасты джунглей, и его сразу окутал влажный воздух. Двигался он медленно, выбирая ориентиры, которые наметил ещё от пещеры. К счастью, эта часть зарослей уже несколько лет посещалась людьми. Он нашёл тропу, ведущую в нужном направлении, и воспользовался ею.

Его цель, дерево с жёлтыми цветами, располагалась на самом краю небольшой поляны, где совсем недавно упали два гигантских дерева, прихватив с собой множество лиан. Кейн укрылся в кустах за прогнившим стволом и начал отыскивать своего снайпера. Дюйм за дюймом, ветка за веткой, почти лист за листом изучал он дерево. Конечно, парень должен был сидеть по эту сторону, чтобы ствол оставался между ним и подходящей целью.

Полчища мух отыскали убежище американца, и он подумал, долго ли выдержит их укусы, не отбиваясь. Конечно, можно рискнуть, подставиться и подождать ответного выстрела…

С востока послышался тонкий высокий крик, Кейн от неожиданности едва не выпрямился. Но взгляд его не отрывался от дерева. И он заметил-таки красноречивое движение листвы. Резко и отрывисто прозвучал выстрел из «рейсингса». Листья задрожали, но никакого крика не последовало. Что-то с глухим стуком упало на землю.

Американец пополз вперёд, готовый снова выстрелить. Притворство — обычный метод такой войны. Старейший трюк — притвориться мёртвым и выманить противника из убежища. Но Кейн не заметил наверху никаких движений. Он добрался до дерева и увидел на земле, в рыхлой почве, ружьё с телескопическим прицелом — оружие опытного японского снайпера.

Потребовалось несколько минут поиска, чтобы обнаружить тело. Оно висело на ветке. Снайпер был привязан к дереву. И мёртв.

Прихватив его ружьё, Кейн направился назад. Теперь, когда появилась возможность подумать, он понял, что слышал несколько других выстрелов. Может, их участие в битве за остров завершилось.

Глава 18 Делёж добычи

«Мудрый не спорит с судьбой: такой спор бесполезен»

Из вахтенного журнала Дату Кумза

— Йооо-лааа-йууу!

Голос Сэма — пронзительная имитация йодля разнёсся по джунглям; несколько птиц разлетелись с не менее резкими криками; и, должно быть, обезьяны сошли с ума от страха. Но крик помог собрать к пещере остальных участников экспедиции.

Пленных оказалось немного. К тем, кого захватили в пещере, добавились двое японцев и ещё один нордический образец. Кейн верно догадался о том, как проведёт операцию отряд моро. Они вернулись без пленных.

Ван Блеекер с явным отвращением оглядел пленных, которых вывели наружу.

— Не везёт, — плюнул он, — вечно мне не везёт. Теперь придётся кормить этих свиней и заботиться о них, пока не удастся передать властям. Ну почему это всегда происходит именно со мной?

Куран красноречивым движением провёл рукой поперёк горла. Но капитан «Самбы» покачал головой.

— Нет, мы их не убьём. Не опустимся до их уровня. Отвезём и сдадим властям, пусть у них голова болит. Таков закон.

Мнение Курана о таком законе было совершенно очевидно, но он не стал возражать. Ван Блеекер отправил одного из своих людей на «Самбу» с приказом привести другую шлюпку и забрать пленных. А пока их отправили обратно в пещеру и оставили под охраной. Ван Блеекер и Куран обратились к задаче подсчёта добычи.

В главной пещере обнаружилась целая кипа документов и закрытый портфель. Кейн и Сэм потребовали их себе. Насчёт портфеля Куран сомневался, но американец сказал, что остальная добыча их не интересует. А документы они потребовали от имени Соединённых Штатов. Может, требование не вполне законное, но они намерены были придерживаться его.

Тюки в пещере оказались пиратской добычей с кораблей. Куран как будто узнал большую часть грузов. Впрочем, Кейн про себя думал, что набожные требования Курава не так уж правдивы, какими кажутся. Легко объявить груз своим, когда нет никаких ярлычков и других доказательств.

А в глубине ниши нашёлся небольшой стальной сундучок. Ван Блеекер и Куран по очереди колотили его, пока не открыли. Содержимое вывалили на холст.

Кейн читал в волшебных сказках о королевских сокровищах. Но, если не считать королевской короны в лондонском Тауэре, он не верил, что может существовать такое количество драгоценностей в одном месте. Груда просто-таки горела алмазным огнём.

Даже Куран замигал, а собравшиеся вокруг дружно загомонили. Послышались восклицания. Глаза Лоренса сузились. Он поднял радужное ожерелье и поднёс к глазам.

— Вы его как будто узнали, — сказал Кейн.

— Может быть. Европейского производства. И это тоже, и это… — он показал на тиару, поднял несколько колец, широкий браслет, усаженный квадратными алыми камнями. — А вот это, он отделил от общей груды несколько предметов явно другой работы, — это восточное, — он взглянут на старика Беззубого, который смотрел на сокровища с таким же удивлением, как и остальные.

— Спросите у него: может, они принадлежат его народу?

Когда Куран перевёл вопрос, старый вождь ответил длинным предложением, которое привело моро в сильное возбуждение. Но старик не пытался приблизиться к сокровищу; напротив, он попятился от груды.

Он говорит, что они из сокровищницы злого раджи. Того самого, чьи грехи навлекли на остров наказание много лет назад. Они прокляты, и злая судьба ждёт человека, который их возьмёт. Такая, какая постигла пиратов. С тех пор как они ограбили сокровищницу древнего раджи, они всё время ссорились и несколько человек было убито. Он говорит, что было бы мудро выбросить их в море, чтобы и на нас не легло проклятие…

Пока Куран говорил, Лоренс быстро работал, распределяя драгоценности в две груды. В одну — восточного производства, в другую европейского.

— Ну что, — обратился он к моро, — вы согласны, что эти драгоценности прокляты? — подтолкнул груду камней к сыну Хакруна, но тот не сделал попытки взять их.

— Есть предметы, которые несут на себе проклятие Аллаха. И мудрый человек с ними не имеет дела. Пусть более смелый, чем я, спорит с джиннами.

— А вы, Ван Блеекер?

Но капитан «Самбы» тоже не торопился протянуть руку. Он рассмеялся в замешательстве.

— Моя жизнь зависит от доброй воли Туземцев. Я не пойду против их веры, даже за все сокровища раджы!

Кейн разглядывал драгоценности.

— Почему бы, — начал он чуть застенчиво, потом продолжил с большей уверенность, — почему бы не продать их и не отдать деньги Беззубому? В конце концов, они принадлежат его народу. И, может быть, какой-нибудь шаман снимет с них проклятие, как снимал капитан проклятие с «Самбы» в Джоло.

— А вы что скажете? — на этот раз Лоренс обратился не к предводителям, а ко всем морякам.

Евроазиаты, моро, малайцы, канаки, яванцы, европейцы — все переминались, улыбались и отрицательно качали головами. Им тоже такая добыча, связанная с проклятием, не требовалась. Общее мнение выразил боцман «Самбы», охотник за змеями:

— Тут и остального хватит. Нет смысла возиться с проклятиями. Я видел, как они действуют. Я за предложение мистера Кейна. Пусть достанется парням с острова. Это их добро.

— Шлюпка, сэр! — возглас от входа в пещеру прервал обсуждение.

Лоренс убрал все драгоценности назад в сейф и взял его под руку. Действительно, выйдя, они увидели лодку, уже причалившую к берегу. В неё набилось необычно много народу… Люди не уходили с берега, они толпились, как будто собирали что-то. И когда пошли, Кейн увидел, что они несут два гамака.

Куран позволил себе слегка улыбнуться и махнул рукой в сторону процессии.

— Это мой отец. Старик хочет сам взглянуть, что мы тут делаем. Вчера вечером мы затратили много времени, отговаривая его. Но сейчас меня с ним нет, и он сам отдаёт приказы. Вот и пришёл!

В первом гамаке помещался Абдул Хакрун. За ним во втором несли Уотсона. Очевидно, пулемётчик настоял на этом. Старик моро держался прямо в своей раскачивающейся колыбели, отчаянно вцепившись руками в сетку. Его проклятия уже начали долетать до стоявших у входа в пещеру.

Но когда немного погодя его усадили на самых чистых покрывалах, сорванных с коек, он, как обычно, был полон достоинства. Поприветствовал воинов и ждал подробного отчёта о битве от своего сына.

Кейн сел рядом с Сэмом и Уотсоном.

— Я тут говорил сержанту, что мы ещё не успели разыскать вещи его приятеля, — сообщил Сэм, пока Куран рассказывал.

— У него было кольцо… Я хотел бы отправить его родителям. Остальное — всё, что осталось от других ребят, спрятано в нашей пещере. Беззубый знает это место.

— Послушайте, — прервал его Кейн. — Может, расскажете подробней о вашем крушении. Нас с Сэмом послали сюда как раз на поиски разбившихся во время войны самолётов. Так что давайте поработаем…

— Правда? должно быть, война действительно кончилась, раз вспомнили о пропавших ребятах! Здорово! У нас был большой бомбардировщик, типа «виджиланте»…

— А командир — капитан Родин Сэйфилд, — вмешался Сэм. — Голландец, это конец следа…

— Он хочет сказать, — объяснил Кейн удивлённому Уотсону, — что мы были посланы на поиски именно вашего самолёта. Видите ли, отец Сэйфилда миллионер. Он думал, что его сын может оказаться в живых. Именно он финансировал наше предприятие.

— Капитан погиб, когда японские зенитки прострелили нам крыло. Он так и не понял, что в нас попало. Дальше самолёт повёл Джерри Конвей, второй пилот. Мы решили, что лучше дотянуть до малых островов, где японцев не так много. Джек Капровски, должно быть, погиб в то же время, что и капитан. Джек был стрелком из пушки.

Ну, мы кое-как полетели дальше, вёл самолёт Джерри. Самолёт был в безнадёжном положении, и мы знали, что до базы нам не дотянуть. И потому когда увидели этот остров, а на нём никаких признаков японцев, Джерри приказал прыгать. Удалось Питу, мне и Дэну. Он у нас был пулемётчиком.

Но Ларч, наш штурман, запутался и упал вместе с самолётом. А Джерри, я думаю, даже не пытался прыгнуть. Мы так и не знаем, что случилось с остальными ребятами.

Самолёт падал над лагуной, и мне показалось, что он врежется в гору. Но на самом деле он упал в воду, прямо носом в риф. Мы выбрались на берег. К счастью, все трое умели плавать. Пит немного порылся в останках, и через несколько дней мы извлекли Джерри и капитана и похоронили их. Документы капитана спрятаны с остальными вещами. А Пит написал нечто вроде отчёта, и мы все его подписали… чтобы если нас не найдут, потом всё-таки смогли узнать, что произошло. Пит запечатал это всё и заставил Беззубого и его людей поклясться, что они отдадут это человеку, который придёт нас искать. Если такой человек придёт.

— Я одного не понимаю, — сказал Сэм. — А вы что делали на «виджиланте»? Нам дали полный список экипажа, и никакого сержанта Такера Устсона в нём не было.

Уотсон печально улыбнулся.

— Это моя судьба… сейчас даже не могу сказать, злая или добрая. В последнюю минуту я сменил Шорти Длусберга. Видите ли, я был на подмене. Наш самолёт, «Боевой хорёк», вышел из строя после последнего полёта. Парень, он превратился в настоящие кружева. Сквозь дыры слона можно было просунугь — и без труда. Мы ждали, пока подлатают наш самолёт, а тем временем подменяли ребят из других экипажей. У Шорти болел глаз, он порезал веко, и я его сменил. Даже не очень хорошо знал парней из команды. Конечно, с Питом и Дэном мы потом хорошо познакомились. Могу даже рассказать, что ел Дэн на свой десятый день рождения… Да, потом мы хорошо узнали друг друга. Поэтому меня и нет в вашем списке.

— Кейн, Марусаки! — их звал Лоренс. Американцы неохотно присоединились к группе и услышали заключительные слова Ван Блеекера;

— Значит, вмешательства правительства не избежать. Хорошо, пусть забирает пленных. А что касается добычи, к ней применим закон о спасённом имуществе…

Абдул Хакрун рассмеялся.

— О, компенсация за наши усилия не пропадёт, не сомневайтесь, друг мой. Разве в вашей собственной «Книге книг» не сказано, что «работник достоин своей платы»?

— В чём дело? — спросил Кейн у Лоренса.

— Пришла радиограмма с Беси. Наше сообщение поймал эсминец. Теперь он идёт к нам.

— Пригодится, когда вернутся пиратские корабли, — заметил Сэм. — Но я предвижу, что тут будет слишком много рысканья и излишних вопросов. Мне кажется, власть не одобряет такие частные войны. К тому же как быть с той сверкающей коллекцией? Разве она не часть добычи?

— И лучшая часть. Европейские вещи, вероятно, из награбленного нацистами и скрытого для будущего использования. Их нужно отвезти в Европу и постараться отыскать законных владельцев. А что с документами, которые вы так ловко конфисковали?

Кейн улыбнулся.

— О, кое-кто очень обрадуется, получив дома наш подарок. Этот человек обожает такое чтение.

— Лучше приготовься подраться за них, — предупредил Сэм. — Не он один любит читать такие совершенно секретные документы. Но я бы тоже не хотел встретиться со стариком Железной Челюстью, не приготовив ему небольшого подарка. Он будет обижен. Его так легко обидеть!

Абдул Хакрун ревниво поглядывал на стальной ящик. Остальные моро разбирали грузы и разглядывали содержимое тюков и ящиков. Люди с «Самбы» незаметно отправились по своим делам, и их никто не останавливал и не расспрашивал. Так что в пещере собрались только Хакрун, Ван Блеекер, Лоренс и американцы. Предводитель моро оглянулся и негромко заговорил.

— Я деловой человек, капитан Ван Блеекер. После прибытия наших друзей из флота мы будем очень заняты и не сможем поговорить о таких вещах. Поэтому давайте сейчас решим проблему жемчужного поля…

Ван Блеекер зажёг спичку и поднёс к сигарете. Глаза его были полузакрыты, и вообще он казался ленивым и вялым. Но Кейн видел и раньше, как он ведёт торговые переговоры, и потому насторожился.

— Что вы предлагаете? — голос капитана «Самбы» звучал почти равнодушно.

— Я предлагаю создать компанию и работать в ней совместно, как добрые друзья, как мы вместе очищали этот остров от паразитов. У меня есть ловцы, у вас корабль, который сможет подвозить всё необходимое, а вы, туан, — он кивнул в сторону Лоренса, — знаете рынок и сможете продавать наш товар. Давайте работать вместе, мы же все честные люди, — он почти открыто смеялся, и Лоренс ответил ему улыбкой.

— Я слышал о вас многое, Абдул Хакрун, — откровенно сказал голландец. — Но мне говорили также, что если вы даёте слово, вы держите его, даже если против вас весь мир.

Хакрун потянул себя за бороду.

— Купец всегда надеется на выгодную сделку — это его работа. Но между друзьями никаких сделок быть не может. Поклясться мне на слове пророка?

Оба голландца обменялись быстрыми взглядами. Ван Блеекер стряхнул пепел с сигареты.

— Разделим на тричасти? — спросил он.

— Как хотите? Но у вашего народа есть другой обычай. Почему бы не разделить намного частей — на акции, как вы это называете?

Сэм усмехнулся.

— Акции жемчужного поля? Как вам, Уотсон? Нравится?

— Пусть будет так, — Ван Блеекер загасил сигарету. — Делим акции на три части, и каждый решает, с кем ещё поделиться свой долей.

— Но только среди присутствующих, — предупредил Хакрун.

— Это понятно, — согласился Лоренс. — Выпустим сотню акций. Одну — вождю островитян, по тридцать три каждому из нас.

— На каждого из нас по пять? Как, ребята? — спросил Кейн у своих соплеменников. —

— Ладно. В конце концов, мы ведь здесь случайно, — согласился Сэм.

— Здорово! — Уотсон приподнялся. — Я вхожу в это число?

— Ну, ведь это вы указали капитану Ван Блеекеру его заднюю дверь, — напомнил Кейн.

Капитан «Самбы» что-то писал на листке из своего блокнота. Закончив, он передал всем на подпись. Один экземпляр оставил себе, другой протянул Хакруну.

— Когда начнём дело? — спросил Сэм.

— Завтра… или после ухода правительственных кораблей, — ответил Хакрун. — Ловцы у меня на борту. Они уже выбрали место для постройки посёлка…

— Всё хорошо, что хорошо кончается. Кажется, так говорили раньше? — Сэм потянулся. — Только подумай, братец, мы сейчас настоящие ловцы жемчуга. Интересно, что бы сказал об этом Железная Челюсть. Конечно, в Сан-Франциско ничего не могут возразить против побочных проектов…

— Как только мы положим это ему на стол, он обо всём забудет, — Кейн подобрал портфель. — А если перед тем, как окончательно исчезнуть из его жизни, мы предложим ему на закуску Баумера, он может даже полюбить нас…

Сэм умудрился очень реалистично изобразить дрожь отвращения.

— Какая ужасная мысль! Но не сомневаюсь, разведка и спецслужбы устроят в нашу честь танцы и пиры во всех своих кабинетах. Но потом они о нас всё равно забудут.

— Что ж, тогда мы сможем вернуться сюда и будем защищать свои интересы акционеров. Как, Лоренс, вам понадобится пара хороших работников? Я думаю, мы сможем представить рекомендации.

— Когда захотите, вам всегда будут рады. Работа найдётся.

Кейн перестал смеяться.

— А знаете, мне кажется, вы это всерьёз! — Естественно. Думаете, дело заканчивается нашим

путешествием? Нет, мы только начинаем. И для вас это только начало.

— Мы будем помнить об этом — на всякий случай, если Железная Челюсть окажется в плохом настроении, — Сэм принял предложение с обычной лёгкостью. А как вы, Уотсон? Тянет в Штаты?

— Ещё как! — худое лицо озарилось улыбкой, и пулемётчик оживлённо спросил: — Приятели, когда отплываем назад?

— После того, как любители тайн с нами покончат. А знаете, — Сэм расчесал пальцами свои густые волосы, — только одна ниточка остаётся неразвязанной.

— Какая? — спросил Кейн.

— Кого искали те ребята? Те, что все вещи нам испортили в Маниле?

— Ответить легко, — Кейн повесил автомат через плечо и носовым платком привязал портфель к поясу. — Они искали двух других парней…

Андрэ Нортон На острие меча

Глава первая Прибытие троянского коня

Квинн Андерс торопливо прошёл по зелёному газону к квадратному новоанглийскому дому и поднёс руку к полированному медному орлу, выполняющему прозаическую роль дверного молотка. Чемоданчик, с которым Квинн не расставался со вчерашнего дня, мёртвым грузом цеплялся за его онемевшие пальцы. Неужели действительно прошло двадцать четыре часа с его внезапного решения? Ожидая на ступеньках крыльца, он снова заволновался. Может, лучше повернуться и уйти? Всё это казалось нелепой мелодрамой… Безумие!..

Но уходить было поздно. В дверях появилась женщина.

— Мистер ван Норрис? — голос Квинна звучал хрипло. Ему пришлось глотнуть, прежде чем продолжить: — Я приехал к нему из Нью-Йорка по делу…

— Ну… не знаю. Мистер ван Норрис на прошлой неделе, катаясь на лыжах, подвернул ногу. У него трещина в лодыжке. Вообще-то, он не принимает, но если вы приехали из Нью-Йорка… может быть… Заходите, я спрошу…

От яркого света в прихожей Квинн замигал, как сова.

— Меня зовут Квинн Андерс, я брат капитана Старка Андерса. Мистер ван Норрис когда-то работал с ним в Европе.

Женщина ушла, а Квинн остался разглядывать рисунки на старых бумажных обоях. Возможно, этот ван Норрис не помнит Старка, и Квинн дурак, что приехал. Он ощутил знакомое чувство неуверенности в себе, как было всегда, когда он думал о брате, который попросил его посетить ван Норриса. А за всю свою жизнь Старк ни разу не предложил заняться бесполезным делом. Поэтому Квинн был намерен встретиться с этим ван Норрисом, даже если ему придётся поспорить с несколькими экономками и взломать двери.

Но, как оказалось, такие драматические действия не понадобились.

Его провели в комнату, в которой ещё не зажгли свет и поэтому было темно. Квинн задержался на пороге и услышал из полутьмы голос:

— Будьте так добры, сэр, зажгите свет. Выключатель на стене слева от вас. Я в настоящее время несколько ограничен в движениях…

Квинн повернул выключатель и обнаружил, что находится в кабинете-библиотеке, которой часто пользуются. Человек, шедший ему навстречу, опирался на костыль и был, вероятно, не старше Старка — около тридцати лет. Светлые волосы взлохмачены, словно он постоянно теребил их пальцами, глаза внимательные, а взгляд даже немного подозрительный. Человек разглядывал Квинна, словно пытался отыскать в нём сходство со Старком.

Если он ищет именно это, то его ожидает неудача.

Квинн с привычным терпением выдержал это разглядывание. Сразу за плечом ван Норриса на стене висело большое зеркало. Вероятно, такое же старое, как и дом, и стекло казалось мутным. Но не настолько, чтобы не отразить низкорослую, почти приземистую фигуру Квинна, увенчанную совсем обычным, заурядным лицом. Квинна никак нельзя сравнить со стремительным Старком.

И тут он понял, что ван Норрис заговорил.

— Как поживает Гладиатор? Вы знаете, мы его так называли.

— Старк умер.

Ну вот… он наконец и выговорил это слово. Сказал человеку, который знал Старка и которому это известие, может быть, небезразлично. Произнёс вслух в пятый раз с тех пор, как получил телеграмму. Он отлично помнил все предыдущие случаи, когда ему приходилось сообщать о смерти брата, хотя сам ещё никак не мог в это поверить.

— Когда и как?

Квинн поставил чемоданчик на край стола. Он и сам уже много дней пытался найти ответ на эти вопросы. Голос мужчины немного успокоил его. Квинн уловил нотки понимания, что случилось большое горе, и обещания, что здесь он может найти помощь.

— Я получил телеграмму… почти шесть недель назад, — Квинн говорил медленно, пытаясь вспомнить то время, которое казалось теперь таким далёким и неясным.

— Его тело нашли на улице в Маастрихте. Вероятно, наезд… Ехавший в автомобиле скрылся.

— Вероятно? — ван Норрис мгновенно ухватился за это допускающее сомнения слово.

Квинн сел на ближайший стул. Напряжение, в котором он находился в последнее время, начало постепенно спадать.

— Вероятно, — повторил он, но не стал подчёркивать это слово. И подумал, на самом ли деле его голос звучит так бесцветно, как ему кажется. — Я приехал к вам, потому что в прошлый понедельник получил от него задержавшееся письмо. В письме Старк просил меня встретиться с вами…

— Оно у вас?

Квинн покачал головой.

— Я уничтожил его, как только прочёл. Но могу повторить слово в слово. Видите ли, — он поставил чемоданчик себе на колени, — я обладаю тем, что называют фотографической памятью.

Ван Норрис взял сигарету из коробки на столе и закурил после того, как Квинн отказался.

— Очень правильно поступаете, — было единственное замечание ван Норриса.

Квинн облизал губы.

— Вот что говорилось в письме Старка:

Дорогой Одо!

Большие новости! Они связаны с Дордрехтом. Хотя, возможно, меня скоро продадут в рабство или обведут вокруг дубов.

Я в последнее время часто вспоминаю папиных древних троянцев и все их игры и забавы. Пока ты будешь здесь, нужно бы навестить их земли. Готов ли ты взять за руку старшего брата и провести его через лабиринт?

Вчера я раздобыл сувенир с той осады. Посылаю вместе с письмом. Возможно, для твоего утончённого вкуса он слишком современный. Но иногда встречается много такого, о чём и не подумаешь. Так что не отбрасывай его слишком поспешно.

Когда будешь в Нью-Йорке, загляни к Лоренсу ван Норрису. Он сейчас большая шишка в торговле драгоценностями. В 45-м и 46-м мы с ним вместе разыскивали сокровища, награбленные нацистами. Этот сувенир его позабавит. Обязательно покажи ему.

Надеюсь встретиться с тобой двадцать пятого. Об остальном договоримся при встрече.

Твой Старк

— Это нечто вроде кода, — неуверенно добавил Квинн. Он старался не болтать много. Но облегчение от того, что он наконец смог сделать это предположение, почти покончило с его обычной сдержанностью.

— Во-первых, он называет меня Одо — мое второе имя Одокар, в честь одного из папиных средневековых героев. Практически никто об этом не знает и вообще никто так меня не называет. И Старк никогда так не делал. Вы знаете о работах моего отца?

— Да. Ваш отец доктор Уилсон Андерс, один из крупнейших авторитетов по военным орденам средневековья. Несколько лет назад я слушал его лекцию в Лейдене.

— Так вот, перед смертью он писал книгу о принце-епископе Одокаре из рода Стернсбергов. Этот Одокар был одним из его любимых героев. Но… — Квинн вернулся к прежней теме, — Старк никогда в жизни не называл меня Одо!

— Таким образом он пытался привлечь ваше внимание к содержанию письма?

Квинн облегчённо вздохнул. Ван Норрис не подумал, что он спятил: этот голландец сразу оценил важность такой, казалось бы, мелочи.

— Дальше… это место, где он говорит, что его продадут в рабство и обведут вокруг дубов. В нашей семье так говорили, если предстояло задержаться где-то. Особенно когда задерживали насильно.

А троянцы… Папа не интересовался ни Грецией, ни Гомером. Он всегда рассказывал нам только о епископе Одокаре и о крестоносцах. Так что земли древних троянцев — это скорее всего герцогство Стернсберг. Но оно уже свыше ста лет — часть Бельгии. И вообще Старка никогда особенно не интересовала работа отца. Он оставил колледж в 1940 году, чтобы поступить в армию. А когда война закончилась, остался на службе…

— В военной разведке, — вставил ван Норрис. — Да, я об этом знаю, мой друг. Знаю также, что он действовал под маской офицера, состоящего на специальной службе.

Ван Норрис знает и это! Квинн открыл чемоданчик и достал оттуда завёрнутый в бумагу пакет. Осторожно положил его на стол.

— Обычно из всей осады Трои чаще всего вспоминают предание о деревянном коне, — он начал распечатывать пакет. — Вот сувенир Старка.

Бумага разорвалась, обнажив уродливую керамическую статуэтку, несомненно, обладающую четырьмя ногами и хвостом. Очень отдалённо она напоминала лошадь.

— Как он и хотел, я привёз это вам.

Теперь, глядя на это чудовищное уродство, Квинн усомнился в разумности своих действий. Статуэтка просто не могла иметь какую-либо ценность. Но Старк умер, а перед смертью написал письмо и прислал это. И оно должно быть чем-то важным, должно!

Ван Норрис взял в руки лошадь.

— Современная работа, — заверил он, и лицо его чуть пренебрежительно скривилось, — троянский конь. — Он перевернул статуэтку, и глаза его моментально загорелись в возбуждении. Он взволнованно попросил:

— Пожалуйста, дайте мне кочергу…

Квинн машинально повиновался. И когда увидел, как кочерга поднялась над уродливой фигуркой, сразу всё понял. Конечно же! Троянский конь — это традиционный символ укрытия. Он важен не сам по себе, а тем, что несёт в своем теле.

Ван Норрис точно рассчитал удар. Куски керамики разлетелись в стороны. Среди них выделялся небольшой сверток из выцветшей ткани. Ван Норрис очень осторожно стал разматывать ткань.

И когда он закончил, перед ними предстало сокровище троянского коня, которым они заворожено любовались с чувством, близким к благоговению.

Свет настольной лампы падал на фигурку высотой в три с половиной дюйма. Квинн, затаив дыхание, протянул к ней руку, но тотчас отдёрнул, не решившись притронуться.

Это был рыцарь в доспехах, в сверкающей накидке — от плеч до середины бёдер — поверх лат. Воин был изображён в боевой позе, левой рукой он высоко поднял щит, в крошечном правом кулаке крепко зажат меч. Не хватало только шлема, и ветер отбрасывал назад длинные до плеч волосы. Лицо выполнено очень тщательно и с таким мастерством, что напоминало портрет реального человека, какого-то некогда знаменитого воина. Герб на щите повторялся на накидке, а на поясе и рукояти меча сверкали точки драгоценных камней.

Квинн как зачарованный продолжал рассматривать рыцаря, когда ван Норрис поднял трубку телефона, стоящего на столе.

— Нью-Йорк, пожалуйста, — голос его звучал уже по-иному, более сдержанно, почти холодно. — Соедините меня с номером Лексингтон 4–57–57. Да, спасибо.

— Сокровище епископа, — вслух высказал свою мысль Квинн.

Он был поражён тем, как подействовали эти слова на ван Норриса. Тот неожиданно схватил его за руку, стиснул, словно стальным капканом.

— Что вы знаете о сокровище епископа?

Квинн не пытался высвободиться, а вместо этого прочёл наизусть запись, сделанную аккуратным почерком отца и прочитанную им примерно год назад.

— «Сокровище епископа, — процитировал он, — состоит или, вернее, состояло из тринадцати отдельных фигур, различных по величине. Они изображали двенадцать верных сподвижников принца-епископа Одокара и самого принца-епископа, участвовавших в первом крестовом походе. Изготовлены они гораздо позднее по приказу принца-епископа Магнуса, впоследствии герцога Стернсберга, и являлись ядром огромных ценностей Стернсбергов. В дальнейшем они не раз становились объектом интереса грабителей. Говорят, одним из таких разочарованных охотников был сам Наполеон. Коллекция исчезла в середине девятнадцатого века, когда герцогство Стернсберг было поглощено Бельгией. Так как род Стернсбергов больше не существует, утрачены и все ключи к поискам сокровища. В случае обнаружения коллекция в силу своего исторического значения будет буквально бесценной». Это написал мой отец, — закончил Квинн.

Послышался резкий звонок. Ван Норрис выпустил запястье Квинна и взял телефонную трубку. Квинн сидел, потирая руку и одновременно слушая разговор.

— Да, Сэм? Мне повезло, что я застал тебя. У меня появилось нечто очень важное. Отправляйся в архив и найди книгу, оставленную моим дедом. Отыщи всё, где упоминается о сокровище епископа… Да, правильно, епископа. Если ничего не найдёшь, посмотри, что известно о герцогстве Стернсберг и семействе Стернлитц, — каждое название он тщательно произнёс по буквам.

— Потом позвони мне. Большое спасибо, я буду ждать…

Он положил трубку и снова повернулся к Квинну.

— Старк упомянул вашу встречу в Дордрехте. Значит, вы собираетесь отправиться в Европу?

— Да. Видите ли, когда отец прошлой весной умер, книга его была почти закончена. Оставалось только сверить с источниками и написать по его наброскам две последние главы. Отец всю жизнь мечтал об этой книге. Издатели ею заинтересовались. Не знаю, много ли вам рассказывал Старк о нашей семье…

— Очень немного. Старк был одним из тех людей, кто живёт настоящим. Я знал только, что его отец — доктор Андерс и что у него есть младший брат.

— Я на самом деле сводный брат Старка и гораздо моложе его. Моя мать была второй женой отца и умерла, когда мне было пять лет. Старк был очень добр ко мне, гораздо добрее, чем большинство старших братьев к малышам, которые постоянно увязываются за ними. Отец тоже был добрым человеком и лучшим из известных мне учителей. Но он казался… каким-то отчуждённым, что ли. И больше жил в одиннадцатом и двенадцатом веках, чем в нашем времени. Старк тяготился жизнью дома. Мы жили в маленьком университетском городке, и если вы такой же человек, как Старк, вам тоже было бы скучно там. Ну вот, он с радостью пошёл в армию. Мы не очень часто получали от него весточки, пока я не заболел. Видите ли, у меня был полиомиелит, и около двух лет я не мог передвигаться. Старк тогда начал мне писать и присылал из-за моря всё, что мог: книги, рисунки. Однажды я получил пару старых дуэльных пистолетов…

Квинн взглянул на осколки керамики. И сразу подумал о троянском коне, который, возможно, изменит его жизнь. Но сдержал своё воображение и сосредоточился на рассказе.

— Он писал, как только появлялась возможность. Старк занимался такими делами, что ему приходилось исчезать на месяцы, но мы всё понимали. И он никогда не говорил о том, что делал. Очевидно, когда интересуешься такими вещами, нужно больше молчать…

— Конечно, иначе не сможешь заниматься этим, — подтвердил ван Норрис.

— Ну вот, во время болезни я много читал, а потом начал работать с отцом, проводил для него некоторые поиски, печатал, редактировал. И продолжал учиться. В конце прошлого года я закончил колледж. Но мне всего девятнадцать лет, преподаванием заниматься рано. В армию меня не берут, так как у меня всё ещё слабые ноги. Поэтому я решил закончить книгу отца. Я написал Старку о том, что хочу отправиться в Европу для поиска кое-каких материалов. Он ответил, что у него вскоре отпуск, он возьмёт машину, и мы поездим вместе. Мы должны были встретиться с ним в Дордрехте, потом отправиться к Лимбургу и пересечь границу в том месте, где начинается герцогство Стернсберг и где уцелела часть замка, построенного Одокаром.

— Значит, Старк ни над чем не работал, когда его убили?

Квинн подобрал один из глиняных осколков и медленно крутил его двумя пальцами.

— Официально нет. По крайней мере, по заявлению его отдела в Вашингтоне. Получив телеграмму о смерти брата, я сразу отправился туда. Там есть полковник Трастон, которого как-то упомянул Старк. Мне пришлось три дня дожидаться встречи с ним. Но он сказал мне только, что Старк был в отпуске, когда это произошло…

— Но вы считаете, что его смерть не случайна?

— Да. Ну, может, только в самом начале… и после встречи с полковником я так не думал. Но сейчас — нет, с тех пор как прочёл письмо. И это кажется мне доказательством, — он показал пальцем на рыцаря. — Во-первых, письмо. Не думаю, чтобы Старк вводил меня в дело, если бы оно касалось армии. С другой стороны, он явно в одиночку занимался чем-то и…

— Предчувствовал, что для него это может плохо кончиться? — вставил ван Норрис. — Да, возможно, это правда. В нашем деле привыкаешь верить предчувствиям. Развивается шестое чувство, которое предупреждает, когда игра близится к концу. Я сам видел, как это бывает — несколько раз. Думаю, соглашусь с вами в обоих пунктах: что дело, которым он занимался, не связано с его обычной работой и что он почувствовал, как нуждается в помощи. Видимо, наткнулся на что-то значительное, гораздо большее, чем ожидал сначала. Может быть, он считал, что справится один. Я помню, он всегда любил играть в одиночку…

— Да. И мог вкопаться слишком глубоко, прежде чем понял это. На него похоже. Но я намерен узнать, зачем кто-то сбил его на улице с названием, которое я и произнести не могу…

— Вы уверены, что он мёртв? Человек его занятий может умереть несколько раз — и по многим вполне основательным причинам.

Квинн покачал головой.

— Я это знаю. Но мне подтвердили в Вашингтоне. Я разговаривал с начальником его отдела, — он перевел взгляд с ван Норриса на крышку стола. — На этот раз правда.

— Вы хотели продолжить с того места, где он остановился? — ван Норрис взмахом руки отогнал от глаз сигаретный дым.

— Да.

— А подумали ли вы, что у вашего брата был многолетний опыт такой работы, и тем не менее…

— Кто-то встретил его в Маастрихте и может поджидать и меня? — продолжил Квинн. — Конечно. Я думал обо всем, что только мог предположить. С другой стороны, у меня превосходная легенда, очень основательный повод, чтобы появиться там. И ещё одно преимущество: я знаю эту местность и её историю.

Квинн посмотрел на рыцаря. Ему очень хотелось добавить: «Я подхожу вам». Но это могло показаться слишком нахальным.

Ван Норрис принёс карту Низинных государств [Low Countries — название Голландии, Бельгии и Люксембурга] и с треском развернул её.

— Маастрихт, — он показал пальцем на карте. — А где старая граница Стернсбергов?

— До неё меньше десяти миль, — Квинн провёл линию. — С нынешней границы можно разглядеть башню Одокара…

— А что стало с семейством Стернлитц?

— Последний герцог потерял власть после франко-прусской войны, когда герцогство было присоединено к Бельгии. Не думаю, чтобы он сильно из-за этого расстраивался. Он был одним из исследователей девятнадцатого века, как Стенли, Ливингстон и Бертон, только его интересовали Маньчжурия и Гоби. Единственное, что удалось установить о нём моему отцу, — что он предположительно был убит туземцами в начале девятисотых годов. У него не было детей, и он был последним представителем мужского пола своего рода.

— Это прибавляет ещё одну небольшую проблему. Кому будет принадлежать сокровище епископа, если его когда-нибудь найдут? В убежище нацистов — в соляных шахтах — его не нашли…

Опять раздался звонок телефона. Ван Норрис поднял трубку и, слушая, придвинул к себе блокнот, быстро что-то записал.

— Прекрасная работа, Сэм. Я у тебя в долгу. Можешь приехать сюда завтра утром? Треснувшая лодыжка вычеркнула меня из списка, поэтому мне придётся обратиться к тебе… Что-то «горячее»? Да, несомненно, насколько я могу перевести на обычный язык. Не просто горячее, обжигающее! Ну, в десять? Очень хорошо. Доброй ночи!

Он перечитал свои записи, потом впервые за всё время встречи улыбнулся Квинну.

— У меня есть все основания поблагодарить вас, мистер Андерс. Не впервые дом Норрисов даёт консультации относительно сокровища епископа. Мы даже можем отчасти претендовать на владение им.

В конце восемнадцатого столетия эта коллекция была осмотрена и вычищена моим предком, после чего герцог Людвиг получил определённую сумму взаймы, а коллекция послужила закладом. Когда коллекцию затребовал сын герцога, он выплатил только часть долга. Возможно, за остальные деньги была оказана некая политическая услуга, о которой не сохранилось упоминаний в документах. Во всяком случае, у нас до сих пор хранится закладная на коллекцию. И если бы сокровище было найдено, мы могли бы претендовать на него, поскольку род Стернлитцев прекратился. Если сокровище ещё существует, очень хотелось бы взглянуть на него. Мне необходимо знать, где Старк обнаружил статуэтку и почему предложил вам встретиться со мной…

— Значит, вы мне поможете?

Но, к удивлению Квинна, ван Норрис покачал головой.

— Не могу ничего обещать. Вы слишком молоды, слишком неопытны, чтобы ступить на эту тропу с моего благословения. Вначале я должен обдумать множество проблем.

Квинн встал, пытаясь подавить неотчётливое, но тяжёлое настроение.

— Я все равно пойду, — твёрдо проговорил он и взялся за свой пустой чемоданчик.

— Ну, не сегодня же вечером, — с легкой улыбкой остановил его ван Норрис, но Квинна эта улыбка только разозлила. — Наш единственный поезд давно ушёл. И я хочу ещё раз увидеться с вами утром. Вы говорите, у вас есть номер в гостинице? Хорошо. А теперь, с вашего разрешения, — он взял фигурку рыцаря, — это отправится в помещение, которое миссис Эванс называет склепом. Пойдёмте со мной и посмотрите, если есть желание.

Ван Норрис подошёл к дальней стене, прикоснулся к ней рукой, и секция книжного шкафа сдвинулась в сторону. Квинн увидел маленькую комнатку, все стены которой были уставлены рядами небольших ящичков. В центре, под сильной лампой, стояли единственное кресло и стол, покрытый чёрным материалом. На столе были разбросаны бриллианты и изумруды из «Тысячи и одной ночи». Ван Норрис не обратил на них никакого внимания, а открыл один из ящичков в стене и положил внутрь, на обитое мягкой тканью дно, фигурку рыцаря.

— Вся комнатка — стальной сейф, — сообщил он Квинну. — Большую часть работы я выполняю здесь. Рыцарь будет в полной безопасности.

— Значит, мы увидимся утром?

— В десять тридцать, если не возражаете.

Он попрощался, и Квинн подумал, что не воспользовался полностью представившейся ему возможностью. Возможно, потому что в сравнении со Старком выглядел чем-то незначительным. Да и как он мог надеяться на удачное сравнение с ним? Как смел рассчитывать, что заменит брата в деле, которое требует исключительного мужества, самообладания и мастерства?

Но никто не сможет остановить его. Есть отличная причина, чтобы отправиться в Голландию. Квинн снова ощутил решимость и волю, которые в прошлом помогли ему выдержать боль и разочарование. Согласен ван Норрис или нет, но он попытается отыскать сокровище епископа!

Глава вторая Пароль — Роаджакт!

Старые часы на ратуше пробили десять тридцать, когда на следующее утро Квинна ввели в сокровищницу ван Норриса. Но проводником ему служил не хозяин дома и не миссис Эванс. У входа его встретил молодой стройный азиат, ростом не выше Квинна. Он бесшумно, с уверенностью кошки, прошёл по коридору к библиотеке. В нём чувствовались навыки прирождённого воина. Заговорил он с американским акцентом:

— Добро пожаловать в логово паука, приятель. Вот он, шеф.

Алмазы и изумруды были убраны с чёрного покрытия стола. На их месте в ярком голубоватом свете лампы стояла фигурка рыцаря. Ван Норрис опустил увеличительное стекло, в которое рассматривал статуэтку, и протянул руку Квинну.

После обмена приветствиями Квинн замолчал в ожидании. Он усвоил этот приём у отца. Пусть первым заговорит твой собеседник, если ты не совсем уверен в себе. Воздержись от огня, пока не определишь силу противника. А ван Норрис может оказаться и противником.

Первым нарушил тишину товарищ ван Норриса. Квинн заметил, что он, с момента как открыл дверь, всё время незаметно поглядывал на него. А теперь он заговорил авторитетным тоном:

— Ничего не выйдет, шеф. Тебе его не отговорить. Ни ад, ни наводнение его не остановят. Ты только посмотри, какой у него упрямый подбородок!

К удивлению Квинна, ван Норрис рассмеялся.

— Познакомьтесь с Сэмом Марусаки, — представил он азиата. — И давно ты стал специалистом по кадрам, Сэм?

Японоамериканец пожал плечами.

— Ну ладно, шеф. Только не пытайся изменить его намерений. Просто предупреждаю.

Ван Норрис в свою очередь изучал серьёзное лицо Квинна. Но вот он поднял руки в своеобразном жесте поражения.

— Несомненно, ты прав, Сэм. Итак, у нас только два часа, чтобы ввести этого упрямого молодого человека в курс…

— Два часа? — Квинн искренне удивился.

— Но ведь вы уже заказали билет на вечерний рейс КЛМ [Голландская авиакомпания]?

Квинн вынужден был признаться, что сделал заказ сегодня утром по телефону из гостиницы. Он только не понимал, как узнал об этом ван Норрис, но не захотел показывать своё удивление.

— Ну и ну, — протянул Марусаки. — Придётся ещё кое-что пересмотреть, шеф. Он и глазом не моргнул. Похоже, мы заловили неплохую добычу. Она серьёзней, чем мы решили вначале.

— Говорю тебе, это неправильно! — в голосе ван Норриса прозвучало раздражение. — Посылать детей на такое! Я не могу взять на себя ответственность…

Марусаки усмехнулся.

— Детей? А в каком возрасте ты сам занялся делом, шеф? И начал с игры в мяч на съёмочной площадке? Мне кажется, нет!

— Это совсем другое дело. Тогда шла война…

— Да ну? Разумеется. Но война эта ещё не закончена. Может, несколько изменилось расположение сил, но борьба продолжается — и открытая, и тайная. Я говорю: бери, что посылает судьба, и радуйся тому, что можешь внести свою долю.

Он резко повернулся, посчитал ящички на стене к открыл один. Достал из него плоскую металлическую коробку и положил на стол перед ван Норрисом. Вначале голландец поднял руку, словно желая оттолкнуть коробку. Увидев это, Марусаки подчёркнуто взглянул на свои часы.

— Остаётся час и сорок пять минут, — жизнерадостно провозгласил он.

— Ну, хорошо! — ван Норррис резко раскрыл коробку. — Если он всё равно собрался лететь, я не смогу его остановить.

— Я предупредил об этом с той минуты, как увидел его. Ну, сынок, — обратился Марусаки к Квинну. — Шеф даст вам своё благословение. А оно стоит больше десяти тысяч, если, конечно, знаешь, как им воспользоваться. Дайте-ка мне взглянуть на ваши часы…

Пальцы Квинна потянулись к левому запястью. Однако снимать часы он не стал.

— Зачем?

— Послушайте, — проговорил Марусаки с тем усталым терпением, каким объясняются с упрямым ребёнком. — Вы отправляетесь за море и собираетесь играть с очень крепкими ребятами. Эти люди знают о таких играх и забавах больше, чем мы, американцы, можем вспомнить. И когда в этой игре наступит ваша подача, сынок, лучше быть уверенным, что за вами сильная команда. Это всего лишь здравый смысл. Ведь официально вас никто не похлопал по плечу?

Квинн покачал головой.

— Ну, в таком случае мы вам даём нечто вроде команды. И если у вас есть хоть капля разума, вы благословите за это аллаха. Дайте мне ваши часы…

Квинн, всё ещё недоверчиво, снял с руки последний подарок отца. Ван Норрис снял заднюю крышку с часов, а Марусаки в это время рылся в маленьких конвертах в коробке. Закончив, он взглянул на часы.

— Хвала небу, размер стандартный. Вот, шеф.

Голландец очень осторожно вложил под крышку тонкий золотой диск и кивнул.

— Будьте добры, скажите мне месяц и день недели своего рождения.

— Февраль и среда. Но зачем?..

Ван Норрис не ответил. Он занялся тонкой золотой пластинкой, на которой Квинн увидел семь крошечных отверстий, одно в центре и шесть по кругу. Объяснял Марусаки.

— В некоторых местах это будет вашим паспортом. Слышали когда-нибудь о гороскопе драгоценных камней или гороскопе рождения?

Когда Квинн отрицательно покачал головой, Марусаки продолжил:

— Три определённых камня будут обозначать ваши инициалы, четвёртый камень — месяц вашего рождения, пятый — ангела хранителя этого времени, шестой — святого этого дня и седьмой — день недели, в который вы появились на свет. Они должны располагаться по кругу: три, соответствующие имени, вверху, три — ангел, святой и день недели — внизу, а тот, что соответствует месяцу рождения, в центре. В старину считалось, что такой талисман делает своего владельца неуязвимым.

— Но почему?..

Марусаки не обратил внимания на вопрос.

— Мы используем его как паспорт в своей организации. Если в нужном месте показать эту пластинку, она поможет вам получить информацию, помощь — и даже убежище и спасение. Как идёт работа, шеф?

Инструментами толщиной почти в волос ван Норрис вставлял в миниатюрные крепления камешки. Не переставая работать, он ответил:

— Квинн — розовый кварц, Одокар — опал, Андерс — аквамарин, ангел Бархиель — яшма, февраль — аметист, святой Андрей — карбункул, среда — бирюза. Роаджакт [Слово составлено из первых букв английских названий соответствующих камней].

— Роаджакт, — повторил Марусаки. — Это ваш пароль. Вы можете использовать его, чтобы представиться, Андерс.

Квинн моргнул. Слишком уж нелепо и похоже на фантастику, чтобы быть реальностью. Где ему представится возможность воскликнуть «Роаджакт!», чтобы появилась морская пехота или другая осязаемая помощь?

Должно быть, голландец прочёл его мысли. Положив инструменты, он закрыл заднюю крышку часов и, возвращая их Квинну, проговорил:

— Похоже на шпионское приключение, а, Андерс? Когда станете старше, поймёте, что реальная жизнь бесконечно разнообразней и фантастичней любых рассказов писателей. Я знаю, это старое и банальное утверждение, но ни возраст, ни избитость не делают его менее справедливым. Вы по-прежнему вначале хотите побывать в Дордрехте?

— Да.

— Тогда — если вы достаточно умны — в первое же утро там вы навестите антикварный магазин некоего минхеера Дидриха Бевроота на Воорстраате. Вы скажете ему, что ваши часы спешат и вы хотите, чтобы их отрегулировали, что вы турист и случайно забрели в его магазин, потому что увидели на витрине выставку старинных часов. Эти три фразы будут вашим первым паролем. Бевроот станет осматривать ваши часы. Увидев, что в них, он свяжет вас с теми, кто предоставит вам нужную информацию.

— Похоже на старую подпольную сеть, — заметил Квинн, по-прежнему почти не веря происходящему.

Ван Норрис нахмурился.

— Да, во время войны это было частью подпольной сети. В те дни мы были отчаянными людьми. Когда человек вставал на нашу сторону, мы не спрашивали, чем он занимался в прошлом. Поэтому многие боковые ответвления странных и часто незаконных занятий соединялись с нашей организацией, и через них мы получали необходимые сведения и материалы. Когда война — вернее, её часть, — закончилась, мы, сражающиеся в темноте, вышли на свет. И поняли, что мир ещё не для нас.

Тогда некоторые из нас отыскали своих прежних соратников. Мы не утратили связей с ними, не забыли и людей, хоть и нарушающих закон, но которые однажды могут оказаться полезными. Конечно, это нынешнее подполье не вполне можно назвать респектабельным, но мы сохраняем с ним связи.

Поэтому, когда нам нужно, в нашем распоряжении оказывается нечто вроде паутины. Чужак — может быть, за полмира отсюда, — касается одного из сигнальных проводов. Поступает сообщение, порой меняя на своём пути несколько языков и пересекая множество границ. Оно достигает такого человека, занимающего значительное положение в обществе, который может отправиться к высоким руководителям и сказать — и ему при этом поверят: «Сэр, то-то, то-то и то-то, похоже, происходит в этом месте. Следовало бы проверить». Мы предоставляем глаза, чтобы смотреть, уши, чтобы слушать, ноги, чтобы пройти по тропам, по которым нельзя ходить официальным путём…

— Вот именно, — Марусаки убрал коробку в ящик. — И не забывай, сынок, что у противной стороны есть своя сеть, такая же налаженная, как наша, или даже лучше. Когда удаётся, противники хватают нас, давят и косят. Это война, которая идёт в тёмных переулках и на пустынных участках границ, а также в удобных городских кабинетах. И первая же ошибка делает парня таким же мёртвым, как если бы его подстрелили в Корее. Идти нужно осторожно — или вообще больше не сможешь двигаться! Не забывайте об этом. Показать ему картинки, шеф?

Получив согласие ван Норриса, он веером разложил на столе пять фотографий. Обычные снимки, лица мужчин на них видны очень отчётливо.

— Это Бевроот.

Квинн разглядывал круглое лицо, наморщенный лоб, выпяченные, почти капризные губы. Он был уверен, что не забудет это лицо.

— Это Лоренс Кейн. Возможно, вы его не увидите. Но это один из моих партнеров, и он сейчас в Европе.

— Мастер по ликвидации аварий, как и я! — с улыбкой добавил Сэм.

На другой фотографии худое, чисто американское лицо, национальность этого человека спутать невозможно. Но линия рта противоречила весёлому взгляду.

— Корни Смитс.

Третий — в морском офицерском кителе и в фуражке с кокардой, небрежно сдвинутой набок.

Оставшиеся две фотографии ван Норрис положил рядом. Это были снимки одного и того же мужчины — в фас и в профиль. У мужчины было узкое лицо восточного типа, но с некоторыми отличиями — меньше заметна раскосость глаз и слишком выступающий крючковатый нос.

— Отметьте в своём каталоге — крайне опасен, — предупредил Марусаки. — Это Квонг, Хонг или Винг. Берегитесь его, — закончил он легкомысленным тоном.

— Первым троим можете доверять. Этого человека опасайтесь, — добавил ван Норрис.

Марусаки снова посмотрел на свои часы.

— Пора в путь, шеф…

— А какое отношение ко всему этому имеет сокровище епископа? — поинтересовался Квинн.

— Возможно, никакого, а может быть, самое прямое, — ответил ван Норрис. — Коллекция статуэток — настоящее сокровище и имеет огромную историческую ценность. И не только историческую. Если их отыщут, найдётся немало желающих приобрести их.

— А в наши дни достаточно людей, у которых много денег, — вмешался Марусаки. — И богатые люди сочтут это отличным вложением. В Европе немало тех, кто в состоянии заплатить за такие находки полноценными американскими долларами. У них такое правило. Они покупают их на чёрном рынке. Американские доллары в Европе сейчас ценятся выше местной валюты.

Предположим, сокровище будет контрабандой привезено сюда и продано за астрономическую сумму какому-нибудь крутому парню, который заработал кучу денег на чёрном рынке, но не может от них избавиться, не насторожив федеральных агентов. Деньги, которые он заплатит, уплывут за море, как раз к тем людям, в жадные руки которых ни в коем случае нельзя давать зелёные. Да, сынок, эта охота за сокровищем может стать очень крупным делом. Поэтому шеф допускает вас в один из наших тайных проходов. Понятно?

Наконец Квинн понял. Он смущённо потянул ремешок часов. Объяснение Марусаки звучало логично и показывало возможное использование сокровища. И, возможно, именно это вывело Старка на след, который так неожиданно оборвался на улице Маастрихта. Значит, ответ на его вопросы связан с сокровищем епископа.

— Это останется у вас? — он указал на рыцаря.

— С вашего согласия. А теперь, если вы готовы, Марусаки отвезёт вас в Нью-Йорк. Не забудьте…

— Воорстраат, Дидрих Бевроот…

Марусаки нетерпеливо переминался у выхода из комнаты-сейфа.

— Он справится, шеф. Таких нужно брать зелёными и довести до готовности. В этом вся хитрость!

Но ван Норрис сделал ещё одно предупреждение.

— Ваш главный враг, — медленно и подчёркнуто проговорил он, — излишняя самоуверенность. Вы должны помнить, что намерены провести лишь исследование, чтобы закончить книгу. Никаких других целей у вас нет.

Квинн согласился, что это прекрасный совет. Ему нужно справиться со своим возбуждением. Он только Квинн Андерс, незаметный студент, будущий историк, и не имеет никакого отношения к тайным подпольным организациям и информационным сетям. Очевидно, эта его решимость была понятна ван Норрису без слов. Потому что, в последний раз пристально взглянув на него, голландец улыбнулся.

— Вы справитесь…

— Конечно, шеф, — Марусаки переступил с ноги на ногу. — В своё время я видел, как приходили и уходили многие. Он настоящий!

Но когда Марусаки в наступающих сумерках подвозил его к окраинам Нью-Йорка, Квинн усомнился в его последнем утверждении. За последние несколько часов они совсем не говорили о предстоящем деле. Напротив, человек ван Норриса был занят почти непрерывным монологом исключительно о своём прошлом. И прослушав несколько минут этот поток воспоминаний, льющийся гладко и небрежно, Квинн понял его цель. Марусаки за несколько часов поездки пытался объяснить ему, как работать в подполье. И как только он это сообразил, стал задавать вопросы, на которые тотчас получал ответы, иногда очень подробные. В сущности это было быстрое, но тщательное введение в курс дела. И добравшись до своего отеля, Квинн уже знал о том, что может его ожидать, гораздо больше, чем мог представить себе утром.

Небрежно попрощавшись, как и Марусаки, Квин пошёл в свой номер. Следовало ещё кое-что сделать, прежде чем получить билет и отправиться в аэропорт. И он справился с этим, даже не снимая шляпу.

Он вырвал страницу из записок отца, дважды внимательно прочёл её, разорвал на мелкие клочки и сжёг в пепельнице. Лёгкие чёрные хлопья смыл в унитазе. Сейчас он знал всё, что возможно, о сокровище епископа, но от него этого никто не узнает.

Теперь его больше ничего не связывало с сокровищами Стернлитцев. Он был почти убеждён в этом, а нужно быть совершенно уверенным. Страницу за страницей он просмотрел две записные книжки, перечитал записи, сделанные им самим на машинке или аккуратным почерком отца. Ничего! Но он всё же вырвал и сжёг карандашный набросок башни Одокара. Потом закрыл чемоданчик, проверил на месте ли паспорт и собрал вещи.

Всю дорогу до аэропорта он думал о главном правиле, которое весь день внушал ему Марусаки. Если исполняешь какую-то роль, то каждую минуту дня и ночи нужно жить этой ролью. Если ты, допустим, торговец жемчугом из порта Дарвин, то думаешь, живёшь, спишь и ешь, как торговец жемчугом, — и больше ничего, пока не наступит момент, когда твоя роль поможет тебе добраться до цели.

В одном отношении ему очень повезло. Ему совсем не нужно было принимать чужую личину. Да он, вероятно, и не смог бы это сделать. Нет, у него есть вполне основательные причины побродить по старым городам, интересуясь разными людьми и землями. Он всего лишь изучает историю, его интересует всеми забытый военный орден, который прекратил существование около семисот лет назад.

И поэтому, как турист, он искренне наслаждался полётом на огромном «Летучем голландце» на восток, навстречу восходящему солнцу. Заняв место рядом с другими пассажирами, направляющимися через Шеннон в Амстердам, Квинн предался путешествию, как человек, слишком долго просидевший на одном месте.

Его сосед явился позже и едва успел занять своё кресло, как двери самолёта закрылись. Создалось впечатление, что окружающее его совершенно не интересует, и большую часть ночи он крепко проспал. Его круглое лицо в очках в пластиковой оправе было совершенно неприметно, и Квинн почти не обращал на него внимания.

Весенняя ночь коротка. Не успела наступить тьма, как они уже встречали рассвет. Квинн проснулся, когда самолёт начал снижаться. Зелёные поля внизу казались разрезанными серебром каналов. Но интереснее всего были разноцветные квадраты и прямоугольники. Полотна алого, розового, белого, жёлтого, синего…

Очевидно, возглас Квинна разбудил соседа. Тот сонно наклонился к окну, едва не задев щеки американца.

— Это поля тюльпанов, минхеер, — по-английски он говорил с сильным акцентом. — Никогда раньше их не видели?

— Нет.

— Мы всё ещё летим на восток. Видите вон ту морскую звезду? Это Наарден. Посмотрите на каналы, по ним идут в город цветочные баржи. В это время года как раз цветут тюльпаны.

Он откинулся в кресле и откровенно посмотрел на Квинна.

— Наверное, первый раз в Нидерландах, минхеер?

— Да.

— Вы выбрали прекрасное время для поездки.Ден Хааг, Маркен, Амстердам, Роттердам — все они предстанут перед вами в лучшем виде. Вы путешествуете по делу или ради удовольствия, минхеер?

— Ни то и ни другое, — ответил Квинн. Он надеялся, что прозвучало это с достаточным энтузиазмом. — Мне нужно провести некоторые исторические изыскания.

— А, так вы учёный? Поедете в Лейден или Утрехт?

— Ещё не знаю. Сначала хочу осмотреться…

— Прекрасно! Сначала посмотрите на Голландию, прежде чем, как говорят ваши соотечественники, «закопаться в книгах». Ну, конечно, сейчас Нидерланды не такая большая страна, как была некогда. И к тому же бедная. Мы потеряли нашу Индию. И сюда — а здесь так мало земли — возвращаются сотни, тысячи людей, которые поколениями жили под чужим солнцем. Это очень печально. Затянуть потуже пояса — вот что нам всем теперь остаётся сделать. Ага, мы приближаемся к Шипхолу. Осмотритесь как следует, минхеер. В этом аэропорту пересекаются дороги из многих стран мира. Отсюда без труда можно улететь в Индию, в Египет, в Тимбукту — куда захотите.

Когда они приземлились, Квинн обнаружил, что сосед взял на себя роль его проводника. Голландец настоял на том, чтобы проводить его к таможенникам, помогал заполнять бланки и отвечать на вопросы, хотя Квинн отлично справился бы с этим и сам. Но попутчик делал всё с таким искренним желанием быть полезным, что Квинн сдержал раздражение и нетерпение. И только когда пришло время предъявлять багаж, Квинн обнаружил исчезновение своего чемоданчика.

Носильщики, доставившие багаж из самолёта, заявили, что не видели его чемодана. Последовало короткое замешательство. Новый знакомый Квинна только мешал своими жалобами и обращениями к властям.

Если бы в чемоданчике находилось что угодно, кроме невосполнимых записей, Квинн радостно распрощался бы с ним через две минуты после начала суматохи, выбрался из аэропорта и постарался улизнуть в первом же такси. Он всегда ненавидел подобные сцены и вдруг неожиданно оказался в центре одной такой.

Наконец его чемоданчик обнаружили под грудой вещей. Квинн облегчённо вздохнул и поманил носильщика, который принимал участие в поиске пропажи. Положил ему в руку гульден.

Тот взял оба саквояжа Квинна и понёс к выходу. Американец с радостью последовал за ним.

— Минхеер, этот джентльмен ваш друг?

— Да нет, всего лишь сосед по самолёту. Я даже не знаю, как его зовут.

— Тогда зачем он так пошутил? Ваш чемодан, минхеер, ваш маленький чемодан, который он так активно разыскивал, он ведь сам спрятал под вещами. Это шутка?

Квинн не решился оглянуться через плечо на дверь, через которую в любой момент мог выбежать его «друг».

— Наверное. Я спрошу его. Спасибо за помощь.

— Danke, минхеер! — носильщик коснулся фуражки.

Квинн взял свой чемоданчик. Он решил, что отныне всё время будет держать его под рукой.

Глава третья Неожиданное богатство

Каждую секунду в течение следующего часа Квинн жалел, что не проявил достаточной решительности и не отделался от своего самозваного гида ещё в аэропорту, прежде чем тот присоединился к нему на стоянке такси.

Этот человек пристал к нему, как липучка. И только когда ван Ноорден, так с опозданием представился попутчик, посадил его в поезд, идущий на Дордрехт, и поезд действительно тронулся, Квинн расслабился в блаженном одиночестве. Он твёрдо настроился не останавливаться в отеле, который порекомендовал ван Ноорден, и, конечно, не связываться с людьми, чьи имена и телефоны тот написал на обороте визитной карточки и сунул ему в последнюю минуту перед расставанием.

Это приключение привело Квинна в сонное состояние, он был раздражён и начинал чувствовать, что Голландия вызывает у него аллергию. Вдобавок к другим неудобствам купе было полностью заполнено пассажирами. Не желая, чтобы к нему привязался второй ван Ноорден, Квинн занялся своими записями. Пора заново перечесть всё, что известно об ордене епископа Одокара. А пока он будет читать, никто не посмеет помешать ему. И Квинн принялся медленно перелистывать страницы записной книжки.

Но дойдя до последней странички, он обнаружил нечто, что сразу же прогнало сонливость. Квинн выпрямился. В кожаном переплете книжки был карман, в который он клал разные записки. Когда Квинн заглядывал в него последний раз, там была только карта герцогства Стернсберг. А сейчас появилось что-то ещё.

Это был толстый жёлтый конверт, плотно запечатанный. Видно, его так торопливо засовывали под карту, что один уголок смялся. Квинн закрыл записную книжку, не вынимая конверта.

Вот почему его чемоданчик затерялся в аэропорту! Только там могли подложить этот конверт. Но зачем… и что в нём? Если бы он был один в купе, то сразу посмотрел бы. Но почему-то не хотелось этого делать на глазах у четверых незнакомых людей.

Квинну пришлось набраться терпения и вспомнить совет Марусаки. Не один раз этот консультант повторил Квинну, что самая большая трудность, с которой он столкнётся, — это нетерпение и скука. Нельзя предпринимать какие-либо действия, пока не убедишься во всех фактах и не сможешь предположить ближайшее будущее. Нужно ждать, как выразился Марусаки, что пошлёт Господь, хотя обычно это бывают неприятности. Поэтому Квинн сделал себе внушение и положил записную книжку обратно в чемоданчик, который подсунул под локоть. И сидел спокойно, почти не замечая чудесного пейзажа, мелькавшего за окном.

Квинна предупреждали, что такси в Голландии — совсем не такая удобная служба, как у него дома. Но всё же он сумел найти на станции машину, которая доставила его в отель, предложенный Старком, — «Де Витт».

В маленьком фойе, уже собираясь идти за носильщиком в свой номер, Квинн испытал второй шок за день. И напрочь забыл о своём желании как можно скорее лечь в постель и заснуть, когда дежурный протянул ему письмо.

— Минхеер Андерс, это пришло некоторое время назад с указанием, чтобы передали вам, когда вы появитесь…

Квинн взял конверт. Он был мятый и грязный, с чётким отпечатком каблука. Квинн вздрогнул. Невозможно не узнать этот почерк, эти угловатые прописные буквы, это наклонное «К».

С письмом Старка в руках, не видя ничего вокруг, Квинн прошёл в свой номер. Заплатил носильщику и наконец остался один. И прежде чем распечатать письмо, повернул ключ в двери.

Внутри конверта оказался неровный клочок грубой бумаги. Похоже, это был обрывок от меню. Вначале Квинн ничего не заметил на оборотной стороне, но когда подставил листок под свет, смог прочесть четыре слова: «Человек, который продаёт воспоминания».

Человек, который продаёт воспоминания! Но что и кто… Послание явно очень важное, Старк написал его на первой подвернувшейся под руку бумаге.

Квинн опустился в кресло у лампы и принялся разглядывать листок. Никогда прежде он не изучал так внимательно ни одну историческую книгу, ни одну рукопись. Ему нужно было запомнить каждую мелочь этой бумаги, каждый завиток букв в списке блюд. И если когда-нибудь попадётся подобное меню, он его сразу узнает.

Затем он взял пепельницу и спички. Клочок бумаги на глазах превратился в чёрные хлопья. Но, закрыв глаза, Квинн по-прежнему видел его во всех подробностях.

Конверт был из дешёвой бумаги и довольно грязный, словно его, прежде чем отправить адресату, уронили на улице и ненароком наступили на него. Что, вполне вероятно, так и было. Предположим, что за Старком следили. Допустим, он написал эту записку, вложил в конверт и специально выронил. Какой будет реакция человека, нашедшего конверт, особенно если Старку удалось налепить на него марку? Нашедший просто подберёт конверт и бросит в ближайший почтовый ящик. Но если Старку пришлось так поступить, то он действительно оказался в безвыходном положении. Возможно, — губы Квинна сжались в тонкую линию — это произошло в тот самый вечер его гибели. В таком случае, Старк предчувствовал, что ему грозила опасность.

И это делало письмо «человека, который продаёт воспоминания» самым важным посланием, когда-либо полученным Квинном. Юноша не глядя смотрел на стену, пытаясь выстроить свои мысли и предположения в логичном порядке. Неожиданно ему захотелось рассказать всё ван Норрису или Марусаки. Но они были далеко, за морем, и ему придётся принимать решение самостоятельно. Правда, у него есть данный ван Норрисом пароль в странный подпольный мир, в существование которого Квинн не поверил у себя дома, где ему впервые поведали о нём. Неожиданно для себя Квинн понял, что после последнего письма Старка он готов поверить даже в этого нелепого Роаджакта.

Он встал, медленно снял одежду, вымылся под душем и снова оделся. Бросил с тоской взгляд на постель. К сожалению, сейчас ему предстояли совсем другие дела. Он уже собрался выходить, когда вспомнил о конверте в записной книжке. «Нужно решать загадки в порядке поступления», — с мрачным юмором подумал он, доставая конверт.

Квинн надел шляпу, уже разорвав конверт, настолько незначительным ему казалось его содержимое. А секунду спустя в полном недоумении взирал на оказавшееся у него в руках.

Невозможно… Этого не может быть!..

Но это правда. Он чувствует их, может перебирать пальцами, хрустящие, новенькие, чуть прилипающие друг к другу.

Тысячедолларовые банкноты!

Отказываясь воспринимать увиденное, Квинн сосчитал их, потом пересчитал ещё раз.

— Десять тысяч долларов! — медленно произнёс он вслух.

Десять тысячедолларовых банкнот, словно только что из печатного станка! Квинн поднёс их веером к лампе и принялся внимательно разглядывать. Вот оно что! Чуть смещённый расплывающийся рисунок… Квинн невесело улыбнулся. Это ловушка, фальшивка! Но настоящие или фальшивые, эти деньги означали для него неприятности, большие неприятности. Его могут задержать за сбыт поддельной валюты. Или его использовали всего лишь посыльным? Может, кто-нибудь потребует у него конверт, оставленный мистером ван Ноорденом? Потому что конверт мог подложить только он. Ну что ж, если кто-нибудь придёт, то будет весьма удивлён приёмом!

Квинн принялся за работу. «Хорошо, — чуть приободрившись подумал он, — что все эти годы я с увлечением читал шпионские романы. Из них можно почерпнуть очень много интересного».

Он завернул банкноты в чистый листок из своих запасов писчей бумаги, потом с помощью липкой ленты из сумки первой помощи прилепил сверток ко дну ящика с обратной стороны шкафа. Пусть полежат здесь, пока он не решит, как лучше от них избавиться. Можно будет анонимно отправить их в полицию… Но пока ещё рано. Интересно посмотреть, придут ли за ними и кто именно придёт.

Квинн испытывал душевный подъём. Он считал, что до настоящего времени справлялся со своим делом совсем неплохо. Хорошее начало. Хотя он очень устал и был страшно голоден, он не позволил обвести себя. Едва ли не беспечно взяв пальто, он вышел.

Дежурный в вестибюле объяснил ему, где ближайший ресторан, и через двадцать минут Квинн уже делал заказ — и тем самым проверял своё знание голландского языка. Весь его стол был заставлен едой. Снова пошёл дождь. На улице было непривычно много велосипедистов.

Квинн жевал, наслаждался и размышлял. А ему было о чём подумать. И ван Ноорден, и деньги, и записка от Старка… Тем не менее он пока не видел никакой связи между этой валютой и сокровищем епископа. Если, конечно…

Если кто-то не пытается очень аккуратно подставить Квинна Андерса. Сбыт фальшивых денег — серьёзное преступление, очень серьёзное. Провоз на континент фальшивых долларов — это ещё хуже. Если у него обнаружат эти банкноты, его арестуют, и в таком случае даже американское посольство будет настроено к нему предвзято. Его могут задержать на несколько дней или даже недель. И тем самым предоставить кому-то массу времени. Но для чего? Для того, чтобы отправиться в Стернсберг и вытащить сокровище из шляпы? Но это было слишком уж маловероятно!

Он заплатил по счёту и вышел из ресторана, подняв воротник и стараясь спрятать лицо от дождя. Пошёл, держась ближе к зданиям. В конце квартала ему попался книжный магазин, один из тех тесных маленьких магазинчиков, мимо которых не может пройти ни один книголюб. Почти машинально Квинн зашёл.

Владелец, низенький мужчина, в чёрном пиджаке, засыпанном табачным пеплом, раздражённо поднял голову: американец нарушил обычную тишину этой заполненной книгами комнаты. А Квинн подошёл к ближайшему заваленному фолиантами столу и принялся рыться в пыльных грудах. Убедившись в этом, хозяин снова осел в кресле, облегчённо вздохнув.

Дождь продолжал стучать в окно, и затхлость полуразвалившегося здания добавляла в атмосферу комнаты приятный сухой запах. Квинн был рад, что может бегло читать по-голландски, и просматривал книги, пока не наткнулся на толстый том. И сразу решил, что возьмёт его, потому что в книге был полный набор гравюр с подробным изображением доспехов одиннадцатого и двенадцатого веков.

С этим сокровищем в руке Квинн направился к недовольному владельцу и немного поторговался с ним. Тот наконец принял деньги с видом человека, желающего избавиться от помехи, небрежно завернул покупку в мятую бумагу и буквально вытолкнул Квинна за дверь. С томом под мышкой Квинн устало отправился в отель.

Он остановился в вестибюле у столика, на котором лежала груда буклетов с красно-белой надписью «Дордрехт». Это оказались путеводители по городу на английском языке, и он купил один.

Вернувшись в свой номер, он занялся главной проблемой. Бумага, в которую была завёрнута книга, очевидно, уже несколько раз с тех пор как её оторвали от рулона служила этой цели. Она достаточно помята и испачкана, но нигде не заметно ни надписей, ни каких-либо других пометок. Квинн разгладил её и достал катушку липкой ленты, которую всегда держал при себе, чтобы склеивать порванные страницы. С помощью перочинного ножа он вырезал из бумаги грубый конверт, в который и уложил банкноты.

На тумбочке он нашёл небольшую адресную книжку. Нужный ему адрес был напечатан прямо на обложке. Но Квинну потребовалось добрых тридцать минут, чтобы переписать его левой рукой.

— Начальнику полиции, Дордрехт… — всё на голландском, как полагается.

Конечно, сделано не очень умело, и возможно, эксперт по почерку сумел бы его отыскать. Но ведь у эксперта для сравнения нет никаких других записей Квинна.

Проблему представляли марки. Срочно найти их не так-то просто, а Квинн не хотел больше держать у себя письмо. А нужны ли марки? Конверт с таким адресом всё равно будет доставлен, если его обнаружит почтальон. Придётся просто рискнуть.

Наконец он с удовлетворением лёг в постель, уверенный, что поступил правильно, передав одну из своих загадок представителям закона. Если его собирались подставить, то он предпринял всё, чтобы этот замысел не удался. Просмотрев путеводитель по Дордрехту, Квинн решил, что завтра утром побродит по городу, чтобы убедиться в эффективности инструкций ван Норриса.

Утро выдалось серым, мрачным и дождливым. Квинн позавтракал. Апельсинового сока не было, но зато удивительно свежим и вкусным оказался сыр. За едой Квинн заново просмотрел путеводитель. Маршрут номер один, очевидно, приведёт его на Воорстраат. Чтобы сберечь время, он срежет часть маршрута, которая уделена паркам, и начнёт с Ноордендийка и со старой мельницы, являвшейся здесь главным объектом внимания туристов. Мельница на плотине — прекрасное начало для знакомства с Голландией.

И вот внимательно, как и полагается изучающему историю, он прошёл по первому маршруту, намеченному отцами города для развлечения туристов. Ноордендийк вывел его в древнюю часть Дордрехта, так называемую Голландскую Венецию, где вода каналов плескалась о стены старинных зданий со ступенчатыми крышами.

Наконец Квинн нашёл дорогу в Музеумстраат и миновал картинную галерею. Несмотря на свою роль туриста, у него не было настроения любоваться произведениями живописи. Дома стояли сплошной стеной. Когда-то Нью-Йорк должен был выглядеть так же, в те дни, когда сердитый старый Питер топал по его каменным улицам, стуча туфлями с пряжками и задерживаясь только для того, чтобы отругать выскочек-англичан, осмелившихся явиться в его логово. Несмотря на дождь, Квинн шагал не торопясь; он даже остановился минуты на три, чтобы посмотреть на Беркепорт, где другой человек, не менее упорно сопротивлявшийся врагам, чем Питер Стивесант [Последний губернатор колонии Новая Голландия в XVII веке, в состав которой входил Нью-Йорк], некогда жёг масло в лампах ночного совета. Вильгельм Молчаливый [Принц Оранский, руководитель буржуазной революции в XVI веке и создатель государства Нидерланды]. Повсюду ворота под арками, старые дворы, дома, несущие на себе следы многовековой истории.

Наконец Квинн вышел на Воорстраат. Номер 97 занимал торговец мебелью, а 89 — книжный магазин. Квинн шёл, пока не отыскал Бевроота. Внизу витрины лежало голландское серебро, а за веером крещенских ложек и табакерок стоял дельфтский фаянс и фарфор. Ещё дальше длинношеий и длиннорукий деревянный идол индонезийской работы злобно уставился на поблёкшую, но исключительно изящную вышивку. За ожерельями из коралла, сердолика и янтаря, возможно, когда-то украшавшими крестьянских невест, находился обитый бархатом поднос, а на нём несколько старинных часов.

Квинн вошёл и остановился у входа, увидев множество больших и маленьких столов, загромождённых фарфором, латунью, медью и стеклом. Вдоль комнаты на большом расстоянии друг от друга горели три лампы, но света они давали немного.

— Что угодно минхееру?

К нему направлялся мужчина. Это был Бевроот с фотографии, те же поджатые губы и капризная морщинка между глаз.

— Я увидел часы у вас в витрине, — начал резко Квинн, потому что ему самому такое поведение казалось глупым. — Вы случайно не ремонтируете их? Я турист, только что приехал, и заметил, что мои часы спешат. Не знаю, к кому обратиться за помощью…

— Вот как? — Бевроот не выглядел особенно заинтересованным. Говорил он, как вежливый продавец. — Я не ремонтирую часы, минхеер. Те, что я продаю, представляют исторический интерес. Они не для повседневного пользования, понимаете? Если дадите мне взглянуть на ваши часы, возможно, я смогу определить, в чём причина. Но если ремонт трудный, вам придётся обратиться к кому-нибудь другому…

— Конечно! — Квинн снял часы и отдал Беврооту, который тотчас исчез с ними в глубине магазина.

Американец медленно переходил от столика к столику. Тут было достаточно интересного, чтобы привлечь внимание любого. С подноса, заваленного всякой всячиной, он взял сердоликовую печатку в старинной тонкой золотой оправе. На печатке рисунок: лев, стоящий на задних лапах и очень воинственно размахивающий мечом, зажатым в передних. Старку это понравилось бы.

Квинн положил печатку и нервно отвернулся. Когда память перестанет тревожить его?

— Минхеер!

Он едва не подпрыгнул от неожиданности. Бевроот подошёл почти бесшумно.

— Потребовалась лишь небольшая регулировка, минхеер. Я думаю, теперь они будут идти правильно. Очень хорошие часы, минхеер. Прекрасная работа. Американские?

— Нет. Это подарок отца. Сколько я вам должен за услугу, минхеер?

Бевроот покачал головой.

— Нисколько, минхеер. Вы недавно из Америки?

— Да. Это мой первый день в Дордрехте…

Профессиональная улыбка торговца стала ещё шире.

— Тогда вы не должны пропустить самое интересное, что здесь есть, минхеер.

— Вы можете мне что-нибудь посоветовать?

— Только одно. Тут есть кафе, минхеер. Вы не найдёте его в путеводителях, потому что оно маленькое, и человеку, незнакомому с городом, трудно его найти. Но если вы пойдёте туда — может быть, пообедать сегодня вечером, — вы не пожалеете, что побывали там. Не забудьте попросить столик у окна, выходящего на канал. Очень приятно сидеть у окна, потягивая кофе, и смотреть на проплывающие лодки. Думаю, в Америке вы такого не встретите… хотя ваша страна совершенно удивительная.

— Да, это верно, минхеер. А как называется это кафе?

— «Вийзе Катер», это значит «Мудрый кот», минхеер. До него можно добраться так…

На обороте старого конверта он начертил карту и дважды подробно объяснил дорогу, пока не убедился, что Квинн понял.

— Под арку здания, минхеер, и во двор. Там нет никакой вывески, и снаружи это место трудно обнаружить…

— Думаю, я не пропущу его.

— Хорошо! И, минхеер, тамошняя повариха из Байона, что в Лимбурге вблизи Маастрихта. Закажите фламандский вишнёвый пирог, это их фирменное блюдо. Могу вам поклясться, что во всём Дордрехте вы не найдёте лучшего вишнёвого пирога, чем тот, что подают в «Мудром коте». Не забудьте, минхеер: место у окна и вишнёвый пирог.

— Не забуду, — Квинн повернулся и взял в руки печатку. — Если не возражаете, я куплю это.

Заплатив небольшую сумму, запрошенную Бевроотом, он добавил:

— Вы можете отправить это за море, минхеер?

— Конечно, если желает покупатель. Но тогда нужно ещё оплатить пересылку. Что касается таможенной пошлины, то её не будет. Это не очень ценная вещь, всего восемнадцатое столетие.

— Отправьте, пожалуйста, минхееру Сэму Марусаки, дом ван Норриса, Нью-Йорк.

Бевроот записал адрес. Выходя из магазина, Квинн улыбнулся про себя. Итак, фантастика? Что ж, он нашёл подходящую возможность дать знать Марусаки и ван Норрису, что сделан первый шаг по дороге, которую они ему указали.

На Воорстраате было сыро, дул резкий холодный ветер, но Квинн проделал маршрут до конца и, как рекомендовал путеводитель, прошёл между номерами 133 и 131 в местечко, откуда открывался прекрасный вид на гавань. Дома мрачными прямоугольниками отражались в тусклой серой воде канала. Квинн выше поднял воротник. Так как до обеда в «Мудром коте» ещё было долго, а в желудке совсем пусто, он решил поискать поблизости другое место, где можно перекусить.

Квинн посмотрел вдоль улицы. Она была совершенно пуста, если не считать одного прохожего в дальнем её конце. Думая о горячем кофе в большой чашке, Квинн быстро пошёл назад.

Глава четвёртая «Мудрый кот»

Прежде чем удалось найти ресторан, с небес обрушился настоящий ливень, и поэтому Квинн садился за столик совершенно промокший и очень сердитый. Но тепло в зале успокаивало, и как только было покончено с заказом, Квинн снова почувствовал интерес к окружающему. В дверях задержался один только что вошедший клиент. Когда американец взглянул на него, то испытал новый шок. Эти слегка согнутые плечи и общие очертания фигуры показались ему знакомыми. Лицо незнакомца представляло собой тонкую светлую полоску, его владелец не спешил показывать свою наружность.

Официант заторопился навстречу незнакомцу и, не обращая внимания на его протесты, провёл к единственному незанятому маленькому и хорошо освещенному столику у переднего окна. Посетителю пришлось — с явной неохотой — снять плащ и шляпу.

На короткое мгновение Квинну показалось, что в одной комнате с ним находится «Квонг, Хонг или Винг» Марусаки. Густые чёрные волосы так плотно прилегали к голове, будто были покрыты лаком. У незнакомца острый нос с высокой переносицей, а веки приспущены и не открывали полностью глаз. Возраст его определить очень трудно: ему могло быть и двадцать пять и пятьдесят лет. Но гибкое тело и прекрасно координированные движения заставляли думать, что первая оценка возраста ближе к истине. Во всяком случае этот человек определённо не голландец и даже — Квинн готов был держать пари — не европеец. И он не Квонг, Хонг или Винг, только усталые глаза и общие контуры лица напоминали человека на фотографии. Американец перенёс всё внимание на еду, решив больше не поддаваться своему воображению.

Добросовестный визит в музей заполнил долгий день, и в четыре часа Квинн, промокший и усталый, вернулся в гостиницу. Когда он попросил ключ от номера, дежурный протянул ему записку. Квинну звонил минхеер Гроспорт и собирался позвонить ещё.

Гроспорт… Квинн вспомнил одно из нескольких имен, которые назвал ему на вокзале ван Ноорден. А значит, это один из тех людей, с кем американец не собирался знакомиться. Да, но ведь он остановился совсем не в той гостинице, которую так навязчиво рекомендовал ван Ноорден. Каким же образом этот минхеер Гроспорт отыскал его и зачем? Этот интерес к его особе показался Квинну подозрительным; он выбросил записку в урну и пообещал себе, что обязательно разберётся с этим.

Но тревога не покидала его, и поэтому, попав в свой номер, он первым делом зажёг свет и тщательно осмотрел его. И, проверяя шкаф, обнаружил, что его подозрения оправданы. Все ящики он оставил плотно закрытыми, но именно тот, в котором раньше находились банкноты, теперь чуть выдавался.

Квинн вытащил ящик. Да, при ярком свете непрошеный гость мог заметить следы липкой ленты. Итак, за банкнотами приходили, но обнаружили ящик пустым. Интересно, какой была реакция?

Квинн заметил и другие следы тщательного обыска, который проводил не очень опытный человек. Может, он теперь считает, что банкноты у Квинна при себе? Пожалуй, ему стоит ходить поосторожней, внимательно приглядываться к теням и не выходить по вечерам без надобности.

Квинн подошёл к окну и встал, глядя через мокрое от дождя стекло на крыши Дордрехта и на серые нити каналов. Темнота быстро сгущалась. Неподвижное тело Квинна было напряжено, он облизал пересохшие губы, на виске задергался нерв.

Было ли у Старка такое же ощущение, когда он осознал опасность? Старк никогда не говорил о прошлом или о будущем — только о настоящем — и внешне всегда казался спокойным и невозмутимым. Эта внешняя оболочка добродушия, очарования и доброжелательности, которую Старк использовал как доспехи, воздвигла между ним и его семьёй невидимую преграду. Но сейчас Квинн находится в мире капитана Старка Андерса, и в этот момент он отдал бы всё, чтобы задать Старку вопрос:

«Это всегда так, Старк? Всегда чувство одиночества, отчуждённости от остальных? Чувство страха?»

Именно это больше всего поразило его — ощущение, что он отрезан от нормального и знакомого мира, в котором человек днём выполняет обычную работу, а вечером возвращается домой и спокойно ложится спать. А за преградой — в том мире, где можно рассчитывать только на свои ум и силу, — в этом мире охватывает постоянное ощущение настоящего ужасающего одиночества. Старк тоже должен был это испытывать. Может, именно в такой момент одиночества он и написал эти слова на обрывке меню. И так и не сумел пройти сквозь эту преграду, вернуться к спокойной жизни.

Квинн открыл окно. Ударил холодный, промытый дождём ветер со слабым запахом соли. Он свистел над острыми зубцами крыш. И сквозь этот свист послышались металлические удары. Один, два, три, четыре, пять! Можно отправляться на поиски «Мудрого кота».

У гостиницы из такси выходили пассажиры. И Квинну повезло, он успел занять машину, решив, что может заблудиться в лабиринте старых улиц, который начертил Бевроот. Когда Квинн на углу квартала недалеко от своей цели вышел из такси, поток возвращавшихся домой велосипедистов уже превратился в тонкий ручеёк, который можно было без труда перейти в поисках ориентиров.

Квинн отыскал боковую улицу, казавшуюся просто щелью между домами, такую узкую, что современный автомобиль вряд ли сможет проехать по ней, не оцарапав дверцы.

Улица заканчивалась аркой, представлявшей собой часть старого дома. Под завешенными окнами Квинн прошёл в маленький дворик за аркой. По бокам стояли два узких дома, а третий — прямо напротив арки. В свете его окон виднелась вывеска, скрипевшая на ветру. Позолота и краска поблескивали при свете фонаря и на соседнем доме. Квинн отыскал «Мудрого кота».

Его посетителям приходилось подниматься по узкой лестнице под головокружительным углом, и они оказывались в помещении с низким потолком, представлявшим серьёзную угрозу для высоких и неосторожных людей. Примерно половина столиков была занята клиентами.

— Столик, минхеер?

Оглянувшись, Квинн увидел рядом с собой молодого человека. Американец ответил не сразу, и ему показалось, что бледное лицо официанта дёрнулось и у рта появились морщины раздражения.

— Я хотел бы столик у окна, выходящего на канал, — ответил Квинн по-английски.

На мгновение официант вздрогнул, но не ответил и даже не шевельнулся. Тогда Квинн добавил:

— Я американец и впервые в вашем городе. Минхеер Бевроот любезно направил меня сюда. Он сказал, чтобы я попросил столик…

— Очень хорошо, минхеер.

Но к столику у окна официант провёл явно с неохотой. Он отодвинул для Квинна стул, торопливо разложил прибор и предложил меню.

От меню Квинн отмахнулся.

— Принесите мне фирменный обед. А вдобавок — по рекомендации минхеера Бевроота — фламандский вишнёвый пирог…

Официант, не поднимая глаз, дал ему салфетку.

— Как пожелаете, минхеер.

Когда он отошёл, Квинн посмотрел в окно. Эта сторона дома была заслонена от ветра и дождя. Если повернуть голову, внизу должен быть канал, вода которого, очевидно, плещется о стены «Мудрого кота». К двери, выходящей прямо в воду, привязаны две лодки с вёслами, они плавно покачивались на ветру вверх и вниз. Когда промышляешь на чёрном рынке или занимаешься другими необычными делами, такой запасной ход очень удобен. Патрулирует ли каналы полиция?

Квинн взял в руку вилку и принялся чертить узоры на жёсткой красно-белой скатерти. Получил ли начальник полиции его подарок? И если получил, то какой переполох в официальных кругах это вызвало? Если появится возможность, неплохо бы узнать.

Клубок нитей — вот что у него сейчас в руках. Может, «Мудрый кот» даст ему хотя бы один свободный конец. Гроспорт, деньги и записка Старка… Если бы можно было разобрать последовательно по одной ниточке.

Квинн поднял голову и встретился с ровным немигающим взглядом зелёных глаз. Казалось, что на противоположной стороне стола в воздухе висела умная, поросшая чёрной шерстью морда. Но потом Квинн разглядел на краю стола лапы. Напротив него сидел большой чёрный кот.

— Dag, kater! [Здравствуй, кот (голл.)]

Кот вежливо ответил почти беззвучным мяуканьем.

— Минхеер… — радом материализовался встревоженный официант. — Kater… — он едва ли не с виноватым видом повернулся к коту.

Квинн рассмеялся.

— Вероятно, мой друг зарезервировал столик?

Официант слегка улыбнулся.

— Как вы и сказали, минхеер. По законам кошачьего племени, у Катера сложилось мнение о своем постоянном месте в нашем мире. Он выбрал этот столик…

— В таком случае я его гость, — произнёс Квинн по-голландски. — Минхеер Катер, — он поклонился этому столпу кошачьей респектабельности по другую сторону стола, — не желаете ли присоединиться ко мне? Скажем, с блюдцем молока?

Официант позволил себе коротко рассмеяться. По-видимому, ему редко приходилось это делать: звук получился какой-то ржавый.

— Молоко — это для jonge kat — для котят, минхеер. Катер предпочитает более крепкие напитки.

— Тогда принесите ему его обычную выпивку. И не заставляйте джентльмена ждать!

Потому что «Катер» повернул к официанту чёрную морду и мяукнул громче и требовательней.

— Как прикажет минхеер.

Квинн стал есть густой суп, который поставили перед ним.

— Не очень приятный вечер, а, минхеер? — заметил он в перерыве между двумя глотками.

В ответ Катер повернул голову к окну, его зеленые глаза без очевидного неудовольствия рассматривали сумрак снаружи.

Лучшего супа Квинн не пробовал уже несколько лет. В желудке стало тепло. «Мудрый кот» стоит навестить хотя бы ради его поварихи, не говоря уже о других причинах. Но и трапезу за одним столом с Катером он не хотел бы пропустить. Хорошо бы к ним присоединился Марусаки. Как должен поступить тайный агент, если его связным оказывается большой, ухоженный и очень уверенный в себе кот? На такой вопрос должен был ответить сам ван Норрис.

Вернулся официант и поставил перед Катером фаянсовую мисочку. А в неё налил добрых пол-литра пива. Тарелку от супа у Квинна забрали и заменили другой, от которой исходил очень приятный запах. И они с Катером принялись подкрепляться.

Катер пил с достоинством, не торопясь, время от времени останавливаясь и глядя в окно или на Квинна. Это был тот самый кошачий взгляд, который смущает человека и заставляет предполагать, что у тебя растрёпаны волосы, яичное пятно на галстуке или ты вообще ведёшь себя глупо и неприлично. Но у Квинна был опыт общения с кошками, и он не испытывал никаких неудобств.

Напротив, он непрерывно разговаривал с полным ртом, задавал коту вопросы и время от времени действительно получал в ответ мяуканье. А когда принесли вишнёвый пирог, у Квинна появилось ощущение, что он попал в какую-то сказку. Длинная тёмная комната, которая, должно быть, проходит через весь старинный дом, от двора до канала, с её слабым освещением, явно попала сюда из шестнадцатого века. Стены поглощали звуки, голоса казались далёкими и неестественными.

Столик Квинна стоял чуть в стороне, почти изолированно. А Катер, чья чёрная шкура сливалась с тенью, так что трудно было определить, где кончалась темнота и где сидел кот, несомненно, явился из средних веков.

— Ведьмин кот, домашний дух, — рассудительно заключил наконец Квинн. — Вот кто ты такой, друг мой. Радуйся, что живёшь в наши дни, которые считаются просвещёнными. В прошлом у тебя было бы неприятное знакомство с инквизицией. Ты закончил? Прекрасно! Смею ли подсказать, что у тебя пена на левом верхнем усе? Да, вот так хорошо.

Красный язык Катера устремился влево, потом вправо. Кот убрал лапы со стола и сел на стул, так что над поверхностью стола виднелись теперь только глаза и уши.

— Прекрасный обед, — поблагодарил Квинн официанта, — и очень интересный сосед. Я в долгу перед минхеером Бевроотом за его предложение посетить «Мудрого кота».

Он доставал из кошелька деньги, когда официант негромко спросил:

— Вы любите кошек, минхеер?

— Да.

— «Мудрый кот» — очень-очень старый ресторан. Многие коты приносили нам удачу. Они были нашими друзьями, хорошими друзьями. Вы, может быть, слышали, минхеер, об Иерониме Босхе?

— Слышал. Он рисовал странные и причудливые картины…

— Однажды он нарисовал Катера своего времени, минхеер. Не хотите ли взглянуть на эту картину?

— С удовольствием.

На прощание Квинн вежливо поклонился Катеру и пошёл за официантом. Должно быть, это и есть связь, которую пообещал ему ван Норрис.

Они спустились по задней лестнице и оказались у двери, устроенной вровень со старой панелью стены, так что она казалась частью потемневшего от столетий дерева. Квинн вошёл в комнату, вполовину меньше обеденного зала.

Было совершенно темно. Только в дальнем конце горела настольная лампа. Она отбрасывала светлый круг на побитый стол, стулья и человека, сидящего лицом к двери. Дверь за американцем закрылась.

— Минхеер? — низкий голос был хриплый, но тёплый и совершенно не соответствовал фигуре, от которой исходил.

Квинн поклонился. Он не ожидал увидеть здесь женщину. К тому же таких он прежде не встречал. Даже сидя она казалась очень высокой, и Квинн предположил, что она на несколько дюймов выше его. От шеи до кончиков ног женщину покрывало бесформенное платье, похожее на монашескую сутану. Подбородок почти квадратный, кожа бледная, и похоже, что солнце и свежий воздух редко касались её. Пара старомодных очков в металлической оправе и с необыкновенно толстыми стеклами увеличивала глаза. А над лбом, там, где круглый череп словно просвечивал сквозь плоть, бесцветные волосы собраны в тугой узел, который, словно приклеенный, держался точно посередине головы.

— Кто вы, минхеер? — резко спросила она.

— Я… Роаджакт, мевроув.

— Йонквроув ван Нул, — поправила она его.

«Дама нуля, ничто», — быстро перевёл про себя Квинн. Но перед ним было весьма материальное «ничто».

— Роаджакт, — повторила женщина и задумалась, словно производя в уме какое-то логическое действие. — Что вам нужно от нас? — теперь голос её звучал нетерпеливо и раздражённо, как будто она не видела причины для вторжения в жизнь «Мудрого кота». — Вы «торговец»?

— Скорее искатель. Я не занимаюсь чёрным рынком, если вы это имеете в виду. Я направляюсь в Маастрихт для сбора некоторых сведений.

— Вот как! — эти слова прозвучали со свистом, словно произнёс их Катер. — Ну что ж, минхеер Роаджакт, вы передали нам свои рекомендации. Поэтому я не могу ответить «нет»…

«Хотя тебе очень хотелось бы этого», — подумал Квинн.

— Примерно три месяца назад капитан американской армии Старк Андерс был найден мёртвым на улице Маастрихта. Он погиб как будто в результате несчастного случая…

— А какое отношение мы имеем к этому несчастному капитану? — Теперь у женщины был вид учительницы, которая указывает ленивому ученику на его неподготовленность.

— Никакого, насколько мне известно. Но я хотел бы узнать, кто интересовался этим делом.

— Голландская полиция работает очень добросовестно, молодой человек. Если было совершено преступление, полиция это выяснит и найдёт преступника. Не вижу, каким образом это происшествие касалось бы нас.

— Возможно. В таком случае, кто такой «человек, который продаёт воспоминания?»

Эти слова гулко отдались в комнате. Женщина сидела совершенно неподвижно — гранитная статуя, уродливый камень.

Квинн ждал, не отводя взгляда от её глаз. Наконец губы её слегка шевельнулись.

— А что вы о нём знаете?

— Йонквроув ван Нул, я о нём ничего не знаю, но знал капитана Андерса…

— Мы не ссоримся с американцами, — прервала его она, вся теплота из её голоса исчезла. — Мы не трогали капитана Андерса.

— Я вас в этом не обвиняю, Йонквроув ван Нул. Я только прошу, чтобы вы дали мне в Маастрихте связь, человека, который мог бы рассказать об этом деле.

— Вы не из наших. И не имеете права просить нас о чём-то, минхеер.

— Не имею? Не забывайте, что я Роаджакт!

Плечи под просторной накидкой дёрнулись.

— Вы не из наших, — упрямо повторила она. — Я не одна, минхеер. У меня есть друзья, которым не понравится ваша просьба, совсем не понравится.

Но Квинн не отступал.

— Я прошу об этом как Роаджакт, — настаивал он.

— Я не могу дать вам ответ немедленно, минхеер. Это вне сомнений. Вы пришли с рекомендациями, это правда. Но рекомендации можно подделать, такое бывало. Откуда мы знаем, что вы не на правительственной службе? Откуда нам знать?..

— Вы можете проверить, Йонквроув. Ведь у вас есть такая возможность. Я честно пришёл как Роаджакт. Бевроот видел мои документы, он прислал меня сюда.

Но она не уступала.

— Слишком много риска. Мне это не нравится.

Квинн встал.

— Йонквроув ван Нул, через два дня я должен отправиться в Маастрихт. К этому времени мне будет необходимо то, о чём я вас попросил, — имя связника в этом городе, который помог бы мне узнать обстоятельства смерти капитана Андерса.

— А кто для вас этот Андерс, минхеер? Почему он вас так интересует? Если вы не из полиции, зачем расспрашиваете?

— Он был моим братом.

Снова дрогнули складки её платья, женщина подняла руки с колен и принялась перебирать аккуратную стопку бумаг на столе. Квинн сделал последнюю попытку.

— Вы говорите, что ваша организация не имеет отношения к его смерти. Тогда почему вы не хотите помочь мне? Перед отъездом меня заверили, что здесь мне помогут… помогут без вопросов и ограничений!

— Вы знаете слишком много… или слишком мало… и говорите чересчур свободно. Повторяю: мы не ссоримся с американцами. Мы не устраняли капитана Андерса. С другой стороны, мы не настолько сильны, чтобы сражаться с бурей соломенной метлой. В нашем деле иногда полезней держать глаза и уши закрытыми…

— Если только нет выгоды? Иными словами, Йонквроув, вы хотите мне сказать, что мой брат был ликвидирован теми, кого вы не хотите трогать?

— Я этого не говорила, минхеер. Я обещаю обсудить вашу просьбу с моими компаньонами. Мы вам сообщим…

— А я даю вам два дня, Йонквроув. Я остановился в гостинице «Де Витт». Если вы со мной не свяжетесь, я буду вынужден сообщить об этом тем, кто дал мне этот пароль.

Но эта скрытая угроза её не тронула. И Квинн, не прощаясь, вышел.

«Человек, который продаёт воспоминания». Очевидно, Старк узнал что-то очень важное. Настолько, что простое упоминание об этом перекрывает каналы, на помощь которых он мог рассчитывать, со слов ван Норриса. Может, отказаться от этих контактов и действовать в Маастрихте в одиночку?

Возможно, к этому времени полиция узнала что-нибудь новое о Старке. Если ему позволят взглянуть на отчёты, он смог бы найти какой-нибудь ключ, пропущенный полицией. По крайней мере, можно поискать ресторан, из меню которого вырван листок. Да, если Йонквроув ван Нул будет продолжать упрямиться и молчать, он начнёт действовать в одиночку и не станет жаловаться ван Норрису.

Квинн сам нашёл дорогу в «Де Витт». Войдя, он остановился, чтобы стряхнуть воду с плаща, и к нему заторопился дежурный.

— Телефон, минхеер. Звонили трижды и спрашивали минхеера. Им повезло, сейчас звонят в четвёртый раз.

— Danke, — поблагодарил Квинн и поднял трубку. Прежде чем он заговорил, на другом конце послышался едва различимый голос:

— За вами сегодня приходила полиция.

Послышался щелчок, говорящий отключился. Квинн ошеломленно повесил трубку. Последняя мелодраматическая сцена за день — это уж слишком! Он не мог поверить в услышанное. Но осторожность заставила Квинна скрыться в своём номере.

Глава пятая Смерть на подоконнике

Квинн вошёл в тёмный номер и долго стоял у двери, напрягая слух, зрение и обоняние. Последнее послужило ему лучше всего. Он не курит, но в душном номере пахло табачным дымом. Запах устойчивый и крепкий, как от одежды заядлого курильщика. Квинн нащупал выключатель и зажёг свет. Комната была пуста.

Однако её опять обыскивали. И на этот раз даже не пытались скрыть следов обыска. Содержимое чемодана Квинна вывалено на середину комнаты. Возле замка чемоданчика царапины. Окно, которое он оставил закрытым, открыто.

Квинн нашел свой фонарик и выключил в комнате свет. При свете фонарика отыскал белье, рубашку, сумку первой помощи и сложил все в чемодан. Если придется бежать, проще передвигаться налегке.

И тут он застыл. За окном послышался шум. Квинн опустил чемоданчик на пол у двери и прижался к стене. Потом прополз за стулом и вокруг лампы к светлому прямоугольнику.

Рама окна поднялась выше, в комнату донеслось тяжёлое дыхание. Окно чёрным пятномзаполнила расплывчатая фигура. Но как человек мог оказаться там? Пожарной лестницы нет, а пройти по очень узкому карнизу, который в нескольких футах под окном тянется вдоль стены, невозможно.

Квинн, сдерживая дыхание, осторожно пробирался вдоль стены. Пусть только этот тип поставит ногу на подоконник, и его можно будет схватить. Полиция ведь не станет таким образом входить в номер.

Тень в окне осторожно перемещалась. Должно быть, человеку не раз приходилось этим заниматься. Квинн бросился вперёд, но не рассчитал немного и ухватил лишь одежду. Однако человеку удалось высвободиться и отскочить. Он пытался ускользнуть от Квинна.

И в следующее мгновение раздался душераздирающий крик. Квинн увидел, как натянулись и сорвались занавески окна.

Он судорожно глотнул, пытаясь подавить тошноту, и нагнулся к окну, продолжая крепко сжимать в кулаке ткань.

Внизу, на узкой улице, вокруг лежащей фигуры собрались люди. Квинн видел, как на упавшего направили яркий фонарь. И держал этот фонарь человек в форме. Полиция! Если она ещё не вышла на его след, то теперь уж обязательно выйдет.

Усилием воли Квинн заставил себя выпрямиться. Он настолько овладел собой, что сумел закрыть окно. Вечером он заметил в гостинице чёрный ход…

Он выложил на стол несколько гульденов — достаточно, чтобы оплатить счёт. Затем вышел. Толстый ковёр под ногами делал шаги бесшумными. А запасная лестница оказалась совсем близко. На ней было темно, как будто она специально предназначалась для бегства.

Тремя этажами ниже ещё один коридор. В нём две полуоткрытые двери со светом и голосами за ними. Но никто не выглянул, когда Квинн пробегал мимо. Он открыл дверь в дальнем конце. К счастью, она была не закрыта снаружи. И Квинн оказался на мощёном дворе — это служебный выход из отеля.

Дождь кончился, но луна по-прежнему закрыта тучами. Квинн с возрастающей уверенностью вышел на узкую улицу между двумя рядами неосвещённых домов. Никаких вывесок здесь не было, и их электрический свет не разгонял темноту. Улицу освещали только стоящие далеко друг от друга фонари. Никого не встретив, Квинн добрался до угла квартала и нырнул в подъезд, чтобы обдумать происшедшее.

Он иностранец в чужом городе, полиция идёт по его следу. Такая задача под силу опытному человеку, такому, как Марусаки. Но решение придётся принимать ему, Квинну Андерсу. Можно обратиться к Беврооту. Но антикварный магазин в этот час закрыт, а Квинн понятия не имел, где живёт его владелец. Бродить по Дордрехту, дожидаясь, пока Бевроот откроет магазин, глупо и рискованно.

В американском городе Квинн провёл бы ночь на автостанции или на железнодорожном вокзале. Но пока он не узнает больше о местных обычаях, он не может решиться на это.

Остаётся только «Мудрый кот». Если его и раньше туда неохотно впустили, то сейчас, вероятно, просто захлопнут дверь перед носом. Как бы ему не пришлось прорываться силой.

Продолжая идти неторопливо — хотя напряжённые нервы заставляли бежать, — Квинн возвращался тем же путём, который проделал совсем недавно вечером. Но Дордрехт из окна такси и Дордрехт пешком около полуночи — совершенно разные города. Через двадцать минут Квинн решил, что окончательно заблудился.

Он ощутил страх, страх горожанина, заблудившегося в лесу. Тёмные стены закрытых домов — их ступенчатые крыши образовывали зубчатую линию на фоне неба, — казалось, придвигались ближе, словно пытаясь столкнуть с пустынных тротуаров. Квинн снова ощутил странное слияние с прошлым, которое впервые почувствовал в «Мудром коте». Он забрёл в другое место и время, старое, распадающееся, опасное, непонятное чужаку. В этом городе жили и умирали, боролись, ненавидели и любили почти втрое больше столетий, чем знает его страна. Это один из старейших городов Европы, здесь побывали еще римляне. А ночью — неужели прошлое оживает?

Квинн резко остановился и встряхнулся, стараясь вспомнить указания Бевроота. Посмотрев на восток, он увидел знакомое здание. Теперь он был уверен, что идёт правильно.

Четверть часа спустя он подошёл к арке, за которой находился двор «Мудрого кота». А что делать, если ресторан закрыт? Теперь всё зависело от удачи.

Удача, должно быть, не оставила его: в окнах ресторана горел свет. Дверь была закрыта, но Квинн трижды потянул шнур старинного колокола. Неожиданно огни наверху погасли. Квинн в отчаянии позвонил снова.

Дверь открылась.

— У нас закрыто, минхеер! — это официант, и он уже снова закрывал дверь.

Квинн успел вставить в щель свой чемоданчик.

— Не для меня!

Должно быть, его узнали по американскому акценту. Дверь осталась открытой. Квинн потянул её, отведя с дороги официанта. Войдя, он захлопнул дверь за собой.

На лестницу сверху пробивался слабый свет. Он сверкнул на каком-то предмете в руке официанта. Это был мощный люгер.

— Вон! — слово прозвучало со свистом. Официант забыл о своих покорных манерах. Квинн понял, что этот человек настроен решительно.

Но, прижимаясь спиной к двери, американец не дрогнул.

— Нет, я должен увидеть Йонквроув ван Нул!

— Вон! — ствол люгера двинулся, на нём заиграли лучи света.

Квинна удержало только сознание, что ему некуда идти.

— Я должен увидеть Йонквроув, — упрямо повторил он.

Он не видел движения, но ему показалось, что палец на курке напрягся.

— Йохан!

Люгер не дрогнул.

— Ja, Йонквроув?

— В чём дело?

Женщины в коридоре не видно. Должно быть, она говорила из своей комнаты.

— Это тот сумасшедший американец. Он пришёл…

— Да? Ну так приведи его, Йохан. От безумия в голове существует много средств.

Второй раз за этот вечер Квинн вошёл в комнату хозяйки «Мудрого кота». Она по-прежнему, как гранитная статуя, восседала за столом в свете единственной лампы. Возможно, она даже не пошевелилась за те часы, что прошли с его прежнего посещения. На ее лице не было удивления, и на этот раз она не стала здороваться, только ждала, как и Йохан, объяснений.

— Мне нужно убежище, — потребовал он со всей смелостью, какую смог собрать.

Губы женщины шевельнулись, произнося единственное слово:

— Почему?

Многое ли можно ей рассказать? Возможно, если бы он раньше поведал ей больше, она отнеслась бы к нему сердечней и поняла бы его необходимость хоть в какой-то уверенности в том сумеречном мире, в который он вступил, не зная и не догадываясь о цене за пребывание там. И решил, что пока можно рассказать половину правды.

— Вечером в мою комнату проникли, и вор выпал из окна и разбился… мне так показалось. Полиция…

Она опустила руку на стол с лёгким хлопком, от которого разлетелись листы бумаги.

— Йохан!

— Ja, Йонквроув? — Люгер исчез под полой пиджака официанта, который в одно мгновение выскользнул в коридор.

— Итак, вор умер, а полиция начала принюхиваться к вашему следу?

— Я так думаю.

— Вас прислали те, кто имеет право на мою помощь… вернее, вы так утверждаете…

— Свяжитесь с ними, — вызывающе прервал её Квинн. — Вам подтвердят, что я Роаджакт.

— Те, кто послал вас, не нарушают закон… а вы говорите, что вами заинтересовалась полиция…

— Я тоже не нарушал закон, Йонквроув. В моей стране такую ситуацию называют «подставка».

— Я слышала это слово, минхеер. И знаю его значение. Итак, вы считаете, что вас нарочно сталкивают с законом?

— Да, Йонквроув. Если полиция меня сейчас задержит, потребуется какое-то время, чтобы оправдаться. И мне кажется, что спланирован целый ряд действий, чтобы задержать меня. Почему — этого я не знаю.

— Должна быть причина. Но почему кому-то понадобилось мешать вам в выяснении правды о смерти брата?

— Я могу назвать несколько причин, Йонквроув. Например, чтобы кого-то за это время успели отправить подальше, чтобы ему не угрожал закон. Но об этом вы можете догадаться и сами. Брат не делился со мной, но я считаю, что в Маастрихте он собирал какие-то сведения. И когда подошёл слишком близко к источнику, его устранили.

— Но вы говорили мне — вы сами это сказали сегодня вечером, — что вы не на правительственной службе.

— Это абсолютная правда, Йонквроув. Я хочу только рассчитаться с теми, кто убил моего брата. Но для этого нужно установить, какими именно сведениями он интересовался перед смертью.

— Вы очень молоды, — заметила она.

— Мне кажется, мой возраст в данном случае не имеет значения, — возразил он.

К его удивлению, она рассмеялась — смех такой же глубокий и богатый, как и голос, — хотя в глазах не было веселья.

— Справедливый ответ, минхеер.

— Йонквроув? — в дверях стоял Йохан.

— Да?

— Полиция получила сообщение, что в «Де Витт» остановился сбытчик фальшивой валюты, информация поступила сегодня вечером в форме анонимного телефонного звонка. Прибыв, полиция обнаружила тело Призрака…

Женщина обдумала сообщение и спросила:

— На кого работал Призрак?

— Неизвестно.

Она чуть повернулась лицом к подчинённому.

— Я недовольна, Йохан. Когда мне нужны сведения, я должна получить их — полностью. Установите, на кого работал Призрак!

Йохан снова исчез. А Йонквроув знаком пригласила Квинна сесть на один из стульев у стены. Атмосфера чуть заметно изменилась. Раньше женщина была настроена явно враждебно и держалась сознательно отчуждённо, теперь она словно колебалась. Квинн сел и решился расстегнуть плащ. Его глаза привыкли к полутьме, и он разглядел на сиденье соседнего стула чёрную фигурку. Катер участвовал в совещании. Почему-то это вселило в Квинна уверенность. Он осмелился задать вопрос:

— Мог ли этот… Призрак работать на полицию?

Опять раздался смех.

— При жизни Призрак занимался разными проблемами, и у него было несколько хозяев. Но он никогда не работал на закон. Расскажите мне о фальшивой валюте.

Квинн вынужден был быстро принять решение. Появление Призрака и его загадочных хозяев, очевидно, пошло ему на пользу. Он решил, что пора рассказать всю правду. И потому обрисовал события последних двух дней, начиная с открытия фальшивых банкнот и до бегства из «Де Витта».

Женщина выслушала его со своим обычным каменным спокойствием. Когда он закончил рассказывать, она дважды кивнула — для Квинна это было всё равно, что получить согласие сидящего Будды.

— Минхеер, сейчас я услышала правду. Не смотрите на меня так — разве я не одобрила ваш рассказ? И теперь я понимаю, почему вы считаете, что вас «подставляют», как вы выразились. На меня ваш рассказ произвёл впечатление…

Катер встал, потянулся и снова сел, обернув лапы хвостом, — выразительный символ достоинства. Он очень похож на Йонквроув: оба непоколебимо верят в себя и свои возможности. Женщина протянула руку и выбрала из коробки возле своего локтя длинную тонкую сигару. Остро запахло дымом. Квинн расслабился. Он без слов понял, что принят.

— Действительно, — повторила она, затягиваясь, — я поражена, Роаджакт. Вы вели себя с поразительным здравым смыслом… до сих пор…

— Вероятно, половина всей полиции идёт по моему следу, — оправдывался он.

— О Призраке никто плакать не будет. Несомненно, в полиции найдутся люди, которые хотели бы схватить вас как виновника его смерти. Но сейчас главное — узнать, кто послал его на ваш подоконник. Да, Йохан?

Квинн не слышал, как открылась дверь.

— Кто платил Призраку, неизвестно. Я сообщил, что вас это интересует. Может быть, к утру…

Она выпустила абсолютно правильное кольцо дыма.

— Хорошо, Йохан. Но мне это не нравится. Неизвестные заказчики, которые платят здесь… совсем не нравится. Теперь что касается вас, минхеер. Ночь вы проведёте здесь. Утром — что ж, посмотрим. Йохан, отведи минхеера в комнату капитана. Спите спокойно, Роаджакт, в стенах «Мудрого кота» вы в безопасности.

Квинн поблагодарил, но она отмахнулась рукой, в которой держала сигару. Вслед за Йоханом он прошёл по лестнице, миновал вход в столовый зал, потом ещё два пролёта и оказался в небольшом коридоре, в который выходили две двери. Йохан распахнул левую. Они вошли в нечто похожее на чердак, заставленный сломанной мебелью и упаковочными ящиками. Изнутри окна были закрыты прочными ставнями.

Йохан прошёл к шкафу у противоположной стены и вытащил деревянный колышек, закрывавший дверь. Открылась задняя стенка шкафа — вход оказался таким узким, что им обоим, хотя они не такие уж массивные, пришлось протискиваться боком.

За проходом оказалась комнатка без окон, с койкой и комодом. Йохан пальцем указал на постель. И ушёл, не говоря ни слова. Панель за ним закрылась.

В слабом свете лампы, свисавшей на проводе с потолка, Квинн оглядел свою невеселую обитель. Внимательный осмотр не улучшил его впечатление, но он постарался не привередничать. Возбуждение, которое поддерживало его во время бегства из гостиницы и в разговоре с Йонквроув, постепенно спадало, он захотел спать. Выключив свет, Квинн лёг на койку и почти сразу уснул.

Когда он проснулся с тупой болью в глазах и с дурным вкусом во рту, было совершенно темно. Поднёс часы к уху и услышал их тиканье. Он мог пробыть здесь десять минут, а мог и десять часов. Отупевший от сна, он встал на колени и пошарил руками в поисках шнурка от лампы.

Ему удалось найти его, включился свет. На часах без четверти десять. Квинн принялся заводить их, одновременно пытаясь разобраться в событиях прошлой ночи. Ему захотелось есть, и он подумал, не оставят ли его здесь гнить заживо, пока внешний мир будет заниматься своими делами. Комната явно предназначалась для тех, кто предпочитал не показываться на свет.

Квинн встал и прошёлся. Ни одна доска не скрипнула. На стене у дверной панели он нашёл нечто удивительное — листок с написанными карандашом фамилиями и полустёртыми датами.

«Дж. Фалмер, 1942. Р. В. Вингфилд, 1942. Колдвилл,

1942. Ронстон-Марч, 1943. Хендерсон, 1943. Воларски,

1943. Де Боклер, 1943. Вулф, 1944…»

— Прежние постояльцы? — спросил Квинн у окружающей пустоты. Но даты: 1942, 1943, 1944 — это годы оккупации! Эта комната служила путевой станцией в дороге беглецов. Квинн часто слышал о лётчиках союзников, которые спасались через Нидерланды. Переодетые, они переходили от станции к станции по ночам, с риском для жизни своих проводников. Если здесь пряталось так много людей, это очень надёжное место. Квинн, повинуясь порыву, достал ручку из кармана и добавил: «Роаджакт, 1952». Прошло десять лет, после того как тут прятался Дж. Фалмер, но война продолжается.

Часы Квинна уже показывали одиннадцать тридцать и он сильно проголодался, когда внезапно появившийся Йохан поставил на пол небольшую корзину. Не отвечая на вопросы Квинна, он покачал головой и исчез. Американец опустошил корзину и, несмотря на грязные руки, прекрасно поел — холодное мясо, сыр и хлеб. Запил всё тёплым кофе из бутылки.

Остальную часть дня он дремал. У Квинна появилось предчувствие, что в дальнейшем у него может не оказаться времени для сна. Поэтому стоит выспаться заранее. Ужина всё не было, время шло, а Йохан не появлялся. В восемь часов Квинн обнаружил остатки мяса, которые не заметил в корзине, и съел всё до последней крошки.

Около полуночи панель отодвинулась снова, и Йохан поманил его. Снова они прошли в кабинет Йонквроув. Катер, заинтересованный и оживлённый, сидел рядом с хозяйкой.

— Садитесь, — женщина указала на стул. — У нас много дел и мало времени, минхеер. Сначала новости… Полиция считает, что сбытчик фальшивой валюты вчера вечером сбежал из «Де Витта». Предположительно его считают неким Квинном Андерсом. Если этого Квинна Андерса задержат, я думаю, пройдёт немало времени, прежде чем ему удастся оправдаться.

Квинн оказался в состоянии кивнуть в знак согласия. В конце концов это не хуже того, что он ожидал.

— Квинн Андерс, если он хочет оставаться на свободе, должен исчезнуть!

— Ну тут есть некоторая проблема, Йонквроув ван Нул. У меня должен быть паспорт, мои средства в основном в туристских чеках…

Она закурила одну из своих сигар.

— В каждом деле присутствуют раздражающие мелочи, минхеер. Но не существует трудностей, которые нельзя преодолеть, если обладаешь терпением. Теперь это наше дело. Давайте займёмся им, минхеер.

Квинн вспомнил имена на стене в потайной комнате. Да, поддельные документы, очевидно, прекрасно знакомы обитателям «Мудрого кота». Этим здесь занимаются так давно, что в настоящее время это должно пройти совсем гладко.

— Вы спрашивали меня относительно человека, который продаёт воспоминания. Теперь ясно, что вам действительно нужна его помощь. Но об этом чуть позже. Мы кое-что узнали о заказчике Призрака. Он один из наших — можно воспользоваться этим словом — оппонентов. Даже по одной этой причине, не говоря уже о других, мы вам поможем. К тому же вы правы и в другом отношении. Центр сети где-то в районе Лимбурга…

— В Маастрихте?

Она стряхнула серый пепел в делфтскую пепельницу.

— Провинция Лимбург велика, в ней не только Маастрихт, хотя это интересный и привлекательный город. Но поскольку нужно с чего-то начинать, можно начать и с Маастрихта. Вы ведь всё равно собирались там побывать, минхеер.

— Как я туда попаду? Если поездом… — начал Квинн.

— Всё будет организовано в своё время. Квинн Андерс, подозреваемый в сбыте фальшивой валюты, перестанет существовать. Вас отведут к человеку, который продаёт воспоминания. Он поработает с вами. Те, кто в прошлом обращался к его услугам, не имели причин жаловаться. Йохан сейчас проводит вас к нему.

Квинн встал.

— Я хочу… — начал он благодарить.

Но она взмахнула сигарой, этим жезлом власти.

— Благодарность раздражает меня, молодой человек. Я только хочу, чтобы вернувшись в свою страну, вы доложили, что Роаджакт получил необходимую помощь. Катер вас одобряет — это хороший признак.

Кот зевнул, обнажив ряд белоснежных зубов. Йонквроув ван Нул выпустила облако сигарного дыма. И больше Квинн Андерс их не видел.

Глава шестая Человек, который продаёт воспоминания

На этот раз они пошли не наверх, а вниз, миновав пустую кухню, и спустились по каменным ступеням в мощёный подвал, из которого повеяло ужасом сырых средневековых темниц. Фонарик Йохана давал так мало света, что Квинну оставалось только догадываться по гулко звучащим шагам о размерах этого подземелья с зелёными, покрытыми плесенью стенами. Представляя себе камеру пыток какого-нибудь разбойничьего барона, американец вслед за проводником прошёл в последнее маленькое помещение, откуда слышался плеск воды о камни.

Половину этого помещения занимала узкая яма, заполненная грязной водой и пахнущая морем. Вода с шумом накатывалась на каменные стены. К кольцу в стене была привязана небольшая шлюпка. Йоханн знаком велел Квинну сесть в неё.

— Прошу прощения, минхеер, — официант посветил фонариком, чтобы Квинну было удобней забираться, — но я вынужден сделать это.

Он легко и привычно ступил в лодку и завязал Квинну глаза шарфом. Потом тяжело положил руки американцу на плечи, заставляя лечь лицом вниз на мокрое дно лодки.

— Мы будем проплывать совсем близко от берега, минхеер. Вам лучше спокойно лежать, пока я не разрешу встать.

Квинн не собирался разбивать голову о препятствия, которые даже не видит, и поэтому только старался уберечь рот и нос от вонючей воды, промочившей его одежду, и надеялся, что путешествие будет недолгим.

Послышался скрежет, и лодка двинулась. Они оказались на свежем воздухе. Квинн дрожал от ночного холода, чувствовался запах канала. Возможно, чувство времени изменило ему, но продвигались они с черепашьей скоростью, и длилось это очень-очень долго.

Наконец послышалось слабое эхо от шума вёсел, и Квинн заключил, что они снова под какой-то крышей. Лодка несколько раз обо что-то стукнулась. Шарф с Квинна сняли, он приподнялся на руках.

Фонарик официанта осветил зелёные от водорослей ступени. Квинну пришлось перепрыгнуть на них.

Ни слова не говоря, Йохан стал подниматься, и Квинн захромал за ним. По мере того как они поднимались, становилось темнее, но плесень и сырость исчезли. Впереди загорелся свет, показались очертания двери. Йоханн выключил фонарик.

Они поднялись на лестничную площадку, и окружающее поразило Квинна своим контрастом со всем предыдущим. Из тринадцатого столетия он переместился в середину двадцатого века. Гладко окрашенные серые стены образовали коридор, через равные интервалы прерываемый закрытыми дверьми с матовыми стёклами. Йохан повернулся и закрыл дверь, через которую они вошли. Изнутри она тоже оказалась современной, с матовым стеклом, как и все остальные.

Свет отражался от крашеных стен, и казался не таким ярким, как внизу. Из одной двери дальше по коридору шёл более яркий свет, и Квинн инстинктивно направился к ней.

Тотчас дверь открылась, показался мужчина и стал терпеливо ждать их приближения. В его позе чувствовалось отсутствие всякого интереса к ним.

Человек был маленького роста и очень худой. Череп совершенно лысый, а кожа блестящая, с желтоватым оттенком. Правый глаз прикрыт моноклем из янтарно-жёлтого стекла.

— Добрый вечер, господа…

Английский без малейшего акцента, но какой-то бесцветный. По этой нейтральности чувствовалось, что этот язык для него не родной. Незнакомец поманил их за собой.

Шаги по толстому тёмно-фиолетовому ковру не издавали ни звука. Здесь и стены были странного зеленоватого оттенка, а освещение ярче. Стол, стулья, диван — всё ультрамодное, сделанное из серебристого, почти бесцветного дерева. На стене за столом висела единственная картина — зимний пейзаж: снегом замело развалины современного города, в углу покосилось мёртвое дерево, почерневшее и корявое. Довольно неприятная картина, такая же холодная и отпугивающая, как эта комната и её обитатель.

— Никаких неожиданностей? — вопрос на голландском языке обращен к Йохану.

Официант покачал головой.

— Прекрасно! Мой привет Йонквроув.

Йохан чуть поклонился и вышел. Когда он закрыл за собой дверь, Квинн увидел не матовое стекло, как изнутри, а поверхность, полностью сливающуюся со стеной. Он оказался закрытым в этой комнате со своим новым хозяином.

— Прошу садиться.

Квинн сел на предложенный стул, который, несмотря на угловатость, оказался удивительно удобным.

— Ваши рекомендации в порядке, — мужчина сел за стол. Он перекрестил пальцы, словно университетский профессор, разговаривающий с будущим студентом. — Можете называть меня ван т'Зелфде…

— Копия, — перевёл вслух Квинн, чтобы скрыть своё смущение. — И чего же вы копия, минхеер?

Человек рассмеялся.

— Многих вещей — и людей, мой друг. Всё зависит от того, кто делает это сравнение и среди кого он числится: среди моих друзей или врагов. А вы Квинн Андерс.

— Я был Квинном Андерсом. Но час назад мне сказали, что в настоящее время это имя будет мне только помехой.

Минхеер ван т'Зелфде поджал губы и покачал головой.

— Дилетанты не всегда понимают всех тонкостей моей профессии. В любом деле необходимо мастерство и присутствие художника. Возьмём вопрос личности — это очень тонкое дело. Но я занимаюсь им больше лет, чем вы ходите по этой планете. Ваши друзья совершенно правильно поступили, направив вас ко мне. Но, прошу, не принимайте их решение ваших проблем как единственно возможное или даже просто лучшее.

Вы Квинн Андерс, американский историк, вы здесь собираете материал для работы, которая уже известна учёным вашей страны. Вы собираетесь посетить местность, где происходили интересующие вас исторические события. Прекрасное и вполне похвальное намерение. Лучшего повода даже я не смог бы найти!

— Но в то же время, — заметил Квинн, — меня подозревают в сбыте фальшивой валюты и разыскивает полиция, которая может также заинтересоваться обстоятельствами смерти…

— Призрака? — минхеер ван т'Зелфде неожиданно оскалил зубы. Не очень приятная улыбка, и к тому же совсем не весёлая. — О нет! Призрак — человек, не имевший большого значения. Никого не заинтересует, что с ним стало. А теперь будьте внимательны, молодой человек, это очень важно…

Он отказался от непринужденного тона и перешёл к делу.

— По неизвестной для вас причине вы стали жертвой мошенничества. Человек, зарегистрировавшийся в «Де Витте» под именем Квинна Андерса, — это не вы. А вы приехали в Дордрехт совсем с другими намерениями. И были все эти дни совсем в другом месте. Не прерывайте меня, прошу вас! — Он поднял руку, предупреждая удивлённые вопросы Квинна. — Все необходимые сведения и доказательства будут предоставлены, вас снабдят соответствующими… гм… воспоминаниями о прошедших днях.

— Я помню: вы продаёте воспоминания, — не смог промолчать Квинн.

— Да, так обо мне говорят. И, пожалуйста, слушайте без комментариев. У нас мало времени.

Когда вы приехали в Дордрехт, на станции у вас украли багаж. Есть свидетели, а в полиции имеется соответствующий протокол. Вы навестили своих друзей на яхте, которая сегодня утром прибывает в Хертогенбош — с вами на борту. Каждая минута вашего пребывания на яхте может быть подтверждена свидетелями, респектабельными и безусловно надёжными. Вы невинная жертва преднамеренного обмана, всё это можно доказать. Главное, чтобы вы об этом помнили и ни о чем больше не думали.

Ваш хозяин поможет вам добраться из Хертогенбоша в Маастрихт, предоставьте это ему.

В Маастрихте, — он заглянул в записную книжку, — вы навестите доктора Герхардта Рооса. Он сейчас на пенсии, но…

— Я знаю его. Мой отец переписывался с ним, — вставил Квинн. Ему пришлось пересмотреть свои представления о докторе. Он читал его сухие и скучные письма — и теперь никак не мог связать их с человеком, который, очевидно, был знаком с минхеером ван т'Зелфде.

— Отлично, просто великолепно! Теперь вы понимаете, почему для вас важно оставаться Квинном Андерсом? Готовое прикрытие для вашей деятельности.

— Я не знаю, как вы сумели всё это организовать, — твёрдо произнёс Квинн. — Но о вас говорят, что вы «продаёте» воспоминания. Какова же цена ваших услуг?

Ван т'Зелфде ответил ему лишённой веселья улыбкой.

— У вас есть задатки бизнесмена, это весьма похвально. Мне приятно иметь дело с практичным человеком. Очень многие склонны забывать о реалистической стороне нашей работы. Я ценю вашу готовность обсудить эту проблему, минхеер. Вы понимаете, какие передо мной встают трудности. Иногда я нахожу их почти — обратите внимание: почти — неразрешимыми. Но это дело не связано с оплатой, минхеер Андерс. Здесь нечто иное.

Он наклонился вперёд, один глаз ярко блестел, другой был полуприкрыт, и его лицо, казалось, отражало самые противоречивые чувства. Квинн понял, что перед ним очень опасный человек, не связанный законами цивилизованного мира и создающий свои собственные законы.

— Некоторые особенности вашего небольшого дела, минхеер, я — и та организация, с которой я время от времени сотрудничаю, — мы находим их тревожными. Мы не всегда действуем в рамках закона — кто может это себе позволить в наши дни, когда законы так запутаны? Но с другой стороны, у нас есть свои правила. И мы считаем, что определённое влияние, исходящее с востока, вредно для нас. Поэтому мы соответственно стараемся, когда появляется возможность, противостоять этому влиянию. Во время войны мы создали организацию, которая не распалась и в мирные дни. Вы пришли к нам с хорошими рекомендациями. Проверив всё, мы установили, что в этом деле вы на нашей стороне. Поэтому мы оказываем вам услуги бесплатно, как одному из нас. У нас существует система взаимного обмена услугами… и она действует очень надёжно…

— И что же я должен буду сделать?

— Вы, минхеер Андерс, будете нашей приманкой! Так вот оно что!

— Блеющий козлёнок, который заманивает тигра, — кое-что из прочитанного всплыло в сознании.

— Да, но вы не беспомощный козлёнок. Вы скорее детёныш пантеры в шкуре козлёнка, а это совсем другое дело!

— А Старк тоже был приманкой? — медленно проговорил Квинн.

— Капитан Старк Андерс, — ответил человек, который продаёт воспоминания, — обнаружил следы, ведущие от места охоты. К несчастью, он вовремя не обратился за помощью, а когда она пришла, было уже поздно. Именно его смерть вызвала подозрения нашей организации.

Квинн слушал с пониманием.

— Я не думаю, мистер Андерс, чтобы вас не предупреждали: дорога, по которой вы зашли так далеко, может привести вас к неприятностям. Сейчас вами заинтересовалась полиция, и вы должны скрываться от закона, стать зайцем для двух свор гончих. Разве я не прав? Я вам говорю абсолютную правду. Те, кого вы хотите выследить, искусны в теневой игре. Ваш единственный шанс — заставить их поверить, что вы наивный и самоуверенный мальчик, без необходимой осторожности. Пусть отнесутся к вам с презрением и расслабятся, не боясь контрнаступления с вашей стороны…

— А что если я не соглашусь быть приманкой?

Выражение лица минхеера т'Зелфде не изменилось.

— Вас называют человеком, который продаёт воспоминания, — настаивал Квинн. — Я считал, что вы продаёте поддельные документы, паспорта…

— Это правда. Я могу отправить вас отсюда как совсем другого человека. Но тех, кто послал Призрака, так легко не обмануть, их фальшивым паспортом не провести. Даже если бы я использовал тончайшее — и самое дорогое — из моих искусств и снабдил вас новым лицом, не могу пообещать, что гончие не подадут голос. Поверьте мне, лучше всего для вас послужит ваша собственная личность, личность американского студента. Помните мои предупреждения, мой юный друг. Вы, несомненно, снова встретитесь со своими врагами, хотите вы этого или нет. Но тот, кто приходит к нам по тем же каналам, что и вы, не уклоняется от игры, какими бы трудными ни были её условия.

Квинна раздражала спокойная убеждённость собеседника. Он так уверен, этот мистер Копия, что всё пойдёт так, как он наметил. Все они абсолютно убеждены в своей непогрешимости: ван Норрис, Йонквроув, а теперь этот торговец личностями. Квинн чувствовал себя беспомощным, как марионетка, которую дергают за ниточки, поддаваясь собственным капризам. Но сейчас он не видел другого выхода, кроме предложенного минхеером т'Зелфде. Чтобы справиться с предложенной ролью, потребуется определенная смелость. Именно такое приключение выбрал бы для себя Старк. И Квинн также не намерен пропустить его.

— Вы выиграли.

Ван т'Зелфде сразу стал деловитым. Он посмотрел на часы и, нахмурившись, нажал кнопку на столе. Справа от Квинна отодвинулась часть стены.

— У нас совсем немного времени, а вам уже пора уходить, минхеер. Здесь вы найдёте одежду и всё остальное, что вам потребуется. Я советую вам поторопиться.

Квинн оглядел себя. Его пальто промокло и выпачкалось, а руки были почти чёрные. Выйти в таком виде на улицу значит привлечь к себе внимание. Он подчинился приказу.

В маленькой комнатке за стеной он обнаружил груду одежды. Здесь была также ванная, освещенная и открытая. Квинн вымылся, побрился и надел новые брюки, шерстяную спортивную рубашку и свитер-пуловер.

У дивана стоял его чемоданчик, который он оставил в гостинице. Беглый осмотр показал, что его содержимое не тронуто, все вещи аккуратно сложены.

Квинн критически оглядел себя в большом стенном зеркале. Новая повседневная одежда придавала ему вид отпускника. Он совсем не похож на беглеца от закона. И цвета подходящие, такие он выбрал бы и сам: тёмно-коричневые брюки и более светлый, цвета овсянки, свитер. Все точно соответствовало его фигуре. Мистер Копия оказался прекрасным специалистом по подбору гардероба.

— Замечательно! — хозяин появился в дверях. — А теперь у нас осталось немного времени, чтобы я успел посвятить вас в кое-какие подробности…

Квинн снова сел на стул. Ван т'Зелфде говорил, время от времени останавливаясь и проверяя, насколько усвоил сказанное слушатель.

— Три последних дня вы были гостем Дирка ван дер Хорне. Он единственный сын графа ван дер Хорне и учился в колледже в Соединенных Штатах, где вы с ним познакомились примерно три года назад. Он увлекается путешествиями на яхте, и у него есть собственное судно, которое называется «Белеефд полици-агент» и на котором он плавает со своими друзьями. Вы встретили его случайно в этом городе и, узнав, что он собирается плыть на восток, согласились присоединиться к его компании, чтобы продолжить путешествие по воде. Отплытие ваше задержалось, потому что опоздал четвертый член общества Йорис Маартенс. Вы жили на борту «Белеефд полици-агент». К несчастью, вы подхватили на нём простуду. И поэтому минхеер ван дер Хорне вместо вас обратился в полицию и передал вашу жалобу по поводу кражи багажа. Эта простуда… ага…

Он щёлкнул пальцами.

— Я едва не забыл о простуде.

Он вышел из-за стола и снова прошёл в комнату с ванной, вернувшись через несколько секунд со скомканным носовым платком в руке.

— Никогда нельзя упускать мелочи. Вот ваша простуда, минхеер Андерс.

Квинн осторожно и недоумённо взял у него платок.

— Поднесите к носу и вдохните, минхеер. Вдохните резко три или четыре раза. В течение нескольких дней у вас будут все симптомы простуды. Мелочи — никогда не забывайте о мелочах. Маленькие камни могут потопить большое судно.

Квинн почувствовал острый запах, исходящий от влажной ткани. Он надеялся, что ван т'Зелфде знает, что делает. Квинн не собирался участвовать в бактериологической войне.

— Хорошо. Теперь подождём ван дер Хорне. И желаю вам самого приятного путешествия, минхеер.

Квинн осторожно вдохнул. Возможно, это всего лишь воображение, но ему показалось, что стало труднее дышать носом. Он попытался обнаружить иронию в последнем заявлении хозяина. Но, может, это всего лишь предупреждение не ожидать приветственного фейерверка, когда он доберётся до Маастрихта.

Негромкий гудящий звук заставил т'Зелфде снова прикоснуться к кнопке на столе. Открылась дверь, выходящая в коридор.

— Прибыл ван дер Хорне. Возьмите свой багаж и уходите. Третья дверь слева от вас будет открыта. Спуститесь по лестнице, вас там ждут. До свидания и удачи!

Квинн поднял свой чемодан, набросил на плечи новый плащ и улыбнулся мистеру Копии.

— За последние несколько часов в вашем прекрасном городе, минхеер, я убедился, что могу получить здесь всё, что угодно. Скажите, а невинные туристы всегда сталкиваются здесь с подобными проблемами?

На этот раз в глазах хозяина промелькнула усмешка.

— Только изредка, минхеер. И, прошу вас, не делайте поспешных заключений, основываясь на личных неприятностях. Когда-нибудь ваше мнение может измениться…

— По крайней мере, я благодарю вас, и это искренне!

Дверь за Квинном закрылась, и он оказался в коридоре. Третья дверь слева была приоткрыта. Квинн подозревал, что все двери управлялись со стола хозяина.

Он медленно спускался по длинной лестнице. Свет здесь был рассеянный и неяркий. Наконец лестница закончилась влажной площадкой со следами нефти и масла. Прямо перед ним стоял небольшой крытый грузовик-фургон. Мотор работал, кто-то сидел за рулём. Но эта почти бесформенная фигура оставалась неподвижной. Зато второй человек выпрыгнул из фургона и направился к Квинну.

Он был такой высокий, что вызвал у американца зависть. На незнакомце морской свитер с высоким воротником и пара заплатанных и поблёкших брюк. Когда мужчина подошёл ближе, Квинн заметил, что тот молод, с мальчишеским лицом и гривой светлых, выгоревших на солнце волос, которые придавали ему ещё более молодой вид.

— Отлично, Квинн! — человек выхватил из рук американца вещи и забросил их в фургон. — Сюда. Придётся ехать, подобно картошке или рыбе, и вообще всему, что обычно перевозит наш друг. Вверх, давайте руку…

Квинна втащили в фургон с такой же лёгкостью, с какой только что бросили его чемодан. Он сел на ящик, а его спутник закрыл дверь изнутри.

— Вот это неправильно, конечно, — голландец покачал головой. — Замок должен быть снаружи. Но заметно это, только если внимательно приглядеться. А теперь наш возница может пустить своих лошадей… — Он наклонился и постучал по стенке шофёрской кабины.

Мотор взревел, и машина рванула вперёд. Квинн с силой упирался ногами, чтобы удержаться, балансируя на ящике. Ухватиться было не за что.

С грустью он заметил, что это его вторая поездка вслепую по улицам Дордрехта. Как турист, он мало что увидел в городе — и на суше, и с воды. Он сумеет забавно рассказать о современных способах передвижения по Европе, когда (и если!) вернётся в свою мирную и привычную жизнь в Штатах. Ему хотелось расспросить спутника, но шум в фургоне заглушил бы любые звуки, кроме самого громкого крика.

Всё приходит к концу, и фургон остановился, но так неожиданно, что Квинн свалился к ногам ван дер Хорне.

— Осторожней! Не пытайтесь размягчить доски своей головой. Как только я открою дверь, действуйте молниеносно. Неразумно показывать кому-либо, откуда мы появились…

Квинн передвигался так быстро, как позволяли онемевшие ноги, но, очевидно, недостаточно, чтобы удовлетворить спутника. Потому что ван дер Хорне, держа вещи Квинна в руках, подталкивал его плечом, как сторожевая собака направляет особенно глупых и упрямых овец.

У Квинна не было возможности разглядеть что-либо на причале. Они спустились по лестнице в маленькую шлюпку. Ван дер Хорне сел за весла, и шлюпка по затянутой ранним утренним туманом воде полетела к небольшой парусной яхте, такой белой и чистой, словно она только что сошла со стапеля.

— Добро пожаловать на борт «Белеефд полици-агента», — впервые нарушил молчание их короткого путешествия ван дер Хорне.

— «Вежливый полицейский»… Интересно, почему так названо судно?

Спутник Квинна рассмеялся.

— Не гадайте, Квинн. Неужели человек закона не может быть вежливым? Поднимайтесь на палубу…

Квинн чихнул. Простуда пришла как по расписанию.

Он надеялся, что и все остальные меры предосторожности мистера Копии осуществятся так же точно.

Глава седьмая Плавание на «Вежливом полицейском»

Солнце грело плечи Квинна. Он принюхался к ветру, в котором чувствовался слабый запах солёной воды и растительности. Потом с силой высморкался. Если не считать заботливо навязанной минхеером ван т'Зелфде простуды, он наслаждался этим часом, как не мог себе позволить уже много месяцев.

Они подняли якорь ещё до восхода солнца, отчалив от Сент-Маартенсгата напротив большой церкви, и теперь легко скользили мимо крошечных гаваней и корабельных верфей, которые усеивали оба берега реки за пределами города. Но постепенно правый берег становился более диким, заросшим тростником и деревьями. Иногда виднелись небольшие пляжи. Если не замечать зданий на северном берегу, то можно было вообразить, что очутился в двенадцатом веке. И впервые эта мысль подействовала на Квинна успокаивающе.

Дирк ван дер Хорне был рулевым, но выполнял свои обязанности без видимых усилий и с такой лёгкостью, что казался таким же бесполезным пассажиром, как и его последний гость. Вообще весь экипаж «Вежливого полицейского», теперь гревшийся на солнце, не проявлял никакой склонности к тяжёлой работе.

Круглолицый Баумгарде, с мощными плечами и широкой грудью, откровенно спал. Вначале его лохматая светловолосая голова лежала на коленях Кемпа, но когда этот энтузиаст полностью погрузился в своё хобби, то спящему пришлось довольствоваться досками палубы. Кемп любовно держал в руках новую кинокамеру. До сих пор он ещё не использовал своё сокровище. Ему было достаточно просто сидеть, скрестив ноги, и непрерывно осматривать этот великолепный прибор.

Перо Йориса Маартенса рывками металось по листу бумаги. Иногда в работе наступали долгие паузы, сочинитель смотрел на берег и хмурился. Непонятно, чем заслужил однообразный пейзаж такое хмурое выражение лица. Йорис был старше всех на корабле, на его левой руке заметен полукруглый шрам. Когда рука двигается над бумагой, хорошо видны побелевшие стежки. Квинн гадал, где Йорис был ранен.

— За музой следует ухаживать, — разнёсся по палубе насмешливый голос Дирка. — Вы должны понять, что Йорис — большой человек. Он пишет для газет, и зачастую издатели бывают настолько одурачены, что печатают его излияния. А теперь он хочет попробовать написать книгу, хотя ничего на ней не заработает!

— Да ну? — Йорис поднял голову. — Неужели я так неудачно продаю свои творения, ты, остроязыкий? То, что пишет Йорис Маартенс, должно быть прочитано…

— Но заплатят ли за написанное? — слова Баумгарде сменили храп. Однако задал он этот вопрос, не открывая глаз.

— Бездельник! — Йорис пнул широкое плечо приятеля большим коричневым пальцем ноги, видневшимся через дыру в сандалиях. — Когда три года назад ты отбивался от мух под пальмами в этих твоих джунглях или плавал по мутным рекам, ты был рад отвлечься от неприятностей и прочесть что-нибудь новое, написанное Маартенсом!

— Вот как? Тогда тебе следует навестить меня в этих джунглях и посмотреть, как живут настоящие мужчины. Мне говорили, что в пальмовых рощах ещё встречаются дикие звери. Возможно, их ты и очаруешь своими словами…

— А Кемп поедет с тобой и запечатлеет все твои приключения, — добавил с насмешкой Дирк.

Кемп как раз нацелил пустую камеру на вымазанные грязью водоросли. Улыбнувшись, он посмотрел на остальных.

— Кемп будет рад отправиться куда угодно, господа. Но куда он может пойти? У нас есть Баумгарде. Раньше мы считали, что ему хватит мозгов выбраться из канала, если он в него случайно упадёт…

— Баумгарде, — прервал его со спокойным выражением тяжелого лица этот достойный путешественник, по-прежнему не открывая глаз, — Баумгарде очень умён, мои друзья. Он знал, что спрос на инженеров будет всегда…

Свободной рукой Кемп схватил за светлые волосы лежащего приятеля, приподнял его голову и снова опустил на выскобленные доски палубы.

— Но это не результат твоего ума, носорог. Ты только выбрал самый лёгкий путь. Ты родился с головой, в которой удерживаются только числа и больше ничего. И поэтому теперь именно ты отправляешься за море, а мы должны сидеть, подвернув хвосты, и думать, есть ли у нас вообще будущее.

Серьёзное утверждение и справедливое. «Каково будущее моих попутчиков», — неожиданно подумал Квинн. Индонезия потеряна. Тысячи и тысячи людей, много лет проживших за морем, — и где до них жило не одно поколение их предков, — выброшены назад, на переполненную родину, где на всех не хватает ни работы, ни земли. Баумгарде действительно повезло, если он нашёл работу в Вест-Индии, потому что дома будущее еготоварищей безнадёжно.

— Видите ли, — повернулся Дирк к Квинну, — мы родились с опозданием лет на сто. Меня учили тому, чтобы я мог служить на Яве. Йорису обещали место на островах, верно?

Писатель пожал плечами.

— Обещали, да. Но это обещание было дано давно и далеко отсюда. Я тогда ещё учился в школе. А потом началась война — и паф! — он щёлкнул пальцами. — Вот что я вам скажу, — он повернулся к приятелям. — Мы могли бы стать пиратами. Взять немецкий патрульный корабль и…

Кемп устало вздохнул, как будто начался давно надоевший ему спор.

— В Де Бисбоше, конечно?

Дирк ядовито добавил:

— Так мы выиграли войну, мои мальчики!

Губы Йориса изогнулись, как будто он попробовал что-то горькое. Он печально рассмеялся.

— Итак, воспоминания старого солдата уже наскучили…

— Пожалейте невежественного иностранца, — впервые вмешался Квинн. — Что такое Де Бисбош?

— Ага, — Дирк улыбнулся. — Он твой, друг Йорис. Развей его невежество в этом вопросе, но не нужно подробностей, прошу тебя.

Йорис загорелым пальцем указал на юг, на дикое пространство грязи, камышей и растительности.

— Там Де Бисбош. В своё время он поглотил множество гораздо более сильных умов, чем те, что собрались здесь. Это болото, прорезанное сетью ручьёв. Когда-то эти дороги, водные дороги, были для нас очень важны. По ним подпольщики добирались до союзников, разведчики проникали в страну и выбирались из неё, лётчики возвращались на родину, приходили лекарства и боеприпасы. У нас был целый флот из маленьких каноэ, и путешествия совершались по ночам. Ещё у нас были «эйки» — лодки побольше, в которых в случае необходимости можно было жить…

— И где мы держали пленных немцев, — прервал его Кемп, снова занявшийся своей камерой. — Веркендам был центром, где находился один из главных «перекрёстков». Интересный исторический период… но теперь это в прошлом.

— Да, с ним покончено, как с додо или с Ост-Индской компанией [Додо — вымершая большая бескрылая птица; Ост-Индская торговая компания существовала в XVII-ХГХ веках], — сонно добавил Баумгарде.

Покончено ли? Квинн почему-то сомневался.

— Возможно, нам снова придётся пройти этими дорогами, — Дирк отказался от легкомысленного тона и заговорил серьёзно. — Если придут другие.

Йорис закрыл ручку.

— Следующее поколение вполне может жить в подземных пещерах, если мы вообще не взорвёмся, — почти весело заметил он. — Но это замечательный мир — на девяносто девять и девять состоящий из грязи…

— А мы цепляемся за оставшуюся десятую часть…

— Оптимист и мечтатель, — Йорис усмехнулся, глядя на хозяина яхты, и принялся перечитывать написанное.

Водная дорога в Хертогенбош не была пустынной. Моторные торговцы, направлявшиеся к Рейну, поднимали волны; их короткие трубы и высокие надстройки придавали им странный облик. «Вежливый полицейский» покачивался на этих волнах. Яхте приходилось постоянно уступать дорогу буксирам, которые тянули за собой бесконечные ряды речных барж.

Перед прибытием в Горинхем им посигналили с такого буксира. Мужчина в капитанской фуражке махал рукой, а Йорис и остальные на яхте вскочили и ответили ему. Квинн прекрасно рассмотрел лицо капитана. Небрежный наклон фуражки и звездоподобный шрам на левой щеке невозможно забыть. Это Корни Смитс, один из тех, кого он, по настоянию ван Норриса, должен знать.

Дирк взглянул на часы.

— Вовремя, — спокойно заметил он.

Йорис кивнул.

— Как всегда. Доброго ему пути!

Квинн не стал задавать вопросов. Но теперь он вдвойне уверился, что те, кто сейчас плыл с ним, связаны с организацией, представленной в Дордрехте Йонквроув и минхеером т'Зелфде. Американец заключил, что он в надёжных руках и может позволить себе не волноваться и плыть по течению, как река, которая несёт их к городу с названием, от которого язык можно сломать.

Показался Коринхем, и Кемп зарядил камеру. Он принялся снимать деревья, за вершинами которых виднелись древние бастионы над гаванью, заполненной небольшими судами.

— Прекрасное зрелище, — нарушил немного погодя молчание Дирк. — Если вы посмотрите направо, мой американский друг, то увидите сразу за рядом тополей подлинный древний замок — Левенштейн.

— Он должен быть особенно интересен для ученого, — добавил Йорис, — потому что именно из него в семнадцатом веке сбежал Гуго Гроций [Гуго Гроций — голландский юрист XVII века, один из основателей международного права], создатель международного права. Сбежал, спрятавшись в ящике с книгами…

— Единственное разумное использование библиотеки, о котором мне приходилось слышать, — заметил Баумгарде. — Но не очень приятное путешествие: на книгах неудобно лежать.

Квинн с сомнением разглядывал отдалённый Левенштейн. Простуда усилилась, и он был рад, что его не приглашают на берег для экскурсии.

Со временем «Вежливый полицейский» прошёл шлюзы в Анделе. Все поели и легли спать. Дирк покачал головой, глядя на насыпи с примостившимися на них деревнями, на участки, затапливаемые морем, где росли причудливо изогнутые растения, на низкие красные крыши фабрик с высокими трубами. Мимо непрерывно плыли баржи, пустые и нагруженные песком.

Потом показался второй укреплённый город со стенами, поросшими деревьями, — Хейсден, и Кемп снова принялся снимать. Ещё один шлюз в Бокхевене вывел их в реку Дизе и к Хертогенбошу.

Тут группа распалась. Кемп со своей камерой и с очень плохо упакованными личными вещами, о которых он, по-видимому, совсем не заботился, высадился вместе с методичным Баумгарде, который перед высадкой надел тщательно выглаженный костюм и стал похож на промышленного магната, уже лет пять возглавляющего совет директоров. Но попрощались они с остальными членами группы весьма небрежно.

Квинн начинал подозревать, что в плавании «Вежливого полицейского» было нечто большее, чем заметно на поверхности. У четверых столь разных путников такие небрежные и привычные манеры, какие появляются только после многих совместных кампаний. Йорис Маартенс вынес на берег помятый рюкзак и потрёпанный чемоданчик, который очень отдалённо напоминал такой же в багаже Квинна. А ван дер Хорне не взял ничего, кроме вещей самого Квинна. На пристани их поджидала машина, и шофёр приветствовал Дирка.

— Вам понравится замок, — Йорис отпихнул свой чемоданчик, чтобы разместить поудобнее ноги в неуклюжих башмаках на толстой подошве. — Не забудь показать Андерсу темницу, Дирк. Конечно, она сейчас уже не соединяется со рвом, но это никоим образом не уменьшает её исторической ценности…

— Мой отец, — заметил Дирк, — несомненно, отнесётся к вам, как к редчайшей находке, которую я когда-либо привозил домой. Он пишет историю рода ван дер Хорне и, насколько мне известно, даже разбирается в путанице четырнадцатого века. Это время, когда у наших предков были очень странные идеи относительно личности и собственности их не так хорошо вооружённых соседей. Темница восходит как раз к этому периоду, и не могу избавиться от мысли, что время от времени её использовали по назначению. Вы обязательно должны её увидеть. Но из когтей моего почтенного родителя мы вас спасём: когда речь заходит о его хобби, он может говорить бесконечно…

— С другой стороны, — вмешался Йорис, — кухней ван дер Хорне командует повариха, лёгкость руки и изысканность вкуса которой уступают только толщине её талии. Гурманы высоко ценят приглашение к столу ван дер Хорне.

— Я потрясён своей удачей, — обрёл дар речи Квинн. — Темница и повариха!

Замок ван дер Хорне состоял из скучных одинаковых казарм и более древней и гораздо менее приветливой средневековой крепости.

— Уютно, верно? — спросил наследник, когда машина остановилась у ворот. — Более уродливого здания во всей провинции не найдёшь! — с гордостью добавил он.

— И более холодного, — напомнил ему Йорис. — Но будьте благодарны, Андерс, что приехали сюда не в середине зимы, когда, задержавшись в коридоре, сразу превращаешься в ледышку. Зимой лучше передвигаться из комнаты в комнату трусцой.

Через несколько минут Квинн стоял перед тусклым зеркалом в спальне с высоким потолком и забранными деревянными панелями стенами. В зеркале отражались две ступеньки, ведущие к возвышению, на котором стояло не что иное, как королевская кровать. Её тяжёлые занавеси были задёрнуты. Чихнув дважды, Квинн подумал, что, может, эти занавеси ночью защитят от сквозняков. За время последних лихорадочных событий он потерял способность удивляться. Теперь Квинна не удивляло даже королевское ложе, и если бы он неожиданно оказался на дне темницы, то тоже не удивился бы. Очевидно, он уже достиг нужной степени отчуждённости, необходимой для тайного агента.

Конечно, он пока не столкнулся с двумя обязательными атрибутами этой жизни: отравленным кофе и отравленной сигаретой, и, насколько ему известно, у него нет двухдюймовой ленты микрофильма, который необходим… скажем… Коруму Тысячелицому. Квинн рассмеялся, закашлялся и, услышав стук в дверь, сказал:

— Войдите.

Дирк критически оглядел своего гостя.

— Ну, вы ещё не совсем посинели. Американцы поддерживают свою репутацию: вы один из тех, кого у вас называют крутыми. Не хотите ли перекусить? Сейчас моего отца можно оторвать от книг, а мама с сестрой в Дени Хааге, так что женщин ждать не придётся. Ха! Йорис…

Крепыш Маартенс нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Когда они присоединились к нему в коридоре, он двинулся почти трусцой, как и предлагал раньше. Лестничный пролёт, по которому стражники могли бы подниматься строем по десять в ряд, своими полированными, не прикрытыми ковром ступенями привёл в просторный зал, увешанный множеством булав, мечей и щитов. В одном конце его размещался камин, такой большой, что вполне мог вместить целиком ствол дерева. А горел в нём чисто символический огонь, почти потерявшийся в пещере очага.

У камина, протянув руки к огню, стоял невысокий человек в слегка потёртом и потрёпанном на рукавах бархатном пиджаке цвета красного вина и с серебристым хохолком на голове, как у какаду. Услышав шаги по каменному полу, человек быстро повернулся.

— Goeden Avond, Mijnheeren, — начал он мягким голосом, в котором слышались те же насмешливые нотки, что и у сына. Но тут же он слегка нахмурился, словно сердясь на собственную забывчивость, и легко перешёл на правильный английский, почти без акцента.

— Добрый вечер, господа.

— Это Квинн Андерс, отец, — представил гостя Дирк.

— Квинн, это мой отец, граф ван дер Хорне.

— Приятно познакомиться, мистер Андерс. И вас приветствую, Йорис, — он кивнул Маартенсу. — Но, мистер Андерс, — граф снова повернулся к американцу, — сын сказал мне, что ваш отец — доктор Андерс. Это для меня огромная радость. В моей библиотеке есть книги вашего отца «Орден рыцарей святого Иосифа» и «Исследования по проблемам военной тактики тевтонских рыцарей». Это блестящие работы. Я сам отправил ему небольшой комментарий относительно ордена тамплиеров: один из ван дер Хорне в тринадцатом веке вступил в этот орден. Я вам покажу…

— Отец! — Дирк слегка коснулся бархатного рукава. — Нам надо поесть.

Граф с искренним удивлением посмотрел на сына, потом рассмеялся.

— Сбросил старика с его конька, а? Но ты прав. Есть время для науки и время для еды. Давайте поедим!

Еду подавали на одном конце длинного полированного стола, и пища, как и обещал Йорис, оказалась превосходной. Квинн с удовольствием ел, отвечая на поток вопросов графа, и обнаружил, что рассказывает о рукописи, которая привела его за море.

Граф ван дер Хорне положил нож и вилку.

— Род Стернлитцев! Это нелегкая задача. Вы знаете, у них никого не осталось…

— Действительно, после исчезновения последнего герцога. Но книга об Одокаре почти завершена. Мой отец получил доступ к документам в собрании Хаггермана. Мне нужно только кое-что закончить, навестить развалины башни… Из-за войны отцу приходилось работать только с фотографиями и рисунками, а это не всегда даёт всё необходимое.

— Подождите!

Граф ударил ладонью по столу с такой силой, что тарелки подпрыгнули.

— Хендрикс! — обратился он через плечо к слуге, который подавал блюда. — Иди в кабинет и принеси синюю книгу с пятого стеллажа слева у камина, с четвёртой полки.

Он снова повернулся к Квинну.

— Возможно, я смогу немного вам помочь. Мне кажется, род Стернлитцев вымер не окончательно…

— Но я считал, что герцог… — начал Квинн.

Граф нетерпеливо кивнул.

— Да, герцог пропал в пустыне и он не был женат. Но в любой семье существует ещё женская линия… Ага, спасибо, Хендрикс. Да, это как раз нужный том. — Он начал торопливо перелистывать толстые жёлтые страницы. — Я был прав, — голос его звучал торжествующе. — Тётя Матильда…

— Что! — Дирк даже пролил немного вина из бокала, который поднёс к губам. — Только не тётя Матильда, отец! Неужели ты пошлёшь невинного путника в такое паломничество?

— Дирк! — в голосе графа звучала укоризна. — Твоя двоюродная бабушка — очень умная женщина, к тому же она хранительница семейной истории. Её мать была младшей сестрой последнего герцога Стернлитца. Возможно, она согласится принять минхеера Андерса, так как он занят серьёзным историческим исследованием. Фрейле Матильда ван т'Оостенберг, минхеер, живёт сейчас в Шато дю Дам вблизи Маастрихта. Я сам напишу ей о вашем деле, и она, может быть, согласится вас принять…

Квинн объявил, что больше всего на свете ему хочется быть принятым этой грозной фрейле Матильдой. И весь остаток вечера прошёл в разговоре с графом. В течение последующих двух дней Квинн навестил знаменитое подземелье и прочие заведения в подвале старого замка, с искренней благодарностью принял пять рекомендательных писем, включая письмо к тёте Матильде, наслаждался пищей, вкуснее которой никогда не ел, и окончательно расстался с простудой. Он не знал, когда уедет из замка ван дер Хорне. Но утром в понедельник ему сказали, что он вместе с Йорисом поедет в Маастрихт.

Дирк и граф, который по такому случаю оторвался от своих занятий, долго махали им вслед. И хотя машина Маартенса не походила на роскошный автомобиль, доставивший их к ван дер Хорне, ехала она довольно уверенно.

Квинн узнал, что Йорис едет в провинцию Лимбург по своим журналистским делам, надеясь прославиться в кругах газетчиков, и не прочь был поговорить об этом.

— Может быть, вы даже в Америке читали о Хансе ван Меенерене, — начал он. — Это тот художник, который так искусно подделывал Вермеера, что одурачил всех экспертов?

— Вот именно. С 1936 по 1946 годы он написал шесть полотен. И это были настоящие Вермееры — так клялись эксперты. Несколько картин он продал нацистам. Поэтому после войны его предали суду за коллаборационизм. Тогда он рассказал правду о своей работе. И чтобы доказать свою правоту, написал в тюрьме ещё одну картину — её тоже невозможно было отличить от подлинного Вермеера, и все критики признавали её настоящей. Я еду в Маастрихт, потому что мне кажется: ван Меенерен рассказал не всё, что знал, и некоторые Вермееры здесь совсем не Вермееры.

Остальная часть поездки прошла без происшествий, и Квинн снял номер в отеле, который порекомендовал Йорис. Они договорились вместе пообедать, и Квинн решил больше в этот день ни с кем не встречаться, а провести его, как турист.

Но когда он снова вышел в вестибюль гостиницы, его стремление к миру и спокойствию было основательно поколеблено. Должно быть, только что пришёл поезд или самолёт, потому что у стойки он увидел небольшую группу вновь прибывших. И с краю этой группы, глядя по сторонам с откровенным интересом иностранца, стоял высокий человек. Его серая шляпа и пальто были американскими до последней нитки, и, когда он повернул голову, Квинн встретился с ним глазами. Во взгляде незнакомца не почувствовалось и намёка на то, что он узнал его. Квинн только надеялся, что и он вёл себя так же. Потому что перед ним стоял Лоренс Кейн — человек, к которому обращался ван Норрис в случае, когда необходимо устранить неприятности.

Глава восьмая Жил в Маастрихте мудрец

Кафе, выбранное Йорисом, находилось рядом с рынком Гроот. Квинн понял, что оно не такое знаменитое, как «Врийтхол», но, вероятно, больше подходит для газетчиков. Хотя качеством пищи американец остался доволен и не заметил никаких недостатков.

— Сейчас не самое лучшее время для Маастрихта, — сообщил ему Йорис. — В конце февраля принц устраивает здесь карнавал. Тогда весь город надевает маскарадные костюмы, и вообще чувствуется большое оживление. А пока — ничего интересного, кроме одного-двух пилигримов и ещё солдат, оставшихся на границе от оккупационной армии…

Но Квинн уже не слышал его. Он смотрел на листок с меню, который держал в руках. Так вот где Старк написал своё последнее письмо! Это было несколько месяцев назад — запомнил ли его кто-нибудь? Квинн потрогал край карточки. Стоит ли выяснить?

— Здесь бывает много туристов? — поинтересовался он.

Маартенс рукой показал на столик в противоположном конце зала. Там сидели три английских солдата.

— По-видимому, открыли это кафе для военных. А что касается остальных — не думаю. Туристы отправляются в места, указанные в путеводителях, — «Врийтхол» или ресторан в Доминиканском отеле. И только во время карнавала, когда все кафе переполнены, некоторые забредают сюда. Кафе расположено слишком далеко от других привлекательных для туристов мест — церкви святого Серватуса или гробницы Морской Звезды.

Квинн ещё не решил, стоит ли продолжать расспросы, как нечто странное заставило его забыть о вопросах. Хотя он не смотрел специально на входящих посетителей, его взгляд был направлен в сторону двери. И этого человека он заметил сразу. Опять у него появилось ощущение, что такое с ним уже было в прошлом.

Появившись в двери, мужчина остановился, словно сомневаясь, идти ли дальше. Потом пересёк зал и сел за столик в дальнем углу. Квинн не решался повернуть голову и посмотреть в его сторону. Облизав неожиданно пересохшие губы, он попросил Маартенса:

— В правом углу кафе сидит человек. Опишите его!

— Я готов поклясться, что это азиат. Чёрные прилизанные волосы, не очень широко раскрытые глаза. Но нос — нос у него совсем не восточный, он тонкий и заострённый. Человек молод. Вы его знаете?

— Только одно: готов поклясться, что он следил за мной в ресторане Дордрехта. А Дордрехт слишком далеко от Маастрихта, чтобы я поверил в случайную встречу…

Йорис отломил кусочек хлеба и принялся медленно жевать.

— Да, в этом вы правы. И поездка из одного города в другой не типична для обычного путника. Больше ничего о нём не знаете?

— Ничего. А хотел бы узнать. Но ведь нельзя просто подойти к незнакомцу и…

— Спросить прямо: «Сэр, пожалуйста, скажите, как вас зовут и какое у вас здесь дело!» Это верно. Хотя такой поступок уберёг бы от многих неприятностей — конечно, если ответ окажется правдивым. Зато ваше желание узнать побольше о нём было бы удовлетворено. Я посмотрю, что можно сделать. Конечно, нельзя совсем отвергать случайность. И поскольку большинство голландцев прибыли из колоний, появилось много людей со смешанной кровью. Они оказались в стране, в которой у них нет корней и которая встретила их не слишком доброжелательно. Возможно, он один из таких невинных беженцев и совершенно случайно встретился с вами дважды.

Квинн рассмеялся.

— Если это так, я буду рад!

Но Йорис не улыбнулся.

— С другой стороны, — продолжал он спокойно и чётко, — мне приходят в голову и иные объяснения, и большая часть их совсем не приятные. Я предложил бы вам держаться с осторожностью. Понимаете: меня не интересует ваше дело. Но если у вас есть враги, возможно, один из них находится в этом зале. Так что, как только представится возможность, я попытаюсь что-нибудь выяснить о нём.

Он занялся опустошением тарелки, и Квинн последовал его примеру.

Но уделить всё внимание еде не смог. Интересно, действительно ли волоски на его шее, как ему кажется, встали дыбом? Смотрит ли на него этот загадочный незнакомец? Плечи Квинна заболели от нестерпимого желания повернуться назад и убедиться в своём подозрении.

— Как продвигается ваше дело о поддельном Вермеере? — сменил он тему, когда они перешли к кофе.

Йорис пожал плечами.

— В основном всё сводится к ногам. Я хожу, брожу, с трудом ползаю по всему Маастрихту, задаю глупые вопросы и не получаю нужных ответов. Однако это моя работа, и я намерен когда-нибудь её закончить. Тем не менее за время поисков я наткнулся на кое-что интересное — случай загадочного исчезновения… — На мгновение он утратил своё невозмутимое и несколько циничное отношение к окружающему и слегка оживился.

— Исчезновение? — заинтересовался Квинн. Он сразу подумал о Старке. Ведь именно в Маастрихте произошёл несчастный случай с его братом.

— Да, так считают многие мои информаторы. В поисках минхеера Бланка из Антверпена я сегодня встретился с одной женщиной. Ей не известно о минхеере Бланке, но я многое узнал от неё о минхеере Тьюбаке.

Примерно два месяца назад он снимал квартиру в её доме. Приятный старик, мягкий и безобидный. Приехал в этот город в 1946 году, чтобы оправиться после болезни. Он сидел в концентрационном лагере в Амерсфоорте. Ему крайне не повезло: его бабушка оказалась еврейкой. Жил он тихо и был самым респектабельным и законопослушным гражданином. Может, немного застенчивый, но очень умный. Мевроув считает, что он какой-то авторитетный специалист по вопросам искусства и работал в Амстердаме. Она очень похвально о нём отзывается.

Однажды он получил письмо. И, прочитав его, очень обрадовался, пришёл в крайнее возбуждение. Сказал мевроув, что письмо от старого друга, которого он потерял во время войны. Он только что бежал из одной страны из-за «железного занавеса». Этот друг болен и очень хочет увидеть минхеера Тьюбака. Он заплатил за квартиру за три недели вперёд и взял с собой только маленький чемоданчик, оставив всё, включая несколько книг, которые, как знала мевроув, он высоко ценил. В тот же день Тьюбак уехал, возбуждённый и счастливый. И с тех пор от него никаких вестей. Мевроув начала беспокоиться. Пролетели три недели, но он так и не появился. Прошло ещё какое-то время, новостей всё не было, и тогда она обратилась в полицию. Начались поиски. На вокзале установили, что он купил билет до Валькенбурга в горах. Кроме этого, выяснить ничего не удалось. След к тому времени, конечно, совсем затерялся. Очевидно, у него не было родственников, которые беспокоились бы о нём и подталкивали власти в его поиске. Так и осталась загадка, о которой до сих пор размышляет только мевроув…

— Но кто был этот Тьюбак? — заволновался Квинн. Человек, исчезнувший примерно в то время, когда погиб Старк. Похоже, что это не простое совпадение.

— Очень интересный вопрос. Кто был Тьюбак — или что он знал? В наши дни некоторые сведения очень опасны. Я считаю, что случай Тьюбака заслуживает более внимательного изучения. Но кто побеспокоится о нём? Он старик, у него нет родственников, по крайней мере, о них ничего не известно. Денег было немного. Зачем кому-то искать его?

— Тем более интересно, что случилось.

— Natuurlijk — естественно. Меня заинтересовала судьба Тьюбака. Он может оказаться даже интереснее псевдо-Вермеера. Так что я о нём обязательно подумаю.

Когда они выходили из кафе, Квинн умудрился посмотреть на азиата. Тот сидел непринуждённо, деля внимание между тарелкой и развернутой газетой. Если Квинн и интересовал его, то внешне он никак не проявил этого. Но самому Квинну потребовалось величайшее самообладание, чтобы не оглядываться и не проверить, следует ли за ним незнакомец.

Йорис шёл всё медленней и медленней. Наконец, пройдя два квартала, он остановился и стал внимательно разглядывать витрину магазина, словно его привлекло прекрасное оформление. Квинн с искренним удивлением взглянул на собрание ужасных гравюр и две аляповатые хромолитографии. Неужели Йорис так интересуется плохим искусством, что его занимает этот хлам?

— За нами хвост, — негромко проговорил голландец. — К тому же очень неумелый, этого сапожника нужно отправить назад в первый класс, чтобы подучил азбуку.

Квинн смотрел на отражение в пыльном стекле. За ними, в половине квартала, уличный фонарь. Тот человек задержался под ним на мгновение. Даже взгляду неопытного Квинна было ясно, что человек очень неумело притворяется, делая вид, что задержался в нерешительности, не зная, куда идти.

— Это наш друг из ресторана, — Йорис гораздо лучше американца распознавал лица. — Теперь нужно выяснить, за кем из нас он следит. Я пойду с вами в гостиницу. Если он займёт наблюдательный пост поблизости, я дам вам знать. В таком случае вы должны лечь в постель и спокойно спать всю ночь, чтобы этот сапожник потоптался до утра. Пошли…

Когда спустя минут двадцать они расстались, Квинн ненадолго задержался в вестибюле. Было ещё рано, ему не хотелось проводить длинный скучный вечер в своём номере. Но он обещал дождаться там звонка Йориса. Наконец он купил несколько газет и поплёлся наверх. Лоренса Кейна он не встретил, и никакого сообщения ему не оставляли. Очевидно, человек ван Норриса не считал нужным связаться с ним.

Несколько минут Квинн потратил на звонок доктору Герхардту Роосу, и доктор как будто искренне обрадовался ему. Он назначил встречу в своём доме на следующее утро, в одиннадцать тридцать, и дал Квинну самые подробные указания, как добраться до него.

Потом Квинн достал рекомендательное письмо графа ван дер Хорне тёте Матильде, приписал к нему несколько слов, прося назначить встречу в удобное для неё время, и запечатал в конверт для отправки почтой. Как будто все намеченные дела выполнены. Он принялся готовить постель, и в это время зазвонил телефон. В трубке послышался голос Йориса:

— Вы — собака, к которой прикреплён хвост. Я посоветовал бы вам никуда не выходить ночью и прочнее закрыть дверь…

— Она уже закрыта. И я собираюсь лечь в постель.

— Весьма мудрое решение. Увидимся утром. Возможно, к тому времени я узнаю кое-что новое об угрозе с Востока. Goed nacht.

— Goed nacht… — Но Маартенс уже повесил трубку.

Квинн подошёл к окну. Заглянул в тёмный колодец пяти этажей, уходящих вниз. Карниза нет, подняться по стене без приспособлений невозможно. Потом Квинн пересёк комнату и проверил дверь. Она была прочно закрыта. Но впервые за последнее время Квинн пожалел, что у него не было оружия посерьёзней, чем перочинный нож. Он с трудом удержался, чтобы не положить его под подушку.

Он долго не мог заснуть, и было достаточно поздно, когда на следующее утро он пришёл в себя после тревожных снов. Квинн неторопливо оделся. Если наблюдатель ждёт его снаружи, пусть подождёт ещё несколько минут.

Когда Квинн спустился в вестибюль, там уже был Йорис, он сидел в кресле и просматривал первую страницу газеты. Когда Квинн остановился, чтобы бросить письмо в ящик, голландец подошёл к нему.

— Дела привели меня по соседству, и я решил, что нам будет неплохо позавтракать вместе…

— С радостью. Поедим в гостинице?

— Если хотите. Или… сегодня базарный день. Если прогуляемся, вы увидите много интересного, — Йорис перешёл на английский.

— Значит, кафе на рынке.

Выходя, Квинн быстро посмотрел вверх и вниз по улице. Но насколько он мог судить, никаких подозрительных лиц не видно. Он перешёл улицу рядом с голландцем.

— Как наш хвост?..

— Очевидно, уставшие ноги заставили его отдохнуть, — усмехнулся Йорис. — По каменной мостовой нелегко ходить. Мне сообщили, что он ждал здесь до пяти утра, а потом ушёл. И никто его не сменил. Нет, не нужно оглядываться. Теперь за вами будут присматривать другие люди. У меня есть для вас новости, и лучше сообщить их на открытом месте, здесь на улице.

Наш азиатский друг — загадочный человек. Прошлое его абсолютно неизвестно, и мои источники не смогли в него проникнуть. Если бы он принадлежал к организации, на которую я могу лишь намекнуть, его снабдили бы самой подробной легендой, так тщательно разработанной, что мы смогли бы узнать, что он ел в день рождения, когда ему исполнилось два года. Там всегда очень внимательно относятся к таким вещам. За ним оставался бы ясный след, который, впрочем, никуда не привёл бы. Но у нашего друга нет прошлого. Так что, он либо сверхизобретателен, либо любитель и не принадлежит к враждебной организации.

Он высадился две недели назад в Роттердаме с грузового судна, пришедшего из Малайи. Документы у него на имя Васбурга, Вильгельма Васбурга, по паспорту он голландец с Суматры. О его делах здесь ничего не известно. Из Роттердама он отправился в Дордрехт и прожил там с неделю, как будто ожидая чего-то…

Сердце Квинна дрогнуло, он едва не споткнулся.

— Да, вполне возможно, что он ждал вас…

— Но почему? Никто не знал…

— Что вы приедете? — Йорис рассмеялся. — Мой американский друг, вы действительно невинный ягнёнок в лесу, полном волков. Если есть надёжные источники и возможность заплатить необходимую цену, можно узнать всё! Но я привёл в движение кое-какие рычаги, и, может быть, завтра утром… или чуть позже… мы узнаем о минхеере Васбурге побольше. Теперь за ним следят. И всё-таки на вашем месте я бы не стал выходить по ночам в одиночку.

Квинн сжал кулаки в карманах. Старк вышел ночью один. Может, и тогда за ним шёл Васбург?

— Что вы собираетесь делать сегодня? — поинтересовался Йорис, когда они сидели в кафе.

— На одиннадцать у меня назначено свидание с доктором Роосом. Он помогал моему отцу собирать материалы о замке Стернлитцев.

— А, доктор Роос! Он известный учёный, историк, но сейчас на пенсии, нигде не преподаёт и пишет свою великую историю средних веков. Вы можете… — Йорис неожиданно замолчал и сосредоточенно посмотрел перед собой. А когда заговорил снова, то рассказывал уже о своих планах на день. Он поведал со вздохом, что они заключаются в том, чтобы бегать с места на место в поисках следов, ведущих к Вермееру.

— А Тьюбак? Вы хотите найти его? — напомнил Квинн.

— Да, загадка Тыобака. Я начинаю думать, что он герой одного из ваших превосходных полицейских романов. Я прочёл их множество. Спокойный маленький человек, не имеющий ни врагов, ни друзей, который и ряби на воде не поднимет — пока не исчезнет без следа и без видимой причины…

— Он мог быть дельцом чёрного рынка или шпионом, — предположил Квинн. — Эксперт-искусствовед — этим занятием можно прикрыть любую деятельность…

Йорис снова нахмурился.

— В разговоре с мевроув он именно так себя и назвал: эксперт-искусствовед…

— А на самом деле это не так? Вы уже установили это?

— Он рассказывал, что до войны у него была собственная галерея в Амстердаме. Вчера вечером я просмотрел довоенный указатель по городу. В 1939 году в Роттердаме жило несколько Тьюбаков. Но ни один из них не занимался предметами искусства. Когда найдётся свободная минута, я снова поговорю с мевроув, вернее, послушаю, что она скажет. Она очень разговорчива, и в её словах обычно мало смысла, но, может, я пропустил какие-то ключи в её болтовне.

— Итак, Тьюбак — маленький человек, которого нет?

Йорис выглядел удивлённым, он повторил фразу, как будто переводил её про себя, потом рассмеялся.

— Очень подходящее для него имя. Он не был в Амстердаме, а теперь его нет здесь. Меня всё больше интересует этот минхеер Тьюбак. Поэтому… но смотрите, сколько уже времени. Мне нужно торопиться. Желаю вам интересно провести утро среди исторических томов, Андерс. Пока…

По пути к дому доктора Рооса Квинн несколько раз пользовался витринами. Но слежки не обнаружил. И если Йорис действительно приставил к нему охрану, то и этого человека тоже не удалось заметить. Квинн размышлял, какую игру ведёт Йорис. Ему теперь стало ясно, что у молодого журналиста прочные связи с друзьями мистера Копии. Возможно, его теперь прикрывает мощная и широко разветвленная организация. Эта мысль заставила Квинна слегка рассмеяться собственному эгоизму. И в этот момент он подошёл к нужному зданию.

Тёмные камни высокого дома доктора Рооса свидетельствовали о древности. Первое впечатление подкреплял вид древней городской стены, которая возвышалась за домом. Узкий старинный фасад мог бы послужить превосходной декорацией для каких-нибудь удивительных приключений в лаборатории алхимика. Квинна провели в очень аккуратный кабинет-библиотеку, который совершенно не соответствовал наружности дома.

Со своего места у одного из безупречно чистых — ни пылинки — книжных стеллажей к нему повернулся человек, такой же высокий и тонкий, как и дом. Его голос оказался необыкновенно низким, от него чуть ли не разлетались со стола многочисленные бумаги. Этот голос — смесь английского и голландского — совершенно отвлёк Квинна от мыслей о подполье и хвостах.

В течение следующего часа они разговаривали — энергично, оживлённо, перебивая друг друга, извергая потоки дат и имён. Доктор Роос доставал книги, перелистывал их, чтобы доказать свою правоту. Квинн перестал быть братом Старка, он теперь был только сыном доктора Андерса.

Наконец их потревожила служанка с приятным лицом, та самая, которая впустила Квинна в дом.

— Я ухожу, доктор…

— Danke, Анна. Мы справимся сами. Передай привет сестре и мои пожелания скорейшего выздоровления…

— Danke, доктор.

Чуть позже они услышали, как хлопнула входная дверь.

— Анна пошла к своей больной сестре. Её не будет несколько часов. Это одна из причин, почему я пригласил вас именно сегодня утром. Вы ведь пришли ко мне не только для консультаций по вопросам истории…

Квинн колебался. Да, ему посоветовали обратиться к доктору Роосу, но он не хотел упоминать о сокровище епископа. И он рассказал историю, приготовленную на этот случай.

— Мой брат Старк Андерс был офицером американской оккупационной армии. Его убили здесь, в Маастрихте, примерно три месяца назад. Полиция утверждает, что это был наезд, и шофёр скрылся…

— Но вы в это не верите?

— Не верю! — Квинн думал, что бы ещё добавить.

Доктор Роос протестующе поднял худую, в голубых прожилках руку.

— Не говорите, почему вы не согласны с официальным заключением. Достаточно того, что эти причины настолько основательны, что вы действовали по определённым каналам. У вас также были неприятности после прибытия в нашу страну?

Квинн вкратце рассказал, что с ним произошло. Доктор Роос слушал молча и очень внимательно. Такое же внимание он, должно быть, проявляет к новой исторической теории, о которой ему впоследствии необходимо будет высказать своё мнение.

— Весьма волнующее знакомство с нашей страной, обычно считающейся прозаичной и банальной, минхеер Андерс. Кто-то очень хочет задержать вас. Мне не нравятся эти осложнения. Для сына вашего отца и такого же искателя исторической истины я сделаю всё, что смогу. А тем временем помните, что заверения минхеера Маартенса верны: отныне, пока находитесь с нами, вы будете под защитой.

Я бы посоветовал вам продолжать вести себя, как человек, занятый изучением истории. Прекрасный ход — посещение фрейле ван т'Оостернберг, как посоветовал граф. Всякий, кто пишет историю рода Стернлитцев, безусловно, должен посетить последнюю представительницу этого семейства. Занимайтесь своим делом открыто. Если считаете, что за вами наблюдают, не обращайте внимания. Этим займутся другие.

А теперь, — он взял листок бумаги и быстро принялся писать наклонным почерком, — если у вас возникнут трудности, в любое время звоните мне. Если не застанете дома, я записал четыре места, где можно оставить для меня сообщение.

С другой стороны, если вы получите сообщение от яхтмеестера — хозяина псов, знайте, что оно очень важно. Мы обещаем предоставить вам любую возможную помощь.

Нет, не нужно благодарить, минхеер Андерс. В наше время люди доброй воли должны действовать вместе, иначе мы все погибнем, нас смахнут, как надоедливую муху. С 1940 года мы были вынуждены учиться в особой школе и хорошо усвоили её уроки. Я помогаю вам сейчас — может быть, когда-то вы поможете одному из нас. «Держитесь вместе или вас уничтожат поодиночке!» — отличный девиз для нашего времени.

Глава девятая Дневная пуля…

Доктор Роос накормил Квинна холодным, но очень вкусным ланчем, и во второй половине дня Квинн неторопливо вернулся в гостиницу. Он нисколько не удивился, обнаружив, что у окна в кафе напротив сидит минхеер Васбург.

Увидев его, Квинн почувствовал ожившее чувство юмора. Как следует вести себя при таких обстоятельствах? Продолжать вежливо игнорировать ищейку или показать преследователю, что его заметили? Ну, конечно, не настоящее приветствие, но, может, лёгкий наклон головы или приподнятый палец — что-нибудь похожее на знак победы V. Какой-нибудь жест, аналогичный древнему приветствию в начале дуэли. Квинн неохотно миновал кафе. Было бы очень забавно дать знать Васбургу…

Но внутри гостиницы он мгновенно забыл об азиате, заметив у входа Кейна, беседовавшего с дежурным. Проходя мимо, Квинн услышал слово «Сент-Петерсберг». Хотя человек ван Норриса не проявлял к нему никакого интереса, хорошо бы узнать, что он действительно покидает город. Пока второй американец рядом, у Квинна было ощущение безопасности. Совсем неплохо иметь возможность в трудную минуту обратиться к соотечественнику.

Он задержался у стойки, ожидая ключ и прислушиваясь. Кейн собирался навестить пещеры Сент-Питерсберга. Он хочет взять напрокат машину, чтобы поехать вверх по реке. Где эти Сент-Питерсбергские пещеры? Квинн решил узнать это как можно скорее. А задерживаться дольше, привлекая внимание, не стоит. И поэтому, оставив Кейна, продолжавшего обсуждать маршрут, расценки и расписания, он поднялся наверх.

В номере Квинн принялся перечитывать свои записи под свежими впечатлениями беседы с доктором Роосом.

Когда не так давно восстанавливали гробницу приора, повреждённую бомбой, сделали открытие. Роос скопировал обнаруженную надпись, изменяющую некоторые даты в пятой главе и, несомненно, предполагающую новый подход к двенадцатой. Может, стоит взглянуть на надпись самому. И ещё документы Общества Лучников… Доктор пообещал предоставить ему возможность познакомиться с ними. К счастью, они велись на латыни. Со средневековым фламандским диалектом он бы не справился. Да, он сегодня узнал столько, что хватит на месяц работы!..

В голове начали возникать и укладываться на место, как в головоломке, идеи. Перо быстро бежало по бумаге. Мысленно Квинн уже переписывал очередную главу. И если бы в этот момент в комнате появился Васбург, Квинн нетерпеливо отмахнулся бы от него.

И поэтому, когда час спустя в дверь постучали — стук решительный и громкий, явно привлекающий внимание обитателя номера, — Квинн недоумённо поднял голову. Под дверь просунули записку, которая прошуршала, задев за ковёр.

Квинн встал. У него слабые ноги, да ещё он отсидел их и поэтому умудрился столкнуться со стеной, прежде чем добрался до дверной ручки. Его неуклюжее продвижение, должно быть, спугнуло посланника, потому что, когда американец выглянул в коридор, там уже никого не было. Прихрамывая, Квинн прошёл до лифта — но и там никого. Насколько он мог судить, за это время его почтальон мог исчезнуть за любой дверью.

Квинн вернулся к себе и прочёл записку.

«Сегодня вечером в двенадцать пятнадцать откройте дверь».

А ниже, под этой единственной строчкой, нарисован маленький хлыст и над ним слово «Jachtmeester».

Сообщение от «хозяина псов»? Но Квинн решил, что написано оно не голландцем. «Двенадцать пятнадцать» — так обозначают время американцы. Подозрительно это обстоятельство или нет? В его распоряжении был лишь перочинный нож, и Квинну нестерпимо захотелось до двенадцати пятнадцати приобрести хоть какое-нибудь оружие. Единственный человек в Маастрихте, к которому он мог обратиться по такому вопросу, — Йорис.

Квинн разорвал записку яхтмеестера на клочки и постарался надежно уничтожить их. Потом вернулся к прерванной работе. Но прошлое закрыло перед ним двери, и он не мог сосредоточиться. Надев пальто и шляпу, он вышел из номера. В вестибюле находился только главный портье.

— Я кое-что слышал о Сент-Питерсбергских пещерах, — начал Kвинн.

Портье оживится.

— И вы ещё не посетили их, минхеер? Это одно из самых интересных мест в нашей стране! Пещеры в двух милях выше по течению от Маастрихта. Можно сесть на пароход от Стадсъярка или взять такси.

Они существовали ещё до появления римлян. Вы можете увидеть, надписи на стенах — громкие имена знаменитых людей, побывавших там. А на камнях немало копий известных картин. В одной из галерей есть даже «Ночной дозор» [Известная картина Рембрандта].

Но передвигаться в пещерах нужно осторожно, минхеер, и никуда не отходить без проводника. Там пропадают люди… Однажды потерялась группа монахов, и их высохшие тела нашли много-много лет спустя. Там очень много коридоров, и в них легко заблудиться. Смотрите! — Он достал небольшую карту, расстелил на стойке и показ; ал сложную паутину линий. — Но это только известные и нанесённые на карту проходы. А остальные образуют настоящий лабиринт. Говорят, там есть даже тайный проход в Бельгию и во время войны его использовали бойцы сопротивления.

Это очень необычное место, минхеер. Там находят зубы акул и морские раковины. Должно быть, когда-то на том месте было морское дно. Хотите, я организую для вас экскурсию, минхеер?

— Может быть, позже, — отказался Квинн. — Мне нужно сначала завершить кое-какие дела, а потом можно будет посмотреть…

— Жаль, что вы не можете. Второй американский джентльмен собирается вскоре туда поехать, и вы могли бы путешествовать в его обществе. Но, конечно, дела важнее. Только скажите мне, минхеер, когда захотите поехать, и я всё организую…

Квинн поблагодарил его и уже повернулся, собираясь уходить, когда портье достал из одной ячейки за собой листок бумаги.

— Минхеер Андерс! Прошу прощения! Я едва не забыл. Вам записка.

Еще одна записка от яхтмеестера? Напечатана на машинке.

«Встречаемся в кафе на рынке в шесть. Есть новости. Маартенс».

Квинн посмотрел на часы. Пять минут шестого. Ещё светло. Он решил не брать такси. На тротуарах было ещё очень много людей, и даже Васбург ничего не решится предпринять при таком скоплении свидетелей.

Квинн уже почти добрался до кафе, когда почувствовал сильное искушение. Он пересекал проход на другую улицу, такую узкую, что ни однасовременная машина не могла проехать по ней. Вдоль улицы шёл ряд магазинных витрин с загадочным содержимым, говорящем о далёком прошлом. В одной из витрин Квинн увидел даже латы. У него в запасе было больше двадцати минут, и он успеет посмотреть витрины… И он свернул.

Улица вымощена булыжником, нет никакого тротуара. Квинн держался поближе к стенам зданий. Он прав, вот и антикварный магазин. Товары в витрине навалены в беспорядке, и ему пришлось почти прижаться носом к пыльному стеклу, чтобы рассмотреть получше. Очень понравилась шпага с рукоятью-корзиной; такой вполне мог храбро размахивать роялист в схватке времён Кромвеля. Ведь сторонники короля Чарлза после его изгнания последовали за ним в Голландию. Вполне вероятно, что это подлинный предмет того времени. Шпага прекрасно выглядела бы дома, над каминной доской, наискосок с саблей, с которой дедушка Николс воевал в 1862 году. Квинн повернулся к двери магазина и тут же упал — его с силой толкнули на мостовую. От удара из лёгких с шумом вырвался воздух.

Поднявшись с земли и держась за дерево, он оглянулся. Витрина разбилась, от небольшого отверстия разбежалась паутина трещин.

— Что?.. — выдохнул Квинн. Человек, сбивший его с ног, увернулся от руки Квинна. Но американец успел рассмотреть его лицо. Васбург!

— Подождите! — Он попытался бежать, но второй раз за день слабые ноги подвели его. Споткнувшись, он с трудом сохранил равновесие. Да и слишком поздно. Васбург уже добрался до главной улицы и исчез.

— Минхеер! Минхеер! Что случилось! Что случилось с моей витриной? А с вами? — хозяин магазина схватил Квинна за рукав.

— Я сам бы хотел это знать, — мрачно буркнул Квинн. Он коснулся разбитого стекла. Стекло было толстое, старинное, выдутое вручную. Осколок отделился под его рукой. А отверстие там, где только что находилась его голова, он в этом уверен!

Васбург оттолкнул его! Но это означает, что стрелял не он. А также, что Васбург пытался его спасти. Квинн дважды с трудом глотнул. Хозяин исчез, вероятно, вызывает полицию. Американец быстро принял решение. Он не собирается дожидаться полицию и отвечать на вопросы. Ему нужно увидеть Маартенса — и Кейна. А что касается человека ван Норриса, то больше никаких «я вас не знаю». Если Квинн служит мишенью для стрелка с определенными намерениями, ему просто необходима помощь.

Квинн торопливо свернул с улочки и смешался с пешеходами, следующими в нужном ему направлении. Он надеялся, что здесь слишком оживлённое место, чтобы снайпер повторил свою попытку.

Уже сидя в кафе и дожидаясь Йориса, американец попытался успокоиться. В животе было пусто, во рту пересохло, и ему с трудом удалось заказать чашку кофе. В ту ночь, когда он сбежал из отеля в Дордрехте, он чувствовал что-то похожее. Квинн тёр пальцами жёсткую скатерть, а ощущал недавнее прикосновение к разбитому стеклу. И пальцы его дрожали. Квинн быстро опустил руки на колени, чтобы не было заметно дрожи. Он старался дышать ровнее, сдерживая биение сердца.

Квинн с ужасом вспомнил своё легкомысленное настроение, когда накануне, увидев Васбурга, хотел помахать ему. Тогда всё казалось только игрой, несмотря на гостиницу в Дордрехте, несмотря на Старка. Но это не игра!

Принесли кофе. Квинн посмотрел на дымящуюся чашку. Руки его по-прежнему дрожали, ему не удавалось остановить дрожь. Он сидел, думая о своей слабости, пытаясь подавить сопротивление предательского тела. Постепенно он успокоился. В первый раз пришлось поднести чашку к губам обеими руками, но он всё же победил.

Йорис?.. Где голландец? Часы подсказали Квинну, что он сидит здесь даже дольше, чем собирался. Уже четверть седьмого. Кафе заполнялось посетителями, и официант уже несколько раз нетерпеливо проходил мимо Квинна. Квинн подозвал его.

— Я должен был здесь встретится с другом. Но, может, он не смог прийти и оставил мне записку. Меня зовут Андерс…

— Если минхеер подождёт минутку, я спрошу…

Квинн отодвинул чашку; он не спускал глаз с входа. Снаружи быстро темнело. Если Маартенс не придёт, нужно будет взять такси…

— Минхеер, к сожалению никакой записки для вас нет. Если хотите позвонить своему другу, телефон в коридоре налево…

— Danke.

Поскольку он всё равно оказался здесь, можно и перекусить. Квинн взял меню, уверенный в том, что чтобы он ни заказал, всё будет казаться его пересохшем рту опилками. Очевидно, похожий страх испытывает лиса, отрезанная от своей безопасной норы и убегающая от собак, несущихся по её следу. Квинн вспоминал улицы, по которым придётся пройти, прежде чем он доберётся до гостиницы. Слишком много подъездов и перекрёстков будет на его пути. Надо уходить немедленно, пока совсем не стемнело. Но надо ли?

Он не Старк. И постепенно начинает понимать, что не может играть роль брата. Он как человек, который оступился с камня в реку и попал в глубокую яму.

— Андерс!

Квинн поднял голову. Напротив него за столик садился Маартенс.

— В меня стреляли… — выпалил американец.

— Знаю.

— Что прикажет минхеер? — подскочил к ним официант, занятый своей работой.

Квинн не мог ответить. Он даже не слышал, что заказал Маартенс.

— Вы опоздали! — обвинил Квинн голландца.

Маартенс фыркнул.

— Поскольку это, — он оттолкнул записку, — написано не мной, удивительно, что я вообще пришёл!

— Вы не посылали мне записки?

— Нет! Вы действительно слишком доверчивы.

— Пожалуй… — Квинн понял, как глупо себя вёл.

— Значит, урок усвоен? Отлично. Теперь займёмся делом.

— Но как вы узнали, что в меня стреляли? — удивился американец.

— Я ведь пообещал, что за вами будут приглядывать. Беда в том…

— Что следили не за тем человеком! — догадался Квинн. К нему начало возвращаться самообладание.

— Да. Вас спас Васбург.

— Но кто стрелял?

— Новый игрок. Им теперь занимаются. К счастью, вы сохранили хладнокровие и ушли до появления полиции. Сейчас не стоит связываться с законом. Как вы догадываетесь, полиция не одобряет любую деятельность, связанную с использованием оружия…

Сохранил хладнокровие! Квинну стало стыдно. Его быстрое исчезновение со сцены — просто проявление трусости.

— Я пришёл в гостиницу. Портье сказал, что вы ушли и отдал эту записку. Он объяснил, что вы её выронили. Поэтому я связался кое с кем, и мне рассказали о вас. И добавили, что вы в кафе. Я провожу вас до гостиницы, больше рисковать не стоит.

Квинн слабо улыбнулся.

— Я совсем не собираюсь рисковать. Но мне бы хотелось знать, кто пытался прострелить мне голову и почему. Мне казалось, что нужно следить за Васбургом…

— Да. Васбург представляет ещё одну проблему. Вы узнаёте это?

Йорис протянул небольшой кусочек кальки. Квинн расправил его на столе, чтобы яснее разглядеть линии. Провёл по ним ногтем пальца, и в голове возникло разъяснение.

— Вы о чём-то догадались? — проницательно поинтересовался Йорис.

— Вот, смотрите, — Квинн снова ногтем провёл по рисунку. — Вы разбираетесь в геральдике?

Йорис отрицательно покачал головой.

— Первоначально все гербы предназначались для чтения, они служили вместо подписи. В каждом семейном гербе есть незначительные вариации, которые обозначают разные ступени наследования: наследник, второй сын, третий, четвертый и так далее, представитель младшей ветви, старшая дочь и наследница — на законченном гербе у каждого есть свои обозначения. Во времена феодализма человек благородного происхождения мог перевести герб на щите противника или соседа и точно определить его место в обществе, даже если не умел бы написать или прочесть собственное имя. В наши дни эти признаки более или менее забыты, помнят о них только в Коллегии геральдики, да ещё историки.

— И вы считаете, что это не обычное изображение герба Стернлитцев?

— Да. Такой герб принадлежал бы не самому герцогу, если бы он был жив, а его старшему сыну и наследнику. Мало кто обратит сегодня внимание на это различие.

— Сын и наследник, — задумчиво повторил Йорис.

— Очень, очень интересно.

— Могу я спросить, где вы это взяли, — Квинн сложил листок кальки.

— Сегодня навестили Васбурга. К несчастью — а может, к счастью, — его не оказалось дома. Посетитель соскучился и решил обыскать комнату. В чемодане минхеера Васбурга весьма изобретательно сделано двойное дно. Превосходная работа. Там лежало несколько документов. У моего друга не было времени их сфотографировать. Его предупредили, что к Васбургу вот-вот придёт другой посетитель. И там был листок с этим рисунком. Наш человек успел перечертить его. Герб старшего сына и наследника… гм…

— Последний герцог Стернсберг и был последним прямым потомком рода Стернлитцев, — возразил Квинн.

— Он не был женат, и у него не было сына и наследника…

— Когда он умер и где?

Квинн пожал плечами.

— На эти вопросы нет ответа. Он был исследователем, хотел нанести на карту старый шёлковый путь через Гоби. Говорят, его убили кочевники где-то во Внутренней Монголии. Во всяком случае он так и не вернулся в цивилизованный мир.

— Итак, он пропал во Внутренней Монголии. И когда это произошло?

— Примерно в 1890 году. Тогда это была совершенно неисследованная территория. Герцогу было сорок с небольшим. Точнее не могу сказать, не сверившись с датами. Но он не был женат.

— Примерно шестьдесят лет назад. К нашему времени у него могли бы быть сын и внук. Васбург азиат…

Но Квинн и сам подумал об этом. В игре появился новый фактор. Если род Стернлитцев ещё существует… даже имеет неизвестного наследника… то кому же тогда принадлежит сокровище епископа? При первой же возможности нужно сообщить об этом ван Норрису. Теперь у него есть причина встретиться с Кейном!

— Мы не задавали вам никаких вопросов, Андерс, — продолжал своим обычным ровным голосом Йорис, — но настало время нам с вами выложить несколько карт. Я уже догадываюсь, что у вас не только интерес историка к Стернлитцам и ищете вы не только даты и имена. Вы знаете нечто такое, что делает род Стернлитцев интересным для наших друзей с востока?

— Да, — Квинн произнёс только одно слово.

— Я так и решил, когда узнал, что вас пытаются убить, — тихо, почти про себя, проговорил Йорис. — Прежде чем оказать вам помощь, я должен спросить, каков ваш мандат.

Квинн снял с руки часы. Посмотрел на стенные часы в кафе.

— Немного спешат…

Маартенс взял его часы.

— Правда? Я кое-что понимаю в часах. Позвольте взглянуть…

Он открыл заднюю крышку и бросил единственный взгляд. Потом одним движением закрыл часы и вернул их Квинну.

— Любая помощь, какая только возможна, будет вам оказана, — заверил голландец. — Вы?..

— Роаджакт.

— Этого слова достаточно для идентификации, если она вам понадобится. Больше я вас ни о чем не спрашиваю. Но наши службы всегда работали вместе, когда в этом появлялась необходимость.

— Нам нужно больше узнать о Васбурге. Если он принадлежит к роду Стернлитцев, это сыграет большую роль в моём деле.

— Перед приходом сюда я попросил ещё раз заняться его прошлым. Но мы ничего не смогли узнать о нём до того момента, как он высадился в Роттердаме. Конечно, можно попытаться проникнуть за эту завесу, но это займёт много времени. Однако у меня кое-что есть для вас…

Уже на пороге гостиницы Йорис достал какой-то предмет. Квинн взял в руку небольшой холодный цилиндр. Прежде чем он смог спросить, Йорис объяснил:

— Сувенир из прошлого. Создано американскими изобретателями для использования в подполье. Можно сделать два выстрела, правда, на очень небольшом расстоянии. Но спрятать легко, а оружие — в пределах своего действия — смертельное. Goed nacht, — добавил он чуть громче.

Но не ушёл, пока Квинн не скрылся в здании. Американец не стал осматривать подарок Маартенса, пока не попал к себе в номер.

Оружие было знакомо. О нём рассказывал Старк. Квинн держал тонкую трубку, внешне похожую на авторучку или карандаш. Есть даже защёлка, чтобы держать в кармане. Но Квинн знал, что если нажать на эту защёлку особым образом, в руках оказывалось оружие. Маленькое, но, как и сказал Йорис, смертоносное, которым можно пользоваться на близком расстоянии. И Квинн будет держать его при себе, когда часы покажут двенадцать пятнадцать!

Глава десятая Появление поддельного рыцаря

Глаза Квинна понемногу привыкли к темноте и различали очертания мебели. Он тихо сидел на кровати, сжимая в руках оружие, которое гарантировало ему безопасность, и смотрел на дверь, только что им открытую, напрягая не только зрение, но и слух. Но прошло немало времени, прежде чем он услышал щёлканье. Тогда он подобрал под себя ноги, готовый, если понадобится, к броску.

Дверь открылась ровно настолько, чтобы дать возможность проскользнуть человеку.

— Андерс? — незнакомый шёпот.

— Здесь. Кто вы?

На мгновение осветилось лицо: должно быть, вошедший повернул свой фонарик. В дверях стоял Лоренс Кейн. Квинн расслабился и положил ручку-пистолет в карман.

— Вы неплохо сыграли, Андерс. Лучше, чтобы здесь никто не знал о нашей связи. Но я должен показать вам кое-что…

Квинн услышал звук, словно на стол положили что-то металлическое. Снова вспыхнул луч фонарика и осветил статуэтку.

Рыцарь в шлеме, с поднятым в отчаянной защитной позе боевым топором.

— Ещё один из сокровища!

— Нет! — ответ прозвучал резко. — Это только копия!

— Что? Но как… нет никаких сведений о копиях сокровища…

— Она современной работы, сделана не позже последних двадцати лет. Ван Норрис тщательно её проверил. Это копия одной из подлинных статуэток и сделана настоящим художником, но фигурка не та же самая, что у нас уже есть. Смотрите…

В луче света появилась рука Кейна. Он взял рыцаря, перевернул его и поднёс к основанию ювелирное увеличительное стекло.

Квинн наклонился и посмотрел. С помощью стекла он увидел, что имел в виду Кейн, — крошечные, но очень отчётливые очертания листа.

— Это знакомый ван Норрису знак художника. Дом ван Норрисов до войны нанимал этого человека и для создания, и для копирования известных произведений ювелирного искусства. Иногда владелец носит копию, а бесценный оригинал держит в сейфе. В своё время этот мастер копировал даже коронные драгоценности. Это его знак, но, работая на дом ван Норрисов, он не делал эту статуэтку.

Кейн рассмеялся.

— Её прислал Лоренсу коллекционер. Попросил проверить, ему показалось, что несколько крошечных драгоценных камней в основании держатся непрочно. Когда ван Норрис попытался выяснить историю этой вещи, владелец стал очень-очень уклончив. А когда Лоренс доказал ему, что это подделка, тот совсем замолчал. Ван Норрис не смог убедить его рассказать, что ему известно, хотя босс ещё с ним работает. И…

— Но почему подделка?

— Мы считаем это свидетельством очень грязной игры. Если сделана одна такая статуэтка, почему бы не сделать ещё пять или десять? Конечно, для этого нужно много поработать. Но работа окупится, даже если займёт несколько лет. Предположим, к богатым собирателям или просто богатым людям, которые хотят вложить деньги в ценные произведения искусства, обратятся с предложением купить статуэтку по цене, значительно ниже той, которую пришлось бы заплатить за неё при открытой продаже. Коллекция Стернсбергов известна. Если бы статуэтки были обнаружены, доказать, кому они принадлежат, невозможно. Их можно продавать, как часть тайной военной добычи. Покупателю, не желавшему особенно углубляться, можно рассказать множество правдоподобных историй. Собиратель получает подделку, а продавец — добрые американские доллары наличными. При этом проследить за сделкой очень трудно; даже если позже обнаружится, что куплена подделка, покупатель не станет возникать. Прекрасный способ добывать доллары, в которых так чуждаются наши друзья за железным занавесом!

— Но если это копия, у того, кто её делал, должен быть оригинал.

— Верно. Поэтому ван Норрис сейчас проводит в Штатах кое-какую детективную работу, чтобы узнать, не появлялись ли другие копии. Наши продавцы редких и необычных вещей могли подделать многое.

— А кто сделал копии?

— Дом ван Норрисов закрылся в 1940 году, старый йонхеер ван Норрис предвидел вторжение в Нидерланды. Большинству мастеров, работавших у него, он выплачивал пенсию. Лоренс знал человека, которого мы сейчас пытаемся найти. Но он жил в Роттердаме, а вы знаете, как бомбили этот город. Нам не удалось найти мастера. Кстати, в нём смешались голландская и азиатская кровь, он был замечательный златокузнец и скульптор. Звали его Вульфангер.

— Вы нашли его след здесь?

— Да, но есть и другие, — тон Кейна свидетельствовал, что дальнейших вопросов задавать не следует.

— Что касается права на сокровища Стернсберга, — продолжил Квинн, — оказывается, может существовать претендент. — В нескольких словах он рассказал о Васбурге и о найденном у него гербе.

Кейн слушал, не прерывая.

— Поскольку Васбург, похоже, не жаждет вашей крови, попробуйте связаться с ним. Может, этот Маартенс что-нибудь разнюхает о нём. Если вам удастся что-либо выяснить, я должен об этом знать. Да, мы с вами американцы, и будет странно, если мы, остановившись в одной гостинице, будем продолжать не замечать друг друга. Завтра — вернее, уже сегодня — нам лучше организовать случайную встречу.

Квинн кивнул, но сообразив, что кивок в темноте не виден, предложил:

— Я буду получать почту в восемь. Можете столкнуться со мной там…

— Хорошо. До встречи…

Кейн взял поддельного рыцаря и выключил фонарик. Чуть позже послышался звук открывающейся и захлопнувшейся двери. Квинн встал, закрыл дверь на ключ, лёг и, несмотря на возбуждение, сразу заснул.

На следующее утро, как и планировалось, состоялась встреча у стойки почты. На глазах у главного портье Квинн обменялся с Кейном несколькими оживлёнными замечаниями. Потом они разошлись, и Квинн отправился изучать записи Общества лучников.

Но выйдя из здания, он сразу заметил в кафе напротив смуглое узкое лицо Васбурга. Подгоняемый нетерпением и стремлением прояснить ситуацию, Квинн направился в кафе, подошёл прямо к столику Васбурга и сел, прежде чем тот успел встать.

— Мне кажется, я должен поблагодарить вас…

— Минхеер ошибается. Я вас не знаю, — холодный ответ осуждал Квинна в нахальстве.

— Как хотите, минхеер. Или мне нужно говорить «ваша милость»?

Впервые поднялись опущенные веки, и Квинн встретил взгляд необыкновенно синих пронзительных глаз.

— Минхеер ошибается. Мы незнакомы, — повторил Васбург тем же равнодушным тоном. Он достал бумажник, выбрал банкноту и оглянулся через плечо, подзывая официанта. Квинн встал.

— Пусть будет по-вашему. Но, возможно, вы совершаете ошибку, Васбург. В игре участвуют и другие, а мы могли бы объединить силы…

Квинну на мгновение показалось, что Васбург заколебался, словно на самом деле обдумывая его слова. Потом азиат еле заметно отрицательно качнул головой.

— Минхеер, есть английская поговорка: «Тот, кто хочет идти быстро, должен идти один».

Квинн потерял терпение. Решительный голос Васбурга заставил его почувствовать себя семилетним ребёнком — и по уму тоже. Что ж, если Васбург собирается провести день, следя за ним, пусть поработает. Но он мало что узнает.

Записи Общества лучников оказались очень интересными, и хранитель записей, тоже известный историк-любитель, стал очень сердечен, прочитав рекомендательное письмо доктора Рооса. Почти весь день Квинн провёл, углубившись в древние пергаменты и собирая обильный урожай записей в тетради. Когда хранитель с виноватым видом подошёл к столу, за которым работал Квинн, молодой американец удивлённо поднял голову. Перед глазами его по-прежнему стояли латинские литеры.

— Минхеер Андерс, прошу прощения. Но сейчас уже четыре часа, а по правилам в это время я должен закрыть документы и положить ключ в сейф. Мне очень жаль вас тревожить…

Квинн торопливо встал.

— Это я должен извиниться, минхеер. Я своим неразумием подвергаю испытанию вашу доброту. Но вы угостили меня таким пиром, что я всё забыл от жадности…

— Минхеер Андерс, уверяю вас, ничто не доставит мне большее удовольствие, чем скромная помощь в вашей научной работе. Может быть, придёте завтра?

— Надеюсь. А теперь, минхеер, не доставите ли мне удовольствие, выпив со мной чашку кофе или стаканчик вина?

Маленький человечек покраснел от искреннего удовольствия. Квинн подождал, пока он закроет записи, а потом они отправились в приятное маленькое кафе поблизости. По дороге хранитель указывал Квинну на различные интересные исторические места и выяснил тот невероятный факт, что американец ещё не познакомился с древностями города.

— Но, минхеер, вы обязательно должны побывать в церкви святого Серватуса. Она построена в 560 году и является одной из старейших в Северной Европе. Вы знаете, что ещё до христианства здесь стоял римский гарнизон. На стенах Сент-Питерсбергских пещер есть подлинные римские надписи…

— Пещеры. Я хочу побывать в них.

— Конечно! Пещеры великолепны, минхеер! Во время войны там были спрятаны многие наши национальные сокровища. Но вы не должны идти туда один, без проводника, минхеер. Там пропадают люди, заблудившись в лабиринте проходов.

— Меня об этом предупреждали. Я слышал также, что там есть проход в Бельгию…

Его спутник засмеялся.

— Да, контрабандисты… Я слышал, что у них там свои тайные тропинки. Даже самых законопослушных граждан иногда что-то заставляет не платить таможенные пошлины. Так что контрабандисты — не всегда страшные преступники. Ja, контрабандисты… я слышал немало рассказов об условных знаках на стенах… если знаешь, куда идти, уйдёшь за границу, и никакой таможенник тебя не остановит.

Он говорил о пещерах, о карнавале принца — какая жалость, что Квинн его не увидит! — о предстоящем соревновании лучников, которое Квинн не должен пропустить.

— Их цель — деревянный попугай, минхеер. На прошлых соревнованиях сразу два лучника сумели сбить краску с хвоста попугая. — Он наклонился над столиком и тихо произнёс: — И вот что я вам скажу, минхеер: во время войны наши луки не лежали без дела. У них есть преимущество: они убивают бесшумно. К тому же враги начинали тревожиться, когда бесследно исчезал часовой или солдат в увольнении растворялся в воздухе. Иногда этих солдат находили пронзёнными стрелами. У нас ходили дикие слухи о древних лучниках, которые патрулировали свой город. Эти дни были очень волнующие, минхеер.

Был уже шестой час, когда Квинн расстался с хранителем. На этот раз он благоразумно взял такси и поехал в гостиницу удобно и в безопасности. А в вестибюле встретился с посетителем, которого никак не ожидал увидеть.

Это был пожилой человек с коротко остриженными седыми волосами и в таком наряде, что был бы приметным повсюду. На нём был тёмно-красный бархатный камзол с длинным рядом позолоченных пуговиц в форме лягушки, белые брюки, а на ногах блестящие чёрные сапоги. В одной руке он держал высокую гладкую шляпу с тёмно-красной кокардой — Квинн вспомнил, что видел такие шляпы на изображениях кучеров в старину. Когда американец подошёл к столику портье, этот человек приблизился к нему и с низким поклоном протянул письмо.

Квинн вскрыл конверт с гербом. Внутри оказался единственный листок тонкой бумаги, на котором старинным почерком, витым и изысканным, сообщалось, что фрейле Матильда ван т'Оостернберг будет рада принять минхеера Квинна Андерса за чаем в Шато дю Дам на следующий день в четыре часа.

Догадавшись, что нужно сделать, Квинн попросил у портье ручку с листком бумаги и написал ответ. Привидение в тёмно-красном бархате приняло его с низким поклоном. Квинн с усмешкой заметил, что уважение к нему со стороны портье возросло вдвое. Очевидно, знакомство с обитателями Шато дю Дам переводило его в ранг VIР [Very Important Person — значительное лицо, общепринятое английское сокращение].

— Итак, тётя Матильда признала ваше существование, — мимо кучера к Квинну направлялся Йорис. — Вы, должно быть, получили приглашение в логово драконессы.

— Да. И хочу, чтобы вы просветили меня. Что такое этот Шато дю Дам? Во всей процедуре есть что-то королевское. Пойдёмте наверх, посидим, и вы мне расскажете.

Они направились к лифту.

— Да, посидеть мне необходимо, уверяю вас, — ответил Йорис. — Я сегодня стоптал немало хорошей кожи на подмётках — и очень мало получил взамен. Не найдётся ли у вас мягкое кресло и стакан чего-нибудь прохладного для страдальца?

Когда Маартенс сел в единственное удобное кресло, которым располагал номер, Квинн попросил:

— А теперь расскажите мне о фрейле Матильде и о Шато дю Дам.

Йорис развязал шнурки и снял ботинки. Размяв пальцы ног, он глубоко вздохнул и начал:

— Навещая Шато, вы уходите назад во времени, по крайней мере, в начало девятнадцатого столетия, если не в восемнадцатое. Это один из наиболее закрытых и величественных домов в мире для старых женщин. Замок сам по себе достоин внимания, построили его в расцвет Возрождения. И с середины восемнадцатого века там живут только старые девы из благородных семейств. Первоначально нужно было иметь не менее шестнадцати поколений благородных предков, чтобы поселиться в этих стенах!

Вот как обстоит дело… Знатный человек при рождении каждой дочери выплачивает определённую сумму. Если дочь выходит замуж или умирает моложе пятидесяти лет, средства переходят в распоряжение Фонда. Если же этого не случается, она может, когда открывается вакансия, получить квартиру в замке, где живёт со своими слугами, лакеями и кучером в почти королевском или феодальном стиле прежних лет. Система была основана графиней Фландрской пятьсот лет назад. Вначале женщины давали обет, тут был полурелигиозный орден. Но со времён Возрождения организация исключительно мирская. Это осколок прошлого, о котором весь мир давно забыл, и представляет интерес только для историка.

Теперь о тёте Матильде Дирка. Она тоже величественный реликт, хорошо приспособившийся к окружению. В молодости она была хозяйкой известного салона и пользовалась большим политическим влиянием, что-то вроде княгини Ливен, которая в своё время вертела, как хотела, политиками многих стран Европы. Но, к несчастью, тетя Матильда родилась слишком поздно: образ жизни, к которому она была так хорошо приспособлена, уже уходил во времена её девичества.

Мне кажется, она одна из немногих женщин благородного происхождения, которая может похвастать тридцатью двумя поколениями предков. В её гербе больше разветвлений, чем у многих королевских семейств. Ван т'Оостернберги, например, считают Ганноверскую династию выскочками-парвеню. В определённое время тетя Матильда приказывает всем членам семейства собираться у неё. И, уверяю вас, все подчиняются. Она не красавица, но у неё ясный дисциплинированный ум и множество талантов…

— Вы знакомы с ней?

— Да! И высоко ценю это знакомство. Она в нескольких прекрасно подобранных словах разнесла мою работу в клочья, так что моё эго едва не исчезло, потом сделала предложение, как восстановить мою карьеру. Я ценю её мнение выше, чем мнение любого другого человека, и если бы она изъявила желание видеть меня, бросился бы к ее ногам сломя голову.

Квинн сел на край кровати.

— Знаете… ваши слова не внушают мне бодрости…

Йорис махнул рукой.

— Я просто готовлю вас, предупреждаю. Тётю Матильду следует принимать очень малыми дозами, но эти дозы действуют очень стимулирующе. Это я вам могу обещать. А путешествие в прошлое — достаточная приманка, чтобы завлечь вас в Шато. В такое место следует приезжать в королевской карете, запряжённой двенадцатью белыми лошадьми. В дни оккупации местный нацистский комендант отправился — без приглашения, должен добавить, — нанести так называемый визит вежливости. Он нашёл ворота закрытыми, а самого его ждала записка, содержание которой он никому не сообщил. Однако впоследствии, стоило только упомянуть Шато, он вскакивал и вытягивался по стойке смирно… и ещё слегка зеленел при этом… Это всего лишь слухи, но я верю в них. Тёте Матильде следовало бы дать возможность поработать с Гитлером. Тогда не было бы никакого вздора насчёт тысячелетнего рейха.

— Мои нервы окончательно сдали, — простонал Квинн. — Теперь я жалею, что со сдержанной радостью принял приглашение. Нужно было отказаться. Лучше заблудиться в Сент-Питерсбергских пещерах…

— Вот как? Вы собираетесь их навестить?

— Наверное, мне следует это сделать, чтобы поддержать свою репутацию туриста. Сегодня я уже дважды очень оживлённо беседовал о них. Вы, конечно, бывали там? Нет? Отлично. Тогда вы пойдёте со мной. Я уже знаю, что туда нельзя идти одному, чтобы не заблудиться и не превратиться в мумию… потом, много лет спустя, меня найдут, и я послужу предупреждением для неосторожных. Вы будете держать меня за руку и спасёте от такой участи…

— Вы искушаете меня забыть о моём долге, — пожаловался Йорис. Он уже совсем освоился с креслом и сейчас удобно полулежал в нём. — Но так как я считаю теперь, что мой Вермеер порождён чьим-то слишком живым воображением, вероятно, я могу потратить немного времени на вас. Возможно, ваше превращение в мумию заслуживает пары строк…

— Если Вермеер оказался вымыслом, то как ваш маленький человек, которого здесь не было?.. Тьюбак?

Йорис с трудом занял обычную позу и сунул руку в карман пальто.

— Тьюбак по-прежнему числится среди без вести пропавших. Однако сегодня я нанёс второй визит в его квартиру. Мевроув рассказала мне то же самое — с теми же подробностями и три раза подряд. Но когда я сообщил ей, что за свои грехи работаю в газете, она пришла в сильное возбуждение и проводила меня в комнату этого несчастного Тьюбака. Мне кажется, она перепутала меня с полицейским…

— Может, приняла вас за частный глаз, [Private eye — буквально «частный глаз», название частного детектива в Америке] — предположил Квинн.

— Прошу прощения? — Йорис не сразу понял, словно переводил про себя, а потом кивнул. — А, один из ваших крутых бойцов с преступностью. Ну нет, это не для меня, я не хочу лежать в переулке с разбитой головой. Кажется, таково постоянное состояние этих джентльменов. Во всяком случае так говорится в бесчисленных рассказах об их приключениях. Я простой собиратель новостей, который хочет сохранить в целости свою шкуру. Итак, я осмотрел комнату исчезнувшего Тьюбака. На столе лежал конверт. А в нём то, что мевроув разрешила мне прихватить с собой, когда я объяснил ей, что это поможет узнать прошлое Тьюбака. Мне кажется, это работа выдающегося художника. И кто-нибудь сможет её узнать…

Квинн взял небольшой листок чертёжной бумаги. На нём яркими красками — синей, зелёной и золотой — был изображён дракон, вызывающе поднявший передние лапы и свернувший хвост вокруг задних. Из его пасти высовывался язык. Этот дракон очень сильно напоминал геральдические изображения. Квинн недоумённо разглядывал рисунок.

— Вам знаком он? — спросил Йорис.

— Что-то в нём кажется мне знакомым. Не думаете ли вы, что это часть герба? Но я не могу опознать его.

— Хорошее предположение. Я проконсультируюсь у знатоков в этой области. Но качество самого рисунка…

— Выполнено превосходно, — согласился Квинн. — Я знаю, что он мне напоминает! Странных зверей, в виде которых написаны прописные буквы в Часослове или в бестиарии [Часослов — книга, в которой содержится предписанный порядок чтения молитв и их расписание; бестиарий — средневековое описание фантастических животных]. Возможно, это копия одной из таких букв.

— Надеюсь, что это всё же часть герба. Так его легче было бы идентифицировать. А теперь, — Йорис снова принялся надевать ботинки, — я умираю от голода. Если мы собираемся исследовать пещеры, нужно всё распланировать. Может, совместим с едой?

Квинн надел пальто.

— Я ем в ресторане гостиницы. Со вчерашнего вечера у меня странное желание не выходить на улицу после наступления темноты…

Йорис одарил его одной из своих редких улыбок.

— Интересно, откуда такая осторожность? Но я согласен потакать вам в этом, минхеер Андерс.

Глава одиннадцатая Тридцать два поколения и память

На следующий день, в четыре часа, американец Квинн Андерс в современном такси с двумя помятыми крыльями переехал из настоящего времени в прошлое. Разделительной чертой между двумя столетиями служили ворота с железными прутьями, отделявшие подъездную дорожку из красивого белого гравия от обычного шоссе. Серьёзный старик в тёмно-красной ливрее Шато потребовал из-за ворот, чтобы Квинн назвал своё имя. После чего с видимой неохотой позволил проехать со скоростью не больше двух миль в час через рощу, деревья которой были такими же старыми и кривыми, ещё когда мимо них проезжали рыцари в доспехах.

Квинн вышел и расплатился с шофёром. Потом постоял немного, разглядывая здание перед собой. Две каменные башни над центральным корпусом на несколько этажей уходили в небо. Как и сказал Йорис, Шато относилось к пятнадцатому веку, когда укреплённые замки стали перестраивать в более удобные для жизни. На взгляд современного человека, этот замок с резными гербами на каменных воротах, с подъёмным, постоянно опущенным мостом, со рвом, заполненным чёрной водой и плавающими в нём настоящими лебедями, скорее всего походил на иллюстрацию к сказкам братьев Гримм. Аккуратно подстриженная лужайка заканчивалась причудливо подрезанной живой изгородью.

Это был прекрасный вид — словно оживший рисунок гобелена. Квинн поверил в рассказ о нацистском командире, который больше не смог оставаться прежним, после того как побывал у этих ворот. Это место не терпимо к насилию и жестокости…

«И всё же это не такое уж удобное место для жизни», — размышлял американец, шагая вслед за лакеем в ливрее. Они прошли несколько длинных коридоров, поднялись на два пролёта по лестнице, миновали, по крайней мере, одну галерею, узкие окна которой пропускали слишком мало света.

Его проводник постучал в тёмную дверь, произнёс несколько слов в образовавшуюся щёлку. Дверь открыли пошире, и о появлении Квинна было доложено с должной церемонией.

— Минхеер Квинн Андерс, хооге стаатсъюффер…

«Верховная государственная леди», — перевёл Квинн и подумал, что неужели ему придётся также обращаться к хозяйке. Он поклонился в сторону кресла с высокой спинкой, стоявшего у окна.

— Goeden Namiddag, минхеер.

— Добрый день, хооге стаатсъюффер, — ответил он и сделал несколько шагов, надеясь рассмотреть её получше.

Она рассмеялась, но не старческим смехом, а глубоко, с подлинным весельем.

— Государственная леди, jongeling? [Молодой человек, (голл.)] Этот титул ровно ничего не означает, просто я пережила многих своих сверстников и поэтому обладаю некоторым авторитетом в нашей общине. Для нации, которая гордится своим республиканским прошлым, мы проявляем странную любовь к громоздким титулам, не правда ли? Но, Катрина, принеси стул для минхеера. Здесь посветлее, и мы сможем разглядеть друг друга как следует. Подождите, минхеер, сейчас Катрина всё приготовит. Не шевелитесь. Я буду не в лучшем настроении, если часть моих шедевров упадёт от ветра, который вы поднимете.

Квинн послушно остался на месте, а тем временем маленькая седая женщина в сером шёлковом платье и с такой же серой кожей, словно жизнь в этой полной теней крепости превратила и её саму в тень, отодвинула лёгкий столик, стоявший перед фрейле, на несколько дюймов вправо и поставила другое кресло с такой же высокой спинкой.

— Можете подойти!

Квинн, услышав этот властный голос, подумал, что подходить нужно, очевидно, низко кланяясь. Тем не менее он просто подошёл, неловко сел и увидел на столике перед хозяйкой множество кусочков разноцветной бумаги. За разговором хозяйка поглядывала на стол через большое увеличительное стекло и время от времени передвигала бумажки на большом чёрном подносе. Иногда с довольным кивком укладывала один кусочек на место, прижимала его и продолжала перемещать другие.

Её прекрасные изящные руки, цвета слоновой кости, были совсем не похожи на руки старухи. Квинн догадывался, что владелица, вероятно, гордится ими. Он убедился и в том, что Йорис был прав. Фрейле Матильда никогда не была красавицей. В то же время её узкое худое лицо с заострённым подбородком, орлиным носом и пристальным взглядом, показалось ему знакомым. Он попытался вспомнить, где мог видеть его раньше.

Квин даже сообразил, что масса рыжих, поразительно рыжих локонов, покрывавших голову, искусственная. Но даже эта подробность соответствовала его воспоминаниям. Парик на узком, оживлённом и умном, высокомерном лице… Высокомерное… вот ключевое слово! Да ведь это английская королева Елизавета Первая, добрая старая Бесс! И не успев осознать, что делает, Квинн произнёс это имя вслух.

Пальцы хозяйки застыли, она пристально посмотрела на посетителя. Он мгновенно покраснел. Её тонкие губы изогнулись в усмешке.

— Добрая старая Бесс, — повторила она по-английски. — И брат Рейли…

У него перехватило дыхание.

— Старк…

— Капитан Старк Андерс, — продолжил резкий голос. — Да, он сидел в этом самом кресле. Да, Рейли… Для Дрейка он слишком воспитан, а для Сидни недостаточно чувствителен. Сидел здесь и развлекал старую женщину… Старался оживить её память. А теперь пришли вы… Вы, Андерсы, настойчивы. Вас тоже привлекло сюда сокровище епископа?

— А что вам сказал Старк?

Она опять рассмеялась.

— Сообщил всё, что я хотела знать. И вы тоже расскажете, jongeling. Стернлитцы, возможно, исчезли, но их сокровища продолжают приносить горе. А что вы скажете мне?

И Квинн, не задумываясь, рассказал всё — от появления троянского коня до своего приезда в Шато дю Дам. Он опустил только детали своего отъезда из Дордрехта и подпольную деятельность, свидетелем которой оказался. Пока он рассказывал, серая Катрина придвинула ещё один маленький столик и ставила на него многочисленную посуду для чая, которую принимала у лакея.

— И вот я пришёл к вам… — закончил Квинн.

Длинные пальцы подобрали ещё один клочок цветной бумаги и уложили его на чёрном подносе. Фрейле опустила увеличительное стекло с видом человека, принявшего важное решение.

— Катрина! Чай.

Квинн принял чашку и блюдце. Посуда казалась такой хрупкой, что он был уверен: стоит ему чуть сжать пальцы — и она расколется. На столике были также тоненькие, с бумажный лист, кусочки хлеба, намазанные маслом.

Квинн выпил две чашки чая, съел три кусочка хлеба с маслом и большой кусок торта. Наконец фрейле снова обратилась к нему.

— Ваш брат показал мне статуэтку воина, — начала она. — Этого рыцаря отдал ему один умирающий человек, который бежал из восточного сектора Германии и был застрелен пограничниками. Он мало что успел поведать вашему брату, сказал только, что нашёл статуэтку в развалинах охотничьего домика Стернлитцев. Во время войны его воинская часть размещалась поблизости, и вместе с товарищем он ходил на поиски добычи. Ваш брат не знал, сколько статуэток они нашли, но был уверен, что не всё сокровище.

Этот нацистский грабитель позже был захвачен в плен во время наступления русских на Берлин и отправлен в лагерь. Потом его по какой-то загадочной причине — может быть, из-за этой находки — отправили сюда назад. Ваш брат не сумел установить, что стало с его сообщником и с той частью добычи, которая могла у него остаться.

За годы, что сокровище епископа принадлежало Стернлитцам, оно в их глазах приобрело сверхъестественные свойства. Они считали, что с ним связана их удача. Но место, где спрятана коллекция, могли знать только герцог и его старший сын. И так как у последнего герцога не было сына…

— Возможно, это не так, — решился прервать Квинн.

Пальцы женщины застыли. Чёрные глаза сноса в упор взглянули на него.

— Что это значит?

Квинн рассказал о Васбурге и о гербе, найденном в его багаже.

Она помолчала, потом оттолкнула столик с работой. Катрина восприняла это как сигнал. Она появилась, словно из-под земли, и отодвинула столик в сторону.

— Интересно… — фрейле нахмурилась. — Очень интересно… Катрина, мои драгоценности!

Маленькая женщина убрала принадлежности для чая и на их место, так, чтобы фрейле могла легко дотянуться, поставила полированную шкатулку. Фрейле сняла с пояса связку ключей на золотой цепочке, выбрала из них самый маленький, вставила в замок и подняла крышку. Слегка пахнуло, как будто шкатулку давно не открывали. Фрейле вынула одну за другой выложенные бархатом подставочки со сверкающими драгоценностями. Вынув последнюю, она удовлетворённо воскликнула и взяла миниатюрный набор — кольцо, украшенное красными камнями. Но при этом кружева её рукава за что-то зацепились, и на ковёр из шкатулки выпала ещё одна вещица. Квинн наклонился и поднял.

Брошь поблескивала в тусклом освещении, но это были не драгоценные камни, а эмаль очень тонкой работы. На ладони Квинна, свернув хвост и выставив вперёд лапы, лежал золотисто-зелёный дракон. Это был дракон Тьюбака!

— Миледи, простите… откуда у вас это?

Она слегка наклонила голову, чтобы посмотреть, что он ей показывает.

— Это? Катрина, откуда у меня это?

Серая женщина подошла, посмотрела на брошь и ответила голосом, таким же тусклым, как её платье:

— Это подарок, стаатсъюффер, по случаю вашего дня рождения в 1947 году. Его заказал для вас граф ван дер Хорне.

— Да, теперь я вспомнила, — она направила брошь к свету окна. — Интересная задумка, не правда ли, минхеер Андерс? Это не восточный дракон, как можно подумать при первом взгляде. Моя бабушка принадлежала к очень древнему роду Карловых, это королевский или полукоролевский род из крошечного государства где-то на Балканах, — тоном голоса она показала незначительность этой балканской страны. — Это герб их рода. У меня есть портрет бабушки — говорят, в молодости я была похожа на неё, — и на нём она с такой брошью. Юлиус скопировал её для меня.

— Вы знаете, кто сделал эту брошь, стаатсъюффер? — настаивал Квинн.

Она в третий раз взглянула на него острыми, как сабля, глазами.

— Это важно?

— Возможно, миледи. Недавно в Маастрихте исчез человек. У него был подробный рисунок такого дракона.

— Вот как, — она закрыла глаза и откинулась на спинку кресла.

— Дракон был сделан домом ван Норриса, — нарушила она молчание, — об этом доме вы, конечно, слышали. Я считаю, что украшение создано их лучшим мастером. Но его имени я не знаю.

Появилась связь между спокойным маленьким Тьюбаком, который появился ниоткуда в Маастрихте, и домом Норриса. Может ли Тьюбак быть Вульфангером, тем самым мастером, которого Лоренс ван Норрис считал автором поддельных рыцарей из сокровища епископа?

— Теперь, минхеер, — фрейле нарушила его размышления, — вы должны мне рассказать, почему эта безделушка так заинтересовала вас.

— Возможно, человек, который сделал дракона, изготовил и фальшивого рыцаря, которого мы нашли.

По её кивку он взял дракона и увеличительное стекло. Крошечные чешуйки дракона прекрасны. Квинн перевернул брошь. И под заколкой обнаружил то, что искал, тот самый знак, который Кейн показал ему на основании поддельного рыцаря, подпись Вульфангера. Он указал на неё фрейле.

— Вот как… Что ж, я рада, что сумела внести свой вклад в ваш поиск. Но посмотрите заодно и это. Похож ли ваш Васбург на этого человека?

Она протянула миниатюру, которую достала из шкатулки с драгоценностями.

На миниатюре был изображен молодой человек, чисто выбритый, но с длинными пушистыми баками. Волосы у него прямые светло-каштановые, очень высокий лоб. Упрямый рот и глаза, слегка не в фокусе. Квинн не считал себя способным судить о характере человека по его портрету, но подумал, что оригинал бы ему не понравился. И он не уловил никакого сходства с Васбургом. Несмотря на сдержанное лицо азиата, в нём чувствовался огонь и живость, которых не было в портрете.

Квинн покачал головой.

— Никакого сходства не нахожу.

Она взяла у него миниатюру.

— Последний герцог в лучшие свои времена был невероятно скучен, а в худшие — упрям, как осёл. Если он оставил сына или внука, надеюсь, они напоминают своих мам. Катрина!

Столик с бумажками вернулся на место, к её коленям. Теперь Квинн понял, что она делала. На чёрном подносе она составляла картину из бумажек: цветы, животные, птицы, в середине охотник, с поднесённым к губам рогом, а перед ним бегущий олень. Это разрезанная старинная гравюра или иллюстрация. Из ее кусочков фрейле складывала законченную картину.

Фрейле указала на клочки.

— В наши дни мало кому известно это искусство — декупаж. Но в дни моей молодости ему обучали. Я всегда хотела стать художницей, но у меня нет способностей. И вот сейчас я делаю картины из работ других людей. Вы тоже сейчас заняты декупажем, минхеер Андерс: клочок здесь, обрывок там, пока не получится законченная картина. Вы очень не похожи на своего брата.

Быстрая смена темы заставила Квинна моргнуть.

— Да. Мы были сводными братьями.

Она положила фазана с длинным хвостом, критично посмотрела на результат и нетерпеливо убрала.

— В декупаже, — продолжала она, — работаешь с чужими картинами, но деление на части, подборка и составление — это уже твоё собственное. Похоже на жизнь. Принимаешь от других, что тебе нужно, но окончательный результат только твой. Составляйте собственную картину, jongeling, не пытайтесь работать на других!

Эти слова послужили напоминанием, что пора уходить, и Квинн поклонился. Женщина улыбнулась ему, но не слегка, как раньше, а тепло и искренне, и от этой улыбки лицо её преобразилось.

— Я приказываю вам, jongeling. Такой приказ могла бы отдать в своё время королева Бесс. Когда закончите свою часть картины, возвращайтесь ко мне и расскажите о своих приключениях. Сегодняшний мир меня мало интересует, но ваша история обещает быть захватывающей. И так как я внесла в неё свою лепту, я хочу знать её конец.

— Я приду, — пообещал он. Но когда он окончательно попрощался и уже направился к выходу, она снова его окликнула.

— Постарайтесь вернуться, минхеер Андерс. Я старая женщина и не хочу, чтобы одно из немногих моих удовольствий было омрачено только потому, что jongeling был неосторожен…

Вернувшись в Маастрихт, Квинн позвонил по телефону и, когда ответил доктор Роос, задал вопрос, который вертелся у него в голове уже целый час.

— Не можете ли вы узнать, минхеер доктор, располагался ли во время войны вблизи башни Одокара нацистский гарнизон?

— На это уйдёт час или два, минхеер Андерс. Но узнать будет нетрудно. Вы собираетесь побывать в башне?

— Со временем. Хотя мне говорили, что сейчас там одни развалины.

— Над землей — да, верно. Сама башня в очень плохом состоянии, и, мне кажется, сейчас туристам запрещено её посещение. Но существуют подземные помещения, и можно осмотреть общие очертания крепости. Охотничий домик был сожжён дотла в 1943 году, и от него ничего не осталось, кроме погреба…

— Приветствую, — Маартенс вошёл, когда Квинн вешал трубку. — Вижу, вы вернулись невредимым. Как тётя Матильда? Не приказала подать вас под луковым соусом?

— Нет. На самом деле она сообщила мне кое-что новое для вас.

Плечи Йориса задвигались в преувеличенной дрожи.

— Прошу вас! Неужели я совершил такое ужасное преступление? Или она просто прочла мои последние статьи?

— Она определила личность вашего Тьюбака…

— Что! — Маартенс, который лениво полулежал в кресле, резко выпрямился.

— Тьюбак, судя по дракону, которого вы нашли, не кто иной как некий Вульфангер, мастер-златокузнец, который когда-то работал в доме Норриса. У фрейле Матильды есть брошь, сделанная по найденному вами рисунку.

— Мастер-златокузнец… но кому нужен мастер-златокузнец?

Квинн снял пальто и направился в ванную комнату, чтобы умыться. Он посмотрел на своё отражение в зеркале. То же самое обычное и не бросающееся в глаза лицо, что и всегда. Но почему у него такое странное ощущение… не страх, а какое-то предчувствие? Как будто он одна из бумажек фрейле Матильды, которые чья-то рука передвигает вопреки их воле. Маартенс с его загадочной организацией и интересом к Тьюбаку. Кейн и его поиск создателя поддельных фигурок. Доктор Роос и его «яхтмеестер». И… Старк, который не завершил начатое дело и оставил ему все свои тайны как наследство. Четыре нити, переплетённые вокруг него… Квинна Андерса… так или иначе. Он плеснул воду в лицо и попытался всё обдумать.

— Мастер-златокузнец, — проговорил он сквозь полотенце, возвращаясь в спальню. — Его могли заставить изготовить подделки для чёрного рынка. В определённых руках он был бы ценным инструментом. Ведь Вермееры, которых вы ищете, хорошо продавались?

— Да, кажется, в этом что-то есть… — медленно протянул Йорис.

— Возможно. Но сумеем ли мы разобраться во всём, это другой вопрос. Мне кажется, я слишком глубоко увяз в расследовании, Маартенс. И…

— И должны решить, кому доверять? — закончил голландец. — Но это вы должны определить сами. Я знаю, какой вы человек, и считаю, в свою очередь, что могу вам верить…

Квинн повернулся. Не отводя взгляда от лица Маартенса, он сжато рассказал всю историю сокровища епископа.

Йорис сидел, сосредоточенно покусывая ноготь большого пальца, и Квинну показалось, что перед ним вычислительная машина и что каждое его слово занимает своё место в упорядоченном мозгу голландца. Когда он закончит, может быть, Маартенс сообщит ему готовое решение. Американец знал, что хочет получить такое решение, отчаянно в нём нуждается.

— Головоломка, — были первые слова Маартенса. — Но некоторые её части уже встали на место. Да, я думаю, вы правы насчет Тьюбака. Он Вульфангер. Но поддельный рыцарь — такая работа требует многих дней; сходство должно быть полным, иначе подделка не имеет цены. Если он сделал этого поддельного рыцаря, то должен был начать работу почти сразу после своего исчезновения. А может, сделал до исчезновения?

И ещё остаётся загадка рыцаря, который был у нациста, сбежавшего из восточной зоны. У него был один такой или несколько? Но его рассказ о находке кажется правдоподобным. Неплохо бы посетить земли Стернсбергов…

— Но…

— Но если вы отправитесь туда, то поведете за собой Васбурга и, очевидно, других. Да, это верно. Однако кое-чего вы не знаете. Башня Одокара совсем рядом с границей, которую можно пересечь тайно.

— Вы имеете в виду пещеры Сент-Питерсберга?

— Вот именно. И предлагаю совершить это поскорее.

— Нам?

— Думаете, я позволю, чтобы такая история выскользнула у меня меж пальцев? — возмутился Маартенс.

— Вы, возможно, будете не в состоянии написать её…

— Ну, это мы решим позже. К тому же если вы собираетесь в пещеры, это нужно сделать в сопровождении человека, который там побывал, или у кого, как вы выражаетесь, есть нужные связи.

— Сколько вам потребуется…

— Чтобы связаться с моими недостойными знакомыми? Можем отправиться завтра. А вы тем временем можете отыскать вашего минхеера Кейна и поставить его в известность о сегодняшних событиях. Я вам позвоню, когда всё будет готово.

Но Кейна нигде не было. Осторожные расспросы портье помогли выяснить, что американец уехал на весь день и его ждут только к завтрашнему вечеру. Квинн колебался. Он не хотел оставлять записку. Может, поможет доктор Роос? Но звонок к нему ничего не дал, доктора тоже не было на месте. Поэтому Квинн написал записку на страничке из своей записной книжки, положил в конверт и отправил по почте. Завтра записку доставят Кейну сюда, в гостиницу, и никто посторонний не сможет её прочесть.

Квинн уже лежал в постели, когда зазвонил телефон.

— Завтра, в пять тридцать, — голос Маартенса казался приглушённым и далёким. — Возможно, у нас будет компания. Васбург собирается туда же.

Васбург… Квинн лежал в постели, но никогда не был так далёк от сна. Он был уверен, что цель азиата — разрушенная башня Одокара.

Глава двенадцатая Знак Чёрного Человека

Когда на следующее утро появился Маартенс, в окнах ещё только начинало светлеть. Маартенс принёс с собой сверток с одеждой; на нём самом был морской свитер и потрёпанные брюки, в которых он ходил на «Вежливом полицейском».

— Вставайте, — приветствовал он Квинна. — Сейчас не время валяться в постели…

Квинн потёр глаза и несколько раз со скрипом зевнул.

— Неужели уже пора…

— Сейчас пять часов и так холодно, что можно посинеть. Но нам лучше выехать пораньше. Прежде всего, потому что наш друг Васбург уже готов, а я не хочу, чтобы он добрался до пещер намного раньше нас…

По пути в ванную Квинн сбросил пижаму. Чуть позже мимо него пролетел сверток с одеждой; в воздухе он рассыпался, и на плечи Квинну упали брюки цвета хаки.

— Наденьте это. Нам сегодня придётся поползать.

Выйдя, Квинн увидел, что голландец расхаживает по комнате в нетерпении. На постели лежал упакованный рюкзак.

— Припасы? — поинтересовался американец.

— Что-то в этом роде.

Квинн взял фонарик, ручку-пистолет и сумку первой помощи. Всё это можно нести на себе. Он дрожал от холода и решил поверх одежды, которую принёс Маартенс, надеть плащ.

— Мы уйдём без завтрака? — жалобно спросил он, когда они шли по вестибюлю.

— В машине есть еда…

Квинн, по-прежнему с тоской думая о горячем кофе и тёплых булочках, вслед за Маартенсом прошёл к побитой маленькой машине, на которой они приехали в Маастрихт. Сев за руль, Йорис не сразу направился из города. Напротив, отведя машину за квартал, он остановил её, не выключая двигатель, перед пустым фасадом старого склада.

— Что?.. — начал американец, но замолчал, почувствовав резкий толчок локтем в бок.

По улице проехало такси, объезжая велосипедистов, направляющихся на работу. Такси остановилось посредине квартала, шофёр вышел и исчез в здании. Несколько минут спустя он вышел в сопровождении Васбурга. Такси двинулось, миновав их. Йорис поехал за ним.

— Лучше было бы ехать на велосипедах, — заметил Квинн. — Здесь так мало машин, что нетрудно заметить, что за тобой следят…

— Возможно. С другой стороны, на дороге к Сент-Питерсбергу даже в эти ранние часы довольно оживлённое движение, и как только доберёмся до шоссе, не будем так бросаться в глаза…

Он замолчал почти на середине слова. А Квинн сжал кулаки. Ещё одна машина выехала с боковой улицы и вклинилась между ними и такси. И эта машина не делала попыток догнать или обогнать такси Васбурга. Ещё один преследователь! Но кто?..

Йорис уменьшил скорость, отстал на полквартала, на целый квартал. Такси и его чёрный преследователь продолжали двигаться впереди.

— Ваш друг? — Квинн надеялся услышать подтверждение.

— Нет, — коротко ответил Йорис.

Теперь они ехали через пригород и уже почти выехали на дорогу, ведущую к Сент-Питерсбергу. Здесь велосипедов не было, такси увеличило скорость, чёрная машина тоже. Йорис решился приблизиться. Он снял с руля левую руку и открыл отделение дверцы. В его руке оказался люгер.

— Снова похищение? — предположил Квинн.

— Возможно. Но если честно, мне это совсем не нравится.

«Мягко сказано», — подумал Квинн. Он нащупал свою ручку-пистолет и подумал, есть ли у Йориса оружие в машине. Не помешал бы пулемёт или пара гранат. И пожалел, что до сих пор не познакомился как следует с огнестрельным оружием.

Чёрная машина не делала попыток вытеснить такси с дороги, и все три машины в прежнем порядке продолжали двигаться по сельской местности. Постепенно возбуждение Квинна спало, и он почувствовал голод.

Когда показались высокие известняковые утёсы, чёрная машина неожиданно сбросила скорость, и Йорису пришлось нажать на тормоза, чтобы не столкнуться с ней. Такси быстро исчезло впереди. Чёрная машина встала поперёк дороги, из неё вышел человек и поднял капот.

Йорис негромко выругался. Объехать не было возможности, а такси уже не видно. Самим же им изображать неожиданную поломку было слишком подозрительно. К тому же впереди уже закрыли капот, шофёр сел на место и с огромной скоростью бросил машину вперёд, так что земля полетела из-под колёс.

— Решили дать такси немного вырваться вперёд, но не захотели, чтобы мы догнали… — вслух предположил Квинн.

— Верно. А вот и вход в пещеры.

Прежде чем они достигли стоянки, мимо них в обратную сторону, в Маастрихт, прошло такси. В нём был только шофёр. Васбург, наверное, уже в пещерах. Йорис остановил свою машину рядом с опустевшей чёрной. И направился к конторе проводников. Вернулся он мрачный, пиная ногой булыжники.

— Ну?

— Ничего хорошего, — голландец открыл дверцу машины. — Можно поесть, пока будем ждать.

— Что ждать?

— Проводников! Этого я не предусмотрел, — Йорис снял крышку с термоса. — Васбург заранее позаботился о проводнике, тот его встретил, и они сразу отправились в пещеры. Один из троих сидевших в чёрной машине сам оказался проводником. А других проводников нет, они только через час придут на работу. А идти одним нам не разрешили. Так что придётся ждать! Надо было позаботиться с вечера.

— Но как мы попадём в Бельгию, если с нами пойдёт проводник? — удивился Квинн.

— На стенах пещер есть знаки… я знаю, как пройти с определённого места. Но нужен проводник, чтобы дойти до этого места, а потом мы постараемся улизнуть от него. Но мне не нравится мысль о Васбурге и этих троих, последовавших за ним…

Сэндвич Квинна неожиданно потерял вкус, американец с трудом глотал сухие куски. Ждать ещё целый час, за который многое может произойти!

— Если преследователи хотят до него добраться, им тоже придётся потерпеть, пока не отойдут достаточно далеко вглубь, — продолжал Йорис, словно прочитав мысли Квинна. — В главной галерее слишком много народа. Но человек, знающий пещеры, может завести в боковой коридор, где тело никогда не найдут…

— Убийство!

Йорис глотнул с трудом, как будто и ему пища казалась сухой.

— Не знаю. Но это превосходное место, чтобы спрятать труп. Полагают, что в пещерах двадцать три тысячи галерей, и многие из них очень опасны. Камнепады могут замуровать человека живьём. Некоторые глубокие проходы затоплены.

Квинн отложил остаток сэндвича с сыром. Он потерял аппетит.

— Вам нужен проводник в пещеры, минхееры?

К машине подошёл невысокий человек с лицом, которое казалось странно бледным. На голове очень много волос, уши совершенно закрыты ими. И на тыльной стороне ладони, которую человек положил на дверцу, тоже жёсткие чёрные волосы.

На мужчине поношенный и помятый маскировочный костюм американского солдата, выпачканный на коленях и локтях, как будто незнакомец недавно полз по влажной земле.

— Вы ищете проводника? — повторил вопрос человек.

— Но вы не проводник, — возразил Йорис.

Маленький человек улыбнулся и пожал плечами.

— У меня внешность, не внушающая доверие туристам. Так мне объяснили. Но я хожу по этим пещерам с детства. Спросите того неповоротливого, что сидит там… — он махнул рукой в сторону входа. — Если он честен, то скажет, что Ханс Лоо знает даже все тропы летучих мышей. Конечно, если вам нужен проводник в мундире… что ж, ждите, минхееры, — и он отвернулся.

— Подождите! — Йорис вышел из машины. — Если охранник поручится за вас, мы будем вашими клиентами.

Он крепко схватил мужчину за плечо и повёл ко входу в пещеры. Квинн взял рюкзак, закрыл машину и поспешил следом. Он был на полпути ко входу, когда оттуда вышел Йорис и помахал, чтобы Квинн поторопился.

— Всё правильно, — подтвердил Маартенс. — Лоо специалист и надёжен. — Он заговорил тише, когда американец поравнялся с ним. — К тому же я теперь знаю, в каком направлении пошёл Васбург. Он попросил провести его в пещеру, где летучие мыши выращивают своих детёнышей. Это мышиная детская. Очень известная пещера. Итак, — он повернулся к ожидающему Лоо, который появился с мощным фонарём и связкой веревок, — мы навестим мышиную детскую, мой друг.

— Как прикажете, минхеер. Прошу всё время идти за мной и не отходить. Если заблудитесь, это очень опасно. — Он подождал, пока оба кивнули, и двинулся в причудливый затерянный мир, который, как вскоре решил Квинн, способен напугать любого вторгнувшегося в него.

Под ногами мягкая меловая пыль, чуть влажная. Йорис назвал её мергелем. Шаги звучат приглушённо, так что можно неслышно продвигаться по высеченным в камне коридорам. По обе стороны бесконечные ряды квадратных столбов, поддерживавших потолок в сорока-пятидесяти футах над головой. Массивные столбы из тёмного камня напоминали египетский храм, вечная тишина которого только иногда нарушается людьми.

Проводник указал на пометки, сделанные римлянами или теми, кто следовал за ними, и Квинн подумал, что время здесь не передвигает стрелки часов. Из камней, которые вывозили отсюда, были построены римские виллы и храмы Марса и Митры, а эти храмы были разрушены готами и гуннами. Потом снова пришли люди и стали извлекать камень для христианских соборов и замков…

— Когда-то говорили, — донёсся странно приглушённый и искажённый голос низкорослого проводника, — что здесь бродит дьявол. В длинных коридорах Чёрный Человек задавал пиры поклоняющимся козлу. Если хотите, минхееры, я покажу вам чёрный крест, который когда-то вырубили, чтобы призывать дьявола. Это древнее место, очень древнее!

Он ласково провёл рукой по стене, вдоль которой они шли.

— Когда-то здесь было морское дно. Так говорят профессора. Наверное, это правда, потому что в стенах попадаются раковины, а однажды нашли кости морского чудовища. Здесь по-прежнему добывают мергель и камень для строительства. А в некоторых пещерах выращивают грибы. Люди во время войны укрывались здесь от бомбардировок. Пять тысяч лет эти пещеры так или иначе служат человеку. А это большое время, минхееры, очень большое.

Они проходили коридор за коридором, все совершенно одинаковые, и уже через пять минут Квинн потерял представление о направлении и о том, где выход. Но проводник был совершенно уверен в маршруте.

— Но как вы узнаёте дорогу? — не вытерпел наконец американец.

Ханс Лоо рассмеялся.

— У тех, кто ходит по этим пещерам, вырабатывается шестое чувство, минхеер. Иногда мы ходим даже без этого, — он повернул фонарь, так что жёлто-белый луч пробежал от пола до потолка. — У нас есть свои знаки, которые остальные не замечают: старая колея от тачек на полу, зарубка от пилы или зубила на стене или арке. Мы начинаем ещё мальчишками… иногда сами теряемся… мы сражаемся с темнотой и страхом… Есть люди, минхееры, которые не выдерживают этого страха. Они спускаются и, когда темнота окружает их всё плотнее и плотнее, приходят в ужас! Они должны выбраться отсюда, иначе сойдут с ума! Я видел, как такое случалось. Сам однажды вывел за руку человека, который весь дрожал, спотыкаясь на каждом шагу.

Но если у вас нет страха, вы бродите по коридорам и гротам. Узнаёте ходы, словно они в вашем собственном доме. Работаете в одиночку и всегда стараетесь найти забытые коридоры, по которым столетия не проходили люди. Со временем это становится вашей жизнью!

Квинн посмотрел на часы. Они шли уже полчаса. Влажный холод подземелья пробирался сквозь одежду, и он удивлялся, как Йорис выдерживает его в своём свитере поверх джерси. Но вот Маартенс схватил его за руку, тем самым привлекая внимание, и указал на клочок белой бумаги на полу. Не останавливаясь, голландец наклонился и подобрал скомканную сигаретную пачку.

Квинн не видел ничего необычного в этой находке. К его удивлению, Йорис спрятал пачку в карман. Ведь такие следы пребывания туристов можно найти повсюду в пещерах. Но тут американец вспомнил, что никакого мусора до сих пор не замечал. Может, Йорис посчитал, что пачку бросили нарочно?

Их путешествие продолжалось. Тьма, бесконечные ряды массивных столбов, холод и тишина — всё это начинало действовать Квинну на нервы. Он подумал, что сочувствует тем, кто не выносит пещеры, и тому человеку, которого, дрожащего, вывели отсюда. Самый древний и самый распространённый страх человека — не страх перед темнотой, а перед тем, что может таиться в ней. Этот страх поддерживается атмосферой пещер. Человек, заблудившийся здесь, в одиночку, без света бродит по бесконечным коридорам… Квинн мысленно встряхнулся. Не время давать волю воображению. Лучше подумать о том, что произойдёт, когда они догонят Васбурга. Сколько человек теперь перед ними?

Васбург и его проводник — двое. И три человека из чёрной машины. Но соединились ли эти две группы? Двое против пятерых — не очень хорошее соотношение. Не стоит ожидать, что Лоо поможет им в этой ситуации. Впрочем, под свитером Йориса красноречивая выпуклость. Люгер у него с собой.

— Этот район хорошо изучен? — неожиданно спросил Маартенс.

— Не очень, минхеер. Большинство туристов не интересуются летучими мышами… А женщины… Ну, те вообще не приближаются к пещерам мышей. Время от времени сюда приходят ученые с аппаратами. Они изучают мышей. Надевают им на лапки кольца, чтобы узнать, куда они летают. Не знаю… — он пожал плечами. — Эти летучие мыши, они очень странные существа.

Несколько лет назад я увидел одну, чисто белую, она летела, как призрак. Я попытался её поймать, думая, что продам учёным или в зоопарк. Но не смог. Два года я наблюдал, как она вылетала всегда из одной и той же пещеры. А потом её не стало. Может, умерла или перебралась в другое место. Я рассказал о ней одному из тех, кто их кольцует. Он очень взволновался, попросил меня найти ещё такую. Ну вот, с тех пор я и ищу… наверное, уже лет пять… поэтому я так хорошо знаю дорогу в мышиную детскую. Но больше так и не встретил белой мыши.

— А это что? — Йорис остановился и показал на знак на стене. Проводник осветил его фонарём — треугольник вершиной вниз, над двумя остальными углами прямые линии.

Проводник рассмеялся.

— Современная глупость. Молодёжь пытается подделать старый знак козлиных всадников.

— Что это за козлиные всадники? — заинтересовался Квинн.

— Поклоняющиеся Сатане и воры, которые скрывались в этих пещерах двести лет назад, — объяснил Йорис.

— Минхееры, если вы хотите увидеть подлинный знак Чёрного Человека… — Лоо остановился и осмотрелся, как будто определяя место, потом двинулся в боковой проход, прежде чем они смогли возразить. Пришлось перейти на трусцу, чтобы не потерять качающийся луч его фонаря.

— Подождите! — Квинн схватил Йориса за рукав и остановился. — Слушайте!

— Что? — Йорис нетерпеливо вырвался.

— Показалось, я что-то слышал…

— Тут трудно судить о звуках, — резко оборвал его спутник. — Эхо и пыль их искажают. Пошли…

Квинн пошёл за Маартенсом. Но он по-прежнему был уверен, что слышал — крик, прерванный в самом начале.

Лоо свернул за угол и пропал. Остался лишь свет от его фонаря. Неожиданно и он исчез. Квинн попытался вытащить собственный фонарик, но он застрял в кармане. Американец всё еще сражался с ним, когда услышал приглушённый возглас и какой-то шум, означающий только одно: где-то впереди дерутся. Наконец ему удалось освободить фонарик, он нажал на кнопку, стало светло. Квинн успел только заметить схватившиеся тела, когда что-то ударило его по голове, и он погрузился во тьму, прерываемую языками пламени…

И вот он бежит, бежит через ледяную жижу, покрывавшую его ноги по колено. А за ним гонится Чёрный Человек верхом на козле. Голова у него чёрная, а вокруг — огненное кольцо…

Квинн смог коснуться льда, тот лежит под его протянутыми руками, зернистый, мягкий, холодный. А за глазами бьётся боль. Глаза! Они широко открыты, он смотрит прямо перед собой — но ничего не видит, сплошная темнота! Ослеп! Он застонал, холодные волны тошноты поглотили его. Он слепой!

Квинн старался вспомнить, что произошло. Ощупывая камни вокруг, он понял, что лежит на спине возле какой-то каменной стены. Каменная стена… пещера… Сент-Питерсбергские пещеры! Квинн резко сел, вызвав этим головокружение и тошноту, которую подавил с трудом.

Наверное, он всё-таки не ослеп. Просто здесь нет света… Свет! Когда он упал, у него в руке был фонарик. Квинн принялся шарить вокруг. Сердце его подпрыгнуло, когда пальцы коснулись металла. Он схватил его… и понял, что это не фонарик, а люгер Йориса.

С восклицанием разочарования и отвращения он отбросил пистолет и снова начал слепой поиск, царапая пальцы о камни. Как раненое животное, отполз на четвереньках от стены, прощупывая дюйм за дюймом, возвращался назад, проверяя, что ничего не пропустил в своём обследовании.

Бесконечное время спустя он нашёл металлическую трубку. Встал на колени и дрожащими руками прижал к телу. Нажал на кнопку.

Ослепительный свет озарил исчерченную грязную поверхность. Квинн прислонился к стене, придерживаясь за неё одной рукой и поворачивая другой фонарик. Он осветил пустые стены, мергель… но вот свет упал на что-то…

Квинн не мог встать. Он попытался дважды и едва не упал. Поэтому пополз на четвереньках к лежащему человеку. Это Маартенс, он лежал лицом вниз со связанными руками и ногами. Квинн тупо подумал, что вряд ли стали бы связывать мертвеца.

Он добрался до узла веревки и очень долго развязывал его. Но когда верёвка спала с рук, голландец сам перевернулся на спину. Квинн расслабился и зажал голову руками.

Маартенс выплюнул тряпку, засунутую в рот.

— Значит, вы всё-таки живы! — прохрипел он.

Американец даже не пытался ответить. Йорис развязал верёвку на ногах и снял её. Потом взял фонарик, встал и посветил вдоль коридора. Насколько доставал луч, они были одни. Тут свет упал на Квинна, тотчас зажмурившего глаза. Почувствовал, как голландец склонился к нему и провёл рукой по голове.

— Кожа повреждена…

Квинн ощупью отыскал сумку первой помощи. И, стиснув зубы и борясь с тошнотой, терпел, пока голландец обрабатывал рану.

— Нас поджидали… — медленно проговорил Маартенс.

— Лоо… с ними заодно? — спросил Квинн, делая длинные паузы между словами.

— Возможно. Если нет, они прихватили его с собой. Я видел, как они уходили. Должно быть, Васбург был без сознания, они несли его.

— Куда? — Квинн настолько оправился, что мог рассуждать.

— К границе. Пойдём за врачом, а потом…

— Нет! — Квинн опёрся рукой о стену и встал. Он решил, что на этот раз ноги выдержат, к тому же стены прекратили свой дикий танец. Дважды глотнув, он заверил:

— Мы не можем терять ни минуты. Я справлюсь…

Но Маартенс покачал головой.

— Вас сильно ударили по голове…

Квинн отнял руку от стены и стоял без опоры.

— Я справлюсь. Но как мы выберемся отсюда?

— Сможем… — с отсутствующим видом ответил Маартенс. — Что ж, врача можно найти и в Бельгии, и вообще туда теперь легче найти дорогу, чем назад. Хорошо, попытаемся!

Глава тринадцатая Башня Одокара

— Как мы обойдёмся без проводника? — Квинн старался забыть о боли в голове.

— Судя по разговору, который я слышал, когда меня связывали, наши друзья собирались идти маршрутом контрабандистов. Если это тот, который я знаю, мы пройдём, пользуясь некоторыми знаками. Лучший план таков…

Он собрал в моток верёвку, которой был связан.

— К счастью, она не разрезана. Я буду искать дорогу, но пока мы не убедимся, что я её нашёл, далеко отходить отсюда не стоит. Поэтому, — он бросил конец верёвки Квинну на колени, — берите её и держите в руке. Я пойду вслед за ними. Поблизости должен быть свет. Увидев его, я потяну за веревку, и вы подойдёте мне. Очень просто…

— Хорошо, — тупо согласился Квинн. Он следил, как вдали исчезает свет фонаря, слышал удаляющиеся шаги голландца. Но вот свет и человек скрылись за поворотом, вокруг снова сомкнулась тьма.

Квинн покрепче ухватил верёвку и принялся ждать. Он хотел сейчас только одного: пить и лечь в постель. Ну может, сначала в постель, а пить потом. Ещё хорошо бы избавиться от головной боли. Но это совсем невозможно. Он закрыл глаза и решил набраться терпения. Но вот рука на коленях дёрнулась: это голландец потянул за верёвку. Квинн встал, придерживаясь за стену. Он добрался до поворота, за которым исчез Йорис, и прошёл, пошатываясь, иногда переходя от стены к стене, в другой, гораздо более узкий коридор. Встав и начав двигаться, Квинн обнаружил, что у него стала меньше кружиться голова. А к тому времени когда он подошёл к Маартенсу, он уже мог идти достаточно уверенно.

— Справитесь? — приветствовал его Йорис.

— Конечно. А вы нашли знак?

Луч фонарика от американца перепрыгнул на стену, осветив жёлтый круг, внутри которого было три слова. «Здесь был Килрой». И слово «здесь» подчёркнуто.

— Вы это имеете в виду? — Квинн вспомнил, что видел такие надписи повсюду. — Несколько лет назад этот Килрой тут везде побывал…

— Да. Но обратите внимание на это…

В круге света появилась рука Йориса, его указательный палец был направлен на линию под словом «здесь».

— Конечно, Килрой оставил пометки во многих местах. Но только когда есть стрела — вот эта, знак достоин внимания. Линия тоньше с одной стороны, значит нужно повернуть направо.

Фонарик освещал дорогу, Йорис шёл рядом, и Квинн почувствовал, что может идти довольно прямо. А если земля под ногами иногда качалась, он был уверен, что спутник этого не замечает.

Время от времени они останавливались передохнуть, и дважды Йорис доставал толстые плитки шоколада и фляжку. Часы Квинна показывали двадцать минут двенадцатого, когда коридор, по которому они шли, закончился глухой стеной. Но прежде чем американец задал вопрос, Йорис направил фонарик вправо.

Когда-то в прошлом, может, пять или шесть веков назад, здесь вырубили несколько каменных блоков и подготовили к вывозу. Но их так и не вынесли. За ними виднелось узкое отверстие. Йорис указал на борозду в пыли.

— Здесь что-то тащили.

— Что-то… или кого-то, — заметил Квинн. — Но не понимаю, как здесь могли что-то протащить.

Он удивился ещё больше, когда они сами полезли в дыру. Плечи у него не такие широкие, как у Йориса, но и он задевал ими стены с обеих сторон. Голландцу же в самых узких местах прохода приходилось пробираться боком.

Откуда-то спереди доносился шум, непрекращающийся гомон. Не речь, а словно пение большой толпы. Этот звук заставил Квинна подумать о Чёрном Человеке и всадниках на козлах. Возможно, так отправляли чёрную мессу.

— Осторожней! — предупредил Маартенс.

Но несмотря на это предупреждение, Квинн поскользнулся. Падая, ухватился за камень, ломая ногти, и столкнулся с Йорисом. Но голландец стоял крепко и не дал упасть им обоим.

— Ступеньки, — проговорил Йорис с трудом: от удара у него перехватило дыхание.

Они стояли в самом начале нескольких широких мелких карнизов, которыми можно было воспользоваться как примитивной лестницей. К счастью, ступеньки действительно широкие и невысокие, иначе падение Квинна могло бы увлечь обоих исследователей на дно.

Они спустились примерно на пятьдесят футов и оказались в низком помещении. Йорис медленно обвёл лучом стены, потом потолок.

— Посмотрите!

Квинну не понадобилось это восклицание, чтобы обратить внимание на нарисованную чёрную человекоподобную фигуру, из круглой головы которой торчали рога.

— Чёрный Человек! — Квинн узнал рисунок. — Может, когда-то это было место встречи ковена, ведьмовского шабаша…

— Да, рисунок древний. И это не детская игра. Ага… Круг света переместился к дальней стене. Даже на таком расстоянии Квинн смог прочесть надпись. Килрой по-прежнему указывал им путь. Помещение, в котором они находились, клинообразной формы, и стрела указывала на узкий конец. Но только подойдя вплотную, Квинн разглядел другое отверстие — дыру в стене. И именно оттуда доносился приглушённый шум.

Йорис посветил фонариком в отверстие. Через его плечо Квинн увидел другой проход и на его дне полоску чёрной, быстро текущей воды.

— Мне говорили об этом, — голландец отвёл свет, — значит, мы на правильном пути. Теперь придётся идти вброд…

Маартенс заколебался.

— Далеко? — Квинн сбросил плащ.

— Не знаю, — Йорис опустил руку в воду и тут же отдёрнул. — Жидкий лёд…

— Ожидание нас не согреет, — вздохнул Квинн. Развязав шнурки, он снял ботинки, потом носки. Мергель под босыми ногами был холодный, и Квинн подумал, что вода вообще должна быть ледяной. Но связал вместе брюки, ботинки и свитер и закрепил всё поясом.

Голландец тоже подготовился и вдобавок обвязал вокруг пояса верёвку.

— Сейчас мы свяжемся. Неизвестно, что покрыто водой, нас может снести. Я пойду впереди очень медленно. Никогда не слышал о подземных озерах в Сент-Питерсберге, но в Лимбургских пещерах они есть, и я не хочу отправиться дальше вплавь. Дайте мне немного отойти…

Осторожно, словно собираясь пересечь минное поле, Йорис опустил одну ногу в отверстие. Хмыкнул и вздрогнул, когда коснулся воды.

— Будем надеяться, что это ненадолго. Теперь я немного пройду вперёд и буду освещать дорогу. Вода очень холодная… подготовьтесь…

Но предупреждение не смогло смягчить шок, который испытал Квинн, когда ледяная вода поднялась ему до колен. К счастью, дно оказалось ровным и без камней. Они продвигались со скоростью улитки, чувствовалось сильное течение.

Цепенящий холод пронизывал тело, и Квинн подумал, что больше уже никогда не согреется. Подходящего места для того, чтобы выбраться из воды хотя бы ненадолго и отдохнуть, не было. Руки начали дрожать, он крепко прижимал к груди сверток с одеждой, опасаясь выронить его.

Но вот луч света переместился вправо, Йорис остановился.

— Вот место для отдыха… — голос его донёсся призрачным шёпотом, он был едва слышен сквозь шум воды.

Подошёл Квинн, и голландец передал ему фонарик.

— Подержите, пока я осмотрю…

Американец прислонился к скользкой стене и наблюдал, как Маартенс забирается в расселину.

— Идите сюда… места достаточно…

Квинн выбрался из воды и сел, растирая ослабевшие ноги. Холод долго не отпускал, но наконец американец почувствовал судорогу в согревающихся мышцах. Что если ноги подведут!.. Квинн закусил нижнюю губу и стал с силой растирать икры.

Он так был занят своими проблемами, что не обращал внимания на Йориса и поднял голову, только услышав восклицание голландца. Маартенс стоял у дальней стены расщелины и освещал какую-то белую груду.

— Что это? — без особого интереса спросил Квинн.

— Добрый нацист…

Квинн не понял, и тогда Йорис объяснил:

— Судя по всем признакам, это нацист. Очевидно, он шпионил в местах, где небезопасно носить чёрный мундир, и его оставили здесь как предупреждение…

Он выключил фонарик. Квинн продолжал растирать ноги. Оказывается, мысль о том, что приходится делить убежище с грудой человеческих костей, не вызвала у него отвращения. По крайней мере, они на время вышли из воды. Голландец коснулся его рукой, и Квинн от неожиданности вздрогнул.

— Судорога? — забеспокоился Йорис.

— Да. Пройдёт, — торопливо ответил Квинн, надеясь, что говорит правду. Может, ноги будут болеть меньше, когда они смогут выбраться отсюда?

— Мы уже недалеко от выхода из пещеры, — Маартенс принялся растирать сведённые мышцы Квинна.

— Мне лучше. Я смогу идти.

И, снова оказавшись в ручье, Квинн обнаружил, что действительно может идти. «Это не будет продолжаться вечно», — пообещал он своему измученному телу и немеющим ногам. И когда наконец они выбрались на илистый берег, то оказались под затянутым тучами небом.

Квинн сел на выступ камня и занялся своим свёртком. Шарф, найденный в кармане, он использовал как полотенце, потом поспешно оделся. А Йорис уже поднялся на вершину соседнего выступа. Слева расстилалось поле, а всё остальное пространство было занято лесом. От ручья в лес вела едва заметная тропа. Не было никаких признаков, что по ней недавно кто-то прошёл.

Квинн посмотрел на тучи. Скоро пойдёт дождь, и сильный.

Йорис сполз к нему.

— Сюда, — голландец показал направо, — там что-то вроде дома. Я видел крышу сквозь ветви деревьев. Может, это охотничья хижина…

Квинн выпрямился.

— Охотничий дом герцогов Стернсбергов… Мы могли выйти прямо на нужное место! Но ведь дом сгорел во время войны.

— Может, здесь до сих пор живёт лесник или хранитель. Я думаю, теперь нам не стоит двигаться открыто. Прежде всего, — он криво улыбнулся, — мы незаконно проникли в Бельгию. А во-вторых, мы идём по следу тех, кто не оставляет свидетелей. У них большой опыт в обращении со слишком любопытными преследователями, таможенниками и нацистами…

Квинн вспомнил груду костей, на которую они наткнулись в пещере. Желания испытать подобную участь у него не возникло.

— Так что мы не пойдём здесь, — Йорис показал на тропу, ведущую от ручья. — Лучше повернём направо и укроемся за кустами и выступом скалы. Таким образом мы доберёмся до опушки леса. В лесу тоже нужно быть очень осторожными, там могут быть капканы. На чёрном рынке продаётся мясо диких животных. Так я слышал. Вы умеете ходить по лесу?

— Нет.

— Ступайте как можно легче. Я пойду впереди. Я тоже не в лесу вырос, но во время войны пришлось научиться…

Укрываясь за кустами и каменным выступом, на который указал Йорис, они добрались до леса. Иногда приходилось ползти. Небо всё больше темнело, ветер раскачивал ветви деревьев над их головами.

В лесу они встретили новое препятствие — густые колючие заросли. Это прилично замедлило продвижение. Американцу не хватало поразительного умения, с которым передвигался Маартенс, и вскоре его руки были в ссадинах, а на щеке и подбородке появились царапины. Но наконец они добрались до небольшой поляны, и Квинн с благодарностью опустился на груду прошлогодних листьев за упавшим деревом.

Йорис стоял в центре поляны, держа на ладони карманный компас.

— Будет буря…

— Это еще мягко сказано, — Квинн снова принялся растирать ногу.

— Лучше не спотыкаться в темноте. Я хочу разглядеть этот дом…

— И сделать это будет легче, если я не потащусь за вами? — раздражённо буркнул Квинн. — Хорошо. Я согласен остаться здесь.

Йорис посмотрел на него, но американец ничего не смог прочесть в этом быстром взгляде. Вместо ответа Маартенс начал снимать с себя лишнее: рюкзак, свитер, даже шляпу. Присев, он провёл руками по влажной земле под листвой и намазал лицо грязью, так что оно стало почти такого же цвета, что и волосы.

— Вы довольно далеко от тропы. Меня не будет… — Йорис взглянул на часы, — … самое большее два часа. Если я к этому времени не вернусь…

— Я пошлю за морской пехотой и возглавлю спасательную операцию…

Но Йорис покачал головой.

— Вы не будете пытаться искать меня. Напротив, пойдёте по компасу на юг. Этот маршрут приведёт вас на шоссе и к пограничному посту. Объясните, что заблудились в пещерах, и вернётесь в Маастрихт…

— Ладно, ладно, — прервал его Квинн. — Остальное заполню сам. Но вам лучше идти, пока совсем не стемнело.

Йорис как будто согласился и исчез, даже не задев веток. Квинн немного отдохнул, потом неловко встал. Поднял мешок и вещи, сброшенные голландцем. Возможно, он новичок в этой игре, чтобы оказать существенную помощь, но у него есть одна-две собственные идеи, и он не собирается разыскивать шоссе и возвращаться обратно! Да что с ним? Он относится к тем людям, которые в трудной ситуации начинают допускать ошибки, иначе Маартенс не предложил бы остаться. Но, с другой стороны, ведь это его дело, а не Йориса.

Квинн поёжился от этих мыслей. «У меня хватит ума не заблудиться в лесу», — думал он, доставая карманный нож и делая зарубки на стволах деревьев. Отмечая путь, он двигался на север.

И надежда его оправдалась, когда он через опушку леса вышел на неровное пастбище, усеянное каменными выступами. Один из них заканчивался плоской вершиной — это удобный наблюдательный пункт. Квинн с трудом забрался на него и, лёжа на животе, посмотрел на восток. В наступающей темноте разглядеть что-либо было довольно трудно. И он начал тщательный осмотр местности слева направо.

Через некоторое время он обнаружил смолёную крышу маленького домика. Это, очевидно, дом, который отправился осматривать Йорис. Дождевая капля размером в пятидесятицентовую монету упала на камень рядом с локтем, другая попала за ухо и затекла в повязку. И тут небо разверзлось, обрушился ливень, который словно нацелился в основном на него. Квинн съёжился под силой этого напора, ему пришлось прикрыть лицо руками, чтобы не задохнуться: ветер бросал в лицо ледяные брызги…

Наступило временное затишье, Квинн приподнялся. И тут он увидел — сначала всего лишь тень. Потом молния ясно осветила очертания разрушенной башни, вершина которой едва виднелась над деревьями. Башня была за домом, чуть слева от него. Квинн узнал её. Это башня Одокара! Они точно вышли к месту, которое искали!

Несмотря на дождь, обрушившийся ему на спину и ноги, и воду, заполнявшую углубление в камне, Квинн даже не шевельнулся, стараясь запомнить расположение башни. Отсюда нетрудно добраться до неё. И он уверен, что этагруда разбитых камней и есть его подлинная цель.

Убедившись, что сможет найти её, Квинн сполз с камня. Первый яростный порыв бури перешёл в сильный устойчивый ливень, который мог лить часами. Но небо посветлело, и Квинн без труда находил свои зарубки.

Он вернулся на поляну и забился под самое большое дерево. До двух часов, отведённых Йорисом, оставалось пятнадцать минут. Каждая из этих минут казалась бесконечной. Он расхаживал взад и вперёд, опасаясь, что, если попробует сесть, ноги подведут снова.

Оставалось всего две минуты, когда из темноты возник Йорис, назвавшись шёпотом, чтобы предупредить о своём появлении. Квинн облегчённо схватил его за руку и тут же отпрянул, надеясь, что не выдал себя.

— Ну? — он попытался говорить спокойно.

— Мы пришли в нужное место. Буря прикрыла меня, а они не выставили охрану снаружи, или я её просто не заметил. В доме находился только один человек, занятый весьма интересным делом. У него был переносной передатчик — «уоки-токи», как вы их называете. Мне кажется, он пытался отправить сообщение, но мешала буря, и он очень сердился. Это наш старый знакомый…

— Кто?

— Ханс Лоо. Больше никого в доме я не видел. Они либо наверху, либо…

— В башне Одокара! — докончил Квинн.

И рассказал о том, что обнаружил.

— Вот как? Ну что ж, возможно. Нам нужно разработать план. Не нравится мне всё это…

Квинн вздохнул, переступая с ноги на ногу. Это еще мягко сказано…

Глава четырнадцатая …к замку чёрному пришёл

— Посмотрим на башню, — Йорис взял рюкзак, — и тогда решим, что делать…

— Времени для раздумий у нас может и не быть, — возразил Квинн. — Если Васбург Стернлитц знает, где спрятано сокровище, и у него пытаются выведать эту тайну… Наверняка они не станут зря терять время и сразу перейдут к действиям. Возможно, сокровище уже у них. И если мы будем продолжать сидеть под этими мокрыми кустами и решать, то уже ничего не найдём, когда приступим к делу.

— Тут очень много «если», — вздохнул Йорис. — И что самое плохое, они могут оказаться не только верными, но и смертельными. А идти в бой без сведений опасно. Ну, взглянем на башню поближе…

Йорис взял отметку компаса от скалы, с которой вёл наблюдение американец. И, по мнению Квинна, потратил на это слишком много времени. Молодого человека сжигало нетерпение поскорее покончить с этим делом, и медлительность спутника раздражала его.

Они переместились под защиту деревьев, и удары капель дождя стали слабее. Здесь росли лиственницы, они были не такие голые, как остальные деревья в лесу.

— Немного света не помешало бы, — пожаловался Квинн, в очередной раз споткнувшись и резко дёргая ногой.

— Надо торопиться, пока не стемнело, — отозвался Йорис. — Из-за бури ночь наступит быстрее…

Квинн направил всё внимание себе под ноги. И потому первым заметил ловушку. В нескольких футах над землёй висела ветка, раскачиваясь на невидимой опоре.

— Осторожней!

Но Маартенс тоже увидел её.

— Оставайтесь на месте, — приказал он и пополз вперёд, не касаясь ветки.

— Сигнализация… может, мина, — предположил он.

— Слушайте, — Квинн следил за движениями ветки. — Предположим, ветка оказалась слишком тяжёлой и упала сама по себе, задев за провод. Если они придут проверять и обнаружат это, то в следующий раз уже не станут торопиться по сигналу.

Йорису не понадобились дальнейшие объяснения. Он медленно повернулся, задумчиво оглядываясь вокруг. И нашёл то, что искал, — наклонившееся деревце с обнажёнными корнями. Йорис осторожно покопался в мягкой земле, пользуясь обломком дерева и не оставляя следов пальцев.

— Подойдёт, я думаю.

Он отступил, мысленно проверяя, в каком направлении упадёт дерево. Потом обернул руки носовым платком и взялся за ствол.

— Когда я скажу, надавите на меня, а я толкну. Может быть, не получится, но попытка не пытка. Давайте!

Квинн упёрся ногами в скользкие сосновые иглы и толкнул Йориса. На мгновение ему показалось, что ничего не выйдет. Но вот голландец отскочил назад, а Квинн, не удержавшись, оказался на мокрой земле. Дерево стало падать в нужном направлении, медленно, с достоинством и прямо на провод, поддерживающий упавшую ветвь.

— Пошли! — Маартенс подхватил американца. Они нырнули в щель между деревьями.

— Значит, не мина, — заметил голландец. — Должно быть, сигнал тревоги. Нам повезло, темнота скроет наши следы. Нужно уйти подальше!

Квинн берёг силы и не ответил, стараясь не отставать от Йориса. В одном месте им пришлось пересечь тропу, но в основном они старались держаться в лесу. Время от времени Йорис сверялся с компасом. Овраг, забитый хворостом, привёл на поляну в форме конуса. В его узком конце на небольшом холме стояла башня Одокара. А вокруг неё поблескивала вода. Никто не позаботился осушить древний ров, и, насколько мог видеть Квинн, единственный подход к насыпи, на которой стояла башня, был через узкий мостик. Одного часового на этом мосту было достаточно, чтобы предупредить любое вторжение. При виде этого все торопливо придуманные в голове американца планы проникновения в башню рухнули.

Но Йорис, рассматривая ситуацию, не пришёл в отчаяние.

— Они должны были оставить часового на мосту. А он… — высказал очевидное Квинн.

— Не может в замок вести одна дорога. Но нам понадобится подкрепление.

— А где мы его возьмём? — удивился американец. — Потрём лампу и вызовем взвод джинов?

— У нас есть вариант. Оставайтесь здесь и попытайтесь рассмотреть всё как следует. Я поищу связь… Контрабандисты не любят тех, кто вторгается на их территорию и привлекает ненужное внимание властей. Играя на этой их слабости, я попробую найти союзников. В попытке нет вреда. Возвращаясь, я крикну так… — Йорис издал странные звуки, в которых Квинн узнал крик совы. И прежде чем американец смог возразить, Маартенс исчез в темноте.

Что ж, если он остался, можно, по крайней мере, устроиться поудобнее. Квинн мрачно забрался поглубже под ветви лиственницы. Он промок до нитки, только в немногих местах плащ-дождевик действительно защитил его от дождя. Густые ветви хоть частично укроют его от воды, а с этого места отлично виден мост. Квинн сел и попытался вспомнить подробности двух планов и фотографии развалин, которые ему приходилось видеть в прошлом.

Квинн был уверен, что мост — единственный проход в крепость. С противоположной стороны когда-то существовали ворота, но моста теперь там нет, и, если не считать вертолёта, он не видел иной возможности пробраться в замок кроме той дороги, что перед ним.

От оврага к мосту ведёт тропа. В том месте, где она выходит из леса, из крепости её не видно.

Квинн, напрягая зрение, пытался в сгущающихся сумерках рассмотреть что-нибудь возле разрушенных ворот. Трудно сказать: тёмные пятна могут оказаться просто камнями, но среди них может спрятаться и человек!

В лесу мелькнул свет, из-за деревьев показался мужчина, освещая фонариком дорогу перед собой. Он двигался вперёд уверенно, словно знал, что его ждут. Подойдя к мосту, он трижды мигнул фонариком. От камней отделилась тень и приблизилась к нему. Как Квинну хотелось бы обладать телепатией или сверхъестественно острым слухом. Но он мог только кипеть от злости, пока эти двое разговаривали. Потом часовой вернулся на своё место, а второй человек — в лес.

«Теперь, по крайней мере, известно, что есть часовой, — утешал себя Квинн. — А остальные должны быть внутри». Снова он попытался вспомнить очертания развалин и то, как огибает их ров. Ров — это на самом деле река с быстрым течением, отведённая так, что образует остров. И тут в сознании его всплыла вся фотография, до мельчайших подробностей.

В одном месте наружная стена крепости разрушена оползнем. Если пересечь ров, можно попробовать перебраться через неё и попасть во внутренний двор. Но где эта часть стены относительно моста?

Если бы он мог подойти в открытую, то легко нашёл бы её. А так придётся разглядывать развалины и определить место по фотографии, насколько он запомнил. Но ещё до того как окончательно стемнело, Квинн почувствовал уверенность, что знает, где это место. Придётся сделать приличный круг, чтобы добраться до оползня.

За последние полчаса ливень сменился мелким дождём. Позже может проясниться. Квинн порылся в рюкзаке и отыскал плитку твёрдого шоколада. Ветер прекратился, ночь была очень тихой, если не считать шума ручья. В развалинах ни огонька.

Постепенно Квинн различил посторонний звук, приближающийся к его укрытию. Отведя влажную ветку, он нащупал свою ручку-пистолет.

Подобрал ноги, готовясь к броску. Неизвестный мог пройти мимо него на расстоянии вытянутой руки. Конечно, это мог быть и Йорис. Но крика совы Квинн не слышал…

Покатился камень, ударился о другой и упал с края оврага. Квинн застыл — это совсем рядом.

Глаза его привыкли к темноте. И он увидел чёрное пятно там, где его только что не было. Он должен был рассчитать точно: слишком сильный прыжок, и они оба окажутся в овраге! Руки его стали влажными не только от дождя, а сердце бешено колотилось. Он должен действовать быстро и точно…

Пятно продвинулось на несколько дюймов. Квинн ждал. Шорох, едва слышный шум шагов… Ему показалось, что он различает тяжёлое дыхание. Ещё фут…

Квинн бросился вперёд. Возможно, двигался он и не с кошачьей грацией, но инстинктивно принял позу нападающей кошки. И застал неизвестного врасплох, сбив его с ног. Прижав коленями к земле, он схватил его за волосы и приставил пистолет к основанию черепа.

— Тихо!

Тот прекратил сопротивляться. Квинн сообразил, что произнёс свое предупреждение по-английски. Тогда почему?.. Он попятился, продолжая держать мужчину за волосы. И таким образом наполовину потащил, наполовину повёл неизвестного в кусты. И только туг осветил пленника фонариком.

Американец увидел знакомое лицо. Выпустил пленника, с трудом подавляя истерический смех. Перед ним стоял Лоренс Кейн.

— Андерс… — назвался Квинн.

Напряжение схлынуло.

— Вы здесь один?

— Нет. Я с Маартенсом. Он пошёл звать на помощь знакомых контрабандистов.

— Как вы сюда попали?

Квинн быстро описал приключения прошедшего дня. Потом задал свой вопрос:

— Как и почему?..

— Я здесь со вчерашнего вечера, — нетерпеливо ответил Кейн. — Сегодня, примерно в три часа дня, в башню вошли пятеро. Проникнуть туда можно только через мост, на нём оставили часового.

— Вы их разглядели?

— Один из них Васбург. И ещё один, но относительно него я не уверен.

— Васбург может знать, где спрятано сокровище… — Квинн поведал то, что рассказала ему фрейле Матильда.

— Старший сын? Должно быть, очень надёжный тайник. Больше ста лет сокровище ищут специалисты. И теперь эти пятеро заняты…

— Они могут вызвать помощь. Маартенс видел, как человек в доме пользовался уоки-токи.

— Помощь сможет добраться только по воздуху, — в голосе Кейна прозвучало мрачное удовлетворение. — Примерно с час назад, в самый разгар бури, упало большое дерево. Единственная дорога, ведущая сюда, перекрыта. Я думаю, соотношение сил всё равно останется пять к трём…

— Васбург может перейти на нашу сторону.

— Я бы не стал на это рассчитывать. Он прибыл с Востока… не забудьте, кто там сейчас у власти. Если этот ваш Маартенс приведёт несколько человек, мы могли бы силой прорваться через мост.

— Вы не обходили башню вокруг?

— Не всю. Не смог пройти открытое пространство на западе. А в лесу повсюду расставлены ловушки и мины. До тех пор пока они не пришли к башне, я наблюдал за другим местом. Примерно в полумиле отсюда в подвалах сгоревшего дома шла лихорадочная работа…

— Это старый охотничий домик. Я думаю, что в башню есть и другой вход, — медленно проговорил Квинн. — Я видел фотографию, на которой часть стены разрушена. Можно переплыть ров в этом месте и подняться наверх. И тогда окажемся во дворе недалеко от самой башни. Если там и есть тайник, то он находится не на поверхности. По моему мнению, он размещён где-нибудь в подвале или темницах, возможно, непосредственно под самой башней.

— Гм-м…

Было слишком темно, чтобы разглядеть выражение лица Кейна, но Квинн знал, что тот напряжённо думает. И вспомнил, что рассказывал ему Марусаки об этом человеке. Кейн — тот, кто улаживает для Норриса неприятности. Именно в такой ситуации они сейчас оказались.

Он собирался продолжить обсуждение, когда Кейн сжал его руку и прошептал:

— Кто-то идёт!

В ответ раздался крик совы, печальный, режущий нервы.

— Это Маартенс. Сюда…

Голландец показался из-за куста и на миг остолбенел, разглядев, что его ждёт не один человек, а двое.

— Это Кейн. Он здесь со вчерашнего дня, — быстро объяснил Квинн.

— Вот как?

— Вам удалось? — нетерпеливо спросил Квинн.

— Нет. Я легко нашёл связного. Но контрабандисты не хотят вмешиваться. Здесь что-то плохое, очень плохое. Я думаю, мы у логова тигра…

— Скажите лучше королевской кобры, и будете почти правы, — вмешался Кейн. — Если с ними действительно тот человек, на кого я думаю, то перед нами самый опасный враг из всех мне известных. Не могу сказать, что он здесь делает, так далеко от обычных мест своих операций. Как правило, он посылает несколько подставных лиц, они ломают шеи и таскают для него каштаны из огня. Если я прав, то не удивляюсь, что ваши друзья отказались вмешиваться. Нам тоже следовало бы зажать хвосты между ног и улепётывать подальше…

— Благоразумие советует отступить, — заметил Йорис.

— Кто прячется и отступает, до другой битвы доживает, — процитировал Кейн.

Квинн провёл языком по пересохшим губам.

— Не вижу, чтобы вы убегали…

— Мне не нравится бродить по ночам, — фыркнул Йорис.

— Что ж, — добавил Кейн, — я впервые застал змею на открытом месте, где в неё можно бросить пару камней…

— И у вас чешутся руки? — улыбнулся Йорис. — Нужно только прорваться в башню, и мы победим!

— Нет… — поправил Квинн. — Я думаю, нам лучше приплыть к цели.

Услышав пояснение Квинна, Йорис высунул из-под ветвей голову и принялся разглядывать башню.

— Впереди отличная тёмная ночь. А я, к счастью, умею плавать. Проверим?

— Никакой ужин нас не задерживает, — печально пошутил Квинн, когда они выбрались на открытое место и на четвереньках поползли вдоль края оврага.

— Мы движемся на животах [Известное высказывание Наполеона: «Продвижение армии зависит от желудка»]. Правда, Наполеон не это имел в виду. Здесь достаточно глубокая яма. Начинаю…

Кейн исчез с треском ветвей, который показался Квинну громким, как ружейный выстрел.

— Всё в порядке, — донёсся шёпот снизу.

Последний раз растерев ноги, Квинн наполовину свалился, наполовину скатился по склону. Внизу его перехватил и остановил Кейн. Прежде чем на них свалился Йорис, Квинн успел высвободиться.

Остальная часть пути оказалась не такой уж и плохой. Дорога проходила по полю, но кустов для укрытия было достаточно. Некоторое время они двигались параллельно реке, и Кейн на мгновение задержался на берегу.

— Течение кажется сильным. Наверное, нам будет трудно переправиться точно по прямой.

— Тогда нужно войти в воду выше того места, где мы хотим выйти, — посоветовал Квинн.

— Используем верёвку, — добавил Йорис. — Так мы не потеряемся.

— Насколько мы близко к пролому в стене? — немного погодя спросил Кейн.

Квинн напряг зрение. В темноте он ни в чём не был уверен.

— Не могу сказать, — признался он наконец. Где-то внутри он ощутил первые признаки паники. Что если он вообще не найдёт пролом? И как им добраться до места, где удастся перелезть через стену, в темноте и при быстром течении реки?

— Если доберёмся до конца острова, — проговорил он медленно, — переплывём на сторону башни и будем обходить по кругу, то обязательно найдём. Обвалилась большая часть стены, и некоторые камни наверняка докатились до рва. Даже в темноте мы их не пропустим…

— Будем надеяться, что вы правы, — проворчал Кейн и возобновил осторожное продвижение.

По мнению Квинна, они слишком быстро нашли место, где предстояло переплыть речку. Дрожа, он начал раздеваться.

— Послушайте, — предложил он, — мой плащ хоть отчасти водонепроницаем. Давайте сложим в него свои вещи…

— Отлично! — Кейн взял у него плащ.

Прежде чем осторожно войти в ручей, они обвязались верёвкой. Йорис настоял на том, что понесёт на спине тюк с одеждой. Квинн двигался впереди как проводник. «В конце концов, — думал он, — только я знаю, где должен находиться пролом в стене, только я смогу его найти». Но когда вошёл в ледяную воду, он пожалел о своей настойчивости. Вода доходила до пояса, а следующий шаг совсем выбил дно из-под ног. Квинн испытал мгновенный ужас, но тут же голова его оказалась на поверхности, а руки и ноги стали двигаться автоматически, и он поплыл, преодолевая сильное течение.

Всё время приходилось сражаться с течением, и Квинн даже думать боялся, насколько его снесёт, прежде чем он достигнет противоположного берега. Но вот стало легче. Теперь вода доходила только до колен. Квинн осторожно двинулся дальше. Ему совсем не хотелось поскользнуться и снова с головой погрузиться в обжигающую холодом воду.

И вот его вытянутая рука коснулась камня. Упираясь ногами, Квинн начал ощупывать его. Они нашли! Вверху должен быть провал в укреплении. Квинн потянул за верёвку, призывая остальных.

Глава пятнадцатая Особая команда

По-прежнему, как альпинисты, обвязавшись верёвкой, они поднялись на разрушенную стену. Нащупывая опору, Квинн радовался тому, что не видит окружающее. Прошло немало времени, прежде чем он наконец выбрался на край карниза или площадки и присел, отдуваясь.

— Мы добрались, — послышался голос из темноты. — Но где это место?

— Башня должна быть прямо перед нами, а двор — справа, — ответил Квинн.

Йорис сунул ему в руки влажную одежду, и Квинн быстро оделся. Брюки и свитер прилипли к телу, и американец беспрестанно дрожал от холода. Дождь сменился густым туманом, проникающим до самых костей.

— Ну вот, только этого нам не хватало!

Кейн показал на небо. Тучи расходились, и в свете луны они станут видны не только друг другу, но и любому часовому, который посмотрит вниз со стены.

Найти башню оказалось нетрудно: подобно сломанному зубу, она вырисовывалась на фоне неба. А пространство до неё относительно свободно от камней, как, впрочем, и от всего, за чем можно было бы укрыться от глаз часового. Пересечь его в жидком лунном свете — значит стать отличной мишенью.

— Кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая, — высказал мудрую мысль Кейн.

— Подождите! Смотрите!

Квинн повернул голову, но не увидел, на что показывал Йорис. Зато разглядел Кейн.

— Да, у ворот. Я, пожалуй, смогу. Оставайтесь на месте, считайте медленно до пятидесяти и бросайте камень как можно дальше вправо. Если справлюсь, трижды мигну фонариком. Понятно?

— Понятно, — так же коротко ответил Йорис.

С лёгкостью опытного солдата Кейн на мгновение повис на руках на краю укрепления и спрыгнул, сразу пропав в темноте.

— Куда он? — спросил Квинн.

— У ворот мелькнул свет. Наверное, часовой закурил сигарету…

— Но он пошёл один…

— Да, так лучше. Для такой работы как раз и нужен один человек — человек, который знает, что делает…

«Другими словами, — с горечью подумал Квинн, — это работа не для любителя». Он слышал, как медленно считает Йорис. И видел, что голландец шарит вокруг в поисках удобного для броска камня.

— Сорок пять… сорок шесть… сорок семь… сорок восемь…

Рука поднялась, готовая к броску.

— Сорок девять… пятьдесят! — Йорис кинул камень. Они видели, как он блеснул в лунном свете. И даже сквозь шум ветра услышали звук его падения.

После этого оставалось только ждать. Квинн нервно растирал ноги. Они снова начали его беспокоить.

Тучи, разносимые ветром, закрыли луну. И в это мгновение они заметили три вспышки фонарика. Спускаться было легче. У ворот они застали Кейна и часового, связанного собственным поясом.

— Этого отправляем на хранение. Кажется, он один в карауле.

— Они слишком уверены в себе, — заметил Квинн.

— Что ж, — согласился Кейн, перекатывая пленника за груду камней, — мы все допускаем ошибки. Но будем надеяться, что в этом деле ошибки допустит только противник. Вы уверены, что наша цель башня?

— Не вижу другого подходящего места, где мог бы находиться тайник. Охотничий домик сгорел. Да и явились они сюда…

— Пошли! — нетерпеливо прервал его Йорис.

Кейн взял с соседнего камня пистолет.

— Отличная штука, — с восхищением сказал он. — Как раз подходящее снаряжение для ночной экскурсии.

Оба вслед за Йорисом направились к башне.

— Вы знаете, что должно быть внутри? — спросил Кейн у Квинна.

— Нет.

— Ну ничего, всегда можно найти дорогу, падая. Надеюсь, тут нет открытых колодцев или темниц…

Они остановились у входа. Перед ними сплошная темнота, чернее которой, как показалось Квинну, он никогда не видел. А о последнем предположении Кейна — открытых колодцах и темницах — он старался не думать.

Квинн не знал, что бы они делали, если бы противник сам не облегчил им задачу. Прежде чем они вошли, на некотором расстоянии от них вспыхнул свет.

— Шахтерская лампа! — прошептал Йорис.

— Разделиться направо и налево! — скомандовал Кейн. Йорис растаял слева, Кейн двинулся направо. Квинн потащился за ним. Лампа была совсем рядом. Если бы человек, который её нёс, направил луч вниз, он заметил бы посторонних. Но он не подозревал об их присутствии.

Они почти поравнялись с приближающейся лампой, когда послышался звук удара камня о камень и приглушённый крик. Огонёк мигнул, как будто дрогнула нёсшая лампу рука, потом луч света направился в сторону шума. Показалось плечо Йориса, голландец бросился за груду земли и камней. Хозяин лампы выстрелил, и грохот выстрела отразился от стен.

В то же мгновение Кейн бросился на стрелка. Лампа ударилась об пол, но не погасла. Квинн пополз к ней, слыша звуки борьбы, которые постепенно становились слабее.

Вот лампа в его руках, но он по-прежнему направлял свет вниз, опасаясь осветить одного из своих спутников и сделать его мишенью.

— Йорис…

— Здесь, — ответ раздался неподалёку.

— Вы ранены?

— Ни царапины. Просто ударился, когда падал. Но куда делся Кейн и этот второй?..

Квинн осторожно переместил луч. Он осветил первую ступеньку лестницы. Рука Квинна начала дрожать. Кейн и его противник, должно быть, скатились вниз.

— Внизу… — во рту у него неожиданно пересохло.

— Последуем за ними, — решил голландец.

Квинн выключил свет, но Маартенс у него за плечом произнёс:

— Не нужно рисковать шеей. Включите. За светом нас не видно. А если будут стрелять, бросайте фонарь вперёд…

Ступеньки были широкие и мелкие, в центре — углубления от тысяч ног за многие века. Квинн левой рукой касался скользкой каменной стены. Про себя он считал ступеньки. После двадцатой — широкая площадка. Нет ни Кейна, ни его противника. Во рту у Квинна так пересохло, что он не мог глотать.

Ещё двадцать ступеней. Луч осветил широкое пространство, которое могло быть только полом подземного помещения.

— Приветствую! Однако вы не торопились сюда…

Квинн повернулся и едва не потерял равновесие. В луче света появился Кейн, нагнувшийся к груде одежды и вялых конечностей. И ещё бледное лицо с чёрными глазами, которые не мигая смотрели прямо на яркий свет.

— Вы его знали? — спокойным голосом спросил Кейн.

— Он вёл машину, преследовавшую Васбурга, — ответил Йорис.

— Назад не поведёт, — Кейн распрямился, издал приглушённое восклицание и принялся растирать левый бок.

— Что… — Квинн не хотел приближаться к неподвижному телу.

— Мы скатились по лестнице и неудачно приземлились. Он оказался снизу. Иначе сейчас вам пришлось бы соскребать с пола меня. Не думаю, что о Борисе Грундте будет пролито много слёз. В некоторых кругах он хорошо известен — как человек МВД, обладающий многими неприятными способностями. Оттащим его куда-нибудь, чтобы не привлекать внимания? За лестницей есть подходящее место…

Кейн и Маартенс отнесли Грундта за лестницу, а Квинн остался на месте. Опираясь плечом и бедром о холодную стену, он старался не смотреть на импровизированную погребальную процессию.

И так как смотрел в сторону, первым заметил слабый огонёк слева. Освещалось какое-то помещение. Когда вернулись его спутники, он показал им на свет.

— Копают… как вы считаете? — Кейн взял у Квинна лампу и осветил ближайшую стену из массивных зеленоватых от слизи камней. Высвободить их может только взрыв.

— Если они пробиваются сквозь стену, на это уйдут часы, — вслух высказал предположение Квинна Йорис.

— Ну, они здесь уже некоторое время. Что бы они ни делали, это большая работа. Пойдём и развлечём их? Теперь соотношение сил позволяет прямое нападение. И мы застанем их врасплох.

Они добрались до конца помещения, куда привела их лестница, и вступили в проход, похожий на канализационный туннель. Арочная крыша изгибалась вверху. Свет впереди становился ярче, и Кейн выключил лампу. Но прежде чем они снова вышли на открытое пространство, он подозвал спутников.

— Сейчас необходима предельная осторожность. Двигаемся по краю…

Квинн пробирался вдоль стены, на этот раз вслед за Йорисом. И немного погодя перед его глазами предстало очень странное помещение.

Келья, темница, зал — он не мог догадаться, каково было его первоначальное предназначение. Помещение длинное и узкое, с таким высоким потолком, что он терялся в темноте. Пол не из каменных блоков, а высечен прямо в скале, часть стены — тоже. Здесь сама природа участвовала в сооружении башни.

Но самое необычное в этом помещении — четверть его пола была покрыта водой, освещенной шестью расставленными в прямую линию, в двух футах друг от друга, лампами.

Вода — здесь?! Должно быть, реку когда-то отвели от рва через какое-нибудь отверстие в фундаменте. Остроумное изобретение древности на случай осады. Но почему это освещение… и где…

В свете, отброшенном последней в ряду лампой у противоположной стены, как раз там, где под низкой аркой исчезала вода, появился человек. Он медленно потянулся и не спеша пошёл вдоль ряда ламп, осматривая их. Третью поднял и что-то поправил. Двигался он так, словно ему было слишком скучно или холодно и не хотелось возвращаться обратно.

Квинн застыл. Рано или поздно этот человек доберётся до входа в коридор, в котором они стоят. Что им делать: напасть или отступить?

Но, не доходя до конца, человек развернулся и пошёл назад, прямо к арке, под которую уходила вода. Здесь он присел, отложил автомат, который держал в руках, и погрузил обе руки в воду.

Квинн слышал, как Йорис что-то негромко произнёс. Должно быть, действия человека имели для голландца какой-то смысл, хотя Квинн не понял, что делает незнакомец. Может, моет руки? Теперь он стоял спиной к ним, вытирая руки о грязные брюки.

Часовой принялся снова осматривать лампы и прошёл вдоль воды. Дважды он останавливался и смотрел на часы. Либо нервничал, либо терял терпение.

Но где остальные? Никакого другого выхода из помещения, кроме того, в котором они стоят, нет. И тем не менее здесь был только часовой.

Размышления Квинна прервали действия часового. Тёмное пятно появилось над головой и пролетело над лампами, как бомбардировщик, который собирался сбросить свой груз. Существо развернулось и снова пролетело над лампами так близко, что могло сбросить их в воду. Очевидно, именно этого опасался часовой. Он быстро выстрелил в летящую тень.

Либо ему повезло, либо часовой — отличный стрелок. Летучая мышь, расправив крылья, спланировала в воду и погрузилась в маслянистый поток.

Нападение мыши, казалось, встревожило часового. Он опять внимательно осмотрел каждую лампу, потом повернулся и направился прямо к туннелю, должно быть, решив что-то предпринять. Возможно, он просто отгонял мышей, но Квинн не мог избавиться от ощущения, что часовой каким-то образом почувствовал их присутствие и собирался что-то сделать.

На плечо Квинна опустилась рука и потянула его назад. Квинн прикусил губу, сдерживая удивлённый возглас. Они отступали плечом к плечу, возвращаясь в комнату с лестницей.

— Ну? — спросил наконец Кейн.

— Хитроумное изобретение, — восхитился Йорис. — Эти древние герцоги были умными людьми. И не удивительно, что сокровище так и не нашли. По-моему, дело обстоит так. Течение здесь сильное, очевидно, такое же, как во рву. Ручей проходит через отверстие в скале. Где-то посредине этого прохода есть помещение, ниша, какой-то тайник. Но чтобы добраться до него, нужно прикрепить с этой стороны верёвку, используя её как путеводную нить, и опуститься в воду, чтобы понесло течением. И так как под аркой нет места для воздуха, придётся нырнуть! Вор должен быть очень смелым и готовым рисковать жизнью ради добычи, иначе в такой тайник не проникнешь.

— Должно быть, Васбург знал тайну, — предположил Квинн. — Но почему они остаются там так долго?

— Возможно, тайник охраняется не только заполненным водой туннелем, — рассудительно ответил Йорис. — Может быть, им приходится преодолевать и каменную преграду. Так, что же нам делать?

— Можем подождать здесь… как кошка у мышиной норки… или пойти за ними. Всегда есть вероятность, что существует другой выход. Например, через ров. И если они заподозрят наше присутствие, то уйдут другим путём. В таком случае можно распрощаться с нашим делом… — Кейн потянулся. — Я бы покурил, — чуть жалобно добавил он.

— Я думаю, всё ли у них так хорошо получается, — вмешался Квинн. Он скромно ждал, пока мастера этой сложной и опасной игры выскажут своё мнение. — Вы заметили, как вёл себя часовой? Он словно нервничал…

— Конечно, нельзя упускать из виду, что ему приходится караулить в месте, которое я бы не выбрал для приятного отдыха, — заметил Кейн. — С другой стороны, Андерс, возможно, вы правы. Кажется, у них нет возможности для общения. И этот парень не знает, живы они там или их смыло течением. Да, он явно нервничал…

— Это делает его более настороженным, — прервал Йорис. — А время идёт…

— Пора принимать решение? Хорошо. У нас два варианта: ждать или действовать…

— Вначале в любом случае нужно позаботиться о часовом, — напомнил Квинн.

— Поверните лампу к основанию лестницы! — неожиданно попросил Маартенс.

Когда круг жёлтого света переместился туда, Йорис подошёл и подобрал два камня, размером с кулак, из тех, что упали сверху. Взвесив камни в руке, голландец отрезал кусок веревки с ярд длиной и привязал камни к обоим его концам.

— Стрелять не понадобится, — негромко пояснил он. Кейн внимательно следил за его действиями, потом одобрительно кивнул.

— Ноги? — уточнил он, как один специалист у другого.

— Если не смогу добраться до горла.

Они погасили свет и ощупью стали пробираться в помещение с лампами. А когда пришли, Квинн увидел, что одна из ламп погасла. Очевидно, только что, потому что часовой направлялся к ней, что-то бормоча. И когда он наклонился, Йорис с силой размахнулся… Квинн услышал слабый звенящий звук, это полетели обвязанные веревкой камни.

Схватившись руками за горло, часовой пошатнулся, затем поскользнувшись, упал в воду и был мгновенно проглочен ею, как летучая мышь.

— Это может всё погубить! — высказал своё мнение Кейн. — Если его понесёт мимо приятелей, они поймут всё и уйдут водным путём, прежде чем мы доберёмся до них…

— А может, и нет, — спокойно возразил Йорис. — Они могут ничего не заметить. Но на всякий случай — я за то, чтобы присоединиться к ним поскорее!

Они подошли к краю ручья. Довольно глубоко, а вода несётся со скоростью борзой. «Допустим, — размышлял Квинн, — не удастся задержаться у входа в нишу с сокровищем? Понесёт под водой, не будет возможности вдохнуть воздух… пока не утонешь…»

Кейн наклонился в том месте, где часовой опускал руки в воду. Американец провёл руками под водой, выпрямился и приподнял несколько дюймов мокрой верёвки.

— Вот их проводник, — объявил он, стряхивая воду с рук. — Прикреплена с обоих концов, и готов биться об заклад, что верёвка ведёт прямо к ним.

Йорис повернулся к Квинну.

— Нужно ещё раз испытать ваш водонепроницаемый плащ. Будем надеяться, что он выдержит. Вода плохо действует на оружие. А у меня такое чувство, что оружием наверняка придётся воспользоваться, когда встретим этих искателей сокровищ.

Квинн стал неохотно расстегиваться. Только на этот раз ему было безразлично, заметят спутники его нежелание или нет.

Глава шестнадцатая В этом месте — крысы бегут

Много лет спустя, вспоминая о том, что произошло дальше, Квинн, вздрагивая, просыпался по ночам. В кошмарах он дёргался от прикосновения к страшной воде, чувствовал ладонями грубую поверхность верёвки, снова испытывал панический ужас, когда течение потащило его за собой, и рывок руки Кейна, который не отдал его во власть чёрной неизвестности.

Но вхождение в воду и первые мгновения пути были не самым страшным воспоминанием. Нет, худшее наступило позже, когда верёвка привела его к ступеням, таким скользким от плесени, словно их нарочно вымазали жиром, и таким узким, что подняться из воды на воздух можно было только по одному.

Квинн коленом упёрся в ступени; обламывая ногти, он пытался уцепиться за камень. Но тут слабые ноги подвели его, он соскользнул обратно в поток, а в руках у него не было даже верёвки. Несколько мгновений он бился в панике, глотая воду.

Но тут сильный рывок за ворот свитера снова вернул его на ступени. Он боролся за опору, цеплялся ногтями… За воротник промокшего свитера продолжали тянуть, и голова Квинна вынырнула из-под воды. Он лежал, глотая воздух, слишком ослабший, чтобы двигаться.

— Вставайте! — резкий приказ из темноты заставил его пошевелиться. Квинн почувствовал, как ногти врезались ему в шею. Кто-то вытягивал его за воротник. — Быстрее, вы ещё не умерли! — послышался голос сверху. — Вставайте, глупец, иначе уплывёте снова! Как вы, Маартенс?

— Всё в порядке.

Йорис отвечал откуда-то снизу. Квинн изогнулся, сделал огромное усилие и заставил себя проползти вверх по скользким ступеням; ему помогали, подталкивая в спину. Его тошнило — он наглотался воды. Но тем не менее, хоть и с великим трудом, он поднялся.

Слизь исчезла, теперь под руками только грубый камень. Он выше уровня воды, и это придало Квинну мужества. Он высвободился, отказавшись от помощи.

— Подождите! — донёсся из темноты голос. Квинн послушно скорчился на месте.

— Вверху коридор, — послышалось объяснение шёпотом. — В конце свет, идите тише, не торопитесь…

Квинн добрался до верха лестницы. Кейн подхватил его и помог встать. Справа действительно показался свет, тусклый луч на уровне пола.

Когда Йорис присоединился к ним, они отправились дальше вдоль стены. Проход был такой узкий, что идти пришлось цепочкой, к тому же со скоростью улитки, что, вероятно, спасло Кейну жизнь, потому что в тусклом свете он едва не попался в последнюю ловушку.

Это была настоящая западня, созданная именно с этой целью: огромное отверстие в полу, через которое человек мог провалиться и разбиться насмерть.

— Ну и ну, — негромко выдохнул Кейн. Он выставил руки вперёд. — Тут потребуются крылья.

— Они есть, но на той стороне! — ответил Йорис. Даже при слабом свете было видно, что он имел в виду. Над отверстием свисал канат, его конец был закреплён за врезанный в камень крюк на противоположной стороне провала. Изогнув шею, можно было увидеть и верхний конец каната, тоже привязанный к камню.

— Подражание Тарзану, — проворчал Кейн. — Как его достать?

Он напряжённо смотрел на канат, словно силой воли хотел притянуть к себе. Йорис подполз к краю провала.

— Нижний конец привязан слабо. Мне нужен груз… Не очень большой…

Квинн достал свой маленький фонарик.

— Подойдёт?

Голландец взвесил его в руке и коротко кивнул. Потом снял свою верёвку и, привязав фонарик к её концу, тщательно проверил прочность узла. Потом размахнулся и бросил металлическую трубку через пропасть. Фонарик точно попал на крюк и повис, раскачиваясь на верёвке.

С бесконечной осторожностью Йорис потянул его к себе. Верёвка, державшая фонарик, потянула петлю каната.

— Вот так…

Йорис остановился, и Кейн осмотрел полученный результат.

— Андерс! — приказал он. — Держите, но только за самый кончик! — И передал Квинну конец шнура, к которому был привязан фонарик. Сам Кейн упёрся ногами о камень и обеими руками вцепился в пояс голландца.

— А теперь, Андерс, несколько раз резко, но аккуратно дёрните!

Фонарик немного сдвинулся с места, каждый рывок подводил его всё ближе. В руках Йорис держал пояс от плаща Квинна.

— Давай!

Голландец осторожно наклонился. Несколько быстрых движений в воздухе, и в его руках оказался фонарик. Теперь их верёвка переплетена с канатом над пропастью.

Квинн облегчённо присел у стены. Он даже не стал смотреть, как его спутники подтягивают канат. Встал только тогда, когда Йорис обвязался им вокруг пояса, разбежался и перепрыгнул через пропасть. Кейн пальцем указал на своего соотечественника.

— Следующий вы, приятель. Всё теперь от вас…

Кейн подтащил назад канат, оттолкнул неуклюжие пальцы Квинна и сам обвязал его. Но всё остальное Квинну пришлось делать самому: быстро разбежался, отчаянно молясь, чтобы снова не подвели ноги, и прыгнул в темноту. Маартенс с другой стороны подхватил его и развязал канат, а Квинн стоял, отдуваясь и борясь с головокружением и тошнотой, которая не оставляла его с тех пор, как он выбрался из воды.

Кейн присоединился к ним, и они двинулись дальше.

Квинну казалось, что это кошмарный сон, он с большим трудом заставлял двигаться свои онемевшие ноги. Будущее сузилось до прохода непосредственно перед ним. Пусть только это кончится поскорее, и он больше ни о чём не попросит!

В конце прохода оказался источник света, который привлёк их сюда: металлическое полукруглое крепление, установленное вровень с полом прохода, а за ним шёл крутой поворот направо. Кейн опустился на колени, потом лёг на живот и осторожно выглянул. Йорис отодвинулся, освобождая ему место. Квинн остался за ними, довольный уже тем, что есть возможность немного отдохнуть. Но наконец любопытство заставило его продвинуться вперёд и тоже выглянуть.

Они смотрели сверху вниз в каменный куб, скорее келью, чем комнату. Каменный карниз вдоль одной стены служил грубой скамьей. На ней сидел высокий человек. Он присматривал за работой двоих мужчин, вытаскивавших из стены каменные блоки. Им светила мощная лампа на аккумуляторах. Очевидно, точное место они не знали, потому что из стены через равные интервалы уже вынуто несколько камней.

Одним из работающих был Васбург. Несмотря на влажный холод, он был обнажён по пояс, второй рабочий тоже. По их лицам и рукам стекали ручейки пота. А человек на скамье спокойно сидел. Его лицо…

«Квонг, Хонг или Винг», — прозвучал в ушах Квинна голос Марусаки.

«Очень опасный человек», — предупреждал ван Норрис!

— Готовы? — шёпот Кейна был еле слышен.

Маартенс ответил резким кивком.

Квинн вслед за двумя сообщниками пополз к крутому повороту коридора. Все держали наготове пистолеты. У Квинна — только ручка-пистолет. Он с горечью подумал, что от неё будет мало толку.

Через три ярда новый резкий поворот и ступеньки, ведущие вниз, в келью. Первым по ним двинулся Йорис.

В его быстрых движениях было что-то кошачье, плечи слегка согнуты, как будто он готовился к прыжку. Кейн, наоборот, двигался свободно и расслабленно. А что касается Квинна, то он делал шаг за шагом, боясь за свои ноги, боясь самого себя, но тем не менее двигаясь…

В этот момент внимание работников и надсмотрщика не привлекло бы даже появление танка. Потому что они наконец нашли то, что искали.

Васбург прислонился к стене, грудь его судорожно поднималась и опускалась, руки бессильно свисали вдоль тела. Человек, который работал с ним, стоял на коленях и что-то доставал из отверстия, возбуждённо говоря. А Квонг, Хонг или Винг вскочил и подошёл сзади.

Человек вытащил добычу, откинулся назад, и находка, выскользнув из рук, упала на пол.

— Дурак! — Квонг ударил рукоятью пистолета по лицу сверху вниз, разбив мужчине губы. Удар развернул его, а Квонг приказал Васбургу:

— Подними!

Двигаясь рывками, как заводная игрушка или марионетка на ниточках, азиат наклонился и взял небольшой ящик. Но в это время второй рабочий поднял голову и увидел на ступеньках троих гостей. Глаза его расширились от удивления, рот раскрылся. Квонг, должно быть, обратил внимание на его странное поведение. Он стал потихоньку разворачиваться. Но Кейн опередил его:

— Брось оружие, товарищ!

Квонг даже не дрогнул. Он как будто ожидал услышать такой приказ. Васбург, ни на кого не обращая внимания, прошёл в угол помещения и поставил ящичек на скамью.

— Я сказал — брось!

Медленно, словно преодолевая сопротивление, Квонг разжал пальцы, металл ударился о камень.

— Ты… — Кейн показал на раненого. — Ногой передвинь его сюда.

Тот моргал, ничего не понимая. Кейн повторил приказ по-голландски. Человек пододвинулся на четвереньках и подтолкнул пистолет. Тот скользнул к Кейну, и Квинн наклонился, поднимая его.

— Могу я повернуться к вам лицом? — Квонг задал этот вопрос на безупречном английском языке. — У меня есть странное желание встретить смерть лицом…

Кейн рассмеялся, но в его смехе не было веселья.

— Вы себе льстите, Ли Квонг. Я не палач.

Тот медленно поворачивался, но, услышав это имя, застыл. Однако только на мгновение. Потом резко повернулся и оказался лицом к лицу с человеком Норриса. Какое-то время они смотрели друг на друга.

Потом Квонг покачал головой.

— Я вас не знаю, — равнодушно проговорил он.

— У вас нет оснований меня знать, — ответил Кейн по-английски и тут же перешёл на какой-то незнакомый гортанный язык.

Квонг оскалил зубы; возможно, это считалось у него улыбкой.

— Похоже, я стал широко известен, — почти небрежно произнёс он. — Я не был на этих островах с…

— С 1947 года, — подсказал Кейн.

— Интересно… — Квонг длинными пальцами погладил подбородок. — А почему я не помню вас?

— Мы никогда не встречались. Но я помогалуничтожить змеиное гнездо. Правда, главной кобры не оказалось дома. Он тогда носил имя «Красный Тюрбан»…

Лёгкая улыбка исчезла с лица Квонга. Глаза, устремлённые на Кейна, казались бездонными разрезами, в них не было никаких чувств. Просто жёсткие блестящие бусинки. Кобра… королевская кобра… Квинн представил себе развертывающиеся кольца, приподнятый капюшон, предвещающий смерть.

Квонг выплюнул — не ядовитую жидкость, а поток грубых слов. А Кейн снова рассмеялся, на этот раз насмешливо.

— Конечно. Для таких, как вы, я такой и есть. Но игра окончена, Ли Квонг… или как вы себя теперь называете. Есть люди, которые будут рады возможности поговорить с вами, а после этого вы подойдёте к концу, к которому шли все эти годы. Не сомневайтесь!

Кейн направился к пленнику. Йорис вдоль стены приближался к человеку, который всё ещё держался за окровавленное лицо. Никто не обращал внимания на Васбурга. А тот решил действовать.

Словно превратившись в кобру, с которой сравнивали Квонга, азиат бросился на Кейна и сильно ударил американца по запястью. В то же время Квонг нырнул в ноги Кейну, и они втроём покатились по полу.

Квинн, держа в руке подобранный пистолет, бросился к ним. Но выстрелить он не посмел… И прежде чем он успел добраться до дерущихся, произошло то, чего он опасался с самого начала. Ноги его подогнулись, и он упал набок, покатился и, несмотря на все усилия, столкнулся с Йорисом, сбив его с ног.

Падая, голландец нанёс удар человеку у стены. Но не очень удачно. Пока Квинн и Маартенс поднимались, схватка на полу прекратилась.

У Квонга в руке был автоматический пистолет, который выронил Кейн. Васбург лежал лицом вниз и не двигался. Американец стоял на четвереньках и был готов броситься на Квонга, но увидел перед собой чёрный ствол пистолета.

— На таком расстоянии, — Квонг говорил спокойно, как будто и не сражался только что так отчаянно, — даже плохой стрелок не промахнётся. А я хороший стрелок.

Вы, господа, — обратился он к Квинну и Йорису, не поворачивая головы, — немедленно бросите своё оружие Каммеру, или я проделаю в вашем друге аккуратную дыру…

Это был не блеф — твёрдое обещание. Квинн знал, что Квонг застрелит Кейна с беззаботной уверенностью, с какой можно разорвать листок бумаги и выбросить его.

И вот, переживая горечь неудачи, Квинн положил оружие и подтолкнул его по полу. Йорис последовал его примеру.

— Каммер!

Мужчина отнял руку от подбородка и ожил. Со злобной улыбкой он подобрал люгер и автоматический пистолет.

— А теперь, господа, — Квонг гибко отступил. — Мне жаль, но нам придётся расстаться. Я и так слишком здесь задержался. Каммер!

Он отдал приказ на каком-то языке. Маленький человек положил люгер в карман, прошёл в угол и взял в руки ящичек. Проходя мимо Васбурга, он пнул лежащего в бок. И, не оглядываясь, поднялся по лестнице.

— Не двигайтесь и не надейтесь что-либо изменить. Если посмотрите вверх, увидите, что Каммер держит вас на прицеле. Он хорошо вооружён — благодаря вашей щедрости. И будет оставаться там, пока я к нему не поднимусь…

— А почему бы просто не застрелить нас? — Кейн говорил таким тоном, словно вёл вежливую беседу. — Так было бы проще.

— Зачем мне тратить патроны? — возразил Квонг. — Я вам уготовил гораздо более страшную участь. Когда вас найдут, — если вообще найдут — может, через несколько столетий, ваши скелеты будут представлять одну из увлекательных исторических загадок и дадут учёным работу на многие годы. Потому что когда мы с Каммером уйдём из этого неприятного места, вы останетесь здесь, вероятно, навсегда!

Он повернулся, но у лестницы остановился и вернулся назад. Носком ноги пнул Васбурга.

— Я забыл поблагодарить вас, мой неразумный друг. Но я склонен к милосердию и великодушию и потому облегчу ваши страдания. Ведь надо же как-то расплатиться с вами за тяжёлую работу…

Васбург медленно перевернулся, как будто это стоило ему огромных усилий, но встать даже не попытался. Лицо его оставалось таким же спокойным и невыразительным, как всегда.

— На вашем месте я не стал бы тревожиться о судьбе вашего отца. В конце концов, сделка есть сделка. Позвольте заверить вас в том, что будущего у вашего отца нет. Он мёртв с самой первой ночи. Старик не выдержал наших методов допроса…

Лицо Васбурга вспыхнуло. Квонг заторопился к ступенькам лестницы, как будто никогда раньше не приходилось ему видеть такой откровенной ненависти в глазах жертвы. В два прыжка он исчез. Маартенс смотрел вверх. Наконец он заговорил:

— Они ушли…

Вместе с Кейном они поднялись по ступеням. Квинн встал, держась за стену и каменную скамью.

Звуки шагов затихли, послышался металлический лязг.

— Там решётка, — объяснил Васбург. — Теперь проход закрыт…

Никто не поверил в это сразу. Кейн и Йорис исчезли, не дослушав его слов. Квинн присел на скамью и принялся растирать ноги. Если бы он не был таким недотёпой… если бы сбил с ног Квонга, как рассчитывал… Он с самого начала должен был понять, что такие дела не для него. Он ничего не добился, только подписал всем смертный приговор. Его тошнило, он не мог ни поднять головы, ни пошевелиться.

Смутно он сознавал присутствие Васбурга, который стоял рядом, надевая рубашку.

Не глядя на него, Квинн задал вопрос:

— Почему вы это сделали?

Он имел в виду помощь Квонгу. Ведь Васбург погубил их, точно так же, как и он, когда ноги в самый нужный момент подвели его.

— Сейчас это уже неважно… — с рассеянным видом промолвил Васбург, словно думая о чём-то другом. Что-то в его голосе привлекло внимание Квинна.

Азиат подошёл к дальней стене и двинулся вдоль неё, отсчитывая камни. В углу он покачал головой и перешёл к той стене, вдоль которой шла скамья. Считал он вслух и, досчитав до десяти, остановился — как раз у камня, который был за спиной американца, сидящего на скамье.

Прежде чем Квинн успел спросить объяснение, на лестнице послышались шаги. Это вернулись Кейн и Йорис. Квинн выжидательно взглянул на них, но на их лицах не было никакой надежды. Первым заговорил Кейн.

— Они перерезали канат через пропасть. Может, с этим мы бы и справились. Но по другую сторону — металлическая решётка, и, держась за верёвку, нам её не одолеть. Во всяком случае мы пока не видим выхода…

— И не увидите, — заверил Васбург, не оборачиваясь. Теперь он вёл счёт сверху вниз. — Решётка закрывается с той стороны, и не вижу причин, почему бы им не позаботиться об этом.

Кейн подошёл к нему.

— Кстати, вы напомнили мне, наш друг. Почему вы позволили Квонгу победить нас…

— Сейчас это неважно, — Васбург отмахнулся от недавнего прошлого. — Есть кое-что поважнее. Река не единственная возможность попасть сюда. Если повезёт, возможно, мы отыщем и другой путь…

Маартенс выдохнул единственное слово:

— Как?

— Выход здесь, — Васбург постучал пальцем по камню. — И ведёт он к винному погребу в охотничьем домике. Хотя не знаю, свободен ли он до сих пор…

— Немедленно попытаемся! Как туда попасть? — заволновался Кейн.

Квинн отодвинулся на скамье подальше. Его удивляла эта каменная скамья. Зачем вообще её здесь поставили? Удивительно если кто-нибудь использовал её для сна, да и владельцу вряд ли нравилось приходить сюда и подолгу сидеть на ней. Он повернулся и стал рассматривать, как она крепится к стене. Там была щель!..

— Смотрите! — в возбуждении он забыл о тошноте и о том, что подвёл всех. — Она не прилегает плотно к стене!

Йорис повернул лампу, осветив край скамьи.

— Давайте разберёмся! — с надеждой воскликнул Кейн.

Квинн вскочил, не отрывая взгляда от щели.

Глава семнадцатая Смотрите — сокровище епископа!

— Минутку… — Кейн ощупал край скамьи. — Здесь её что-то держит…

Йорис, опустившись на колени у другого края, сделал то же открытие. Он подтверждающе хмыкнул.

— Попробуем потянуть её вперёд. Разом, — предложил американец.

Вначале ничего не получилось. Потом, словно преодолев инерцию столетий, скамья отодвинулась от стены на один-два дюйма.

— Ещё раз, другой… — обрадовался Кейн.

Они сделали несколько рывков. Скамья сдвинулась неожиданно быстро, и пленникам пришлось отскочить, чтобы не оказаться под ней.

— Готово!

Но возглас Кейна оказался лишним. Все уже поняли, что скамья, отодвинувшись от стены, привела в действие противовес, и теперь в стене образовалось чёрное отверстие, через которое можно было проползти на четвереньках.

— Что там? — спросил Кейн у Васбурга.

— Откуда мне знать? Я же сказал, что ход должен вести к винному погребу в подвале охотничьего домика…

— Это значит, — заметил Йорис, — что наш путь туда пройдёт по дну реки.

Кейн ладонью потёр щетину на подбородке.

— Под водой? Но ведь возможны обвалы и другие неожиданные препятствия. И сколько придётся ползти на животе?

Йорис посветил фонариком в темноту.

— Не очень много, там дальше просторней…

— Ну что ж, другого выхода у нас нет, — Кейн посмотрел на азиата. И приказным тоном добавил: — Вам придётся стать нашим проводником.

Не ответив, Васбург взял лом, с помощью которого извлекал сокровище. Потом опустился на четвереньки и прополз в отверстие. За ним Йорис. Кейн передал ему лампу и повернулся к Квинну.

— Следующий вы, Андерс…

Квинн с трудом опустился на пол и протиснулся в дыру. В узком проходе ему удалось встать.

Цепочкой — впереди Васбург — все двинулись навстречу неизвестности. Через три-четыре ярда они наткнулись на что-то вроде ступеней — зарубки в камне, в которые едва просовывались пальцы рук и ног.

Этот спуск для Квинна стал сплошным кошмаром. Ноги ещё слушались его, но он грустно гадал, сколько ещё они выдержат. Весь мокрый от пота, нервы на пределе… Если он упадёт, упадут вслед и шедшие за ним спутники. Они спускались в тёмную пасть ямы, казалось, бесконечные мили, а Квинн, напрягаясь от страха и усилий, отчаянно молился.

Когда они снова оказались в горизонтальном проходе, Квинн без сил прислонился к ближайшей стене.

— Выдержите? — голос Кейна пробивался сквозь туман, быстро поглощавший Квинна.

Нет! Он больше не может идти и ляжет на пол прямо здесь! Он, кажется, не в состоянии сделать хотя бы ещё шаг. Но с тупым удивлением Квинн обнаружил, что не желает с этим смириться. И продолжал идти, придерживаясь рукой за стену.

Остальная часть путешествия казалась ему путаным сном. В одном месте по стенам тоненькими струйками стекала вода и пришлось шлёпать по лужам. К счастью, подниматься больше не пришлось, и Квинну удавалось переставлять ноги.

Ему приходилось все свои силы направлять на преодоление слабости собственного тела, и потому он был благодарен товарищам, когда появилась возможность остановиться и передохнуть. Перед ними возникла груда земли и камня, закрывавшая выход из туннеля. Квинн смотрел, как остальные освобождают проход, и не почувствовал никакого волнения, когда лом пробил преграду. Ему было всё равно, сколько времени потребуется, чтобы выкопать дыру, через которую они смогут выбраться наружу.

Но когда ему в лицо неожиданно подул холодный свежий ветер и он обнаружил, что видит ночное небо, он пришёл в себя.

— Винный погреб… — это Васбург. — Две статуэтки находились здесь. Они должны были охранять последнее владение Стернлитцев… Остальные, как вы знаете, были спрятаны в башне…

— Вот именно: были спрятаны! — проворчал Кейн. — Сейчас они у Квонга.

— Сохранит он их у себя или нет, другой вопрос… — в ответе звучала ледяная ненависть.

— Удастся ли задержать его? — тревожился Йорис. Квинн быстро оживал. Он начал интересоваться окружающим. Как можно остановить Квонга?

— Отсюда ведёт только одна дорога. Она перекрыта упавшим деревом. Если не возвращаться через пещеры — а Квонг не сделает это по многим причинам, — придётся расчищать дорогу. На это потребуется время… — Васбург как будто рассуждал про себя.

— А где дорога? — спросил Йорис.

— Благодаря своим недавним блужданиям, я могу ответить на этот вопрос. Давайте выберемся из этого погреба. — Кейн уже двинулся на выход. — Но позвольте напомнить вам, что у него всё наше оружие. К тому же, Васбург… почему мы должны доверять вам? Если бы вы тогда не прыгнули на меня, всё было бы в порядке!

— Сокровище епископа должно было послужить выкупом за моего отца. Вы слышали, что он сказал, решив, что уже победил. Сейчас же нет надобности выкупать отца. И теперь мне нужно заплатить долг, большой долг. Если вы не хотите, дело ваше. Но я пойду. Пока жив, я буду его преследовать!

— У нас есть оружие, — впервые заговорил Квинн. — Но годится только на близком расстоянии.

Все повернулись к нему — как будто, с прежним стыдом подумал он, его давно списали со счёта. Квинн достал свою ручку-пистолет и протянул Кейну.

— А! Что ж, это лучше, чем ничего. К тому же они считают нас безоружными.

Наступало утро. Когда они выбирались из подвала, небо только начинало светлеть. А к тому времени как Кейн привёл их к границе заросшего сада, вокруг уже более менее было видно. На краю сада Квинн остановился.

— Больше не могу, — пробормотал он. — Идите вперёд, иначе упустите их.

— Отсюда недалеко, — подбодрил его Кейн.

— Тем более вам нужно идти быстрее. Скоро будет светло, и они быстро справятся с деревом. А мы не должны потерять их…

Кейн не стал спорить. «По крайней мере, у него хватило здравого смысла», — с благодарностью думал Квинн, пробираясь в высокой прошлогодней траве. Он дважды останавливался и прислушивался. И во время второй остановки услышал стук, глухой и гулкий, совсем не похожий на шум борьбы.

Несмотря на медлительность, Квинн достиг последних кустов вовремя, чтобы стать свидетелем схватки.

В двух колеях, обозначающих дорогу, погрузившись почти по ступицы, стоял грязный джип. Поперёк дороги в нескольких ярдах от него лежало дерево, и двое мужчин обрубали его ветви. Третий сидел за рулём машины, Квинн узнал в нём Квонга. Предводитель нетерпеливо кричал на работающих.

В стволе был глубокий надрез: дерево явно пытались распилить. Но, очевидно, решили, что это займёт слишком много времени. Теперь обрубали ветви, чтобы объехать препятствие.

Со своего наблюдательного пункта американец увидел, как за дорогой, сразу за джипом, материализовался Васбург. И тут же исчез, только лёгкое волнение кустов выдавало его продвижение к водителю джипа.

Квинн отвлечённо потёр ногу и прижался спиной к стволу дерева. У него было очень удобное место на этом спектакле.

Квонг по-прежнему выкрикивал приказы на незнакомом языке и размахивал руками. Оружия у него в руках не было. Видимо, он не опасался нападения.

Работающие остановились. Один распрямился и потёр спину. Это был Ханс Лоо. Проводник был недоволен и не боялся, что босс это увидит.

— Если можете сделать это быстрее, минхеер, выходите из вашей прекрасной машины и покажите нам как! — крикнул он по-голландски.

Очевидно, Квонг так и решил поступить или надумал присматривать за работой с более близкого расстояния. Он уже высунул одну ногу из джипа, когда Васбург прыгнул на него.

Нетерпение помешало азиату. Он ударил плечом Квонга, но отбросил его не из машины, а в неё. А Квонг со скоростью нападающей змеи пролетел по сиденью и выскочил с противоположной стороны. Прихватив с сиденья пистолет, он одновременно приземлился животом на дорогу и выстрелил под джипом в ноги Васбурга.

Но азиат уже успел заскочить в джип и выскочить с другой стороны. Однако Квонг откатился в кювет и выстрелил оттуда. Прыжок Васбурга завершился падением.

Квинн машинально двинулся к тому месту, где упал Васбург.

Раздался третий выстрел и чей-то крик. Квинн посмотрел на дорогу. Лоо повис на стволе дерева. Его товарищ исчез, только качающиеся ветви обозначали его бегство.

В кустах кто-то пошевелился. Квинн подобрал с земли камень. Если попадёт в голову…

— Спокойнее!

Он бросил камень, но в последнее мгновение услышал знакомый голос, и рука дрогнула. Камень пролетел мимо Кейна на расстоянии в фут. В руке у американца на этот раз был люгер.

— Где Квонг?

— Упал в кювет по ту сторону. Он стрелял в Васбурга.

— Ящик с ним?

— Нет.

— Тогда он недалеко и ни за что не оставит добычу. Подождём…

— Где Йорис?

— Погнался за Каммером. Теперь соотношение сил в нашу пользу — вернее, было бы, если бы нам не противостоял Квонг. Ему везёт, словно сам дьявол на его стороне!

Оба вздрогнули, услышав стон. Над краем канавы в сухой траве показалась рука.

Васбург жив! Квинн пополз вперёд, увернувшись от руки Кейна, пытавшегося его остановить. Он не может сражаться, но позаботиться о раненом в состоянии. Но тут послышался выстрел, и пуля ударилась в нескольких дюймах от этих слабо цепляющихся пальцев. Рука исчезла. Квинн пополз вправо. Здесь трава гуще, и он решил, что под её прикрытием доберётся до кювета.

Квонг действовал стремительно. Он метнулся над дорогой, словно им самим выстрелили из пистолета. И через мгновение исчез по другую сторону джипа.

Ящик по-прежнему находился в машине и действовал как приманка, завлекая в ловушку: там с люгером наготове стоял Кейн. А Квонг не сможет добраться до джипа, не подставив лоб под пулю.

А вот Васбург не мог ждать. Квинн ползком пробирался к месту, откуда смог бы перевалиться в кювет. Небо всё светлело, появились красные полосы, предвещающие восход. День будет ясный. Плохо, что дорога такая уединенная. Если бы соседи вызвали бельгийскую полицию… Квинн прикусил нижнюю губу. Он так устал, что мог бы уснуть тут же, если бы не надо было спешить на помощь.

Запела какая-то птица. Мирная сцена, если не считать повисшего на стволе Лоо.

— Хорошо! — подбодрил себя Квинн. Теперь нужно перекатиться… Уф! На дне вода! Но он и так уже забыл, что значит быть сухим. И неважно, если одежда впитает ещё немного влаги.

Васбург лежал лицом вниз у края канавы, как будто хотел выбраться, когда его остановила пуля. Он дышал. Квинн попытался перевернуть его, и азиат приподнялся и лёг на спину. Рубашка на левом плече была красной от крови.

Квинн разорвал ткань и облегчённо вздохнул. Даже для неопытного взгляда рана не казалась опасной. Американец обыскал карманы раненого, нашёл относительно чистый носовой платок и сделал тампон, чтобы закрыть рану. На время это поможет.

Васбург открыл глаза, но молчал, пока Квинн не закончил.

— Где он? — спросил наконец Васбург слабым голосом.

— По ту сторону дороги. Пытается добраться до ящика. Но там его поджидает Кейн. Оба его человека выведены из строя. Он теперь один.

— Он не должен… — между глазами Васбурга пролегла морщина; несмотря на усилия, глаза его закрылись.

Квинн сидел на холодной глине. Да, Квонг не должен уйти. И он не уйдёт. Впрочем, сейчас Квинн Андерс ничем не может помочь… Сейчас шла игра в ожидание, и выиграет тот, кто первым придумает план нападения.

— Андерс?..

— Здесь всё в порядке, — отозвался Квинн на вопрос Кейна. — Васбург ранен, но, кажется, не тяжело…

— Маартенс пошёл за помощью.

«За какой помощью», — удивился Квинн. Разве контрабандисты уже не отказались участвовать в этом деле? Или на этот раз Йорис решил обратиться в полицию?

— Тогда это недолго, — произнёс он так громко, чтобы услышал прятавшийся. Квинн испытывал воодушевление: он был убеждён, что игра близка к завершению. И не только заканчивается, но и побеждает его сторона. И поэтому спокойно ждал, что будет дальше.

Солнце медленно вставало, его лучи пробивались сквозь ветви старых-старых деревьев. И этот усиливающийся свет бросал вызов Квонгу. Когда лучи упали на дорогу, Квонг сделал свой ход. Он побежал к джипу, и Кейн выстрелил.

Послышался крик. Квинн вовремя приподнялся, чтобы увидеть, как Квонг снова скрылся в кустах. Но Квинн был уверен, что тот ранен.

— Попали?

— Кажется, я его ранил. Поднимите пистолет, он его выронил…

Кейн двинулся вдоль дороги. Квинн поискал пистолет и обнаружил его в колее рядом с собой. Протянув руку, взял оружие.

— Далеко не уйдёшь, — обратился Кейн к окружающим деревьям. — Весь район будет участвовать в облаве. А контрабандисты отлично знают местность. Через час будешь в их руках…

Ему никто не ответил. Кейн и Квинн застыли, прислушиваясь. Даже опытный и привычный к жизни в лесу человек не смог бы передвигаться здесь, не задевая веток.

Ветер принёс издалека крик.

Кейн улыбнулся.

— Слышал, Квонг? Началась охота! А этим парням ты не нравишься. Кажется, ты сорвал планы местных шишек. Теперь ты в бегах, и они от тебя не отцепятся. Сам я предпочту обратиться в полицию. Выходи с поднятыми руками и будешь передан властям. Будешь скрываться, контрабандисты всё равно доберутся до тебя. Решай сам.

Никакого ответа. Может, он ускользнул?

Тревожный крик совы — сова при солнечном свете? — был единственным ответом. Из-за упавшего дерева показался Маартенс и направился к джипу.

— Где он?

Кейн указал на кусты.

— Пытается спрятаться. Он не вооружён, и я уверен, что ранил его. Он может попытаться скрыться в пещере…

— Это ему не удастся, — довольно ответил голландец.

— Там теперь охрана, а часть людей обыскивает окрестность. Как только узнали, что он в бегах, пожелали принять участие.

Возможно, Квонг услышал их разговор или просто решил перебраться в более надёжное укрытие. Согнувшись вдвое и бесшумно двигаясь, словно босиком, он перескочил через дорогу раньше, чем Кейн успел выстрелить. Маартенс собрался бежать за ним, но американец схватил его за одежду и удержал с такой силой, что Йорис развернулся.

— Не стоит преследовать его: в лесу полно мин. Он направляется к дому лесника, но если не знает дорогу — подорвётся.

— Сигнализация его не остановит! — Маартенс попытался вырваться.

— Какая сигнализация? Это мины! Провода прикреплены к бомбам! Я сам вчера видел две таких.

И как бы подтверждая его слова, прозвучал глухой взрыв. Квинн почувствовал дрожь земли под ногами. Птицы с криком вылетели из леса и закружились над дорогой.

Маартенс закрыл рот.

— Похоже, он всё-таки не знал дороги, — заметил Кейн. — Посмотрим? И лучше отозвать ваших друзей, пока они не зажгли новые фейерверки.

Они вдвоём пошли по дороге.

— Ящик… — Васбург приподнялся на руках.

— Конечно, — Квинн с трудом преодолевал усталость, делавшую любое движение немыслимо трудным. — Сейчас возьму…

Он долго добирался до машины. А может, ему только показалось. Ящик оказался довольно тяжёлым, пришлось держать его обеими руками. Опустив ящик на землю, Квинн упал рядом с ним.

Васбург сидел на краю кювета, его тёмные глаза были широко раскрыты. Он протянул окровавленную руку. В ней был старинный ржавый ключ.

— Откройте!

Квинн вставил ключ в замок, но он не поворачивался.

— Заржавел, — буркнул Квинн.

Но Васбург не обратил на это внимания.

— Открывайте, открывайте!

Квинн зажал ящик между колен и взял упрямый ключ в обе руки. Он может сломаться… этот дурацкий замок заело… Но вот он с жалобным скрипом повернулся. И даже тогда крышка не подалась. Квинн просунул в щель нож, и ящик открылся.

— Считайте… их должно быть одиннадцать! — глаза Васбурга были более живыми, чем голос.

Квинн достал сначала промасленный шёлк, потом ещё одну сложенную в несколько раз ткань. Под ней оказалось тринадцать маленьких отделений. Два из них пусты… во всех остальных что-то завернутое в материю.

— Одиннадцать… — Квинн считал под жадным взглядом Васбурга.

— Покажите… — попросил он.

Пальцами, чёрными от грязи, Квинн разматывал ткань. Одна фигурка, другая, третья. Он расставлял их на шёлке, а Васбург пожирал их глазами. Восемь, девять, десять, одиннадцать.

Солнце осветило ткань, ярко заблестела стоящая на ней армия.

— Смотрите… — голос Васбурга набирал силу. Лицо его оживилось, сильное волнение прорвало обычную бесстрастную маску. — Смотрите: это удача Стернлитцев, сокровище епископа.

Глава восемнадцатая На острие меча

Квинн расслабленно лежал в мягкой постели и наблюдал за игрой света и теней на потолке. Выспавшись, он сначала просто наслаждался ощущением сухости, тепла и сытости. Но затем его начала беспокоить мысль, что пока он лентяйничал, рядом произошли важные события.

Он провёл руками по прохладной простыне, посмотрел, нахмурившись, на световой узор и стал вспоминать. Он попал на какую-то ферму, там его накормили и дали сухую одежду. А потом он, без сомнения, ехал в машине по просёлочной дороге. Но больше ничего не помнил…

Но ведь до машины и фермы было ещё что-то… Солнце, сверкающее на фигурках рыцарей. Сокровище епископа!

И словно кто-то толкнул Квинна, и он сел в постели.

Они нашли сокровище епископа! Он держал эти статуэтки в руках. Это не сон!

А сейчас… Он осмотрел комнату со знакомыми стенами и креслом у окна. Он снова в своём номере в маастрихтской гостинице.

Кто-то сидит в кресле, откинувшись на спинку и положив ноги на саквояж. Квинн опустил ноги с кровати и потянулся. Уже, похоже, позднее утро…

— Проснулись?

Кейн распрямился в кресле, поморщился, потёр плечо и провёл рукой по подбородку, на котором красовалась многодневная рыжая щетина.

— Как мы вернулись? — Квинн взялся за одежду.

— На машине проехали через границу. Не помните?

— Не очень…

— Вы отлично шагали во сне. Ого! — Кейн взглянул на часы. — Мы приехали сюда вчера в восемь вечера. Сейчас девять часов утра. Неплохо поспали.

— Я хотел бы вспомнить всё, — пробормотал Квинн сквозь зубную пасту. — Что случилось с Квонгом?

— Он проверил одну из мин. Мы предоставили властям самим разбираться с происшедшим. Лоо тоже капут. Но Каммера и того парня, что был часовым у ворот, взяли. Только… официально они контрабандисты. А мы не можем давать против них показания. В таком деле лучше не признаваться, что участвовал в устранении своих противников. Наше молчание для их базы гораздо хуже, — голос Кейна звучал спокойно. — А смятение, любые неприятности у них дома — это то, что нам нужно.

Квонг был большим человеком в своей службе. И я не думаю, чтобы он кому-нибудь рассказывал, куда отправился и зачем. Обычно он так и работал. Исчез он бесследно, и пойдут разные слухи. «Вы слышали, товарищ, что наш дорогой Квонг был недоволен начальством? Он считал, когда пошёл на последнее дело, что его недооценивают». И начнут говорить друг другу: «Может, Квонг договорился с противником? Ведь он очень много знает».

И начальники Квонга начнут волноваться, потому что никогда и никому не доверяют. Они приведут в действие собственные разведывательные силы.

И тогда, возможно, они услышат о таинственном пассажире, которого на армейском бомбардировщике переправили в Штаты и к которому никому не позволяли даже приближаться. Тогда они начнут потеть ещё больше…

— Но разве возможно вечно скрывать смерть Квонга?

— Конечно, со временем кто-нибудь доложит, что дорогой Квонг уже в земле. Но к этому времени слухи станут казаться гораздо правдоподобней истины. Будут говорить: «Разве вы не слышали о спасении Квонга?» И разве можно опознать тело, которое мы видели вчера? Нет! Мёртвый Квонг послужит нам лучше, чем служил своим хозяевам живой.

— А что с Васбургом и сокровищем?

— Васбург под крылом Маартенса. У него небольшая дыра в плече, и, вероятно, все последние часы он провёл в постели с сокровищем под подушкой. Вчера он был не в состоянии отвечать на вопросы, но сегодня мы надеемся кое-что узнать, — Кейн снова потёр щетину на подбородке. — А сейчас я удаляюсь, чтобы привести себя в порядок и стать красивым. Но я хочу, чтобы вначале вы мне кое-что пообещали, приятель. Пока я не приду, вы должны оставаться здесь. Мы не знаем, кого и с какой целью оставил Квонг в городе. А местные парни, которые расправились с вашим братом, были как-то с ним связаны. У меня огромное желание сохранить вас в целости… во всяком случае до конца этого дела…

— Но я думал, дело закончено…

— Мы нашли сокровище и рассчитались с Квонгом, но есть ещё Васбург. Так что оставайтесь в номере — понятно?

Это прозвучало как приказ, но Квинн не возмутился. Он кивнул в знак согласия. Кейн ушёл.

Квинн медленно оделся, наслаждаясь ощущением чистой одежды. Он завязывал галстук, когда вернулся человек Норриса. Но вместо вышедшего худого пугала появился щеголь в прекрасно сшитом костюме и широкополой шляпе.

— Готовы? Мы отправляемся к Маартенсу…

Они пошли не в гостиницу, а в высокий старый дом. Поднялись по узкой лестнице на второй этаж, в большую комнату с застеклённой створчатой дверью, которая вела на широкий балкон. Дверь открыл Йорис. Васбург сидел на кровати, опираясь на гору подушек.

Рядом с постелью стоял ящичек. Квинну показалось, что Васбург смотрит на американцев с опаской.

— Что вы собираетесь сделать со мной? — вопрос был адресован Кейну. Кейн неторопливо сел, бросив шляпу на соседний стул.

— С вами? Ничего, вы не пленник, Васбург.

— Нет? Но вы перевезли меня через границу, поселили не в мой номер, а сюда, и я должен подчиняться минхееру Маартенсу. Не думаю, чтобы я мог выйти отсюда по собственному желанию…

— Вы ошибаетесь, минхеер, — возразил на это Йорис. — Можете уйти, когда захотите, и никто вас не остановит.

— Но без этого? — Васбург ближе пододвинул к себе ящик.

— Ваше право на него должно быть доказано. Сокровище принадлежит роду Стернлитцев. А кто наследник Стернлитцев? — спросил Кейн у Квинна.

— Насколько мне известно, его не существует. Разве что фрейле Матильда.

Васбург наклонился вперёд.

— Прошу вас, минхеер Андерс, кто такая фрейле Матильда?

— Фрейле ван т'Оостернберг. Её мать была родственницей покойного герцога. Она живёт поблизости, в Шато дю Дам.

— Фрейле ван т'Оостернберг, — повторил Васбург. — Мне можно будет встретиться с ней? Это чрезвычайно важно!

— Я думаю, минхеер Васбург, что сейчас чрезвычайно важно выяснить, кто вы такой и почему считаете, что имеете право на сокровище епископа, — возразил Кейн.

Васбург снова откинулся на подушки. В ярком солнечном свете его кожа казалась почти такого же цвета, что льняная простыня. Рот его скривился от усталости и горечи. Вернулась бесстрастная маска, тяжёлые веки прикрыли живые горящие глаза.

— Это заставляет меня, минхеер, в свою очередь спросить, кто вы такой и почему так интересуетесь моими проблемами. Минхеер Маартенс был необыкновенно скрытен и держал язык за зубами. Но я осмелюсь утверждать, что у вас нет официального статуса…

Последнее, по мнению Квинна, было скорее вопросом, чем утверждением.

Йорис сел верхом на стул с высокой спинкой.

— У нас мало времени, — он словно призывал к порядку расшалившихся учеников. — Кейн представляет организацию, которая весьма интересуется работодателями покойного Квонга. Я связан с другой организацией подобного типа. Мы вовлечены в это дело совсем не как охотники за сокровищами. Это скорее относится к Андерсу: смерть брата привела его сюда из-за моря, и он хотел завершить работу капитана Андерса. А приняли мы участие в этой игре, потому что считаем, что должны победить в любом деле, в котором принимали участие ваши прежние спутники. Я выразился ясно, минхеер?

— Да, — Васбург смотрел на свои руки. И Квинн впервые заметил массивный золотой перстень на среднем пальце его правой руки. Американец был уверен, что два дня назад этого перстня не было. Словно отгадав его мысли, Васбург принялся вертеть кольцо.

— Вы откровенны со мной, — медленно заговорил он, — и после вчерашних событий я верю, что вы говорите правду. Вы сделали всё, чтобы устранить человека, который слишком долго осквернял мир.

Прежде всего, кто я такой. Поскольку мой отец мёртв, я теперь Фредерик Флорис Питер Стернлитц, герцог несуществующего герцогства Стернсберг. Я внук Людвига Карла, последнего герцога, от его брака с госпожой Мей, принцессой из старого маньчжурского императорского рода.

Когда русские захватили Маньчжурию, мы с отцом были в горах Гоби и дважды пытались уйти на побережье, но каждый раз нам отрезали путь. В прошлом году мы решили предпринять ещё одну попытку через Тибет и проходы Ассама. Моего отца пытались захватить в плен, потому что из-за своего происхождения он обладал влиянием среди племён, столетиями хранивших верность роду его матери. К тому же русские не забывали о наследстве в Европе. Они редко…

— … что-либо забывают, — закончил за него Кейн. — Да, мы узнали это не сразу, зато основательно.

— Нас схватили, прежде чем мы добрались до Ассама. Три месяца держали под домашним арестом, но насилие не применяли. А потом появился этот… Он привёз с собой фигурку одного рыцаря и показал отцу. Я знал о сокровище, хотя для меня оно ничего не значило. Секрет тайника я узнал ещё ребёнком — и скорее потому, что такова традиция в роду отца, чем из-за того, что это могло привести меня к нему… — его рука легла на крышку шкатулки.

Квонг рассказал нам, где были найдены два рыцаря. Ему нужны были остальные одиннадцать. И не из-за их ценности… Я не совсем понимаю, зачем…

— Это нас и заинтересовало, — прервал Васбурга Кейн. Несколькими короткими фразами он рассказал о производстве фальшивок и продаже поддельных статуэток.

— Изобретательно, — заметил Васбург. — Да, теперь я понимаю, что для них это было не просто исторической ценностью. Когда отец отказался выдать тайник, нас разъединили. На следующее утро… — голос его дрогнул.

Квинн вспомнил насмешку, которую бросил Васбургу Квонг в замке.

— На следующее утро, — азиат снова овладел собой, — мне предложили спасти отца. Я должен был отправиться сюда, найти сокровище и с его помощью выкупить жизнь отцу. Для меня сокровище значило гораздо меньше, чем его безопасность. Я думаю, вы сможете понять меня.

— Конечно, понимаем, — заверил его Йорис. — Но как вы им поверили?

Васбург горько рассмеялся.

— Я не поверил. Но что я мог сделать? Ведь пока я подчинялся им, у меня сохранялась слабая надежда, что они выполнят свою часть договора. Для них большое значение имело влияние моего отца на племена. Я думал, что если я буду послушным оружием, они, возможно, не убьют его. Меня снабдили необходимыми документами и окружным путём отправили в Роттердам. Тут мне сказали, что за сокровищем охотится кое-кто ещё. Мне приказали узнать об этом человеке всё. Поэтому я пошёл по вашему следу в Дордрехте, — сказал он Квинну. — Остальное вы знаете, так как сами были свидетелями.

— А какие у вас доказательства, что вы Стернлитц? — Кейн внимательно разглядывал дымок от сигареты, словно мог прочесть в нём будущее.

— У меня есть документы. И ещё это — печать герцогов… — он показал перстень. — Этого достаточно. Они не хотели, чтобы кто-то сомневался в моём праве на владение, когда я найду сокровище.

Кейн перестал хмуриться.

— Мы тоже не сомневаемся. И что же вы с ним собираетесь делать?

Последний Стернлитц покачал головой.

— Не знаю. Но на Восток я не вернусь. По настоянию отца я получил западное воспитание и образование. В жизнь племён я так и не смог вписаться. Только не знаю, как я буду зарабатывать на хлеб…

— Кстати, коллекция не полная, — Кейн сменил тему, а Квинн не понял, почему.

— Да. Существовало суеверие, что земли Стернлитцев должны охраняться сокровищем. И потому двух рыцарей спрятали в фундаменте охотничьего домика. К счастью, это наименее ценные статуэтки. Их и не хватает…

— Одна из них в Америке, — вмешался Квинн. — Её отправил туда мой брат. Остаётся ещё одна…

— Та, которую подделали, — согласился Кейн. — Неплохо было бы её тоже найти. И ещё осталась неразрешённая загадка Тьюбака…

Йорис кивнул.

— Я нахожу, что вопрос о Тьюбаке приобрёл большое значение.

— Конечно! Первостепенное! Мы этим займёмся. Я полагаю, что коллекция — ваше единственное достояние, — обратился он к Васбургу.

— Да.

— Если захотите продать её, ван Норрис поможет найти покупателя. Может, вы встретитесь с ним лично. Посмотрим.

— Относительно Тьюбака, — сказал Квинн, — приключение не закончено.

Он и сам не знал, нравится ли ему эта мысль. Но когда подумал о том, что снова придётся ходить в сапогах Старка, на него навалилась страшная усталость.

— Тьюбак — совсем другое дело, — ответил Йорис.

Квинн подумал, что с ним говорят очень терпеливо, почти как с ребёнком. Он решил также, что этим ему дали понять: «Тьюбак — не ваше дело». Вот что имел в виду голландец. Ну что ж, он не винит их за такое решение. Всё могло бы закончиться ещё в башне, если бы он не подкачал.

Пришло время признать то, что он давно уже подозревал. Героизм Старка не для него. Квинн ждал привычного стыда и раздражения. Но не почувствовал ничего, кроме всепоглощающей усталости.

— Если получится, мы вернём недостающую статуэтку, — продолжал Кейн. Из его ноздрей выходил дымок, как будто он — оживший дракон фрейле. — Возможно, придётся немного попутешествовать…

Квинн был уверен, что американец этими словами передал какое-то сообщение Йорису. Но не испытывал негодования.

— А теперь, Стернлитц, — Кейн встал, — вы можете уйти, если хотите. С другой стороны, вы можете помочь нам сведениями, а мы поможем вам. Вам решать…

Впервые человек на кровати улыбнулся. И эта улыбка уничтожила на его лице чуждую тень Востока. Теперь он стал одним из них.

— Мне кажется, минхееры, что теперь я в хороших руках. Я решил довериться вам. Всё, что я знаю, к вашим услугам. Только об одном прошу вас — помогите мне встретиться с этой женщиной из моего рода, с фрейле ван т'Оостернберг.

— Это мы предоставим организовать Андерсу. Мне кажется, она вам пообещала ещё одну встречу, приятель?

Квинн кивнул.

Но прошло целых три дня, прежде чем он смог отвезти Стернлитца — с рукой на перевязи — в Шато дю Дам. Снова шёл он вслед за лакеем в ливрее по длинным коридорам и оказался в полутёмной комнате, куда с трудом пробивался солнечный свет.

В этой комнате естественно произносились торжественные официальные титулы.

— Миледи, позвольте представить вам Фредерика Флориса Питера Стернлитца, герцога Стернсберга…

Стернлитц поклонился легко и изящно, как никогда не удалось бы американцу.

— Вот как — последняя часть картины! Ну, молодой человек, идите сюда! — властный голос заставил Стернлитца приблизиться к столику с кусочками бумаги.

— Совершенно новое лицо. В вас очень мало от Стернлитцев…

— Сожалею… — начал азиат.

— Вздор! Кровь Стернлитцев нуждалась в обновлении! Добро пожаловать, родственник… — неожиданно женщина протянула к нему руку, в которой держала увеличительное стекло.

Стернлитц поднёс её к губам.

— И манеры хорошие, — заметила она. — А вы, jongeling, ваши приключения закончились?

— Да, миледи.

Она смотрела на него своими тёмными глазами, которые, казалось, видят насквозь. Но он не возражал. Его по-прежнему окутывала тяжёлая усталость, которую он почувствовал, вернувшись в Маастрихт.

— Вы добились своего?

— Да, — неторопливо, почти сухо он рассказал о двух лихорадочных днях, в течение которых они получили сокровище епископа.

— Отлично выполнено. А минхеер Кейн и минхеер Маартенс, они ещё с вами?

Квинн покачал головой.

— Уехали вчера. Отправились расследовать дело Тьюбака и искать последнюю статуэтку.

— Вот как? Что ж, когда они вернутся, я с удовольствием послушаю и их. А что вы собираетесь делать, jongeling?

— Продолжу свои исследования и закончу книгу.

— Ваше участие в приключении подошло к концу? Но ведь приключение было интересное? Вы почти собрали картину и не стыдитесь, что последние недостающие кусочки положат другие.

Квинн мрачно улыбнулся, ему не было стыдно. Он знает, что такая игра не для него. Он усвоил хороший урок — оставаться по свою сторону ограды.

В последующие дни и недели он пытался думать о прошлом как об одной из картин фрейле, составленной из кусочков и обрывков других жизней. Конечно, и ему удалось вставить кое-что. Посещение «Мудрого кота», бегство из отеля в Дордрехте, встреча с человеком, который продаёт воспоминания, пребывание в башне Одокара… Но когда его мысли возвращались к этому, он решительно заставлял себя думать только о работе. Он надеялся, что прошлое будет уходить от него всё дальше и дальше, пока не перестанет быть частью его самого. Словно он прочёл эту историю в книге, и происходило всё совсем с другим людьми.

Прошло пять месяцев, прежде чем попала на своё место последняя часть картины. Её положили опытные и искусные руки. А Квинн, можно сказать, не очень-то и хотел знать, как это произошло.

Он снова приехал в Нью-Йорк, к своему издателю. И вот стоит в вестибюле отеля с телеграммой в руке: «Приезжайте к десяти тридцати шестнадцатого. Очень важно. Ван Норрис».

В голове крутились два противоположных ответа.

Сегодня шестнадцатое, и на его часах десять минут одиннадцатого. Стоит ли ему ехать? И зачем? Ему хотелось совсем забыть о сокровище епископа. Так было бы гораздо лучше…

Но, пряча телеграмму в карман и направляясь к выходу, он уже знал, что остановит первое же такси и отправится прямо к ван Норрису.

Пятнадцать минут спустя он уже был у Лоренса ван Норриса. На полированной поверхности его письменного стола лежал большой чёрный кожаный кейс. Ван Норрис открыл замок и поднял крышку. Внутри было тринадцать обитых бархатом отделений, и в каждом — статуэтка из сокровища епископа. Квинн начал считать — вслух.

— Тринадцать!

— Да. Коллекция теперь вся.

— Значит, Кейн и Маартенс…

— Они сами расскажут обо всём. Не хочу лишать их этого удовольствия. Сегодня вечером, если вы свободны, поужинаем вместе, и вы всё услышите. Стернлитц тоже будет, он в Вашингтоне по делам — мы нашли покупателя. Ему многое известно о Центральной Азии, нам необходимы его знания. А как ваши дела?

— Книга закончена. К осени её напечатают.

— Прекрасно. Поздравляю! И что вы теперь собираетесь делать?

Квинн пожал плечами.

— Я ищу преподавательскую должность. Но мой возраст против меня.

— Вернувшись в Штаты три месяца назад, вы даже не попытались связаться со мной. Я считал, что вы заняты своей работой. Или вы, как у вас говорят, сыты тем приключением?

— Скажем так: я понял свои ограниченные возможности, — Квинн был доволен своим ответом.

Ван Норрис ответил не сразу. Вместо этого взял папку, быстро пролистал несколько страниц и достал листок, который положил передКвинном.

Не было ни обращения, ни приветствия. Квинн догадался, что это часть доклада:

«… без Андерса мы бы не справились. Он совершенно естественно вписывается в дела такого рода. И знает достаточно, чтобы не лететь сломя голову. Предлагаю установить с ним связь, если он согласен. Для серьёзного дела подходящий человек…»

Квинн дважды прочитал эти строки. Потом буквы перед его глазами стали расплываться. Он обнаружил, что не решается поднять голову.

— Это отчёт Кейна, сделанный пять месяцев назад. Я пригласил вас к себе не только из-за этого, — ван Норрис показал на сокровище, — но и чтобы узнать о ваших планах…

— Я думаю… я думал… — Квинн набрался мужества сказать правду. — Я считал себя неудачником. Мне казалось…

Но ван Норрис как будто не слышал его.

— В этой игре принимали участие самые разные люди. То, что удаётся одному, не сможет сделать другой. Вы знаете теперь, какому риску мы постоянно подвергаемся. Официально мы не связаны с правительством: если кто-то попадётся — от него отказываются. Мы всегда работаем под маской. Нам не вручают медали и не выражают общественного признания, но именно нашими усилиями сохраняется мир.

Мы всегда на острие меча в схватке с врагом и сражаемся на передовой линии обороны. Это всё, что я могу вам пообещать. Решение должны принять вы. Только помните: я не позвал бы Роаджакта, если бы считал, что он для нас бесполезен. Балласт нам не нужен!

Квинн распрямился, словно огромная тяжесть спала с его плеч. За окном ярко светило золотое солнце. Прекрасный день!

— Если я останусь Роаджактом, чем мне придётся заниматься? — спросил он застенчиво.

— Есть небольшое дельце… — Ван Норррис взял вторую папку. — Что вы знаете о Центральной Америке?

— Очень мало, — признался Квинн. — Но я могу узнать больше.

— Вот этим Роаджакт и займётся, — ответил Лоренс ван Норрис. Он закрыл папку с делом о сокровище и с отсутствующим видом отодвинул её в сторону. С этим покончено.

Квинн удобнее устроился в кресле.

— Есть одна страна…

Квинн Андерс расслабился и принялся внимательно слушать.

Андрэ Нортон Проклятие эльфов

Посвящается всем поклонникам: минувшим, нынешним и будущим.

Глава 1

«Серина Даэт. Я — Серима Даэт». Серина изо всех сил цеплялась за свое имя — последнее, в чем она была уверена, последнее, что еще не выжгло солнцем. Солнце… Оно висело в небе и стегало женщину своими лучами, пытаясь испепелить ее.

Жарко… Ей никогда еще не бывало так жарко. От жары путаются мысли и забываешь, что нужно двигаться дальше. Большой живот не позволял женщине увидеть собственные ноги, но зато она их чувствовала. Каждый шаг причинял ей мучительную боль. Но если она остановится, будет хуже.

У Серины пересохло горло. Этим утром она нашла немного росы и, словно животное, слизала ее с камней, но от этой влаги давно уже ничего не осталось.

"Я — Серина Даэт. Я…

О, боги, кто же мог подумать, что все закончится именно гак!"

Несколько месяцев назад она была фавориткой лорда Дирана. Еще позавчера Серина надеялась, что сумеет скрывать свою беременность до тех пор, пока ей не удастся освободиться от проклятого отродья. Она намеревалась избавиться от плода, а потом вернуться в гарем и воздать этой сучке, Лейде Шайбрел, по заслугам. Серина не могла рассказать лорду Дирану, что с ней сделала Лейда, но она могла изыскать способ низвергнуть ее. Серина и Лейда были непримиримыми врагами. Собственно, все женщины в гареме враждовали между собой — все без исключения. Нужно было лишь постараться, приложить усилия и вытеснить Лейду…

Но лорд Диран вернулся с Совета неожиданно рано, и Лейда поджидала…

«Я выживу, я вернусь и найду способ заставить ее страдать…»

Лорд Диран считал их соперничество забавным и поощрял его, осыпая Лейду подарками. Но все же первое место занимала именно Серина. Постепенно Лейда поняла, что лорд Диран не намерен смещать Серину с места фаворитки. Но сдаваться она не желала. Несомненно, это все были происки Лейды…

«Конечно, это все она. Что тут еще можно предположить?»

Видимо, Лейда примерно в течение месяца подменяла всю пищу Серины, присылая ей вместо этого еду, предназначенную для эльфов. Это произошло как раз перед тем, как лорд Диран отбыл на Совет…

«Совет шел восемь месяцев. Ну почему он не мог продлиться еще немного?! Я освободилась бы от этого бремени, и никто бы ничего не узнал!»

Лишь после отъезда лорда Дирана Серина поняла, что беременна.

Узнав это, она впала в панику.

Понести ребенка эльфийского лорда, полукровку! Да это же смертный приговор — если только лорд не проявит небывалую снисходительность. Но даже если Диран не убьет ее, он наверняка отошлет ее прочь.

Но это ничуть не лучше смерти. Чтобы ее отдали какому-нибудь мелкому чиновнику или гладиатору или, хуже того, Лейде в служанки!..

Нет, никогда! После того, кем она была, после всего, чего ей удалось добиться!

Ведь она завоевала свое положение сама, завоевала в долгой и упорной борьбе…

* * *

Серина вернула непокорную прядь медных волос на место и принялась придирчиво изучать свое отражение в зеркале с серебряной оправой. Потом девушка слегка кивнула и снова занялась макияжем. Ей предстояло состязаться с лучшими из лучших, и потому Серина должна была выглядеть самим совершенством.

В настоящий момент стандартом красоты в гареме лорда Дирана служила неземная хрупкость и мнимая невинность нынешней фаворитки лорда. Серина отлично понимала, что Ровейна использует за образец, даже если остальные девушки этого еще не вычислили. Ровейна пыталась стать как можно более эльфоподобной и подражала высокородным эльфийкам, посещающим лорда Дирана в надежде на брачный альянс.

В результате канон красоты выглядел так: бледно-золотые волосы, распущенные или украшенные венком цветов из драгоценных камней, нежно-розовый цвет лица, по-детски распахнутые голубые глаза и хрупкая, воздушная фигурка. Серина просто вопиюще противоречила этому стандарту. Волосы у нее были огненно-рыжими, а глаза — темно-фиолетовыми, почти черными, и в них бурлили с трудом сдерживаемые чувства. Мать называла фигуру Серины «пышной», но это было преуменьшением. А кроме того, это определение ничего не говорило о тонкой талии девушки — результате многолетних занятий танцами, о бедрах, способных отвлечь бывалых гладиаторов от тренировки, и о высокой, гордой груди, которая подвигала тех же гладиаторов на более решительные действия, так что отец перестал брать Серину на тренировки с тех пор, как девочке исполнилось тринадцать.

Серина улыбнулась своему отражению и беспристрастно изучила улыбку. Да, неплохо. Сохраняя улыбку, девушка придирчиво рассмотрела наложенный макияж. Покончив с этим, она сбросила крохотные кисточки на пол. Служанки потом уберут.

Пока другие девушки, которых готовили в наложницы, обесцвечивали волосы, пудрили лица и рядились в излюбленные фасоны Ровейны Ордоне, Серина щеголяла своими отличиями и училась подавать их в наиболее выгодном свете. Она подбирала травяные отвары, заставляющие волосы блестеть, красила губы темно-пурпурной помадой в тон глаз и слегка румянила скулы. Она продолжала заниматься танцами и втайне упражнялась, добавляя силы и изящества своему телу. Она разыскала учителей постельных утех и взяла несколько чрезвычайно полезных уроков. Рано или поздно лорд Диран устанет от бледности и хрупкости, застенчивости и деликатности, утонченности и робости. Лорд вообще не отличался постоянством в увлечениях. А когда ему надоест холодный Зефир, Серина увлечет его своим пламенем.

Серина осторожным касанием подправила темно-фиолетовые тени под бровями и встала, расправляя мягкие складки своего бархатного платья цвета красного вина. Пускай Ровейна держится за свои шелка пастельных оттенков, оборочки и кружева. Она в них выглядит, как розовый кочанчик салата-латука. Скоро лорду надоест слащавость и он захочет чего-нибудь пряного.

Серина осторожно — чтобы не порвать и не измять платья — отодвинулась вместе с пуфиком от туалетного столика. В маленькой комнате было тесновато: здесь помещались лишь кровать, тумбочка для белья, вешалка для платьев, туалетный столик, зеркало и маленький пуфик. Но все же здесь было просторнее, чем в те времена, когда Серина жила с матерью. Тогда в ее распоряжении был лишь крохотный чуланчик, где едва-едва хватало места для кровати. И Серина намеревалась в ближайшем будущем заполучить более просторное жилище.

Серина покинула спальню, изящно покачивая бедрами, как будто за ней наблюдал сам лорд. А вдруг он и вправду за ней наблюдает, мало ли? Эльфийские лорды всесильны. И вполне возможно, что Диран следит за своим гаремом в самые неожиданные моменты. Отец говорил, что с гладиаторами лорд так и поступает.

Девушка взглянула на высокие водяные часы из зеленого стекла, расположенные в центре внутреннего дворика, и отдернула занавеску с двери спальни, чтобы показать, что хозяйка комнаты отсутствует. Через матовое стекло купола лился солнечный свет. Вода в часах дошла до дельфиньего хвоста. Значит, до ежедневного визита, который лорд наносил своим наложницам, оставалось еще много времени. На самом деле, двери большинства спаленок еще были задернуты занавесками, показывающими, что младшие наложницы еще спят либо что им лень выходить. Серина была «маленьким лебедем» — так называли девушек в течение первых шести месяцев пребывания в гареме. Точнее говоря, она всего неделю как получила статус наложницы. Большинство девушек не преодолевали этого шестимесячного срока. Тех, кто не привлекал внимания лорда, через шесть недель отсылали. Они становились живым вознаграждением для лучших гладиаторов лорда.

Когда-то это произошло и с матерью Серины, и ей, можно сказать, повезло. Джаред Даэт был лучшим из сотен гладиаторов лорда Дирана. Он выиграл для лорда столько поединков, что потерял им счет, и лишь самые необычные из них оставили след на его теле. Амбра была его подарком к отставке — Джаред ушел с арены, так и не изведав поражений, и стал тренером. Они с Амброй привязались друг к другу, и лорд милостиво позволил им образовать постоянную пару.

Большинство девушек, отвергнутых хозяином гарема, отдавали преуспевающим бойцам, желающим иметь женщину, и мало кто из мужчин бывал так добр со своей женщиной, как Джаред. Серина видела некоторых из этих девушек поутру — плачущих, покрытых синяками и ссадинами. А одну — об этом случае не любили говорить — вообще нашли мертвой. Этим женщинам приходилось рожать каждый год, чтобы произвести как можно больше бойцов для лорда. А когда они уже не могли вынашивать детей, то становились служанками — если, конечно, прежде не умирали при очередных родах. Они стирали белье, драили котлы, убирали комнаты или прислуживали в том самом гареме, что некогда был коротким проблеском света в их жизни.

Такой порядок вещей оказывал достаточно странное влияние на ход событий. Многие «маленькие лебеди», будучи с самого начала уверены, что ни на миг не привлекут внимания лорда, старались как можно реже обращаться к служанкам. Они выбирали себе наряды без украшений, белые или какого-нибудь другого цвета, не доставляющего затруднений при стирке. Они никогда не просили ни о чем, кроме самых простых услуг, и даже сами убирали свои спальни. Серина знала, что прачка проклинает ее за ее алые, пурпурные и изумрудные платья, а уборщицы — за беспорядок, который она вечно оставляла в своей комнате. Но девушку это не волновало. Как бы там ни обернулось, но, во всяком случае, лорд Диран уже обратил на нее внимание. Серина видела это. Она бросалась выполнять приказы лорда прежде, чем это успевали сделать слуги; она предлагала станцевать, когда лорд выглядел слегка уставшим или рассеянным, или танцевала, даже не получив приказа, — стоило лишь заиграть музыке. Серина не раз ловила на себе взгляд лорда Дирана, да и других эльфийских лордов, его гостей. В худшем случае он подарит ее кому-нибудь из этих лордов, когда тот выразит восхищение плясуньей. В лучшем же случае…

В лучшем случае она займет место Ровейны.

Серина никогда, никогда не позволяла себе даже предположить, что ее ждет будущее женщины для утехи гладиаторов или служанки для черных работ. Это было равносильно предчувствию поражения. А она не проиграет.

Успех же принесет роскошную жизнь не только самой Серине, но и ее родителям. Если повезет, их сделают надсмотрщиками на какой-нибудь отдаленной ферме Дирана — подальше от причуд и капризов лорда.

Серина пересекла внутренний дворик. Пол дворика был застелен ковром, имитирующим траву, — самая совершенная имитация, какую Серине доводилось видеть. Босые ноги девушки беззвучно ступали по ковру. Все рабы ходили босиком, за исключением тех, кто работал за пределами господского дома. Когда-то в детстве Серина спросила отца, почему так заведено. Отец рассмеялся в ответ: «А как далеко ты сумеешь убежать босиком?» — спросил он. Серина так и не поняла, шутит он или говорит всерьез.

За двориком, отведенным для «маленьких лебедей», начинался коридор с таким же ковром и белыми стенами. Здесь жили полноправные наложницы, и их комнаты отделялись от коридора дверями — настоящими деревянными дверями, а не занавесками. Впрочем, большая их часть точно так же была пока закрыта. У наложниц были собственные ванные комнаты, и им не нужно было пользоваться общей купальней, отведенной «маленьким лебедям». Серина намеревалась вымыться, одеться и вернуться на место, опередив своих товарок, которые снова упустят шанс попасть на глаза лорду. Кроме тоге, ей нравилось купаться в одиночестве. Так она могла выбирать любое мыло и любые притирания, и не приходилось беспокоиться, что ей не хватит полотенца. Да и почему бы, собственно, не прийти пораньше? Делать-то все равно особо нечего.

От большого зала, где любил отдыхать лорд Диран, жилища наложниц отделял лишь мерцающий занавес, сотканный из света, — наглядное напоминание о силе эльфийских лордов. Серебряный, совершенно непрозрачный занавес медленно переливался всеми цветами радуги. Это жидкое сияние не пропускало ни звуки, ни свет. Бесстрашно шагнув через занавес, Серина почувствовала звон в ушах и легчайшее, едва заметное сопротивление. Отец рассказывал, что такие занавесы можно настроить так, чтобы они оглушали или даже убивали того, кто попробует пройти через них, но при его жизни такого не случалось. Серина полагала, что занавес здесь для того, чтобы при необходимости помешать чужакам войти в гарем. Девушке и в голову не могло прийти, что кто-то захочет отсюда убежать.

Как обычно, в этот утренний час Серина оказалась в зале одна. Ее это не беспокоило. Помимо всего прочего, это давало ей возможность потихоньку пробраться во дворец и рассмотреть все изменения, которые произвел за ночь лорд. Он изменял обстановку, пользуясь лишь своей магической силой, и никого не предупреждал о переменах. Самым неожиданным было, когда за ночь лорд вырастил во дворце настоящие джунгли — казалось, что растения поднимаются прямо из пола. Ровейна была в восторге, и все обитательницы гарема целый день играли в пастушек — Диран даже снизошел до того, что сотворил для них пару овечек. На следующее утро вся растительность исчезла.

Серина удивленно осмотрелась вокруг. Сегодня утром в зале обнаружилось одно, но весьма существенное изменение: если прежде мраморный мозаичный пол был светло-зеленым, с узором из нежных цветочков, то теперь он приобрел холодный, насыщенный оттенок ляпис-лазури, а узоры вообще исчезли. Диванные подушки, грудами сваленные вдоль стен, тоже приобрели более яркие и насыщенные тона. С ложем лорда, стоящим в конце зала, на возвышении, произошло то же самое: теперь его обивка была выдержана в тонах дома Дирана — винно-красном и золотом, — а подушка, предназначенная для фаворитки, тоже приобрела красный оттенок. Белые, ничем не украшенные стены остались прежними, но в матовом куполе появился витраж с абстрактным узором в красных, синих, фиолетовых и изумрудных тонах. Солнечный свет, проникая через стекла витража, отбрасывал на темно-синий, с золотыми прожилками пол цветные пятна — повторение того же самого узора.

Серина потеребила затканный золотом воротник. Интересно, что может означать эта перемена? Неужели лорд наконец-то устал от нежных тонов? Значит ли это, что он желает более ярких красок?

Легчайший шорох предупредил Серину, что в зале появился кто-то еще. Девушка стремительно обернулась.

На пороге стоял лорд Диран и наблюдал за ее реакцией. Лорд был одет в цвета своего дома. Складки шелковой туники изящно уложены, одна рука на бедре, другая — на изукрашенной драгоценными камнями рукояти кинжала… Ястребиное лицо лорда было непроницаемо спокойным, но Серина прочла в его взгляде некий интерес. Похоже, лорду было любопытно, как Серина восприняла произведенные им изменения.

Девушка тут же склонилась в глубоком реверансе. Юбка кольцом улеглась вокруг — Серина словно опустилась на колено в лужу собственной крови. Так она и застыла, склонив голову и уставившись на бархат платья. Медленные шаги эльфа подсказали ей, что Диран приближается.

— Ты можешь встать, мой лебедь, — снисходительно произнес бархатно-мягкий голос.

«Мой лебедь! — возликовала Серина. — Он назвал меня „мой лебедь“! Лорд возвысил меня!»

Девушка повиновалась. Она выпрямилась так же медленно и изящно, как и склонялась в поклоне. Ее взгляд скользил снизу вверх: бордовые замшевые туфли, мускулистые ноги, обтянутые узкими кожаными брюками, небрежно расстегнутая туника, золотой узор воротника… Выпрямившись во весь рост, Серина не стала оставлять голову покорно склоненной. Вместо этого она вздернула подбородок и взглянула прямо в изумрудные глаза лорда.

— Да, твой дух полон огня, — хмыкнул лорд. Его тонкие губы растянулись в улыбке. — Мне это нравится. Ты носишь мои цвета в надежде обольстить меня, мой лебедь?

— Что же еще может быть моей целью, господин мой? — немедленно отозвалась Серина. — Разве я могу думать о чем-то другом, кроме как служить вашему удовольствию?

— И ты действительно будешь служить моему удовольствию? — Не дожидаясь ответа, лорд притянул девушку к себе и впился губами в ее губы.

Но Серина обдумывала этот момент с той самой секунды, как оказалась в гареме. Ровейна отпрянула бы с притворной застенчивостью и немного поборолась бы, изображая скромность. Серина же не стала делать ни того, ни другого. Вместо этого она всем телом прижалась к лорду и страстно ответила на поцелуй, а ее руки скользнули по телу Дирана — в соответствии с полученными уроками. Она не знала, что чувствует лорд, но, когда Диран отстранил девушку на расстояние вытянутой руки, в чреслах Серины полыхал огонь.

Диран выглядел таким же холодным и расчетливым, как и прежде Он встряхнул головой — длинные бледно-золотые волосы рассыпались по плечам, — отпустил Серину, потом с улыбкой потрепал ее по щеке.

— Вчера за ужином лорд Этанор похвалил Ровейну, — после долгой паузы произнес Диран. — Я подарил ее Этанору.

Серине понадобилось несколько секунд, чтобы эти слова дошли до ее сознания. Когда же она поняла, то вспыхнула от безумной догадки и, не смея произнести ни слова, уставилась на лорда.

— Ты усердно служишь мне, а такое усердие следует вознаграждать, — продолжил Диран, увидев, что девушка поняла его. Потом он протянул ей руку. — Пойдем, мой лебедь. Я хочу показать тебе твое новое жилище. А потом — через должное время — мы сообщим прочей стайке о твоем новом статусе. Ну как?..

Серина задрожала от возбуждения и предвкушения. И немного — от страха. Поговаривали, что у лорда Дирана весьма своеобразные вкусы…

Но ее готовили к этому. И в обмен на выполнение его требований она должна была получить роскошную жизнь и влияние. Да и не станет он причинять вреда ценной наложнице, сумевшей развеять его скуку.

Лорд ожидал ее ответа.

— Через должное время, — произнесла Серина, вкладывая свою руку в руку лорда. — Конечно же, мой господин.

* * *

На краткий миг Серина снова пережила это ощущение триумфа. Потом она снова вернулась в настоящее, где ее тело продолжало плестись вперед, шаг за шагом, словно раб под ментальным контролем.

Каждый дюйм незащищенной кожи горел огнем — Серина никогда прежде не знала такой боли. Как тяжело думать… Как тяжело помнить, кто она такая и почему она должна продолжать бороться за жизнь.

«Я — Серина Даэт, дочь.., дочь… Джареда Даэта, наставника гладиаторов лорда Дирана…»

* * *

Маленькая Серина пристроилась на краю скамьи, расположенной высоко над ареной. Когда лорд устраивал развлечения, на этих скамьях сидели незнатные эльфы. Амфитеатр был не особенно велик — он мог вместить всего четыреста-пятьсот зрителей, а на арене одновременно могло драться не более четырех человек. Эта арена была рассчитана на поединки и мало подходила для чего-то иного. Содержание собственной арены было призвано свидетельствовать о богатстве лорда Дирана. Кроме того, оно говорило о количестве боев, которые он устраивал, — для собственного развлечения либо для гостей. Подобно прочим помещениям поместья, свет проникал в амфитеатр через матовую стеклянную крышу. Вокруг арены располагались кресла с мягкими кожаными сиденьями, выше — простые деревянные скамьи. Когда на арене шел настоящий бой, люди не могли занимать даже их.

Но сегодняшний бой был чисто учебным, хотя гладиаторы и бились в полную силу и на настоящем, заточенном оружии. Надо заметить — на хорошем оружии. Его поставляли прямо из кузниц лорда Дирана.

В тот день Джаред взял дочь с собой, когда отправился в кузни, — это было частью ее образования, предписанного лордом Дираном. Это пламя, жара, дым и рослые, мускулистые мужчины и женщины, работающие в кузне, произвели на Серину большое впечатление. Кузнецы были самыми ценными из всех рабов лорда Дирана и получали даже больше подарков, чем преуспевающие гладиаторы.

— У нас хороший господин, — флегматично произнес Джаред. — Он вознаграждает за хорошую работу. А ведь он мог бы просто не обращать на нас внимания или обращаться как с домашним скотом. Многие лорды именно так и поступают. Запомни это, дитя. Все блага и все награды исходят от лорда Дирана.

Чтобы сковать хороший стальной клинок, железо нужно было очистить. Его десять раз плавили, чтобы удалить все нежелательные примеси, и лишь после этого переходили к завершающему этапу — плавке при участии древесного угля и при обильном доступе воздуха. Так получали настоящую сталь. После того, как превращение завершалось, кузнецы ковали из стали оружие, которым славился лорд Диран. Мало у кого из эльфийских лордов было такое же хорошее оружие, — во всяком случае, так говорил дочери Джаред.

Для эльфийских воинов кузнецы ковали отличные мечи, наконечники копий, топоры и маленькие, бритвенно-острые наконечники стрел — такие наконечники нельзя было вытащить из раны, их приходилось вырезать из тела. Оружие для гладиаторов было совсем иным: оно было предназначено скорее для нанесения ран, чем для убийства. Боевые цепы, булавы, короткие широкие ножи, хлысты с металлическими шипами, трезубцы — все эти виды оружия затягивали схватку и требовали большой искусности в обращении.

У двух бойцов, которые сейчас тренировались на арене под бдительным надзором Джареда, тоже было типично гладиаторское оружие: у одного — трезубец, у второго — цеп. Кроме того, оба были вооружены ножами.

Кажется, они лишь раз обменялись ударами. Рыжеволосый гигант, вооруженный цепом, ухитрялся держаться вне пределов досягаемости трезубца, а его смуглый противник уворачивался, не позволяя цепу спутать его оружие. Серина во все глаза смотрела на них. Она припомнила, что сегодня утром видела женщину, выходящую из спальни рыжего гладиатора, и лицо этой женщины было одним сплошным синяком.

Девочка уже знала, что ей тоже предстоит служить этим мужчинам или им подобным, если только она не сумеет увернуться от такой судьбы.

— Твоя судьба в твоих руках, — сказал ей Джаред. — Никогда не забывай об этом, дочка. Прилагай все усилия, чтобы доставить удовольствие лорду, потому что лишь он властен что-либо сделать для тебя.

Старший надсмотрщик уже говорил Амбре, что девочка быстро растет и что вскоре ей предстоит начать обучение. Серина знала, о каком обучении идет речь: Джаред без обиняков объяснил ей, чем отличается жизнь наложницы от жизни обычной рабыни. Он неустанно твердил дочери, что ее судьба целиком и полностью зависит от воли лорда Дирана и от ее собственных стараний.

Серина уже успела убедиться, что отец говорит чистую правду. Лишь в прошлом году у них забрали ее старшего брата, Тэмара. Его не то продали, не то подарили одному из гостей Дирана, который восхитился хрупким изяществом мальчика. Ее младший брат, Каэт, недавно начал учиться в школе боевых искусств. Его отправили туда всего две недели назад — после того, как при набеге на сад лорда выявилась редкая ловкость и проворство Каэта.

Когда за Каэтом пришли, Серина расплакалась, но мать увела ее в спальню, посадила на кровать и строго приказала вытереть слезы.

— Лорды правят всем, — безжалостно сказала Амбра, но глаза ее тоже блестели от непролитых слез, и Серина поняла, что мать просто боится плакать. — Нам следует благодарить судьбу за то, что она послала нам такого лорда. Лорд Диран щедро награждает тех, кто хорошо служит ему, а многие лорды никого и ни за что не награждают, лишь наказывают слуг, когда им в голову взбредет. Если Каэт будет служить хорошо, он тоже получит награду. Его бы следовало наказать за кражу фруктов, а Каэту вместо этого предоставили прекрасную возможность учиться. А ведь его могли бы просто убить на месте. Вот чем наш лорд отличается от остальных.

— Но почему?! — не выдержала Серина. — Почему они правят нами? Кто сказал, что так положено? Ведь это нечестно!

Другие родители за такие слова тут же отвесили бы девчонке оплеуху или в лучшем случае сказали бы: «Потому, что такова жизнь». Но Амбра не стала этого делать.

— Они правят нами потому, что они сильны и могущественны. Они владеют магией, — сказала она, и Серина почувствовала в ее голосе печаль человека, смирившегося с неизбежностью. — Мы же слабы, и боги не наделили нас магическими способностями. Лорды живут вечно, а наша жизнь коротка. За наше процветание мы должны благодарить лордов — боги любят их, а нами пренебрегают.

— Но почему, почему?! — выкрикнула Серина. Амбра лишь покачала головой.

— Я не знаю. Некоторые говорят, что лорды — дети богов. Другие же утверждают, что лорды — это демоны, посланные богами, чтобы наказать или испытать нас. Я знаю лишь одно: те, кто угождает лордам, живут и получают награду, а те, кто не желает этого делать, умирают.

Теперь для Тэмара и Каэта пришла пора научиться угождать их лордам. А ты должна понравиться лорду Дирану, и тогда он возвысит тебя. Все прочее не имеет значения. Ни я, ни твой отец, ни твои родичи или друзья — никто больше не сможет помочь тебе. Они могут лишь помешать тебе. Если ты возвысишься, то лишь благодаря собственным усилиям.

Серина запомнила этот разговор. Тем же вечером ей довелось взглянуть на лорда Дирана — он зашел посмотреть на тренировку. Девочка видела, как ее гордый, суровый отец склонился в земном поклоне, а гладиаторы опустились на колени. Сам же лорд Диран показался ей существом из легенды — высокий, надменный, одетый в бежево-золотой атлас и бежевую кожу. Эта кожа показалась Серине такой мягкой и упругой, что девочке захотелось прикоснуться к ней. Казалось, что от эльфа исходит сияние, что он впитывает солнечный свет и отражает его с удвоенной силой. Лорд был так прекрасен, что у Серины перехватило дыхание. Девочка подумала: «Должно быть, он и вправду сын богов…» Рядом с лордом стояла женщина, похожая на драгоценный камень, и ее вид вызвал у Серины приступ мучительной зависти. Женщина была одета в мягчайшие шелка, какие только Серине доводилось видеть, а украшающие ее золотые цепи, должно быть, стоили целое состояние? Причудливый головной убор из переплетенных золотых цепочек поддерживал золотистые волосы, прикрепленные к этому убору цепочки шлейфом ниспадали на спину, цепочки обвивали запястья и шею женщины и служили ей поясом. Эта женщина была великолепна. Она была почти так же красива, как эльфийский лорд. И Серине отчаянно захотелось оказаться на месте этой женщины и носить такое платье.

Серина до сих пор помнила, как отец пожаловался лорду и показал ему меч с дефектом. Лорд Диран взял меч и согнул клинок пополам, а потом еще раз пополам. При виде такой силы у Серины снова перехватило дыхание. Ее даже пробрал легкий озноб. Каково это — обладать такой силой? А быть одной из тех, ради кого сдерживают эту силу?

Затем лорд приказал привести к нему кузнеца, отковавшего меч. Диран лишь долю секунды смотрел на кузнеца, потом взмахнул рукой. Это движение было едва заметно, но человек сложился вдвое и, вскрикнув, рухнул на пол. Его унесли. Никто не попытался вступиться за кузнеца и не шелохнул пальцем, чтобы помочь ему. Позже Серина услышала, что лорд применил заклинание удара и что каждый раз, когда кузнец допустит появление дефекта в клинке, крохотный кусочек эльфийского камня, возникший у него в груди, будет причинять человеку точно такую же боль.

Серина испугалась: если ее отец выпустит бойца, которого сочтут «обученным не в совершенстве», с ним случится то же самое?

Когда она поняла, что так оно и будет, что лорд не прощает промашек, девочку бросило в дрожь.

«Если ты возвысишься, то лишь благодаря собственным усилиям», — снова услышала она слова матери и вспомнила осыпанную золотыми украшениями женщину, что стояла рядом с лордом Дираном. Женщина наблюдала за кузнецом, корчащимся у ее ног, и лицо ее оставалось бесстрастным.

Этот урок трудно было не понять.

«Возвысишься сама и падешь сама. Если бы он заботился обо мне хоть наполовину так рьяно, как заботится о совершенстве своих клинков, — но я значу меньше, чем меч, и для меня мгновенно нашлась замена!»

Каждый шаг, каждый вздох сопровождался мучительной болью. Мозг жгло как огнем. Как только Серина наскучила лорду Дирану, она стала менее полезна, чем любой из его прихлебателей. Лорда больше не интересовало, что с ней произойдет.

Прихлебатели — когда-то Серина презирала их; это были мелкопоместные лорды, обделенные магической силой либо переживающие тяжелые времена, слишком много проигравшие в постоянно возникающих дуэлях. На самом деле в этих поединках сражались их хорошо обученные гладиаторы, но причиной дуэлей обычно служила вполне реальная кровная вражда, — и убытки, которые несли лорды в случае проигрыша своих бойцов, тоже были более чем реальны…

Вдвое более жалко выглядели те несчастные, магии которых хватало лишь для самозащиты. Хотя эти «наемники» не носили ошейников, их можно было подчинить иными, более тонкими способами. Они часто служили надсмотрщиками, старшими торговцами либо на других должностях, где требовались доверенные лица. Они не принадлежали полностью миру высшей знати и не имели возможности вести такую роскошную жизнь, какую вели дорогие рабы, предназначенные для развлечения, наподобие тех же наложниц. Когда-то Серина жалела их.

Нет. Лучше уж погибнуть, чем влачить такое жалкое существование…

Лучше уж царить хотя бы краткое время, стоять рядом с лордом Дираном и не подчиняться никому, кроме самого господина.., и бояться лишь смертельной ловушки. В отличие от наемников, каждое действие которых было ходом в игре, которой они не понимали.

— Итак, — произнес лорд Диран, глядя на макушку трепещущего надсмотрщика; подчиненный преклонил колени перед лордом. — Похоже, что норма выработки не будет выполнена.

Сегодня лорд был с ног до головы одет в черное, и матовый свет, льющийся через стеклянную крышу, заставлял рассыпавшиеся по плечам волосы отливать серебром. Лорд устремил на надсмотрщика хорошо знакомый Серине взгляд. Этот взгляд свидетельствовал, что Диран сегодня не в духе и способен на любую жестокость. Серине оставалось лишь надеяться, что лорд выплеснет гнев на голову надсмотрщика и успокоится.

— Нет, мой лорд, — дрожащим голосом откликнулся надсмотрщик. В его внешности не было ничего такого — не считая одежды, — что могло бы подсказать человеку, какая пропасть в общественном положении разделяет этих двух эльфов. Волосы надсмотрщика, аккуратно собранные в хвост, были такими же длинными и шелковистыми и имели тот же бледно-золотой оттенок. Надсмотрщик тоже был зеленоглазым и почти не отличался от Дирана телосложением. У обоих эльфов были свойственные их расе заостренные уши, и оба походили на людей-воинов, находящихся в расцвете лет. Надсмотрщик был одет в кожаный костюм для верховой езды, Диран — в прекрасный бархат. То, что отличало их друг от друга, было недоступно человеческим чувствам, но именно это отличие делало Дирана господином. — Было слишком много поломок, мой лорд, и…

— И слишком много смертей — из-за вашей небрежности, — вкрадчиво напомнил Диран. Серина заметила, что его кубок с вином согрелся, и принесла новый, охлажденный. Лорд не заметил ее стараний; все его внимание было приковано к жертве.

Надсмотрщик побледнел.

— Но, мой лорд, я же говорил вам, что цепи в кузне необходимо…

— Смертей, произошедших из-за вашей небрежности! — повторил Диран и откинулся на изукрашенную узорами спинку резного деревянного кресла. — Боюсь, мне придется преподать вам урок того, как следует заботиться о ваших орудиях, Горис. Полагаю, у вас есть дочь?

— Да, мой лорд, — прошептал надсмотрщик. На мгновение он вскинул голову, и Серина заметила беспомощный, лишенный надежды взгляд существа, угодившего в ловушку. — Но она — моя единственная наследница…

Диран жестом отпустил Серину.

— Выдайте ее замуж за Дориана. Он давно докучает мне просьбами дать ему невесту, а его норма выработки, в отличие от вашей, выполнена с лихвой. Посмотрим — возможно, его кровь окажется сильнее вашей.

Изумрудные глаза надсмотрщика потрясенно расширились.

— Но, мой лорд! — попытался протестовать он. — Ведь Дориан…

Внезапно он запнулся на полуслове, и его зрачки сузились от страха.

Лорд Диран медленно подался вперед.

— Да-да? — с ядовитой мягкостью переспросил он. — Вы что-то сказали?

Он приподнял бровь — Серина хорошо знала это движение. Оно означало, что, если лорда рассердить, последует удар.

Надсмотрщик застыл от ужаса.

— Ничего, мой лорд, — еле слышно прошептал он.

— Полагаю, вы собирались сказать «но Дориан же извращенец», — спокойно произнес Диран. На лице его была написана полнейшая безмятежность. — Вам не нравится тот факт, что Дориан предпочитает человеческих самок скучным эльфийским девам. Точно так же, как и я. О чем вы наконец-то вспомнили.

— Нет-нет, мой лорд! — попытался возразить надсмотрщик, едва сохраняющий дар речи. Серина заметила, что несчастного бьет легкая дрожь. Эльф стиснул руки, чтобы их дрожание было менее заметно.

Диран продолжал взглядом удерживать надсмотрщика на месте — как птицу держит взглядом смертоносная гадюка.

— Вы совершенно правы, предполагая, что Дориан предпочитает своих наложниц бесцветным эльфийским девицам. И тем не менее Дориан намерен выполнить свой долг и обзавестись наследником, как бы неприятно и уныло это ни было. Точно так же, как и я. А у вас как раз есть дочь, достигшая брачного возраста. Правда, она только-только вступила в него, но этого довольно. Все, что требуется Дориану, — это способность к деторождению. Честно говоря, я полагаю, что он, возможно, даже предпочтет невесту, не желающую этого брака. Но вы выдадите ее за Дориана, Горис. Потрудитесь выполнять.

У надсмотрщика побелели губы, но все же он кивнул, медленно поднялся и повернулся, собираясь уйти.

— Кстати, Горис…

Надсмотрщик обернулся. Он был похож на человека, которого мучает ночной кошмар. Лицо его посерело от страха.

— Присмотрите за кузнечными цепями сами. Вы достаточно владеете магией, чтобы справиться с этим, — лорд обворожительно улыбнулся. — Если, конечно, то, что вы мне говорили, — правда. Конечно, вам потребуется напрячь все силы, но все же вы должны справиться. Если я увижу, что вы усердно трудитесь, то позабочусь, чтобы ваша дочь получила развод сразу же после того, как родит Дориану наследника.

Надсмотрщик побрел к двери, понурившись и опустив голову. Диран рассмеялся. Серина знала, что насмешило лорда. Если Горису придется напрячь все силы, чтобы при помощи магии починить кузнечные цепи, это значит, что потом надсмотрщик несколько недель будет лежать пластом от изнеможения и по меньшей мере месяц не сможет пользоваться магией, не страдая при этом от жестокой боли.

Что же касается юной дочери Гориса, надсмотрщик Дориан, несомненно, сразу же после свадьбы затянет ее в постель и будет иметь, пока она не забеременеет, а потом бросит ради объятий своих наложниц.

Диран опустошил кубок и стал ждать, пока сенешаль не предоставит ему на рассмотрение следующее дело. Как только лорд поставил кубок на стол, Серина тут же наполнила его вином. Ей не было жаль дочь Гориса. Если девушка хочет преуспеть, она должна быть такой же безжалостной, как все прочие эльфийские лорды и леди. Если же она на это не способна, то она заслужила свою судьбу.

«Горис не знает, что цепи в кузне были испорчены нарочно». Это было одним из преимуществ постоянного пребывания рядом с лордом — Серина еще с первого сообщения о поломке знала, что цепи были ослаблены при помощи магии. Не исключено даже, что это проделал сам Дориан. Впрочем, Диран предпочел считать, что это работа кого-то из его соперников по Совету. Это было вполне вероятно. Среди членов Совета или тех, кто стремился туда попасть, такие выходки не были редкостью. Возможно, это был всего лишь еще один ход в бесконечной игре интриг и кровной вражды.

Горис и Дориан тоже были втянуты в эту игру. Но их незначительное общественное положение и невысокий уровень магических сил гарантировали, что они навсегда останутся всего лишь прислугой более сильных эльфийских лордов. Лишь одно удерживало лордов от перехода к открытым убийствам — низкая плодовитость эльфов. Эльфинской паре могло понадобиться несколько десятилетий, чтобы обзавестись одним-единственным ребенком. Если бы кто-то рискнул перейти к убийствам своих противников, преступник мгновенно сделался бы для всех — всех без исключения — мишенью номер один.

Когда к твоим услугам целый мир, легко подумать, что господа этого мира ограбят его и пойдут дальше. Но эльфийские лорды благоразумно заботились о своем имуществе. Иногда Серина недоумевала: в чем причина такой странной сдержанности? Впрочем, о людских ресурсах они заботились куда меньше: люди плодятся быстро, и если раб умирает, ему всегда найдется замена. Высоко ценились лишь искусные ремесленники.

«Если ты возвысишься, то лишь благодаря собственным усилиям».

Серина прилагала все усилия, чтобы удержаться в числе ценных рабов.

Она гордилась Дираном. Только за последние несколько месяцев Диран подточил влияние лорда Вишала, распространяя слухи — достаточно правдоподобные, чтобы в них можно было поверить, — будто Вишал подумывает развестись со своей нынешней леди и вступить в новый брак. Он дешево добыл сведения о пороках леди Рианы. А еще он ухитрился втайне прибрать к рукам всю торговлю железной рудой и, таким образом, теперь единолично контролировал важнейшую часть производства стали. Теперь даже конкуренты будут вынуждены прийти к нему на поклон — или им придется потратить огромные деньги на поиск и разработку новых месторождений.

Но наибольшим триумфом лорда Дирана стала его недавняя женитьба. Его брак был поразительно удачен: на свет появились двойняшки — что было вообще неслыханным делом.

Теперь к лорду явился с докладом управляющий сельскохозяйственными владениями Дирана. Поскольку Бранден был до уныния честен, а повествование о погоде и видах на урожай — до невозможности скучным, Серина позволила себе немного отвлечься.

Леди Лиссия… По губам Серины скользнула легкая усмешка. Леди Лиссия, жена Дирана — теперь уже бывшая жена, — никогда не представляла для Серины ни малейшей угрозы.

У В'шейла Эдреса лорда Фотрена была дочь по имени Лиссия. Она была не замужем, несмотря на видное положение, занимаемое ее отцом в Совете, и претендовала на все богатство лорда Эдреса — он заработал целое состояние на продаже наилучших гладиаторов. В детстве Лиссия упала с лошади, и в результате этого падения стала слабоумной. Ума у нее теперь хватало лишь на то, чтобы самостоятельно есть, одеваться и играть в простенькие игры, физически она развивалась совершенно нормально, но даже когда ей сравнялось двадцать, умственное развитие Лиссии остановилось на пяти годах — именно в этом возрасте произошло злополучное падение.

«Не самый увлекательный собеседник — если вообще кто-то захочет слушать ее лепет о куклах».

Из-за этого изъяна и еще из-за того, что многие недостаточно осведомленные лорды считали его врожденным, а не возникшим в результате несчастного случая, Лиссию никогда не рассматривали в качестве подходящей брачной партии. Но она была у своего отца единственным ребенком; несмотря на многочисленные попытки, лорд Эдрес так и не сумел обзавестись другим наследником. А эльфы жили долго, но не вечно — во всяком случае, так думали люди. И отец Лиссии, уже приближающийся к тому, что для эльфов было старостью, начал постепенно, но неотвратимо впадать в отчаяние.

И тут в эту историю вмешался Диран. Он пренебрегал женщинами своей расы и предпочитал искать любовных приключений в пылких и искушенных объятиях своих наложниц. Но он тоже нуждался в наследнике; кроме того, в союзе с лордом Эдресом он мог бы устраивать множество поединков и совершенно беспристрастно снабжать бойцами и оружием тех лордов, кто не располагает собственными школами и кузнями.

Диран был вполне подходящей партией. Лорд Эдрес уже готов был с горя найти для дочери какого-нибудь надсмотрщика. Правда, в таком случае он рисковал получить внука со слабыми магическими способностями. Диран должен был показаться старому лорду настоящим подарком судьбы. Был подписан контракт: брак считался действительным до появления двух жизнеспособных детей. Один из них должен был стать наследником Дирана, второй — наследником Эдреса.

Диран намеревалсявыполнить этот контракт как можно скорее, а он относился к числу немногих эльфов, не только обладающих значительной магической силой, но и в совершенстве владеющих ею. Любой могущественный эльфийский лорд способен был метать молнии; Диран же мог при желании заставить сломанную кость срастись. Используя магию для повышения плодовитости, он спаривался с женой столь же безразлично, как любой его гладиатор-производитель — со случайной подругой. В то время, как большинство эльфов были рады, если у них за десять лет рождался хоть один ребенок, Диран вскорости стал отцом мальчиков-двойняшек. Один, к огромному облегчению лорда Эдреса, был отослан в его дом и стал его наследником. Второй остался у Дирана и с надлежащей пышностью был помещен в детскую.

Наложницам не позволялось входить в детскую, и потому Серина никогда не видела мальчика. Малыша нянчили люди, но няньки были опутаны такой сетью заклинаний, что и помыслить не могли о своеволии. Все входы охранялись столь же тщательно зачарованными стражами. Эта опека будет длиться до тех пор, пока мальчик не сделается настолько сильным, что будет в состоянии самостоятельно защитить себя. Если он унаследует силу отца, это произойдет годам к тринадцати. А пока что он пребывал под непрестанным присмотром, и все его желания выполнялись. Мальчика не баловали — избалованные дети имеют мало шансов выжить в смертоносных хитросплетениях эльфийской политики. Но его заботливо нянчили, заботливо учили, заботливо готовили…

А еще он жил в роскоши, заставлявшей Серину бледнеть от зависти.

Не то чтобы это имело особое значение для Серины — мать ребенка не могла соперничать с ней в борьбе за непостоянное внимание лорда Дирана. Да и сын, как ни странно, тоже. Диран не любил сына — ну, разве что как свое имущество, как наследника. Этим его интерес к сыну исчерпывался. Перенос ребенка в господский дом и его помещение в детскую вызвали краткую вспышку бурной деятельности, после чего все пошло своим чередом. Серине этого было довольно. Благодаря снадобьям, добавляемым в пищу наложниц, она никогда не забеременеет, иначе как по приказу лорда, а если и забеременеет, то только от другого человека.

Впрочем, удерживать внимание Дирана оказалось чрезвычайно тяжело…

Серина обнаружила, что на нее положил глаз один из личных стражей Дирана — красивый, отлично сложенный брюнет с пылким взглядом. Он был довольно молод и, возможно, еще не настолько закостенел в жестокости, как гладиаторы. В целом стражи были куда красивее гладиаторов, но так же часто получали вознаграждения и так же гордились своим положением. Иногда Диран отсутствовал — недели или даже месяцы. Тогда Серине казалось, что время застыло — особенно сильно это ощущение мучило ее по ночам. Ни один эльфийский лорд не берет с собой наложницу, когда отправляется путешествовать. Этим он оскорбил бы гостеприимство дома, в котором намеревается остановиться. Неважно, насколько незаменимой считала себя Серина, — в конце концов, она могла бы…

Возможно, это не так уж плохо — найти себе молодого красивого мужчину, и перейти к нему, и уединяться с ним, когда представится возможность… Возможно, если Диран останется доволен Сериной, то позволит ей самой выбрать себе пару, когда она ему наскучит. А этот юнец, возможно, достаточно неопытен, чтобы уступать ее желаниям…

О демоны! О чем она думает? Дура! Это же самый верный способ потерять место фаворитки!

Серина укрепилась в своем намерении никогда не допускать и мысли, что кто-нибудь может согнать ее с этого места. Лучше умереть.

Она снова вернула на лицо чувственную улыбку, которая так нравилась Дирану, и поклялась, что удержит внимание лорда, чего бы это ей ни стоило.

* * *

Серина споткнулась о какой-то твердый предмет, засыпанный песком, и рухнула на четвереньки. Это положило конец ее странствию по волнам воспоминаний. Воспоминаний, которые были куда приятнее окружающей действительности…

Женщина попыталась подняться на ноги, но не смогла, и солнце принялось жечь ее открытую спину.

А может, проще сдаться и остаться лежать здесь, ожидая наступления смерти? Интересно, почему она думала, что лучше умереть, чем попасть в немилость и потерять место фаворитки? Умереть не так легко, как уснуть. Во сне не бывает жгучей боли, терзающей пересохшее горло и обгоревшую, покрытую волдырями кожу, не бывает жажды, занимающей все помыслы…

«Нет! Я не умру! Я — Серина Даэт. Я выживу, и я отомщу!»

И женщина поползла вперед с той самой бездумной решимостью, с которой прежде продолжала идти. Где-то должно быть укрытие, должна быть вода. Она найдет и то, и другое. Здесь должен кто-нибудь жить. Она купит помощь местных жителей, купит за любую цену.

Если бы только не было так жарко…

Глава 2

Небо — безукоризненная бирюзовая чаша, опрокинутая над барханами пустыни, — не туманилось ни малейшей дымкой, и на востоке уже вспыхнуло солнце в своем неповторимом великолепии. Песок ослепительно засверкал под солнечными лучами. Аламарана прикрыла внутреннее веко, защищая глаза от этого сверкания, до предела распахнула крылья и принялась, описывая круги, спускаться к выбранному ею источнику. Цель ее пути, руины давно заброшенного драконьего логова, была всего лишь пятнышком на фоне серебристо-золотого моря, раскинувшегося под ало-золотыми крыльями драконицы, но водоем, расположенный рядом с логовом, был виден с любой высоты. Отражавшийся в его водах небесный свод придавал бассейну сходство с немигающим лазурным глазом.

Алара заметила, что немного уклоняется от цели. Драконица слегка шевельнула кончиками крыльев и подправила курс. Несколько месяцев назад она бы просто сложила крылья, плотно прижала их к телу и спикировала прямо на руины, а потом вышла бы из пике и затормозила несколькими мощными взмахами крыльев, подняв целую тучу песка. Но сейчас не время. Когда носишь малыша, не до высшего пилотажа. Это слишком безрассудно — выкидывать акробатические трюки и рисковать сразу двумя жизнями.

Драконица повела крыльями, отпустила восходящий воздушный поток, немного спустилась. Питаемый родниками бассейн манил обещанием безмятежности. Алара устала. Крылья и плечи ныли после долгого полета. К счастью, путь подошел к концу. Она уже провела определенное время на вершине горы Отца-Дракона, искупалась в прибое, что пенится у подножия утесов-часовых, возвышающихся посреди Северного моря, и побывала в благоухающих чертогах Тахевальского леса с его кедрами-великанами. Тем самым она приобщилась к Воздуху, Воде и Земле. Последней ступенью ее паломничества должно было стать приобщение к стихии Огня. Подобное паломничество к стихиям совершали не все драконы, но для шаманов оно было обязательным.

Атара немного подобрала крылья, чтобы спускаться по чуть более крутой дуге. Когда Алару отделяло от поверхности земли расстояние, равное длине ее тела, драконица сбросила скорость. Она снова распахнула огромные крылья и на мгновение зависла, а потом легко, словно птица, опустилась на песок.

После холодных верхних слоев воздуха жара казалась приятной. На мгновение Алара так и оставила крылья раскрытыми. Прижмурив глаза и с удовольствием погрузив все четыре когтистые лапы в раскаленный песок, драконица впитывала благословенные солнечные лучи. Она пошевелила пальцами, наслаждаясь жарой. Сила солнечных лучей возрождала ее собственные силы. Малыш беспокойно заворочался, стукаясь о ребра матери. Срок родов уже близок. Но сперва Аларе нужно будет кое-что выполнить, и на это время малышу придется подождать. По крайней мере в этом женщины-шаманы контролировали свою биологическую сущность.

Драконица грелась, ни о чем не думая, пока солнце не поднялось в зенит, а оказавшийся под Аларой песок не остыл в тени ее тела. Наконец драконица вздохнула и открыла глаза.

«Я даром трачу время. Чем скорее я закончу, тем скорее вернусь домой». Алара медленно повернула голову, выбирая подходящее место для завершающей медитации.

Руины были заброшены так давно, что от них уже почти ничего не осталось. Самой примечательной их частью была длинная низкая стена, которая поднималась из сверкающего песка, словно змеиный хребет. Драконьим постройкам вообще были свойственны изогнутые линии. За стеной из-под песка проступали следы какого-то квадратного здания, — точнее, намек на фундамент, — построенного в подражание не то эльфийской, не то человеческой архитектуре. Груда занесенных песком камней указывала на то место, где когда-то стояла башня. Чахлая трава, полдесятка деревьев — вот и все, что здесь росло. При этом вся растительность сосредоточилась вокруг бассейна, на пятачке в половину длины дракона.

Рядом со стеной располагался и сам облицованный камнем бассейн. Благодаря подземным ключам он был полон холодноватой на драконий вкус и слишком чистой воды, так что пить ее было опасно — по крайней мере драконам. Зато драконы превосходно обходились водой соляных озер, способной убить любое другое существо.

Здесь не чувствовалось присутствия бедствий или хотя бы несчастных случайностей. Логово разрушило не насилие, а ход времени и силы природы.

«И все же это было глупостью — селиться так близко от эльфийских земель…»

Это место называли Логовом Ириленейла. Среди драконов до сих пор бытовали возникшие после этой истории поговорки «порывист, как Ири» и «говорить убедительнее Ириленейла». Ири понравилось это место — расположенный посреди пустыни оазис. Он идеально подходил для теплолюбивых драконов с их повышенным метаболизмом. Ири страстно возжелал здесь поселиться. Правда, из бассейна пить не стоило — хотя бы из соображений безопасности, — но поблизости находились обильные месторождения руд металлов. А затем Ири обнаружил истинную ценность этого места…

«И каким-то образом ухитрился убедить два десятка вполне разумных драконов присоединиться к нему».

Но близость к эльфийским землям и недостаток дичи вскоре вынудили драконов покинуть это поселение. Да, этот оазис обладал определенными преимуществами, но всем им вполне можно было отыскать замену в более безопасных местах. Всем, кроме одного. Единственное достоинство, которому замены не было, располагалось у истоков вод, питающих бассейн. Через щель в земле, открывающую дорогу воде, наверх поднимался и другой поток — поток энергии. Магическая энергия струилась через бассейн, смешиваясь с водой и очищая ее. Шесть силовых линий образовывали симметричную звезду. Вот эта-то магия, очищающая воду в бассейне от щелочных солей, которыми были насыщены все водоемы пустыни Мехав, и заставляла драконов возвращаться сюда даже после того, как поселение было заброшено, — а произошло это задолго до рождения Алары. Здесь располагался источник чистой магической силы, и второго такого не было в этом мире. Нехватку дичи можно было бы восполнить — ведь делалось же это в других местах за счет разумного хозяйствования. Но вторжение эльфов и людей-рабов заставило драконов покинуть оазис и оставить его песчаным ястребам, рубиновым ящерицам и прочей подобной живности.

Это и было для Алары причиной наибольшего беспокойства. Если она не хочет обнаружить себя, ей нельзя сохранять этот облик. Ей придется провести здесь некоторое время, и ей надо устроиться поудобнее. Осмотрев руины, Алара обнаружила прекрасное местечко, полностью подходящее для ее целей, — спрятавшуюся у стены ложбинку, словно предназначенную для того, чтобы укрыть ее разбухшее от беременности тело. Ложбинка была залита солнцем. Драконица улеглась в нее и свернулась клубком, подобрав хвост и крылья.

Драконица непроизвольно отметила, что постаралась перебраться в ложбинку с наименьшей затратой сил. «Да, Отец-Дракон не без оснований обзывал меня ленивицей», — с усмешкой подумала Алара. Впрочем, она предпочитала считать, что у нее сильно развита склонность к рациональным и целесообразным действиям.

Песок был мягким и податливым. Он приятно ласкал чешуйки на боках драконицы. Некоторое время Алара созерцала бассейн — зрелище глубокого безмятежного водоема помогало ей настроиться на медитацию. Постепенно она позволила своему сознанию погрузиться в воду — в индиговые глубины, к песчаному дну, к потайным трещинам, через которые сочится вода. А из точки соединения шести сияющих силовых линий сочилась магия — с той же безмятежностью, что и вода. Алара видела это внутренним зрением: серебряный лунный свет, играющий на драконьей чешуе, сияние чистого металла, перекрывающее драконье сияние, потаенная радуга, состоящая из всех цветов и ни из одного… А там, где линии сходились, бил безмолвный фонтан силы и вздымался к солнечным лучам, которые пронзали воду, чтобы встретиться с ним.

«Если бы эльфы только знали…» Алара мысленно хихикнула. Эльфы очень ревниво относились к силе и тянули ее изо всех источников с жадностью ребенка, стремящегося к сладостям. Но эльфы не умели видеть силовые линии и не способны были воспользоваться скрытой в них мощью. Это могли проделать только драконы — да еще люди…

Алара точно не знала, как именно драконы научились пользоваться чуждой энергией этого мира. Возможно, это произошло потому, что драконы, хоть и не были местными уроженцами, обладали даром жить в гармонии с любым миром, в котором оказывались. Эльфы же, чуждые этому миру, не могли ни чувствовать его энергию, ни пользоваться ею, — так говорил Отец-Дракон. И происходило это не потому, что эльфы были здесь такими же чужаками, как и драконы, а потому, что они не делали ни малейших попыток приспособиться к этому миру. Вместо этого они решили приспособить мир под себя.

Что же касается людей, то те несчастные, что еще сохранили способность чувствовать силу, понятия не имели, как ею пользоваться. А если хозяин узнавал, что его раб обладает подобным даром, человека ждала немедленная смерть, на арене или в руках надсмотрщиков. Эльфы не терпели магических талантов у своих слуг.

И все же одаренные люди продолжали рождаться, словно сама земля нуждалась в них.

«Любопытная мысль. Впрочем, теперь…»

Алара решила обдумать эту мысль попозже, а пока продолжила ткать магическое плетение, приспосабливаясь к поднимающемуся из бассейна потоку магии и черпая в нем силу. Драконица явилась сюда с определенной целью, и праздные мысли об эльфах и людях могли подождать, пока Алара не управится с делами.

Она извлекла из источника еще некоторую порцию силы и сплела из нее тонкую паутину. Эта паутина сверкала — правда, сверкание было заметно лишь для внутреннего зрения, — и пьянила, подобно искристому вину. Алара любила пить такое вино, когда принимала эльфийский облик. Потом Драконица вобрала силу в себя и стала заворачиваться в эту паутину, пока не закуталась в нее от носа до кончика хвоста и не засверкала, словно мираж. Напряжение возрастало. Алара пила силу, пила и удерживала ее в себе, пока не почувствовала, что больше не может, что еще глоток, и она лопнет, как переполненный водой бурдюк.

«Пора», — подумала Драконица и почувствовала, как рябь изменений волной двинулась от ее хвоста, прошла по телу, оставляя за собой…

Камень.

Но необычный камень. Камень, рожденный в огне, застывший гнев вулкана, остекленевшая кровь из сердца мира. Вот наибольшее приближение к огню, доступное для какого бы то ни было живого существа.

В мгновение ока Алара преобразилась. Больше не было свернувшейся на солнышке драконицы. На ее месте, в песчаной ложбинке, лежал обсидиановый валун, смутно напоминающий очертаниями дракона, такой же гладкий и обветренный, как и камни стоящей рядом стены. Его сухая черная поверхность впитывала и поглощала жгучие солнечные лучи.

Теперь Алара могла расслабиться и позволить своим мыслям течь, куда им заблагорассудится. Она преображалась четыре раза. Первый раз — в ледяного орла. Эти существа размером почти с дракона живут высоко в небе и даже спят на лету. Второй раз — в беззаботного дельфина, так же слившегося с водой, как ледяной орел — с воздухом. Третий — в могучий кедр, чьи корни глубоко погружены в землю. Четвертое преображение было самым трудным, поскольку огненный камень не был живым существом. Не все драконицы нуждались накануне родов в этом приобщении к стихиям. Но шаманы, в число которых входила и Алара, укрепляли таким образом свое единство с миром, в надежде, что ребенок унаследует способности матери и будет впоследствии служить процветанию Народа драконов.

Теперь Алара особенно остро ощущала землю — до самого расплавленного ядра. Она чувствовала, где находятся разбросанные вокруг оазиса залежи руд. Надо бы запомнить их местонахождение. Они могут понадобиться, когда месторождения рядом с Логовом Левинлирена иссякнут. Конечно, лучше бы было, если бы в ближайших к дому месторождениях руда была почище; а такая, как здесь, — это и вовсе замечательно. Драконам необходимо включать в свой рацион значительное количество металлов — и чем чище эти металлы, тем лучше. Это необходимо для роста когтей, ороговелого гребня и чешуи.

При линьке очень много ценных веществ теряется вместе со сброшенной чешуей. Алара подозревала, что некоторые драконы поедают собственную старую шкуру. Но это настолько по-варварски…

Оазис располагался в опасной близости от эльфийских торговых путей, но все-таки месторождения можно будет отыскать с воздуха.

Алара бегло осмотрела ближайший участок пути: не чувствуется ли вблизи присутствие эльфийских сознаний или пустоты, сопровождающей закованных в ошейники рабов и приближенных. В этих краях любому из Народа равно требовались и удача, и осторожность. Мысли Алары омрачились. Она подумала, что старшие были правы, а Отец-Дракон ошибался. Нельзя допустить, чтобы эльфы узнали о существовании драконов. Поодиночке никакому эльфу не под силу справиться с драконом, даже если он будет пользоваться магией. Но если эльфы объединятся и сообща выступят против Народа…

Если бы Алара сейчас не была камнем, гребень на ее спине встал бы дыбом. Она слишком хорошо помнила свою стычку с эльфами и тот момент, когда они застали ее на земле. Алару тогда спасла лишь быстрая смена облика с драконьего на эльфийский и создание иллюзии.

Путешествие по эльфийским землям в измененном облике не представляло особой трудности. По правде говоря, для молодых драконов это было своего рода игрой — забраться в отдаленную местность, найти одинокого эльфа-наблюдателя, на короткое время принять драконий облик, потом приземлиться, дав наблюдателю засечь место посадки, и быстро сменить облик — превратиться в какое-нибудь животное или в эльфа. Когда наблюдатель отправлялся на поиски, встреченный «эльф» уверял его, что ничего подобного здесь и близко не было.

Лишь однажды дракон допустил ошибку и принял при такой встрече человеческий облик.

Алара почувствовала, что начинает превращаться обратно: вспыхнувший гнев разрушил сосредоточенность, и драконица чуть не утратила контроль над обликом.

После этой встречи Шоронураласи навсегда охромела, но в мире стало на одного эльфа меньше.

Несколько стычек, которых не удалось избежать, научили драконов, что эльфы, при всей их силе, все же уязвимы. Драконы привыкли держать в расположенных на лапах полостях, предназначенных для яда, растворы щелочей. В результате одной-единственной царапины, нанесенной драконьим когтем — даже не отравленным, — довольно было, чтобы вогнать эльфа в шоковое состояние.

«А раз так, — мрачно, но при этом с неким странным удовлетворением подумала Алара, — пусть только какой-нибудь эльф подойдет ко мне на расстояние удара, и вопросы задавать будет уже некому».

Тут мысли драконицы свернули в другое русло. Она радовалась ребенку, которого носила, и ждала его, но во время беременности слишком многие вещи оказывались для нее запретны — в том числе и смена облика. На то были веские причины. Изменение размера при смене облика означало, что изменяющийся перемещает значительную часть своей массы Вовне, и это перемещение могло иметь ужасные последствия для развивающегося ребенка. Все это время Аларе очень не хватало возможности менять облик. Но больше всего ей не хватало Громовых Танцев, когда все драконы вызывали грозу и плясали в небе среди туч.

Иногда кто-нибудь из драконов погибал во время Громового Танца, попав в слишком сильный нисходящий воздушный поток, сломав кость крыла или порвав перепонку. Они падали на землю и разбивались насмерть. Иногда кто-нибудь из танцоров замечал бедственное положение товарища или ловил мысленный крик о помощи и бросался к обреченному, чтобы поддержать его крылом, — но это редко помогало.

Впрочем, риск только добавлял притягательности Громовому Танцу.

Алара вспомнила свой последний Громовой Танец, — вспомнила с такой страстностью и ненасытной тоской, что в любом другом облике ее пробрала бы дрожь. Она была Огненной Бегуньей — самая почетная и самая опасная позиция в танце…

«Взмывать и падать, играть с ветрами, пробиваться через самое сердце грозы…»

Вот где выявляется истинное мастерство полета! А резвиться в восходящих теплых потоках всякий дурень может.

Призвать молнию, когда она несется от тучи к туче, позволить ей промчаться по твоей шкуре и вспыхнуть, да так, чтобы каждая чешуйка, каждый выступ на гребне оказались окаймлены белым пламенем…

Но стоит допустить одну-единственную ошибку, лишь на миг ослабить сосредоточение, и молния, вместо того чтобы скользнуть по непробиваемой чешуе, войдет в тело и парализует его. А может, и убьет.

И созданные тобою вспышки молний, протянувшиеся между кончиками крыльев или от крыла до тучи…

Большинство драконов умеют создавать электрическую дугу, находясь на земле. Но лишь единицы способны проделывать это в полете, и завоевывается такое умение годами упражнений.. Алара же была способна посылать электрический разряд в другое место. Это свидетельствовало о величайшем искусстве и сделало ее во время последнего Танца самой желанной партнершей.

Если бы сейчас у Алары был язык, она бы облизнулась при воспоминании о Реолахайи, шамане Логова Вавийна. Длинный, гибкий, поджарый, чешуя цвета тусклого золота отливает радужными разводами, разум быстр, как молния, и остр, как когти дракона, — Алара находила такое сочетание качеств неотразимым. Сейчас, пока Алара не родит и не сможет вновь вернуться к своим обязанностям, Реолахайи выполняет роль Огненного Бегуна для обоих поселений. Двойная обязанность удваивает опасность — нелегко пробежать столько Громовых Танцев, — но вместе с тем удваивает и возбуждение. Впрочем, если только их не сведут непредвиденные обстоятельства, маловероятно, что они с Реолахайи будут встречаться где-либо, помимо Танцев, и еще меньше вероятность, что они образуют постоянную пару. Ни его, ни ее поселение не захотят остаться без шамана. А обязанности шамана отнимают слишком много времени, чтобы кто-либо из них мог позволить себе часто совершать трехдневный перелет между поселениями. На мгновение Аларе стало жаль себя. Увы, шаман не волен распоряжаться своей жизнью…

Но у Алары был не тот характер, чтобы надолго погрязнуть в жалости к своей особе. Обязанностей, конечно, у нее много, но и удовольствий немало. А лучше всего быть Огненной Бегуньей…

С этим удовольствием ничто не могло сравниться — бросаться в самое сердце бури, возвращать молнии в исходную точку…

А потом призвать их, призвать одновременно сотню смертоносных стрел, исполосовать небо огненным ливнем, а после уйти в пике, камнем рухнуть с небес в узкое ущелье, где едва помещается ее тело, на площадку, окаймленную тщательно подобранными драгоценными камнями…

Самоцветы мигают, на стенах переливается звездная радуга, сама скала дышит под ее крыльями, воздух потрескивает, расступаясь перед ней, и огни небес следуют за ней на землю — там, где проходит Алара, драгоценные камни вспыхивают, и в конце концов ущелье оказывается залито великолепным многоцветным сиянием…

И это тянется, пока она не прорывается в пещеру, с громовым раскатом распахивает крылья, закладывает «бочку». Последние электрические заряды летят в пол пещеры, оплавляя камень и песок, и остаточное электричество потрескивает вокруг, когда она приземляется…

Аларе захотелось вздохнуть, но у нее ничего не вышло. Это напомнило драконице, в каком облике она пребывает и ради чего она его приняла. Она явилась сюда созерцать Огонь — огонь земли, — а не считать молнии.

Алара снова напрягла свои чувства, стараясь лучше воспринять землю, и направила их вниз. Ей оставалось лишь надеяться, что она все делает правильно. Когда она носила Кемана, она еще не была шаманом. А Отец-Дракон, когда она отправлялась в паломничество, сказал ей лишь: «Делай то, что подскажут тебе чувства». Он явно не рвался помогать Аларе, и это ей, мягко говоря, не нравилось. Алара знала, что это часть работы шамана — не давать прямых ответов. Но играть в ту же самую игру с другим шаманом — это уже перебор!

Ей словно послышался голос Отца-Дракона, произносящий: «О нет, отнюдь…»

Аларе и самой не раз выпадала эта же работа — переворачивать все с ног на голову, — и она ее выполняла, даже если это ей не нравилось.

Но ей полагалось это делать. Ей полагалось следить, чтобы Народ оставался начеку, чтобы драконы не стали чересчур самодовольными и не искали легких ответов.

Или слишком поверхностных…

Любовь к легким ответам и самодовольство — вот главная опасность для Народа. И с тех пор, как они пришли в этот мир, драконы мало боролись с нею.

Сама Алара родилась уже здесь, но она помнила все истории, которыми Отец-Дракон делился с младшими шаманами. Никто из драконов не рвался вернуться домой, в породивший их мир — мир свирепых хищников, вполне способных справиться с молодым драконом, мир ледяных бурь, замораживающих дыхание в груди, — захваченного такой бурей дракона ждала неминуемая смерть, если только ему не удавалось очень быстро отыскать укрытие, — мир, где приходится вести безжалостные сражения за пищу. Способность драконов к смене облика была порождена жестокой необходимостью, усовершенствована в ходе борьбы за выживание и отточена голодом и страхом. Жизнь в том мире была суровой, безжалостной и зачастую короткой. Но однажды один дракон обнаружил нечто странное в глубинах пещеры, которую обследовал на предмет устройства там логова.

Оказалось, что один из боковых ходов ведет не в соседнюю пещеру, а в другой мир. И какой мир! Теплый, полный зелени, изобилующий пищей, — и казалось, к тому же лишенный хищников, да и вообще всяких крупных существ, способных представлять угрозу для дракона.

Шонсеаларони укрепил Врата при помощи самоцвета — он обладал несравненным собранием драгоценностей, — но не все драконы захотели пройти сквозь них. Некоторые упрямцы утверждали, что Дома лучше. В конце концов, когда через Врата прошла примерно половина Народа, Шонсеа вынул из них свой самоцвет, и Врата схлопнулись.

Впрочем, впоследствии драконы научились создавать подобные Врата. Некоторым это понравилось. Несчастные случайности и убийства часто укорачивают жизнь драконам. Но все же насильственной смерти можно избежать, и дракон, которому это удается, живет долго — очень долго. В новом мире, который драконы так и назвали — Мир, — они сумели наконец вычислить истинную продолжительность своей жизни. И узнали, что одним из проклятий долгожительства является скука.

Это и заставило некоторых членов Народа скакать из мира в мир в поисках приключений.

Теперь им уж наверняка хватает приключений здесь! С тех пор, как Отец-Дракон обнаружил эльфов и их рабов…

Возможно, что те, первые Врата были сооружены эльфами, или кем-то им подобным, или возникли в результате деятельности мага-недоучки. Отец-Дракон предполагал, что Врата действительно были сделаны эльфами — те пытались связать какие-то миры, и в результате создали канал между Домом и Миром.

Когда Народ обнаружил эльфов, драконы узнали, что эльфы тоже чужаки в этом мире. Они построили Врата, чтобы перебраться из мира, где им грозила опасность, туда, где они будут господами. В этом была некая ирония: драконы, обретшие Врата по чистой случайности, думали лишь о бегстве, а построившие эти Врата эльфы — лишь о завоеваниях. Отец-Дракон, который посвятил изучению эльфов больше времени, чем кто-либо другой из Народа, предполагал, что опасность, угрожавшая эльфам, была вызвана их же собственными действиями. Алара пока что не находила данных, способных опровергнуть это предположение, а многие вещи с ним вполне согласовывались. Эльфы иногда говорили в своем Совете Клановых Войн об опустошении огромных пространств, о магических схватках, от которых «камни текли водой», и о настоятельной потребности не допустить повторения подобных конфликтов. В этом мире не наблюдалось следов столь масштабной войны. Здесь вражда кланов или отдельных эльфов удерживалась в определенных границах.

«Возможно, они воевали до тех пор, пока не уничтожили собственный мир. А может, оказались проигравшими в войне, которая позволяла выжить лишь победителям. Вот еще одна причина скрывать от них наше существование…»

Коренными уроженцами этого Мира были лишь люди.

Драконы не знали, какого уровня культуры они успели достичь до появления эльфов, — к тому времени, как в Мир попали драконы, это давно уже было покрыто мраком забвения. К нынешнему же моменту эльфы прочно утвердили структуру Мира, в котором они были всевластными господами, а люди — покорными рабами.

Само собой, эта ситуация была чревата множеством неприятностей…

Алара почувствовала, что снова начинает терять облик камня. Это вызвало у нее приступ раздражения. В конце концов, первые три превращения дались ей довольно легко. Она была вполне способна привести разум в соответствие с каждой стихией. Что же мешает ей теперь?

Алара попыталась потянуться, вспомнила — опять! — что она не может этого сделать, и раздраженно решила, что проблема сводится к обычнейшей скуке. Будучи орлом, она узнавала много нового о полете, ветрах и воздушных течениях; а еще нужно было справляться с оперением, которое вело себя совсем не так, как перепончатые крылья. Превратившись в дельфина, она получила целый новый мир для изучения. Надо признать, что ей нелегко было покинуть этот облик и продолжить путешествие. И даже когда она пребывала в облике кедра, ее окружал полный жизни лес, и она могла двигаться, хоть и в ограниченных пределах.

Здесь же, в пустыне, не было ничего, кроме самой Алары и магической энергии источника.

Возможно, ей было бы легче, если бы она делала что-нибудь, а не сидела здесь как.., как камень!

Алара не встретила даже пятидесяти зим этого Мира — по меркам Народа, она была молода. Некоторые даже говорили, что она чересчур молода, особенно для должности шамана. Некоторые также считали, что ее своеволие и тяга к противоречию чересчур велики — несмотря на то, что шаману полагается быть голосом противоречия, той самой занозой, которая не позволяет жить чересчур спокойно.

Алара слишком часто нарушала обычаи ради удобства. Она нарушила обычай, когда заняла пост шамана в столь юном возрасте. Она нарушала их каждый раз, когда ей казалось, что словом «обычай» просто оправдывают нежелание изменяться. Драконы прислушивались к ней, но все равно считали ее бесшабашной и своевольной. Возможно, они даже были правы. Но не исключено также, что права была она и что драконы поддались соблазнам этого благодатного мира и впали в дрему.

Ну что ж, по крайней мере, они все еще прислушивались к ней.

Пока что. Аларе давно хотелось знать, как далеко она может завести родичей. Сместить ее было невозможно, но они вполне могли перестать обращать на нее внимание.

Если бы другие драконы узнали о ее вылазках в эльфийские земли, они пришли бы в бешенство. Нет, в том, чтобы принять эльфийский облик и податься на поиски приключений, не было ничего предосудительного — если ты обычный дракон.

Но шаман, рискующий собою таким образом, ужаснул бы все Логово.

Вот, кстати, часть здешних проблем: Народ теперь приемлет лишь допустимый, умеренный риск. С тех пор, как Шоро пострадала, никто не хочет рисковать слишком сильно.

Вот почему никто так долго не приходил сюда: драконы не желали попадаться на глаза эльфам, как бы мала ни была такая вероятность. И еще они не хотели рисковать и играть с энергией такой мощи — ведь можно не совладать с ней и попасть под удар.

По этой же причине никто больше не хотел быть Огненным Бегуном, кроме другого шамана. Отец-Дракон говорил, что прежде драконы состязались за эту привилегию, теперь же, если бы не шаманы, Громовым Танцам пришел бы конец, и это стало бы концом всему. Что же было причиной: лень или что-то иное? Почему за последний год драконы не более полудюжины раз пробирались на эльфийские земли, да и то по большей части втихаря, стараясь не производить никакого шума? Такое впечатление, будто они попросту боятся идти…

А вот Аларе чрезвычайно нравились выходки такого рода.

Последняя вылазка была особенно хороша. В'ларн лорд Ратекрель Трейн-Таэль не отличался особым терпением…

А Алара воспользовалась его несдержанностью и с проворством паука сплела настоящую паутину неприятностей для заносчивого лорда…

* * *

Почему цветы сильнее всего пахнут, умирая? На туалетном столике стоял букет белых цветов. Алара протянула руку и ласково коснулась стебля увядающей лилии. Цветок воспрял от этого прикосновения. Алара еще раз взглянула в зеркало поверх цветов и не нашла ни малейшего изъяна в своем облике. От бледно-золотых волос до узких ступней она являла собой воплощение всех черт, присущих высокородным эльфам. Волосы водопадом ниспадали до талии, а широкие, чуть раскосые глаза имели особенно ценимый среди эльфов иссиня-зеленый оттенок. Лицо Алары — с высокими скулами, широким лбом, тонким носом, полными губами и изящно очерченным подбородком — было словно выточено из лучшего мрамора. Алара вытянула руки вперед. Как странно увидеть на месте пяти когтей длинные, тонкие пальцы, а на месте красно-золотой чешуи с радужным отливом — бледную кожу, напоминающую прозрачностью хороший фарфор.

А до чего же странно ходить прямо, балансируя на двух ногах! Аларе постоянно казалось, что она вот-вот упадет.

На этот раз она предпочла женский облик. Мужская роль могла бы вызвать лишние затруднения, особенно если учесть некоторые особенности эльфийского гостеприимства. Однажды Аларе уже предложили наложницу, и она вывернулась из этой ситуации лишь благодаря тому, что не планировала оставаться в том доме на ночь.

Алара даже не была уверена, что смогла бы достаточно достоверно изобразить дракона-самца, так что ж говорить об этих существах!

Кроме того, тут крылось еще одно преимущество, — которое, собственно, и сделало нынешнюю шутку возможной. Находясь в женском облике — причем в очень привлекательном, с точки зрения эльфов, облике, — Алара могла руководить ситуацией при помощи притворства и таких способов воздействия, которые не под силу раскусить даже самому умному эльфу.

Изучив хозяина дома, Алара поняла, что Ратекрель вполне чувствителен к определенным видам воздействия. В торговле он был настоящим гением, но этим его знания и опыт и исчерпывались. Ратекрель был весьма вспыльчив, не имел привычки сдерживать свои порывы и не раз совершал гибельные ошибки, когда дело касалось женщин его расы.

Алара решила помочь Ратекрелю совершить еще одну ошибку.

Она отвернулась от зеркала в серебряной оправе и приступила к решению важной проблемы, а именно — выбору платья.

Алара изучила розовое парчовое платье с высоким воротом и отвергла его, как чересчур девическое. Черное атласное платье, напротив, было чересчур откровенным. Если предыдущий наряд полностью скрывал грудь, это платье ее почти целиком обнажало. В конце концов Алара остановилась на струящемся платье из мерцающего изумрудно-зеленого шелка. Рукава этого платья ниспадали до пола, а лиф обтягивал тело Алары, подобно второй коже, после чего переходил в пышную юбку со шлейфом, под которым могла спрятаться целая армия карликов. Хотя вырез у этого платья был весьма скромный, облегающий фасон оставлял весьма мало места воображению.

Алара кликнула горничных и подождала, пока они нарядят, причешут и украсят ее драгоценностями в соответствии с ее указаниями. У рабынь были мягкие и проворные руки. Женщины работали совершенно бесшумно, и легко было вообразить, будто Алару окружают невидимые духи воздуха, а не стайка юных девушек в цветах дома Ратекреля — белых туниках, отделанных серебром.

Поместье Ратекреля было не самым большим из тех, что доводилось посещать Аларе, но и не самым маленьким. Одних лишь гостевых покоев в доме было двадцать пять. Такое поместье требовало сотен людей-рабов и не меньше сотни эльфов-слуг. Покои, в которых разместили Алару, состояли из трех помещений: роскошной туалетной комнаты, гостиной и спальни — все с бело-серебряной элегантной отделкой, в цветах дома, — с личной купальней, которая выглядела как горячий источник, бьющий из сугроба. Иллюзию нарушали лишь серебряные краны в форме рыбок и стопки махровых снежно-белых полотенец.

На самом деле большая часть дома была отделана в бело-серебряных тонах. Эта отделка вызывала у Алары ощущение холода и заставляла чувствовать себя неуютно. Потом она сообразила, что это было одно из утонченных средств, при помощи которых Ратекрель старался ошеломить и подавить своих гостей — невзирая на причины, приведшие их сюда.

Алара готова была поспорить, что покои самого Ратекреля не выглядят как кусок ледника.

Даже мебель здесь была какой-то неуютной. В целом весь интерьер был выполнен в изящном, но до предела простом, если не сказать строгом, стиле. Белая лакированная мебель из-за отсутствия украшений почти сливалась с белым атласом стен. А постель была чуточку чересчур жесткой.

Алара сидела, скрестив руки, на маленьком белом стульчике перед белым туалетным столиком, в окружении служанок в белом одеянии, и на этом фоне ее ярко-зеленое платье казалось настоящим вызовом.

Алара порадовалась, что не выбрала красное или черное платье. Нынешний наряд придавал ее изумрудно-зеленым глазам блеск лениво-мечтательной усталости, которой драконица на самом деле ничуть не испытывала. Красный наряд в этом интерьере выглядел бы как пятно крови на снегу, а черный мог бы навести на мысль, что она объявляет хозяину дома войну от имени своего клана. Алара же хотела казаться его союзницей.

Наконец служанки уложили последние пряди на свои места и отступили в сторону. Алара изучила результат их трудов, исходя прежде всего из того, что вскоре ей предстояло сесть за обеденный стол напротив Ратекреля. Ну-ка, и что же он увидит?

Теперь бледно-золотые локоны Алары были уложены с тщательно продуманной небрежностью и перевиты золотыми цепочками, унизанными крохотными изумрудами. В ушах покачивались два камня покрупнее. Повинуясь ее приказу, рабыни лишь чуть-чуть подкрасили лицо Алары. В конце концов, она пыталась произвести впечатление неискушенной девушки.

На шее у Алары красовались изумруды, стоящие целое состояние, и эти камни не были подарком хозяина дома. Это был откровенный вызов богатству Ратекреля.

Платье смотрелось очень чувственно, как Алара и надеялась. Оно подчеркивало ее небольшую, но высокую грудь, и струилось, обрисовывая бедра.

«Лишь намек на секс, но не обещание. Впечатление невинности».

Предполагалось, что она — всего лишь посланница одного из союзников Ратекреля. Впрочем, Алара приложила все старания, чтобы Ратекрель воспринял ее появление как неприкрытое предложение брачного союза. В самом деле, зачем же еще отправлять с посланием женщину?

Или, во всяком случае, так должен был подумать Ратекрель.

Алара встала. Служанки тут же склонились в заученном поклоне. Одна из них метнулась к двери и распахнула ее перед драконицей. Остальные тем временем принялись убирать комнату и наводить порядок на туалетном столике.

Бело-серебряная дверь закрылась за Аларой, и девушка оказалась в коридоре. Белый коридор был освещен серебряными светильниками, выполненными в форме лебедей, и выложен чистейшим белым мрамором, какой Аларе только доводилось видеть.

Алара неспешно заскользила по холодному камню. Ее движение сопровождалось лишь шуршанием шлейфа по белоснежному мрамору. Через подошвы тоненьких замшевых туфелек Алара чувствовала, что на мраморном полу нет ни единой щелочки или трещинки.

Алара двигалась неспешной походкой, слегка покачивая бедрами. Ни одна уважающая себя эльфийская девушка никогда не позволяла себе производить столь вульгарного звука, как шум шагов, и никогда не убыстряла походки, — неважно, насколько срочным было дело.

«Бедняги!» — сочувственно подумала Алара. Те эльфы, кто не обладал достаточной властью, силой духа и характером, позволяющим бросить вызов обычаям, были точно такими же пешками и рабами, как их слуги-люди.

Эльфы уважали лишь одно: силу. Те, кто обладал силой, устанавливал правила, обязательные для всех, кроме них самих. Те же, кто силой не обладал, были вынуждены подчиняться правилам, установленным другими.

Эти правила делали эльфиек собственностью мужчин их клана — попросту говоря, вещью, которая всецело находилась в распоряжении пребывающего у власти мужчины, — и превращали женщин в расхожую монету тщательно продуманных сделок — брачных союзов.

Только лишь в том случае, если девушка проявляла одновременно значительную одаренность (в сфере магии или интриг, либо просто незаурядный ум) и готовность безжалостно пользоваться своим преимуществом, — лишь тогда она могла избежать судьбы, предписанной ее полу.

Скользя по гладкому мрамору, Алара припоминала известных ей эльфиек, которым удалось обмануть судьбу. Это были женщины, вставшие во главе кланов. В'йанн И иста эр-лорд Даар, которой хватило сил свергнуть предыдущего главу клана и победить его в магическом поединке, длившемся три дня. В'лисле Картай эр-лорд Гейр, которая наследовала своему умершему брату, после чего обнаружилось, что это именно ее тайное руководство в свое время обеспечило брату видное положение в Совете. В'данн Триана эр-лорд Фалкион, которая просто пережила прочих, чересчур любивших удовольствия наследников, победила нескольких соперников на обычных, немагических дуэлях, после чего принялась сокращать срок своей жизни при помощи всех тех пороков, что сгубили ее родственников. В'мейн Лайш эр-лорд Сейкер, которую подозревали в том, что она простовтихую убила навязанного ей мужа, как только высохли чернила на брачном договоре… Впрочем, доказательств никаких не было.

По крайней мере четверть кланов возглавляли женщины, и в Совете они держались с мужчинами на равных. Алара подозревала, что куда большее количество женщин предпочитает править из-за кулис, прикрываясь супругом или кем-нибудь из родственников.

Что же касается прочих женщин, их жизнь мало чем отличалась от монастырской, до тех самых пор, пока они не вручали свою девственность тщательно подобранному супругу. С этого момента и до рождения наследника женщин содержали даже в большей строгости, а вот после родов они могли жить в свое удовольствие и развлекаться, как им в голову взбредет. Младшие члены кланов обычно занимались торговлей либо служили в поместье. У женщин же, пока они не добивались желаемого положения, выбор занятий был невелик: следить за своей внешностью и произвести на свет ребенка. Если получится, то нескольких, но, в принципе, и одного было довольно. После этого одни ударялись в азартные игры, другие пытались заняться живописью или музыкой, третьи увязали в бесконечном круговороте создания новых нарядов. А многие замыкались в уединении своих покоев, в объятиях тщательно отобранных рабов.

Вот такой вот образ Алара и пыталась создать: типичная дочь своего клана, привлекательная, девственная, достаточно владеющая магией, чтобы творить несложные заклинания, и лишенная амбиций.

Впрочем, точнее было бы сказать, что ее амбиции не касались вопросов власти. Чтобы подогреть интерес Ратекреля, Алара сделала вид, что надеется многого добиться в искусстве — или, точнее сказать, в Искусстве. Она так и отрекомендовалась: не художница, но Художница. Ратекрель мнил себя знатоком искусств, и представленные Аларой верительные грамоты включали несколько «ее Работ».

Когда Алара миновала коридор, белые лакированные двери, инкрустированные серебром, распахнулись прежде, чем девушка прикоснулась к ним. Алара шагнула вперед и застыла на пороге обеденного зала, напоминающего пещеру. В прошлый раз, когда Алара проходила через эти двери, никакого зала здесь не было. Его появление свидетельствовало об уровне магической силы Ратекреля. Особые коридоры, подобные тому, по которому только что прошла Алара, вели туда, куда желал Ратекрель. Фактически это были миниатюрные Врата, открывающиеся по его капризу.

Алара попыталась почитать мысли прислуживавших ей людей, но из-за ошейников-изоляторов, которые носили рабы, драконица улавливала лишь мимолетные обрывки мыслей, да и то лишь тех, которые касались непосредственно ее. Люди боялись этих коридоров и предпочитали не пользоваться ими. Когда они приходили в гостевые покои, Алара отмечала про себя все «нормальные» переходы, построенные специально для слуг, и запомнила, куда ведет каждый из них. Ей понадобятся эти сведения, когда она перейдет ко второй части своего плана.

Обеденный зал входил в число тех мест, которые нагоняли ужас на людей, и на то были причины.

Аларе потребовалось несколько мгновений, чтобы ее глаза приспособились к царящей за дверью темноте. Она стояла на пороге, ожидая, пока снова сможет видеть…

Странно. Здесь пахло.., пожалуй, штормом. И морским ветром…

Увидев, наконец, что лежит впереди, Алара удивленно прищурилась.

«Так-так! — подумала она. — А ведь девочка явно произвела впечатление на лорда Ратекреля!..»

В ста ярдах под ее ногами ревел и пенился прибой, разбиваясь о скалы, а в небе, раскинувшемся над головой, сияло больше звезд, чем когда-либо появлялось в небесах этого мира. По небу медленно и торжественно плыли три луны, изливая на море потоки чистейшего серебряного света. В воздухе висела водяная пыль. Тончайшая вуаль из искрящихся капелек окружала Алару, но не касалась ее.

Алара отвела взгляд от беснующегося прибоя и посмотрела вдаль, на океан. Посреди бушующих волн виднелось пятно мягкого света — из пены поднимался остров. Его вершина представляла собою ровную площадку, освещенную парящими в воздухе серебряными шарами. На этой площадке располагался стол, накрытый белоснежной скатертью, и два серебряных стула. Один из них был уже занят.

Интересно, какие сюрпризы еще заготовил лорд Ратекрель?

Алара шагнула вперед так уверенно, словно ей каждый день доводилось ходить прямо по воздуху, над скалами-клыками и бушующим морем. В подобной иллюзии не было ничего необычного, если учесть, что Алара находилась в доме могущественного эльфийского лорда. Лорды изменяли облик своих покоев в соответствии со своим настроением, иногда по несколько раз в день. Этот обеденный зал мог бы с тем же успехом располагаться на лесной поляне, на вершине горы или на рыночной площади какого-нибудь экзотического города.

И действительно, ноги подсказали Аларе, что она шагает по какой-то прохладной ровной поверхности — возможно, все по тому же беломраморному полу, — хотя глаза утверждали, что она движется по воздуху. От порога казалось, что остров расположен довольно далеко и что воспитанная в тепличных условиях девушка устанет задолго до того, как доберется туда. Но впечатление оказалось обманчивым — еще один результат иллюзии. Алара двигалась неспешно, следя за каждым шагом, и все же достигла своей цели менее чем через сотню шагов. Когда девушка добралась до острова, под ногами у нее снова оказалась твердая, неиллюзорная поверхность. Алара склонилась в глубоком реверансе, скрывая улыбку. Ратекрель даже тут не отказался от бело-серебряных тонов! Здесь, между бушующими темными водами и полуночно-черным небом, столик казался оазисом мира и покоя.

Ратекрель приложил немалые усилия, чтобы добиться расположения своей гостьи. Выбранная им иллюзия требовала немалого приложения магических сил и тем самым свидетельствовала о могуществе хозяина дома. Однако лорд постарался дать понять, что все вокруг — не более чем иллюзия. Он безукоризненно контролировал все внешние эффекты. Ратекрель следил, чтобы, несмотря на бушующий шторм, гостьи касался лишь освежающий легкий ветерок — такой слабый, что он не мог ни попортить тщательно уложенную прическу, ни привести в беспорядок платье. И хотя лорд позаботился о звуковых эффектах, рев океана и завывание ветра создавали ощущение реальности, но не мешали разговору.

Алара впервые оказалась лицом к лицу с хозяином дома. Конечно же, она редко видела лорда, пока пребывала в облике женщины-рабыни, и если бы она тогда слишком пристально посмотрела на Ратекреля, то вполне могла бы навлечь на себя его гнев. Оказалось, что лорд Ратекрель достаточно красив — по эльфийским меркам. Его волосы были скорее серебристыми, чем золотыми — отличительная черта нескольких кланов, в том числе и того, к которому принадлежал Ратекрель. Ратекрель не стриг волосы, а собирал их на затылке в хвост и скреплял серебряной заколкой искусной работы, гармонирующей с серебряной головной повязкой. У лорда Ратекреля был высокий лоб, глубоко посаженные глаза и круто изогнутые брови. Скулы у него были даже более рельефными, чем у Алары-Йиссандры. Орлиный нос и выступающий подбородок придавали лорду надменный вид, а тонкие губы заставляли предположить, что великодушие не относится к числу его добродетелей.

Впрочем, когда это эльфы бывали великодушны?

Алара носила изумруды, бесценные — и бесполезные. Ратекрель носил бериллы, эльфийские камни. Они украшали его серебряную налобную ленту, красовались в витом ожерелье лорда и в четырех его кольцах. Распространенный камень, достаточно распространенный, чтобы его можно было вставить в каждый рабский ошейник. Но, в отличие от своих блистательных двоюродных братьев, бериллы обладали способностью усиливать магическую силу эльфов и хранить вложенные в них заклинания. Чем больше бериллов носил маг, тем больший, объем силы он контролировал.

Ратекрель был одет в соответствии с обстановкой: рубашка из шеррис-шелка, украшенная по вороту и манжетам серебряной вышивкой, туника белого бархата с квадратным вырезом, обшитая по горловине кружевом из серебряных нитей, обтягивающие шеррис-шелковые брюки, представляющие ноги лорда в наиболее выгодном свете, и узкие, отделанные серебром туфли.

В целом лорд производил впечатление элегантного охотника, прекрасного, как морозное утро, смертоносного, непредсказуемого и очаровательного. Алара не сомневалась, что Ратекрель усиливает свое подлинное очарование при помощи особых заклинаний.

Если бы Алара действительно была юной эльфийкой, она вряд ли смогла бы устоять перед этими чарами. Хорошо, что на Народ заклинания такого рода не действуют.

Алара выпрямилась и подошла к столу. Когда она приблизилась вплотную, серебряный стул бесшумно скользнул в сторону, позволяя ей присесть. Как только девушка уселась, стул так же плавно и бесшумно вернулся на место.

Это было еще одной демонстрацией силы: ни один человек-раб не смог бы справиться с этой задачей. Алара заподозрила, что Ратекрель, возможно, накроет стол для ужина при помощи магии, а потом уберет его таким же образом.

Лорд так и сделал. Алара изобразила восхищенное внимание: В'хэвен Майен лорд Лэйннер, из дома которого она якобы происходила, не был сильным магом. Его сила и влияние зиждились на торговле, а также на богатых месторождениях меди и серебра, расположенных на землях лорда Лэйннера. Наивная девица, которую изображала Алара, могла встречаться с магией такого уровня разве что пару раз в жизни.

Ужин протекал именно так, как она и рассчитывала: блюда появлялись из ниоткуда, уже сервированные, и бесследно пропадали, когда в них исчезала надобность. Конечно же, угощение было изысканным; холодные блюда были в меру охлаждены, а горячие в меру подогреты. И никаких экзотических яств, которые могли бы испугать неискушенную девушку. Лорд Ратекрель изо всех сил старался быть очаровательным, говорил, что Йиссандра нуждается в его «творческой поддержке», и превозносил ее необычайный талант.

«Рыбка клюнула», — подумала Алара.

На самом деле это ее не удивило, поскольку драконица весьма тщательно выбирала будущую жертву. Лорд Ратекрель женился пять раз, и все его жены умерли при родах. Так что теперь мало кто из эльфийских лордов хотел рисковать своими драгоценными отпрысками и выяснять, что же такого смертоносного содержится в семени Ратекреля. До Алары доходили слухи, что Ратекрель в поисках невесты уже присматривался к дочерям своих прихлебателей и слуг.

Когда подошла очередь десерта, Ратекрель сделал ей предложение. Оно было облачено в форму белого сахарного лебедя, опустившегося на тарелку к Аларе и что-то протянувшего ей в клюве. Девушка с любопытством взглянула на Ратекреля.

— Возьмите это, дорогая, — произнес лорд, уверенный в ответе. — Возьмите. Это не мое сердце, но пусть эта вещь послужит достойной заменой.

«Неужели он и вправду это сказал? — удивленно подумала Алара. — Неужели даже дурочка вроде меня заслуживает такого дурацкого сватовства?»

Ну что ж, видимо, она и вправду его заслуживала.

Алара протянула руку к сверкающей сахарной птице и наклонила голову лебедя. Ей на ладонь упало серебряное обручальное кольцо.

Девушка взяла кольцо, надела его на указательный палец правой руки, показывая, что предложение принято, и невозмутимо съела лебедя. Этим и закончилась трапеза.

Лорд Ратекрель, старательно скрывая радость, пожелал новоявленной невесте спокойной ночи. Алара прошла над успокоившимся морем к светящемуся проему двери и вернулась в свои покои.

Там ее снова окружили служанки. Алара позволила им раздеть себя, обрядить в шелковую ночную рубашку, заплести волосы в косу и проводить ее к кровати. От ее внимания не укрылось, что серебряно-белые стены приобрели нежно-розовый оттенок, а прежде неудобные кресло и кровать сделались мягкими и притягательными. Служанки удалились. Последняя из них задержалась ровно настолько, чтобы пробормотать чуть слышные поздравления. А светильники погасли сами собой.

Алара подождала, пока в доме утихнет всякий шум. Когда драконица убедилась, что ее никто не может услышать, она сменила облик и покинула покои, воспользовавшись той самой дверью, через которую удалились служанки.

Драконы не жалуются на память, и воспоминания их никогда не тускнеют. Выражение лица Ратекреля, обнаружившего, что его нареченная невеста исчезла неизвестно куда, стоило всех хлопот и годичной подготовки. Алара мысленно рассмеялась — единственное, что она могла сделать, оставаясь камнем.

Ратекрель думал, что защитил себя всеми мыслимыми способами. Он оградил свои покои от эльфийской магии и от эльфов, которые могли бы войти туда. От эльфов, но не от людей. Насколько было известно Аларе, Ратекрель и после этого происшествия не проводил никаких дознаний среди людей, если не считать беглой проверки — не спряталась ли его «невеста» среди рабов.

Рабы были практически невидимы — по крайней мере, до тех пор, пока не обнаруживалось отсутствие одного или нескольких из них. Но кто станет проверять, не прибавился ли в бараках еще один раб? В бараках всегда можно было найти пустующую кровать — во всяком случае, у тех лордов, которые в достаточной степени загружали своих рабов работой, — и свободное место за столом. Если появлялся раб, которого не было в списках, окружающие предполагали, что его только что купили или перевели откуда-нибудь.

Алара знала, что Ратекрель никогда не пересчитывает своих рабов, а если даже и пересчитает, то ни за что не догадается связать между собой два факта: появление лишнего раба и исчезновение своей нареченной невесты из покоев, защищенных магией. Но не это было солью шутки…

Алара недвижно стояла перед столом лорда: еще один ничем не примечательный смуглый парнишка, затерявшийся среди прочих слуг в бело-серебряной униформе. Теперь ничто в ней не напоминало об исчезнувшей Йиссандре — даже пол.

Она, конечно, приняла участие в лихорадочных поисках: Ратекрель послал всех, кого только было можно, на розыски пропавшей эльфийки, — или, как впоследствии намекали некоторые, на поиски того, кто мог ее похитить.

Рабы тщательно обыскали поместье, но не обнаружили ни признаков насильственного похищения, ни чего-либо такого, что могло бы послужить ключом к разгадке. Алара позаботилась о том, чтобы уничтожить все следы.

Как шептались между собою люди, это могло означать только одно: эльфийка покинула дом лорда Ратекреля по собственному желанию. Не слишком-то лестный для лорда ход событий. И какой удар по его гордости! Он растратил на эту девчонку столько чар, убеждая ее принять кольцо, что она не могла даже слова молвить против. В результате она просто-напросто сбежала, несмотря на все его магическое влияние, — и это было выше понимания лорда.

Теперь Ратекрель оказался в унизительном положении: ему предстояло связаться с семейством Йиссандры и сообщить, что их дочь — его нареченная невеста, — по всей видимости, сбежала неизвестно куда.

Алара умудрилась примазаться к нескольким слугам, отосланным в библиотеку. Впрочем, в этом не было ничего особенно трудного: как только стало очевидно, что Йиссандры в поместье нет, большинство слуг стали выискивать себе неотложные занятия. Они слишком хорошо знали, в какое настроение придет Ратекрель, если девушку так и не найдут.

Их предположения полностью оправдались. Лорд Ратекрель был разъярен и чувствовал себя униженным, а когда эльфийские лорды страдают, их рабам приходится худо.

На самом деле, как гласили нагоняющие страх слухи, еще до исхода дня кто-то из рабов вполне мог умереть. Если Ратекрель не мог найти козла отпущения, он его создавал.

Библиотека была последним местом, где сейчас хотелось бы находиться любому человеку. Алара, находясь в выигрышном положении, отметила про себя, что серебряно-белая библиотека казалась поразительно неподходящим местом для какого бы то ни было проявления насилия. Кстати, оказалось, что личные покои лорда тоже выдержаны в бело-серебряных тонах. М-да, у Ратекреля явно была сильно развита клановая гордость. Но здесь не было той строгости, того аскетизма, что в покоях, отведенных «гостье». В библиотеке было вполне уютно. Мягкие белые занавески сглаживали чересчур острые углы. Пол укрывал белый ковер — такой толстый, что даже неуклюжие люди при ходьбе не нарушали тишины ни малейшим шумом. Бесформенные белые сиденья напоминали облака, опустившиеся на землю. Стол был выполнен в том же стиле, только у этого облака был, плоский глянцевитый верх. Лорд Ратекрель сидел, уставившись на стол. Плечи его были понурены, а на лице застыло мрачное выражение.

Аларе хотелось заглянуть в его мысли, но ей следовало соблюдать осторожность. Не хватало еще, чтобы эльфийский лорд почувствовал, что кто-то пытается влезть ему в голову. Алара сомневалась, что Ратекрель заподозрит ее, но рисковать не стоило.

Особенно если учесть, что лорд сейчас интенсивно пользовался магией и был особенно чувствителен к такого рода воздействиям. Алара решила подождать, пока Ратекрель не сосредоточится настолько, что ни на что больше не будет обращать внимания.

Так что она терпеливо ждала — еще один «невидимый» раб среди прочих. В конце концов лорд взмахнул рукой, и в крышке стола возник бездонный черный прямоугольник. "Казалось, что материал, из которого был сделан стол, не столько плавился под этим прямоугольником, сколько таял, исчезал. Ратекрель взял в ладони это бездонное пространство.

Некоторое время эльфийский маг смотрел в прямоугольник, а потом испустил полувздох-полушипение.

Пальцы Ратекреля согнулись, и между ними начали проскакивать синие искры. Некоторые из слуг принялись встревоженно переминаться с ноги на ногу, а самому младшему из них явно хотелось броситься наутек. Несколько мгновений искры плясали в воздухе, постепенно сосредоточиваясь в районе прямоугольника, пока наконец пространство между ладонями Ратекреля не запылало и не ожило.

— Лорд Ратекрель?

Голос донесся словно ниоткуда. Люди вздрогнули, а один даже исподтишка оглянулся в поисках говорящего.

Ратекрель слегка переместился, нависая над столом. Так что Алара не могла видеть сам прямоугольник — только лишь исходящий из него свет и отблески этого света на лице эльфа. Нынешний момент вполне подходил для того, чтобы слегка пошарить в голове у Ратекреля.

Судя по подслушанным мыслям, Ратекрель ожидал, что собеседник сразу же узнает его. В конце концов, Йиссандра была прислана с предложением союза, и по всем правилам он должен был дать ответ на это предложение.

Но, к его удивлению, собеседник явно изумился, увидев его лицо в телесоне.

— Мой лорд, чем наш дом может быть вам полезен?

— Я хочу говорить с вашим лордом! — рявкнул Ратекрель. По его мыслям Алара поняла, что он счел эту ситуацию оскорбительной: с чего это вдруг ему отвечает не хозяин дома, а кто-то из слуг? — И немедленно!

Ратекрель нетерпеливо ждал. Стоящий рядом с Аларой человек дрожал, и по лицу его тек пот — от нервного напряжения. Наконец свет, струящийся из прямоугольника, слегка изменился. Алара поняла, что к телесону подошел кто-то другой. Судя по сухому приветственному кивку Ратекреля, это был В'хэвен Майен лорд Лэйннер.

— Приветствую вас, мой лорд, — осторожно произнес усталый голос. — Прошу прощения за то, что заставил вас ждать, но тут возникло небольшое затруднение…

— В вашем доме, мой лорд, возникло более чем одно затруднение, — прорычал Ратекрель. — Кажется, ваша дочь исчезла из ее покоев. И, кстати, уже после того, как она приняла мое предложение руки и сердца. Я был лучшего мнения о ваших методах воспитания.

У собеседника Ратекреля вырвался сдавленный взвизг — такое нечасто услышишь от могущественного эльфийского лорда.

— О моем чем?!

— О ваших методах воспитания! Моя дочь никогда бы не посмела принять предложение брака и после этого сбежать! С вашим домом что-то не в порядке, раз ваши женщины…

По мере того, как его гнев усиливался, Ратекрель повышал голос, и видно было, что лорда захлестывает волна бешенства. Но чем сильнее он бушевал, тем больше расслаблялись стоявшие вокруг Алары люди, а некоторые даже позволили себе облегченно вздохнуть. Лорд Ратекрель обнаружил возможность отплатить за свое унижение кому-то другому. О, несомненно, кому-то из людей все равно придется умереть, но это скорее будут гладиаторы, а не домашние слуги. Домашним слугам ничего не грозит.

— Где она?! — громыхнул Ратекрель, неожиданно вставая, и стукнул по столу кулаком. — Где вы ее прячете? Она не могла выбраться из поместья без магической помощи — мы оба это знаем! — Он так и остался стоять, в праведном гневе глядя в созданную им магическую конструкцию. Но ответ Майена оказался для Ратекреля полнейшей неожиданностью.

— Мой лорд, — натянуто произнес Майен, — у меня нет дочери того возраста, который любой здравомыслящий мужчина мог бы посчитать брачным. У меня всего три ребенка: два мальчика, тринадцати и шести лет от роду, и десятилетняя дочь. Кеван, Шандар и Йиссандра.

Ратекрель застыл. Его кулак завис над столом. Лорд осознал, что ему действительно и в голову не пришло проверить, сколько лет лже-Йиссандре. Он только убедился, что у лорда Майена действительно есть дочь с таким именем и на том успокоился. Он не желал предавать широкой огласке тот факт, что его считают нежелательным, мягко говоря, кандидатом в супруги — настолько нежелательным, что он вынужден присматривать себе пару среди своих вассалов. Ратекрель продолжал надеяться, что кто-нибудь все-таки предложит ему брачный союз, и у него останется возможность сделать вид, что он якобы снисходит до предложенной женщины. Когда лже-Йиссандра появилась у его дверей, Ратекрель решил, что его молитвы услышаны. Он был так занят, стараясь произвести впечатление на девушку, что у него не оставалось ни времени, ни сил на что-либо другое. Верительные грамоты Алары были безукоризненны, а доставленное ею послание — вполне правдоподобным. Они и не могли быть иными — ведь Алара похитила их в очень хорошем месте.

— Смею предположить, мой лорд, — с некоторым самодовольством и высокомерием продолжал Майен, — что вы стали жертвой чрезвычайно скверной шутки. Я бы на вашем месте радовался, что эта шуточка не зашла слишком далеко и не закончилась законным браком. Я…

Но это было уже чересчур для Ратекреля.

— Шуточка?! Так это, значит, ваши представления о шутках?! — взорвался Ратекрель. Он отшатнулся и одним ударом молнии уничтожил телесон вместе со столом.

Слуги так и прыснули по углам, стараясь увернуться от града обломков. Хотя драконице нелегко было читать мысли эльфа, сейчас гнев превратил их в открытую книгу, и мысли эти были именно такими, как хотелось Аларе. Неудачно выбранное слово — «шутка» — вызвало такие предположения и такую реакцию, на которые лорд Майен ну никак не рассчитывал.

Затруднения, возникшие у лорда Ратекреля, могли бы оказаться полезны многим, и прежде всего — лорду Майену. Кроме того, лорд Майен мог утверждать, что он тоже стал жертвой неизвестной шутницы, поскольку та злокозненно и незаконно прикрывалась именем его дочери.

Но в последний раз, когда с Ратекрелем — и отчасти с другим лордом — была сыграна такая же двусмысленная шутка, виновником оказался тот же самый эльф, который заявлял, что тоже пострадал от нее…

Следовательно, по логике Ратекреля, Майен был виновен.

А поскольку он был виновен, он заслуживал наказания. Лорд Майен пожалеет о своей дурацкой «шуточке». Он заплатит за это. Он даже не догадывается, как дорого за это заплатит!

Просто поразительно, какой эффект может произвести одно-единственное неудачно подобранное слово. Но оно оказалось той самой искрой, которая упала на сухой трут — неуравновешенный характер Ратекреля — и вызвала взрыв.

Лорд резко развернулся. Людей он заметил лишь тогда, когда самый младший из них отпрянул, забился в угол и тихонько заплакал.

— Вон отсюда!!! — рявкнул лорд. Лицо его было белым от гнева, а зрачки превратились в два черных провала, окаймленных изумрудом.

Рабы радостно повиновались и бросились к двери. Алара последовала их примеру. Выскользнув в коридор, она услышала грохот, а затем чудовищный треск. Казалось, будто огромная каменная глыба пропорола пол и теперь носится по комнате.

Впрочем, Алара не стала задерживаться и проверять, соответствует ли это предположение действительности.

Но пока что она не могла покинуть поместье. Ее сила и способности тоже имели свои пределы, и Алара их достигла. Границы поместья все еще были ограждены магией, и у всех выходов стояла охрана. Драконица могла пройти через магическую преграду, но ей еще нужно было кое-что сделать здесь, в поместье. Ей не очень-то хотелось превращаться во что-нибудь размером.., ну, с домашнюю кошку. Ей и так уже пришлось здорово ужаться, чтобы пребывать в человеческом облике. Алара собиралась покинуть поместье на крыльях, но не в своем обычном виде, а в обличье гигантского коршуна. Эта птица размахом крыльев уступала только ледяному орлу и весила примерно столько же, сколько и средний человек. Кроме того, появление гигантского коршуна считалось исключительно дурным знаком. Эта новость непременно достигнет заостренных ушей Ратекреля и окончательно уверит многих людей и эльфов, что Ратекреля покинула удача.

Поскольку Аларе все равно нужно было дождаться, пока появится возможность пробраться на крышу, драконица решила добавить еще одно звено к длинной цепи шуточек, которые время от времени разыгрывали молодые драконы…

К Пророчеству о Проклятии эльфов.

Алара обнаружила в углу кухни груду мешков, сложила их все в один и понесла в погреб.

Некоторое время назад драконица обнаружила, что, если делать вид, будто она находится здесь на законных основаниях, выполняя чей-то приказ, люди обычно не обращают на нее никакого внимания. Ей нужно было только не попадаться на глаза эльфам-надзирателям, которые сразу же притягивали к ответу любого, чье поведение или облик казались им странными. На этот раз все вышло точно так же: Алара пронесла битком набитый мешок мимо повара и кухонного надзирателя — к счастью, это был человек, — и вошла в погреб. Ее никто так и не окликнул.

Слуги не так уж часто спускались сюда. Лестница, как и большая часть заполненных продуктами отделений, была хорошо освещена. Алара заспешила вниз по лестнице. В лицо ей ударил холодный, сырой воздух, наполненный запахами лука, чеснока, колбас и овощей.

Алара некоторое время подождала, дабы убедиться, что она и вправду одна здесь, потом снова сменила облик. На этот раз она превратилась в человеческую старуху, которая со стороны казалась слепой. На самом-то деле драконица превосходно видела даже через бельма, но ни один посторонний наблюдатель об этом бы не догадался. Алара закуталась в джутовый мешок, чтобы спрятать бело-серебряную тунику, уселась на лестнице — так, чтобы находиться в тени, — и принялась поджидать следующего слугу, которого за чем-нибудь отправят в погреб.

Следующим посетителем подвала оказалась наилучшая жертва, которую Алара только могла пожелать. Это была молодая женщина, несшая такую груду коробок, что она не видела дороги, и ей приходилось, прежде чем шагнуть вниз, нащупывать каждую ступеньку босой ногой. Алара подождала, пока девушка спустится до самого низа, а потом произнесла скрипучим голосом:

— Ты пришла сюда, чтобы услышать Слово, дитя? Девушка взвизгнула от испуга и подскочила. Коробки разлетелись в разные стороны. Рабыня прижалась спиной к стене. Глаза у нее округлились от страха и удивления, а спутавшиеся волосы упали на лицо, мешая смотреть. Алара тем временем продолжала видеть, словно изваяние, и смотреть перед собой белесыми глазами.

— Божьи зубы, бабуся! — произнесла девушка, тяжело дыша и прижимая руку к горлу. — Ты ж меня перепугала до смерти!

На это Алара ничего не ответила.

Девушка оторвалась от стены и повнимательнее присмотрелась к Аларе. Ее глаза все еще были круглыми от беспокойства.

— Слушай, а откуда ты здесь взялась? Ты не принадлежишь лорду Ратекрелю…

Алара вскинула руку и указала вверх. Девушка невольно взглянула туда же, потом снова прикипела взглядом к «невидящим» глазам Алары.

— Глас Пророчества не принадлежит никому из смертных или бессмертных — лишь векам, — промолвила Алара, стараясь придать своему голосу побольше таинственности.

Девушка удивленно нахмурилась.

— Знать не знаю никакого лорда Векам, — она принялась пятиться и посматривать в сторону лестницы. — Пожалуй, лучше я позову повара…

— Внемли Пророчеству! — воскликнула Алара и с необычным для ее возраста проворством преградила девушке дорогу. — Внемли и запоминай! Запомни, повтори и передай его дальше! Запомни Предсказание о Проклятии эльфов!

У девушки вырвался звук, более всего напоминающий испуганное тявканье, и рабыня попятилась. Алара подобрала надетые на нее тряпки, словно это было шелковое платье, и посмотрела на девушку, пристально и сурово. Поскольку она казалась слепой, несчастная рабыня окончательно лишилась присутствия духа.

— Придет дитя! — торжественным шепотом произнесла Алара. — Оно будет рождено человеческой женщиной, но взрастят его драконы, и будет оно владеть магией более могущественной, чем любой эльфийский лорд. Дитя это узнают по тому, что оно будет читать все мысли, странствовать на крыльях драконов и овладеет магией прежде, чем научится ходить. Дитя это будет походить на человека, но с глазами — зелеными, как эльфийские камни. Оно подвергнется гонениям еще до рождения, но избежит преследований. Это дитя будет продано, но никогда не будет куплено. Оно все выиграет и все утратит.

Про себя Алара подумала, что все это — стандартный набор двусмысленностей, свойственный любому пророчеству, и не более того. Если бы рабы располагали каким-нибудь личным имуществом, она могла бы неплохо нажиться, читая им проповеди. Им можно плести что угодно — лишь бы звучало выразительно и загадочно, — и они поверят.

— В конце же, — Алара повысила голос, — дитя это возвысится над господами и низвергнет их в нижние круги ада, и самих их сделает рабами демонов преисподней!

Девушка невольно шагнула вперед, словно под действием чар. Ее глаза блестели от страха и возбуждения, а вьющаяся челка стала влажной — девушку прошиб пот. Алара уставилась ей в глаза и ткнула в нее костлявым пальцем.

— Внемли словам Пророчества! — взвизгнула она. Девушку словно ветром отнесло назад. — Внемли и запоминай!

— Джена! Что там происходит? — раздался сверху грудной женский голос.

Джена снова подскочила и снова побледнела от страха.

— Н-ничего! — крикнула она в ответ.

— Тогда какого черта ты там болтаешь вслух?

— Я.., э-э… — девушка в смятении взглянула на Алару.

Алара же снова застыла с безмолвностью и неподвижностью статуи.

— А ну немедленно тащи свою задницу наверх!

Джена беспомощно посмотрела на Алару и принялась карабкаться вверх, настолько быстро, насколько ей позволяли подгибающиеся ноги.

Но когда она, дрожа от страха, вернулась в погреб в сопровождении кухонного надзирателя, там не обнаружилось ни следа таинственной старухи. Точнее говоря, в погребе вообще никого не было.

Правда, если бы кто-то потрудился пересчитать бочонки с вином, выяснилось бы, что среди них появился один лишний…

Вскоре после этого два-три десятка свидетелей, в число которых входили и эльфы-надзиратели, увидели, как с крыши особняка взмыл, заслонив крыльями закатное солнце, гигантский коршун, и испустил пронзительный крик, возвещая о злой судьбе клана В'ларн.

«Да, это была славная забава, — решила Алара. — И плевать, что всех прочих жителей Логова удар бы хватил, если бы они узнали, что их шаман так рискует собой».

Эльфийские лорды, когда им это удавалось, жестоко преследовали тех, кто распространял Пророчество. Но, к их разочарованию, выяснилось, что запрет лишь способствовал распространению Пророчества. Кроме того, трудно что-либо поделать с предсказанием, если его изрекает невесть откуда взявшийся старик или старуха, каковые потом попросту растворяются в воздухе. И чем строже наказывали тех, кто слушал запретные слова, тем больше людей желали услышать эти опасные вести.

Это был всего лишь еще один способ слегка отравить жизнь эльфам. Эльфы ненавидели Пророчество и боялись его — в немалой степени из-за того, что в нем была некая доля правды.

Все знали, что эльфы и люди способны порождать жизнеспособное потомство смешанной крови. Такие дети появлялись не слишком часто, даже если не принимать меры по предотвращению беременности, но в прошлом полукровки бывали. И эти дети, подобно многим гибридам, наследовали дары обоих родителей.

Вот потому-то эльфы контролировали размножение своих рабов, добавляя им в пищу специальные травы. Людям разрешалось размножаться лишь под присмотром.

Люди обладали магией разума. Они способны были мысленно беседовать на значительных расстояниях, читать мысли, прозревать прошлое и будущее, а также манипулировать предметами без помощи рук. Эльфы же располагали магией примерно того же рода, что и драконы, только драконы еще умели менять облик — ну и еще кое-что по мелочам. У тех, кто становился шаманами, наблюдалась также способность к чтению мыслей, но она проявлялась не так сильно, как у людей или полукровок.

Но дети смешанной крови обладали и человеческой, и эльфийской магией. Более того, их способности усиливались от взаимодействия.

Эльфы называли полукровок волшебниками и пытались использовать их в своих никогда не прекращающихся усобицах. Но волшебники были не столь беспомощны, как люди-рабы, и пользовались своей силой, чтобы избавиться от власти эльфов-господ.

«Вот тогда-то эльфам и следовало признать волшебников равными и принять их в свои ряды, — цинично подумала Алара. — Я бы на их месте именно так и сделала. Ничто так не уменьшает тяги к революционным преобразованиям, как жизнь в роскоши».

Но эльфы этого не сделали. Вместо этого они запаниковали и попытались уничтожить полукровок.

Так началась Война Волшебников. С одной стороны в ней сражались волшебники, а с другой — эльфийские лорды и армии рабов-людей.

Народ пришел в Мир до этой войны, до того, как волшебники потерпели поражение и были уничтожены, но драконы были слишком заняты, обустраиваясь на новом месте, чтобы интересоваться заварушкой, происходящей по ту сторону пустыни. Уже позже они узнали кое-что о тех событиях — из малодостоверных и запутанных людских преданий, из эльфийской истории и из воспоминаний тех драконов, которые все-таки обращали внимание на творившиеся у эльфов беспорядки — самым внимательным из них оказался Отец-Дракон.

Теперь же, после той войны, полукровок боялись и ненавидели. Если человеческой женщине случалось забеременеть от эльфийского лорда, и ее и ребенка тут же убивали, как только это становилось известно.

Алара в точности не знала, откуда появилось Пророчество, — то ли его придумали сами драконы, то ли кто-то из Народа подслушал его и решил пустить в ход. Но несомненным было одно — это Пророчество явно причиняло эльфам беспокойство…

А теперь, когда его «невеста» исчезла, среди рабов снова поползли слухи о Пророчестве, а над поместьем предвестником несчастья покружил гигантский коршун, лорда Ратекреля, наверное, удар хватил от ярости. Это произошло несколько месяцев назад — достаточный срок для того, чтобы известие распространилось среди других эльфийских лордов и чтобы они успели привести в исполнение свои планы, касающиеся Ратекреля. Несомненно, не менее десятка лордов не стеснялись в средствах, добиваясь падения Ратекреля.

Теперь подошло время очередного заседания Совета. Если Ратекрель потеряет свое место в Совете, сложившийся баланс сил нарушится. Эльфы будут чересчур заняты, пытаясь отыскать подходящего нового кандидата, чтобы обращать внимание на события на границах. В результате на некоторое время в этих краях станет безопаснее охотиться, а утверждениям Ратекреля о том, что он якобы видел драконов, вообще перестанут верить…

Так она и заявит остальным драконам, если ее проделки когда-нибудь выплывут на свет. Но она поступила бы так в любом случае. Эльфы заслуживают неприятностей. Отвратительные создания.

* * *

Впрочем, все эти размышления не имели никакого отношения к медитации, которой ей вроде как полагалось заниматься. На самом деле, она и так уже настолько отвлеклась, что отчасти сменила форму, и теперь ее хвост слегка подергивался. Алара заставила себя встряхнуться и попыталась заново сосредоточиться.

Но теперь в непосредственной близости от нее появилось нечто, не являвшееся драконом. Алара почувствовала его.., ее.., да, ее присутствие.

Когда человеческая женщина перебралась через стену и рухнула рядом с Аларой, драконица отбросила все озорные мысли и всякие попытки помедитировать.

Алара мгновенно обернулась, сохранив лишь тонкую внешнюю оболочку. Она по-прежнему выглядела камнем, но теперь у нее были глаза и уши, и драконица не преминула осторожно присмотреться и прислушаться.

Женщина, находящаяся на последних сроках беременности, застонала, поднялась на четвереньки и поползла к воде. Алара никак не ожидала увидеть здесь путешественницу такого рода. Кожа молодой женщины была сожжена солнцем до волдырей, а одежда из тончайшего шелка подходила для будуара, но не для странствий по пустыне. Длинные рыжие волосы женщины были заплетены в причудливые косы. Правда, теперь половина их свисала, закрывая лицо хозяйки, а половина превратилась в спутанную массу. Босые ноги женщины были сбиты и покрыты порезами, но женщина, кажется, находилась на грани бреда и не чувствовала боли. Пока Алара наблюдала за ней, женщина снова упала, но не раньше, чем добралась до бассейна.

Она подползла к краю, опустила голову и принялась лакать воду, словно животное. Когда женщина коснулась воды, раздался резкий щелчок.

Женщина схватилась за шею, и в руках у нее оказался причудливо разукрашенный самоцветами рабский ошейник. Женщина выронила его и сама в изнеможении опустилась на камни.

Камни, сверкающие на ошейнике, привлекли внимание Алары. Все люди носят рабские ошейники, но драконица никогда прежде не видела такого роскошного. Ошейник шириной с большой палец был, кажется, сделан из чистого золота и украшен геометрическим узором из изумрудов, сапфиров и рубинов. Алара тут же возжаждала завладеть им. Нет на свете такого дракона, который считал бы, что в его сокровищнице уже достаточно драгоценностей, а эта вещь притягивала ее, как ничто прежде. Алара хотела ее, хотела не просто владеть этой вещью, но и носить ее.

Но еще до того, как Алара полностью приняла драконий облик, дабы схватить ошейник, она почуяла какую-то странность. Внезапно встревожившись, драконица повнимательнее присмотрелась к ошейнику. И действительно: у самой застежки среди роскошных самоцветов притаились три крохотных, почти незаметных эльфийских камня. Аларе были знакомы эти камни и их расположение. Один из них удерживал ошейник застегнутым, второй нейтрализовал все проявления магии разума, которыми мог обладать раб, а третий содержал заклинание, вызывающее в каждом, кто увидит ошейник, желание носить его, — и третий камень явно до сих пор действовал. Кстати, надежный способ добиться того, чтобы рабы не стремились избавиться от ошейников.

Внезапно ошейник перестал казаться Аларе желанным.

А затем в сознании драконицы прозвучал чужой голос — чужой вскрик: «О боги!..»

После краткого мига изумления Алара поняла, что ее затянуло в сознание этой женщины.

Нет. Не «этой женщины». Ее зовут Серина Даэт. Сейчас, оказавшись в плену отчаянной хватки разума Серины, Алара с трудом могла осознать, кто такая она сама.

Серина находилась в слишком скверном состоянии, чтобы мыслить связно. На Алару обрушилась беспорядочная мешанина воспоминаний, переживаний, эмоций.

Отчаянным усилием Алара вырвалась из человеческого сознания и некоторое время лежала неподвижно. Сердце драконицы билось учащенно, а голова раскалывалась от боли.

«Она наложница», — удивленно подумала драконица.

Алара никогда прежде не подбиралась настолько близко к людям, чтобы как следует рассмотреть кого-нибудь из них, не говоря уже о том, чтобы попытаться прочесть его мысли. Лорд Диран — это, должно быть, В'касс Диран лорд Хэрнальт. Он относился к верхушке эльфийской знати — практически он возглавлял Совет. Но каким образом наложница знатного лорда оказалась посреди пустыни?

Алара легонько потянулась к сознанию женщины и прикоснулась к нему так осторожно, как только могла.

Путем осторожного исследования Аларе удалось выяснить еще кое-что. Оказывается, Серина была фавориткой гарема. Она очень гордилась своим положением и своим умением приспособиться к деспотическому и капризному характеру лорда. Так было до тех пор, пока один из вассалов Дирана, специализировавшийся на разведении красивых рабов, не преподнес лорду новую наложницу. Лейда Шайбрел и вправду оказалась такой красивой, как хвастался ее прежний хозяин, а ее безжалостность не уступала ее красоте.

Лейда попыталась вытеснить Серину с должности любимой наложницы, поняла, что лорд Диран не намерен пока что менять фаворитку, и прибегла к интригам.

Это произошло несколько месяцев назад, как раз пере т тем, как лорд Диран уехал на очередное заседание Совета — каковое, благодаря выходке Алары и порожденному ею новому витку межклановой вражды, затянулось на беспрецедентный срок — на восемь месяцев. Лорд Диран уехал прежде, чем Серина поняла, что она беременна.

«Узнав это, она должна была впасть в панику. Ведь это верная смерть. И даже если бы Диран не убил ее, он наверняка отослал бы ее прочь». Алара была очарована. Перед ней открылся мир людей — никогда прежде ею не виданный. "Интересно, смогу ли я проникнуть в ее воспоминания? Это могло бы оказаться очень полезным…

Может быть, если я чуть-чуть подтолкну ее…"

Глава 3

«Поразительно!» — подумала Алара, осторожно выбираясь из воспоминаний Серины. Ей трудно было поверить в увиденное: алчность, эгоизм, полное сосредоточение личности на себе. Драконы, при всех своих недостатках, все-таки всегда держались друг за друга!

Что же касается Серины, эту женщину интересовало лишь собственное процветание, а судьба всех прочих девушек ее нисколько не волновала. Она не просто добровольно принадлежала лорду Дирану — она страстно этого желала. Точно так же, как и все прочие.

Насколько могла понять Алара, все наложницы были точно такими же. Кажется, они никогда не пытались объединиться или выказать хоть какое-то неповиновение.

Алара ошеломленно моргнула. За последние несколько секунд она узнала о людях и эльфах больше, чем за много лет. Воспоминания этой женщины были настолько яркими, что у Алары едва хватало сил противиться притяжению человеческого сознания. Но кроме того, драконицу еще и терзало сильнейшее искушение снова поддаться этому притяжению — ведь это предоставило бы ей возможность получить богатейшие сведения о практически не изученных Народом разновидностях людей, о наложницах и гладиаторах.

Эта женщина была ценнейшим источником информации. Даже если судить по тем обрывочным сведениям, которые уже успела получить Алара, драконы могут проникать в эльфийское общество не в облике эльфов — это было довольно рискованно, — а в облике невидимок…

Лучше всего было бы, если бы они научились подражать охранникам, рабам, гладиаторам…

Неожиданно Алара вспомнила, что отец этой женщины обучал гладиаторов. Драконице попалось лишь краткое воспоминание о каком-то поединке, происходившем на арене, но, возможно, женщина помнит что-нибудь еще. Пожалуй, стоит взглянуть…

Верхняя половина тела Серины упала в бассейн, но женщина осознала это лишь тогда, когда ее руки ушли под воду. Она погрузила лицо в эту благословенную прохладу и пила до полного изнеможения. Прикосновение холодной воды к пересохшему горлу и к обгорелой коже рук и лица заставляло Серину плакать от облегчения.

Когда она не могла больше выпить ни капли, Серина легла рядом с бассейном, бессильно уронив руки в воду. У нее не было сил шевелиться. У нее даже не было сил думать.

Ей по-прежнему было так жарко…

* * *

Висящее в зените солнце напоминало лампу над ареной, слишком яркую, чтобы смотреть прямо на нее…

Сегодня лорд был одет в сапфирово-синий наряд, и эта синева придавала новый оттенок его глазам. Серина подумала, что сейчас лорд даже красивее, чем в тот раз, когда она впервые увидела его.

В настоящий момент Диран прохаживался перед безукоризненным строем последней обученной Джаредом группы гладиаторов.

— В некотором смысле слова, — лениво произнес лорд, заложив руки за спину, — я обязан тебе частью моего благосостояния.

Стоящие в строю люди были облачены в разнообразные кожаные доспехи — по ним можно было определить, какое оружие предпочитает каждый из бойцов (или каждая — в группу входило и несколько женщин). Бойцы застыли по стойке «смирно» и напоминали сейчас какие-то зловещие статуи. Лишь мимолетный блеск глаз в прорезях шлемов позволял догадаться, что это все-таки живые существа, а не изваяния.

Над чуланами была свалена груда сломанного оружия, и сейчас Серина выглядывала из-под просмоленной парусины, накрывавшей эту груду. Девочка научилась забираться сюда еще лет в пять-шесть. Теперь же, в девять, она едва-едва здесь помещалась. Еще пара дюймов, и она не сможет больше втискиваться сюда. А это значило, что она не сможет больше хотя бы урывками наблюдать за тренировками. И потому девочка решила пробираться сюда почаще, пока еще есть такая возможность.

— Благодарю вас, мой лорд, — бесстрастно откликнулся Джаред. — Но это именно вы дали мне возможность обучиться искусству боя и заметили, что я обладаю некоторыми способностями в этой области. Это вы, мой лорд, поручили мне обучать других. Я был лишь заготовкой. А вы увидели, что ее можно отточить и пустить в дело.

— Да, верно.., но все же ты весьма примечательный экземпляр, Джаред. Больше сотни поединков и ни одного поражения, — Диран отступил, слегка склонил голову набок и придирчиво осмотрел своего раба. — Я уверен, что ты и сейчас способен одолеть любого из этих юнцов. Может, попробуешь? Я имею в виду настоящую схватку, а не тренировочный бой.

Серина достаточно хорошо знала своего отца, чтобы при «предложении» Дирана ее бросило в дрожь. Настоящий поединок — это бой до смерти. Джаред против одного из им же обученных юношей. Опыт Джареда против силы и выносливости более молодого мужчины. Бой с противником, который угадывает твое движение еще до замаха.

— Это любопытное предложение, мой лорд, — медленно произнес Джаред. Так медленно, что Серина поняла, насколько тщательно он обдумывал свой ответ. — Но я должен заметить, что в результате вы можете потерять вашего главного наставника бойцов. Как бы ни обернулось дело, но примерно на месяц ваш главный тренер непременно выйдет из строя. Я уже не настолько проворен, чтобы отразить абсолютно все удары, и не настолько молод, чтобы мои раны быстро заживали.

Серина ждала ответа Дирана, затаив дыхание. Лорд запрокинул голову и расхохотался. И Серина, и ее отец с облегчением перевели дух.

— Да, старик, этим я рисковать не могу, — сказал лорд, хлопнув Джареда по плечу — точно таким же жестом, с той же гордостью собственника, он похлопывал по крупу свою лошадь. — Только не в этом месяце, когда в расписании стоит полдюжины поединков. Нет уж, мы будем рисковать лишь теми, кого можно заменить. Ладно, продолжай.

Диран двинулся прочь, все еще посмеиваясь, а Джаред повел своих бойцов обратно в казармы…

Яркий свет над ареной… Сколько раз она стояла под этим светом? Он с равной безжалостностью заливал и зрителей, и бойцов — ведь эльфийские лорды являлись сюда и на представление посмотреть, и себя показать. Они никогда ничего не говорили о присутствии Серины, хотя это и было против обычая. Они видели, что так желает Диран, и никто не осмеливался спорить с могущественным лордом у него же дома. Серина сумела стать совершенно необходимой, но для этого ей потребовалось куда больше усилий, чем мог бы предположить любой из посторонних наблюдателей. До Серины ни одна наложница не осмеливалась так поступать…

«Никто, кроме меня, не смел этого сделать, — пробормотала про себя Серина. Ее разум и тело плавали посреди какого-то странного пространства, залитого ярким светом. — Никто, кроме меня».

Серина быстро научилась приноравливаться к стремительной, размашистой походке Дирана. Она никогда, ни на миг не позволяла себе терять грациозность. Один лишь промах, и ее место может занять другая.

Но это было всего лишь частью ее плана. Серина хотела стать постоянной фавориткой Дирана. Она сопровождала его повсюду, если только это не было запрещено. Ровейна никогда не выходила из гарема. Ровейна никогда и пальцем не шевельнула, чтобы чего-то добиться для себя, — не говоря уже о том, чтобы услужить своему лорду.

А Серина следовала за Дираном повсюду и помогала ему, как могла. Нет, она не выставляла свое обожание напоказ, она трудилась втайне. Диран никогда не замечал, кто именно ему прислуживает, пока его взгляд случайно не падал непосредственно на слугу. В первые месяцы после возвышения Серины лорд несколько удивлялся, постоянно видя ее рядом, — с кубком и блюдом, или с карандашом и табличкой для записей. Когда бы он ни обернулся, во взгляде Серины всегда читался один и тот же вызов: «Попробуй-ка оспорить мое право находиться здесь, если посмеешь!» Да, он был удивлен. Кроме того, поначалу лорда забавляли ее дерзость и живой ум. Теперь же он зависел от Серины, от ее умения предугадывать его желания, — очевидно, он никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным.

Тот факт, что она сумела удивить эльфийского лорда, служил для Серины источником постоянного довольства собою. За свою долгую жизнь лорды наподобие Дирана успевали испробовать практически все, и то, что Серина смогла вернуть ему способность удивляться, делало девушку еще более ценной в его глазах. По крайней мере, Серина на это надеялась.

«И у меня есть законный повод для гордости», — думала Серина, скользя вслед за Дираном. Она превратилась в его тень. Даже если не брать во внимание другие причины, прислуживать лорду было куда лучше, чем сидеть в гареме и впустую тратить время на драгоценности, наряды и мелкие интриги со второстепенными наложницами.

Сегодня Диран направился в ту часть поместья, где Серина никогда прежде не бывала. Точнее говоря, это место располагалось уже за пределами поместья — смахивающее на амбар здание с белыми стенами и единственной дверью. Окон в нем не было — лишь неизменная стеклянная крыша. Ступив на порог, Серина на мгновение заколебалась. Непривычный, незатененный солнечный свет заставил ее сощуриться. Ей казалось, что этот свет давит на ее безукоризненно белую кожу. Серина лишь пару раз за всю свою жизнь выходила из поместья: когда ее забрали у родителей и перевели туда, где обучали будущих наложниц, и тогда, когда она стала наложницей и ее перевели в дом лорда. А во время этих выходов она находилась в толпе себе подобных, и у нее не было возможности оглядываться по сторонам. Серина обнаружила, что вид открытого пространства вызывает у нее дрожь. А это небо… Серина с самого детства не видела открытого неба. Его было слишком.., слишком много. Все было таким далеким, и никаких стен…

Серина сражалась с паникой, но по мере того, как она поднимала взгляд все выше и выше, ее затапливала гнетущая волна страха.

Серина на мгновение зажмурилась, чтобы успокоиться, а потом поспешила вслед за Дираном. Девушка не была уверена, долго ли она сможет выдерживать пребывание на открытом пространстве…

Но вскоре они снова вошли в помещение. Диран на мгновение задержался у входа. Серина ждала позади. Она испытала огромное облегчение, вновь оказавшись под стеклянной крышей, среди неяркого, приглушенного света. Девушка была настолько поглощена своими переживаниями, что не сразу заметила, что же именно на этот раз отправился проверять Диран. И лишь когда лорд двинулся дальше, Серина смогла заглянуть в комнату.

«Дети? Зачем ему понадобилось приходить к детям?»

В помещении находилось не менее сотни детей, как мальчиков, так и девочек. Всем им было примерно по шесть лет. Все они были одеты в короткие туники и мешковатые брюки из небеленого полотна — обычный наряд необученного раба. Серина сама носила такой, пока ее в десятилетнем возрасте не забрали для обучения. Эльф-надсмотрщик приказал детям построиться в шеренги по десять, и они тут же повиновались. Для детей их возраста они производили поразительно мало шума. Некоторые казались растерянными, на круглых щечках других все еще виднелись следы слез, третьи, кажется, просто подчинились неизбежности. Но все они были неестественно, жутковато молчаливы и стояли совершенно неподвижно.

— Мой лорд… — тут же поклонился эльф-надсмотрщик в ливрее и шлеме. Он настолько тщательно контролировал свое лицо, что оно казалось высеченным из гранита. — Ученики готовы.

Ученики? Серина искренне удивилась. О чем это они говорят?

— Вы их проверили? — рассеянно поинтересовался Диран, медленно прогуливаясь между рядами. Взгляды детей были прикованы к нему, и в них сквозил страх. — К лорду Эдресу нужно отослать лишь самых лучших.

Лорд Эдрес? А зачем ему дети?

— Да, мой лорд, — отозвался надсмотрщик, сохраняя на лице все то же выражение почтительного внимания. — По реакции, силе и ловкости они оказались лучшими в своей возрастной группе. Из них получатся хорошие бойцы.

Наконец-то Серина поняла, при чем тут лорд Эдрес. Тесть и союзник Дирана обучал самых лучших поединщиков, гладиаторов и охранников. Диран же, как только высохли чернила на брачном контракте, принялся «выводить» собственных бойцов. Несомненно, часть выкупа за невесту была выплачена рабами, пригодными для обучения. Эти дети, очевидно, тоже имели к этому отношение.

— Если они соответствуют вашим требованиям, мой лорд, то в остальном, я полагаю, они вполне подходят, — при этих словах надсмотрщик отступил на несколько шагов, словно выходя из зоны поражения.

— Да, думаю, они годятся, — Диран поднял руки и откинул рукава. Серина ощутила всплеск непонятного страха, как будто в глубине души она знала, что сейчас произойдет, и боялась этого.

Диран хлопнул в ладоши. На миг Серину ослепила яркая вспышка света, сокрушающего и причиняющего боль. Когда она снова смогла видеть, дети по-прежнему стояли неподвижно, но лица их больше не были ни испуганными, ни несчастными. Теперь на их лицах сияли радостные улыбки. Дети нетерпеливо смотрели то на Дирана, то на надсмотрщика, словно ожидая приказа, который можно бы было выполнить.

Крохотный обрывок воспоминаний: она стоит в строю вместе с другими десятилетними девочками. Лорд Диран, в ослепительно алом одеянии, вскидывает руки. Вспышка света. И…

Серина встряхнула головой, и мимолетное воспоминание исчезло, словно его и не бывало.

— Так чему же их будут учить? — поинтересовался Диран. Надзиратель снял шлем, и Серина узнала его. Это был Келос, один из немногих подчиненных Дирана, которым лорд действительно доверял.

— Половина сразу будет отправлена в учебный лагерь пехоты, мой лорд. Из них сделают солдат для охраны границы, — сообщил Келос, откидывая волосы со лба. — Четверть станут гладиаторами, и четверть — телохранителями. Лорд Эдрес хотел получить десяток экземпляров, из которых можно бы было подготовить наемных убийц, но я сказал, что у нас сейчас нет ничего подходящего.

— Это правильно, — нахмурившись, сказал Диран. — Я превосхожу Эдреса в магии, но не следует исключать возможность того, что он вступит в союз с равным мне магом и разрушит мои заклятия. Было бы слишком печально обнаружить, что убийцы с моим клеймом истребляют моих лучших слуг.

— Полностью с вами согласен, мой лорд, — отозвался надсмотрщик. — А чувствуете ли вы какое-либо сопротивление? Я не сообщал лорду Эдресу их точное число — лишь приблизительное количество. Я удалил всех, кого смог, но мне не сравниться с вами в магических способностях.

Диран обвел взглядом детские лица.

— Нет, — в конце концов произнес он. — Пожалуй, здесь таких нет. Они подобраны отлично. Блестящая работа, Келос. С людьми вы добиваетесь лучших результатов, чем с лошадьми.

Надсмотрщик позволил себе слегка улыбнуться.

— Людей разводить легче, мой лорд. Пока вы присматриваете за ними, потери при размножении минимальны, и приплод можно получать каждый год. А у вас всегда были хорошие производители, мой лорд.

Диран довольно хмыкнул.

— Я тоже так думаю. Ну что ж, Келос, продолжайте. Надсмотрщик снова надел шлем и отдал салют:

— Слушаюсь, мой лорд.

* * *

Алара была разочарована, но не четкостью воспоминаний — тут у нее не было никаких претензий к женщине. Драконица решила, что это, пожалуй, невозможно, — прикинуться телохранителем или наложницей. А жаль, очень жаль. И та, и другая роль позволила бы собрать куда большее количество сведений, чем то, которым на данный момент располагал Народ. Но, по крайней мере, кое-что она выяснила. Похоже, что эльфийские лорды разжигали соперничество между рабами-людьми и в то же время держали их под контролем при помощи магии. По крайней мере, именно так они обрабатывали людей, которым позволяли находиться рядом с собой. Они стравливали людей между собой, но при этом внушали им безоговорочную преданность своему господину.

Диран говорил о заклятиях. Интересно, как они работают и как их накладывают? Они просто не позволяют людям выступать против своих господ? Или там более сложный механизм? Родители Серины говорили дочери, что «все исходит от лорда». Может, это тоже часть действия заклятия?

Но, похоже, это действовало не безоговорочно. Диран упоминал о каком-то «сопротивлении». А не значит ли это, что люди могут собственными силами бороться с заклятиями или даже снимать их?..

Кстати, а может ли дракон разрушить эти заклятия?

Ну что ж, даже если им не суждено притворяться бойцами, по крайней мере, можно посмотреть на поединки через воспоминания этой женщины.

Это может оказаться чрезвычайно познавательным.

* * *

Серина плыла по облакам света, слишком обессилевшая, чтобы удивляться чему бы то ни было. Несколько мгновений спустя она обнаружила, что снова находится рядом с Дираном, за его креслом, откуда лорд наблюдал за ареной. Диран был не один.

Амфитеатр полнился красками и жужжанием разговоров. Серина вернула на место красную бархатную подушку, упавшую с кресла лорда. Молодая женщина старалась держаться как можно незаметнее и ни на секунду не забывала, что она — единственный человек среди зрителей.

Когда Диран покинул амфитеатр, Серина последовала за ним, хоть это и означало, что снова придется идти под ужасным открытым небом. Лорд не стал ее останавливать. Точно так же никто не воспрепятствовал Серине занять ее место рядом с лордом, когда Диран уединился в личной ложе с гостями, В'тарном Сандаром лордом Осетином и В'кал Алинор леди Аурэн. Аурэн одарила вошедшую следом за Дираном Серину резким, пронзительным взглядом, но, увидев, что женщина осталась стоять, склонившись в униженном поклоне, леди явно решила не обращать внимания на наложницу, лезущую не в свое дело.

Все три высокородных эльфа были одеты очень официально, в цвета своих домов. Плащи искуснейшей работы были расшиты гербами кланов и чуть ли не стояли колом от обилия золотых и серебряных нитей и драгоценных камней. Диран щеголял ярко-алыми и золотыми солнечными дисками, лорд Сандар — изумрудными и сапфировыми дельфинами, а леди Алинор — бледно-зелеными и серебряными журавлями.

Поводом для всего этого великолепия послужило улаживание разногласий между лордом Воссинором и лордом Джертайном. Серина точно не знала, в чем именно заключалось разногласие. Оно как-то было связано со спорным торговым маршрутом. Лорды осыпали друг друга оскорблениями на заседании Совета, и теперь, по правилам Совета, между их гладиаторами должен был состояться поединок.

— ..и лично мне это глубоко опротивело, — проворчала леди Алинор, обращаясь к Дирану, и изящно опустилась на свое место. — Не исключено, что на этот раз Джертайн действительно прав, но он так часто лгал, что теперь трудно ему поверить. Впрочем, я искренне верю, что он и сам не знает истинного положения дел.

— Совет чрезвычайно благодарен вам и Эдресу за то, что вы предоставили возможность разрешить эту дурацкую ситуацию раз и навсегда, — сказал Сандар. В голосе его чувствовался лишь легчайший намек на раздражение.

Диран лишь снисходительно улыбнулся.

— Я всегда рад услужить Совету, — любезно сказал он и предложил леди Алинор спелую розовую сливу с блюда, которое с поклоном поднесла ему Серина.

«Он работал над этим несколько месяцев! — самодовольно подумала Серина, поднося блюдо лорду Сандару. — В результате Совет обязан ему, поскольку он избавил их от необходимости разбираться с этой морокой, а с другой стороны, никто из спорщиков не может теперь рассчитывать, что Диран встанет на их сторону. Неважно, кто выиграет, — Диран в проигрыше не останется. Не говоря уже о том, что он предоставил нейтральную территорию для поединка и равных по силе бойцов, — за эти услуги с ним тоже еще должны будут расплатиться».

— А что там насчет ссоры между Хэллеборе и Ондином? — спросил Сандар у леди Алинор. — Есть какие-нибудь известия?

— О, там назревает война, как я вам и говорила, — тут же откликнулась леди. — Через несколько дней Совет должен будет собраться, чтобы установить размер армий и выбрать место боевых действий. А дальше они уже будут разбираться сами. Я же говорила: если речь зашла о разделе наследства, ничем меньше войны это не окончится.

— И вы были правы, моя леди, — сказал Диран, наклоняясь к Алинор. В глазах его появился странный блеск. — Вы снова оказались правы. А скажите мне, как вы думаете — кто из двух этих спорщиков окажется лучшим полководцем?

«Он держится с леди Алинор так.., странно. Она противоречила ему в Совете, и лорду это не понравилось. Но ему противоречили и раньше, и он никогда не вел себя так, как ведет теперь с леди Алинор. Похоже, будто.., будто он ее хочет, хочет обладать ею, а она отвергает его, но таким образом, что лишь укрепляет решимость лорда…»

Серина содрогнулась, но тут же спохватилась и постаралась взять себя в руки. Диран никогда еще не выглядел таким увлеченным. Серина не знала, сможет ли она что-нибудь с этим поделать — и осмелится ли пробовать…

Леди Алинор рассмеялась. В смехе ее таился тонкий оттенок насмешки.

— Ондин, конечно… — начала она.

Бронзовый голос гонга расколол воздух, оборвал болтовню и приковал внимание всех присутствующих к выходу на арену. Два бойца бок о бок прошествовали в центр арены. Один из них был вооружен булавой и щитом, второй же нес лишь палку для фехтования. У бойца с булавой на шлеме реяли ленты цветов лорда Джертайна — белый и индиго. Те же цвета он нес на своем щите. Дойдя до центра, боец резко повернул налево и остановился у ложи Джертайна. Второй боец — он нес на шлеме и рукаве коричневые и киноварные ленты Воссинора, — в то же мгновение свернул направо и отсалютовал Воссинору.

Оба эльфийских лорда поприветствовали своих бойцов взмахом руки. Снова разнесся звон гонга. Два человека повернулись лицом друг к другу и стали ждать с терпением автоматов.

Диран медленно поднял ярко-красный шарф. Сейчас все взгляды были прикованы к нему. Именно он, как хозяин дома, располагал правом подать сигнал к началу дуэли. Диран изящно улыбнулся и выпустил легкий шелк из пальцев.

Шарф, порхая, опустился на песок. Но о нем уже все позабыли — бойня началась.

Под конец даже некоторые из эльфов-зрителей не выдержали этого зрелища, а Серина давно уже отводила глаза. Она даже не представляла, что два тупых орудия способны причинить такие повреждения.

А вот Диран наблюдал за боем: не так страстно, как леди Алинор — она сидела чуть впереди и встречала каждый удар негромким восторженным воркованием, но и не столь скучающе-терпеливо, как лорд Сандар. Но похоже было, что это зрелище слегка забавляет его: на губах лорда играла легкая улыбка, а когда он смотрел на леди Алинор, в глазах его вспыхивал свет, которого Серина не могла истолковать.

Когда же бой завершился — многие зрители сказали бы, что это произошло чересчур быстро, — и все прочие эльфийские лорды ушли, Диран наклонился к Алинор. Многозначительное прикосновение к руке и несколько тщательно подобранных слов — словно Серины тут и не было.

Серина, побледнев от обуревающих ее чувств, изо всех сил притворялась, что она — просто часть обстановки. Впрочем, леди Алинор именно так ее и воспринимала.

Леди посмотрела на Дирана, словно не веря собственным ушам, а затем расхохоталась, язвительно и безудержно.

— Вы? — воскликнула она. — Вы? Да я скорее лягу в постель с ядовитой змеей, чем с вами, — тогда у меня будет больше шансов уцелеть!

Она стряхнула руку Дирана и выскользнула из ложи. Высоко вскинутая голова и вся фигура Алинор свидетельствовали: леди знает, что Диран на посмеет бросить ей вызов. Если он сделает это, ему придется объяснять причину — а отказ со стороны дамы никогда не считался достаточным основанием для вызова.

Диран сделался таким же бледным, как Серина. Он застыл, словно одна из безмолвных и недвижных колонн, поддерживающих крышу, а Серина видела, как в глазах его разгорается пламя гнева — и не смела даже вздохнуть. Если лорд вспомнит о ее присутствии, он убьет ее…

В конце концов Диран вышел из оцепенения. Он развернулся и двинулся в сторону, противоположную той, куда ушла леди Алинор, — к баракам рабов.

Серина не помнила, как она долетела до своей комнаты и забилась в это убежище. Теперь она сидела в темноте, дрожала и молилась, чтобы лорд забыл о ней. Через некоторое время она услышала доносящиеся из апартаментов Дирана приглушенные крики боли.

«Он забыл обо мне! — подумала Серина. От радости и облегчения мысли ее сделались бессвязными. — Он забыл обо мне! Я спасена!..»

* * *

«Если бы я только могла, я бы сейчас сменила облик и улетела!» — с отвращением подумала Алара. От последней сцены, возникшей в памяти Серины, драконицу чуть не затошнило.

Уже поединок как таковой был достаточно скверной штукой. Никто из Народа понятия не имел, что же происходит во время этих самых поединков. Два мыслящих существа избивают друг друга, пока один из них не падает мертвым — а мгновение спустя противник повторяет его судьбу. А Серина воспринимала это неприкрытое зверство как нечто само собой разумеющееся. И от этого Аларе стало даже хуже, чем от самого поединка.

«Как она могла! Она ни капли не сочувствовала этим двум мужчинам — просто отмечала про себя их раны, да и все. Смотрела, как будто при ней цыпленка потрошили, — неприятно, конечно, но не более того. А может, цыпленок даже неприятнее. А ведь это были ее соплеменники! А эта женщина смотрела, как они убивают друг друга, чтобы разрешить чью-то ссору, и ни на миг ни о чем не задумалась!»

А потом, когда Диран выбрал какую-то несчастную беспомощную жертву и подверг ее мучениям, эта Серина была просто счастлива, что жертвой стал кто-то другой…

Драконица заставила себя успокоиться. Она попыталась выбросить людей из головы и убедить себя в том, что все это, в сущности, неважно. Они не принадлежали к Народу. Они — чужаки. Ее не касается, что делают с людьми или что люди делают друг с другом.

И все же Аларе было глубоко противно, что эта женщина позволяла так манипулировать собою — неважно, находилась она при этом под воздействием заклятия или нет. Люди были разумны. Эта Серина видела, что творится вокруг, и, как подозревала Алара, один-два раза была близка к тому, чтобы разорвать наложенные на нее заклятия. Но ее не волновало ничего, кроме собственного благосостояния и благополучия. Возможно, лишь однажды она испытывала другие чувства, — но эти времена безвозвратно прошли вместе с ее детством.

Даже свобода ничего не значила для этой женщины.

Только удовольствия.

«Мне действительно следует просто оставить ее здесь — и пусть умирает», — подумала Алара. Драконице казалось, будто она испачкалась в какой-то дряни. Она ничего не должна этой женщине. Эта женщина не из Народа. Она не заслуживает того, чтобы ее спасали. Алара сейчас была почти готова согласиться с мнением эльфов о том, что людям по природе своей предназначено быть рабами. По крайней мере, она вполне могла согласиться со сторонниками Дирана.

Аларе частенько приходилось в эльфийском обличье спорить с мелкопоместными эльфийскими лордами или слушать их споры, пребывая в облике человека. Она даже пробиралась несколько раз на заседания Совета под видом эльфа-пажа. В общем, она владела множеством способов подсматривать и подслушивать и потому куда больше Серины знала о хитросплетениях эльфийской политики я об отношении эльфов к людям. Как ни странно, Диран, при всей его жестокости, был одним из лучших хозяев. Он вместе со своими сторонниками считал, что люди несколько лучше обычных животных — правда, очень ненамного. Он позволял своим рабам возвышаться до должности надсмотрщиков — как, например, это произошло с отцом Серины. Он явно верил в общепринятую среди его группировки точку зрения: людей-рабов можно презирать, можно даже жалеть, но не использовать их нельзя. До тех пор, пока существуют эльфийская магия и человеческая жадность, можно предоставлять людям некоторую свободу внутри их свор и позволять им принимать самостоятельные решения. Такая их свобода в конечном итоге выгодна хозяевам, поскольку позволяет меньше пользоваться услугами эльфов-надсмотрщиков — вот они-то точно прежде всего преследуют собственные интересы, и их верность может зачастую оказаться весьма сомнительной. Люди всем обязаны своим господам, а эльфы могут возжелать поискать более выгодной кормушки. Люди просты и примитивны в своей жадности, а эльфийские эмоции более сложны, и ими труднее манипулировать — даже такому хозяину, как Диран.

Насколько удалось понять Аларе, сторонники Дирана пребывали в меньшинстве. Большинство в Совете принадлежало другой группировке. Их мнение гласило, что люди — чрезвычайно опасные и непредсказуемые существа, постоянно готовые впасть в бешенство, и контролировать их чрезвычайно трудно. Каждый человек должен находиться под стражей и под строжайшим надзором; их следует заставлять выполнять только их непосредственные обязанности, и повсюду, где только возможно, это принуждение следует подкреплять магией. Тех же, кто выказывает хоть малейшие признаки неповиновения, необходимо немедленно уничтожать, пока они не заразили остальных рабов.

Как несложно было догадаться, группировка Дирана состояла в основном из молодых эльфов. Молодежь смотрела на тех, кто пережил Войну Волшебников, как на реакционных старых дурней, которые из страха перед бунтом уже начинают бояться собственной тени.

Но сам Диран знал кое-что такое, о чем не говорил своим сторонникам, родившимся уже после Войны Волшебников, — Алара была совершенно уверена в этом. Драконица точно знала, что Дирану известна эта маленькая подробность, потому что именно Диран неоднократно пытался вынести эту тему на рассмотрение Совета.

Человеческая магия вновь и вновь воскресала среди людей, и эльфы понятия не имели, как и почему это происходит.

Большая часть молодых эльфийских лордов считала, что человеческая магия исчезла после того, как все полукровки были убиты, а все волшебники людей — отысканы и уничтожены. Но это мнение не соответствовало действительности — и ярким примером тому была Серина Даэт. Даже не обученная, Серина оказалась достаточно сильна, чтобы затянуть Алару в свое сознание. Конечно, можно было предположить, что страх и ненависть увеличили силы женщины — ведь сильные чувства подпитывают врожденную магию. Но все равно — Алара была шаманом Народа, и чтобы уловить и удержать ее хотя бы на краткий срок, требовалась огромная сила.

Эльфы на протяжении многих веков пытались при помощи селекции изжить человеческую магию разума, но эти способности снова и снова появлялись среди рабов. Как бы тщательно хозяева ни изучали родословные своего домашнего «скота», сколько бы детей они ни уничтожали, едва заметив в них проблески соответствующих способностей, магия продолжала возрождаться.

Конечно же, иногда матерям удавалось прятать детей от взора надсмотрщиков до тех пор, пока малыши не обучались скрывать свой дар. Ну а с того момента, как на ребенка надевали ошейник, ситуация вообще становилась спорной. Кроме того, существовала и еще одна проблема: несмотря на тщательную слежку за спариванием, не всегда настоящим отцом ребенка являлся тот, кто им считался. Человеческая плодовитость мешала эльфам с тех самых пор, как они решили сделать этот мир своим, а странная наследственность людей продолжала мешать им и поныне. Эльфийская магия наследовалась простейшим образом: у двух сильных магов рождался сильный ребенок; если один из родителей был сильнее другого, ребенок получал нечто среднее; а два слабых мага — уровня того же Гориса, Дориана или несчастной дочери Гориса, — могли произвести лишь слабого ребенка. Эльфийский ребенок никогда не превосходил магической силой сильнейшего из своих родителей. Никогда не случалось такого, чтобы у сильной пары появился слабый ребенок, и сила возродилась только в следующем поколении.

Но у людей такое случалось сплошь и рядом, и эльфы никак не могли в этом разобраться.

И потому рабские ошейники всегда несли на себе два эльфийских камня (а иногда для верности добавлялся и третий), и до тех пор, пока ошейник соприкасался с телом раба, один из этих камней нейтрализовал человеческую магию разума. Каждый раб носил такой ошейник с того самого момента, когда ребенка забирали у родителей. Им подбирали ошейники перед тем, как начать обучение: от простейшего «это — мотыга» для самых тупых и до сложнейших тренировок наложниц и бойцов. Простейшие ошейники представляли собой полоски кожи с камнями, вделанными в застежку, — Аларе частенько приходилось видеть такие. Но ничего подобного золотому, причудливо изукрашенному драгоценными камнями ошейнику Серины драконице еще не попадалось. Потому-то Алара чуть и не угодила в ловушку, когда рассматривала его.

Как выяснилось из воспоминаний Серины, эльфы с величайшей жесткостью контролировали деторождение у своих наложниц. Но вот причина этого осталась неведомой для Серины. А весь фокус заключался в том, что эльфы не просто могли скрещиваться с людьми — такие союзы оказывались куда более плодовиты, чем эльфийские браки. Нет, до уровня плодовитости самих людей дело не доходило, но все же полукровок набралось достаточно, чтобы во время Войны Волшебников они представляли собой грозную силу.

И потому, к какой бы группировке ни относились эльфы, они уничтожали отпрысков таких союзов, как только обнаруживали беременность или ребенка.

Волшебники-полукровки стремились уничтожить своих бывших господ и почти добились своей цели, хотя эльфы никогда и не осмеливались признать это — даже в хрониках. Когда Алара по настоянию Отца-Дракона изучала историю этой войны, она обнаружила, что, читая хроники между строк, вполне можно выяснить, каковы же на самом деле были потери — хотя бы по спискам погибших и записям об уничтоженном имуществе, составленным уцелевшими в самом конце войны. Война Волшебников привела к исчезновению целых эльфийских кланов. Множество сильнейших магов слишком поздно обнаружили, что человеческая магия разума не только превосходно сочетается с эльфийскими способностями, но и вдвое — а то и вчетверо — увеличивает силу волшебника.

Если бы не раскол, произошедший в рядах волшебников, все переменилось бы и теперь эльфы были бы рабами или преследуемой дичью. Любопытно, а какое положение в этом обществе заняли бы чистокровные люди? И не стали бы полукровки держать под рукой некоторое количество эльфов — для продолжения рода? Эльфы наверняка задумывались об этом еще до окончания войны. Единственное, что спасло их, — это междуусобная распря среди противников. Да, с такой удачливостью эльфы, возможно, по праву считают себя детьми богов…

Серина застонала. Алара отвлеклась от своих размышлений и задумчиво уставилась на женщину. По всем правилам бывшей наложнице давно уже полагалось распрощаться с жизнью — ей ни за что не позволили бы бежать. Если бы ее хозяином был не Диран, а кто-нибудь другой, женщину уничтожили бы посредством магии, как только ее беременность стала бы заметной. Но Диран недооценил эту женщину — да и ее соперница тоже. К тому времени, как стражники пришли за ней, Серина уже бежала из поместья — босая, не умеющая путешествовать, боящаяся открытого пространства… В глубине ее души тлела искра мужества и отголосок той девочки, что пробиралась тайком посмотреть на тренировки гладиаторов, и тень женщины, у которой хватило силы воли пойти наперекор обычаям и отвоевать себе место рядом с Дираном. Никто и никогда не осмеливался так поступать. Алара никогда не слыхала, чтобы наложница постоянно находилась рядом с лордом невзирая на все обычаи. Воля и разум породили семя мятежа, а жажда жизни преодолела все ментальные и физические препятствия, удерживавшие Серину от бунта.

Конечно же, отнюдь не материнский инстинкт подтолкнул Серину к мятежу. Из мыслей Серины явственно следовало, что ребенок для нее — опасное бремя, и ничего более. Она знала, что эльфы ненавидят полукровок и что такая беременность означает смертный приговор — хотя причина и оставалась для нее тайной. Людей никогда не обучали ни чтению, ни письму, и потому у них не было своих хроник, повествующих о временах Войны Волшебников. Лишь Пророчество, распространяемое Народом, не позволяло угаснуть эху тех событий. А Серина никогда не слыхала Пророчества: наложниц тщательно ограждали от всякой «заразы», какую можно было подхватить среди обычных рабов; — в том числе и от этой.

Соприкоснувшись с мыслями Серины, Алара поняла, что, если бы женщина имела хоть малейшее представление о пустыне, она ни за что не пошла бы туда. Но бывшая наложница не знала простейших вещей: что погода может меняться, а солнце обжигает неосторожных. Она убежала из поместья, прошла через возделанные сады и покинула земли, зеленевшие и процветавшие силой магии Дирана. Серина увидела бескрайние пески в тот час, когда взошла луна, и подумала лишь об одном — здесь ее босым ногам будет не так больно. Когда Диран беседовал со своими гостями об охоте, Серина иногда прислушивалась к этим разговорам. Теперь же она заметила, как ветер гонит песок, и поняла, что он скроет ее следы, и гончие не смогут учуять ее запах. Она никогда не думала о солнце. Она не знала, каким жарким может быть день, если вокруг ни клочка тени. Она даже не подумала, как будет добывать пишу и воду. Первый же день пути по пустыне заставил Серину понять, сколь жестокую ошибку она совершила, но к этому моменту женщина уже успела безнадежно заблудиться. Она постоянно жила под крышей и потому не знала даже, что солнце каждый день встает на востоке и садится на западе. Серина совершенно не умела ориентироваться на местности. В первую ночь над пустыней пронеслась гроза — она дала женщине воду и буквально оживила ее. Тучи, закрывшие солнце, позволили Серине продержаться второй день. Но третий день скитаний почти что доконал ее. Впрочем, Алара обнаружила, что все это мало ее интересует — разве что абстрактно, как показатель того, что могли существовать и другие женщины, понесшие ребенка-полукровку.

Неожиданно эта мысль заинтересовала Алару. Если Серина ухитрилась доносить своего ребенка почти до срока — это при том, что в дело еще была замешана соперница, мечтающая погубить фаворитку, — значит, полукровки вполне могут существовать. Какое-нибудь случайное изнасилование рабыни, работающей в поле, романчик молодого эльфа с простой служанкой или женщиной для утех — да мало ли что еще! Человеческая кровь обычно сильнее эльфийской…

Да, тут все будет зависеть от внешности ребенка. Тех, кто наследовал белую эльфийскую кожу и золотые волосы, наверняка уничтожали. Такому не укрыться в толпе рабов, предназначенных для работы в поле…

Стоп! Что-то ей еще припоминается…

Отец-Дракон что-то говорил о полукровках. Эльфов загар не берет, а полукровки загорают. Полукровки обычно наследуют цвет волос от родителя-человека, но при этом у них сохраняются эльфийские зеленые глаза с овальными зрачками. Такой ребенок старается держать голову склоненной, пока не овладевает магией в достаточной степени, чтобы при ее помощи скрыть цвет глаз… А ошейники блокируют человеческую магию — но не эльфийскую. И кстати, раз магия полукровок взаимоусиливается, может быть, они способны даже преодолевать воздействие ошейника.

А еще существуют эльфийские женщины, которые возглавляют кланы.., и которым нужен наследник. Не могло ли случиться такого, что кто-нибудь из них, играя с идеей официального союза, тем временем искала развлечений в жилищах рабов? А как бы выглядел ребенок такой пары? Мать ребенка вполне могла бы навести иллюзию на свое дитя, чтобы он с самого рождения выглядел как маленький эльф. Кто знает — возможно, среди эльфов и сейчас есть полукровки…

Но даже ребенок эльфа и человеческой женщины вполне мог дожить до значительного возраста, если его удавалось спрятать среди обычных слуг или рабов-земледельцев. А потом он из ребенка становился взрослым. Это грозило ошейником и возможным разоблачением. Интересно, что же может сделать полукровка в такой ситуации?

Он может бежать. Алара знала, что существуют какие-то так называемые «дикие» люди, хотя эльфийские лорды и не любят признавать этот факт. Как минимум, в прошлом году устраивалась большая охота на двуногую дичь. В мире хватает мест, куда можно спрятаться — и даже Народу они известны не все. Слишком уж много вокруг диких пространств, где даже драконы бывают нечасто.

Серина теперь затихла — уснула в тени стены, рядом с бассейном. Усталость превозмогла все остальное. Женщина напилась из бассейна, и магия воды отчасти излечила раны, дав беглянке возможность заснуть. Но необычайная чистота воды сейчас работала против женщины. Серине нужна была не просто влага, но и минеральные соли, потерянные с потом и необходимые обожженному телу, — а вот их-то в воде и не было. Сон, в который погрузилась женщина, вполне может перейти в кому, если продлится слишком долго. На мгновение Алара почти пожалела ее — драконицу удержало лишь воспоминание о бездушности, с которой Серина относилась к собственным соплеменникам.

У Апары промелькнула циничная мысль: а ведь Диран и Серина чудно подходят друг другу! Диран не ошибался, когда обвинял своего подчиненного в том, что тот считает своего лорда извращенцем. Эльфийские лорды из старшего поколения уже много лет твердили, что симпатии Дирана к людям всецело основаны на его сексуальных пристрастиях. Большинство представителей их поколения ограничивались одной-двумя наложницами, да и тех держали лишь потому, что не желали воздерживаться в те моменты, когда их леди испытывали недомогание. А леди — бедняжкам! — «нездоровилось» весьма часто. Это было их единственным оружием, оружием слабых, во взаимоотношениях с собственными супругами…

Но представители старшего поколения были сдержанны и благоразумны. Они не обсуждали своих наложниц. Зачастую они вообще не признавали, что эти женщины являются наложницами, и держали их взаперти, в отдельном помещении. И уж, конечно же, они не афишировали своих отношений с человеческими женщинами и не позволяли своим наложницам появляться при посторонних.

Но Диран… Старики относились к нему так, словно он не просто в открытую спаривался с животными, но еще и бравировал своим поведением, как будто провоцируя окружающих бросить ему вызов. И вызовы эти отсутствовали лишь благодаря магической силе Дирана. О нет, он никого бы не убил — это противоречило бы всем законам и обычаям. Но зато он мог причинить своим врагам великое множество неприятностей. И у него были самые лучшие гладиаторы. А кроме того, почти у каждого существовала какая-нибудь мелкая, но неприятная тайна, и Диран знал множество таких тайн.

Алара принялась обдумывать те сведения о лорде Диране, что ей удалось узнать за много лет, и всяческие пикантные истории, произошедшие в последнее время. Для этого ей пришлось сосредоточиться. У драконов отличная память, но чтобы извлечь из нее сведения, помещенные на длительное хранение, требовалось состояние, близкое к трансу, и немало терпения.

Несомненно, Диран был сибаритом и постоянно потворствовал своим желаниям. Довольно было взглянуть на его поместье глазами Серины, чтобы окончательно убедиться в этом. Он не жалел средств на свои удовольствия. Но большинство эльфийских лордов вели себя точно также — если только могли позволить себе подобный образ жизни. Как только кто-нибудь из эльфов достигал определенного уровня силы или становился богатым, он тут же принимался вить себе уютное гнездышко. Торговля предметами роскоши была весьма прибыльным занятием, и не один клан добился благосостояния именно на этой ниве. Шелковые ткани, драгоценные украшения, духи, деликатесы, редкие пряности и благовония — все это находилось, выращивалось, добывалось из горных недр или создавалось руками их рабов. Лишь очень немногие эльфы могли создавать материальные предметы прямо из воздуха, — Диран, кстати, мог, когда решал, что затраты сил того стоят. Большая же часть эльфов творила исключительно иллюзии — чрезвычайно убедительные, но все же не более чем иллюзии. Хотя и это тоже могло стать прибыльным занятием: среди эльфов существовали настоящие мастера своего дела, художники иллюзий, и их услуги пользовались весьма высоким спросом.

Но в целом реальность всегда ценилась выше иллюзий — особенно среди знати. Эльфы по природе своей чрезвычайно восприимчивы. Они постоянно жаждут новых ощущений и тянутся к красивым вещам. Те же эльфы, которым приходилось трудиться, завидовали праздной жизни высокородных лордов. Пределом мечтаний многих эльфов, особенно вассалов и наемных работников, был такой образ жизни, при котором ты можешь заниматься исключительно тем, что доставляет тебе удовольствие.

Диран относился к старшему поколению — а значит, уже два-три века жил в соответствии с этим принципом. Возможно, именно поэтому Серина и считалась весьма ценным имуществом: она умела удивлять хозяина. Для столь пресыщенного существа, каким стал Диран за последние десятилетия, это было незаменимым качеством.

Получив неограниченный досуг и исчерпав возможности лени, Диран стал искать других удовольствий. И увлекательнее всего оказалось играть жизнями окружающих, дергая их за ниточки слабостей и эмоций. Этим же он забавлялся и в своем гареме, только в меньшем масштабе. Именно таким образом он подогревал соперничество среди своих наложниц и вассалов, временами перераставшее в смертельную вражду.

«Что-то в этом духе он и сделал с тем своим надсмотрщиком…» Алара поежилась при этом воспоминании и обнаружила, что, чрезмерно погрузившись в собственные мысли, она окончательно вернулась в драконий облик. Если бы вдруг здесь оказался посторонний наблюдатель, подобный недосмотр мог бы дорого обойтись драконице.

Ну, ничего. Единственным посторонним существом здесь была Серина, но это не имело значения, — все равно женщина лежала без сознания.

Поступок Дирана был настолько расчетлив и жесток, что подобный ужас просто не укладывался в голове у Алары: Диран сперва морально уничтожил несчастного эльфа, отдав его единственное дитя жестокому чудовищу, а потом приказал ему работать до полного изнеможения, дабы исправить последствия аварии — и это при том, что аварию скорее всего подстроили враги самого Дирана. Это был типичный образчик действий Дирана. Если Диран не находил возможности полностью контролировать жизни окружающих, он такую возможность создавал.

Собирая сведения о своих соперниках, других лордах, или о своих вассалах, Диран не гнушался никакими способами. Алара и сама во время своих приключений в эльфийском обличье не раз сталкивалась с чересчур назойливыми и любопытными собеседниками, которые впоследствии оказывались агентами Дирана. Диран был терпелив и настойчив. Он не успокаивался, пока не обретал власть над каждым, до кого только мог дотянуться.

Кроме этого, Диран отличался еще одним свойством характера — Серина заподозрила о его существовании, увидев, как лорд ведет себя в проигрышной ситуации, — он был абсолютно безжалостен к тем, кто ему противоречил. Малейшая неудача приводила Дирана в бешенство. Вероятно, это началось с того происшествия с участием леди Алинор. Алара, конечно, не была уверена, но сильно подозревала, что Диран впервые получил такой резкий отпор. А в его возрасте это могло оказать странное влияние на образ мыслей.

Серине здорово повезло, что Диран находился в хорошем настроении, когда вернулся домой. Если бы он потерпел поражение в Совете или хотя бы просто столкнулся с чьим-то противоречием, он убил бы Серину на месте. Даже если бы он просто оказался не в духе, он парализовал бы бывшую фаворитку и продержал в таком состоянии, пока за ней не явились бы стражники. А потом Диран постарался бы сделать казнь Серины максимально длительной и болезненной — возможно даже, превратил бы ее в часть какого-нибудь представления.

Но сложилось так, что лорд был вполне доволен собою и решил сперва поразвлечься, а потом уже послать кого-нибудь за Сериной. Но у Серины тоже были свои шпионы, и они сообщили, что счастливая соперница уже донесла лорду о беременности его фаворитки и что на рассвете за ней придут.

Алара могла бы поспорить, что Диран приказал своим стражникам осматривать окраинные районы пустыни, дабы удостовериться, что Серина действительно умерла. Он не мог позволить ей жить. Но эта женщина снова удивила его, и, если лорд все еще пребывал в хорошем настроении, он мог позволить Серине умереть «естественной» смертью.

Тут слуха Алары коснулся стон. Оказалось, что, пока драконица сидела, погрузившись в размышления, сон Серины перешел в горячечный бред. Тяготы путешествия в конце концов оказали свое воздействие. Женщина лежала на боку, корчилась и стонала. У нее явно начались схватки.

И, похоже, ей не суждено было пережить роды.

Глава 4

Алара снова подумала — почему бы ей не плюнуть на все и не улететь? У нее не было ни малейших причин связываться с этой женщиной. А вот причин не связываться было более чем достаточно. Женщина умирала; страшный путь по пустыне и роды полностью истощили ее силы. А отношение Серины к своим соплеменникам просто ужасало Алару.

Логичнее всего было бы предоставить женщину собственной судьбе. И все же…

Обозвав себя последней дурой, Алара осторожно соприкоснулась с сознанием женщины, где мечты смешались с бредом и старыми воспоминаниями…

Серина растянулась на мягких подушках и попыталась расслабиться. Она уже успела прикусить губу до крови. Боль то откатывалась, то снова возвращалась. Серина улыбнулась лорду Дирану. Лорд успокаивающе погладил фаворитку по руке.

— Это хороший ребенок, — тепло сказал он. До сих пор таким тоном Диран обращался только к любимой гончей или к кобыле, когда им подходило время рожать. Серина слабо улыбнулась, пытаясь сделать вид, что ничего особенного с ней не происходит, — так, легкое недомогание. Лорд терпеть не мог суету и истерики. — Скоро все закончится, и ты снова займешь место рядом со мной.

Неудачливая соперница Серины, Лейда, — ее отправили драить полы в родильной комнате, — нахмурилась, заслышав эти слова, но не посмела что-либо сказать. Когда Диран отыскал Серину в пустыне, у него хватило выдержки выслушать ее объяснения. Нет, он не стал наказывать Лейду физически — он придумал кое-что получше. Лорд отдал бывшую наложницу в служанки Серине.

На миг у Серины промелькнула мысль: «А что случилось с ребенком?» Впрочем, это было неважно. Возможно, Диран избавил ее от этого бремени, а потом стер ей воспоминания. Ему это было вполне по силам.

— Вы с этим молодым жеребцом подарите мне крепкого парня — я в этом не сомневаюсь, — продолжал лорд. Серину охватил очередной приступ боли. По лбу женщины потекли капли пота. Она улыбнулась, стиснув зубы, и кивнула. — Моему сыну потребуется личная стража. Если все пройдет хорошо, может, попросить тебя родить еще одного стражника?

— Да, мой лорд! — кое-как выдохнула Серина. Хотя, по чести говоря, сейчас она предпочла бы скрести полы вместо Ленды, а не рожать нового ребенка. Какая жалость, что лорд не счел нужным стереть ей и эти воспоминания!

— Хорошая девочка, — Диран еще раз погладил ее по руке и покинул родильную комнату, сверкающую белым кафелем. Прощаний он тоже не любил. Сейчас в облике Серины был лишь один штрих, который можно было назвать непривычным, — капли пота, покрывающие лоб. Тело женщины скрывали шелковые покрывала. Но как только Диран перешагнул через порог, все изменилось, и вокруг Серины засуетилась целая толпа нянек и повивальных бабок.

В принципе, она была не против выполнить просьбу — просьбу, а не приказ! — лорда Дирана и родить для него стражника. Лорд хотел получить нечто особенное: ребенка от лучших производителей, пригодного для обучения на стражника. Личного стража начинают обучать с того момента, как ребенок становится на ноги. Лорд не решился поручить это кому-нибудь другому и попросил ее, Серину, — ведь никто больше не служил ему так верно, и никто не сможет позаботиться об этом так же хорошо, как она. Лорд сказал, что ей ни в чем не придется нуждаться и что награда превзойдет даже самые смелые ее мечтания.

Серина никогда не решилась бы сказать об этом лорду, но молодой стражник, предназначенный ей в пару, его задумчивые глаза и великолепное тело действительно превосходили самые смелые мечты женщины. Он подчинялся каждому слову Серины, и это было невероятно возбуждающим — оказаться в позиции того, кто повелевает. И еще оказалось, что получать наслаждение, вместо того, чтобы давать его, — тоже очень возбуждающее ощущение.

Возможно, она попросит этого стражника насовсем, как часть обещанного вознаграждения…

Боль вернулась снова. Серина закричала от боли и гнева. Что эти бабки копаются? Почему они ничего не делают? Они что, не понимают, кто она такая?

Серина попыталась что-то сказать, как следует отчитать этих лентяек за небрежность, но не смогла выдавить ни слова. Промежутки между приступами становились все короче, и наконец Серина застонала, словно раненое животное.

Алара решила, что Серина вполне может быть бесчувственной тварью — ее лично это не касается. Ее не волнует также, что Серина делала в прошлом. Главное, что она была женщиной, которой подошел срок рожать. Это пробудило в Аларе глубочайшие драконьи инстинкты, и она решила все-таки помочь беглянке.

Это решение трудно было назвать осознанным. Алара просто ничего не могла с собой поделать. Конечно, она могла предпринять кое-какие меры предосторожности, чтобы избежать разоблачения, — на тот маловероятный случай, если женщина все-таки очнется от бреда. Конечно, все это было чрезвычайно глупо и излишне сентиментально и нарушало букву закона о сохранении тайны, — а может, даже и его дух. Но после того, как Алара разделила с Сериной ее мысли, она чувствовала, что не вправе отказать этой женщине в помощи — ну, должна же она хотя бы отплатить за похищенные воспоминания?

Последние картинки, промелькнувшие в мозгу жен-шины, подсказали Аларе, какой облик ей лучше всего принять, — одной из повивальных бабок поместья.

Драконица быстро потянулась к потокам силы и пропустила их через себя, перемещая большую часть своей массы Вовне. Алара меняла облик очень осторожно, стараясь, чтобы эта чехарда не повредила ребенку в ее чреве. Чтобы совладать с разницей в размерах, Аларе одновременно со сменой собственного облика пришлось превратить и своего нерожденного ребенка. Эта процедура требовала немалого времени. Когда драконица справилась с ней, солнце уже клонилось к горизонту, а женщина явно должна была вот-вот родить и слабела с каждым вздохом.

Алара опустилась на колени рядом с истерзанным телом женщины и без особых усилий уложила его поудобнее. Тут она заметила, что взгляд Серины на мгновение слал осмысленным. Во всяком случае, женщина достаточно пришла в себя, чтобы осознать, кто суетится рядом с ней.

Серина шевельнула губами, но не смогла произнести ни слова. Алара осторожно напоила ее. А потом, делая вид, будто она просто поддерживает голову роженицы, драконица принялась осторожно массировать некоторые нервные окончания в том месте, где шея переходит в спину.

Серина судорожно вздохнула. На мгновение глаза ее расширились от удивления — несчастная почувствовала, что боль отступает. Потом она закрыла глаза, защищаясь от света закатного солнца, и снова погрузилась в бред.

Ну, по крайней мере в смысле скорости эти роды были легкими. Но у Серины открылось сильнейшее кровотечение, и Алара с испугом поняла, что с этим она ничего не может поделать. Через несколько мгновений ребенок уже лежал на куске ткани, оторванном от юбки Серины. Вырытое в песке углубление образовывало своеобразную колыбель. Маленькая девочка — такая же уродливая, как любой новорожденный человек.

И когда ребенок выскользнул наконец наружу, мать испустила тяжелый вздох и не вздохнула более.

Алара посмотрела на мокрое, красное, сморщенное крохотное существо и изумилась: с чего вдруг ей вздумалось спасать этого ребенка?

Огонь и Дождь! Да ведь ребенок еще и недоношенный! Его следует просто оставить тут вместе с матерью — это будет лучше всего. Алара даже не знала, как с ним обращаться — вдруг она уже случайно убила его? Что за ужасный звереныш…

Но тут младенец разинул крохотный ротик, и над пустыней разнесся слабый жалобный крик.

Этот писк поразил драконицу с той же точностью и неотвратимостью, как эльфийская стрела — сердце Алары не выдержало. В конце концов, она сама была матерью! Драконица поняла, что не сможет оставить ребенка здесь. Нет, только не после всего, что произошло. В конце концов, это всего лишь младенец. Она наверняка сумеет сообразить, как заботиться о нем. Навряд ли человеческие дети сильно отличаются от других детенышей.

Алара окунула девочку в бассейн и вытерла остатками нарядов Серины. Ребенок не стал выглядеть чище, но зато перестал пищать. Алара безошибочно чувствовала волны голода, исходившие от ребенка. Но девочка больше не плакала — она только уставилась в глаза драконице, словно от рождения умела фокусировать взгляд, — и взгляд этот был до странности разумен.

"У меня слишком разыгралось воображение.

Огонь и Дождь, но что же мне теперь делать с ребенком?

Видимо, забрать его домой".

Алара снова зачерпнула энергии, струящейся из бассейна, пропустила ее через себя и приняла свой нормальный облик. Ребенок лежал на песке, грелся на солнышке и помалкивал. Его молчание постепенно начало беспокоить Алару — а наряду с этим и ощущение, что девочка наблюдает за ней.

Драконица распахнула крылья во всю ширь, впитывая последнее солнечное тепло. Ее огромная черная тень накрыла собою ребенка. Да, лететь нужно прямо сейчас, пока еще можно поймать восходящие потоки. У Кемана есть маленький зверинец. Может, он сможет подсунуть ребенка какому-нибудь зверю, который сейчас выкармливает детенышей.

Алара подцепила когтями тряпичный сверток с младенцем — очень осторожно, стараясь не поцарапать девочку, — и сильным толчком взмыла в кобальтовое небо.

"А знаешь, — сказала она себе, уточнив курс по солнцу и первым звездам и направившись к Логову, — должно быть, в этом Пророчестве и вправду что-то есть. Хм, да. Возможно, именно его я и несу.

И выглядит это вовсе не так эффектно, как звучало в устах слепой старухи-пророчицы. «Дитя драконов, Проклятие эльфов…»

* * *

Преследуя садящееся солнце, драконица пересекла пустыню и теперь летела над плоскогорьем. Внизу стада антилоп и оленей выбирались из зарослей кустарника, защищавших их от дневного зноя, и направлялись к водопою и на пастбища. Когда на них падала тень крыл Алары, животные пугались и пускались наутек.

«Не сегодня, вкусненькие зверушки. Сейчас мне не до охоты».

Кроме того, это было бы браконьерством. Если Алара ничего не путала, эта охотничья территория принадлежала другому поселению, Логову Леаналани. В конце концов, это просто невежливо — забираться на земли другого Логова и охотиться без разрешения.

Стада разбегающихся травоядных поднимали целые тучи пыли. Да, в этих краях лето выдалось очень сухим. Последние лучи закатного солнца окрасили клубы пыли в красный и золотисто-красный цвета. По травянистой равнине и зарослям кустарника протянулись фиолетовые тени. Прямо по курсу на кроваво-красном и золотом небе умирало солнце, а за спиной у Алары синева неба сгущалась и переходила в индиго. А сверху на драконицу поглядывал крохотный тусклый месяц.

От равнин поднимался горячий воздух, наполненный запахами пыли и опаленной солнцем растительности. Временами в этой симфонии запахов мелькала слабая мускусная нотка оленя или дыхание скрытой от глаз воды.

Алара продолжала лететь на запад. Наконец на горизонте возникла изломанная черная линия и словно разорвала садящееся солнце пополам.

Это были горы. Теперь уже недалеко…

За непроходимой для эльфов пустыней и за землями, пригодными лишь для охоты, лежали сами Логова, укрытые в горных долинах. Никогда еще дом не казался Аларе таким притягательным. Сейчас даже ребенок, висящий у нее в когтях, представлялся чем-то малозначительным.

Алара так рвалась домой, в родную пещеру, что напрочь позабыла о неоконченной медитации.

Драконица сделала несколько кругов над Логовом, ожидая, пока часовой даст знак, что заметил ее. Старые привычки отмирали с трудом. Пожалуй, драконам давно уже не было смысла опасаться нападения с воздуха, но эта традиция закреплялась веками, и ни один дракон не шел на посадку, не получив позволения у часового. Даже Аларе, при всей ее усталости, не хотелось нарушать это правило.

«Кто летит?» — донесся формальный вопрос.

«Аламарана, — так же формально ответила драконица. — Могу я приземлиться?»

«Садись и будь как дома, ради Огня и Дождя. Добро пожаловать, старшая сестра!»

Алара не узнала говорившего по голосу — наверное, из-за усталости. Должно быть, это кто-то из молодежи. Несколько мгновений драконица парила над гроздьями жилищ, прилепившихся к склонам долины, и пыталась сориентироваться. Хотя жилища и отличались между собою по виду, сейчас все они были лишь темными тенями на фоне светлых обветренных скал. В долине не было никакого освещения, и это вогнало бы в тягостное недоумение любого человека или эльфа — если бы вдруг таковых занесло сюда, — даже отсутствие зданий наверняка показалось бы им менее странным.

Наконец Алара сообразила, почему она ничего не видит. Она так устала, что забыла перейти с дневного зрения на ночное. Обругав себя за глупость, драконица исправила ошибку, и внезапно долина предстала перед ней с кристальной ясностью.

А вон и ее дом — точнее, каменная беседка, отмечающая вход в жилище. Некоторые драконы вправду предпочитали наземные жилища и проводили много времени в других обличьях, не в драконьем. Поэтому в долине можно было увидеть большие постройки, напоминающие эльфийские особняки, — только их строителей не волновали ни наземные подходы, ни возможность запастись водой. Попросту говоря, это был один огромный замок, выстроенный на склоне утеса. Алара проскользнула так близко от него, что могла бы дотронуться крылом до стены.

А вот это нечто новенькое. Аларе стало любопытно, кто построил столь чудовищное жилище: больше всего оно походило на дом внезапно разбогатевшего надсмотрщика.

Другие драконы предпочитали жить в пещерах — но не в таких глубоких, как Дома. Они выбирали неглубокую пещеру где-нибудь на склоне горы — повыше, чтобы недалеко было до гребня, на котором можно при желании хоть целый день принимать солнечные ванны. Пролетая мимо одного из таких жилищ, Алара увидела, как из темноты на нее смотрят три пары глаз — трое драконов сидели, тесно прижавшись друг к другу.

Ага, значит, Фериланора все-таки умудрилась наконец перетащить свой выводок на утес. Алара уже подумывала, что она никогда не позволит детям выбираться из долины.

Ну, а некоторые из Народа — в том числе и Алара — чувствовали себя уютно лишь в просторных подземных логовах. Такие логова были жильем Народа там, Дома. Здешняя долина — настоящий подарок судьбы — позволяла всем обустроить жилье по своему вкусу.

Те драконы, кто предпочитал пещеры разной глубины, тоже повадились возводить некое подобие зданий — чтобы отметить вход в свое жилище и защитить его от бурь. Алара поставила в качестве такого указателя каменную копию беседки из сада камней В'шарна Джемса лорда Келума. Она увидела эту беседку во время одной из вечеринок под открытым небом и сочла ее очаровательной.

Чего никак нельзя было сказать о хозяине дома.

В результате долина была заполнена постройками самых разнообразных размеров и стилей. Изящные беседки стояли на холмах или карабкались по склонам. Особняки и причудливые замки покрывали дно долины, словно стайка нахохленных куриц, либо парили на вершинах пиков и гребнях гор. Храмы давно забытых богов стояли бок о бок с пирамидами и борделями явно людской постройки.

Казалось, будто какая-то неимоверная буря опустошила с полдесятка городов, а то, что уцелело, перенесла сюда.

Алара медленно кружила над долиной, постепенно сбрасывая высоту. Дитя в ее когтях помалкивало на протяжении всего путешествия, и если бы Алара не ощущала маленькие странные мысли, соприкасающиеся с ее мозгом, она решила бы, что девочка заснула или умерла.

Мысли девочки — или скорее мыслеформы, — они были пока что недостаточно четкими, чтобы считаться мыслями, — были необычайно сильными. По правде говоря, они были сильнее, чем у любого новорожденного из числа Народа.

Если сила разума малышки будет возрастать по мере ее взросления — хм, неудивительно, что полукровки причинили эльфам столько неприятностей.

Алара увидела, как другие драконы начали выглядывать из своих жилищ. Сверху они и вправду выглядели довольно странно, особенно при ночном зрении, стирающем оттенки красок. Когда расцветка не видна, трудно сказать, кто есть кто. Сейчас, со сложенными крыльями, драконы казались лишь темными фигурами на фоне камня.

Хотя нет, одного Алара все-таки узнала. Ее сын, Кеманорель, подпрыгивал на месте, не в силах совладать с волнением. Как только Алара поняла, что уже находится в пределах слышимости Кемана — таковая пока что была невелика, — она окликнула сына.

«Будь осторожнее, когда я приземлюсь, милый. Я принесла.., э.., одно существо. Младенца. Мне понадобится твоя помощь — ребенок остался без матери».

В ответ донеслась вспышка радости. Если бы Алара находилась сейчас на земле, то наверняка услышала бы радостный визг Кемана. Рядом с Кеманом сидел еще один дракон — Алара узнала его по размерам и по чешуе, серебрящейся в лунном свете. Отец-Дракон. Кеман готов был от нетерпения взмыть в воздух, но на спине у него лежала увесистая когтистая лапа Отца-Дракона.

Подросток взглянул на Отца-Дракона, и Алара даже с этого расстояния почувствовала волны спокойствия, исходящие от верховного шамана.

Алара была очень рада, что вернулась к сыну. Правда, иногда он умудрялся доводить ее до бешенства — ну, да ничего. Тут Алара начала заходить на посадку, и ей стало не до посторонних мыслей. Посадка была трудной — из-за ноши Алары и потому, что собственная беременность сделала ее грузной и неуклюжей, — да и вообще дно долины сильно отличалось от открытых пространств пустыни. Алара скользила по пологой дуге, раскинув крылья. Время от времени она несколькими быстрыми взмахами поднималась над скальным выступом или, извиваясь всем телом, закладывала вираж, чтобы не столкнуться с очередным утесом.

В конце концов усталая, но гордая драконица взмахнула крыльями и изящно приземлилась на три лапы прямо перед группой встречающих.

Алара осторожно опустила свою ношу на землю, и ребенок издал слабый и жалостный писк — впервые после родов.

— Огонь и Дождь! — воскликнул один из встречающих. — Это что такое?!

И с этого мгновения мирное возвращение Алары домой превратилось в яростную перебранку.

Никого сейчас не волновало, что Алары почти месяц не было дома. Все как будто позабыли, что она — шаман своего Логова и имеет право на толику уважения. Как только драконы завидели младенца, все это словно вылетело у них из головы. Соплеменники окружили Алару. Хотя для существа крылатого окружение не несло такой угрозы, как для того, кто привязан к земле, но все же это выглядело довольно пугающе. В слабом свете луны и звезд трудно было рассмотреть окрас — даже при помощи ночного зрения, — но с такого близкого расстояния Аларе не составляло проблем узнать любого из сородичей. Алара никогда еще так остро не ощущала свою молодость — ведь практически все, собравшиеся вокруг, формально были для нее Старшими. Драконица выпрямилась во весь рост, твердо решив не выказывать испуга.

— С чего тебе вдруг взбрело в голову тащить это домой?! — громко возмутился один из драконов. Кончик его хвоста нервно подергивался, рисуя полосы в пыли. — Мало того, что оно уродливее неоперившейся птицы — так оно еще гадит и шумит! За ним постоянно нужно убирать, и неизвестно, научится ли оно хоть когда-нибудь вести себя прилично! — хвост задергался сильнее. — Твое логово расположено совсем рядом с моим. Я не желаю, чтобы эта тварь орала посреди ночи и мешала мне спать!

— Не говоря уже о том, что от этой твари много лет не будет никакой пользы, — заявила другая драконица, презрительно вскинув голову. — Ей нужна будет особая пища, с ней будет полно возни — и ты будешь тратить на нее время, которое могла бы посвятить выполнению своих обязанностей. Мы и так уже достаточно долго пробыли без шамана.

— И не жди, что кто-нибудь из нас будет помогать тебе!

Этот голос Алара узнала. Йшанереналь отличался характером кислее зеленой мушмулы и был способен ворчать целыми днями напролет.

— Раз ты притащила эту штуку домой, ты за ней и присматривай! А если от нее начнутся неприятности, тебе придется самой с ними управляться или отнести эту штуку куда-нибудь подальше.

— Это не тварь и не штука! — возразила Алара, развернувшись к своим противникам и изо всех сил стараясь скрыть собственные сомнения. Драконица распахнула крылья и вздыбила гребень. — Это ребенок, и он мало чем отличается от наших детей!

— От твоих — может, и мало чем, дорогая, — сладеньким голосом промурлыкала юная Лориэлейна, свысока глядя на шамана — Алара была ниже ростом. — Но все прочие произошли из более благородного рода.

Прежде чем Алара успела ответить на это оскорбление, один из соседей Лори вмазал нахалке крылом по голове.

— Придержи язык, ты, ящерица ползучая! — рыкнул Хэмаэна. Лори вскинулась и яростно зашипела на него, но вторая оплеуха заставила ее присмиреть. — Или ты пытаешься доказать, что не достойна Права родства? Если шаман желает держать домашнее животное — пусть даже странное, — это еще не повод оскорблять ее род!

В голосе нежданного заступника каким-то странным образом сочетались высокомерие, цинизм и желание расположить шамана к себе. В некотором роде его замечание было не менее язвительным, чем неприкрытое хамство Лори. Алара еще несколько мгновений стояла, ощетинившись, но гребень Хэмаэны был прижат к спине, а уши — нацелены вперед. Он не собирался оскорблять Алару — он просто полагал, что ни она, ни принесенный ею ребенок не заслуживают того, чтобы поднимать из-за них свару. И следующие его слова это подтвердили.

— В конце концов, она ведь беременна, а беременные женщины имеют право на маленькие капризы, — покровительственно сказал Хэмаэна.

Алара с трудом удержалась, чтобы не врезать ему. В конце концов, он все-таки был на ее стороне. На свой лад.

За спиной у Лори стоял Кеман, а рядом с ним высился Отец-Дракон, покровительственно положивший лапу на плечо подростку. Кеман был единственным ребенком среди присутствующих. Когда взрослые принялись обмениваться шпильками и едкими замечаниями, Кеман застыл, беспомощно переводя взгляд с одного дракона на другого, и во всей его напряженной фигурке читалось неприкрытое недоумение. На миг Алару кольнула жалость, и она едва подавила желание отослать сына в логово до того момента, пока скандал не закончится.

Нет, не стоит. Ребенку все равно придется рано или поздно узнать, что среди Народа существует множество разногласий. Пускай он лучше прямо сейчас узнает, насколько циничны и бездушны большинство старших драконов и насколько им безразличны беды любого существа, не принадлежащего к Народу.

«Они ничем не лучше эльфийских лордов!» — в гневе подумала Алара. Каждая негодующая реплика окружающих лишь разжигала ее упрямство. — Их ничего не волнует! Они считают неполноценными все расы, кроме собственной!" Хотя драконы сами были изгнанниками, они нимало не сочувствовали существам, страдающим в рабстве, которого сами счастливо избегли. Они привыкли считать себя центром Вселенной и не собирались отказываться от своих взглядов.

За этим скандалом крылось нечто гораздо большее, чем вопрос о том, принимать или не принимать в дом странную зверушку. И все драконы прекрасно понимали это, хотя никто из них и не сказал об этом вслух. Алара разрушила покров тайны. Она принесла в Логово своего Рода существо, принадлежащее к другой расе. Это был ребенок, беспомощный младенец, не представляющий ни малейшей опасности для драконов, — и тем не менее он был чужаком. Алара нарушила неписаный закон. Шаманам позволялось множество вольностей — но это уже переходило всякие границы. Что следует соблюдать в первую очередь — букву закона или его дух? Большинство драконов сказали бы — «дух». Но при этом то же самое большинство отнюдь не горело желанием видеть в своей среде ребенка-полукровку.

Вот что крылось за каждой сказанной колкостью — беспокойство, вызванное тем, что Алара зашла слишком далеко. А значит, неважно, какими мотивами она руководствовалась, — надо заставить ее понять, что она не права Эта самовлюбленная слепота сородичей вызвала у Алары сперва раздражение, а потом и гнев. И, конечно, к этому еще добавилось обыкновеннейшее упрямство.

Драконица чувствовала, что это уже становится делом принципа. Ребенок есть ребенок, а то, что у него две ноги и смешанная кровь, — не имеет никакого значения. Это ребенок разумного существа, и он полностью заслуживал, чтобы его кто-нибудь охранял и опекал — по той простой причине, что он не мог пока что сам позаботиться о себе.

Перебранка продолжала кипеть. Страсти накалялись. А Отец-Дракон безмолвно наблюдал за скандалом, время от времени сдерживая Кемана, когда становилось ясно, что юный дракон вот-вот кинется на защиту матери Огромный силуэт шамана темнел на фоне звездного неба, словно грозовая туча, что обещает разразиться бурей, но пока что сдерживается каким-то неизъяснимым способом.

Постепенно Алара осознала, что Отец-Дракон помалкивает неспроста. Ей показалось, что шаман наблюдает за всеми ними, а внимательнее всего — за самой Аларой. Такое пристальное внимание с его стороны заставило Алару занервничать. У нее появилось ощущение, что Отец-Дракон неким образом испытывает ее.

Возможно, это и вправду было так. Отец-Дракон мог очень тщательно следить за ее действиями уже по той причине, что Алара была шаманом, а Отец-Дракон — главой всех шаманов.

Может, и так. А может, дело вовсе не в этом. Насколько было известно Аларе, Отец-Дракон всегда проявлял живейший интерес к жизни эльфов и их рабов-людей. Время от времени он возвышал голос, оправдывая вмешательство в дела людей. В прошлом он не раз настаивал, что нельзя ограничиваться лишь наблюдением, и заявлял, что устраивать эльфийским лордам мелкие гадости — вроде тех шуточек, что так любила выкидывать Алара, — недостаточно, и нужно идти дальше.

Это могло значить очень много…

А могло и не иметь никакого значения. Алара знала, что, как бы она ни была упряма и непредсказуема, ей в этом отношении было ох как далеко до Отца-Дракона. Возможно, ему просто нравилось смотреть, как она выпутывается из затруднительного положения. И уж во всяком случае, ему явно нравилась суматоха, поднявшаяся из-за выходки Алары. Драконы любили делать гадости не только дальним, но и ближним своим.

А Отец-Дракон был особенно известен своими выходками.

Алара отмахнулась от этой загадки. Если Отец-Дракон не собирается вмешиваться, все это не имеет особого значения. Она прекрасно может самостоятельно выиграть эту стычку.

— Я намерена оставить этого ребенка при себе! — дерзко заявила она, вскинув голову и распахнув крылья. Уши Алары были прижаты, а гребень стоял дыбом. — Это отличный товарищ по играм для Кемана. Кеману легче будет научиться подражать двуногим, будь то люди или эльфы, если у него перед глазами будет живой пример. Да вы только подумайте, сколько мы сможем узнать, наблюдая за ней с самого детства! Я столько узнала из сознания ее матери, что вы даже не поверите!

Этот довод поверг драконов в некоторое замешательство. Они принялись вертеть головами и топорщить либо прижимать гребни — в зависимости от своих мыслей.

— Это животное! — прошипел Оронэра, приподняв крылья. — Хочешь держать ее как домашнего зверька — пожалуйста! Но воспитывать ее вместе с нашими детьми?! Это возмутительно! Ты бы еще притащила больших обезьян и дельфинов!

Алара взмахнула крыльями и нехорошо прищурилась. В голосе драконицы зазвенели опасные нотки.

— А что, неплохая идея! — огрызнулась Алара, и ее когти прочертили глубокие борозды в утоптанной земле. — Может, хоть тогда некоторые домоседы, которые выбираются из Логова только затем, чтобы пожрать и погреться на солнышке, поймут разницу между животными и нашими братьями по разуму, и что эти братья гораздо интереснее многих здешних жителей!

— Братья? Кто — эти животные? — фыркнула Лори. Прежде, чем Алара успела остановить ее, молодая драконица протянула лапу и ухватила младенца за ножку. Ребенок заревел. Лори скорчила гримасу отвращения. — Шаман, ты, наверное, потеряла последние остатки ума, которые у тебя были. Это всего лишь животное, пригодное в пищу, и ты это отлично знаешь. Я слыхала, что из детенышей получается неплохой супчик…

Договорить Лори не успела. Взбешенная Алара окончательно утратила самообладание и ринулась в драку. Лори этого не ожидала — за Аларой даже в детстве не водилось такой привычки. Да в общем-то, никто не ожидал, что Алара способна на такое — даже при том, что она не раз уже доказала свою храбрость в Громовом Танце.

Алара взвилась на дыбы и бешено забила хвостом. Пространство вокруг нее мгновенно расчистилось — драконы метнулись в разные стороны, уворачиваясь от ударов хвоста. Алара же молниеносно выбросила вперед правую лапу и, прежде чем молодая драконица успела увернуться или отскочить, схватила ее за плечо. Когти Алары впились в мягкую кожу над суставом. Лори взвизгнула от боли и чуть не уронила младенца.

— Осторожно! — прорычала Алара сквозь стиснутые зубы. — Клади ее на землю — и осторожно! Клянусь Огнем и Дождем, за каждый ее синяк ты получишь два, даже если мне придется для этого спустить с тебя всю чешую!

Лори положила ребенка. Как только девочка коснулась твердой поверхности, ее плач тут же стих. Алара отпустила противницу. Лори прижала уши и гребень и шмыгнула куда-то назад. Еще несколько драконов попятились, присмирев не хуже Лори.

Алара встала над ребенком и обвела сородичей гневным взглядом.

— Я оставляю ее себе, — твердым, не допускающим возражений тоном заявила она. — Она будет расти вместе с Кеманом. Это — ребенок разумного существа, и она нуждается в заботе и защите. — Под взглядом Алары драконы потупились и опустили морды. — Она не представляет для нас никакой опасности. Она не сможет предать нас уже хотя бы потому, что никогда не встретит своих соплеменников, если только мы сами не решим познакомить ее с ними. Кстати, если мы об этом позаботимся, она станет скорее драконом, чем человеком. Я не нарушила закона, принеся ее сюда, и вы отлично это знаете!

Отец-Дракон, помалкивавший до этого момента, поднял голову.

— Ты оставишь ребенка при себе, Алара, и воспитаешь его, — сказал он. Низкий голос старого шамана напоминал отдаленные раскаты грома. — Этот ребенок — великий хаменлеаи. С ним и вокруг него будет твориться множество необычайных вещей.

От изумления глаза Алары сделались круглыми. Шаманам нечасто приходилось сталкиваться с хаменлеаи — силой, способной изменять мир и воплощенной в определенном существе или определенном действии. С Аларой такое произошло лишь однажды. Но Отец-Дракон назвал ребенка великим хаменлеаи! — а Отец-Дракон никогда не ошибался в таких вопросах. А значит, решение Алары много значило не только для ее собственного логова, но и для всего Народа.

Алара раскинула крылья во всю ширь, и глаза ее вспыхнули торжеством.

И в это самое мгновение по животу Алары пробежала судорога. Драконица ахнула и сложилась вдвое, почувствовав первое приближение родовых схваток.

Глава 5

Кеман изумленно наблюдал, как его мать защищает человеческого детеныша. Нет, почему она его защищает — понятно. Но почему остальные так остервенело противоречат ей? Почему они щурятся, топорщат гребни, бьют хвостами и выглядят так, словно готовы вот-вот ринуться в драку?

«Что происходит? — хотелось ему спросить у Отца-Дракона. — Ведь это всего лишь младенец, детеныш! Он же совершенно безвредный, он не может навредить никому из Народа! Почему они не хотят, чтобы мама оставила его себе?»

Но взрослые драконы временами бывали жестоки. Лори, например, постоянно грозила, что закусит кем-нибудь из ручных двурогов Кемана, когда ей будет лень лететь на охоту. Возможно, именно из-за этого они сейчас и спорили.

Но мама не сдавалась и не собиралась отступать без боя. Кеман уже готов был ринуться ей на помощь, но тут крыло Отца-Дракона заслонило обзор Кеману.

Потому Кеман все-таки остался на месте — хотя стоял он очень неспокойно. Но когда Лори попыталась съесть человеческого детеныша, Кеман чуть не набросился на нее сзади. Он готов был впиться в хвост Лори всеми своими когтями и зубами. Но тут маленькая и нежная мама Кемана каким-то неизъяснимым образом выросла втрое и быстро привела Лори в чувство. Алара схватила Лори за плечо в том самом месте, где чешуя была мелкой и почти не давала защиты, и сжала как следует, — так делают молодые драконы, выясняя в потасовках, кто из них самый крутой. Алара застала Лори врасплох и причинила ей боль — а Лори никогда не умела терпеть боль. Она однажды устроила жуткую суету из-за какой-то паршивой занозы в лапе. Лори тут же пошла на попятный, а остальные последовали ее примеру.

Угроза явно миновала, и Кеман расслабился. Дела взрослых его больше не интересовали: все внимание подростка было приковано к человеческому детенышу.

Кеман посмотрел, как детеныш копошится в пыли, слабо двигая ручками и ножками, и решил, что он и вправду миленький. Интересно, а насколько он маленький? Мама сказала, что хочет, чтобы Кеман помог позаботиться о детеныше. Если он похож на двурогов, ему, наверное, нужно молоко, а мама не знает, как заставить двурогов принять чужого детеныша. А он, Кеман, знает!

Кеман принялся таскать домой разнообразную живность с того самого времени, как стал достаточно взрослым, чтобы самому покидать селение. Некоторые из его любимцев оказались довольно полезными: например, семейство пятнистых котов поселилось в логове Алары и полностью очистило его от грызунов. А многочисленные ящерицы взяли на себя истребление насекомых — котов такая мелочь не интересовала. Постепенно Кеман приобрел определенную известность. Некоторые драконы, возвращаясь с охоты, даже стали приносить Кеману всяких животных для его маленького зверинца. Например, Отец-Дракон однажды принес самку однорога, здоровенную, как лошадь. Это животное напоминало помесь двурога с большим степным трирогом, только его раздвоенные копыта больше напоминали когти. Однорожиха была беременна и разродилась тройней. У жеребят обнаружился столь же отвратительный характер, как и у их матушки, и пройти мимо них безнаказанно мог один лишь Кеман. Кеман использовал однорогов для охраны прочих своих найденышей. С однорогами даже Лори предпочитала не связываться. Насколько двуроги были ласковыми и нежными, настолько однороги были агрессивны и коварны.

Но такого маленького и слабого существа Кеману еще не приносили. Должно быть, это будет довольно интересно — заботиться о человеческом детеныше.

Пожалуй, тут ему помогут двуроги. Конечно, лучше бы было подложить ее в выводок луперов, но сейчас у них нет детенышей. Ничего, можно положить малышку к Попрыгунье, увечной двурожице, которая ходит на трех ногах. Та очень осторожна и никогда не наступит на детеныша.

И тут Алара приглушенно вскрикнула. Кеман обеспокоенно поднял голову и увидел, как его мать, скорчившись, лежит на земле.

Кеману приходилось несколько раз наблюдать за родами у своих подопечных, и потому он сразу понял, что происходит. Но прочие драконы тут же постарались скрыться. Несколько дракониц постарше выбрались из своих логов и засуетились вокруг Алары, поглядывая на Кемана и на Отца-Дракона, как на чужаков.

На человеческого детеныша, тихо лежащего на земле, никто внимания не обращал — будто его тут и не было вовсе. Посторонний наблюдатель нипочем не догадался бы, что всего несколько минут назад детеныш послужил причиной скандала.

Кеман осторожно подобрался к крохотному, хрупкому на вид существу. Ну, и что же ему с этим делать? Да, мама сказала, что хочет, чтобы Кеман помог ей заботиться о детеныше, но ведь на самом-то деле он принадлежал ей! Что лучше: забрать детеныша прямо сейчас или подождать, пока мама что-нибудь скажет?

Кеман застыл в нерешительности. Он знал, что роды могут затянуться до рассвета, а то и дольше. Но если он станет ждать, детеныш может умереть. Он и сейчас уже, наверное, голоден…

Словно отвечая на его невысказанный вопрос, детеныш слабо пискнул и повернул головку в сторону Кемана. Кеман осторожно поднес коготь ко рту детеныша — по сравнению с головой детеныша коготь казался просто огромным. Детеныш зачмокал, потом расплакался.

Нет, если о нем не позаботиться, он точно умрет, — решил Кеман и повернулся к Отцу-Дракону в поисках помощи.

— Кеман, если ты знаешь, что нужно делать, так действуй же, — проворчал Отец-Дракон. — Особенно, если ты точно это знаешь.

Кеман снова заколебался. А вдруг Лори обнаружит, что он забрал детеныша? Она удрала от Алары, но на него, Кемана, она и внимания не обратит. А если она захочет съесть детеныша, Кеману с ней не справиться.

Но если до тех пор, пока Аларе не станет лучше, никто не узнает, что детеныша унес Кеман, и если поставить однорогов в один загон с Попрыгуньей…

Да, так он и сделает. Даже Лори не захочется идти мимо однорогов.

Единожды приняв решение, Кеманбольше не колебался. Конечно, он не может пока что превратиться в двуногого и взять детеныша на руки, но что ему мешает унести детеныша в передних лапах?

Только как бы не поранить малышку — а то ведь он понятия не имеет, как ее лечить. А если вдруг он причинит малышке какой-то вред, она останется без помощи, пока Алара не поправится достаточно, чтобы позаботиться о ней.

Ну что ж, значит, просто нужно быть поосторожнее. Ему ведь уже приходилось носить маленьких детенышей.

Кеман накрыл детеныша лапой и принялся медленно и осторожно сводить когти, стараясь не прикасаться к малышке. Когда когти сомкнулись — между когтями оставалось столько места, что человек мог бы просунуть руку, — Кеман медленно поднял лапу.

Детеныш преспокойно устроился в корзинке из когтей. Малышка не получила ни царапины.

Кеман облегченно вздохнул и направился к своему логову, ковыляя на трех лапах. Раз он оглянулся — посмотреть, не идет ли за ним Отец-Дракон. Но шаман молча исчез, пока Кеман пытался подобрать детеныша. А прочие хлопотали сейчас вокруг Алары.

Ну что ж, прекрасно. Теперь Кеман точно знал, что ему делать, и он полагал, что прекрасно сумеет позаботиться о детеныше без помощи взрослых.

Зверинец располагался в пещере, неподалеку от одного из многочисленных выходов. Рядом с этим выходом как раз находилось неплохое пастбище для крупных травоядных животных. К тому времени, когда Кеман пробрался через жилую часть пещеры к боковому туннелю, он успел здорово устать. Ему и в голову не приходило, что ходить на трех лапах настолько трудно. Кеман никогда прежде не замечал, что по дороге к зверинцу столько неровных мест, через которые нужно перебраться, и столько выступов, которые нужно обогнуть. Скакать здесь со всех четырех ног — одно дело, а нести что-то такое, что нипочем нельзя ронять, — совсем другое. Правую переднюю лапу уже начала сводить судорога.

Ну когда же он наконец вырастет и сможет менять облик или пользоваться драконьей магией?! Его мать способна была при желании плавить камни. Если бы он уже мог работать с магией, то сейчас расчистил бы себе нормальную дорогу.

Наконец уставший до изнеможения дракончик доковылял до выгона. Кроткие и неспособные защищить себя двуроги паслись рядом со входом в пещеру. Кеман соорудил вокруг выгона каменную ограду и даже небольшое каменное укрытие для двурогов. Сейчас он был жутко рад, когда наконец-то положил детеныша на солому рядом с Попрыгуньей. Попрыгунья лежала на боку и кормила своего теленка. Она выделялась кротостью даже на фоне своих сородичей, и Кеман не раз уже отдавал ей на воспитание осиротевших детенышей.

Кеман с облегчением расслабил правую лапу. На мгновение ему показалось, что судорога уже никогда не отступит — но ничего, обошлось. Кеман взглянул на детеныша. Кажется, с ним все было в порядке. Малышка лежала на соломе, а Попрыгунья не обращала на нее ни малейшего внимания.

Отлично. Этого он и ожидал. Кеман встал и двинулся ко входу. Там в маленьком боковом ответвлении хранилось всякое имущество, необходимое для ухода за животными. Прежде всего ему понадобится мятное масло и тряпка. Сейчас он намажет всю троицу мятой, и Попрыгунья перестанет понимать, который из двоих детенышей — ее. Если повезет, она выкормит обоих.

Прежде этот способ действовал. Кеман полагал, что он должен сработать и сейчас, несмотря на то, что этот детеныш был куда беспомощнее всех тех зверьков, которых Кеман до этого подкладывал Попрыгунье, и что он не имел ни малейшего сходства с двурогами.

Детеныш испустил крик. На этот раз было совершенно ясно, что кричит он от голода. Неожиданно Кемана охватило беспокойство: что станет делать Попрыгунья? Ведь ее теленок блеет совсем иначе.

Попрыгунья удивленно уставилась на детеныша, поставив уши торчком. Кеман придвинулся ближе. Он готов был в любое мгновение всунуть лапу между детенышем и Попрыгуньей, если двурожиха вдруг начнет выказывать признаки враждебности.

Но вместо этого Попрыгунья потянулась и с любопытством обнюхала детеныша — а потом, прежде, чем Кеман успел шелохнуться, носом же перекатила детеныша поближе к себе. Младенец тем временем продолжал орать, требуя еды. Кеман встревожился: вдруг такое перекатывание повредит детенышу? Дракончик одним движением оказался рядом с Попрыгуньей.

И обнаружил, что детеныш уже пристроился к соску рядом с теленком Попрыгуньи. Со стороны казалось, что они все совершенно точно знают, что именно им следует делать.

Приложив некоторые усилия, Кеман при помощи сладких корешков заманил однорогов на выгон Попрыгуньи. При этом он не забывал держаться подальше от их острых раздвоенных копыт. Однороги терпели его, как терпели членов своего маленького стада. Они не испытывали привязанности к Кеману и не позволяли ему никаких вольностей. Однороги некоторое время со сдержанным презрением рассматривали Попрыгунью и ее выводок, потом устроились поблизости.

На Кемана они не обращали никакого внимания, но подросток к этому привык. Он устало потащился обратно в логово, надеясь, что мать уже вернулась туда, но обнаружил, что пещера пуста, как и прежде.

* * *

Их логово было не слишком велико. На самом деле это было всего лишь звено в цепи известняковых пещер, протянувшихся с этой стороны долины. Теперь эти пещеры уже не были соединены между собой. Каждый дракон, желающий заполучить подземное жилище, просто заявлял права на некоторое количество пещер, прокапывал отдельный вход, после чего отгораживал свой участок от остальной системы.

Сочащаяся из стен вода за многие столетия заполнила пещеры разнообразнейшими выступами и наростами. Некоторые из них Алара убрала. Другие оставила — просто потому, что ей нравилось на них смотреть. Отполированные бесчисленными каплями воды сталактиты и сталагмитами мягко поблескивали в полумраке пещеры. В главной пещере потолок был настолько высок, что при желании Алара вполне могла бы взлететь. Хозяйка пещеры разровняла пол в этом помещении и убрала большую часть известняковых образований. Впрочем, кое-что она оставила. Самый впечатляющий экземпляр стоял в центре, под наиболее высоким местом свода пещеры. Это был огромный сталактит. Он все еще продолжал расти, и ему не хватало лишь нескольких сантиметров, чтобы сомкнуться с таким же огромным сталагмитом, свисающим с потолка. Нижняя часть этой пары до странности напоминала стилизованное изображение горы, поросшей лесом, и Кеман с матерью очень любили рассматривать ее. Сталактит со всех сторон окружало озерцо глубиной с длину Кемана, и такое чистое, что в нем видно было дно.

Стеклянные шары, сделанные его матерью и заполненные магическим огнем, заливали холодным светом те части логова, которые Алара желала видеть. «Лесистая гора» и озерцо всегда светились мягким синим сиянием, а обе спальни — и Кемана, и матери, — приглушенно-зеленым. В настоящий же момент, поскольку Алары уже месяц не было дома, остальная часть логова была темной и не очень уютной. Иногда тишину нарушал звук капающей воды или быстрый топоток ящериц, разведенных в свое время Кеманом. Все прочее время в пещере было тихо.

Кеман забрался в свою спальню — пещерку в форме яйца, с мягким песчаным дном и очень скромным запасом драгоценных камней, принадлежащих лично Кеману, — и попытался уснуть. Но из этой попытки ничего не вышло. Он просыпался от малейшего шума и каждый раз после этого подолгу лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к шорохам, что доносились из темноты.

В конце концов Кеман сдался. Ну не может он больше здесь лежать! Лучше уж пойти и чем-нибудь заняться.

Рысцой добравшись до зверинца, Кеман увидел, что солнце только что взошло. Кеман со вздохом подумал, что ему так или иначе все равно нужно кормить своих подопечных. А раз так, почему бы ему не заняться этим прямо сейчас?

Большинство травоядных можно было просто выгнать на огороженное пастбище, но Попрыгунью и однорогов придется кормить в загоне, если он хочет, чтобы человеческий детеныш пребывал в безопасности. А это означало, что ему придется трудолюбиво рвать траву, складывать ее на выделанную шкуру, а потом тащить эту кучу в загон. И так раз за разом. Как давно уже узнал, к собственной печали, Кеман, травоядные уделяли еде очень большое внимание. К тому времени, как подросток справился с этой работой, солнце уже стояло довольно высоко, а сам Кеман жутко хотел есть и пить.

Правда, в зверинце содержались еще и хищники, но с ними особых проблем не было. Сейчас Кеман отправится добывать себе завтрак, а на обратном пути прихватит что-нибудь и для них. Иногда Кеман пикировал на какого-нибудь упитанного двурога, и ему приходило в голову, что это самое животное вполне могло бы быть одним из его любимцев, — тогда дракону приходилось напрягать все силы, чтобы убить добычу. Впрочем, потом стадо пускалось наутек, просыпались инстинкты, и прежде, чем Кеман успевал сообразить, что к чему, он уже жевал нежное вкусное мясо.

Некоторым инстинктам ужасно трудно сопротивляться. Одного лишь взгляда на разбегающееся стадо хватало, чтобы Кеман начинал бить хвостом и готов был ринуться на все, что движется.

А в настоящий момент он был настолько голоден, что даже ласковая Попрыгунья начинала казаться ему едой.

«Лучше я отправлюсь на охоту». Кеман взобрался на верхушку скалы, расправил крылья и взлетел — довольно неуклюже, надо признать. Он был уже достаточно взрослым, чтобы летать, но пока что не отличался особой искусностью в этом деле. Особенно в том, что касалось взлета и посадки. Кеман всегда старался проделывать это наедине — чтобы некому было смеяться, если он вдруг расквасит себе нос.

По мере того, как Кеман работал крыльями, набирая высоту, он чувствовал себя все более голодным. Он решил сегодня поохотиться на табун диких лошадей — есть двурогов ему сейчас как-то не хотелось. На выходе из ущелья Кеман поймал восходящий воздушный поток и принялся осматривать узкие долины, лежащие вокруг Логова. Большинство взрослых не охотились так близко от дома, а Кеману временами удавалось отыскать здесь очень даже неплохую добычу. Несмотря на близкое соседство огромных, вечно голодных драконов, окрестные пастбища всегда притягивали к себе небольшие табунчики травоядных.

На этот раз Кеману повезло: в одном тупиковом ущелье с небольшим источником в дальнем его конце он застал врасплох табун крепких серовато-коричневых кобыл. Кеман приглядел себе одну, которая была без жеребенка, собрался с силами и спикировал.

Кобыла была так перепугана, что даже не пыталась бежать. Кеман ударил ее с налета всем своим весом и всадил когти ей в круп. Он почувствовал, как хрустнули спина и шея кобылы, — и животное свалилось на землю, даже не успев оказать сопротивление.

Чистая работа. Кеман был чрезвычайно горд собой. Кроме того, лошадь была значительно крупнее тех животных, что обычно служили ему добычей.

К тому времени, как опомнившиеся лошади бросились наутек, Кеман уже пировал в свое удовольствие. Он никогда не рассматривал диких лошадей как возможную составляющую своего зверинца: слишком уж они были глупыми, нервными и упрямыми, чтобы с ними возиться. Отец-Дракон как-то рассказывал, что это эльфы сумели каким-то образом скрестить трирогов с лошадьми, и так появились однороги. Если это правда, то однороги умудрились вобрать наихудшие черты обеих пород. Однороги были упрямы, как лошади, агрессивны, кактрироги, а коварством превосходили их обоих. У Кемана не раз появлялось ощущение, что однорогам нравится убивать. Ну эльфы и нашли, что выводить!

Кеман решил, что теперь он будет питаться исключительно лошадьми и трирогами. Большинство других драконов не интересовались лошадьми, — ну что ж, ему больше достанется. Подумаешь — мясо жестковато! Зато совесть мучить не будет, и ему не придется каждый раз после охоты прятать глаза от укоризненного взгляда Попрыгуньи. Может, конечно, виной тому было излишнее воображение Кемана, но ему всегда казалось, что Попрыгунья знает, когда он ел двурогов.

Кобыла была слишком большой, чтобы Кеман мог управиться с ней в один присест. А того, что осталось, за глаза хватило бы, чтобы накормить всех его хищников. Но с таким грузом Кеман не мог взлететь с ровного места — сперва нужно было найти какую-нибудь возвышенность.

Кеман недовольно заворчал. Ну вот, новая возня! Какая жалость, что его подопечные не могут сами добывать себе пищу!

Цепляясь за камни и волоча за собой тушу, Кеман взобрался на край каньона. К тому времени, как он добрался до верха, мясо было неплохо отбито, а сам Кеман еле дышал.

Ну и ладно. Луперам без разницы, как выглядит мясо.

Кеман некоторое время отдыхал и восстанавливал силы. Он раскинул крылья, чтобы вбирать солнечное тепло всей их поверхностью. Погревшись, Кеман ухватил тушу и поднялся в воздух.

Хорошо, что Логово было недалеко! За последние сутки Кеман так мало спал и так много работал, что теперь готов был рухнуть на землю от изнеможения.

Заходя на посадку, Кеман уныло подумал, что ему еще надо успеть накормить свое зверье, прежде чем он свалится с ног.

Невзирая на старания Кемана, посадка получилась неудачной. В последнее мгновение подросток плохо рассчитал высоту и слишком тяжело ударился о землю. Потом он споткнулся о свою же добычу и врезался мордой в утоптанную глиняную площадку. Над местом неудачного приземления поднялась туча пыли.

Кеман поднялся и невольно поморщился. Ну вот, опять на подбородке синяк будет!

Интересно, научится ли он хоть когда-нибудь приземляться так же изящно, как мама? Пока что не похоже…

Вспомнив про добычу, Кеман разорвал тушу на части и поделил ее между плотоядными животными из своего зверинца. В число их входили ящерицы, луперы и пятнистые коты. Из них только луперы содержались как пленники. Когда Кеман позвал их, луперы подошли к самой ограде. Их острые уши стояли торчком, из зубастых пастей свисали языки, а хвосты ходили ходуном. Они получили от Кемана лошадиную лопатку и утащили добычу в нишу, служившую им логовом. Луперы прыгали плохо, зато бегали они, как серые молнии, и удержать их можно было лишь при помощи прочной каменной ограды. Один из луперов был слеп; второму, как и Попрыгунье, недоставало ноги; остальные два были слишком стары, чтобы самостоятельно добывать себе пищу. В целом же это были безвредные и довольно дружелюбные поедатели падали. Они склонны были рассматривать Кемана как вожака их небольшой стаи.

Пятнистые коты куда-то делись, но Кеман знал, что их порцию можно просто оставить у входа в пещеру — они потом сами подберут. Они всегда так делали. Остаток мяса Кеман порвал на мелкие кусочки и бросил в загончик к ящерицам. Они тоже ели, когда у них появлялось настроение. А тем ящерицам, которые обосновались в логове, вообще хватало насекомых.

Кеман добрел до маленького ручья, протекающего по ущелью, и тщательно вымылся. Он не хотел приближаться к однорогам и Попрыгунье, пока не смоет с себя запах крови. Кеман не знал, что может сделать Попрыгунья, зачуяв кровь, зато прекрасно знал, что сделают однороги: тут же пойдут на него в атаку, причем с самыми дурными намерениями. Запах крови действовал на них мгновенно и совершенно однозначно. А однороги превосходно умели пользоваться своими длинными витыми рогами. Казалось, что они прямо рождаются с этим умением: даже жеребята, посчитав кого-то врагом, вполне могли наброситься на него, и их маленькие рожки без промаха находили цель.

Отец-Дракон говорил, что эльфы вывели однорогов в военных целях. Но оказалось, что однороги практически не поддаются дрессировке и совершенно не желают ходить под седлом. Тогда эльфы разочаровались в своей затее и отпустили однорогов. Многие из них оказались настолько воинственными, что нападали на кого угодно — вплоть до такого неподходящего противника, как драконы. В результате эта порода оказалась на грани вымирания. На самом деле эльфы именовали этих зверей немного иначе: единороги. Но Кеман называл их так, как было принято у Народа.

Пробираясь к загону, Кеман подумал, что ему уже надоело возиться с однорогами. Неприятностей от них было куда больше, чем пользы. Правда, сторожа из них получались отличные, ничего не скажешь. И двурогов они не трогали. Возможно, они считали, что убивать двурогов слишком уж легко.

На этот раз однороги отнеслись к Кеману достаточно благосклонно — возможно, потому, что он их уже покормил. Они ограничились предостерегающими взглядами и отошли, настороженно оглядывая прилегающую к изгороди территорию. Двуроги выставляли часовых, а однороги стояли на страже всегда.

«А все-таки жалко, что однороги такие зловредные!» — с легкой грустью подумал Кеман, глядя, как силуэты однорогов вырисовываются на фоне красных скал ущелья. Они ведь и вправду очень красивые…

Прямой витой рог — кажется, будто он сделан из перламутра, — у основания может сравниться толщиной с когтем Кемана, а к концу становится острым, как игла. Основание рога располагается точно посредине между ушами животного. Уже по глазам можно догадаться, что это животное, мягко говоря, не совсем в своем уме. Странные, огромные глаза огненного оранжевого цвета, а зрачки постоянно расширены, как будто животное непрерывно находится в состоянии сильного возбуждения. Очень изящная голова, формой напоминающая лошадиную, но глаза расположены таким образом, что даже Кеману ясно: в этой голове много мозгов не поместится. Длинная лебединая шея переходит в мощные плечи. Передние ноги оканчиваются чем-то средним между копытами и когтями. Круп мощью не уступает плечам, а задние копыта уже больше походят именно на копыта. Длинная струящаяся грива, пышный хвост, небольшая бородка и щетки волос над копытами. И чистейшей белизны шерсть — как только что выпавший снег.

Отец-Дракон говорил, что бывают и черные однороги, но Кеман пока что не видел ни одного. Однороги, как и любое другое творение эльфийских лордов, создавались прежде всего с учетом, внешнего вида, и лишь во вторую очередь — из практических соображений. Очевидно, эльфы считали, что черный и белый цвета эффектнее естественной раскраски двурогов и трирогов.

По крайней мере, черная и белая масть однорогов позволяет более безвредным животным своевременно заметить их приближение.

Ну, а последний штрих, завершающий облик этого противоречивого животного, можно было заметить, когда кто-нибудь из них открывал рот, — вон, например, сейчас один скучающе зевнул. За изящными губами скрывались изрядные клыки. Однороги были всеядными, но Отец-Дракон предупредил Кемана, что не стоит кормить их мясом — тогда они могут начать охотиться друг на друга.

Поэтому Кеман держал их на строгой вегетарианской диете.

Зато из них получаются отличные сторожа. Мимо однорогов никто не проскользнет — можно не сомневаться.

Кеману потребовалось больше года, чтобы научиться управляться с однорогами. Он очень медленно и плавно двинулся в сторону загончика Попрыгуньи, стараясь не смотреть на однорогов в упор и не поворачиваться к ним боком. Взгляд в упор они воспринимали как объявление войны и в результате могли напасть. А подставленный бок мог оказаться слишком большим искушением для них, и в результате они тоже пошли бы в атаку.

На этот раз Кеман умудрился пересечь выгон без особых проблем.

В загончике он обнаружил Попрыгунью, полностью довольную жизнью, и обоих ее «отпрысков». Очевидно, двурожица уже поняла, насколько человеческий детеныш беспомощен, и расположилась так, чтобы оказаться между ним и своим собственным, весьма энергичным теленком. А малышка уютно устроилась в соломенной колыбели. Поскольку у Попрыгуньи была только одна задняя нога, ей приходилось кормить своего теленка лежа. Что касается человеческого детеныша, Попрыгунья обходилась с ним так же, как ночью, — подталкивала носом и укладывала в такое положение, чтобы он тоже мог сосать.

Кеман был вне себя от радости. Конечно, он знал, что двуроги настолько же сообразительны, насколько однороги глупы, но он не был уверен, сможет ли Попрыгунья приспособить свое поведение к нуждам этой странной сиротки.

Малышка ела, а Кеман, согнувшись в три погибели, наблюдал, как Попрыгунья тем временем энергично вылизывает приемыша. Ну что ж, еще одну проблему можно считать решенной — по крайней мере, до тех пор, пока мать не сможет этим заняться. Кеман понимал, что нужно обеспечить ребенку определенные гигиенические условия, но крайне смутно представлял, как можно этого добиться. Кажется, на данный момент наилучший выход предложила Попрыгунья.

Значит, остался лишь один нерешенный вопрос.

— Тебе нужно имя, — сказал Кеман малышке, не обращавшей на него ни малейшего внимания. — Не могу же я называть тебя «детеныш»! Это как-то не правильно. Даже у однорогов есть имена. Правда, они все равно не откликаются, но все-таки имена у них есть.

И Кеман погрузился в размышления. Он обдумал и отверг не менее дюжины имен. Драконьи имена казались какими-то неподходящими, но прозвища, которые Кеман давал своим подопечным, вообще не годились для этого случая. Он немного говорил по-эльфийски, но почти не знал эльфийских имен. И все-таки ему казалось, что имя для малышки уместнее искать в эльфийском языке, а не в языке Народа.

В конце концов Кеман решил назвать девочку, исходя из ситуации, — «сирота». По-эльфийски это звучало довольно мило, и даже почти по-драконьи.

— Тебя зовут Лашана, — серьезно сообщил он малышке. — А поскольку ты еще маленькая, можно пока сократить имя до Шаны. Тебе нравится?

Насытившаяся малышка взмахнула ручонками и что-то залопотала. Кеман счел это добрым знаком и решил, что теперь имеет право вздремнуть. Он сделал для малышки все, что было в его силах.

* * *

Кеман лежал, примостив голову на скрещенные лапы, и смотрел на свою новую питомицу, — как она машет ручками и что-то агукает, обращаясь к своей лохматой приемной матери. Дракон вздохнул. Как он ни старался, как ни укладывал Шану в соломенную колыбельку, — она все равно выползала на солнышко. Попрыгунья подбиралась поближе и кормила своего приемыша, но не мешала девочке принимать солнечные ванны. Кеман не знал, насколько безопасно для Шаны так долго находиться на солнце. Во всяком случае, ее бледной коже загар на пользу не пойдет. Кеману приходилось видеть животных-альбиносов, обожженных солнцем до волдырей, — а ведь их еще защищал мех!

Одна проблема влекла за собой другую. Мало того, что Шана слишком много находилась на солнце, так она еще и царапалась об солому. Попрыгунья без особых затруднений содержала малышку в чистоте, но крохотное тельце Шаны было просто-таки усеяно тонкими розовыми царапинами.

Нет, с этим определенно что-то нужно делать. Кеман пытался сообразить, из чего бы соорудить наряд для малышки: он знал, что такое одежда — видел на взрослых, когда они принимали человеческий или эльфийский облик. Его нужно делать из чего-то достаточно прочного — чтобы защитить девочку, достаточно мягкого — чтобы не повредить ей, и непромокаемого — потому что стирать его Кеман не сможет.

И еще этот материал должен не причинять вреда Попрыгунье, не пугать ее и не мешать ей ухаживать за малышкой.

Кеман с головой ушел в размышления. Его хвост мерно подергивался. Он достаточно часто копался в семейных кладовках и знал, что там лежит. Среди прочего драконы частенько приносили всякие вещички, сделанные из ткани. В логове было полно одежды, которую носила и потом позабросила Алара. Но все эти вещи не отвечали поставленным условиям. Добрая их половина наверняка вскорости оказалась бы в желудке у Попрыгуньи. Двуроги отличались весьма широкими вкусами. Кеман часто лишь изумлялся, глядя, что считает съедобным Попрыгунья.

Кеман обдумал несколько вариантов, но в конце концов отверг все. Как он ни старался, ему не вспоминалось ничего подходящего. Соорудить-то что-нибудь он сможет — сейчас Кеман куда лучше управлялся со всякими мелкими и хрупкими предметами, чем до появления Шаны. За последние несколько дней Кеман выяснил, что если он сосредоточится изо всех сил, то может изменить форму своей лапы и превратить ее в некое подобие руки.

В логове непременно должно что-нибудь найтись. Мать тащит туда что ни попадя, как мышь-скопидомка. Размышляя над этим вопросом, Кеман меланхолично почесывал ногу: шкура вокруг суставов пересохла и беспокоила его с того самого момента, как он добрался до загона.

Зуд сделался мучительным, и Кеман зачесался с удвоенной силой.

В конце концов шкура лопнула под когтями. Кеман сорвал омертвевшие участки, со вздохом облегчения посмотрел на новую, пока еще нежную кожу, и осторожно почесал ее кончиком когтя. Новой чешуе требовалось некоторое время на то, чтобы затвердеть и сделаться такой же прочной, как старая. А до того момента ее было нетрудно повредить.

Этот инцидент свидетельствовал, что у Кемана началась линька. А на время линьки Кеман терял способность нормально думать — он только чесался и чесался без конца…

Кеман уставился на зажатый в лапе кусок синей шкуры, отливающей металлическим блеском. В голове у него начала оформляться некая смутная мысль. Постепенно до Кемана дошло, что он держит сейчас в лапе ответ на тот вопрос, что мучил его все утро.

Шкура. Сброшенная шкура. Она гибкая, мягкая и достаточно прочная — даже когтями ее так просто не порвешь. Она отвечает всем условиям. Попрыгунья не станет ее есть, но и пугаться тоже не станет. Однорогам она бы не понравилась, но теперь, когда Алара вернулась домой, однороги вновь переместились в свой загон. Кеман больше не нуждался в их охране: местонахождение Шаны больше не было тайной, но никто, кажется, не склонен был возражать против ее присутствия либо угрожать ей или Кеману, — видимо, уважая право собственности Алары и неожиданный интерес, проявленный Отцом-Драконом по отношению к малявке.

Шкура, только что слезшая с ноги Кемана, не годилась — куски были слишком маленькими, и больших не появится еще примерно с неделю. Но это неважно: запасливость Алары распространялась даже на такие бесполезные вещи, как слезшая шкура.

Кеман поднялся на ноги, перепрыгнул через ограду и поспешил в пещеру, надеясь, что Алара оставила освещение в кладовках — они располагались в дальней части логова Чего сейчас ему хотелось менее всего, так это потревожить и без того беспокойный сон матери. Новый ребенок оказался настоящей чумой (по крайней мере, так про себя думал Кеман). Он постоянно требовал есть, а когда наедался, тут же принимался капризничать.

Кеман был неколебимо уверен, что уж он-то никогда не причинял Аларе и половины тех трудностей, что теперь причиняла его новорожденная сестра. Более того, он прекрасно сумел позаботиться о себе и о логове, пока Алара отсутствовала. А теперь он сумел обеспечить надлежащим уходом человеческого детеныша, которого мать принесла домой, — без чьей бы то ни было помощи, вот!

Оказалось, что кладовки и вправду освещены. Выбравшись из-под яркого сияния «горного камня», Кеман увидел в отдалении тусклый желтый свет шара-указателя, едва различимого на фоне темной горной породы. Впрочем, для кладовок яркий свет и не был нужен. Здесь обычно хранились разнообразные бесполезные предметы, которые драконы приносили с собой, возвращаясь из своих набегов на мир, лежащий по ту сторону пустыни. Например, Алара собрала коллекцию тканей. В драконьем облике она пользоваться этим не могла — ее чешуя порвала бы любую ткань на ленточки. Но они были красивыми, и Аларе нравилось иногда менять облик и забавляться с ними или даже спать на груде дорогих тканей.

Кроме того, Алара, в отличие от остальных драконов, имела привычку хранить еще и слезшие шкуры — свои и Кемана. Из прочной шкуры получались неплохие сумки — ничего крупнее из этих кусков не вышло бы, если не сшивать их вместе. А Аларе нужно было много сумок, чтобы хранить всякие загадочные штучки — ее шаманские принадлежности. И Алара всегда говорила Кеману, что ничто не подходит для этих целей лучше, чем ее собственная шкура.

Достигнув полной зрелости, драконы меняли свои яркие, разноцветные шкуры раз в пять-шесть лет. А пока они еще росли, это происходило каждые два месяца. Даже у совсем маленьких драконят чешуя была толстой и прочной. По мере роста дракона под старой шкурой образовывалась новая. Это было одной из причин, по которым драконы нуждались в солях металлов: нарастающая новая чешуя вбирала металлы в себя и становилась благодаря этому значительно толще, чем чешуя змей или ящериц, и намного прочнее. И все же при этом она оставалась достаточно легкой. Кстати, благодаря металлам шкура оставалась яркой и блестящей даже после того, как слезала с хозяина. Кеман считал, что их чешуя очень красивая, не хуже многих тканей из коллекции Алары, и иногда любил лениво поваляться после обеда и порассматривать лоскутки прежних шкур.

Пожалуй, его собственная шкура, оставшаяся от последней линьки, достаточно мягкая, чтобы подойти Шане, подумал Кеман, на ощупь пробираясь по коридору и от души надеясь, что мама не оставила на дороге чего-нибудь такого, обо что можно споткнуться. Шана должна была уже привыкнуть к ее цвету и запаху. И Попрыгунья тоже.

Глаза дракона довольно быстро приспособились к тусклому свету, и к тому моменту, как Кеман добрался до шара-указателя, он уже вполне прилично видел, что находится вокруг. Кеман миновал несколько пещер, заполненных всякой всячиной. В одной из пещер прямо на полу валялась беспорядочная груда тканей, безумно ярких даже в этом тусклом свете. За ней располагалась ниша, заполненная эльфийскими книгами. В следующей хранились всякие мелкие предметы меблировки: сваленные вперемешку сундуки, масляные лампы, диванные подушки и прочее — результат налета на караван, заблудившийся в пустыне и там исчезнувший. В следующей пещере царил настолько же строгий порядок, насколько захламленными были все предыдущие: здесь Алара хранила травы, кости раковины и прочее сырье для своей шаманской деятельности. Еще в одном отделении находились сушеные и консервированные продукты, на случай голода. Здесь тоже был полный порядок. Кемана же интересовала самая дальняя пещерка. Добравшись туда, Кеман изумился, обнаружив, как много там накопилось его собственной чешуи — синевато-зеленой с золотистым отливом.

Кеман покопался в груде шкур — как он и надеялся, они были весьма мягкими. Трудность заключалась лишь в том, чтобы найти куски, которых хватило бы на одежку для Шаны. Даже при крохотных размерах девочки это было нелегко. Когда шкура готова слезть, она начинает жутко зудеть. А стоит почесаться — она лопается и слезает узкими полосками. Большинство драконов от души расчесывают зудящую кожу, а потом несколько дней ходят и сдирают с себя эти полоски.

Сейчас, когда Кеману нужна была пара больших кусков, ему попадались исключительно полосы шириной не больше двух его когтей. Нужно будет впредь чесаться осторожнее, когда шкура начнет слезать… Ох, чешется-то как!..

В конце концов Кеман все-таки отыскал пару подходящих кусков. Если сшить их вместе, получится миниатюрная туника. По крайней мере, она защитит тельце Шаны от царапин и солнечного ожога. Ну, а руки и ноги пускай закаляются.

Кеман связал отобранные лоскуты в узел, подцепил узел кончиком хвоста — обычно он так и носил предметы, которые не боялся ронять, — и отправился обратно в зверинец.

Когда Кеман вышел из пещеры, солнце обрушилось на него. Дракону даже пришлось замереть на несколько мгновений, ожидая, пока к нему не вернется зрение. Кеман нахмурился. А вдруг, пока он был занят, Попрыгунья решила, что можно принять еще одну солнечную ванну? Шана ведь может получить серьезный ожог!

Дракон рысью понесся к загону. Добравшись до каменной ограды и посмотрев через нее, Кеман вздохнул с облегчением: двурожиха пристроилась у дальней стены загона и дремала в тенечке.

Кеман положил свою ношу рядом с крохотной девочкой. Малышка даже не шелохнулась — так крепко она спала. Попрыгунья лениво приподняла голову, повела ушами, потом снова закрыла глаза и погрузилась в сон. Интересно, что может сниться двурогам?

Кеман шлепнулся на солому и уставился на свою переднюю лапу. Подросток изо всех сил пытался ощутить силу, которую следовало зачерпнуть, — так учила его мать. Он так старался, что у него даже заболела голова. Кеман пристально смотрел на лапу и желал, чтобы она изменила форму. Спина жутко чесалась, сухой воздух жег глаза, все вокруг становилось расплывчатым…

Ой, нет, это не глаза! Это лапа медленно принялась изменяться, и боль в глазах тут же…

Кеман подавил взрыв радости и постарался удержать состояние сосредоточенности. Постепенно когти втянулись в пальцы, а пальцы так же постепенно сделались короче и толще. В конце концов вместо передних лап у Кемана оказалась пара рук. Они так и остались сине-зелеными и по-прежнему были покрыты чешуей, но зато теперь можно было заняться шитьем и не опасаться, что он располосует все лоскуты своими острыми когтями.

«А теперь скорее, пока я не превратился обратно!..»

Кеман проделал дырки в больших лоскутах и принялся сшивать их по бокам и на плечах узкими полосками шкуры. В результате у него получилась примитивная туника, которую можно было надевать через голову. Кеман тщательно закрепил полоски. Пожалуй, красивой эту одежку не назовешь, но свое назначение она выполнит.

Руки Кемана постепенно начали претерпевать обратную метаморфозу. Кеман решил, что нужно спешить, пока не полезли когти, подхватил Шану — та пока что плохо держала головку, — и натянул на нее тунику.

Едва он успел положить малышку рядом с Попрыгуньей, как когти вернулись на свое законное место. Двурожиха с любопытством обнюхала новую «кожу» Шаны, обнаружила, что запах ей знаком, и утратила всякий интерес к тунике. Кеман уселся на задние лапы и решил, что вполне может гордиться трудами рук своих.

Неуклюжая туника закрывала ребенка от шеи до колен, но начиная от талии по бокам шли разрезы. Так что Попрыгунья вполне сможет содержать девочку в чистоте. Сама Шана, кажется, вполне одобрила новый наряд. Прежде в ее смутных младенческих мыслях скользили нотки недовольства колючей соломой. Теперь неудобство исчезло, и Шана была полностью довольна.

Кеман тоже.

Кеман выбрался из загона, растянулся на земле и раскинул крылья — ему тоже нужны были солнечные ванны. Он прислушивался к тихому журчанию мыслей Шаны — скорее пока даже образов и чувств, чем настоящих мыслей: вкус молока, ощущение тепла и уюта и радость здорового существа.

Они звучали точно так же, как мысли его новорожденной сестры — смутные, но тем не менее вполне разумные. Шана, как и сестра Кемана, каждый день узнавала что-нибудь новое, устанавливала какие-то новые связи. Это отражалось в ее мыслеформах, и звучание разума малышки вовсе не походило на фон, исходящий, скажем, от теленка Попрыгуньи.

А может, мама ошиблась? Может, мать Шаны тоже принадлежала к Народу, только находилась в двуногом облике, когда Алара нашла ее?

Чем дольше Кеман обдумывал это предположение, тем более логичным оно ему казалось. Оно прекрасно объясняло тот факт, что мысли Шаны ничуть не походили на мысли животных.

Но если так оно и было, почему мать Шаны не сказала Аларе, что она тоже принадлежит к Народу, не выразила как-нибудь свою драконью сущность?

Кеман прикрыл глаза и снова положил голову на лапы. Все так запутано! Кеман усмирил судорогу в лапе, лениво почесал запястье и всерьез задумался, пытаясь разгадать головоломку.

Может, она приняла этот облик, а потом заболела и забыла, что принадлежит к Народу? А если она долго пробыла в измененном облике, ребенку пришлось измениться вместе с ней, иначе он бы там не поместился!

Кеман кивнул, отвечая собственным мыслям. Да, здорово похоже на правду.

Значит, когда Шана подрастет, ему нужно будет придумать что-нибудь такое, что помогло бы ей вернуть свой истинный облик. Когда-нибудь он научится нормально менять облик и сможет научить этому Шану. Она превратится обратно, и все будет замечательно!

И тогда все узнают, что Кеман первый догадался, как все обстоит на самом деле. Подросток позволил себе немного помечтать и повоображать, как удивятся все взрослые и как они поймут, что Кеман такой же умный, как его мать. Тогда они обязательно позволят ему учиться на шамана и разрешат присоединиться к Громовому Танцу раньше всех остальных ребят!

Должно быть, именно поэтому Отец-Дракон и велел ему присматривать за малышкой. Старший шаман понял, в чем тут дело, а все остальные ни о чем не догадались.

Кеман решил держать свое открытие в тайне — даже от мамы. В конце концов, она же сказала, что Шана будет учиться всему вместе с Кеманом. А значит, не будет ничего плохого, если малышка немного побудет в двуногом облике. Тем больше все изумятся, когда Кеман научит Шану принимать свой настоящий вид.

Кеман услышал негромкий крик и почувствовал, что мысли девочки приобрели требовательный оттенок. Дракон открыл глаза и понаблюдал, как малышка отыскала сосок и принялась сосать приемную мать. Кеман любовно улыбнулся. Прошло всего несколько недель, а он уже не представлял себе жизни без Шаны.

Кеман подвесил над головой у Шаны драгоценный камень на веревочке. Девочка тут же ухватила блестящую игрушку. Кеман решил, что Шана развивается куда быстрее его сестры. И она куда сообразительнее. Мире интересовала лишь еда, и ничего больше. А Шана хотела играть.

Подросток был уверен в этом так же твердо, как в том, что его зовут Кеман. В День имянаречения его сестрица получила имя Миренатели, что значило — «Стремящаяся к мудрости». Кеману же казалось, что оно мало ей подходит. Единственное, к чему стремилась Мире, — это к возможности перекусить лишний разок. В промежутках между трапезами она сворачивалась клубком в самом теплом уголке гнезда и спала, ничуть не интересуясь окружающим миром. В ней не было ни любопытства, ни живости — лишь один вечно голодный рот.

Считалось, что День имянаречения — это тот день, когда маленький дракончик приобретает свойства личности, которые проявятся в нем, когда он достигнет зрелости. Но пока что Кеман не замечал ни малейших признаков того, что означенная перемена и вправду имела место быть.

«Хорошо еще, если Мире, когда вырастет, не останется такой же ленивой и жадной, как сейчас».

Шана же проявляла живейшее любопытство ко всему, что происходило вокруг. Она уже начала ползать. Хорошо, что драконью шкуру могли прорвать лишь драконьи когти, — а то одежка Шаны давно превратилась бы в лохмотья.

Мире была капризным ребенком и требовала постоянного внимания к своей особе. А все остальное время Алары уходило на шаманские обязанности. Ей редко удавалось выкроить минутку и зайти взглянуть на приемыша.

Поэтому именно Кеман заботился об обучении Шаны. Он с облегчением обнаружил, что Попрыгунья следит за своим приемным ребенком и носом загоняет малышку в особый участок загона, предназначенный для ползания. В результате Шана уже довольно лихо перемещалась с места на место.

Это именно Кеман, а не Алара, учил Шану разговаривать и есть твердую пищу.

Результат удивил даже Алару. Шане еще не полагалось разговаривать — и тем не менее она говорила. У малышки уже образовался довольно большой словарный запас:

«Шана», «Кеман», «Поп», «бяка», «холошо» и неизбежное «нет» — последнее слово Шана особенно любила…

Шана ухитрялась ползать с просто-таки поразительной скоростью. Вскоре она научилась вставать, цепляясь за стеночку. А когда Кеман замечал, как Шана пристально и страстно смотрит на верхушку ограды, его охватывала нехорошая уверенность: малышка заберется туда сразу же, как только сумеет. Мире же не желала путешествовать дальше, чем до порога своей маленькой пещерки или до горки нарезанного мяса, оставленного Аларой. Если же то, что хотела Мире, находилось за пределами пещерки-детской, драконочка садилась на пол и орала, пока не получала желаемое. Именно с этих пор у Кемана возникло глубочайшее убеждение, что ор маленького дракона способен дробить камни. Кеман старался проводить как можно больше времени со своими подопечными — даже иногда оставался спать под открытым небом. Сидящая в глубинах пещеры Мире не отличала дня от ночи и, кажется, задалась целью доказать, что ей наплевать на отдых своих родственников.

Мысли Шаны становились все отчетливее и сложнее. Кеману стоило большого труда придерживаться совета матери — «не давай ей ничего, пока она не попросит этого вслух». Он отлично знал, что Шана способна слышать его мысли. Кеману было ужасно трудно наблюдать, как напрягается маленькое личико Шаны, старающейся думать в его адрес, и при этом продолжать вести себя так, будто он ее не слышит. Шана прекрасно знала, что Кеман слышит ее мысли. Когда она просыпалась среди ночи от грозы или от неожиданного шума, Кеман оказывался рядом раньше, чем девочка успевала открыть рот. А потому эта новая «игра» не просто не нравилась Шане — она ее жутко раздражала.

Когда Кеман пропускал мимо ушей ее мысли и требовал, чтобы девочка вслух сказала, что ей нужно, на это следовал неизменный ответ:

— Кеман бяка!

Теленок Попрыгуньи давно уже перестал сосать мать, но Попрыгунья, казалось, воспринимала затянувшееся младенчество своего приемыша как нечто само собой разумеющееся. И еще она, кажется, понимала мысли девочки ничуть не хуже Кемана. А вот это и вправду было очень необычно. Если Кеман сильно напрягался, он мог расслышать мысли животных, но ему никогда не удавалось добиться, чтобы они услышали его. А вот для Шаны, кажется, это не представляло ни малейших трудностей.

А ведь Алара считала, что это невозможно. Когда Кеман расспрашивал ее, она объяснила, что драконы могут приблизительно разбирать мысли животных — кое-кому вроде Отца-Дракона это удается получше, — но передавать свои мысли животным не могут.

Интересно, способности Шаны распространяются только на Попрыгунью, или она может так общаться с любым животным? Надо будет как-нибудь убедить Шану попробовать поговорить с однорогами — из-за ограды, естественно. Если Шана сможет убедить их повиноваться, это будет и вправду здорово.

Постепенно Шана превратилась из маленького краснолицего страшилища в весьма красивого ребенка. По крайней мере, Кеману она казалась красивой, поскольку он привык видеть свою мать не только в драконьем, но и в эльфийском облике. Он был совершенно уверен, что благодаря этому даже те из драконов, которые никогда не меняли облик, будут относиться к девочке лучше.

Светлая кожа Шаны покрылась загаром от постоянного пребывания на солнце, и на золотисто-бронзовом лице изумрудныеглаза засияли еще ярче. Кеману всегда было жалко подстригать темно-рыжие волосы девочки, но другого выхода не было — в противном случае они спутывались так, что Кеман уже не мог их расчесать, и туда набивалась солома. Вот и сейчас волосы пребывали в беспорядке, хотя и довольно милом — последняя попытка Кемана подровнять их оказалась не слишком удачной, — и сейчас, после сна, стояли дыбом, словно гребешок, постоянно норовящий завалиться набок.

Если присмотреться повнимательнее, можно было заметить, что уши у Шаны слегка заостренные — но не настолько острые, как у эльфов.

Малышка покончила с трапезой, плюхнулась обратно на солому и принялась гладить Попрыгунью.

"Кажется, ее ничуть не смущает, что мы с Попрыгуньей так сильно отличаемся друг от друга. И кстати, хоть Попрыгунья и выкормила малышку, ее все-таки нельзя считать матерью Шаны. Пожалуй, все-таки именно я заменил ей мать…

Я никогда раньше не думал, что быть матерью — это настолько.., настолько хлопотно!"

Глава 6

Из щели, скрывавшей нору земляной белки, высунулся кончик носа. Шана терпеливо ждала. Если бы Алара не заверила ее, что нора действительно находится в этой щели, Шана никогда бы в это не поверила — щель была такой узкой, что туда едва проходила ладонь девочки. Но Алара сказала, что белка там, а если приемная мама что-то говорит, то так оно и есть.

Солнце стояло почти в зените. Шане уже здорово напекло макушку, а по шее то и дело сбегали капли пота. Шана с удовольствием бы уговорила белку поскорее высунуться наружу, но у крохотных грызунов вроде земляной белки так мало мозгов, что их мысли даже услышать нельзя, — куда уж там влиять на них. Кроме этого, у Шаны было такое впечатление, что приемная мама не одобрила бы, если бы девочка воспользовалась своими способностями и выманила белку из норы прежде, чем зверек будет готов. Предполагалось, что им нужно что-то узнать от белки, причем сперва еще требовалось понять, что именно нужно узнавать, — и трудно сказать, какая из частей урока была важнее.

Белка высунулась чуть побольше. Шана сидела абсолютно неподвижно, стараясь даже не дышать. Белка повела усами, и вслед за носом из щели показались глаза. В воздухе не было ни малейшего дуновения ветерка, а значит, зверек не мог учуять запаха наблюдателей, и при всей пугливости белки сейчас у нее не было поводов для беспокойства.

Белка подозрительно осмотрелась по сторонам. Когда зверек заметил Шану и Кемана, его усики снова задергались, — видимо, они не внушали белке особого доверия, несмотря на всю свою неподвижность.

Постепенно, волосок за волоском, из щели показалась голова. А потом белка не просто полностью выбралась из норы, но как-то внезапно очутилась на расстоянии нескольких локтей от щели. От удивления Шана даже моргнула: она никогда прежде не видела, как двигается земляная белка. Только что зверек целиком скрывался в щели, а в следующую секунду он уже превратился в размытое пятно, скользнувшее в саджасовый куст с наветренной стороны от Кемана.

Даже зная, где она находится, Шана едва могла разглядеть белку среди кружева теней и солнечных бликов — желтовато-коричневая пятнистая шкурка зверька превосходно сливалась с фоном. Белка сейчас выглядела точь-в-точь как коричневый камушек, усеянный пятнами света «Теперь понятно, почему мне никогда не удавалось увидеть земляных белок, пока они не выскакивали прямо из-под ног! — изумленно подумала Шана. — А я-то думала, что пятна на шкурке делают их заметными!»

Также девочке стало ясно, почему ей никогда не удавалось поймать земляную белку: если учесть, как стремительно эти зверьки передвигаются от одного укрытия до другого. Только очень осторожный охотник сумел бы перехватить хоть кого-нибудь из них.

Белка так и сидела под кустом, не шевелясь, пока неподвижность наблюдателей не убедила зверька в том, что они не представляют угрозы. Только после этого белка осторожно высунулась на солнце и принялась изучать кучку кедровых орехов — приманку, оставленную Шаной и Кеманом.

Когда зверек обнюхал орехи и понял, какой подарок судьбы ему достался, его забавный куцый хвостик встал торчком. Белка принялась заталкивать орехи в рот с такой скоростью, что только лапки мелькали, и зыркать по сторонам, как Мире, сидящая над богатым уловом рыбы. Шана с Кеманом насыпали намного больше орехов, чем белка могла унести за один раз. Защечные мешки зверька так растянулись, что Шана отчетливо видела очертания каждого орешка, и все-таки белка попыталась запихнуть в рот еще один орех.

Это зрелище оказалось последней каплей — Шана прыснула. Белка тут же молнией метнулась через открытое, выжженное солнцем пространство и скрылась в безопасных глубинах своей норки. Зверек промчался прямо по лапе Кемана — вот этого скорее всего белка никогда бы не сделала, если бы Шана ее не напугала.

В сознании у Шаны раздался отчетливый голос Алары:

«Заканчивайте, дети».

Шана вскочила. После вынужденного оцепенения это было особенно приятно. Девочка терпеть не могла сидеть неподвижно — даже ради уроков.

— Спорим, я тебя обгоню?! — крикнула Шана своему названому брату и помчалась через пески.

В таком беге наперегонки Шана старалась использовать свои преимущества — малый рост и быстроту, — чтобы хоть как-то компенсировать тот факт, что Кеман мог просто перепрыгнуть большую часть препятствий, которые Шане нужно было огибать. На этот раз Шана обогнала Кемана, хотя и ненамного, и только благодаря тому, что сумела протиснуться между двумя большими валунами, а Кеману пришлось карабкаться через них.

Приемная мама ждала их в тени каменной беседки. Причудливая резьба беседки отбрасывала кружевную тень на сверкающую чешую Алары — получалось очень красиво. Шане очень нравилось, что приемная мама сделала беседку достаточно большой, чтобы там хватало места им всем. Девочка устроилась на собственной маленькой скамеечке. Это было здорово — наблюдать, как Алара использует свою магию для работы с камнем. Шана очень надеялась, что тоже сможет делать что-нибудь такое же красивое, когда подрастет. Только бы не стать такой, как Эшли — его хватало лишь на уродливые плоские глыбы. «Фу. Неудивительно, что он живет на отшибе».

Рядом с Шаной на холодный пол плюхнулся запыхавшийся Кеман. Шана ткнула его ногой в бок, а он в шутку огрызнулся, прежде чем приготовиться слушать мать.

— Итак, — строго произнесла Алара и устремила взгляд своих золотых глаз на Шану. Девочка тут же перестала ерзать по скамейке. — Что вы увидели?

— Белка вела себя очень осторожно, — быстро отозвалась Шана. — Она не вышла из норы, пока окончательно не убедилась, что ей ничего не грозит.

— Правильно, — кивнула Алара. — А как она проверяла, есть ли опасность?

— Сначала она нюхала воздух, — ответил Кеман. Кончик его хвоста слегка задергался. — Она начала нюхать еще из норы. Она даже не выглянула наружу, пока не убедилась, что рядом нету ничего угрожающего.

— Потом она высунула голову и осмотрелась, — подхватила Шана. — Потом она стала разглядывать все, что ей показалось непривычным, — не зашевелится ли чего. То есть это она нас разглядывала. Мы не шевелились, потому белка, должно быть, решила, что мы ничего не собираемся делать.

Девочка на мгновение задумалась, глядя на солнечные пятна на белой стене — отражение каменного узора.

— Наверное, охотнику надоедает ждать, и он пытается напасть на белку, как только та высунет голову из норы.

— Но если бы мы хоть шелохнулись, она бы оказалась в норе раньше, чем мы бы глазом моргнули, — подытожил Кеман, подперев голову передними лапами.

— Поняли ли вы, почему земляную белку так трудно поймать? — спросила Алара. — Даже при том, что это не очень умный зверек?

Кеман кивнул. Шана задумчиво поджала губы.

— Белка не очень умная, — произнесла она наконец. — Но она очень осторожная и проворная. А это, пожалуй, по-своему стоит ума.

— Да, пожалуй, — согласилась Алара. — Взрослая земляная белка, которую вы видели, — это белка, которая выжила. На каждую взрослую белку приходится десять бельчат, которые не научились вовремя осторожности и стали добычей других животных. Вы должны понаблюдать за этой белкой и понять, как она использует свою быстроту и проворство, чтобы защитить себя. И подумайте, в каких случаях ее поведение может обернуться ловушкой. Кеман, тебе следует узнать, как подражать этому поведению, но не попадать в ловушки. А тебе, Шана, следует понять образ мыслей белки — тогда ты сможешь проникнуть в ее сознание.

На этот раз кивнули оба — и Шана, и Кеман. Ага, так, значит, чтобы прочитать мысли белки, нужно понять, как та думает. Раньше Шана этого не знала.

— Ну что ж, урок языка и урок земляной белки прошли, — сказала Алара, покровительственно улыбнувшись детям. — Хотите ли вы задать мне какие-нибудь вопросы, пока я не отправилась гадать на грозу?

Шана запоздало припомнила, что ей полагалось прочитать эльфийскую детскую книжку.

— А почему здесь нет ни одной человеческой книги? — поинтересовалась девочка. — Людей ведь не меньше, чем эльфов, — так почему же здесь нет их книг?

Во взгляде ее приемной мамы промелькнула какая-то непонятная тень.

— Говорят, эльфийские лорды не желают, чтобы их рабы учились читать и писать, — сказала Алара. Ее улыбка потускнела. — Им кажется, что, если их рабы могут обмениваться сведениями лишь устно, это уменьшает вероятность мятежа. Потому и не существует книг, написанных на человеческом языке, да и вообще поговаривают, что и сам этот язык умер. Большинство людей говорят на смеси человеческого и эльфийского языков, а многие — только по-эльфийски.

— А где книги Народа? — полюбопытствовал Кеман. — Я видел только вырезанные надписи. А настоящие книги у нас есть?

— Есть, — отозвалась Алара. — Их немного, и все они рукописные — писцы специально для этого меняли облик. Большая часть этих книг написана шаманами. Я научу вас писать на этом языке попозже, когда вы достаточно хорошо освоите эльфийский.

«Разговорный человеческий, эльфийско-человеческий, эльфийский и язык Народа». Шана вздохнула. Экую прорву всего придется учить! Но если она собирается выходить во внешний мир, как это делает приемная мама, ей и вправду нужно все это знать Кеман тоже все это учит, а он старше ее. Интересно, а как выглядят люди или эльфийские лорды? Может, они похожи па Народ, только помельче? Или у них расцветка другая?

Шана отвлеклась от своих размышлении и заметила, что Алара задумчиво наблюдает за ней. Девочка почувствовала укол вины. Интересно, а Алара знает, что она еще не выполнила задание по чтению? Шана кивнула, стараясь скрыть свою вину. «Наверное, лучше извиниться заранее, пока Алара не спросила…»

Но Алара не стала спрашивать, сделала ли Шана уроки. Вместо этого драконица сказала:

— На сегодня все. Завтра мы уделим больше внимания языкам. А пока что вам следует изучать маленькую землячую белку. Вечером, после ужина, расскажете мне, что вы узнали.

Шана выскользнула из беседки, радуясь полученной отсрочке.

* * *

Алара смотрела, как ее приемная дочь радостно удирает прочь, и чувствовала странную смесь гордости и вины. С каждым днем девочка становилась все красивее — гибкая, стройная, прекрасно сложенная, хрупкая, и вместе с тем крепкая. От постоянного пребывания на солнце кожа Шаны приобрела бронзовый оттенок, а яркие зеленые глаза девочки почти постоянно искрились весельем. От своего отца-эльфа Шана унаследовала хрупкий костяк и прекрасно вылепленное лицо с высокими скулами и решительным подбородком, а от матери — темно-каштановые волосы, сияющие на солнце подобно старой меди. Короткие туники из кусочков драконьей шкуры — обычный наряд девочки — сверкали на загорелом теле, и казалось, будто Шана носит металлический корсет, украшенный эмалью.

Алара не могла представить себе жизни без Шаны, и даже те драконы, которые в свое время больше всего возражали против присутствия младенца, неохотно признали, что девчонка и выглядит прилично, и польза от нее есть. Небольшой рост и умелые руки позволяли ей справляться со множеством дел, невыполнимых для драконов — естественно, пока те не меняли облик, — а добрая половина жителей Логова предпочитала не превращаться во что-то такое мелкое, как человеческий детеныш.

Этим и объяснялась гордость Алары.

Хотя некоторые до сих пор продолжали недолюбливать Шану, Аларе обычно удавалось убедить девочку поддерживать мирные отношения со всеми. Шана была упряма, но не глупа. Она отлично знала, что некоторые драконы по-прежнему считают, что ей здесь не место, — хотя и не понимала, чем это вызвано.

И это заставляло Алару испытывать чувство вины.

Алара знала, что ей следует поговорить с малышкой.., но не могла заставить себя начать этот разговор. Но если не сделать этого, Шана рано или поздно узнает обо всем сама. И что Алара скажет ей тогда?

Алара ничуть не сомневалась, что девочка не уступит умом любому дракону. Если бы Шана принадлежала к Народу, Алара без малейших колебаний начала бы обучать девочку на шамана. Но при нынешнем положении дел Аларе оставалось лишь учить свою питомицу вместе с Кеманом и присматриваться к склонностям Шаны. Несомненным было одно: девочка обладала воистину впечатляющими магическими способностями. Алара подумала, что когда та вырастет и войдет в полную силу, она не поставит и ломаного гроша на того, кто рискнет схлестнуться с Шаной один на один.

Иногда Аларе очень хотелось, чтобы она могла поменять местами Шану и Мире. Вот и сейчас, когда драконица выскользнула из беседки на жаркое солнце, слегка задевая чешуйчатым животом за каменные ступени, у нее снова промелькнула та же самая мысль. Дочь вызывала у драконицы такое раздражение, что Алара даже иногда не могла сообразить, что же ей делать с собственным ребенком. Мире была ленивой и эгоистичной и не интересовалась ничем, кроме собственной выгоды. Она постоянно лгала и очень удивлялась, когда мать ловила ее на вранье. И хуже того — она была глупа. Она действовала, не давая себе труда подумать. Мире следовало родиться человеком — из нее вышла бы идеальная наложница. А Шана должна была родиться драконицей.

Тут мысли Алары снова вернулись к изначальной причине беспокойства, и драконице показалось, что тени гор легли не только на ее тело, но и на мысли. Как ей сказать Шане, что она — не драконица?

Алара приостановилась у подножия горы и проверила, не вывалился ли гадательный кристалл из сумочки, подвешенной на шею. Потом Алара поплотнее прижала крылья к телу и принялась карабкаться вверх, цепляясь когтями за крохотные трещинки.

В прошлом она уже неоднократно проделывала этот путь. Некоторые из шаманов предпочитали прорицать, не выходя из своего логова, в тишине и окружении бесчисленных кристаллов. Но Алара считала, что читать потоки воздуха гораздо легче, когда ты забираешься в небо — как можно выше, — когда ветер обдувает твое тело, а солнце согревает тебя и наполняет силой.

Алара двигалась по скалистому склону с той же легкостью, с которой ящерицы Кемана носились по стенам. А почему бы, собственно, и нет? Она действительно многому научилась, наблюдая за ящерицами. Как и ящерицы, драконица могла подниматься по почти вертикальной поверхности, до тех пор, пока там находились трещины, куда можно было вогнать коготь.

Сегодня она предпочла вскарабкаться на вершину, а не взлететь, потому что такой подъем предоставлял больше возможностей для размышлений.

У нее было довольно времени, чтобы сказать Шане, что она не принадлежит к Народу. Если подождать еще, Шане легче будет перенести эту мысль — развившееся умение медитировать поможет ей справиться со скверными новостями. Возможно, она даже сумеет отнестись к этому по-философски. В конце концов, Шана — не дитя крови Алары, но дитя ее сердца. И Алара достаточно часто говорила девочке об этом.

Но она могла бы стать таким хорошим шаманом…

Ничуть не хуже Кемана. А он обязательно станет шаманом, даже если из его сестры не выйдет ничего. Алара ненадолго отвлеклась от размышлений и посмотрела, долго ли ей еще карабкаться. Она уже поднялась до середины склона, а здесь приходилось двигаться помедленнее, выискивая зацепки на гладком камне. Как странно это вышло: ребенок, ради которого Алара проходила медитацию, не получил ни малейших задатков шамана; ребенок, которого она родила в юности, оказался одаренным, но умеренно; а ребенок, который вообще не принадлежал к Народу, вполне годился бы в ученики самому Отцу-Дракону, если бы только в его жилах текла драконья кровь. Алара вздохнула. Ну что ж, говорят, что лишних знаний не бывает. Шана — не драконица, но это еще не повод, чтобы она росла, словно дикое животное, одна из зверушек Кемана — хотя многие драконы предпочли бы, чтобы дела обстояли именно таким образом. Но это было бы преступлением — позволить, чтобы столь мощный разум, как у Шаны, пропадал впустую.

На некоторое время Алара выбросила из головы все посторонние мысли, вцепилась когтями в последний выступ и втащила свое тело на небольшую каменную площадку, венчавшую горный пик. Драконица подставила крылья солнцу, благодаря его за тепло и силу. Ветер тут же впился в ее тело своими холодными клыками, и защиты от пего не было.

Далеко внизу лежало ее Логово. Самые большие его постройки с этой высоты казались не крупнее игрушек Шаны. А здесь Алару окружали одни лишь скалы. Их золотисто-коричневые вершины вздымались в синее небо. Когда тени облаков пробегали по их гребням и пикам, казалось, что скалы движутся.

Алара любила здешнее одиночество и ощущение полнейшей свободы. Здесь так легко было забыть о себе, о своих проблемах и неприятностях и впустить в себя весь огромный мир.

Алара решила, что разговор с Шаной может подождать. Она извлекла кристалл из сумочки и подыскала для него место, где камень мог бы наилучшим образом отражать и преломлять солнечный свет. Еще несколько дней или даже месяцев особого значения не имеют. Лучше уж она подождет, пока Шана подрастет и сможет все понять.

У Шаны промелькнула было мимолетная мысль о книжке, поджидающей ее в логове, — но солнце было таким ярким, а ветер — таким свежим…

Она прочитает книжку попозже, когда станет слишком жарко для игр, пообещала себе Шана, чтобы заглушить ощущение вины, и припустилась вслед за Кеманом. Кеман тем временем уже несся по ущелью в сторону тропы, ведущей прочь из Логова.

Кеман поджидал Шану у входа на тропу, которая на самом деле была пересохшим руслом, — они не раз играли там в прятки. Шана налетела на валун и рассадила себе колено, но не обратила на это досадное происшествие особого внимания, так она спешила нагнать названого брата.

Но сегодня Кеман не был расположен к играм.

— Я хочу показать тебе кое-что, — сказал Кеман, подергивая хвостом, — обычно это с ним происходило, когда дракон был расстроен или чем-то возбужден. Кеман оглянулся и посмотрел на Шану через плечо. Его огромные сине-зеленые глаза были беспокойно прищурены. — Помнишь, мама вчера забирала меня с собой? Так вот, она показала мне, как менять облик. По-настоящему менять, а не просто превращать лапу в руку или что-нибудь вроде этого. Как изменять свою величину и облик.

— Давно пора! — радостно и возбужденно откликнулась Шана. — Все твои ровесники этому учатся, а ты чем хуже? Ровилерн — тот вообще сущий кошмар. Он тут выделывался, пока тебя не было, и все на свете перепутал — превратился в какую-то помесь трирога с собакой-ищейкой, а обратно — ни в какую! До чего же по-дурацки он выглядел! Будет знать, как воображать. Я так хохотала, что у меня бока заболели.

— А он что, не знал, что ты за ним наблюдаешь? — спросил Кеман. Глаза подростка потемнели, а в голосе промелькнуло нехорошее предчувствие. — Он не любит меня, а тебя ненавидит. Если Рови узнает, что ты видела, в какую лужу он сел, он просто взбесится. Особенно если узнает, что ты над ним смеялась.

— Он меня не видел! — поспешно заверила Шана, убирая волосы с лица. — Я пряталась в скалах. Я просто присматривала за ним и за Мире, пока тебя не было, — на тот случай, если они решат подстроить тебе какую-нибудь пакость.

— Ну, ладно, — вздохнул Кеман. — Так или иначе, но Мире ты превосходишь во всех отношениях. Просто я подумал, что теперь, когда я знаю, как правильно менять облик, может, я смогу показать это тебе, и ты превратишься обратно в дракона. Тогда Мире больше не сможет загонять тебя в угол. В общем, это достаточно просто, — он кивком указал на небольшой тенистый тупичок и снова повернулся к Шане. Взгляд Кемана был преисполнен надежды.

— Что, правда? — Шана остановилась как вкопанная, почувствовав, как взволнованно забилось ее сердце. — Ты вправду считаешь, что сможешь научить меня? О, Огонь и Дождь! Если я смогу менять облик, мне больше не придется прятаться от остальных! Ах, Кеман!

И она обняла Кемана за шею, не в силах вымолвить хоть слово из-за охватившего ее волнения.

— Ручаюсь — я смогу еще и научить тебя плеваться огнем, — радостно и довольно заявил Кеман. Его уши и гребень встали торчком и слегка подрагивали. — Тогда ты сможешь как следует плюнуть в Мире — она давно заслужила.

— Еще как смогу! — Шана выпустила названого брата из объятий и подыскала камень, на который можно было присесть. — Ну, ладно, — сказала она. — Я готова. Давай, показывай!

— Ну, первое — это обычная смена облика. Нужно найти то место внутри себя, которое нам показывала мама, — ну, то, откуда исходит вся энергия, — дракон на мгновение зажмурился, стараясь сосредоточиться. — Потом, когда ты добралась до него, ты представляешь себе, во что тебе хочется превратиться, потом как следует сжимаешь это место, потом резко отпускаешь — вот так…

Шане показалось, что Кеман пошел рябью, потом превратился в смутное, расплывчатое пятно, как будто она смотрела на него из-под воды. От этого зрелища ее слегка затошнило, и девочка на мгновение прикрыла глаза.

Когда она снова открыла их, вместо Кемана перед ней сидел пес, только вместо серой шкуры он был покрыт сине-зеленой чешуей. Потом по телу пса снова пробежала рябь — как будто воздух задрожал от жары, — и пес стал серым, как и полагалось.

Шана подхватилась с камня и с восторгом захлопала в ладоши.

«Я не могу нормально разговаривать в этом облике, — мысленно пожаловался Кеман. — Наверное, придется нам с тобой разговаривать мысленно, пока я остаюсь в таком виде. Знаешь, менять облик — это на самом деле жутко утомительно. Все равно как бегать наперегонки: ты же после этого не сможешь сразу вскочить и побежать дальше».

— Все нормально, — быстро отозвалась Шана. — Я вполне могу разговаривать с тобой мысленно. Так что там я должна сделать сначала? Найти энергетический центр?

«Именно. Мама показывала нам, как это делается, когда мы учились смене мыслей. Помнишь?»

— Вроде бы помню, — сказала Шана. — Значит, я нахожу это место, думаю, в какое животное мне хочется превратиться, сжимаю…

— Что ты сжимаешь?

Шана и Кеман аж подскочили от неожиданности. Кеман снова сделался расплывчатым, и к тому моменту, как его младшая сестра, Миренатели, обогнула валун, укрывавший Кемана и Шану от посторонних взглядов, молодой дракон уже приобрел привычный облик. Желто-зеленую расцветку Мире трудно было с чем-либо спутать — во всем Логове не было больше ни одного дракончика такой масти.

— Что ты сжимаешь? — нетерпеливо и подозрительно переспросила Мире, неприятно сощурив желто-зеленые глаза.

— Ничего, — быстро отозвался Кеман, прежде чем Шана успела придумать, что можно было бы сказать маленькой драконице. — Ничего, Мире. Мы просто играем Шана поморщилась. «Огонь и Дождь, ну Кеман и сказанул — хуже не придумаешь Теперь Мире точно убедится, что мы что-то от нее скрываем»

— Если ничего, то как вы можете этим играть? — возмутилась Мире. — Я тоже хочу играть! Мама сказала, чтобы ты играл со мной! Мама сказала, чтобы ты всегда брал меня с собой!

Шана была глубоко уверена, что ее приемная мама ничего такого не говорила, но Кеман приобрел виноватый вид. Шана решила отвлечь внимание Мире на себя, пока Кеман не ляпнул еще какой-нибудь глупости, — тогда они не отвяжутся от Мире до самого вечера.

— Это.., специальное упражнение, которое мама нам показала, — вдохновенно принялась сочинять Шана. «Если есть на свете вещь, которую Мире ненавидит, так это упражнения!» — Надо сложить руки вместе — вот так, — и сжимать…

Девочка сложила ладони на уровне груди и насколько раз надавила изо всех сил, дабы продемонстрировать Мире предполагаемое упражнение.

— Эта нужно, чтобы руки стали сильными, — зачастил Кеман, ухватившись за подсказку Шаны. А Шана почувствовала прилив благодарности к приемной маме, которая и вправду придумала такое упражнение и научила ему Шану. — Таким образом ты не повредишь ничего при упражнениях, поскольку работаешь сама с собой — понимаешь?

Мире посмотрела, как Шана и Кеман старательно выполняют упражнение, и подозрительно наморщила нос.

— Я-то думала, вы и вправду играете… — недовольно протянула она. — А это ни капельки не интересно. Я думаю, вы оба меня дурачите!

— Ну, это тоже что-то вроде игры, — сказала Шана. — Игра, но не совсем. Понимаешь? Да и вообще, зачем нам тебя дурачить?

«Куда ж дальше-то дурачить, дурнее тебя просто никого не бывает!» — досадливо подумала девочка.

Мире покачала головой и опустила спинной гребень.

— Нет, не понимаю, и мне кажется, что это глупость. Зачем вам нужно, чтобы у вас были сильные руки?

«Чтобы врезать тебе как следует, когда ты меня изводишь», — подумала Шана, но благоразумно оставила эту мысль при себе.

— Затем, чтобы.., э-э , мы могли карабкаться на гору вместе с мамой, — запинаясь, пробормотал Кеман, явно пытаясь что-то придумать на ходу. Но Мире это объяснение не удовлетворило.

— Тебе не нужно карабкаться, чтобы попасть на гору, — ехидно заявила Мире. — Ты умеешь летать. Это только этой маленькой крысе нужно карабкаться по скалам. И в любом случае я не понимаю, зачем маме может понадобиться, чтобы ты или она поднимались на гору. Это я, а не вы стану шаманом. Только у меня есть правильное имя. Но мне не разрешают никуда ходить и ничего делать. Мама просто любит тебя больше, потому что ты старше. Ты получаешь все, что захочешь, потому что ты ее любимчик!

— Вовсе и нет! — воскликнул Кеман, ошалевший от такого несправедливого обвинения. — Я никогда…

— Тогда почему тебе можно забираться на гору, а мне нет?

— Потому, что я уже достаточно взрослый… — начал было Кеман, но его тут же перебил торжествующий вопль Мире — маленькая драконица подскочила, оттолкнувшись от земли всеми четырьмя лапами, и плотно прижала гребень к спине.

— Вот видишь! Видишь! Ты всегда получаешь все, что хочешь, только потому, что ты старше! У тебя даже есть ручные звери, а у меня нету!

— Ты вполне можешь завести себе кого-нибудь, если хочешь, — неосмотрительно предложил Кеман. И тут, как Шана и опасалась с самого начала. Мире ухватилась за его слова — и за Шану.

— Отлично! Я хочу ее!

Маленькая драконица схватила Шану за руку и рванула на себя — с совершенно излишней грубостью. Шана упала к ее ногам, сильно расцарапав руки и ушибив колено.

— Мире! — рявкнул Кеман, отшвыривая сестру. — Оставь Шану в покое! Она тебе не животное!

— Нет, животное! — язвительно заявила Мире и вцепилась в Шану, которая попыталась было отползти подальше от ее когтей. — И я хочу именно ее!

— Шана не животное! — повторил Кеман. Его глаза от ярости налились кровью. Он снова оттолкнул сестру.

— Животное! Все так говорят, кроме таких придурков, как ты!

Мире приплясывала на месте, пытаясь снова ухватить Шану когтями, пока Кеман не оттеснил сестру к скале, отрезая ей путь.

— Не животное! Никто так не думает, кроме таких придурков, как ты! — прорычал Кеман. Шана тем временем пыталась подняться на ноги и отскочить в сторону от места назревающей драки.

— Это ты меня, что ли, называешь придурком, а, рева?

Неожиданно прозвучавший высокомерно-издевательский голос заставил всех троих присутствующих повернуться в сторону нового действующего лица.

Это был молодой дракон — крупный, крупнее Кемана. Его темно-красная с оранжевым чешуя подсказала Шане, кто это такой, — впрочем, девочка ничуть не сомневалась в этом с того самого момента, как услышала этот презрительный голос. Это был Ровилерн, приятель Мире и самый большой задира во всем Логове.

Ровилерну было столько же лет, сколько и Кеману, но он играл, с драконами возраста Мире, поскольку у него не было друзей среди ровесников. И неудивительно, если учесть, что он все время норовил помыкать другими молодыми драконами. В конце концов ровесники просто отказались иметь с ним дело. Впрочем, их было не так много — всего пятеро: сам Рови, Кеман, Ашеанала, Лориалеарис и Мереолуриен. У Кемана были свои причины держаться подальше от Рови, а остальные трое просто объединились против забияки и полностью исключили его из своих забав — просто улетали куда-нибудь, чтобы Рови не мог их отыскать.

Тогда Рови принялся задирать драконят помладше — всех, кроме Мире, которая помогала ему придумывать всякие хитрости, направленные против других. И еще он постоянно задирал Кемана, уступавшего ему размером и силой.

Зато с Мире они прекрасно поладили.

Шана подумала, что Рови и Мире замечательно подходят друг другу. Почему бы им не оставить их с Кеманом в покое? Вот бы здорово было!

Но это, конечно же, было невозможно. До тех пор, пока Кеман будет жить в этом Логове, он будет оставаться мишенью для Рови — а до тех пор, пока она, Шана, «принадлежит» Кеману, она будет камнем преткновения между ними.

— Так это ты меня назвал придурком, дурак безмозглый? — повторил Рови. Он несколько раз хлестнул хвостом по земле и приподнял крылья, чтобы казаться еще больше.

Но Кеман не испугался.

— О тебе я ничего не говорил, Ровилерн, — храбро произнес он. — Любители подслушивать обычно слышат не весь разговор, и даже то, что слышат, они обычно не понимают.

Шану передернуло. Да, тактичность никогда не была сильной стороной Кемана. «Кеман, это было не слишком умно…»

— Так ты хочешь сказать, что я не просто придурок, но еще и лезу не в свои дела? — воинственно поинтересовался Рови. Он прижал уши и вздыбил гребень, а его хвост уже поднял целую тучу пыли.

— Я пытаюсь тебе сказать, чтобы ты держался подальше. Я разговариваю со своей сестрой, а не с тобой! — Кеман вздыбился, насколько мог, но все равно он оставался на голову ниже Рови.

— А если я не собираюсь держаться подальше? — вызывающе спросил Рови и сделал несколько шагов вперед. — Если я считаю, что Мире права, а? Я думаю, что, если она хочет это глупое животное, тебе лучше отдать его сестре. — Рови вздыбился еще сильнее и поставил гребень торчком. — Лучше отдай эту дрянь, придурок, или я тебя заставлю это сделать!

В этот момент Шана попыталась убежать, проскользнув между Рови и Мире. Но она недооценила длину лап Рови. Когда она пробегала мимо, дракон выбросил переднюю лапу и ухитрился схватить ее когтями за тунику. Драконья чешуя туники была достаточно прочной, чтобы защитить Шану от царапин, но все-таки Рови ее поймал.

В следующее мгновение Шана обнаружила, что висит в воздухе. Рови хохотал и дразнил Кемана, раскачивая Шану у него перед носом. Девочка завизжала и забилась, пытаясь вырваться, но безуспешно. Ее сердце бешено колотилось от ярости и страха, внутренности словно завязали узлом, а край туники сдавил горло. Шана чувствовала, что ее затылка касается коготь — тот самый, который держал ее за ворот, и с каждым мгновением шкура, из которой была пошита туника, все сильнее врезалась в горло. Шана попыталась было немного оттянуть край ворота, но туника перекрутилась, и руки девочки оказались скручены над головой.

— Сейчас же поставь ее! — донесся до Шаны бешеный крик Кемана. Туника сжалась еще немного, и девочка почувствовала удушье. Все это уже выходило за пределы обычной детской стычки. Шана исхитрилась краем глаза взглянуть на морду Рови. Молодой дракон знал, что Шана задыхается, что он причинил ей боль — знал и наслаждался этим.

Внезапно Шану захлестнула волна неудержимого ужаса.

Девочка попыталась закричать, но не смогла. У нее перед глазами заплясали искорки, а потом зрение начала затягивать серая пелена.

«Кеман, я задыхаюсь! — отчаянно позвала она. — Кеман, помоги!»

Серая пелена становилась все плотнее. Легкие, казалось, вот-вот разорвутся. Откуда-то еще доносились проблески света, крик, и металось размытое сине-зеленое пятно…

А потом ее резко отшвырнули в сторону, и девочка поле тела через высохшее русло ручья. Шана пригнула голову и попыталась свернуться в клубок, но она была совершенно уверена, что при приземлении свернет себе шею. К счастью, она приземлилась прямиком на Мире. У маленькой драконицы от удара вырвалось удивленное уханье — Шана упала ей на спину, прямо на сложенные крылья.

Шана затрясла головой, пытаясь прийти в себя. Потом она услышала, как Мире пораженно ахнула. Еще она увидела, что Кеман стоит над телом Рови, а тот валяется на земле и судорожно подергивается. И тут всех их накрыла тень драконьих крыльев. Крыльев взрослого дракона.

Шана решила, что лучше всего ей будет спрятаться. Она отползла в скалы, забилась между двумя большими камнями и принялась наблюдать.

Никто из взрослых, кроме приемной мамы, не станет прислушиваться к ее словам. Шана была совершенно уверена, что ее присутствие только создаст для Кемана лишние неприятности.

Но все-таки, когда взрослые окружили подростков и принялись распекать Кемана как главного злодея, Шана втянула голову в ноющие плечи — ей было стыдно, что она бросила названого брата. Девочка мгновенно поняла, что произошло: Кеман был не в состоянии драться против более крупного противника и потому «обманул» его. Он раскинул крылья и обрушил на Рови магический удар — настоящий, полновесный удар, а не те толчки, которыми обменивались при драках драконята.

Если бы Рови был старше, он сумел бы справиться с этим нападением; но он корпел над своими уроками вдвое меньше Кемана и потому свалился без сознания.

«И поделом ему!» — возмущенно подумала Шана.

Мать Рови была вне себя от ярости, и она одной из первых подоспела к месту происшествия. Алара — одной из последних.

Шана тем временем оставалась в своем укрытии, надеясь на лучшее.

Мать Рови, Лори, подхватила оглушенного сына и хлопотала над ним, пока не убедилась, что Рови приходит в себя. Алара тем временем помалкивала. Но когда Лори вскинула лапу, намереваясь ударить Кемана, Алара вмешалась.

— Прекрати, Лори, — спокойно сказала она. — Если Кеман и заслуживает наказания, наказывать его имею право только я, а отнюдь не ты. И вообще, давайте сначала послушаем, что он скажет.

— Что он скажет? Да твой драгоценный выродок ударил моего ребенка магией! — завизжала Лори. — Он мог…

— Лори, Ровилерн — хвастун и задира, — произнес один из собравшихся — Ларанель, отец Ориеаны. Его ребенок тоже не раз пострадал от Ровилерна. Он не выказывал ни малейшего сочувствия к Рови, и Алара поняла, что у нее есть по крайней мере один сторонник. А может, и больше. Драконица быстро огляделась вокруг и обнаружила, что из шести присутствующих взрослых драконов трое явно должны были знать, что представляет собой Рови, — от собственных детей.

Ларанель оттеснил Лори в сторону и наклонился так, чтобы его голова оказалась на одном уровне с мордой Кемана, — Алара воспользовалась этим моментом, чтобы заняться вторым своим ребенком, хныкающей Мире.

— Ну ладно, сынок, — обратился Ларанель к Кеману. Вид у подростка был одновременно и испуганным, и вызывающим. — Так что же здесь произошло?

— Мы с Мире… — Кеман взглянул на мать и немного опустил гребень, — ну, мы с ней подрались. Я.., ну, в общем, подрались. Наверное, это отчасти моя вина — я не хотел с ней играть. Потом в это вмешался Рови, и он.., он…

— Что он сделал?

Кеман окончательно прижал уши и гребень.

— Он.., ну.., отнял у меня одну штуку. Я попытался отобрать это. А он попытался ее.., ну, сломать.

Алара заметила нерешительность, сквозящую в голосе ее обычно прямого и честного сына, сопоставила это с отсутствием Шаны и быстро пришла к определенным выводам.

Рови задирал Кемана и использовал для этого Шану. И, вполне возможно, причинил ей какой-то вред. Но если Кеман заговорит о Шане, он не встретит сочувствия со стороны окружающих…

Алара затаила дыхание. Она очень надеялась, что у Кемана хватит сообразительности догадаться об этом.

— Кеман, это еще не повод бить другого дракона магией, — строго сказал Ларанель. — Даже если он больше тебя. Ты мог причинить ему серьезный вред.

— Ох, да оставь ты мальчишку в покое, — донесся со стороны русла высокий и чистый голос Иридирины, исполненный отвращения. — Насколько я могу судить, этот случай просто был последней каплей. Кеман был по горло сыт выходками Рови, и в него больше не полезло. Я правильно говорю, малыш?

Кеман кивнул и втянул голову в плечи.

— Ну что ж. Лори, если тебя интересует мое мнение… — произнесла Иридирина.

— Не интересует! — огрызнулась разъяренная мать. Но Ири продолжала, не обратив внимания на эту реплику:

— Я думаю, что твое отродье давно напрашивалось на такую взбучку. Надеюсь, этот урок пойдет ему на пользу, — хотя лично я в этом сомневаюсь. Но все-таки… Кеман, ты поступил очень скверно — ты ведь и сам это понимаешь, не так ли? Так можно обращаться только с врагами. Ты никогда — слышишь, никогда! — не должен применять магию против других драконов.

— Да, госпожа, — угрюмо пробурчал Кеман.

— Алара, я думаю, ты все-таки должна наказать своего сына, — сказал Ларанель. — Он действительно заслужил.

Алара вздохнула. В общем-то, это не совсем честно, но если она хочет сохранить мир…

— Кеман, немедленно отправляйся домой. На сегодня больше никаких игр. Ужина тоже не получишь. А завтра будешь целый день заниматься уроками. И тебе придется добывать для Мире еду. — Драконица обвела присутствующих взглядом. — Все довольны?

— Нет! — взвизгнула Лори, но все остальные согласно кивнули.

— Лори, ты в меньшинстве, — твердо заявил Ларанель. — И если бы Рови был моим сыном, он бы у меня тоже остался без ужина — это самое меньшее.

Мире прижалась к материнскому боку. Она до сих пор хныкала и не могла вымолвить ни слова.

— Идем, Кеман, — сказала Алара, подтолкнув Мире вперед и махнув крылом сыну.

«Но, мама…»

«Никаких „но“! — отрезала Алара. — Это не повод применять магию против сородича».

Кеман поплелся за матерью, повесив голову и волоча хвост по земле. А Алара твердым шагом направилась к своему логову.

«Мне ужасно жаль, что так получилось, сынок, — со вздохом подумала драконица. — Я знаю, что это нечестно. Но так уж случилось. Радуйся еще, что ты получил свой урок именно таким путем. Все могло выйти намного хуже».

Когда Шана увидела, как драконы один за другим поднимаются в воздух, она почувствовала глубокое облегчение. Похоже, Кемана наказали не слишком уж строго — все могло быть намного хуже, если бы взрослые выяснили, что на самом деле послужило причиной драки.

Шана соскользнула с валуна и уселась, обняв колени и подперев голову руками. «Мне нужно научиться защищать себя. — решила девочка. — Я…»

— Ты! — донесся разъяренный детский голос. Шана резко обернулась и увидела, что Мире зачем-то вернулась. Девочка быстро вскарабкалась на груду валунов, чтобы оказаться подальше от когтей Мире.

— Чего тебе надо?! — гневно крикнула Шана. На возвышении она могла чувствовать себя в относительной безопасности. — Кемана и так уже наказали из-за тебя — тебе что, мало?!

Мире прищурилась и облизнула тонкие губы.

— Я просто хотела, чтобы ты кое-что знала, крыса поганая, — гадко протянула она. — Не знаю, что там тебе наплел Кеман, — но знаешь, почему он ничего не сказал о тебе остальным? Потому, крыса, что ты — просто животное. Ты — всего лишь грязное, маленькое, умственно отсталое животное. Ты не стоишь того, чтобы из-за тебя драться. Ты не стоишь даже одной чешуйки любого из Народа. И Кеман это знает. Он знает, что у него было бы еще больше неприятностей, если бы взрослые узнали, что драка случилась из-за тебя.

— Это не правда! — яростно крикнула Шана. Но Мире лишь расхохоталась, уверенная, что ее удар достиг цели, после чего развернулась и неуклюже улетела.

Глава 7

«Мире ненавидит меня». Шана содрогнулась, вспомнив о злобном красноватом свете, которым горели глаза маленькой драконицы. Мире и вправду ненавидела Шану. Драконица была настолько глупой, что Шана могла бы не бояться ее, но у нее был помощник — Рови, а вот это уже пугало. Шана спустилась с валуна и устроилась в тени под здоровенным иззубренным обломком скалы.

Мире была слишком глупа, чтобы придумать самостоятельно хоть что-нибудь, даже ложь. Значит, всей этой дряни насчет «животного» Мире набралась от Рови. Шана вытерла глаза, потом потерла покрытую синяками шею. Девочку переполнял гнев. Но в настоящий момент у нее не было возможности отплатить этой парочке. Рови тоже ненавидит ее, но по большей части она для него — всего лишь способ досадить Кеману. «Он ненавидит все, что нравится Кеману».

Но тут крылось кое-что еще. Вспомнить хоть выражение морды Рови: он наслаждался каждым мгновением боли, которую испытывала Шана. «Он действительно хотел сделать мне как можно больнее. А теперь, когда Кеман заступился за меня и врезал ему как следует, Рови непременно попытается отыграться на мне».

Она не сможет вечно прятаться от него. «Мне непременно нужно придумать, как защитить себя».

Шана обдумала этот вопрос и решила, что наилучший способ добиться безопасности — это научиться снова принимать драконий облик. Как только она обернется в драконицу, она сможет рассчитывать на защиту всех взрослых Логова. Их ни капельки не интересовала судьба осиротевшего «животного», но осиротевший драконеныш имел право на покровительство всего Народа.

А если они не станут защищать Шану от Рови, даже когда станет ясно, что она тоже из Народа, у них начнутся неприятности со всеми остальными Логовами. «Да, это должно сработать».

Шана оттолкнулась от скалы и поднялась на ноги, отряхивая с рук и ног красную пыль и песок. Она старалась держаться под прикрытием скал, и прежде, чем выйти на открытое место, осмотрелась по сторонам, осторожно выглядывая из-за валуна — чтобы убедиться, не подкарауливает ли ее Мире.От беспокойства у Шаны даже начало покалывать затылок.

Ни в высохшем русле, ни у входа в него Мире не было, но Шана решила не рисковать. Она развернулась, припустила рысцой в противоположную сторону и бежала, пока не добралась до тупика. Здесь склон был покрыт каменистой осыпью, а по ней можно было добраться до узкого выступа, опоясывающего утес.

Подъем оказался нелегким. Поднимаясь на два шага, Шана при этом на один шаг съезжала. Камни сыпались из-под ног. К тому времени, как девочка вскарабкалась на выступ, она полностью запыхалась; разгоряченная, вспотевшая, перемазанная грязью, оба локтя разодраны, колено снова начало кровоточить — Шана присела на край выступа, чтобы отдохнуть минутку, прежде чем двигаться дальше.

Девочка принялась дышать медленно и глубоко, как учила ее приемная мать. Шана смотрела на сухое русло ручья. Там, где боролись Кеман и Рови, земля была взрытой. Наверное, такой она и останется, пока не пойдут дожди. Шана никак не могла понять мотивов Рови. Почему ему нравится гадить окружающим? Почему он так рвется главенствовать надо всеми? Рови всегда был сильнее всех своих ровесников, а мать всегда давала ему все, что он только пожелает. Так зачем же он постоянно задирает остальных молодых драконов?

Шана вытерла лоб тыльной стороной запястья и посмотрела на грязное пятно, оставшееся на руке. Потом она слизнула пот с верхней губы. Пот был соленым. Кроме того, на зубах заскрипел песок. Эх, если бы она была большой и сильной, никто бы не посмел обижать ее! Может, остальные драконы даже захотели бы подружиться с ней. Они бы приняли ее в свои игры, а она позволила бы им играть с ней и с Кеманом. А уж Рови давно мог бы получить все, что хочет, если бы вел себя поприличнее.

Шана окончательно восстановила дыхание и поднялась на ноги, стараясь не обращать внимания на боль в локтях и ноющее колено. Девочка взглянула в ярко-синее небо, пытаясь определить время. Солнца не было видно — его заслонял утес, — но, судя по теням, оно уже должно было довольно сильно склониться к горизонту. Ничего, она еще вполне успеет добраться до своего любимого убежища и до ужина поучиться менять облик. А если ужина не будет? Ну, у нее в спальне припрятано немного съедобных корешков. Или на крайний случай она разделит наказание с Кеманом. Их не в первый раз отправляли спать без ужина — и, наверное, не в последний.

«Бедный Кеман. У него нету даже косточки, которую можно пожевать». Шана вздохнула. Если бы она была большой! А так она не сумеет донести зверя, которого хватило бы, чтобы насытить Кемана, — даже если бы она знала, как этого зверя убить.

Потом Шана приободрилась и пустилась в путь по выступу. Раз она теперь знает, как превращаться, она сможет убить добычу, и она станет достаточно большой, чтобы эту добычу донести. Что-нибудь вроде двурога или, может, луговика. Если она станет размером с Кемана, двурог уже не будет для нее чересчур крупной ношей. А если она потихоньку затащит добычу в логово через боковой ход, приемная мама никогда об этом и не узнает. Значит, теперь ей нужно научиться превращаться, вот и все. Раз даже Рови смог этому научиться, значит, это не так уж трудно.

Шана никогда не показывала свое убежище Кеману. Она нашла это укрытие, когда стала достаточно взрослой, чтобы самостоятельно карабкаться по скалам. Точнее, она туда свалилась — в прямом смысле слова. Не то чтобы она не хотела посвящать Кемана в свою тайну, но ее названый брат скорее всего просто не протиснулся бы через узкий вход. А даже если бы и протиснулся, они не смогли бы находиться там вдвоем — места бы не хватило.

Это был еще один тупичок, но на этот раз он находился на середине склона холма. Сверху он выглядел как очень узкая расщелина. Но сразу же после входа эта расщелина расширялась и становилась достаточно большой, чтобы Шана могла ходить по ней. Поскольку расщелина «выходила» на запад, большую часть дня ее освещал солнечный свет. Сюда попадало достаточно дождя и росы, чтобы на дне выросла невысокая, но густая трава. Несколько мелких зверушек даже избрали эту расщелину своим домом. На стенах гнездились ласточки; а еще Шана встречала здесь как минимум одно кроличье семействе одно семейство земляных белок и множество ящериц.

Это убежище было ее тайной, единственным местом, где девочка чувствовала себя в безопасности. Если бы даже драконята и узнали об этой расщелине, они попросту не смогли бы в нее войти. Это было просто отличное место для тех моментов, когда Кеман был занят, а приемная мама куда-нибудь улетала, и Шана оставалась без защиты.

Именно здесь Шана хранила свои сокровища — горсть драгоценных камней, которые отдал ей Кеман. Потом сокровищница пополнилась за счет вещей из заброшенных драконьих жилищ. Туда же попали и необычные, обточенные водой агаты — Шана собирала их на дне ручьев. Девочка сложила драгоценности в сумочку из драконьей шкуры и спрятала их в дальнем конце расщелины.

Шана возлагала большие надежды на свои сокровища.

Поднимаясь к расщелине, Шана мысленно перебирала драгоценности. Солнце припекало девочке спину, а собственная тень ползла перед ней как двойник — только длинный и тонкий. Другие драконы иногда использовали драгоценные камни, чтобы менять облик. Кеман говорил, что драгоценности помогают фокусировать энергию.

Шана вскарабкалась на камень, глубоко вросший в склон холма. Именно так она в свое время и отыскала это г тайник — упала с камня и прямиком вкатилась в расщелину. Потом она увидела, как в глубине блестит на солнце трава. Ей стало любопытно, и Шана вошла внутрь. Если смотреть от подножия холма, эта трещина была практически незаметна: благодаря счастливой случайности она пряталась в тени и казалась не более чем частью выступа.

Но на самом деле расщелина там все-таки была, и довольно глубокая, и Шана проскользнула внутрь, надеясь, что камень укроет ее от посторонних взглядов.

Девочка сделала несколько шагов, и расщелина стала значительно шире. Еще несколько шагов. Теперь Шана, даже раскинув руки, едва-едва смогла бы дотянуться до стен кончиками пальцев.

Сверху в расщелину лился свет, оставлял тонкую полосу на дальней стене и падал на травяной ковер. Солнце пронизывало пыльный воздух, и в медовых лучах плясали крохотные пылинки, а освещенные солнцем травинки на фоне темных каменных стен сверкали, словно маленькие изумрудные копья. Шана уселась на мягкую траву и достала из углубления в дальней стене — она сама его выкопала — сумочку с драгоценными камнями. Сумочка была сделана из старой шкуры Кемана, и девочка надеялась, что это доброе предзнаменование. Чешуя и сама искрилась в солнечном свете, словно горсть сапфиров и изумрудов, и каждая чешуйка была словно припорошена золотом. Туника Шаны была слишком запыленной, чтобы блестеть, но когда она была чистой, чешуя на ней напоминала уже даже не драгоценные камни, а покрытые эмалью металлические пластины — совсем как на изделиях эльфов.

Шана высыпала камни себе на ладонь, устремила на них взгляд и принялась сосредоточиваться, руководствуясь наставлениями Кемана. «Первым делом я нахожу центр, то место, откуда исходит вся сила. Приемная мама говорила, что там же располагается центр тяжести, так что я знаю, где это…»

Шана смотрела на озерцо разноцветного света, покоящееся в ее ладонях, и старалась отыскать ускользающую точку равновесия. Драгоценные камни сверкали. Каждый из них казался живым, В конце концов Шана закрыла глаза и «увидела» то же самое сияние внутренним зрением.

«Я.., кажется, это оно…»

Точно над пупком девочки располагалась точка, которая, казалось, пульсирует тем же самым живым светом, что и драгоценные камни. Шана изо всех сил подумала об этой точке, «сжала» ее, как говорил Кеман, и была вознаграждена усилением сияния. Об этом было очень трудно думать, точнее, трудно было облекать мысли в слова. Интересно, это хорошо или плохо?

Шана нажала сильнее. Теперь она ощущала энергию повсюду. Энергия струилась через ее тело, вызывая легкую дрожь и звон в ушах. Казалось, что она исходит от пригоршни освещенных солнцем драгоценных камней, сжатых в ладони Шаны. Преисполнившись надежды, Шана подхватила поток и усилила его.

Она отказалась от попыток выразить свои ощущения словами — это было все равно что пытаться плыть через грязь. Вместо этого девочка сосредоточилась на образах и чувствах. Шана принялась представлять, какой она должна стать: высокой, сильной драконицей, рослой, как Ровилерн, но намного гибче, с пурпурно-синей чешуей — точно такой же, как аметисты и лазурь, лежащие у нее на ладони.

Шана увидела себя внутренним зрением, увидела крылья, что должны поднять ее в небо, и длинный гибкий хвост. Она представила себе каждую подробность, вплоть до малейшей чешуйки, — и все это время Шана усиливала давление на энергетический центр, пока не почувствовала, что сейчас лопнет от напряжения.

Тогда Шана резко убрала давление, и взрыв энергии на мгновение ослепил ее внутреннее зрение. Шана открыла глаза. Она была совершенно уверена, что сейчас увидит свои драгоценности лежащими в пурпурной чешуйчатой лапе.

Но обнаружила, что их по-прежнему держит совершенно человеческая рука.

Солнце заполняло расщелину алым светом, и Шане казалось, будто она сидит в сердцевине огромного рубина. Свет лился из-за спины девочки, освещая дальнюю часть расщелины, и тень Шаны гравюрой вырисовывалась на пламенеющих камнях. Это было очень красиво, но Шана сейчас не замечала красоты. Она была полностью опустошена. Руки девочки дрожали от напряжения, и все, чего ей сейчас хотелось, это лечь и отдохнуть. Пот каплями скатывался по ее лбу, бисеринками проступал над верхней губой, тек по шее.

Шана потратила несколько часов, пытаясь превратиться из человека в дракона, но результат оставался неизменен. С энергией все было в порядке — Шана ощущала ее присутствие при каждой попытке. Она все делала правильно.

Но когда Шана высвобождала энергию, ничего не происходило.

Девочка посмотрела на зажатую в кулаке сумочку с драгоценностями. Рука дрожала, а костяшки побелели от напряжения. И внезапно Шана поняла, что как бы она ни старалась, она никогда не сумеет сменить облик. Дело было не в ее молодости и не в недостатке силы. Она обладала силой, и она научилась мысленной речи намного раньше всех своих сверстников. У нее было все, что требовалось, — или почти все.

Потому что Мире и все остальные были правы. Она, Шана, — действительно животное.

И все колкости, которыми бросались Мире и Рови, вновь обрушились на Шану вместе с ненавистью, породившей их.

Мире: «Алара притащила тебя сюда, как игрушку для Кемана. Мама нашла тебя, когда твоя двуногая мать умерла, и из жалости забрала тебя с собой».

Рови: «Алара всегда приносила Кеману кучу разных животных. И ты от них отличаешься только тем, что не хочешь признавать себя ручным животным».

Мире: «Животное! Двуногое животное! Ты — всего лишь крыса, очень большая крыса!»

«Крыса! Крыса! Крыса!»

Насмешки звенели в ушах Шаны, и девочка с криком запустила драгоценными камнями в стену расщелины. Камни простучали по стене, словно капли дождя, но Шана даже не услышала этого.

Она слишком глубоко погрузилась в горькие и безрадостные мысли, складывая вместе детали, на которые раньше не обращала внимания.

Приемная мама никогда не рассказывала Шане о ее родной матери. Алара только сказала, что «знала» ее и что мать Шаны умерла в пустыне. А когда Шана принималась любопытствовать, как выглядела ее мать и какой она была, Алара уводила разговор в сторону. И при этом она старалась не смотреть на Шану. Приемная мама вела себя так, словно ей было что скрывать.

Мире постоянно сообщала Шане всякие язвительные подробности, но до сегодняшнего дня девочка просто отмахивалась от них, как от очередной лжи.

«Остальные драконы тоже относятся ко мне, как к животному». Кеман говорил, что это из-за того, что Шана застряла в двуногом виде. Но если это и есть ее настоящий облик…

«…то я навсегда останусь для них животным».

Шане вспомнились многочисленные случаи, когда взрослые разговаривали с Кеманом о ней, как будто ее здесь не было или она не могла понять их разговора. А когда они все-таки обращались к самой Шане, они разговаривали с ней точно таким же тоном, которым Кеман говорил со своими луперами.

Алара никогда не обращалась с ней так — и Отец-Дракон тоже. Но они были единственными из всего Народа, кто этого не делал. Шана всегда думала, что все это изменится, как только она научится превращаться. В конце концов, неудивительно, что ее принимают за животное, раз она носит животный облик.

Приемная мама обучала ее вместе с Кеманом — но когда она рассказывала о Народе, она никогда не говорила, что Шана тоже принадлежит к нему. Она никогда не разговаривала так с Кеманом…

«Только со мной…»

Значит, все это — не просто злобная выдумка Мире и Рови. И приемная мама знала об этом. Потому-то она обучала Шану чуть-чуть не так, как Кемана.

«Я не драконица. И никогда ею не буду. Я — уродливое двуногое животное. И пойду на завтрак какому-нибудь дракону, когда он чересчур проголодается…»

Шана стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони, и из глаз девочки брызнули слезы. Они покатились по щекам, прокладывая дорожки среди корки пота и пыли. Последние лучи солнца исчезли из расщелины, оставив лишь синеватое мерцание сумерек.

Что-то до боли сжало грудь Шаны, перехватило горло, и за первым взрывом отчаяния вновь последовали безмолвные слезы. Девочка чувствовала себя обманутой и даже преданной.

«Почему они не сказали мне об этом? Почему никто мне об этом не сказал? Если Мире знала, кто я такая, значит, это знал и Кеман. Так почему же он позволил мне думать, что я принадлежу к Народу? Почему приемная мама ничего мне не рассказала? Ведь это она нашла меня! Она с самого начала знала правду!»

Шана беззвучно заплакала. Рыдания сотрясали ее худенькое тело. Шана обхватила плечи руками в тщетной попытке унять переполнявшую ее боль. Руками, на которых никогда не появится чешуя и длинные сильные когти. Она никогда не поднимется в небо в Громовом Танце, никогда не станет шаманом, как приемная мама.

Никогда.

«Почему она мне ничего не сказала?»

Этот вопрос странным образом изменил настроение Шаны — боль переросла в гнев. Поток слез ослабел, но зато они стали более жгучими.

Она ничего ей не сказала, потому что ей было все равно. Она ничем не отличается от остальных! Ей было все равно, потому что Шана — просто животное, и о ней можно не беспокоиться.

Шану снова переполнило ощущение давления, которое она многократно вызывала в себе во время тщетных попыток обернуться в дракона. Девочка обхватила себя руками за плечи и в бессильном гневе принялась раскачиваться из стороны в сторону. «Это они во всем виноваты! Они! Им было наплевать! Я им еще покажу!..»

Шане казалось, будто что-то грызет ее изнутри. Она замолотила кулаками об землю и завыла от гнева…

И внезапно все камни, находившиеся на расстоянии вытянутой руки от Шаны, взмыли в воздух и обрушились на стены расщелины. Сила удара была так велика, что некоторые камни попросту раскололись.

Шана была сейчас настолько вне себя от ярости, что это происшествие даже не удивило ее. Она просто протянула руку, схватила еще один камень и запустила его вслед за остальными, только прицелилась повыше. Но камень поднялся в воздух и врезался в выступ, напоминавший грубое изображение драконьей головы. И прямо на глазах у Шаны и камень, и выступ рассыпались крохотными осколками.

Земляная белка, считавшая расщелину своим домом, молнией вылетела из норы, задрала хвост торчком и, подскакивая от возмущения, принялась гневно верещать на Шану.

Возмущение зверька вызвало у Шаны ответное раздражение.

Шана даже ничего не подумала. Просто откуда-то из-за ее правого плеча появился камень и метнулся через расщелину.

Когда Шана швыряла камни руками, она швыряла их ничуть не точнее, чем другие дети. Но теперь, когда в дело вступил разум девочки, бросок оказался неотвратимо точным и смертоносным.

Камень со свистом прорезал воздух и ударил зверька по голове. Белка умерла мгновенно.

Маленькое тельце упало с возвышения перед норкой и растянулось на траве, темнея в синих сумерках, словно земляной холмик, формой напоминающий белку.

И неожиданно в ушах Шаны снова зазвучал голос приемной мамы: «А тебе следует понять образ мыслей белки — тогда ты сможешь проникнуть в ее сознание…»

Расщелину заполнила жуткая тишина. Шана опомнилась. Раздражение схлынуло и сменилось ужасом перед содеянным. Она часто болтала с Кеманом об охоте и добыче, но на самом деле девочка не убила еще ни одного живого существа.

Ни одного — до этого момента.

Никогда еще Шана так страстно не желала исправить свой проступок. И никогда еще это не было настолько невозможным.

Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на белку. Уже по одному тому, как лежала белка, Шана поняла, что сломала зверьку шею. Но все-таки она опустилась на колени рядом с белкой и подобрала крохотное тельце, баюкая его в ладонях. Мех был мягким, и тельце все еще оставалось теплым, но безвольно обвисло в руках у девочки.

— Прости меня… — хрипло прошептала Шана и снова залилась слезами. — Прости… Я не хотела — правда, не хотела! Мне ужасно жалко…

Но никакая магия уже не могла бы вернуть белку к жизни. Маленькое тело, лежащее на ладонях у Шаны, быстро остывало и коченело.

— Я должна была учиться у тебя! — всхлипнула Шана и заплакала еще горше. — Я должна была учиться у тебя, а вместо этого убила тебя! Я…

Она положила белку в углубление, где прежде был тайник с драгоценностями, и заложила его камнями. Шана хотела было воспользоваться для этого своей новоприобретенной силой — это казалось девочке самым подходящим, — но сила словно улетучилась вместе с гневом. Поэтому она возвела крохотную гробницу вручную, от всего сердца оплакивая несчастную белку.

Когда Шана наконец успокоилась, было уже совсем темно, и ей пришлось спускаться по склону холма, довольствуясь лишь лунным светом. Это было медленное дело, требующее изрядной осмотрительности: Шана осторожно примерялась перед каждым шагом и прощупывала почву, прежде чем сделать следующий шаг.

У нее было довольно времени для размышлений.

Шана почувствовала прилив решительности. Она принялась рассматривать звездное небо, пытаясь рассудить, насколько же далеко она зашла. «Мне не следовало убивать белку». Но все-таки она это сделала, причем сделала при помощи своей магической силы. «Должно быть, поэтому я ее и потеряла. Из-за того, что употребила ее для убийства».

Шана не знала, то ли ей плакать, то ли, как ни странно, радоваться. Сила возбуждала и опьяняла Шану, пока девочка пользовалась ею, но теперь, задним числом, она внушала Шане страх.

Девочка принялась осторожно пробираться по узкому карнизу, тесно прижимаясь к шершавой скале. Если бы сила осталась с ней, у нее появилось бы нечто такое, чего нет ни у кого. Но даже эта сила все равно не сделала бы ее драконицей. Возможно, остальные драконы лишь решил л бы, что теперь она стала не просто животным, а опасным животным.

«Но если бы сила осталась со мной, Рови и Мире уже не смогли бы издеваться надо мной».

Но она совершила убийство при помощи этой силы. А вдруг она убила бы и их? Она вовсе не хотела убивать ни Рови, ни Мире — пусть только они оставят ее в покое!

В конце концов Шана добралась до относительно ровной поверхности и дальше могла идти уже нормально. Она поплелась домой, повесив голову. Но все-таки Шана не настолько погрузилась в собственные мысли, чтобы не следить, куда она ступает. Каждый шаг вниз по склону сопровождался одними и теми же мыслями, слившимися в бесконечной литании, что стала в конце концов частью спуска. Когда Шана достигла подножия горы, то обнаружила, что ее качает от изнеможения и тошноты. Девочку одновременно пробирал жар и бил озноб, а ноги, казалось, отказывались ее держать. Шане пришлось на мгновение прислониться к высокой скале, чтобы прийти в себя.

Скала еще хранила солнечное тепло, и девочка с благодарностью прижалась к ее ровной поверхности. Внезапно она почувствовала себя такой усталой, что у нее не осталось сил даже думать. Если бы это не было настолько опасно, Шана просто сползла бы сейчас на землю и заснула, не сходя с места.

Но в ночи бродили луперы и горные коты — их стаи выискивали добычу. Кроме того, ночью на нее могли бы заползти змеи или скорпионы, привлеченные теплом ее тела, и укусить или ужалить ее, если она пошевелится во сне.

Нет, лучше уж она как-нибудь доберется домой.

Приняв это решение, Шана подняла голову и тут же ощутила приступ головокружения. Волна дурноты накатила и схлынула, но дрожь и слабость в ногах остались. Шана уцепилась за скалу. Как бы ей хотелось, чтобы сегодняшнего дня не было!

На Шану обрушился новый приступ дурноты. Девочка уже не думала ни о своей вине, ни о магической силе. Все, чего ей сейчас хотелось, это добраться до своей безопасной спальни.

Шана оттолкнулась от скалы и побрела по неровной земле, едва разбирая дорогу. Она не раз спотыкалась и падала, снова и снова расшибая свое несчастное колено. Это было самое длинное путешествие, которое Шане пришлось проделать за всю ее жизнь. И когда, наконец, девочка обогнула подножие холма и добралась до загонов, где Кеман по-прежнему держал своих ручных животных, она тихо заплакала от радости. Ее больше не волновало, что она сама была одним из этих животных. Единственное, что сейчас имело значение, это дом — место, где можно лечь.

Чтобы переждать очередной приступ головокружения, девочке пришлось остановиться и опереться на ограду, окружающую пруд с выдрой. Когда же это не помогло, Шана уселась прямо на край водоема, зачерпнула воды и плеснула себе в лицо.

А потом она потеряла равновесие и свалилась в пруд.

Холодная вода смыла дурноту. Когда Шана вынырнула на поверхность, подняв фонтан брыгз, она уже могла нормально соображать, хотя по-прежнему испытывала слабость. Шана уцепилась за камень — один из тех, которыми были выложены берега пруда. Выдра тем временем выбралась из норы и принялась плавать вокруг, с любопытством принюхиваясь к девочке и время от времени тыкаясь в нее носом. Шане понадобилось немало времени, чтобы выбраться из воды. Когда же это ей наконец удалось, Шана растянулась на земле, тяжело дыша, а выдра признала ее безнадежно скучной и удалилась в опочивальню.

Импровизированное купание Шаны оказалось полезным как минимум в одном отношении. Конечно, заработанные в ходе сегодняшних злоключений синяки и ссадины никуда не делись, но теперь, по крайней мере, Шана была чистой.

Сухой воздух быстро впитывал влагу, и к тому времени, как Шана добралась до входа в логово, она уже была сухой, если не считать волос. Девочка была очень рада, что ее спальня — самая ближняя от выхода. Она совершенно не была уверена, что сможет сказать приемной маме что-нибудь разумное, если Алара захочет узнать, где ее носит ночью.

Но даже при том, что спальня Шаны была крайней, девочке предстоял довольно долгий путь через цепочку сообщающихся пещер. Этого расстояния было довольно, чтобы к тому моменту, когда Шана добралась до своей маленькой пещерки, она дрожала всем телом и засыпала прямо на ходу. Она рухнула на постель — груду некогда украденных Аларой тканей, — и отключилась, не видя и не слыша ничего вокруг.

* * *

Шана смотрела в потолок своей пещерки, выровненный при помощи магии, и ошалело жмурилась. Проснувшись, Шана сперва не поняла, почему у нее болит все тело и почему у нее разбиты локти и колени. Потом она вспомнила, в чем дело, — и не поверила своим воспоминаниям.

«Должно быть, это был сон», — подумала она в конце концов. Никто не может швыряться камнями, только подумав об этом. Даже приемная мама такого не умеет — она может только перемещать камни и руками лепить из них что-нибудь, как из глины. Она не может сделать так, чтобы камни летали по воздуху.

Чем больше Шана думала о вчерашнем дне и о всех тех вещах, которые она, кажется, сделала, тем менее правдоподобным ей это казалось. Все — кроме той части, которая касалась Мире и Рови. Ее избитое и исцарапанное тело служило достаточным свидетельством того, что по крайней мере эти события были совершенно реальны.

А насчет всего остального… Должно быть, когда ей при всем старании так и не удалось сменить облик, она принялась плакать, и плакала до тех пор, пока не уснула. И все это ей приснилось.

Шана понятия не имела, сколько времени она спала, но она не чувствовала себя отдохнувшей. А голову девочки переполняла тупая пульсирующая боль, от которой к горлу подступала тошнота. Болело не в висках, как бывает, когда перетрудишься, а где-то глубоко внутри, за глазами.

«Лучше я все-таки встану, пока никто не пришел меня искать», — решила Шана.

Она кое-как выбралась из своего гнездышка, клубка спутанных тканей, и стащила с себя тунику. После тех передряг, которые пережила вчера несчастная одежка, она наверняка нуждалась в починке.

Шана натянула другую тунику. Их у нее было около полудюжины, и большая их часть была пошита руками девочки. Алара показала ей, как это делается, и неуклонно требовала, чтобы Шана научилась шить себе одежду.

Теперь Шана знала, чем это было вызвано. Тем, что ей всю жизнь придется носить одежду, мрачно подумала Шана и запустила пальцы в спутанные волосы, пытаясь придать им хотя бы видимость порядка. В конце концов девочка кое-как справилась с этой задачей и двинулась на поиски Кемана.

«Он уже наверняка должен был проснуться, и его наказание уже закончилось. Может, мы сможем придумать, что же мне теперь делать…» Шана больше не сердилась ни на своего названого брата, ни на приемную маму — они ничего не могли поделать. Если бы они даже и сказали ей правду, она все равно бы им не поверила. Шана заглянула в маленькую спальню Кемана — всего лишь в пять раз больше ее собственной, — но его там не было. Тогда Шана направилась к выходу, проверить — может, Кеман возится со своими питомцами.

Но сперва она наткнулась на Алару.

Драконица перехватила ее на полпути между спальней Шаны и дальним выходом. Шана перепугалась чуть ли не до потери соображения. При желании Алара могла двигаться совершенно бесшумно, и когда она внезапно и беззвучно возникла перед Шаной, девочка от испуга отскочила назад и сдавленно вскрикнула.

— Мире сказала мне, что вчера ты вернулась домой поздно ночью, — без лишних вступлений начала Алара. Ее ровный, лишенный выражения тон дал Шане понять, что она влипла по-крупному.

«Если я совру, она непременно об этом узнает», — покорно подумала Шана. Она заложила руки за спину и посмотрела на приемную маму — ее морда была хорошо видна в мягком полумраке пещеры. Алара смотрела на Шану сверху вниз — с весьма значительной высоты, надо заметить. Взрослые драконы достигали таких размеров, что при желании могли бы нести Шану на спине, почти не прибегая в полете к помощи магии, а то и вовсе обходясь без нее. То есть они и вправду были очень большими, и Алара знала, как использовать каждый дюйм своего роста к собственной выгоде.

— Да, приемная мама, — печально отозвалась Шана. — Я не хотела, но была такой несчастной после вчерашней драки, что я убежала и спряталась. И я.., в общем, пока я добралась домой, уже стемнело.

Алара прищурилась. Ее бледные, словно луна, глаза превратились в два эллипса.

— Это из-за тебя подрались Рови и Кеман? — спокойно спросила драконица. — Я не видела тебя там, но Кеман не сказал мне, куда ты делась, и я подумала, что это ты, должно быть, послужила причиной драки.

— Да, приемная мама, — повторила Шана и вызывающе вскинула голову. — Мире принялась придираться ко мне, а тут появился Рови и сунул свое рыло, куда его не просили. Он чуть не задушил меня. Если не верите, можете посмотреть синяки на моей шее…

Шана оттянула ворот туники. Алара жестом остановила ее, но ничего не сказала. Шана подождала несколько секунд и, ничего не услышав, решила, что она может продолжать.

— Может, я не принадлежу к Народу, — сказала она, и ее голос задрожал от гнева, — но я не животное! Я не ручной зверек, чтобы Рови издевался надо мной, когда ему захочется! Кеман хотел защитить меня и пытался сделать все, что мог. Он применил магию против Рови только потому, что иначе тот нипочем не отпустил бы меня.

В голове у девочки кружилось множество вопросов.

«Где ты была, когда мы так нуждались в тебе? Почему ты не защитила меня от остальных драконов? Почему ты позволила мне верить, что я тоже из Народа?» Но Шана так и не произнесла этих слов.

Алара вздохнула, и голова ее слегка поникла.

— Я знаю, Лашана, что ты — не животное, — мягко сказала она. Теперь в ее голосе не было ни следа прежнего леденящего спокойствия. — И ты не виновата в том, что случилось. Ты не принадлежишь к Народу, но в том нет никакого греха. Хотя многие драконы, заслышав мои слова, объявили бы меня сумасшедшей. Я не виню тебя за вчерашнюю драку, и я очень рада, что Кеман поставил на место этого задиру.

Шана облегченно вздохнула, но облегчение ее было кратковременным.

— Но все-таки ты оставалась под открытым небом после наступления темноты, — продолжала тем временем Алара, — и я намерена наказать тебя за это. Если я не сделаю этого, Мире решит, что для нее этот запрет тоже необязателен, и будет ночи напролет где-нибудь шляться вместе с Ровилерном. А она и так причиняет мне достаточно неприятностей.

У Шаны упало сердце. Существовало лишь одно наказание, которое приемная мама считала уместным для нее, и исходило оно из любви Шаны к прогулкам под открытым небом.

— Ты будешь оставаться в логове или рядом с ним, пока я не разрешу тебе уходить, — закончила Алара, в точности подтвердив опасения Шаны. — Полагаю, это станет для тебя должным уроком.

— Да, приемная мама, — несчастным голосом промямлила Шана. — Но…

— Никаких «но». Ты слышала, что я сказала, — Алара снова выпрямилась во весь рост, и в ее глазах заиграл голубоватый отсвет светильников.

— Да, приемная мама, — Шана понурилась и уставилась себе под ноги, сцепив руки за спиной.

Донесшийся до нее звук поразительно напоминал довольный смешок.

— Кемана ты найдешь у пруда с выдрой. Ему пока что тоже запрещено отходить от логова.

Когда Шана подняла голову и удивленно взглянула на приемную мать, Алара легко развернулась и исчезла во тьме пещер, направившись куда-то в неосвещенные залы, куда не ходил никто, кроме нее самой.

Шана немного приободрилась, вздохнула и потерла глаза, все еще воспаленные после вчерашнего плача. Ну что ж, хоть она и наказана, она, по крайней мере, не останется в одиночестве!

Девочка поплелась к дальнему выходу. Когда-то он был потайным, но с тех пор, как Кеман устроил рядом с ним свой зверинец, скрывать его стало бессмысленно. Когда выход был уже совсем рядом, Шана наткнулась на Мире. Маленькая драконица притаилась в нише рядом с главным коридором и поджидала кого-то. Наверное, Кемана, поскольку смотрела она скорее в сторону выхода, чем в коридор. Шана заметила драконицу лишь после того, как налетела на нее. Когда Шана наступила ей на хвост, Мире взвизгнула и подскочила от неожиданности.

Шана тоже отскочила на несколько шагов. Когда Мире обернулась и взглянула на девочку, насмешливо вздернув верхнюю губу, настроение Шаны отнюдь не улучшилось. Шана стиснула кулаки. Ей очень хотелось стукнуть Мире. Но ничего хорошего из этого не вышло бы — скорее всего Шана только отшибла бы себе руку. «А вот если бы скрутить ей крылья или завязать хвост узлом…»

— Я рассказала маме, что тебя не было ночью! — противным визгливым голоском заявила Мире. — Я рассказала ей, что ты убежала и не вернулась домой до ночи. Я сказала ей, что ты — просто дикое животное и что для тебя нужно сделать загон и привязывать тебя на ночь.

Она говорила в точности как Рови. И откуда только Мире всего этого набралась? Шана попыталась сдержать раздражение и не обращать внимания на драконицу. Она некоторое время смотрела мимо Мире, а потом моргнула, словно отвлекшись от собственных мыслей.

— Ты, кажется, что-то сказала? — переспросила Шана. — Мне на минутку показалось, что я слышу Ровилерна, и я удивилась, откуда он здесь взялся.

Пока Мире подбирала отвисшую челюсть, Шана двинулась вперед, намереваясь пройти мимо драконицы, но та преградила ей путь.

— Ты должна оставаться в логове! — прошипела Мире. — Так сказала мама! Она сказала, чтобы ты оставалась в логове, и Кеману она тоже велела не выходить! Я сейчас пойду и все расскажу маме!

— Давай вали отсюда, ябеда! — огрызнулась Шана, теряя терпение, и почувствовала, как ее лицо вспыхнуло от гнева. — Беги к маме! Увидишь, что она тебе скажет!

— И побегу! — Мире кинулась в глубину пещеры, потом на миг притормозила и бросила через плечо:

— И побегу! И расскажу! Прямо сейчас и расскажу! Вот тогда-то ты обо всем пожалеешь!

Шана вскипела от гнева. Что-то сжало ей грудь, и Шана стиснула кулаки до боли в суставах. Никогда еще она не испытывала такого отчаянного желания врезать как следует этой маленькой доносчице…

И от стены с сухим треском отделился камень размером с ее кулак. Он пронесся мимо Шаны через полумрак пещеры, словно сокол, пикирующий на добычу.

Затем послышался глухой удар. Неясная тень — Мире — пронзительно взвизгнула.

— Ты ударила меня! — обвиняюще взвыла драконица. — Ты меня ударила! Больно! Я все маме расскажу! Все расскажу! Все-все! Ты за это поплатишься, маленькая крыса!

Тень съежилась, словно драконица ожидала нового удара, потом послышался скрежет когтей по камню — Мире пустилась наутек. Почти сразу же она свернула за угол и исчезла из поля зрения Шаны.

Шана же застыла посреди коридора, не в силах даже пошевелиться, так она была ошеломлена. Этот камень — он выскочил из стены и сам по себе полетел в Мире, с той же точностью, которую Шана видела прошлой ночью.

«Это сделала я! — изумленно подумала девочка, и ее сердце забилось быстрее. — Это и вправду сделала я! Это был не сон, и мне не померещилось. И я не потеряла свою силу! Я могу попытаться применить ее снова!»

Но тут Шане вспомнилась земляная белка, и на мгновение ее захлестнуло чувство вины.

«Нет, я все-таки владею этой силой и способна пользоваться ею». Шана решила, что не позволит больше Рови снова угрожать ей или Кеману. «Он слишком большой и слишком подлый. Я даже не знаю, что ему еще взбредет в голову».

Шана направила мысленное усилие на кусок камня, лежащий посреди коридора. Но как она ни старалась, как ни «сжимала» свой энергетический центр, камень даже не шелохнулся. Шана уселась на пол. Все ее возбуждение как рукой сняло. Девочка прислонилась к холодной каменной стене и попыталась понять, что она делает не так.

«Я только что сделала это. Я точно знаю, что это сделала именно я, — больше некому». Но, невзирая на все старания, Шана никак не могла найти ключ к этой загадке. Вот только что у нее была магическая сила, а вот ее уже не стало — в чем же заключается разница?

Шана потерла ноющий лоб и с негодованием подумала, что Мире вечно все портит. «Эта дурочка Мире прямо таки вывела меня из себя — у меня постоянно случаются какие-то неприятности из-за нее, и у Кемана тоже. И она вечно обзывает меня всякими противными прозвищами, и ей ничего за это не бывает! Это несправедливо! Мне так захотелось ее ударить!..»

Пригоршня мелких камешков сама собою взлетела с пола и исчезла во тьме. Шана так изумилась, что весь ее гневный запал тут же улетучился. Но на этот раз она обнаружила недостающее звено. Теперь она поняла, в чем кроется разгадка.

«Когда я злюсь, я могу швырять разные вещи. А когда не злюсь — не могу. Огонь и Дождь! У меня все совсем не так, как у Кемана и остальных. Чем больше они бесятся, тем меньше у них получается…»

Шана поднялась на ноги. Ей отчаянно захотелось немедленно найти Кемана и рассказать ему о своих новых способностях. Девочка припустилась бежать. Возбуждение придало ей сил. Но перед самым выходом Шана остановилась, почувствовав смутное беспокойство.

Если она расскажет обо всем Кеману, он перескажет это приемной маме, а Алара расскажет остальным драконам. А им это может не понравиться. Они могут подумать, что Шана опасна. А если она никому ничего не расскажет, то сможет потихоньку делать всякие штуки. Она сможет защитить себя, если Кемана вдруг не окажется рядом.

«Лучше я пока помолчу. Терпеть не могу всякие секреты, но лучше уж я помолчу. Если я хочу, чтобы мне ничего не грозило».

И Шана отправилась на поиски названого брата, но теперь ее шаги были неспешными.

Глава 8

Шана склонилась над прудом, сосредоточенно прищурив глаза. Выдра сидела у себя в логове, не не спала — это Шана могла сказать сразу, по ощущениям, исходящим от мозга зверька. Шана осторожно потянулась своим разумом к разуму зверька и вообразила себя выдрой; она чувствовала, как ее конечности укорачиваются, тело вытягивается и покрывается мехом…

Правда, Шана не изменялась физически, как это делал Кеман, — она меняла лишь свой мысленный образ. Как только Шана почувствовала себя выдрой, она проникла в сознание веселого зверька.

«Тепло-солнце, тепло-вода». Выдра созерцающе уставилась на пространство, раскинувшееся перед входом в нору, перекатилась на спину и почесала нос. Выдра плотно покушала и пребывала в бодром настроении, дремать ей пока что не хотелось. Солнечные лучи, пронизывая воду и рассеиваясь в ней, создавали в норе приятный полумрак. «Спать-нет», — решила выдра. — Играть-сейчас".

Шана почувствовала, как выдра скользнула в воду, еще до того, как увидела ее лоснящееся тело, промчавшееся над самым дном пруда.

Шана не знала, это ли имела в виду приемная мама, когда велела девочке «становиться одним целым с земляной белкой». Впрочем, это мало ее волновало. С тех пор, как она научилась слушать мысли даже самых маленьких животных, перед ней открылся целый мир. И вот этой частью своей новой силы девочка вполне могла поделиться с Кеманом. Ее названый брат давно уже ожидал, что Шана научится слушать мысли животных, хотя сам он этого не мог. В конце концов Алара всегда старалась давать Шане задания, развивающие именно эти способности.

А раз Кеман ничего не подозревает, то он и не удивится внезапному росту способностей.

Выдра вынырнула на поверхность, увидела на берегу Шану и выскочила из воды, чтобы поздороваться с девочкой. Шана принялась играть с выдрой: она держала камень над поверхностью воды, а выдра подскакивала и хлопала по нему лапой. Потом Шана стала запускать плоские камешки, так, чтобы они прыгали по воде, а зверек их ловил. Им обоим очень понравилась эта забава, но для Шаны она оказалась несколько утомительна. Вот и еще один урок: магия — настоящая работа, и она забирает у тебя очень много сил. Шана даже представить себе не могла, как Алара умудряется справляться со своей работой и не впадать в полное изнеможение.

Шана больше не хотела сейчас работать над своей разновидностью магии. Ей только нужно было настроиться на определенный лад и захотеть чего-нибудь настолько сильно, чтобы подключить к этому свои чувства — и самые мощные проявления магии наблюдались, когда Шана впадала в гнев. Эмоции определенно играли значительную роль — и чем сильнее они были, тем лучше.

Шана обнаружила у себя еще один талант, хотя пока что понятия не имела, куда его можно применить. Оказалось, что, испытывая жажду, она способна находить воду. Она как-то увязалась за Кеманом в один из его походов и забыла прихватить флягу с водой. К середине дня она чуть не обезумела от жажды — и тут почувствовала в запястье какое-то странное подергивание, как будто кто-то взял ее за руку и пытался куда-то отвести.

В девочке заговорило любопытство. Шана подчинилась этим сигналам и в результате обнаружила клочок земли, поросший саджасовыми кустами и еловой травой, что явно свидетельствовало о близости воды. Немного терпения, ямка, выкопанная у корней куста, — и Шана получила свое питье. После того, как она утолила жажду, подергивание прекратилось.

Это был довольно любопытный дар, но прямо сейчас способность передвигать вещи была более полезна и куда более занятна. Шана даже ухитрилась пару раз поссорить Рови и Мире между собой: она подкарауливала подходящий момент и кидала в них маленькие камушки, так, чтобы каждый из драконят обвинял в этом другого.

А еще Шана заставляла Рови думать, будто она убежала в холмы, тогда как на самом деле она пряталась возле логова. Шана изображала топот двух ног по каменистой тропинке, словно кто-то бежит вниз по склону. Рови покупался на эту уловку и шел по тропинке до тех пор, пока она не сужалась и не становилась непроходимой для дракона. Будь Рови менее ленив, он вполне мог бы перебраться через груду камней, но Шана достаточно верно оценила его характер: ему не хотелось тратить слишком много сил на преследование. Рови был хулиганом и задирой, но всегда предпочитал не утруждать себя излишними физическими усилиями. Шана и Кеман не раз использовали его лень к собственной выгоде.

И, конечно же, она могла пользоваться своей магией для игр с выдрой и прочими шаловливыми и любопытными зверушками. Например, ночным птицам очень нравилось, когда Шана собирала вокруг себя стайку мотыльков. Птицы кружили над девочкой, перекликались друг с другом и на лету хватали мотыльков. Были еще длинноногие птицы-бегуны, которые принимались играть в догонялки, если Шана не шевелилась.

Шана рассмеялась, и камешки принялись выписывать петли и виражи. Девочка перевернула выдру на спину, а потом заставила гоняться за небольшим голышом — а тот, в свою очередь, гонялся за хвостом выдры. Выдра удвоила старания, пытаясь поймать блестящий камешек, и обе они были всецело поглощены этим занятием.

Алара лежала, погрузившись в созерцание воздушных потоков, раскинувшихся на много лиг вокруг Логова и сулящих перемену погоды. Тут ее отвлек прозвучавший в сознании звук — словно резкая трель сойки. Алара подняла голову.

Трель повторилась. Алара взглянула с вершины утеса вниз, на Логово, пытаясь определить, что это за звук и откуда он исходит. Оказалось, что это Шана играет с выдрой. Ну что ж, раз это доставляет ребенку удовольствие, и раз теперь девочка уже не так страдает из-за того, что она не принадлежит к Народу, что же в этом плохого?

Драконица положила голову на скрещенные лапы, закрыла глаза и вернулась к прерванному занятию — заклинанию погоды. Степи — охотничьи угодья Логова — страдали от засухи и отчаянно нуждались в хорошем проливномдожде. За лето прошло не более половины ожидаемых дождей, а теперь они и вовсе прекратились. Обычно в это время года Алара влияла на погоду лишь затем, чтобы вызвать грозу для Громового Танца, но теперь ей придется принимать дополнительные меры, чтобы восстановить естественный ход событий. Другого выхода не остается — придется заклинать погоду, поскольку эльфийские лорды уже успели подействовать на циклоны и так исказить их обычное движение, что теперь осень сама на себя не похожа.

И вот теперь Аларе необходимо восстановить нормальное движение воздушных масс, иначе среди травоядных начнется бескормица, и множество животных умрет от истощения. А Логово нуждается в этих животных, чтобы пережить зиму. И кто знает, какие еще проблемы повлекло за собой это вмешательство? Алара наблюдала только за территорией своего Логова. Не исключено, что где-то в результате начнется засуха или наводнения, а далеко не все шаманы умеют заклинать погоду.

По крайней мере, Алара могла работать более-менее спокойно: те, кто произвел эти изменения в погоде, наверняка предполагали, что какой-нибудь соперник может воспрепятствовать их действиям.

Конечно, чтобы подстраховаться, ей следовало бы снова выбраться из Логова, принять облик юного эльфагонца и вручить хитроумно составленное анонимное послание лорду, виновному в этом дурацком и безответственном вмешательстве в погоду. Это тоже было частью ее обязанностей, но для этого Аларе пришлось бы оставить детей без присмотра. А Мире доставляет столько хлопот…

Ладно, это она обдумает потом, в свое время. А пока что надо восстановить естественное положение вещей.

И Алара снова впала в транс, позволив своему сознанию подняться в небо. Драконица слилась с окружающим миром. Она двигалась от земли, на которой лежала, к небесам, тянулась к ветрам и облакам, мягко и осторожно призывая их на те пути, где им полагалось находиться. И еще Аларе приходилось обезвреживать заклинания, разогнавшие облака и удерживающие их вдали.

Краем сознания Алара отметила еще одну заливистую трель, но теперь, когда драконица знала, что так звучит магия Шаны, ей не составляло особого труда не обращать внимания на этот шум.

То есть почти не обращать. Все-таки в глубине души Алара была прежде всего матерью, и лишь после этого — шаманом.

Вот и сейчас, хоть ей и хотелось бы, чтобы ребенок вел себя немного потише, какая-то часть сознания драконицы встревожилась, оценив силу магического сигнала. А вдруг еще кто-нибудь обратит внимание на шум? И вдруг они поймут, кто его производит?

Все-таки Алара подавила эти мысли — они уже начинали мешать работе. Пока что ничего с Шаной не случится. «Услышать» ее смогут только самые старшие драконы Логова, а они, прежде чем что-нибудь предпринимать, придут за советом к шаману.

Восстанавливать нарушенные эльфами воздушные потоки — это было все равно что распутывать сразу несколько безумно запутанных клубков пряжи. Пока Алара возилась с этой работой, она успела здорово выйти из себя. Это было не просто какое-то одно заклинание. Заклинания многократно наслаивались друг на друга и взаимодействовали между собой, причем некоторые — весьма странным образом.

Эти эльфы что, свихнулись? Они хоть когда-нибудь думают о возможных последствиях? Или они сидят, пока не стрясется несчастье, и только после этого грубой силой восстанавливают нормальный порядок вещей?

Алара начала склоняться к мысли, что так оно и есть — по крайней мере, когда речь идет о самых могущественных лордах. Более слабые эльфийские маги тоже создавали такие клубки, но они громоздили заклинание на заклинание, пока структура не рушилась под собственной тяжестью или не искривлялась, превращаясь в нечто неожиданное, сопровождаемое совершенно непредсказуемыми эффектами.

Ну а потом, естественно, в дело вмешивались самые сильные маги.

«При условии, конечно, что еще раньше за это не возьмутся драконы», — слегка самодовольно подумала Алара.

И она принялась расплетать и распутывать заклинания, стараясь выполнить свою работу как можно тщательнее, — а это отнимало немало времени и сил. Аларе потребовался почти целый день, чтобы восстановить воздушные потоки, и к тому времени, как на опаленные засухой степи обрушился дождь, драконица здорово проголодалась и сделалась несколько вспыльчивой. Алара поднялась на гору еще с утра и принялась за работу натощак, и потому сейчас ей хотелось лишь одного — хорошего жирного трирога. Можно парочку. Голод сделал ее раздражительной, и когда она увидела у входа в свою пещеру троих старейших драконов Логова, это отнюдь не улучшило настроения Алары. Двое свернулись кольцом вокруг мраморной беседки: один — на широкой каменной скамье, окаймляющей беседку изнутри, а второй — прямо на полу. Третий дракон растянулся на пороге и грелся на солнышке. Он загораживал проход — и Алара сильно сомневалась, что это получилось случайно.

— О, Алара! — обрадовался тот, который лежал на полу. Его чрезмерно невинный вид не внушал Аларе ни малейшего доверия. — А мы тут ждем, пока ты спустишься. Мы знали, что ты проголодаешься, так что Аноа убила для тебя трирога и оставила в твоем логове.

— У нас к тебе дело — насчет твоей двуногой питомицы… — нерешительно начала Ороланела, при появлении Алары приподнявшая голову со скамьи. — Она…

— Что — она? — огрызнулась Алара. Предложенная взятка ничуть не улучшила ее настроения. — Мне казалось, что мы уже все обговорили после того случая с Ровилерном и договорились, что вы оставите ее в покое, если дети не будут ссориться из-за нее!

— Я это помню, шаман. Но она шумит, — спокойно произнесла Аноахало. — От нее слышна магия. Ты понимаешь, что я имею в виду. Мы можем слышать ее, а может, и еще кто-нибудь слышит. Остальные пока что не могут сообразить, от кого исходят мелкие неприятности. — Драконица потянулась, и ее когти скрежетнули по шершавому камню порога. — Да, большинство обитателей Логова считают ее животным, и потому, возможно, им просто в голову не придет связать магический шум с девчонкой, — но твердо надеяться на это ты не можешь. А если они обнаружат, что девочка владеет магией… Ну, я даже не берусь предсказать, что они подумают в таком случае. Или что они сделают. Особенно Лори.

Алара вздохнула и пожалела, что сейчас у нее нет рук, — очень уж хотелось помассажировать ноющую голову. Вместо этого она потерла висок тыльной стороной лапы, пытаясь унять боль.

— Она вам чем-то мешает? — в конце концов спросила драконица. — До тех пор, пока вы, старейшие, ничего не имеете против девочки, меня мало волнует верещание Лори.

— Ну, на самом деле не мешает, — лениво отозвался с пола беседки третий дракон, Кеокешала. Он сдержанно зевнул и улыбнулся. — Любопытная штука — эта ее трель. Ее и вправду довольно приятно слушать — если, конечно, кому-то нравится птичье пение. Но она раздражает нас не шумом, а своими действиями. Мы ведь еще не знали об этом, когда обещали тебе оставить девочку в покое. И теперь мы хотели бы знать, что ты собираешься с ней делать.

— Я ничего не собираюсь с ней делать — по крайней мере сейчас, — ровным тоном отозвалась Алара. Она растянулась на теплых камнях и подставила крылья последним лучам заходящего солнца. — Мне кажется, что она ведет себя вполне прилично. Она никому не причиняет вреда, не ввязывается ни в какие ссоры, а эти мелкие трюки дают ей возможность позабавиться. А чего, собственно, вы от меня ожидаете? Что я, по-вашему, должна с ней сделать?

Кеоке рассмеялся, и его улыбка сделалась еще шире.

— Да ничего, пожалуй. По крайней мере сейчас. На самом деле, это довольно забавно — наблюдать, как она учится своим фокусам и морочит голову Ровилерну — особенно, когда она заставляет его побегать. Знаешь, девчонка чертовски сообразительна. Если не знать, ее вполне можно принять за драконицу.

Аноа вежливо кашлянула и покачала головой, слегка приподняв гребень.

— Ну, я бы не стала заходить так далеко, — нерешительно заметила она, — но я бы сказала, что у нее очень большой потенциал. Это и заставляет нас задуматься, Алара. Все это время мы играли с Пророчеством, но последние события навели нас на мысль, что твоя питомица — то самое Проклятие эльфов. То есть я хочу сказать, что мы вполне можем сделать ее Проклятием эльфов — нужно лишь немного подтолкнуть ее в нужную сторону. Если так можно выразиться, у нее есть все верительные грамоты. Если девочка когда-нибудь выяснит, кто она такая, и узнает о своих родителях, похоже, она причинит тебе немало хлопот. Могу поспорить, что тогда тебе будет нелегко удержать ее здесь.

Орола хохотнула и вытянула шею, чтобы смотреть прямо в глаза Аларе.

— Ладно, хватит ходить вокруг да около. На самом деле, мы думаем, что тебе следует рассказать девочке о ее родителях, об эльфийских лордах и людях и обо всем прочем. По правде говоря, Алара, как только мы поняли, что девочка владеет магией, нам сразу же показалось, что грех упускать такой удобный случай. Нам хотелось бы выпустить девочку в их мир и посмотреть, что она сумеет сделать.

Кеоке возвел глаза к небу и усмехнулся. Хвост дракона слегка подергивался.

— Она наверняка произведет поразительные опустошения, прежде чем ее схватят, — довольно заметил он. — А если кто-нибудь из нас отправится с девчонкой, чтобы присматривать за ней, то мы сможем снова освободить ее — ну, или проследить, чтобы она ничего не рассказала эльфам о нас.

От делового тона Кеоке у Алары кровь застыла в жилах. Она слишком хорошо знала, что он имеет в виду. Если — нет, не если, а когда, — Шану схватят, кто-нибудь из драконов позаботится, чтобы она умерла прежде, чем выдаст эльфам тайны Народа. «Они просто хотят использовать ее, словно она — двурог, которого можно вырастить, а потом съесть, или орудие труда, которое можно выбросить, когда оно сломается».

— Мне кажется, Кеоке, что это немного чересчур, — мягко возразила Орола, полуприкрыв глаза. — В конце концов, это дитя. Да, оно не принадлежит к Народу, но оно не сделало нам ничего дурного и может неплохо позабавить нас, если мы об этом позаботимся.

Она повернулась к Аларе.

— Да, я согласна, — девочку следует пустить к эльфам. Но я думаю, мы должны обеспечить ее безопасность. В некотором смысле это для нас дело чести. Мы взяли ребенка к себе и действительно отчасти отвечаем за него. Просто взять и отправить его навстречу опасности — это.., отвратительно, — Орола слегка скривилась, словно съела что-то горькое. — Это все равно что.., все равно что съесть кого-нибудь из ручных животных Кемана. Нельзя внушать кому-то доверие, а потом предавать его.

Кеоке задумчиво хмыкнул и склонил голову набок, обдумывая слова Оролы.

— Да, верно. Это слишком уж смахивает на Лори — а безответственность Лори нам всем прекрасно известна.

Орола кивнула. Алара тем временем взяла себя в руки и постаралась принять безмятежный вид.

— Даже если не принимать во внимание все остальное, — продолжила Орола, — мы понятия не имеем, как долго живут полукровки. Если это существо унаследует хотя бы половину жизненного срока эльфов и постоянно будет учиться и совершенствоваться, оно, возможно, сумеет выдумать несколько ловких трюков и пользоваться ими. И у него будет достаточно побуждений, чтобы именно так и поступать.

Алару покоробило это «оно», обращенное к Шане. Но, по крайней мере, Орола упомянула какие-то требования чести, даже если они ограничивались понятиями о необходимости опекать прирученное животное. Она хотя бы не считала возможным просто выбросить беззащитного ребенка во внешний мир и убить Шану, когда ее схватят. Кеоке же, с другой стороны, относился ко всему этому вопросу гораздо более цинично, и, вероятно, благополучие Шаны интересовало его лишь постольку, поскольку было связано с возможностью позабавиться за счет девочки. И он все еще мог склонить двух остальных старейшин на свою сторону. Если только она, Алара, не сможет направить его мысли в иное русло.

Алара глубоко вздохнула, успокаивая дыхание, и принялась размышлять. Ее разум сейчас работал так же быстро, как во время Громового Танца. Ей необходимо добиться, чтобы все они, даже Орола, восприняли Шану как личность, и убедить их, что Шана заслуживает такой же защиты, как любой из Народа. Алара решила, что наилучший способ добиться этого — убедить старейших, что Шана представляет собой значительную ценность.

— Она всего лишь дитя, — напомнила Алара старейшинам, стараясь говорить спокойно и уклончиво. Драконица сложила крылья и положила голову на каменные перила беседки. — Ей еще далеко до вступления в полную силу. Из всех нас один лишь Отец-Дракон знает, на что способны полукровки, — и я сомневаюсь, чтобы даже ему было известно все. Трудно сказать, что этой девочке под силу, а что — нет. Мы просто этого не знаем. Думаю, это может оказаться весьма важным для нас — что Шана именно сейчас оказалась у нас под рукой.

— И это уже само по себе достаточно забавно, — признал Аноа, задумчиво почесывая линяющую шкуру. — Наблюдать за ней, когда она соображает, что бы еще такого сотворить, — все равно что открывать шкатулку-головоломку: никогда не знаешь, что оттуда появится в следующий раз. Мне бы и в голову не пришло, что она сможет воздействовать на сознание мотыльков или играть с птицами-бегунами. Я считаю, что нам не стоит пока что отправлять ее во внешний мир. Мне бы не хотелось упускать возможность полюбоваться, что произойдет, когда девочка получше освоится со своими способностями. И я полагаю, что до дна этого мешка еще далеко.

— Да, пожалуй, — кивнул Кеоке. — Ну что ж, думаю, нам стоит подержать ее здесь, пока она не подрастет еще немного — или даже до тех пор, пока она не достигнет взрослых размеров. — Он повернулся к Аларе и прищурился, словно для того, чтобы лучше видеть в сгущающихся сумерках. — Ну, а дальше что? Ведь ты наверняка не собираешься продержать ее в Логове до конца жизни — а, Алара? Мне кажется, это было бы несколько жестоко, все равно что держать сокола на привязи.

— Я… На самом деле я об этом не думала, — неохотно признала Алара. Она не любила вспоминать о том, что ее дети растут и вскоре захотят покинуть ее. А Шана была для нее такой же родной, как и Кеман. А уж способностей к постижению наук Шана унаследовала от Алары куда больше, чем Мире.

— Я же говорю — ее надо отпустить! — настойчиво повторила Орола. Она постоянно ворочалась, и ее чешуя скрежетала по камню скамьи. — Пусть она узнает о своем происхождении сразу же, как только станет взрослой. Давайте дадим ей возможность посмотреть, что в мире происходит, и устроить небольшую заварушку. Мы будем наготове, чтобы в случае опасности умыкнуть ее, но сперва дадим ей немного побегать. Нельзя удержать молодое животное от его первого убийства, Алара.

— Я действительно думаю, что Шана может принести куда больше пользы — и для нас, и для Народа в целом, — чем при подобном раскладе, — осторожно отозвалась Алара. — В ней есть нечто необычайное, нечто такое, с чем я не могу совладать. Помните, что сказал Отец-Дракон, когда я только-только принесла Шану в Логово?

— Что она — великая хаменлеаи, — после короткого размышления отозвалась Аноа. — Я забыла об этом. — Глаза драконицы мягко засеребрились в свете встающей луны. — Возможно, ты действительно права. Об этом я совсем забыла.

— А я — нет, — парировала Алара. Кажется, ей наконец-то удалось занять прочную позицию. — Я помнила об этом постоянно, все то время, что растила эту девочку. Она слишком важна, чтобы разменять ее на возможность позабавиться. Кеокс, ты же сам это сказал — она слишком похожа на воплотившееся Пророчество о Проклятии. А вдруг Пророчество, с которым мы игрались все эти годы, — правда? Вдруг все наши выходки лишь служили истинному предсказанию? Что, если Шана и есть Проклятие эльфов? Разве вы не понимаете, какие перемены это может произвести во всем мире?

Трое старейшин беспокойно заворочались. Алара ощутила поднимающуюся вокруг нее волну эмоций. Она заставила их осознать истинный потенциал Шаны; если теперь они так же отчетливо поймут ее подлинную ценность…

— Я помню и кое-что другое, Алара, — прошептала Орола. Ее глаза расширились от удивления и беспокойства. — И не знаю, приняла ли ты это во внимание. Да, ты права, мы не знаем, что по силам этому ребенку. А если она — героиня подлинного Пророчества, мы не сможем сказать, во что она превратится, какими силами овладеет и как будет смотреть на мир. Судя по описанию, данному в Пророчестве, это самое Проклятие эльфов — не слишком-то приятное существо. Я полагаю, что оно может представлять реальную угрозу для нас, и не только за счет того, что оно может выдать нас эльфам. Мы понятия не имеем, как ее сила может воздействовать на нас и насколько она велика.

У Алары упало сердце. Черт, она так надеялась, что этот вариант не придет им в голову!

Воцарившееся молчание нарушил Кеоке:

— Другими словами, она может не просто оказаться Проклятием эльфов, но и сделаться проклятием драконов. Она может ввергнуть нас в хаос даже прежде, чем познакомится с собственным народом.

Надо скорее подавить эту мысль, пока они не решили, что от ребенка следует избавиться!

— Ну, прежде всего учтите, что это лишь предположение и не более того — о том, что Шана якобы и есть это самое Проклятие эльфов. Вы, кажется, об этом уже позабыли. Во-вторых, даже если это и правда — именно это бедствие я и пытаюсь предотвратить! — воскликнула Алара, позволив своему раздражению прорваться наружу. — Если я выращу ее среди нас и как одну из нас и заставлю девочку чувствовать себя частью Народа — она никогда не обратит свои силы против Народа! Я, конечно, не поручусь, что она не применит их против какого-то конкретного дракона. Лично я на ее месте, если бы Рови постоянно меня задирал, оторвала бы ему голову и хвост и поменяла их местами — если бы могла, конечно.

За этой тирадой последовало молчание, и Алара почувствовала, что страсти, кипевшие в старейшинах, понемногу успокаиваются.

Кеоке медленно кивнул.

— Да, звучит разумно, — согласился он. — Вырасти лупера среди двурогов, и он будет считать себя двурогом. И я не могу не признать, что Рови сам по себе превращается в серьезную проблему.

Алара едва удержалась от презрительного фырканья. Нет, не таких сторонников она желала приобрести!

— И более того, — сказала она, стараясь говорить как можно рассудительнее. — Я стараюсь приучить девочку к мысли, что по сути наши народы очень похожи друг на друга. Я стараюсь добиться, чтобы Шана чувствовала себя частью некой общности, а не противопоставляла себя всем вокруг. Я стараюсь дать ей понять, что это такое — быть частью Народа и всего окружающего мира, чтобы, когда девочка начнет изменяться, она прежде всего подумала бы о последствиях этих перемен. Я надеюсь, что после того, как я завершу ее воспитание, Шана никогда не причинит Народу никакого вреда, даже самого незначительного. Я люблю перемены, как и все вы, но я хочу, чтобы эти перемены были к лучшему. И чтобы мы контролировали их ход.

Трое старейшин согласно кивнули. Никому из них не требовалось напоминать, к чему могут привести неконтролируемые перемены.

— Полагаю, что уже бессмысленно сомневаться в том, что эта девочка послужит причиной больших изменений, — сказал наконец Кеоке. — Но если мы сможем направлять ход этих перемен…

Глаза дракона сделались задумчивыми, а на морде постепенно проступило довольное выражение.

— Не знаю даже, сможет ли она пресечь злодеяния эльфийских лордов. Но стоит им только заподозрить о ее существовании, и они начнут шарахаться от каждой тени!

— Она может проникнуть в среду людей, а нам это не под силу, — напомнила Алара. — Вы только подумайте, что она сможет совершить! Возможно, ей даже удастся пробудить силы тех людей, которые владеют магией, но не осознают этого, — Алара лишь недавно начала обдумывать эту возможность, но сейчас она решила, что стоит, пожалуй, указать старейшинам на такой вариант. — Вы только подумайте, с чем тогда придется бороться эльфийским лордам!

Орола кивнула — очень медленно.

— Но нам необходимо убедиться, что она никогда не обратит свою силу против нас. Алара, когда ты наблюдаешь за этим существом, будь так же бдительна, как во время Громового Танца. Нельзя упускать такую возможность перемен. Но в этом существе таится опасность — в том числе и для нас.

— Я постоянно наблюдаю за ней, Орола, — напомнила Алара. — Я что, до сих пор об этом не сказала? Я не хуже вас умею распознавать риск. Но я также умею распознавать выгоду, и, думаю, она стоит того, чтобы рискнуть.

— Согласен, — решительно сказал Кеоке. — Кроме того, ты — один из лучших шаманов во всем Народе. Если кто-то и способен сделать так, чтобы девчонка не отбилась от рук, так это ты.

— Спасибо на добром слове, Кеоке, — откликнулась Алара. Она так удивилась, что даже не сразу сообразила, что тут можно сказать. Кеоке не часто удостаивал кого-либо похвалы. — Ты знаешь, что я всегда готова заботиться о благе Народа.

Кеоке поднялся на ноги. Оставшиеся двое старейшин последовали его примеру.

— Просто продолжай присматривать за ребенком, -Алара, — сказал он. — Позаботься, чтобы у нее никогда не появилось возможности выступить против нас. Вот и все. Если ты этого добьешься, во всем остальном мы не станем лезть тебе под крыло в полете или занимать место у твоего водопоя.

Алара вздохнула и благодарно поклонилась.

— Это все, чего я прошу, — отозвалась она. — Спасибо. Кеоке посмотрел в ночное небо, а потом внезапным броском взметнулся в воздух. Его огромные крылья распахнулись с легким хлопком и поймали восходящий поток.

— Не за что! — крикнул он. Аноа и Орола решили прогуляться пешком и отправились к своим логовам, оставив Алару в одиночестве. — Только не надо стараться меня одурачить!

«Для начала я попытаюсь не дурачить себя», — сухо подумала драконица и помахала Кеоке крылом, а потом развернулась и направилась в глубь логова, откуда доносился соблазнительный запах трирога. Желудок, несмотря на все сомнения и заботы Алары, требовал своего, и пасть драконицы уже заполнилась слюной.

Но даже голод не мог заглушить ее размышлений.

"Кеоке, друг мой, мне есть что терять. Я рискую потерять свою репутацию, самоуважение…

…и своих детей. И прежде всего — того ребенка, у которого только две ноги".

* * *

Шана лежала в тени огромного валуна. Девочка была настолько неподвижна, что маленькая ящерица пробежала по ее ноге и принялась греться на солнышке, пристроившись на бедре Шаны, словно это был обычный камень.

Мягкий, правда, ну да что с того? Шана не шелохнулась. Она совсем недавно обнаружила нечто необычное и поразительное, а именно — новый способ смотреть на вещи. И если драконы сейчас заметят ее, она потеряет редчайшую возможность проверить новое умение на практике.

Ниже по склону три молодых дракона — назвать их драконятами было сложно, ведь они уже почти сравнялись размером со взрослыми, — упражнялись в искусстве смены облика.

В этом занятии ничего нового для Шаны не было. За последние пять лет она сотни раз видела, как Кеман меняет облик. Но ей редко выпадал случай понаблюдать, как это проделывают другие драконы. А сегодня Шана, наблюдая за Кеманом, подметила кое-какие детали, и теперь ей отчаянно хотелось узнать, то ли это его личные особенности, то ли это присуще всем драконам.

Если ей удастся разобраться с этим, ей никогда больше не придется опасаться, что Мире или Рови подкрадутся к ней в измененном облике — под видом двурога или еще чего-нибудь столь же безобидного. Или, что еще хуже, не подкараулят ее, приняв вид камня.

Шана рассредоточила взгляд и расслабилась, словно собираясь войти в транс, но при этом оставила глаза открытыми. А потом, пользуясь тем, что один из драконов, находившихся внизу, как раз принял двуногий облик, осторожно посмотрела на него.

Да, действительно, если пользоваться этим странным способом, когда одновременно видишь и не видишь, становится заметно, что превратившегося окружает что-то вроде радужной тени в виде дракона, — но эту тень можно заметить только уголком глаза.

«Похоже, что я заглянула Вовне, — изумленно подумала Шана. — И как будто вижу, куда делась остальная часть дракона».

Кеман объяснил ей, что, когда дракон принимает облик существа, уступающего ему размерами, он перебрасывает часть себя в некое место, которое драконы называют Вовне. Это было нелегко и требовало большого сосредоточения. Не все драконы обладали достаточной для этого сноровкой. Например, Рови не мог при превращении уменьшиться более чем наполовину.

«А когда он окончательно вырастет, то и совсем не сумеет принять никакого полезного облика, — подумала Шана и тихо засмеялась. — А если он проживет достаточно долго и станет таким же большим, как Отец-Дракон, то вовсе не сумеет превратиться ни во что, кроме небольшого холма. Вряд ли хоть кто-нибудь поверит в двурога размером с длинноноса».

Впрочем, молодые драконы очень неплохо для своего возраста справлялись с превращениями. Они даже могли принимать обе разновидности двуногого облика. Взрослые всегда настаивали, чтобы драконята никогда не смешивали две эти разновидности, хотя Шане всегда казалось, что особых различий между ними нет. Одна разновидность немного постройнее и повыше. Расцветка у них постоянная: очень белая кожа, светло-золотые волосы и зеленые глаза. У второй разновидности расцветка может быть разной, некоторые так и вовсе казались обесцвеченными. Первая разновидность всегда напоминала Шане одного необыкновенно старого и крупного пещерного паука, который как-то попался ей на глаза. У этой бледной разновидности были точно такие же тощие конечности — и такой же полинялый вид — и еще в них чувствовалась такая же темная угроза.

Ну да ладно, это неважно. Так или иначе, но драконы все равно пользовались обоими этими обликами. Они были очень удобны, если нужно было выполнить какую-то ручную работу, или в тех случаях, если требовалось тело поменьше драконьего.

Интересно, а к какой разновидности принадлежит она сама? «Наверное, мы с моей родной матерью относимся ко второй разновидности — вымирающей, как однороги». Алара до сих пор не спешила рассказывать Шане о ее рождении и о ее соплеменниках. Она всегда говорила, что Шана узнает обо всем, «когда будет готова».

Но когда Шана будет готова? Этого Алара не говорила.

Снова задумавшись над старым вопросом, девочка отвлеклась и позабыла, что она пыталась сделать. Как только Шана отвлеклась, драконья тень поблекла и исчезла, и все вокруг приобрело обычный вид.

«А ну-ка, еще раз». Шана постаралась сосредоточиться заново, но попытка не увенчалась успехом. Теперь она видела лишь троих молодых двуногих, отбрасывающих обычные тени — тоже двуногие. И ни следа радужных драконьих теней.

Шана слегка пошевелилась. Ящерица мгновенно соскочила с ее ноги и нырнула в щель среди камней. Ее крохотный мозг был переполнен тревогой. «Нет, для этого требуется слишком большая концентрация. Дело того не стоит», — решила Шана. Лучше уж она будет «слушать» Рови и Мире и отслеживать, когда им захочется превратиться. Они не смогут спрятать от нее свои мысли. От нее — точно не смогут. Кеман не мог их слышать — но он не мог слышать и большую часть животных.

Да, кстати, а где Кеман? Ему сейчас полагалось бы присоединиться к этой группе — ведь его занятия с Аларой уже закончились.

Внезапно Шана — и молодые драконы, находившиеся ниже, — почувствовала сокрушительный удар фантомной боли — и вызванный ею крик.

«Кеман!» Шана узнала названого брата даже по этому бессловесному ментальному воплю. И тут же до нее донесся новый крик боли — на этот раз самый обычный крик, долетевший откуда-то из холмов.

Занимавшиеся подростки тоже утратили концентрацию, и их словно вышвырнуло обратно в драконий облик. Но Шана не собиралась тратить на них ни время, ни силы. Она уже мчалась по гребню холма со всей скоростью, какой только позволяли добиться две ее ноги.

Первое, что увидела Шана, взбежав на гребень, это Ровилерна. Он стоял на дне расщелины, сложив крылья и хлеща хвостом по бокам, а шея его была изогнута так, словно Рови смотрел на что-то у себя под ногами. А потом Шана поняла; на что он смотрит, — потому что в воздухе разнесся новый крик боли и эхом зазвенел среди камней. Рови прижал Кемана к земле и вцепился когтями в основание крыльев и передних лап — в тех местах шкура была тонкой и чувствительной. Шана попыталась отсечь волны боли, исходящие от сознания Кемана; она даже представить себе не могла, что кто-то способен испытывать подобную боль и все же не считаться с ней.

— А ну говори, ящерица ползучая! — зашипел Рови, обращаясь к своей жертве. Он аж сощурился от удовольствия, вздыбил гребень и обнажил зубы в грубой довольной ухмылке. — Говори! Признай меня господином! Повторяй за мной: «Я сделаю все, что ты захочешь, великий Ровилерн!» Говори или сейчас поймешь, что до сих пор я только играл с тобой!

— Засунь свой хвост себе в!.. — окончание оскорбительной фразы потонуло в новом крике боли — Рови опять сжал когти. Кеман не собирался сдаваться и подчиняться Рови, но надолго ли могло хватить его решительности?

«Убью гада! Я с него всю чешую спущу!» Шане было не до того, чтобы придавать своим мыслям связную форму. С первого же взгляда на происходящее девочку захлестнула ярость. Весь окружающий мир исчез, и осталась лишь ненавистная цель.

Чудовищная тяжесть сдавила грудь Шаны, глаза заволокло багровой пеленой, и неожиданно она поняла, что рычит, словно разъяренный лупер.

Кеман вскрикнул, и переполнявшая Шану сила вырвалась на волю. Три камня размером с голову девочки вывернулись из земли и в мгновение ока врезались в зарвавшегося наглеца.

У Шаны каким-то чудом хватило самоконтроля и благоразумия не направлять эти камни в голову Рови. Вместо этого они ударили дракона под ребра.

В этот момент Рови находился в довольно неустойчивом положении, и потому сила удара сбила его со спины Кемана и швырнула оземь, едва не вышибив дух.

Рови упал на бок. Он был оглушен и не мог даже слова вымолвить. Все, на что его сейчас хватало, — слабо хлопать крыльями. Кеман тем временем поднялся на ноги, а Шана вместе с потоком камней и земли соскользнула по стенке расщелины и оказалась рядом с названым братом.

Она была взбешена до белого каления, и кровавые следы когтей на боку у Кемана отнюдь не смягчили ее гнева. Рови кое-как встал и тупо уставился на Шану и Кемана, слишком изумленный, чтобы что-либо предпринимать.

А Шана не удивлялась — она действовала. Она считала, что боевые действия только начинаются. Сейчас в памяти у нее всплыли все неприятности, которые Рови причинил ей и Кеману, и Шана вознамерилась отплатить за все разом.

— Гадина! — крикнула она и принялась осыпать Рови градом камней размером с кулак, так что тому пришлось плясать и уворачиваться. — Трус! Недоразумение ходячее! Ты — всего лишь здоровенная тупая ящерица, понял, Рови?! Дурак безмозглый! Ябеда крысомордая! Воробей несчастный! Тебе только за собственным хвостом охотиться!

Ужимки, с которыми Рови уворачивался от летящих камней, были поистине забавны. Но Шана оказалась проворнее дракона. В конце концов Рови не успел увернуться, и один из камней вмазал ему ровнехонько между глаз. Теперь настала очередь Рови вопить от боли.

— А, не нравится?! — крикнула Шана, отправляя в полет с десяток камней одновременно. Рови принялся пятиться, а Шана наступала, не давая ему удрать. — У меня найдется много таких подарочков! Попытайся напасть на кого-нибудь своего размера, ты, трус несчастный! Тебе нравится задирать других? Ну так ты у меня на собственной шкуре узнаешь, что это такое! Я тебя так отлуплю, что ты станешь черно-фиолетовым! Я!..

«Шана!»

Шана настолько сосредоточилась на Рови, что не замечала ничего вокруг. И когда ее застиг этот оклик, донесшийся словно бы ниоткуда, Шана вздрогнула от неожиданности, и последние несколько камней рухнули на землю, так и не долетев до цели. На плечо девочки легла драконья лапа — слишком большая, чтобы она могла принадлежать Кеману.

Все еще пылая яростью, Шана подняла голову и увидела над собой перепуганную морду Алары.

А за спиной у Алары виднелись все драконы Логова — а те, кто еще не успел к месту происшествия, сейчас шли на снижение или карабкались вверх по склону.

Но всех их опередила Лори, мать Ровилерна. Она приземлилась рядом со своим несчастным, обиженным отпрыском, укрыла его крыльями и вытянула шею. Шана никогда еще не видела такой злобной морды. Лори яростно выкатила глаза, вздыбила спинной гребень и оскалилась так, что стали видны даже самые дальние зубы.

— Вы видите?! — заверещала она во всю мочь. — Видите?! Я вам говорила, а вы меня не слушали! Это животное опасно! Она бешеная, ей нельзя доверять!

Она уже готова была наброситься на девочку, но тут вмешался Кеоке.

— Подожди-ка минутку, Лори, — начал он, становясь между Шаной и Лори.

— Нет! — взвизгнула Лори. Ее глаза налились кровью — видимо, драконица была сейчас взбешена не меньше Шаны. — Хватит ждать! Оно слишком опасно, чтобы позволить ему жить! Убейте его! Немедленно! Сейчас же!

Глава 9

Это было единственное место во всем Логове, где можно было провести общее собрание, — огромная пещера, связанная со всеми остальными системой переходов. Сейчас она была полна. Около сотни драконов толпились на полу или восседали на камнях, возвышающихся под стенами. Зал был залит разноцветным сиянием: отчасти благодаря волшебным светильникам, зажженным местными магами, а отчасти потому, что этот свет отражался и преломлялся в тысячах кристаллов, покрывающих стены и потолок пещеры.

Пещера полнилась гулом голосов: мало кто из драконов не имел своего мнения по животрепещущему вопросу, послужившему причиной собрания. Подхваченные эхом голоса двоились и троились, и разобрать что-либо было очень трудно. Алара изо всех сил старалась сохранять спокойствие, предоставив остальным галдеть вволю. Не было никакого смысла спорить сейчас с самыми перепуганными и фанатично настроенными драконами. До нынешнего момента большинству обитателей Логова даже в голову не приходило, что Шана — не просто необычный ручной зверек, а нечто иное. И вот теперь способности девочки — и уровень этих способностей — повергли драконов в шоковое состояние.

Мнения же тех, кто знал, что представляет собой Шана, разделились. Лори — та вообще с самого начала собрания только и делала, что вопила во всю мощь своих легких. Алара очень надеялась, что эта дура постепенно выведет из себя даже собственных сторонников.

«Ну уж охрипнет она наверняка — и то хорошо».

Алара ни на минуту не забывала о Шане. Бедную девочку заперли в тупике одного из боковых ходов и завалили ход неподъемным для Шаны камнем. Ее оставили там в одиночестве и темноте, и лишь присутствие Алары и Кеоке помешало Лори растерзать девочку прямо на месте происшествия. Кеоке воспользовался своими привилегиями старейшины и приказал запереть Шану. Камень, которым завалили тупичок, был так велик, что в одиночку его не сдвинул бы даже Отец-Дракон.

Все были убеждены, что камень чересчур велик и для Шаны — они исходили из размера камней, которыми швырялась девочка. А вот Алара не была в этом уверена. Вся перебранка с Ровилерном свидетельствовала об осознанных действиях, а не о бездумной вспышке жестокости.

Алара считала, что наглец Рови отделался довольно дешево: одним сломанным ребром, глубокой ссадиной под глазом и сотрясением. Шана вполне могла ударить его по голове камнем покрупнее и уложить на месте. Даже дракон не всегда может выжить, если его с соответствующей силой долбануть по черепу — особенно если бы Шана хорошо прицелилась. Точно так же камень, оставивший ссадину, мог ударить прямо в глаз Рови. А сломанное ребро вообще располагалось не с той стороны, куда пришелся удар, — скорее всего Рови сломал его, когда грохнулся на землю. Огонь и Дождь, да если бы девочка и вправду была жестокой, она могла бы камнями переломать Рови крылья, так, что он на много месяцев потерял бы возможность летать!

— Эта бешеная тварь сломала ребро моему ребенку! — провизжала Лори уже примерно в сотый раз. Ее голос эхом отразился от потолка и заставил ближайших соседей Лори поморщиться. Алара с надеждой отметила, что Лори действительно начинает утомлять даже своих сторонников. — Ему придется теперь не меньше недели пролежать в постели! Я вам говорю — эта тварь взбесилась! Если вы ее не убьете, я сама это сделаю!

Кажется, у Лори наконец-то начал садиться голос — теперь она орала значительно тише. Алара решила, что настал подходящий момент для вмешательства. Она выбрала себе место на возвышении, и в результате до этого момента мало кто обращал на нее внимание. Теперь же Алара подняла голову и сложила крылья поудобнее. Собравшиеся начали оборачиваться в ее сторону.

— Твой драгоценный ребенок — который, по меркам Народа, уже не является ребенком — напал на названого брата Шаны, который по тем же самым меркам все еще считается ребенком, — холодно и отчетливо произнесла Алара, так, что ее обвиняющий голос перекрыл общее бормотание. Все тут же смолкли. Даже Лори от неожиданности замолчала, разинув рот — Благодаря Ровилерну Кеман несколько недель не сможет летать. Ему даже ходить сейчас больно. Я полагаю, Народ, что вы примете это во внимание! Драку начал Ровилерн, а Шана лишь заступилась за своего названого брата!

— Но… — попыталась было вякнуть Лори. Алара резко развернулась к ней и заговорила, стараясь, чтобы ее слова звучали спокойно и разумно.

— Кеман весит втрое меньше Рови. А Шана — раз в сто меньше. Это несоответствие не кажется тебе несправедливым?

— Но.., но эта тварь пользовалась магией — завопила Лори. — Она применила магию против Рови! Она могла его убить! Ты сама не знаешь, что еще способна натворить эта скотина! Она полукровка! Никто не знает, на что они способны — и ты тоже не знаешь!

Алара кивнула.

— Да, Шана применила магию, свойственную полукровкам. Да, я не знаю предела ее возможностей. Но я думаю, что в данной ситуации она выказала поразительную сдержанность.

Лори угрюмо замолчала, и в пещере стало тихо — так тихо, что от этой тишины начинало звенеть в ушах. А потом тишину нарушил мягкий голос Кеоке:

— Алара, проблема заключается в том, что нам неизвестно, было это сдержанностью или случайностью. Мы только со слов этой полукровки знаем, что она била прицельно, а не наобум, куда попадет. А ее слов все-таки недостаточно.

Вслед за Кеоке в разговор вступила Орола. Драконица кашлянула. Все тут же начали оборачиваться. А когда Орола поднялась на ноги, возвышаясь почти над всеми сородичами, общее внимание окончательно оказалось приковано к ней.

— Лори, твой сын получил ровно то, что заслужил, — твердо сказала старейшина. — Имей в виду — я сама летела к месту происшествия с твердым намерением отлупить его. И я это сделаю, если увижу, что он не усвоил преподанный урок. Я слышала большую часть того, что он сказал, — и это достойно сурового наказания. Ни один дракон никогда не будет звать другого дракона господином. Мы оставили это позади, и я не потерплю, чтобы кто-то пытался воскресить эти замашки Неожиданная поддержка со стороны старейшины Логова приободрила Алару. Авось ей все-таки удастся выручить Шану из этого неприятного положения!

Но следующие слова Оролы тут же подорвали все надежды.

— Но Кеоке прав. Алара, — продолжала драконица, обратив на Алару взгляд неярких золотистых глаз. — Я знаю, при каких обстоятельствах ты обнаружила эту полукровку, и знаю, что Кеман считает ее своей названой сестрой. Но все-таки она не принадлежит к Народу, и нам с тобой это хорошо известно. Проблема заключается в том, что нам неизвестно, действительно ли девочка так хорошо контролирует свои способности, как она это утверждает. Если она говорит правду, то все замечательно — она действительно выказала вполне приемлемую сдержанность. А если нет? Тогда в следующий раз, разъярившись, она вполне может кого-нибудь убить. Алара, мы не можем этого допустить. Просто не можем.

Нет! Нет, это не правильно, несправедливо, нечестно!..

— Убейте ее! — прорычала Лори. — Это бешеное животное!

Ее когти так громко проскрежетали по камню, что вряд ли хоть кто-нибудь из присутствующих не расслышал этого скрежета.

Прежде, чем Алара успела что-либо ответить, в дело вмешалась Аноа.

— Ни о каком убийстве не может идти и речи, — спокойно сказала она. Остальные двое старейшин кивнули, выражая согласие. — Что бы ты там себе ни думала, Лори, — а также некоторые другие, — этот ребенок — не животное. Я, как и Алара, достаточно часто принимала облик эльфийских лордов и их рабов-людей и бродила по их миру, чтобы не сомневаться: они разумны. А ты, Лори, и те, кто тебя поддерживает, не бывали там и никогда не будете. У вас нет для этого ни желания, ни достаточного мастерства — а тот, кто не бывал там, не имеет права судить.

Драконы, часто принимающие другие облики, энергично закивали. Лори набычилась, а ее сторонники принялись прятать глаза.

Аноа немного подождала, потом продолжила. Голос ее звучал мягко и рассудительно:

— Я говорю, исходя из собственного опыта. Люди точно так же умны — и точно так же глупы, — как лучшие и худшие из Народа. Они не животные. Что же до эльфов, то они опасны — куда опаснее, чем вы можете себе представить. И неписаный Закон повелевает скрывать от них наше существование по той простой причине, что при желании эльфы способны уничтожить нас. Но история говорит нам, что полукровкам почти что удалось уничтожить самих эльфов, — Аноа сделала паузу, желая, чтобы все как следует осмыслили ее слова. — Нет, Лори, такая разрушительная сила не присуща ни одному животному. Но кое в чем ты права. Эта сила чудовищно опасна, и я боюсь, что мы уже не способны контролировать действия этого ребенка.

Все дружно закивали, и Алара поняла, что ее надеждам не суждено сбыться — никто ее не поддержит. Они хотя г выгнать Шану, выбросить ее во внешний мир — а Шана ничего о нем не знает! — в руки тех, кто убьет девочку, если только догадаются, кто она такая. Что же ей делать? Что же делать?!

Аноа снова улеглась, но зато поднялся Кеоке.

— Алара, я считаю, что ты должна избавиться от этого ребенка и избавить нас от опасности.

Алара вскочила, вздыбив гребень, но пристальный взгляд Кеоке заставил ее опуститься обратно, — правда, уселась она крайне неохотно.

— Я не имел в виду, что тебе следует убить ее.Но ее нельзя больше оставлять здесь или даже в окрестностях Логова. Ты должна позволить нам вернуть девочку во внешний мир. Если она и вправду такая необыкновенная, как можно понять из твоих слов, то с ней все будет в порядке.

«Но она не готова! — хотелось закричать Аларе. — Я ничего не рассказала ей о том мире! Она даже не знает, существуют ли другие двуногие, кроме нее самой!»

Но она не стала говорить этого вслух. Здесь речь уже шла не только о судьбе Шаны. Если Алара примется сейчас протестовать, то упадет во мнении присутствующих. А это нанесет значительный ущерб ее репутации шамана. И ничем не поможет Шане. Драконы решили изгнать Шану из Логова — и Алара не сможет повлиять на их решение, что бы там она ни говорила в защиту девочки.

Алара справилась с гневом, который уже готов был выплеснуться наружу. Но вот совладать с отчаянием оказалось куда труднее…

— Когда ты принесла этого ребенка к нам, Отец-Дракон сказал, что девочка — великая хаменлеаи, — продолжал тем временем Кеоке. Его хвост безостановочно подергивался, так что соседи старались отодвинуться подальше от старейшины. — Ты недавно напомнила нам об этом, и правильно сделала. Мы дадим девочке шанс доказать, что так оно и есть. Я полагаю, нам следует отнести девочку в пустыню, куда-нибудь поближе к караванным путям, и там оставить. Да, я знаю Закон, но мне не кажется, что девочка сможет рассказать людям что-нибудь существенное. Когда она найдет людей — если вообще найдет, — они воспримут ее рассказы о драконах как бред человека, обезумевшего от солнца. Девочка умеет находить воду. Если она не просто смышленое животное, а нечто большее, она сможет позаботиться о собственной безопасности, а ее способность изменять окружающий мир получит среди людей должное развитие.

— А если она и вправду животное, как это утверждает Лори, — сухо дополнила Аноа, — она не сумеет позаботиться о себе, но тогда и беспокоиться будет не о чем.

— Полагаю, это следует сделать мне! — воскликнула Алара. Она отчаянно цеплялась за последнюю возможность сообщить Шане хоть какие-то сведения, которые понадобятся девочке, когда ее отправят навстречу собственной судьбе, какой бы она ни была. Или навстречу смерти — если эльфы узнают, кто она такая…

— Нет! — завопила Лори. Кто-то тут же огрел ее крылом, и Лори заткнулась.

Кеоке покачал головой, и свет переливающейся волной скользнул по его шее.

— На этот раз Лори права, Алара, — сказал он. — Ты уже потратила на эту полукровку немало времени. Даже чрезмерно много, если учесть, что ты — шаман. У тебя есть свои обязанности и своя ответственность, и некоторым из нас кажется, что ты без толку тратишь на этого приемыша время, которое могла бы посвятить исполнению своего долга. Нет, о девочке мы позаботимся сами. А ты занимайся своими собственными детьми и своей работой.

Алара покорно склонила голову. Ей хотелось кричать, хотелось напомнить всем, что быть шаманом — это означает всегда быть наособицу. Но она уже знала, что те, кто держится наособицу, часто раздражают других, и это может иметь довольно опасные последствия.

Итак, решение было принято, и собрание практически закончилось. Правда, споры тянулись еще некоторое время, — в основном стараниями Лори. Ее не устраивало, что Шана отделалась изгнанием, и ей страшно не нравилось, что Орола так резко отозвалась о ее драгоценном сыночке. Но в конце концов и ей пришлось умолкнуть и удалиться.

Алара отправилась в свое логово, к Кеману. На сердце у нее лежал камень. Ей даже не позволили попрощаться с Шаной.

Она остановилась у входа в логово и тут увидела, как Кеоке поднялся в воздух, держа в правой передней лапе что-то маленькое. Этим «чем-то» была питомица Алары. Девочку уносили прочь, не оставив ей ничего, кроме туники.

Смотреть на это было невыносимо — и все же Алара не могла отвести взгляд. Ей запретили даже мысленно разговаривать с полукровкой, и Аларе оставалось лишь в безмолвной тоске глядеть вслед Шане. На глаза драконице навернулись жгучие слезы, а сердце готово было разорваться от горя.

«Мое дитя, моя бедная, несчастная малышка…»

Алара смотрела им вслед, пока Кеоке не растаял в синей дали. Если бы только она могла помешать этому!

Потом Алара развернулась и побрела в глубь пещеры. Как она расскажет об этом Кеману?

* * *

Почти все то время, что Шана находилась в заключении, она проплакала — отчасти от злости, отчасти от страха Она злилась, потому что все это было несправедливо, и в то же время боялась. Что они теперь с ней сделают?

Пещерка, в которую посадили девочку, была холодной и неуютной. Шане даже не оставили света. Драконы не пустили к ней приемную маму, и никто даже не хотел сказать, где Кеман или хотя бы как он себя чувствует.

Все это было совершенно нечестно! Рови превосходил габаритами ее и Кемана, вместе взятых. Все отлично знали, что он драчун и задира. Вряд ли в Логове нашелся хоть один молодой дракон (не считая, наверное, Мире), который не возрадовался, узнав, что хоть кто-то наконец-то всыпал Рови по первое число.

И Рови совершил куда более тяжкий проступок, чем Кеман тогда, пять лет назад, — он нанес дракону, который был младше его, раны, последствия которых могли остаться навсегда. А в результате под замок посадили ее, Шану, как будто это она сделала какую-нибудь гадость!

Но и это еще было не самым худшим. Шана слышала, как беснуется Лори, требуя ее смерти. Лори всегда терпеть не могла Шану, и многие драконы сейчас были согласны с ней. Шана не думала, что приемная мама допустит, чтобы ее убили, но…

Но этой идеи хватило, чтобы довести девочку до слез — а гнев ее вскоре угас.

Шана не могла разобрать, о чем говорят в большой пещере, — эхо слишком сильно искажало голоса. Время от времени до нее доносилось собственное имя или имена Рови и Кемана, но и только.

В конце концов шум утих, и теперь Шана слышала лишь приглушенное бормотание. Шана ждала, что кто-нибудь придет и скажет, что с ней решили сделать. Девочке казалось, что она сидит здесь уже целую вечность. В пещерке было холодно и темно. Лишь там, где камень, служивший дверью, неплотно примыкал к стене, внутрь просачивался слабый свет.

Шана обхватила себя руками за плечи. Ее била дрожь, и причиной тому был отнюдь не один лишь холод.

В конце концов Шана услышала клацанье когтей по камню и приглушенные голоса двух драконов. Потом послышался скрежет, и огромный камень медленно отодвинулся в сторону. В маленькую пещерку хлынул свет, и Шана увидела смутные очертания огромной когтистой лапы, оттаскивавшей камень в сторону.

Шане показалось, что она должна встретить их стоя. Девочка медленно, с трудом поднялась на ноги, чувствуя каждый синяк и каждую ссадину, которые она заработала, скатившись с гребня холма Все ее тело окостенело от холода и теперь болезненно ныло. Шана вытерла глаза тыльной стороной ладони. Над головой Кеоке парил светящийся шар, и его желтый свет заставил Шану прищуриться. Вторым драконом оказалась Орола, но она лишь помогла Кеоке убрать камень с прохода и сразу же ушла.

Некоторое время Кеоке осторожно наблюдал за Шаной, словно ожидая, что девочка может швырнуть камень и в него. Собственно говоря, из незащищенных мыслей дракона Шана прекрасно могла узнать, чего он ждет и о чем думает.

«Хотел бы я знать, о чем она думает», — «услышала» Шана. Она взглянула на себя глазами Кеоке и увидела не то маленькое, перемазанное грязью, беспомощное существо, каким она себе казалась, а нечто чуждое и загадочное и, невзирая на свои малые размеры, не менее опасное, чем дракон.

«Скорпион тоже маленький и клыкастый паук. Но оба они способны убить. Она может причинить вред даже мне, если захочет. Она может с такой же легкостью обрушить камень на голову мне, как она это сделала с парнем».

«Если б это и вправду было так легко…» Тот всплеск силы, который Шана обрушила на Рови, дорого обошелся девочке — она была вымотана до предела. Если бы не страх и беспокойство, связанные с заключением, Шана скорее всего уже уснула бы.

— Надеюсь, вы не ждете, что я примусь извиняться, — угрюмо заявила Шана, — потому что извиняться я не стану. Я ничуточки не жалею о том, что сделала. Рови — жаба поганая, и я думаю, вы все еще пожалеете, что так долго позволяли ему задирать нас.

К ее удивлению, Кеоке невесело усмехнулся:

— Нет, дитя, я не стану ждать от тебя извинений. Полагаю, на твоем месте я бы сказал то же самое.

Шана потерла руки, пытаясь согреться, но осталась стоять на месте. Теперь мысли Кеоке были защищены, и Шана не могла прочесть их, не насторожив дракона. Поскольку девочка не слышала, что думает дракон, то она не могла и понять, что он намеревается делать. А потому она решила не двигаться, пока не поймет, что происходит.

— Тогда зачем же вы привалили меня этим камнем, как мышь, которую отложили на обед? — спросила Шана, даже не стараясь скрыть свое возмущение. — Если я не сделала ничего плохого, за что же вы меня наказываете?

Кеоке вздохнул и опустил гребень.

— Дитя, ты представляешь собой нечто новое и странное. Ты проделываешь такие вещи, на которые мы не способны. А все живые существа боятся того, чего не понимают, — все, даже драконы. Мы любим перемены, но лишь тогда, когда они происходят под нашим контролем — и то, честно говоря, лишь в том случае, если они не затрагивают наших интересов. Возможно, это глупо — бояться ребенка, которого любой из нас может прихлопнуть одной лапой. И тем не менее мы тебя боимся, — Кеоке опустил голову и искоса взглянул на Шану. Кажется, ему было стыдно. — Прости, Шана, но если бы ты принадлежала к Народу, все бы решили, что ты поступила с Рови совершенно правильно. Он заслужил эту трепку. И, судя по твоим словам, ты могла бы отлупить его куда основательнее, если бы захотела. Но…

— Но я к Народу не принадлежу, — спокойно закончила фразу Шана. В глубине души она чувствовала, что все к этому и идет.

— Да, именно. И некоторые драконы даже думают, что ты — нечто вроде животного, набросившегося на своих хозяев, как, скажем, это бывает с однорогами.

Кеоке моргнул, и Шана почувствовала, что дракон чувствует себя неловко.

— Мы кое-как убедили остальных, что ты не животное, но ты больше не можешь здесь оставаться, Шана. Мне очень жаль, право… Я пришел, чтобы унести тебя из Логова, достаточно далеко, чтобы ты не смогла отыскать обратный путь, и там оставить.

Эти слова обрушились на девочку, словно те камни, которые она швыряла в Рови. Они оглушили и ошеломили Шану. Она не могла ни шевельнуться, ни вымолвить хоть слово и лишь в оцепенении глядела на Кеоке, а мысли ее метались по кругу, словно перепуганные мыши в кувшине.

«Унести меня отсюда? Куда? Что я буду делать? Что со мной будет?!»

Девочка была так потрясена, что даже не заметила, что Кеоке уже начал двигаться. Она не понимала, что он собирается делать, до тех пор, пока его огромная лапа не сомкнулась у Шаны на талии и не подняла девочку в воздух.

А после этого уже поздно было что-нибудь предпринимать. Даже плакать — и то было поздно.

* * *

Кеоке бросил ее — в буквальном смысле слова бросил — где-то в пустыне. Он даже не приземлился, чтобы поставить девочку на землю. Он просто снизился, завис — взмахи его огромных крыльев подняли настоящие тучи песка, — и разжал когти. Расстояние было небольшим — чуть больше роста Шаны, — но падение оказалось полной неожиданностью для нее.

И все-таки Шана успела сгруппироваться и, ударившись о землю, перекатиться через плечо, и потому ей удалось смягчить удар. Некоторое время девочка лежала на горячем песке, собираясь с мыслями. К тому времени, как Шана встала с земли, Кеоке превратился в крохотное пятнышко на темно-бирюзовой чаше неба.

Шана отряхнула песок и оглядела пустынную местность, в которой оказалась. Она чувствовала, что находится на грани истерики. Но ни слезами, ни криками горю не поможешь…

А потому Шана взяла себя в руки и принялась критически разглядывать окрестности.

«Спасибо еще, что он не кинул меня в каком-нибудь месте похуже», — мрачно подумала девочка.

И правда, по дороге они миновали множество куда более скверных мест. Они пролетели над безжизненными солончаками, что тянулись на целые лиги, над каменистой пустыней, разглаженной бесконечными ветрами, и над песками, где не было ничего, кроме кактусов — да и тех попадалось немного.

Здесь, по крайней мере, росли саджасовые кусты да кое-где возвышались одиночные скалы — достаточно большие, чтобы в их тени можно было укрыться от солнца. У Шаны хватало опыта пребывания в пустыне, чтобы сообразить, что она не в состоянии подолгу выдерживать дневной зной и что идти ей придется по ночам…

Если только она придумает, куда ей идти…

Шана загнала поглубже слезы, грозившие вывести ее из равновесия, и постаралась успокоиться. Эти купы кустов и скалы чересчур уж привлекательны. Несомненно, там уже должно было обосноваться достаточное количество живности. Некоторые из здешних обитателей без особых споров поделятся с Шаной жизненным пространством, а кому-то это может и не понравиться.

И единственный способ выяснить, кто же здесь обитает, это пойти и посмотреть самой.

Так, будем думать по порядку. Прежде всего ей нужно найти тень, пока она не свалилась от теплового удара. Солнце и так уже прижимало ее к земле тяжелой когтистой лапой. Теперь Шана сожалела о каждой слезинке, пролитой ею в пещере. Надо же было так по-дурацки терять влагу! Девочка опустилась на четвереньки и осторожно переползла на крохотный пятачок тени, отбрасываемой ближайшим саджасовым кустом. Какой бы скудной ни была эта тень, песок под ней все же был значительно прохладнее, чем всего лишь в нескольких шагах отсюда, на открытом месте.

Шана улеглась на живот, освободила волосы, запутавшиеся в ветвях куста, и опустила голову на сложенные руки. Под кустом оказалось достаточно тени, чтобы Шана могла поместиться в ней целиком. Девочка вспомнила, как Алара учила ее успокаиваться, и принялась дышать медленно и глубоко, стараясь расслабиться. Наука Алары вошла в плоть и кровь Шаны, и на этот раз она сработала так же успешно, как и всегда, несмотря на страхи, терзавшие Шану, и неисчислимое множество вставших перед ней проблем. Вскоре Шана вошла в транс и принялась изучать окрестности, выявляя наличие жизни.

Первым обнаруженным живым существом оказалась пустельга, пристроившаяся в выемке одной из скал. Это хорошо. Значит, здесь нет мышей, и вряд ли здесь окажется много больших жуков. У подножия скалы устроилась на отдых птица-бегун. А это вообще замечательно! Там, где есть птица-бегун, там не будет змей — ну, разве что у нее в желудке…

Шана продолжала осмотр, напрягая свой разум и высматривая даже самых крохотных живых существ. Девочка находила их и отмечала их точное местонахождение — составляла своего рода ментальную карту, чтобы иметь возможность отыскать любое из этих существ даже после того, как она выйдет из транса.

Вокруг обнаружилось множество скорпионов, но зато пауки, к счастью, оказались самыми обычными — их она не должна заинтересовать. Много ящериц — в основном маленьких, размером с палец Шаны. Муравейник. Вот муравьев следует избегать любой ценой. Зато ос здесь нет. Возможно, именно поэтому здесь так много пауков. Пустынные осы охотились на пауков и откладывали в них яйца, превращая таким образом парализованное тельце в гнездо-пещерку.

Ну, и еще вокруг наблюдалось некоторое количество растений, умеющих переносить засуху. Никто из здешних обитателей не нуждался в воде. Млекопитающих здесь вообще не было, а двум присутствующим птицам хватало той влаги, которую они получали вместе с добычей. А это значило, что здесь нет воды, до которой Шана могла бы докопаться.

Нет воды… Шана подавила приступ страха, но потеряла при этом сосредоточенность и вышла из транса. Девочка открыла глаза — взгляду ее предстали все те же пески и бесплодные ветви — и облизала пересохшие губы. Она знала, что на нынешний момент ситуацию можно считать довольно приличной — по крайней мере, она осознавала это разумом. Как убедить в этом нерассуждающую часть сознания — это уже другой вопрос.

«Будем действовать по порядку», — сказала себе Шана. Сейчас ей нужно найти убежище, в котором можно отдохнуть, и поскорее.

Теперь Шана знала, где располагаются все здешние обитатели — вплоть до муравьиной колонии. Это хорошо. Так меньше шансов совершить фатальную ошибку — например, поставить руку прямо на скорпиона. Шана пустилась в путь среди кустов саджаса — она по-прежнему двигалась на четвереньках. Надо забраться в кустарник и, пока она еще в состоянии двигаться, постараться подобраться поближе к птице-бегуну. Чем ближе она подберется, тем лучше. Присутствие птицы-бегуна будет защищать ее от змей. А возможно, скорпионы тоже предпочтут держаться на расстоянии. То есть Шана никогда не видала, чтобы птицы-бегуны ели скорпионов, но она не раз замечала, как они убивают ядовитых насекомых.

Приблизившись к скале, Шана увидела безмятежно отдыхающую птицу-бегуна. Блестящие черные глаза наблюдали за ползущей девочкой. Птица устроилась на отдых у самого подножия скалы, там, где тень была гуще всего, и ее пестрое серо-коричневое оперение сливалось с камнем и песком. Птица моргнула и наклонила голову набок, стараясь получше разглядеть Шану, но не выказала ни малейших признаков беспокойства.

Шана немного свернула в сторону и проползла вдоль кромки кустов, примерно на расстоянии вытянутой руки от птицы, едва веря в собственное везение. Птица продолжала наблюдать за странным существом, но не топорщила перьев и не напрягалась. Шана уселась неподалеку от птицы, привалившись спиной к скале. Камень был прохладным — во всяком случае, значительно прохладнее, чем земля под кустами. Птица склонила голову на другой бок. Шана осторожно протянула руку и нежно погладила птицу по хохолку. Она еще никогда не подбиралась настолько близко к птице-бегуну. Острый клюв длиной с руку Шаны выглядел весьма опасным — но если она подружится с птицей, то сможет без страха спать рядом с ней.

Птица потянулась к руке Шаны, прикрыв глаза от удовольствия. Девочка почесывала птицу, пока та не отодвинула голову. Тогда Шана убрала руку. Птица смерила Шану еще одним оценивающим взглядом блестящих глаз. Она слегка встопорщила перья, и хохолок на мгновение встал торчком. Но потом птица успокоилась и с довольным видом уселась поудобнее.

Шана улеглась рядом, подсунула ладонь под голову и на минутку прикрыла уставшие, воспаленные глаза.

Ну, по крайней мере, она собиралась прикрыть их на минутку.

Но прежде, чем девочка решила, что пора открыть их обратно, она уснула.

Когда Шана проснулась, птицы-бегуна рядом не было. Девочка чуть не расплакалась. Птица успела стать ее ближайшим другом среди этих диких бескрайних пространств, заполненных лишь песком и камнем.

Пока Шана спала, наступила ночь — ночь пустыни, исполненная звуков и запахов. Стрекотали насекомые, шуршал песок под ветром. Откуда-то издалека доносилось завывание стаи луперов — судя по вою, луперы сейчас не охотились, а просто переговаривались между собой.

Шане захотелось, чтобы они оказались поближе. Она выросла рядом с луперами Кемана. Из луперов могут получиться неплохие товарищи, хотя и простодушные. Если она сумеет отыскать стаю и добиться, чтобы луперы приняли ее к себе, у нее не будет проблем с поисками пищи и воды.

Кеман… Ей даже не позволили попрощаться ни с ним, ни с Аларой. Последний раз Шана видела своего названого брата, когда кто-то из взрослых уводил его прочь. Кеман хромал, а его плечо и крыло было покрыто кровоточащими полосами. Шане запомнилось, как он взглянул на свое плечо и попытался что-то сказать, но его тут же увели. У Шаны сжало горло, и на глаза снова навернулись слезы.

Но сейчас слезы были не просто тщетны — они еще и означали потерю драгоценной влаги. Шана постаралась загнать слезы поглубже. Две слезинки все-таки скатились по щекам. Шана подхватила их пальцем и слизнула. Солоноватая жидкость лишь усилила ощущение жажды.

Девочка взглянула сквозь ветви кустарника на сверкающее звездами небо и попыталась прикинуть время.

Наверное, до рассвета уже недалеко. А значит, не стоит тратить время, пригодное для путешествия, на сон.

Она привалилась спиной к скале и снова вошла в транс — совершенно необходимая мера предосторожности. Ведь все живые существа, которых она обнаружила ранее — кроме муравейника, естественно, — наверняка переместились, пока она спала. А скорпионы и в темноте оставались такими же опасными, как на свету. Или, пожалуй, становились еще опаснее — они предпочитали ночной образ жизни.

Оказалось, что большинство скорпионов сползлись к дохлой змее, валявшейся с другой стороны скалы, — должно быть, это была недоеденная добыча птицы-бегуна. Скорпионы отщипывали своими клешнями крохотные кусочки змеиного мяса и ссорились за удобные места.

Это было неслыханным везением. На мгновение Шана даже подумала, что птица-бегун нарочно бросила дохлую змею именно туда, чтобы отвлечь внимание ядовитых тварей от девочки.

Но потом Шана решила, что скорее всего это получилось случайно. Хотя по крохотным мыслишкам скорпионов трудно было оценить истинный размер змеи, но ясно было, что при жизни это было настоящее чудовище. Похоже, птица-бегун просто обнаружила, что не в состоянии съесть столько за один присест, и бросила недоеденную добычу там, чтобы не привлекать внимание падальщиков к месту своего отдыха.

Впрочем, важны были не причины, а результат. А результат заключался в том, что Шана могла относительно безопасно выползти из кустов на открытое пространство, и она была очень признательна за это птице-бегуну.

Но когда Шана выбралась из своего временного укрытия и огляделась по сторонам, ее снова захлестнуло отчаяние. Куда бы девочка ни смотрела — на север, на юг, на запад или на восток — повсюду виднелся один и тот же пейзаж: серебряный песок, залитый лунным светом, и редкие пятнышки кустов и скал. Легкий ночной ветерок тоже не нес с собой никакой подсказки, один лишь вездесущий запах саджасовых кустов. Иди куда хочешь — разницы никакой. Шана решила бы, что ей вообще нет смысла куда-то двигаться, — если бы не необходимость отыскать воду. Теперь у нее пересохло уже и во рту, и девочка с трудом набрала достаточно слюны, чтобы смочить язык. Ей нужно как можно быстрее отыскать воду. Без воды ей никак не протянуть, дольше двух дней.

Девочка прикрыла глаза, защищая их от сверкания звезд, и постаралась разбудить свою способность чуять воду. Но все, что ей удалось разобрать, это слабый намек на присутствие воды где-то далеко на востоке.

Ну что ж, и на том спасибо.

Она повернулась спиной к скале и зашагала по песку, пользуясь одним лишь расплывчатым ориентиром — «на восток». Лунного света хватало, чтобы Шана могла идти, не спотыкаясь, и до тех пор, пока она будет придерживаться открытой местности, все должно быть в порядке. Вскоре Шана поняла, что заблудилась. По крайней мере, она никогда уже не сможет отыскать ту скалу и кусты, где отдыхала сегодня. Снова донесся вой луперов, на этот раз еще более отдаленный. Шана ничего не могла сказать о своем местонахождении — кроме того, пожалуй, что ощущение воды чуть усилилось.

А вдруг она ходит кругами? При таком однообразном ландшафте она вполне могла начать кружить, даже не заметив этого.

Но если она начнет беспокоиться еще и из-за этого, проще будет махнуть на все рукой и умереть.

Шана сосредоточила все свои мысли на том, чтобы попеременно переставлять ноги, избегая змей и скорпионов, и как можно старательнее прислушиваться к отголоскам присутствия воды. Она преуспела в этом более, чем ожидала, и вскоре уже совершенно машинально делала шаг за шагом, а сознание словно заволокло туманом, в котором просто не могло возникнуть никаких связных мыслей. Весь мир сузился до необходимости продолжать движение и до отдаленного намека на присутствие воды.

Пару раз Шана выходила из этого состояния, обнаруживала, что ничего особо не изменилось, и снова погружалась в это подобие транса. Но перед самым рассветом девочка ощутила нечто такое, что заставило ее остановиться и напрячь все свои чувства, чтобы отыскать источник беспокойства.

Долго искать не пришлось.

Беспокойство исходило от темноты, повисшей у восточного края горизонта и стершей все проблески рассвета, и от воздуха, застывшего в мертвенной неподвижности. Темное пятно росло с колдовской скоростью, вздымаясь все выше и выше, и небо темнело с каждым мгновением.

Песчаная буря!

У Шаны не было ни малейшей возможности избежать встречи с бурей, и едва хватало времени, чтобы отыскать себе убежище среди россыпи скал. Шана быстро вырыла нору у подножия скалы, а потом, когда рев бури приблизился, притянула к себе ветви куста и свернулась так, чтобы между ее телом и скалой оставался воздушный карман — нужно же будет чем-то дышать.

Потом буря обрушилась на Шану, и от всей вселенной остался лишь крохотный промежуток между телом девочки и скалой. Буря визжала, ревела и выла на разные голоса, и через несколько секунд этот рев стал таким сокрушительным, что слух просто перестал воспринимать его. Ветер и песок хлестали по телу девочки, и Шана изо всех сил пыталась подобрать руки и ноги под себя — спину хотя бы прикрывала туника, — и чувствуя, что скоро боль станет невыносимой, если только она не сможет защитить себя.

А потом не осталось ничего, кроме тьмы, воя бури и борьбы за каждый глоток воздуха.

Шана была совершенно уверена, что умирает.

* * *

До того момента, как клекот пустельги над головой сообщил Шане, что буря закончилась, девочка была убеждена, что она то ли оглохла, то ли умерла. Теперь же Шана медленно села и, сощурившись, уставилась на слепящее утреннее солнце. С ее плеч стекли ручейки песка. Кожу жгло, словно огнем.

От песчаной бури, едва не убившей девочку, не осталось и следа, если не считать груды песка, наполовину засыпавшего Шану, и того, что саджасовый куст, под которым пыталась укрыться Шана, потерял всю листву.

Воздух уже начинал прогреваться. Пустельга вдруг стрелой метнулась вниз — но по другую сторону скалы, — а потом взмыла в небо, зажав в когтях мышь, и испустила победный вопль.

Во рту у Шаны так пересохло, что это уже было истинным мучением.

Девочка выбралась из укрытия, кое-как пробившись через груду песка высотой ей по пояс, и остановилась. Ей пришлось ухватиться за скалу, чтобы удержаться на ногах.

Теперь Шане было не до солнца. Ей нужно отыскать воду или место, где можно переждать сегодняшнюю жару. Если же ей не удастся в самое ближайшее время найти воду…

Шана встряхнула головой, отгоняя тягостные мысли, глубоко вздохнула и побрела на восток на ватных ногах, которые, казалось, в любое мгновение могли подломиться под ней. Ее рассудок попросту отказывался работать; любая мысль всплывала на поверхность лишь после того, как ей удавалось пробиться через пелену изнеможения. И так длилось до тех пор, пока через несколько часов пути Шане не показалось, что она видит воду.

И вскоре Шана действительно увидела ее. Девочка задрожала всем телом — такое можно почувствовать, когда ты находишься в пещере, а рядом какой-нибудь дракон рявкнет во всю глотку, так, что стены затрясутся.

«На восток. Точно на восток. Прямо на солнце…»

Теперь ноги Шаны двигались как будто сами по себе. Сперва девочка лишь неуклюже волочила их, потом перешла на быстрый шаг, а потом, не в силах сдерживаться, — на неловкий, спотыкающийся бег. Шана бежала, не обращая внимания ни на слепящее солнце, ни даже на камни, о которые она множество раз спотыкалась. Она бежала до тех пор, пока в конце концов не споткнулась о что-то такое, что не было камнем и располагалось на высоте колена. В результате Шана грохнулась ничком, да так, что у нее перехватило дух.

Несколько мгновений Шана лежала и пыталась восстановить дыхание. В конце концов хоровод звездочек перед глазами прекратился, и к Шане вернулась способность соображать.

Придя в себя, девочка обнаружила, что лежит на утоптанном песке посреди каких-то развалин.

Она упала с остатков невысокой каменной стены. Со всех сторон Шану окружали руины каких-то зданий. А впереди раскинулось волшебное и невероятное видение, что синевой и безмятежностью могло сравняться с небом.

Вода. Целый бассейн воды.

Шана даже не пыталась подняться на ноги. Она на четвереньках подползла к бассейну и свесилась с каменного бортика. Шана зачерпнула в ладони прохладную чистейшую воду, выпила ее одним глотком, а потом принялась плескать воду себе в лицо, радостно хохоча и что-то выкрикивая.

В конце концов Шана утолила жажду, а истерическая вспышка улеглась сама по себе. Девочка откатилась от края бассейна и медленно села.

И обнаружила, что прямо перед ней лежит тело. Тело двуногого.

Точнее, то, что от него осталось.

Осталось, на самом деле, не так уж много. То, что не съели насекомые и птицы, под воздействием сухого воздуха пустыни превратилось в мумию. Несколько шелковых лоскутов да выбеленные солнцем кости.

— Ты, наверное, слишком поздно добрался сюда, да? — вслух произнесла Шана, с любопытством глядя на странно скругленный череп и пальцы, лишенные когтей. — Интересно, давно ли ты здесь лежишь? Может, сотню лет, а может, десять. Жаль, что ты не можешь мне ответить. Ладно. Мне тебя жалко, но сейчас мне нужно позаботиться о себе. У тебя случайно не осталось ничего полезного?

Шана принялась осматриваться: не видно ли чего-нибудь необычного, что мог бы принести с собой неизвестный? Сейчас даже тыква-долбленка стала бы для Шаны сокровищем — ведь у нее вообще ничего не было. Девочка начала разгребать песок руками и вскоре натолкнулась на какой-то тяжелый предмет странной формы.

Шана вытащила его из песка и чуть не задохнулась от изумления. Она держала в руках нечто вроде золотой гибкой ленты, усеянной гранеными драгоценными камнями, что тут же вспыхнули на солнце тысячами разноцветных огоньков. Шана никогда в жизни не видала ничего прекраснее. И в тот же миг, как она увидела эту вещь, девочка решила, что украшение непременно должно принадлежать ей.

Несколько мгновений Шана пыталась сообразить, как же его носят. В конце концов она скатала ленту в рулончик, увязала ее в лоскут шелка, сохранившийся у несчастного покойника, и спрятала этот узелок за пазуху.

Теперь, когда драгоценность была надежно спрятана, Шана почувствовала себя значительно лучше, хотя и сама не смогла бы сказать, чем это вызвано. А вдруг двуногие тоже пользуются драгоценными камнями, чтобы усилить свою магию, как это делал Кеман? Может, эти камни даже помогут ей сменить облик. Мало ли — а вдруг она все-таки принадлежит к Народу? Может, стоит ей лишь подобрать нужный камень…

Шана сморгнула и почувствовала, что солнце уже ощутимо напекло ей голову.

«Пожалуй, лучше я подыщу тут местечко, где можно было бы поспать днем, — в конце концов решила она. — А то, чего доброго, я просто свалюсь».

В одной из стен обнаружилась ниша, созданная ветром и песком. Там солнце не доберется до нее, даже если встанет прямо над головой. Шана попыталась войти в транс, чтобы проверить, нет ли там змей или скорпионов, но она так устала и ослабела, что в конце концов ей пришлось отказаться от этой затеи.

Вместо этого девочка потыкала в нишу берцовой костью скелета, и когда оттуда не выскочило никого, кроме вялой песчаной жабы, забралась внутрь и тут же уснула.

Глава 10

Кеман возмущенно ощетинился и посмотрел прямо в глаза Кеоке. В конце концов старейшина отвел взгляд. Гребень Кеоке лежал, словно прилизанный, но Кеман не собирался останавливаться на достигнутом. Если он может добиться, чтобы мама и Кеоке почувствовали себя глубоко виноватыми, он это сделает.

— Рови всерьез пытался покалечить меня, и вы это знаете, — гневно сказал подросток. В его голосе сквозило неприкрытое презрение. — Он издевался буквально над каждым, кто младше или меньше его, и это вы тоже знаете. Но вы все ему спускали. А когда Шана наконец-то выдала ему по заслугам, вы наказали ее, а Рови отпустили, даже слова ему не сказав. Это что, честно?

— Лашана не принадлежит к Народу, Кеман, — отозвался старейшина, упорно глядя куда-то поверх плеча Кемана. Кеман полагал, что это было вызвано нежеланием Кеоке смотреть ему в глаза.

«Надеюсь, ты сейчас чувствуешь себя отвратительно! — сердито подумал Кеман. — Просто отвратительно! Надеюсь, теперь тебе всю жизнь будет сниться Шана, и тебя будут мучить ночные кошмары!»

— А я?! — возмущенно выкрикнул Кеман. — Шана ведь просто защищала меня! Если бы она была моим лупером и укусила Рови, когда тот напал на меня, вы бы стали ее наказывать?

— Это другое дело, — неубедительно произнес Кеоке. — Ты еще слишком молод, чтобы это понять, Кеман, но это совсем другое дело…

— Почему? — перебил его Кеман. — Потому, что у Шаны две ноги, а не четыре? В чем тут разница? Мама воспитала ее, как одну из нас, с теми же самыми понятиями о чести. И Шана действительно следовала им, а Рови — нет! Это нечестно, и вы отлично это знаете!

— Кеман! — резко одернула его мать. В голосе Алары было достаточно силы, чтобы Кеман перенес внимание с Кеоке на нее. — Ты еще слишком молод, а Кеоке — старейшина. Эта ситуация слишком сложна, и на карту поставлено нечто большее, чем благополучие Шаны.

Произнеся вслух эту отповедь, Алара тут же мысленно добавила:

«Если ты не поубавишь дерзости, мне придется кое-что предпринять, и нам обоим это мало понравится. Я не могу сейчас объяснить тебе все. Но когда-нибудь ты поймешь».

Кеман втянул голову в плечи — они, кстати, здорово болели, — покорно прижал гребень, но пробормотал с прежним упорством:

— Это нечестно! Ты сама знаешь, что это так. И что бы ты мне ни сказала, это все равно останется нечестным!

Взрослые переглянулись, и Кеман без труда прочел, что сквозило в их взглядах. Раздражение, разделенная вина, нетерпение. «Ну ты же знаешь этих детей. Когда-нибудь он все поймет». Кеман развернулся и направился в свою пещерку. Все в нем бурлило от гнева.

Сейчас ему отчаянно хотелось ощутить под когтями горло Рови. Это Рови был во всем виноват, Рови и его придурочная мамаша. Это было нечестно. Они не должны были так поступать с Шаной. Она же ничего не знает о двуногих — мама никогда ничего ей не рассказывала. Она только знает их язык и письменность — и все. А они выбросили Шану к двуногим, и теперь с ней случится какая-нибудь беда. Кеман ни капли не сомневался в этом.

Ему хотелось в кого-нибудь вцепиться, что-нибудь разбить, закричать так, чтобы горы вздрогнули. Кеман уже закатил один скандал, когда он спросил, где Шана, и узнал от мамы, что с ней произошло. Но ничего толкового из этого не вышло. Кеман думал, что ему удастся добиться хоть какой-то справедливости, если он заставит хоть одного из старейшин понять, что сделали с ним, Кеманом. Поэтому, как только Кеман смог подняться на ноги, он принялся настаивать на встрече с Кеоке. И чего же он добился в результате?

Кеман надеялся, что сможет объяснить Кеоке, что старейшины ошиблись, что Шана вела себя как героиня, а Рови — как подлец. Потом, когда Кеоке признал бы свою не правоту, Кеман потребовал бы, чтобы старейшины отыскали Шану и принесли ее обратно. Но несмотря на все старания, Кеман так и не смог объяснить им всю несправедливость произошедшего. Кеоке наотрез отказался признать свое решение ошибкой, и все лишь потому, что Шана не принадлежала к Народу. А значит, понятия чести или Закона не имели к ней никакого отношения, и все тут.

И даже от матери Кеман не получил никакой поддержки. Кеман не знал, почему мама приняла сторону Кеоке, но ясно было, что она не намерена помогать ни ему, ни Шане.

А значит, если кто-то и спасет Шану, то только сам Кеман.

«Если ты знаешь, что нужно делать, действуй», — посоветовал ему Отец-Дракон, когда Кеман впервые увидел Шану. Ну что ж, он знал, что нужно делать! Раз Шану унесли куда-то в пустыню, будет только справедливо, если он разделит ее изгнание. В конце концов, Шана пострадала из-за него.

Все правильно, только вот летать он сейчас не может.., да и вообще двигается неважно.

«Ну нет, я с этим справлюсь!» — сердито подумал Кеман и порадовался, что сохранил свою маленькую тайну. Даже мама не знает, на что он способен. Она уверена, что Кеману придется по крайней мере с неделю пролежать в постели.

Кеман прилег, кипя от возмущения. «Я ей еще покажу! Я им всем покажу!»

Он устроился поудобнее, чтобы меньше ныло избитое тело, и погрузился в медитацию, сопровождающую смену облика. Довольно распространенное состояние сознания. Кеман входил в него ежедневно, и даже по несколько раз на дню. Только вот на этот раз Кеман не собирался менять свой облик. Он собирался приводить себя в порядок.

Вполне естественно, что изо всех доступных Кеману обликов самым привычным для него было собственное тело. А потому он прекрасно знал, что и как он собирается изменять. Подобно всем драконам, искусным в смене облика, Кеман точно знал, как должна выглядеть, работать и ощущаться каждая мышца. Таким образом он прекрасно может исцелить раны, нанесенные Ровилерном. Нужно только верно определить поврежденные мышцы и изменить их в здоровые.

Только вот…

Кеман додумался до этого, когда заметил, что драконы, наиболее сведущие в смене облика, выздоравливают куда быстрее всех прочих. Но он не знал, что подобное исцеление чрезвычайно болезненно. Да и откуда ему было это знать? Ведь менять облик совсем не больно.

Теперь же мышцы плеча горели, словно их окунули в расплавленный камень. Крылья судорожно подергивались, и с каждым движением спину Кемана пронзала острая боль. Кеман тут же прервал свои занятия и попытался сообразить, что же он делает не так.

В конце концов Кеман понял, что все проделано верно Он не допустил никаких ошибок. Он просто изменял себя, заставляя тело исцеляться быстрее. И тело болело, потому что все нервные окончания были живы. Они точно так же болели бы во время его выздоровления, только сейчас это происходило быстрее.

Кеман предпринял еще одну попытку, надеясь, что на этот раз ему станет лучше.

Не стало.

По крайней мере с десяток раз Кеман готов был сдаться и позволить организму залечивать раны естественным путем. Но каждый раз, когда он уже готов был принять это решение, ему сразу вспоминалось, как Шана стояла перед Рови и ругала его на чем свет стоит, а Рови уворачивался от камней и верещал.

И Кеману становилось стыдно. Шана теперь где-то в пустыне, и у нее нет ни укрытия, ни воды, ни друзей, на которых она могла бы положиться. Ничего нет. И если он, Кеман, не возвратит себе способность летать, — причем сделать это нужно как можно скорее! — Шана умрет.

И Кеман снова принимался за исцеление.

Внезапно — Кеману казалось, что все это длится уже много дней, — боль прекратилась.

Кеман открыл глаза и попробовал пошевелить плечами, потом крыльями. Тело подчинилось ему с безукоризненной легкостью — ни боли, ни малейшей неуклюжести. Кеман не мог как следует осмотреть свою спину, но, судя по натяжению шкуры, шрамов на ней не осталось. Он сумел исцелить себя — и никто во всем Логове не знал, что он здоров и снова способен летать.

И никто и не узнает, пока не станет поздно.

Кеман поднялся с постели и направился к выходу из спальни. На пороге он остановился, прислушиваясь и присматриваясь. Не увидев и не услышав ничего подозрительного, Кеман принялся обыскивать логово. Он крался по переходам, таким узким, что приходилось ползти на брюхе, и прятался в тени каждый раз, когда слышал звук, не похожий на капание воды. Кеман обшарил даже самые отдаленные углы жилища, но Алары не обнаружил. Дома была только Мире. Она свернулась клубком в своей спальне и дрыхла так крепко, что ее не разбудил бы даже камнепад.

Отлично. Значит, все спокойно.

Кеман выскользнул из логова через дальний выход. Он задержался лишь для того, чтобы выпустить своих любимцев — всех, даже однорогов.

Расставание с однорогами не было для него особенно тяжелым — все равно в последнее время только Шана могла находиться рядом с ними. Они даже симпатизировали ей на свой лад — насколько однороги вообще способны кому-то симпатизировать. А когда возле загона появлялся Кеман, однороги тут же шли в атаку. И, конечно, расшибали свои глупые головы о каменную ограду. Но это ничему их не учило.

Отпустить двурогов было уже потруднее. Кеману всегда нравилось общество этих кротких животных и забавные выходки их детенышей. Бедная Попрыгунья уже давно выкормила своего последнего теленка, но ее потомки вполне могут последовать за своими неистовыми двоюродными братьями и счастливо жить в окрестностях Логова.

Луперы были только рады удрать в холмы. На самом деле они никогда не смирялись с заточением до конца, и Кеман не раз уже подумывал, что их стоило бы отпустить. Возможно, это только к лучшему, что теперь ему пришлось поторопиться с решением.

Единственным животным, которое Кеман не мог отпустить прямо сейчас, была выдра. Вместо этого он подманил веселого зверька к себе и накинул на него сеть Выдра попыталась было освободиться, а когда это не удалось, укоризненно завопила на Кемана Кеман хотел сказать выдре, что выпустит ее в реку где-нибудь по дороге, но не смог проникнуть в сознание зверька. Он только надеялся, что, оказавшись на свободе, выдра сама все поймет.

А потом Кеман легко взмыл в воздух и направился прочь от Логова. В когтях у него болталась сеть с выдрой, «Ну, по крайней мере, я довольно много вытянул из Кеоке», — сказал себе Кеман, незадолго до рассвета приземлившись в том месте, где старейшина оставил его названую сестру. По крайней мере, Кеман надеялся, что это то самое место. Пять скал, одна из них повыше, в нише у вершины гнездо пустельги, и вокруг — много саджасовых кустов. Кеоке не скупился на подробности, надеясь, что благодаря этому Кеман будет меньше беспокоиться о Шане. Старейшина полагал, что раз там растет так много кустов и гнездится пустельга, то там есть вода, и Шана относительно легко сможет ее найти.

Хуже всего было то, что старейшина ошибался. Саджасовые кусты в стремлении к воде могут запускать свои корни на глубину, в десять-двенадцать раз превосходящую рост дракона, а пустельги получают всю нужную им влагу вместе с добычей. Да, заросли кустов действительно означали, что вода там есть. Только вот где? Наверняка она залегает слишком глубоко, чтобы Шана могла до нее докопаться. А роса, которую можно было бы собирать с камней, еще не выпала.

При подлете Кеман не смог отыскать Шану.Неудивительно: она вполне могла спрятаться, уснуть или даже лежать сейчас без сознания где-нибудь среди кустов. Она в любое мгновение могла отсюда уйти. А здесь, в такой близости от караванных путей, Кеману следовало быть особенно осторожным, чтобы его не заметили чужие.

Ему нужен другой облик. Нужно существо с быстрыми ногами и хорошим нюхом. Причем нужно, чтобы оно умело защищать себя.

Кеман присел и задумался. Так, какие же облики ему хорошо знакомы? Конечно, для этого случая неплохо подошел бы лупер — они здорово вынюхивают следы. Но луперы слишком маленькие и обычно бегают стаями для большей безопасности. Кеману до сих пор было сложно превращаться в такое маленькое существо, и кроме того, нужно, чтобы он мог защитить себя.

Поразмыслив, Кеман неохотно решил, что здесь нужен однорог. Однороги — хорошие путешественники. Если они начинали преследовать кого-то, то могли неделями продолжать погоню. Только нужно сразу подстраховаться, чтобы вместе с телом не подхватить скверный характер, инстинкты и безмозглую голову однорога. А это потребует дополнительного времени…

Зато с однорогом никто не захочет связываться — даже другой однорог. И есть они могут почти все, что угодно, даже саджасовые кусты. И они могут довольствоваться влагой, которую получают с пищей, — не так хорошо, как пустельга, но все-таки.

В этом есть и еще одно преимущество: даже если Шана увидит его, она не испугается. Кеману было далеко до нее в искусстве мысленной речи. Шана вполне способна при желании заговорить с ним, но если Кеман будет находиться в облике животного, то сможет заговорить с ней не раньше, чем окажется на расстоянии вытянутой руки от девочки. Но Шана подходила вплотную к прирученному однорогу — Кеман никогда не слыхал, чтобы еще хоть кто-то осмеливался на это, — и она вполне могла счесть встреченного однорога транспортным средством и защитником.

Теперь Кеман был рад, что, отпустив выдру, он убил и съел двух невезучих антилоп. Он и так уже устал после долгого полета, а одновременная смена облика и размера требовала больших затрат энергии.

Кеман уселся поудобнее, закрыл глаза и принялся медитировать.

Когда он достаточно глубоко погрузился в медитацию, Кеман медленно переместил большую часть своего тела Вовне, оставив лишь столько массы, чтобы можно было создать хорошего, крупного однорога.

Потом Кеман тщательно представил себе облик, который хотел принять, и начал воспроизводить его, начиная со шкуры.

Кеман почувствовал, как его мускулы неохотно растеклись, принимая ту форму, что он пожелал им придать, а кости удлинились и приобрели новые очертания. Молодой дракон чувствовал, как его гребень становится мягким, а хвост съеживается и превращается в пучок волос. И под конец во лбу появился жемчужного цвета рог, воинственно устремленный в небо.

Кеман скосил глаза, взглянул на себя — и увидел ногу, покрытую чудной шелковистой зеленой шерстью.

Нет, так не пойдет.

Кеман снова сосредоточился и проследил, чтобы нога потемнела и сделалась черной. Солнечный зной тут же обрушился на него с такой силой, что Кеман рухнул бы, если бы не напряг суставы.

Пожалуй, черный — не самый лучший цвет для путешествия по пустыне.

Кеман обернул процесс вспять и придал шкуре, гриве и хвосту незапятнанный, чистейший белый цвет.

Да, так было значительно менее жарко. Довольный результатом, Кеман открыл глаза и вскинул морду, принюхиваясь к легкому ветерку.

Не могло быть ни малейших сомнений — Шана действительно побывала здесь. Кеман прекрасно помнил ее запах еще с тех времен, как учился оборачиваться трирогом. Это своеобразное сочетание мускусного драконьего аромата (он исходил от туники) и запаха двуногого существа не спутаешь ни с чем. Даже если где-нибудь поблизости и находились другие двуногие — на что, впрочем, не похоже, — никто из них не мог пахнуть еще и по-драконьи.

Кеман опустил морду к земле и принялся кружить среди скал. Он практически сразу же наткнулся на следы Шаны. Вот здесь она забивалась в кусты, чтобы укрыться от жары, а вот здесь Шана уже выбралась наружу. Следы сохранились до сих пор. Они уже превратились в бесформенные углубления в песке, но ясно было, что Шана пошла на восток.

Кеман встряхнул гривой, опустил нос к самой земле и отправился в путь.

К середине утра он все еще шел по следу, и тут налетела песчаная буря.

К счастью, инстинкты однорога, хоть и приглушенные, заблаговременно предупредили Кемана о приближении опасности, и у него оказалось довольно времени на поиски убежища. Кеман двигался по следу Шаны, всецело сосредоточившись на этом занятии, — только так и можно было ходить по пустыне. И тут внезапный озноб заставил Кемана вскинуть голову и присмотреться повнимательнее.

Темно-коричневая туча встала стеною от земли до неба. Она уже почти дотянулась до солнца и с каждой секундой становилась все огромнее. Через несколько мгновений она полностью закрыла солнце, и острые уши Кемана уловили отдаленный рев.

Песчаная буря! Кеману никогда еще не доводилось попадать в песчаную бурю. Он даже видел их лишь издалека.

Оставалось лишь одно — искать укрытие. Пытаться уйти от бури было уже поздно.

Кеман вспомнил, что совсем недавно миновал скопление камней, несколько скал, стоящих полукругом. Они вполне могли защитить его от самых сильных порывов ветра и от песка, который будет нести буря. Правда, Кеман мог сделать кое-что такое, что было бы не под силу настоящему однорогу, на время бури снова сменить облик. Пока что Кеман не умел превращаться в камень — только в живые существа. Но он мог изменить свой нос, создать перепонки и дышать с их помощью. Он мог сделать свою шкуру прочнее или даже заново обрасти чешуей.

Но первым делом ему необходимо было добраться до того хотя бы относительно безопасного приюта.

Кеман тут же развернулся, встав на дыбы, и, с места перейдя в галоп, помчался к запомнившимся ему скалам. Песок летел из-под широких раздвоенных копыт, уши Кемана были плотно прижаты, а хвост и грива реяли по ветру Он бросил быстрый взгляд через плечо. Бурая стена у него за спиной становилась все выше. Буря приближалась.

Удары копыт сделались глуше. Кеман изменял копыта прямо на бегу, пока они не сделались плоскими, расширяющимися наружу. Теперь они меньше погружались в песок, и Кеману стало легче бежать. Он оглянулся еще раз. Казалось, что буря не приблизилась, но рев ветра стал ощутимо громче.

Пожалуй, крылья сейчас не принесли бы Кеману особой пользы, а вот задержка вполне могла его погубить, если бы он вздумал затормозить, чтобы отрастить их. Кеман мог весьма быстро перетечь обратно в драконий облик, но даже и на это все-таки потребовалось бы некоторое время. А лететь быстрее, чем он сейчас бежал, Кеман вряд ли смог бы. Драконы не отличаются особой скоростью — разве что в пикировании.

Впрочем, были и другие причины этого не делать, и Кемана о них предупреждали. Если он взлетит, его может подхватить восходящими потоками воздуха и разорвать на куски. А ветер, до предела насыщенный песком, мгновенно изорвет его крылья в клочья.

Кеман уже отчаялся увидеть впереди хоть что-нибудь, кроме кустов — а кусты ну никак не могли защитить его.

Скалы! Они были совсем рядом, просто рукой подать. Кеман прибавил скорости — он и не подозревал, что может бежать еще быстрее, — прорвался через кустарник ко входу и нырнул под защиту каменного полукруга, и тут же грохнулся на землю, уронив голову между передних ног.

Кеман принялся лихорадочно изменять облик — он никогда не думал, что это можно проделывать с такой скоростью. Кеман заменил мягкую шкуру своей собственной чешуей, нарастил в носу и ушах особые мембраны, чтобы туда не набивался песок, превратил гриву в накидку из плотной чешуйчатой кожи и укрыл ею голову, а рог уменьшил до таких размеров, чтобы тот только удерживал эту накидку на небольшом расстоянии от морды Кемана.

Потом Кеман всунул голову в щель между двумя скалами и постарался прижать накидку так, чтобы между нею и камнями не оставалось зазоров. Подумать, что тут еще можно предпринять, Кеман не успел. На него обрушилась буря.

До сих пор он только слышал о силе и неистовстве песчаной бури. Несмотря на защиту скал, Кеман быстро решил, что он очень правильно сделал, отрастив чешую. Хотя сейчас его защищала шкура, мало отличающаяся от драконьей, удары песка были весьма чувствительны.

«В следующий раз, когда кто-нибудь начнет жаловаться на зуд во время линьки, нужно будет посоветовать ему попасть в песчаную бурю. Пара часов — и старой шкуры как не бывало», — кисло подумал Кеман.

Еще он решил, что правильно сделал, не превратившись окончательно в дракона. Небольшая кожаная накидка, которой Кеман прикрывал голову, уже успела здорово пострадать, а перепончатые крылья и вовсе были бы изорваны в клочья.

Внезапно Кеман подумал о Шане: ведь она наверняка тоже была захвачена бурей, не имея никакой защиты, кроме собственного ума и коротенькой туники из драконьей шкуры. Он слишком хорошо мог представить, во что превратилась нежная кожа Шаны под ударами песка.

Кеману тут же захотелось вскочить и отправиться на поиски, и лишь здравый смысл удержал его на месте.

Кеман раз за разом твердил себе, что ничем не поможет Шане, если сейчас покинет укрытие, зато вполне может погибнуть сам. Шана находилась где-то впереди. Если она попала в бурю, то это уже произошло, потому что Шана направлялась на восток, именно туда, откуда появилась буря. Либо Шана осталась жива и здорова, либо пострадала, либо вообще не пережила бурю. Что бы с ней ни случилось, это уже случилось.

Нельзя сказать, чтобы все эти рассуждения улучшали самочувствие Кемана или помогали ему переждать неистовство природы.

Буря окончилась так же внезапно, как и началась. Кеман выбрался из укрытия, не дожидаясь, пока утихнут последние порывы ветра.

Кеман огляделся по сторонам, и у него упало сердце: буря напрочь занесла следы Шаны. Как Кеман ни принюхивался, он не мог учуять ничего, кроме резковатого аромата изломанных саджасовых кустов, пыли и вновь появившегося запаха нагретого солнцем песка. «Огонь и Дождь! Как же мне теперь искать Шану? Мне уже нипочем не найти ее по следу!» Кемана охватило уныние. Ему захотелось упасть на песок и заплакать.

Нет, ему нельзя сдаваться. Нельзя, и все. У Шаны ведь больше никого нет. Кеман заставил себя снова принять облик обычного однорога. Он понюхал воздух, пытаясь уловить хоть слабенький запах Шаны, но снова потерпел неудачу.

«Ладно, — сказал он себе, чувствуя, как что-то сжало ему горло, — я что-нибудь придумаю». Он знал, что Шана шла на восток. Значит, он уже может примерно представить себе направление ее пути. Он найдет Шану, непременно найдет, только потрудиться придется немного больше, да и все.

Полуденное солнце безжалостно жгло Кемана и заливало сиянием пустыню, ныне ставшую совершенно однообразной и воистину пустой, если не считать редких кустов. Даже птицы куда-то исчезли. Кеман никогда еще не видел местности, которая казалась бы ему столь безжизненной.

Кеман стиснул зубы, твердо решил не поддаваться отчаянию и побрел по раскаленному песку.

Ориентируясь на приметные скалы и собственное врожденное чувство направления, Кеман петлял по пустыне и непрерывно принюхивался, пытаясь уловить хоть слабый запах Шаны. Даже когда жара довела его до головокружения и все вокруг начало подергиваться рябью и сделалось расплывчатым, Кеман не остановился. Но во второй половине дня его начал мучить еще и голод. Кеман затратил очень много энергии на смену облика, и теперь организм требовал как-то возместить ее. Но вокруг не было ничего, кроме саджасовых кустов — сухих к тому же.

Кеман общипывал их на ходу, но саджасы почти не смягчали ощущения голода и вовсе не могли утолить его жажды.

К закату Кеман почти обезумел от голода и жажды. И тут он наткнулся на другое живое существо — настоящего однорога. Однорог был очень молод, почти что жеребенок.

Но Кеман так изголодался, что готов был наброситься на все, что покажется съедобным. А однорог казался не просто съедобным, но еще и аппетитным, и Кеман не смог совладать со всколыхнувшимися инстинктами.

Добыча!

Кажется, однорог каким-то образом угадал настроение, завладевшее Кеманом, и бросился наутек.

Это оказалось последней каплей. Кеман вернулся в драконий облик, взмыл в небо и обрушился на злосчастного однорога тем смертоносным броском, каким владеют лишь драконы да ястребы. Однорог попытался спрятаться в кусты, но Кеман упал прямо на него. Ослепленный голодом дракон не обращал внимания ни на что, кроме добычи — даже на то, что так он рисковал повредить крылья. Однорогу удалось увернуться, и у Кемана вырвался яростный вопль. Глаза дракона затянуло багровой пеленой, а ощущение голода сделалось всепоглощающим.

Однорог развернулся, взвизгнул и ударил Кемана. Удар был несильным, да и прошел он вскользь, но его хватило, чтобы Кеман окончательно взбеленился. Дракон с криком набросился на однорога, вцепился в него когтями и зубами и одним рывком свернул шею несчастному животному, а потом разорвал ему горло.

Кеман в гневе растерзал обмякшее тело на части, выхватывая большие куски кровоточащей плоти. Незадолго до того, как солнце закатилось за горизонт, от однорога остались лишь обглоданные кости. Кеман никогда прежде не испытывал такой безрассудной ярости и жажды крови, и они как будто опьянили его. Даже после того, как однорог превратился в груду костей, сердце Кемана все еще продолжало бешено колотиться, а гребень стоял дыбом. Кеман не мог сейчас связно мыслить; его всецело переполняли чувства, и наиболее сильным из них была ярость.

Где-то вдали завыл лупер. Кеман оторвался от остатков однорога, уставился на восходящую луну и распахнул крылья. Ему потребовалось несколько секунд, дабы уразуметь, что луна — не враг, и что она не собирается украсть его добычу. Лишь после этого Кеман осознал свои чувства и вспомнил, что, собственно, привело его сюда.

Но еще мгновение ему казалось, что судьба Шаны не имеет особого значения. Значение имели лишь бешеный подлунный ветер, вкус свежей крови во рту и свобода поступать, как тебе заблагорассудится…

Потом Кеман встряхнул головой. Его настроение изменялось столь же быстро, как небо на закате Кеман испугался. «Что со мной? О чем я думаю? Неужели я сошел с ума?»

Кеман закашлялся и снова потряс головой. Ом чувствовал себя очень странно. Все кружилось и плыло перед глазами. Такое впечатление, будто он на мгновение стал кем-то — или чем-то — другим. Кеман даже не подозревал, что способен испытывать подобные чувства, словно…

Словно дикарь какой-то. Так что же, он такой же, как Рови?

Да нет, пожалуй, нет. Просто в нем на мгновение проснулись животные инстинкты. Им руководил голод, а не дурные наклонности. У Рови все иначе — он жесток и злобен.

Кеман глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. «Со мной все в порядке. Просто.., просто я был голоден». Теперь он лучше понял, что это такое — слишком долго оставаться без пищи. «Я никогда больше не стану поступать так. Никогда в жизни. Клянусь». Кеман собрался с мыслями и отошел от груды обглоданных костей, запретив себе оборачиваться. Надо приниматься за поиски. Шана где-то здесь. Она совсем одна. Она могла пострадать от бури. Нужно поскорее найти ее.

Отойдя на некоторое расстояние, Кеман успокоился, сосредоточился и собрался с силами. Нужно было снова менять облик. Кеман опять превратился в однорога — во второй раз это оказалось значительно легче проделать, — и двинулся в путь.

Вести поиски ночью оказалось значительно легче. Кеман вполне мог положиться на свое ночное зрение, и его больше не мучили ни жара, ни жажда, ни голод. Несколько раз ему казалось, что он напал на след, но потом запах снова исчезал. Но все-таки ему удавалось хоть что-то унюхать, и это обнадеживало.

Незадолго до рассвета Кеман почуял запах воды. И запах Шаны. И еще около сотни других существ, двуногих, и каких-то животных. И все они находились за гребнем холма, на который начал сейчас подниматься Кеман.

«Огонь и Дождь! Что…»

Кеман лихорадочно принялся соображать. Он знал, что находится неподалеку от караванных путей, а это значило, что здесь могут оказаться двуногие.

Он не должен попадаться им на глаза.

А что же с Шаной? Они нашли ее? Или просто случайно оказались рядом с ней?

Кеман осторожно и бесшумно поднялся на вершину, и перед его глазами предстал мощенный камнем бассейн с необычайно чистой голубой водой. Его окружали какие-то развалины. И к этим развалинам приближался караван двуногих. Судя по наличию навьюченных животных, двуногие были торговцами. А судя по тому, как были запылены и люди, и животные, они попали в ту же самую песчаную бурю, что задержала Кемана. То ли знание, то ли удача помогли им отыскать оазис. Но что за злосчастная судьба привела их сюда именно в эту минуту?!

Кеман подался назад, сменил белую шкуру на пятнистую, песчано-коричневую, — и тут заметил, что из руин выбралась маленькая фигурка. Это не мог быть никто иной, кроме Шаны. Девочка ожидала приближения чужаков.

* * *

Обессиленная, Шана крепко спала, но что-то нарушило ее сон. Девочка заморгала, прислушиваясь к незнакомому шуму, чужим голосам и крикам каких-то странных животных.

Шана скверно себя чувствовала. Девочка ослабела от голода, а когда она села, ей пришлось схватиться руками за голову, пережидая приступ головокружения. Слишком уж много времени прошло с тех пор, как она ела в последний раз. Она не могла понять, вправду ли снаружи что-то происходит, или все это ей снится.

Шум не исчез. Напротив, он приближался. Шана зажмурилась, дождалась, пока голова перестанет кружиться, а потом осторожно проползла вперед и выглянула из своего маленького убежища. Но первым, что увидела Шана, высунувшись из-под нависающего каменного козырька, был огромный дракон медного цвета, паривший в лучах восходящего солнца.

Шану охватила паника. Ей казалось, что у происходящего может быть лишь одно объяснение. Неужели они все-таки решили последовать за ней? Или Лори решила рискнуть и навлечь на себя неодобрение сородичей, но все-таки нарушить повеление старейшин и убить ее, Шану?

Страх пронизал все тело Шаны. Девочка смотрела на дракона, как зачарованная мышь следит за ястребом. Ветер понемногу усилился, и огромные крылья дракона подернулись рябью и захлопали на ветру. Точнее говоря, все его тело словно шло мелкой рябью…

Шана стряхнула с себя испуганное оцепенение. «Что-то тут не то.., то ли звук, то ли вид…»

Шана еще раз моргнула, протерла глаза и только тут обнаружила, что на самом деле это всего лишь изображение дракона, нарисованное на куске голубой ткани. Этот кусок был прикреплен к шесту и реял на ветру.

Страх испарился, оставив после себя дрожь в коленках и некоторую растерянность. Шана попятилась обратно, в глубь своего убежища, уже не прикладывая особых усилий к тому, чтобы двигаться бесшумно. Но нарисованный дракон словно звал ее, хоть Шана и не понимала, как такое возможно.

Шана выползла из ниши и изумленно уставилась на дракона. Оказалось, что шест прикреплен к какой-то хитроумной конструкции, а та, в свою очередь, привязана к спине совершенно незнакомого Шане животного. У животного были длинные неуклюжие ноги, плоские ступни, напоминающие обкатанные водой камни, бугорчатое тело и длинная шея, увенчанная самой уродливой головой, какую только Шане приходилось видеть. Животное было покрыто бородавчатой серой шкурой, совершенно как у плоской жабы. Откуда только взялась такая уродина? И почему она тащит на себе кусок ткани с нарисованным драконом? Может… Может, это другое Логово? Приемная мама упоминала, что в других Логовах могут быть другие обычаи.

За непонятным животным появились другие такие же, и половина из них несла на себе всадников…

«Но… — Шана встряхнула головой, пытаясь заставить свой мозг работать. — Не могут же они быть двуногими!» И тем не менее вокруг были видны одни лишь двуногие, де нет, должно быть, это драконы, принявшие двуногий облик. Только зачем это им?

Шана прищурилась и потерла виски. Она попыталась разглядеть радужные драконьи тени. Но девочка была сейчас так ошеломлена, что не слишком доверяла собственным глазам. Шана предприняла еще одну попытку. На этот раз она увидела мерцающие тени, некий странный расплывчатый ореол, окружавший каждого из двуногих. В общем, такой ореол вполне мог принадлежать дракону.

Значит, это все-таки драконы. Но зачем они сюда явились и почему вдруг приняли такой вид?

«Что они здесь делают? Может, это игра?» — озадаченно подумала Шана, ухватившись рукой за стену. Должно быть, они пришли из какого-то другого Логова. Шана не видела здесь ни одного знакомого. А эта штука — может, это изображение их старейшины? В ее логове ни у кого из старейшин не было медной чешуи. Может, у них тут какое-то испытание? Или что-нибудь вроде Громового Танца? Или, может, урок?..

От голода у Шаны начала слегка кружиться голова. И тут один из чужаков заметил ее, указал в ее сторону и что-то крикнул. К собственному удивлению, Шана узнала один из «других» языков, которым учила ее Алара, — как раз этот язык давался девочке поразительно легко.

Остальные повернулись и тоже уставились на Шану. Их яркие одеяния всколыхнулись на ветру. Тот, который первым заметил девочку, сунул поводья своего животного кому-то из товарищей и направился к Шане. Шана осталась стоять на месте, отчасти потому, что у нее слишком сильно кружилась голова, а отчасти — потому, что пыталась разобраться, кто из них учитель.

«Я не вижу никого, кто по возрасту мог бы быть наставником, — со смутным недоумением подумала Шана — разве что их учитель очень молод…» Может, это и вправду урок, и они отрабатывают длительное пребывание в определенном облике. Кеману, например, всегда было очень трудно удерживать двуногий облик…

— Дитя.., девочка… — произнес незнакомец, подойдя достаточно близко, чтобы ему не нужно было кричать. — Кто ты такая? Что ты здесь делаешь?

Он заправил концы головного платка за налобную ленту. Шана молча смотрела на него и пыталась придумать ответ, но болезненное нытье под ложечкой здорово мешало ей соображать. Если она скажет, что Кеоке выгнал ее из Логова, они могут оставить ее здесь. А если они подумают, что она потерялась, они могут взять ее с собой, и, может, даже накормят. А она вполне сможет удрать прежде, чем они попросят ее обернуться обратно в дракона.

— Меня зовут Шана, — отозвалась девочка, тщательно выговаривая слова. — Я.., я, кажется, потерялась. Я очень давно потерялась, и я ужасно голодна. Вы не дадите мне чего-нибудь поесть?

Незнакомец как-то странно посмотрел на Шану, а потом расхохотался, словно девочка сказала нечто очень забавное. Шана недоуменно смотрела на него, потирая висок. Следом за желудком у нее начала болеть голова, а перед глазами все плыло. Сейчас она бы даже у кактуса углядела драконью тень.

— Потерялась! — Незнакомец повернулся к остальным и крикнул:

— Она говорит, что потерялась! Можете себе такое представить? Посреди пустыни сидит ребенок и говорит, что потерялся!

Остальные тоже залились смехом. Кажется, она все-таки ляпнула что-то не то. А все-таки что же их так развеселило? Впрочем, у драконов всегда было довольно своеобразное чувство юмора.

Потом Шана припомнила некоторые странные игры, распространенные среди Народа — и Мире, и Кеман считались еще маленькими для них. Это были наполовину истории, наполовину головоломки, сочиняемые всеми участниками. Наивысшим классом считалось собрать эти разрозненные части и объединить их в связную историю. Выигрывал тот, кто проделывал это наилучшим образом; тот же, кто отклонялся от общего русла, проигрывал.

Незнакомцы вели себя так, словно разыгрывали какую-то головоломку или представление. Вот и ответ. Они во что-то играют, а она подсказала им подходящий ключ к разгадке. Пожалуй, лучше она поддержит эту игру и вплетется в их историю. Если это удастся, они возьмут ее с собой. А когда она окажется в таких местах, где сможет позаботиться о себе, она просто потихоньку ускользнет.

— Ну так откуда же ты, потерявшееся дитя? — спросил незнакомец. Он дружески обнял Шану за плечи и повел ее к своим спутникам. Шана охотно подчинилась; незнакомец старался вести себя дружелюбно, и девочку это вполне устраивало.

— Из Рода, конечно, — рассудительно отозвалась Шана. — Пожалуйста, я ужасно голодна…

Точнее говоря, Шане начало казаться, что она в любое мгновение может свалиться в обморок. Но все посмотрели на Шану очень странно, как будто она сказала полную бессмыслицу. Девочка заметила эти настороженные взгляды и нахмурилась, пытаясь сообразить, что же они означают.

Может быть, ей не полагалось упоминать о Роде. А может, в этом Логове драконы не называют себя Родом.

— Ну, из Семьи, — поправилась она и указала на нарисованного дракона. Все тут же заулыбались.

Шана облегченно перевела дыхание. «Вот теперь я сказала что-то правильное…»

— Ну, раз ты потеряла свою семью, мы, конечно, должны помочь тебе, — произнес улыбающийся мужчина. — Так ты хочешь есть? Пойдем, мы тебя покормим.

А кстати, — в его голосе прозвучали новые, странные нотки, — откуда ты взяла свой наряд?

— Наряд? — переспросила Шана. Она снова оказалась сбита с толку. — А, моя туника? Я ее сделала. Я взяла…

Шана запнулась. Она не знала, как на этом языке будет «сброшенная шкура».

— Я.., нашла.., куски и сделала тунику, — неубедительно закончила Шана и уставилась себе под ноги. Она очень надеялась, что не провалила испытание. Вдруг они передумают и изгонят ее так же быстро, как перед этим приняли? Шана видела достаточно игр, чтобы не сомневаться: такой исход вполне возможен.

— Вот, малышка, ешь…

Ей сунули в руки нечто сухое, коричневое, с виду напоминающее камень. Шана недоверчиво посмотрела на эту штуку, но все-таки попробовала укусить.

К ее удивлению, непонятный предмет оказался снаружи твердым, но вкусным, а внутри он был еще вкуснее. Шана энергично сжевала предложенное, запила еду водой с металлическим привкусом — кто-то подал ей фляжку, — и подарила новым друзьям сияющий взгляд из-под ресниц. Незнакомцы столпились вокруг девочки. Они двигались очень осторожно, как будто Шана была диким животным и они боялись ее спугнуть.

— Так, говоришь, тебя зовут Шана? — спросил мужчина, первым обнаруживший Шану. Девочка кивнула. Мужчина придвинулся ближе и принялся рассматривать ее тунику, — впрочем, не прикасаясь к ней.

— Шана, этот твой наряд… Хочешь взамен вот это? Он протянул девочке длинную тунику чудного темно-красного цвета. Ткань напоминала ту, на которой был нарисован дракон. Все вокруг были одеты в такие же туники: темно-красные, пошитые из одного куска, а не из лоскутков, как ее одежда. Шане тут же захотелось заполучить эту тунику. Жажда обладания была почти такой же сильной, как в случае с золотой лентой. Шане не верилось, что этот незнакомец и вправду хочет поменяться с ней, — слишком уж неравноценным казался ей этот обмен.

Может, он просто добрый и предлагает ей меняться, чтобы ей не было неудобно взять новую вещь? Может, и так. Или, возможно, она должна быть одета так же, как они, чтобы участвовать в их игре. Тоже, кстати, вполне вероятно. Ну ладно, ей-то какая разница? Главное, что они дают ей новую тунику.

— Правда? — спросила Шана. Мужчина рассмеялся и вручил ей наряд. Шана начала было натягивать новую тунику поверх старой, но мужчина неожиданно забеспокоился и остановил ее.

— Вон там, — сказал он, указывая на сооружение из натянутой ткани. Пока Шана ела, несколько незнакомцев возвели его в мгновение ока. — Иди туда, сними старый наряд и надень новый.

Шана уставилась на него, разинув рот, но мужчина продолжал настаивать. Девочка повиновалась, но недоумение ее возросло. Что же это за игра, в которую они играют? Странная какая-то…

Но все-таки Шана выскользнула из старой туники и натянула новую. Она заново увязала узелок с драгоценной лентой и спрятала его за пазуху. Внезапно она даже обрадовалась, что игра чужаков такая странная. «Если они увидят эту драгоценность, они наверняка захотят ее заполучить. Значит, надо сделать так, чтобы они ее не увидели. А то они просто заберут ее в свою сокровищницу. У меня и так уже отобрали все те камни, что подарил Кеман…»

Она еще раз проверила, как держится узелок. Нет, из-за воротника не видно.

Вот так пусть и будет. Шана вышла из постройки и протянула тунику незнакомцу, поджидавшему у входа. Тот явно обрадовался.

— Ты не устала? — заботливо спросил он. Девочка хотела было сказать, что с ней все в порядке, но едва подавила зевок.

«Должно быть, это из-за еды». Шана поняла, что ей очень хочется спать. Она зевнула еще раз, и мужчина рассмеялся.

— Заходи внутрь, в тень. Спи. Там, внутри, удобно, — он подтолкнул девочку обратно ко входу в постройку из ткани.

— Но… — Шана решила, что должна повозражать, хотя бы из приличия. — Может, вам чем-то помочь?

— Нет, малышка, — с улыбкой отозвался он. — Ты потерялась, но теперь ты снова среди друзей. Ты ведь устала. Так что спи, сколько тебе потребуется.

Он еще раз подтолкнул Шану, и теперь девочка повиновалась без малейших возражений.

Войдя внутрь, девочка огляделась — в первый раз она не удосужилась этого сделать. Там обнаружилось нечто вроде гнездышка из тканей, даже более удобное, чем то, что Шана устроила себе в логове Алары.

Шана плюхнулась на эту груду и обнаружила, что некоторые куски ткани сшиты вместе и набиты чем-то мягким. А в самом низу обнаружился еще один сшитый и набитый этим же материалом кусок ткани, большой и плоский. Лежать на всем этом было просто здорово, и Шана радостно растянулась во весь рост. Впервые в жизни у нее была постель, на которой можно было просто лежать, а не воевать со всякими камнями, так и норовящими впиться в бок.

Едва улегшись, Шана обнаружила, что она просто не в силах открыть глаза. Она пыталась, но веки были словно свинцом налиты. Девочку охватила дремота. А собственно, почему бы ей не поспать? Ведь незнакомец сказал, что она среди друзей. Ее будут кормить и опекать.

И пускай они играют в странные игры — это совершенно неважно.

Шана закрыла глаза и уснула.

Глава 11

— Нет, ты можешь поверить в такую удачу? — Кел Ростен расхохотался и пощупал странную тунику, принадлежавшую прежде девчонке-дикарке. Туника струилась в его смуглых руках и сверкала на солнце, словно тысячи драгоценных камней. Караванщик даже представить не мог, из чего же сделана эта вещь. Ясно, конечно, что это шкура, и вроде бы шкура рептилии, но Кел никогда еще не видел ничего подобного. Должно быть, рептилии были очень мелкими, поскольку туника была сделана из множества узких полосок, аккуратно сшитых в единое полотнище. Но цвета были просто поразительны: ярко-красный с золотистым отливом, синий с пурпурным оттенком, серебристо-зеленый ..

Нет, за всю свою жизнь — а Ардан был торговцем на службе К'тренна лорда Беренеля Хидата, и повидал немало, — ему не доводилось встречаться ни с чем подобным. И если он сумеет выяснить, откуда берутся эти поразительные шкуры…

— Лорды такое добро с руками оторвут, — заметил его помощник, осторожно прикоснувшись к тунике. — Демоново отродье! Экая потрясная шкура! Только представьте себе леди Беренель в этой штуке — или молодого лорда! Они ж раздуются, как павлины! А другие лорды тут же захотят и себе такое.

— Да, лорд Беренель вполне может сделать состояние на таких шкурах, — согласился Кел. — А если лорд Беренель разбогатеет, то и нам будет лучше жить.

Беренель был убежден, что чем человек довольнее, тем он полезнее. «Не то, что прочие лорды», — подумал Кел. Если раб лорда Беренеля работал хорошо, он мог рассчитывать на щедрое вознаграждение. И потому люди лорда Беренеля сами быстро расправлялись со смутьянами и ревностно радели о выгоде своего господина.

Глаза Ардана вспыхнули от предвкушения.

— Вино! — пробормотал он. — Жилье в Большом Доме. Хорошая еда, выпивка, лучшие наложницы…

— Да, это все, и еще много всякого, дружище! — вежливо согласился Кел, похлопав помощника по спине. Он мысленно поздравил себя: человек, способный командовать другими, и при этом лишенный амбиций, — это ж настоящая находка! Мечты и вкусы Ардана были несложны. Он хотел жить в относительной роскоши и иметь некоторый досуг, который можно было бы посвятить любимому занятию — совершенствованию своих познаний о плодах виноградной лозы. А поскольку он был самое меньшее на голову выше всех прочих людей в караване и с равным искусством мог пустить в ход и кулаки, и нож, никто не осмеливался ему перечить. Сложение Ардана было под стать его росту, а взгляд карих глаз обещал мир тем, кто поддерживает спокойствие, и неприятности тем, кто это спокойствие нарушит. Он любил носить поверх темно-красной туники скромную светло-серую накидку, — в отличие от старшего торговца, предпочитающего огненно-алый цвет, — и его манера одеваться в точности выражала его стиль жизни.

— Лорд Беренель — щедрый господин, и он верит, что делиться удачей — это к добру, — продолжал Кел. — Если мы сможем разузнать, откуда берутся такие шкуры, лорд не просто подарит нам лучших наложниц — он позволит нам выйти в отставку. И никаких тебе больше караванов — наслаждайся жизнью и радуйся! Только представьте себе! И потеть нам придется лишь тогда, когда мы будем заняты продолжением рода!

— Никаких караванов — никаких песчаных бурь! — улыбнулся Ардан. По сравнению с чернотой бороды его улыбка казалась особенно белозубой. — Последним походом я сыт уже по горло! Демоновы очи! Я уж думал, что мы потеряем весь товар! Если я никогда больше не увижу песчаной бури, то плакать не стану.

— Вполне согласен, — Кел бережно свернул тунику и удивился тому, как легко она сложилась в маленький узелок. Он задержался на секунду перед входом в шатер, прислушался, потом откинул полог и убедился, что вода с подмешанным снадобьем наконец-то погрузила дикарку в сон. Кел жестом приказал Ардану следовать за собой.

Он переложил несколько тюков и убрал тунику в потайное днище, сделанное в одном из ящиков.

— Запомни, где она лежит — мало ли, вдруг со мной что случится, — сказал он Ардану. Тот кивнул. — Что бы гам ни было, но эта вещь должна быть доставлена лорду.

— Тебе нечего бояться, — отозвался Ардан и снова улыбнулся. — Но я буду приглядывать за тобой на тот случай, если кому взбредет дурь в башку.

«Это был самый разумный поступок в моей жизни — назначить его своим помощником», — подумал Кел, дружески хлопнув Ардана по плечу. Потом он подошел к выходу и крикнул мальчишкам, чтобы те принесли еду и воду. Теперь он уже не боялся разбудить девчонку: он подсыпал в воду столько черного мака, что эта доза свалила бы с ног и вьючного греля.

— Присаживайся, старина, — сказал Кел и указал на груду подушек. — Девчонка проспит по крайней мере до захода солнца. Мне вовсе не хочется ни присматривать за дикаркой и следить, как бы она не сбежала, ни портить хороший товар, говоря торговым языком. Я рассчитываю до самого Анджеса держать ее связанной.

— Кел.., а не может так выйти, что девчонка засланная? — произнес Ардан с внезапным беспокойством. Тем временем подмастерье — худощавый, но крепкий парнишка — откинул ковровый полог. Он принес бурдюк со свежей водой, набранной в бассейне, хлеб и козий сыр.

— У нашего лорда много могущественных врагов. Больно уж оно странно — наткнуться тут на девчонку. Сидит себе среди пустыни и твердит, что потерялась.

Кел набил рот едой и принялся обдумывать эту мысль. Что бы там ни думали окружающие, Ардан отнюдь не был глуп. А уж о том, какие заковыристые ловушки подстраивали друг другу эльфийские лорды, и говорить не приходилось…

Караванщик встал, подошел к спящей девочке и задумчиво уставился на нее. На вид девчонка ничуть не напоминала орудие заговора. Сейчас, свернувшись среди подушек и шелковых покрывал, она выглядела даже младше своего предполагаемого возраста. Кел прикинул, что ей должно быть лет четырнадцать, но во сне ее черты смягчились, и казалось, что девчонке не больше одиннадцати.

Кел обратил внимание на привычные к работе руки, мускулистое тело, на царапины, шрамы и полузажившие порезы. Кожа на ступнях была твердой, словно подметка. Кроме того, ноги, руки и тыльная сторона шеи были густо покрыты ссадинами — верный признак того, что девчонка тоже угодила в песчаную бурю.

— Ну что ж, — сказал он после недолгого изучения, — девчонка вся в царапинах и мозолях. Кожа у нее как у работницы с поля. Судя по виду, ее тоже захватила буря. И никто не мог знать, что мы найдем это место — то есть по картам я знал, что оно существует, но далеко не всегда в отмеченных на карте местах и вправду есть вода.

— Какой-нибудь лорд мог нарочно навести на нас эту бурю, — возразил Ардан. — Девчонка вполне может и вправду быть из сельскохозяйственных рабочих. А туника может быть наколдована.

— Да, тоже правдоподобно. Но у меня есть способ это проверить, ты не забыл? — Кел снова достал тунику из гайника, потом извлек из поясного кошелька шелковый сверточек. Караванщик осторожно развернул сверточек, и там обнаружилась подвеска — черный камень, оправленный в странный тусклый металл с зеленоватым отливом. Тщательно следя за тем, чтобы не прикасаться к подвеске голыми руками, Кел приложил ее к тунике.

Камень остался глянцевито-черным. С туникой тоже ничего не произошло.

— Видишь? — победно спросил Кел. — Если бы здесь были какие-нибудь чары, эта штука их обнаружила бы. Ардан задумчиво кивнул.

— Девчонка ведет себя точнехонько как дикарка — это точно. Ежели все обдумать, я б и об заклад побился, что она дикая, а ты знаешь, что я спорю лишь наверняка. Но я должен обо всем таком думать, Кел, — это ж моя работа.

— И я очень рад, что ты об этом думаешь, — Кел вернул тунику в тайник, а подвеску убрал в кошелек. — Ну что ж, если ты готов побиться об заклад, что девчонка — дикарка, то я бы сказал, что это так же выгодно, как торговля золотом. Ну а теперь скажи, что ты думаешь о девчонке? Стоит ли ее продавать, а?

Ардан слегка склонил голову набок.

— Хм. Думаю, да. Как выясним, где она взяла эту штуку, можно будет продавать — ежели, конечно, она не совсем придурковатая и помнит, где это взяла. У этих, диких, с головой бывает вовсе плохо.

Ардан почесал бок и откусил еще сыра.

— Посмотри хоть на беглых или на тех плутов, что вокруг дикарей сшиваются, — они ж половину времени дохнут с голоду и жрут всякую дрянь, даже жуков. А ежели у них появляются дети, так они вырастают точно такими же, и не умеют думать ни о чем, кроме жратвы.

— Да, вряд ли поедание жуков полезно для мозгов, — согласился Кел. — Впрочем, а какое значение имеют мозги, особенно у девчонки? Постелить постель и улечься в нее можно и без мозгов, а? — Они с Арданом рассмеялись. — Ты хорошо умеешь оценить тело, Ардан. Что ты еще о ней скажешь?

— Ну, ежели тебя интересует мое мнение, я бы сказал, что красавицей девчонку не назовешь, но за нее можно получить неплохие деньги. — Ардан вытянул шею, чтобы получше рассмотреть спящую девочку. — Волосы у нее хороши. Жаль, что она их так чертовски коротко обрезала. Пожалуй, ее можно выдрессировать на бойца. На арене тоже особых мозгов не надо — было бы желание выжить да хорошая реакция. А из этих дикарей хорошие бойцы получаются, если заловить их еще маленькими.

— А что, это мысль! — довольно согласился Кел. Жаль, что нельзя просто продать ее и прикарманить денежки — но кто-нибудь же непременно разнюхает, это ясно как божий день. Лорд Беренель — хороший хозяин, но такого он не потерпит. Если он узнает, что Кел вздумал обманывать господина, то прикажет его в стену замуровать.

А вот продать девчонку и получить свою долю — особенно если Кел выторгует хорошую цену, — это уже совсем другое. Беренель всегда не против поделиться частью удачи, особенно если удача сама свалилась в руки…

Ардан поднялся на ноги и тоже принялся рассматривать спящую девочку. Как и сказал Ардан, дикарка не была красавицей — но и уродиной ее тоже нельзя было назвать. Пожалуй, она привлекательная, решил Кел. Или даже хорошенькая. Спутанные темно-рыжие кудри, достигающие плеч, бронзовая от загара кожа, неплохая фигурка. И лицо тоже ничего: выгнутые дугой брови, высокие скулы, заостренный подбородок — как есть лисичка.

Привлекательная, здоровая и крепкая. Да, она должна принести приличную прибыль. Или даже очень приличную, если воспользоваться советами Ардана и убедить покупателя, что дикость девчонки — это дополнительное достоинство.

Иногда Ардану приходят в голову просто-таки отличные мысли.

— Неплохо, — изрек Ардан, изучив дикарку. — Знаешь, надо будет ее нарядить в короткую кожаную тунику, — чтоб ноги были напоказ, — отрастить волосы подлиннее, выставить на арену, и из нее выйдет интересная новинка. Особенно ежели окажется, что она умеет драться. Думаю, надо обязательно присоветовать, чтоб ее именно так и упаковали.

Ардан редко советовал что-либо по части торговли, но уж если советовал, то в самое яблочко. Кел кивнул и решил, что нужно будет честно разделить свою долю от прибыли с помощником.

— Как ты думаешь, девчонке не повредит, если мы будем держать ее в сонном состоянии до самого города? — спросил он.

Ардан покачал головой.

— Не, не думаю. Девчонка может попытаться затеять драку — не хватало еще время на нее тратить. На кой нам шум вокруг работорговли. Я так считаю: если твердить девчонке, что мы ее друзья и везем ее в безопасное место, а сами будем подкармливать ее маком, это будет лучше всего.

— Мы сейчас в.., в трех днях пути от земель лорда Дирана и где-то днях в пяти от города. Ничего с ней не станется, если держать ее на маке так долго?

Келу уже приходилось сталкиваться с пристрастием к маку. Нынешний его запас прежде принадлежал одному погонщику, свихнувшемуся на этом зелье. Когда Кел отобрал у него мак, погонщик настолько взбеленился, что Ардану пришлось убить его.

Расточительство, конечно, но так уж получилось. Демины ведают, где он добывал это зелье и как к нему пристрастился.

— За неделю-две неприятностей еще не начнется. Можно делать раствор послабее, чтоб девчонка просто плохо соображала, что вокруг творится.

Ардан куда лучше Кела разбирался во всяких зельях и их воздействии. Он выполнял в караване обязанности травника и костоправа. Кел был живым доказательством того, что Ардан свое дело знал — тому уже не раз приходилось штопатьпрорехи в шкуре караванщика.

— Ну тогда, я думаю, мы обзавелись недурным имуществом, а? — Кел улыбнулся помощнику, и тот, в свою очередь, ответил улыбкой.

Потом они снова с удобством расположились на подушках. Кел чувствовал себя превосходно. Он глотнул холодной воды и отметил про себя ее чистоту и приятный вкус. Все то время, пока караван находился в пути, ни Кел, ни Ардан не прикасались к спиртному, а уж о всяких зельях и речи не шло, хотя кое-что они при себе держали — хотя бы тот же мак на случай серьезных ран. Кел всегда считал, что старший всегда должен быть начеку на случай любой неожиданности. Ардан не только был согласен с Келом, но и во всем следовал примеру своего начальника, даже когда ему отчаянно хотелось попробовать какой-нибудь новый сорт вина.

— Ну так как, — поинтересовался Кел, потянувшись за хлебом, — ты все еще считаешь, что от песчаной бури один вред? — Он рассмеялся собственной шутке и передал хлеб здоровяку-помощнику.

Ардан ответил довольным смешком.

— И польза тоже — ежели буря приносит к нам такую штучку, — отозвался он. — На самом деле, если бы бури всегда были такими прибыльными, я б их полюбил!

* * *

Кеман прятался в разрушенной башне и из этого ненадежного убежища наблюдал за людьми. Он никогда не отличался особыми способностями к чтению мыслей, даже если это были мысли других драконов, но все эти люди обладали чем-то таким, что не позволяло Кеману получить хоть минимум сведений из их сознаний. Кеман припомнил, как мама что-то рассказывала о каких-то ошейниках — а поскольку все люди действительно носили на шее металлические или кожаные ошейники, казалось логичным предположить, что ошейники и есть всему причиной. Кеман спрятался в тень, улегся на брюхо и постарался придать своей шкуре цвет песка, а потом сосредоточился и принялся подслушивать разговоры людей. Раз уж мысли не слышны…

Кеман готов был ожидать от них самого худшего. Их обычные, обыденные разговоры вполне могли скрывать за собой злые намерения. Кеман давно уже потерял Шану из виду. Люди заманили ее в свой шатер и там, возможно, уже надели на нее такой же ошейник, — иначе почему он не может услышать даже ее мыслей?

Кеману казалось, что его желудок катается внутри, как перекати-поле, а каждая мышца в теле молодого дракона ныла от напряжения. Ему хотелось ринуться прямиком в лагерь и спасти Шану из лап чужаков, но он не мог этого сделать. Он даже не знал, где именно находится Шана и все ли с ней в порядке. А потому у Кемана не было никакой возможности просто налететь с неба, подхватить Шану и унести ее. С одной стороны, Кеман просто не был уверен, что сможет это проделать. Он никогда прежде не пытался носить Шану. А с другой стороны, он совершенно не был уверен, что сможет достать девочку из шатра.

И потому сейчас он решал вопрос: как бы подобраться поближе к Шане?

Кеман не мог принять облик дракона — это было запрещено. Он не мог подойти к ним в облике однорога: едва завидев его, люди тут же попытались бы подстрелить однорога из своих небольших, но мощных луков — Кеман видел, что несколько человек держат такие луки при себе. На самом деле любое четвероногое существо любого размера вполне могло получить стрелу в качестве приветствия.

Даже если двуногие и не сочтут, что Кеман представляет для них угрозу, они вполне могут подумать, что он — обед.

Принять человеческий облик и попытаться пробраться внутрь тоже нельзя. В такой маленькой группе обычно все Друг друга знают, и чужака автоматически примут за врага. Особенно если эта группа — торговый караван.

И все-таки ему нужно было как-то присоединиться к каравану. Надо стать кем-то таким, кто их заинтересует и в то же время не покажется опасным.

Кеман потер пересохшие глаза и вздохнул. Солнце уже клонилось к закату. Он весь день провел на жаре. Видеть воду совсем рядом и не иметь возможности сделать хоть глоток — это уже превращалось в настоящую пытку. Кеман со жгучей завистью наблюдал, как одно из вьючных животных иноходью подбежало к бассейну и принялось пить. Он тоже так хочет!..

Ха! Внезапно Кеман сообразил, как можно проникнуть в лагерь. Почему бы и нет, собственно?

Ему потребовалось лишь мгновение сосредоточения, и вот на месте, где только что стоял Кеман, возник уродливый вьючный грель с бородавчатой шкурой.

Грель-Кеман потрусил вниз, к оазису. Он направился прямиком к бассейну, как будто его ничто больше не интересовало, и присоединился к прочим животным у водопоя.

Когда первый глоток холодной воды скользнул в пересохшее горло, Кеман испытал ощущение, близкое к экстазу, — у него даже ноги ослабели. Все, что он мог сейчас, это жадно пить и стараться не свалиться.

Людям потребовалось несколько мгновений, чтобы заметить его присутствие и осознать, что вместо девяти грелей у бассейна теперь стоят десять. А осознав это, они весьма обрадовались. Четверо погонщиков окружили Кемана. Тот поднял голову и уставился на них, кротко помаргивая. Люди переглянулись и обменялись улыбками. Потом один из них подошел поближе и протянул руку. Кеман ткнулся в нее носом, стараясь не морщиться от противного людского запаха, а потом снова опустил голову к воде.

Люди позволили Кеману напиться вволю, прежде чем отвести его к остальным и привязать к колу. Оказавшись здесь, в компании еще девяти образчиков несказанной красоты, Кеман закрыл глаза и изо всех сил попытался дотянуться до сознания Шаны. Он старался до тех пор, пока от напряжения не заработал себе пульсирующую боль в виске.

Но у него так ничего и не вышло.

Кеман не угомонился. Он предпринимал попытку за попыткой. Люди тем временем бродили вокруг. Некоторые были заняты костром и приготовлением обеда. Какой-то человек насыпал грелям по мерке зерна. Кеман смахнул свою порцию так же быстро, как и настоящие грели. К закату Шана все еще не показалась из шатра, и Кеман начал уже подозревать, что с ней произошло что-то ужасное. Пытаясь подобраться поближе к шатру, Кеман так натянул свою привязь, что та чуть не порвалась. Он старался не представлять себе всех тех ужасов, которые могли произойти с Шаной, — и все-таки ничего не мог с собой поделать. Ему все время мерещилась Шана: связанная, с кляпом во рту, избитая…

В конце концов Кеман выяснил, почему Шана не выходит. Он заметил, как рослый человек в серой одежде — кажется, один из двух руководителей этой группы, — на мгновение остановился неподалеку от того места, где были привязаны грели, и насыпал в бурдюк с водой несколько щепоток непонятного порошка.

«Какое-то зелье…» Мужчина отодвинул пелог и вошел в шатер, а Кеман насторожил уши, сделав их такими чувствительными, что мог бы сейчас услышать даже комариный вздох.

В шатре послышался голос Шаны, удивленный и сонный.

— Здрасьте, — невнятно пробормотала она. — Я.., ужасно устала. Извините.

— Не извиняйся за свою слабость, дитя, — ответил другой мужчина. — Спи столько, сколько тебе потребуется. Только сперва попей. Воздух в пустыне очень сухой, и тебе нужно часто пить.

— Спасибо, — сказала Шана и больше уже не произнесла ни единого слова. Мужчины вышли из шатра. Оба они казались чрезвычайно довольными. Второй мужчина был одет в темно-красный наряд, и одежда его была отделана красным шнуром, но больше ничего примечательного в его облике не было. У него были темные волосы и карие глаза, он носил бороду и был на голову ниже своего спутника. Проходя мимо грелей, он негромко рассмеялся, словно в ответ на какие-то свои мысли.

Кеман не сдержался и попытался цапнуть человека. Но тот легко уклонился и чувствительно стукнул Кемана по носу.

«Ай-яй-яаай!» Этот вопль вырвался не только из сознания, но и из глотки Кемана. До сих пор Кеману лишь однажды довелось испытать подобную боль — когда Рови повалил его и запустил когти ему в плечо. Молодой дракон рухнул на колени, подвывая от потрясения и боли, а человек пошел себе дальше, не обратив на этот инцидент особого внимания.

«Ox…» — подумал Кеман и непроизвольно застонал. На глаза ему навернулись слезы. Огонь и Дождь, больно-то как! Наверное, теперь у него сломан нос…

Но когда боль утихла, Кеман обнаружил, что ничего такого с его носом не произошло. Он был в полнейшем порядке, и даже кровь из него не шла. Так Кеман на собственном опыте познакомился с уязвимым местом грелей. И этот урок он собирался запомнить надолго.

Постепенно все вокруг погрузилось во тьму. Кеман снова оказался наедине со своими мыслями и страхами.

Значит, эти люди опоили Шану зельем. Они хотят и дальше давать ей это снадобье, а потом надеть на нее ошейник. «Почему же она не боится? — подумал Кеман, пытаясь подобраться поближе к шатру. — Почему ее даже не удивляет, что она не может больше слышать чужие мысли?»

Потом его осенило: да ведь у Шаны нет никаких причин подозревать, что эти люди опасны — и что они именно люди! У нее были все основания подумать, что это драконы из какого-то другого Рода, которые, наверное, разыгрывают игру-представление.

Мама никогда не говорила Шане, что люди и эльфийские лорды все еще существуют. Мама рассказывала все так, что Шана вполне могла считать, что все они поумирали во время Войны Волшебников или живут так далеко, что драконы никогда теперь с ними не встречаются. Остальные взрослые с Шаной просто не общались, а из подростков о людях ей говорили только те, кому Шана никогда не верила — Мире и Рови. Она училась писать по книгам, написанным драконами на эльфийском языке, и в этих книгах рассказывалось только о Народе.

Они оставили ее в неведении. Даже если бы Шана заподозрила сейчас, что вокруг нее не драконы, она была так опоена зельем, что вряд ли сумела бы додумать эту мысль до конца. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из Рода узнал о ее способностях — например, о том, что она умеет читать мысли. Так что даже если бы ее и не опоили, Шана скорее всего не стала бы пытаться читать ничьи мысли.

А даже если бы и попыталась… Шана рассказывала Кеману, что ее силы умалились после того, как она убила земляную белку. Шана могла просто подумать, что она снова ослабела.

«Что же мне теперь делать? Как же мне забрать Шану отсюда, если я даже не могу предупредить ее, что я здесь?»

Это была очень длинная ночь, и Кеман провел ее почти без сна.

Взошло солнце, позолотив лучами все, к чему они прикоснулись. На песок легли длинные синие тени. Где-то вскрикнула птица — Кеман даже не знал, какая именно Ничто больше не нарушало тишины.

Кеман изнемогал. Ему никогда прежде не приходилось бодрствовать так долго. Он зевнул и переступил с ноги на ногу. Что же будет дальше?

Какой-то небольшого роста человек вышел из своего шатра. Этот шатер был намного меньше того, где держали Шану. Он снова насыпал грелям зерна, а потом взвалил на Кемана тюк с грузом.

Кеман удивленно уставился на юношу, а потом, не успев даже подумать, что делает, сбросил тюк.

Парень снова попытался навьючить Кемана. Кеман взбрыкнул. На этот раз тюк взмыл в воздух и приземлился довольно далеко.

Юноша пробормотал что-то себе под нос и пошел за тюком. Он подтащил тюк поближе к грелям, а потом попытался водрузить на спину Кемана седло — с тем же результатом.

Так продолжалось некоторое время. В конце концов, когда Кеману уже начало нравиться это развлечение, на помощь парню явился другой человек, постарше. Человек внимательно и неприятно посмотрел на Кемана, и Кеман заметил, как рука его сжалась в кулак.

Кеман резко изменил тактику и превратился в образец послушания. Он разрешил беспрепятственно оседлать себя, а потом опустился на колени и позволил людям взвалить ему на спину разнообразные тюки и корзины с товарами. Кеман уже получил урок и не видел особого смысла еще раз испытывать это ощущение.

К этому времени прочие грели тоже были навьючены, и Кеман поднялся на ноги. Убедившись, что груз закреплен равномерно, Кеман огляделся по сторонам. Тут как раз вернулся человек-разведчик. Он был верхом на лошади, а на луке седла у него, на специальном насесте сидела какая-то птица. Вскоре после его возвращения хлопнул полог шатра, и оттуда вышли все те же двое мужчин, а между ними шла Шана.

От беспокойства у Кемана оборвалось сердце. Шана выглядела опрятно и была одета в новую алую тунику, а на шее у нее, как и у всех прочих, красовался ошейник. Но она шла очень неуверенно, спотыкаясь на каждом шагу. Глаза у нее были остекленевшими, и она явно плохо соображала.

Двое мужчин помогли ей усесться на греля, груз которого перекочевал к Кеману, и привязали ее к седлу. Грелей выстроили в цепочку и связали между собой длинными веревками. Шана сидела в самом конце, за три греля от Кемана. Она была совсем рядом — и все-таки сейчас Кеман ничего не мог для нее сделать. Он и сам, отказавшись уйти без Шаны, оказался в ловушке. И он ничем не мог помочь Шане.

Погонщики принялись подгонять животных — и Кемана в том числе, — побуждая их отправиться в путь. Кеман заревел в унисон с остальными грелями. Но причины, исторгшие этот вопль, отличались от побуждений других грелей не меньше, чем разум Кемана, — от их же мозгов.

Из разговоров погонщиков Кеман знал, что караван находится менее чем в пяти днях пути от конечной цели своего путешествия, торгового города. Там Шану собирались получше расспросить, а потом продать.

А Кеману до сих пор так и не удалось освободить ее или хотя бы поговорить с ней.

* * *

Кеман брел по немощеной дороге, вдыхая пыль, поднятую впереди идущими грелями, и сам взбивал пыль — она доставалась тем, кто шел позади. Вокруг раскинулись земли, принадлежащие лорду Беренелю. Когда-то эти земли обрабатывались, и множество рабов в алых одеждах ухаживали за урожаем. Но, если верить погонщикам, это было еще до того, как лорд Беренель провел здесь небольшую войну. И вот теперь еще добрых десять лет эти земли будут лежать под паром. А вот когда тела — человеческие тела — перегниют и превратятся в чернозем, а кости можно будет перепахать, тогда лорд снова что-нибудь здесь посадит. А земля будет плодоносить вдесятеро обильнее, чем до войны.

Кеману пора было удирать. И, видимо, придется сделать это без Шаны. Как только он окажется в городе…

«Даже не знаю… Может, там ее будет легче освободить? Может, если я приму эльфийский облик, то смогу просто приказать отпустить Шану?..»

Но эта надежда была тщетной, и Кеман сам это знал. Незнатные эльфийские лорды стояли на социальной лестнице лишь ненамного выше доверенных слуг-людей, и никто из людей лорда Беренеля и не подумает расстаться с добычей по приказу какого-то неизвестного типа, пусть он даже будет эльфом.

Особенно если учесть, что они до сих пор не получили У Шаны внятного ответа на вопрос, откуда взялись шкурки, пошедшие на ее тунику.

С одной стороны, у Шаны просто не хватало знания языка, чтобы объяснить им это. А с другой, что даже важнее, Шана явно до сих пор была уверена, что ее «друзья» принадлежат к Народу, и потому не могла понять, почему они раз за разом задают одни и те же вопросы о ее тунике. Шане казалось, будто они спрашивают, кому именно принадлежала эта шкура. Но она уже сказала им об этом. И повторила это уже множество раз.

Но люди думали, что девчонка несет какую-то чушь, и начали уже считать, что дикарка, пожалуй, просто придурковата.

Кеман просто не знал, как же ему быть. Что-то нужно делать, но что?

А затем, буквально в мгновение ока, ситуация резко изменилась и окончательно вышла из-под контроля Кемана.

Безоблачное синее небо у них над головами словно раскололось от пронзительного вопля — Кеман в жизни не слыхал ничего подобного. Он, как и все живые существа в караване, задрал голову вверх.

С неба на них с визгом пикировала Алара. Кеман узнал ее мгновенно — еще бы ему не узнать собственную маму! Она всегда была достаточно примечательной.

Алара была в самом что ни на есть чистейшем драконьем облике.

В последнее мгновение она затормозила, развернув крылья с резким хлопком, и пронеслась буквально над головами всадников. Потом Алара стремительно набрала высоту и приготовилась к новому пикированию. Кеман впал в полнейшее ошеломление и застыл — но все прочие его спутники, как разумные, так и неразумные, действовали иначе.

Когда Алара во второй раз вошла в пике, грели в единодушном порыве ринулись наутек. Остолбеневший Кеман оказался не готов к этому. Шедший впереди грель рванул с места в галоп, щелкнула лопнувшая веревка, и Кеман остался посреди дороги в гордом одиночестве. В одиночестве, поскольку люди тоже предпочли взять руки в ноги. Некоторые рассыпались по полю в поисках укрытия, а некоторые припустили вслед за исчезнувшими грелями.

«Мама! — закричал Кеман. — Мама, перестань! Не надо!..»

Но Алара не услышала сына либо решила не обращать внимания на его вопли. Впрочем, результат был одинаков. Когда Алара спикировала на Кемана, он увидел, что мама втянула когти.

Кеман попытался убежать, но было поздно.

Алара налетела на него с такой силой, что у Кемана захватило дух, и подхватила его задними лапами, проделав все это единым слитным движением. А потом она взмыла ввысь и принялась набирать высоту, унося Кемана все дальше и дальше от Шаны и полностью игнорируя его протесты.

* * *

Шана была в синяках с головы до ног. Как выяснилось, плавность бега не входила в число достоинств грелей. Шана упала на спину и так и тряслась, думая, что никогда уже не сможет сесть нормально.

Когда караван остановился, чтобы подождать пеших, Шана озадаченно огляделась по сторонам. На самом-то деле Алара никому не причинила вреда — она всего лишь подразнила караван. Самое худшее, что она сделала, это утащила одно из вьючных животных. Ничего особенного, обычная шутка — в Народе часто так шутят.

В нынешнем своем одурманенном состоянии Шана никак не могла сообразить, с чего вдруг все так перепугались из-за одного-единственного дракона, вылетевшего поразвлечься.

Шана принялась сражаться с ремнями, которыми она была привязана к седлу. Тем временем постепенно начали подтягиваться отставшие — уставшие и запыхавшиеся. Чем дольше девочка воевала с мягкими кожаными ремнями, тем сильнее ей становилось не по себе. В конце концов Шана отвязалась и соскользнула со спины греля. Девочка огляделась по сторонам в поисках Кела или Ардана, но вокруг были лишь погонщики. Они сидели или лежали прямо на земле и, судя по виду, пребывали в полнейшем изнеможении.

Нет, от них помощи не дождешься.

Шана побрела вперед, надеясь найти объяснения происходящему.

Тут объявились ее «друзья», Кел и Ардан. Почему-то теперь они вели себя совсем иначе. Они схватили Шану прежде, чем она успела отойти в сторону — как будто боялись, что девочка убежит. Когда Шана попыталась вырваться, Кел ударил ее.

Шана дала сдачи, причем не поскупилась. В результате разгорелась полноценная драка. Шана визжала, царапалась и пиналась, но противники намного превосходили ее габаритами. Кел и Ардан пытались прижать ее к земле и не тратили сил на лишние вопли — разве что когда Шане удавалось отвесить особенно удачный пинок.

Шана уже не сомневалась, что оба они, и Кел, и Ардан, сошли с ума.

В конце концов противники победили Шану при помощи простейшей уловки — поставили ей подножку, а когда Шана упала, уселись на нее сверху.

Шана продолжала сопротивляться, но Кел и Ардан держали крепко. Теперь они начали разговаривать между собой, но несли всякую чепуху. Кел притащил веревку, и они связали Шане руки, а потом закинули девочку на спину греля и привязали ее руки к луке седла, а ноги — к стременам. И все это время они не переставали бормотать что-то о «чудовище», напавшем на караван.

И грели, и те, кто удирал самостоятельно, уже успели прийти в себя. После того, как Шану привязали к седлу, караван побрел к виднеющимся в отдалении городским воротам. При виде города, при виде его высоких стен и тысяч его обитателей Шану настигло ужасающее понимание. Стольких драконов не нашлось бы и во всем мире. А значит, этому существовало лишь одно объяснение.

Это были не драконы.

А значит, это были двуногие. Настоящие двуногие, обе их разновидности.

Это были двуногие. Такие же, как и она, Шана. Вот почему приемная мама улетела — она увидела, что Шана с ними, и подумала, что с ней все в порядке…

«Туника! — неожиданно сообразила девочка. — Вот почему они постоянно спрашивали о тунике! Они хотят знать, где я взяла кусочки шкуры!»

Раз они не знали этого, значит, они никогда не видели драконов. Если они никогда не видели драконов, значит, на то есть серьезная причина. Видимо, драконы не желают, чтобы об их существовании стало известно.

Если она скажет этим двуногим, где на самом деле она взяла шкуру, они захотят раздобыть побольше таких шкур.

Шана содрогнулась, сообразив, к чему это может привести. Они начнут охотиться на драконов и убивать их ради шкуры. И во всем будет виновата она. Шана бы не возражала против того, чтобы с Рови спустили шкуру — но Кеман или приемная мама…

«Огонь и Дождь, что же мне теперь делать?! И что они со мной сделают?»

Ворота города приближались, и по мере приближения казались все больше и больше. Шана в жизни не видела столько обработанного камня. И это еще сильнее испугало ее.

«Сколько же понадобилось людей, чтобы построить все это? И.., и какая у них сильная магия…»

Караван вошел в пределы городских стен. Мощные стены толщиной с греля были построены из холодного, сырого камня, непривычного и враждебного. Когда Шана оказалась в тени этих стен, ее затрясло, и не от холода, а от страха. Караван тем временем остановился. Несколько человек из каравана долго разговаривали с какими-то другими людьми. Эти другие были одеты в одинаковые зеленовато-серые туники и брюки.

В конце концов караван все же двинулся и вышел на солнце.

Город ошеломил Шану.

Как только они вошли в ворота, на девочку обрушился шум тысяч голосов и вопли тысяч животных. А дневной зной усилился, потому что все было вымощено камнем, и вокруг не видно было ни клочка зелени. От жары все запахи сделались особенно пронзительными: запахи испражнений и сырого мяса, подгоревшего масла, пота людей и животных, благовоний и цветов, и еще тысяч вещей, которым Шана не могла дать имени, сражались друг с другом. Вокруг бушевал хоровод ярких красок. Сотни и тысячи двуногих обеих разновидностей толкались, ссорились, сплетничали, глазели по сторонам. В толпе можно было увидеть любые наряды, от невзрачного тряпья до одежд поразительной работы, изменявших цвет при движении, — такие наряды носили высокие светлокожие двуногие.

Шану начало пошатывать. Сейчас она была даже рада, что веревки не дают ей упасть. Сейчас они оказались поддержкой, а не помехой. Она даже представить себе никогда не могла, что на белом свете может существовать столько двуногих!

Через некоторое время обстановка вокруг начала меняться. Караван вышел на огромную площадь, окруженную зданиями. Между зданиями виднелись не то туннели, не то узкие ущелья. Через площадь караван пробирался медленно, дюйм за дюймом. Кажется, он двигался как раз к одному из этих туннелей. Сверху нещадно жгло солнце, поднимающийся со всех сторон зной мешал дышать. Люди толкали грелей, даже не взглянув, кого или что они толкают. Казалось, что караван будет идти через эту площадь вечно.

Шаг за шагом, со множеством остановок караван пробивал себе путь вперед. Шана изо всех сил боролась с тошнотой и отчаянно желала проехать через этот загадочный туннель и оказаться подальше отсюда, там, где будет поменьше людей.

Впоследствии, уже гораздо позже, Шана сильно пожалела, что ее желание исполнилось.

Глава 12

«Наконец-то добрались».

Харден Санграл спешился, не выпуская из рук поводья, чтобы норовистый грель не попытался удрать, и словно бы невзначай похлопал по своему поясному кошельку.

Он все еще лежал там — тяжелый шелковый сверточек, выпавший во время драки из-за пазухи девчонки-дикарки. Ни Кел, ни Ардан не заметили его, а вот Харден заметил. Он проворно подобрал сверточек и спрятал, чтобы потом изучить повнимательнее. В этой девчонке таилось слишком много странностей, а одной из обязанностей Хардена как раз и было обращать внимание на все странности.

Сейчас во дворе караван-сарая находились только люди и животные их каравана, но по свежему помету, сметенному в угол двора, Харден мог с уверенностью сказать, что сегодня сюда пришло по крайней мере еще два каравана. Харден помрачнел. Теперь придется дожидаться своей очереди. А ведь если бы не песчаная буря, они добрались бы до города еще два дня назад.

Один из здешних слуг, повинуясь указующему жесту главы караван-сарая, подошел, чтобы принять у Хардена поводья греля. Харден с искренней признательностью передал ему животное и вместе со всеми встал в строй, ожидая новых приказаний. Боковым зрением Харден видел, как Ардан отправил девчонку в дом для рабов — просто взял в охапку и отнес туда.

С момента той драки на дороге девчонка впала в своего рода шок, но обращение Ардана быстро вывело ее из того состояния. Несмотря на связанные руки и ноги, эта девчонка умудрялась вопить и лягаться, как самец ящерицы-дорты во время брачного сезона. Харден не завидовал ни Ардану, ни надсмотрщикам.

Когда Харден подошел к главе караван-сарая, глава — низкородный эльфийский лорд — держал в руках необычно длинный список. Боец приготовился к худшему — не раз уже бывало такое, что едва Харден успевал спешиться после долгого пути, как его тут же отправляли охранять другой караван.

— Имя? — спросил эльфийский лорд. Вид у него был измотанный. Белокурые волосы прилипли к вспотевшему лбу. Все эльфийские лорды, которых Хардену доводилось когда-либо видеть, были чертовски красивы — должно быть, это было у них в крови, потому что даже мелкие служащие, слабые маги, выглядели, словно ожившая мечта любой девицы, — но этот был каким-то совсем уж заморенным. То ли жара так на него действовала, то ли он и вправду перетрудился.

— Харден Санграл, лорд, — услужливо отозвался охранник. Если уж говоришь с эльфийским лордом, лучше не скупиться на вежливость и почтительность. Никогда не угадаешь, у кого из них хватит магии, чтобы в мгновение ока превратить твою жизнь в сущий ад.

— Харден, Харден… — пробормотал себе под нос эльф, изучая список. — А, вот ты где. Да ты счастливец, парень. На ближайшие два дня никаких назначений. Можешь отправляться внутрь, помыться, поесть и взять себе девушку, если сегодня есть свободные. Но имей в виду — только на один заход — потом пришлешь ее обратно, пусть работает дальше.

— Да, лорд, — с благодарностью произнес Харден. — Благодарю вас, лорд. Да пребудет удача с лордом Беренелем.

— Да пребудет, — рассеянно отозвался замотанный чиновник. — Следующий!

Харден поспешил к гостеприимно распахнутой двери. По сравнению с уличной жарой в здании было просто невероятно прохладно. Неудивительно, что глава караван-сарая так спешит управиться с работой. Если бы ему, Хардену, пришлось торчать на жаре, он бы тоже спешил, лишь бы побыстрее вернуться в холодок. Оказавшись в передней, вымощенной белой плиткой, охранник на мгновение замешкался. Единственным местом, куда не стояла очередь, было окошко дежурного, распределявшего комнаты. Харден вздохнул и смирился со своей судьбой — остаток дня придется провести в очередях.

В отличие от Больших Палат, в караван-сарае были широкие застекленные окна — по крайней мере, на первом этаже. В передней располагались три двери. Левая вела в трапезную, средняя — в душ, а за правой начинался коридор, ведущий к комнатам. В окошке торчал усталого вида дежурный.

Харден присоединился к мужчинам (и нескольким женщинам), ожидающим своей очереди в душ. Добравшись до предбанника, он разделся, бросил грязную тунику и штаны в кучу такой же грязной одежды, а личные вещи прихватил с собой. Потом очередь привела его в узкую комнату, где из трубок били струи чуть теплой воды — сперва мыльной, потом чистой. Вместе с остальными Харден прошел через эти струи, радуясь возможности смыть с себя пыль дороги и пот страха. Как и все остальные, он держал свой пояс с ножом и кошельком так, чтобы уберечь его от воды, а когда мылся, перекладывал его из руки в руку.

Пройдя через душевую, Харден взял грубое полотенце — там лежала стопка чистого белья, — вытерся и оставил его в другой стопке, использованных полотенец. Потом он просмотрел кипу чистых туник и брюк цветов дома лорда Беренеля, выбрал одежду подходящего размера и облачился в нее, подпоясавшись отсыревшим кожаным ремнем.

После этого Харден вернулся в переднюю и присоединился к другой очереди, ведущей в трапезную. Достоявшись, он получил миску тушеного мяса, ломоть свежего, еще теплого хлеба, намазанного маслом, и кружку холодного пива. Харден нашел себе место за одним из круглых деревянных столов и принялся за еду.

Вытерев миску последним куском хлеба и допив пиво, Харден встал из-за стола. Его место тут же занял другой охранник, женщина. Харден не удостоил ее даже взглядом. Она сама была воином и не относилась к тем «девушкам», о которых говорил глава караван-сарая.

Харден сунул миску и кружку в кухонное окошко и снова вернулся в переднюю. Там он подошел к дежурному. Рядом с дежурным — неприметного вида человеком — располагалась доска, увешанная разноцветными брелоками из обожженной глины.

— Имя? — спросил этот бесцветный тип.

— Харден, — ответил охранник.

Дежурный просмотрел список, водя по нему пальцем и шевеля губами. В конце концов он нашел то, что искал, и потянулся за глиняной фигуркой.

— Ага, Харден, — сказал дежурный и протянул охраннику черный цветок с тремя лепестками. — Твоя комната на первом этаже. Свободных девушек пока что нет. Почему бы тебе не отдохнуть до ужина? Большинство народу ужинает здесь, и если ты подождешь, пока пройдут первые, то наверняка найдешь несколько свободных девиц. Не знаю, как тебе, а мне нравится, чтобы девушку можно было выбрать. Не люблю хватать первое, что попадется под руку.

— Спасибо за совет, — отозвался Харден, забирая брелок. — Я так и сделаю.

Он прошел по коридору, вымощенному все той же белой плиткой. По обе стороны располагались деревянные двери. На каждой была нарисована определенная картинка. Харден осматривал их, пока не отыскал изображение черного цветка с тремя лепестками. Охранник толкнул дверь. За дверью, как он и ожидал, обнаружилась узкая комната с деревянными стенами, достаточно большая, чтобы в ней поместилась койка. Окон здесь, конечно же, не было. Освещалась комната колдовским способом. Об этом заботился один из домашних магов лорда Беренеля. Каждый вечер свет выключался одновременно во всех комнатах караван-сарая, а утром так же одновременно включался, будя обитателей. Хорошо, что ему довелось стать бойцом. Бойцы имели право на такую роскошь, как отдельное жилище. Обычным же рабам приходилось довольствоваться тюфяком в бараке.

По правде говоря, Харден был только рад, что все девушки оказались заняты. Сейчас он куда больше хотел спокойно, без помех изучить содержимое тяжелого сверточка.

Харден прикрыл дверь, уселся на койку спиной ко входу и вытащил сверточек из кошелька. Потом он положил рядом нож и точильный камень, чтобы в случае чего сделать вид, будто доводит нож до ума. Харден осторожно развязал узелки, мысленно проклиная скользкий шелк В конце концов он одолел последний узелок, и шелк развернулся сам собою, обнажив великолепие красок и роскоши.

У Хардена перехватило дыхание. Неудивительно, что сверточек был таким тяжелым. Харден никогда в жизни не держал в руках столько золота…

Это был ошейник, рабский ошейник. Только сделан он был из золота и покрыт узором из драгоценных камней размером от песчинки до ногтя большого пальца Хардена.

Ошейник наложницы. Ничем иным это быть не могло. Но откуда у дикарки мог взяться ошейник наложницы?

Харден принялся осторожно вертеть ошейник в руках. И рядом с застежкой он обнаружил изображение феникса, оттиснутое на золоте и украшенное крохотными рубинами-глазками.

«Лорд Диран». Эта метка была знакома Хардену, как собственное имя. Он не мог его не знать. Да, он охранял караваны Беренеля, но настоящим его хозяином был лорд Диран.

Харден принялся медленно прокручивать в памяти события нескольких последних дней, проверяя, не забыл ли он чего. Сперва налетела эта песчаная буря. Караван сбился с пути, и пришлось петлять в поисках воды. Воду они нашли. Там же, рядом с водой обнаружилась девчонка-дикарка в тунике из никому неведомого материала. Девчонка, которая носила при себе ошейник наложницы. Потом неизвестно откуда появился лишний грель. Потом караван подвергся магическому нападению со стороны существа, выглядевшего в точности как наилучшая иллюзия работы самого Беренеля. Точно таких же драконов Беренель установил у ворот своего поместья. Странное что-то творится. Харден не понимал, что именно, но все это ему не нравилось.

Боец взвесил ошейник на ладони. Может ли оказаться, что девчонка подослана? Может, ее подсунул какой-нибудь эльфийский лорд? Может, кто-нибудь из них узнал о караване и отправил магическое животное напасть на него? Но зачем? Чтобы люди рассеялись в разные стороны, растеряли грелей и не выполнили своего задания? Но тогда это следовало устраивать еще в пустыне или в каком-нибудь оазисе. И почему украден был всего один гречь? Разве что.., разве что этот грель вез что-нибудь важное.

Да, это уже похоже на правду. Лорды не доверяли своим подчиненным, а те, в свою очередь, не доверяли тем, кто стоял еще ниже. Одним лишь демонам ведомо, что везет караван. Даже Кел и Ардан могут знать не обо всем. И раньше случалось такое, что караваны возили тайные грузы, и люди умирали из-за этого. Вот потому-то к караванам приставляли охранников, а охранники получали специальную подготовку.

Предположим, что самый спокойный грель нес нечто особое, нечто такое, что доверенные лица Беренеля погрузили на него еще в самом начале пути. Каждый грель всю дорогу вез один и тот же груз — но когда появилась дикарка и лишний грель, — Ардан вполне обоснованно посадил девчонку на самого спокойного греля в караване, а его груз переложил на приблуду.

Тогда выходит, что «дракон» должен был точно знать, какое животное ему следует хватать. А девчонка, кажется, не выказала никаких признаков страха при виде чудовища. Можно предположить, она знала, что должно было произойти.

Да, это звучит вполне осмысленно. Кстати, не так уж многим эльфийским лордам достанет силы создать такое чудище. Это сильно сужает круг поисков.

Это вполне могло оказаться даже работой его собственного лорда — Дирана. Правда, этой операции недоставало утонченности, свойственной замыслам Дирана, но у него, несомненно, вполне хватило бы силы, чтобы сотворить что-нибудь вроде дракона. Диран уже делал раньше и драконов, и даже кое-что покрупнее. Большие создания редко существовали дольше половины дня, но обычно за это время их успевали использовать по назначению.

Ну ладно, неважно. Что бы это ни была за штука, его, Хардена, это не касается. Если это подстроил лорд Диран, то, получив доклад Хардена, лорд лишний раз убедится в его верной службе. А если это не его рук дело, лорду куда сподручнее будет разобраться, кто же мог это провернуть, и решить, что он хочет предпринять по этому поводу.

Подробно все обдумав, Харден лишний раз порадовался, что заклинание, вложенное в его ошейник, могло защитить его от всей прочей магии — даже от магии самого лорда Дирана, если только лорд специально не обойдет его. Харден чувствовал, что в драгоценной цацке кроется заклинание, внушающее владельцу желание носить этот ошейник. Только этих неприятностей ему еще не хватало.

«Представляю себе, как бы я вывалил отсюда на улицу с этой фигней на шее! А ведь я так бы и сделал! А есть ведь закон насчет тех, кто носит ошейники, не полагающиеся ему по рангу. Вот это я бы вляпался!»

Харден вложил ошейник в маленькую кожаную сумочку и запечатал ее, крепко сжав края. Теперь ее сумеет открыть только сам лорд Диран или кто-то из его доверенных помощников.

Харден покинул комнату, вышел из караван-сарая через главный ход и, напустив на себя вид человека, желающего поразмять ноги, отправился бродить по площади. Но, прогуливаясь, он постепенно покинул площадь и оказался довольно далеко от района, находящегося под властью лорда Беренеля, где все перекрестки были вымощены шашечным узором из угольно-черных и красных кирпичей. В той части города, куда забрался Харден, перекрестки отмечались красными и золотыми кирпичами — и боец очень хорошо знал этот район.

Добравшись сюда, Харден направился в места, где собирались бойцы с наградными жетонами, чтобы потратить их на выпивку покрепче, еду позатейливее и женщин погорячее, чем они могли бы получить в караван-сарае. Конечно, все это тоже было имуществом лорда Дирана, но таким образом у бойцов появлялась планка, к которой можно было стремиться, и лишнее отличие от «простых смертных». Нечто такое, что давало хотя бы видимость запретного плода и сладостный отзвук подлинной роскоши.

Харден отыскал заведение, на вывеске которого был изображен анатомически не правдоподобный любовный акт феникса и фантастически прекрасной рыжеволосой женщины. Заведение охранял хорошо вооруженный здоровяк. Харден вошел, обменявшись с охранником какой-то довольно плоской шуткой. То есть так мог бы подумать случайный прохожий. На самом же деле Харден таким образом назвал охраннику пароль. Здоровяк впустил его в главный зал. Туда вела небольшая лесенка. Харден остановился на верхней ступеньке, пользуясь случаем оглядеться, пока местные обитатели не заметили его.

Зал почти не изменился. Стены заново обили красным шелком, и воздух сегодня был напоен ароматом жасмина, а не орхидей. Все прочее осталось прежним: в центре зала на груде подушек привольно расположились щебечущие девицы. Их наряды можно было назвать разве что украшением — для одежды их было маловато. С потолка струился мягкий янтарный свет. За шелковыми драпировками стен скрывались — Харден это знал — небольшие комнатки, здорово напоминающие его каморку в караван-сарае. Здешние комнатки были разве что чуть побольше, и койки здесь были помягче. Ну, и еще там на полочках располагались разнообразные приспособления, которые здешние дамы использовали при работе. Масло для массажа, например, или музыкальные инструменты, или еще кой-чего.

А для тех, кто желал полнейшего уединения и особого внимания, на верхнем этаже были отведены несколько комнат со звуконепроницаемыми стенами.

Люди бывали здесь не слишком-то часто. Обычно гостями этого заведения были эльфийские лорды, которым ранг не позволял держать собственных наложниц, эльфы-юнцы, являющиеся в «нижний город» за приключениями, да изредка заглядывал какой-нибудь знатный лорд, которому захотелось разнообразия, но не настолько, чтобы обновлять гарем. Из людей же сюда попадали только наилучшие бойцы, получившие в качестве награды право на такой визит. Именно такого посетителя и разыгрывал сейчас Харден.

Харден спустился в зал. Его немедленно окружили молодые женщины, не имевшие с дамой на вывеске ничего общего, кроме пола, привлекательности и рыжих волос. Одна из них тут же взяла гостя за руку.

— А Марти сейчас не занят? — спросил Харден, заранее зная, какую реакцию вызовет его вопрос. Боец с удовольствием поразвлекся бы с этой девицей, но знал, что это повлечет за собой наказание — у него ведь не было должным образом оформленного разрешения. Девушка мгновенно выпустила его руку. Проступивший на лице страх придал ей сходство с испуганным ребенком. Прочие девушки исчезли также быстро, как и появились.

— Д-да, — запинаясь, выдавила она. Судя по виду, девушка очень надеялась, что гость не попросит проводить его. На мгновение Харден задумался: может, попросить все-таки? Больно уж забавно выглядела испуганная девица. Но Харден по природе своей не был жесток и потому отказался от этой идеи.

— Иди, — сказал он, так хлопнув девушку по ягодицам, едва прикрытым тканью, что она с визгом подпрыгнула. — Я сам найду дорогу.

Девушка последовала примеру своих «сестричек» и юркнула за занавески с такой скоростью, словно удирала от демона. Харден же, не обращая больше на нее никакого внимания, направился к единственной настоящей двери в этом зале. Массивная дверь была сделана из железного дерева, и красновато-коричневая древесина сливалась с красными разводами муарового шелка. Харден постучал и вошел.

Все тот же янтарный свет освещал обшитые деревом стены и пол, застеленный темно-красным ковром. Марти поднял голову. Он сидел за письменным столом — единственным предметом обстановки. Харден закрыл за собой дверь. Марти был необыкновенным человеком. Он весил вполовину меньше Хардена и был гибок, словно ивовая ветвь. Мягкие черты лица отличались привлекательностью. Честно говоря, если бы не усики, его можно было бы принять за девушку. Некоторые мужчины принимали подобную внешность за признак определенных сексуальных предпочтений Марти.

Обычно эта ошибка становилась последней в их жизни — они умирали прежде, чем их тело успевало коснуться земли. Марти был одним из самых опытных и умелых тайных агентов на службе лорда Дирана. Кроме того, он был главой шпионов Дирана в этом городе. Он пришел на смену человеку, с которым Харден работал последние два года. Тот связной был довольно стар. Насколько понимал Харден, его перевели в одно из поместий Дирана и поручили обучать новых агентов. Во всяком случае, так можно было предположить, исходя из того, что сам Харден все еще оставался в живых. Если кто-то из людей Дирана пытался сменить хозяина, Диран уничтожал не только предателя, но и всех связанных с ним агентов.

Хардену по-своему нравился этот парень. Видят демоны, у Марти не так уж много друзей. Девушки его боялись, а почему, Харден и сам не знал. Может, его вкусы чересчур экзотичны даже для них? А может, ему просто мерещится, что они боятся?..

А может, они боялись его потому, что он был управляющим, а значит, был властен над их жизнью и смертью. А в руках обученного убийцы смерть может быть очень долгой и очень неприятной.

— Рад тебя видеть, Харден, — тепло произнес молодой человек, вставая из-за стола. Харден покачал головой, отвергая невысказанное предложение гостеприимства.

— Я не могу задерживаться надолго; — сказал он. — К ужину мне обещали выделить девушку, а поскольку я только что вернулся с маршрута, будет подозрительно, если я за ней не приду. Вот, держи. Это нужно передать лорду.

Он положил кожаную сумочку на стол. Марти с любопытствомпосмотрел на нее, но не сделал даже попытки прикоснуться.

— Теперь послушай, откуда взялась эта штука, — сказал Харден и постарался как можно короче изложить события нескольких последних дней. — А во время драки девчонка потеряла эту вещь. Мне пришлось подождать до города, и только тут я смог ее рассмотреть. Это ошейник, золотой, весь в драгоценных камнях. Если я хоть что-то смыслю, это ошейник наложницы. И на нем — печать лорда Дирана.

— Печать лорда Дирана на ошейнике наложницы, который хранит у себя девчонка-дикарка, — Марти слегка склонил голову набок. — Ну, я бы сказал, что вывод очевиден: девчонка его нашла. Некоторые из караванов лорда уже пропадали в пустыне, а с некоторыми из этих караванов ехали наложницы высокого ранга.

Харден недовольно скривился. Как он сам не додумался?

— Но… — продолжал Марти. — Не могу не признать, что появление чудовища и его нападение на караван придают этому делу особое значение. Ты правильно поступил, Харден. Даже если ничего особенного за этим и не кроется, ты вернул лорду Дирану ценную вещь. Само собой, люди Беренеля не потрудились бы этого сделать.

Это явно было позволением удалиться.

— Мне нужно возвращаться в караван-сарай, — поспешно произнес Харден. — Если я что-нибудь услышу, то дам тебе знать.

— Мне бы хотелось, чтобы ты выяснил одну вещь, — произнес Марти, когда Харден уже взялся за дверную ручку.

Харден быстро обернулся.

— Лет пятнадцать назад от лорда Дирана сбежала беременная наложница, тогдашняя фаворитка. Она удрала именно в том направлении, где вы шли…

Марти ограничился сказанным, но Харден и так знал достаточно, чтобы домыслить остальное самостоятельно. Ему было известно куда больше, чем основной массе людей.

Если наложница действительно была беременна от лорда Дирана… Если она прожила достаточно долго, чтобы успеть родить… Полукровкам не разрешалось существовать, и запрет этот был нерушим. А найденная девчонка находится во вполне подходящем возрасте, чтобы оказаться той самой полукровкой.

— У девчонки рыжие волосы, и ей примерно двенадцать-четырнадцать лет, — сказал Харден. — Ну, я не замечал за ней никаких проявлений магической силы. А она наверняка воспользовалась бы ею в драке с Келом, если бы могла.

— Но она находилась тогда под воздействием зелья, — напомнил ему Марти. — А как насчет того чудовища? Что, если это она наколдовала его, чтобы отвлечь вас и сбежать под шумок?

— Но она не пыталась сбежать! — возразил Харден, потом на мгновение задумался. — Конечно, грель понесся прочь вместе с ней, но она просто не могла им управлять. А мне кажется, что тот, кто способен наколдовать такое чудище, уж как-нибудь справился бы со своим грелем.

— Хорошее замечание, — признал Марти. — Но продолжай по возможности приглядывать за этой дикаркой. Если появятся основания подозревать, что девчонка — ребенок той самой наложницы, то.., нет, пожалуй, пусть лорд Диран сам решает, что он хочет с ней сделать. Во всяком случае, если появятся хоть какие-то доказательства того, что она — полукровка, немедленно сообщай мне, а я позабочусь, чтобы это стало известно управляющим Беренеля. Если что-то и объединяет всех эльфийских лордов, так это стремление уничтожать полукровок.

Харден кивнул. Поскольку говорить больше было не о чем, он выскользнул за дверь.

* * *

Шана скорчилась в углу огромной комнаты, куда ее закинули после недолгого сражения. Девочка дрожала от потрясения и холода. Последние полдня принесли ей столько ужаса, сколько она не изведала за всю свою жизнь. Шана была уверена, что даже, если бы она вернулась в Логово, нарушив запрет старейшин, ей бы не было так плохо.

По крайней мере, в Логове у нее было хотя бы несколько друзей, а здесь — абсолютно никого. Она даже понятия не имела, что может произойти дальше.

Когда они въехали в тихий туннель, Шана обнаружила, что он намного короче того, что проходил между стенами. Туннель привел их на квадратную площадку, со всех сторон обнесенную стенами. Здоровенный мужчина стащил Шану со спины животного, на котором она ехала, и понес к двери в самой дальней черной стене. Шана брыкалась, как могла, но все было без толку. Мужчина занес ее внутрь и передал трем людям, таким же здоровенным, как и он сам. Они быстро и умело лишили Шану возможности двигаться. Шана обнаружила, что ее магия больше не действует. Она не чувствовала в себе ни малейшей искорки силы. Можно было подумать, будто она никогда не обладала теми способностями, которые обратила против Рови.

Люди занесли ее в какую-то комнату, заполненную паром, раздели догола и, не развязывая рук и ног, сунули под струю теплой воды. Они скребли Шану чем-то вроде песка, пока ее кожа не начала гореть, потом вытащили девочку из воды и развязали лишь на то время, которое потребовалось, чтобы облачить ее в простую коричневую тунику. К этому времени Шана была так измучена и перепугана, что у нее просто не хватало сил на драку. Кажется, люди это поняли. Двое ушли, а третий втолкнул Шану в это огромное помещение, выкрашенное в светло-розовый цвет. Каждый звук здесь отдавался гулким эхом. Помещение было заполнено множеством людей, одетых так же, как Шана. На полу лежали такие же плоские матерчатые штуки, как в переносном жилище Кела, только здесь эти штуки были обтянуты такой же тканью, как и та, что пошла на ее тунику, и были куда тоньше.

Дверь — с этой стороны на ней не было даже ручки — захлопнулась, и Шана осталась наедине с полной комнатой незнакомых двуногих. Двуногие посмотрели на нее, но не проявили особого интереса.

Шана обошла комнату, прижимаясь спиной к стене, и забилась в дальний угол. Девочка осмотрелась и обнаружила, что солнца здесь не видно. Лишь с потолка лился янтарный свет и заполнял всю комнату, не оставляя места теням. Девочка скорчилась в углу, обхватив руками колени и дрожа от страха, запоздалого потрясения и озноба. Каменный пол был холодным, и этот холод постепенно забирался под тонкую тунику.

Шане отчаянно хотелось обратно. Ей хотелось, чтобы ничего этого никогда не происходило, чтобы все события последних дней оказались страшным сном. Если бы это был сон, Шана могла бы проснуться и оказаться в своей постели, а рядом находились бы приемная мама и Кеман…

Шана не могла больше сдерживаться. Из глаз у нее хлынул поток слез. Что-то так сдавило ей горло, что Шана едва могла дышать, глаза горели, и мучительно ныло под ложечкой.

По крайней мере, дома она знала, что происходит. Она понимала драконов, знала, как избегать неприятностей, что ей делать можно и что нельзя.

«Во всяком случае, мне казалось, что я их понимаю…»

Может, на самом деле это было не так. Приемная мама заботилась о ней не меньше Кемана, но когда стряслась эта неприятность, Алара позволила остальным бросить ее в пустыне. Алара могла бы прийти к ней на помощь, когда остальные драконы решили бы, что навсегда избавились от Шаны, но она этого не сделала. А когда Алара пролетела над караваном, она не обратила внимания на свою приемную дочь. Она утащила какое-то животное, а на Шану даже не глянула, как будто та больше не существовала для нее. Алара даже не попыталась заговорить с ней мысленно. А ведь она могла бы хотя бы сказать, как себя чувствует Кеман…

«Но, может, Кеман все-таки отправился бы за мной, если бы мог сейчас летать…»

Шана поплотнее обхватила колени и уткнулась в них лицом. Жгучие слезы текли по ее щекам и капали на тунику. На коричневой ткани расползлись два больших темных пятна. Шана погрузилась в пучину отчаяния. Потом ей в голову пришла новая мысль. В конце концов, Алара ведь показывала ей и Кеману, как животные-родители отправляют своих отпрысков в большой мир, когда те вырастают и для них наступает пора становиться взрослыми.

Может, Алара подумала, что для Шаны как раз наступило именно такое время? Она иногда допускала, чтобы Шана причинила себе какой-то вред, если таким образом девочка могла чему-то научиться. Может, это все тоже своего рода урок?

Алара показывала им, как птицы перестают кормить своих птенцов, добиваясь, чтобы те вылетали из гнезда, и как животные прогоняют детенышей со своей территории, как только те становятся достаточно взрослыми, чтобы прокормить себя. Среди драконов такого не водилось, но кто знает, может, двуногие именно так и поступают. Может, Шана, по их меркам, уже считается достаточно взрослой. Может, теперь ей полагается самой заботиться о себе…

Может, драконы сочли, что делают это для ее же блага.

Но Шане все это совсем не казалось благом! Она прикусила губу, чтобы не разрыдаться в голос при всех этих чужаках, и слезы заструились еще сильнее.

Но если это должно было стать для нее благом, почему эти люди так плохо обращались с ней и заперли ее здесь? А если приемная мама знала, как они себя ведут и на что они похожи, почему она не предупредила Шану? Почему она даже не сказала, что на свете существует так много двуногих? Если Алара хотела убедиться, что с Шаной все будет в порядке, почему она хотя бы не попросила Кеоке объяснить Шане, чего ей следует остерегаться?

Ответ напрашивался один: потому, что Алару это не волновало. Потому, что для нее, как и для прочих драконов, Шана была животным. Потому, что она считала Шану выросшей живой игрушкой своего сына.

Потому, что Рови и Мире были правы.

И осознание этого было больнее всего.

* * *

Кел стоял перед столом и терпеливо ожидал, пока караванный надсмотрщик развернет кожаную тунику, снятую с девчонки-дикарки. В магическом янтарном свете, заливающем кабинет, туника выглядела еще красивее, чем в солнечных лучах. Краски сделались богаче и насыщеннее, и каждая чешуйка переливалась сотнями оттенков, незаметных под слепящим солнцем пустыни.

Ценность этой находки наверняка должна перевесить убытки от пропажи греля, утащенного чудовищем вместе со всей поклажей. В принципе, обвинить в этом убытке могли и Кела…

Надсмотрщик, лысеющий человек средних лет, повертел тунику в худых мозолистых руках, вывернул ее наизнанку, рассмотрел швы, потом вывернул обратно и внимательно изучил каждую чешуйку.

— Ну что ж, — в конце концов изрек он, — похоже, Кел, ты принес нам нечто необыкновенное.

— Необыкновенное и дьявольски ценное, насколько я могу предположить, — смело отозвался караванщик. — Сдается мне, что лорды примутся выстраиваться в очередь, лишь бы заполучить одежду из такого материала. Я в жизни не видел ничего красивее, кроме вещей, сотворенных магией.

Надсмотрщик еще раз повертел тунику и неспешно кивнул, потом провел рукой по сияющей шкуре.

— Похоже, Кел, ты прав. Надеюсь, ты проверил эту вещь на наличие магии, прежде чем тащить ее ко мне?

— Первым делом! — заверил его Кел. — Чистехонько. Магии — ни следа. Эта штука — самая что ни на есть настоящая.

Надсмотрщик хохотнул и свернул тунику обратно.

— Вопрос только в том, настоящее что? Как нам назвать этот материал? Кожей ящерицы? Мне бы лично не захотелось носить вещь с таким названием.

Кел задумался на мгновение, потом улыбнулся. В конце концов, а почему бы и нет? Эта вещь может оказаться намного дороже, чем все, что было украдено чудовищем, и это — по-своему добрый знак. Но называть эту причину он не стал.

— Эмблема лорда Беренеля — дракон, — напомнил он надсмотрщику. — Почему бы не назвать это драконьей шкурой?

Надсмотрщик довольно рассмеялся.

— Действительно, почему бы нет? — согласился он. — Название хорошее, звучит внушительно — а у некоторых может даже хватить дури поверить в это! Хотя все, у кого есть хоть капля мозгов, знают, что драконов не бывает!

— Совершенно верно, — быстро согласился Кел, довольный, что вопрос об убытках забыт. — У кого есть хоть капля мозгов, те это знают.

Лорд Беренель поглаживал тунику и любовался тем, как играют на свету перламутровые краски, как край каждой чешуйки переливается всеми оттенками основного цвета, как пляшут над чешуей крохотные радуги… Туника лежала на черной мраморной крышке стола, словно груда драгоценностей, — а стоила она, если лорд хоть что-то в этом понимал, намного больше.

Эта вещь была не тяжелее кожаной туники такого же размера и толщины, но при этом была намного мягче кожи. Какая жалость, что из-за неумелой обработки края полосок, из которых было сшито полотнище туники, пострадали! Будь эта вещь сшита надлежащим образом, ее с удовольствием надела бы даже его леди!

Если, конечно, он захотел бы отдать эту вещь жене. В настоящий момент Беренель не желал выпускать тунику из рук.

В том, что его подчиненные решили назвать неизвестный материал «драконьей шкурой», лорд Беренель усматривал некоторую иронию судьбы. Сам же он считал, что держит в руках вещественное доказательство того, что поиски, длившиеся почти всю его жизнь, близятся к завершению.

Вскоре после Войны Волшебников Беренель — тогда еще совсем молодой лорд — разводил породистых лошадей. И вот кто-то начал нападать на табуны, пасшиеся неподалеку от границ великой пустыни. Беренель не мог тогда полагаться на своих вассалов, поскольку унаследовал их после поражения одного своего соперника. И потому Беренель решил самостоятельно устроить ловушку и изловить виновного.

Он сперва искренне считал, что эти налеты — дело рук кого-то из эльфийских лордов, и полагал, что сразу же обнаружит присутствие магии. Потому он устроился в укрытии и стал ждать. Но никакой магии он не заметил. Вместо этого вдруг раздался топот множества лошадей, обратившихся в паническое бегство, и предсмертное ржание одной из кобыл.

Беренель выскочил из укрытия, едва не напоровшись при этом на собственный меч, — и буквально врезался в дракона, пожиравшего лошадь.

Эта скотина распахнула крылья, а потом метнула в Беренеля нечто вроде молнии, и он свалился без сознания.

Когда Беренель пришел в себя, рядом уже не было ни дракона, ни кобылы — лишь примятая трава да лужа крови.

Когда он вернулся домой, ему никто не поверил. Даже те, кто готов был поддержать Беренеля, соглашались лишь считать, что он стал жертвой кого-то из своих соперников, превосходящих его по уровню магической силы, а потому был повержен и потерял сознание. А видение дракона действительно было не более чем видением, иллюзией, сотворенной тем самым неизвестным соперником. Через некоторое время Беренель, вопреки насмешкам, решил превратить то, что другие называли его глупостью, в предмет хвастовства, и избрал дракона своей эмблемой.

Но с тех самых пор он упорно искал доказательства того, что явление, с которым он столкнулся, существует на самом деле. В этом мире действительно существовали драконы. Он не дурак, чтобы не отличить галлюцинацию от реальности.

И вот теперь доказательство само пришло к нему в руки.

Беренель сжал тунику в руках и поднял взгляд на своего сенешаля, уравновешенного и исполнительного незнатного эльфийского лорда. Сенешаль стоял у стола, терпеливо ожидая приказаний. Он был одним из немногих подчиненных, которым Беренель доверял, поскольку сам воспитал и обучил этого эльфа.

— Те двое, которые первыми обнаружили девчонку…

— Кел Ростен и Ардан Парлет, — уточнил сенешаль, взглянув в свои записи.

— Сними их с караванной торговли и приставь к чему-нибудь выгодному, но не слишком утомительному.

Рабы есть рабы, а это значит, что они должны работать. Но Беренель мог позволить себе в качестве вознаграждения поставить кого-нибудь из них на необременительную должность.

— Кел Ростен много лет водил караваны, — сказал секретарь, задумчиво сдвинув изящно очерченные брови. — У него всегда была репутация человека, способного извлекать наибольшую прибыль. Кроме того, он отличается способностью решать, что из необычных товаров окажется самым ценным. Эти свойства он либо получил по наследству, либо научился этому за время жизни. В первом случае следовало бы приставить его к племенной работе, а во втором — к обучению молодняка.

— Пусть займется и тем, и другим, — отозвался Беренель и на том выбросил человека из головы. — А что с вторым?

Сенешаль улыбнулся.

— О, с этим еще проще. Я по собственному опыту знаю, где он может служить наилучшим образом. Ардан разбирается в винах лучше любого торговца, и обычно именно ему удается отыскать вина, достойные стола вашей светлости, мой лорд.

— Кажется, у меня как раз недавно умер виночерпий, — сказал Беренель. Что-то такое ему смутно припомнилось… Он тогда еще подумал, что вряд ли стоит ставить этих короткоживущих на важные должности. Подумать только, предыдущий виночерпий едва-едва проработал на этом посту каких-то двадцать лет! — Сколько лет этому Ардану?

— Ваша память, как всегда, безукоризненна, мой лорд, — льстиво улыбнулся сенешаль. — Вы предугадали мое предложение. Из Ардана должен получиться превосходный виночерпий. Кроме того, он молод — ему всего двадцать пять лет, — и он прослужит вам еще лет пятьдесят если только не произойдет какой-нибудь несчастной случайности.

— Тогда так и сделай, — приказал Беренель, весьма довольный тем, что дело оказалось так удачно улажено. На самом деле, это весьма полезно — поддерживать в рабах уверенность, что лорд готов вознаградить их за верную службу и умеренную инициативность. Теперь, когда малозначительные вопросы были улажены, Беренель, не мешкая, перешел к главному. — Теперь о девчонке. Возможно, она слабоумная — с дикарями это часто случается. Пошли кого-нибудь: пусть расспросят ее и определят, можно ли выяснить, где она взяла шкуру, кто убил существо, с которого шкура была снята, и где можно взять другие такие шкуры. Но не трать на нее слишком много времени. Отведи на все это.., ну, десять дней, а потом продай девчонку. Я не желаю, чтобы мои тренеры понапрасну убивали время на обучение дикарки. Да, и еще. Я хочу, чтобы ты отправил в пустыню отряд. Пусть отыщут этот оазис и посмотрят, можно ли выяснить, откуда там взялась эта девчонка. Поставь на это дело.., хм.., хм.., лорда Квеллена. Его магии должно хватить. Подбери отряд по своему усмотрению и сам выдай им указания. Но проследи, чтобы они до выхода ни с кем не могли переговорить, даже с женами и сожительницами.

— Да, мой лорд, — поклонился сенешаль. — Что-нибудь еще, мой лорд?

— Если я что-нибудь вспомню, то вызову тебя, — ответил Беренель, поглаживая тунику. Его переполняла радость. — Пока все.

Сенешаль с поклоном удалился, а Беренель снова принялся изучать тунику, — в том числе и с помощью магии, — выискивая какую-нибудь зацепку, которая могла бы стать ключом к разгадке.

А в голове у него снова и снова звенело: «Скоро! Теперь уже скоро!»

* * *

Шана дрожала, лежа на своем тюфячке. Ее разбудил внезапно вспыхнувший свет — так повторялось уже пятое утро. Шана уже чуть-чуть ориентировалась в этом новом мире. Не сказать чтобы ей от этого становилось легче, но теперь хотя бы можно было пытаться избегать самых крупных неприятностей.

Белокурые двуногие оказались теми самыми эльфийскими лордами, о которых шла речь в книжках. Они обладали магией и господствовали здесь. Любая особь с белой кожей, зелеными глазами, светло-золотыми волосами и заостренными ушами могла оказаться источником неприятностей — и была властна над жизнью и смертью всех прочих двуногих.

Прочими были так называемые люди, к которым, как предполагала Шана, относилась и она сама. Иначе почему же эльфийские лорды обращались с ней точно так же, как и с остальными людьми? Люди — теперь Шана это знала — назывались «рабы». Все они носили одинаковую коричневую одежду, точно такую, в которую переодели Шану сразу по приезде.

Существовали еще люди, которые не являлись рабами, как Кел, Ардан и другие в их караване. Они назывались «приближенными» и могли приказывать другим людям. Они обычно носили алые туники и брюки. Это означало, что они служат самому знатному лорду, который правит всеми здешними эльфийскими лордами, — а именно лорду Беренелю. Его Шана никогда не видела.

Теперь Шана могла хотя бы предполагать, как пройдет день. Сперва вспыхивал янтарный свет. Потом, когда все просыпались, приходил «надсмотрщик». Все рабы табуном шли за ним в комнату с горячей водой, текущей из стен. Все снимали одежду, мылись и получали новую одежду. Потом их вели в другую комнату. Там каждый получал по куску еды, которой ее когда-то кормил Ардан, — еда называлась «хлеб», — и по миске чего-то такого, что полагалось есть вместе с хлебом. У того, что в миске, вкус менялся. Потом некоторых отделяли и уводили. Те, кого так увели, больше не возвращались. Шана знала, что их уводят к новым хозяевам, но могла лишь гадать, что с ними там происходит. Остальные возвращались в большую комнату и там целый день болтали, играли в бессмысленные игры и задирали тех, кого легко было запугать.

То есть туда, возвращались все, кроме Шаны. Ее забирали в маленькую комнату, где какие-то люди задавали ей бесконечные вопросы о тунике из драконьей шкуры.

Благодаря тому, как обращались с ней первые собеседники, у Шаны хватило сообразительности притвориться дурочкой. Чем глупее она будет себя вести, тем меньше внимания эти люди обратят на ее слова.

Отчасти Шана действовала так из страха перед теми, кто захватил ее, — эльфийскими лордами и людьми. Эльфийских лордов она боялась сильнее. Один из лордов, недовольный непочтительным поведением Шаны, что-то сделал с ней — что-то такое, что заставило ее от боли рухнуть на пол. Эльф лишь прикоснулся к ней, но Шана забилась в судорогах, как от драконьего магического удара, и до конца дня не могла произнести ни слова.

Потому девочка дрожала от страха и пыталась спрятаться за спинами других рабов — Шана не притворялась, ей действительно было страшно. А вот дурочкой она именно что притворялась. Это было несложно, поскольку во время пребывания в маленькой комнатке она испытывала такой страх, что тот почти отшибал у нее способность соображать.

Каждый день, просыпаясь, Шана думала: а может, сказать им правду? И каждый раз, когда наступало время идти в маленькую комнату, Шана решала, что не должна этого делать.

Если она расскажет двуногим обо всем, они начнут охотиться за драконами и убивать их, а Шана все-таки любила драконов. Уже по вопросам, которые задавали ей эльфийские лорды, становилось ясно, что именно так они и поступят — хотя сами лорды, наверное, этого не осознавали. А одной лишь мысли о том, что она может однажды увидеть шкуру Алары на плечах какого-нибудь лорда, хватало, чтобы заставить Шану намертво замолчать.

А когда эльфийские лорды принимались грозить и Шану охватывала слабость, ей приходило в голову другое соображение. Драконы принимали облик двуногих, как эльфов, так и людей, — и Шана больше не считала, что они проделывают это только в Логове, для развлечения. Сомнений быть не может: они бродят среди людей. И если они узнают — нет, не если, а когда, — что Шана выдала их, то непременно разыщут ее и убьют, да так, что самые паскудные из эльфийских лордов останутся довольны. Шана ни капельки в этом не сомневалась. Всякие экземпляры вроде Лори, считавшей Шану бешеным животным, наверняка об этом позаботятся.

Так что Шана валялась на своем тонком тюфячке, пока за ней не приходили. При разговорах Шана по большей части отмалчивалась, притворяясь, что плохо понимает собеседников, и делая вид, что она просто нашла кусочки шкуры.

Кажется, эта уловка сработала. Эльфийские лорды слушали Шану все небрежнее, как будто ее слова больше не имели значения. Это было хорошо. Но было и кое-что плохое: каждый день Шана нарушала какое-нибудь правило, а лорды это замечали. И за это ее били. Битье сопровождалось объяснениями, что сделает с ней будущий хозяин, который купит ее на аукционе. После этих объяснений у Шаны не оставалось ни малейшего сомнения, что нынешние ежедневные побои — лишь цветочки по сравнению с тем, что ждет ее впереди. Теперь Шана почти что радовалась появлению допросчиков: ведь это значило, что ужасный аукцион откладывается еще на один день.

«Может, сегодня за мной не придут?» — без особой надежды подумала Шана и медленно уселась, протирая глаза. Свои зеленые глаза, которые она уже научилась прятать благодаря совету одного своего друга.

Шана осторожно встряхнула Мэгвин за плечо. Чтобы разбудить изящную женщину, света было недостаточно. Как печально призналась Шане сама Мэг, однажды она умудрилась проспать даже землетрясение. Из всех окружающих рабов одна лишь Мэг оказалась способна интересоваться хоть чем-то помимо собственного благополучия. В первое утро пребывания Шаны в этом месте один из рабов попытался украсть у нее хлеб и суп. Тогда сидевшая напротив высокая черноволосая женщина с яркими карими глазами и красивой улыбкой встала и неожиданно заехала наглецу в ухо.

Заметив это, к месту потасовки заспешил надсмотрщик. Шана съежилась от страха, но прежде, чем зачинщик успел придумать правдоподобное объяснение, Мэг спокойно и деловито объяснила причину происшествия. Задиру пересадили за другой стол, а Мэг взяла Шану под свое покровительство.

В первый же день Мэг объяснила девочке, что существуют три вида рабов: безнадежные, беспомощные и луперы. Луперы грабят остальных, безнадежные чересчур боятся, что кто-нибудь воспользуется их дружбой, а беспомощные все терпят.

— А к кому из них относишься ты? — без всякой задней мысли поинтересовалась Шана.

Мэг расхохоталась.

— Ни к кому, — отозвалась она. — Я не рабыня. По крайней мере, раньше ею не была. Я из приближенных.

Так Шана узнала о том, что означают разноцветные одежды. И еще она узнала о наложницах.

Мэгвин Каран была наложницей.

— И очень неплохой! — гордо сообщила она. Но другая женщина, завистливая соперница, обвинила ее в краже драгоценного камня у эльфийского лорда, одного из подчиненных лорда Беренеля, и подкинула украденную вещь под кровать Мэг. Опозоренную Мэг подвергли наихудшему наказанию, какое только можно придумать для наложницы, — отправили на продажу как обычную рабыню.

— И это после всего, что я сделала для этой сучки! — горько вздохнула Мэг и больше не возвращалась к этой теме.

Она честно призналась Шане, что заставило ее взять девочку под свое крылышко.

— Все твои зеленые глаза, — сказала она. — А если хорошенько присмотреться, заметно, что уши у тебя слегка заострены. Тебе лучше прятать и то, и другое, если ты не хочешь крупных неприятностей на свою голову. Ты полукровка, малышка. Я уж не знаю, как ты ухитрилась до сих пор остаться незамеченной, но ты действительно полукровка.

Мэг рассказала Шане о полукровках и поведала то немногое, что ей было известно о Войне Волшебников. Когда Шана робко рассказала Мэг о силе, которая раньше была у нее, Мэг понимающе кивнула.

— Если бы ты как-нибудь вернула себе эту силу, то вполне смогла бы вызволить нас обеих отсюда. Тогда мы могли бы уйти в лес. Поговаривают, что там до сих пор живут волшебники, — а если бы я пришла с тобой, и ты сказала, что я твоя мать, то, может, они приняли бы и меня.

Если бы они смогли выбраться отсюда. Если бы сила когда-нибудь вернулась к Шане. Если она переживет сегодняшний допрос.

Девочка еще раз встряхнула Мэг. На этот раз женщина открыла глаза. И в это самое мгновение в помещение вошли надсмотрщики — не один, как обычно, а несколько.

— Шана! — выкрикнул один из них, и Мэг быстро села, словно это ее позвали по имени. Она обернулась, взглянула через плечо на надсмотрщиков, потом перевела взгляд на Шану и нахмурилась.

— Не отзывайся, малышка, — прошептала она с легкой дрожью в голосе. — Пускай они сами к нам подойдут. Они не из людей лорда Беренеля, и им нечего здесь делать.

И действительно, мужчины были одеты не в красное, а в синее.

— Кто из вас Шана? — прорычал тот, кто стоял впереди. Он схватил ближайшего раба за шиворот и хорошенько встряхнул. Раб ткнул пальцем в сторону Шаны. Надсмотрщик хмуро уставился в указанном направлении.

— Пусть идут, — проворчала Мэг, положив руку на плечо Шаны. — Не двигайся. Ты — собственность лорда Беренеля и имеешь право не слушаться их. Я с тобой, Шана не могла бы сдвинуться с места, даже если бы и захотела. Страх полностью парализовал ее. Она слишком хорошо знала этот вид, это выражение глаз. Так выглядят задиры, когда знают, что их некому остановить.

Мужчины приближались. Шана съеживалась все сильнее и сильнее. Ей казалось, что каждый их шаг отдается прямо в ее сердце.

Глава 13

— Которая из вас Шана? — спросил самый высокий из чужаков, светловолосый бородатый тип с резкими чертами лица и странными, бесцветными глазами. Он смотрел на женщин сверху вниз, словно они были хламом, случайно встреченным на улице, и он размышлял, не стоит ли эту кучу хлама пнуть.

— Ты чего, забыл? Шана — девчонка, — вмешался темноволосый мужчина, стоявший справа от него, и взмахнул рукой, словно отметая Мэг. — А эта старая свинья на девчонку не похожа.

Еще один, плотный и коренастый черноволосый мужчина, оттолкнул Мэг и рывком вздернул Шану на ноги. Его пальцы больно впились в плечо девочки.

— Должно быть, это и есть та, которая нам нужна, Рэн. Шана обвисла в его руках, обмякнув от страха. Тут Мэг поднялась на ноги.

— А ну-ка, парни, подождите минутку, — надменно произнесла она. Шана никогда прежде не видела, чтобы Мэг выглядела так гордо и властно. Женщина вскинула голову и уставилась на черноволосого надсмотрщика, как на кучу мусора, которую ей пришлось переступить. — Вы не из людей лорда Беренеля! Кто дал вам право заявляться сюда и распоряжаться его рабами?

На миг все четверо мужчин слегка попятились, и даже их старший, тип с резким лицом, заколебался. Но потом среди рабов пробежали смешки, и надсмотрщики словно опомнились.

Старший шагнул вперед, вскинул руку и влепил Мэг пощечину тыльной стороной ладони. Хлопок эхом разнесся по комнате, заставив всех рабов мгновенно умолкнуть и съежиться под стенами. Голова Мэг дернулась, и оглушенная женщина упала на пол.

— Вот наше право, сука! — прорычал блондин, скривив губы в жестокой усмешке, и потер руки.

Мэг попыталась подняться на ноги. Она упорно стремилась встать лицом к лицу с надсмотрщиками. Шана никак не могла понять, зачем она это делает. Улучив подходящий момент, девочка попыталась вырваться, но надсмотрщик так встряхнул ее, что у Шаны лязгнули зубы. Девочка снова безвольно обвисла.

— Думаю, Рэн, надо объяснить ей насчет прав, — сказал темноволосый. — Она явно напрашивается на хороший урок.

Блондин пожал плечами и махнул рукой.

— Ну, давай, — согласился он. — Задай ей урок. Я могу подождать.

Темноволосый сунул Шану в руки блондина, а два его спутника схватили Мэг и поставили на ноги. Темноволосый уставился ей в глаза.

— Вот чем мы отличаемся от тебя, рабыня! — заявил он и отвесил Мэг еще одну пощечину. Голова женщины снова дернулась назад, но на этот раз Мэг не дали упасть.

— И вот этим. Звук удара.

— И еще этим.

Он избивал Мэг холодно и расчетливо, глядя ей в лицо, и наносил ужасающие удары, вышибавшие из нее дыхание.

Сперва Мэг кричала и пыталась вырваться, но преуспела в этом не более Шаны. Когда блондин отпустил Шану, девочка рухнула к его ногам и сжалась в комок, не в силах глядеть на происходящее. Вскоре крики Мэг сменились стонами, и лишь глухие звуки ударов продолжали разноситься по оцепеневшей в молчании комнате.

В этой тишине скрип двери показался таким оглушительно громким, что даже темноволосый надсмотрщик остановился, прекратив избиение Мэг. Шана наконец-то осмелилась поднять голову…

И тут же пожалела о своем поступке. Лучше бы она этою не видела! Мэг превратилась в избитое, окровавленное существо, безвольно обвисшее в руках своих мучителей. Глаза ее были закрыты, а из множества ссадин и из у юлка рта стекали струйки крови.

Раздавшиеся за дверью шаги заставили Шану обернуться И на мгновение она понадеялась, что Мэг спасена, потому что вошедший оказался одним из надсмотрщиков лорда Беренеля.

Но надсмотрщик лишь скользнул взглядом по Мэг и обернулся к блондину.

— Так вам с какой надо было поговорить, с этой или с той? — спросил он, ткнув Шану носком сапога.

— С этой, с этой, — заверил его блондин. — А та просто вывела меня из себя. Она у вас плохо обучена, приятель. Не знает своего места.

Надсмотрщик еще раз взглянул на Мэг, потом махнул рукой в сторону двери.

— Ладно, об этом я сам позабочусь, — сказал он. В комнату вошли еще двое мужчин в красной одежде. Они забрали Мэг у тех, кто держал ее, и утащили прочь, словно мешок с бесполезными тряпками.

К тому моменту Мэг уже достаточно пришла в себя, чтобы осознавать происходящее. Последний раз Шана увидела ее, когда Мэг вытаскивали в дверь. Женщина тихонько подвывала. По полу за ней тянулся кровавый след.

Шана взглянула в лицо блондину и быстро опустила глаза под его ответным взглядом. Когда он схватил Шану за тунику и рывком поставил на ноги, девочка даже не пыталась сопротивляться.

Блондин толкнул Шану вперед, так, что она поскользнулась на кровавой полосе. Шана отнюдь не собиралась делать вид, что не способна ответить на их вопросы.

Она просто была слишком перепугана, чтобы произнести хоть слово.

* * *

Кел сидел в маленькой приемной и мрачно смотрел на агента лорда Ревенеля. Бывшего караванщика переполнял гнев, и Кел едва сдерживался — ему отчаянно хотелось приказать, чтобы Рэна вышвырнули прочь, и желательно — пинками. Мало того, что этот идиот так перепугал дикарку, что вышиб из нее последние мозги! Но он еще вломился в барак к рабам, как хозяин, избил до смерти бывшую наложницу и нагнал столько страху на остальных рабов, что теперь никто из них и близко не подойдет к Шане!

А Кел так надеялся, что девчонка может разговориться с кем-нибудь из рабов, и в ее словах можно будет найти какую-нибудь зацепку! Все, теперь с этой надеждой можно распрощаться! Кел рассчитывал, что наложница сумеет разговорить девчонку — с нее бы сталось. Одного лишь обещания забрать ее из бараков оказалось довольно, чтобы наложница согласилась работать на него. А если бы Кел посулил, что сделает ее своей постоянной парой — а он и вправду собирался дать такое обещание, — Мэгвин наверняка передала бы ему все, что услышала от девчонки.

И еще она была классной штучкой — больше того, она прошла специальное обучение! Не так уж часто приближенным вроде него удается заполучить обученную наложницу — тем более в жены.

И вот теперь этот кретин все испортил!

— Итак, что вы можете сказать? Я слушаю! — воинственно обратился он к блондину. Тот стоял с каменным лицом. — Вы нанесли ущерб собственности лорда Беренеля — одну рабыню убили, а вторую испортили. Идиоты Лорд Беренель велел, чтобы эта девчонка была в целости и сохранности! Он не приказывал запугивать ее так, чтобы она окончательно свихнулась! Вы имели право допросить ее — только допросить, и ничего больше! Если бы посредник вашего лорда купил ее, тогда вы могли бы делать с девчонкой, что вам заблагорассудится. Но пока что, черт побери, она принадлежит лорду Беренелю!

Рэн пожал плечами. Под синей туникой перекатились мышцы, способные поспорить с мускулатурой Ардана.

— Девчонка что-то знает, — упрямо заявил он, выпятив подбородок. — Точно вам говорю — она что-то знает. Этот ее идиотский вид — только вид, не больше того.

Кел призадумался. Он не был уверен, в каком ранге находится человек Ревенеля — возможно, он стоит выше Кела. Открытое столкновение ничем хорошим не закончится.

Но все еще существовала возможность извлечь некоторую прибыль даже из этого досадного недоразумения. До тех пор, пока Рэн убежден, что девчонка утаивает какие-то сведения, его можно убедить и в кое-чем другом. А если взвинтить цену на девчонку, часть прибыли перепадет и ему, Келу.

— Может, вы и правы, — проворчал Кел. — Но пока что вы все равно не имеете права и пальцем ее тронуть. Кроме того, вы убили обученную рабыню, наложницу! Как вы теперь будете выкручиваться?

Рэн скептически приподнял бровь.

— А что обученная наложница делала в общем бараке? — поинтересовался он. Слова Кела явно не внушили ему особого доверия.

— Она была воровкой, — жестко отозвался Кел и сунул Рэну список. — Можете глянуть сами. Мэгвин Каран, обученная наложница, собственность лорда Беренеля, передана во временное владение лорду Джондару. Сюда отправлена за воровство. Но обвинение в воровстве ничуть не снижает цены обученной женщины. Честно говоря, я сам имел на нее виды.

Как он и предполагал, читать Рэн не умел. Блондин лишь взглянул на список — кстати, держа лист кверху ногами, — и тут же вернул его обратно.

— Я не знал, — коротко сказал он. Но на этот раз в его голосе прозвучало некоторое подобие извинения. — Она вела себя, как одна из этих домашних рабов, которые воображают себя приближенными. Сколько она стоила?

Кел, ни мгновения не колеблясь, назвал сумму, вдвое превышавшую реальную стоимость Мэгвин.

— Я вам вот что скажу, — заявил Рэн, понизив голос и по мере сил придав ему доверительности. — Я заплачу вам двойную цену. Это должно покрыть все расходы. Вы же наверняка можете купить где-нибудь другую обученную женщину — да хотя бы на том конце города, на торгах у лорда Дирана. Скажите ей, что теперь ее будут звать Мэгвин Каран, и ваш лорд ничего и не заметит.

На мгновение голова Кела пошла кругом — его охватил соблазн прикарманить эти деньги…

Но лорд Беренель всегда был хорошим хозяином. И если Кел сообщит лорду об этой компенсации, надсмотрщик проследит, чтобы сам Кел тоже не остался внакладе.

— Хорошо, я так и сделаю, — отозвался Кел, слегка смягчив голос. Рэн скривил губы в некотором подобии улыбки и неуловимым движением сунул Келу небольшой, но увесистый кошелек.

— Спасибо, приятель, — сказал он. — Рад, что мы друг друга поняли.

— Ну, надеюсь, вы понимаете заодно, почему я не могу снова подпустить вас к девчонке, — заявил Кел. — Не то чтобы мне ведено было никого не подпускать к ней дважды, но после того, как вы перепугали ее до полусмерти…

— Да я понимаю, — неохотно откликнулся блондин. — Заботитесь о своей шкуре. Видимо, второго разговора с ней у меня не будет?

— Именно. Да вы не унывайте, торги уже идут. Теперь, когда все было улажено, Келу очень хотелось, чтобы блондин поскорее ушел. От взгляда его водянистых глаз Кела пробирал озноб, да и холодное, бесстрастное лицо Рэна не добавляло его собеседнику храбрости. Кел сильно подозревал, что истинная профессия Рэна — убийца. Убийца, который любит убивать.

Но, кажется, к нынешнему поражению Рэн предпочел отнестись по-философски.

— И то верно, — заметил он, не меняя тона, и развернулся, чтобы уйти. Молодой раб поспешно распахнул перед ним дверь. Глаза юноши были расширены от ужаса. Рэн улыбнулся. Раб чуть не грохнулся в обморок.

Должно быть, парень уже услыхал о происшествии с бывшей наложницей. Кел и сам едва удержался, чтобы не вытолкать Рэна за дверь.

Рэн обернулся и коротко бросил:

— Премного благодарен.

— Удачи вашему лорду.

Кел просто не мог выдавить из себя какого-нибудь теплого пожелания в адрес самого Рэна.

Но Рэн, кажется, не обратил внимания на эту промашку.

— И вашему также.

И с этими словами он удалился из приемной — и, как надеялся Кел, из его жизни.

Кел выждал несколько секунд, пока Рэн покинет коридор, после чего направился прямиком к своему надсмотрщику.

Кел довольно подумал, что теперь цены на дикарку поднимутся до небес. Ну а если сообщение об этой взятке и не поможет ему заполучить собственную обученную женщину, тоже ничего страшного. Образ Мэгвин уже изгладился из его памяти. Кел погрузился в мечтания, припоминая наложниц, которых ему доводилось возить в своем караване. Возможно, ему даже представится случай выбрать женщину себе по вкусу. Ему всегда нравилась одна из этих миниатюрных темноволосых штучек — ну, та, которая здорово танцует. Кел улыбнулся, заранее предвкушая будущие удовольствия. Или, может, лучше взять ту, с волосами, как у эльфийской леди, и с белоснежной кожей? Или ту рыжую кошечку?..

Возможно, сегодня выдался вовсе не такой уж неудачный день!

* * *

Огромный зал для торгов походил на чашу с розовыми стенками, и Шана находилась на самом дне этой чаши. С потолка лился розовый свет, неизвестно откуда исходящий, но всепроникающий — как во всех здешних помещениях. За последние двадцать дней Шана ни разу не видела солнца.

Девочка стояла одна-одинешенька посреди помоста. Ее сердце стучало так бешено, что Шана почти не слышала, что говорится вокруг. Она была близка к обмороку. Вокруг ряд за рядом вздымались сотни алчных лиц. Присутствовавшие — и эльфы, и люди, — без малейшего сочувствия разглядывали Шану, а ведущий торги тем временем описывал происхождение девочки и расхваливал ее способности — причем Шана узнала о себе много нового.

— Посмотрите на нее хорошенько, почтенные господа и лорды! Она сильна и проворна! Она дерется, словно песчаный смерч, но слушается, словно хорошо натасканная гончая! Этот самоцвет пустыни нуждается в понимающем господине, который сумел бы должным образом огранить ее и выпустить на волю таящийся под скромной внешностью огонь! Только посмотрите на ее мускулатуру, на ее скульптурные формы! Вы не найдете на ее теле ни единой унции жира и ничего, что оскорбляло бы ваш взор! Только представьте ее среди ваших личных телохранителей! Представьте, как она сражается на арене со всем искусством прирожденного убийцы, порождения пустыни, и приносит вам победу за победой!

«Сражаться на арене? Мне? Но…»

Повинуясь тычкам, Шана неохотно начала двигаться. Ей негде было укрыться от сотен внимательных взглядов. Девочку бросало то в жар, то в холод, а торговец, продолжая расхваливать товар, заставлял Шану двигаться по помосту.

Она заметила среди собравшихся несколько знакомых лиц. И прежде всего ей бросился в глаза тот светловолосый мужчина с жестоким лицом, который стоял рядом, когда его спутник убивал Мэг. Теперь он находился во втором ряду, среди самых богатых покупателей. Блондин стоял за креслом эльфийского лорда, одетого в синее — как у него самого, только с большим количеством серебряной вышивки, — и терпеливо ждал, словно скорпион, замерший под полуденным солнцем. Шана, словно загипнотизированная, уставилась в его бесцветные холодные глаза.

Торговец закончил свои излияния. Начались торги, и первым предложил свою цену тот самый эльфийский лорд, рядом с которым стоял блондин. Шана была потрясена до глубины души. Девочка принялась озираться по сторонам. Что-то сдавило ей горло. Сердце бешено колотилось, и голова шла кругом.

После этого предложения посыпались одно за другим. Поначалу Шана даже не успевала за ними следить. Казалось, будто большинство покупателей пришли сюда именно за ней. Чужие голоса выкрикивали какие-то суммы, постоянно повышая их. Иногда получалось так, что двое-трое покупателей одновременно называли одну и ту же сумму.

«Здесь нет ни одной женщины. Почему здесь нет женщин?»

Во всем зале не было ни одного дружелюбного, сочувствующего лица. Покупатели — что эльфы, что люди — выглядели один другого равнодушнее и безжалостнее. Взгляд Шаны шарил по лицам покупателей, надеясь увидеть там хотя бы тень жалости, но находил лишь алчность, возбуждение и холодный расчет.

А вот на лице жестокого блондина начали проскальзывать новые чувства. Эльфийский лорд, при котором находился блондин, все повышал и повышал цену, и вскоре каждое второе предложение исходило от него. Когда поток предложений начал спадать и большинство покупателей выбыли из состязания, блондин облизнул губы, словно предвкушая какое-то удовольствие.

Шана следила за ним, как перепуганная птица за змеей. Когда блондин заметил этот взгляд, то взглянул прямо Шане в глаза, уже нарочито облизнулся и улыбнулся.

От этой улыбки Шана чуть не свалилась с помоста. Девочке показалось, что ее сердце остановилось, а легкие не могут больше сделать ни одного вдоха. Она никогда в жизни не видела такой жестокой улыбки.

С такой же улыбкой блондин наблюдал, как его подручные до смерти избили Мэг, и при каждом крике несчастной женщины его улыбка становилась все шире и шире.

Постепенно остальные участники торгов сдавались, и блондин становился все довольнее. В конце концов наступил такой момент, когда никто не перебил предложения его хозяина. Блондин ухмыльнулся во весь рот.

— Двести монет — раз!

Шана зажмурилась и пожелала умереть прямо здесь, на месте. «Я не пойду к нему, нет, ни за что! Это будет хуже смерти! Лучше умереть!..»

— Двести монет — два!

«Я найду нож, осколок стекла, острый камень — что угодно! Я убью себя! Нет, нет!..»

И тут прозвучал новый голос:

— Триста!

Шана распахнула глаза. По рядам покупателей пробежал шепот. Какой-то русоволосый мужчина, до этого момента незаметно сидевший в одном из верхних ярусов, поднялся на ноги, давая понять, что новое предложение сделано им.

Он одним махом перекрыл предыдущую ставку на сотню золотых.

Шепот перерос в ровный гул. Торговец нахмурился.

— Я бы хотел убедиться, что у тебя есть эти деньги, приближенный… — начал было он. Но тут покупатель шагнул на освещенное пространство, и остальные разглядели его ливрею. Ведущий торгов побледнел.

— Прошу прощения… — залепетал он. — Человек лорда Дирана может предлагать любую цену, какую лишь пожелает.

— И я предлагаю вам триста золотых, — холодно сказал русоволосый.

Торговец, покрывшись испариной, повернулся к эльфу — господину блондина-надсмотрщика.

— Лорд Харрлин?

Эльфийский лорд взглянул на человека, стоящего на верхнем ярусе, и пожал плечами, — лишь заструились светло-золотые волосы.

— Ни мне, ни моему лорду и в голову не придет препятствовать желаниям лорда Дирана. Девчонка принадлежит ему.

Он сел на место. Мгновение спустя блондин последовал его примеру. Его лицо было холодным и застывшим — но на мгновение их взгляды встретились, и того, что Шана увидела в его глазах, хватило, чтобы девочка истово поклялась себе никогда-никогда не попадать в руки этого человека.

— Триста монет — раз!

Торговец сделал паузу, но новых предложений не поступило.

— Триста монет — два! Триста монет — три! Продано! Товар передан человеку лорда Дирана! А теперь, почтенные господа и вы, лорды, я предлагаю вашему вниманию изумительно подобранную пару танцоров, мужчину и женщину! Лишь взгляните на их искусство!

Один из приближенных поднялся на помост и свел Шану вниз. Как только они спустились с последней ступеньки, приближенный быстро пристегнул к ее ошейнику поводок.

Эта встряска заставила Шану очнуться.

Девочка еще больше приободрилась, когда приближенный передал поводок русоволосому мужчине. Тот небрежно сунул приближенному тяжелый кошелек. Шана впервые смогла рассмотреть купившего ее человека поближе. У нее упало сердце.

Лицо ее нового хозяина было гордым и надменным. В редеющих русых волосах серебрилась седина, и ей вполне соответствовали морщины, покрывающие широкое лицо. Но среди них не было морщин, появляющихся от улыбок, а темно-карие глаза, тоже окруженные сеточкой морщин, чем-то напомнили Шане ящерицу со скверным характером.

Ливрея мужчины затмевала роскошью даже наряды эльфийских лордов: шелк и бархат, золото и пурпур, настоящие драгоценные камни на ошейнике…

Совсем как на том ошейнике, который она нашла. Только тот был красивее.

— Идем, девочка.

От рывка за поводок Шана споткнулась и ушибла босую ногу. Русоволосый мужчина с отвращением поджал губы. Он явно был недоволен и самой Шаной, и ее неуклюжестью.

— Представить себе не могу, зачем моему лорду понадобилась эта тварь, — доверительно сообщил он молодому приближенному. — Судя по виду, она ни на что не пригодна. Ну да наше дело маленькое — выполнять приказы.

Молодой человек осторожно кивнул и слегка подтолкнул Шану.

— Иди с ним, девочка, — резко произнес он. Кажется, он был очень рад, что видит Шану в последний раз. — Теперь ты принадлежишь лорду Дирану.

Русоволосый мужчина снова дернул за поводок, потом порывисто развернулся и размашисто зашагал прочь от помоста. Шана заспешила за ним, чтобы избежать новых рывков. Когда они добрались до главного выхода, Шана улучила момент и потерла ноющую от ошейника шею. Не окажется ли, что она избежала скверной доли, но получила взамен еще худшую?

Должно быть, этот Диран — настолько могущественный лорд, что все остальные даже не решаются ему прекословить. Это значит, что он превосходит всех в магии. Но что же ему нужно от Шаны?

Наверняка он хочет узнать секрет драконьей шкуры. А если его магия настолько сильна…

Шану начала бить дрожь. Мужчина, сжимавший поводок, не обратил на это внимания. Он лишь раз оглянулся через плечо и спокойно пошел дальше.

Они вышли за дверь и шагнули под солнечный свет Шана смотрела и не могла насмотреться на солнце, на прекрасное, бескрайнее синее небо, на огромный мир, который она раньше воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Девочке вспомнились дни, проведенные под этим солнцем, под этим небом. Она даже не осознавала тогда своей свободы — ведь та была чем-то таким простым и привычным…

«Кеман, о, Кеман, что же мне теперь делать?» Шана расплакалась, неожиданно даже для себя самой. Русоволосый мужчина сильнее дернул за поводок. Шану рвануло вперед, но все-таки она не упала. Почти не упала. Шана закашлялась и схватилась за ошейник. Мужчина состроил гневную мину.

— Шевелись, девчонка! Я не могу торчать здесь целый день! — прикрикнул он и снова дернул за поводок. Потом он прибавил шагу — Шана едва-едва выдерживала такой темп. Она бежала, спотыкаясь, ничего не видя из-за слез, застилающих глаза, вцепившись обеими руками в душивший ее ошейник.

Они быстро пересекли двор — настолько быстро, что к тому времени, как они добрались до узкого туннеля, ведущего на большую площадь, Шана едва-едва успела восстановить равновесие. Русоволосый не останавливался ни на мгновение. Он проволок Шану через туннель и вытащил прямиком в шум и толкотню огромной знойной площади, раскинувшейся у самых городских ворот.

Поскольку в толпе мужчина не мог идти так же быстро, Шана получила возможность вздохнуть посвободнее. Некоторое время русоволосый вел ее на поводке, но потом кто-то попытался пройти между ним и Шаной и едва не вырвал поводок у него из рук. Тогда мужчина схватил ее за локоть и толкнул вперед, следя, чтобы она не потерялась в толпе.

На другой стороне площади, у туннеля, ведущего сквозь стены, стоял человек с двумя лошадьми. Животные были украшены попонами со множеством кожаных полос, а на спинах у них красовалось нечто вроде мягких седел. Завидев хозяина Шаны, человек помахал рукой.

Шана удивилась: зачем понадобилось напяливать на лошадей такие странные украшения? Их же будет ужасно трудно снять, если захочешь съесть лошадь. Хотя, с другой стороны, если собираешься убить лошадь, можно схватить ее за эти ленты и удержать…

— Проблемы были? — спросил русоволосый, когда они подошли к лошадям. Он говорил настолько тихо, что Шана удивилась: как второй мужчина вообще расслышал его слова?

— Пока нет, — отозвался второй, худощавый мужчина с темными волосами, лохматой челкой падавшими на глаза. Он беспокойно оглянулся по сторонам. — Но мне что-то не по себе…

Русоволосый нахмурился еще сильнее.

— Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше. Раз уж ты беспокоишься, то побеспокоюсь и я.

К глубочайшему изумлению Шаны, русоволосый усадил ее на спину одной из лошадей, перед седлом.

«Что он делает? Он что, хочет, чтобы я ехала на лошади как на греле? Но…»

Шана попыталась обхватить шею лошади ногами и усесться поудобнее. Русоволосый тем временем сунул ногу в стремя, болтавшееся сбоку от седла, и перебросил вторую ногу через круп лошади, усевшись позади Шаны. Он привязал поводок к луке седла, кивнул своему угрюмоглазому спутнику, и они рысью пустили лошадей через гулкий туннель, к раскинувшемуся впереди простору. Через некоторое время они отъехали так далеко, что люди на городских стенах превратились в размытые пятнышки. А потом город и вовсе исчез за спиной. Оказалось, что лошади двигаются намного быстрее, чем предполагала Шана.

Они долго ехали в полной тишине, не считая цоканья копыт по наезженной дороге. Когда они выехали из города, солнце стояло в зените. Но путники не останавливались до тех пор, пока оно не коснулось горизонта. К тому времени равнина сменилась холмами, а возделанные земли — лесами. Густыми и на вид совершенно дикими. У Шаны возникло отчетливое впечатление, что этой дорогой пользовались нечасто. И действительно, через некоторое время дорога превратилась в тропу, петляющую среди деревьев.

К тому времени, как они наконец остановились, у Шаны болело все тело. Оказалось, что езда верхом на лошади очень сильно отличается от езды верхом на греле. Грель перемещался каким-либо аллюром кроме неспешного шага лишь тогда, когда был напуган. Лошади же переходили с рыси на шаг лишь тогда, когда люди сдерживали их. А рысь, как успела узнать Шана, была наиболее мучительной разновидностью лошадиной походки — по крайней мере наиболее мучительной для всадника. Дело осложнялось еще и тем, что Шана просто не знала, как следует ездить на лошади. Кажется, каждая ее попытка ехать правильнее лишь ухудшала дело. Шана совершенно не умела держать равновесие и двигаться в такт движению лошади. Острая, доводящая до судорог боль во всем теле заставила девочку позабыть об утренних страхах.

Через некоторое время мужчины свернули с нахоженной тропы на звериную тропку и ехали по ней некоторое время, пока она не уперлась в ручей. Там они остановились. Страхи Шаны вспыхнули с новой силой. Она понятия не имела, чего ей теперь ожидать, — и уже сама эта неизвестность была пугающей.

В лесу было не настолько тихо, как вначале показалось Шане. Как только лошади остановились, девочка начала различать и шорохи в подлеске, и шелест птичьих крыльев где-то в ветвях. Этот шум отличался от тех звуков, что можно было услышать в зарослях кустарника, окружающих Логово, — и в то же время странно походил на них.

Мужчины спешились. Их сапоги глухо стукнули об землю. Русоволосый коротким взмахом руки велел Шане слезать. Шане и в голову не пришло нарушить приказ. В конце концов, она все равно понятия не имела, как управлять этой скотиной, и без поддержки русоволосого скорее всего просто свалилась бы с лошади.

Девочка как-то умудрилась перекинуть ноющую ногу через шею лошади и соскользнуть на землю. Хорошо, что русоволосый сообразил поддержать ее — выяснилось, что ноги Шану не держат. Шана скорчилась в руках у мужчины, а ее ноги превратились в комок сведенных судорогой мускулов. Девочка прикусила губу, пытаясь сдержать слезы, и попробовала расслабить мышцы.

Русоволосый уложил ее на прошлогодние палые листья — и поднес руки к ее горлу.

Шана вскрикнула от неожиданности и страха.

Но прежде, чем девочка сообразила, что он намеревается делать, русоволосый расстегнул ошейник и вместе с поводком зашвырнул его в заросли — и лицо у него было такое, словно он отделался от ядовитой, змеи.

А потом, впервые с того момента, как она очутилась в оазисе, Шана услышала чужие мысли. Мысли русоволосого мужчины.

«Успокойся, дитя. Ты среди друзей. Извини, что я был так груб с тобой, но мягкое обхождение могло бы меня выдать».

— Меня зовут Рэннис Дрейторн, — произнес он вслух. При этих словах его лицо внезапно изменилось. Волосы и телосложение остались прежними, но если бы Шана не наблюдала за превращением собственными глазами, она бы не поверила, что это тот самый человек, который купил ее на торгах.

Со стороны это выглядело так, словно лицо его на мгновение расплылось смутным пятном, а потом проступило заново. Теперь оно стало значительно моложе, цвет глаз изменился на зеленый, а кончики ушей удлинились и слегка заострились. Но сильнее всего изменились его общий вид и одежда. Выражение лица смягчилось и сделалось куда жизнерадостнее, а роскошная ливрея просто исчезла, сменившись обычной коричневой рубахой, штанами и простым кожаным поясом.

В общем, теперь перед Шаной стоял совершенно другой человек. И он нравился Шане так же сильно, насколько ей не нравился — и пугал ее — тот человек, который ее купил.

— К-кто вы? — пробормотала девочка, удивленно округлив глаза.

Глухой удар и звяканье упряжи, упавшей на землю, заставили Шану обернуться и посмотреть назад, на второго мужчину.

— Волшебник, кто ж еще? — огрызнулся тот, подтолкнув упряжь ногой. — Такой же, как и я. Такой же, каким станешь ты, если проживешь достаточно долго.

Шана присмотрелась повнимательнее и поняла, что черты второго мужчины претерпели те же изменения, что и черты Рэнниса, только у него эти перемены не затронули одежду. Впрочем, на нем ведь и не было ливреи.

Бывший «покупатель» неуклюже погладил Шану по голове.

— Все в порядке, дитя. С нами ты в безопасности. Мы постоянно ищем и собираем полукровок. Мы узнали о тебе, и нам удалось выкупить тебя, не вызывая подозрений, — Рэннис улыбнулся и бросил мимолетный взгляд на своего спутника. — Я бы с радостью еще там предупредил тебя, что мы хотим тебя освободить, но эти ошейники блокируют нашу магию. На тот случай, если тебе когда-нибудь придется выходить на люди, мы дадим тебе разряженный ошейник: на вид он ничем не отличается от остальных, но заклинание с него снято. Тогда ты сможешь поддерживать личину обычного человека и помогать нам. Конечно, если ты захочешь помогать. И только после того, как ты научишься управлять своими силами. Честно говоря, немногие покидают Цитадель.

— Почему вы помогли мне? — спросила Шана. В голове же у нее в это время крутилось: «Это все похоже на историю из книжки, а не на настоящую жизнь. В последнее мгновение неизвестно, откуда приходит спасение. Такого просто не могло произойти, этому нет никакого объяснения Может, я сплю и все это мне снится?»

«Нет, дитя, ты не спишь, — ответил Рэннис мысленно, как это зачастую делала приемная мама. — Все это происходит на самом деле. Ты уже не первый волшебник, которого мы выкупаем, и, думаю, не последний. Правда, мало за кого мы платили такую сумму, как за тебя!»

Окончательно изумленная, Шана удивленно заморгала.

— Но…

— Видишь ли, нам просто удалось спасти тебя, — продолжал Рэннис, не обращая внимания на изумление девочки. — Дело в том, что лорд Диран на самом деле послал своего эмиссара с поручением купить тебя. Мы перехватили его в гостинице. Я воспользовался его обликом и его золотом. А он проснулся как раз вовремя, чтобы добраться до торгов и обнаружить, что тебя там уже нет. Возможно, тогда же он обнаружил, что его карман сильно полегчал. Да, ему предстоит нелегкое объяснение со своим лордом.

«Они чего-то хотят, — с подозрением подумала Шана. — Никто не станет прилагать такие усилия за просто так». Но уроки рабского барака не прошли даром, и Шана предпочла оставить это соображение при себе. Чего бы они ни хотели, скоро она об этом узнает. Если только это не связано с тайной драконьей шкуры…

— Слушай, а что там насчет «драконьей шкуры»? — спросил второй мужчина у Рэнниса. — Город просто гудит от слухов. Что-то насчет того, что приближенные какого-то лорда нашли драконов, и это сулит лорду крупную прибыль. Если бы мне не требовалось разыгрывать роль, я бы хохотал до коликов. В жизни не слыхал такой чуши!

Рэннис пожал плечами.

— Спроси у девочки, Зед, — коротко отозвался он и принялся расседлывать свою лошадь. — Я слышал куда меньше твоего и не успел прочитать мысли Тарна до того,; как отключил его.

Зед еще несколько секунд повозился с седельными; сумками, после чего обернулся к Шане.

— Слушай, — доверительным тоном спросил он, — так что там насчет драконьей шкуры?

Шана решила соврать и посмотреть, что из этого получится. Если эти люди непрерывно читают ее мысли, то: они поймут, что она врет. А если они делают это лишь время от времени — или если она сильнее их, — они ни о чем не узнают. Эта проверка будет очень кстати: нужно же; ей знать, насколько защищены ее мысли.

— Я нашла в пустыне ящериц, — смело заявила Шана. — Они разноцветные и очень-очень красивые, но настолько ядовитые, что могут убить взрослого однорога.

— Они могут свалить алцкорна? — Такая новость изрядно впечатлила Зеда. — Я думал, этих тварей никакой яд не возьмет — разве что они вздумают друг в друга плеваться! Да, видно, эти ящерицы — та еще гадость!

Шана кивнула с серьезным видом и приободрилась. Очевидно, что по крайней мере Зед не может или не хочет читать ее мысли.

— Как ни странно, но в пустыне самые опасные животные часто выглядят красивее всех остальных. Рэннис оторвался от работы и улыбнулся.

— Так уж устроила природа — чтобы они своей яркой раскраской предупреждали всех остальных.

Шана кивнула. Именно это и говорила ей приемная мама, хотя и другими словами. «Самые ядовитые существа имеют самую яркую раскраску, потому что им нет нужды прятаться и маскироваться. А иногда их красивая расцветка приманивает глупых и неосторожных созданий, которые превращаются в обед».

Шана принялась сочинять дальше.

— Ну, хоть они и ужасно ядовитые, их нетрудно убить с некоторого расстояния. Они двигаются не очень быстро и много времени просто валяются на солнышке. Я начала убивать их на всякий случай: вдруг какая-нибудь из них подберется ко мне, пока я сплю? Но убивать просто так было вроде как нехорошо, а есть их было нельзя — мясо у них тоже ядовитое. Тогда я начала снимать с них шкурки и пошила из этих шкур тунику. А люди, которые нашли меня, назвали это «драконьей шкурой» — уж не знаю, почему. А когда я объясняла им, откуда я взяла эти шкурки, они мне не верили.

Зед фыркнул с чувством глубокого отвращения и так встряхнул головой, что челка упала ему на глаза.

— Эти эльфы! Вечно они выискивают какие-то тайны, какие-то козни! Они даже собственной матери ничего не расскажут откровенно и никогда никому не верят, даже если им говоришь правду!

Неизвестно почему, но эта история заставила Зеда относиться к девочке несколько дружелюбнее. Во всяком случае, он перестал хмуриться и, пока возился с постелями, успел кое-что объяснить Шане.

— Нам придется провести ночь здесь, в лесу, — сказал Зед, вытаскивая из седельной сумки металлический сосуд и еще несколько незнакомых Шане предметов. Потом он посмотрел на девочку, и на лице его отразилось некоторое сомнение. — Надеюсь, для тебя это не окажется особым неудобством? Тут ведь нет ничего: ни душа, ни настоящих постелей, да и еды маловато…

Теперь уже Шана ответила ему улыбкой.

— Я провела почти всю жизнь в диких местах, куда засушливее этих, — напомнила она Зеду. — И чаще всего спала на голых камнях или на песке, рядом с птицами-бегунами или двурогами. Я сама добывала себе пищу. Я попала в песчаную бурю и выжила.

Зед изумленно уставился на нее, уронив челюсть.

— Так ты и в самом деле дикарка? — тихо спросил он, понемногу опомнившись. Шана пожала плечами.

— Если вы так мало обо мне знаете, почему вы вообще взялись меня спасать? — спросила она. Этот вопрос снедал девочку с того самого момента, как Рэннис рассказал ей, сколько золота и усилий они потратили ради нее.

— Из-за твоей силы, дитя, — отозвался Рэннис с другого края поляны. Он возился там, разбирая свои вещи. Теперь же он встал и подошел к Шане. — Магия, если так можно выразиться, создает шум. Она производит своего, рода ментальный звук. И чем сильнее магия, тем сильнее этот звук — если ты только не умеешь прятать его, а это нелегко. Чем больше сила, тем громче шум. Твой ошейник сдерживал твою магию, да, — но при этом он расходовал собственную магию и тем самым поднимал шум. И в твоем случае этот шум был очень громким — и мы поняли, что твоя сила и вправду велика. Вот потому мы отправились за тобой — твоя потенциальная сила настолько велика, что ради нее стоило рискнуть. А теперь — не хочешь ли ты перекусить?

Внезапная смена темы так удивила Шану, что девочка лишь кивнула. Рэннис снова вернулся к своим сумкам и принялся копаться в них. А Шана наблюдала за ним, растирая ноги, и в голове у нее крутился один и тот же вопрос. Но Шана не стала задавать его вслух.

Зачем им нужен был кто-то, обладающий большой силой, — настолько нужен, что они пошли на риск, невзирая на то, что их самих могли при этом поймать?

Рэннис вернулся и принес с собой фрукты, какой-то твердый хлеб и кусок сушеного мяса. Шана поблагодарила его и, поскольку ноги у нее все еще болели, осталась сидеть на месте, пока Рэннис и Зед занимались обустройством лагеря.

«Что же им все-таки от меня нужно?»

Но пока что этот вопрос остался без ответа.

Глава 14

В небе клубились черные тучи, и спор проходил под отдаленные раскаты грома.

— Нет! — выкрикнул Кеман, хлеща хвостом. — Я тебе не верю, мама! Шана — моя сестра! Она куда роднее мне, чем та ленивая злая дура, которую все остальные называют моей сестрой! Шана в опасности, а ты утащила меня прочь прежде, чем я смог помочь ей! Но я возвращаюсь обратно, и никакие твои слова меня не остановят!

— Кеман… — Алара беспокойно оглянулась. Они спорили посреди долины Логова, и крики Кемана постепенно начали привлекать внимание любопытствующих драконов.

— Говорю тебе — я возвращаюсь, и ты меня не остановишь! — повторил Кеман, с неудовольствием чувствуя, как срывается его голос — визгливость как-то плохо сочеталась с образом взрослого, уверенного в себе дракона, которому пытался соответствовать Кеман.

— Она, может, и не остановит, а вот мы — вполне! — предостерегающе громыхнуло у него из-за плеча. — Полукровка больше не будет здесь жить, Кеман, и хватит об этом.

В первое мгновение Кеману безотчетно захотелось развернуться к Кеоке и покорно съежиться, но молодой дракон удержался. Время безоговорочного послушания прошло, и тот факт, что Кеоке был старейшиной, сейчас не имел ни малейшего значения. Кеоке был не прав, а Кеман, пока его злокозненно тащили домой, твердо решил, что не станет больше подчиняться несправедливым решениям, даже если они исходят от старейшин.

— Виноват во всем был Рови, а наказали Шану — и ты отлично это знаешь, мама! Я не стану оставаться здесь и не позволю, чтобы Шана пострадала из-за вашей трусости…

Увесистая оплеуха крылом сшибла Кемана с ног и заставила неизящно откатиться к подножию утеса.

Над Кеманом возвышался Кеоке. Глаза старейшины пылали гневом. Но обратился он не к Кеману, а к его матери.

— Шаман, это уже чересчур — даже для твоего сына! — прорычал Кеоке. — Полагаю, тебе следует запереть его в логове до тех пор, пока он не научится приличным манерам и уважению к Роду, вместо того чтобы носиться со своими представлениями о справедливости!

Собравшиеся вокруг драконы одобрительно загудели. Алара опустила голову. Кеман поднялся на ноги, отряхнулся и обнаружил, что находится в тесном кольце — даже крыльями не взмахнешь. Он ничуть не сомневался, что, если он и вправду попытается распахнуть крылья, остальные тут же схватят его — а в такой потасовке слишком легко порвать перепонки.

Мрачного донельзя Кемана «препроводили» в пещеру. Алара шла впереди.

«У всех у них камни вместо мозгов и валуны вместо сердец, — сердито думал он, даже не пытаясь скрыть свои мысли. Кемана не беспокоило, слышат ли его окружающие. — Они слишком глупы, чтобы изменяться, и настолько самодовольны, что вообще не желают изменяться. Если бы мы сейчас еще находились Дома, они бы, наверное, даже отказались воспользоваться Вратами! Ограниченные, зажравшиеся, шарахающиеся от собственной тени, беспомощные, эгоистичные, зашоренные, безрассудные, упрямые…»

«Довольно, Кеман! — прикрикнула на него мать. — Полагаю, твое мнение по этому вопросу известно уже всему Логову!»

«И замечательно», — подумал Кеман.

«Отлично. Тогда пускай они изгоняют из Логова и меня, — с горечью отозвался он. — Я заслуживаю изгнания не меньше Шаны. В конце концов я недостаточно унижался перед Рови и, очевидно, тем самым навлек на себя его справедливый гнев…»

«Я сказала — довольно, Кеманорель!» — перебила его Алара. Прозвучавшие в ее голосе интонации убедили Кемана, что разумнее будет подчиниться. Он умолк и молчал до тех пор, пока они не спустились в пещеру. Почетный эскорт остался снаружи.

В логове Алара остановилась. Но Кеман не последовал ее примеру. Опустив голову и волоча хвост по камням, он прошел мимо матери и направился к сомнительному убежищу — своей спальне.

— Кеман… — нерешительно окликнула его Алара.

— Что? — грубо отозвался молодой дракон. Он кипел от гнева и ничуть того не скрывал.

— Кеман, я разыщу Шану и заберу ее куда-нибудь в безопасное место, — сказала Алара. — Я сделаю все, что в моих силах…

Кеман резко развернулся и взглянул в глаза Аларе.

— Мама, я тебе не верю, — холодно и отчетливо произнес он.

С этими словами он забрался в свою пещерку, погасил свет и свернулся клубком, расположившись спиной ко входу.

Алара постояла снаружи, переминаясь с ноги на ногу, потом ушла, так и не сказав ни слова.

От входа в логово донеслись раскаты грома, и земля содрогнулась — даже здесь, в глубине пещеры. Должно быть, снаружи сейчас бушует гроза невероятной силы…

Прекрасно, ему это только на руку.

Кеман немного подождал, проверяя, не вернется ли мать обратно, но Алара так и не появилась. Но вместо того, чтобы пробраться к выходу из пещерки и осмотреться, Кеман улегся на брюхо, опустил голову на лапы и закрыл глаза.

И, соблюдая все меры предосторожности, высвободил свое сознание.

Кеман не пытался вступить в контакт с разумами, чье присутствие ощущалось вокруг. Он лишь определял, кто есть кто и кто где находится.

В коридоре, ведущем к дальнему выходу, сидела Мире, раздувшаяся от сознания собственной важности. За ней, у самого порога, сидел в засаде Рови. Точнее, он сидел в засаде над выходом, чтобы прыгнуть на спину Кеману, если тот вздумает выйти. А поперек главного выхода лежала Алара. Ее разум был затемнен сознанием вины.

Угу. Они думают, что обложили его со всех сторон.

Они уверены, что перекрыли все выходы.

Но никто из них не сопровождал Шану во время ее исследовательских экспедиций, и никто из них не знал, что тыльная стена кладовок — стена, отделявшая логово Алары от остальной системы пещер, — больше не была монолитной.

Кеман выскользнул из спальни, стелясь по земле. Его чешуя сделалась иссиня-серой и шероховатой — точь-в-точь как камень окружающих стен. Когда Кеману казалось, что он что-то слышит или чувствует, он застывал на месте и двигался дальше, лишь выяснив, что это было.

Он без происшествий добрался до кладовок. Гром продолжал эхом отдаваться в длинных, гулких коридорах логова, позволяя представить, что сейчас творится снаружи.

Кеман принялся вынимать камни из стены, следя за тем, чтобы они не стучали друг о друга, — шум мог бы привлечь внимание Мире или Алары. Сперва Кеман подумывал сложить стену обратно, когда он проберется через дыру, но потом он отказался от этой идеи. Ему никогда больше не придется пользоваться этим путем. И вообще он твердо намеревался никогда больше не встречаться ни с кем из своих родичей.

Соседнее логово было маленьким и запущенным. Раскаты грома проносились по его коридорам, с такой силой отдаваясь от стен, что Кеману казалось, будто он стоит под открытым небом. Все это сопровождалось вспышками света. Кеман осторожно пробрался по полу, засыпанному камнями, время от времени попадая когтем в щель или спотыкаясь и больно отбивая пальцы. К счастью, они с Шаной дотошно изучили этот путь к отступлению. Добравшись до дальней стены, Кеман увидел именно то, что и ожидал увидеть: по пещере металось голубоватое мерцание молний, и проникал этот свет через дыру в своде главного зала.

Эта дыра и открывала Кеману путь на волю. Под прикрытием грозы он выберется наверх и пройдет прямо над головами тех, кто сейчас караулит его.

Ему нужно лишь пролезть через дыру.

Кеман вздохнул и принялся превращать свои лапы во что-нибудь более подходящее для лазанья по стенам. Когти сделались толще и острее, а лапы стали больше похожи на руки и покрылись прочной кожей. Кеман вцепился в стену всеми четырьмя лапами и начал свое восхождение.

* * *

Снаружи это выглядело как самый обычный холм, поросший деревьями. Если не знать заранее, ни за что не скажешь, что здесь кто-то живет!

Шана стояла перед входом в пещеру, перед искрящейся магической завесой, и глазела, нисколько не стесняясь своего изумления. Если бы хоть кто-нибудь из Рода увидел это, то наверняка возникла бы новая мода! Здание, построенное внутри пещеры, — причем ничуть не меньше того здания, где ее держали в городе. Шана с трудом верила своим глазам.

— Это Цитадель, — сказал Рэннис, махнув рукой в сторону здания. — Конечно, отсюда видна лишь ее часть. Волшебники прежних времен много чего возвели еще и в туннелях и пещерах, лежащих за этим зданием. Во времена своего расцвета Цитадель втрое превышала нынешнюю обитаемую часть. И вот она перед тобой. Цитадель никогда не была обнаружена и никогда не была захвачена врагами. Она устояла даже тогда, когда волшебники были повержены.

Даже сейчас, когда здание пострадало от времени и фасад его начал местами осыпаться, а по штукатурке поползли пятна плесени, Цитадель все еще представляла собой весьма внушительное зрелище. Потолок пещеры скрывался за мягким янтарным сиянием, совсем как в домах у эльфийских лордов. В отличие от небольших светильников-шаров, которые были в ходу у драконов, этот порожденный магией источник света равномерно освещал всю площадь главной пещеры. Защитное заклинание, наложенное на вход, пропускало внутрь только тех, на кого было настроено. Прочие же могли увидеть на этом месте лишь неглубокую и совершенно неинтересную скалистую выемку в склоне холма, засыпанную сухими листьями и песком и служащую жилищем парочке пауков.

В отличие от пещер, где располагались логова драконов, эта пещера не была промыта водой. Во всяком случае, она выглядела не так, как могло бы выглядеть создание сил природы. Стены, пол, потолок — все это было сделано из отшлифованного камня. К Цитадели вела пологая лестница, вырубленная прямо в скале. Вся эта огромная полость внутри холма была сотворена при посредстве магии, и в стенах все еще чувствовались слабые отзвуки этой силы — точно так же, как и в массивном, но при этом изящном здании, возвышающемся у дальней стены, и в искусно расположенных деревьях и кустах, растущих прямо внутри пещеры. На дне пещеры паслись небольшие стада овец: животных ничуть не волновало, что их согревает магический свет, а не обычные солнечные лучи.

Через лужайку, поросшую густой травой — ее явно подравнивали только овцы, — к зданию вела мощенная камнем дорожка. Цитадель была выстроена из того желтого камня, в котором была вырезана пещера, и ничуть не напоминала дома эльфийских лордов. Она была многоэтажной, и буквально весь ее фасад, за исключением несущих конструкций, покрывали окна. Под окнами раскинулся парк.

За спинами у Шаны и Рэнниса топтался Зед, что-то нетерпеливо бормоча себе под нос.

Желтый камень фасада был покрыт слоем штукатурки, и здание сияло незапятнанной белизной.

Да, когда-то оно было воистину великолепным. Шана искренне пожалела, что не видела его в те времена. Оно наверняка сверкало посреди маленького парка, как лунный камень на зеленом бархате.

Теперь же большинство окон превратилось в темные пустые проемы. Штукатурка осыпалась, обнажая большие желтые пятна. Резной камень потрескался, а дорожка поросла травой. Деревья и кусты росли, как им заблагорассудится, не зная ни ухода, ни стрижки.

Но все-таки даже сейчас Цитадель производила незаурядное впечатление. Это здание, и пещера, в которой здание укрывалось, — видимо, все это вместе и называлось Цитаделью, — было самым поразительным творением людей, которое Шане доводилось видеть. Оно могло соперничать даже с эльфийскими городами, особенно если учесть, что города возводились по большей части при помощи людских рук, а не посредством эльфийской магии. Цитадель же была возведена одними лишь полукровками и исключительно силой их волшебства.

И она сумела простоять много сотен лет, словно завет, оставленный волшебниками древности. «Какими же они были могущественными…»

— Пойдем, Шана, — сказал Рэннис, похлопав девочку по плечу. От неожиданности Шана вздрогнула. — Тебе еще многое нужно сделать, чтобы поселиться здесь.

Он начал спускаться по каменным ступеням, ведя в поводу лошадь и тщательно следя, чтобы животное не споткнулось.

— А я это смогу? — спросила Шана, двинувшись за Рэннисом. Обогнавший их Зед уже вел лошадь по каменистой дорожке.

— Конечно, — снисходительно отозвался Рэннис, оглянувшись через плечо. — Тебе нужно встретиться со своим господином, определиться, где ты будешь жить, запомнить, где что располагается…

— Подождите! — перебила его Шана и остановилась посреди дорожки как вкопанная. Ей жутко не понравилось слово «господин». — Вы же вроде как сказали, что здесь нет рабов!

— Что? — Рэннис изумленно повернулся к девочке — Само собой разумеется, здесь нет никаких рабов… Шана расставила ноги пошире и подбоченилась.

— Тогда почему это вдруг у меня должен быть какой-то господин? — спросила она, воинственно вскинув голову.

К ее удивлению и гневу, Рэннис расхохотался. Шана раздраженно подумала, что за последнее время над ней и без того чересчур много смеялись. В конце концов, она не виновата, что не знает здешних порядков! Посмотрела бы она, что стал бы делать этот самый Рэннис, очутившись посреди Логова!

— Извини, дитя, — сказал Рэннис, хотя в голосе его и не слышалось ни малейшего сожаления. Он вытер глаза тыльной стороной ладони. — Я все время забываю, как мало ты о нас знаешь. Твоим господином будет старший маг, Денелор Виртан, и господином он называется лишь потому, что он — господин своих магических способностей и твой будущий наставник. Тебе предстоит стать его ученицей. Вместе с еще несколькими молодыми магами, конечно же. Ну да, предполагается, что ты будешь убирать в его жилище и готовить для него еду, и выполнять еще какую-нибудь работу. Так ученики платят за свое обучение. Но вместе с тобой эту же самую работу будут выполнять еще несколько юношей и девушек.

— Ага, — отозвалась Шана. Пожалуй, по-своему это справедливо. — Ну, тогда ладно. Только я не умею готовить.

— Охотно верю, — задумчиво откликнулся Рэннис. — Но все равно когда-то ведь надо научиться. Иначе что же ты будешь есть, если тебе придется отправиться в путешествие?

«Ясное дело что — сырое мясо», — насмешливо подумала Шана. Что ж еще?

— Ну да всему свое время, — заявил Рэннис, когда они подошли к зданию. — Сперва разберемся, где ты будешь жить…

Шана почему-то полагала, что жизнь среди волшебников будет очень похожа на жизнь среди Народа.

Вскоре она узнала, что это действительно так — но лишь в некотором смысле.

Драконы редко испытывали потребность в уборке, если не считать Кемана, которому приходилось регулярно убирать за ручными животными. Но там вся уборка сводилась к тому, чтобы выбросить прочь помет и засыпать загон свежим песком или соломой.

Когда Шану держали в рабском бараке, там ей тоже не приходилось ничего убирать. У рабов не было никакого личного имущества. Их постели время от времени просто убирались и заменялись новыми. Кроме того, им ежедневно меняли туники и ежедневно же водили в душ.

Но у волшебников было множество всяких вещей, и они постоянно создавали новые, а в процессе их создания возникал беспорядок. Все нужно было содержать в чистоте — постель, одежду, посуду, жилища. Вещи нужно было убирать на отведенные места — одежду, книги, принадлежности для письма, всякие мелочи.

У нового образа жизни обнаружились и другие особенности Рабов каждый день «поливали из кишки»; как выражался Зед. Свободные же двуногие не всегда достаточно заботились о собственной чистоте. Некоторые из них, особенно старики, утратившие гибкость тела, или изнеженные молодые люди, предпочитали подолгу отмокать в глубоких кадках с горячей водой, каковые кадки впоследствии требовалось отскребать.

У волшебников было время для досуга и свобода, позволяющая этим досугом пользоваться. В результате у них появлялись хобби и разнообразные игры, которые опять же влекли за собою беспорядок. На полах собиралась грязь, и их надо было подметать.

А еще эта еда! Во время жизни среди драконов Шана ела все сырым, а когда находилась среди рабов, — ела то, что давали. Здесь же еду следовало готовить. Отсюда проистекала необходимость мыть не только посуду, из которой ели, но и разнообразную кухонную утварь, используемую при готовке.

Эта новая жизнь была очень сложной и запутанной, а для учеников она еще и была заполнена большим количеством нудной работы.

Шана была новенькой, но при этом не умела готовить и понятия не имела, куда что следует убирать. В результате на ее долю выпадали "самые утомительные и неприятные поручения, в основном связанные с мытьем чего-либо. Неизбывная тяга двуногих ко множеству самых разных вещей была для Шаны настоящей головоломкой. Если бы они не окружали себя таким количеством вещей, насколько бы проще стала их жизнь!

Впрочем, вскоре Шана признала, что в некоторых отношениях жизнь среди двуногих намного приятнее жизни в Логове. Приготовленная еда — настоящая еда, а не водянистая похлебка, которой кормили рабов, — стала для Шаны истинным открытием, и девочка предвкушала каждую трапезу с немалым удовольствием. Старший ученик Денелора, чаще всего исполнявший обязанности повара, добавлял в еду такие приправы, о которых Шана прежде даже понятия не имела.

Кроме того, в ее новой жизни появились и другие удовольствия. Одним из них была та же самая горячая ванна. Вторым — изумительное спальное место. Шане отвели собственную комнату, сухую и теплую, со спальным местом, именуемым «кровать», и комодом, куда следовало складывать всякие вещи. Шана никогда не придавала нарядам и всяческим украшениям такого значения, как другие волшебники, но все-таки приятно было знать, что у тебя всегда будут под рукой чистая туника и брюки — даже при том, что она была среди тех, кому приходилось эту одежду стирать.

Еще одним восхитительным сюрпризом оказалась музыка. Драконы никогда не пели. Единственным видом искусства, имеющим хотя бы отдаленное сходство с пением, была декламация эпических поэм. Конечно, Шана с удовольствием слушала пение птиц, но когда девочка впервые услышала, как Денелор взялся за катар и запел, аккомпанируя сам себе, она чуть не лопнула от волнения. К глубокому ее огорчению, вскоре Шана обнаружила, что сама она не наделена никакими талантами в этой области.

Ее способности не шли дальше воспроизведения трех нот и общего ритмического рисунка. Но все-таки она могла наслаждаться пением других — что и делала с превеликой радостью.

Окружающие никогда не забывали, что Шана здесь чужая. Впрочем, не забывала этого и она. Большинство здешних обитателей попали сюда либо в раннем детстве — их украли еще до того возраста, когда на ребенка надевают ошейник, либо вообще в младенчестве — перепуганные матери часто выносили детей-полукровок в холмы и бросали там на верную смерть. За рождение полукровки предусматривалось лишь одно наказание: смерть и матери, и ребенка. А потому подобные союзы всегда держались в тайне, и женщины старались сразу после родов отделаться от ребенка. Некоторым же в силу каких-то обстоятельств не удавалось вовремя избавиться от таких детей, и несчастные женщины жили в постоянном страхе — до того самого дня, когда ребенок выходил погулять и не возвращался или вдруг исчезал из собственной постельки. Тогда они облегченно вздыхали и шли докладывать надсмотрщику о пропавшем ребенке.

Волшебники регулярно прочесывали холмы в поисках таких вот выброшенных детей и постоянно наблюдали за уровнем магического «шума», выискивая таким образом детей, избежавших разоблачения. Их они выкупали на торгах, как это случилось и с Шаной, или похищали, пользуясь своей магией. Похищение, как правило, было процедурой несложной, поскольку за детьми людей-рабов никто особо не присматривал. Шана же присоединилась к этому сообществу почти взрослой, а такого не случалось уже очень давно. А усилия, произведенные ради ее освобождения, вообще были беспрецедентны.

У Шаны появилось несколько друзей, по большей части из числа учеников, да и молодой волшебник Зед вроде бы несколько оттаял, вернувшись в безопасную Цитадель. Но Шана никого не подпускала слишком близко: потеря Кемана и Мэгвин оказалась для нее слишком горьким Уроком. Девочка просто боялась привязаться к кому-то, а большинству учеников она явно казалась слишком чуждой, и потому они вовсе не стремились, чтобы их взаимоотношения с Шаной выходили за рамки простого знакомства.

Обычно по утрам Шана занималась хозяйственными делами. Если в покоях ее господина не находилось никакой работы, девочку могли «дать взаймы» какому-нибудь волшебнику, у которого быловсего один-два ученика, а то и вовсе ни одного. Во второй половине дня она присоединялась к прочим ученикам Денелора (точнее, к некоторой их части) на занятиях по магии.

И вот там-то и начинались настоящие откровения.

* * *

На подметание полов у Шаны ушло все утро, вплоть до самого начала занятий. Девочка сунула свой фартук в угол и помчалась по лестнице к покоям Денелора, ожидая выговора за опоздание. Но, постучав в дверь и присоединившись к группе, Шана, к собственному удивлению, увидела, что сегодня на уроке присутствуют все шестеро учеников Денелора, а не половина, как обычно.

Шана отыскала себе местечко на полу в дальней части комнаты. В помещении наличествовало только три стула, и один из них занимал сам Денелор. Остальные два были отданы самому младшему ученику, Кайле, и девочке по имени Минди. Впрочем, Шану это особо не волновало. Полы в комнате Денелора были застелены чем-то мягким и теплым, так что сидеть на этом полу было одно удовольствие, особенно по сравнению с голыми камнями пещеры или керамической плиткой рабских бараков.

— Ну что ж, дети, сегодня наша очередь заниматься приобретением, — сказал осанистый Денелор, собрав своих учеников вокруг, как обычно он это делал на уроках. Нынешнее занятие, как и все прочие, проходило в покоях Денелора, в комнате, которую хозяин называл «гостиной». Это название всегда вызывало у Шаны некоторое недоумение. Разве гость не может зайти в любую комнату? Зачем отводить комнату исключительно для гостей?

Старший из учеников — этот парень был так похож на своего отца-эльфа, что мать отнесла его в «лес волшебников» буквально через час после родов, — драматически вздохнул.

— Я думал, сегодня очередь Умбры, — жалобно протянул он. — Я, конечно, знаю, что ее ученики здорово постарались в прошлый раз и стянули из шахты прорву золота, но я никогда не слыхал, чтобы расписание менялось, даже если кто-то и поработал сверх…

Денелор покачал головой, и его светло-зеленые глаза удивленно округлились.

— Умбра выполняла эту работу на прошлой неделе, в точности по расписанию — а расписание, как тебе известно, было вывешено своевременно. Сегодня наша очередь, Ланет, и это святая истина. Правда, если ты предпочитаешь ближайшие несколько дней питаться бараниной и чечевицей, то…

Ланет картинно содрогнулся.

— Полагаю, нет, мастер Денелор. Лучше уж приобретение.

Шана терпеливо ждала, пытаясь разобраться, что такое «приобретение» — за время пребывания в Цитадели она научилась ожиданию. Возможно, Денелор помнит, что она здесь новенькая, а мог и забыть об этом. Если он помнит, то сам все объяснит. А если забыл, то она сможет понять это из разговоров, если будет держать ушки на макушке.

Денелор рассмеялся и сунул ученику лист исписанной бумаги.

— Ты сам выбрал, парень. Сегодня мы занимаемся в основном продуктами. Кроме того, зима уже на подходе, а у нескольких новичков нет зимней одежды, а многие из своей повырастали…

При этих словах он, кажется, вспомнил о присутствии Шаны, и взглядом отыскал ее среди остальных учеников.

— Приобретение, дорогая моя, это когда мы при помощи магии добываем у эльфийских лордов необходимые нам вещи, — пояснил Денелор, обращаясь к девочке. — Этим по очереди занимаются все мастера и ученики, по шесть дней за раз. Но на самом деле мы работаем лишь три дня из этих шести. Приобретение — очень утомительная работа, и после того, как ты доставишь сюда свою долю, ты целый день будешь годиться лишь на то, чтобы спать и есть.

Шана отметила про себя, что Денелор больше не разговаривает с ней, словно с маленьким ребенком, тщательно подбирая самые простые слова.

В свое время ей пришлось вызвать молнию, дабы доказать Денелору, что она не слабоумная. В результате этого прискорбного недоразумения в русых волосах волшебника добавилось еще немного седины.

Ланет просмотрел список и снова картинно вздохнул.

— Полагаю, всю эту мелочь следует оставить на Шану, поскольку она первый раз выполняет эту работу. Я имею в виду зимнюю одежду. Гм. Впрочем, мне все равно придется присматривать и за этим.

Ланет достал из кармана свой гадательный камень, встряхнул головой, убирая упавшую на глаза белокурую челку, и положил отполированную берилловую пластину на ковер. Юноша долго смотрел в изумрудно-зеленые глубины камня, потом произнес:

— Много одежды сейчас хранится на складах у лорда Дирана, на самой границе его поместья. Не думаю, что он заметит пропажу пары тюков с туниками и штанами для рабов.

Но Денелор тут же покачал головой.

— Нет, этого я не могу позволить. Забирать что-нибудь из-под носа у Дирана чересчур опасно. Возможно, он и не следит за складами, но его поместье наверняка ограждено охранным заклинанием. А нам ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он заподозрил о нашем существовании.

Шана беспокойно заерзала на месте. Везде одно и то же, повсюду одни и те же законы. «Нельзя, чтобы кто-то узнал о нашем существовании». Здешние жители не делали ничего такого, что могло бы вызвать подозрения эльфийских лордов и навести их на мысль о том, что где-то снова появились волшебники. Помимо тех детей, которых волшебники забрали к себе, наверняка существовали сотни других, которые так и не дождались помощи. Иногда волшебники даже не оказывали помощи своим, влипшим в какую-нибудь неприятность, — и все из-за боязни разоблачения. «Просто поразительно, что при всем при том они все-таки приехали за мной. Огонь и Дождь, да они ничем не лучше драконов!..»

Драконы, драконы… Внезапно еще несколько частей головоломки встали на свои места. Ох!

А что, если приемная мама не помогла ей не потому, что не хотела, а потому, что остальные драконы не позволили ей этого сделать, поскольку боялись, что эльфы могут узнать об их существовании? Судя по всему, драконы ничуть не меньше полукровок боялись эльфийских лордов…

От размышлений ее отвлек голос Ланета.

— Ну что ж, — произнес он (в голосе юноши уже слышалась усталость), — к поместью Алтара едет грузовая повозка. Не знаю, есть ли там зимняя одежда, но в ней полно тюков с эмблемой Редреля.

— А поскольку Редрель специализируется на производстве одежды для рабов и приближенных, можно не сомневаться, что именно содержится в этих тюках, — довольно сказал Денелор. — Полагаю, исчезновение одного-двух тюков пройдет незамеченным — а если кто и заметит, то лишь тогда, когда поздно будет что-либо предпринимать. Повозка крытая или обычная?

— Крытая, конечно, — с явным раздражением отозвался Ланет. — Об обычной повозке я вообще не стал бы докладывать — они для нас бесполезны.

— Совершенно верно, парень. Ну что ж, этих тюков не хватятся, пока не начнут разгружать повозку. Хорошая цель, Ланет.

Ланет не ответил. Он просто поднял руки над головой и устремил взгляд на ковер, чуть дальше того места, где лежал его гадательный камень. Прочие ученики отодвинулись, освобождая место. Через несколько секунд руки Ланета словно засветились. Еще мгновение спустя Шана поняла, что светятся не сами руки, а окружающий их розоватый туман.

Краем сознания Шана услышала «шум», которым сопровождалось заклинание, — теперь она умела это делать.

Шум был не очень сильным, поскольку Ланет отлично умел маскировать его, но все-таки некоторый звуковой фон наличествовал. По сравнению с действиями Ланета магия Шаны ревела, словно весенняя гроза, и девочка ужасно стеснялась этого.

Иногда магия Шаны звучала как музыка, а иногда — как раскаты грома. Магия Ланета напоминала легкий дождик, тихий, едва различимый стук капель.

Вскоре туман между руками Ланета сгустился, а на том месте, куда смотрел молодой ученик, появилась крохотная розовая искра. Она принялась расти и постепенно превратилась в плавающий над ковром розовый туманный шар. Шар был достаточно велик, чтобы там поместились два тюка с одеждой.

Посреди тумана появилось размытое коричневое пятно — изображение чего-то объемистого. Постепенно изображение уплотнилось и превратилось в настоящий тюк. Секунду спустя к нему таким же образом присоединился второй.

— Хорошо бы, если бы двух хватило, — слабым голосом произнес Ланет, — а то они оказались дальше, чем я рассчитывал. Вот, мастер Денелор.

Юноша хлопнул в ладони, и розовый свет исчез. Тюки с глухим ударом шлепнулись на ковер. Мгновение спустя их примеру последовал вымотавшийся Ланет.

Минди подалась вперед и осторожно разрезала джутовую ткань одного из тюков. В разрезе проглянуло нечто ярко-оранжевое и вроде бы шерстяное.

— Не, это не одежда для рабов, — сказала девочка, — это что-то крашеное. Может, одеяла?

— Одежда для приближенных или одеяла — годится и то, и другое, — довольно заявил Денелор. — Если это действительно одеяла, их можно раскроить и сшить теплые туники. Да, этого хватит, Ланет. Спасибо. Хорошая работа.

— Хорошо, что хватит, — донесся в ответ приглушенный голос. — Потому что я на сегодня выдохся.

Теперь Шана разобралась, как это делается. Надо сперва воспользоваться дальним зрением, а потом при помощи заклинания перемещения перенести нужный предмет в комнату к Денелору. Пожалуй, она справится со своей частью работы. Но у нее это наверняка получится очень шумно. А значит, ей надо держаться как можно дальше от самых сильных эльфийских магов, — а то вдруг еще засекут! Значит, могут возникнуть сложности с поиском требуемых вещей.

— Муку я беру на себя, — сказал Денелор, передавая список Минди. — Это самая тяжелая вещь, и вам будет трудновато с ней справиться. Выбери теперь из списка что-нибудь полегче, с чем справятся и младшие.

— Масло, — отозвалась Минди, быстро проглядев список. — И сыр. Моя мать работала в маслодельне поместья Алтара. Маслодельня стоит далеко от господского дома. Я знаю, где там что хранится, и смогу стащить все, что нужно, не устраивая из этого представления.

— А я даже не знаю, — нерешительно пробормотал Кайле. Шана перегнулась через плечо мальчишки и заглянула в список. Когда она дошла до четвертого пункта, ей пришла в голову неожиданная идея.

— Мастер Денелор, как вы думаете, вилорог — то есть олень, — годится на мясо? — спросила она у волшебника.

— Думаю, да, — отозвался он, недоуменно взглянув на девочку. — А что такое? Что ты придумала?

— Я знаю, как искать животных, даже на расстоянии, — пояснила Шана. — Я часто искала их для моего названого брата.

Шана говорила чистую правду: она постоянно помогала Кеману находить добычу. Правда, тогда она еще не умела пользоваться дальним зрением — но теперь-то умеет! Так почему бы ей не отыскать любое животное?

— Правда, я не смогу переместить живое существо так, чтобы оно пережило это путешествие, но раз нам нужно мясо, это, в общем-то, неважно. Я могу отыскать живого вилорога и перенести его сюда, а здесь его уже можно будет освежевать и разделать.

— И не придется беспокоиться о том, что ты производишь слишком много шума, — одобрительно кивнул Денелор. — Отличное решение, Шана. Только я опасаюсь, что твоих сил может оказаться недостаточно для переноса взрослого оленя. Может, ты лучше разыщешь стаю уток или нескольких кроликов? Их можно будет переносить по одному.

Шана не стала ничего отвечать на последнее замечание. Пусть Денелор думает, что она с ним согласна. Девочка высвободила мысленное зрение и принялась разыскивать вилорога. И покрупнее.

Вскоре она обнаружила именно то, что требовалось, — самца в расцвете сил. Он держался в стороне от стада, и его шкуру покрывали свежие шрамы. Это означало, что он проиграл бой и вынужден был уступить свое стадо более сильному противнику. Согласно законам природы, теперь он был лишним. Он будет чахнуть всю зиму, а к весне скорее всего умрет.

Если только в этот ход событий не вмешается она, Шана.

Шана вскинула руки, зажмурилась и начала творить заклинание.

Девочка так глубоко сосредоточилась на выполняемых действиях, что просто не слышала, что происходит в комнате. Шана отследила лишь ключевой момент, когда олень (уже покойный) материализовался посреди комнаты, и девочка смогла отключить заклинание. Шана в изнеможении осела на пол, уронив голову на грудь.

В комнате царила мертвая тишина.

Не услышав ни вздоха, Шана в конце концов подняла голову — и увидела шесть пар обращенных на нее круглых от изумления глаз.

Шана перевела взгляд на тушу, занявшую большую часть свободного пространства. Неплохой вилорог. Может даже, самый крупный из тех, что ей попадались. Пожалуй, его хватит, чтобы на целую неделю обеспечить мясом всех жителей Цитадели.

Шана посмотрела на Денелора. Волшебник выглядел так, словно внезапно лишился дара речи. Он растерянно моргнул, потом кашлянул. Точнее сказать, он довольно долго откашливался, прежде чем выдавить из себя хоть слово.

— С-спасибо, Шана, — осторожно произнес Денелор. — Думаю, ты можешь отдыхать до конца недели. Ты вполне выполнила свою.., э-э.., норму.

* * *

В свободное от работы и уроков время Шане нравилось исследовать заброшенные туннели за Цитаделью. Как только Шана научилась создавать магический источник света, она при первой же возможности отправлялась на разведку. Эти места немного напоминали ей «дом» и коридоры логова — только здешние коридоры были ровными и правильными. И все-таки, забравшись в нежилую часть, Шана могла притушить свет и вообразить, будто они с Кеманом играют в прятки в пещере.

Время от времени, особенно в паутине туннелей, ей казалось, будто драконы вполне могли приложить руку к строительству Цитадели. Глядя на то, как высечены и устроены туннели, Шана часто вспоминала Логово с его множеством слоев и выходов. Да и здание, стоящее у начала туннелей, могло располагаться там по чистейшему совпадению, но вообще-то это был очень распространенный среди драконов строительный прием.

Когда Денелор отпустил Шану, девочка даже не стала заходить к себе в комнату. Изнеможение быстро прошло, и вскоре Шана уже чувствовала себя вполне нормально — хотя она переместила такой же груз, как и Ланет, а Ланета пришлось чуть ли не нести в кровать.

Глядя, как один из учеников Рэнниса помогает Ланету добраться до его комнаты, Шана подумала, что она никогда сильно не устает. Во всяком случае, она устает куда меньше, чем остальные. Не это ли имел в виду Рэннис, когда говорил, что она наделена большой силой? Или просто Ланет тратил намного больше сил на маскировку магического шума, чем Шана? И что тогда, когда она научится действовать по-настоящему тихо, она станет уставать так же, как Ланет?

А стоит ли того пресловутая «тишина»?..

В общем, как бы там ни было, но когда Денелор отпустил Шану, девочка не испытывала потребности в отдыхе.

И потому вместо того, чтобы отправиться к себе в комнату, Шана свернула в другой коридор и отправилась в нежилую часть. Она сотворила себе светящийся шар и пошла прямиком туда, где остановилась во время последнего своего похода.

Пройдя по собственным следам, отпечатавшимся в пыли, Шана обнаружила свою отметку — нарисованный мелом крестик на стене. Девочка стерла крестик и приготовилась изучать новые места. Это явно была самая древняя часть Цитадели. На полу лежал толстый слой пыли, а каменные стены были не настолько тщательно отделаны, как стены в жилой зоне. Здешние комнаты больше всего напоминали складские помещения. Куда бы ни заглядывала Шана, повсюду виднелись лишь ряды полок, а все, что когда-либо заполняло эти полки, давным-давно исчезло.

На дверях нескольких комнат этого коридора — в том числе и на двери последней комнаты, до которой добралась Шана, — сохранились надписи: «ПРИПАСЫ». Во время последнего визита у Шаны было маловато времени, и потому, осмотревшись здесь, она повернула обратно.

Сегодня Шана прошла дальше по коридору и обнаружила, что он сворачивает под прямым углом. Шана повернула туда, ожидая увидеть еще один туннель, но вместо этого оказалась в тупике. К разочарованию девочки, коридор утыкался в еще одну деревянную дверь и на том заканчивался. На двери было вырезано какое-то слово.

Шана решила все-таки глянуть, что там, прежде чем поворачивать обратно. Оказалось, что на этой двери написано совсем другое слово, и оно несколько стерлось от прикосновений множества рук.

Надпись гласила: «ДОКУМЕНТЫ».

Шана затрепетала от волнения, повернула ручку и толкнула дверь. Подобно всем остальным комнатам, эта комната была не заперта — но здесь, в отличие от всех прочих комнат, кое-что сохранилось. И, честно говоря, не так уж мало. Шана ощутила легкое покалывание — несомненный признак присутствия магии…

Магии, которая заботилась о сохранности содержимого этой комнаты.

Да, здесь действительно хранились документы. Книги, свитки, стопки отдельных листов. Тонкие металлические пластины с вырезанными на них словами, пожелтевший и потемневший от времени пергамент. Ряд за рядом, полка за полкой — полная комната документов! Шане потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, на что же она наткнулась.

Да это же документы полукровок древности, тех самых, которые начали Войну Волшебников! Огонь и Дождь! Неужели сюда никто никогда не заглядывал?! Ей говорили, что все документы были уничтожены — а на самом деле вот они!

Сперва Шана вознамерилась помчаться в жилую часть и привести сюда своего учителя, Денелора. Но прежде, чем она успела хотя бы развернуться, ей в голову пришла другая мысль.

Откуда ей знать, что здесь хранится? Может, это и вправду те самые документы, которые всем хотелось бы найти. А может, всего лишь копии уже известных оригиналов. Или вообще бесполезная куча хлама. Лучше сперва разобраться, что это такое, а потом уже решать, стоит ли из-за этого волноваться.

Шана взяла первое, что подвернулось ей под руку, — массивную рукописную книгу. Если вес хоть о чем-то свидетельствует, то, наверное, это важная находка. При попытке стащить книгу с полки Шана подняла тучу пыли и расчихалась. Книга оказалась такой тяжелой, что смотреть ее на весу было совершенно невозможно. Девочка положила фолиант на пол и открыла первую страницу.

"Из Пелугианских хроник Ларанца, последнего Искателя правды. На пятисотый день после великого мора жесткосердные твари, именуемые эльфийским родом, установили свою власть над засушливыми землями под названием Гиблые Пески (хотя и не полностью — людские кочевые племена, что называются наездниками на грелях, или грелеводами, никогда им не подчинялись). Мы, люди, и полукровки, составили свои записи о тех непредсказуемых событиях, что происходят время от времени и нарушают равновесие Зримого и Незримого.

Так называемые «цивилизованные» кланы эльфийских лордов — особенно Высшие лорды, что превосходят своим могуществом всех прочих и чья магия словно бы не имеет границ, — всегда смотрели на пустыню как на раздражающую загадку, постоянный источник неприятностей, оскорбляющий утонченные чувства их просвещенного народа. По правде говоря, грелеводы не имеют какой-либо заслуживающей упоминания организации: это происходит благодаря особой неподатливости их натуры, невозможности установить контроль над столь обширными пустынными пространствами, наследственной ненависти, с которой каждый их клан относится ко всем прочим кланам, и самой пустыни с ее зноем и холодом, ее ядовитыми тварями, ее недостатком воды и непредсказуемой погодой. А потому эльфийские лорды позволили необходимости превратиться в неизбежность и позволили грелеводам не только сохранить свое господство над пустыней, но и принялись устраивать незаконные торговые анклавы на границах своих поместий, часто во вред собственному племени, и подрывать тем самым мир и процветание своих приближенных.

Таким образом, грелеводы оказались последними проводниками мятежа и единственными представителями человеческой расы, которые никогда не находились в подчинении у эльфов. Но в силу непримиримой ненависти ко всем, кто живет не в пустыне, кочевники относятся к прочим людям так же враждебно, как и к эльфам.

В поисках союзников мятежники, действовавшие на эльфийской территории, посылали своих людей к кочевникам, но ничего этим не добились. А три полубезумных сестры принялись искать среди руин уничтоженных эльфийскими лордами городов некий талисман, состоящий из трех частей, и твердить, что этот талисман сможет целиком и полностью защитить человечество от всех мыслимых врагов. Они умерли ужасной смертью, и…" Шана сощурилась и захлопнула книгу. — Интересно, как у них тут было заведено? — спросила она у окружающих томов. — Этому типу что, платили за количество слов? — Она еще раз оценила толщину книги. — Или за вес?

Несколько мгновений девочка задумчиво глядела на книгу. В конце концов Шана приняла решение и придвинула толстенный фолиант к двери, чтобы ее было не так просто открыть. Получилась вполне приличная подпорка. Может, именно для этого сей том и предназначался?

Шана улыбнулась и принялась осматривать полки, пропуская все, что казалось неподъемным на вид.

Глава 15

"…Я не могу понять, что за безумие охватило нас. Казалось, что победа уже у нас в руках. Эльфийские лорды были осаждены в немногочисленных укрепленных поместьях, их армии были разбиты и рассеяны, их приближенные примкнули к мятежу, а от самих эльфов осталось не более десятой части. Но накануне последнего сражения наши вожди внезапно начали грызться между собой. Это безумие! Если эльфийские лорды не воспользуются нашей глупостью, то я уже не удивлюсь ничему, даже если увижу на небе три луны вместо одной.

Четвертый день второй недели месяца Весенней Луны. Случилось именно то, чего я боялся: эльфийские лорды прорвали осаду и теперь донимают нас налетами. Я не привязан ни к какой стороне, но я хотел, чтобы эти дьяволы с обманчиво прекрасной внешностью были уничтожены — как они сами уничтожили множество своих рабов. К этому итогу я стремился и ради него продолжаю трудиться и сейчас, хотя теперь наше дело кажется безнадежным. Эльфы вернули себе все потерянные территории. С каждым днем все больше людей покидают нас.

Седьмой день третьей недели месяца Весенней Луны. В то время, как Джасел поспорил с лордом Хальдорфом из-за тактики, а Мормеган и Атрегейл поссорились из-за территории, эльфийские лорды не сидели сложа руки. Они уничтожили Лорна при помощи магии и одновременно поразили Джасела своим трижды проклятым эльфийским оружием. Не прошло и недели, как Мормеган вызвал Атрегейла на дуэль на ножах, и в результате оба погибли. Мы потеряли четырех лидеров, и все это — меньше чем за месяц! И я боюсь, что худшее еще впереди. Рассеянные армии эльфийских лордов перегруппировываются, а наши вожди все больше погрязают в бессмысленных дрязгах, не обращая внимания на сыплющиеся бедствия…"

Шана листала покрытую кляксами и пятнами книгу, напряженно вчитывалась в записи на полях, сделанные неразборчивым наклонным почерком, и автор этих записей вызывал у нее все большую симпатию. Это был дневник, написанный на полях совершенно неинтересного трактата о свиноводстве. Шана обнаружила его, обшаривая книжные полки. Большинство здешних книг представляли собой своды не то сказочек, не то нудных преданий о временах, предшествовавших приходу эльфов. Изредка они перемежались хрониками тех времен, когда эльфийские лорды подчиняли себе людей. Одной из них как раз была та книжка, которой Шана подперла дверь. Шана трижды пыталась продраться через хитроумные плетения ее словес, но безуспешно. Единственное, что она вынесла из чтения этого фолианта, так это твердое убеждение, что автор сего труда, несмотря на все свои заявления, втайне симпатизировал эльфам. По крайней мере, у Шаны часто возникало ощущение, что автор считает эльфов некой цивилизующей силой, а людей — дикарями. Если автор являлся типичным представителем образованных полукровок, неудивительно, что эльфы сумели так долго продержаться у власти. После этой книги Шане всегда хотелось вымыть руки, и вовсе не потому, что этот том был таким уж особенно пыльным. Девочка была уверена, что, если бы она когда-нибудь встретилась с автором этой книги, он оказался бы на вид таким же отвратительным, как и его воззрения.

Но то, что она читала сейчас, была не хроника, созданная субтильным писцом, что сидит на толстых подушках и с отрешенностью оловянного божка наблюдает, как другие действуют. Это был личный дневник, подробно описывавший последние дни Войны Волшебников, и его автор не меньше самой Шаны недоумевал: почему же они потерпели поражение, когда победа была так близка?

Впрочем, Шана уже уловила кое-какие детали, намекающие на причину поражения, — а как это произошло, было очевидно и без того…

Что, если эльфы воспользовались услугами предателей, людей и полукровок, специально засланных к повстанцам, чтобы чинить помехи? Предположим, они использовали полукровок, владеющих магией разума, чтобы манипулировать лидерами повстанцев, заставлять их завидовать друг другу, внушать им уверенность в победе и намекать, что теперь самое время расправиться с соперником.., или с двумя.., или даже с тремя…

Найденный дневник свидетельствовал в пользу этого предположения. По крайней мере, так казалось Шане. Неприятности не имели конкретных причин, но явно были подстроены эльфийскими лордами. Но эта возможность, очевидно, никогда не приходила в голову автору неразборчивых заметок. Он просто представить не мог, что кто-то из людей или полукровок способен добровольно встать на сторону эльфийских лордов против волшебников.

А ведь наверняка так оно и было. Иначе как бы эльфы посреди собственных свар умудрялись раз за разом так точно узнавать, когда и куда нанести удар?

Да, это многое объясняло, особенно если предположить, что предатель обладал человеческим умением влиять на сознание окружающих. Волшебники никогда не предпринимали никаких мер предосторожности, чтобы защититься против такого воздействия, поскольку эльфы не способны были ни читать чужие мысли, ни воздействовать на них. А волшебникам и в голову никогда не приходило, что кто-то из них может пойти против своих товарищей.

Особенно часто во всех записях всплывало имя одного из лордов — о нем упоминали не как о влиятельном военном вожде эльфов, а как о лорде, который всегда оказывался в нужном месте в нужное время, постоянно захватывая волшебников врасплох. Шане и прежде доводилось слышать это имя, и оно внушало ей страх.

Лорд Диран.

Судя по всему, что Шана знала раньше и что она узнала за последние несколько недель, с Дираном нельзя было не считаться. В отличие от других лордов он всегда относился к умственным способностям людей (да пожалуй, и полукровок тоже) с полной серьезностью. Он никогда не позволял себе недооценивать врагов и всегда продумывал свои действия на два-три хода вперед. Умный, коварный, полностью лишенный совести… Это было бы вполне в его духе — попытаться склонить кого-нибудь из волшебников на свою сторону. И вот его имя снова обнаружилось в дневнике.

"Шестой день второй недели месяца Однорога. У границ леса, где мы скрываемся, видели лорда Дирана. Я боялся наихудшего, и вот оно стряслось. Последние повстанцы нашли убежище в Цитадели. Мы надеялись отсидеться здесь, пока эльфийским лордам не надоест и пока они не прекратят поиски. Но другой враг настиг нас даже здесь, и, хотя у меня и нет доказательств, я чувствую, что лорд Диран приложил к этому руку.

Этот враг — моровое поветрие.

Нас терзает чудовищная, изнурительная лихорадка. Она разит внезапно, безо всяких предварительных признаков заболевания. Буквально за какой-то час жертва впадает в состояние горячечного бреда. О, конечно, я знаю — считается, что болезнь эту создал Леланд Андер, а потом она как-то выскользнула из-под его контроля. Да, действительно, Леланд возился с возбудителем лихорадки, надеясь создать оружие, которым можно было бы поражать эльфийских лордов на расстоянии. И действительно, именно он стал первой жертвой. Но мне не верится, что Леланд был настолько беспечен, чтобы оставить возбудитель болезни без должного присмотра. Нет, в этом замешан лорд Диран — я это нутром чувствую.

Шестой день четвертой недели месяца Однорога.

Настал мой черед. Подобно другим заболевшим, я заперся у себя в комнате. Остальные стараются всемерно избегать меня. Победа была так близка — мы уже почти держали ее в руках! Даже это проклятое эльфийское оружие, убивающее или парализующее жертву одним лишь прикосновением, не спасло бы эльфийских лордов. Никто не мог бы остановить нас — мы сами себя остановили! Я пишу это в надежде, что придет день, и кто-то из полукровок все-таки прочтет мои слова. Остерегайтесь эльфийских лордов! Остерегайтесь их коварства и не забывайте, что в ваших рядах могут появиться предатели! И особенно остерегайтесь лорда Дирана: он знает довольно способов ослабить и разрушить душу и пользуется ими".

Шана перевернула страницу, но оказалось, что эта запись была последней. Девочка так и не узнала имени писавшего и уж тем более не узнала, смог ли он оправиться от болезни.

Шана раздраженно захлопнула книжку и принялась рыскать по полкам, выискивая другие записи подобного рода, но так ничего и не нашла. Во всяком случае, она не нашла больше ничего, принадлежащего перу неизвестного автора дневника, и не обнаружила других личных заметок. В конце концов, в надежде побольше узнать о волшебниках древности, Шана рассортировала книги на несколько групп и все, что не касалось истории, задвинула подальше.

Исторические труды остались в передних рядах. Их оказалось куда меньше, чем хотелось бы Шане. Впрочем, она нашла еще несколько хроник, повествующих о событиях той войны. Они не отличались таким накалом чувств, но зато содержали большое количество подробностей.

Из этих хроник Шана узнала кое-что о тактике волшебников и об оружии, которое они использовали. Некоторые магические приемы были забыты современными волшебниками — а может, волшебники просто еще не настолько доверяли Шане, чтобы позволять ей изучать такие сложные и опасные вещи. Девочка снова и снова изумлялась способностям волшебников древности. И многократно ей встретились доказательства того, что своим поражением волшебники были обязаны предательству — и подстроили это предательство эльфы.

Постепенно запасы сведений, хранившихся в комнате с документами, исчерпались. Зима, царившая за пределами Цитадели, медленно двигалась навстречу весне. А Шана забиралась все глубже в лабиринт туннелей, выискивая следы давно прошедших времен. Благодаря зиме беспорядка стало немного меньше, поскольку все предпочитали сидеть в своих комнатах и не высовываться лишний раз на холод. Кроме того, поскольку теперь волшебникам то и дело приходилось непосредственно сталкиваться с беспорядком, они начали чуть регулярнее убирать за собой. А потому у Шаны стало появляться чуть больше времени для исследований, и девочка старалась сполна использовать каждую возможность.

Шана нашла десяток заброшенных туннелей, совершенно неизвестных нынешним обитателям Цитадели. Некоторые из этих туннелей оказались настолько длинными, что Шане надоело по ним бродить и она так и не выяснила, где же они заканчиваются. Она ходила по петляющим коридорам, где располагались лишь крохотные спальни и уборные. Девочка надеялась найти другие жилые или складские помещения, но вместо этого уткнулась в тупик. Потом, открыв дверь помещения, которое она сперва приняла за чулан, Шана обнаружила там проход в целый комплекс помещений. Чем дальше она забиралась в глубины пещер, тем более извилистой и странной становилась планировка.

Как-то это все было очень по-драконьи — даже не планировка, а некий общий принцип, по которому все это было построено.

Алара тоже строила в своем логове такие туннели, оканчивающиеся тупиками, и комнаты внутри комнат. А ведь она никогда не относилась к числу самых страстных строителей. Драконы твердо верили, что жилища следует строить так, чтобы при случае их можно было оборонять от вторжения непрошеных гостей. А если бы такой гость даже и проник в логово, он бы понятия не имел, как отыскать в нем дорогу. Похоже, что те же самые принципы работали и здесь. Не существовало двух одинаковых логов — равно как и двух одинаковых Логов разных драконьих Родов. Цитадель была выстроена, как ряд логов, расположенных внутри большого Логова, с общедоступным районом, где было относительно несложно ориентироваться, и личными жилищами, расположенными глубже всех прочих помещений, причем у каждого жилища был свой запасной путь для отступления и собственные оборонительные сооружения. Шане начало казаться, что даже если большая часть работ и вправду была выполнена волшебниками, к этому все-таки явно приложил руку дракон. И девочка начала помимо старинных документов искать еще и доказательства, которые могли бы подтвердить эту ее теорию.

Однажды, в самый разгар зимы, Шана забралась в очередной тупик и повернула обратно, усталая и разочарованная. День выдался довольно скверный. Мастер Денелор подхватил простуду и слег в постель. В результате уроки прекратились, а работы здорово прибавилось. Денелор был не самым терпеливым пациентом и, когда болел, требовал от своих учеников ухода и заботы. Шана уже устала заваривать чай, читать нудные истории, подогревать молоко, менять постель, готовить лекарственные отвары, стирать постельное белье и снова заваривать чай. Наконец ее все-таки сменил Ланет, и Шана улизнула на ежедневную разведку. И ради чего? Лишь ради того, чтобы уткнуться в очередной тупик!

Шана принялась возвращаться по своим следам — и вдруг свет магического светильника упал на стену под каким-то особым углом. Девочке показалось, что чуть впереди от того места, где она стояла, желтовато-коричневую стену прорезает прямая линия.

Шана остановилась. Магический шар, подвешенный так, чтобы он светил через плечо и не слепил хозяйку, остановился тоже. Шана медленно отступила назад.

Свет заиграл на блестящей поверхности камня. И действительно, через стену проходила очень ровная, до странности правильная трещина. Она тянулась от самого пола до уровня головы Шаны и уходила выше…

Шана принялась шарить по стене, пытаясь на ощупь определить контуры двери. И как раз в том месте, где следовало бы находиться дверной ручке, камень слегка сместился от прикосновения.

В Цитадели давно уже ходили слухи о потайных комнатах и ходах — как будто ее планировка сама по себе не сбила бы с толку кого угодно! — но Шана до сих пор не обнаружила ни одной такой комнаты. И насколько ей было известно, никому из учеников этого тоже не удавалось.

Но если здесь и вправду существовали какие-то потайные места, старшие волшебники наверняка держали их секреты при себе — во всяком случае, так предполагала рассудительная Шана…

Девочка сильнее нажала на подавшийся камень — и часть стены ушла вглубь, образуя ручку.

Похоже, она и вправду наконец-то обнаружила какой-то потайной ход. Интересно, а во скольких коридорах, заканчивавшихся тупиками, тоже скрывались подобные тайны? Сердце девочки взволнованно забилось. Сейчас Шана не смогла бы остановиться, даже если бы кто-то сказал ей, что за дверью ее поджидает голодный однорог. Шана ухватилась за ручку и потянула на себя.

Дверь плавно отворилась, и Шана шагнула в комнату.

Точнее, в комнаты. В противоположной стене обнаружился дверной проем — через него виден был угол кровати. Но не это взволновало девочку.

Едва шагнув через порог, Шана ощутила кожей покалывание, свидетельствовавшее, что на комнату наложено какое-то несложное заклинание. Судя по безукоризненному состоянию комнаты, это было заклинание сохранности — точно такое же, как и в хранилище документов. На этой неделе, как раз перед тем, как заболеть, Денелор показывал Шане подобное заклинание. Шана тогда провела рукой по полю созданного им заклинания и почувствовала уже знакомое покалывание.

Комната выглядела совершенно жилой. На серых каменных стенах незаметно было ни следа пыли. Пол, вымощенный серо-белой мозаичной плиткой, был безукоризненно чист. На столе лежало несколько книг, рядом с чистым листом бумаги примостились перо и чернильница, в камине ждала готовая растопка.

Шана заметила, что дверь начала закрываться. Девочка отпрыгнула назад и прижалась спиной к стене. Она почти верила, что сейчас появится владелец комнаты и потребует ответить, на каком основании она вломилась в его жилище…

Но никто так и не появился. Тишина царила просто-таки невероятная. Шане никогда еще не доводилось попадать в место, где было бы настолько тихо.

Девочка осторожно подошла к черному полированному столу — ее внимание привлекли лежащие там книги. Для жилища волшебника комната была поразительно опрятной. Тот же Денелор, например, имел привычку сваливать вещи в кучу до тех пор, пока эта куча не начинала рассыпаться. Насколько Шана могла понять из разговоров с другими учениками, большинство его приятелей вели себя точно так же.

«Они просто ленивые, да и все», — неожиданно решила Шана, отметив про себя, как аккуратно все расположено на столе. Для уборки у волшебников были ученики, а потому их не волновало, грохнутся вещи на пол или нет. А в древние времена все выполняли какую-то работу, и никаких учеников тогда не было. И каждому магу приходилось самому убирать за собой.

Шана почесала в затылке и сморщила нос. «Пожалуй, если бы все волшебники вдруг остались без учеников, это помогло бы хоть кому-то из них обзавестись более полезными привычками».

Первым делом Шану заинтересовали книги, ровной стопкой лежавшие между двумя грубыми, необработанными кристаллами На вид не похоже было, будто это что-нибудь официальное — хроника, или там книга заклинаний. Шана надеялась, что там могут оказаться личные заметки или что-нибудь еще в этом духе. Но, едва открыв книгу, Шана с первых же слов обнаружила, что она вообще не принадлежит перу волшебника…

Да, это и в самом деле был дневник — вроде тех неразборчивых записей, сделанных на полях книги о свиноводстве. Но Шане никогда и в голову не пришло бы, что она обнаружит здесь такую вещь — дневник дракона, сменившего облик, дневник, написанный на языке Народа, на его редко встречающейся, письменной разновидности, которую они с Кеманом когда-то изучали под присмотром Алары.

Ошеломленная, Шана успела ухватиться за спинку стула, пока у нее окончательно не подогнулись ноги. Все еще пребывая в ошеломлении, девочка опустилась на сиденье, обтянутое серой кожей, и принялась читать.

Шана пришла в себя оттого, что у нее начало урчать в животе. Лишь тогда она поняла, как много времени прошло. К счастью, ее не хватятся до утра — но уже, должно быть, поздний вечер, а она прочла лишь малую часть первого из семи томов, описывающих приключения молодого дракона, Каламадеа. Сперва он рассматривал это превращение как игру, забаву, как еще один пример драконьего вмешательства в дела людей, эльфов и полукровок. Из его дневника становилось ясно, насколько широко были распространены такие вещи, хотя в те дни в этом мире жило куда меньше драконов, чем сейчас. Все это слегка ошеломило Шану. Она никогда даже не подозревала, насколько глубоко Народ замешан — или был замешан — в жизни тех, кого они изучали.

Шана поднялась было, но потом заколебалась. Ей не хотелось уходить, но деваться было некуда. В конце концов, не могла же она остаться здесь насовсем. А книги никуда не убегут.

Если она возьмет книги с собой и кто-нибудь случайно найдет их у нее в комнате, волшебники узнают о Народе…

Хуже того — они узнают, что Народ издавна вмешивался в их дела. Калама в своем дневнике был поразительно откровенен — Шана даже не знала, что драконы способны на такую откровенность. Калама не скрывал ни того факта, что он находился здесь в измененном облике, ни того, кто он такой и откуда явился, ни того, зачем он внедрился в ряды волшебников…

Если кто-нибудь прочтет это, все тайны драконов будут раскрыты. Волшебники начнут выслеживать их и, может, даже будут пытаться убивать их. А еще, узнав о Народе, волшебники могут попытаться подсунуть эти сведения эльфийским лордам, чтобы предоставить своим врагам другую дичь для преследования.

Им довольно открыть книгу и начать читать с любого места, чтобы понять, что драконы живут здесь уже много веков и потихоньку, пользуясь тем, что никто о них не знает, вмешиваются во все.

Да и вообще, стоит им увидеть книгу, написанную на таком странном языке…

Дойдя до этой мысли, Шана расхохоталась, поражаясь собственной глупости. "О чем я тут вообще думаю? О том, что будут делать волшебники? Вот уж задачка — проще не придумаешь! Конечно, читатель сможет узнать из этих дневников о Народе — если сможет разобрать драконий язык!

Никто не прочтет этих книг, кроме меня!"

Даже среди Народа не все владели письменной речью. Алара обучала Кемана чтению и письму, поскольку ему предстояло стать шаманом, а Шану она учила потому, что девочка выказывала сходные способности. Но Мире не хотела этому учиться, как и большинство других драконов-подростков.

Так что можно с уверенностью предположить, что тот, кто окажется в состоянии прочесть эти книги, и так уже знает о существовании Народа. На самом деле, если исходить из того, что Шана уже успела прочесть, можно считать, что тот, кто разберет здесь хоть слово, сам является драконом, сменившим облик и затесавшимся в среду волшебников для каких-то своих драконьих надобностей.

Возможно, даже для того, чтобы следить за ней, Шаной.

Шана собрала книги и направилась к двери. Девочка больше не видела никаких причин, почему бы ей не забрать книги с собой и не прочесть в свободное время.

Все равно никто больше не сможет этого сделать.

"Я остался один во всей Цитадели. Все прочие умерли либо ушли. Возможно, я пережил лихорадку лишь благодаря тому, кем я являюсь; явно более никто из подхвативших эту болезнь не выжил и не имеет более возможности рассказать о случившемся. Или хотя бы известную часть этой истории; надо признать, я понятия не имею, что произошло после того, как я слег в постель, и уж вовсе не знаю, что творилось за пределами пещеры Цитадели.

Просто замечательно, что драконы способны подолгу обходиться без еды. Как только стало известно о моей болезни и я запер за собой дверь своей комнаты, не нашлось ни одной живой души, которая пожелала бы мне помочь. Но я не виню их — это неудивительно, если учесть, насколько высока смертность среди заразившихся.

Когда я очнулся после долгого сна, в который меня погрузила лихорадка, окружающий мир встретил меня безмолвием. Я собрал последние силы и обыскалскладские помещения — я настолько изголодался, что готов был съесть собственные книги, но при этом так ослабел, что не смог бы прожевать страницу!

Но на складах все-таки отыскалась еда. По правде говоря, там оказалось более чем достаточно, чтобы мне хватило на несколько первых дней выздоровления. Я утащил ее к себе в комнату — в прямом смысле слова утащил, поскольку поднять мешок мне было не под силу — это мне-то, который способен был лететь, держа в лапах взрослого вилорога! У меня даже не было сил изменить облик! Сейчас я размачиваю три засохшие дорожные лепешки и еле удерживаюсь, чтобы не схватить их и не попытаться съесть прямо в таком виде. Все равно эта попытка успехом не увенчается. Я настолько ослаб, что не могу даже раскрошить этот сухарь до такой степени, чтобы его можно было проглотить.

Я подпер дверь, чтобы она не закрывалась — надеялся услышать, не донесутся ли какие-нибудь звуки из дальних частей Цитадели, но так ничего и не услышал. Видимо, я должен радоваться: тишина означает, что эльфийские лорды так и не отыскали последнего нашего убежища — и что его им так и не показали. Но все же мне нерадостно. Я не могу не думать о судьбе моих товарищей, тех, кто вместе со мной участвовал в восстании и кто остался верен своим идеалам, в то время как другие поддались своим амбициям и жадности.

Что же случилось с ними? Ласен Орвад, Джеоф Ленгер, Реза Шеден — где вы теперь? Живы ли вы? Или лихорадка унесла вас наряду со многими другими? Или вы избежали болезни, но лишь затем, чтобы пасть от рук наших врагов?

Да, друзья мои, я осознанно говорю о наших врагах. Хотя я принадлежу к другому народу и ввязался в эту историю лишь из желания поразвлечься, но в конце концов я поверил в вас и в ваше дело. Когда я называю вас моими друзьями, я говорю это от чистого сердца. И до тех пор, пока я жив (а это долгий срок), ваши враги — мои враги. Я не допущу, чтобы ваша мечта погибла, в, то время как я могу сохранить ей жизнь.

Три дня спустя. Понятия не имею, какое сегодня число, поскольку не знаю, как долго я провалялся в бреду. Судя по лежащей повсюду пыли и по тому, как засох хлеб, могу предположить, что бредил я таки долго. Теперь мне известно, что некоторые из моих друзей спаслись бегством, — это можно понять по состоянию их комнат. Правда, я все равно не знаю, что сталось с ними после того, как они покинули Цитадель.

Мне тоже следует уйти отсюда сразу же, как только я смогу двигаться. Боюсь, что любой полукровка, который вернется сюда и обнаружит меня, сочтет меня предателем. Ведь известно было, что я заразился лихорадкой. И мне кажется, что любого выжившего заподозрят в том, что он получает плату от эльфийских лордов. Потому что без помощи магии — или драконьей природы — никому не под силу пережить эту болезнь.

Я могу воспользоваться тремя туннелями. Я проверю их и выберу самый подходящий. Если мне повезет, я доберусь до пустыни, а там уже смогу принять свой природный облик и присоединиться к Роду. Если же нет…

Но не будем об этом. Когда-нибудь, если только я смогу, я непременно вернусь сюда и заберу свой дневник, повествующий об этой войне. Если же я не вернусь, пускай он станет загадкой для тех, кто его найдет. Они наверняка подумают, что он написан при помощи какого-то шифра. Успехов им в расшифровывании!"

На этом страница заканчивалась. Прочие листы седьмой, и последней, книги остались неисписанными. Что бы ни произошло с драконом-волшебником впоследствии, в дневник он этого уже не записал.

Шана разочарованно захлопнула книжку, поставила ее на полку, сама улеглась на кровать, уставилась в потолок и задумалась. Магический светильник давал такой же ровный свет, как и светящиеся потолки в домах эльфийских лордов, и ничуть не мигал в отличие от фонариков, которыми освещала свое логово Алара, — не говоря уже о факелах, свечах и лампах, которыми пользовались люди.

Интересно, кто из полукровок был больше похож на своих отцов-эльфов, а кто — на матерей — по крайней мере, в плане магических способностей? И до чего же многие из них походили на Народ…

Судьба Каламадеа не давала Шане покоя. Девочке казалось, что в ней содержится разгадка ее собственной судьбы. Если бы только она знала побольше! Если бы хотя бы узнать, что случилось с Каламадеа после того, как он закрыл свой дневник и в последний раз вышел из комнаты!

Ну что ж, зато она теперь точно знала, зачем драконы меняют облик. Кажется, это было их любимейшим развлечением — манипулировать эльфами и их рабами-людьми и смотреть, как те будут реагировать. И действительно, именно с этого начал свою карьеру Калама.

При мысли о том, какими способами драконы могут влиять — и, несомненно, влияют, — на жизнь эльфов, а тем самым и на жизнь находящихся в их власти людей, у Шаны екнуло сердце. Некоторые делали это просто ради развлечения. Некоторые — чтобы испытать себя.

А некоторые, как тот же Калама, ввязывались в это развлечения ради, а продолжали уже потому, что понимали — вокруг происходит что-то очень не правильное. И решали помочь исправить эту не правильность.

Шана подумала, что они с Каламой, наверное, отлично бы поладили, если бы им суждено было встретиться. Своими представлениями о том, что такое правильно и справедливо, дракон-волшебник здорово напоминал Кемана. В своем дневнике Калама честно признавал, что взялся за это рискованное предприятие, предполагая, что это может оказаться довольно забавно — манипулировать судьбами «низших существ». Но прошло совсем немного времени, и он пылко привязался к ним. Он просто не смог сидеть сложа руки и смотреть на творящиеся несправедливости. Калама снова вмешался в ход событий, но уже с совершенно другими намерениями.

Он принял облик полукровки и присоединился к вспыхнувшему восстанию. Он действительно помогал строить Цитадель и много сделал для ее обороны. Он не наблюдал за Войной Волшебников, а участвовал в ней — не как руководитель, конечно, а как один из младших волшебников, тех, кто непосредственно вел боевые действия.

Шана прониклась к ним огромным уважением — не к силе, которой они владели, а к ним самим как к личностям. Шана глазами Каламы взглянула на волшебников, которые до этого были для нее лишь именами, на вождей, которые подняли и проиграли восстание. Теперь они стали для девочки живыми людьми. Шана узнала, как их простые ссоры переросли в ненависть, а эта ненависть потом развалила единый фронт повстанцев. И Шана, как и Каламадеа, окончательно убедилась, что к этому приложили руку эльфы.

И вот теперь дневник закончился. Шана ничего больше не могла узнать о драконе-волшебнике, и это вызвало у нее странное ощущение потери. Что же сталось с ним дальше? Правда, теперь девочка знала, что это именно Калама нашел те заметки на полях трактата о свиноводстве, забрал их из комнаты одной из жертв лихорадки и перенес в книгохранилище в надежде, что кто-нибудь все же отыщет и прочтет их.

Может, он в конце концов выздоровел и покинул Цитадель? А может, кто-то из полукровок вернулся, принял ею за врага и убил? Калама ведь сам говорил, что если его найдут живым, то могут счесть предателем.

Шана очень надеялась, что Калама все-таки сумел бежать. Даже волшебники, которых он описывал, стали для девочки живыми людьми — что уж говорить о самом Каламадеа. Шане казалось, будто она и вправду была знакома с ним, будто он был ее другом. Если ему удалось бежать, возможно, он и поныне живет в каком-нибудь Логове А раз уж он когда-то интересовался делами полукровок, они могут заинтересовать его и снова. А значит, они с Шаной вполне могут встретиться. Интересно, как он поведет себя, если заговорить с ним на языке Народа?

Шана повернулась на бок и жестом погасила магический светильник. Он постепенно сжался до светящейся точки, потом исчез совсем, оставив Шану в непроглядной темноте — такая бывает только под землей.

После недолгого размышления Шана решила, что лучше ей помалкивать и держать все это при себе. «Раз в прежние времена среди полукровок бывали предатели, они могут появиться снова». Конечно, наверняка тут ничего не скажешь. Но лорд Диран способен на очень сложные, многоходовые интриги. Впрочем, он мог решить, что пропажа нескольких детей, которых ему все равно пришлось бы уничтожить, особого значения не имеет, и оставить полукровок в покое до тех пор, пока они будут сидеть тихо и не высовываться и пока они не будут ничего у него красть. А они этого и не делали. Раз уж Денелор опасался взять что-нибудь у лорда Дирана, значит, остальные и вовсе не могли на такое решиться. То есть они обворовывали врагов Дирана, и это наверняка должно было нравиться лорду.

От мысли о том, что Диран может все знать о них, Шану пробрал озноб, и она решила, что уйдет из Цитадели, как только научится бесшумно управляться с магией. Если хотя бы одному из эльфийских лордов известно о Цитадели, то это уже не убежище, а ловушка. Она непременно станет разменной монетой в их бесконечных интригах — это лишь вопрос времени. И с этой монетой эльфийские лорды расстанутся без малейших сожалений.

Шана решила, что вернется в ту комнату и отнесет книги обратно. Девочка не хотела, чтобы они попались еще кому-нибудь на глаза, пусть даже никто здесь и не мог их прочитать. И надо посмотреть, не оставил ли там Калама еще чего-нибудь. Раз у эльфов и людей бывают дети, может, драконы, сменившие облик, тоже могут иметь детей от эльфов или людей? Может, она сама — как раз такой ребенок? А может, полукровки могут, подобно драконам, пользоваться драгоценными камнями, чтобы увеличивать свою силу? Возможно, магия полукровок достаточно схожа с драконьей, чтобы драгоценные камни помогали им. Надо будет попробовать. Надо испробовать все, что может помочь ей уйти отсюда как можно быстрее.

Абсолютно все.

Следующие несколько дней Шана провела, изучая едва заметные знаки, вырезанные на стенах коридоров в этой части подземелий. Сдвоенный значок «Каламадеа» соединялся с значком «Громовой Танцор». Следовательно, Каламадеа был не просто драконом, меняющим облик, но еще и шаманом. Возможно, он оставил здесь эти знаки еще во время постройки пещер — процарапал когтем, когда никто его не видел, или высек при помощи заклинания, воздействующего на камень. В дневнике он подписывался обоими этими знаками, а когда Шана как следует осмотрела снаружи дверь его логова, то на высоте своего роста снова обнаружила их же. Следуя за этими знаками, Шана обнаружила несколько складских помещений, ныне пустых, и пару комнат, в которых Каламадеа, похоже, занимался магическими экспериментами. Возможно, он пытался освоить некоторые магические приемы, употребляемые волшебниками.

Примерно после недели безуспешных поисков настойчивость Шаны в конце концов была вознаграждена. Девочка обнаружила очередной знак внутри одной из кладовок, уже обысканных ею прежде. Стена казалась совершенно монолитной, без малейшей щели. Шана прижала ладонь к вырезанному знаку, надавила на него и одновременно повернула камень. Раздался громкий щелчок. Часть стены размером чуть больше ладони девочки немного отошла в сторону. Шана поддела ее и отворила на манер маленькой дверцы.

И в открывшемся тайнике засверкали драгоценные камни: красные, зеленые, синие.

Камней оказалось не так уж много. Вполне возможно, что главные сокровища Каламадеа хранились где-нибудь в Другом месте. Возможно, это был запасной тайник, наподобие тех, которые устраивала Алара в разных местах своего логова и в его окрестностях и складывала туда камни похуже, которые все-таки могли пригодиться, если у нее почему-либо не окажется возможности добраться до главного запаса. В нише обнаружилось пять-шесть десятков камней, по большей части полудрагоценных. Впрочем, это еще ничего не значило. Полудрагоценные кварц и бирюза работали у Алары ничуть не хуже рубинов и изумрудов. Если камень годился для магического использования, его ценность и редкость никакого значения не имели.

Правда, и с таким количеством камней возникли некоторые трудности. В карманы они не помещались. А если нести их в подоле туники, кто-нибудь обязательно заметит и потребует поделиться, а то и захочет отобрать все. На некоторое время Шана задумалась, потом нашла выход. У нее был при себе шарфик как раз подходящего размера. Девочка переложила камни из ниши в шарф и увязала их в узелок. До своей комнаты Шана добралась без происшествий. Узелок она спрятала за пазуху. У нее уже дважды отбирали ее сокровища, и девочка совершенно не желала, чтобы это произошло в третий раз.

В тот день Шане ничего больше не удалось сделать, но на следующий, выполнив всю работу и отсидев занятия до конца, Шана направилась прямиком к себе в комнату, уселась на кровать, подобрав под себя ноги, и вытащила узелок.

Девочка разложила камни на коленях, пытаясь подражать действиям драконов, и постаралась достичь спокойного, сосредоточенного состояния духа, подобного трансу.

Едва войдя в это состояние, Шана подумала о Кемане. Первое, что ей нужно, — это поговорить с Кеманом.

Шана закрыла глаза и сосредоточилась, стараясь вызвать в сознании образ своего названого брата — вплоть до мельчайшей чешуйки. Когда этот образ стал таким реальным, что хоть дотрагивайся, Шана изо всех сил потянулась к нему.

Девочка и раньше предпринимала подобные попытки, но у нее никогда не хватало сил выглянуть за пределы леса. На этот раз Шане показалось, будто она услышала какой-то отклик, но очень слабый и отдаленный — слишком слабый, чтобы толком разобрать его, и недостаточно отчетливый, чтобы поверить, что она и точно дотянулась до Кемана.

Но ведь почти получилось! Шана не смогла совладать с искушением и попыталась потянуться еще дальше, хоть чуть-чуть. Но острая боль, пронзившая лоб, вырвала ее из транса и заставила отказаться от дальнейших попыток.

Шана вздохнула, открыла глаза и принялась рассматривать переливающиеся драгоценности. В конце концов она подумала: а вдруг неудача вызвана тем, что она пыталась использовать все камни одновременно? Может, если испытывать их по одному, будет лучше?

Но на коленях у нее лежало пять-шесть десятков камней — совершенно разных. Перепробовать их все поодиночке — та еще задачка…

«Ну и ладно», — философски подумала Шана. В конце концов, чего-чего, а уж времени у нее довольно.

Шана извлекла из груды первый попавшийся камень, берилл, обработанный в виде кабошона, а остальные увязала обратно в шарф. Потом она положила берилл на ладонь, всмотрелась в его глубину и сосредоточилась…

* * *

Алара шла по следу: драконий запах еще чувствовался в разреженном холодном воздухе. Вкладывая в каждый взмах крыльев все силы, драконица поднималась все выше в горы, расположенные на западной границе территории их Рода. В разреженной атмосфере не то что лететь — дышать было трудно. Хотя Алара изменила свои легкие, чтобы приспособиться к здешним условиям, ей все равно очень трудно было поддерживать такую скорость.

Кеман исчез в самом начале осени. Уже наступила середина зимы, а Алара до сих пор не разыскала сына. В Логове творилось нечто невообразимое. Половина драконов кричала, чтобы Алара вернула Кемана обратно, если понадобится — даже вместе с полукровкой, а вторая половина требовала, чтобы Алара отказалась от него или вообще затравила их с Шаной, как животных.

Сама же Алара испытывала изрядное беспокойство.

Конечно, Кеман не такой уж маленький. В его возрасте она уже предприняла свою первую вылазку в эльфийские земли. Но она-то была там не одна! И она не путешествовала вместе с полукровкой — существом, разоблачение которого принесет смерть им обоим.

Что же касается Шаны…

Огонь и Дождь! Боль, вина и чувство потери, переполнявшие сердце Алары, были такими острыми, как будто все это произошло лишь вчера. Она любила это дитя, дитя ее души. Да, в Шане не было крови Рода, но по духу она принадлежала к Роду и понимала честь Народа куда лучше, чем большинство драконов этого Логова. Они не имели права так поступать с Шаной!

Алара в гневе стиснула зубы. Что бы там ни твердили остальные, но она знала, что это был самый скверный поступок за всю историю Народа. Они должны были изгнать этого мелкого ублюдка, Ровилерна, или отослать его в другое Логово, чтобы его там научили вести себя как следует. А в результате вышло, что теперь, когда Кеман и Шана исчезли, Рови окончательно распоясался. А мать во всем ему потакала. Кроме того, Лори изо всех сил баловала дочь самой Алары и делала все, чтобы склонить Мире на свою сторону. А поскольку Алара была шаманом, она ничего не могла с этим поделать. Законы Рода позволяли ребенку оставить кровную мать и уйти жить к выбранной им самим приемной матери, если он того желал. А для того, чтобы нарушать законы, Аларе требовались исключительно серьезные основания…

Очень серьезные и логично обоснованные. А она сейчас не располагала ничем, кроме эмоций.

Но существовал судья, к посредничеству которого Алара могла прибегнуть, и отчаяние толкнуло ее на поиски этого судьи. Если она разыщет Отца-Дракона, тот может воспользоваться своей властью и рассудить ее с соплеменниками.

Но найти Отца-Дракона было нелегко. Он давно уже отказался от собственного логова, поскольку вырос до такого размера, что теперь мог чувствовать себя удобно лишь в самых больших пещерах. Кроме того, он полагал, что принадлежит не к какому-то одному Логову, а ко всему Народу, и потому постоянно путешествовал.

Алара последовала за ним сперва в Логово Ладаренао, потом в Логово Пелеонаванде, но не застала его ни там, ни там. Теперь она принялась обыскивать горы, руководствуясь собственными представлениями о характере и привычках Отца-Дракона и ловя в морозном воздухе самые слабые запахи.

Но теперь запах усилился, а скалы внизу начали перемежаться то сосновыми лесами, то лугами. Алара снизилась и полетела вдоль горного склона, высматривая следы присутствия Отца-Дракона. Да, именно такие края ему и нравились. Он мог провести несколько недель, наблюдая за жизнью какого-нибудь луга.

Алара уловила краем глаза какое-то движение — нет, не движение, это солнце сверкнуло на какой-то громаде, напоминающей глыбу льда. Алара, не раздумывая, сложила крылья и камнем ринулась вниз. Она распахнула крылья в самое последнее мгновение и приземлилась, подняв целое облако снега и крохотных кристаллов льда.

Отец-Дракон медленно повернул голову. Он сделал свою чешую белоснежной, чтобы не выделяться на фоне окружающего снега и льда, но не предпринял больше никаких попыток замаскироваться. Хотя, пожалуй, он и вправду ни в чем больше не нуждался. И без того заметить его на снегу было почти что невозможно.

«А, Алара, — произнес он вместо приветствия. — Ты выглядишь взволнованной. Что привело тебя сюда?»

— Мне нужна твоя помощь, шаман! — выпалила она вслух, и ее голос эхом разнесся в холодном разреженном воздухе.

Отец-Дракон ограничился тем, что посмотрел на Алару, но на морде его было написано: «Ты слишком много знаешь, чтобы просить помощи».

От замешательства у Алары даже начало покалывать морду.

«Шаманы не просят помощи, — напомнила она себе. — Шаманы ищут ответы». Что за глупая просьба! Она слишком много знает, чтобы просить помощи.

— Мне нужен твой совет, Отец-Дракон, — сказала Алара, слегка склонив голову. — Я нахожусь в кошмарном положении и не могу придумать, как из него выйти. Наше Логово сейчас в полном смятении. Если бы я вернулась с твоим советом…

— А твоим собственным советам они больше не доверяют? — мягко поинтересовался Отец-Дракон.

Алара почувствовала, как по морде снова словно пробежались крохотные иголки. Но драконица совладала со стыдом и замешательством.

— Нет, — честно призналась она, — не доверяют. Боюсь, я тоже являюсь частью проблемы.

Алара рассказала всю историю, начиная с того, как Рови задирал Кемана и Шану, и до второго исчезновения Кемана. Отец-Дракон слушал, прикрыв глаза, но Аларе не казалось, что он пропускает ее слова мимо ушей. Скорее уж он старался сосредоточиться на каждом слове. Закончив рассказ, Алара с замирающим сердцем принялась ждать ответа. У нее понемногу начали замерзать лапы.

Выслушав ее рассказ, Отец-Дракон долго хранил безмолвие, так долго, что солнце начало клониться к горизонту, а воздух стал ощутимо холоднее. Он продолжал молчать даже тогда, когда из-за деревьев вышло стадо оленей. Они принялись разгребать копытами снег и жевать пожухлую траву.

Алара с трудом заставила себя не обращать внимание на животных. Она немного изменила циркуляцию крови, чтобы согреть лапы, и продолжала ждать.

«Этот ребенок несет с собой такие перемены, с которыми Народ, возможно, просто не готов встретиться, — мысленно произнес Отец-Дракон. Алара подпрыгнула от неожиданности. Олени с беспокойством взглянули в их сторону. Потом один остался на страже, а остальные снова занялись травой. — Я не могу дать тебе совет и сказать, какой путь тебе избрать. Ты должна сама решить, желаешь ли ты принять такие большие перемены. И если остальные захотят последовать твоему примеру, значит, так тому и быть. Народ силой заставил Шану вступить на ее путь, а Кеман, очевидно, уже избрал свою судьбу. Он предпочел действовать, не пользуясь больше твоей защитой и поддержкой, и по крайней мере с этим выбором тебе придется смириться».

Сбитая с толку Алара ответила тоже мысленно:

«Но.., что же мне со всем этим делать? Кеман ушел во внешний мир. Его могут поймать, и это втянет весь Народ…»

«Народ потеряет свое преимущество „невидимости“, — немедленно откликнулся Отец-Дракон. — И никакие твои действия или бездействие этого не изменят. Большой мир вот-вот узнает о существовании драконов. И на мой взгляд — именно на мой — это хорошо».

Алара представила себе, что кроется за этими словами, и содрогнулась. Бешеная ярость эльфийских лордов, все те кошмары, которые ей доводилось видеть…

«Но что же в этом может быть хорошего? — спросила она. — Эльфийские лорды сильны и жестоки, и как только они узнают о нашем существовании, они никогда больше не оставят нас в покое».

«Это-то и хорошо, — Отец-Дракон открыл глаза и искоса взглянул на Алару. — Со времени прихода в этот мир драконы сделались чересчур ленивы. Да, в самом начале мы были малочисленны и эльфийские лорды могли просто уничтожить нас. Но теперь нас стало много, и мы больше не слабы, а господство эльфийских лордов больше нельзя назвать неоспоримым. Обстоятельства менялись, а мы — нет. И к нынешнему времени мы, лишившись необходимости бороться с внешними обстоятельствами, заплыли жиром, сделались самодовольными и окончательно утратили желание совершенствоваться. Теперь же у нас не будет выбора. Теперь нам придется вновь прибегнуть к активным действиям, чтобы защитить себя, и, возможно, нам даже придется искать союзников. Но многим это не понравится».

Он снова закрыл глаза и чуть глубже зарылся в снег. Аларе стало очевидно, что Отец-Дракон уже высказал все, что намеревался сказать.

Она подождала, пока лучи закатного солнца не позолотили снег. Потом она дождалась восхода луны. Небо усыпало бесчисленное множество звезд — в чистом, разреженном воздухе высокогорья они казались яркими до боли.

Наконец, когда стадо закончило пастись и вновь удалилось под защиту деревьев, Алара встала. Она распахнула крылья и взмыла в небо. Рывок был столь силен, что поднятый крыльями вихрь взметнул целую тучу снега. И большая часть этого снега осыпалась на белую громаду — застывшего в странной позе Отца-Дракона.

Впрочем, по его виду можно было подумать, что он этого даже не заметил.

Алара сделала три круга, все еще надеясь получить более развернутый ответ. Но тщетно. Ни малейшего отзвука мысли. Отец-Дракон ничем сейчас не отличался от огромного изваяния, высеченного изо льда и припорошенного снегом.

Он не только не намерен был брать на себя решение проблем Алары, но и не собирался давать ей более четких указаний, чем те, что она уже получила.

Алара полетела на восток, назад, к Логову, и ее раздражения оказалось более чем достаточно, чтобы согревать драконицу на всем долгом пути.

Глава 16

Это было очень странное чувство — ходить не на четырех ногах, а на двух, но Кеман уже привык.

А вот к чему он привыкнуть никак не мог, так это к двуногим. «Люди», — напомнил он себе. Это — люди. А не двуногие. Но как их ни назови, а они были повсюду, куда бы Кеман ни шел.

Город был настолько забит ими, что напоминал гигантский муравейник. Да и ощущения он вызывал те же самые, что и муравейник: теснота, толпы, все куда-то зачем-то бегут… А вот эльфы здорово смахивали на трутней. Вид у них был холеный и избалованный, причем им для этого не приходилось прилагать особых усилий. Даже самые незнатные из эльфов держали хотя бы по несколько человек прислуги, а в большинстве эльфийских домов рабов-слуг было не несколько, а очень много. Люди были дешевы, плодовиты и исправно размножались.

Кеман посмотрел из окна третьего этажа на толпу, заполонившую улицу, и попытался убедить себя, что стоящая перед ним задача не настолько уж невыполнима. Бывали моменты, когда Кемана охватывали сомнения. А иногда ему просто хотелось все бросить и сбежать домой, к матери.

Он прибыл в этот город под видом юного эльфийского лорда, у которого довольно магии, чтобы к нему относились с уважением, но недостаточно, чтобы его могли посчитать источником угрозы или вообще найти в нем что-либо интересное. Но к тому моменту, как Кеман добрался до города — кружным путем, чтобы сбить со следа всех возможных преследователей, — уже наступила осень, и Шана давно куда-то исчезла.

Кеман обнаружил, что город гудит от слухов и кишит шпионами всех самых значительных эльфийских лордов, о которых ему только доводилось слышать от матери. Ни в одной гостинице не было свободных мест, так что Кеман не смог бы туда попасть, даже если бы у него были деньги, л если бы он принял облик человека из числа приближенных, это слишком бы ограничило его возможность перемещаться по городу. Пару дней Кеман бродил по улицам, на ночь покидая город, — чтобы поохотиться, и пытался отыскать способ проникнуть в общество тех, кто мог что-то знать.

А еще он пытался, что было не менее важно, отыскать себе жилье — хотя бы временное.

Кеман уже отчаялся отыскать место, где можно было бы жить. В конце концов он решил рискнуть и действовать, как настоящий эльфийский лорд. К его изумлению, это сработало. Кеман нашел себе жилье в городском доме лорда Алинора — просто явился и заявил, что его сюда прислали. Он не смог бы в случае чего толком объяснить, кто и зачем его прислал, но никто не осмелился его расспрашивать. Эльфийские вассалы лорда Алинора были слишком заняты, чтобы интересоваться такой мелочью, как присутствие или отсутствие какого-то мальчишки, а люди-приближенные полагали, что эльфы знают, что делают.

Кеман получил маленькую комнату — по крайней мере, маленькую по его понятиям, — с окнами на улицу. Благодаря ей он быстро определил свой личный статус. Этот статус был слишком высок, чтобы селить юнца вместе со слугами, но недостаточно высок, чтобы давать ему жилье на первом или втором этаже. Здесь хватало и других молодых эльфийских лордов кроме Кемана, и, похоже, большая их часть не слишком утруждала себя работой.

Кеман целыми днями бродил по городу в эльфийском или человеческом облике, слушал любого, кто желал с ним разговаривать, покупал выпивку любителям поболтать, старался наладить отношения со своими ровесниками, проживающими в доме лорда Алинора, время от времени играл в азартные игры и всегда выигрывал, но никогда не садился играть дважды с одним и тем же партнером — считал, что это будет уже чересчур. Еще работая с Шаной, Кеман выяснил, что драконья магия не подходит для того, чтобы швыряться камнями, но зато при ее помощи вполне можно влиять на игральные кости и бабки. Для первых ставок он использовал несколько драгоценных камней из своей сокровищницы. Теперь же у Кемана было достаточно денег, чтобы выставлять угощение приближенным слугам и незнатным эльфам, которые вроде бы могли располагать определенными сведениями, и составлять компанию другим молодым эльфам, которые отправлялись куда-нибудь поразвлечься.

Обычно еще до того, как вечеринка заканчивалась, Кеман успевал отыграть все, что тратил на угощение своих спутников. Нынешний его облик имел определенные преимущества — никому и в голову не приходило, что Кеман может мошенничать, настолько юным и желторотым он выглядел. Кроме того, эльфийская магия попросту не была приспособлена для таких фокусов. А любой эльф, магия которого была достаточно сильна, чтобы позволить манипулировать игральными костями, просто не нуждался в таком мелком мошенничестве.

Недели через две Кеман уже мог бы перебраться в гостиницу — но они по-прежнему были переполнены и забиты тайными агентами, как людьми, так и эльфами, наблюдавшими за всеми подозрительными соседями. А Кеман был отчаянно заинтересован в том, чтобы остаться незамеченным. Среди этих агентов вполне могли оказаться другие драконы в измененном облике. Если они узнают, кто такой Кеман, то могут изловить его и отправить домой, к Аларе.

За последние несколько недель он собрал довольно много слухов. Большая их часть касалась Шаны, но ни один из них не указывал, где же теперь ее искать.

Да и вообще история получалась странная. Приближенный слуга лорда Дирана купил Шану на торгах. Он заплатил золотом лорда, и представители других эльфийских лордов узнали этого человека.

Но потом этот же самый человек, задыхаясь, примчался к закрытию торгов. Он был настолько разъярен, насколько это было дозволено для приближенного, и клялся, что не покупал девчонку. Он клялся, что в это время спал у себя в комнате, в городском доме своего лорда. Кто-то из здешних рабов лорда нашел его распростершимся на полу. Его разбудили, и он тут же отправился на торги — и лишь затем, чтобы узнать, что девчонка исчезла и что якобы он же ее и купил!

Общественное мнение сходилось на том, что приближенный вроде бы не врал. Это могло значить только одно: приближенного околдовали и под его видом на аукцион приходил кто-то другой. Но кто же купил девчонку? И — этот вопрос волновал Кемана даже сильнее — зачем?

Кеман был совершенно уверен, что Шану увели не вассалы лорда Дирана — хотя ходили и такие слухи Если бы это соответствовало действительности, упустивший девочку приближенный исчез бы, и о нем бы больше никто никогда не услышал. А тот, кто на самом деле купил Шану, поднялся бы по служебной лестнице. Вместо этого приближенного допросили и понизили в должности, но при этом он по-прежнему был жив и находился на службе у лорда Дирана. И никаких перестановок среди управляющих при поместье лорда Дирана пока что не произошло.

Так утверждал самый надежный источник Кемана, один молодой эльфийский лорд, циничный и недовольный собственным отцом. А ведь у него, пожалуй, вполне могли бы существовать определенные идеалы, если бы только он не видел постоянно, что честь, верность и правда служат окружающим не более чем разменными монетами. По крайней мере, так казалось Кеману. Во всяком случае, молодой эльф много говорил о таких вещах — но при этом относился к людям-рабам, словно к животным, не имеющим чувств.

Кеман со вздохом отвернулся от окна, улегся на кровать и задумался.

Самым важным, что удалось раздобыть Кеману за это время, был небольшой листок бумаги, лежавший сейчас у него под подушкой. Его приятель получил это от агентов своего отца и, прежде чем передать сведения лорду Алинору, сделал копию для Кемана. Это было главной задачей В'дерна Ириделана ан-лорда Кедриса — получать определенную информацию и передавать ее союзникам своего отца. Он проделывал это раз в четыре-пять недель, а остальное время тратил на собственные удовольствия. Про себя Кеман думал, что обходиться так с юношей вроде Ириделана довольно неразумно. Но этот его знакомый был одним из немногих эльфийских лордов, имевших старшего брата — эл-лорда, который, соответственно, и являлся наследником. Следовательно, для заключения брачного союза Ириделан не годился — разве что его отец сумеет отыскать семейство, в котором есть одни лишь дочери. А участвовать в управлении поместьем Ириделану не позволяли, поскольку его старший брат слишком ревниво оберегал свои привилегии.

Кеман испытывал смутную жалость к этому юноше. В судьбе Ириделана было нечто очень печальное. Ириделан был весьма неглуп и обладал неплохими задатками — но при этом ему нечего было делать. Даже трутень — настоящий, летучий, — приносил какую-то пользу, а Ириделан — никакой. Кажется, юноша чувствовал, насколько никчемна его жизнь, но понятия не имел, как можно ее изменить. Кеман убедил Ириделана, что у него тоже неприятности с родителями и что ему просто необходимо проявить инициативу — например, выследить дикарку, о которой все только и говорят, — иначе его сдадут на воспитание тетке, на редкость отвратительной особе. Кеман позаимствовал эту идею из какой-то книжки, которую Алара притащила домой из очередного путешествия специально, чтобы учить сына читать.

Кеман покопался под подушкой и вытянул листок бумаги, хотя он и так уже наизусть знал, что там написано.

«Найденный при девочке ошейник помечен гербом лорда Дирана. Данный ошейник является ошейником наложницы. Последним его носила рабыня Серина Даэт. Ее приговорили к смерти за то, что она носила ребенка-полукровку, но она успела бежать в пустыню. Предполагается, что рабыня умерла. Девочка ни разу не упомянула о Серине, потому логично будет предположить, что ошейник она нашла».

Всего несколько фраз, и так много важных сведений.

Кеман давно уже расстался со своими фантазиями о том, что Шана на самом деле принадлежит к Народу. Но прежде он не знал, что она — полукровка.

— Мать — человеческая женщина, а отец — эльфийский лорд. Сказочка, — сказал ему вчера вечером Ири, изрядно подвыпив. — Точно так же, как и рассказы о «драконьей коже», которую носила девчонка. Полукровки — это миф. Говорят, они развязали Войну Волшебников. Это ж чистая смерть — позволять людям скрещиваться с эльфийскими лордами. Ну да, Война Волшебников была. Тогда погибло три четверти лучших магов. Только я думаю, что полукровки тут ни при чем. Послушать, так они были просто потрясающими магами. — Эта мысль заставила Ириделана презрительно фыркнуть. — Если у рабов нету магии, а которая есть, глушат ошейники, и если даже маги вроде Дирана не могут родить ребенка, который сравнялся бы с ними по силе, так откуда ж у этих полукровок могло взяться столько магии, чтоб чуть не разогнать нас всех?

— Но Война Волшебников… — начал было Кеман.

— Нянькины сказки. Плетут всякий бред, чтоб скрыть, что на самом деле творилось. Я тебе вот что скажу: я думаю, что в Войне Волшебников на обеих сторонах было полно лордов. Может, полукровки там вовсе ни при чем были. Скорее всего с одной стороны там была компания приятелей, которые заморились все время сидеть на дне. А победители приплели сюда полукровок, чтобы их наследникам не взбрело в голову чего подобного, — Ири взмахнул кубком и расплескал вино. — Слушай, что я тебе скажу — Высшие лорды вполне могли бы понемногу допускать молодых в Совет! Они допрыгаются до новой встряски!

И Ириделан сел на любимого конька — принялся рассуждать о том, как старики угнетают молодежь, как сильные угнетают слабых, и как все было бы хорошо, если бы эльфийские лорды были лордами не только по названию и делили все поровну, не глядя, кто там сильный маг, а кто слабый. Кеман с трудом удержался, чтобы не спросить:

«А как же люди?» Он по опыту знал, что Ири посмотрит на него так, словно Кеман спросил: «А как же двуроги?» Когда Ириделан разглагольствовал о равенстве, он имел в виду равенство эльфов-мужчин. Женщины существовали лишь для того, чтобы их холить и лелеять. А люди — те просто домашний скот.

Но все разговоры о полукровках и известие о смертном приговоре навели Кемана на мысль, что стоило бы порыскать в библиотеке городского дома, где сейчас проживали они с Ириделаном. Теперь Кеман точно знал, какая опасность грозила Шане. Кроме того, он чуть больше узнал о Войне Волшебников и Пророчестве о Проклятии эльфов.

Шана была полукровкой, дочерью Дирана и его наложницы. И те, кто пытался прибрать ее к рукам, как минимум подозревали, кто она такая. Кеман понятия не имел, где Шана ухитрилась отыскать ошейник своей матери, но, видимо, именно поэтому он и не мог тогда поговорить с ней мысленно. Всего-навсего еще одно неудачное совпадение… Если бы Шана не нашла этот ошейник, скорее всего никто бы даже не заподозрил, кто она. А из-за ошейника кто-то вспомнил о такой возможности.

Настоящие фанатики попытаются убить ее, как только увидят, за то лишь, что она может оказаться полукровкой. Лорды вроде Дирана наверняка постараются заполучить Шану, чтобы выведать секрет драконьей шкуры, а потом уже убить.

Единственное, что внушало Кеману надежду, так это to! факт, что никто пока что не принялся хвастаться «секретом драконьей шкуры». И что в городе до сих пор спорили, кто же увез дикарку…

Судя по всему, это вполне могли быть драконы из какого-то другого Логова.

Внезапно Кеман решил, что тут ему больше делать нечего, и разорвал листок бумаги на мелкие клочки. Пора отсюда убираться, пока его не разоблачили. Может, за пределами города ему повезет больше.

Кеману не нужно было собирать вещи: все, что нужно, и так было при нем. Все, что от него требовалось, это выйти отсюда и решить, куда двигаться дальше.

«В поместье Дирана», — решил Кеман, подхватив плащ и закрыв за собой дверь гостевой комнаты. Наверняка Шану должны были увезти туда. Может, ему удастся что-нибудь выяснить по дороге.

В конце концов, не могла же она провалиться сквозь землю!

* * *

В'касс Валин эл-лорд Хэрнальт, наследник огромных владений своего отца, лорда Дирана, сидел в своем кресле неподвижно, словно мраморная статуя. В отделанном алым шелком кабинете было тихо, словно в склепе. Черная мебель с кроваво-красной обивкой, алые драпировки, белые стены, рамы из резного оникса, холодного и неумолимого, как гнев Дирана.

А вчера кабинет был зеленым — нефритово-зеленым, в точности, как глаза Дирана…

«Очевидно, лорд-отец в дурном настроении. И похоже, именно из-за меня». У лорда Дирана что-то пошло не так — и именно Валину предстояло принять на себя основной удар его неудовольствия. Валин сжал губы, стараясь не выказывать раздражения, и принялся ждать.

— Я недоволен тобой, В'касс Валин, — произнес лорд Диран после долгого молчания, предназначенного для устрашения отпрыска, сбившегося с пути истинного. Эти игры давно уже были знакомы Валину. — Я очень тобою недоволен.

— Мне очень жаль, мой лорд, — пробормотал Валин, склонив голову. Он надеялся, что достаточно убедительно изображает раскаяние. «Мне очень жаль, что я не смог спрятать куда-нибудь Тень прежде, чем ты принялся за него. И еще сильнее я жалею о своей молодости, которая пока что мешает мне бросить тебе вызов». Когда-нибудь он непременно навяжет своему отцу магический поединок — тогда, когда тот менее всего будет этого ожидать. Диран пока что не знал этого, но Валин превосходил его по уровню магической силы. Правда, Диран располагал преимуществом, которого не было у Валина, — богатым жизненным опытом. Он знал толк в хитрости и предательстве.

— Сожаления недостаточно, В'касс Валин, — Диран встал. Сила облекала его, словно плащ, создавая вокруг фигуры лорда легкий сияющий ореол. Впрочем, этот трюк на Валина не действовал. Юноша слишком часто с ним сталкивался.

Да он и сам мог светиться, если хотел. Детский фокус. Валин ему научился, едва выбравшись из колыбели. Видят предки, он это отработал еще на няньках.

— Нет, его не просто недостаточно, — Диран обошел черный ониксовый стол и встал прямо перед сыном, так, что Валину пришлось смотреть на него снизу вверх. — Тебе придется пожалеть об этом еще сильнее. Что бы я ни говорил, что бы ни делал, но мне так и не удалось объяснить тебе, что люди не стоят того времени и усилий, которые ты на них тратишь, — не стоят и никогда не будут стоить. Они — всего лишь рабочие инструменты, Валин. И только. Исключительно умные орудия, но не более того. Они даже о себе не могут позаботиться, если кто-нибудь из нас не говорит им, что нужно делать.

Да, в это Валин не верил, поскольку читал исторические книги. Он знал правду и знал, что они с отцом лгут друг другу. Люди создали процветающую цивилизацию и высокую культуру. А эльфийские лорды уничтожили ее — просто стерли с лица земли, так что люди даже не знали теперь имен своих прежних богов.

Диран нахмурился. Валин выдержал его недовольный взгляд, даже не поморщившись.

— Ты слишком сильно привязался к своему любимцу, Валин, и мне это не нравится. Ты уже взрослый. Тебе пора увидеть, каков мир на самом деле, и узнать, какими бывают эти животные, если их не выдрессировать как следует.

Для этого разговора с сыном Диран выбрал золото. Из-за сияющей ауры и горящих в этом сиянии золотых одежд на лорда просто невозможно было взглянуть. Насколько понимал Валин, именно этого его отец и добивался.

— И что же, отец? — откликнулся Валин, поскольку Диран явно ждал какого-то ответа.

— Я отправляю тебя на воспитание к В'касс Чейнару сур Трентилю, — отрезал Диран, развернулся и направился на прежнее место. — Не знаю, помнишь ли ты его. Он разводит обычных рабов. Полагаю, там ты досыта на них насмотришься и сумеешь выработать правильное отношение к ним. Ты думаешь, что знаешь людей. Но на самом деле ты знаешь лишь тех, кто достаточно умен, чтобы из них можно было подготовить домашнюю прислугу, — а таких немного. Стоит тебе хоть раз столкнуться с кем-нибудь из этих животных поближе, и ты увидишь, что я был прав, когда говорил о всем их племени.

Валин изо всех сил старался скрыть страх. Лорд Чейнар пару раз посещал поместье, и каждый раз за ним тянулся весьма своеобразный след — изуродованные тела и искалеченные мозги. Хотя Чейнар составил себе состояние на разведении рабов-разнорабочих, к людям он относился с презрением, переходящим в ненависть. «Дай ему возможность, и он перебил бы всех людей, до которых только дотянулся бы…»

— А Тень? — тихо спросил юноша.

— Останется здесь. И хватит о нем, Валин. Его я отправляю к моему старшему надсмотрщику, Пеледену, чтобы мальчишка знал свое место.

К Пеледену, известному своим пристрастием к красивым мальчикам. О Предки! Тень станет сопротивляться — но Пеледен только получит от этого дополнительное удовольствие.., и еще большее удовольствие он получит, наказывая парня засопротивление. Заслышав такую новость, Валин уже не смог скрыть страха — и тут же вспыхнул от гнева, увидев, как это позабавило его отца.

Диран широко улыбнулся.

— Иди собирайся, Валин. Я желаю, чтобы ты как можно скорее отправился в путь. И лучше предупреди своего любимчика, что, если он не желает снова быть наказанным, пускай беспрекословно выполняет все желания Пеледена, — и Диран занялся какими-то бумагами, лежавшими на столе, тем самым недвусмысленно давая своему сыну и наследнику понять, что тот может идти.

Валин поднялся, медленно и изящно — изяществом он не уступал отцу, — и поспешил выйти из кабинета.., пока он не сорвался и не попытался придушить старого ублюдка.

Юноша прикрыл за собой дверь кабинета и поспешил к своим покоям, где его ждал Меро Дженнер. Его «любимчик», как выражался Диран, и личный слуга. Его единственный друг во всем этом доме. Единственное существо, которому Валин мог доверять.

И — что было самым опасным — его двоюродный брат, полукровка.

О чем не знал никто, кроме самого Меро, его матери и Валина.

Все это произошло благодаря странному стечению обстоятельств. Когда Валину было лет пять, одной из наложниц Дирана, Делии Дженнер, перестали давать противозачаточные снадобья, поскольку ее готовили для спаривания с одним из гладиаторов. Совершенно нормальная процедура. Ничего необычного в этом не было.

Если не считать того факта, что во время одной из частых отлучек Дирана — Делия в это время все еще находилась в гареме — в поместье на недельку наведался его брат, В'касс Тревес сур Хэрнальт. Тревес никогда не появлялся здесь в присутствии Дирана. Одна из причин, по которым семью возглавлял Диран, а не его старший брат, Тревес, заключалась в том, что Диран всегда был исключительно честолюбив. А Тревес — нет. Диран искал власти, а Тревес — удовольствий, и когда он не находил, чем поразвлечься среди своей немногочисленной собственности, то иногда пасся в более обширных охотничьих угодьях своего брата. Хрупкая темноволосая красавица Делия произвела на него неизгладимое впечатление, и всю ту неделю, что Тревес прогостил здесь, он каждую ночь вызывал Делию к себе.

Тревес уехал еще до того, как его брат вернулся домой; он всегда так делал. Делию отправили к гладиаторам, и в должный срок она произвела на свет первого своего отпрыска. Ровно через девять месяцев после первого спаривания.

Ребенок был таким же хрупким и темноволосым, как мать, но у него были заостренные ушки, белая кожа и глаза, зеленые, словно молодая листва.

К счастью, повивальная бабка была подслеповатой и не заметила этих признаков, изобличавших в ребенке полукровку.

Каким-то образом — Валин не уставал удивляться мужеству и смелости Делии — мать ухитрялась прятать сына до тех пор, пока ему не исполнилось одиннадцать лет. Она использовала множество уловок — когда рядом появлялись надсмотрщики, она заставляла младенца плакать так, чтобы у него опухали уши. Она причесывала ребенка так, чтобы уши были скрыты под волосами. Она убедила надсмотрщиков, что у Меро какая-то детская болезнь, и старалась держать его в полутемной комнате. Потом, когда мальчик подрос, Делия приучила его всегда держать глаза опущенными, научила прятать уши и почаще бывать на солнце — в конце концов Меро начал напоминать статуэтку из обожженной глины. Но в конце концов приблизился день, которого Делия уже не могла оттянуть, — Меро должны были надеть ошейник. А Делия знала, что когда надсмотрщики хорошенько рассмотрят Меро, и ее и мальчика ждет смерть.

И тогда Делия решилась на неслыханную дерзость. Она тайком пробралась вместе с Меро в покои Валина и рассказала юноше обо всем.

О том, что Валин с сочувствием относится к бедственному положению рабов и приближенных своего отца, известно было давно. С тех самых пор, как он осознал их воистину бедственное положение, Валин часто пытался избавить их от побоев и других наказаний. Он даже как-то вступился за Делию и избавил ее от объятий особенно грубого гладиатора (правда, сам Валин уже успел позабыть об этом случае). Возможно, Валин сделался таким чувствительным потому, что вынянчили его человеческие женщины. А может, это его первые учителя — тоже люди — заставили мальчика осознать, что они — равные ему разумные существа, а не дрессированные животные, как пытался утверждать его отец. А возможно, разгадка заключалась в том, что Валину, в отличие от многих его соплеменников, чужие страдания не доставляли ни малейшего удовольствия. Напротив, сама идея наслаждаться этим казалась ему отвратительной. И как только Валин стал достаточно взрослым, чтобы использовать свою хитрость и силу для защиты людей, он не преминул этим воспользоваться. Мальчик знал, что люди благодарны ему, но Валину и в голову не приходило, что они настолько ему доверяют. Делия взывала к его благородству и его состраданию, и Валин не устоял. Той же ночью, воспользовавшись отсутствием отца, молодой лорд заявил, что забирает себе этого мальчишку в личные слуги. Надсмотрщик, не видя необходимости вмешиваться в столь незначительное дело, без малейших колебаний согласился. Валин сам сделал ошейник для Меро — но замыкающий его берилл вместо того, чтобы нейтрализовать растущую магию мальчика, поддерживал иллюзию, позволявшую Меро выглядеть обычным человеком.

Последние пять лет Меро неотлучно находился при Валине, так что сперва люди-рабы, а потом и некоторые из эльфов начали называть его «Тенью Валина». Теперь же и вовсе мало кто помнил его настоящее имя. Диран вообще знал мальчишку исключительно как Тень.

Перед дверью, ведущей в его покои, Валин замешкался. Ему предстояло взглянуть в лицо своей Тени и сообщить Меро, что их разлучают и что его отправляют к надсмотрщику, превосходящему жестокостью даже главу клана. И если он не хочет, чтобы Меро выкинул что-нибудь такое, за что его убьют, ему нужно придумать какой-то выход из этой ситуации и перехитрить лорда Дирана…

Меро лежал ничком на своей кровати. После ударов, нанесенных лордом Дираном, его спина представляла из себя кровавое месиво. И когда юношу принесли сюда, он поклялся, что никогда больше не подвергнется такому наказанию.

Валин лихорадочно соображал. Может, как-нибудь подменить слугу из приближенных, которого ему дадут в дорогу, и взять Меро вместо него? Кого-то с ним непременно должны послать. Не может такого быть, чтобы его отец доверил своего сына и наследника заботам приближенного, не прошедшего обучение в доме Дирана, — пускай даже он отправляет Валина к одному из своих старинных союзников.

Но все здесь слишком хорошо знают Тень…

А вот и ответ. Здесь Тень знают все. Но по пути им не раз придется где-то останавливаться.

Валину было приказано проводить время и искать приюта исключительно в домах вассалов или союзников лорда Дирана. Вот там-то, в доме, где никто не знает Тень, и можно произвести подмену. Предположим, его слуга заболеет, и Валину придется отослать его, и взять себе другого…

Когда Валин открыл дверь, в голове у него уже сложился подходящий план.

Диран закончил разговор с лордом Чейнаром и мановением руки развеял заклинание дальней связи. Изображение хмурого лица поблекло, и вскоре со сверкающей крышки стола на Дирана смотрело лишь его собственное отражение. Диран со вздохом потер переносицу. Этот разговор потребовал у него куда больше магической энергии, чем обычно уходило в подобных случаях. Диран чувствовал себя уставшим и опустошенным, и сейчас ему больше всего хотелось уединиться в гареме для заслуженного отдыха. Это послание было последней формальностью, требовавшейся для того, чтобы отправить сына на воспитание. Теперь можно выбросить и мальчишку, и весь этот случай из головы.

Но Дирану никак не удавалось этого сделать. Произошедший инцидент необъяснимо и совершенно беспричинно вызывал у него глубокое раздражение.

Одним взмахом руки Диран сделал освещение послабее, вторым — зажег успокаивающие благовония и уставился на свое расплывчатое отражение. Очень жаль, что он в свое время не наблюдал за мальчишкой повнимательнее и не воспитывал его посуровее. Где только тот набрался этих странных идей о том, как следует обращаться с людьми? Ясно лишь одно — почерпнул он их не от отца. Ведь были же когда-то у него рабы, наделенные магической силой! Чертовски жаль, что они сломались от наложенных на них сдерживающих заклинаний. Если бы у него был сейчас под рукой такой раб, он мог бы заглянуть в мысли Валина или даже изменить их. Но увы. При всей их полезности эти инструменты чересчур опасны. Он сам сделал все, что мог, чтобы уничтожить их, и всегда приказывал своим людям следить, чтобы и другие лорды их не использовали.

Там, где существовали рабы, обладающие магической си пой, всегда существовала опасность, что на свет появится полукровка — а это уже могло обернуться настоящим бедствием. Сколько-нибудь реальных способов сдерживать силу полукровок и держать их под контролем просто не существует. Рано или поздно, но они разрушат любое принуждение и любую иллюзию.

А затем выступят против своих хозяев — в этом не может быть ни малейшего сомнения.

Невероятная сила полукровок давала им такие преимущества, которыми обладали лишь считанные эльфы. Гнев и отвращение, захлестнувшие Дирана при мысли о полукровках, проникли в самое сердце лорда и разрушили его обычную невозмутимость. Одна лишь мысль о них причиняла ему почти что физическую боль. Подлые создания, исподтишка забирающиеся в сознание своих жертв! Обладателей столь омерзительных способностей следует навсегда стереть с лица земли!..

Диран с заметным усилием сдержал разгорающийся гнев и вернулся к размышлениям о собственном сыне. Точнее, о привязанности мальчика к своему «ручному» человеку.

В значительной степени Диран и сам в этом виноват. Если бы он больше занимался сыном, то смог бы вовремя пресечь эту сентиментальную привязанность к человеку и воспитать в Валине правильное отношение к рабам.

«Рабы существуют для того, чтобы служить. Они делают то, что им скажут, и никак иначе. Они не могут не повиноваться приказу».

Теперь уже поздно. Он, Диран, совершил серьезную ошибку, доверив воспитание сына другим. До последнего времени ему и в голову не приходило, что у Валина может быть собственная воля. Он всегда рассматривал мальчика как некое продолжение себя самого. Точнее говоря, он вообще мало об этом думал. Но он был занят — он собирал силы. Сейчас ему пришлось на время забросить все дела, чтобы передать мальчика в руки того, кто сможет позаботиться о его воспитании. Сам он по-прежнему занят. Планы, составленные им в конце Войны Волшебников, только сейчас начали приносить плоды. Нет, у него не было другого выхода. Возможно, недостатки в воспитании Валина действительно обусловлены тем, что он мало занимался сыном. Но возможна и другая причина: скверная наследственность по материнской линии. До того несчастного случая она была весьма сентиментальным ребенком, и Дирану часто казалось, что часть этой мягкости она унаследовала от своего отца.

На миг Дирана охватил приступ слабости. Его глаза увлажнились, а собственное отражение на долю секунды показалось ему тусклым и расплывчатым. Диран даже подумал, не достать ли ему один из тех предметов, в которых он хранил запас силы на крайний случай, но отказался от этой идеи. Это не крайний случай, а временная слабость, и не более того. Ночи отдыха будет вполне достаточно, чтобы исцелиться.

Собственно, ничего серьезного ведь не произошло. Просто собственный сын слишком сильно рассердил его и заставил чересчур расточительно использовать магическую энергию.

Не следовало позволять Валину в таком раннем возрасте заводить ручное животное — или, на крайний случай, нужно было подарить мальчику коня или собаку. Дети совершенно безрассудно привязываются к своим любимцам. В результате у мальчика сформировалось совершенно искаженное представление о сущности людей.

Диран потер виски, чувствуя, как прямо под его пальцами разгорается острая боль. Но в целом-то весь этот кризис — сущий пустяк…

Лорд не мог теперь даже припомнить, чем же этот раб настолько рассердил его. Да это и не имело значения. Это был раб. А рабов следует время от времени бить, чтобы они знали свое место.

Возможно, этот случай был неважен; а вот реакция Валина на него — очень даже важна.

«Он осмелился противоречить мне». Щенок поклялся, что если отец еще раз прикоснется к его рабу — он так и сказал: его! — то пожалеет об этом. Диран снова вспомнил эту ссору и слегка приподнял уголок рта. В общем, это еще не беда. Благодаря этому он выяснил кое-что новенькое: что у Валина есть собственное мнение и что у мальчика достаточно силы духа, чтобы отстаивать это мнение. Что ж, хоть что-то мальчик унаследовал от Дирана. Собственный отец Дирана впервые узнал, чего стоит решение его сына, когда были установлены первые Врата.

"Интересно, жалеет ли он, что не пошел за мной через Врата?

Да и вообще — жив ли он? Эвелон — не слишком гостеприимный край. По крайней мере, именно таким он был, когда я покинул его…"

Что же касается этого Мира, теперь он достаточно гостеприимен. Мало кто из эльфов понимает, как близки они были к тому, чтобы потерять его. Эти люди…

Мысли Дирана снова вернулись к сыну.

Ну что ж, если заняться перевоспитанием как следует, мальчик наверняка научится воспринимать мир таким, каков он есть на самом деле, а не таким, каким его хочется видеть. И, возможно, в конце концов он еще поблагодарит отца за то, что эльфы теперь находятся здесь, а не в Эвелоне.

Диран мысленно пробежался по списку дел. Валин получил все приказания. Пусть соберет свои вещи и возьмет одного слугу. Да, и прихватит охотничьих птиц. Останавливаться по пути ему следует только у вассалов и союзников. И никаких походных стоянок, о которых он болтал!

Если что-то и не укладывалось в голове у Дирана, так это стремление к примитивному образу жизни, к единению с природой, и он всем сердцем восставал против таких причуд. Такая тяга к приключениям опасна, даже на землях собственного клана. Валин несет в себе кровь их рода, и пора бы ему это осознать. На самом деле мальчишке давно пора научиться хоть какой-то ответственности.

Кажется, все улажено. Включая и тщательно подобранную кандидатуру Чейнара. Диран снова чуть дернул уголком губ. «Никогда ничего не делай, исходя лишь из одной причины». Именно это правило и принесло ему власть и богатство. Да, Чейнар был настоящим фанатиком, когда речь заходила о людях. Но кроме того, он был союзником, через которого Диран намеревался узнать, что стоит за всеми этими слухами о драконах и драконьей шкуре.

Чейнар упустил девчонку, но у него остался кусок шкуры. По крайней мере, так он говорит. Валин может проверить оба эти утверждения. А Чейнар не присылал никаких донесений после того, как сообщил о своей промашке и успехе. Возможно, ему действительно не о чем сообщать. А может, он предпочитает придержать какие-то сведения. Может, он действует в собственных интересах. А может, и еще в чьих-то…

Как обычно, вариантов может быть много. Но когда Валин будет находиться там, мальчик не только получит необходимое воспитание, но и сможет присмотреть за Чейнаром, и выяснить, какую роль он играет во всей этой истории. Диран достаточно хорошо знал своего сына, чтобы не сомневаться: Валин сумеет задать нужные вопросы и получить ответы на них. А он сам достаточно хорошо знал Чейнара, чтобы вычислить, что кроется за этими ответами.

Да, все улажено. Даже передача любимчика в общие бараки. Это Диран устроил не без задней мысли. Угроза такого перевода даст ему больше возможностей управлять Валином, чем сам перевод.

Диран вздохнул. Да, он справился со своими обязанностями и обо всем позаботился. Теперь можно вверить себя умелым рукам своих наложниц: пусть помассируют голову и снимут эту чудовищную боль.

Лорд отодвинулся от стола и встал. При этом его движении комнату снова залил яркий свет. Диран быстрым шагом пересек кабинет и направился к двери, ведущей в гарем.

Пора отдохнуть и расслабиться.

В конце концов он это заслужил. У него сегодня выдался напряженный рабочий день.

* * *

Валин достал из шкафа Меро чистую ливрею и иронически усмехнулся, представив себе, как бы позеленел отец, увидев, что его сын прислуживает человеку.

Меро кое-как поднялся с кровати, ругаясь сквозь зубы.

— Ты сможешь ехать верхом? — обеспокоенно спросил Валин.

Меро перевязали и обработали раны лучшими лекарствами, какие только нашлись в поместье, но должно было пройти несколько дней, чтобы раны поджили, и нужен был по меньшей мере день, чтобы боль утихла.

— А что, у меня есть выбор? — все так же сквозь зубы поинтересовался Меро. — Или я еду, или отправляюсь к этому… — Валин предупреждающе вскинул руку, и Меро умолк.

На всякий случай Валин решил напомнить Меро об осторожности.

«Никогда нельзя точно знать, не подслушивают ли тебя», — подумал он как можно отчетливее. Валин знал, что Тень способен «слышать» его мысли. Этот талант прорезался у него два года назад, и Меро постоянно совершенствовал его.

Меро согласно кивнул.

— Я даже не знаю, что сказать, Тень, — сказал Валин, а про себя подумал: «Я буду изо всех сил оттягивать отъезд. Надеюсь, пару дней я смогу отыграть. За это время тебе должно полегчать. Но ты уверен, что они поверят, будто ты и вправду боец, проходящий обучение?»

— Я все понимаю, — смиренно откликнулся Меро. Но при этом пальцы его быстро сплетались в фигурах языка жестов, который они с Валином разработали как раз для таких случаев. А по сосредоточенному выражению его лица было ясно, что Меро выискивает возможных нежелательных слушателей.

«Они поверят во все, что ты напишешь. И я видел кое-кого из убийц на службе у твоего отца. Они не старше меня. Можешь не беспокоиться — я сумею их убедить. Ты лучше подумай, как обеспечить мне пару дней, чтобы они устали от моего присутствия и занервничали. Мне надо доказать им, что они и сами очень хотят расстаться со мной. Но если я буду вести себя слишком противно, меня могут еще раз избить. А чтобы не нарываться и довести их постепенно, мне требуется время».

— Мне страшно не хочется расставаться с тобой. Это была чистая правда. Валин очень беспокоился о Меро. По пути с ним могли произойти десятки разнообразнейших неприятностей. Например, Тень вполне мог потерять сознание и свалиться с лошади. Он был сейчас не в том состоянии, чтобы ездить верхом, — а ехать нужно было быстро.

— Я и сам волнуюсь. Но ты же сказал, что это приказ лорда Дирана. А его приказы лучше выполнять незамедлительно. Надо показать, что я готов повиноваться. Может, это поможет загладить те полосы, которые я теперь ношу.

Валин придумал эту историю, чтобы объяснить отсутствие Меро: дескать, он, как послушный сын, принял распоряжения отца близко к сердцу и немедленно отослал Меро, куда было указано.

Когда Меро не прибудет на место назначения, тогда его могут начать искать — а могут и не начать. Если начнут, то найдут лошадь без всадника, но со всем имуществом в седельных сумках. Тогда наверняка решат, что Меро и вправду потерял сознание и где-то свалился с лошади. Никому ведь и в голову не придет, что раб решится на побег и при этом бросит такое ценное имущество, как лошадь. Хотя пределы поместья патрулировались, там все равно встречались дикие животные, с которыми стоило считаться. Иногда на территорию поместья устраивали налеты дикие люди или лорды — соперники Дирана, а иногда забирались стаи одичавших собак. Если тело не удастся найти, никого это особо не заинтересует. Рабом больше, рабом меньше — в масштабах поместья это не имеет особого значения, даже если это такой раб, как Меро.

А с точки зрения Дирана это будет означать, что проблема решена. Если он вообще обратит внимание на это исчезновение, то только обрадуется.

На самом же деле Меро поедет по маршруту, который Валин разведал сегодня утром. Меро доедет до границы поместья, а Валин тем временем будет бездельничать. Когда же Меро доберется до имения старого лорда Сейнаора, эльфа, надзирающего за одной из огромных ферм Дирана, он отпустит коня, представится надсмотрщику и передаст ему бумажку, написанную Валином, но с печатью Дирана. Там будет сказано, что Меро — раб для «особых» поручений и что он прислан сюда «на время излечения от полученных ран». Лорд Сейнаор не будет знать, что и думать. Диран никогда прежде не присылал к нему людей на излечение — но Диран непредсказуем. Может, он захотел таким образом проверить преданность своего вассала — посмотреть, станет ли Сейнаор выполнять такое необычное задание. Может, этого человека прислали сюда в качестве угрозы. Может, в качестве шпиона. А может, он выздоравливает после неудавшегося или отчасти неудавшегося покушения на какого-то другого вассала, и Диран решил, что лучше не держать его сейчас на виду.

Когда Валин будет подъезжать к этому имению, он воспользуется своей магией — и своими знаниями о травах, почерпнутыми у Делии, — и сделает так, чтобы его телохранитель-приближенный серьезно заболел. Добравшись же до имения, он увидит там Меро и потребует, чтобы он заменил его заболевшего слугу.

Наполовину этот план принадлежал Валину, а наполовину — Меро. Валин сообразил, что заменить своего слугу на Меро нужно в таком месте, где их никто не знает. А Меро придумал, как это можно устроить.

«Знаешь, а ты ведь можешь быть по-настоящему опасен, если тебе дать хоть малейшую возможность», — кисло подумал Валин, помогая своему другу облачиться в ливрею.

«Это все благодаря практике, Валин, — ответил Меро на языке жестов. — И еще благодаря тому, что ты спас меня от тех условий, в которых живут остальные. Я могу думать самостоятельно. Большинство людей лишены этой роскоши».

Валин промолчал. На самом деле ему просто нечего было ответить на это замечание. Он просто поправил тунику Меро и отступил в сторону.

— Вот, — сказал он, протягивая Меро записку. На самом деле там было две записки, но со стороны этого нельзя было заметить. Первая была предназначена для слуг в конюшне, вторая — для лорда Сейнаора. Первая была подписана Валином, под второй же красовалась печать Дирана. У Валина было полдесятка таких бланков с печатями, припрятанных на крайний случай. — Отдашь это в конюшне, они дадут тебе лошадь. Удачи тебе. Тень. Я буду скучать по тебе.

Меро просмотрел обе записки и спрятал их в карман.

— По мне еще никто никогда не скучал, — легкомысленно отозвался он. Валин нахмурился.

— Слежки сейчас нет, даже магической. Я проверил. Твой почтенный отец всецело занят любвеобильной и одаренной Катриной. Он так увлечен, что ему не до всякой чепухи вроде нас с тобой.

Валин снова нахмурился и покраснел. Наложница Катрина — последняя фаворитка его отца — была весьма.., экзотичной особой. И лишенной всякого стыда. Она даже к нему, Валину, обращалась с предложением, наполнившим его глубоким смущением. Не то чтобы ему не хотелось приобрести побольше опыта в обращении с женщинами… Но…

Дело не в том, что она сказала, а в том, как именно она это сказала! И что она при этом делала!

Но Меро через несколько секунд нужно было уходить. Поскольку никто за ними не следил, можно было больше не сдерживаться. Валин осторожно обнял двоюродного брата.

— Ты поосторожнее, братишка, — сказал он, слегка понизив голос. — Я хочу увидеть твою уродливую рожу среди слуг старика Сейнаора.

— Я непременно там буду, — хрипло отозвался Меро, тоже обняв Валина. — Не надейся, так просто ты от меня не отделаешься.

И, выпустив плечи Валина, он неловкой походкой направился к двери.

— Удачи нам обоим, брат, — тихо сказал ему вслед Валин. Он просто не знал, что еще можно сказать в такой момент.

Меро обернулся и лукаво усмехнулся.

— Удачи и попутного ветра мне, и встречного — тебе! С этими словами Меро шагнул за порог, и дверь захлопнулась у него за спиной. Дверь и стены были сделаны на совесть: Валин даже не слышал, как Меро спускается по лестнице.

Собственные покои никогда еще не казались Валину такими пустыми. Последние несколько лет рядом с ним постоянно кто-то находился — и почти всегда этим кем-то был Меро. Он не оставался без присмотра даже во время своих экскурсий в гарем. Валин был наследником лорда, и слуги неусыпно заботились о его безопасности, поскольку знали, что, если с мальчиком что-нибудь случится, всех их ждет смерть. И вот теперь он впервые оказался в полном одиночестве.

Валин с трудом подавил в себе желание кинуться следом за братом и отправился в свою комнату собирать вещи.

Потом он улегся в постель. Но при малейшем шуме юноша просыпался и подолгу лежал, уставившись в невидимый потолок. Ему казалось, будто он целую вечность не может заснуть.

"«Как бы мне хотелось показать Меро, как сильно я его люблю! — думал Валин, вспоминая о том, чего он так и не сказал за все эти годы, и терзаясь сожалением. — Но я не могу. Я просто не знаю, как это сделать. Меня всю жизнь наказывали за малейшее проявление чувств — вот оно так и вышло. Чувства-то у меня остались, но наружу они не прорываются. Я не плакал с тех пор, как мне исполнилось два года… И даже уж не помню, когда я смеялся. Вот и результат. Тот я, который снаружи, совсем не похож на того, который внутри».

Валин сглотнул и перевернулся на другой бок. Глаза у него были сухими. «Надеюсь, он понимает, как много я ему не сказал. Очень надеюсь. Если план сработает.., если с Меро ничего не случится…»

Эта ночь тянулась на редкость долго.

Глава 17

Шана ввела себя в транс одним лишь усилием воли. Сейчас она смотрела на мир чужими глазами, глазами ребенка, наделенного магическими способностями, и ребенок этот находился в рабском бараке. Шана не желала видеть происходящего, но теперь она уже не могла отвести взгляда. В этом бараке была одна молодая женщина, настолько похожая на Мэг, что Шану прямо бросило в Дрожь. И вот уже почти целый день Шана изучала историю этой девушки и прислушивалась к разговорам охранников, собирая сведения.

Девушка забилась в угол барака. Обычное человеческое дитя, лишенное магии. Просто судьба наказала ее ранним обещанием красоты. В шесть лет девочка была ошеломляюще красива. В двенадцать — просто очаровательна. Но в четырнадцать, когда обучение будущих наложниц уже шло вовсю, девочка резко принялась расти. Она вытянулась, а черты ее лица погрубели. Теперь она была миловидной, и не более того.

А для наложницы этого было недостаточно. Наложницам полагалось быть божественно красивыми.

И вот девочку, привыкшую к мягкому обращению, на которую за всю жизнь не то что руки никто не поднял — голоса ни разу не повышали, — отправили в общий барак. Охранники, которым нечасто приходилось видеть таких милых и неиспорченных девушек, теперь кидали жребий, кому она достанется первой.

Но пока они спорили, удача ускользнула от них.

В комнату вошел человек, которого Шана слишком хорошо помнила: высокий блондин с жестокими глазами. Похоже, охранники тоже его знали. Они тут же умолкли и попятились. Ребенок, через которого Шана наблюдала за происходящим, застыл на месте — но этот оживший ночной кошмар из прошлого Шаны искал не его…

Он обвел комнату холодным взглядом — и остановил его на той самой девушке. Блондин ткнул пальцем.

— Вот эту, — заявил он и неприятно улыбнулся. — Я беру вот эту.

Какой-то стражник попытался было возразить, но одного-единственного взгляда блондина оказалось довольно, чтобы пресечь всякие возражения. Стражник пожал плечами и отвернулся. Другой стражник прошел среди рабов, ухватил девушку за руку и заставил ее встать. Не глядя на нее, он просто проволок девушку через комнату и толкнул к блондину.

Девушка взглянула ему в лицо, и то, что она увидела или почувствовала, заставило ее побледнеть.

Блондин рассмеялся — Шана в оцепенении и ужасе наблюдала за происходящим, — натянул странную перчатку, усеянную металлическими заклепками, и наотмашь хлестнул девушку по лицу, так, что та полетела на пол. Девушка упала на спину, и Шана увидела, что ее лицо пересекают несколько неглубоких параллельных порезов, из которых уже начала сочиться кровь.

Блондин обвел взглядом остальных рабов.

— Среди вас есть нарушители порядка, — равнодушно произнес он. — Вот что случается с рабами, которые любят нарушать порядок.

Потом он рывком поднял девушку с пола и принялся избивать ее, неотрывно глядя ей в лицо…

Как когда-то Мэг…

Шана выскользнула из сознания мальчика и поклялась сквозь слезы, что никогда больше не будет просто стоять и смотреть, как эльфийские лорды или их прихвостни мучают и убивают кого-то. Когда-нибудь — и довольно скоро — у нее будет достаточно сил, чтобы разобраться с ними.

А у волшебников эта сила уже есть.

Шана чуть не плакала от разочарования. Она попросила своего учителя о личной беседе, и разговор этот шел прескверно — намного хуже, чем Шане могло прийти в голову. Девочка вцепилась в подлокотники кресла и предприняла еще одну попытку объясниться.

— Мы должны что-то делать, — настойчиво повторила она. — Я же уже объяснила вам, что там творится. Я уверена, что эльфы так увлеченно рвут друг другу глотки, что просто не заметят нас, если наше вмешательство будет незначительным. Но, мастер, ведь там каждый день убивают людей — хороших людей! Мы не можем просто сидеть сложа руки и смотреть на это!

Денелор покачал головой.

— Это невозможно, Шана, — отозвался он. — Мы просто не можем ничего сделать. Люди должны справляться с этим самостоятельно. Если они хотят свободы, им придется научиться сражаться за нее.

Ну вот! Значит, рабы должны сами сражаться за себя.

А как быть с тем, что их держат в ошейниках и они даже думать свободно не могут?!

— Но почему мы не можем ничего сделать?! — возмущенно крикнула Шана. — Ведь нас здесь больше, чем когда бы то ни было, не считая времен Войны Волшебников! Мы не можем начать новую войну, но мы можем делать хоть что-то, а не прятаться тут, как перепуганные мыши!

Денелор слегка покраснел и отвел взгляд.

— Шана.., ты просто не можешь понять. Ситуация намного сложнее, чем тебе кажется. Здесь замешано слишком много факторов. Что хорошего будет, если мы поможем небольшому количеству полукровок или людей и в процессе этого выдадим себя? Неужели тебе хочется, чтобы эльфы обнаружили Цитадель? Куда нам тогда деваться? Назад в пустыню?

— Почему они непременно должны обнаружить Цитадель? До сих пор же не обнаружили! — возразила Шана, сердито встряхнув кудрями. Она так и не выпускала подлокотников. — Ведь даже во время Войны Волшебников, когда эльфы точно знали, что мы существуем, они и то не смогли ее найти! А теперь даже Диран о нас не подозревает — вы же сами знаете! Так с чего вдруг они должны найти Цитадель? Наши шансы сейчас куда выше, чем у прежних волшебников, ведь никто из нас не хочет нового раскола! Так почему же вы думаете, что нас обнаружат?

— Потому.., потому, что это возможно, — неуверенно пробормотал Денелор. — Ты же знаешь, Цитадель не невидима. Нас вполне можно найти, если эльфы будут знать, куда смотреть. И это станет вдвойне вероятным, если мы начнем помогать людям.

— Не понимаю, почему… — начала было Шана.

— Ты что, думаешь, что они встретят нас с распростертыми объятиями и радостно приветствуют свободу? — перебил ее Денелор. — Если ты и вправду так считаешь, дитя мое, то ты живешь в мире грез.

Денелор откинулся на спинку кресла. Он вновь приобрел уверенный вид, и Шана почувствовала, что утрачивает свое преимущество.

— Видимо, придется мне тебя просветить. Большинство людей за пределами Цитадели даже не называют себя рабами, поскольку не считают себя таковыми. Эльфийские лорды приводят их в состояние повиновения — и рабы думают о своих же соплеменниках, других людях, как о врагах и соперниках. Их интересуют не эльфийские лорды, а надсмотрщик — который вполне может быть и человеком, — и другие люди, работающие рядом. Да большая часть рабов в жизни не видела ни единого лорда и не слишком-то и рвется. Все, что их интересует, — это как бы занять должность надсмотрщика.., и получить все его привилегии. Их волнует лишь ближайшее будущее.

Денелор ухмыльнулся, и Шана вспыхнула от разочарования.

— Вот в чем кроется главное различие между нами и ними, дитя, — самодовольно заявил волшебник. — Они не видят дальше собственного носа. И если окажется, что мы реально можем лишить их тех жалких привилегий, что они заработали тяжким трудом, а вместо этого предлагаем какую-то сомнительную свободу, они отнюдь нас за это не поблагодарят. Они увидят лишь, что быть свободным — это значит голодать, дрожать от холода, потерять обещанную еду, твердо гарантированную крышу над головой и вознаграждение, которое они могут получить, если будут хорошо себя вести и делать все, что приказано. Вот они-то и предадут нас — те самые люди, которым ты так хочешь помочь. И все потому, что мы не сможем дать им ни того, что они хотят, ни того, в чем они на самом деле нуждаются. Они станут считать нас врагами уже за то, что мы угрожаем их привычному образу жизни.

«Да он же словно о себе говорит!» — слегка презрительно подумала Шана. Она мало общалась с людьми — но уж от них она не видела никаких неприятностей. Все неприятности исходили от эльфов. Именно эльфы отдавали приказы. Люди лишь исполняли их. Девочка никак не могла понять, почему волшебники забились в Цитадель и сидят там — ну в точности как кучка испуганных мышей! Не существовало никаких причин, которые мешали бы им втайне помогать людям — или хотя бы спасать больше детей-полукровок, чем они спасали сейчас. Большинство полукровок появлялись на свет в результате случайного оплодотворения наложницы или обыкновенной рабыни, и большую часть таких детей уничтожали сразу же после их появления на свет. А ведь любой волшебник без особых усилий мог подменить повивальную бабку и внушить окружающим, будто ребенок родился мертвым.

Шана обратилась к своему наставнику с предложением сделать что-нибудь осмысленное для мира, раскинувшегося за пределами пещеры. Ей хотелось, чтобы волшебники больше помогали полукровкам — и хотя бы тем людям, которые были наделены магическими способностями. Шане слишком хорошо запомнилось то, что творилось вокруг нее в рабских бараках, — особенно то, что она видела долгими бессонными ночами.

Во время бесед с учениками Денелор вроде бы выказывал способность к состраданию, но за время личного разговора Шана обнаружила, что он ничем не отличается от прочих старших волшебников. Он согласен был действовать, но лишь до тех пор, пока это ничем ему не грозило. Если же возникала хоть малейшая вероятность, что какие-то действия могут натолкнуть эльфийских лордов на мысль о возвращении волшебников — а значит, его комфортабельная жизнь окажется под угрозой, — Денелор тут же складывал руки и отказывался что-либо делать.

Точь-в-точь как те самые люди, о которых он отзывался с таким презрением.

А он ведь был еще не худшим из здешних обитателей…

Денелор закончил свое наставление и выжидающе взглянул на Шану. Шана покачала головой и решила сделать еще одну попытку.

— Это несправедливо, мастер. — упрямо заявила она. Может, он все-таки согласится с ее доводами? — Это совершенно несправедливо! Мы ведь наделены силой. Разве это не означает, что на нас лежит определенная ответственность? Разве не об этом вы нам говорили? Чем больше сила, тем выше ответственность. За кого же мы отвечаем, если не за тех, кто беспомощен?

— Мы отвечаем прежде всего за себя, Шана, — после секундного колебания ответил Денелор. — Если Цитадель окажется в кольце осады, мы ничего уже не сможем сделать. Подумай о всех полукровках, которым мы никогда уже не поможем, если лорды узнают о нашем существовании.

«Подумай о тех, кому ты не помогаешь из-за собственной трусости», — отозвалась Шана, но лишь мысленно и не забыв прикрыть свои мысли.

— Мы делаем то, что в наших силах. Но для того, чтобы делать это, мы должны оставаться в живых, — уже более уверенно подытожил волшебник. — Я знаю, что с этим трудно смириться, но некоторые вещи не становятся менее истинными оттого, что они несправедливы.

Денелор умолк на мгновение, потом снова взглянул на Шану, но теперь уже с некоторым беспокойством.

— Шана, я надеюсь, что ты держишь эти мысли при себе. Возможно, мне не стоило бы говорить этого, но ты.., э-э.., внушаешь беспокойство некоторым из старших волшебников. Думаю, для тебя не новость, что ты наделена огромными способностями. Ты поражала меня куда чаще, чем я это признавал вслух. Некоторые из моих коллег опасаются твоей силы. Некоторые из них подозревают тебя. Они боятся, что ты можешь оказаться эльфийской подсадной уткой. Большинство из них не понимают, откуда у столь юного существа, не прошедшего еще должного обучения, может взяться такая сила и такая искусность во владении этой силой, — теперь Денелор смотрел на девочку так, словно и его терзали подозрения. — Некоторые думают, что тебя подослали сюда эльфийские лорды, или даже опасаются, что ты можешь на самом деле быть чистокровным эльфом…

Округлив глаза, Шана принялась оправдываться:

— Но ведь я же говорила вам — мне пришлось учиться всему самостоятельно, чтобы выжить! Они что, думают, что выжить посреди пустыни — легкое дело? И кроме того — я владею магией разума. Вы сами это знаете! Вы же и учили меня с ней обращаться! Ни у одного чистокровного эльфа нет магии разума, а у меня есть!

— Да, действительно, — согласился Денелор. Судя по виду, он несколько успокоился. — И этого никак нельзя подделать магическим путем. Но ты все равно можешь быть подсадной уткой. Вдруг эльфы специально вырастили и обучили полукровку, чтобы проникнуть в наши ряды? Шана нахмурилась.

— Как я могу быть подсадной уткой, если эльфы не подозревают о нашем существовании? И кроме того, я же хочу действовать против эльфов, сражаться против них. Зачем бы мне это было нужно, если бы я была подсадной уткой?

Денелор покачал головой.

— Дитя, вот от этого все становится еще более подозрительным. Если эльфы что-то заподозрили и следят за нами, что вернее укажет им местонахождение Цитадели, если не наши активные действия? Пожалуйста, Шана, следи внимательнее за своими речами. Ты заставляешь окружающих чувствовать себя неловко, и это раздражает их.

Шана вздохнула и решила покончить с этим безнадежным предприятием. Она согласилась, что ей действительно следует быть более осторожной, выпила предложенную чашку чая и покинула покои Денелора.

«Что ж, значит, так…» Шана состроила гримасу и побрела к своей комнате. Раз уж Денелор не захотел поддержать ее, можно даже не надеяться, что она сумеет убедить кого-нибудь еще из старших волшебников. Правда, у нее появились единомышленники среди учеников. И еще с ней были согласны некоторые молодые волшебники — тот же Зед, например. Но по большому счету затея Шаны выглядела достаточно безнадежной.

Коридоры были довольно пустынны. В это время большинство здешних обитателей коротали время в ожидании обеда. Шана цинично подумала, что большинство волшебников стремились как можно сильнее походить на эльфов. Они окружали себя свитой, интриговали — правда, удобства они себе обеспечивали за счет магии, а не за счет рабов, а интриги не принимали такого размаха, как у эльфов, но все равно — ничего больше волшебников не интересовало. Им совсем не нужны рядом энергичные люди, думающие не только о себе. Потому-то они и чувствуют себя неловко в присутствии Шаны — они боятся, что ею нельзя будет манипулировать. А еще она наделена большой силой.., и им хотелось бы держать эту силу под контролем.

Шана долго присматривалась и прислушивалась — пребывание в рабских бараках многому ее научило, — и поняла, по какому образцу построена жизнь в Цитадели. Все это здорово напоминало жизнь какого-нибудь из крупных эльфийских домов. На вершине пирамиды находился Парт-Агон, верховный волшебник (обычно это место занимал не самый старший, а самый сильный из них). Его устраивал существующий порядок вещей, и он не желал уничтожения своего маленького королевства. Следом за ним шли маги, придерживающиеся тех же взглядов, что и Агон. А последними стояли те, кто мог считать и иначе, но не видел никаких причин рисковать самим.

Незадолго до этой беседы Шана пыталась поговорить с Зедом, но тот лишь пожал плечами.

— Большинство здешних жителей попали сюда, едва-едва спасшись от смерти, — заметил он. — Возможно, им не понравится снова жить в постоянном страхе.

— И мне не понравится! — воскликнула Шана. — Но я не позволю, чтобы страх мешал мне делать то, что я считаю правильным!

— Повтори мне это, когда погоня будет идти за тобой по пятам! — огрызнулся Зед и исчез в лабиринте коридоров. В этом отношении Зед был чрезвычайно талантлив: если он не желал быть найденным, то пропадал так же бесследно, как Отец-Дракон…

Всю дорогу до жилищ учеников Шана высматривала, не покажется ли Зед, но так его и не увидела. Возможно, это означало, что он все еще не настроен общаться. Впрочем, сейчас Шана была преисполнена отвращения к волшебникам и сама не была уверена, хочет ли она видеть Зеда. Но когда после разговора с Денелором Шана добралась до своей комнаты, собственное жилище показалось ей тягостно схожим с тюремной камерой. Девочка вдруг обнаружила, что ей отчаянно хочется увидеть небо, обнаженные зимой деревья — да хоть что-нибудь за пределами стен Цитадели! Может, собрать вокруг себя небольшую группку сторонников из числа тех ребят, которых она учила работать с драгоценными камнями?.. Нет, это слишком уж похоже на интриги, которые ведут старшие волшебники.

Потому Шана просто прикрыла за собой дверь и принялась расхаживать по комнате. Но как ни ходи, комната от этого больше не станет.

— Я хочу что-то делать! — заявила Шана четырем стенам, кружа по комнате, словно животное по клетке. — Я хочу что-то изменить! Я хочу делать больше, чем Народ…

«Так почему же я этого не делаю?»

Эта простая мысль так поразила ее, что Шана застыла как вкопанная. Девочка почесала в затылке, потом уселась на кровать, чтобы получше обдумать возникшую идею.

А и правда, почему бы ей что-то не предпринять? Возможно, она справится с этим и сама… Ей не нужна ни помощь, ни даже дозволение остальных волшебников. При помощи драгоценных камней она могла сделать почти что все. А дотянуться она точно могла куда угодно.

Это могло показаться преувеличением, но драгоценные камни действительно помогали Шане. Они настолько увеличивали силу девочки ирадиус действия этой силы, что просто не верилось. Не то чтобы Шана зависела от них, но они оказались очень полезным инструментом. Как ни странно, самыми полезными оказались наименее ценные камни. Драконы были уверены, что дело обстоит ровно наоборот, и потому обнаруженная закономерность показалась Шане особенно забавной.

Благодаря длительной практике Шана вывела несколько общих правил. Кристаллы увеличивали силу, а камни, ограненные в виде линзы, помогали ее сосредоточивать. Шана обнаружила, что наиболее эффективно она может действовать при помощи нескольких определенных разновидностей камней — но что камень, прекрасно подходящий лично ей, в других руках может вообще не заработать. Сама она добивалась наилучших результатов при помощи полудрагоценных агатов, янтаря и кристаллов кварца. А драгоценные камни вроде рубинов или изумрудов в ее руках годились лишь на то, чтобы пускать солнечные зайчики.

Своеобразная ирония судьбы. Шана больше не боялась, что кто-нибудь обнаружит ее сокровищницу: все равно никто не покусился бы на те камни, которые для нее стали самыми ценными — совершенно заурядный кристалл прозрачного кварца, не правильной формы шарик из полированного янтаря, — очень чистого, безо всяких вкраплений вроде семян или листиков, — и несколько разнокалиберных лунных камней. Но Шана неожиданно ощутила уверенность, что при помощи этих камней она сможет выбраться за стены Цитадели и оказать воздействие на внешний мир.

Или, по крайней мере, увидеть, что там происходит.

Шана оперлась спиной о стену и взяла с комода кристалл кварца. Девочка положила кристалл на ладонь, так, чтобы он засверкал в лучах магического светильника, и принялась пристально всматриваться в его глубины, минуя бликующую поверхность.

Почувствовав, что она готова, Шана высвободила свое сознание — в точности, как ей показывала Алара, когда учила девочку мысленной речи, — но направила свои мысли в кристалл, а не на поиски определенного существа.

Потом она закрыла глаза и мысленно застыла, определяя и отрезая ближайшие к ней мысли. Таковых оказалось немного: большинство волшебников предпочитали постоянно держать мысленный щит. Сперва Шана этого не понимала, но потом решила, что это в высшей степени разумно и даже любезно — закрывать свои мысли, когда вокруг полно народу, умеющего их слышать. Особенно когда некоторые из окружающих сами закрываться не умеют.

Потом Шана отправила свое "я" за пределы Цитадели, в лес, подыскивая подходящую точку обзора. Ее разум действовал сейчас, словно сеть, выискивая проблески чужих мыслей. Вскоре Шана уловила присутствие какого-то разума, вошла в него и взглянула на мир глазами осторожного горного кота, подкарауливающего добычу.

Шана очарованно смотрела вокруг. Зимой в Логове иногда выпадал снег, но совсем немного — не больше, чем летом шло дождей. Кеман иногда поднимался высоко в горы, где снега было больше. Так то Кеман — он умел летать. А Шана не умела. А за пределы Цитадели она не выходила с того самого момента, как впервые попала сюда.

Девочка никогда прежде не видела столько снега. Вся земля, насколько хватало зрения кота, была покрыта белым снежным ковром. Кот устроился на суку какого-то вечнозеленого дерева. Ветви, нависавшие сверху, были густо заснежены и образовывали очень хорошее укрытие.

Шана постаралась сдержать ликование, чтобы не напугать своего временного «хозяина». Но все-таки ее переполняло вполне простительное ощущение триумфа. Она вышла за пределы Цитадели — и впервые проникла в сознание другого существа, не зная заранее, с кем именно она связывается.

«Следующий прыжок… Идем дальше…»

Шана разорвала связь с сознанием кота, продолжила поиски и ухватилась за первую же подвернувшуюся мысль.

И выяснила, что теперь она смотрит на мир глазами эльфа.

В этом не было ни малейшего сомнения. Руки, которые Шана видела перед собой, были тонкими, изящными и бледными, словно лунный камень. Оказалось, что эльфы видят мир несколько иначе, чем люди: вокруг всех живых существ мерцала легкая дымка вроде нагретого воздуха, что поднимается от костра. Вокруг неживых предметов не наблюдалось ничего. Но если бы вдруг эти доводы показались Шане недостаточными, ей стоило лишь взглянуть на эльфийскую леди, которая сидела рядом и с видом наставницы наблюдала за каждым ее движением.

Внезапное проникновение в сознание эльфа так потрясло Шану, что девочка едва не упустила связь с мыслями эльфийского лорда — точнее, леди. Но Шана быстро взяла себя в руки и принялась изучать окружающую обстановку.

Первое, что осознала Шана, это то, что ее «хозяйка» — не взрослая женщина, а девочка. Примерно того же возраста, что и сама Шана. Эльфийка была одета в мерцающий, переливчатый зеленый шелк. Она двигалась с заученным изяществом, отрабатывая тот тип движений, который Шана всегда считала врожденным.

Ее «хозяйка» была скульптором цветов — это определение Шана выудила из памяти девочки. Нет, речь шла не о составлении букетов — такую малость девочка предоставляла своим рабам. Сама же она…

Сейчас Шана знала имя этой девочки с той же твердостью, что и свое собственное. Шейрена ан Тревес.

Шейрена же осторожно работала с лепестками живого цветка. Девочка вытянула их, при помощи магии изменила их форму, сделала лепестки тоньше и превратила их в разноцветную паутинку. Шейрена уже успела обработать два из четырех лепестков цветка — обычного мака. Теперь же казалось, будто он сделан из шелка — прозрачного темно-красного шелка, вздымавшегося вокруг темной сердцевины тщательно уложенными складками. Пока Шана наблюдала за ней, Шейрена закончила третий лепесток и принялась за четвертый.

Шана начала присматриваться к ее действиям повнимательнее. Прежде она понятия не имела, что такое вообще возможно. А ведь это было просто до нелепости! У Шаны уже успело зародиться несколько идей по поводу того, каким образом она может использовать это новое заклинание.

Потом девочка закончила работу и повернулась к матери. Ее лицо приобрело тщательно заученное выражение — маску спокойствия. «Эльфийская леди всегда должна быть настоящим совершенством и в совершенстве владеть собой». Шана уловила отблеск этой мысли — девочка надеялась, что сейчас она соответствует этому идеалу.

Бедняга… На мгновение Шане стало искренне жаль девочку.

— Очень хорошо, дорогая моя, — медленно и изящно кивнув, произнесла Виридина ан Тревес. На лице леди была написана безукоризненная безмятежность, которой и старалась подражать дочь Виридины. Да и вообще, весь ее облик был столь же безукоризнен. Светло-золотые волосы леди были уложены с тщательно продуманной небрежностью — такое же произведение искусства, как и цветок, только что видоизмененный Шейреной, — не оставлявшей ни малейшей зацепки, по которой можно было бы догадаться, сколько времени ушло на создание этой прически.

Услышав похвалу, девочка позволила себе признательно улыбнуться. Виридина наградила дочь еще одной одобрительной улыбкой. Свою очень юную дочь.

Шана поняла, что ошиблась, определяя возраст эльфийки. Разум, с которым она соприкоснулась, принадлежал ребенку примерно десяти-двенадцати лет. Этот ребенок был наделен магической силой — что, собственно, и ввело Шану в заблуждение…

Нет, не только сама сила, но еще и то, что девочка умела ее контролировать. На самом деле способности у нее были слабенькие, но всем, что имелось, она владела в полной мере. И отлично умела управляться с мелкими предметами…

Все ее заклинания касались лишь разных мелочей вроде ваяния цветов, плетения воды или составления композиций из света — по крайней мере, так можно было понять из воспоминаний девочки о своих уроках и о том, что делала при ней мать. Отец Шейрены был способен и на большее — он был весьма сведущ в искусстве создания иллюзий. А вот невеликих сил Виридины и ее дочки могло хватить лишь на создание чисто декоративных заклинаний…

«Или на то, чтобы остановить чье-нибудь сердце», — подумалось Шане, когда она поняла из мыслей девочки, что Шейрена воспринимает себя как существо низшее по сравнению с мужчинами своего племени. Меньший необязательно значит — низший. Скажи ей об этом. Научи ее.

Но Шана подавила этот порыв. Хотя девочка и считала себя неполноценной, она все равно оставалась чистокровной эльфийкой. Она все равно была одной из тех, кто считал себя господами. Вот если бы девочка была человеком, и у нее не было другой возможности защитить себя…

— Но какая-то деталь, подмеченная, но не осознанная, заставила Шану насторожиться. А не была ли на самом деле Шейрена столь же беспомощна, как любой раб? Стоит лишь взглянуть в лицо ее матери — и заглянуть к ней же в сознание!

Не в силах противиться искушению, Шана так и сделала и узнала об истинном положении большинства леди в эльфийских кланах.

Их холили и лелеяли — как холят и лелеют чистокровных племенных кобыл. Их защищали — как дорогостоящие драгоценности. Им не позволяли выбирать себе судьбу — точно так же, как и рабам. Они не вольны были распоряжаться собой до тех самых пор, пока не производили на свет живого ребенка…

Будущее, ожидавшее эту девочку, было столь же унылым, как у последнего раба. Брак без любви с каким-то мужчиной, ценящим ее только за ее магическую силу, за приданое, принесенное ею от отца, за союз, который она воплощает, и за наследников, которых она может ему родить. Жизнь, проходящая в четырех стенах будуара — в женских покоях, где никогда не происходит ничего важного. Никто не ожидал от леди, что они станут утруждать себя чем-либо, — и действительно, немногие были к этому склонны. Большинство леди посвящали свое время музицированию, ваянию цветов и прочим бессмысленным занятиям.

Именно такую жизнь мать Шейрены вела на протяжении последних четырех сотен лет — и этому не видно было конца. Бесконечное бесцельное существование, замкнутое, безопасное…

Шана содрогнулась и слегка отступила.

Тем временем девочка взяла другой цветок — теперь это оказался шиповник — и начала трудиться над ним. Она прикоснулась к первому лепестку, превратив его в полупрозрачный нежно-розовый туман.

Шана не могла больше этого выносить. Ну почему ей хотя бы не намекнуть девочке на то, что она может сделать? Что в этом плохого? Возможно, когда-нибудь настанет день, когда это знание пригодится Шейрене. Если, конечно, у нее хватит храбрости воспользоваться этими сведениями… Почему бы и нет? Если девочка никогда этим не воспользуется, никому хуже не станет. А если воспользуется, кто-то получит то, что заслужил. Она только намекнет на существующую возможность…

Какое-то безрассудное опьянение подтолкнуло ее подсунуть девочке якобы случайную мысль: «Если ты можешь преобразовывать лепестки цветков, то, может, ты и еще что-нибудь можешь преобразовывать?..»

Кажется, девочка ничего не заметила. Ее мать так уж точно не заметила ничего. Они продолжали создавать свои цветы, готовясь к сегодняшнему званому обеду, и располагать их в тщательно продуманном порядке. Созданные магией цветы были слишком хрупкими и ценными, чтобы доверить их рабам. Когда гости лорда Тревеса увидят эти цветы и узнают о способностях его дочери, вслед за этим званым обедом вполне могут последовать несколько брачных предложений…

Шане нечего было здесь делать — она извлекла из этой встречи все, что могла. Она окончательно разомкнула связь сознаний и позволила себе вернуться под защиту Цитадели, пока никто не заметил ее вмешательства.

Шана сосредоточилась и осторожно вышла из транса, ускоряя биение сердца и ток крови по жилам.

Когда Шана снова открыла глаза, она поняла, что именно делали драконы, изменяя свой облик на эльфийский или человеческий. Это была совсем другая разновидность силы…

Да, ничего не скажешь, это был опрометчивый эксперимент. И он вполне мог плохо закончиться…

* * *

Постепенно Шана стала все более и более искусно проникать на расстоянии в сознание эльфийских лордов и их леди. Что же касается людей, то их разумы оставались закрыты для проникновения по вполне понятной причине — из-за ошейников, которые носили рабы. Эти ошейники с равным успехом и удерживали развивающуюся магию разума, и не позволяли никому извне проникнуть в разум раба. А вот эльфийские лорды были для пытливого разума Шаны — что открытая книга, и девочка вовсю пользовалась этим преимуществом. Девочка собралась изучить всех лордов, чьи поместья граничили с дикими землями, где укрывалась Цитадель.

Кроме того, Шана вознамерилась как можно больше узнать о собственных магических способностях. Чтобы действовать эффективно, вовсе не нужна неодолимая сила. Какая-нибудь «простенькая» уловка, вроде того же приема, которым пользовались эльфийки для ваяния цветов, при умелом применении могла произвести не менее разрушительное воздействие, чем магическая молния.

И при этом требовала куда меньшего расхода силы.

Приближалась весна, а Шана продолжала проводить все свободное время, глядя на мир чужими глазами — по большей части через эльфов, — точно так же, как прежде она посвящала все свое свободное время прочесыванию коридоров Цитадели. Цель же у нее оставалась прежней: знания. Теперь Шана довольно много знала о магических приемах, которыми пользовались волшебники древности, и могла воспроизвести значительную часть этих приемов. А вот на что способны эльфийские лорды, во многом еще оставалось для нее загадкой. А Шане хотелось — нет, ей было необходимо! — знать, с чем она может столкнуться в один не самый прекрасный день, и заранее прикинуть, что можно этому противопоставить. И вот у нее появилась такая возможность. Шана начала учиться магии, еще и наблюдая за эльфами.

Даже старшие волшебники не знали некоторых приемов, которые Шана выудила из сознания эльфийских магов — или, по крайней мере; они никогда не показывали своим ученикам ничего подобного. А еще эти наблюдения поставляли сведения, которые были даже важнее магии, — по крайней мере, так считала сама Шана. Наблюдения позволяли узнать, как думают эльфийские лорды.

И как оказалось, образом мыслей они здорово походили на старших волшебников…

Шана напомнила себе, что следует быть терпеливой. Ведь из всей группы лишь она одна привыкла думать о драгоценных камнях как об источнике силы. Белокурый лохматый Кайле нахмурился и уставился на сердолик, лежащий у него на ладони. Шана «слышала», как Кайле неумело возится, пытаясь воспользоваться камнем. Результат был тот же самый, как если бы юноша пытался рубить дрова молотком.

Кайле поднял взгляд на Шану и встряхнул головой, откидывая волосы с глаз.

— А что делать, если я не получаю никакой дополнительной силы из этой штуки? — нетерпеливо спросил он.

Шана вздохнула, а темненькая Элли закатила глаза и пожала плечами. Она была на несколько лет младше Кайле, но уже освоила основы работы с камнями и теперь занималась совершенствованием различных приемов.

Шана решила перепоручить объяснения Элли. Может, Кайле внимательнее будет слушать того, кого давно знает.

— Кайле, камни, ограненные в виде линзы, фокусируют силу, — медленно и внятно произнесла Элли. — Это кристаллы ее увеличивают. Ты же сейчас используешь кабошон. Бейся ты с ним хоть до следующей весны, но он твоих сил не увеличит. Этот камень предназначен для того, чтобы сосредоточивать силу в определенной точке…

Кто-то постучал в дверь комнаты, где собрался маленький кружок Шаны. Все разговоры мгновенно смолкли, а Шана испуганно вздрогнула; надо заметить, она была не единственной, кто подскочил от неожиданности. Не то чтобы они делали что-то дурное, но никто из старших волшебников ничего не знал об их сборищах. Нет, никто не запрещал им собираться, но если бы старшие волшебники узнали, чем они тут занимаются, то, вполне возможно, запрет не заставил бы себя долго ждать.

Шана руководствовалась принципом: о чем старшие не знают, того они и запретить не могут. Потому она прилагала все усилия к тому, чтобы старшие волшебники как можно дольше ни о чем не догадывались. Она не видела ни малейших оснований делиться своими новыми знаниями с людьми, которые не станут ими пользоваться — или, во всяком случае, не станут использовать их ни для чего полезного.

А потому собрания маленькой группы проходили в пустой комнате, затерявшейся в лабиринте подземных коридоров. И знали об этой комнате лишь ученики — приятели Шаны, да еще Зед.

— Шана! — из-за двери голос Зеда звучал приглушенно, но вполне узнаваемо. — Шана, это я! Мне нужно кое-что тебе сказать! Это важно!

Шана подхватилась и поспешно открыла дверь. Как только дверь приоткрылась, Зед тут же проскользнул внутрь и захлопнул ее за собой.

— Слушайте, ребята! — произнес он, с каким-то особенно напряженным видом оглядывая присутствующих. — Вам действительно надоело сидеть здесь сложа руки, и вы намереваетесь что-то делать? Или вы только болтаете?

— В чем дело? — требовательно спросила Шана и почувствовала, как от волнения и предвкушения у нее по спине побежали мурашки.

— Я только что выяснил, что надсмотрщики лорда Тревеса собрались отбраковать около десятка детей — вот в чем! — отозвался Зед. В голосе его зазвенел гнев, а по лицу тенью промелькнуло оскорбленное выражение. — А эти замшелые идиоты окопались здесь и не хотят даже пальцем шевельнуть, чтобы это предотвратить!

Кайле побледнел: его самого когда-то чуть не отбраковали, и он спасся лишь благодаря тому, что мать сумела тайком выбраться из дома вместе с ним и оставила мальчика в лесу.

— Н-но почему? — заикаясь от волнения, спросил он. — Они ж-же уже д-действовали на землях Тревеса! Ч-что им мешает?

Зед прислонился к двери и скрестил руки на груди. Лицо его сделалось полностью бесстрастным.

— Да потому, — неспешно произнес он, — что эти дети — чистокровные люди. Они владеют человеческой магией, за что их и собираются выбраковать. А мастер Парт не считает нужным помогать людям, особенно если учесть, что надсмотрщики уже посадили всех детей под замок, и нам теперь нужно как-то освободить их оттуда.

— Мастер Парт — не единственный волшебник, — спокойно отозвалась Шана, чувствуя, как в ней волной поднимается ледяной гнев. — Да, я готова действовать.

Она вызывающе огляделась по сторонам.

— А вы?

— Можешь на меня рассчитывать, — мгновенно отозвался Кайле, хотя он все еще был бледен и выглядел здорово испуганным.

— И на меня, — лишь на долю секунды позже откликнулась Элли.

Все прочие без малейших разногласий и колебаний последовали их примеру.

— Отлично! — одобрительно произнес Зед. Он оттолкнулся от двери и шагнул навстречу подросткам. Ученики выжидающе смотрели на него. — Дела обстоят следующим образом: надсмотрщики на самом деле еще не знают, кто именно из детей наделен магическими способностями. Потому они собрали в округе всех детей, на которых еще не надели ошейник, и завтра будут их проверять. Но я знаю этих детей, и сами дети знают о своих способностях. Если мы будем действовать слаженно и быстро, мы сможем забрать их из бараков прежде, чем надсмотрщики выяснят, кто из детей им нужен. Итак, первое: кому-нибудь из вас приходилось видеть бараки в поместье Тревеса?

Таких нашлось двое: Кайле и Шана. Кайле их не просто видел — он там сидел, пока мать не забрала его оттуда и не оставила волшебникам.

Юноша не тратил ни минуты даром. Он тут же ухватил палочку древесного угля и лист бумаги и принялся рисовать карту для остальных. Через несколько мгновений ученики уже столпились над этой картой и принялись составлять план действий.

Шана повернулась к Зеду и увидела, что молодой волшебник улыбается во весь рот.

— Ты это все подстроил, да? — обвиняюще спросила она, но шепотом, чтобы остальные не услышали. — Ты.., я знаю, что ты…

— Ну, не совсем, но я знал, что что-то в этом духе должно произойти, — признал Зед. — Меня уже до глубины души достало отношение Парта к чистокровным людям. Меня достало его нежелание вмешиваться в ситуацию, где ему мерещится хоть малейший риск. Меня уже давно это все достало! Но когда я увидел, что из тебя получается, у меня появилась надежда, что ты станешь той осью, вокруг которой соберется некая группа учеников, и тогда уже можно будет что-то предпринять. Одиночка или даже двое ничего толком не сделают, но группа — это уже серьезно.

— Я пыталась найти такую ось среди старших волшебников, но у меня ничего не вышло, — ожесточенно произнесла Шана.

В ответ Зед лишь фыркнул. Потом он навис над склонившимися головами учеников и изучил карту, наскоро набросанную Кайле.

— Ну что ж, — произнес Зед, и ученики мгновенно стихли. Шана даже ощутила укол зависти. — Я бы предложил действовать так…

* * *

Потрескивал огонь, и горели свечи, распространяя вокруг себя теплый свет, какого не воспроизвести ни одному магическому светильнику. Парт Агон отхлебнул без спроса позаимствованное у эльфов вино и нахмурился, глядя на кубок. Не потому, что ему не понравился букет вина — оно-то было отменным. Но тем не менее во рту отчетливо чувствовался противный привкус.

И Парт отлично знал, что так набило ему оскомину.

Новая ученица, Шана.

Волшебник повертел кубок в руках, наблюдая за игрой света на матовой металлической поверхности и в то же время не замечая ее. Шана представляла собой настоящую проблему, и, похоже, эта проблема становилась все серьезнее.

Каким-то непонятным образом она научилась закрывать свой разум даже от него, Парта Агона. Девчонка неизвестно как приобрела такую силу, что все попытки Парта проникнуть за ее мысленный щит оканчивались неудачей. Уже одного этого довольно было для тревоги. Ведь сила и влияние Парта основывались на том, что он точно знал, о чем думают все остальные. А Шана превратилась в прореху в этом знании, в черное пятно, внушающее немалое беспокойство.

Более того, она отобрала нескольких ровесников и принялась обучать их точно таким же фокусам! Черное пятно начало расширяться. Парт Агон был чрезвычайно этим недоволен. Но и это ведь еще не все…

Парт откинулся на спинку кресла, сжимая кубок в руках, и погрузился в размышления. Девчонка скверно влияет на окружающих. Она задает мастерам вопросы, на которые нет ответов и которые лично он вообще не желал бы слышать. Например, почему волшебники продолжают скрываться. Почему они никогда ни во что не вмешиваются, кроме тех случаев, когда их невозможно засечь. Почему они не помогают людям — даже тем, которые наделены магическими способностями. Она явно предполагала, что старшие волшебники то ли трусы, то ли лентяи — а то и вовсе то и другое вместе. Она подбивала учеников на прямое выступление против эльфов.

Ученикам не нравились ответы, которые они получали от своих наставников. Или отсутствие этих ответов. И казалось вполне возможным, что они начнут действовать самостоятельно.

Эта мысль неизбежно влекла за собой другую.

«Я теряю контроль над ситуацией».

Эта мысль была наихудшей. Волшебник стиснул в руке холодный металл кубка и скрипнул зубами, сдерживая вспышку гнева. Пламя свечей слегка трепетало от сквозняка.

Шана действовала против него. Но она всего лишь девчонка — она не могла проделать это все самостоятельно. Так кто же стоит за ней? Кто из обитателей Цитадели научил девчонку этим фикусам? Это не Денелор.., нет, только не он. Этот ленивый дурень просто не смог бы научить девчонку даже половине того, чему она научилась за эту зиму.

Но если не Денелор, то кто же это?

Парт быстро перебрал в уме всех старших волшебников, но так и не нашел ни малейшей связи между кем-либо из них и Шаной. Половина из них вообще не подозревала о существовании девчонки — слишком уж глубоко они ушли в собственный мир иллюзий, транса и грез. Вторая половина о Шане знала, но нимало ею не интересовалась. Они вели извечную борьбу за власть в микровселенной Цитадели, и их не волновало то, что происходит во внешнем мире. И никто из них не пожелал бы доверить безопасность своей драгоценной шкуры безрассудным детям, особенно если бы они узнали, что затевают их ученики.

Но как вести себя с этими юнцами — вот в чем проблема? Точнее, как вести себя с Шаной, зачинщицей всего этого безобразия? Строго говоря, она пока что ничего не сделала, равно как и все остальные ее приятели. Парт не мог даже доказать, что она что-либо замышляет. А если бы даже и мог, это мало чем помогло бы. Мысли — еще не преступление. До тех пор, пока эти дети не предпримут открытых действий, явно представляющих опасность для Цитадели, Парт мог лишь наблюдать за ними.

А даже если он и поймает Шану на каком-нибудь проступке — например, на том, что она без позволения своего мастера приведет в Цитадель какого-нибудь полукровку, — все равно круг наказаний, которые он сможет или посмеет применить к ней, весьма ограничен.

Изгнать девчонку из Цитадели нельзя — эльфийские лорды живо ее сцапают, допросят как следует и узнают о гнезде полукровок, притаившемся у них под носом.

Парт отчаянно желал, чтобы руки его сейчас сжимали не кубок, а шею Шаны. Он с удовольствием придушил бы негодяйку… Увы, этого он не имел права сделать, даже если бы поймал ее на горячем. Существовали определенные законы, вызванные печальными событиями, что разделили волшебников в конце войны. Даже если бы Шану поймали на совершении какого-то преступления и даже если бы все обитатели Цитадели признали ее виновной и согласились, что ее действия представляли угрозу для Цитадели, все равно самое худшее, что грозило девчонке, — это изгнание обратно в пустыню, откуда она и пришла.

Парт Агон никак не мог от нее отделаться — ведь Шана и вправду пока что ничего не сделала. А вершить суд, исходя из одних лишь предположений, остальные волшебники ему не позволят.

«Я желаю знать, чего она добивается. Я желаю знать, кто за ней стоит!»

Еще никогда в жизни Парт Агон не испытывал подобного разочарования. С тех самых пор, как он оказался в Цитадели и попал под покровительство самого могущественного из тогдашних волшебников, и до нынешнего момента его жизнь была сплошным восхождением к вершинам власти. Еще никто и никогда не осмеливался перечить ему. Никто и никогда не бросал ему вызов. Это произошло впервые. И Парту не нравилось это ощущение.

Парт Агон просидел в кресле весь вечер, стараясь придумать какой-нибудь способ отделаться от девчонки или взять ее под контроль, но так ни к чему и не пришел. Свечи догорели, и ученик — его собственный ученик, а не один из этих юных мятежников! — заменил их. А Парт все никак не мог отыскать решение проблемы.

В конце концов он вынужден был признать, что девчонку придется пока что оставить в покое. Волшебник поставил пустой кубок на маленький столик, расположенный рядом с креслом, и выпрямился, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Парт оглаживал бороду, заставляя себя смириться с принятым решением.

Да, девчонку все-таки нужно оставить в покое. До тех пор, пока она не привлечет внимание эльфов к полукровкам. Тогда он сможет что-то предпринять против нее.

Парт Агон кивнул, отвечая на собственные мысли, и снова наполнил кубок. Как ни странно, но прийти к этому выводу оказалось куда легче, чем он думал. Это был не конец, а всего лишь отсрочка. Девчонка безрассудна и опрометчива, а значит, вполне может натворить немало сумасбродств. Если повезет, на одном из них он ее и подловит.

«А тогда она будет в моих руках!»

Измученный металл треснул в стиснутых пальцах, и ножка кубка переломилась надвое. Парт Агон этого не заметил.

— Великие Предки, как мне все надоело! — в сердцах произнес Валин, бросил книгу на подушку и уставился на мрачные темные ели, маячащие за окном. Поместье Чейнара было совершенно не похоже на все, что Валину приходилось видеть прежде. Здесь не было светящихся потолков, какими гордились большинство эльфийских жилищ. Днем здесь довольствовались естественным освещением, проникающим через окна и стеклянные крыши. По ночам же Валину приходилось зажигать собственный магический светильник либо пользоваться фонарями или свечами. В этом поместье явно старались не расходовать магию понапрасну.

Да, среди вассалов и союзников лорда Дирана Чейнар был той силой, с которой стоило считаться.

Сегодня Валин счел нужным зажечь свет, когда день еще только клонился к вечеру. Над поместьем нависало низкое, темное, сланцево-серое небо. Капли дождя падали с ветвей и пеленой висели в воздухе.

Тень чихнул и почесал нос.

— Я думал, ты собираешься чему-то поучиться у лорда Чейнара, — заметил он и попытался прочистить нос. — Но с тех пор, как мы сюда приехали, мы только и делаем, что сидим в комнате или ездим под дождем, — и Тень еще раз чихнул.

— Ездим под дождем и подхватываем простуду, — отозвался Валин, почувствовав себя виноватым. — Извини, Тень. Это я виноват, что ты простыл. Нам не следовало вчера выезжать из дома. Не надо мне было поступать, как избалованному отродью, и настаивать на этой верховой прогулке, но я просто больше не мог ни минуты оставаться…

— Да знаю, знаю, — Тень высморкался и отхлебнул горячего чаю. — И ты не виноват, что эльфы не могут простудиться. Мне бы ваше здоровье!

Валин виновато пожал плечами.

— Хотел бы я уметь это лечить… — Он снова выглянул на улицу. Мрачный лес выглядел по-прежнему. — И еще я бы хотел, чтобы нам было чем заняться. Хоть чем-нибудь.

— А я полагаю, что нам обоим стоит радоваться уже тому, что лорд Чейнар обращает на нас мало внимания, — заметил Тень и тоже устроился у окна. — Благодаря этому нам будет намного легче в случае чего исчезнуть из дома.

Валин краем глаза взглянул на двоюродного брата. Тень оправился от избиения так быстро, что даже на Валина это произвело немалое впечатление. Правда, сейчас Меро держался значительно тише обычного. Но, возможно, причиной этому была простуда.

Тень пристроил руки и подбородок на подоконнике и уставился на мокрые ели так, словно они внушали ему неизъяснимое очарование.

— В целом же, — протянул Тень, — я предпочту поскучать. Лучше уж скучать, чем беседовать с надсмотрщиками лорда Чейнара, которые хотят вызнать всю мою подноготную.

Валин мысленно дал себе пинка. Нельзя же быть таким ослом! Конечно, лучше скучать, чем привлекать к себе внимание! Это же любой дурак должен понимать! Чем тише они будут сидеть, тем меньше вероятность того, что лорд Чейнар захочет что-нибудь уточнить у Дирана, и, чего доброго, упомянет в разговоре о «телохранителе» Валина. И тем меньше вероятность, что люди Чейнара примутся расспрашивать Тень.

Когда они только-только прибыли в имение, Чейнар принял Валина в своем кабинете. Он обращался с юношей с той же холодной любезностью, что и со своими вассалами. Он лишь мельком взглянул на запечатанное письмо лорда Дирана, которое вручил ему Валин, потом бросил конверт на стол вишневого дерева, подался вперед и кинжально-острым взглядом пригвоздил Валина к стулу.

— Я хочу, молодой Валин, чтобы ты понял одну вещь, — абсолютно бесстрастно произнес он. — Ты теперь находишься у меня в имении, а не у своего отца. И исполнять ты будешь мои приказы. Тебе ясно?

— Да, мой лорд, — покорно пробормотал Валин. Чейнар уселся. На мгновение по его лицу скользнуло удовлетворенное выражение.

— В таком случае мы с тобой поладим, — спокойно сказал Чейнар. — Сожалею, но в настоящий момент я не имею возможности развлекать тебя — мое внимание сейчас всецело занято неотложными делами. Впоследствии я выберу момент и займусь тобою. А пока я только хочу убедиться, что ты понял, как теперь обстоят дела. Ты понял?

— Целиком и полностью, мой лорд, — отозвался Валин, уставившись взглядом в сцепленные руки.

— Отлично.

Валин поднял глаза и перевел взгляд на выскобленное дерево стола. Чейнар встал. Он явно ожидал, что теперь юноша уберется из кабинета, и побыстрее.

— За дверью сидит раб. Он покажет тебе твои покои. Я уверен, что они тебя устроят.

И, не дожидаясь ответа, Чейнар развернулся и вышел. Слегка ошеломленный Валин смотрел ему вслед.

С тех пор он ни разу еще не встречался с лордом. Валина предоставили самому себе. У юноши не раз возникало впечатление, что суровые манеры Чейнара считались здесь обязательными для подражания. Имение, расположенное на границе с дикими землями, с трех сторон окружали высокие темно-зеленые — чуть ли не черные — ели с раскидистыми лапами, почти не пропускавшими солнечный свет. А по ночам эти ели служили прибежищем сотен сов — во всяком случае, казалось, что их там сотни. А кроме того, все то время, что Валин провел в имении, здесь буквально каждый день шел дождь.

Конечно, ни о какой охоте в таких условиях не могло идти и речи — разве что с ловчими птицами — ястребы Валина были наделены достаточно скверным характером, чтобы ринуться за добычей даже в самую чащу деревьев. Но ястребы не желали летать в такую отвратительную погоду. Так что после того, как один его ястреб-тетеревятник упустил добычу и вернулся к своему хозяину в полнейшей ярости, Валин решил больше не испытывать судьбу. Тетеревятник и без того чуть не проехался когтями ему по лицу, и только вмешательство Тени заставило хищную птицу утихомириться.

На охоту с гончими тоже можно было не рассчитывать — Чейнар не держал охотничьей своры. Его собаки охраняли бараки с рабами, и их было не настолько много, чтобы впустую приставлять часть из них к такому дурацкому делу, как охота.

Так что единственным доступным развлечением и занятием оставались верховые прогулки — по холодному и мрачному хвойному лесу, где с ветвей постоянно капало, даже если дождь и прекращался на время.

Помимо этого, заняться юношам действительно было особо нечем. Прежде, в поместье у отца, Валину часто казалось, что ему скучно. Но что такое настоящая скука, он узнал только сейчас.

— Если подумать, то всегда окажется, что бывают вещи и похуже твоих нынешних неприятностей, братец, — произнес Тень и снова шмыгнул носом.

— Например, подхватить простуду, — поддразнил его Валин, сотворил носовой платок и протянул его другу. — Или вляпаться в ту же самую неприятность, но при этом еще и с простудой. Или останавливать моего тетеревятника, когда он рвется выцарапать тебе глаза.

— Или на самом деле привлечь к себе — к нам — внимание лорда Чейнара, — поправил его Тень, придвинулся ближе к Валину и заговорил потише:

— Наш лорд в настоящий момент не слишком-то доволен жизнью. Кажется, на одной из его людских ферм произошли какие-то беспорядки.

— Да ну? — Валин внезапно решил последовать примеру Тени и полюбоваться пейзажем за окном. Возможно, за ними действительно никто не следил — а может, Меро просто не мог засечь наблюдателей, — но соблюдать осторожность не мешало. Хотя бы на всякий случай. — И что же там за беспорядки?

— Когда мы только прибыли в поместье, он получил известие, что среди последнего выводка молодняка некоторое количество наделено магическими способностями, — сообщил Тень, когда оба юноши уставились в окно на мокрые деревья. — Это произошло как раз перед нашим прибытием — когда он велел мне отнести груз в покои, а тебя пригласил в кабинет. Я не мог раньше ничего тебе сказать, потому что Чейнар как-то за нами наблюдал. А теперь либо наблюдатель понадобился ему где-то в другом месте, либо Чейнар успел решить, что мы совершенно безвредны.

— Искренне хочется надеяться на второе, — мрачно отозвался Валин. — Так, значит, дети с магическими способностями… Полукровки?

Меро покачал головой.

— Нет. Чистокровные люди. В этом имении ты можешь не надеяться на встречу с полукровкой. Чейнар стерилизует всех своих наложниц. А любой из здешних эльфов, кого застукают с любой женщиной, кроме стерилизованной наложницы, вылетит за ворота без гроша в кармане.

— Чистокровные люди… — Валин на мгновение задумался. — То есть летающие предметы и прочие обычные признаки были налицо?

Тень повернул голову ровно настолько, чтобы двоюродный брат увидел его одобрительную улыбку — А твой отец выучил тебя куда лучше, чем сам о том догадывается.

— Мой отец вообще не догадывается, что я об этом знаю, — поправил его Валин. — Большинство эльфийских лордов моего возраста считают, что человеческая магия — это миф, и мой отец, похоже, предпочитает, чтобы так оно и оставалось. Ну, так что там произошло с детьми?

— А, вот это-то и отвлекло от нас Чейнара, — прошептал Тень. В голосе его проскользнули довольные нотки. — Похоже, эти дети просто исчезли. Пропали прямо из рабского барака, и еще до того, как надсмотрщики смогли точно выявить тех, кто им нужен. Пропало около десятка детей. Вечером они ложились спать вместе со всеми остальными, а утром их уже не было.

— Они что? — Валину потребовалось значительное усилие, чтобы заставить себя говорить тише. — Как они могли…

— Им помогли, — Тень облизнул губы, и Валин задрожал от волнения. — Вал, я слышу магию с того самого момента, как мы сюда приехали. И ее довольно много, но исходит она не из этого имения. Она идет откуда-то из-за леса. Я почти уверен, что это как-то связано с исчезновением детей из рабских бараков.

— Так что, здесь есть другие полукровки? — прошептал Валин, обращаясь то ли к себе, то ли к Тени. Не услышав ответа, он обернулся и увидел, что Меро спокойно и серьезно смотрит на него.

— Я не знаю, Вал, — отозвался Тень. — Я не настолько силен, чтобы определить, что там такое и кто за этим стоит. Но я знаю, что эти дети исчезли, и что это как-то связано с магией, и что Чейнар очень, очень обеспокоен. Вот и все, что я могу тебе сказать.

— Этого довольно, — сказал Валин. Одна лишь мысль о подобной возможности глубоко взволновала его. — Для меня этого вполне довольно, чтобы что-то предпринять. Я не могу обучать тебя, потому что просто не знаю, на что ты, собственно, способен. Но если где-то здесь есть волшебник, у которого хватило сил на похищение детей, и если я сумею найти его через магический кристалл и понаблюдать за ним, я смогу хоть что-то тебе показать.

— Ну… — неожиданно протянул Тень и приподнял брови. Взгляд у него сделался отсутствующим. — Тогда лучше приготовься наблюдать. Потому что я слышу его.., их.., и они сейчас находятся в этом лесу!

Глава 18

Кеман застыл посреди дороги — холодный осенний ветер играл его гривой и хвостом — и вскинул голову. В сознании у него внезапно прозвучала мелодичная трель.

Магия… Эльфийский лорд? Здесь? Что-то в этой трели чудилось знакомое…

Потом Кеман понял, кого ему напомнила эта «мелодия». Последнее существо, которое он ожидал бы здесь встретить. «Огонь и Дождь, да это же Шана! Она жива! С ней все в порядке!»

Теперь Кеман понял, что означало выражение двуногих «волосы дыбом встали» — оно оказалось на удивление точным. Вроде бы как это волосы могут встать дыбом?

А вот поди ж ты, когда Кеман впервые за несколько месяцев ощутил присутствие Шаны, у него действительно чуть ли не вся грива встала торчком. Молодой дракон слегка приподнял хвост и напрягся, стараясь определить направление.

«Это она! — думал Кеман. Сперва он был оглушен, потом просто не мог поверить в происходящее, а потом его с головой захлестнула волна радости. — Это она! Я нашел ее! Я нашел!»

Это действительно была магия Шаны — в том не могло быть ни малейших сомнений. Но теперь она стала намного сильнее, чем была тогда, когда девочку изгнали из Логова. И теперь Шана намного лучше ее контролировала. Кеман явственно чувствовал это по сложности и безусловной мощности мелодии и по общему ощущению — казалось, что эта магия льется без малейших усилий. В общем, с Шаной произошли поразительные перемены.

И это предвещало для Рода и Логова много нового и любопытного — вот только они с Шаной вернутся… Если Шана стала настолько сильной, она по праву займет свое место, и никто больше не сможет ее выгнать! Больше никто и никогда не сможет причинить ей никакого вреда…

Но на самом-то деле все это сейчас было неважно. А значение имело только то, что Кеман ее нашел. «Я просто не дождусь, когда смогу увидеть ее и расспросить, что же с ней произошло!» Кеман вскинул голову и заплясал от радости. Все его уныние мгновенно как рукой сняло.

Кеман быстро огляделся по сторонам — скорее в силу привычки. Все равно уже темнело, а кроме того, он вот уже.., вот уже несколько дней не встречал на этой заброшенной дороге ни единой живой души. Чтобы заставить хищников и охотников держаться подальше, Кеман принял облик однорога, но теперь не было особой необходимости удерживать его — тем более сейчас, когда его никто не видел. Не колеблясь ни мгновения, Кеман метнулся в воздух и уже в прыжке с облегченным вздохом принял родной драконий облик.

Уже не в первый раз у него промелькнула мысль: и как только мама умудрялась так много времени проводить в измененном облике? Постоянно чувствуешь себя так, словно тебе тесно в собственной шкуре. Впрочем, до нынешнего момента у него все равно не было выхода. Уже несколько раз Кеман, считая себя в полной безопасности, после очередного поворота дороги сталкивался нос к носу то с человеком в ошейнике, идущим по поручению своего господина, то вообще с целым людским обозом. Людей в ошейниках совершенно невозможно было учуять магически и определить их местонахождение. Потому Кеману и приходилось постоянно поддерживать облик однорога. Он тоже был достаточно необычен, но при этом настолько грозен, что все любопытствующие держались от него подальше.

Притягательная магическая мелодия зазвучала снова. На этот раз она длилась довольно долго, как будто Шана выполняла некое действие, требующее значительного времени. И к этой мелодии присоединились другие, послабее. Значит, Шана там не одна. Да, действительно — Кеман теперь почувствовал присутствие.., гм.., еще шести-семи волшебников и еще некоторого количества людей. Люди не носили ошейников и были весьма молоды. Кеман определил направление и устремился туда, держась над самыми верхушками деревьев. С каждым взмахом крыльев его радость все возрастала, и ему хотелось запеть в унисон с мелодией мастерски сработанного волшебства. «Мне просто не верится — я нашел ее, все-таки нашел! И никто больше не отнимет ее у меня!»

Прошедшая зима была просто ужасна. Поместье лорда Дирана оказалось так же бедно полезными сведениями, как и город. Выбранная Кеманом маска юного эльфийского лорда сделала его практически невидимым. Впрочем, для некоторых случаев облик человека-раба оказывался еще удобнее. В большинстве поместий на рабов обращали чрезвычайно мало внимания — по крайней мере, до тех пор, пока ониработали или хотя бы не увиливали от исполнения порученной работы. Но все эти ухищрения не помогли Кеману разжиться хоть какими-нибудь сведениями. Шана словно сквозь землю провалилась.

В конце концов, исчерпав все прочие возможности, Кеман направился в глушь. Ходили слухи, будто там обитают некие «дикие люди». Вдруг Шана убежала к ним? А из-за особенностей здешнего ландшафта и обилия диких животных путешествовать по здешним немногочисленным дорогам было довольно затруднительно.

Да и вообще, здесь становилось ясно, что эльфийские лорды не настолько безраздельно господствуют над этим миром, как им самим кажется.

По своей воле ни один эльф не захотел бы проехать по этим дорогам — да и люди здесь не ездили, если только не получали прямого приказа. Здесь каждый год по неизвестным причинам исчезало несколько обозов и еще большее количество путешественников, в силу настоятельной необходимости или в силу собственной глупости пустившихся в путь в одиночку. Официально эльфы утверждали, что исчезновения эти следует списать на природные бедствия и диких животных, но слухи твердили об огромных шайках людей, которыми вроде бы командовал некий неизвестный эльфийский лорд. Вот эти-то разбойники и нападали на неосторожных путешественников, грабили их, а потом убивали.

Но ходили и другие слухи — об этом вообще лишь тихо шептались по углам, — о том, что командовали там вовсе не какие-нибудь эльфийские лорды, а люди, и что эти люди поклялись умереть, но не надевать ошейника.

По правде говоря, за все время пути Кеман так и не увидел никаких огромных шаек ни из людей в ошейниках, ни каких-либо других. Все, что он видел, — это последствия грубейшего вмешательства эльфов в погоду и их издевательства над природой. Чудовищные бури налетали словно из ниоткуда и обрушивали на здешние края потоки ливня либо хоронили окрестности под снегом и льдом. А еще Кеман никогда прежде не видел столько однорогов, и черных, и белых. Наверное, добрая половина всех однорогов, сколько их есть на белом свете, обосновалась здесь, в этих диких краях. А ведь однороги были далеко не самыми опасными из животных, бродящих по здешним зарослям. Кеману довелось столкнуться со множеством неизвестных ему существ: эльфы не раз пытались создать животных, способных сотнями уничтожать в битвах пешек-людей, и вот здесь бродили неудачные последствия этих экспериментов. Очевидно, однорогов эльфам оказалось недостаточно, и должных выводов они не сделали.

Так что не нужно было никаких «огромных шаек», чтобы объяснить исчезновения путников на этих дорогах. Для того, чтобы здешние края сделались негостеприимными и оставались таковыми, вполне довольно было эльфийского разгильдяйства.

Постепенно становилось все темнее, но Кеман уже переключился на ночное зрение: он одновременно и улавливал весь доступный свет, и видел тепло, исходящее от всех предметов. Вторая особенность давала ему значительное преимущество — молодой дракон мог видеть, что происходит под пологом леса. Мощные удары драконьих крыльев создавали небольшие воздушные водовороты, и там, где пролетал Кеман, ветви начинали ходить ходуном, а самого Кемана обволакивал хвойный запах.

Песнь магии смолкла, но Кеман уже четко определил направление. Его способности к мысленной беседе были довольно ограниченны, но как только Кеман решил, что Шана уже может его услышать, он принялся звать ее. Сперва ему никто не отвечал, — именно этого Кеман и ожидал, — но когда он приблизился к тому месту, откуда доносилась магическая мелодия, он услышал ответ — и произошло это куда быстрее, чем Кеман смел надеяться.

«Кеман? — неуверенно и недоверчиво прозвучало у него в сознании. — Кеман, так это… Это ты! Огонь и Дождь, я даже не думала… Где ты?» Голос Шаны, сильный и отчетливый, был слышен даже лучше ее магии. У Кемана промелькнула мысль: должно быть, Алара была бы довольна успехами Шаны.

«К северо-востоку от тебя и двигаюсь в вашу сторону, — отозвался чрезвычайно довольный собою Кеман. — Ты что, вправду решила, что позволю тебя выгнать и даже не попытаюсь тебя разыскать? Я начал искать тебя еще до того, как выпал снег, и…»

«Кеман, со мной несколько спутников, — предостерегающе перебила его Шана. — Полукровки и люди. Я не могу их бросить. А им нельзя видеть тебя — ты сам знаешь. Ты знаешь, что может случиться с тобой и с приемной мамой. Хватит и того, что к эльфийским лордам попал кусок драконьей шкуры — это само по себе достаточно плохо. Да, большинство лордов понятия не имеют, что это такое. Но если кто-нибудь — пусть даже кто-то из врагов эльфийских лордов — увидит настоящего дракона…»

«Не беспокойся, никаких проблем не возникнет, — заверил ее Кеман. — Я знаю, как это уладить. Приготовься: вскоре ты встретишься с давно потерянным названым братом. Он разыскивает тебя с тех самых пор, как те люди из каравана украли тебя и увезли из пустыни. Как лучше — чтобы он был полукровкой или человеком?»

Последовала краткая пауза. Тем временем мощные крылья продолжали работать, сокращая расстояние.

«Лучше полукровка. Тогда я смогу привести тебя в Цитадель — это я потом объясню. А ты пока что придумай какую-нибудь правдоподобную историю насчет того, почему ты отправился меня искать и как ты меня нашел. Я сказала им, что жила в пустыне, но никогда не упоминала ни о тебе, ни об Аларе».

«Хорошо, — отозвался Кеман. Тут он заметил впереди необычно большую группу источников тепла. — Кажется, я тебя вижу, — добавил он, присмотревшись к одному из этих источников. — Сейчас я приземлюсь и подойду».

И с этими словами Кеман оборвал мысленную связь. Посадка в таком густом лесу требовала безраздельного внимания. Честно говоря, в какое-то мгновение Кеман серьезно усомнился, что ему вообще это удастся…

Потом молодой дракон выискал прогалину — здесь когда-то упал один из лесных великанов, подмяв под себя, словно траву, деревья поменьше. На этой просеке было достаточно места, чтобы Кеман мог спикировать туда, затормозить и нормально приземлиться, не калечась об ветви деревьев…

Несколько секунд спустя он уже принял облик полукровки и спрятался в тень. Деревья надежно укрывали его, и можно было спокойно подумать, как лучше подобраться к стоянке. Шаны он сейчас не видел, но с того места, где стоял Кеман, были отлично видны три фигуры — человек и двое полукровок. Отблески огня плясали на их лицах. Все они выглядели очень юными — по крайней мере, на взгляд Кемана. Человек вообще вряд ли видел более десяти зим. Просто взять и подойти к ним Кеман побаивался — вдруг он их напугает? Полукровки могли обладать теми же способностями, что и Шана, а Кеман вовсе не жаждал, чтобы его засыпали камнями и превратили в мокрое место. А может, они и вовсе способны убивать при помощи магии — кто знает. Но и подкрадываться к костру Кеману тоже не хотелось — так его могли не правильно понять.

Но пока он думал, кто-то решил эту проблему за него.

— Не двигаться! — произнес прямо у него над ухом чей-то суровый голос, и в бок Кеману уперлось что-то очень острое. — И радуйся, что твои уши заострены меньше, чем у эльфийского лорда, — иначе тебя уже не было бы в живых.

От этого бесстрастного голоса веяло таким холодом, что у Кемана по спине побежали мурашки и кровь застыла в жилах. Он судорожно вздохнул и попытался откашляться.

— Я.., я ищу одного… — начал было Кеман. Он подумал, не стоит ли ему повернуться, но потом решил, что лучше, пожалуй, этого не делать.

— Охотно верю, что именно это ты и делаешь, — с легким оттенком насмешки отозвался неизвестный.

— Нет, правда… Я ищу мою сестру, мою названую сестру, и я проделал очень долгий путь, — отчаянно залепетал Кеман. — Я пришел из пустыни. Я ищу сестру еще с осени. Ее увезли люди…

— Из пустыни? — клинок, упиравшийся в бок, слегка отодвинулся. — И как ее зовут, чужак?

— Шана, — прошептал Кеман. Клинок исчез совсем, и Кеман позволил себе немного расслабиться. — Она пропала много месяцев назад. Остальные не хотели, чтобы я искал ее, потому что они боятся, что эльфийские лорды могут узнать о нас. Но я все равно пошел на поиски. Я уже так долго ищу ее и нигде не могу найти никаких следов…

— Потому, что она много месяцев жила у нас, — сухо произнес незнакомец. — С тобой еще не все ясно, чужак, но ты почти пришел. Двигай к костру. Посмотрим, узнает ли тебя Шана.

Кеман осторожно вышел из-за дерева и, пробираясь среди сплетения ветвей и корней поваленных деревьев, двинулся к кругу света, очерченному пламенем костра. Подойдя немного ближе, он увидел Шану. Казалось, что девочка всецело поглощена беседой с одним из детей. Кроме того, Кеман подметил любопытную деталь — большинство присутствующих здесь полукровок находились в расцвете юности, а вот людей иначе как детьми назвать было нельзя. Хотя Кеман не был знатоком в этих вопросах, он все же определил, что это действительно дети лет десяти, а некоторые и того младше.

Можно было подумать, что Шана с головой ушла в разговор, но Кеман заметил, что время от времени она искоса посматривала по сторонам. Кеман не сомневался, что девочка искала его. Но он не стал снова устанавливать мысленную связь. Если Шана не будет знать, когда он появится, ее удивление будет более искренним и более убедительным для конвоира Кемана. Кстати, Кеман нисколько не сомневался, что именно конвоира нужно убедить в его правдивости. Он умел держаться в лесу, да и вообще знал мир. Он нес стражу, пока остальные жались к костру Если Кеман допустит какую-нибудь ошибку, неизвестный сразу это засечет.

Когда Кеман вступил в круг света, у него под ногой хрустнула веточка. Все тут же обернулись к нему со смешанным выражением тревоги и удивления. Через долю секунды Шана подхватилась с земли и кинулась к нему.

— Кеман! — закричала она. Кеман неуклюже схватил ее в объятия. — Кеман, Кеман…

А потом Шана разрыдалась. Кеман совершенно этого не ожидал и теперь оторопело стоял, прижимая девочку к себе. Незнакомец хмыкнул и тоже шагнул на освещенное пространство, миновав Кемана и Шану.

— Похоже, ты и вправду тот, за кого себя выдаешь, — сказал молодой полукровка, убирая с лица длинные темные волосы, и одарил своего недавнего пленника кривой улыбкой. Когда Кеман взглянул в глубокие, беспокойные глаза юноши, у него возникло странное ощущение: ему показалось, будто большего знака расположения, чем подобная улыбка, от него вообще невозможно дождаться…

— Слушай, Шана, воссоединение семьи — это, конечно, здорово, но у нас проблема, — произнес другой юноша — не с тем видом уничижительной важности, как обычно произносят подобные слова, а так, словно он говорил совершенно искренне. — У нас на руках дюжина человеческих детей, наделенных магической силой, и нам некуда их девать. Итак, мы их освободили. Что нам теперь с ними делать?

Одна из младших девочек прильнула к нему, и юноша обнял ее. Девочка подняла на него испуганные глаза.

— Он прав, Шана, — спокойно сказал бывший конвоир Кемана. — Ты отлично знаешь, что мы не можем привести их в Цитадель. А они еще слишком малы, чтобы самостоятельно выжить в здешних краях, даже если эльфийские лорды не переловят их в самое ближайшее время. Они никогда не видели ,большого мира и уж точно не знают, как позаботиться о себе в глухомани!

Еще один ребенок заплакал, и девушка-полукровка принялась утешать его.

Шана отстранилась от Кемана, вытерла глаза и снова сделалась сосредоточенной и деловитой.

— А почему, собственно, мы не можем привести их в Цитадель? — с вызовом спросила она. — Почему? Кто тебе такое сказал? Кто установил правило, запрещающее приводить туда чистокровных людей?

Второй юноша на мгновение просто поперхнулся, а тот, который привел Кемана, отступил на шаг и принялся наблюдать за происходящим.

— Мы не можем взять их с собой! — наконец умудрился выдавить второй юноша. — Такого никогда не делалось! Волшебники никогда…

— Как раз волшебники-то так поступали — в давние времена! — победно произнесла Шана. — И нет никакого закона, который это бы запрещал! Цитадель потому и построили такой большой, что половину ее жителей составляли чистокровные люди с магическими способностями, а вовсе не одни только полукровки! У меня в комнате лежат старые хроники, которые это подтверждают!

У второго юноши отвисла челюсть. А у первого по лицу скользнула тень одобрения — по крайней мере, так показалось Кеману. Кеман с удивлением понял, что Шана и вправду главенствовала в этой группе. Именно она разрабатывала планы и принимала решения.

Да, Шана сильно изменилась. Она и во время пребывания в Логове отличалась мятежным духом, но тогда это сопровождалось изрядной сумбурностью. Шана и сейчас осталась мятежницей, но теперь она четко знала, как добиться желаемого, — и остановить ее было не под силу даже Огню и Дождю.

— Слушайте, — сказала Шана, понизив голос, — сейчас наша главная задача — сбить эльфийских лордов со следа. Они явно будут охотиться на нас. Зед засек, что они пытались отыскать нас при помощи магии, и я тоже это замечала. А потому я предлагаю разделиться. Если вы ночью потихоньку проведете детей в Цитадель, старшим волшебникам не придется решать, пускать их туда или нет, — дети ведь уже будут там. Не идите через главный вход, а воспользуйтесь одним из тех запасных туннелей, которые я вам показывала. Тогда взрослые ничего и не узнают, пока не станет поздно.

— А ты тем временем что будешь делать? — спросил первый волшебник. Что-то в его тоне заставило Кемана предположить, что юноша наперед знал, что ответит Шана.

— А мы с Кеманом уведем погоню в другую сторону, — уверенно отозвалась Шана, хотя Кеман чувствовал, что ее бьет дрожь. — Думаю, вдвоем с ним мы сможем убедить охотников, что мы по-прежнему движемся одной группой. Мне придется поработать, но это будет даже по-своему легче, чем двигаться всем вместе.

Кеман кивнул, чувствуя, что пора как-то выразить свое согласие.

— Мы с Шаной уже проделывали такое раньше — в смысле, сбивали врагов со следа. Нам всю жизнь приходилось этим заниматься, — совершенно честно сказал Кеман. — Мы замаскируем ваш след, а наш сделаем отчетливым. По правде говоря, двоим легче изобразить, будто здесь прошло два десятка, чем двум десяткам изображать, будто здесь прошло двое. Мы уведем их на север, а потом оторвемся от погони.

— И как же? — скептически спросил первый волшебник.

Шана улыбнулась.

— Положись на меня, Зед. Эльфам покажется, будто мы отрастили крылья и улетели.

При этих словах Кеман едва не расхохотался, и чтобы скрыть смех, он сделал вид, будто его разбирает кашель. Все с любопытством посмотрели на него. Кеман покраснел и поспешно принялся сочинять правдоподобное объяснение.

— Там.., там очень много однорогов. Шана всегда умела управлять ими. Если по нашему следу пробежится табун однорогов, никакой демон после этого его уже не разыщет.

Зед пожал плечами, но Кеман снова увидел в его глазах одобрение.

— Ладно. Если ты это сделаешь, я берусь справиться со старшими, когда они обнаружат детей. Возможно, мне даже удастся перетянуть Денелора и Агравейна на нашу сторону; эти двое никогда не могли устоять перед детьми. Когда начинаем действовать?

— На рассвете, — решительно сказала Шана. — Так будет лучше. Особенно если к этому времени пройдет дождь — он смоет следы.

«Ну, Кеман, — прозвучало в сознании у молодого дракона, — хорошо ли ты теперь умеешь вызывать дождь?»

«Не хуже, чем прежде, — невозмутимо заверил Кеман. — Не только ты успела кое-чему научиться».

«Ну, и не только ты. Кстати, идея насчет однорогов очень даже неплоха. Мы вполне можем ею воспользоваться, если подвернется удобный случай, — так же серьезно отозвалась Шана. Эта серьезность была чем-то новым и непривычным для Кемана. — Ну что ж, пора показать друг другу, чему мы научились».

Кеман обнял девочку за плечи. Он давно уже наблюдал этот распространенный среди двуногих жест, но сам никогда еще его не применял. К удивлению Кемана, этот жест ему понравился. Очень понравился. Он позволял.., позволял почувствовать, что ты больше не одинок.

«Я согласен, — произнес молодой дракон. Ощущение тепла заполнило его мысли и придало ему уверенности. — Давай покажем им всем, чему мы научились».

Шана удивленно взглянула на Кемана, а потом счастливо улыбнулась.

* * *

Валин наклонился и несколько мгновений пристально рассматривал раскисшую землю С краев промокшей шляпы сорвалось несколько капель и угодило ему за шиворот. Валин не считал возможным воспользоваться сейчас магией, чтобы уберечься от дождя. В окрестностях и так чувствовалось слишком много магии. А ему вообще не полагалось находиться в этой глухомани. Если кто-нибудь засечет его, охотники мгновенно поймут, что где-то здесь присутствует еще один эльфийский лорд. И тогда погоня может пойти уже по его следам. Ведь, в конце концов, уже не первый десяток лет ходили слухи о каком-то эльфийском лорде, возглавляющем разбойничью шайку людей в ошейниках. И, конечно же, такого ренегата постараются поймать в первую очередь. Неизвестная группа, освободившая рабов, может и подождать. Тем более что это освобождение тоже может быть связано с загадочным бандитским вожаком.

Нет, ни ему, ни Тени такого счастья не нужно. Чейнар не знает, что Тень — полукровка, но если он решит действовать стремительно и вновь применит против Валина свои принуждающие заклятия .

«То я могу просто-напросто проболтаться», — горестно подумал юноша. Теперь Валин знал, почему Чейнар редко пользуется магией. Он предпочитает сберегать силы для тех случаев, когда ему требуется узнать, что происходит в чужом сознании, что за тайны там прячутся. И он и вправду умеет это делать. «Если бы он тогда не прекратил расспрашивать меня, я бы рассказал ему о Меро. Я знаю, что рассказал бы».

— Больший отряд ушел вон туда, — сказал Валин, указав направление. — И я думаю, что, если им повезет, дождь начисто смоет все следы задолго до того, как Чейнар их обнаружит. Но одна полукровка — та самая, которая нам нужна, — двинулась вон в ту сторону, и она даже не пытается скрыть свои следы.

— Она уводит погоню за собой, — спокойно произнес Тень, глядя через пелену дождя в ту сторону, куда указал Валин. — Я в этом уверен. Она — лучшая из них. Валин, я должен найти ее, или я так никогда и не узнаю, на что способен. Остальные ведь никогда не поверят какому-то…

Тень запнулся на полуслове и вспыхнул, почувствовав себя неловко. Валин неуклюже хлопнул его по плечу.

— Я понимаю, — с легкой печалью произнес он. — Я стал для тебя помехой. Если я уйду прямо сейчас…

— Ты не можешь уйти, и мы оба это знаем! — с неожиданной горячностью оборвал его Тень. — Если ты вернешься, я даже не представляю, что с тобой сотворит отец — и не посмотрит, наследник ты ему или кто. Он может даже захотеть убить тебя. В любом случае достанется тебе крепко — а ты знаешь, на что он способен. Он обработает тебя магией, и ты уже не будешь прежним Валином. У тебя нет выбора. Но она спасла людей и убедила своих помощников увести детей туда, где живут остальные волшебники. Если кто-то и примет нас обоих, так это она. А без тебя никуда я не пойду.

Валин судорожно сглотнул, пытаясь справиться с душившим его комком в горле. Чейнар застукал его, когда Валин при помощи магии следил за перемещениями и действиями молодых волшебников, — а ни самому Чейнару, ни его помощникам почти ничего не удалось о них узнать.

Происходящее Чейнара не удивило. Валин должен был прийти к нему и сообщить все, что он разузнал. Они оба это знали. А потому Чейнар использовал самые жесткие из принуждающих заклятий, чтобы вытянуть из Валина все, что удастся. А потом он ушел, а покрытый испариной Валин свалился беспомощной грудой. Чейнар считал, что уже услышал все, что ему было нужно, — где находятся изгои и что они делают. И еще он узнал, что Валин следил за ними для каких-то собственных целей.

Чейнар думал, что эти цели ему известны, что Валин работает на Дирана — или, может даже, на себя против Дирана и Чейнара. А что, вполне логичное предположение. Это был бы не первый случай, когда сын пошел бы против отца. Чейнар и сам так поступил, когда заключил союз с Дираном и попросту отобрал имение у своего отца.

Хвала Предкам, насчет Валина Чейнар ошибся. И он очень спешил — ему не терпелось начать охоту. Если бы допрос продлился чуть дольше…

Но он не продлился. Через некоторое время Тень очнулся — он не мог даже сказать, сколько времени ему на это потребовалось, настолько заклинания Чейнара затуманили ему сознание, — и помог Валину прийти в себя. И тогда Валин окончательно понял, что произойдет, когда лорд Чейнар вернется с охоты, вне зависимости от того, выдастся ли она удачной или нет.

Как только его магические силы восстановятся после охоты, Чейнар первым делом снова придет к Валину, и на этот раз не успокоится, пока не вытянет из юного эльфа всю подноготную.

Он узнает, что Тень — вовсе не обученный телохранитель, за которого себя выдает. Он узнает, почему Тень находится при Валине, — и узнает, кто он такой.

И полукровка окажется в полной его власти.

А потом Чейнар сообщит лорду Дирану о том, что натворил Валин, и отправит Тень обратно. А может, и не отправит. Возможно, он предпочтет лично уничтожить «опасного полукровку». Это уже неважно. Как только Чейнар вернется в свое имение, и Тень и Валин обречены.

Хотя Валина била дрожь и ноги у него были словно ватные, юноша изложил другу свой план и принялся собирать вещи, которые могли понадобиться в пути. Меро занялся тем же самым. Утром они заявили, что по приказу лорда Чейнара отправляются за ним вслед, оседлали лошадей, прихватили дорожные сумки и поехали в глушь.

Всего через несколько часов путешествия по лесу они потеряли лошадей. Одну утащило какое-то существо, пока юноши обустраивали свою первую стоянку. Они даже не увидели, как это произошло — лишь услышали шум. А вторая, удирая от неведомой твари, сломала себе ногу.

Ну что ж, по крайней мере, у них остались сумки.

Возможно, это было лишь к лучшему. Если кто-нибудь все-таки найдет лошадей (точнее, то, что от них останется), то логично будет предположить, что Валин и Тень тоже стали жертвами неизвестного хищника. Юный и рьяный эльфийский лорд вполне мог последовать за Чейнаром вне зависимости от полученных приказов — следить, чтобы не страдали интересы его отца. В общем, это происшествие поможет им хотя бы отчасти выглядеть невинными овечками. Возможно, Чейнару даже не покажется подозрительным их внезапный отъезд из имения.

Теперь, когда они остались без лошадей, юношам пришлось передвигаться на своих двоих. Но в этом тоже обнаружилось неожиданное преимущество. Чейнар и его охотники здорово промахнулись, определяя нынешнее местонахождение волшебников, и теперь носились где-то вдалеке. А Валин с Тенью шли пешком, но зато располагали точными сведениями. И потому они обнаружили стоянку волшебников как раз перед тем, как с унылого свинцового неба полил дождь.

Вскоре все следы группы будут смыты подчистую. А вот след, оставленный девчонкой, настолько отчетлив, что вполне может уцелеть и в этом потопе, — и это лишний раз свидетельствовало, что она действовала вполне обдуманно.

Валин поправил ремень сумки и двинулся по следу девчонки, держа лук наготове. По пятам за ним двигался Тень — он выискивал ментальный след. По крайней мере в нынешней ситуации у Валина было заметное преимущество перед Тенью. Охота считалась одним из подобающих развлечений для молодых эльфийских лордов, и Валин куда больше упражнялся в обращении с луком, чем Тень. На самом-то деле тот факт, что Тень хоть сколько-то владел оружием, уже был вопиющим нарушением правил. Пользоваться чем-либо опаснее обычного кухонного ножа разрешалось только воинам, гладиаторам и убийцам; притом всех этих рабов тщательно отбирали, обучали и добавляли к их ошейникам специальные подчиняющие заклятия. В доме у Чейнара никто не удивился, увидев у Меро оружие, поскольку предполагалось, что этот юноша — телохранитель. А вот если бы он рискнул показаться в таком виде в поместье Дирана, его скорее всего покарали бы смертью.

Потому Валин и шел впереди — на тот случай, если они столкнутся с какой-нибудь опасной тварью вроде той, которая погубила их лошадей. А кого не прикончит стрела, того доконает магия.

«А может, я здорово ошибаюсь». Валин видел отпечатки когтей той твари, которая убила лошадь, и помнил, с какой скоростью она двигалась. Если такая же зверюга сейчас выскочит на них из засады, неизвестно, успеет ли он выстрелить хоть раз.

Но говорить этого Тени Валин не стал. Пребывание в диком лесу и без того уже подействовало на юношу угнетающе. Меро отлично знал жизнь в четырех стенах поместья. Он был искушен в интригах и мог любого — ну, почти любого — обвести вокруг пальца. Здесь же он чувствовал себя потерянным.

— Насколько она опережает нас? — спросил Валин, взглянув через плечо. Меро с трудом пробирался через подлесок. Вид у него был довольно жалкий: голова поникла, плечи опущены…

Валин ничего не мог с собой поделать: аналитическая, до жестокости логичная часть его сознания сказала: «Он даже не смотрит, что творится вокруг — пялится лишь себе под ноги».

— Думаю, до сумерек мы ее догоним, — приглушенно и неразборчиво отозвался Меро. — Она к этому времени наверняка остановится на ночевку. Сомневаюсь, что Чейнар подберется настолько близко, чтобы разыскать ее след — по крайней мере, до завтра. Он сейчас сильно южнее и западнее. Это так же верно, как то, что он рвется скакать по ее следам, словно молодой козел. Валин коротко рассмеялся.

— Кстати, я забыл тебе сказать: поблизости сейчас нет опасных зверей, — добавил Меро. Судя по голосу, он ничуть не сердился. — Во всяком случае, ничего настолько крупного, что нам стоило бы обеспокоиться. Я слежу за этим. Я не настолько уж бесполезен, как может тебе показаться.

Валин покраснел. Неужели Тень все-таки услышал его недавние мысли? Но потом Валин вспомнил прошлую ночь.., и произнес слова, которых вроде бы и не собирался говорить.

— А вдруг такая тварь умеет маскировать свое сознание? — возразил юноша. — Та, вчерашняя зверюга умела — во всяком случае, ты ее не заметил до тех самых пор, пока лошади не пришел конец.

— Я тогда не следил, что творится вокруг! — немедленно возмутился Меро и сердито взглянул на кузена. — А теперь слежу!

— А тебе хочется рисковать жизнью и на своей шкуре проверять, может такая зверюга маскироваться или нет? — после короткой паузы отозвался Валин. — Извини, Меро, но вот мне что-то не хочется. Сейчас мне вообще почему-то не хочется рисковать жизнью.

Повисла тишина. Валин оглянулся еще раз и увидел, что Меро снова повесил голову. Потом все-таки послышался тихий голос:

— Мне тоже не хочется.

Валин проверил колчан со стрелами, потом попробовал, не ослабела ли тетива.

— Ну так будем оба делать все, что в наших силах, — мягко произнес он. Валину было неловко, что он затеял такой скользкий разговор, хоть он и был нужен. — И постараемся как можно быстрее найти эту девушку, потому что она явно круче нас обоих, вместе взятых!

С этими словами Валин слабо усмехнулся и, почувствовав себя немного лучше, повернулся и двинулся по следу.

* * *

Шана насторожилась и схватила лежавший рядом арбалет. Знобящий страх пробежал по ее телу, словно ледяная молния. Девушка принялась взглядом и мыслями обшаривать темноту, сомкнувшуюся за пределами освещенного круга. Кто-то притаился в темноте и оттуда следил за ними. Еще секунду назад этого кого-то здесь не было…

Или он до сих пор маскировал свое присутствие. А это означало, что здесь задействована магия, причем такая, какой владели лишь эльфийские лорды и полукровки. Люди могли скрывать свои мысли, если были наделены магической силой или если на них был надет ошейник, но скрыть чье-либо присутствие было под силу лишь эльфийской магии. Величайшие волшебники древности способны были даже скрыть предательский «шум», возникающий при использовании магии. Для эльфов же такие вещи были в порядке вещей, только они редко утруждали себя подобной возней. А это означало, что к костру подобрался то ли эльф, то ли самый сильный из известных Шане волшебников.

Стоп! Шану пробрал озноб, и она еще крепче стиснула ложе арбалета. Неизвестный маскировал присутствие двоих существ. Да, там их было двое. Один из них шелохнулся, и до Шаны долетел резковатый запах потревоженной влажной листвы.

Прежде, чем Шана успела возвести мысленный барьер, в сознании у нее зазвучал нерешительный голос:

«Да, нас тут двое. Мы ищем вас. Нам очень нужна ваша помощь».

«Голос» звучал и нерешительно, и неуверенно, словно говоривший не привык общаться подобным образом. Впрочем, это не уменьшило страха Шаны. Девушка по-прежнему оставалась начеку. А вдруг какой-нибудь эльфийский лорд решил использовать для своих целей полукровку или человека с магическими способностями? Шана никогда не сталкивалась с подобными случаями, но это еще не значило, что такого не могло произойти. В конце концов, в старинных записях упоминалось о подобных подозрениях. Неужели худший из ее страхов обернулся правдой?

— Подойдите сюда, так, чтобы я могла вас видеть! — произнесла она вслух.

«Шана, один из них…» — начал было Кеман. И тут в круг света нетвердой походкой вступили две тени. В свете костра стали видны темные волосы, слегка заостренные уши и зеленые глаза одного из неизвестных. А вот у второго обнаружились белокурые волосы, острые уши, резковатые черты лица, алебастрово-белая кожа и зеленые глаза.

«…эльфийский лорд», — закончил все-таки Кеман.

Правда, это было громко сказано: эльф сейчас ну никак не походил на лорда. Мокрые спутанные волосы прядями падали на лицо и довершали работу пляшущих теней — рассмотреть его толком было невозможно. Оба незнакомца выглядели прескверно: мокрые до нитки, грязные, уставшие, одежда изорвана, а лица бледны от холода. Шана посмотрела в глаза полукровке и поняла, что может ему посочувствовать: во взгляде юноши светилась надежда на грани отчаяния.

«Это мой друг и двоюродный брат», — с вызовом поправил Кемана полукровка. Он шагнул вперед, встал между юным эльфом и Шаной и заговорил вслух:

— Мы с Валином пришли искать помощи. Он спасал меня столько раз, что я давно потерял этому счет. Он не такой, как остальные лорды. И сейчас ему грозит такая же опасность, как и нам всем. А может, даже большая.

«Любопытная история — если, конечно, это правда», — Шана подняла свой арбалет так, чтобы он смотрел в грудь полукровке. С такого расстояния арбалетная стрела, подкрепленная магией Шаны, просто прошила бы обоих чужаков навылет. Оба юноши слегка попятились. Шана смерила их откровенно недоброжелательным взглядом.

— А может, он просто использует тебя, чтобы отыскать волшебников? — сказала она. Шана решила немного потянуть время и дать Кеману возможность приготовиться к быстрой смене облика — вдруг понадобится. — Вы взялись неизвестно откуда. А я знаю, что за мной сейчас гонятся эльфы. Ты мне говоришь, что я должна помочь вам, потому что вы, дескать, в опасности. А мне это здорово напоминает ловушку. Пока что я не вижу никаких оснований верить вам. Он преспокойно может держать тебя под контролем.

Реакция полукровки на эти слова несколько удивила Шану: юноша выругался, сорвал с себя ошейник и швырнул его на землю.

— Смотри! — яростно воскликнул он. — Это тебя убедит? Проклятие! Мы замерзли и вымотались, мы голодны, мы в такой же опасности, как и вы, — и мы беспомощны!

— И все это можно изобразить нарочно, — холодно отозвалась Шана. — А он может контролировать тебя и другими способами помимо ошейника. Ошейники — это всего лишь самый подходящий предмет для запечатления принуждающих заклинаний.

Эльфийский лорд — как там его, Валин? — шагнул вперед из-за спины своего спутника. Впрочем, лицо его по-прежнему осталось в тени.

— Похоже, ты неплохо в этом разбираешься, — тихо сказал он. — Но Меро говорит, что ты намного сильнее его. Почему бы тебе тогда просто не заглянуть в его мысли и не убедиться, что он не лжет? О Предки, если уж на то пошло, ты можешь прочесть и мои мысли! На здоровье!

Вот тут Шана действительно удивилась. Девушка оглянулась на Кемана. Тот лишь пожал плечами.

— Я могу присмотреть за ними, если тебя это беспокоит, — сказал он. — Как бы хороши они ни были, со мной им не справиться.

Шана несколько усомнилась в том, что Кеману и вправду под силу справиться с двумя противниками сразу, но оставила свои сомнения при себе. В конце концов, Кеман провел несколько месяцев среди эльфов и видел, на что они способны. Если он считает, что может остановить сильного эльфийского мага, то, возможно, у него действительно есть основания так думать.

А может, и нет. Трудно было сказать точно. Но ситуация превратилась в патовую: они не могли довериться чужакам, но и прогнать их тоже не могли.

Шана неохотно кивнула.

— Ладно, — сказала она и опустила арбалет, потом добавила, уже для Кемана: «Надеюсь, я не совершаю непоправимой ошибки. И надеюсь, что ты не хвастаешься».

Шана опустила веки…

Мгновение спустя она открыла глаза и заулыбалась.

— Проходите и садитесь к костру, — сказала девушка. Юноши заметно расслабились — сперва Меро, а потом и его двоюродный брат. — Нам предстоит долгий разговор.

Меро неуверенно улыбнулся в ответ и шагнул в сторону, пропуская брата вперед. Валин откинул мокрые волосы с лица и тоже улыбнулся Шане. И только теперь она по-настоящему его рассмотрела.

Девушка вспыхнула, уставилась на юного эльфа, а потом быстро отвела взгляд. Даже сейчас — насквозь мокрый, грязный и усталый — он показался Шане самым прекрасным существом, какого она только видела за свою жизнь…

И она понятия не имела, что же с этим делать.

Глава 19

«Мы узнаем о местонахождении эльфов по их ауре, по звучанию их магии. А о местонахождении их рабов-людей мы узнаем по специфической мысленной пустоте, создаваемой их ошейниками».

Это была дословная цитата из дневника Каламадеа.

«Неважно, где именно они находятся, неважно, насколько они опытны и сильны, — этих двух предательских подробностей они скрыть не могут».

За последнюю пару дней Шане не раз уже выпадала возможность проверить точность дневниковых записей. Дракон-волшебник был безукоризненно точен. Действительно, как бы эльфийские лорды ни старались скрыть свое местонахождение, это слабое гудение магии, слышимое лишь для другого мага и напоминавшее отдаленное гудение улья, все равно пробивалось сквозь щит.

Взгляд Шаны был устремлен на маленький костер. Но на самом деле девушка смотрела не на языки огня, а сквозь них. Она обшаривала уже пройденную территорию, выискивая присутствие магии.

Один отряд… Два…

Огонь и Дождь! За ними шли три отряда охотников! Что за осиное гнездо она разворошила?

А может, рвение охотников связано не с освобожденными детьми, а с нынешними спутниками Кемана и Шаны?

Девушка прилагала все усилия, стараясь не смотреть на безукоризненно совершенное лицо Валина, но у нее ничего не получалось. С того момента, как Валин присоединился к ним, прошло уже много дней. Точнее говоря, счет пошел уже на недели. И все же в его присутствии Шана до сих пор чувствовала себя как-то.., странно. Девушка не понимала, что происходит. И ей это не нравилось. И в то же время нравилось. «Огонь и Дождь, я уже совсем запуталась!»

Дело было даже не в невероятной красоте Валина. Шана повидала много красивых эльфов. На самом деле все эльфы были достаточно красивы, чтобы большинство людей могли лишь позавидовать им в этом отношении. Кроме того, Шана была знакома и с полукровками, выглядевшими не хуже эльфийских лордов. Да взять хоть того же Зеда. Большинство мужчин-полукровок были так хороши собой, чтобы вскружить голову любой женщине…

В общем, с того самого момента, как Шана попала в плен, вокруг нее всегда было полно привлекательных молодых мужчин. И ни один из них не произвел на нее ни малейшего впечатления.

Так почему же при виде Валина ей становилось настолько не по себе?

Каждый раз, когда Шана смотрела на него, ее охватывала странная застенчивость. При этом она чувствовала каждый обращенный на нее взгляд Валина — на нее словно падали лучи двух маленьких солнц. Шане отчаянно хотелось как-нибудь порадовать Валина, сделать так, чтобы он гордился ею. И все это началось с той самой ночи, когда Валин и Меро вышли к их костру.

Когда Валин смотрел на Шану, девушку одновременно бросало и в жар, и в холод. Когда он заговаривал с ней, Шана тут же теряла нить разговора. По сравнению с Валином его двоюродный брат, Меро, действительно был не более чем тенью — вот уж удачное прозвище. Днем Шана при малейшей возможности смотрела на Валина, а по ночам видела его во сне.

Чем дальше они забирались в дикие земли, тем сильнее становились чувства Шаны. Но при этом девушка смертельно боялась сказать о них Валину, как будто эти слова могли уничтожить сны, кружившие ее каждую ночь.

А может, так оно и было. Пока Валин держался в стороне, Шана могла предаваться грезам, сколько ее душе угодно. Но если она скажет ему о своих чувствах, Валину придется что-то ей ответить, — и этот ответ будет означать, что в их отношениях что-то изменится. Неизвестно, в какую сторону, но изменится.

Шана даже не знала, какими сейчас были их отношения.., если тут вообще можно было говорить о каких-то отношениях.

Валин разговаривал с Кеманом и своим братом, а Шана грустно смотрела сквозь пламя костра на его безукоризненный профиль. Речь Валина, как и все его манеры, была мягкой и учтивой, а в голосе звучала музыка, — как будто несколько человеческих голосов вели песню.

Если она признается Валину в своих чувствах, он либо посмеется над ней, либо отнесется к этому серьезно. В любом случае грезам придет конец. А Шане хотелось еще немного помечтать, представить себе, как могли бы развиваться их отношения…

Нет, Шане совершенно не хотелось возвращаться к реальности. В конце концов, с чего она взяла, что утонченный эльфийский лорд может найти ее привлекательной? Он наверняка мечтает о какой-нибудь эльфийской леди вроде тех, за которыми подсматривала Шана. Наверняка волосы той, кого он видит в грезах, подобны не огненной осенней листве, а шелку и солнечному свету. Да одних лишь манер Шаны хватило бы, чтобы оттолкнуть его, если бы они сейчас не находились в такой отчаянной ситуации. А ее речь?! Она всегда говорила просто и грубо. Шана была достаточно крепкой, чтобы пересечь пустыню в одиночку. Нежная эльфийская дева скорее всего упала бы в обморок при одной мысли о подобном путешествии — а еще эльфийские леди никогда и ни о чем не говорили просто.

Шана знала это — она достаточно долго наблюдала за жизнью эльфийских леди, причем их собственными глазами. Они постоянно вели сложные игры, полные намеков и обмана, отличаясь при этом от своих лордов лишь тем, что вкладывали в эти игры меньше магической силы.

Но если уж на то пошло, почему при всех их различиях Валин не может найти ее привлекательной? Вдруг ему надоела застенчивость и притворная невинность эльфийских дев? Вдруг ему понравится смелость и предприимчивость Шаны? Может, он устал от ледяного совершенства эльфийских женщин. В конце концов, долгие взгляды, которые Валин устремлял на Шану, вполне могли свидетельствовать о его неравнодушии.

Может, это и есть любовь? Все познания Шаны в этом вопросе исчерпывались редкими упоминаниями, встреченными в архивах Цитадели, да в книгах, по которым они с Кеманом учили эльфийский язык. Правда, в книгах о «любви» говорилось мало — это чувство не играло особой роли в эльфийских браках. Эльфы редко позволяли себе влюбиться и еще реже действовали, исходя из этого чувства. Запутанные ходы эльфийской политики обычно не оставляли места для любви.

Что же касается архивов — ну да, там в изобилии хранились романсы и баллады, но Шана чаще всего просто пропускала их, уделяя все внимание историческим трудам. Ей нужны были тогда факты, а не вымыслы; она искала силу, а не развлечения.

А сейчас Шана жалела, что не прочитала хоть несколько таких баллад. Теперь ей оставалось лишь незаметно смотреть на Валина, мучиться сомнениями и предаваться грезам.

Нет, на самом деле она не позволяла этим переживаниям всецело завладеть ее вниманием. Лорд Чейнар и его отряды все еще продолжали охотиться за беглецами, и Шане с Кеманом приходилось путать следы и уходить все дальше в глушь. А когда выдавалась свободная минута, Шана учила Меро пользоваться своими силами. То есть пыталась учить. Все-таки присутствие Валина сильно отвлекало ее — а Тень, хоть и сам был довольно хорош, кажется, обижался, что Шана так восхищается его двоюродным братом.

Возможно, он просто ревновал. Шана точно не знала. Во всяком случае, Меро хотел, чтобы Шана учила его, но при этом вел себя так, словно не верил ни единому ее слову.

Какова бы ни была причина, но каждый раз, когда Шана пыталась что-нибудь ему показать, Тень смотрел на нее так, словно подозревал, что она что-то от него скрывает. А когда Шана указывала ему на ошибки, Меро тут же ощетинивался и всем своим видом выказывал готовность обороняться. Обычно Шана лишь жалела его — нелегко ведь жить в тени такой яркой личности, как Валин. Но понемногу такое отношение со стороны Меро начало утомлять ее.

Шане очень хотелось, чтобы Тень решил наконец, чего же он, собственно, желает. Когда полукровка принимался бросать на нее косые взгляды из-под непокорной темной челки, Шане становилось не по себе. Каждый раз, когда Шана говорила что-нибудь хорошее Валину или краем глаза следила за эльфийским лордом, Меро смотрел на нее, словно беспокойный ястреб. Шане это все ужасно надоело.

Взаимоотношения внутри их маленькой группы, поначалу довольно неплохие, теперь принялись стремительно портиться. Отстраненность Валина, настороженность Тени, отвратительная дождливая погода, погоня, неустанно идущая за ними по пятам, — все это доводило Шану до такого состояния, что она временами готова была велеть этим двоим оставить ее и Кемана в покое. Пусть идут куда хотят.

Но это значило, что она никогда больше не увидит Валина. Даже если они смогут оторваться от погони, ему некуда будет идти. Он может и не пытаться добраться до Цитадели. Даже если Валин и сможет отыскать ее, ему никогда туда не войти. Возможно, волшебники вообще убьют его сразу же, как только увидят.

Шана сидела, смотрела на огонь и думала, что же делать дальше. Ответа на этот вопрос у нее не было.

Валин смотрел на дышащие жаром угли в центре костра — первого, который беглецы развели за последние три дня. До этого у них не было то подходящего места, где костер можно было бы укрыть от чужих глаз, то достаточно сухого топлива — а от сырых дров в небо тут же поднялся бы предательский столб дыма. Конечно, Валин мог бы воспользоваться магией, чтобы согреть их всех, но магия тоже оставила бы след, и для иных глаз он был бы заметнее сигнального костра. Лучше уж померзнуть, чем заполучить лорда Чейнара себе на голову.

Но сегодня вечером беглецы обнаружили нагромождение скал, и в нем — удобную расщелину, которую можно было закрыть сверху лапником. А поблизости нашлось упавшее дерево, под которым сохранилось достаточно сухих ветвей, чтобы можно было развести костер и поддерживать его до захода солнца. А когда стемнело, уже можно было понемногу подбавлять и сырые дрова — тонкая струйка дыма теперь не имела особого значения.

Костер означал, что сегодня у них на ужин будут не корни и сырая рыба, как последние три дня, а жареное мясо. Уже одно это должно было внушить беглецам ощущение довольства, но почему-то не внушило. Сейчас все четверо сгрудились вокруг костра, словно истосковавшись по теплу. Но при этом они не смотрели друг на друга и старались друг к другу не прикасаться.

Невидимые течения, потоки чувств рвали беглецов в разные стороны и грозили разметать маленький отряд прежде, чем его члены притрутся друг к другу и смогут действовать согласованно. Валин, например, отлично знал, как относится к нему Шана. Как же тут не знать? Он, конечно, не умел читать мысли, но ее влюбленность была заметна невооруженным глазом. Валин уже не впервые становился объектом воздыхания юной девушки — и зачастую их тянуло к нему отнюдь не из одних лишь соображений престижа. Не одна наложница искренне любила его — или, по крайней мере, была уверена, что любит. По крайней мере, страстно его желала.

Но эта влюбленность была очень опасна. На свой лад Шана была весьма красива. Чересчур яркая, на вкус Валина, — а вот Диран сразу же ухватился бы за такую женщину и ввел ее в свой гарем…

В чем и заключалась главная проблема. Однажды Диран уже ввел в свой гарем очень похожую женщину. Мать Шаны, Серину. Валин не помнил ни самой Серины, ни той суматохи, которая поднялась в гареме после ее побега, но в детстве он не раз слыхал об этом. Серина превратилась в своеобразную легенду, и в этой легенде Валину чудилось нечто притягательное, хоть он и не знал, что толкнуло молодую женщину на побег. Уже потом Валин узнал правду от матери Меро: Серина носила ребенка-полукровку, и кто-то донес Дирану о ее состоянии. Поступил приказ убить ее, но Серина вовремя узнала об этом и бежала. Предполагалось, что она погибла в пустыне.

Теперь же, выслушав рассказ Шаны и Кемана и сопоставив это с тем, что он знал о Серине Даэт, Валин ни капли не сомневался в том, кто был матерью Шаны. За последние шестнадцать-семнадцать лет был зафиксирован один-единственный случай побега беременной наложницы. Добавим к этому тот факт, что лишь поразительно красивая женщина — причем именно того типа красоты, каким наделена была Серина Даэт, — могла произвести на свет такую дочь, как Шана. Учесть еще, что Шану сразу после рождения забрала к себе драконица, — и вывод напрашивался сам собой. Шана — его единокровная сестра. А это означает, что, даже если сам Валин и влюбится в нее, никакая связь между ними невозможна. И никакой дракон не заставит его изменить своего мнения.

Кстати, о драконах. Нет, даже Кеман не сможет его переубедить. Правда, Валину не казалось, что Кеман захочет его переубеждать, — но кто знает, что может взбрести в голову дракону? Валин, по крайней мере, не знал, хоть уже и провел много дней в его обществе. Он бы никогда не понял, что Кеман — не обычный полукровка, если бы Шана и ее «названый брат» не решили рассказать своим новым товарищам правду. Ну да, какие-то смутные подозрения у него мелькали, потому что Кеман всегда исчезал после захода солнца и некоторое время отсутствовал. Валин пытался проследить за ним, но Кеман всегда ускользал. Потом Шана застукала его за этим выслеживанием. Тогда-то они и решили объяснить, что, собственно, происходит, чтобы Кеман мог спокойно отправляться на охоту и никто не крался за ним по пятам.

Они решили, что проще всего будет позволить Валину собственными глазами взглянуть на одного из легендарных драконов.

Прежде чем Кеман сменил облик, они с Шаной рассказали Валину, что на самом деле приемная мать Шаны — драконица. Сперва Валин подумал, что Шана и Кеман зачем-то пытаются одурачить его. Но потом Кеман все-таки доказал, что драконы существуют, и доказательство это было неопровержимым.

Когда Кеман впервые сменил облик при них, Валин был глубоко потрясен и решил, что либо он все-таки заболел и теперь бредит, либо Шана и Кеман достигли невиданных высот в творении иллюзий. Но Валин был так же здоров, как всегда, а Кеман был совершенно материален. Его можно было потрогать и убедиться — это не иллюзия.

Теперь Валин понимал, почему Кеман и Шана пока что не могут вернуться в убежище волшебников — по крайней мере, не могут до тех пор, пока Кеман не научится скрывать ту часть своих мыслей, которая может выдать его истинную природу. Это в некотором смысле ставило его на одну доску с Валином — он тоже не мог сунуться к волшебникам. По крайней мере, до тех пор, пока не научится подражать их магии и пока не отыщет способ создать себе устойчивую личину полукровки.

А те члены их маленького отряда, которые и вправду являются полукровками, слишком преданы своим братьям. Шана никогда не бросит Кемана, а Меро — Валина.

А значит, им и дальше придется сидеть в этой глуши — а здесь Кеман и Шана имели значительные преимущества перед Валином и Меро. Они знали, как выжить здесь, и не просто выжить, а вполне неплохо устроиться. А они с Меро если и не были полностью беспомощны, то уж точно безнадежно уступали Кеману и Шане. Ну да, им приходилось охотиться или разбивать походную стоянку, но все это происходило на территории поместья, в довольно ухоженном лесу. Там им постоянно прислуживало не менее десятка рабов, и, в общем, такие стоянки немногим уступали по комфорту дому. Что же касается их шансов самостоятельно выжить в здешней глуши, то они, по мнению Валина, были не слишком высоки.

Если они расстанутся с Шаной и Кеманом, им с Меро останется только сесть и ждать, пока их не утащит какая-нибудь из здешних тварей. Именно Шана находила большую часть еды, особенно корни и прочие подобные вещи. Она, конечно, учила Тень, как использовать его магию, чтобы выследить какое-нибудь из странных животных, обитающих в здешних лесах, но Валину не казалось, что его брат уже приобрел достаточные навыки. В последний раз он упустил даже однорога и никогда не мог вовремя обнаружить хищника, засевшего на дереве.

В костре потрескивали дрова. Валин подбросил в огонь еще один чурбачок и принялся следить, как пламя пожирает кору.

Если Шане взбредет в голову бросить их — а она вполне может именно так и поступить, если Валин отвергнет ее, — вряд ли они с Меро долго протянут в этой глуши. Кроме того, Кеман, принимая драконий облик, не раз отпугивал хищников, которых ни Валин, ни Меро не могли ни увидеть, ни учуять каким-либо способом. Шана пару раз собирала небольшие табуны однорогов и пускала их по следам беглецов, чтобы сбить преследователей с толку. Чаще всего именно Шана и Кеман выслеживали и убивали добычу, которая шла в пищу всем четверым. Единственный же вклад, который могли внести в общее дело Валин и Меро, сводился к разжиганию костра и сооружению временных укрытий.

Валин вздохнул, глядя, как пламя постепенно угасает и превращается в рдеющие угли. Проблема заключалась еще и в том, что лично он охотно делил бы постель с этой девушкой до тех самых пор, пока ее влюбленность не угасла бы — если бы только Шана не была его сестрой. К несчастью, Валин не мог доказать их родство. Он был абсолютно в этом уверен — но даже если Шана и вправду дочь Серины, это еще не доказывает, что ее отцом был именно Диран!

А даже если он все-таки сумеет доказать это и девушка ему поверит, Валин не был уверен, что это будет иметь для Шаны особое значение. Ему часто казалось, что она даже не подозревает о многих понятиях, которые для него были основополагающими, и Валин предполагал, что даже, если бы Шана и ознакомилась с этими понятиями, она вряд ли пожелала бы с ними считаться.

Что же касалось Валина, то одной мысли о возможности лечь в постель с собственной сестрой хватало, чтобы юношу бросило в дрожь. Довольно и того, что такие вещи действительно случались на заре существования эльфийских поселений в этом мире. Валин всерьез подозревал, что именно это было причиной нынешней низкой рождаемости. Несомненно одно: тогдашние браки между родственниками стали настоящим кошмаром для потомков первопоселенцев и источником стольких неприятностей, что любого ныне живущего эльфа при одной лишь мысли об инцесте охватывало глубокое отвращение.

Так что у Шаны не было ни малейшей возможности получить от Валина то, чего она желала, — и это в перспективе грозило новыми неприятностями помимо уже имеющихся.

Тень уже устал от ее отношения — Шана совершенно пренебрегала его обучением. Она уже не раз грозилась бросить их, причем по совершенно ничтожным поводам.

Похоже, единственный способ удержать Шану — это связать ее какими-то узами, которые она не захочет разрывать.

Но что это могут быть за узы? Дружбы здесь явно недостаточно; это должно быть нечто более крепкое и сопряженное с определенными формальностями.

Если бы только существовала возможность включить Шану в «семью» и внушить ей, что они необходимы друг Другу!

Валин чувствовал, что девушка действительно нуждается в семье. Именно ощущение одиночества было одной из причин, заставлявших Шану чувствовать себя несчастной и сделавших ее увлечение таким пылким. В конце концов, у нее ведь не было никого, кроме Кемана. Шана ведь так и не привязалась по-настоящему ни к кому из волшебников.

Нужно как-то дать Шане понять, что он, Валин, много думает о ней и очень хочет, чтобы всех их что-то связывало — хоть он в нее нисколько и не влюблен.

Смысла побратимства или кровной клятвы Шана не понимала. Да Валин и сам не хотел предпринимать необратимых шагов.

Ну почему она не влюбилась в Тень?! Вроде бы она довольно хорошо относилась к Меро и при этом нравилась ему. По крайней мере, так он сказал. Но девушка заставляла его нервничать и, похоже, сама часто начинала нервничать в его присутствии.

Если Шана и Тень как следует узнают друг друга, между ними вполне может возникнуть влечение. Тогда девушке и в голову не придет бросить их. Но как, как убедить ее остаться?

И тут Валину пришло в голову нужное слово.

Помолвка. У драконов существовало нечто подобное, и это будет понятно Шане. Если Валин добьется, чтобы Шана и Тень обручились, Шана тем самым станет родственницей Валина и будет защищать его. Это очень неплохое соглашение — куда лучше, чем большинство эльфийских браков, поскольку Шана знает Тень и испытывает к нему определенную привязанность. Надо представить ей это как клановый союз. Раз Шана наблюдала за эльфийскими лордами, она должна понять, что это такое. Если она согласится, возможно, она постепенно даже перенесет свою влюбленность на Тень. По крайней мере, тогда она уж точно как следует займется его обучением — и будет меньше отвлекаться на Валина. И тогда она уже не сможет просто бросить их и уйти.

Валин был чрезвычайно доволен собою: ему удалось найти простое и элегантное решение. А эльфийское воспитание заставило его гордиться еще и тем, что найденный выход никак не затрагивал лично его. В конце концов, Шане ведь действительно нравится Тень — она сама не раз об этом говорила. Если она заключит с Тенью помолвку и если Меро пустит в ход все свое очарование, вполне возможно, что девушка не просто перенесет на него свою влюбленность, но что эти чувства станут более глубокими.

Если уж Меро мог очаровать половину опытных и искушенных обитательниц гарема, он определенно сумеет очаровать и неопытную юную девушку.

Валин вздохнул, расслабился и почувствовал, как отступает напряжение. Юноша заметил, что Шана смотрит на него сквозь пламя костра. Валин улыбнулся ей, и девушка улыбнулась в ответ.

«Да, я думаю, это должно сработать, — подумал Валин. — Определенно должно. Завтра я с ней поговорю».

Шана не была уверена, что точно расслышала слова Валина. Когда они остановились отдохнуть, Валин отозвал ее в сторону, к ручью, где шум воды заглушал их голоса. Девушка никак не ожидала услышать что-либо подобное. У них сейчас хватало других забот. Чейнар и его ищейки, похоже, вычислили, где находятся беглецы. Теперь Чейнар шел за ними по пятам, а еще два отряда заходили с разных сторон. А беглецам не попадалось на пути никаких укрытий. Им предстояло проделать долгий путь по бездорожью, прежде чем появится возможность сдвоить следы, а потом рискнуть и попытаться прорваться мимо Чейнара. Кстати, а не занесет ли их так в имение какого-нибудь другого лорда? Шана представляла себе, где они сейчас находятся, но лишь смутно. Теперь они двигались практически наугад. Когда они только начинали путь, Шана была полностью уверена в своих способностях и чувствовала себя в безопасности. Теперь же ее уверенность была поколеблена.

Погода по-прежнему была плохой, но сегодня выдался довольно приятный денек. Беглецам предстояло решить, где они могут пока что обосноваться. О возвращении в Цитадель сейчас не могло идти и речи.

Так что Шана ожидала какого угодно разговора, но только не того, который завязался на самом деле.

— Чего-чего ты хочешь? — недоверчиво переспросила девушка. — Чтобы я заключила помолвку? С кем — с Меро? — Шана заправила волосы за уши и уставилась на Валина.

Валин уселся на выступающие корни, прислонился к стволу огромной ивы и указал на соседний корень — так спокойно, словно они располагали неограниченным запасом времени. Он напустил на себя вид «терпеливого старика» — Шана не раз видела это выражение на лицах волшебников, пытавшихся обходиться с ней, как с ребенком.

Девушка не обратила внимания на жест Валина и осталась стоять, открыв от удивления рот. Шана была так поражена, что просто забыла его закрыть.

— Сядь, пожалуйста, — попросил Валин и улыбнулся, пустив в ход все свое обаяние. — Если мне придется смотреть на тебя снизу вверх, я же себе шею сверну.

Шана уселась на корень — точнее, присела, словно ястреб, готовый при малейшем признаке тревоги взмыть вверх. Девушка явно чувствовала себя, как этот самый ястреб.

— Я думаю, Шана, что вам с Меро стоит заключить помолвку, — убежденно произнес Валин, немного подавшись вперед. — Можешь назвать это клановым союзом — ты ведь знаешь, что это означает. Конечно, мы уже слишком взрослые, чтобы верить во всякие романтические баллады, но мы знаем, что союзы действительно важны для достижения поставленной цели. Такой союз может иметь огромное значение, причем не только для нас четверых, а для всех людей и полукровок. Ну посмотри сама: Меро хорошо знает эльфов — он ведь прожил жизнь в самой гуще одного из кланов, причем все это время его магические способности не были заглушены. Он может оказаться очень полезен, причем не только для полукровок Цитадели. Он может помочь полукровкам и людям с магическими способностями, если те выступят против эльфийских лордов.

— А как же ты? — к Шане наконец-то вернулся дар речи. Девушка тоже подалась вперед, но Валин при этом движении тут же постарался незаметно отодвинуться. — Ты можешь быть точно так же полезен. А может, даже больше! Ты ведь — эльфийский лорд…

— И именно поэтому твои волшебники никогда не примут меня самого по себе, — отозвался Валин и слегка нахмурился. Ему очень хотелось объяснить Шане важность своей идеи. — Но если вы с Тенью будете обручены.., ну, мы ведь с Тенью двоюродные братья. Это уже кровные узы. Такую связь твои волшебники могут понять и принять.

— Да, если предположить, что они дадут тебе возможность хоть что-нибудь объяснить! — отрезала Шана. Валин уверенно встряхнул головой.

— Не беспокойся — дадут. Они меня выслушают. Но только я полагаю, что, если волшебники не будут знать о моих кровных узах, они просто не смогут мне поверить.

Теперь взгляд Шаны был устремлен мимо Валина, на пенящиеся воды ручья.

— Ну, предположим, они впустят тебя в Цитадель — или хотя бы разрешат подойти вплотную. Что потом?

— Потом я скажу им, что пора браться за ниспровержение эльфийских лордов, — ответил Валин, но теперь его голос звучал уже не слишком уверенно. — Я объясню им, что, если этого не сделать, однажды эльфийские кланы поверят в существование волшебников. А вот тогда у них появятся по-настоящему крупные неприятности, и лучше пошевелиться сейчас, чтобы избежать их. Я сумею это доказать. Думаю, когда я объясню волшебникам, что именно можно предпринять против кланов, и расскажу, что делают кланы, чтобы усилить свой контроль над людьми, — как они выискивают всех, кто наделен магическими способностями, и убивают или стерилизуют их, — тогда они мне поверят. По крайней мере, если ты будешь надежно связана со мной и с Тенью.

— Но… — попыталась было возразить Шана.

— Но эта помолвка будет защитой и для тебя, Шана, — продолжал Валин. — В конце концов, тогда ты сможешь быть уверена, что мы попросту не убежим, бросив вас в этой глуши.

Шана промолчала, хоть в ней и вскипело возмущение. С чего бы вдруг это должно ее беспокоить? Она превосходно могла обойтись без этой парочки! На самом деле, если бы не они, она вполне могла бы просто вернуться в Цитадель.

— А кроме того, Меро способен постоять за себя куда лучше тебя или твоего названого брата — я имею в виду физическую самооборону, а не магическую.

Лучше, чем дракон длиной с четырех лошадей? В чем же это он, интересно, лучше? Разве не Меро удирал от крупных хищников?..

Но все-таки, если говорить честно, Шана не могла не признать, что в такой ситуации, где Кеман не сможет обернуться, Меро действительно окажется сильнее. Возможно, в рукопашном бою Кеман не сможет толком защитить себя, а уж о самой Шане и говорить нечего. Ни она, ни Кеман не умели пользоваться никаким оружием, кроме ножа. Даже когда Шана охотилась, она обычно либо ловила животное в западню, либо усыпляла его, а потом уже перерезала ему горло. Кеман же отправлялся за добычей исключительно в драконьем облике. Возможно, в этой идее действительно что-то есть…

Но почему бы ей тогда не заключить помолвку с Валином?

Валин тем временем продолжал разглагольствовать. Он то ли не обращал внимания на реакцию Шаны, то ли просто не понимал ее.

— Он может многому научить вас обоих, и не только приемам самообороны. Тень может рассказать вам, как жить среди эльфийских лордов — мало ли, вдруг это вам понадобится. Ты же понимаешь — Кеману здорово повезло, что его тогда не разоблачили. Уже одна попытка претендовать на более высокий ранг, чем тот, что положен тебе на самом деле, может повлечь за собой серьезное наказание. В общем, если тебе придется скрываться среди эльфов, лучше держи Меро под рукой.

Но, с другой стороны, ей достаточно просто прочесть мысли, чтобы понять, какого поведения от нее ожидают.

— Кроме того, — продолжал убеждать девушку Валин, — подумай, что такой союз с эльфийским кланом может означать для полукровок и людей! Мы можем стать точкой сбора для тех, кто желает изменить существующий порядок вещей! Вчетвером мы многое сможем для них сделать! Но мы не сможем убедить их, если нас не будут связывать формально закрепленные узы верности. Молодые эльфы, которые вполне могут сочувствовать нам, наверняка заподозрят, что ты каким-либо образом используешь меня либо держишь под контролем, а люди и полукровки будут уверены, что это я тебя контролирую.

Пока Валин держал свою речь, Шана внимательно смотрела на него — сперва с изумлением, потом со страхом.

У девушки просто в голове не укладывалось: неужели Валин и вправду верит в то, что говорит? Все это звучало как своего рода извинение. Но за что он извиняется? Ведь не может же он знать, как Шана к нему относится! Так почему же он так настойчиво старается подтолкнуть ее к Тени?

Тень научил Валина использовать те свойства его магии, что были сходны с магией волшебников, включая и умение скрывать свои мысли. Шана никогда не могла полностью разобраться в мыслях Валина, а теперь она вообще лишь смутно ощущала, о чем именно он думает.

Ей оставалось лишь гадать, что же на самом деле задумал Валин. Но все же Шана чувствовала, что юноша что-то скрывает, что-то по-настоящему важное, и потому она тут же ощутила приступ подозрительности. Зачем ему все это понадобилось?

А в самой глубине сердца Шана чувствовала легкую боль. Пока Валин говорил, она пристально следила за ним и заметила, что юноша изо всех сил старается поддерживать дистанцию между ними. И вообще, складывалось впечатление, что Валин по каким-то причинам не желает находиться слишком близко от нее. Когда Шана смотрела ему в глаза, он отводил взгляд. Когда девушка пыталась придвинуться к нему, он отодвигался.

Он не хотел ее. Она его не интересовала — совсем, ни капельки. Когда Шана осознала это, ее захлестнуло разочарование, а потом и гнев. Почему? Что в ней не так? Ведь отец Валина очень даже интересовался людьми!

Но потом Шана все-таки заставила себя вспомнить, как именно его отец интересуется людьми и чем это сопровождается.

В общем-то, ответ был до боли прост. Его даже не потребовалось долго искать. Она была полукровкой, а Валин — эльфийским лордом. Она была гораздо ниже его — ну, не совсем животное, но что-то в этом роде. Конечно же, Валин просто не мог всерьез рассматривать возможность физического союза с таким существом, кроме как в самой примитивной и низменной форме. Все-таки он был сыном своего отца.

А из этого вывода сам собою напрашивался следующий.

Валин знал о ее чувствах. Но считал Шану низшим существом, недостойным себя. Потому он и предлагал ей Тень, надеясь тем самым умиротворить животное, вступившее в брачный сезон. Неважно, какими красивыми словами он это излагал, — Шана была уверена, что суть его мысли именно такова.

Первым ее чувством был бешеный гнев. Он ослепил Шану, но угас так же быстро, как и вспыхнул. А потом девушку захлестнул стыд. Ей было стыдно, что Валин увидел ее интерес и теперь предлагал ей отступного.., объедки с обеденного стола. Точно так же, как он вознаградил бы свою преданную собаку.

Потом ее пронзила еще более ужасная мысль: «А вдруг это я — вознаграждение для Тени?»

Потом стыд снова сменился гневом, теперь уже — холодным и расчетливым. Шана смотрела на поток, весело искрящийся в солнечных лучах, и его веселье заставило девушку еще острее ощутить сгустившуюся у нее в душе тьму.

Шана подумала, что вполне могла бы прямо сейчас послать Валина ко всем чертям. Она может сказать Валину, что они с Кеманом отправляются своей дорогой, а они с Тенью могут идти куда им заблагорассудится, лишь бы не вместе с ними. Пожалуй, именно так ей и стоит поступить. Ничего другого он не заслуживает…

Но в одном Валин все-таки был прав — когда говорил о бедственном положении полукровок и людей с магическими способностями. Если она примет предложение Валина, то получит возможность предпринять хотя бы начальные шаги для улучшения существующей ситуации. В конце концов, такие узы работают в обе стороны. Если обручение свяжет ее с Тенью, то оно же одновременно свяжет и Тень с ней, Шаной. И свяжет ее с Валином — он сам это признал. Значит, ей постоянно придется находиться в их обществе. А может, со временем Валин еще и пожалеет, что устроил помолвку Шаны со своим двоюродным братом…

А кроме того, хоть Шана и сомневалась, что он думал об этом, но Валин имел возможность реально изменить отношение к людям и обращение с ними, изменить даже до того, как произойдет какой-нибудь мятеж. Валин был сыном и наследником лорда Дирана. Валин мог, если бы пожелал того, заставить прислушаться к себе многих лордов и, что не менее важно, их наследников.

Молодые эльфы куда гибче и податливее старших, а некоторые из них даже сохранили какие-то идеалы. А многие из них просто не согласны со старшими уже только потому, что они старше и загребли себе всю власть.

Вполне возможно, что сыновья лордов могут подключиться к этому делу и даже пригрозить старшим мятежом…

По рассказам Кемана, в этом не было ничего невероятного. Некоторые из младших сыновей — а судя по тому, что видела Шана, то и некоторые из дочерей, — вполне готовы примкнуть почти к любому начинанию, если оно только поможет отплатить и за их собственные обиды.

Если Валин выступит от их имени, вполне возможно, что они смогут привлечь на свою сторону немало недовольной своей жизнью молодежи… И даже те, для кого этот вопрос не является животрепещущим, тоже могут примкнуть — из одной лишь скуки.

Такой поворот мыслей удивил Шану, и удивил настолько, что на мгновение девушка даже забыла о гневе. Теперь же Шана с кривоватой улыбкой подумала, что за время пребывания в Цитадели она научилась политическим тонкостям. А ведь прежде она никогда не понимала подобных ухищрений. Теперь же Шана лучше начала разбираться и во взаимоотношениях драконов в Логове. Правда, их интриги никогда не были и вполовину такими запутанными, как интриги Цитадели. А судя по тому, что рассказывал Кеман, эльфийским интригам они и в подметки не годились.

Так, значит, Валин тоже хочет поиграть в политику?

Отлично. Если он сумеет убедить Тень и сподвигнуть его на такой союз, она тоже согласится. Но эта «помолвка» будет таковой лишь по наименованию, а не так, как рассчитывает Валин. И в недолгом времени он пожалеет, что не оказался на месте Тени.

Шана повернулась к юноше, стиснув зубы, изобразила подобие улыбки и ответила согласием.

Глава 20

Лишь слабые проблески красноты в том месте, где этому цвету присутствовать не полагалось, предупредили Шану, что в раскинувшейся внизу долине что-то неладно.

Внезапно Шане сделалось сильно не по себе. Внутренний голос подсказал ей, что лучше не надо осматривать долину при помощи магического зрения. Кстати, Каламадеа тоже кое-что говорил по этому поводу.

«Если эльфийские лорды знают, что кто-то может наблюдать за ними при помощи внутреннего зрения, они непременно расставят на его пути заклинания-ловушки. Эти ловушки, условно говоря, впадают в спячку до того самого момента, пока прикосновение исследователя не приводит их в действие. А потом заклинание принуждения захватывает наблюдателя и держит его в бессознательном состоянии до тех пор, пока какой-нибудь эльфийский лорд не приведет свою добычу в сознание, — чтобы позабавиться на досуге. При всей нашей многочисленности лишь немногие способны вырваться из этой ловушки или своевременно разрушить заклинание подчинения, чтобы спасти жертву — либо себя. И даже это было установлено лишь после длительного изучения. Я же надеюсь, что мне никогда не придется применять на практике свои познания по данному вопросу».

«Кеман! — обеспокоенно произнесла Шана. — Что за красные вспышки видны там, внизу? Ты не мог бы воспользоваться своим тепловым зрением и проверить — может, там просто животные или птицы?»

Молодой дракон устроился на гребне скалы, изменив облик настолько, что на расстоянии его самого нельзя было отличить от камня. Поскольку эльфийские лорды все еще преследовали их, Шане казалось разумным время от времени проверять, что творится у них за спиной.

«Это то, что я думаю?» — спросила девушка, надеясь услышать в ответ «нет».

«Это эльфы, Шана, — отозвался Кеман. — По крайней мере, мне так кажется. У них там лошади, а мало кому из людей разрешается ездить верхом».

Шана закрыла глаза и попыталась вспомнить, хорошо ли она запутала следы, когда они проходили по этой долине. Хватит ли этого, чтобы на некоторое время сбить преследователей с толку? Был ли там ручей?

Да, был. А поскольку они все и так были мокрыми до последней нитки, она тогда еще заставила всех пройти довольно большое расстояние вверх по течению, чтобы след было труднее обнаружить. Так что у них есть немного времени.

Но действительно немного. Его не хватит на отдых, которого так жаждала Шана…

«Думаю, нам стоит убираться отсюда, — сказал Кеман. — И побыстрее».

«Думаю, ты прав», — мрачно отозвалась Шана. Валин сообщил, что к ним приближается группа преследователей — но не та, которую засекли Шана и Кеман. С этой группой, кажется, шел эльф-маг, и этот маг использовал свои ограниченные способности, чтобы «прочитать» след беглецов. Валин засек его, почувствовав позади присутствие магии, и отправился лично посмотреть, в чем там дело.

Теперь юноша понимал, что это был безрассудный шаг. Тогда же он казался вполне разумным.

— Ты уверен, что они тебя не заметили? — спросил Кеман. Шана поджала губы и бросила на него раздраженный взгляд. Кеман понимал, о чем она думает. Если бы Валина заметили…

— Нет, не заметили. Я не приближался к ним на такое расстояние, с которого они могли бы меня увидеть, — сердито ответил Валин. — Я не ребенок. Мне не раз приходилось охотиться…

— Но ты никогда прежде не был добычей, — оборвала его Шана. — Далеко ли они от нас?

— Не очень, — с несчастным видом пробормотал Валин. — Но я скрыл наш след. Этот маг никогда его не разыщет.

— Зато поймет, что кто-то запутал его при помощи магии, — парировала Шана. — Надеюсь только, что он хоть не сразу его найдет, — девушка подняла голову и взглянула в свинцовое небо. По ее лицу ползли мелкие капли дождя. — И еще надеюсь, что эта дрянь как следует позаботится о всех наших следах.

Потом, не произнося больше ни слова, Шана раздвинула мокрые ветви и зашагала по звериной тропе, ведущей на север. Валин заколебался на мгновение, потом шагнул следом. По пятам за ним следовал Тень. Кеман замыкал небольшую группу. Он превратил свои ступни в подобие копыт, чтобы запутать следы. А если повезет, то, может, им удастся сбить преследователей с толку.

Он хотел было возразить, сказать, что им необходим отдых, — но теперь им нужно было уходить уже от двух охотничьих отрядов, а он понятия не имел, сколько их еще могло оказаться. Очевидно, Шана этого тоже не знала.

Это была уже не охота за детьми — за ними Чейнар никогда не послал бы больше одного отряда. Это была охота на волшебников — Чейнар знал или предполагал, что дети убежали не сами по себе. А если он действительно уверен, что имеет дело с настоящими волшебниками…

У Валина кровь застыла в жилах. Если только это будет зависеть от Чейнара, им не дадут уйти, и никого из них не пощадят.

Чейнар не любил людей; что же касается волшебников, то слово «ненависть» не передавало всей глубины чувств лорда. А что он с ними сделает, если поймает…

Валин попытался прибавить шагу.

Шана закрыла глаза и представила себе жгучее, испепеляющее солнце пустыни, потом — обволакивающее тепло своей постели в Цитадели. Девушка пыталась хоть как-то облегчить свое скверное состояние. Она окончательно выбилась из сил.

Мокрые и несчастные беглецы забились в укрытие, образованное упавшим деревом и нависающими с одной стороны еловыми лапами. Они поместились туда все, кроме Кемана, который превратился в нечто, более всего похожее на маленького дракона, — Валин зачарованно следил за его превращением. Шана воспользовалась удобным моментом и тоже понаблюдала за Кеманом. Валин и Тень только раз видели, как он меняет облик, и в тот раз они были слишком потрясены, чтобы пытаться понять механизм превращения. Ни Валин, ни Меро не понимали, что «одежда» Кемана была частью его самого, пока Кеман не поглотил ее перед тем, как изменять тело. Так что они таращились на дракона, а Шана тем временем собирала лапник, и злость — почему она одна должна работать?! — помогала ей согреться.

Теперь Кеман растянулся поверх бревна — высматривал хищников и внутренним зрением наблюдал, не покажутся ли преследователи. Дракон чувствовал себя вполне уютно: он перестроил свой обмен веществ таким образом, чтобы не страдать от холода, а что касается дождя, так тот просто стекал по чешуе. Остальные трое беглецов забились под бревно.

Шана тоскливо подумала, что не отказалась бы от таких способностей, как у Кемана. Оказавшись наконец хоть в каком-то подобии укрытия, девушка осознала, что ее одежда промокла до последней нитки. Несмотря на то, что они лежали, прижавшись друг к другу, Шану била дрожь. Она слишком скверно себя чувствовала, чтобы близость Валина могла взволновать ее. Шана потерла онемевший от холода нос и закашлялась. В горле неприятно першило — видимо, это предвещало усиление болезни.

Меро чихнул и вытер нос тыльной стороной ладони.

— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил Валин. Шана с трудом подавила новый приступ кашля и сердито посмотрела на Валина. Но раздражение быстро поблекло на фоне скверного самочувствия. Девушка едва сдержалась, чтобы не заплакать от жалости к себе. Нет, она не может себе этого позволить. Она потратила слишком много времени и усилий, чтобы выглядеть сильной. И если она теперь примется проливать слезы и признаваться в своей слабости, все ее усилия пойдут насмарку…

Но на самом деле Шане хотелось сейчас лишь одного — упасть и расплакаться. Она замерзла и вымоталась, и ей становилось все хуже — а Валин, видите ли, беспокоится из-за того, что его придурок-братец разок чихнул!

— Кажется, я опять простудился, — хрипло отозвался Меро. При других обстоятельствах Шана, наверное, даже пожалела бы его — голос юноши звучал так, словно Меро чувствовал себя ничуть не лучше Шаны.

— Шана… — произнес Валин, не оборачиваясь — по большей части потому, что он и не мог этого сделать. В укрытии было так тесно, что повернуться было совершенно невозможно. — Шана, нельзя ли с этим что-нибудь сделать? Мы не можем допустить, чтобы Меро заболел — особенно сейчас, когда Чейнар буквально повис у нас на хвосте.

Опять то же самое. Как будто она сама этого не понимает. Как будто она не осознает этого с первой секунды пробуждения и до отхода ко сну. Как будто это не она боится сомкнуть глаза, потому что ей чудятся клыки и когти, готовые разорвать ее на части. Страх превратился в постоянного спутника Шаны. Он придавал металлический привкус любой еде. А если Шана слышала какой-нибудь шум и не могла сразу же распознать его, ее сердце тут же начинало бешено колотиться. И ее не утешало, что точно такой же страх звучал и в голосе Валина — Валин не думал ни о ком, кроме Меро. Он даже не заметил, что Шана тоже заболела!

— Нет, — отрезала Шана. У нее окончательно испортилось настроение. — Нет, не можем. Я и так делаю все, что могу. Все, что я умею, — это нападать и защищаться. Сожалею, но меня никто не учил, как наколдовать нормальное убежище на пустом месте.

Шана хотела добавить еще кое-что, но на полуслове захлебнулась кашлем. Валин кое-как умудрился вытянуть шею и через плечо посмотреть на девушку. Написанное на его лице раздражение сменилось беспокойством.

— Шана, а с тобой-то все в порядке? — спросил он. Шана покачала головой и задрожала еще сильнее — струйка холодной воды сорвалась с ветки и угодила прямиком девушке за шиворот. Несмотря на твердое намерение не выказывать слабости, Шана, к глубочайшему своему огорчению, почувствовала, что у нее на глаза наворачиваются слезы.

«Может, за дождем их не будет заметно», — с надеждой подумала она.

— Со мной, наверное, то же самое, — сказала Шана, проглотив застрявший в горле комок. — И я не думаю, что погода улучшится хоть ненадолго. — Шана не смогла сдержать негодования, и оно невольно зазвучало в ее голосе. — Это все твои эльфы! Каждый раз, как они нарушают где-то нормальный ход погоды, это откликается в другом месте. Здешним краям вовсе не полагается быть такими дождливыми, но они такими стали, и мы застряли посреди всего этого безобразия!

Поймав удивленный взгляд Валина — видимо, этот внезапный всплеск эмоций изумил юношу, — Шана опомнилась и постаралась смягчить голос, чтобы он не звучал настолько обвиняюще.

— Ну, по крайней мере, Чейнар тоже не может быстро передвигаться по такой грязюке.

Шана изобразила дрожащими губами некое подобие улыбки и сдержала готовые пролиться слезы. Потом девушка снова зашлась в кашле и почувствовала, как что-то больно стиснуло ей грудь. Валин нахмурился.

— И твоей болезни мы те же не можем допустить, — мягко сказал он. — Чейнар нагоняет нас. Если ты заболеешь, кто же будет охотиться, находить места для стоянок и охранять нас в этой глуши?

— Я не думаю, что у нас есть выбор, — возразила Шана. — Если бы я могла при помощи магии сотворить дом, мягкие постели и горячее питье, я бы давно уже это сделала — можешь не сомневаться.

При этой мысли по щеке у Шаны все-таки потекла слеза, оставив за собой теплую дорожку — единственная теплая полоска на озябшем теле.

Валин стиснул зубы и повнимательнее присмотрелся к Шане.

— Ты ужасно выглядишь, — сказал он. — А у Меро, кажется, лихорадка. Еще до вечера вы совсем разболеетесь.

«Ну и что же мне со всем этим делать? — мысленно огрызнулась Шана. — И что это меняет?»

Но, похоже, с точки зрения Валина это действительно что-то меняло.

— Вот что, — решительно произнес он. — У нас нет выбора. Нам нужно выбраться отсюда и вернуться к цивилизации.

— Совершенно верно, — язвительно откликнулась Шана. Дождь усилился. Еще одна холодная струйка скользнула Шане за шиворот. — Я просто подойду к дверям лорда Дирана и спрошу, не будет ли он так любезен и не приютит ли нас в своем доме. В конце концов, он будет просто счастлив увидеть такую компанию: его блудный сын, двое полукровок-волшебников и дракон. К ее удивлению, Валин криво усмехнулся.

— Это не совсем то, что я имел в виду, но примерно похоже, — сказал он. Его рассудительный тон вызвал у Шаны новую вспышку раздражения. — Есть такая старая поговорка, насчет того, что прятаться лучше всего на вражеской территории. Ну что ж, попробуем.

— Это в смысле — зайти в тыл Чейнару и спрятаться среди рабов в его имении? Или как? — ошеломленно спросила Шана. — Да мы же оттуда уже не выберемся!

Валин покачал головой.

— Это, пожалуй, чересчур вражеская территория. И кроме того, у Чейнара слишком много слуг, способных засечь волшебников. Нет, я имел в виду, что нам стоит зайти к одному моему другу. Это поместье находится не слишком далеко — Кеман вполне может до него долететь. За ночь он по одному перенесет нас туда, оставшись незамеченным. А хозяйка поместья примет нас и спрячет у себя — хотя бы ради острых ощущений.

— Друг? — переспросила Шана, повысив голос и от этого снова раскашлявшись. Интересно, прислушивается ли Кеман к их разговору? И если да, то не находит ли он эту затею совершенно самоубийственной? Во всяком случае, сама Шана именно таковой ее и считала. — Что же за друг может принять нас всех? Или ты не скажешь ей, кто мы такие? Послушай, я поговорила с Меро и должна тебя предупредить: конечно, мы с Кеманом можем изобразить людей или эльфов, но мы не выдержим тщательной проверки. Тебе никогда не удастся выдать нас, полукровок, за эльфов, потому что мы сейчас больны, а вы, эльфы, не болеете. А если у нас начнется лихорадка, ты можешь попрощаться с идеей выдать нас за людей. В таком состоянии мы не сможем поддерживать личины. А твою магию могут нейтрализовать, и тогда мы погорим.

— Ну.., она не совсем друг…

Валин залился краской, и у Шаны появилось странное ощущение, что с этим «другом» юношу связывает нечто такое, о чем он никому не скажет.

— Но.., ну.., я почти уверен, что Триана не откажет нам в приюте. Она не из конформистов, и она обращается со своими людьми не так, как остальные лорды. Она не слишком ладит со старшим поколением. И если у нее до сих пор не конфисковали имение, так это только потому, что она никогда не лезет в политику.

Она не из конформистов? Возможно, это означает, что она делает нечто такое, чего делать не должна. Ага! Тогда понятно, с чего вдруг Валин так покраснел. Шана невольно скривилась и с трудом подавила приступ ревности.

Валин ненадолго умолк, словно подыскивая нужные слова.

— Давай я попробую тебе объяснить. Старшие чинили ей столько помех, когда Триана пыталась стать главой клана, что она никогда им этого не простит. Лорды Совета презирают ее, а она их ненавидит, — юноша снова задумался. — Я точно не знаю, как она отреагирует на появление полукровок, но все-таки мне достаточно много известно. Все ее вассалы из молодежи, и я никогда не видел, чтобы она дурно обращалась с рабом. Большая их часть фанатично преданы ей — по крайней мере, те, кого я видел.

— Это все звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сухо отозвалась Шана. «Те, кого ты видел? А как насчет тех, кого ты не видел?»

Валин кашлянул и снова покраснел.

— Я должен также признать, что никогда не видел, чтобы она когда-либо действовала не ради собственного удовольствия, а из каких-нибудь других побуждений. По правде говоря, большую часть своего времени она тратит на размышления, как бы ей еще разнообразить досуг. А ее вечеринки.., э-э.., весьма известны. Я.., был на нескольких. Репутация даже не совсем соответствует реальности.

Теперь Шана узнала все, что ей нужно было знать. Да, вряд ли ей особенно понравится эта Триана. Но выбирать им не из чего. Шана до боли стиснула зубы и попыталась придумать какой-нибудь безобидный вопрос вместо десятка тех, что уже теснились у нее в голове. Тень приподнял голову.

— А как мы отсюда выберемся? Я, кажется, это прослушал. Как мы проберемся мимо Чейнара и его развеселой компании? — хриплым голосом поинтересовался он.

— Думаю, Кеман сможет перенести нас по одному, — сказал Валин. — Возможно, он сможет забрать нас всех вместе, если я рискну и на время сделаю нас легче, но тогда Чейнар может засечь мою магию.

— Это исключено, — решительно заявила Шана. — Чейнар до сих пор не может знать наверняка, что вы с нами, и пусть и дальше не знает.

Девушка ненадолго задумалась, но головная боль все усиливалась и не позволяла думать нормально.

— Тогда я хочу кое-что сделать, пока мы еще здесь. Я хочу заготовить древки для стрел и поставить на них кусочки когтей Кемана. Просто на тот случай, если этот твой друг примет нас не совсем дружелюбно.

При напоминании о когтях Валин содрогнулся. Шана почувствовала эту дрожь, хоть юноша и пытался ее скрыть. Шана не винила его. Однажды она задумчиво сказала, что ей хотелось бы иметь хоть что-нибудь изэльфийского оружия вроде того, что упоминалось в хрониках. А Кеман предложил ей обрезки своих когтей. Валин не верил, что от этих кусочков когтей может быть какой-нибудь толк — не верил до того самого момента, пока случайно не оцарапался одним из них. Эта царапина мгновенно воспалилась и вогнала Валина в шоковое состояние. В результате им пришлось несколько дней просидеть на одном месте. Видимо, именно из-за этого Чейнар и сумел нагнать их.

Хотя Валину обрезки когтей казались предвестниками несчастья, Шана считала, что они зарекомендовали себя как отличное оружие против эльфов, и не собиралась от них отказываться.

«Скажи молодому эльфийскому лорду, что я могу за ночь унести двоих. А мы с тобой, возможно, сможем улететь даже на рассвете, если будем держаться над облаками, — уверенно произнес Кеман, к немалому облегчению Шаны. Она вообще сомневалась, что Кеман сможет лететь с такой ношей. — Сестричка, ты весишь не больше крупного двурога или небольшого оленя, — фыркнул Кеман. — Думаю, с таким грузом я управлюсь».

Шана передала это Валину, и юноша тоже вздохнул с искренним облегчением.

— Тогда все будет в порядке, — сказал он.

Меро попытался что-то сказать, чихнул и предпринял еще одну попытку.

— Валин должен лететь первым, — сипло произнес он.

— Но ты болен… — начал было Валин.

— А ты — эльф! — парировал Меро. — И хозяйка тебя знает. Ее слуги не посмеют остановить тебя. И ты можешь заранее объяснить наше появление.

Он снова чихнул, а Шана попыталась подавить очередной приступ кашля. Меро слабо улыбнулся и произнес, словно бы в шутку:

— Если она нас не примет, просто убейте меня, ладно? Все лучше, чем валяться больным в этой грязи.

Шана все-таки не смогла совладать с приступом и зашлась в кашле, вздрагивая всем телом. Прокашлявшись, она прохрипела:

— Меро прав. Но есть другой выход.

— Какой? — с беспокойством спросил Валин.

— Пустыня, — отозвалась Шана. — Мы с Кеманом можем жить там, а значит, и вы сможете.

— Да, если сможем пересечь всю страну. Если сможем пересечь владения моего отца так, чтобы он меня не засек, — мрачно сказал Валин. — Если сможем скрыться от него и от его охотников.

Его мрачность передалась Шане, и девушка огрызнулась:

— Ну, это хоть какой-то план!

Валин никак не отреагировал на ее вспышку, да Шана этого и не ждала. Она просто прижалась к стволу дерева, попытавшись устроиться так, чтобы на нее капало поменьше, и принялась ждать рассвета.

Это было самое долгое ожидание в ее жизни.

* * *

Валин цеплялся за спинной гребень дракона и изо всех сил старался не смотреть вниз. Один раз он было взглянул и в результате чуть не выпустил гребень и чуть не расстался со скудным содержимым своего желудка.

Облака затягивали небо плотной пеленой, но слой их располагался довольно низко, и Кеман, несмотря на дополнительную ношу, быстро забрался выше облаков. Яркий лунный свет заливал белые холмы, над которыми летели дракон и его всадник. Кеман держал курс на юг, к эльфийским землям. До полнолуния оставалась пара дней, и здесь, в чистом воздухе, луна казалась особенно яркой. Пока они летели над глушью, это было не так уж плохо: облачная пелена выглядела нереальной, и Валину удавалось убедить себя, что все это не более чем очень искусная иллюзия. Но когда они добрались до земель Чейнара и облачный покров исчез, а Валин опрометчиво взглянул вниз…

В конце концов Валин решил, что ему остается лишь крепко зажмуриться и Надеяться, что он не опозорится.

Валин думал, что Кеман усадит его себе на плечи, между шеей и крыльями. Но вместо этого Кеман посадил юношу на круп, за крылья. Теперь Валин понимал, почему дракон так поступил: его плечевые мышцы находились в постоянном движении. Если бы эльф сидел там, ему было бы крайне трудно сохранять равновесие, а при каком-нибудь резком движении Кемана он вообще мог свалиться вниз. А там, где Валин сидел сейчас, мышцы почти не шевелились.

И все бы было замечательно, если бы Валин мог как-нибудь привязать себя к дракону. А так у него не было ни седла, ни ремней — ничего, кроме собственных ног и жесткого гребня, за который он цеплялся.

Валин изо всех сил сжимал ногами круп дракона. Наверное, когда он спустится на землю, ноги у него будут болеть не менее недели.

Земли Трианы располагались к востоку от владений Чейнара — восточное и немного южнее. Между ее владениями и дикими землями, с которыми граничило имение Чейнара, лежало болото — и в это болото не хотелось соваться даже Кеману. Еще южнее располагались земли Дирана, а с его владениями и с владениями лорда Беренеля граничила пустыня. А дальше на запад, за пустыней…

«Земли драконов. Настоящих драконов. Я лечу на настоящем драконе». На мгновение Валину припомнились сказки его детства, истории о драконах и рассказ о прирученном драконе, на котором можно было ездить верхом.

И еще он подумал о том, что его руки и ноги уже болят от напряжения и что выступ гребня больно врезается в ладони…

Ладно, неважно.

Собственно, и в том, как двигался Кеман, было мало приятного. Валин всегда думал, что полет дракона должен быть плавным. Как же он ошибался!

Даже в полностью неподвижном воздухе Кеман двигался рывками. Взмах крыльев — рывок. А еще он заваливался набок или нырял вниз, когда сталкивался с неблагоприятными воздушными потоками. И лишь изредка — очень изредка — выпадали благословенные мгновения, когда Кеман парил, давая отдых крыльям. Если бы Валина еще и укачивало, путешествие стало бы для него настоящим бедствием. А если бы вместо нынешнего моросящего дождя они попали в настоящую бурю, Валина сорвало бы со спины дракона прежде, чем они пролетели хотя бы лигу.

Валин не представлял себе, насколько это мучительный процесс — езда на драконе, и как мало это имеет общего с ездой на лошади, особенно при наличии хорошего седла… Или с ездой на греле. Пусть даже на греле со скверным характером…

Нет, тот, кто хоть раз прокатится на драконе, никогда уже не назовет это занятие романтичным.

Валин осмелился взглянуть вперед и увидел под сенью деревьев скопление искрящихся разноцветных огней.

А еще он заметил тонкий розоватый столб света, изящно поднимающийся над темнеющей громадой здания. Это не могло быть ничем иным, кроме как башней, которую Триана возвела для своей последней вечеринки. Верх этой башни представлял собой огромную платформу, покрытую подушками, — сплошную гигантскую постель, окруженную стеклянными стенами и накрытую стеклянным же потолком.

Хотя никто сейчас не мог увидеть его, Валин снова залился краской. О том, что происходило на той вечеринке, он не рассказывал даже Тени. В некоторых отношениях Триана и Диран были чрезвычайно схожи между собой.

Но уже одна эта башня показывала, насколько Триана отличалась от остальных эльфийских лордов. Все прочие известные Валину лорды жили в особняках, полностью отгороженных от мира. Складывалось такое впечатление, будто они пытались создать свои маленькие мирки и не пускать настоящий мир даже на порог. А вилла Трианы была стеклянной от пола до потолка, и хозяйка, даже оставаясь одна, часто поднималась на башню, чтобы полюбоваться на грозу, на звезды или на мирно плывущие по небу облака.

«Во всяком случае, так она мне говорила».

Кеман перестал работать крыльями и начал спускаться по пологой дуге. Он явно ориентировался на башню. Сейчас он опустится рядом с хозяйским домом, Валин зайдет туда и поговорит с Трианой… — очень хочется надеяться, что сейчас она не проводит очередную вечеринку, — ..и узнает, получат ли они убежище. Валин не солгал, когда сказал, что Триана способна предоставить им укрытие из одного лишь чувства противоречия, ради острых ощущений. А вот чего он не сказал остальным, так это насколько непредсказуемой бывает Триана. Если она сейчас в плохом настроении, их появление может развлечь ее — все какое-то разнообразие.

А с другой стороны, она вполне может выставить Валина за дверь, даже не выслушав его.

Тут Валину стало не до размышлений — он заметил, как стремительно приближается земля. А он ведь понятия не имел, как приземляются драконы. Валин судорожно втянул голову в плечи и всем телом прижался к крупу дракона. И тут Кеман резко взмахнул крыльями, как сокол, тормозящий в конце пути. Огромные перепончатые крылья с громовым хлопком вспороли воздух и подняли целую тучу опавших листьев и еще какого-то мусора.

Толчок при приземлении швырнул Валина вперед. Не сумев удержаться, эльфийский лорд перелетел через плечо Кемана и с глухим шлепком плюхнулся задом на траву, что не слишком-то благоприятно повлияло на его гордость и достоинство.

Прежде чем Валин успел произнести хоть слово, его скрутило и вывернуло наизнанку — для его истерзанного желудка вид Кемана, меняющего облик, оказался последней каплей. Когда юноша сумел разогнуться, на него серьезно взирала большая — очень большая — корова.

— Я скоро вернусь, — пообещал Валин, глядя, как корова направилась к стаду своих соплеменниц. Корова оглянулась через плечо и кивнула, потом опустила голову и принялась бодро поедать траву.

А он и не знал, что драконы умеют менять пол. Интересно, эта перемена — чистая видимость, или…

Ладно, неважно.

Теплый ветерок донес до Валина мелодичные звуки, слабый запах экзотических благовоний и аромат цветов. Дом Трианы всегда окружала музыка. Это был один из ее талантов — магическая работа со звуком. Впрочем, эта музыка не всегда создавалась при помощи магии. Триана держала при себе столько людей, обученных пению и игре на музыкальных инструментах, что могла денно и нощно услаждать свой слух. Валин быстро двинулся в ту сторону, откуда доносилась музыка. Подойдя поближе к господскому дому, юноша заметил несколько деталей, наполнивших его одновременно и облегчением, и опасением. Гостей не было заметно, а это значило, что сегодня Триана не устраивала вечеринку. На вершине башни горел свет, и видно было, что там движется одинокая тень. Поскольку Триана бродила там в одиночестве, можно было предположить, что она пребывает в относительно неплохом настроении, бодрствует — и, возможно, скучает.

Возможно, она сильно скучает, поскольку большинство ее товарищей по развлечениям должны сейчас биться над загадкой «драконьей шкуры», если только их отцы хоть немного похожи на Дирана.

И друзья Валина могут оказаться для нее отличным способом развеять скуку. Только вот понять бы, что она захочет с ними сделать…

* * *

В'данн Триана эр-лорд Фалкион мерила шагами узкий проход, окаймлявший башню, и смотрела на огни своего дома. Ее мучило беспокойство, и она не могла остановиться с того самого момента, как поднялась наверх. Триана надеялась, что ходьба поможет сбросить лишнюю энергию, порожденную нервным расстройством, но сейчас эта уловка не срабатывала.

«Проклятие, мне скучно! С этим нужно что-то делать!»

Возможно, ей стоит просто велеть прислать наверх Рейфа…

О Предки! Это не просто скука — это уже склероз. Она же порвала вчера с Рейфом, а Ментор еще не успел обучить для нее нового племенного жеребца.

Теперь к скуке добавилось раздражение. Триана принялась теребить шелковую золотистую прядь, достающую до середины бедра, и обдумывать имеющиеся возможности.

Вечеринку устроить не удастся. По крайней мере, до тех пор, пока лорды не прекратят гонять своих детей на охоту за шкурой какой-то ящерицы. Сейчас на вечеринку смогут приехать только те, кого ей вовсе не хочется видеть. Во всяком случае, не хочется, если при этом не будет присутствовать достаточное количество более забавных особ. Существует определенный предел глупости, с которым она согласна мириться ради развлечения.

На мгновение Триана подумала: а не присоединиться ли к охоте? В конце концов, мало кто из эльфийских лордов обладает такими способностями разыскивать желаемое, как она. Одного лишь слуха и клочка шкуры было бы недостаточно, чтобы привлечь внимание глав кланов. Впрочем, кланы соблюдают субординацию. Они отправили на охоту младших сыновей, и это довольно многозначительно. Если теперь она отыщет их…

Нет, это чересчур дурацкая идея. Предположим, она действительно найдет этих так называемых «драконов». И что ей с ними делать? Охотиться на них самостоятельно? Она не из тех идиотов, которые рискуют жизнью и считают это отличным способом развеять скуку. Послать на охоту своих вассалов? И дальше что? Сделать на этом состояние?

Ей не нужно состояние. Оно у нее уже есть. До тех пор, пока ее слуги действуют разумно, чего ей еще желать? Отец, прежде чем свалиться с лошади, подобрал хороших слуг и правильно их расставил, — а она переставила их, как ей было удобнее. До тех пор, пока хорошо ей, хорошо и им. Если кто-нибудь из них найдет эту дурацкую штуку — на здоровье. Не найдет — ну и ладно. Кого это волнует?

Впрочем, Триана подозревала, что вся эта история с драконьей шкурой — не более чем мистификация. И она мысленно поздравила автора этой затеи — кто бы он ни был — с отличной идеей. Все словно позабыли, что эту шкуру можно было сотворить при помощи магии. В конце концов, именно так были созданы однороги, грели и множество других животных. Все, что для этого нужно, — терпение, подходящий исходный материал и очень сильный маг.

Триана посмотрела на раскинувшийся внизу ярко освещенный водный парк и рассмеялась при мысли о том, кто отколол эту шутку.

Она бы и сама с удовольствием провернула нечто подобное.

Вся эта история с «дикой» девчонкой и всем прочим требовала многолетней подготовки. Ну и что? Если это действительно розыгрыш, то он проведен просто блестяще. Жаль, что не она его придумала!

Какая, однако, интригующая идея…

Если этот розыгрыш удастся, она вряд ли сможет что-либо сделать. А вот если он провалится или если выяснится, что вся эта история была правдой, возможно, она попытается провернуть что-нибудь подобное. До чего же это будет забавно — наблюдать, как все эти напыщенные лорды стаей носятся за несуществующей химерой! Она вполне справится с этой затеей, если только приручит кого-нибудь из молодых лордов — только это обязательно должен быть сильный маг, а таких среди них мало, — и уговорит создать для нее что-нибудь наподобие того же куска драконьей шкуры…

Тут нужен кто-нибудь вроде.., ну, скажем, Валина.

Тут из переговорной трубы, висящей у входа на лестницу, донесся мелодичный звон колокольчика.

Неужели пришло какое-то сообщение? Триана подхватила шелковые юбки цвета янтаря и, охваченная любопытством, заспешила к трубе прямо по подушкам. Рабы знали, что, если госпожа поднимается на башню, беспокоить ее нельзя — разве что произойдет что-нибудь совсем уж необычное.

Возможно, и вправду случилось нечто волнующее.

— Слушаю! — произнесла она в трубку.

— Госпожа, вас желает видеть лорд Валин, — донесся снизу гулкий, до неузнаваемости искаженный голос. — Он говорит, что у него неотложное дело.

Валин? Надо же, какое совпадение! Стоило лишь подумать о нем, и он тут же появился…

Так можно и поверить, будто она обладает способностями волшебницы!

Триана довольно хорошо знала Валина — он мало чем отличался от прочих гостей, посещавших ее вечеринки. Она знала, что юношу притягивает даже возможность просто пообщаться с ней. Она, собственно, пока что не допускала его во внутренний круг. Валин пока был всего лишь одним из тех, кто проворнее всех откликался на приглашение. Даже косвенной связи с дамой такой репутации, как Триана, было довольно, чтобы повергнуть юношу в трепет.

Что же касается самой Трианы, она находила идеализм и искренность юноши очаровательными. Конечно, со временем это наскучивает, но в небольших дозах действует освежающе. А потому Триана при общении с Валином старалась выглядеть вполне определенным образом — для его же блага, — хотя большинство близких друзей Трианы сочли бы созданный ею образ весьма забавным.

Интересно, в какую же неприятность влип Валин, что он явился за помощью к ней?

«Ну что ж, есть лишь один способ это выяснить».

— Велите ему подняться, — приказала Триана и принялась ждать. Валину нужно было время, чтобы преодолеть четыреста ступеней, ведущих на верх башни. За это время Триана обдумала, как ей предстать перед гостем в наилучшем виде. Она присела у окна, якобы любуясь раскинувшимися внизу садами.

Триана никогда не могла понять, как такой невинный и, скажем прямо, простоватый юноша, как Валин, может быть таким элегантным. Такая наивность должна сопровождаться неуклюжестью, а не изяществом. А именно изящество всегда бросалось ей в глаза, когда…

И лишь после того, как Валин вошел в комнату, до Трианы дошло, что сейчас он выглядит отнюдь не изящно — взъерошенный, грязный, в потрепанной одежде… Вид юноши так поразил Триану, что она невольно вскочила на ноги.

— Предки и Прародители! — воскликнула хозяйка дома. — Валин, где тебя носило? Что ты с собой сотворил?

— Я.., я был занят, — нерешительно ответил юноша. — Об этом я и хотел с тобой поговорить. У меня возникли кое-какие проблемы.

— Чтобы понять это, достаточно просто взглянуть на тебя, — сухо отозвалась Триана. — Следует ли мне ожидать, что эти «проблемы» последуют за тобой и вскоре окажутся на пороге моего дома?

— Не думаю. По крайней мере, не так сразу, — сказал Валин. Хозяйка дома осторожно усадила его на подушки рядом с собой, прилагая при этом все старания, чтобы случайно не прикоснуться к нему. В любом случае она вовсе его не хотела. Валин был для нее уже покоренной территорией — как и любой другой соблазненный ею зеленый юнец. Но эти его проблемы — кто знает, может, и вправду стоит в них ввязаться.

— Почему бы тебе не начать с самого начала? — предложила Триана и уселась на прежнее место, придав лицу приличествующее моменту выражение внимания.

Чем дальше продвигался рассказ Валина, тем реже Триана вспоминала о том, что ей следует поддерживать какое-то выражение. А к тому моменту, когда Валин закончил свое повествование, у хозяйки дома от возбуждения голова шла кругом.

— Я помогу тебе, — совершенно искренне объявила Триана, когда юноша запнулся, не зная, что еще сказать. При этих словах глаза Валина не просто засветились, а прямо-таки вспыхнули. Он начал было благодарить хозяйку, но Триана тут же перебила его:

— Отправляйся за своими друзьями и приводи их сюда, а я тем временем усилю охранные и щитовые заклинания. Возможно, я не самый великий маг, но я все-таки чего-то стою. Никто не сможет отыскать тебя здесь, не проломившись через защиту. На самом деле я вообще сомневаюсь, чтобы кому-нибудь пришло в голову искать тебя здесь, — задумчиво добавила Триана. — Лорды так привыкли считать меня сибаритствующим ничтожеством, что навряд ли кто-либо из этих старых придурков вообще примет меня в расчет, составляя список возможных смутьянов — ну, разве что в шутку.

Валин изящным движением поднялся на ноги и предложил руку даме. Триана небрежным жестом отклонила его предложение.

— Я хочу остаться здесь и кое-что обдумать, — сказала она чистую правду. — Возьми-ка вот это…

Триана на мгновение сжала ладонь и привела в действие заклинание вызова. Когда она разомкнула ладонь, там оказалась еще теплая от перемещения печать, вырезанная из кроваво-красного камня, — Триана держала несколько таких печатей у себя в столе. На этой сардониксовой печати, как и на всех прочих печатях Трианы, был изображен герб ее клана — стоящий на задних лапах василиск.

— Вот, — сказала она, протягивая печать Валину. — Отдай это моему сенешалю и скажи, чтобы он выполнял все твои приказы. Сейчас у меня нет гостей, я совершенно одна. Так что можешь занимать столько комнат, сколько потребуется.

Валин улыбнулся своей ослепительной улыбкой и склонился к руке хозяйки дома. Он легонько коснулся руки Трианы губами и забрал печать.

— Я никогда не сумею должным образом отблагодарить тебя… — начал было он. Триана игриво махнула рукой.

— Иди же! Выметайся отсюда — и не будь таким глупым мальчишкой! Ты отлично знаешь, как мне нравится дергать это старичье за бороды. И это для меня лишь еще одна возможность поразвлечься за их счет.

Триана не без удовольствия отметила, что Валин достаточно хорошо ее знает. Он уловил нужный момент и изящно удалился прежде, чем его присутствие начало раздражать хозяйку. Как только юноша ушел, Триана откинулась на мягкие подушки, томно поглаживая их. Прикосновение, несколько вполголоса произнесенных слов — и кремовый атлас превратился в бархат насыщенного черного цвета. Еще одним словом хозяйка погасила свет и в задумчивости принялась любоваться на звезды, сверкающие за стеклянной крышей.

Волшебники и полукровки — и она предоставляет им убежище. Какая великолепная шутка! Теперь она даже припомнила этого юнца, Тень… Что-то такое маячило у Валина за спиной, когда он последний раз приезжал в гости. Правда, он за все время пребывания в имении ни разу не вышел из покоев Валина. И теперь она понимала, чем это было вызвано.

Триана рассмеялась и привольно растянулась на бархате подушек. О, Предки и Прародители! Как, должно быть, Совету хочется заполучить эту небольшую компанию! Трое полукровок — все со способностями волшебников — и эльф-изменник, несколько недель помогавший им!

Одна лишь мысль о возможности так славно насолить старшим подарила Триане такое наслаждение, какого она не испытывала с лета. Но ее мысли не могли стоять на месте, и Триана принялась обдумывать другие возможности.

А если эти волшебники и вправду умеют читать мысли, может, она сможет уговорить их немного почитать мысли для нее? Это было бы чудно — заполучить собственного ручного волшебника. Только подумать, сколько полезного она могла бы узнать таким образом…

Возможно, ей стоит потрудиться и очаровать Тень Валина. Это не должно представлять особых трудностей, особенно если начать прямо сейчас, когда юнец болен. Людьми так легко манипулировать — особенно пока они молоды. Вероятно, Тень не исключение.

И насколько она припоминает, юноша довольно мил. Правда, он довольно сильно отличается от ее последнего увлечения, Рейфа. Конечно, он не совсем в ее вкусе, но в этом есть своя пикантность — ухаживать за кем-то, а не быть объектом ухаживаний, господствовать, а не подчиняться.

На самом деле, не исключено, что ей удастся отделить юношу от небольшой свиты Валина. Она знала Валина: он слишком мягкосердечен даже по отношению к рабам, а этому рабу он позволяет просто невероятные вольности. Если она завоюет Тень, вполне возможно, что она и убедит Валина расстаться с ним.

А потом она обработает юнца на собственный лад — и у нее появится свой собственный волшебник.

Да, это выглядит вполне реальным. Интересно, а на каком расстоянии он может читать мысли? Даже если он может дотянуться всего лишь до соседней комнаты, его и то уже стоит держать при себе. Но если он может работать и на больших расстояниях, перед ней откроются просто-таки неограниченные возможности.

Прежде Триана никогда не испытывала желания ввязываться в политические интриги, но лишь потому, что у нее не было возможности эффективно влиять на кого-либо из старших — а Триана считала это необходимым условием. Но при наличии волшебника, способного выведать все секреты старших, политика может оказаться очень многообещающим полем деятельности.

А последняя мысль была отрезвляющей, но зато отвечала на вопрос, многие годы терзавший Триану.

Тень даже без помощи Валина много лет как-то умудрялся избежать разоблачения. А потом, когда Валин принялся помогать ему, его и вовсе бы никогда не раскрыли, если бы Валина не застукали в тот момент, когда он при помощи магии выискивал других волшебников. Так сколько же полукровок живут сейчас в мире, скрываясь под личиной?

И кстати, личина вовсе необязательно должна быть человеческой. С таким же успехом это может быть и личина чистокровного эльфа. Триана готова была поспорить, что Валин никогда об этом не задумывался.

Триана лениво поигрывала прядью и рассматривала эту мысль с разных сторон. Да, это предположение выглядело вполне разумным. Интересно, сколько эльфийских леди, страшась, что могущественный супруг прогонит их, обращались к своим слугам-людям за тем, чего не могли им дать их лорды?

И какой эльфийский лорд станет задаваться посторонними вопросами, когда ему предъявят наследника мужеска полу, в котором он так отчаянно нуждается?

А полукровке даже не нужно притворяться, что он обладает магическими способностями, — они и вправду у него прорежутся…

Если посмотреть на дело под этим углом, поневоле задумаешься: сколько же эльфийских лордов, имеющих репутацию могущественных магов, в действительности являются полукровками или сыновьями полукровок?

В этой мысли было нечто пугающее.

Конечно, Дирана это не касается. В этом Триана была уверена. Он никогда бы не затравил ту наложницу до смерти, если бы сам был полукровкой…

Но только при том условии, что он об этом знает. Если только его мать не предпочла скрыть правду даже от сына.

Вот это мысль!

На губах Трианы заиграла злая улыбка — леди принялась вспоминать все известные ей магические формулы, уничтожающие иллюзию.

«Только представить себе! Вовремя примененное заклинание, скажем, во время заседания Совета — и оп-па! — перед нами лорд Диран, полукровка!»

Триана некоторое время поиграла с этой идеей, потом с сожалением отказалась от нее.

На самом деле Триана сильно сомневалась в том, что Диран действительно является полукровкой. За свою жизнь Диран приобрел более чем достаточно врагов, и кто-нибудь непременно должен был хоть раз обратить против него заклинание уничтожения личины. А Валин, безо всяких сомнений, выглядит как эльф чистейших кровей. Если бы на нем и вправду лежало заклинание личины, она бы это заметила. Идея, конечно, забавная, но скорее всего она так и останется всего лишь забавной идеей.

Но у Трианы появилась еще одна, не менее интересная мысль.

Перед женщинами, возглавлявшими кланы, всегда стояла серьезная проблема: как найти себе мужа, который не попытается подмять клан под себя, и как обзавестись наследником, который не бросит ей вызов, когда подрастет. При этом ребенок еще не должен быть ни идиотом, ни слабаком. Это окажется не меньшим бедствием. Если такая женщина вступит в брак с эльфийским лордом, намного уступающим ей по силе, ее наследник скорее всего тоже окажется слабым магом, и другие члены клана будут без конца навязывать ему магические дуэли. Если наследник будет слаб, они непременно попытаются передать власть какому-нибудь представителю младшей ветви, либо их вынудят вступить в союз с каким-нибудь таким кланом, который просто съест их живьем.

Но если такая женщина родит ребенка от человека… Никто не спрашивает у главы клана, кто отец ее ребенка, даже если она предпочтет не заключать брачного союза. А вдруг некоторые из них действительно рожали детей от мужчин-людей?

Ведь они без труда могли сотворять иллюзии и поддерживать их сколь угодно долго.

А по мере того, как ребенок рос, леди вполне могла огранить его магические способности и привязать его к себе самыми крепкими узами, теми узами, что соединяют мать и дитя. А если даже эти узы и перестанут сдерживать наследника, в запасе у нее всегда будет оставаться угроза разоблачения.

Какая возмутительная мысль!

Но какая при этом интригующая…

Пока Триана любовалась на звезды, ее посетила еще одна мысль, не менее интригующая.

«А не стоит ли мне попытаться…»

Глава 21

Когда мимо дверей библиотеки проплыла Триана, Шана уткнулась носом в книгу и снова ощутила прилив гнева. Девушке пришлось сделать над собой значительное усилие, чтобы взять себя в руки, и от этого усилия все слова на странице на мгновение превратились в размытые пятна. Этим утром Триана снова выставила ее на всеобщее посмешище, а ей не оставалось ничего другого, кроме как сделать вид, что это такая шутка, и тоже посмеяться. Утонченная снисходительность эльфийских дев не распространялась на специально намеченные цели, и Шану уже тошнило от всего этого. И общее скверное состояние, вызванное затянувшейся простудой, не улучшало дела. Когда Шана пожаловалась на поведение Трианы, Валин заявил, что она чересчур обидчива. Тогда Шана решила по мере возможностей избегать Трианы, — а в доме такого размера это было не слишком трудно сделать.

Наилучшим укрытием оказалась библиотека, и Шана благословила предусмотрительность своей приемной матери, обучившей ее не только говорить, но и читать по-эльфийски. Предки Трианы собрали целую коллекцию разнообразных учебников — в том числе и по магии. И Шана как раз нашла в одном из них ответы на некоторые свои вопросы.

Почему эльфийские лорды уничтожали волшебников по одному, а не всех вместе? И где они брали силу, чтобы совершать некоторые деяния, описанные в старинных хрониках, — например, построить поместье за ночь?

Шана устроилась поудобнее в чрезмерно мягком кресле, обитом бархатом, и еще раз перечитала последний параграф главы. Да, вот оно. Ответ оказался до ужаса простым. Если маг допускал оплошность и недостаточно следил за защитой, его силу можно было украсть. Она потом возвращалась — обычно через день, — но на это время маг оставался целиком и полностью беззащитен. Хитрость заключалась в том, что при этом следовало находиться на определенном расстоянии от жертвы — обычно в пределах видимости. Если нападающий знал жертву в лицо, ему необязательно было действительно видеть мага, но он все равно должен был достаточно близко подойти к нему. И вот теперь Шана впервые увидела это заклинание записанным, вместе с формулой исполнения и предполагаемыми результатами.

Вот почему они убивали волшебников поодиночке — потому что при этом они могли еще и красть их силу.

Несомненно, все эльфийские лорды по-прежнему принимали меры предосторожности против подобных нападений, хотя их магия и имела несколько иную природу. Данное конкретное заклинание было чрезвычайно демократичным — при его помощи слабый маг вполне мог обокрасть более сильного противника. Нужно было только знать этот фокус.

Теперь Шана понимала, как волшебники и эльфийские лорды давних времен приводили в действие мощнейшие заклинания, требовавшие такой силы, которой просто не мог иметь один маг, — например, переносили нескольких человек на значительные расстояния (это было усложненной версией заклинания, при помощи которого волшебники теперь таскали у эльфов разнообразное имущество). Они просто крали эту силу. А волшебники брали ее взаймы. Возможно, в прошлом эльфийские лорды тоже сотрудничали и совмещали подобным образом свои силы, но теперь они явно этого не делали.

Этим заклинанием так долго не пользовались, что всякие упоминания о нем исчезли из книг. И на самом деле, в этом не было ничего удивительного. Подобное заклинание было сродни «тайному» фехтовальному приему, который становится бесполезным после того, как его хоть раз пустили в ход, — потому, что теперь все знают о нем и остерегаются его. Так и похищение магической силы перестало быть эффективным приемом, поскольку теперь любой эльфийский лорд, находясь в обществе других лордов, своих потенциальных противников, учитывал возможность подобного нападения. Но это еще не означало, что они держали защиту сутки напролет…

Никто не может круглосуточно быть настороже. Особенно если тебе грозит нечто такое, с чем ты прежде никогда не сталкивался.

И это, конечно, не значит, что Тень, Валин или даже Триана остерегаются подобной уловки.

Шана закрыла книгу и принялась обдумывать сложившуюся ситуацию.

В настоящий момент похоже было, что великие планы Валина о помощи людям и полукровкам плавно сходят на нет. Значит, Шане придется действовать самостоятельно. Шана мрачно кивнула, отвечая на собственные мысли. «Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем связываться с этой парочкой. Ладно, сделанного не воротишь. Теперь нужно как-то это расхлебывать». Может быть, если она сумеет свести это «дело» воедино, то хоть это привлечет внимание Валина?

Девушка снова открыла книгу и старательно изучила текст. Потом она решила, что стоит произвести несколько экспериментов — посмотреть, сможет ли она оттягивать чужую силу понемногу, так, чтобы ее не засекли. В конце концов, они достаточно ею попользовались, так пусть теперь сами принесут какую-нибудь пользу, — злорадно подумала Шана.

Тот же Тень вполне сгодится. А запасным вариантом будет Триана.

С того самого момента, как беглецы перешагнули порог этого дома, Триана хлопотала над Меро, почти не обращая внимания на остальных. Она даже лечила Тень — попросту не замечая Шану, которая чувствовала себя ничуть не лучше Меро. Складывалось впечатление, что в присутствии этой красивой эльфийки Тень просто переставал нормально думать. Впрочем, это можно было предсказать заранее.

Шана презрительно поджала губы. «Мужчины. Никакой с них пользы!»

Валин убедил Меро заключить помолвку с Шаной — он сам и провел простенькую церемонию, — но если он надеялся, что Шана и Тень мгновенно влюбятся друг в друга, то тут он жестоко просчитался. Шана не имела ни малейшего намерения содействовать исполнению этой части его плана.

Хотя надо отметить, что Тень повел себя не совсем так, как предполагала Шана. После церемонии она подошла к Меро, намереваясь откровенно сказать ему, что она ни капельки не интересуется лично им, и нарвалась на такое же признание с его стороны.

Шана снова вскипела от обиды и расстройства и заерзала в кресле. Если ты собираешься дать кому-то от ворот поворот — это одно, но когда оказывается, что у этого человека на уме то же самое, это не очень-то приятно для твоей гордости… Шана все равно произнесла свою заготовленную речь — просто чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре, — но та явно не произвела ожидаемого впечатления. Насколько могла понять Шана, Тень вообще никак на нее не отреагировал.

Ну и пусть остается со своей Трианой. А она выбирает силу. Пускай Тень тратит время впустую, разыгрывая дурачка перед женщиной, которая вышвырнет его прочь, едва он ей наскучит. А Шана тем временем совершит великие дела.

И первая ее задача — вылечить эту злосчастную простуду.

* * *

Летний ветер растрепал волосы Валина. Юноша послал коня — чистокровку, взятого с конюшен Трианы, — в галоп, пытаясь ускакать от собственного беспокойства и разочарования. Все шло не так, как он рассчитывал или надеялся. Как только они добрались до этого безопасного убежища, все члены их маленькой группы, вместо того чтобы собраться вместе и обдумать, как лучше воздействовать на эльфийских лордов и волшебников, разбежались по разным углам и занялись своими делами. А главные задачи были забыты.

Конь несся через луг, поросший душистыми дикими цветами. Валин искусно управлял им, пользуясь лишь поводьями, и думал, что же пошло не так.

Он применил чары против Шаны и Меро, чтобы убедить их обручиться, но это не сработало. Во всяком случае, это заставило их дать друг другу клятву, но не более того. Когда церемония была завершена, Шана и Тень ушли рука об руку. Естественно, Валин подумал, что его чары подействовали и что это начало их новых взаимоотношений.

Но прошло совсем немного времени, и что же он видит? Шана сидит одна в библиотеке, а Меро не отходит от Трианы. С таким же успехом они могли и не заключать никакой помолвки.

Валин послал коня на заросшую тропу, где препятствия возникали неожиданно. Конь выкладывался, стараясь взять самые высокие из них, и нуждался в поддержке всадника. Валин умело направлял своего скакуна, и конь слушался каждого его движения — но ни скорость, ни возбуждение, вызванное удачными прыжками, не могли уничтожить неприятного ощущения. Юноше все казалось, что он допустил какую-то ошибку и теперь расхлебывает ее последствия. Лошадь брала препятствие за препятствием, а Валин никак не мог избавиться от беспокойства.

Его не очень-то радовало, что Меро проводил так много времени в обществе Трианы. Брат уверял его, что он пытается объяснить Триане их взгляды и добиться, чтобы она окончательно примкнула к их замыслу, но что-то не похоже было, чтобы она сильно рвалась куда-то примкнуть…

«Ты начинаешь глупеть», — твердо сказал себе Валин, переводя взмыленного коня на шаг и позволяя ему немного остыть. Меро действительно старается разъяснить все Триане наилучшим образом. У нее доброе сердце. Как только Меро добьется, чтобы она выслушала его, он непременно привлечет Триану на их сторону. Это всего лишь вопрос времени.

И все же Валин не мог избавиться от скверного предчувствия. Ему казалось, что у них осталось очень мало времени.

* * *

Триана улыбнулась Меро, присела на тахту рядом с ним и мягко, незаметно окутала юношу своими чарами, еще крепче связывая его волю. Ей не нужно было улучшать породу своих рабов — она всегда могла очаровать любого, кроме тех, кто действительно был крепок волей. Это была самая сильная сторона Трианы как мага — магия чар. Их вечно все недооценивали — а зря. Именно тонкой, незаметной паутине чар Триана обязана была тому, что никто из старших лордов не посягал ни на нее, ни на ее имущество. Именно благодаря этой паутине Триана не получала ни одного серьезного вызова с тех самых пор, как овладела магической силой. И именно потому ее рабы были фанатично преданы своей хозяйке.

Триана забросила всех своих фаворитов ради Меро. Для такого сложного заклинания, какое она сейчас плела, первые несколько недель были решающими. Стоит допустить лишь малейший сбой, и все плетение придется начинать сначала. Когда сеть займет свое место и окрепнет, можно будет поступать с жертвой как только заблагорассудится. Но пока что Триане приходилось действовать очень осторожно.

Глаза Меро радостно вспыхнули. Юноша счастливо улыбнулся Триане, неотрывно глядя на женщину — И что же мы будем делать сегодня? — поинтересовалась Триана. — Мне кажется, будто мы уже побывали в каждом уголке имения. Мы ведь каждый день отправляемся то на верховую прогулку, то на охоту. Может, тебе хотелось бы что-нибудь сделать или посмотреть?

Взгляд Меро сделался чуть более сосредоточенным, и юноша, задумавшись, склонил голову набок. Триана взмахнула ресницами, наслаждаясь тем эффектом, какой производило ее кокетство. Она пока что не затаскивала Меро в постель — это лучше приберечь до того момента, когда потребуется закрепить чары. А сейчас Триана развлекалась, играя с юношей, то приближаясь к нему, то ускользая.

«Валин, наверное, думает, что я сплю с Меро каждую ночь, — подумала Триана. Эта мысль искренне забавляла ее, но женщина умело скрывала свое веселье. — И он этого не одобряет».

Может, это просто сказывались предубеждения Валина? Мол, дружить с человеком или полукровкой можно, а вот ложиться с кем-нибудь из них в постель — нельзя.

Несчастный дурачок. Он даже не замечает, что эта маленькая нескладная полукровочка ловит каждое его слово, и разве что хвостиком не виляет. Или он все-таки видит это, но по какой-то причине предпочитает делать вид, будто ничего не замечает. -Триана так не развлекалась с прошлого года, с праздника Середины лета, когда все принялись направо и налево изменять своим любовникам, но никто об этом не знал до тех самых пор, пока они не собрались на пир и не перепились!

Меро сощурился, словно пытаясь что-нибудь придумать.

— Я… Не знаю, может, тебе это покажется скучным.., но мне действительно хотелось бы посмотреть, на что похоже заседание Совета, — сказал он в конце концов. — Не думаю, чтобы я мог пробраться туда самостоятельно. Я не знаю, как это сделать, и даже не знаю, где проходят заседания. И в любом случае я пока что не умею создавать достаточно качественную личину. Но ведь ты, как глава своего клана, можешь туда прийти, правда?

Триана удивленно приподняла брови. Оказывается, он все еще способен думать о себе! Ей и в голову не приходило, что у юноши еще сохранилось достаточно силы воли. Очевидно, ей следует соблюдать величайшую тщательность при накладывании чар на Меро.

— Да, могу. И что? — небрежно поинтересовалась Триана. — Зачем нам туда идти?

— Ну, просто о враге можно довольно много узнать, если понаблюдать, как он общается с равными, — медленно произнес Меро. — Вот я и хочу посмотреть, как Диран держится в окружении других лордов. Я никогда не видел его иначе как в облике господина, а я чувствую, что это — настоящий враг, с которым нам придется столкнуться.

Любопытно: он все еще думает о Диране как о враге. Значит, он все еще считает «дело» Валина своим. Что ж, почему бы и не исполнить его желание? Вреда в том не будет.

— У меня есть ложа на галерее, — сказала Триана, поигрывая прядью и застенчиво глядя на юношу из-под ресниц. — Я не очень часто ею пользуюсь, но… Почему бы и нет? — Триана вскочила на ноги и изящным движением протянула руку Меро. — Становись сюда. Я не могу работать над тобой, когда ты сидишь там.

Юноша послушно поднялся, и Триана невольно отметила, как играют мускулы под рубашкой, когда Меро двигается. Его фигура, стройная, но при этом крепкая, куда больше соответствовала вкусам Трианы, чем тощие тела эльфов-мужчин. Или, если уж на то пошло, больше, чем грузные тела мужчин-людей.

Да, ей действительно нужен этот маленький волшебник. Триана сплела дымку иллюзии, и темные волосы Меро сделались серебристыми, тело — более худым, уши заострились, а кожа приобрела оттенок алебастра. «Когда я подчиню его, он может оказаться самым лучшим любовником из всех, что когда-либо у меня были».

Закончив работу, Триана отступила на шаг и окинула Меро критическим взглядом.

— Думаю, это сойдет, — кивнув, произнесла она. — Ну что, ты готов? Тогда пойдем. Заседание Совета сейчас начнется.

— А как же мы попадем туда? — спросил Меро. Но Триана уже развернулась, не дожидаясь, что он скажет, и быстрым шагом направилась в рабочий кабинет, некогда принадлежавший еще ее отцу. — Лорд Диран тратит целую неделю на дорогу, но лорд Леремин живет еще дальше, но каждый вечер возвращается к себе домой. В чем тут хитрость?

— У каждого из потомственных Высших лордов в доме есть кабина с постоянно действующим заклинанием переноса, — бросила через плечо Триана. Меро припустил рысью по беломраморному коридору, пытаясь нагнать хозяйку дома. — Оно настроено на одно-единственное место: на здание Совета, находящееся в столице. Мы не можем перенастроить его. Стоит только попытаться, и заклинание попросту разрушится. А у выскочек вроде того жеДирана такой кабины нет. Некоторое количество этих ходов было уничтожено во время Войны Волшебников, но большая их часть по-прежнему работает. Конечно, тем, у кого нет своего хода, приходится во время работы Совета жить в столице, и это причиняет им значительные неудобства.

— А почему они просто не построят себе такой ход? — спросил Меро, когда Триана умолкла ровно настолько, сколько требовалось времени, чтобы открыть дверь кабинета.

— Потому, что на это требуется слишком много силы, — объяснила Триана. — В прошлом лорды строили себе такие кабины одновременно с домом, и чтобы создать ее, требовались соединенные усилия двадцати магов. Это занимало у них целый год, и весь этот год они ничего больше не могли делать. Вот сколько силы уходит на такой ход.

Сказанное подразумевало, что лорды, ныне входящие в Совет, уже не доверяют друг другу настолько, чтобы объединить свои силы и остаться беззащитными на время их восстановления, — потому они больше и не строят переносящих ходов. Интересно, уловил ли Меро эту тонкость?

Да, вполне возможно, что и уловил, — решила Триана, заметив, какое задумчивое выражение появилось на лице юноши. Триана отдернула бледно-розовые атласные занавеси, закрывавшие кабину, достала из ящика изящного резного стола сардониксовую печать и вручила ее Меро.

— Не потеряй ее, — сказала Триана. — Этот ход работает только в одну сторону, но та кабина, которая стоит в здании Совета, не будет знать, куда тебя переносить, если при тебе не будет этой печати.

Меро послушно сунул печать в карман. Триана распахнула дверь кабины. Оказалось, что там едва-едва хватит места на них двоих.

— Входи, — сказала Триана. Потом она вошла сама, закрыла за собой дверь и рассмеялась, когда Меро игриво пощекотал ее.

Они вернулись домой уже после наступления ночи. Меро помог Триане выбраться из кабины. Он вел себя чрезвычайно галантно, но без следа прежней игривости. Комната была подготовлена к их возвращению: свет был включен, а занавеси были раздвинуты именно так, как предпочитала хозяйка дома. Триана легким прикосновением разрушила личину. Лицо Меро на мгновение замерцало и изменилось. Затем Триана позволила юноше восстановить его основную личину, придававшую Меро вид обычного человека.

Меро задумчиво посмотрел на Триану. Женщина улыбнулась. Меро улыбнулся в ответ, но ничего не сказал. Видимо, заседание Совета открыло мальчику глаза на хитросплетения эльфийской политики — и на истинную силу лорда Дирана.

Сегодня Совет разбирал спор двух младших лордов — одно из тех дел, которые на первый взгляд кажутся простыми, но затрагивают престиж и благосостояние по крайней мере полудюжины членов Совета. А остальные, естественно, спорили, кто выиграет, и заключали пари. Триана сопровождала заседание комментариями, безошибочно указывая, кто втянут в этот спор, кого в его ходе предали, кто перейдет на сторону противника, если ход событий пойдет не в его пользу. Диран же, как всегда, поддерживал обе заинтересованные стороны, причем без их ведома, и твердой рукой контролировал течение конфликта.

Триана усадила Меро и вызвала слугу, чтобы тот накрыл стол для поздней трапезы. Она довольно подумала, что даже если бы Меро специально выбирал день для посещения Совета, он и то не подгадал бы лучше. Не сравнить с теми скучными заседаниями, на которых обсуждались торговые квоты или вопросы о том, какой налог следует установить на овес этого урожая.

Триана почувствовала, что у нее начинает кружиться голова. Она знала, что это означает.

— Если ты не против, Меро, — произнесла она, выводя молодого полукровку из задумчивости, — я схожу переоденусь. Я ненадолго.

Пока Триана вставала со своего места, Меро успел поцеловать ей руку. Триана одарила его ослепительной улыбкой и вышла из кабинета.

На самом деле она вовсе не хотела переодеваться. Она хотела усилить чары, а для этого Триане требовался один из магических талисманов, в которых она хранила накопленную силу. Сегодня Триана потратилась на создание личины для Меро. И кроме того, переносящая кабина тоже использовала ее собственную силу, так что сейчас эльфийка была близка к истощению. Но она никогда бы не позволила никому из своих рабов прикоснуться к ее талисманам, в каком бы изнеможении она ни находилась. Нечего накликать беду. А вдруг окажется, что как раз этот раб, которого ты послала, обладает магическими способностями, и он использует накопленную в талисмане силу, чтобы преодолеть заклинание, встроенное в его ошейник?

Триана не стала бежать — это было ниже ее достоинства. Но она шла настолько быстро, насколько быстро можно было идти, не переходя при этом на бег. Ее шаги эхом отдавались в белом мраморном коридоре. Триана без помех добралась до своей комнаты. Комната была пуста. Очень хорошо. Триана следила, чтобы никто, даже самые любимые рабы, не знал, где она хранит свои талисманы.

Эльфийка сняла с запястья ключик, который она носила на цепочке, и открыла один из ящичков комода, покрытого белым лаком и украшенного драгоценностями. Перебрав талисманы, Триана остановила свой выбор на янтарном ожерелье, подходящем к ее кремово-золотистому платью. Она поспешно надела ожерелье и сразу же почувствовала себя лучше. При магическом истощении Триане всегда казалось, будто ее вот-вот унесет даже самым легким ветерком.

Триана вернулась к Меро. Теперь она шла твердо и уверенно. Ей показалось, что где-то впереди звучат мужские голоса, но Триана не обратила на это внимания. Но, подойдя к двери, она услышала громкий треск и глухой стук двух тел, упавших на пол.

«Предки! Это что такое?! Кто посмел?..»

Триана рывком распахнула дверь — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Меро получил пинок под ребра и отлетел к стене, снеся по дороге изящный стульчик из резной березы. Стул этого не пережил. Меро пережил, но явно чувствовал себя не очень хорошо.

Триана ощутила, как в ней волной поднялась сила. Она резко развернулась, чтобы взглянуть на обидчика Меро. Мимо нее, не обращая на хозяйку дома ни малейшего внимания, крадущимся шагом скользнул рослый, мускулистый темноволосый мужчина. Глаза его горели жаждой крови, и мужчина явно намеревался разобраться с Меро. Триана с удивлением узнала его. Это был человек по имени Ларас, один из ее «жеребцов». Сперва из этого раба хотели сделать гладиатора, но потом Триана забрала его для других надобностей. Если бы Ларас был немного поумнее, она могла бы возвысить его и поставить подменять Рейфа, но его непроходимая тупость делала это невозможным. И тем не менее Ларас, похоже, всерьез считал себя фаворитом хозяйки. Он всегда был склонен к приступам ревности, а вспышки его бешеной ярости давно имели дурную славу среди рабов. Но Триана никогда еще не видела, чтобы Ларас настолько терял контроль над собой.

На мгновение сердце Трианы забилось быстрее. Они дрались из-за нее! Совсем как в древности, когда эльфийские лорды сражались на дуэли ради благосклонности избранной ими леди. Но те времена давно прошли — прошли еще до того, как эльфы попали в этот мир.

Как это возбуждающе — они дерутся из-за нее! Триана не знала ни одной женщины, из-за которой хоть раз подрались бы мужчины…

Но в следующую секунду Триана заметила произведенные разрушения (два разбитых в щепки стула, сломанный стол и поврежденная отделка стен) и разгневалась. Ларас нарушил все правила, вколоченные в него дрессировкой, и теперь портил ее собственность. Это было совершенно недопустимо. Даже если его поступки были продиктованы ревностью…

Триана перешагнула порог комнаты, чувствуя покалывание магии на кончиках пальцев.

— Ларас! — крикнула она. Очевидно, голос хозяйки пробился сквозь пелену ярости, окутывавшую сознание Лараса, и раб обернулся. Увидев, что это и вправду хозяйка, он заулыбался.

Триана не обратила внимания на его улыбку.

— Ты очень скверный мальчик, Ларас, — холодно произнесла она. — Я хочу быть уверенной, что ты больше не натворишь ничего подобного.

Ларас вздрогнул. Пока он судорожно осматривался по сторонам, выискивая, куда бы спрятаться, Триана перешла к решительным действиям. Прежде, чем она успела передумать, с пальцев ее сорвался боевой огонь и испепелил раба на месте.

Триана была милосердна. Ларас даже не успел вскрикнуть.

Тем временем к кабинету начали сбегаться другие рабы — но они прибежали слишком поздно, чтобы остановить драку. Первые из них показались в дверях как раз вовремя, чтобы увидеть кару, постигшую Лараса за его самонадеянность, — и тут же отпрянули под гневным взглядом хозяйки. Правда, никто из них не допустил ошибки и не пустился наутек; в настоящий момент это было бы равносильно признанию собственной вины. А если учитывать, в каком настроении пребывала Триана, это было бы равносильно еще и самоубийству.

— Кто допустил, чтобы это произошло? — рявкнула Триана, отлично зная, что ответа она не получит. Она обвела рабов бешеным взглядом и испытала удовлетворение, увидев, как они побледнели. Бывали времена, когда Триана в случае проступка кого-то из рабов наказывала всех, не разбирая, кто прав, кто виноват. И сейчас она была склонна именно так и поступить, чтобы как следует закрепить нынешний урок повиновения.

Но у этой сцены был нежелательный свидетель. Триана не могла допустить, чтобы Меро увидел ее в гневе. Только не сейчас. Сейчас ей нужно, чтобы юноша восхитился ее добротой и мягкостью.

— Проследите, чтобы в комнате убрали, и приведите мебель в порядок, — приказала она, отлично зная, что все здесь присутствующие рабы стремглав бросятся выполнять приказание. — И позаботьтесь, чтобы все в имении узнали об этом происшествии. Я не желаю, чтобы подобное повторялось.

Триана выбрала наугад одного из слуг и велела ему посмотреть, что с Меро. Слуга поспешно бросился к полукровке и помог тому сесть. Сама Триана стояла рядом и с напускной заботой следила, как раб проверяет, сильно ли пострадал Меро.

К счастью для полукровки, Ларас только начал разбираться с ним, так что серьезных травм Меро не получил. Раб помог юноше подняться на ноги. Триана не без удовольствия заметила, что Меро потрясен и переполнен отвращения, — это лишнее свидетельство собственной силы наполнило женщину возбужденной дрожью. Но нет, ей не нужно, чтобы эта реакция закрепилась. Как только раб закончил осмотр, Триана взяла Меро за руку и снова пустила в ход чары, стараясь вернуть юношу в прежнее состояние восторженного довольства. Меро должен считать, что какой-то раб повредился рассудком и безо всяких причин набросился на него, а Триана его спасла.

Триана даже не стала ничего объяснять. Она просто ворковала и плела магическую паутину, и еще до того, как Меро вернулся в свои покои, глаза у него снова сделались стеклянными.

Да он не просто зачарован! — довольно подумала Триана. Он наполовину в нее влюблен! Отличная работа! Можно будет считать, что она выполнена просто безупречно, если только удастся придумать, как отделаться от Валина и остальных двух полукровок. Если получится — отделаться навсегда. И поскорее.

* * *

Кеман расхаживал по своей просторной, роскошно обставленной комнате. Его снедало беспокойство. Время от времени дракон выглядывал в окно, но вид вечно залитых светом садов ничего не мог ему подсказать.

Все шло не правильно. Шана целыми днями пропадала в библиотеке, а когда она все-таки выходила оттуда, Кеман не мог отделаться от ощущения, что сестра что-то скрывает от него. Валин, кажется, растерял весь свой первоначальный пыл и решимость бороться за освобождение людей и полукровок. Он вел себя так, словно не был уверен, где же теперь его место. А Меро… Меро изменился до неузнаваемости. Он не обращал ни малейшего внимания на Шану. Он больше не упражнялся во владении смешанной магией — теперь его интересовала только магия эльфов. А Валин признался, что теперь его двоюродный брат не откровенничает даже с ним. И виновата во всем этом была Триана…

«Она пытается оторвать нас друг от друга!» — с отчаянием подумал Кеман и пнул подставку для ног, обтянутую изумрудным бархатом. Хозяйка имения явно намеревалась развалить их маленькую группу и начала с Меро как с самого слабого звена.

Кеман пробовал привести Тень в чувство. Он объяснял ему, что делает Триана. Но в ответ на все попытки Кемана Меро лишь пожимал плечами. Он даже не спорил. Он просто пропускал все слова Кемана мимо ушей.

В конце концов Кеман попытался сам затеять игру с Трианой, чтобы отвлечь ее от намеченной цели. «Мне казалось, что это будет несложно, — уныло подумал он. — В конце концов, у нее же столько мужчин — должно быть, она норовит подцепить любого, кого сочтет достаточно красивым, разве не так?» Кеман надеялся, что когда Меро увидит, что его бросили ради новой добычи, то он поймет, что на самом деле представляет собой эта эльфийка. Он принялся дарить Триане подарки, пытался завязать с ней беседу, когда она шла на очередную встречу с Меро, и вообще прилагал все усилия, чтобы очаровать Триану. Но вообще-то все его представления об ухаживании ограничивались драконьими традициями.

Вспомнив об этих неуклюжих попытках обольщения, Кеман вспыхнул от стыда. То, что у драконов считалось нормальным и правильным поведением — подарить несколько подарков, а потом, если они были приняты с благосклонностью, прямо спросить что-нибудь вроде «так где мы этим займемся, на земле или в небе?» — по эльфийским стандартам было совершенно недопустимо. «Триана посмеялась надо мной». От этого воспоминания Кемана снова бросило в краску. Триана даже не потрудилась сказать ему «нет» — она просто расхохоталась.

Причина крылась не в том, как он выглядел — Кеман предпочел создать себе личину чистокровного эльфа и скопировал свой облик с нескольких юных эльфийских лордов, которых счел красивыми. Этот смех был вызван его манерами.

Ну что ж, по крайней мере, он ее позабавил. Кеман вздохнул. Но ничего больше ему добиться не удалось — только повеселить хозяйку дома. Хоть что-то объяснить Меро ему тоже не удалось. Тень лишь посмеялся над ним вместе с Трианой.

Тогда Кеман отправился к Валину, но и из этого ничего хорошего не вышло. Он только добавил беспокойства молодому эльфу. Когда дело касалось его брата, Валин становился совершенно беспомощен.

А Шана была сердита. Очень сердита. Это было ясно уже по тому, что она не желала ни с кем общаться и безвылазно сидела в библиотеке. Кеман предполагал, что это какие-то слова или какой-то поступок Тени заставили Шану взбелениться до такой степени, но он просто представить себе не мог, что же там произошло.

А когда он спрашивал у Шаны, что случилось, она вела себя так, словно ей было на все наплевать. И в результате Кеман никак не мог придумать хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации — а по крайней мере ему самому казалось очевидным, что перед ними стоит серьезная проблема.

И тут Кеман резко остановился и поднял голову: кто-то вошел в его комнату, даже не постучав, закрыл за собой дверь и остановился в темном углу, куда не доставал свет единственной зажженной лампы. Впрочем, никакой ошибки быть не могло. Кеман с удивлением увидел, что неожиданный посетитель оказался не кем иным, как Меро.

— Кеман, ты не можешь уделить мне немного времени? — нерешительно произнес полукровка, переминаясь с ноги на ногу, словно не был уверен, захочет ли Кеман его видеть. Он робко улыбнулся. — Кажется, я вляпался в неприятности.

Кеман выразительно взглянул на дверь. Меро кивнул и повернулся, чтобы запереть ее.

— Авось этого хватит, чтобы нас не побеспокоили, — сказал он. Когда юноша повернулся обратно, Кеман наконец-то заметил синяки у него на лице, а по тому, как Меро двигался, Кеман тут же заподозрил, что под одеждой этих синяков еще больше.

Огонь и Дождь! Его кто-то избил!

— Что с тобой стряслось? — вырвалось у Кемана. Дракон просто оцепенел от потрясения. Меро, хромая, подошел поближе и огляделся по сторонам, выискивая, куда бы сесть.

— Одному мужчине из гарема Трианы не понравилось, что его отодвинули в сторону, — небрежно произнес юноша и опустился в кресло. — Он решил, что, если я куда-нибудь исчезну, Триана снова приблизит его. Но леди не согласилась с его мнением; а его теперь засунули в слишком маленький мешочек, чтобы он мог оттуда возражать.

Надо отметить, вид Меро противоречил его небрежному тону: юноша был бледен, и у него дрожали руки, а на губах играла явно вымученная улыбка.

Он поднял голову и посмотрел на Кемана. Кеман медленно опустился в кресло, стоящее напротив. Глаза Меро превратились в два темных провала и были заполнены чем-то таким, чего Кеман не мог разобрать. Болью. И чем-то еще.

— Я никогда прежде не видел, как убивают эльфийские лорды, — с несчастным видом произнес Тень. — Я часто присутствовал при наказаниях, но я никогда еще не видел убийства. А она убила этого мужчину так же просто, как мы с тобой могли бы задавить жука.

Кеман не знал, что тут можно сказать, и потому он просто ждал. В конце концов плечи Меро расслабились, и юноша со вздохом откинулся на спинку кресла.

— Эльфийские лорды — настоящие, чистокровные — в этом отношении довольно занятны. Они могут убедить тебя, что испытывают чувства, которых на самом деле не испытывают; но когда они действительно что-то чувствуют, они не могут убедить тебя в этом.

Кеман попытался понять смысл этой фразы, но не смог.

— Я не понимаю, — признался он, растерянно покачав головой.

— Они не умеют проявлять свои истинные чувства, — объяснил Меро, пригладив волосы. — Я должен был это знать. Когда Триана вдруг принялась вести себя так, словно я — единственный мужчина во вселенной, я должен был догадаться, что она меня дурачит. Валин и сам такой, а я ведь всю жизнь жил рядом с ним. Я должен был догадаться! Чем сильнее чувство, которое испытывает эльфийский лорд, тем старательнее он его скрывает.

Неожиданно Кеману многое стало ясно.

— Шана совсем не такая. Но она выросла среди нас, — заметил он.

Меро улыбнулся.

— Уж она-то не скрывала ничего, верно? А вот Валин становился все более похож на статую, и уже одно это должно было мне кое-что подсказать. Но вот не подсказало.

Кеман снова промолчал, но всем своим видом выразил готовность слушать.

— Я сомневаюсь, что он сделал это нарочно, но этот тип, который пытался меня избить, на самом деле оказал мне серьезную услугу. Мне кажется, Кеман, что он разрушил чары, уже наполовину связавшие меня. И еще я глубоко сожалею, что вел себя в этой истории с Трианой как последний идиот. Теперь я понимаю, что ты пытался мне сказать Знаешь, а я ведь и вправду заставил себя поверить, что, если я сострою из себя действительно хорошую копию эльфийского лорда, Триана будет моей. Кеман склонил голову набок.

— Что-то в этом роде я и предполагал. Но тебе стоило бы извиниться не только передо мной. Ты здорово разозлил Шану, хоть я и не знаю, чем именно. Да и Валин вовсе не светится счастьем.

Меро потер виски кончиками пальцев.

— Честно говоря, я не знаю, что такое с Шаной Я даже не знаю, связано ли это с Трианой, или тут замешано что-то еще.

— Я и сам не всегда ее понимаю, — уныло сказал Кеман, когда Меро взглянул на него. Меро вздохнул.

— На самом деле я забросил вас всех. Триана не отходила от меня ни на шаг, будто я ей любовник или муж. Мы охотились, ездили верхом — мы объездили имение вдоль и поперек! Она устраивала для меня всякие магические фокусы — например, как-то она воздвигла гору и подняла нас обоих на ее вершину, чтобы провести там пикник.

— Да, я помню это. Потом она проспала два дня, — рассеянно отозвался Кеман. — Я и не знал, что эльфы спят после того, как поколдуют.

Меро не обратил внимания на реплику дракона.

— Я думал, это значит, что она меня любит. Поэтому я стал просить ее показать мне такие места, куда она могла отправиться только в сопровождении эльфийского лорда. И она исполняла мои просьбы. Она показала мне поединок гладиаторов и взяла меня с собой на заседание Совета. Я действительно считал, что она заботится обо мне… — Меро поник. — А ведь мне следовало бы догадаться… Все это была ложь, хитрость Она точно такая же, как женщины в гареме, — там каждая пытается уничтожить остальных, чтобы самой занять место фаворитки. Их не интересуют окружающие — их интересует, какую пользу можно получить с этих самых окружающих.

— И чего же она хочет? — резонно поинтересовался Кеман. Меро удивленно уставился на него.

— Не знаю, — признал он. — Я до сих пор этого не знаю.

— Должно быть, это что-то очень важное, раз она потратила на тебя столько времени, — заметил Кеман. — И раз она воспользовалась чарами, чтобы заполучить тебя…

— А, это мелочи, — небрежно махнул рукой Меро. — Я почти уверен, что Валин тоже воспользовался чарами, чтобы заставить меня обручиться с Шаной. Эльфы постоянно пользуются такими штуками.

— Я не знал об этом… — протянул Кеман. — Но мне все равно сомнительно. Триана могла бы сделать с тобой много всего другого, вплоть до того, что могла бы не обращать на тебя внимания. Если бы она хотела взять тебя под контроль, она могла просто заменить тот ошейник, который ты носишь, своим, настоящим. Но раз она потратила столько времени и сил на это заклинание, значит, ей действительно нужно от тебя что-то очень важное — тебе не кажется?

— Потому-то она и накладывала на меня чары… — задумчиво произнес Меро. — Возможно, ты прав. Пожалуй, из-за этого я и поссорился с Шаной. Она все твердила, что Триана пытается меня использовать, а я ей не верил.

— Ну а теперь, когда ты знаешь обо всем, ты сможешь сохранить свой разум свободным? — спросил Кеман, с некоторой опаской ожидая ответа. — Раз уж Триане что-то нужно от тебя, она так легко не отступится.

— Думаю, что смогу, — подумав как следует, отозвался Меро. — Да, я уверен, что смогу. А если мне удастся не поддаться чарам, тогда я смогу выяснить, чего же хочет Триана.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — с сомнением поинтересовался Кеман.

— Полагаю, мне все-таки стоит это выяснить, — сказал Меро, скривившись, и встал. — Спасибо, Кеман. Спасибо, что не выставил меня за дверь и не велел расхлебывать эту кашу самому.

— Да ладно, чепуха, — откликнулся дракон. Его удивила теплота, прозвучавшая в голосе Меро. — Пожалуй, тебе просто нужно было, чтобы тебя кто-то выслушал.

— Ты отлично для этого подходишь, — сказал Меро, обернувшись на пороге. — У нас много общего. Спасибо.

И прежде, чем Кеман успел сказать «не за что», Меро исчез. Но сказанные им на прощание слова еще долго грели душу молодому дракону.

Глава 22

— Попытайся еще раз, — настойчиво сказала Триана. Меро нахмурился. Но Триана знала, что он сердится не на нее. Недовольство юноши было обращено на небольшой обкатанный рекой кусочек кварца, лежавший сейчас перед Меро на белом мраморном столе.

С кварцем ничего не происходило, и вот в этом-то и заключалась проблема. Меро никак не давалось заклинание иллюзии.

Триана напомнила себе, что нельзя показывать юноше свою скуку, и изо всех сил постаралась изобразить интерес и нетерпение.

— Я… — начала было она.

— Одну минутку! — перебил ее Меро. — Кажется, если попробовать так…

Камешек засветился. Мягкое бледно-золотое сияние было почти неотличимо от солнечного света, струившегося через окна. Через секунду сияние померкло, а потом и вовсе исчезло.

Но камешек продолжал сиять — как только может сиять отраженным светом полированная золотая поверхность. Судя по всему, на месте обычного кварцевого голыша теперь лежал золотой слиток точно такого же размера.

— Превосходно! — Триана захлопала в ладоши. — Замечательно! Наконец-то у тебя получилось! Отличная иллюзия!

Тень поднял голову. Его лицо светилось искренней гордостью.

— Так ты скоро не уступишь любому эльфу!

Внутренне Триана искренне веселилась. Юноша совершенно позабыл о своих способностях волшебника, и теперь развивал только те магические таланты, которыми был обязан эльфийской половине своей крови. Его попытки превратиться в настоящего эльфа были на редкость потешны.

«Да он точно такой же, как надсмотрщики и все прочие», — презрительно подумала Триана. Дураки, которые проводят все свое время, пытаясь стать тем, кем они не являются, и даром тратят силы, стараясь придумать какой-нибудь «фокус», который усилил бы их магические способности. Они пробовали все, что угодно, от вегетарианства до обета безбрачия, позаимствованного из какой-то древней человеческой религии. И все это время они тратили напрасно — а ведь могли бы вместо этого выяснить, что удается им лучше всего, и развивать именно это. Если бы у Меро было достаточно ума, он бы научился сочетать разные стороны своей магии.

Впрочем, это было неважно. Значение имело лишь то, что ее власть над юношей не ослабла. Происшествие с Ларасом не подорвало чары. Точнее говоря, власть Трианы над Меро была сейчас крепка, как никогда.

Триана продолжала хвалить незначительный успех Меро, а тот грелся в лучах ее одобрения. Потом юноша уничтожил иллюзию и восстановил ее заново. Возможно, ей следует просто выдать остальных беглецов. Если все правильно рассчитать, можно обставить дело таким образом, как будто их обнаружили на подходах к имению. Она может спрятать Меро, а остальных отдать охотникам Чейнара — и тогда у юноши не останется никого, кроме нее.

Триана взглянула поверх плеча Меро, и улыбнулась деревьям за окном. А что, неплохой план. На самом деле, можно будет без труда устроить все так, чтобы охотники Чейнара нагрянули сюда, когда они с Меро уедут на охоту или на прогулку.

Собственно, именно это она ведь и собиралась сделать — оторвать Меро от двоюродного брата и тех двоих. Если они будут находиться где-нибудь поблизости, Меро всегда будет сохранять некую связь с ними — Триана это нутром чувствовала.

А потом, когда она изолирует юнца, она бросит его в гарем, в эту свору. Он, конечно, пробьется наверх, но для этого ему придется использовать все свои способности. В том числе и способности волшебника. Он будет достаточно занят, и ему некогда будет задумываться о том, куда подевались его приятели.

Триана обнаружила, что загадывает слишком далеко наперед. Она кивнула и произнесла еще какую-то бессмысленную похвалу.

Это обещает быть очень забавным…

* * *

Шана подкараулила момент, когда Меро проходил мимо, схватила его за руку и втянула в библиотеку прежде, чем юноша успел возразить или оттолкнуть ее. Она быстро захлопнула дверь, заперла ее и прижалась к ней спиной.

Меро стоял там, где она его оставила, и смотрел прямо ей в лицо, терпеливо и скучающе.

— Ну, в чем дело, Шана? — устало поинтересовался он. — Что за новая чушь? Что там еще сделала Триана?

— Дело не в том, что она сделала, а в том, что она делает сейчас! — сердито ответила Шана, убирая волосы с глаз. — Она переселяет тебя в другие покои — прямо по соседству с ее собственными! Верно?

Тень беспечно пожал плечами. Шане захотелось удавить его. Прежде чем ответить, Меро скрестил руки на груди и демонстративно вздохнул.

— Полагаю, нет смысла отрицать, раз тебе уже известно об этом. Ну и что с того?

При виде его скучающего лица Шана взбеленилась и выпалила первое, что пришло ей в голову:

— Да то, что она отделяет нас от тебя, вот что! Она хочет, чтобы ты оказался в одиночестве, и она могла бы без помех вертеть тобой! Ты же за последние недели даже с Валином парой слов не перекинулся!

Это было не совсем то, что Шана хотела сказать. Девушка намеревалась говорить более рассудительно, но теперь она уже не могла остановиться.

Шана заметила, что при имени Валина на лице Меро появилось легкое выражение стыда, но более ничего не изменилось.

— Меро, она не хочет, чтобы ты общался с нами, — продолжала Шана, надеясь разрушить безразличие юноши и добиться от него хоть какого-нибудь отклика. — Она собирается выдать нас, я это знаю, выдать всех, кроме тебя, — а потом она использует тебя как…

Ответом ей был лишь негодующий взгляд. Меро прервал ее страстную речь:

— Я догадывался, что ты думаешь обо мне, но я до этой минуты не представлял, что все это настолько тебя задевает. Ты просто завидуешь, Шана. Триана красива и богата — а у тебя ничего этого нет, и потому ты ей просто завидуешь!

От такой оскорбительной несправедливости у Шаны просто дыхание перехватило, а Меро тем временем безжалостно продолжал:

— Мне очень жаль тебя — правда, жаль. Триана искренне желает быть твоим другом. А ты уперлась и считаешь, что с ней что-то не так, и все это лишь потому, что она так очаровательна! Знаешь, Шана, она ведь во многом восхищается тобой — ей очень нравится твоя сила и уверенность в себе. Вы могли бы подружиться, Шана, если бы тебя не грызла зависть!

Шана стиснула кулаки так сильно, что побелели костяшки, и почувствовала, что у нее от стыда и ярости запылали уши. От стыда — потому что она и вправду завидовала Триане. А как тут не позавидуешь? Триана была великолепна, и рядом с ней Шана чувствовала себя неуклюжим жеребенком с грязными ногами и спутанным хвостом. А разъярилась Шана оттого, что эльфийка настолько полно завладела Меро. Ну уж нет, не друзья нужны были Триане! Все эти ее попытки подружиться были такими же фальшивыми, как стеклянные рубины, как отравленные сладости — насмешки, скрытые под учтивыми словами.

Но никто — по крайней мере ни один мужчина — не верил в это. Они не умели смотреть глубже поверхности.

— Я беспокоюсь не о тебе! — гневно возразила Шана. — А о том, что ты делаешь с нами! Мы же собирались найти способ помочь людям и полукровкам, но мы уже давно сидим в этом поместье и до сих пор ничего еще не сделали — потому что ты проводишь все свое время с ней! Ты совсем забросил магию волшебников, чтобы только повыделываться перед Трианой. Ты совсем не учишься сочетать свои способности. Ты все запустил, все, чему я пыталась тебя научить! И я тебе точно говорю, Тень, — она собирается предать нас! Всех нас, и тебя тоже!

Шана внимательно всматривалась в лицо Меро, пытаясь обнаружить хоть малейший признак того, что ее слова дошли до его рассудка. Она попыталась воздействовать на Тень магией разума. Может быть, ей удастся заставить Меро отнестись к ее словам с должным вниманием — а если он все же не прислушается к ней, возможно, она сможет взять его под контроль…

— Все это чушь! — надменно заявил Меро. — И я не собираюсь больше тратить ни минуты, выслушивая твои нелепые детские обвинения.

Юноша шагнул вперед и прежде, чем Шана успела отскочить, схватил ее за руку.

— И не пытайся применять против меня свои фокусы! — предупредил он, еще крепче стиснув руку Шаны и вынудив девушку отойти от двери. — Я готов к этому, и у тебя ничего не выйдет.

И с этими словами Меро открыл замок и вышел, захлопнув за собой дверь и оставив позади взбешенную до предела Шану.

Шане хотелось пнуть дверь, закричать, догнать Меро и вколотить в его тупую башку хоть немного ума. Но она ничего этого не сделала. Вместо этого девушка заставила себя успокоиться до такого состояния, в котором уже можно было разумно мыслить. Она сделала несколько глубоких вдохов, неторопливо очистила сознание… Постепенно краска гнева покинула ее щеки, а ледяные руки согрелись.

Окончательно успокоившись, Шана решила, что ей нужно беспристрастно все обдумать. Она уселась в любимое кресло, свернулась в нем клубочком и принялась смотреть в сад. Ветви деревьев беспокойно метались под порывами знойного ветра — такой ветер обычно предвещает бурю. Ну что ж. Если присматривать за Трианой, of a не натворит ничего такого, с чем не могли бы справиться Шана и Кеман, объединив свои усилия. «По крайней мере, я так думаю». Если они будут вдвоем присматривать за хозяйкой дома, то смогут вовремя убраться прочь. Если Валин не поверит им, то тем хуже для него. Когда Триана предаст их всех, Шана поможет ему бежать. И вот тогда-то он ей поверит!

Шана позволила себе немного помечтать о том, как она спасет Валина из рук охотников Чейнара и скроется вместе с ним в ночи — и как он потом будет ей благодарен…

Но суровая реальность и боль, оставленная обращением Меро, разрушили мечты. «Я действительно завидую Триане. Тень прав». И все равно Триана вертела Меро и использовала его самым отвратительным образом — она без ведома юноши вытягивала из него силу. Иначе он бы уже добился куда больших успехов в овладении магией…

Внезапное осознание заставило Шану вспыхнуть от стыда Она ведь и сама точно так же использует других, хоть и не в такой степени. Она понемногу крадет их силу. Она собиралась использовать свою магию, чтобы управлять Меро. Она хотела манипулировать им, как Триана, хотя и с другой целью.

На самом деле, за прошлый год она неоднократно использовала свою силу для манипулирования окружающими.

Шана содрогнулась, поняв, как близко она подошла к тому, чтобы превратиться в подобие Трианы. Она многому научилась у волшебников Цитадели — но ни один из них ни разу не говорил с ней о морали. Волшебники не так уж сильно отличались от своих родителей-эльфов и считали, что все средства хороши, если они помогают добиться желанной цели.

Нет, Алара учила ее не этому.

«Это не правильно! — яростно сказала себе Шана. — Я не знаю, что такое хорошо — но это точно плохо!» Нельзя использовать свою силу для управления друзьями, которые доверяют тебе. Этим ты предаешь их доверие.

Шана внимательно рассмотрела, во что она превратилась за прошедший год, и увиденное ей не понравилось.

«Я становлюсь такой же скверной, как эльфы. И даже еще хуже, потому что я больше знаю о хорошем».

Девушка смотрела на неистово мечущиеся ветви и пыталась сообразить, какой же выход из этой запутанной ситуации будет правильным. Тень не прислушивается к ее предупреждениям. Валин вообще мало к ней прислушивается. Она предупредила всех, но поверил ей один лишь Кеман. Так что же она может сделать, если дела идут все хуже и хуже?

Шана посмотрела на книгу, валяющуюся на полу, — последнюю, которую она читала. И при виде этой книги девушка сообразила, что она действительно кое-что может сделать. Это было не совсем честное, но зато очень изящное решение…

Она может украсть у Трианы и у остальных столько силы, что ее хватит, чтобы перенести всех четырех беглецов отсюда прямиком в Цитадель. Вот что она может. По крайней мере, она сумеет перенести тех, кого ей удастся собрать в одном помещении. А это значит, что ей следует сперва попрактиковаться на чем-нибудь помельче. Если ей удастся украсть достаточно силы…

Шана невзначай коснулась почти забытой янтарной подвески, висевшей у нее на шее, машинально сжала ее в руке — а потом взглянула на этот кусочек янтаря и расхохоталась.

Дура! Конечно же, у нее достаточно силы! Она может воспользоваться своими камнями и увеличить ее! И почему она не подумала об этом раньше? «Да потому, что я была слишком занята — завидовала Триане, вот почему».

Да, это действительно изящное решение. Она может оттянуть у Трианы достаточно силы, чтобы ее хватило на перенос беглецов в Цитадель, — и при этом эльфийская леди надолго останется беспомощной. Она не сможет ни задержать их, ни последовать за ними.

Ну что ж, если она собирается сделать это, лучше начать тренироваться прямо сейчас. Тут Шана заметила, что в библиотеке сильно потемнело. Она подняла голову и увидела, что грозовые тучи быстро затягивают небо чернильной, иссиня-черной пеленой.

Лучше приготовиться и воспользоваться этим, потому что надвигается не только гроза.

* * *

— И в самом деле, лорд Чейнар, — вкрадчиво произнесла Триана, обращаясь к изображению на стене. Пускай другие размещают свои экраны магической связи на крышке стола — она, Триана, предпочитает сидеть с удобством, когда беседует с кем-либо. — У меня есть некоторые основания предполагать, что волшебники, которых вы разыскиваете, находятся в пределах моих владений. Не напомните ли вы мне, на какое вознаграждение я могу рассчитывать, если обнаружу их? — поинтересовалась Триана, похлопав ресницами. — Боюсь, это уже совсем вылетело у меня из головы. Знаете, одна лишь мысль о том, что волшебники могут разгуливать на свободе, так пугает…

Чейнар нетерпеливо вздохнул и еще раз объяснил относительно несложную схему получения вознаграждения. Триана сделала круглые глаза и притворилась, будто внимательно его слушает.

— Тогда, мой лорд, я велю своим охотникам искать их с большим прилежанием, — сказала она. — Я и в самом деле думаю, что им, должно быть, как-то удалось проскользнуть мимо вас и проникнуть на территорию моего имения. Слишком уж много происходит странных событий — то скот пропадает, то еще что-нибудь. Ну а если вы предполагаете, что кто-нибудь из них прячется здесь, то это многое может объяснить.

И прежде, чем Чейнар успел перехватить инициативу и предложить для поисков своих охотников, Триана изобразила изнеможение и прервала связь.

Ну что ж, сегодня она недурно потрудилась. Триана довольно улыбнулась. Семена посеяны. Теперь следует только не упустить момент, когда нужно будет снять урожай.

А теперь можно заняться Меро…

Триана отправилась в новое жилище Меро, в просторные покои, расположенные по соседству с ее собственными. Когда она вошла, Меро играл в шахматы с одним из рабов. При виде Трианы он вскочил на ноги — его поспешность доставила хозяйке дома немалое удовольствие. Раб тоже подхватился и занял место у стола, приготовившись прислуживать.

Меро любезно подвел Триану к столу.

— Я и не знала, что ты играешь в шахматы, — заметила она, проплыв через комнату и усевшись на освобожденное рабом место. — На самом деле я сама весьма неплохо в них играю. Мне нравятся стратегические игры. Но, впрочем, самые лучшие стратегические игры — это те, в которые можно играть с живыми существами. Вроде тех, в которых упражняются твои друзья.

— Что? — удивленно спросил Меро, усаживаясь обратно.

— А что, они тебе об этом не говорят? — с невинным видом переспросила Триана и тут же прижала изящную ладонь к губам, словно поняв вдруг, что сказала что-то лишнее. — Ах, не обращай внимания. Возможно, это не имеет никакого значения.

— Возможно, и не имеет, — согласился Меро и потянулся к одной из фигурок. Казалось, он настолько погрузился в игру, что все остальное его сейчас не интересовало. — Они вечно то придумывают какие-то невнятные планы, то от них отказываются.

«Но они всегда делились с тобой этими планами, — не так ли, дорогой? — с тайным довольством подумала Триана. — Они никогда и ничего от тебя не скрывали. Но теперь тебе начнет казаться, что они что-то скрывают — и, возможно, даже что-то замышляют против тебя».

Триана продолжала укреплять свои чары. Сейчас ей больше, чем когда бы то ни было, хотелось обладать способностями волшебницы, чтобы следить за мыслями Меро. Но, увы, она могла лишь манипулировать юношей, воздействуя на него через окружающих.

Триана переставила фигурку и взглянула на темноволосого юношу, склонившегося над доской. Да, она хорошо потрудилась. Ей весьма неплохо удается вертеть этими юнцами. Особое обращение, особые покои, частые подарки — все это заставляло думать, что Триана выделяет Меро. И она действительно его выделяла. И тем самым давала остальным несомненный повод для ревности и зависти. Она исподволь внушала Меро, что он лучше прочих, — и это начинало сказываться на его поведении. Конечно, именно так все это и выглядело. Триана знала, что Меро несколько раз заставал троих своих друзей за оживленной беседой и что, завидев его, они тут же обрывали разговор и принимались болтать о какой-то чепухе.

Любое существо, наделенное хоть каплей здравого смысла, не могло в такой ситуации не понять, что речь шла о нем. И Меро, конечно же, тоже это понял, но, возможно, пока что не задумывался об этом.

Что же касается Шаны… Видимо, отношение девчонки к Меро, и наложницы, которых Триана посылала к нему по ночам, и были причиной тех мрачных взглядов, которые Шана бросала на юношу. Несомненно, эти взаимоотношения умирали. А может, уже умерли.

Меро сделал ход и откинулся на спинку стула. Он все еще продолжал хмуриться. Триана выбрала фигуру и переставила ее, забрав одну из пешек Меро.

А вот теперь она намекнула Меро о существовании планов, в которые он не посвящен. Неудивительно, что он хмурится.

Меро сделал еще ход и со сдержанной победной улыбкой занял королевскую клетку Трианы.

— Боюсь, моя госпожа, что вы проиграли, — спокойно сказал он. — Каков ваш фант?

Триана улыбнулась в ответ. Именно к такой развязке она и вела игру с того самого момента, как села за доску.

— Думаю, вот он, — отозвалась Триана. Она сняла с пальца кольцо с бериллом и протянула его юноше. — В конце концов, это всего лишь шахматы. Если ты желаешь, чтобы ставки были выше, тебе следует играть в другие игры.

Меро принял кольцо и поцеловал руку Трианы.

— Возможно, так я и сделаю, — произнес он. Хмурое выражение исчезло с его лица. — И, возможно, проиграв, я буду считать себя победителем, а?

Триана мягко рассмеялась.

— Честное слово, Меро, ты становишься настоящим придворным! Я и не догадывалась, что ты можешь быть таким галантным!

Юноша неохотно выпустил ее руку.

— Мне никогда прежде не приходилось играть в галантность, моя госпожа, — отозвался он. — Но вы можете быть уверены, что я стану носить это кольцо не только как знак победы, но и как знак внимания.

«Именно на это я и надеялась, глупый ты мальчишка!» — с ликованием подумала Триана, глядя, как Меро пытается надеть кольцо. Этот берилл хранил одно из лучших ее заклинаний. Стоит Меро хоть раз надеть кольцо, и он никогда уже не поверит ни одному дурному слову о Триане. И как только она затащит его в кровать, юнец будет безраздельно принадлежать ей. Если Триана прикажет ему броситься со скалы, он и это выполнит. «И я еще подумаю, что поставить на кон в следующей партии».

Меро досадливо хмыкнул, обнаружив, что перстень не налезает ни на один палец.

— Мне придется немного изменить это кольцо, чтобы оно мне подошло.

Триана потянулась было к перстню, но Меро мягко отвел ее руку и спрятал кольцо в карман туники.

— Не утруждайте свою прекрасную головку такой чепухой, моя госпожа. После всего того, чему вы меня учили, подгонка кольца — это просто детская забава. Я позабочусь об этом чуть позже. Не беспокойтесь, это кольцо не минует моей руки.

Триана уселась на место, а Меро принялся расставлять шахматы для новой партии. «О, я и не беспокоюсь, дорогой», — подумала она, устремив взгляд на доску, чтобы скрыть довольный блеск глаз. Вот ужоб этом она ни капли не беспокоилась!

* * *

Тень открыл окно своей комнаты и проверил, нет ли кого в саду. Быстрый мысленный осмотр убедил его, что за ним сейчас никто не следит, ни впрямую, ни при помощи магии.

Юноша расчистил стол и осторожно извлек берилл из перстня, не прикасаясь к камню голыми руками. Когда камень выскользнул из гнезда, Меро подхватил его, пользуясь шелковым лоскутком, подошел к окну и зашвырнул берилл как можно дальше.

Крохотный камень исчез из виду. Шелковый лоскуток, порхая, опустился на землю.

Меро удовлетворенно кивнул и вернулся к столу.

В броши, скреплявшей плащ, имелся неиспользованный берилл как раз подходящего размера и формы. Меро вынул камень из гнезда и закрепил его в перстне, при помощи магии размягчив зубчики и заставив их плотно обхватить камень. Потом юноша разровнял то место в броши, откуда был изъят камень, и нарисовал на мягком металле изображение листика, чтобы окончательно скрыть следы подмены.

Вот так. Тень положил брошь рядом с кольцом и придирчиво изучил оба украшения. Готово.

Последние несколько дней были сущим мучением. Особенно скверно Меро себя чувствовал, когда ему пришлось наговорить гадостей Шане. Шана — славная девушка, и она не заслуживала такого обращения, но у Меро не было другого выхода. Ему нужно было убедить Триану, что ее чары по-прежнему действуют.

А на самом деле удар по голове, который Меро получил во время драки, явно разрушил заклинание. Тогда он впервые заметил притворство Трианы, и ее уловки вызвали у него не любовь, а отвращение. Он понял, что впервые за несколько недель способен думать самостоятельно. Меро вспомнил, что они явились сюда лишь в поисках временного убежища, что на самом-то деле они собирались вернуться в Цитадель, найти себе союзников среди волшебников и вместе с ними бороться за освобождение рабов и спасать полукровок, таящихся под личинами.

Но ничего не сделали. Вместо этого он, Меро, погрузился в мечты, центром которых была Триана, и совершенно забросил и своих друзей, и свое дело — словом, все, что он прежде считал важным. Рассуждения Шаны казались ему одновременно и ребяческими, и самонадеянными, до невыносимости глупыми. Теперь же, хотя он все еще считал поведение Шаны самонадеянным, он понимал, что о Триане Шана судила совершенно справедливо. Она подозревала эльфийскую леди, и у нее были для этого все основания.

А с Кеманом Меро вообще почти что не общался. Но после того, как у Тени появилась возможность обдумать происходящее и беспристрастно взглянуть на Триану, юноша сильно разозлился. Триана использовала его. Шана никогда не делала ничего подобного — по крайней мере это он мог сказать точно. Триана играла им. Меро пока не знал, что это за игра, но ни капли не сомневался, что игра идет.

И тогда юноша решил в точности выяснить, что происходит. А чтобы обвести хозяйку дома вокруг пальца, нужно было притвориться, что ее заклинание по-прежнему работает и Меро находится под воздействием чар.

Даже если для этого ему придется обращаться с друзьями так же, как и прежде.

Хотя это и причиняло ему боль — куда большую, чем Меро хотелось признавать. И особенно скверно он себя чувствовал, когда ему пришлось швырять оскорбления в лицо Шане.

До этого момента Меро не понимал, насколько ему нравится Шана. И видя, в какое смятение привели девушку его оскорбления, он почувствовал себя последним подонком.

Но, судя по всему, события приближались к развязке. Благодаря намеку Трианы Меро предложил сыграть вторую партию в шахматы — и Триана проиграла. Юноша был твердо уверен, что она проиграла намеренно: он сделал пару весьма неудачных ходов, открывавших Триане путь к победе, но эльфийка предпочла ими не воспользоваться. Она мило улыбнулась, похлопала ресницами и предложила юноше сказать, чего он хочет получить в качестве приза. Меро назвал именно то, чего, по его прикидкам, и ожидала Триана. В конце концов, она уже несколько недель держала его всего лишь на расстоянии вытянутой руки, то нарочно распаляя юношу, то отталкивая его. И теперь Меро знал, зачем она это делала. Она наводила на него чары, и плотское соединение должно было окончательно закрепить их. Прежде, чем вытягивать рыбку, Триана желала удостовериться, что та крепко сидит на крючке.

— Тебя, — игриво сказал Меро.

Триана притворно заулыбалась и принялась застенчиво отнекиваться. Юноша настаивал. В конце концов условились, что долгожданное свидание должно будет состояться после ужина, в покоях Меро.

Но до того момента оставалось еще несколько часов. А по тому, как поспешно Триана направилась в свои покои, у Меро сложилось впечатление, что она хочет что-то успеть сделать.

Например, связаться с кем-нибудь по телесону и сказать охотникам, что у нее сидит та самая «дикарка», которую все разыскивают.

И Меро твердо намеревался выяснить, что же затевает Триана.

Он кисло подумал, что у слуги есть по крайней мере одно преимущество — на него никто не обращает внимания. Во время их предыдущего визита к Триане Валину тоже отвели покои вроде этих. Меро почти все время не высовывал носа из этих покоев, не желая лишний раз рисковать — а вдруг кто-нибудь уничтожит его личину? А поскольку Тень никогда еще не видал эльфийского особняка, не пронизанного тайными ходами, то, соскучившись от вынужденного затворничества, принялся искать такие ходы.

И он действительно их нашел. И даже без особого труда. И, как обычно, оказалось, что тайные ходы связывали практически все комнаты. Если все гостевые покои построены по одинаковому образцу…

Меро осмотрел камин и обнаружил там точно такие же резные выступы, какие нашел когда-то в камине их прежних покоев. Тень поочередно повернул каждый выступ…

Расположенная за камином панель бесшумно скользнула в сторону. Открывшийся проем не был темным: через смотровые отверстия проникало достаточно света, чтобы можно было разглядеть стены коридора. В коридоре витал густой, влажный запах плесени. Пыль покрывала пол, словно толстый слой снега. Очевидно, этими ходами уже очень давно не пользовались. Интересно, а Триана вообще знала об их существовании? Меро подавил желание чихнуть и осторожно двинулся к цели, стараясь поднимать как можно меньше пыли. Рот и нос юноша завязал носовым платком.

Триана была не из тех, кто будет бегать в кабинет каждый раз, когда возникнет нужда с кем-нибудь поговорить. Скорее всего телесон находился в ее комнате.

Хорошо, что конечная цель его пути была неподалеку. Невзирая на все свои старания, Меро все равно поднимал целые тучи пыли. Она висела в воздухе и успешно просачивалась под платок.

Здесь, должно быть, расположена его спальня.., его гардеробная.., ванная комната Трианы… Тут Меро услышал голоса, доносящиеся из покоев Трианы. Один голос принадлежал хозяйке дома, а второй.., еще кому-то. Судя по интонациям, это была беседа равных, а не отдача приказа подчиненному. В принципе, собеседниками могли быть Триана и Валин, но Меро сильно в этом сомневался. Второй голос был слишком низким для Валина.

Меро немного прибавил шагу, и через несколько секунд он уже мог разобрать слова. Теперь он узнал голос Чейнара и понял, что его подозрения подтвердились целиком и полностью. Триана действительно устроила телесон в своей комнате. И она действительно поддерживала связь со старшими лордами.

— ..и хватит ходить вокруг да около, моя леди! — прорычал Чейнар. Меро быстро зажал нос, чтобы не чихнуть, и остановился. — Давайте перейдем к делу! Есть у вас какие-нибудь новости, касающиеся этих изменников, или нет?

Меро застыл, боясь даже вздохнуть. Так значит, Триана сообщила Чейнару о том, что они здесь! Шана была совершенно права: Триана намеревалась выдать их всех.

— Ну, мой лорд, — неспешно протянула Триана, — в моих лесах действительно кто-то живет. Если это не те изменники, за которыми вы охотитесь, значит, это еще какие-то дикари. Признаюсь вам, как на духу: они слишком умны для меня и моих охотников, и я надеюсь, что вы поможете мне выгнать их отсюда.

Тень осторожно коснулся мыслей Трианы и услышал:

«Я вывезу их на охоту и там отстану от них, сделаю крюк и присоединюсь к отряду Чейнара. Возможно, Меро я просто усыплю и спрячу куда-нибудь на то время, пока охотники Чейнара будут находиться здесь. А то он может попытаться убежать или сотворить еще что-нибудь столь же героическое и глупое. А ведь я еще даже не начала использовать его в полной мере».

— Это несложно, — отозвался Чейнар. — Я буду у вас через два дня. Это достаточно быстро?

— Это прекрасно, мой лорд, — сказала Триана. Ее голос сочился довольством. Она подумала: «Мне вполне хватит времени, чтобы все устроить — даже место стоянки, которое найдут люди Чейнара и которое будет выглядеть, словно там некоторое время жили трое. Интересно, как поведет себя Диран, обнаружив, что его сын стал изменником?»

— Тогда надеюсь увидеть вас через два дня, моя леди, — сказал Чейнар.

— Непременно, — откликнулась Триана. — Вы непременно меня увидите.

* * *

Луна мирно и безмятежно плыла над вершинами деревьев. А в покоях, которые делили Шана и Кеман, атмосфера сейчас была отнюдь не мирной.

— Я вовсе не глупа. И не чересчур обидчива, — терпеливо произнесла Шана, изо всех сил стараясь не вспылить при виде скептицизма, явственно написанного на лице Валина. — И клянусь тебе, я говорю все это не из зависти к Триане. Ты же слышал Кемана! Ты слышал, что ему сказал Меро! Кеман совершенно беспристрастен, и уж у него-то точно нет никаких причин завидовать смазливому личику Трианы.

— Я бы сказал — ее соблазнительности, — некстати ляпнул Кеман.

Шана чуть не застонала. Она пыталась избегать упоминаний об этой особенности хозяйки дома, чтобы придать своим словам больше убедительности.

Валин отреагировал вполне предсказуемо.

На лице у него появилось выражение превосходства — как Шана ненавидела эту его мину! — и молодой лорд до слащавости рассудительно произнес:

— Но ты-то ей завидуешь, Шана. Что ты можешь с этим поделать? Это совершенно естественная реакция. Но, в конце концов, ты сейчас гостишь в ее доме, и это, конечно, ставит тебя в невыгодное положение. Тебе кажется, что ты можешь состязаться с Трианой на равных, но на самом деле это тебе пока что не под силу. Я все понимаю. Но это еще не делает Триану плохой.

Шане захотелось схватить Валина за плечи, встряхнуть как следует и закричать: «Я не животное, чтобы беситься лишь из-за того, что я оказалась на территории другой самки!» Но девушка все-таки сдержалась и повторила то, что Валин, очевидно, пропустил мимо ушей:

— Кеман — не женщина, и ему не из-за чего соперничать с Трианой, но он…

Шана умолкла на полуслове. Какой-то странный звук заставил ее взглянуть поверх плеча Валина, и взору девушки предстало неожиданное зрелище: в стене рядом с камином внезапно возникла и отворилась дверь. Шана уставилась на это в полнейшем изумлении, забыв закрыть рот. Валин повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как из невысокой двери появился Тень, кашляя и отряхивая пыль с одежды.

Первой мыслью Шаны было: «Откуда он тут взялся?» А от второй мысли у нее заныло под ложечкой. Неужели здесь в каждой комнате были потайные двери? Может, так строятся все дома эльфов? Если это и вправду так — она никогда больше не сможет спать спокойно ни в одном эльфийском жилище. Как можно чувствовать себя спокойно, если всякий способен подкрасться к тебе и вдруг выскочить из стены?!

Валин опомнился первым.

— Что ты здесь делаешь?! — удивленно воскликнул он. — И почему ты…

— Я кое-что узнал, — перебил его Тень. — Послушайте, мне вправду очень жаль — у нас неприятности, я вел себя как идиот, а Шана была совершенно права, — лицо у Меро было мрачным, но он смотрел на друзей, не пряча глаз. — Триана охотилась за мной, а я с улыбкой на лице и с распростертыми объятиями шел в заготовленную ловушку. Она наложила на меня чары, чтобы сделать из меня ручного мага, а остальных она собирается бросить охотникам Чейнара. Сегодня днем я подслушал, как она говорила об этом по телесону.

Меро умолк на минуту, чтобы набрать воздуху в грудь, и рассеянно потер виски, словно у него болела голова.

— Мне очень жаль, что так получилось. Я прошу прощения. Ну а теперь нам нужно отсюда выбираться. Как мы будем это делать?

— Погоди минутку! Если ты подслушал этот разговор еще днем, почему ты ждал до ночи, чтобы сказать нам об этом? — спросил Валин, обвиняюще глядя на брата.

— Я не мог, — с несчастным видом ответил Тень. — Я не хотел, чтобы Триана знала, что я подслушал ее разговор, и потому вел себя, как будто ничего не случилось. Все равно Чейнар будет здесь только через два дня. Я и решил, что несколько часов особой роли не играют.

— Он прав, — произнесла Шана, удивив этим даже себя. Все тут же повернулись к девушке. — Если бы он днем отправился искать кого-нибудь из нас, в то время как Триана ожидала, что Меро будет при ней, она бы заподозрила неладное. К тому же ты, Валин, уехал на прогулку, я сидела в библиотеке, а Кеман…

— Ошивался среди рабов, — докончил за нее Кеман. — Выискивал сведения, которые могли бы доказать Валину, что ты вовсе не чрезмерно обидчива, — дракон застенчиво улыбнулся. — Я действительно кое-что разузнал, но теперь, похоже, в этом нет необходимости.

— Видишь? — спросила Шана, обернувшись к Валину. — Если бы Меро отправился искать кого-нибудь из нас, Триана хватилась бы его. А мы бы потратили кучу времени, пытаясь найти друг друга.

Девушка вопросительно взглянула на Меро. Тот спокойно кивнул.

— Именно так. Я свалял дурака, а это не помогло бы загладить мою дурость. А теперь нам пора двигаться — потому что вскоре Триана может обнаружить, что я куда-то делся, и ее это не обрадует.

Шана решила, что не стоит интересоваться у Меро, что именно он сделал. Ей казалось, что эта история нанесла глубокую рану гордости Меро. Вероятно, Тень подстроил какой-то «сюрприз» для Трианы, который должен был отчасти исцелить его уязвленную гордость. К несчастью, подобный сюрприз вполне мог при этом еще и доставить крупные неприятности им всем.

А ведь ей следовало бы это знать. Она и сама не раз предпринимала попытки излечить свою уязвленную гордость.

— О Предки! — пробормотал Валин. — Я бы все-таки предпочел, Меро, чтобы ты хоть как-то предупредил нас — а теперь нам придется…

— Нам ничего не понадобится, — перебила его Шана. — Просто стойте, где стоите. Вы все думали, что я сижу в библиотеке и целыми днями просто дуюсь. А на самом деле я была очень занята…

Девушка нашарила янтарную подвеску и крепко зажала ее в руке.

— Не шевелитесь! — предупредила она. И Шана в мгновение ока ухватила нужную ей силу и безжалостно вырвала ее у Трианы…

Девушка пропустила эту силу сквозь янтарь, утроив ее, а потом произнесла заклинание переноса и вплела силу в слова…

И последним она произнесла название места, куда их следовало перенести.

— Цитадель…

Комнату заполнил свет, яркий и внезапный, словно вспышка молнии, и последним, что увидела Шана, был Валин, раскрывший от удивления рот.

Потом к ее горлу подкатила тошнота…

…и они перенеслись.

* * *

Триана разгладила складки жемчужно-белого шелкового платья и взглянула в зеркало, вполне довольная собой. Полупрозрачная ткань открывала куда больше, чем скрывала. Во время ужина ее кольцо красовалось у Меро на руке. А Триана позаботилась, чтобы вся еда была щедро приправлена афродизиаками. Заклинание, последняя трапеза и это платье непременно должны были подтолкнуть Меро к решительным действиям.

Триана постучала в дверь его покоев, потом, не дожидаясь ответа, вошла и заперла за собой дверь.

Она не хотела, чтобы их кто-нибудь побеспокоил. Только не сегодня ночью. Все указывало на то, что Меро отнюдь не был неопытным юнцом. Кстати, где же он?

В гостиной Меро не было — но как раз это ее не удивило. Конечно же, он в спальне. Должно быть, его романтическая натура заставила юношу погасить свет и, возможно, наполнить воздух благовониями. Триана принюхалась, и ей показалось, что она чувствует слабый аромат цветов.

Триана скользнула к спальне и нетерпеливо приоткрыла дверь.

— Тень… — прошептала она и остановилась в изумлении.

Кровать все еще была застелена. В комнате никого не было.

«Что такое?..» Окончательно сбитая с толку Триана распахнула дверь и вошла в спальню.

Никого.

Ни единой живой души.

«Должно быть, он спрятался за дверью. Сейчас он выпрыгнет оттуда и обнимет меня…»

Но за дверью Меро тоже не оказалось. Его вообще не было в покоях.

Триана медленно повернулась. У нее просто в голове не укладывалось, как это кто-то мог договориться с ней о любовном свидании, а потом не явиться. И тут, обернувшись, она увидела листок бумаги, выглядывающий из-под подушки.

Триана схватила записку и развернула ее.

Там было аккуратно выведено одно-единственное слово: «Дилетантка».

И ничего больше.

Триане потребовалось всего одно мгновение, чтобы понять, что имел в виду Меро, — но когда наконец до нее дошло, что к чему, Триана была слишком потрясена, чтобы нормально соображать…

А потом стало слишком поздно.

Пока она стояла, оцепенев от потрясения, кто-то протянул магическую «руку» и вырвал из нее силу.

«Предки!..»

У Трианы подогнулись колени. Она пошатнулась и упала на кровать. Женщина пыталась позвать на помощь, но все, на что она была сейчас способна, это хватать воздух ртом, словно вытащенная на берег рыба.

Единственным слышимым «звуком» сейчас было заклинание, лишившее Триану силы: нестройная мешанина нот, напоминающая музыку безумного менестреля.

«Кто это?.. — подумала Триана, отчаянно пытаясь заставить свое тело повиноваться. — Как?..»

Но великолепное тело, верой и правдой служившее ей столько лет, теперь отказывалось работать. Триане едва-едва удалось шевельнуть руками, а ноги не двигались вовсе. Почувствовав, что ее покидают последние силы и что она вот-вот потеряет сознание, Триана попыталась дотянуться до колокольчика и позвать раба.

Но поле ее зрения сузилось, и перед глазами заплясали искры.

Триана уже чувствовала прикосновение шнура, она уже почти схватила его…

А потом донесся другой звук — мощный, ошеломляющий — словно грохот лавины, словно раскат грома…

«Заклинание перемещения?»

И с этой мыслью Триана провалилась в темноту.

Глава 23

«Страх…»

Голова у Шаны шла кругом, а желудок завязывало узлом. Девушка полностью потеряла ориентацию в пространстве. Она летит? Или падает?

«Страх.., раскат грома…»

Грохот, бесконечный рев, ошеломляющая какофония — отовсюду, со всех сторон…

Вокруг — ничего, ничего, кроме черноты.

«Головокружение.., тошнота.., оглушительный гром…»

Шану охватила паника; девушка забыла, куда.., зачем…

…И тут она шлепнулась прямо посреди лужайки в пещере Цитадели, крепко приложившись мягким местом. Прочим ее спутникам при приземлении явно повезло ничуть не больше. Когда ее голова перестала кружиться и Шана смогла оглядеться, девушка увидела, что друзья валяются рядом, плохо соображая, что творится вокруг.

Шана откашлялась, прочищая горло. Со стороны темной громады Цитадели послышались крики. В них звучало удивление, тревога, замешательство… Путешественники явно подняли на ноги всю Цитадель.

— Ну.., я и не говорила, что это заклинание срабатывает бесшумно, — слабым голосом произнесла Шана, глядя на высыпавших из Цитадели местных обитателей.

У Валина хватило ума быстро уничтожить заклинание, придававшее Тени вид чистокровного эльфа, и быстренько соорудить себе личину полукровки. Шана заметила, как их лица на мгновение превратились в размытые пятна, а потом приобрели другие черты. Вряд ли посреди переполоха, поднятого заклинанием перемещения, кто-то мог расслышать негромкую мелодию, порожденную магическими действиями Валина.

Шане же сейчас не хотелось и думать о каких бы то ни было заклинаниях. «Неудивительно, что прежние волшебники не слишком часто проделывали такие штуки». Шана понимала, что это будет намного труднее того простенького заклинания, при помощи которого она с другими учениками таскала у эльфийских лордов всякие полезные вещи, — но того, что обрушилось на нее в действительности, девушка все-таки не ожидала.

Первым к неожиданным гостям подбежал Зед. Он мчался так, словно ему припекало пятки. Увидев, кто именно валяется на траве, волшебник немного сбавил ход, потом остановился рядом с Шаной. На лице у него отражалась странная смесь удивления, опасения и веселья.

— Ну, Шана, — сказал он, глядя то на нее, то на Валина, — ты определенно знаешь, как произвести впечатление на окружающих!

«Мне просто не верится! Я единственный раз поступила так, как считала совершенно правильным, а теперь получается, что все было не правильно».

Шана схватилась за голову. Кеман сел рядом и сочувственно погладил ее по плечу.

* * *

Шана не верила, что учинила такую неприятность. Она не могла в это поверить. Она перевернула всю Цитадель вверх ногами и единым махом уничтожила всю ее многовековую секретность. Как она могла натворить такое?

— Эй! — окликнул ее Зед. Шана подняла голову. Молодой волшебник протянул ей чашку с чаем. — Послушай, все могло быть куда хуже, — сказал он, присев на корточки перед Шаной. — Ты ведь не знала, что заклинание перемещения можно проследить, правда? Откуда бы тебе было это знать? А я могу поспорить, что эльфийские лорды все равно так или иначе, но узнали бы о Цитадели. Это было лишь вопросом времени.

— Но это именно я уничтожила маскировку, — несчастным голосом ответила Шана. — Это была не случайность и не судьба, а всего лишь моя глупость.

— И что? — судя по виду, Зед не испытывал особого беспокойства. — Многие из нас давно хотели открыто выступить против эльфийских лордов. А теперь нам ничего другого и не остается. Мы должны драться, или нас попросту уничтожат.

— Если ты думаешь, что мне от этого станет легче, так ты ошибаешься. Зед усмехнулся.

— Мы не так уж беспомощны — ты и сама об этом знаешь. А всякий, кто боится драки, может хоть сейчас собрать свои шмотки и умотать в леса или в пустыню. — На мгновение Зед умолк, потом добавил:

— Кроме того, хоть они и не хотят говорить тебе об этом, я все-таки скажу. Эльфы могут лишь приблизительно засечь конечный пункт перемещения. Они не знают точного местонахождения Цитадели. А это даст нам немалое тактическое преимущество, когда они вступят в этот район и попытаются отыскать нас.

— Но я вовсе этого не хотела! — жалобно возразила Шана. — Я не хотела никого ни к чему принуждать, — девушка глянула краем глаза на Тень и Валина — один из них пристроился на единственном стуле, второй уселся на невысокий комод. — Я лишь хотела вместе с друзьями оказаться где-нибудь в безопасном месте.

Зед пожал плечами.

— Ну а получилось не так. Но несмотря на то, что все сейчас твердят, я думаю, что мы в целом готовы к встрече с эльфийскими лордами. При условии, конечно, что нам не придется столкнуться со всеми лордами одновременно.

Тут подал голос Тень:

— Я воспользовался любезностью Трианы и побывал в Совете. Так вот, лорды разобщены. По правде говоря, это их обычное состояние. Некоторые из них считают, что это фокус кого-то из лордов; другие уверены, что в этом нет ничего серьезного; третьи вообще видят в этой ситуации лишь удобный случай закрутить новую политическую интригу. А из тех лордов, которые все-таки рвутся нас уничтожить, большинство считает, что нас не больше дюжины. Они примутся спорить, кто за что отвечает, и кто кому подчиняется, и откуда следует взять войска. Это будет весьма забавно. А пока они будут спорить, Диран, Чейнар и еще пара-тройка лордов под шумок отделятся от общей кучи и выступят против нас.

Шана здорово удивилась: во-первых, она не знала, что осведомленность Тени простирается настолько далеко; а во-вторых, ее удивило поведение эльфийских лордов. Оно выглядело таким смехотворным…

Но Зед кивнул.

— Думаю, именно так все и произойдет. Во времена Войны Волшебников лорды действовали заодно. Теперь же они так привыкли предавать друг друга, что это стало их второй натурой. И это оружие поможет нам выиграть.

— Выиграть? — пискнула Шана. — Да я буду счастлива, если нам удастся выжить! Ты не видел, на что они способны…

И тут в разговор наконец-то ввязался Валин. Он держался до этого момента так.., вяло. Как будто, когда его расчеты оказались ошибочны и контроль над происходящим взяла в свои руки Шана, юношу покинуло все его честолюбие и все энергия.

— Шана, не списывай нас со счетов, пока мы еще не взялись за дело!

Валин повернулся к Зеду.

— Мы вполне можем поссорить всех лордов между собой — даже союзников, — медленно произнес он. — По крайней мере, мы можем это проделать со сторонниками Дирана. В этой своре никто никому не доверяет. Если мы сможем быстро с ними разделаться, остальные испугаются. А я думаю, что в Совете сидит достаточно лордов, которых интересует лишь собственная шкура и собственный карман. А с такими мы вполне можем договориться о мирном сосуществовании, прежде чем они сообразят, как нас мало.

— Что-то в этом роде я и ожидал услышать, — донеслось от дверного проема. И с этими словами в комнату вступил прежний наставник Шаны, Денелор. — Как вам известно, я изучал историю, — сказал он, потерев покрасневшие глаза, — и я заметил одну подробность, касающуюся эльфийских лордов. Со времен Войны Волшебников сражения — настоящие, физические сражения между лордами, — проводились только посредством людей. Вы не любите рисковать своей жизнью, а, парень?

Произнося это, волшебник в упор смотрел на Валина. Секунду спустя до Шаны дошло, насколько многозначительным был его последний вопрос.

Валин побледнел, стиснул кулаки и взглянул на Денелора так, словно пытался выбрать наилучший путь для бегства.

— Успокойся, парень, — утомленно сказал Денелор. — Я не собираюсь ничего с тобой делать — разве что позаимствовать у тебя кой-какие сведения. Юноша, уступи-ка мне стул. Я чересчур толст, чтобы долго стоять. Ты кто, Меро или Кеман?

— Меро, — отозвался Тень, освободив стул и устроившись на полу. Увидев, что Денелор воспринимает происходящее как должное, полукровка расслабился. — Кеман сидит на кровати. А как вы догадались, что Валин — эльф?

Денелор устало улыбнулся.

— Полагаю, по двум признакам. Во-первых, по имени. Я кое-что знаю о самых видных эльфийских лордах и об их наследниках. Да и в любом случае, Валин — не человеческое имя. А во-вторых, недавно поднялась было суматоха по случаю исчезновения наследника Дирана и его раба-телохранителя. А потом это дело быстренько замяли. И у меня появилось подозрение, что юноша то ли пустился в бега, то ли его похитили, причем первое предположение показалось мне более вероятным. Мы ведь вовсе не похоронили себя под этой горой, позабыв обо всем остальном мире, Шана.

Насколько поняла Шана, последняя фраза была ответом на удивление, которое, должно быть, сейчас отразилось на ее лице.

Денелор со вздохом опустился на стул.

— Во всяком случае, я стараюсь присматривать за всем, что происходит по соседству. Я сопоставил факты, добавил к этому слабое сияние вокруг тебя — оно явственно указывает на личину, — и, исходя из этого, решил, что В'касс эл-лорд Валин и Валин, появившийся при нашей Шане, — одно и то же лицо.

— А еще кто-нибудь об этом знает? — обеспокоенно поинтересовалась Шана.

— Нет, — отозвался Денелор, сложив руки на животе, — и я не намерен им об этом говорить. Это к делу не относится. Парень, который много лет спасал от опасности своего друга-полукровку — кстати, друга или родственника? — а потом бежал вместе с ним, не станет нас предавать. А вот то, что ты сможешь рассказать нам о наших противниках, вполне может оказаться очень даже существенным.

— Вы были совершенно правы, когда сказали, что эльфы не желают рисковать собственной жизнью, — сказал Валин, понемногу успокаиваясь. — Это чистая правда. Вот почему вражда кланов никогда не сопровождается убийствами. Если вам заведомо предстоит долгая жизнь, кому же захочется ее укорачивать? Если мы сможем отбиться от сил, которые приведет с собой лорд Диран, и заставим остальных лордов считать, что мы способны с такой же легкостью уничтожить любые присланные ими войска, то очень может быть, что Совет предпочтет заключить мир. Особенно если…

Внезапно Валин запнулся. По лицу его было ясно, что юношу разрывают стремление продолжать и сожаление о том, что он вообще произнес эти слова.

— Особенно если нам удастся убить одного или нескольких лордов, возглавляющих войска, и показать остальным, что бессмертные тоже могут быть повергнуты. Ты это хотел сказать, парень? — негромко поинтересовался Денелор.

Валин неохотно кивнул.

— Это легче сказать, чем сделать, мастер Денелор, — со своей обычной прямотой сказал Зед. — На свете существует не так уж много способов убить эльфийского лорда. Его можно убить при помощи магии — но для этого нужно проникнуть под его щит. Можно воспользоваться мечом, ножом или ядом, но сперва нужно приблизиться к лорду на такое расстояние, чтобы суметь пустить это в ход. Метательные снаряды и стрелы они смогут отклонить еще на подлете.

— У нас есть кое-что, — перебила его Шана. «Кеман, можем ли мы позволить им узнать, кто ты такой?»

Кеман едва заметно пожал плечами.

«Почему бы и нет? Мы с, мамой давно считали, что тайну пора раскрывать».

— Ну? — поинтересовался Денелор, повернувшись к Шане. — Так что же там у вас… Ох!

Кеман, принявший свой истинный облик — только вчетверо меньше настоящих размеров, — улыбнулся, продемонстрировав великолепные зубы. Кровать Шаны затрещала, угрожая развалиться, и потому Кеман быстро соскользнул на пол. Зед и Меро поспешно убрались с его пути. Глаза у Зеда сделались величиной с чайные блюдца. Шана не удержалась и захихикала — больно уж забавно выглядел обычно невозмутимый Зед.

— Драконьи когти, мастер Денелор, — сказал Кеман с легким шипением. — Вы можете поинтересоваться у Валина, насколько они эффективны. Обрезки моих когтей можно прикрепить к наконечнику стрелы, и получится вещь ничуть не слабее эльфийского оружия. Такая стрела пробьет магический щит и будет ядовита для любого эльфа.

Он снова принял облик полукровки, и Зед осторожно вернулся на прежнее место, не спуская подозрительного взгляда с молодого дракона.

— Ох! Это.., это поразительно, — слабо произнес Денелор. — Но.., я не вижу присутствия магии, никаких признаков.., как ты…

— Это не иллюзия, мастер Денелор, — сказала Шана. — Это настоящая смена облика. Это драконья магия. Они могут изменять облик разных вещей — и самих себя тоже.

Денелор вытер лоб рукавом.

— Ну… — после долгой паузы протянул он. — Я думал, что мне стоит прийти сюда, чтобы посоветоваться с вами о текущей ситуации, а потом обговорить это все кое с кем из старших волшебников. Но такого я не ожидал… Ну, ладно.

Денелор посидел еще немного, посмотрел поочередно на каждого из присутствующих, потом тяжело вздохнул.

— Ну что, продолжим совещание? У нас не так много времени, чтобы расходовать его впустую.

* * *

Валин скользил среди деревьев, стараясь держаться как можно незаметнее. Он двигался по вражескому тылу.

Благодарение Предкам, наконец-то у него появилось хоть какое-то дело. Дело, с которым он мог справиться. Юноша чувствовал себя таким.., бесполезным. Последнее время он не способен был толком думать хоть о чем-то — его мозги просто отказывались работать. И каждый раз, когда Шана выдвигала еще какую-нибудь блестящую идею, Валин все сильнее и сильнее чувствовал себя не в своей тарелке. Он-то предполагал, что будет играть ведущую роль в этом мятеже…

Где там ведущую! Он вообще чувствовал себя ни на что не годным.

Это было не очень-то приятное чувство. Валин всю жизнь считал женщин существами второго сорта — конечно, на самом деле он просто всерьез никогда не задумывался об этом, но все же… Это просто была одна из данностей вроде того, что солнце встает на востоке и садится на западе. А Шана не оставила от этой данности камня на камне. И теперь Валин иногда почти что всерьез ожидал, что солнце вообще решит никуда не садиться.

По сравнению с этим его действия против Дирана казались сущими пустяками, о которых и задумываться не стоило.

Хотя это и было довольно странно — думать об отце как о враге. И в то же время — ничуть не странно. Как-то так получилось, что они с отцом были врагами всегда, с самого начала. А теперь эта враждебность просто проявилась открыто, только и всего. «На самом деле я никогда не знал своего отца», — подумал Валин и застыл, прижавшись к стволу дерева. Это казалось странным, но он скорее ощущал свое родство со стариком Денелором, чем с собственным отцом.

Раз уж на то пошло, он никогда и ни к кому не испытывал родственных чувств, которые люди и полукровки считали чем-то обязательным, само собой разумеющимся. Даже Меро всегда был.., ну, своеобразным продолжением самого Валина. Его не случайно прозвали Тенью. Казалось, что у Меро нет своей жизни и своих взглядов. А в тех редких случаях, когда он начинал артачиться — например, как в этой истории с помолвкой, — Валин без малейших колебаний пускал в ход чары, чтобы заставить Тень передумать.

На самом деле единственным разом, когда Меро поступил вопреки желаниям Валина, а Валин не воспользовался чарами, чтобы привести его в чувство, был этот случай с Трианой.

И почему же он тогда этого не сделал? Потому, что счел себя не вправе? Или потому, что не хотел открыто противодействовать Триане?

Валин обнаружил, что, наблюдая за взаимной привязанностью Шаны и Кемана, за взаимоотношениями старших волшебников и усыновленных ими детей, он чувствует себя отрезанным от всех и одиноким. В подобных отношениях было место для ссор и разногласий, и каждый мог самостоятельно выбирать свою дорогу. А те узы, что связывали его и Тень, не подразумевали такой степени свободы. Хотя, несомненно, это бы очень не помешало им обоим.

От этих мыслей Валину становилось неуютно, и теперь, рядом с вражеским лагерем, юноша с радостью задвинул их подальше.

И все-таки он не мог совладать с этими чувствами.

Обнаружить лагерь было нетрудно. Люди, входившие в состав армии, вели себя очень неосторожно. Они явно боялись леса и старались скрыть свой страх, производя как можно больше шума. Многие из них никогда не бывали в диких землях, но они слыхали достаточно жутких историй о зверях и чудовищах, которые вроде бы обитали в здешних краях. Но они даже не подозревали, насколько их страхи близки к истине.

Валин заметил следы существа, которого он прозвал «хватуном». В окрестностях обитало несколько таких хватунов, но так получилось, что логовище одного из них оказалось совсем рядом со стоянкой войска. Это было то самое существо, которое некогда, в первую же ночь пути по диким землям, утащило лошадь Валина. На самом деле хватуны были далеко не так опасны, как думал тогда Валин. Они редко нападали на двуногую добычу и никогда не убивали больше, чем могли съесть. Но солдаты-то об этом не знали!

Валин подкрался поближе к логовищу — настолько близко, насколько осмелился, — и застыл. До тех пор, пока он не шевелился, он мог считать себя в безопасности: хватун охотился лишь за движущейся добычей. Юноша осторожно пустил в ход магию и сотворил иллюзию: сразу за нагромождением упавших деревьев и зарослями колючего кустарника, скрывающими логово, появился толстый пони. Иллюзия получилась отменной. Слышно было, как пони шуршит листьями и смачно хрупает травой.

Хватун выпрыгнул из логова. Он двигался так быстро, что со стороны казался размытым пятном. «Пони» отскочил в сторону, потом повернулся и удивленно посмотрел на хищника. Кстати, увидеть остановившегося хватуна было очень и очень непросто — он умел изменять окраску своей шкуры и полностью сливался с окружающим фоном.

Хватун прыгнул снова. Пони снова увернулся. Хватун увлекся и, кажется, позабыл о возможной опасности.

Последовало еще несколько прыжков, и хватун оказался в пределах видимости сторожевых постов. Лошади почуяли что-то неладное, и в тот самый момент, когда Валин уничтожил иллюзию, они начали встревоженно ржать и метаться у коновязей. Голодный хищник, разъяренный неожиданным исчезновением добычи и забравшийся уже довольно далеко от логовища, увидел лошадей и не устоял перед искушением.

Теперь у добычи не было возможности убежать. Какая-то несчастная лошадь оказалась в зубах у хватуна. Тот мгновенно оборвал веревку ударом когтистой лапы и быстро отступил по направлению к своему логову. А линия сторожевых постов взорвалась паникой. Кони принялись обрывать привязь и наугад, не разбирая дороги, ломиться через кустарник. Некоторые из них промчались через лагерь, сея суматоху и в страхе топча людей и все, что попадалось на пути. Другие бросились в лес, не обращая ни малейшего внимания на несущиеся им вслед вопли владельцев.

Валин же, веселясь от души, осторожно отступил, не дожидаясь, пока кому-нибудь из эльфийских лордов придет в голову поискать на месте происшествия следы магического воздействия.

* * *

Меро терпеливо ожидал, растянувшись на толстом древесном суку. Он выбрал это место, как только определил, где враги собираются разбить лагерь. А зная предполагаемое расположение лагеря и нынешнюю иерархию, нетрудно было определить, где поставят свои шатры предводители войска, и устроиться поближе к ним.

Перед Меро открывался прекрасный обзор: весь лагерь был как на ладони. Из шатра, расположенного под соседним деревом, вышел лорд Чейнар. Ну вот, он все-таки дождался, хотя любому эльфийскому лорду такой период ожидания показался бы до неприличия долгим.

Чейнар немного расслабился — а потом Меро легонько коснулся его сознания. Это было куда безопаснее, чем использование магии, которую эльфы легко могли засечь.

«Дура проклятая!.. Целыми днями в зеркало таращится. думает — это ей игрушки.., никогда не доверяйте женщине с магическими способностями., никогда не позволяйте женщине командовать войсками…»

— Что ты там копаешься, Триана? — рявкнул он. — Никак не решишь, какое платье надеть?

Триана, одетая в почти такой же кожаный доспех, как и у самого Чейнара, недовольно нахмурилась. Ее задержка была вызвана очередной выходкой Валина, устроившего переполох по всему лагерю и напрочь нарушившего линию постов. А за лошадей, между прочим, полагалось отвечать Чейнару. Теперь Меро коснулся мыслей Трианы.

«Как он смеет!.. Несносный самец!.. Нельзя ему доверять.., только и смотрит, как бы отнять мои войска, а там и мой клан.., все время пытается опорочить меня, выставить дурочкой…»

— Просто так получилось, мой лорд Чейнар! — резко отозвалась она. — Я присматривала за повторным размещением лошадей, которые разбежались из-за того, что вы как следует о них не позаботились. Я не доверяю важные дела подчиненным!

Меро снова потянулся к Чейнару.

«Сука заносчивая! Сидела бы себе дома, в своих беседочках! За лошадьми она следила, как же! Небось выискивала рабов, пригодных для постели!»

— В самом деле? Вас так интересуют лошади? Или, может, их наездники? — Чейнар паскудно улыбнулся. — Здесь только четвероногие жеребцы — двуногих, увы, нет…

Звонкая пощечина — настолько звонкая, что чуть ли не весь лагерь обернулся на этот звук, — прозвучала в ушах Меро истинной музыкой.

* * *

Шана, закрыв глаза, лежала на кровати в своей комнате. Постороннему наблюдателю могло бы показаться, что девушка спит.

Но на самом деле она была очень-очень занята.

По врожденным способностям и по опыту использования драгоценных камней для увеличения магической силы Шане не было равных даже среди старших волшебников. Если добавить к этому еще ее способность перемещать предметы, то становилось ясно, что из нее должен был получиться превосходный диверсант, которого к тому же невозможно было засечь. И вот теперь Шана по мере своих сил и способностей отравляла существование эльфам, отправившимся на «охоту».

Сперва девушка ограничивалась простенькими диверсиями. А теперь она затеяла игру покрупнее.

* * *

Пользуясь указаниями Меро, она нашла шатер Дирана. Точно зная его местонахождение, Шана смогла «заглянуть» внутрь шатра и проглядеть содержимое шкатулок, «почитать» запечатанные документы и покопаться в кипах бумаг, не сдвинув ни единой со своего места.

В результате некие письма исчезли из запертой шкатулки, находившейся в шатре Дирана, и появились среди груды депеш, валявшихся на походном столике Трианы. Тайные послания Чейнара Совету оказались среди корреспонденции Дирана. Несколько маленьких, но ценных предметов, принадлежащих всяким лордам рангом пониже, перекочевали к лорду Беренелю.

Кроме того, в багаже Беренеля появился изрядный запас золотых монет, изъятых из подвалов под зданием Совета.

Поскольку после всех этих махинаций у Шаны оставалось еще достаточно сил, девушка решила поупражняться и просмотреть бумаги в шатрах всех эльфийских лордов, причем оставить их в таком состоянии, чтобы ясно было, что в них кто-то копался.

А напоследок, осмелев, Шана легонько прикоснулась к сознанию Чейнара. «Что-то идет неладно… — прошептала она. — Никому нельзя доверять. Диран — могущественный маг, и даже Триана может скрывать замыслы посерьезнее того, кого ей хочется заполучить в постель. Наверное, лучше проверить свой шатер…»

Шана обнаружила, что полумрак, царящий в гостиной Цитадели, благотворно влияет на ее усталые глаза. Остальные четверо присутствующих тоже выглядели измотанными. Даже Кеману пришлось потрудиться в полную силу, присматривая за мыслями эльфийских лордов.

Трое юношей и девушка впервые были приглашены на военный совет, проходящий в гостиной, и сделано это было по настоянию Денелора. До нынешнего момента их усилия не принимались в расчет — но, увидев, что юнцам удалось-таки замедлить продвижение эльфов и внести раскол в их ряды, старшие волшебники в конце концов признали, что ребята, видимо, знают, что делают.

— ..И я думаю, что это должно сработать, — устало заключила Шана. — Я думаю, что мы сможем избавиться от них, не обменявшись с ними ни одним ударом. Последние два дня они не высовывают носа из лагеря. А вчера я готова была поспорить на что угодно, что Чейнар вот-вот вызовет Дирана на магическую дуэль.

Денелор расправил складкитуники и кивнул.

— Несомненно, ваши действия постоянно поддерживают эльфов в состоянии замешательства. И даже более того. Посеянные вами семена недоверия расцвели таким пышным цветом, что лорды уже начинают искать повод для ссоры. Чего я не понимаю, так это почему все их воинство еще не распалось на части.

Валин, помалкивавший до этой минуты, решил все-таки подать голос:

— Это все Диран, — тихо произнес он. Все тут же посмотрели на него.

— Ты не объяснишь свою мысль поподробнее, парень? — спросил его Денелор.

— Это Диран, — повторил Валин. — Разве вы не замечаете? Когда остальные так и норовят вцепиться друг другу в глотки, он никогда не позволяет себе гневаться, никогда не сыплет обвинениями. За ним никогда такого не замечалось. Он может предать своих союзников, но он никогда не станет срывать на них дурное настроение. Для этого у него есть рабы.., и полукровки.

Денелор задумчиво кивнул, словно слова Валина подтвердили какие-то его предположения.

— Давай дальше, парень. Тебе, видно, известно кое-что такое, чего мы не знаем. Валин нахмурился.

— Он всегда способен был держать всех вокруг в кулаке. Он настоящий мастер своего дела. Угрозы, подкуп, убеждение, чары — годится все. Он знает, как управлять окружающими. Это он улаживает ссоры и находит всем необъяснимым событиям объяснения, которые позволяют эльфам сохранить лицо. Я не знаю, почему он так твердо решил отыскать нас, но он принял такое решение и не позволит никому и ничему встать у него на пути.

— Так, значит, наш единственный настоящий враг — это Диран? — спросил Гарен Харсельм. Взгляд его зеленых глаз был холоден и расчетлив.

— Это звучит вполне разумно, — задумчиво произнес Лукас Мэдден, поглаживая бороду. — Очень даже разумно. Но чего Диран хочет добиться во всей этой истории?

Валин пожал плечами.

— Я много знаю о Диране, но не могу сказать, что я действительно знаю его самого, — сказал он, и на лице юноши появилось странное выражение. Шана затаила дыхание, испугавшись, как бы Валин не допустил какой-нибудь промашки. Из старших волшебников пока что один Денелор знал, кем на самом деле является Валин. И Шана опасалась, что, если еще кто-нибудь из магов узнает, что среди них находится наследник Дирана, это может повлечь за собой неприятные последствия. Уже одних человеческих детей, которых спасли они с Зедом, оказалось более чем достаточно для великого переполоха. А ведь это были всего лишь дети, маленькие дети, среди которых не могло быть ни предателей, ни шпионов, достаточно маленькие, чтобы вырасти в Цитадели и отдать свою верность здешним жителям.

Но появление взрослого эльфийского лорда?

В первую очередь они подумают, что их предали. А во вторую — что Валина можно использовать в качестве заложника.

Собственно, именно поэтому Валин чудесным образом превратился в полукровку, двоюродного брата Меро. Его якобы назвали в честь наследника Дирана и передали в услужение этому самому наследнику, которому он и служил до тех самых пор, пока Валина-эльфа не отослали на воспитание к лорду Чейнару. После чего они с Меро, испугавшись разоблачения, сбежали. Поскольку остальные волшебники знали об эльфийских лордах куда меньше Денелора, они проглотили эту побасенку, не поморщившись.

— Мы должны придумать какую-нибудь хитрость, которой даже Диран не сможет разгадать, — решительно произнес Парт Агон. — Чем дольше они будут ссориться, тем больше времени мы выиграем.

На губах у старшего волшебника заиграла неприятная улыбка.

— Должен заметить, я усматриваю в этом некую иронию судьбы: та самая тактика, которая некогда погубила наших предшественников, может оказаться для нас спасительной.

— Только если нам удастся заставить врагов лить воду на нашу мельницу, — предупредил Денелор. — Однако если они узнают наше точное местонахождение, объединенные войска союзников с легкостью опустошат Цитадель, невзирая на все ее укрепления. Заносчивость и чрезмерная самоуверенность привели к тому, что мы проиграли предыдущую войну. И, если верить старинным хроникам, на последнем ее этапе мы как раз и стали жертвой спровоцированных ссор. На этот раз мы должны твердо хранить свое единство.

Денелор поочередно посмотрел в глаза каждому волшебнику, потом подытожил:

— Мы ведь не станем забывать уроки истории, не так ли? — мягко произнес он.

«Пожалуйста, — подумала Шана с такой силой, что у нее чуть не разболелась голова, — пожалуйста, прислушайтесь к нему!»

На мгновение в гостиной повисло молчание…

Потом Парт откашлялся, и с полдесятка волшебников заговорили одновременно. И у каждого был свой собственный план.

* * *

Значит, считаться стоит только с лордом Дираном? Хм… Когда Гарен Харсельм покинул военный совет, в голове у него роились совсем иные идеи, чем у прочих его приятелей-волшебников. Пока он добирался до своих покоев, Гарен успел взвесить в уме все возможные варианты. Все эти дурни твердо решили вступить в противоборство с эльфийскими лордами. Даже старик Парт внезапно набрался храбрости, оказавшись в ситуации, когда остается лишь одно из двух — либо удирать, либо остановиться и драться.

И, возможно, умереть. Денелор был прав. Волшебникам не следует забывать уроки истории. А урок этот гласит, что борьба с эльфами равносильна самоубийству.

Гарен открыл дверь и небрежным взмахом руки зажег свет в покоях. Потом волшебник осмотрел три захламленные комнаты, прикидывая, много ли добра он нажил за всю свою жизнь. Выходило, что на самом деле не так уж и много. Ничего такого, пропажа чего была бы невосполнимой. И очень мало того, без чего он не смог бы жить.

В общем-то, ему бы хотелось взять с собой не так уж много вещей: пару книг, любимый наряд, вырезанную из камня рыбку, которую он любил вертеть в руках в моменты задумчивости…

Но — нет. Не стоит обременять себя. Если увидят, что он выходит отсюда с ношей, сразу возникнут вопросы, на которые он не сможет ответить.

Потому Гарен повернулся спиной к имуществу, нажитому им за всю его долгую, полную страсти к накопительству жизнь, и, закрыв за собою дверь, двинулся по лабиринту подземных коридоров к выходу, о котором, как Гарен был свято уверен, знал лишь он один.

* * *

— Лорд Диран! — человек-стражник держался неуверенно и униженно. Он очень боялся помешать размышлениям своего господина.

Несомненно, он знал об участи, постигшей его предшественника.

Пепел этого самого предшественника другой раб сейчас выметал из шатра.

— Ну? — произнес Диран, не отрывая взгляда от письма. Конечно же, это было очередное послание Совета. Проклятые глупцы! Они даже на время не способны отказаться от своих дрязг, чтобы справиться с настоящей проблемой! Жаль, что он не может находиться в двух местах сразу. Но дайте только разделаться с этой угрозой — и он займется Советом вплотную.

Ну почему никто из них не может понять, что полукровки намного опаснее любого эльфийского лорда? Если бы только ему пришло в голову, что постоянные кражи — дело рук полукровок, а не диких людей, владеющих магией, он не оставил бы от этих лесов ни единого деревца!

— Лорд Диран, вас тут желает видеть какой-то лорд, — с похвальной почтительностью произнес стражник. — Он говорит, что пришел, чтобы предложить вам союз.

Союз? Заинтересовавшись происходящим, Диран все-таки поднял голову. Неужели они начинают стекаться под его знамя прямо сейчас, когда война еще не выиграна?

— Зови, — велел он стражнику. — И проследи, чтобы нас не беспокоили.

Но когда посетитель вошел в шатер Дирана, оказалось, что лицо его скрыто под капюшоном плаща. Диран нахмурился. Гостя окружало сияние магии — слабый намек на иллюзию. Если это какая-то ловушка…

Одним-единственным словом Диран разрушил заклинание неизвестного. Гость дробно рассмеялся и откинул капюшон, подставив лицо золотистому свету магического светильника.

Ошибки быть не могло.

Полукровка! Диран мгновенно привел в готовность все свои заклинания-щиты, а рука его нырнула под стол, нашаривая припрятанный кинжал.

— Чего тебе от меня нужно, волшебник? — ледяным тоном поинтересовался он.

Но незваный гость не сделал ни одного угрожающего движения. Точнее говоря, он вообще не шевельнулся. Его бородатое лицо оставалось совершенно невозмутимым, даже успокаивающим.

— Мне ничего от вас не нужно, мой лорд, — вкрадчиво произнес он. — Но зато у меня есть что вам предложить.

Глаза Дирана удивленно расширились, но лишь на мгновение. Затем эльфийский лорд улыбнулся.

— Итак, — произнес он, выпустив рукоять кинжала и откинувшись на спинку стула, — один из волшебников решил сделаться перебежчиком. Я правильно понял?

— Мой лорд, я возражаю! — отозвался незнакомец с явственной иронией в голосе и протянул руки, показывая, что в них нет оружия. — Я просто предпочел предложить свои услуги тому, кто способен оценить их по достоинству. Выбор прост — по крайней мере, так кажется мне. Либо я буду служить вам — и значит, жить, а возможно, даже и процветать, — либо я вместе с остальными выступлю против вас и умру, как волшебники древних лет. Кстати, меня зовут Гарен Харсельм.

— Ты меня заинтересовал, — сказал Диран и указал на стул, стоящий по другую сторону стола. — Можешь присесть. Ну, так какие же «услуги» ты можешь мне предложить, Гарен?

Гарен зацепил стул ногой, подтащил его к себе и сел. Если он и был разочарован, не услышав обращения «лорд», то умело скрыл свое разочарование.

— Во-первых, я могу предложить вам свои услуги волшебника. Вы, конечно, истинный мастер эльфийской магии, — но я могу предоставить в ваше распоряжение вторую половинку уравнения. Магию полукровок. Возможность узнавать, о чем думают ваши враги.., знать, что они делают.., перемещать предметы, не пользуясь заклинаниями…

— Довольно, Гарен. Я знаю, на что способны волшебники, — с ноткой нетерпения в голосе произнес Диран. — Я также знаю, что не все волшебники в равной степени владеют всеми этими способностями.

Гарен пожал плечами.

— Я не вправе ожидать, что вы поверите мне на слово, если я скажу, что владею своей магией так же хорошо, как вы — своей. Конечно же, в свое время мне придется доказать вам это. Но я могу предложить вам еще две вещи, которые, как я думаю, могут оказаться очень полезны для вас, — он поднял один палец. — Это местонахождение крепости волшебников, — Гарен поднял второй палец, — и местонахождение вашего сына и наследника.

Лишь благодаря многолетней привычке к самоконтролю — и благодаря тому, что Диран уже заподозрил, что волшебник собирается заговорить о Валине, — эльфийский лорд сумел не выдать своих чувств.

— И что же ты желаешь получить взамен? — вкрадчиво поинтересовался Диран, изящно приподняв бровь. Гарен развел руками.

— Немного, мой лорд. Возможность служить вам. В конце концов, разве не лучше жить в услужении, чем умереть в бою за такую сомнительную ценность, как свобода?

— Да, в самом деле, — с улыбкой отозвался Диран. — Ну, и где же находится эта крепость?

* * *

Диран, все еще продолжая улыбаться, подождал, пока Триана, Чейнар, Беренель и все прочие займут свои места. Из всех присутствующих невозмутимой выглядела одна лишь Триана. Впрочем, она привыкла вести ночной образ жизни и скорее всего еще бодрствовала, когда к ней донесся призыв Дирана.

— Мои лорды, и вы, леди, — произнес Диран, — позвольте мне поблагодарить вас за то, что вы выполнили мою просьбу и собрались на эту встречу. — Когда Диран увидел, как Беренель подавил зевок, его улыбка сделалась чуть шире. — Я знаю, что время уже позднее, но я полагаю, что даже вы, лорд Беренель, сочтете, что такая новость стоила того, чтобы ради нее прервать ваш отдых.

— Проклятие, лучше бы так оно и оказалось! — проворчал Беренель, поплотнее заворачиваясь в плащ. — Уже третью ночь подряд меня по разным причинам вытаскивают из кровати.

— Эта ночь станет последней, мой лорд, — дружелюбно кивнув, произнес Диран. «И вы, мой лорд, сможете беспрепятственно заниматься своей охотой на драконов — а я тем временем подомну под себя весь Совет». — Сегодня вечером ко мне явился очень необычный посетитель, — продолжал он. — Волшебник.

Заметив, как Триана и Чейнар затаили дыхание, Диран не удержался от смешка.

— Да, совершенно верно. Полукровка. Он предложил мне сведения о местонахождении крепости волшебников — и свои услуги в придачу. От такого предложения чрезвычайно трудно отказаться, вы не находите?

— А что он хотел взамен? — резко спросил Беренель. — И откуда вы знаете, что он не лжет?

— Взамен он хотел, естественно, безопасности и моего покровительства. Само собой, я не могу быть полностью уверен, что этот полукровка сказал правду. Он вполне мог солгать — и тогда, когда он разговаривал со мной добровольно, и тогда, когда я сжег ему руки, — Диран задумчиво сложил ладони. — Конечно, это не исключено. Но я все же склонен считать, что он в обоих случаях говорил правду. И я не думаю, что он воздействовал на мое сознание — как вам известно, мне уже доводилось иметь дело с волшебниками. Могу вас заверить — боль целиком и полностью лишает их возможности пользоваться своим даром.

— И где же он теперь? — спросила Триана, как показалось Дирану, с некоторым беспокойством. Диран смерил женщину подозрительным взглядом. Что-то здесь было не так… Возможно, когда эта история закончится, ему следует приглядеть за леди Трианой. Что-то она скрывает…

Диран кивком указал на кучку пепла в углу шатра.

— Он исчерпал свою полезность. Триана недовольно нахмурилась. Диран предостерегающе погрозил ей пальцем.

— Вы очень молоды, моя леди. Вижу, вас разочаровало то, что я пообещал этому изменнику покровительство, а потом разделался с ним.

Триана кивнула, но неохотно, словно не желая признавать свое разочарование.

— Во-первых, я не обещал ему безопасности, — пояснил ей Диран. — Это были его домыслы, и не более того. А во-вторых, тот, кто предал своих друзей, своих соплеменников, не заслуживает ни малейшего доверия. И уж тем более не заслуживает, если этот изменник — полукровка, волшебник. Тот, кто хоть раз пошел на предательство, без колебаний предаст снова, лишь бы выслужиться перед новым хозяином. Запомните это, моя леди. Полукровки — предатели от рождения, и с каждым прожитым годом эта черта усиливается в них. Они, как и однороги, всегда в конечном итоге набрасываются на своего хозяина.

— На этот раз, Диран, я с вами согласен! — с чувством провозгласил Беренель. — Ну, так где же эта их крепость и что мы будем с ней делать?

«А я все-таки тебя расшевелил, мой вынужденный союзник!» — с удовлетворением подумал Диран, разворачивая пред собравшимися карту. Он знал, что подчинил своему влиянию всех присутствующих. Подумать только, он привлек на свою сторону даже злейших врагов!

— Крепость расположена здесь, — сказал он, указав на точку, тщательно выверенную по указаниям перебежчика. — А делать мы будем вот что…

Глава 24

«Что-то здесь не так… — подумал Кеман. Он кружил над вражеским лагерем, надеясь, что безлунная ночь сделает его невидимым. — Что-то здесь сильно не так…»

Хотя в каждой костровой яме горели огни, а рядом с шатрами командующих пылали факелы, в лагере не было заметно ни малейшего движения. Вообще никакого. А как успел выяснить Кеман, даже в спящем лагере все-таки наблюдается хоть небольшое шевеление. Расхаживают часовые, снуют посыльные — людей время от времени приходится сменять, — сонно переступают с ноги на ногу лошади.

Кеман хорошенько принюхался. Запах горящего дерева. Больше ничего. Еще одна странность. Должны быть и другие запахи: готовящейся пищи, лошадей, человеческого пота.

Дракон спустился пониже, чтобы лучше видеть.

Первое, что бросилось ему в глаза, это отсутствие часовых. Конечно, их можно замаскировать, но зачем, спрашивается, возиться? Кеман повнимательнее присмотрелся к лагерю. Вокруг костров лежали темные тюки, но они были совершенно неподвижны. Но люди даже во сне не могут лежать неподвижно, как бревна! Они шевелятся, ворочаются…

Лежать неподвижно, как бревна… Дракон прищурился и сосредоточил взгляд на этих тюках. Это действительно были бревна! Бревна, мешки с травой, вязанки хвороста… А где же бойцы?

Кеман несколькими сильными взмахами поднялся повыше и принялся парить, осматривая раскинувшийся внизу лес. Дракон снова перенастроил свое зрение и теперь мог воспринимать тепло живых тел…

И вскоре он обнаружил то, что искал. Он нашел людей, которые молча, без огней двигались через лес, и те, кто вел их, видели путь, невзирая даже на безлунную ночь и непроницаемую тьму, царящую под пологом леса. Вражеская армия превратилась в стрелу, и острие этой стрелы смотрело точно на Цитадель.

На мгновение Кеману показалось, что у него остановилось сердце.

«Огонь и Дождь!..»

Кеман судорожно взмахнул крыльями, а потом, когда потрясение уступило место панике, с бешеной скоростью ринулся вперед.

«Шана! — позвал он, напрягшись изо всех сил. — Пожалуйста, ну пожалуйста, услышь меня, ответь мне…»

Дракон поднялся повыше и на полной скорости понесся к Цитадели.

«Шана!»

Обычно Кеман менял облик при приземлении, чтобы не пугать окружающих, но теперь, когда он докричался до Шаны и поднял тревогу, девушка попросила его оставаться в драконьем облике. В таком виде Кеман мог войти в Цитадель только через главный вход — остальные были чересчур малы. Приземлившись, Кеман увидел, что иллюзия, маскировавшая этот самый главный вход, исчезла, и все вокруг видно, словно днем, благодаря свету сотен ламп и факелов.

Кеман услышал детский плач и шиканье взрослых. Из пещеры доносились усиленные эхом выкрики и приказы.

Струйки белого и серого дыма, ползущие из проема пещеры, пахли чем-то еще помимо дров и масла.

От входа тянулся редкий, но непрерывный поток беженцев — группки по двое-трое детей, и при них по одному взрослому, все с дорожными сумками. Кеман с трудом протиснулся мимо них, но беженцы даже не посмотрели на него, хотя большинство детей до этого видели его всего лишь раз-другой, да и то на расстоянии. Сонные, растерянные дети брели, спотыкаясь и сутулясь под своими ношами. Взрослые же выглядели вполне проснувшимися, но мрачными и испуганными Цитадель бурлила. Взрослые и почти взрослые волшебники сновали туда-сюда, перетаскивая всяческое имущество. Некоторые тащили в Цитадель большие узлы, а обратно шли с небольшими коричневыми тючками. Некоторые уходили в туннели и возвращались, нагруженные…

Некоторые скармливали пламени каминов какие-то бумаги и книги.

Откуда-то вынырнула Шана, тоже с тюком на спине. Ее лицо было бледным от напряжения и страха, спутанные волосы то и дело норовили сползти на глаза.

— Ты сегодня еще способен на полеты? — спросила Шана. Когда Кеман кивнул, девушка ухватилась за его спинной гребень и привычным движением запрыгнула дракону на плечи. Доля секунды — и она уже сидела на спине у Кемана.

— Куда мы направляемся? — спросил Кеман на языке Народа, зарысив к выходу из пещеры. От беспокойства у него пересохло во рту, а все внутренности, кажется, завязались узлом. Но даже сейчас у Кемана промелькнула мысль, что, если бы окружающая обстановка была поприятнее, он бы довольно заурчал, забыв о страхе и беспокойстве — больно уж приятно было чувствовать, что Шана снова с ним. Это действительно было приятно и правильно.

— Они не успеют вывести всех, кого нужно. Нам придется поработать отрядом прикрытия, — отозвалась Шана, когда они миновали еще одну группку детей и выбрались наружу К удивлению Кемана, Шана добавила:

— Мы сейчас провернем отвлекающий маневр, но не в одиночку. Помнишь тот табун однорогов, который нам тогда попался?

— Ну да, — рассеянно отозвался Кеман. — Я никогда не видел такого здоровенного табуна и даже не знал, что такие бывают, — однороги ведь даже друг друга не терпят. А это, видно, одно племя. Держись покрепче…

Короткая пробежка — и дракон мощным рывком взмыл в воздух. Кеману пришлось работать крыльями изо всех сил, чтобы скомпенсировать отсутствие восходящих воздушных потоков. Набирая высоту, Кеман почувствовал, что Шана движется вместе с ним. Он воспринимал девушку как часть себя — в отличие от того же Валина, который воспринимался как нечто недвижное, безжизненное, словно мешок с зерном. К тому моменту, как Кеман в достаточной степени восстановил дыхание, чтобы нормально вести разговор, он уже знал, чего хочет Шана.

— Ты — единственное существо, способное контролировать этих зверюг, — сказал он через плечо. — Я никогда не слыхал, чтобы это хоть кому-нибудь удавалось. Но ты уверена, что сможешь управлять целым табуном?

— Именно это нам и предстоит выяснить! — крикнула Шана, стараясь перекрыть свист ветра.

* * *

Они все-таки выполнили свою задачу.

Без ночного зрения Кемана они никогда бы не отыскали табун. Но как только они его обнаружили, Шана в самые короткие сроки разбудила животных и взяла их под контроль. Кеман пожалел, что Шана не может сейчас увидеть табун так, как видит его он сам — слабый отблеск звездного света играет на шерсти цвета слоновой кости и черного дерева, блестит на длинных, изящных, заостренных рогах…

При виде такого зрелища невольно забываешь о клыках и когтях, и о том, что однороги способны расправиться даже с хватуном.

И, конечно же, с такой высоты не видны были безумные глаза однорогов, горящие оранжевым пламенем.

Кеман парил, стараясь двигаться как можно более плавно, потому что Шане требовалось сейчас полнейшее сосредоточение, дабы заставить табун повиноваться ее приказам, чтобы ни один из единорогов не взбрыкнул и не помчался куда глаза глядят, — а именно это они и сделают, стоит лишь ослабить контроль. Сейчас же табун продвигался вперед спокойно и послушно, словно стадо двурогов, и все, что требовалось, это подталкивать его в нужном направлении. Кеману приходилось еще и тщательно глушить свои мысли — он знал, что малейшее вмешательство с его стороны может все испортить…

Но все происходило так безукоризненно, словно было давным-давно рассчитано и множество раз отрепетировано. До того самого момента, пока табун не оказался с подветренной стороны от армии.

Кеман увидел, как однороги один за другим начали поднимать головы и подозрительно принюхиваться. Табун застыл как вкопанный, а жеребец-вожак принялся бить землю копытом и фыркать.

А потом он начал поворачивать в другую сторону…

Ох, нет!… Неужели Шана их упустит…

Прочие однороги принялись беспокойно пританцовывать на месте, а вожак колебался. Он двинулся было вперед, потом попятился, опустил голову и гневно завизжал, пытаясь вырваться из тисков безмолвного приказа Шаны.

Кеман лихорадочно принялся шарить в памяти, вспоминая все, что ему было известно об однорогах, и в конце концов решился подбросить жеребцу одну мысль от себя.

Точнее даже, не мысль, а образ. Образ двуногого, забирающего его кобыл. Его самок. Двуногого, который крадет кобыл, чтобы отдать их другому жеребцу. Шана уловила этот образ и подбавила в иллюзию запах чужого жеребца, изображенного Кеманом.

Жеребец тут же вскинул голову, с шумом втянул в себя воздух и, уловив ненавистный запах (по крайней мере, так ему показалось), протрубил яростный боевой клич. Вожак ревел не умолкая, и его возмущение передалось табуну. Теперь однороги были готовы к драке. Кеман почувствовал, что Шана сейчас нарочно сдерживает жеребца, чтобы сильнее его разозлить.

А потом переполненный жаждой убийства жеребец понесся вперед, позабыв о прежних колебаниях. У него сейчас было лишь одно желание: уничтожить того, кто посмел покуситься на его кобыл. Весь табун ринулся следом за вожаком. Человеческий запах теперь воспринимался как запах врага, и жажда крови сводила однорогов с ума. По лесу неслась живая пенная волна, и пеной ее были черные и серебряные гривы и хвосты. Топот копыт и пронзительный визг позволяли Кеману безошибочно определить, куда ему следует лететь. В считанные секунды однороги взяли такой разгон, что теперь их просто невозможно было остановить.

Однороги налетели на дозорных и смяли их прежде, чем те успели подать хоть какой-то знак, оставив от людей лишь красные лужи.

Кеман прибавил скорость и двинулся вперед. Он добрался до наступающей армии раньше взбесившихся от ярости однорогов. Первые ряды солдат удивленно принялись посматривать на небо и гадать, не идет ли буря.

Тут на передовой отряд налетел табун, и пошло кровопролитие.

Кеман не захотел смотреть, что будет дальше. Он изменил направление полета и двинулся на север, испытывая приступы тошноты и легкое ощущение вины. Дракон даже не мог точно сказать, кого ему больше жалко и перед кем он чувствует себя более виноватым — перед солдатами-рабами или перед однорогами.

«Мне бы очень хотелось, чтобы без этого можно было обойтись», — донеслась до него приглушенная мысль Шаны.

«Я знаю, — отозвался Кеман, с облегчением поняв, что Шана разделяет это ощущение вины. — Мне бы тоже этого хотелось. — Дракон испустил тяжелый вздох. Шана ответила ему таким же вздохом. — Ну, если я хоть что-то понимаю в однорогах, по крайней мере половина табуна должна выжить. А если у рабов есть хоть капля здравого смысла, они должны были разбежаться в разные стороны».

«Если у них была такая возможность, — мрачно напомнила ему Шана. — Их хозяева могли не позволить им этого сделать. И я не знаю, как поведут себя однороги: то ли они разъярились настолько, что теперь развернутся и попытаются пройти насквозь через всю армию, то ли все-таки бросятся врассыпную, когда люди окажут им серьезное сопротивление, — девушка снова вздохнула. — По крайней мере, мы дали волшебникам время запрятать все, что удастся, уничтожить все, что не удастся спрятать, и смыться оттуда».

«А куда мы направляемся? — спросил Кеман. — И.., как это могло случиться? Откуда эльфы узнали, где мы?»

«Мы направляемся на север, в старую человеческую крепость, — пояснила Шана, когда Кеман свернул, подчиняясь ее указаниям, поймал восходящий воздушный поток и набрал высоту. — Она сейчас в полуразрушенном состоянии, но она стоит на вершине холма, и там можно держать оборону, а в Цитадели — нельзя. Там слишком много лазов и запасных выходов, чтобы мы могли все их перекрыть. Волшебники прежних времен собирались сделать из этой крепости вторую Цитадель, но из-за эпидемии так ничего и не успели».

«А откуда ты все это знаешь?» — удивился Кеман.

«Это было в тех старых хрониках, которые я нашла, — объяснила Шана. — Там, в самых дальних туннелях».

Видно, в тех старых хрониках было много всякого, о чем Шана не спешила рассказывать. Кеман не знал, чем это было вызвано. Возможно, ей просто было некогда…

А им по-прежнему нужно было спешить, если только они собирались догнать отступающих волшебников.

Впервые увидев Цитадель, Кеман именно этого и испугался: он понял, что это место невозможно оборонять. Если в крепости много ходов, через которые можно выйти, это означает, что в ней много входов, через которые могут пробраться враги. Этим-то Цитадель и отличалась от жилищ драконов…

Авось в новой крепости будет поменьше выходов.

«А насчет того, как это могло случиться… — продолжила Шана со сдержанным гневом. — Похоже, кое-кто решил сменить хозяев. Один из старших волшебников. Когда ты поднял тревогу, его в Цитадели не оказалось, и к тому времени, когда я уходила, он так и не объявился. Мы предполагаем, что он рассказал эльфам все, что ему было известно о нас, — сколько нас, что мы можем сделать, и все такое. Наверное, он рассказал даже о тебе, потому что он входил в военный совет. Теперь мы потеряли преимущество внезапности».

Чувства, пришедшие вместе с этими мыслями, позволили Кеману понять, что Шана не слишком-то оптимистично относится к этому второму убежищу. Он не винил Шану за уныние. Судя по всему, эта крепость действительно была не более чем последним опорным пунктом.

«Шана, — очень серьезно произнес дракон, — я хочу, чтобы ты извинилась за меня перед остальными».

«Извинилась? — недоуменно переспросила девушка. — За что?»

«Мне нужно ненадолго уйти, — сказал Кеман. — Раз враги уже знают обо мне, теперь я мало что смогу для тебя сделать. Но если я сейчас уйду, я смогу сделать кое-что такое, о чем они не знают, и вернуться вовремя».

Кеман сделал глубокий вдох. Шана молчала, ожидая продолжения. Голова ее гудела от невысказанных предположений.

«Я смогу привести помощь, — сказал Кеман. — Помощь от Народа».

* * *

Кеман расстался с Шаной на рассвете. А в полдень он уже кружил над Логовом. Кеман здорово устал, но был преисполнен решимости наконец-то потребовать удовлетворения. И еще он отчаянно боялся за своих друзей. И это отчаяние придавало ему сил.

Часовой, не узнав Кемана, задал ритуальный вопрос:

«Кто летит?»

«Кеманорель! — возвестил Кеман, сопроводив мысленный ответ трубным воплем вызова. — Я вернулся, чтобы воспользоваться Правом на вызов!»

«Давайте-ка, пошевелите немного мозгами!» — довольно подумал Кеман, когда сбитый с толку часовой не сразу нашел что ответить. Молодой дракон еще немного покружил, выбирая место, потом приземлился на вершину одной из скал, откуда хорошо было видно все Логово. Кеман устроился поудобнее, зацепившись за камни когтями и хвостом, принял воинственно-выжидающий вид — голова высоко поднята, спинной гребень вздыблен, крылья расправлены — и принялся ждать ответа часового.

Он увидел, как внизу, в долине, несколько драконов выбрались из своих жилищ и удивленно уставились на него. Кеман нарочно ответил часовому на общей частоте, так, чтобы его слышало все Логово, — и, похоже, его действительно услышали все. Все больше и больше драконов стали появляться из-под земли или высовывать головы из отверстий, которыми были усеяны склоны долины. Несколько драконов уже сбились в кучку — наверное, обсуждали, кто будет отвечать на вызов. В конце концов ответ все-таки прозвучал.

«Логово признает Кеманореля».

Этот голос был знаком Кеману. Он принадлежал Кеоке.

Старейшина несколько грузновато поднялся в воздух, потом медленно, с явным трудом взлетел повыше и принялся парить неподалеку от той скалы, которую облюбовал Кеман.

«Кеоке стоило бы летать почаще. Отец-Дракон двигается куда лучше его».

«Логово признает Право вызова, — сказал Кеоке. — Против чего ты выступаешь?»

Кеман одним рывком вытянулся во весь рост и распахнул крылья, подставив их солнцу.

«Я выступаю против устаревшего обычая молчания и изоляции, — отозвался он. — Я выступаю против неписаного Закона. Я выступаю против тех, кто желает, чтобы Народ по-прежнему погрязал в позорном бездействии, в то время как в мире есть те, кто нуждается в нашей помощи. Вот чему я бросаю вызов, старейшина. Услышит ли меня это Логово или мне придется отправиться куда-либо еще?»

Последняя фраза была не более чем данью обычаю. Ни одно Логово не захотело бы навлечь на себя позор, отказавшись ответить на брошенный по всем правилам вызов — хотя этим Правом редко пользовался кто-то кроме шамана. Алара, например, могла бы бросить вызов из-за Шаны…

Но если бы она тогда проиграла, ей пришлось бы покинуть Логово.

Ну, Кеман и так уже стал изгнанником — по доброй воле. И не зря же он был сыном шамана. Для Логова и для всего Народа настало время наконец-то взглянуть в лицо своей ответственности, даже если драконы и не желали ее признавать.

Кеоке еще раз взмахнул крыльями, потом ответил, медленно и неохотно:

«Логово выслушает тебя».

«Немедленно, — быстро произнес Кеман, прежде чем старейшина успел назвать время. — Это не терпит отлагательств».

Кеоке чуть не споткнулся на лету — как будто он не ожидал от Кемана такой настырности. Но Кеман имел право настаивать на немедленном слушании вызова, и Кеоке, хоть и еще неохотнее, но все же ответил:

«Хорошо, пусть это произойдет немедленно. Я соберу все Логово».

А потом, не произнеся больше ни слова, старейшина скользнул вбок, развернувшись вокруг кончика крыла, и по спирали пошел на снижение. Кеман подождал, пока Кеоке приземлится, потом сорвался со скалы, спикировал вниз и эффектно приземлился на вершину валуна, высящегося неподалеку от центра долины. Молодой дракон затормозил лишь в последнее мгновение, подняв мощным взмахом крыльев целую тучу песка и разогнав в разные стороны перекати-поле.

Во взгляде Кеоке вспыхнуло невольное одобрение, но старейшина не стал ничего говорить. Он просто повернулся и шагнул к пещере собраний.

— Нет! — произнес Кеман вслух. — Не в темноте. Не в месте, где плодятся секреты. Прямо здесь. Под светом солнца, где и надлежит говорить правду.

Кеоке обернулся и взглянул через плечо, иронически приподняв бровь.

— Не слишком ли это напыщенно, Кеман? — негромко поинтересовался он.

Кеман от смущения даже опустил гребень, но прежде, чем он успел что-либо ответить, у него из-за спины послышался голос Алары. При звуках этого голоса у Кемана подпрыгнуло сердце. Он так боялся, что мама будет на него сердиться за то, что он натворил, — и все-таки у него не было другого выхода…

— Патетика по праву принадлежит юным и страстным, Кеоке, — сказала Алара. — Но я думаю, что Кеман прав. Это стоит обсуждать под открытым небом, не таясь. Народ слишком уж привык таиться. Возможно, нам пора отказаться от того образа мыслей, что заставлял нас прятаться Кеман с удивлением и благодарностью обернулся к матери Алара взглянула на сына, и Кемана словно омыла теплая волна: он без слов понял, что мать любит его и рада его видеть. Алара мягко произнесла:

— Я поддержу твой вызов, Кеман. И я жалею лишь о том, что не имела возможности бросить его раньше.

Кеман склонил голову, а Алара легонько провела кончиком крыла по его спине и послала ему безмолвную волну поддержки и одобрения. Когда члены Рода начали подтягиваться к месту предполагаемого слушания, мать и сын встретили их вместе: Кеман — на вершине камня, Алара — у его подножия.

— ..вот так вот обстоят дела, — сказал Кеман, поочередно оглядывая своих слушателей. Он обнаружил, что после столь длительного времени, проведенного в обществе эльфов и полукровок, выражение драконьих морд стало казаться ему странным и малопонятным. — Хотя никто в этом не виноват, но эльфы теперь знают о нашем существовании. Необходимость в сохранении тайны исчезла вместе с самой тайной. Народ несет ответственность за Лашану, которой прискорбно пренебрегали. И множество полукровок нуждается в нашей защите. Подвергались бы они такой смертельной опасности, если бы не Пророчество, которое мы позаботились распространить? Я думаю, что нет. Я выступаю против старых традиций. Я призываю покончить с ними и зову Народ прийти на помощь полукровкам — сейчас, немедленно, пока не стало слишком поздно.

— Я принимаю этот вызов! — воскликнул женский голос. Кеман не узнал его. А вот Алара, судя по ее удивленному виду, узнала. — Готов ли ты вступить в бой, чтобы защитить его?

— Кто это говорит? — нетерпеливо произнес Кеоке. — Кто отвечает на вызов?

— Я! — послышался тот же самый голос, и драконы, толпившиеся вокруг Кемана, расступились, пропуская ту, кто приняла вызов. Но даже после того, как молодая драконица протолкалась вперед, Кеман не сразу узнал ее — слишком уж она изменилась за время его отсутствия. Но цвет ее чешуи, своеобразный угрюмый взгляд и привычно обиженное выражение морды все-таки подсказали Кеману правду.

— Мире? — переспросил Кеман, не веря своим глазам.

— А что, ты думаешь, что у твоей сестры не хватит ума понять, что за придурок ее братец? — фыркнула Мире, и в голосе ее отчетливо прозвучали интонации Ровилерна Правда, Мире искоса бросила виноватый взгляд на Алару, но, судя по ее виду, она явно не собиралась отступать. Вместо этого она покрепче уперлась лапами в землю и встопорщила гребень, недвусмысленно сообщая о своих воинственных намерениях.

— Полукровки не имеют никакого права звать нас на помощь, — презрительно заявила Мире. — Точно так же, как и прочие двуногие животные. У тебя, видно, мозги размягчились, братец, раз ты решил, что мы чем-то обязаны животным. Драконы водятся только с драконами. Драконы помогают только драконам. Вот как должно быть!

«После того, как ты ушел, Ровилерн перестал затевать драки, но зато принялся говорить всем гадости. А Мире покинула мое логово и отправилась жить вместе с Лори и ее сыном и стала такой же задирой, как Рови, если не хуже, — быстро пояснила Кеману Алара. — Они с Лори — как две половинки одной монеты. А при поддержке Рови Мире может запугать почти любого. Единственное, чем Мире отличается от Рови, так это тем, что она значительно умнее и не позволяет застукать себя на горячем, когда изводит кого-нибудь. Иногда мне кажется, — с горечью добавила Алара, — что я дала жизнь подменышу».

— И как же ты желаешь сражаться со мной, сестра? — спокойно спросил Кеман. — Обычный бой будет вопиюще неравным — ты не находишь?

Драконицы, вступившие в пору зрелости, были значительно крупнее драконов-ровесников, и Мире не была исключением из этого правила.

— При помощи магии! — заявила Мире, и Кеману показалось, что при этих словах ее морда на миг приобрела какое-то странное, коварное выражение. — Твоя магия против моей. И драться будем немедленно, здесь и сейчас!

— Хорошо, пусть будет так, — не думая, ответил Кеман — и по сдавленным возгласам, раздавшимся в толпе, понял, что совершил крупную ошибку.

Но исправлять что-либо было поздно — он уже согласился. Да и потом, обычный бой все равно исключался — Кеман был некрупным даже для самца, и Мире, хотя еще и не достигла полной зрелости, значительно превосходила его габаритами. Так что же ему остается, кроме магии?

Кеман соскочил на землю и встал напротив Мире. Остальные драконы немедленно попятились, освобождая место для схватки. Алара тоже отступила в сторону, и во взгляде, который она бросила на сына, светилось отчаяние. Кеман постарался не заметить этого взгляда.

В конце концов, он узнал от Шаны много такого, о чем Мире просто не могла иметь понятия. Он побывал в таких передрягах, какие ей и не снились. Он победит ее. Обязан победить.

Но когда Кеман собрался с духом и приготовился к первому испытанию, коварное выражение так и не исчезло из глаз Мире.

— Начинайте схватку! — скомандовал Кеоке.

* * *

«Аххх!»

Очередной обрушившийся на него удар заставил Кемана содрогнуться всем телом. Кеман все-таки сумел удержаться на ногах, но он уже не видел, что творится вокруг, и почти ничего не слышал.

«…надо держаться.., больно.., как больно…»

Гомон толпы становился все более и более неразборчивым. Кеман попытался разорвать хватку Мире, но у него ничего не вышло.

— Довольно! — взревел Кеоке. Кеману померещилось, что голос старейшины доносится откуда-то с другого конца вселенной…

Боль прекратилась, и Кеман рухнул в пыль бесформенной грудой, как будто у него в теле не осталось костей. Он смутно слышал победный вопль Мире, но его это уже не волновало. Он просто лежал там, где свалился, уронив голову набок и закрыв глаза. Горький вкус поражения мешал ему дышать, и это ощущение было не менее мучительным, чем боль измученного тела.

Он будет жить… На самом деле, он даже довольно быстро поправится — драконы легко излечиваются от ран, нанесенных при помощи магии. Но в эти мгновения Кеман не был уверен, что действительно желает выжить.

Он проиграл. Он пообещал Шане, что вернется и приведет помощь — и потерпел поражение. Мире даже не прибегла к обману — она не нуждалась в этом. Магия, которой владел Кеман, не могла противостоять боевой магии драконов. А Мире хорошо ее изучила.

Если бы Кеман сейчас находился в облике полукровки, он бы разрыдался.

Как он посмотрит теперь в глаза своим друзьям? Как он сможет вернуться и сказать им, что помощь, которую он обещал, не придет?

Но если он не вернется, у них не будет даже его поддержки.

Теперь Кеман раз и навсегда сделался изгнанником, и это изгнание было неотвратимо, словно смерть. Если он теперь попытается обратиться к кому-либо из драконов, тот просто сделает вид, что не замечает его.

Кеман ожидал, пока все звуки не утихнут, пока последние драконы не уйдут от места схватки, предоставив «покойнику» возможность исчезнуть без лишнего шума.

Тогда он хотя бы останется в одиночестве и сможет подняться на ноги и убраться отсюда, унося с собой позор поражения. В конце концов Кеман открыл глаза и медленно, превозмогая боль во всем теле, встал. Он чувствовал себя так, словно каждую его чешуйку по отдельности отбили молотком, а потом сунули в огонь.

Долина опустела. Сейчас трудно было даже заподозрить, что здесь кто-то живет. При виде этого зрелища Кеману сделалось еще хуже. Вопреки Закону он надеялся, что Алара все-таки останется рядом с ним.

Но — может, так даже к лучшему. Теперь он свободен и может делать все, что сочтет нужным. Ему придется делать это в одиночку — но зато ему не нужно больше бояться порицания со стороны кого-либо из драконов.

И даже теперь, когда ему нужно было отказаться от всей своей прежней жизни, он не завидовал Мире.

Кеман приподнял крылья, распахнул их — и метнулся в холодное, безразличное небо.

Алара забралась на утес с другой стороны, чтобы не видеть никого из родичей. Она была сейчас так разъярена, что соображала с трудом, — и ей точно не хватило бы связности мышления, чтобы убедительно соврать.

Кеман должен сейчас лететь очень медленно. И, несомненно, ему придется вскоре задержаться и найти себе какую-нибудь добычу. Он должен был выйти из схватки до предела истощенным. Так что его нетрудно будет нагнать.

Алара была сейчас преисполнена гнева на Род своего Логова — и на весь Народ в целом. Кеман был прав, прав от начала и до конца. Народ должен был защитить его. Они должны были признать его вызов справедливым. И уж, конечно, они не должны были допускать, чтобы это разбирательство решалось поединком!

Драконица добралась до ровной площадки на вершине утеса и остановилась на минутку, чтобы отдохнуть и позаимствовать у солнца немного энергии. Ей потребуется эта энергия. Ей предстоит долгий полет.

Лишь в одном эта прискорбная ситуация оказалась полезной — она заставила Алару пересмотреть свои приоритеты. Какой смысл быть шаманом в Логове, полном задир, которые творят все, что им вздумается, потому что их некому остановить, и трусов, которые отказываются от ответственности, потому что оничересчур ленивы и эгоистичны, чтобы думать хоть о чем-нибудь помимо своих мелочных потребностей? Какой уважающий себя шаман захочет служить такому Роду?

А что же тогда было самым важным? Выполнять свой долг и не оглядываться на остальных. Поступать так, как Кеман, — отстаивать то, что считаешь правильным.

Она должна поддержать своего ребенка, у которого хватило мужества поступить именно так, — и пусть будет стыдно тем, кто на это не решился.

Драконица передвинулась к краю скалы и замерла на мгновение, подобравшись для рывка вверх.

«Алара, подожди».

Алара остановилась буквально посреди прыжка — для этого ей пришлось резко извернуться, — и посмотрела, кто же это появился там, внизу.

Кеоке трудолюбиво карабкался вверх по передней стороне утеса, а под ним виднелись головы десяти других драконов. Алара вцепилась когтями в камень и выпрямилась — с таким упрямым видом, словно все эти драконы уже забрались на вершину утеса и окружили ее.

— Не пытайтесь остановить меня! — предупредила Алара. — Кеман был прав, от начала и до конца, — и он не сделался не правым лишь от того, что проиграл схватку с какой-то задиристой дурой. Я отправляюсь следом за Кеманом. Я намерена помочь ему и своей приемной дочери. Мне следовало именно так и поступить еще тогда, когда Кеман сбежал в первый раз. А Логово пускай ищет себе другого шамана. Что бы вы ни сказали и что бы ни сделали — это не заставит меня изменить решение.

— Изменить решение? — эхом отозвался Кеоке. И, к полнейшему недоумению Алары, в его голосе прозвучало искреннее удивление. — Изменить твое решение? Огонь и Дождь, Алара, — мы вовсе не хотим, чтобы ты меняла свое решение! Мы собираемся отправиться с тобой!

— Что-что вы собираетесь? — Алара растерянно моргнула, пытаясь сообразить, что Кеоке имел в виду.

— Мы собираемся отправиться с тобой, — терпеливо повторил дракон. — Да, Мире выиграла схватку, но она была не права. Она выиграла лишь потому, что готовилась к этому вызову с того самого дня, как перебралась к Лори. Она мечтает править этим Логовом. Нам всем об этом известно! И нам известно, что Кеман был прав. Но нас недостаточно, чтобы переубедить остальных.

— Лично меня уже тошнит от этого Логова, — с отвращением заявила Орола. — Меня тошнит от ленивых невежд, свято уверенных, что настоящие драконы должны лишь плотно набивать брюхо да греться на солнышке, словно стадо жирных овец. И меня уже до смерти тошнит от всей той чуши, на которую мы понапрасну тратим время…

— Мы устали от ничегонеделанья, — подхватила молодая драконица, ровесница Кемана. — Каждый раз, когда кому-нибудь из нас хочется сделать что-нибудь там, — она взмахнула крылом, указав в сторону эльфийских земель, — мы слышим в ответ одно и то же: что мы, дескать, должны держать наше существование в тайне. Что ж, этой тайны больше не существует, и мы не видим никакого смысла забиваться в пещеры и надеяться, что никто нас там не найдет!

От волнения драконица встопорщила гребень, но Кеоке успокоил ее одним лишь взглядом.

— Самое важное здесь то, что Кеман действительно был прав. Мы по крайней мере отчасти несем ответственность за ту опасность, которая теперь угрожает полукровкам. И мы целиком и полностью несем ответственность за все, что случилось с Лашаной. Двуногие — вовсе не мыслящие животные. Они — равные нам существа. Кроме того, люди жили здесь еще до нас. Это их мир, а мы и эльфы — непрошеные гости в нем. Мы в долгу перед здешними коренными обитателями, раз уж мы заняли часть их мира, и мы должны хотя бы попытаться восстановить благоприятный для них порядок вещей. Старейшие из наших обычаев учат, что мы должны признавать свою ответственность и действовать в соответствии с нею. Но мы этого не делали. Мы просто играли этими существами, как фигурками на доске. Но они — не фишки для игры. И теперь настала пора восстановить справедливость. Или хотя бы попытаться сделать это.

«Я ждал почти всю свою жизнь, чтобы услышать эти слова от кого-либо из Народа, Кеоке», — мягко прогудел басовитый голос.

Драконы дружно, как один, задрали головы вверх — и тут солнце заслонила тень, вдвое превышающая размером любого из них. И огромный дракон, которого Алара ну никак не ожидала здесь увидеть, изящно и легко, без видимых усилий, приземлился рядом с ней на вершину утеса.

Чешуя его горела на солнце всем великолепием пурпурного и алого цвета. Отец-Дракон выглядел таким же молодым и сильным, как все они — или даже более сильным. Он с нежностью укрыл Алару своим алым крылом, пока остальные драконы таращились на него, разинув от удивления рты.

Все — даже Кеоке.

— Я ждал сотни лет, — повторил Отец-Дракон, вздыбив гребень, — чтобы услышать эти слова, Кеоке.

Он поочередно обвел взглядом всех присутствующих, и Алара увидела в глазах старого шамана новое, совершенно незнакомое ей выражение. В нем было и волнение, и предвкушение, и нетерпеливое ожидание.

— Давным-давно, когда я впервые отправился исследовать этот новый мир, чтобы посмотреть, подходит ли он для нашего Народа, я принял облик волшебника-полукровки. И я не просто бродил среди них — я трудился вместе с ними. Я был среди тех, кто организовал первое восстание, и я оставался с мятежниками до самого конца — и не просто как наблюдатель, из пустого интереса вмешавшийся в их дела. Я действительно был одним из них. И если бы они не погибли, пав жертвой предательства, я, наверное, до сих пор оставался бы с ними.

Отец-Дракон горделиво вскинул голову, а Кеоке уставился на него с таким выражением, словно сомневался — не подвел ли его слух?

— Ты был тогда вместе с волшебниками? — ошеломленно переспросил Кеоке. — В самом деле?

— Да, в самом деле. Я помогал готовить восстание, — отозвался Отец-Дракон. — И вот уже много лет, с того самого момента, как я понял, что здесь снова появились волшебники, я все надеялся, что они соберутся с силами и восстанут против эльфов. И я намеревался присоединиться к ним, если только мне это удастся — и в любом облике, в каком только удастся. — Он на мгновение умолк, потом продолжил:

— Совесть не позволяла мне воспользоваться своим положением верховного шамана и заставить вас помогать полукровкам — но теперь вы сами приняли это решение. — Отец-Дракон широко улыбнулся. — Надеюсь, вы позволите мне лететь с вами?

* * *

Шана беспокойно всматривалась в небо. Пока что эльфийские лорды не выследили, куда скрылись бежавшие волшебники. Ловушки, оставленные ими в Цитадели, наверняка будут стоить лордам некоторого количества солдат (а если повезет — то и нескольких эльфов). Авось они внесут смятение в их ряды и задержат погоню.

Стада оленей и прочего зверья, которые Шана прогнала по следам уходивших беглецов, тоже добавят путаницы.

Но все это — не более чем отсрочка. Это понимали все. Сейчас волшебники находились на самом краю земель, которые были изучены и нанесены на карту, — и не случайно граница проходила именно здесь. Земли, которые лежали дальше, были настолько негостеприимны, что пройти через них могли лишь молодые, сильные путники. Если бы волшебники располагали достаточным временем, возможно, они смогли бы провести через эти края всех, и детей, и стариков, двигаясь осторожно, короткими переходами, разведывая безопасные пути. Но времени-то у них и не было.

Враги приближались, и их следовало остановить здесь. Отступать было некуда.

А многие уже успели убедить себя, что всякое сопротивление будет тщетным.

Шана не стала передавать остальным слова Кемана. Она не хотела пробуждать надежд, которые могут и не оправдаться. Девушке хотелось бы верить, что Кеману удастся расшевелить Народ, — но она слишком хорошо помнила, как драконы обращались с ней самой. Прежде всего Кеману придется убедить их отказаться от многовековой привычки таиться. А потом ему придется уговорить их помогать существам, не принадлежащим к Народу.

И то, и другое казалось Шане до чрезвычайности маловероятным.

«Если я смогу привести их, — сказал Кеман, когда они расставались, — жди меня обратно через два дня. Самое большее — через три». Сегодня шел третий день, и Шана начала выглядывать Кемана еще с утра второго дня.

Эта крепость действительно была полуразрушена, как о ней и говорили. Правда, внешняя стена осталась целехонькой, но лишь благодаря тому, что ее сложили из каменных блоков толщиной в человеческий рост. А вот внутри крепости сохранились лишь остовы зданий да немногочисленные помещения, вырубленные прямо в горе. Ветер, дождь и пролетевшие годы объединенными усилиями начисто уничтожили крыши здешних построек и все, что когда-то в этих постройках находилось.

Но крепостной колодец по-прежнему был полон воды, ворота волшебники сделали новые, из бревен, а внешняя стена могла выдержать натиск любой армии. Теперь все, у кого хватало сил при помощи магии воровать у эльфов разнообразное имущество, занимались этим до полного изнеможения. Все помещения, которые были защищены от непогоды или которые можно было сделать таковыми, под завязку набивались запасами. Никого больше не беспокоила возможность устроить магическую тревогу — и многим эльфийским лордам, благодушно спорящим, действительно ли волшебники представляют из себя какую-то опасность, в недалеком будущем предстояло обнаружить, что, пока они спорили, их под шумок обчистили.

Шана трезво рассудила, что голод им не грозит до тех самых пор, пока эльфийские лорды не изыщут способ защититься от такого воровства. Выжить волшебников из крепости при помощи жажды эльфам тоже не удастся. Так что придется им силой выковыривать мятежников из их скорлупы. «И от души надеюсь, что это не окажется проще, чем я думаю».

Но среди легендарного оружия эльфийских лордов числились воистину ужасные вещи, и Шана не была уверена, что полукровки сумеют на этот раз противостоять ему. Все-таки слишком много секретов погибло вместе с волшебниками прежних времен. А враги их были хоть и относительно малочисленны, но сильны.

И, что хуже всего, возглавлял их самый умный и самый непримиримый враг волшебников. А у мятежников не было опытного вождя.

Диран не успокоится, пока не сотрет всех волшебников в порошок.

Шана снова оглядела небо, выискивая синее пятнышко, которое могло оказаться Кеманом…

И вместо этого увидела три.., нет, четыре.., нет, четырнадцать…

А возглавлял эту стаю дракон, намного превосходящий размерами всех остальных. Он был так велик, что Шана даже с этого расстояния могла разглядеть его крылья, длинную шею, змеящийся хвост…

Сердце Шаны чуть не выскочило из груди. Девушка с такой силой вцепилась в край стены, что у нее побелели руки.

С каждым мгновением точки становились все больше и больше. Действительно, среди них был и маленький Кеман — конечно, маленьким молодого дракона можно было назвать лишь по сравнению с его спутниками. По тому, с каким напряжением он работал крыльями, Шана поняла, что Кеман очень устал — и все-таки он упорно держался рядом с Отцом-Драконом. Да, рядом с Отцом-Драконом — потому что это именно он вел стаю, и его пурпурная, окаймленная алым чешуя царственно пылала в солнечных лучах. Теперь Шана могла уже различить алый окрас Алары, зеленый — Кеоке, шафрановый — Оролы, желто-зеленый — Лианы…

В стае было четырнадцать драконов — в четырнадцать раз больше, чем надеялась увидеть Шана.

«Хороша ли охота в здешних местах, приемная дочь? — весело спросила Алара. — Боюсь, сейчас к вам заявятся очень голодные гости с потрясающим аппетитом».

«Н-наверное, хорошая, приемная мама», — кое-как умудрилась ответить Шана.

«Уверяю тебя, дитя мое, мы не будем ленивыми гостями, — прозвучал другой мысленный голос, сердечный и басовитый. — Насколько мы понимаем, к вам тут собираются заявиться нежелательные посетители. Ну, так мы поможем вам отправить их восвояси».

«Спасибо, Отец-Дракон», — отозвалась Шана, все еще пребывая в некотором ошеломлении.

«Ты можешь называть меня Каламадеа, дитя, — со сдержанным весельем сообщил Отец-Дракон. — Полагаю, это имя должно кое-что тебе говорить…»

Шана невольно нашарила в кармане янтарную подвеску — ту самую, из тайника Каламадеа, дракона-волшебника, одного из тех, кто возглавлял мятежников во времена Войны Волшебников.

«А, так, значит, Проклятие эльфов нашла-таки мое послание и мой тайник? Великолепно. Можешь оставить эти камни себе, Шана, — продолжал дракон, отвечая на ее мысли. — Ты управляешься с ними куда лучше меня. Ну так как, ты сообщишь своим друзьям о нашем прибытии? А то вдруг кто-нибудь примет нас за гусей-переростков, пригодных для похлебки, и примется стрелять?»

«Да, сударь!» — воскликнула Шана. Она развернулась, сложила ладони рупором — и над крепостью разнеслись слова, которые, как боялась Шана, ей никогда не придется произнести.

— Драконы летят! Драконы летят!

Глава 25

Мощный раскат грома заставил крепость содрогнуться до основания. Кеоке, Лиана и Шана невольно подняли головы. Драконы пребывали в своем обычном облике — а значит, требовалось немало места, чтобы разместить их. К счастью, верхний этаж строили с учетом драконьих габаритов.

— Вы, наверное, думаете, что я к этому уже привыкла, — сказала Шана, глядя на коготь Кеоке, лежащий у нее на колене.

— Почему же? Вовсе не думаем, — отозвался Кеоке. — Я, например, никогда не мог привыкнуть к раскатам грома. Знаешь, я тебе честно признаюсь — мне бы никогда и в голову не пришло, что я полечу на помощь волшебникам, а в результате буду лишь сидеть и отращивать себе когти…

— И позволять их состригать, старейшина, — напомнила ему Шана. — Обрезки драконьих когтей — наше самое ценное оружие. Это же общеизвестно. Не беспокойтесь, как только я закончу подстригать вас двоих, у нас наберется достаточно этих обрезков. Мы наготовим из них стрел — и, честно говоря, если мы успеем использовать все эти стрелы, значит, война протянется куда дольше, чем мы рассчитываем.

— Что ж, дитя, мы и вправду мало что можем сейчас сделать.

Над головами собеседников снова громыхнуло, и камни мелко задрожали.

— Но это же не значит, что вы до сих пор ничего не сделали, — возразила Шана. — Мы бы не выдержали ни единого дня осады, если бы вы не привели крепость в порядок. А теперь я начинаю думать, что мы можем победить. По крайней мере, я уверена, что эльфам придется дорого заплатить за попытку выбить нас отсюда.

— И то правда, — вздохнула Лиана и протянула Шане левую лапу.

Решив, что они все-таки должны помочь полукровкам, драконы не стали тянуть с исполнением этого решения.

Приземлившись и от души покушав (снабженцы сперва пришли в ужас от драконьих аппетитов, но потом поняли, что впредь новые союзники намерены охотиться самостоятельно), четырнадцать драконов принялись в меру сил и способностей трудиться над превращением полуразрушенной крепости в укрепление, способное выдержать серьезную осаду.

Даже Шана впервые увидела драконью магию в действии — не считая, естественно, смены облика. Шана до сих пор не до конца понимала, как они все это проделывают. Кажется, здесь было задействовано то самое, глубинное понимание.., понимание сущности, которое позволяло драконам превращаться даже во что-то неживое — в тот же камень. Девушка лишь видела, что они разогнали детвору, распределились по крепости и принялись преобразовывать ее, придавая камню самые разнообразные формы — на свое усмотрение.

Когда они закончили трудиться, крепость чудесным образом изменилась. На стенах появились галереи со сводчатыми крышами и узкими бойницами — и галереи эти выдавались наружу, так что наблюдатели могли видеть даже то, что происходит у подножия стен, а всякая попытка обстрелять защитников скорее всего закончилась бы тем, что стрелы и метательные снаряды, отскочив, попадали бы обратно. Все углы и выступы были скруглены, так что на стены нельзя было взобраться, зацепившись крюками. Между стенами и единственным зданием, оставшимся внутри крепости, было оставлено свободное пространство. На высоте третьего этажа здание при помощи подвесных мостиков соединялось с настенными галереями, а ниже этого уровня в нем не было ни окон, ни дверей, за исключением единственной двери на первом этаже. Крышу сделали круглой, куполообразной, чтобы легче было отражать метательные снаряды. Внутри каждый этаж представлял собой один большой зал. Во всей крепости, как ни ищи, невозможно было найти ни швов, ни трещин, ни мест соединения блоков. Казалось, что она просто вырублена из одного огромного камня. А отсюда вытекало, что у нее не было слабых мест, которыми могли бы воспользоваться осаждающие. Ох и взбесятся же эльфийские лорды при виде этих укреплений!

После дотошного осмотра удалось выявить лишь два недостатка планировки: отсутствие очагов и отдельных комнат. Первый недостаток тут же восполнили, наскоро сложив несколько печей с трубами, выходящими в окна. А второй мог превратиться в серьезную проблему только в том случае, если бы беглецам пришлось поселиться здесь надолго.

Но как бы там ни было, а преображение их убежища было настоящим чудом. Многие волшебники с энтузиазмом заявили, что эта крепость куда лучше Цитадели.

Шана не стала бы делать таких смелых утверждений, — как минимум, потому, что гигиенические сооружения Цитадели были приспособлены для человеческих нужд, а вот спроектированная драконами здешняя канализационная система была крайне примитивной. Но тем не менее это было самое лучшее место для пережидания осады, какое только доводилось видеть Шане.

А осада, собственно, не заставила себя ждать. Войска Дирана подоспели к стенам крепости через два дня после того, как драконы закончили ее перестройку, и каждый день сюда прибывало все больше эльфийских лордов. Участившиеся кражи заставили их осознать, что ни один лорд, вне зависимости от размеров и расположения его поместья, не застрахован от убытков. А потери, понесенные войсками Дирана, и размеры обнаруженной Цитадели окончательно убедили всех, что угроза вполне реальна и что она куда серьезнее, чем привыкло считать большинство лордов.

Войско по-прежнему возглавлял Диран — он сохранял это положение благодаря своей исключительной силе воли. Шана молилась, чтобы кто-нибудь сместил его, но и сама в это не верила. Диран мог потерять эту должность лишь в двух случаях — если бы он умер или если бы он не сумел справиться со своими обязанностями. Последнее на него было не похоже. Прошло несколько магических атак. Большинство приемов эльфам удавалось применить лишь по одному разу — потом волшебники разбирались, что происходит и как с этим бороться. А часть атак вообще была успешно отражена. Потери пока что были невелики: десять убитых и около двух десятков раненых. Но осажденные выматывались до полного изнеможения. Им приходилось круглосуточно наблюдать за лагерем противников, чтобы избежать какого-нибудь неожиданного подвоха, и так же круглосуточно следить за эльфийскими лордами.

Этим занимался Отец-Дракон. Он возглавил осажденных и принялся командовать обороной — точно так же, как Диран командовал эльфийскими лордами. Шане даже не потребовалось рассказывать о старинных дневниках — волшебники и так безоговорочно признали главенство дракона. В нем сразу же чувствовался вожак. А кроме того, он все это уже видел. Отца-Дракона такое развитие событий захватило врасплох, и он поначалу пытался сопротивляться, но ему не оставили особого выбора. Остальные драконы не были расположены подчиняться приказам двуногих, и после того, как перестройка крепости завершилась, стало ясно, что здесь воцарится полнейший бардак, если Отец-Дракон не возьмет управление в свои руки.

Кроме всего прочего, он упорядочил ментальное наблюдение за эльфийскими лордами. Эльфы теперь охраняли свои мысли, но кое-что нет-нет да и прорывалось наружу. А каждый такой прорыв означал новые сведения, среди которых могло оказаться и что-нибудь важное.

Один из положительных моментов заключался в том, что эльфы даже не подозревали о присутствии на стороне противника нескольких драконов — им было известно лишь об одном. Драконы улетали охотиться по ночам и возвращались до рассвета, принимая все меры предосторожности, чтобы остаться незамеченными. Если же шаманам нужно было открытое небо, чтобы поработать с погодой, — как сейчас, например, — они просто улетали вместе с остальными и не возвращались утром в крепость, а прятались где-нибудь поблизости.

В магии погоды эльфы были жалкими любителями Теперь же им выпал случай познакомиться с полномасштабной бурей, сотворенной руками шаманов. Или скорее лапами.

Сейчас никто из волшебников не сидел под открытым небом. С этого самого неба хлынул ливень, мгновенно промочил все вокруг и заколотил по головам с такой силой, что все обитатели крепости поспешили спрятаться под крышу. А вот обитатели эльфийского лагеря были не столь удачливы. Люди, не стоящие сейчас на постах, пытались спрятаться под жалкими, наспех сооруженными укрытиями, под кусками холста или под деревьями. Добрую половину палаток снесло, а остальные грозили рухнуть в любой момент. Размокшая почва плохо держала шесты и колья шатров, а неистовые порывы ветра в мгновение ока срывали шатры с места и выворачивали их наизнанку. Ни один из эльфийских лордов не был полностью застрахован от этой напасти. Многим из них — как тому же Чейнару — теперь пришлось проситься под крышу к другим лордам, потому что их слабая магия не выдержала натиска бури и теперь их роскошные шатры валялись в лужах, промокнув под безжалостным ливнем.

Однако волшебники получили лишь небольшую передышку. Несмотря на ливень, несмотря на молнии, густо осыпающие окрестности крепости, Диран продолжал магическую атаку. И дежурный, наблюдавший за лагерем, сказал, что Диран изменился до неузнаваемости. Нынешний Диран был неумолим, не терпел ни малейших возражений и не позволял никаким внешним обстоятельствам надолго отвлечь себя — короче говоря, он вел себя как одержимый. Когда дежурный сказал им об этом, Валин сделался до странности тихим. Шане даже стало любопытно, что с ним такое. Но поскольку Валин не откровенничал ни с ней, ни даже с Тенью, Шана выбросила этот эпизод из головы. Валин в эти дни все больше и больше отдалялся от них. Юноша замкнулся и погрузился в себя, и даже Денелор не мог разговорить его. Возможно, его терзало ощущение собственной ненужности. Большинство взрослых волшебников знали о боевой магии не меньше самого Валина, — а то и больше, — а для того, чтобы присоединиться к стрелкам, дежурящим на стенах, юноша был слишком мягкосердечен. С другой стороны, от Тени было куда больше толку. Молодой полукровка вечно был полон идей и первым хватался за любое дело. После романа с Трианой Меро сильно изменился, и с течением времени Шана все увереннее полагалась на него. Сама же Шана благодаря своей особой связи с драконами и благодаря тому, что она имела хоть и небольшой, но все же вполне реальный боевой опыт, фактически возглавила мятеж.

— Вот так, — сказала Шана, управившись с лапами Лианы. — Пожалуй, этого на самом деле хватит. Прикреплять драконьи когти ко всем стрелам смысла не имеет. Против людей они действуют ничуть не лучше обычных стальных наконечников.

— А могу я полюбопытствовать, что же вы все-таки с ними делаете? — рассеянно спросил Кеоке. Он как раз принял облик полукровки и на мгновение покачнулся — с непривычки ему трудно было поддерживать равновесие, стоя на двух ногах. Лиана последовала его примеру.

Шана осторожно сгребла обрезки когтей в маленькую корзинку.

— Мы отдаем эти стрелы трем-четырем нашим лучшим стрелкам, и каждый эльф, который оказывается в зоне досягаемости, становится их мишенью. По крайней мере, это заставляет эльфов понервничать.

— Посмотрев на то, что случилось с этим прихвостнем Дирана, я охотно могу в это поверить, — заметила Лиана, выглянув в узкое окно-бойницу. — Это была не слишком-то приятная смерть. Шана, буря начинает утихать. Думаю, эльфы сумели снова овладеть погодой.

Шана с трудом удержалась, чтобы не застонать.

— Полагаю, рано или поздно это все равно должно было произойти. Но я надеялась, что это произойдет попозже. Хотелось бы мне знать, что они собираются делать дальше.

Желание Шаны исполнилось очень быстро. По лестнице взлетел задыхающийся Меро.

— Это Диран! — выдохнул он. Из-за стен донеслись безошибочно узнаваемые звуки боя. — Он начал новую атаку. Только на этот раз при нем много безоружных рабов — по большей части детей, — и он гонит их перед солдатами как живой щит. И нам приходится стрелять в них, чтобы добраться до солдат.

Шану охватил столь сильный приступ отвращения, что на мгновение девушке показалось, будто ее сейчас стошнит.

— Валин об этом знает? — спросила она, зная, что юный эльфийский лорд переносит подобное даже хуже ее самой.

— Он был на стене, когда это началось, — с сожалением произнес Тень.

Шана лишь покачала головой. Ей было жаль Валина, но жалость не заставит войско повернуть прочь от крепости. Точно так же весь ужас происходящего не заставит волшебников отказаться от боя.

— В общем, они хотят, чтобы ты туда вышла, — сказал Тень. Сейчас он напрочь выбросил из головы мысли о своем брате, — в точности, как и Шана. — И Отец-Дракон. И я. И остальные драконы. Они думают, что нам стоит взглянуть на это самим — вдруг мы придумаем, как можно обойти рабов или выманить солдат в первые ряды.

— Хорошо, — отозвалась Шана, не тратя больше времени на размышления о Валине. — Идем.

Драконы в облике полукровок и Шана проследовали за Тенью на стены. Найти Отца-Дракона было нетрудно: он находился в самом центре небольшой, но очень оживленной группы, к которой то и дело подбегали гонцы.

Шана подумала, что Отец-Дракон выглядит чрезвычайно напряженным, — особенно это заметно было по морщинкам вокруг глаз.

Припомнив некоторые записи из его дневника, Шана внезапно поняла причину этой напряженности. Диран не впервые использовал подобный трюк.

И в тот, прошлый раз волшебникам не удалось спасти рабов.

Когда вновь прибывшие приблизились к этой группе, Отец-Дракон как раз о чем-то разговаривал с Денелором.

— Я не знаю, — произнес дракон, и вокруг его рта пролегли горькие складки. — Никакое наше оружие не может поразить их, не убив при этом детей. Если драконы примут свой природный облик, мы можем пролететь над войском и пустить в ход свою магию… Денелор энергично покачал головой.

— Нет-нет! Нам нужно как можно дольше держать ваше присутствие в секрете! Кроме того, тогда и вы окажетесь в пределах досягаемости эльфийской магии. Диран пока что не пользовался наихудшим своим оружием, но лишь потому, что против камня оно бесполезно. А вот живая плоть, пусть даже укрытая чешуей, — это совсем иное дело.

— А о чем мы, собственно, беспокоимся? — не выдержала, наконец, Шана, — Они могут извести хоть все свои стрелы, но все равно не причинят нам ни малейшего вреда, пока мы сидим за этими стенами.

— Вот о стенах-то мы и беспокоимся, — с отсутствующим видом отозвался Парт Агон. — Они могут подобраться настолько близко, что попытаются взобраться на стены по лестницам или разрушить их при помощи осадных машин.

— А что, если нам просто-напросто избавиться от этих лестниц и машин? — предложила Шана. — В конце концов, мы все умеем вызывать огонь. А таким образом мы выиграем немного времени.

Лицо Отца-Дракона прояснилось, а Денелор и Парт согласно кивнули.

— Да, это действительно позволит нам выиграть время, — сказал дракон. — Возможно, его даже хватит, чтобы снова вызвать ливень. Ну так как, почтеннейшие, вы возьметесь за это дело?

— И немедленно, — отозвался Денелор. Парт Агон тем временем уже сорвался с места и помчался вдоль галереи, притормаживая возле каждого стоящего на стене волшебника. Денелор заспешил за ним. Когда Шана, прищурившись, выглянула наружу, над лагерем их противников уже начали подниматься струйки дыма. Рабы ринулись тушить пожар, но поскольку осадной техники было относительно немного, а волшебников — относительно много, то каждой машиной занималось несколько полукровок сразу.

Вскоре огоньки превратились в яростно бушующее пламя, а прежние струйки дыма — в густые столбы.

— Спасибо, малышка, — негромко произнес Отец-Дракон. Шана удивленно обернулась к нему.

Дракон смотрел на разгорающийся пожар, но, кажется, не видел его.

— Это все.., разбудило во мне множество воспоминаний. И по большей части не слишком приятных. Я боялся, что история повторится снова.., столько погибших…

— Она повторится, только если у нас не хватит ума воспользоваться уроками прошлого! — пылко воскликнула Шана. — А мы не допустим, чтобы история повторилась! Никто из нас не желает этого допустить, даже Парт Агон. Разве вы не видите, как он теперь себя ведет? Стоит только кому-то начать ссориться, и он тут же оказывается рядом. Если только ему не удается погасить эту ссору — а чаще всего таки удается, — он следит, чтобы повздорившие оказались подальше друг от друга, и приставляет кого-то следить, чтобы они не устраивали беспорядка. Всю пищу и воду очищают перед употреблением, так что устроить у нас эпидемию эльфам не удастся. И мы все трудимся сообща.

Отец-Дракон повернулся вполоборота и улыбнулся девушке.

— Ты права.

— Что нам на самом деле нужно, так это кто-нибудь, сведущий в военном деле, — продолжала Шана. — То есть вы. Потому-то мы нуждаемся в вас, и потому мы сделали вас командиром.

Теперь уже девушка слегка улыбнулась.

— Кроме того, даже старик Парт говорит, что никто не решится спорить с командиром, если у этого командира зубы длиной с тебя самого!

Отец-Дракон тихонько рассмеялся.

— Весьма проницательное замечание! Ну что ж, тогда, пожалуй, я лучше примусь за свою часть работы. Сомневаюсь, что здесь хоть кому-нибудь известно о Диране больше, чем мне, — а это наш самый неумолимый враг…

Дракон снова повернулся к вражеской армии, но Шана заметила, что напряженное выражение его лица сменилось простой задумчивостью, а решительно выдвинутая челюсть свидетельствовала, что дракон-волшебник вновь поверил: нынешняя война не закончится так, как предыдущая.

Да, давние воспоминания до сих пор причиняли ему боль. Но с болью можно совладать. И Отец-Дракон твердо решил именно так и поступить.

Шана улыбнулась и побежала к небольшой группке волшебников, трудящихся над поджогом тарана.

* * *

Валин вытер рот дрожащей рукой и, пошатываясь, отошел от бойницы. Когда он увидел, как плачущих, беспомощных детей гонят перед рядами солдат, словно стадо овец, первое, что испытал юноша, был ужас. Второе — когда дети попытались повернуться и разбежаться, а солдаты принялись убивать тех, кто не желал рисковать вместо них, — оказался внезапный, неудержимый приступ тошноты.

Валин с раннего детства был привычен к охоте, но ему никогда еще не приходилось видеть, как умирают разумные существа. До этого момента он не видел насильственной смерти взрослого — не говоря уже о детях.

Юноша отбежал с галереи в безопасное место, под прикрытие крепости, и рухнул, не совладав со слабостью.

Из-за стен по-прежнему доносились звуки боя, усиливавшиеся по мере того, как эльфийские лорды брали контроль над погодой в свои руки и усмиряли безжалостно хлещущий с небес ливень.

Валин прижался спиной и затылком к холодной каменной стене, обхватил себя руками и задрожал — потому что лишь он один изо всех присутствующих знал, на что способен его отец. Это зверство было лишь началом.

С Дираном такое случалось и прежде. У эльфов даже существовал для этого специальный термин, обозначающий странную зацикленность на какой-то одной цели, на каком-то деле. Это называлось «ши малади». Когда наблюдатели описали изменившееся поведение Дирана, Валин понял, что у его отца случился новый приступ этой «болезни». Теперь о Диране нельзя было сказать, что он находится в здравом уме, — по крайней мере, в том смысле, какой вкладывали в это понятие полукровки.

По эльфийским меркам Диран был достаточно здравомыслящ, но когда какие-то обстоятельства служили спусковым крючком для безумия, он не знал ни удержу, ни меры. Теперь все пойдет хуже и хуже. Он будет громоздить ужасы на ужасы и не успокоится, пока не заставит волшебников капитулировать, несмотря на все преимущества их положения. А потом, вне зависимости от того, на каких условиях будет подписана эта капитуляция, Диран перебьет их всех без малейших угрызений совести — так не испытывает угрызений совести дракон, убивающий оленя себе на обед. Шана что-то говорила о перемирии… Но не существовало силы, способной заставить Дирана соблюдать перемирие! Его просто не интересовали подобные условности. Другие лорды — даже Чейнар, — могут сдержать клятву на оружии. Другие. Но не отец. И не сейчас.

Валин дважды видел отца в подобном состоянии — и каждый раз он впадал в него, столкнувшись с неожиданным сопротивлением. Один раз это произошло, когда он искал себе союзников в Совете, а второй — когда он вел переговоры о заключении нового брачного союза. Оба раза он не успокоился до тех пор, пока не уничтожил всякое сопротивление под корень. Во втором случае, когда сама предполагаемая невеста выкинула неожиданный номер и бежала из дома с другим женихом, Диран преследовал их до тех пор, пока не добился смерти обоих, и девушки, и ее возлюбленного.

Никто ничего не заподозрил. Эльфы не убивают других эльфов — и потому эта двойная гибель была воспринята как трагическая случайность.., но Валина одолевали неприятные сомнения. Дело в том, что как раз перед этим «несчастным случаем» его отец обучил и куда-то послал особого «телохранителя». А после возвращения этому «телохранителю» позволили выйти в отставку.

Человеческая жизнь была для любого эльфийского лорда мелочью, не заслуживающей упоминания, а полукровки считались тварями отвратительнее вшей. Не существует клятвы, которая помешала бы Дирану предать и тех, и других. Он не успокоится, пока не уничтожит их всех.

Если только кто-нибудь не остановит самого Дирана.

Если только не удастся успокоить его, унять одержимость и убедить, что лично он, Диран, слишком много потеряет от продолжения войны. Если только не удастся вывести его из.., из этого состояния.., заставить вновь рассуждать разумно.

И лишь одно существо Диран, быть может, ценил достаточно высоко, чтобы поверить ему, когда он скажет, что эта война бесполезна и бессмысленна. Лишь одно, кого он не станет убивать.

«А может, я все это лишь вообразил», — подумал Валин и оттолкнулся от каменной стены. Юноша больше не дрожал. Он принял решение.

Несколько дней назад он задумал некий план и для его исполнения попросил Меро украсть из шатра Дирана один, вполне определенный берилл. Эльфийскому лорду, чье внимание было поглощено более серьезными проблемами, и в голову не пришло, что запертый шкафчик не в состоянии остановить решительного волшебника. Особенно такого, которому точно известно, где может располагаться маленький, но ценный предмет. Валин запустил руку в карман и сжал берилл. От соседства с его телом камень нагрелся. Это был один из талисманов Дирана, драгоценный камень, в котором Диран хранил часть своей силы — про запас, для того момента, когда его наличные силы истощатся. Более того — это был один из первых талисманов Дирана, камень, с которым он работал в течение столетий и который был теперь с поразительной точностью настроен на своего хозяина. До тех пор, пока Валин держит этот камень при себе, любая попытка Дирана повредить юноше лишь придаст ему сил.

«Так что, если Диран попытается нанести по мне удар, это аукнется и ему самому», — подумал Валин и спустился на первый этаж, дабы разыскать Зеда. Этого должно хватить, чтобы Диран задумался. И, возможно, ему удастся при помощи талисмана взять отца под контроль — ну, хоть ненадолго. Во всяком случае, попытаться стоит.

Зед сидел в компании молодого дракона (ныне находящегося в облике полукровки), и оба они ожесточенно трудились, прикрепляя обрезки когтей к готовым стрелам Когда Валин отыскал их, Зед как раз закончил возиться с очередной стрелой.

— Зед! — неуверенно произнес Валин. — Ты не мог бы оказать мне услугу? Дело довольно серьезное…

— Могу, наверное, — отозвался Зед и ссыпал наконечники стрел на пол рядом со своим помощником-драконом. А тот тем временем брал зеленые, искривленные, — словом, совершенно бесполезные ветки, — крутил их в руках и превращал в безукоризненно прямые, гладкие древки стрел. Потом он прорезал щель, вставлял наконечник на место и передавал то, что получилось, волшебнику-подростку. А тот, завершая работу, закреплял наконечник и ставил оперение. Зед встал и слегка поморщился — затекшие от длительного сидения мышцы свело судорогой.

— Ну, так что тебе нужно? — спросил волшебник, привычным движением заправляя длинные черные волосы за уши. Валин кивком предложил ему отойти. Когда они отошли в дальний угол, подальше от лишних ушей, юноша повернулся лицом к волшебнику.

— Ты знаешь все ходы и выходы этой крепости. Мне нужно выбраться отсюда. Как только я доберусь до лагеря, я буду в безопасности, уже просто потому, что я — эльф. И я смогу отыскать отца.

— А дальше что? — спросил Зед.

— А потом я попытаюсь поговорить с ним, — ответил Валин. Юноша постарался прибавить своему голосу чуть больше спокойствия и уверенности, чем испытывал на самом деле.

Зед почесал в затылке.

— А что, если он не захочет с тобой разговаривать? Что ты тогда станешь делать? Просто повернешься и уйдешь? Что-то я сильно сомневаюсь, Валин, что он так просто тебя отпустит.

— Я… Мне кажется, Зед, отец меня недооценивает, — Валин заколебался, не зная, насколько можно доверять молодому волшебнику. — У меня есть одна вещь, которая дает мне определенное преимущество перед ним. Думаю, я смогу нейтрализовать его. Если, конечно, мне удастся поговорить с ним разумно.

Прежде чем ответить, Зед долго и пристально смотрел на Валина.

— А скажи-ка мне — так, любопытства ради: если Диран справится со всеми нашими хитростями, снесет стены и обнаружит тебя здесь — что он с тобой сделает?

— Наверное, убьет, — как можно более равнодушно отозвался Валин.

— А если Диран ухитрится притащить сюда всех Высших лордов из Совета?

— Он тогда сумеет вытянуть из Высших лордов каждую каплю силы, которой только они владеют, и действительно снесет стены крепости.

— И.., насколько вероятен такой ход событий? — осторожно поинтересовался Зед.

— С каждым днем — все более и более вероятен, — честно признался Валин. — Чем дольше все это длится, чем лучше они понимают, какую угрозу мы можем для них представлять, тем вероятнее такое развитие событий. Лорды вполне способны гнать на приступ все новых и новых солдат, пока последние в конце концов не взберутся на стены по груде тел. Они могут измотать нас при помощи магии, а потом выкинуть что-нибудь неожиданное. Они могут заблокировать заклинания, при помощи которых вы воруете еду, и уморить нас голодом.

Зед на мгновение прикусил губу. Потом он словно принял некое решение.

— Пошли, — сказал он. — Я тебе покажу один черный ход.

«Черный ход» оказался маленьким люком. Он поворачивался, и за ним обнаруживался туннель, ведущий куда-то в долину. Возможно, за пределы вражеского лагеря. Точнее говоря, непосредственно за люком открывалась отвесная круглая шахта, уходящая вниз на глубину нескольких этажей, а вот уже внизу начинался туннель.

Шахта была слишком широкой, чтобы подняться по ней вверх, упираясь в стены ногами и спиной. Валин зажег светящийся шарик и отправил его ко дну. Похоже, до дна действительно было очень далеко. Взобраться или спуститься здесь можно было лишь при помощи веревки — и действительно, сразу за люком обнаружилось вделанное в стену кольцо, и к нему была привязана веревка. Валин посмотрел на шахту, потом на веревку и вздохнул.

— А я и не говорил, что здесь легко пройти, — заявил Зед. — Я просто сказал, что здесь есть черный ход. Если тебе не нравится, ты всегда можешь попросить кого-нибудь из лучших волшебников, чтобы тебя перенесли прямиком в лагерь.

— Нет уж, спасибо, — отозвался Валин, для страховки обвязывая веревку вокруг пояса. — Мне нужна тишина. Я не желаю торжественно объявлять о своем прибытии.

Юноша еще раз заглянул в шахту и попробовал веревку на прочность. Да вроде бы крепкая.

— Я подожду тут, пока ты не спустишься, — спокойно сказал Зед. — А потом вытяну веревку наверх.

Волшебник не стал говорить: «Она тебе больше не понадобится», — но это подразумевалось само собой. Действительно ведь, не понадобится. Либо Валин окажется в плену, либо добьется начала переговоров и будет играть роль посредника.

Валин снова посмотрел вниз. Шахта казалась очень-очень глубокой, а каменные стены были скользкими от сырости.

— Да, похоже, лучше мне справиться с этой задачей, — сказал он. А потом, поймав странный, обеспокоенный взгляд Зеда, добавил:

— Не волнуйся. Я всерьез намерен победить. Мы еще выпьем с тобой бутылочку хорошего вина в честь победы.

Он улыбнулся Зеду и шагнул к краю.

* * *

Лагерь оказался невероятно грязным и жалким. Одного лишь зловония было достаточно, чтобы Валина замутило. А когда юноша увидел, в каком бедственном положении находятся рабы Дирана, он едва удержался, чтобы не развернуться и не убежать.

Здесь, среди бойцов, которые, как предполагалось, должны были заработать победу для своего лорда, было особо явственно видно, насколько Диран одержим одним-единственным стремлением — уничтожить своего врага, полукровок.

Лагерь выглядел так, словно здесь разразилось какое-то бедствие и теперь некому было наводить в нем порядок. Никто не натягивал заново палатки, рухнувшие во время бури. Никто не убирал содержимое выгребных ям, разнесенное потоками воды по лагерю. Некоторые раненые бойцы умудрились дотащиться до лагеря, но здесь ими никто не занимался. Несколько воинов — то ли больных, то ли давно уже получивших раны — лежали под навесом. Видимо, то ли они, то ли их друзья успели на скорую руку соорудить этот навес, прежде чем Диран приказал идти на новый приступ. Многие раненые и больные находились на грани смерти, а некоторые уже умерли. Тела никто не убирал.

Валин прижал к лицу носовой платок и попытался изобразить полнейшее безразличие к окружающим страданиям. Он пробирался через разрушенный лагерь, глядя лишь, куда бы поставить ногу. Ни одного эльфийского лорда не взволновал бы вид умирающих вгрязи людей — ну, разве что заставил бы подумать, что те, кто умирает здесь, уже не умрут там, где им полагалось бы, — под крепостными стенами.

Найти шатер Дирана оказалось несложно:

— он был единственным, который не пострадал от бури. Шатер стоял неподалеку от вершины холма, но так, чтобы вершина прикрывала его от крепости волшебников. Ало-золотая ткань делала его на редкость притягательной мишенью. Впрочем, это не имело значения; все равно ни волшебникам, ни драконам не удавалось пробить защиту Дирана. Валин с трудом верил в свою удачу: он неспешно прошел по каменистому склону, не столкнувшись ни с одним знакомым. Это натолкнуло его на новую мысль: возможно, полукровки упустили прекрасную возможность подослать к Дирану убийц. На эту роль мог сгодиться любой волшебник, способный создать себе облик чистокровного эльфа…

Нет, ничего из этой затеи не выйдет. Вполне возможно, что границы лагеря охраняет заклинание уничтожения личины. Отец, может, и сумасшедший, но он не дурак У входа в палатку стояло двое стражников. Валин подобрался и постарался взять себя в руки. Один из стражников узнал его.

— Мастер Валин? — произнес он.

Стражник был спокоен. Он не выказал ни малейшего удивления, увидев сына лорда. Похоже, он ничего не знал… Гм. Похоже, «исчезновение» наследника Дирана не стало общеизвестным.

— Если не возражаете, я бы хотел подождать отца внутри, — ответил Валин, стараясь говорить как можно спокойнее, как будто он чуть ли не каждый день являлся на поле боя, чтобы повидаться с отцом.

— Конечно, мастер Валин! — мгновенно отозвался стражник и придержал полог шатра, позволяя юноше войти.

Валин нырнул внутрь. Когда его глаза привыкли к полумраку, юноша обнаружил, что убранство шатра было столь же скромным, сколь роскошным была обстановка в поместье лорда.

Здесь не было ничего такого, что могло бы отвлечь Дирана от его цели. Здесь он был Воином.

Ширма делила шатер на две части — жилую, и помещение для приемов. В приемной стоял походный письменный стол, стул, стол для карты, подставка для оружия и комод для документов. В жилой — кровать, еще один стул, несколько сундуков с одеждой и пара шкафов с выдвижными ящиками.

Едва Валин успел осмотреться, как донесшиеся снаружи шаги объявили о чьем-то приближении.

Юноша вышел из-за ширмы как раз вовремя, чтобы оказаться лицом к лицу с входящим отцом.

Полог шатра скользнул на свое место. А Диран застыл у входа.

— Здравствуй, отец, — тихо произнес Валин. Диран пристально смотрел на сына, как будто плохо понимая, кто это с ним поздоровался. Потом лорд медленно стянул перчатки и отшвырнул их в сторону Диран был облачен в позолоченный доспех, покрытый искусной гравировкой. Поверх доспеха был надет алый плащ с личным гербом лорда. Лорд был при мече, но без шлема. Перехваченные шнурком волосы падали на спину. Мгновение спустя Диран шагнул вперед и скрестил руки на груди.

— Я знаю, где ты был, Валин, — с полнейшей бесстрастностью произнес он. — Полагаю, бессмысленно надеяться, что ты наконец-то осознал, чего на самом деле стоят эти паразиты.

— А я надеялся услышать от тебя, что ты принял какое-то разумное решение, касающееся моих друзей, отец, — отозвался Валин, невольно скопировав позу лорда. — Я надеялся, что ты поймешь всю тщетность твоего стремления к мести. Мы начали…

Выражение лица Дирана (если можно так сказать об отсутствии всякого выражения) не изменилось, — лишь глаза зажглись опасным светом, напоминающим расплавленный янтарь…

Совершенно как у однорога, изготовившегося к атаке.

— И это все, что ты можешь сказать? — очень мягко и очень тихо произнес Диран. — Что ты решил выступить против своих сородичей, на стороне животных?

— Они не животные. Здесь не должно быть никаких сторон, — отозвался Валин. — Этот конфликт не имеет никакого смысла — особенно конфликт между нами двумя…

Пока он произносил эти слова, свет в глазах Дирана сделался ярче. Лорд сделал еще несколько шагов вперед, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от юноши.

— Нет, — шепотом произнес Диран. — Между нами не будет никакого конфликта. Глаза его вспыхнули.

— Я просто убью тебя!

Валин среагировал за какую-то долю секунды — но этого оказалось довольно.

Когда его отец попытался всей своей немалой магической силой нанести удар по тому месту, где стоял Валин, юноша прыгнул вперед.

И в тот самый миг, когда удар обрушился на него, Валин, крепко зажав берилл в руке, заключил отца в смертельные объятия. И магия поразила их обоих…

* * *

Сила взрыва заставила крепость содрогнуться до основания. Взрывная волна сбила всех обитателей крепости с ног, невзирая на то, что большая их часть находилась под защитой каменных стен.

Шана быстро вскочила на ноги и ошеломленно уставилась через бойницу на эльфийский лагерь.

Вся вершина ближайшего холма, — того, где прежде стоял шатер Дирана, — попросту исчезла. В воздухе повисло облако дыма, а горящие обломки, попадав в сухой кустарник, заставили весь склон запылать. Часть обломков долетела даже сюда и градом посыпалась во двор крепости и на солдат под ее стенами.

— Демоново отродье! — сдавленно пробормотал Зед. — Валин…

Какая-то глубинная часть сознания Шаны взвыла от боли. Другая настоятельно требовала узнать, что же натворил Валин. Но при этом девушка не могла не заметить, какой хаос сейчас воцарился под стенами. Солдаты попадали на землю, атака захлебнулась, эльфов-командиров охватило замешательство…

— Зови остальных! — рявкнула Шана. — И драконов! Теперь наша очередь нападать!

— Но… — попытался было возражать Зед. — Валин…

— Потом! — огрызнулась Шана, адресуя это «потом» и себе самой. — Беги!

А когда Зед убежал и Шана осталась одна, девушка на мгновение подпустила к себе «потом».

«Валин, дурень несчастный… О, Валин!..»

Шана смотрела на клубящийся и рассеивающийся дым, и по щекам ее текли слезы бессилия.

Но к тому моменту, когда другие волшебники присоединились к ней для последней, решительной атаки, глаза Шаны были сухими.

Еще до наступления сумерек в крепость явился лорд Беренель — для переговоров. Шана на эту встречу не пошла. Переговоры взялись вести Отец-Дракон (естественно, замаскировавшийся под волшебника), Парт Агон и Денелор. А Шана отыскала тихий темный угол, улеглась на одеяло, лицом к стене, и стала ждать прихода слез.

Но слез не было. Была лишь чудовищная боль и мучительные угрызения совести. Это все она виновата! Это она заставила Валина почувствовать себя таким бесполезным и даже не попыталась подыскать ему достойное дело. Она толкнула его на этот путь. Она, лишь она…

В темноте послышались шаги, потом раздался чей-то голос:

— Шана! Можно, я буду твоей жилеткой?

Девушка подняла голову, схватила протянутую руку Меро и усадила его рядом с собой. А потом как-то так получилось, что они обняли друг друга, и Тень разрыдался, уткнувшись Шане в плечо.

И тогда Шана наконец-то смогла заплакать.

А потом, когда слезы иссякли, они долго говорили, вспоминая Валина. Конечно, у Меро этих воспоминаний было больше, и в конце концов вышло так, что он говорил, а Шана слушала. Он говорил о том, каким ранимым был Валин — и как мало он умел выказывать свои чувства. И каким ненужным он себя ощущал в последние дни, когда Шана и Тень постоянно были заняты, а он не мог принести никакой пользы.

«Я никогда его не знала, — подумала Шана. Рассказ Меро одновременно и удивил, и огорчил ее. — Я думала, что знаю Валина, но, боюсь, я видела в нем лишь то, что мне хотелось видеть».

И девушка снова расплакалась — сама не зная почему.

А потом они долго молчали И молчание это нарушил лишь раздавшийся где-то поблизости «шум» заклинания переноса.

Шана мгновенно вскочила на ноги, испугавшись измены. Девушка помчалась к винтовой лестнице, на бегу зажигая свет. Меро бежал рядом. Крепость казалась совершенно пустынной, и их шаги гулким эхом отдавались от стен каменного колодца. И на середине спуска они столкнулись с Зедом.

— Все в порядке, — поспешил успокоить их молодой волшебник. Его дыхание тоже было прерывистым. — Лорд Беренель послал за представителем Совета. Они намерены подписать договор. Все сейчас там…

«Мы не хотели беспокоить вас, — безмолвно добавил он. — Но я подумал, что вы услышите появление лорда Арсевиля, и, может быть, захотите прийти».

Взгляд Зеда неуверенно скользил по лицам Шаны и Меро. Девушка слабо улыбнулась.

— Все в порядке, — сказала она. — Мы придем.

— Это хорошо, — с явным облегчением отозвался Зед. — Ты и вправду нам нужна.

Шана кивнула и зашагала вперед. Меро и Зед двинулись следом. Но девушке казалось, что их разделяет не пара шагов, а неизмеримо большее расстояние…

«Ты и вправду нам нужна…»

А кто им нужен? Она сама? Или воплощенное Проклятие эльфов?

Сможет ли она среди всех этих событий остаться самой собой?

* * *

— Итак, на какое время мы можем рассчитывать, прежде чем нам придется отсюда уйти? — спросила Шана у Денелора после того, как эльфийский лорд покинул собрание, даже не скрывая своего облегчения.

Денелор заглянул в текст договора.

— Формально — на шесть месяцев. Но я бы лично предпочел забраться как можно дальше в дикие земли — так, чтобы эльфы и знать не знали, где меня искать. А они наверняка начнут розыски задолго до истечения шести месяцев. А тебе бы я советовал исчезнуть в ближайшие несколько дней. Видишь ли, они и вправду тебя ненавидят.

Шана устало пожала плечами.

— Нужно же им кого-то обвинить в своем поражении. А я оказалась самой подходящей мишенью.

— Мне никогда и в голову не приходило, Шана, что наше Пророчество настолько угодит в точку, — с сожалением произнесла Алара. Она, как и остальные драконы, во время переговоров по-прежнему находилась в облике полукровки, чтобы не давать эльфам лишних подсказок.

Зед склонил голову набок.

— А вам никогда не приходило в голову, что вы, возможно, распространяете настоящее Пророчество? — поинтересовался он. — Я, собственно, хотел сказать, что Шана подходит под него по всем статьям.

На мгновение у Шаны кровь застыла в жилах.

— Подумаешь, обычное совпадение! — быстро сказала девушка. — Под это Пророчество мог бы подойти любой из нас. Я просто оказалась более заметной, только и всего.

Но обращенные на нее взгляды были какими-то странными, и Шана почувствовала, как растет дистанция, отделяющая ее от присутствующих.

«Ну вот, опять я оказываюсь изгнанницей».

— Слушайте, раз уж мне надо побыстрее убраться отсюда, давайте я займусь разведкой, — поспешно предложила Шана. — Я немного пройду на север, потом сверну на запад и посмотрю, что там можно подыскать.

Девушка заставила себя улыбнуться.

— Хорошо, что мы можем разговаривать мысленно. Так мне будет куда легче сообщать вам все новости. Кроме того, я лучше всех вас гожусь для разведки.

— Я пойду с тобой! — быстро вызвался Кеман.

— И я! — в один голос воскликнули Алара и Отец-Дракон.

Шана недоуменно уставилась на них. Отец-Дракон рассмеялся.

— Видишь ли, дочка, мы тоже изгнанники! — беззаботно сообщил шаман. Кажется, он находил это чрезвычайно забавным. — Некоторым представителям Народа чрезвычайно не понравилось, что мы решили помочь тебе. В результате мне второй раз в жизни придется вести компанию мятежников на поиски нового дома.

— Но… — начала было Шана, но Отец-Дракон шикнул на нее.

— Я этому рад, — заявил он. — Жизнь, лишенная борьбы, не идет Народу на пользу.

«Я бы тоже хотел пойти с тобой, если ты меня возьмешь».

Эти слова оказались для девушки полной неожиданностью. Шана удивленно посмотрела на Тень. Меро пожал плечами.

«Если я пойду с тобой, мне будет некогда изводить себя воспоминаниями. Думаю, я смогу вам пригодиться. И кроме того.., без тебя я буду чувствовать себя очень одиноко».

Меро застенчиво улыбнулся, и Шана сама удивилась, поняв, как обрадовала ее эта улыбка.

— Ну, тогда выходим завтра утром — идет? — произнес Отец-Дракон.

Шана обвела взглядом своих друзей — и внезапно перестала чувствовать себя изгнанницей.

«Я вовсе не изгой, я — предтеча. А это не так уж плохо. А мои друзья и родные будут со мной».

— А мы пойдем за тобой и будем надеяться на тебя, — мягко произнес Денелор, словно прочитав мысли Шаны. Возможно, так оно и было.

— Значит, утром, — согласилась Шана. Меро кивнул.

— Утром мы откроем целый мир.

Андрэ Нортон Эльфийское отродье

Глава 1

Шейрена безмерно устала. Ей уже добрый час, а то и больше, приходилось слушать восхищенное воркование служанок. Человеческие голоса эльфийскому уху кажутся хриплыми и грубыми, но Шейрене они обычно слух не резали. Однако сегодня…

— О, госпожа моя, какое чудное платье! Такого свет не видывал, клянусь!

Безымянная белокурая рабыня из числа прислужниц ее матери цокала языком, разглядывая переливающиеся складки платья Шейрены. Возможно, с ее точки зрения платье действительно было восхитительным: тяжелый муаровый шелк цвета павлиньего пера, прошитый нитями, отливающими перламутром. Цвет ткани был куда ярче тех, что встречаются в природе.

«Но для меня ничего хуже не придумаешь… Я просто пропаду в этом платье! Я буду похожа на привидение, обрядившееся в костюм, снятый с живого».

— Да, в самом деле! — воскликнула другая служанка. — Все лорды будут от вас без ума!

«Ну да, если им нравятся девушки, похожие на труп, облаченный для погребения!» Как бы ее ни накрасили, все равно цвет лица Рены не будет соответствовать этому платью. Оно годится для яркой красоты человеческой наложницы, но отнюдь не для эльфийской девы. Тем более Шейрена чересчур бледна даже для эльфийки. Как это похоже на отца: выбрать платье, которое подчеркивает не красоту Шейрены, а власть — его власть, его могущество, его богатство, позволяющее приобретать такие вещи.

Шейрена ан-Тревес зажала уши, чтобы не слышать болтовни рабынь. Ей хотелось очутиться где угодно, только не здесь. Бледно-голубые мраморные стены ее комнаты, лишенные окон, всегда напоминали Шейрене каземат, но теперь, когда в комнате толпились не только полдюжины ее собственных рабынь, но и еще четыре рабыни ее матери, Шейрене казалось, что в комнате буквально нечем дышать. Жара, духота, нестерпимое благоухание духов…

Шейрена мечтала сбежать отсюда хоть куда-нибудь.

«Вырваться бы на волю! Посидеть бы сейчас на том лугу, что нашел Лоррин, посмотреть на бабочек или прокатиться верхом вдоль стены поместья…» — с тоской подумала Шейрена. Она погрузилась в мечты о бегстве, унесясь мыслями далеко-далеко от душного будуара. Шейрене представилось, как она мчится сломя голову на резвом мерине Лоррина вдоль стены, сложенной из песчаника, в лицо ей бьет свежий ветер, и Лоррин, как ни старается, не может опередить ее…

«Ах, Лоррин! Если бы ты мог прийти и избавить меня от всего этого! Но нет, это глупо — ты ведь и сам не в силах избавиться от цепей обычаев…» Две главные прислужницы Шейрены — бывшие наложницы отца, изгнанные из гарема, рыжие близняшки, которых Шейрена все время путала, — обратились к ней с каким-то вопросом. Шейрена легонько тряхнула головой и заставила себя отвлечься от дум.

— Пора надевать нижнее платье. Прошу вас, госпожа, — терпеливо повторила рыжая. Лицо служанки ничего не выражало. Шейрена встала, чтобы позволить одеть себя. Рабыни давно привыкли к ее кратковременным приступам забытья. Даже если это их и раздражало, девушки были чересчур хорошо выдрессированы, чтобы показать это. Ни один из рабов В'лайна Тилара лорда Тревеса никогда не осмелился бы выказать раздражение перед своими хозяевами-эльфами. Прислужницы Шейрены всегда сохраняли одинаковое безжизненно-доброжелательное выражение лица, какое можно видеть на парадных портретах.

Этого требовал отец Шейрены. Но саму Шейрену это всегда ужасно нервировало: кто знает, какие мысли прячутся под этими масками?

«Если бы я знала, о чем они думают, я бы, по крайней мере, могла знать, что думать о них. Хотя вряд ли их мысли оказались бы особенно лестными… Ну что хорошего можно подумать обо мне?» Повинуясь указаниям служанок, Шейрена повернулась к четырем девушкам, которые держали платье бережно, будто священную реликвию, и подняла руки. Шелк мягко скользнул вдоль тела и на миг окутал ей голову, пока служанки расправляли пышные мягкие складки цвета морской волны. Они стянули платье вниз, и юбка окутала босые ноги Шейрены. Рукава и лиф были облегающие, с очень глубоким вырезом, юбка расходилась от бедер пышными складками, а позади по последней моде волочился длинный шлейф…

«В этом платье я буду похожа на зеленый прутик, колыхающийся на волнах. Очень мило. И почему они не смеются надо мной? Я бы на их месте не удержалась…» Конечно, этот покрой тоже выбрал сам лорд Тилар. Надо же показать, что его дочь не чуждается веяний моды! И неважно, что в этом модном платье она выглядит смешно.

Хотя, с другой стороны, так ли уж ей хочется быть привлекательной?

«Нет. Нет, не хочется. Я не хочу мужа. Я хочу, чтобы все оставалось по-прежнему. Да, мою нынешнюю жизнь не назовешь счастливой — но мне совсем не хочется оказаться собственностью какого-нибудь лорда, похожего на моего отца. Ну, а раз отец сам выбрал для меня это платье, он не сможет обвинять меня в том, что я выгляжу смешной». Эта мысль принесла ей немалое облегчение. Ведь если сегодня вечером Шейрена не добьется успеха, отцу непременно понадобится кто-то, на кого можно будет свалить вину. Так что не стоит давать ему повода обвинить во всем ее. Лорд Тилар дал понять своей жене и дочери, что сегодняшний праздник особенно важен для дома Тревес.

Когда отец получил приглашение, причем не только для себя, но и для Шейрены, он ужасно обрадовался. Шейрена не видела его таким веселым с тех пор, как он узнал, что цены на зерно для рабов подскочили втрое из-за града, который его поля обошел стороной. Род лорда Тилара был старинным, но не слишком знатным, и богатством своим он был обязан исключительно удаче в торговых делах. Дед лорда Тилара был простым нахлебником. Дом Тревес достиг таких высот только благодаря хозяйственности лорда Тилара. И в Совет лордов он был избран лишь недавно.

В былые времена лорд Тилар не посмел бы даже приблизиться к главе дома Хэрнальт, а уж о том, чтобы получить от него приглашение на праздник, нечего было и мечтать…

— Госпожа, повернитесь, пожалуйста.

Приглашение было прислано не по магической связи.

Его принес посланец — причем не раб-человек, а эльф.

Это говорило о том, насколько повысился статус лорда Тилара со времен войны с Проклятием Эльфов. Приглашение было начертано на тончайшем листке чистого золота. Разумеется, без магии такого не создашь. Это была тонкая, неявная демонстрация силы и искусства создателя.

«В'касс Ардейн ан-лорд Фотрен лорд Хэрнальт просит лорда Тревеса оказать ему любезность, посетив праздник, который устраивает в его честь его опекун, В'шейл Эдрес лорд Фотрен, по случаю его вступления во владение землями и титулом. Кроме того, он просит, чтобы на празднике присутствовала также дочь лорда Тревеса».

Ни даты, ни времени не указано: даже самые нищие нахлебники в поместье лорда Тилара знали, когда именно состоится праздник. Знали они и то, почему наследник дома Фотрен унаследовал дом Хэрнальт — вопреки яростному сопротивлению брата лорда Дирана.

— Пожалуйста, приподнимите немного руку.

«Странно, что брата лорда Дирана тоже зовут Тревес…» Лорд Тревес и лорд Эдрес крупно повздорили на Совете.

Лорд Тревес удалился в гневе, забрал то немногое, что принадлежало ему по закону, и сделался нахлебником одного из противников лорда Эдреса. Шейрена надеялась, что столь неудачное совпадение имен вызовет в лорде Ардейне неприязнь к ней. Ведь раз он приглашает ее на праздник, значит, на этом празднике он намерен выбрать себе невесту…

— Пожалуйста, повернитесь немного…

Прошел почти год с тех пор, как лорд Диран погиб вместе со своим сыном и наследником и его имение осталось без хозяина. В конце концов лорды из Совета — и лорд Тилар в их числе — постановили, что имение и титул переходят по наследству только к старшему сыну, оставшемуся в живых, за исключением тех случаев, когда сыновей в живых не осталось. И, поскольку предполагалось, — ибо трупов было два, — что Валин, наследник Дирана, обратился в дым вместе со своим отцом, а брат-близнец Валина остался жив и здоров, то потому ему и полагалось унаследовать дом своего отца.

Таким образом молодой Ардейн оказался двойным наследником, а потому сделался вдвое более желанной кандидатурой для брачного союза. Неважно, что лорд Эдрес был еще вполне крепок и не позволял надеяться на то, что Ардейн унаследует его имение в течение ближайших нескольких веков — ведь теперь Ардейну по праву принадлежало все имущество лорда Дирана. Благодаря этому он сделался равен своему деду по статусу и положению. Лорд Тилар поддержал требования Ардейна, и это не прошло незамеченным. Очевидно, без награды он не останется — хотя вряд ли наградой будет женитьба Ардейна на Шейрене. Для этого лорд Ардейн был чересчур знатен, а лорд Тилар все же оставался выскочкой, хотя, надо сказать, выскочкой весьма уважаемым.

— А теперь, госпожа, пожалуйста, опустите руку.

«И, несомненно, все непомолвленные эльфииские девы соответствующего ранга получили приглашение прийти и показаться лорду Ардейну — или, точнее, его деду».

Шейрена ни минуты не сомневалась насчет того, кто будет выбирать невесту для Ардейна. Самостоятельно выбирают себе супругу лишь те, у кого нет ни родителей, ни опекунов. Если молодому лорду повезет, его дед, возможно, спросит его мнение — но скорее всего юноша настолько привык повиноваться лорду Эдресу, что покорно женится даже на ослице, если так прикажет его дед.

«Да и я покорно выйду замуж за осла, если так прикажет мой отец, что бы я об этом ни думала. Ведь мои чувства не имеют никакого значения…» — уныло размышляла Шейрена, пока служанки старались потуже затянуть корсаж. Это делалось для того, чтобы заставить тощие прелести Шейрены выглядеть чуточку попышнее, но результат получился скорее обратный.

В приглашении ничего не говорилось насчет других девиц, которые будут присутствовать на празднике, но в этом и не было нужды. В будуарах по всей стране судачили о том, что лорду Ардейну нужна невеста и выгодный брак — или, скорее, наоборот: выгодный брак и невеста. Так что на балу будут десятки незамужних и непомолвленных эльфиек — от девочек, которые еще играют в куклы, до почтенных вдов, обладающих собственным имением и влиянием. Однако лорд Ардейн только один, а потому на балу наверняка будет много других неженатых эльфийских лордов, а также их отцов и представителей, подыскивающих подходящих невест. Нечасто бывают такие крупные сборища, на которых все могут забыть о взаимной вражде и хотя бы на один вечер сделать вид, что хорошо относятся друг к другу. Быть может, на этом празднике будут заключены новые союзы, улажены старые конфликты…

— Шлейф, госпожа! Пожалуйста, приподнимите ногу…

«И вспыхнут новые». Служанки попросили ее развернуться на месте. Шелковые складки юбки взметнулись и с легким шелестом улеглись волнами. Затем подали верхнее платье — и Шейрена снова застыла, точно огромная кукла, пока ее облачали. Более тяжелый шелк верхнего платья стекал по телу, и его вес добавился к незримой ноше тоски, давившей на плечи Шейрены.

«Меня выведут напоказ, точно одну из отцовских породистых кобыл, чтобы все неженатые лорды могли полюбоваться моей походкой и посмотреть мне в зубы. Да и Лоррина выводят точно так же: как жеребца-производителя, напоказ всем отцам дочерей на выданье. Отцовская воля — закон…» Шейрена была слишком хорошо вышколена, чтобы проявлять свое отвращение, но немое горе стыло у нее в груди куском холодного льда, и горло сдавило до боли. Служанки принялись возиться со шнуровкой по бокам платья. Шейрена на миг закрыла сухие, горящие глаза, чтобы взять себя в руки и вернуть себе необходимое спокойствие?

О, как тяжело все время быть такой спокойной, такой послушной, особенно когда ей предстоит эта мука! Шейрена всегда чувствовала себя неуютно в присутствии чужих. Отец иногда показывал ее гостям, когда приезжали возможные кандидаты на брак, и каждый раз Шейрене хотелось спрятаться где-нибудь под ковриком. А теперь, когда ее обрядили в это орудие пытки, замаскированное под платье, в котором ей придется весь вечер выставлять себя напоказ перед десятками, сотнями чужих глаз, Шейрена чувствовала себя по-настоящему больной.

— Надо подтянуть потуже этот шнурок. Выдохните, пожалуйста…

Мать в течение нескольких недель пыталась убедить Шейрену, что ей необыкновенно повезло. Это ее первый — и, возможно, единственный — шанс вступить в брак, который устроит не только отца, но и ее самое. Это редкостная возможность познакомиться с лордами, ищущими себе невесту, прежде чем один из них свалится на нее, как снег на голову. Быть может, какой-нибудь молодой лорд действительно ей понравится; быть может, ей повезет и она выйдет замуж за того, кто позволит ей покидать пределы своего будуара, вместо того чтобы сидеть в четырех стенах, как полагается замужним эльфийкам.

Мать говорила еще многое в том же духе. Она, мол, вполне понимает чувства Шейрены, те тревожные мысли, которые преследуют ее в последнее время, и то, почему Шейрене вообще не хочется вступать в брак. «Да что мать вообще может об этом знать? Виридине ан Тревес за всю ее жизнь ни разу не пришло в голову ни одной неподобающей мысли! Она всегда была идеальной леди, любезной и послушной, охотно повиновавшейся своему отцу, а после супругу…» Разве может такая женщина, как ее мать, понять мысли, что терзают ныне Шейрену?

— Вытяните руку, госпожа. Вот так, пожалуйста.

Сейчас Шейрена отдала бы все на свете, лишь бы подцепить какую-нибудь болезнь вроде тех, на которые вечно жалуются люди, когда им неохота работать. Но увы! Эльфийские женщины, несмотря на свою кажущуюся хрупкость, никогда не болеют. Так же, как и мужчины.

«Можно было бы слечь с головной болью, как Лоррин, но теперь уже поздно. Если я пожалуюсь на головную боль сейчас, отец ни за что не поверит, что я не притворяюсь».

Она поворачивалась туда-сюда, повинуясь указаниям служанок, поднимала и опускала руки, пока они затягивали корсаж, надевали на нее широкие и длинные, до пола, рукава верхнего платья и закрепляли их на плечах золотым шнуром.

«Хотелось бы знать, я действительно выгляжу такой неуклюжей или мне это только кажется?» Шейрену раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она понимала, что отец не мог бы придумать для нее более неподходящего одеяния, и это было унизительно. Она предстанет перед целой толпой незнакомых эльфов в самом невыгодном свете. Но, с другой стороны, тем меньше шансов, что хоть кто-то ею заинтересуется…

«Пусть лучше я буду похожа на засохший прутик, чем…» Чем что? Чем выйти замуж за кого-нибудь вроде ее отца?

«Матушка сказала бы, что это не так уж плохо, — с горечью подумала Шейрена. — Но, с другой стороны, матушка всегда куда больше заботилась о Лоррине, чем обо мне. Вот если бы он был сегодня на моем месте, стала бы она убеждать его, что жениться неизвестно на ком — это совсем неплохо?»

— Не будет ли госпожа так любезна постоять минутку?..

Но Виридина совсем не такая, как ее дочь. Виридина привыкла к своему стесненному образу жизни. А Шейрене в последний год довелось немного повидать большой мир, и ей не хотелось терять последние крохи свободы.

Дочери лорда Тилара во многом жилось куда проще, чем его супруге. Существование Виридины было опутано таким множеством всяческих обычаев, что она не могла и шагу ступить без того, чтобы не нарушить то или иное правило. Большая часть этих обычаев возникла в суровые времена, когда женщинам постоянно грозила опасность, но это не имело ни малейшего значения для господина и супруга Виридины. Обычаи есть обычаи, и их следует соблюдать во всех подробностях. А Шейрена вплоть до самого последнего времени значила для семьи очень мало. Ее старший брат Лоррин, наследник, мужчина, был куда важнее.

В том кругу, где вращался лорд Тилар, незамужних женщин было куда больше, чем мужчин. Лорд Тилар был слишком горд, чтобы выдать дочь за какого-нибудь мелкого нахлебника, а замахиваться повыше он не решался.

К тому же лорд Тилар, как и все прочие члены Совета, был очень занят, когда поползли слухи о существовании Проклятия Эльфов, а тем более потом, когда эти слухи оказались правдой…

— Отойдите чуточку вправо, госпожа.

А потом началась вторая Война Волшебников, и лорд Тилар окончательно увяз в делах. Ему было не до Шейрены. Главное, чтобы дочь была послушна, хорошо воспитана и держалась пристойно, все остальное неважно.

Шейрена обнаружила, что предпочитает одиночество чьему бы то ни было обществу — если не считать ее брата.

Она не старалась завести себе подруг, потому что ее совершенно не интересовало то, чем увлекались ее ровесницы.

На нескольких приемах, где ей доводилось бывать, Шейрена забивалась в самый дальний угол и скучала там весь вечер, жалея, что нельзя уйти домой.

— А вот эту складочку сюда…

Шейрене совсем не нравилось легкое безумие, которое приносит опьянение, она не понимала, что интересного в светской болтовне и сплетнях, она была слишком проста, чтобы привлекать внимание мужчин, желанное или нежеланное, а игры, которые так забавляли других, оставляли девушку в недоумении: с чего это они так веселятся и что может быть занятного в таких глупых забавах? Так что она предпочитала сидеть где-нибудь в саду, читать или предаваться своим странным мечтам.

В последний год странные мечты посещали Шейрену все чаще, хотя впервые они пробудились в ней в тот день, когда девушка начала учиться менять форму цветов…

— Вот здесь, наверно, надо чуточку ушить.

Поначалу эти уроки, навязанные Шейрене отцом, показались ей ужасно скучными. «Лоррин учится дробить камень с помощью своей магической силы. А мне придется возиться с цветочками…» Она даже никогда не узнает, кто из них сильнее в магии: она или Лоррин. Эльфийских дев не учат ничему полезному — только всякому баловству вроде создания цветочных скульптур, плетения воды и прочего. Правда, Шейрене доводилось ловить смутные слухи о немногих, очень немногих эльфийских женщинах, которые владеют той же магией, что и мужчины. Но она никогда не встречалась ни с одной из них. И к тому же вряд ли кто-то из этих женщин согласился бы поделиться с ней своими секретами. Но до этих уроков Шейрене никогда не приходило в голову, что у нее есть своя особая сила, о которой ни один эльфийский лорд даже не подозревает.

Ибо во время первого же урока Шейрена совершила странное, восхитительное и немного пугающее открытие.

«Ведь ту же магию, которую я применяю, чтобы изменить форму цветка, можно использовать и иначе! Остановить сердце, например…» Бесполезные уроки? Если ей когда-нибудь понадобится такая сила, эти уроки могут оказаться не такими уж бесполезными…

— А это что? Нитка? Нет, не надо, обрежь ее.

Матери Шейрена о своем открытии сообщать не стала, зная, что Виридину это привело бы в ужас. А потом девушка даже не была уверена, подействует ли это. Но несколько дней спустя ей представился случай это проверить. Она нашла в саду пташку, которая с размаху налетела на стекло и сломала себе шейку. Шейрена даже не задумалась о том, что делает. Ей просто захотелось избавить бедняжку от мучений — и она остановила ей сердце.

Девушка в ужасе убежала в свою комнату, желая спрятаться от того, что натворила. Но сделанное осталось при ней — как и сила, как и знание того, что можно сделать с помощью этой силы.

С этой минуты вся ее жизнь пошла по-другому. Шейрена тайком экспериментировала со своей новообретенной силой. Она использовала воробьев и голубей, которые стаями летали по саду. Сперва она решалась лишь менять окраску и длину перьев. Но постепенно Шейрена осмелела. И теперь по саду порхали диковинные создания с алым и голубым, зеленым и золотым оперением, длиннохвостые, с роскошными хохолками — и все ручные. Что-то говорило Шейрене, что незаметные изменения, доступные ее силе, могут быть столь же важными — и столь же опасными, — как и та магия, которой владеет Лоррин.

И в то же время девушка страшилась протянуть руку и взять ту эфемерную власть, которая так ее манила. Ведь ни одна эльфийка прежде не смела делать ничего подобного.

Должно быть, тому есть свои причины? Быть может, эта заманчивая сила

— не более чем иллюзия? Да, конечно, она может превратить обычного воробушка в невиданную яркую птицу — но что толку? Что это доказывает?

— Не будет ли госпожа так любезна сойти с рукава?

Но что, если это вовсе не иллюзия? Что, если эта сила реальна? Что, если Шейрене удалось открыть нечто, о чем больше никто не догадывается?

Эти тайные мысли тяготили девушку и не позволяли принимать то, что с ней происходит, как должное. И тяжелее всего было сносить обхождение отца как с ее матерью, так и с нею самой.

Взять хотя бы это платье. Какой яркий пример того, как мало он думает об их чувствах! Ему и в голову не приходит доверить им что-то действительно важное. Если отец являлся в будуар Виридины с любезной миной, это всегда означало, что он желает, чтобы Виридина вышла к его влиятельным друзьям и разыгрывала перед ними примерную жену. А при своих лорд Тилар на любезности времени не тратил. И вообще он предпочитал жене своих рабынь из гарема. Лорд Тилар постоянно сравнивал Виридину со своими последними наложницами и всегда не в ее пользу.

«Хотя им я тоже не завидую, — подумала Шейрена, взглянув краем глаза на одну из рыжих близняшек. — Отец капризен, и фаворитки при нем надолго не задерживаются».

А когда фаворитки попадали в немилость, лорд Тилар обычно отсылал их прислуживать своей жене или дочери.

Он получал от этого какое-то извращенное удовольствие.

Шейрена никак не могла понять: то ли ему хочется отравить жизнь жене и дочери присутствием его бывшей любовницы, еще не утратившей прежней красоты, то ли, наоборот, он желает отравить жизнь своей бывшей любовнице присутствием законной жены, которая, в отличие от фаворитки, никуда не денется. Быть может, ему доставляло удовольствие и то, и другое.

Виридина спокойно мирилась с этим и никогда ничего не говорила по этому поводу. Она принимала бывших наложниц своего мужа с тем же безмятежным смирением, что и все прочие невзгоды, на которые была так щедра ее жизнь. Эльфийка не испытывала зависти к гаремным красавицам. Между гаремом и будуаром не было особой разницы, если не считать того, что Виридину нельзя было заменить другой женщиной. Наложницы из гарема пользовались не большей свободой, чем их госпожа, — и не меньшей. Постепенно Шейрена начала понимать, что будуар — это гарем для одной женщины. Интерес Виридина проявляла только к тому, что касалось Лоррина и его благополучия. Хотя это был, скорее, не интерес, а навязчивая тревога — как будто Виридина опасалась, что с сыном что-нибудь случится. Она следила за Лоррином с такой заботливостью, как будто он был неизлечимо болен. Хотя Лоррин выглядел вполне здоровым. Разве что его постоянные приступы кришайна… Быть может, с ним и вправду что-то не так, только Рене об этом не говорят? Но тогда почему Лоррин ей ничего не сказал? Раньше у него не было никаких тайн от сестры!

Да, Виридина может мириться со своей судьбой Настоящей Эльфийской Леди, но для себя Шейрена такой жизни не хочет…

«Пусть лучше на меня не обращают внимания, как на дочь, чем терпеть унижения в качестве жены кого-нибудь вроде отца».

Теперь все рабыни столпились вокруг нее, поправляя, подшивая, подтягивая, точно это платье было важной гостьей, а Шейрена — всего лишь манекеном, на который оно надето. Шейрене пришла в голову дурацкая мысль: а вдруг это на самом деле так? Вдруг это платье обладает своей собственной жизнью, а она — только средство передвижения, предназначенное для того, чтобы отнести платье туда, где все смогут на него полюбоваться?

Но вообще-то эта мысль не такая уж дурацкая. Платье представляло лорда Тилара — его власть, его богатство, его положение в обществе. А Шейрена — не более чем повод показать все это, что-то вроде знаменосца. Важно ведь знамя, а не рука, которая его несет. Манекен сгодился бы ничуть не хуже…

«Если бы я была такой же слабоумной, как мать Ардейна, отец все равно обрядил бы меня в это платье и отправил на бал. А если бы я не уступала мудростью любому из членов Совета, отец нашел бы способ заставить меня молчать, чтобы не мешать возможным претендентам на мою руку оценить его могущество».

Для лорда Тилара Шейрена и ее мать — не более чем вещи. Мысль эта была не нова, но никогда прежде Рене не давали понять это столь отчетливо. Они — имущество, фигуры на доске, и нужны они лишь затем, чтобы отец мог разыграть их с максимальной для себя выгодой.

Отцовская власть сковывает Шейрену, как это платье, и ничего с этим не поделаешь. Рена прекрасно это знала, и все же настойчивый голосок внутри упрямо твердил: «Но почему бы не попробовать?» «А потому, что жизнь так устроена, — ответила Шейрена внутреннему голосу. — Так было, так есть и так будет всегда. И изменить порядок вещей невозможно. По крайней мере, женщине это не дано. С женщинами никто никогда не считается».

Но упрямый голосок не умолкал. Когда рабыни усадили Шейрену и принялись укладывать прическу, голосок возразил: «Так уж и не считается? А как же волшебницы-полукровки? Как же Проклятие Эльфов? Она ведь тоже всего лишь женщина…» На это Шейрене ответить было нечего. Высшие лорды были убеждены, что давным-давно уничтожили всех полукровок, и позаботились о том, чтобы новых не рождалось.

Полукровкам была доступна и эльфийская, и человеческая магия, и потому они представляли собой единственную реальную силу, которая угрожала господству эльфийских владык в мире, завоеванном еще в незапамятные времена. Но, несмотря на все предосторожности, новые полукровки все же рождались — и, хуже того, кое-кому из них удавалось выжить, вырасти, войти в силу и прожить достаточно долго, чтобы научиться этой силой пользоваться. Среди этих детей была одна девочка, соответствующая описанию «спасительницы», о которой говорили древние человеческие легенды. В этих легендах ее называли «Проклятие Эльфов». И девочке удалось найти союзников, о существовании которых высшие лорды даже не подозревали.

Драконов.

При мысли о драконах Шейрена вздохнула, не обращая внимания на тугой корсаж, сдавивший грудь. Нет, самой ей драконов видеть не доводилось, но она слышала множество описаний. Вот бы хоть одним глазком взглянуть на живого дракона! Гибкие, грациозные, стремительные, сверкающие в полете, точно драгоценные камни, драконы иногда снились ей по ночам, и Шейрена просыпалась в тоске, с мокрыми от слез щеками.

— Поверните голову — вот так, госпожа.

Именно драконы склонили чашу весов войны на сторону волшебников. Благодаря им волшебники смогли сражаться с армиями трех высших лордов. Была большая битва — скорее даже бойня, — в которой погибло немало эльфов. В том числе могущественный, хотя и полоумный лорд Диран. Шептались, что убил его не кто иной, как собственный сын. Это казалось невозможным — но ведь еще год назад и драконы казались чем-то невозможным…

В конце концов высшие лорды были вынуждены подписать договор. Волшебники отступили за пределы земель, занятых эльфами, а те обязались оставить их в покое.

«Отец утверждает, что мы их прогнали и не стали преследовать только потому, что они того не стоят».

Шейрена позволила себе презрительно хмыкнуть.

«Когда отец в последний раз принимал гостей, он распространялся об этом несколько часов подряд. И не он один. Послушать отца, так можно подумать, что мы их действительно разбили наголову!» «Быть может, власть лордов не настолько сильна, как им хочется думать? — с готовностью подхватил внутренний голос. — Быть может, они совсем не так могущественны, как тебе кажется? Быть может, и ты сама не так бессильна, как они хотят заставить тебя думать?» «Все это прекрасно, — угрюмо ответила она внутреннему голосу, — но как именно я могу доказать, что свободна?» Тут внутренний голос умолк. Предложить ему было нечего. Ведь это говорило всего лишь ее мятежное упрямство…

И все же отчасти ее внутренний голос прав. Лоррин говорил, что вторая Война Волшебников окончилась «в лучшем случае ничьей, если не разгромом». И он имел в виду вовсе не полукровок. А что, если мощь лордов действительно пошатнулась? Означает ли это, что, пока лорды пытаются восстановить прежнее положение, женщина может исхитриться найти способ устроить свою жизнь так, как ей хочется?

— Пожалуйста, госпожа, опустите голову.

Но как?! Вот в чем вопрос. Как спастись от унылой жизни, которая была уготована ей с момента рождения?

«И ведь отец может заставить меня подчиниться, если захочет!» И от этого тоже никуда не денешься. Если Шейрена откажется повиноваться, у него есть множество способов испортить ей жизнь. Запереть ее в комнате, посадить на хлеб и воду…

«Он может даже надеть на меня рабский ошейник и заставить повиноваться с помощью магии». Шейрене доводилось слышать, что такое делали с некоторыми девушками, которые отказывались выходить замуж за особенно неприятных лордов. Рабский ошейник ничего не стоит замаскировать под роскошное ожерелье: такие ожерелья часто делаются для рабынь-фавориток. Шейрене сдавило горло, и дыхание у нее участилось при одной мысли об этом. Она поспешно взяла себя в руки, пока служанки ничего не заметили.

Нет, выхода нет. Только ограниченная свобода, которой она пользуется в качестве дочери. Замужним женщинам и этого не дано. Но если бы выход был!..

«И что бы я стала делать? Понятия не имею», — призналась Шейрена самой себе. Она просто чувствовала, что задыхается от сидения в будуаре, от безделья, от болтовни рабынь… «Я просто хочу, чтобы в моей жизни что-то изменилось, хотя и не знаю, что и как. Одно я знаю точно: я не хочу всю жизнь быть красивой марионеткой, как мать.

Я этого просто не вынесу».

Но, глядя на себя в зеркало, пока рабыни расчесывали и укладывали ей волосы, Шейрена вдруг осознала, насколько она похожа на мать. И неприятная мысль пришла ей в голову. А сама Виридина — всегда ли она была идеальной эльфийской леди? Быть может, ее просто заставляли притворяться — до тех пор, пока не угас последнийогонек сопротивления, пока притворство не стало правдой, маска не стала лицом?

«А вдруг и со мной так будет?!» Ох, какая неприятная мысль! Шейрена поспешно отмахнулась от нее. Она никогда не замечала ни малейших признаков того, что Виридина — не то, чем хочет казаться.

Нет, Шейрена не такая, как ее мать. Виридине ее не понять.

«Вот если бы я родилась мальчиком…» Еще один привычный, давно нахоженный путь развития мыслей. Если бы она была мужчиной, братом, а не сестрой Лоррина!

Они и так уже были дружны, как братья, из-за того, что мать Лоррина, вопреки обычаям, так заботилась о сыне, что Лоррин большую часть времени проводил в будуаре, вместо того чтобы заниматься с мужчинами-наставниками, как это принято. Виридина поощряла их дружбу и даже не так внимательно следила за сыном, когда Лоррин с Шейреной были вместе. Детьми они часто изучали науки вместе. Сколько раз Шейрена, переодевшись в старую одежду Лоррина, вместе с ним бродила по поместью! Он и теперь нередко скрывал сестру под личиной мужчины-раба, и они вдвоем ездили кататься верхом или отправлялись на охоту, когда отца не бывало в поместье. Когда лорд Тилар бывал в отъезде, строгие порядки в поместье давали слабину, а возраст и положение Лоррина избавляли их от неуместных расспросов.

Шейрене нравилось ездить верхом, хотя неизбежное завершение охоты приводило ее в ужас, и она по возможности старалась не смотреть, как убивают животных. Это Лоррин рассказал ей об истинном исходе того, что он называл «второй Войной Волшебников».

— Госпожа, закройте, пожалуйста, глаза.

Шейрена послушно зажмурилась и продолжала размышлять. Она предполагала, что сам Лоррин узнал о войне от других ан-лордов, молодых наследников и младших сыновей, с которыми он встречался в обществе. Шейрена подозревала, что старшие не одобрили бы рассказы Лоррина. То, что он ей рассказывал, по большей части было весьма нелестно для сильных мира сего. Лоррин и его сверстники были невысокого мнения об уме и способностях старших.

Шейрене казалось, что Лоррин втайне восхищается ныне покойным Валином, наследником лорда Дирана, который встал на сторону волшебников. Лоррин клялся, что Валин поступил так, дабы спасти своего двоюродного брата Меро, который, по слухам, был полукровкой; хотя Шейрена понятия не имела, откуда Лоррин может это знать. Лоррину, казалось, особенно нравилась эта часть истории. Что касается самой Шейрены, она жаждала все новых историй о драконах.

«О, драконы!..» Теперь рабыни корпели над лицом Шейрены, накладывали косметику тоненькими кисточками, пытаясь придать девушке хоть какое-то подобие живости. А это будет трудновато: волосы Шейрены были бледно-бледно-золотистыми, а лицо от природы совершенно бесцветное, и глаза — бледно-зеленые, настолько прозрачные, что казались серыми. Так что любая косметика будет выглядеть искусственно. В лучшем случае Шейрена будет похожа на фарфоровую статуэтку, а в худшем — на клоуна.

В данный момент она предпочла бы второе.

О Проклятии Эльфов, девушке, которая призвала драконов, Шейрена тоже узнала от Лоррина. Часть того, что ей рассказывал Лоррин, Шейрене удалось подслушать из разговоров отца с гостями — но не это. Отец не желал даже признавать, что подобные создания существуют. Впрочем, ничего особенно удивительного туг не было. Проклятие Эльфов — девушка и к тому же полукровка, а значит, она воплощала в себе все, чего боялся и что ненавидел лорд Тилар.

«Но если бы я могла выбирать, то хотела бы родиться мальчиком — или ею!» О, вот уж это наверняка бы шокировало леди Виридину! Но именно об этом мечтала Шейрена в одиночестве глубокой ночью: быть Проклятием Эльфов! Обладать собственной силой, принадлежащей тебе по праву, подчинять мир своей воле и своей магии, носиться по небу верхом на драконе — вот это жизнь!

«Будь я Проклятием Эльфов, никакой отец не смог бы мне помешать! Я могла бы сделать все что угодно, если захочу. Я могла бы бывать где угодно, видеть все что угодно, быть тем, чем мне угодно!» Она погрузилась в привычные мечты. Рабыни тем временем хлопотали над ней. Крохотные кисточки касались щек, губ и век, словно крылышки сотен мотыльков. А Шейрена представляла себя верхом на огромном алом драконе, взмывающем в безоблачное небо, в такую высь, что макушки леса внизу кажутся зеленым моховым ковром. В мечтах дракон нес ее к горам, которых Шейрена никогда не видела, к могучим пикам, сверкающим хрусталем и розовым кварцем, аметистом и…

Вежливое покашливание развеяло фантазии Шейрены. Она неохотно открыла глаза и воззрилась на плоды трудов служанок, отражающиеся в зеркале.

Это было ужасно. Нет, это было лучшее, что они могли сделать, и Шейрена это знала. Глаз совершенно не видно под густыми синими тенями цвета павлиньего пера, которым раскрасили веки; на щеках — красные чахоточные пятна, — ну как есть клоун! — а розовые губки бантиком кажутся приклеенными.

Шейрена не осмелилась одобрить работу служанок, но и выражать неодобрение тоже не стала. Если лорду Тилару не понравится, пусть сам так и скажет. Видя, что Шейрена молчит, рабыни снова принялись укладывать ей прическу.

Волосы Шейрены были ее единственным настоящим украшением, если оставить их в покое, — но служанки возвели из них причудливое сооружение под стать платью, и в результате прическа Шейрены сделалась похожа на парик из выбеленного конского волоса. Большую часть волос уложили на макушке жесткими завитками, косицами и локонами. Лишь несколько прядей, жестких от лака и закрученных, как проволочные пружины, спадали вниз, обрамляя размалеванное лицо Шейрены. Теперь служанки украшали прическу драгоценными гребнями и шпильками, как приказал отец Шейрены. Разумеется, гребни были тяжелые, литого золота, щедро разукрашенные изумрудами.

«Если бы я одевалась сама, я взяла бы бледно-розовый шелк, с цветами, лентами, жемчугом и белым золотом.

А не это все. Я бы, конечно, растворилась в толпе, но зато не была бы похожа на клоуна».

К тому времени, как служанки закончили убирать и наряжать Шейрену, девушка сделалась неузнаваемой. Оно и к лучшему. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь признал ее в таком виде!

Все было бы не так плохо, если бы с ней мог пойти Лоррин. Он бы рассмешил ее, он помог бы ей сохранять чувство юмора, не принимать это так близко к сердцу. Он не позволил бы особенно неприятным личностям приближаться к ней. Но Лоррин был подвержен жутким приступам головной боли

— и как раз сегодня с утра свалился с одним из таких приступов.

«Ну и хорошо. Не хочу, чтобы кто-то видел меня такой, пусть даже и Лоррин!»

***

Лоррин лежал на кровати. Одним глазом он бдительно наблюдал за дверью, другим читал с трудом добытую книгу о людях. Книга называлась «Железный Народ». Читая, Лоррин одновременно прислушивался, выжидая, не раздастся ли звук шагов. Он предусмотрительно расположился так, чтобы в любой момент иметь возможность выронить книгу и рухнуть на кровать, прикрыв глаза ладонью, едва дверь в его спальню начнет отворяться. По счастью, в характере лорда Тилара было скорее вломиться в комнату сына с фанфарами и пышной свитой, чем подкрасться на цыпочках, пытаясь застать Лоррина врасплох.

Лоррин терпеть не мог изображать кришайн — приступы жуткой головной боли, сопровождающиеся потерей ориентации. Это типично эльфийская болезнь, незнакомая людям. Считается, что она вызывается перенапряжением магических сил. Лоррин не любил изображать кришайн потому, что из-за этого нельзя будет выйти из комнаты, даже когда лорд Тилар отправится на бал. На самом деле Лоррин никогда не страдал от кришайна, хотя многие эльфы действительно были ему подвержены. Кришайн считался либо признаком чрезмерных амбиций, либо преждевременным проявлением магической силы в ребенке.

Виридина давно научила Лоррина изображать приступы кришайна именно потому, что эти приступы лишают эльфа возможности передвигаться, их легко симулировать и разоблачить симулянта невозможно. Поскольку приступы кришайна доказывали, что Лоррин — могущественный маг, лорд Тилар даже гордился тем, что его сын страдает этой болезнью.

Сегодня Лоррину было особенно неприятно изображать приступ. Не потому, что ему так уж хотелось побывать на балу — что там может быть хорошего, просто еще одно длинное и скучное празднество, — но потому, что ему не хотелось бросать бедняжку Рену одну. Лорд Тилар не станет заботиться о том, как она себя чувствует и кто ее окружает, — он будет обхаживать других приверженцев лорда Ардейна. А Лоррин знал, что на таких огромных сборищах бывает всякое: народу слишком много, чтобы хозяин мог уследить за всеми, а многие напиваются и начинают творить безобразия. Рену могут начать дразнить, унижать, она может сделаться мишенью дурацких или даже жестоких шуток, возможно, ей придется защищаться от полупьяных старых распутников или грубых молодых идиотов… Видят Предки, Лоррину и самому не раз приходилось отражать атаки непрошеных пьяных ухажеров, пока он был помоложе. Нет, конечно, ничего серьезного с ней не случится: на балу будет достаточно трезвых слуг лорда Ардейна, которые присмотрят, за тем, чтобы какой-нибудь пьяный кавалер не попытался утащить в сторонку неопытную девицу. Прежде чем действительно случится что-нибудь серьезное, к достойному господину подойдет парочка слуг, которые мягко отберут у кавалера его добычу, подсунут ему человеческую женщину-рабыню и направят его в сад или другой уединенный уголок, куда он, собственно, и собирался. Так что добродетель и подразумеваемая чистота эльфийской девы останутся незапятнанными.

«Что об этом думают рабыни, никого не интересует. Несчастные создания!» Нет, физического ущерба Рене не причинят. Но ее могут обидеть, напугать… А ведь она так хрупка и уязвима!

«С ней было бы все в порядке, она могла бы выпутаться и из более опасной ситуации, если бы только была чуточку похрабрее. О Предки! Временами мне так хочется, чтобы она сумела наконец набраться мужества! Ведь порой она начинает вести себя так, как будто действительно способна постоять за себя, — но тут же сдается и послушно делает все, как ей говорят. Если бы она только научилась говорить „нет“, она прекрасно обошлась бы и без моей помощи!» Эта мысль была жестокой. Лоррин тут же ее устыдился.

В конце концов, где и как Рена могла научиться постоять за себя? Уж чего-чего, а этого лорд Тилар не допустил бы!

Ему нужна покорная дочь, хорошо воспитанная, хорошо выдрессированная, послушно выполняющая все, чего требует отец.

И скорее всего лорд Тилар получит то, чего хотел. Леди Виридина уже рискует жизнью ради сына — на дочь у нее не остается ни времени, ни сил…

В дверь тихонько постучали. Два удара, пауза, потом еще три. Лоррин бросил книгу и соскочил с постели, прежде чем дверь приотворилась и в нее проскользнула леди Виридина. Она была одета и причесана для бала: платье серебристого шелка и бриллианты в волосах. Эльфийка была похожа на хрустальную статуэтку, выточенную рукой искусного мастера.

— Я ненадолго, — негромко, но торопливо произнесла она. — Я пришла лишь затем, чтобы сказать, что я подслушала разговор лорда Тилара по магической связи. Твоя догадка оказалась верной.

— Ага, значит, высшие лорды действительно устроили ловушку для молодых полукровок, которые могут явиться на праздник…

У Лоррина кровь застыла в жилах при мысли о том, что спасся он только чудом.

— Я так и подумал, когда узнал, что лорд Тилар так заботится о наряде Рены. Ведь он мог сделать ее какой угодно с помощью искусно наведенной иллюзии. А раз он этого не сделал, значит, иллюзию использовать почему-то нельзя…

Мать торжественно кивнула.

— Бальный зал находится под действием множества заклятий, развеивающих личины. Эти заклятия созданы самыми могущественными членами Совета, и ни один гость их не минует. Уже ходят слухи, что на самом деле полукровкой был сам Валин, а не его раб Меро.

— Ну да, как будто бы чистокровный эльф не мог восстать против такого безумного садиста, как Диран! — презрительно скривился Лоррин.

Но Виридина покачала головой.

— Да нет. Просто старики боятся. И потому делают вид, что это было вовсе не восстание, а просто следствие врожденной злобности и неуравновешенности полукровок. Но теперь, когда они признали, что среди молодых лордов и ан-лордов был полукровка, они опасаются, что могут быть и другие. Их действиями руководит страх.

Лоррин хмыкнул.

— Может, и так, но ведь они правы! — напомнил он матери с мягкой иронией. — Уж один-то точно есть.

Виридина поспешно шагнула к сыну и прижала палец к его губам, прежде чем он успел сказать еще что-то.

— Здесь всюду уши! — предостерегающе шепнула она.

— Ну, только не здесь! — возразил Лоррин с уверенностью, которую Виридина не могла разделять: ведь она была всего лишь эльфийкой. А он был полукровка и владел магией, полученной не только от матери, но и от своего настоящего отца, и настоящий отец научил его пользоваться человеческой магией, прежде чем Виридина освободила его и отправила к людям-изгоям, бежавшим из рабства. Лоррин мог читать мысли любого из тех, кто был в поместье, — и он знал, что сейчас их никто не подслушивает.

— Мне скоро надо уходить, — сказала Виридина, одарив сына слабой улыбкой. — Я пришла только затем, чтобы сказать: ты был прав. Отныне нам следует быть вдвое осторожнее. До сих пор не понимаю, как ты догадался.

На это Лоррин ничего не ответил. Он наклонился, поцеловал матери руку. Она на миг ласково коснулась его щеки.

Лоррин снова выпрямился и принялся расхаживать по комнате.

— Впервые я заподозрил ловушку, когда Тилар попросил меня помочь сделать украшения для Рены. Зачем трудиться создавать настоящие украшения, когда простые иллюзии выглядят ничуть не хуже, а носить их куда легче?

Виридина медленно кивнула. Сверкнули камни, вплетенные в ее волосы.

Ходьба не успокаивала, но зато давала хоть какой-то выход энергии.

— Когда ты мне сказала, что лорд Тилар велел тебе уступить Рене нескольких служанок, чтобы помочь наложить косметику, подозрение сменилось уверенностью.

Я понял, что прав.

— Понятно! — воскликнула Виридина. — Личина, наложенная на лицо Рены, сделала бы ее куда красивее, чем все краски, которые пустят в ход эти бедные создания.

Какой ты умница, что догадался об этом!

— Простая наблюдательность, — пожал плечами Лоррин. — Так что я создал для Рены замысловатые украшения из филигранного золота и изумрудов

— не только ожерелье и кольца, но еще и изысканный пояс, свисающий до пола, браслеты, гребни и шпильки.

Его творение просуществует недели три, а то и четыре.

Для этого потребовалось столько усилий, что, когда в результате Лоррин свалился с головной болью, это никого не удивило. У Тилара будет лишний повод похвастаться магическими способностями сына. А поскольку ловушка должна была быть тайной, об истинной причине отсутствия Лоррина никто не догадается. Так что пострадает одна Рена — и то не так уж сильно.

Жаль ее, конечно, — но у Лоррина были слишком серьезные проблемы, чтобы заботиться о самочувствии Рены. Похоже на то, что его тайна вот-вот будет раскрыта.

— Он тобой так гордится — просто смешно! — ответила Виридина, слегка скривившись. На миг маска спокойствия, которую она носила, не снимая, пошла трещинами.

Потом эльфийка вздохнула. — Твой настоящий отец гордился бы тобой куда больше — и с куда большим правом!

Лоррин вздрогнул: леди Виридина нечасто говорила вслух о его настоящем отце. Она зачала его от человека, доверенного раба, который приехал вместе с ней из отцовского поместья, когда лорд Тилар принялся преследовать жену за то, что она никак не может понести. Человек был полностью предан Виридине. Какие чувства испытывала к нему сама Виридина — этого Лоррин не знал и вряд ли когда-нибудь узнает. Единственным эльфом в поместье, чьи мысли Лоррин отказался читать раз и навсегда, была его мать. Виридина не желает обсуждать это со своим сыном — и какое право он имеет лезть ей в душу? Все, что знал Лоррин, — это то, что незадолго до замужества Виридина вывела из строя рабский ошейник Гарта, вернув ему человеческие магические способности, в том числе способность читать мысли, и что Гарт использовал свои способности, чтобы помогать ей и защищать ее.

А еще Виридина призналась сыну, как никогда не надеялась, что ему удастся пережить младенчество. По слухам, полукровки рождались слабыми и болезненными и большинство из них умирали, не прожив и года.

— Ты не жалеешь?.. — начал он.

— Нет, — решительно ответила она. — И никогда не жалела.

По магическим способностям Виридина была как минимум равна Тилару — а возможно, и превосходила его.

Она с самого рождения облекла Лоррина иллюзией эльфийского облика и поддерживала эту личину днем и ночью, бодрствуя и во сне, пока мальчик не стал достаточно взрослым и искусным, чтобы поддерживать ее самостоятельно.

Тилар был в восторге от крепкого, здорового сына, которого подарила ему жена. Возможно, Виридину тревожила сила Лоррина — но она этого никогда не выказывала.

Как на смех, через год она родила Шейрену, настоящую дочь Тилара. И Шейрена оказалась настолько же хрупкой, насколько крепок был Лоррин. Тилар явно считал, что двух детей ему достаточно, — что же до любовных утех, он предпочитал общество своих наложниц. Так что после рождения Шейрены он бросил Виридину — или оставил ее в покое, это уж как посмотреть.

— Я навечно у тебя в долгу… — прошептал Лоррин.

— Ты мой сын! — яростно перебила Виридина. Во взгляде ее на миг показалась сила, которая двигала этой женщиной. — Ты мой ребенок, ты целиком принадлежишь мне, а не ему. Здесь не может быть речи о долге.

Ее пылкий ответ заставил Лоррина умолкнуть.

Сам Лоррин был не так уверен на этот счет. Хотя предсказать, что случится дальше, было невозможно. Если бы дела шли по-прежнему, все было бы прекрасно. Виридина без труда поддерживала личину, скрывающую истинный облик Лоррина, — он и сам без труда управился бы с этим.

Так что не стоило бояться, что их тайну раскроют.

Если бы не Проклятие Эльфов.

— Мне надо идти, — сказала Виридина и выскользнула из комнаты, прежде чем Лоррин успел ответить.

Лоррин снова принялся расхаживать взад-вперед. «Если бы не Проклятие Эльфов… Одна маленькая юная девушка — и сколько сумела натворить…».

Во многих отношениях она оказалась очень полезна для дома Тревес. Если бы не она, не было бы второй Войны Волшебников и ряды эльфийской знати остались бы столь же нерушимыми, как и в последнюю сотню лет. Но разразилась вторая Война Волшебников — и одни лорды погибли в боях, а другие утратили свое влияние. Лорд Тилар дожидался подходящего момента: едва в рядах знати возникла брешь, он тут же ринулся вперед.

Но эта же девушка весьма ощутимо дала эльфийским лордам понять, что дни полукровок отнюдь не миновали, что полукровки продолжают рождаться, вырастать и скрываться в глуши. Тайна выплыла наружу, и теперь, когда волшебники оказались вне досягаемости, эльфы заглушали свой страх, охотясь на тех полукровок, что были под рукой, наказывая их лишь за то, что они такие, какие есть.

Конечно, если быть объективным, эльфов трудно упрекать за это. Как они могут не испытывать страха перед теми, кто способен обратиться не только к эльфийской магии, но и к запретной магии рабов-людей? Магии, которую сдерживают лишь ошейники, какие надевают на каждого раба, едва только он достигнет возраста, в котором ребенок уже способен обучаться магии.

Если быть объективным… Вот только Лоррину в его положении очень трудно быть объективным. И все это — из-за одной огненноволосой девушки.

Он не мог заставить себя ненавидеть ее — ведь, в конце концов, у нее скорее всего тоже попросту не было выбора.

Как и у самого Лоррина.

«И все же мне хотелось бы, чтобы она появилась когда угодно, только не в мое время. Или, по крайней мере, чуть позже, когда я нашел бы способ избавиться от лорда Тилара и сам сделался бы лордом Тревесом…» Мысль была жестокая, но неизбежная. Лоррину всю жизнь приходилось смотреть, как его мать и сестра подвергаются бесчисленным унижениям. Да и по отношению к сыну лорд Тилар никогда не проявлял ничего похожего на любовь: Лоррин был для него лишь еще одной ценной вещью, только и всего. Правда, с вещами, которыми лорд Тилар больше не дорожил, он обращался жестоко. А леди Виридиной он больше не дорожил. Не так давно Лоррину пришло в голову, что выгодный брачный союз можно устроить не только через них с Реной. Лорд Тилар и сам мог бы вступить в новый брак…

Нет, он не может этого сделать, пока жива леди Виридина, но…

«Но ведь всем известно, как хрупки эльфийки. А когда Рену выдадут замуж и уберут из поместья, меня можно будет отправить к одному из вассалов учиться управлять хозяйством, и тогда неудобных свидетелей не останется…» Не считая людей-рабов — но им рот заткнуть нетрудно.

Если это пришло в голову Лоррину — значит, и лорд Тилар наверняка об этом подумывал. В последнее время Лоррину случалось замечать, что эльф поглядывает на свою жену с нехорошим блеском в глазах. Матери Лоррин ничего говорить не стал, но начал потихоньку обдумывать, как избавиться от ее мужа, пока тот не избавился от его матери.

И все его планы были опрокинуты появлением Проклятия Эльфов.

Он снова бросился на кровать. Книга была забыта. Ну почему, почему эта рыжая девушка не могла появиться в другое время!

Что ж, у нее не было выбора. И у него тоже выбора нет.

Теперь его планы изменились. Сейчас речь шла о том, как выжить ему самому. Надо как-то пережить трудные времена, пока страх эльфийских владык не поутихнет и они не перестанут искать полукровок в своих рядах.

А что, если его найдут? Лоррина скрутило от страха при одной мысли об этом. «А если… Нет, надо все продумать.

Как скрыться. Куда бежать. Мне уже столько раз приходилось притворяться больным, чтобы избежать разоблачения… Нет, начинать планировать надо сейчас, пока еще есть время обдумать все спокойно…»

Глава 2

Рабыни помогли своей хозяйке подняться на ноги и подвели ее к большому, от пола до потолка, зеркалу, чтобы она могла полюбоваться плодами их трудов. Рена с тоской уставилась на собственное отражение. Она предполагала, что это будет ужасно, и не ошиблась.

«Нет, — подумала она, созерцая себя еще немного. — Я все-таки ошиблась. Это еще ужаснее, чем я ожидала».

Оба платья были шелковые, нижнее — светлее и легче верхнего. Предполагалось, что все вместе создаст впечатление текучести, придав Рене сходство с океанской волной, мягко и пышно облегая тело, намекая на то, что прячется под платьем.

Вместо этого текучий шелк безвольно свисал с худеньких плеч Рены и ни на что не намекал, потому как намекать-то, честно говоря, было не на что. Оба платья были снабжены длинными шлейфами, которым полагалось изящно скользить позади Рены. И каково будет управляться с ними в толпе? Рена кисло пнула шлейф пяткой. «Это все хорошо для дамы вроде моей матушки, которая умеет держаться величественно, или для настоящей красавицы, вроде Катарины ан Виттес. Тогда окружающие обращают внимание не только на тебя, но и на то, что на тебе надето, и стараются не наступать на шесть локтей материи, которые за тобой тянутся. А мне просто повезет, если никто не стащит с меня платье, наступив на этот длиннющий хвост!» Нижнее платье цвета морской волны было гладким, лишь подол и рукава обшиты простой золотой каймой.

А верхнее платье цвета павлиньего пера было покрыто крупным узором из лунных птиц — символа дома Тревес, — вытканных переливчатыми изумрудными нитями.

На худенькой Рене узор этот смотрелся совершенно нелепо: повсюду торчали либо головы, либо хвосты, и только на длинном шлейфе птицы были видны целиком. Рене полагалось являть собой красу и гордость дома Тревес, а вместо этого казалось, что ей пошили платье из обрезков портьеры.

«И возможно, гости решат, что мы предпочитаем являть свой герб безголовым, бесхвостым или бескрылым».

На фоне темного платья бледная кожа Рены казалась еще бледнее. И косметика не спасала: из-за застывшего выражения лица Рена была похожа на труп, раскрашенный для погребения.

«Прелестно. Просто прелестно. Главное — не пытаться улыбнуться, а то я вдобавок сделаюсь похожа еще и на клоуна».

А прическа! Нет, о прическе лучше не думать. Горе, а не прическа: монументальное сооружение, намертво скрепленное лаком и шпильками, памятник тщеславию, ночной кошмар архитектора. Но, с точки зрения Рены, носить ее было еще хуже, чем смотреть со стороны: золотые гребни с изумрудами такие тяжелые, что у нее непременно разболится голова задолго до конца бала. На белой груди Рены лежало тяжелое золотое ожерелье, неприятно напоминающее рабский ошейник, запястья схвачены широченными зарукавьями, тяжелые перстни тянут руки к земле, талия туго перетянута золотым поясом, и длинный конец пояса свисает до самого пола, так что ноги будто скованы…

«Надеюсь, танцевать меня никто не пригласит. В этом же невозможно двигаться!» Каждый изумруд был величиной с лесной орех, а золотые пластины — в ладонь шириной. Такие украшения подошли бы какому-нибудь тщеславному воину или яркой (и очень сильной!) наложнице. На Рене они смотрелись совершенно неуместно.

Рена вздохнула и отвернулась от зеркала. В конце концов, какое это имеет значение? Ведь и сама она не имеет значения. Она просто ходячая выставка. И лучшее, что она может сделать сегодня на балу, — это усесться где-нибудь на виду, чтобы лорд Ардейн — или другой предполагаемый жених — мог по достоинству оценить ее платье, ее украшения, — силу, о которой они говорят. Силу, которую должны унаследовать рожденные ею дети. Ведь Лоррин-то ее унаследовал, не так ли?

Служанки ждали, что она скажет что-нибудь — одобрительное или неодобрительное. Рена слабо махнула рукой.

— Мой отец, вероятно, будет вами очень доволен, — сказала она, не желая высказывать собственного мнения. — Мире, останься, пожалуйста. Остальные могут идти.

Служанки с видимым облегчением присели в реверансе и поспешно удалились. В комнате осталась только Мире, любимая служанка Рены. Мире, одна из немногих, не принадлежала к бывшим наложницам лорда Тилара, и Рена дорожила ею уже поэтому. Но Мире обладала и другими достоинствами.

Ничего особенного в Мире не было. Не простушка, не красавица, не высокая, не карлица, волосы русые, глаза карие — самая обычная девушка. Но все это было внешнее. Теперь Рена знала, что простецкая внешность служит Мире лишь маской. Ведь Мире — единственная из всех рабынь — действительно знала, что на самом деле творится за стенами поместья. Хотя откуда ей это известно, служанка признаваться не спешила. Но главное — она охотно делилась этими сведениями со своей хозяйкой. Поначалу она говорила: «ходят слухи» или «поговаривают, что…», но потом отбросила притворство. Девушки давно уже позволяли себе говорить друг с другом откровенно.

Когда прочие служанки вышли, Рена убрала с лица благосклонную мину (и без того не особенно убедительную) и хихикнула, увидев, что Мире скривилась с отвращением.

— Знаю, знаю, — сказала Рена человеческой девушке. — Ужас, правда?

— Вы мне напоминаете девственницу, которую собираются принести в жертву по обычаю какой-нибудь древней религии, — ответила Мире, качая головой и язвительно усмехаясь. — Бедное жалкое создание, с головы до ног увешанное дарами богам, чтобы быстрее пойти ко дну священного пруда.., б-р-р!

— Да, существо, которое важно не само по себе, а как носитель даров. Я тоже думала о чем-то подобном.

Рена осторожно опустилась на стул.

— Слушай, ты не могла бы это хоть как-нибудь уравновесить? А то мне кажется, что я вот-вот рухну.

— Сейчас поглядим, — с готовностью откликнулась Мире. — Возможно, мне удастся «потерять» часть этих жутких гребней и булавок. Вряд ли лорд Тилар станет их пересчитывать. Знаете, госпожа, я вам никогда особо не завидовала, но сегодня я чрезвычайно рада, что мне не придется быть на вашем месте. Эта прическа, должно быть, ужасно тяжелая, а уж гребни!

Мире склонила голову набок.

— Гм… Наверно, я смогу убрать половину из них, сохранив прежний ужасающий эффект.

— О, пожалуйста! — взмолилась Рена, не испытывая ни малейших угрызений совести. — Их создал Лоррин.

Через пару дней они развеются сами собой. И расскажи мне новости, если есть, что рассказывать.

— Кое-что есть.

Рабыня аккуратно вынула один из гребней, бросила его на пол и задвинула ногой под туалетный столик.

— Я слышала, что волшебники нашли себе новую крепость и теперь устраиваются в ней. Ну, то есть они нашли место, которое можно превратить в крепость, и отправили весть для беглых полукровок, чтобы они могли отыскать это место. На самом деле крепость для них строят драконы — по крайней мере, так говорят.

— В самом деле?

Волшебники Рену интересовали мало, но то, что драконы по-прежнему с ними, помогают им…

— Но как драконы могут строить? У них ведь когти, чешуя и все такое — им ведь, наверно, не очень удобно…

Мире рассмеялась и запихнула второй гребень в другое укрытие.

— А я-то думала, что говорила вам, когда рассказывала о войне! У драконов есть магия, и эта магия способна не только вызывать молнии. Они могут придавать камню любую форму, какую захотят. Они просто лепят стены из скал, как раб лепит горшок из глины.

Рена увидела в зеркале, как ее бледно-зеленые глаза расширились от изумления.

— Нет, ты не говорила! Ты не рассказывала, что драконы владеют магией. Ну, то есть летать и бросаться молниями — это, конечно, тоже магия своего рода, но такая магия! Они похожи на одного из великих дарсанов из Эвелона!

Мире пожала плечами, как будто для нее это не имело особого значения.

— Ну, мне казалось, что такие огромные существа просто не могут не обладать магией. Это же само собой разумеется! Подумайте сами: если тебе приходится жить в пещере, надо же ее как-то обустраивать!

Рабыня спрятала под столик еще пару булавок, потом ослабила ожерелье. Рена задумчиво кивнула.

— Да, пожалуй, ты права. Просто то, что ты сообщаешь мне о драконах, звучит все удивительнее и удивительнее!

Ах, я отдала бы все на свете, лишь бы увидеть настоящего живого дракона хотя бы одним глазком!

Рабыня сухо рассмеялась.

— Судя по тому, как идут дела, похоже, что ваше желание скоро исполнится. Драконы вовсе не намерены скрываться! Скоро они начнут летать прямо над поместьями.

А вам, видать, они очень нравятся, да?

Рена только кивнула в ответ. Вот если бы тут был Лоррин — о, Рена прекрасно знала, о чем он спросил бы в первую очередь. О Проклятии Эльфов. Он, похоже, был так же одержим этой юной волшебницей, как Рена одержима драконами. Правда, при рабах запрещено даже упоминать это имя, но Лоррина бы это не остановило, как и то, что, если бы их подслушали, Мире грозили бы серьезные неприятности.

«Хотя Мире бы выпуталась — она слишком хитра, чтобы попасть в ловушку!» Рабыня всегда заботилась о том, чтобы их никто не подслушал. И, однако, Лоррин готов пойти на такой риск, какого сама Рена никогда бы не допустила…

Но Рена предпочитала расспрашивать о драконах. Это была сравнительно безопасная тема — даже если их действительно подслушивают.

— А что такое «дарсан»? — спросила Мире, аккуратно укладывая волосы Рены, чтобы было незаметно, что часть гребней вынута. — И что такое «Эвелон»?

— Эвелон — это место, откуда мы все пришли, — рассеянно ответила девушка: ей живо представился дракон, превращающий вершину горы в подобие себя самого. — Я-то его, конечно, не помню, и лорд Тилар не помнит, потому что мы родились уже здесь, но все старейшие лорды Совета его помнят — вот, например, дядя лорда Ардейна.

Говорят, это было очень опасное место — такое опасное, что нам пришлось уйти оттуда, а иначе бы мы погибли.

— Опасное? — прищурилась Мире. — И чем же оно опасное?

Рена пожала плечами.

— Лоррин говорит, мы сами были виноваты. Каждый из эльфийских домов враждовал одновременно не менее чем с дюжиной других, и битвы велись отнюдь не с помощью армий рабов или гладиаторов, потому что рабов там нет: там вообще нет людей. Дома с детства готовили своих сыновей к тому, чтобы быть воинами и вести магические поединки. А еще они создавали с помощью магии жутких чудовищ, чтобы натравливать их на враждебные дома.

Только беда в том, что частенько эти чудища сбегали и принимались уничтожать всех подряд. На гербах многих домов изображены те самые чудища, которых они создали.

Дарсаны — это, кажется, что-то вроде драконов: они похожи на гигантских ящериц, только без крыльев, едят все, что движется, и плюются огнем. И драконов дома тоже создавали — только драконы все разлетелись. А дарсаны постепенно обрели собственную магию: они научились зачаровывать, — по крайней мере, так говорится в истории.

И от этого они стали вдвое опаснее, чем прежде.

— Угу… — Мире продолжала причесывать Рену, но на лице служанки застыло странное, сосредоточенное выражение. — Так из-за этого вы и ушли из Эвелона?

— Да, наверно… Ушли, пока могли.

Рена не упрекала своего деда за то, что он покинул родину, — судя по рассказам Виридины, место было действительно ужасное.

— Лоррин думает, что ушли в основном те дома, которые были слабейшими, те, кому нечего было терять. Он говорит, именно поэтому среди нас так много эльфов, почти лишенных магии.

— Ваш братец время от времени говорит умные вещи, — насмешливо заметила Мире. — Так, значит, слабые сбежали и оставили поле битвы сильным

— которые, вероятно, давным-давно уничтожили и самих себя, и все вокруг. Да, пожалуй, мне тоже не хотелось бы жить в Эвелоне!

— А вот теперь ты говоришь совсем как Лоррин! — Рена тихонько рассмеялась. — Он бы тоже так сказал.

— Я же говорю: время от времени он бывает прав.

Мире положила расческу и осмотрела результат своих трудов.

— Так вот, значит, почему высшие лорды никогда не сталкиваются друг с другом напрямую, все распри ведутся путем интриг, а исход битв решается руками рабов или гладиаторов?

Рена кивнула.

— Это не столько закон, сколько соглашение. На самом деле в старые времена, когда мы только начали строить свои поместья, высшие лорды стремились объединить силы, чтобы управиться побыстрее. Ну, а теперь… — Рена криво усмехнулась, — скорее свиньи наденут платья и станут играть на арфах, чем кто-нибудь вроде лорда Синдара придет на помощь лорду Килану. Надеюсь, драконы живут дружнее нас.

— Слыхала я, что так оно и есть, — кивнула Мире. — Мне говорили, что они умеют делиться друг с другом своей силой и что между ними не бывает мелких ссор. Лишь страшнейшее предательство может сделать их врагами. Говорят также, что там, где есть драконы, царит тысячелетний мир. Наверно, именно потому они и согласились помочь полукровкам: ведь волшебники просто жили и никого не трогали — это эльфы первыми начали войну, чтобы их уничтожить. Драконам, должно быть, стало просто жаль полукровок, и они исполнились неприязни к лордам, что искали смерти волшебников.

— Жалко, что мы не такие! — вздохнула Рена, изучая свое отражение в зеркале.

«Если бы мы были как драконы, меня не поднесли бы на тарелочке какому-нибудь выжившему из ума старцу в качестве сладенькой невесты, — угрюмо размышляла она. — Если бы мы были как драконы, я могла бы делать, что захочу, и отец оставил бы меня в покое».

А что именно она стала бы делать?

— А что делают драконы, когда не помогают волшебникам? — спросила она вслух.

— О, им живется очень весело! — тут же отозвалась Мире. — Они летают, играют друг с другом, исследуют новые земли, создают дивные скульптуры с помощью своей магии, рассказывают сказки — да мало ли что! Всего и за день не перескажешь.

При мысли о такой привольной жизни в горле у Рены встал комок. Она сглотнула. «Если бы только я могла сбежать, сбежать в ту землю, где живут драконы! Если бы найти такое место, где мне больше не пришлось бы повиноваться отцу, где нет никаких правил…» Эти правила и отцовская воля давили ее так же ощутимо, как созданные по его приказу украшения. С таким грузом много не налетаешь…

Но мечты о бегстве были так же бесплодны, как мечты о драконе, который прилетит и унесет ее отсюда. Ну как ей сбежать? Она ведь даже ни разу не покидала пределов поместья! Она не умеет заботиться о себе, не умеет защищаться, а без этого ее поймают и приведут обратно, прежде чем она успеет отойти хоть на шаг от ворот.

Бегство было таким же невозможным делом, как.., как свиньи в платьях и с арфами!

И к тому же она слишком долго собирается. В любую минуту может явиться отец, чтобы посмотреть, почему она медлит. И что будет, если он обнаружит, что она уже одета и причесана и сидит, пялясь на себя в зеркало?

Шейрена снова поднялась, без радости, но с достоинством.

— Ладно, Мире, ты меня не жди. Скажи одной из служанок, чтобы она ждала моего возвращения в моих комнатах.

По крайней мере, Мире не придется скучать весь вечер в одиночестве в пустых и гулких апартаментах.

— Которой? — с готовностью спросила Мире.

Рена пожала плечами.

— Не знаю. Мне все равно. Выбери кого-нибудь, кого ты недолюбливаешь. Скажи, что это я приказала.

Ни одна из рабынь не посмеет ослушаться прямого приказа дочери хозяина, так что если у Мире есть на кого-нибудь зуб, это для нее удобный случай отомстить. В отсутствие Рены все шкафы и ящики будут заперты с помощью магии, так что служанке останется только сидеть сложа руки и скучать, пока Рена не вернется с бала.

Мире хитровато улыбнулась и поклонилась госпоже.

Поклон был чуточку насмешливым, но Рена ничего не сказала. Не дожидаясь ответа, эльфийка повернулась, махнула рукой в сторону двери, которая мгновенно распахнулась, и вышла в коридор, отделанный розовым мрамором.

Коридор, как и комнаты Рены, был создан прежним владельцем поместья, высшим лордом, куда более могущественным, чем лорд Тилар. Двери комнат раскрывались лишь по велению тех, в чьих жилах текла эльфийская кровь, а часть дверей была снабжена магическими завесами, которые не пропускали никого, кроме хозяев. Весь дом был озарен мягким рассеянным светом, угасающим только по велению эльфов. В доме не было ни окон, ни отдушин.

Многие из рабов так ни разу и не видели солнца с тех пор, как их забрали прислуживать в доме.

Многое в доме не изменилось со времен смерти прежнего владельца: лорду Тилару не хватало магии, чтобы переделать дом по своему вкусу. Пожалуй, оно и к лучшему. Рене случалось бывать в домах, где никогда нельзя было заранее знать, что находится за дверью: коридор, бальный зал или пропасть. Не настоящая пропасть, конечно, всего лишь иллюзия, но Рена тогда ужасно перепугалась — в чем, собственно, и состояла соль так называемой «шутки».

Нет, это был самый обычный коридор, уставленный вдоль стен алебастровыми вазами. Коридор заканчивался лестницей, тоже отделанной розовым мрамором. Лестница, мягко изгибаясь, спускалась на первый этаж. У верхней площадки Рену поджидал ее личный эскорт из людей-стражников. Когда Рена миновала их, стражники бесшумно последовали за ней. Лорд Тилар и леди Виридина должны ждать ее внизу. Будем надеяться, что они сами только что закончили одеваться и ждут ее не слишком давно… Отец так тщеславен — должно быть, он долго прихорашивался…

Рена помедлила на верхней ступеньке и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. «Голову выше. Иди медленнее.

Старайся не забывать про этот дурацкий шлейф. Постарайся забыть про этот дурацкий эскорт. Ступай размеренно…» Рена медленно спускалась по лестнице. На полпути остановилась, прислушиваясь к голосам, доносящимся снизу. Лорд Тилар о чем-то громко рассуждал, но голос его звучал надменно, а не раздраженно. Значит, она не опоздала.

Возблагодарим же Предков за эту маленькую милость!

Рена продолжала спускаться тем же торжественным шагом, зная, что если она уронит свое достоинство, проявив хоть малейшую оплошность, отец будет недоволен. А у него и так хватит причин для недовольства — лучше не давать ему лишнего повода разгневаться…

Он все-таки ждал ее. Сердце у Рены упало, когда она увидела, что отец обернулся к лестнице, едва она показалась из-за поворота, и придирчиво следит за каждым ее движением. Грудь сдавило от страха, и Рене стоило немалого труда продолжать дышать ровно и спокойно.

«Ему не понравится это платье, эта прическа, этот макияж.., ему не понравится моя походка…» Этот страх был привычным — Рена испытывала его каждый раз, как ей случалось попасться на глаза отцу. А что поделаешь, если отец не внушает ей ничего, кроме страха?

Отец был красив даже для эльфа, но лицо его и по эльфийским меркам казалось чересчур холодным и отстраненным. Он был на полторы головы выше Виридины и дочери. Лорд Тилар носил такую же прическу, как его дед, словно бы в память об этой грозной личности: волосы коротко подстрижены, вопреки моде, и не схвачены ни обручем, ни диадемой. Узкие, точеные черты эльфа не выражали абсолютно никаких чувств, но Рена знала отца достаточно хорошо, чтобы заметить, как сощурились ярко-зеленые глаза, выискивая недостатки в ее одежде и поведении.

Лорд Тилар и леди Виридина были одеты в одинаковые цвета — льдисто-белый с золотом. Отцовский костюм напоминал доспехи, не будучи таковыми; что до платья матери, оно было несколько более утонченной копией платья Рены. Однако на леди Виридине платье жемчужно-белого шелка, расшитое переливчатыми лунными птицами, выглядело прекрасно. Монотонную бледность нарядов оживляли лишь камни в украшениях: изумруды и бериллы. И опять же камни на леди Виридине были точно такие же, как на Рене, но она носила их легко, словно бы не замечая их веса. Украшения на лорде Тиларе были попроще и не столь многочисленны: пояс, одно кольцо, браслет и гривна на шее.

Рена приостановилась на последней ступеньке, с трепетом ожидая приговора отца.

Молчание, казалось, тянулось целую вечность. Рена изо всех сил сдерживала дрожь, стараясь, чтобы отец ничего не заметил.

— Неплохо, — сказал он наконец словно бы нехотя. — Ты смотришься вполне презентабельно.

Рена вздохнула с облегчением, стараясь, чтобы этого тоже не было заметно, и преодолела последние несколько шагов, которые отделяли ее от родителей.

— Благодарю вас, господин и отец мой, — прошептала Рена. Она не собиралась говорить это шепотом, но иначе почему-то не выходило.

— Ну что, так и будем стоять тут весь вечер?

И, не успев договорить, лорд Тилар резко развернулся и зашагал по другомукоридору розового мрамора, ведущему в его кабинет, где находился портал.

Самому лорду Тилару никогда бы не хватило магии на то, чтобы создать прямой портал, ведущий в Зал Совета, но этот портал достался ему вместе с домом. Портал Тревесов перенесет их в Зал Совета, а оттуда портал Хэрнальтов доставит их в поместье Хэрнальтов, повинуясь магической печати на приглашении, которая служила пропуском. Лишь те, кому доступны подобные порталы, могли прибыть на праздник так быстро и без затруднений. Всем прочим приглашенным придется предпринять длинное и скучное путешествие через полстраны. И, несмотря на это, множество эльфийских лордов мечтали получить приглашение на этот бал. Это говорило о влиятельности дома Хэрнальт.

Кольцо на указательном пальце правой руки Рены не было создано Лоррином — то была самая обычная печатка с лунной птицей, вырезанной на берилле (а не на изумруде). Это будет ее ключ к порталу, который позволит ей вернуться домой. Без него она застряла бы в Зале Совета, пока ее кто-нибудь не забрал бы. В то время как изумруды ценились за красоту и за ними гонялись все рабы, которым дозволено было носить драгоценности, более обычные прозрачные бериллы были воистину бесценны для магических действий

— ведь только бериллы способны накапливать в себе магическую силу и использоваться как носители заклятий. А потому женщины носили изумруды — прекрасные, но бесполезные. Мужчины же носили бериллы как знак своей магической мощи.

Рена тащилась за отцом, стараясь не наступать на шлейф матери. За ней по пятам следовал эскорт.

При приближении лорда Тилара дверь распахнулась, и небольшая процессия очутилась в кабинете. Отец Рены называл эту комнату «кабинетом», но ничто не говорило о том, что ее используют в качестве такового. Вся обстановка — белый мраморный стол да пара кресел. Ни книг, ни бумаг — рутинную возню со счетами и всем прочим отец предпочитал спихивать на своих управляющих и вассалов.

Розовый мраморный пол коридора сменился мягким толстым дымчато-серым ковром, а розовый мрамор стен — каким-то непонятным веществом, бледно-серым, как дождевые облака. В стенах было две двери, тоже серых, но более темных, чем стены: одна — та, через которую они вошли, а вторая, напротив, на самом деле была не дверью, а порталом.

Лорд Тилар подошел к порталу, взялся за запор, потом взглянул на дочь и нахмурился. Рена невольно съежилась.

— Подними голову! — резко напомнил он. — И улыбайся!

Не дожидаясь, пока дочь выполнит его распоряжения, лорд Тилар распахнул дверь и шагнул в портал. Он не заколебался ни на миг — но, впрочем, ему было не привыкать к магическим порталам.

За дверью была только тьма. Со стороны казалось, будто тьма поглотила лорда Тилара, стоило ему перешагнуть порог. Рене никогда прежде не приходилось пользоваться порталами, но Лоррин, которому приходилось, говорил, что бояться совершенно нечего. И все же при виде этой бессветной пустоты внутри у Рены что-то дрогнуло.

Она отступила бы назад, если бы не толпящиеся позади стражники…

«Которые, наверно, должны заставить меня пройти в портал и не дать сбежать в свою комнату!» Леди Виридина, казалось, вовсе не замечала страха дочери. Она, не колеблясь, последовала за супругом: наклонилась, грациозно подобрала шлейф и шагнула в пустоту.

Рена застыла на месте.

Один из стражников осторожно кашлянул. Рена вздрогнула и оглянулась на него, зная, что глаза у нее сейчас должны быть огромными «и перепуганными, как у кролика.

— Не будет ли госпожа так любезна последовать за леди Виридиной? — произнес он голосом, охрипшим от многолетней необходимости выкрикивать приказы. Судя по любезному, но непреклонному выражению его лица, стражнику отдали приказ подхватить ее на руки и пронести через портал, если она струсит!

Ну уж нет. По крайней мере, от этого унижения она себя избавит. Рена наклонилась, подражая матери, хотя ей было далеко до грации леди Виридины, подхватила конец шлейфа влажными от пота руками и прижала шелк к своей тощей груди. Потом она крепко зажмурилась, чтобы не видеть, куда ступает, и шагнула через порог.

***

Мире с превеликим удовольствием передала приказ Рены Танхье Лейс, особенно противной блондиночке, которой Мире давно уже мечтала насолить.

В конце концов, мстительность — одна из исконных черт драконьего характера, и отказываться от нее Мире не собиралась.

Танхья была изгнана из гарема за свои проделки и теперь старалась отравить жизнь всем и каждому, постоянно плела какие-то интриги, пытаясь вернуть себе «свое законное место». Разумеется, на это не стоило и надеяться: она была слишком обыкновенной для утонченного лорда Тилара, так что ее и без того выставили бы из гарема в самое ближайшее время. Но убедить в этом Танхью было невозможно. Более того, она пребывала в неколебимой уверенности, что место главной наложницы (которое сейчас занимала стройная брюнетка, исполненная чувства собственного достоинства) по праву принадлежит ей, Танхье, и никому другому. С чего ей это взбрело в голову, Мире понятия не имела, но провести вечерок в одиночестве в комнате леди Шейрены этой девице будет совсем не вредно. Пусть вволю поразмышляет о своих бедах и обидах! Есть надежда, что ей удастся выдумать еще более забавный план, чем та последняя попытка избавиться от Кери Эйсы — девушки, из-за которой ее выперли из гарема.

«Нет, в самом деле, — хихикала Мире себе под нос, глядя, как Танхья удаляется в сторону комнаты, красная от злости, — до чего же тупы эти двуногие! Ведь она могла бы догадаться, что этот придурок-повар, который взялся ей помочь, непременно попадется! И что, попавшись, он непременно проболтается. Быть может, она и впрямь хороша в постели, но неужели она думала, что это заставит ее любовничка молчать, когда ему припекут хвост? Ведь, в конце концов, ее отослали сюда именно за то, что она пыталась соблазнить одного из стражников и уговорить его испортить Кери лицо — как бы случайно!» Еще одна такая «случайность» — и Танхью отправят работать в поле. Разумеется, ни один эльфийский лорд не относится к гаремным склокам настолько серьезно, чтобы прибегнуть к крайним мерам наказания, — но ни один эльфийский лорд не потерпит у себя под боком такой возмутительницы спокойствия, как Танхья. Эльфам не нравится, когда что-то идет не так, как хочется. А в данный момент лорду Тилару совсем не хочется обходиться без Кери.

Мире это все казалось тем более забавным, что своим возвышением Кери была обязана именно ей. Прежде Кери была не более чем хорошенькой, но однажды ночью Мире пробралась в гарем и слегка подправила ей лицо. Лепить плоть ничуть не сложнее, чем лепить камень, так что дело оказалось совсем нетрудным: хватило бы сил! И на следующее утро в гареме у лорда Тилара появилась писаная красавица. Внезапное возвышение Кери до ранга главной наложницы опрокинуло весь установившийся порядок в гареме, и бедняжка Танхья возомнила, что ей тоже ничего не стоит возвыситься так же, как Кери. И началась война.

«Как странно, однако: эльфийским лордам даже в голову не приходит, что ту же магию, которую их жены используют для создания цветочных скульптур, вполне можно использовать, чтобы превращать их наложниц в настоящих красавиц!» Это было в самом начале, когда Мире просочилась в поместье, как способен только дракон: приняв облик человеческой девушки-рабыни. В то время она думала лишь о том, как бы побольше разузнать и как бы навредить эльфам. Она выбрала этот дом только потому, что надсмотрщики лорда Тилара не слишком заботились о том, сколько в поместье рабынь. Одной больше, одной меньше…

Старшие драконы попадали бы в обморок, если бы узнали. Мире совсем незачем было находиться здесь, тем более в человеческом обличье…

Вначале она собиралась превратиться в дикого единорога. Теперь Мире знала, что эльфы называют этих созданных их магией животных немного иначе

— однороги, но по привычке именовала их единорогами. Старейшины Логова думали, что она бродит где-нибудь в лесах со стадом. Если бы они только знали…

После второй Войны Волшебников молодым драконам — тем, что не сбежали из своих Логовов, чтобы помогать полукровкам, — было строго-настрого приказано держаться подальше от эльфов. Хватит и того, что эльфам стало известно о существовании драконов. А уж если эльфы догадаются о том, что драконы способны менять облик и могут без труда проникать в их поместья, это будет настоящей катастрофой. Лишь самым старым и опытным драконам позволялось менять облик и бродить среди эльфов — тем драконам, которые в случае чего сумеют себя защитить. И лишь затем, чтобы собирать сведения. Никакого вмешательства в дела эльфов или людей-рабов!

«Ха! И что интересного можно узнать, бродя с единорогами? Они совсем как Танхья: красивые и при этом совершенно безмозглые. Кстати, о Таихье…

У нее, между прочим, есть свои сторонники, и один из них — наш надсмотрщик. Надо побыстрее убраться с глаз долой, пока Мариан не узнал, кто передал Танхье этот неприятный приказ. А не то мне до ночи придется заниматься какой-нибудь нудной работой…» Убираться «с глаз долой» лучше всего на крышу. Правда, девушкам-рабыням совершенно нечего делать на крыше, но, оказавшись там, Мире уже не будет девушкой-рабыней.

Она поднялась на чердак, взобралась по приставной лестнице и через слуховое окно вылезла на крышу. Мгновение спустя на карнизе появился лишний водосточный желоб в форме лунной птицы. С этой удобной позиции Мире могла видеть зады усадьбы — то место, где действительно что-то происходит. Не сад и парк, а огород, конюшни и крайние хижины рабов. Сейчас, когда все хозяева, кроме Лоррина, ушли из дома, жизнь кипела только тут.

Мире жадно следила за суетящимися рабами. Живя среди них, она не раз прикидывала, как Род мог бы использовать природные способности людей. Как приятно было бы иметь рядом кого-то, кто чистил бы ей шкуру и смазывал ее маслом, грел ей воду для настоящей ванны, чтобы не приходилось купаться в горячем источнике, вместо нее охотился на зверей, снимал с них шкуру и рубил туши на удобные кусочки, которые можно проглотить зараз, подметал в Логове, уничтожал паразитов…

«Старики выжили из ума или попросту трусят. А возможно, и то, и другое, — размышляла Мире. — Если эльфы знают о нашем существовании, это еще не значит, что они догадываются о наших способностях! Они не могут обнаружить нас, когда мы меняем облик и находимся среди них. Ведь наша магия — не личина, которую можно развеять. Вряд ли они догадаются, что мы перемещаем массу Вовне, когда превращаемся в эльфов или людей.

А без этого они даже не будут знать, что искать!» То были привычные мятежные мысли, полные недовольства. «При должной изворотливости Род вполне может измотать и эльфов, и полукровок до такой степени, что они даже не станут сопротивляться, когда мы подчиним их себе! А тогда уже мы, драконы, будем диктовать условия. А люди наверняка будут нам так благодарны, что станут служить лучше любых рабов!» Мысль была блестящая, сулящая сотни заманчивых возможностей. Но в данный момент все это разбивалось об упрямое сопротивление старейшин, не желающих думать ни о чем, кроме предосторожностей.

Мире была отнюдь не одинока: ей удалось собрать целую кучу приверженцев из числа драконов помоложе, которых тоже не устраивали ограничения, наложенные старейшинами. Молодежь желала свободно бродить где вздумается, в любом обличье. А кое-кому очень нравилась идея завести себе двуногих слуг. И все они полагали, что старики чересчур консервативны, и управление Логовом и Родом давно пора передать молодым.

Но тут была одна ма-аленькая загвоздочка.

Чем старше дракон, тем он могущественнее. Драконы растут всю жизнь, и с возрастом их физическая сила и магия все возрастают. Так что ровесники Мире, даже объединившись, не могли бы одолеть хотя бы одного из старейшин.

«Да, если мы будем одни». Если бы в этот момент кто-нибудь взглянул на крышу, он мог бы заметить, что один из водосточных желобов раскрыл клюв в неком подобии усмешки. «Но кто сказал, что мы обязательно будем одни?» Ведь недаром старейшины боятся эльфов и волшебников! Эти двуногие создания меньше и слабее драконов, но магия у них весьма мощная, даже по драконьим меркам.

Да, в поединке дракон одолеет эльфа — но ведь эльфы и полукровки никогда не станут сражаться с драконами один на один!

«Уж я-то видела, на что способны эльфы — и полукровки тоже. Если бы мне удалось переманить кого-то из полукровок на свою сторону и уговорить его помочь мне против драконов, я могла бы организовать новый Совет из своих сторонников. Среди Рода немало недовольных, и не только в моей компании. Они не понимают, почему теперь, когда наше существование перестало быть, тайной, мы должны скрываться вдвое усерднее. Мне даже не придется прилагать особых трудов, чтобы ослабить позиции старейшин: стоит лишь отвести им глаза или что-нибудь в этом роде, и мы легко возьмем верх! К тому времени, как они наконец сообразят, что происходит, меня будет уже не остановить!» А те драконы, которые могли бы ее остановить, больше не живут с Родом…

Но эта последняя мысль не доставила Мире радости — скорее наоборот. Ведь эти драконы — возглавляемые матерью Мире, которой следовало бы скорее поддержать дочь, вместо того чтобы страдать по поводу заблуждений Кемана, брата Мире, — ведь как раз они-то и стали первопричиной ограничений, которые мешали жить Мире!

«Если бы мать не притащила в Логово эту проклятую полукровку или если бы у кого-то хватило ума избавиться от девчонки, вместо того чтобы позволить Кеману сделать из нее свою любимую игрушку, ничего этого не случилось бы!» Водосточный желоб сердито оскалился.

Полукровка выросла, и Алара, мать Мире, постепенно начала уделять ей все больше внимания. В то время как ей следовало бы заниматься родной дочерью! Вот, кстати, еще один пример: чего бы ни выкинул Кеман, Алара только все больше портила и баловала его. А она. Мире, что ни сделает — все не так! Даже когда полукровка в конце концов перешла все границы и напала на лучшего друга Мире, ее вместо того, чтобы убить, попросту выгнали. Ну и, разумеется, Кеман отправился за ней.

«А что сделала мать? Вместо того, чтобы предоставить этому недоноску вытворять, что ему заблагорассудится, сама потащилась следом за ним! А потом он бросил вызов всему Логову и сбежал, а мать помешала остальным догнать его и наказать по заслугам!» Мире вся кипела, вспоминая, как Алара все время баловала Кемана, а на нее, Мире, почти не обращала внимания! Ее когти так яростно стиснули парапет крыши, что камень начал крошиться. Кеман, Кеман, все время Кеман!

А когда этот мерзавец вернулся и она, Мире, наконец-то поставила его на место, одолев в поединке, — быть может, хоть тогда Алара одумалась и поняла наконец, кто из ее отпрысков сильнейший? Не тут-то было! Вместо этого она увязалась за ним, прихватив с собой половину старейшин, и, помогая ему и его любимчикам, открыла тайну драконов тем самым существам, от которых драконы скрывались в течение нескольких веков!

И что теперь остается делать разумному дракону? Просто растерзать кого-нибудь, честное слово!

Мире пришла в такую ярость, что едва не утратила контроль над собственным обликом. Пришлось успокоиться.

В конце концов, она ведь не одна. Лори была ей куда ближе родной матери! Лори считает, что Мире права во всем, что бы она ни делала и ни говорила. И Лори готова поддержать Мире в ее стремлении сделаться новым шаманом Логова.

«Хотя, конечно, мать даже не потрудилась меня чему-то обучить! Она все время возилась со своим драгоценным Кеманом и этой его ручной полукровкой!» И, в конце концов, теперь, когда все встало с ног на голову, у честолюбивой молодой драконицы куда больше возможностей пробиться наверх. Главное — действовать с умом.

«Ну, а когда все Логово будет у меня в когтях, я, возможно, и не стану трогать Кемана с его любимчиками. По крайней мере, пока».

Надо только завести своего ручного полукровку, а уж тогда захватить власть в Логове будет только вопросом времени. А как только Логово и весь Народ увидит, как она удачлива, все прочие Логова не замедлят присоединиться к ней.

«И тогда им всем придется мне подчиниться: и эльфам, и полукровкам.., и Кеману с его волшебничками. Ни мать, ни отец-дракон меня не остановят!».

Поначалу Мире явилась сюда только из духа противоречия, но стоило ей обнаружить, как обстоят дела в доме Тревес, и ее грандиозный план сложился сам собой. Вот почему Мире сидела здесь, обхаживая Шейрену. Драконица знала кое-что, о чем несчастная, запуганная эльфиечка даже не догадывалась.

Лоррин, брат Рены, был полукровка. Он не имел связей с другими полукровками — более того, до появления Проклятия Эльфов («Проклятие Эльфов! Фи! Ну разумеется, эта маленькая проныра не могла не присвоить себе какого-нибудь пышного титула! „Лашана“ для нее видите ли, чересчур просто! Ей непременно нужно имя из легенды…») — так вот, до появления Проклятия Эльфов Лоррин даже не подозревал, что существуют и другие полукровки. Но даже если ему и удастся связаться с волшебниками, вряд ли он сумеет добраться до новой Цитадели — он слишком занят тем, чтобы не попасться.

Но шансов выжить у Лоррина становилось все меньше.

Совет высших лордов постановил, чтобы все эльфы мужского пола моложе определенного возраста прошли проверку заклятиями, развеивающими личины. Лоррин об этом еще не знал, но Мире знала. Сейчас эльфийские лорды охвачены безумным страхом — тем более Мире сама позаботилась о том, чтобы распустить кое-какие слухи…

«Очень остроумный ход: распустить сплетню, что Валин, союзник Шаны, на самом деле был полукровкой! Уж если наследник Дирана, который, говорят, ненавидел полукровок больше всех прочих эльфов, мог оказаться полукровкой, где только не может таиться эта зараза?» Однако Лоррин подозревал, что какая-то каверза готовится. Он сильно сократил свои визиты к друзьям, а на официальных сборищах и вовсе перестал появляться. Мире была почти уверена, что на сегодняшнем балу всех молодых мужчин как раз должны были проверять с помощью магии. И если Лоррин тоже знал об этом — или, по крайней мере, догадывался, — что ж, тогда неудивительно, что у него в последний момент случился приступ кришайна!

Мире снова успокоилась и с удовольствием принялась размышлять о ловушке, которая уже смыкалась вокруг Лоррина. «Вечно прятаться он не сможет. Рано или поздно высшие лорды пришлют кого-то, чтобы проверить его лично, и тогда для него все будет кончено. И тут явлюсь я в качестве нежданной спасительницы!» Она нарочно забивала Рене голову историями о драконах и волшебниках, рисуя идиллические картинки привольной жизни в Логовах и в новой Цитадели. Мире была уверена, что эти истории доходят до ушей Лоррина. И когда ловушка захлопнется, Мире окажется рядом в последний момент и откроет ему

— что?

«Нет, о том, что я драконица, пожалуй, до поры до времени лучше помолчать. По крайней мере, до тех пор, пока мы не окажемся далеко в глуши. Разве что мне придется превратиться в дракона, чтобы унести его отсюда! Пока что у Рены нет никаких причин мне не доверять. Когда я предложу спасти Лоррина, она скорее всего поверит мне, если я назовусь посланницей волшебников».

Да и у Лоррина не будет особых причин не доверять ей.

Так что Мире может спокойно похитить полукровку, спрятать его в диких лесах и уже там начать его обрабатывать. Когда он ослабеет от голода и жажды, управлять им будет проще простого.

«Я ему скажу, что некоторые драконы против того, чтобы помогать полукровкам, и что я намерена лишить их власти. Это, кстати, правда. С его помощью я смогу свергнуть старейшин. Ну, а потом я либо придумаю, как управлять им дальше, либо попросту избавлюсь от него».

Солнце медленно опускалось за горизонт. Прозрачные облачка вспыхнули пламенем. Мире замечталась о своем грядущем триумфе.

***

После первого перехода через портал Рена вся дрожала. После второго — просто немного растерялась. Она шла следом за отцом, недостаточно хорошо соображая, чтобы обращать внимание на то, что находится вокруг. Комната, куда они прибыли, оказалась не больше отцовского кабинета. Возможно, это и был кабинет лорда Ардейна. Их немедленно проводили в тускло освещенный коридор, так что комнату Рена разглядеть не успела. Однако обратила внимание на легкое покалывание, когда они проходили в дверь, — как будто от воздействия заклятия. Рена не поняла, к чему бы это, и забыла о нем.

Поначалу Рена почти ничего вокруг не разбирала: в коридоре, которым вел ее отец, было очень темно. Странно — но, должно быть, это было устроено нарочно, для пущего эффекта. И только когда нога Рены коснулась чего-то мягкого, мгновенно отскочившего в сторону, девушка подняла голову и с изумлением осознала, что «коридор» образован стволами и переплетающимися ветвями могучих деревьев, «ковер» под ногами состоит из мягкого мха и зал, к которому они приближаются, — не что иное, как огромная поляна, уютный лесной уголок, словно явившийся из блаженных времен до первой Войны Волшебников.

Над головой распростерлась прекрасная иллюзия ночного неба, на котором светила полная луна и сверкали звезды. Рена поняла, что это иллюзия, только потому, что звезды были разбросаны как попало, не складываясь в привычные созвездия, которые она наблюдала во время своих прогулок с Лоррином. Вместо стен поляну окружали высокие стройные деревья. На ветвях висели стеклянные шары, в которых переливались всеми цветами радуги магические огни. Пружинистый моховой ковер был усеян белыми цветами о пяти лепестках. Когда на цветы наступали, они издавали пьянящий аромат.

Лорд Тилар с леди Виридиной уже затерялись в толпе.

У Рены хватило присутствия духа, чтобы отступить в тень деревьев, а не стоять посреди зала, разинув рот. Ей еще никогда в жизни не приходилось видеть столь впечатляющей иллюзии! Видно, лорд Ардейн не пожалел расходов: чтобы устроить такое зрелище, потребовалось бы не меньше дюжины магов, равных Лоррину!

Над головой у Рены послышался странный щебет. Девушка вздрогнула, посмотрела наверх и встретилась глазами со столь же фантастической птицей, как те, которых она создавала у себя в саду. Птица снова вопросительно чирикнула и, прежде чем Рена успела ее позвать, слетела на плечо к девушке, а оттуда перепорхнула на руку, машинально протянутую Реной. Девушка улыбнулась и погладила птицу. У птицы был роскошный длинный хвост, высокий хохолок и бледно-розовое оперение, мягкое, как пух. Птица охотно позволяла себя гладить. Она даже прикрыла глаза от удовольствия, мелодично воркуя.

Потом из-за дерева вышла молодая лань и тоже принялась ласкаться. Оглядевшись, Рена увидела, что среди гостей бродят еще несколько ручных животных. Гости по большей части не обращали на них внимания, хотя бедным зверушкам явно хотелось, чтобы их приласкали.

«Должно быть, на них наложено специальное заклятие, чтобы они не таскали закуски и не пачкали пол и одежду гостей», — подумала практичная Рена. И точно: как только Рена подумала об этом, птица спорхнула с руки, отлетела подальше, уронила каплю помета где-то в кустах и вернулась на руку.

Бал был совсем как в древние времена, о которых Рене приходилось только читать в книгах. Тогда эльфийские владыки еще были уверены в своей силе и не начали враждовать друг с другом. Быть может, лорд Ардейн нарочно пытается напомнить о чем-то подобном?

«Да нет, вряд ли. Скорее всего он просто хочет произвести впечатление на высших лордов, которые помнят былые дни».

— Не угодно ли госпоже выпить вина?

На этот раз Рена успела взять себя в руки. Она не подпрыгнула и не взвизгнула, когда этот голос неожиданно раздался у нее за спиной. Лань унеслась прочь, птица взлетела и уселась на ветку. Рена обернулась и увидела перед собой не раба, как ожидала, а странное существо, вовсе не похожее на человека.

У слуги, который любезно протягивал Рене поднос с узкими хрустальными бокалами, была голова аиста, руки, покрытые перьями, и длинные когтистые лапы вместо ног.

Но перья были голубыми и алыми, на голове красовался яркий хохолок, каких у аистов не бывает, и тело под туникой цветов дома Хэрнальт было вполне человеческим. Человек-птица склонил голову набок и уставился на Рену круглым блестящим глазом.

— Да, пожалуйста, — ответила Рена. — С удовольствием. Спасибо большое.

Слуга протянул ей поднос, а потом удалился к следующему гостю, высоко поднимая ноги — и впрямь точно аист, шагающий по болоту. Рена с изумлением смотрела ему вслед.

Наконец она ощутила ужасную сухость во рту и отхлебнула вина. На вкус вино не походило ни на что из того, что Рене доводилось пробовать прежде, но это и неудивительно: на эльфийских пирах и балах не подают простых кушаний и напитков. Вино было чуть сладковатым и пахло цветами; оно слегка пощипывало язык и оставляло во рту бодрящий, освежающий привкус.

Когда глаза Рены попривыкли к феерическому освещению и девушка начала отличать слуг от гостей, она обнаружила, что здесь нет ни одного слуги в обычном человечьем облике. Все они были превращены в полузверей или полуптиц. Тут были даже полунасекомые: Рене попалось на глаза существо с огромными фасетчатыми глазами и усиками, усеянными драгоценными камнями, которое мягко помахивало крылышками, как у бабочки. Видимо, лорд Ардейн действительно нарочно старался воспроизвести былую роскошь эпохи Завоевания. В те времена людям-рабам не дозволяли являться на глаза хозяевам, не изменив своей внешности иллюзией.

Пока Рена держала в руке бокал, ни одно из ручных животных к ней не приближалось. Она отдала бокал другому слуге-полуптице, и из-за дерева вышел лис и принялся тереться об ноги, точно кошка. Рена наклонилась, чтобы погладить зверушку, и лис выгнул спину.

Она с удовольствием провела бы весь вечер на краю «поляны», играя с животными…

«Но если отец увидит, что я прячусь здесь, вместо того чтобы беседовать с гостями, он так разгневается…» Рена угрюмо взяла еще бокал вина и выпила его залпом, не обращая внимания на вкус. Девушка надеялась, что вино придаст ей храбрости. Потом она нехотя принялась пробираться на середину поляны, с трудом прокладывая себе путь между гостями, разодетыми в причудливые одеяния всех цветов радуги. На нее почти никто не обращал внимания, словно Рена была одной из служанок.

Гроздь разноцветных огоньков озаряла группку музыкантов и столпившихся рядом с оркестром эльфов. Судя по сравнительно скромным нарядам, это все были очень важные персоны. Только очень важная персона может позволить себе выглядеть скромно на подобном сборище.

Лорд Тилар тоже был среди этих важных господ. Он старался сохранять значительный вид, но, судя по легкой складке между бровей, его что-то беспокоило. «Может, его смущает то, что он разоделся чересчур роскошно?» Как бы то ни было, завидев Рену, хмуриться он не перестал. То ли его беспокойство не имело отношения к дочери, то ли он сердился именно из-за нее, и ее появление дела не улучшило.

Ну что ж, если виновата Рена, она узнает об этом, когда они вернутся домой. Разве что до тех пор она успеет натворить что-нибудь похуже…

Лорд Тилар небрежно махнул ей рукой. Девушка пробралась сквозь толпу и подошла к отцу. Судя по всему, ее по-прежнему никто не замечал.

Когда Рена приблизилась, отец взял ее под руку и протащил между двумя гостями. Рена оказалась перед двумя мужчинами, один из которых был молод, а второй стар — очень стар, судя по тому, что он действительно выглядел старым. Если эльф выглядит стариком, это значит, что ему уже недолго осталось жить. Эльфы не бессмертны, как бы они ни старались убедить людей в противном, — хотя по сравнению с краткоживущими людьми они и впрямь могут показаться вечными. Оба мужчины беседовали с тремя дамами, одной из которых была красавица Катарина ан Виттес. Катарина с восхищенной улыбкой внимала молодому эльфу.

Дождавшись паузы в беседе, лорд Тилар поспешно вставил:

— Лорд Ардейн, лорд Эдрес! Могу ли я представить вам свою дочь Шейрену?

Старший из лордов улыбнулся, глядя в глаза Рене; молодой склонился к ее руке, даже не взглянув ей в лицо.

Внимание лорда Ардейна было полностью поглощено Катариной ан Виттес — до такой степени, что он почти не замечал ничего вокруг. «И его вполне можно понять», — подумала Рена. Кто же станет смотреть на такую, как она, когда рядом находится Катарина?

— Я в восхищении, — рассеянно бросил лорд Ардейн и вернулся к беседе с Катариной. Уж Катарина-то не нуждалась ни в косметике, ни в драгоценностях, чтобы подчеркнуть свою красоту!

— Я очень рад познакомиться с вами, моя дорогая, — сказал лорд Эдрес, беря руку Рены столь же быстро, сколь поспешно выпустил ее лорд Ардейн. Старик улыбнулся Рене, и морщинки вокруг его глаз сделались заметнее. — Надеюсь, наш маленький праздник придется вам по душе.

Он действительно поцеловал ей руку. Рена смутилась и покраснела. Лорд Эдрес отпустил ее руку и обернулся к лорду Тилару.

— У вас очаровательное дитя, Тилар, — сказал старик, любезно улыбаясь отцу девушки. — Нежное, скромное, свежее и невинное. Я уверен, что ваша дочь добудет вам хорошего зятя.

Разговор явно был окончен, и лорд Тилар был не настолько туп, чтобы не понять этого.

— Я надеюсь, мой лорд, — ответил он и, потянув Рену за руку, вывел ее из кружка приближенных лорда Ардейна.

Девушка внутренне съежилась, ожидая услышать язвительные упреки, но, по-видимому, лорд Тилар не собирался отрывать дочери голову за то, что она не сумела привлечь внимание хозяина бала.

— Все вышло лучше, чем я рассчитывал, — негромко сказал лорд Тилар, увлекая дочь к какой-то новой цели.

По счастью, лорд Тилар выглядел достаточно важной персоной, чтобы гости замечали его и не наступали на шлейф его спутницы. — Ты, похоже, понравилась лорду Эдресу.

Думаю, ты напомнила ему его собственную дочь.

«Надо же, какая честь! Я напомнила ему полоумную дуреху, которая даже одеться не могла без посторонней помощи!»

— Я на самом деле и не надеялся, что лорд Ардейн тобою заинтересуется: та девица, похоже, явилась одной из первых, и он не отходит от нее весь вечер.

Лорд Тилар издал звук, который у другого сошел бы за разочарованный вздох.

— Что ж, у него есть вкус. Ты этой красавице и в подметки не годишься.

Рена это и сама прекрасно понимала, и все же услышать такое от отца было очень больно. Девушка снова покраснела, на этот раз от стыда.

— Ничего, тут полным-полно других молодых лордов, и любой из них будет выгодным зятем.

Он остановился и толкнул Рену в сторону другой группки. Там танцевали.

— Ступай. Постарайся показать себя, завязать беседу.

Ну, впрочем, ты и сама знаешь, что надо делать, или, по крайней мере, должна бы знать, не маленькая уже.

И с этим нежным напутствием он оставил Рену, устремившись к другой кучке эльфов, распространявших вокруг себя незримую ауру власти. А Рена растерянно осталась стоять рядом с кругом танцоров.

И тут ей действительно наступили на шлейф. Хорошо еще, что она стояла на месте!

— Тьфу ты, опять я сделал глупость! — довольно невнятно промямлил молодой эльф. Рена сразу подумала, что юнец сильно пьян. Он ухитрился сойти со шлейфа, не запутавшись в нем, и обернулся к Рене, так что она смогла разглядеть его получше.

Юноша был не особенно хорош собой, и взор его был несколько затуманен. Ну точно, пьян.

«Он так же похож на лорда Ардейна, как я на Катарину. Дурная, расплывчатая и к тому же довольно помятая копия».

— Вы, это, не сердитесь, ладно? Я ужасно извиняюсь, и все такое. Я просто неуклюжий медведь. По крайней мере, все так говорят.

Юнец визгливо хихикнул, и Рена поняла, что он вовсе не одурел от вина

— он просто дурак от рождения.

«Ага, понятно. Делая копию с лорда Ардейна, ее позабыли снабдить мозгами».

— Может, все-таки согласитесь станцевать с неуклюжим медведем? — с надеждой спросил юноша, снова рассмеявшись своей «остроумной» шутке. — Если вы подберете этот хвост, я на него, наверно, больше не наступлю, так что мы сможем сделать пару кругов, а?

Он умоляюще заглянул в глаза Рене и добавил:

— Все говорят, что я лопоухий осел, но танцую я совсем недурно!

В других обстоятельствах Рена отклонила бы это неуклюжее предложение

— не менее неуклюже. Но ей стало жаль беднягу: ведь его наверняка притащил сюда его собственный отец и с той же целью, что и ее. Ему полагается заводить знакомство с подходящими девицами, с которыми можно заключить выгодный брак.

«Ему-то, наверно, еще хуже! Мне достаточно просто скромно стоять и надеяться, что кто-нибудь обратит на меня внимание. А ему надо ухаживать…» Она улыбнулась и кивнула. Сонные глаза юноши озарились робкой радостью.

«Должно быть, он уже не раз получал отказ сегодня вечером, раз так рад потанцевать со мной. Я ведь отнюдь не из первых красавиц!» Выяснилось, что юнца зовут В'кельн Гилмор ан-лорд Киндрет. Отпрыск одного из древнейших и могущественнейших родов. Должно быть, его отец, один из высших лордов, был чрезвычайно недоволен своим наследником.

Все, что юноша рассказал Рене о своем «господине и отце», говорило о том, что лорд Киндрет был бы счастлив доказать, что бедный Гилмор ему не сын. Рене было так жалко юношу, что она еще несколько раз согласилась потанцевать с ним и даже позволила ему принести ей вина и закусок.

Танцевал Гилмор не очень хорошо, хотя и не сказать, чтобы так уж плохо. «Сносно», как говаривала в таких случаях ее учительница танцев. К тому же Гилмор не знал никаких танцев, кроме самых старомодных, а потому им большую часть времени оставалось только стоять вне круга и глазеть на танцоров. Гилмор пытался завести умную беседу, но бедолага и впрямь оказался непроходимо туп.

Однако все же какой ни на есть, а кавалер. К тому же ему понравились ручные животные — хотя он непрерывно рассуждал о том, как было бы здорово на них поохотиться.

В конце концов, лорд Тилар приказал ей общаться с мужчинами — вот она и общается. Он же не говорил, с какими именно мужчинами!

Однако через некоторое время Гилмор заметил, что к ним направляется какой-то пожилой эльф.

— Ох, пропади оно все пропадом! — встревоженно сказал юноша. — Это ведь мой господин и отец. Похоже, меня ищет. Было очень приятно… — и убежал, не закончив фразы, словно собака, заслышавшая свисток.

Рена вздохнула и принялась пробираться обратно к кромке иллюзорного леса. Очевидно, она так некрасива — или так незначительна, — что это бросается в глаза даже такому придурку, как Гилмор. Он даже не предложил представить ее своему отцу. Видимо, считает, что она того не стоит.

Ну что ж, по крайней мере, кроликам и птицам безразлично, что Рена похожа на восковую куклу в шутовском наряде. А если стоять здесь, под деревьями, ей никто не будет наступать на шлейф.

При других обстоятельствах Рене тут могло бы даже понравиться. Птицы и зверюшки были очень славные. Голова, вопреки ожиданиям, так и не разболелась — спасибо Мире. А может, из-за того, что Рена выпила довольно много вина.

Подумав об этом, девушка внезапно обнаружила, что щеки у нее горят и на ногах она держится не слишком уверенно. Наверно, зря она так напилась…

«Я ведь не привыкла пить так много. Но Гилмор как нарочно все время подсовывал мне это вино. Ему, должно быть, говорили, что, когда дама не танцует, в руке у нее все время должен быть бокал. И это, в общем, правильно: если дама будет достаточно пьяна, она может и не заметить, насколько он глуп. Когда выпьешь, все кажется забавным…» Рена начала всерьез подумывать о том, что стоит попросить кого-нибудь из слуг принести ей кресло, но тут из толпы появился ее отец. Он явно разыскивал Рену.

Он тоже заметил дочь. Животные разбежались, видимо, почуяв поднявшуюся в ней волну страха. Лорд Тилар решительно направился к Рене. Молодые гости почтительно расступались перед ним.

Отец снова взял Рену под руку. Девушка была рада на что-нибудь опереться и не стала сопротивляться, когда он повлек ее к выходу с «поляны».

— Мы уже уходим, отец? — спросила Рена.

Лорд Тилар не заметил надежды, прозвучавшей в голосе дочери.

— Я уже управился со всеми делами, — коротко ответил он. — А гости того гляди перепьются. Нам пора домой.

«Заметил ли он, что я пьяна?» — думала Рена, холодея от страха.

— У Ардейна довольно буйные дружки — он связался с компанией леди Трианы, — и мне не хочется, чтобы ты была здесь, когда они совсем распояшутся, — продолжал лорд Тилар. — Поговаривают… Впрочем, это неважно.

Скоро будет как шелковый. Брачный союз с домом Виттес, можно сказать, дело решенное. Полагаю, завтра объявят о помолвке.

«Почему-то меня это совершенно не удивляет…» Рена подумала, не следует ли ей вставить пару слов, но отец, похоже, этого не ожидал.

— Это, конечно, не лучший вариант — ты подошла бы больше, если судить по наследственной силе, — но вполне подходящий. Старик, похоже, склонен позволить мальчишке самому выбрать себе невесту.

Весь его тон говорил: «Уж я-то никогда не стану так потакать своему сыну!»

— Да, сударь, — машинально отозвалась Рена. Отец даже не заметил.

— Виридина уже отправилась домой, а я тебя разыскивал.

Толпа наконец осталась позади, и они очутились в пустынном коридоре. Отец обернулся к Рене:

— Ну что, ты все сделала, как я говорил? Удалось тебе понравиться хоть кому-нибудь?

Рена ощутила искреннюю благодарность придурку Гилмору — и не только за то, что он составил ей компанию. Теперь она могла сказать отцу правду.

— Да, сударь, — кивнула она. — Меня даже несколько раз приглашали на танец.

Лорд Тилар не соизволил улыбнуться, но кивок его был явно одобрительным.

— Хорошо.

Это было последнее, что Рена от него услышала: отец попросту волочил ее за собой словно тюк. Они миновали первый портал, пересекли Зал Совета, прошли второй портал. Очутившись в розовом коридоре своего собственного замка, лорд Тилар бросил Рену, забрав с собой ее эскорт и предоставив измученной девушке самостоятельно добираться до своих апартаментов, где ею занялась угрюмая белокурая рабыня. То ли от вина, то ли от усталости Рена не обратила внимания на кислую физиономию служанки. Она была слишком погружена в свои мысли. Через полчаса, едва опустив голову на подушки, Рена уснула.

Глава 3

Рена проснулась сама. Это было необычно: как правило, на рассвете в спальню являлись три рабыни, которым полагалось ее будить. Отец считал, что девушкам не следует позволять подолгу валяться в постели: он говорил, что это приучает к безделью. Рена немного недоумевала по этому поводу: ведь они с матерью все равно только и делают, что сидят сложа руки!

Но праздность и безделье — не одно и то же. Сидеть сложа руки — это одно, а бездельничать — совсем другое…

Видимо, для отца это был просто еще один способ проявить свою власть. Впрочем, это, в сущности, неважно: если Рене случалось допоздна засидеться с книжкой, назавтра она могла прекрасно отоспаться днем в саду.

Однако сегодняшний день был исключением. То ли Рена ухитрилась проснуться прежде, чем ее пришли будить, то ли — и это вероятнее — отец велел дать ей выспаться, поскольку накануне она легла очень поздно. Так что, во всяком случае, нынче утром отец проявил к ней не меньше внимания, чем к скаковой лошади.

Рена коснулась резного цветка на спинке кровати, и над головой тут же вспыхнул розовый магический светильник, достаточно тусклый, дающий ровно столько света, чтобы с ним можно было читать. Рена не знала, который сейчас час: с постели было не видно водяных часов в гостиной, а окон в доме не было; но она чувствовала, что, должно быть, солнце уже часа два как встало.

Голова чуточку побаливала, но в целом выпитое накануне вино о себе особо не напоминало. Это было приятным сюрпризом. «А Лоррин после званых вечеров вечно жалуется, как ему плохо! То ли вино было не такое крепкое, то ли я выпила меньше, чем думала…» Нет, скорее первое. Раз уж лорд Ардейн пригласил на бал кружок сибаритов, который вращался вокруг леди Трианы, неудивительно, если опекун лорда Ардейна приказал потихоньку подменить крепкое вино, какое обычно пьют эльфийские лорды, чем-нибудь менее сногсшибательным. По крайней мере, на первую половину приема.

Даже Рена была наслышана о леди Триане — даме с весьма дурной репутацией, которая вскоре после гибели лорда Дирана настояла на праве опустить титул «ан-лорд» перед своим именем и объявила себя полноправной главой дома Фалкион. Поговаривали, что леди Триана совершает множество сумасбродных выходок. Приятели Лоррина по сравнению с нею были все равно что ребятишки, играющие в фанты. Большинство ее товарищей были либо детьми обедневших лордов, которым оставался всего шаг до того, чтобы сделаться нахлебниками какого-нибудь более знатного владыки, либо третьими-четвертыми сыновьями, бесполезными для своих родителей: ни один лорд не станет делить свое поместье, и никто не выдаст свою дочь за безземельного, разве что совсем уж выбора не останется.

Эти молодые эльфы могли позволить себе предаваться разврату: никому до них дела не было, и никакой ответственности на них никто никогда не возложит. Большинство из них проводили время в бесконечных пирушках или путешествовали из города в город, останавливаясь в городских усадьбах своих друзей или друзей своих родителей.

Денег им обычно давали ровно столько, чтобы было что проживать, но недостаточно, чтобы они могли ввязаться в крупные неприятности.

«А жаль: несомненно, среди них найдутся юноши поумнее этого несчастного Гилмора, которые могли бы стать куда более подходящими наследниками своего отца. Да и многие девушки годятся в наследники куда больше Гилмора».

При мысли о Гилморе Рена поморщилась. Зная отца, она предполагала, что внимание Гилмора послужит ей оправданием ненадолго. Конечно, она в точности выполнила указания Тилара, но ведь даже такое ничтожество, как Гилмор, ей удалось привлечь лишь случайно. Для всех прочих ан-лордов она была не интереснее ручных зверушек.

«Если повезет, отец будет слишком занят и хоть ненадолго оставит меня в покое. Ну, а если нет — и если в ближайшее время никто мною не заинтересуется, — он будет винить во всем меня и мать. С отца станется начисто забыть, что лорд Ардейн был целиком поглощен Катариной, и он будет обвинять нас в том, что нам не удалось завлечь его! Ну, а тогда.., видимо, мне предстоит еще целый год терпеть уроки танцев, музыки, манер, искусства вести беседу, искусства одеваться…» Ну что ж, по крайней мере, хоть какое-то занятие.

Но из-за этих уроков у нее совсем небудет свободного времени! Не будет больше прогулок с Лоррином — разве что брату удастся как-то провести учителей… Нельзя будет рыться в библиотеке, просматривая книги, собранные не только домом Тревес, но и домом Кауллис, которому прежде принадлежало поместье. Почти не останется времени на то, чтобы заниматься садом и ручными птицами…

И все же это тоже свобода своего рода. Ведь когда она перестанет быть Шейреной ан Тревес и сделается леди Шейреной, супругой.., какого-нибудь лорда, у нее не будет и этого. А рано или поздно лорд Тилар решит, что уроков с нее хватит, — тем более учителя доложат, что она делает заметные успехи, — и оставит дочь в покое…

«Еще бы мне не делать успехов! — криво усмехнулась Рена. — Мне давали столько уроков, что хватило бы на трех девушек. Если бы уроки могли сделать меня привлекательной, Катарина бы мне и в подметки не годилась!» А ради того, чтобы сохранить хоть капельку свободы, уроки терпеть стоит.

«Похоже, за свободу всегда приходится платить, и чем больше свободы, тем выше плата, — вздохнула Рена. — Интересно, во что мне обошлась бы настоящая свобода?

Вероятно, у меня просто не хватит сил расплатиться…

И все же как хорошо было бы знать, что свобода достижима!» Девушка сунула руку под подушку за книгой, которую спрятала туда накануне. Это была романтическая история о тех временах, когда эльфы еще жили в Эвелоне. О временах великих битв и предательств… Интересно, неужели эти книги передаются из рук в руки еще с тех давних дней?

Раз уж в книжках не пишут про драконов, почитаем хотя бы о древних войнах. Пока еще есть время читать.

***

Ястреб кружил над долиной, высматривая неосторожных кроликов на лугах. Лашана проникла в сознание птицы, наслаждаясь ощущением свободного полета. Девушка отдыхала. В последнее время у нее была уйма работы — а сколько еще оставалось несделанного! Вместе с властью — сколь ни иллюзорна эта власть — на тебя сваливается страшный груз ответственности.

Долина была прекрасна. И, что бы ни говорили остальные, это место куда лучше того, где находилась прежняя Цитадель. От старых привычек избавиться не так-то просто, и в их новом доме-крепости, видимо, будут соблюдаться все те же предосторожности, что и на прежнем месте, но на самом деле в этом вовсе нет необходимости.

Эльфийские владыки далеко. Лашана и прочие разведчики не обнаружили никаких следов жилья на расстоянии нескольких дней пути. Драконы говорили, что климат в этих местах умеренный. Вокруг росли густые смешанные леса, совершенно девственные. В лесах в изобилии водилась непуганая дичь — и, если не злоупотреблять охотой, так оно будет и впредь. Единственная проблема — как добыть другую пищу, кроме мяса: волшебники так привыкли таскать себе припасы из эльфийских амбаров, что почти никто из них не умел добывать пищу самостоятельно. Находить в лесу съедобные растения были способны разве что трое-четверо. Конечно, можно было бы расчистить несколько акров и посеять хлеб, — но это все равно, что открыто заявить о своем присутствии. Вряд ли старшие волшебники пойдут на такое.

«К тому же копать, сеять, собирать урожай — это тяжелый физический труд, а волшебники не снизойдут до того, чтобы работать руками».

Впрочем, это все в будущем. А сейчас Лашане не хотелось думать о будущем. Сейчас ей хотелось просто стоять, смотреть на землю с высоты птичьего полета, упиваться красотой реки, текущей в долине, голубизной неба, величием тянущихся ввысь деревьев…

— Ну что, Проклятие Эльфов, как тебе нравится быть героиней?

Шана отпустила мысли ястреба и, нахмурившись, обернулась к Каламадеа, Отцу-Дракону, который сейчас пребывал в облике седого волшебника-полукровки. Ярко-зеленые глаза и заостренные уши говорили о предполагаемом отце-эльфе, но грубоватые черты, обветренная кожа и седина в волосах напоминали о матери-человеке.

— Отец-Дракон, мне не хотелось бы, чтобы ты называл меня этим прозвищем, — сердито сказала Шана. — Оно мне не нравится.

— Ну почему же? — отозвался Каламадеа, присаживаясь на выступ скалы.

— Оно тебе подходит — или ты подходишь под него.

— Которое из двух? «Героиня» или «Проклятие Эльфов»? Меня не устраивает ни то, ни другое.

Шана снова отвернулась, разыскивая в небе ястреба.

— Я не люблю, когда меня называют «Проклятием Эльфов», потому что мне не хочется, чтобы люди видели во мне какой-то символ, исполнительницу «предназначения». Потому что я — это я, Лашана, просто Лашана, и я не виновата, если я подхожу под какую-то дурацкую легенду, которую вы же, драконы, сами и сочинили! Да под эту легенду подходит уйма народу! Почему бы вам было не прозвать Проклятием Эльфов Тень? Или Зеда? Или хотя бы Денелора?

— Потому что именно тебе удалось поднять восстание против хозяев-эльфов и улучшить жизнь хотя бы немногих людей-рабов, — ответил Каламадеа, шутливо дернув ее за рыжую прядь. — И именно ты призвала на помощь драконов!

— Да ну, глупости! — простонала Шана, — Даже если бы я ничегошеньки не сделала, ты все равно нашел бы способ вмешаться и привел бы остальных на помощь волшебникам. Ты ведь и сам это знаешь!

— В самом деле? Я ведь не герой, Шана, — возразил Каламадеа.

— Так ведь и я не героиня, — упрямо возразила Шана.

Потом, тяжело вздохнув, добавила:

— И в предводители я тоже не гожусь. Мне очень жаль. Вот если бы меня специально воспитывали для этого, учили управлять людьми…

Мне не хочется доверяться Парту Агону после того, как он меня использовал, но он, по крайней мере, знает, как заставить людей делать то, что он от них хочет. Во всяком случае, люди привыкли видеть в нем главного волшебника и потому повинуются ему, не раздумывая. А меня они не слушаются. Нет, они называют меня предводительницей, но ведь я не могу заставить их понять, что им же самим на пользу! Смотри, я нашла для них прекрасное место, огромную систему пещер у реки, в прекрасной плодородной долине, а они все спорили, стоит ли устраивать новую Цитадель именно тут! А тут еще этот Каэллах Гвайн…

— Ты справляешься куда лучше, чем тебе кажется… — начал Каламадеа и осекся на полуслове. Шана проследила направление его взгляда и увидела в небе дракона — в настоящем драконьем облике. Дракон парил над склоном холма в восходящих воздушных потоках, пониже того места, где расположились Шана с Каламадеа. На драконе сидел всадник-полукровка.

— А-а! — сказал Каламадеа, прищурившись. — Похоже, это твой названый брат и твой молодой друг. Должно быть, прочие волшебники хотят нам что-то передать.

Дракон был некрупный — для дракона, конечно, — и ярко-голубой, а всадник — не выше самой Шаны. Дракон подлетел к ним, подняв ветер могучими взмахами крыльев, и тяжело приземлился неподалеку от Шаны и Каламадеа, на небольшой площадке у края обрыва.

Худощавый темноволосый юноша поспешно соскользнул с дракона и подошел к ним. Дракон обернулся волшебником, чтобы занимать меньше места. Шана отвернулась, чтобы не видеть, как Кеман превращается в невысокого, мускулистого, темно-русого молодого полукровку: превращение сопровождалось колебаниями и изменениями, от которых у Шаны всегда начинало неприятно сосать под ложечкой, если смотреть вблизи.

— У меня есть две новости: одна хорошая, другая плохая, — доложил Меро, подойдя поближе, так, что стали хорошо видны изумрудные глаза и острые уши, выдающие в нем полукровку. — Хорошая новость вот какая: даже Каэллах наконец согласился, что эти пещеры — самое подходящее место для новой Цитадели. Кеман нашел в глубине системы родник и вывел воду на поверхность. Теперь, когда в пещерах есть постоянный источник свежей воды, нам уж точно незачем искать другое место.

— А какая новость плохая? — спросила Шана. Судя по едва заметной усмешке Тени, новость была скорее забавная, чем действительно плохая.

— Плохая новость — это то, что единственная пещерка, где можно было вывести воду на поверхность, — та самая, где ты собиралась устроить свою комнату, — сообщил Меро, широко улыбаясь и показывая ровные белые зубы. — Так что должен тебя огорчить: она теперь полностью затоплена. И вода, кстати, ужасно холодная.

Шана застонала в притворном отчаянии. Пещера, которую отыскала Шана с тремя друзьями, была велика. Там можно разместить всех волшебников, драконов, бывших рабов, и все равно девять десятых ее залов останутся незанятыми. Правда, отсюда было чересчур близко до границ эльфийских поместий, но эти земли никогда не принадлежали эльфам, так что можно было не беспокоиться.

Однако пещера эта была бы весьма неуютным жилищем, если бы не драконы. Полукровки были волшебниками, но они не умели находить подземные родники или обрабатывать камень иначе как с помощью орудий. Их магия позволяла им создавать иллюзии, нападать, защищаться, перемещать предметы или живых существ, но создавать что-либо они могли лишь изредка. Если бы волшебники искали себе новый дом без помощи драконов, им пришлось бы делать все самим, а пещеры в своем первозданном виде были холодными, сырыми и временами опасными. И все сходились на том, что в новой Цитадели должен быть свой источник воды внутри крепости — по понятным причинам.

Шана уже не в первый раз думала о том, что, прожив несколько веков в Цитадели, выстроенной первыми волшебниками, старики отнюдь не рвутся работать руками.

Волшебники привыкли жить в праздности и относительной роскоши. А тут явилась Шана, которая перевернула вверх дном весь их привычный уклад. Прежде все, в чем нуждались волшебники, они воровали у эльфов при помощи магии. Цитадель уже была построена, и построена прочно.

Волшебники даже не ремонтировали ее: когда в одной из комнат обваливался потолок, ее хозяин попросту переселялся в другую. Со времен первой Войны Волшебников в Цитадели десятки, сотни комнат стояли пустыми. Что касается скучных повседневных дел вроде уборки и готовки, на то были ученики, дети-полукровки, которых волшебникам удавалось похитить, прежде чем эльфы, их отцы и хозяева, найдут и уничтожат их. Такова была цена ученичества: дети должны были прислуживать взрослым волшебникам, пока общее собрание не признает их вошедшими в полную силу. Учеников всегда хватало: Денелор, наставник Шаны, за несколько десятков лет ни разу даже пола не подмел.

Так было не всегда. Когда волшебники впервые объединились, они не делились на учеников и наставников — были только «опытные» и «неопытные». И никто никому не прислуживал. Все волшебники работали бок о бок: сперва строили Цитадель, потом поднимали восстание против эльфийских владык, чтобы добиться свободы для себя и людей-рабов.

«Ну ничего, с ученичеством-то я покончила!» — подумала Шана с неким мрачным удовлетворением. Она не имела ничего против старого Денелора, но ей совсем не нравилось ему прислуживать, а многие другие волшебники беззастенчиво злоупотребляли своим положением. Теперь им снова пришлось работать, даже если кому-то это не нравилось. Людей — бывших рабов — среди волшебников было немного, и почти все они были еще детьми.

А даже самый черствый волшебник никогда не заставил бы ребенка тесать или ворочать камни. Это только эльфийские лорды способны взваливать на детские плечи тяжелую работу, какая не всякому взрослому под силу.

Нет, если бы не драконы, пещеры сгодились бы разве что в качестве временного убежища.

Мало того, что драконы умеют изменять форму камня с помощью магии, — им эта работа еще и нравится. Как только кто-то из старых волшебников упомянул об отсутствии воды, Кеман тут же вызвался найти родник. Прочие же драконы занимались тем, что расширяли и формировали пещеры так, как это было нужно их будущим обитателям. Так что сами волшебники могли спокойно добывать припасы, обставлять свои комнаты и думать о том, где теперь брать всякие нужные вещи, которые прежде воровали у эльфов. Еще несколько месяцев — и новая Цитадель будет лучше старой! Уж, во всяком случае, защищать ее будет проще.

— Мне тут нравится, — сказал Кеман, усаживаясь рядом с друзьями. Шана окинула взглядом пологие холмы, луга и перелески и кивнула. Пока что им не удалось обнаружить никаких признаков того, что здесь кто-то когда-то жил. Если тут и водятся чудовища, которые бродят на границах эльфийских земель, они скорее всего немногочисленны и прячутся. Эльфы наверняка догадываются, что волшебники подыскали себе новое место, но где это место — они не знают и, если повезет, не узнают никогда.

Ведь удавалось же волшебникам хранить в тайне местоположение прежней Цитадели на протяжении нескольких веков! А ведь та Цитадель находилась чуть ли не в самом сердце эльфийских земель! Так что вряд ли их обнаружат

— по крайней мере, в ближайшее время.

— Мне тут тоже нравится, — неожиданно сказал Меро. — Вот еще бы избавиться от половины тех болванов, которых пришлось притащить с собой! Если бы кое-кто поменьше ныл и побольше работал, дела бы пошли куда как лучше!

Шана поморщилась.

— Ну да, я знаю, кого ты имеешь в виду. Если я еще раз услышу, как кто-то из седобородых скулит про былые славные деньки, про то, как тогда было хорошо и как сейчас все плохо, — право, соберу вещи и уйду куда глаза глядят! Я-то и в лесах проживу прекрасно — и пусть тогда попробуют меня сыскать!

«Пусть поживут немножко без своей так называемой „предводительницы“ — и посмотрим, как им это удастся!

Только вот как они будут кормиться, если никто из них даже охотиться толком не умеет?»

— Не искушай меня! — воскликнул Меро. — А то и я составлю тебе компанию. Я, правда, непривычен к лесной жизни, но лучше уж жить в шалаше в дождь и в снег, чем слушать, как это старичье жалуется на «неудобства»! А ведь если бы не ты, они бы сейчас все были покойниками.

Правда, тогда им не пришлось бы строить новый дом, — но я не думаю, что они сочли бы это более удобным.

Меро покачал головой.

— Нет, наверно, мне их никогда не понять. Ты прорвала осаду, ты дала им возможность одолеть эльфов и заставить их заключить договор, который не позволяет чистокровкам нас преследовать. Потом мы вчетвером в течение нескольких месяцев — нескольких месяцев! — подыскивали подходящее место, нашли наконец эти пещеры — так в чем же дело? Чего им еще не хватает?

Шана только плечами пожала. Она этого тоже не понимала. Она-то привыкла к куда более суровым условиям жизни. Ей до четырнадцати лет не доводилось пробовать пищи, приготовленной на огне: приютившие ее драконы все ели сырым, а девочка питалась тем же, чем и они. Но Меро, двоюродный брат бедняги Валина, привык к комфортной жизни любимого слуги эльфийского лорда — и тем не менее прекрасно приспособился к тяжелой жизни бродяги и разведчика. Так почему эти волшебники не желают приспосабливаться? Ради всего святого — если уж им так не хватает привычных удобств, почему бы им не воспользоваться своей магией, чтобы восстановить то, что пришлось бросить?

«Потому, что для этого пришлось бы объединиться и использовать камни, как я их научила. А они ни за что не станут объединяться: каждый слишком дорожит своим личным могуществом, и к тому же они не желают признавать, что я могла научить их чему-то полезному!»

— Полагаю, они проявляют недовольство потому, что мы теперь в безопасности, — задумчиво сказал Каламадеа, отвечая сразу обоим. — Как только непосредственная опасность миновала, твердолобые старики немедленно забыли о том, что это Шана спасла их от эльфов, зато сразу вспомнили, что эльфы напали на них именно из-за Шаны, и начали жалеть о тех благах, которых лишились по ее вине Ну и теперь, разумеется, все они думают, что во всех их бедствиях виновна именно Шана, а не эльфийские владыки.

Меро фыркнул.

— Ну, тогда мне тем более стоит уйти вместе с тобой, если ты решишь бросить этих нытиков. Ведь когда тебя не будет рядом, они, чего доброго, начнут винить во всем меня!

Шана расхохоталась и хлопнула приятеля по плечу.

— Договорились! Если я решу сбежать, то возьму тебя с собой.

Кеман закатил глаза.

— Ну, уж если вы надумаете удрать, не забудьте предупредить нас! Ведь мы, драконы, сидим здесь только из-за тебя, сестренка. Если ты уйдешь, нам здесь оставаться будет незачем! Неужто ты думаешь, что нам очень нравится выслушивать их жалобы?

— А кому нравится? — ответила Шана своему названому брату. — Была б моя воля, я бы и секунды терпеть не стала!

***

Каэллах Гвайн осматривал пещеру, которая теперь должна была стать его домом, и кипел от негодования. Нет, дракон, который «все приготовил», конечно, выровнял пол и стены и провел воздуховод, так что в пещере сделалось относительно сухо. Дракон обещал потом вернуться и оборудовать в небольшом закутке ванну и прочие «удобства», а в углу устроить очаг с дымоходом. Драконы клялись, что им не составит труда устроить в пещерах приличную канализацию и нормальное отопление.

Немногие вещи Каэллаха были свалены в углу жалкой кучкой. Как ни крути, а пещера пещерой и останется. Где теперь его уютные апартаменты из четырех комнат, с настоящими стенами, полом и потолком из благородного дуба? Мебели никакой нет — и не будет, пока кто-нибудь не научится ее делать. Ни кровати, ни стола, ни стульев, ни ковра, ни каминной решетки, ни подушек, ни одеял — ничего!

«И некому убирать за мной, некому готовить, и вообще все пошло наперекосяк! Сопляки, которым следовало бы еще быть учениками, делают вид, будто они — наши предводители. А люди, которым следовало бы быть предводителями, подчиняются приказам сопляков!» Каэллах гневно нахмурился.

«А ведь если бы не эти сопляки, я бы сейчас мог сидеть в своем любимом кресле с чашечкой горячего чая — или нет, лучше со стаканом горячего вина с пряностями!» При одной этой мысли у старого волшебника потекли слюнки.

Каэллах не забывал, что им пришлось бежать из Цитадели именно из-за этой паршивки Шаны. И заботился, чтобы все прочие об этом тоже не забывали. Если бы эта дуреха не воспользовалась древним заклятием, чтобы перенести себя и этих трех придурков, ее дружков, прямиком в Цитадель, когда вообразила, будто им угрожает какая-то там «опасность», эльфы ни за что бы не нашли Цитадель. Они ведь даже не подозревали о существовании волшебников! И все осталось бы так, как было всегда — так, как следует!

«Жили бы мы сейчас в покое, в уюте и в безопасности».

Каждый раз, как Каэллах пытался вернуть себе свои законные права и настоять на том, чтобы ученики занимались своим делом, ему отвечали, что теперь, мол, все иначе и что ему придется самому о себе позаботиться. А почему это все должно быть иначе? Тем более теперь? Разве молодежь не должна заботиться о старших? Так было всегда. И старшие платили за это, делясь с молодыми своими знаниями и опытом.

Но эти сопливые выскочки установили новые порядки. «Всякий, кому это по силам, должен обслуживать себя сам, — отвечали эти грубияны. — Мы поможем вам начать, но, когда ваша комната будет вчерне доделана, остальное вам придется завершать самому».

«Нет, какая наглость!» — кипятился Каэллах. И наверняка это Шана так распорядилась! Эта девчонка всегда его недолюбливала, а все потому, что он не раз ставил ее на место. Каэллах готов был поручиться, что Денелору, наставнику Шаны, не приходится обходиться без услуг учеников.

И потом, как это ему предлагают превратить эту нору в сносное жилье? Он не может стащить то, что ему требуется, у эльфов, как в былые времена. Это было одним из условий идиотского договора, который Шана заключила с эльфами, чтобы те оставили волшебников в покое. «К тому же стоит мне хоть что-то украсть, и эльфам сразу станет известно, где мы теперь находимся. А это глупо». Так что ж, значит, он должен сам рубить деревья и сколачивать себе кровать, сундуки, кресла? А может, он и одеяла сам себе ткать должен? Да что они все, с ума посходили, что ли?

«Так оно и есть! — говорил себе волшебник, скрежеща зубами. — Будь они в своем уме, никогда бы не сделали ничего подобного! Для начала они бы просто не стали сражаться с эльфами, а бросили бы эту Шану где-нибудь в лесу, без сознания, так, чтобы эльфы могли ее найти. В конце концов, у эльфов не было никаких причин предполагать, что она — не единственная полукровка! Этой девице следовало бы добровольно пожертвовать собой, чтобы спасти остальных, нас! Это был ее священный долг! А вместо этого она втянула нас в войну, на которую мы не рассчитывали. Мы совсем не собирались воевать! И вот результат: вся наша жизнь полетела кувырком только оттого, что эта девица считает себя умнее старших!» Старик ощутил, что щеки его вспыхнули от гнева, и заставил себя успокоиться.

«Ничего, так будет не всегда, — пообещал он себе. — Разумеется, все это ненадолго. В последнее время старшие волшебники начинают прислушиваться ко мне, когда я пытаюсь их образумить. Вероятно, многие из них осматривают сейчас свои каменные норы и думают, что я-таки прав. Все это свалилось на нас из-за Шаны — так почему же мы должны слушаться Шану и ее драконов?» У более старых и мудрых волшебников нет никаких причин не желать возвращения прежних порядков. Они больше не сидят в осаде, не бродят в глуши… Пора расставить вещи по своим местам.

Ну, а если Парт Агон об этом не позаботится — что ж, этим займется он, Каэллах Гвайн.

А пока…

Он еще раз кисло взглянул на голый каменный пол.

Человеческих детей вроде бы посылали к реке нарезать тростнику для постелей — если, конечно, их «мудрая предводительница» не поручила им какого-нибудь другого «неотложного дела». Должно быть, на берегу уже лежит множество охапок нарезанного тростника в ожидании, пока их кто-нибудь заберет. На голом камне спать ужасно холодно…

Каэллах собрался уже кликнуть кого-нибудь из учеников, чтобы послать его за тростником, но вспомнил, что учеников-то у него не осталось.

«Ну, и что же мне делать? — рассерженно подумал он. — Выход только один, и запретить этого мне никто не может! Пропади я пропадом, не ходить же за тростником самому!» Волшебник не нуждался в магическом кристалле, чтобы разыскать место, где сложен нарезанный тростник: такие уловки требуются только неопытным ученикам. Он просто сосредоточился, направил свою силу…

В центре пещеры возник мерцающий шар света. Пара секунд — и в нем появились охапки тростника.

На миг волшебник задумался, сколько взять.

«Да сколько получится! — решил он. — В конце концов, я старший волшебник или кто?» Он мысленно «ухватил», сколько мог, и на пол шлепнулось десять охапок тростника. Пещера наполнилась ароматом свежего воздуха и запахом речной воды.

Каэллах самодовольно созерцал свою добычу. Конечно, для того чтобы устроить себе удобную постель, хватило бы и трех охапок, но…

«Ничего, нарежут еще. Они ведь даже не ученики! А я расположусь с комфортом. В конце концов, это мое законное право».

— Ну вот, водой мы обеспечены, — сказал Шане Денелор, указывая на грот, постепенно заполняющийся чистой родниковой водой. На круглом добродушном лице волшебника играла усталая, но довольная улыбка. За месяцы скитаний в глуши Денелор похудел и кожа его покрылась бронзовым загаром, на фоне которого редеющие волосы казались еще белее.

— Думается, со временем мне даже удастся отчасти восстановить былую магию, и через несколько лет во всей Цитадели будет проточная вода, и холодная, и горячая.

Когда я был учеником, мне случалось чинить трубы, так что эта работа мне отчасти знакома. Раз первые волшебники этому научились, значит, и мы научимся! — заявил он с решительным видом.

Шана улыбнулась своему старому учителю. Денелор очень и очень неплохо приспосабливался к новому образу жизни. Можно было ожидать, что он объединится со «старыми нытиками», но Денелор предпочитал не скулить по поводу трудностей, а искать выход.

— Ну, а пока что, — продолжал старый волшебник, — я могу провести воду на кухню и в баню. Завтра драконы вылепят ванны со стоками, баки для стирки и для мытья посуды. Они обещали устроить так, чтобы грязную воду можно было отводить, не загрязняя источник. Сегодня они занимаются очагами и дымоходами, а то пока, чтобы согреть воду, приходится греть камни на костре и бросать их в котел. Однако мы все равно не сможем ни супа сварить, ни чаю вскипятить, пока не добудем больших горшков.

— С едой проблем не будет, — пообещала Шана. — В лесу уйма дичи и, должно быть, прорва съедобных растений. Вам даже не придется охотиться по-настоящему: достаточно будет приносить дичь с помощью магии, так же как мы воровали припасы.

Денелор хихикнул: очевидно, ему припомнилось, как Шана на одном из первых «уроков» притащила из леса огромного оленя. Он, наставник, даже не предполагал, что эта девочка способна управиться с такой махиной. Шанато знала, что у нее получится, но Денелор не верил, пока не увидел своими глазами.

— Ну что ж, по крайней мере, это будет не баранина, — заметил он. — Вот уж по чему я не тоскую! Конечно, было очень удобно иметь в Цитадели собственное стадо овец, но тем не менее бараниной я сыт по горло.

Он повернулся и начал подниматься обратно наверх, на следующий уровень, там, где устраивались жилые помещения. Нижний этаж, видимо, скоро совсем затопит.

Молодые люди последовали за Денелором. Шаги гулко отдавались в уходящем наверх тоннеле.

— Слушайте, а тут вообще есть хоть кто-нибудь, кто умеет что-то делать руками? — поинтересовался Меро. — Горшки лепить, мебель сколачивать и все такое? Вам ведь понадобится куча самых разных вещей — от кроватей до одежды. Добывать их у эльфов теперь нельзя. Можете ли вы создавать вещи с помощью магии? Не иллюзии, а настоящие вещи? Эльфы могут, по крайней мере, некоторые.

Денелор пожал плечами и грустно взглянул на свою изрядно истрепавшуюся тунику.

— Не знаю, — признался он. — Однако, надо сказать, мне в голову пришла весьма соблазнительная идея. У эльфов мы больше воровать не можем — ладно. Но почему бы нам не ограбить самих себя, а?

Шана нахмурилась.

— Что-то я не очень понимаю, — сказала она. Тоннель снова пошел горизонтально, и по сторонам опять появились входы в пещеры.

— Ну, ведь эльфы вряд ли разграбили Цитадель после того, как мы оттуда ушли, верно? — сказал ее бывший наставник. — Может, они ее и вовсе не нашли: они ведь искали нас, а не наше убежище.

Шана кивнула.

— Но если нашли, то могли попросту уничтожить все, что попалось им на глаза, — предупредила девушка. — Эльфы — они такие.

— Если нашли, то да, но ведь могли и не найти. А потом вряд ли у них было время сровнять Цитадель с землей, — настаивал Денелор. — Конечно, лес наверняка охраняется какими-то заклятиями и на подступах к нему выставлена стража, но я не поверю, что они оградили его магическим щитом. А даже если и оградили, ты, Шана, сумеешь щит пробить.

Девушка покраснела.

— Ну, я в этом не так уверена, — возразила она. — Но теперь я понимаю, к чему ты клонишь. И, откровенно говоря, не вижу причин, почему бы нам не начать потихоньку переносить оттуда наши вещи. Правда, это довольно далеко, но если несколько молодых волшебников объединятся и используют камни, то, наверно, должно получиться. Это действительно сильно облегчит нам жизнь.

— Ага, особенно если мы начнем с того, что добудем всякую мебель и прочие причиндалы наших нытиков, — кисло заметил Меро, сунув руки в карманы. — Может, тогда они хоть ненадолго заткнутся.

Денелор вздохнул. Шана знала, что ему приходится выслушивать не меньше жалоб, чем ей самой.

— Мне это тоже приходило в голову, — сказал Денелор. — Да, надеюсь, тогда эти разговоры о том, что Шана «лишила» их «законного имущества», немного поутихнут.

Шана, не могла бы ты собрать своих друзей, тех, кто умеет работать с камнями? Думаю, ты права: пожалуй, только они сумеют дотянуться достаточно далеко, чтобы обследовать Цитадель и перенести оттуда нужные вещи.

— Ага, — усмехнулась Шана. — И к тому же они — единственные, кто облазил всю Цитадель, все заброшенные коридоры и закоулки. Думаю, ты прав: даже если эльфы действительно проникли в Цитадель и кое-что разрушили, вряд ли они заходили в старые коридоры. А там есть еще немало комнат с мебелью и всем прочим. Может, старый Каэллах и не получит свою любимую кровать, но какую-нибудь кровать мы ему все же добудем. И всякое другое барахло, без которого он жить не может.

— Только, пожалуйста, начните с кухонной утвари! — попросил Денелор.

— С того, что нужно всем. А потом я скажу старикам, чтобы они принесли тебе списки своих вещей и вежливо попросили их добыть, если вы не слишком устали.

Глаза старика лукаво блеснули.

— Ну да, а если они попросят недостаточно вежливо, мы можем решить, что очень устали, верно? Ах, Денелор, что бы я делала, если бы вы были не на нашей стороне!

Денелор пожал плечами и усмехнулся.

— Мы, драконы, тоже нашли выход, — застенчиво вмешался Кеман. — В этих горах есть минералы: самоцветы, а возможно, и золото. Мы могли бы вытянуть их из земли, придать им форму эльфийских украшений, отправиться в какой-нибудь эльфийский город и обменять на то, что нужно, если вы не сумеете добыть это в Цитадели.

В первую очередь, конечно, на одежду и оружие. Ну, и на припасы, на зерна для посева…

Денелор просиял.

— О, это было бы замечательно! — воскликнул он. Его голос эхом раскатился по будущей кухне. — Тогда у нас не будет проблем с тем, что делать, когда запасы Цитадели иссякнут. Мне очень стыдно, Шана, но я должен признаться, что мало кто из нас способен отличить съедобные лесные растения от ядовитых. А на одном мясе долго не протянешь: так и заболеть недолго!

Шана тяжело вздохнула.

— Этого я и боялась. Что ж, ничего не поделаешь…

Она немного поразмыслила.

— Значит, так. В ближайшее время соберу своих, и начнем таскать вещи из старой Цитадели. Если эльфы ее не разграбили, там должно оставаться немало припасов, которые были слишком тяжелы, чтобы захватить их с собой во время бегства. Мука, морковь, репа, лук…

— Про одеяла не забудьте, — напомнил Денелор. — Если вы добудете одеяла, очень многие будут вам благодарны. На камне спать холодно.

— А как насчет овец? — лукаво спросила Шана. — Тут тебе и шерсть для будущих одеял, и мясо опять же. Я смогу перенести их живыми, а среди человеческих ребятишек есть пара бывших пастушат. Овцы к тому же еще и размножаются…

Старый волшебник невольно поморщился. Шана хихикнула.

— Ох! — вздохнул он. — Ну что ж, давайте. Хотя…

— Не беспокойтесь, наставник Денелор! — улыбнулась Шана. — Сейчас овцы будут для нас слишком ценны, чтобы их резать. Так что баранину вам придется есть не скоро.

Шана вместе с Кеманом и Меро свернули в боковой коридор и отправились разыскивать Зеда, первого из компании молодых волшебников.

— Ну и хорошо! — пробормотал Денелор им вслед. — И дай-то высшие силы, чтобы нам не попасть в такой переплет, когда и жилистая баранина роскошью покажется.

***

Собравшись вместе, молодые волшебники сумели в тот же день найти и перенести в пещеры немало полезных вещей. Начали они, как и просил Денелор, с огромного кухонного котла, а закончили кипой одеял из кладовки.

Одеяла жадно расхватали «старые нытики», и Каэллах Гвайн, разумеется, был в числе первых. Шана отметила, что ни один из них и не подумал поблагодарить, но промолчала, отчасти потому, что слишком устала.

На следующий день, подкрепившись доброй овсянкой, сваренной в том самом котле, который они добыли накануне, из овса, который они притащили чуть позже, молодые маги снова взялись за дело. Те, кто обладал наилучшим магическим зрением, обследовали знакомые помещения и выясняли, что пригодится, а что нет.

Поначалу ограничивались только теми предметами, которым не повредит, если их уронить при переноске, и при этом не слишком тяжелыми. Так решила Шана. Она убедила своих друзей, что, пока они еще не определили границы своих способностей, лучше переносить вещи понемногу, чем надорваться, пытаясь «перетащить» большой груз. Поэтому сперва молодые волшебники взялись за кухню и кладовки и выгребли оттуда все, что было цело и не попорчено червями.

Эльфы, похоже, действительно не нашли старую Цитадель — хотя они бы непременно ее обнаружили, если бы волшебники остались там, вместо того чтобы скрыться. То было приятное открытие: это означало, что практически все вещи лежат на своих местах, целые и невредимые, так что рано или поздно все обитатели новой Цитадели получат свое имущество обратно.

Хотя Шана по-прежнему не могла понять этой странной одержимости, свойственной старым волшебникам.

Однако Кеман и прочие драконы, похоже, их понимали.

Они несколько раз пытались объяснить Шане, в чем тут дело, но в конце концов отступились.

— Скажем так, — сказал наконец Каламадеа. — Чем старше становится волшебник, тем сильнее ему хочется иметь при себе все свои привычные вещи и тем меньше будет с ним хлопот, если удовлетворить это его желание.

Он похож на старого дракона, спящего на своих сокровищах. Не пытайся понять, отчего это так: просто прими к сведению и воспользуйся этим.

Шана пожала плечами и кивнула. Наверно, это не такая уж высокая цена за мир и покой в новой Цитадели — даже если это будет стоить немалых усилий ей и ее друзьям и даже если они скорее всего не дождутся благодарности за свой труд. Хотя ее терзало сильное искушение поставить «нытиков» в самый конец списка…

Но если она поступит так, ее обвинят в том, что она подыгрывает любимчикам, а пока «нытики» будут ждать, они станут жаловаться вдвое больше и с ними будет вдвое больше хлопот.

— Все равно, прежде всего — кладовки! — решительно сказала она дракону. — Сначала то, что нужно всем, а уж потом личное имущество. Денелор тоже так считает.

Каламадеа только пожал плечами.

— Магия ваша, вам и решать, — ответил он и удалился из маленького пустого грота, в котором поселилась Шана.

Каламадеа и Кеман жили в соседних пещерах. Должно быть, именно Каламадеа выровнял пол и стены ее пещерки, провел воду, устроил сток и сделал очаг. Пещера выглядела как-то знакомо — она была очень похожа на ту комнату в лабиринте пещер старой Цитадели, где когда-то жил сам Каламадеа.

Но пока что в ней были только пара охапок тростника с двумя одеялами, служившие Шане постелью, да скудные пожитки, которые она принесла с собой.

Да, кровать бы не помешала… Пожалуй, старые волшебники отчасти правы в своем желании снова обзавестись кое-какими удобствами из прежней жизни.

«Да и новая одежда тоже не помешала бы», — печально подумала Шана. Все, что она сейчас носила, пережило несколько месяцев скитаний и, уж конечно, не стало лучше оттого, что его носили не снимая. Шана не раз подумывала о том, чтобы сшить себе новую тунику из драконьей кожи, сброшенной во время линьки. Такая туника прекрасно защищала и от непогоды, и от колючек. Но Шана все никак не могла выбрать время. Может, теперь она этим займется…

Однако сперва дело. Им предстояло опустошить еще множество кладовок. Постепенно молодые волшебники оттачивали свое мастерство, перенося различные предметы на большее расстояние, чем когда-либо прежде.

Они бы даже и пробовать не стали, если бы Шана, еще в дни своего ученичества, не попыталась использовать драгоценные камни, чтобы проверить, не увеличат ли они ее магическую силу. Камни действовали, да еще как! И девушка как раз начала учить работать с камнями своих ровесников, когда стало известно, что эльфы собираются уничтожить нескольких человеческих детей, обладающих способностями к человеческой магии. Шана настояла на том, чтобы самой возглавить операцию по их спасению, — и так они встретились с Валином и Меро, его родичем-полукровкой. Именно эта роковая встреча послужила началом конца игры в прятки для волшебников Цитадели.

Через две недели Денелор полностью обустроил кухню, баню и прачечную. Там трудились человеческие дети, которым помогали несколько старых волшебников — не из «нытиков», разумеется, — не способных к тяжелому труду. А Шана и ее компания взялись за апартаменты старых волшебников.

Что бы там ни говорили о любимчиках, а первым делом молодые волшебники занялись своими комнатами и комнатами Денелора — хотя они, конечно, помалкивали об этом, и вещи переносили прямо в свои нынешние комнаты, а не в центральный грот, который все уже привыкли звать «Большим залом». Однако, покончив с этим, они скрепя сердце принялись добывать вещи «нытиков». Начали с Каэллаха Гвайна.

Каэллах и в самом деле не счел нужным поблагодарить их. Наоборот, рассердился за то, что они перенесли его вещи в Большой зал и ему пришлось самому переправлять их к себе.

Шана так скрипела зубами от злости, что у нее даже голова разболелась. Это на время заставило волшебников прервать работу: в конце концов, Шана была самой сильной из всех молодых магов, и без нее пришлось бы таскать вещи по одной. Это еще больше разозлило Шану. И тогда Зед по праву старшего объявил перерыв, чтобы все могли успокоиться и заодно перекусить.

Миска супа и чашка травяного чая не успокоили Шану, но, по крайней мере, головная боль прошла.

— Извините, — сказала она, вернувшись к своим и устроившись на подушке в центре огромной пещеры. В пещере было замечательное эхо: потолок оказался довольно высокий, и его не стали выравнивать. — Мне не следовало так выходить из себя из-за этого старикашки.

Зед только пренебрежительно фыркнул. Тень похлопал Шану по руке и пожал плечами. Остальные скривились либо улыбнулись — в зависимости от характера. Говорить тут было не о чем. Конечно, Каэллах был хам, но человек, на чьи плечи возложена такая власть, как у Шаны, должен лучше владеть собой. По крайней мере, не яриться из-за таких пустяков. Она это понимала, и все ее друзья тоже.

Что было бы, если бы Каэллах разгневал ее в тот момент, когда она, к примеру, устанавливала защиту против вражеской атаки? Неподходящее время для мигрени!

— Ну ничего, мы уже притащили старому зануде его вещи, так что больше с ним связываться не придется, — сказала наконец Даэна, одна из старших девушек. Она подмигнула Шане и наморщила носик. — Теперь он дня три будет возиться со своей мебелью и всем прочим, как старая наседка со своим гнездом. Так что можно поручиться, что все это время его будет не видно, не слышно!

Сравнение было удачным. Каэллах действительно смахивал на рассерженную старую наседку. Даже Шана наконец улыбнулась, а прочие расхохотались.

— Да, ты права! Порадуемся, что нас хоть ненадолго оставят в покое, — ответила Шана. — Ладно, давайте теперь займемся кем-нибудь из тех, кто нам хотя бы спасибо скажет. Как насчет Парта Агона? Кто помнит расположение его комнат, чтобы знать, что искать?

— Я… — начал Зед, но тут по залу гулким эхом раскатился крик:

— Шана!!!

А следом появился и сам крикун.

— Шана! — выдохнул запыхавшийся мальчуган. — Шана, тебя зовут Денелор и большой дракон! Ты им нужна! Там, у реки, чужой!

Девушка не сразу поняла, что он имеет в виду. Потом…

«Чужой? Здесь?! О, только не это…» Здесь, в глуши, где не может быть никого, кроме волшебников и немногих людей, которым они помогли бежать? Кто он? И, главное, как он их нашел?!

«Каламадеа! — мысленно воззвала она к Отцу-Дракону. — Он опасен? Оружие брать?» «Да нет, опасности пока, похоже, нет, — ответил Каламадеа тоже мысленно. — Но я хочу, чтобы ты посмотрела на него и поговорила с ним. Тебе больше приходилось иметь дело с чистокровными людьми, чем мне или Денелору».

Чистокровный человек? Но как он сюда попал? Что, беглый раб? И, прежде чем остальные успели что-либо сказать или сделать, Шана вскочила на ноги и бросилась к выходу.

Большой зал был первой настоящей «комнатой» в новой Цитадели. Отсюда длинный извилистый тоннель вел на поверхность через гроты, которые были оставлены почти в первозданном виде. Тут только развесили магические светильники и выровняли дорожку. Это место было очень похоже на пещеры, в которых Шана жила со своей приемной матерью и прочими драконами. С потолка свисали сотни изумительных сталактитов. Шана все собиралась рассмотреть их как следует, но никак не могла урвать свободную минутку. Слишком много дел.

А тут еще какие-то чужаки как снег на голову!

Она вылетела из пещеры на солнце и помчалась вниз по тропинке, ведущей к реке. Тропинка была проложена с таким расчетом, чтобы ее нельзя было заметить с воздуха.

Увы, из-за этой предосторожности Шана не могла видеть тех, кто находится на берегу.

«Хоть бы знать, чего ждать! Хоть бы знать, как он подобрался сюда так, что никто его не заметил! Хоть бы…» Ладно, чего гадать попусту! Добежать бы поскорее, а там видно будет. Шана неслась по тропе со всех ног, задыхаясь, несмотря на то что бежала вниз.

Она миновала последний поворот, и в конце древесного коридора показалась река — сверкающее пятно солнечного света. На берегу виднелось несколько фигур — темных силуэтов на фоне светлой воды, — и на воде еще что-то длинное, низкое и темное.

Подбежав ближе, Шана увидела, что это странный вытянутый предмет, заостренный с обоих концов и полый внутри. Шана никогда прежде не видела челнока, но узнала его по описаниям из древних хроник.

«Лодка? Ну да, конечно! Со стороны реки мы нападения не ждали!» Шане хотелось надавать себе тумаков за непредусмотрительность. Надо было поставить у реки хотя бы одного часового. Теперь-то уж поздно…

Челнок был привязан к колышку, вбитому в берег. У челнока стояли только трое. Денелор, Каламадеа в обличье волшебника и чужак. Очевидно, все трое ждали ее. Ни Денелор, ни Каламадеа не казались особенно встревоженными…

Оценив обстановку, Шана перешла на шаг, чтобы перевести дух и успеть разглядеть незнакомца, прежде чем придется с ним заговорить.

Первое, что поразило Шану, — это что на шее у пришельца не было ни рабского ошейника, ни следов от него.

Хотя он явно был чистокровным человеком. Что до остального — чужак походил на обычного крестьянина или караванщика. Глаза обыкновенные, карие, черные волосы заплетены в тугую косу, и видно, что уши ничуть не заостренные. Среднего роста, жилистый, мускулистый, одет в поношенную холщовую тунику и штаны, такие старые, что определить их первоначальный цвет было решительно невозможно. На плече у незнакомца висел лук, на веревочном поясе — длинный нож в кожаном чехле, на ногах — что-то вроде грубых башмаков из сыромятной кожи. Чужак не казался особенно опасным, несмотря на недельную щетину на подбородке.

Пока. Но зачем он здесь? А вдруг это шпион?

— А, Шана! — весело окликнул ее Денелор, помахал рукой и снова обернулся к незнакомцу. — Коплен, это Лашана.

Чужак кивнул и прищурился..

— Энто ты Лашана? — Он говорил на эльфийском, но не очень правильном.

— Не, ну тыгляди! Ни за что б не подумал, что такая малышка могет поднять такую великую бучу! Однако ж за тебя по всей земле молва идет.

— Я так понимаю, что ты тоже слышал обо мне? — сухо ответила Шана, скрывая от пришельца свое возбуждение. Она ведь по-прежнему не знала, откуда он взялся на реке и кому служит — если этот человек вообще кому-нибудь служит.

Чужак кивнул, и его тонкие губы растянулись в невольной улыбке.

— Однако ж я не думал, что мене доведется повстречаться с такими страшными бунтовщиками, как вы. А то плыву и гляжу — тю, дым!

— Коллен — разведчик торгового каравана, — небрежно пояснил Денелор. Девушка испуганно вскинула брови и невольно попятилась. Коллен хмыкнул.

— Да нет, это не работорговцы! — поспешно уточнил волшебник. — Ты что, не видишь? На нем нет ни ошейника, ни эльфийских камней.

Шана покраснела. Она и сама прекрасно видела, что на этом человеке нет ничего, что могло бы послужить вместо ошейника, заставив его подчиняться хозяину-эльфу. Ворот туники распахнут, так что видно, что на шее ничего не висит, пояс веревочный, рукоять ножа простая, безо всяких там эльфийских бериллов. И в любом случае, если бы он находился под заклятием, она, Денелор или Каламадеа непременно почувствовали бы пустоту, означающую, что все магические способности этого человека заблокированы. Уж они-то знали, какова эта пустота «на ощупь»!

— То так! — весело подтвердил Коплен. — Ни ошейников, ни поводков — ничего! Так что мы такие же опасные дикари, как и вы, и кошкоглазым не стоит знать, что мы тута.

Глаза Шаны расширились от удивления. Вот уж не думала, не гадала…

— Так вы что, дикие? — недоверчиво спросила она.

Нет, конечно, ей доводилось слышать, что где-то есть так называемые «дикие» люди, но, испробовав на собственной шкуре могучую власть эльфийских владык, она полагала, что эти дикари должны влачить жалкое существование. Да и то жить им дозволяют лишь затем, чтобы эльфийские лорды время от времени могли поохотиться на двуногую дичь.

Коллен расплылся в усмешке. И Шана напомнила себе, что волшебники ведь тоже существовали несколько сотен лет под боком у эльфов, а эльфы об этом и не подозревали. «За пределами эльфийских земель живут дикие люди. Это мы уже знаем. Так почему бы среди них не быть диким торговцам?»

— То так! — повторил Коллен. — Не, жизнь у нас не поганая! Однако мы себя кличем изгоями. Звучит покрасивше, чем «дикари».

Он пожал плечами.

— У нас есть и беглые, и те, что свободными уродились. Земли у нас нету, домов тоже. Мы все больше бродяжим. Ну и вождей над нами тоже нету.

— Коллен хочет торговать с нами, — мягко сказал Каламадеа, выведя Шану из легкого ступора. — Я думаю, нам стоит пригласить этих людей к себе и потолковать с ними.

Пожалуй, у нас найдется что предложить друг другу.

«Раз уж он знает, что мы здесь, прятать от них Цитадель не имеет смысла, — добавил дракон мысленно. — Чем больше мы им покажем, тем большее впечатление это на них произведет и тем больше вероятность, что они не вздумают нас выдать».

— Да, Каламадеа, конечно, — ответила Шана сразу на обе реплики. — А остальные ваши люди далеко? — обратилась она к Коллену.

— Да не. Еще до закату должны тут быть. Дайте я флажок повешу, они сюда и причалятся.

Не дожидаясь согласия, он вытащил из челнока линялую красную тряпку и привязал ее к ветке так, чтобы тряпку хорошо было видно с реки.

— Ну вот, — сказал он с довольным видом. — Теперича будем ждать.

Шане ужасно хотелось проникнуть в его мысли, проверить, правду ли он говорит. Но стоит ли? А если она это сделает — заметит ли он и как к этому отнесется?

— Ну и прекрасно, — беспечно сказал Денелор. — Пойду наверх и скажу нашим, чтобы приготовили обед для наших новых.., союзников?

На последнем слове он вопросительно приподнял бровь.

Коллен пожал плечами.

— Я за всех говорить не можу. Там глянем. Ну, а ежели у вас найдется чего продать, так мы с удовольствием купим.

Денелор, видимо, счел, что этого достаточно. Он зашагал вверх по тропе, куда быстрее, чем мог ходить год назад.

Коллен сложил руки на груди и прислонился к стволу ивы, разглядывая Шану и Каламадеа.

— Ну на-адо же! — сказал он наконец. — Полукровки.

Мы про вас слыхали, и про то, что вы натворили в то лето, тоже слыхали, а вот видать — ни одного не видал.

— Я могу сказать то же самое про изгоев, — отпарировала Шана. «Может, все-таки проверить его? Может, спросить у него разрешения?» Он усмехнулся, словно ответ Шаны показался ему забавным.

Каламадеа изучал изгоя с тем же спокойствием, с каким он созерцал всех на свете — от буйных молодых дракончиков до могучих эльфийских магов.

— А почему по реке? — спросил он.

— На реке следов не видать, — ответил торговец.

— А-а! — сказал Каламадеа. — Но ведь тут же нет ни эльфов, ни их рабов.

— Ага, — кивнул Коплен. — Но мы-то торгуем с этими, ошейными. Не будет следов — ошейные не найдут. Раз не найдут, значится, им нас не взять. Тогда им приходится торговать по-честному.

Шана тоже кивнула. Коллен рассуждал вполне логично. А то, что он не доверяет рабам, говорит в его пользу.

Значит, у этих людей развит инстинкт самосохранения и они не желают давать над собой власти тем, кто подчиняется эльфам.

— А нам вы почему доверяте? — спросила она:

— Откуда вы знаете — может, мы эльфы в личинах?

Коллен громко расхохотался, запрокинув голову.

— Оно, конешно, всякое бывает! Только ведь я не зря разведчик.

— Почему? — спросила Шана, видя, что он ждет этого вопроса.

«Потому как я владею людской магией, маленькая полукровка, — ответил он мысленно и ухмыльнулся, когда она вздрогнула. — Вот так я и сказал Ники и остальным, чтоб двигались дальше. И я знаю, что ты-таки полукровка, потому как слыхал ваш разговор со стариком. Значит, вы владеете людской магией и личин на вас нету».

Шана растерянно заморгала — как и Каламадеа, которого этот голос тоже застал врасплох. Очень сильный «голос» — и Коллен, видимо, очень хорошо им владеет, раз сумел позвать этого неизвестного Ники так, что они ничего не услышали.

— Так ты что, хочешь мне в башку заглянуть? — дружелюбно сказал он вслух. — Ну, валяй. Мне скрывать неча.

Получив разрешение, Шана без колебаний проникла в разум торговца, пока он не передумал.

Она наткнулась не на мысль, а на воспоминание — сравнительно недавнее, судя по его силе и «свежести». Воспоминание было такое живое, что Шане казалось, будто все это происходит с ней самой.

Напряжение было почти невыносимым. У Коллена отчаянно колотилось сердце, грудь сдавило, и он почти задыхался, сидя в своем укрытии в ожидании рабов, которые должны были прийти торговать. Товар, по большей части меха, пряности и несколько драгоценных камней, был спрятан неподалеку под кучей хвороста. Остальные изгои таились на берегу.

Коллен не хотел подвергать риску попасть в плен кого-то еще.

Он шел на риск каждый раз, как встречался с покупателями. Если они вздумают предать его, человеческая магия не поможет: он не мог «слышать» их мыслей сквозь пустоту, создаваемую магическими ошейниками. Не раз уже бывало, что рабы брали торговцев в плен. Правда, рабы очень ценят меха, которые он привозил, и вряд ли захотят лишиться источника ценного товара — но кто их знает! Особенно теперь, когда все пошло наперекосяк из-за Проклятия Эльфов и ее волшебников. Кошкоглазые теперь начеку. Возможно, рабам так хорошо заплатят за пленного торговца, что меха не будут для них большой потерей…

Особенно если этот торговец еще и волшебник…

Он услышал осторожные шаги, и сердце у него подпрыгнуло. Ну вот, явился тот, с кем он должен встретиться.

Сейчас все станет ясно…

Он медленно встал и вышел из-за кустов…

Шана с усилием оторвалась от его воспоминаний и вернулась в реальный мир. Коллен посмотрел ей в глаза и понимающе кивнул. Девушка тряхнула головой, чтобы окончательно развеять остатки страшного напряжения.

— Для вас, полукровок, кошкоглазые — смерть, как и для нас, людей-магов, — сказал он. — Ты видала, каково нам приходится. Так что решай. Нам с вами плутовать неча: уж коли вы кошкоглазых одолели, нам с Ники с вами не тягаться.

Глаза Коллена лукаво блеснули.

— Ну что, а торговать-то будем, нет?

— Сколько среди вас людей, владеющих человеческой магией? — медленно спросил Каламадеа.

— Ну, чтоб не сбрехать, так двое, — ответил Коллен. — Я да Ники. На прочих лодках по четверо, но магии больше ни у кого нету. Всего пять лодок.

«Двадцать — двадцать два… Как раз впору для небольшого отряда: достаточно много, чтобы защищаться, но не так много, чтобы нельзя было скрыться», — подумала Шана и улыбнулась.

— Ну что ж, надеюсь, они не слишком далеко, — сказала она Коллену. — А то я сейчас умру от любопытства.

В ответ Коллен махнул рукой в сторону реки. — Из-за поворота показалась лодка.

Остальные пять лодок были куда больше легкого челнока Коллена: в каждой могло поместиться человек по шесть, и еще оставалось место для груза. Человек, сидящий на носу первой лодки, заметил флажок Коллена и молча махнул своим, приказывая править в сторону ив, нависающих над водой. В первой лодке сидели пять человек, в том числе и Ники. Ники оказалась женщиной. Судя по сходству, она скорее всего была сестрой Коллена. В прочих лодках сидело по четыре человека. В трех лодках оказалось по одному ребенку, в четвертой — двое. Это удивило Шану: она как-то не думала, что торговцы-изгои возят детей с собой.

Хотя, с другой стороны, оставлять их где-то еще могло быть небезопасно.

Лодки были деревянные, вытесанные из цельного древесного ствола. Судя по размеру лодок, деревья были немаленькие. Прочие изгои были такие же небритые, как Коллен, но одежда их, хоть и поношенная, была безупречно чистой.

Шана и Каламадеа терпеливо ждали, пока торговцы пришвартовывали челны к берегу и тщательно укрывали их сетями и ветками. Работали они молча — видимо, по привычке. Шана давно заметила, что над водой звуки разносятся чрезвычайно далеко, а для этих людей необходимость скрываться была чем-то само собой разумеющимся.

Когда люди спрятали лодки и отряхнули руки, Каламадеа сделал им знак следовать за ним. Они повиновались, не раздумывая.

«Ну да, конечно, они знают, что нам пришлось бежать от эльфов и что мы тоже скрываемся. Однако они могли бы бояться, что мы захотим от них избавиться, но непохоже, чтобы это было так. С другой стороны, вряд ли у них есть что-то, что нам нужно, так зачем же нам на них нападать?» Для изгоев нападать на волшебников тем более бессмысленно: волшебников гораздо больше, и изгои наверняка это понимают.

Коллен поотстал и пошел рядом с ней.

— Мне так кажется, что нам с вами будет чем торговать, — негромко сказал он Шане. — Мы продаем ошейным меха да всякую мелочь — може, у вас найдется чего получше мехов?

Шана немного поразмыслила.

— Быть может, — осторожно сказала она. — Во всяком случае, у нас есть кое-что, что точно пригодится вам и вашему народу: наконечники для стрел, которые так же убийственны для эльфов, как эльфийские стрелы для нас с вами.

Коллен впервые за все время проявил удивление.

— Не брешешь? — осторожно спросил он.

— Нет. Одна царапина — и эльф свалится, а стоит хорошо попасть — и, считай, он покойник. А ведь тебе, должно быть, не хуже моего известно, как непросто убить эльфийского лорда.

Она не собиралась рассказывать Коллену, откуда волшебники берут такие стрелы. Эти наконечники делались из драконьих когтей. Если ему вздумается расспрашивать про драконов, пусть Каламадеа решает, что ему стоит знать, а чего не стоит. Но оттого, что они продадут людям часть своего особого оружия, большого вреда не будет. На полукровок такие стрелы все равно не действуют: волшебники ближе к людям, чем к эльфам. А если этому человеку понадобится такое оружие, было бы преступлением ему его не дать.

«Одним эльфом меньше станет — оно и к лучшему!» По крайней мере, так считала Шана. За свою жизнь ей довелось встретить только одного стоящего эльфа, а судя по тому, что она знала об эльфах, Валин был что-то вроде выродка среди своего народа: эльфийский лорд, не лишенный сердца и совести, — это все равно что белая ворона.

— Я был бы счастлив получить их, госпожа! — горячо выдохнул Коплен.

Шана кивнула. В это время они как раз подходили ко входу в пещеру. Вход был довольно впечатляющий: огромное отверстие в четыре человеческих роста, ведущее в глубь горы, а вокруг — густой лес. Вход в пещеру оставили в первозданном виде, и снаружи нельзя было разглядеть ни светильников, ни гладкой дорожки, ведущей внутрь.

Каламадеа зажег магический огонек и повел гостей в пещеру. Шана тоже засветила огонек и пошла последней.

Поначалу путь был довольно неровный, и торговцы то и дело спотыкались. Звук шагов эхом отдавался в пещере.

Кое-кто из детей испугался и принялся спрашивать у родителей, куда их ведут. Шана улыбнулась про себя. То-то они сейчас удивятся!

Дорожка сделала резкий поворот, и за углом, там, где их уже нельзя было увидеть от входа, вспыхнули магические светильники.

Драконы заботливо развесили их так, чтобы они освещали не только дорожку, но и наиболее впечатляющие сталактиты и известковые наплывы. Спутники Коллена, сперва дети, а потом и взрослые, принялись тихо переговариваться между собой, с благоговейным восторгом указывая друг другу на подземные чудеса.

Но самое замечательное было еще впереди. Проход сузился, и внезапно впереди открылся Большой зал. Весь он был озарен магическими огнями: по стенам были развешаны светящиеся шары, а с потолка свисала целая гроздь.

Люди зажмурились от испуга и неожиданности.

Денелор сдержал слово: посреди зала стояли столы и скамьи, огни сияли, столы ломились от яств. Разделить трапезу с гостями явились и многие волшебники — в том числе Парт Агон. Взрослые и дети одинаково изумленно уставились на это зрелище, но Коллен, похоже, разобрался во всем с первого взгляда. Он оставил Шану, направился к Денелору, сидевшему во главе стола, произнес краткую благодарственную речь, а потом рассадил своих людей на приготовленные для них скамьи. Что бы он там ни говорил, вряд ли он был просто разведчиком торговцев. Он был их предводителем.

Что ж, это соответствовало его воспоминанию, которое подсмотрела Шана.

Денелор с его обычной предусмотрительностью позаботился о том, чтобы за одним столом с гостями оказались не только он сам, Парт Агон, Шана и Каламадеа, но и кое-кто из человеческих детей, которых Шана спасла и привела в старую Цитадель. Увидев чистокровных людей, спутники Коллена, похоже, несколько успокоились. Все расслабились, в том числе и сам Коллен.

Люди были голодны, но не смертельно. Ели они с аппетитом, но чинно, не давясь едой — пока дело не дошло до десерта, но на сладости и волшебники подналегли не хуже гостей. В середине обеда дети торговцев и бывшие рабы начали робко переглядываться через стол и пытаться знакомиться. Однако Шане некогда было наблюдать за детьми: как только Коллен наелся, он многозначительно прокашлялся, желая привлечь внимание всех взрослых обитателей Цитадели, сидящих за столом.

— Я вот этим троим говорил уже и вам повторю: мы — торговцы, изгои, — начал он, взяв таким образом на себя труд повторить то, чего другие еще не слышали. Очевидно, он не предполагал, что все волшебники умеют общаться мысленно, как и Шана. — Кое-кто у нас — свободнорожденные, кое-кто — беглые. Мы торгуем с ошейными, теми, что работают на кошкоглазых.

Парт Агон, единственный из сидящих за столом, для кого это было новостью, обдумал услышанное и кивнул.

— Ну что ж, до тех пор, пока вам удается сбивать их со следа, — а это, должно быть, не так уж трудно, раз вы путешествуете по воде, — наверное, ваше ремесло довольно безопасно. Насколько я понимаю, вы привозите им то, чего у вас много, а они, в свою очередь, продают это своим хозяевам?

— Вроде того, — согласился Коллен. — У нас с ними вроде как сговор. Мы.., мы готовы пойти на риск там, где они боятся. Мы возим всякие вещи, каких у кошкоглазых мало. Меха по большей части, ну и другое всякое. Они говорят кошкоглазым, что добывают это сами, а про нас помалкивают. Мы привозим, что могем вырастить, что могем добыть. А потом мы тут не одни такие вольные.

— В самом деле? — Парт Агон изумленно вскинул брови, хотя, с точки зрения Шаны, это было очевидно. Если есть торговцы, значит, есть с кем торговать.

Коллен пожал плечами.

— Ну да. Отдельные кланы, семьи, всякие крестьяне, пара пастухов, пара охотников — мы со всеми торгуем.

Они тут всегда жили, с тех пор как земля стоит. У них ничего такого нету, что потребно кошкоглазым, и вреда от них кошкоглазым никакого: они не разумеют даже, с какого конца за копье браться, и драться не станут. Те остроухие кошкоглазые, они думают, мы, торговцы, плохие, потому как среди нас и беглые есть, так что мы от их прячемся. Но те — они мирные, и кошкоглазым без разницы, есть они, нету их. Так что мы будем с вами торговать на тех же самых условиях, как и с ими. Если у вас есть что продать, мы отвезем это вниз по реке и сменяем на то, что вы не можете вырастить либо сделать. Вы токо скажите, что вам надо. Нам выгода, и вам выгода.

— Общепринятая формула сделки, — заключил Парт Агон. — Денелор, как ты думаешь?

— О, я-то с самого начала был «за»! — немедленно отозвался Денелор. — Запасы наших.., э-э.., кладовых не бесконечны.

Он не стал добавлять, что волшебники ничего не смыслят в земледелии и ремеслах — это и так все знали. Рано или поздно волшебникам все же придется научиться работать руками, но чем позже до этого дойдет, тем лучше будет для всех.

«Больше будет времени для практики. Я бы не доверил свой суп первому горшку, вышедшему из рук волшебника!»

— Верно замечено, — сказал Парт Агон и обернулся к Шане. — Шана, а твое мнение?

— Вы могли бы — если хотите — поговорить с ним мысленно, — напрямик ответила Шана. — Коллен владеет человеческой магией, а мысленно лгать нельзя, вы же знаете.

Но, по-моему, в этом нет необходимости. Ему выгоднее торговать с нами честно, а в противном случае он потеряет больше нашего.

— Осталось только выяснить, есть ли у нас что-то на продажу, по чему нельзя будет сразу определить, что эта вещь — от волшебников? — задумчиво спросил Парт Агон.

Шана вспомнила о камнях и металлах, которые имеются в здешних горах, если верить Кеману. Сумеют ли драконы достаточно быстро добыть столько самоцветов и золота, чтобы торговцы сочли это стоящим делом? И разумно ли будет отвлекать драконов от строительства Цитадели?

На то, чтобы вытягивать из земли золото, требуется много времени, а на драгоценные камни — еще больше. Это Шана хорошо помнила еще с тех времен, когда жила с драконами. Стоит ли тратить на это силу?

Кеман застенчиво кашлянул. Все обернулись к нему.

— Послушайте, — сказал он, глядя в стол, — можно сказать, что все наши неприятности начались с того куска.., той кожи, что эльфы называют «драконьей шкурой», материала, из которого была пошита туника Шаны. Эльфам очень хотелось добыть такой материал, они рассылали уйму экспедиций, чтобы его найти, а ведь у нас его довольно много…

— Драконья шкура? — удивился Коллен. — А покажьте-ка, что это у вас за драконья шкура?

— Минутку!

Кеман встал из-за стола, убежал и вскоре вернулся с куском своей собственной старой кожи шириной в ладонь и длиной в локоть. Шкура Кемана была ярко-синяя, с радужным отливом. Коллен восторженно ахнул, потянулся к куску кожи, но тут же отдернул руку.

— Берите, берите, — сказал Кеман, протягивая ему кожу. — Она довольно прочная.

Коллен бережно взял в руки полоску кожи, попробовал на разрыв, на гибкость, погладил скользкие чешуйки…

— Где вы ее взяли? — восхищенно спросил он.

Очевидно, хотя он и знал о второй Войне Волшебников, о существовании настоящих драконов ему слышать не доводилось. Неужто эльфы решили, будто драконы были иллюзией? А может, они подумали, что драконы созданы с помощью магии кем-нибудь из самых могущественных волшебников?

Хорошо бы, если так. А то Шана до сих пор чувствовала себя виноватой перед драконами: ведь они столько веков таились от эльфов, а теперь раскрыли свою тайну лишь затем, чтобы помочь ей и ее друзьям! Шане, как и драконам, вовсе не хотелось, чтобы эльфы знали об их существовании. И не без причин. Эльфы никогда не потерпят, чтобы рядом с ними существовало столь могущественное племя. К тому же они действительно были без ума от драконьей кожи. С них станется перебить всех драконов только ради шкур.

«Он про вас не знает, Кеман! — поспешно сказала она дракону. — Надо что-нибудь придумать, и побыстрее!»

— Это шкура ящерицы, — объяснил находчивый Кеман. — Мы придаем ей такой вид с помощью магии. Мы производим ее в больших количествах. Сейчас у нас ее накопилось довольно много. Полезная штука.

Он покосился на Каламадеа. Тот одобрительно кивнул.

— Она не только красивая, она еще и очень крепкая, — добавил Кеман.

— Ну, если так — по рукам! — воскликнул Коллен и, видя, что Кеман не собирается забирать у него образец драконьей шкуры, сунул его себе за пазуху. — На энту штуку мы могем сменять все, что захочете!

— Как вы думаете, ничего, что мы здесь поселились? — поинтересовался Денелор. — Мы этим никого не потесним? Мы не нашли в этой долине никаких следов жилья и, как и вы, не жаждем привлекать к себе внимание. Я думаю, нам удастся сделать так, чтобы эльфы нас не обнаружили.

Коллен пожал плечами с таким видом, будто ему все равно. Возможно, так оно и было.

— Да, вы тут славненько устроились. Мы-то с вами за эти места ссориться не станем. Они вроде как ничейные.

Так что селитесь, сколько влезет. Опять же и нам спокойнее знать, что сюда кошкоглазые не сунутся.

— Так что, можно сказать, вы нам рады? — спросил Парт Агон.

— А то ж! — Торговец рассмеялся, словно Парт Агон удачно пошутил. — Добро пожаловать, как говорится!

Глава 4

На следующий день после бала так ничего и не произошло. Шейрена просто не верила своему счастью. Она весь день тряслась от страха, ожидая, что отец призовет ее к себе и примется расспрашивать, с кем она говорила, с кем танцевала, кто что сказал… И это еще ничего. А вдруг он каким-то образом проведает, что ей так и не удалось никого «завлечь», и призовет ее к ответу?

Но отец ее так и не позвал. Даже записки не прислал.

На нее, как обычно, не обращали внимания. День прошел как всегда, если не считать того, что ей дали отоспаться.

Рена гуляла в саду, кормила своих птиц, занималась музыкой и этикетом. После обеда зашла в будуар к матери.

Только здесь ей напомнили о том, что сегодня все же не самый обычный день. Они с матерью разговаривали исключительно о платьях других дам, присутствовавших на балу: как они были пошиты, из какого материала, что из этого могло бы подойти Рене или самой Виридине. В других будуарах рассуждали, разумеется, еще и о том, насколько не к лицу были одеты некоторые дамы (разумеется, не из числа присутствующих), но леди Виридина сплетен не поощряла.

Не обсуждалось также и то, кто за кем ухаживал. Это, по мнению леди Виридины, тоже относилось к разряду сплетен. Такие вещи не касаются никого, кроме заинтересованных сторон.

Короче, вся беседа состояла в том, что леди Виридина подробно разбирала наряды, а служанки ей поддакивали.

Рена только слушала, и то вполуха. Нет, обычно она любила поговорить о платьях — хотя кататься верхом с Лоррином ей нравилось больше, — но сегодня ей не хотелось слушать о том, как замечательно выглядели прочие дамы.

Это лишний раз напоминало ей, как убого смотрелась она сама. До вчерашнего вечера Рена думала, что у нее просто не осталось гордости, которая могла бы пострадать, но, увы, это было не так. Смотреть в зеркало и видеть посмешище оказалось очень болезненно. Рена страдала до сих пор.

«Что бы такое сделать с этим жутким платьем? — думала она. — Не хочу больше его видеть!» Но Виридина, казалось, не замечала молчания дочери.

Оно и к лучшему. Посреди длинного рассуждения о шлейфах и оборках Рене вдруг пришло в голову, что мать кажется рассеянной, как будто бы ее грызет какая-то тяжкая забота и она пытается скрыть это пустой болтовней.

«Из-за Лоррина беспокоится, наверно. Не из-за меня же, в самом деле!» Казалось, прошло полдня, прежде чем леди Виридина наконец отпустила дочь и Рена смогла вернуться в сад, к своим книгам. Для начала девушка призвала к себе двух птиц и принялась составлять заклятие, заставляющее птиц отлетать в сторону, когда им захочется облегчиться. Чрезвычайно полезная вещь!

Поначалу она наложила заклятие только на одну из птиц — девушка боялась причинить им вред, если что-нибудь получится не так. Но когда оказалось, что все в порядке, Рена наложила это заклятие на всех птиц, живущих в саду. Теперь она сможет забавляться с ними сколько угодно, не беспокоясь о своих туалетах!

Одна из самых красивых пташек, особенно кроткое создание с ярко-алыми перышками и крючковатым клювом, очень любила сидеть на плече у Рены. Пичуга готова была часами тереться головой о шею девушки. Но Рене приходилось сгонять птицу, потому что Визирь постоянно пачкал ей платье и девушке приходилось бежать к себе переодеваться, пока отец и мать ничего не заметили. Иногда ей приходилось менять платье по три раза на дню! Так что в тот день оба остались очень довольны: Рена сидела в саду и спокойно читала, а Визирь мог сколько угодно ласкаться к ней. Девушка обнаружила, что гладить его можно до бесконечности: ему не надоедало. Визирь оказался превосходным успокоительным, и остаток дня Рена провела в веселом настроении.

Однако утром девушка снова проснулась в тревоге: ей приснился лорд Тилар, грозящий дочери страшными карами за то, что она не сумела найти себе мужа.

Но страхи снова оказались беспричинными: за весь день так и не случилось ничего из ряда вон выходящего.

Как и на следующий день, и через день. Самое главное, лорд Тилар не говорил ничего неодобрительного! Рена потихоньку начала успокаиваться. Одновременно она пыталась разгадать, чем же так занят ее отец. Видимо, политические интриги, в которые отец впутался на балу, требовали столько внимания, что он забыл о своем первоначальном намерении: устроить выгодный брак для дочери. Это было на него похоже. Все, что имело отношение к дочери и ее будущему (или отсутствию такового) стояло для лорда Тилара на десятом месте по сравнению с его личными амбициями. И в данный момент это Рену вполне устраивало.

Чем больше отец занят собой, тем меньше он будет думать о ней.

Робкое счастье Рены омрачалось только тем, что Лоррин до сих пор не оправился от болезни и так ни разу и не заглянул к ней. Обычно он обязательно забегал к ней в сад хотя бы раз в день, а иногда и чаще, если хотел взять ее с собой на прогулку. Рабыни говорили ей, что он так и не выходил из своих комнат с самого праздника. Впрочем, ничто не указывало на то, что его болезнь серьезнее, чем казалось: видимо, он просто выложился сильнее, чем думали поначалу.

Рена, конечно, ужасно беспокоилась бы из-за брата, если бы думала, что он серьезно болен. А так она просто скучала по нему — не только потому, что искренне любила брата, но еще и потому, что девушке было не с кем побеседовать. С рабынями как следует не поговоришь, а Лоррин был единственным, кто не обращался с ней так, будто у нее ума не больше, чем у ребенка. Если не считать Мире.

Даже мать разговаривала с Реной так, будто всегда была так же рассеянна и озабочена, как в последние несколько дней.

И все же странно, что Лоррин так долго болеет. Прежде приступы головной боли проходили у него на следующий день. Бродя по саду, Рена с тревогой посматривала в сторону окон брата. Что он с собой сделал? Быть может, мать именно поэтому так волнуется и скрывает свою озабоченность притворной веселостью?

На третий день Рена легла спать в тревоге. Она несколько раз посылала к Лоррину узнать, что с ним, но брат каждый раз просил передать, что он просто немного болен и со временем — все будет в порядке. Со временем? Сколько же времени это должно занять? Девушка так беспокоилась о брате, что даже забыла о собственных горестях.

Но на утро четвертого дня ее спокойствию пришел конец. Прибыло послание от лорда Тилара.

Его доставили вместе с завтраком. Под тарелку была засунута аккуратно сложенная записка, написанная изящным, безупречным почерком. Лорд Тилар никогда ничего не сообщал лично, если этого можно было избежать. Девушка взяла записку и развернула ее, готовясь к худшему.

«Тебе надлежит явиться в будуар леди Виридины в час Небесного Жаворонка, дабы обсудить довольно важное дело». Всего-то навсего; но этого хватило, чтобы призрачное спокойствие Рены вмиг улетучилось.

Девушка уставилась на записку. Рука ее слегка дрожала. Рена аккуратно опустила записку на стол. Есть сразу расхотелось. Обсудить? Это вряд ли. Доказательством тому — записка, написанная собственноручно отцом и снабженная оттиском его личной печати. Нет, лорд Тилар желает ей что-то приказать. А матери, которая подчиняется его воле так же покорно, как любая из рабынь, поручено передать Рене его приказ. А это означает, что приказ будет неприятный. Лорд Тилар всегда поручал разбираться с неприятными семейными делами жене. Он полагал, что поддерживать мир в семье — ее обязанность, даже если этот мир нарушают именно его собственные распоряжения.

У Рены противно засосало под ложечкой. Что же это за «довольно важное дело» такое? Быть может, он наконец заметил, что Рене не удалось найти себе поклонников?

Может быть, кто-то из его вассалов доложил, что она провела куда больше времени с ручными животными, чем с поклонниками? С отца станется приставить кого-то шпионить за ней или расспросить своих вассалов о ее поведении.

В сердце девушки темным, зловещим цветком распустился беспричинный страх. Как же он поступит? Наймет новых учителей, которые должны сделать из нее что-то более приятное, или…

И Рене вспомнился один из кошмаров первой ночи после бала. Ее страх был не таким уж беспричинным…

Он может приказать — быть может, уже приказал! — сделать с ней кое-что гораздо худшее… Рена даже не думала о такой возможности, пока собственные кошмары не напомнили ей об этом.

Если отец будет недоволен ею и решит, что она не способна перемениться по доброй воле, у него есть выход.

Выход этот ужасен, но отец достаточно жесток, чтобы к нему прибегнуть. Если только найдется достаточно могущественный маг, который согласится это сделать. Рена не думала о такой возможности лишь потому, что не верила, что отец пойдет на подобные расходы ради нее. Но если он очень разозлится, мысль о расходах отступит на второй план перед тем, что его непослушная дочь не выполнила его волю…

«Он может меня переделать.» О переделанных девушках в будуарах говорили не иначе как шепотом. Никто из знакомых Рены никогда не встречался с переделанными, но у каждой была кузина или подруга, которая знавала такую девушку лично. Если девушка не устраивает своего отца — или, реже, если жена не устраивает мужа, — муж уговорит отца женщины согласиться на переделку. В конце концов, в былые времена великие эльфийские маги создали единорогов из обычных лесных зверей. Да и сама Рена превращала обычных серых воробушков и голубей в очаровательных сказочных птиц.

Вот и девушку можно переделать', сделать ее красивее, грациознее… Это немногим труднее, чем создать единорога.

«Особенно если маг не слишком заботится о том, что будет с девушкой. Лишь бы со стороны не было заметно!» Девушке ведь не придется скакать верхом и участвовать в битвах! Так что не страшно, если она станет чересчур хрупкой, чересчур болезненной. Главное — чтобы смогла родить наследника. А когда родится наследник, можно будет найти другую жену — или вовсе обойтись без жены, как получится.

Рассказывали, что девушку куда-то забирают, а возвращается она не просто хорошенькой, а красавицей, живым произведением искусства. Она попросту не способна сделать неуклюжее движение, взять неверную ноту, нарушить этикет. Она всегда изящна и грациозна. Она никогда не выходит из себя, не плачет, не жалуется, всегда безмятежно улыбается, где бы она ни была — в обществе или наедине с мужем, с подругами или с рабынями. Она быстро и послушно выполняет любое желание отца или мужа. Она становится идеальной женой, Настоящей Леди, безупречной во всех отношениях.

Но вся беда в том, что переделка действует не только на тело, но и на душу. Переделанные девушки — по крайней мере, так говорят — лишаются некой искорки. У них нет никаких стремлений, никаких интересов за пределами своего будуара. И они не способны создавать что-то свое.

Если дать им готовую пьесу или узор для шитья, они сыграют по нотам или вышьют по узору с механической точностью. Но они не способны придумать собственный узор или сложить свою песню, даже если до переделки они были замечательными художницами или музыкантами.

И это еще не все. Им доставляют удовольствие только самые простые вещи. Переделанные теряют интерес ко всему, что требует хоть малейших умственных усилий.

Они обычно перестают читать или писать, заботиться о хозяйстве предоставляют женам вассалов, все дела, хоть отдаленно связанные с творчеством, возлагают на плечи рабынь и не покидают будуара иначе, как по настоянию мужа. Жизнь их вертится вокруг трех вещей: одеваться покрасивее, нравиться мужу и рожать детей. Они одержимы платьями и украшениями, переодеваются пять раз на дню, готовы броситься в пропасть, лишь бы угодить мужу, и стремятся поскорее нарожать как можно больше детей.

Короче, они так же послушны и удобны, как человеческие наложницы. Не случайно, наверное, когда девушку переделывают, маг заботится о том, чтобы изменить не только ее тело, но и душу. Зачем сохранять недовольство, ненужные стремления, неудобные интересы, если с помощью магии можно стереть все это без следа? Можно создать такую дочь или жену, какая тебя устраивает-.

«Как удобно для мужчин!» В том кошмаре Рене привиделось, что ее переделывают. Проснувшись, она постаралась поскорее забыть эту боль и ужас, это ощущение, что твой разум, твое «я» тает, исчезает, утекает прочь. Теперь кошмар вернулся к ней с удвоенной силой. Как будто то был не сон, а предчувствие.

Руки у Рены похолодели, и сердце застыло от ледяного ужаса.

Она пыталась бороться со страхом. Да нет, конечно, лорд Тилар ни за что не станет ее переделывать! Это ведь очень сложно и очень дорого. Маг не только возьмет высокую плату, но еще и после потребует с «заказчика» ответных услуг. За переделку берутся только самые могущественные маги, а чем могущественнее маг, тем большей властью и авторитетом он уже обладает. Вряд ли лорд Тилар способен предложить кому-то из высших лордов нечто такое, ради чего тот согласится помочь ему с этим делом.

Но тело Рены не желало внимать этим рассуждениям.

Сердце отчаянно, испуганно колотилось. Горло сдавило так, что девушка даже не могла сглотнуть. Лицо застыло деревянной маской, во рту пересохло…

Часто дыша, точно загнанный кролик, девушка снова протянула руку к записке. Она перечитала записку, ища хоть намека на то, о чем пойдет речь, но так ничего и не обнаружила. Но, с другой стороны, в записке не говорилось и о том, что отец собирается ее переделать. А ведь если бы это было так, он уж, наверно, как-нибудь да проговорился бы! Наверно, он приказал бы отослать рабынь или ничего не говорить Лоррину… Да и потом, если бы он собирался переделать Рену, зачем посылать ее к матери, чтобы та предупредила об этом? Он мог бы просто прислать пару крепких стражников, которые забрали бы ее без всякого предупреждения! Ведь если она узнает об этом заранее, не миновать ему скандала!

Должно быть, это что-то попроще, лихорадочно убеждала себя Рена. Обычная взбучка за то, что она не соответствует нормам, которые установил для нее отец, не выполняет его приказы…

Постепенно дыхание девушки выровнялось. Да, это куда логичнее. Лорд Тилар всегда выбирает самый легкий путь и делать выговоры поручает леди Виридине. Рена заставила себя успокоиться.

Да, должно быть, ничего страшного ее не ожидает.

Леди Виридина будет долго распространяться об обязанностях дочери и о том, что она, Рена, эти обязанности не выполняет. Потом, возможно, начнутся новые уроки — но это она предвидела. Уроки, конечно, скучные и отнимают уйму времени, но это не смертельно: надо только потерпеть, пока лорд Тилар про нее забудет. А он непременно о ней забудет. Особенно если постараться не попадаться ему на глаза. По крайней мере, до тех пор, пока не представится возможность выгодно выдать ее замуж. Расходов она особых не требует и к тому же по-своему все-таки немного украшает пейзаж. К тому же она занимает Лоррина и тем самым не дает ему впутываться в неприятности. Ей даже можно поручить присмотреть за хозяйством, если понадобится куда-то выехать вместе с женой.

«Да, конечно. Если бы он намеревался сделать со мной нечто столь дорогостоящее, как переделка, он уж непременно сообщил бы мне об этом самолично и присмотрел, чтобы я отправилась куда следует без особого шума. Он сам позаботился бы обо всех деталях, чтобы быть уверенным, что деньги потрачены не зря».

Однако справиться со страхом было не так-то просто.

Девушке пришлось собрать все силы, чтобы встать из-за стола с несъеденным завтраком и сделать вид, что все в порядке. Она особенно тщательно выбрала себе платье.

В горле все еще стоял ком, так что приказы служанкам Рена отдавала шепотом. Она позволила себя одеть: руки так дрожали, что она бы и шнурка завязать не смогла. И в назначенный час — сразу после завтрака — отправилась в будуар матери, изнывая от страха и уныния. По крайней мере, не придется долго ждать, чтобы узнать о своей судьбе…

От напряжения внимание Рены обострилось, и девушка обращала внимание на все мельчайшие подробности.

Вход в будуар матери закрывала не обычная дверь, а магическая завеса. Такая же завеса защищала вход в гарем. У входа ждала рабыня, которая провела Рену через гостиную в кабинет леди Виридины. Кабинет матери был совсем не похож на кабинет лорда Тилара. Небольшая просто обставленная комната: стол, два стула, пол, потолок и стены кремовые, мебель тоже кремовая, только чуть темнее.

Когда Рена вошла, Виридина что-то читала. Она молча указала дочери на стул. Рена послушно села. Она сидела на краешке стула, напряженно вытянувшись, сложив руки на коленях. Ее сковывало такое напряжение, что девушке казалось, будто она содрогается с каждым сердечным толчком.

Наконец леди Виридина положила бумагу на стол и взглянула на дочь. Ее лицо и глаза были совершенно непроницаемыми.

— Господин мой Тилар желает передать тебе, что он тобою чрезвычайно доволен, — произнесла она. Эти слова застали Рену врасплох: она с трудом удержалась, чтобы не раскрыть рот от удивления.

«Доволен? Мною? Отчего? Почему? Что я такого сделала?»

— Насколько я понимаю, на балу ты провела довольно много времени с В'кельном Гилмором ан-лордом Киндретом, — сказала мать и остановилась, ожидая ответа.

Рена растерянно кивнула. Неужели дело в этом? В том, что она была добра к этому слюнявому идиоту? Да, этот идиот недурен собой — но ведь некрасивых эльфов вообще не бывает. «Если не считать меня».

— Киндреты — весьма древний и могущественный род, — продолжала леди Виридина. — Они не столь могущественны, как Хэрнальты, но зато старше. У них безупречная родословная, и с лордом Лайоном считаются в Совете. Многие добиваются его расположения.

Рена снова кивнула, не понимая, к чему клонит мать.

Неужто отец Гилмора исполнился к ней благодарности за то, что она соизволила поговорить с его сыном, причем настолько, что сказал об этом лорду Тилару? Быть может, за это он даже готов поддержать лорда Тилара в Совете?

— Так вот, ты, похоже, произвела впечатление на лорда Гилмора, — сказала мать, не поведя бровью. — Причем, видимо, довольно сильное: обычно у него в голове ничего не держится дольше нескольких часов. По крайней мере, так утверждает твой господин и отец.

В голосе матери не было заметно ни следа иронии.

Нет, не похоже, что она шутит. Рена не знала, что и думать.

Она не ждала от родителей ни откровенности, ни шуток.

Леди Виридина уставилась на дочь пронзительным взглядом, как бы ища признаков того, что Рена сочла ее замечание забавным.

— Как бы то ни было, ты понравилась ан-лорду, и, как следствие, ты понравилась его отцу — что куда важнее.

Она снова умолкла в ожидании ответа.

— Да, госпожа, — выдавила наконец Рена. — Конечно, понравиться лорду Лайону куда важнее. Бедный Гилмор!

Ему, должно быть, очень тяжело с отцом. Он кажется довольно… — Рена замялась, подыскивая слово, которое могло бы как-то сгладить тот печальный, но неоспоримый факт, что ан-лорд Гилмор — дурак, — ..довольно приятным юношей. И, похоже, очень старается угодить своему господину и отцу. И он, разумеется, прав. Но я бы сказала, что он не слишком.., э-э.., честолюбив.

«А также не слишком умен».

Мать кивнула и чуть заметно улыбнулась.

— Хорошо. Значит, ты разбираешься в ситуации. Вчера вечером В'денн Лайон лорд Киндрет попросил у твоего отца твоей руки от имени своего сына. Ну и, разумеется, лорд Тилар дал согласие от твоего имени. Он очень доволен. Кажется, лорд Лайон полагает, что, согласившись, твой господин и отец оказал ему большую услугу.

Эти слова оглушили Рену, точно удар дубиной.

«Попросил моей руки? Гилмор? И отец согласился?!» Шок сменился ужасом. Рена застыла как парализованная, не в силах ни говорить, ни двигаться, ни даже думать.

Ее отдали, ее продали, в один миг, без предупреждения — и кому?

«Гилмору! Этому.., этому идиоту, который даже не помнит, что делал несколько часов назад! Придурку, который во всем повинуется своему отцу! У которого мозгов не больше, чем у младенца, который не интересуется ничем, кроме охоты, в чью башку никогда в жизни не забредало ни единой толковой мысли! Жестокому глупцу, который не замечает, когда делает кому-то больно!» Она не могла даже дрожать. Мать, очевидно, приняла ее молчание за знак согласия и улыбнулась, скорее с облегчением, чем с радостью.

— Я рада видеть, что ты испытываешь должную благодарность к своему господину и отцу и к лорду Гилмору.

Твое благоразумие говорит в твою пользу. Вот что значит хорошее воспитание!

Она встала и протянула Рене другую бумагу, запечатанную личной печатью лорда Тилара.

— Разумеется, следует соблюдать все принятые обычаи. При такомпроисхождении, как у лорда Гилмора, это важно вдвойне. Мы проследим, чтобы все было сделано как полагается. Отправляйся в свои комнаты, и пусть служанки оденут тебя к торжественному обеду.

Рена машинально встала, повинуясь приказу матери.

— Ты отправишься одна через порталы в дом лорда Лайона и лорда Гилмора, как полагается. Возьмешь с собой это официальное согласие. Твой эскорт прибудет через час.

Это явно был приказ удалиться. Рена точно во сне поднялась, вышла из кабинета матери и отправилась к себе.

***

Следующие несколько часов она провела точно в тумане. Девушке казалось, что это очередной кошмар, что сейчас она проснется в своей постели. Нет, этого просто не может быть! Это казалось какой-то жуткой пародией на романтическую историю, в которой высший лорд влюбляется в дочь одного из своих вассалов и просит ее руки. Почему, ну почему лорд Гилмор наступил именно на ее шлейф? Что ему стоило наткнуться на еще чью-нибудь нелюбимую дочку?

Должно быть, она все же что-то приказала рабыням, и, должно быть, приказы имели какой-то смысл, потому что, когда Рена пришла в себя, она была одета, причесана, увешана украшениями и стояла перед порталом вместе со своим эскортом. Должно быть, кто-то позаботился о том, чтобы подобрать единственное платье, которое ей действительно шло. Наверно, какая-то из служанок сжалилась над своей несчастной госпожой. Ей не стали делать макияж, волосы были заплетены в простые косы, перевитые нитями жемчуга и уложенные в замысловатый узел на затылке. Ее платье было из тяжелого розового шелка с высоким воротом и длинными, до пола, рукавами. На талии платье было перехвачено поясом, расшитым жемчугом, а на шее у Рены висело жемчужное ожерелье. В результате ее было почти не видно на фоне стены — но зато она не походила на клоуна.

Рена смутно помнила, что Мире распоряжалась и что прочие служанки ей повиновались. Сама Рена вставала, садилась, поворачивалась, и все это — без единой мысли.

Как выходила из своей комнаты — она просто не помнила.

И вот она уже стоит на пороге портала, держа в руке футляр для свитков — дорогой, позолоченный, с инкрустацией из кости. Как она взяла этот футляр, Рена тоже не помнила. Должно быть, кто-то вложил его ей в руку, а она даже и не заметила. Когда девушка рассеянно подняла руку и коснулась виска, то обнаружила, что на пальце у нее новое кольцо: белого золота, с бериллом с изображением крылатого оленя.

«Печать лорда Лайона?..» Видимо, да. А как еще она сможет воспользоваться порталом, ведущим в поместье лорда Лайона? Должно быть, кольцо прибыло с посланцем лорда Лайона…

Девушка не успела собраться с мыслями: ее эскорт двинулся вперед, и она шагнула в портал…

На этот раз они не попали в Зал Совета: быть может, кольцо с печаткой именно затем и было нужно, чтобы перенести ее прямо в место назначения. Пройдя портал, Рена очутилась в незнакомой комнате…

Ей еще не доводилось видеть подобных помещений — и магия здесь явно была ни при чем. Комната была обставлена кожаной мебелью, и повсюду, куда ни глянь, висели охотничьи трофеи. Со стен, отделанных темным деревом, на Рену смотрели слепыми глазами головы убитых животных. Чучела зверей и птиц служили подставками для ламп, ножками столов или просто жутковатыми украшениями.

Пол был устлан шкурами с головами. А у одной стены стояли два сцепившихся в поединке единорога — один черный, как уголь, другой белый, как облако. У обоих зверей были безумные оранжевые глаза, горящие злобой, а на закрученных спиралью рогах краснела кровь.

Девушка содрогнулась и отвернулась.

Здесь было все, на что только охотятся эльфы. В углу стояла стойка с рогатинами, сделанная из рогов единорогов, мебель была отделана инкрустациями из кости и рога и обтянута шкурами или кожами. Из всех углов скалились мертвые пасти. Чучела змей оплетали основания колчанов, стоящих рядом с луками. Подставки для ножей и мечей были сделаны из оленьих рогов.

Отовсюду на Рену смотрели стеклянные глаза, и девушке почудился в них гнев, страх или обвинение. Комната, казалось, была наполнена безмолвной яростью.

Появился молчаливый слуга-человек. Он низко поклонился Рене и жестом пригласил ее следовать за собой. Девушка охотно послушалась: она была рада-радешенька поскорее уйти из этой комнаты, полной обвиняющих взглядов.

Должно быть, лорд Лайон желает таким образом произвести впечатление на своих гостей. А может, ему действительно нравится держать жертвы своих охотничьих экспедиций в таком месте, где он постоянно может ими любоваться?

Неужто и ей предстоит стать одним из таких трофеев?

Слуга провел Рену коридором. Коридор тоже был отделан панелями темного дерева, освещен магическими светильниками, висящими на оленьих рогах, и застелен багровым плюшем. Рена уже перестала подсчитывать, сколько же оленей и лосей было перебито ради этих рогов. Лорд Лайон — один из старейших высших лордов, он охотится уже много лет. Должно быть, тут даже не все его трофеи…

Какая ужасная мысль!

Что он пытается сказать этой комнатой смерти? В конце концов, это ведь первое, что видит любой гость, прибывший через портал. Быть может, он хочет показать гостям, какой он безжалостный враг? Или хочет похвалиться своей физической силой и ловкостью либо магическим искусством, которое потребовалось, чтобы выследить и убить стольких животных?

Коридор, казалось, тянулся бесконечно. Светильники вспыхивали ярче при приближении Рены и снова затухали у нее за спиной, так что девушка не могла определить, где конец коридора. Должно быть, она все же была несколько не в себе: где-то по пути она ухитрилась потерять свой эскорт и даже не заметила этого, пока слуга-человек не остановился у двери, поджидая, пока она его догонит. Дверь, разумеется, тоже была необычная: подойдя вплотную, Рена разглядела, что она покрыта геометрическим узором, выложенным из тысяч крохотных косточек. Все это были позвонки, подогнанные друг к другу с таким искусством, что вся поверхность двери скрывалась под слоем кости.

Узор, должно быть, что-то означал, но что — Рена так и не поняла.

Слуга мягко отворил дверь и поклонился, пропуская Рену. Девушка боязливо ступила в царящий за ней полумрак.

И снова оказалась на краю поляны, под полной луной.

Однако тут не было ручных животных, и луна со звездами совершенно однозначно были магическими светильниками. Большая часть всего этого была иллюзией, и далеко не столь совершенной иллюзией, как на балу. На самом деле, если принять во внимание власть и престиж лорда Лайона, это скорее всего даже не самая совершенная иллюзия, какую мог бы создать он сам, если бы захотел. Незримый музыкант тихо наигрывал на цимбалах, ветви покачивались от ветерка, который не шевелил ни волоска в прическе Рены.

Дверь у нее за спиной затворилась.

Посреди поляны стоял стол, накрытый на троих. В центре стола красовался магический светильник, заточенный в канделябр — опять же из рогов. Кушать, похоже, пока что не подавали. За столом уже сидели двое. Из-за тусклого освещения Рена не могла их разглядеть, но, видимо, это Гилмор и его отец.

Рена прошла несколько шагов, и свет, горящий над столом, сделался ярче. Сидящие за столом обернулись к ней — и девушка увидела, что это лорд Гилмор и какая-то женщина.

Человеческая женщина, которая явно собиралась разделить трапезу, задуманную как интимный обед, с будущим супругом Рены!

Девушка застыла на месте, не в силах ни идти вперед, ни развернуться и уйти.

Теперь свет сделался достаточно ярок, чтобы рассмотреть унизительные подробности. Женщина была очень красива, в роскошном и дорогом платье кроваво-алого атласа, в золотом ожерелье с рубинами, в золотых браслетах.

Судя по тому, как они с Гилмором сидели, то была его любимая наложница.

Наложница? Но ведь это должна была быть их помолвка?

Быть может, мать перепутала время? Или сама Рена не правильно поняла ее приказ?

Но нет, этого не может быть. Ее проводил эскорт, в доме ее ждал слуга, ей прислали кольцо, подогнанное по ее руке… Нет, никакой ошибки тут не было.

Разум Рены внезапно освободился от оков растерянности и нерешительности. Теперь она видела все очень отчетливо, и мысли ее рванулись вперед столь стремительно, как будто у Рены за плечами были десятилетия интриг.

Быть может, потому, что впервые за этот ужасный день девушка столкнулась с ситуацией, в которой она могла действовать, вместо того чтобы бессильно повиноваться обстоятельствам.

Это не случайность. И Гилмор, разумеется, не мог додуматься до такого самостоятельно. Он не мог просто «пригласить» сюда свою наложницу. Его отец никогда бы такого не допустил — слуги немедленно донесли бы ему о подобном недопустимом промахе задолго до прихода Шейрены. Лорд Лайон столь предусмотрительно всем распорядился — очевидно, это оскорбление было частью какого-то задуманного им плана. Возможно, они с лордом Тиларом придумали это вместе. Это не могло быть обычным вызовом — лорд Лайон не стал бы затевать все это лишь затем, чтобы оскорбить такое незначительное существо, как Шейрена. Если бы он хотел оскорбить лорда Тилара, он бы сделал это напрямик, а не через его дочь. Лорд Лайон куда могущественнее лорда Тилара, и оскорблять его дом через женщину было бы непростительным промахом с его стороны.

«Это проверка. И, должно быть, тут не обошлось без отца. Только ему могло прийти в голову использовать человеческую наложницу как орудие и оружие».

Они желают проверить, насколько покорна и послушна будет она желаниям своего супруга. Гилмор явно не способен принимать хотя бы мало-мальски толковые решения. Если дать ему жену, наделенную умом и волей, это может плохо кончиться. Своевольная жена без труда выставит его дураком, каковым он и является. Хуже того, своевольная жена может научиться им управлять.

«Если я устрою скандал, если я оскорблюсь и уйду — что тогда будет?» Очевидно, это будет означать, что Гилмору с ней не справиться.

Рена испытала большое искушение именно так и поступить, но…

«Но тогда…» Если что и способно заставить лорда Тилара переделать ее, то именно такая реакция. В конце концов, ей отдали соответствующий приказ; ей не полагается иметь гордости, которая может пострадать от оскорбления. Если она посмеет проявить собственную волю, это значит, что она опасна не только для Гилмора, но и для замыслов отца. А с помощью влиятельного лорда Лайона отец вполне может позволить себе подвергнуть ее переделке, чтобы у ее нареченного не было с ней проблем. Лорду Лайону явно нужна невеста для Гилмора, которая не будет ставить себя выше мужа и не станет пытаться с помощью Гилмора противостоять власти его отца. Причем невеста нужна срочно.

А если лорд Лайон может найти девушку, чей отец не имеет ничего против того, чтобы ее переделали, почему бы не ухватиться за такой шанс обеими руками? Переделанная жена не сможет управлять Гилмором и не попытается воспользоваться им против отца, а Гилмор будет совершенно счастлив с такой женой. Короче говоря, это будет идеальная жена, полностью соответствующая планам лорда Лайона.

С другой стороны, это прекрасный случай показать отцу и лорду Лайону, что она вполне покорна и послушна.

«Если я сделаю вид, что все в порядке, что ничего особенного не происходит, что я согласна сидеть за одним столом с фавориткой моего будущего жениха, это будет значить, что я ничем не хуже переделанной. Если действовать так, будто она не заметила оскорбления, как будто это просто приятная дружеская вечеринка, это будет значить, что она „безопасна“: она будет повиноваться своему господину и не поставит его в неловкое положение на публике. Конечно, она может оказаться достаточно умной, чтобы управлять Гилмором, но лорд Лайон, видимо, исходит из предположения, что если Рена была достаточно добра к Гилмору, не зная, кто он такой, то, видимо, она слишком глупа, чтобы им вертеть.

И, однако, ее окатило жаром от унижения и стыда. Даже леди Виридина не подвергалась подобным испытаниям!

«Если я уйду.., если я выйду отсюда и вернусь домой…» Ей все равно придется выйти замуж за Гилмора. «Но только тогда мне будет уже все равно, потому что от меня ничего не останется».

На миг ей подумалось, что, может, оно и к лучшему.

Потом Рена мысленно встряхнулась. Это ведь всего лишь помолвка! До свадьбы еще далеко, всякое может случиться. Гилмор может погибнуть: если он посвящает все свое время охоте, в один прекрасный день может обнаружиться, что он не такой хороший охотник, как ему кажется.

Может умереть ее отец — тогда главой дома останется Лоррин, а он никогда не заставит сестру выйти замуж за этого дурня. Может умереть она сама. А возможно, им с Лоррином удастся найти способ заставить отца расторгнуть помолвку. Она может заставить Гилмора разочароваться в ней. Лорд Лайон может совершить ошибку, в результате чего его влияние уменьшится, и Гилмор перестанет быть выгодным мужем с точки зрения лорда Тилара.

В худшем случае она станет женой придурка. И если у них не будет детей, возможно, Лоррину удастся выручить ее когда-нибудь потом. А может, Гилмор умрет.

А пока что лорд Тилар относится к ней с мрачным одобрением. Возможно, это позволит урвать лишний кусочек свободы…

Это было тяжко, очень тяжко, но Рена заставила себя медленно, шаг за шагом, двинуться вперед. Заставила себя улыбнуться дурацкой, фальшивой улыбкой. Когда она приблизилась, Гилмор встал. Наложница осталась сидеть.

Рена обратила на это внимание, и щеки ее вспыхнули от обиды.

— Шейрена! — воскликнул Гилмор с ребяческим восторгом. — Добро пожаловать! Пожалуйста, присоединяйтесь к нам!

Свободный стул отодвинулся сам собой. Шейрена села, двигаясь скованно, точно деревянная. Наложница, роскошная красавица с волосами цвета воронова крыла и самой пышной грудью, какую только доводилось видеть Рене, ехидно усмехнулась и даже кивнуть не соизволила.

Она-то знала, кто тут главный. Она — фаворитка, а Шейрена — так…

— Это Джаэне, она у меня присматривает за хозяйством. Джаэне, это Шейрена!

Гилмор глупо улыбался им обеим. Очевидно, он совершенно не сознавал, что тут что-то не так.

— Я надеюсь, вы подружитесь! Вам придется часто видеться друг с другом.

Джаэне улыбнулась той самой жестокой улыбкой, которую Рена часто видела на лице отца, когда он отсылал свою очередную наложницу прислуживать леди Виридине.

— Разумеется! — промурлыкала она. — Разумеется, подружимся!

«За хозяйством, значит, присматривает… Хозяйство анлорда состоит из его гарема, личной прислуги и егеря — и ничего больше! Интересно, это его отец велел ему так сказать? Да, наверно… Если я сделаю вид, что поверила этому, то докажу, что так же глупа, как сам Гилмор».

Шейрена не могла заставить себя вымолвить ни слова.

Не могла она и отдать Гилмору футляр со свитком. Она просто положила его на середину стола, чувствуя, как горят щеки, и стараясь не встречаться взглядом с Джаэне.

Еще один незримый слуга заставил футляр исчезнуть, прежде чем Шейрена успела передумать и снова его схватить.

Гилмор удобно развалился на своем стуле, самодовольно улыбаясь. Выражение блаженной невинности делало его весьма привлекательным — если не всматриваться в пустые, бездумные глаза.

— Нам надо почаще встречаться вот так, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Такая счастливая семейка!

Джаэне улыбнулась чуть более заметно.

— Как вам будет угодно, господин мой, — ответила она с притворной покорностью, подчеркнуто не глядя в сторону Шейрены.

Шейрена едва не задохнулась от гнева.

По счастью, в этот момент на столе перед ней возникла тарелка. Это избавило девушку от необходимости смотреть куда-то еще. Смотреть в тарелку и то было довольно тяжко.

За все время этого томительного обеда Рена не произнесла и двух фраз. И проглотить она сумела всего несколько кусочков: горло протестующе сжималось. Джаэне продолжала ядовито ухмыляться и ела не спеша: она даже за едой ухитрялась выставлять напоказ свою чувственность.

Гилмор жадно поглощал порцию за порцией, совершенно не замечая напряжения, царящего за столом. Незримые слуги подавали все новые и новые блюда — должно быть, очень вкусные: во всяком случае, пахли они очень аппетитно и выглядели чудесно. Но для Рены все эти яства пропали втуне. Она пыталась есть, но еда не шла в горло.

Так что Рена просто ковырялась вилкой в тарелке, пока слуга не забирал ее.

Зато она жадно пила вино, и слуга добросовестно наполнял ее бокал, к каждой новой перемене — другим вином. Наверно, Рена выпила многовато, потому что у нее начала кружиться голова, но, во всяком случае, она не напилась настолько, чтобы не понимать, что говорит. Девушка пила вино как обезболивающее, чтобы не ощущать всей мучительности происходящего.

Она молчала, смотрела в тарелку и терпела.

Незримый музыкант продолжал играть. Вскоре к нему присоединился арфист. Деревья покачивались под нездешним ветром. Незримые слуги убирали у Рены из-под носа полные тарелки, заменяя их другими полными тарелками. Джаэне по-прежнему улыбалась, все больше делаясь похожей на кошку. Она лениво развалилась на стуле и позволила корсажу немного соскользнуть с плеч. Гилмор уставился ей за корсаж с той же алчностью, с какой он поглощал пищу. К середине невыносимого обеда они начали вести себя так, словно Шейрены тут вовсе и не было.

Лишь вино давало девушке силы сидеть и сносить все это — вино и еще уверенность в том, что, если отец захочет, она в любом случае станет женой Гилмора. Она — или, по крайней мере, ее тело. У нее был только один выбор: остаться собой — или перестать быть. А чтобы остаться собой, надо выказать послушание. Отец хочет этой свадьбы. А чтобы получить то, чего хочет она сама — хотя бы отчасти! — следует заплатить молчанием.

А решение все равно останется только за ее отцом — не считая лорда Лайона.

Наконец, когда Рена залпом выпила еще один бокал вина и ее головокружение усилилось, подали десерт. Незримый слуга унес последнюю тарелку, и на столе появился крохотный сахарный единорог, несколько приукрашенный по сравнению с настоящими. На роге единорога висело кольцо. Тяжелое кольцо белого золота с выгравированными на нем крылатыми оленями и лунными птицами. Обручальное кольцо, разумеется. Если Рена примет его и наденет на палец, судьба ее будет решена.

Девушка заколебалась — всего на мгновение, желая оттянуть неизбежное. Пока она не надела это кольцо, еще можно делать вид, что она свободна…

«Но я не свободна. Я никогда не была свободной — и не буду».

Она сняла кольцо с рога непослушными пальцами и надела его.

А потом взяла вилку и медленно, тщательно растолкла единорога на мелкие сахарные осколки.

***

Она думала, что пытка на том и кончится. Но Гилмор не собирался вставать, и Джаэне тоже. Гилмор, похоже, даже не замечал, что Шейрена приняла его кольцо. Рена сидела, растирая в пыль остатки единорога, а Гилмор пялился на бюст своей наложницы. Про Рену он, видимо, просто забыл. А уйти она не могла, пока Гилмор не вручит ей контракт о помолвке со своей подписью и печатью, который Рена должна передать отцу. Гилмор же, похоже, не собирался вручать ей никакого контракта, пока Джаэне сидела и хлопала своими пушистыми ресницами.

В конце концов, когда единорог обратился в сахарную пудру, Рена, несмотря на выпитое вино — а может, и благодаря ему, — наконец вышла из себя. С нее хватит. Пусть Гилмор хотя бы объяснит, почему он до сих пор не отдал ей контракт. Она уже выполнила все, чего требовали приличия. На самом деле она сделала куда больше, чем ей приказывали…

Шейрена резко встала, так, что ее стул упал на землю.

Гилмор с Джаэне обернулись к ней, как будто только теперь заметили, что она тут.

— Уже поздно, господин мой, — сказала Рена несколько невнятно: язык плохо слушался. — Прошу прощения, но мне нечасто доводилось покидать отцовский дом, и я привыкла рано ложиться спать. Мне надо идти.

Не успела она договорить, как комната внезапно переменилась.

Поляна, небо, Джаэне — все исчезло. Остался лишь стол, стоящий посреди зала со стенами, отделанными темным деревом, и с полом, выстланным черным мрамором.

Стол был накрыт не на троих, а на двоих: прибор и стул Джаэне исчезли вместе с самой Джаэне. У стола стояли двое слуг. Гилмор растерянно заморгал.

Из темного угла выступил высокий эльфийский лорд.

— О-отец? — промямлил Гилмор. — А куда Джаэне делась? И где поляна?

Лорд Лайон, не обращая внимания на сына, обернулся к Рене и поклонился ей, чуть заметно улыбаясь.

— Простите мне этот маленький обман, дитя мое. Это Гилмор настоял на присутствии рабыни. Я бы, разумеется, ни за что не нанес вам подобного оскорбления. Это была бы непростительная грубость.

«О да, конечно! Тем более что вам ничего не стоило создать иллюзию, достаточно правдоподобную, чтобы Гилмор поверил. Я так и думала, что ваша магия сильнее, чем можно судить по этим дурацким декорациям».

Но тем не менее Рена смиренно склонила голову и сложила руки. Говорить она боялась, чтобы язык ее не выдал, но действие вина быстро рассеивалось под влиянием гнева. Ее попросту использовали! Что ж, придется стерпеть — но никто не говорит, что ей это должно нравиться!

А лорд Лайон обратился к сыну.

— Вот, Гилмор, пусть это послужит тебе уроком, — сурово сказал он. — Рабов никогда, ни-ког-да не следует сажать за один стол с хозяевами. Затем, рабам не следует позволять таких вольностей, какие ты спускал этой Джаэне — сегодня, за обедом, и в прошлом. От этого они делаются надменными и непослушными. Я отослал ее, пока ты сидел за обедом. Когда научишься обуздывать своих женщин, получишь ее обратно. Может быть.

«Вот научишься воспитывать собак — тогда и получишь их обратно. И извинись перед дамой, которой твой пес помочился на платье!» Рена краем глаза увидела, как Гилмор побагровел и опустил голову.

— Да, отец, — послушно пробормотал он. Но перед Реной не извинился. Впрочем, она этого и не ждала.

— Прошу прощения, если ваши чувства были задеты, дитя мое, — любезно сказал лорд Лайон. — Но вы проявили скромность и терпение, подобающие благородной деве.

Это делает вам честь. Прошу вас.

Он протянул ей футляр со свитком — столь же причудливо разукрашенный, как тот, что Рена принесла с собой, но на этом чередовались крылатые олени и лунные птицы.

Рена машинально приняла футляр. Он был холодный — и все же жег ей руку.

— Пожалуйста, передайте этот контракт вашему отцу вместе с моей благодарностью, — сказал лорд Лайон. Гилмор стоял и пялился точно пень. Лорд Лайон взял свободную руку Рены и поцеловал ее — точнее, просто коснулся губами. — Скажите ему, что его дочь полностью оправдала наши надежды, и я рад буду принять вас в свою семью.

Это был знак, что она наконец-то может сбежать. Рена пробормотала нечто приличествующее случаю и поспешно удалилась.

Эскорт встретил ее за дверью и проводил к порталу.

Это могло бы показаться неподобающей торопливостью — но Рена спешила покинуть этот дом как можно скорее. Ей ужасно хотелось отшвырнуть прочь ненавистный футляр, но, прежде чем она ступила в портал, главный стражник вынул футляр из ее обессилевших пальцев и подтолкнул девушку вперед — не слишком учтиво.

На той стороне Рену сразу окружили служанки. Никогда прежде к ней не относились столь внимательно. Должно быть, это оттого, что лорд Лайон передал, что она — хорошая, послушная девочка и делает все, как ей говорят…

Рену проводили в ее апартаменты и принялись суетиться вокруг нее, словно она была какой-то драгоценной реликвией.

Рена не сопротивлялась. Она была так измучена напряжением и необходимостью держать себя в руках, что почти утратила способность соображать.

«С этим покончено!» На данный момент это было для нее главным.

Ее выкупали, точно младенца, не позволяя ей ничего делать самой, в ванне, пенящейся благовонными маслами.

Потом одели в шелковую ночную рубашку, которую Рена никогда прежде не видела. Рубашка была столь роскошна, что вполне сошла бы за платье. Расчесали ей волосы, протерев каждую прядь мягкой тканью, слегка смоченной духами. Руки и ноги натерли душистой мазью. Принесли тарелку крохотных пирожных — очень кстати, потому что за обедом она много пила и почти не закусывала. Напоили каким-то диковинным напитком, смягчающим гортань и успокаивающим нервы: теплым, сладким, пенистым. И пока все крутились и суетились вокруг нее, обхаживали, ухаживали, укладывали спать, в голове у Рены вертелась только одна мысль: «С этим покончено!» Уснула она мгновенно, еще прежде, чем потухли светильники, пока служанки еще бегали по комнате, прибирая за ней.

Но когда Рена пробудилась в своей комнате за час до рассвета, ее сковал ледяной ужас. Ничего еще не кончилось! Отныне она прикована к лорду Гилмору. Вчерашний вечер был лишь подготовкой к жертвоприношению. Потому с ней теперь так и носятся! За ней еще долго будут ухаживать, пытаясь сделать ее настолько привлекательной, насколько это возможно без переделки. Так что свободы у нее будет меньше, а не больше, как она надеялась.

Ее ловко загнали именно в ту западню, которой, она боялась больше всего.

И это ведь только начало! После свадьбы станет еще хуже. Она попросту обманывала себя всеми этими рассуждениями о вольной жизни супруги ан-лорда.

У нее и в отцовском доме жизнь была нелегкая, а в доме лорда Лайона станет еще тяжелее. Там не будет Лоррина, с которым можно было хоть иногда удирать из дому.

Лорд Лайон приставит к ней слуг, которые будут следить за каждым ее шагом, чтобы быть уверенным, что она действительно всего лишь послушная дурочка. Каждая книга, которую она читает, будет тщательно изучена; каждое использование ею магии будет взвешено и измерено. В ее жизни не будет ни единого часа, чтобы за нею не следили шпионы. У нее не будет тайн: ведь лорд Лайон наверняка уверен, что любая тайна — это тайный заговор против него. У этого Дома только один владыка. Соперников лорд Лайон не потерпит.

Если она хочет выжить, ей остается лишь одно: повиноваться. Она должна сделаться копией своей матери: безмятежной, послушной, мертвой внутри.

И никто ей не поможет, кроме разве что…

«Лоррин! Он умный, он что-нибудь придумает!» И стоило ей подумать о Лоррине, как в дверь тихонько постучали. Три удара, пауза, два, потом один.

Рена вскочила с кровати и подбежала к двери, чтобы впустить брата.

Сперва она обрадовалась, думая, что Лоррин каким-то образом прослышал о том, что случилось, и пришел, чтобы сказать ей, как выпутаться. Но когда юноша проскользнул в комнату и затворил за собой дверь, Рена увидела, что он так же бледен и испуган, как она сама.

— Рена, ты должна мне помочь! — хрипло прошептал он. Глаза Лоррина были расширены и обведены темными кругами. — Мне просто больше не к кому пойти!

Рену словно ледяной водой окатило. Лоррин просит помощи? Ему не к кому пойти?

«А мне?» — подумала она и покачала головой-.

— Лоррин, я.., ради всего святого, чем я-то могу тебе помочь? И вообще, что случилось?

Вариантов была масса. Может, он нескромно обошелся с дочерью какого-нибудь могущественного лорда? А может, проигрался в кости? Или поссорился с другим ан-лордом — великие Предки, быть может, он дрался на дуэли и дуэль закончилась трагически?

— У тебя неприятности с… — начала она.

Лоррин нетерпеливо перебил ее, помотав головой.

— Нет, это не то, о чем ты думаешь. Ты все равно не догадаешься, — ответил он, взял ее за руки и усадил на кушетку напротив кровати. — Понимаешь, мне грозит ужасная опасность. Я…

Юноша громко сглотнул и вытер лоб тыльной стороной кисти.

— На балу у лорда Ардейна была приготовлена ловушка. Высшие лорды проверяли всех гостей моложе определенного возраста, не являются ли они полукровками, скрывающими свою сущность под личиной.

Рена кивнула, вспомнив легкое покалывание магии, которое она ощутила, когда прибыла на бал. А она еще удивлялась, отчего это отец приказал сделать ей макияж, вместо того чтобы приукрасить ее с помощью иллюзии.

— Ну так вот, я на балу не был, и потому вчера ночью сюда прибыли трое членов Совета, которые должны меня проверить, — продолжал Лоррин. Его лоб покрылся крупными бисеринками пота.

Рена растерянно покачала головой.

— Лоррин, я не понимаю! Что тут страшного?

Девушка невольно подумала о себе. Разве испытание, которому подвергнут Лоррина, может быть страшнее того, что ожидает ее?

— Я не могу проходить проверку! — хрипло прошептал Лоррин и стиснул руки девушки так сильно, что Рена протестующе вскрикнула. — Рена, это невозможно! Если они меня проверят, они обнаружат, что я действительно полукровка!

Рена уставилась на брата. Его слова казались совершенно бессмысленными.

— Как, же ты можешь быть полукровкой? — тупо спросила она. — Мать…

— Леди Виридина — действительно моя мать, — глухо ответил Лоррин. — Но лорд Тилар мне не отец. У матери был раб, человек, ее домоправитель. Она скрывала мой облик под личиной, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы поддерживать иллюзию самостоятельно. Я полукровка, волшебник — и если Совет об этом узнает…

Рена была потрясена — но тут же поняла, что здесь она действительно может чем-то помочь. И ее мысли снова закрутились с лихорадочной быстротой.

— Они тебя убьют! — выдохнула она. — О Предки!

Лоррин, как… Надо что-то придумать! Мать ничего не может сделать?

Лоррин снова сдавил ее руки, но теперь Рена почти не заметила этого. Отчаяние обратило лицо Лоррина в живую маску боли.

— На этот раз мать мне ничем не поможет. Отец запер ее в будуаре до конца проверки. Мне не к кому обратиться, кроме тебя! Не могла бы ты спрятать меня среди слуг или… хоть что-нибудь!

— У меня есть мысль получше, — ответила Рена. В голову ей пришла добрая дюжина самых фантастических планов, но все они были тут же отброшены. Нет, здесь ему не укрыться. Надо бежать. А если Лоррин сбежит… Рена поспешно прикинула все варианты.

— По крайней мере, мне так кажется. Одна из моих служанок, Мире ее зовут, постоянно добывает где-то сведения о драконах и волшебниках — и сведения эти надежные: я сверяла ее рассказы с тем, что ты узнавал из других источников.

— Ну и что, что?.. — начал Лоррин, потом осекся. — О да! Да, конечно! Если она где-то добывает эти сведения, значит, у нее есть источник!

В глазах юноши вспыхнула искорка надежды.

— Ты думаешь, она лазутчик волшебников?

Рена пожала плечами. Она никогда об этом не задумывалась — но это было вполне логично.

— А ты как думаешь? Она держится весьма вызывающе — совсем не так, как обычные рабыни. И она не из бывших фавориток отца. Те тоже наглые, но по-другому. У волшебников должны ведь быть свои шпионы среди рабов, верно? Иначе откуда бы они знали, что у нас происходит?

Откуда бы они знали, что среди рабов есть полукровки, которых нужно спасать? Мире мне говорила, что волшебники всегда спасают детей-полукровок. Ведь и Проклятие Эльфов спасли таким же образом!

Лоррин кивнул. Лицо его сделалось суровым и напряженным.

— Обо мне они не могли узнать, потому что я не раб — хотя, возможно, эту твою Мире прислали сюда именно потому, что думали, что либо в тебе, либо во мне есть человеческая кровь.

— Разумно, — согласилась Рена. — Это звучит тем более логично, что Мире как будто нарочно рассказывала мне все эти истории о драконах и волшебниках и приносила мне новости о них. Она говорила, что волшебники теперь строят себе новую крепость и драконы им помогают.

Теперь уже Рена стиснула руки брата.

— Лоррин, нам надо сбежать, обоим! Мы отправимся к драконам!

— Обоим? — растерянно переспросил Лоррин. — Но ведь ты же не…

— Если ты исчезнешь — как ты думаешь, что будет со мной? — воскликнула Рена, прежде чем он успел возразить. — Отец ни за что не поверит, что я ничего не знала!

— Но не будет же он допрашивать родную дочь с помощью магии?.. — неуверенно сказал Лоррин.

— Еще как будет! — бросила Рена с такой яростью, что юноша отшатнулся. — Даже колебаться не станет. Особенно теперь, когда ему в затылок дышат целых три члена Совета. Он готов выдать меня замуж за первого же старого маразматика или первостатейного идиота, который попросит моей руки! — говорила она, выплескивая годами копившуюся обиду на то, что Лоррина всегда предпочитали ей. — Он чуть ли не силой отвел меня на этот бал! А вчера он был готов отослать меня на переделку, если бы я не угодила лорду Лайону! Тебе не приходилось видеть, как он спихивает матери своих надоевших наложниц и при этом ждет, что она улыбнется и возьмет их себе в прислужницы!

Тебе не приходилось слышать, как он оскорбляет нас обеих, обзывает нас бестолковыми, никчемными, пустоголовыми дурами и при этом ждет, что мы будем кивать и соглашаться! Тебе не приходилось сидеть за столом и слушать, как он рассказывает своим друзьям, что ты совершенно никуда не годишься и он будет очень признателен тому, кто его от тебя избавит! А ты сидишь и тихо слушаешь, потому что, если ты посмеешь возразить, он устроит тебе магическую порку, когда вы останетесь наедине. Ведь магическая порка не оставляет видимых следов, будущую невесту этим не испортишь! — с горечью добавила Рена.

Лоррин был потрясен и раздавлен.

— Я не знал… — начал он шепотом.

— А, неважно! — Рена махнула рукой. — Ты бы все равно ничего не смог сделать — только сам бы нарвался на неприятности. Я быстро научилась быть скромной, тихой, послушной и незаметной. Такой, как он хотел. Чтобы он обо мне не думал. И тогда он оставил меня в покое.

— Но…

— Не-важ-но! — повторила она. — Важно то, что мне необходимо бежать вместе с тобой, потому что, если ты меня бросишь, отец с помощью магии узнает от меня, куда ты отправился. Возьми меня с собой, Лоррин! У меня осталась та мужская одежда, в которой я каталась верхом; мы найдем Мире и узнаем, что ей известно о волшебниках…

Лоррин медленно кивнул.

— Если она сможет нам помочь.., если она знает, как их найти…

— Должна знать! — твердо ответила Рена. — Иначе откуда она добывает все эти новости? Я позвоню, вызову ее…

И девушка протянула руку к шнурку звонка.

— Не звони! — встревоженно воскликнул Лоррин. — Если сюда ввалится вся эта толпа служанок, нам не удастся сохранить побег в тайне!

Рена только головой покачала. Неужели он не знает, как устроен дамский будуар? Бывают времена, когда дама не желает видеть никого, кроме доверенной служанки.

— Не беспокойся. Этот звонок проведен прямо в комнату Мире. Она ведь моя личная горничная. Не думаю, что порядки успели сильно перемениться.

Рене пришло в голову, что катастрофа с Лоррином, словно бы по волшебству, стряслась в самое подходящее время для побега. Еще один день — и Мире уже не была бы ее личной горничной. Лорд Лайон наверняка прислал бы своих рабынь, чтобы они следили за поведением Рены.

В этот вчерашний напиток, должно быть, было подмешано какое-то снадобье, потому что она всю ночь спала как убитая. Скорее всего ее должны поить этим снадобьем до самой свадьбы, чтобы она не передумала…

А еще через неделю она была бы так занята приготовлениями к свадьбе, что у Лоррина не было бы случая подойти к ней днем, а ночью у ее спальни выставили бы стражу. Когда невеста может.., скажем так, заупрямиться, старшие предпочитают ничего не оставлять на волю случая.

А потом ее уже здесь не было бы. Невесте полагается посетить всех своих родственниц, а потом всех родственниц лорда Лайона. Балы в честь помолвки, длинные беседы с дамами о супружеском долге… И закончатся все эти визиты не здесь, а в поместье лорда Лайона, где и сыграют свадьбу.

Нет, время самое подходящее…

Вот она, возможность бегства, о котором Рена так долго мечтала — даже молилась, хотя эльфы и не поклоняются никаким богам: они считают подобные предрассудки уделом менее совершенных созданий. Быть может, люди все же правы — есть кто-то, кто внимает нашим молитвам!

Мире появилась спустя несколько мгновений. Она выглядела несколько недовольной, но отнюдь не заспанной.

Рене вдруг пришло в голову, что Мире всегда так выглядела, в какой бы час хозяйке ни вздумалось ее вызвать. Она что, вообще не спит? Или она не совсем то, чем кажется?

А кстати, волшебники спят?

Когда Мире увидела Лоррина, сидящего на кушетке, глаза ее несколько расширились. Рена сделала ей знак молчать. Мире кивнула.

— Нас никто не подслушивает, даже с помощью магии, — устало сказал Лоррин. — Можете мне поверить, я знаю.

Мире уставилась на него, затем медленно расплылась в улыбке.

— Ах, вот оно что, волшебник! — негромко сказала она. — Я знала, что вчера ночью сюда прибыли трое членов Совета, но думала, что это из-за помолвки Шейрены…

— Из-за чего?! — воскликнул Лоррин.

— Забудь. Это неважно, — резко сказала Рена. Она обернулась к Мире. — Мире, прошу тебя! — взмолилась она. — Ты так много знаешь о вольных волшебниках…

Нам надо бежать! Нам нужна твоя помощь.

Мире улыбнулась еще шире — с таким видом, словно только этого и ждала.

— Да, конечно, — спокойно сказала она. — И еще как нужна!

Рабыня уселась на край кровати, словно чувствовала себя полной хозяйкой.

«Но ведь сейчас она действительно хозяйка положения!» Поведение Мире подтверждало все догадки Рены.

Ни одна рабыня не посмеет настолько забыть о приличиях.

— Полагаю, я сумею вам помочь, — сказала рабыня, прислонившись к спинке кровати и насмешливо глядя на них. У Рены даже голова закружилась от облегчения. — Для начала нам понадобится хоть какое-нибудь оружие.

А потом… — Мире улыбнулась, словно думая о какой-то тайне, известной ей одной. — Плавать умеете?

Глава 5

Когда в глуши внезапно обнаружились дикие люди, Шана несколько встревожилась. Несмотря на то что с самого начала поисков нового дома знала, что рано или поздно волшебникам придется столкнуться с людьми, никогда не бывшими в рабстве у эльфов. Мир чересчур велик, а эльфов слишком мало, чтобы поработить или уничтожить всех людей на свете.

Однако теперь, когда они знали что к чему, открытие оказалось довольно пугающим: судя по тому, что сообщил Коллен, за пределами известных им земель людей куда больше, чем предполагала Шана. Раз уж существует целый клан — и не единственный, — который живет исключительно тем, что торгует с другими дикими.

Клан Коплена не смог ничего сообщить волшебникам о степях к югу от Цитадели и о том, кто там живет. Люди Коллена жили на реке и редко удалялись от нее. Коллен сказал только, что по равнинам кочуют несколько пастушеских племен и некоторые из этих племен иногда высылают своих представителей к реке торговать с его людьми, но такое случается чрезвычайно редко.

Шана сочла этот недостаток информации достаточной причиной, чтобы удрать из Цитадели на разведку. Меро, Кеман и Каламадеа отправились с ней не менее охотно.

Перенос личных вещей из старой Цитадели был более или менее налажен, но Каэллах Гвайн и его приспешники все равно были недовольны. Они не стеснялись то и дело являться к молодым волшебникам с требованием немедленно добыть ту или иную вещь. При этом, несмотря на все советы молодых, сами старики не желали снизойти до использования камней, чтобы увеличить свою магическую силу или объединить силы, как это делали молодые. У них всегда находились дела поважнее, а «добывать вещи — это работа для учеников». Шана слышала это каждый день.

Что это за «дела поважнее», Шане пока что узнать не удалось. Будем надеяться на лучшее — предположим, что старички трудятся над укреплением обороны Цитадели или над тем, как сделать, чтобы эльфы не могли засечь применение магии внутри Цитадели. Однако на это непохоже. Во всяком случае, ни сама Шана, ни те, с кем она разговаривала, признаков подобной деятельности не замечали. Так что, увы, вероятнее всего, все их «важные дела» состояли в том, чтобы обустраивать собственные жилища по своему вкусу и подбивать драконов на то, чтобы вносить разные мелкие изменения.

Сам Каэллах прочел Шане длинную лекцию об обязанностях ученика по отношению к своим наставникам и долго бубнил что-то насчет того, что, мол, ученица, которая своими руками поломала жизнь стольким мудрым волшебникам, должна быть благодарна уже за то, что ей позволяют находиться в их обществе. Шана тут же решила, что и у нее найдутся дела поважнее, чем таскать барахло.

Например, выяснить, нет ли на юге еще каких-нибудь диких людей. В конце концов, степь велика, и сколько там этих «пастушеских племен» — неизвестно. А ведь в каком-нибудь из этих племен могла сохраниться память о древней людской магии — еще с тех времен, когда эльфов не было и в помине. Эльфы — отнюдь не хозяева этого мира, что бы они там ни думали. И то, что им известно о нем, вероятно, составляет лишь малую часть от всего, что следовало бы знать.

У Шаны была и еще одна причина отправиться в разведку, хотя о ней девушка предпочитала помалкивать.

Будем смотреть правде в глаза: если торговцы Коплена оказались дружелюбными, это еще не значит, что очередной людской клан, который набредет на Цитадель, не будет настроен враждебно. Если верить старым хроникам, люди воевали друг с другом задолго до прихода эльфов.

А чистокровные люди могут счесть волшебников-полукровок такими же врагами, как и эльфов, если не хуже.

Отсутствие Шаны даст молодым волшебникам законный повод не выполнять несуразных требований Каэллаха Гвайна, если они сами того не захотят. Если ее, самой могущественной из молодых магов, не будет, их возможности, естественно, сделаются весьма ограниченными. Каэллах уже и так отнял у них слишком много времени и сил.

Если сказать ему, что ради очередной безделушки ему и прочим волшебникам придется есть овсянку вместо вкусной свежей дичины — и что они постараются довести до всеобщего сведения, кому они обязаны столь скудным ужином, — Каэллах скорее всего отвяжется.

Возможно, старым нытикам и не понравится такой ответ, но оспорить его они не смогут: старики ведь так и не потрудились узнать пределы возможностей «новой» магии. И, что самое приятное, в этой ситуации они ничего не выиграют от того, что сошлются на свое невежество: если бы они научились пользоваться камнями и работать в кругу, то прекрасно могли бы и сами добыть себе все, что надо. Денелор обещал им так и сказать. И даже Парт Агон пообещал поддержать его: главный волшебник смертельно устал от постоянного нытья стариков. Парт Агон сильно переменился в последнее время

— и, по мнению Шаны, в лучшую сторону. Девушка от него такого не ожидала:наоборот, она рассчитывала, что главный волшебник сделается похож скорее на Каэллаха, чем на Денелора. То, что Парт Агон был на стороне Шаны, делало ее положение несколько устойчивее.

— Я скажу им, что раз они доказали свою готовность учиться «новой» магии, значит, им нужно как можно больше упражняться, — говорил Парт Агон без тени улыбки на лице. — В качестве главы и старшего среди волшебников я, разумеется, обязан указать на это тем, кто младше меня.

А лучший способ упражняться — это добывать свои собственные вещи, разве не так?

Молодые волшебники горячо согласились с Партом Агоном и вздохнули с облегчением. Они представили себе, как Каэллах Гвайн будет упрашивать их научить его работать с камнями… Мысль эта позабавила всех, даже старого Денелора.

Все самое необходимое было уже в Цитадели. К зиме у них будет достаточно припасов, чтобы продержаться до нового урожая. Через несколько недель должен вернуться Коллен с плодами своей торговли. Это тоже пополнит их кладовые. Волшебники начали потихоньку учиться определять съедобные растения: они ходили по следам диких кабанов и приносили на пробу все, что едят кабаны. Здесь помощь Шаны не требовалась. Так что, если она отправится на поиски союзников или возможной опасности, никто не сможет сказать, что она уклоняется от своих обязанностей. Когда Шана покинула новую Цитадель, у нее было такое ощущение, точно она вырвалась на свободу.

Уж слишком тяжек был груз ответственности, лежащий на ее плечах, — груз власти, к которой Шана никогда не стремилась и от которой только была рада избавиться.

И вот они вчетвером отправились на юг. Через некоторое время леса кончились и потянулась степь, где на много миль не было ни единого деревца. Кеман и Каламадеа предпочли не превращаться в полукровок, а путешествовать в своем истинном обличье. Летать на драконе не очень-то удобно, но это все же лучше, чем тащиться пешком за много лиг да еще по жаре. К тому же сверху все видно куда лучше. Степь идеально подходила для разведки с воздуха: зоркие глаза драконов не упускали ни единой мелочи, и земля была как на ладони. Дичи здесь была прорва: табуны диких лошадей, стада других жвачных животных, даже единорогов. Драконы ели до отвала и решили непременно рассказать своим собратьям по Логову о том, как тут много непуганой еды.

Однако пока что они никого не нашли, если не считать дичи. Горы давно остались позади, а никаких кочевников не было и в помине.

В середине дня все четверо отдыхали у небольшого озерка с чистой водой. Шане и Меро не хотелось лететь в самую жару: на такой скорости любая шляпа слетает с головы, а полуденное солнце злое. Драконам жара нравилась. Так что они с удовольствием распростерли крылья, устроив тень для двуногих, а сами нежились на солнышке.

Вокруг озерка росли невысокие ивы. Судя по количеству следов на берегу, сюда приходили на водопой все окрестные животные. Из озерка вытекал небольшой ручей, струившийся в сторону далекой реки. Русло ручья тоже было отмечено зарослями ив. Трава была высокая, по пояс. В ней непрерывно трещали и звенели сверчки и кузнечики. Крохотные птахи перепрыгивали со стебелька на стебелек, кормясь теми самыми сверчками. Шана долго наблюдала за одной из пичуг. Та раскачивалась на травинке, прогибающейся под невеликим весом птички, и громко распевала, сообщая всем и каждому, что эта территория принадлежит ей.

Налетел порыв жаркого ветра, шурша травами. Он принес с собой запах вянущей травы и влажной земли от озерка.

— Ты знаешь, — сказала Шана, обращаясь не к Меро, а к Каламадеа, — с тех пор, как я нашла ту жуткую, тяжеленную старую хронику — ну, помнишь, ту, толщиной в твою ногу? — меня занимает один вопрос. Вспомнил, о какой книге я говорю? Лучшее средство от бессонницы, которое мне когда-либо встречалось.

— Хроника? Та, что написана Ларанцем Невыносимым? — лениво отозвался Отец-Дракон. Он щурился, вбирая свет и тепло. Для этого путешествия он нарочно сделался небольшим, ростом с Кемана, — но на самом деле Каламадеа был куда крупнее. Если бы он был своего обычного размера, под его крыльями могла бы укрыться от солнца небольшая армия. Драконы с возрастом растут, а Каламадеа был старейшим из драконов, о каких доводилось слышать Шане. Каламадеа участвовал еще в первой Войне Волшебников, обернувшись полукровкой, а он уже и тогда был немолод. После того, как волшебники похитили ее с торгов, на которых непременно обнаружилось бы, что Шана — полукровка, она нашла в старой Цитадели личные дневники Каламадеа. Эти дневники были одной из причин, почему Шана оказалась здесь.

— Кто такие грелеводы? И как, интересно, им удалось помешать эльфам завоевать их, хотя эльфы без труда одолели всех остальных людей?

Каламадеа ответил не сразу.

— Ну, грелей ты, конечно, видела. По крайней мере, пустынных грелей, на которых ездят торговцы.

Шана кивнула. Те торговцы, что взяли ее в плен, когда драконы изгнали ее из Логова, ехали на грелях и использовали их также в качестве вьючных животных.

— Ну так вот, по сравнению с настоящими грелями те, ручные, все равно как.., ну, скажем, единорог по сравнению с козлом, — сказал Каламадеа. — Эльфы их несколько усовершенствовали. Дикие грели такие же уродливые, но не такие большие и не могут так долго обходиться без воды. Грелеводы ездили на них верхом, пасли свои стада. Сперва они были обычными кочевниками-скотоводами, но когда эльфы начали завоевывать эти земли, грелеводы навсегда оставили цивилизованные земли.

Они даже не торгуют с теми людьми, что живут на эльфийских землях и вблизи от них. Они просто ушли как можно дальше.

— Разумно, — сказала Шана, поразмыслив. — На их месте я бы сделала то же самое. С этими эльфийскими личинами никогда не поймешь: то ли перед тобой человек-торговец, то ли эльф, который за тобой шпионит. Лучший способ избавиться от шпионов — это вообще не иметь дела с чужими.

Каламадеа лениво усмехнулся, продемонстрировав пасть, полную зубов.

— Ты неплохо соображаешь, — одобрительно заметил он. — Ну так вот, поначалу грелеводы ездили только на своих грелях, но когда выяснилось, что в бою грели бесполезны, они вывели особую породу скота, специально для войны. Они называли их боевыми быками: огромная тварь, раза в два больше лошади, с длинными острыми рогами.

Грелеводы научили их использовать эти рога в бою. Боевого быка и единорогу не свалить.

— Но ведь не из-за этого же эльфы не сумели их завоевать! — сказала Шана.

Каламадеа чуть заметно кивнул.

— Истинная причина, видимо, довольно проста, но Ларанц в этом ни за что не желал признаваться. Они ведь были кочевниками, а это значит, что у них не было городов, которые могли бы захватить эльфы. А эльфийским лордам плохо воюется, когда нет большой конкретной цели. Насколько я знаю, когда грелеводам надоело воевать с эльфами, они просто откочевали подальше. Историки сходятся на том, что они ушли на юг. Это все, что я о них знаю.

— Угу…

Шана сорвала травинку и задумчиво принялась ее жевать. Девушка расположилась поудобнее в тени Каламадеа, привалившись к чешуйчатому боку дракона. Драконья шкура была прохладной на ощупь — должно быть, потому, что он собирал солнечный жар и копил его в глубине своего огромного тела. Драконы это умеют: солнце для них дополнительный источник энергии, помимо пищи.

Возможно, только потому им и удалось не истребить всю дичь в окрестностях Логовов.

Грелеводы давно занимали мысли Шаны. В хронике проскальзывали намеки, что у грелеводов было что-то вроде защиты от эльфийской магии, но подробнее об этой защите нигде не говорилось. Если принять во внимание обычную напыщенность автора хроники, можно предположить, что он не рассказывает детали просто потому, что сам их не знает, а сознаваться в этом не хочет. И все-таки, что бы там ни думал Каламадеа, Шане казалось, что автор, претендующий на титул «Изыскателя Истины», как этот Ларанц, не стал бы упоминать о том, чего не существует.

— А как ты думаешь, не придется ли нам встретиться с этими самыми грелеводами? — вяло поинтересовался Меро, словно бы подхватив мысль Шаны.

Шана одобрительно повела бровью.

— А как ты думаешь, отчего я решила отправиться именно в эту сторону? Коллен хорошо знает реку и племена, что живут вдоль нее, но ни о каких грелеводах не слышал. Значит, остается юг.

Она махнула своей травинкой в сторону уходящих вдаль холмов.

— По-моему, в таких местах только кочевники и могут жить. Спрятаться тут трудновато. Если бы здесь были постоянные поселения, эльфы давно бы нашли и разгромили их. Я действительно хочу найти грелеводов. Знаешь, Каламадеа, мне ужасно не хочется с тобой спорить, но, по-моему, ты ошибаешься насчет того, почему эльфы не смогли их завоевать. Я действительно думаю, что им было известно что-то, чего мы не знаем.

Меро внезапно сел и уставился куда-то за горизонт.

Шана не видела, на что он смотрит: ей загораживал обзор Каламадеа.

— Знаешь, Шана, я не уверен, что это действительно грелеводы, — медленно произнес молодой волшебник, — но там действительно кто-то едет, причем в нашу сторону.

Шана встала и обошла Каламадеа, чтобы видеть то, на что указывал Меро.

На фоне безоблачного неба поднималось облако желтой пыли. Огромное облако. Степь была довольно сухая, но такую пыль могло поднять только многотысячное стадо.

Шана приставила ладонь козырьком к глазам и принялась вглядываться вдаль, пытаясь разобрать хоть что-нибудь. Одновременно она попыталась прощупать облако с помощью магии. Есть ли там кто-то, обладающий силой?

Она могла бы поймать обрывки чужих мыслей…

За облаком пыли обнаружилась странная пустота. Это само по себе было необычно. Шана не ощутила ни единой мысли, а ведь в былые времена она без труда ловила даже смутные мысли столь мелких созданий, как крот или полевка.

— Ты тоже чувствуешь, что ничего не чувствуешь? — спросила она у Меро.

— Никто из нас ничего не чувствует, — ответил Каламадеа за себя и за Кемана. — Существуют животные, которые могут становиться незримыми для магии, — напомнил он Шане. — А есть такие твари, чьи мысли — если они вообще способны мыслить — просто неощутимы. Помнишь ту прыгающую тварь в лесу, которая чуть не сожрала нас с Валином?

Шана кивнула.

— Но эти животные сотворены с помощью магии, случайно или преднамеренно. А если тут целое стадо таких животных, нам надо разузнать о нем побольше. Пойдем посмотрим!

***

Степь была не совсем плоской, и это хорошо: Шане вовсе не хотелось подходить к неизвестным ближе, чем сейчас. С невысокого холмика, за которым они укрылись, все было прекрасно видно и издалека.

Четверо разведчиков — теперь все четверо были в обличье полукровок: дракону спрятаться трудновато — лежали, прижавшись к земле, под ненадежной защитой полузасохших кустиков, которые росли на холме. Ждать было не очень-то приятно: над головой жужжали мухи, под одежду заползали муравьи.

Возможно, люди, за которыми они наблюдали, и были те самые легендарные грелеводы; но, если так, они полностью отказались от грелей в пользу крупного рогатого скота. Ни одного греля видно не было, зато они гнали огромные, многотысячные стада лохматых быков, коров, телят и волов.

Впереди и по бокам стада ехали воины — мужчины и женщины с очень темной, почти черной кожей. Все они были в доспехах: облегающих чешуйчатых панцирях, металлических бармицах, наплечниках и наручах. На большинстве были широкополые шляпы, защищающие от солнца. У тех, кто ехал с непокрытыми головами, волосы были коротко подстрижены. Ни у кого из мужчин не было даже следа бороды или усов.

Ехали они верхом на огромных быках с длинными рогами, расставленными так широко, что Шана, раскинув руки в стороны, лишь с трудом дотянулась бы от одного кончика рога до другого. На бычьи рога были надеты металлические наконечники, острые, как иголки. Коровы и быки были разномастные — от исчерна-коричневых, как кожа всадников, до рыже-белых. Были там и чисто белые животные — хотя сейчас их шкуры сделались грязно-желтыми от пыли.

Животные были лохматые и выглядели довольно дикими. А следом за стадом тянулись фургоны — широкие платформы с квадратными островерхими войлочными шатрами. Фургоны волокли четверки и шестерки волов, запряженные бок о бок.

И все эти стада и фургоны растянулись, насколько хватало глаз.

— Не знаю, что там говорится в твоей хронике, Шана, но эти люди не похожи на варваров, — шепнул Меро. — Ты взгляни на эти доспехи! А какие узоры на шатрах!

Шана не могла не согласиться с ним. Доспехи действительно были самой тонкой работы, какую ей когда-либо случалось видеть. И доспехи, и шатры были покрыты замысловатыми абстрактными узорами, отнюдь не грубыми и не варварскими.

— А ты погляди, как организованы эти воины! — шепнула Шана в ответ. — Они ведь явно не случайно едут именно в таком порядке: у каждого свое место! Да, этот хронист опять ошибся. Вполне цивилизованный народ.

— Они сзади нас! — сказал Каламадеа очень напряженным голосом.

Шана обернулась — и увидела нацеленное ей в лицо острие копья. Их окружили полдюжины воинов, которые подобрались сзади, пока четверка наблюдала за теми, кто ехал внизу. Воины держались настороженно, но весьма уверенно.

И Шана не могла коснуться мыслей никого из них.

Попытавшись это сделать, она наткнулась на ту же странную пустоту, что и прежде.

Позади копейщиков спокойно стояли их быки, внимательно наблюдающие за хозяевами и за их противниками.

У Шаны создалось впечатление, что если она и ее друзья вздумают напасть на копейщиков, быки сразу перестанут быть такими смирными.

С другой стороны, особого выбора у них не было. Если они не сбегут сейчас, другого шанса может и не представиться. Даже если их и не убьют на месте.

Меро напал первым, не дожидаясь приказа Шаны. Он метнул в ближайшего копейщика магическую молнию.

Огненный шарик повис в воздухе между волшебником и воином, бело-голубой, как настоящая молния, и такой же опасный.

Молния ударилась о доспехи воина, отлетела, точно мяч, и ушла в землю, оставив пятно выжженной травы.

Воин при этом даже не шелохнулся, чтобы отразить нападение. Хуже того, он, казалось, вовсе не испугался магической молнии. Как будто знал, что магические атаки ему не страшны.

«Проклятье!» Меро зарубил на корню всякую возможность договориться. А демонстрацией силы этих людей явно не запугаешь.

«Надо что-то делать!» И одновременно с тем, как Меро метнул вторую молнию, Шана наслала боль и слепоту на того, кто грозил копьем ей. Это было сочетание боевого заклятия, каким пользуются эльфийские лорды, и ментальной атаки, к каким прибегают человеческие волшебники. Это не могло не подействовать! Даже если у ее противника есть защита против эльфийской магии, человеческая магия должна его пронять.

Противник даже не поморщился. Магическая атака ушла в странную пустоту, обволакивающую разум воина, и растаяла в этой пустоте.

Шана изумленно уставилась в глубокие карие глаза воина и перевела дух.

— Похоже, у нас проблемы, — негромко произнес Кеман. Он поднялся на ноги, повинуясь знаку воина, стоявшего рядом с ним.

Шана не дала себе труда ответить. Тоже мне, открытие!

— Полагаю, нам следует сдаться, — добавил Каламадеа. К ним рысью подъехали еще несколько всадников на лохматых быках, с копьями на изготовку. — Похоже, ничего другого не остается.

— Прекрасно! — бросила Шана, не обращая внимания на копье, нацеленное ей в глаза. — И как ты предлагаешь это сделать? Они не знают нашего языка, мы не понимаем их. Одно неосторожное движение, и…

Она не стала договаривать — и так все ясно.

***

Мире провела своих подопечных в подвалы замка. Рена даже не подозревала, что тут есть такие места: не очень приятные и жутко грязные. Служанке не очень-то хотелось брать с собой Рену — даже когда Рена привела тот довод, который уже убедил Лоррина. Но когда Лоррин упрямо заявил, что без Рены он бежать не согласен. Мире сдалась. Поведение служанки, всегда несколько высокомерное, сейчас сделалось просто наглым. Но протестовать Рена не решалась — в конце концов, ведь они сейчас полностью в ее власти. Мире совсем не обязана их спасать.

Под предводительством Мире они обшарили кладовки замка и запаслись кое-какой едой и оружием. Дом должен был вот-вот проснуться, но Лоррину удалось растянуть это время, продлив сон обитателей замка с помощью магии.

Выходить из дома они не решились: на все конюшни и бараки для рабов Лорриновой магии не хватило бы. Так что оружие и припасы, находящиеся за стенами дома, не говоря о лошадях, для наших беглецов все равно что не существовали.

Они спустились в подвалы с импровизированными тюками, сделанными из простыней и перевязанными поясами. Рена несла провизию, похищенную на кухне, ножи, огниво и металлическую флягу для воды, которую она нашла в кладовке. Лоррин тащил лук со стрелами, меч, кинжалы, свою собственную одежду и одеяло и то, что раздобыла для них Мире: веревку, топорик, огромное полотнище водонепроницаемого шелка и теплые плащи, слишком объемистые, чтобы их могла нести Рена.

Из подвалов наружу вело несколько выходов: двери, через которые в замок доставляли всякие бочки и ящики.

Мире перепробовала их все, пока не нашла одну, которая оказалась незапертой. Они перебрались через кучу корней, нападавших сверху через люк. Корни были грязные и твердые, как камни. А ведь говорят, что корни съедобны…

Как только их едят?

Они выбрались из люка в серый предрассветный сумрак, перебежали через двор к огороду, а оттуда Мире провела их полями к стене, окружающей поместье. Каждое поле было огорожено живыми изгородями и ирригационными канавами, прячься — не хочу!

Вот только они направлялись в противоположную сторону от ворот. Рена не могла понять, зачем они туда идут.

Все поместье было обнесено стеной, и ворота были единственным выходом с территории. Но Рена предпочитала помалкивать: не ровен час, Мире вздумается «случайно» ее бросить. В слабом предутреннем свете это было совсем нетрудно. И что тогда? Не так-то просто будет объяснить, что она делает на улице в такой час, переодетая рабом, с волосами, обрезанными до плеч. И даже если ей удастся каким-то образом пробраться к себе в комнаты, остриженные волосы все равно потребуют объяснений. А когда обнаружится, что еще и Лоррин пропал, ей уж точно не миновать беды…

В конце концов вышли к стене. Стена была выстроена из гладкого камня и в основании была толщиной во много футов, чтобы исключить возможность подкопа. Стена угрожающе возвышалась над ними. Рена уже знала, что перелезть через нее тоже нельзя: гребень стены утыкан осколками стекла.

Но Мире это вовсе не смутило. Она уверенно повела их вдоль стены. Серый предрассветный сумрак сменился перламутрово-голубым утренним светом. Рена все сильнее нервничала: еще немного, и надсмотрщики выгонят рабов на поля. И тогда их увидят. Что такое задумала Мире?

Как оказалось, Мире действительно знала, что делает.

Она вывела их к месту, где под стену уходила водосточная канава. Темный водосток казался ужасно длинным. Скорее всего он вел не только под стену, но еще и вглубь — именно затем, чтобы никто не мог через него пробраться.

Вода стояла в полуфуте от потолка.

— Теперь я понимаю, почему ты спрашивала, умеем ли мы плавать, — сказала Рена, глядя вниз. Вода казалась ужасно холодной. — А разве водосток не перегорожен решетками? Ни за что не поверю, что отец упустил это из виду.

— Предоставьте это мне, — ответила рабыня. Оглянулась через плечо на Рену, ехидно усмехнулась. — Это твой последний шанс вернуться!

Рена молча мотнула головой. Раз уж она зашла так далеко, назад не повернет, чего бы это ни стоило.

Мире фыркнула.

— Ну, потом не жалуйся!

И с этими словами нырнула в воду, точно выдра, и исчезла из виду.

Мгновением позже из полузатопленного тоннеля послышался ее свистящий шепот:

— Ну что, идете или нет?

Лоррин сбросил свой тюк и вошел в воду, волоча тюк за одну из лямок. Рене пришло в голову, что его лук на некоторое время выйдет из строя — до тех пор, пока дерево и тетива не просохнут.

«А, какая разница! Против отцовской магии лук все равно не поможет!» Вода дошла Лоррину до подбородка. Значит, Рене будет с головой. Плохо… Лоррин позволил течению унести себя в тоннель и быстро исчез в темноте.

Рена колебалась недолго: уже почти совсем рассвело.

Скоро здесь кто-нибудь появится… Она тоже сняла тюк с плеч и привязала лямку к поясу. А потом опустилась в воду, держась за стенку водостока.

Вода была еще холоднее, чем казалось со стороны.

Одежда быстро промокла. Рена не могла достать дна. Она подавила накатившую волну паники. Но заставить себя отпустить стенку она просто не могла. Перебирая руками по кирпичной кладке, стуча зубами, она постепенно продвигалась в темноту тоннеля.

Оказавшись в тоннеле, Рена обнаружила, что потолок опускается куда ближе к воде. Держаться за стенку и при этом дышать стало невозможно. Содрогнувшись, Рена оторвалась от стенки и позволила медленному течению нести себя дальше, надеясь, что у нее все же получится оставаться на плаву.

Девушка оглянулась через плечо. Свет в конце тоннеля медленно удалялся. Но когда она смотрела вперед, никакого света видно не было. К этому времени Рена так замерзла, что руки и ноги закоченели. Тюк пропитался водой и тянул ее ко дну точно якорь. Рена попыталась грести, не шлепая руками по воде, — она подумала, что плеск, доносящийся из тоннеля, может привлечь внимание какого-нибудь надсмотрщика. Плыть с тюком было не так-то просто — Рена с трудом удерживала голову над водой.

В конце концов из темноты появилась рука и схватила ее за плечо. Рена с трудом подавила вскрик, сообразив, что это Лоррин либо Мире.

Оказалось, что это Лоррин. Он держался за железную решетку, перегораживающую водосток.

— Тут дверца, — сказал Лоррин, отплевываясь и тоже стуча зубами. — Надо только немного поднырнуть. Она обычно заперта, но Мире ее открыла. Плыви за мной.

Теперь в противоположном конце тоннеля уже виднелся слабый свет. Лоррин ободряюще похлопал сестру по плечу и нырнул. Он слегка задел Рену ногой. И тут же его голова показалась по другую сторону решетки.

Рена повисла на решетке, боязливо ощупывая ее свободной рукой и носком башмака. Наконец девушка нашарила проем — должно быть, это и была дверца. Лоррин уже уплыл вперед. Рена набрала побольше воздуху и сказала себе, что если уж Лоррин, который плавает хуже нее, сумел тут поднырнуть, она и подавно сумеет. Девушка крепко зажмурилась, погрузилась под воду, ухватилась за край дверцы и пробралась через нее головой вперед.

Тюк зацепился. Лямка потянула Рену назад, прежде чем она успела перевести дух. Обезумев от страха, девушка вслепую дергала лямку, снова и снова погружаясь под воду, и с каждым разом заглатывая все больше воды.

Она не могла даже позвать на помощь.

Наконец проклятый тюк отцепился — по чистой случайности. Рена пробкой выскочила на поверхность. Мокрый тюк тянул на дно. Она повисла на решетке и долго не могла отдышаться. Наконец она поплыла за братом.

По счастью, конец тоннеля был уже близко. Рена различала впереди расплывчатый светлый полукруг и пару темных пятен — должно быть, головы Мире и Лоррина.

Теперь Рена действительно плыла, вместо того чтобы бултыхаться по-собачьи, как ребенок, позволяя течению нести себя. Еще несколько мгновений — и она оказалась у выхода.

Лоррин услышал, как она подплывает, протянул руку и поймал ее. Рена посмотрела вперед и увидела, что водосток впадает прямо в реку. Берег зарос бурьяном, так что с реки их увидеть никто бы не смог.

Солнце уже встало, но небо затянулось грозовыми облаками. Похоже, собирался дождь. Узкая полоска неба, видимая из водостока, была скрыта угрюмыми черными тучами. Рене послышались отдаленные раскаты грома.

— Лучшего дня для побега нарочно не выберешь! — сказала Мире. Ее шепот отдался эхом в тоннеле. — Надо подождать здесь, пока дождь не начнется. Когда ливанет, даже патрули спрячутся под крышу, чтобы переждать дождь, а хороший ливень смоет все следы, на случай, если они вздумают разыскивать нас с собаками.

Рена уже промокла и продрогла. Ей совсем не улыбалось путешествовать в грозу и ливень.

«Но ведь мы спасаем свою жизнь! — тут же укорила она себя. — Не глупи! Что такое какой-то ливень, если это поможет сбить отца со следа?» Одно плохо: раз из-за дождя все будут сидеть дома, тем быстрее хватятся их с Лоррином.

«Ну, предположим, отец решит дать мне выспаться после моей „помолвки“, но как же с Лоррином? Скоро ли слуги придут его будить? А примутся ли его искать, когда увидят, что его нет? Может, решат, что он ходил на вечеринку и еще не вернулся домой?» Гром ударил снова, совсем близко. Рена вздрогнула.

Она часто воображала себе, как убегает из дому и отправляется искать драконов, но никогда не думала, что это будет так. Девушка, мечтавшая в саду, в окружении ручных птичек, казалась сейчас чем-то далеким и ненастоящим.

Молния рассекла небо пополам. Гром грянул прямо над головой. Рена невольно вскрикнула. И тут с небес ливануло.

— Пора! — бросила Мире и полезла через бурьян наверх.

Лоррин последовал за ней. Рена, пыхтя и хватаясь за крепкие стебли, поспешила следом. Мире была уже на полпути наверх; Лоррин задержался только затем, чтобы помочь Рене выбраться из реки, и бросился вперед.

Рена принялась карабкаться на берег следом за братом, взвалив на плечи свой тюк. Девушка скользила и падала на размокшей глине; руки, изрезанные осокой и исколотые колючками, горели; остальное тело заледенело.

Бока у Рены болели, дыхание сбивалось. Она нырнула в сплетение мокрых ветвей следом за Лоррином. Мире уже вглядывалась вдаль сквозь пелену дождя, словно что-то разыскивала. Рена порадовалась, что обрезала волосы, когда переодевалась в мужскую одежду. По крайней мере, теперь не пришлось бороться еще и с мокрыми косами.

— Пешком мы далеко не уйдем, — пробормотала Ми, ре. — Лошадей бы где добыть…

— А как насчет лодки? — спросил Лоррин. — Ниже по реке стоят небольшие лодочки. Отец держит их для рыбалки и прогулок.

Мире обернулась и посмотрела на Лоррина одним глазом. Второй был скрыт растрепавшейся прядью мокрых волос.

— А они сильно бросаются в глаза? — скептически спросила Мире. — Нам совсем ни к чему отправляться в путь на лодке, на которой крупными буквами написано:

«Эльфийский лорд». А потом я все равно не умею обращаться с лодками.

— Ничего, я на них плавал, — заверил ее Лоррин. — А как они выглядят

— это неважно. Не забывай, я ведь умею пользоваться магией. Я ее так замаскирую…

Он осекся. Мире ехидно усмехнулась.

— Вот именно. Чтобы твоя магия сообщила о тебе любому, кто способен ее почуять?

Лоррин смущенно потупился.

— Ну, в общем, нет, лодки не очень приметные… — пробормотал он.

Рена помнила эти лодки: Лоррин однажды взял ее покататься, и они провели славный, длинный, ленивый день на реке. Ей четко запомнилось все до мельчайших подробностей, как бывало каждый раз, когда Рене удавалось вырваться из будуара.

— По другую сторону пристани должны стоять большие лодки, которыми пользуются рабы, — сказала девушка, прикрыв глаза, чтобы лучше вспомнить.

— А если их там не окажется — что ж, выберем самую простую. Я могу сделать ее попроще — заставить краску потемнеть, к примеру — с помощью своей магии. Она такая слабая, что вряд ли ее кто-то почувствует. А резные украшения можно сбить топориком — они ведь просто приколочены сверху.

Мире уставилась на Рену с немалым изумлением: видимо, она предполагала, что девушка только будет обузой.

— Можно попробовать, — коротко ответила служанка. — До драконов все равно не так уж и далеко. А драконы с радостью примут вас к себе и укроют. Главное — убраться с земель лорда Тилара.

Мире снова вгляделась в дождь.

— Пошли! — сказала она, махнув рукой, и выскочила из-под кустов под ливень.

Пристань была на месте и лодки тоже, включая те, с которых рабы ловили рыбу к хозяйскому столу. Лоррин с Реной развязали жесткие, разбухшие от воды канаты, которыми была привязана одна из лодок за нос и корму.

Мире, стоявшая на середине лодки, оттолкнулась от причала длинным шестом, повинуясь указаниям Лоррина.

Весла в лодке тоже имелись, но из-за ливня течение стало такое сильное, что в них нужды не было. Поток тотчас подхватил легкую лодку. Лоррин сел к рулю, вывел лодку на стремнину, и их все быстрее понесло вперед.

«Интересно, далеко ли до границ отцовских земель? — озабоченно думала Рена, вычерпывая набравшуюся в лодку воду парусиновым ведерком и выплескивая ее за борт.

Мало того, что сверху лило, — лодка, как оказалось, текла по всем швам, так что Рене и Мире приходилось трудиться изо всех сил. — Скоро ли членам Совета сообщат, что Лоррин исчез? И что они будут делать, когда узнают об этом?

Вернутся в Совет и доложат или…» Других вариантов Рена придумать не могла. Она сейчас вообще плохо соображала…

— Вон они! — разнеслось над рекой. Рена испуганно вскинула голову и посмотрела в сторону берега сквозь короткую прядь мокрых волос.

Всадники. Одни только эльфы. В полных доспехах.

Один из эльфов указывал на них. Рена содрогнулась — и отнюдь не от холода. Лоррин выругался.

— Они знают, что это мы! Они опознали нас с помощью магии.

А хватит ли у них магии, чтобы схватить беглецов — или убить их на месте?

Мире лихорадочно озиралась, словно бы в поисках оружия или других средств к спасению.

— Можешь ты заставить эту штуку двигаться быстрее? — крикнула она, перекрывая шум ливня и раскаты грома.

«Конечно, может! Его магия…»

— Лоррин, давай! — воскликнула Рена. — Скрываться больше нет смысла, они нас уже узнали. Скорей!

Лоррин откинул со лба мокрые волосы, бросил руль и вскинул руки. Всадники на берегу замельтешили и отъехали подальше, явно опасаясь нападения.

«Должно быть, это отцовские вассалы, а то давно бы уже напали…»

— Держитесь! — крикнул Лоррин. Рена мгновенно послушалась: она знала, что брат зря предупреждать не станет.

А Мире не успела: она все еще искала какое-нибудь оружие.

Треск, вспышка — и лодка рванулась вперед так внезапно, что Рена упала на дно. Если бы она не схватилась за борта обеими руками, то полетела бы в воду.

Как Мире.

Рена разжала руку и попыталась ухватить служанку за одежду, но поздно. Лицо девушки мелькнуло позади, на волнах, и исчезло за пеленой дождя. Лодка мчалась вперед вдвое быстрее скачущей лошади.

— Стой! — крикнула Рена брату. — Мире потеряли!

Лоррин только уныло покачал головой, все еще держа руки над головой и морщась от напряжения.

— Не могу! — ответил он. — Но заклятие будет действовать, пока не кончится!

Рена оглянулась назад. Мире скрылась из виду, а эльфийские всадники превратились в крошечные точки на берегу. Мгновением позже исчезли и они, растаяв в серых потоках дождя. Лодка неслась все быстрее.

Они остались одни. Сердце девушки сжалось от страха.

***

Когда лодка замедлила ход, гроза осталась позади. Беглецы очутились в диких землях, не принадлежащих никому из эльфийских владык. Лоррин был серым от усталости, а у Рены разболелись руки — так крепко она цеплялась за борта. Река была полна коряг, и Лоррину несколько раз приходилось резко менять курс, чтобы избежать столкновения.

В конце концов, когда действие заклятия кончилось, Лоррин, используя инерцию, вырулил к южному берегу.

Они забросили свои мешки в прибрежные кусты и неуклюже выбрались из лодки на невысокий берег. Лоррин отпихнул лодку и отправил ее дальше по течению. Брат с сестрой смотрели ей вслед, пока лодка не скрылась из виду.

— Если повезет, они не догадаются, где мы выбрались на берег, даже если найдут лодку, — сказал Лоррин, вскидывая мешок на плечи. — Так что, надеюсь, нам удастся оторваться от погони.

Рена надела свой мешок, жалея, что в нем не осталось сухих вещей. Девушка промерзла до костей и даже дрожать перестала. Холод и страх сковали ее ледяным панцирем.

— И куда же нам теперь идти? — робко спросила она, стараясь, чтобы это не звучало как обвинение. — Мире мы потеряли…

Юноша вздохнул и посмотрел в сторону леса.

— Ну, она говорила, что драконы живут недалеко.

И вроде бы где-то на юге…

Про юг Мире, кажется, ничего не говорила, но это было не так уж важно. На юг — так на юг: главное, уйти подальше от тех, кто будет их искать. Рена махнула рукой.

— А ты можешь.., ты не чувствуешь, есть ли поблизости кто-нибудь? Кто-нибудь, кто может нас искать?

Рене было страшно. Очень страшно. Позади — враги, вокруг — неизвестность, а проводница их потерялась, и вряд ли они когда-нибудь ее снова увидят. Что же делать?

— Эльфы, в смысле? Пользоваться эльфийской магией, наверно, небезопасно, но есть еще такая людская штучка — подслушивание мыслей… Сейчас попробую.

Лоррин закрыл глаза и стал напряженно прислушиваться.

— Ничего не чувствую. Вокруг только животные. Так что мы, видимо, в безопасности — по крайней мере, на время. Наверно, ничего не случится, если мы найдем укрытие, разведем костер и обсушимся.

«Обсушиться… Согреться…» Рена уже не смела надеяться, что им все-таки удастся спастись. Сейчас даже обычное тепло представлялось райским блаженством.

— Тебе лучше пойти вперед, — сказала Рена. — Ты охотился, ты знаешь, что искать. И потом оружие тоже у тебя.

Вспомнив об оружии, Лоррин проверил свой лук, убедился, что он бесполезен, и вытащил кинжал. Он вроде бы хотел что-то сказать, нахмурился, передумал и нырнул в подлесок.

«Лоррин никого поблизости не чувствует, — говорила Рена своему бешено стучащему сердцу. — Пока что мы в безопасности. Быть может, нам еще удастся спастись!» Рена шла следом за братом, мечтая стряхнуть с плеч пропитанный водой тюк, мечтая, чтобы все это оказалось обычным кошмаром. Когда страх потихоньку схлынул, на смену ему явились другие неприятные ощущения. Живот сводило от голода, в плечи впивались лямки мешка… Сейчас даже брак с лордом Гилмором казался не такой уж ужасной перспективой.

Гроза осталась позади, но небо все равно было пасмурным, и на оленью тропу, которую отыскал Лоррин, шлепались тяжелые капли с веток. Рена думала, что хуже быть уже не может, но каждый раз, как очередная ветка стряхивала поток воды ей за шиворот, девушка убеждалась, что настоящих неприятностей она еще не пробовала. Башмаки были ей великоваты, и, несмотря на то что Рена пододела несколько пар чулок, одну пятку она уже натерла.

Пальцы совсем онемели. Ноги, непривычные к долгой ходьбе, тоже заболели, присоединившись к ноющим плечам. Вдобавок разболелась голова.

Она так продрогла… Если бы можно было воспользоваться магией…

А почему бы и нет, собственно?

«Моя магия такая слабая… Я только немного подсушусь и согреюсь. Никто и не заметит».

Рена сконцентрировалась и принялась вытягивать воду из ткани, высушивая нитку за ниткой. Это было очень похоже на работу с цветами: медленно и кропотливо выводить воду оттуда, где ей быть не следует. Вытолкнув воду на поверхность одежды, Рена собирала ее в капли и позволяла стекать вниз.

По крайней мере, сконцентрировавшись на магии, можно было на время забыть о ноющих плечах и ногах.

И это помогло! Сперва ноги в башмаках, потом колени, потом все тело и, наконец, руки сделались сухими и теплыми. Рена переключилась на мешок, выталкивая воду за воображаемый барьер, который она создала у себя за спиной. По мере того, как мешок высыхал, нести его становилось все легче!

— Рена! Ты что, колдуешь? — спросил вдруг Лоррин, нарушив ее сосредоточенность.

Девушка не сразу решилась ответить.

— Немножко, — призналась она наконец. — Мне было так холодно и мокро… Ой, я ничего страшного не натворила? Они что, нас заметили? Я…

Глаза девушки расширились от страха.

— Ничего, ничего! — поспешно успокоил ее Лоррин, отводя свободной рукой тяжелую ветку. — Даже я не мог понять, колдуешь ты или нет. Магия была очень слабая.

Я просто ощутил ее и подумал, вдруг это они нас ищут. Но когда я тебя спросил, ощущение исчезло.

— Ты нарушил мою сосредоточенность. Так что, должно быть, все, что ты чувствовал, исходило от меня, — с облегчением ответила Рена. — Слава Предкам! Мне было так холодно, и я подумала, что, если я выгоню воду из одежды, ничего страшного не случится. Тебе, наверно, тоже следует так сделать.

— Не могу… — сказал Лоррин. Голос у него был очень несчастный.

Рена ушам своим не поверила.

— Как не можешь? — удивилась она. — Но.., но ведь та лодка чуть ли не летела! И раньше ты делал столько всякого… Как это ты…

— Юношей не обучают «мелкой магии» — то есть тому, что считается «мелкой магией», — печально сказал Лоррин. — Но, знаешь, когда промокнешь насквозь, эта магия кажется не такой уж и мелкой. Чего бы я только не дал за пару сухих носков!

Рена рассмеялась — и сама удивилась, что способна смеяться.

— Ну, в таком случае можешь дать мне поесть и найти место, где можно отдохнуть, а я позабочусь, чтобы твои носки и прочая одежда были сухими!

Лоррин обернулся и посмотрел на сестру с веселым изумлением.

— Вот как? Ну, в таком случае ты самый что ни на есть полезный спутник для беглеца, какого только можно пожелать! Даже лучше вооруженного воина, который сейчас был бы так же беспомощен, как и я, только злился бы куда больше.

Рена знала, о чем думает брат, хотя он был слишком тактичен, чтобы высказать это вслух. Лоррин, как и Мире, был уверен, что от Рены будет больше помех, чем помощи: что-то вроде камня на шее, мешающего идти.

Раньше Рене обиделась бы, узнав об этом, но сейчас ей было все равно. Ведь теперь Лоррин знает, что это не так.

«И я это тоже знаю». При этой мысли Рена повеселела — совсем чуть-чуть.

***

Лоррин нашел убежище под корнями огромной поваленной ели. Слабая женская магия высушила его одежду и мешок, лук и тетиву. Слабая женская магия высушила охапку палой листвы, и теперь под нею можно было укрыться от сырости. Слабая женская магия отгоняла комаров, пока Лоррин проверял, нет ли поблизости эльфов или хищников.

Каждое новое использование магии придавало Рене уверенности в себе. И вовсе она не бестолковая и не никчемная, что бы там ни говорил отец! Она способна разрешить кое-какие проблемы! Да, может, ей и не под силу заставить лодку нестись сломя голову, но зато она может не дать Лоррину простудиться и заболеть. Эльфы-то не болеют, а вот люди болеют постоянно, значит, наверно, и Лоррин тоже может болеть.

Девушка сидела с ломтем хлеба в руке и медленно его жевала. Это был рабский хлеб, черный, сырой и тяжелый, совсем не похожий на белый пшеничный хлеб, который едят хозяева. Мире говорила, что это к лучшему, она уверяла, что в дороге рабский хлеб ценнее, потому что он питательнее и лучше набивает желудок. Может, она и была права: Рене потребовалось совсем немного этого хлеба, чтобы утихомирить бурчащий от голода желудок, и она доедала ломоть, который отрезал ей Лоррин, скорее из чувства долга.

Мысль о своей бывшей рабыне заставила Рену виновато поморщиться. «О Предки! Бедняжка Мире! Надеюсь, они ее не поймали. Ну, а если поймали — надеюсь, у нее хватило ума сказать, что мы принудили ее отправиться с нами». Уж, наверно, Мире, такая умная, такая изобретательная, найдет способ отговориться. Она ведь так ловко выпутывалась из всех затруднений…

Ну и, разумеется, воины ее отца не стали бы возиться с какой-то рабыней — им ведь нужно было поймать двоих беглецов… Конечно, конечно…

Лоррин наконец открыл глаза.

— Никого не чувствую, кроме пары единорогов, — сказал он. — Единороги молодые, так что нам они не опасны, главное — держаться так, чтобы ветер дул от них в нашу сторону, а не наоборот.

— Единороги? — переспросила Рена. Сердце у нее снова упало, несмотря на недавний прилив уверенности. Она наслушалась кошмарных историй о свирепости этих единорогих тварей, а «сценка» из их жизни в кабинете лорда Лайона только подкрепила ее страхи. — Но ведь говорят, что они чуют все живое за несколько миль?

— Ветер-то от них в нашу сторону, — заверил ее Лоррин и широко зевнул. — А я…

Он снова зевнул. Рена увидела, как он устал. Он, наверно, провел ночь без сна…

И, наверно, эта ночь была не первой…

— Лоррин! Мы ведь пока что в безопасности, верно? — спросила она. Лоррин подумал и кивнул. — Так, может, отдохнешь пока? Сперва ты колдовал, потом мы еще прошли несколько лиг…

Лоррин, похоже, собирался возразить, но зевнул в третий раз и сдался.

— Да, пожалуй. Нам тут тепло, сухо, и лучшего укрытия пока не найти.

— Ну так отдыхай! — настойчиво сказала Рена. — А я постерегу. Я тебя разбужу при малейших признаках опасности.

— Я только прилягу, — сказал Лоррин, кладя мешок себе под голову. — Спать я не буду, только отдохну чуть-чуть.

Он закрыл глаза и тут же уснул, как и думала Рена.

Девушка улыбнулась и покачала головой. Неужто Лоррин думал, что сможет обойтись без отдыха?

«А, неважно! Главное, сейчас он отдыхает».

Рена выглянула из своего примитивного убежища и огляделась в поисках чего-нибудь, что может пригодиться.

Если Лоррин проспит до ночи, может, стоит сделать шалаш из веток и листьев? Она ведь умеет менять форму цветов — так почему бы не попробовать сделать то же с ветвями?

Она решила попробовать. Для начала она изменила форму одного из листьев: оставила его водонепроницаемым, но при этом сделала более ровным и широким. Потом повторила то же со вторым листом, потом попробовала их соединить.

Получилось!

«Я могу сделать целый навес из таких листьев, а потом прикрыть его обычными листьями, чтобы он был похож на куст, оплетенный лозой! — радостно решила она. — Правда, через пару дней все это завянет, но ведь к тому времени мы уже уйдем».

Она набрала листьев и принялась превращать их в зеленое полотно, соединяя их друг с другом. Она работала с необычайной сосредоточенностью, которой никак не могла добиться, делая цветочные скульптуры. Она так увлеклась этим занятием, что не обращала внимание ни на что вокруг.

Пока не услышала треск. Девушка подняла голову и встретилась взглядом с безумными оранжевыми глазами белого единорога. Он всхрапнул. Единорог был так близко, что девушка чувствовала его жаркое дыхание. Рена застыла, боясь пошевелиться.

Она уставилась на длинный, закрученный спиралью рог. Он мягко светился и отливал перламутром. У основания рог был толще хрупкого запястья Рены, а кончик былострый, как наконечник стрелы. Глаза у единорога были огненно-оранжевые, огромные, с расширенными зрачками. Голова по форме напоминала голову породистой лошади, но глаза занимали большую часть того места, где должен был находиться мозг. Длинная гибкая шея переходила в мощные, мускулистые плечи; передние ноги заканчивались чем-то средним между раздвоенными копытами и когтями. Задние ноги были такие же мощные, как передние, только копыта были больше похожи именно на копыта. Длинная развевающаяся грива, крохотная бородка и пушистый хвост — вот, собственно, и весь единорог, если не считать одной маленькой детали…

Которую Рена увидела сразу же, как только единорог вытянул морду в ее сторону и приподнял верхнюю губу, принюхиваясь. Изящный рот был украшен дюймовыми острыми клыками, выдававшими истинную природу зверя.

Единорог был убийцей. Как и все единороги. Вот почему эльфы отказались от попыток сделать из них вьючных животных или боевых скакунов.

Еще мгновение — и зверь бросится на нее, если она что-нибудь не придумает.

Затрещали кусты. Единорог вскинул голову, но не испугался. Мгновение спустя Рена увидела, почему. К единорогу присоединилась его.., единорожица, если можно так сказать. Вдвоем они были куда опаснее, чем поодиночке.

Пара единорогов не потерпит на своей территории никого, кто может представлять хоть малейшую угрозу.

Она не могла даже пошевельнуться, чтобы разбудить Лоррина. За оружие она тоже взяться не смела. У нее не было достаточно мощной магии…

«Но, может быть, поможет слабая?» Умение приручать зверей и птиц было единственным оружием в ее убогом арсенале. Девушка осторожно коснулась единорога своей магией.

«Я твой друг. Я тебя не обижу. У меня есть вкусная еда, я умею чесать за ухом».

Единорог насторожил уши. Его подруга подняла голову, чтобы повнимательнее рассмотреть девушку.

«Я — друг. Ты хочешь быть моим другом».

Единорог дернул шкурой. Рена с восторгом и страхом увидела, что напряженные мышцы зверя слегка обмякли.

«Будьте моими друзьями!» Ее магия просачивалась в мысли животных, меняя лишь самую малость — инстинкт, побуждающий к убийству, неодолимую потребность уничтожать все, что может оказаться опасным. Мозгов у них было немного, но не меньше, чем у голубя или воробья. Так что Рене было с чем работать. Девушка прикрыла глаза, исподтишка наблюдая за зверями. Магия пробиралась в самую их суть, успокаивая чересчур чувствительные нервы, сглаживая пылкий темперамент.

Кобыла осторожно шагнула в сторону Рены. Жеребец последовал за ней. Рена осторожно сунула руку в мешок, лежавший позади нее, достала кусок хлеба, разломила его пополам. Звери на ее движение никак не отреагировали

— разве что чуть насторожили уши.

«Вот вкусная еда». Рена протянула обе руки, держа на ладонях по куску хлеба. Она еще не видела лошади, которая могла бы устоять перед хлебом.

Жеребец расширил ноздри, почуяв хлеб, и оттер кобылу назад. Посмотрел на Рену, посмотрел на хлеб на ладони.

«Я могу сделать еще много вкусной еды!» Сейчас, пока Рена использовала свою магию, чтобы приручить единорогов, она не могла отвлекаться на что-то еще. Но, если получится, она может превратить обычную траву и листья в любимые единорожьи лакомства. Это будет вполне справедливой платой за то, чего она от них хочет.

«Помогите мне, и я буду кормить вас всякими вкусными вещами. Я буду держать вас в тепле и чесать за ухом.

Вас больше не будут кусать вредные мухи». Она, конечно, не могла передавать единорогам мысли — она просто ощущала их, как это делал Лоррин, и ее магия каким-то образом доносила до зверей то, что хотела сказать им Рена.

Жеребец наконец решился — теперь, когда Рена приняла решение за него. Он шагнул вперед и спокойно подошел к самому выворотню, где прятались Рена с Лоррином.

Кобыла шла за ним по пятам. Единорог опустил свою изящную голову и мягко взял хлеб с ладони. Нос у него оказался нежным и бархатистым, а острые клыки едва коснулись кожи. Мгновением позже его подруга тоже взяла хлеб.

Сжевав хлеб, звери еще пару мгновений стояли и смотрели на девушку. Она все еще может их потерять… Нет, напасть — они теперь не нападут, но они могут сбежать, когда Рена ослабит магические узы. Да и сейчас они могут просто уйти прочь, и помешать им она не сможет. Ее магия ведь никак не связана с принуждением: захотят единороги — будут ей служить, не захотят — не будут.

Рена отпустила их мысли. Она уже сделала все, что могла. Если единороги решат сбежать, ничего не поделаешь.

Жеребец шумно вздохнул, подогнул свои длинные ноги и улегся к ногам Рены. Кобыла сделала то же самое, положив голову на колени Рене. Она взглянула на девушку глазами, которые теперь были скорее карими, чем оранжевыми, как бы говоря: «Обещала чесать — так чеши!» Рена осторожно протянула руку и принялась почесывать основание рога, рассудив, что это единственное место, до которого сам единорог дотянуться не может. Единорожья шкура и на ощупь была такой же шелковистой, как на вид, куда нежнее лошадиной, хотя шерсть у единорогов была гораздо длиннее. Жеребец подумал — и тоже протянул морду за своей порцией ласки.

Когда единорогам надоело, что их чешут, Рена принялась изменять листья, растущие на ближайшей ветке, делая их нежнее и добавляя им сладости. Единороги жадно сжевали новое лакомство. Они лопали до тех пор, пока все соседние кусты не остались голыми.

Наевшись, оба зверя снова положили головы на колени к Рене и уснули, точно две огромные рогатые собаки.

Когда Лоррин проснулся, он просто глазам своим не поверил.

***

— А ты уверена, что они согласятся нас везти? — недоверчиво спросил Лоррин. Ему было трудно смириться с мыслью, что придется довериться единорогу. Эти звери славились своей свирепостью. Он убил бы их обоих, как только проснулся, если бы не был так ошарашен. Только когда Рена заверила, что переделала их, Лоррин несколько успокоился — и то не до конца. Ведь эльфийские лорды потратили несколько веков, пытаясь переделать единорогов и превратить их в нечто полезное. Как же Рена смогла сделать то, что им так и не удалось?

«Хотя, с другой стороны, они же не обращались за помощью к женщинам? Нет, конечно. Женская магия слабая и бесполезная. Хотя вот сегодня эта бесполезная магия не дала мне умереть от воспаления легких… Нет, сегодня Рена была неиссякаемым источником сюрпризов!» Пока что единороги действительно вели себя как ручные. Лоррин решился погладить их, почесать за ухом — они казались такими же смирными, как любая лошадь.

Шерсть у них была роскошная: мягче и шелковистее, чем у самой породистой лошади. Лоррину впервые в жизни довелось потрогать рог живого единорога. Рог был теплый и гладкий на ощупь, живая часть чудного создания.

В ответ на вопрос брата Рена пожала плечами.

— Уверена — насколько вообще могу быть в чем-то уверена. Однако я не стала бы просить их вести себя как выезженные лошади. Уздечки они точно не потерпят, так что нам придется ехать в ту сторону, куда они сами захотят пойти. Но нести нас они согласятся. Я пробовала взвалить на них свой мешок

— они не возражают.

Девушка похлопала кобылу по холке — та даже не шелохнулась. Лоррин отметил, что в речах и жестах сестры появилась уверенность, которой еще недавно не было.

Да, за сегодняшний день Рена буквально расцвела, превратившись в новое, пока незнакомое ему существо.

Не так давно Лоррин жалел, что сестре не хватает мужества… Что ж, возможно, это иллюстрация к старой поговорке, что надо дважды подумать, прежде чем желать чего-нибудь. Понадобилась эта встряска, чтобы Рена обрела наконец мужество и нашла себя.

Но положиться на то, что она способна приручить единорогов? Стоит ли дело такого риска?

— Ну что ж… Эти звери передвигаются быстрее нас и к тому же не оставят отпечатков башмаков, — сказал Лоррин, размышляя вслух. — Уже одно это стоит того, чтобы рискнуть — даже если нам придется ехать туда, куда пойдут единороги. Мне никогда еще не доводилось слышать, чтобы единорог пытался вторгнуться в населенные земли.

Так что, по крайней мере, не придется беспокоиться, что они завезут нас в чье-нибудь поместье. Если ты уверена, что они на нас не бросятся…

Нет, он решительно ничего не мог с собой поделать.

Да, пока что эти оранжевые глаза казались дружелюбными, но стоит ли полагаться на то, что так оно и будет?

Каждый рог был длиной в руку Лоррина, острый, как копье. Юноша слышал, что единороги умеют использовать свой рог как оружие чуть ли не с самого рождения. А тут еще клыки и когти на передних ногах…

— Уверена, — повторила Рена. — Я однажды сорокопута приручила, а он был куда злее и глупее единорогов.

Я умею приручать животных, Лоррин. Это единственное, в чем я действительно уверена.

Да, со своими птицами в саду Рена и вправду творила чудеса.

— Ну, ладно…

Лоррин подошел к жеребцу, который был покрупнее, и осторожно положил руку ему на холку. Зверь даже не соизволил оторваться от охапки травы, которую Рена превратила в лакомство. Лоррин взвесил свой мешок на свободной руке. Согласится ли зверь везти его да еще с грузом?

— Положи на него сначала мешок, — посоветовала Рена. — Потом садись верхом, только не спеша. Не делай резких движений, а то он может испугаться.

Не спеша сесть верхом при отсутствии седла не так-то просто. Но Лоррин все-таки сделал, как сказала Рена. Девушка положила свой мешок на холку кобылы. Они переупаковали тюки так, чтобы весь груз распределился на оба конца, а посередине оказалась перетяжка. Это была идея Лоррина. Так их удобнее везти на лошади — или на единороге. Ехать верхом без седла и так непросто, а с мешками за плечами они бы и вовсе не усидели.

Жеребец поднял голову, выгнул длинную шею, взглянул на мешок и снова принялся жевать.

Лоррин взялся обеими руками за теплую холку зверя позади мешка. В конце концов, это совсем как те упражнения, которым его обучали, — только делать все надо в два раза медленнее. Он надеялся, что у него хватит сил подтянуться.

Лоррин подтянулся на руках и забросил ногу на круп единорога. Был неприятный момент, когда жеребец дернулся и загарцевал, ощутив тяжесть всадника. Но потом зверь снова успокоился, и Лоррин устроился у него на спине, порадовавшись, что его учили ездить без седла.

Рена уже успела взгромоздиться на свою кобылу. Девушка выглядела необычайно веселой — что было особенно странно, если принять во внимание их нынешнее положение. Лоррину никогда еще не приходилось видеть сестру такой оживленной. Щеки Рены слегка раскраснелись, зеленые глаза сверкали, и даже коротко обрезанные волосы, завившиеся небрежными локонами, выглядели куда лучше, чем прилизанные косы, переплетенные лентами.

Жаль, что его так называемые «друзья» не могут увидеть ее сейчас: попробовали бы они теперь назвать ее простушкой! Рена явно очутилась в своей стихии. Свобода была ей к лицу.

— Нам придется подождать, пока они не закончат есть, — сказала девушка брату. — А потом они пойдут туда, куда направлялись до того, как мы их поймали.

Рена склонила голову набок.

— Слушай, а ты до сих пор скрываешь свой облик иллюзией? — спросила она. Неожиданная перемена темы застала Лоррина врасплох.

Он только теперь осознал, что действительно до сих пор прячется под личиной. Она буквально приросла к нему.

Лоррин кивнул.

— Я ведь ее ни на миг не снимал, — объяснил он. — Разве что иногда, когда мы с матерью проверяли, насколько она надежна. Я ее и во сне поддерживаю.

— А можно посмотреть, какой ты без нее?

Лоррин поразмыслил и пожал плечами.

— Почему бы и нет?

Ему потребовалось немалое усилие воли, чтобы снять личину. Судя по выражению лица Рены, девушка была разочарована. Лоррин усмехнулся — отчасти потому, что ожидал чего-то подобного.

— Извини, сестренка. Как видишь, у меня нет ни клыков, ни рогов, ни горы мышц. Самые простые и надежные личины — те, что лишь слегка изменяют настоящий облик.

Рена по-птичьи склонила голову набок, внимательно разглядела брата и наконец заметила:

— Волосы у тебя поярче, чем у любого другого юноши, какого мне случалось видеть, если не считать людей. Уши покороче и не такие острые. И плечи чуть пошире. А в остальном — Лоррин как Лоррин. Я бы тебя узнала без труда.

Лоррин отвесил ей насмешливый поклон.

— Вот я и говорю. Подозреваю, матушка немного изменила меня с помощью своей «слабой» магии, когда я был еще младенцем, чтобы иллюзия была убедительнее.

Высветлила волосы и позаботилась о том, чтобы я не превратился в могучего гладиатора. Но…

Лоррин не договорил, потому что в этот момент жеребец дожевал последнюю горсть травы и неожиданно двинулся вперед. Кобыла тронулась следом. Животные быстрым шагом направились на юг. На повороте Лоррин едва не свалился.

Юноша вцепился в скользкий мешок, пожалев, что нельзя надеть на единорогов хотя бы чего-то вроде подпруги, чтобы было за что держаться. Особенно если они всегда трогаются с места так неожиданно!

— Они идут туда, куда мы собирались! — радостно воскликнула Рена.

«Ну да, ее-то хотя бы не застали врасплох!»

— Они движутся куда быстрее, чем я думал! — воскликнул Лоррин. Жеребец перешел с шага если не на рысь, то на легкую трусцу. По счастью, рысь единорога была куда мягче, чем у любой лошади, на которой доводилось ездить Лоррину. Судя по тому, что единорог бежал, подняв уши и вскинув голову, он был способен двигаться этим аллюром весь день напролет. Ну, а если так, ничто, кроме магии, не могло бы так быстро унести их прочь от опасности. Разве что дракон…

— Потрясающе! — сказал Лоррин немного погодя. — Теперь понятно, почему единорогов так трудно выследить!

К тому времени, когда гончая берет их след, они успевают уйти уже очень далеко, хотя след и кажется свежим. Мне еще никогда не приходилось ездить на таком замечательном скакуне!

— Они такие славные, правда? — сказала Рена. Ее голос звучал немного печально. — Жалко, что они не согласятся остаться с нами. Боюсь, изменения, которые я сделала, окажутся все же слабее охотничьего инстинкта.

Я чувствую, что если они хоть раз попробуют крови, снова сделаются дикими. Инстинкты вообще менять очень трудно.

— Значит, нам придется позаботиться о том, чтобы они не пробовали крови, — твердо сказал Лоррин. Но это замечание заставило его задуматься: у него была непреодолимая привычка все анализировать. Его предки вывели этих зверей для войны. Быть может, если уничтожить воинственную часть их натуры, лишить единорогов присущей им кровожадности, они снова сделаются мирными?

«По крайней мере, достаточно мирными, чтобы девушки вроде Рены могли их приручать…

А хорошо было бы ездить верхом на таких животных — красивых, с мягким шагом…

И при полном отсутствии возможности ими управлять! — напомнил себе Лоррин, когда жеребец внезапно перепрыгнул через бревно, лежащее поперек тропы, так что юноша едва не свалился и с трудом восстановил равновесие. — Быть может, не так уж это и хорошо…» Мгновением позже, когда Лоррину пришлось пригнуться, чтобы проехать под нависшей над тропой веткой, юноша понял, что звери до сих пор не смахнули их с себя только благодаря своему сложению. Шеи у единорогов были такие длинные, что голова животного находилась на том же уровне, что голова всадника, а сверху еще торчал длинный рог. Так что везде, где Лоррину приходилось пригибаться, жеребцу тоже приходилось наклонять голову. В результате юноше повезло: он ни разу не расшиб себе лоб о ветку. Но если единорогам надоест везти на себе всадников, им не составит труда от этих всадников избавиться. Так что, возможно, «ручными» они остаются исключительно ради лакомств, которыми угощает их Рена.

«Ага. Вот еще одна причина, чтобы повременить с одомашниванием единорогов».

Беглецы отправились в путь после полудня. К тому времени, как спустилась ночь, они благодаря бешеной гонке на лодке и помощи единорогов забрались куда дальше, чем могли бы подумать их преследователи. И двигались все дальше на юг, в те земли, куда не ступала нога эльфа. В те земли, куда, как предполагалось, переселились драконы и волшебники. Так утверждали куда более надежные источники, чем Мире: это было одним из условий договора между эльфами и волшебниками.

И вот не прошло и нескольких часов, как их шансы на успех сильно выросли — и все благодаря Рене! Ему не нужно больше беспокоиться о том, как добыть еду: Рена уже доказала, что способна превращать обычные листья в лакомства для единорогов, так почему бы ей не сделать их съедобными и для всадников? «Скучновато будет, конечно, не то, что на пиру у батюшки, но жаловаться я не стану». Еще можно охотиться — хотя с этим лучше подождать, пока они не расстанутся с единорогами. Лоррин мог чувствовать чужие мысли, а это означало, что он должен вовремя суметь почуять хищников или погоню.

Так что их дела обстоят совсем неплохо — даже если им и не удастся отыскать волшебников в ближайшие несколько дней.

«Пока неплохо, — напомнил себе Лоррин, не позволяя предаться неразумному оптимизму. — Сейчас начало лета.

Неплохо бы отыскать волшебников до зимы. У нас нет настоящего дома, а его с помощью магии создать не так-то просто. К тому же такая мощная магия обязательно привлечет чье-нибудь внимание. Ну и вряд ли Рена сумеет создать что-нибудь съедобное из сухой травы или сосновых иголок. И теплой одежды у нас нет, если не считать плащей».

Размышляя об ожидающих их трудностях, Лоррин в то же время машинально наблюдал за тем, что происходило вокруг. При появлении единорогов в лесу воцарялась тишина, словно при приближении человеческой или эльфийской охоты. Очевидно, молва не лжет: эти звери действительно очень опасные хищники. Вдалеке слышалось пение птиц и временами какие-то шорохи в подлеске; но вокруг, вблизи оленьей тропы было тихо, лишь глухо стучали копыта.

— Слушай, Лоррин, а ведь все получилось! — сказала вдруг Рена посреди царящего вокруг молчания. Услышав ее голос, жеребец насторожил уши, но не замедлил бега.

Куда бы он ни направлялся, он явно желал добраться туда как можно быстрее. Лоррин надеялся лишь, что они с Реной выдержат такое путешествие.

— Да, получилось, — негромко ответил он. — Нам удалось бежать. Без тебя я бы не управился. Я рад, что взял тебя с собой.

А ведь поначалу он был вовсе не рад этому. До того момента, как Рена высушила его одежду. Лоррин чистосердечно признался себе, что его отношение к Рене сильно переменилось с тех пор, как выяснилось, что она может быть ему полезна.

Но откуда же он мог знать, что ее не придется непрерывно опекать и защищать?

Девушка вдруг хихикнула.

— Знаешь, а ведь вчера вечером я сама была готова бежать к тебе, умоляя о помощи!

Лоррин чуть повернул голову, так, чтобы видеть сестру и в то же время успевать вовремя уклоняться от веток.

— Почему? — спросил он. — Я.., я знал, что после бала что-то случилось, потому что весь дом стоял на ушах, но я не думал, что это имеет отношение к тебе!

— А тебе что, не сказали? — изумилась Рена. — Как же тебе могли не сказать? Отец даже позволил мне выспаться!

Лоррин поморщился.

— Лорд Тилар со мной не откровенничал. Он всегда запрещал слугам сообщать мне о том, против чего я мог бы возразить. Я так понимаю, что против этого я возразил бы?

— Ну, не знаю… — неуверенно ответила Рена. — Я.., вчера вечером состоялась моя помолвка с лордом Гилмором.

Лоррин едва не свалился с единорога.

— С Гилмором? — ахнул он. — С этим безмозглым дивом? С Гилмором, который не нашел бы собственного… гм.., носа даже с помощью карты? С этим придурком, идиотом, дубиной стоеросовой? Или есть другой Гилмор, которого я не знаю?

— Ну, то, что ты сказал, достаточно подробно описывает того Гилмора, которого я видела, — ответила Рена.

Глаза ее лукаво сверкнули. — Теперь понимаешь, почему я так настаивала на том, чтобы сбежать вместе с тобой, и сказала, что отец принудит меня выдать тебя? Лучше уж встретиться с дикими единорогами, чем пойти замуж за Гилмора!

Лоррин покачал головой.

— Я не так уж уверен, что это лучше брака с Гилмором, — сердито ответил он. Он рассердился на то, что Рена его обманула. Хотя справедливо ли это? Ведь это не его заставляли выйти за Гилмора!

— Пожалуйста, не сердись! — взмолилась девушка, встревоженная гневным взглядом, который бросил на нее Лоррин. — Я тебе не солгала: если бы отец догадался, что я могу что-то знать, он действительно не задумываясь прибегнул бы к принуждению. Но…

— Но, принимая во внимание, насколько высокого мнения он о женщинах, ему вряд ли пришло бы в голову, что ты способна на подобную хитрость…

Однако, поразмыслив, Лоррин решил, что страх лорда Тилара перед полукровками мог бы и перевесить его презрение к женскому полу. Да, пожалуй, Рена была права.

Рисковать не стоило.

— Да, вероятно, такое было вполне возможно, — ответил он. Рена просияла. — Когда дело доходит до полукровок, лорду Тилару порой отказывает логика. Вполне вероятно, что он допросит с помощью магии всех, кто есть в поместье. Слава Предкам, мать достаточно сильна, чтобы ему противостоять, и достаточно умна, чтобы найти какое-нибудь оправдание. Если она сделает вид, что известие о том, что я полукровка, свело ее с ума, лорд Тилар не посмеет оскорбить ее дом, подвергнув ее допросу с пристрастием.

Рена смертельно побледнела.

— А что же с ней будет? — прошептала она. Похоже, она не задумывалась о роли леди Виридины во всей этой истории.

Лоррину захотелось погладить сестру по головке, но сделать это, сидя на бегущем единороге, было не так-то просто. Все, что он мог, — это ободряюще улыбнуться.

— Да ничего, все в порядке. Мы с ней уже давно планировали мой побег. Она собиралась подсунуть от.., лорду Тилару очень сбивчивое и смутное воспоминание о том, что ее ребенок родился мертвым и рабыня-повитуха подменила его мною. Ты ведь знаешь, что он на время родов уехал и бросил ее одну в поместье? Она расскажет ему все это, сделав вид, что находится в магическом трансе. Скажет, что повитуха была волшебницей и воспользовалась своей магической силой, чтобы заставить ее обо всем забыть. А потом, когда лорд Тилар разбудит ее и сообщит о том, что услышал, она «обезумеет от горя».

История была шита белыми нитками, но ведь супруг леди Виридины ни разу даже не заподозрил ее в неподобающих мыслях. А в присутствии трех членов Совета ему тем более придется принять все за чистую монету.

— Конечно, лорды Совета настоят, чтобы ее не выпускали из поместья, но это не так уж плохо.

Во всяком случае, лучше, чем смерть. И, возможно, лучше, чем сносить все прихоти и жестокие капризы мужа.

Но Рена содрогнулась.

— Это значит, что ее заточат в будуаре и рабыни будут следить за ней день и ночь! Я бы точно сошла с ума от такого. Хотя, наверно, это лучше, чем…

«Чем другой вариант».

— Совет поверит ее рассказу, — сказал Лоррин, на этот раз совершенно уверенно. — С тех пор, как появилась Проклятие Эльфов, им всюду чудятся полукровки, даже дома под кроватью. И все происшествия приписывают им.

Я уверен, лорды найдут способ «доказать», что эта сказка о подмене объясняет, откуда у лорда Дирана взялся наследник-полукровка, при том, что сам лорд Диран об этом даже не подозревал.

— А-а… — сказала Рена, уже несколько успокоившись. — Про это я и забыла. Да, скорее всего им захочется в это поверить. А раз уж Совет примет решение, отцу придется с ним согласиться.

— Скорее всего, — кивнул Лоррин. — А мать достаточно умна и ловка, чтобы это устроить.

Юноша фыркнул.

— Хорошо, что они не умеют читать мысли, как волшебники-полукровки!

— Остается только надеяться, что они не догадаются завести себе ручного полукровку, — рассудительно заметила Рена. — Только бы с мамой все обошлось!

— Ну, по крайней мере, тебе не придется идти замуж за этого придурка Гилмора! — поспешно заметил Лоррин и получил в ответ слабую улыбку.

— Да…

Свешивающаяся сверху ветка окатила Рену пригоршней капель. Девушка стерла брызги со лба, выпрямилась и улыбнулась снова — на этот раз по-настоящему.

— И если ты собираешься спросить, неужели лучше жить в дикой глуши и питаться листьями, я тебе отвечу: гораздо лучше!

Глава 6

Каламадеа и Кеман просто застыли на месте, словно были не драконами, а самыми обычными полукровками.

Да что с ними такое?

«Да сделайте же что-нибудь! — мысленно крикнула Шана Каламадеа. — Смените облик! Нападите на них!» Каламадеа ответил ей спокойным взглядом:

«Лашана, эти люди не боятся магии, и у них с собой очень острые копья. Должен заметить, что эти копья вполне могут пробить драконью шкуру. Так что идея сменить облик представляется мне несколько преждевременной: они, несомненно, пустят копья в ход. Ты не могла бы придумать что-нибудь более толковое?» Шана очень старалась что-нибудь придумать, но как-то ничего не придумывалось. Даже дракону нужна буря, чтобы вызвать молнию, а небо как назло было совершенно безоблачным. Быть может, драконы могли бы воспользоваться своим искусством обращаться с камнем, чтобы превратить землю под ногами воинов в зыбучий песок, но эти воины скорее всего достаточно ловки и успеют отпрыгнуть в сторону, прежде чем увязнуть. А насчет того, чтобы взлететь… Чтобы сменить облик, и то требуется некоторое время. Воины наверняка успеют ударить раньше.

Так что, видимо, единственным выходом было сдаться.

По крайней мере, воины, похоже, пока не собирались мстить им за магические атаки.

Шана медленно встала и подняла пустые руки над головой в знак того, что сдается. Она надеялась, что кочевники правильно поймут этот жест. Меро и драконы последовали ее примеру.

Видимо, они поступили правильно, потому что воины немного расслабились — однако копий не отвели. Несколько мгновений они просто стояли и смотрели друг на друга.

Люди, взявшие их в плен, были удивительным народом. Вблизи было видно, что цвет их кожи — естественный. Доспехи воинов были изумительно тонкой работы: видимо, мастера, ковавшие их, были отменными кузнецами. Помимо металлических панцирей, воины были одеты в свободные шаровары из тонкой ярко раскрашенной ткани и невысокие войлочные сапожки. Интересно, что эти люди думают о ней и ее спутниках?

В конце концов один из воинов что-то медленно произнес, обращаясь к Шане. Язык их был сложный и очень музыкальный. Судя по интонации, это был вопрос. Девушка покосилась на Каламадеа. Дракон пожал плечами:

— Этого языка я не знаю.

Шана обернулась к воину и осторожно развела руками:

— Извините. Боюсь, мы не понимаем вашего языка.

Воин пробормотал что-то себе под нос, явно разочарованный, и, перекинувшись несколькими словами со своими товарищами, указал концом копья вниз, в сторону фургонов. Это-то, по крайней мере, было понятно. Он хотел, чтобы они спустились к фургонам тихо и не пытаясь сбежать.

«Шана, наверно, лучше сделать, как он приказывает, — сказал встревоженный Меро. — Возможно, позднее нам представится возможность объясниться».

Выбора у них, собственно, не было. Шана кивнула и начала спускаться в ту сторону, куда указал воин. Ее вещи остались на земле, там, где она их бросила. Остальные последовали за ней. Оглянувшись назад, девушка увидела, что двое из воинов подхватили их разбросанные пожитки и закинули их на спину быкам, прежде чем сесть в седла.

Все воины на своих быках последовали за пленниками. Шана решила, что не стоит проверять, насколько проворны эти животные. Бык, конечно, не лошадь, но она уже убедилась, что эти звери весьма подвижны. На короткой дистанции человеку от них не убежать.

Их встретило множество любопытных взглядов, но расспрашивать воинов никто не стал. Темнокожим людям, видимо, было не впервой захватывать пленных. Их отвели к отдельному фургону. Кто-то достал из-за занавески железные ошейники с приклепанными к ним цепями, и всех четверых приковали за шею к задку фургона. Средство оказалось весьма действенным. Ошейники были очень прочные со сложными замками, так что ни Шана, ни Меро не могли их открыть. К тому же оба с изумлением обнаружили, что эльфийская магия на ошейники не действует. По счастью, все четверо по-прежнему могли общаться мысленно; но сделать что-то с ошейниками было невозможно.

Волы снова двинулись вперед. Шли они очень медленно, но при этом ни на миг не останавливались. Это тоже был весьма эффективный способ помешать пленникам что-либо предпринять. Идти следом за фургоном было нетрудно, но делать на ходу что-то еще было совершенно невозможно. Когда Шана и ее отряд отправлялись на разведку, они постоянно делали остановки. Так что Шана с Меро не привыкли к непрерывной ходьбе. Каламадеа и Кеман, казалось, совсем не устали, но молодые полукровки выбились из сил и стерли себе ноги к тому времени, как кочевники наконец остановились на ночлег и разбили лагерь.

В других обстоятельствах продуманное устройство лагеря восхитило бы Шану. Фургоны расположили несколькими концентрическими кругами и колеса заклинили, чтобы фургоны нельзя было сдвинуть с места. Волов распрягли и пустили в общее стадо. Сняв дерн, соорудили ямы для костров. Все это делалось с привычной легкостью — чувствовалось, что это даже не привычка, а обычай.

Разбив лагерь, люди занялись хозяйством — кто-то отправился за водой, кто-то принялся разводить костры и готовить…

Но Шане сейчас было не до того, чтобы глазеть по сторонам. Девушка плюхнулась на траву и принялась растирать ноющие ноги. «Надеюсь, кто-нибудь вспомнит про нас и принесет нам попить и поесть», — с тоской подумала Шана. Конечно, они с Меро могут и сами добыть себе воды и пищи. По крайней мере, Шана на это надеялась.

Было бы ужасно неприятно вдруг утратить все магические способности. Но в любом случае не стоит демонстрировать этим людям все, на что способны они четверо. По крайней мере, пока.

До заката было еще около часа. Вскоре сделалось очевидно, что к пленникам никто даже не приблизится без разрешения какого-нибудь местного начальства. Люди исподтишка поглядывали на них, не отрываясь от работы, но не подходили поглазеть. Интересно, их так и собираются оставить на всю ночь на цепи, как собак? Но, по-видимому, ими должны были заниматься те, кто взял их в плен: через некоторое время из-за фургонов вышли шестеро уже знакомых им воинов и решительно направились к пленным. Четверо пленных осторожно поднялись на ноги. Воины окружили их, держась не менее настороженно.

«Ага, значит, они все-таки предполагают, что мы можем быть опасны. Хотелось бы знать, хорошо это или плохо?» Один из воинов — вроде бы тот самый, что возглавлял отряд, который взял их в плен, — отстегнул цепи от задка фургона и повел всех четверых, как собак на сворке. Остальные пятеро шли следом, держа копья на изготовку, чтобы обеспечить повиновение пленных. Однако тот воин, что вел их на цепях, не тянул за цепи и не пытался издеваться над пленными. Воины вели себя очень достойно, не проявляя ни малейшей злобы.

В лагере кипела шумная жизнь, как и в любом другом многолюдном сборище. Однако язык этих людей казался Шане не более чем бессвязным бормотанием. Детишки, одетые в короткие туники из той же яркой материи, из какой были пошиты шаровары воинов, визжали, вопили и носились как угорелые, играя в свои непонятные игры.

Женщины в свободных, удобных платьях и мужчины в таких же широких шароварах, как у воинов, торопились куда-то по своим делам, ненадолго останавливаясь, чтобы взглянуть на пленных любопытными карими глазами.

Другие женщины нянчили младенцев, помешивали варево, кипящее в котлах, или развешивали выстиранное белье и одежду. Юноши слонялись без дела, толкались и хохотали; девушки делали вид, что не обращают на них внимания, и хихикали, прикрываясь ладошкой. А вот животных в лагере не было. Похоже, эти люди не держали никаких домашних животных, кроме коров и быков. Это казалось странным: хоть собаки-то должны у них быть?

Чем ближе к середине становища, тем больше, причудливее и пестрее делались шатры. Наконец они достигли центра лагеря. Там стояли четыре фургона, самые причудливые из всех. Фургоны были огромны: должно быть, каждый из них волокло не менее дюжины волов. Видимо, здесь жили вожди племени.

Шана обратила внимание, что шатры расположены строго по сторонам света. Их отвели в восточный. Ко входу в шатер вела складная лесенка. Воин, который вел пленных за цепи, поднялся по лесенке, втащив их за собой. Остальные пятеро остались снаружи. Плоская платформа, на которой стоял шатер, образовывала нечто вроде веранды, идущей вдоль всего шатра, достаточно широкой, чтобы провожатый мог встать на ней со всеми четырьмя пленными, держась на расстоянии вытянутой руки от них.

Воин остановился у входа и что-то сказал. Кто-то поднял изнутри завесу, закрывающую вход в шатер, и все пятеро прошествовали внутрь.

После яркого солнца снаружи показалось, что в шатре очень темно. Глаза Шаны не сразу привыкли к полумраку.

Но наконец девушка разглядела, что они стоят перед немолодым человеком, в чьих коротких темных волосах проступает седина. Судя по многочисленным шрамам, этому человеку довелось побывать в битвах. У человека было квадратное суровое лицо и мышцы, как у хорошего гладиатора, однако заметно было, что он начинает тяжелеть, как бывает со многими бойцами, удалившимися на покой.

На нем была железная гривна, железные браслеты и пояс из круглых плоских железных пластин, соединенных петлями. Все эти украшения были покрыты замысловатой чеканкой, состоящей из абстрактных узоров. Ядовито-розовые шаровары несколько резали глаз на фоне оранжево-зеленых подушек, на которых он восседал. По бокам от него стояли два воина с бесстрастными, как у статуй, лицами. Еще два воина стояли у входа в шатер.

Человек долго изучал четверых пленников. Шана тем временем успела оглядеться по сторонам. Она делала это открыто, держась так, как будто явилась сюда по своей воле. Стенки шатра были увешаны изнутри полотнищами с цветными аппликациями; пол был устлан узорчатыми ткаными ковриками. Рисунок ковриков и аппликаций повторял все те же геометрические узоры, которые Шана видела повсюду в лагере. С потолка свисали лампы, пока что не зажженные. Интересно, где эти люди берут металл, ткань, шерсть? Овец она здесь не видела, и вряд ли эти кочевники работают в копях. Покупают, наверное, и, быть может, у того же Коплена? Про черных пастухов он ничего не говорил — но почему он должен был про них рассказывать? Могут же у него быть свои тайны. Особенно если он собирался продавать этим людям то, что купит у волшебников, и наоборот. Ну, а если так — Коллен ведь должен скоро вернуться после встречи с рабами. Быть может, это племя как раз и направляется торговать?

Хорошо бы, если так! Тогда есть надежда, что он сумеет убедить кочевников отпустить пленных или, по крайней мере, назначить выкуп.

Предводитель обратился к воину, который их привел.

Разговаривали они довольно долго, бурно жестикулируя.

Потом предводитель на миг задумался и рявкнул какой-то приказ. Занавески у него за спиной раздвинулись, и оттуда появился воин, державший на цепи еще двух пленных.

Когда Шана увидела, кто эти пленные, у нее глаза на лоб полезли. И у троих остальных тоже.

«Эльфы?! Они держат в плену эльфов?!» Видимо, да. Эльфов ни с кем не спутаешь. Хрупкие фигуры, фарфорово-белая кожа, бледно-золотистые волосы, длинные острые уши, зеленые глаза с кошачьими зрачками… Точно, эльфы. Оба были одеты как местные и, похоже, не страдали от дурного обращения. Хотя опять же неизвестно, хороший это знак или дурной.

Но что тут делают эльфы — и, главное, как этим людям удалось взять их в плен?

«Может быть, так же, как и нас? Неужели эти двое явились сюда без людей-охранников?» Один из пленных не обратил на них внимания, зато другой уставился во все глаза.

— О Предки! — воскликнул он. — Надеюсь, мне это мерещится!

Потом он насмешливо потряс головой.

— Да нет, конечно. Вы наверняка помеси. Подумать только, как низко я пал…

Предводитель воинов прервал его какой-то командой.

Эльф тотчас умолк, почтительно и даже смиренно поклонился и обратился к Шане.

— Похоже, мы будем вашими переводчиками, волшебница, — сказал он, кривясь. — Считайте, что вам повезло: для нас переводчиков не нашлось, и нам пришлось изучать здешний язык, так сказать, на собственной шкуре.

На лице эльфа отражалась странная смесь насмешки и отвращения.

— Неприятно, конечно, признаваться в этом волшебникам, но вы хотя бы отчасти цивилизованны, а я так давно не видел цивилизованных существ, что готов подружиться даже с рабом. А теперь поклонитесь-ка Джамалу, да пониже. Он у этих варваров вождь — очень важная персона. Кстати, они называют себя Железным Народом.

Шана и ее спутники поклонились настолько изящно, насколько позволяли ошейники и цепи. Переводчик немало повеселился, глядя на них. Молчаливый эльф как будто ничего не замечал.

— Меня можете звать Кельяном. Просто Кельяном.

Мои титулы и дома-то выеденного яйца не стоили, а здесь и подавно. Мой угрюмый товарищ — Гальдор.

Он ткнул «товарища» локтем в бок. Гальдор на миг поднял глаза и что-то неразборчиво буркнул.

— Шана, Кеман, Меро и Каламадеа, — представила Шана себя и своих товарищей, указывая на каждого по очереди и краем глаза наблюдая за Джамалом. Джамал внимательно слушал. Похоже, от этих проницательных темных глаз ничто не укроется!

— Джамал хочет знать, откуда вы взялись, — продолжал Кельян. — Это его первый вопрос.

Шана решила ответить как можно уклончивее. Не хватало еще навести этих воителей на Цитадель!

— С севера, — коротко сказала она, махнув рукой куда-то в ту сторону.

— От реки.

Река большая, так что ничего определенного им это не скажет. Но если этот Железный Народ торгует с Колленом, это может показаться им достаточно важным.

Кельян перевел. Джамал обдумал ответ и задал очередной отрывистый вопрос.

— Он хочет знать, зачем вы сюда притащились.

Кельян снова криво усмехнулся.

— Он, разумеется, предполагает, что вы шпионы. Он военный вождь, у него работа такая.

Тут, пожалуй, стоит сказать правду.

— Мы искали людей, с которыми можно торговать, — ответила Шана, стараясь выглядеть одновременно деловитой и безобидной. — Мы не воины. Если не верите, взгляните на наши руки: на них нет ни шрамов, ни мозолей от меча. Мы живем торговлей и все время ищем новые народы, с которыми можно торговать.

«Ну, ты и придумала!» — заметил Каламадеа.

Кельян недоверчиво фыркнул, но все же перевел.

Джамал фыркнул не менее недоверчиво и произнес в ответ какую-то длинную и сложную фразу. Кельян едва не подавился. Его товарищ Гальдор скривился от отвращения.

— Он хочет знать, почему вы, бледнолицые демоны, бросили войну и занялись торговлей! — воскликнул Кельян. — Невероятно! Он вас принимает за настоящих эльфов!

Шана не успела ничего ответить: Кельян обернулся к вождю и затараторил. Видимо, эльф не менее самой Шаны желал убедить Железного вождя в том, что они не эльфы.

Однако Джамал ему не верил. Он указывал на глаза и уши Шаны. Наконец он покачал головой и отдал несколько приказов.

— С нами сидеть будете, — объяснил Кельян с тяжким вздохом. Гальдор скривился еще больше. — Он хочет, чтобы на вас взглянул Железный жрец. А пока что пойдете с нами. Ну что ж, какое-никакое, а все-таки общество…

Не успел он договорить, как снаружи вошли еще двое воинов. Они взяли пленников за цепи и повели на улицу.

Первыми вывели Кельяна с Гальдором, второй воин вел Шану и ее друзей.

Солнце уже садилось, и небо на западе было окрашено так же ярко, как одежды Железного Народа. Воины отвели пленников в другой шатер, за пределами внутреннего круга. Этот шатер не был украшен никакими узорами.

У входа в шатер воины внезапно бросили цепи и ушли, оставив шестерых пленных одних.

Гальдор повернулся к ним спиной и ушел в шатер. Кельян же, похоже, был не прочь поболтать.

— Подберите цепи и входите, — распорядился он. — У нас есть вода и еда, а скоро слуги вождя принесут еще.

И не вздумайте воспользоваться этим как оружием и попытаться сбежать!

— предостерег он, увидев, что Шана задумчиво взвешивает цепь на руке. — Эти люди учатся драться цепью раньше, чем ходить. Вас схватят, прежде чем вы успеете миновать хотя бы два круга. Оставив вас здесь, они дали вам понять, что вы можете свободно ходить по лагерю. Но если попытаетесь сбежать — поверьте мне, вы об этом пожалеете.

— А ты что, пробовал? — поинтересовался Меро, когда Кельян уже начал подниматься в шатер по узкой лесенке.

Кельян дождался, пока все окажутся в шатре, и ответил:

— Скажем так: я видел, на что они способны.

Гальдор тем временем бросился на подстилку и повернулся к ним спиной.

Убранство шатра было простое, но, как ни странно, весьма удобное: войлочные подстилки, подушки, стопка одеял, сменная одежда в корзинах. В центре шатра висела лампа (железная, разумеется), а под ней, в плоском ящике с песком, стояла железная жаровня.

Кельян взял себе подушку и уселся, жестом предложив остальным сделать то же самое. Меро принял приглашение первым и с вызывающим видом уселся напротив эльфа.

— Что-то ты очень дружелюбно настроен, — насмешливо сказал волшебник.

— Хотелось бы знать, с чего бы это? Ведь наши народы друг друга, мягко говоря, недолюбливают. Дорого бы я дал за то, чтобы узнать, как ты сюда попал.

Кельян пожал плечами.

— Так ли уж важно, кто вы — эльфы или волшебники?

И кто я такой — тоже неважно. Мы все не у себя, вот что главное. Все мы тут пленники. И если вы обладаете хотя бы половиной тех способностей, что вам приписывают, возможно, нам с товарищем удастся свалить на вас обязанность развлекать этих варваров.

Гальдор что-то буркнул, но не обернулся.

— Развлекать? — удивился Кеман. — Как это? Мы ведь не музыканты и не…

— Идемте с нами сегодня вечером и увидите, — ответил Кельян и снова обернулся к Меро. — Я расскажу вам правду, потому что врать мне незачем. Мы оба — бесполезные вторые сыновья вассалов. Самое большее, на что мы способны, — это создавать красивые иллюзии. Мы ушли из дома в поисках удачи — и вот что нам выпало.

Он указал на свой ошейник.

— Мы сидим тут уже несколько десятков лет. Никто не знает, где мы и что с нами стало, а если бы даже и узнали, никого это не волнует.

— Говори за себя! — рявкнул Гальдор, в первый раз за все время соизволивший сказать что-то внятное.

— Ну, ты, конечно, можешь сколько угодно мечтать о том, как сюда явится армия тебе навыручку, а у меня и другие дела найдутся! — отпарировал Кельян и снова обернулся к Меро. — Пока что я попросту счастлив, что могу поговорить с существами, не чуждыми цивилизации, с теми, кто, возможно, расскажет мне, что творится дома.

С теми, кто может говорить на моем языке — и не откажется поговорить.

— Он взглянул через плечо на Гальдора. — И еще я жажду новостей. Я так стосковался по новостям…

— Наши новости тебе не понравятся, — предупредила Шана.

Кельян поморщился.

— Может, и так, но ведь заранее никогда не скажешь.

Я уже так давно не был дома! А вдруг вы скажете, что этого гада, лорда Дирана, единорог забодал или что-нибудь в том же духе. Этого хватит, чтобы сделать меня счастливым. Я ведь сюда попал отчасти по его вине.

Услышав имя лорда Дирана, Шана с Меро вздрогнули.

Кельян внезапно расплылся в улыбке.

— А, так, значит, вы его знаете! И что, с этой скотиной действительно что-то стряслось? Радость-то какая! Надеюсь, что-нибудь очень неприятное?

— Ну.., в общем, да, — выдавила Шана. — Только это очень запутанная история. И длинная к тому же.

— Ничего, это только продлит удовольствие. Ладно, давайте я пока что сообщу вам кое-какие полезные сведения.

Кельян снова улыбнулся радостной улыбкой ребенка, которого угостили конфеткой.

— А знаете, вы мне, пожалуй, начинаете нравиться, хоть мы и смертельные враги! Так вот. Во-первых, эти люди — тот самый народ, который наши древнейшие хроники называют грелеводами, хотя они, похоже, уже лет сто не видели ни одного греля.

— Ага! — кивнул Каламадеа. — Я так и думал. Они соответствуют всем описаниям.

— Для начала — действительно важная вещь. У них есть что-то — не знаю, что именно, — что защищает их от магии. Так что не пытайтесь на них нападать.

Шана скривилась. Кельян кивнул.

— А-а, вижу, вы это уже выяснили.

— Попробовали, — подтвердила Шана, растирая руки. — Ну, по крайней мере, они не напали в ответ. Так что, думаю, нам повезло.

Эльф рассмеялся.

— О, они относятся к нашей магии с величайшим презрением! У них сохранились предания о могущественных эльфийских магах, но встреча с нами убедила их, что легенды преувеличивают. Иллюзии их не обманывают, разве что показать им нечто такое, что они ожидают увидеть, — и то если они не будут слишком сильно присматриваться.

Ну, вот, к примеру, если кто-то из них заглянет в этот шатер, я могу до посинения плести иллюзорную личину Джамала, но они все равно будут видеть только меня. А вот если мне удастся пробраться в шатер Джамала и сесть на его место, они поверят, что это действительно Джамал, пока не приглядятся повнимательнее.

— То есть удрать, прикинувшись волами или сделав себя невидимыми, невозможно, — закончил за него Кеман.

Эльф кивнул.

— Магическое оружие — молнии, огненные шары и все такое прочее — на них тоже не действует. Сейчас они очень встревожены и держатся начеку, потому что здесь для них чужая территория. Обычно они живут в сотнях лиг к югу отсюда, но в последние пять лет на юге была страшная засуха и скот страдал от бескормицы. А они почти целиком живут за счет своего скота. Они не понимают, чем вызвана такая засуха, и это их тоже тревожит. Они боятся, что духи предков разгневались на них, и когда я говорю, что дело не в этом, мне не верят.

— Надо понимать, ты знаешь, в чем дело? — мягко осведомился Каламадеа.

— По крайней мере, догадываюсь, — охотно ответил Кельян. — Этот дурак Диран начал баловаться с погодой задолго до моего рождения и к тому же убедил заняться этим всех прочих. И теперь погода будто взбесилась. Это и разорило мою семью: раньше мы владели славным маленьким поместьем, но из-за этих дождей его затопило, и теперь там сплошное болото.

— И скорее всего это вышло не случайно, если кто-то из твоей семьи имел несчастье досадить лорду Дирану, — мрачно заметил Меро.

Гнев, вспыхнувший в глазах Кельяна, сам по себе был достаточным ответом, но эльф все же кивнул, подтверждая догадку Меро.

— Ну, а раз где-то дождей выпало слишком много, значит, где-то их не было совсем, верно?

Каламадеа кивнул, но ничего не сказал.

— Четыре шатра в центре лагеря — самые важные, — продолжал Кельян. — В восточном живет Джамал, военный вождь. Западный шатер принадлежит Железному жрецу. Не вздумайте ни под каким предлогом заходить в северный и южный шатры — разве что кто-то из жрецов вас туда отведет. Эти шатры посвящены духам. Если вы их оскверните, вас изобьют до полусмерти, а потом подвергнут обряду очищения, который заставит пожалеть, что вас не забили до смерти.

Судя по мрачному виду эльфа, это он, видимо, тоже узнал на собственной шкуре.

В шатер вошла женщина с плоской корзиной, искусно сплетенной из травы. Кельян вскочил, взял у нее корзину и поставил перед сидящими.

— Ужинать будешь? — спросил он у Гальдора, садясь на место.

Гальдор мотнул головой.

Кельян пожал плечами.

— Тебе же хуже.

В корзине лежала стопка тонких белых лепешек, полоски жареного мяса, накрошенный лук, несколько круглых чашек, мех и миска с чем-то белым.

— Лепешки — это здешний хлеб, — сказал Кельян. — Мясо — говядина. Оно довольно вкусное, но жесткое.

В миске — масло, а в мехе — свежее молоко. Утром дадут лепешек, сыру и еще молока.

Эльф взял лепешку, ловко завернул в нее полоску мяса, посыпав ее сперва луком, и налил себе чашку молока.

— На юге они еще пиво варили из ячменя, но ячмень давно кончился. Как тут будет, я не знаю. До засухи вообще еда была получше, разнообразнее. Они тогда торговали с земледельцами…

Он вопросительно вскинул бровь, глядя на Шану, которая перекидывала из руки в руку полоску горячего мяса.

— Я так понимаю, что эти разговоры насчет торговли были чистейшей выдумкой?

— Вообще-то нет, — сказала Шана, заворачивая мясо в лепешку и дуя на обожженные пальцы. — Мы — в смысле, волшебники — снова ввязались в войну с эльфийскими лордами. На этот раз война окончилась более или менее в нашу пользу, и мы заключили договор, согласно которому могли беспрепятственно уйти и поселиться тут неподалеку. У нас есть кое-что, что можно продать, и нам проще купить все необходимое, чем создавать его с помощью магии.

«К тому же не столь уж многие среди нас умеют создавать вещи с помощью магии. Но пусть думает, что мы это умеем так же, как наиболее могущественные эльфийские владыки».

— Гм…

Эльф больше ничего не сказал и принялся за еду. Ел он быстро и аккуратно, запивая еду молоком. Шана последовала его примеру. Еда была вполне сносной, хотя девушка подозревала, что она очень быстро им надоест.

Каламадеа и Меро ели не торопясь, а Шана с Кеманом тем временем коротко рассказывали обо всем, что произошло с тех пор, как Кельян и Гальдор ушли из дома.

— Я так и думал, что от всех полукровок избавиться невозможно, — заметил Кельян, когда они дошли до второй Войны Волшебников. — Слишком часто случается так, что наложница или простая рабыня бывает в течке, когда ее господину взбредет в голову с ней позабавиться. Я подозревал, что получившихся младенцев просто бросают на опушке леса или еще где-нибудь. У нас все время ходили слухи о диких полукровках, что живут в лесу точно волки.

Так что меня это совсем не удивляет.

Похоже, эльф говорил искренне. Шана решила ответить откровенностью на откровенность.

— А меня удивляет твое отношение к нам, — сказала она эльфу. — Я не понимаю, почему ты не такой, как.., ну, хотя бы тот же лорд Диран.

— А потому, что я не такой, как этот проклятый лорд Диран! — горячо ответил эльф. — Среди тех эльфов, что принадлежат к низам общества, очень мало таких, как высшие лорды! Ты вообще представляешь себе, что такое быть эльфом и почти не иметь магической силы?

Шана ошарашенно покачала головой.

— Я представляю, — негромко заметил Меро. Шана с Кельяном обернулись к нему. — В конце концов, я почти всю жизнь провел в поместье лорда Дирана. Понимаешь, Шана, у эльфов все строится на том, сколько у тебя магии.

Если ты сильный маг — у тебя есть все. А если нет… С рабами и то обращались лучше, чем с некоторыми из нахлебников лорда Дирана.

Кельян с горечью кивнул, и даже Гальдор, похоже, начал прислушиваться к разговору.

— У рабов, по крайней мере, есть какие-то определенные обязанности, — продолжал Меро. — От них никто не требует творить чудеса на ровном месте, и никто не наказывает их и не издевается над ними за то, что они на это не способны. На рабов никто не обращает внимания, а это куда лучше, чем когда за тобою следят, особенно когда следит кто-то вроде лорда Дирана. Я видел, как он дал одному из своих надсмотрщиков невыполнимое поручение, заставил выложиться до потери сознания, а потом обвинил его в лености и уклонении от своих обязанностей, и в наказание заставил его выдать дочь за другого вассала, который был.., попросту подл. Я видел, как он довел другого вассала до безумия, а потом приказал забрать у него жену и отдать в жены кому-то другому. И потом рабам лорда Дирана, по счастью, предстоит не такая уж долгая жизнь, а вассалу приходится сносить подобное обращение веками.

Пока Меро рассказывал, Кельян все время кивал.

— Именно так, полукровка!.. — Он остановился и вопросительно склонил голову набок. — Извини, забыл, как тебя зовут. Ты какой-то тихий…

— Меро, — улыбнулся молодой волшебник. — Меня в свое время прозвали Тенью. Я очень хорошо умею делаться незаметным.

— Меро… — повторил Кельян и кивнул. — Да, именно так. Я частенько замечал, что рабы лорда Дирана смотрят на меня с жалостью — как глядели и на моего отца, пока непосильные труды не свели его в могилу раньше срока.

Эльф вздохнул.

— Так что нет нужды объяснять, почему многие эльфы — особенно из тех, что помоложе, — были бы только рады найти способ ограничить могущество высших лордов. По крайней мере, так обстояло дело тогда, когда я еще жил среди эльфов. И, если подумать, пожалуй, многие из них могли бы сочувствовать волшебникам. На самом деле, теперь, когда я сам вкусил рабства, я, пожалуй, мог бы посочувствовать даже людям.

По его губам снова скользнула ироничная усмешка.

— Ну что ж, по крайней мере, приятно знать, что Диран кончил плохо. Сегодня ночью я буду спать куда спокойнее, чем все эти годы.

Он собирался сказать что-то еще, но тут занавеска у входа откинулась и появился еще один воин. Воин повелительно махнул рукой эльфам. Кельян скривился, поднялся на ноги и легонько пнул Гальдора.

— Пошли, старина! — сказал он с тоскливой покорностью судьбе. — Пора давать представление. Хозяева ждут.

Гальдор снова что-то буркнул, встал, подобрал цепь и направился к выходу следом за Кельяном.

— Пошли посмотрим? — вполголоса предложила Шана Меро. — Надо же посмотреть, чем они тут занимаются. Особенно если нас заставят делать то же самое.

Меро покачал головой.

— Я пойду! — вызвался Кеман.

— А я останусь с Меро, — сказал Каламадеа. — Вы двое постарайтесь разузнать, что сумеете, а мы тем временем попробуем придумать какой-нибудь план.

Шану не пришлось уговаривать: она подобрала цепь и побежала за эльфами. Кеман вышел следом.

Как и говорил Кельян, никто не препятствовал пленникам идти куда им заблагорассудится до тех пор, пока было видно, что они не замышляют сбежать. Идти пришлось недалеко — до третьего круга. Эльфов привели в шатер — настоящий шатер, стоящий на земле, а не на повозке. Такие же шатры ставили торговцы из каравана — только этот был больше, гораздо больше. Шана подумала, что такой шатер, наверно, надо ставить вдесятером. Изнутри просвечивали цветные огоньки, и в ночной тиши слышалась музыка. Эльфы вошли внутрь; Шана и Кеман последовали за ними.

Занавеска была поднята и подвязана. Кеман с Шаной остановились у самого входа. Внутри шатер был убран так же, как шатер Джамала: узорчатые занавеси, пол застелен коврами и завален кучей подушек, на которых можно было сидеть или лежать. В одном конце сидели музыканты, в другом раздавали еду и напитки. Большинство присутствующих выглядели как воины и были относительно молоды. Некоторые сидели или лежали на подушках, ели, болтали, играли в кости. Кое-кто танцевал под музыку. Но большинство стягивались к тому краю шатра, где сидели музыканты. Эльфы уже устроились рядом с музыкантами.

— Как ты думаешь, что тут будет? — вслух поинтересовалась Шана.

— Понятия не имею, — ответил Кеман. — Надо посмотреть, только вот как бы нам подобраться поближе?

Они осторожно пробрались сквозь толпу, стараясь не привлекать к себе внимания. Им удалось забиться в уголок, откуда все было хорошо видно, а сами они не бросались в глаза.

Музыканты доиграли очередной танец и умолкли, явно ожидая, пока эльфы будут готовы приступить к работе.

Музыкантов было шестеро: два барабанщика, два со струнными инструментами, один с рожком и еще один с чем-то вовсе уж непонятным. Кельян уселся поудобнее и кивнул главному музыканту, тому, что с рожком. Музыкант заиграл вступление к новой мелодии. Через несколько тактов к нему присоединились остальные.

И тут Шана наконец поняла, зачем кочевники держат у себя эльфов.

Кельян принялся плести сложную иллюзию. По шатру запорхали фантастические птицы и хрупкие создания с человеческими телами и с крыльями, как у бабочек. Создания танцевали под музыку, к немалому удовольствию зрителей. Иллюзия была плохонькая: птицы и крылатые создания просвечивали насквозь, так что поверить в них было трудновато. Но как произведение искусства она была великолепна.

Да, такого кочевникам самим не создать!

Когда музыка стихла, иллюзия растаяла. Теперь поднялся Гальдор. Музыка заиграла снова. Иллюзия Гальдора была такой же призрачной, но огненные лошадки, гарцующие и скачущие в воздухе, выглядели завораживающе.

Когда выступление Гальдора завершилось, Шана похлопала Кемана по руке и кивнула в сторону менее многолюдного уголка шатра. Кеман кивнул в знак согласия, и оба пробрались поближе к выходу.

— Предвосхищая твой вопрос, скажу: нет, я не могу ничего сделать с этим ошейником, и, боюсь, сменить облик тоже не получится, — тихо сказал Кеман. — Мы с Каламадеа уже пробовали. Думаю, дело именно в ошейниках.

Шана брезгливо поморщилась.

— Ну да, конечно! Если эльфы могут делать такие ошейники, почему бы этим людям не создать что-то подобное? Чтоб им пропасть! Ну что ж, по крайней мере, никто из них не понимает нашего языка — и то хорошо.

Разговаривать вслух все же проще, чем мысленно.

— Видно, придется убедить этого Джамала, что мы не чистокровные эльфы и иллюзий творить не можем, — продолжал Кеман. — А то нам до самой смерти придется сидеть тут, создавая цветочки и бабочек.

— Разве что Коллен на них наткнется и убедит их отпустить нас хотя бы за выкуп.., но нет, на это надежды мало.

Шана закусила губу.

— Давай еще немного посидим тут и понаблюдаем.

Может, удастся выяснить еще что-нибудь полезное.

Ничего полезного они не узнали, не считая того, что кочевники заставляли Кельяна и Гальдора выкладываться до полного изнеможения и что Гальдор с Кельяном выдохлись значительно быстрее, чем Шана или Меро, будь они на их месте.

Но и тогда кочевники не пожелали отпустить эльфов.

Им принесли вдоволь еды и питья, дали немного отдохнуть и заставили снова взяться за работу.

Это не сулило волшебникам ничего хорошего. Если кочевники обнаружат свои истинные способности, Джамал их ни за что не отпустит.

Еще Шана с Кеманом отметили, что, хотя воины были без доспехов, бармиц и наручей они не сняли, а многие добавили к ним еще и железные налобные обручи. Женщины носили филигранные украшения тончайшей работы.

Местами железо было так отполировано, что сверкало подобно драгоценным камням. Все присутствующие явно предпочитали свободную одежду из ярких и легких тканей. Преобладали все оттенки оранжевого, алого и золотисто-желтого. В общем, это были несколько более изысканные варианты той же одежды, которую они носили днем.

— А это кто? — внезапно прошептал Кеман, заметив какую-то суету у входа. Шана всмотрелась в полумрак и различила в толпе новоприбывших знакомое лицо.

— Джамал пришел, — шепнула она в ответ. Военному вождю и его свите поспешно освободили место на подушках. — А вот кто это вместе с ним?

Почти одновременно с Джамалом в шатер вошел пожилой человек, сложенный как кузнец, с короткими волосами, белыми, как овечья шерсть. У него была своя свита.

В то время, как люди Джамала, очевидно, были воинами, хотя оружия ни на ком из них не было, люди, пришедшие со стариком, все были похожи на него: коренастые, широкоплечие, со странными головными повязками из полоски ткани, скрученной жгутом, в чистых кожаных фартуках. Кроме того, на шее у каждого из них висела железная гривна с подвеской в форме языка пламени, столь же тонкой работы, как и женские украшения.

— Не знаю, — ответил Кеман, — но, похоже, это не менее важная персона, чем Джамал!

И в самом деле, старика тоже окружила толпа народу: одни спешили ему услужить, другие хотели поговорить с ним. Ему и его свите тоже освободили место, чтобы сесть.

Открытой враждебности между двумя группами заметно не было, но во взглядах, которыми обменялись двое вождей, Шана ощутила некую напряженность.

Ага. Видимо, у Железного Народа не один предводитель, а двое, и этот старик — второй из них. И, похоже, оба они не слишком-то довольны тем, что приходится делиться властью с другим. Интересно, очень интересно! Это может оказаться полезным. Если эти вожди соперничают друг с другом, возможно, этим удастся воспользоваться…

Для начала надо выяснить, чем занимается этот старик. А потом посмотрим: может, и получится использовать одного из них как рычаг против другого…

Шана снова обернулась к Джамалу, следя за его реакцией. Джамал моложе

— и, возможно, окажется более гибким и здравомыслящим. Пожалуй, лучше будет обратиться за помощью к нему…

— Он на нас смотрит! — шепнул Кеман. — Этот старик смотрит на нас!

Шана поспешно перевела взгляд на старика. Он внимательно наблюдал за ними, слегка прищурившись. Потом, не сводя взгляда с пленников, наклонился к одному из своих спутников и что-то ему сказал.

— Хотел бы я знать, о чем он говорит! — пробормотал Кеман.

Шана кивнула. Взгляд старика был умным и проницательным, а судя по решительной складке у губ и выдвинутому вперед подбородку, с ним, пожалуй, лучше не ссориться. Похоже, он из тех людей, кто серьезно обдумает проблему, которую ты собой представляешь, найдет решение и последовательно и методично претворит его в жизнь. Хотелось бы знать, что означают для него они с Кеманом… Шана еще раз мысленно прокляла странные способности этих людей, не позволяющие ей проникать в их мысли.

— А я хотела бы знать, о чем он думает! — ответила она.

***

— Откуда взялись эти новые зеленоглазые демоны? — спросил верховный Железный жрец Дирик у одного из своих помощников. Он старался не выказывать раздражения, но оно прорвалось в тоне его голоса. — И, главное, почему мне не сообщили о том, что их взяли в плен?

— Что до первого вопроса, о владыка, мне говорили, что их поймали сегодня после полудня, когда они шпионили за нашими фургонами, — ответил помощник, стараясь говорить как можно тише и таким тоном, будто они не обсуждают ничего важного. — А что до второго — не могу знать, владыка. Я сам услышал о них только вечером.

Дирик вскинул бровь, показывая, что его удивляет как сам факт, так и осторожный тон, каким говорит помощник. Жрец отхлебнул пива, наслаждаясь вкусом напитка.

Пиво теперь подавали только ему и Джамалу: оно было на исходе, и ячмень тоже кончился, так что нового сварить было не из чего. Придется где-то найти земледельцев, с которыми можно торговать. Зерно заканчивается

— еще месяц, и даже муки на лепешки не будет.

Кстати, нужно найти еще и месторождение железной руды, а лучше бы самородное железо. Последние крестьяне, у которых удалось закупить зерно, встретились им шесть месяцев назад, а с рудокопами они не виделись уже больше года. Давненько не приходилось им разжигать походные горны, а ведь боевым быкам скоро понадобятся новые наконечники для рогов. Да и женщины уже жалуются, что им не хватает новых украшений.

Но Джамалу, похоже, и дела нет до того, чтобы отыскивать рудокопов или крестьян! Ему бы найти, с кем подраться!

Хорошо еще, что здешние земли препятствовали осуществлению планов Джамала. При нынешнем состоянии припасов Народ не может позволить себе воевать. Но единственные живые существа, которые встречались им на этой бескрайней равнине, были единороги — да теперь вот еще эти зеленоглазые демоны.

«О которых мне никто не потрудился сообщить, пока я не увидел их собственными глазами!» Во рту у жреца сделалось кисло, и пиво не могло отбить этого противного вкуса. А на душе у него была горечь, как всегда, когда он задумывался о военном вожде. Джамал честолюбив. Дирик знал это с самого начала. Военный вождь не пытался скрывать своих устремлений — и к тому же военные вожди всегда бывают честолюбивы. Дирик пережил уже троих.

Честолюбие к лицу предводителю, чье дело — сражаться и защищать свой народ. Но Джамал к тому же пользовался всеобщей любовью — и это начинало тревожить Дирика.

И то, что Джамал сумел убедить своих приверженцев не сообщать жрецу о поимке зеленоглазых демонов, было очень дурным знаком.

Жрец исподтишка взглянул на военного вождя. Тот удобно расположился на подушках и с отеческой улыбкой на устах наблюдал за тем, как пляшет и веселится молодежь. Поговаривали, что нынешний вождь стремится к большему, чем кто-либо из вождей на памяти Дирика. По слухам, Джамал мечтает вернуться в родные места с богатой добычей и объединить все Железные кланы под своей рукой. Такого прежде не бывало. Единственными, кто обладал какой-либо властью за пределами своего клана, были жрецы. Они разрешали конфликты, они вели переговоры между кланами. Никогда еще не бывало такого, чтобы хотя бы у двух кланов был общий военный вождь.

А уж объединить все кланы никому и в голову не приходило. Будь на месте Джамала кто-то другой, Дирик лишь отмахнулся бы от этих слухов, рассудив, что все это пустые мечты. Но у Джамала было достаточно влияния, чтобы сделать свои мечты реальностью. Если он вернется с фургонами, ломящимися от добычи, его шансы на успех будут очень велики…

«И к чему ему тогда Железные жрецы?» — спрашивал себя Дирик. Ответ напрашивался сам собой: ни к чему.

И если Джамал захватит власть, принадлежавшую другим военным вождям, кто знает, не захочет ли он лишить власти и жрецов?

Дирик только сейчас понял, как много власти успел захватить военный вождь. Конечно, и прежде случалось, что жрецу докладывали о чем-то не раньше, чем сочтет нужным вождь, — но впервые ему не доложили о столь важном событии, как пленение новых зеленоглазых демонов.

Первые два демона попали в плен во дни деда Дирика и считались ценным имуществом клана Горна. Прежде жуткие бледнокожие остроухие создания считались существами легендарными — чем-то вроде буки, которым пугают непослушных детей. Дирик знал легенды лучше прочих, ибо это было его дело: помнить легенды и рассказывать их, чтобы Народ не забывал своего прошлого. Легенды повествовали о великой войне с зеленоглазыми демонами.

Они явились сюда из иного мира и возжелали захватить этот мир себе, как и полагается демонам. Они убивали и преследовали предков Железного Народа и их былых союзников, Народ Зерна. И в конце концов Железный Народ вынужден был бежать на юг, оставив союзников прикрывать отход. Прежде у Железного Народа были еще и другие животные, на которых ездили верхом и возили грузы, но бегство пережили лишь быки и коровы. Со временем предки Железного Народа узнали тайны кузнечной магии и Мысленной Защиты, и немногие демоны, которые преследовали их, потерпели поражение и были уничтожены.

Легенды гласили, что Народ и его покровитель, Первый Кузнец, презирали демонов, ибо те использовали оружие трусов, оружие, которое убивает на расстоянии, не подвергая опасности нападающего. Но в легенды о демонах давно уже не верил никто, кроме жрецов. Пока не появились те двое.

Тогдашний военный вождь очень гордился, что ему удалось пленить демонов и заставить их забавлять Народ, но Дирик хорошо знал Гальдора и Кельяна и понимал, что эти двое демонов не представляли особой угрозы для хорошо вооруженного воина. То были всего лишь дети, юнцы, опрометчиво отправившиеся в странствие, и встреча с Железным Народом была для них такой же неожиданностью, как и для самого Народа. Официальная версия гласила, что магия Железа и наука Мысленной Защиты уберегли военного вождя Алая и помогли ему одолеть демонов. Но у Дирика было свое мнение на этот счет.

«Эти двое действительно не столь ужасны, как их легендарные предки. Их сила — ничто по сравнению с мощью тех демонов, с которыми мы воевали когда-то».

Либо легенды преувеличивают, либо же эти двое просто очень слабы. И Дирик склонен был верить последнему. В целом легенды Железного Народа были вполне достоверны — к примеру, они отнюдь не преувеличивали опасности единорогов и их слепой свирепости. Так что вряд ли зеленоглазые демоны были менее опасны, чем говорилось в легендах.

Однако большинство соплеменников Дирика разделяли первую точку зрения: они привыкли видеть перед собой Гальдора и Кельяна, совершенно ручных и безопасных, плетущих свои красивые иллюзии в общем шатре. До сих пор Дирика не особенно беспокоила такая беспечность: он полагал, что Железному Народу никогда больше не придется встретиться со своими старыми врагами. Но теперь он уже не был уверен в этом и боялся, что беспечность может сделаться опасной.

Он внимательно рассматривал новых демонов. Те дерзко глазели на жреца, не скрывая, что тоже изучают его. Демонов было двое — мужчина и женщина. Помощник сообщил Дирику на ухо, что в фургоне, где содержатся пленники, есть еще двое мужчин.

Интересно, что среди них есть женщина. Еще интереснее то, что эти демоны, похоже, другой породы, чем первые двое. Во-первых, они куда смуглее: лица Гальдора и Кельяна оставались белыми, как рыбье брюхо, сколько бы времени они ни проводили на солнце. К тому же эти демоны выглядели не столь хрупкими. Волосы у них были яркими, а не белесыми, как выбеленный лен. Женщина была огненно-рыжей, и многие девушки в шатре поглядывали на ее волосы с нескрываемой завистью. Мужчина был темноволосый, совсем как человек, хотя его волосы свисали прямыми прядями, а не вились, как полагается.

Но, с другой стороны, говорят, Народ Зерна был таким же бледным и бесцветным, как солома на их полях. Может, эти новые демоны — демоны лишь наполовину? Быть может, демоны сошлись с Народом Зерна и породили эти создания?

— Странные волосы у этой женщины, — негромко сказал жрец своему помощнику Хадже. — Никогда таких не видел.

— Эти существа утверждают, что они вовсе не демоны, — ответил Хаджа.

— Наши демоны говорят, что это правда. Кельян очень на этом настаивал, а Гальдор был явно оскорблен одной мыслью о том, что этих демонов сочли такими же, как они сами. Я даже не припомню, чтобы наши демоны так гневались по какому-либо поводу.

Дирик приподнял бровь. Если эти существа — сородичи Кельяна, зачем бы ему лгать? Интересно…

— Их будут держать вместе с первыми? — спросил он так, чтобы его не слышал никто, кроме Хаджи.

— Говорят, да, — ответил помощник. — Это вполне разумно. Двое из них совсем выбились из сил, идя следом за фургоном. Зачем заставлять их умирать от усталости, когда это такая ценная добыча? И держать их отдельно от наших демонов тоже не имеет смысла. Кельян и Гальдор несколько раз пытались сбежать, но им это не удалось, и Джамал не думает, что вшестером им это удастся лучше.

Дирику не хотелось признавать правоту Джамала, но, похоже, вождь все-таки прав. Если магия Железа и Мысленная Защита удерживали демонов до сих пор, они удержат их и впредь.

— Пожалуй, я поговорю с ними сам, — сказал жрец своему помощнику. — Завтра, когда мы отправимся в путь.

Позаботься о том, чтобы это устроить.

Хаджа чуть заметно поклонился.

— Это несложно, — ответил он.

Дирик чуть заметно улыбнулся.

— И позаботься о том, чтобы это не стало известно Джамалу, — добавил он. — По крайней мере, до того, как я с ними побеседую.

Глаза Хаджи немного расширились, и улыбка тоже.

Помощник уже в течение многих лун пытался открыть глаза верховному жрецу, убедить его, что Джамал чересчур хитер, чересчур честолюбив. Но Дирик, казалось, и слышать ничего не желал; На самом деле Дирик принимал это к сведению, но лишь теперь убедился, что Джамал действительно опасен.

— Да, — негромко сказал жрец в ответ на кивок Хаджи в сторону Джамала. — Боюсь, наш военный вождь лелеет тайные замыслы — замыслы, которые могут прийтись не по душе Первому Кузнецу. Возможно, придет время, когда понадобится действовать. Я подумаю об этом.

Хаджа кивнул.

— А пока, — заключил Дирик, откидываясь на подушки с безмятежным видом, хотя в душе он отнюдь не испытывал безмятежности, — тебе стоит самому отправиться на разведку и выяснить, нет ли там, откуда явились эти четверо, других демонов или, быть может, наших старых союзников — Народа Зерна. Ведь это дело жрецов. Военному вождю не стоит знать о том, что не входит в его обязанности.

— Например, о допросе демонов? — улыбнулся Хаджа. — Или о поисках Народа Зерна? В конце концов, с демонами уж точно следует иметь дело жрецам. А Народ Зерна — всего лишь легенда, а легенды — это тоже дело жрецов…

— Вот именно, — отозвался Дирик. — Вот именно.

***

Мире кружила над лесистыми холмами, стараясь держаться повыше, чтобы ее нельзя было разглядеть с земли.

Драконица буквально дымилась от ярости. Лоррина с Реной и след простыл. И винить в этом некого, кроме себя самой.

Когда лодка неожиданно рванулась вперед и Мире вылетела за борт, она была так ошарашена, что спохватилась, лишь когда лодка скрылась из виду. Крики эльфов и стрелы, летящие с берега, привели драконицу в чувство и напомнили ей об опасности.

Мире тут же нырнула, чтобы спастись от стрел, и обернулась под водой огромным сомом, чтобы не было нужды выныривать. Очутившись в безопасности, она рванулась в погоню.

Но проклятая лодка неслась быстрее любой рыбы. Мире догнала ее лишь к вечеру, а когда догнала, всего на час опередив эльфийскую погоню, лодка была пуста и плыла по течению. Следов высадки беглецов Мире так и не нашла. Если следы и были, их смыло дождем.

Мире прикинула, где беглецы могли выбраться на берег, и взмыла в небо. Но и тут она просчиталась.

Драконица привыкла к голым, поросшим низкорослым кустарником холмам вокруг Логовов. Она еще никогда не видела подобной чащи. В таком лесу мог бы укрыться даже дракон в своем истинном облике!

И все же Мире кружила над лесом несколько дней напролет, надеясь заметить дым от костра или отпечаток башмака на берегу ручья. Но единственные следы, которые ей попались, были оставлены одинокими охотниками или погоней, отправленной вслед за Лоррином и его сестрой. Драконица была в бешенстве. Она срывала злость на единорогах: этих зверей здесь было более чем достаточно, хотя Мире с большим удовольствием оторвала бы голову этому дураку Лоррину.

Мире была уверена, что эти изнеженные, домашние создания не смогут уйти далеко от реки. Но, когда все труды закончились ничем, она с горя расширила круг поисков. И все равно никого не нашла, кроме группки оборванных людей, плывущих по реке на своих долбленках.

Мире не знала, кто эти люди, но то явно были не волшебники, и вряд ли Лоррин или Рена решились бы вступить с ними в контакт.

Да и сами люди на такое не пошли бы. Если это дикари, без ошейников, они должны страшно бояться эльфов.

А Лоррин с Реной не настолько опытные следопыты, чтобы незаметно подобраться к этим полузверям, которые родились и выросли в своей чаще. Эти люди успеют скрыться раньше, чем Лоррин с сестрой заподозрят об их присутствии.

И все-таки, пожалуй, стоит взглянуть на них поближе… Мире описала еще один круг, увидела тех же самых людей, приставших к берегу… Люди вели себя спокойно — значит, беглецы им не встречались.

Драконица заскрипела зубами от ярости. Придется взглянуть правде в глаза: Лоррина с сестрой она упустила. А с ними — и шанс завести собственного ручного волшебника. Она была так уверена, что все в ее руках, и не предусмотрела, что Лоррин может выкинуть какой-нибудь трюк.

И вот она их упустила по собственной же небрежности!

Но тут Мире посмотрела вниз — и с первого взгляда увидела, что людей вдруг стало вдвое больше.

Ба, а это что такое?

Гнев ее мгновенно испарился, и драконица внимательнее присмотрелась к группке на берегу. Нет, люди не размножились. К ним присоединилась еще одна группа, одетая куда лучше…

Мире на миг неподвижно застыла в воздухе, разглядев существ, похожих на Шану. Острые уши, но лица темнее, чем у эльфов, и волосы не пепельные, а более яркие. Это не люди — это волшебники! Она нашла пропавших волшебников!

А где волшебники — там и драконы-перебежчики.

Мире кругами пошла наверх, за облака, и перестала подниматься, лишь когда воздух сделался совсем разреженным и на крыльях у нее засверкала изморось.

И что теперь? Она знает, куда делись волшебники.

Можно ли как-то этим воспользоваться? Наверняка.

Ей нужны сведения. И добыть их надо так, чтобы при этом не попасться Кеману или еще кому-то.

Короче, нужен план.

И на этот раз не стоит недооценивать своих противников. На этот раз план должен быть безупречен. А для безупречного плана опять же нужны сведения.

Но сведения добыть совсем нетрудно — главное, держаться подальше от драконов. Она ведь может обернуться чем угодно: от человеческого ребенка до выступа скалы.

Пока ее не заметил кто-то из драконов — она в безопасности.

Ну, для начала надо обернуться каким-нибудь существом с хорошим нюхом

— и при этом несъедобным. Волшебников нетрудно будет найти по запаху, но при этом ей совсем не хочется подвернуться под стрелу какого-нибудь охотника.

Приняв решение, драконица сложила крылья и спикировала в уединенную ложбинку в стороне от реки.

***

Единороги поднимались на очередной холм. Эти звери были чрезвычайно выносливы: несмотря на то что они несли на себе Рену и Лоррина, они бежали вдвое быстрее любой лошади, на какой приходилось ездить Рене. Впрочем, по большей части они не бежали, а шли — быстрым, размашистым шагом. Они могли идти так целый день напролет, ничуть не уставая. Два-три раза в день они останавливались, чтобы попастись, но и то ненадолго.

Конечно, ели они не только траву, но и все, что в ней водилось. Единороги были чрезвычайно проворны: мышей и полевок они ловили не хуже кошек.

По ночам они исчезали на несколько часов и возвращались со следами крови на мордах. И все-таки они возвращались — и не воспринимали Лоррина с Реной как добычу.

Рена была в ужасе. Лоррин был зачарован. Он объяснял сестре, что единороги, видимо, потому так быстро и передвигаются, что едят мясо.

— Мясо куда питательнее травы, — говорил Лоррин. — Если бы они не ели мяса, вряд ли они были бы намного резвее и выносливее обычных лошадей.

Но Рена уже решила, что не хочет ручного единорога.

А между тем она обнаружила, что сильно уступает в выносливости Лоррину и единорогам. Животные непременно желали отправляться в путь на рассвете, — а это означало, что всадникам приходилось вставать затемно, чтобы самим хоть немного перекусить, — и шли весь день до заката. Рена была непривычна к подобным испытаниям.

Она ложилась спать совершенно измученной и просыпалась, почти не отдохнув. Все тело у нее болело. Она давно уже перестала обращать внимание на все окружающее, несмотря на то что им не раз приходилось спасаться бегством от хищников и охотников, которые могли оказаться не менее опасными. У девушки остались силы лишь на то, чтобы держаться на спине единорога и не давать зверям выйти из повиновения. И хотелось ей только одного: добраться поскорее до волшебников и отдохнуть.

Отдохнуть! Это казалось недостижимым блаженством.

Весь мир для Рены сузился до одного-единственного желания. Каждая мышца у нее болела, глаза горели от недосыпа, голова тупо ныла… Если бы сейчас к ней явился лорд Гилмор и предложил стать его женой в обмен на постель и нормальный обед, Рена согласилась бы не раздумывая!

А может быть, и нет… Но, во всяком случае, она рассмотрела бы его предложение.

— Интересно… — вслух пробормотал Лоррин, чей единорог поднялся на холм первым.

— Что там интересного? — уныло откликнулась Рена.

И в самом деле, что тут может быть интересного? Несколько дней назад путники миновали горный проход и очутились на холмах, поросших лесом. Между холмами текла широкая река. Единороги уже несколько дней шли вдоль этой реки. Девушка надеялась, что звери скоро достигнут неведомой цели, к которой стремятся их крошечные мозги, потому что не видела способа переправиться через водную преграду: река была так широка, что она поглотила бы замок лорда Тилара вместе с садом и парком без единого всплеска. Но вчера единороги без всякого предупреждения вошли в воду и пустились вплавь. Рена плыла, держась одной рукой за гриву, другой за свой мешок и страшно боясь потерять то или другое.

Она наглоталась воды — грудь до сих пор болела. Однако Лоррину она ничего говорить на стала, боясь, что он решит бросить единорогов и идти дальше пешком. Лоррин чувствовал себя превосходно, и Рене не хотелось, чтобы он подумал, что она его задерживает. Его восхищение и одобрение доставляли девушке такое удовольствие, что она ни за что не согласилась бы лишиться их. Это было единственным приятным моментом во всем их унылом путешествии.

— Кажется, я понял, куда направляются единороги, — сказал Лоррин, глядя вдаль. — Там, впереди, большая равнина, и на ней очень много следов единорогов. Когда мы перевалили через холм, мне показалось, что я вижу целые стада единорогов и все они движутся на юг. Думаю, наши животные кочуют.

— Что, как перелетные птицы? — спросила Рена. Удивление заставило ее ненадолго очнуться от апатии.

— Вот именно, как птицы. Кажется, я понимаю, что происходит в их мозгах. До сих пор я пытался услышать их мысли, но мне это удалось только теперь. Ты ведь знаешь, что временами единороги питаются мясом…

— Да… — ответила девушка, невольно содрогнувшись.

— Так вот, я думаю, что мясо они едят только зимой, когда травы мало, во время кочевки питаются отчасти травой, а отчасти мясом, а на лето становятся травоядными.

И на это время они собираются в большие стада — но только на лето. Наверно, так им легче находить себе пару и защищать детенышей.

Лоррин, казалось, был очень доволен своей догадливостью.

— Вот почему наши охотники почти не встречают их летом и никогда не видят детенышей — и вот почему мы охотимся на них зимой, когда они бродят поодиночке.

Зимой они ведут себя как хищники, а летом — как травоядные.

— Ну что ж, — сказала Рена, вспомнив, что единорогов вывели из каких-то других животных много веков тому назад, — высшие лорды ведь хотели создать животных, которые могли бы прокормиться в любой ситуации, так что, думаю, это похоже на правду. Но нам-то что до этого?

Лоррин обернулся к ней, опершись одной рукой на круп своего единорога.

— Да ничего, пожалуй. Только нам лучше расстаться с этими животными, прежде чем они присоединятся к стаду. Боюсь, стадо нас не потерпит, а тебе вряд ли удастся приручить целое стадо единорогов.

Рене снова вспомнилась окровавленная морда кобылы. Девушка содрогнулась.

— Да, вряд ли. Но как же волшебники?

— Я как раз об этом и думал, — отозвался Лоррин. — Полагаю, что эти земли за рекой не принадлежат никому из лордов. Если не найдем следов жилья, повернем и пойдем вдоль реки. Я буду прислушиваться к мыслям — быть может, мне удастся найти волшебников таким образом.

И еще можно следить, не появятся ли драконы.

— Я давно слежу, — призналась Рена. — Но никаких драконов пока не видела.

— И я не чувствовал у реки никаких мыслей, кроме звериных.

Лоррин окинул Рену взглядом.

— И, пожалуй, стоит навести на нас обоих человеческие личины. Просто на всякий случай.

Рена незаметно потянулась, разминая ноющие мышцы, и взглянула на брата.

— Да, пожалуй, ты прав, — задумчиво ответила она. — А то ты слишком похож на эльфа.

— К тому же здесь мы можем наткнуться на вольных людей, — напомнил ей Лоррин. — Я читал книги по истории времен первой Войны Волшебников и даже более ранних. Насколько я знаю, тут должно было остаться несколько свободных племен, которые живут на этих землях испокон веков, — грелеводы и Народ Зерна. Мне совсем не хочется кого-то напугать. Или.., ну, ведь для этих грелеводов и Народа Зерна эльфы — враги. Мне бы не хотелось, чтобы они нас пристрелили на месте.

«Да они нас пристрелят из-за одних единорогов…» — подумала Рена, но все же кивнула — и несколько мгновений спустя ощутила покалывание магии.

«Интересно, а могла бы я изменить свой облик — хотя бы уши и глаза, как изменяла птиц в саду? Но сейчас лучше не пробовать. Магия пока что нужна мне для другого». Если она утратит контроль над единорогами… Нет, не стоит добавлять еще один мячик к тем, которыми ей приходится жонглировать.

Рена взглянула направо и с облегчением увидела, что солнце уже близко к горизонту. Скоро будет пора останавливаться.

— Сегодня вечером надо будет обсудить, когда мы оставим единорогов, — напомнил ей брат.

— После того как я сделаю ужин, — ответила Рена. Она действительно «делала» ужин из трав — и еще всякие лакомства для единорогов, чтобы быть уверенной, что звери вернутся к ним после охоты.

Это еще одна причина, почему она так уставала. Снабжение едой целиком лежало на ее хрупких плечах, а она еще никогда прежде не колдовала так много. Рена не подозревала, что это так утомительно. И чем дальше, тем больше она выматывалась.

— Жалко, что единороги — не охотничьи собаки и не могут приносить нам добычу, — грустно заметил Лоррин.

Ему, видимо, тоже надоела вареная трава и пирожки из листьев. Но…

Рене вспомнилось, как однажды утром кобыла вернулась, как обычно, с окровавленной мордой, но при этом из пасти у нее свисало нечто вроде клочка одежды. Перед этим по их следу шел охотник, и Рене действительно хотелось, чтобы единороги как-нибудь его отогнали. Неужели кобыла каким-то образом почуяла ее желание и выполнила его доступным ей способом? Этого Рена незнала и, видимо, никогда не узнает, но после той ночи охотник и в самом деле исчез…

— А мне не жалко, — сказала она, передернувшись. — Совсем не жалко!

***

Каэллах Гвайн самодовольно наблюдал за своими слушателями. Пока что большинство старейших и опытнейших волшебников были на его стороне. Даже те, кто прежде помалкивал, теперь, когда Шана исчезла, начали высказывать вслух свои истинные чувства.

Каэллах от души надеялся, что Шана пропала насовсем. Без нее юнцы далеко не так уверены в своих силах.

Только ее «кружок» продолжал нахально противостоять старшим. Но эти слишком заняты опустошением старой Цитадели, и им некогда мутить воду среди молодежи.

— Я расскажу вам, как мне удалось добиться, чтобы мне снова начали прислуживать как положено, — сказал Каэллах. — Начал я с людей. Они так привыкли слушаться любого, кто наделен хоть какой-то властью, что даже не задают вопросов: они просто идут и делают, что я им велю.

Волшебник слегка нахмурился.

— Конечно, они всего лишь дети, но ведь и дети могут прибирать за мной или приносить мне обед.

— И что, их ни разу никто не хватился? — спросил кто-то.

Каэллах пожал плечами.

— Может, их и искали, но ведь не в моих же комнатах!

Думаю, тот, кто присматривает за этими щенками, просто решил, что они удрали поиграть. Я им говорю, чтобы они, если кто спросит, отвечали, что волшебник поручил им важное дело, и никаких проблем.

К тому же в новой Цитадели царила такая неразбериха, что вряд ли кто вообще вспомнил о детях, которых Каэллах взял себе в услужение. Здесь буквально кишели человеческие дети и дети-волшебники, совершенно непригодные для работы, требующей применения силы. Так что им поручали только «хозяйственные дела». Так почему бы им не услужить одному из волшебников, вместо того чтобы собирать тростник и заниматься прочей подобной чепухой?

Каэллах так и сказал. Прочие закивали с важным видом.

— Выбирайте наиболее запуганных, — посоветовал Каэллах. — Тех, кто старается быть незаметным и прячется по углам. Ими легче всего управлять, и хватятся их в последнюю очередь. А потом, подумайте сами: раз они такие робкие, мы фактически оказываем им услугу, позволяя держаться в стороне от толпы! Несомненно, эти дети нуждаются в твердой руке, в ком-то, кто давал бы им четкие приказы, чтобы им не приходилось думать самим.

Один из волшебников, похоже, усомнился в его словах. Каэллах иронически приподнял бровь.

— Детям вообще не следует думать самим. Они для этого не приспособлены. Дети должны учиться, слушать и повиноваться.

— Пожалуй, ты прав, — неуверенно отозвался волшебник, — но все-таки…

— Ох, только не надо этих сантиментов! — вмешался кто-то еще, прежде чем сомневающийся успел обосновать свои возражения. — Они ведь всего лишь люди! От них все равно не будет толку в Цитадели — они годны лишь на то, чтобы быть слугами! Лучше пусть поймут это сейчас, пока их легко поставить на место.

Волшебники снова закивали, и сомневающийся сдался.

— Это не единственная причина, почему я попросил вас собраться здесь,

— продолжал Каэллах негромко и доверительно. — Нам необходимо как-то изменить существующее положение вещей.

— Какое там положение вещей! — негодующе откликнулся один из самых старых. — Это же просто балаган! Сопляки ведут себя так, будто они здесь старшие, а старшим приходится самим приносить себе обеды и подметать полы!

— Его дрожащий от гнева голос звучал все громче. — Никакого уважения! Никаких приличий! Никакого почтения к обычаям! А в остальном — все прекрасно!

Я был готов мириться с этим безобразием, пока мы не добрались сюда. — Он махнул рукой в сторону входа в пещеры. — В конце концов, когда нет нормального жилья, можно ожидать некоторого беспорядка и даже распущенности, если можно так выразиться. Но теперь, когда у нас появилась крыша над головой, это следует прекратить немедленно! Клянусь небом, раз этот порядок был достаточно хорош для наших предков, значит, он хорош и для нас!

Прочие волшебники возмущенно загомонили. Каэллах радостно потер руки. Чем дальше, тем лучше! Ему даже не пришлось первым заводить об этом речь. И все согласны!

Но, когда гомон сделался чересчур громким, Каэллах предостерегающе поднял руку.

— Согласен, согласен — но торопиться не следует.

Мы-то понимаем, в чем состоит благо Цитадели и всех волшебников, но эти надменные сопляки из компании Лашаны думают, что они умнее всех на свете. А на их стороне драконы!

При слове «драконы» волшебники умолкли и воцарилась напряженная тишина. Каэллах поспешил их успокоить.

— Восстановить порядок трудно, но возможно, — твердо сказал он. — Просто на это потребуется много времени. Мы должны действовать осторожно и тщательно продумывать все наши планы. В конце концов драконам надоест возиться с нами, и они найдут себе другое развлечение. А быть может.., быть может, Лашана не вернется и они отправятся ее искать. Многое может склонить весы на нашу сторону. Главное — быть готовыми действовать, когда придет время, действовать решительно и быстро.

Он снова полностью завладел вниманием своей аудитории. Волшебники подались вперед, жадно ловя каждое его слово. Каэллах позволил себе чуть заметно улыбнуться.

— А теперь всем нам следует разойтись и хорошенько обдумать все сказанное. Через несколько дней я снова вас созову. Хотелось бы услышать ваши предложения.

Он по очереди заглянул в глаза каждому из них. Все кивали в ответ — кто-то задумчиво, кто-то решительно.

Вскоре волшебники разошлись, поодиночке и по двое.

Кто-то обсуждал услышанное, кто-то молчал. Каэллах дожидался, пока все удалятся, и старался не выказывать своего торжества.

Теперь это лишь вопрос времени. Когда эта наглая соплячка Лашана вернется, — если она вообще вернется, — она увидит, что положение вещей переменилось, и отнюдь не в ее пользу!

***

Через два дня они наконец спустились на равнину. Ни стад единорогов, ни волшебников видно не было. Лоррин решил не расставаться с единорогами как можно дольше.

А единороги сами по себе перешли с быстрой полурыси, которой они передвигались до сих пор, на нормальный лошадиный шаг. Они перестали охотиться по ночам и не ели ничего страшнее обыкновенной травы и тех лакомств, что создавала для них Рена. Держать их в повиновении тоже сделалось легче. Рена начала потихоньку приходить в себя после утомительного марафона.

Ну а Лоррин был в своей стихии! Рена никогда еще не видела его таким счастливым. Его волосы сбились и висели жуткими патлами, одежда истрепалась, как у последнего раба. Теперь Лоррин совсем перестал походить на изящного и утонченного эльфийского лорда, каким он был когда-то, но глаза его сверкали, как никогда прежде.

— Я даже не знаю, так ли уж мне хочется отыскать этих волшебников, — сказал Лоррин на третий день, когда они ехали по пояс в высоких травах. — Я мог бы жить так всегда! Только подумай! Мы с тобой вольные птицы, никто нами не командует, не говорит, что делать…

— Пока что да, — сказала Рена немного резко, вспоминая ночевки на холодной земле, — а зимой-то как же?

Зимой тут будет ужасно холодно, а мне вовсе не улыбается греться рядом с единорогами, которые на зиму становятся хищниками.

Лоррин расхохотался и потряс головой.

— Рена, ты такая практичная, просто ужас! По крайней мере, для романа ты совсем не годишься.

— Я вполне могу быть романтичной! — возразила уязвленная девушка. — Только я люблю романтику с комфортом!

— Ну, какая же это тогда романтика! — фыркнул Лоррин. — Романтика без…

Но тут они поднялись на очередной гребень холма, и Лоррин внезапно осекся и выпрямился.

В следующий миг Рена увидела, что его встревожило.

На соседнем холме стояли несколько всадников верхом на зверях, похожих на быков, только очень свирепых.

Похоже, люди. Но таких людей Рене прежде видеть не доводилось. Кожа у них была очень темная, почти черная.

Они были одеты в доспехи, яркие головные платки и свободные шаровары и вооружены длинными железными копьями.

— О Предки! — выдохнул Лоррин. — Неужто грелеводы? Я не слышал о других народах с таким цветом кожи!

— Ты знаешь, кто это такие? — прошептала Рена. Единороги остановились и застыли как вкопанные, уставившись на шестерых быков и вызывающе храпя.

— Я изучал их, когда пытался побольше узнать о волшебниках и человеческой культуре, — пробормотал в ответ Лоррин, который был очень взволнован. — Я даже их язык выучил: в одной книжке было заклятие, которое позволило мне выучить сразу девять разных человеческих языков. Но я не думал, что мне придется когда-нибудь этим воспользоваться…

Он оборвал фразу на полуслове, неторопливо помахал рукой всадникам и что-то крикнул на странном, текучем наречии.

— Я просто сказал, что мы из одного из племен, которые когда-то были их союзниками, — торопливо объяснил он Рене. — Надеюсь, это подействует. В книгах говорится, что они славились своим…

Один из всадников выехал вперед и крикнул что-то в ответ. Лоррин просиял.

— Подействовало! — воскликнул он. — Он разрешил нам подъехать к ним.

— А ты думаешь, это разумно? — осторожно поинтересовалась Рена. Она дрожала от страха, но старалась этого не показывать.

— А у нас просто нет выбора, — ответил Лоррин. — Они нас уже увидели, а если мы развернемся и обратимся в бегство, они бросятся в погоню. А следопыты из них наверняка куда лучшие, чем из нас, так что рано или поздно они нас найдут. Нет, надо сделать вид, что мы сильны и с нами лучше дружить.

Рена остановилась на своей кобыле рядом с братом.

Лоррин похлопал ее по руке.

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Я и сам очень рад, что сижу верхом, а то не устоял бы на ногах от страха.

Но мы должны вести себя так, как будто мы им равны.

Он улыбнулся Рене.

— Ну, вперед! Выше голову! Подумай о лорде Гилморе!

Это заставило девушку слабо улыбнуться. Лоррин еще раз хлопнул ее по руке.

— Ты ведь можешь приручать единорогов! Ты кормила и согревала нас всю дорогу. Ты храбрая и умная, и я не променял бы тебя ни на кого другого. Вперед!

Когда они подъехали к ожидающим их всадникам, быки подались назад, испуганно косясь на единорогов. Те уставились на быков и оскалились, обнажив клыки. Шли они, как выезженные кони на параде. Чем ближе Рена с Лоррином подъезжали к всадникам, тем больше беспокоились быки, так что всадникам даже пришлось спешиться и взять быков под уздцы, чтобы те не сбежали.

Лоррин остановился на некотором расстоянии и снова обратился к всаднику, который, по всей видимости, был главным.

— Я сказал, что не хочу пугать их животных, — перевел Лоррин для Рены. Предводитель кивнул и что-то ответил. — Он благодарит меня и говорит, что Народ Зерна — это мы, значит, — воистину мудр. Он говорит, что они прежде знали о единорогах по легендам и что им уже приходилось встречаться с этими существами и они знают, какие это страшные враги. Он спрашивает, как нам удалось их приручить.

Лоррин негромко рассмеялся.

— Нам удалось их впечатлить, сестренка!

Человек и впрямь выглядел изумленным. Он крепко держал своего быка за недоуздок, а тот мотал головой, пытаясь вырваться. Лоррин что-то ответил, и человек с восхищением уставился на Рену.

— Улыбнись и помаши рукой, — шепнул Лоррин. — Я сказал, что это ты их приручила.

Девушка улыбнулась немного скованно и махнула рукой.

— Можешь ты удержать их обоих на месте? — спросил Лоррин, когда предводитель произнес еще несколько фраз. — Похоже, нам представилась редкая возможность…

Рена не очень поняла, что он имеет в виду, но знала, что если спешиться и положить руки на холки обоим зверям, то они не двинутся с места.

— Могу, — ответила она. — Только лучше бы ты сказал мне то заклинание. А то ты их понимаешь, а я нет.

— Потом, — пообещал Лоррин, соскользнул со спины единорога и пошел навстречу предводителю всадников.

Девушка спрыгнула наземь, прежде чем жеребец успел среагировать на отсутствие всадника, и заставила обоих животных стоять на месте, пока Лоррин разговаривал с темнокожим человеком. Она заметила, что человек держится не только дружелюбно, но и почтительно, и постепенно успокоилась.

Лоррин вернулся к ней.

— Я тебе все расскажу, но только чуть позже. А вкратце, я сказал, что мы оба — последние из своего племени и ищем своих древних союзников — то есть этих всадников, — чтобы рассказать им, как обстоят дела в эльфийских землях. Ручные единороги их прямо-таки потрясли, и нас пригласили присоединиться к племени по праву древних союзников. Эти люди служат верховному жрецу, которого зовут Дирик, и они хотят, чтобы мы поговорили с ним.

Он посмотрел сестре в глаза.

— Рена, если ты боишься, мы можем ехать дальше, но эти люди дадут нам пищу и кров, а судя по тому, что я вычитал в книгах, у них мы будем в безопасности. Так что решай.

Она посмотрела на брата, потом на предводителя темнокожих, потом снова на брата. Они люди и к тому же чужие — но все-таки это разумные существа…

Это все же лучше, чем ехать по бескрайнему морю трав на животных, которых, возможно, вот-вот придется оставить…

Нет, это значительно лучше.

— А с единорогами что делать? — спросила Рена.

— А отослать ты их не можешь? — спросил Лоррин. — Быки не потерпят их присутствия. К тому же Хаджа тоже просил меня отпустить их.

Рена подумала и кивнула.

— Скажи ему, что мы поедем с ними, только пусть немного подождут.

Она подождала, пока Лоррин отошел и присоединился к человеку, которого звали Хаджа, и в последний раз обратила свою магию на единорогов. На этот раз она усилила их стремление отыскать себе подобных, пока это стремление не пересилило все остальное, включая желание напасть на быков. Потом Рена опустила руки.

Звери вздыбились, напугав и быков, и всадников, развернулись на запад и галопом пустились прочь. Полукопыта-полукогти сверкали на солнце, гривы и хвосты летели по ветру. Единороги были прекрасны. Рена смотрела им вслед с легким сожалением. Ей будет их не хватать…

И все же не настолько, чтобы она захотела их вернуть.

Высоко вскинув голову, девушка направилась к Лоррину и его новым «союзникам». Восхищенный ропот всадников доставил ей немалое удовольствие.

Быть может, это лучшее, что случилось с ними за время бегства. Если только они сумеют поддерживать свои личины…

Глава 7

Железный Народ уже несколько дней не трогался с места. Шане это было только на руку. Она побаивалась, что, если кочевники снова пустятся в странствия, их занесет еще дальше от Цитадели, чем теперь. Но тут были хорошие пастбища и вода, так что пока Железный Народ не собирался двигаться дальше.

Оно и к лучшему. Теперь у пленников было время обдумать план побега. Шана все больше тревожилась. Как там без нее в Цитадели? Не то чтобы она не верила, что Денелор и остальные управятся сами, но все же…

«Всякое ведь бывает…» В полуденную жару в войлочном шатре было на удивление прохладно: края немного приподнимались, чтобы впустить ветерок, а нагретый воздух выходил через отверстие для дыма. Поскольку никаких особых обязанностей у пленных не было, все то время, пока их не допрашивали, они проводили в относительном уюте шатра. Идти-то все равно некуда. Что интересного в том, чтобы глазеть на пасущийся скот? Каламадеа временами наблюдал за тренировками молодых воинов, но тренировки всегда проводились утром, по холодку. И какова бы ни была магия, что мешала волшебникам и драконам пустить в ход свою силу, никто из племени, насколько можно судить, магией не занимался.

— Вы уверены, что нам стоит разговаривать при них? — шепнул Меро, кивая на эльфов, дремлющих в своей половине шатра. Не прошло и двух дней, как шатер по молчаливому соглашению был поделен на две половины между давними пленниками и новоприбывшими. Эльфы сидели на своей половине, волшебники — на своей. Гальдор продолжал их игнорировать; Кельян, выспросив подробности о Войне Волшебников и бесславной кончине лорда Дирана, погрузился в апатию. Сам Кельян утверждал, что медитирует, но Шане казалось, что он просто тупо пялится в пространство, как и Гальдор.

Да и в своем ли они уме? В конце концов, их держат в плену уже несколько десятков лет… Делать им нечего, думать не о чем — а уж если эльфы и в собственных землях маются от скуки, насколько же скучнее жить этим двоим?

Изучив хорошенько пленных эльфов, Шана пришла к выводу, что они скорее всего сделались всего лишь тенями настоящих эльфов, Гальдор вообще ушел в себя и почти не проявлял признаков жизни. Зрелище было жутковатое.

Неужто и они сделаются такими, пробыв в плену подольше?

— Думаю, это неважно, — честно ответила она Меро. — Похоже, они не очень-то заинтересованы в том, чтобы вырваться на волю. И к тому же мы ведь не собираемся отсюда сбежать. Мы пытаемся придумать, как нам уговорить Железный Народ отпустить нас по-хорошему.

Никому никакого вреда это ведь не причинит.

Меро пожал плечами:

— Ладно, понял. Даже если они и донесут о наших разговорах, Железный Народ не узнает ничего, кроме…

— Кроме того, что они и так уже знают, — закончила Шана. — Что мы хотим вернуться к своим, что мы явились сюда торговать и что мы действительно не эльфы.

Меро кивнул.

— Ну что ж, если мы решим к кому-то обратиться, то, думаю, следует начать с Джамала, — сказал он. — Он молод и намеревается переменить обычаи племени, так что если кого-то и можно уговорить отпустить пленных вопреки обычаю, так это его. И к тому же он пользуется большим уважением — настолько большим, что люди не станут возражать против его приказов, даже если эти приказы покажутся странными и необычными.

Но Каламадеа энергично замотал головой.

— Джамал чрезвычайно алчен, и если он что-то захватил, то из рук уже не упустит. Мы, так сказать, его имущество, и он не откажется от добычи ради возможностей торговли. И еще.., полагаю, он не заинтересован в мире.

Боюсь, если он проведает о существовании Цитадели, он предпочтет завоевать ее, а не торговать. Пока что я не видел ничего, что говорило бы об обратном.

Он нахмурился.

— И к тому же мне не нравятся те, кого он выбирает себе в помощники. Все они воины, а о чем будет думать воин, как не о войне? Нет, я стою за жреца Дирика. Он человек мыслящий и, думая о войне, думает также и о потерях, которые она принесет.

Теперь была очередь Кемана. Молодой дракон смущенно пожал плечами.

— А я даже не знаю, — признался он. — К тому же я не понимаю, как нам убедить их в том, что мы не эльфы.

Он взглянул на Шану.

— Дирик провел с тобой больше времени, чем со всеми нами, вместе взятыми, и Джамал тоже, особенно после того, как они приказали эльфам передать тебе их язык. Они долго тебя расспрашивали. Как ты думаешь?

Девушка задумчиво прикусила губу.

— Поначалу я тоже подумала, что следует обратиться к Джамалу, в основном из-за его популярности, но еще и потому, что думала, что Дирик похож на наших старых нытиков. Я полагала, что Дирик будет относиться к нам предвзято, просто потому, что мы — «зеленоглазые демоны», и будет стоять скорее за то, чтобы заковать нас в цепи, чем за то, чтобы отпустить нас. Но Джамал держался со мной очень надменно — не знаю, потому ли, что я женщина, или по какой-то иной причине, — а Дирик, наоборот, был весьма учтив. Мне кажется, Дирик и сам понимает, что мы не эльфы. И я точно знаю, что он куда более заинтересован в торговле, чем в войне: он не раз спрашивал меня, чем может торговать наш народ. Его особенно интересуют зерно и металлы, хотя он готов взять и непряденую шерсть, и лен, и готовые изделия из них. А Джамал, когда не пытался меня запугать, расспрашивал о местности, и о том, откуда именно мы пришли, и что у нашего народа есть вообще. По-моему, он действительно ищет легкую добычу. Так что в целом я предпочла бы обратиться к Дирику.

Каламадеа взглянул на нее, на Меро, снова на нее.

— Итак, двое за Дирика, один за Джамала, один воздержался.

Он обернулся к Меро:

— Можешь ли ты сказать еще что-нибудь в пользу Джамала или мы тебя переубедили?

Меро задумчиво потер переносицу.

— Да я в общем-то не особенно стою за Джамала, — сказал он наконец. — Если вы двое так настаиваете на том, чтобы обратиться к Дирику, то я согласен.

Он скроил пренебрежительную мину.

— В конце концов, несмотря на то что я куда больше вашего знаю о жизни в эльфийском поместье, вы куда больше моего знаете о том, как распознать тайные намерения человека по его словам и поступкам.

— Я целиком и полностью за Дирика, — твердо сказала Шана. Каламадеа кивнул.

— Ну, значит, пойдем к Дирику, — согласился Меро. — По крайней мере, он не такой страшный, как Джамал. А то мне все кажется, что Джамал вот-вот выкинет что-нибудь неожиданное — и скорее всего неприятное.

— Это может быть еще одним признаком того, что он человек немирный, — заметил Каламадеа.

Шане не пришлось ничего добавлять — сама она сказала бы, что Джамал небезопасен: он явно подвержен молниеносной перемене настроений, хотя ей самой такого видеть и не доводилось.

— Ну, а теперь сменим тему. Удалось ли кому-то из вас выяснить, почему на этих людей не действует ни людская, ни эльфийская магия?

Каламадеа беспомощно развел руками:

— Я в полном недоумении! Никогда еще не сталкивался ни с чем подобным. А ведь я старше любого из старейших эльфийских лордов! Я могу мысленно общаться с тобой, Шана, и с Тенью, но я не могу коснуться мыслей никого из Железного Народа. Я по-прежнему могу изменить форму скалы, но ошейник не поддается магии. И облик сменить я тоже не могу. Ладно, мысленное общение — это почти человеческая магия, и я понимаю, как они могут ему воспрепятствовать, но как они могут заблокировать способность менять облик и форму предметов? Это ведь чисто драконьи штучки! Просто руки опускаются.

Шана печально кивнула. Все ее собственные эксперименты тоже окончились ничем. Как и попытки Меро.

— Кельян понятия не имеет, как они это делают. И я до сих пор не замечала, чтобы кто-то специально колдовал, чтобы заблокировать нашу магию. Я тоже в недоумении.

— Эти ошейники — очень древние, — негромко заметил Кеман.

Шана удивленно обернулась к нему.

— Откуда ты знаешь? И вообще при чем здесь это?

Кеман пожал плечами.

— Ну, совсем новыми они быть не могут. Они железные, а мне приходилось слышать, как люди жаловались, что им уже в течение нескольких месяцев не удается добыть ни угля, ни металла. К тому же, если присмотреться к ошейникам, заметно, что они порядком стерты, так что, похоже, ими пользуются уже не первую сотню лет. На самом деле, мне думается, что первоначально они предназначались не для людей и не для эльфов, а для животных — крупных собак скорее всего. Они наделяют некой защитой от подчинения или использования магии против того, на ком они надеты. И, похоже, это все. Ведь мы по-прежнему можем общаться мысленно — мы только не можем читать их мысли. А больше мы ничего и не пробовали, кроме как менять облик и лепить камень. Лепить камень получается…

Шана медленно кивнула.

— Значит, по-видимому, наша магия не действует из-за того, что они делают что-то для себя, а вовсе не из-за ошейников?

— Да. Если не считать того, что на ошейники магия тоже не действует,

— согласился Кеман. — Во всяком случае, мне так кажется.

— Видимо, именно поэтому эльфы по-прежнему могут творить свои иллюзии, хотя на них точно такие же ошейники, — размышлял вслух Каламадеа.

— Логично. Но облик-то мы почему менять не можем?

Меро внезапно встрепенулся.

— А вы не пробовали превращаться во что-то размером с полукровку? Или вы пытались превращаться во что-то большее или меньшее?

— Ни во что меньше человека мы превратиться не можем, — объяснил Каламадеа. — И… Нет, не пробовали.

Я пытался превратиться в вола. В дракона я попробовал превратиться только вчера вечером.

— А ведь дракон больше, куда больше! И вол тоже. — Глаза Меро сузились. — Быть может, у тебя не получается превратиться именно потому, что твое тело отлично знает, что ошейник ему порвать не удастся и он попросту придушит тебя, если ты превратишься во что-то большее. Вам мешает вовсе не магия, а инстинкт, обычный инстинкт самосохранения, который не позволяет вам задохнуться.

Каламадеа с Кеманом изумленно переглянулись. Каламадеа кивнул.

— Разумно. Вполне разумно, — медленно произнес он. — В кого бы я ни превратился, если моя шея окажется хоть на палец толще прежнего, я непременно задохнусь.

Надо будет подумать и обсудить это. Наверно, нам с Кеманом удастся придумать что-то, чему ошейник не будет помехой.

Дракон нахмурился.

— Вся проблема в том, что мы учились превращаться только в то, что видели. И я не уверен, что у нас получится превратиться во что-то еще.

— Жалко, что не получается вытянуть побольше сведений из Дирика, — сказала Шана после продолжительного молчания. — У меня такое ощущение, что я могла бы распутать эту загадку, если бы только сумела правильно поставить вопрос.

Она рассеянно играла прядью своих волос.

— По-моему, Дирик меня прощупывает: выясняет, можно ли мне доверять. Между ним и Джамалом что-то происходит. Мы об этом ничего не знаем — но, боюсь, это может повлиять и на нашу судьбу. Мне кажется, это тайная борьба за власть.

— Хм… — сказал Меро. — Похоже на правду. Это соответствует моим наблюдениям.

— Это соответствует и тому, что известно мне, — добавил Каламадеа. — Я бы не стал называть Джамала опрометчивым, но он предпочитает всем распоряжаться лично, а это означает взять дело в свои руки, будь то власть над своим кланом или добыча зерна и металла — и того, и другого Железному Народу не хватает.

Кеман застонал и потер висок, как будто у него разболелась голова.

— Нет, это просто несправедливо! Я вообще терпеть не могу ввязываться в борьбу за власть, так за что же я влип в интриги, которые не имеют ко мне никакого отношения?

— А ты представь, каково мне! — отозвалась Шана. — Я-то была в центре интриг чуть ли не с самого рождения!

И меня никто не спрашивал, нравится мне это или нет.

— У тебя сильная хаменлеаи, Лашана, — заметил Каламадеа со своей непроницаемой улыбкой. — Я так и сказал, еще когда Алара впервые принесла тебя в Род. Ты — причина великих перемен, так что неудивительно, что ты всегда в центре интриг.

— Ну, спасибо! — ехидно поблагодарила Шана. «Иногда я жалею, что Отец-Дракон отказался от должности главного шамана. Тогда бы… А впрочем, что уж теперь!».

— Не за что, не за что, — отозвался дракон, не менее иронично, но не столь ядовито. — Я ведь тут ни при чем, Лашана, — я просто констатирую факт!

Девушка только фыркнула.

— Как бы то ни было, все мы влипли, и хотелось бы найти способ отсюда выбраться. Ну так, есть у кого-нибудь идеи по поводу того, как подъехать к Дирику?

Снаружи донесся шум. Шана не обратила на него внимания. В лагере часто шумели: то молодые воины поссорятся, то детишки затеют шумную игру, то какой-нибудь корове взбредет в голову прогуляться между шатров. Обычно все быстро утихало.

Но на этот раз шум утихать не спешил. Напротив, крики толпы становились все громче.

— Что там такое? — вслух спросила Шана, вставая на ноги. Она обмотала свободный конец цепи вокруг пояса и направилась к выходу. Ее трое товарищей и двое эльфов последовали за ней.

Снаружи ждала полуденная жара. Солнце обрушилось на голову, точно удар дубинки. Шана прикрыла глаза ладонью, вглядываясь в толпу в поисках источника шума.

Теперь, когда Гальдора убедили наложить на всех пленников некое заклятие, которое эльфы называли «заклятием речи», поделившись с ними всеми сведениями о языке Железного Народа, какими располагали они с Кельяном, Шана понимала, что кричат люди.

— Они говорят что-то насчет Народа Зерна! — ошеломленно сообщила она Каламадеа.

Тот кивнул, озадаченно хмурясь.

— Да, — подтвердил он. — Только этого не может быть. Народ Зерна — это племя, которое было союзником грелеводов в их войне против эльфов. Но им, увы, помешало то, что они были не кочевниками, а земледельцами.

Они не хотели оставлять свою землю, да и воевать земледельцы как следует не умели: они всегда полагались на своих союзников. Народ Зерна был истреблен задолго до первой Войны Волшебников, а детей их обратили в рабство. Так что этого народа попросту больше не существует.

Дракон говорил так уверенно, что Шана не могла усомниться в его словах. И тем не менее люди кричали именно об этом. Но если Народа Зерна больше нет, значит…

Крики приближались. Толпа явно двигалась в их сторону.

Мгновением позже в проход между шатрами хлынули взбудораженные люди. В центре шли несколько Железных жрецов, сопровождающих двоих людей — золотоволосых, бледнолицых, которые посреди темнокожих Железных людей казались ромашками на свежевспаханном поле. Пришельцев явно именно сопровождали, а не конвоировали: жрецы обращались с ними как с почетными гостями, толпа вокруг радостно гомонила, и, главное, на пришельцах не было ошейников с цепями.

Толпа миновала шатер пленных. На них никто и внимания не обратил.

Кроме одного из пришельцев.

Мужчина поднял голову, встретился взглядом сперва с Шаной, потом с Меро — и глаза его изумленно расширились. Он открыл рот, словно бы собираясь что-то сказать…

Но было поздно.

Шатер с пленниками остался позади. Толпа увлекала пришельцев к шатру Дирика.

***

Если бы Лоррин увидел среди кочевников самого лорда Тилара, он и то удивился бы меньше. Два эльфа в ошейниках с цепями, а рядом четыре человека, явно волшебники, и тоже в цепях!

Откуда они тут взялись? И почему в цепях?

«Об этом сейчас раздумывать некогда!» — сурово напомнил он себе, в тревоге оглядываясь на толпу. Лоррин всегда гордился своим умением разбираться в людях, и ему не нравилось то, что он видел. Да, все были взбудоражены появлением «союзников» и рады им; но, судя по некоторым признакам, Народ Зерна считался чем-то низшим по сравнению с Железными кланами. К примеру, жрецы, преодолев первое удивление, начали смотреть на них чуточку свысока. Наверное, это оттого, что люди Зерна были земледельцами, а не кочевниками-скотоводами. К тому же они были не очень хорошими воинами, хотя мужественно сопротивлялись эльфам, давая своим союзникам время уйти на юг. Судя по историческим сочинениям, которые читал Лоррин, в войне Народ Зерна всегда полагался на помощь и защиту Железного Народа, расплачиваясь за это зерном и прочими товарами, которые производят только оседлые земледельцы.

Значит, очень важно поддерживать людские личины на них с Реной. И еще это значит, что, когда пришельцы утратят свою прелесть новизны, они окажутся на положении бедных родственников. В конце концов, что они могут предложить? Зерна у них нет, воины из них никудышные.

Только способность приручать единорогов — но быки их не потерпят. Так что пользы от этого никакой. А от демонстрации прочих магических способностей будет больше вреда, чем пользы.

Жрецы, которые встретили «гостей», желали немедленно отвести их к верховному жрецу — и Лоррину ничего не оставалось, как согласиться, хотя он чуял, что здесь таится какой-то подвох. Его тревожило то, что он не может читать мысли этих людей, сколько ни старается. Юноша так привык читать мысли людей с той же легкостью, что и выражение их лиц, что сейчас чувствовал себя полуслепым. Интересно, неужто Рена все время испытывает нечто подобное? А обычные люди-рабы, не имеющие магических способностей? Лоррину стало их ужасно жалко.

Их провели в большой шатер-фургон, наполненный крепким ароматом благовоний. Занавеска опустилась, и сперва Лоррин подумал, что они остались одни. Но, когда его глаза привыкли к полумраку, он заметил, как в глубине шатра что-то шевельнулось.

— Я думаю, ты не то, чем кажешься, укротитель единорогов, — негромко произнес низкий насмешливый голос.

Лоррин вздрогнул.

— Я? — переспросил он с самым невинным видом. — Но как я могу быть чем-то другим?

Рена стиснула руку брата. Она нервничала оттого, что не понимала чужого языка, и от всего происходящего. Лоррин всматривался в темноту, пытаясь разглядеть говорящего. Плохо, что эти люди такие темнокожие: в этом полумраке их почти не видно.

Говорящий встал. Человеческая фигура отделилась от расплывчатого силуэта возвышения и двинулась вперед.

— Я говорю, что ты не то, чем кажешься, — продолжал низкий голос, — потому что кажешься ты одним из Народа Зерна, но под этой видимостью я прозреваю нечто иное.

Я назвал бы тебя зеленоглазым демоном, но две недели назад мне доставили еще четырех таких, как ты.

Высокий, крепко сбитый мужчина с коротко подстриженными, курчавыми, седыми волосами шагнул в луч света, падающего из дымового отверстия в крыше шатра, и остановился перед Лоррином, скрестив руки на груди. Он с вызовом взглянул в глаза Лоррину. Юноша окаменел.

— Так что лучше объясни, кто ты на самом деле, укротитель единорогов,

— потребовал человек. — Объясни, почему ты похож на четырех наших пленников, в то время как та, кого ты называешь сестрой, как две капли воды походит на двух других.

«Он знает, кто мы! Он видит сквозь личины! — в панике думал Лоррин. — О Предки, что же мне делать?» Ну что ж, выбора не оставалось. «Сказать правду? Другого выхода я не вижу…»

— Это очень длинная история… — осторожно начал Лоррин.

Человек — должно быть, это и был верховный жрец — впервые скупо улыбнулся.

— Ничего, времени у нас достаточно.

И Лоррин принялся рассказывать все с самого начала.

Жрец перебивал его лишь затем, чтобы задать вопрос. Вопросы всегда били в точку. К тому времени, как Лоррин закончил свой рассказ, луч света из дымового отверстия успел доползти до середины стенки шатра, а сам юноша охрип.

— Это, пожалуй, все, о чем стоит рассказывать, — закончил Лоррин. — Двое из тех, кого вы держите в плену, действительно эльфы, а остальные четверо — явно полукровки, как и я. Мне кажется, что волшебники и в самом деле должны быть заинтересованы в торговле с вами, как они и говорят. В борьбе против эльфов им годятся любые союзники.

— Интересно…

Жрец задумчиво погладил подбородок, глядя куда-то сквозь Лоррина.

— Я, пожалуй, склонен поверить тебе. Мне надо обдумать все то, что ты мне рассказал. Похоже, дела тут сильно переменились с тех пор, как мой народ бежал на юг.

Он снова посмотрел на Лоррина, и взгляд его был настолько острым, что юношу пробрала дрожь: ему еще никогда не приходилось встречаться со столь сильной личностью.

— Поддерживай ваши личины. Думаю, я единственный, кому удалось заглянуть сквозь них, потому что мне с самого начала не верилось, что вы те, за кого себя выдаете.

Остальные будут видеть в вас людей Зерна. Без моего приказа вас никто не тронет.

«Это именно то, что я ожидал услышать», — подумал Лоррин, содрогнувшись.

— Военному вождю вы неинтересны, — продолжал верховный жрец. — Народ Зерна никогда не отличался воинской доблестью. Так что скорее всего он предоставит разбираться с вами мне. Радуйтесь: если бы он заметил ваш обман, вам пришлось бы куда хуже, чем со мной. И я думаю, что твоя иллюзия не устояла бы перед его желанием поближе познакомиться с чужеземкой.

Вскинутые брови жреца недвусмысленно дали Лоррину понять, что тот имеет в виду. Юноша преисполнился страха и гнева. Жрец хмыкнул, видя, как он переменился в лице.

— Не бойся, мальчик, с моей стороны ей ничто не угрожает. Мне не нужен никто, кроме моей супруги. Оно и к лучшему. Если бы она не избрала меня, она скорее всего, сделалась бы мужеподобной и присоединилась к воинам.

И она не потерпела бы, чтобы я смотрел на сторону.

Жрец снова хмыкнул, как если бы сама эта мысль показалась ему смешной.

— Оставайтесь в жилище, в которое я вас поселю, пока я не решу, что с вами делать. Мне нужно побеседовать с духами предков и Первого Кузнеца.

Лоррин кивнул. Выбора-то все равно не было. Жрец подошел к выходу из шатра и отдал негромкий приказ.

Вошел другой жрец, помоложе. Он вывел «гостей» наружу и проводил в небольшой шатер, один среди многих таких же. Все люди, живущие в этих шатрах, были одеты так же, как и жрец, и носили такую же железную гривну с подвеской в виде языка пламени.

Шатер был достаточно скромным: несколько подушек, яркие одеяла, под дымовым отверстием — пустая жаровня.

Как только их оставили одних, Лоррин торопливо объяснил Рене все, что произошло. Он ожидал, что известие о разоблачении напугает сестру, но девушка внимательно выслушала его, не перебивая.

— Могло быть и хуже, — заметила она, когда Лоррин умолк. — Если он здешний жрец, он мог бы сильно укрепить свой престиж, разоблачив нас. А он этого не сделал — и не сделает, я думаю. Мне кажется, между ним и военным вождем идет нечто вроде борьбы за власть. Я думаю, жрец будет держать нас в резерве, чтобы потом использовать против этого человека.

Лоррин изумленно уставился на сестру: откуда в ней все это? Нет, это, конечно, логично.., более чем логично…

Но как она догадалась об этом так быстро?

Мысли она читать, быть может, и не умеет, но зато чужие лица для нее все равно что открытая книга.

— Любой политический шаг лорда Тилара отражался на нас с матерью, — сардонически пояснила Рена. — Так что мы очень быстро научились узнавать, как обстоят дела, по самым незаметным признакам. Нам просто некуда было деваться. Прежде чем говорить что-нибудь лестное о том, кто был его союзником на прошлой неделе, надо убедиться, что он по-прежнему союзник.

— А-а… — сказал Лоррин. Он не нашел, что еще сказать.

Но тут появилась женщина с корзинкой еды, избавившая Лоррина от необходимости продолжать разговор. В корзине был мягкий белый сыр, полоски сушеного мяса, жесткие, как сапог, и свежая вода. Увидев этот скудный обед, Рена нахмурилась.

— Похоже, эта еда мне надоест, и притом очень скоро, — заметила она, принимаясь жевать полоску мяса. — Может, лучше каждый день изменять с помощью магии пару горстей травы?

— Это точно, — согласился Лоррин, хотя про себя подумал, что после этой травы мясо и сыр — просто пища богов. В последние несколько дней ему уже начало казаться, что у него отрастают рога и копыта. Юноша широко зевнул. Он только теперь заметил, что жутко устал.

— Ну что, может, отдохнем, пока есть возможность?

Рена неудержимо зевнула в ответ.

— Я.., я даже не думала, что смогу заснуть в подобной ситуации. И все же…

— И все же надо выспаться. Оттого, что мы не будем спать, ситуация не изменится.

Лоррин взял полоску мяса и отважно вгрызся в нее.

— То же самое и насчет этой еды…

Но тут Рена отобрала у него мясо. Не успел Лоррин возмутиться, как сестра уже протянула ему мясо обратно.

— Может, так лучше будет?

Лоррин попробовал — и, к своему изумлению, обнаружил, что мясо сделалось мягким. Правда, на вкус оно все равно было как вяленое мясо без приправ, но зато теперь его можно было съесть, не сломав зубов.

— А я и не знал, что ты можешь творить такое не только с травой!

Рена только плечами пожала.

— Да я и сама узнала только что.

Лоррин почувствовал, как его брови поползли вверх.

Что ни день, то новый сюрприз! Теперь она опробовала свою магию на неживом — и обнаружила, что магия действует! Что-то будет через месяц?

Быть может, с ее помощью им удастся удрать от этих кочевников? После всего что было, Лоррин уже не сомневался в необычайных способностях своей сестры.

Немного подремав, Лоррин собрал все силы и наложил на Рену заклятие речи, пока их никто не видел. Это пришлось как нельзя кстати, потому что вскоре явился еще один молодой жрец, чтобы отвести их к верховному жрецу для нового допроса. На этот раз верховный жрец говорил не только с Лоррином, но и с Реной, так что вопросов им досталось примерно поровну.

Однако легче от этого не стало — по крайней мере, Лоррину. Юноша все боялся, как бы сестра не сболтнула лишнего, хотя и сам не знал, что будет лишним, а что нет.

Но жрец, который наконец сообщил, что его зовут Дириком, расспрашивал в основном о волшебниках.

В конце концов, после нескольких часов расспросов, Дирик их отпустил. Они вышли на улицу, окунувшись в ночную прохладу.

— Смотрите, ни с кем больше не разговаривайте, в особенности с пленниками! — сурово предостерег их жрец. — Если кто-то с вами заговорит, отвечайте вежливо, но на все вопросы говорите только, что Дирик запретил вам что-либо рассказывать. А в остальном вы свободны. Можете ходить по лагерю всюду, где захотите.

Он не стал предупреждать их, чтобы не пытались сбежать — это и так было очевидно. Как и то, что любые попытки использовать магию против Железного Народа будут бесполезны. По крайней мере, для Лоррина это было вполне очевидно. Мысли читать он уже пробовал. Если бы отсюда можно было сбежать с помощью магии, ни эльфов, ни четырех волшебников тут давно бы уже не было.

Они с Реной немного побродили по лагерю, просто разглядывая все вокруг. Никто их не останавливал, не задавал вопросов, ничего не запрещал. Люди держались вполне дружелюбно и охотно отвечали на все их вопросы.

Лоррин даже забыл о грозящей им опасности. Он еще никогда не видел, чтобы кто-то жил так, как эти кочевники.

Вся жизнь Железного Народа держалась на их стадах.

Питались кочевники в основном молоком и мясом. А то, что Лоррин принимал за овечью шерсть, на самом деле оказалось зимней шерстью скота, которую вычесывали по весне. Хотя эти люди называли себя Железным Народом, они с тем же правом могли бы назвать себя Кожаным Народом. Лоррин и не подозревал, что коже можно найти такое разнообразное применение. То, что он принимал за ткань, зачастую оказывалось тонко выделанной кожей, мягкой и податливой, как полотно, и искусно раскрашенной или вышитой.

Ткани у них тоже были, но, как Рена узнала от женщины, деловито перекрашивавшей старую юбку в котле, висящем над костром, все ткани были покупные.

— Мы уже много-много лун ни с кем не торговали, и новых тканей у нас нет, — печально сказала женщина, перемешивая краску оструганной палкой. — Мы ведь не бедняки, а между тем нам приходится чинить и штопать наряды, словно беднейшему из кланов! Беда, беда…

Брат с сестрой пошли дальше. Теплый вечерний ветерок нес им вслед резкий запах краски.

У следующего костра, к которому они подошли, расположились несколько воинов. Среди воинов была женщина, одетая почти так же, как и мужчины, в таком же доспехе. И воины обращались с ней, как с мужчиной. — Тут Лоррин узнал, кто такие«мужеподобные», о которых мимоходом упомянул Дирик. Эта женщина была как раз из таких.

Эти женщины давали обет не вступать в брак и не рожать детей, и присоединялись к воинам. Таких женщин было немного, и их зачастую было непросто отличить от юношей, поскольку мышцы у них были переразвиты от непрерывных боевых упражнений. В слове «мужеподобные» не было ничего оскорбительного — оно означало просто, что эти женщины подобны мужчинам.

Интересно, а «женоподобные» мужчины бывают? Когда Лоррин спросил об этом, ему ответили:

— Да, разумеется. Только вряд ли ты отличишь их от девушек.

Еще Лоррин узнал, что кузнецов в этом народе почитают не меньше, чем воинов, — хотя у них уже давно нет металла, который можно ковать, и весь народ очень сильно тревожится по этому поводу. В конце концов, их духовным покровителем был Первый Кузнец, который даровал людям огонь и умение ковать железо. И невозможность совершать кузнечные обряды беспокоила всех людей клана. Так что Железный Народ нуждался не только в новых тканях.

Женщины тоже могли быть кузнецами, как и мужчины, но женщины и мужчины изготовляли разные изделия.

Мужчины ковали в основном оружие и доспехи, а женщины — железные украшения, которые носили как женщины, так и мужчины. Мужские украшения были в основном утилитарны и вели свое происхождение от доспехов: запястья, гривны, головные обручи, пояса и ножные браслеты. А вот женские украшения были настоящим чудом.

Лоррину никогда еще не доводилось видеть ничего подобного. Тонкая филигрань была схожа с черным кружевом — любой эльфийский ювелир позавидует! Если бы эти утонченные и замысловатые ожерелья попали в эльфийские земли, они бы очень быстро вошли в моду не только у эльфийских дам, но и у их супругов…

Но тут их внимание привлекли доносящиеся издалека звуки музыки. Мелодия привела их к огромному шатру, и тут-то они поняли, зачем Железный Народ держит у себя двоих эльфов.

Когда первый шок миновал Лоррин, он вдоволь посмеялся про себя над теми, кто в другое время и в другой обстановке мог бы быть его врагом. Но вскоре юноша, как ни странно, ощутил жалость к пленникам. Оба эльфа казались скорее пародией на тех лордов, какими они, должно быть, были до плена. Теперь, даже если им как-то удастся вырваться на свободу, пути обратно для них нет. Эльфы их не примут. Их просто нельзя было не пожалеть.

Но когда они с Реной возвратились в свой шатер, Лоррину подумалось, что, возможно, скоро ему придется жалеть себя.

***

Для Кемана прибытие новых людей, про которых кочевники говорили, что они из Народа Зерна, было уже вторым сюрпризом за тот день. О первом он почему-то не рассказал даже Каламадеа: он не был уверен, что его открытие важно, и пока не решил, что с ним делать.

Дело в том, что у одного из вьючных животных, которые тащили на себе разнообразные грузы, обнаружилась драконья тень.

Давным-давно, когда они с Шаной еще даже не подозревали о существовании эльфов и людей, Шана показала Кеману, как вычислить дракона, превратившегося во что-то еще. Такой дракон отбрасывает нечто вроде «тени», смутные очертания которой выдают его истинную сущность. Чем большую часть своей массы дракон вытесняет вовне, тем заметнее эта тень — хотя, насколько было известно Кеману, видеть эти тени умели только Алара, Шана да он сам. Во-первых, надо знать, что искать; во-вторых, тени эти видны не всегда, так что нужно еще и правильно выбрать время. Это тебе не прозрение личины, для которого всего-то и нужно что недоверие.

Кеман искренне восхищался разнообразием пород крупного рогатого скота, выведенных Железным Народом. Мало того, что эти коровы снабжали кочевников молоком и мясом, они еще заменяли им и лошадей, и ослов, и грелей. Кеман подолгу наблюдал за животными, вяло надеясь увидеть что-нибудь новенькое. В то утро он смотрел на вьючных быков — короткорогих, с широкой спиной, крепкими ногами и покладистым нравом. И внезапно одно из животных привлекло его внимание — видимо, потому, что двигалось оно чуточку не так, как прочие.

Присмотревшись, Кеман заметил и другое отличие — драконью тень.

Кеман решил, что ошибся, а возможно, потихоньку сходит с ума от скуки. Он пристально наблюдал за той коровой все утро, пока его не позвала Шана. Она только что вернулась от Дирика и созвала маленькое совещание.

Как только они обсудили все что надо, Кеман вернулся к стаду, разыскивая ту самую корову. Корова была на месте — и тень тоже.

Он уселся и принялся наблюдать за ней — и наблюдал, пока солнце не стало клониться к западу. Кеман не обращал внимания ни на жару, ни на оводов, которые тщетно пытались укусить дракона и улетали разочарованные. Он наблюдал за коровой с разных сторон, бродя следом за стадом. И к вечеру наконец убедился, что она действительно ведет себя не так, как другие.

Точнее было бы сказать, что она старательно подражает другим коровам. Ее движения были несколько искусственными. Через некоторое время Кеман обнаружил, что она выбрала себе одного из быков и копирует все его движения. Когда бык опускал голову и принимался щипать траву, корова делала то же самое. Когда бык оборачивался и смотрел на что-нибудь, корова повторяла его движение.

Когда он спустился к реке попить, корова последовала за ним, а когда он улегся на траву, корова легла в нескольких футах от него. Она буквально не сводила глаз с этого быка, что для коровы было несколько странно.

Значит, Кеман все-таки не сошел с ума и драконья тень ему не померещилась. Эта корова на самом деле не корова, а дракон.

Но раз она не дала ему о себе знать, значит, она не из мятежников, примкнувших к Шане и волшебникам. Эти драконы прекрасно знали, как выглядит Кеман в обличье полукровки, и непременно подали бы ему знак, едва увидев его. Так из какого же она Логова? Это очень важно.

Если из прежнего Логова Кемана, она вполне может оказаться врагом, и тогда у них с Шаной будут неприятности.

А если она из другого Логова, неизвестно, как она к ним отнесется, и это опять же грозит неприятностями.

Так что, пожалуй, не стоит подходить к ней и пытаться завести беседу на драконьем языке или поговорить с ней мысленно. Лучше пока не выдавать себя и хорошенько все обдумать.

И Кеман наблюдал за коровой, пока солнце не село.

Сгустились сумерки, но драконы и в темноте видят неплохо.

В траве застрекотали цикады. Стадо устраивалось на ночлег.

Секретным оружием Кемана был Каламадеа. Если эта драконица из чужаков и дело дойдет до конфликта, присутствие Каламадеа, старейшего дракона во всех Логовах, заставит ее убраться прочь. Если только она не из его прежнего Логова. В этом случае она может уйти, а может и не уйти: в Логове было несколько драконов, которые были бы чрезвычайно рады обнаружить, что Каламадеа сейчас так же беспомощен, как Кеман и Шана, и не преминули бы воспользоваться случаем.

Кеман долго колебался. Сумерки сменились ночной темнотой, взошла луна, осыпавшая спины коров нежно-золотистой пылью, а Кеман так и не принял решения. Он уже встал, чтобы вернуться в шатер, к друзьям, но ноги сами понесли его к стаду: Кеману хотелось поближе взглянуть на эту фальшивую корову.

«Интересно… Она — если это „она“: может быть, это „он“, который сменил не только облик, но и пол, — сейчас так же уязвима, как и мы. Как правильно заметил Каламадеа, на то, чтобы сменить облик, требуется время. Если я подниму шум, незамеченной ей уйти не удастся».

Фальшивая корова наблюдала за ним не менее настороженно, чем он за ней. Легкий ночной ветерок взъерошил волосы Кемана. Заметила ли она, что за ней следят?

А вдруг она тоже умеет видеть драконью тень?

«Если да, тогда она все знает. А если она все знает, она может сбежать, как только я уйду, — отойдет потихоньку от стада, пастухи ничего и не заметят…» Это заставило его решиться. Выбора нет, и за Каламадеа ходить некогда. Надо что-то делать, причем немедленно!

Корова-драконица встревоженно шевельнулась. Значит, она действительно догадалась, что он за ней следит!

Ничего не поделаешь, придется действовать.

Оставалось только надеяться, что он сделал правильный выбор.

***

Риадорана решила присоединиться к этому клану Железного Народа в основном потому, что он оказался на территории ее Логова именно тогда, когда она собралась проходить свое Испытание. В их Логове был обычай посылать подростков провести целый сезон в одном и том же облике в таком месте, где они могли шпионить за людьми.

Именно за людьми, а не за эльфами: те жили слишком далеко от территории Логова и к тому же были слишком скучны и предсказуемы, чтобы представлять опасность для Логова. Правда, несколько сезонов тому назад ходили слухи, что дела у эльфов идут хуже и хуже — но все равно, это все далеко и не касается их Логова. Жизнь в горах и на юго-западной равнине и без того достаточно захватывающая, чтобы отправляться так далеко лишь за тем, чтобы разочароваться.

Пребывать в одном и том же облике так долго было весьма непросто, но в этом и состоял смысл Испытания.

Выбор оказался удачным: этот клан, ушедший из своих прежних земель из-за продолжительной засухи, вел себя очень необычно для Железных кланов, связанных древними традициями. Если Дора не ошибалась, здесь намечалось нечто вроде революции: военный вождь намеревался сделаться единственным предводителем клана. Дора обернулась вьючной коровой с клеймом вождя именно затем, чтобы подслушивать, что о нем говорят. Кое о чем она услышала даже из собственных уст Джамала. Все эти сведения могут оказаться чрезвычайно ценными для ее Логова.

Этот Джамал очень честолюбив. Он хочет сделаться не просто вождем клана, а вождем всего Железного Народа!

И, судя по тому, как идут дела, возможно, Джамалу это и удастся, особенно если старый Дирик недооценит его амбиций и хитрости. А ведь этот клан и без Джамала был необычным: Доре еще не случалось видеть, чтобы Железные кланы держали у себя в рабстве эльфов. Возможно, этот клан окажется необычным и в других отношениях… А это может представлять угрозу для ее Рода!

Все это, вместе взятое, заставило Дору задержаться здесь еще на несколько недель, хотя срок Испытания давно истек и можно было отправляться домой. Ее Роду нужно иметь здесь своего наблюдателя, хотя бы затем, чтобы знать, кто одержит верх: Джамал или Дирик. И вот Дора осталась. Она делала вид, что мирно пасется вместе со стадом, когда в лагерь привели новых пленников.

Они походили на эльфов — но это были не эльфы! Ни один эльфийский лорд не может похвастаться загаром, и волосы у них всегда бледно-золотистые. И уши у этих новичков были только слегка заостренные, а не в форме наконечника копья, как у благородных эльфов. Дора с неподдельным коровьим недоумением наблюдала, как их приковывали к задку фургона. А потом она присмотрелась внимательнее и удивилась еще больше.

У двоих пленников была драконья тень!

Она не знала, что думать, не знала, что делать. Первым ее порывом было броситься на выручку. Но благоразумие заставило ее остановиться. А может, они не хотят, чтобы их выручали? Может, они тут нарочно? Возможно, у них какие-то свои планы, а, освободив их, она все испортит!

А возможно, они тоже проходят Испытание. Если Дора вмешается, они будут опозорены. Дракон, у которого возникли проблемы во время прохождения Испытания, должен выпутываться из них самостоятельно. В этом весь смысл. Какое же это Испытание, если тебе помогают? Дора не рассчитывала, что кто-то еще из ее сверстников присоединится к этому клану, но всякое ведь бывает.

А сегодня один из драконов целый день следил за ней, и Дора начала подозревать, что он догадался, кто она такая. Все Логово знало, что она проходит свое Испытание здесь. Значит, он должен был ее узнать. В этом нет ничего плохого, если только…

Если только он не такой же подросток, как она, и все это не часть хитроумного плана! Вдруг он хочет выпутаться из неприятностей, втянув в неприятности ее?

Дора боязливо наблюдала за драконом, подавляя нарастающее чувство голода, который никакой травой не уймешь. Дракону необходимо питаться мясом, даже в коровьем обличье, по крайней мере раз в два-три дня, а Дора уже очень давно не охотилась. Обычно она просто потихоньку уходила от стада, скрывалась в темноте, меняла облик и улетала. Она возвращалась прежде, чем кто-то из пастухов успевал заметить ее отсутствие, наевшись на три дня вперед, так что можно было снова притворяться добропорядочной коровой. Но при этом незнакомце… Если она попытается уйти, он может кликнуть пастухов! Так что при нем скрыться не удастся.

Дора про себя ругательски ругала непрошеного сторожа, жалея, что не может вызвать грозу, как шаман. Под прикрытием хорошего ливня она могла бы уйти незамеченной. А парочка молний, ударивших в землю где-нибудь поблизости, устроит панику даже в самом мирном стаде, и она могла бы убежать вместе с обезумевшим скотом!

Но Дора не была шаманом, и грозовых туч поблизости не наблюдалось. Небо как назло было совершенно ясное, звезды так и сверкали, и ветер нес запах травы, смятой копытами сотен пасущихся животных.

В животе у Доры забурчало. Желудок протестовал против травы, которой его набили. Положение становилось отчаянным!

«Если он так и будет тут торчать, — лихорадочно размышляла Дора, — мне ничего другого не останется, как превратиться в единорога и самой вспугнуть стадо!» Конечно, это означает, что она оставит свой пост и, возможно, провалит Испытание, но это неважно. Если этот дракон ее выдаст, она его все равно провалит.

Стоп! Дракон направляется к ней! Кажется, он собирается обратиться к ней напрямую…

«Ну что, друг мой, — прозвучал у нее в мозгу осторожный голос, — что будем делать? Я не могу отсюда уйти, но и ты не можешь, пока я за тобой слежу».

Голос был мужской и более взрослый, чем она думала.

Но главное — голос был незнакомый!

Как такое может быть?

Чужой дракон? Откуда? Сама мысль о том, что на свете есть дракон, которого она не знает, казалась невероятной.

«Кто ты?» — спросила Дора, не успев ничего обдумать.

— «Кеманорель, бывший обитатель Логова Леланолы, — немедленно ответил незнакомец. — А теперь живу в Логове Волшебников. А ты кто? Из какого ты Логова?» Дора ответила не сразу. Колени у нее подогнулись, рот раскрылся от изумления. Она молча разглядывала дракона в его необычном, полуэльфийском-получеловеческом обличье. Логово Леланолы? Это что еще за Логово? Она никогда еще не слышала, что на свете есть другие Логова, кроме ее собственного. А что это еще за Логово Волшебников такое, во имя Огня и Дождя?

Неужели Логов много? Это значит, что Врата, через которые драконы пришли в этот мир, были не одни! А ведь ее Род об этом и не подозревает…

«Риадорана, — робко ответила она наконец. — Я из… из единственного Логова, о котором я когда-либо слышала. Оно даже никак не называется. И.., мне кажется, нам надо поговорить!» Ответом ей было ошеломленное молчание, такое же длительное.

«Д-да, пожалуй… — медленно ответил незнакомый дракон после мучительной паузы. — И, думается, лучше поговорить прямо сейчас».

***

Шана не ожидала, что Железный жрец вызовет ее снова так поздно. Поэтому, когда один из младших жрецов явился за ней, она сперва испугалась. Кемана не было на месте — она увидела это сразу. Неужели он попытался сбежать и его поймали или, хуже того, ранили или убили?

А иначе зачем бы Дирику говорить с ней посреди ночи?

Каламадеа с Тенью тоже вскочили с постелей, но жрец сурово приказал им оставаться на своих местах. У жреца с собой, кроме светильника, было еще и оружие, так что он мог настоять на выполнении приказа. К тому же скорее всего снаружи его ждали еще полдюжины воинов, готовых ворваться в шатер по первому же зову. Так что оба лишь беспомощно смотрели, как Шана выползла из-под одеяла и встала на ноги. В их глазах отражался тот же страх, который ледяным комом сдавливал ей желудок.

Жрец махнул ей рукой, приказывая следовать за ним.

Шана оглянулась на товарищей, пожала плечами, откинула занавеску и выбралась наружу. Была глухая полночь. В лагере царила тишина — только цикады стрекотали да издалека доносились звуки, издаваемые стадом. В ночном воздухе висела особая тяжесть, какая появляется только после полуночи. Было сыро, безветренно и довольно холодно.

Шану пробрала дрожь — не от страха и не от холода, а просто оттого, что ее разбудили среди ночи. Нервы у нее были напряжены. Она направилась к ожидающему жрецу и предполагаемой полудюжине воинов. Луна села, почти все костры в лагере погасли. Единственный свет шел от светильника, который держал жрец. Шана зевнула и обняла себя за плечи, пытаясь согреться после постели. Она пристально вгляделась в лицо жреца, стараясь по его выражению угадать, что ее ждет.

Лицо жреца выглядело суровым, но не сердитым и даже не особенно озабоченным. Так, возможно, дело вовсе не в Кемане?

Жрец привел ее к шатру Дирика, но, вопреки обыкновению, не поднялся по лесенке, чтобы проводить Шану внутрь, а махнул рукой, показывая, чтобы она шла одна.

Деревянные ступеньки заскрипели под осторожными шагами девушки. Она откинула тяжелую войлочную занавеску и проскользнула в теплое нутро шатра, наполненное благовонным дымом.

Дирик ждал ее, восседая на подушках. На нем был свободный балахон, измятый, словно жрец сам только что встал после беспокойного сна. Над головой жреца горела лампа. Дирик был не один. У входа ждал еще кто-то.

Это был не Кеман, как все время боялась Шана.

Но это был волшебник. Не человек, не эльф, а именно волшебник. Эти заостренные уши и зеленые глаза ни с чем не спутаешь. Но только вот беда: единственными волшебниками во всем лагере были они с Меро. И Меро остался в их шатре.

— Шана, — негромко сказал Дирик, — это Лоррин.

Я попросил его убрать личину, которую он носил все это время. Полагаю, ты знаешь, кто он такой, хотя вы и незнакомы.

Преодолев первое потрясение, Шана вгляделась в незнакомого волшебника повнимательнее — и узнала его.

— Ты один из тех варваров, которые приехали с разведчиками!

Волшебник кивнул и кривовато улыбнулся.

— И моя человеческая личина оказалась недостаточно хороша, чтобы обмануть жреца Дирика, — печально признался он. — Я искал вас, но не думал найти вас здесь!

— Ты искал именно меня или вообще волшебников? — рассеянно уточнила Шана. Дирик наблюдал за ними, чуть заметно улыбаясь.

— Я искал волшебников… — начал Лоррин, потом взглянул на Шану повнимательнее — и глаза у него полезли на лоб.

— Не может быть! — воскликнул он, тряся головой, словно хотел отогнать наваждение. — Это не можешь быть ты.., не одна же такая рыжая…

«Ага, значит, он знает, как я выгляжу».

— В самом деле? — переспросила Шана, немного скривившись — ей было неловко, что ее застали в таком положении. — Это почему же? Потому что Лашана, Проклятие Эльфов, не может быть настолько глупа, чтобы попасть в плен во время обычной разведывательной вылазки? Ну что ж, Проклятие Эльфов, возможно, и нет, а вот я, Лашана, боюсь, действительно достаточно глупа, чтобы то и дело попадать впросак. Только обычно мне хватает ума выпутаться!

Лоррин стоял столбом, глядя на нее, и ничего не отвечал, так что Дирик взял разговор в свои руки с апломбом человека, привыкшего повелевать.

— Теперь верю, — сказал он. — Вы, детки, недостаточно взрослы и хитры, чтобы разыграть такую сцену нарочно. И то, что рассказали мне вы оба, совпадает. Вы действительно не зеленоглазые демоны. Вы нечто совсем другое.

Он указал на груду подушек рядом с собой и приказал:

— Садитесь. Я провел большую часть ночи без сна, обдумывая, что с вами делать. Нам надо потолковать.

Шана не удержалась и зевнула. Потом плюхнулась на подушки. «Неужто до утра подождать нельзя было?» — кисло подумала она.

— До утра я ждать не мог, — сказал Дирик, словно бы прочитав ее мысли. — Во-первых, потому, что утром за нами будут следить соглядатаи Джамала. А то, что я разбудил вас обоих посреди ночи, я могу объяснить тем, что Первый Кузнец послал мне знамение, повелев немедленно допросить вас обоих.

Шана неохотно кивнула. Лоррин терпеливо ждал.

— Я уже не обладаю той властью, что прежде, — продолжал Дирик. Шана поразилась его откровенности. — И с каждым днем власть утекает у меня сквозь пальцы как песок. Если бы все зависело только от меня, на рассвете я отпустил бы вас, чтобы вы вернулись к своему народу и передали ему предложение заключить союз и торговать с нами. Но тут правит Джамал. И пленниками распоряжается именно он. А Джамал желает, чтобы вы навечно остались при племени как доказательство его силы и доблести.

Он убедил себя, что все зеленоглазые демоны такие же, как те двое, которых мы уже держим в плену. Он думает, что нашему клану удастся завоевать земли демонов и завладеть их богатствами.

Лоррин отчаянно замотал головой.

— Простите, сударь, но вы даже представить себе не можете, как велика сила могущественнейших эльфийских владык! — горячо воскликнул он. — Пожалуйста, поверьте мне: если ваш народ нападет на них, вам, возможно, удастся перебить часть солдат-людей, которые им служат, но к самим эльфам вам и близко не подойти! Даже если они не смогут использовать свою магию против вас самих, у них останется еще масса возможностей! Они могут разверзнуть пропасти, которые поглотят ваших воинов, они…

Дирик поднял руку, останавливая юношу.

— Не надо меня убеждать, молодой человек, — мягко сказал он. — Я это и так знаю, настолько хорошо, насколько это может знать человек, который никогда не видел ничего подобного своими глазами. Убеждать нужно Джамала, а Джамал этому не поверит, пока наш клан не погибнет.

— Так что же нам делать? — спросила Шана, остро сознавая собственное бессилие. — Ты не стал бы будить нас посреди ночи только для того, чтобы сообщить, что ты не можешь дать нам уйти и что Джамал ведет ваш народ на войну, в которой вам не победить!

Дирик взглянул на девушку с одобрением.

— Нет, конечно, — кивнул он. — Я позвал вас, чтобы сделать вас участниками моего.., заговора, если хотите.

Или чтобы самому стать участником вашего заговора.

Я действительно хочу, чтобы вы оказались на свободе.

Я хочу заключить торговый договор с вашим народом.

Я хочу избежать войны с зеленоглазыми демонами. Это все вытекает одно из другого, а потому полагаю, что для начала нам следует обсудить, как помочь вам сбежать.

Шана уже вторично за последние несколько минут испытала неимоверное облегчение. У нее даже голова закружилась. Она поспешила сосредоточиться на пряном аромате благовоний, на мягкой ткани, которой касались ее пальцы, на собственном теле, опирающемся на подушки.

— Это надо устроить таким образом, чтобы тебя никто ни в чем не заподозрил, — сказал Лоррин, пока Шана приходила в себя. Его слова заставили девушку мгновенно очнуться.

— И еще, — тут же добавила она, — если мы хотим заставить клан усомниться в мудрости военных планов Джамала, не следует ли обставить дело так, как будто сбежать нам ничего не стоило? Не следует ли сделать вид, что мы могли встать и уйти в любой момент и оставались здесь только потому, что нам было так угодно?

Дирик чуть вскинул брови, как если бы слова Шаны его удивили, и кивнул.

— Да, это было бы очень неплохо, — ответил он. — Очень даже неплохо. Это показало бы всем, что Джамал переоценивает наши силы, и позволило бы существенно ослабить его влияние.

Лоррин нахмурился.

— Следует ли понимать это так, что ты не станешь открыто помогать нам? — осторожно спросил он.

Дирик кивнул. Шану это, впрочем, не особенно удивило.

— А тайно? — спросила она. — Вот, к примеру, нет ли у тебя ключа от этих проклятых ошейников? Они мешают нам использовать нашу силу. Если надо сделать вид, что ошейники нам не помеха, без твоей помощи не обойтись!

Дирик поразмыслил.

— Ключа у меня нет, — ответил он, потом улыбнулся. — Но я ведь кузнец, в конце концов! Я могу либо изготовить ключ, либо переделать замки таким образом, что они будут казаться запертыми, но вы в любой момент сможете их снять. Этого достаточно?

— Конечно! — радостно ответила Шана. — И еще надо, чтобы Лоррин потихоньку посещал нас. Мы научим его как следует пользоваться своей магией. Мы с Меро знаем кое-какие штучки, которым он точно никак не мог научиться.

Лоррин поклонился Шане, к ее немалому удовольствию.

— Я так и думал, — сказал юноша. — Все, чем я владею, — это эльфийская магия и чтение мыслей. Зато я знаю кое-какие эльфийские штучки, которые могут оказаться новыми для вас. Меня ведь обучали, и обучали очень неплохо. До недавнего времени я считался сыном и законным наследником лорда Тилара, и меня воспитывали, как благородного эльфа.

У Шаны снова глаза на лоб полезли.

— Хотела бы я знать, как это вышло! — воскликнула она.

— Еще узнаешь, но только не сегодня, — перебил ее Дирик. Теперь и он зевнул. — Этот разговор избавил меня от части тревог, и теперь мое тело требует отдыха, в котором я ему отказывал.

Шана попыталась удержаться от зевка, но у нее ничего не вышло. Лоррин тоже зевнул, и стало ясно, что сегодня они больше ничего разумного не скажут.

— Я сведу тебя и твоих товарищей с Лоррином и его сестрой, — пообещал Шане Дирик. — И думаю.., думаю, это будет проще, если утром я окажу людям Зерна великую честь.

Он выжидающе взглянул на Лоррина. Юноша улыбнулся и задал ожидаемый вопрос:

— Какую честь, о жрец?

— Я приглашу вас поселиться в моем шатре и быть моими гостями, — ответил Дирик. — И вы, разумеется, тут же согласитесь. Ибо честь эта воистину велика, и к тому же тогда вы окажетесь под моей защитой.

— Конечно, о жрец! — Лоррин поклонился с утрированным почтением. — А поскольку мы — всего лишь люди Зерна и воины из нас никакие, Джамалу мы неинтересны, и он увидит в этом всего лишь твою безнадежную попытку вернуть себе утраченный авторитет.

Дирик широко улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Он жестом предложил им встать и поднялся сам.

Шана услышала, как хрустнули суставы жреца, и не в первый раз спросила себя, сколько же ему лет.

— Да, волшебник, сдается мне, ты не менее хитер, чем Железный жрец! — сказал Дирик.

— А ты, жрец, не менее хитер, чем полукровка! — отпарировал Лоррин. Они с Шаной хихикнули, направляясь к выходу.

***

Мире лениво кружила над лагерем, кишащим этими странными чернокожими людьми, и внимательно наблюдала за всем, что творилось внизу. Ей ничего не стоило придать своему зрению такую остроту, что даже орел по сравнению с ней показался бы близоруким. Она парила так высоко, что с земли казалась не более чем точкой, и все же легко могла сосчитать кольца на руках у женщины или шарики в детской погремушке.

А когда стемнеет, среди шатров появится еще один воин. Железные украшения подделать не так трудно, если их не будут разглядывать при дневном свете.

Она уже довольно много выведала таким образом.

Хотя в эльфийских торговых городах, конечно, можно узнать куда больше.

Мире делила свое время между Цитаделью волшебников — там она обычно притворялась выступом скалы в той пещере, где Каэллах Гвайн встречался со своими приспешниками, — и торговыми городами, где она появлялась в нескольких обличьях. Но самые интересные сведения она добыла, обернувшись мужчиной-рабом и проникнув в дом предполагаемого супруга Рены.

Ей пришлось проторчать там дольше, чем она рассчитывала. Но полученные сведения стоили риска.

Выбравшись из поместья, Мире опять взмыла в небо и вернулась в новую Цитадель. Проскользнуть в пещеры и спрятаться там оказалось совсем нетрудно. В Цитадели Мире тоже пробыла дольше, чем собиралась, но дело опять же того стоило.

Она узнала, что Шаны и Кемана тут нет. Узнала, в какую сторону они направились. Именно так ей и удалось их отыскать.

И еще Мире узнала из первых уст, что волшебники тратят слишком много времени на обсуждение того, кто должен быть главным в Цитадели, и слишком мало — на строительство защитных укреплений.

Старший братец будет не слишком-то рад услышать все это. Мире собиралась сообщить ему новости в самый неподходящий момент…

Особенно внимательно драконица следила за одним из шатров. Там жил человек, с которым ей непременно надо было поговорить.

«Ага, вот он! Хорошо».

Джамал вышел из шатра напряженной походкой, выдающей сдерживаемый гнев. Мире на это и рассчитывала.

Когда вождь бывал не в духе, он всегда отправлялся на охоту и всегда в одиночестве.

Как и раньше, Джамал задержался лишь затем, чтобы захватить лук и стрелы с оружейной стойки под навесом рядом с шатром, и направился к краю становища. Остановить его никто бы не осмелился: все знали, каков бывает Джамал в дурном настроении, и предпочитали предоставить ему излить свой гнев на диких животных.

Выйдя за пределы лагеря, Джамал пустился бежать быстрой, неутомимой волчьей рысцой, которой всегда передвигались эти люди, когда не ехали верхом. Они могли пробежать так много миль, а сегодня Джамал, похоже, вознамерился побить свой собственный рекорд.

«Прекрасно!» Мире было нужно, чтобы вождь удалился как можно дальше от лагеря.

Она продолжала описывать круги в небе, но теперь в центре этих кругов был Джамал — крошечная черная фигурка, скользящая через травы с легкостью дельфина, ныряющего в волнах.

«Сейчас.., сейчас…» Джамал внезапно свернул. Когда Мире увидела, куда он направляется, она чрезвычайно обрадовалась. «Как нарочно!» Джамал бежал в сторону небольшого овражка, заканчивающегося тупиком. До лагеря отсюда было как до эльфийских земель. В овражке бил родничок, и сюда часто приходили единороги. Наверно, потому Джамал его и выбрал.

Мире застыла в воздухе, точно сокол, готовый ринуться на добычу. Джамал достиг устья оврага, помедлил — и начал спускаться.

«Ур-ра!» Мире прижала крылья к бокам и камнем рухнула вниз.

Ветер ударил ей в ноздри, в глаза, вынудив опустить второе веко и оттянуть назад уголки рта.

В последний момент Мире распахнула крылья, замедлила падение, превратив его в изящный спуск, и с шумом приземлилась у входа в овражек.

Джамал резко развернулся, изумленно разинул рот и выронил лук со стрелами, уставившись на существо, внезапно преградившее ему дорогу.

Мгновение он стоял неподвижно. Потом глаза его сузились. Вождь подхватил оружие и приготовился дорого продать свою жизнь.

Мире расхохоталась.

— Опусти свою игрушку, друг мой! — прогремела она, обращаясь к вождю на его родном языке. — И я не напрасно называю тебя другом. Ведь у вас в народе говорят: «Враг моего врага — мой друг», не так ли?

Джамал осторожно кивнул. Очевидно, он снова был ошарашен — как тем, что Мире говорит на его языке, так и самой ее речью.

— Так вот, — хмыкнула Мире, — я твой друг. Ибо мои враги — также и твои. Хочешь, я назову их?, Джамал кивнул снова.

— Железный жрец Дирик, — начала Мире, видя, как при каждом имени вождь удовлетворенно прижмуривается. — Эти двое из Народа Зерна. И, — тут она сделала многозначительную паузу, — так называемые «демоны», Шана и Кеман. Которые на самом деле вовсе не демоны, а нечто другое.

— Как ты? — уточнил Джамал. Мире мысленно похвалила его за проницательность.

— Один из них — да, — сказала драконица. — Который — потом скажу. А пока нам с тобой надо обсудить наши планы. Вдвоем мы сумеем отомстить, а ты — ты станешь единовластным вождем Железного Народа.

Джамал улыбнулся, выпрямился и поклонился драконице, признав в чуждом существе родственную душу. Мире поклонилась ему в ответ и улыбнулась про себя. Все шло именно так, как она рассчитывала.

Жизнь прекрасна!

Глава 8

Утром Дирик прислал обещанное «приглашение», и Лоррин с сестрой быстро собрали свои пожитки и отправились следом за посланцем. Хотя что там было собирать-то!

Пожитки у них были весьма скромные, даже по меркам кочевников. Когда «гости» вошли под полог шатра, застенчиво улыбаясь, в промокших от росы башмаках, Лоррин подумал, что Шана не обрадуется, когда узнает, что его сестра вовсе не волшебница…

Дирик лично приветствовал гостей, с почтением, подобающим людям, которых принимаешь под свой кров.

Устраивать их он предоставил своей жене Кале. Старый жрец ни за что не стал бы вмешиваться в дела жены, а распоряжаться по дому — дело женское.

— Ты уверен, что не хочешь лично позаботиться об их размещении? — спросила Кала, многозначительно приподняв брови.

— Главное, чтобы ты не уложила их в нашу постель. А в остальном я полагаюсь на твое благоразумие.

Кала усмехнулась и заметила:

— Многие мужчины смотрят на это иначе!

Дирик хмыкнул.

— И это не только постыдно, но еще и глупо. Они, должно быть, желают доказать свое мужество, решая все за женщин? Неужто их гордость настолько уязвима, что не выносит, когда им противоречат по поводу котлов и ковриков?

— Молодым воинам непременно надо быть единовластными хозяевами у себя в шатре, — проворчала Кала, уводя за собой молодых гостей. — Боюсь, скоро дело дойдет до того, что они даже перестанут принимать женщин в свои ряды!

Дирик только головой покачал. Ему подумалось, что это еще один из признаков того, насколько Джамал перекраивает все древние традиции. «А ведь рядом с Первым Кузнецом была его Первая Жена, которая дала Ему огонь для горна из очага, который Она хранила, и научила Его всем таинствам пламени и угля! И кто, как не Она, создал первые мехи и нагнетал воздух, пока Он ковал мир? Пока Он создавал небо, солнце и луну, Она ловила искры, летящие из горна, и помещала их на небо — и так появились звезды, а дым из горна сделался облаками. И когда Он выковал землю с морями, Она заткала их тонким узором растений. Когда же Он обратил помыслы к тому, чтобы населить землю живыми существами, Она и тут украсила его труды своими выдумками — ведь это Первая Жена одела птиц в яркие перья и научила их петь, наделила оленей ветвистыми рогами, ящериц — чешуей, зверей — мехом и шерстью и раскрасила их во все цвета радуги».

Мужчина, который забывает об этом, не только не благочестив, но и глуп. Ведь он лишает себя лучшего друга и советника…

«Воистину тот, кто лишает свою помощницу и спутницу жизни подобающей ей власти, лишен разума и здравого суждения!» И к тому же зачем брать на себя лишнюю работу, если можно свалить ее на жену, а?

«Гм… Но ведь такие глупцы берут на себя не работу, а только власть и ответственность. Работа-то по-прежнему остается на плечах женщин, только вот им мешает то, что распоряжаются всем глупцы».

Что ж, это всего лишь еще одно, что разделяет их с Джамалом. Неудивительно, что военный вождь до сих пор не нашел девушки, которая пожелала бы войти в его шатер как жена. Его мнение о том, что женщина «должна знать свое место», давно сделалось притчей во языцех. Уж не потому ли Джамал так озабочен тем, чтобы добиться власти, а?

Дирик упрекнул себя. Время ли сейчас размышлять об отвлеченных материях?

Улыбающаяся Кала уже исчезла вместе с гостями. Их собственные дети уже выросли, завели семьи, и теперь Кале не о ком было заботиться, кроме как о себя да муже.

Она зачастую тяготилась вынужденным бездельем и потому искренне радовалась гостям. А в последнее время гости появлялись нечасто — ведь их клан уже давно кочевал вдали от прочих Железных кланов, — так что Лоррину с Реной Кала радовалась вдвойне. Кроме того, Кала была посвящена во все замыслы Дирика. И вряд ли он мог бы доверить этих бледнолицых чужестранцев более надежным рукам. К тому же Кала могла ответить на любой их вопрос, а Дирик предвидел, что вопросов будет немало.

«А заодно моя женушка позаботится о том, чтобы как следует приодеть девушку. Девушка вроде бы кажется покладистой — и ей же лучше: Кала не терпит, когда ей перечат!» А сам Дирик тем временем принялся обдумывать другую часть своего плана: под каким предлогом он мог бы почаще вызывать к себе пленников? Ведь пленные официально находились в распоряжении Джамала, и, если жрец будет слишком часто с ними общаться, вождь начнет смотреть на это косо. Первый Кузнец не так уж часто посылает знамения, так что придется выдумать какой-нибудь другой повод.

«Впрочем, насчет прошлой ночи меня пока никто не расспрашивал, так что на крайний случай можно будет отговориться и знамением». Но неплохо все же было бы придумать что-нибудь посущественнее…

— Жрец Дирик! — окликнули снаружи.

Дирик вздрогнул от неожиданности. Голос был незнакомый. Жрец поспешно взял себя в руки. Быть может, он поторопился, решив, что по поводу прошлой ночи оправдания не понадобятся.

— Входи! — отозвался он уверенным, ровным тоном, со всем достоинством, подобающим его сану.

Вошедший юноша был одет как воин, и на шее у него висела гривна со скрещенными копьями — знаком военного вождя. Значит, он из людей Джамала, а не какой-нибудь пастух, ищущий откровения свыше. Однако, когда Дирик устремил на воина суровый взгляд, тот поклонился довольно почтительно, хотя и несколько запоздало.

«Ага, видно, я все же еще не растерял всю власть в клане!»

— Жрец Дирик, я явился от военного вождя, — сказал юноша, выпрямившись.

Дирик терпеливо ждал, пока юноша изложит поручение, но тот замялся, словно бы не находя слов. Странно.

Если Джамал прислал вызов, отчего же его посланец так колеблется? С таким делом следовало посылать кого-нибудь понаглее!

— Военный вождь почтительнейше просит уделить ему частицу твоего времени, — сказал наконец юноша.

Дирик вопросительно приподнял бровь.

— Моего времени? Мое время посвящено служению моему народу, и вождь это прекрасно знает. Упрашивать меня нет нужды.

Воин неловко переминался с ноги на ногу.

— Дело в том… Видишь ли, достойнейший жрец, дело в этих новых рабах. Вождь просит, чтобы ты взял на себя труд допросить новых пленников о том, откуда они взялись и где живет их племя.

Теперь Дирик вскинул обе брови. На этот раз изумление его было неподдельным.

— Я? — недоверчиво переспросил он. — Но разве подобные вопросы не находятся в ведении военного вождя?

Юноша смешался еще сильнее.

— Это так. Но вождь все же просит, чтобы ты взял это на себя, а потом сообщил ему о том, что узнаешь.

Дирик сделал суровое лицо.

— Отчего же вождь вознамерился поручить это мне?

Ведь я занят не менее его — и мое время посвящено всему клану, а не только воинам. У него должна быть какая-то серьезная причина, чтобы отрывать меня отдел и поручать мне допрашивать демонов. Ведь это нужно лишь затем, чтобы вступить в войну с ними! А Первый Кузнец не завещал нам воевать с демонами ради добычи или ради чего бы то ни было.

Разумеется, Дирику только того и надо было: он ведь как раз подыскивал повод побольше общаться с пленными. Но жрец надеялся, что воин под влиянием смущения выдаст истинную причину, двигавшую Джамалом. К тому же ему вспомнилась сказка про Первого Кузнеца и хитрую песчаную лисицу…

«Если я, как та лисица, буду говорить, что мне совсем не нужно это жирное красное мясо, что я терпеть не могу жирного красного мяса, что жирное красное мясо едят одни только глупцы, быть может, мясо оставят без присмотра…» Расчет оказался верным.

— Они.., они не хотят больше разговаривать с ним, о жрец, — признался воин, ежась под пристальным и недовольным взглядом Дирика. — Женщина сказала мужчинам, которые пришли с ней, чтобы они с ним больше не разговаривали. Джамалу не хочется их пытать, потому что они скажут все что угодно, лишь бы избежать пыток, и тогда он не сможет отличить ложь от правды.

Юноша сглотнул, на лбу у него выступил пот.

— Женщина говорит, что отныне будет беседовать только с тобой.

Взгляд Дирика ничуть не смягчился.

— Ах, вот как? И почему же женщина-демон отказывается беседовать с кем-то, кроме меня? Мне это не очень-то нравится — все дело выглядит чересчур подозрительно.

Быть может, демоны хотят навести на меня порчу! Быть может, они страшатся силы Первого Кузнеца и стремятся избавиться от его верховного жреца, чтобы безнаказанно творить свои злодеяния!

«Нет-нет, я не хочу этого жирного красного мяса!» Что бы ни сделала Шана, это, по-видимому, смутило и разгневало Джамала. И при этом она ухитрилась сделать так, что Джамал не мог проявлять свой гнев, не потеряв лица. Надо же, какая умница! Впрочем, внешне Дирик никак не выказал своей радости.

— Она сказала… — теперь воин говорил почти шепотом, словно позор вождя бросал тень и на него самого. — Она сказала, что устала доказывать вождю, что они не демоны и что в своем народе она сама военный вождь, а наш вождь не оказывает ей должных почестей. Что он унижает ее, и она решила отплатить ему той же монетой. Она говорит, что ты, жрец, был единственным, кто обошелся с ней так, как надлежит обходиться с пленниками, и потому отныне она будет разговаривать только с тобой. Она сказала это сегодня утром при множестве свидетелей.

«Ух ты! Быстро же она учится, эта девушка! Она использовала против Джамала наши обычаи, и теперь он ничего не может поделать!» Дирика разбирал смех, но он сохранял суровое выражение лица. Жрец немного помолчал, как бы обдумывая просьбу, и наконец произнес:

— Хорошо. Я буду говорить с пленными вместо Джамала. Быть может, они и в самом деле не демоны, а даже если и демоны, я положусь на то, что Первый Кузнец защитит меня мощью своей от их козней. Быть может, с помощью учтивости мне удастся добиться того, чего Джамал не достиг с помощью заносчивости.

Наверно, последнего говорить не стоило, но Дирик не удержался: уж очень велико было искушение. Воин только втянул голову в плечи, словно этот черепаший маневр мог спасти его от стыда.

— Можешь сходить за женщиной, пока я подкреплюсь, — добавил Дирик и махнул рукой, отпуская воина.

Тот был только рад поскорее исчезнуть.

Кала устроила гостей и вернулась с завтраком для Дирика.

— Славные детишки. И та кремовая джабба девочке очень идет, — сказала она, ставя еду перед мужем. — Помнишь, та, которую я шила для Бешебы, а она выросла из нее, прежде чем я успела закончить вышивку?

Дирик кивнул, хотя на самом деле понятия не имел, о чем идет речь. Ему вся одежда казалась одинаковой. Ну да, одежда бывает старая и поношенная, красная или желтая, но подробностей он не различал. Но Кала никак не могла в это поверить. Это был ее единственный недостаток.

— Я думаю, ей будет удобнее в приличной одежде, — кивнул Дирик. — Спасибо, что позаботилась об этом. А теперь.., видишь ли, обстоятельства внезапно изменились, и мне нужен твой совет. Джамал только что прислал ко мне своего человека…

Он рассказал о посланце Джамала. Кала сиделаи внимательно слушала. Услышав о хитрости Шаны, она улыбнулась и энергично закивала.

— Хорошо придумано, муженек! — воскликнула она, впрочем, не очень громко, чтобы ее не услышали за пределами шатра. — Тем легче будет исполнить твой замысел!

— Мне хотелось бы, чтобы ты ненадолго осталась при мне, — сказал Дирик. — Ты лучше моего разбираешься в замках — так, может, ты придумаешь, как отомкнуть эти ошейники так, чтобы они выглядели как прежде, но при этом их можно было снять.

— Уж постараюсь! — Кала улыбнулась еще шире, и ее белые зубы сверкнули на темном лице, как молодая луна в ночном небе. — Я рада буду познакомиться с этой хитроумной девицей. Может быть, я расскажу ей о том, как ведут себя мужеподобные женщины, чтобы ей легче было выдавать себя за воительницу. Это заставит Джамала обращаться с ней как с военнопленной, а не как с рабыней.

— Хорошая мысль! — хохотнул Дирик. — Очень хорошая! Мне это и в голову не приходило. Это выбьет Джамала из колеи. Он и с нашими-то мужеподобными предпочитает не разговаривать, а уж с ней-то!..

И он снова захихикал, представляя себе, в какую лужу сядет Джамал, если Шане удастся выдать себя за воительницу. Тогда она будет официально считаться военнопленной, а закон запрещает допрашивать пленных под пыткой.

И к тому же Джамал будет чувствовать себя неловко от одного только присутствия Шаны. Какая же умница у него Кала!

— Это напомнило мне, почему я искал твоей руки, — сказал жрец, стискивая пухлую ладонь жены. — До сих пор понять не могу, почему ты согласилась!

— Да потому, глупый мальчишка! — ласково-насмешливо бросила Кала, похлопав мужа по руке. — Потому, что ты ценишь мудрость, которая лишь прибывает с годами, выше стройной фигурки, которая недолговечна. А, вот они идут!

Дирик неохотно выпустил руку жены и напустил на себя торжественный вид. Как он и предполагал, Шана явилась в сопровождении целого отряда телохранителей Джамала. Ну ничего, это легко исправить. Впредь он будет посылать за ней своих людей.

«Самых надежных людей! Я, похоже, знаю, кто работает соглядатаем Джамала среди жрецов, но лишняя осторожность не повредит».

— Итак, — он смерил Шану строгим взглядом, — насколько я понимаю, ты желаешь поделиться со мной какими-то сведениями?

Шана кивнула и окинула свою охрану презрительным взором, как бы давая понять, что не собирается говорить в присутствии приспешников Джамала.

— Ты знаешь, как следует вести себя с пленным вождем, жрец Дирик. Я дам тебе слово не устраивать шума и не пытаться сбежать. Только тебе и никому другому, — коротко ответила она и умолкла.

Интересно, почему она так сказала: случайно или нарочно? Ведь это звучит как намек на то, что Джамал себя вести не умеет. Двое стражников поморщились, еще кое-кто ухмыльнулся исподтишка. «Гм… Быть может, те, кто ухмыляется, согласны с ней? Интересно… Хотелось бы знать, много ли среди людей Джамала таких, кого оскорбляет его надменность? — Дирик покосился на Калу, припоминая их разговор. — Ну, для начала все мужеподобные женщины. Быть может, стоит поговорить с ними от имени Первого Кузнеца и напомнить, что Первая Дочь была подобна мужчине и доблестно сражалась плечом к плечу со своим братом?»

— Да, я знаю правила вежливости, — сказал он с серьезным видом. — И я буду учтив с тобой, как и прежде.

Он взглянул на стражников.

— Вы можете идти. Пленная дает мне слово чести.

Уговаривать стражников не пришлось. Дирик удивился еще больше. Куда они так спешат? Вернуться к Джамалу и доложить, что его приказ выполнен, или просто избавиться от неприятного поручения?

Как только занавеска шатра опустилась за стражниками, Кала зажала себе рот обеими руками, чтобы не расхохотаться вслух. Шана расслабилась и улыбнулась жрецу и его жене.

— Ох, вы видели, как они удрали? — еле выговорила Кала, давясь смехом. — Ну и позорище! Теперь им нескоро удастся возвыситься в глазах Джамала! Думаю, они постараются вызваться в ночной дозор или в разведку — лишь бы не попасться ему под горячую руку!

— Ты думаешь? — Дирик тоже развеселился. Кала всегда лучше него разбиралась в едва приметных жестах и мимике, выдающих скрытые мысли и настроения. — Что ж, оно и к лучшему. Шана, это Кала, моя жена. Кала, это наш «демон».

— Очень рада познакомиться, — ответила Шана и слегка поклонилась. Кала замахала руками.

— Да ладно тебе! — воскликнула она, хотя Дирик видел, что она чрезвычайно довольна. — Я же не какая-нибудь демонская дама, чтобы меня так приветствовать!

— Вы не менее достойны почтения, чем любая эльфийская леди, — возразила Шана. — А кстати, об уважении — как вам мое представление? Когда я вернулась, мы пораскинули мозгами и решили, что это единственное, что поможет нам встречаться с тобой без помех.

Дирик одобрительно кивнул.

— Это, конечно, был рискованный ход, но рисковать пришлось бы так или иначе, а поскольку ты сделала свое заявление прилюдно, Джамал ничего не мог предпринять, не навлекая на себя нового позора. Если бы он отказался, ему пришлось бы вступить в открытый конфликт со мной.

А он еще не готов к этому — ведь это вызвало бы раскол в клане.

«И тем не менее…» Шана неловко переступила с ноги на ногу, точь-в-точь как тот посланец Джамала.

— Я так понимаю, что это было куда рискованнее, чем ты говоришь, — призналась она. — Я надеялась, что у вас не принято пытать пленных.., но предполагала, что Джамал может настолько разозлиться, что пойдет на все.

Она мудрее, чем ему казалось. И куда взрослее своих лет. Хотя, с другой стороны, если верить ее рассказам, эта девушка побывала в плену у настоящих зеленоглазых демонов. Возможно, она навидалась так много жестокости, что поневоле набралась мудрости…

— Присаживайся, — сказал Дирик, не отвечая ни «да», ни «нет». — Кала у нас лучше всех разбирается в замках.

Пусть она взглянет на твой ошейник.

Когда Шана послушно опустилась на мягкую подушку, жрец добавил:

— Мы нашли эти ошейники в сундуках Первого Кузнеца, когда поймали первых двух демонов. Ошейники очень древние. Я таких нигде больше не видел. Но в заветах жрецов говорится, что такие ошейники следует хранить на случай, если появятся демоны, и их нельзя ни переплавлять, ни перековывать.

Шана склонила голову набок, чтобы дать Кале возможность рассмотреть замок. Жена жреца что-то бормотала себе под нос, как всегда, когда что-нибудь внимательно разглядывала. Через некоторое время она удовлетворенно прищелкнула языком.

— Пустяковое дело, — сказала она. — Сейчас схожу за инструментами.

Она встала, скрылась за внутренней занавеской, разгораживавшей шатер, и почти сразу вернулась с кожаным мешочком, в котором побрякивали мелкие инструменты.

С помощью таких инструментов женщины-кузнецы изготавливали свои украшения.

— Замок очень тонкой работы и очень древний, — сказала она, усаживаясь рядом с Шаной и доставая из мешочка тонкий щуп. — Похоже даже, что его делала женщина.

Он чуточку посложнее многих, которые мне доводилось видеть, но сама я сделала бы и похитрее.

— А как ты думаешь, насколько он древний? — поинтересовалась Шана.

— Очень, очень древний. Точнее сказать не могу.

Кала принялась ковыряться в замке, крепко зажав щуп в пухлых, ловких пальцах.

— Подозреваю, настолько древний, что в те времена, когда его сделали, ничего сложнее еще не придумали.

Такие вещи почти не снашиваются, так что по износу возраст определить невозможно.

Мастерица сосредоточенно высунула язык. Дирик с трудом сдержал смешок. Кала всегда высовывала язык за работой, и его всегда это забавляло, а она сердилась, когда он смеялся.

— Среди женщин бытует предание, что именно они нашли способ помешать пленным демонам пользоваться своей силой.

— В самом деле? — спросила Шана нарочито равнодушным тоном. Кала посмотрела девушке в глаза и лукаво улыбнулась.

— А-а, ты пробовала воспользоваться мелкой магией, и она действовала по-прежнему, так? Хорошо, что ты не пробовала делать ничего более серьезного — к примеру, метать молнии. Это был бы чрезвычайно болезненный опыт.

Шана вздрогнула. Кала широко улыбнулась.

— Это Холодное Железо, девочка. Но от магии оно нагревается. От мелкой магии — совсем чуть-чуть, как на солнышке. Но если прибегнуть к сильной магии — например, попытаться вызвать молнию с небес, — уй-яаа! Это будет очень неприятно. Даже погибнуть можно.

Она выразительно вскинула брови.

— Мой муж мог бы рассказать тебе, что все это так же, как и Мысленная Защита, явилось во сне Первым жрецам однажды ночью, прямо от сердца Первого Кузнеца и его Жены. Но в истории говорится, что именно женщины первыми додумались надевать на пленных ошейники.

— У-у… — Теперь Шана выглядела разочарованной и немного встревоженной. — Но почему магия не действовала на ваших воинов, когда мы впервые с ними встретились?

— А-а! — сказал Дирик. — На это могу ответить я. Магия, приходящая извне, отражается от холодного железа, не причиняя вреда его обладателю. Так что благодаря этим ошейникам, доспехам и украшениям все мы неплохо защищены. Разве что…

— Разве что твой противник догадается обратить свою магию не на тебя, а на то, что вокруг тебя, — мрачно закончила за него Шана. — Поверьте мне, эльфийские владыки додумаются до этого очень скоро! У них есть то преимущество, что они уже воевали с вашими предками, теми, которые бежали на юг, и притом воевали успешно.

Не их предки, а они сами, понимаете? Им на помощь придут не предания, а память.

— А? — переспросил Дирик, как будто бы не расслышал.

— Если в ваших легендах говорится, что демоны бессмертны, то это почти правда, — пояснила Шана так серьезно, что Дирик не мог усомниться в ее словах. — Многие из тех эльфийских владык, что воевали с вашими предками, живы и поныне. Живы и здоровы. Мне не хотелось бы видеть, что будет, когда ваши воины ринутся в бой на своих быках, а у них на пути встанут скалы и разверзнется бездна.

Дирику в свое время довелось повидать, что может натворить обезумевшее от страха стадо, так что он примерно представлял, что будет тогда. Человеческие тела вперемешку с бычьими тушами… Жрец содрогнулся. Но тут-щелчок замка привел его в себя. Кала открыла замок и с улыбкой сняла с Шаны ошейник.

— Вот видишь, как я доверяю тебе — только оттого, что мой муж тебе доверяет, — заметила мастерица, склонившись над ошейником, лежащим у нее на коленях. — Ты теперь знаешь все наши тайны. Если бы ты была настоящим демоном, мы бы все оказались беззащитными перед тобой.

Шана только рассмеялась и потерла шею.

— Никогда бы не подумала, что обычная полоска железа может быть такой тяжелой!

— Тяжело не железо, тяжелы оковы, — торжественно произнес Дирик. Девушка кивнула.

— Но тебе известны не все наши тайны, — продолжал жрец. — Осталась еще одна. Хочешь ее узнать?

— Как вам удается не пускать меня в свои мысли? — спросила Шана. — Я удивляюсь, откуда у вас эта магия?

Ведь эльфы не умеют читать мысли. Это доступно только людям.

— Но разве люди не могут стать рабами демонов? — возразил жрец. — Они могут даже служить им добровольно. Мы узнали об этом, когда сражались плечом к плечу с Народом Зерна и были вынуждены бежать. Но Мысленной Защите легко может научиться любой, даже тот, кто совсем не наделен магией. Мы обучаем этому наших детей так же, как обучаем их говорить. Для каждого из нас это так же естественно, как дыхание.

— Но как вы это делаете? — спросила Шана.

Дирик рассмеялся.

— Да очень просто. Я представляю себе, что мой разум окружен стеной. Обычной стеной, высокой и гладкой. Вот так…

Он показал ей.

— Вот я ее убрал. А вот я возвожу ее снова, очень медленно. Чувствуешь? Мы называем это «двойным разумом». Наши мысли скрыты за Мысленной Защитой.

Он проделал это еще дважды. Шана нахмурилась и потрясла головой.

— Я понимаю, как ты это делаешь. Но сделать это самой…

— Да, взрослым этому приходится учиться очень долго, — кивнул Дирик.

— Наши жрецы, владеющие мысленной магией, время от времени проверяют всех взрослых и с теми, у кого защита слабовата, занимаются отдельно. Ну вот, теперь ты знаешь все.

Шана вздохнула.

— Я так и думала, что это должно быть что-то совсем простое — и эта ваша непроницаемость, и проблемы с истинной магией. Я знала, что эльфам не нравится находиться рядом с железом или сталью, но не знала, почему. Я думала, это оттого, что от ран, нанесенных железом, они очень долго болеют.

— Должно быть, это потому, что в ране остаются мельчайшие частицы металла, которые мешают исцелять раны с помощью магии, — предположил Дирик. — Впрочем, это неважно. Ну, а что можешь сообщить мне ты? Джамал ждет, что я передам ему кучу сведений о ваших землях и народе. Что мне ему сказать?

Шана расплылась в улыбке. Что такого смешного он сказал?

— Я боялась, что у вас есть способ проверить, правду ли я говорю. Поэтому я выразилась очень осторожно. Мой народ был бы очень доволен, если бы эльфы оказались втянуты в войну, так что я пообещала Джамалу, что расскажу тебе все, что мне известно о зеленоглазых демонах.

Теперь Дирик оценил комизм ситуации и зажал себе рот ладонью, чтобы приглушить смех.

— Прекрасно! И, пожалуйста, рассказывай обо всем поподробнее, чтобы нам приходилось встречаться почаще.

— О, я тебе все расскажу, вплоть до того, сколько одеял в кладовках, которые я знаю! — пообещала Шана. — С чего начнем?

— С тех демонских земель, которые лежат ближе всего к линии нашего нынешнего маршрута и дальше всего от земель твоего народа, — ответил жрец.

— Если уж надо дать Джамалу цель, пусть она будет достаточно близкой и соблазнительной.

Шана некоторое время внимательно изучала жреца.

— Знаешь, Дирик, — сказала она наконец, — ты мне все больше и больше нравишься.

— А ты — мне, о хитроумная девица, — искренне ответил жрец.

***

После обеда наступил черед Кемана. Молодой дракон ожидал этого с таким нетерпением, что у него аж зубы ныли. Поскорей бы избавиться от этого треклятого ошейника! И не только потому, что дракону хотелось поохотиться. В обличье полукровки ему было легче довольствоваться тем, что есть, чем Доре в ее коровьем облике, но он все равно время от времени испытывал нужду в больших количествах свежего мяса. Главное, что ему не терпелось показаться Доре в своем истинном обличье.

То, что он узнал вчера ночью, оказалось немалым потрясением для них обоих. Дора и не подозревала, что в этом мире есть другие драконы, а Кеман не ожидал, что так далеко на юге есть драконьи Логова. Кеман не мог понять, то ли эти драконы нашли какие-то другие Врата; то ли они просто позже остальных прибыли из того тихого уголка, который драконы некогда покинули лишь оттого, что им там было скучно; то ли Род Доры состоял вообще из каких-то других драконов. Ведь драконы, как и эльфы, были в этом мире чужаками, пришельцами извне. А значит, могут быть и другие создания, пришедшие сюда из какого-то иного мира. Но узнать это наверняка можно было только от кого-то из старших родичей Доры.

И все же время, проведенное в обществе Доры, показалось Кеману чересчур коротким. И потому, несмотря на все события, произошедшие со вчерашнего дня, Кеман с нетерпением ожидал заката. Пустив в ход многочисленные ухищрения и немного правды, он уговорил Шану, чтобы ему позволили снять ошейник сразу следом за ней.

Очень уж ему хотелось отправиться с Дорой полетать в настоящем облике. Она ведь не могла превратиться посреди стада, на виду у быков и пастухов, так что Кеман до сих пор не знал, как она выглядит на самом деле.

Шане же он поставил на вид, что больше всех прочих путешествовал по эльфийским землям, когда разыскивал ее, чтобы освободить из рук работорговцев. И путешествовал он не только в эльфийском обличье, но и по воздуху. У драконов прекрасная память на местность, так что Кеман мог нарисовать подробную карту эльфийских земель, от которой Джамал просто обалдеет от счастья.

А Меро, Лоррин и Каламадеа могут добавить от себя кое-какие сведения, от которых Джамал обалдеет от жадности. Всем им было кое-что известно о богатствах эльфийских лордов. Ну, а то, чего они не знают, недолго и присочинить. Так что в целом должно получиться интересно.

А самое интересное начнется, если Джамал действительно вздумает напасть на эльфов!

Но не стоит разбрасываться. Сейчас главное — снять наконец этот проклятый ошейник!

Дирик уже ждал его со стилом и запасом глиняных табличек. Жена Дирика тоже ждала со своими инструментами. Когда Кеман вошел в шатер, оба дружески улыбнулись ему. И Дирик сразу взял быка за рога.

— Начерти свои карты на глине, — сказал он. — Так проще будет вносить исправления. А когда убедишься, что все начерчено верно, я отдам таблички своим жрецам, и они выжгут карту на коже.

Кеман кивнул и сел рядом с Калой. Прожив несколько дней бок о бок с этим народом, он наконец начал понимать, что они называют красотой. И потому Кеман видел, что Кала, должно быть, в молодости была красавицей, да и теперь осталась довольно привлекательной. Двигалась она с прежней грацией, а когда она улыбалась, лицо ее словно освещалось изнутри. Фигура ее расплылась с возрастом, волосы поседели, но все это было неважно. Зато глаза у нее были красивее, чем у любого человека или даже эльфа, какого ему доводилось встречать: большие, темно-карие, бесхитростные, как у лани.

— Теперь, когда я уже разгадала секрет замка, много времени это не займет, — сказала Кала. И действительно, не прошло и минуты, как замок щелкнул и ошейник оказался в руках у Калы.

Кеман рассеянно потер шею и взялся за стило. Тут-то он порадовался, что мать научила его читать и писать поэльфийски! Ведь эти Железные люди до сих пор не подозревали, кто он такой на самом деле, — и Кеман не собирался им об этом сообщать.

А чем скорее он начертит карту, тем скорее его отпустят и он сможет отправиться к Доре!

Однако дело заняло больше времени, чем хотелось бы: перенести расположение дорог и поместий на глину да еще сохранить при этом верное соотношение расстояний оказалось куда труднее, чем он думал. К тому времени, как Кеман нанес на четвертую табличку территорию, лежащую между степью и поместьем лорда Тилара, уже совсем стемнело.

— Карта очень приблизительная, — предупредил Кеман, когда Дирик передал последнюю табличку одному из младших жрецов. — Мне пришлось опустить многие детали.

— Ну, тогда тебе придется прийти еще раз, чтобы сообщить мне эти детали устно, — рассудительно ответил Дирик. — На самом деле, и тебе, и Шане, и двоим остальным еще не раз придется прийти ко мне, чтобы сообщить разнообразные детали. Это потребует много, очень много времени!

— А-а! — протянул Кеман. И в самом деле, какой же он дурак, что не сообразил! — Да, конечно. А нам ведь и нужно много, очень много времени, верно?

— Чем больше, тем лучше, — сказала Кала, протягивая ему ненавистный ошейник. — Надень его и замкни. Ты услышишь, что замок щелкнул, но теперь он не запирается, а только закрывается на защелку. Надави вот сюда, — она показала ему небольшую кнопочку на внутренней стороне ошейника, — и замок откроется.

— Спасибо! — горячо поблагодарил Кеман, надевая ошейник. Тут же застегнул, расстегнул, чтобы проверить, и вздохнул с облегчением, когда ошейник снялся, как и было обещано.

Кала приподняла бровь, но сказала только:

— Эти ошейники заберете с собой. Я не хочу, чтобы неисправные ошейники хранились у нас вместе с остальными. Если то, что вы говорите, правда и если Джамалу все же удастся воплотить свои мечты о завоевании, такие ошейники нам очень понадобятся…

— Спасибо вам еще раз! — сказал Кеман и выскользнул из шатра под прохладный ветерок, который всегда поднимался в степи после захода солнца.

Кеман забежал в свой шатер, чтобы поговорить с Шаной, но Каламадеа сообщил, что они с Меро пошли к Лоррину.

— Я к ним тоже скоро присоединюсь, — добавил старый дракон. — А ты?

— Я.., я хотел поохотиться, — честно признался Кеман.

Каламадеа кивнул.

— Смотри только, отойди подальше от стада, прежде чем превращаться. И захвати ошейник с собой. Если его кто-нибудь найдет, нехорошо получится. Рисковать пока не стоит.

Кеман пообещал, что так и сделает, и поспешно удрал.

Дора ждала его там, где и договаривались, — возле стада. Увидев ее, Кеман испытал и радость, и облегчение: ведь она могла бы исчезнуть за этот день, и тогда бы он больше никогда ее не увидел…

«У нас новости! — сообщил Кеман, едва успев подойти вплотную. — Дирик

— на нашей стороне, и его жена переделывает ошейники так, чтобы мы могли их снять!» В ее мыслях отразилось удивление и радость.

«Но.., но тогда мы сможем полетать вместе! И вообще, ты можешь сбежать!» «Только с друзьями!» — ответил Кеман. Возможно, это прозвучало чуточку более сурово, чем он хотел.

Драконица виновато опустила голову.

«Извини, Кеман. Я.., я просто забыла про них. Как-то трудно думать о тех, кого не знаешь».

Ее виноватый тон заставил смутиться и Кемана.

«Ты извини, что я на тебя так рявкнул. Просто день был тяжелый. А я к тому же не охотился с тех самых пор, как нас поймали, знаешь, как есть охота! А я вообще вспыльчивый, когда голодный».

«Ну, тогда летим скорее!» — сказала Дора. Кеман поспешно сбросил ошейник, превратился в молодого бычка, подхватил зубами презренную железку и побрел следом за Дорой к краю стада. Ей уже не раз приходилось удирать отсюда таким образом, а ему нет, так что Кеман старался во всем подражать Доре: шел за ней шаг в шаг и останавливался, когда останавливалась она.

Она очень долго выжидала — по крайней мере, так показалось Кеману. От ошейника рот наполнился противным металлическим вкусом. Кеман стоял, опустив голову, делая вид, что щиплет траву, чтобы ошейник никто не заметил. Ко всему прочему, эта железяка была еще и довольно тяжелой, и скоро у Кемана заныли челюсти. Наконец луна скрылась за облаками, и Дора двинулась в степь, скользя в травах огромной темной тенью. Кеман шагал следом. Его тело само приноравливалось к тому, чтобы двигаться беззвучно.

Отойдя подальше, туда, где пастухи уже не могли их услышать, они пустились в галоп. Если бы какой-нибудь разведчик и приметил их, он бы скорее всего принял их за диких животных: кто же подумает, что коровы могут забрести так далеко от стада! Коровы чувствуют себя неуютно, отбившись от своих. Только корова, собравшаяся телиться, может отойти в сторону, а стельная корова вскачь носиться не станет.

В конце концов Дора остановилась в неглубоком овражке, прорытом извилистым ручьем. «Давай!» — сказала она. Бока ее потемнели от пота и тяжело вздымались. От нее несло крепким коровьим духом. Будь Кеман в своем драконьем облике, ни за что бы не устоял: и Дора вместо того, чтобы поужинать вместе с ним, сама пошла бы ему на ужин.

«Давай! — повторила она. — Тут превращаться можно — никто ничего не заметит!» Кеман уронил тяжелый ошейник — хорошо еще, раньше не выронил! Он собирался посмотреть, как превращается Дора, а потом уже превратиться самому, но голод оказался сильнее его намерений: едва ошейник упал на землю, Кеман превратился в дракона быстрее, чем когда-либо.

Первое, что увидел Кеман, когда в глазах перестало мутиться, была юная и изящная драконица. Драконица взирала на него с неподдельным восхищением. Кеман тоже принялся внимательно разглядывать ее, радуясь про себя, что она — такой же дракон, как и он сам, хоть и не из его Рода.

Теперь, когда ошейник не мешал, переключить глаза на ночное зрение было проще простого. Луна давала достаточно света, чтобы различать цвета. При луне Дора казалась особенно прекрасной. Основной цвет ее чешуи был нежно-фиолетовый, слегка припорошенный золотистым, а спинной гребень — темно-пурпурный с золотом. Драконьи самки обычно крупнее самцов, но Дора была с него ростом. Если бы она не опустила свою головку на длинной изящной шее, она смотрела бы Кеману прямо в глаза.

А глаза у нее были дивные — искристо-золотые, под цвет каймы на гребне. Короче, выглядела она потрясающе — и Кеман был потрясен. Он еще никогда в жизни не встречал столь очаровательной драконицы!

— Силы небесные! — выдохнула она, глядя на него. — Я и не знала, что ты такой красивый!

— Я тоже не знал, что ты такая красивая, — ответил Кеман, изо всех сил стараясь быть любезным.

Дора хихикнула и застенчиво склонила головку, кокетливо глядя на него краешком глаза.

— У тебя, должно быть, в голове помутилось от голода, иначе ты бы так не сказал, — прошептала она почти беззвучно. — Летим, поохотимся!

Она развернулась и взмыла в воздух. Кеману ничего не оставалось, как торопливо застегнуть ошейник на лапе и ринуться следом.

Дичь долго искать не пришлось: окрестности вокруг лагеря Железного Народа опустели, но это означало лишь, что животные, которые обычно паслись в тех местах, перешли в другие, незнакомые им земли, где они чувствовали себя чужаками. Они не знали, где находятся безопасные укрытия, и к тому же их преследовали сородичи, которые считали эту территорию своей. Со временем все утрясется, но пока что эти звери были легкой добычей. Хищники безжалостно пользовались их уязвимостью — и Кеман с Дорой поступили так же.

Каждому удалось поймать по оленю. Настигнув своего, Кеман перетащил его туда, где лежала добыча Доры, чтобы попировать вместе.

Утолив первый голод, Кеман начал украдкой поглядывать в сторону Доры. Не раз он замечал, что она тоже смотрит на него. И каждый раз он ощущал какой-то странный трепет в животе — такое бывает, когда попадешь в воздушную яму, только это было приятнее. А когда Дора смотрела на него в ответ, у Кемана возникало такое чувство, как будто он играет с молниями.

Дора уже ела накануне, а потому насытилась быстрее Кемана, и уступила ему половину своего оленя. Кеман принял дар с благодарностью: молодой дракон буквально умирал от голода, и никакой «трепет» не мог испортить ему аппетит.

— Так что там случилось-то? — спросила Дора, аккуратно вылизывая кровь с когтей. — Ты сказал, что вчера вечером Дирик внезапно встал на вашу сторону.

Кеман, не переставая есть, рассказал ей все, что произошло за эти сутки, вплоть до того, как он начертил карты для Дирика. Дора внимательно слушала, время от времени кивала, иногда задавала вопросы. Судя по этим вопросам, она знала о Железном Народе куда больше, чем даже Каламадеа, и очень хорошо разбиралась в интригах внутри клана. Это и неудивительно — она ведь так долго шпионила за ними!

— Джамал опасен, — коротко заметила она, когда Кеман умолк — Вся беда в том, что он действительно хитер, умен и пользуется большим влиянием. Если ему хватит влияния, он вполне может убедить свой народ напасть на этих ваших эльфов. А если он окажется достаточно умен, он нападет на какое-нибудь отдельное поместье, разграбит его и, пока эльфы не успели опомниться, уведет свой клан обратно на родину.

— И что тогда? — спросил несколько ошеломленный Кеман. — Что ему это даст, кроме нескольких безделушек?

Даже если он разграбит все поместье лорда Тилара, добыча окажется слишком мала, когда ее поделят на всех.

— А если он не станет ее делить? — ответила Дора вопросом на вопрос.

— Если он оставит все себе и свалит добычу в одну большую кучу? Зрелище получится весьма впечатляющее. Это пробудит алчность не только в его клане, но и во всех кланах, которые это увидят.

— У-у-у! — сказал Кеман, поняв, к чему она клонит. — Тогда все захотят обогатиться, и он сделается предводителем всех кланов и снова вернется сюда…

Дора кивнула.

— Не знаю, смогут ли эти ваши эльфы противостоять всем Железным кланам, вместе взятым. Может, и смогут, если поведут себя по-умному. Но когда все эти кочевники явятся сюда в поисках добычи, они непременно наткнутся на твоих друзей — разве что те на целый год запрутся в горе и замуруют все выходы.

Кеман поразмыслил.

— В принципе, это возможно. К тому же остальные драконы из моего Логова могут преградить незваным гостям путь к горе.

— Но дело не только в этом, — продолжала Дора. — Даже если Джамал потерпит поражение и решит отступить, он все равно останется вождем всех кланов. Вернувшись на родину, он начнет искать новую добычу и рано или поздно доберется до моего Рода.

Кеман содрогнулся. Он вспомнил, как Каламадеа спокойно объяснял Шане, что железное оружие вполне способно убить их обоих, прежде чем они сменят облик. А летящий дракон все равно уязвим для мощного лука.

— Его надо остановить!

— Сперва вам еще надо сбежать, — напомнила Дора.

Она немного помолчала, потом объявила:

— Я вам помогу.

— В самом деле? — радостно воскликнул Кеман. — Ты полетишь со мной?

— Только пока никому обо мне не рассказывай! — спохватилась Дора. — Пожалуйста! Я.., мне еще надо все это обдумать.., и решить, как лучше сообщить моему Роду, что есть и другие.., и…

— Хорошо, хорошо! — поспешно пообещал Кеман. — Можешь оставаться незамеченной сколько хочешь. Только.., только я хотел бы все же видеться с тобой каждую ночь, — застенчиво добавил он.

— Что, правда? В самом деле? — растерянно пробормотала Дора. — Конечно, пожалуйста! Но…

В ту ночь они больше никаких планов не обсуждали.

***

Лоррин тревожился по поводу того, что скажет Шана, когда увидит его сестру. А как отнесется к Рене молодой полукровка, который был вместе с Шаной? Конечно, в Рене нет ничего угрожающего, и все-таки…

Ну, тут уж ничего не поделаешь. Чем быстрее они с этим разберутся, тем лучше.

Лоррину с Реной отвели одно из отделений большого шатра, где жили Кала с мужем. Конечно, тот маленький шатер, где их поместили сначала, этому и в подметки не годился. Раньше Лоррин всегда думал, что шатер — он и есть шатер и его очень трудно сделать хотя бы мало-мальски удобным, не говоря уж о роскоши.

Теперь юноша понял, как он ошибался. Если бы он не знал, что они в шатре, он принял бы эту комнату за роскошную беседку. Деревянный пол был в шесть-семь слоев устлан узорчатыми ковриками. Вдоль стенки шатра была натянута тонкая сетка, прикрепленная в плетеной решетке высотой по колено. Это было сделано для того, чтобы внутрь не налетали комары и мухи.

Стенки были увешаны многоцветными гобеленами.

Они скрывали грубый войлок и давали дополнительную защиту от жары и холода. С потолка свисали кованые фонарики изумительно тонкой работы. В фонариках горела какая-то душистая смесь — Кала сказала, что это ароматное масло. Оно давало яркий ровный свет и наполняло воздух слабым мускусным запахом. По полу были разбросаны вездесущие подушки. Тюфяки были мягкие, набитые сеном и застеленные тонкими одеялами и шкурами зверей. Шатер был разделен на отдельные комнаты войлочными перегородками, тоже увешанными гобеленами. Перегородки слабо покачивались на сквозняке, дующем сквозь сетку: внешние стенки были подняты.

Кала одела Рену в вещи, которые, как она сказала, принадлежали одной из ее дочерей. Эта ее дочь обладала неудобным свойством вырастать из одежды, прежде чем ее успевали дошить. Рена была очень рада переодеться. Вещи, которые она захватила с собой, не очень-то годились для летней жары. Лоррин подумал, что одежда кочевников ей очень идет. В этом наряде Рена совсем не похожа на типичную эльфийскую деву. Остается выяснить, что скажут об этом те двое…

Кала ввела в комнату двоих полукровок, кивнула и удалилась. Лоррин указал гостям на подушки и уселся сам.

— Лоррин, это Меро, кузен Валина, — представила Шана. — Ты, должно быть, слышал о нем…

— Слышал.

Лоррин склонил голову набок, внимательно изучая худощавого темноволосого молодого человека с удивительно яркими изумрудными глазами. Молодой человек, в свою очередь, разглядывал Лоррина.

— В Совете теперь говорят, что Валин и сам был полукровкой — что, дескать, будь он чистокровным эльфом, он никогда не восстал бы против своего рода.

Меро фыркнул:

— Да кто, наделенный хоть частицей совести, хоть каплей сострадания, не восстал бы против такого отца, как Диран!

— О, эти качества у лордов Совета встречаются нечасто! — напомнил ему Лоррин. — Ну что ж… Шане я про нас почти ничего не рассказывал, так что теперь, когда вы оба здесь, я, пожалуй, расскажу вам все поподробнее.

И он во всех подробностях поведал им историю своего бегства, умолчав лишь о том, что Рена — не полукровка.

Он сделал это нарочно. Лоррин хотел, чтобы они отнеслись к Рене непредвзято. Раз Меро был родичем чистокровного эльфийского ан-лорда, который пожертвовал всем, чтобы спасти его, логично будет предположить, что они отнесутся к Рене без предрассудков…

Но, с другой стороны, предрассудки не всегда подчиняются логике…

Когда Лоррин закончил, Шана шумно перевела дух.

— Ну и история! Прямо-таки приключенческий роман! — сказала она. — Это куда интереснее, чем мое бегство с торгов!

— Да, у нас с Валином все вышло куда скучнее, — признался Меро. — Мы даже не видели своих преследователей — просто знали, что нас преследуют.

— Ну, я бы тоже предпочел смыться тихо, — пожал плечами Лоррин. — Хотя, если все кончится благополучно, мне потом будет очень приятно вспоминать все, что с нами было. Хотел бы я только знать, что стало со служанкой моей сестры, — добавил он, нахмурившись.

Шана многозначительно взглянула на Меро.

— Она, похоже, не из наших, — сказала она. — Хотя есть и другие способы сменить облик, кроме личины. Если она была.., в общем, можешь за нее не беспокоиться. Если она из тех, кто обладает подобными способностями, в реке она точно не утонет.

Лоррин был очень рад это слышать.

— У меня просто гора с плеч свалилась! А то я таким виноватым себя чувствовал! — признался он. — Ну ладно, теперь осталось разобраться еще с одним делом. Рена! — позвал он.

Рена отодвинула занавеску соседней комнаты, где она сидела все это время, дожидаясь условного знака, и вышла на свет. Она выглядела очень смущенной, озабоченной и беззащитной.

И сразу бросалось в глаза, что она эльфийка.

Шана только приподняла бровь, зато Меро шумно втянул в себя воздух.

— А я-то все думал, что такое ты скрываешь! — сказал молодой волшебник, чуть заметно усмехаясь. — Приятно видеть, что Валин был не единственным порядочным в своем народе!

Шана встала и, не колеблясь, протянула руку Рене.

— Рада видеть тебя без личины, — сказала она, когда Рена неуверенно пожала ей руку. — Надо сказать, что девушка, выросшая взаперти и тем не менее сумевшая стать достойной спутницей своему брату в подобном путешествии, заслуживает всяческого почтения. Хотелось бы знать, что ты думаешь о нашем деле.

— Мне тоже, — сказал Меро. — Не желаешь ли присесть?

Он указал на подушки между ним и Лоррином.

— Спасибо, с удовольствием! — Рена улыбнулась и заметно расслабилась.

— Я надеюсь, что буду вам полезна, хотя бы немного.

— Ты будешь очень полезна! — сказал Лоррин, когда Рена опустилась на подушки, искоса взглянув на Меро.

Шана тоже села, и Лоррин инстинктивно обернулся к ней. — Единственное, чего не знаете ни вы, ни я, — это магия, которой обучают наших женщин. Это очень тонкое искусство, оно действует почти незаметно. Вот, к примеру, если бы вам или мне нужно было обрушить этот шатер, мы бы его просто снесли. А Рена поступила бы совсем иначе.

— Я бы ослабила все колья и веревки, на которых он держится, — скромно сказала Рена. — И как только налетит ветер, — а ветер тут дует каждый вечер, шатер обрушится сам собой.

— И если вам нужно было поймать в ловушку тех, кто находится внутри, в какой-то определенный момент, то ее способ куда лучше, — продолжал Лоррин.

— Ну, это если только ты хочешь поймать их именно вечером, — возразила Шана. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду.

Внезапно Шана резко развернулась к Рене и уставилась на нее.

— В чем дело? — спросил встревоженный Лоррин.

Шана только головой покачала.

— Да нет, ничего. Я просто.., мне вдруг почудилось, что в твоей сестре есть нечто знакомое.

Лоррин подумал, что Шана что-то скрывает: она продолжала испытующе поглядывать на Рену. Но, поскольку волшебница держалась не враждебно, Лоррин в конце концов решил, что тут какие-то женские тайны, которых мужчине не понять, и решил об этом не думать.

— Во всяком случае, если Дирик хочет, чтобы наше исчезновение выглядело так, как будто мы могли сделать это в любой момент, Рена может оставить следы, которые их совсем собьют с толку, — указал он. — Например, она может так изменить еду воинов Джамала, что она превратится в снотворное, она может сделать так, что шатер обрушится уже после нашего ухода, она…

— Не преувеличивай, Лоррин, — перебила его покрасневшая Рена. — Я сделаю, что смогу, но я ведь не великая волшебница, как Ла.., как Проклятие Эльфов.

Она решительно не могла заставить себя называть Шану иначе, чем этим почетным титулом.

Но Шана только рассмеялась.

— Может, Проклятие Эльфов и великая волшебница, но я — вовсе нет, поверь мне, — дружелюбно ответила она, улыбаясь Рене. Рена снова залилась краской, а Лоррин улыбнулся в ответ. — Будь я великой волшебницей, разве бы мы попались так по-глупому? Нет, лучше всего будет объединить наши силы и способности и использовать их к общей выгоде. Тонкая магия — это большая ценность.

Вот, например, приручение единорогов — чрезвычайно полезная штука! Или, скажем, умение останавливать сердце…

Шана сказала это как бы между прочим, но Лоррин заметил, как блеснули ее глаза. И, к удивлению Лоррина, его сестра немного побледнела.

Но ее ответ прозвучал довольно уверенно.

— Я.., да, мне это приходило в голову, — тихо сказала эльфийка. — Я даже однажды попробовала — с птицей, которая уже и так умирала. Но только один раз.

Неужели? Это удивило Лоррина больше, чем все остальное, вместе взятое.

— Это не то умение, которым стоит пользоваться направо и налево, — только и сказала Шана; но по тому, как она это сказала, Лоррин понял, что память обо всех погибших во второй Войне Волшебников тяготит ее душу и будет тяготить всегда. — Но иногда…

Взгляд Шаны устремился куда-то вдаль, в пустоту, куда ему, Лоррину, никогда не докричаться.

— Иногда у тебя просто нет выбора. Если это умение позволит тебе спасти чью-то невинную жизнь…

Шана тряхнула головой и вернулась к действительности.

— Ну, как бы то ни было, вряд ли я попрошу тебя сделать нечто подобное.., ну, скажем, с Джамалом. Он ведь пока что никому особого зла не причинил. А может, и не причинит. Возможно, он так напугается, обнаружив, что мы вдруг исчезли, что тотчас же развернет своих людей и отправится обратно домой. А возможно, к нему среди ночи явится его Первый Кузнец и скажет, что он плохо себя ведет. Всякое может случиться.

Рена кивнула. Видно было, что от последних слов Шаны на душе у нее заметно полегчало.

Меро успокаивающе похлопал ее по руке. Рена робко улыбнулась ему. Он ответил ей ободряющей улыбкой.

И не отнял руки.

«Ух ты-ы!» — подумал про себя Лоррин. На миг в нем проснулся инстинкт защитника, обязанного оберегать сестру…

Но только на миг. А собственно, почему бы и нет?

Разве хоть один чистокровный эльф держался с Реной так любезно и учтиво, как Меро, несмотря на то что они едва успели познакомиться? Быть может, он просто сочувствует ей…

«Ага. А мои Предки с обеих сторон вот-вот встанут из могил и провозгласят вечный мир между народами!» Ну, а даже если это нечто большее, чем простая любезность, — что с того? Какое ему дело? Судя по тому немногому, что он слышал о Меро, человек он хороший.

А тот, кто так долго находится рядом с Шаной, разумеется, давно должен был избавиться от всех эльфийских предрассудков насчет женщин.

Но что скажет Шана? Интересно, она что-нибудь заметила?

Лоррин взглянул на Шану. Заметила, заметила. Она смотрела на соединившиеся руки Меро и Рены и чуть заметно улыбалась.

Так-так-так… Ну что ж, если Шана не против и даже одобряет это, кто он такой, чтобы вмешиваться?

«А может, все это вообще кончится ничем!» — напомнил он себе и вернулся к размышлениям об их Нынешнем положении. Обо всем прочем будет время подумать потом, когда они вырвутся на свободу.

Мире была очень довольна ходом событий. В Цитадели старый Каэллах Гвайн потихоньку подкапывался под тех, кого Шана оставила управлять делами в ее отсутствие, — а те, кто был предан Шане, с каждым днем все больше впадали в растерянность. Мире бродила среди волшебников в облике бывшего раба-человека, стараясь не попадаться на глаза драконам, и сеяла сомнения и слухи. Может быть, Шана решила их бросить… Может быть, она попала в плен к эльфам… Может быть, она погибла в когтях какого-нибудь чудовища из тех, что бродят в глуши…

Мире аккуратно, исподволь внушала волшебникам мысль, что, так или иначе, Шана больше не вернется.

Каэллах Гвайн, старый лис, охотно подхватывал все подобные слухи и распространял их дальше. Денелору и главному волшебнику стоило немалого труда удерживать прочих в повиновении. При первой же реальной опасности единство волшебников разлетится вдребезги.

А что касается Джамала…

Мире снова поджидала его в том овраге. Во время прошлой встречи он еще не был готов взять ее в союзники, но драконица чувствовала, что он близок к этому. Он, видимо, выжидает, желая знать, чего хочет она. Что ж, вполне разумно с его стороны…

Глухой топот копыт предупредил драконицу о приближении Джамала. Мире приготовилась к длительной задушевной беседе. Она решила, что, если Джамал спросит, чего, собственно, добивается она сама, она скажет ему правду. Это он поймет.

Джамал появился из-за поворота, ведя в поводу боевого быка. Он остановился на почтительном расстоянии от драконицы.

— Я пришел, — коротко сказал он.

— Я тоже, — кивнула Мире. — Итак, военный вождь, я предложила тебе союз. Ты сказал, что тебе надо подумать. Ты подумал?

— Подумал.

Вождь свел густые брови.

— Ты не сказала мне, что этот союз даст тебе. А ведь сказано: «Союзник, который ничего не просит, захочет получить все». На такую сделку я не пойду.

Мире разразилась шипящим хохотом:

— Ты мудр, о вождь! Не тревожься. Я скажу тебе, чего я добиваюсь, — и ты меня поймешь. Многим это показалось бы незначительным, но для меня это бесценная награда.

Джамал молчал, выжидая, пока Мире назовет свою цену.

— Месть! — прошипела она и увидела, как лицо вождя озарилось пониманием. Он оценил. — Ты держишь в плену моего врага и моего брата. Вот моя цена: отдай их мне!

— По рукам, — не раздумывая ответил Джамал и вонзил в землю свое копье. — Клянусь красной землей ичерной землей, Горном и Пламенем. А теперь что мы будем делать?

Он вопросительно склонил голову набок.

— Ты уже знаешь, что я могу принять любой облик, какой мне угодно, ибо сам это видел, — ответила драконица. — Так что для начала я появлюсь среди твоего народа в таком обличье, что меня никто ни в чем не заподозрит.

Так мне удастся узнать, кто тебе друг, кто враг, а кто колеблется. Потом, когда придет время, ты возьмешь в руки всю власть над кланом. Видя тебя верхом на драконе, кто усомнится в твоем праве? Ты укажешь на тех, кто сильнее всего сопротивляется тебе, и… — Мире выразительно оглядела свои когти. — Дальнейшее очевидно.

Джамал улыбнулся и кивнул.

— Да, думается мне, после первых уроков возражать мне уже никто не осмелится! — сказал он с кровожадным смешком, который был бы к лицу самому свирепому дракону. — А потом ты снова отправишься к ним в том облике, который ни у кого не вызовет подозрений, и узнаешь, кто мои тайные противники, так?

— Именно так.

Теперь уже Мире вопросительно склонила голову.

— Я так понимаю, что ты уже придумал для меня подходящее обличье?

— О да! — Теперь Джамал расхохотался. — В этом-то вся соль! Вот послушай…

***

Когда Шана позволяла себе на минутку отвлечься от насущных проблем, она чувствовала, что в душе у нее царит полный хаос. До сих пор она думала, что любит Валина, и только Валина, и будет любить его вечно. Бедного Валина, который пожертвовал собой, чтобы спасти их всех от своего отца.

Дружба с Меро так и осталась для нее не более чем дружбой. Так же, как дружба с Зедом и прочими ее ровесниками среди волшебников. Шана говорила себе, что настоящая любовь бывает только раз и что теперь ей остается только как можно лучше распорядиться своей жизнью.

Сейчас, через год, Шана даже снова научилась радоваться.

Но никогда не думала, что ее сердце вновь проснется.

А теперь.., теперь она уже не была уверена в этом. Она даже не была уверена, что действительно любила Валина!

Она была увлечена им — да, конечно. Пожалуй, даже влюблена — до безумия. Но любила ли она его? Похоже, что нет…

Когда она впервые увидела Лоррина без личины, она невольно сравнила его лицо с чертами Валина. Сравнение было не в пользу Лоррина, ведь в Лоррине эльфийская кровь была куда заметнее, чем, скажем, в Меро, в котором было куда больше человеческого.

«Или во мне!» — напомнила себе Шана. Ее волосы уже достаточно отросли, чтобы причесывание превратилось в длительное и нудное занятие. Но зато это давало ей время подумать о чем-то, кроме нынешних проблем. А огненно-рыжие пряди, струящиеся между пальцами, лишний раз напоминали девушке, как мало в ней самой от эльфийской девы.

Ну, а Лоррин — по сравнению с Валином он казался неумелой копией с шедевра. Примесь человеческой крови сделала эльфийские черты грубее и крупнее — ровно настолько, чтобы это бросалось в глаза. Так что первое впечатление, основанное лишь на внешности, оказалось не слишком благоприятным.

Но стоило ему заговорить…

Стоило Лоррину заговорить, как Шана поняла, что внешность в нем — совсем не главное. Его лицо могло бы быть корявым, как у глиняной куклы, и все равно Шана обратила бы на него внимание.

«И к тому же он слушает то, что говорю я, в отличие от Валина. Он ценит мои мысли не меньше собственных!

А между тем его собственные мысли весьма разумны…» Шана взяла кожаный шнурок и принялась заплетать косу, стараясь не запутать с таким трудом расчесанные волосы.

К тому же Лоррин не упрям: если идея ему нравится, это не значит, что он будет изо всех сил цепляться за нее, когда кто-то укажет, почему эта идея не годится.

Он готов учиться — у кого угодно: у Шаны, несмотря на то что она женщина; у Меро, хотя он моложе; у собственной сестры — хотя уж к ней-то, казалось бы, Лоррин должен относиться со снисходительным пренебрежением, с каким все эльфы относятся к своим женщинам.

Это не значит, что они с Шаной никогда не ссорились…

«Да нет, какие же это ссоры? Так, повздорили слегка пару раз. Это из-за того, что все мы нервничаем». Но он потом каждый раз спешил извиниться и все загладить — так же, как и сама Шана. А уж Шана-то за эти два года привыкла при необходимости извиняться перед кем угодно. Уж если она была вежлива даже со старыми нытиками… Но от Лоррина она такого не ожидала.

А теперь она из кожи вон лезла, чтобы проводить с ним как можно больше времени — хотя раньше предпочла бы побыть одна. Впервые за этот год она начала заботиться о своей одежде и прическе. Она рассказывала ему о себе такое, в чем не призналась бы никому другому. Нет, не факты, а чувства. Как ей не нравится быть Проклятием Эльфов, как это тяжело, когда люди все время ждут от тебя чудес и злятся, когда обнаруживают, что ты не всесильна.

Она призналась Лоррину, что порой ей кажется, будто она вот-вот рухнет под этим невыносимым грузом ответственности, а ведь на самом деле она совсем не годится в предводители…

И ей казалось, что Лоррин все понимает. По крайней мере, он слушал. И не пытался утешить ее пустыми словами.

Шана легонько тряхнула головой и завязала шнурок в косе. Она вроде как договорилась встретиться с ним сегодня вечером — только с ним одним. Потому что в маленькой группке заговорщиков происходило кое-что еще, чего Лоррин мог не одобрить. Шана не знала, заметил ли он, но лучше обсудить с ним то, что происходит между Меро и его сестрой, а то вдруг Лоррин ничего не замечает.

Хотя трудно было не заметить, что Меро и Рена вдруг полюбили прогулки под луной — причем гулять они отправляются одновременно. Хотя, говорят, мужчины временами бывают так наивны в подобных делах…

Шана выскользнула из шатра. Шатер, кстати, был пуст Меро уже ушел «погулять». Кеман с Каламадеа отправились на охоту. Эльфы, как обычно, развлекают кочевников и вернутся не раньше полуночи. Так что ее отсутствия никто не заметит.

Однако Кала заметила ее, когда Шана представилась жрецу, охранявшему вход в шатер Дирика. Мудрая женщина только улыбнулась, заверила жреца, что Дирик ждал прихода «демона», и пригласила Шану внутрь.

Дирика, разумеется, нигде не было. Кала удалилась на свою половину, хихикнув на прощание. Шана была только рада, что хозяйка не вызвалась ее проводить. Разговор и без того будет непростой…

Лоррин ожидал ее у входа в свою комнату. Он приподнял занавеску, пропуская Шану внутрь. В свете лампы его волосы сверкнули чистым золотом.

— Я слышал, как ты вошла, — сказал он, как бы извиняясь.

Шана проскользнула внутрь, и Лоррин опустил занавеску. Он уселся на свою любимую подушку и пригласил Шану сесть напротив.

— Так о каком же важном деле ты хотела поговорить так поздно вечером?

— спросил он, слегка приподняв бровь. — И при этом непременно без Рены и без Меро?

Кстати, они оба вдруг ушли по какому-то важному делу.

Или ты предоставишь мне догадаться самому?

— Я думаю, ты уже догадался, — с облегчением сказала Шана, ощутив при этом что-то похожее на разочарование.

Значит, зря она так готовилась, обдумывая, как лучше открыть ему страшную истину…

— Насколько я понимаю, моя ненаглядная сестренка собирается влюбиться в полукровку — если уже не влюбилась. — Лоррин скорбно покачал головой. — Увы мне!

Куда катится этот мир? А как же наши священные обычаи? Налицо полное падение нравов!

Лоррин скорчил унылую гримасу и погладил воображаемую бороду, подражая возмущенному старцу — любой расы.

Шана захихикала. Лоррин ухмыльнулся и снова принял нормальный вид.

— Раз ты не против, с чего мне-то возражать? — спросил он. — В конце концов, Меро — твой друг, и я не знаю, какие отношения были у вас с ним до этого. И спрашивать не собираюсь, — торопливо добавил он, прежде чем Шана успела что-нибудь ответить. — У Рены своя голова имеется, и она в своем праве. Пусть влюбляется в кого хочет.

Видят Предки, она дорого заплатила за это право!

Лоррин ненадолго умолк, но Шана чувствовала, что не все еще сказано.

— Незадолго до того, как мы сбежали, ее собрались выдать замуж за круглого идиота. Такова была воля лорда Тилара. Он желал породниться с семейством, более могущественным и более древним, чем наше, и ради этого брака был готов на все — даже на то, чтобы лишить Рену воли и разума. Она так говорит — и, задним числом, я ей верю.

Так как же я могу противиться ее счастью?

Шана пожала плечами.

— Мы с Меро всегда были не более чем друзьями. Хотя его кузен норовил нас поженить. Но не вышло.

И чем меньше об этом будет речи, тем лучше.

— Я знаю, что Рена ему действительно нравится как личность и что он всегда будет обращаться с ней как с личностью. А что до прочего… — Шана снова пожала плечами. — Кто знает? Будь что будет. Одно могу сказать: тебе нечего бояться, что волшебники в Цитадели откажутся ее принять. После всего, что сделал для нас Валин, это просто невозможно.

Лоррин вздохнул.

— Надо признаться, что я действительно тревожился на этот счет. Если бы вы ее не приняли, мне пришлось бы уйти вместе с ней. Я не мог бы бросить и ее тоже.

«И ее тоже»?

У Шаны язык чесался спросить, что он имеет в виду, но она не решилась: в глазах Лоррина стояла такая глубокая боль, что она, пожалуй, была под стать ее собственным горестям. Но юноша поднял глаза и дал ей ответ точно сокровенный дар:

— Моя мать.., эльфийка, леди Виридина.., она моя настоящая мать, это мой отец был человеком, — тихо сказал он. — Она скрывала меня под личиной до тех пор, пока я не стал достаточно взрослым. Она рассказала мне, кто я такой, и научила меня защищаться. Я уже говорил тебе, почему нам пришлось бежать: в наш дом явились маги из Совета, чтобы проверить, не полукровка ли я. Отец точно знает, что он чистокровный эльф. Я не мог остаться, иначе бы меня схватили; но, бежав, я фактически признался, что я действительно полукровка. Так что остается…

— Твоя мать, у которой был любовник-человек! — выдохнула Шана. — И она не могла забеременеть случайно, верно?

— Да, для нее это было бы концом всего, — признался Лоррин бесцветным тоном. — Она может притвориться безумной; она может создать фальшивое воспоминание, так что лорды Совета увидят, что ее родное дитя родилось мертвым, а повитуха подкинула ей младенца-полукровку.

Конечно, если они копнут поглубже, это не сможет объяснить, почему я с самого рождения выглядел как чистокровный эльф, но если она сделает вид, что сошла с ума, ее просто поручат заботам лорда Тилара. Но ей придется до конца дней своих жить в башне, пленницей в собственном поместье, не имея ничего сверх самого необходимого.

Лорд Тилар никогда не простит ей обмана — более того, он никогда не простит ей того, что, оказывается, он так и не смог зачать сына.

Лоррин чувствовал куда более сильную тревогу и вину, чем желал показать, — Шана это видела. Ему казалось, будто во всем, что происходит сейчас с его матерью, каким-то образом повинен он сам. И, увы, утешить его Шане было нечем.

В конце концов юноша поднял голову и слабо улыбнулся.

— Шана, мне хочется задать тебе один вопрос… Но боюсь, он покажется тебе чересчур личным и, может быть, нескромным… Не знаю, имею ли я право спрашивать об этом…

«Вот как?!»

— Спрашивай, спрашивай! — разрешила Шана. — Я всегда считалась специалистом по нескромностям.

— Ты была влюблена в Валина?

Хотя Шана как раз только что обдумывала этот вопрос наедине с собой — или именно поэтому, — вопрос Лоррина застал ее врасплох, и она выпалила, не успев подумать:

— Если бы ты спросил об этом месяц назад, я ответила бы «да».

Сказав так, Шана сама испугалась собственной откровенности.

— А теперь.., теперь я не знаю. Я начинаю думать, что, может быть, и нет…

— А-а! — сказал Лоррин и улыбнулся чуточку шире. — Это хорошо.

— Хорошо? — резко спросила Шана. — Почему это?

— Потому что это значит, что у меня есть шанс, — ответил Лоррин. Его откровенность поразила Шану еще больше. Лоррин взял ее за руку. — Я сделаю все, что в моих силах, и, может быть, этого хватит — но если бы ты была влюблена в Валина, мое дело было бы безнадежно.

Мне не по силам тягаться с призраком.

— А! — только и смогла вымолвить Шана, глядя на Лоррина круглыми от удивления глазами. — Понимаю.

— Я тоже думаю, что понимаешь.

Лоррин еще некоторое время смотрел в глаза Шане, потом встал на ноги и мягко поднял ее.

— А пока что я думаю, что Меро с Реной правы: в этих прогулках под луной есть некое очарование. Пошли пройдемся?

***

Шейрена еще никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой. Они с Меро медленно брели по степи, залитой лунным светом, мягкий ветерок нес душистый запах трав, вокруг звенели цикады и щебетали ночные птицы. Так легко было забыть, что они на самом деле пленники, и отдаться очарованию этой минуты!

А для Рены тем более: ей всю жизнь приходилось довольствоваться краткими мгновениями счастья, так что ей было не привыкать.

Меро был совсем не похож на героя романа. Это и неудивительно, ведь все романы писались под пристальным взором эльфийских мужчин, и, хотя все герои в них были скроены так, чтобы понравиться эльфийским девам, они, кроме этого, были еще и воплощением идеала мужчины с точки зрения сильного пола. Герою романа полагалось ворваться в жизнь девушки, ошеломить ее своим мужским обаянием, защитить от всего на свете и принять за нее все решения. А Меро… Меро поддерживал ее — но не защищал. Когда Рена чувствовала себя неуверенно — а такое бывало более чем часто, — Меро сжимал ее руку или просто смотрел ей в глаза, и этот жест, этот взгляд без слов говорили: «Ты — сможешь. У тебя получится. Ты нужна. Ты умная».

И это было для Рены куда важнее, чем всякая там защита. «Ты самостоятельная…» Меро никогда не держался с ней покровительственно.

Да, он протягивал ей руку, чтобы помочь преодолеть трудное место, но при этом он ждал, что при нужде и она ответит ему тем же, поддержит его…

— Дорого бы я дал за то, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь! — нарушил молчание Меро.

Рена рассмеялась.

— О, всего лишь о том, как хорошо, что ты — это ты!

— Я — это я? Но кем же я мог бы быть еще? — спросил Меро, изображая недоумение.

— Ну, хотя бы тем идиотом, за которого меня собирались выдать замуж!

Она рассказала Меро про тот ужасный обед с Гилмором. Меро выслушал сочувственно, но тут же посоветовал подумать о том, как должна была чувствовать себя эта наложница. Наверняка она очень боялась утратить свое положение — ведь судьба отвергнутой наложницы чрезвычайно печальна. Ее ждет падение, а там, внизу, найдется достаточно таких же рабынь, как она, которые будут только рады ее унижению.

Рене вспомнились бывшие отцовские наложницы. Вероятно, потому они и злые такие, что чувствуют себя несчастными! И как иначе они могут потешить свою гордость, если не бунтуя время от времени?

Мать, должно быть, понимала это — и потому смотрела сквозь пальцы на выходки рабынь. Рена тогда и не подозревала, что ее мать настолько чуткая…

— Ну что ж, на самом деле я тоже рад, что я — это я.

И что ты тоже все больше становишься самой собой.

Меро ласково пожал ей руку. Рена придвинулась поближе. Где-то замычала корова.

— Знаешь, ты становишься сильнее с каждым днем, прямо на глазах. Ты все чаще вспоминаешь, что главное — не бояться.

— Да нет, все равно я трусиха! — сказала Рена. Но Меро покачал головой:

— Вовсе нет. Ты просто иногда забываешь, какая ты на самом деле храбрая. Вот и все.

Он поднес руку Рены к губам, развернул ее ладонью кверху, поцеловал и сомкнул кулак Рены.

— Вот тебе. Храни как напоминание.

Девушка вздрогнула от удовольствия и счастья и почувствовала, что краснеет.

— Хорошо, я буду его хранить, — прошептала она.

— Я знаю, — ответил Меро.

И это-то и было самое главное. Он действительно знал.

Знал, что Рена навсегда запомнит этот миг. Что бы ни случилось, этот поцелуй останется с нею навеки.

Глава 9

Сегодня, пока Джамал смотрел, как тренируются его воины, заговорщики впервые собрались под открытым небом, а не в шатре. Кеман тревожно озирался: ему не нравилось, что они стоят тут, в проходе между двух шатров, принадлежащих жрецам. Но ему так и не удалось обосновать свои возражения.

Кеману было не по себе с того самого момента, как Джамал подозрительно легко поддался на требование Шаны. Что-то тут было не так. Но, на самом деле, единственное, что мог сказать Кеман, — это что все идет чересчур гладко. А этого, согласитесь, маловато. Джамал помалкивал и не вмешивался в дела пленников. Он ни о чем не спрашивал, молча принимал карты, молча выслушивал описания поместий и их охраны и вообще, казалось, ничего не собирался предпринимать. Кеман чуял, что дело тут нечисто. Ведь Шана опозорила Джамала при его воинах, а Джамал явно не из тех, кто готов спускать подобные вещи.

Джамал — опасный враг, он не прощает даже ошибок, не то что оскорблений.

Шана говорила Кеману, что все его тревоги не стоят выеденного яйца, и ехидно спрашивала, неужели он скучает по опасностям. Но молодой дракон никак не мог избавиться от ощущения, что все они чего-то не видят — чего-то очень важного. В поведении Джамала явно что-то кроется, надо только понять, что…

Утро выдалось жаркое, и к обеду навалилась невыносимая духота — ни ветерка и в небе ни облачка. Дальние холмы дрожали в полуденном мареве, пот стекал по телу, не испаряясь и не остужая. Шатры так накалились, что даже Железный Народ не выдержал. Потому Дирик и согласился на предложение Шаны для разнообразия встретиться на улице. В конце концов, Джамал и все его воины собирались сегодня устроить что-то вроде турнира, чтобы проверить, насколько они готовы к битве, — хотя с кем они должны биться, Джамал пока не говорил. По крайней мере, большинство членов клана об этом ничего не знали.

Так что заговорщики чувствовали себя в безопасности.

Все, кроме Кемана. Ему все время казалось, что они, сами того не зная, содействуют планам Джамала…

— Если бы мы могли отрастить когти, чтобы разодрать стенки шатра, и крылья, чтобы улететь оттуда… — говорила Шана. — Или лучше было бы сделать вид, что мы провалились под землю?

— Я предпочел бы второе, — начал Каламадеа. — Первый вариант…

Но тут его перебили.

— Ах, какое трогательное зрелище! — с растяжечкой произнес чей-то громкий голос.

Каламадеа, Кеман и Шана дернулись, словно марионетки на веревочках. Это было сказано не на языке Железного Народа, а на языке драконов. И голос был знакомый — даже чересчур…

Мире?!

Перед ними, небрежно прислонясь к стенке шатра, стояла женщина из Железного Народа, худощавая, мускулистая, одетая как воин. Лицо женщины было Кеману незнакомо, но он сразу признал надменную осанку своей сестры. И еще у женщины была драконья тень…

— Вот видишь, вождь, — продолжала женщина на языке Железного Народа, лукаво улыбаясь, — все, как я тебе говорила. Жрец сговаривается с демонами, собираясь предоставить им возможность сбежать, а эти люди Зерна

— вовсе не люди, а такие же демоны, как и те.

Даже личины, созданные Лоррином, были не настолько прочны, чтобы Железный Народ не мог видеть сквозь них. Для этого им просто достаточно было перестать верить в эти личины. Джамал уставился на Лоррина и его сестру. Глаза вождя сузились, и он медленно кивнул.

У Кемана душа ушла в пятки.

— Я уж вижу…

Джамал шагнул вперед и встал, скрестив руки на груди и гневно усмехаясь.

— Я вижу шестерых врагов и одного предателя. Или не предателя? Дирик, я даю тебе шанс спастись. Быть может, ты просто выжил из ума от старости и эти демоны обманули тебя? Быть может, пора Железному жрецу передать свою власть военному вождю? Если ты согласишься одуматься и добровольно передать мне свои полномочия, я, быть может, и соглашусь забыть о том, что видел.

Вся эта сцена выглядела хорошо отрепетированной, и Джамал говорил так, словно заранее заучил свою речь. Но почему?..

Дирик медленно встал. Лицо его было неподвижно, словно выкованное из железа в одной из его кузниц.

— Ты можешь отнять у меня власть только путем поединка, молодой глупец, — ответил жрец, и голос его был ледяным, как снега на горных вершинах. — И не забывай, я имею право попросить другого сражаться вместо меня.

Дирик давно обхаживал мужеподобных женщин, разгневанных тем, как обращался с ними Джамал. А среди этих женщин были лучшие бойцы клана. Дирик мог попросить одну из них выйти на поединок вместо него.

А Джамал давно запустил тренировки, так что было вполне вероятно, что эта женщина не только выиграет поединок, но и покроет Джамала несмываемым позором.

— Я тоже, — лениво ответил вождь. — И я назначаю — ее.

И неожиданно указал на Мире.

— Думается мне, у тебя не найдется воина, равного ей, — продолжал военный вождь, любуясь смятением, отразившимся на лице Дирика. — На твоем месте я сдался бы сразу. Тебе же проще будет.

А Мире улыбнулась — улыбкой человека, играющего краплеными картами и знающего, что наверняка выиграет.

Кеман первым понял, почему Мире так лукаво ухмыляется, почему Джамал так уверен в победе. «Она ему сказала! Или даже показала! Он знает, что Мире — дракон!» И прежде чем Дирик успел назвать своей поборницей одну из мужеподобных женщин — что было равносильно катастрофе, — молодой дракон принял решение.

Он расстегнул свой ошейник, швырнул его наземь и сменил облик быстрее, чем когда-либо в своей жизни, так что остальным пришлось разбежаться, чтобы огромная туша дракона не придавила их к палаткам. У Кемана закружилась голова, но он поборол головокружение.

Джамал удивился — но не испугался. И Кеман понял, что был прав. Джамал знал, что Мире дракон, и уже видел ее в драконьем облике.

Но, возможно, Мире не сказала ему, что среди пленных есть еще два дракона. Или оба думали, что ошейники действуют по-прежнему…

— Дирик назначает меня! — взревел Кеман, видя изумление на меняющемся лице Мире — драконица запоздало последовала его примеру. — Поборником верховного жреца буду я!

И прежде чем Мире успела завершить превращение и броситься на него, положив конец неначавшемуся бою, Кеман взмыл в небо, оглушительно хлопая крыльями и едва не снеся соседний шатер. Только туча пыли и прошлогодней травы взметнулась ему вслед. Люди, стоявшие рядом с ним, вскинули руки, прикрывая лицо от ветра.

Шатры быстро уменьшались, превращаясь в крохотные грибочки на золотисто-зеленой равнине! Кеман лихорадочно работал крыльями, набирая высоту. Небесная высь была его другом и союзником. Мире уже случалось одерживать над ним верх в поединке крылом к крылу: она была крупнее и тяжелее брата. Главное — не подпускать ее вплотную, а сделать так, чтобы больший вес и размер из преимущества превратились в недостаток.

Драться надо головой, а не когтями.

«Удираем, братишка? — услышал он насмешливый голос. — Что ж так сразу-то?» «Возглавляю гонку, сестрица! — ответил Кеман не менее насмешливо. — А тебе что, догнать слабо? Что-то ты разъелась в последнее время! Никак и брюхо отвисает? Да и талия куда-то подевалась…» Конечно, все это было не правдой, но для того, чтобы заставить Мире делать то, что ему надо, необходимо ее разозлить до полной потери соображения.

Его главное оружие — быстрота и подвижность. Надо не дать ей опуститься на землю. Пусть она за ним погоняется…

«Лучше сдавайся, пока не поздно, щенок! — яростно рявкнула его сестрица. — Или удирай и оставь своих людишек мне. Быть может, я позволю тебе приползти к твоим двуногим дружкам, если там еще осталось, к кому ползти!» «Если там еще осталось, к кому ползти»?! Неужто она знает о волшебниках что-то, чего он не знает? Да, похоже на то… Но Кеман ничего не ответил. Какой смысл-то?

Если у Мире есть что ему сообщить, она и так сообщит — не удержится. А если новости плохие, тем более сообщит — нарочно, чтобы заставить его пасть духом и разозлить его до полной потери соображения.

Мире говорила так, чтобы ее слышали все, кто способен воспринимать мысленную речь. Кеман понимал, почему. Она хочет, чтобы ее услыхали Шана с Каламадеа.

Вот только она не знает, что здесь еще и Дора… Дора — его тайный союзник, тот непредвиденный случай, который способен лишить Мире победы, даже если Кеман проиграет эту схватку. Если случится худшее и он проиграет и даже если Мире удастся уничтожить их или навеки сделать пленниками, Дора будет знать, чем Мире хотела поддеть Кемана. И, если это действительно важно, Дора позаботится о том, чтобы вовремя предупредить волшебников.

Ведь позаботится же, правда? Звать ее Кеману не хотелось: Мире могла подслушать. И вообще сейчас нужно думать только о схватке. Кеман мог лишь надеяться и ждать, когда гнев заставит сестру проговориться.

«Твои волшебнички перегрызлись, братец! — бросила Мире, отчаянно работая крыльями, пытаясь догнать его. — Старичкам хочется, чтобы все шло по-старому, молодые отказываются им служить, и все они слишком заняты своими разборками, чтобы думать об эльфах. А зря! Из-за бегства Лоррина все эльфийские лорды стоят на ушах и уже собираются объединить свои силы — впервые за века! — чтобы выследить вас и уничтожить всех до единого.

Совет уже принял решение уладить все распри. Дело продвигается медленно, но все же продвигается! Не пройдет и нескольких месяцев — самое позднее, к весне, — и начнется третья Война Волшебников. Третья и последняя!» Кеман похолодел. Мире ни за что не сказала бы этого, если бы не была уверена. А в ее мыслях чувствовалась такая уверенность в собственной осведомленности, что Кеман ни на миг не усомнился: она знает, что говорит.

В прошлый раз волшебников спасло лишь то, что эльфийские лорды никак не могли договориться. А если они все же объединятся…

Кеман встряхнулся и взял себя в руки — точнее, в когти. Не отвлекаться! Мало ли что там творится! В конце концов, ничего еще не случилось. А для того, чтобы этого не случилось никогда, он сперва должен выиграть схватку.

Он продолжал набирать высоту. Крылья работали ровно и сильно. Дракон летел прямо на солнце, что давало ему дополнительное преимущество — Мире не может видеть его как следует.

Сейчас он забрался уже гораздо выше нее. Может, хватит? Ну что ж, проверим!

Кеман резко развернулся, сложил крылья и камнем ринулся вниз, выставив перед собой лапы с растопыренными когтями наподобие сокола, падающего на добычу.

Не зря же он наблюдал за тем, как летают и дерутся ястребы и соколы! Ему не раз приходилось видеть, как небольшой сокол-сапсан сбивал на лету уток вдвое тяжелее себя.

Видел он, и как сапсан защищал свое гнездо от здоровенного ястреба-тетеревятника. Именно его случай.

Ветер бил ему в ноздри и яростно трепал края крыльев.

Ветер пытался заставить Кемана раскрыть крылья, и дракону приходилось сопротивляться изо всех сил. Мире до сих пор не подозревала, что он задумал: она приближалась, щурясь против солнца, размахивая крыльями, задыхаясь, пытаясь догнать брата…

Внезапно глаза драконицы расширились. Она увидела Кемана, падающего на нее с высоты. Мире резко развернулась, инстинктивно пытаясь избежать столкновения…

Поздно!

Кеман с разлета ударил ее по голове обеими лапами.

Звук удара, должно быть, донесся даже до земли. У Мире, наверно, искры из глаз посыпались. Во всяком случае, ее полет превратился в беспорядочное падение. Но для того, чтобы вывести ее из строя, одного удара было явно мало.

Инстинкты ее не подведут. Поэтому, прежде чем она сумела развернуться и вцепиться в него когтями, Кеман снова раскрыл крылья. Воздух больно ударил в перепонки. Скорость падения была так велика, что он еще некоторое время падал, прежде чем сумел снова развернуться и начать подниматься. На миг Кеман потерял Мире из виду, борясь с ветром; когда он увидел ее снова, она была далеко внизу, но упрямо поднималась вверх, следом за ним.

Однако теперь она молчала, как ни дразнил ее Кеман.

Грудные мышцы молодого дракона горели от усталости, крылья гудели, но все же он улыбался. Раз Мире молчит, это верный признак, что она слишком зла, чтобы говорить.

Но во второй раз эта уловка не сработает. Как бы ни злилась Мире, боец она превосходный. А с тех пор как они бились в последний раз, она наверняка успела научиться кое-чему еще…

Что ж, пусть она решит, что он вознамерился во второй раз прибегнуть к той же тактике. А в последний момент свернем. Это может сработать…

Кеман снова развернулся вниз головой и понесся к земле, хотя теперь солнце было не у него за спиной. Он намеревался вместо того, чтобы бить Мире по голове, вцепиться когтями ей в спину — быть может, даже порвать нежные перепонки крыльев. Но Мире не собиралась сдаваться: в тот самый миг, как Кеман налетел на нее и развернул крылья чуть раньше, чем прежде, она перевернулась брюхом вверх, отчаянно пытаясь схватить его когтями!

В последнее мгновение Кеману удалось резко вильнуть и уйти в сторону. Но из-за этого отчаянного маневра он потерял преимущество в скорости. Тут бы Мире могла его схватить — но она рассчитывала на то, что схватит его сразу, и потому потеряла еще больше высоты, пытаясь выровняться после своего сальто.

И в третий раз Кеман понесся к солнцу, но уже медленнее, чем прежде. Он задыхался, воздух жег ему горло и легкие, крылья казались тяжелыми, точно каменными, тело тянуло к земле…

«И что теперь? Что теперь? В догонялки я больше играть не могу. Она выносливее меня. Надо заканчивать, и заканчивать как можно быстрее! Последняя стычка только истощила мои силы!» И наконец он придумал выход. Это был отчаянный шаг, но ведь и положение было отчаянное!

Кеман снова развернулся и нырнул вниз. И снова Мире перевернулась кверху брюхом, чтобы сцепиться с ним лапа к лапе.

И на этот раз он позволил ей схватить себя.

Ее передние лапы намертво сомкнулись с лапами Кемана, а задними она принялась драть ему брюхо. Боль была дикая. Кеман взвыл — но только ближе притянул Мире к себе, накрыв ее голову крыльями.

И использовал самое страшное оружие дракона — молнию. Голубая искра проскочила между кончиками крыльев, пройдя через голову Мире.

Она разинула пасть в безмолвном вопле; голова на длинной шее откинулась назад, прижавшись к лопаткам.

Ее когти конвульсивно сомкнулись — но тут Кеман убрал молнию, и Мире обмякла.

Кеман был готов к этому. Иначе бы победа его оказалась тщетной: Мире рухнула бы наземь с огромной высоты, утянув его за собой, и оба они разбились бы. Но он снова яростно замахал крыльями, удерживая ее бесчувственное тело. Правда, у Кемана не хватило сил остаться на лету, но, по крайней мере, они не рухнули камнем на землю. Посадка была довольно жесткой, но Мире оказалась внизу, и Кеман сейчас был не настолько добр, чтобы не воспользоваться ее телом в качестве подушки.

Оно было и к лучшему. Ведь когда они приближались к земле, Мире уже начала приходить в себя. Но тут она ударилась головой и опять потеряла сознание.

Правда, ненадолго — Кеман едва успел прижать ее к земле. От шатров уже бежали волшебники. Следом за волшебниками осторожно приближались люди из Железного Народа.

— Обернись, Мире! — прорычал Кеман. — Обернись человеком! А не то…

— Ну и что ты мне сделаешь? — насмешливо спросила драконица, хотя в глазах у нее стоял страх. — Убьешь?

Кишка тонка!

— Я тебе крылья переломаю! — рявкнул он. — Порву перепонки и переломаю все косточки, так что ты больше никогда в жизни не сможешь летать! Я это сделаю, Мире!

Клянусь Огнем, сделаю!

Он видел, что сестра поверила ему. Разумеется, ей не пришло в голову, что достаточно сменить облик туда и обратно, чтобы исцелить все повреждения! Отец-Дракон знал эту маленькую хитрость, и мать Кемана тоже знала. Насколько было известно Кеману, он был первым, кто проверил это на собственной шкуре. Но, очевидно, Мире, как и большинство драконов, полагала, что повреждения, причиненные истинному облику, неисцелимы.

Вот и прекрасно!

Ее тело задрожало, расплылось — и она превратилась в беспомощного человека, дрожащего в мощных драконьих когтях. Но глаза Мире глядели на Кемана с прежней ненавистью. К тому же она приняла не тот облик женщины из Железного Народа, в котором явилась прежде. Она обернулась бледнолицей рабыней эльфийских лордов.

— Ну и что ты будешь делать теперь? — усмехнулась она в морду нависшему над ней Кеману. — Сожрешь меня, что ли?

Кеман только покрепче стиснул когти.

— Ты еще пожалеешь, что я этого не сделал.

«Шана! — мысленно сказал он. — Захвати с собой ошейник — только исправный! — и приведи Калу с ее инструментами».

Люди окружили их, неподвижно сидящих в сухой пыльной траве. Кеман не собирался менять облик, пока Мире не будет обезврежена. Солнце палило безжалостно, но полуденное солнце — друг дракона, и чем жарче, тем лучше. Раны на брюхе у Кемана причиняли ему дикую боль при каждом движении, но он чувствовал, как силы возвращаются к нему. А вот Мире в ее человечьем облике приходилось совсем несладко.

Прибежала Шана, держа в руках ошейник. Кала приблизилась медленно, с опаской. На Мире жена жреца даже не взглянула — ее внимание было приковано к Кеману. Ей было страшно — Кеман видел, что руки у нее дрожат и лоб покрылся бисеринками пота. Но, несмотря на страх, она подошла вплотную, доказав, что не уступает в храбрости любому существу, двуногому или дракону, которое доводилось видеть Кеману.

— Надень на нее ошейник, Шана, — приказал Кеман вслух, говоря на языке Железного Народа, так, чтобы все его поняли. — Надень и застегни.

Шана послушалась. Кеман гадливо отбросил Мире и отступил на шаг. Шана поспешно скрутила Мире, повалила ее на землю и уселась сверху, чтобы драконица не вздумала сбежать.

Кеман снова сменил облик, сосредоточившись не только на том, чтобы принять обличье полукровки, но и на том, чтобы исцелить раны, нанесенные Мире. Это было трудно, но зато, избавившись от боли, Кеман ощутил головокружительное облегчение.

Когда Кала увидела его в прежнем обличье, у нее прямо глаза на лоб полезли.

— Кала, ты сумела сломать замки на наших ошейниках, чтобы открыть их,

— сказал Кеман очень тихо, чтобы никто, кроме нее, не услышал. — А можешь ты испортить замок так, чтобы его вообще нельзя было открыть?

Она молча медленно кивнула. Мире принялась браниться и дергаться, пытаясь стряхнуть с себя Шану. Кала развернулась, подошла к Шане и сделала ей знак встать и держать Мире за ноги. А сама уселась Мире на спину и схватила ее за волосы. А ведь Кала была отнюдь не перышко. Мире побагровела от натуги и притихла.

— Лежи тихо, тварь! — сказала жена жреца и тряхнула Мире за волосы так, что драконица скривилась от боли. — Мне все равно, кто ты, демон или чудовище. Пока на тебе этот ошейник, ты всего лишь баба и останешься бабой.

А уж с бабой-то я как-нибудь управлюсь. Так что лежи смирно, пока я работаю, а то я ни за что не ручаюсь. Инструменты у меня очень острые.

Мире застыла, не смея шевельнуться.

Кале только этого и надо было. Она отпустила волосы Мире, достала щуп, сунула его в замок и обломила кончик, оставив его внутри ошейника. И только тогда встала и позволила растрепанной Мире медленно и неуклюже подняться на ноги.

— Теперь этот замок никому открыть не удастся, — спокойно сказала Кала. — Так что снять ошейник ты сумеешь, только если найдешь кого-нибудь, кто согласится его перепилить. А это тоже не так-то просто. С помощью магии ошейник не снять, а закален он так, что не всякий напильник возьмет.

— А пока он на тебе, дуреха, тебе не удастся ни сменить облик, ни воспользоваться магией — разве что самой слабой, — добавил Каламадеа, подошедший вместе с остальной толпой. — На твоем месте я бы и пытаться не стал.

Мне говорили, что последствия могут быть самые неприятные.

Толпа внезапно расступилась, и в круг вошел Дирик.

Следом за ним четыре мужеподобные женщины вели Джамала. Он не был связан, но, судя по тому, как Джамал держался, можно было подумать, что он в цепях. Вождь ссутулился и смотрел в землю.

Но Кеман увидел в его глазах с трудом скрываемую ярость. Вождь потерпел поражение, но никогда не смирится с этим, и, если ему представится случай отомстить, месть его будет ужасна.

«Значит, не следует предоставлять ему такого случая».

— Пока ты сражался в воздухе, мой поборник, — торжественно произнес Дирик, обращаясь к Кеману, — я вел свою битву здесь, внизу.

Он возвысил голос:

— Слушайте, о люди моего народа! Знайте, что ваш военный вождь в безумии своем намеревался рискнуть вашей жизнью и жизнью ваших семей, и все лишь ради того, чтобы добиться мимолетной славы для себя самого!

Дирик принялся излагать сильно отредактированную версию всего, что произошло с тех пор, как Джамал взял в плен четырех волшебников. Кеман быстро понял, к чему клонит жрец, и перестал слушать. Он следил за Мире. Та, видимо, не обратила внимания на предупреждение Каламадеа и попыталась прибегнуть к какой-то мощной магии.

Она смертельно побледнела и с трудом сдержала стон. Кожа под ошейником побагровела и пошла волдырями.

Кеман, наверно, пожалел бы сестру — но уж очень она его разозлила!

А вот Лоррин уставился на нее, разинув рот.

— В чем дело? — негромко спросил Кеман. — Отчего ты так пялишься на мою сестру?

— Да ведь это же.., это же служанка Рены, та самая, что помогла нам сбежать! — выдавил Лоррин, не сводя глаз с Мире. — Но.., разве это не она только что была драконом?

— Она, она. Ведь она еще и моя сестра. Она со времен Войны Волшебников пытается убить Шану и всех ее друзей, — угрюмо ответил Кеман. Лоррин обернулся к нему.

В глазах молодого человека стояла тысяча вопросов. Но Кеман только покачал головой. Теперь многое стало яснее — но с этим можно обождать.

— Потом объясню. А сейчас у нас есть дела поважнее.

Кеман скрипнул зубами. Речь Дирика близилась к завершению. Жрец объявил, что Джамал будет заклеймен как предатель и изгнан из клана.

— Сейчас нам надо предотвратить войну, — сказал Кеман. — Если удастся.

***

К тому времени как спустилась ночь, у Рены голова пошла кругом. Слишком много всего сразу обрушилось на нее. Ее горничная, ее наперсница — драконица? Нет, с этим еще как-то можно было примириться — ведь Мире так много знала о драконах, больше, чем она могла бы знать, даже если бы была агентом волшебников. Но узнать, что Мире к тому же была еще и злым драконом, что сбежать она им помогла отнюдь не из добрых побуждений…

Это потрясло и больно ранило Рену. У нее было так мало друзей, а Мире она считала настоящим другом, несмотря на разделявшую их пропасть… Разве она, Рена, не была добра к своей служанке, вопреки всем обычаям эльфов? Разве не поверяла она Мире все свои секреты? Во всех историях, во всех романах говорилось о том, какую боль причиняет предательство… Теперь Рена изведала это на себе. И как можно после этого верить хоть кому-нибудь?

Да кому она теперь сможет верить?

Такова была ее первая реакция. Рена лихорадочно пыталась осознать все, что произошло, и сделать хоть какие-нибудь выводы. Но по мере того, как шло время и девушка снова обретала способность мыслить трезво, она понимала, что ее собственная боль — всего лишь мелкий эпизод по сравнению с теми важными вещами, о которых рассказала Мире. Сама Рена не слышала того «мысленного голоса», о котором говорил ее брат, но Каламадеа, Шана, Лоррин, Меро и, как ни странно, Дирик слышали. Опасность, грозившая волшебникам в их новом доме, была еще далека — пока, — но кто знает, сколько времени у них осталось?

— Вы можете уйти, когда захотите, — говорил Дирик.

Они снова собрались у него в шатре, но теперь скорее для удобства, чем ради секретности. Джамал уже отправился в изгнание — Дирик счел неразумным позволить ему задержаться в клане, где он мог бы подобраться к Мире. Был уже избран новый военный вождь, одобренный Дириком.

Мире тосковала в шатре для пленных вместе с двумя эльфами: Кеман счел, что лучше оставить ее на попечении Дирика, чем отпустить на все четыре стороны. Пока на ней этот ошейник, менять облик она не сможет. Она, конечно, может сбежать, но куда она пойдет? В своем человеческом облике — облике рабыни из поместья лорда Тилара — она будет весьма уязвима. Она не сможет пользоваться магией, чтобы защитить себя, а без этого в глуши ее ждет сотня смертей, одна другой неприятнее.

Так что Мире больше никому не опасна, по крайней мере, пока. А потом? На этот счет Рена была не так уверена. Если бы это зависело от нее, она охотно замуровала бы Мире до конца ее дней в каком-нибудь глубоком и темном подвале и спускала ей еду и воду на веревке.

— Согласно нашим обычаям, теперь мы ваши союзники, — продолжал Дирик, обращаясь в основном к Шане и Лоррину. — Ведь вы победили поборницу Джамала на глазах у всего клана. Я не знаю, чем мы можем вам помочь, но если вам нужна наша помощь, вам стоит лишь попросить!

Шана покачала головой. С каждым часом волшебница мрачнела прямо на глазах. Рена чувствовала, что Шана напряжена до предела. Видно было, что дай ей волю — она тотчас же оседлает дракона и ринется в битву.

— Да нет. Сейчас нам не помешала бы хорошая армия.

Но я не стану просить вас выступить против эльфов. Об этом я бы никого просить не стала. Мы оба знаем, что это была бы бессмысленная бойня. И потом какой в этом смысл? Но…

Однако Лоррин перебил ее:

— Погоди, Шана. Ведь эльфы еще не готовы напасть прямо сейчас. Они только пытаются уладить все свои древние распри! А что, если мы им помешаем?

— И как? — скептически спросила Шана. — Я не стану просить драконов отправиться в их земли, обернувшись эльфами. Это слишком опасно. Теперь любого эльфийского лорда будут тщательно проверять, кто он и откуда, и потребуют, чтобы десяток свидетелей подтвердил, что это именно он! А если они отправятся в обличье рабов — что они смогут сделать, кроме как наблюдать? Волшебников я тоже отправить не могу. Ведь теперь все эльфы остерегаются личин! А на расстоянии — что мы сможем сделать?

— Отправиться можем мы с Лоррином, — робко предложила Рена. — Я не знаю, что у него на уме, но это вполне возможно. Лоррин может притвориться каким-нибудь ан-лордом или даже младшим сыном — на младших сыновей ведь никто не обращает внимания, как и на женщин.

Мы можем отправиться в самые разные места, не рискуя, что кто-нибудь нас узнает…

Меро стиснул руку Рены.

— Если они отправятся туда, то и я с ними! — отважно вызвался он. Шана испуганно расширила глаза. — Я очень хорошо знаю эльфийских лордов и их поместья. И о городах тоже кое-что знаю. В конце концов, я всегда могу сойти за раба Лоррина. Я привык к этой роли.

Шана перевела взгляд на Лоррина. Тот кивнул.

— Значит, у тебя действительно есть какой-то план, — медленно произнесла девушка. — Ты знаешь что-то, чего мы не знаем…

— Да, одну мелочь, — согласился Лоррин. — И знаешь, Дирик, твой народ действительно мог бы поделиться со мной кое-чем, что нам очень поможет. Украшениями, которые делают ваши женщины.

Дирик вопросительно приподнял бровь.

— Звучит все более и более загадочно, — сказал он. — Надеюсь, твой план не настолько сложен, чтобы быть невыполнимым?

Лоррин покачал головой.

— На самом деле ничего сложного тут нет. У эльфов есть одна древняя распря, которую уладить никак нельзя.

Это непреодолимая пропасть, которая лежит между могущественными и слабыми.

Теперь Рена поняла, к чему клонит ее брат. И зачем ему эти украшения.

— Разница между могущественными и слабыми состоит не столько в богатстве и владениях, сколько в магии! — выпалила она, не дожидаясь, пока Лоррин все объяснит. — Могущественные маги буквально держат в рабстве тех, у кого магия слабая. Нет, это даже хуже, чем рабство! Через эту пропасть никакой мост не перекинешь: слишком застарелые тут обиды, слишком тяжкие раны!

Меро кивнул.

— Пока могущественные лорды могут принуждать слабых к повиновению с помощью магии, эта пропасть со стороны незаметна. Так что не думаю, чтобы хоть кому-то из сильных магов пришло в голову попытаться примириться с теми, кого они угнетают.

— Среди тех, кого угнетают, большинство — женщины, — добавил Лоррин.

— А что было бы, если бы вдруг магия перестала действовать на тех, у кого своей магии нет? Что, если бы среди этих несчастных внезапно распространилась мода на филигранные украшения? И что, если бы они обнаружили, что, пока эти украшения на них, магия на них не действует?

— А что, если эти вещи попадут в руки людей-рабов? — вмешалась Шана, возбужденно сверкая глазами. — Как ты думаешь, Лоррин, слабые эльфы действительно восстанут против своих господ, если будут знать, что магия против них бессильна?

— Почему же только слабые? Подумай обо всех недовольных сыновьях, которым ничего не остается, как повиноваться воле отцов, даже без надежды на наследство! — заметил Кеман. — Они скучают, они умирают от безделья и тоски. Они устали выполнять дурацкие мелкие приказы, словно привилегированные рабы! Я был среди них, когда разыскивал тебя, Шана. Вспомни Дирана! И подумай о том, что, даже если Диран был худшим из эльфов, найдется еще добрая сотня таких, как лорд Тилар, которые почти так же жестоки к своим детям! Если бы эти молодые эльфы получили защиту от магии отцов, среди них набралось бы порядочное число таких, кто не ограничился бы простыми проказами!

— А пока лорды разбираются с восстанием своих вассалов, неповиновением жен и детей, с волшебниками они ничего сделать не смогут! — заключил Лоррин. — Вот это и есть мой план. Мы с Реной отправимся домой. Я пойду бродить по городам и выискивать обиженных вассалов и недовольных наследников. А Рена вернется к отцу, наплетет что-нибудь насчет того, что я силой увез ее с собой, и снова войдет в круг знатных дам — но только теперь она станет носить эти украшения. Я думаю, надо их посеребрить, чтобы скрыть, что они железные. Так никто, кроме их владельцев, не заподозрит, в чем их сила. Выглядят они достаточно экзотично, чтобы войти в моду. Женщины без ума от всего нового.

Рена печально кивнула. Лоррин обернулся к ней.

— Единственная проблема в том, что для тебя это может быть очень опасно. Если не хочешь — не ходи. Тобой я рисковать не стану.

Взгляд юноши был серьезен, лицо хмурое.

— Если ты согласишься, все пойдет куда лучше, но я и один управлюсь.

— Пока не попадешься, — мрачно заметил Меро. — Нет, тогда уж и я с тобой.

— И я тоже! — Рена вызывающе вскинула голову. — Я думаю, ты прав. Вот уж чего лорды не ждут, так это восстания среди женщин!

Она на миг призадумалась. Ей вспомнилась та давняя ночь, когда она лежала без сна в своей комнате и представляла себе свое унылое будущее — жизнь полурабыни, замужем за круглым идиотом. Что бы она сделала, знай она тогда, что есть возможность защититься, противостоять воле отца? Что бы она ответила отцу, если бы знала, что он не сможет лишить ее разума?

Нет, отец, конечно, мог бы прибегнуть и к физической силе. Но с этим тоже можно что-нибудь сделать. А если бы ее мать могла надеть на него железный ошейник — ночью, когда он спит…

«Мама!»

— Я вернусь хотя бы затем, чтобы помочь маме, — внезапно сказала Рена. — Я должна это сделать, Лоррин! Погоди, дай подумать…

Она прикрыла глаза, приводя свои мысли в порядок.

— Надо выяснить, стало ли известно, что я тоже сбежала вместе с тобой, — сказала она наконец. — Если никто про это не знает, я могла бы начать навещать своих «подружек» — чем дальше от нашего поместья, тем лучше.

Я покажу им свои драгоценности, скажу, что это мне подарили к свадьбе, и намекну, где можно купить такие же.

Я буду оставаться не дольше чем на день. Мужчины никогда не интересуются, кто гостит в будуарах их жен. К тому же они все равно не помнят женщин по имени. Если не застревать надолго, это будет вполне безопасно.

Лоррин кивнул. Меро тоже. Одобрительный взгляд Меро придал ей храбрости и заставил продолжать:

— Скоро эти украшения войдут в моду, так что дальше все пойдет само собой и без меня. Тогда я отправлюсь домой.

Лоррин запротестовал было. Рена подняла руку, заставив его умолкнуть.

— Я скажу отцу, что ты меня похитил, как ты и предлагал. Ему стоит только использовать простейшее заклинание, и он сразу увидит, что я чистокровная эльфийка.

А тогда я сделаюсь важной особой, Лоррин! Ведь я — единственная его настоящая наследница! Я могу даже сказать, что ты именно поэтому меня и похитил — чтобы шантажировать его через меня. А потом я смогу передать матери эти украшения, и мы убежим вместе.

— Единственный вопрос, который приходит мне в голову: стоит ли устраивать организованное восстание? — спросил наконец Лоррин, обращаясь к Шане.

— А как же иначе? — ответила Шана. — Как только секрет этих украшений станет известен, — а это уж как-нибудь да просочится, — могущественные лорды примутся искать способ преодолеть эту защиту. И они смогут сделать это, если переловят обладателей украшений поодиночке.

Рена прикрыла глаза и прикусила язык, стараясь не выказать своего страха. Это тебе не роман, не мечты в садике! Это настоящее, такое же настоящее, как их путь, лежащий через горы, как коврик под ногами. Когда они уйдут отсюда и вернутся в земли эльфийских лордов, ей будет угрожать настоящая опасность. Она может погибнуть. И Лоррин.

«И Меро тоже. А он ведь не колеблется!» Ледяная рука стиснула ей сердце, в горле застрял ком холодной глины, живот словно бы налился свинцом. Неужто она только вчера любовалась луной вместе с Меро и думала, что впервые в жизни наконец-то счастлива? А теперь…

«Теперь мы рискуем всем».

Но что ей еще остается? Ведь иначе все, через что ей пришлось пройти, пропадет втуне!

На краткий миг, пока Рена боролась со страхом, в ней проснулся какой-то чужой трусливый голосок. Она испытала искушение поступить как трусиха — как настоящая себялюбивая трусиха. В конце концов, она ведь не воин, не героиня, как Шана! Она могла бы вернуться к отцу и рассказать ему все, что знает. Он не только примет ее с распростертыми объятиями — он ее вознаградит, щедро вознаградит! Он даст ей все, чего ей захочется. Она получит все, о чем мечталось: свой уютный домик, где она будет полной хозяйкой, книги, музыку, платья и украшения и свободу делать все, что захочется. Эти полукровки, эти драконы — кто они ей? Почему она должна хранить верность им, когда, вернувшись к своему народу, она может получить все, чего ей хотелось?

Но искушение умерло, едва успев оформиться в связную мысль. Разве это будет настоящая свобода? Она по-прежнему будет скована — законами, обычаями. Может, ее и не заставят выйти замуж за придурка, но она по-прежнему будет не вольна в своем сердце.

Но, главное, это будет подло! Ведь все это кукольное счастье будет куплено кровью.

Она поступит так же, как худшие из ее сородичей. А может, и хуже. Их поместья выстроены на крови и трупах рабов и вассалов. А ей придется заплатить кровью тех, кто звал ее сестрой и другом.

Нет.

Может, она и трусиха, но предательницей она не станет.

Разговор продолжался, но это было неважно. Все равно сейчас она ничего полезного сказать не могла. Рена усилием воли подавила страх, подступающий к горлу, и принялась слушать, стараясь выглядеть спокойной.

До границы земель волшебников несколько дней пути.

Так что у нее будет время, чтобы набраться мужества.

***

Кеману не сиделось на месте. Остальные все никак не могли наговориться, а Кеман уже устал от разговоров. Возможно, они так болтливы от возбуждения — Кеман не раз замечал, что, если какая-то тема волнует людей, они не успокоятся, пока не разберут ее по косточкам. Но когда разговор в десятый раз пошел по тому же кругу, Дирик заявил, что все они слишком устали, чтобы соображать как следует. Он отправил их в шатер Джамала, который освободили для них, потому что новый военный вождь — это была женщина — оказалась вполне довольна своим собственным шатром и никуда переселяться не собиралась.

Кеман очень обрадовался, увидев, что теперь каждому из них досталась отдельная комнатка. Шатер освободили от вещей прежнего хозяина и устлали удобными тюфяками и подушками.

«Должно быть, это Кала позаботилась, — думал Кеман, оглядывая свою комнатку. — Наверно, она занималась этим, пока мы там болтали. Изумительная женщина! Они с Дириком удивительно подходят друг другу…» Вот бы найти себе такую подругу, как Кала!

Кеман улегся на тюфяк и, весь обратившись в слух, принялся нетерпеливо ждать, когда прочие обитатели шатра уснут. Вряд ли Меро с Шейреной отправятся гулять под луной. Только не сегодня. Если они так же устали, как он…

Хотя кто их знает. Им ведь не довелось сражаться.

Разве что им пришлось усмирять Джамала, пока он боролся с Мире…

Однако постепенно разговоры и шаги затихли.

«Наконец-то!» Ему непременно надо было выбраться наружу. Дора небось уже с ума сходит. И еще он был ужасно голоден.

Можно, конечно, избрать самый легкий путь: попросить себе парочку коров пожирнее, но Кеману этого не хотелось. Люди и так уже его боятся, а если они увидят, как он ест…

Кеман выскользнул из погруженного в темноту шатра, пробрался через лагерь, неслышно, как кот, перебегая из тени в тень с проворством хищного зверя. Луны сегодня не было — и это очень кстати. На улице — никого: взбудораженные люди сидели у себя в шатрах, обсуждая сегодняшние события.

Кеману было немного жаль их. Железный Народ привык во всем подчиняться обычаям, а сегодня случилось много такого, что не укладывалось ни в какие рамки обычаев. Должно быть, они сейчас так же растеряны, как если бы проснулись на леднике, на горной вершине или посреди моря.

Ну да, не каждый день у тебя над головой дерется пара драконов. А потом они увидели, как оба дракона обернулись людьми — и к тому же один из них оказался старым знакомым! А потом обнаружилось, что твой военный вождь был в заговоре со вторым драконом и собирался втянуть тебя в войну с демонами, а твой жрец был в заговоре с первым и хочет теперь вступить с демонами в союз. Бедолаги… Неудивительно, что шатры гудели от голосов, и голоса по большей части были сердитые…

«И все же, кажется, Дирик сумел их убедить. Если бы Шана прямо попросила его оказать помощь в борьбе с эльфами, проблем было бы больше, но, думаю, в нынешних обстоятельствах Дирик сумеет успокоить своих людей».

А самому Кеману теперь придется поставить перед выбором Дору. Не хотелось ему делать это так скоро, но что остается?

«Ей придется выбирать: вернуться в свое Логово или…» Или что? Отправиться с ним?

Но что ему оставалось?

«С ее помощью мы сможем быстро добраться до Цитадели. Шейрена достаточно легкая, чтобы Каламадеа смог нести ее вместе с Лоррином. Но без Доры… Без Доры все равно придется несколько раз летать туда-обратно, потому что я двоих зараз долго нести не смогу. Это займет много времени, а времени нет…» И потом, так или иначе, поутру им шестерым придется покинуть лагерь. А Доре все равно рано или поздно пришлось бы открыться — так почему бы не теперь? Нельзя же вечно прятаться!

Он остановился рядом со стадом и принялся осторожно нащупывать присутствие Доры.

«Я тут. На краю стада».

Ну что ж, скрываться ему больше не надо. И объяснять пастухам, что он тут делает, Кеман тоже не собирался. Он медленно сменил облик. Из-за усталости это далось довольно болезненно. Кеман тяжело поднялся в воздух.

Мышцы болели, суставы похрустывали.

Мгновением позже Дора присоединилась к нему. Они молча полетели дальше вместе. Дора направилась к невысоким холмам за лагерем.

К изумлению и радости Кемана, у нее там было припасено несколько свежеубитых оленей. Драконица терпеливо ждала, пока Кеман утолял голод.

— Уф-ф! — сказал он, когда наконец наелся настолько, что уже мог соображать. — Это было очень кстати. Спасибо.

— Я знаю, — серьезно ответила Дора. — Кеман, я.., я даже не знала, что думать, когда увидела эту чужую драконицу! А когда она заговорила.., и вы начали драться.., я так тревожилась за тебя!

Она говорила с запинкой, словно не меньше Кемана боялась высказать свои чувства.

— Я хотела тебе помочь, — продолжала она, — но не знала, как.

— Ты ничего не смогла бы сделать, — коротко ответил Кеман. — Мне кажется, Мире недолюбливала меня с самого детства. И это переросло в ненависть задолго до того, как мы с тобой встретились. Что бы ты ни сделала, это лишь оттянуло бы неизбежную развязку.

— О-о… — Дора сникла. — Все, что я могла придумать, — это что ты, наверно, проголодаешься…

— Да, я был очень голоден. Спасибо тебе.

Кеман присел на задние лапы, думая, что сказать теперь. Ну что ж, лучше выложить все сразу…

— Завтра мы улетаем.

Дора вскинула голову, глаза ее расширились.

— Это из-за того, что сказала твоя сестра? Про эльфов и про твоих друзей-волшебников?

— Врать ей было незачем, а правда ей была очень даже выгодна. Так что следует предположить, что она сказала правду, — ответил Кеман. — Нам надо вернуться. Шане следует разобраться с волшебниками, на случай, если эльфы все же нападут. А Лоррин и Рена думают, что смогут посеять раздор в рядах эльфов. Но времени у нас мало.

— Значит, ты улетаешь… — Вид у Доры был такой, словно она раскусила что-то горькое. — Я обещала помочь тебе бежать, но ты, похоже, больше не нуждаешься в моей помощи…

Неужели ее тревожит только это?

— Нуждаюсь. И больше чем когда бы то ни было, — сказал Кеман. — Если ты согласишься нам помочь и позволишь Шане лететь на тебе, мы сможем добраться куда быстрее. А без тебя нам с Каламадеа придется возвращаться несколько раз.

Дора посмотрела в глаза Кеману.

— Ты хочешь, чтобы я.., ты просишь меня выдать себя?

Кеман кивнул.

— Дора, тебе все равно придется это сделать рано или поздно. Иначе ты можешь прямо сразу возвращаться домой. А какой смысл? Я все равно расскажу про вас в своем Логове. И наши драконы отправятся вас разыскивать. И ты ведь тоже расскажешь своим про то, что здесь, на севере, есть другие Логова! Рано или поздно нашим Родам все равно придется встретиться. Так что покажешься ты моим друзьям или нет, это уже ничего не изменит.

Но Дора выглядела смущенной.

— Наши законы запрещают нам показываться двуногим в своем истинном обличье!

Кеман фыркнул.

— Мои двуногие все равно уже знают, кто мы такие.

А что касается Железного Народа, тут за нас обо всем позаботилась Мире. Как говорят мои двуногие друзья, что толку запирать конюшню, когда лошадь сбежала? Так что твое появление ничего не изменит.

Дора вздохнула.

— Я говорила, что хочу помочь тебе…

— Но не моим друзьям?

Она кивнула.

— Ничего не могу поделать, — призналась она. — Очень трудно думать о них как о разумных существах.

— Ну надо же когда-то начать! — мягко возразил Кеман. — А то будешь как эльфы, которые не считают разумными существами никого, кроме себя. Или как Мире, которая ко всему, что не есть дракон, относится как к своей законной добыче.

— Нет, я не хочу быть такой, как они! — запротестовала Дора, дернула шкурой и отвернулась. — Особенно такой, как твоя сестра…

— Тогда помоги нам, Дора, — сказал Кеман. Голос его внезапно сделался усталым. Нет, не умеет он убеждать.

Куда ему до Шаны… Или до Лоррина. — Не мне, а нам, нам всем.

Драконица по-прежнему смотрела в сторону.

— Мне надо это обдумать, — медленно произнесла она. — Пока больше ничего сказать не могу.

— Ладно, — вздохнул Кеман. Больше тут говорить не о чем. Не может же он принудить ее силой! Он мог бы сказать ей, что она ему очень, очень нравится — но это тоже было бы своего рода принуждением, и прибегать к нему Кеману не хотелось.

Так что молодой дракон только потянулся, разминая ноющие мышцы, и собрался снова взлететь, чтобы вернуться в шатер и наконец-то улечься спать.

— Спасибо за все, что ты уже сделала, Дора, — сказал он, расправляя крылья. — Я действительно очень это ценю. И помни: мы улетаем завтра, вскоре после восхода.

— Я.., я запомню, — негромко ответила Дора. Сама она взлетать, похоже, не собиралась: ее крылья были свернуты и прижаты к бокам. — Спокойной ночи, Кеман.

— Спокойной ночи, Дора.

Молодому дракону хотелось сказать еще многое, но он заставил себя промолчать. Пусть сама решает. Дракон взмыл в черное небо, усеянное звездами, и медленно, устало полетел обратно к лагерю. С высоты фонарики, горевшие возле шатров, были похожи на звезды, которые попадали с неба и расположились концентрическими кругами на земле.

Быть может, он видит это все в последний раз. Завтра они вступят на неизвестную территорию. Ведь Лоррин, Меро и Рена будут не единственными, кто отправится в эльфийские земли. Надо же кому-то устроить лавки, где будут продаваться эти посеребренные железные украшения. Для волшебников это было бы чересчур опасно…

А вот дракону-оборотню — в самый раз.

Есть и еще один выход. Кеман не стал говорить об этом Шане, чтобы не будить преждевременные надежды. Но теперь, когда Мире больше не стоит у него на пути, он вполне может вернуться в старое Логово и привлечь на свою сторону новых драконов. На самом деле ничто не мешает ему отправиться и в другие Логова. И тогда все бывшие мятежники, кто захочет, смогут обернуться двуногими и отправиться в эльфийские земли, чтобы открыть там эти «ювелирные лавки», потому что их место в Цитадели займут новые драконы, которые станут помогать волшебникам организовать оборону. И вовсе не обязательно драконам оборачиваться эльфами — можно и людьми-рабами: все равно ведь в лавках торгуют только рабы. А уж от толстых, довольных собой и жизнью рабов-торговцев ни один эльфийский лорд подвоха не ждет!

Кеман решил взять торговлю на себя и заняться этим, как только появится время, то есть когда они доберутся до Цитадели.

Молодому дракону уже теперь не терпелось взяться за дело. Он буквально ощущал, как время уходит безвозвратно. Ему казалось, что он только-только вступает в скачку, которая началась без него.

Быть может, так оно и есть.

Но это неважно. Лучше поздно, чем никогда. У них нет выбора. Надо просто приложить все усилия и выиграть.

***

С точки зрения Кемана, рассвет наступил чересчур быстро. Несмотря на то что он наелся до отвала и спал так крепко, как может спать только сытый дракон, он предпочел бы поспать подольше.

Недельки этак три…

Кеман вежливо отказался от завтрака и отправился на площадку, которую Дирик велел очистить от скота, чтобы драконы не напугали животных. Быки и так уже были встревожены после вчерашнего. Кеману сказали, что они едва не разбежались в панике. Остановить их удалось только благодаря тому, что все воины были неподалеку от стада. Разумеется, Джамал этого предвидеть не мог

— и все же это была единственная полезная вещь, которую он сделал за вчерашний день.

Кеман думал, что вокруг площадки соберется толпа зевак, но поблизости не было ни души. И отнюдь не оттого, что Железный Народ был непривычен вставать на рассвете.

«Боятся. Ну что ж, я их понимаю».

Пожалуй, оно и к лучшему. Кеман собирался сменить облик не спеша, а это всегда было не слишком-то приятным зрелищем для двуногих. Ему случалось видеть, как кое-кто из друзей Шаны делался бледно-зеленым. Иногда их даже выворачивало наизнанку.

Драконов почти никогда не тошнит — разве что когда они тяжело больны. Так что Кеман до сих пор удивлялся, до чего легко люди расстаются с тем, что они недавно съели. Ужасно нерационально!

Сменив облик, Кеман принялся медленно разминать мышцы, как учила его мать Алара. Перед долгим, утомительным полетом всегда надо разминаться. А этот полет обещал быть очень утомительным. Ведь, кроме Шаны и Меро, ему придется тащить еще и тюки с тяжелыми железными украшениями. Кала всю ночь собирала их у женщин, которые соглашались расстаться со своими браслетами и ожерельями. Каламадеа тоже понесет тюки с железом, но ему придется везти на себе Лоррина с Реной, а они оба куда легче, и к тому же Каламадеа гораздо сильнее Кемана.

Жалко, что никто так и не научился переносить вовне не только массу своего тела, как делают драконы, когда превращаются в двуногих, но и любую другую массу тоже.

Наверно, это вообще невозможно. А жаль. Очень бы пригодилось.

Встающее солнце позолотило степь. С юга задул легкий ветерок. Тень дракона придвинулась к шатрам, слившись с их тенями. Кеман несколько раз потянул каждую лапу по отдельности, чтобы мышцы разогрелись и сделались эластичнее. Потом начал потягиваться всем телом.

Тут появились люди из Железного Народа, которые принесли тюки с украшениями и припасы на дорогу. Кеман наблюдал за ними краешком глаза, стараясь не хихикать.

Смешные они, эти люди! Они осторожно подбирались к площадке, одним глазом глядя на дракона, другим — себе под ноги. Люди старались выглядеть уверенными и небрежными, но выходило неубедительно. Каждый старался поскорее бросить свой мешок и удрать прочь. Может, они прослышали, что дракон отказался от завтрака, и боятся, что он решил заморить червячка кем-нибудь из них?

Остальные путешественники прибыли одновременно с тюками. Каламадеа, которому не пришлось драться накануне, быстро сменил облик и предстал перед ними в своем истинном обличье Отца-Дракона. Он был огромен, в два с лишним раза больше Кемана, а ведь и сам Кеман был достаточно велик, чтобы без труда нести одного двуногого всадника. Сколько лет Отцу-Дракону — не знала даже Алара. Каламадеа еще застал первое открытие Врат. Он явился сюда с родины драконов, где было куда больше опасностей, чем тут.

«Мы сделались толстыми и ленивыми, — размышлял Кеман, глядя, как огромные крылья Каламадеа ловят утренний ветерок. — Если бы те древние драконы могли видеть, как мы прячемся в своих Логовах от самых обычных двуногих, они бы небось со смеху поумирали! Ведь им самим угрожали существа столь опасные, что они даже врывались в Логова и пожирали их жителей!» Каламадеа, должно быть, прочел его мысли.

«Ничего, Кеман, эльфийские лорды, если как следует разозлятся, могут быть ничуть не менее опасны, чем те твари, от которых в свое время бежал наш народ, — сказал он негромко, чтобы никто не подслушал. — Так что не стоит презирать тех, кто желает спрятаться. В конце концов, мы ведь именно за этим сюда и переселились. Чтобы спрятаться. В сущности, мы просто удрали».

Ну да, может быть.

Кеман был готов думать о чем угодно, только бы не о Доре. Он еще с самого пробуждения твердо решил не надеяться, что она, может быть, все-таки придет. И очень старался не испытывать боли и разочарования.

Увы, он давно успел убедиться, что чувства отнюдь не всегда повинуются благим намерениям. Вся его решимость была не в силах избавить Кемана от разочарования и.., и чувства утраты. Солнце поднималось все выше, а Дора так и не пришла… Кеман не был уверен, что у него болит именно сердце, но что-то внутри глухо ныло.

Он терпеливо ждал, пока остальные надевали сбрую на него и Каламадеа.

— Вам это не понравится, — предупредила Шана Лоррина и его сестру, показывая, как устроена сбруя. Кеман чувствовал, что Шана напряжена до предела, и подозревал, что она болтает именно затем, чтобы немного успокоиться. Бедная Шана! Ее тревожит не только угроза нападения. Им грозит еще и бунт в рядах волшебников. А ведь именно разлад и раздоры погубили волшебников во времена первой Войны. Оставалось лишь надеяться, что история не повторится.

— Каламадеа с Кеманом вы не слушайте, — говорила Шана. — Их в полете не тошнит. Иначе как же они могли бы летать, если бы их начинало тошнить каждый раз, как они поднимаются в воздух? Но в этом-то вся закавыка.

Для того чтобы взлететь, дракон сперва подпрыгивает в воздух. Вы когда-нибудь брали верхом высокий барьер?

Вот это примерно то же самое, только гораздо хуже.

— Значит, если не пристегнуться, мы свалимся, — рассудительно заметил Лоррин. Он повернулся и заглянул в глаза Кеману.

— Извини, друг, но мне ужасно трудно увязать вот это чудище, — он похлопал дракона по плечу, — с тем молодым волшебником, который так храпел сегодня ночью.

— Не храпел я! — возмутился Кеман.

— Храпел, храпел, — подтвердила Шана. — Почти всю ночь. И очень громко.

Кеман фыркнул и отвернулся, внимательно осматривая те ремни сбруи, до которых мог дотянуться сам.

— Ну вот, и во время этого прыжка, — продолжала Шана, словно ее не перебивали, — еще один верный знак, что она очень волнуется, — он раскрывает крылья и начинает размахивать ими, чтобы набрать высоту. Это то же самое, что прыжок: серия рывков. Тебя каждый раз швыряет назад. При этом надо пригнуться и держаться изо всех сил, вот так, — она согнулась и присела на корточки, — иначе тебе будет казаться, что голова вот-вот отвалится.

Лоррин кивнул. Его сестра вздохнула.

— Похоже, это даже хуже, чем ехать на самом норовистом коне на свете!

— Гораздо хуже, — заверила ее Шана. — Это даже хуже, чем ехать на вьючном греле. Ну так вот. В какой-то момент дракон наберет нужную высоту, и вот тут-то и начнутся настоящие неприятности. Эти твари летают не по прямой. Они ныряют, вот так, — она показала рукой, — взмах крыльев — нырок, взмах — нырок. И твоему несчастному желудку начинает казаться, что ты каждый раз падаешь. Вот тут-то вас скорее всего и затошнит. Если такое случится, скажите Каламадеа: он завернет набок, чтобы вы могли.., э-э.., ну, в общем, это самое, прямо вниз. А уж дальше это будут проблемы тех, кто окажется под вами.

Кеман слушал с неподдельным интересом. Ему и раньше случалось носить на себе двуногих, но он никогда прежде не слышал, чтобы кто-то из них описывал свои ощущения во время полета. Для него-то полет был чем-то вполне естественным, но, похоже, тем, кому приходится летать на нем, так не кажется…

— К тому же наверху попадаются мощные завихрения воздуха. Кемана швыряло в стороны, трясло, как будто он пытался меня сбросить, он камнем падал вниз и даже кувыркался. Меня-то от этого не тошнит — надеюсь, и вас тошнить не будет, — но я ничего не обещаю!

Шана взглянула на унылые физиономии новичков и пожала плечами.

— Главное, убедитесь, что все ремни целы и все пряжки застегнуты. И пока будете лететь, время от времени их проверяйте. Без них вам на драконе не усидеть — и, поверьте мне, они вам очень пригодятся.

В это время подошел Меро и, услышав последние слова Шаны, кивнул.

— Если придется лететь в грозу, вы еще пожалеете, что ремней так мало, — добавил он.

— Но ведь во всех историях говорится, что летать легко и приятно! — жалобно сказала Рена. — Как будто просто… ну, просто садишься на дракона и летишь себе!

Кеман рассмеялся.

— Ты не забывай, что все эти истории рассказывала тебе Мире! Нам, драконам, летать действительно легко и приятно. И к тому же ей было вовсе ни к чему портить романтичный образ драконов такими неаппетитными подробностями.

Он поразмыслил, потом добавил:

— Могу сказать одно: на Каламадеа лететь легче, чем на мне. Мне приходится чаще махать крыльями, потому что я меньше. Тебе случалось наблюдать за птицами?

Рена кивнула.

— Ну, тогда ты, наверно, обращала внимание на то, как летают мелкие птахи: они как бы подпрыгивают в воздухе и часто-часто трепещут крылышками. А вот коршун, к примеру, — тот разок махнет крыльями и потом долго планирует, потому что крылья у него большие. Вот и между мной и Каламадеа разница та же. И вы полетите на Каламадеа, потому что вы менее опытные всадники.

Шана тем временем деловито проверяла каждый ремень сбруи. Здешние шорники работали всю ночь напролет, изготовляя эти сбруи, и Каламадеа их в целом одобрил. Во всяком случае, его сбруя сидела на нем куда лучше, чем то, что ему доводилось носить прежде.

— Ах да, вот еще что! — спохватилась Шана. — Рена, Лоррин! Видите эту подушку, вроде седла? Ни в коем случае не спускайте с нее ноги и не вздумайте надеть матерчатые штаны вместо кожаных! Драконья чешуя очень жесткая и шершавая. Оглянуться не успеете, как сотрете ноги до мяса!

Она заставила обоих провести ладонью по боку Кемана против чешуи. Они поморщились. Шана кивнула.

— Я потому и попросила шорников изготовить вторые сбруи и побольше запасных ремней. Если ремни перетрутся, мы сможем просто заменить их вместо того, чтобы возиться с починкой.

«А на меня одна из этих запасных сбруй не подойдет?» Кеман вскинул голову, изумленный не менее прочих.

Над головами у них скользнула тень, и мгновением позже на землю опустилась Дора. Ветер, поднявшийся от хлопанья крыльев, взметнул тучу пыли.

— Я вижу, на Каламадеа двойное седло, но Кеман куда меньше Старейшего, и я подумала — может, вам понадобится еще один дракон? — робко спросила Дора. Потом она обернулась к Кеману.

— Ты был прав, — сказала она. И сердце у Кемана радостно затрепетало.

— «И спасибо, что не.., что не воспользовался моими чувствами, чтобы убедить меня», — добавила она специально для него.

Каламадеа оправился от изумления первым.

— Кеман, — негромко, с достоинством произнес он, — не будешь ли ты так любезен представить нам твою.., подругу?

«Ах, вот где ты пропадал ночами, мошенник? — добавил он мысленно. — А мы-то думали, ты охотишься! Или ты и впрямь охотился — только добыл кое-что получше оленя?»

— Э-э.., это Дора, — неуклюже сказал Кеман. — Она из Логова, которое находится далеко на юге, там, где живут Железные кланы. Она наблюдала за этим кланом, как мы наблюдали за эльфийскими лордами. Она вообще не знала, что на свете есть еще драконы, кроме тех, что живут в ее Логове, пока не увидала мою тень.

— Ах, вот как? — только и сказал Каламадеа и обернулся к Доре, галантный до кончиков когтей. — Ну что ж, Дора, добро пожаловать. С твоей стороны очень любезно предложить нам помощь. Мы искренне благодарны.

Юная драконица потупилась, и ноздри у нее покраснели.

— Ну, а теперь, с вашего разрешения, я бы посоветовал надеть на Дору запасную сбрую и побыстрее отправляться в путь, — продолжал Каламадеа, оглянувшись через плечо на солнце. — Поговорить можно и на лету. Лоррин, поскольку ты летишь вместе с сестрой, а она среди нас единственная, кто не слышит мысленной речи, ты будешь пересказывать ей все, о чем мы будем говорить. По крайней мере, так будет куда веселее лететь.

И он хлопнул крыльями как бы в подтверждение.

— Летим скорее, друзья мои! — закончил он. — Эльфийские лорды точат когти на наши шеи! Пора, давно пора отправляться в путь!

Глава 10

Лоррин сидел в одной из забегаловок, по которым он шлялся с тех пор, как начал приводить в исполнение свою часть плана, и вертел в руках чашу с густым и приторным красным вином. Забегаловка находилась в Белых Воротах, торговом городе, которым управлял лорд Ордревель — или, точнее, вассалы лорда Ордревеля. Но это было неважно: все торговые города похожи друг на друга как две капли воды. И все забегаловки тоже.

Кому это и знать, как не Лоррину! Он ведь побывал во всех пяти торговых городах эльфийских земель и обошел большую часть тамошних трактиров.

На первый взгляд все эти почтенные заведения блистали роскошью. Но, если приглядеться, становилось понятно, что роскошь тут — исключительно напоказ. Подушки обтянуты кожей — но только сверху, где видно; атласные обои, но только на виду, а за шкафами и полками — голая стена. Бархатные портьеры при ближайшем рассмотрении оказывались дешевой подделкой.

Во всех забегаловках были темные комнаты на втором этаже, где рабыни предоставляли свои услуги всем желающим, — но в комнатах было так темно, что ни рабынь, ни обстановки как следует не разглядишь. Вино там подавали самое что ни на есть дешевое, сильно сдобренное пряностями и подслащенное медом, чтобы скрыть мерзкий вкус.

Эти забегаловки служили пристанищем эльфам, слишком бедным и незначительным, чтобы иметь собственное поместье и собственных наложниц, или молодым, которых держали на коротком поводке их благородные папаши. Сюда, как и в прочие подобные заведения, приходили надсмотрщики, сенешали, тренеры, чтобы за чашей вина забыть мелкие оскорбления и обиды, причиненные им их сеньорами. Сюда же являлись «лишние» сыновья и обойденные вниманием наследники, чтобы забыть о том, что ничего своего у них нет и никогда не будет.

Сюда же отправляли бывших наложниц или юношей и девушек, слишком слабых, чтобы работать в полях, но недостаточно красивых, чтобы украшать собою гарем или быть использованными в качестве домашних слуг. Трудно представить себе жизнь хуже, чем у раба, работающего в поле, но у этих жизнь была хуже. Особенно у несчастных, измученных созданий, ожидающих посетителей наверху.

Лоррин старался не думать о них. Ведь он и так делал все, чтобы изменить их жизнь к лучшему!

Лоррин внимательно выслушивал жалобы и щедро делился деньгами (большинство этих сыновей их заботливые папаши держали на голодном пайке, выдавая им денег не больше, чем нужно, чтобы купить полевого раба или хорошую собаку). Он подливал вина, сочувственно поддакивал. В этом не было ничего удивительного: все эти бедолаги делились друг с другом своими горестями. Необычным было то, что Лоррин предлагал выход.

И слухи об этом выходе распространялись все дальше.

За часы, проведенные в этих забегаловках, где воздух был пропитан благовониями, чтобы перешибить запах пролитого вина, а свет был очень тусклым, чтобы не бросались в глаза пятна на бархате и атласе и помятые лица служанок и клиентов, Лоррин узнал поразительную вещь. Он больше всего боялся, что кто-нибудь из его собеседников возьмет и донесет на него и игра окончится, не успев начаться. И, разумеется, среди этих эльфов было немало доносчиков…

Однако когда Лоррин сообщал им, что есть способ сравняться с высшими лордами, когда он показывал, что против его «талисманов» любая магия бессильна, все переходили на его сторону. Все до единого восставали против лорда, которому служили, расставались с последними деньгами, прятали за пазуху ожерелье, головной обруч и браслеты и молча уходили.

Останавливались лишь затем, чтобы указать на Лоррина еще какому-нибудь бедолаге, вассалу такого же жестокого и равнодушного лорда, как их собственный.

Лоррин всегда знал, что высшие лорды жестоки к своим вассалам, — но никогда не подозревал, что они жестоки настолько, что их слуги готовы при первой же возможности обратиться против них. В качестве сына и наследника лорда Тилара он видел лишь позолоченный фасад их мира. А под томными манерами, изящной магией, играми и развлечениями таилась бездна жестокости, тем более ужасной, что она была непреднамеренной. Эльфийские лорды распоряжались и людьми, и вассалами-эльфами так, точно это были игрушки, забава на час.

Лоррин прихлебывал вино, сидя в своем уголке и ожидая, когда появится очередной страдалец.

За одним из соседних столов сидел молодой эльф — скорее всего младший сын, судя по тому, что на нем не было ливреи и одежда его была слишком хороша для вассала. Молодой эльф вот уже час непрерывно пил и не отрываясь смотрел на Лоррина. Теперь он наконец встал, пробрался между столами на удивление ловко, если учесть, сколько он выпил, и уселся на скамью напротив Лоррина, все еще не выпуская из руки пустого кубка. Не спрашивая позволения, налил себе вина из Лорринова кувшина — это тоже говорило о том, что он занимает высокое положение в обществе.

Лоррин только кивнул и подвинул кувшин с вином поближе к новому собутыльнику.

Незнакомец понял это как приглашение, залпом опустошил свой кубок и налил себе еще.

— Пап-паши! — бросил он, выплюнув это слово точно ругательство. — «С пеленок твердят тебе, какая ты важная п-персона, дают тебе все, чего ни пожелаешь, п-пока не войдешь в возраст. А что п-потом?

— И что же потом? — с невинным видом поинтересовался Лоррин.

— Ничего, вот что!

Незнакомец опрокинул в себя второй кубок — на этот раз вина ему налил сам Лоррин.

— Ты входишь в-в-в.., в возраст, и н-ничего не меняется! Ты по-прежнему «мальчик», и тебе по-прежнему приходится молчать и слушаться! Хочешь п-поразвлечься, приводишь друзей — и оглянуться не успеваешь, как тебя приволакивают к нему, точно ты залез в сундук с деньгами!

— А-а! — кивнул Лоррин с важным видом. — Да, бывает. Тебе хочется завести собственный домик, нескольких рабынь, попросишь — и ух ты! Он так взвивается, словно ты наплевал на собственных Предков.

— Во-во! — согласился незнакомец. — И только попробуй сделать что-то не так! Он тут же налетает и использует против тебя свою силу, словно ты раб какой-то, словно ты — его вещь! Хорошо еще, если просто по земле размажет, а то возьмет и отходит магическим бичом. А попробуй вякни — тут же пригрозит переделать, чтобы ты образумился!

— Скорее, лишился разума, — мрачно заметил Лоррин.

«Ах, вот с чего этот так взбеленился! Ну что ж, я его понимаю — после всего, что рассказывала мне Рена…» — Сделают из тебя марионетку, и будешь как шелковый!

— Во-во, он так и сказал! — удивился молодой эльф. — «Будешь как шелковый, мой мальчик, — говорит, — понадобится переделать — переделаю, так что думай сам». И, не успел я глазом моргнуть, помолвил меня с какой-то слезливой девицей, бледной как смерть. А она через комнату не может пройти, не разрыдавшись, она трех разумных слов подряд связать не может, она падает в обморок, когда видит мужчину без рубашки! Помогите мне Предки! Что ж с ней будет, когда она остальное-то увидит? И вот эту радость повесили на меня!

— А если просто бросить ее в будуаре и отправиться развлекаться на стороне? — коварно предложил Лоррин.

— Ага, как бы не так! — окрысился молодой эльф. — Тогда меня переделают. Не-ет, я должен «исполнять свой супружеский долг, как подобает благородному ан-лорду»!

Он налил себе еще вина, но на этот раз пить не стал.

Вместо этого он перегнулся через стол и сказал совсем иным тоном:

— Но я слышал, что от этого есть средство…

Лоррин рисовал пальцем на столе в лужице пролитого вина. Рисовал он узоры филигранных украшений.

— Может, и есть. Я тоже слышал про такое.

— Я слышал, что есть такие украшения, которые могут помешать воздействовать на тебя магией против твоей воли…

Ан-лорд взглянул на Лоррина сквозь свои длинные ресницы — выжидательно и почти умоляюще.

— Да, возможно. Я о таких слышал. — Лоррин дорисовал причудливый кружевной узор. — Я еще слышал, что теперь все с ума сходят по серебряным ожерельям, браслетам, головным обручам… Говорят, среди молодых лордов они в большой моде. Поневоле задумаешься — уж не в этих ли цацках все дело?

Незнакомец энергично закивал.

— А ты, случаем, не знаешь, где их можно купить, а?

Надо же следовать моде!

Лоррин сделал вид, что задумался.

— А знаешь, при мне сейчас случайно как раз есть набор таких украшений, — сказал он. — Я их приятелю покупал, но мог бы и тебе сбыть за ту же цену. Я могу найти того, кто их делает, но он с чужими дела иметь не любит.

— И сколько они стоят?

Молодой лорд перегнулся через стол с таким энтузиазмом, что Лоррин едва не испортил все дело, расхохотавшись вслух. Он назвал цену, и незнакомец тотчас же отвязал от пояса кошелек и подвинул его к Лоррину.

— Тут в два раза больше, полновесным золотом! — Пальцы эльфа судорожно подергивались, как если бы ему не терпелось заполучить украшения. — Бери, бери все!

Отчаяние в его глазах перешибло даже пьяную муть. Да и в самом деле — как не впасть в отчаяние, когда тебе грозит быть переделанным!

Лоррин не притронулся к кошельку. Он бережно отвязал от пояса свой собственный кошелек, где лежали аккуратно обернутые в шелк посеребренные украшения, сделанные народом Дирика. Ан-лорд схватил кошелек, сунул за пазуху — и только тогда Лоррин взял золото.

— Тебе, разумеется, захочется проверить их качество, тонкость работы и все такое, — многозначительно сказал молодой волшебник. — Через три дня в комнатах над «Серебряной розой» будет вечеринка. Если ты появишься там в этих украшениях, один эльф, который знает толк в ювелирном деле, осмотрит их и скажет тебе кое-что еще, что, возможно, покажется тебе интересным. И еще: пока они тебе не понадобятся, держи их завернутыми в шелк, ладно? Знаешь ведь, как бывает, когда дело вдруг выплывет наружу. Если ты попадешься, то подведешь не только себя. ан-лорд кивнул. Ему явно не терпелось уйти. Лоррин с трудом сдержал улыбку. Он слышал мысли эльфа так отчетливо, как если бы тот кричал — собственно, так оно и было. Именно благодаря своей способности читать мысли Лоррин знал, кто из его «клиентов» был возможным доносчиком, — и знал, что на него они доносить не собираются.

Этот молодой эльф торопился поскорее унести свою добычу домой. Он собирался носить их постоянно, как и многие его приятели, — скорее всего пряча под шелковой одеждой. И он непременно явится на ту вечеринку — и присоединится к восстанию, семена которого рассеивал Лоррин. Самого Лоррина там скорее всего не будет.

В этом нет нужды. В этом городе восстание возглавит сенешаль лорда Гверилиата. Единственную любимую дочь сенешаля отдали в жены другому могущественному лорду, который годился ей в прадеды, в уплату карточного долга, лорда Гверилиата. Лоррину оставалось лишь согласовывать действия разных групп, а предводители появлялись сами собой, едва лишь становилось известно освойствах украшений.

А сегодня утром Лоррин увидел сразу в нескольких лавках копии этих украшений — только, разумеется, золотые и не такие замысловатые. Скоро ан-лорды догадаются позолотить свои серебряные украшения, и тогда никто не сумеет отличить настоящие талисманы от подделок…

Вся разница будет в действии — или отсутствии оного…

— Всего хорошего, сударь, — серьезно сказал Лоррин, давая ан-лорду понять, что аудиенция окончена. — Желаю приятно повеселиться на вечеринке.

— Ох, уж я повеселюсь, можешь мне поверить!

Лоррин подождал еще немного. Но время было позднее. Похоже, что на сегодня это был его последний «клиент». Лоррин заплатил хозяину трактира — и заплатил щедро. Хозяин был человеком, и под своей ливрейной туникой он носил филигранную гривну попроще, нечто среднее между женским ожерельем и гривнами, какие носили воины. Такие гривны научились ковать рабы-ювелиры. Лоррин платил им золотом, полученным от эльфийских лордов за более изысканные украшения.

Эти новые гривны пользовались большим спросом среди рабов, хотя Лоррин очень внимательно следил за тем, кому он продает — или раздает — эти безделушки.

Железные талисманы доставались тем, кто таил особенно сильную злобу на своих нынешних или бывших хозяев и все же вряд ли мог оказаться мишенью магии своего нынешнего хозяина. Лавочники, трактирщики, кое-кто из надсмотрщиков, пара наложниц… Лоррин каждый раз тщательно проверял их мысли и души, прежде чем выдать талисман.

Он оставил на столе полупустой кувшин с вином и, минуя второй этаж, отправился сразу на третий. На третьем этаже находились комнаты трактирщика и его кабинет. Трактирщик освободил там небольшую комнатку, где теперь жили Лоррин, его сестра и Меро.

У двери Лоррин остановился и послал слабый мысленный сигнал тому, кто находился внутри. Меро отворил дверь, и Лоррин скользнул внутрь.

— Когда устраиваешь заговор, эта способность к чтению мыслей ужасно кстати! — заметил Лоррин. Меро снова вернулся к делу, прерванному приходом Лоррина: он аккуратно оборачивал посеребренные железные украшения шелковыми лоскутами и раскладывал получившиеся свертки в кожаные кошельки вроде того, какой Лоррин только что вручил ан-лорду.

— Именно поэтому эльфы всегда старались уничтожить эту способность вместе с теми, кто ею обладает, — ответил Меро. Молодой волшебник выглядел встревоженным.

— Что случилось? — спросил Лоррин.

Меро гневно нахмурился, и Лоррин встревоженно нахмурился в ответ.

— Шана.., у нее крупные неприятности, — медленно ответил Меро. — Как только мы ушли, Кеман с Дорой улетели по каким-то своим делам. А Каэллах Гвайн вместе с доброй половиной волшебников созвал Совет и выступил против Шаны, против союза с Железным Народом и вообще против всего, что они только сумели придумать. Они не желают верить, что эльфийские лорды намерены начать войну с волшебниками, а даже если бы и поверили, Каэллах Гвайн убедил старых нытиков, что им нужно только выдать эльфам Шану и эльфы оставят их в покое!

Лоррин ничего не сказал — только стиснул кулаки. Его окатило горячей волной гнева.

— Надо же, какое у них гибкое представление о чести! — процедил он сквозь зубы. — Почти такое же, как у эльфийских владык!

Меро уставился на Лоррина, потом невольно усмехнулся.

— Можно, я процитирую эту фразу, когда буду разговаривать с Шаной? Это слишком удачный аргумент, чтобы дать ему пропасть втуне!

Лоррин немного расслабился — совсем чуть-чуть. Если Меро еще способен смеяться, значит, не все потеряно.

«У Шаны есть союзники среди волшебников да к тому же она и сама по себе отнюдь не беззащитна. Ее поддержат оставшиеся драконы. В крайнем случае, она сумеет сбежать, прежде чем эти предатели ее схватят».

— Да, конечно, — сказал он. — И еще скажи ей — пусть напомнит этим нытикам, что, если у эльфийских лордов хватит подлости нарушить договор, их, несомненно, хватит и на то, чтобы принять Шану, а потом все равно напасть.

— Верно отмечено, — согласился Меро. — Да ты не смотри, что я так разволновался, пока что это одни разговоры, и к тому же все драконы стоят за Шану, так что, если случится худшее, Алара просто улетит вместе с Шаной и всеми, кто на ее стороне, и отнесет их к Железному Народу.

Поскольку Лоррин думал о том же самом, он расслабился еще больше. Ничего страшного пока не случилось.

Просто при одной мысли о том, что Шана в опасности, у него душа ушла в пятки.

«Правда, мы знакомы совсем недавно, но разве Меро с Реной знакомы дольше? И все же мне хотелось бы знать, что она думает… Что она думает обо мне. Рена с Меро хоть успели побыть наедине, „а у нас и того не было. Нам с Шаной некогда было думать о себе…“

— Но если она отправится к Железному Народу, это наведет эльфов на след клана Дирика, — заметил Лоррин. — А мы договорились любой ценой избежать этого.

Неужели наше слово стоит не дороже эльфийского?

Меро поморщился.

— Ну, может быть… Не знаю. Шана озабочена, но отнюдь не в панике, так что я не особенно тревожусь. Но это означает, что мы тут остались практически сами по себе.

В дверь снова постучали. Лоррин поспешно потянулся мыслью за дверь — и вздохнул с облегчением. Это была Рена. Он кивнул Меро. Тот вскочил со стула, метнулся к двери, отворил ее и втащил Рену в комнату, полуобняв ее по дороге. Потом Меро затворил дверь. Лоррин вежливо отвернулся, пока Меро обнимал Рену — теперь уже по-настоящему.

«Я рад, что они нашли друг друга, — печально подумал он. — Если бы еще и мы с Шаной…» Он не стал думать дальше. Неизвестно еще, суждено ли этому случиться хоть когда-нибудь. Шана воплощала в себе одновременно представление Лоррина об идеальной женщине — и все те черты, которые его бесили. Она была упряма — «у нее просто сильная воля», возразила Лоррину его совесть,

— самоуверенна и своевольна — «как и всякий прирожденный лидер», — не стеснялась высказывать свое мнение — «умна», — нетерпелива — «просто она быстро соображает», — эгоцентрична — «самодостаточна»…

Впрочем, это перечисление можно продолжать часами.

И однако, Лоррин не мог перестать думать о ней. Даже когда ему следовало бы думать совсем о другом. Шана снилась ему по ночам, и днем его тоже преследовали мысли о Шане. Лоррин отказывался беседовать с ней, говоря Меро, что его ментальные способности слишком слабы, чтобы дотянуться до нее из эльфийских земель, но истинная причина была в том, что он боялся говорить с ней мысленно. Он боялся выдать себя, выдать смешанные чувства, которые испытывал к ней. Ее нельзя отвлекать, особенно теперь. А он…

«Мне тоже нельзя отвлекаться. Я хожу по лезвию бритвы. И.., и я не хочу знать, что думает она. Только не теперь. И может, еще долго не захочу. Я.., я просто боюсь обнаружить, что она думает обо мне всего лишь как о еще одном волшебнике. Лучше пока оставаться в неведении».

К тому же ему есть о чем подумать, кроме Шаны!

Рена вежливо кашлянула. Лоррин обернулся к ним.

Они стояли бок о бок, достаточно скромно, и только их руки по-прежнему тянулись друг к другу. Так что на их руки Лоррин старался не смотреть.

— Ну как? — коротко спросил Лоррин.

Рена просияла. Она была довольна собой.

— Отлично! Я показала свои украшения — они, конечно, уже видели такие на балах, — и сказала, где их можно купить. Я рассказала Луналии и Меринис о том, что это на самом деле такое — отцы у них ужасные! — и тут же сунула им по набору. Отец собирается выдать Луналию замуж за какого-то надменного ан-лорда, который, похоже, считает, что она должна вести себя как наложница! Уж чего она только ни делала: и разрыдалась, когда он чуточку грубовато сострил, и сделала вид, что упала в обморок, когда он снял рубашку…

Лоррин расхохотался. Рена осеклась.

— В чем дело? Что тут такого смешного?

Лоррин рассказал ей о своем последнем «клиенте» и тут же схватился за стол, чтобы не упасть от хохота. Рена тоже захихикала.

Да, это уже не та изнеженная маленькая Шейрена! Ту Шейрену его смех привел бы в негодование. Она, возможно, даже разрыдалась бы при мысли, что положение Луналии может казаться ему смешным. Но эта Шейрена была иной. Она обрела уверенность, которой ей так не хватало.

Где? Должно быть, где-то в лесах, населенных единорогами…

Это уже не его маленькая сестренка. И это чуточку печально. Когда ей нужно чем-то поделиться или просто хочется общества, она обращается уже не к нему, а к Меро…

Ну что ж. Это естественно и неизбежно. Маленькая Рена выросла, стала взрослой…

И, как бы затем, чтобы подчеркнуть это, Рена внезапно сделалась серьезной.

— И вот что. Мы решили: Луналия будет последней, — сказала она. — Я больше не могу рисковать, путешествуя по поместьям: там слишком легко попасться. А это значит, что остается последний пункт в нашем списке.

Меро окаменел. Лоррин кивнул. Они уже дали ход делу. Восстание во всех пяти городах набирает силу. По всем городам процветает сеть крохотных лавчонок, рабы-ювелиры серебрят украшения, полученные от Железного Народа, и куют свои упрощенные копии, и все это под присмотром драконов-оборотней, присланных Кеманом…

«Интересно, может быть, Кеман именно за этим и улетел из Цитадели? Меро, похоже, никого из них не знает, но это точно драконы. Теперь, когда Шана научила нас видеть драконью тень, это легко проверить. Неужто Кеману удалось где-то навербовать новых драконов?» Впрочем, это не так уж важно. Разве что Кеману удастся еще до начала восстания привлечь на свою сторону большинство драконов из всех Логов, — а это маловероятно…

Сейчас главное то, что Рене пора отправляться домой.

— Тебе не обязательно делать это, — еще раз напомнил Лоррин, хотя ему делалось не по себе каждый раз, как он думал о матери. Она жива — это он знал точно, потому что ему сообщили об этом из нескольких источников. Она действительно рассказала, что ее родной сын родился мертвым, а повитуха подсунула ей «подменыша», и объяснение было принято. В ее притворное безумие тоже поверили, и это избавило ее от дальнейших расспросов. Разразился ужасный скандал, но тем все и кончилось.

Ее поселили в башне в саду, и она жила там под домашним арестом. Но это все же лучше, чем испытать на себе всю силу гнева своего супруга и повелителя — и гнева закона, который позволял мужу — нет, повелевал ему! — казнить жену за то, что она сознательно родила полукровку.

Однако о том, что Рена сбежала вместе с Лоррином, ничего слышно не было. Слухи утверждали, что бегство Лоррина и вызванное им безумие матери повергли Рену в уныние. Она якобы слегла в постель и отказалась выходить замуж за лорда Гилмора, пока честь ее семьи не будет восстановлена. Видимо, эту выдумку распространил сам лорд Тилар.

— Нет, надо идти! — твердо сказала Рена. — Мы оба это знаем. Я не стану делать вид, что мне не страшно, но отец, по крайней мере, не сможет прочитать мои мысли, а если он в гневе попытается ударить меня магией, меня защитят украшения.

— А вдруг лорд Тилар убедит тебя, что все в порядке, ты расслабишься, а он в это время прикажет своим вассалам отвести тебя к какому-нибудь более могущественному лорду, чтобы…

Лоррин не мог заставить себя договорить.

Рена поджала губы и сильнее стиснула руку Меро, но сказала только:

— Что ж, придется рискнуть. Но я теперь научилась притворяться куда лучше, чем раньше. Попробую воспользоваться этим.

Лоррин вздохнул, шагнул вперед и обнял сестру одной рукой. Другой он похлопал по плечу Меро. Тот обратил к нему лицо, искаженное болью: перед своей возлюбленной Меро страха выказывать не стал бы.

— Ну что ж, сестренка, если ты уверена, что сможешь, я спорить не стану. Ты уже не глупенькая девочка, которая читала романы в саду, приручала пташек, заставляла их садиться себе на плечи и потом прятала от отца запачканные платья!

— О, я еще не так далеко ушла от этого, как тебе кажется! — шепнула сестра ему на ухо. — Только теперь мне придется прятать не платье, а прошлое. Хотя это проще!

Лоррин только головой покачал.

— Ну ладно, — сказал он, отпустив сестру. — Утром будем действовать, как договорились. А сейчас мне надо кое с кем встретиться, а потом я вернусь и лягу спать. Заклятие переноса требует много сил.

Лоррин развернулся и вышел в коридор, ни разу не оглянувшись, оставив их вдвоем, чтобы они могли попрощаться как следует.

Ему удалось подавить чувство зависти настолько, что он искренне пожелал им самого наилучшего.

Меро Лоррин об этой встрече нарочно говорить не стал. Конечно, он предпочел бы пойти не один, но ему не хотелось лишний раз разлучать Меро с Реной.

На этот раз он вышел на улицу в новом обличье. Днем он появлялся в облике эльфийского лорда, а сейчас стал человеком-рабом.

Лоррин брел, ссутулившись, глядя в землю. Каждый раз, как кто-то смотрел на него — или ему казалось, что кто-то на него смотрит, — по спине юноши бежали мурашки. Нет, вряд ли кому-то вздумается разыскивать среди рабов волшебников-полукровок, но кто его знает… Лоррин от души жалел, что рабам не разрешается носить что-нибудь вроде капюшона, под которым можно было бы спрятать хотя бы уши. Но ничего не поделаешь, придется довериться темноте.

И когда Лоррин наконец добрался до цели — скромной лавчонки, на вывеске которой был намалеван зеленый лист, — спокойнее ему не стало. Лавка, казалось, была закрыта на ночь, но Лоррин отстучал на ставне условленный сигнал, и ему отворили.

Он проскользнул внутрь. Тот, кто открыл ему, тотчас же запер за ним дверь. Дрожащий Лоррин остался стоять в темноте.

— Проходи в аптеку, — шепнули ему на ухо. — Я зажгу свет там, где его будет не видно с улицы.

Лоррин направился следом за звуком шагов, ударился об угол скамейки, с трудом сдержал проклятие. Чья-то рука взяла его за локоть и повела вперед. Лоррин услышал, как позади закрылась еще одна дверь.

Еще мгновение — и вспыхнул фонарь. Лоррин увидел человека, с которым его просили встретиться, и обстановку комнаты, в которой они находились.

Обоняние еще раньше подсказало ему, что комната полна трав. Зелий было так много, что Лоррин не мог различить отдельных запахов: сладкие и горькие, душистые и едкие и просто странные — все они сливались в один.

Вдоль стен стояли шкафы, полки которых были уставлены бутылочками, горшочками и коробочками с аккуратными ярлычками. Посреди комнаты находился высокий стол, застеленный безупречно чистым белым полотном.

А мужчина, стоявший перед Лоррином, был средних лет, лысеющий, с короткой бородкой, весьма почтенный на вид. Волосы, оставшиеся у него на голове, были темно-русые и курчавые, как и бородка. И это был чистокровный человек.

— Мне говорили, у тебя есть одна вещь, — отрывисто сказал мужчина. — Вещь, которая.., которая защищает от эльфийской магии.

По спине у Лоррина снова поползли мурашки.

— А кто тебе это сказал? — осторожно осведомился он. — И.., и почему ты спрашиваешь?

Лоррин предполагал, что встречу ему назначил очередной небогатый эльф. К тому же мысли этого человека, как и у большинства людей, были смутными и спутанными от страха. Лоррин не мог разобрать, о чем он думает и что замышляет, — все забивал страх.

Но человек еще раз удивил его: он несколько раз глубоко вздохнул и привел свои нервы в порядок. Мысли его снова сделались отчетливыми. Лоррин едва не ахнул: где он мог научиться так управлять своим разумом?

— Я узнал об этом.., от твоего доброго трактирщика, — осторожно ответил человек. Ничто в его мыслях этому не противоречило. — А что до того, зачем мне это — знаешь ли ты, кто такой лекарь?

Лоррин молча покачал головой.

— Эльфы не болеют. А люди — болеют. И, разумеется, наши могущественные господа не станут возиться с больным рабом, — с горечью сказал человек. — Кроме того, они не желают держать больных или раненых у себя в доме. И потому они вызывают меня — или чаще отправляют несчастного страдальца ко мне. Не то чтобы я мог сделать многое, но я могу помочь хоть чем-нибудь, а без меня они и такой помощи не получат. Я лечу девушек, работающих у трактирщика, когда кто-нибудь из молодых лордов чересчур неосторожно обойдется со своей игрушкой.

Лоррин поморщился от тона, каким говорил этот человек. Подавленный гнев и ненависть уже говорили о многом.

Юноша сразу понял, что лекарь навидался такого, о чем он, Лоррин, знать не желал. Новые истории о всяких ужасах не помогут ему лучше сделать свое дело — они лишь доведут его до кошмаров, а этого он себе сейчас позволить не мог.

— И тебе нужна защита, потому что кто-то из лордов… — начал он.

Лекарь издал негромкое рычание.

— Мало того, что они наказали меня лишь за то, что я не мог заставить человека исцелиться быстрее, чем позволено природой, чтобы они могли продолжать свои развлечения, — они еще и пытались заставить меня делать.., всякое…

Он запнулся. Лоррин вскинул руку и решительно заслонился от страшных чужих мыслей, которые ломились в его разум.

— Прошу тебя! — взмолился он. — Я предпочитаю не знать всего этого. Я и так вижу, что тебе это действительно нужно. Вот!

Он достал из карманов три кошелька, которые захватил с собой.

— Возьми! Быть может, ты знаешь кого-то еще, кому это может пригодиться. Если…

Он собирался сказать что-то еще, но тут в дверь, ведущую на улицу, постучали.

Лекарь застыл. Лоррин тоже. Стук прекратился, потом начался снова.

— Брюс! — рявкнул рассерженный голос. — Отворяй!

Лекарь ожил и засуетился. Он толкнул Лоррина к высокой, по пояс, корзине, на дне которой валялось несколько окровавленных полотенец.

— Спрячься там! — прошипел он, вытряхнув полотенца, заставил Лоррина залезть в корзину, скрючиться в три погибели и кинул туда же кошельки. — И не двигайся, если дорожишь жизнью!

Он прикрыл Лоррина полотенцами так, чтобы его не было видно, и заторопился к двери.

— Иду, иду! — крикнул он. Свет исчез из комнаты — Лоррин догадался, что хозяин захватил фонарь с собой.

Едва Брюс отодвинул засов, дверь с грохотом ударилась о стену, и стучавший ввалился в лавку.

— Кого это ты впустил сюда только что? — осведомился грубый голос. — Раненого какого-нибудь? Или кого-нибудь еще, о ком ты не желаешь докладывать хозяину?

Ты помнишь, Брюс, что было в прошлый раз, когда ты попался на таких проделках? Гляди, на этот раз так легко не отделаешься!..

— Если вам угодно знать, — сердито ответил лекарь, — я никого не впускал, а, наоборот, выпускал. Одну.., кхм… служанку из «Серебряной розы». У нее.., э-э.., заболевание интимного плана.

Лоррин не мог не восхититься тем, как лекарь кашляет и запинается, разыгрывая смущение.

— Я.., э-э.., лечу ее, так сказать, в качестве личной услуги.

Другой человек немного помолчал, потом разразился громовым хохотом.

— Служанку, говоришь? Интимного плана? Ах ты, хитрый старый пес! Я и не думал, что ты на такое способен!

Или у тебя среди твоих травок водятся такие, которые помогают этому делу?

Брюс снова кашлянул. Его собеседник расхохотался еще громче.

— В следующий раз, прежде чем разбираться с интимными проблемами, спроси сперва позволения у хозяина!

А то я однажды возьму и завалюсь к тебе, прежде чем ты ее выпустишь, чтобы самому позабавиться с ней!

Дверь снова хлопнула. Грохот тяжелых сапог удалился.

В комнате опять стало светло. Брюс сбросил полотенца.

— Теперь тебе придется уходить через чердак, — сказал лекарь. Лицо его было белым как мел в свете лампы. — Он будет следить за входом. Ты умеешь лазить по крышам?

Я покажу тебе, куда идти, ну, а уж там ты сам как-нибудь…

Лекарь болтал без умолку, пытаясь заглушить страх.

Его буквально тошнило от ужаса, и образы, проносившиеся в его мыслях, сказали Лоррину, отчего он так боится.

Лоррин сглотнул тошноту, подступавшую к горлу, и промолчал.

Он поспешил уйти — невзирая на то, что для этого ему пришлось карабкаться по крышам. Все лучше, чем находиться в одной комнате с человеком, мысли которого полны такими воспоминаниями…

***

Шейрена нарядилась в платье, тщательно выпачканное и изодранное. Она сама готовила его для этого маскарада.

На ногах у нее вместо туфель были огромные стоптанные башмаки, которые могли бы принадлежать Лоррину. В носки башмаков она натолкала тряпок, чтобы они не так болтались на ногах. Ее собственные изящные туфельки просто не пережили бы путешествия, про которое Рена собиралась поведать лорду Тилару. Она скажет, что украла эти башмаки у Лоррина.

Они с Меро тщательно продумали все подробности, начиная с того, как Лоррин уговорил ее отправиться с ним на утреннюю прогулку, до того, как она сбежала от брата, украв у него башмаки — как затем, чтобы не идти босиком, так и затем, чтобы помешать брату преследовать ее.

В пояс юбки вшили кармашек с двумя наборами железных украшений: один для самой Рены, другой для ее матери.

Мире отвели роль добровольной сообщницы Лоррина, которая должна была помочь ему связаться с волшебниками. А почему бы и нет? Это объясняло как ее присутствие в лодке — преследователи наверняка успели заметить, что в лодке их было трое, — так и ее исчезновение после того, как она выпала из лодки. Это объясняло также и то, почему Лоррин не отправился прямиком к волшебникам, а блуждал в глуши сам по себе: он лишился своего проводника. Если преследователям удалось подслушать, как Рена подбадривала Лоррина, все это можно будет приписать Мире.

— Готова? — спросил Лоррин. Девушка кивнула. Говорить она не могла. Меро лежал, расслабившись и закрыв глаза. Лоррину придется позаимствовать у него большую часть его магической силы, чтобы перенести Рену к границам владений лорда Тилара. Это заклятие переноса, переделанное волшебниками, которому Меро научил Лоррина, было не столь «шумным», как то, которым пользовалась Шана. Вся штука была в том, что волшебник, осуществляющий заклятие, оставался на месте и весь шум оставался при нем. В большом городе, где ежедневно используются сотни, если не тысячи заклятий, еще одна вспышка магического «шума» останется незамеченной.

Меро владел этим заклятием лучше, чем Лоррин, но зато Лоррин знал то место, куда следовало перенести Рену.

А потому он и должен был его осуществить.

Как только Меро придет в себя, он отправится к поместью лорда Тилара

— обычным, немагическим способом, — и будет ждать Рену и леди Виридину в условленном месте с лошадьми и припасами. На этом настоял Лоррин.

Он знал, что иначе Меро весь изведется и все равно будет бесполезен. Конечно, это опасно — но не более опасно, чем сидеть тут и думать о Рене, вместо того чтобы прятаться от охотников за полукровками.

— Сделай глубокий вдох и закрой глаза, — сказал Лоррин. Рена послушалась. Она ощутила, как вокруг нее собирается магия, закручиваясь водоворотом. Лоррин направлял ее сквозь янтарный шар, который держал на ладони, как научил его Меро. И Рена очутилась в центре этого водоворота.

Потом была вспышка, такая яркая, что Рена увидела ее даже сквозь опущенные веки.

А потом — ничего.

Ни звука, ни света, ни воздуха, пол под ногами исчез, и она провалилась куда-то в пустоту, и падала, падала, казалось, она будет падать вечно! Желудок скрутило, как тогда, когда Каламадеа провалился в то, что он назвал «воздушной ямой», и рухнул вниз на три собственных роста, прежде чем сумел выровняться. Рене казалось, что она кричит, но она не слышала собственного крика; ей казалось, что она протягивает руки, но она не ощущала даже собственного тела!

А потом внезапно очутилась уже там: она стояла в траве, и перед ней возвышалась высокая золотисто-желтая стена. Она шагнула вперед, на вытоптанную дорожку для верховой езды. Это место она знала не хуже собственной комнаты. Они с Лоррином раз сто проезжали здесь во время совместных прогулок. Вон та самая яблоня, под которой они укрывались от летнего зноя, когда останавливались перекусить. Под яблоней буйно разрослась трава — видно, давно не косили. Листья на дереве начали желтеть.

Да, ведь они с Лоррином сбежали из дома весной, а теперь уже осень…

Рена даже не помнила, далеко ли отсюда до ворот, а ей ведь придется идти пешком, в башмаках, которые ей слишком велики, несмотря на то что носки башмаков набиты тряпками и на ноги намотаны портянки. Рена дрожала на холодном осеннем ветру, пробирающемся сквозь прорехи в платье, и железные украшения на поясе казались ужасно тяжелыми.

«Ну, вот я и здесь».

И стоять тут бессмысленно.

Девушка тихонько вздохнула и зашагала вперед. Если повезет, ей встретится кто-нибудь из стражников, и это избавит ее от лишних мозолей на ногах.

Но стражников она не встретила — «ну да, конечно, когда они действительно нужны, так их не дождешься!».

К тому времени, как Рена добралась до ворот, ноги у нее достаточно болели, чтобы придать убедительность истории о длительных скитаниях. Вряд ли она успела стереть их до волдырей, но, если все закончится благополучно, первым делом она прикажет налить себе горячую ванну и растереть ноги!

Ворота показались ей куда больше, чем помнилось, — но, с другой стороны, она ведь привыкла жить в глуши либо среди шатров Железного Народа… А по сравнению с шатрами почти все здания казались ей громадными. Ворота были сплошные, бронзовые. Рена робко постучалась, и створки отозвались гулким эхом.

После второго удара ворота распахнулись. За ними стояли полдюжины вооруженных до зубов стражников.

Охранники были не людьми, а эльфами — и одно это сказало Рене о положении дел больше, чем любые рассказы о том, какое впечатление произвело на лорда Тилара бегство Лоррина. Похоже, он больше не доверяет людям-рабам ничего важного.

Девушка скромно сложила руки на груди и, глядя в землю, сказала усталым голосом (усталость ей изображать не пришлось):

— Простите, не могу ли я поговорить со своим отцом лордом Тиларом?

— С кем-кем? — переспросил один из стражников.

Второй рассмеялся было, но в это время третий выругался, заставив первых двух заткнуться:

— Т-твоих Предков! Да это ж она! Шейрена!

Рена не рассчитывала, что с ней станут нежничать — по крайней мере, до тех пор, пока не убедятся, что она чистокровная эльфийка, — но она все же не ожидала, что ее свяжут по рукам и ногам и бросят лицом вниз поперек седла. Не ожидала она и того, что ее повезут к замку галопом. Железные украшения больно впивались в бок, и желудок снова скрутило — хуже, чем во время полета на драконе.

После переноса еще и это оказалось для Рены чересчур. Когда стражники остановились у главного входа в замок и сдернули Рену с лошади, ее вывернуло прямо на сапоги ближайшему из них.

Стражник оказался тот самый, который настоял на том, чтобы везти Рену именно таким унизительным способом, но ее это утешило мало. Стражник выругался и попытался пнуть пленницу. Рена отшатнулась, и ей удалось избежать удара. Эльф снова занес сапог, но тут дверь с грохотом распахнулась, и гневный окрик заставил стражника замереть на месте:

— Эт-то что такое?!

Лорд Тилар возвышался в дверях своего замка, грозно глядя на сгрудившихся внизу стражников. Те поспешно расступились, открыв его взору дрожащую несчастную Рену, скорчившуюся у ног одного из них.

Лорд Тилар густо побагровел. В сочетании с бледно-золотистыми волосами и зелеными глазами это смотрелось ужасно.

— Ты! — бросил он. — Да как ты смела снова показаться мне на глаза?!

— От-тец! — пролепетала Рена. На глазах у нее выступили непритворные слезы — ей действительно было худо. — Отец… Лоррин уснул.., и я ударила его по голове, и украла его башмаки, и…

Лорд Тилар сделал повелительный жест, и слова застыли у Рены на языке. Теперь Рена была очень рада, что настояла на том, чтобы железные украшения обернули шелком. Шелк препятствует действию защиты. Весь успех ее плана зависел от того, подействуют ли на нее первые заклятия лорда Тилара.

— Ты смеешь называть себя моей дочерью? Сейчас проверим!

И с этими словами лорд Тилар бросил второе заклятие — должно быть, развеивающее личину.

Конечно, Рена осталась такой же, как была: несчастным, скорчившимся существом в изорванном платье, чумазой, зареванной, — но ее принадлежность к роду эльфийскому не вызывала ни малейших сомнений.

И лорд Тилар, который до последнего момента предполагал, что его дочь была полукровкой, точно так же, как и его так называемый «сын», уставился на нее, разинув рот.

Но лишь на миг. Он быстро оправился от изумления.

В конце концов, лорд Тилар не мог бы достичь своего нынешнего положения, будучи круглым дураком.

И теперь он обратил свой гнев на другую мишень: на злосчастных стражников.

— Вы!!! — взревел он, хотя лицо его к тому времени успело приобрести свой нормальный оттенок. — Идиоты!

Как вы посмели так обращаться с моей дочерью?! Навоз выгребать отправлю!

И, не успели стражники опомниться, как он уже сбежал по ступенькам, сам поднял Рену на ноги и рассек веревки кинжалом, который носил у пояса.

— Ах, отец! — всхлипнула Рена и снова бросилась ему в ноги, прижавшись лицом к его сапогам и щедро орошая их слезами. — Отец, это было так ужасно! Этот Лоррин…

Лоррин…

Лорд Тилар терпеть не мог бурных эмоций, а истерики неизменно заставляли его покинуть поле брани, и потому он поспешно отстранился. Рена на это и рассчитывала.

— Ты и ты, — отрывисто бросил он, ткнув пальцем в двух стражников, — отведите мою дочь в ее комнату. Прикажите рабыням, чтобы позаботились о ней и одели ее, как подобает ее рангу. Быстро, идиоты!

Потом он развернулся и скрылся в холле, предоставив растерянным стражникам снова поднимать Рену на ноги.

На этот раз стражники обращались с ней чрезвычайно бережно, словно она была стеклянная. Стражники отвели Рену в ее комнаты.

Там уже ждали служанки. Все они были новые, что Рену почему-то совсем не удивило. Стражи поспешно сдали ее на руки горничным и удалились с видимым облегчением. Пока служанки раздевали Рену, она успела незаметно перепрятать свертки с железными украшениями в свой старый тайничок у кровати, где, бывало, хранила книги.

Еще несколько секунд — и Рена блаженно погрузилась в желанную ванну. Четыре служанки занялись ее руками и ногами, а еще одна принялась отмывать и распутывать художественно растрепанные и испачканные волосы.

Это было замечательно. Рена с наслаждением предоставила служанкам ухаживать за ней. Служанки чирикали, как пичуги, ахали и охали над ее загрубевшими руками и стертыми ногами.

— Госпожа! — повторяла одна из них, безуспешно пытаясь подстричь обломанные ногти. — Госпожа, что вы сделали со своими руками!

«Ну да, можно подумать, мне в глуши делать было больше нечего, как только ногти чистить!» Рене пришлось прикусить язык, чтобы не рассмеяться.

В конце концов ее отмыли, одели в нежно-розовое платье и направили в кабинет отца. Перед этим ей поднесли какой-то напиток — видимо, успокоительное. Рена сделала вид, что отпила, и на всякий случай незаметно вылила напиток в вазу. Судя по тому, как довольны остались служанки, ее подозрения были справедливы. А потому по дороге к отцовскому кабинету Рена старалась двигаться расслабленно и делать вид, что у нее слегка кружится голова.

Войдя в кабинет, Рена обнаружила, что отец не один, и порадовалась, что не взяла с собой украшения. Она не знала этих лордов по именам, но их лица и без того сказали ей все, что надо было знать. Такими надменными бывают лишь самые могущественные из магов.

Рена сделала глубокий, хотя и несколько неуклюжий реверанс, и не встала, пока отец не дал ей на то позволения. Голос отца показал, что он доволен ее поведением.

— Шейрена, эти двое из высших лордов Совета, — сказал он, говоря медленно и раздельно, словно обращался к ребенку или слабоумному. — Расскажи нам обо всем, что ты пережила в руках чудовища, которое тебя похитило.

Один из высших лордов придвинул ей кресло, и Рена с удовольствием села. Она принялась рассказывать свою историю слабым, срывающимся голоском, начав с того, как Лоррин явился к ней в комнату вместе с ее горничной и пригласил полюбоваться восходом, и закончив тем, как ей удалось «сбежать» от ужасного полукровки, украв у него башмаки, чтобы он не смог ее догнать, и вернувшись домой по дороге, которую она запомнила твердо, несмотря на все ужасы.

— Он собирался продать меня волшебникам, отец! — воскликнула она дрожащим голосом. Они, должно быть, подумали, что Рена сдерживает слезы, — на самом деле она сдерживала смех. — Он говорил, что продаст меня волшебникам и они скормят меня своим драконам! Он говорил, что драконы питаются только юными девами и…

Нет, больше она не выдержит! Рена спрятала лицо в ладонях, и плечи ее затряслись от беззвучного смеха. Пока она пыталась взять себя в руки, трое лордов принялись тихо совещаться между собой.

В конце концов она подняла голову и, отважно высморкавшись, снова посмотрела им в лицо.

— Все сходится, — вполголоса сказал один из них.

Отец и второй из лордов кивнули.

— Ты хорошая и храбрая девочка, Шейрена, — сказал тот, что говорил, обращаясь к ней. Голос его был мягок, как массажное масло, и сладок, как патока. — Ты оказалась достойна своего отца и не посрамила чести своего дома.

Рена смиренно склонила голову. Масленый голос снова обратился к лорду Тилару:

— С вашего разрешения, мой лорд, мы вернемся к Совету с этими известиями.

Лорд Тилар кивнул. Гости развернулись и удалились через портал.

Как только гости скрылись, лорд Тилар хихикнул.

Шейрена подняла глаза, надеясь, что ее взгляд достаточно робок.

— Неплохо, неплохо, Шейрена! — сказал лорд Тилар.

Он внимательно разглядывал свою дочь и пару раз даже моргнул от удивления. — То ли мне кажется, то ли ты и впрямь похорошела от всех этих испытаний! — изумленно воскликнул он. — Да нет, ты и впрямь сделалась привлекательной, клянусь Предками!

— Благодарю вас, отец, — смиренно ответила Рена.

Щеки ее вспыхнули от гнева, и девушка поспешно опустила взгляд: пусть отец думает, что она покраснела от смущения.

— Что ж, теперь дела принимают совсем иной оборот… — пробормотал лорд Тилар, задумчиво барабаня пальцами по столу. — Ты — чистокровная эльфийка и моя единственная наследница… Теперь ты куда более ценная невеста, чем до того, как тебя похитили! Хм-м…

Он встал из-за стола, подошел к Рене, взял ее за подбородок и заставил приподнять голову, чтобы получше разглядеть ее лицо.

— Хм-м… — повторил он. Рена опустила ресницы, чтобы скрыть гнев. — А если учесть, что ты уже не бледная немочь, а вполне хорошенькая барышня, твоя ценность становится еще выше…

Он позволил ей снова опустить голову и остановился в задумчивости. Рена молчала — но отец и не ждал ответа.

— Можешь идти, — сказал он наконец.

Рена поймала его на слове: неуклюже поднялась, присела и поспешно удалилась. Оказавшись в безопасности у себя в комнате, она достала свертки с украшениями из тайничка и поспешно перепрятала их в лучший из тайников, в единственное место, куда ни один мужчина заглядывать не станет, то есть в свою шкатулку с драгоценностями.

И только тогда стянула платье, не призывая на помощь горничных, забралась в постель и позволила себе наконец-то забыться сном.

***

Ее разбудил отец. Точнее, разбудили ее служанки: они сновали вокруг постели, тараторя, что отец ждет за дверью, а она никак не может появиться перед ним в таком виде! Рена рассеянно позволила им одеть и причесать себя. Как только ее привели «в подобающий вид», лорд Тилар вошел и предстал перед ней во всем своем величии.

— Вели служанкам собрать твои вещи, Шейрена! — распорядился он. — Ты переселяешься в будуар.

Рена тупо уставилась на отца. Он улыбнулся — улыбкой того, кто делает, что ему угодно, и полагает, что оказывает огромную честь.

— Ты — мое единственное законное дитя, Шейрена, — величественно произнес он и протянул ей руку. Рена взяла его руку, не понимая, чего он хочет, и отец вложил ей в ладонь связку ключей — ту самую связку, которую всегда носила ее мать.

— Теперь ты — хозяйка этого дома, — сказал лорд Тилар. — Именно ты будешь управлять всем хозяйством.

Увидев, как она испугана и растеряна, отец расхохотался.

— Не тревожься, дитя. Это всего лишь почетный титул.

На самом деле всем занимаются рабы. Тебе следует заботиться лишь о том, чтобы рабы являлись за приказами к тебе, а я скажу тебе, что следует им говорить.

— Да, отец… — выдавила она.

Его улыбка сделалась шире.

— Теперь ты слишком ценна, чтобы отдавать тебя такому, как лорд Гилмор, — самодовольно продолжал он. — Я уже передал лорду Гилмору свои сожаления, сообщив, что теперь ты слишком дорога мне и я не могу расстаться с тобой. Я расторг помолвку.

— Расторг помолвку?

Рена была потрясена: она не думала, что отец пойдет на такое!

Он принял ее изумление за разочарование.

— Не беспокойся, дитя мое! Теперь ты стоишь десятка таких, как Гилмор! Слушай меня внимательно.

Рена закрыла рот и тщательно изобразила напряженное внимание.

— Я найду тебе другого супруга, брак с которым поставит наш дом наравне с домами высших лордов! — радостно сообщил ей лорд Тилар. — У тебя есть очень важное дело! Ты ни в коем случае не должна утратить своей нынешней привлекательности. Это приказ! Пусть каждое утро служанки приводят тебя в надлежащий вид, и ты должна оставаться такой весь день! Никакого послеобеденного сна! Никаких длительных прогулок и поездок верхом! Не смей прятаться в саду, как ребенок! Это понятно?

— Да, отец, — сказала Рена, снова краснея от гнева.

И, естественно, отец снова принял ее гнев за смущение.

— Ну-ну, Шейрена, не тревожься, — сказал он, видимо, желая успокоить ее. — Я на тебя не сержусь. Но ты больше не дитя. И теперь ты приобрела слишком большое значение, чтобы продолжать играть в свои ребяческие игры. Просто делай, как тебе говорят, и все будет чудесно.

Вот подожди — сама увидишь!

— Да, отец, — ответила Рена.

— Теперь, когда почти всем лордам Совета известны твое имя и твоя история, я решил объявить на следующем заседании, что твоя помолвка расторгнута и ты свободна.

Это внесет приятное разнообразие в последние приготовления к войне против волшебников. А я смогу объединить свои силы с силами того, кто станет твоим супругом.

Лорд Тилар весь сиял, как будто выдумал нечто чрезвычайно остроумное.

— Я.., э-э.., так сказать, выставлю тебя на торги. И надеюсь, что торговаться будут яростно!

— Но лорд Гилмор… — выдавила Рена, не в силах придумать что-то еще.

— Ха! Выброси его из головы. Не знаю, кто станет твоим мужем, но могу поручиться, что, кто бы он ни был, он будет настолько же выше лорда Гилмора, насколько лорд Гилмор выше моего начальника стражи!

Рена сейчас надеялась только на то, что Меро сумеет прочесть все это в ее мыслях. У нее не было другого способа передать ему эти важнейшие сведения. Эльфы собираются нарушить договор уже сейчас, на много месяцев раньше, чем рассчитывали волшебники!

***

Шана вся кипела. Она стояла перед толпой волшебников в большой пещере, которую они использовали в качестве зала собраний, и ей ужасно хотелось взять большую дубину и вколотить в эти тупые головы хоть немножко ума! Особенно в голову Каэллаха Гвайна. Ну почему ему вздумалось гнуть свое именно теперь? Ведь еще полгода назад он громче всех кричал об опасности, грозящей им со стороны эльфов!

«И как там Лоррин? И что он делает? И почему Лоррин никогда не говорит со мной — только Меро? Что он? Как он? Будь оно все проклято, Шана, — держи себя в руках и думай о врагах, а не о нем! Да, но ведь он сейчас окружен худшими из врагов…»

— Повторяю: я получила эти сведения буквально из уст одного из высших лордов Совета! — рявкнула она. — Эльфы знают, где мы, и они намерены напасть на нас в самом скором времени! Они сумели объединиться, и теперь сил у них достаточно, чтобы открыть портал и переправить свои войска прямо к нашим воротам!

— Да ну тебя! — сказал Каэллах Гвайн, небрежно махнув рукой. — Это старая сказка, мы ее уже сто раз слышали. Мы не заметили никаких признаков так называемого сбора войск, о котором ты нам талдычишь.

— Если вы ничего не замечаете, — перебила взбешенная Шана, — то лишь потому, что войска собираются в поместьях трех высших лордов, а туда вы заглядывать боитесь!

— Ах, вот как? Ну, а кто же сообщил эти сведения тебе? — ехидно осведомился Каэллах.

Шана не ответила. Что толку отвечать? Они все равно ей не поверят, несмотря на то что сами видели Рену, хотя и мельком. Они никогда не поверят, что Рена может достаточно долго сохранять присутствие духа, чтобы годиться в шпионы.

— Я так и думал! Это всего лишь уловка, чтобы отвлечь нас от более насущной проблемы: договора, заключенного с опасными, дикими варварами. Заключенного, не могу не отметить, без согласия общего собрания Цитадели.

Каэллах явно гордился собой. Шана покосилась на Денелора и Парта Агона. Денелор беспомощно пожал плечами, Парт Агон возвел очи горе. У Каэллаха Гвайна было пока слишком мало сторонников, чтобы причинить Шане серьезные неприятности, но на его стороне было достаточно волшебников, чтобы переливать из пустого в порожнее, пока у ворот не появятся эльфийские армии!

Глядя на эти жирные, самодовольные рожи, Шана снова услышала у себя в мыслях голос Меро, который передавал ей дурные вести, только что полученные от Шейрены. Шана ударилась в панику. Она израсходовала уйму сил, пытаясь передать эти вести Кеману, но она не знала, услышал ли он и где он теперь находится.

А что, если он с этой своей подружкой просто решил удрать куда-нибудь подальше от всех? Что ж, значит, такова ее, Шаны, судьба… А может, они отправились на юг, в Логово Доры, чтобы заручиться согласием ее родителей…

А теперь Шане приходится выслушивать все те же глупости, которые она слушала день за днем, сидя в этой пещере, не в силах сделать ничего толкового…

Ее терпение лопнуло.

Шана встала прямо посреди очередной длинной речи Каэллаха и изо всех сил стукнула ладонью по столу. Каэллах запнулся на полуслове, явно ошарашенный ее наглостью.

— Можешь трепаться, сколько твоей душеньке угодно, пока тебя не изрубят эльфийскими мечами! — бросила Шана. — А я попытаюсь что-нибудь предпринять.

— И кто же за тобой пойдет? — ухмыльнулся Каэллах.

— Мы! — отрезал Каламадеа, вставая. Все прочие присутствующие драконы в обличье полукровок тоже встали. — Мы можем хотя бы разработать план бегства вместе с теми, у кого хватит ума последовать за нами.

Каэллах уставился на него, разинув рот. Чего он не ожидал, так это бунта драконов!

— Но.., но… — растерянно промямлил он.

— Но я не думаю, что подобная необходимость возникнет, — ответили от входа. Голос был такой хриплый от усталости, что Шана не сразу его узнала. Она обернулась и увидела…

Кемана. А позади Кемана стояли десять.., двадцать… сорок.., незнакомцев. Шана просто сбилась со счета.

И у всех этих незнакомцев была драконья тень.

— Шана, это наши новые союзники, — сказал Кеман.

Алара радостно ахнула и бросилась обнимать своего сына и высокого красивого мужчину с черными как смоль волосами, который стоял рядом с Кеманом. — Это драконы из нашего Логова, Логова О-ордилайи, Логова Халиайи, Логова Теоменавы…

Кеман перечислил еще с полдюжины Логовов. Шана была настолько ошеломлена, что даже не могла говорить.

— Мы выступим на правом фланге, — продолжал Кеман. — Дора отправилась к Железному Народу. Дирик должен успеть привести своих всадников, которые составят левый фланг, до того как появятся эльфийские армии.

— Мы можем вколотить в землю железные клинья, которые помешают эльфам открыть портал у самого входа в пещеры, как они собирались, — с усмешкой сказал черноволосый. — Наши лучшие мастера сейчас вытягивают железо из земли желваками с кулак величиной, и мы пролетим над долиной и раскидаем их повсюду. Думаю, у нас будет достаточно железа, чтобы усеять им леса на день пути вокруг.

— Ваши силы составят центральную часть западни, — хрипло продолжал Кеман. Потом обернулся к Каэллаху Гвайну. Шана лишь теперь внезапно осознала, что Кеман уже не мальчик, с какой стороны ни взгляни. Он думает и действует самостоятельно, готов взять на себя ответственность и справиться с последствиями собственных решений…

Судя по выражению лица Алары, до нее это тоже дошло лишь теперь.

«Да, Алара, твой малыш вырос…»

— Ты можешь делать, что тебе угодно, господин волшебник, — сказал Кеман Каэллаху Гвайну. — И верить можешь во что угодно. Но армия Железного Народа и армия драконов считают, что Шана права и вам, глупцам, грозит великая опасность, и все мы готовы помогать Шане. А у нас, драконов, есть такая поговорка… — Тут его взгляд, устремленный на Каэллаха, сделался острым как клинок, и волшебник невольно отшатнулся. — «Либо веди, либо следуй за мной, либо убирайся с моего пути!» И что же ты выберешь?

Старик съежился в своем кресле и благоразумно промолчал.

Кеман насмешливо поклонился ему, потом обратился к Шане.

— Я полагаю, молния теперь в твоих руках, названая сестра, — сказал он, и сквозь усталость в его глазах сверкнули лукавые искорки. — Я предоставляю все тебе и нашим друзьям. А я так налетался, что готов проспать целую неделю!

***

— Назначено заседание Совета, — сказал Лоррин, обводя взглядом комнату, наполненную молчаливыми молодыми эльфами. Сегодня трактир был закрыт для чужих — внутрь пускали лишь тех, кто предъявлял железные украшения. Все стулья, все скамьи были заняты, сидели даже на столах и на полу — везде, где было место. Один только Лоррин стоял посреди комнаты, и все изумрудные глаза были устремлены на него. — Там будут все лорды, имеющие хоть какое-то значение с точки зрения Совета. Прямо с заседания они намерены отправиться в бой. Так что, когда они соберутся в зале Совета, за много лиг от своих поместий, почти без охраны, вы сможете действовать свободно. На заседании не будет только троих — тех, что должны открыть порталы и переправить на место битвы армии рабов.

— И они пошлют на Совет своих наследников! — хихикнул молодой ан-лорд, один из тех, кто был посвящен в план заговора с самого начала. — И окажутся отрезаны от своих, как и все прочие, когда ан-лорды закроют порталы у них за спиной!

— Остальным придется найти повод остаться в поместьях своих отцов или сеньоров, когда соберется Совет, — продолжал Лоррин. — Каждый получит железный клин, чтобы перекрыть выход из портала. Я полагаю, вы сумеете спрятать их как следует — у ваших отцов и сеньоров может найтись преданный вассал, который встанет на их сторону. Не тратьте время на то, чтобы их обнаружить. Идите к людям-воинам и призовите их к восстанию. Тех, кто откажется присягнуть вам, гоните прочь. А потом.

— Лоррин пожал плечами. — Я предусмотрел все, что мог. Обороняйте поместья. У вас должно получиться — каждый, кого вы защитите железными украшениями, будет неуязвим для прямого магического воздействия, так что вашим отцам, дядюшкам и сеньорам останется только грубая физическая сила. У вас будут люди — у них нет. А к тому времени уже поздно будет пытаться отозвать воинов, отосланных через порталы.

— А нам только и нужно, что равные шансы, — сказал один из эльфов, сверкая глазами. Этот был немолод.

Должно быть, из тех, кто обладал слабой магией. А значит, его ненависть к могущественным лордам копилась и зрела веками. — Это все, о чем мы мечтали!

— Верно, верно! — подтвердил другой.

Лоррин кивнул и устало потер висок. Получится? Не получится? И что там с Шаной? Последнее, что он слышал от ремесленников, — это что Кеман навербовал много новых драконов. Но известно ли Шане, что нападения следует ждать со дня на день? И устоит ли даже целая туча драконов перед теми силами, что собираются против волшебников?

Да и вообще — вдруг Шану отстранили от командования?

Впрочем, все это неважно. События уже начали развиваться, и теперь от них уже ничего не зависит. Теперь либо придется действовать — либо отойти в сторону, чтобы тебя не смели.

— Вы все знаете, что надо делать, — сказал Лоррин и махнул рукой, давая знак расходиться. Это еще не последнее собрание: сейчас его друзья-драконы проводят такие же сходки в остальных четырех городах. — Теперь все зависит только от вас.

«А мы постараемся воспользоваться всем, чем можно.

Ах, Шана! Как мне сейчас не хватает твоего упрямого здравомыслия!»

***

Рена вела себя очень-очень послушно, смиренно повинуясь всем приказам лорда Тилара, позволяя ему вертеть собой как заблагорассудится. Она надеялась убаюкать его подозрения тем, что ни разу не упомянула при нем о леди Виридине и остерегалась напрямую расспрашивать о ней рабов.

Должно быть, лорд Тилар все же что-то подозревал — или, быть может, привычка к подозрительности укоренилась в нем настолько, что он не мог перестать быть подозрительным даже при всем желании, — потому что он тщательно заботился о том, чтобы Рена ни на миг не оставалась одна. Девушка готова была уже рыдать от бессилия.

Но наконец она получила передышку, хотя и в самый последний момент. Сегодня отец был слишком занят, готовясь к заседанию Совета, чтобы следить за дочерью лично, а приставить следить за ней кого-то другого он, похоже, забыл. И впервые за все время с тех пор, как Рена явилась в поместье, она осталась одна.

Быть может, это ее последний и единственный шанс — и она твердо решила не упустить его.

Однако украшения надеть не решилась: ей самой придется прибегнуть к магии, и к тому же заклятия, охраняющие башню, где поселили ее мать, наверняка устроены так, чтобы при попытке их обезвредить подать сигнал тревоги. Поэтому Рена спрятала оба свертка за пазухой и выскользнула из будуара, бесшумно и незаметно, как воин Железного клана, отправляющийся на разведку.

По крайней мере, она надеялась, что ей это удалось.

Она пробиралась по коридорам, осторожно, как кошка.

Магические преграды, которыми лорд Тилар окружил будуар, Рена миновала без труда, хотя и боялась, что они могут остановить ее. Отец говорил, что преграды должны охранять ее — на случай, если Лоррин вдруг снова явится за ней, — но Рена давно привыкла не верить лорду Тилару на слово.

Теперь она миновала парадную часть дома и шла по коридору, ведущему в сад. Теоретически Рена имела полное право находиться здесь: ведь ей было доверено все хозяйство. Но на самом деле, если бы ей встретился кто-нибудь рангом выше домашнего слуги, объяснить свое присутствие здесь ей было бы нелегко.

Посреди сада по какой-то прихоти архитектора была выстроена башня для узников, которых лорд Тилар желал иметь на виду, но в то же время не хотел держать в самом замке. При Рене башня никогда не использовалась, но ей доводилось слышать о непокорных вассалах, которых ненадолго сажали сюда. Предполагалось, что сбежать отсюда невозможно, если узник уступает в магической силе лорду Тилару. И если за пределами башни у него нет сообщников, обладающих хоть какой-то магической силой.

Рена подошла к двери и выглянула в сад, залитый ярким солнцем. Аккуратные клумбы казались бесконечными. А посередине возвышалась башня — на вид очень милая башенка, стройная беломраморная колонна, стремящаяся к солнцу, украшенная скульптурами и орнаментом. Белоснежные стены выглядели тем совершеннее, что в них не было ни единого окна.

По-видимому, отец забрал в свою армию всех рабов из поместья: похоже, в этой войне в расчет принималось количество, а не воинское искусство. Во всем саду работала лишь одна рабыня, половшая клумбу у самого подножия башни. Больше никого поблизости видно не было. Рена дождалась, пока рабыня управится со своим делом и вернется в дом через дверь на кухню.

«Теперь понятно, почему в замке так тихо и он кажется таким пустынным. Отец, видимо, взял всех рабов-мужчин.

Возможно, он забрал даже наиболее сильных женщин! Неважно, что им не доводилось держать в руках ничего опаснее кухонного ножа. Кажется, для него это не главное. Их легко заменить новыми…» Рене вспомнились люди, с которыми она познакомилась в шатрах Железного Народа: Дирик, Кала, новый военный вождь… Она подумала о ремесленниках. Ведь они же не воины и совсем не годятся для битвы… Она представила себе всех этих людей, которых гонят на убой точно скотину, — да нет, Железный Народ о своей скотине и то больше заботится… Девушка ощутила прилив гнева.

Она и прежде ненавидела своего отца, но теперь в этой ненависти не было ничего личного: она ненавидела его за все, что творили он и ему подобные.

Она выждала еще немного, чтобы убедиться, что рабыня не вернется в сад, и заодно взять себя в руки. Пока она так зла, ее легко отвлечь, а она не может позволить себе отвлекаться.

Дверь башни смотрела в сторону, противоположную замку. Рена с напускной беззаботностью прошла по дорожке, усыпанной гравием, обошла подножие башни и поднялась на беломраморное крыльцо. За все это время она не заметила никого, кто мог бы следить за ней. Она внимательно изучила замок в двери, прикрыв глаза, как учил ее Меро. Замок оказался куда проще, чем она ожидала. Быть может, мужчине, не обученному тонкой магии, было бы сложно его открыть, но для женщины… Это же куда проще, чем изменять форму перьев на живой птице Рена открыла его в одно мгновение, проскользнула внутрь и притворила за собой дверь.

Нижний этаж башни был совершенно пуст. Гулкая белая комната, освещенная тем же рассеянным светом, что и большинство эльфийских жилищ Рена вслушалась в молчание, пытаясь определить, одна здесь узница или несколько. Судя по разговорам рабынь, леди Виридине не оставили ни единой служанки и ей приходилось заботиться о себе самой. Но рабыни могли и ошибаться…

Рена услышала тихие шаги наверху. Похоже, там только одна пара ног . Кто-то расхаживал, описывая бесконечные круги вдоль стены башни, но этот кто-то явно был один…

Рена бесшумно поднялась по лестнице. Когда ее глаза поравнялись с полом второго этажа, она остановилась, чтобы осмотреться.

Комната была точно такая же, как и та, что внизу, если не считать мраморного стола и единственного стула Тут тоже никого не было, но когда Рена поднялась выше, она увидела на столе поднос с куском хлеба и кувшин с водой.

Хлеб выглядел не особенно свежим, и это был вязкий бурый хлеб, каким обычно кормили рабов.

«Подонок! Даже хлеба для жены пожалел!» — подумала Рена об отце.

Она направилась к следующей лестнице и снова остановилась, вслушиваясь. Теперь шаги раздавались прямо у нее над головой.

Рена успела подняться до середины лестницы, когда шаги внезапно сникли.

— Кто там? — резко спросила леди Виридина.

И Рена не сдержалась: она опрометью взбежала по лестнице, не думая о том, что мать может быть не одна.

Но леди Виридина была одна. Она была одета в простое платье из беленой фланели, какие носят рабыни, волосы ее были собраны в аккуратную косу — и ничто в ней не напоминало прежнюю изысканную леди. Она уставилась на Рену, сделала знак — Рена ощутила покалывание, означающее, что на нее только что воздействовали заклятием, — потом бросилась к дочери и сжала ее в объятиях, всхлипывая и бормоча что-то, как будто и в самом деле была безумна.

Впрочем, Рена вела себя точно так же.

***

Когда они обе пришли в себя — куда быстрее, чем могла подумать Рена,

— леди Виридина отодвинула дочь на расстояние вытянутой руки и встряхнула, словно непослушную девочку.

— Что ты тут делаешь? — сердито спросила она. — Разве ты не знаешь, что никому не дозволено…

— Мама, я пришла, чтобы увести тебя отсюда, — перебила Рена. — Слушай меня внимательно, у нас мало времени.

Рена быстро объяснила, как им с Лоррином удалось бежать, как они встретились с Железным Народом и узнали о защитных свойствах железа, как они объединились с волшебниками.

— Вот, — сказала она, с трудом вытаскивая из-за пазухи один из свертков. — Вот одно из железных украшений.

Надевай, и идем. В лесу ждет Меро с лошадьми, и мы…

— Не выйдет!!!

Посреди комнаты полыхнула магическая вспышка, и в ней словно по волшебству — собственно, именно по волшебству — возник лорд Тилар. Рена теперь достаточно знала о заклятии переноса, чтобы понять, что это было именно оно.

В тот раз, когда лорд Тилар появился на пороге замка, лицо его было багровым от гнева. Теперь же он сделался буквально лиловым. И на Рену он устремился не с помощью магии, а с голыми руками.

Девушка попыталась увернуться, но лорд Тилар в молодости был искусным воином да и теперь не прекращал тренировок. Мощный удар кулака сбил Рену с ног и отбросил к мраморной стене.

Рена стукнулась сперва спиной, потом затылком. У нее перехватило дыхание, из глаз посыпались искры. Она сползла на пол, задыхаясь, цепляясь руками за холодный мрамор. Словно издалека она услышала звон ожерелья, которое ее мать бросила к ногам лорда Тилара.

Рена тряхнула головой, чтобы развеять туман, застилающий глаза. Видимо, это движение помогло, потому что она вновь обрела способность не только видеть, но и дышать. Девушка судорожно втянула прохладный воздух, потом подняла глаза, пытаясь заставить себя думать.

Отец стоял к ней спиной, весь напружинившись от ярости. Мать прижалась к противоположной стене. Лицо ее было белым от ужаса и потрясения. На полу, под ногами лорда Тилара, блестело серебро на шелке.

— Вот теперь я убью тебя, женщина! — прошипел лорд Тилар. — Наконец-то я избавлюсь от тебя, и никто не посмеет сказать мне «нет»!..

Он шагнул вперед, вскинул руки и схватил Виридину за плечи, прежде чем Рена поняла, что он собирается делать. В следующее мгновение он швырнул жену на пол.

Она рухнула безвольным мешком. Лорд Тилар обернулся, и Рена увидела его лицо.

Оно больше не было ни лиловым, ни даже багровым.

Оно было белым — белым, как мрамор этих стен, и таким сдержанным и спокойным, словно он обсуждал какие-то сплетни со своими приятелями. Когда он снова заговорил, голос его тоже был спокоен — и так холоден, что и мрамор застыл бы. Рена содрогнулась, а ее мать накрыла голову руками.

— Я убью и тебя, — повторил он. — Но этого мало.

Я сделаю так, что от тебя и следа не останется, так, что никто и не вспомнит, что ты жила на свете. И я сделаю это не торопясь. Я хочу насладиться процессом.

И улыбнулся.

И тут в голове Рены зазвучал знакомый голос — только теперь она знала, кому принадлежит этот голос и почему он кажется ей знакомым.

«Если ты можешь изменить форму цветочного лепестка, что еще ты можешь изменить? Вот, к примеру, можешь ли ты остановить сердце?» И снова, теперь уже куда ближе во времени: «Это не то умение, которым стоит пользоваться направо и налево. Но иногда… Иногда у тебя просто нет выбора. Если это умение позволит тебе спасти чью-то невинную жизнь…» Рена приняла первое за предзнаменование, а второе за благословение и сделала ради матери то, чего никогда бы не решилась сделать ради себя. Лорд Тилар обладал защитой против магии, но…

Но его нога касалась железного ожерелья, а шелковый сверток размотался… Правда, там есть еще кожаный башмак, но, может быть…

Рена закрыла глаза и в тот самый миг, как отец вскинул руку, чтобы призвать свою магию, мысленно потянулась к нему…

Она так и не узнала, что именно его убило: ее слабое заклятие или собственная мощная магия, которую он призвал, находясь рядом с железным ожерельем.

Она знала только, что, не успев поднять руку, лорд Тилар ахнул: жуткая мощь, которую он призвал, внезапно обратилась против него, и его тело вспыхнуло, объятое пламенем.

Рена пробралась к матери, обойдя по стеночке жуткий огненный столб. Оно — уже «оно» — визжало и булькало, но почему-то не могло сдвинуться с места: возможно, его удерживало железное ожерелье. Леди Виридина застыла на месте, парализованная страхом. Рена кое-как подняла мать на ноги и потащила ее к лестнице. Самый мрамор воспламенился, и лестница начинала гореть у них под ногами. Они едва успели выскочить в сад. К горящей башне сбегались рабы и вассалы. Они вопили, глазели на пламя — на двух женщин никто даже внимания не обратил.

К этому времени леди Виридина пришла в себя настолько, что уже могла идти самостоятельно, хотя лицо ее по-прежнему было белым как мел, а глаза походили на две выжженные дыры. Рена вывела мать к воротам. Ворота стояли открытыми — их отворили стражники, вернувшиеся с объезда. Патруль проскакал мимо женщин в сторону пожара, не оглянувшись на беглянок. Рена не знала, где и как искать Меро, но ворота казались единственным путем к свободе — по крайней мере, самым очевидным.

Ей не пришлось тащиться вдоль всей стены поместья в поисках Меро: едва они выбрались за ворота, он сам примчался им навстречу, ведя в поводу двух лошадей. Не говоря ни слова, он усадил леди Виридину в седло и привязал ее к лошади: она, казалось, была готова упасть в обморок. Рена взобралась на свою лошадь самостоятельно, невзирая на путающиеся в ногах юбки.

— Лоррин ждет нас на дороге, — коротко бросил Меро. — Ты очень удачно выбрала время: вот-вот начнется самая заваруха. Давайте-ка убираться, пока кому-нибудь не пришло в голову поинтересоваться, что, собственно, мы тут делаем.

Рена оглянулась на полыхающую башню. Что это — предзнаменование грядущих событий?

Рена словно бы окаменела. Мысли ползли еле-еле, словно пробирались через липкую грязь. «Сейчас у меня начнется истерика, — отстранение подумала она какой-то частью разума, которая ухитрилась остаться ясной. — И у мамы тоже. Надо успеть убраться подальше, прежде чем это случится».

И Меро кивнул, словно прочтя ее мысли. Он развернул коня и пустил его легким галопом. Конь леди Виридины, все еще привязанный арканом к луке седла Меро, тряхнул головой и поскакал следом.

Рена оглянулась в последний раз, конвульсивно содрогнулась — и последовала за ними.

***

К этому времени Лоррин окончательно утратил власть над собой. Теперь в мыслях у него царил такой же хаос, как и повсюду. Вскоре после того, как он встретился с Меро, Реной и матерью, местность вокруг них буквально взорвалась. Конечно, он знал, к чему может привести восстание, но…

Но никогда не думал, что это будет выглядеть так. Они скакали через безумие. Это напоминало сцены из худших ночных кошмаров какого-нибудь высшего лорда. Армии людей в железных ожерельях набрасывались на всех проезжающих, размахивая мотыгами и косами; армии людей под предводительством молодых эльфов штурмовали стены осажденных поместий, откуда кучки эльфов постарше осыпали огненными шарами и магическими молниями всех, не защищенных железом. Попадались группки людей-воинов, мрачно охраняющих свою добычу — перепуганных рабынь, сбившихся в кучу. А ближе к вечеру им встретилась пожилая эльфийка с орлиным взором, нежными руками няньки и железным ожерельем на шее. Эльфийка поняла, кто они такие,

— более того, она узнала Виридину и окликнула их, прежде чем они успели промчаться мимо.

— Эй, детки! — крикнула она, успокаивающе махнув рукой своим насторожившимся воинам. — Ступайте за нами — мы скоро придем в мою башню.

К тому времени все четверо смертельно устали, а Лоррин еще настолько извелся от тревоги за мать, которая впала в какое-то жуткое оцепенение, что готов был принять помощь даже от Джамала. А потому, не обращая внимания на протесты Меро, последовал за эльфийкой. Она привела их в ловко спрятанную в лесу башню, построенную по образцу древнейших эльфийских укреплений, из тех, что могли выдержать любую осаду.

Эльфийка провела их в башню, уложила Виридину в постель, а прочих усадила ужинать. Ее стражники опасливо следили за гостями. А эльфийка мало-помалу вытянула из них все, что они могли рассказать. Даже осторожный Меро не устоял перед ее материнским обаянием.

— Хм-м!.. — сказала она, когда гости окончили свой рассказ. — Мой муж был скотина, мой сын вырос зверем, и дочка раздобыла мне одну из этих ваших безделушек, — она провела пальцем по ожерелью, — чтобы защитить меня от его махинаций. Ему мало того, что он и так заграбастал почти все, — он хотел получить и остальное, даже этот крошечный уголок мира, который остался моим.

Когда я поняла, на что способны эти амулетики, я раздобыла такие же своим мальчикам, и мы спрятались тут и стали ждать. Я знала, что это случится.

— Вы знали?! — воскликнул Меро. — Но откуда? Мы ведь были так осторожны…

Эльфийка рассмеялась.

— Деточка, когда доживешь до моих лет да еще успеешь пожить в Эвелоне, научишься догадываться о многом по самым неприметным знакам. Я никогда не одобряла рабства и со своими людьми обращалась как с друзьями.

Не правда ли, мальчики?

Один из великанов-стражников чуть заметно улыбнулся и ласково коснулся своей закованной в наруч лапищей плеча эльфийки.

— Правда, матушка, — пробасил он. — Жалко, что таких, как ты, очень мало.

Эльфийка вздохнула.

— Ну что ж… Я не раз говорила, что скоро дело снова дойдет до огня и меча. Так оно и вышло. Думаю, мой сын теперь мертв. Последнее, что я слышала, — это что моя дочь и ее надсмотрщик удерживали замок и немногие рабы, которые не разбежались, помогали им защищать его.

— Разбежались немногие, матушка, — возразил другой стражник. — Ты ее хорошо воспитала.

— Ну что ж, я старалась…

Эльфийка снова вздохнула.

— Уж и не знаю, чем все это закончится. Я слышала, что армия, которую отправили громить волшебников, по большей части сбежала и вернулась домой, чтобы присоединиться к восставшим. Ходят рассказы о драконах, о каких-то черных людях… Может, вы мне скажете, сказки это или правда?

Меро прокашлялся.

— Насколько нам известно — правда. Однако нам неизвестно, что происходит у волшебников: обмениваться посланиями стало чересчур сложно…

Он осекся. Эльфийка рассмеялась своим странным, надтреснутым смехом.

— Да знаю я, мальчик, знаю я вашу людскую магию.

И почему вы не можете говорить мысленно, тоже знаю. То же самое было, когда мы впервые явились сюда: чем больше хаоса, чем больше мыслей носится в воздухе, тем труднее вашим пробиться сквозь эту кутерьму.

— А-а! — Меро, похоже, не нашелся что сказать. Старая дама пристально оглядела их.

— Переночуй-ка сегодня в кровати, детка, — сказала она Меро и обернулась к Лоррину. — Заночуйте у меня.

Вы так устали, что с ног валитесь; вы вот-вот загоните ваших коней, и все вы слишком печальны, скорбны душою и больны сердцем. Виридину оставьте на меня. Я позабочусь о ней и постараюсь привести в себя. Я ведь знала ее мать и ее саму знала еще девочкой. Думается мне, если кто и способен исцелить ее, так это я. А если кто-то и способен защитить ее, то, думаю, это тоже я и мои мальчики.

Лоррин только теперь узнал эльфийку. Это была леди Мортена — леди Мот, как звал он ее в детстве. Она частенько навещала его мать и часами просиживала, пересказывая скандальные сплетни. Но об этой стороне ее жизни Лоррин и не подозревал. Должно быть, она нарочно скрывала ее под маской старой кумушки.

Мать Лоррина никогда не позволяла ему дурно отзываться о леди Мот. И теперь Лоррин знал, почему.

Он взглянул на Рену. Та чуть заметно кивнула.

— Да, пожалуйста, — сказал Лоррин, вложив в эти два слова всю свою тревогу за мать и ее душевное здоровье.

Леди Мот кивнула, как будто все поняла.

— Отправляйтесь спать, — приказала она. — Утром поедете дальше.

И развела их по спальням, как будто они были детьми, едва покинувшими детскую. И все они слушались леди Мот точно дети, даже упрямый Меро.

Наутро она вышла к порогу проводить их. Ее стражники привели гостям отдохнувших лошадей и наполнили вьюки припасами.

— Поезжайте осторожно, но быстро, — напутствовала их леди Мортена. — Когда все это поуляжется, приедете и расскажете, что там у вас было. Думаю, ваша мать будет очень рада вас видеть.

Она улыбнулась — и на краткий миг Лоррин увидел ее такой, какой она, наверно, была в возрасте Рены, когда ее старшие родичи открыли Врата из Эвелона в этот мир.

— И привезите мне кого-нибудь из ваших молодых волшебников, — добавила она. — Я поведаю им что-нибудь из древней истории, а они покажут мне всякие чудеса и расскажут последние сплетни.

— Сплетни? — удивленно переспросил Меро. Он к тому времени совсем освоился с леди Мот, как и Лоррин с Реной.

Старая леди расхохоталась.

— Милый мой, сплетни будут всегда! Быть может, как раз вы с малюткой Шейреной дадите пищу для новых сплетен, кто знает?

Рена залилась краской. Лоррин невольно улыбнулся.

Леди Мортена махнула им рукой.

— Ну, поезжайте скорее! Мальчики мне сказали, что на дороге пошаливают мародеры. Мне не хочется, чтобы вы с ними повстречались. Вы можете причинить им зло…

И последнее, что они видели, это как она машет им рукой со стены своей маленькой, но мощной крепости.

Прошло еще два дня, и они достигли границ местности, усеянной железом, — Кеман предупредил их об этом, прежде чем улететь со всем железом, какое они могли отдать. Лоррин был натянут как струна. Как-то их примут?

И как там Шана?

И все же он не ожидал, что их остановят так скоро.

— Стоять! — рявкнули из кустов, и на дорогу высыпала дюжина людей с луками под предводительством волшебника. Волшебник уставился на них. Он был стар. Лоррин взглянул на Меро. Тот покачал головой, давая понять, что он этого волшебника тоже не знает.

Плохо дело. Похоже, Шана выиграла войну лишь затем, чтобы уступить победу Каэллаху Гвайну. Лоррин стиснул кулаки в страхе и ярости. Конь под ним затанцевал, почуяв натянутые поводья.

— Ты и ты — добро пожаловать, — холодно сказал волшебник. — Но ее, — он ткнул пальцем в Рену, — не пропущу! Это же эльфийское отродье!

Меро ощетинился. Лоррин потянулся к мечу, которого у него не было.

— Ну конечно, олух! — послышался усталый и насмешливый голос, от которого сердце у Лоррина подпрыгнуло. — А как ты думаешь, откуда берутся волшебники?

С капустной грядки, что ли?

И Шана отодвинула волшебника в сторону.

— Клянусь Огнем и Дождем! Я уж думала, вы никогда не вернетесь! — сказала она. — Но…

Она оглядела их, обнаружила недостачу и побледнела.

— Лоррин, а как же твоя мама?

— Все в порядке! — заверил ее Лоррин. — Ну, может быть, не совсем в порядке, но мы оставили ее в хороших руках. Леди Мот говорит, что все будет в порядке, и мы…

Он уже не понимал, что говорит, и сам это чувствовал.

Шана подняла руки, и Лоррин умолк.

— Тише, тише, погоди. Со временем все расскажешь.

А теперь давайте-ка уберемся отсюда поскорее, пока тут не появился очередной дурацкий отряд, охотящийся на волшебников.

Шана развернулась и пошла по тропе. Лучники расступились, чтобы дать им проехать.

Сердце у Лоррина упало.

Все это время он тревожился о том, что будет, если Шана проиграет — если эльфы одолеют волшебников, если старые волшебники возьмут верх над молодыми. Но теперь…

«Что же мне делать теперь? Шана победила. Я ей больше не нужен, ей вообще никто не нужен…» На него нахлынуло черное отчаяние. За все это время Лоррину ни разу не хотелось плакать, а теперь вот слезы подступили к глазам, и горло сдавило так, что он едва мог дышать. Лоррин подобрал поводья несчастного коня, чтобы пустить его галопом и умчаться далеко-далеко, подальше отсюда. Он постарался отстать от прочих, чтобы они не заметили, как он сбежит. Вот сейчас они скроются за поворотом, и он сможет сбежать. Подумать.., придумать, что делать со своей жизнью теперь, когда ей он не нужен…

«Лоррин…» Всего одно слово — но оно заставило его застыть в седле.

«Ах, Лоррин! Я.., я просто не могу выразить…» Она не могла выразить это — но Лоррин и так все чувствовал. Он ощутил, как она тревожилась о нем все это время — не меньше, чем он тревожился о ней, — несмотря на все проблемы и заботы, с которыми пришлось столкнуться ей самой. Она страшно беспокоилась о нем, ночей не спала, смотрела в потолок и все думала, думала…

Совсем как он.

«Как хорошо, что ты тут! — сказала она наконец, почувствовав, что Лоррин думает о том же самом. — Мне… мне тебя ужасно не хватало. Клянусь Огнем и Дождем, ты мне так нужен…» И тут же эмоции сменились трезвыми рассуждениями — вполне в духе Шаны:

— «И еще мне чертовски нужна твоя помощь! Ты тут единственный, кто умеет командовать! Я-то ведь этому не училась! Без тебя мне не управиться со всеми этими придурками — взять хотя бы этого Каэллаха Пустоголового!

Если бы ты был со мной, он никогда не смог бы причинить мне столько неприятностей!» Отчаяние обратилось в радость — в какой-то бешеный телячий восторг. Ну да, Шана умеет привести его в» бешенство — за что он ее и любит…

И, судя по ее насмешливым мыслям, именно за это Шана любит его…

«Ну что? — осведомилась Шана. — Собираешься ты помогать мне разбираться с этим гнездом идиотов или нет? А то ведь я выйду из себя и попросту перебью их!»

И Лоррин подобрал поводья и направил коня по тропе следом за Шаной.

Андрэ Нортон Эльфийский лорд

Пролог

В'кель Лайон лорд Киндрет поднялся со своего места и мрачно оглядел всех восседающих за столом членов Совета. Большинство лордов предпочли не встречаться с ним взглядом; те же, кто не отвел глаз, казались столь же довольными, как и сам лорд Киндрет, и явно готовы были поздравить его. Сегодня зал Совета нельзя было назвать уютным, и Киндрет, отдав рабам соответствующие распоряжения, позаботился, чтобы помещение именно таковым и осталось. Холодно. Темно. Подушки на стульях тонкие и плоские. И даже угощение неважное — все блюда и напитки были одинаковой температуры. Более всего к ним подходило слово «тепловатые». В общем, все рассчитано на то, чтобы каждый тихо мечтал очутиться где-нибудь в другом месте и злился на того, кто номинально отвечал за подготовку заседания, — естественно, это был не лорд Киндрет.

Звезда лорда Киндрета снова всходила в зенит, и на этот раз Киндрет готов был пойти на все, чтобы не дать ей закатиться.

— Как такое может быть, — вопросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, — чтобы банда взбунтовавшихся юнцов и беглых рабов успешно противостояла армии, якобы обладающей хорошей выучкой, хорошим снабжением и хорошим командованием? Как им удается держаться так долго, что эту дурацкую выходку начали называть Мятежом Молодых лордов?

— Лорд Киндрет, — подал голос В'кель Энстер лорд Рехан. Он упорно сражался за первенство и только что утратил его, но, возможно, еще не осознал этого, — все это, как вы совершенно верно выразились, не более чем дурацкая выходка. Ничего серьезного не произошло. Мы потеряли всего лишь несколько поместий. Поставки продовольствия продолжаются без помех, не считая редких задержек. Рабы бегут, но малым числом. Это капли в море.

А наша жизнь течет так же, как всегда. И кроме того, эта угроза…

— Капли там, крохи тут, наша так называемая непобедимая армия не в состоянии призвать к порядку наших же собственных отпрысков, а вы говорите — «ничего серьезного»?! — взревел лорд Киндрет и с удовлетворением отметил, как вздрогнул его оппонент. — Клянусь Предками!

Идиот! Вы что, не понимаете, что из-за этих, как вы выражаетесь, «капель» мы скоро можем истечь кровью?

Прочие члены Совета беспокойно заерзали, к вящему удовольствию Киндрета. Он почувствовал, что влияние неуклонно перетекает к нему и его сторонникам.

— И как же вы, позвольте полюбопытствовать, предлагаете поступить, если эти наши заблудшие детки решат заключить союз с Проклятием Эльфов вместе с ее волшебниками и драконами?

Готово! Наконец-то эта мысль, которую никто не смел высказать, прозвучала во всеуслышание. Присутствующих пробрал озноб — Киндрет это видел. Всех, даже лорда Рехана.

— Они этого не сделают… — прошептал кто-то из членов Совета.

— Вы уверены? — поинтересовался один из сторонников Киндрета. Киндрет подумал, что нужно будет как-нибудь при случае оказать ему услугу. — И почему же они этого не сделают?

— Да потому.., потому.., потому, что они — эльфийские лорды! — бессвязно выпалил лорд, заговоривший первым. Он так перепугался, словно его самого обвинили в том, что он произвел на свет полукровку.

— А если вдруг они обретут какую-нибудь магию, которая помешает нашей магии добраться до них и покарать их? — поинтересовался лорд Киндрет. — Что тогда? Да они в тот же миг переметнутся к полукровкам! Или вы в этом сомневаетесь?

Воцарилась тишина.

— А теперь, — нарушил тишину лорд Киндрет, сменив вызывающий тон на спокойный и деловой, — у меня есть несколько предложений. Думаю, первое из них ни у кого не встретит возражений. Я предлагаю позволить нашим лояльным отпрыскам по-прежнему вести привычный для них образ жизни. Давайте не будем мешать им развлекаться. На самом деле, я бы даже предложил слегка приотпустить поводок. Возможно, вы захотите спросить: а чем это вызвано?..

— Ну, вообще-то да! — отозвался лорд Рехан. Вид у него был озадаченный — просто любо-дорого посмотреть. — Если, как вы утверждаете, набеги обескровливают нас и представляют собою смертельную угрозу…

— Во-первых, нам совсем не нужно, чтобы эти отродья узнали, что это представляет для нас смертельную угрозу.

А как показывает практика, у них есть среди нас свои глаза и уши. И не исключено, что роль этих глаз и ушей исполняют некоторые из наших якобы верных детей. Во-вторых, мы хотим напомнить нашим якобы верным детям, как приятна бывает жизнь, когда твой повелитель тобою доволен. — По губам Киндрета скользнула легкая усмешка. — Мух легче приманить на сласти, чем на уксус. А тем временем, — глаза Киндрета опасно сузились, — я поищу более даровитого командующего.

Ни единого возражения не последовало — к совершеннейшему удовольствию лорда Киндрета.

Глава 1

В'кель Аэлмаркин эр-лорд Торнал улыбнулся рабыне, примостившей белокурую головку ему на колено. Это была его нынешняя фаворитка. Нежная, хрупкая юная женщина доверчиво прильнула к его ноге. Безукоризненной лепки лицо радовало лорда тонкостью черт, безупречной правильностью и белизной кожи. Рабыня робко улыбнулась в ответ, но в улыбке все же проскользнуло легкое кокетство; в больших голубых глазах отражалась сама душа девушки, наивная, бесхитростная и безыскусная. В этой очаровательной головке никаких мятежных мыслей не таилось — на самом деле, Аэлмаркин здорово бы удивился, если бы девица высказала за день хотя бы пару мыслей, все равно каких. У девушки была безупречная родословная; она происходила из племенной линии рабов, в которой отбор велся по признаку красоты и изящества. Чисто декоративная порода.

Аэлмаркин довольно вздохнул и погладил бледно-золотые шелковистые волосы. Первоклассный экземпляр: очаровательная, жадная к удовольствиям, уступчивая, изящная, невинная и невероятно послушная. Именно такой тип рабынь всегда ему нравился. Аэлмаркин тщательно культивировал невинность подобного рода, и прочие его рабы, страшась навлечь на себя хозяйский гнев, никогда бы не посмели разрушить иллюзию. Никаких рассказов о порках или еще более суровых наказаниях, никаких слухов о гаремных историях и судьбе прочих фавориток — ни единого намека на неведомые ей стороны жизни. Для нее Аэлмаркин всегда был тем добрым, любящим и снисходительным хозяином, каким она его считала.

Аэлмаркин вновь переключил внимание на самого важного из своих гостей.

— Ну как? — поинтересовался Аэлмаркин, обводя широким жестом зал и всех, кто в нем находился. — Я же вам обещал, что тут будет куда интереснее, чем сидеть на празднествах у вашего отца и танцевать со всеми этими скучными многообещающими девицами из хороших семей.

Лорд Аэлмаркин был не настолько сильным магом, чтобы украшать свой зал для приемов при помощи иллюзий, и потому вся окружающая роскошь была совершенно настоящей. Гостей, собирающихся на его вечеринки, всегда ожидала одна и та же роскошная обстановка; Аэлмаркин не мог позволить себе каждый раз устраивать что-нибудь новенькое, небывалое. Но Аэлмаркин искупал неизменность обстановки щедростью и пышностью приемов и мало-помалу сделал на этом имя.

Взять, к примеру, хоть этот зал: к счастью, он изначально был хорошо построен, и когда перешел во владение Аэлмаркина, тому оставалось лишь украсить его. Северная и южная стены были стеклянными: с севера располагалось озеро с искусно украшенными берегами, а с юга — изумительно ухоженные сады. Восточная и западная стены были обшиты посеребренным деревом, а двери с серебряными косяками связывали зал с другими помещениями дома.

С потолочных посеребренных балок свисали причудливые серебряные светильники, кристаллы, крохотные стеклянные скульптуры и серебряное кружево, а все пространство между балками было застеклено. Сейчас отражение множества огней надежно скрывало внешний мир, но позднее, когда свет угаснет, на пирующих с высоты будут взирать бесстрастные звезды. Для ковров Аэлмаркин выбрал черный цвет в основном потому, что так их было легче отчищать после вечеринок, а подвыпившим кутилам было куда приятнее падать на ковер, чем на мрамор или паркет. Западная и восточная стены были занавешены серебристыми Драпировками, а серебряные пиршественные ложа были обтянуты черной тканью в цвет коврам. У каждого ложа стоял серебряный столик. Единственными яркими пятнами в зале были наряды гостей. На каждом ложе располагалось двое: гость и его (или ее) спутник. Некоторые привели компанию с собой, иные же предпочли выбрать кого-нибудь из гаремных рабынь Аэлмаркина, обряженных в платья из прозрачной серебристой ткани и серебряные ошейники.

У каждого ложа стоял красивый раб-виночерпий в короткой серебристой тунике, с серебряным кувшином в руках.

А другие рабы в серебристых туниках и полупрозрачных юбках или таких же брюках разносили блюда с разнообразными деликатесами. И к нынешнему моменту гости уже успели выпить достаточно, чтобы утратить ту и без того невеликую сдержанность, что имелась у них поначалу, и теперь в зале то и дело слышались громкие и не очень-то пристойные шуточки.

В'шер Теннит эр-лорд Калумель приподнял длинную серебристую бровь и сардонически оглядел обитателей пиршественных лож.

— Должен признать, — лениво протянул он, — что наблюдать, как Варкалеме выставляет себя полным идиотом, и вправду куда забавнее, чем отбиваться от девиц на выданье и их несносных папаш.

Аэлмаркин рассмеялся, продолжая ласково играть платиновыми волосами рабыни. Он выбрал ее из прочих кандидаток, поскольку именно она больше всех походила на хрупкую эльфийку. Аэлмаркин и наряжал ее как эльфийку, в струящиеся шелковые платья пастельных оттенков, с длинными рукавами и расшитыми шлейфами; он приказал служанкам вплетать ей в волосы нити жемчуга и причесывать ее так, чтобы не видно было закругленных кончиков ушей. Если не присматриваться к глазам, сходство было безупречным. А если бы Аэлмаркину захотелось, он мог бы при помощи магии изменить ей и цвет глаз, с голубого на зеленый. Девушку звали Киндре — до того, как Аэлмаркин велел сменить имя на эльфийское и нарек ее Синтерратэ.

Вышеупомянутый Варкалеме занимался тем, что гонялся вокруг кушетки за девушкой, разливающей вино.

Венок из цветов, который надела на него девушка, теперь сполз набок и мешал Варкалеме смотреть, а тот факт, что большая часть вина из ныне опустевшего сосуда перетекла в глотку Варкалеме, отнюдь не добавлял ему ни ловкости, ни проворства. Девушка, уворачиваясь от загребущих рук Варкалеме, бросила взгляд на хозяина — проверить, не осуждает ли он ее бегство. Аэлмаркин едва заметно кивнул, и девушка, приободрившись, стала уворачиваться еще успешнее. Спутница Варкалеме, одна из его собственных наложниц, высокая темноволосая девица в изумрудном наряде, гармонирующем с бериллами в ее ошейнике, похоже, ничуть не была огорчена тем фактом, что не ей приходится сейчас развлекать Варкалеме. Она сидела со скучающим и вместе с тем настороженным видом и лениво жевала ароматный плод.

Теперь и остальные гости заинтересовались происходящим. Одни принялись подбадривать Варкалеме, другие — рабыню, третьи — биться об заклад, поймает он ее или не поймает, а девушка тем временем продолжала уворачиваться от Варкалеме, и ей это удавалось без особого труда, поскольку на ногах он держался довольно неуверенно. Сегодня в гостях у Аэлмаркина были в основном мужчины; среди них оказалась всего лишь пара эльфийских леди. Одна из них, облаченная в платье из перламутрового шелка, ненамного уступавшее откровенностью нарядам рабынь, прихватила с собой в качестве спутника хорошо сложенного, мускулистого человека-гладиатора. Другая леди, затянутая от шеи до лодыжек в черный атлас, явилась в обществе эльфийского лорда, помолвленного отнюдь не с ней.

Все собравшиеся здесь лорды, кроме самого Аэлмаркина и той дамы, которая прихватила с собой раба-гладиатора, были сыновьями правящих глав семейств — но они не присоединились к Мятежу Молодых лордов. Большинство из них считало, что игра не стоит свеч, при поражении можно потерять куда больше, чем приобрести в случае победы, а остальные цинично надеялись, что мятежники покончат с их отцами и расчистят им дорогу к власти.

Аэлмаркин и В'даннТриана леди Фалькион — невзирая на принадлежность к женскому полу, Триана являлась законным и полноправным хозяином Фалькиона — единственные из всех присутствующих владели собственными поместьями. Однако Аэлмаркин не принадлежал к числу великих лордов — его состояние было незначительным по сравнению с истинными богачами, и поддерживал он его за счет торговли породистыми, великолепно вышколенными наложницами, за которых платили — в буквальном смысле слова — драгоценными камнями по их весу. Это давало Аэлмаркину определенное положение в обществе — но не подлинную власть. Что же касается Трианы, ее репутация пострадала из-за ее причастности к поражению во Второй войне волшебников, и никто из членов Совета теперь не жаждал видеть ее в числе союзников. Теперь Триана большую часть времени безвылазно сидела у себя в поместье. Аэлмаркин подозревал, что Триана просто коротает время, и смотрит, куда подует ветер — и чем обернется Мятеж Молодых лордов, — и выжидает удобного момента, чтобы попытаться вновь войти в число вершителей судеб.

Однако же, несмотря на все это, Триана по-прежнему оставалась украшением любой вечеринки: ум, язвительность и репутация порочной особы придавали ей воистину змеиное очарование, и все с интересом ожидали, что еще она скажет или выкинет. Всякий раз, как Аэлмаркин приглашал к себе Триану, он мог быть уверен, что следом хлынет поток гостей, а ее приемы по-прежнему пользовались большой популярностью у младших отпрысков семейств и лордов, не имеющих ни большой магической силы, ни места в Совете.

Аэлмаркин, в отличие от великих лордов, не сомневался, что Триана в обозримом будущем вернет себе прежнее влияние. Триана умна, находчива и умеет учиться на ошибках. Войны волшебников и нынешний мятеж повлекли за собой множество перемен. Вполне возможно, что Триана и вправду окажется ценным союзником по той или иной причине. А возможно, она и сама, без союзников прорвется к власти. Даже сегодняшний наряд этой женщины демонстрировал ее смелость: Триана, нарядившись, подобно наложнице, в прозрачный шелк, отлично знала, каким соблазном для окружающих будет ее тело, и знала, что ни у кого тут не хватит духу даже прикоснуться к ней без ее дозволения, а потому безнаказанно насмехалась над гостями уже самим своим видом.

А кроме того, у Трианы всегда был острый язык. Аэлмаркину нравились такие женщины — но только не в качестве жены.

— Ну как, Совет уже что-нибудь ответил на ваше прошение? — с легкой улыбкой поинтересовалась Триана у хозяина дома. Ее гладиатор подобострастно поднес ей тарелку с лакомыми кусочками; Триана позволила ему кормить себя и принялась лениво брать кусочки белыми острыми зубками. Аэлмаркин раньше не видел этого типа.

Хотя чему тут удивляться? Триана всегда меняла любовников как перчатки.

Аэлмаркин с трудом удержался, чтобы не состроить недовольную гримасу. У Трианы был свой интерес к исходу этого дела, хотя и не тот, что у Аэлмаркина. Неудивительно, что она таки об этом заговорила! Задумывая эту вечеринку, Аэлмаркин рассчитывал, что она превратится в торжество по случаю успеха. Но поскольку дело не выгорело, он надеялся, что никто эту тему не поднимет.

— Совет его отклонил, — ответил Аэлмаркин, стараясь говорить как можно небрежнее, хотя на самом деле его снедала горечь поражения.

Триана состроила сочувственную гримаску, а Теннит повернулся к Аэлмаркину и изумленно уставился на него.

— Что, вправду? А я думал, никто не сомневается, что твой кузен законченный идиот.

Теперь уже добрая половина гостей озадаченно смотрели на Аэлмаркина; они не знали, о каком таком кузене идет речь, а Аэлмаркин вовсе не рвался их просвещать.

— Нет, правда! — подхватил другой гость, нетерпеливым взмахом руки отослав раба. — Ведь это же совершенно скандальный случай, Аэлмаркин. Этот тип, твой кузен, до сих пор играет в солдатики людьми-рабами, как ребенок — игрушками? Экая чушь! Если уж ему так необходимо страдать навязчивой идеей, пусть бы выбрал себе что-нибудь более достойное!

— Ну, как сказать, — промурлыкала Триана и провела пальчиком по предплечью своего гладиатора. — Некоторым нравится играть с солдатиками…

Раб залился краской — да так, что даже шея и плечи покраснели.

— И на каком же основании тебе отказали? — спросил Теннит, и в его голосе Аэлмаркину почудилось злорадство.

Теннит, может, и не был еще полноправным лордом, но он превосходил Аэлмаркина знатностью и был не прочь лишний раз о том напомнить, а заодно и поставить Аэлмаркина в неловкое положение.

Но Теннит с легкостью мог выяснить, что именно постановил Совет — ему достаточно было лишь расспросить отца. А потому Аэлмаркин счел за лучшее притвориться, будто все это не имеет для него особого значения.

— Ой, они поступили как последние зануды: подняли всю хозяйственную документацию поместья за последние пятьдесят лет, и по ней вышло, что кузен Киртиан вроде как уделяет должное внимание и поместью, и своим обязанностям. Они и решили, что он не психически болен, а просто эксцентричен. Что эксцентричность досталась ему по наследству, вроде как непохоже, а значит, она вряд ли передается следующему наследнику мужского пола.

— Следующему наследнику мужского пола? — переспросила Триана, многозначительно подчеркнув слово «мужского», и слегка нахмурилась. — А мне казалось, будто его мать еще жива. Разве не она стала бы наследницей, если бы его лишили владений по причине слабоумия?

У Трианы был свой интерес к этому вопросу: все, что препятствовало другим женщинам в получении наследства, могло со временем быть использовано и против нее.

— Его мать не приходится мне сестрой, — объяснил Аэлмаркин. — Ты наследовала Фалькион по праву крови, а у нее такого права нет. Если бы Киртиана отстранили, по закону поместье перешло бы ко мне.

— Тогда, возможно, именно она за всем этим и стоит, — резонно заметил Теннит. — Если она не желает, чтобы ее отослали доживать век в отцовские владения, она, естественно, приложит все усилия, чтобы твой кузен казался дееспособным.

— Может, оно и так, но доказать этого я не смогу, — недовольно пробурчал Аэлмаркин, от души жалея, что леди Лидиэль не похожа на дитя, сидящее сейчас у его ног.

Так нет ведь — умна, зараза! Потом он напомнил себе, что нужно казаться беззаботным, и рассмеялся. — Ну, я полагаю, у Совета были основания вынести именно такой вердикт. Как давеча съехидничал при мне лорд Джаспирет, если бы, решая, кто способен владеть титулом и имуществом, а кто — нет, принимали во внимание необычные хобби, половина Совета лишилась бы своих кресел.

— Половина? — рассмеялся Теннит. — Скорее уж две трети! Ну если взглянуть на дело под этим углом, то ты явно жертва обстоятельств.

Аэлмаркин подал знак своему виночерпию, подождал, пока тот наполнит бокал, и неторопливо пригубил вино.

— Мне бы, конечно, хотелось, чтобы земли моего клана уже сейчас находились под надежным присмотром, но я подозреваю, что со временем они так или иначе, но все равно перейдут ко мне. Киртиан жениться не собирается — что само по себе уже доказывает его некомпетентность, — а если учесть, как он носится по глуши, я не удивлюсь, если он свернет себе шею или сотворит еще какую глупость.

— Свернет шею? — вмешалась в разговор вторая леди.

Она, как и ее спутник, явно была заинтригована. — Боюсь, я чего-то недопонимаю, Аэлмаркин. Я первый раз слышу о твоем кузене. Кто он? И чем таким опасным он занимается?

Эти слова вызвали взрыв смеха со стороны тех гостей, что были лучше знакомы с семейными сложностями Аэлмаркина. Триана пожалела леди — вероятно, потому, что ее спутник не отличался ни умом, ни особой красотой, — и решила объяснить, что к чему.

— Мы говорим о Киртиане В'дилле лорде Прастаране, — сказала Триана, назвав кузена Аэлмаркина полным именем, с титулом. — Ты наверняка о нем слыхала.

Леди покачала головой.

— Вообще-то нет, — призналась она. Тут до нее дошло, что Триана решила выступить в роли ее покровительницы, и тут же напустила на себя невозмутимый вид в попытке спасти положение. — Но меня никогда особо не интересовали провинциалы.

Аэлмаркин фыркнул:

— А он — самый что ни на есть провинциал, смею вас заверить, леди Бриннире. Он терпеть не может покидать свое поместье. Он вполне бы мог войти в Совет, если бы приложил к тому усилия, — так нет же, он даже не пытался!

Вместо этого он с головой ушел в коллекционирование книг и изучение военного искусства наряду с прочей чушью!

— Военного искусства? — Триана залилась смехом. — Но, Аэлмаркин, даже если он таки вменяемый и он этим увлекается всерьез — против кого он намерен его использовать?! Ведь ни у людей, ни у полукровок настоящей армии нет — это всем известно! Они не сражаются в настоящих битвах! Что же касается молодых лордов…

Тут она осеклась, сообразив, что эта тема может задеть некоторых гостей Аэлмаркина за живое. Но Теннит, сын высокопоставленного члена Совета и самый знатный из присутствующих, договорил за нее.

— Молодые лорды — это неорганизованный сброд, — надменно произнес он, — Как только мы разгадаем, каким образом они нейтрализуют магию, их тут же разобьют, и они приползут к своим отцам, моля о прощении. Ну а пока что невозможно использовать военное искусство против тех, кто даже слова такого не знает.

— О, это еще не самое интересное! — с тайным злорадством произнес лорд Пратерин. — Он не просто изучает всю эту чушь — он еще и практикуется! Лично я подозреваю, что ему не дали в детстве наиграться солдатиками, вот он теперь это и наверстывает.

Увидев по лицу леди Бриннире, что та по-прежнему не понимает сути дела, Пратерин подался в ее сторону и пояснил:

— Он формирует из рабов две армии и лично ведет одну из них в бой против второй. Можете вы себе такое представить, моя дорогая? Он сражается не для того, чтобы отплатить за обиду, не ради какой-нибудь разумной цели, даже не потому, что ему нравится смотреть, как они друг друга убивают! Нет же — он устраивает все это лишь затем, чтобы посмотреть, как сработает его стратегия!

Гости сдавленно захихикали, разразились хохотом или просто самодовольно приосанились, в зависимости от темперамента. Что же до леди Бриннире, ее услышанное сперва удивило, потом шокировало, потом просто позабавило.

— Аэлмаркин! Не знай я тебя так хорошо, я бы заподозрила, что ты это все сочинил!

— Увы, моя дорогая, я ничего не сочинял, — отозвался Аэлмаркин и взглянул на Теннита. Тот кивнул, подтверждая его слова.

— Ну и дела! — хихикнула Бриннире. Смешок получился несколько нервный. — Да уж, эксцентричный — это мягко сказано!

— Он унаследовал это от отца, леди, — спокойно пояснил Теннит. — А значит, можно утверждать, что в их роду безумие и вправду передается по наследству. Вы ведь наверняка помните того несчастного недоумка, что несколько лет назад отправился на поиск каких-то невразумительных следов Эвелона и пропал?

— Да-да! — просияв, вскричала Бриннире. — О, Предки! Неужто вы хотите сказать, что это и был отец Киртиана? — Он самый, — с тяжелым вздохом подтвердил Аэлмаркин. — Воистину, прискорбный случай. Уж казалось бы, после такого фиаско Совету следовало бы понять, что поместье нельзя оставлять в руках его сына.

— Конечно! — кивнула леди Бриннире, переглянувшись со своим спутником. — По крайней мере, я бы точно не оставила.

— И никто бы не оставил, будь у него хоть капля здравомыслия.

С этими словами Аэлмаркин решил, что настала пора сменить тему, и подал знак танцовщикам.

Музыканты, игравшие тихую, ненавязчивую музыку, тут же изменили ритм и темп и оглушили гостей барабанной дробью.

Свет померк, и из курильниц потянулась дымка, прохладная и ароматная, расслабляющая и вместе с тем обостряющая все чувства, и заволокла ложа вместе с их обитателями. Лишь между ложами остался свободный пятачок, освещенный невесть откуда исходящим светом.

И в этот пятачок отовсюду устремились танцоры. Вся его одежда состояла из кусочков звериных шкур, краски, бус и перьев — они изображали диких людей. Правда, гости Аэлмаркина — да и сам Аэлмаркин, если уж на то пошло, — сроду не видали диких людей, но это не имело ни малейшего значения. Обычно на вечеринках загримированные танцоры подражали изящным, почти неземным танцам своих господ или их преображали так, чтобы танцоры походили на ожившие цветы, на птиц или на языки пламени.

Аэлмаркину же хотелось удивить гостей чем-нибудь новеньким, небывалым.

Танец начался с серии потрясающих прыжков; танцоры небрежно разметались по полу и разлеглись в развязных позах. Потом зарокотали барабаны, и женщины кинулись на мужчин, а те принялись ловить их, вращать и перебрасывать следующему партнеру. Весь рисунок танца был исполнен откровенного, неприкрытого эротизма. Даже у Аэлмаркина, ранее наблюдавшего за репетициями, при виде этой первобытной чувственности кровь быстрее побежала по жилам.

— Предки! — почти беззвучно пробормотал Теннит, глядя на танцоров во все глаза. — Что это?

— Как мне объяснили, это древний ритуал плодородия, — небрежно бросил Аэлмаркин. — Мне это показалось довольно любопытным.

Теннит не ответил. Танец безраздельно завладел его вниманием.

Наполовину схватка, наполовину неистовство спаривания: временами трудно было понять — то ли танцоры намерены совокупиться, то ли поубивать друг друга. Танец был построен на пульсирующем крещендо и завершился сплетением тел, намекающим на оба варианта.

Когда танец окончился, светильники погасли по приказу Аэлмаркина, и теперь зал омывал лишь свет луны и звезд. Как и надеялся Аэлмаркин, танец произвел ожидаемый возбуждающий эффект. Гости перенесли внимание на своих соседей по ложу, а танцоры и слуги тем временем ускользнули прочь. Аэлмаркин же сосредоточился на курильницах, и поднимающийся над ними дымок повалил сильнее. Опытные, знающие свое дело рабы уже успели подсыпать на угли новую порцию возбуждающего средства.

Магия всегда нелегко давалась Аэлмаркину, и даже теперь, при таком простеньком заклинании, ему пришлось закрыть глаза, чтобы достичь нужной степени сосредоточения. А когда Аэлмаркин открыл глаза, оказалось, что у него и его маленькой рабыни появился новый сосед. На краю ложа вырисовывался стройный силуэт.

— Триана? — невозмутимо поинтересовался Аэлмаркин, стараясь не выдать удивления. — Что привело тебя сюда? Уж извини — в эротические устремления мне не верится.

Триана недовольно надула губки.

— Аэлмаркин, мне начинает казаться, что в тебе нет ни капли романтики!

— Равно как и в тебе, — парировал Аэлмаркин. — Ну так?

— Мне просто стало любопытно: а что бы ты дал, чтобы увидеть твоего кузена отстраненным от управления? — небрежно произнесла Триана, опустив глаза и рисуя пальцем какой-то узорчик на обивке кушетки.

— Думаю, это будет зависеть от обстоятельств, — так же небрежно отозвался Аэлмаркин. — Например, если в процессе отстранения его поместье превратится в руины, я никакой выгоды не получу. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Да просто так. Видишь ли, у женщин частенько имеются источники информации, недоступные для мужчин.

Триана послала Аэлмаркину игривый взгляд, но тот отказался заглатывать наживку. Не хватало еще предоставить Триане возможность манипулировать им!

— Равно как и у мужчин имеются источники информации, недоступные для женщин, — парировал он с такой же игривой улыбкой. — Особенно у такого мужчины, как я.

Вспомни хотя бы, чем я торгую, дорогуша. Наложницы не разговаривают с леди.

Улыбка Трианы сделалась злорадной.

— Честное слово, Аэлмаркин, если бы не мой обет никогда не вступать в брак, я бы сию секунду сделала тебе предложение! Мы с тобой одной крови.

— Мы с тобой повыпускали бы друг другу кровь, не прожив вместе и года, — отозвался Аэлмаркин, приподнял кончиками пальцев подбородок Трианы и привлек ее к себе для короткого, опасного поцелуя. — Слушай, ты оставила своего красавчика-жеребца одного. Лучше вернись к нему, пока он не зачах от тоски.

— Или не уснул. — Она поднялась с кушетки с грацией, достойной любой его танцовщицы. — Аэлмаркин, предлагаю пари. Спорим, что я быстрее тебя найду способ дискредитировать твоего кузена?

— А на что спорим?

Улыбка Трианы исполнилась такого сладкого яда, что у Аэлмаркина перехватило дух.

— На то, чего мы оба поклялись никогда не делать. Если ты проиграешь, ты обучишь для меня раба. Если я проиграю, я обучу для тебя рабыню. Но ты не станешь ограничивать меня в средствах. Идет?

При одной лишь мысли о возможности заполучить рабыню, выдрессированную самой Трианой, у Аэлмаркина закружилась голова и участился пульс. Да, за такой приз стоило побороться!

— Идет! — быстро отозвался он. Триана рассмеялась и растаяла в сгустившейся дымке.

Аэлмаркин почувствовал чье-то робкое прикосновение и запоздало вспомнил о своей нынешней фаворитке. Он опустил взгляд и понял по румянцу на щеках девушки, по влажным приоткрытым губам и сияющим глазам, что танец и витающие в воздухе ароматы оказали воздействие и на нее.

— Господин, — выдохнула рабыня, застенчиво взирая на него из-под длинных трепещущих ресниц, — вы нуждаетесь сегодня в моих.., моих услугах?

Хоть она и сохраняла невинность, но, конечно же, знала, в чем заключаются обязанности наложницы, — и, судя по блеску глаз, ей не терпелось приступить к исполнению этих обязанностей.

Аэлмаркин на миг прикрыл глаза, смакуя свой замысел. У него имелись свои способы воздействовать на обученных им рабов, куда более обширные, чем рабские ошейники или магическое принуждение. Он знал толк в утонченных пытках — Тенниту никогда такого не придумать.

— Да нет, навряд ли, — произнес Аэлмаркин с такой небрежностью, словно отказывался от недостаточно спелого плода. Потом он взглянул на рабыню и нахмурился, — Дитя мое, тебя что-то беспокоит? Ты почему-то выглядишь сегодня какой-то.., одутловатой. Или ты просто немного пополнела? Может, тебе лучше вернуться в свои покои?

Девушка зажала рот ладошкой, заглушая всхлип. Теперь глаза ее блестели от выступивших слез. Она вспорхнула с ложа, словно вспугнутая птичка, и скрылась в туманной дымке.

Аэлмаркин самодовольно усмехнулся. Он уже несколько недель осторожно манипулировал сознанием рабыни, и вот настал подходящий момент для восхитительной интерлюдии.

Он то и дело восхвалял стройную фигуру девушки, и она утвердилась во мнении, что господин ценит ее стройность. Теперь она решит, что утратила главную часть своей красоты, и в отчаянной попытке вернуть ее примется морить себя голодом. А он сперва будет поддевать ее упоминаниями о полненьких ручках и пухленьких щечках и интересоваться: может, ей бы стоило изменить свой рацион?

Когда девчонка и вправду дойдет до истощения, надо будет перейти к следующему этапу. Она начнет отказываться от пищи. А он, конечно же, будет присылать ей всяческие деликатесы — и она будет есть их через силу и при первой же возможности глотать слабительное.

На губах Аэлмаркина зазмеилась легкая улыбка. Да, это будет очень забавно: наблюдать за ее самоистязанием и при этом поддерживать в девчонке уверенность, что он — все тот же мягкий и заботливый хозяин. Конечно, со временем она умрет, но сперва он налюбуется на ее смехотворные мучения. А если на него вдруг найдет приступ великодушия, он может даже спасти ее, стереть эти воспоминания и продать кому-нибудь. Ну, это еще видно будет.

А пока его ждут несколько недель, а то и несколько месяцев удовольствия.

Но к делу. Если за кузена возьмутся они оба, и Аэлмаркин, и Триана, они почти наверняка изыщут способ закопать его.

Аэлмаркин негромко рассмеялся. Экая неожиданная улыбка фортуны! Может, эта вечеринка и вправду оказалась празднованием победы, как он и планировал изначально?

Внезапно у Аэлмаркина разыгрался аппетит, и он потянулся за ближайшей рабыней. Для сиюминутной потребности сойдет.

Несчастный Киртиан. Он даже не подозревает, что обзавелся врагом, — и уж подавно не знает, насколько этот враг опасен!

Глава 2

Да, эльфийский лорд, по уши перемазанный в грязи и исцарапанный с ног до головы — ибо он уже несколько часов тащится через чащобу! — зрелище редкое. «Представляю, какой скандал разразился бы, если бы вдруг кто-нибудь из великих лордов узрел меня в таком виде!» — подумал Киртиан, отведя в сторону ветку. Надо было одновременно проследить и чтобы она не затрещала, и чтобы идущий сзади человек успел ее перехватить, пока Киртиан ее не выпустил. Что там было написано у человека на лице, неведомо — его скрывал шлем; но, поймав брошенный через плечо взгляд Киртиана, человек коротко, но почтительно отсалютовал свободной рукой. «А, чего там! Может, они и вовсе не удивились бы — с моей-то репутацией!»

Киртиан В'дилл лорд Прастаран лично вел растянувшийся цепью отряд, состоящий из легковооруженных воинов. Мало кто из эльфийских лордов хоть раз подвергал себя подобной опасности; вести отряд — это дело для младших командиров. А уж теперь, когда люди, волшебники-полукровки и молодые лорды подняли мятеж против великих лордов, никому из знати и в голову бы не пришло отправиться куда-нибудь во главе небольшого отряда, даже не прихватив с собой телохранителей, надежно связанных воздействием ошейников и заклинаниями верности.

Но Киртиана никогда не интересовало мнение прочих лордов, поскольку и обратное тоже было чистой правдой.

Киртиан из-за своего хобби давно уже пользовался репутацией эксцентричной личности и предпочитал, чтобы это положение вещей сохранялось и впредь. Его дед стал сторониться политики после того, как великие лорды пренебрегли его советом. К нынешнему моменту самоустранение из политики сделалось чем-то вроде семейной традиции, и Киртиан твердо намеревался соблюдать эту традицию.

А сейчас, как и всегда во время учений, мысли Киртиана целиком и полностью были заняты стратегией боя и окружающей обстановкой. Ни на что другое его в данный момент не хватало. Его изначальный план сражения был составлен лишь в самых общих чертах, и теперь Киртиан действовал почти что наудачу, поминутно меняя решения.

Он подозревал, что его противник на это не рассчитывает, полагая, что всем известная осторожность Киртиана заодно лишит его гибкости. В общем-то, предположение было вполне обоснованным. Но Киртиан надеялся, что сумеет доказать его неверность. В конце концов, именно в этом и заключался смысл данных маневров. Ему впервые предстоит встретиться с противником без заранее обдуманного плана битвы. Как найти наилучшее соотношение между осторожностью и инициативой? Пока что ни книги, ни самостоятельные изыскания не помогли Киртиану вывести волшебную формулу.

По шее Киртиана тек пот, но надетая под шлем головная повязка надежно защищала от него глаза. Киртиан без малейшего напряжения взобрался на крутой каменистый склон — у него даже дыхание не участилось, — и на мгновение в нем вспыхнуло чувство превосходства. Найдется ли среди этих неженок, великих лордов, хоть один, кому это под силу? Ну да, конечно, он вспотел — но ни капли не устал, и если ему сейчас придется вести своих бойцов в схватку, он способен будет драться с ними наравне.

Киртиан начал медленно, осторожно пробираться через редкий подлесок; все его чувства обострились до предела. Люди двинулись следом, тщательно копируя действия командира. Киртиан уже держал меч наготове, в левой руке; это даст ему небольшое преимущество, если вдруг противник выскочит на него нежданно, — впрочем, не особенно большое. Вражеские бойцы, притаившиеся где-то впереди, знали его, а некоторым даже уже доводилось сходиться с ним в схватке.

Противники… Все, что Киртиан знал о них наверняка, — что те находятся где-то в этом районе старого леса и что их численность равна численности его отряда. Наиболее вероятная точка их расположения — руины древнего укрепления оказались пусты. Теперь Киртиан заподозрил, что противники решили устроить засаду на его бойцов; они знали, что Киртиан в пути, и вряд ли они собирались дать сражение на заранее подготовленном участке. Он бы на их месте точно не стал этого делать.

Но у Киртиана имелось некоторое преимущество: он знал этот лес ничуть не хуже своих противников. Еще б ему не знать, если на много лиг вокруг тут все принадлежит ему! Киртиан мысленно перебрал все подходящие для засады места. Он решил подходить к каждому из этих мест с неожиданной стороны. Если повезет, то в каком-нибудь из них он захватит бойцов противника врасплох.

«Да, устраивать засады на засаду — это как-то неспортивно». Киртиан улыбнулся, зная, что шлем скроет улыбку. Ладно, надо сперва ее отыскать, эту самую засаду, а уж потом думать, что спортивно, а что неспортивно — если, конечно, он выиграет схватку.

«В конце концов, историю пишет победитель, и он и решает, что честно, а что нечестно — уже после того, как все завершится».

Киртиан краем глаза уловил какое-то движение. Но это оказался всего лишь один из его людей: он пытался осторожно отогнать обнаглевшую муху. Его бойцы были слишком хорошо выучены, чтобы пытаться прихлопнуть насекомое — ведь хлопок мог бы выдать их врагам. Киртиан пожалел своих бойцов-людей. Он потел не меньше их, но мухи и прочие кровососы редко донимали эльфов; возможно, эльфы, пришельцы в этом мире, пахли как-то «не правильно», с точки зрения насекомых.

Киртиан застыл и вскинул руку, приказывая своим людям остановиться. Ему показалось, что где-то впереди слышатся приглушенные голоса. Киртиан задержал дыхание, закрыл глаза, сосредоточился и прислушался.

«Ну.., не исключено». Киртиан снова открыл глаза и, нахмурившись, огляделся. Их отряд как раз подошел к гребню горы, нависающей над одной из мало используемых троп, проходящих через лес. Если противник предполагал, что Киртиан со своими людьми пойдет здесь, гребень автоматически превращался в превосходное место для засады. Киртиану с его отрядом было бы очень трудно незамеченными пробраться мимо врагов — если, конечно, те и вправду расположились здесь.

Киртиан снова поднял руку и трижды начертил пальцем круг в воздухе. Боец, стоявший у него за спиной, тут же повторил движение, и через некоторое время перед Киртианом беззвучно возник худощавый, поджарый парень. Его звали Хорен Гозак — чисто человеческое имя.

Их глаза встретились: зеленые — Киртиана и карие — Хорена. Киртиан кивком указал в сторону гребня, туда, откуда доносились голоса, и сделал знак, обозначающий «засада». Хорен кивнул, снял перевязь с мечом, положил в кусты и пополз в сторону гребня, прижимаясь к земле, словно ящерица.

Киртиана всегда поражала способность Хорена сливаться с окружающим пейзажем и буквально исчезать из виду, даже когда вокруг нет никаких укрытий. Может, это часть так называемой человеческой магии? А что, вполне возможно. Да, в случае чего это вызвало бы куда больший скандал, чем эксцентричное стремление Киртиана лично вести отряд. Хотя закон требовал, чтобы все без исключения люди-рабы носили ошейники, блокирующие присущие людям магические способности, ошейники рабов поместья Прастаран всегда были сугубо декоративными. Да и вообще эти «рабы» не были рабами ни в чем, кроме наименования.

«Из людей получаются очень неважные рабы. Дедушка пытался это объяснить своим заносчивым соплеменникам, но те и слушать его не пожелали. И вот теперь им приходится расплачиваться за свое высокомерие и за то, что они не захотели принять его совет». Первый лорд Прастаран удалился в доставшееся ему поместье и решил проверить свои теории на деле — в применении к местным жителям, обитавшим на здешних землях. И прежде чем утонуть во время половодья — с ним утонуло около двух десятков «рабов», отчаянно пытавшихся спасти его, — дед успел преобразовать аморфную конфедерацию местных племен в крепко спаянное, процветающее сообщество, что не только признало деда своим повелителем, но и со всем возможным рвением заботилось о его благополучии.

Отец Киртиана унаследовал это сообщество и, распознав его ценность, продолжил холить и лелеять его. Теперь настала очередь Киртиана вести и направлять; он слишком хорошо понимал, что, оберегая находящихся под его покровительством людей, он оберегает собственное благополучие.

Тут его вывело из задумчивости возвращение Хорена — парень вынырнул из подлеска совсем рядом с Киртианом.

При помощи веточек, камешков и жестов Хорен описал расположение вражеских сил.

Киртиан несколько мгновений изучал схему, потом раздраженно скрипнул зубами. Как обычно, вражеский командир продемонстрировал блестящее мастерство. Ни спереди, ни с тыла к ним не подберешься — это очевидно. И что же ему остается?

«Мы можем отступить, но тогда эта часть леса останется в его распоряжении, и он победит без боя. Нет, это неприемлемо. А может, на гребне хватит места, чтобы обойти их с флангов?»

Киртиану не хотелось без крайней на то необходимости дробить свои силы. Но при классических «клещах» без этого не обойтись. В любом случае хорошей эту идею не назовешь. Местность не очень-то подходящая. Придется отправить своих бойцов в обход, чтобы они напали на вытянувшуюся цепочкой засаду с двух сторон. Но тогда получится, что одновременно вступать в бой смогут не больше двух бойцов. Они окажутся в невыгодном положении.

В конце концов Киртиану пришел в голову действительно нестандартный ход: он решил подождать, пока вражеский командир не разозлится и не отправится сам искать его. Хорен быстренько пробежался по окрестностям и выяснил, где, скорее всего, противник будет спускаться с гребня. Киртиан все обдумал, взвесил — и устроил собственную засаду.

Конечно, у плана было слабое место: противник мог спуститься вниз и с другой стороны. И тогда Киртиан останется ждать у моря погоды. Однако же изредка доносящиеся приглушенные голоса свидетельствовали, что противники устали и им поднадоело ждать. Возможно, они сидят тут с тех самых пор, как его собственный отряд вошел в лес. Хорен снова ушел на разведку, так что отряд Киртиана как минимум будет знать, куда именно двинутся враги.

Киртиан устроился поудобнее и, чтобы развеять скуку, принялся считать птиц по голосам.

Время еле ползло. Но в конце концов его терпение оказалось вознаграждено. Хорен змеей выскользнул из кустов и подхватил свое оружие. Киртиан вскинул сжатый кулак и услышал негромкий шорох листвы: его люди засекли сигнал и теперь передавали его дальше, одновременно с этим готовясь к бою.

Да, его выбор места оказался безукоризненным. Шуршание листвы и потрескивание веток под ногами сообщили, что враги двинулись в путь. Вскоре внизу, на склоне, показались бойцы противника. Они осторожно перебегали от укрытия к укрытию. Киртиан решил немного подождать, дабы убедиться, что все враги оказались в его зоне действия; нервы были напряжены до предела — кожу покалывало, мышцы горели, в висках и ушах стучала кровь.

«Терпение…»

Если он выскочит из засады слишком рано, его люди будут окружены. Киртиан не знал в точности, сколько бойцов у противника, поскольку не мог пересчитать их по головам…

«Терпение…»

Нельзя допустить, чтобы его отряд обошли с флангов.

«Пора!»

Киртиан заорал, срывая голос, выскочил из укрытия и ринулся вниз. Следом помчались его люди. Захваченные врасплох бойцы противника развернулись, чтобы встретить врагов лицом к лицу.

Киртиан едва не налетел на противника, значительно превосходящего его ростом, но сумел затормозить в последний момент. И, как всегда бывало с Киртианом в бою, с этого мгновения для него исчезло все, кроме противника.

Лязгнули скрестившиеся мечи, противник парировал и нанес ответный удар. Киртиану пришлось отскочить. Противник попытался обойти его. Этого Киртиан допустить не мог. У него имелось сейчас небольшое преимущество — он находился выше по склону, — и, честно говоря, это было единственное его преимущество перед более крупным противником.

Человек напирал, а Киртиан проворно отступал; ну, нет, поворачиваться сейчас нельзя! Краем сознания Киртиан улавливал крики, звон оружия, шум боя, но у него имелся опыт таких переделок, и шум не отвлекал его от своей схватки. Задавшись целью перехитрить Киртиана и лишить его более выгодной позиции, противник с силой замахнулся и нанес рубящий удар по ногам. Киртиан воспользовался удобным случаем и на отходе полоснул противника по правой руке.

На самом деле Киртиан особо не надеялся на удачу, но, очевидно, противник ожидал удара в голову, а не в руку.

Он нырнул вбок, пытаясь уклониться, и не успел нормально заблокировать удар Киртиана.

Клинок проехал по запястью человека, оставив светящуюся черту. Боец выругался, перебросил меч в левую руку и засунул «поврежденную» руку за пояс, как того требовали правила. Если бы он этого не сделал, то после боя получил бы предупреждение. А если бы он дважды проигнорировал удар, отмеченная часть тела и вправду онемела бы и сделалась бы совершенно бесполезной — до того самого момента, пока Киртиан не спел бы заклинание.

С левой рукой человеку было уже не тягаться с Киртианом. Неуклюжая попытка удара сверху, незащищенная подмышка — и эльфийский лорд нанес «смертельный» удар. Клинок вошел по рукоять, не встретив ни малейшего сопротивления, и человек вскинулся — ощущение колотья во всем теле дало ему знать, что он «убит».

Теперь кожа человека приобрела оттенок молодой листвы — он светился целиком, с ног до головы. Беззлобно ругнувшись, он отсалютовал Киртиану, спрятал меч в ножны и, сняв шлем, присоединился к пяти «убитым», уже стоявшим в сторонке. Все они светились тем же чудным желтовато-зеленым цветом. Киртиан задержался на миг, любуясь этой картиной — что было ошибкой с его стороны.

Внезапный разряд, пронзивший тело, сообщил Киртиану, что его ударили в спину. И Киртиан увидел, что сам он тоже начинает светиться.

— Галкаш! — выругался он на Древнем наречии и услышал в ответ знакомый смех сержанта Джеля. Киртиан с отвращением загнал меч в ножны, сдернул шлем и присоединился к остальным «убитым».

Но Джель недолго торжествовал победу: из кустов у него за спиной вынырнул Хорен и, когда Джель повернулся, полоснул того по горлу. Джель выругался еще более цветисто, чем Киртиан, а его люди разразились свистом и язвительными замечаниями.

— Ну, подумаешь, захватили врасплох! С кем не бывает? — делано-безразличным тоном заметил один из «покойников».

— Эй, сержант, ты проспорил мне пиво! — бессердечно напомнил другой. — А Хорену — три ночные вахты.

— Без тебя знаю.

Сержант снял шлем, бросил его на землю и сердито зыркнул на шутников. Но те знали, что им ничего не угрожает: пока сражение продолжалось, «убитые» могли говорить, что им в голову взбредет. Это было еще одно из правил, введенных для того, чтобы учебный бой не превращался в настоящую драку.

— Спокойно, спокойно! — побранил его третий, когда Хорен исчез — отправился искать себе нового противника. — Настоящий воин никогда не поддается гневу во время боя.

— Я уже вышел из боя, — сквозь зубы огрызнулся Джель.

Он бросил на товарищей по несчастью еще несколько испепеляющих взглядов, подобрал шлем и зашагал вниз по склону. Киртиан спрятал улыбку и сочувственно хлопнул Джеля по плечу.

— Ничего не поделаешь, старина, — сказал он, надеясь, что сожаление получается достаточно правдоподобным. — Такое уж твое везение.

— Ты хотел сказать — такая уж моя беспечность? — проворчал Джель, взъерошив слипшиеся от пота темно-русые волосы, в которых уже пробивалась седина. — Нечего меня утешать, Киртиан. Я тебя заполучил, когда ты принялся торжествовать, — а потом сам сел в ту же лужу. Мало того — ты дождался, пока у меня лопнет терпение, и подкараулил меня. Так что этот раунд за тобой. Я тебя недооценил.

Поскольку к этому моменту желтовато-зеленых «покойников» стало уже втрое больше, чем красно-оранжевых, справедливость слов Джеля была бесспорна. Потому Киртиан прикусил язык и попытался напустить на себя более скромный вид.

— Думаю, этот эксперимент можно считать удачным, — сказал он вместо этого. — Я, по правде говоря, сомневался, что нам удастся зайти дальше постановочных боев и сражений по договоренности, но теперь видно, что модель работает.

— Я бы все-таки на некоторое время ограничился легковооруженными бойцами, — предостерегающе заметил Джель.

— Я так и думал, — заверил его Киртиан. Количество «покойников» все увеличивалось, и они, отойдя с поля боя, подбадривали сражающихся криками или осыпали их шуточками. — По крайней мере, до тех пор, пока все не попрактикуются. Я совсем не хочу, чтобы люди ломали себе ноги на склонах или влетали с разгона в заросли и надевались на какой-нибудь сук, как на вертел. Мы же явились сюда сражаться, а не получать травмы.

Он ослабил бармицу, защищавшую горло, и сдернул ее.

Джель расхохотался, заслышав эти слова, и Киртиан улыбнулся в ответ.

— Да уж, звучит это как полная чушь, — хмыкнул Джель. — Но и то правда: если парни начнут возвращаться обратно с переломами, а то и с чем похуже, нам трудновато будет найти добровольцев для участия в следующей драке.

Он заткнул большие пальцы рук за пояс и со вполне простительной гордостью воззрился на сражающихся.

— Хотя я тебе вот что скажу: если дело дойдет до настоящего боя, а не до гладиаторских игр, я поставлю на наших ребят против любых профессиональных бойцов. Они победят.

— Совершенно с тобой согласен. Но я надеюсь, что до этого дело не дойдет. Но все-таки, если они выйдут против новобранцев, крови прольется куда меньше, — сказал Киртиан, наблюдая, как его уцелевшие бойцы окружили последних бойцов Джеля и потребовали, чтобы те сдавались. — Эльфийские лорды могут заставить людей драться, но они не могут заставить их драться хорошо. Кстати, о добровольцах: крестьяне хотят в ближайшем будущем устроить еще один праздник.

— Тогда нам лучше подумать, как организовать общую схватку, — вздохнул Джель. Он терпеть не мог устраивать подобных мероприятий, поскольку хлопот с ними было великое множество, и в них, как и в настоящих сражениях, большая часть участников на самом деле толком и не умела сражаться. Добрая половина тут же начинала путать все на свете и делать вовсе не то, что им приказывали. Мало того, что они сами запутывались, — они еще и сбивали с толку всех, кто пытался нормально выполнять приказы. Но, однако, все обитатели поместья обожали учебные сражения и с радостью участвовали в них: когда ты знаешь, что тебя точно не убьют и почти наверняка ничего тебе не повредят, бой оказывается чрезвычайно увлекательной штукой. Военный день превращался во всеобщий праздник, сопровождаемый пиром, музыкой и танцами — для тех, кто не успел вымотаться до «смерти».

Впрочем, никто не спешил «умереть» побыстрее и отправиться танцевать, ибо с теми, кто протянул дольше всех, носились как с героями — вне зависимости от того, кто из противников одерживал победу.

С тех самых пор, как Киртиан и его верный сержант впервые вовлекли жителей поместья в свои военные игры, учения сделались настолько популярными, что и люди, и эльфы начинали возмущаться, если военный день устраивался реже чем раз в два-три месяца. Киртиан просто не мог их разочаровывать. Однажды он попробовал было устроить праздник без войны, но все так возмутились, что Киртиан зарекся повторять подобные попытки.

— Надеюсь, это не будет бой в лесу? — тоскливо поинтересовался он. — А может.., почему бы нам не устроить осаду?

— А что будем осаждать — центральную усадьбу? Нет, лучше Вдовий дом. Все равно там уже несколько десятилетий никто не живет. Я уж даже не упомню, когда там убирали и проветривали. И, кстати, у леди-матери появится повод привести его в порядок — мало ли, вдруг он нам еще зачем-нибудь понадобится. Предки знают зачем — но вдруг да пригодится, — задумчиво произнес Джель. Его люди отказались сдаться и предпочли биться до последнего. — Это вполне можно устроить, если вы придумаете игровые стрелы и игровые камни. А может, еще и игровое кипящее масло.

Киртиан в ужасе уставился на Джеля, содрогнувшись от возникшей в его воображении картины.

— Предки! Ну ты и кровожадный тип!

— Ну, нет, при осаде без этого никак не обойтись, — заспорил Джель. — Осаждающие должны пользоваться луками, а защитники должны кидаться со стен всем, чем только можно. Ну так как, можешь ты это обеспечить или нет?

— Ну, может, и могу, — признался Киртиан. — Но ты понимаешь, во что это все превратится?

— В массовые потери с самого начала. А значит, битва надолго не затянется — и мы сможем побыстрее перейти к пиру, — ухмыльнулся Джель. — То есть мне будет меньше работы, а твоей любезной леди-матери — больше.

— А кроме того, девять месяцев спустя население здорово вырастет, если только я не добавлю ко всей праздничной еде противозачаточные средства, — вздохнул Киртиан. — А это значит, что хлопот добавится и у меня: придется и возиться с новым магическим оружием, и следить, чтобы на нас не обрушился вал новорожденных. Ты же сам знаешь, что бывает, когда женщинам разрешают участвовать в сражении! И почему только эти учебные сражения действуют настолько возбуждающе?.. — Киртиан покачал головой. — Иногда мне кажется, будто вы, люди, настолько от нас отличаетесь, что я никогда вас не пойму. И все-таки…

— Из этого штурма может получиться занятная штука, — убедительно произнес Джель. Тем временем его люди падали один за другим под мечами бойцов Киртиана. — Мы никогда еще не играли в штурм с живыми участниками. Штуки, которые проходят на карте и макетах, не всегда срабатывают с живыми людьми.

Искушение было слишком велико, и Киртиан не устоял.

— Ну, так и быть, — согласился он. — Начнем подготовку. Я разберусь с необходимой магией. Если увидим, что в месячный срок мы не укладываемся, придется пока ограничиться обычной общей дракой в поле.

— Договорились! — ухмыльнулся Джель и хлопнул Киртиана по плечу. Как раз в этот момент свалился последний из его людей. Уцелевшие бойцы Киртиана разразились радостными воплями. Все, теперь, пока они не напразднуются, о деле не поговоришь.

Глава 3

Как это всегда и бывало, на обратном пути «вражеские» отряды смешались в единую компанию и ломанулись через лес, позабыв о каком бы то ни было боевом порядке. Лес мгновенно затих, словно вымер: разговоры и смех так перепугали зверей и птиц, что те забились в норы или разлетелись. Во всяком случае, Киртиан не заметил ни птахи, ни кролика, пока они пробиралисьсреди деревьев по старой, почти заросшей дороге. Солнце клонилось к закату, и золотистый свет лился сквозь ветви, просвечивая сквозь листву и окрашивая кайму облаков. Уставшие, но веселые бойцы поздравляли друг дружку, хвастались своими успехами и рассказывали, как Киртиана и Джеля прикончили ударами в спину — причем врали безбожно. Киртиан никогда не позволял никому нести свой доспех; он, как и все остальные, нес его сам — по крайней мере, до дороги. У опушки их поджидали повозки и экипаж — а то пешком отсюда до усадьбы было несколько часов ходу.

Киртиан с радостью сунул шлем вознице и позволил слуге снять с него доспех, прежде чем забраться в удобный экипаж и растянуться на подушках. Джелю, как лицу привилегированному, тоже причиталась и помощь слуг, и место в экипаже. Прочие бойцы помогли друг другу избавиться от доспехов и завалились на повозки поверх мягкого сена.

— Вот они, преимущества высокого ранга, — вздохнул Джель, откинувшись на спинку мягкого сиденья. Киртиан усмехнулся.

Как только Джель уселся, возница развернул коней, и экипаж покатил вперед. Бойцы тем временем еще продолжали загружать доспехи в повозки и усаживаться сами.

— Предки! — вырвалось у Киртиана, когда слуга подал ему флягу с прохладной, вкусной водой. — Я мечтал об этом чуть ли не весь день! — Он жадно глотнул из фляги, приноравливаясь к покачиванию экипажа, чтобы не выбить себе зуб об горлышко, и передал флягу Джелю.

— А ты чего думал, мы просто так устаем? — поинтересовался Джель, закрыл флягу, вернул ее Линдеру, молодому слуге Киртиана, и развалился на мягких подушках, обтянутых темно-коричневым бархатом. — Твоя уважаемая матушка постоянно твердит, что мы уже слишком стары для игры в войну, и иногда мне начинает казаться, что она права — по крайней мере, насчет меня. Всякий раз, как мы возвращаемся с игры, я думаю — а не пора ли мне остановиться?

— И как только ты отдышишься, эти мысли тут же тебя покидают. — Молодой эльфийский лорд улыбнулся товарищам, и Линдер рассмеялся в ответ. — А у мамы просто другая система ценностей, не та, что у нас с тобой. Что, по-твоему, она еще может говорить? Она не просто женщина, она — леди, и если бы все делалось по ее вкусу, мы все плавали бы по поместью на волнах утонченной музыки и благовоний. Будь ее воля, ты бы разводил розы, а я упражнялся в создании иллюзий и любезничал с какой-нибудь хрупкой лилией из хорошей семьи. — Киртиан отобрал флягу и сделал еще глоток. — Я ничуть тебя не упрекаю за пристрастие к розам — но вряд ли тебе захотелось бы всю жизнь заниматься только ими.

Джель возвел глаза к небу.

— Боже упаси! — воскликнул он. — Я бы через полдня умер от скуки! Розы хороши для досуга, но нельзя же их превращать в главное дело жизни!

— А я бы лучше ухаживал за розами, чем за какой-нибудь знатной девицей, — Киртиан рассмеялся, но смех тут же оборвался — экипаж сильно встряхнуло. — У роз, конечно, тоже имеются колючки, но с цветком хотя бы разговаривать не обязательно. И избегать шипов розы куда проще, чем помешать чужой женщине заметить то, чего ей видеть не полагается.

Киртиан старался говорить непринужденно, но он и сам слышал, что его смех звучит несколько натянуто. В последнее время у матери только и было разговоров, что о жене и наследниках. Ни единого дня не проходило, чтобы она об этом не упомянула — и не по одному разу. А Киртиану от этих разговоров делалось не по себе. Ему нравился его нынешний образ жизни, и ему ни капли не хотелось приводить в дом чужачку.

— Предки! Это же придется отвести ей какую-нибудь обособленную часть поместья и следить, чтобы она оттуда не высовывалась! Скука-то какая — не хуже ухаживания.

Клянусь, если бы это не было запрещено, я бы уже женился на какой-нибудь храброй человеческой девице!

Джель скривился.

— Ну, значит, нам придется привести Вдовий дом в порядок хотя бы для того, чтобы поместить туда девушку и каким-то образом запереть ее там. Насколько нам всем было бы проще, если бы у Тенебринта, Селазиана и Пеленаля были дочери! Ну хоть бы одному из твоих вассалов хватило здравомыслия помочь нам решить эту маленькую проблему!

— Я был бы только рад, — совершенно серьезно произнес Киртиан. — Я уверен в их благородстве и охотно породнился бы с любым из них. А тут… Пожалуй, еще немного, и я предоставлю матушке полную свободу действий.

Пусть поищет подходящую невесту среди чужих вассалов.

Авось со временем мне удастся отыскать девицу, которая будет так благоговеть перед моей знатностью, что закроет глаза на мои причуды.

— Ей придется закрыть глаза не только на тебя, — предостерег его Джель. — Или она с воплями умчится назад к папочке и расскажет, что ты не в состоянии держать собственных рабов в узде.

Киртиан и сам не раз выдвигал этот довод в спорах с матерью, а вот теперь ему захотелось повторить ее аргументы.

— Мама говорит, что в большинстве эльфийских домов девушек держат взаперти, под строгим надзором. А девушка из незнатной семьи будет слишком потрясена, оказавшись в новой обстановке, и слишком трепетать перед мамой, чтобы о чем-то расспрашивать. Мы думаем, что до тех пор, пока слуги будут ей повиноваться, она и не заподозрит, что здесь что-то идет не так, как везде. — Киртиан слегка нахмурился. — Только надо будет позаботиться, чтобы она не обижала слуг… В общем, повозиться придется.

Джель с сомнением посмотрел на него, но сказал лишь:

— А может, ты просто положишься в подборе жены на мать? Уж она-то никогда не приведет сюда девицу, от которой будут неприятности. Твоя мать вхожа повсюду, и, если ей не удастся подыскать девушку, сочувствующую нам, она хотя бы подберет такую, у которой не хватит храбрости и слова сказать против, или такую глупую, что ее это просто не будет волновать, или такой оранжерейный цветок, что она просто не поймет, что тут творится нечто необычное.

— Наверное, так и придется сделать, — со вздохом отозвался Киртиан и скривился. Неужто ему придется жениться на запуганной мыши, безмозглой кукле или оранжерейном цветке? До чего же отвратительная ситуация! Но что-то надо с этим делать, причем в ближайшее время. Мама не позволит откладывать это надолго.

Лицо его приобрело столь унылое выражение, что Джель фыркнул, и тут же всех их подбросило на каком-то особо выдающемся ухабе.

— Нечего хандрить, — строго сказал Джель и добавил с ехидным смешком:

— По крайней мере, тебе не посадят на шею жену с бедрами, как у коровы, манерами, как у свиньи, и физиономией, как у лошади. Вы, эльфы, все поголовно красавчики, так что тебе не придется мечтать, чтобы ей на голову натянули мешок, когда придет пора выполнить супружеский долг и дать поместью наследника.

Киртиан покраснел до кончиков ушей. Конечно, Джель был его наставником, товарищем и другом, сколько он себя помнил, — но все-таки иногда люди бывают поразительно грубыми и нечуткими. Ну как ему объяснить, Джелю, что брак внушает ему ужас? А кто не ужаснулся бы, если б оказался на несколько веков прикован к занудной идиотке? И сможет ли он достаточно заинтересоваться такой девушкой, чтобы выполнить свой долг перед поместьем и кланом? Услышав это, Джель только расхохочется и скажет: "Да какая разница, что у девушки между ушей?

Важно, что у нее между…"

«Если бы мне только удалось найти девушку, похожую на маму! — с тоской подумал Киртиан. — Я бы сразу на ней женился, не глядя, из какой она семьи. Интересно, а отец понимал, насколько ему повезло, что ему досталась такая умная, сообразительная и храбрая жена? Это же ценнее любой знатности и любого магического таланта!»

Но тут Джель отвлек его от печальных размышлений.

— Нам надо будет поговорить с миледи насчет этой новой идеи штурма, — жизнерадостно заметил Джель. — Может, ей и самой захочется приложить к этому руку. Знаешь что? Позволь ей немного покомандовать! Может, тогда она перестанет над нами подсмеиваться за наши игры.

— А что? Ты прав. — Киртиану пришлось ненадолго умолкнуть: экипаж прогрохотал по каким-то корням, и пассажиров подбросило так, что они едва не врезались головой в потолок — а уж зубы лязгнули у всех. Это был наихудший участок пути. Ну ничего, тут уже недалеко до мощеной дороги. — Может, она войдет во вкус и поймет, как это увлекательно.

"Иначе мне не останется ничего другого, как сказать ей правду: что все это — не игра, что мы с Джелем обучаем людей, чтобы они могли защитить поместье, если — точнее, не «если», а «когда» — бои докатятся сюда. Я не хотел этим заниматься. Я даже не знаю, что именно нам угрожает.

Я просто чую угрозу нутром".

Сперва появление Проклятия Эльфов, этой отчаянной девчонки-волшебницы, которая, в полном соответствии с пророчеством, взбунтовала полукровок — и откуда их столько взялось?! Нет, сам Киртиан не ждал особых неприятностей со стороны полукровок: любой из его людей мог в любой момент присоединиться к мятежникам, если бы пожелал, и его никто не стал бы удерживать. Но желающих не .нашлось. Однако же пугающая легенда воплотилась в жизнь и повергла самого могущественного лорда из числа членов Совета, причем сделала это с помощью родного сына лорда Дирана. И теперь все эльфийские лорды сделались очень подозрительны: им везде мерещились притаившиеся замаскированные полукровки.

А когда великие лорды начинают что-то выискивать, они могут обнаружить что-нибудь такое, чего даже не искали.

А потом вспыхнуло второе восстание: на этот раз взбунтовались вторые и третьи сыновья знатных семейств, «запасные», которыми пренебрегали собственные отцы, — взбунтовались и овладели некой новой разновидностью магии, перед которой оказывалась бессильна даже самая могущественная магия эльфов. И ход войны складывался отнюдь не в пользу великих лордов. Мятежных молодых лордов было не так уж много, и они захватили всего несколько поместий. Но они не просто захватили эти земли — они их удерживали. И Киртиан подозревал, что знает, какие чувства молодые лорды внушают своим родителям. Это была заноза, и не где-нибудь в боку, а в пятке, и она колола великих лордов при каждом их шаге. От этого великие лорды начинали беситься. А это всегда было небезопасно для окружающих. И Киртиану вовсе не улыбалась мысль о том, что какой-нибудь обозленный, дотошный великий лорд примется вынюхивать что-нибудь рядом с его поместьем. Рядом с его людьми.

Ну а если вдруг такой лорд что-нибудь все-таки вынюхает — что ж, Киртиан предпочитает приготовиться к этому заблаговременно.

— Может, она и сама захочет взяться за меч, — предположил Джель и лукаво подмигнул Киртиану. — Ты же знаешь — она неплохо управляется с оружием. Я думаю, если у нее есть хоть малейшая склонность к этому делу, она вскорости увлечется им не хуже нас.

— А что, это идея! — у Киртиана вырвался озорной смешок. — Я могу назначить ее своим заместителем. И что ты тогда станешь делать?

— Упаду на колени и запрошу пощады, — признался Джель. — Склонюсь перед неизбежностью. Я знаю, как она двигается, и видел ее на охоте — у нее реакция куда лучше, чем у тебя. Предки! Да если ей дать лук, я лучше сразу сдамся! Мне с ней не тягаться.

Экипаж в последний раз подскочил на ухабе, и колеса застучали по булыжнику. У Киртиана с Джелем одновременно вырвался вздох облегчения, и они откинулись на мягкие спинки сидений; ехать по мощеной дороге было так же удобно, как плыть по спокойной воде.

— Надеюсь, ты обо всем позаботился заблаговременно? — спросил Киртиан у Линдера. Парень всего лишь два месяца назад сделался его личным слугой, но его вышколил его предшественник, и эльфийский лорд не сомневался, что со временем Линдер будет справляться со своими обязанностями так же эффективно и так же незаметно, как и предыдущий слуга.

На лице Линдера промелькнуло легкое беспокойство.

— Купальни вымыты и подготовлены, обед задержат.

Да, еще музыка и еда для других слуг, которые присоединятся к вечеринке…

Юноша заколебался и бросил умоляющий взгляд на Джеля, словно спрашивая — уж не упустил ли он чего?

— Все правильно, Линдер, — успокаивающе произнес Киртиан, перехватив встревоженный взгляд слуги. Возможно, Линдер упустил пару деталей, но остальные слуги позаботятся, чтобы никаких сбоев не было. Учебные битвы шли уже не первый год, и все знали, чего следует ожидать.

Слуги, работающие в доме или на поле, малость сдвинут свое расписание, чтобы освободить купальни для вернувшихся бойцов. Обед сегодня будет позже обычного — чтобы к тому моменту, как все вымоются, еда была горячей.

И это будет не просто тушеное мясо с хлебом, а что-нибудь повкуснее. Обычно в такие дни жарили мясо или кур, готовили несколько салатов и что-нибудь на сладкое. И пива будет побольше — не так, чтобы начались проблемы, но по паре лишних кружек каждому достанется. А после обеда придут музыканты и начнутся танцы, и если нынешней ночью кто-то будет спать не в одиночку, окружающие и слова против не скажут. А назавтра работа и тренировки начнутся попозже, так что люди смогут выспаться. И все будут чувствовать себя вознагражденными за то, что сегодня пришлось хорошенько попотеть.

«И нам нужно не позднее завтрашнего дня начать обдумывать следующий праздник», — напомнил себе Киртиан. Он не любил, когда между праздниками получаются слишком большие промежутки: ему не хотелось, чтобы слуги, работающие в доме или в поле, начали думать, что с бойцами слишком много носятся, и обижаться на них.

Экипаж притормозил и остановился. Слуга в изумрудно-зеленой тунике и брюках распахнул дверцу, и Киртиан вышел наружу; Джель и Линдер последовали за ним. Солнечный свет уже угасал. Круглые светильники, гроздьями по четыре свисающие с бронзовых столбов, уже заливали беломраморную лестницу центральной усадьбы иссиня-белым светом. Киртиан огляделся по сторонам. Тем временем другие слуги в зеленых ливреях завладели его доспехами и оружием. Джель отсалютовал Киртиану и направился в казарму. Он шагал той неутомимой, неподвластной возрасту походкой, которую Киртиан так и не смог перенять.

Последние лучи заходящего солнца окружили Джеля золотистым ореолом, словно какого-нибудь героя человеческих легенд, удостоенного благосклонности богов.

Киртиан взбежал по мраморным ступеням; Линдер следовал за ним будто приклеенный. Постепенно начали сгущаться сумерки. Двустворчатые двери из литой бронзы распахнулись при одном лишь соприкосновении с магией Киртиана, но молодой лорд не обратил на них ни малейшего внимания. Он собирался пройти через расположенную сбоку незаметную дверцу, предназначенную для привратника. Облаченный в зеленое привратник ожидал этого и заблаговременно открыл дверь, поприветствовав Киртиана поклоном.

— А, Бекер! — поздоровался с ним Киртиан. — Как там твоя жена? Полегчало ей?

Вытянутое лицо человека озарилось улыбкой.

— О, ей уже намного лучше, лорд Киртиан! Мы даже не знаем, как вас отблагодарить…

— Ты вполне меня отблагодаришь, если впредь не станешь в подобных случаях отмалчиваться до последнего, — ответил Киртиан, достаточно строго, чтобы привратник понял, что лорд говорит серьезно. — Если что-то происходит — обращайтесь к аптекарю. Если обычные лекарства не помогают, идите к лорду Селазиану. Я ведь ради этого и держу его на службе. Должен же он хоть как-то отрабатывать свое жалованье!

— Да, лорд Киртиан, — прошептал привратник, кланяясь еще ниже. — Непременно, мой лорд.

— Вот и продолжайте в том же духе, Бекер, — сказал Киртиан и зашагал дальше, оставив привратника заниматься своим делом.

— Линдер, напомни лорду Тенебринту, чтобы он поговорил с аптекарем, ладно? — бросил Киртиан через плечо, когда они со слугой преодолели уже половину коридора.

Толстый светло-серый ковер под ногами скрадывал шум шагов. И хотя алебастровый потолок и стены из белого мрамора с зелеными прожилками были не очень внушительными, Киртиану подумалось, что смотрятся они вполне достойно. — Я не могу допустить, чтобы мои люди и дальше болели только из-за чрезмерного доверия к этому.., этому полутравнику-полушаману! Я вообще не стал бы его держать, если бы люди на этом не настаивали!

— Лорд Киртиан.., некоторые из нас вообще побаиваются лишний раз обратиться к лорду — не то что докучать ему своими болячками, — нерешительно отозвался Линдер. — Вы иногда забываете, что, хотя многие здешние жители родились здесь и выросли у вас на службе, большинство все-таки прибыло из-за границ поместья, а в остальном мире порядки совсем другие.

— Вот потому-то я и прошу тебя напомнить лорду Тенебринту, чтобы он поговорил с аптекарем. Я подозреваю, что этот тип нарочно подогревает подобные страхи своих пациентов. И если это и вправду так, я желаю это пресечь. — Киртиан нахмурился. — Предки! Нам только не хватало, чтобы у нас тут начался мор, и все из-за типа, уверенного, что погремушка из костей и всякие варева лечат все на свете. Он же их потчует этим, пока люди не умирают!

— Лорд Киртиан, я бы, с вашего позволения, сперва попросил сержанта Джеля сказать аптекарю пару слов. — Киртиан краем глаза заметил, что Линдер улыбается. — Сержант бывает на диво убедителен.

Киртиан кивнул. Они свернули из главного коридора в боковой, ведущий к покоям членов семейства.

— Хорошо, Линдер. Делай как знаешь. Но не забудь поставить Тенебринта в известность. В конце концов, он — мой сенешаль.

Линдер скользнул вперед и распахнул расположенную справа дверь, прежде чем Киртиан успел к ней прикоснуться.

— Слушаюсь, лорд Киртиан, — отозвался он.

Киртиан перешагнул порог своих покоев, и его тут же окружили слуги.

Во владениях других лордов их именовали бы рабами.

Да, правда, официально Киртиан считался их владельцем.

Но если бы кто-то из этих людей пожелал уйти отсюда, ему достаточно было бы подать прошение лорду, и его тут же отпустили бы. Киртиан уж как-нибудь изыскал бы способ переправить их на территории, занятые волшебниками или свободными людьми. Но никто об этом пока что не просил: окружающий мир был слишком враждебным, неуютным и опасным, чтобы кого-то туда тянуло.

Киртиан и его мать — а прежде его отец и дед — пользовались уважением, почтением и даже любовью не только со стороны людей, проживающих в поместье, но и со стороны немногочисленных эльфов, признавших их своими синьорами. Самыми значительными были три вассала: вышеупомянутый Тенебринт, занявший пост сенешаля еще до рождения Киртиана, врач Селазиан, уже несколько веков изучающий болезни эльфов и людей, и лорд Пеленаль, агент Киртиана, ведающий всеми внешними делами поместья.

Киртиан с матерью точно так же зависели от порядочности Пеленаля, как Пеленаль зависел от них — но он никогда не давал ни малейшего повода усомниться в его надежности. Пеленаль покупал новых рабов, обсуждал условия контрактов и выторговывал наилучшую цену за сельскохозяйственную продукцию — поместье Прастаран было едва ли не самым доходным из всех эльфийских владений. Пеленаль относился к числу наиболее презираемых существ — эльфийских лордов, почти лишенных магии. Пеленаль был наилучшим агентом, какого только можно было пожелать, — но из-за скудости магии он никогда бы не достиг столь почетной должности. Никогда и нигде — кроме как на службе у семейства Киртиана. И Пеленаль это знал. Он не раз видел, как эльфы, превосходящие его магической силой, унижались ради крох со стола великих лордов. И Пеленаль выражал свою благодарность наиболее осязаемым из доступных ему способов.

И это было неплохо, поскольку реальной властью, политической властью Совета великих лордов Киртиан не обладал. Его единственным источником власти была экономика — и этой властью он во многом был обязан искусной управленческой политике Пеленаля.

А эта власть тоже значила немало.

Пока слуги роились вокруг Киртиана, раздевая его и увлекая в сторону ванной комнаты, тот ненадолго позволил себе расслабиться. Политическое влияние приходит и уходит, и даже магические способности могут со временем иссякнуть — но экономика была куда надежнее, хоть ее и недооценивали. Дед Киртиана прекрасно это понимал.

А вот отец — не очень. Но отцу служил Тенебринт, и этого оказалось довольно, чтобы поместье продолжало процветать. А Пеленаль прекрасно вписался в эту систему.

Главной деталью ванной комнаты, облицованной все тем же мрамором с зелеными прожилками и оснащенной разнообразными серебристыми штучками, была ванна, достаточно длинная, чтобы Киртиан мог в ней вытянуться во весь рост, и такая глубокая, что ему там было по подбородок. Но сейчас в ванной мало что можно было разглядеть: ее заполняли клубы пара. Киртиан осторожно забрался в ванну. «Когда отец исчез, все могло бы обернуться очень скверно, если бы у мамы не хватило здравого смысла поинтересоваться у Тенебринта: не знает ли он какого-нибудь надежного эльфа, способного представлять интересы поместья во внешнем мире?» Киртиан погрузился в горячую воду, благоухающую можжевельником. А ведь мама — не менее примечательная личность, чем дедушка, только на свой лад. Чем больше Киртиан узнавал о процветании их поместья, тем сильнее поражался: и как только этого удалось добиться? А ведь это все благодаря Тенебринту и Пеленалю! Они изучали потребности других поместий и собственные ресурсы с пылом воинов, выходящих на битву. И торговали так удачно, что соседям оставалось только вздыхать от зависти или делать вид, что процветание ресторана их совсем не трогает.

Киртиан закрыл глаза. Над водой курился пар и наполнял ванную ароматным туманом. «Ни один лорд не посмеет бросить мне вызов, — с удовлетворением подумал Киртиан. — И даже двое-трое разом. Вряд ли им это понадобится: я же не лезу в политику. Да они и просто не посмеют. Ведь эта земля кормит и одевает добрую треть из них. Это плоды наших трудов каждый день подают им на стол. И от нас к ним поступают самые лучшие вина и самые красивые шелка».

Конечно, искушенный в магии эльфийский лорд способен превратить воду и пепел в прекрасное вино и изысканные яства — но они все равно останутся водой и пеплом и никого не смогут насытить. Подобные иллюзии требовали огромного вложения магической силы — а для нее можно найти куда лучшее применение. Да и иллюзорное золото никакой коммерческой цены не имеет — в отличие от золота, хранящегося в сокровищнице Киртиана.

Киртиан не раз спрашивал у Тенебринта, как вознаградить его за верную службу, но тот никогда ничего не просил, кроме самых обыденных вещей. Киртиану частенько казалось, что второго такого существа, настолько довольного жизнью, как лорд Тенебринт, на свете нет. Жена Тенебринта обожала своего супруга, а во всем, что касалось управления поместьем, ему была предоставлена полная воля. А для Тенебринта главным удовольствием — не считая дел семейных — была возможность проверять на практике свои теории, касающиеся организации хозяйства. За прошедшие десятилетия он отсеял множество способов, не дававших удовлетворительных результатов, и теперь занимался тем, что согласовывал между собою самые удачные находки. Единственное, чего не хватало Тенебринту для полного счастья, так это ребенка. Но тут Киртиан ничем не мог ему помочь.

«А если бы мог, то непременно помог бы. Наверное, мы расплачиваемся малодетностью за долголетие». И это было воистину печально, потому что если и существовала на свете эльфийка, созданная для материнства, так это жена Тенебринта, леди Серьяна.

«А если бы у них появилась дочь, это сильно упростило бы жизнь всем нам». Ну и что, что она была бы маленькой?

Киртиан с превеликим удовольствием подождал бы, пока она повзрослеет. В конце концов, уж чего-чего, а времени у него предостаточно. Ну да, постепенно даже эльфы стареют и умирают, но до этого Киртиану было еще несколько столетий.

Правда, последнее время стали поговаривать, будто кто-то из эльфийских лордов открыл способ увеличивать плодовитость при помощи магии… Может, стоит попытаться выяснить, много ли истины в этих слухах? И попробовать купить услуги такого мага…

«Только вот это повлечет за собой другие проблемы…»

Да, на первый взгляд это решение казалось самым простым, но, подобно тихому омуту, подобная «простота» могла таить в себе множество ныне незаметных сложностей.

«Такая услуга может оказаться мне не по зубам. Вдруг маг захочет получить в уплату рабов? Ведь не могу же я отдать кого-то из моих людей в настоящее рабство! Вдруг он захочет кого-то из моих бойцов? Или Джеля?»

А если бы эту трудность удалось преодолеть, появились бы новые — уже с самой девушкой. «Я могу ей не понравиться. Или понравиться, но не настолько, чтобы выходить за меня замуж. Она может влюбиться в кого-нибудь другого — да хоть в того же Пеленаля». Киртиан скривился. Не может же он принуждать девушку выйти за него замуж только потому, что ее помолвили с ним с колыбели.

И какая тогда будет польза от этой сделки?

"Джель прав. Надо предоставить маме разобраться с этим вопросом по своему усмотрению, — решил Киртиан.

Сердце его слегка сжалось, но одновременно он, как ни странно, испытал облегчение. — Вот за обедом я ей об этом и скажу. Она так обрадуется, что позволит нам брать штурмом все, что угодно, вплоть до ее собственного дома!"

Глава 4

К тому моменту, как Линдер снова наполнил кубок Киртиана холодной водой, молодой лорд успел отлежаться, и боль в перетруженных мышцах утихла. Киртиан сидел в ванне так долго, что едва не заснул прямо там — да, наверное, и заснул бы, если бы не два обстоятельства. Во-первых, желудок Киртиана настойчиво напоминал, что ему давно уже не доставалось ничего, кроме воды. А во-вторых, Киртиан знал, что мать ждет его, чтобы поужинать вместе, и что она из вежливости не съест ни кусочка, пока он не придет. Конечно, утолить голод было бы нетрудно: слуги принесли ему тарелку с едой. Но Киртиан вовсе не хотел бы проявлять невежливость по отношению к матери!

"И вообще, грубо обходиться с матерью неразумно.

Ведь она знает все о твоем детстве — в том числе и такое, чего ты из стеснительности предпочел бы не вспоминать".

Киртиан неохотно выбрался из воды, роняя капли на мраморный пол, взял у молодого слуги мягкое белоснежное полотенце и жестом слугу отпустил. Завернувшись в полотенце, Киртиан вернулся к себе в спальню и обнаружил, что его там уже поджидает чистая смена одежды. Наряд выбрал Линдер — так, чтобы он гармонировал с туалетом матери Киртиана. Это был незначительный штрих — но мать ценила подобные штрихи, а слугам они особых хлопот не причиняли. Да они и не тяготились этим, ибо любили ее не меньше, чем сын.

К облегчению Киртиана, подобранная одежда оказалась простой и удобной: туника и брюки из тяжелого янтарного шелка, со скромным узором по вороту и поясу, вышитым бронзовым бисером. Значит, мать сегодня в непринужденном настроении. Может, она даже захотела поужинать на балконе, примыкающем к малому обеденному залу, чтобы полюбоваться оттуда на танцы их подчиненных-людей и послушать музыку.

Киртиан знал из рассказов матери, что другие эльфийские лорды имеют обыкновение создавать в своих обеденных залах причудливые иллюзорные декорации — более простой вариант иллюзий, которые Киртиан повидал на тех немногочисленных эльфийских празднествах и сборищах, на которых ему довелось побывать. До чего же это, наверное, скучно: сидеть среди полностью подвластного тебе пейзажа и постоянно знать, что произойдет в следующую минуту! Киртиан предпочитал настоящую погоду, настоящие закаты, изменчивые картины настоящей, жизни. Впрочем, его никогда не трогали даже самые искусные иллюзии — ведь никакие фантазии не могли сравниться с красотой реального мира. Даже в покоях Киртиана имелась всего одна-единственная иллюзия: пейзаж, который нравился ему в любое время года и в любую погоду. Киртиан сотворил в углу своей гостиной лесную поляну и водопад.

Эта иллюзия служила входом в его покои, и благодаря ей гостиная казалась куда больше, чем на самом деле. Киртиан с легкостью мог бы устроить на месте иллюзии настоящий водопад, но тогда в гостиной сделалось бы куда более шумно, чем ему хотелось бы. Три комнаты, из которых состояли покои Киртиана, всегда выглядели так, как были устроены: серые ковры, белые стены и потолки, простая мебель без украшений, сделанная из березы, с толстыми подушками — серо-голубыми, серо-зелеными и сланцево-серыми. Комнаты заполнял мягкий, невесть откуда исходящий свет. Его можно было погасить при помощи простенькой команды. Ну да, магия — но не иллюзия.

Киртиан натянул мягкий, удобный шелковый наряд, надел домашние кожаные туфли и подпоясал тунику подходящим по цвету кушаком. Быстренько оглядев себя в зеркале, дабы убедиться, что он ничего не позабыл, Киртиан отправился в обеденный зал, предоставив уборку слугам. Коридоры освещал все тот же неведомо откуда исходящий свет. Единственным украшением здесь были небольшие столики, расставленные вдоль стен на некотором расстоянии друг от друга. Киртиан заметил, что по случаю летнего времени кто-то заменил стоявшие на столах статуэтки букетами цветов, что наполняли воздух мягким, ненавязчивым ароматом, и ему это понравилось. Это куда лучше, чем тяжелый, душный аромат благовоний, с которым он сталкивался в тех немногочисленных поместьях, где ему случалось бывать! Мать Киртиана превратила здешнюю жизнь в искусство, изящное и на первый взгляд непринужденное, но требующее определенных усилий. Для этого ей потребовалась небольшая армия преданных слуг, добивавшихся при помощи слаженного труда того «простого» эффекта, какого другие лорды достигали при помощи иллюзий.

Когда Киртиан приблизился к обеденному залу, освещение немного изменилось — приобрело более теплый оттенок, а букеты из белых и светлых цветов сменились более яркими. В этом чувствовалась рука и замысел матери. Обстановка дышала жизнерадостностью и доброжелательностью, и Киртиан вновь почувствовал гордость. Все это было достигнуто абсолютно без использования иллюзий!

***

Линдер терпеливо ждал хозяина под дверью малого обеденного зала. Значит, догадка Киртиана оказалась верна: сегодня Киртиан с матерью ужинали вдвоем, а не в обществе кого-нибудь из эльфов, проживающих в поместье.

Линдер распахнул дверь перед молодым лордом, и Киртиан вошел в зал, кивком поблагодарив слугу. Его встретил приглушенный свет и пустой стол, но створчатая дверь балкона была приглашающе приоткрыта.

Алебастровый балкон освещали два светильника на бронзовых подставках, горящие ровно настолько ярко, чтобы быть полезными без навязчивости. У небольшого столика на две персоны уже поджидал слуга с тележкой, уставленной накрытыми колпаками блюдами. Когда Киртиан вошел на балкон, мать поднялась со стула, приветственно улыбнулась сыну и протянула руку.

В'дилл Лидиэль леди Прастаран не была прекраснейшей из эльфийских женщин: ее зеленые глаза были чересчур проницательны, скулы — слишком резко очерчены, рот был великоват, в изгибе губ чувствовалась язвительность, а красиво изогнутые брови слишком привыкли приподниматься, придавая лицу насмешливое выражение.

Фигура у нее была слишком стройной, чтобы называть ее «пышной», и слишком мускулистой, чтобы именоваться «хрупкой». По правде говоря, Лидиэль была прекрасной танцовщицей и спортсменкой. И она была слишком высока, с точки зрения нынешней моды, — почти одного роста с сыном. Сегодня ее светлые, словно сияние луны, волосы были забраны на затылке в практичный узел; прическу оживляли лишь три нити бус, из бронзы, янтаря и лунного камня, вплетенные в нежные локоны над левым ухом. Одета леди Лидиэль была в точности так же, как и сын, только вместо брюк на ней была юбка с разрезом. Лидиэль никогда не следовала моде и никогда ею не интересовалась. Она сама устанавливала для себя законы — и тем вполне соответствовала традициям поместья и клана Прастаранов.

Киртиан взял протянутую руку, запечатлел на ней сыновний поцелуй и помог матери сесть обратно, прежде чем усаживаться самому. Слуга открыл супницу и предъявил вниманию хозяев первое блюдо — густой суп. Киртиан восхищенно принюхался к аппетитному запаху.

Лидиэль взяла черпак и сама наполнила две глубокие фарфоровые тарелки.

— Я уже успела расспросить Линдера, так что мне известно, что ты одолел Джеля, — весело произнесла она. — И что, пока ты его лупил, он умудрился тебя прикончить, это я тоже знаю. Сомнительная получилась победа — тебе не кажется?

— Думаю, это зависит от того, с чьей точки зрения смотреть: капитана, которого убили, или генерала, который послал этого капитана, — возразил Киртиан. — Мой воображаемый военачальник остался бы доволен исходом сражения.

По лицу Лидиэли промелькнула легкая тень неудовольствия.

— Твои совершенно не воображаемые, а очень даже — реальные родственники пришли бы кто в горе, а кто в восторг, окажись твоя кончина настоящей, — заметила она. — А особенно этот твой несносный кузен, Аэлмаркин…

Киртиан прекрасно знал, что за этим последует, и решил предотвратить очередную речь о его долге перед наследием, оставленным отцом.

— Мой особенно несносный кузен Аэлмаркин будет совершенно не в восторге, как только ты справишься с делом, за которое, как я надеюсь, вы согласитесь взяться, леди, — перебил ее Киртиан, шаловливо постучав пальцем по руке матери. — Я хочу, чтобы ты раздобыла для меня пару-тройку подходящих особ женского пола, чтобы я мог выбрать себе жену. Если я возьмусь за это дело сам, то только напортачу. Ты же справишься с ним блестяще.

Лидиэль уставилась на сына, от удивления слегка приоткрыв рот; глаза ее округлились, а брови взлетели на небывалую высоту.

— Ты серьезно? — вопросила она. — Ты действительно готов жениться?

Она не произнесла «наконец-то», но это слово и так словно бы повисло в воздухе.

Киртиан пожал плечами:

— Ну, насколько я вообще могу быть к этому готов.

А раз уж началась такая заварушка, лучше справиться с этим делом побыстрее, пока у тебя есть возможность поездить и поискать что-нибудь подходящее.

Теперь Лидиэль выглядела слегка виноватой.

— Я поклялась твоему отцу, что никогда не стану толкать тебя к браку с девушкой, к которой ты не испытываешь ни малейшей привязанности, — начала она. — И…

— И ты меня не толкаешь, — твердо сказал Киртиан. — Я просто перестал надеяться, что идеальная женщина возьмет и свалится на меня с неба, как осенняя паутинка, вынырнет из реки, словно русалка, или возникнет посреди леса, словно фея, и я тут же влюблюсь в нее без памяти. Куда важнее отыскать девушку, которая не станет для нас источником угрозы, и в этом мне не найти лучшего судьи, чем ты. Что же касается моих пожеланий — если я смогу терпеть ее общество за завтраком, этого хватит. Если у нас найдутся общие интересы, чтобы мы не нагоняли друг на друга скуку, — тем лучше.

Он накрыл ладонью руку матери, лежавшую на столе, и почувствовал, что та дрожит.

— На мой взгляд, куда важнее, чтобы эта девушка любила и почитала тебя, моя леди.

— Если ты найдешь жену, которая будет любить тебя, но не поладит со мной, я всегда могу удалиться во Вдовий дом, — храбро начала Лидиэль, но Киртиан покачал головой:

— Я знаю, что бабушка любила Вдовий дом и удалилась туда потому, что эта усадьба вызывала у нее слишком много воспоминаний. Но у тебя совсем другой случай.

Я не потерплю здесь женщину, которая выживет тебя из твоего собственного дома. А потому я надеюсь, что ты отыщешь какую-нибудь благоразумную особу. Меня интересует безопасность, здравый смысл и ум — именно в этой очередности. А теперь, — добавил Киртиан, заметив, как вспыхнули глаза матери, и решив воспользоваться благоприятной ситуацией, — мы с Джелем хотим устроить еще одно праздничное сражение. И нам подумалось, что неплохо было бы вместо обычной битвы в лесу или схватки в поле организовать штурм Вдовьего дома. Как ты думаешь, это можно устроить?

Киртиану не нужна была человеческая магия, позволяющая читать мысли, дабы понять, что мать уже всецело поглощена обдумыванием различных матримониальных проектов и что стоило ей заслышать имя Джеля, как остальную часть фразы она пропустила мимо ушей — чтобы та не отвлекала ее от задачи первостепенной важности, поиска подходящей пары для сына.

— Да-да, конечно, — рассеянно отозвалась Лидиэль, позволив слуге забрать суп и поставить вместо него тарелку с печеным угрем, хотя обычно она этого угря и в рот не брала. Теперь же Лидиэль проглотила этот деликатес, даже не замечая, что она ест, ибо ей сейчас было не до размышлений о еде: мысли ее были заняты куда более важными вещами.

Киртиан мысленно улыбнулся и без дальнейших комментариев занялся содержимым своей тарелки, поздравив себя с удачным маневром. Он получил от матери разрешение на штурм, и она об этом вспомнит — вечером, попозже, когда начнет восстанавливать в памяти этот разговор.

И тогда уже поздно будет идти на попятный. И ему это практически ничего не стоило, он и так ведь уже дозрел.

Удовольствие от одержанной победы лишь прибавило ему аппетита, и Киртиан отдал должное ужину.

Внизу, под балконом раскинулась зеленая бархатная лужайка. Она переходила в такой же пушистый травяной склон, а тот потом сливался с зеленью поселка: там жили все люди-слути, заработавшие себе домики в главной усадьбе. Лужайка была ярко, по-праздничному освещена — на воткнутых в землю шестах висело множество фонарей.

В хорошую погоду она служила ярмарочной площадью, танцевальной площадкой и пиршественным залом. Вот и сегодня вечером ее приспособили для последних двух целей. Воины, и победившие, и проигравшие, расселись вперемешку за длинными деревянными столами, перенесенными сюда из их казармы, и праздновали. Другие слуги, уже давно успевшие поужинать, подходили группками по двое-трое и присоединялись к празднеству. На концах столов ярко горели праздничные факелы, а на дальнем конце лужайки устроился небольшой оркестрик; музыканты наигрывали забористые плясовые, отроду не звучавшие ни на одном эльфийском празднике. Киртиан любил человеческую музыку, и он знал, что матери она тоже нравится, — но сравнивать людскую и эльфийскую музыку было все равно что сравнивать говорливый лесной ручей с подсвеченной водяной скульптурой. И в том, и в другой текла вода, но на этом их сходство и заканчивалось.

Джель с десятком воинов уже поужинали, нашли себе партнерш и теперь плясали — не особенно умело, но зато от всей души. Судя по разрумянившимся щекам и блестящим глазам девушек, никто из них не стал бы жаловаться на такие мелочи, как случайно отдавленная нога. Киртиан молча закончил трапезу, откинулся на спинку стула и, потягивая вино, принялся наблюдать за бурлением танцующей толпы — та все прибывала и прибывала.

— Так вот насчет твоего несносного кузена, — пробормотала вдруг Лидиэль, глядя на сына.

— А что с ним такое? — отозвался Киртиан, взглянув на мать. — Надеюсь, он не собирается снова нанести мне визит? Я думал, мы еще в прошлый раз излечили его от подобных намерений.

Лидиэль скривилась.

— Я сама чуть не излечилась от желания находиться здесь! — сказала она, содрогнувшись. — Если бы мне еще хоть вечер пришлось слушать твое монотонное бубнение!..

Да таким голосом, хоть эротические поэмы читай — все равно слушатели умрут от скуки!

Киртиан улыбнулся:

— Я подумал, что монотонность как раз подойдет к теме беседы. Но вообще-то за эту идею ты можешь поблагодарить Джеля. Я даже не догадывался, что он так здорово разбирается в санитарном состоянии военного лагеря, в организации снабжения и в том, как все это важно с точки зрения тактики. Он столько в меня вколотил, что теперь я вполне способен написать монографию на эту тему.

— Напомни мне как-нибудь отослать ему полное блюдо живых скорпионов, — с легким раздражением отозвалась Лидиэль. — Он мог бы и сообразить, что мне тоже придется тут сидеть и весь вечер слушать эту галиматью!

Но возвращаюсь к прежней теме — нет, твой кузен не собирается приезжать сюда. Очевидно, 0№ хочет подлизаться к тебе, чтобы ты забыл о его попытке лишить тебя наследства.

— Что, вправду? — теперь уже Киртиан приподнял брови, попытавшись скопировать самую язвительную из гримас матери. — Как это мило с его стороны. Можно сказать, по-братски. Ну так чего же он хочет?

Лицо Лидиэль сделалось непроницаемым.

— Он хочет, чтобы ты съездил к нему в гости. Он приглашает тебя на.., ну, на своего рода встречу. К нему в поместье приезжают лорд Мартиэн и лорд Виварна, чтобы решить свой спор.

Киртиан был неприятно удивлен.

— Два великих лорда улаживают распрю, и Аэлмаркин желает, чтобы при этом присутствовал я? Но зачем?

Лидиэль покачала головой.

— Не знаю, — с искренним недоумением отозвалась она. — Возможно, Аэлмаркин решил сменить тактику — в надежде, что ты забудешь про его прошение. Или хотя бы простишь.

Киртиан состроил кислую мину:

— А может, он просто желает продемонстрировать великим лордам, что я такой же полоумный, как и отец.

В конце концов, я точно так же одержим прошлым, как и отец. Может, Аэлмаркин надеется, что я начну бубнить что-нибудь про эльфийскую историю или приставать к лордам с расспросами, нет ли у них в библиотеках каких-нибудь древних книг и не позволят ли они мне снять с них копию.

— Дартениан никогда не был полоумным, — мягко произнесла Лидиэль. — И ты — не полоумный. Думать о прошлом — вовсе не безумие. Истинное безумие — пытаться делать вид, будто прошлого никогда не существовало. Посмотри, до чего докатились великие лорды — до войны с собственными сыновьями! Если бы они помнили прошлое, помнили о распрях, что заставили нас бежать из Эвелона, этой трагедии можно было бы избежать.

— А я иногда думаю: может, в этой безостановочной погоне за прошлым и вправду есть что-то от безумия? — сказал Киртиан. У него как-то разом испортилось настроение. — Иначе чем объяснить исчезновение отца?

На щеках Лидиэли проступил румянец гнева, но она не дала воли чувствам.

— Чем объяснить? — переспросила она и сама ответила на свой вопрос:

— Сочетанием увлеченности с невезением.

Или, быть может, встречей с безжалостным врагом. Я не знаю, милый, за чем именно охотился Дартениан в момент своего исчезновения — он скрывал это даже от меня. Но я знаю, что это было нечто очень важное и, потенциально, очень могущественное. Потому эта тайна была опасна. Потому он и не делился ею даже со мной. Возможно, с ним произошел несчастный случай. А возможно, еще кто-то, помимо меня, воспринял его всерьез — и пожелал узнать то, что было известно Дартениану, или помешать ему обнаружить нечто такое,что могло бы дать ему преимущество в бесконечной драке за власть.

— Ты полагаешь, что его.., убили? — медленно произнес Киртиан. Эта мысль никогда прежде не приходила ему в голову.

Лидиэль вздохнула:

— Не знаю. Возможно. Но я даже не представляю, как это могло произойти. Я так и не узнала ничего такого, что подтвердило бы это предположение или опровергло его. — Видно было, что сама эта неопределенность причиняет ей боль. — Но как бы там ни было, пускай чужие думают о нем как о слабоумном чудаке, только и знавшем, что копаться в старинных документах. Я-то знаю, как все было на самом деле, и тебе следовало бы знать.

Пристыженный Киртиан склонил голову в безмолвном извинении.

— И мне не следовало бы прислушиваться к мнению Аэлмаркина даже в таких банальных вопросах, как выбор вина, не говоря уже о чем-то более существенном. — Он нахмурился. — Я уже почти готов отклонить его приглашение. Что-то оно последовало почти сразу же вслед за решением Совета, а Аэлмаркин упрям и настойчив. Он наверняка что-то задумал, чтобы поставить меня в неловкое положение.

Но Лидиэль покачала головой:

— Нет, так нельзя. У него куда больше политического веса, чем у тебя, и, если ты его оскорбишь, он может изрядно отравить тебе жизнь. Тебе вправду хочется разбираться с Советом из-за подстроенных им мелких пакостей?

Лучше уж принять его приглашение.

Киртиан вздохнул и смирился. Да, видимо, придется туда отправиться и разыграть из себя дурачка, на радость Аэлмаркину. Да нет, в общем-то, не хочется.

— Когда там этот фарс?

— Через три дня, — сообщила Лидиэль и успокаивающе погладила сына по руке. — Ну, выше нос! В конце концов, это займет всего полдня. Неужели тебе так трудно потерпеть полдня?

***

«Неужели тебе так трудно потерпеть полдня?» — с яростью спросил себя Киртиан, уставившись в песок арены, чтобы не встречаться со взглядами, исполненными то презрения, то любопытства. — Да это куда труднее, чем выиграть бой у Джеля!"

В тот самый момент, как он вышел из портала и очутился в поместье Аэлмаркина, Киртиан осознал две вещи.

Во-первых, что Лидиэль была абсолютно права: если он не продемонстрирует на этом сборище свое здравомыслие, Аэлмаркин получит возможность говорить все, что заблагорассудится, — и ему будут верить. А во-вторых — что поведение всех прочих гостей Аэлмаркина станет истинным испытанием его терпения и способности действовать.

Киртиан еще никогда в жизни не чувствовал себя настолько не в своей тарелке. Да у него куда больше общего с людьми из его поместья, чем с этими существами, с которыми они вроде как принадлежат к одному народу!

Большинство гостей были примерно однолетками Киртиана — праздные отпрыски великих лордов, которые не сочли нужным лично присутствовать на данном судебном поединке, но пожелали прислать своих представителей.

Конечно, это означало, что Киртиана окружают бездельники, только и умеющие, что болтать о членах своего круга, нынешних причудах, бесполезных увлечениях и новых модах. Киртиан же ничего не знал о представителях этого социального слоя. Что же касается устремлений, представлявшихся им столь важными, — ну, Киртиан просто не понимал, зачем тратить время на такую чушь. Но в их глазах он, несомненно, был провинциалом, безнадежно отставшим от жизни.

Никто из этих гостей совершенно не разбирался в вопросах, интересующих Киртиана, а потому его воспринимали как зануду и деревенщину. А после того как Киртиан занервничал из-за некоторых заявлений, показавшихся ему возмутительными, он наверняка окончательно упал в их глазах — теперь его должны были счесть зеленым юнцом и назойливым формалистом.

«Ну, по их меркам я и есть формалист. Меня совершенно не прельщает перспектива сидеть по полдня в обществе несчастных человеческих девушек, обреченных быть моими наложницами, чтобы они возбуждали мой пресыщенный аппетит».

Через час к Киртиану начали относиться с неприкрытым пренебрежением.

Как ни странно, от этого ему сделалось сильно не по себе. Киртиан никак не ожидал, что они сумеют вызвать у него подобные чувства. Он пытался твердить про себя, что ему наплевать на мнение этих типов, что ему просто надо проявлять вежливость и вести себя, как и подобает представителю знатного рода, но легче ему не становилось — слишком уж допекали эти презрительные ухмылки и хихиканье. Да, ему не нравились ни хозяин поместья, ни его гости — но Киртиан был один, а их много. И потому он волей-неволей чувствовал себя презренным чужаком. Киртиан сам не ожидал от себя подобной реакции. Эх, если бы он мог придумать какую-нибудь изящную отговорку и немедленно отправиться домой!

Но вместо этого он продолжал упорно глядеть вниз, на огороженную арену, и слушать шепотки и сдавленные смешки, чувствуя, как горит шея. Как хорошо, что Джель отправился с ним, изображая телохранителя! Все-таки каменное лицо Джеля помогало Киртиану сохранять спокойствие.

«Я сейчас на их территории. И лучший исход, на который я могу надеяться, — это выбраться отсюда, не совершив слишком крупных ошибок. Мама просто не предвидела, до чего тут все будет скользко и двусмысленно». Киртиан очень остро ощущал, что присутствующие куда искушеннее его во всем, что касается интриг и политики Он чувствовал себя до ужаса юным, ограниченным и наивным. Эти эльфы впитали искусство махинаций с молоком матери и чувствовали себя как рыба в воде там, где Киртиан даже не знал, как ступить.

Киртиан нарочно уселся в первом ряду, чтобы не встречаться больше взглядами ни с кем из местных эльфов, но продолжал слышать их голоса: они нарочно беседовали достаточно громко, чтобы Киртиан их слышал.

— Так что это, собственно, за тип? — спросил какой-то заносчивый юнец, сидевший слева от Киртиана.

— Мой кузен Киртиан, — небрежно отозвался Аэлмаркин. — Сын покойного лорда Дартениана, моего дяди.

— Лорд Дартениан… — пробормотал кто-то у него за спиной. — Что-то знакомое. Это имя, часом, не связано с какой-нибудь давней историей?

— Приставь к нему эпитет «полоумный», — томно протянул еще кто-то. Этот голос звучал до того самодовольно, что Киртиану стоило больших трудов сдержаться, так ему хотелось встать и взять наглеца за глотку. — Полоумный Дартениан, охотник за горшками и бесполезными старыми рукописями, выкапывавший на белый свет такие вещи, которые лучше бы не трогать. Он пропал, когда в очередной раз отправился на поиски неизвестно чего, и уже несколько десятилетий считается мертвым.

— Ну, право же, Ферахин, что плохого в хобби? — отозвался Аэлмаркин, и в голосе его звучала такая нарочитая терпимость, что Киртиан до боли сжал подлокотники кресла, чтоб только усидеть на месте. — Коллекционирование насекомых — тоже довольно глупая штука. А я собственными глазами видел, как ты посылал своих рабов носиться по полям и лесам с сачком и бутылкой. А чего стоят все эти ящички с дохлыми жуками! Пользы в них ничуть не больше, чем в нудных манускриптах.

— Ладно, Аэлмаркин, уболтал. Хобби — вещь хорошая, — сказал Ферахин. — Но разве благородный эльф станет собственноручно рыться в старом хламе, если он в своем уме? Я-то никогда не стану лично лазать по дебрям.

Спрашивается, рабы у нас на что? А он к тому же еще и поперся куда-то в одиночку! Нет, ты как знаешь, а, на мой взгляд, это самое настоящее сумасшествие.

Киртиан скрипнул зубами. Он знал, что вся эта болтовня предназначена для него. Он понимал, что его пытаются спровоцировать. А потом они скажут старшим, что просто беседовали между собой, только и всего. Если он просто сумеет сдержаться, уже будет хорошо. Если же они решат, что он слишком туп, чтобы что-либо понять, — или слишком труслив, чтобы ответить на оскорбление, — с этого тоже вреда не будет.

И все-таки Киртиану еще никогда не было так трудно, как сейчас, когда нужно было сидеть, слушать, как эти наглецы оскорбляют память его отца, и молчать.

— В одиночку! — воскликнул первый участник беседы. — Интересно, зачем он вообще держит рабов, если не отправил их на эту свою охоту вместо себя? Аэлмаркин, ну согласись, — он же явно был ненормальным!

Зашуршала ткань: это Аэлмаркин небрежно пожал плечами.

— Он всегда был очень скрытен во всем, что касалось этих его изысканий, и таился тоже всегда, а не только в последний раз. Он искал местонахождение Великих Врат, сквозь которые мы пришли сюда из Эвелона, и всякие вещи, выброшенные за ненадобностью, — те, которые перестали работать после прохождения через Врата. Зачем ему это было нужно, я понятия не имею.

— Ну, очевидно, что он как минимум страдал навязчивой идеей, — подводя итог, сказал томный молодчик. — И, судя по Киртиану, — я как-то имел несчастье с ним беседовать, — психические расстройства у них в семье передаются по наследству. Бедолага совершенно не способен говорить ни о чем, кроме военного дела. История, тактика, битвы и прочая никому не нужная чушь. — В протяжной речи так и чувствовалась презрительная усмешка. — Да ему бы не доверили командовать даже отрядом, копающим сортиры.

Теперь у Киртиана горела не только шея, но и щеки, а мышцы плеч и нижней челюсти слово окостенели. Он охотно отдал бы половину своего состояния за возможность сойтись с любым из этих безмозглых придурков в рукопашной схватке.

«Именно этого они от тебя и ждут, — напомнил он себе, пытаясь сдержать разгорающийся гнев. — Они считают тебя варваром, нелепым атавизмом и потому вполне могут ожидать, что ты на них накинешься. И тогда они с полным правом бросят тебе вызов или заставят ответить за это на Совете».

И можно не сомневаться, что Аэлмаркин только об этом и мечтает, ибо подобное нападение доказало бы, ко всеобщему удовлетворению, что он, Киртиан, безумен — в точности как утверждал Аэлмаркин в своем прошении. Благородный эльфийский лорд не решает споров кулаками.

Благородный эльфийский лорд бросает вызов и улаживает распрю достойными способами.

«Нет, мне нужно держать рот на замке, а глаза открытыми. Я должен выяснить, как тут все работает! — с яростью сказал себе Киртиан. — И тогда я при первой же возможности заставлю этих идиотов подавиться своими словами!»

Рядом с Киртианом стоял бдительный Джель, бесстрастный, словно изваяние. Окружающие придурки его просто не замечали: ну кто же обращает внимание на телохранителей? Джель тоже слышал каждое слово, но по его лицу об этом невозможно было догадаться.

«Действуй как Джель, — сказал себе Киртиан. — Не можешь быть спокоен — хотя бы сиди тихо. Жди и наблюдай». Киртиан знал только, что распри улаживаются в судебных поединках, в которых от лица хозяев выступают их рабы. Если его бойцы обучены лучше…

«Тогда, возможно, я смогу поговорить с этими болванами на том языке, который им понятен».

Внезапно разговор за спиной у Киртиана оборвался, как будто какой-то не замеченный им знак сообщил собравшимся здесь бездельникам о том, что бой вот-вот начнется. Киртиан, неожиданно для самого себя поддавшись царящей здесь атмосфере, подался вперед. Над ареной вспыхнул яркий свет, а светильники над рядами кресел, наоборот, погасли.

Глава 5

Бронзовые двери, расположенные на противоположных сторонах арены и украшенные вычеканенными изображениями воинов в доспехах, отворились. На площадку вышли две колонны тяжеловооруженных бойцов — четырнадцать человек, по семь с каждой стороны. Движения их были скованными. Одна группа была облачена в зеленые доспехи; на щитах и нагрудных пластинах красовалось изображение ослепительно синего крылатого змея. Знаком бойцов в фиолетовых доспехах был белый единорог, вставший на дыбы.

Да, доспехи смотрелись внушительно. А вот люди в них — не очень. Кириан внимательно рассмотрел каждого из бойцов, взвешивая и оценивая их силы и подмечая, кто чем вооружен. Джель наверняка был занят тем же.

Сзади снова послышался шепот:

— Предки! Что может быть такого увлекательного в группе бойцов? Неужто он — настолько дремучий провинциал, что никогда прежде не видел гладиаторов?

Шея Киртиана снова вспыхнула на мгновение, но он быстро взял себя в руки. Теперь, когда ему было что изучать и анализировать, он смог наконец посмотреть на сложившуюся ситуацию с точки зрения тактики, а не эмоций.

"Большинство из них считают меня неотесанной деревенщиной — но есть и те, кто просто меня игнорируют.

А комментарии вполне могут исходить от тех, кто меня подозревает и думает, что моя провинциальность может оказаться всего лишь маской. И они будут меня провоцировать, пока я не выкину что-нибудь действительно дурацкое — например, сорвусь и оскорблю кого-нибудь в ответ — или пока не сделаю что-нибудь такое, что позволит им лучше понять, зачем я здесь на самом деле. Если же я ничего не стану делать, я собью их с толку. Кстати, вполне возможно, что за всеми этими подначками стоит Аэлмаркин". Киртиан представил, сколько заговоров и контрзаговоров плетется у него за спиной, и ему сделалось не по себе.

В этот момент окружающие показались ему еще более чужими. Ну как они могут так поступать? Как вообще можно так жить — каждый день остерегаться предательства и одновременно самому замышлять предательство? Он бы от такого точно сошел с ума, и очень быстро. Как они только справляются с этой своей паранойей?

«Возможно, они именно поэтому уделяют так много времени разврату и кутежам. Им приходится с головой погружаться в наслаждения, чтобы расслабиться хоть ненадолго». При этой мысли Киртиану вдруг стало их жаль. Но не очень сильно.

Лучшим его оружием на настоящий момент была неопределенность, сам тот факт, что о нем почти ничего не знали. Что бы Аэлмаркин ни успел им понарассказать, возможно, его россказням не поверят, пока не убедятся своими глазами. Они наверняка будут оценивать его, исходя из их собственных стандартов. А что бы они стали делать, оказавшись в подобной ситуации? Прикидываться дурачками? Искать союзников?

Скорее всего, искать союзника или покровителя.

Авось, если он ничего не станет предпринимать, это собьет их с толку. Эх, поговорить бы сейчас с Джелем! Киртиан отчаянно нуждался в совете.

Хотя, возможно, Джель не смог бы ничего добавить к тому, что уже сказал.

«Ну, мою осторожность не раз уже принимали за недостаток находчивости. Может, и теперь выйдет то же самое. Оно бы неплохо — тогда в дальнейшем они будут меня недооценивать».

Киртиан знал лишь, как подобные ситуации разрешались в далеком прошлом — не зря же он столько времени уделял историческим трудам, где описывалось, среди всего прочего, и это тоже. В давние дни у эльфов было меньше свободного времени, и они не могли себе позволить подолгу заниматься заговорами и политическими махинациями.

Эльфийские лорды древности решали внутренние проблемы именно тем способом, который показался бы знакомым «этим дикарям людям».

Если бы один из Первых лордов не пожелал глотать оскорбление и решил бы на него ответить, он вызвал бы своего врага на магическую дуэль.

«И в те времена можно было с удовольствием мечтать об этом — конечно, представляя себя победителем».

Закон по-прежнему разрешал магические дуэли, но теперь к ним прибегали очень редко. В девяноста девяти случаях из ста, а то и чаще оскорбления и споры решались на арене, руками людей-гладиаторов — в точности как сейчас.

Пожалуй, подобное решение трудно назвать честным: ясно же, что не особенно состоятельный эльф не может позволить себе содержать и тренировать столько же бойцов, как какой-нибудь знатный лорд. Хотя, с другой стороны, если один из соперников превосходит другого знатностью, он превосходит его и уровнем магической силы, а потому нижестоящему особой разницы нет, во что ввязываться, в рукопашный бой или в магический.

«Даже наоборот: магически слабый эльф может разбогатеть и обзавестись первоклассными бойцами или найти союзника, у которого такие бойцы имеются, но магическую силу никак не увеличишь. С чем родился, с тем и будешь жить. Пожалуй, дуэли с выставлением бойцов за себя все-таки чуть-чуть честнее магических дуэлей».

Хотя они явно не могут принести такого внутреннего удовлетворения, как магические схватки.

«Интересно, а что бы со мной было, если бы я вызвал кого-нибудь из сидящих сзади на такую дуэль? Насколько они владеют своей силой? Хорошо ли обучены?» Понять это по их поведению не было никакой возможности, и Киртиан не знал, насколько сильна его магия по сравнению с их силой. А бросать подобный вызов вслепую — редкостная глупость.

Киртиан пользовался магией лишь тогда, когда без нее было ну никак не обойтись. В иллюзиях он особенного толка не видел, а потому и не практиковался в их создании.

На мгновение Киртиан забеспокоился: а может, ему стоило бы этим заняться? Может, зря он не сотворил себе какой-нибудь роскошный иллюзорный наряд, как другие гости? Что бы они сказали, увидев его неукрашенный дом?

Уж не сочли бы они его слабаком и бедняком, раз он не создает и не поддерживает причудливые иллюзии?

«Да какая разница! — быстро одернул себя Киртиан. — К нам все равно не приезжают гости, на которых нужно производить впечатление, а среди гостей я не единственный в обычной одежде».

Он напомнил себе, что ему, как и его семье, ничего не угрожает — ведь они производят много всего такого, в Чем нуждаются остальные лорды. Эта успокаивающая мысль утихомирила разгоревшееся беспокойство Киртиана. Он же хотел выглядеть безвредным и бестолковым! Как он мог об этом забыть? Он хотел, чтобы эти приятели Аэлмаркина недооценивали и его самого, и всю их семью.

Киртиан мысленно отвесил себе оплеуху. Эти эльфы оказывают на него разлагающее влияние: он не провел среди них и половины дня, а уже думает о статусе и вызовах, беспокоится, не сочтут ли его провинциалом, неотесанной деревенщиной! А хоть бы даже и сочли — ему-то что с того? Ему это только на руку — тем меньше угроза семье! «Пускай себе язвят сколько влезет, — строго сказал себе Киртиан. — Пускай игнорируют нас. До тех пор, пока нас считают безопасными в политическом смысле и полезными в хозяйственном отношении, нам ничего не грозит».

Конечно, если их владения не будут выглядеть слишком процветающими — эдаким спелым яблочком, которое хочется сорвать. Вон Аэлмаркин уже об этом мечтает.

А вдруг это придет в голову и какому-нибудь другому, более опасному конкуренту?

***

Пожалуй, надо будет по возвращении домой посоветоваться об этом с Лидиэлью. Возможно, им тоже пора поблефовать. Лидиэль умна, она придумает для сына какой-нибудь способ продемонстрировать свою силу таким образом, чтобы казалось, будто Киртиан обладает выдающимися способностями. Или как минимум, что он достаточно силен в магии, чтобы желающие бросить ему вызов решили, что игра не стоит свеч.

«В общем, нам надо придумать что-нибудь такое, чтобы все сочли существующее положение вещей самым выгодным. Показать, что прямое столкновение принесет больше потерь, чем прибылей».

Возможно, ему лишь на руку, что большинство конфликтов сейчас решаются на арене. Киртиан точно знал, что даже худшие его бойцы по силе и проворству равны лучшим из тех, кто сейчас сражается, и превосходят большую часть тех, кто ждет своей очереди вступить в схватку.

Он не сомневался, что, если дело дойдет до такого боя, его сторона не останется в проигравших.

Осознав это, он малость расслабился. И вправду, он зря беспокоится. Пока споры будут решаться при помощи людей-гладиаторов — вроде тех, которых он сейчас видел, — ему бояться нечего.

На самом деле, чем дольше Киртиан присматривался к участникам предстоящей схватки, тем больше убеждался в первоначальном выводе. Странно, вообще-то: все без исключения гладиаторы были неплохи — но почему-то они были моложе, чем ожидал Киртиан. Это был важный бой — по крайней мере, так ему дали понять. Почему же тогда участники распри не выставили гладиаторов постарше? Ведь стоило бы взять самых опытных!

"Как там говорит Джель? «Молодость и энергия против опыта и хитрости не выстоят».

Киртиан так увлекся обдумыванием своего положения и наблюдением за боем, что перестал слышать болтовню у себя за спиной. Когда же он вновь принялся отслеживать разговоры окружающих, то обнаружил, что гости заключают пари — не только об исходе боя в целом, но и о судьбе отдельных бойцов. Это заинтересовало Киртиана, и он без зазрения совести принялся подслушивать.

— Ты наверняка что-то знаешь, раз делаешь такие высокие ставки! — подозрительно произнес молодчик с томным голосом. — Галиат, не принимай пари! Он слишком уверен в исходе! Наверняка он подкупил тренеров, и те кой-чего ему шепнули!

— Чепуха! Ничего он не знает — просто блефует. А я уже сто лет мечтаю заполучить этого коня! — отозвался новый голос. Киртиану показалось, что новый собеседник успел хлебнуть лишку и потому говорит немного невнятно. — Я принимаю пари! Твой скаковой конь против моей рыжей наложницы и пары браслетов с драгоценными камнями за то, что вон тот боец с двумя мечами пустит кому-нибудь кровь прежде, чем сам получит первую отметину!

До Киртиана лишь несколько мгновений назад дошло, о чем они говорят, а когда он наконец понял, его замутило.

Сама идея о том, что человека оценивают наравне с конем.., нет, что его считают менее ценным, чем коня, — ведь вместе с женщиной предлагают доплату… Киртиан чувствовал себя так, словно пропустил удар под дых — настолько чуждым оказался для него образ мыслей этих эльфов.

Да, конечно, он знал об этом и раньше, но никогда не сталкивался с этим на конкретном примере. До сих пор, насколько приходилось видеть Киртиану, с рабами Аэлмаркина обращались примерно так же, как с его слугами.

«Я и вправду чужой здесь. Если бы они узнали, как мы относимся к нашим людям, они сразу же уничтожили бы нас всех». Его сочли бы предателем своей расы, сказали бы, что он хуже волшебников и диких людей. Ему ни в коем случае нельзя забывать об осторожности!

Наконец прибыли представители враждующих сторон — с большой помпой, в точно рассчитанный момент. Оба соперничающих лорда появились в сопровождении свиты пышно разодетых прихлебал. Для обоих приготовили ложи на противоположных концах арены, прямо над дверями, через которые выходили бойцы, и теперь лорды со свитами заняли эти ложи. Киртиан понял, что просто не в состоянии вспомнить ни их имена, ни к каким домам они принадлежат — впрочем, его это и не интересовало. Если впоследствии его представят этим лордам, он просто поздравит победителя и выразит соболезнования проигравшему, только и всего. Впрочем, вряд ли Аэлмаркин станет его кому-то представлять. Разве что он придумал какой-нибудь способ выставить при этом Киртиана в идиотском свете…

Процесс рассаживания по местам выглядел отрепетированным, словно какой-то утонченный ритуал. Никто из лордов не желал садиться первым, и в ложах началась причудливая суматоха, завершившаяся лишь после того, как сели великие лорды — одновременно. Они смерили друг друга сердитыми взглядами и, отвернувшись с деланым безразличием, завели разговор с соседями.

Аэлмаркин, как хозяин дома, поднялся с места. Киртиан краем глаза уловил это движение и чуть-чуть повернул голову, ровно настолько, чтобы он мог наблюдать за кузеном, но чтобы это не слишком бросалось в глаза окружающим.

— Благороднейшие лорды! — начал Аэлмаркин. Его спокойный, беспристрастный голос с легкостью перекрыл шушуканье зрителей. — Вы пожелали решить ваши разногласия при помощи судебного поединка и любезно ответили согласием на мое предложение провести его у меня в поместье. Скажите же: вы по-прежнему согласны считать исход этого поединка решением распри?

— Да, — проворчал лорд с лазурным змеем. Второй, с белым единорогом, ограничился кивком.

— Превосходно, — так же спокойно сказал Аэлмаркин. — Запишите: оба лорда согласились считать исход схватки окончательным. Пусть все присутствующие будут свидетелями.

— Свидетельствуем! — раздался хор голосов, и равнодушных, и полных сдерживаемого напряжения. А потом все разговоры смолкли, и воцарилась мертвая тишина — такая абсолютная, что даже шорох одежд сейчас прозвучал бы как гром.

Бойцы на арене напряглись, словно сама эта тишина была сигналом.

Аэлмаркин несколько мгновений смотрел на выстроившихся друг против друга бойцов, и на губах его играла странная улыбка.

— Ну что ж, — сказал он наконец, нарушив тишину. — Начинайте!

И внимание Киртиана тут же оказалось приковано к арене. Бойцы ринулись друг на дружку и закружились по песку; все это сопровождалось лязгом оружия и резкими возгласами. Шум эхом отразился от стен арены, и Киртиан невольно скривился. Вдобавок еще и зрители разразились криками и воплями.

Киртиан все еще пытался понять, какую же пользу намеревается извлечь Аэлмаркин из этого боя, когда ближайший боец с мечом пробил защиту своего противника и одним ударом располосовал ему руку от локтя до запястья.

Раненый жутко вскрикнул и рухнул на колени; меч выпал из ослабевших пальцев, и на песок хлынула ужасающе алая кровь.

На миг Киртиан изумился — до чего же правдоподобная рана! А потом до него дошло: она не правдоподобная, она самая что ни на есть настоящая!

У него перехватило дыхание. Киртиана затрясло, и к горлу подкатила волна ужаса.

«Это взаправду.., это все взаправду. Они вправду пытаются убить друг друга. Они умирают из-за того, что два каких-то идиота не поладили между собой! Это же.., это нелепость! Это безумие!»

А потом его захлестнул слепящий гнев. Киртиан позабыл об осторожности, да и вообще обо всем на свете. У него осталась лишь одна мысль: остановить бой! Он вскочил с места.

— Нет! — закричал Киртиан, раскинув руки, и его голос каким-то непостижимым образом перекрыл шум боя.

Его сила, подчиняясь порыву воли, хлынула наружу яростной, неукротимой волной.

Бойцов расшвыряло по разным сторонам арены, и они попадали на колени — все, кроме раненого, который отчаянно пытался зажать рану здоровой рукой.

Воцарилась тишина. Она дышала гневом. Она была громче, чем крик Киртиана.

На миг все застыли — кажется, никто просто не верил своим глазам.

А потом оба великих лорда повернулись к Киртиану и уставились на него с такой же неукротимой яростью, что и его собственная. Киртиан ощутил тяжесть направленного на него гнева, и это помогло ему опомниться.

«Кажется, это была тактическая ошибка…»

Первым с места поднялся лорд с белым единорогом; глаза его метали молнии, а в голосе слышался гром. Но обратился он не к Киртиану, а к его кузену.

— Аэлмаркин, — произнес лорд, тщательно выговаривая каждый слог, — надеюсь, это произошло без твоего ведома?

Аэлмаркин тоже встал. Голос его был преисполнен вины и беспокойства.

— Милостивый лорд, уверяю вас, мне даже в голову не приходило, что мой кузен вмешается в происходящее, да еще и столь эксцентричным образом! Приношу свои глубочайшие извинения. Я бы никогда не стал его приглашать, если бы не…

Киртиан, смотревший, как один из бойцов помогает подняться раненому товарищу, почувствовал, что его здравый смысл вновь уступает натиску гнева. Он стремительно развернулся лицом к кузену и оскалился. Все вокруг словно заволокло красной дымкой.

— Эксцентричным образом? Эксцентричным? По-моему, это как раз здравомыслие — предотвратить такие бессмысленные потери! Что…

— Потери?! — яростно воскликнул второй враждующий лорд, и от его ледяного тона слова примерзли к губам Киртиана. — Потери? Да что ты знаешь о потерях, наглый щенок? Ты, провинциальный придурок, по недосмотру попавший в цивилизованное общество! Да я…

— Мои лорды, я еще раз прощу прощения, — вмешался Аэлмаркин, отчаянно взмахнув руками. — Пожалуйста, сядьте и давайте возобновим бой…

— Возобновим?! Возобновим?! — Киртиана снова захлестнула волна бешенства. Он еще никогда в жизни не бывал настолько разъярен. Его пробрал озноб, потом его бросило в жар, потом опять в озноб, и все вокруг снова затянуло странной пеленой. — Вы что, не слышали, что я сказал? Это безумие не возобновится — во всяком случае, пока я здесь!

— Это можно исправить, — пробормотал кто-то. И тут на плечо Киртиана легла ладонь Джеля. У Киртиана хватило ума не сбрасывать ее, но он уже готов был схватиться за меч и кинуться на присутствующих.

— Не иди на попятный, — негромко произнес Джель, — но возьми себя в руки. Думай, и побыстрее. Если ты не сумеешь выпутаться из этой ситуации, у нас на руках окажутся три распри: с этими лордами и с Аэлмаркином.

***

Аэлмаркин от бешенства почти потерял способность размышлять. Когда он приглашал к себе этого придурка Киртиана, то надеялся, что щенок допустит какую-нибудь грубую ошибку, которая докажет, что он и вправду такой идиот, как утверждает Аэлмаркин. И он действительно совершил вопиющую глупость, но умудрился выкинуть ее таким образом, что теперь у него, Аэлмаркина, будет не меньше проблем, чем у этого придурка! Как он только умудрился остановить схватку? Откуда у него такая магическая сила?

«В пустыню Киртиана! Сейчас мне нужно спасать свою шкуру!»

Происходящее превратилось в форменное бедствие.

Аэлмаркин даже представить себе не мог, насколько упадет его статус из-за этого прискорбного происшествия. Не исключено даже, что он лишится места в Совете.

— Простите, мои лорды! — умоляюще произнес Аэлмаркин, обращаясь к разъяренным гостям. — Мой юный кузен никогда прежде не видел подобных показательных выступлений…

— Выступлений?!

Аэлмаркин даже моргнул, заслышав, каким тоном говорит Киртиан: несколько мгновений назад его голос дрожал от напряжения, и похоже было, что Киртиан вот-вот окончательно потеряет контроль над собой. Теперь же ярость в голосе осталась, но это была контролируемая ярость, и ее перекрывало тщательно рассчитанное пренебрежение, достойное опытного члена Совета. Аэлмаркин повернулся и обнаружил, что лицо Киртиана превратилось в надменную маску.

Неужто Киртиан и вправду ухитрится вывернуться из этой ситуации?

— Выступлений? — повторил Киртиан. — Это вы так называете эту бессмысленную бойню? — Его губы искривились в презрительной усмешке. — Конечно, если ваше представление о спорте позволяет брать домашних, ручных животных и использовать их в качестве мишеней, тогда, конечно, и это тоже можно назвать показательным выступлением, но я, несомненно, никогда бы не стал давать подобному идиотизму столь почетное название.

Аэлмаркин воспрял духом: он увидел, что оба враждующих лорда напрочь позабыли о нем. Теперь, после столь " дерзкого заявления Киртиана, все их возмущение и негодование сосредоточилось на нем.

— Я полагаю, нам не следует ожидать, что вы ответите на подобную вопиющую нелепость чем-либо наподобие вызова? — спросил лорд Мартиэн. Его голос сочился сарказмом.

— Конечно, нет! — отозвался Киртиан, отвечая на сарказм высокомерием. — Потому что ваши бойцы в подметки не годятся моим. Вы проиграете еще до начала боя. Потому-то я и назвал все это бессмыслицей. Последний из моих бойцов, и тот имеет четырехлетний опыт боев, а у лучшего из ваших хорошо если год наберется. Да и то вряд ли: что-то мне не верится, чтобы ваши люди жили так долго.

Подобная заносчивость ошеломила даже надменных эльфийских лордов. Лорд Виварна уставился на Аэлмаркина, словно проверяя, что тот скажет по поводу столь поразительного утверждения. Аэлмаркин едва заметно пожал плечами.

— И ты, наглый щенок, думаешь, что мы примем этот блеф за чистую монету? — возмущенно спросил лорд Виварна.

К изумлению присутствующих, Киртиан рассмеялся, — правда, смех получился безрадостным.

— Для вас было бы разумнее так и сделать, поскольку это не блеф, — отозвался он. — Вспомните-ка то, что вы уже знаете обо мне и моем.., хобби. Вспомните, что я по большей части только тем и занимаюсь, что тренирую своих бойцов и обучаю их всем мыслимым стилям и способам боя и что я никогда никому не продавал ни одного бойца ни за какие деньги. Вспомните, что я занимаюсь этим ежедневно, вот уже десять лет, лично и всесторонне наблюдая за подготовкой бойцов. А вы что делаете? Доверяете обучение и подготовку ваших гладиаторов кому-то другому, оставляете их без присмотра, а потом истребляете лучших своих бойцов в этих бессмысленных так называемых показательных выступлениях. А как вы поощряете тех, кому вместе с проведением тренировок вверяете свой успех или неудачу? Какой у них есть стимул стремиться к успеху любой ценой? И сколько ваших гладиаторов погибает или калечится в ходе тренировок? И, кстати, раз уж речь зашла об этом: как вы поощряете своих гладиаторов? Наверняка самые умные и способные из них исхитряются в первые же недели ваших так называемых тренировок получить какое-нибудь не слишком серьезное увечье! Я вообще подозреваю, что самые смышленые, те, из кого получились бы самые лучшие бойцы, всегда стараются покалечиться на тренировках — чтобы не умереть во время одного из ваших так называемых показательных выступлений!

Киртиан-таки добился своего: заданный им вопрос повис в воздухе, и Аэлмаркин заметил, что на лицах враждующих лордов появилось настороженное выражение.

— Очевидно, у тебя имеется идея получше? — пророкотал чей-то новый голос.

Аэлмаркин и Киртиан одновременно развернулись к новому участнику разговора; ранее он незаметно сидел среди свиты своего сына, а теперь поднялся с места. Аэлмаркин изумленно уставился на него; он не заметил, что лорд Лайон тоже явился сюда вместе со своим сыном Гилмором…

«Проклятье! Он был здесь все это время или прибыл перед самым боем? Вдруг он оскорбится, что я его не заметил? Что еще стрясется за сегодня?»

Мысли Аэлмаркина заметались, словно перепуганные рабы, пытающиеся убрать невесть откуда возникшую кучу мусора. В'кель Лайон лорд Киндрет — глава Великого Дома Киндретов — стоял, завернувшись в алый плащ, расшитый изображениями распластавшегося в прыжке оленя, и скрестив руки на груди. Аэлмаркина пробрала дрожь: Киндрет был одним из самых могущественных членов Совета.

Голос лорда Лайона в Совете стоил трех других голосов.

А если еще вспомнить, сколько у него союзников.., скольких он может вознести или ниспровергнуть одним лишь словом…

Аэлмаркин затаил дыхание. Возможно, через несколько мгновений все его молитвы сбудутся. Если Киртиан достаточно сильно оскорбил лорда Лайона.., если лорд Лайон решит, что Киртиан действительно безумен и не отвечает за свои действия, как утверждал Аэлмаркин…

Тогда, возможно, еще до исхода дня, Аэлмаркин сможет отдать своим рабам приказ о переезде в новое поместье.

Киртиан посмотрел на лорда Лайона, на этот истинный символ могущества, так, словно перед ним был не то младший сын какого-то семейства, не то чей-то прихлебатель.

— Да, — просто произнес Киртиан. — Имеется. И я готов продемонстрировать ее, здесь и сейчас, перед всеми присутствующими.

Глава 6

— Это В'кель Лайон лорд Киндрет! — прошипел Джель на ухо Киртиану. Тот знаком показал «я понял», не отводя при этом взгляда от высокого, крепко сбитого знатного лорда. Это имя было хорошо известно Киртиану, и полуоформившийся план, пришедший ему в голову в этой отчаянной ситуации, вдруг приобрел новое значение. Если ему удастся убедить лорда Лайона пользоваться его методами, причем не только для тренировок, но и для судебных поединков, сколько же жизней удастся спасти! Если лорд Лайон того пожелает, и тренировки, и поединки повсюду будут проводиться по методу Киртиана.

И потому Киртиан принялся блефовать напропалую.

— На самом деле, — продолжал Киртиан столь невозмутимо, словно говорил чистейшую правду, — я явился сюда в надежде прекратить подобную чушь.

— Неужели? — Похоже, слова Киртиана позабавили лорда Лайона; это было неплохим предзнаменованием. — И каким же образом? Надеюсь, это будет наглядная демонстрация, а не какое-нибудь представление посредством иллюзий?

— Выставьте против моего телохранителя любого бойца по вашему выбору, — храбро заявил Киртиан. — Они будут пользоваться моими методами боя. Они будут биться насмерть, но ни один из них не пострадает. Вы можете использовать лучшего из ваших людей — самого ценного.

С ним ничего не произойдет, и вы не лишитесь его услуг.

— В самом деле?

Лорд Лайон посмотрел сперва в одну сторону, затем в другую.

— Виварна, Мартиэн, если я предложу использовать в этой схватке моего телохранителя, согласитесь ли вы счесть результаты этой дуэли решением вашего спора — вместо использования ваших собственных гладиаторов?

Лорд с белым единорогом насупился. Лорд с синим змеем ответил первым:

— А как мы будем решать, кто из бойцов кого представляет?

— Бросьте жребий, — небрежно произнес Лайон. — Я знаю, что моему человеку мало равных, но, думаю, человек лорда Киртиана тоже достаточно опытен.

Он снова повернулся к Киртиану.

— Я, в принципе, согласен, что это — напрасная трата ценных ресурсов. Обучение стоит дорого, а когда бойца убивают — или когда он удирает, чтобы присоединиться к этим изменникам волшебникам, — все расходы идут насмарку. Конечно, до начала нынешних неприятностей никаких волшебников, к которым удирают люди, не было, как не было и необходимости выводить на бой целые армии, но сложившаяся ситуация требует некоторого изменения обычаев. На самом деле, некоторые члены Совета уже в открытую поговаривают, что, возможно, разумно бы было запретить вызовы, чтобы предотвратить бесполезное уничтожение обученных бойцов.

По губам его скользнула легкая улыбка.

— Некоторые даже предлагают, чтобы спорщики, если они не хотят или не могут улаживать разногласия при помощи магической дуэли, сами брались за мечи.

Эти слова вызвали приглушенный гул среди зрителей и несколько сдавленных возгласов изумления. А лорды Виварна и Мартиэн даже не стали скрывать охватившего их смятения.

Лорд Лайон устремил взгляд на Киртиана. В этом взгляде сквозил некий сардонический интерес. Киртиан вздернул подбородок и напомнил себе, что его род не уступает древностью и знатностью Дому Киндрет.

— Вот и я говорю: не лучше ли будет, если вы сможете проводить поединки, не теряя ни одного бойца и не проливая ни единой капли крови? — решительно вопросил он. — Возможно, ваши гладиаторы прекратят убегать, если увидят, что им не грозит опасность погибнуть в бессмысленной схватке. И я думаю, столь мудрому и многоопытному лорду, как вы, нет надобности указывать, что подобный способ тренировок поможет нам создать такие войска, каких врагу никогда не подготовить. Подумайте, каких бойцов вы сможете выставить, когда сможете получать потомство от самых лучших из них, а потом давать им настоящую боевую подготовку, чтобы они могли учиться на собственных ошибках!

— Бескровные бои? А какое в них удовольствие? — пробормотал кто-то за спиной у Киртиана.

Киртиан пропустил это замечание мимо ушей, равно как и постепенно усиливающееся ворчание зрителей. Ему удалось завладеть вниманием лорда Лайона, и он не собирался упускать его.

— Я прекрасно понимаю, что в прошлом мое увлечение многим казалось эксцентричным, — продолжал он, — но именно благодаря этому увлечению я узнал по меньшей мере одну из тайн, утраченных после того, как мы покинули Эвелон и пришли сюда сквозь Врата. Теперь мне известно, как Предки проводили свои дуэли чести и тренировки — как они обучались бою: не пользуясь тупым оружием, не останавливая удар, и все же не проливая крови.

Неужто вам никогда не приходило в голову, что у них должен был быть какой-то способ учиться биться на мечах, не калечась при этом? В конце концов, они, в отличие от нас, — при этих словах Киртиан обвел презрительным взглядом сидящих вокруг молодых лордов, — они сражались на дуэлях сами, а не выставляли кого-то вместо себя.

Их методами я и пользуюсь для обучения моих бойцов. Более того: каждый человек в моем поместье, кому только позволяет здоровье, изучает основы боевых искусств на тот случай, чтобы они могли оборонять поместье до того момента, когда на помощь подойдут настоящие бойцы.

Киртиан не стал уточнять, от какого такого врага намерены обороняться его люди — он понадеялся, что лорд Лайон предположит, будто речь идет о волшебниках или Диких людях, а не об армии под руководством кого-нибудь из лордов. Теперь с лица лорда Лайона исчезла последняя тень недоверия, и на нем читался лишь живейший интерес.

А если хоть кто-то из присутствующих прикидывал, не захватить ли владения Киртиана силой, теперь у них появится повод серьезно призадуматься.

— Если все это правда… — Лорд Лайон повернулся к молчаливому огненноволосому человеку в черной одежде, стоявшему у него за спиной, подобно тени. — Каэт, спустись на арену и подбери себе доспехи и оружие. Я желаю посмотреть на это в деле.

Человек отсалютовал лорду Лайону и спрыгнул на арену. На гладиаторов он просто не обратил ни малейшего внимания, словно это были не люди, а статуи. Киртиан поймал взгляд Джеля и кивнул. Джель последовал примеру Каэта.

— Я полагаю, мой лорд, вы не пожалеете о потраченном времени, — уверенно произнес Киртиан, потом повернулся к враждующим лордам. — Мои лорды, не угодно ли вам выбрать, кто из бойцов кого будет представлять?

Те, поворчав, сошлись на том, что Джель выступает за лорда Мартиэна, а Каэт — за лорда Виварну. Поскольку было ясно, что кровавое представление, которого все ожидали, не состоится, свита обоих лордов как-то незаметно испарилась; при лордах остались лишь люди-телохранители да парочка рабов.

Что касается гостей Аэлмаркина, то те тоже поисчезали — вероятно, вернулись в главный зал, к еде, напиткам и прочим удовольствиям, которые на время забросили ради схватки гладиаторов. У арены остались лишь Аэлмаркин, лорд Лайон с каким-то молодым эр-лордом — вероятно, с сыном, — парочка молодых лордов — похоже, друзья сына Лайона — и сам Киртиан. Оставшиеся расселись по своим местам и с разной степенью нетерпения принялись ждать, что же будет дальше.

Джель был опытным бойцом и быстро подобрал себе подходящий доспех; но и рыжеволосый телохранитель лорда Лайона тоже явно не был новичком в этом деле. Они вышли из ворот одновременно, потратив на подготовку поразительно мало времени. Джель, должно быть, посоветовал Каэту не возиться с оружием, поскольку оба были без него. Каэт посмотрел на своего господина. Тот кивком указал на лорда Виварну. Каэт тут же подобрал один из расставленных вдоль края арены щитов с лазурным змеем, а Джель взял щит с белым единорогом.

— Мы договорились драться наравном оружии, господин, меч — щит, — сообщил Джель таким подобострастным голосом, что Киртиан с трудом его узнал. Киртиан подавил нервный смех и кивнул.

Потом Киртиан устремил взгляд на песок у ног Джеля, сосредоточился и принялся вытягивать из себя капли силы, вплетая ее в структуру двух особых мечей.

Киртиану столько раз приходилось создавать подобное оружие, что теперь, когда ему нужна была всего пара клинков, это не потребовало почти никаких усилий. Воздух на миг затуманился, потом замерцал, потом Киртиан ощутил тонкий ручеек истекающей силы — и вот на песке уже лежат два меча. Киртиан поднял голову и увидел, что Аэлмаркин внимательно наблюдает за ним с самым сосредоточенным видом.

"Интересно, может ли он понять, что именно я делаю?

Хватит ли его таланта, чтобы разобраться в тонкостях — заклинание-то довольно специфическое?"

Джель жестом указал на совершенно одинаковые мечи, давая Каэту возможность выбирать первому.

Телохранитель подобрал тот меч, что лежал ближе к нему, взмахнул им пару раз для пробы, потом несильно ударил по своему щиту. Щит, как ему и полагалось, зазвенел, и Каэт удовлетворенно кивнул.

— По ощущениям — обычный меч, лорд Лайон, — доложил Каэт, повернувшись к трибуне. Он немного щурился из-за яркого освещения. — Разве что чуть лучше отбалансирован.

— Эти мечи во всем подобны обычному боевому оружию, — заверил Киртиан немногих оставшихся зрителей.

Но обращался он в основном к лорду Лайону. — За одним-единственным исключением. Они не причиняют никакого физического вреда. Джель, будь так добр, предоставь своему противнику цель для удара.

Джель с усмешкой вытянул вперед правую руку. Он знал, что на время демонстрации Киртиан отключит шоковое воздействие.

— Каэт, пожалуйста, ударь Джеля и отруби ему руку.

Раб лорда Лайона не колебался ни мгновения: он размахнулся и с силой ударил по руке Джеля. Лорд Лайон даже подался вперед, так его все это заинтересовало. Клинок прошел сквозь руку Джеля, оставив светящуюся полосу.

Половина тела Джеля засветилась.

— Раны причиняют легкий шок, чтобы сообщить «раненому» о своем появлении, а клинок оставляет отметины, которые видны и самому сражающемуся, и всем судьям, — пояснил Киртиан. — Ничего более с пропустившим удар бойцом не происходит, но зато так можно считать очки и учитывать реалии битвы. Например, чем дольше Джель простоит так, тем сильнее он будет светиться, показывая, насколько потеря крови от серьезного ранения приближает его к смерти. Если бы он получил легкую рану, дело ограничилось бы отметиной и легким шоком. А так, согласно нашим правилам, через некоторое время он засветится целиком и вынужден будет уйти с поля боя.

— А если бы рана была смертельной, он сразу засветился бы целиком? — уточнил лорд Лайон.

— Совершенно верно. И шок тогда был бы сильнее — такой, что не заметить его невозможно, — отозвался Киртиан. Он позволил себе улыбнуться. — Мы принимаем в расчет тот факт, что в горячке боя люди забывают обо всем.

Шок позволяет привлечь их внимание к ране.

Киртиан мысленным усилием погасил свечение. Джель переступил с ноги на ногу.

Лорд Лайон задумчиво кивнул. Даже на лицах Виварны и Мартиэна появился некий интерес.

— Я уверен, что здесь имееется множество других подробностей. И я непременно попозже расспрошу вас об этом, — помолчав, сказал лорд Лайон. — Ну а пока что… почему бы нам не перейти наконец к судебному поединку и практической демонстрации?

Киртиан заметил недвусмысленно недружелюбный взгляд Аэлмаркина. Это длилось лишь мгновение, но благодаря этому Киртиан вспомнил, что находится во владениях своего кузена и что он уже успел изрядно насолить этому самому кузену.

Но, возможно, это еще можно как-то поправить, — ну или хотя бы постараться. «Никогда никого не делай врагом, если без этого можно обойтись, — напомнил себе Киртиан, — и никогда не давай врагу лишнего повода выступить против тебя».

— Кузен, — сказал он, указывая на арену. — Тебе, как хозяину, принадлежит честь объявить о начале поединка.

На миг на лице Аэлмаркина промелькнуло изумление, тут же сменившееся подозрительностью; но все-таки он поднялся со своего места и поклонился лордам, ради которых и устраивался поединок.

— Лорд Мартиэн, лорд Виварна, согласны ли вы считать исход этого поединка решением вашего спора?

— Да, — отозвались оба, ворчливо, но без особых колебаний.

— Будьте же свидетелями, — нараспев произнес Аэлмаркин.

— Свидетельствуем, — хором отозвались Киртиан, лорд Лайон, его сын и парочка прихлебателей. Число свидетелей уменьшилось, но традиция это допускала.

— Отлично, — сказал Аэлмаркин. Джель и Каэт тут же впились взглядами друг в друга и приняли одинаковые стойки. — Начинайте!

Сам же Аэлмаркин уселся и скрестил руки на груди.

Киртиан подался вперед, предвкушая редкостное зрелище.

На этот раз не было ни опрометчивых, с места в карьер, атак, ни лязга оружия, — для этого бойцы были слишком опытными. Противники кружили по арене, прощупывая друг друга и нанося обманные удары. Джель и Каэт Друг друга стоили, и хотя Аэлмаркин откинулся на спинку кресла и напустил на себя скучающий вид, лорд Лайон и оба соперничающих лорда вскорости уже сидели на самых краешках кресел. Они безошибочно распознали уровень мастерства этих бойцов. Киртиан, любовавшийся мощными и по-кошачьи изящными движениями Джеля, почувствовал прилив гордости. Не приходилось сомневаться, что Каэт — превосходно обученный и, вероятно, очень дорогой раб. Но видно было, что он воспринимает Джеля как равного.

Первый обмен ударами произошел внезапно. Каэт решил, что он нашел слабое место, и ринулся вперед. Джель успешно отражал вихрь ударов — лишь слышался звон меча о щит, — а когда Каэт отскочил, оказалось, что у обоих противников появились небольшие светящиеся отметины, у Каэта — на правой руке, а у Джеля — поперек лба.

Джель, привычный к правилам игры, поступил неожиданно для Каэта: он отбежал назад, сорвал с шеи платок и быстро повязал им лоб. Киртиан рискнул взглянуть на лорда Лайона. Тот на мгновение озадаченно нахмурился, но сразу же кивнул и улыбнулся.

«Прекрасно! Он понял, что если бы Джель не перевязал кровь, свечение начало бы стекать ему на глаза и мешать смотреть, — в точности как кровь. Он начинает понимать, насколько сложны магические правила такого боя».

И Киртиан принялся самозабвенно наблюдать за схваткой — благо уж кто-кто, а он мог оценить и изящество, и умение противников. Он заметил, что Каэт улыбается, — равно как и Джель. Очевидно, Каэту нечасто встречался достойный противник, и теперь, когда им не грозили увечья или смерть, он полностью отдался упоению боем.

С каждым обменом ударами у кого-нибудь из противников — а то и у обоих сразу — появлялась отметина, но все «раны» были несерьезными царапинами. К тому моменту, как бойцы приобрели по полудюжине отметин, лорд Мартиэн и лорд Виварна уже вскочили на ноги и принялись воплями подбадривать своих представителей — им давненько уже не случалось так бурно реагировать на ход поединка. Да и Киртиан сидел, стиснув кулаки, а сердце у него так билось, словно хотело вырваться из груди. Схватка была великолепна, и Киртиан даже не мог бы сейчас сказать, за кого он болеет.

Киртиан заметил изъян в технике Каэта; боец лорда Лайона стремился не принять удар на щит, а отбить его щитом. Да, правда, так левой руке меньше доставалось, но в результате он на миг оказывался открыт, и противник мог, парируя, продолжить удар и зайти за щит или сделать финт, а потом ударить прямо в грудь. Если уж он это заметил, то Джель…

Джель скользул влево, словно в танце, снова ударил по щиту… Нет, это был не удар, а финт! И теперь выпад шел прямо в незащищенное горло Каэта!

Но Каэт ждал этого удара! Изъян оказался ловушкой — Каэт проверял, клюнет ли Джель на эту приманку! Каэт увернулся от удара, пропустив его над плечом так, что клинок Джеля не причинил ему ни малейшего вреда, и ударил Джеля в живот.

Джель резко остановился и засветился ярким светом.

Повинуясь правилам (и собственному артистическому чутью), он пошатнулся и «мертвым» рухнул на песок.

Лорд Лайон вскочил и с жаром зааплодировал. Каэт отсалютовал хозяину, потом — лорду Виварне, который тоже вскочил и радостно завопил. То же самое сделал и Киртиан…

…и, как ни странно, лорд Мартиэн.

— Клянусь кровью Предков, Лайон, я уже много десятилетий не видел такого боя! — воскликнул лорд Мартиэн.

Киртиан уничтожил оружие, а Каэт протянул руку Джелю, помогая тому подняться. — За такое зрелище не жалко и проиграть!

Мартиэн на миг повернулся к арене и изящно махнул рукой Джелю.

— Отлично сработано, парень! Лучшего поборника я не мог бы и желать!

И он, чуть ли не сияя, удалился во главе своей поредевшей свиты.

Каэт и Джель удалились с арены, а лорд Виварна направился к лорду Лайону. Тот все еще стоял, захваченный эйфорией. Немного поколебавшись, Киртиан присоединился к ним.

Подойдя туда, Киртиан обнаружил, что лорды увлеченно обсуждают детали схватки. Но, заметив приближение Киртиана, лорд Лайон смолк.

— Ну что ж, наглый щенок, ты оказался прав, а я ошибался, — со смехом воскликнул лорд Виварна. И впервые с момента прибытия он посмотрел на Киртиана по-дружески. — Предки! Старый дурень Мартиэн впервые в жизни оказался совершенно прав: не жалко и проиграть, лишь бы полюбоваться на такое представление! И я бы это повторил, даже если бы сам был проигравшим!

Он покачал головой. Теперь, когда они оказались рядом, Киртиан понял, что Виварна куда старше, чем ему Сперва показалось. По облику эльфийских лордов трудно было судить о возрасте, но намек на морщинки, притаившиеся в уголках глаз, и заострившиеся сверх обычного кончики ушей указывали, что Виварна старше лорда Лайона. А если лорд Виварна и вправду настолько стар…

"То, значит, я приобрел двух влиятельных союзников.

Возможно, враждовавшие лорды не настолько могущественны, как лорд Лайон, но они явно входят в число членов Совета Все идет даже лучше, чем я смел надеяться!"

— И, я думаю, теперь никому не придет в голову бросать вызов молодому Киртиану, а? — лукаво произнес лорд Лайон. — Если у него так сражается телохранитель, каковы же его обученные бойцы?

Лорд Виварна демонстративно пожал плечами, потом снова рассмеялся.

— Чтоб мне пусто было! Ты, как всегда, прав! Его люди разорвут моих в клочья и даже не запыхаются!

Он с силой хлопнул Киртиана по спине, явно желая проверить, пошатнется ли тот. Киртиан ожидал чего-то в этом духе и успел приготовиться, потому лорд Виварна получил в ответ лишь улыбку.

— Это большая радость для меня, мои лорды, — продемонстрировать вам раскрытую мною тайну, — вежливо ответил Киртиан. — Больше всего на свете я не выношу расточительства. А ведь из-за потерь в реальных схватках бойцы и гладиаторы служат куда меньше, чем могли бы.

Разводить людей несложно, но на их обучение уходит масса времени и сил, которые можно было бы употребить с гораздо большей пользой! А кроме того, если мы будем убивать самых сильных и самых умных представителей породы, с чем мы в конце концов останемся? А моя техника боя проста в изучении и еще проще в применении. Всякий, кто способен установить заклинание на ошейнике, способен и создать необходимые для тренировки условия.

Виварна усмехнулся и перевел взгляд на лорда Лайона.

— В таком случае, я думаю, мы вскорости добьемся от Совета постановления об использовании этого метода. Верно ведь, Лайон?

— Думаю, Виварна, ты можешь твердо на это рассчитывать, — отозвался лорд Лайон столь же вежливо, как и Киртиан.

Виварна кашлянул, потом пожал плечами.

— Ну что ж, времена меняются, и только дураки не желают изменяться вместе с ними, — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я, пожалуй, пойду. Мартиэн пришлет ко мне своих представителей для примирения, и лучше бы мне их встретить, иначе на мне повиснет очередная распря.

И с этими словами лорд Виварна развернулся и удалился вместе со своей свитой. А Киртиан остался стоять рядом с лордом Лайоном.

— Ты или самый умный лорденыш, которого я видел, или самый везучий, — негромко заметил Лайон. — Я думал, что тебе не выбраться из этой ситуации без серьезных потерь.

— Самый везучий, мой лорд, — поспешно отозвался Киртиан, надеясь, что говорит достаточно смиренно. — Конечно, я прибыл сюда, дабы воспользоваться случаем и продемонстрировать свое открытие, но, боюсь, я допустил серьезнейшую ошибку, не совладав со своими чувствами.

Я ведь и вправду провинциал, и я впервые присутствовал на судебном поединке. И я от души извиняюсь за свою невоспитанность. Я не хотел никого обидеть.

Он снова повернулся к кузену. Аэлмаркин держался столь приветливо, что это не могло быть ничем иным, кроме как маской. Наверняка он все еще в ярости.

— Кузен, я должен попросить у тебя прощения за то, что без спроса устроил эту демонстрацию в твоих владениях. Но, честно говоря, это был единственный судебный поединок, на который меня пригласили, и я побоялся упускать подобный случай. Они ведь на земле не валяются.

На самом деле Киртиан не надеялся, что ему удастся задобрить Аэлмаркина. Но, по крайней мере, видно будет, что он старался.

— Я бы на твоем месте, Аэлмаркин, не стал из-за этого волноваться, — приподняв бровь, сказал лорд Киндрет Аэлмаркину, стоявшему с непроницаемым лицом. — Уверяю тебя, эта небольшая демонстрация лишь улучшит твою репутацию. Если хочешь, я могу даже рассказать всем, что ты сговорился с Киртианом…

— И с какой же целью, мой лорд? — сухо поинтересовался Аэлмаркин.

— О, с самой достойной. Ты осознавал, какие ужасные потери мы понесли в кампании против так называемых молодых лордов. Учитывая возраст и общественное положение двух твоих главных гостей, ты предположил, что я прибуду посмотреть на этот поединок. Конечно же, ты знал, насколько я заинтересован в методах, позволяющих ускорить подготовку рабов-бойцов. — Лорд Лайон улыбнулся и сделался похож на огромного кота, прижавшего добычу когтистой лапой. — И потому ты решил помочь своему юному кузену — а заодно и себе — и предоставить свои владения, дабы он мог продемонстрировать нам плоды своего увлечения. А?

Лицо Аэлмаркина осталось столь же непроницаемым, но эльфийский лорд поклонился:

— Как скажете, мой лорд. Я искренне вам признателен.

— Равно как и я тебе.

Последняя фраза лорда Лайона явно была разрешением удалиться, и Аэлмаркин это понял.

— Прошу прощения, мой лорд, но я должен вернуться к своим гостям. — И Аэлмаркин снова поклонился.

Лорд Лайон отпустил его небрежным жестом, и Аэлмаркин ушел. Его неестественно ровная осанка сулила дальнейшие неприятности Киртиану. Но до них еще надо было дожить; а пока что Киртиану предстояло иметь дело с куда более крупным и опасным хищником. Аэлмаркин в лучшем случае шакал. А вот лорд Киндрет — настоящий лев.

— Позвольте еще раз поблагодарить вас, мой лорд, — совершенно искренне сказал Киртиан.

Лорд Лайон хмыкнул и оглядел Киртиана, словно подозревая, что тот куда умнее, чем кажется.

— Ну что ж, надеюсь, ты не будешь против, если я в ближайшие дни нанесу тебе визит. Я желаю поговорить с тобой о твоих методах обучения — ну и о прочем.

— Я к вашим услугам, лорд Лайон, — отозвался ошеломленный Киртиан. — Я пришлю в Зал Совета печать от портала на ваше имя.

И прежде чем Киртиан сообразил, что тут еще можно сказать, старый лорд отсалютовал ему и направился к выходу. А остатки его свиты потянулись следом.

Глава 7

К тому моменту, как Джель и второй телохранитель вошли в раздевалку, оттуда уже исчезли все следы кровавого происшествия, предшествовавшего их поединку. Даже доспехи унесли. Остались лишь сами гладиаторы в одеждах с гербами соперничавших домов. Они сидели, сбившись в две группы, и старательно поддерживали дистанцию. Теперь, без доспехов и оружия, они показались Джелю вопиюще, до нелепости юными. Это же просто мальчишки какие-то! Завидев Джеля и человека лорда Киндрета, гладиаторы принялись с почтительного расстояния пожирать их глазами. Джель с трудом сдержал улыбку; на мальчишеских лицах читалось неприкрытое восхищение героями.

И неудивительно: ведь они не только спасли эту детвору от ран и смерти — они показали такой класс боя, какой ребятне наверняка никогда не доводилось видеть. Джель тихо порадовался, что возвращается к себе в поместье, подальше от этих восхищенных взоров.

Когда Джель, последовав примеру Каэта Джареда, снял доспехи и одежду и зашел в выбранную душевую кабинку — столь уверенно, словно она всегда ему принадлежала, — он даже не рад был возможности вымыться после напряженного боя. От всех этих благоговейных взоров Джелю было как-то не по себе. Он нырнул под теплый водопад, чтобы успокоить мышцы: все-таки ему пришлось драться без подготовки, даже не разогревшись. Интересно, а почему другие бойцы до сих пор не заговорили с ним — или, по крайней мере, с Каэтом Джаредом? Ну ладно, с ним они не знакомы, но ведь Каэта они наверняка знают, хотя бы в лицо. «Ну, языки у них есть, — сказал себе Джель, сунув голову под горячую воду и ощущая, как струйки текут по шее и спине. — Если они не хотят ими пользоваться, это уже не мое дело».

Каэт Джаред, должно быть, больше Джеля привык к этому странному, почти боязливому отношению со стороны других людей. По крайней мере, он вел себя так, будто никаких гладиаторов тут просто не было.

«Во всяком случае, на первый взгляд».

А вот наметанному глазу Джеля видно было, что Каэт подмечает и анализирует каждое движение окружающих, даже самое незначительное. А это свидетельствовало о навыках не только телохранителя, но и убийцы. Что ж, учитывая положение, которое занимает лорд Киндрет, и нынешние неспокойные времена, в этом есть смысл. И другие высшие лорды, и молодые лорды вполне могли пожелать вернуться к древнему способу устранения препятствий.

А кто надежнее защитит от убийцы, чем другой убийца?

Однако же Джель не мог избавиться от подозрений. За всю свою жизнь он видел всего четверых убийц, и одним из них был он сам.

«А ведь раз я догадался насчет его, то и Каэт мог догадаться насчет меня…»

Вторым был учитель Джеля, третьим — учитель его учителя: этакая династия специально обученных людей, охраняющих лорда поместья — так, на всякий случай. Четвертого Джель видел на аукционной площади — но в каталоге продаж ничего не упоминалось о его особых навыках.

На миг Джеля одолело искушение — ведь неплохо было бы иметь под рукой еще одного человека, которому в случае чего можно было доверить безопасность лорда, — но все-таки он не стал ничего говорить сенешалю, выискивавшему подходящих подростков, чтобы предоставить им свободу в рамках поместья. Нет, идея определенно была неудачная. Он, Джель, как и его учитель до него, должен сам обучить своего преемника. И кроме того, неизвестно было ни откуда этот человек, ни почему его выставили на продажу.

На мгновение Джель с теплотой вспомнил своего учителя. Хаккон Шор был для него все равно что отец — пускай и не родной. Он возился с Джелем с того самого момента, как у Джеля обнаружились задатки атлета. Это ему Джель был обязан всем своим воинским искусством. У Хаккона не было сыновей — только дочери. Конечно, вполне можно было бы обучить на телохранительниц дочерей, но девочки уродились не в отца: слишком уж они были мягкими и рассеянными, просто совершенно не замечали, что происходит вокруг. И хотя Тирит Шор, отец Хаккона, говорил, что жалеть тут не о чем, Джель знал, какое это разочарование для старика — что у него нет сына, способного встать рядом с лордом…

Одетым Каэт Джаред вовсе не походил на убийцу. Высокий, худощавый, с бледной кожей, темно-рыжими волосами и длинными, изящными пальцами, он не выглядел особенно сильным. А вот если увидеть его обнаженным — или в бою, — становилось ясно, что Каэт куда сильнее и подвижнее, чем кажется. У него не было ни унции лишнего веса, а мышцы были прочными, словно проволока.

Интересно, а остальные заметили необычную бдительность и осторожность Каэта Джареда? Джель подумал и решил, что навряд ли. Они ведь обычные бойцы, их не учили подмечать подобные вещи и делать выводы. Наверное, парни просто потрясены их мастерством — и бескровным завершением схватки.

Возможно, отчасти их благоговейный трепет вызван именно тем, что ни у Каэта, ни у Джеля шрамов нет. При старых методах тренировки двое воинов, встречаясь, определяли уровень искусства противника не по боевым отметинам, а по их отсутствию. Отсутствие шрамов на теле означало, что лорд настолько ценит своего бойца, что готов потратить магию на его исцеление, — либо боец настолько проворен, что ни одному противнику еще не удалось его достать. А у них обоих были лишь незначительные царапины, давно уже затянувшиеся.

Джель высунул голову из-под струи воды и встряхнулся, словно пес. И заметил, что Каэт наблюдает за ним краем глаза. Каэт понял, что его засекли, и неожиданно улыбнулся.

— Такого хорошего боя у меня не было уже давно, дружище, — сказал он, повысив голос, чтобы перекрыть шум воды. — Ты меня удивил.

— Да и ты меня, — не таясь, признался Джель. Окружавшие их безмолвствующие гладиаторы тут же насторожились, ловя каждое слово. — И я честно скажу: если бы ты тренировался по системе лорда Киртиана, ты бы настолько меня превосходил, что мне бы не светило с тобой тягаться.

— Ну, это бабушка надвое сказала, — быстро произнес Каэт, и уязвленное самолюбие Джеля притихло. — Но если я хоть сколько-то знаю лорда Киндрета, он введет у себя эту вашу систему самое позднее через месяц. А если он так поступит, все прочие лорды тут же последуют его примеру — или прослывут провинциалами, отставшими от жизни. С его влиянием он с легкостью получит у Совета разрешение на внедрение этой системы.

У толпящихся вокруг гладиаторов вырвался единодушный приглушенный вздох. Так вот что их интересовало!

Видимо, Каэт об этом знал. Джель посочувствовал гладиаторам: ведь для них эта новость все равно что отмена смертного приговора.

«Да какое „все равно что“? Клянусь Звездами, это и есть самая настоящая отмена смертного приговора! Интересно, сколько их товарищей погибло во время тренировок и сколько — на этих самых судебных поединках ради улаживания хозяйской распри? А теперь им бояться нечего — разве что их погонят вместе с армией старых лордов против волшебников или мятежников».

— Я бы, пожалуй, сказал, что ты прав, — согласился Джель. Он махнул рукой перед водопадом, чтобы тот остановился, потом взял с вешалки полотенце. Тут появился слуга и объявил гладиаторам, что их достопочтенные лорды призывают их для возвращения в поместья. Жестоко разочарованные бойцы потянулись прочь из раздевалки.

Каэт тоже остановил свой каскад взмахом руки, и плеск воды сменился тишиной. Он ухватил полотенце, вытерся, потом обвязал его вокруг пояса, последовав примеру Джеля, и насмешливо улыбнулся сотоварищу.

— Ну наконец-то все убрались! — сказал он.

Джель хмыкнул. У этого человека было весьма примечательное для убийцы чувство юмора, и он нимало не стеснялся его выказывать.

— Мне бы и в голову не пришло, что мои речи могут быть настолько завораживающими.

«Ну конечно же, он здесь случайно. Убийц обычно посылают против ключевых людей в свитах эльфийских лордов, а знать, кто играет роль телохранителя при Киртиане, не мог никто. Или все-таки могли?»

— Ну уж, они в любом случае интереснее их речей. — Каэт кивком указал на дверь. — У этих несчастных болванов только и разговоров, что о боях, еде и бабах. Ты бы сам в этом быстро убедился, если бы у них хватило храбрости заговорить с тобой.

Джель приподнял бровь.

— Ну, они ведь еще молоды, — заметил он, проходя следом за Каэтом в главную комнату.

— И при старой системе они вряд ли успели бы повзрослеть, — откликнулся Каэт, достав свою одежду из шкафчика и переложив на полированную деревянную лавку. — Сколько лет самому старшему из ваших бойцов?

Джель подумал, прежде чем ответить, а чтобы потянуть время, притворился, будто занят собственной одеждой.

— Ну, если считать бойцов в отставке, которые, в принципе, еще смогут взяться за оружие, если придется оборонять поместье, то самому старшему недавно исполнилось семьдесят восемь.

Каэт, который как раз в этот момент потянулся за брюками, остановился и присвистнул.

— Ничего себе! Я ни разу не видел человека таких лет — а уж о бойце и вообще говорить нечего. Ты хочешь сказать, что твой лорд не усыпляет их, а просто отпускает попастись на травке? Великие Предки, да сколько ж у вас таких отставных бойцов?!

— Да я точно не знаю, — отозвался Джель. Его подозрения вновь подняли голову. "Он задает слишком много вопросов. Он — обученный убийца, это я точно знаю.

А вдруг его мишень — Киртиан?"

Это было вполне возможно. Лорд Киндрет мог оказаться покровителем и союзником несносного Аэлмаркина. Возможно, он просто выждет некоторое время, разузнает все о киртиановской системе обучения, а потом уничтожит неудобного кузена Аэлмаркина.

«На самом деле, его вполне могли доставить сюда, чтобы он прямо здесь избавился от Киртиана, — возможно, именно затем Киртиана сюда и пригласили! Раньше ведь такого не бывало! А что, если лорд Киндрет именно поэтому хочет заявиться к нам в поместье: отделаться от Киртиана так, чтобы свидетелей не было, — а может, избавиться заодно и от леди?!»

К этому времени у Джеля открылось второе дыхание, а беспокойство лишь придало ему сил. А ничего не подозревающий Каэт как раз повернулся к нему спиной. Если обученный убийца когда-нибудь бывает уязвимым, то сейчас настал именно такой момент.

И Джель принялся действовать, не медля ни секунды.

Он как раз наклонился завязать шнурки — и теперь, не выпрямляясь, перешел в атаку: бросился на Каэта и впечатал его в стену. Каэт крякнул от удара, но прежде чем Джель успел обездвижить убийцу, тот умудрился извернуться. Реакция у него была как у змеи, и он развернулся лицом к Джелю — но тот уже успел схватить его за запястья и притиснуть Каэта коленом. Каэт снова оказался прижат к стене.

«А ноги у него свободны. Если он сумеет провести подсечку…»

Несколько томительно долгих мгновений Джель ждал, что скажет или сделает Каэт, но тот лишь бесстрастно смотрел в его серо-фиолетовые глаза. Руки его были расслаблены, да и вообще ничто в поведении Каэта не указывало на готовность бороться.

«А если это уловка, чтобы я утратил бдительность?..»

— Могу ли я спросить, чем вызваны твои.., э-э.., весьма неожиданные действия? — в конце концов спокойно произнес Каэт. Он говорил еле слышно, но весьма вежливо, невзирая на обстоятельства.

Джель смерил его пристальным взглядом, но Каэт не опустил глаз.

— Надеюсь, ты не станешь отрицать, что ты — убийца? — так же спокойно отозвался он.

— А! — В бесстрастном взгляде скользнуло понимание.

Губы дрогнули в слабой улыбке. — Теперь ясно! Ты решил, что лорд Киндрет нацелил меня на тебя — или, возможно, на твоего хозяина! Успокойся, дружище: насколько мне известно, лорду Киртиану ничего не грозит — если не считать опасности со стороны его завистливого кузена. А тебе вообще ничего не грозит — по крайней мере, с моей стороны.

Голос Каэта звучал совершенно искренне, и Джелю захотелось ему поверить.

— Но ты не отрицаешь, что ты — убийца…

Инстинкты Джеля вошли в противоречие с разумом.

Инстинкты и чувства твердили, что Каэт говорит правду — а более цинично настроенный разум предупреждал, что это может быть хитростью. И все же он испытывал сильное искушение отпустить этого человека — ну не похожи были его слова на ложь, и все!

— Да вроде незачем, раз ты все равно меня раскусил, — отозвался Каэт с поразительным для подобной ситуации юмором. — Хотя мой собственный лорд далеко не так наблюдателен, как ты, и совершенно не в курсе насчет моей подготовки. Я к нему попал с аукциона, после смерти прежнего хозяина — надо сказать, о нем никто плакать не стал. Как говорится, ставши убийцей, от этой шкуры не откажешься, — но Лайону лорду Киндрету я сказал, что являюсь действующим агентом, но не действующим убийцей. А о самых тайных своих умениях я вообще не стал ему рассказывать.

Хмыкнув, Джель медленно, осторожно убрал ногу и отпустил руки Каэта. Тот так же медленно опустил их, потер запястья, потом повращал кистями, проверяя, как они работают.

— И как же ты умудрился стать недействующим убийцей?

— А ты глянь сам.

Каэт расстегнул ворот туники и поднял голову повыше, чтобы Джель мог хорошо разглядеть его рабский ошейник. На нем красовалась печать — но не лорда Киндрета, а покойного лорда Дирана, о котором, как заметил Каэт, плакать никто не стал.

Загадка начала проясняться.

«Благородный лорд Диран, обучавший своих рабов навыкам, которых лучше не касаться.., его поместье было разделено между наследниками, а часть имущества пошла с аукциона. Там-то я и видел еще одного убийцу!»

Подделать такую печать невозможно. Раз Каэт до сих пор носит ошейник Дирана, значит, он перешел к другому хозяину уже после его смерти. В противном случае новый хозяин потребовал бы, чтобы прежний ошейник сняли и заменили его собственным. Джель отступил, предоставляя Каэту чуть большую свободу движений.

— Любопытно.

— Мой возлюбленный бывший хозяин, — сказал Каэт с иронией, не ускользнувшей от внимания Джеля, — был не из тех эльфийских лордов, которые позволяют себе забывать традиции Предков.

— Включая убийство? — ровным тоном поинтересовался Джель.

Каэт кивнул. Он держался с достоинством, и это невольно произвело впечатление на Джеля.

— Включая и его. Меня принялись обучать с самого детства, поскольку я выказал необычайную способность пробираться в различные охраняемые места и ускользать оттуда непойманным. Ты, конечно, можешь мне не верить, но мне никогда не доводилось применять свое искусство против эльфийских лордов…

— Хотя Диран охотно бы на это пошел, если бы думал, что ему удастся выйти сухим из воды, — перебил его Джель. Каэт снова кивнул, но на этот раз вдобавок пожал плечами.

— Может, и так. Но обычно я занимался тем, что добывал для Дирана разнообразные сведения. Так оно обстояло и на момент его кончины. И когда поместье разделили, а рабов отправили на аукцион, меня, по незнанию, внесли в список как агента и телохранителя.

И Каэт развел руками.

— И ты, конечно же, не имел ни малейшего желания просвещать покупателей. — Джель не сумел сдержать улыбки. Если эта история правдива, Каэт и вправду чертовски смышленый мужик. «Еще бы он стал им об этом сообщать — ведь тогда лорды скорее уничтожили бы его, чем допустили, чтобы кто-то из них завладел обученным убийцей!» — А удрать тебе, конечно же, не приходило в голову.

— Еще как приходило! — отозвался Каэт. Он уселся на скамейку и жестом предложил Джелю последовать его примеру. — Не беспокойся, нас никто не подслушивает.

Если бы за нами хоть как-то следили, сюда бы непременно кто-то вломился, когда ты в меня вцепился. Я обошелся Киндрету в чертову кучу денег, и если кто-то лишит его моих услуг, он примет это близко к сердцу.

«А может, это всего лишь часть плана. Хотя очень уж запутанно и сложно получается. Пожалуй, лучше я доверюсь чутью и поверю Каэту на слово».

— Конечно, я подумывал, не сбежать ли к волшебникам или диким людям, — повторил Каэт. — Но.., ну, я разузнал насчет ошейников кое-что новенькое, такое, чего мне знать не полагалось. Только Диран мог подчинить меня при помощи этого ошейника. А теперь, когда он умер, ни один эльфийский лорд ничего мне не сделает посредством ошейника — разве что он сильнее Дирана в магии или хотя бы равен ему. Это, конечно, неплохое основание для побега. Но Диран был сообразительным ублюдком — в точности как о нем говорят. Меня по-прежнему можно выследить благодаря ошейнику. А если я попытаюсь его снять, мне голову оторвет. Это Диран так подстраховался, на тот случай, если меня кто-нибудь захочет подчинить.

Джель скривился. Да, чтоб придумать такое, нужна была очень мощная магия и очень жестокий разум.

— Потому-то я обдумал все это и счел за лучшее притвориться одним из обычных рабов Дирана и вместе с ними отправиться на аукцион, — с небрежной улыбкой подытожил Каэт. — В конце концов, я вполне мог удрать и попозже, если новый хозяин окажется совершенно невыносимым. Я, в общем, в состоянии так спланировать побег, чтобы у меня были неплохие шансы к тому моменту, как мое отсутствие обнаружат, забраться так далеко, что меня будет уже бессмысленно разыскивать. А на момент смерти Дирана я находился в таких обстоятельствах, что не смог бы этого провернуть.

— А что, если Киндрет когда-нибудь узнает от других рабов Дирана… — начал было Джель, но Каэт тут же перебил его, спокойно покачав головой:

— Это вряд ли. Все, кто знал о моей подготовке, уже умерли — по большей части от рук Дирана. — На один лишь краткий миг в голосе Каэта проскользнули нотки горечи, но он тут же взял себя в руки. — Честно говоря, изо всех старых лордов Киндрет — последний, кто станет использовать убийцу. Он достаточно силен, чтобы самому справиться с грязной работой, и достаточно безжалостен, чтобы это доставляло ему удовольствие. Нет, я больше в этих делах не участвую — разве что для самозащиты, если вынудят. А так, в целом, я скорее доволен. Киндрет хорошо обращается с ценным имуществом, а обязанности у меня нетрудные — если сравнивать с той работой, которую я выполнял для Дирана.

Джель уловил прозвучавшую в словах Каэта завуалированную угрозу, но предпочел от нее отмахнуться.

— Меня ни капли не колышет, как ты распоряжаешься своими умениями, пока ты не трогаешь лорда Киртиана.

Он не совладал со своими чувствами, и в голосе его проскользнуло яростное стремление защитить молодого лорда.

Каэт медленно сощурился и на миг впился взглядом в глаза Джеля.

— Интересно… — пробормотал он. — Я кой-чего слыхал насчет людей лорда Киртиана…

Он покачал головой, словно так и не пришел ни к какому выводу.

— Мне много чего приходится слышать, как и всем телохранителям. Киндрет в этом ничуть не лучше остальных лордов: он просто не думает, что его рабы могут что-то увидеть или услышать. Надеюсь, ты мне поверишь, если я скажу, что планы лорда Киндрета настолько сложны и рискованны, что вряд ли он когда-нибудь найдет обученного убийцу, которого можно было бы в них посвятить.

— Может, он не станет использовать убийцу против старых лордов и молодежи, не примкнувшей к мятежу, — возразил Джель. — А как насчет мятежников, молодых лордов?

— Не исключено, если среди них выделится лидер, который сумеет объединить мятежников и заставить действовать заодно, — признал Каэт. — Но скорее свиньи полетят, чем это случится. А кроме того, даже если бы он и захотел пойти на крайние меры — сыновья ведь на дороге не валяются. Родня предполагаемых жертв предпочла бы не уничтожать блудных сыновей, а вернуть их в лоно семьи.

Он улыбнулся, но на этот раз в улыбке не было ни капли юмора.

— В конце концов, юнец, которому аккуратно сотрут все мятежные мысли, вполне сможет породить следующего наследника. И все будут счастливы, даже если все остальное время он будет сидеть в углу и пускать слюни.

Эти слова потрясли Джеля. Он слыхал, будто некоторые из старых лордов способны изменять разум и воспоминания других эльфов, но сейчас он впервые получил подтверждение этим слухам, которые втайне считал всего лишь очередным нелепым вымыслом.

Однако он изо всех сил постарался сохранить внешнюю бесстрастность.

— Ну, если посмотреть на дело с этой стороны, ты, пожалуй, прав. Родственники убитого вовсе не проникнутся любовью к Киндрету, если он уничтожит их наследника — как бы они сами ни относились к этому наследнику, пока он был жив. — Джель покачал головой и дал волю отвращению. — Черт, ну и гадюшник! Как ты только в нем живешь?

— Научился. — Теперь Каэт и вправду расслабился.

Джель понял, что тот нарочно продемонстрировал свою открытость, и ощутил, что теперь Каэт доверяет ему — насколько он вообще способен кому-то доверять. — В обществе эльфийских лордов политика — это высокое искусство. Иногда мне даже жаль, что никто никогда не узнает, насколько я сам искусен в этом деле.

Джель усмехнулся, и Каэт улыбнулся в ответ — открыто, без притворства.

— Ну, я человек простой, и я тебе честно скажу: я куда лучше смыслю в сражениях, чем в политике.

— Да, это куда чище и пристойнее. — В голосе Каэта звучало такое глубокое сожаление, что оно невольно захлестнуло и Джеля. На миг они оба умолкли, потом Каэт кашлянул. — Ну, ладно.., может, пока лорд Киндрет не удивился, чего это я тут так долго сижу, и не послал за мной, может, ты мне что-нибудь расскажешь насчет этих ваших методов обучения, которые применяет лорд Киртиан?

Джель внимательно всмотрелся в лицо Каэта и пришел к интересному выводу.

«Он это дело одобряет. Конечно, если его хозяин спросит, о чем мы тут говорили, так у Каэта будет что ему скормить. Но он и сам хочет разузнать побольше. Занятно. Мне бы и в голову никогда не пришло, что убийца будет заинтересован в сохранении чужих жизней».

— Он делает при помощи магии что-то такое, что поначалу делать сложно, но большой силы на это не расходуется, — сказал Джель. — Во всяком случае, так он мне говорил. Но я не лорд и подробностей не знаю.

Он задумался на мгновение, пытаясь припомнить, как Киртиан в первый раз создавал эти заклинания.

— Там задействовано два разных вида магии. Одним заклинанием он создает оружие, которое на вид и по весу совсем как настоящее, но по сути это такая иллюзия. А второе он накладывает на бойцов, которые работают с этим оружием, чтобы они правильно реагировали на его воздействие.

— В смысле — ощущали его? — уточнил Каэт. В глазах его читался живейший интерес.

— Ну, примерно так. Больше, наверное, никто из людей в этом не поймет. — Джель облизал губы. — Как бы там ни было, это от второго заклинания я засветился, когда ты меня ударил, и меня встряхнуло. Когда лорд Киртиан проделывал это в первый раз, ему потребовался почти целый день. Он говорит, что постепенно, когда к этому привыкаешь, становится легче. И опять же, по его словам, наложить заклинание на группу людей лишь ненамного сложнее, чем на одного, — он когда-то сказал что-то насчет того, что магия получает дополнительную энергию и сама себя копирует, пока ты ее подпитываешь. — Джель смущенно рассмеялся. — Ну, может, это звучит глупо, но ничего больше я сказать не могу.

— Нет, почему же, это вполне осмысленно, — заверил его Каэт. — Я слыхал от эльфов, что когда они хотят что-нибудь сотворить, — ну, там, дерево или цветок, — они делают первый экземпляр, а потом устраивают так, чтобы он сам себя копировал. Они по этому признаку отличают иллюзию, созданную могущественным лордом, от иллюзии какого-нибудь вассала. Могущественный лорд никогда не делает копий. В его иллюзиях каждое дерево и каждый цветок неповторимы.

— Но как бы там ни было, лучше я объяснить не смогу. — Джель поколебался немного, потом решил сообщить Каэту еще кое-какие сведения. Если тот их передаст лорду Киндрету, это скорее пойдет на пользу Киртиану, чем во вред. — У Киртиана не меньше бойцов, чем у любого из великих лордов, но я тебе вот что скажу: мы только тем и занимаемся, что тренируемся, и постоянно используем его методы и в обычных повседневных тренировках, и во время сражений. Это профессиональные бойцы. Когда бойцу исполняется сорок лет, его переводят на какую-нибудь необременительную работу, но он при этом продолжает тренироваться. В основном такие отставные бойцы уходят в лучники, но некоторые продолжают упражняться с мечом и копьем и, в общем, сохраняют форму.

— А это означает, что у вас не просто гладиаторы — у вас армия, бойцы, обученные действовать совместно. — Каэт прикусил нижнюю губу. — И у вас есть резерв — эти вот бойцы постарше. Да, любопытно. Нужно быть полным идиотом, чтобы бросить вызов вашему лорду.

Это был не вопрос, а утверждение.

«Отлично! Пускай Киндрет над этим подумает!»

— Именно, — кивнул Джель. — Это все потому, что лорду Киртиану нравится не просто читать о битвах, а проверять, как на самом деле работает та или иная стратегия.

И мы довольно часто отрабатываем новые боевые схемы, потому что не теряем в сражении ни единого бойца — ну, не считая каких-нибудь дурацких случайностей. Бывает, конечно, что кто-нибудь оступится и сломает ногу или еще что-нибудь в этом роде.

— Да, чертовски хорошая система, — согласился в конце концов Каэт. — Настолько хорошая, что я невольно задумываюсь: а что с этого выигрывает лорд Киртиан? Ведь обученные бойцы могут и взбунтоваться, если им вдруг чего взбредет в голову.

Джель весело рассмеялся:

— Ну, во-первых, у нас нет никакого настоящего оружия. Вернее, есть, но нам до него не добраться. Оно все лежит в арсенале, а арсенал запечатан Киртианом.

— То есть ему нечего бояться восстания рабов. — Лицо Каэта прояснилось, и он кивнул, словно отвечая на какие-то свои мысли.

— И, конечно, когда люди знают, что их не убьют и не покалечат, они тренируются куда охотнее.

— И ему не надо тратиться на покупку или выращивание пополнения. — Каэт вздохнул с неприкрытым восхищением. — Блестящая стратегия, особенно для того, у кого нет политических союзников. После сегодняшнего никто не посмеет ввязаться в ссору с вашим лордом; теперь он практически застрахован от вызовов. Да, мне бы это и в голову никогда не пришло, если учесть его репутацию.

— Неплохой способ заставить остальных недооценивать его до того самого момента, как он будет готов, а? — лукаво поинтересовался Джель, и Каэт расхохотался.

У Джеля сложилось впечатление, что Каэт Джаред, несмотря на свою зловещую профессию, очень даже славный малый, и это изрядно его удивило. Он всегда считал, что убийцы…

«Что они — мерзавцы. И, подозреваю, большинство из них и есть мерзавцы. Но этот.., хм, этого я все-таки зауважал».

Тут кто-то осторожно кашлянул, и это вывело Джеля из раздумья. У дверей стояло двое молодых парней в ливреях Аэлмаркина.

— Ваши лорды… — с дрожью в голосе произнес тот, который стоял ближе.

— Наши лорды желают нас видеть, — договорил за него Каэт и кивнул. Его лицо в одно мгновение вновь превратилось В маску, холодную, отчужденную и непроницаемую. — Да, конечно. Сию минуту.

Джель задержался лишь на мгновение — Каэт повернулся к нему и протянул руку.

— Это былоздорово во всех смыслах, — сказал Каэт, и тепло в голосе возместило бесстрастное выражение лица. — Я с радостью встретился бы с тобой еще при сходных обстоятельствах.

Джель охотно пожал протянутую руку.

— Надеюсь, не в последний раз видимся, — так же тепло отозвался он. — Я буду ждать встречи.

И на этом они расстались. Шагая следом за провожатым, Джель задумался: а какие же чувства испытывал Каэт? Он был уверен, что не ошибается — между ними возникла некая связь.

«Наверное, это не дружба. Во всяком случае, пока, — решил Джель, увидев ожидающего его Киртиана. Его затопило облегчение: наконец-то испытание завершилось! — Но восхищение явно присутствует. И ему не хотелось бы убивать меня, как и мне — его. А это уже чего-то стоит!»

Глава 8

Киртиан прошел через портал. Со стороны Аэлмаркина это были позолоченные ворота, украшенные барельефом, такие широкие и высокие, что через них спокойно прошел бы грузовой фургон. А со стороны его поместья это была деревянная дверь, украшенная резьбой, и над притолокой было вырезано навершие — их украшение с верха гербового щита. С того самого момента, как они расстались с лордом Киндретом, Киртиан пребывал в глубокой задумчивости, и Джель не пытался отвлечь его или заговорить с ним.

Осторожность давно стала семейной традицией Прастаранов, и потому их портал был расположен в небольшой комнате с каменными стенами и дверью из закаленной бронзы, с надежным замком — чтобы никакой враг не смог проникнуть через портал в сердце усадьбы. Приглашенных гостей встречал почетный эскорт и выпускал из комнаты — а так в ней просто не могло поместиться более десяти человек за раз. «Ключом», отпирающим дверь, служило присутствие членов семьи или кого-нибудь из доверенных слуг (хоть того же Джеля), на которых был настроен замок. Конечно, в принципе, можно было одолеть эскорт и таким образом открыть дверь комнаты — но ее охраняли круглосуточно, и стражник непременно поднял бы тревогу. Так что вторгнуться в поместье через этот портал было невозможно — во всяком случае, на это надеялись. Киртиан же после изучения тактики слишком хорошо понимал, что умный командир сумеет измыслить способ обойти его меры предосторожности. Его успокаивало лишь то, что большинство эльфийских лордов никак нельзя было назвать умными командирами.

Киртиан расстался с Джелем сразу за дверью комнаты, в которой находился портал; стражники изо всех сил делали вид, будто ничего они и не подслушивают.

— Ну что ж, теперь нам нужно что-то с этим делать, — сказал Киртиан со смесью гордости и досады. — Думаю, такого высокопоставленного члена Совета здесь не бывало со времен деда. Нам надо проследить, чтобы все было готово и все знали, как им следует действовать. Чем скорее мы начнем готовить слуг к визиту лорда Киндрета, тем быстрее мы с этим покончим и тем быстрее все смогут вернуться к нормальной жизни.

— А чем дольше мы будем тянуть, тем выше риск, что лорд Киндрет оскорбится. Ладно, не беспокойся, я этим займусь, — отозвался сержант, махнув рукой. — А ты иди сообщи эту новость леди.

Джель рысцой припустил к учебной площадке, а Киртиан подумал, что во всем, касающемся планирования, сержант опережает его шагов на пять. Впрочем, в одном он был уверен твердо: этот визит не состоится, пока каждый слуга в поместье не затвердит накрепко, как себя ведут рабы, чтобы ничто — ни оскорбления, ни грубое обращение, ни собственная небрежность — не могло сорвать этой маски. Убедительнее всего должны играть слуги, приближенные к Киртиану и его матери. А значит, самых молодых и наименее опытных домашних слуг — хоть того же Линдера — придется на это время заменить другими. Киртиану точно придется это проделать с большинством своих слуг, с теми, которых нужно будет приставить к лорду Киндрету. Но, в конце концов, им необходимо создать видимость обычного эльфийского поместья, и подобная временная перетасовка — невеликая плата.

Всем этим предстоит заниматься Джелю, леди Лидиэли и сенешалю, лорду Тенебринту. И чем скорее последние узнают о том, что им светит, тем лучше. Джель совершенно прав: визит лорда Киндрета нельзя оттягивать надолго, иначе это будет воспринято как оскорбление.

Киндрет притормозил на мгновение, чтобы определить, где сейчас находятся мать и сенешаль; он не мог позволить себе терять драгоценные мгновения, разыскивая их обычным способом. Тихий шепот магии сообщил ему, что оба они, как и обычно в это время дня, находятся в рабочем кабинете Лидиэли — занимаются счетами поместья, составляют планы на ближайшие пару месяцев или решают разнообразные вопросы со слугами. Это как нельзя лучше соответствовало планам Киртиана. Раз они вместе, ему не придется дважды рассказывать о предстоящем визите и о том, чем он вызван.

Кабинет Лидиэли был центром главной усадьбы — в прямом смысле слова. Над замком возвышалось пять башен, четыре по углам и пятая — в середине, и в центральной было на два этажа больше, чем в остальных, то есть всего двенадцать. Благодаря башням замок казался изящным и хрупким, и это впечатление всегда забавляло Киртиана своей обманчивостью: ведь замок строился так, чтобы он мог выдержать долговременную осаду, с расчетом на применение осадных орудий, большая часть которых давно уже перестала существовать. Лидиэль устроила свой рабочий кабинет на самом верху центральной башни, в комнате со стеклянными стенами: в военное время сюда сажали бы не меньше четырех наблюдателей. Даже в самую скверную погоду это было укромное и уютное местечко.

Башня была одним из немногих мест в поместье, где магия присутствовала не только в виде освещения и парочки декоративных иллюзий. Именно магия, а не технические приспособления, обогревала башню в холода и поддерживала прохладу в жару, и защищала от непогоды. Опять же, именно магия обеспечивала безопасность тех, кто пользовался прозрачной трубой, пронизывающей башню снизу доверху. Киртиан вошел в нее, и небольшая платформа медленно поползла на самый верх. Ни один человек не смог бы самостоятельно воспользоваться этим приспособлением, даже если он владел своей, человеческой разновидностью магии. Благодаря этому Лидиэль могла быть уверена, что никто не помешает ей работать — во всяком случае, не заручившись сперва поддержкой кого-нибудь из эльфов.

Лорды этого поместья всегда были доступны для подчиненных, но в этом был свой изъян: краткоживущие люди склонны были приходить к ним со всеми проблемами, какие не удавалось решить с наскока, ибо свято полагали, что столь богатый жизненный опыт наделил их лордов неизмеримой мудростью.

"Будь это правдой, дело никогда бы не дошло до Мятежа Молодых лордов. Старые лорды заблаговременно поняли бы, что к чему, и не позволили молодежи зайти так далеко.

Да и Вторая война волшебников тоже не состоялась бы".

На промежуточных этажах башни не было почти никакой мебели, невзирая на то, что именно эта башня была самой старой частью поместья, и все остальное достраивалось вокруг нее. Круглые комнатки были слишком малы и не подходили ни для чего, кроме кабинетов, а в кабинетах никто, кроме Лидиэли и Тенебринта, не нуждался. Потому мимо Киртиана сейчас одна за другой проплывали круглые, пустые комнаты с алебастровыми белыми стенами, с бойницами вместо окон, пропускавшими внутрь узкие полосы света. Даже сам вид стен был обманчив: на самом деле башня была построена из какого-то гораздо более прочного материала, укрепленного при помощи магии, — теперь ничего такого просто не существовало. Ее возводили в первые пятьдесят лет после переселения с Эвелона, когда эльфы еще не знали, не окажется ли этот мир таким же опасным, как и тот, который они покинули.

Кабинет Тенебринта, расположенный этажом ниже кабинета Лидиэли, был, как и предполагал Киртиан, совершенно пуст. Эти два кабинета почти вдвое превосходили размерами остальные комнаты этой башни. Здесь стены башни выдавались наружу, придавая ей сходство с подсвечником, увенчанным не то глубокой тарелкой, не то мелкой чашей, а та, в свою очередь, была накрыта круглым, слегка заостренным серебряным блюдом — нависающей крышей, не пробиваемой снарядами. Окна в кабинете Тенебринта были вдвое меньше, чем в кабинете у Лидиэли, но в них — как, впрочем, и во всех прочих окнах этой башни — вместо обычного стекла стоял сверхпрочный материал. Свет, проходя через эти окна, терял часть цвета и яркости, и возникало впечатление, будто кабинет находится под водой.

Теперь Киртиан услышал голоса. Он вплыл в кабинет леди Лидиэли, и лорд Тенебринт поднялся с кресла, чтобы поздороваться с ним. Леди Лидиэль осталась сидеть, но протянула сыну руку и улыбнулась.

Тенебринт был чуть старше отца Киртиана; он пошел в ученики к тогдашнему сенешалю еще при деде Киртиана.

Сколько Киртиан себя помнил, Тенебринт всегда был сенешалем, а заодно и одним из его наставников. Определить его возраст по внешности было невозможно — как и у всех прочих эльфийских лордов, уже перешагнувших определенный возрастной порог, но еще не достигших того момента, когда старость начинает становиться зримой. Высокий, более худой и менее мускулистый, чем леди Лидиэль, с выдающимся подбородком, длинным носом и высокими скулами, с волосами, перехваченными серебряной заколкой, лорд Тенебринт выглядел именно тем, кем и являлся, — кабинетным червем, равно рассудительным и осторожным и в мыслях, и в речах, истинным ученым и мыслителем, предпочитающим побеждать противников при помощи разума, а не грубой силы.

— Насколько я вижу, ты благополучно пережил встречу с молодыми тиграми, — радушно приветствовал он Киртиана. — Прими мои поздравления.

Киртиан вышел из трубы, поцеловал руку матери и уселся в предложенное сенешалем кресло.

— Уверяю вас, это и вправду было ничем не лучше ямы с тиграми — во всяком случае, по ощущениям, — с чувством произнес он. — Просто не представляю, что приятного можно найти в этих так называемых приемах и вечеринках.

— Вообще-то, они не все настолько плохи, как те, которые собирают по случаю судебных поединков, — с оттенком сочувствия заметила леди Лидиэль и пожала плечами. — Некоторые праздники получаются довольно приятными, особенно те, на которые лорды привозят незамужних дочерей. Такое впечатление, что присутствие женщин заставляет этих молодых тигров втягивать когти и прятать зубы — во всяком случае, настолько, чтобы в обществе дам сойти за цивилизованные существа.

Киртиан прикинул, стоит ли рассказывать матери обо всем в подробностях, и решил, что лучше ей не знать, как он вмешался в судебный поединок. Ведь в конце-то концов его грубая ошибка все равно обернулась к лучшему.

— Ну, я знаю, что вам все равно, кто выиграл, но мы с Джелем сумели одержать небольшую победу, которую вы оба наверняка оцените.

Тенебринт прищурился, а мать приподняла бровь.

— Что, вправду? — поинтересовалась она. — И во что же вы там вляпались?

— Ну, у меня есть хорошие новости и есть чреватые неудобством, — отозвался Киртиан. — Неудобная новость заключается в том, что Лайон лорд Киндрет желает нанести нам визит и задержаться у нас на некоторое время, чтобы изучить мои методы обучения бойцов и проведения боев. А хорошая новость такова: ему этого захотелось потому, что мы уговорили враждующих лордов решить свои разногласия путем поединка по моим правилам. Дрались Джель и человек лорда Киндрета. На Лайона этот бой произвел сильное впечатление, и он не просто захотел узнать, как создаются подобные заклинания, но и заявил в присутствии прочих лордов, что намерен впредь именно таким образом обучать своих бойцов и улаживать спорные моменты.

Посмотрев на бескровную схватку, он заявил, что согласен со мной и что прежние методы чересчур расточительны.

По мере того как Киртиан говорил, лица Лидиэли и Тенебринта делались все более и более удивленными, глаза округлялись, а рты слегка приоткрывались. И когда Киртиан с довольной улыбкой откинулся на спинку кресла, Тенебринт не выдержал первым.

— Клянусь Предками, мальчик, это не просто хорошие новости — это великолепные новости! Ты понимаешь, что это значит для людей, проживающих за пределами нашего поместья? — Тенебринт взмахнул рукой, указывая куда-то за окно.

— Точнее, для большей их части, — мягко перебила его леди Лидиэль. — Увы, среди наших соплеменников есть и те, кто слишком жесток и кровожаден, чтобы удовольствоваться бескровными боями. Они по-прежнему будут понапрасну губить гладиаторов. Даже Лайону не под силу провести через Совет закон, запрещающий лордам убивать собственных рабов. Это было бы ударом по самой сути власти эльфийских лордов: они ведь уверены, что имеют полное право властвовать над людьми, которых они считают обычными животными и своим имуществом.

Киртиан кивнул, соглашаясь с ее словами. Леди Лидиэль улыбнулась.

— И тем не менее Тенебринт прав. Большинство эльфийских лордов придут в восторг, увидев, что теперь можно улаживать спорные вопросы при помощи бескровных поединков. Покупка и разведение породистых бойцов — Дорогое удовольствие. Уже на обучение и содержание гладиаторов приходится тратить довольно много; но мало этого — это дорогое имущество зачастую портят еще во время тренировок. А потом их уничтожают ради улаживания дурацких мелких споров. И лордам, если они желают поддерживать свое положение в обществе, приходится обучать все новых и новых гладиаторов.

Тенебринт кивнул.

— Из-за этого меньшие лорды уже два поколения ропщут, не скрывая недовольства великими лордами. Ведь мало кто из них достаточно богат, чтобы разбрасываться рабами, не считаясь с расходами. Если лорд Лайон и вправду введет твой метод в употребление, все меньшие лорды встанут на его сторону — и, что почти так же важно, его отношения с великими лордами от этого не испортятся. В общем, куда ни глянь, он везде в выигрыше.

Лидиэль погладила сына по руке.

— Я так рада, что даже не буду у тебя спрашивать, какую же заварушку ты учинил, чтобы добиться столь примечательных результатов.

— Мама! — воскликнул Киртиан, надеясь, что его голос звучит не слишком виновато.

— Но в уплату за этот успех мы должны в ближайшем будущем принять у себя лорда Киндрета, верно? — вмешался сенешаль. — Ты договорился с ним о дате визита?

— Нет. Я просто сказал, что пришлю ему ключ от портала, когда буду готов принять его. Я пытался создать впечатление, что, поскольку поместье у нас маленькое и уединенное и гости у нас бывают редко, нам нужно некоторое время, чтобы приготовиться к приему столь важного гостя.

Насколько я мог видеть, Киндрета это объяснение устроило. Но я его сюда не пущу, пока все до единого не будут готовы к этому визиту! А для этого вам с Джелем надо подготовить слуг, чтобы мы могли прикинуться обычным эльфийским поместьем, — сказал Киртиан. — Нетерпения Киндрет не проявил и вроде бы не оскорбился, что я не пригласил его явиться немедленно.

— Несомненно, у него достаточно собственных дел, и ему нужно о них позаботиться, прежде чем нанести кому-то официальный визит, — пробормотал сенешаль, отвечая на какие-то свои мысли.

— Скорее уж ему понадобилось время, чтобы разобраться, кто нам союзник и кто враг, начиная с момента нашего переселения из Эвелона, — ядовито возразила Лидиэль. — Лорд его ранга не может позволить себе обзаводиться союзником, отягченным излишним количеством смертельных врагов.

— Ну, насколько мне известно, у нас всего один враг — Аэлмаркин… — протянул Киртиан и вопросительно взглянул на мать.

— Точнее говоря, Аэлмаркин — наш единственный враг, открыто выступающий против нас. Но существует некоторая возможность, что его союзники захотят его поддержать, — твердо произнесла мать. — Хотя после того, как они увидят, что на нашу сторону встал Киндрет — пускай и ненадолго, — они вряд ли посмеют встать на сторону Аэлмаркина, против нас. Слава Предкам, что мы никогда не ввязывались в политику и не поддерживали никого из родни в этих дрязгах! Мы чисты, как стеклышко — во всяком случае, в тех вопросах, которые могут заинтересовать лорда Киндрета. Так что у нас теперь одна забота: несколько дней правдоподобно притворяться.

— Я.., я вовсе не собирался просить лорда Лайона ни о чем таком, мама, — нерешительно произнес Киртиан. — И я не хочу, чтобы казалось, будто я думаю, что оказываю Киндрету большую услугу, обучив его моему методу. Мне хочется, чтобы казалось, что я хотел предложить свой метод всем, что я считаю это долгом перед всеми эльфийскими лордами. Я хочу, чтобы лорд Киндрет счел меня серьезным юношей, безоговорочно преданным делу благополучия своего народа. И это чистая правда. Только вот народ не тот, о котором он думает. — Киртиан улыбнулся. — И нам совершенно незачем просвещать его в этом вопросе.

— Совершенно верно. Обычный выскочка, стремящийся улучшить свое положение в обществе, поступил бы как раз наоборот, — заверила его мать. — Если ты будешь поступать вопреки его представлениям, то застанешь его врасплох, и он не будет знать, что же о нас думать. В лучшем случае он может решить, что мы стоим того, чтобы сделать нас постоянными союзниками. В худшем он предположит, что мы настолько провинциальны, настолько погрязли в собственных делах и этих наших странных идеях касательно верности и долга, что ни для кого не представляем угрозы. Если Киндрет станет нам покровительствовать, мы будем в безопасности. А у него появятся причины защищать нас от происков Аэлмаркина.

— Я бы, со своей стороны, сказал, что это лучшее, что он может сделать, — с облегчением произнес Киртиан. — И вы это одобряете — я верно вас понял?

— Совершенно верно, — отозвалась леди Лидиэль. Тенебринт просто кивнул.

Киртиан улыбнулся при мысли о том, что его первая вылазка в опасный мир великих лордов и политики прошла настолько успешно.

«Только вот сначала я чуть не навлек на нас истинное бедствие, — напомнил он себе. — Так что сейчас не время заноситься».

Он попрощался с матерью и сенешалем и вошел в трубу; та удерживала Киртиана на месте, пока под ноги ему не подплыла платформа. Добравшись до первого этажа, Киртиан тут же отправился в Западную башню; все ее пять этажей занимала огромная библиотека.

Он вознамерился самостоятельно произвести небольшое генеалогическое исследование, прежде чем строить дальнейшие планы.

В доме каждого эльфийского лорда, и великого, и малого, обязательно хранилась Великая Книга Предков. Записи в ней вела леди клана или специальный секретарь под ее личным наблюдением. Обо всех смертях, рождениях и свадьбах сообщалось в Совет, а тот немедленно пересылал эти известия во все поместья, вплоть до самых маленьких и незначительных. Ни один брак и ни один союз не заключался без предварительной консультации с Великой книгой, уходящей к первым дням переселения из Эвелона.

Киртиан уселся за стол, на котором на наклонной подставке стояла Великая Книга, и пододвинул ее поближе.

Киртиан открыл книгу на первой странице, где были записаны имена всех смельчаков, осмелившихся пройти через Врата из Эвелона, — он всегда начинал с первой страницы, ибо питал глубокий интерес к тем временам. Добрая половина этих смельчаков поумирала через считанные дни — или недели — после Перехода. Одни умерли, истощив свои силы при Переходе, другие скончались от ран, полученных еще до Перехода, в Эвелоне. В нынешние времена мало кто осознавал, что Переход осуществили те, кто проиграл войну, расколовшую эльфийский народ надвое и вынудившую одну половину выступить против второй. Да и сам Переход был не отважным героическим шагом первопроходцев, устремившихся на завоевание нового мира, а отчаянной попыткой побежденных избежать плена. И те, кто стоял сейчас у кормила власти, предпочитали предать этот факт забвению и погрести его поглубже в прошлом.

Из тех, кто все-таки уцелел после Перехода, до нынешних дней не дожил никто. Эльфийские лорды живут долго — если их жизнь не прервется из-за несчастного случая, болезни, врожденных пороков или убийства, они способны прожить четыре-пять столетий. Но все же они не бессмертны. Прадед Киртиана по отцовской линии был одним из патриархов, как и прадед Лайона лорда Киндрета (впрочем, о последнем Киртиан узнал лишь сейчас). Большинство же ныне живущих эльфийских лордов были еще более отдаленными потомками тех, кто первыми явился в новый мир.

Киртиан перевернул страницу и принялся изучать родословную матери. «Странно, — подумал он, подметив деталь, никогда прежде не привлекавшую его внимания, — с самых времен переселения из Эвелона у всех женщин из их рода рождались только девочки. Я — их первый потомок мужского рода…»

— Именно поэтому никто особо не возражал против моего брака с твоим отцом, — сказала у него из-за плеча Лидиэль, как будто она обладала людским даром читать мысли. Киртиан так привык к необычайным способностям матери, что его это не пугало. Он просто обернулся и улыбнулся ей. Лидиэль подошла вплотную и нежно положила руку ему на плечо.

— Никому — и уж в особенности Аэлмаркину — и в голову не приходило, что я смогу произвести на свет наследника мужского пола, — негромко произнесла она. — Потому никто и не протестовал, когда мы с твоим отцом решили пожениться. И именно потому Аэлмаркин теперь так Упорно стремится отнять у тебя твое наследство. Он-то считал, что наше поместье упадет ему в руки, точно спелое яблоко, безо всяких усилий с его стороны — ну или в крайнем случае он уговорит или заставит меня выдать за него дочь, которую я, предположительно, должна была родить.

И Лидиэль улыбнулась сыну, чье рождение так удачно спутало все планы Аэлмаркина.

— Но ведь на самом деле он только называется моим кузеном, — возразил Киртиан, отыскав родословную Аэлмаркина. — Его семья последний раз роднилась с нашей еще в Эвелоне! Кузенами были наши прадеды, а после этого ни единого брака между их и нашей ветвью семьи не заключалось.

— Но если ты повнимательнее присмотришься к родословной, то обнаружишь, что, кроме тебя и Аэлмаркина, других наследников мужского пола в нашем клане нет, — заметила Лидиэль. — И в этом, среди всего прочего, вина твоего прадеда и деда. Как только у них появлялся ребенок, необходимость защищать то, что было тут построено, тут же делалась для них важнее, чем попытки обзавестись еще несколькими детьми. У них обоих было всего по одному сыну от одного брака. И все, больше никаких детей. Ни дочерей, которых можно было бы выдать замуж в другие кланы, ни вторых сыновей, которые помогли бы укрепить союзы. К счастью, оба они прожили необыкновенно долго — только это нас и спасло. Но я была первой, кто вошел в вашу семью из семейства, ранее никак не связанного с вашим кланом. И если бы твой отец по-прежнему был с нами, у тебя уже непременно была бы младшая сестра или брат — я бы лично об этом позаботилась! Я совершенно не собиралась смиряться с неписаным законом, гласящим, что одного ребенка вполне достаточно.

Тут Киртиан заметил вдруг одну подробность, ранее ускользавшую от его внимания: мать по возрасту была ближе к его деду, чем к его отцу! Лидиэль заметила, что взгляд Киртиана прикипел к стоящей рядом с ее именем дате рождения, и от души расхохоталась.

— А я-то думала, когда же ты наконец это заметишь! — сказала она. — Да, сознаюсь, я вышла замуж за того, кто был намного моложе меня. Когда твоя бабушка — она была то ли мудрее твоего деда, то ли просто прагматичнее — поняла, что не переживет родов, у нее хватило времени, чтобы подыскать себе преемницу. Она обратилась к нашему семейству, с которым издавна дружила. Она рассчитывала на мою сестру, но ее уже отдали замуж, потому она выбрала меня! Но она не учла любви и преданности твоего деда: он наотрез отказался брать другую жену, и уж в особенности такую соплячку, как я. Однако я ради нашей дружбы часто и подолгу гостила здесь, пытаясь развлечь твоего деда и, возможно, со временем даже убедить его в том, что я тоже очаровательна и желанна! Ах, ты бы только видел, как я тут вертела задом, словно прожженная соблазнительница, — а ведь я тогда только-только достигла совершеннолетия!

Поскольку Киртиан не мог себе представить, чтобы его мать, сколько бы лет ей ни было, вертела задом, словно соблазнительница, он пролепетал что-то невнятное и покраснел.

— Но когда затея с соблазнением провалилась, мне пришло в голову, что я могу заполучить твоего деда, если покажу, какой нежной и любящей матерью я могу стать для его сына, — продолжала тем временем Лидиэль. — Правда, в этом плане оказался один небольшой изъян: к тому моменту, как я до него додумалась, твой отец был уже не в том возрасте, чтобы нуждаться в материнской заботе! Но я все равно продолжала его обрабатывать. — Однако из всего этого вышло одно — мы с его сыном по уши влюбились друг в друга, как только тот достаточно подрос, чтобы думать о подобных вещах. Эта история здорово позабавила твоего деда, равно как и мою сестру Мот.

Мот — это, конечно же, была В'терн Мортена леди Арада. Она была почти на сотню лет старше Лидиэли и являлась последней из оставшихся в живых членов крохотного клана лорда Арады. У Мот имелось собственное небольшое поместье, подаренное ей покойным мужем в полную и безраздельную собственность, и не было никаких Докучливых кузенов.

Кириан вздохнул. Великая книга была заполнена запутанной паутиной брачных союзов — браков между родственниками, вторых и третьих браков. И лишь его семейство стояло в сторонке, словно шелковая нить, выпавшая из общего узора.

— Я раньше не рассказывала тебе об этом, но после исчезновения твоего отца Аэлмаркин пытался вынудить меня выйти за него замуж, — сообщила Лидиэль столь невозмутимо, словно речь шла о ком-то другом. — Тогда меня спасла Мот. Она откопала малоизвестный закон, запрещающий жениться на вдове кузена, если у той уже есть наследник мужеска пола. Она лично наведалась к каждому из великих лордов и каждому указала — с примерами, естественно, — как этот закон защитит их собственных сыновей от таких-то и таких-то противников, если с самими лордами вдруг что-нибудь случится. Как нетрудно догадаться, лорды тут же подтвердили этот закон, и Аэлмаркину пришлось удалиться, поджав хвост.

— Неудивительно, что он тебя возненавидел! — просияв, отозвался Киртиан.

Лидиэль фыркнула:

— Лично я предпочитаю не тратить столь мощное чувство, как ненависть, на этого слизняка. Все его планы были ясны с первого же момента, как он заявился сюда, просто-таки исходя неискренним сочувствием, весь из себя ухоженный и увешанный драгоценностями. Даже будь я такой дурой, какой он меня считал, я и то сообразила бы, что подобный союз окончился бы твоей смертью. И какие бы чувства я ни питала к этому субъекту, я никогда бы не доверила твою судьбу и судьбу наших людей такому гаду, как Аэлмаркин!

— И спасибо тебе за это большое! — со смехом произнес Киртиан.

— Можешь как-нибудь при случае поблагодарить твою тетю за то, что она придумала способ защитить нас обоих, — весело откликнулась Лидиэль и слегка сжала руку, лежавшую на плече у Киртиана.

— Ну, хоть ты и притворяешься скромницей, я думаю, что, даже если бы леди Мот тебе не помогала, ты бы так же быстро придумала подходящий выход, — сказал Киртиан. — Вы с ней сделаны из одного теста. Ты так же умна, как и красива, и куда умнее большинства мужчин.

— Да мне не нужно особого ума, чтобы воспользоваться преимуществами нашего обособленного положения, — со смехом откликнулась Лидиэль на комплимент сына. — В конце концов, мы ведь живем в жуткой глуши, и я очень сомневаюсь, чтобы кому-либо, за исключением Аэлмаркина, хотелось наложить лапу на наше поместье.

В голосе Лидиэли проскользнули пренебрежительные нотки.

— И я, честно говоря, думаю, что, если бы Аэлмаркин знал, сколько нужно трудиться, чтобы поддерживать поместье в столь доходном состоянии, ему быстро перехотелось бы его оттяпывать.

— Желал бы я, чтоб это было правдой, — вздохнул Киртиан. — На самом деле, здесь так много работы из-за того, что мы обращаемся с нашими друзьями — людьми по-человечески. Если завести здесь такие же порядки, как в прочих поместьях, доходы здорово бы выросли. По крайней мере, так мне однажды сказал Тенебринт, — поправился Киртиан.

— Это к делу не относится, — твердо заявила Лидиэль. — Сейчас важно позаботиться, чтобы все было готово к визиту лорда Лайона, не наделать грубых ошибок и не пожертвовать при этом нашей независимостью. Так что после обеда сходи и посоветуйся с Джелем. А я пойду советоваться с Тенебринтом. Нам нужно угодить Лайону, не поражая его при этом, очаровать его, но не создавать впечатления, будто у нас имеется что-нибудь такое, чего стоило бы пожелать — ну, за исключением твоих познаний. А вам с Джелем придется как следует пораскинуть мозгами: подумайте, чего еще он может захотеть от тебя.

Киртиан решительно захлопнул Великую книгу.

— Ты, как всегда, совершенно права, — сказал он. — Я пойду переоденусь во что-нибудь попроще и разыщу Джеля, и мы сразу же возьмемся за дело.

Но, несмотря на всю напряженность момента, когда Киртиан отправился на поиски Джеля, до него вдруг кое-что дошло: впервые с тех пор, как он вступил в соответствующий возраст, Лидиэль, разговаривая обо всех этих браках и союзах, ни разу не завела речь о его будущем браке!

И одного этого хватило, чтобы на душе у Киртиана сразу же полегчало.

Глава 9

В течение нескольких следующих дней Киртиан с Джелем были так заняты подготовкой к визиту лорда Киндрета, что едва выкраивали время на сон и еду. И уж конечно, Киртиану некогда было заниматься учебными боями, потому бойцы оказались предоставлены сами себе — до того момента, пока Джель не организовал тренировки со старым, деревянным оружием вместо магического.

Киртиан к этому времени уже знал, что может быть спокоен за бойцов: они и без его присмотра ничего не натворят. Благодаря тому, что Джель сумел внушить всем нужный настрой, если у бойцов вдруг появлялось свободное время, они сами находили себе занятие — выполняли обычный комплекс упражнений, занимались строевой подготовкой и время от времени перемежали это соревнованиями по рукопашному бою; худшее, что им при этом грозило, — пара переломов.

Кроме того, Киртиан был уверен, что кто-кто, а уж бойцы его не подведут. Они были военными душой и телом и скорее запорхали бы, как бабочки, чем ляпнули что-нибудь неуместное или недостаточно быстро выполнили приказ. Нет, на бойцов можно положиться. Они сыграют свою роль как истинные профессионалы — каковыми они, собственно, и являются.

А вот домашних слуг и тех, кто работал в поле, нужно было долго тренировать, чтобы они научились вести себя подобострастно — чтобы это стало их второй натурой.

Киртиана не раз так и подмывало покопаться у них в головах при помощи магии, чтобы они перестали наконец забываться. В конце концов не кто иной, как Джель, придумал великолепный выход из ситуации: он предложил заложить в эльфийские камни редко используемых в поместье ошейников заклинания, от которых человек начинал испытывать теплое покалывание, если вдруг забывал сохранять позу, приличествующую слуге.

Сработало это великолепно — куда лучше, чем ожидал Киртиан. Когда человеку приходилось слегка сутулиться и держать глаза опущенными, он волей-неволей вспоминал, как ему следует себя вести.

— Они из-за этого постоянно выглядят испуганными, но это неважно, — заявил Джель. — Лорд Киндрет ведь не будет знать, что все это — игра, каким бы нарочитым это ни казалось нам. Как бы настоящий раб ни пресмыкался, для него ничто не будет чрезмерным; ну, а если наши вдруг перестараются, Киндрет просто решит, что ты их держишь на коротком поводке и хлыст всегда у тебя под рукой. А теперь у меня еще один вопрос, хоть меня от него и воротит.

Что, если Киндрет не привезет с собой собственных женщин? Он в таком случае будет ожидать, что ему предложат кого-то для развлечений. Вообще, он может и отказаться от предложения, но ждать-то этого он будет!

— Но у меня нет никаких наложниц, и предлагать мне некого, — совершенно резонно указал Киртиан. — Я так подозреваю, что Аэлмаркин пытается использовать против меня и это тоже — твердит другим лордам, что я.., э-э…

— Девственный и целомудренный, а может, и вовсе бесполый, а значит, в наследники не годишься, — проворчал Джель, привыкший все называть своими именами. — , Ну, ладно, в настоящий момент гарема у тебя нет и тебе некого предлагать гостю, но делать-то ты что собираешься? План у тебя есть?

— У мамы есть идея, — отозвался Киртиан, скривившись от отвращения. — Мне она, честно, не нравится, но… мама говорит, что я просто слишком привередлив. Она собралась перед самым визитом отправить Теребринта на рынок рабов, чтобы он там купил парочку красивых наложниц. Потом она подделает им воспоминания, чтобы наложницы думали, что живут тут уже несколько лет, и поселит их в маленьком гареме, и вот их-то я и должен буду предложить лорду Киндрету.

— Ты правда слишком привередлив, — напрямик заявил Джель. — Превосходный план. Наложницы ничего о нас не знают и ни с кем здесь не связаны. Если произойдет… ну, какой-нибудь несчастный случай — что ж, по крайней мере, мы не потеряем никого из своих людей.

У Киртиана стало еще противнее на душе, но он не мог не признать, что прагматичность Джеля имеет свой смысл.

— И что нам с ними делать потом? — уныло поинтересовался он.

Джель пожал плечами.

— Трудно сказать. Наложницы обычно не очень сообразительны, и я подозреваю, что твоя мать выберет очень красивых и очень тупых — ибо так куда безопаснее. Возможно, нам потом удастся выдать их замуж, если ты не захочешь оставить кого-нибудь из них себе. Или можно будет продать их. — Заметив, как перекосило Киртиана, Джель приподнял бровь и фыркнул. — Слушай, предоставь это дело матери и Тенебринту — тебе же легче будет. Раз тебя от этого так корчит, держись подальше, да и все.

«Можно подумать, оно от этого станет лучше, — мрачно сказал себе Киртиан. — Нет, это не выход».

— Я передам маме, что ты поддерживаешь ее замысел, и скажу, что, хотя мне он по-прежнему не нравится, я понимаю, что так нужно. Но мне все равно кажется, что это не лучший выход.

— Нет, лучший, — с нажимом произнес Джель. — А что ты предлагаешь — обратиться к добровольцам, что ли?

Нет, это уж точно никуда не годилось. Киртиан покачал головой:

— Я займусь манипуляциями с памятью — некоторые иллюзии мама не сможет изобразить достаточно убедительно.., в смысле, она ведь не мужчина… — Киртиан покраснел и не договорил. Ему упорно казалось, что Джель от души забавляется, глядя на его смущение. — В общем, Все мы будем делать то, что должны делать, а потом постараемся свести ущерб к минимуму.

Киртиан искренне надеялся, что лорд Киндрет не имеет привычки причинять боль женщинам.

— В конце концов, я могу после его отъезда сделать так, чтобы девушки обо всем позабыли, — добавил он, успокаивая скорее себя, чем Джеля.

Джель взглянул на него с облегчением.

— Ты никогда не станешь настоящим командиром, если не научишься принимать тяжелые решения и претворять их в жизнь, — напомнил он Киртиану, пожалуй, чуть-чуть самоуверенно.

— А я что делаю? — раздраженно огрызнулся Киртиан. — Ладно, хватит. Он того не стоит, этот вопрос, чтобы гробить на него столько времени. А тебя он и вовсе не касается. Тебе нужно подготовить бойцов.

Джель ухмыльнулся:

— О, они-то готовы! Им прямо не терпится показать, на что они способны, и доказать, что ты прав. Не бойся, уж кто-кто, а они свое дело знают. Мы устроим для лорда Киндрета такое представление, которое он в ближайшие три века не забудет!

***

Триана бесстрастно разглядывала рабыню — весьма нехарактерное для нее состояние духа. Она обдумывала сразу несколько вопросов, и не последним из них был: а насколько можно доверять человеку?

Как она и говорила Аэлмаркину, она редко обучала рабынь. Правда, «редко» не означало «никогда». Эльфийские лорды вообще не склонны были употреблять слово «никогда» — в их долгих жизнях просто не оставалось места для него. Как бы ты ни клялся чего-то не делать, но рано или поздно это может стрястись. Конечно, существовали чрезмерно твердолобые эльфийские лорды, которые и вправду верили, будто могут поручиться, что «никогда» не станут делать того-то и того-то, но Триана была для этого слишком умна.

Эта женщина была не из ее поместья. Да, Триана разводила у себя не только мужчин, но рабыни в ее поместье хоть и не были некрасивыми (Триана просто не потерпела бы рядом с собой ничего некрасивого или тем паче уродливого), в присутствии хозяйки держались словно одушевленные статуи. Эта же девушка, купленная не на аукционе, а по объявлению, на частной распродаже, была полной их противоположностью. Она не только владела тонкостями гаремных удовольствий — она еще и была профессиональной танцовщицей. И еще она отличалась редким умом.

Триане нужна была умная женщина. Но уму обычно сопутствует склонность думать о собственной выгоде.

Насколько ей можно доверять? Хороший вопрос.

— Сильно ли ты удивишься, если я скажу, что мне нужна шпионка? — поинтересовалась Триана у девушки.

Рабыня слегка покачала головой: достаточно, чтобы показать, что ее это не удивит, но не настолько решительно, чтобы ее безмолвный ответ выглядел дерзостью.

— Мать одного молодого лорда покупает гаремных рабынь, и я намерена устроить так, чтобы ты вошла в их число, — продолжала Триана. — Мне нужно знать, что происходит в этом поместье, и я не намерена упускать уникальную возможность.

— Но гаремных рабынь держат в отдалении ото всех… — нерешительно отозвалась девушка.

Триана улыбнулась:

— Но зато мужчины в их присутствии совершенно не следят за своими речами, — уточнила она. — Я могу просто вживить тебе телесоновое кольцо и отправить тебя туда, как пассивную слушательницу — но если ты будешь осознанно работать на меня, понимая, что мне нужно, я узнаю вдесятеро больше. — Она задумчиво оглядела девушку. — Это твой долг — помочь мне добыть нужные сведения. Но твой прежний хозяин упомянул, что ты очень умна — настолько, что это причиняет хлопоты…

Девушка покраснела и потупилась.

— ..и потому я пришла к выводу, что долг сам по себе не поможет мне разузнать все, что нужно, там, куда я тебя собираюсь отправить.

Триана рассмеялась, и девушка удивленно уставилась на нее.

— Ну, полно тебе! Я не из тех, кто предпочитает безмозглых рабов. Вы, однодневки, может, и не способны оценивать происходящее с такой же точностью, как мы, но соображения выгоды движут вами ничуть не меньше, чем нами. Я прекрасно понимаю, что, как только ты окажешься в том поместье, мой поводок ослабеет, и ты сможешь поступать в этом отношении, как тебе заблагорассудится.

Триана подалась вперед, впившись взглядом в глаза девушки.

— Я хочу предложить тебе стимул, ради которого ты готова будешь всеми силами трудиться на мое благо.

На лице девушки отразилось сильное волнение, потом она снова покраснела.

— Стимул, госпожа? — осмелилась выдохнуть она.

Триана, довольная тем, что правильно подобрала ключик к амбициям девушки, откинулась на спинку кресла.

— Или вознаграждение — если это выражение больше тебе нравится. Вознаграждение за примерную службу. Приложи все усилия, чтобы послужить мне, найди способ убедить Киртиана держать гарем незапертым, чтобы ты могла уходить и возвращаться, когда тебе заблагорассудится, сообщай мне обо всем, что тебе удастся увидеть и услышать, каким бы незначительным это ни казалось. Сделай это, и если я буду довольна тобой, через год я заберу тебя обратно. Ты сможешь уйти в отставку и выбрать образ жизни по собственному усмотрению. Впредь ты будешь делать только то, что тебе захочется. Хочешь — выберешь мужчину по своему вкусу и поселишься с ним в своем домике. А хочешь — поступишь на службу к какой-нибудь молодой леди. Или, если тебе это больше по вкусу, отправишься к своим диким соплеменникам, союзникам волшебников.

Я и это могу устроить.

Дыхание девушки едва заметно участилось, и Триана .поняла, что заполучила ее.

«Все, она моя», — удовлетворенно подумала Триана и решила подсечь рыбку, пока та заглотила наживку.

— Но это будет нелегко, — предостерегла девушку Триана. — Тебе придется работать с полной отдачей. Тебе нельзя будет допустить, чтобы лорд Киртиан или его мать хотя бы заподозрили, что ты — не такая, какой притворяешься. Если же я останусь недовольна тобой… — Триана пожала плечами. — Ну, очевидно, я не смогу тебя наказать.

Но я могу просто оставить тебя там, и ты так и проживешь жизнь наложницей незначительного лорда, в крохотном гареме, умирая от скуки. Гости у Киртиана бывают редко, так что у тебя не будет ни малейшей возможности развлечься. Думаю, такая женщина, как ты, от подобной жизни просто свихнется.

Рабыня не колебалась ни мгновения.

— Я буду служить вам, леди! — решительно заявила она. — Вот увидите, как я буду стараться!

Триана расхохоталась, взглядом предложив девушке разделить ее хорошее настроение. «Ах, Аэлмаркин, — подумала она, принявшись объяснять девушке, как пользоваться телесоновым кольцом и с чего ей нужно будет начать. — Это пари уже выиграно!»

***

Джель знал свое дело как никто другой. Киртиан оставил дом на мать и занялся всем остальным. Теперь, когда все были предупреждены и всех людей, работающих в поле, научили держаться соответствующим образом, Киртиан решил, что сейчас самое время заняться внешним видом своих людей. Надо, чтобы они выглядели уверенными в себе и процветающими — но не чересчур процветающими. Слугам не полагается выглядеть слишком здоровыми и слишком счастливыми. На самом деле тем, которые работают в поле, вообще не положено выглядеть счастливыми.

Киртиан угробил целый день, соображая, как бы это устроить. Он изучал заклинания иллюзии, размышляя, что ему делать, если лорд Киндрет засечет эти иллюзии или даже развеет их. Киндрет отнюдь не дурак, и если он засечет иллюзии, то непременно захочет узнать, что же под ними скрывается. Первым делом он, конечно же, заподозрит предательство. Но и потом он определенно пожелает узнать, зачем накладывать иллюзии на обычных рабов.

В конце концов, когда уже опустились сумерки, Киртиан решил пройтись по свежему воздуху. Может, хоть голова проветрится и в ней появятся какие-нибудь новые мысли.

На небе появились первые звезды, и легкий ветерок нес ароматы сада. Киртиан улучил момент и погасил светящиеся шары вдоль садовых дорожек. Он знал сад напамять и вовсе не нуждался в освещении, чтобы гулять по нему.

Сейчас темнота доставляла ему искреннее удовольствие — и не потому, что он погрузился в раздумья, а потому, что ему хотелось дать передышку уму.

«А как выглядят слуги Аэлмаркина?» Наверное, именно это его людям надо взять за образец для подражания.

А то, несмотря на раболепные позы, в них все равно оставалось нечто неуловимо не правильное, и Киртиан никак не мог сообразить, что же не так. Он неспешно брел по саду и перебирал в памяти воспоминания о визите к Аэлмаркину, стараясь не сосредотачиваться ни на чем конкретно.

В конце концов, ему нужны были даже не воспоминания, а общее впечатление. Как себя ведут обычные слуги, те, которые убирали в комнатах и накрывали на стол, — других-то он не видел?

Первыми приходили на память самые привилегированные рабы, красавчики, обязанные среди всего прочего еще и служить украшением интерьера. Но они Киртиану не подходили, отчасти хотя бы потому, что он вовсе не был уверен, сумеет ли кто-то из его людей убедительно подражать повадкам раба для удовольствий, а отчасти потому, что он предпочитал создать у лорда Киндрета впечатление, будто вся его челядь ведет суровый, аскетический образ жизни. Пускай Киндрет считает, что Киртиан всецело поглощен своим хобби и ни о чем, кроме воинских забав, не думает — и, уж конечно, мало интересуется роскошной жизнью. В этом вреда не будет.

«А кроме того, так он лишний раз убедится, что нас нет особого смысла захватывать. Большей прибыли, чем сейчас, из нас не извлечь. И вообще, может, мы ведем такой суровый образ жизни просто потому, что роскошь нам не по карману».

Как Киртиан ни старался, в памяти всплывало лишь смутное ощущение одинаковости, как будто все слуги низшего уровня были муравьями. Какая разница, тот муравей или этот? С тем же успехом они могли являться мебелью, каменными плитами пола, постаментами для статуй — настолько хорошо они сливались с окружающей обстановкой.

И тут Киртиан в мгновенной вспышке озарения понял: да ведь это и есть то, что ему нужно!

«Надо одеть всех в какие-нибудь одинаковые форменные туники или что-нибудь вроде этого, — решил Киртиан. — Им не положено выделяться — они должны быть все равно что невидимы. Одинаковые неяркие туники отлично для этого подойдут». Правда, он не знал, как именно должны выглядеть эти туники, но это уже мелочи. Любая швея сама сообразит, как это лучше устроить. А ему надо прямо с утра первым делом поговорить со швеями — пускай они решают, как за счет одежды сделать всех людей в поместье неотличимыми друг от дружки.

А насчет того, что они должны выглядеть несчастными… Киртиан ухмыльнулся — его посетила еще одна идея, «Надо будет воткнуть им в одежду какую-нибудь занозу, так, чтобы по-настоящему она не вредила, но здорово раздражала — или засунуть по камушку в сапог, или велеть надеть слишком большую или слишком маленькую обувь. Тогда у всех вид сразу сделается мрачный и недовольный — а ищейки Киндрета могут хоть обнюхаться».

Киртиан зевнул и понял, что слишком давно не спал — хотя с этой подготовкой к визиту Киндрета все не высыпаются. «Ладно, спать, — решил он. — А поутру первым делом — к старшей швее».

***

Несмотря на то, что проснулся он очень-очень рано — буквально на рассвете, — когда он без предупреждения заявился в мастерскую к швеям, те уже были все в трудах. Честно говоря, Киртиан удивился. Конечно, он всегда знал, что его люди рано начинают работать — задолго до того, как встает он сам, — но он как-то никогда особо не задумывался над этим.

Мастерская представляла собой большую, хорошо освещенную комнату с удобными креслами, в которых уже сидели несколько женщин и усердно шили. В дальнем конце комнаты стоял большой стол, заваленный тканью, и еще одна женщина двигалась вдоль него, щелкая остро отточенными ножницами, нарезая ткань на куски и откладывая их в сторону. Вдоль одной из стен на стеллаже были уложены рулоны материи, на колышках висели ленты и тесьма на деревянных катушках, а еще один стеллаж, маленький, был заставлен катушками ниток. Киртиан изложил свою просьбу старшей швее, внушительной даме с седеющими волосами, объяснив, какого именно эффекта он хочет добиться и почему. Старшая швея поджала губы и нахмурилась:

— Мой лорд.., вы понимаете, чего просите? Форменные туники для всего поместья! Да, ткани у нас хватит — но время! Даже если делать самые простенькие туники, без рукавов, и не обрабатывать срезы, и то на каждой нужно выполнить плечевые и боковые швы. А такие туники будут выглядеть настолько грубо, что от них за версту будет нести кустарщиной…

— Краска, — вмешалась в разговор одна из женщин, выполнявшая некую загадочную операцию — кажется, она подворачивала края у огромного вороха ткани, лежавшего сбоку от нее. — Вовсе незачем шить новую одежду — надо просто поставить на огонь красильные чаны и заставить всех выкрасить свои старые туники и штаны. Вполне сойдет за форму.

— А что, неплохо придумано! — воскликнула старшая швея, и лоб ее разгладился. — А то ведь, кстати, это выглядело бы странновато, если бы все поголовно вдруг оказались обряжены в новую одежку.

— А насчет цвета — лучше всего черный. Ореховая кожура — самый дешевый краситель, и у нас ее полно. А к тому же черный — ходовой цвет, одежда такая все равно нужна, и народ не станет жаловаться, что их заставляют переводить добро.

Женщина очень радовалась своей находчивости — впрочем, равно как и Киртиан со старшей швеей.

— Так и сделаем! Спасибочки, Маргит! — Старшая швея просияла и похлопала Киртиана по плечу, словно маленького мальчика. — Можете больше не забивать себе голову этим делом, молодой лорд, уж мы как-нибудь с ним справимся. К нужному дню все тут превратится в чудненький унылый черный фон.

И она вытолкнула Киртиана — мягко, но все же вытолкнула — за дверь. Киртиан не сопротивлялся. На самом деле, его эта ситуация здорово позабавила. Он понятия не имел, как в поместье решаются всякие бытовые проблемы, но ясно было, что эта внушительная дама в своей сфере деятельности — такой же суровый командир, как и Джель — в своей.

Впрочем, Киртиан ни капельки не сомневался, что она прекрасно справится с порученным делом. Уже по одному ее виду было ясно, что она проест плешь всем и каждому, но выполнит все, что пообещала.

А Киртиан вернулся к собственным делам. Он созвал всех старших рабочих групп и объяснил им, что нужно сделать — ну, занозы и всякое такое — и зачем. Киртиан давным-давно уже обнаружил, что если объяснить людям, зачем нужно выполнить то или иное дело, которое им показалось бессмысленным, они справятся с ним куда успешнее.

— Только учтите, я не хочу, чтобы вы подошли к этому вопросу чересчур творчески, — предостерег старших Киртиан. — Проследите, пожалуйста, чтобы никто себя не покалечил и не пытался симулировать какие-нибудь серьезные болезни вроде той же чумы. Но если у кого-нибудь появятся здравые идеи насчет того, как на время поуспешнее избавиться от слишком здорового и счастливого вида, — действуйте. Да, еще меня немного беспокоят маленькие дети. Как бы они чего не натворили… Старшие-то Поймут, если вы им объясните, как все это важно, но малыши привыкли подбегать к любому, к кому только вздумается, и болтать о чем вздумается.

— Некоторые родители уже думают над этим, мой лорд, — заверил Киртиана один из старших. — Все согласились, что, если мы не придумаем ничего лучше, мы, по крайней мере, можем собрать всех малышей и на время спрятать куда-нибудь, убрать с глаз долой. Может, стоит завести их подальше в лес и заодно устроить им отдых на природе. В общем, положитесь на нас. Мы что-нибудь придумаем. Если сказать детворе, что это такая праздничная экскурсия, они сделаются послушными, словно ягнята.

Хлопот оказалась масса. Стоило Киртиану подумать, что он наконец-то все уладил, как тут же выплывало что-нибудь новенькое. Когда несколько дней спустя его разыскала мать, Киртиан как раз затеял вместе с командой строителей «перестройку» казарм для рабочих. Он вдруг сообразил, что в других поместьях рабы не живут в деревнях, в собственных домиках — их сгоняют для сна и отдыха в большие такие склады для людей. И лучше, если эти помещения будут выглядеть обветшавшими и скверно построенными!

Леди Лидиэль терпеливо подождала, пока Киртиан вместе со строителями не сделает все, что нужно. Ясно было, что она хочет поговорить с сыном наедине. Потому Киртиан постарался побыстрее отпустить строителей и, проведя мать в свой новый кабинет, закрыл дверь.

Лидиэль уселась, прошуршав алым водоворотом шелковой юбки.

— Ты сказал, чтобы я к тебе подошла, когда гарем будет набран. Так вот, он набран, — просто произнесла она.

От этих слов Киртиан почувствовал себя так, словно на него вылили ушат холодной воды. — Они ждут, чтобы ты их подготовил.

Впрочем, Киртиану удалось справиться с потрясением, и он не утратил способности мыслить здраво.

— Я как раз не очень занят, так что, наверное, и вправду лучше посмотреть на них прямо сейчас, — сказал Киртиан и не без удовольствия заметил промелькнувшее в глазах матери удивление: Лидиэль явно не ожидала, что сын согласится вот так вот сразу взяться за неприятную обязанность. Она знала, что Киртиан терпеть не может вмешиваться в разум людей, особенно для подобных целей…

С другой стороны, если сделать это все равно нужно, то лучше уж не оттягивать.

— Вот и прекрасно, — быстро произнесла Лидиэль, поднимаясь на ноги с особой, только ей присущей грацией, всегда восхищавшей Киртиана. — Тогда пойдем. Я приспособила под гарем твои детские покои. Это самое безопасное место во всем поместье — и заодно единственные свободные покои.

— Еще бы им не быть самым безопасным местом! — хмыкнул Киртиан, распахивая дверь и придерживая ее, чтобы пропустить мать. — Тебе же приходилось заботиться не только о том, чтобы ко мне туда никто не проник, но еще и чтобы я оттуда не выбрался!

— А ты был редкостной врединой и просачивался в малейшую щель! — не осталась в долгу Лидиэль. — Ладно, честно тебе скажу — я горжусь Тенебринтом. И ты тоже возгордишься, как только увидишь этих женщин. Сейчас из-за нынешней заварухи работорговля пришла в упадок…

— Вот уж из-за чего я плакать не стану! — отозвался Киртиан, слегка нахмурившись.

— И тем не менее это сильно осложнило ему задачу. — Лидиэль оглянулась и укоризненно посмотрела на сына. — Большинство рынков, где торгуют рабами, сейчас закрыты, а на оставшихся очень скудный выбор. С другой стороны, если бы не нынешняя ситуация, вряд ли мы нашли бы трех женщин, настолько подходящих для наших целей. Я думаю, даже лорду Киндрету достаточно будет их увидеть, чтобы он перестал удивляться, отчего это у тебя такой маленький гарем.

— Да ну? — Киртиана одолело любопытство.

Лидиэль кивнула, и ее волосы изящной волной соскользнули на лицо. Лидиэль нетерпеливым движением откинула их со лба.

— Во-первых, я очень сомневаюсь, чтобы их хоть кто-то видел, кроме их тренера и бывшего владельца. Благодаря этому нам легче будет сделать вид, будто ты приобрел их уже несколько лет назад. Во-вторых, если бы торговля не пришла в такой упадок, вряд ли мы смогли бы их заполучить — их бы на любом рынке с руками оторвали.

— Они что, настолько хороши собой? — Теперь Киртиан был заинтригован до глубины души.

— Ну, потрясающими красавицами их не назовешь, хотя они довольно хорошенькие. В общем, смотри сам.

Они как раз подошли к двери бывшей детской — рядом с дверью уже стояла охрана. Стражники расступились — лица у них были бесстрастные, словно у каменных изваяний, — и леди Лидиэль, отворив дверь, жестом предложила сыну войти.

Киртиан шагнул через порог и ощутил легкое покалывание второй «двери»; пока ее не уберут, женщины не смогут покинуть эти покои. Обычно такие двери ставились в гаремах, чтобы наложницы не попадались на глаза леди.

Здесь же это было необходимо, чтобы женщины не бродили где попало и не видели того, чего им видеть не полагается.

Трем новоявленным обитательницам гарема явно сообщили, что сейчас придет их новый господин, и они приняли красивые позы, чересчур затейливые для естественных. Киртиану хватило одного взгляда, чтобы понять, что имела в виду Лидиэль.

Трех более несхожих женщин и представить себе было невозможно. Первая была высокой, со светло-золотыми волосами и ярко-голубыми глазами, худощавым лицом и стройной фигурой, тонкой и гибкой, словно у эльфийской леди. На лице ее застыло отсутствующее выражение, словно женщина жила в мире собственных грез. Она стояла рядом с большой вазой, полной цветов, и задумчиво созерцала огромную лилию; ее пышное кружевное платье гармонировало с нежными пастельными тонами букета. Вторая, брюнетка со страстными карими глазами, полными губами и чувственным телом, буквально-таки излучала обещание.

Она прислонилась к колонне так, что грудь подалась вперед и еще сильнее натянула ткань и без того обтягивающего алого платья, — и теперь она искоса бросала на Киртиана вызывающие, кокетливые взгляды. У третьей была копна огненно-рыжих кудрей, веселые зеленые глаза, сильное, подвижное тело танцовщицы и по-детски невинное выражение лица. Она была одета в простую голубую тунику, выставляющую напоказ ноги. Девушка оторвала взгляд от котенка, с которым она играла, и улыбнулась Киртиану.

Лицо ее лучилось весельем. Казалось, будто три эти женщины вобрали в себя все многообразие типов, какое только возможно встретить в гаремах. И разве что камень мог остаться глух к безмолвному приглашению, что они посылали Киртиану, каждая на свой лад.

— Теперь видишь? — негромко произнесла леди Лидиэль, когда наложницы склонились в глубоком реверансе.

Киртиан взглянул на мать и заметил в ее глазах лукавые огоньки. — Ну так как, дорогой, не опасно ли оставлять тебя с ними наедине?

Киртиан, не удержавшись, покраснел. Но ему удалось хотя бы отчасти скрыть это, склонившись в насмешливом полупоклоне.

— Придется, если ты хочешь, чтобы я создал для них убедительные воспоминания, — отозвался Киртиан. Теперь настала очередь Лидиэли краснеть. Киртиан, почувствовав себя немного отмщенным, кивнул ей и повернулся к своим новым «приобретениям».

Киртиан попытался придумать, что бы ему такого сказать, но тут девушки дружно налетели на него, и слова сделались не нужны — по крайней мере, на некоторое время.

Сержант Джель вошел следом за лордом Тенебринтом в Старую башню. Не то чтобы он чего-то опасался, но все-таки на душе у него было малость неспокойно. Леди Лидиэль редко говорила с ним с глазу на глаз, а к ней в кабинет Джель и вовсе был приглашен впервые.

Джель никогда прежде не бывал в Старой башне. Тут вообще мало кто из людей бывал — разве что пара уборщиц, прибиравшихся в кабинетах Лидиэли и Тенебринта.

Да и уборщиц приходилось приводить кому-то из лордов, а то и самой леди; иначе никак невозможно было воспользоваться единственным здешним проходом — странной прозрачной трубой. Джель смутно себе представлял, как по ней карабкаться. Он с подозрением шагнул вслед за Тенебринтом в трубу и обнаружил, что пол у него под ногами начинает подниматься. От езды на этой хитрой штуковине Джеля слегка замутило, несмотря на его близкое знакомство с магией. Уж очень все это казалось.., неестественным.

Мимо него проплывали пустые круглые комнаты — или, точнее, он проплывал мимо них, — и Джель возносился, толком не ощущая движения.

Джель уже засомневался — а доберется ли он когда-нибудь до верха башни? — когда наконец-то в очередной комнате обнаружились некие признаки обжитости, равно как и в следующей. А затем платформа замедлила ход и остановилась на верхнем этаже.

Из кабинета Лидиэли, с вершины башни открывался ошеломляющий обзор; совершенно бесценный для смотрителя замка или для командира, этот замок обороняющего. Стены кабинета были одним сплошным окном, и Джель, осторожно сойдя с платформы, невольно подумал:

«Интересно, а каково здесь в бурю?»

Лидиэль встретила Джеля улыбкой, и его дурные предчувствия тут же развеялись. Леди даже встала, чтобы поприветствовать его — вот нежданная честь! Джель низко поклонился — настолько низко, насколько можно было кланяться без боязни показаться нелепым. Леди Лидиэль не любила, когда перед ней пресмыкались. Да и никто из ее клана этого не любил.

— Сержант Джель, успокойтесь, пожалуйста, — сказала Лидиэль и с изяществом, присущим лишь эльфийским лордам, указала на незанятый стул. — Я позвала вас не по официальному делу, а скорее по личному. Я хочу с вами посоветоваться.

Тенебринт, судя по всему, воспринял эти слова как знак удалиться. Он шагнул обратно на платформу и благоразумно спустился на этаж ниже, оставив Лидиэль и Джеля одних.

Джель уселся на предложенный стул, всмотрелся в лицо леди и быстро понял, зачем она его позвала.

— Киртиан? — спросил он, перейдя прямо к сути дела.

Лидиэль кивнула, уселась на свое обычное место и положила руки на стол.

— Я надеялась, — поколебавшись, произнесла она, словно решилась наконец высказать вслух мысли, которые давно держала в секрете, — что мне удастся удержать Киртиана в стороне от политики, от великих лордов и от Совета.

К несчастью, нынешние времена разрушили мои надежды.

— Похоже, ему придется с этим связаться, хочет он того или нет, — осторожно отозвался Джель, не отрывая взгляда от лица Лидиэли. Он снова занервничал — достаточно, чтобы смотреть леди прямо в глаза. — Моя леди, думаю, нет особого смысла говорить, что мне все это нравится ничуть не больше, чем вам.

— Боюсь, вы не вполне понимаете, в какую паутину интриг он попал, — отозвалась Лидиэль, и на безупречно гладком лбу прорезалась неглубокая складка. Джель так за всю жизнь и не научился понимать, что кроется в изумрудных глазах эльфийских лордов, но леди Лидиэль хотя бы не старалась сохранять вечно бесстрастное выражение лица. — Лорд Киндрет не удовольствуется несколькими новыми магическими трюками. Стоит лишь ему понять, насколько обширны познания Киртиана в военном деле и его практические навыки, и он захочет, чтобы мой сын поставил свой талант на службу старым лордам. Он захочет, чтобы Киртиан повел армию против молодых лордов — это несомненно, — а возможно, еще и захочет, чтобы после поражения молодых лордов он пошел воевать с волшебниками и дикими людьми.

Джель беззвучно выругался. Он был здорово зол на себя: как он сам об этом не подумал? А теперь уже поздно было уговаривать Киртиана не проводить крупномасштабные маневры, на которые тот нацелился. Парень твердо вознамерился доказать лорду Киндрету, что это — единственный стоящий способ обучения бойцов, и ему волей-неволей придется показать гостю, что накладывать эти заклинания на целую армию совершенно нетрудно.

Леди Лидиэль вздохнула:

— Я вижу, вы поняли, чего я опасаюсь. Ну почему, почему Киртиан не сделался художником или музыкантом, почему он не увлекся.., да хоть тем же садоводством или еще чем-нибудь пустяковым!

— По крайней мере, он не сделался полной противоположностью своему отцу, моя леди, — мрачно отозвался Джель. — Вряд ли вы обрадовались бы, если бы он сделался хлыщом или ленивым бездельником. Или хуже того, пополнил собою…

Джель заколебался. В конце концов, он — человек, а Лидиэль-то эльф. Кровь — не водица…

Но Лидиэль, к его удивлению, горько улыбнулась и договорила вместо него:

— Или пополнил собою число изнеженных извращенцев, кои составляют большинство моего народа. Не нужно щадить мои чувства, Джель. Если мы хотим спасти Киртиана из западни, разверзшейся у него под ногами, нам необходимо быть честными друг с другом.

«Ч-черт! Ну почему я чувствую себя так, словно прихожусь ему отцом? Можно подумать, я без этого чересчур спокойно сплю по ночам!» Хотя на самом деле Джель был всего на несколько лет старше Киртиана, в реальном исчислении он действительно годился ему в отцы. По меркам своего народа Киртиан был зеленым юнцом, хотя по людскому счету ему было далеко за тридцать. По своим познаниям и уровню ответственности он вполне тянул на эти годы, но, если судить по подсознательно проявляющимся вещам, свойственным юности, Киртиан был куда младше Джеля. Его безграничная энергия, его энтузиазм, его стремление действовать, а не сидеть и смотреть, что же произойдет, — все это свойственно молодым. И рядом с Киртианом Джель иногда чувствовал себя стариком.

Кроме того, ему была вполне свойственны сила, быстрота и выносливость юности — и они останутся при Киртиане еще на столетие, а то и на два. От осознания этого Джель казался себе еще старше. К тому же в последнее время он, к великой своей досаде, начал замечать, что мало-помалу теряет форму. На самом деле, надо им было об этом перемолвиться парой слов с человеком лорда Киндрета.

Каэт, в общем-то, тоже не молодеет, и если ему вдруг и вправду понадобится когда-нибудь сойтись лицом к лицу с коллегой-убийцей, это может стать роковым, если только он как-нибудь не уравновесит шансы.

«Просто нам обоим нужно вести себя еще коварнее, чтобы возместить свои потери, — напомнил себе Джель. — Юности и энтузиазму не тягаться с опытом и вероломством».

— Мне чертовски неприятно в этом признаваться, моя леди, — сказал Джель, стыдясь, что не сумел заблаговременно предвидеть подобную ситуацию, — но я, точно так же как и вы, никогда не просвещал его насчет порядков, принятых там. — Он махнул рукой куда-то в сторону окна. — И, пожалуй, даже причины у меня были те же самые.

Зачем рассказывать ему о том, чего он изменить не сможет и только будет понапрасну расстраиваться и беспокоиться?

Джелю вспомнились старые уроки: ему доводилось выезжать из поместья в качестве пажа Тенебринта, так что у него была возможность посмотреть, как мыслят и действуют другие эльфийские лорды. Конечно же, для этой поездки Тенебринт надел на него ошейник, и даже если он иногда и допускал мелкие промахи — хотя вообще-то за ним и в детстве такое нечасто водилось, — Тенебринт всегда мог быстро взять его под контроль. И это в некотором смысле тоже было уроком, показывающим, насколько драгоценна и насколько непрочна та жизнь, которую имеют возможность вести обитатели поместья Прастаранов.

Лидиэль кивнула.

— А теперь, если мы попытаемся сказать Киртиану, что лорд Киндрет заслуживает доверия ничуть не больше, чем Аэлмаркин, он не сможет принять правильное решение.

Он попытается отделаться от Киндрета или.., или еще что-нибудь сделает. Но теперь, когда он уже привлек к себе интерес Киндрета, он не сможет сделать ничего такого, не навлекая на себя подозрений.

— Чтоб она провалилась, вся эта политика! — уныло произнес Джель. — Киндрет собирается использовать Киртиана, превратить в свое орудие и ничего не даст ему взамен, кроме красивых слов и пустых похвал…

— Да, но… — начала было леди Лидиэль.

Джель подождал, но леди так и не договорила. Тогда Джель сам закончил мысль:

— Но, возможно, для Киртиана это не худший вариант.

До тех пор, пока Киндрет нуждается в нем, ему не грозит смерть. До тех пор, пока Киндрет нуждается в нем, он будет следить, чтобы нас оставили в покое, какими бы странными ему ни показались некоторые наши порядки.

Лидиэль кивнула, и Джель с облегчением уразумел, что леди согласна с ним. Его побуждения были эгоистичны, и Джель это понимал; до тех пор, пока Киртиан не просто остается жив и здоров, но еще и пребывает под покровительством столь могущественного лорда, как Киндрет, самому Джелю и остальным обитателям поместья ничего не грозит. Аэлмаркин просто не посмеет вредить им или продолжать пытаться взять поместье и земли под свою руку.

Что же касается прочих людей, живущих в мире, — людей, за которых Киртиан принялся бы болеть душой, если бы знал, насколько паршиво обстоят дела в других поместьях, — Джелю как-то трудно было принимать близко к сердцу дела незнакомцев. Страдания людей-рабов в других поместьях были для него всего лишь рассказами, и хотя Джель, в принципе, верил в эти рассказы, он просто не мог заставить себя беспокоиться о незнакомцах, когда в его заботе нуждались люди, которых он знал.

А кроме того, Джель не способен был до конца поверить в то, чего не видел собственными глазами — без этого все равно какие-то сомнения да жили в глубине души.

"Так или иначе, но все это — истории минувших дней.

В наше время никто из эльфийских лордов не захочет впустую уничтожать свое имущество или портить его. На границах — дикие люди, в небесах — драконы, волшебники грозятся начать новую войну, да еще и собственные дети подняли против них оружие — нет, в таких условиях эльфы просто не смогут себе позволить прежние замашки". Рабство — да. Эльфы — суровые хозяева, с этим никто не спорит. И они полностью контролируют своих людей.

Но зачем морить их голодом, мучить, унижать? «В этом же нет совершенно никакого смысла. Изможденный, измученный, затравленный раб работает хуже и стоит меньше, чем раб здоровый, которого наказывают только в том случае, если он и вправду провинился».

— Клянусь вам, леди, я ни на минуту не спущу глаз с парня. Я о нем позабочусь — чего бы от него ни хотел лорд Киндрет, — пообещал Джель, возвращаясь мыслями к тем проблемам, которые он мог понять и которые способен был решать. — Я — коварный старый ублюдок, и, если мне покажется, что у Киртиана назревают неприятности, я подсыплю ему чего-нибудь в вино, дам Киндрету понять, что парень перебрал лишку, и лично отволоку его домой.

Джеля самого удивило внезапно вспыхнувшее яростное стремление защищать Киртиана любой ценой, и он слабо улыбнулся.

— А как только он окажется в безопасном месте, мы сможем уговорить его притвориться чокнутым. Сумасшедший для Киндрета бесполезен — да и угрозы не представляет.

Это было слабое утешение, но ничего лучше Джель придумать не смог.

Лидиэль отпустила Джеля, отправив сержанта заниматься своими делами. Его слова не принесли ей особого успокоения. Лидиэль снедало беспокойство. Она не видела способа побыстрее выбраться из внезапно возникшего затруднительного положения. «Я надеялась удержать его в стороне от этого всего, но события сложились не в нашу пользу, — подавленно подумала Лидиэль, глядя в окно на раскинувшиеся внизу безмятежные поля. — Из-за двух последних войн волшебников прежде непонятные таланты Киртиана вдруг сделались ценны. Теперь его втянут в политические дрязги лордов, хочет он того или нет. Но Джель прав: если рассказать Киртиану кое-какие подробности, это не пойдет ему на пользу. Возможно, лучше ему пока что оставаться в неведении. Если Киртиан узнает, что на самом деле представляют собой эльфийские лорды, чувство чести может толкнуть его к очень опасному выбору. Если же Киндрет скормит Киртиану то, что пожелают ему всучить старые лорды, и убедит помочь им — и не позволит ему узнать правду, — Киртиан может неплохо им послужить и в то же время избежать неприятностей».

Во всех этих войнах и раздорах была лишь одна хорошая сторона: старых лордов сильно поубавилось, и в живых остались самые практичные. «Их власть уменьшилась, и они не станут сейчас пренебрегать ни одним орудием, оказавшимся у них под рукой — особенно когда это орудие несложно задобрить. Второго Дирана в их Совете нет».

Лидиэль вздохнула. Ей была противна собственная меркантильность. Она собиралась держать Киртиана в неведении и манипулировать им, хотя и презирала подобные игры.

Да, Киртиана будут использовать. Но все-таки лучше быть орудием, не ведающим правды, чем мертвым героем.

«Я просто не вижу другого выхода».

Возможно, это ошибка — скрывать от Киртиана истинную природу его новоявленных приятелей-лордов. Но Лидиэль ничего больше не могла придумать.

«Джель подал хорошую идею, — напомнила себе Лидиэль, — на тот случай, если ему покажется, что Киртиану грозит опасность. Все считают, что его отец был сумасшедшим, и никто особенно не удивится, если Киртиан тоже сойдет с ума от перегрузок — они ведь наверняка его перегрузят. О, Предки, почему я не могу защитить его? Где мне взять доспех, что защитил бы его от шипов в той терновой чаще, куда он направляется?»

Лидиэль молилась лишь, чтобы ее решение не оказалось более вредоносным, чем она опасалась.

Глава 10

— Надеюсь, по моему виду не заметно, до чего я нервничаю, — пробормотал себе под нос Киртиан, разглядывая себя в зеркале с позолоченной рамочкой. Он уже сам не мог бы сказать, сколько раз за сегодня гляделся в зеркало, дабы убедиться… А в чем, собственно, он хотел убедиться?

Киртиан и сам этого толком не знал. Он знал только, что ему совершенно не хочется походить на сына Киндрета, лорда Гилмора, и его дружков, равно как и не хочется слепо подражать самому лорду Киндрету. Он хотел казаться взрослым и рассудительным, хотел походить на ученого — но чтобы при этом было видно, что он и сам способен выдержать бой. А еще важно было, чтобы его вид свидетельствовал о благополучии и при этом не наводил на мысль о чрезмерной роскоши. По некоторым размышлениям Киртиан решил, что ему хотелось бы производить впечатление того, кто равен лорду Киндрету по уму, но чтобы при этом казалось, что сам он этого не осознает. Киртиан переодевался четырежды — несчастные слуги едва не свихнулись — и в результате остановился на довольно консервативном костюме: тунике и узких брюках из мягкой замши, выкрашенных в ярко-синий цвет. В разрезы на тунике проглядывал серебристый атлас рубахи. Завершили наряд крепкие, надежные сапоги того же цвета; из украшений на Киртиане были лишь тяжелая серебряная цепь да обруч, удерживающий волосы. Драгоценностями лорда Киндрета не удивишь. Он — сильный маг и знает, как легко их изготовить при помощи иллюзий.

Зеркало, в которое Киртиан смотрелся на этот раз, висело у самой комнаты портала. Лорд Киндрет со свитой в любое мгновение мог пройти через портал. Дверь комнаты была открыта; на самом деле, дверь была чересчур узкой, чтобы такая большая группа могла выйти через нее с изяществом. По обеим сторонам от двери выстроились слуги в ливреях цветов дома Прастаран, но из семьи присутствовал один Киртиан. Он являлся официальным главой клана, и если бы мать встречала гостей вместе с ним, это указывало бы, что он находится под ее нездоровым влиянием.

Слуги, превосходно затвердившие свои роли, стояли, скромно опустив глаза, а Киртиан нервно теребил цепь.

Наконец-то портал замерцал, и Киртиан, поспешно собравшись, напустил На себя спокойный вид — весь из себя гостеприимный хозяин дома.

Конечно же, первыми сквозь портал шагнули телохранители лорда Киндрета. Одним из них был тот самый боец Каэт, которого Киртиан помнил еще по судебному поединку. Телохранители привычным, отработанным движением скользнули наружу и встали по сторонам портала, отсекая слуг Киртиана от дверей. Должно быть, они постоянно проделывали этот маневр при переходе. Но выглядели они при этом не скучающими, а собранными и настороженными, и это удивило Киртиана. Его слуги не обратили на прибывших ни малейшего внимания; Джель прочел им лекцию о том, чего следует ожидать и что следует делать — а главное, чего делать не следует! Они недвижно стояли на местах, словно подобное полувоенное вторжение было самым обычным делом.

Следующим из проема появился лорд Киндрет в сопровождении своего сына Гилмора. Каэт тут же ненавязчиво придвинулся поближе к своему лорду, так чтобы при необходимости пресечь любое направленное против него враждебное действие. Киртиан тут же двинулся навстречу, поприветствовать гостя, но постарался, чтобы его движения не выглядели угрожающими.

— Добро пожаловать, мой лорд, — сказал он, понизив голос и вложив в свои слова побольше тепла. — Благодарю вас за ваше терпение и за то, что вы любезно подождали, пока мы должным образом приготовимся, дабы принять вас со всеми подобающими вам удобствами и почетом. Надеюсь, вам понравится то, что вы здесь увидите.

Лорд Киндрет принял предложенную Киртианом руку и крепко пожал: это явно было своего рода испытание.

Киртиан ответил столь же крепким пожатием, и лорд Киндрет, едва заметно улыбнувшись, отпустил его руку.

— Это я должен поблагодарить вас за гостеприимство, лорд Киртиан, — отозвался он, когда они прошли вперед, дабы дать место прибывающей свите. — У вас тихое, уединенное поместье, и, насколько я понимаю, гости здесь бывают нечасто. Мы наверняка причинили вам много хлопот.

Киртиан, как и полагалось, вежливо запротестовал, приглядывая одним глазом за лордом Киндретом, а другим — за лордом Гилмором и той частью свиты, которая состояла из друзей Гилмора.

— Не знаю даже, как сказать об этом, мой лорд.., но мы не ожидали, что гостей окажется так много. Быть может, кто-нибудь из них согласится поселиться во флигеле?

Лорд Киндрет оглянулся через плечо на сына и его приятелей; те явно были навеселе, и не похоже было, чтобы в ближайшее время они протрезвели.

— Лорд Гилмор и его спутники здесь не задержатся, — спокойно произнес он. — Они прибыли лишь для того, чтобы взглянуть на сражение, и сразу после его завершения удалятся.

Киртиан, конечно, сдержал вздох облегчения, но все-таки на душе у него полегчало. Размещение Гилмора с его дружками было наименьшей из назревших проблем, и вот о ней-то Киртиан и позабыл. А если лорд Киндрет со своими слугами был вполне предсказуем, то Гилмор и его пьяные приятели были и непредсказуемы, и опасны для окружающих слуг. Они привыкли всегда поступать по-своему и всегда получать желаемое, и вполне могло случиться такое, что их требования вызвали бы мгновенный, неосознанный протест со стороны слуг-людей — они ведь не привыкли, чтобы с ними обращались как с вещами, не имеющими собственной воли и желаний. Но если Гилмор со своими прихвостнями собрались отбыть сразу после показательных учений — что ж, столько люди Киртиана уж как-нибудь продержатся.

— Мы готовы к учениям, мой лорд, — сказал Киртиан и взмахнул рукой. К нему тут же подбежали несколько предварительно отобранных слуг. — Мои люди проводят ваших слуг в ваши покои, чтобы к тому времени, как сражение завершится, там все было подготовлено по вашему вкусу.

— Отлично.

Киндрет ничего предпринимать не стал, но по жесту Каэта два телохранителя и несколько слуг, несущих багаж Киндрета, присоединились к слугам Киртиана. Люди Киртиана проворно подхватили самые тяжелые вещи и повели приезжих к покоям для гостей. Лорд Киндрет выжидающе взглянул на Киртиана. Тот понял намек и повел остальных сквозь лабиринт коридоров к балкону, примыкающему к малому обеденному залу. Этот балкон выходил на лужайку, на которой проходили празднества. Сегодня же она должна была служить местом битвы.

По такому случаю над балконом для защиты от солнца был установлен навес из великолепной затканной от руки ткани, отчего балкон стал напоминать трибуну для зрителей какого-нибудь турнира. Гостей ждали удобные сиденья и заранее подготовленные освежающие напитки — об этом предусмотрительно позаботилась леди Лидиэль. Киртиан краем глаза заметил, как самодовольное выражение превосходства на лицах Гилмора и его приятелей сменилось удовольствием и предвкушением. Очевидно, они не ожидали от провинциального поместья столь утонченного гостеприимства.

Теперь Киртиан представил гостям свою мать; Лидиэль немало потрудилась, дабы приобрести вид типичной эльфийской леди. Киртиану редко доводилось видеть, чтобы она была так разнаряжена и причесана, а лицо у нее было безупречным, как у статуи, — в общем, Лидиэль была сама на себя не похожа. Киртиан еще не встречался сегодня с матерью и теперь, увидев ее, мысленно содрогнулся, представив, сколько же слугам пришлось провозиться с ней, дабы добиться такого результата. Серебристые волосы Лидиэли были заплетены в сотни тоненьких косичек, а косички уложены в петли и узлы, скрепленные шпильками с драгоценными камнями. Платье ее состояло из множества слоев дымчатой, тонкой, как паутинка, голубой ткани и из-за длинных рукавов и шлейфа просто не давало возможности заниматься хоть чем-то осмысленным. Но мало того — оно еще и было обшито тончайшим, почти прозрачным кружевом, способным порваться при малейшем натяжении, и, чтобы предотвратить подобное бедствие, приходилось прилагать множество усилий. А еще платье было усеяно крохотными сверкающими драгоценными камнями, и такие же камни, нанизанные на тончайшие серебряные нити, обвивали ее шею. В общем, весь наряд Лидиэли, от макушки до пят, был настолько хрупок, что малейшее движение становилось для него угрозой.

Впрочем, ни одна эльфийская леди не опустилась бы до того, чтобы беспокоиться о сохранности своего наряда.

На то, чтобы беречь рукава и подол, а также следить, дабы платье постоянно сохраняло безукоризненный вид, у нее были слуги. Вот и теперь Лидиэль неотлучно сопровождали четыре женщины, единственной задачей которых было следить, чтобы леди могла двигаться легко и изящно, словно ожившая греза.

Эта картина, несомненно, полностью соответствовала тому, что лорд Киндрет ожидал увидеть, потому он просто поцеловал руку леди Лидиэли и провел ее обратно к ее креслу, пока Гилмор и прочие юнцы занимали отведенные им места. Сам лорд Киндрет уселся на почетное место, справа от Лидиэли, а Киртиан устроился слева. Как только все гости расселись, слуги подали бокалы с охлажденным игристым вином и тарелки с разнообразными лакомствами. Джель и Киртиан учли все, вплоть до численности гостей: пока Киртиан беседовал с лордом Киндретом, мальчишка-паж рванул на балкон, дабы сообщить точное количество прибывших эльфийских лордов. В результате сидений оказалось ровно столько, сколько нужно, не больше и не меньше, и слуг тоже — по одному на каждого гостя. Все люди-рабы, включая телохранителей лорда Киндрета, естественно, стояли. Рабы никогда не сидели в присутствии своих господ.

Лишь после того, как все разместились, две «армии» вышли на поле боя. Лорд Киндрет тут же подался вперед, сосредоточив все внимание на участниках сражения. Киртиан с трудом удерживался, чтобы не начать беспокойно ерзать в кресле, — но вовсе не потому, что он сомневался в успехе сражения. Нет, он нервничал просто потому, что сам в этом сражении не участвовал: впервые он оказался наблюдателем. К досаде своей, Киртиан обнаружил, что наблюдатель из него неважный.

Когда отряды ринулись друг на дружку с боевыми кличами, Гилмор с приятелями слегка заинтересовались происходящим. Но по мере того, как бой продолжался и стало ясно, что он будет бескровным, — люди просто начинали светиться алым или синим светом и отходить в сторонку — они быстро утратили всякий интерес к сражению.

— Сколько человек вы можете контролировать одновременно? — негромко спросил лорд Киндрет у Киртиана, игнорируя язвительные замечания и презрительные смешки Гилмора и его приятелей.

— Я точно не знаю, мой лорд, — честно признался Киртиан. — У меня не было случая испытывать эту систему больше чем на тысяче человек одномоментно, так что верхний предел мне неизвестен.

— Тысяча?! — На Киндрета это явно произвело глубочайшее впечатление, хотя его сын и не оценил услышанное по достоинству. — Клянусь Предками, это поразительно! Значит, если несколько магов научатся поддерживать это заклинание совместными усилиями, можно будет обучать целые армии и проводить с ними маневры!

— Думаю, ничего сложного в этом нет, мой лорд, — почтительно отозвался Киртиан. — Особенно если ими будет руководить столь сильный маг, как вы. Я уверен, что вы с легкостью сможете справляться со вдвое большим количеством народа.

Сидящие позади Гилмор и остальные молодые лорды топили печали в вине, откровенно демонстрируя, какое занудство этот бой и как им тут скучно. Но, учитывая интерес и одобрение лорда Киндрета, они не решались выражать свое недовольство слишком громко.

В конце концов их возня достигла той точки, за которой она начала вызывать раздражение уже и у самого лорда Киндрета. Сражение к этому времени превратилось в множество поединков между самыми искусными бойцами, и видно было, что некоторых одолеет лишь усталость — а на это требовалось время. Неожиданно лорд Киндрет встал со своего места, и Киртиан, поняв, что тот имел в виду, дунул в свисток и издал пронзительную трель, послужившую сигналом к окончанию учений.

Все схватки мгновенно прекратились, и во внезапно наступившей тишине лорд Киндрет широко улыбнулся и повернулся к хозяину дома.

— Ваши учения произвели на меня глубочайшее впечатление, лорд Киртиан, — сказал он с такой теплотой, какой не выказывал еще ни разу на памяти Киртиана. — Даже еще более глубокое, чем устроенный вами судебный поединок. Мне не терпится изучить эти новые методы применения магии, и я намерен посвятить этому ближайшие несколько дней. Но я боюсь, у моего сына и его друзей есть какие-то свои планы, и им уже пора… — Киндрет перевел взгляд на сына, и от этого взгляда ошеломленный молодой лорд мгновенно протрезвел. — Ведь тебе пора, Гилмор?

Молодой лорд, испуганный столь внезапным изменением настроения у отца, запинаясь, отозвался:

— Д-да, конечно… Свои планы, договоренности, встречи и все такое, — пролепетал он. — Так что я извиняюсь. Превосходное представление. А теперь нам пора…

— Мои люди покажут вам дорогу обратно к комнате портала, лорд Гилмор, — сказал Киртиан, демонстрируя безукоризненные манеры — никто не справился бы лучше.

Он даже виду не подал, будто слышал уничижительные реплики гостей, и притворился, будто не видит, что Гилмор настолько пьян, что вряд ли доберется до портала без посторонней помощи. — Ваш визит и ваша высокая оценка — большая честь для меня. Надеюсь, вы остались довольны нашим гостеприимством и в будущем еще навестите нас.

Гилмор с приятелями гуськом потянулись обратно в обеденный зал; выказанное лордом Киндретом неприкрытое восхищение подействовало на них угнетающе. Язвительные замечания и смешки стихли, словно по волшебству. Киртиан не питал на этот счет особых иллюзий. Пройдя портал, молодые лорды наверняка тут же примутся язвить с новой силой. Но здесь присутствовал их господин, и господин недвусмысленно выразил свою волю, а молодым лордам оставалось лишь подчиниться.

«Странно, — подумал Киртиан, пока лорд Киндрет обменивался ничего не значащими вежливыми фразами с леди Лидиэлью, а последние из нежеланных гостей проходили сквозь балконную дверь. — Этот Гилмор так любит выпячивать собственную значимость и хвастаться, что я готов бы был поручиться, что он присоединится к молодым лордам и выступит против отца.Лорд Киндрет силен и в обозримом будущем от власти не откажется, а мне что-то начинает казаться, будто Гилмор жаждет власти».

Хотя, возможно, комфорт он все-таки ценит выше власти. Возможно, Гилмор уже осознал, что никогда не осмелится бросить вызов отцу. А может, у него меньше честолюбия, чем было бы у Киртиана, окажись он на месте Гилмора. В конце концов, у Гилмора имелось все — обеспеченная беззаботная жизнь и завидное положение в обществе. А если бы он вдруг занял отцовское место, ему, того и гляди, пришлось бы работать.

Киндрет повернулся к Киртиану, который никак не мог привести мысли в порядок.

— Пожалуй, сейчас я бы предпочел удалиться в свои покои — приготовиться к ужину и обдумать все то, что вы мне продемонстрировали, — сказал Киндрет. — Или вы хотели еще что-нибудь показать?

— Всего одну вещь, и это по дороге, — отозвался Киртиан, слегка улыбнувшись. — Позвольте я вас провожу.

Возможно, вы захотите попутно о чем-нибудь меня расспросить.

Они поклонились леди Лидиэли. Та ответила сдержанным кивком, но говорить ничего не стала. Киртиан подождал, пока один из слуг распахнет перед ними двери, а телохранители пристроятся поближе к Киндрету, прежде чем самому занять место рядом с гостем. В прочем же он не обращал на телохранителей ни малейшего внимания.

Они двинулись по коридору. Киндрет внимательно рассматривал все вокруг. На мгновение Киртиан задумался: что же его так заинтересовало? Но Киндрет тут же ответил на его вопрос своим.

— Так вы что, совсем не пользуетесь иллюзиями в доме? — спросил Киндрет, и в голосе его проскользнуло удивление.

— Почти не пользуемся, мой лорд, — отозвался Киртиан и снова позволил себе легкую улыбку. — Возможно, мы несколько консервативны, но мы — в смысле, мы с матерью — предпочитаем иллюзиям реальность. Иллюзия — это… — Киртиан запнулся, подбирая нужное слово.

— Дешевка? — к удивлению Киртиана, как раз старавшегося избежать этого слова, подсказал Киндрет и иронично приподнял бровь. — На самом деле, я склонен с вами согласиться. Прикрыть подгнившие балки и изъеденный молью гобелен иллюзией способен любой маг-недоучка.

А вот для того, чтобы дом и без иллюзий выглядел изящно и уютно, требуется приложить немало трудов. Я бы сказал, что иллюзия — путь лентяев.

— Совершенно с вами согласен, мой лорд. Вероятно, можно сказать, что мы здесь предпочитаем суть внешнему блеску. — Киртиан снова улыбнулся. — Возможно, наш дом старомоден — но такова уж цена наших предпочтений.

За разговором они подошли к старой детской — нынешнему гарему, — и Киртиан притормозил.

— Мой лорд, мне хотелось бы предложить вам все Удобства, какими только располагает наш дом. Не угодно ли вам будет пройти внутрь?

Лорд Киндрет, конечно же, не мог не заметить мерцания силовой завесы, закрывающей дверь, — а это означало, что телохранители не смогут последовать за ним. Но он, опять же, не мог не понять, что скрывается за этим предложением, и ему, вероятно, стало любопытно, какой же гарем держит Киртиан, известный своей аскетичностью. Киндрет жестом велел телохранителям присоединиться к двум стражникам, дежурящим у двери, и следом за Киртианом шагнул через порог.

Женщины ждали их. Они тут же подхватились, застыли на миг, чтобы дать лорду Киндрету возможность разглядеть себя, и присели в глубоком реверансе.

Киртиан никогда еще не видел лорда Киндрета настолько удивленным. По правде говоря, великий лорд даже слегка разинул рот от изумления. Потом к нему вернулось самообладание, и Киндрет с лукавой усмешкой повернулся к Киртиану.

— Ну ты даешь! — воскликнул он и хлопнул Киртиана по плечу. — Ах ты хитрец! Теперь понятно, почему тебя не тянет общаться с прочими юнцами. У них все равно не отыщется ничего, сопоставимого с этими тремя сокровищами!

Киртиан слегка поклонился:

— Вот и мне так кажется, мой лорд.

Он подал знак, и молодые женщины, мило зардевшись, снова встали. Лорд Киндрет снова осмотрел их, подолгу задерживая взгляд на каждой.

— Думаю, я приму ваше предложение, — хохотнул он. — Но после ужина. Как говорили Предки, мудрец умеет дорожить предвкушением удовольствия не меньше, чем самим удовольствием.

— Очень верное замечание, мой лорд, — почтительно пробормотал Киртиан. — Очень.

***

Лорд Киндрет оказался поразительно приятным сотрапезником. Он ел и пил с аппетитом, но без излишеств, хвалил повара и старался вовлечь леди Лидиэль в беседу. Мало-помалу Киртиан расслабился. Визит протекал неплохо.

Если все и дальше пойдет в том же ключе, можно считать, что время и силы потрачены не зря.

Когда на стол подали десерт, лорд Киндрет повернулся к Киртиану, и на лице его впервые за все время промелькнула некоторая неуверенность.

— Лорд Киртиан, меня очень давно интересует один вопрос.., но мне не хотелось бы причинять неудобство ни вам, ни вашей матушке.

— И что же вас интересует? — переспросил озадаченный Киртиан.

Ответ Киндрета оказался для него полной неожиданностью.

— Меня очень интересует — давно интересовал — ваш покойный отец. Точнее говоря, мне хотелось бы знать, что заставило его пропасть в глуши. Я слышал, как некоторые высказывались о нем совершенно неподобающим образом, но я встречался с вашим отцом до его исчезновения и, исходя из собственных наблюдений, твердо уверен, что он ничего не делал без веских на то причин.

Киртиан взглянул на мать. Та едва заметно кивнула.

Безмолвное послание было совершенно ясным: она разрешала Киртиану рассказать кое-что из того, что ему было известно.

Киртиан откашлялся, прочищая горло.

— В нашей семье бытует предание — многие назвали бы его легендой, — что, когда эльфы только-только пришли сюда из Эвелона, прихваченные с собою механизмы и большинство книг оказались для них слишком тяжелой ношей. На переселенцев свалилось множество неотложных хлопот: им нужно было отвоевывать себе место под солнцем в новом мире, а древние знания ничем не могли в этом помочь. А потому все эти вещи оказались не преимуществом, а обузой, и вскоре после того, как начались поиски более гостеприимных мест, их припрятали в каком-то тайнике. И почему-то за ними так и не вернулись — возможно, по той простой причине, что эльфийские лорды оказались слишком заняты, подчиняя местных жителей.

Вот эти-то тайники, скрывающие древние знания, и разыскивал мой отец, когда пропал сам.

— Очень интересно. — Лорд Киндрет в задумчивости прикусил нижнюю губу. — Если предположить, что мы утратили некие полезные знания, тот, кто отыщет эти припрятанные материалы, обретет заметное преимущество.

— Поскольку я позаимствовал мои методы обучения бойцов из сохранившихся у нас старинных книг, то у меня есть все основания подозревать, что мы позабыли или утратили очень многое, — сдержанно отозвался Киртиан. — Честно говоря, я понятия не имею, что же это могут быть за знания — и отец тоже этого не знал. У нас просто не хватает информации, чтобы строить обоснованные предположения.

О том, что леди Лидиэли было кое-что известно об этом, и она пересказывала Киртиану не только предания клана Прастаранов, но и предания ее семейства, Киртиан упоминать не стал. Все эти истории были весьма нелестными для великих лордов.

И, вероятно, больше всего усилий великие лорды прилагали к тому, чтобы позабытой оказалась история о Переходе. А правда была такова: в Эвелоне произошла гражданская война, и те, кто совершил Переход, принадлежали к проигравшей стороне. Предки нынешних эльфийских лордов решили бежать сквозь Врата, сооруженные их совместными усилиями, в надежде, что им удастся обнаружить по ту сторону Врат гостеприимные земли, не слишком плотно заселенные местными жителями. Особого выбора у них не было. Нужно было либо уходить, либо сдаваться на милость победителей, которые отняли бы у них силу. Да, проигравшим сохранили бы жизнь, но они бы жили в рабстве и бесчестии.

«Официальная» история почти ничего не рассказывала о той войне и даже намеком не сообщала, что эльфийские лорды могли потерпеть поражение в этом конфликте. Вместо этого Предков принято было считать бесстрашными первопроходцами, которым наскучила вечно неизменная, однообразная жизнь в Эвелоне, и они решили пойти своим путем.

Леди Лидиэли были известны и еще кое-какие подробности, передававшиеся у них в роду по женской линии.

Хотя договорено было, что все эльфийские маги должны объединить магические силы, некоторые, наиболее эгоистичные и неразборчивые в средствах, придержали свою силу. И в результате после прохождения через Врата одни оказались выкачаны досуха, а у других осталось достаточно сил, чтобы прорваться в правители.

В этом-то и заключалась разница между Первыми великими и меньшими лордами — а вовсе не в уме и наследственной силе, как заставили всех верить великие лорды.

— Переправив сюда машины, эльфы, похоже, столкнулись с определенными трудностями. Возможно, из-за разрушительного воздействия Врат, возможно, от чего-то еще, но они перестали работать и были оставлены. Мой отец обнаружил один любопытный документ — его автор предполагал, что из военных машин, переправленных сюда, можно вытянуть магию, — продолжал Киртиан. — Если это и вправду так, значит, такая машина представляет собой резервуар магии, из которого можно зачерпнуть, когда собственные силы мага истощены.

И снова лорд Киндрет слегка сузил глаза, задумавшись над такой возможностью. Отец Киртиана намеревался восстановить магию тем эльфам, которые страдали от ее нехватки — если, конечно, окажется, что это возможно. А лорд Киндрет, вероятно, прикидывал, как бы заполучить всю эту магию себе и выделять лишь тем, кому он сочтет нужным.

Это поставило бы Киндрета в небывалое положение, возвысив его над всеми прочими лордами, и дало бы ему невиданный доселе способ манипулировать ими. Маг, заполучивший в свое распоряжение подобные ресурсы, мог стать тем, кого у эльфийских лордов никогда еще не бывало.

Он мог стать королем.

— Как бы там ни было, именно поэтому отец и отправился в экспедицию — чтобы отыскать эти книги и машины. Естественно, ни один разумный эльф не мог бы поручить подобное дело людям-рабам. Если бы столь опасные и непредсказуемые вещи оказались в руках рабов — кто знает, чем это грозило бы нам? — закончил Киртиан. — В конце концов, у людей ведь имеется собственная разновидность магии — и мы не знаем, как подействовали бы на них эти машины. А вдруг они освободили бы людей от ошейников? Вдруг они дали бы им силы, сопоставимые с нашими?! Нет, подобные дела отец предпочитал делать в одиночку.

— Да, я его понимаю… Ваш отец был куда более мудр, чем многие подозревали, — очень серьезно произнес лорд Киндрет. — И теперь вы дали мне еще один повод для раздумий…

Киртиан показал головой:

— Но что касается утерянных машин и спрятанных книг — со всем этим придется подождать до тех пор, пока мы не разберемся с полукровками и нашей же взбунтовавшейся молодежью.

Киртиан намеренно построил ответ таким образом, чтобы дать понять, что он противопоставляет себя молодым. лордам. И лорд Киндрет улыбнулся, услышав его слова.

— Вы правы, — отозвался великий лорд. — И прежде чем заняться этим, нам надо завершить множество других дел — и первым делом отдать должное этому великолепному десерту.

Киртиан мысленно перевел дух и ответил улыбкой на улыбку Киндрета. Его приняли — возможно, не как равного, но уж точно как союзника. А это значит, что планам кузена Аэлмаркина пришел конец — по крайней мере, на ближайшее время.

— Чистая правда, мой лорд, — пробормотал он. — Вы, как всегда, совершенно правы.

Глава 11

На следующее утро с плеч Киртиана свалилась еще одна забота. Едва проснувшись, Киртиан тут же поспешил в гарем. Если с молодыми женщинами случилась какая-нибудь неприятность, он должен разобраться с этим сам.

В конце концов, он за них отвечает.

Но оказалось, что лорд Киндрет обошелся со всеми тремя наложницами вполне неплохо; он даже подарил всем трем драгоценные украшения, чтобы их порадовать.

Так что наложницы были взбудоражены и счастливы, и даже не старались скрыть своих надежд на очередной визит — и новые подарки — со стороны великого лорда. Киртиану это показалось очень трогательным. Наложницы так радовались этим побрякушкам — словно маленькие девочки куклам.

В свите Киндрета были еще три эльфийских лорда, но ни один из них не обладал настолько высоким статусом, чтобы ему тоже полагалось предлагать наложниц. Так что им придется блюсти вынужденное воздержание, пока они не вернутся к себе, ибо о приставании к домашним слугам — если только хозяин не предлагал их гостям или они сами себя не предлагали — даже речи идти не могло. Такое, в принципе, могло бы все-таки произойти, если бы лорд Киндрет прохладно отнесся к Киртиану — но не сейчас, когда великий лорд открыто демонстрировал свою приязнь к хозяину дома. Так что Киртиан мог вычеркнуть хотя бы одну мелкую заботу из своего длинного списка хлопот: гость не будет обижать наложниц, а вассалы Киндрета не посмеют скверно обойтись с домашней прислугой.

Как только лорд Киндрет покинул свои покои и перекусил, весь остальной день прошел под знаком странной перемены ролей: Киртиан обучал старого лорда искусству управления учебным боем.

Киртиану было здорово не по себе. Уж больно опасным было это занятие, и отнюдь не с магической точки зрения. Просто Киртиану следовало одновременно и исполнять обязанности наставника, и в то же время выказывать Киндрету почтение, как младший лорд — великому, но вместе с тем не заискивать перед ним. Киртиан шел по лезвию ножа меж двумя крайностями, и, чтобы заполучить покровительство лорда Киндрета, ему нельзя было отклониться ни в одну, ни в другую сторону.

Но Киндрет так сильно жаждал овладеть этими знаниями, что всячески демонстрировал свою готовность пойти навстречу и вообще был само очарование, так что Киртиан постепенно расслабился и принялся просто наставлять гостя.

Киртиан собрал всех своих бойцов, чтобы можно было отрабатывать упражнения на них, но поначалу заклинания накладывал только он. Он был достаточно уверен в своих силах и считал, что сумеет исправить любую ошибку лорда Киндрета, прежде чем та нанесет какой-нибудь вред. И его люди воистину доверяли своему лорду, ибо воспринимали это как нечто само собой разумеющееся и непринужденно стояли, спокойно ожидая, пока лорд Киндрет впервые продерется через хитросплетения незнакомой магической системы. Тут требовалось очень осторожное, строго дозированное магическое воздействие, чтобы боец даже в горячке сражения почувствовал предупреждающее покалывание, сообщающее, что его зацепили, — но чтобы при этом магия не причиняла ему боли, ибо это было бы совершенно непродуктивно.

— Этот способ совершенно противоположен тому, при помощи которого мы сейчас обучаем гладиаторов, — заметил Киндрет, остановившись, чтобы вытереть лоб; безукоризненно белый шелковый платочек он тут же бросил на землю, совершенно не задумываясь, что с ним будет дальше. Слуга лорда Киндрета тут же подхватил платочек и снова отступил назад. Киндрет даже не заметил этого его движения. — Считается, что, когда гладиаторы тренируются — даже с тупым оружием, они должны чувствовать боль при каждом пропущенном ударе, ибо только так можно улучшить их оборону.

— Да, но пропущенный удар может покалечить человека даже при обучении, — указал Киртиан. Его боец тем временем терпеливо ждал, пока Киндрет завершит заклинание. — Чему можно научиться на собственных ошибках, если ты так не скоро сможешь вернуться к тренировкам — люди ведь долго оправляются от травм? Психологическая подготовка так же важна, как и сами тренировки — во всяком случае, так мне говорит мой опыт.

— О, вы и так говорите с новоприобретенным сторонником, мой юный друг, — хохотнул Киндрет, небрежно растирая руки, как будто те неважно его слушались. — Я постоянно теряю множество прекрасных, многообещающих экземпляров из-за так называемых несчастных случаев при обучении. Это дорогое удовольствие — а теперь, когда нам нужны не гладиаторы, а бойцы, пригодные для настоящих сражений, оно становится чрезмерно дорогим.

Киндрет снова вернулся к прерванному упражнению, и вокруг бойца начала формироваться слабо светящаяся аура.

— На самом деле, если человек слишком упрямый и не хочет признаваться, что его таки достали, я усиливаю удар, чтобы он действительно почувствовал боль, — признался Киртиан, наблюдая за стараниями лорда Киндрета. — Некоторых так захватывает горячка боя, что их просто не отрезвит ничего, кроме настоящей боли.

— А вот таких я бы ставил в первые ряды, — насмешливо заметил лорд Киндрет, искоса взглянув на Киртиана. — Раз уж они такие непробиваемые. Мне такие встречались: их в сражении охватывает нечто вроде боевого безумия. Если они находятся в первых рядах, то это довольно полезно, но вообще-то они равно опасны и своим, и чужим. Я бы их помещал на острие удара; пускай они проламывают вражеский строй, а уже за ними пойдут бойцы, сохраняющие самообладание.

Киртиан кивнул, хотя ему нестерпима была сама мысль, что кого-то из его бойцов поставят в первые ряды при настоящем сражении. Он прищурился, наблюдая за успехами лорда Киндрета.

— Вот оно, — заметил Киртиан. — Это именно тот уровень, на который в среднем следует ориентироваться. Отлично!

Киндрет распространил контроль на стоящих вокруг бойцов, а Киртиан тем временем пошевелил плечами, чтобы хоть немного сбросить сковавшее их напряжение.

— А теперь займемся производством оружия. — Киртиан улыбнулся. — На самом деле тут нет ничего сложного.

Эта процедура почти не отличается от создания качественной иллюзии.

Стоило Киндрету освоить изначальную магическую модель, и вскорости он уже мог быстро создавать копии для всех бойцов, сколько их тут было у Киртиана.

— Просто поразительно! — воскликнул Киндрет, когда число им созданных мечей перевалило за два десятка. Глаза его слегка округлились. — Первый меч создается с трудом, но стоит справиться с этим, и дальше они почти не отнимают сил! Я думал, эта процедура окажется куда более Накладной в том, что касается расхода личной силы.

— Я полагаю, тут вся загвоздка в том, что вы на самом деле не повторяете магическое действие, а просто расширяете его таким образом, чтобы включить в зону его воздействия каждого следующего бойца, — заметил Киртиан, довольный тем, как быстро лорд Киндрет освоил непривычную технику работы. «Чем быстрее он этим всем овладеет, тем быстрее он удалится, и тем быстрее мы сможем покончить с этим маскарадом». — Надеюсь, вам эта идея кажется осмысленной!

— Даже очень осмысленной. — Киндрет как-то странно взглянул на Киртиана. — А что, вы изучаете еще и теорию магии? Это весьма сложная область знаний, доступная лишь немногим. Я никак не ожидал, что ею займется не ученый, а.., скажем так, солдат.

— Ну, немного занимался. Мне пришлось кое в чем разобраться, когда я учился воспроизводить вот это вот… — Киртиан сделал неопределенный жест, указывая на присутствующих бойцов. — Вы только не подумайте — я вовсе не гений и даже особыми исследовательскими способностями не обладаю. Просто, когда меня что-то интересует, мне хватает терпения и настойчивости докопаться до сути.

На миг лицо лорда Киндрета приобрело озадаченное выражение, как будто позиция Киртиана поставила его в тупик, но он не стал ничего говорить.

— Ну так что, может, разобьем бойцов на пары и посмотрим на эту магию в действии? — предложил Киртиан, недоумевая, что бы это могло значить. «Может, я перебрал со скромностью? Или преждевременно раскрыл свои планы? Или просто Киндрет привык, что все вокруг только и делают, что похваляются своими достижениями?»

— Отличная мысль.

Лорд Киндрет подошел к самому краю площадки, и Киртиан подал сигнал к началу спарринга. Не могло быть никаких сомнений: лорд Киндрет чрезвычайно доволен тем, что созданная им копия магии работает не хуже, чем киртиановская.

В свою очередь, Киртиан был не менее доволен. Ему впервые не нужно было поддерживать обе стороны заклинания, и в результате у него появилась возможность более полно оценить мастерство его людей.

Киртиан знаком приказал бойцам остановиться и повернулся к гостю; обоих равно переполняло ощущение успеха.

— Вы поразительно быстро учитесь, мой лорд. Ваше мастерство мага бесспорно, — сказал Киртиан без всякой задней мысли, вовсе не собираясь льстить Киндрету. — Думаю, мне нечему больше вас учить. Вы уже овладели этой техникой, и теперь вам нужна только практика. Вероятно, со временем вы будете приводить это заклинание в действие даже быстрее, чем я.

— Практиковаться я вполне могу и дома. Я не намерен злоупотреблять вашим гостеприимством, — тут же отозвался великий лорд, к облегчению Киртиана — хотя тот, конечно же, постарался скрыть это облегчение.

«Он хочет отбыть так быстро! Хвала Предкам!»

— Ну что вы! Это большая честь — принимать вас у себя, — ради приличия возразил Киртиан.

— И большие хлопоты, если уж говорить начистоту, — с оттенком насмешки произнес Киндрет. — Киртиан, я же не слепой. Конечно, вы с матерью живете в достатке, но все-таки ваши средства ограничены, и я вас обременяю.

У вас небольшое и очень уединенное поместье, и я со своей свитой нарушаю ваш привычный образ жизни, как бы вы ни старались это скрыть. Я прошу вас потерпеть мое общество всего лишь еще один вечер — мне хочется кое-что с вами обсудить. Но завтра я отбуду вместе со свитой и оставлю вас в покое. Ну а пока что мне очень хочется выкупаться и отдохнуть!

И прежде чем Киртиан успел хоть как-то отреагировать на столь необычное заявление, лорд Киндрет хлопнул его по плечу, словно старого друга, и отвернулся, чтобы снять с бойцов наложенное им заклинание. А потом размашисто зашагал к дому, видимо, направляясь в гостевые покои, предоставив Киртиану самому разбираться со своими людьми.

— Молодцы, ребята. Джель, продолжай тренировку, — вот и все, что посмел сказать Киртиан.

Мало ли, вдруг за ним исподтишка наблюдают? Он восстановил заклинание, и сержант Джель, приняв командование, тут же гаркнул: «Разбиться на пары! К бою!» Киртиан — скорее наблюдатель, чем участник, — смотрел, как бойцы отрабатывают обычные упражнения, меняют оружие, меняются в парах — и так продолжалось до тех пор, пока все не взмокли и не вымотались. Киртиану было очень трудно держаться в стороне; рука его то и дело тянулась к рукояти меча, а несколько раз Киртиан лишь ценой больших усилий удержался, чтобы не исправить допущенные ошибки. Но ему не подобало заниматься этим самостоятельно. Ему полагалось терпеть и ждать, пока с ошибками разберется Джель. Киндрет вполне мог оставить где-нибудь наблюдателя. А мог и использовать для слежки магический «глаз». Нельзя, чтобы кто-то увидел, что Киртиан сам лезет в это дело, словно он ровня своему тренеру.

Лишь после того, как люди окончательно выдохлись, Киртиан велел прекратить тренировку и отправил их обратно в казармы под присмотром сержанта Джеля. И только после этого у него появилась возможность вернуться в кабинет матери и выяснить, чем же занимались трое вассалов лорда Киндрета, пока они с Киндретом возились с бойцами.

Когда Киртиан поднялся на верхний этаж башни, леди Лидиэль уже ждала его. Должно быть, она увидела, как сын идет сюда со стороны тренировочной площадки.

— Тенебринт повез их на прогулку, — сообщила она с проницательностью, наводящей на мысль о человеческой магии, прежде чем Киртиан успел открыть рот. — Они хотели погулять. Думаю, они просто заскучали от безделья.

Тенебринт повез их в наши охотничьи угодья. Это достаточно далеко от всех деревень, так что ничего плохого случиться не должно. Может, они даже малость поохотятся.

Смотри — их еще видно. Во-он там…

Киртиан, повинуясь указующему жесту матери, подошел к западной стене кабинета и, присмотревшись, увидел вдали четыре яркие точки, едущие вдоль лесной опушки, — с такого расстояния она казалась просто расплывчатой зеленой полосой.

— А люди-рабы Киндрета? — спросил Киртиан, не отводя взгляда от далеких всадников.

— Они не выходили из гостевых покоев — не считая телохранителей, которые наблюдали за тобой и Киндретом, — спокойно сообщила Лидиэль. — А некоторые наши люди, в свою очередь, следили уже за телохранителями. Интересно, сколько таких слоев наблюдателей за наблюдателями разведется здесь, прежде чем они начнут наталкиваться друг на дружку?

Киртиан отвернулся от окна и заметил, что мать насмешливо улыбается — А что, интересный был бы эксперимент. Этот человек, Каэт, очень умен и проницателен. Он наверняка понимает, что за его людьми будут постоянно присматривать.

Мне бы не хотелось, чтобы они с Джелем схлестнулись.

Боюсь, кое в каких вопросах он круче Джеля.

— Ну что ж, надеюсь, нам никогда не придется это проверять на опыте. — Лидиэль внимательно взглянула на сына. — Ну, а ты о чем умалчиваешь? Киндрет что-то сказал?

— Скорее, о том, что он только собирается сказать, — вздохнул Киртиан, слегка раздосадованный тем, что мать так легко заглядывает ему в душу. «Хотя я мог бы уже и привыкнуть, что от нее ничего не скроешь — даже пробовать бесполезно». — Он довольно быстро освоил эту технику — по правде говоря, куда быстрее, чем я предполагал.

Не знаю, какими еще достоинствами он обладает, но статус великого лорда и опытного мага ему принадлежит Вполне заслуженно.

— Киртиан, не надо заговаривать мне зубы и уводить разговор в сторону. Я уже слишком стара, чтобы ловиться на такие фокусы, — несколько резко отозвалась Лидиэль. — Что там такого он «только собирается сказать»?

— Он дал понять, что желает что-то обсудить со мной, возможно, за обедом или после него. Что именно — понятия не имею.

Киртиан пожал плечами и попытался сделать вид, будто ничего особенного в этом нет, но на лице Лидиэли тут же проступило беспокойство — и она сразу же постаралась скрыть его.

— Что еще он сказал? — спросила она с чуть-чуть преувеличенной небрежностью.

— Да почти ничего — только что он со свитой собирается отбыть завтра утром. Как по мне, чем скорее, тем лучше.

Довольно строгий наряд, в который Киртиана засунули сегодня утром, мешал молодому лорду двигаться, и Киртиан разрушил все плоды усилий слуг, расстегнув воротник туники и встревоженно проведя рукой по волосам.

— Ну что ж, хоть одна хорошая новость. — Леди Лидиэль откинулась на спинку кресла. — Я знала, что этот наш маскарад окажется утомителен, но я никак не предполагала, что он будет настолько утомителен!

Киртиан кивнул, показывая, что разделяет ее мнение, И снова взглянул в окно. Крохотные фигурки были уже не настолько крохотными — они заметно подросли. Должно быть, всадники решили, что нагулялись на сегодня. А может, Киндрет призвал своих вассалов обратно при помощи магического послания.

— Если я собираюсь продолжать игру, леди-мать, мне нужно спуститься в свои покои и переодеться к обеду. Поскольку сегодня Киндрет гостит у нас последний вечер, не следует ли нам придумать что-нибудь.., ну, особенное.

— Конечно, следует. И я последую твоему примеру сразу же, как только поговорю с поварами. — Лидиэль поднялась, обошла вокруг стола и нежно поцеловала сына в щеку. — Мы должны выказать ему все уважение, какое только возможно. Нам необходимо убедить лорда Киндрета, что мы затворники, но не варвары и не сумасшедшие.

***

Киртиана терзало сильное искушение нарушить давнюю привычку и воспользоваться иллюзией для создания одежды, ибо наряд, который выложили перед ним слуги, ну никак не соответствовал его вкусу. Да, он производил сильное впечатление — но бархатная туника скромного полночно-синего цвета была так плотно расшита золотом и крохотными сапфировыми и изумрудными бусинками, что весила не меньше доспеха. А от этого высокого воротника он свихнется еще до конца вечера!

Но все-таки Киртиан смирился и позволил слугам натянуть на него негнущуюся одежду и явился в большой обеденный зал раньше своего гостя. Леди Лидиэль каким-то образом вдохновила поваров на чудеса, ибо все свидетельствовало о том, что обед вот-вот подадут. На столе, накрытом белоснежной камчатной скатертью, у каждого прибора стоял добрый десяток различных бокалов, а сервант был уставлен маленькими тарелочками и завален бесчисленным количеством особых ножей, вилок и ложек, предназначенных, в соответствии с требованиями этикета, для разных перемен блюд. Но у каждого места стояла одна-единственная тарелка — опять же, в соответствии с требованиями этикета — и не лежало совершенно никаких столовых приборов. Серебряные приборы, предназначенные для каждого блюда, подавались вместе с этим блюдом и уносились вместе с ним, дабы не допустить какого-нибудь ложного шага со стороны гостя. Когда лорд Киндрет и три его вассала, сопровождаемые слугами, вошли в зал, эти приготовления произвели впечатление даже на них.

Последней появилась Лидиэль в обманчиво простом платье, которого Киртиан никогда прежде на ней не видел.

Лишь после того, как она подошла поближе, стало видно, что простой у этого платья лишь «покрой» — облегающие рукава и скромный вырез. А так оно было сделано из крохотных, не больше мошки, серебряных пластин, соединенных между собою серебряными же звеньями. А каждая пластинка была украшена крохотным бриллиантиком величиной с булавочную головку. Казалось, будто Лидиэль облачена в сверкающую рыбью чешую или в ту самую знаменитую драконью шкуру.

— А я еще думал, что это у меня ужасно тяжелый наряд! — в благоговейном ужасе прошептал Киртиан. Он даже не знал, что у матери имеется такое платье. Это явно не Иллюзия. Но откуда же оно взялось?

«Интересно, а от ножа оно защитит?» — подумал он, ожидая, пока Лидиэль усядется. Ясно одно — платье очень, очень старинное. Может даже, оно попало сюда из Эвелона. Если это и вправду так.., тогда, возможно, в те давно минувшие дни дамы вынуждены были надевать доспехи Даже на праздничную трапезу — делая при этом вид, что поступают так исключительно по собственной прихоти.

Все расселись на свои места, и торжественный обед начался. Блюдо следовало за блюдом, и через некоторое время Киртиан сбился со счета. Все блюда подавались крохотными порциями, чтобы только распробовать деликатесы, — а потом тарелки стремительно исчезали и на их месте тут же возникали новые. Холодные блюда и горячие, острые, соленые, сладкие, кислые, ароматная лапша, слегка обжаренные и приправленные пряностями овощи, которым придан вид цветов, и салаты из лепестков цветов, мясо с редкими травами и соусами и супы, горячие и холодные.

И к каждой перемене блюд подавался свой напиток — не обязательно вино. С тем же успехом это мог быть сок, чай или ароматизированная родниковая вода — словом, то, что наилучшим образом подчеркивает вкус блюда.

Это нельзя было назвать трапезой — это был некий самоценный процесс. Киртиан был потрясен, а лорд Киндрет — нет. Но зато Киндрет явно был очень доволен. Время шло, солнечный свет угас, и на потемневшем небе вспыхнули звезды. Киндрет и его вассалы были обаятельны, а леди Лидиэль — очаровательна и остроумна. Киртиана переполнял благоговейный трепет. Он никогда прежде не видел свою мать такой, и ему пришлось изрядно напрячь свое остроумие, чтобы не отстать от остальных сотрапезников.

Наконец-то было подано последнее блюдо. О том, что оно последнее, возвестило исчезновение всех слуг-людей; они поставили перед обедающими тарелки и словно испарились. На каждой тарелке красовалась небольшая, размером с ладонь леди Лидиэль, фигурка — Лев дома Киндретов, сделанный из золотистого фруктового льда и украшенный кристаллами сахара и перламутровыми льдинками.

Лорд Киндрет встал и поднял бокал за леди Лидиэль.

— Дражайшая хозяйка дома! — тепло и восхищенно произнес он. — Я просто не представляю, как вам удалось наколдовать настоящее придворное празднество так, что никто ничего и не заметил, — но я желаю заявить, что вы, несомненно, не уступите любому великому магу этих земель. Я преклоняюсь перед вашим мастерством. Я пью за вас, леди Лидиэль!

Все остальные поддержали тост, а Лидиэль ответила на комплимент изящным наклоном головы.

Киндрет уселся обратно.

— Теперь я вижу, что мои суждения о вашем доме были верны. Если вы и не появляетесь в Совете, то не потому, что вы этого не заслуживаете, а лишь потому, что вы этого не желаете.

Он перевел взгляд с Лидиэли на Киртиана и обратно.

Поскольку Киндрет явно ожидал ответа от Лидиэли, ей таки пришлось ответить.

— Мой лорд Киндрет, наша семья давно уже предпочитает уединение. Мы живем тихо и даже, можно сказать, замкнуто, — пробормотала Лидиэль. — И отнюдь не из-за неподобающей гордости, смею вас заверить, а лишь из скромности и искренней привязанности к уединенной жизни. Все мы — мой покойный муж, его отец, мой сын, да и я сама — по складу характера ближе к ученым, чем к придворным, и жизнь отшельников прекрасно нам подходит.

Возможно, наши потребности и развлечения покажутся вам непритязательными, но они вполне соответствуют нашим желаниям. А желания наши нацелены скорее на внутренний, чем на внешний мир, и если другие находят внешний мир возбуждающим, нам он кажется суетным и беспокойным.

Киндрет вздохнул — пожалуй, несколько нарочито.

— И я искренне желал бы, моя леди, чтобы вы и впредь продолжали наслаждаться этой спокойной жизнью, но, я боюсь, нынешние времена не позволят вам скрывать те редкостные таланты, что таятся в вашей маленькой тихой гавани.

Затем он повернулся к Киртиану:

— Лорд Киртиан, мне нет нужды говорить вам, что в обществе вас считают невеждой — вы уже наверняка слышали это от вашего родича Аэлмаркина. Принимая ваше приглашение, я готов был проигнорировать эту репутацию. Но, побывав здесь, я обнаружил, что ваш родич высказывался не просто нетактично, он… — Киндрет покачал головой. — Мне не хватает слов. Аэлмаркин настроен по отношению к вам крайне предвзято — либо он просто слеп. За последние два дня я увидел и услышал достаточно, чтобы убедиться: вы, лорд Киртиан, несмотря на все ваши отговорки, — военный гений. Ваше увлечение — это не просто эксцентричное хобби, это призвание свыше.

Киртиан попытался было возразить, но Киндрет взмахом руки заставил его умолкнуть.

— Вы, не имея никакой помощи, за исключением нескольких древних манускриптов, открыли метод, позволяющий подготавливать бойцов за столь же краткий срок, как это бывало в минувшем, — и при этом, как вы справедливо указали, позволяющий избежать преступной траты ресурсов. Я видел ваши способности стратега в действии, я видел, как внимательно и вдумчиво вы относитесь к каждому аспекту военной жизни. Лорд Киртиан, вы не можете и дальше вести жизнь отшельника. Вы отчаянно нужны нам. Вы нужны Совету.

— Я.., у меня просто в голове не укладывается, что вы такое говорите, — запинаясь, пробормотал Киртиан. Киндрету таки удалось застать его врасплох. — Вы уже овладели этими заклинаниями, и вы — куда более сильный маг, чем я…

— Нам нужны ваши познания в военном деле, — настойчиво повторил Киндрет. — Сейчас, когда идет война с волшебниками и разгорается мятеж наших неблагодарных отпрысков, у нас слишком мало лордов, достаточно мудрых и знающих, чтобы взять командование на себя, и никого, кто сравнился бы с вами в таланте. Вы нужны нам, лорд Киртиан. Нам нужно, чтобы вы возглавили нашу армию.

Киртиан боковым зрением заметил, как напряглась мать, и понял, что ей, в отличие от самого Киртиана, это требование совершенно не по вкусу.

— Но у вас уже есть предводители, — возразил он. — И они занимают куда более высокое положение в обществе, чем я. Я не осмелюсь…

— Если за вами буду стоять я, никто не посмеет спорить с вами, — мрачно возразил Киндрет. — Я легко сумею убедить всех членов Совета, что вы — единственный приемлемый для нашей армии главнокомандующий.

Киртиан был ошарашен. Он надеялся, что признательность Киндрета позволит ему хотя бы какое-то время не опасаться враждебности Аэлмаркина. Но он никак не ожидал, что Киндрет предложит ему занять место среди величайших из великих лордов!

— Лорд Киндрет, пожалуйста, не сочтите меня неблагодарным.., скорее я просто ошеломлен, — кое-как выдавил Киртиан. — Но ведь вы же понимаете — у меня нет никакого практического опыта!

Лорд Киндрет приподнял бровь.

— Весь практический опыт нашего нынешнего главнокомандующего ничем ему не помог, — заметил он. — Вся ситуация с нашими молодыми мятежниками уже больше месяца назад зашла в тупик.

Помолчав, он добавил:

— И я прошу вас ни с кем более этого не обсуждать. Об этом знают лишь члены Совета.

— В тупик… — Киртиан облизал губы. — Насколько большую территорию они удерживают?

— В руках мятежников находится около половины имений, — ответил Киндрет. — К счастью для нас, среди них нет ни одного, которое оказалось бы жизненно важным для нашей экономики — они поставляли в основном предметы роскоши и рабов. И тем не менее значительная территория находится в недружественных руках — и на этой территории есть очутившиеся во враждебном окружении поместья, по-прежнему находящиеся во власти лояльных эльфов. Они нуждаются в помощи — и заслуживают того, чтобы им эту помощь оказали.

Теперь он бросил пронизывающий взгляд на Лидиэль.

— И если я только не ошибаюсь, одно из этих имений принадлежит вашей родственнице, леди Мортене.

— Леди Мот?

Лидиэль побледнела. Киртиан прикусил губу. Леди Мот никогда не принимала ничью сторону, и если бы мятежники причинили ей какие-то неприятности, леди Лидиэль, несомненно, уже узнала бы об этом. Но ей вполне могла угрожать опасность — к сожалению, в этом сомневаться не приходилось.

— Поместье леди Мортены окружено со всех сторон.

Она оказалась в западне, — продолжал Киндрет, глядя то на Лидиэль, то на Киртиана. — Она пока что сохраняет контроль над своими рабами и благодаря этому не допускает никаких вторжении в свои земли. С другой стороны, мятежники пока что не предпринимали сколько-нибудь серьезных попыток схватить ее. Но что, если они вдруг увидят в ней ценный материал для торговли? Она — великая леди. Если ее схватят и будут удерживать в плену против ее воли, чести высших лордов и Совета будет нанесен урон. Мы вынуждены будем либо предоставить ее собственной судьбе — а это немыслимо, либо принять условия мятежников — что столь же немыслимо.

«Все это немыслимо». Киртиан скрипнул зубами. Киндрет понял — либо догадался, — что он, Киртиан, безоговорочно предан всем членам своей семьи, которые заслуживают преданности, — в отличие от Аэлмаркина. Киртиан знал, что территория, занятая мятежниками, граничит с владениями леди Мот, — она сама им об этом сообщила.

Молодые лорды не могли заблокировать телесоновую связь — да даже и не пытались, на самом-то деле. До сих пор леди Мот вроде бы нимало не беспокоило то, что она оказалась в окружении молодых лордов, — она даже выказывала по отношению к ним некоторую симпатию. Но лорд Киндрет был совершенно прав: если молодые лорды пожелают, они с легкостью захватят леди Мот, чтобы использовать ее как разменную монету в переговорах. Киртиан быстро взглянул на Лидиэль и убедился, что это не праздные размышления, а вполне реальная возможность.

— Дайте мне время, лорд Киндрет, — в конце концов выдавил из себя Киртиан. — Мне нужно подумать над вашими словами. Я.., ошеломлен. Мне надо привести мысли в порядок.

— Я прекрасно вас понимаю, — серьезно произнес Киндрет, но в глазах его промелькнуло довольное выражение.

Он уже понял, что Киртиан согласится, равно как и Киртиан понял, что должен будет согласиться. Все это было лишь вопросом времени, а время сейчас играло не на руку Киртиану.

Глава 12

Лорд Киндрет удалился в гостевые покои, на попечение собственных опытных рабов, с чувством глубокого удовлетворения. Мало того, что его угостили трапезой, приготовленной, сервированной и обставленной с изяществом, сделавшим бы честь и празднеству при высшем дворе, — Киндрет прекрасно сознавал, что только что приобрел чрезвычайно ценного сторонника. Он видел, как юный Киртиан отреагировал на двойное искушение: искушение властью и возможностью поиграть в героя. Реакцию леди Лидиэли он тоже заметил. Возможно, мальчишка наивен, но мать у него далеко не дура, и она понимает, что подобные предложения, исходящие от Киндрета, великого лорда и члена Совета, отклонить нельзя.

«Кроме того, она прекрасно понимает, что без моего покровительства этот их кузен так и останется для них вечной занозой в боку, а может, даже и сумеет отыскать достаточно могущественного покровителя, чтобы отнять у них все имущество, — довольно подумал он. — Она определенно уловила эту скрытую угрозу».

Именно ради этого Киндрет и упомянул в разговоре Аэлмаркина. В игре «гончие и единороги» лорд Киндрет расставил своих гончих именно на те места, где они были нужны.

Рабы раздели его, и он набросил на плечи поданный одним из рабов шелковый халат. Телохранитель Каэт, как всегда, ненавязчиво держался рядом с хозяином. Когда последний раб выскользнул из комнаты, Каэт остался — верная тень, на которую можно не обращать внимания. А можно и обратить. Каэт с легкостью приспосабливался и к тому, и к другому.

Выучка Каэта была безукоризненна. Лорд Киндрет жалел лишь об одном: что ему не удалось вместе с этим телохранителем заполучить и его учителей. Когда этот раб станет слишком стар и уже не сможет исполнять свои обязанности, ему трудно будет подыскать замену. Скорее всего, придется обойтись экземпляром похуже.

Киндрет повернулся спиной к телохранителю и уселся У иллюзорного огня, горящего в совершенно реальном мраморном камине — одна из немногих иллюзий в этих покоях. Языки пламени переливались всеми цветами радуги, и от огня исходил приятный аромат кедра и древесины алоэ, но никакого жара не чувствовалось.

— Ну что ж, Каэт, — сказал Киндрет, глядя в огонь, — мальчишка проглотил наживку. В этом я уверен. Он не посмеет отказаться.

— Да, мой лорд. — Каэт, как всегда, был столь же сдержан в словах, сколь и во всем прочем. — Думаю, он примет ваше предложение утром.

— Он действительно настолько хорош, как я думал. — Это была констатация факта. Киндрет не ждал от Каэта никаких возражений. — Парень выведет нас из тупика.

Аэлмаркину удалось убедить всех в том, что онполусумасшедший, исключительно потому, что он засел в своей норе и носа не кажет наружу. А так всякий, кто поговорил бы с ним хотя бы полчаса, сразу убедился бы, что парень пребывает в здравом рассудке. Да что там в здравом — у него блестящий ум! Если бы он бывал в обществе, Аэлмаркину никогда бы не удалось сделать из него посмешище.

— Он лучше, чем вы думаете, мой лорд.

Пораженный лорд Киндрет даже повернулся, чтобы взглянуть на своего обычно молчаливого телохранителя.

— В самом деле? — переспросил он.

«Клянусь Предками, я даже не помню, когда Каэт в последний раз заговорил первым — не говоря уж о том, чтоб высказать собственное мнение! Должно быть, мальчишка и вправду представляет собой нечто выдающееся!»

— Я осмотрел его библиотеку, его кабинет и кое-что из его собственных записей, мой лорд. Кроме того, я наблюдал за его людьми, когда он ими командовал. Командовать людьми — одно дело, а вести их за собой — другое. Лорд Киртиан — прирожденный лидер. Люди могут не всегда подчиняться командиру — или, по крайней мере, могут выполнять только букву приказа и не делать ни шагу дальше, — но они всегда последуют за лидером.

Лицо Каэта осталось все таким же непроницаемым, но лорду Киндрету почудилось, что в голосе телохранителя промелькнула нотка одобрения.

«Интересно. Очень интересно».

Киндрет повернулся обратно к огню. Не следует слишком явно выказывать Каэту свое внимание. Этот раб умен, даже очень умен, и с ним нужно обращаться очень осторожно. Слишком явные проявления внимания могут вызвать у него чувство собственной значимости, а это снизит его полезность.

— Тем больше причин поставить его во главе нашей армии. Лорд Левелис убивает половину времени на то, чтобы наказаниями заставить войска идти в бой. Если у войск появится другой стимул, уже одно это может принести нам победу.

— Лорд Левелис, — последовал поразительный ответ, — будет смертельно оскорблен, если его заменят.., малозначительным лордом.

И снова Каэт по собственной инициативе высказал свое мнение. Да, лорд Киртиан произвел на него глубокое впечатление, раз даже железное самообладание Каэта дало трещину.

Лорд Киндрет безрадостно рассмеялся:

— Каким-то чудаком, не имеющим ни малейшего веса в обществе, ты хотел, но, естественно, не мог сказать. К тому же, если верить его дорогому кузену, еще и наполовину сумасшедшим. Лорду Левелису придется как-нибудь пережить это оскорбление; у меня нет никаких причин питать к нему теплые чувства: он провалил все попытки подавить мятеж, и он не принадлежит к числу моих сторонников.

Я могу себе позволить оскорбить его. Пускай покровитель Левелиса ищет способ утешить его.

На это Каэт ничего не ответил. Он просто не мог никак прокомментировать это высказывание, ибо любое его замечание уже было бы дерзостью, а дерзости лорд Киндрет не потерпел бы даже от такого доверенного раба, как его телохранитель.

— Когда станет ясно, что я покровительствую парню, его положение станет достаточно прочным, — продолжал Киндрет. — Я могу поставить его на эту должность хоть завтра, если захочу. Левелис допустил слишком много промахов. Он не посмеет ничего предпринять против меня или того, кем я пожелаю его заменить.

— Против вас — быть может. Но на поле боя лорд Киртиан не будет находиться под вашей непосредственной защитой или присмотром. Там лорд Левелис и может постараться его достать. Мой лорд, бой — это царство случайности, и несчастья происходят даже с самыми осторожными.

«Однако! Всегда полезно взглянуть на дело с неожиданной точки зрения!»

Киндрета охватило искушение: а ну-ка, что еще ему удастся вытянуть из Каэта? Еще какие-нибудь наблюдения? Или, может, даже предложения? Телохранитель уже много лет не позволял себе так откровенничать!

— Может, мне послать тебя присматривать за ним? — наполовину в шутку предложил Киндрет.

— Как будет угодно моему лорду, — последовал невозмутимый ответ, и Киндрет разочарованно вздохнул. Ну вот, Каэт высказал все, что считал нужным. Теперь он еще год не позволит себе никаких самовольных комментариев.

Киндрет вовсе не собирался отправлять Каэта — слишком уж тот был ценен на своем месте — охранять Киртиана.

«Мальчишка либо сможет себя защитить, либо нет. А если не сможет, значит, он и не заслуживает моего покровительства». В конце концов, у него есть собственный телохранитель — тот человек, который едва не одолел Каэта в поединке. Уже одно то, что Киртиан прихватил тогда с собой этого раба, свидетельствует, что некое чувство самосохранения у него наличествует.

Как бы там ни было, Левелис не сможет устранить Киртиана, пока тот не выведет лордов из тупика. А когда дело будет сделано, Левелис сможет получить свою должность обратно, если она так уж ему нужна. К тому моменту он, Киндрет, уже получит все, что хотел, — репутацию победителя мятежников. А когда мятеж будет подавлен, Киртиан перестанет быть…

…незаменимым. Возможно, он все еще будет полезен, но незаменимым уже не будет.

***

На протяжении всей долгой трапезы Джель, прислушиваясь ко всем разговорам, безмолвно стоял на страже, а когда слуги покинули зал, он последовал их примеру.

Но ушел он недалеко. Обеденный зал, как и все общие комнаты господского дома, имел специальное смотровое отверстие, сквозь которое можно было послушать, о чем говорят эльфийские лорды, когда думают, что их никто не слышит.

Джель не доверял лорду Киндрету. Неважно, как действует этот, отдельно взятый эльфийский лорд — он никогда не станет делать ничего такого, что не служило бы его интересам. Его и только его. Он может заморочить голову окружающим, убедить их, что им руководит чувство.., скажем так, дружбы или даже бескорыстное желание оказать помощь тому, кто ее заслуживает, но во всех его поступках всегда будет присутствовать скрытая подоплека. Он всегда извлечет из этого выгоду, не сразу, так со временем.

Джель слегка удивился, услышав, что Киндрет так откровенно высказывается при своем телохранителе, Каэте, и разговаривает с ним на такие скользкие темы. Хотя, впрочем, чему тут удивляться? Какой смысл держать при себе умного, отлично обученного телохранителя и не пользоваться при этом всеми его способностями?

Смотровое отверстие было весьма хитроумным сооружением, устроенным на том месте, где располагался бы дымоход, будь этот камин настоящим. Там было достаточно места, чтобы усесться с удобством, прижаться ухом к стене и примостить лоб на выступ, снабженный мягкой обивкой, — и при этом ни единой щелочки, способной выдать присутствие соглядатая.

«Итак, нынешнего главнокомандующего можно сразу записывать во враги». Ну, это неудивительно. Хорошо, что удалось узнать имя этого типа. Возможно, Тенебринт еще успеет что-нибудь о нем разузнать. Не исключено, что удастся как-нибудь компенсировать ему потерю важного поста.

«Возможно, хватит даже обычного визита, чтобы умиротворить его. Киртиан отлично умеет изображать скромника».

Из комнаты по-прежнему доносились приглушенные голоса, и Джель до предела напрягал слух, стараясь уловить все оттенки. Эх, если бы он еще и мог прочесть мысли лорда Киндрета!

«Так, значит, нынешний главнокомандующий — не ставленник Киндрета? Ну что ж, тоже информация. Возможно, что Киндрет почти ничего о нем не знает. А Каэт, может, и знает, но сказал только, что этот тип оскорбится. Ну что ж, оскорбленную гордость можно умаслить, продемонстрировав достаточное смирение». Если Киртиан свяжется с этим Левелисом сразу же после того, как вступит в должность, но еще до того, как это станет общеизвестным, и полебезит…

«Надо посоветоваться с Тенебринтом. А то вообще это штука обоюдоострая».

Предположим, нынешнего главнокомандующего нельзя умаслить и нельзя от него откупиться. Возможно, этот Левелис пожелает вернуться к традициям Эвелона. Эльфийский лорд вряд ли станет действовать в лоб — после той демонстрации, в которую превратился судебный поединок, никто не предложит такого поединка Киртиану.

Какой смысл ввязываться в заведомо проигрышное дело?

А вот вызов на магическую дуэль не исключен, и тут возможно несколько вариантов. Киндрет и Совет могут ее запретить. Киртиан может принять вызов, и дуэль произойдет. Он может выиграть или проиграть — как бы то ни было, Джель желал заблаговременно убедиться, что ставки не слишком высоки. «Каковы вообще ставки в подобных случаях? Надо поговорить с Тенебринтом. А то ведь может получиться так, что Киртиан в любом случае останется в проигрыше».

Но если Совет запретит дуэль, мотивируя это тем, что вызов не имеет под собой реальных оснований и продиктован исключительно уязвленным самолюбием, не исключено, что Левелис захочет решить дело по-своему. Значит, возникает угроза заказного убийства, если у Левелиса имеется должным образом обученный раб — или он сумеет приобрести такого. Джель горько пожалел, что не может заполучить себе в подчинение Каэта. Кто лучше сумеет вовремя обнаружить убийцу, если не другой убийца?

Но Каэта ему не заполучить. «Я засек Каэта, значит, сумею засечь и другого убийцу. Если, конечно, он попытается подобраться поближе под каким-нибудь благовидным прикрытием, а не выстрелит издалека. Проклятье!» Джель мысленно сделал себе еще одну пометку: следить, чтобы на расстоянии выстрела из лука вокруг палатки Киртиана и самого Киртиана не было ни одного укрытия, из которого можно выстрелить. И позаботиться по мере возможности, чтобы бой не протекал в чаще леса.

Но Джель понимал, что уговаривать Киртиана не ввязываться в эту заварушку бессмысленно. Эту идею он даже не рассматривал. Это слишком опасно — пытаться отклонить подобное предложение. Во всяком случае, в ближайшее время. А кроме того, пока Киртиану будет покровительствовать Киндрет, Аэлмаркину придется сидеть тихо и не выступать.

«Чума на весь этот гадюшник!» Почему, когда имеешь дело с этими остроухими ублюдками, совершенно ничего нельзя сделать прямо, в открытую?

Но тут беседующие сменили тему, и Джель снова приник ухом к стене в надежде разузнать побольше.

***

Кара с Джианной снова возились с нарядами, надеясь На повторный визит великого лорда и, конечно же, на новую порцию подарков. Чего такого хорошего в драгоценностях, если в них все равно не перед кем покрасоваться, кроме собственного хозяина, Реннати не понимала. Реннати вздохнула, но негромко; Кара сменила уже три наряда, и ни один из них ее не устроил.

Реннати отвернулась и уставилась в окно; на краю лужайки показались олень и лань и тут же стрелой метнулись прочь, прежде чем Реннати успела на них налюбоваться.

«Я бы предпочла получить в подарок не драгоценности, а лань. Или птичку. Или котенка — вроде того, который забрался в комнату, когда нас только-только сюда привезли. Хоть какую-нибудь зверушку». Хотя вряд ли Кара и Джианна потерпят, чтобы в гаремных покоях поселилось животное…

Кара примерила было следующее платье, но тут же его отвергла — не то чтобы с платьем что-то было не в порядке, но она уже надевала его позавчера.

«Возможно, леди Лидиэль зря предоставила нам такой богатый гардероб, когда купила нас и поселила здесь, — подумала Реннати. — Вся эта суматоха наполовину вызвана тем, что Каре не терпится перемерить все платья до переднего».

Кара и Джианна без умолку болтали друг с дружкой.

И зачем ей птица, когда эти двое и так без конца щебечут над ухом?

— Черное, — сказала Реннати, дождавшись момента, когда можно будет вставить хоть слово. — Надень черное платье. Оно в правом углу шкафа.

Две головы на двух лебединых шеях дружно повернулись в ее сторону. В обеих парах глаз, и в голубых, и в карих, читалось сомнение.

— Черное? — неуверенно переспросила Кара. — Но он подумает…

— У них черный не считается траурным цветом, — сказала Реннати, отвергая недоговоренное возражение Кары. — Я знаю, что обычно ты его не носишь, но у леди Лидиэли безупречный вкус, и она не включила бы в твой гардероб черное платье, если бы не была уверена, что тебе этот цвет пойдет.

Светловолосая, обманчиво хрупкая Кара задумчиво поджала губы.

— Ну, попробовать-то можно…

Сказано — сделано. Несколько мгновений спустя платье из семнадцати слоев тончайшего шелка уже лежало грудой на полу, а Кара принялась натягивать через голову плотный черный атлас. Джианна тем временем подобрала сброшенное платье, встряхнула и повесила обратно в шкаф.

К счастью, Джианна была просто помешана на аккуратности. Кара разгладила ткань на плоском животе, поправила вытянутый треугольный вырез и повернула острые уголки манжетов так, чтобы они приходились на середину тыльной стороны ладони, — а потом повернулась, чтобы взглянуть на себя в зеркало.

Джианна к этому моменту уже уставилась на нее, потрясенно приоткрыв рот.

— Ох, Кара! — бурно восхитилась она. — Рен совершенно права — это здорово! Вот его и надевай!

Это и вправду было здорово. В зеркале было видно, как небесно-голубые глаза Кары удивленно расширились, когда она перебросила свои длинные волосы через плечо и те серебристо-золотым водопадом заструились по черному атласу. Реннати спрятала улыбку.

— Помнишь те украшения из серебра и гагата — ты еще не могла понять, зачем они нужны, — подсказала она. — Спорим, они к этому платью!

Кара с Джианной ринулись к шкатулке с драгоценностями, а Реннати вновь вернулась к своим мыслям. Они с Джианной давно были готовы к исполнению своих обязанностей; это только Кара у них такая нерешительная. Никогда ничего не может выбрать самостоятельно и предпочитает, чтобы ею командовали.

Впрочем, Реннати это вполне устраивало. Джианна была бесспорным вожаком гарема — если, конечно, имеет смысл говорить о вожаке сообщества из трех человек. Реннати было совершенно безразлично, кто решает, что им есть, какую музыку играть и во что одеваться. Подумаешь, экая важность! А Кара и теперь покорно ожидала, пока Джианна решит, что делать с ее волосами и богатыми черно-серебряными украшениями, явно предназначенными для прически.

Сама Джианна приготовилась к визиту уже несколько часов назад. Прошлым вечером на ней было облегающее алое бархатное платье с таким глубоким декольте, что казалось, что Джианна вот-вот из него выскочит. Правда, она, с ее-то пышными формами, едва ли не выскакивала изо всех своих нарядов. Сегодня Джианна надела тускло-розовое платье, довольно свободное, но зато с таким низким вырезом на спине, что чуть ли не вся спина была выставлена напоказ. Причем она, как обычно, выбрала его без долгой возни, наскоро проглядев содержимое шкафа. Реннати была готова еще раньше. Вчера вечером она была наряжена в изумрудно-зеленое облегающее платье под цвет ее глаз, с высокими разрезами по бокам. Сегодня же на ней была светло-зеленая туника с асимметричным подолом; от обуви Реннати отказалась. Она не думала, что лорд Киндрет выберет ее. Скорее всего, она будет танцевать, пока остальные две девицы станут пробовать на нем свои маленькие хитрости. В прошлый раз лорд Киндрет похвалил ее танец — а ведь Реннати еще даже не начала показывать, на что она способна. А если Джианна с Карой на пару нырнут к нему в постель, у нее, Реннати, появится редкая возможность побыть одной — и активировать телесоновое кольцо, чтобы поговорить с ее истинной госпожой.

Покамест Реннати мало что удалось разузнать — разве только то, что лорд Киндрет очень, очень доволен лордом Киртианом и намерен взять его под свое покровительство.

Но она помнила, что леди Триана велела ей сообщать абсолютно обо всем. Наложницам пока что не разрешали покидать маленькие гаремные покои. И Кару, и Джианну это мало волновало. Реннати же очень хотелось выбраться наружу — хотя, конечно же, наложницам вообще редко предоставлялась такая возможность. Впрочем, нельзя не признать, что хотя покои и небольшие, обставлены они с роскошью, способной удовлетворить почти любые запросы.

Здесь даже были окна, выходящие во внешний мир.

Судя по открывающемуся из них виду, их покои располагались в башне. Внизу, под окном, раскинулась просторная зеленая лужайка. Вдали виднелись деревья, но из-за сгущающихся сумерек они превратились в размытое синеватое пятно где-то на краю лужайки. Это что-то новенькое.

Реннати никогда прежде не бывала в гареме, в котором окна выходили бы наружу. Она с раннего детства не видела внешнего мира. И потому теперь она всякую свободную минутку проводила у окна, наблюдая, как рабы лорда Киртиана идут куда-то по своим делам или даже работают на этой бархатной лужайке.

У наложниц было все, что они только могли пожелать.

У них были обычные лютни и арфы, на которых можно было играть, если появлялось такое желание, а были еще и инструменты, начинающие играть сами собою, если прикоснуться к небольшому серебряному гвоздику на шейке.

И этим инструментам каким-то образом начинали вторить барабаны, колокольчики и флейты. У них было все необходимое для вышивки нитками или бисером, были духи и всевозможнейшая косметика, приспособления для ухода за волосами и даже книги, хотя из троих наложниц одна лишь Реннати хоть сколько-то умела читать. Ванна была небольшая, но не обязательно же в ней плавать, верно?

А кормили их неизменно вкусно, хотя и без роскошеств.

Впрочем, никто в гареме и не хотел пировать ежедневно: при таких искушениях трудно избегнуть переедания, а это истинное бедствие для фигуры.

Звон дверного колокольчика произвел подлинный переполох в гареме: Джианна и Кара засуетились, а Реннати поднялась со своего места у окна, так что в гостиную они влетели все вместе.

В комнату размашистым шагом вошел лорд Киндрет — высокий, широкоплечий, вдвое красивее любого человека.

В тот момент, когда он переступил порог, все три наложницы присели в необычайно глубоких реверансах. Лорд Киндрет рассмеялся, увидев устремленный на него жадный, нетерпеливый взгляд Кары.

— Ну-ка, ну-ка! Вчера ты была лилией, а сегодня ты кто? — поддразнил он девушку. — Может, черный нарцисс?

— Я — все, чем мой лорд хочет меня видеть, — отозвалась Кара, первой поднимаясь из реверанса и с обожанием глядя на Киндрета.

Возможно, никакого обожания он ей и не внушал, но Кара была обучена изображать любые чувства, какие только могли доставить удовольствие хозяину.

— И это правильно! — откликнулся лорд Киндрет, жестом подозвал к себе Кару и Джианну и обнял их за плечи. — Вчера я лишь чуть-чуть полюбовался на танцы нашей рыженькой, и мне не терпится увидеть побольше.

Он уселся на диван, заваленный шелковыми и бархатными подушками, а девушки прильнули к нему с двух сторон. Реннати прошлась по комнате, поочередно прикасаясь ко всем стоящим наготове инструментам, а потом несколько раз хлопнула в ладоши, задавая темп и ритм.

Инструменты дружно заиграли быстрый, веселый мотив.

Реннати выждала четыре такта, затем выпрыгнула на середину, и быстрые ноги понесли ее по комнате.

Если у жизни может быть хоть какой-то смысл, то смысл ее жизни — в танце. Реннати скорее умерла бы, чем перестала танцевать. Ее первому владельцу, лорду с тонким вкусом (так он сам о себе отзывался) и ограниченными средствами, через некоторое время наскучила страсть Реннати к танцам, и он решил выставить ее на частную распродажу, а взамен купить новую девушку для обучения.

— Да нет, с ней все в порядке, — сказал он леди Триане. — Но только она непрерывно танцует. А мне хочется подыскать девушку с какими-нибудь дарованиями, которые не так бурно проявляются. Девчонка постоянно рвется плясать — а это через некоторое время начинает утомлять.

Впрочем, в глазах лорда Киндрета страстное увлечение Реннати явно пока что обладало достоинством новизны, даже если Кара с Джианной слишком сильно его отвлекали, чтобы он мог оценить все тонкости ее выступления. Но задолго до того, как Реннати устала, лорд Киндрет уже был безраздельно увлечен двумя выбранными наложницами.

Украшения были вынуты из волос и аккуратно отложены в сторонку вместе со многими прочими деталями туалета, а когда Реннати подала инструментам знак играть потише и выскользнула из комнаты, никто этого даже и не заметил.

Что ж, это по-своему справедливо. Вчера вечером лорд Киндрет первой выбрал ее, и в результате Кара осталась не у дел. А она, несомненно, жаждет потрудиться сегодня и заслужить какой-нибудь подарок получше.

Реннати тихонько поднялась по лестнице на верхний этаж башни, где располагались их спальни, — точнее, не столько спальни, сколько отгороженные занавесками альковы, не предназначенные для глаз лорда. Здесь наложницы могли упражняться в обращении с косметикой, иногда достигая очень забавных результатов. Здесь они хранили свой мелкий хлам, оставшийся от предыдущей жизни, всякие вещички, слишком невзрачные, чтобы предстать взгляду лорда. Кара, например, держала здесь старую куклу, ужасно потрепанную, но пылко любимую, и все «драгоценности», какие только у нее имелись, от бус из морских ракушек, подаренных ей некогда каким-то мальчиком, до собственноручно сплетенных бисерных украшений. На столике у нее был разложен добрый десяток незавершенных работ, а рядом сидела кукла в наряде из лоскутков и бусин.

Джианна пробовала заниматься живописью, и ее мольберт вместе со всеми нужными принадлежностями всегда был в полном порядке. Она пыталась навести порядок и на рабочем столике Кары, но та, к несказанному раздражению Джианны, быстро все переворачивала вверх дном.

А у Реннати были книги — не те хорошенькие, переплетенные в кожу томики стихов, что лежали на нижнем этаже, — нет, это были потрепанные книжки с порванными обложками или вовсе без обложек, повествующие обо всем на свете. И, конечно же, у нее было телесоновое кольцо леди Трианы.

Реннати, запинаясь, пробормотала несколько слов, и кольцо ожило.

Это кольцо было слишком маленьким для изображений; оно принимало и отсылало лишь голоса. Первый голос, как и ожидала Реннати в соответствии с полученными указаниями, оказался незнакомым.

— Кто звонит? — спросил незнакомец.

— Реннати, — едва слышно выдохнула девушка, немного изумленная и немного испуганная тем, что держит в руках столь могущественную магическую вещь.

— А! Подожди минутку. С тобой будет говорить леди Триана.

И кольцо — в него был вделан берилл вроде того, что красовался на ошейнике Реннати, — смолкло. Реннати терпеливо ждала. Раз до сих пор сюда никто не вошел и не помешал ей, значит, она может ждать столько, сколько понадобится. Эльфийские леди — народ занятой, и нельзя ожидать, что одна из них бросит все свои дела и помчится слушать, что ей может сообщить простая наложница.

В конце концов из кольца раздался повелительный женский голос:

— Говори!

— Я здесь с тех самых пор, как ваш агент продал меня леди Лидиэли, — тут же заговорила Реннати. — Я в башне, в маленьком гареме, вместе с еще двумя наложницами.

Я могу смотреть в окно, но меня не выпускают за дверь.

Лорд Киртиан побывал здесь всего один раз. У него в гостях лорд Киндрет. Лорд Киндрет побывал у нас прошлой ночью, и сейчас он тоже здесь. Он собирается взять лорда Киртиана под свое покровительство. Сегодня вечером он сказал Каре, что очень доволен лордом Киртианом и что мы некоторое время будем редко видеть своего господина, поскольку он уедет, чтобы возглавить армию.

Из кольца донесся странный смешок.

— Что ж, моим планам нанесен удар. Раз его там не будет, ты мало что сможешь о нем разузнать. Но вот прочие новости интересны, весьма и весьма. Это все, что ты можешь мне сообщить?

Реннати кивнула, забыв на мгновение, что собеседница не видит ее, потом поспешно произнесла:

— Простите, но мне и вправду не удалось больше ничего узнать.

— Новостей немного, но они важны, и я довольна. Как только узнаешь что-нибудь еще, сразу же ставь меня в известность. Теперь можешь выключить кольцо.

Реннати послушно накрыла кольцо ладонью, заслонив его от света, и камень тут же превратился в обычный берилл. Реннати спрятала кольцо в самый дальний уголок своей шкатулки и заспешила вниз.

В конце концов, еще не поздно заслужить очередной щедрый подарок от лорда Киндрета — и, что еще важнее, не исключено, что его удастся потом вызвать на разговор.

Мужчины все одинаковы, что эльфы, что люди: если они не засыпают сразу после утех, их частенько тянет поболтать.

Глава 13

Солнце, освещающее верхушку самой высокой башни замка, окутывало леди Мот блаженным убаюкивающим теплом — что вполне ее устраивало. Ей всегда нравилось греться на солнышке. Ее покойный супруг как-то раз язвительно обозвал ее полуящерицей за то, что она любила сидеть где-нибудь в саду и наслаждаться солнечными лучами.

Но даже если бы сейчас стоял самый разгар зимы, леди Мот все равно поднялась бы на вершину башни, ибо это было единственным местом в поместье, откуда можно было как следует рассмотреть раскинувшуюся внизу долину.

И вид, представший ей при взгляде через окуляр древнего прибора, был воистину чарующим. Царило безветрие. Ни малейшее дуновение не тревожило ни подол серебристо-синего платья леди, ни пряди ее простой прически, ни ветви деревьев, растущих в долине. Поэтому ничто не мешало леди Мот наблюдать за любопытной сценой. Ей жалко было людей-рабов — хотя отсюда все казались крохотными, леди опознала людей по одинаковым тусклым туникам.

Сперва какой-то тип в ярко-алом выстроил их и отправил работать в огород. Не успели люди хоть что-то собрать, как появился другой тип, в фиолетово-синем, и повел их упражняться с оружием. Затем из-за конюшен выплыл третий, в атласе цвета бронзы, и погнал их на поля. Леди Мот даже трудно было представить себе, что должны сейчас думать несчастные, сбитые с толку рабы.

— Леди Мортена, — раздался за спиной у леди чей-то робкий голос. — А что это вы делаете?

Леди Мот оторвала взгляд от окуляра старомодного телескопа с корпусом из бронзы и золота и улыбнулась гостье, что совсем недавно появилась здесь.

— Использую одно старое приспособление, моя дорогая, — дружелюбно сообщила она. Что ж поделать, если леди Виридине никогда не представлялся случай взглянуть на телескоп. — По правде говоря, он восходит еще к эвелонским временам. По крайней мере, линзы точно оттуда.

Он называется «телескоп». Обычно я использую его, чтобы смотреть на звезды. А сейчас я с его помощью шпионю за нашими соседями.

И она погладила длинную бронзовую трубу, украшенную насечкой из золотой проволоки, что образовывала причудливые завитки, — эта труба давно уж стала для нее Другом и товарищем.

Леди Виридина озадаченно наморщила бледный лоб.

Лицо у нее было худым, как после длительной болезни.

— А зачем вам это понадобилось? — удивилась она. — Они же и так уже все вам сообщили, разве нет?

— Вот именно в этом, моя дорогая, я и пытаюсь удостовериться лично. — Леди Мот снова приникла глазом к окуляру, продолжая мысленно фиксировать все перемещения рабов молодых лордов за пределами главной усадьбы. — На самом деле я сильно сомневаюсь, что они и вправду сообщают мне все. Например, они явно до сих пор не пришли к единому мнению по вопросу о том, кто же из них главный. Вот только за то время, что я здесь сижу, три молодых лорда уже несколько раз перегнали злосчастную группу рабов с одного места на другое, ни разу не дав им закончить предыдущую работу.

Леди Мот хихикнула, и собеседница тихонько подхватила ее смех и машинально пригладила уложенные узлом длинные серебристые волосы.

— Это то, что приходит с возрастом, Виридина, — подозрительность. Я уже давным-давно перестала с ходу принимать все за чистую монету.

— И я тоже… Только вот вы научились находить другие способы выяснять то, что вам хочется знать, а я, в отличие от вас, даже не пыталась… — печально произнесла Виридина, теребя в пальцах чудную ткань струящегося многослойного платья из фиолетового шелка. — Быть может, если бы я…

Она не договорила, но леди Мот вовсе не собиралась допускать, чтобы Виридина погрузилась в сознание собственной вины.

— Если бы ты и научилась, это вряд ли что-либо изменило бы. Во всяком случае, я в этом сильно сомневаюсь.

Мы с тобой находились в безраздельной власти наших мужей — о которых, смею заметить, теперь ни капли не скорбим, — и никакое знание или даже предвидение не помогло бы нам изменить того, что с нами происходило. Знание далеко не всегда дает силу. — Она снова улыбнулась. — Иначе поместьем сейчас управляла бы леди Мот, а не эта бестолковая толпа молодых лордов.

Когда молодые лорды подняли мятеж против своих отцов, леди Мот заранее знала, что готовится восстание рабов. Ей об этом сообщили ее собственные рабы. Она к этому времени уже покинула дом постылого супруга. Леди Мот заключила с ним сделку: он выделяет ей собственное владение — в качестве такового были выбраны примыкающие к его поместью земли, — а она, в свою очередь, не станет чинить ему никаких неприятностей, когда он обратится в Совет с просьбой о разводе. Супруг леди Мот положил глаз на очень юную эльфийскую девушку — в последнее время ему стали нравиться такие вот едва созревшие девицы, — и ему осточертела жена, не способная или не желающая воспринимать его с той серьезностью, какой он заслуживал (по его мнению).

— Хотелось бы мне, чтобы поместьем и вправду управляли вы, — с сожалением вздохнула Виридина. — Мне становится не по себе при одной мысли о том, какой ущерб эти легкомысленные мальчишки наносят вашему прекрасному дому.

В ответ на это леди Мот лишь пожала плечами.

— Здесь у меня не менее прекрасный дом, а управляться с ним куда проще, — резонно заметила она. — Возможно, это даже к лучшему, что я и не пытаюсь управлять.

Леди Мот, с ее стороны, настолько осточертел ее супруг — с учетом того, что она не имела желания повторно выходить замуж и могла содержать собственный, хотя и небольшой, дом, — что она готова была позволить ему в попытках освободиться от нее говорить все, что ему будет угодно. Мот подозревала, что он собирался заявить, будто она спит с людьми-рабами. Но так уж вышло, что ему не выпало случая сказать что бы то ни было. Так что ее репутация осталась незатронутой.

— Можно, я тоже взгляну? — в конце концов спросила Виридина, когда любопытство взяло верх над сдержанностью. Мот рассмеялась, показала ей, как наводить резкость, и встала, уступая место Дине, Супруг Мот не дожил до начала восстания — а если бы Дожил, они с сыном, несомненно, оказались бы по разные стороны баррикад. Сын же, ставший внезапно столь же консервативным, как и отец, стоило лишь ему заполучить власть, умудрился погибнуть почти сразу же после начала восстания. Дочь леди Мот попыталась сама управлять поместьем, но попытка провалилась, и дочь бежала. Леди Мот, в соответствии с традициями ее семейства, всегда относилась к своим рабам с уважением, будто это были не рабы, а слуги, будто они вольны были уйти со службы, если пожелают. Она забрала всех своих рабов, когда переселялась, — всех, для кого удалось сочинить хотя бы самый косвенный повод отправиться с ней. Вероятно, этот факт мог бы дать обильную пищу для инсинуаций ее супруга. Перебравшись в свое владение, Мот тут же отключила все эльфийские камни в ошейниках рабов, отчего ошейники превратились в чистейшей воды декорацию, и прямо заявила рабам, что теперь они на самом деле вольны остаться с ней или уйти. И они, все до единого, решили остаться. Именно рабы предупредили ее о назревающем мятеже. Именно они укрепили владение Мот — а она снабдила оружием тех, кто умел им пользоваться. Соединенными усилиями им удалось дать отпор взбунтовавшимся рабам и молодым лордам. Здоровяки-телохранители леди Мот именовали ее матушкой и относились к ней с такой заботой и почтением, словно она и вправду приходилась им родительницей, — в отличие от ее собственного отпрыска.

— А почему бы не следить за ними с помощью магии?

Зачем обязательно пользоваться этим приспособлением? — спросила Дина, поворачивая телескоп, чтобы осмотреть другую часть долины.

— Да потому, моя дорогая, что поместье надежно защищено от магического осмотра — не при помощи магии, а благодаря всему тому железу и стали, которое они умудрились собрать. — Мот устремила взгляд на долину, задумчиво поглаживая губы пальцем. — На самом деле это очень умно с их стороны. Они даже втроем, объединив усилия, не могли бы тягаться ни с кем из старых лордов. А металл выполняет за них эту работу.

Не приходилось и говорить, что магия ничем не помогла ее сыну и не спасла его от рабов, разъяренных дурным обращением, когда те явились к нему среди ночи и забили его до смерти прямо в постели — особенно если учесть, что они явились в тонких железных браслетах.

Во время неразберихи, которой сопровождалось восстание, часть рабов ее сына сбежала к леди Мот. Остальные удрали не то к волшебникам, не то просто куда-то в глушь. Когда на Башню — так леди Мот называла свой новый замок — принялись нападать вооруженные ватаги беглых рабов, люди Мортены охраняли и защищали ее. А сама она готова была, если понадобится, пустить в ход смертоносную магию. Леди Мот знала о свойствах железа и стали.

Она не стала бы и пытаться поразить непосредственно нападающих — на такую глупость способны только придурки-лорды вроде мужа Дины. Она же намеревалась взрывать землю у них под ногами — или при помощи магии швырять в них крупные тяжелые предметы. Леди Мот беспокоилась не столько за себя, сколько за своих людей. Она волновалась: вдруг им не удастся уговорить соплеменников мирно идти дальше? Она не хотела, чтобы они пострадали из-за нее, равно как не желала оставлять свидетелей, которые рассказали бы впоследствии, что она способна натворить, защищаясь.

Дина встала из-за телескопа и улыбнулась.

— Это очень умно с вашей стороны — знать, как обойти воздействие металла, — сказала она. Мот тем временем уселась на прежнее место.

— Это не ум, моя дорогая, это всего лишь изобретательность. Если б я и вправду была умна, я бы придумала способ подслушать их.

Это раздражало леди Мот. Ей до сих пор не удалось внедрить к рабам молодых лордов надежного шпиона.

Она не знала, что именно говорили ее люди мародерам в первые недели мятежа, чтобы убедить их не трогать Башню. Возможно, они заготовили несколько разных историй и варьировали их в зависимости от ватаги. Очевидно было одно: в результате несколько беглецов решили присоединиться к ее людям — несомненно, потому, что не хотели или не могли проделать тяжелейший путь через горы лишь ради того, чтобы вести потом полную опасностей и лишений жизнь в глуши.

Мот совершенно не склонна была упрекать их за это.

Она отменно владела «женской магией» и, хотя ее супруг этого и не осознавал, не хуже его управлялась с той отраслью эльфийской магии, которой обычно обучали лишь мужчин. При необходимости она могла бы оборонять Башню не хуже любого эльфийского лорда — наверное, даже лучше большинства из них. Теперь же магия леди Мот помогала выживать ее сократившемуся в размерах поместью.

Леди Мот создавала для полей нужную погоду и каждый день обходила поля, сады и фермы, чтобы проверить, как себя чувствуют растения и животные, а при необходимости подлечить их или ускорить их рост. Знания и богатый опыт подсказывали леди Мот, что именно нужно делать и когда.

Люди доверяли ей — ее знаниям, ее опыту, ее суждениям.

Это был ее вклад в общий котел. Люди же вкладывали свой труд. Вернувшись к великим традициям ее семьи, они вместе трудились ради процветания эльфов и людей.

— Может, у вас найдется какое-нибудь дело для меня? — неуверенно спросила Дина.

Мот внимательно пригляделась к подруге. Бывали моменты — особенно в первые дни после того, как Виридина оказалась на ее попечении, — когда Мот чудилось, что Виридине никогда уже не прийти в себя. Но Дина оказалась сильнее. Даже после того, как она едва избежала гибели от рук мужа и тут же увидела, как тот сгорел дотла буквально у ее ног, Виридина сумела сохранить здравый рассудок. Да, на это требовалось время и уход — но все-таки она выздоравливала. Мот решила, что пора и Виридине начать вносить свой вклад в общее дело.

— Может, ты пройдешься по огородам, посмотришь, как там обстоят дела? Это было бы замечательно. Я знаю, что ты постоянно разводила сады и ухаживала за ними, так что мне не нужно тебя наставлять.

Мот поняла, что поступила правильно, когда увидела, какой радостью озарилось лицо Дины.

— С удовольствием! А то я чувствую себя такой… — она расстроенно развела руками, — ..такой бесполезной. Обузой для вас.

— Ты никогда не была для нас обузой, — непринужденно соврала Мот. Дина лишь улыбнулась, распознав и ложь, и стоящую за ней доброту, и принялась спускаться по лестнице. Длинные рукава и шлейф тянулись следом.

После того как большинство беглых рабов ушли, но до того, как Мот с ее людьми смогли перебраться обратно в главную усадьбу, туда заявились молодые лорды. Мот до сих пор иногда кляла себя за нерешительность. Но, с другой стороны, главную усадьбу гораздо труднее оборонять.

А у нее, даже с учетом вновь присоединившихся людей, слишком мало народу, чтобы как следует управляться с поместьем, в десять раз превосходящим по размеру владения, примыкающие к Башне.

Молодые лорды заняли покинутое поместье. Они привели с собой своих рабов. Леди Мот точно не знала, откуда они взяли этих рабов; многие из рабов были чересчур молоды для той работы, которую их заставляли выполнять.

Мот подозревала, что молодые лорды устраивали налеты на племенные фермы некоторых старых лордов, пока те были заняты военными действиями, и угоняли оттуда толпы растерянных и перепуганных бедолаг, едва вышедших из детского возраста.

«Несчастные! — подумала Мот, бросив последний взгляд в телескоп и поджав губы. — Ну что ж, по крайней мере, здесь их достаточно, чтобы они справлялись с отведенной работой, и хотя бы от одного кошмара они избавлены. У их хозяев слишком много своих тревог, чтобы жестоко обращаться с рабами. Так что худшее, с чем им приходится сталкиваться, это неразбериха».

Мот не просто так попросила Дину «поработать» вместо нее в огороде. У нее была назначена на ближайшее время встреча с молодыми лордами, а они обычно получались утомительными. Мот поднялась на Башню прежде всего затем, чтобы собрать побольше информации перед этой встречей. Теперь же пора было переодеться в костюм для верховой езды и отправляться в их твердыню.

Леди Мот очень тщательно выбрала наряд: строгий, простого покроя костюм черного цвета, без какой бы то ни было отделки, не считая легчайшего проблеска серебра по вороту и манжетам. Она желала произвести устрашающее впечатление. Вот чего ей вовсе не нужно было, так это выглядеть женственно. Конюх привел леди Мот коня. Она уселась в седло и отправилась в недлинный путь к усадьбе, что некогда была ее домом.

Леди Мот сопровождали четверо дюжих парней — не эльфов, а людей, людей в чешуйчатых доспехах, причем доспехи были не бронзовыми, а железными. Люди были без ошейников и совершенно не собирались этого скрывать. Мот практиковалась в интригах за столетия до того, как эти сопляки, молодые лорды, появились на свет.

Ни одному из них не исполнилось еще и сотни лет. Когда Мот вплыла в гостиную в своем элегантном черном наряде, с волосами, забранными в черную шелковую сетку, в Сопровождении четырех телохранителей, молодые лорды тут же подхватились со своих мест — вне зависимости от того, как они изначально собирались ее приветствовать.

Мот на мгновение застыла у своего кресла, с непроницаемым выражением оглядела присутствующих и лишь после этого уселась, что было воспринято молодыми эльфами как разрешение сесть. Возможно, она и не была здесь главной, но в глубине души все они признавали ее силу.

«Хотя бы на это они способны — в отличие от их отцов».

Хотя, с другой стороны, на их отцов она и не стала бы так откровенно давить.

Мот выслушала отчет об успехах молодых лордов — или, точнее, об отсутствии таковых — в их борьбе с отцами, но никак его не прокомментировала. Было совершенно очевидно, что ситуация зашла в тупик, причем произошло это не сейчас, а раньше. А значит, увеличивается вероятность того, что та или иная сторона занервничает и совершит роковую ошибку.

Но, конечно же, молодые лорды не стали просить совета у леди Мот, а леди Мот не стала его предлагать. Все равно они не поверят, что какая-то там женщина может хоть что-то смыслить в таком мужском деле, как война.

«Можно подумать, они в нем хоть что-то смыслят!» — без тени веселья подумала Мот. Но она явилась на эту встречу не ради военных вопросов. Постепенно беседа коснулась темы, которую Мот желала затронуть. Ее случайно поднял самый бестолковый (на взгляд леди Мот) молодой эльф после того, как один из ее телохранителей приглушенно кашлянул, услышав особо дурацкое высказывание.

— Леди Мортена, — нахмурившись, сказал лорд Алретейн, — я просто не понимаю, о чем вы думаете, давая оружие рабам, которые не под контролем, и позволяя им сопровождать вас.

— Это не рабы, это мои слуги. Они служат мне добровольно, — невозмутимо парировала леди Мот. — Я обнаружила, что мне куда лучше спится, когда меня охраняют надежные люди, служащие мне из верности, а не по принуждению.

— Верность? Верность?! — вспыхнул Алретейн. — Вы что, всерьез приписываете этим примитивным варварам цивилизованные чувства? Да это же полуживотные!

Новое покашливание напомнило ему, что он оскорбляет людей, которые ничем не связаны, вооружены и облачены в доспехи, способные защитить их и от магии, и от клинка. Алретейн резко умолк и отвел глаза.

— Он имел в виду… — попытался было сказать кто-то.

Мортена вновь оглядела молодых лордов, изучая их лица, и была жестоко разочарована.

«Увы! Ничего не изменилось…» А она-то надеялась, что хотя бы кто-нибудь из этих юнцов поймет суть дела.

В том, что касалось людей, молодые лорды делились на два лагеря: большая часть — ненамного большая, но все-таки большая — относилась к людям и полукровкам точно с таким же презрением, что и их отцы. Меньшая часть, находившаяся под влиянием леди Мот, желала, чтобы людям и полукровкам были предоставлены равные с эльфами права. Но никто из тех, кого Мот считала колеблющимися, пока что не пришел ни к какому определенному решению.

Ну что ж, по крайней мере, это меньшинство следило, чтобы с рабами, принадлежавшими всем остальным, обращались хорошо.

«И у тех, у кого хватало мужества и решительности бежать к волшебникам, уже было предостаточно возможностей так поступить».

Рабы, принадлежавшие нынеэтим молодым лордам, служили им отчасти из страха перед ошейниками, отчасти потому, что просто не могли себе представить иного положения вещей, а отчасти потому, что не могли добраться до железа или стали, что вывели бы их ошейники из строя.

Мот подозревала, что самыми сильными были первые две причины, поскольку те, кто действительно бы этого хотел, мог бы получить железное кольцо — его вполне хватило бы, чтобы обезвредить ошейник, — от кого-нибудь из людей самой Мот, стоило только попросить. Мот зашла так далеко исключительно из жалости. Но если эти рабы не могут перебороть свой страх и не в состоянии вообразить себе иной образ жизни, она ничем не сможет им помочь.

«Я не стану давить сильнее. Если я примусь давить, это может ослабить позицию моих сторонников. А если остальные юнцы выступят против меня, мне придется запереться в своих землях и надеяться, что со временем им просто надоест со мной возиться. Бежать совершенно бессмысленно. Я не такая оптимистка, чтобы воображать, что волшебники с распростертыми объятиями примут к себе чистокровную эльфийскую леди, даже если они и приняли детей Дины».

При воспоминании о детях Дины мысли леди Мот тут же приняли иное направление. Бедная Дина! Она ничего о них не слыхала с тех самых пор, как рассталась с ними у порога Мот. Хотя вполне вероятно, что дети прячутся где-то сами по себе, а не у волшебников-полукровок. Ведь полукровкой был лишь один ребенок — сын Виридины, Лоррин. Шейрена же была чистокровной эльфийкой, и Мот не верилось, что волшебники согласятся терпеть ее.

«Даже если Лоррин, когда привел сестру с собой, и сумел сперва убедить волшебников, что Шейрена не представляет для них никакой опасности, они все равно никогда до конца не поверят, что она и вправду безвредна». А уж если мальчик не сможет уверить их, что его родная сестра не станет навлекать на них никаких бед, он и подавно не заставит их поверить, что столь почтенная эльфийская леди, как Мот, на самом деле на их стороне.

Бедная, бедная Дина! Она терзалась беспокойством за детей, хотя и старалась этого не показывать. Мот жалела лишь об одном — что она не в силах ни разузнать, все ли в порядке с детьми Дины, ни хотя бы просто выяснить, где они сейчас.

«На самом деле, вероятнее всего, Рена укрылась где-нибудь в глуши, подальше и от эльфийских лордов, и от людей, и от полукровок. Она достаточно владеет магией, чтобы защитить себя — если верить Дине, ее магии хватает, чтобы подчинять единорогов! А Лоррин никогда не допустит, чтобы с ней скверно обращались. Если он с волшебниками, он обязательно позаботится, чтобы у Рены всегда был кров и пища. — Мот даже в чем-то завидовала этим ребятам. — Будь у меня такая возможность и молодость, конечно, я бы ушла на край света! В конце концов, мир велик. Он достаточно велик, чтобы мы многие века ничего не знали о драконах. Уж наверняка в нем найдется укромное местечко для нескольких эльфов, желающих спрятаться ненадежнее».

От вопроса о рабах разговор вновь вернулся к войне.

Кто-то вслух пожалел, что не знает способа втайне уничтожить некоторых лидеров противной стороны.

— Это здорово бы их припугнуло! — заявил зеленый юнец со свирепостью, которой позавидовал бы любой из «варваров-полуживотных» — сиречь людей. — Если бы еще несколько великих лордов умерли так же, как лорд Диран, они отдали бы нам все, что мы хотим!

Мот прикусила язык. Хорошо все-таки, что молодые лорды не знают, что Дина и ее дочь сумели испепелить отца Шейрена — практически тем же способом, каким это проделал с лордом Дираном его сын. Это знали лишь некоторые доверенные слуги леди Мот — знали, но помалкивали, — и леди Мот была искренне им признательна за сохранение тайны. «Нельзя обучать этих горячих голов таким опасным вещам. С них станется поубивать друг дружку».

Постепенно разговор подошел к неизбежному концу, и Мот поднялась со своего места.

— Если вы не возражаете, господа, мне бы еще хотелось до заката позаниматься в библиотеке, — вежливо произнесла она.

Молодым лордам и в голову не пришло возражать.

Лорд Кеталиарн сделал некий неопределенный жест. Мот истолковала это как дозволение удалиться и ушла вместе с телохранителями.

Изо всех свидетельств глупости этих юнцов данное было наиболее вопиющим. Они считали, что библиотеки — вещь бесполезная и что в них копаются лишь бестолковые старые дамы, наполовину застрявшие в прошлом. Они думали, что леди Мот всего лишь возится с книгами, заботясь об их сохранности, ну и время от времени уносит некоторые к себе, чтобы почитать на досуге.

«Недоумки!»

Комната, в которую вошла леди Мот, — одна из лучших библиотек, когда-либо существовавших в этом мире, была забита сведениями, что вполне могли бы помочь молодым лордам улучшить свое положение (если бы только у них хватило ума этим воспользоваться). Мот полной грудью вдохнула запахи кожи, пергамента и бумаги, обвела взглядом полки, к которым ее муж, пока был жив, старался ее не подпускать, и принялась за работу.

Многие книги из числа самых старых уже чересчур долго оставались без ухода. А Мот просто не выносила, чтобы книгу — какая бы она ни была, пускай даже ничего примечательного в ней не имелось, — точили черви или уничтожало безжалостное время. И всякий раз, стоило ей добраться в главную усадьбу, Мот сидела по несколько часов кряду, чистя и приводя в порядок старинные книги, какими бы невзрачными они ни казались — ведь в любой из них могли скрываться обрывки полезных знаний.

Впрочем, большую часть своего времени Мот уделяла тем книгам, которые, по ее мнению, не должны были попасться на глаза молодым лордам.

В свое время леди Мот помогала отцу Киртиана, когда тот, незадолго до исчезновения, приезжал поработать в библиотеке, и прекрасно понимала, что он куда лучше ее знал, что здесь имеется. Сама Мот знала только, что среди этих книг есть очень, очень древние и что отец Киртиана сверялся с ними, разыскивая какие-то секреты. Но что это за книги и что именно в них содержится, она не ведала.

И тем не менее с того самого момента, как ее вынудили покинуть усадьбу, Мот была преисполнена решимости при первой же возможности вернуться сюда и разыскать эти книги. Поскольку теперь в усадьбе обосновались молодые лорды, Мот взяла за обыкновение при каждом визите отыскивать еще несколько драгоценных томов и увозить их к себе в Башню. Что бы ни крылось в этих книгах, оно привело отца Киртиана к смерти. Мот подозревала, что его погубило именно то, что он разыскивал, хотя она и не знала, как именно это произошло. А отсюда следовало, что тайны, скрывающиеся в этих книгах, и вправду чрезвычайно опасны.

Молодых лордов ни капли не интересовало, чем леди Мот занимается в библиотеке. Так что она приводила библиотеку в порядок и выискивала эти драгоценные тома, чтобы когда-нибудь, если представится такая возможность, передать их Киртиану. А эти юнцы даже не подозревали, какие ценные вещи уплывают у них из-под носа.

«Боюсь, мне все-таки придется провести собственные изыскания», — подумала Мот. В конце концов, она ведь и выискивала не что иное, как опасные тайны. Существовали ведь старинные, ныне наполовину позабытые истории о вещах, которые побросали сразу после Перехода, и технологиях, о которых позабыли, спеша отыскать и возвести безопасное убежище.

Сама же Мот в настоящий момент была бы просто счастлива, если бы отыскала какой-нибудь способ связаться с племянником, не используя ни телесон, ни посланца.

Не далее как сегодня утром до нее дошел слух, который всерьез ее обеспокоил. Пока что никаких подтверждений этому слуху не поступало, но Мот надеялась что-нибудь разузнать по этому поводу на сегодняшней встрече. Один из ее слуг время от времени предпринимал чрезвычайно рискованные вылазки в земли, принадлежащие старым лордам, и, возвращаясь по утрам, рассказывал, какой видят ситуацию во вражеском стане. Так вот, он рассказал, что якобы армию старых лордов возглавил Киртиан.

Если это и вправду так…

«Если это и вправду так, то противоположная сторона предприняла рискованный шаг и сделала ставку на темную лошадку, которая, быть может, принесет им победу. Но беда-то в том, что эти молодые идиоты будут абсолютно уверены, что назначение Киртиана на пост главнокомандующего — верный способ привести армию старых лордов к поражению. Придурки несчастные».

Если бы только ей удалось поговорить с Киртианом и объяснить ему, что она тоже примкнула к мятежникам, он бы наверняка крепко подумал, прежде чем принимать подобное назначение!

«Воспользоваться телесоном я не смею — за ним слишком легко проследить. И, как назло, никто из моих людей не владеет той разновидностью человеческой магии, которая позволяет им мысленно общаться друг с другом. И я не могу отправить своего человека туда, где его могут схватить или загрести в армию. Кошмарная ситуация».

Придется ей самой начать штудировать эти старинные тома.

В конце концов, лучше уж штудировать книги, чем сидеть сложа руки.

"А кроме того, — твердо сказала себе Мот, укладывая очередной древний том в седельную сумку, чтобы вручить впоследствии своему телохранителю, — я никогда не буду сидеть сложа руки, если все вокруг летит в тартарары…

…разве что меня привяжут к креслу и свяжут эти самые руки!"

Глава 14

Лоррин сидел в Цитадели, ставшей домом волшебников-полукровок, и привычно игнорировал жужжащие вокруг голоса. На миг его вновь пронзило изумление. «Каким же все-таки странным это кажется даже теперь, что я могу быть самим собой. Не надо поддерживать личину, не надо изо всех сил скрывать собственную сущность…» Несмотря ни на что — на все опасности, все невзгоды и лишения и даже несмотря на дурацкие мелочные распри, — Лоррин не жалел, что очутился здесь, среди таких же полукровок, как и он сам.

Эта пещера, самая просторная из пещер их нового дома, служила залом собраний и была вполне приятным местечком — пока сюда не собирался народ. Особенности этих пещер позволяли наладить хорошую вентиляцию — по крайней мере, пока отверстия, служащие дверьми и окнами, оставались открытыми и в них проникал летний ветер. Но за зиму в этом зале устоялась затхлая атмосфера, а из-за высокого потолка здесь сделалось сыро и холодно.

К несчастью, сейчас здесь действительно происходило собрание, и Лоррин был искренне рад, что отработанная до автоматизма привычка позволяет ему сохранять любезное выражение лица вне зависимости от истинных своих чувств. У Лоррина болела голова — боль обручем стискивала лоб, и он просунул между зубами кончик языка: иначе он, забывшись, начинал ими скрипеть, а от этого боль только усиливалась.

«И как только Каэллаху Гвайну удается ныть и гнусавить именно таким образом, чтобы успешнее всего действовать мне на нервы?» — подумал Лоррин, учтиво кивая при этом старому волшебнику. На самом деле из-за странностей здешней акустики он разбирал лишь половину его слов, но Лоррин, и не слушая Каэллаха, мог сказать, о чем тот намерен вести речь. «Это не человек, а просто телесон какой-то, который зациклило, и он теперь непрерывно передает одно и то же сообщение!»

Вообще-то, на этом собрании хотели обсудить, как обстоят дела с устройством фермы для коров и овец, но Каэллах, как обычно, перевел разговор в другое русло. Его интересовало лишь одно: как устроиться на новом месте с тем же комфортом, каким он пользовался в старой Цитадели, и потому всякое упоминание о ней служило для Каэллаха поводом во всеуслышание пожаловаться на свои горести.

«И главная из них состоит в том, что с волшебниками не обращаются как с эльфийскими великими лордами. Неужели ему никогда не приходило в голову, что, если одна группа лордов возвышается над другой, те, кто оказался снизу, начинают мечтать о реванше?»

Бесконечные жалобы Каэллаха были знакомы Лоррину До мельчайших подробностей, равно как и текстура деревянного стола, на который он смотрел, чтоб сохранить самообладание. Проблемы Каэллаха, от начала и до конца, проистекали из его жадности. Он желал, чтобы младшие волшебники и люди непрестанно холили и лелеяли его, как это было до второй войны полукровок. Теперь волшебники оказались вынуждены перейти на самообеспечение и не могли больше воровать все необходимое у эльфийских лордов, но Каэллаха Гвайна это не волновало. Он даже помыслить не мог, что присматривать за коровами, овцами и козами и возделывать поля куда важнее, чем ежедневно драить полы в его покоях.

А особенно его бесило, что полукровки — точнее, их большинство, — наплевав на мнение самого Каэллаха и его сторонников, заключили договор с Железным Народом и кланами торговцев, придав тем статус равноправных и уважаемых партнеров. Подумать только, люди — равноправные и уважаемые партнеры! Хотя Каэллах не смел высказать этого в открытую, подобное положение вещей просто бесило и его, и ему подобных — ибо они считали, что по сравнению с волшебниками-полукровками люди являются низшими существами, а значит, и обращаться с ними следует соответствующим образом.

«А мы, младшие, должны суетиться вокруг стариков, выполнять малейшее их желание, ухаживать за ними и отдавать все плоды наших трудов в благодарность за то, что они обращают свою магию нам на благо». Лоррину, который не просто был полукровкой, а еще и вырос на положении эльфийского лорда, со всеми сопутствующими этому привилегиями, подобное отношение казалось столь же оскорбительным и нелепым, как и любому представителю Железного Народа или торговых кланов, ибо все они были людьми независимыми и гордыми. А волшебники вовсе не являлись какими-то высшими существами. Да, они владели магией, но и люди тоже ею владели. А с тех пор, как полукровки перебрались в новую Цитадель, старшие волшебники не особенно утруждали себя работой на общее благо — ну, разве что учили некоторых детей пользоваться собственной силой, да и то нечасто.

Лоррин прислушивался не столько к словам Каэллаха, сколько к его интонациям. Он обнаружил в себе любопытную способность выискивать за словами людей их истинные эмоции и мотивы, если только они не превосходили самого Лоррина в скрытности. Вот и сейчас Лоррин услыхал в словах Каэллаха уязвленное самолюбие и обиду — что и неудивительно, но, помимо них, там звучал еще и страх.

Любопытно. Этого Лоррин не ожидал.

«А ведь стоило бы, пожалуй», — подумал он, подняв глаза и всмотревшись в лицо Каэллаха. Старый волшебник, не выдержав, отвел взгляд. Теперь, когда никто за ним не ухаживал, Каэллах выглядел несколько неряшливо. Его длинная мантия, обычный наряд старших волшебников, была усеяна пятнами и обтрепалась по подолу. Седые волосы были расчесаны, но они больше не ниспадали на плечи густой волной, а были неаккуратно собраны в хвост, и Лоррину показалось, что они начали редеть на висках. «Людям свойственно реагировать на новизну либо с интересом, либо со страхом, но что-то мне кажется, что Каэллах Гвайн слишком ограничен, чтобы интересоваться хоть чем-то новым».

Лоррин уже понял, что Каэллах боится драконов: это всякому было заметно невооруженным глазом. Старый волшебник даже носа не высовывал из Цитадели, когда драконы принимали свой природный облик. Ну а если кто-нибудь из них принимал вид полукровки или человека… Что ж, если дракон в человекообразном облике садился за стол, можно было смело утверждать, что Каэллах сядет за противоположный конец.

Понять, чем вызвана его неприязнь к торговцам и Железному Народу, было несколько труднее. Лоррин повнимательнее прислушался к полным гнева и страха словам старого волшебника. Что за вожжа попала ему под мантию на этот раз?

— ..и как они смеют требовать плату наперед — как они вообще смеют требовать плату!..

Ага! Ну что ж, суть дела ясна. Теперь Лоррин поймал древесную змею за хвост. Каэллах злился не из-за того, что торговцы желали получать плату за свои товары авансом, его бесило, что он вообще должен за что-то платить. Возможно, это объяснялось тем, что единственная имевшаяся в распоряжении Каэллаха Гвайна монета обесценилась, если выражаться начистоту. Он больше не был ни самым могущественным волшебником, ни самым искусным, а жадность заставляла его тратить большую часть силы на собственные удобства, и в результате ему не на что было выменивать нужные вещи.

— И как эти.., эти варвары!..

Ага, еще одно лыко в строку. Каэллаха бесило, что Железный Народ не выказывает по отношению к нему ни малейшего почтения и абсолютно не нуждается в его магии.

Почему Каэллах уверен, что сборище плохо организованных, проживающих в пещерах беглецов может считать себя более цивилизованным, чем сплоченный кочевой народ, было для Лоррина полнейшей загадкой. «Но предубеждение не имеет ничего общего с логикой». Возможно, дело было в том, что волшебники не произвели на Железный Народ никакого впечатления. Железному Народу для защиты от эльфийских лордов не нужны были волшебники: у них были железные украшения и много воинов. Не говоря уж о том, что они давно держали в плену двух эльфийских лордов — просто ради того, чтобы те их развлекали.

Так что самое большее, на что мог бы рассчитывать Каэллах Гвайн, если бы столкнулся с ними, — это унести свою шкуру целой и невредимой.

С этим была связана и еще одна вещь. Каэллах и его приятели либо не могли понять, либо не желали признать, что в том, что эльфы таки обнаружили старую Цитадель и ее обитателей, виновата не одна лишь Шана, Проклятие Эльфов. Волшебники очень долго ходили по лезвию бритвы с этим их воровством у эльфийских лордов и всем прочим. А с точки зрения эльфов, хорошим полукровкой мог считаться лишь мертвый полукровка. Им вообще не полагалось существовать, и большинство эльфийских лордов тщательно следили, чтобы полукровки не появлялись на свет. Действия Лашаны послужили лишь поводом для карательного похода эльфов, а вовсе не причиной.

А если бы не способность Лашаны быстро принимать решения и не ее друзья-драконы, волшебники вообще бы не выжили.

И мало того, опасность все еще не миновала. До тех пор, пока волшебники-полукровки живы, эльфийские лорды будут стремиться уничтожить их, невзирая ни на какой договор. И если Каэллах Гвайн и его окружение думают иначе, они просто занимаются самообманом.

Хотя, впрочем, им не впервой…

В конце концов Каэллах завершил свои излияния и уселся. Лоррин давно уже понял, что проще всего позволить старому волшебнику выговориться, хотя, по правде говоря, слушать его нытье было очень неприятно, ибо после этого он уже молчал до конца собрания.

— Благодарю вас, Каэллах. Ваш богатый жизненный опыт совершенно неоспорим, — любезно произнес Лоррин. Каэллах довольно приосанился. — А ваши замечания, как всегда, чрезвычайно интересны.

Один из полукровок, прикрыв лицо ладонью, состроил гримасу, а еще нескольких перекосило, так они старались сдержать смех, но Лоррин не обратил на это внимания.

— А теперь я предлагаю поставить на голосование вопрос о пастбище для коз. Кто за?

Даже Каэллах, и тот поднял руку. Старого волшебника во всем этом, несомненно, более всего радовало, что теперь, когда у них появилось несколько выращенных Железным Народом огромных овчарок, козы практически не нуждались ни в присмотре, ни в пастухах. Лоррин обвел присутствующих взглядом, проверяя, есть ли несогласные, и кивнул.

— Прекрасно. Решение принято единогласно. Хальфден, будь так добр, подбери нескольких добровольцев для этой работы и пришли их ко мне, ладно? Я хочу с ними переговорить.

Для этой работы нужны были люди. Лучше всего — дети, владеющие мысленной речью, чтобы они могли позвать на помощь, если стрясется что-нибудь такое, с чем не смогут справиться ни они сами, ни собаки.

«То есть слуги, которых Каэллах Гвайн считает своим личным имуществом».

Хальфден — тоже бывший раб, только годами постарше, — кивнул, и Лоррин объявил заседание закрытым.

Но вопрос, касающийся Каэллаха, не был закрыт — во всяком случае, так считал сам Каэллах.

— Лоррин, мне совершенно необходимо поговорить с вами о моем жилье. Оно совершенно неудовлетворительно! — заявил старый волшебник, ухватив Лоррина за локоть, прежде чем тот успел удрать. Лоррин устремил на него невыразительный взгляд.

— Почтеннейший, — произнес он вежливым тоном, в котором показное тепло и обаяние соединялись с полнейшим спокойствием, — если вы думаете, что вас ущемляют, я приглашаю вас взглянуть на мою комнату — или на комнату Шаны, если уж на то пошло. Вы сами убедитесь, что они никоим образом не превосходят ваши покои. На самом деле, поскольку мы с Шаной выбирали себе комнаты уже в последнюю очередь, неудивительно, что они намного хуже ваших.

— Да, но… — попытался было возразить Каэллах, но вышло у него неубедительно, поскольку он и вправду заглядывал в тот закоулок, где поселился Лоррин, и знал, что он не больше чулана в его собственных покоях, состоящих из нескольких соединенных меж собою пещер.

— Я знаю, что вы испытываете, оказавшись в столь примитивных условиях — и это после уюта и удобств, которые вам пришлось покинуть, — сказал Лоррин, подбавив в голос сочувственную нотку. — Кому вас и понять, как не мне! Подумайте, с чем расстался я — я был единственным наследником могущественного лорда! Но если вы будете думать не о потерях, а о возможностях, вскоре этот образ жизни покажется вам таким же бодрящим, как и мне! Задумайтесь только! Теперь у вас появилась возможность создать покои в вашем вкусе — над вами больше не тяготеют все неудобства и безвкусица, созданные предыдущими поколениями! А теперь, стоит вам только постараться, вы сможете сотворить совершенство!

— Да.., но… — нерешительно пробормотал Каэллах.

— Теперь вы меня понимаете? — Лоррин легонько хлопнул его по плечу. — Ведь подобный подход куда благотворнее, правда? Я знал, что могу на вас положиться!

И он неторопливо двинулся прочь, оставив Каэллаха заново прокручивать в голове их беседу и соображать, в чем же тут кроется подвох.

Едва лишь Лоррин завернул за угол, как кто-то прыгнул на него из темноты. Лоррин рефлекторно отступил и выхватил кинжал, поставив одновременно с этим магический щит, способный отразить молнию-стрелу.

— Уже лучше! — рассмеялась Шана и прислонилась к стене, сложив руки на груди с таким видом, как будто это не она мгновение назад выскочила из ниши, расположенной на уровне ее головы.

— Ну, я надеюсь! — парировал Лоррин. — Уж кто-кто, а ты меня без тренировок не оставляешь! Ты слушала совещание?

— Слушала. Ты просто гений! А твоя магия — это что-то непостижимое! — Девушка насмешливо склонила голову набок. — У меня в голове не укладывается, как ты умудряешься управляться с Каэллахом и при этом не удавить его!

Лоррин рассмеялся и протянул Шане руку. Девушка приняла ее.

— Да нет тут никакой магии — обычная политика, — сказал он. — Словесная самооборона. Я провел не так уж много времени среди интриганов и заговорщиков, но все-таки с некоторыми мне доводилось общаться. И мне нужно было как-то умиротворять отца. Так что я рано научился обходиться отговорками так, чтобы собеседнику казалось, будто я ему сказал что-то толковое.

Шана сжала его руку.

— И все равно это гениально. Вот я как ни стараюсь, у меня все равно не получается управляться с людьми, как это делаешь ты.

Лоррин взглянул на девушку, которую звали Проклятием Эльфов. Она вовсе не походила на существо из легенд.

Ее огненно-рыжие длинные волосы были собраны на затылке в практичный хвост, и Шана то и дело встряхивала им, словно лошадь, отгоняющая мух. Она не могла бы тягаться красотой даже с самыми невзрачными из эльфийских леди, а тело ее было таким мускулистым, что большинство этих самых леди отпрянули бы в ужасе от одного предположения, что и они могли бы выглядеть так же. Сегодня на Шане была кожаная туника без рукавов и штаны из грубой ткани — такие обычно носили рабы, но, по мнению Лоррина, даже парадное платье, в котором Рену впервые вывозили в свет, и то ничего не смогло бы прибавить к прелести Шаны.

— Надеюсь, тебя не.., э-э.., не тревожит, что я взял подобные заседания на себя? — нерешительно поинтересовался Лоррин. — Я понимаю, что командир у нас вроде как ты, но…

— В смысле — не ревную ли я? Огонь и Дождь, ну и глупости же лезут тебе в голову! — расхохоталась Шана. — Ты же знаешь, я никогда не желала, чтобы меня звали Проклятием Эльфов — и если не считать этой дурацкой легенды, люди прислушиваются ко мне лишь потому, что я соображаю быстрее их. А для того чтобы управляться со старыми козлами, быстрота мышления не нужна. А у тебя есть… — Шана на миг задумалась, склонив голову набок, — ну, что-то такое, что можно назвать врожденными манерами. Ты говоришь, и люди тебе подчиняются, а не затевают споров.

Лоррин подумал, что, если бы Шана пыталась что-то утаить, он бы это непременно почувствовал — он вообще был очень чувствителен к малейшим оттенкам ее настроения.

Впрочем, Шане была свойственна открытость, и она практически всегда говорила именно то, что думала. Нет, похоже, она и вправду рада, что он берет на себя руководство.

— Если б я могла найти двойника, который принялся бы вместо меня изображать Проклятие Эльфов, я бы тут же спихнула это на него, он бы и глазом не успел моргнуть! — продолжала тем временем девушка, не замечая, что Лоррин внимательно изучает ее. — И тогда я смогла бы стать просто Шаной!

— Даже если ты станешь просто Шаной, ты все равно останешься хитроумной особой.

Лоррин увлек девушку в боковой коридор, ведущий на вершину Цитадели, где можно было спокойно сесть на солнышке и поговорить без лишних ушей.

Шана не стала валиться на траву, как она обычно делала, очутившись под открытым небом.

— Хитроумной особой, говоришь? Я понимаю, о чем ты.

Она неспешно поднялась вверх по склону, к небольшому травянистому холмику с тенедревом на вершине, с подветренной стороны от замаскированного выхода. Здесь их никто не мог услышать. Лишь теперь Шана растянулась на траве; она ничуть не меньше своей приемной материдраконицы любила греться на солнце.

— Ну, ладно, — сказала Шана, когда Лоррин плюхнулся рядом. — Я чуть ли не все утро говорила с Кеманом, но сейчас мне нужна твоя помощь, чтобы дотянуться до Тени.

Теперь, когда Шана избавилась от необходимости решать мелкие текущие проблемы Цитадели, она смогла сосредоточиться на куда более важной задаче — сборе разведданных. Она принимала телепатические послания от Кемана и других, кого они с Лоррином отправили в большой мир. Наложить личину на человека или полукровку и отправить его шпионом к эльфам теперь уже не представлялось возможным, но поскольку в союзе с волшебниками выступали драконы, нужда в иллюзорных личинах отпала, ибо драконы умели вправду изменять свой облик, создавая себе любую внешность, какую только захотят. Вот и сейчас приемный брат Шаны, Кеман, и его подруга Дора, изменив облик, собирали сведения в обоих эльфийских лагерях.

— Насколько может судить Дора, твоя мать поправляется. Она даже взяла на себя часть обязанностей леди Мот по уходу за садами и полями, — сообщила Шана Лоррину и улыбнулась, увидев, какое облегчение отразилось на его лице. Может, эта новость и не была самой важной, зато она лучше всех прочих успокоила Лоррина. — Дора думает, что она уже оправилась от потрясения после.., ну, ты понимаешь.

— Я оказываю ей медвежью услугу, считая ее такой хрупкой, — отозвался Лоррин, нервно потирая пальцы. — Но она ведь и вправду выглядит хрупкой и болезненной.

И она — моя мать…

— Я прекрасно понимаю твое стремление опекать и оберегать маму. Я и сама отношусь к своей точно так же.

Говоря так, Шана имела в виду вовсе не свою родную мать, которая, вероятно, была наложницей какого-то эльфийского лорда, а приемную, которая была драконицей и вряд ли нуждалась в чьей бы то ни было опеке. Но Лоррин счел неразумным указывать на это.

— Какие-нибудь перемены есть? — спросил он.

Шана покачала головой:

— Ни одна, ни другая сторона не могут перейти в наступление. Пограничные стычки и мелкие отвлекающие маневры. В общем, ничего серьезного. Леди Мот никак не удается вколотить в головы молодых лордов, что люди… ну, что они тоже народ, а не животные. И из-за этого они просто в упор не видят единственной, быть может, возможности склонить чашу весов на свою сторону.

Шана говорила о сложившейся ситуации с каким-то странным равнодушием, как будто речь шла о шахматной партии, причем такой, за которой она лишь наблюдала со стороны, а сама не участвовала. Лоррин не понимал, как ей удается смотреть на все это так отстраненно. У него вот не получалось.

— Что же касается другой стороны — там произошли перемены, которые, как думает Кеман, способны дать старым лордам решительный перевес. — Шана встряхнула головой, и пучок волос взметнулся, словно хвост беспокойной лошади. — У них появился новый главнокомандующий, и, судя по тому, что рассказывает Кеман, это — нечто особенное.

Теперь от безразличия в голосе Шаны не осталось и следа, и Лоррин насторожился.

— Новый главнокомандующий? И кто же? Я-то думал, что среди старых лордов не осталось ни одного, кто был бы в состоянии нормально организовать наступление!

— Кеман говорит, что его зовут Киртиан. Киртиан В'дилл лорд Прастаран. — Шана повернула голову, и их изумрудные глаза — наследие эльфийской крови — встретились. — Слыхал о таком?

— Вроде что-то слыхал, но так с ходу не припоминаю.

И это уже само по себе было довольно интересно. Ибо свидетельствовало о том, что Совет по какой-то неведомой причине единым махом, без всяких промежуточных ступеней, возвел кого-то из безвестности на одну из важнейших должностей.

— Кажется, его отец был ученым… Когда я еще был маленьким, что-то такое говорили насчет лорда Прастарана. Он пропал где-то в глухомани, стараясь разыскать место, где располагались Врата из Эвелона. — Лоррин махнул куда-то на юг. — Он.., он держался наособицу, в обществе не бывал. И сын себя вел точно так же. До нынешнего момента. Почему же он вдруг получил такое назначение?

— Очевидно, потому, что он и вправду представляет собой нечто особенное. И еще потому, что он, как рассказал Кеман, создал способ обучать солдат так, чтобы добрая половина не отсеивалась в ходе обучения из-за травм и увечий. — Шана умолкла и принялась барабанить пальцами по ноге. — Как ты, несомненно, понимаешь, для нас это — плохая новость.

— Да.

Что ж тут не понимать? Если этот Киртиан и вправду настолько хорош, как говорит Шана, значит, он не скован традициями — он будет использовать то, что приносит реальную пользу. А ведь до сих пор только слепая приверженность традициям мешала старым лордам наголову разгромить своих менее опытных потомков.

— Хороший командующий, у которого в распоряжении будут все ресурсы старых лордов, просто порвет молодых в клочья, — продолжала Шана, устремив взгляд туда, где лежали эльфийские земли.

— А если он это сделает, его хозяева убедятся в его ценности, — согласился с нею Лоррин. — И тогда они нарушат договор и пошлют его против нас. Это лишь вопрос времени.

У него противно заныло под ложечкой.

— Ну, а хоть какие-нибудь хорошие новости у тебя есть? — жалобно поинтересовался Лоррин.

Шана покачала головой. Судя по всему, ей тоже было невесело.

— Я понимаю, о чем ты думаешь, и ты прав. До тех пор, пока мы не разузнаем об этом Киртиане как можно больше, нет никакого смысла прикидывать, что он способен сделать, а что не способен. Кроме того, то, чем заняты сейчас Меро с Реной, очень важно для нас. А Железный Народ, похоже, относится к ним с большой симпатией.

— В прошлый раз Железный Народ помог нам сдержать эльфийских лордов, даже не вмешиваясь напрямую, — Пробормотал Лоррин; при мысли о конфликте между эльфийскими лордами ему немного полегчало на душе. — Если на этот раз они присоединятся к нам.., да еще драконы…

— Возможно, эльфийским лордам придется отступить, — договорила вместо него Шана. — Один дракон из логова Доры как раз помогает им разыскивать подходящие пастбища и руду. А еще они встретили небольшую группу людей, говорящих на наречии, которое Железный Народ понимает.

— Как ты думаешь, а это не могут быть остатки того самого Народа Зерна? — спросил искренне заинтересованный Лоррин.

Шана пожала плечами.

— Возможно, это просто торговцы. Мы же уже знаем, что Железный Народ всегда сохранял какие-то связи с торговцами. Кеман говорил, что они начали постепенно являться с семьями и присоединяться к Железному Народу.

И некоторые говорили, что это безопаснее, чем прятаться в глуши. Они занимаются сельским хозяйством, хотя…

— Если есть хорошие пастбища, в стаде хороший приплод. — Лоррин сорвал травинку и принялся ее жевать. — А это именно то, что нужно Железному Народу. Они вообще-то предпочитают оседать на одном месте, если у них имеется такая возможность. На ходу кузнечным ремеслом заниматься трудно — нормальные кузни не сделаешь. А ты рассказала Меро насчет этого нового эльфийского главнокомандующего?

Шана кивнула:

— Да, и сказала, чтобы он передавал эти сведения дальше, как сочтет нужным. Тут есть одна трудность. Нам и вправду позарез нужно найти надежный источник железа.

Меро с Реной никак не удается ничего отыскать. А если мы хотим, чтобы Железные Люди и впредь были нам союзниками, необходимо, чтобы какой-нибудь дракон разыскал для нас месторождение.

— Кстати, ты мне напомнила — у нас имеется и собственная проблема, связанная с железом. — Лоррин просто поражался, сколько же его проблем связано с Каэллахом Гвайном!

— Искажение магии. — Шана скривилась. — Ну, поскольку мы об этом знаем, то просто не держим при себе железа. А так надо просто сосредоточиться получше и пробить это искривление. Или использовать его. Я однажды видела, как Ориен буквально-таки отбил молнию-стрелу за угол! Ну а в чем проблема?

— Младшие волшебники могут научиться управляться с этим, потому что привыкли использовать для концентрации полудрагоценные камни. Каэллах же просто не желает, чтобы рядом находилось что-нибудь железное, да и все.

С его точки зрения, это еще одно Изменение Прежнего Порядка Вещей — того, к которому он жаждет вернуться. — Лоррин вздохнул и почувствовал, что головная боль возвращается. Ну почему так много проблем начинается с Каэллаха Гвайна и им же заканчивается?

— Он просто лентяй! — фыркнула Шона.

— Ну.., я согласен, Каэллах — лентяй. Но далеко не все старшие волшебники — лентяи, но им так же трудно приспособиться к переменам. Они не жалуются, нет, — они просто молча страдают.

— Страдают? — Шана скептически приподняла бровь.

— Ну, может, «страдают» — слишком сильно сказано, но старикам тяжело. Они уже не такие сильные и не такие здоровые, и им трудно учиться чему-то новому. И вовсе не из-за одного лишь упрямства.

Лоррину было очень жаль их: он видел, как некоторые старики подолгу бьются, пытаясь при помощи драгоценных камней добиться того, что дети проделывали играючи.

Он видел, что теперь из-за того, что они оказались вынуждены сменить уютные комнаты старой Цитадели на пещеры, их мучают боли в суставах, кашель и простуды. Мало того — они впадали в уныние, думая: мало того, что они всю свою жизнь были вынуждены таиться, так еще теперь к ним относятся как к существам бесполезным.

— Я знаю. — Теперь настала очередь Шаны вздыхать. — И это несправедливо. Ведь если бы не они, меня бы Здесь не было. Но я не знаю, что тут можно поделать. Мы не можем остановить перемены…

— Нет, но.., знаешь, я попробую над этим подумать. — Лоррин застенчиво улыбнулся Шане. — Ты же сама сказала: ты умеешь планировать, а я умею обращаться с людьми.

Возможно, мы найдем способ обернуть все это к нашей выгоде.

— И как же?

Шана вновь взглянула на него с сомнением. Но на этот раз в мозгу у Лоррина возникли лишь слабые проблески идеи, и он твердо встретил взгляд девушки.

— Пока не знаю. Но возможности существуют всегда — надо только внимательно смотреть по сторонам и не упускать их. — И с этим оптимистическим утверждением Лоррин вскочил на ноги и протянул руку Шане. — Давай лучше погуляем и стряхнем пыль с мозгов, прежде чем возвращаться к работе.

— Да, пыль и вправду мешает смотреть, — согласилась Шана, к великому удовольствию Лоррина. — И я не против погулять — с тобой.

И от ее последних слов на душе у Лоррина стало еще приятнее.

Глава 15

Вчера Рена напряженно трудилась почти целый день, при помощи эльфийской магии превращая траву и листья в лакомства, которыми Железные Люди могли бы подманить молодых быков на первый урок — быков приучали ходить под седлом и терпеть всадника. Коня можно выездить силой, хоть это и не лучший способ обучать лошадей, но он работает, а вот быка — никогда. Упрямство и храбрость, закрепившиеся в их породе благодаря отбору, делали подобную ломку невозможной. Выездить быков можно было лишь одним-единственным способом: осторожно, постепенно заманив их в плен и вознаграждая за малейшее согласие сотрудничать единственной монетой, которую ценили быки, — едой. Какой-нибудь особенной едой, лакомством, которого они не могли отыскать самостоятельно. Оказалось, что быки, как и люди, любят сладкое, а поскольку Рена сейчас исполняла обязанности посланника при этом племени, она твердо вознамерилась сделать все от нее зависящее, чтобы теперь Железный Народ оказался в долгу перед волшебниками. И если для этого нужно по полдня сидеть и превращать траву в сладости, чтобы учителя быков могли подкармливать своих зверюг, значит, так тому и быть.

Магия, которой обычно обучали эльфийских леди, была благородным искусством преобразования; ее использовали, чтобы создавать наряды без единого шва, облегающие тело подобно второй коже, придавать цветам причудливую форму и производить прочие чисто косметические изменения. А Рена научилась с ее помощью превращать малосъедобные растения в съедобные и вкусные. А еще она узнала, что эта магия позволяет, если нужно, остановить сердце. Недавно ей пришло в голову, что она также может заставить биться остановившееся сердце или, может, лечить болезни и врачевать раны, но пока что у нее не было возможности (или храбрости) испробовать это на практике.

На рассвете Рену разбудил обычный гул лагеря: голоса, шум приготовления пищи и отдаленное мычание скота.

Рена жила вместе с Железным Жрецом Дириком и его женой Калой. С ними также жил друг Лашаны Проклятия Эльфов, полукровка Меро, открыто ухаживавший за Реной, но Кала присматривала за ними так строго, будто Рена приходилась ей родной дочерью. Дирик с Калой выделили им отдельные спальни по разные стороны их семейного шатра. На Рену это действовало успокаивающе. Она, как и всякая эльфийская девушка, росла в тепличных условиях, практически не видя мужчин, за исключением собственных отца и брата, и хотя ей приятно было внимание Меро, она очень стеснялась. Не то чтобы она хотела, чтобы Меро перестал за ней ухаживать — нет, ни в коем случае!

Но она еще не готова была зайти дальше робких поцелуев.

Однако же, просыпаясь от утренней свежести, под гомон лагеря и дуновение ветра, несущего запах трав и горящего в кострах кизяка, Рена чувствовала себя немного одиноко в своей постели.

«Лоррин не такой робкий — но, с другой стороны, Лоррин ведь не девушка. — Рена вздохнула. — Хотела бы я быть такой, как Шана… Она сильная, храбрая, и ее совершенно не волнует, что о ней подумают». Интересно, а Лоррин с Шаной спят вместе? И Рена задумалась: а что бывает, когда двое спят вместе? Подобные смелые мысли приходили ей только в те моменты, когда она еще не до конца проснулась. Осторожные поцелуи и ласки Меро будили в ней странные ощущения. Приятные, да, — но странные.

Ведь явно это должно происходить не так.., ну.., не так, как у домашних животных или у птиц в саду…

Рена слушала веселые голоса женщин, готовящих завтрак, и думала о своем. Ей нравились эти голоса; они были более низкими, грудными, чем у тех женщин, которых она знала прежде, будь то эльфийки или люди-рабыни. И прекрасно! Они создавали мелодичное гудение, а не раздражающее птичье щебетание.

Но это настроение надолго не задержалось. Какой-то ребенок сотворил какую-то шкоду, мать прикрикнула на него, и тут же заревел другой ребенок — из солидарности.

От этого всего Рена окончательно проснулась и засмеялась над собою и своими фантазиями. До чего же это похоже на эльфийскую девушку — стараться навести благовидный романтический ореол на вещи, которые и так ценны и красивы, если они не полностью безупречны и не исполнены безмятежности!

Рена потянулась, зевнула, выскользнула из-под одеяла и быстренько умылась в кожаном ведре, что стояло у самого полога, отделявшего ее комнатку от покоев жены Дирика. Железные Люди носили просторную, удобную одежду, идеально подходящую для их кочевого образа жизни. Кала отдала Рене наряды своей старшей дочери, из которых та уже повырастала. Они прекрасно подходили хрупкой эльфийке. Женщины Железного Народа одевались примерно так же, как и мужчины, в свободные штаны с завязками на поясе и безрукавки с треугольным вырезом, или наряжались в длинные вышитые платья с завязками на спине. Но цвета неизменно были яркими, почти дерзкими. В общем, трудно было представить себе наряды, более несхожие с теми платьями, которые Рена когда-то носила дома, — платьями со шлейфами и длинными рукавами, с тугими поясами, платьями нежных пастельных цветов, из тончайшего шелка и атласа.

Сегодня Рена надела платье из льняной ткани теплого, насыщенного оттенка. Если бы она по-прежнему оставалась той же бледной, запуганной девушкой, какой была к моменту бегства из отцовского поместья, это платье превратило бы ее в подобие бесцветной восковой куколки. Но хотя у Рены по-прежнему волосы были почти бесцветными, серебристыми с золотым отливом, ее кожа от поцелуев солнца приобрела теплый оттенок слоновой кости и лучилась здоровьем, и теперь Рену можно было назвать какой угодно, но только не блеклой.

И все-таки Рена, натягивая платье и завязывая тесемочки на спине, вздохнула. Сегодня, как и всегда, ей первым делом следовало пойти посмотреть, может ли она что-нибудь сделать для этого пленного эльфийского лорда Хальдора.

«Если, конечно, в нем осталось хоть что-то от лорда!»

И Хальдор, и его товарищ по плену, Кельян, давно уже были не вполне в своем уме, но Хальдор пострадал больше.

Когда Рена с Меро вернулись в лагерь Железного Народа, Дирик первым делом попросил их посмотреть, не могут ли они что-либо сделать для двух пленных, которых захватили еще прадеды нынешнегопоколения и заставили творить иллюзии развлечения ради. Железные Люди никак не могли отпустить эльфов, даже если те уже и были не в себе — они ведь все равно слишком много знали, равно как и не могли передать их волшебникам. Во всяком случае, так казалось Рене. К моменту их возвращения Хальдор впал в оцепенение, в полнейшую апатию; даже заставить его поесть, и то было непросто. Его сотоварищу, Кельяну, приходилось теперь заботиться о нем; но, по крайней мере, их больше не принуждали забавлять Железный Народ, а благодаря преобразующей магии Рены их рацион теперь состоял не только из творога, молока и мяса.

По правде говоря, Рена жутко не любила навещать соплеменников. Нет, она их не боялась — но и ничего не могла для них сделать, если брать по большому счету. Ее преследовало ощущение, что им вообще уже невозможно помочь. Если бы только существовала возможность стереть из их памяти все, что произошло с ними с момента попадания в плен! Тогда можно было бы погрузить их в сон и попросить какого-нибудь дракона высадить их.., ну, например, у караванных путей эльфов…

Девушка застыла, придерживая рукой полог шатра. «А что, это идея! — подумала она. — И может, как раз Меро это и под силу!» Меро, подобно прочим полукровкам, унаследовал не только человеческую магию от матери, но и способности своего отца-эльфа. Человеческая магия, помимо всего прочего, включала в себя способность читать чужие мысли. Может, тогда Меро способен и менять их?

Рена приподняла полог, вознамерившись сразу же распросить Меро об этом, но, к ее разочарованию, юноши нигде не было видно. Да и Дирика тоже, кстати говоря. Только Кала хлопотала в общей части шатра. Фигуристая жена Железного Жреца возилась с приготовлением завтрака.

Она взглянула на Рену и расплылась в белозубой улыбке, казавшейся особенно ослепительной на фоне ее темно-коричневой кожи.

Железные Люди совершенно не походили ни на кого из людей, которых Рене доводилось видеть прежде; у них была кожа цвета черной бронзы (даже ближе к черному, чем к бронзовому), а черные как смоль волосы вились тугими кудрями, словно овечье руно. Они были кочевниками не по складу характера, а потому, что к этому их вынудила жизнь, и происходили из племени скотоводов, чья религия и образ жизни крутились вокруг кузнечного дела.

В те давние времена, когда эльфийские лорды только-только пришли в этот мир, Железный Народ жил в союзе с другим человеческим племенем, ныне исчезнувшим, что именовало себя Народом Зерна. Железный Народ поставлял на общий стол мясо, а Народ Зерна — хлеб и овощи. Железные Люди были искусны в выделке кожи и обработке металла, а Народ Зерна — в гончарном деле и ткачестве.

А потом явились эльфийские лорды и оттеснили более подвижных Железных Людей на юг, а Народ Зерна, по всей видимости, добавили к длинному списку порабощенных ими племен.

— Тут появились еще люди из Народа Зерна! — весело сообщила Кала. — Дирик и Меро отправились поговорить с ними. Думаю, они уже скоро вернутся. Они ушли, не позавтракавши, а я еще не видала мужчины, который не начинал бы беситься, если его не покормить.

Рена рассмеялась и принялась по мере сил помогать Кале с готовкой.

С того самого момента, как Железный Народ вернулся на свои древние пастбища, на равнину, лежащую у подножия гор, где жили волшебники и торговцы, к ним начали стекаться небольшие группки соломенноволосых людей и напоминать о прежнем союзе. Они вполне соответствовали описаниям, которые Лоррин вычитал в старинных книгах, и, несомненно, язык их был подобен языку Железного Народа, так что, по всей видимости, это и вправду были уцелевшие остатки Народа Зерна.

Конечно же, народ Дирика верил им и приветствовал, словно давно утраченных и вновь обретенных родичей.

Меро их появление очень радовало. Если древний союз таки удастся возродить, и Народ Зерна вновь примется возделывать землю, выращивать хлеб, овощи и лен, у Железного Народа появится еще одна причина осесть здесь. Здесь было полно прекрасных пастбищ, и единственное, чего недоставало Железному Народу для полного счастья, так это месторождения железа.

«Если бы мы убедили их остаться!.. Если бы только нам удалось обеспечить их железом!» — думала Рена, помогая Кале размазывать масло по раскаленному камню, служившему ей печью. Подобные камни — черные, плоские, безукоризненно отполированные — здесь имелись в каждой семье. На них готовили, грели воду, разогревали еду — и очень ими дорожили, что и неудивительно. На этих камнях выпекали тонкие упругие лепешки, служившие Железному Народу хлебом, жарили яйца, готовили чай и суп. Их зарывали в угли, чтобы разогреть до нужной температуры, а потом стирали с отшлифованной стороны пепел и золу.

Рена размазывала масло по камню круговыми движениями вырезанной из рога ложки; Кале же досталась более ответственная работа — определять, когда лепешка достаточно пропеклась, чтобы ее можно было подцепить и перевернуть. Кала это проделывала голыми руками, ибо пальцы у нее загрубели от многолетних занятий ювелирным делом.

Рена не решалась ей подражать; она пробовала несколько раз, но постоянно обжигалась до волдырей.

Готовые лепешки, тоненькие, словно бумага, и очень вкусные, складывали до поры до времени в корзинку. Завтрак обычно состоял из лепешек, молока, сыра или мяса и фруктов, какие удавалось раздобыть. Например, в здешних краях росла ежевика, и ягоды как раз начали поспевать.

Рена сама собирала их накануне, только слегка сжульничала с колючками, чтобы те ее не кололи.

Ровно в тот момент, как последняя лепешка пропеклась, снаружи послышались голоса: низкий голос Дирика, весело рокочущий, словно колеса тяжело груженной повозки по ухабистой дороге, и чистый тенор Меро.

— ..я понятия не имею, откуда взялся этот самый лорд Киртиан, — произнес Меро, когда они вошли в шатер. — В те времена, когда я регулярно общался с эльфами, никого с таким именем среди их командования не было.

По этой реплике Рена поняла, что Меро как раз пересказывал Железному Жрецу новости, которые ему вчера сообщила Шана, когда сумела наконец мысленно дотянуться до него.

— Ну, нам до этого особого дела нет, — заметил Дирик и, наклонившись, поцеловал жену. Дирик был круглолицым, высоким и мускулистым — что и неудивительно для верховного жреца религии, построенной вокруг кузнечного дела. Рена плохо определяла возраст людей на глаз, но Меро высказывал предположение, что Дирику и Кале где-то по пятьдесят с небольшим.

— Кала, голубка моя, парень тут говорит, что у демонов появился новый военный вождь и начал сражение с их взбунтовавшимся молодняком. Он, похоже, куда смышленее предыдущего и уже делает успехи. Меро беспокоится, как бы это не принесло неприятности и нам.

— Ну, это вряд ли, — вежливо согласилась с мужем Кала. — Скорее уж, нам это на пользу. Пускай себе дерутся друг с дружкой и про нас не вспоминают.

— Но если этот Киртиан преуспеет, они тут же вспомнят про нас! Неужто вы не понимаете?! — воскликнул Меро, и Рена закивала, соглашаясь с ним.

Но седовласый Железный Жрец лишь покачал головой.

— Если что-то и случится, мы еще успеем об этом подумать. Времени достаточно, — отозвался он, пожав плечами. — Сейчас мой народ куда сильнее беспокоят остывшие горны, чем какая-то война между демонами, которая, может быть, когда-то их заденет.

Меро прикусил губу и взглянул на Рену, ища помощи.

Но девушка ничем не могла ему помочь. Дирик был совершенно прав. Железный Народ уже много поколений не сходился в бою с эльфийскими лордами, а легенды вряд ли могли вызвать у них особое беспокойство. А вот нехватка железа действительно создавала трудности и начинала в нынешних обстоятельствах превращаться в главную проблему.

Беспокоила она и волшебников — в конце концов, весь мятеж молодых лордов обязан был своим возникновением украшениям из железа, скованным Железными Людьми и втайне распространенным волшебниками. Эти украшения защищали мятежников — к ним относились не только младшие сыновья знатных семейств, но и незнатные лорды, почти лишенные магии, с которыми зачастую обращались ничуть не лучше, чем с людьми-рабами, — от магии великих лордов. Впервые в жизни у них появилась возможность действовать, не опасаясь удара молнии-стрелы или парализующей боли, — и они принялись за дело.

Но на это ушли все и без того небольшие запасы необработанного железа, и Железные Люди начали роптать на нехватку сырья и задумываться, а стоила ли их самоотверженная попытка спасти волшебников, предоставив великим лордам другую мишень, того, чтобы из-за нее хлопотать.

Пока что те крохи железа, что удалось отыскать драконам, были извлечены из земли и разбросаны в необработанном виде между землями волшебников и укреплениями эльфов.

Они образовали защитный барьер, который трудно было обнаружить и еще труднее разрушить, невзирая на его незначительные размеры, и волшебники крайне неохотно выходили за его пределы, несмотря на то, что Железный Народ нуждался в них.

В общем, дело обстояло просто и незамысловато: Железные Люди не собирались больше изготавливать для волшебников свои украшения, пока те не найдут им новый источник железа. И ручеек украшений, тайком текший от волшебников к мятежникам, давно уже иссяк. А ведь каких результатов можно было бы добиться, если бы имелась возможность снабжать людей-рабов простенькими железными гривнами! Эти железные полоски способны были нейтрализовать магию ошейников, державшую рабов в повиновении, — а значит, у рабов появлялась возможность бежать или даже захватывать власть в поместьях. Нет железа — нет и перемен. Если этот лорд Киртиан сумеет повергнуть молодых лордов одной лишь силой оружия, волшебникам позарез нужен будет другой способ отвлечь внимание эльфийских лордов. А у людей-рабов вообще не останется иных перспектив, кроме дальнейшего унижения и рабской жизни.

Дирик безмятежно завтракал, не обращая внимания на беспокойство, снедающее его гостей.

— Да, а еще к нам наконец-то едут торговцы, — заметил он, оторвавшись на мгновение от еды. — Один из новоприбывших Людей Зерна сообщил мне, что торговцы всего в нескольких днях пути отсюда и их повозки нагружены всякими товарами. Мне не терпится с ними повидаться, да и остальным, я думаю, тоже.

Рена, несмотря на беспокойство, не удержалась от улыбки.

— Вот в этом я ни капли не сомневаюсь, — сказала она, припомнив, какое возбуждение вызывало среди волшебников появление каждой очередной группы торговцев.

— Они — хорошие люди, — заметил Меро. — Вы не пожалеете, что решились торговать с ними.

— То же самое ты говорил и в Совете. Однако же некоторые из моих соплеменников до сих пор считают, что лучше было бы захватить торговцев в рабство и просто забрать все их товары себе.

Блеск в глазах Дирика напомнил Рене, что Железным Людям не чужда была идея держать в рабстве других людей. Рабов у них было немного — по большей части их же соплеменники, проданные в детстве родителями, или те, кого продали в уплату долгов, но тем не менее они были.

В свое время Меро, обнаружив это, был неприятно поражен.

— И я сказал им, и готов это повторить, что честная торговля куда выгоднее, — напомнил Меро Железному Жрецу. — Если вы захватите их вместе с товарами, у вас только и добавится, что эти товары да несколько рабов. Но к вам больше никто никогда не придет. А если вы будете с ними торговать, к вам будут приезжать все новые и новые караваны, и вы сможете обменивать ваши излишки на то, чего вам не хватает.

— Эй, я разве тебе не говорил, что и сам так считаю? — простодушно поинтересовался Дирик, делая вид, будто никогда не рассматривал подобные идеи всерьез, хотя и Рена, и Меро прекрасно помнили, сколько им пришлось спорить с жрецом, чтобы склонить его на свою сторону. Торговля могла стать еще одной ниточкой, привязывающей Железный Народ к этой земле, еще одной причиной задержаться здесь, а не идти искать другие земли.

***

Торговцы прибыли в сопровождении множества вьючных грелей. Эти неописуемо уродливые животные — длинноногие, длинношеие, с выпученными глазами и пухлыми губами — давно уже использовались в ходящих через пустыню торговых караванах эльфийских лордов, но Меро никак не ожидал, что грели найдутся и у торговцев.

Железные Люди тоже удивились и обрадовались, узрев полдюжины животных, с которыми они когда-то были тесно связаны. В самых старых хрониках Железных Людей называли не иначе как грелеводами. Но когда племя оттеснили на юг, они потеряли грелей, — те перемерли от трудностей пути и каких-то болезней, не бравших крупный рогатый скот.

А вот грели при виде темнокожих людей не проявили ни малейшей радости. У них-то никаких воспоминаний не сохранилось, и потому, завидев незнакомые темные лица, грели перепугались и принялись орать, к жестокому разочарованию Железных Людей.

— Вы уж извините, но они у нас туповатые и считают, что все, чего они не знают, непременно желает их сожрать, — повторял раз за разом погонщик грелей, слегка запинаясь. Видно было, что он не привык изъясняться на языке Железного Народа.

По мере того как Железные Люди убедились, что животные не желают с ними общаться, любопытство сменилось разочарованием, и все снова вспомнили о торговле.

Каждая из сторон разложила на земле свои товары.

Железные Люди могли предложить кожи, сушеное мясо, корзины, украшения из бисера, прекрасные изделия из кожи, ткани и посуду из рогов. У них был лен — он в изобилии рос на равнине, и когда дозорные находили такие заросли, скот туда не пускали, пока женщины все не соберут.

Овец Железный Народ не держал, но зато у них были козы, и пряжа и вещи из козьего пуха были великолепны. У торговцев была овечья шерсть, изделия из стекла и камня, глиняная посуда, мука и соль, некоторые необычные товары, поставляемые из леса, например, тисовые длинные луки, произведшие сильное впечатление на воинов, и наконечники для стрел, которых всегда недоставало. Еще там были медные украшения, медные сосуды и даже медь в слитках. Но Железным Людям, конечно же, более всего не терпелось разжиться железом, и даже Рене было видно, как они разочаровались, не увидев его.

Однако же они старательно скрывали свое разочарование, и в первый день торговля шла бойко. Под вечер Халкан, представитель и глава этого клана торговцев, пригласил самых уважаемых членов племени отужинать у него в шатре. Пригласил он и Меро с Реной — скорее из вежливости, чем из каких-либо иных побуждений. Кланы торговцев и так уже заключили соглашение с волшебниками, и вряд ли он думал, что сможет извлечь особую пользу из двоих юнцов, служащих посланцами волшебников в этом странном темнокожем народе.

Меро никогда прежде не случалось бывать в лагере торговцев, и потому, шествуя следом за Дириком и Калой на скромный пир, он с живейшим интересом оглядывался по сторонам. Железные Люди жили в круглых шатрах из шкур и войлока. У торговцев же были квадратные и прямоугольные палатки из плотной, сильно провощенной ткани. Ткань, прежде чем пропитать воском, разрисовывали беспорядочно разбросанными зелеными и коричневыми пятнами.

Меро подумал, что такую палатку, должно быть, трудно заметить в лесу. Но здесь, на равнине, они смотрелись малость странновато. По краю лагерь был окружен шестами, на которых висели корзины; это не были ни лампы, ни светильники, и Меро терялся в догадках, пытаясь сообразить, для чего же они предназначены. Когда гости и хозяева уселись в большой разукрашенной палатке, оказалось, что торговцы рассадили приглашенных вперемешку со своими людьми. В результате один из торговцев, худощавый беспокойный парень, оказался между Меро и Реной. Меро забеспокоился: а вдруг это доставит Рене неудобство? Но он недооценил ее выучки: если девушке и было не по себе от того, что она оказалась между двумя незнакомцами, она никак этого не выказывала.

Меро время от времени обменивался малозначащими репликами с соседями, позволив Дирику и вождям вести беседу в угодном им направлении. Но когда подали десерт — вымоченные в меду фрукты из запасов торговцев и взбитые сливки, принесенные гостями, — кто-то напомнил Меро об этих загадочных корзинах, и юноша полюбопытствовал — а зачем, собственно, они нужны?

Разговор шел на языке Железного Народа — из соображений вежливости, чтобы всем было понятно, о чем говорят окружающие.

— А, это! Это для защиты от демонов и их магии, — объяснил молодой торговец, имени которого Меро не расслышал. — Мы насыпаем в них «дурацкое золото», и оно работает так же, как железные украшения.

Стоило им лишь упомянуть о железе, как головы всех присутствующих тут же повернулись к ним.

— Что это? — нетерпеливо спросил Дирик.

Глава клана попытался объяснить, что же именно находится в корзинах, но Дирик никак не мог его понять.

В конце концов торговец сказал: «Подождите», — и послал кого-то из юнцов принести такую корзину.

Когда корзину принесли, торговец открыл ее — Дирик не сводил с него заинтересованного взгляда — и высыпал оттуда пригоршни три округлых камешков цвета золота.

— "Дурацкое золото", — объяснил торговец. — Дураки принимают его за настоящее. Но на самом деле оно только на то и годится, чтобы…

Он осекся и в замешательстве уставился на гостя, ибо Дирик зачерпнул полные пригоршни этих камней и торжествующе вознес их над головой.

— Это не золото! — поспешно произнес рыжий торговец, глава клана, развернувшись к Меро. — Скажи им, что это не золото! Скажи, что оно не имеет никакой ценности!

Но Дирик и остальные и не думали, что это золото, — золото и вполовину бы так их не взволновало, даже если бы перед ними поставили полную корзину самородков.

— Железо! — вне себя от радости возопил Дирик. — Железо!!!

И он вместе с прочими соплеменниками ринулся прочь из лагеря торговцев, оставив Меро и Рену объясняться.

***

— Мы называем его пиритом или еще железным колчеданом, и из него можно даже делать такие вещи, какие не сделаешь из других железных руд, — сказала Рене Кала, с сияющим лицом склонившись над драгоценной грудой камней. Стоило торговцам уразуметь, насколько высоко Железный Народ ценит их «дурацкое золото», как они быстренько все продали, понадеявшись на собственную сноровку и обещанный эскорт из всадников на быках, что должен был защищать их на обратном пути к лесу. Этого «золота» у них было немного, но зато они знали, где можно взять еще, и Железный Народ тут же перестал угрожать, что вот они заберут свои стада и Народ Зерна и уйдут куда-нибудь еще.

— Больше всего его ценят женщины, — продолжала Кала. — Мужчины то и дело норовят его расплавить. А ведь можно делать куда более интересные вещи, если брать эти камни такими, какие они есть.

Рена зачарованно наблюдала, как Кала тут же принялась подтверждать свои слова. Ее короткие полные пальцы двигались с поразительной сноровкой и чуткостью — Кала вырезала из колчедана и гранила крохотные «драгоценные камни», сверкавшие подобно черным алмазам. Эта работа требовала неимоверного терпения.

— А что ты собираешься с ними делать? — поинтересовалась Рена, положив один такой законченный камешек себе на ладонь и потрогав его пальцем.

— Да просто расплавлю отходы и сделаю для него оправу, — рассеянно отозвалась Кала. — Ты таких украшений еще не видела, но, думаю, тебе понравится. Мы договорились, что будем менять их на необработанный колчедан, так что торговцам больше не придется так неразумно использовать драгоценную руду — засыпать ее в корзины и вешать на шесты. Так что будем менять украшения на колчедан по весу, один к десяти.

Рена ни капли не сомневалась: Кала искренне считала, что они на этой сделке выиграли. Рена еще некоторое время наблюдала за женщиной, но Кала так глубоко ушла в работу, что смотреть на нее сделалось даже как-то неучтиво, а потому Рена встала и отправилась искать Меро.

— У нас проблема, — обеспокоенно сообщила она юноше, как только тот заметил ее среди шатров и поспешил навстречу.

— Я знаю. Дирик уже рассказал мне про торговый договор, — отозвался Меро, обеспокоенный ничуть не меньше Рены. — Нет, это, конечно, хорошо, что они разжились железом, но в результате мы оказываемся совершенно не у дел. Они могут получить все, что им нужно — ну или почти все, — от Народа Зерна и от торговцев…

— ..а раз так, то на кой им сдались волшебники? — договорила за него Рена. — И если лорды таки сумеют одолеть молодых и повернут оружие против нас, ради чего Железному Народу помогать нам? Этот союз больше ничего им не дает!

Меро кивнул.

— А они — народ практичный. — Он задумчиво потер подбородок. — Да, верно. Значит, так: первым делом нам нужно связаться с Шаной и сообщить ей, что произошло.

Может, у нее появятся какие-нибудь идеи.

— А дальше что? — с надеждой спросила Рена. Меро такой находчивый — конечно же, он что-нибудь придумает!

— А дальше я ничего не могу придумать, — отозвался Меро, разрушив ее надежды. — Хотя очень хотел бы…

Глава 16

Утомленный Киртиан сидел на лошади, под палящими лучами солнца, и ждал, пока прибудет разведчик с донесением. Где-то впереди — невесть где — находилось отступающее войско молодых лордов. Им удалось достаточно оторваться от сил Киртиана, так что их не выдавали даже встающие на горизонте клубы пыли.

От всего этого отдавало чем-то сверхъестественным.

В тот момент — в тот самый момент! — как Совет согласился (весьма неохотно, надо заметить) доверить Киртиану командование войсками, кто-то поставил мятежников в известность. И этот кто-то явно сообщил им, что в лице лорда Киртиана они столкнутся с опытным командиром, ведущим хорошо обученные войска. Ибо Киртиану так ни разу и не представилась возможность сойтись с армией мятежников лицом к лицу — никого, кроме мелких групп стрелков, старающихся задержать его и дать армии возможность отступить.

Именно это сейчас и выискивали его разведчики — стрелков в засадах, ловушки, ложные следы. И, быть может, признаки того, что молодые лорды выбрали место для боя. Но особенно он на это не рассчитывал. Во всяком случае, пока. Мятежники все еще были далеки от тех мест, где они могли чувствовать себя в безопасности, и их пока что не загнали в угол.

Появился разведчик — один из людей самого Киртиана; он остановился у стремени командующего и отсалютовал.

— Докладывай, — приказал Киртиан.

— Мой лорд, впереди все чисто; остальные остались подбирать безопасные места для стоянок, — бодро отрапортовал разведчик. — Никаких признаков присутствия врага не обнаружено, только следы отступления.

— Отлично.

Киртиан отсалютовал и кивком отпустил разведчика.

Тот рысцой побежал к своей группе. Киртиан посмотрел на сопровождавшего его Джеля.

— Ну? — поинтересовался он.

Джель коротко хохотнул.

— Так ты без трудов создашь себе репутацию, — сказал он. — Но я не стал бы особо на это полагаться.

— Я и не полагаюсь. — Киртиан вздохнул. — Ладно, давай двигаться. Если мы сегодня пораньше встанем на ночевку, я еще успею их помуштровать.

— Неплохая мысль.

Джель развернул своего коня и направился к основной части войска, время от времени останавливаясь и передавая приказ Киртиана. Киртиан уставился вдаль, размышляя, откуда же в конце концов обрушится неведомый удар.

***

Реннати вздохнула, зачесала волосы назад и присела у окна в своей нише-спаленке, извернувшись так, чтобы видеть как можно больше. С тех пор как лорд Киртиан уехал — Реннати понятия не имела, почему он уехал, лишь услышала от слуг, что его здесь нет, — ей совершенно не о чем было докладывать леди Триане. И в гареме тоже совершенно ничего не происходило. Никто не приходил к наложницам, ни о чем им не рассказывал. Реннати усердно упражнялась в танцах, но невозможно ведь танцевать целыми днями напролет! Да, танцы были ее единственной страстью, но теперь, когда у Реннати появилась масса свободного времени для самосовершенствования, она вдруг поняла, что ей уже недостаточно просто тренироваться и совершенствоваться в своем искусстве — ей нужны восхищенные зрители.

Остальные две наложницы возились с содержимым нескольких сундуков, предусмотрительно присланных леди Лидиэлью, и были совершенно счастливы. Хозяйка поместья откуда-то узнала, что у них закончились все материалы для шитья, и передала просто-таки неисчислимое количество ценнейших вещей: отрезы шелка, атласа и бархата, ярды тесьмы, коробки со сверкающими бусами, каменными, стеклянными, выточенными из ракушек, нитки для вышивки, шелковые, золотые и серебряные, — в общем, все, что только может пригодиться для пошива нарядов и создания украшений. Этот знак внимания, по правде говоря, немало удивил Реннати. Она ну никак не ожидала подобной заботы со стороны смотрительницы замка, матери молодого лорда. Однако же, если бы Реннати была хоть чуть-чуть более схожа с остальными наложницами из гарема лорда Киртиана, она сейчас тоже сидела бы внизу, рисуя вместе с Карой и Джианной эскизы платьев, занималась шитьем или плела из бусин изящные ожерелья.

Нет, Реннати и этим занималась, но утратила интерес к этой возне, в точности так же, как к танцам. Считалось, что наложницы должны быть одержимы мыслью, как бы нарядиться покрасивее и получше себя украсить. Да, Реннати нравилось наряжаться и нравилось хорошо выглядеть, но в гареме она всегда чувствовала себя заключенной и оттого впадала в бессильное отчаяние, хотя и старалась его не выказывать. А куда деваться? Выбор невелик: в гарем или работать по дому, а то и в поле, а с этими слугами обращались гораздо хуже, чем с наложницами.

Вид, открывающийся из окна, при всей своей ограниченности был гораздо интереснее всего, что творилось в гареме. По крайней мере, там что-то да происходило, что-то отличающееся от гаремного однообразия. Изменялась погода, мимо проходили рабы, пролетали птицы. Реннати принялась откровенно оттягивать сеансы связи с леди Трианой. Отсутствие информации все более выводило леди Триану из терпения, и при последнем разговоре она пригрозила расторгнуть сделку, если только в следующий раз Реннати не сообщит ей чего-нибудь новенького.

В конце концов Реннати, скривившись, решила, что оттягивать больше нельзя. Она взяла небольшую шкатулку с украшениями, принадлежащими лично ей, и извлекла из тайничка телесоновое кольцо. Девушка надела его, произнесла слово-ключ и уставилась на темно-зеленую искорку берилла, ожидая, что вот сейчас раздастся голос, преодолевший огромное расстояние между этим поместьем и владениями леди Трианы.

— Ну-ну! Так вот откуда эти помехи!

Реннати вздрогнула и подняла голову, ибо голос этот исходил отнюдь не из кольца и принадлежал не леди Триане.

На пороге стояла леди Лидиэль. Реннати была так ошеломлена, что тупо уставилась на хозяйку поместья, не в силах вымолвить ни слова. Эльфийские леди никогда не входили в гарем — и уж подавно никогда не заглядывали в личные покои наложниц! Реннати боялась, что ее могут застукать Джианна или Кара, или даже сам лорд Киртиан, но ей и в голову не приходило бояться разоблачения со стороны его матери!

Леди была одета совсем не так, как при их первой встрече. На самом деле она сейчас почти ничем не напоминала ту ухоженную хозяйку поместья, какой ее запомнила Реннати. Длинные серебристые волосы собраны в аккуратный узел на затылке, на лице ни следа косметики, коричневая юбка с разрезами, такого же цвета туника с длинными рукавами, никаких украшений — лишь окружавшая леди Лидиэль аура власти свидетельствовала о ее высоком положении.

Глаза леди напоминали непроницаемые темно-зеленые озера — в точности такие же, как берилл в кольце Реннати; лицо было бесстрастным, словно у статуи.

Леди Лидиэль спокойно преодолела несколько шагов, отделявших ее от Реннати, и протянула руку.

— Не знаю, перед кем ты отчитываешься, дитя, но тебе не ответят, — сказала леди без малейшего признака гнева.

Реннати вообще не могла уловить ни малейшего проявления чувств с ее стороны. — Я об этом позаботилась. Так что можешь спокойно отдать телесоновое кольцо мне.

Плохо соображая что делает, Реннати сняла кольцо и вручила его хозяйке поместья, а потом машинально рухнула на колени рядом с кушеткой, на которой только что сидела, опустила голову и сцепила руки за спиной, ожидая, что сейчас леди ее накажет.

Живое воображение в подробностях рисовало Реннати, что с ней сейчас будет. Девушку трясло, а сердце ее билось так сильно, что стало трудно дышать. Во рту пересохло, что-то сдавило горло, — да и вообще Реннати была на грани обморока. Конечно же, ее накажут! Ясное дело! Она предала своего хозяина — правда, по приказу другого эльфийского лорда, но уж это точно никого волновать не будет. Рабу, которого застукали на измене, нечего надеяться на снисхождение. В лучшем случае ее отошлют работать в поле. А в худшем…

— Дитя, ты что такое делаешь? — изумленно спросила леди Лидиэль. Реннати не шелохнулась, и в голосе леди появились раздраженные нотки. — Глупышка, встань сейчас же! Я не собираюсь тебя наказывать! И посмотри на меня!

Машинально повиновавшись, Реннати встала и повернулась к леди. Ее сердце пропустило удар; что-то сдавило ей грудь. На мгновение девушке показалось, что она сейчас упадет без сознания.

Леди Лидиэль нахмурилась, но не так.., как хмурилась леди Триана. В ее взгляде сквозило раздражение, но от него кровь в жилах не стыла. И гнева в нем не было. Хотя Реннати по-прежнему чувствовала на своей коже холодный пот, сердце ее забилось чуть медленнее, и она смогла нормально вздохнуть.

— Сядь, — отрывисто приказала леди Лидиэль. Реннати повиновалась, не сводя глаз с ее лица. — Сядь и расскажи мне про это кольцо. Кто тебе его дал? Почему? И что ты уже успела ему сообщить?

— Ей, — машинально поправила Реннати и тут же в испуге прикрыла рот ладонью. Но поскольку за этой репликой не последовало ни пощечины, ни удара через ошейник и вообще никакого наказания, девушка собралась с духом и начала свое повествование.

Лгать не было никакого смысла. Если леди Лидиэль пожелает, она мгновенно все из нее вытащит, хоть при помощи зелий, хоть через ошейник. Да и все равно теперь не осталось никакой надежды, что леди Триана выполнит свою часть сделки — она ведь строилась на том, что Реннати не засекут. И потому Реннати рассказала все, начиная с того момента, как леди Триана купила ее на распродаже рабов, и до последнего переданного ею сообщения. По мере того как Реннати говорила, лицо леди Лидиэли прояснялось, и к тому моменту, как Реннати, выговорившись, умолкла, на нем уже читалась лишь задумчивость и легкое неодобрение.

А по мере того, как разглаживалось лицо леди Лидиэли, терзавшая Реннати паника тоже стихала, и ее постепенно перестало подташнивать от ужаса. Когда Реннати закончила рассказ, Лидиэль кивнула.

— Могло бы быть и хуже, — сказала она, как только девушка смолкла. — Ты не сообщила этой особе почти ничего такого, что она могла бы обернуть к собственной пользе.

Зато мы теперь предупреждены. А кто предупрежден, тот вооружен.

Леди несколько мгновений изучающе смотрела на Реннати, потом, кажется, пришла к какому-то решению.

— Вставай, дитя, — велела Лидиэль. — Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Страх накатил на Реннати с удвоенной силой; сердце вновь бешено забилось, а воздух с трудом проходил в стиснутые спазмом горло и легкие. «Ну все…» — подумала Реннати. Но ослушаться она, конечно же, не могла. Она вслед за леди Лидиэлью спустилась по лестнице, прошла мимо Джианны с Карой…

…и через барьер в дверях, не позволяющий рабам, не имеющим на то дозволения, входить в гарем, а наложницам выходить оттуда. Шагнув через мерцающую магическую завесу, Реннати ощутила легкое покалывание и содрогнулась от страха. Что леди Лидиэль собирается с ней сделать? Отдать ее гладиаторам?

— Ты умна, и я думаю, что в глубине души ты добрая, — сказала Лидиэль, словно разговаривая сама с собой, потом взглянула через плечо на Реннати. Когда ее зеленые глаза, проникающие в самую душу, встретились с глазами девушки, Реннати съежилась. — Кстати, я редко ошибаюсь в своих суждениях.

— Да, моя леди, — прошептала Реннати, поскольку ей показалось, что леди Лидиэль ожидает ответа. Они зашагали по вымощенному мрамором коридору.

— Я, пожалуй, рискну — в том, что касается тебя, — продолжала Лидиэль, не сводя с Реннати пронзительного взгляда. — Я сделаю то, чего никогда еще не делали с людьми, не принадлежащими к нашему кругу, с теми, кто родился и вырос не здесь. Я покажу тебе, что именно ты поставила под удар своими действиями.

И в следующие несколько часов Реннати только и делала, что ходила по поместью и смотрела на все, разинув рот. Она была слишком потрясена, чтобы говорить. Она… она в жизни не видала ничего подобного!

Сперва ей показалось, что это — обычное поместье, только хозяин и хозяйка небывало добры к своим рабам и обращаются с ними необыкновенно хорошо. Сперва леди показала Реннати все уголки и закоулки господского дома — не только покои, которые занимал ее сын, она сама и прочие проживающие здесь эльфийские лорды, но и кухню, кладовые, прачечную, швейную и прядильную мастерские. Леди повсюду приветствовали, почтительно, но без подобострастия. И она, что еще важнее, не требовала и вроде бы и не ожидала подобострастия. Во всех домах, где только довелось побывать Реннати, рабы никогда не заговаривали с хозяевами первыми, никогда не поднимали взгляд на хозяев, не получив на то дозволения, и никогда не вели себя так, как здешние рабы, то и дело подходившие к хозяйке с каким-нибудь сообщением или вопросом. Но Реннати быстро начала понимать, что к леди Лидиэли не просто невероятно легко обратиться — она еще и пользуется истинной любовью со стороны своих рабов.

Любовь? Со стороны рабов? Разве такое бывает?

— Ну, что ты теперь думаешь о нашем доме? — спросила Лидиэль, когда они вышли наружу и направились к какому-то длинному низкому зданию. Такой вопрос можно было бы задать равному — ну или почти равному, но уж никак не наложнице! Наложницам не полагалось иметь своего мнения. Им вообще вряд ли полагалось думать.

Вопрос глубоко поразил Реннати — не меньше, чем огорошившие девушку радостные приветственные возгласы, которыми леди встретили на кухне.

— Я не понимаю… — пробормотала она. — Они вас любят! Как рабы могут вас любить?!

Она не ожидала ответа — разве что какого-нибудь укора или порицания. Но леди Лидиэль все-таки ответила на ее непроизвольно вырвавшийся вопрос — и ответ этот потряс Реннати до глубины души и лишил дара речи.

— Они любят меня, потому что они — не рабы, — сказала Лидиэль. — Ни они, ни их предки никогда не были рабами. Здесь, в этом поместье, эльфийские лорды никогда не порабощали людей.

Что?! Реннати почудилось, что ее сердце на миг остановилось.

— Они состоят у меня на службе, — продолжала тем временем леди Лидиэль. — Они помогают мне, и мы относимся друг к другу с уважением. Мы с Киртианом защищаем их от внешнего мира, и то же самое отец и дед Киртиана делали для их предков. А в благодарность за эту защиту они нам служат, — негромко добавила леди. — Здесь никогда не было рабов и никогда не будет, если только леди Триана и ей подобные оставят нас в покое.

Столь поразительное заявление не могло быть правдой.

Конечно же, это ложь! Не может на свете существовать семья эльфийских лордов, не порабощающая людей!

И вместе с тем — как это может быть ложью? Зачем леди выдумывать такую поразительную историю? Для чего это ей? И как она могла заставить всех своих рабов держаться так естественно и непринужденно, если все это, от начала до конца, не было чистейшей правдой?

Реннати прошлась вместе с леди Лидиэлью по полям, по домикам полевых рабочих, по казармам бойцов, и все это время ее окружала броня неверия. Но чем больше она видела, тем больше брешей появлялось в этой броне. Если бы леди показала ей только домашних слуг, Реннати не поверила бы ее словам, но полевые рабочие, по идее, никогда в глаза не видели свою леди, а если бы вдруг каким чудом и увидали, то ни за что не признали бы в столь скромно одетой леди того, кто облечен властью. Но тем не менее леди Лидиэль повсюду встречали неизменные радостные приветствия. К ней обращались с непринужденными разговорами — не каждый надсмотрщик такое потерпел бы, что уж говорить об эльфийских лордах! А леди Лидиэль преспокойно расспрашивала о сельскохозяйственных делах, о тренировках или о самих рабах и их семьях — похоже, она прекрасно знала, что у кого творится дома. (Дома? Семьи? Да быть такого не может!) Но Реннати все равно упрямо цеплялась за свое нежелание верить в такое чудо, как доброта эльфа. И тут они подошли к саду, окруженному небольшими домиками. Реннати никак не могла сообразить, для чего они предназначаются, но тут до ее слуха донесся целый хор громких голосов — детских голосов…

Стоило леди Лидиэли приблизиться к саду, как игравшие дети заметили ее, побросали все дела и кинулись к ней, вереща от восторга.

— Леди Лили! Леди Лиди!

— Гляньте, какой у меня щенок!

— А вы нам сделаете сладостей?

— Леди Лиди, а Джорди нашел лягушку!

Орава детишек (некоторые — изрядно перепачкавшиеся) окружили леди со всех сторон, протягивая ей цветы, лягушку, щенка, кукол и игрушечный лук со стрелами, чтобы она глянула, какое это все замечательное. А леди Лидиэль знай улыбалась себе. Реннати уставилась на эту небывалую картину, окаменев от изумления, а леди тем временем с самым серьезным видом общалась с детьми.

Теперь Реннати поняла, почему здесь не было ни загонов для молодняка, ни нянек, ни никаких прочих признаков, что людей здесь разводят, как коров или лошадей, столь же тщательно производя отбор и столь же мало считаясь с их чувствами. Эти маленькие дома были.., были настоящими домами. Там жили семьи. Семьи, которым позволялось оставлять детей при себе. А поскольку загонов для молодняка здесь не имелось, значит, здесь это было правилом, а не исключением — в отличие от того поместья, где росла сама Реннати.

Эти дети ни капельки не боялись самой хозяйки поместья. Они не привыкли ждать ничего дурного от эльфийских лордов.

А сама леди?! Она обращалась с прыгающими вокруг малышами с таким терпением и вниманием, словно приходилась им не то нянькой, не то любящей родственницей!

— Леди Лиди, сделайте нам, пожалуйста, сладостей! — попросил какой-то мальчишка, вежливый, но храбрый, словно молодой петушок.

Леди Лидиэль рассмеялась:

— Ну, хорошо! По одному цветку каждому. Идите сорвите себе по цветку.

Она повернулась к Реннати. Та стояла, ухватившись за угол ближайшего дома — у нее в прямом смысле слова голова шла кругом.

— Эльфийских женщин обучали применять свою магию скромно, понемножку, — одним словом, без размаха.

Теперь они по большей части тратят ее на создание всяких дурацких скульптур из цветов, но это чистейшей воды извращение того, чем мы занимались в Эвелоне. Мы исцеляли раны и некоторые болезни, а самое главное, мы делали несъедобное съедобным. Леди Мот научила меня этой маленькой хитрости, а сама она научилась этому от матери.

Я до сих пор пользуюсь ею, чтобы делать для детей лакомства из цветов — а, вот и они!

Реннати лишь теперь обратила внимание на палисаднички перед домами. Там росло множество цветов, и детям не пришлось далеко ходить за цветком, которому предстояло стать угощением. Реннати заметила, что девочки по большей части выбрали розы; она и сама питала пристрастие к конфетам из лепестков роз. Многие посасывали исколотые пальцы, но никто не жаловался. Мальчишки же выбрали подсолнечники или георгины — в общем, что-нибудь побольше. Но одна девочка, стоявшая в задних рядах, держала в руках скромную фиалку и смотрела на леди Лидиэль с огорчением.

— Сэши, что случилось? — спросила Лидиэль, заметив огорчение девочки, и жестом велела детям пропустить малышку вперед.

— Вы сказали — один цветок, — умоляюще пролепетала Сэши. — А я люблю фиалки…

— Горюшко мое! Дети, как вы думаете: честно ли это, чтобы Сэши досталась всего одна маленькая фиалка? — обратилась Лидиэль к ребятне. Реннати знала, что они ответили бы, если бы выросли под присмотром нянек, в загонах, где каждый сам за себя. Здесь же все оказалось иначе.

— Нет! — хором завопили дети, и несколько человек тут же без всякого понукания помчались в ближайший палисадник и вернулись с целой охапкой фиалок. В общем, у Сэши оказалось столько фиалок, что она даже не могла удержать их все в руках.

Сэши, сияя от счастья, вручила фиалки леди Лидиэли для преобразования, а потом, к еще большему изумлению Реннати, поделилась полученными сладостями с остальными детьми, пока те ожидали своей очереди. Ну да, если бы она съела это все сама, у нее наверняка разболелся бы живот. Но всякий иной ребенок, каких до сих пор приходилось видеть Реннати, тут же сунул бы угощение в рот и слопал его как можно быстрее, даже с риском объесться и заболеть — ибо, скорее всего, ему давным-давно уже не случалось пробовать ничего вкусного.

В общем, вокруг творилось что-то невероятное.

Когда Лидиэль закончила возиться с цветами, дети хором поблагодарили ее и убежали обратно на площадку для игр, огороженную грубо отесанными бревнами. Там была песочница с мягким песком, а в ней — пеньки и перекладины для лазанья, качели и куча всяких других приспособлений, по которым дети с удовольствием скакали.

Все они были далеко не новые; сразу было видно, что эту площадку соорудили давно. И вовсе не для того, чтобы одурачить Реннати и ввести ее в заблуждение.

«Как будто мое мнение, мнение смертной, может хоть что-то значить!» Но, похоже, для леди Лидиэли оно и вправду что-то значило.

Леди Лидиэль посмотрела на Реннати с насмешливой улыбкой.

— Ну так? — поинтересовалась она.

Реннати бросало то в холод, то в жар, и что-то звенело в ушах.

— Что.., что это за место? — едва ворочая языком, произнесла она.

— А! Это и вправду хороший вопрос. — Леди Лидиэль взяла Реннати за руку, словно та приходилась ей давней подругой. — Давай-ка вернемся в усадьбу. Думаю, тебе не помешало бы чего-нибудь выпить, чтобы прийти в себя.

Потом у тебя наверняка появится еще больше вопросов.

А я постараюсь на них ответить.

***

В какой-то момент Реннати самой показалось, что у нее никогда не закончатся вопросы. А леди Лидиэль терпеливо отвечала на них, на все до единого. Они сидели друг напротив друга за маленьким столиком на одной из террас.

Реннати съела предложенные лакомства, но от волнениядаже не почувствовала их вкуса; ей поднесли что-то выпить, но Реннати обратила на напиток не больше внимания, чем на обычную воду; она сидела за одним столом с эльфийской леди, словно сама была эльфийкой. Сад, растущий перед террасой, был залит солнечным светом, а собеседниц защищал от палящих лучей навес из узорчатого льна. В саду работали несколько женщин — просто-таки живое воплощение сельского покоя. Они были одеты добротно и практично, в обтягивающие брюки, длинные, свободные льняные туники и шляпы с широкими полями — для защиты от солнца. -И ни одного надсмотрщика вокруг.

Постепенно до Реннати начало доходить, что же именно защищает здесь семейство лорда Киртиана. И тогда она осознала всю чудовищность своего предательства. Если бы Реннати была в состоянии плакать, она непременно бы заплакала. Она рухнула бы ничком и завыла от боли — из-за того, какой вред она причинила этим поразительным эльфийским лордам и людям, которых они опекали. Реннати едва не задохнулась от непролитых слез — так сильно у нее перехватило дыхание. Но ее так долго отучали плакать, что даже теперь она ничего не могла с собой поделать. Наложницы не плачут. Это портит их внешность и раздражает хозяев.

Но Реннати низверглась в самую пучину отчаяния, и она просто не в состоянии была сидеть и молча терпеть его.

Она соскользнула со стула и опустилась на колени.

А потом ничком распростерлась на каменном полу террасы, не смея поднять глаз на леди, чтобы не рассыпаться на тысячу кусочков от стыда.

— А! — мягко произнесла леди. — Теперь ты понимаешь.

Реннати было трудно. Трудно говорить. Трудно проталкивать слова сквозь горло, стиснутое виной и болью.

— Да.

Это было все, на что ее хватило.

— Что ж, теперь у меня будут вопросы к тебе, — сказала леди Лидиэль, и по голосу ее было ясно, что она твердо намерена получить ответы.

У Реннати не было сил взглянуть в лицо той, кого она так гнусно предала, и потому она осталась лежать, распростершись на каменном полу террасы, и стала судорожно, прерывисто рассказывать обо всем светло-серой плите, в которую уткнулась носом. Леди расспрашивала девушку так же долго, как перед этим Реннати расспрашивала ее саму; она вытянула из Реннати все, что касалось истории ее жизни и ее сделки с леди Трианой, вытянула мягко, но непреклонно.

Казалось, это будет длиться вечно. Когда Реннати наконец-то завершила свой рассказ, ее покинули все чувства, Кроме боли. Теперь леди Лидиэль знает о ней все до последней капли, и, конечно же, наказание, которого девушка так жаждала, не замедлит последовать.

В конце концов леди устало вздохнула:

— Вставай, дитя, и сядь, чтобы с тобой можно было поговорить нормально.

Реннати не могла пошевелиться — и тогда ее мгновение спустя пошевелили. То есть сдвинули с места. Леди Лидиэль просто подхватила ее под руки, подняла и усадила обратно в кресло — так легко, словно Реннати была легче пушинки. Возможно, для леди она и вправду была ненамного тяжелее пушинки. Лидиэль наверняка была искушена в эльфийской магии, а откуда Реннати знать, на что способна магия и на что не способна?

— Итак, — сказала леди, — ты понимаешь, что ты натворила. Готова ли ты исправить причиненный вред?

Реннати казалось, будто взгляд леди проникает ей в самую душу.

Теперь у девушки из всех чувств осталось лишь одно — надежда. Она пробилась через гнетущее беспросветное отчаяние и чуть-чуть ослабила оковы, стискивающие ее горло, так что Реннати стала дышать немного свободнее. Девушка молча кивнула.

И леди Лидиэль, изъясняясь кратко и точно, объяснила Реннати, что та должна будет делать. И Реннати согласилась, не возразив ни единым словом и даже не спросив, что с ней произойдет в тот неминуемый момент, когда она станет не нужна.

***

День выдался долгий и очень трудный, и большую его часть пришлось провести в седле, а потому к тому моменту, когда с Киртианом связалась мать, он уже был здорово вымотан.

До сих пор кампания против молодых лордов ничем не походила на ту тяжкую, упорную битву, которую Киртиану вроде как полагалось вести. В действительности же, если бы не свидетельства в виде опустошенных поместий, сожженных и разрушенных усадеб, полей, поросших сорняками, Киртиан заподозрил бы, что это какой-то фарс.

Потому что в тот момент, когда он принял командование, вот буквально-таки в тот самый момент молодые лорды тут же прекратили открытое сопротивление. Они просто развернулись и пустились наутек.

И Киртиан как командир не мог не оценить их тактику. Он ведь вел с собой своих собственных людей, способных составить костяк любого войска. Первое же сражение стало бы решающим. Армия молодых лордов находилась вдалеке от тех мест, где у них имелись надежные базы. Да и с припасами у них было туговато, невзирая на магию. Киртиан на их месте поступил бы точно так же.

Вот только сейчас он был не на их месте, а вовсе даже наоборот, преследовал их. А это означало, что когда они остановятся, то смогут застать его врасплох — причем сделают они это по своему усмотрению. И очень может оказаться, что его уставшему войску придется столкнуться с их отдохнувшей армией.

Киртиан смотрел на изображение матери, появившееся на крохотном телесоновом экране, вделанном в его походный стол. А Джель, заглядывающий ему через плечо, время от времени заинтересованно сопел.

— Триана? — в конце концов переспросил Киртиан. — Я понимаю — Аэлмаркин. Но Триане-то что от нас надо?

Зачем ей засылать к нам шпиона?

Прежде чем Лидиэль успела ответить, Джель насмешливо фыркнул:

— Чего тут неясного? Они работают вместе. Или Аэлмаркин думает, что они работают вместе. Судя по всему, что я слышал, эта су… — он кашлянул и поправился:

— Эта женщина — куда большая дрянь, чем твой кузен, хоть это и трудно вообразить. Но что она пронырливее — так это даже не вопрос. А что вы скажете насчет этой девчонки? Можно ли положиться на ее слова? Можно ли вообще на нее положиться — теперь, когда вы…

Лидиэль улыбнулась:

— Джель, брось. Не забывай — ты говоришь с леди.

Сколько наших людей владеют людской магией? И сколько, по-твоему, во время нашей беседы наблюдало за ее мыслями — помимо тех, кого я об этом попросила, — просто так, на всякий случай, чтобы удостовериться, что остальные ничего не пропустили?

У Джеля хватило тактичности покраснеть.

— Это называется — не учи свою бабушку грибы собирать. Прошу прощения, миледи. Так она не опасна?

— Более чем не опасна. Думаю, нам стоит оставить ее у себя, — последовал поразительный ответ. — Она очень умна. Она сообразительна, а это вовсе не то же самое, что ум.

И она в глубине души добрая девочка. Я только порадуюсь, если она найдет у нас свой дом. Она может очень пригодиться нам: у нас не так много людей, выросших в рабских бараках, а она может сообщить нам множество ценнейших сведений об этом мире.

— Только не в качестве моей наложницы!.. — ляпнул, не подумавши, Киртиан — и покраснел, услышав смешок Джеля.

— Я сильно сомневаюсь, что после того, как девушка найдет себе место среди наших людей, она пожелает становиться чьей бы то ни было наложницей, — сухо отозвалась Лидиэль. — А суть именно в этом, не так ли?

Киртиан поспешил перевести разговор в другое русло.

— Насколько я понимаю, ты хочешь с помощью этой девушки скормить ненаглядной Триане столько ложной информации, сколько в ту влезет?

— Я бы сказала, что стыдно упускать такой случай, — созналась Лидиэль. В глазах ее заплясали озорные огоньки — во всяком случае, так показалось Киртиану. Но вообще-то изображение было слишком маленьким, чтобы утверждать это наверняка. — Если уловка сработает, возможно, стоит даже впоследствии прислать ее к тебе. Насколько я понимаю, многие офицеры возят с собой одну-двух наложниц…

Прежде чем Киртиан успел возразить, в разговор вмешался Джель.

— Прекрасная идея, леди! — восторженно заявил он. — Если, конечно, вы твердо уверены, что ей можно доверять.

Если Триана будет делиться новостями с Аэлмаркином, мы можем накормить ее чушью, подмешав туда ровно столько правды, чтобы сложилось впечатление, что девушка преуспевает даже больше, чем надеялась эта су.., эта женщина.

— Джель, я бы все-таки не стала называть Триану сукой, — невозмутимо заметила Лидиэль. — Не стоит так оскорблять всех собак женского рода. Все-таки они в большинстве своем очень милые существа.

Джель заржал, а Киртиан почувствовал, что у него горят уже не только щеки, но и уши. Что это такое творится с его матерью в последнее время?

А может, просто в последнее время мама сочла его достаточно взрослым и стала говорить при нем без лишних церемоний?

— Ну, теоретически идея вроде бы неплохая, если, конечно, девушку можно доставить сюда без риска для нее, — попытался схитрить Киртиан. — Я, собственно, не имею в виду опасность, связанную с боевыми действиями — тут что-то все получается куда.., куда спокойнее, чем я ожидал. По крайней мере, пока что. Кто-то убедил молодых лордов, что отступать им сейчас выгоднее, чем остановиться и принять бой. Не сказал бы, что я очень из-за этого страдаю — благодаря этому я кажусь великолепным командующим. Но пока девушка у нас в поместье, Триана не сможет до нее добраться. Если же она приедет сюда, а Триана решит, что коротких разговоров по телесоновому кольцу ей мало, ей не составит особого труда похитить девушку. Вокруг меня постоянно вертится куча людей и эльфийских лордов, а доверить ее охрану я смогу лишь Джелю. Брать же ее с собой на время битвы вообще ни Джель, ни я не сможем.

«И мне совершенно не хочется, чтобы у меня под ногами путалась какая-то женщина. У меня и без того хлопот хватает», — подумал Киртиан, но предпочел этого вслух не говорить. На самом деле, ему совершенно не хотелось лишний раз заставлять мать волноваться. И потому он рассказывал ей далеко не обо всем. Когда же молодых лордов припрут к стенке — а рано или поздно это обязательно случится…

Лидиэль задумчиво прикусила губу.

— Да, об этом я как-то не подумала, — призналась она. — Если посмотреть на дело с этой стороны, Триане и вправду не составит большого труда подослать кого-нибудь к тебе в ставку, чтобы шантажировать девушку. Ну что ж, оставим пока эту уловку про запас, на тот случай, если Триана начнет давить на нее. Ну а пока мы сделаем вид, будто после твоего отъезда я взяла девушку в личные служанки, и время от времени ей удается «подслушать» наши с тобой разговоры. Авось Триана проглотит эту байку.

— Да, так будет лучше, — решительно сказал Киртиан. — Предки! На этот раз самые интересные новости у тебя. А мне особо и сообщить нечего — кроме того, что я уже говорил раньше. Я нахожусь неподалеку от поместья леди Мот и надеюсь, что смогу, усилив нажим, где-нибудь через неделю добраться туда и вызволить ее.

— Если она желает, чтобы ее вызволяли, — задумчиво протянула Лидиэль. — Тут надо все обдумать… Слушай, а ты не мог бы подойти туда достаточно близко, чтобы Мот могла прислать к тебе гонца или даже сама явиться к тебе, но при этом не отрезать ее от молодых лордов?

Этот вопрос застал Киртиана врасплох. Но он сразу сообразил, что подразумевает мать.

— До тех пор, пока я гоню молодых лордов, никто не станет требовать с меня отчета в моих действиях, — отозвался он. — Ты думаешь, что она сумела войти к ним в доверие?

— Именно. И я не совсем уверена, что тебе и вправду так уж стоит стараться разбить их. — Леди Лидиэль слегка нахмурилась. — Попросту говоря, пока великие лорды заняты мятежниками, им не до нас.

— И не до волшебников, — добавил Джель.

— И не до волшебников, — согласилась Лидиэль. — Но если ты разгромишь молодых лордов, Совет тут же захочет, чтобы ты повел войско против волшебников — в этом можно не сомневаться.

При этой мысли у Киртиана упало сердце. И как он сам об этом не подумал? Конечно, именно этого они и захотят! И если он вовсе не против взгреть щенков и вновь заставить их слушаться старых псов, то вести армию рабов против их сородичей-людей…

— Меня сместят раньше, — поспешно сказал Киртиан. — Или я что-нибудь придумаю. Или Джель сломает мне ногу.

— Или проломлю голову, — проворчал Джель, но в голосе его послышалось одобрение. — Ладно, об этом мы позаботимся в свое время. А покамест…

— А покамест я с вами прощаюсь, а вы все-таки подумайте, как быть с Мот, — твердо сказала Лидиэль. — Если мы будем затягивать разговор, кто-нибудь может попытаться перехватить его. Береги себя, радость моя.

— Непременно! — пообещал Киртиан, и телесон, мигнув, погас.

У Киртиана с Джелем была масса дел, которые следовало обдумать…

…и совершенно не было времени на размышления.

Глава 17

Киртиан довольно быстро выбросил из головы и девушку-наложницу, и все, что было с нею связано. Поскольку она больше не представляла собой угрозы, Киртиана мало интересовало, что мать станет с ней делать. По правде говоря, он даже не смог сообразить, о которой из трех наложниц идет речь. Теперь это проблемы Лидиэли, и его это вполне устраивает. Не прошло и нескольких мгновений, как Киртиан напрочь позабыл обо всей этой истории и принялся обдумывать более насущный вопрос: как изменить свою стратегию с учетом новой информации?

Хорошо еще, что они уже успели встать на ночевку. За стенами палатки раздавался обычный гвалт: сотни людей обустраивали кострища и разворачивали скатки, получали еду в полевых кухнях, а эльфы-офицеры то и дело отдавали им какие-то приказания. Мягкие золотистые лучи заходящего солнца насквозь просвечивали западную стенку палатки Киртиана. В воздухе витала пыль вперемешку с запахами вытоптанной травы и горящего дерева. На походной койке Киртиана стоял поднос с едой — все то же самое, что ели люди-бойцы, но у Киртиана до него как-то руки не дошли. Ну вот, теперь Джель примется его пилить и требовать, чтобы он поел.

— Ну что ж, нам надо заново обдумать план сражения, — сказал Киртиан Джелю и разложил карту поверх черного стекла телесонового экрана, вмонтированного в крышку его походного стола. — Нам надо решить, что мы можем сделать, чтобы подобраться поближе к Мот, так, чтобы она смогла, если захочет, прислать к нам кого-нибудь.

При этом нам нельзя слишком близко подходить к ее поместью — и нельзя допустить, чтобы кто-нибудь заметил, что мы стараемся его обойти. Итак, что будем делать?

— Хороший вопрос. — Джель уставился на карту, задумчиво поскреб подбородок и нахмурился. — Чертовски хороший, я бы сказал. А что, если…

Он ткнул пальцем в точку на карте. По их прикидкам, там должен был располагаться лагерь рабов, где собрали бывших гладиаторов.

— Мы можем сделать вид, будто считаем, что здесь находится учебный лагерь солдат молодых лордов. Этой причины вполне хватит для всякого любопытствующего.

Если они двинут войско в эту сторону, то смогут обойти поместье Мот стороной — и при этом создадут коридор для более глубокого проникновения на земли молодых лордов. Киртиан кивнул, рассеянно взял кружку с водой и сделал глоток, а то от пыли здорово першило в горле.

— Тогда давай доложим лорду Киндрету и предложим изменить наши планы. Я хочу, чтобы он немного поспорил со мной.

— Зачем? — Джель озадаченно уставился на Киртиана, сдвинув брови.

Киртиан аккуратно сложил карту и отложил ее в сторонку.

— Потому что нам это пригодится, причем во многих отношениях. Он наверняка поставит мне на вид, что я смогу спасти Мот — причем для этого даже не придется прикладывать особых усилий. Я же на это возражу, что Мот, возможно, и так ничего не угрожает, что молодые лорды, скорее всего, и думать забыли про одинокую старую женщину, сидящую у себя в крохотном поместье, а если мы двинемся в этом направлении, то молодые лорды наверняка подумают, что Мот чем-то для нас ценна. Я хочу, чтобы он понял, что некоторые наши сторонники до сих пор умудряются сидеть достаточно тихо, чтобы о них забыли и не рассматривали их как возможных заложников. И я хочу вколотить в него, что не стоит наводить мятежников на эту мысль. И еще я хочу, чтобы Киндрет сосредоточился на этом и не стал прикидывать, нет ли у меня других причин не продвигаться в этом направлении.

— Да, это даст ему материал для размышлений, — отозвался Джель. Он с таким рвением мял подбородок, что у Киртиана невольно промелькнула мысль: уж не собрался ли Джель вылепить его заново? — И у него появится, о чем еще предупредить остальных.

— А у Совета появится новый повод задуматься о волшебниках. И, может, даже появится причина приказать мне тянуть волынку, пока им не удастся вывести из-под Удара всех, кто им нужен. — Киртиан взглянул на округлившиеся глаза Джеля и кивнул:

— Ага, ты понял. Знаешь, мне и в голову не приходило, что я когда-нибудь буду изыскивать способ заставить Киндрета отозвать наши войска обратно, а ведь на данный момент, пожалуй, это наилучшая стратегия.

Перенапряженные мышцы шеи заныли, и Киртиан принялся их растирать. Ему сейчас для полноты счастья только головной боли не хватает!

— И еще я никогда бы не подумал, что это будет так сложно, — грустно произнес Киртиан — так, в пространств во. — Если бы я только знал…

— Если бы ты даже знал, ты все равно не смог бы от этого увернуться, — напрямик заявил Джель. — Киндрет хотел тебя заполучить, а Киндрет всегда добивается своего.

Сказать на это было нечего, и Джель прекрасно это знал. Киртиан лишь покачал головой и скривился — невзирая на все его надежды, голова таки начинала болеть.

Он включил телесон печатью Киндрета — поместил ее в небольшое круглое углубление в правом верхнем углу устройства, рассчитанное как раз на подобные печати, прикосновением и ключевым словом привел заклинание в действие. Как он и ожидал, на том конце оказался не сам Киндрет, а один из многочисленных вассалов великого лорда.

Скромно одетый эльфийский лорд спокойно, выжидающе посмотрел на Киртиана.

— Не были бы вы так любезны связаться с лордом Киндретом? — вежливо обратился к нему Киртиан. — Пожалуйста, передайте ему, что, на мой взгляд, нам надо пересмотреть наш план ведения боевых действий.

Он сжато и четко изложил предлагаемые изменения и причины, заставившие его прийти к такому решению. Вассал все записал, время от времени останавливаясь и вежливо прося Киртиана повторить или уточнить свою мысль.

На Киртиана это произвело приятное впечатление; за то время, что он принял командование, он явно успел надоесть большинству прихлебателей Киндрета — но этот был не таков.

— Я постараюсь как можно скорее связаться с лордом Киндретом, лорд Киртиан, — все так же спокойно сказал вассал. — Лорд Киндрет дал всем понять, что желает, дабы ваши доклады прежде всего передавали ему, и мне ведено беспокоить его в любое время, даже во время сна, если, на ваш взгляд, дело не будет терпеть отлагательств.

«Однако!»

Киртиан слегка сощурился.

— Нет, оно не настолько неотложное. Мы все равно пока что движемся по территории, которую молодые лорды покинули самое меньшее два дня назад. Но мне хотелось бы услышать его мнение до того, как мы завтра снимемся со стоянки и выступим в путь.

Вассал сдержанно поклонился.

— Я постараюсь добиться, чтобы он ознакомился с вашим докладом и связался с вами в течение ближайшего часа, лорд Киртиан.

Экран телесона снова погас, и Джель, благоразумно стоявший все это время вне зоны видимости, хмыкнул.

— Похоже, Киртиан, тебя начинают высоко ценить.

— Похоже, — согласился Киртиан и накрыл экран тонкой пластиной зачарованной бронзы, вставив ее в щель поверх стекла, чтобы не включить телесон случайно, по оплошности. Если кто-нибудь — авось это будет лорд Киндрет — захочет связаться с Киртианом, когда экран закрыт, сама пластина засветится и начнет издавать приятный негромкий звон, чтобы привлечь внимание хозяина. Киртиан всегда закрывал телесон подобным образом; существовала вполне реальная возможность, что кто-нибудь, заполучив ключ, будет со стороны включать экран и шпионить за ним А делать дубликаты ключей умели даже самые слабые маги.

Когда пластина оказалась на законном месте, Киртиан повернулся к Джелю.

— А ведь интересно, а? — сказал он. — Ты ведь тоже думаешь о том же, о чем и я?

— О том, что и статус лорда Киндрета возрастает — и как раз именно благодаря твоим нынешним действиям? — уточнил Джель. Киртиан кивнул. Джель поджал губы. — Если это и вправду так, он потребует, чтобы ты продвигался к поместью Мот, невзирая ни на что.

— Тогда мы придумаем другой план. — Чем больше Киртиан об этом размышлял, тем меньше ему хотелось давить на молодых лордов, занимающих поместье, некогда принадлежавшее мужу Мот. — Мы подсунем им более соблазнительную победу. Не какую-нибудь гипотетическую вероятность, а что-нибудь вполне реальное и осязаемое.

— Дерьмо собачье, — недовольно пробурчал Джель. — Да уж, ты умеешь поставить задачку. Ладно, тогда я разошлю разведчиков. Может, они отыщут какую-нибудь вкусненькую наживку.

И он вышел из палатки на поиски разведчиков. Разведчики, как и все прочие, к этому моменту успели рассесться вокруг своего костра, и их вовсе не радовала перспектива снова куда-то нестись. Все разведчики, естественно, были эльфийскими лордами — предыдущий командующий слишком мало доверял людям, чтобы позволить им разгуливать без присмотра, а Киртиан вовсе не стремился лишний раз рисковать своими людьми. Все они владели магией лишь по самому минимуму и считались лордами лишь в силу своей эльфийской крови. В мире великих лордов для них места не было, кроме как в качестве надсмотрщиков или поставщиков невест. А поскольку ценности они не представляли, с ними зачастую обращались даже хуже, чем с ценными рабами — скажем, с теми же наложницами или искусными гладиаторами.

Киртиан же с самого начала стал обращаться с ними уважительно и в результате и сам постепенно завоевал их привязанность. Они даже признали Джеля заместителем Киртиана — вот уж чего ни один великий лорд никогда бы не сделал! Киртиану стоило немало усилий не показывать, как ему жаль этих бедолаг, но все-таки он старался скрывать свои чувства. В длинной истории эльфов в этом мире их судьба была самой печальной — после судьбы порабощенных людей.

Тихое позванивание бронзовой пластины у самого его локтя оторвало Киртиана от размышлений, и он поспешно открыл экран.

На этот раз на него смотрело красивое, чеканное лицо самого лорда Киндрета. Киртиан коротко отсалютовал.

— Хротеран передал мне ваш доклад и изложил ваши доводы, — с ходу заявил Киндрет. — Первой моей мыслью было, что эти щенки не посмеют угрожать эльфийскому лорду или леди, но… — он неприятно хохотнул, — потом мне подумалось, что они уже это посмели.

— Ну да, — отозвался Киртиан. — По правде говоря, нам неизвестно, действительно ли все меньшие лорды, находившиеся в захваченных поместьях, были убиты людьми, или молодые лорды тоже приложили к этому руку. И у нас нет возможности это выяснить. Они ведь ни за что в этом не сознаются, ибо знают, какое жестокое наказание их ждет в случае разгрома.

Киндрет улыбнулся, но в улыбке его не было ни капли веселья.

— Для столь юных лет вы выказываете просто поразительный здравый смысл. До этого послания я все-таки подозревал, что вам присущ некоторый идеализм.

— Мой лорд, я изучал нашу историю от дней Эвелона и понял, что честь — штука дорогая и не каждому по карману, — бесцветным тоном произнес Киртиан. — Все преимущества на нашей стороне, и потому мы можем позволить себе некоторое благородство. Мятежники же не могут, и, скорее всего, они не воспользовались имеющейся у них возможностью исключительно потому, что не додумались до нее. — Он сделал паузу, потом рассудительно добавил:

— Боюсь, мне пока что не удалось заметить в их тактике особого воображения. И мне вовсе не хотелось бы подкидывать им идеи, до которых они не дошли своим умом.

— Неплохо сказано. Хорошо, я справлюсь с Советом.

А вы продолжайте в том же духе, — Киндрет снова хохотнул, но на этот раз в его смехе послышался отголосок веселья. — Судя по их последним действиям, не исключено, что эти щенки впадут в панику и примутся при вашем приближении попросту разбегаться изо всех укреплений. Ладно, держите меня в курсе.

— Слушаюсь, мой лорд, — сказал Киртиан, но великий лорд уже прервал заклинание, а вместе с ним и связь. Теперь в экране телесона виднелось лишь отражение самого Киртиана.

***

Потрясающую новость о том, что войска Киртиана внезапно свернули в сторону, даже не попытавшись захватить здешние укрепления, принесли не молодые лорды, засевшие в бывшем поместье Мот, а ее люди. Некоторое время назад Мот разослала самых сообразительных своих «мальчиков» следить за армией. И вот на рассвете один из них вернулся и сообщил, что утром армия снялась с места и пошла перпендикулярно своему прежнему маршруту.

Разведчики Мот были не просто умны — четверо из них владели людской магией и способны были подслушивать мысли окружающих. А потому, когда им удавалось подобраться поближе, они способны были узнавать все, что знали рядовые бойцы и даже некоторые офицеры — воистину, бесценный дар.

Теперь армия предположительно направилась к тренировочному лагерю — молодые лорды собрали туда гладиаторов и пытались переучить их на солдат.

— Матушка, они просто взяли да и повернули, — сообщил Мот загорелый, крепко сбитый парень, пока Мот продолжала подкладывать ему еду. «Мальчики» имели обыкновение, выбравшись во внешний мир, напрочь забывать о еде и питье, а потому по возвращении умирали от голода и готовы были выпить озеро. — Такое впечатление, что они прошлой ночью получили другой приказ.

Леди Мот немного подумала над этими новостями, потом приняла решение.

— Лазен, как ты думаешь, за какое время я смогу нагнать армию, если взять хорошего коня? — поинтересовалась она. Парень уставился на нее. В карих глазах постепенно проступило понимание; он задумчиво нахмурился и сделался похож на встревоженного гончего пса.

Лазен знал леди Мот — слишком хорошо знал, чтобы пытаться ее отговаривать. Ему не нужно было читать ее мысли, чтобы понять, что она задумала — впрочем, если бы он пожелал, то мог бы и прочесть, поскольку именно Лазен был одним из четырех местных уроженцев, обладающих магической силой.

«Мог бы, но не станет. Мальчики считают, что читать мысли друзей без разрешения невежливо. Малышу, наверное, такое и в голову не придет — разве что от этого будет зависеть жизнь, моя или его».

— Вы сможете нагнать их к закату, — медленно произнес Лазен. — Дело в другом: сможете ли вы пройти через всю армию, чтобы добраться до лорда Киртиана, и вернуться потом к нам?

На лице парня промелькнула тень страха, и Мот поспешила успокоить его, а потом уж ответить на заданный вопрос.

— Нет, мальчик мой, я вовсе не собираюсь вас бросать, — с нежностью произнесла Мот и легонько хлопнула парня книгой по плечу — в порицание. — Вот уж чего-чего, а этого ты можешь не опасаться. Вы — моя семья, и другой семьи мне не нужно. Я просто хочу поговорить с Киртианом, только и всего. У меня такое впечатление, что если мне удастся с ним поговорить, это пойдет всем нам на пользу.

Лазен недоверчиво посмотрел на Мот. Мот улыбнулась.

— Матушка, это главнокомандующий, а не один из молодых лордов.

— Ну, во-первых, мальчик мой, он ничуть не старше молодых лордов. А во-вторых, если ты думаешь, что это я хорошо обращаюсь со своими людьми, тебе нужно сперва поглядеть на него! В этом я ручаюсь.

Лазен медленно кивнул. Мот нечасто за кого-то ручалась, и все ее люди знали, что старая леди дает слово лишь тогда, когда абсолютно уверена, что сможет его сдержать.

Лицо его немного прояснилось.

— Что же касается того, как мне пробраться туда и обратно, — Мот хмыкнула, — об этом тоже можешь не беспокоиться. Поскольку там нет других эльфийских лордов, которых пришлось бы одурачивать, я могу там бродить, сколько мне заблагорассудится.

— Тогда я велю, чтобы оседлали Звезду. И сам поеду с вами, — заявил Лазен, и по его голосу Мот поняла, что парень уперся не хуже ее самой.

Она молча кивнула, соглашаясь с его условиями, и отправилась наверх, чтобы рассказать Виридине о своих планах и сменить платье на какой-нибудь более подходящий наряд.

Когда Мот, одетая в штаны и тунику из коричневой замши, спустилась вниз, Лазен уже ждал у дверей конюшни. Он держал в поводу Звезду и еще одну лошадь. Звезду прозвали так не за красоту (на самом деле кобыла была тощей, словно палка, да еще и отличалась совершенно уродливой мастью цвета раскисшей дороги), а за скорость — она была стремительной, словно падающая звезда. Звезда идеально подходила для нынешней поездки: темная масть делала ее невидимой в ночи, а Мот специально подобрала такой наряд, чтобы не выделяться. Лазен же выбрал себе еще одного темного и быстрого коня, единоутробного брата Звезды, и тоже переоделся в темно-серую тунику и штаны, чтобы сливаться с темнотой.

Лазен обладал еще одним качеством, неоценимым для проводника и охранника: он владел той разновидностью человеческой магии, что давала возможность мысленного общения. Никто не смог бы подобраться к нему незамеченным — а они с легкостью обойдут армейских разведчиков и часовых. «А эти идиоты, эльфийские лорды, постоянно забывают об этой маленькой подробности, — мрачно подумала Мот, усаживаясь на коня. Движения ее были немного скованными. — Человеческая магия позволяет людям заблаговременно узнавать о приближении врагов».

Поездка была долгой и тяжелой, даже для Мот, которая привыкла ежедневно объезжать границы поместья. Они останавливались лишь затем, чтобы дать лошадям отдохнуть, напиться и перехватить пригоршню овса. После захода солнца они увидели с вершины холма костры армии Киртиана — странные желтые звезды, мерцающие на склоне противоположного холма.

Лазен оглядел лагерь.

— Пароль — «прекрасная атласная овца», — сказал он, немного помолчав.

— Точно «овца»? — в замешательстве переспросила Мот. — Не какая-нибудь «простыня» или «покрывало»?

— Точно «овца», — отозвался Лазен. — Они нарочно сочиняют нелепицу — считают, что так безопаснее.

Мот спешилась. Она не стала приказывать Лазену спрятаться и присмотреть за лошадями, пока она будет отсутствовать — парень и сам все понимал. Он растворился в темноте, а Мот принялась трудиться над собой.

Она и сама по себе была худой и сухопарой, как многие люди-мужчины, а свободная туника скрывала фигуру.

Длинные волосы уже были собраны на затылке и упрятаны под шляпу, так что Мот оставалось лишь чуть-чуть изменить внешность, чтобы с легкостью сойти за раба — скруглить уши и сделать кожу да глаза потемнее. После этого достаточно будет опустить голову, и никто не поймет, кто она такая на самом деле.

В конце концов, ведь магия эльфийских женщин к этому и сводилась — к мелким изменениям…

Одна беда — процедура оказалась весьма болезненной.

Когда Мот принялась скруглять кончики ушей, уши стало жечь, будто Мот окунула их в кипящую воду; чтобы не вскрикнуть, Мот прикусила губу до крови. Затем настала очередь глаз. Изменять цвет было гораздо проще и почти не больно.

Справившись с маскировкой. Мот припомнила указания Лазена, которые тот выдал торопливым шепотом, прежде чем исчезнуть, и направилась к лагерю. Благодаря Лазену, разузнавшему пароль, она преспокойно миновала часовых. Никто не обращал на нее внимания.

Добравшись до самой стоянки, Мот принялась выискивать в мерцающем свете костров и факелов что-нибудь такое, что помогло бы ей пробраться в глубь лагеря, а то и вовсе в палатку Киртиана. Ей удалось стащить сперва поднос, потом тарелку, потом грубо вырезанную деревянную кружку. Толики магии хватило, чтобы посуда засеребрилась. Вода приобрела розовый оттенок вина, а пара деревяшек превратилась в мясо, сыр и хлеб — во всяком случае, на вид. Последним штрихом стал пучок сорняков, превращенный в аппетитные пряные травы. Все это выглядело съедобным (хотя и не являлось таковым), но почти не выбивалось за пределы обычного солдатского рациона. Мот знала своего племянника и знала, чем он станет питаться в подобных обстоятельствах. И ей вовсе не хотелось, чтобы ее на скорую руку состряпанный пропуск отобрал слуга какого-нибудь менее значительного лорда, решивший, что все это выглядит достаточно аппетитно, чтобы порадовать его хозяина.

К этому моменту Мот уже подобралась к офицерским палаткам. Ага, вон та, побольше, — явно Киртиана. У входа стояли часовые, но ноша Мот так явственно указывала на цель ее появления, что часовые лишь бегло осмотрели ее, проверяя, нет ли оружия, и приподняли полог.

Киртиан и его неразлучная тень, Джель, склонились над картами, не обращая внимания ни на что вокруг. Мот кашлянула, дабы дать знать о своем присутствии.

Увлеченные своей задачей военачальники не то что не обернулись — они даже не вздрогнули.

— Мы знаем, что ты здесь, — раздраженно отозвался Джель, чем порадовал Мот. А то она уже забеспокоилась: неужто всякий, кому только заблагорассудится, сможет так легко и беспрепятственно добраться до ее племянника? — Поставь, чего принес, и проваливай.

— Это так-то ты разговариваешь с тетей своего лорда? — поинтересовалась Мот достаточно громко, чтобы они ее услышали, но не настолько громко, чтобы эти слова донеслись до стоящих снаружи часовых.

Вот теперь Джель с Киртианом подскочили и обернулись — с таким потрясенным видом, что Мот, не сдержавшись, рассмеялась.

— Мот?! Мот, это вы? — пискнул Киртиан.

— Никак, мальчик мой, у тебя только сейчас начал ломаться голос? — с усмешкой поинтересовалась Мот, ставя на пол свою несъедобную ношу. — Я всегда знала, что ты медленно растешь, но, право, это уже чересчур.

***

— Вот так вот обстоят дела, — закончил свой рассказ Киртиан. Внезапное появление тети — да еще и замаскированной под раба-человека! — изрядно его потрясло. Впрочем, потрясение было приятным. — И, честно признаться, я сейчас изо всех сил стараюсь придумать какой-нибудь повод, чтобы не спасать вас.

Они с Мот так долго говорили без умолку, что оба охрипли, и, невзирая на потрясение, Киртиан так обрадовался тете, как не радовался еще никогда в жизни.

— Ну что ж, — задумчиво протянула Мот. — Думаю, и ты понимаешь, почему я не жажду, чтобы меня спасали.

Эти молодые мятежники, может, и не лучший выход из ситуации, но они уж точно куда лучше, чем их отцы.

Киртиан потянулся к кувшину с напитком, который Мот соорудила из обычной воды при помощи пригоршни цветов и капли магии, и налил по чашке себе и тете. Чем бы там ни был этот напиток, но горло он смягчал не хуже чая с медом.

— Я просто не знаю, что мне делать, — сознался Киртиан. — Я не могу отказаться от командования армией — ведь тогда эта резня продолжится. Люди будут убивать людей. А так мне хотя бы удается свести кровопролитие к минимуму. Но мама думает, что, если я разобью молодых лордов, Совет тут же пожелает повернуть оружие против волшебников, невзирая на заключенный договор.

— Твоя мать совершенно права, — скривившись, мрачно произнесла Мот. — Не родился еще такой великий лорд, который станет соблюдать договор, если его выгоднее нарушить. Никогда не забывай об этом. У них нет понятия чести. Твой кузен всего лишь действует чуть более откровенно, чем прочие. Будь он чуть более умелым интриганом, он уже давным-давно заполучил бы твое поместье.

Киртиан лишь покачал головой. С того момента, как он принял командование, ему не раз уже приходилось сталкиваться с двуличием своих соплеменников, и все же он никак не мог к этому привыкнуть. Ну к чему все эти бесконечные хитрости, уловки и интриги? Мир так велик — в нем хватит места для всех!

Очевидно, великие лорды считали, что не хватит.

Правда, язвительные гримасы Джеля и его ехидные замечания явственно показывали, что Джель, в отличие от Киртиана, далеко не так наивен. И, если хорошенько подумать, леди Лидиэль тоже отнюдь не наивна.

— Слушайте, — сказал Джель, отвлекая Киртиана от размышлений, — нам нужен план. И я, пожалуй, кое-что придумал, но тут все будет зависеть от того, сумеет ли Мот как следует припугнуть своих ручных мятежников.

Он перевел взгляд на Мот:

— Вы как, сумеете?

— Это в зависимости от того, как будет действовать ваша армия, — ушла от ответа Мот. — Ну, так что за план?

— Вы можете пробраться в этот учебный лагерь. Я так думаю, гладиаторы поверят вашим людям: бойцы, как правило, доверяют бойцам. В общем, нужно, чтобы они вас выслушали и согласились сделать то, что вы скажете.

Мот улыбнулась.

— Это дело нехитрое, — заявила она с чрезвычайно довольным видом. — Я могу обезвредить их ошейники. На это у меня железа хватит. Мы тут малость поэкспериментировали… В общем, достаточно сделать тоненькую железную пластинку и завернуть в нее замок вместе с бериллом, и готово — ошейник можно снять без малейшего вреда для человека. Я всегда ношу с собой несколько таких пластинок — так, на всякий случай.

— Ха! — до чрезвычайности довольный Джель грохнул кулаком по столу. — Здорово! Значит, так: скажите им, что, если они, когда мы атакуем, не станут драться, а кинутся врассыпную, мы откроем для них проход в наших рядах и дадим им удрать в лес, а потом возьмем их к себе.

Киртиан тут же сообразил, что имеет в виду Джель.

У них уже образовался костяк из бойцов, обученных Джелем и преданных Киртиану. Если же, предположим, лорд Киндрет будет наблюдать за боем при помощи магии, он увидит лишь, что вражеские гладиаторы разбиты и разбегаются, только и всего. Киртиан догадался, что еще намерен предложить Джель.

— Потом, — подхватил он, — вы. Мот, придете к своим мятежникам и предложите им рассредоточиться и оставить поместья. Пусть уходят в холмы — небольшими группами, чтобы их не схватили, — и начинают партизанскую войну.

Мот на минутку задумалась. Потом лицо ее осветила улыбка.

— Ага, ясно! Я припугну молодняк, рассказав им, что своими глазами видела разгром их лучших войск, и втолкую им, что в открытом столкновении им не победить.

Они бросят поместья — по крайней мере, те, у которых до сих пор имеются законные наследники из числа великих лордов. А это уже половина того, что желают их отцы. Я же позволю, чтобы меня «спасли», и буду служить им глазами и ушами во вражеском стане. А ты сможешь обустраивать все по своему разумению. У тебя по-прежнему будет на руках война в виде беспрестанных мелких стычек, причем такая война, которой конца-краю не видно. — Улыбка Мот сделалась еще шире. — Я даже могу предложить вожакам и еще кое-кому спрятаться в моих владениях, и пускай ведут борьбу оттуда.

Киртиан почтительно поклонился тете:

«Ей бы генералом быть!»

— А это означает, что великие лорды не смогут послать меня против волшебников. Во всяком случае, в ближайшем будущем.

Тут он задумался над следующим шагом.

— В общем, так мы сможем потянуть время, а там я что-нибудь придумаю.

Леди Мот насмешливо рассмеялась:

— А я получу обратно поместье моего мужа. Вполне приличная взятка за соучастие, а, мальчик мой?

— Ну должны же вы что-то выиграть от этой сделки, моя леди, — возразил Киртиан.

Мот покачала головой.

— Пожалуй, это должно сработать, — счел нужным высказаться Джель. — А что, мне нравится. И надо будет дней через двадцать опять собраться вместе, решить, что делать дальше.

Леди Мот встала.

— Мне пора идти. Мальчик мой, когда у тебя выдастся свободное время, найди повод заглянуть ко мне в поместье — я разыскала в библиотеке кое-что любопытное, и, думаю, тебя это тоже заинтересует.

Она не стала затягивать прощание. Леди Мот вообще была не из тех, кто тянет время и теряет его впустую. Она обняла Киртиана, коротко отсалютовала Джелю, выскользнула из палатки и зашагала туда, где ее ждал Лазен.

Джель двинулся следом, дабы убедиться, что она благополучно минует часовых. Пока он отсутствовал, Киртиан свернул карты, навел порядок в палатке и снял с телесона бронзовую пластинку. Ему хотелось немедленно, по горячим следам обсудить произошедшее с леди Лидиэлью.

Правда, их могли «подслушать», но ради такого случая стоило рискнуть. Тем более что сейчас, благодаря неурочному времени, риск даже уменьшался.

Лидиэль молча выслушала короткий доклад сына. Глаза ее сияли радостью.

— Будь это кто-то другой, а не Мот, я бы сказала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сказала она, когда Киртиан смолк. — Но это Мот, и, честно говоря, чего-то в этом роде и следовало от нее ожидать. Ну, что ж, посмотрим, что она натворит теперь, когда она научилась нейтрализовывать заклятия ошейников и снимать их, не причиняя вреда людям!

— Кстати, очень полезная информация, — пробормотал Киртиан, размышляя вслух. — Только надо бы обучить этому кого-нибудь из людей. Мне как-то не хочется схлопотать по голове или от самого металла, или от магической отдачи. Мама, а как бы мне добиться, чтобы лорд Киндрет не заподозрил неладное, когда все сопротивление внезапно сойдет на нет?

— Ты же будешь устраивать постановочное сражение с их бывшими гладиаторами? Ну вот устрой заодно во время него большую заварушку, — мгновенно откликнулась Лидиэль. — Мы с тобой создадим Врата и перебросим туда всех наших людей, умеющих сражаться. Они изобразят рабов молодых лордов, построятся, а потом строй сломается и они разбегутся кто куда, а потом через Врата вернутся домой. А ты сможешь продемонстрировать Киндрету, что одержал убедительную победу.

— Врата? А я смогу? — с сомнением переспросил Киртиан. — Мне сил хватит?

— Самому — нет. Но вспомни — ты же нашел способ объединять силы, — напомнила Лидиэль. — У тебя есть еще я и остальные наши эльфы, а вместе мы с этим справимся.

Киртан кивнул, почувствовав себя немного увереннее.

— Может, мне следует пригласить лорда Киндрета, чтобы он на это полюбовался?

— Пусть любуется издалека, — отрезала Лидиэль. — Вместе с Советом. В зале Совета стоит большой телесоновый экран. Наверное, они им не пользовались со времени той кошмарной катастрофы с лордом Дираном.

— А поскольку я сам буду выбирать, где установить телесон-передатчик, они увидят только то, что я захочу им показать. — Возникающий расклад нравился Киртиану все больше и больше. — Все эти великие лорды будут толпиться вокруг экрана и не заметят Врата…

— Они бы в любом случае не заметили, — уверенно заявила Лидиэль. — Врата — очень шумная вещь, но они не ждут их появления. И кроме того, они ведь будут очень далеко. А чтобы догадаться, чтопроисходит, надо чего-то в этом роде ожидать.

— Ну, я на всякий случай прикрою Врата несколькими стрелами-молниями, — решил Киртиан. — Как раз этого они вполне будут ожидать. Ма, а ведь похоже, это должно сработать…

— Я и не сомневалась, что ты найдешь выход, — спокойно отозвалась Лидиэль.

Они попрощались. Киртиан накрыл экран бронзовой пластинкой и принялся с нетерпением ожидать возвращения Джеля, чтобы сразу же взяться за разработку недостающих деталей плана.

Впервые с того самого момента, как он принял командование армией великих лордов, у Киртиана появилась надежда, что ему удастся спасти не только своих людей, но и всех, кто оказался втянут в эти события. Ну или почти всех. А поскольку это превышало самые смелые его чаяния, Киртиан чувствовал себя так, будто в одиночку осушил целую бутылку игристого вина.

«Что ж, будем надеяться, что все это не развеется так же быстро, как опьянение!»

Глава 18

«А ведь лорд Киртиан даже не догадывается, насколько остер слух тех, кто сидит у его палатки, — весело подумал Кеман, когда Киртиан закончил второй за день разговор с леди Лидиэлью. — Что, эльфийский лорд, не удалось тебе засечь дракона у собственных дверей?»

Этим драконом, конечно же, был сам Кеман, приемный брат Шаны. А вторым была Дора; она составила компанию Кеману в этой шпионской авантюре, хотя ее Логово даже не подозревало о присутствии в этом мире других драконов, пока Дора не встретилась с Кеманом. Драконы с их способностью превращаться во все, что им заблагорассудится, были незаменимы для разведки среди эльфов, ибо эльфы способны были раскусить любую маскировку, созданную при помощи иллюзий. Несмотря на то, что в истинном своем облике Кеман был раз в сорок-пятьдесят крупнее самого крупного и рослого мужчины-человека (или эльфа), драконья способность перемещать часть своего веса в некое загадочное место, именуемое «Вовне», позволяло ему прикинуться кем угодно, вплоть до маленького ребенка.

Они с Дорой превратились в людей-бойцов и пробрались в армию великих лордов сразу же после того, как стало ясно, что новый командующий настолько же талантлив, насколько предыдущий был бездарен. Когда они только-только взялись по просьбе Шаны за это дело, они пробирались в поместья разных великих лордов в обличьях рабов: ни один великий лорд никогда не обращал внимания на людей до тех пор, пока те выполняли его распоряжения и пока в них не чувствовалась понятная эльфам магия. Они как раз находились в поместье лорда Киндрета под видом двух пажей, когда туда пришло известие о первой победе лорда Киртиана. Ну, а там им уже не составило никакого труда затесаться в отряд бойцов, которых Киндрет отправил в армию в качестве подкрепления.

Во всем этом была лишь одна сложность: им частенько приходилось удирать по ночам на охоту, ибо драконам требуется куда больше еды, чем людям. Впрочем, даже это не создавало таких уж ужасных затруднений. И Кеман с Дорой сообщали Шане обо всех действиях нового командующего. Правда, Кеман далеко не сразу привык к нынешнему внешнему облику своей напарницы: он видел перед собой угрюмого, мускулистого, начинающего седеть мужчину, а слышал при этом мысленный голос Доры, и от этого Кеману становилось как-то не по себе. А кроме того, в этих обличьях они даже не могли дружески прикасаться друг к другу, что было доступно тем же пажам. И лишь когда они отправлялись полетать, Кеману удавалось поухаживать за Дорой так, как она того заслуживала.

Нет, Кеман и Дора не несли стражу у входа в палатку лорда Киртиана — на это место допускались лишь несколько человек, которых сержант Джель проверил лично и счел достойными доверия. А кроме того, хотя оба дракона и выглядели в точности как люди-бойцы, они совершенно не умели обращаться с людским оружием. Навыки вместе с телом не возникают. Увы. Потому они даже не совались в число добровольцев, когда шел отбор этих стражников. Они тихо, смирно охраняли повозки с имуществом прочих эльфийских лордов, офицеров, отданных в подчинение Киртиану. Это имущество вот уж много дней как не распаковывалось, к изрядному недовольству своих владельцев, поскольку армия шла быстрым маршем, и на коротких привалах просто некогда было обустраиваться со всем возможным комфортом.

Хорошо, что темнота позволяла скрыть нетерпение — а то Кеман едва удерживал себя в руках. Они уже некоторое время назад уразумели, что лорд Киртиан отличается от предыдущего командующего, лорда Левелиса, не только большей компетентностью в вопросах военного искусства.

Чего стоил один только его метод тренировки! Впервые люди-рабы, назначенные «бойцами», получали возможность пройти через период обучения, не убившись и не покалечившись.

Уже одного этого хватило, чтобы рядовые забурлили, словно вскипевший котел с похлебкой, но вскоре появились и другие добрые вести. Ходившие среди рядовых слухи подтвердились: лорд Киртиан вправду заботился о людях-солдатах и вовсе не собирался, в отличие от своего предшественника, бездумно бросать их в мясорубку. Но лишь сегодня Кеман с Дорой осознали, насколько же сильно он отличается в своем отношении к людям от других эльфийских лордов!

Похоже, леди Мот и покойный лорд Валин были не единственными в своем народе, кто не воспринимал людей как разновидность имущества, как существа, по самой своей природе предназначенные для того, чтобы служить эльфам-господам и исполнять малейшую их прихоть. Даже мятежные молодые лорды, судя по всему, жалели, что у них так мало магической силы — люди, очутившиеся в их власти, могли не бояться ужасных кар, причиненных одной лишь силой магии, но они все равно оставались рабами, и обращались с ними, как с рабами. А вот лорд Киртиан был иным. Он даже в заместители себе выбрал человека, чем лишь усилил недовольство эльфов-офицеров.

«Интересно, что скажет Шана, когда услышит об этом?» — подумал Кеман, сдерживаясь из последних сил.

Им нужно было дождаться сменщиков, чтобы освободиться с поста, а Кемана терзало нетерпение.

В одном Кеман был уверен твердо: кому-нибудь из волшебников непременно нужно добраться до Киртиана и поговорить с ним. Нельзя пренебрегать такой возможностью.

Из последних двух разговоров стало совершенно ясно, что Киртиан не желает воевать с волшебниками — а если он разобьет молодых лордов, то именно это ему и светит.

А ведь он, если так глянуть, вполне способен разыскать волшебников и победить их в бою. В прошлый раз их спасло только то, что эльфийские лорды воевали с волшебниками в основном при помощи магии — точно так же, как и сами волшебники. Проблема заключалась в том, что теперь защита волшебников строилась прежде всего на использовании железа — и она, конечно, работала отлично, только вот заодно еще и не давала использовать магию для нападения. Драконы могли чем-то помочь в этой ситуации, но они были точно так же уязвимы для обычного оружия, как и люди с полукровками. А армия под командованием лорда Киртиана способна с легкостью разгромить любое войско, которое выставят волшебники.

Если, конечно, на помощь волшебникам не придет Железный Народ. А почему они должны приходить на помощь?

Почему они должны ввязываться в драку, если эльфийские лорды не представляют для них никакой угрозы? Они же могут попросту откочевать куда-нибудь на юг. Ну да, их вождь, Железный Жрец Дирик, хорошо относится к Шане и ее друзьям, но он — человек практичный. А если он будет подвергать Железный Народ опасности, причем без всякой выгоды (ну или почти без всякой), то может и лишиться своего поста.

Да, но теперь им известно, что лорд Киртиан не желает сражаться с волшебниками! Правда, его могут поставить в такое положение, что ему просто некуда будет деваться, но, если волшебники втайне заключат с ним союз, лорд Киртиан сможет устроить все таким образом, чтобы казалось, будто он ревностно выполняет приказы Совета. Если, например, ему будет точно известно, где находятся волшебники, он сможет очень старательно и дотошно разыскивать их там, где их нет, — и так до тех пор, пока Совету все это не надоест и они не распустят армию.

А именно это они и сделают, рано или поздно. Особенно если волшебники сумеют подтолкнуть их в нужную сторону. Можно, например, соорудить несколько покинутых, заброшенных лагерей и обставить все так, будто волшебники, выгнанные из своей безопасной Цитадели, просто не смогли выжить в глуши.

Тут мысли Кемана вернулись к старым нытикам. «А ведь именно это с ними и случилось бы, если бы не Шана и драконы!» Каэллах Гвайн и ему подобные не более приспособлены самостоятельно заботиться о себе, чем изнеженные эльфийские лорды — если этих лордов лишить магических сил. Значит, так: сооружаем несколько заброшенных «поселений», глинобитные хибарки с рухнувшими крышами и разваливающимися стенами, разбрасываем кое-где кости, наводим на эти «поселения» лорда Киртиана, и готово — эльфы убеждены, что даже если какие-то одиночки-полукровки и исхитрились выжить, они того не стоят, чтобы гоняться за ними по глухомани.

«А потом, — подумал Кеман, — когда угроза минует, возможно, мы даже сможем потихоньку, втайне торговать с лордом Киртианом, покупать у него всякие нужные вещи». Хотя Кеману нравился Дирик с его Железным Народом и люди из торговых кланов, ему очень не нравилось, что волшебники попадают в зависимость от чужих людей (у которых, в конце концов, имеются какие-то свои интересы) — поскольку они не могут иным путем получать некоторые необходимые вещи. Кеман не забыл, как однажды Железные Люди держали в плену его, Шану, Меро и Отца-Дракона. Конечно, тогда Железный Жрец Дирик почти полностью потерял власть над племенем — но кто сказал, что это не может повториться? Кеман предпочел бы, чтобы у его друзей и приемной сестры была лишняя возможность подстраховаться.

Прежде волшебники просто воровали все, что им было нужно, из торговых караванов эльфийских лордов. Но когда до эльфов дошло, что волшебники до сих пор существуют и что это они таскают их имущество, с воровством Пришлось прекращать. Это стало слишком опасно. Да и кроме того, это запрещал тот шаткий договор, что заключили волшебники с эльфийскими лордами. Но волшебники никогда не были ни искусными ремесленниками, ни умелыми земледельцами. Охотники — это пожалуйста. То есть они могли при помощи магии отыскать животное в лесу или в степи, убить его и перенести к себе. На это были способны даже самые неопытные из них. В конце концов, магия — единственный охотник, которого ни один зверь не унюхает. Так что мяса у них было в изобилии. Мясо, шкуры, прекрасные рога единорогов. А вот в земледелии их пределом были скромные огородики. Шана, одна из немногих волшебников, способных переносить живые существа целыми и невредимыми, сумела перенести из старой Цитадели и тамошнее стадо овец. Еще она стащила несколько куриц, заблудившихся в лесу и потому формально уже не являющихся собственностью эльфийских лордов.

Кеман и Каламадеа принесли волшебникам коз и даже лошадей, но земли, на которых полукровки основали свой новый дом, просто не подходили для выращивания зерновых культур.

Что же касается ремесел.., ну, через некоторое время волшебники пообносились, и встал вопрос об одежде, а во всей Цитадели лишь десяток бывших рабов, чистокровных людей, хоть как-то умели прясть и ткать. Гончар был один-единственный. Стеклодува — ни одного. О кузнецах вообще лучше помолчать. Да, у Железного Народа кузнецов было полно — но Железный Народ обосновался на равнине. А кроме того, волшебникам почти нечего было предложить им взамен.

Этой нехваткой искусных мастеровых волшебники на три четверти были обязаны Каэллаху Гвайну и его подпевалам. Ну какой, спрашивается, здравомыслящий дикий человек или даже бывший раб — особенно если он владеет каким-нибудь ремеслом или умеет торговать — захочет селиться рядом с теми, кто считает его существом второго сорта, обязанным служить «высшим» и даже не заикаться о вознаграждении? Те немногочисленные рабы, что сбежали от молодых лордов в начале мятежа и прибились к волшебникам, вскорости ушли вместе с торговцами искать себе другое место для жизни.

«Они ничем не лучше эльфийских лордов!» — подумал Кеман. Надо заметить, мысль эта посещала его далеко не в первый раз.

Правда, пока что у волшебников имелось подспорье — запасы, хранящиеся в старой Цитадели. Во время бегства их не смогли забрать с собой, но каким-то чудом Цитадель осталась нетронутой. По крайней мере, никому не пришло в голову ее разграбить или уничтожить все, что там есть. Шана организовала команду из молодых волшебников и поручила им перенести оттуда все, что только удастся, раздать прежним владельцам или сложить в кладовые их нового дома. Кое-чего теперь было в избытке — в основном того, чем редко пользовались, и того, что нельзя было износить или порвать. Но теперь им требовалось больше — куда больше! — еды и одежды, чем во времена старой Цитадели, когда там жили одни лишь волшебники-полукровки.

Но если им удастся наладить торговлю с настоящим эльфийским поместьем.., что ж, при помощи магии переноса можно будет наладить обмен шкур, мяса, необработанной древесины или даже драгоценных камней и металлов — драконам не составит особого труда извлечь их из земли — на все то, что сейчас приходится добывать у торговцев или у Железного Народа.

«Кеман, не спеши делить шкуру неубитого медведя, — одернул себя молодой дракон. — Доложи-ка сперва обо всем Шане. Пока что главное для нас — договориться с этим Киртианом, чтобы он со своей армией не свалился прямехонько нам на голову!»

Тут явились сменщики, два совсем молодых парня. Их призвали в солдаты из гладиаторов, и выглядели они соответственно: повсюду одни сплошные мускулы, даже между ушами. Они, как полагается, назвали пароль, и Кеман с Дорой, радостно передав оружие сменщикам, побрели вниз по склону, к своему кострищу. Они добились того, что с ними никто особо не общался: не за счет каких-то неприятных выходок, а просто благодаря их нелюдимости и неразговорчивости. Никто с ними не враждовал, но никто и не рвался составить им компанию. Насколько мог судить Кеман, люди, оторванные от своего привычного окружения, нуждались в общении. Если же кто-то держался наособицу, с ним просто не разговаривали, да и все.

Так что Кеман с Дорой сооружали для себя отдельный костерок. Вот и сейчас они молча управились с хозяйственными хлопотами и сходили на полевую кухню за своим пайком, сведя общение с окружающими к междометиям да кивкам. Они вернулись с мисками к своему костерку и принялись молча истреблять поздний ужин — во всяком случае, так это выглядело со стороны.

На самом же деле они все это время вели мысленную беседу. Точнее, они практически успели разделаться со скудной (по драконьим меркам) трапезой, прежде чем беседа перешла от изумленных возгласов типа «нет, ты себе представляешь, что он сказал!» в более конструктивное русло.

— "Как ты думаешь, сегодня ночью Шана постарается с нами связаться? — в конце концов спросила Дора. — Нам надо поскорее рассказать ей обо всем! Если она сумеет как-нибудь перетянуть этого Киртиана на нашу сторону, это же будет здорово!"

Лицо Кемана сохраняло прежнее бесстрастное выражение. Но мысли его искрились весельем.

— "Пожалуй, это именно то, что нам нужно.., то есть то, что нужно Шане", — поправился он.

— "Ну, мы, драконы, теперь уже не можем просто взять и бросить волшебников, что бы там ни твердили некоторые, — весело отозвалась Дора. — Так что союзник среди эльфийских лордов нужен нам всем".

— "Да и кланам торговцев тоже не помешает здоровая конкуренция", — со смешком подумал Кеман. А то его уже начало возмущать отношение торговцев, как-то сразу решивших, что теперь волшебники всецело зависят от их милости. Он здорово опасался, как бы торговцы не разузнали, что Железный Народ превыше всего ценит металл, давший ему имя, и очень в нем нуждается, и не придумали способ поставлять его в значительных количествах. Тогда у Железного Народа совсем не останется причин поддерживать отношения с волшебниками. А вот это уже станет настоящим бедствием — ведь среди самих волшебников бойцов, считай, что и нету.

— "Но если мы перетянем на нашу сторону этого нового командующего, волшебникам и не понадобятся бойцы!" — взволнованно напомнила ему Дора.

— "Но все-таки мне бы не хотелось отказываться от этого союза", — осторожно заметил Кеман. Он взял миски и насыпал туда углей, чтобы сжечь остатки еды — именно так люди обычно очищали свою посуду, если вообще давали себе труд заниматься этим. Даже повара время от времени чистили свои большие котлы именно таким образом.

Особенно в последнее время, когда армия, повинуясь приказам Киртиана, преследовала войско молодых лордов, а потому была в пути от рассвета до заката.

— "Ну, что, ты уже достаточно успокоилась, чтобы помочь мне дотянуться до Шаны?" — поддразнил Дору Кеман, усаживаясь напротив нее.

Ответ Доры переводу не поддавался, но зато был очень экспрессивен. Кеман даже чуть не улыбнулся, позабыв о маскировке. А потом они принялись за дело. Если бы кто-нибудь взглянул на них в этот момент, то увидел бы лишь Двоих усталых мужчин, задремавших у костерка.

***

Шане стоило немалого труда поверить в новости, добытые Кеманом. Когда Кеман упомянул, что лорд Киртиэн разработал план вместе со своей тетей, Мортеной, Шана попросила его подождать минутку и побежала за Лоррином, чтобы тот сам все услышал и подтвердил, можно ли принимать это на веру. Каждая жилка в ее теле дрожала от возбуждения.

Шана промчалась по каменному коридору — рыжие волосы реяли за плечами — в общий зал. Лоррин сидел там с Зедом и еще двумя волшебниками; они учились пользоваться драгоценными камнями для фокусировки и увеличения силы. Это искусство, открытое и освоенное молодыми волшебниками, позволяло им добиваться куда лучших результатов, чем достигали старики. А Каэллах Гвайн и его сторонники отвергли эту магическую технику, даже не потрудившись с нею ознакомиться.

— У Кемана новости! — выдохнула Шана, влетев в зал.

Присутствующие недоуменно уставились на нее. — Лоррин, я хочу знать, что ты обо всем этом думаешь, — если, конечно, ты не очень сильно занят.

— Да-да, конечно. Мы все равно уже собирались заканчивать. — Лоррин встал и с улыбкой передал Зеду корзинку с цыплятами, до этого стоявшую у него на коленях. — Да уж, когда я удирал из дома, чтобы присоединиться к волшебникам, мне бы и в голову не пришло, что я стану воровать цыплят!

— Ха! А ты можешь предложить лучший способ отработать заклинание безопасного перемещения? — парировал Зед. Но на его загорелом лице тоже играла улыбка. — Даже если ты и задавишь парочку цыплят — потеря невелика.

— Но они такие.., такие лапушки! Мне их жалко! — возмутился Лоррин, глядя на желтые пушистые комочки.

Цыплята сонно запищали.

Зед лишь ухмыльнулся.

— Вот тебе и лишний повод не лежать, — заметил он.

— Давай немного пройдемся, — предложила Шана. Неплохой повод уйти подальше от остальных. Ей не хотелось внушать окружающим преждевременные надежды, которые могут и не оправдаться. А на Лоррина можно положиться: он обдумает и взвесит все возможные последствия, а не только самые желательные. Вместе они обсудят все варианты, от самых мрачных до самых обнадеживающих.

«И я еще и поэтому рада, что у меня есть он». Шана так быстро привыкла считать Лоррина своей парой, будто ее заколдовали. Ну как ей было не привыкнуть? Она точно знала, что может на него положиться, что он выполнит любую ее просьбу, — да и вообще сделает все, что нужно, не дожидаясь, пока она попросит.

Они быстро добрались до одного из замаскированных выходов на вершине холма и очутились под звездным небом. Вряд ли кто-то мог бы подслушать их здесь, но Шана на всякий случай предпочла изложить новости мысленно.

Лучше лишний раз не рисковать. Мало ли, всякое бывает.

«А со старых нытиков вполне станется приставить кого-нибудь шпионить за нами, — негодующе подумала Шана. — А так к тому времени, когда они заподозрят, что я собираюсь торговать с эльфийским лордом, им уже поздно будет дергаться!»

— "Предки! — воскликнул Лоррин. — Что за потрясающие вести! Вот уж этого я никак не предвидел!"

Пока Шана бегала за Лоррином, Кеман терпеливо ждал. Теперь Шана уселась на валун и, сконцентрировавшись на своем драгоценном камне, восстановила связь.

— "Я привела Лоррина, — сообщила она Кеману, слегка приоткрыв сознание, чтобы Лоррин мог воспринимать слова Кемана. — Ты бы не мог скоренько повторить все еще раз?"

Кеман охотно повторил. Шана чувствовала и все возрастающее волнение Лоррина, и присутствие Доры за тщательно контролируемым потоком мыслей Кемана. Но Лоррин, справившись с первой вспышкой недоверия и энтузиазма, взял себя в руки и молча, не перебивая, выслушал доклад Кемана до конца. Им всем нелегко было поддерживать связь на таком значительном расстоянии, и Шана была признательна Лоррину, что тот сидел тихо, пока они с братом не завершили беседу.

Но у Кемана были кое-какие мысли касательно общего положения дел, и он не преминул ими поделиться, прежде чем разорвал связь.

— "Шана, а почему бы тебе не попросить маму и Каламадеа отыскать для вас железо? Я понимаю, что им потребуется израсходовать слишком много магии, чтобы извлечь его из земли, но это ведь не обязательно. Найти-то они всяко смогут, а вы уже потом придумаете, как его оттуда извлечь. Железный Народ наверняка должен в этом разбираться!"

— "Я спрошу", — отозвалась Шана.

— "Отлично! Чем больше когтей мы наточим, тем лучше", — долетели последние слова Кемана.

— Идея, вообще-то, неплохая, — произнесла вслух Шана, когда на месте мысленной речи Кемана возникла ментальная пустота. Девушка направилась обратно к пещерам, и Лоррин зашагал рядом. — Но мне кажется, драконы не очень-то любят связываться с железом.

— Они и не любят, — согласился Лоррин. — Но ведь Отец-Дракон и твоя приемная мать, Алара, согласятся выполнить почти любую твою просьбу, разве не так?

Шана хмыкнула и скептически произнесла:

— Что-то мне не верится, что это все так просто. Хотя почему бы не попробовать?

— И то так. Вреда не будет, — согласился Лоррин. Он отыскал ладонь Шаны и подбадривающе сжал — честно признаться, ей это было приятно, — и они принялись спускаться по коридорам Цитадели.

Когда они отыскали двух драконов, теснее всего связанных с волшебниками, Шана обратилась к ним с этим вопросом.

Драконы устроили себе настоящие логова — для существа, способного придавать камню и земле любую форму, какую только заблагорассудится, это не представляло особого труда. Сейчас оба дракона сидели в логове у Алары, приняв природный облик и развалившись в пологих углублениях, заполненных мягким песочком — именно так предпочитают отдыхать драконы. Отец-Дракон — настоящее его имя было Каламадеа — конечно, уменьшил свои истинные размеры. Драконы продолжают расти всю жизнь, а Отец-Дракон был очень, очень стар и потому невероятно огромен. Не перемести он часть своего тела Вовне, он просто бы не поместился на этом песчаном ложе, которое Алара готовила для себя.

Но все равно рядом с драконами двое полукровок казались крохотными. Если бы чешуйчатое алое тело Алары было полым изнутри, оно вполне могло бы послужить им хижиной.

— Я думала, что вам нужны драгоценные камни и металлы для торговли, — отозвалась Алара. Судя по покачиванию головы, драконица была сбита с толку. — Потому мы их и искали. Ты же сама нас просила.

Шана скривилась:

— Да знаю… Это было ошибкой с моей стороны. Я думала, что… Тьфу, да на самом деле я не подумала, как следует, даже когда Меро сообщил, до чего Железный Народ разнервничался из-за того, что их кузни остались без металла. Две ошибки кряду. Наверное, если я вообще об этом думала, то решила, что теперь, когда Железные Люди осели на одном месте, они уж как-нибудь и сами отыщут железо. Ну так как, можете вы его найти?

— Ну, скорее да, — пророкотал Каламадеа, приподняв голову с передних лап. — В конце концов, мы же используем магию, чтобы что-нибудь отыскать. А поскольку железо препятствует магии, то его можно отыскать именно по помехам. Нам просто нужно будет сделать несколько кругов над местами наибольшего сосредоточения помех; там и будет жила или руда.

— Правда, мы не сумеем извлечь его из-под земли, как извлекли бы серебро или золото, — печально вздохнула Алара. — А потому, когда мы отыщем железо, вам придется как-то выкапывать его самим. И это будет просто руда, а не аккуратные самородки, которые мы делаем из других металлов.

— О, Предки!.. — в притворном смятении воскликнул Лоррин. — Подумать только — еще один повод увести куда-то из Цитадели крепких, здоровых работников! А кто же будет прислушиваться к жалобам старых нытиков и носиться с их капризами? Того гляди, так они вскоре и вправду научатся убирать за собой!

Шана отметила про себя, что Лоррин относился к Каэллаху Гвайну даже менее терпимо, чем она сама — хотя, если взглянуть со стороны, как он обращается со старым волшебником и его приятелями, так никогда этого и не скажешь. Шана улыбнулась.

— Я с удовольствием возьмусь за лопату, — заявила она. — Особенно если ты возьмешь на себя обязанность управляться со старыми нытиками.

Лоррин застонал и схватился за голову.

— Ох, Шана!.. Ну ладно. Думаю, что втроем — Парт Агон, Денелор и я — мы с ними как-нибудь справимся.

С тех пор, как Парт осознал, какой Каэллах идиот, он стал вести себя гораздо приличнее.

— А Денелор всегда был просто прелесть, — сказала Шана. Она всегда тепло относилась к своему бывшему учителю, наставнику времен ее ученичества.

Каламадеа фыркнул.

— Я бы не стал пользоваться подобным определением, — сказал он. — Но Денелор, несомненно, куда охотнее старается приспособиться к новым условиям и изменить себя, чем прочие старые волшебники. Ну, в таком случае можно сказать, что план у нас есть, хоть какой-то. Алара возьмет себе в помощь еще кого-нибудь и поищет дрянной металл. Когда они найдут что-нибудь неподалеку от поверхности земли, ты, Шана, можешь прихватить с собой несколько помощников покрепче и попробовать там чего-нибудь выкопать. А тем временем Лоррин будет играть роль советника при Парте Эгоне. А Денелор будет ему помогать.

Ну и я тоже.

Услышав последние слова Каламадеа, Шана едва не расхохоталась. Каэллах боялся драконов больше всего на свете, а Каламадеа был самым внушительным в своем племени. Но Каэллах однажды уже пытался покончить со всеми нововведениями молодых волшебников и едва не преуспел в этом, когда Шана отсутствовала в Цитадели. Это случилось тогда, когда они вместе с Каламадеа и Кеманом угодили в плен к Железным Людям. Так что за Каэллахом Гвайном нужен глаз да глаз.

— Необходимо, чтобы кто-нибудь из нас постоянно находился здесь. Или ты, Шана, или я, или Лоррин, — пророкотал Отец-Дракон, вторя мыслям Шаны. — По крайней мере, до той поры, пока Каэллах Гвайн не лопнет от возмущения.

Тут им всем представилась эта картина, и они расхохотались, да так, что в логово приковыляла какая-то старая волшебница, возмущенно высказалась насчет всяких, которые ей спать не дают, и удалилась, что-то бурча себе под нос.

Глава 19

Киртиан сидел на лошади, ежась от стылой предрассветной тьмы. Он привел сюда свои войска к полуночи и расставил их таким образом, словно тут намечалась настоящая битва, а не спектакль, который задумали они с Мот. В конце концов, о том, что это спектакль, знали лишь его собственные люди, находящиеся сейчас в обоих лагерях, люди Мот, Джель да сам Киртиан. Киртиан ни капли не сомневался, что некоторые из его офицеров (а может, и все до единого) доносят обо всем кому-нибудь из великих лордов, а то и нескольким сразу. И он хотел, чтобы на этот раз они донесли о самой впечатляющей победе за всю кампанию, победе полной и окончательной.

Это было бы здорово — если бы он мог присоединиться к своему войску. Чего бы только Киртиан сейчас не отдал за возможность спешиться и встать во главе своих людей! «Ну, на самом деле это было бы здорово исключительно потому, что я точно знаю, что весь этот бой, от начала До конца, распланирован заранее».

Предки, до чего ж холодно! Доспех и стеганый поддоспешник не спасали от промозглой сырости, просачивающейся в каждую щель. На самом деле, от доспеха только становилось хуже. Он не сохранял тепло, а вытягивал его из тела.

А еще на нем оседала роса!

Холодная капля заискрилась на миг прямо перед глазами у Киртиана, потом сорвалась с края шлема и шлепнулась ему на нос.

Этого еще не хватало! Киртиана передернуло. Нелепый, непрактичный, чрезмерно разукрашенный доспех задребезжал.

Конечно же, он никак не мог сойти туда, где ждали сигнала его люди, и присоединиться к ним. Если он это сделает, великие лорды — как ни крути, а хозяева здесь они — привселюдно отчитают его за неосторожность и вопиющее неуважение к своему званию.

Потому Киртиан продолжал торчать здесь, на холме, и руководить издалека. Ему не полагается марать руки личным участием в бою — о нет! Это ниже достоинства командующего, это нанесло бы ущерб авторитету эльфов в целом и Великому Совету в частности — ибо именно Совет возвел его на этот пост.

Но, по крайней мере, Киртиан не обязан просто сидеть сложа руки, наблюдать за происходящим и время от времени отдавать распоряжения. Нужно будет провернуть одно дельце. Эти молодые мятежники, за которых просила Мот, будут отлично видны на поле боя. Несомненно, они наденут те необычные украшения, о которых она рассказывала.

Пока на них эти украшения, мятежники не смогут пустить в ход магию — а впрочем, большинство из них и так не смогли бы этого сделать, поскольку почти лишены магических сил. Но зато украшения защитят их от молний-стрел.

Мятежники хотят продемонстрировать при крупнейшем скоплении зрителей, что их отцы не в силах больше повредить им. По крайней мере, не в силах применить магию им во вред.

«У меня это в голове не укладывается. Ну не укладывается, и все! Нет, умом я понимаю, что многие считают сыновей своей собственностью, своим имуществом, и теперь желают уничтожить взбунтовавшиеся „вещи“ и родить взамен новых сыновей. Умом понимаю, а до сердца не доходит».

Поскольку отцы не знают, что мятежных молодых лордов защищают лишь позолоченные браслеты и ожерелья, а не какая-то новая, неведомая магия, подобная демонстрация заставит Совет хорошенько задуматься.

«Да и ряды мятежников состоят не из одних лишь молодых лордов, хотя их, конечно, больше всего». Мот вкратце обрисовала ему картину. Мягко выражаясь, Киртиан был потрясен. «К мятежу примкнуло довольно много тех, кто числится в лордах лишь потому, что по крови они не люди, тех всеми презираемых эльфов, о которых просто не принято было говорить, эльфов, почти лишенных магии».

Мот познакомила Киртиана с двумя такими заклятыми мятежниками. Они приходились ровесниками лорду Киндрету — а может, и превосходили его годами. «Интересно, а великие лорды догадываются, сколь многие из их подчиненных ненавидят их со всем жаром сердца?»

Впрочем, то, что они неуязвимы для магического оружия, не спасет мятежников. Таков сценарий. Армия Киртиана слишком велика и слишком хорошо организована.

Когда мятежники обратятся в бегство, их войско распадется на отдельные части. Люди Киртиана получили приказ брать как можно больше пленных. Мятежники не питали никаких иллюзий относительно верности своих рабов-бойцов. Когда молодые лорды побегут, их солдаты побросают оружие и сдадутся. Победа Киртиана была неизбежна — и так же хорошо расписана по шагам, как чопорный придворный танец.

Начало светать. Когда Киртиан заставил своего коня подняться на вершину холма — конь слушался, но неохотно, — было намного темнее и почти ничего нельзя было разглядеть. Теперь же небо на востоке посветлело, и Киртиан видел темные силуэты деревьев и кустов. А вдали виднелись квадратные и прямоугольные башни крепости, где ждала намеченная добыча — предположительно, она якобы спала и не ведала о приближении вражеской армии.

«Хорошо, что нам не нужно по правде осаждать эту крепость! Мы бы здесь застряли на несколько месяцев». Обычно перед сражением — или даже перед учениями, которые они с Джелем устраивали дома, в поместье, — у Киртиана ныло под ложечкой и пересыхало во рту, а кожа делалась болезненно чувствительной. Сегодня же ничего этого не наблюдалось и в помине. По правде говоря, Киртиану было откровенно скучно, и он никак не мог дождаться, когда же все закончится. Все равно исход предрешен заранее…

Единственное, что пока неизвестно, — пострадает ли в процессе кто-нибудь из людей Мот, или все-таки удастся этого избежать.

На самом деле, молодые лорды очень удачно выбрали свою мнимую главную цитадель — хотя она и не принадлежала никому из членов Совета. Последнюю пару столетий это было маленькое поместье незначительного эльфийского лорда. Никто из могучих соседей не поглотил его исключительно потому, что этот лорд никогда ни с кем не ссорился, никогда никого не оскорблял и не производил ничего более завлекательного, чем пряности и пряные травы. Это была кропотливая работа, и никто из великих лордов не жаждал с нею возиться. Так что В'траина Илдрена лорда Джеремина, его жену, дочь и рабов оставили в покое.

По крайней мере, вплоть до мятежа. На настоящий момент лорд Илдрен с домочадцами дожидались завершения сражения в одном из городов, обосновавшись в гостинице.

Что ж, тем хуже для него. Речь, в сущности, шла не о нем, а о его поместье. Это было одно из первых укрепленных поместий в здешних краях, и строили его в те времена, когда у людей еще имелись свои армии, и эльфы их все-таки опасались. Затем поместье дополнительно укрепили в начале первой Войны волшебников, превратив его в небольшое, но надежное убежище. По мнению Киртиана, бывший владелец поступил бы куда разумнее, если бы просто заперся в своей крепости, а не удрал в город, чтобы ютиться там в переполненной гостинице.

Но лорд Илдрен предпочел бежать, и мятежники, заняв его поместье, устроили там учебный лагерь для своих людей-бойцов.

А потому это поместье до сих пор не имело особого стратегического значения. Но Киртиан и Мот решили, что оно прекрасно годится на роль штаб-квартиры мятежников. Если убедить всех, что именно здесь цитадель молодых лордов, никто не станет после завершения спектакля искать их в поместье Мот.

Остается надеяться, что никто из членов Совета не задумается, отчего это мятежникам хватило ума выбрать в качестве штаб-квартиры такое надежное укрепление, и при этом хватило глупости выйти и принять бой за его стенами.

Впрочем, великие лорды не привыкли анализировать стратегию врага. До тех пор, пока все идет так, как им угодно, они вряд ли станут слишком пристально присматриваться к ситуации и размышлять, почему все сложилось именно так.

«И именно поэтому они и оказались теперь в столь затруднительном положении!»

Где-то над головой сонно чирикали какие-то птахи.

Они как раз начали просыпаться. Скоро пора начинать наступление.

В тусклой предрассветной синеве начали вырисовываться иссиня-серые тени: округлые силуэты — кусты и деревья, заостренные — скалы, а вон те прямоугольники и квадраты, виднеющиеся в нескольких лигах от холма, — башни поместья.

Стало светлее, хотя рассвет еще не наступил — лишь на востоке медленно разгоралась заря. На стене крепости маячил одинокий часовой. Вот небось хохочут сейчас великие лорды, наблюдающие за этим в телесон. Один-единственный часовой! И ворота нараспашку!

Ворота действительно были открыты, чтобы армия могла без помех выплеснуться наружу. Они это сделают, когда часовой «заметит» авангард вражеских войск, пытающихся скрытно подобраться к крепости, и «поднимет тревогу».

Вдруг далекая фигурка на стене шевельнулась, и послышалось пронзительное пение трубы. Покой раннего утра разлетелся вдребезги, словно стекло на камнях. Из ворот с воплями хлынули бойцы, но для Киртиана их голоса слились в единый неразборчивый гул.

Пора подавать сигнал.

Киртиан привстал на стременах, вскинул правую руку и послал в синевато-серую чашу утреннего неба магическую молнию — не молнию-стрелу, а одну из безвредных молний-иллюзий, которые частенько украшали их вечерние празднества. В воздух взлетел беззвучный фонтан разноцветных искр. Теперь пришел черед его армии; бойцы Киртиана выскакивали из засад, где они пролежали полночи, и бесшумно неслись вперед, словно армия призраков…

Но они недолго помалкивали; в конце концов, нельзя так много требовать от живого существа из плоти и крови.

На середине холма у них то ли нервы не выдержали, то ли возбуждение взяло верх, но из сотен глоток одновременно вырвался боевой клич. Земля под копытами лошади Киртиана содрогнулась, и перепуганные птицы порскнули в разные стороны.

В тот самый миг, когда две армии сошлись, Киртиан заметил молодых лордов, выезжающих из ворот своей крепости. Он узнал их по ярким, красочным доспехам. Лошади несли их сквозь поток их же собственных бойцов, и молодые лорды двигались, словно обломки кораблекрушения на волнах людского моря.

«Ха!»

Киртиану ведено было не мешкать, вот он и не стал мешкать. Едва лишь первый из всадников выбрался из людского потока, как Киртиан прицелился — зачерпнул силы из глубины своего существа, — вскинул над головой сцепленные руки и послал в ближайшего молодого лорда молнию-стрелу.

Молния-стрела сорвалась со сцепленных рук и понеслась над полем битвы, словно комета. Все, кто увидел ее и успел отреагировать, с криками кинулись врассыпную.

Всякий, кому хоть раз приходилось иметь дело с молниями-стрелами, сразу сказал бы, что эта молния смертоносна — и очень сильна.

Готово! Она попала в цель! На миг у Киртиана перехватило дыхание. А вдруг Мот ошиблась? Но в тот же самый миг он осознал, что Мот не ошиблась: смертоносная молния ударила в мятежника и разлетелась тысячей сверкающих осколков. На миг Киртиан потерял противника из виду.

Но оказалось, что молодой лорд жив и невредим — только его несчастная лошадь застыла на месте, словно вкопанная.

«Ура! Работает!» Окончательно удостоверившись, что он никого не убьет, Киртиан избавился от последних колебаний. Наконец-то он ощутил хотя бы тень возбуждения битвы, торжество победы. Молния за молнией неслись вниз и били в грудь молодых лордов. Молния за молнией рассыпались, не причинив им никакого вреда.

Бойцы обеих сторон старались убраться с дороги молний, и в результате сражение превратилось в цепь поединков. Да и то сражающихся было немного: большинство бойцов прекратили бой. Это тоже было частью плана.

Всякий нормальный командир лишь воспрял бы духом, убедившись, что оружие врага не причиняет ему ущерба Но молодые лорды сделали вид, будто «запаниковали», столкнувшись с таким сильным магом.

Они развернулись и обратились в бегство. Причем бежали они не единым отрядом, а врассыпную, сквозь ряды своих же бойцов. Людям приходилось уворачиваться от копыт стремительно несущихся боевых коней. А мятежники неслись кто куда (только не в сторону врага) и продолжали в притворном ужасе настегивать коней. При виде бегущих командиров (конечно же, их отступление было сигналом для части людей, сообщающим, что пора переходить к следующему пункту плана) армия мятежников прекратила едва начавшийся бой. Рядовые лишились начальников и оказались предоставлены сами себе. В общем, у них не осталось никаких причин выполнять приказы хозяев, которые их же и бросили. Большинство солдат стали сдаваться или пустились наутек. Удирали в основном люди Киртиана: их привели сюда в качестве подкрепления, чтобы придать армии мятежников более многочисленный и грозный вид.

Теперь же они побросали оружие, чтобы легче было бежать, и отправились к Вратам. Им пора было возвращаться домой.

Остальные тоже побросали оружие, но, вместо того чтобы бежать, стали поднимать руки, показывая, что сдаются.

Киртиан на это и рассчитывал. И теперь он не без удовольствия наблюдал, как сдающиеся перегораживают путь тем, кто мог бы присоединиться к бегущим.

Бойцы великих лордов кинулись в погоню — но авангард почти целиком состоял из людей Киртиана, и они Умудрились перекрыть дорогу тем, кто следовал за ними, и те в результате застряли среди сдающихся. Благодаря возникшей пробке тем, кто возглавил бегство, удалось скрыться.

К тому моменту, как погоня возобновилась, беглецы оказались слишком далеко, и догнать их смогли бы разве что конные. А потому, поскольку Киртиан, наблюдающий за Происходящим со своего командного пункта на холме, ничего насчет погони не приказывал, бойцы предпочли заняться чем попроще — то есть теми, кто сдался. Мот и леди Виридина приняли меры предосторожности и, повозившись с рабскими ошейниками, сделали так, будто казалось, что молодые лорды нашли способ преодолеть заклинания первоначальных владельцев. Рабы-гладиаторы — единственные, кто все-таки годился для сражений, — были по нынешним временам слишком ценны, чтобы убивать их или наказывать за то, чему они на самом деле и не могли противостоять. Ну а если найти первоначальных владельцев не удастся, гладиаторов, скорее всего, поделят между великими лордами, как трофеи.

«И еще больше обогатят богатеев, которые совершенно в этом не нуждаются». Киртиан едва не впал в уныние, глядя на хаос, охвативший бывшее поле боя: сплошь крохотные группки пленников и тех, кто их захватил. Кажется, обошлось без смертей и серьезных ранений. Правда, некоторые все еще лежали на земле, но они шевелились, и похоже было, что никто сильно не пострадал.

«Я должен был бы радоваться этому…» И Киртиан вправду радовался — но одновременно с этим он почему-то чувствовал себя обманутым. Трудов столько же, сколько при подготовке сражения — а в смысле планирования и организации даже и больше, и намного больше! — и совершенно никакой радости.

Солнце только-только выглянуло из-за горизонта и начало чуть-чуть теплеть, а битва уже была завершена. И, по мнению великих лордов, война с их мятежными отпрысками — тоже. Теперь начиналась самая трудная часть: следовало выследить и загнать каждого по отдельности либо дождаться, пока они приползут обратно, умоляя о прощении.

То есть так должны были считать великие лорды, и Киртиан намеревался приложить все усилия, чтобы они так и не узнали правды.

Он послал коня вперед, и тот поплелся вниз по склону, туда, где стояла палатка Киртиана. Надо приготовиться: сейчас придется приниматьпоздравления лорда Киндрета и изображать восторг, которого он вовсе не испытывает.

Офицеры толпились вокруг, не смея без приглашения приближаться к столь значительным особам, как члены Совета, но явно надеясь, что их заметят.

Киртиан же, в свою очередь, находился в самом центре внимания и от этого чувствовал себя весьма неуютно.

— Блестяще! — пророкотал Киндрет, и Киртиан скромно склонил голову. — Великолепно! Им и в голову не пришло, что вы продолжите путь ночью, чтобы оказаться на месте до рассвета!

— Я специально на продолжении всей кампании останавливал войско на ночевку до заката, мой лорд, — до тех самых пор, пока не узнал, где находится штаб-квартира мятежников, — сказал Киртиан. Лорд Киндрет тем временем принял поднесенный рабом бокал вина. — Я хотел, чтобы они увидели шаблон и привыкли к нему.

Из палатки Киртиана вынесли все, кроме столов и стульев — их позаимствовали у офицеров, желавших возить при себе все, вплоть до мебели. Добавить сюда еще ковры на полу и рабов, разносящих напитки, — и в целом сойдет за походную штаб-квартиру. Но лорд Киндрет настоял на создании Врат («при помощи нескольких членов Совета, вам не придется себя утруждать»), дабы лично поздравить героя дня. «Вам не придется себя утруждать» вылилось в результате в лихорадочную работу изрядной части людей Киртиана — и длилось это почти до того самого мгновения, когда временные Врата распахнулись, пропуская Киндрета со свитой.

— Ха! Еще бы! Вы же никогда прежде такого не делали — а им не хватило воображения предположить, что вы на это способны! — расхохотался Киндрет, а три великих лорда, явившихся вместе с ним, глубокомысленно закивали. — Конечно! Ведь старина Левелис никогда так не поступал!

— Левелис, — мрачно произнес какой-то лорд с длинной физиономией, — никогда не давал себе труда преодолеть за раз больше лиги. Ну, от силы двух.

— Левелис — старый дурак! — язвительно заявила леди Мот, присоединяясь к разговору. — Если бы кампанию и дальше вел он, я бы так и сидела в своем поместье, как в ловушке, до следующей зимы!

Мот приехала в сопровождении своих телохранителей; она подоспела как раз вовремя, чтобы вместе с Киртианом приветствовать советников, а теперь она исполняла роль хозяйки дома. Она уже не в первый раз ставила присутствующим на вид, что Киртиан спас ее от мятежников, — и, наверное, не в последний.

— Вполне возможно, моя леди, — сказал мрачный советник, слегка поклонившись Мот. — А что намеревается делать дальше наш юный командующий? — вопросил он, повернувшись к Киртиану.

Киртиан вздохнул.

— А теперь, мой лорд, начинается самая утомительная, трудоемкая и неблагодарная часть кампании, — отозвался он. — Мы будем вылавливать беглецов поодиночке и доставлять их на суд Совета. Я предполагал, что нечто в этом роде и произойдет, и учитывал это с самого начала. Это — задача для относительно небольших отрядов. Если вы не возражаете, мои лорды, я предпочел бы использовать для этого своих людей. На них я могу положиться: они не причинят вреда тем беглецам, которых удастся схватить. Что же касается прочей армии.., ну, будь моя воля, я бы ее распустил. Армия — это такой огромный зверь, состоящий сплошь из рта и желудка, и когда она не воюет, пользы с нее совершенно никакой.

— Мы.., подумаем над этим, — отозвался лорд Киндрет, коротко взглянув на остальных членов Совета. — Впрочем, это звучит здраво.

«Он думает о волшебниках». Киртиан пригубил вино и попытался напустить на себя беззаботный вид.

— Да будет вам, Киндрет. Юноша прав, — сказал мрачный советник, взял с подноса какое-то лакомство и подозрительно его осмотрел, прежде чем положить в рот, будто опасался, не забрался ли в еду какой-нибудь жучок. — Что толку, если все эти люди будут сидеть без дела — ну, не считая военных маневров, — в то время как мы можем разобрать их обратно по поместьям и приставить к какой-нибудь осмысленной работе. Да хоть к племенной — и то дело!

«А вот он — не думает. И если сейчас заговорить об очередной войне волшебников, возможно, вовсе не обрадуется подобной идее».

— А Левелис, — заметил другой член Совета, в чьем наряде полуночно-синий цвет сочетался с темно-зеленым.

Он давно уже налегал на вино, но не выказывал ни малейших признаков опьянения, — немедленно захочет, чтобы этих людей снова отдали под его командование.

— И вы превосходно знаете, как я отношусь к Левелису, — слегка улыбнувшись, сознался Киндрет. — Да, вот очередной камень преткновения. Но это лучше обсудить в Совете — как вы полагаете?

Лорд в синем невнятно хмыкнул, но ничего не сказал.

«Интересно, как ему удается столько пить и не пьянеть?»

Киндрет тут же перевел разговор на недавнюю победу, но Киртиан заметил, что великий лорд всячески избегает упоминать об одной из деталей — о том, что мятежникам как-то удавалось отбивать молнии-стрелы Киртиана. Но зато об этом заговорил четвертый спутник Киндрета.

— Я и не думал, Киртиан, что вы — такой сильный маг.

Но как же этим отродьям удалось защититься от ваших молний? Я-то думал, что у них магии, считай, и нет — так, какие-то капли!

Киртиан пожал плечами.

— Я никогда прежде не видел ничего подобного, — совершенно честно признался он. — Насколько я понимаю, даже если бы мятежники использовали магические щиты, при столкновении со щитом молния вела бы себя иначе.

Я в недоумении.

— Гм. Я вот думаю — не нашли ли они чего в моей библиотеке?.. — пробормотала Мот, словно бы отвечая на свои мысли. Но Киртиан, уловив украдкой брошенный на него взгляд, понял, что тетя предоставляет ему возможность что-то провернуть. Но что?

— В вашей библиотеке, моя леди? — переспросил он, ловя подачу. — О чем это вы?

— О, когда я вернулась в главную усадьбу нашего поместья, оказалось, что в библиотеке царит форменный хаос, — тут же отозвалась Мот. — Кто-то поснимал книги с полок, сложил грудами на столах. Некоторые так и остались открытыми. Знаешь, Киртиан, что-то в этом роде учинял твой отец, когда занимался своими исследованиями.

Только сейчас масштаб разрушений побольше. Мои слуги наводят там порядок. Но я тебе честно скажу: у меня такое впечатление, что мятежники последовали примеру твоего батюшки и принялись что-то разыскивать.

— И, возможно, нашли… — медленно произнес Киндрет, задумчиво глядя то на Киртиана, то на Мот. — Возможно.., возможно, обнаружив, что эксцентричное хобби сына превратилось для них в смертельную угрозу, они сочли разумным последовать примеру его отца.

Киртиан едва удержался, чтобы не уставиться на Мот в полнейшем изумлении. Но все-таки удержался и вцепился в подвернувшуюся возможность обеими руками.

— Если это правда — а я припоминаю, что отец очень радовался каким-то находкам, обнаруженным в книгах леди Мортены, — то и мятежники могли повторить его путь.

А значит, нам необходимо выяснить, что именно они отыскали!

— Согласен! — тут же поддержал его советник в синем. — Кто-то должен этим заняться, и немедленно!

«Эх, вот бы мама это слышала! Отец в одночасье превратился из полоумного чудака в светоч мудрости!»

Киртиан повернулся к лорду Киндрету.

— Мой лорд, да простится мне моя смелость.., преследовать беглецов под силу любому. Для этого только и требуется, что хорошие охотники да побольше терпения. Но никто так не знаком с изысканиями моего отца, как я. Быть может. Совет позволит мне пойти по этому следу?

При виде глубокой задумчивости, отразившейся на лице лорда Киндрета, Киртиан ощутил возбуждение, какое он не испытывал ни перед одним сражением.

— Но что же именно он искал?

— Некий способ — а возможно, устройство, — очень медленно произнес Киртиан, — позволяющий слабому магу увеличить свои силы.

Лишь произнеся эти слова, он сообразил, что великие лорды, очутившиеся на самом верху иерархической лестницы именно благодаря своей магической силе, не возрадуются, услышав подобную новость.

— Предположительно, то же самое произойдет и с сильным магом, — поспешно исправился он. — Я думаю, оно будет действенно для всякого, но не знаю пока, что такое это «оно» — устройство, предмет или некий метод.

— А что привело вашего отца в библиотеку леди Мортены, лорд Киртиан? — с живейшим интересом вопросил лорд-винолюб.

— Он изучал нашу историю. Он желал понять, почему мы не в состоянии повторить деяния наших Предков — ведь, согласно фрагментам найденных им летописей, даже слабейшие из Предков совершали то, что теперь под силу лишь великим лордам, — осторожно ответил Киртиан, убежденно глядя во внимательные, пытливые глаза старшего лорда. — И он не видел никаких причин, по которым магия должна была бы ослабевать от поколения к поколению.

— Хорошее замечание, — пробормотал себе под нос Киндрет, а лица прочих советников из просто заинтересованных сделались напряженными. Даже мрачный лорд оживился.

Киртиан подумал, не добавить ли еще чего-нибудь, но решил не торопиться. Но тут Мот подкинула рыбкам следующую лакомую приманку.

— А ведь и вправду с полок поснимали самые старые книги, — с невинным видом заметила она. — Те же самые летописи, в которых постоянно копался отец Киртиана. А пыль там стояла — вы себе представить не можете!

— Киндрет, я думаю, нам следует позволить юноше разобраться во всем этом, — решительно заявил мрачный советник. — Пускай он оставит при себе своих рабов-бойцов — на тот случай, если ничего не найдет и решит поохотиться на беглецов. А тем временем остальную часть войск Можно вернуть в казармы. Пускай Киртиан выяснит, есть ли в старых летописях что-нибудь важное для этой охоты или нет, а потом уже мы решим, что делать дальше. А пока что можно подержать войско наготове — на тот случай, если щенки все-таки умудрятся сбиться в кучу и попытаются напасть на какое-нибудь из окраинных поместий.

— А что, неплохой план! — подхватил советник в синем и вновь наполнил бокал вином. — Лично я думаю, что они приползут на брюхе и будут просить прощения. Но войско я бы подержал в боевой готовности — так, на всякий случай. От этих вероломных щенков можно ожидать чего угодно.

Лорд Киндрет поражение уставился на своих коллег по Совету. Очевидно, в последнее время он в одиночку составлял все планы действий для Совета, и когда эти трое вдруг приняли самостоятельное решение, Киндрет оказался захвачен врасплох.

— Киндрет, нам для этого даже не понадобится большинство голосов, — заметил лорд в синем. — Киртиан ведь не будет предпринимать никаких действий — во всяком случае, до того момента, пока не решит, что в библиотеке искать нечего. А там уже мы можем сесть всем Советом и прикинуть, что к чему.

Лорд Киндрет рассмеялся.

— Я вижу, вы уже все решили, — добродушно сказал он, но Киртиану почудилась за ровным тоном нотка раздражения — если не гнева. — Ну, что ж, я, пожалуй, всецело с вами согласен. Почему бы, в конце концов, не предоставить нашему многообещающему молодому командующему заслуженную возможность отдохнуть, прежде чем взваливать на его плечи новую ношу.

Он подмигнул Киртиану:

— Я ведь верно понимаю: это и есть ваш любимый вид отдыха — перелопачивать горы заплесневелых старых книг?

Киртиан засмеялся.

— Вы совершенно правы, мой лорд, — согласился он и улыбнулся от души — впервые за весь вечер. — Что ж поделать — я весь в отца.

— Ну и прекрасно.

Лорд Киндрет улыбнулся в ответ — правда, одними лишь губами, но Киртиан не заметил в его глазах неодобрения.

«Кажется, сейчас он зол исключительно на собратьев по Совету».

Киндрет резко развернулся и устремил суровый взгляд на одного из офицеров Киртиана.

— Вы слышали план, Астолан. Теперь вы отвечаете за все, кроме рабов Киртиана. Дайте войску отдохнуть и хорошо поесть, потом доставьте вместе с пленными в казармы. Пленных рассортируем уже там, на месте. Надеюсь, вам потребуется на обратную дорогу не больше времени, чем понадобилось лорду Киртиану для того, чтобы добраться сюда.

Лорд Астолан покраснел, потом побледнел, потом вытянулся в струнку, словно какой-нибудь новобранец перед Джелем.

— Да, мой лорд! — отозвался он и, решительно отсалютовав, поклонился.

Киндрет обвел взглядом остальных офицеров.

— А все прочие пусть позаботятся, чтобы лорд Астолан уложился в намеченные сроки, — подытожил он, недвусмысленно давая понять, что в случае неудачи кара будет разделена на всех.

Прежде чем офицеры успели что-либо ответить, Киндрет уже снова повернулся к членам Совета.

— Не пора ли нам возвращаться, мои лорды? — спросил он. Судя по тону, Киндрет намерен был отбыть немедленно. Дескать, если прочие хотят задержаться, то пускай добираются обратно самостоятельно. А поскольку ключ от временных Врат был у Киндрета…

В общем, возражений не последовало.

Киртиан проводил гостей до самых Врат и подождал, пока окруженное странным сиянием сооружение не потускнеет и не развеется. Потом он вернулся к себе в палатку.

Там леди Мот развлекала его офицеров, пересказывая им свеженькие сплетни.

— Ну что ж, Астолан, — весело произнес Киртиан, откинув полог палатки. — Мои вещи уже собраны и отправлены, а ваши все здесь — то есть почти все. Так что я, пожалуй, заберу своих рабов и провожу леди Мот обратно в ее поместье, чтобы не мешать вам выполнять приказ лорда Киндрета. Вы не против?

Астолан прямо-таки раздулся от гордости и сознания собственной важности. Он явно не ожидал, что так быстро окажется утвержден в своей новой — пускай и временной — должности.

— Конечно, мой лорд. Раз вам так угодно…

— Угодно. Если мы отправимся в путь прямо сейчас, то доберемся в поместье леди Мот до заката, — решительно заявил Киртиан и предложил руку Мот. — Моя леди…

Мот склонилась в изящном реверансе, прежде чем принять предложенную руку, но Киртиан заметил в ее глазах озорные огоньки.

— Мой лорд, — отозвалась Мот, — давайте разыщем этого вашего восхитительного Джеля, этого сурового начальника ваших рабов, и двинемся в путь Мне так не терпится вновь очутиться дома — теперь, когда я знаю, что дом этот в безопасности!

«И как ей удается нести такую чушь с таким серьезным видом?»

— Я всецело разделяю ваши чувства, леди, — с притворной серьезностью отозвался Киртиан и был вознагражден: пока они шли к выходу из палатки, плечи Мот дрожали от сдерживаемого смеха.

Глава 20

Проводник остановился на краю карьера, и Шана с глубоким удовлетворением уставилась на кипящую внизу деятельность. Драконам все-таки удалось каким-то чудом отыскать неподалеку от новой Цитадели месторождение железной руды, при этом залегающее неглубоко, так что драгоценную руду можно было добывать открытым способом, без опасных подземных тоннелей.

Однако же, когда речь зашла о добыче руды, драконы поставили несколько жестких условий. Верхний, плодородный слой почвы надлежало аккуратно снять и перенести в сторону, когда месторождение будет выработано, почву нужно будет вернуть на место и заново засадить молодыми деревцами, взятыми из леса, или купами луговых цветов. Хотя большинству волшебников и всем людям это казалось бессмысленным, драконы были столь неколебимы в этом вопросе, что никто не решился спорить.

Впрочем, Шана всецело поддержала эти предписания.

Она достаточно долго прожила среди драконов, чтобы думать не о годах, а о веках — а шрамы земли, оставленные необдуманными горными разработками, действительно не затягиваются веками. В пустыне и горах ресурсы природы отнюдь не неисчерпаемы, и разбазаривать их было бы непростительной глупостью со стороны волшебников и людей. А Шана надеялась, что даже злейшие враги не считают ее дурой. Кем угодно, но не дурой.

Чтобы получить всего лишь несколько слитков железа, требовалась колоссальная работа. Вот и сейчас два-три десятка крепко сбитых мужчин — их мускулистые спины и плечи блестели от пота, — работали кайлами и лопатами, наполняя породой грубо сколоченные тачки. Еще несколько мужчин и женщин и даже несколько подростков возили эти тачки по земляной насыпи наверх.

На противоположной стороне карьера стояла примитивная плавильня, но ее тайны Шану не интересовали. За эту часть работ отвечал Зед, и до тех пор, пока его дровосеки и углежоги не вырубали лес подчистую и высаживали взамен срубленных новые деревья, ее не волновало, как именно Зед с этим управляется. Ее волновало железо, которым можно торговать — ну и чтобы на земле был порядок. А как там это железо производится — не ее дело.

А вот что удивило Шану, так это количество работающих здесь людей и их возраст. Она сама отсылала из Цитадели Зеда и будущих горняков в сопровождении молодого Дракона, отыскавшего это место. И среди них не было никого старше двадцати. Да и особых силачей среди них не наблюдалось. Теперь же в карьере трудились мужчины, выглядевшие, как рабочие рабы какого-нибудь эльфийского лорда…

— Ну как тебе моя команда? — крикнул Зед с противоположной стороны ямы и помахал Шане рукой. Горняки подняли головы, посмотрели сперва на Зеда, потом на Шану и заулыбались. Огонь и Дождь! У них вид, как у рабочих Рабов, и шрамы, как у гладиаторов!

«И ни единого знакомого лица…»

— По-моему, здорово! — крикнула Шана в ответ, и они с проводником пошли в обход карьера. — Но вот что мне особенно интересно, — продолжила она, подойдя поближе, так, чтобы уже не нужно было кричать, — так это откуда они взялись…

Зед рассмеялся:

— Это рабы — то есть бывшие рабы. Те самые бывшие рабы, которых Каэллах выжил из новой Цитадели, потому что хотел и дальше обращаться с ними как с рабами, а не как с товарищами по работе.

— Но… — Шана озадаченно наморщила лоб. — Они же работают здесь не меньше — да куда там, больше! — чем в Цитадели.

— Но я не обращаюсь с ними, как с рабами, — указал Зед. — Я не считаю, что они должны работать за кров и пишу, да еще и благодарить, что им позволили потрудиться на благо волшебников. Здесь у каждого есть своя доля в производимом железе. Они могут продать ее мне в обмен на какие-нибудь услуги со стороны волшебников или на то, что я получаю через торговцев от Железного Народа.

Таким образом, мы сохраняем контроль над запасами железа, но они получают честную плату за свой труд. — Он подмигнул. — Мы тут вообще верим в пользу честной платы.

Шана восхищенно покачала головой.

— Зед, это великолепно! А где они поселились, здесь?

Они хотят остаться? Построить себе поселок?

Было бы здорово, если бы эти крепкие ребята обосновались поблизости — полукровкам все равно нужны будут рабочие, а Шана никогда не возражала против обмена услугами.

— Они сперва хотят выяснить, будет ли Каэллах совать свой нос и сюда, а потом уже решат, стоит ли здесь строиться, — скривившись, отозвался Зед.

Шана взглянула вниз и увидела, что работа остановилась: бывшие рабы ожидали, что же она скажет.

У Шаны не было никаких причин таиться от них; она нарочно повысила голос, чтобы ее слышали все, а не только Зед.

— Скорее эльфийские лорды признают меня за равную и пригласят к себе, чем Каэллах Гвайн сунется сюда! — ехидно отозвалась Шана. — Он боится железа до поросячьего визга, и мы все теперь, когда не работаем с магией, носим кулоны из того фальшивого золота. Лоррин их называл их «противокаэллаховыми».

Гогот Зеда заглушил смех рабочих, но Шана заметила, что многие из них улыбаются, возвращаясь к работе.

— В таком случае, я думаю, вы можете быть уверены, что тут появится поселок. Здешних запасов руды хватит на годы. А уж работы тут точно хватит каждому, еще и останется. Если не добывать или плавить руду, так восстанавливать земли и лес.

— Я, когда увидела первую партию слитков, испугалась было, что слишком сильно вас подгоняла, — негромко сказала Шана Зеду, когда они остановились поговорить без свидетелей. — Хорошо, что я ошиблась.

Зед похлопал ее по плечу.

— Ничего страшного, — отозвался он. — Кстати, хочешь взглянуть на плавильню? Или нет?

— Нет, — решительно ответила Шана. — Я — не Каэллах, но от такой прорвы железа у меня начинается зуд в голове.

Зед пожал плечами.

— А меня как-то ничего не цепляет. Но, с другой стороны, у меня всегда было куда меньше эльфийской магии, чем у тебя. Ладно, тогда давай я лучше покажу тебе, где мы хотим устроить поселок. Думаю, ты удивишься.

И они направились прочь от плавильни, в лес. Шана охотно двинулась следом за Зедом, радуясь возможности Уйти с палящего солнца в лесную тень.

— А как Железный Народ отнесся к первой партии железа? — спросил Зед со вполне объяснимым интересом.

— Устроили форменный праздник. Во всяком случае, так сообщил Меро, — радостно отозвалась Шана. — Правда, я боюсь, что торговцы были здорово разочарованы.

— Ну, торговцам придется как-то это пережить, — самодовольно произнес Зед. — Теперь мы в состоянии укрепить свою защиту — и теперь мы можем возобновить поставку украшений.

— Как по мне, так давно пора! — пылко воскликнула Шана. — В них нуждаются не только молодые лорды — хотя чем больше драгоценностей мы переправим им, тем больше хлопот они причинят великим лордам. Нет, я хочу, чтобы эти украшения попадали к женщинам и, главное, к рабам!

«Хочу» — это еще было мягко сказано. После того, что ей сообщили Кеман и Дора, Шане отчаянно хотелось, чтобы в эльфийские земли вновь потек ручеек этих украшений. А если им удастся привлечь на свою сторону лорда Киртиана…

А ведь драгоценности могут им в этом помочь. Если у него появится возможность защитить своих людей от эльфийской магии, а свои земли — от магической атаки других эльфийских лордов, все великие лорды, вместе взятые, не соберут такого войска, которое сравнялось бы с верными бойцами Киртиана. Для него могло представлять угрозу лишь магическое нападение.

Да еще предательство. А великие лорды всегда были искусны в этом.

— Так ты думаешь, таким способом можно обезвредить ошейники? — с интересом спросил Зед. — Ведь если это нам не удастся, мы с тем же успехом можем и не тащить к ним это добро.

— Думаю, теперь я знаю, как это сделать. — И она энергично изложила идею, пришедшую ей в голову не далее как сегодня утром. — Если мы сделаем из железа такие штуки вроде захлопывающихся ракушек, чтобы их можно было надевать на берилл, — Шана руками изобразила, как это должно выглядеть, — то ошейники даже можно и не снимать. Все равно после этого камень не будет принимать никаких команд и не сможет причинить никакого вреда человеку.

Зед задумался.

— Любопытно. Рабам вроде наложниц это не поможет — у них ошейник может быть сплошь усеян бериллами, — а вот на обычных рабочих больше одного камушка не надевают. Значит, до тех пор, пока лорды не заменят все ошейники у всех рабов — а это будет накладно даже для них! — мы успеем освободить кучу народу!

Шана радостно заулыбалась.

— Это я придумала. Такие ракушки должны получаться небольшими, и их нетрудно будет распространять. Например, можно тайком привезти целый мешок рабочим в поле; какой-нибудь раб берет кожаное ведро с водой и обносит всех — и готово, все, кто здесь работал, могут срываться и бежать «А еще такие ракушки можно ночью, под покровом темноты доставить в армию. А если к утру бойцы уже будут свободны от принуждения и смогут не опасаться магической атаки, многие ли из них захотят и дальше сражаться за своих хозяев?»

— Хитро! — с восхищением отозвался Зед. — Плохо, что ошейники обычно делаются из металла. Были бы они кожаные, можно было бы засовывать берилл в ракушку и тут же снимать ошейник. А вот и лагерь. Тут народ и хочет устроить свой поселок.

Пока что построек было маловато. Хорошо, что сейчас было лето, и к тому же еще стояла очень хорошая погода — а то эти сооружения вряд ли защитили бы кого-нибудь хотя бы от сильного дождя. Впрочем, Шане уже и сейчас было видно, что место для поселка выбрано великолепно.

И она не замедлила выразить свое одобрение. Шана окончательно убедилась, что они с Лоррином правильно поступили, поручив Зеду руководство горными работами, плавкой железа и подбором людей, хотя прежде Шана сомневалась, получится ли из Зеда лидер. А Каэллах Гвайн, конечно же, яростно возражал против самой мысли о том, что такому юнцу, как Зед, можно доверять хоть какое-то руководство.

Шана быстренько завершила инспекцию — хотя, пожалуй, это было чересчур официальное наименование для ее краткого визита. Все шло прекрасно, просто лучше не придумаешь. На нынешний момент ей даже не нужно было, чтобы добыча железа ускорялась. Если Железному Народу придется некоторое время поджидать каждую новую партию, это только пойдет на пользу торговле. Шане не хотелось, чтобы Железные Люди начали думать, будто запасы сырья не ограничены, и она побеседовала на эту тему с Зедом. Он, с одной стороны, испытал разочарование, а с другой — обрадовался. Зед вовсе не был против поискать еще бывших рабов к себе в команду, но в то же время ему не хотелось, чтобы производство разрослось до такой степени, что он уже не мог бы приглядывать за всем самостоятельно.

В конечном итоге Шана и вьючный мул, груженный новой порцией железа в слитках, прибыли к новой Цитадели на закате.

Как раз вовремя, чтобы нос к носу столкнуться с Каэллахом Гвайном.

Старый волшебник уставился на Шану, и его затрясло от гнева. В считанные мгновения Каэллах Гвайн окончательно утратил контроль над собой.

— Что ты творишь, девчонка?! — завопил он во всю глотку — и, конечно же, все, кто находился в пределах слышимости, тут же сбежались ко входу в пещеру.

— А что, не видно? — огрызнулась Шана. Она вспотела и устала после долгой дороги, поскольку решила, что нет смысла ехать верхом, когда у нее имеются две свои прекрасные ноги, а на мула можно навьючить груз. И теперь она совершенно не склонна была улещивать и успокаивать раздражительного старика.

— Идиотка! — взвизгнул Каэллах Гвайн. — Притащить сюда это.., эту дрянь! Занести ее в пещеры! Да ты с ума сошла! Ненормальная! Как нам работать с магией, когда вся эта гадость будет чуть ли не у нас на голове?

Старые волшебники, сгрудившиеся за спиной у Гвайна, согласно заворчали. Но на этот раз Шана уперлась намертво. Довольно! Этим упрямцам пора приспосабливаться к ситуации, а не надеяться, что с ними и дальше будут носиться как с младенцами!

— Вот так и будете работать — как вся молодежь работает! — отрезала Шана, подбоченясь. — Нет бы поблагодарить меня! Чем больше железа здесь, тем надежнее мы защищены! У вас что, совсем мозги не работают?

Обычно Шана старалась соблюдать хотя бы минимальную вежливость по отношению к старику, и Каэллах Гвайн, опешив от такого отношения, что-то невнятно залепетал.

Это оказалось последней каплей.

— Заткнись, старый дурак! — рявкнула Шана. А поскольку ее сопрано было куда выше по тональности, чем хриплые завывания Гвайна, то даже он ее услышал и уставился на девушку, потрясенно разинув рот.

— С тех самых пор, как мы сюда перебрались, ты только и знаешь, что ныть да жаловаться! — выкрикнула Шана.

Лицо ее горело. — Мы тебя кормим, одеваем, следим, чтобы ты жил с удобствами, а ты ничего, совершенно ничегошеньки не делаешь для остальных! Ты паразит, Каэллах Гвайн, и пользы от тебя не больше, чем от второго носа!

А теперь замолчи и учись работать с магией в присутствии железа, как все остальные, или.., или…

— Что — или? — прошипел Гвайн. — Ты отдашь меня эльфийским лордам? Уж не это ли ты задумала, а? Проклятие Эльфов?

Как ни кипела Шана мгновение назад, услышав это, она мгновенно остыла.

— Нет, — спокойно отозвалась она. — Это только ты думаешь, что я на это способна. Нет. Я поступлю иначе.

Если ты не захочешь приспосабливаться к нашей новой жизни, Каэллах Гвайн, я позабочусь, чтобы с этой минуты никто больше не возился с тобой. Тебе придется самому добывать себе еду — или голодать, самому стирать свои вещи — или ходить грязным, самому рубить дрова — или мерзнуть. Рано или поздно, но ты все-таки научишься вести себя, как подобает взрослому. Ибо давно пора!

И с этими словами Шана развернулась и зашагала прочь, проталкиваясь через толпу набежавших волшебников, молодых и старых.

Кто-то ухватил ее за руку. Шана сперва попыталась было вырваться, потом поняла, что это Лоррин.

— Не уходи, — негромко произнес он. — Подожди немного. Дело еще не закончено.

И он развернул ее лицом к толпе.

— Я слышал ворчание и жалобы, — сказал он так, чтобы слышали все. — Я слышу их с того самого момента, как попал сюда. И я не мог не заметить, что они постоянно исходят из одних и тех же уст. Так давайте же разберемся с этой проблемой раз и навсегда! Я предлагаю всем волшебникам провести совещание!

— Здесь? — удивленно спросил кто-то. — Сейчас?

— Да, здесь и сейчас, — подтвердил Лоррин. — Я даю вам четверть свечи, чтобы собрать сюда всех, и намерен считать, что тем, кто не пришел, безразлично, что творится в новой Цитадели, — а значит, с их мнением можно не считаться.

Почти половина присутствующих тут же рванула в разные стороны — собирать по всей Цитадели друзей и врагов. Шана вопросительно взглянула на Лоррина.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — с сомнением спросила она.

— Это все равно произошло бы в ближайшем будущем, — отозвался Лоррин. — Пускай это лучше произойдет неожиданно для обеих сторон. Так у Каэллаха с его приспешниками не будет возможности подготовиться.

— А мы что, готовы? — спросила Шана, недоверчиво глядя на юношу.

— Больше, чем они. А какой вечный грех каждого из нытиков? — спросил Лоррин и сам же торжествующе ответил:

— Лень! Лишь поэтому я им и дал четверть свечи. Как ты думаешь, многие ли из них согласятся побросать все дела и куда-то тащиться?

— Может, и многие. Может, их придет достаточно, чтобы повлиять на ситуацию, — медленно произнесла Шана.

На поляну перед входом тем временем начали сходиться молодые волшебники; их созвали самые младшие ребята, прыснувшие в разные стороны, словно перепелки, и разнесшие известия повсюду, куда только успели добежать за это время — а ноги у них были быстрые.

Лоррин с помощью пары друзей подготовил поляну к проведению собрания. Здесь же рядом располагалось место, где рубили и хранили дрова, и молодые волшебники прикатили оттуда несколько бревен, чтобы те, кому нездоровится, могли присесть, и притащили поленья для себя, Шаны и, возможно, Каэллаха — чтобы их все видели. Каэллах, конечно же, все это время мрачно наблюдал за ними, не трогаясь с места. С каждым мгновением народа становилось все больше, и к тому моменту, как назначенное время истекло, на поляне собрались все волшебники, кроме самых старых или самых ленивых. Но удивительнее всего было появление людей: на собрание явились все люди, обитавшие в Цитадели, все до последнего человека.

Каэллах с помощью двух молодых парней взобрался на свое полено (он усиленно притворялся дряхлым и немощным и явственно переигрывал), а Шана с Лоррином заняли свои места.

— Тихо! — крикнул Лоррин. Вся болтовня тут же стихла, и собравшиеся, послушно застыв, приготовились слушать троих оппонентов. — Ладно, приступим. Я буду вести собрание, поскольку это я его созвал.

— Но ты — любовник Шаны! — брызгая слюной, выпалил раскрасневшийся от злости Каэллах.

Шана хотела было возразить, но Лоррин опередил ее.

Он смерил Каэллаха таким гневным взглядом, что тот побледнел и даже как-то съежился. Никто прежде не знал, каков Лоррин в гневе — а судя по виду, в таком состоянии юноша был вполне способен на убийство.

— Я — не любовник Лашаны, — медленно, с расстановкой произнес он. — Мы с ней друзья. Она сочла возможным положиться на мой опыт, который я приобрел в отцовском поместье, и попросила помочь управиться с вашим недисциплинированным сообществом. Но даже если бы ваше утверждение соответствовало истине, оно не имеет никакого отношения к сложившейся ситуации. А кроме того, это не ваше дело. Если оно кого и касается, так исключительно приемной матери Лашаны, а не вас. Я оскорблен, Каэллах Гвайн. Я требую, чтобы вы держали ваше мнение по этому поводу при себе — или я вас вызову.

«Вызову? Это еще что такое?» — удивленно подумала Шана. А вот Каэллах Гвайн явно понял, о чем идет речь, поскольку побелел еще сильнее и, заикаясь, попытался извиниться.

— Перед нами стоит проблема, — сказал Лоррин, когда старый волшебник умолк, — и она куда серьезнее, чем наличие железа в самой Цитадели или вопрос о количестве народа, занимающегося не.., не ведением домашнего хозяйства, а другими делами.

Лицо Лоррина было непроницаемым, и по его выражению совершенно невозможно было понять, как он сам относится к этому вопросу. То есть Шана-то это знала — а вот приспешники Каэллаха Гвайна явно не могли вычислить, какого же мнения придерживается Лоррин. Может, он и ухаживает за Шаной. Но ведь он — аристократ, привыкший к роскошной жизни в богатом поместье, — так почему бы ему не разделять их мнение? И кстати, а вдруг он просто использует девчонку, чтобы через нее прийти к власти? Шана прямо-таки видела все эти мысли в глазах Каэллаха Гвайна, уставившегося на Лоррина с каким-то новым интересом.

— Каэллах Гвайн, — продолжал тем временем Лоррин, повернувшись к старому волшебнику, — вы достаточно часто делились своим мнением со своими друзьями и сторонниками. Теперь я вынужден потребовать, чтобы вы повторили его во всеуслышание для всех обитателей Цитадели.

Каэллах впился в Лоррина возмущенным взглядом — надеялся, что тот отведет глаза. Но безуспешно. Лоррин держался все так же невозмутимо и непроницаемо.

— Я, как ведущий, не стану отвечать ни на чьи вопросы — даже на ваши. Вы же ответите на вопросы, которые будут задавать все, кроме меня. Я же прослежу, чтобы никто не перебивал друг друга и чтобы всех услышали.

Что?! Подобный поворот событий застал Шану врасплох. Теперь она всерьез заволновалась. Да что это такое он затеял? Конечно же, старые нытики постараются выставить ее в самом дурацком свете…

Но отступать было уже поздно. Лоррин оглядел тех, кто желал высказаться, и предоставил право задать первый вопрос одному из приспешников Каэллаха.

— Это из-за тебя, девчонка, эльфийские лорды напали на наш след! Из-за того, что ты слишком много о себе вообразила! — выкрикнул старик. Его буквально-таки трясло — так ему не терпелось сквитаться с Шаной при свидетелях. — Если бы ты не делала вид, что ты и есть то самое мифическое Проклятие Эльфов, мы бы и сейчас жили в старой Цитадели, в покое и уюте!

«Думай! Не спеши — думай!»

— Я никогда не называла себя Проклятием Эльфов, — отозвалась Шана. От страха и раздражения у нее все внутренности словно завязало узлом и тяжело было дышать. — Я даже не слышала ни о каком Проклятии Эльфов, пока не очутилась в Цитадели. А кроме того, эту историю с Проклятием Эльфов начали драконы, а вовсе не я! — Она отыскала в толпе Отца-Дракона, принявшего облик полукровки. — Ведь правда, Каламадеа?

Головы всех присутствующих тут же повернулись в его сторону. Некоторые осторожные старые волшебники, разделявшие с Каэллахом его нелюбовь к драконам, предпочли отодвинуться в сторонку. Отец-Дракон скромно кашлянул.

— Ну, в основном это моих рук дело, — признался он. — Но вообще — да. Это мы, драконы, создали легенду о Проклятии Эльфов — и были удивлены не меньше вашего, когда легенда вдруг ожила. — Каламадеа оживился — видимо, тема была благодатная. — Мы, драконы, верим, что некоторые существа от рождения наделены огромной хаменлеаи, силой, которая управляет судьбой, вместо того чтобы подчиняться ей. И я говорю вам всем: Лашана еще во младенчестве выказывала такую неимоверную хаменлеаи, что, даже если бы она выросла в глуши, среди единорогов, легенда бы все равно воплотилась через нее. Теперь это признали все драконы, хотя и не все они относятся к Лашане по-дружески. Куда бы она ни направилась, за ней повсюду будут следовать великие перемены.

Шана никак не ожидала, что Каламадеа заведет речь об этом, но она храбро продолжила с того самого момента, на котором остановилась:

— А насчет того, что вы могли бы до сих пор проживать в Цитадели, — я сильно сомневаюсь, что вам еще долго удавалось бы оставаться незамеченными. Вы слишком много рисковали. Как минимум кто-нибудь непременно бы заинтересовался, отчего это вдруг исчезает столько вещей и продуктов и куда они деваются. Эльфийские лорды начали задумываться об этом еще до того, как я попала к вам.

— Я же говорил, что это слишком опасно! — воскликнул худой, как щепка, старый волшебник. На него тут же зашикали. Лоррин уже подал знак другому желающему, а Шана оглядела лица присутствующих, и у нее упало сердце. Она чувствовала себя маленькой и слабой и говорила совершенно неуверенно. Ей никого не удалось победить, и Отец-Дракон ей не помог.

— С чего вы решили, что вы лучше всех годитесь на роль командира? — выкрикнул кто-то из задних рядов. — Вопрос к обоим!

— Я и не решала, — быстро ответила Шана. Но Каэллах Гвайн тут же раздулся от сознания собственной значимости и заговорил, стремясь опередить Шану.

— На моей стороне десятилетия житейского опыта, не говоря уже о знаниях и мудрости! — хвастливо заявил он. — А это куда больше того, на что может притязать эта наглая девчонка! Я не принимаю поспешных решений, не тороплюсь что-либо вводить исключительно ради его новизны.

Мне представляется несомненным, что нынешнее положение дел становится нестерпимым, и все из-за этих дурацких новшеств в магии и опасных связей с этими варварами, дикими людьми — не говоря уже о существах, которые даже и не люди! Молодежь должна служить старшим, а не диктовать им нелепые правила! Они радоваться должны, что мы в обмен на их службу соглашаемся делиться с ними накопленной мудростью!

Сев на любимого конька, Каэллах завелся — и не подумал о том, что сейчас его слушают отнюдь не одни лишь его сторонники.

— А с людьми нам вовсе делать нечего — кроме того, что они тоже должны считать за честь служить нам! Мы могущественнее их, мы дольше живем и успеваем накопить куда больший опыт, чем эти однодневки! Ясно же, что мы превосходим их во всех отношениях — а эта девчонка, эта недоросль думает, что нам следует обращаться с ними как с равными! Да ни за что! Я не потерплю, чтобы со столь низкими созданиями, которые должны состязаться за право послужить мне, обращались так, как будто они ровня мне!

Вот теперь среди людей — они в толпе составляли большинство — раздалось неприязненное ворчание. Вероятно, многие лишь сейчас осознали, насколько далеко простираются предрассудки Каэллаха и насколько они отвратительны. Теперь Шана поняла, почему Лоррин избрал именно такую тактику ведения собрания: он окружил Каэллаха его сторонниками и позволил ему говорить все, что заблагорассудится, — и язык подвел старого волшебника.

— Это мы — низкие создания? — гневно рявкнул возчик — один из тех, кто доставил в Цитадель последнюю партию железных слитков. — Да ты сперва попробуй хоть что-нибудь сделать своими руками, слизняк несчастный!

— Теперь будешь сам все себе добывать! — раздался другой голос, преисполненный отвращения. Его поддержал целый хор. Даже некоторые из детей, которых Каэллах застращал и заставил работать на себя, прониклись мнением старших, и их пронзительные голоса вплелись в общий хор.

Каэллах и его сторонники осознали опасность, но отступать было уже поздно. Они сбились в кучу вокруг Каэллаха, и сразу стало до боли ясно, что на самом деле их очень мало. А вокруг колыхалось море разгневанных лиц. Шана и ее прегрешения оказались позабыты.

Лоррин позволил толпе малость побушевать, чтобы Каэллах как следует напугался, а потом немного усилил свой голос при помощи магии и перекрыл гул толпы.

— Друзья! — пророкотал он. — Пожалуйста, тише!

От удивления все на миг смолкли, и в этой тишине послышался один-единственный голос — это был голос Алары, приемной матери Шаны.

— Шана, похоже, возражения направлены против перемен вообще, — сказала Алара. Ну наконец-то хоть кто-то говорит спокойно и рассудительно! — А эти перемены действительно в большинстве своем исходят от тебя. Так что ты можешь сказать по поводу возражений?

— Я думаю, что, если вы не изменитесь, — очень медленно произнесла Шана, подбирая каждое слово столь тщательно и осторожно, словно она прокладывала путь по трясине, — вы станете точно такими же, как эльфийские лорды.

Вот теперь воцарилась мертвая тишина — даже шуршание ветерка в листве и то казалось оглушительно громким.

Эта тишина взывала об объяснении, и Шана, сама того не желая, продолжила.

— Они не менялись с тех самых пор, как завоевали эти края — а может, даже и дольше, — произнесла Шана. — Эльфы уверены, что они — законные владыки вселенной и что все, что они желают, думают или делают, — совершенно правильно. И плевать, что жизнь не раз уже показывала, что они ошибаются. Если вы перестанете изменяться, то закостенеете, и первый же удар судьбы сломает вас.

Она обвела взглядом лица друзей, потом взглянула на людей; их глаза сейчас горели обидой на всех волшебников — даже на нее.

— Изменения означают, что мы не можем сидеть в Цитадели и воображать себя высшими существами лишь на том основании, что некоторые вещи нам удаются лучше, чем другим. Неужели вы не понимаете? — Шана на мгновение замялась. — Мы нужны друг другу. Ну да, я могу при помощи магии выследить овцу в холмах и перенести ее сюда. Но я понятия не имею, где добывать глину и как сделать из нее кружку. А если я хочу пить, мне нужна кружка, и тот, кто умеет ее делать, в этот момент выше меня. Неужели вы не понимаете? — с мольбой произнесла она. — Я никогда не хотела быть вожаком, но.., я не знаю, может, Каламадеа прав, и эта хаменлеаи вправду действует. Я просто вижу, что все мы нуждаемся в переменах и все мы нуждаемся друг в друге — если, конечно, мы хотим выжить. И, может быть, если они хоть чуть-чуть научатся меняться, мы будем нуждаться даже в них…

И Шана, не в силах выразить свои чувства словами, беспомощно показала на Каэллаха и его приятелей; ведь в головоломке, что складывалась у нее в сознании, всякий занимал свое, неповторимое место.

Но хотя многие и озадачились, очевидно, Шане удалось хотя бы отчасти объяснить свои взгляды. Обида и гнев утихли, и хотя многие недовольно скривились при мысли, что Каэллаха и ему подобных нужно считать частью народа, кажется, эту мысль тоже восприняли.

А потом случилось такое, чего Шана и не ожидала…

— Нелегкое это дело для старика — все эти перемены, — грустно произнес один из приятелей Каэллаха. — Ох, нелегкое, девочка. Воттак вот проживаешь жизнь, а потом вдруг все летит вверх тормашками, и…

Он глубоко вздохнул и, шаркая, пересек пространство, отделявшее друзей Каэллаха от прочих присутствующих.

Потом он поднял взгляд на Шану, и у него вырвался тяжелый вздох.

— Я терпеть не могу все эти неудобства и предпочел бы, чтобы их не было, — произнес он, и в голосе его недовольство смешивалось с покорностью, — но я лучше уж буду с тобой, чем против тебя. Только не требуй слишком многого от несчастного усталого старика, ладно?

Шана соскочила с полена и протянула ему руку. Старик пожал ее, и это стало началом конца. Остальные сторонники Каэллаха стали по одному — по двое подходить к Шане. Впрочем, многие постарались просто затеряться в толпе и не стали открыто поддерживать ее. Но неважно.

Каэллаха-то они бросили. Даже если они не до конца согласны с ней, даже если они и дальше будут ворчать и спорить, они бросили своего вожака и признали, хотя бы теоретически, необходимость перемен.

И этого довольно. Пока что довольно и этого.

Глава 21

Рена уселась на ковер рядом с Меро. Стены шатра Дирика были закатаны и подвязаны примерно на высоте колен; занавески из редкотканого льняного полотна не давали насекомым залетать внутрь, но пропускали ветерок. Настал час обеда. Еда теперь сделалась разнообразнее за счет овощей — их покупали у торговцев или выменивали у Народа Зерна, успевшего уже развести огороды, — и за счет трав, измененных Реной. Теперь, когда из Цитадели прибыла первая партия железных слитков, обедать в обществе Дирика и Калы стало особенно приятно. Звезда Дирика снова стояла в зените, и пожилой жрец перестал хмуриться. Кала радовалась не меньше супруга, но выражала это более открыто. В конце концов, теперь у Железного Народа было все, что нужно, — металл, хорошие пастбища и вода. И даже потомки их древних союзников, Народ Зерна поселился поблизости и занялся земледелием, которым не могли или просто не стали бы заниматься Железные Люди.

Рена с Меро тоже не остались внакладе. Поскольку они представляли здесь волшебников, всякий кузнец стремился выведать, что им известно насчет перспектив добычи железа — а многие пытались разузнать, нельзя ли с их помощью продвинуться вперед в очереди на покупку железа из следующей партии. Кланы торговцев несколько расстроились, обнаружив, что утратили монополию на поставку железа, но быстро с этим смирились, особенно после того, как женщины Железного Народа принялись экспериментировать с огранкой кристаллов «дурацкого золота» и изготавливать кабошоны из других минералов с высоким содержанием железа, доставленных все теми же торговцами. И из того, и из другого получались очень красивые «драгоценные камни»; особенно хороши были вставки из «железного масла» — в ажурном кружеве железных украшений эти камни, напоминающие капли черной жидкости, смотрелись просто изумительно. Так что теперь у женщин стало больше сырья для ювелирного дела, чем когда бы то ни было, и новые материалы вызвали у них такой взлет творческой фантазии, что даже мужчины принялись ходить кругами и прикидывать, как бы подольститься к супруге, или матери, или сестре, или подруге, чтобы те сделали что-нибудь в новой технике и для них тоже. Дирик уже щеголял новенькими кожаными наручами с железными накладками, разукрашенными «железным маслом», — подарком Калы. А Кала тем временем трудилась над таким же ошейником.

И Рена решила, что теперь самое время позаботиться об исполнении кое-каких своих планов.

Кала принесла тарелки с лепешками, жареным мясом и тонко нарезанными овощами и мисочки со сметаной.

Теперь Железный Народ мог наслаждаться одним из своих излюбленных блюд: на лепешку укладывались полоски пряного мяса и овощи, все это обильно поливалось сметаной, и лепешки сворачивались в трубочку. Рена с Меро полюбили его не меньше хозяев, и едва Кала поставила тарелки на ковер, как Меро тут же свернул себе такую трубочку.

— Дирик, а вам вправду так уж сильно нужно держать у себя этих двух эльфийских лордов? Мне кажется, они не вполне здоровы, — спросила Рена, когда Дирик потянулся за лепешкой.

Дирик даже не приостановился.

— Ну, вообще-то с них в последнее время нету никакой пользы, — признал жрец, укладывая на лепешку тонко нарезанные стручки кукуна и травы, которым Рена придала новый вкус и аромат, поверх них — полоски мяса, и уже поверх всего этого — сметану. — Мы перестали заставлять их давать представления — из уважения к вам, но я так подозреваю, что они уже и не стали бы ничего показывать, даже если бы им надавали тумаков. Я, по правде говоря, подозреваю, что они сходят с ума. Их хозяину едва-едва удается их накормить и напоить. Они ничегошеньки не делают, только сидят и пялятся в одну точку.

— Я думаю, они уже сошли с ума, — сказала Рена. Когда она услышала, как буднично Дирик констатирует этот факт, у нее словно гора с плеч свалилась. — Кельяна еще как-то можно разговорить, если хорошенько постараться, а вот Хальдор.., хозяину приходится кормить его с ложечки. Может, вы бы отдали их мне?

— Сперва скажи, что ты собираешься с ними делать, — осторожно отозвался Дирик.

Рена глубоко вздохнула и посмотрела на Меро. Тот подбадривающе улыбнулся в ответ. Девушка снова посмотрела в темно-карие глаза жреца и напомнила себе, что Дирик — чрезвычайно рассудительный человек.

— Я хочу… Я хочу попытаться сделать одну штуку. Посмотреть, могу ли я при помощи магии изменять чужие воспоминания. У нас ходили слухи, будто старые лорды на это способны. Вот я и подумала, что раз в моем народе женская магия всегда действовала тоньше, то, может, женщине это будет даже проще сделать, чем мужчине. Раз Кельян с другом и так уже сумасшедшие, вреда я им не причиню — а может, даже смогу помочь. — Рена собралась с силами. — Если я.., если мне удастся помочь им… В общем, я хочу сделать несколько вещей. Во-первых, я хочу выяснить, как делаются эльфийские камни для ошейников и как эти ошейники контролируют рабов.

— Шана придумала способ обезвреживать их, причем для него требуется меньше железа, чем идет на украшения, — вмешался в беседу Меро. Его зеленые глаза светились энтузиазмом. — Нужна такая штучка вроде ракушки, чтобы надевать ее на берилл, вот так вот, — он изобразил ладонями захлопывающуюся ракушку, — и камень будет обезврежен вместе со всей его магией. Их можно будет переправлять к рабам целыми грудами. Если кто-то готов к побегу, он просто защелкивает такую ракушку на своем камне — и все, беги. Эльфийские лорды не смогут гнаться за каждым беглым рабом и даже вряд ли смогут его выследить. А к тому моменту, как вызовут какого-нибудь достаточно сильного мага, способного кидаться молниями-стрелами, рабы уже будут далеко.

— Но чтобы этот план сработал, нам сперва надо выяснить, как именно действуют эльфийские камни, — продолжила Рена. Заинтригованный Дирик отложил недоеденную лепешку и подался вперед. — Меня никогда этому не учили, да и Лоррина, боюсь, тоже, но Кельян вполне может это знать. Вот я и хочу попробовать уговорить его, чтобы он меня научил. А если у меня не получится, может, "Меро сумеет отыскать нужные сведения прямо у него в памяти. Как только мы разберемся, как делаются эльфийские камни, можно будет поэкспериментировать с ракушками.

— Но это ведь не все. Вы явно задумали что-то еще, так? — спросил Дирик, приподняв густую бровь. Теперь на лице его читался не только живейший интерес, но и восторг.

— Э… Ну да. — Рена решила не останавливаться на достигнутом и рассказать Дирику обо всем, раз уж он, похоже, готов слушать. — Я хочу стереть из их памяти все воспоминания о плене и о Железном Народе и заменить это чем-нибудь другим.

— И чем же? — не успокаивался Дирик. — И зачем?

— Я подумала… — Рена на миг заколебалась, потом продолжила:

— Я подумала, что смогу создать новые воспоминания — на самом деле это будут иллюзии. Что-нибудь насчет скитаний в глуши, как вот мы с Лоррином бродили. Или, может, Меро поможет мне вложить эти воспоминания в их разум, пока я буду стирать старые, делать их туманными. И, конечно, я позабочусь, чтобы они ничего не помнили ни о Железном Народе, ни о волшебниках, ни о драконах — вообще ни о чем важном. А потом я их усыплю и попрошу Кемана или еще кого-нибудь из драконов отнести их поближе к эльфийским землям, чтобы они смогли найти дорогу домой.

Рена облизнула губы и стала ждать, как на это все отреагирует Дирик.

— Ты что, вправду собираешься освободить их? — От удивления у Дирика глаза полезли на лоб. — И ты думаешь, что мы позволим им отправиться к нашим врагам?

— Ну не можем же мы их убить! — с отчаянием воскликнула Рена.

На миг она испугалась, что Дирик сейчас скажет: «Это почему же не можем?» Но жрец лишь устремил на Рену задумчивый взгляд, потеребил нижнюю губу и надолго умолк.

— Раз уж вы это задумали, — в конце концов сказал он, понизив голос, — нельзя упускать такой удобный случай обдурить этих демонов, которых вы называете эльфийскими лордами. Чем внушать пленникам, что они скитались в глуши, не лучше подкинуть им что-нибудь совсем-совсем несусветное?

— Например?.. — спросила Рена, воспряв духом. Кажется, Дирик не станет ей препятствовать! Наконец-то она сможет хоть чем-то помочь этим несчастным, Кельяну с Хальдором, — а может, даже и Шане!

— Ну.., тут надо подумать. Например, пускай они думают, будто их держали в плену волшебники — и волшебников этих было куда больше, чем думают эльфийские лорды. — Дирик ухмыльнулся, словно мальчишка, задумавший особенно удачную каверзу. — Можно им внушить, будто это была какая-то неприступная крепость — причем разместим мы ее совсем не там, где находится настоящая Цитадель. — Он лукаво подмигнул собеседникам. — Да мало ли! Можно сочинить компанию волшебников, которые вроде как никогда не слыхали про наших волшебников! Пускай демоны думают, что у них появился какой-то совершенно новый, неведомый враг! Пусть себе тратят время и гоняют воинов на поиски этого нового гнезда волшебников!

Меро расхохотался:

— Предки! Вот это идея! Лорды запаникуют и кинутся охранять тылы! Они передерутся, решая, какая из групп волшебников опаснее! А главное, мы выиграем время и успеем накопить больше сил!

— Вот именно! — Дирик возобновил прерванную трапезу и махнул свободной рукой Рене. — Раз твой план именно таков, дитя, — пожалуйста, трудись. Все равно от этих пленников одни хлопоты. А если ты добьешься, чего хотела, они неплохо нам послужат.

Дирик не сказал, что станется с эльфами, если Рене не удастся стереть им старые воспоминания, но Рена решила, что с этим можно будет разобраться попозже, если такая необходимость и вправду возникнет. Она поблагодарила Железного Жреца и с аппетитом принялась за лепешки.

Дирик хотел еще что-то обсудить с Меро после обеда, и Рена подумала, что может взяться за исполнение первой части плана прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик.

Правда, поскольку Рена не была полукровкой, она не могла напрямую читать мысли пленников, и потому она решила попробовать разговорить их так, используя иллюзии, свою принадлежность к слабому полу и осторожное подталкивание в нужном направлении. Некоторое время назад торговцы по просьбе Рены принесли ей старый, разряженный ошейник — ранее он принадлежал кому-то из беглых рабов. Девушка прихватила ошейник с собой и отправилась в шатер, где содержали эльфийских лордов.

— Кельян! — позвала она. Она сотворила иллюзию своего самого лучшего шелкового платья. А когда Кельян вышел из оцепенения и медленно поднял на нее взгляд тусклых глаз, девушка быстро создала вторую иллюзию: они очутились в обычной комнате, какую можно было отыскать в любом эльфийском поместье. За образец Рена взяла комнату, которую ее отец использовал для неофициальных встреч с гостями, но сделала так, чтобы в помещении царил полумрак.

Выглядел Кельян ужасно: изумрудные глаза помутнели, длинные волосы повисли тусклыми прядями, а одежду он менял лишь тогда, когда хозяин силком вытряхивал его из грязной. Рена точно не знала, что подтолкнуло эльфа в пучину безумия. Возможно, вид Кемана в истинном облике оказался непосильным испытанием для его психики.

А может, когда он узнал, что Железный Народ заключил союз с волшебниками, то пришел к выводу, что теперь его с товарищем уж точно никогда не отпустят, и сломался. Но самой Рене помешательство Кельяна и его пребывание где-то в иной реальности, сотворенной его собственным воображением, было только на руку. Рена надеялась, что в нынешнем своем состоянии Кельян верит, будто вернулся к соплеменникам. А может, он решил, будто все это ему снится. Ее устраивали оба варианта. И вряд ли он узнает в эльфийской леди, представшей его глазам, ту Рену, которую ему доводилось видеть в лагере: девушка заодно с платьем сотворила себе пышную парадную прическу и яркий макияж.

При виде Рены и окружающей обстановки глаза Кельяна засияли: правда, безумие по-прежнему никуда не делось, но зато в них появились проблески чувств. Чтоб усилить эффект созданной иллюзии, Рена окутала Хальдора тенью.

А то, пожалуй, вид неподвижного тела товарища мог бы подорвать доверие Кельяна к иллюзии. Впрочем, кажется, Кельян то ли не замечал его, то ли его самого это уже не волновало.

— Моя леди… — он вопросительно наклонил голову, показав тем самым, что и вправду не узнал Рену.

— Шейрена, — представилась девушка. — Добро пожаловать на мои именины, лорд Кельян.

Кельян поклонился.

— Моя леди Шейрена. Мы с вами знакомы?

«Отлично. Он то ли не помнит меня, то ли не узнает в этом виде — а может, просто не хочет. Он сейчас живет в своих грезах, а не в реальном мире».

— Я — дочь подруги вашей матери, — отозвалась Рена.

Она припомнила, как вела себя мать, принимая гостей, и теперь изо всех сил старалась подражать ее манерам. — Спасибо вам за то, что вы приняли наше приглашение и прибыли вместе с матушкой на наш скромный праздник.

А можно я воспользуюсь вашей благосклонностью, чтоб справиться с одной пустяковой задачкой?

— Я весь к вашим услугам, — отозвался Кельян и снова поклонился, приложив руку к сердцу.

— Я взяла себе новую служанку, девочку, на которую еще не надели ошейник, — непринужденно соврала Рена. — Как вам известно, мой отец сейчас на заседании Совета и вернется только через несколько дней. Вот я и подумала.., может, вы бы помогли мне очистить и настроить этот ошейник, чтобы я надела его на девчонку?

Рена достала ошейник и протянула Кельяну.

Тот осмотрел его и нахмурился.

— Но этот ошейник не годится для личной служанки леди, — заметил он.

Рена надула губки.

— Но я не смогла найти другого! Все остальные сейчас на рабах, а я не хочу ждать, пока сделают новый, — капризно заявила она. — А кроме того, я хочу эту девчонку себе.

Она хорошенькая. А папа может передумать и отдать ее кому-нибудь другому. А если запечатлеть ее на меня, он уже этого не сделает.

Кельян улыбнулся, и Рена улыбнулась в ответ; они тут же почувствовали себя заговорщиками, заключившими союз против жадных взрослых.

— Ну, раз так, я с радостью помогу настроить его — конечно же, от вашего лица, — с легкостью согласился Кельян.

Он склонился над ошейником и принялся за работу…

А Рена следила за ним так напряженно, что Кельян, несомненно, удивился бы, если бы это заметил. Но он с головой ушел в работу и не обращал внимания ни на что, кроме ошейника.

Рена решила подстраховаться — на тот случай, если ей придется еще раз воспользоваться этой уловкой. Когда она уйдет, Кельян будет думать, что ему это все приснилось.

Когда Кельян завершил заклинание, Рена тут же поблагодарила его.

— Вы так мне помогли, лорд Кельян… — кокетливо произнесла она. Меро взбесился бы от ревности, если б услышал ее тон. — Как мне вас отблагодарить?

Девушка поднесла ему вино с подмешанным туда зельем и бросила на Кельяна взгляд из-под ресниц. Рена точно знала, что он не пойдет дальше флирта, ибо ухаживание в эльфийском обществе подчинялось определенным законам. Ни один ухажер не осмелился бы соблазнить девушку, не получив на то тактичного согласия ее отца. И Кельян, который не являлся исключением, не стал бы сейчас выказывать ничего, кроме галантного интереса. Зачем рисковать нарваться на вызов, когда у тебя недостает обученных рабов, которых можно выставить в ответ? Да и вообще, дуэли — дорогое удовольствие, ведь гладиаторы на них частенько погибают. Лучше уж соблюдать осторожность.

— Оказать услугу прекрасной леди — честь для меня, — отозвался Кельян и единым глотком осушил предложенную чашу. Все шло, как Рена и задумывала. Она разбавила вино медом, чтобы смягчить резкий привкус и замаскировать зелье. Рена снова наполнила чашу, и Кельян снова ее осушил. Девушка протянула ему тарелочку с обжаренными и подсоленными съедобными корнями — к ним она тоже приложила свою магию. Пусть ест. Чем больше он съест, тем доверчивее станет.

— Благодарю вас, — сказал Кельян, взяв кусочек. Рена поставила тарелочку рядом с ним, и он не стал возражать. — Мне не так уж часто приходится бывать в обществе прекрасной леди, и это — уже само по себе награда для меня, — добавил он, потягивая вино и беря с тарелки корешок за корешком.

Рена негромко рассмеялась; ее переливчатый смех — девушка сама удивилась, услышав его, — походил на звон крохотных колокольчиков, и глаза Кельяна одобрительно расширились.

— Мне не так уж часто приходится бывать в обществе молодых лордов, и это уже само по себе удовольствие для меня, — отозвалась она в том же духе. — Расскажите мне о себе.

Кельян был совсем не прочь поболтать, и они говорили — Рена все продолжала подливать ему вина, — пока глаза у него не начали слипаться, а голова — клониться на грудь. В конце концов эльф прилег на тюфяк, на котором сидел все это время. Рена усилием мысли и легким движением пальцев уничтожила все созданные ею иллюзии; теперь Кельян снова очутился в шатре с войлочными стенами. Если он, проснувшись на следующее утро, и вспомнит об этом происшествии, то точно решит, что это был сон.

Потом Рена погасила свет и вышла из шатра, торжествующе сжимая в руках ошейник.

***

Теперь настал черед Калы поработать над новым замыслом по освобождению рабов. Она изучила ошейник и камень и принялась мастерить ракушку-застежку, что изолировала бы камень и от носителя, и от мага Кала не сомневалась, что сумеет изготовить такую штучку. Загвоздка была в том, чтобы сделать ракушку достаточно маленькой, чтобы можно было ее прятать, но при этом достаточно большой и крепкой, чтобы ее хватило на любую печать.

Ну а тем временем Рена каждый день являлась к пленным эльфам — без иллюзий, в привычном своем облике, — и подолгу разговаривала с ними, пытаясь втянуть их в беседу. А Меро тем временем «подслушивал» их мысли. Эльфы отвечали нечасто, но Рена продолжала вести эти беседы — и при этом осторожно воздействовать магией на их сознание.

Когда великие лорды удаляли воспоминания, они удаляли их целиком, оставляя после себя чистый лист, провал в памяти. Рена же бережно, но настойчиво изучала загадочную работу мозга. И теперь она сильно подозревала, что великие лорды своим пусть мощным, но грубым воздействием попросту уравнивали жертву с младенцем — в плане умственного развития. Вероятно, впоследствии жертву приходилось заново обучать всему, вплоть до самых простых вещей. Именно потому после обработки ее — обычно столь бесцеремонной обработке подвергали строптивых девушек — где-то с год никто из посторонних не видел. Рене же нужно было более тонкое воздействие.

И потому она разговаривала с пленными и следила за физическими процессами, протекающими у них в мозгу, на том глубинном уровне, с которым она работала, превращая растения во что-нибудь вкусное и ароматное — ну или хотя бы съедобное. Когда Меро «видел» воспоминание, которое нужно было стереть — это происходило, когда оно всплывало в сознании кого-то из эльфов, — он подавал знак Рене. Рена к этому моменту знала, какой физический участок мозга отвечает за него, и потому могла его изменить. И постепенно начала этим заниматься. Она осторожно разрушала связи, создающие это воспоминание, а потом окончательно изглаживала его из памяти при помощи легчайших ударов, куда более слабых, чем те, что приводили к приступам безумия. И когда Рена завершала работу, это воспоминание исчезало. Спроси Кельяна о нем, и он лишь непонимающе посмотрит в ответ.

Девушка также надеялась, что сможет удалять воспоминания последовательно, но, увы, оказалось, что это невозможно. Память — странная штука. Цепочки воспоминаний настолько прихотливы, что невозможно понять, по какому принципу они соединяются друг с другом — зачастую между начальным и конечным пунктом такой цепочки нет ничего общего.

Но одно было бесспорно: чем больше она стирала, тем нормальнее становился Кельян, и даже состояние Хальдора начало улучшаться.

По мере того как эльфы приходили в себя, их воспоминания делались все отчетливее, и их легче стало отслеживать — а значит, и удалять. Рена продвигалась вперед семимильными шагами, и вскоре эльфы сделались такими же бодрыми и живыми, какими были к моменту своего пленения. С одной стороны, это было хорошо: ведь оставлять их где-нибудь без сознания, если бы Хальдор по-прежнему пребывал в ступоре, было бы форменным убийством.

С другой же, это породило новые проблемы.

Чем больше эльфы возвращались в прошлое, тем меньше у них оставалось воспоминаний, твердящих, что всякое сопротивление бесполезно, а побег невозможен. Но Рена при помощи зелий, подмешиваемых в еду, иллюзий и разговоров наедине смогла внушить им, что и она сама, и ее беседы — не более чем занимательный сон. Они даже не удивлялись, отчего этот сон повторяется раз за разом, поскольку Рена в конце каждой беседы уничтожала все воспоминания о ней.

— Но что же нам с ними делать? — с отчаянием вопросила Рена у Меро через три дня после начала экспериментов, когда Хальдор сообщил, что намеревается назавтра предпринять попытку к бегству. Девушка плюхнулась на траву рядом с Меро, сидевшим у их шатра, и они оба уставились в небо, усеянное звездами. Рене захотелось взять Меро за руку — и она тут же обнаружила, что рука юноши уже тянется ей навстречу. Его прикосновение успокаивало и утешало Рену. — Рано или поздно они действительно попытаются бежать, и с этим будет столько хлопот!

— Значит, надо покамест постоянно держать их одурманенными, — сказал Меро, легонько сжав ее руку. — Нам надо придумать, как создать им новое прошлое, а я пока что этого не понял.

Над лагерем взошла луна, такая яркая, что в ее свете можно было бы читать. Меро покачал головой.

— Просто ума не приложу, что делать. Иллюзии? Но для внушения иллюзии требуется столько же времени, сколько это событие занимало бы в реальности. Я, пожалуй, мог бы впихнуть новые воспоминания на место старых, но создать их в одиночку…

— А их обязательно создавать в одиночку? — перебила его Рена. — Что, если потрудиться над ними вместе?

Девушку охватило возбуждение. Кажется, она нашла выход!

— Нам вовсе не обязательно создавать все воспоминания самим! Мы можем попросить помощи у Каламадеа и Алары! И у Шаны с Зедом, и у других волшебников!

Меро снова покачал головой.

— Даже не знаю… — с сомнением протянул он. — А не получится ли в результате из этих воспоминаний жуткая каша?

— Так нам же только лучше, если там будет каша! — возразила Рена. Она с каждым мгновением все более убеждалась, что права. — Нам же не нужно, чтобы у них в головах была полная, целостная картина — нам надо, чтобы там были обрывки! Пусть они думают, что их большую часть времени держали под воздействием зелий или заклинаний — но чем больше мы запутаем их, тем больше они запутают старых лордов!

— А чем больше запутаются старые лорды, тем сильнее они встревожатся! Теперь я понял! — Неожиданно Меро расхохотался и крепко обнял девушку. — Ты права, Рена!

Ты совершенно права! Я постараюсь связаться с Шаной и все ей объяснить. Посмотрим, сможет ли она поучаствовать. Я буду продолжать попытки, пока не дотянусь до нее.

— А я буду и дальше стирать их воспоминания, до того самого момента, как они попали в плен! — радостно отозвалась Рена. Теперь она окончательно уверилась, что план сработает именно так, как она и надеялась.

***

Через несколько дней прибыли драконы — но тихо, без помпы, в облике волшебников. Рена никогда прежде не видела Алару в таком виде: приемная мать Шаны выбрала для себя облик крепко сбитой женщины неопределенного возраста, с высокими скулами и темными волосами. Каламадеа, конечно же, явился в том облике, который был уже знаком Железному Народу. Когда драконы на заре вошли в лагерь, Дирик и другие вожди племени встретили их радушно — хотя чувствовалось, что Железные Люди не забыли того случая, когда Каламадеа предстал перед ними в своем истинном виде — в виде огромного, иссиня-черного Дракона.

— Мы пришли, чтобы унести гостей, причиняющих вам неудобства, — весело сказал Отец-Дракон. Он просто-таки лучился радостью, как будто ему предстояло невесть какое удовольствие. Ну и что, что в последний раз его здесь видели драконом? Подумаешь! Каламадеа вел себя так естественно и непринужденно, выглядел таким безобидным, что всякому, кто смотрел в эти невинные зеленые глаза, окруженные сеточкой морщин, как-то трудно было соединить в своем сознании его и того грозного дракона. Отец-Дракон в совершенстве сжился с ролью чудаковатого пожилого полукровки — и вскоре Дирик уже болтал с ним, словно со старым приятелем. Ну, а глядя на Дирика, постепенно расслабились и остальные.

— А что вы сделали с Мире? — спросил в конце концов Каламадеа.

— Отдали ее на попечение Народу Зерна. Они ни капельки ей не доверяют, потому что я рассказал им, что она чуть не выдала всех нас, а заодно и своих собственных сородичей демонам. — У Дирика сделался такой довольный вид, что Рена, не выдержав, улыбнулась. В конце концов, это ведь правда! Ну, в некотором смысле… — Они отправляют ее работать в поле и не кормят, если она не хочет работать. В общем, она быстро усвоила, что, когда ей что-то говорят, проще послушаться.

— Как я вижу, вы не боитесь, что она убежит? — поинтересовалась Алара. В голосе ее прозвучала боль: все-таки речь шла о ее ребенке… Но Дирик не правильно истолковал ее чувства.

— О, ничуть, леди! Захочет бежать — пускай себе бежит! Она не настолько ценная помощница, чтобы нам жалко было ее потерять. А снять ошейник, удерживающий ее в облике рабыни демонов, она не может. Так что пойти к демонам она никак не сможет. А мы все — наш народ, волшебники, Народ Зерна и торговцы, — все знаем про ее предательство, и никто не станет помогать ей снять ошейник. — Железный Жрец улыбнулся. — Если она решит, что бродить по степи в одиночку, безо всякой помощи лучше, чем оставаться с Народом Зерна, который дает ей кров и пищу, — ну, пусть наслаждается свободой.

Алара вздохнула, но ничего не сказала; за болтовней Каламадеа ее молчаливость осталась незамеченной. Рена посочувствовала драконице: конечно, Мире потрясающе неблагодарная зараза, но все-таки она — ее дочь! Наверное, у бедной Алары просто сердце разрывается из-за того, что один ее ребенок ополчился на другого — или на других, если считать еще приемную дочь, Шану.

— Мы подождем до темноты и уже тогда унесем их, чтобы не тревожить ваш народ без нужды, — негромко произнес Каламадеа после того, как большинство старейшин потеряло интерес к гостям и занялось своими делами.

— Это хорошо, — рассудительно заметил Дирик и тут же просиял. — Но вы непременно должны посмотреть, что уже успела сотворить Кала для другого вашего замысла!

И взглянуть на новые драгоценности наших женщин-ювелиров! Пойдем же!

Этот день Рена с Меро провели в обществе Дирика и драконов. Дирик показал гостям чуть ли не все до единого украшения в лагере, и хотя Алара так и не спросила, нельзя ли ей повидаться с блудной дочерью, Рена заподозрила, что Дирик нарочно старается отвлечь драконицу — чтобы та так и не обратилась к нему с этой просьбой.

День выдался долгий: даже Рене постепенно поднадоело следить за работой ювелиров, хотя обычно это зрелище ее завораживало. Наконец-то солнце село, и начали сгущаться сумерки.

Тогда Рена покинула гостей и отправилась посмотреть на Кельяна с Хальдором, которых уже привыкла считать своими подопечными. Те были без чувств; их так опоили зельями, что привести их в сознание не удалось бы даже хорошим пинком. Ну, что поделаешь. Надо так надо. Очевидно, что ехать на спине дракона, как ехали в свое время они с Меро, эльфы не смогут. Значит, драконам придется их нести.

Рена при помощи четырех молодых Железных Жрецов запеленала эльфов, словно младенцев — только «пеленки» были большие, на взрослого. В них вложили по доске и получилось нечто вроде колыбели. Пеленки не давали пленникам двигаться, а доска позволяла им лежать прямо, не скорчившись. Теперь обвязать их сетью — и драконы отнесут их в Цитадель.

В конце концов эльфы оказались упакованы, словно посылки, подготовленные к отправке, и Железные Жрецы бесцеремонно поволокли неподвижные тела куда-то в темноту.

Рена пошла за ними следом. Молодые жрецы, обряженные, как им и полагалось, в кожаные фартуки, оттащили тюки в степь, подальше от лагеря, положили там и поспешно зашагали обратно. Они не оглядывались, и Рена их прекрасно понимала. Если бы ей не довелось провести так много времени рядом с Кеманом, во всех его видах, она тоже бы здорово нервничала в обществе драконов.

А Каламадеа с Аларой в любой момент могли вернуться с охоты…

Пронесся внезапный порыв ветра, и шум незримых крыльев над головой возвестил о появлении драконов.

Они проплыли по небу — огромные тела серебрились в свете луны, и черные тени скользили по взволновавшемуся травяному морю — и опустились рядом с эльфами. Рена невольно попятилась. Оказалось, она успела позабыть, до чего же взрослые драконы в своем истинном облике огромны. Отец-Дракон обычно уменьшал себя, чтобы не выделяться, — ну, и чтобы помещаться в логове, устроенном в Цитадели, — но драконы растут всю свою жизнь, и рядом с Каламадеа Алара выглядела малышкой. А ведь она была вдвое больше своего сына, Кемана!

Драконы были подобны силам природы — столь огромны и столь могущественны, что их просто не получалось охватить сознанием. Рена невольно вскинула руки в защитном жесте. Но драконы практически не обратили на нее внимания, будто ее здесь и не было вовсе.

Они как следует перекусили, и им предстоял долгий путь — и его надо было преодолеть побыстрее, пока эльфы не проснулись. Времени на долгие прощания не было, и Рена не винила Алару за то, что той хочется побыстрее покинуть место, где ее младшая дочь томилась в оковах железного ошейника и человеческого тела.

Так что драконы опустились на землю ровно на столько, чтобы успеть подхватить сети — а когти у них были длиной с руку Рены. Толчок, мощный взмах крыльев — и они снова в небе.

В считанные секунды драконы превратились в темные силуэты на фоне луны — а там и вовсе исчезли.

Рена вглядывалась до боли в глазах, но не могла их разглядеть. И когда Меро коснулся ее руки, девушка подскочила от неожиданности.

— Что ж, от нас тут больше ничего не зависит, — негромко произнес Меро. — Ты дала Шане мощное оружие, любимая, и теперь ей решать, как им распорядиться. Ты свою работу выполнила и можешь отдохнуть.

Лишь после этих его слов Рена осознала, что и вправду может теперь отдохнуть. А еще Меро сказал, что она наконец-то сумела помочь Шане — так, как не сумел никто другой! При этой мысли Рена засияла и тихонько рассмеялась.

— Наверное, ты прав, — отозвалась девушка и повернулась так, чтобы рука Меро оказалась у нее на плече. Успех придал ей храбрости, и Рена почувствовала себя сильной. — Ну, раз так… — игриво протянула она, — тебе не кажется, что нам следует кое-что.., ну, скажем, наверстать?

Несколько мгновений Меро таращился на нее, словно не вполне был уверен, как ему следует реагировать.

— Мне? — глуповато переспросил он.

А потом широко улыбнулся.

— Полагаю, что следует! — сказал он уже более уверенно…

…и начал наверстывать — и получалось у него неплохо.

Глава 22

Леди Триана следила за подготовкой своей гостиной с тем же тщанием, с каким хороший военачальник следит за подготовкой планов сражения. Наконец-то события сдвинулись с мертвой точки — хотя и не совсем в ту сторону, куда хотелось бы Триане. Аэлмаркин сейчас ехал к ней — Триана, конечно же, знала об этом, поскольку она не сочла нужным давать ему ключ от своего портала. Так что Аэлмаркину приходилось добираться до поместья какого-нибудь своего друга, любезно позволяющего пользоваться его порталом, а уже оттуда ехать к Триане. Кстати, он мог даже и не знать, что у Трианы имеется свой собственный портал. Она редко доверяла кому-то ключи от него, и потому о нем мало кому было известно.

Так что у Трианы была масса времени подготовиться к появлению Аэлмаркина, и он об этом знал. И у нее уже имелось определенное преимущество перед ним.

По правде говоря, ее удивляло, что он все еще не здесь.

Кузен Аэлмаркина, лорд Киртиан, вместо того чтобы опозориться, покрыл себя славой на полях сражений с молодыми лордами. Теперь из-за этого мятежа его звезда взошла в зенит. Вот небось Аэлмаркин бесится!

Вот еще если бы ее преимущество перед Аэлмаркином и вправду было так велико, как она изображала . Шпионку, которую Триана подсунула в поместье Киртиана, держали в гареме, и теперь, когда девчонка совсем перестала видеться с Киртианом — естественно, он же уехал на войну! — пользы с нее не было никакой. Всякие бытовые подробности, которые сообщала девчонка, представляли интерес лишь в одном отношении: теперь Триана поняла, насколько крепко мать Киртиана держит в своих руках власть над поместьем. Что ж, жаль. Похоже, большую часть работы по ниспровержению лорда Киртиана ей придется проделать самой.

Но ей, конечно же, совершенно не нужно, чтобы Аэлмаркин знал обо всем этом. И она не собиралась ни о чем ему сообщать. Ну, возможно, она даст ему понять, что у нее есть там свой соглядатай. Это может оказаться полезным для нее, а Аэлмаркин ничего на этом не выгадает.

Триана хотела, чтобы Аэлмаркин, прибыв сюда, увидел ее с совершенно неожиданной стороны. Он всегда видел ее в облике искусительницы и теперь будет ожидать того же.

Возможно, он ждет, что Триана попытается испробовать свои чары на нем.

Эти мужчины такие предсказуемые!

У Трианы было две приемные, предназначенные для различных целей. Та, в которой Триана находилась сейчас, заодно служила ей рабочим кабинетом. Обе приемные были очень похожи на свою хозяйку — но отражали два разных лика, которые та демонстрировала окружающему миру. Но даже «рабочая» приемная не была ни скромной, ни аскетичной — о нет, ни в коем случае! Стол, за которым сидела Триана, представлял собой истинное произведение искусства — великолепная резьба по окаменевшему дереву, отполированному до зеркального блеска. Кроме того, он был чрезвычайно удобен: если Триане что-либо требовалось, ей хватало лишь протянуть руку. Угольно-черное кожаное рабочее кресло, не менее комфортное, чем любой диван, идеально вписывалось в изгиб стола и легко скользило по полозьям. Напротив стояло еще одно кресло, на вид — точный двойник этого. Но второе кресло было с подвохом: насколько бы ни был высок посетитель, усевшись, он все равно оказывался ниже Трианы. Да и вставать с него было весьма неудобно. Что касается остального, комната дышала неброской роскошью: по мягкому темно-серому ковру вился изящный серый узор; стены были обиты серебристо-серым атласом, украшенным в точности таким же узором. Стол был единственным цветным пятном в комнате и притягивал взгляд словно магнитом, отвлекая внимание от Трианы. Так было задумано. Прекрасной эльфийской леди трудно выглядеть устрашающе, а вот стол ошеломлял зрителя и подавлял его уже одним фактом своего существования.

Скоро Аэлмаркин должен будет подъехать к воротам поместья. Он мог прибыть с минуты на минуту — и Триана приготовилась встретить его во всеоружии Ну а покамест она занялась хозяйственными счетами поместья. Теперь, когда судьба отвернулась от Трианы, маленькому поместью пришлось жить исключительно на собственные средства, ибо поток даров — или, называя вещи своими именами, взяток — от тех, кто стремился уцепиться за хвост восходящей звезды, иссяк. Пожалуй, брак помог бы Триане улучшить свое финансовое положение — но ее этот выход не устраивал. Все ныне неженатые старые лорды были чересчур умны — почти как она сама, — и любой тут же поместил бы ее в столь стесненные условия, что Даже для того, чтобы вести прежний, устраивающий ее образ жизни, Триане понадобился бы весь ее ум и энергия.

Что же касается молодых лордов, сохранивших верность своим повелителям…

…нет уж, она не желает нянчиться с каким-нибудь зеленым юнцом, не умеющим работать, не интересующимся ничем, кроме развлечений, и не имеющим никаких честолюбивых устремлений. Лучше уж усыновить подобного молодого недоумка, чем выходить за него замуж. Тогда, по крайней мере, можно будет обращаться с ним как с ребенком — каковым он, в сущности, и является.

А потому, угодив в опалу, Триана принялась выращивать и обучать особую разновидность рабов, отличающуюся необычайной красотой и искусностью. Покупатели выстраивались в очередь за ее декоративными мальчиками и мужчинами. В конце концов, никто лучше Трианы не знал, как сделать мужчину и красивым, и полезным. Красивых рабынь на продажу разводили и обучали многие эльфийские лорды — да хоть тот же Аэлмаркин, — но единственным поставщиком мужчин была Триана. Иногда их приобретали лорды, но основными покупательницами были леди, — хотя, конечно, ни одна благовоспитанная леди никогда бы не подала виду, что ей вообще известно о существовании подобных рабов. Конечно, леди были связаны и законом, и обычаями, и подобные покупки приходилось припрятывать — но никто ведь не запрещал леди ездить в гости друг к дружке!

Вот Триана, скажем, всегда ездила в гости с небольшой свитой обученных рабов.

Ну а когда они уже были в поместье, леди-хозяйка без труда могла кого-нибудь из них перекупить, если только ей этого не запрещали строго-настрого: достаточно было велеть управляющему переслать управляющему Трианы требуемую сумму, и он не посмел бы возражать. А затем рабы попросту растворялись в штате домашних слуг; они поступали в услужение к леди, и никогда — разумеется, никогда! — не попадались на глаза хозяину дома. Провернуть подобную операцию было нетрудно, ибо рабов закупали даже те поместья, которые сами занимались их выращиванием: иногда требовались какие-нибудь специфические умения, или в поголовье возникал дисбаланс из-за того, скажем, что рождалось слишком много женщин и слишком мало мужчин, или наоборот. И рабы, тщательно обученные Трианой, благопристойно обозначались как «домашняя прислуга».

Через порог приемной шагнул один из рабов Трианы в полуночно-синей ливрее с отделкой из тусклого серебра.

Триана подняла голову и кивнула, показывая, что поняла безмолвный сигнал. Мгновение спустя в комнату вошел второй раб. За ним по пятам следовал Аэлмаркин.

— В'кель Аэлмаркин эр-лорд Торнал, моя леди! — провозгласил раб.

Аэлмаркин вошел в приемную, двигаясь небрежно и неспешно. Рабы тут же исчезли, повинуясь кивку Трианы.

— Аэлмаркин! Как я рада тебя видеть! — тепло произнесла Триана. — Прости, что я не встаю, чтобы приветствовать тебя как полагается, но ты же видишь — ты застал меня в самый разгар хозяйственных хлопот.

Аэлмаркин, конечно, знал, что Триану должны были заранее предупредить о том, что он подъезжает, и что при желании у нее было более чем достаточно времени, чтобы отложить «хозяйственные хлопоты», и Триана знала, что он это знает, и Аэлмаркин знал, что она знает, что он это знает, и обоих это знание вполне устраивало. Аэлмаркин осмотрел кресло для гостей, прежде чем усесться в него, и, похоже, не удивился, заметив, в какое невыгодное положение оно его ставит.

— Мой треклятый кузен покрыл себя славой, — проворчал Аэлмаркин. В приемную неслышно проскользнул раб, поднес Аэлмаркину вина и так же неслышно удалился. — Надеюсь, ты преуспела более меня. Если его повергнешь ты и в результате я проиграю пари, я буду только счастлив.

Триана загадочно улыбнулась.

— Ты уже понял, что тут прежде всего необходимо избавиться от матери Киртиана — или так настроить его, чтобы он поставил ее на место?

Надо отдать ему должное, Аэлмаркин был неглуп. Он выпрямился — ну, насколько позволяло кресло.

— Так, значит, там командует леди Лидиэль? Я так и думал! Хотя чему тут удивляться? Раз она так долго единовластно правила поместьем… — недовольно буркнул он. Вероятно, он еще добавил бы, что нечего вообще давать леди такую власть, — но заявлять такое в присутствии Трианы было бы, мягко говоря, невежливо.

— Но сейчас, как мне думается, самое время для лорда Киртиана занять место главы поместья, принадлежащее ему по праву, — отозвалась Триана, внимательно изучая свои безукоризненно отполированные ногти. — И мне кажется, что после всех этих побед, одержанных на поле боя, он не потерпит, чтобы его и дальше не подпускали к власти в собственном доме.

Аэлмаркин расслабился, и по губам его скользнула легкая улыбка.

— И подходящая женщина, конечно же, могла бы подтолкнуть его в этом направлении! Верно? Но вот вопрос — с каким результатом? — Улыбка затвердела и сделалась жесткой. — Я вряд ли обрадуюсь, если окажется, что мать сменила столь же.., столь же компетентная жена.

Триана оторвалась от созерцания ногтей и одарила Аэлмаркина ледяным взглядом. Он, кажется, предполагает, будто это ей, Триане, не терпится согнать мать Киртиана с ее места. Мужчина!

— Уверяю тебя, Аэлмаркин, — брак с этим мальчишкой не входит в мои планы. Я не нахожу ни в нем самом, ни в его поместье ничего настолько привлекательного, чтобы ради этого стоило давать ему законную власть над моим собственным поместьем и надо мной!

— Посмотрим, надолго ли ты останешься при этом мнении, — коротко отозвался Аэлмаркин.

Ошибки быть не могло: он и вправду полагал, что Триана совершит такую глупость! Он что, считает, что каждая женщина видит смысл жизни в замужестве?

— Эта мысль не приходила мне в голову и не является частью моих планов. — Во взгляде Трианы проскользнуло легкое презрение. — Тычто, приехал сюда, чтобы ходить вокруг да около? Или у тебя все-таки имеется осмысленная цель, но ты о ней пока помалкиваешь?

Конечно же, Аэлмаркин явился сюда как минимум затем, чтобы разведать, что успела узнать и сделать Триана, — ну и затем, пожалуй, чтобы не упускать из виду ее саму. И конечно же, он первым делом предположил, что она намеревается соблазнить Киртиана или женить его на себе.

Неудивительно: он ведь мужчина и, как и все они, уверен, что каждая женщина только и мечтает, как бы сделаться чьей-то леди — как будто женщина может что-то значить лишь благодаря родственникам мужеска полу, а без них она пустое место.

Идиот!

Но зато его можно использовать. Эта небольшая авантюра, начавшаяся с пари, придала жизни Трианы приятное разнообразие и начала перерастать в нечто весьма серьезное. Нет, Триане и даром не нужен был ни Киртиан, ни его поместье — но она желала получить место в Совете, в котором ей так долго отказывали. Она желала, чтобы великие лорды приняли ее в свой круг как равную. Триана знала, что лорд Киндрет будет поддерживать Киртиана лишь до тех пор, пока тот не подавит мятеж молодых лордов и, возможно, уничтожит волшебников. А как же иначе? Ведь как только война закончится, Киртиан превратится в опасного соперника, угрожающего власти Киндрета. И Киндрет лишь обрадуется, обнаружив, что кто-то желает помочь ему и устранить Киртиана. Не при помощи убийства, нет, — это было бы чересчур грубо; да и кроме того, от убийства трудновато отмазаться. Да и этот чересчур умелый телохранитель Киртиана способен изрядно осложнить дело.

А вот устранить другими средствами — это то, что нужно. Как только Триана очутится рядом с Киртианом и завоюет его доверие, перед ней сразу же откроется масса возможностей. Можно будет толкнуть его на какой-нибудь шаг, из-за которого он сразу же окажется в опале, — скажем, на какую-нибудь затею с рабами. С тем же самым телохранителем он обращался подозрительно мягко. Да и вообще семейство Лидиэли известно своей идиотской привычкой нянчиться с рабами. Возможно, удастся навесить на него ярлык союзника волшебников или хотя бы сочувствующего. А даже если ничего такого и не получится, женщина способна подобраться ближе, чем любой мужчина, и возможностей перед ней открывается несравненно больше. Можно подмешивать в еду зелья, подрывающие здоровье, и умственное, и телесное, но делающие это постепенно и, что самое главное, необратимо. Можно разузнать что-нибудь важное о поместье — скажем, об его финансах, — а уже эти сведения помогут хоть тому же Киндрету подорвать его положение при помощи магии. В конце концов, источник их благосостояния — в торговле продуктами. Если несколько лет подряд устраивать неблагоприятные погодные условия или насылать насекомых-вредителей, семейство Киртиана окажется в трудном положении.

Можно вызвать у Киртиана безудержную страсть, такую, чтобы он принялся дарить очень дорогие подарки и творить всякие безрассудства, лишь бы только произвести на нее впечатление. Возможно, ей просто удастся довести его до разорения, привив юнцу страсть к азартным играм, или устроить так, чтобы он свернул себе шею на охоте или во время потех.

Или можно подбить его пойти стопами отца и сделать так, чтобы и сын навеки сгинул в глуши. Пожалуй, это самая перспективная идея. Толкнуть его на этот путь будет не так уж трудно, а возможностей тут открывается масса.

Если глухомань сгубила отца, почему эта же судьба не может постигнуть и сына?

Да, как только Триана войдет в доверие к Киртиану, перед ней откроются столь широкие горизонты, что сейчас просто нет смысла всецело сосредотачиваться на каком-то одном плане.

Ну а пока не исключено, что и Аэлмаркин может для чего-то пригодиться.

— Если ты пожелаешь задержаться здесь, думаю, мы подыщем для тебя местечко, — улыбнувшись, сказала Триана — к изумлению Аэлмаркина. — Ты собирался останавливаться у меня?

Она, конечно же, знала, что именно это он и собирался сделать; хоть Триана и не знала, что из вещей прихватил с собой Аэлмаркин, зато она точно знала, сколько их. Аэлмаркин прибыл в одном-единственном экипаже, и при нем было всего два раба — а значит, он как минимум собирался напроситься переночевать.

— Признаться, я надеялся, что ты пригласишь меня остаться, — осторожно произнес Аэлмаркин. Он явно намеревался подвигнуть Триану на этот шаг хитростью либо давлением, и ему даже в голову не приходило, что хозяйка дома по своей воле предложит ему приют.

— Может, ты тогда пойдешь передохнешь с дороги? — небрежно поинтересовалась Триана, указав взмахом руки на дверь. Там уже маячил вызванный незримым сигналом раб — тот самый, что привел Аэлмаркина сюда, — и ждал дальнейших указаний. — Я управлюсь с хозяйственными хлопотами, и мы сможем обсудить наши планы за обедом.

Триана от души позабавилась, глядя, как неуклюже Аэлмаркин выбирается из кресла, но сочла нужным скрыть свои чувства. Аэлмаркин поклонился — не особенно изящно. Триана ответила сдержанным кивком. Раб повел Аэлмаркина в покои для гостей, а Триана вновь взялась за хозяйственные счета. Да, это было скучно — но важно, и их следовало содержать в порядке. В наше время никому нельзя доверять. За всем нужен глаз да глаз — лишь тогда в хозяйстве будет порядок.

Ну что ж.., обед предстоит любопытный. И, честно признать, Триана ожидала его с нетерпением.

***

Триана намеревалась радушно принять Аэлмаркина, а затем, поскольку заняться ему здесь было особенно нечем, позаботиться, чтобы он отбыл — но лишь после того, как он уверит себя, что Триана ведет куда более сложную игру, чем он предполагал первоначально.

Именно так все и произошло. Аэлмаркин явно намеревался задержаться здесь на недельку, если не больше, а уехал через два дня.

Отъезд его ускорило до нелепости добродетельное поведение Трианы. Она не устраивала вечеринок, не приглашала гостей, и хотя Аэлмаркину предоставили несколько привлекательных рабынь, Триана вежливо дала понять, что, если Аэлмаркин повредит девушек, ему придется их купить. А финансовое положение Аэлмаркина было не настолько прочным, чтобы покупать рабов Трианы — да еще и платить по явно завышенной цене, которую она не преминет назначить, — и уж тем более он не мог позволить себе выкладывать такие деньги за мимолетное развлечение.

Чем еще можно было здесь заняться? Охотой? Но Аэлмаркин ее терпеть не мог. Прогулками? Но виды природы нагоняли на него скуку. Играми? Но игрок из Аэлмаркина был неважный.

В общем, он уехал, избавив Триану от своего нежеланного общества, и теперь Триана могла спокойно выяснить, что там происходит с Киртианом.

А значит, первым делом нужно было устроить прием для избранных. Не какую-нибудь оргию, которую она время от времени швыряла, словно кость, тем молодым лордам, что не взбунтовались против своих отцов, — нет, это должен быть благопристойный, но в высшей степени роскошный ужин для нескольких великих лордов, которых забавляло общество Трианы и которые могли себе позволить навещать ее.

И в их число, конечно же, входил и лорд Киндрет.

Первым делом Триана навестила кухню, сообщила поварам о своих планах и рассказала, дабы подстегнуть их, несколько историй о том, что бывало с рабами, имевшими несчастье не угодить гостившим здесь великим лордам.

Увы, в этом ее хозяйство уступало владениям других эльфийских лордов: трапезы Трианы зависели от искусства ее рабов-поваров, а не от иллюзий. Ну, ничего, теперь рабы из шкуры вон вылезут, лишь бы угодить гостям.

О меню Триана не беспокоилась: пускай с ним разбирается главный повар. Он знал, что сейчас созревает и какому мясу, дичи или рыбе сейчас сезон. В этих вопросах на него можно было положиться. А Триана отправилась к телесону, приглашать выбранных ею великих лордов. Всего их было шесть, включая лорда Киндрета и его сына, Гилмора. Гилмор, конечно, та еще обуза, но она уж как-нибудь позаботится, чтобы его несложные запросы были удовлетворены.

Конечно же, среди гостей не было ни единой женщины — одни мужчины. Хотя нет, одна все-таки имелась — любимая наложница Гилмора. Он испытывал какую-то нелепую привязанность к этой твари. Но когда лорд Киндрет деликатно намекнул, что Гилмор, возможно, пожелает прихватить ее с собой, Триана лишь рассмеялась.

— Ну, нельзя же отнимать у ребенка его игрушку! — сказала она с легким оттенком насмешки. — Ничего страшного, мой лорд. Я предоставлю остальным гостям хорошеньких компаньонок, так что она не будет бросаться в глаза. Я, конечно, специализируюсь на другой разновидности рабов, но могу пообещать, что вы останетесь довольны.

— Это вполне меня устраивает, — отозвался лорд Киндрет с экрана. Телесон Трианы был вмонтирован в стену, и обычно его скрывали шторы. Похоже, безрассудное увлечение отпрыска лишь забавляло его — так же, как и Триану. — Уверен, что ваше гостеприимство будет столь же безукоризненным, как и всегда.

— Тогда я жду вас завтра вечером. — Триана улыбнулась, пустив в ход все свое обаяние. — Прекрасно. Надеюсь, мой ключ от портала по-прежнему у вас?

— Я никогда с ним не расстанусь, — заверил ее Киндрет — как перед этим все прочие лорды. — Итак, до завтра?

— До завтра!

Триана подождала, пока лорд Киндрет прервет связь, и откинулась на спинку кресла, весьма довольная собою.

Но она не позволила себе долго наслаждаться достигнутым успехом. Требовалось решить еще один вопрос. Как лучше поступить: продемонстрировать свое магическое искусство, создав для приема причудливое, фантастическое обрамление, или скрыть свои способности и принять гостей совсем без помощи магии?

«Нет, все-таки с магией», — решила Триана после долгих раздумий. Но употребить ее нужно скромно, в меру. Все эти лорды — могущественные маги, и им куда приятнее будет посидеть в спокойной, но элегантной обстановке, чем очутиться посреди устроенного в их честь представления.

А элегантная умеренность требует времени для подготовки. Значит, лучше начать прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик.

Триана выехала вместе с креслом из-за стола и отправилась в обеденный зал. Там она обошла зал, присматриваясь к каждому уголку. Что лучше: создать иллюзию пространства или атмосферу почти интимной близости?

Пожалуй, для ее целей больше подходит аура интимности.

Триана кликнула слуг и велела убрать большой обеденный стол и стулья, оставшиеся от последней вечеринки, а взамен принести обеденные ложа на двоих и столики к ним.

К тому моменту, как слуги все расставили и принесли по требованию хозяйки мшисто-зеленые бархатные покрывала для лож, Триана определилась с основной темой.

Над головой будут звезды. В качестве фона — камни, обросшие мхом, как будто здесь не обеденный зал, а потайная долина, узкая и глубокая. Триана уселась на одно из лож и принялась медленно, со всевозможным тщанием, создавать иллюзию, сплетая ее из воздуха и энергии. Она расставляла и переставляла заново все, от камней и изящных деревьев до крохотных фиалок, пока наконец не сочла полученный результат удовлетворительным, а созданную иллюзию — соразмерной и гармоничной. Струйки энергии сливались в потоки и снова расплетались — и так тянулось до тех пор, пока Триана не решила, что больше ничего менять не нужно.

Может, водопад? Нет. Сейчас эти водопады повсюду.

Они уже в зубах навязли. Триана предпочла создать хор лягушек, стрекот сверчков и трели одинокого соловья.

Потом она потребовала, чтобы ей принесли чего-нибудь освежающего и расставили в зале настоящие деревья в кадках, а кадки замаскировали вьющимися растениями. Рабы принялись таскать деревья и расставлять их вокруг лож, а Триана наблюдала за ними. Солнце уже закатилось, но завтра гости прибудут задолго до ужина, а зал должен быть готов заранее, до их прибытия.

Триана придала ковру вид мха; здесь хватило одной лишь зрительной иллюзии, ибо ковер сам по себе был достаточно мягким. Осталось лишь разобраться с запахами, с последним штрихом, без которого иллюзия не иллюзия.

Триана распорядилась, чтобы между деревьями в кадках повесили гирлянды из листьев и цветов и чтобы ложа обвили такими же гирляндами.

Она сидела, придирчиво разглядывая плоды своих трудов и подправляя то тут, то там всякие мелочи. В конце концов в гроте появилась та не правильность, что свойственна лишь природе. Даже небо, и то подражало ей: Триана сделала так, чтобы звезды на искусственном небосводе перемещались подобно настоящим. К тому моменту, когда она постановила считать работу завершенной, непривычное напряжение окончательно измотало ее.

Ну да ничего. Завтра все эти труды окупятся.

***

Триана окинула гостей взглядом и улыбнулась, не таясь. Гилмора с его любимой наложницей разместили на самом уединенном ложе, в дальней части грота. Гилмор явно усмотрел в этом не оскорбление, а услугу — да и его отец, очевидно, тоже.

Каждого из прочих пяти гостей ждала на ложе симпатичная рабыня; но это были могущественные лорды, и, вероятно, по сравнению с их наложницами эти рабыни казались невзрачными, словно девушки для полевых работ.

В общем, для них эти рабыни были не более чем живым предметом обстановки, что безмолвно прислуживает за столом, не требуя дополнительных указаний. Приятная мелочь, свидетельство заботливости и предусмотрительности хозяйки дома — и не более того. Лорды ели и беседовали, не обращая ни малейшего внимания на девушек, как будто их здесь и не было. А девушки были хорошо вышколены, хоть их, конечно, и не обучали с такой тщательностью, как мужчин-рабов. Они исполняли всякое желание своих временных хозяев прежде, чем те сами успевали его осознать, подливали вино в кубки после каждого глотка и заменяли блюда, как только горячее кушанье начинало остывать или холодное — согреваться.

У Трианы пары не было, и ела она очень мало. Гости уже достаточно расслабились, чтобы начать беседовать о Делах Совета, и Триана ждала, пока разговор дойдет до лорда Киртиана. Гилмор развлекался со своей наложницей.

Старшие не обращали на него внимания.

Первым эту тему затронул лорд Киндрет: принялся описывать последствия решающей битвы, завершившейся разгромом молодых лордов.

— Ну и где же эти мерзавцы? — нахмурившись от сдерживаемого гнева, поинтересовался лорд Вендерлит. — Пленные — сплошь одни рабы!

— Разбежались, как вспугнутые перепелки, — только они, в отличие от перепелок, уже не собьются обратно в стаю, — отозвался лорд Киндрет. — Я так думаю, что каждый из них успел подготовить себе нору за то время, пока они морочили нам голову, — вот теперь они и забились в свои норы. Сколько времени и силы вы готовы потратить, чтобы выковырять их оттуда?

— Боюсь, куда меньше, чем это займет на самом деле, — сухо произнес лорд Вандриен.

— Да, это потребует немалых усилий, — согласился лорд Киндрет. — С каждой охотничьей командой придется посылать кого-нибудь из лордов, причем такого, чья верность не вызывает сомнений и которого не купишь и с толку не собьешь. Людей-рабов слишком легко одурачить или совратить.

Лорд Вендрелин покачал головой. На лице его было написано отвращение.

— Предки! Нам либо придется выслеживать их по одному…

— И тогда это затянется до бесконечности, даже по нашим меркам, — негромко вступила в разговор Триана.

— ..или выгрести из наших поместий всех надсмотрщиков. Ни то, ни другое практически не осуществимо, — кивнув, закончил мысль Киндрет.

Триана, видя, что никто не спешит ее одернуть, вставила очередное замечание:

— Но разве они не наказывают сейчас себя сами?

Эта реплика тут же привлекла внимание великих лордов.

— Какая любопытная мысль, моя леди! — произнес лорд Арентьеллан. В глазах у него светился живой ум. — Не могли бы вы развить ее?

— У них осталось в лучшем случае по рабу на каждого.

Ну пусть по два. Они не посмеют собираться вместе — разве что по двое-трое. У них нет пристойных жилищ — пристойных в нашем понимании, конечно; думаю, у них даже охотничьих домиков не найдется. Они, видимо, вынуждены сейчас жить в пещерах или каких-нибудь примитивных хижинах. Чтобы добыть пищу, им приходится воровать, охотиться, собирать плоды — самостоятельно или при помощи тех одного-двух рабов, что у них остались. — Триана рассмеялась. Смех получился грудным и чуть хрипловатым. — Вы только представьте себе, как они в этот самый момент сидят где-нибудь в глуши, у костра, едят пригоревшее мясо или дрожат от холода в своих жалких шалашах. — Триана очаровательно улыбнулась. — Лично я не в силах придумать наказания страшнее — жить, словно какой-нибудь дикарь, и знать, что у тебя остался один-единственный способ поправить ситуацию: приползти на брюхе и попросить прощения.

Все пять великих лордов изумленно уставились на Триану. А потом лорд Киндрет разразился хохотом, и остальные присоединились к нему. Гилмор на миг поднял голову, посмотрел на них без особого интереса, потом снова занялся наложницей.

— Клянусь Предками, моя леди, вы совершенно правы! — с восхищением произнес лорд Арентьеллан. — Мой паршивый выродок сейчас наверняка радуется какому-нибудь пригоревшему кролику и воде из ручья!

— А что там с армией, Киндрет? — спросил Вандриен. — Если война окончена, пора ее расформировывать.

К тайной радости Трианы, остальные лорды согласно загудели.

— Ну, это следует решать Совету, — возразил Киндрет. — И к тому же нельзя забывать о волшебниках.

— И то правда… — пробормотал Вандриен.

— Которых мы неизбежно переживем, — негромко заметила Триана. — Они же наполовину люди по крови — а значит, должны жить намного меньше нас. А теперь они примутся скрещиваться между собой и вскорости так разбавят кровь, что станут не долговечнее обычных рабов. Если только раньше не перебьют друг друга в ходе своих свар.

— И снова вы, моя леди, удивляете и восхищаете меня, — лорд Вандриен привстал на ложе и почтительно поклонился Триане. — Я в долгу перед вами за столь рассудительные замечания.

Триана скромно потупилась:

— Спасибо.

— И все же, волшебники… Вопрос в другом: не выйдет ли так, что само их существование станет для нас угрозой — ибо они будут для рабов живым призывом к мятежу. — Киндрет приподнял бровь. — В конце концов, взбунтовались же против нас наши собственные отпрыски.

— А рабы без труда приспособятся к дикому образу жизни, — кивнул Арентьеллан. — Однако же я не знаю…

— Если вы распустите армию, чем тогда заняться лорду Киртиану? — мягко поинтересовалась Триана.

— Лично я считаю, что он должен войти в Совет! — тут же откликнулся лорд Арентьеллан. Но Триана заметила, как лорд Киндрет обменялся многозначительным взглядом с другим гостем. Триана перехватила его взгляд и слегка кивнула.

На лице лорда Киндрета отразилось удивление, потом раздумье — потом он кивнул в ответ.

Триана вольготно растянулась на ложе. Теперь она не сомневалась, что ее послание принято и понято.

В конце концов гости доели медовый виноград, обменялись последними шутками и принялись прощаться с хозяйкой дома. Лорд Киндрет отослал сына с наложницей через портал и вроде бы собрался и сам последовать за ними, но потом вдруг нашел благовидный повод задержаться — и оставался до тех пор, пока все прочие лорды не отбыли. Триана проводила всех до портала, пожелала счастливого пути и осталась, как она и рассчитывала, наедине с великим лордом.

— Итак, моя леди, — сказал Киндрет, когда устье портала последний раз подернулось легкой дымкой. — Вы, кажется, желаете что-то сказать по поводу лорда Киртиана.

— Вы, лорд Киндрет, с небывалой прямотой подходите к Делу, — промурлыкала Триана.

— Лорд Киртиан.., лорд Киртиан слегка беспокоит меня, — произнес великий лорд, переминаясь с ноги на ногу. — Возможно, я пробудил в нем дремавшее честолюбие, и если теперь он не найдет способа реализовать его, он может воспринять это.., болезненно.

— Он может воспользоваться своей новообретенной репутацией в Совете во вред другим, — подхватила Триана, переходя, по примеру лорда Киндрета, прямо к делу. — Война и политика сходны между собой. Но с другой стороны…

— Ну? — подтолкнул ее Киндрет.

— Его энергию можно направить в другое русло — если у кого-нибудь хватит ума подыскать это русло.

Триана взглянула на лорда из-под длинных ресниц и улыбнулась.

— А могу я полюбопытствовать, моя леди, во что мне обойдется это русло?

Киндрет определенно не собирался терять время.

И Триана задумалась: а что, если честолюбие Киртиана беспокоит его куда сильнее, чем она думала?

И Триана решила рискнуть.

— Я хочу место в Совете, что прежде принадлежало моему отцу.

Киндрет поджал губы, но, судя по лицу, запрошенная Трианой цена не вызвала у него особого протеста.

— Это можно устроить… Женщины в Совете — такое уже бывало.

Но он пока что не подтвердил открыто, что готов заключить такую сделку.

— А если сделка не состоится, то тот, кто сумеет проложить такое русло, наверняка сможет найти и другой выход для энергии лорда Киртиана — менее.., удачный.

Теперь лорд Киндрет иронично усмехнулся:

— Вы умеете убеждать, моя леди. Ну что ж, будем считать, что сделка заключена. Думаю, вы найдете нашего юного главнокомандующего в поместье его тети, леди Мортены.

Триана одарила гостя ослепительной улыбкой.

— Благодарю вас, мой лорд. Это все, что мне было нужно.

Киндрет поклонился ей церемонным придворным поклоном.

— И мне тоже.

Киндрет подошел к порталу — тот тут же засветился при его приближении. На пороге он остановился и оглянулся на миг.

— Удачной охоты, моя леди, — сказал он.

— И вам также, мой лорд, — отозвалась Триана.

И Киндрет удалился.

Глава 23

Шана давным-давно не видела Кельяна и Хальдора — и теперь едва узнала их. Рена была права, когда взялась их лечить; наверное, перемены, происходившие с эльфийскими лордами, происходили постепенно, по чуть-чуть, и люди, видевшие пленников каждый день, просто этого не осознавали. Но Шана была потрясена. Эльфийские лорды вообще редко бывают крепко сбитыми, как люди или полукровки, но Кельян и Хальдор исхудали настолько, что превратились в тени; казалось, будто выпирающие кости вот-вот прорвут полупрозрачную кожу. Серебристые волосы сделались тусклыми и безжизненными, а тела были покрыты синяками и ссадинами. Меро погрузил эльфов в оцепенение, чтобы драконы могли донести их до Цитадели. Теперь же их привели в себя — ровно настолько, чтобы их можно было накормить, напоить и вымыть после дороги.

А потом Шана тут же снова их усыпила.

Пленников бесцеремонно растащили по отведенным комнатам. Ну вот, еще одна проблема, которую надо как-то решать.

И она привела Шану в полнейшее замешательство, ибо Шана ничего, ну ничегошеньки в этом не смыслила! Если бы не Лоррин, предложивший собрать для нее группу помощников, Шана даже не знала бы, с какой стороны подступиться к этому делу.

Теперь же Шана и молодые волшебники, явившиеся по просьбе Лоррина, рассматривали спящих пленников. Их окутывал порожденный магией туман, который рассеивал лишь свет пары магических светильников. Впрочем, Лоррин позвал на помощь не только волшебников; здесь присутствовали несколько магов из людей — самых сильных, которых только доводилось встречать Шане.

«Мне не следовало так думать. Очень глупо с моей стороны. В конце концов, это ведь именно люди владеют магией, позволяющей работать с мыслями». И теперь несколько таких людей-магов, спустившись с холмов, поселились среди волшебников. Их привлекла сюда возможность жить, не страшась попасться какой-нибудь охотничьей экспедиции эльфов, вылавливающей рабов. Они остались здесь, потому что Каэллах после поражения в той приснопамятной стычке с Шаной вел себя тише воды ниже травы. Шана, правда, сомневалась, что это надолго, но пока что, к счастью, хоть о нем можно было не беспокоиться.

Одним из этих людских магов был мужчина средних лет. Его звали Нарши, и его способность создавать иллюзии непосредственно в сознании — а он мог наслать такую иллюзию всякому, кто не владел умением Железного Народа возводить мысленную стену, — поражала воображение. Очевидно, именно о нем Лоррин и подумал в первую очередь, когда Меро впервые предложил, чтобы волшебники продолжили дело, начатое им с Реной. Нарши иногда даже удавалось проникать за мысленную стену — и Шана искренне радовалась, что он на их стороне.

Тут Шане вдруг подумалось: а может, Нарши помог бы ей контролировать Каэллаха Гвайна? Шана тут же отвергла эту идею и ужаснулась: как ей вообще могла прийти в голову такая мысль?! Хотя… Да, идея низкая и безнравственная — но до чего же соблазнительная! Шане пришлось сделать над собою усилие, чтобы окончательно от нее отказаться.

И все же хорошо, что Каэллах настолько презирает людей. А то ведь с него сталось бы воспользоваться оружием, которое сама Шана отвергла как безнравственное.

А кстати, копаться в мозгах у этих двух эльфийских лордов — это порядочно или непорядочно?

«Может, и непорядочно. Но они все равно уже свихнулись. А у нас выбора нет: надо или убить их, или подправить им мозги так, чтобы они не смогли выдать ни нас, ни Железный Народ». Оба варианта были Шане глубоко неприятны. Но деваться было некуда: все равно Меро с Реной уже вмешались и приняли свои меры.

Эльфы лежали на тюфяках посреди небольшой нежилой комнаты, а люди и полукровки — их «врачи» — столпились вокруг.

— Ну, не может быть, чтобы мы вдесятером или вдвадцатером не сумели состряпать любые воспоминания, которые тебе нужны, — сказал Нарши Шане, и в голосе его звучала такая уверенность, что девушка невольно восхитилась. Пусть даже потом оказалось бы, что он ошибался, — но до чего же хорошо было сейчас ощутить эту уверенность! — Нас же тут целая куча! Да мы за каких-нибудь несколько дней намертво вколотим в них эти воспоминания!

Ну, с чего начнем? Где их якобы держали?

Шана неопределенно хмыкнула. По правде сказать, об этом она пока что не думала. Но если она сознается в этом, не подорвет ли это ее авторитет? А собравшиеся смотрели на Шану, как будто полагали, что она вот так с ходу выдаст им все необходимые указания.

— Может, в старой Цитадели? — нерешительно предложила Шана. Ничего лучшего ей в голову не приходило. — Тогда нам не придется ничего сочинять. Ведь настоящие воспоминания лучше того, что мы могли бы сочинить, — разве нет?

— Но эльфийские лорды знают про старую Цитадель, — возразил кто-то. — Они задумаются: а что ж они не нашли там этих двоих?

Прежде чем Шана успела ответить, в разговор вмешался еще кто-то из присутствующих.

— Нет! — ликующе воскликнул он. — Не задумаются!

Потому что мы можем использовать наши воспоминания о старой Цитадели и сделать так, чтобы эти двое считали, будто их держали не там. Если мы не станем их выпускать рядом со старой Цитаделью, а выпустим где-нибудь в другом месте, тот, кто их найдет, решит, что их держали где-то поблизости. Пускай эльфийские лорды думают, будто существует еще одна потайная Цитадель!

— А что, если разместить ее на границе владений лорда Чейнара? — предложил откуда-то сзади Лоррин. — Те места и так уже пользуются дурной славой. Одни Предки знают, что там творится. Там уже столько охотников пропало бесследно! Чейнар даже не пытается больше преследовать беглых рабов, если они уходят в ту сторону.

— Это верно, — задумчиво произнесла Шана. — Я помню, Меро рассказывал про какую-то невидимую тварь, которая сожрала их лошадь и едва не добралась до них с Валином, когда они там бродили.

И Шана, не удержавшись, зловеще улыбнулась. Да, в тех краях много такого, что даже эльфийским лордам не по зубам!

— Вот и отлично, — сказал Нарши, решив, что пора переходить к делу. — Значит, так и сделаем. Вы тут почти все жили в старой Цитадели. Давайте покопайтесь в памяти и поищите там что-нибудь подходящее, что можно было бы подсунуть этой парочке.

Шана одновременно и радовалась, и поражалась, глядя, как Нарши отвел небольшую группку в уголок, чтобы поработать без помех. Его слушались беспрекословно. Шана поняла, что на этот раз за решение проблемы взялся кто-то другой, а не она, и у нее гора с плеч свалилась.

«Невероятно!»

— Где ты его нашел? — спросила она у Лоррина. — Он ведет себя так, будто ему не впервой командовать людьми и даже магами…

— А ему и не впервой — потому-то я и попросил его возглавить эту группу, — отозвался Лоррин, потом вдруг забеспокоился:

— Ты не обижаешься? А то сперва я забрал у тебя власть, теперь вот Нарши… Ты ведь правда не обиделась?

— Я? Еще чего! — Шана покачала головой и устало улыбнулась. — Я уж не знаю, как тебе это удается — стаскивать нужных людей и расставлять их на нужные места.

Я, похоже, не умею находить подход к людям — и находить тех, кто способен сам проявлять инициативу, тоже не умею.

Она прикусила губу, чувствуя, как внутри поднимается знакомое ощущение неверия в свои силы.

— Возможно, это потому, что тебе кажется, будто ты обязана со всем справляться сама, — мягко произнес Лоррин. — Я ведь ничего особенного не делаю: я просто нахожу людей, которые что-то умеют. Я прошу их что-нибудь сделать — и верю, что они с этим справятся. А потом я отхожу в сторону, чтобы не путаться под ногами, и позволяю им справляться с этой работой по их собственному усмотрению.

Шана не знала, что на это можно сказать — по крайней мере, все ответы, приходившие ей в голову, были какие-то невежливые, — потому она просто уселась на каменный выступ. Ей казалось, будто она совершенно ни на что не годится.

— Я никогда не хотела быть вожаком! — жалобно сказала она. — Но меня никто никогда не спрашивал, хочу я этого или нет, и у меня даже не было случая сказать «нет»!

— Я знаю. — Лоррин присел рядом с девушкой. — Лучше было бы, если б ты занималась тем, что у тебя и вправду хорошо получается: думала, искала решения проблем, составляла планы. А так у тебя все силы уходят на то, чтобы убедить окружающих, что твои решения разумны, — или заставить их придумать что-нибудь получше. Ты половину времени убеждаешь народ, а вторую — выпасаешь их, чтобы они не бросили работу и не принялись снова спорить.

Мне бы хотелось, чтобы тебе не приходилось с этим всем возиться.

— А уж мне-то как бы этого хотелось! — Шана почувствовала, что вот-вот расплачется, проглотила вставший в горле комок и сморгнула слезу. — Но…

Но Лоррин не дал ей договорить.

— Ты позволишь мне заняться тем, что у тебя не получается? — спросил он, глядя в глаза Шане, и взгляд его был очень серьезен. — Мне начинает казаться, что я — лидер, что это заложено в моей природе. Меня слушаются, и у меня получается организовывать людей, чтобы они сотрудничали. Ты позволишь мне заняться тем, что мне удается, чтобы ты могла заниматься тем, что хорошо получается у тебя?

Шане понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, о чем он ведет речь, и понять, что Лоррин, кажется, точно так же не уверен в себе. Согласится ли она доверить ему ту должность, к которой так рвется Каэллах Гвайн, поручить ему организационную работу, чтоб самой заняться планированием? А вдруг она захочет выбрать кого-нибудь постарше, кого-то из опытных волшебников, проживавших еще в старой Цитадели?

Но ни Денелор, ни Парт Агон, похоже, не желали браться за эту работу — хотя прежде они были лидерами, и Шана рассчитывала, что они и впредь будут действовать как лидеры. Вместо этого они передавали все больше и больше полномочий ей, совершенно не считаясь с тем, что об этом думает она сама. Впрочем, Денелор никогда не любил эти хлопоты и особо в них не углублялся, — Шана уже поняла, что главный его грех — это леность, — а Парт…

А Парт, как вдруг осознала она, был очень стар. Сколько ему лет, Шана не ведала, но с тех пор, как они перебрались на новое место и ясно стало, что и молодежь неплохо управляется с делами, Парт Агон сам мало-помалу отошел на задний план, предоставив Шане воевать с Каэллахом и его нытиками и принимать решения. По отдельным обмолвкам, что изредка доносились до нее, Шана решила, что Парту, должно быть, уже лет сто — если не больше.

«Он слишком стар и слишком устал, чтобы вести других за собой, — особенно теперь, когда волшебники перестали прятаться в норах и занялись делом. Да он и не хочет руководить. Ему это уже не под силу».

И с Денелором, пожалуй, та же самая история.

Но может ли она вручить такую власть Лоррину? Ведь тогда он станет очень уязвимым.

"Таким уязвимым, как если бы он и вправду был моим любовником — а все, похоже, и так в этом уверены и ждут, что я сделаю его своим.., своим супругом-соправителем.

И уж тогда-то все точно решат, что мы и вправду любовники, хотя это не так.., хотя я…"

При этой мысли Шана непроизвольно вспыхнула.

Должно быть, она позабыла прикрыть свои мысли, потому что Лоррин тоже покраснел.

— Ну что я могу поделать с тем, что они так считают?! — защищаясь, сказал он. — С тем, что они думают, будто мы.., будто я…

Шана покраснела еще сильнее, попыталась что-то сказать, но не нашла нужных слов.

— И ты из-за этого оказываешься в сложном положении, — сказал в конце концов Лоррин. — Даже моя сестра и то думает, будто мы.., ну, ты сама понимаешь. Как бы мы с тобой себя ни вели, люди все равно будут что-то выдумывать про нас, и мы их мыслей не изменим, сколько бы ни старались. Но тебе-то не легче от того, что между нами ничего нет!

— Да и тебе тоже, — пробормотала Шана. — Получается, что я на тебя все это свалю, и все тут же начнут строить догадки, а ты даже…

Лицо ее горело так, будто Шана наклонилась над огнем.

— Догадки! Да мне-то что? Но ты-то совсем в другом положении! Для тебя это просто нестерпимо! — воскликнул Лоррин. — Я… Шана… Я хотел бы…

И внезапно все чудесным образом встало на свои места — как будто кусочки разбитой вазы вновь сложили воедино. Шана знала, чего хочет Лоррин. Ему не нужно было говорить об этом вслух: его мысль была такой настойчивой, что Шана почти что слышала этот безмолвный крик.

Он хотел, чтобы эти догадки стали правдой, но боялся, что, если он проявит настойчивость, Шана отошлет его прочь.

Он.., он любит ее. Вправду любит! И…

«Огонь и Дождь! Я тоже его люблю!»

И Лоррин как-то вдруг перестал быть для нее просто верным другом и надежной опорой. Теперь Шане мало было дружбы. Когда же это случилось, что она полюбила его?

Сперва она просто хорошо относилась к Лоррину и радовалась его обществу, а потом вдруг оказалось, что его присутствие нужно ей как воздух.

— Я не хочу.., не хочу давить на тебя, — едва сдерживаясь, произнес Лоррин. — Я знаю, что ты любила Валина, и не хочу, чтобы ты подумала, будто я вообразил, что могу занять его место! Я хотел, чтобы мы стали друзьями, настоящими друзьями, чтобы мы могли во всем положиться друг на друга, а потом, когда станет поспокойнее и у нас появится немного свободного времени, мы сможем подумать о нас.., я хотел сказать, что я знаю, что.., я не знаю…

Но тут Шана, охваченная безумной радостью, шикнула на него и поцеловала, вложив в этот поцелуй все свои чувства — лишь так она могла пробиться сквозь владеющее Лоррином смятение.

Лоррин мысленно охнул.

А потом все слова исчезли и стали не нужны, и сколько это длилось — неведомо. Просто все в одночасье сделалось правильным — и что бы ни происходило дальше, этого уже не изменить. Шана знала, что может верить Лоррину даже больше, чем себе.

— Только вот место какое-то неудобное… — в конце концов пробормотал Лоррин, уткнувшись лицом ей в волосы. — Мы стоим чуть ли не у всех на виду…

— Ничего, они как-нибудь переживут.

Шана вздохнула и неохотно разомкнула объятия. А потом машинально пригладила волосы. Лоррин убрал прядку у Шаны с лица и заправил ей за ухо.

— А у тебя не найдется свободной минутки? — мечтательно спросил он.

«Свободной?! Кузни, рабские ошейники, защита, и еще…»

— Как-нибудь выкроим, — пообещала Шана.

***

Ирония ситуации заключалась в том, что единственными, кого потрясла столь глобальная перемена в их отношениях, были лишь сами Лоррин и Шана. Но для них изменилось все!

Никто вроде и не заметил, что все вещи из комнатки Лоррина переехали к Шане, а эту комнату превратили в чуланчик. Лишь Каэллах Гвайн позволил себе несколько язвительных замечаний, а дети услышали их и передали Шане, но что с него возьмешь? И все же для нее перемены были огромны.

А вот мир за пределами их комнатки не изменился — и, увы, никуда не делся.

И у Шаны с Лоррином начал формироваться план — огромный, сложный план, что позволил бы в случае удачи навсегда избавить Цитадель от опасности. Когда Кеман сообщил, что лорд Киртиан — то ли добровольно, то ли по приказу — передает командование армией кому-то другому, а Совет обсуждает, что с этой армией делать дальше, стало окончательно ясно, что оттягивать осуществление этого плана нельзя никак.

Старая Цитадель была защищена лучше новой; пришла пора довести до ума и новую. Главными архитекторами новой Цитадели были Алара и Каламадеа, а значит, нужно было посоветоваться с ними.

И вот теперь Шана, Лоррин, Алара и Отец-Дракон сидели над объемной «картой» Цитадели, сделанной из составных частей, которые можно было заменять, и пытались сообразить, что еще следует вылепить из камня. Ну, для начала — потайные туннели для бегства. Так, на всякий случай. А вдруг великие лорды все-таки решат послать этого грозного лорда Киртиана против них? Кроме того, нужно было построить вторую Цитадель — достаточно далеко, чтобы туда в случае чего можно было бежать, но при этом достаточно близко, чтобы при необходимости можно было воспользоваться заклинанием переноса. Им теперь владело довольно много волшебников, так что они, если что, эвакуировали бы всех жителей Цитадели за несколько часов. Эвакуация при помощи заклинаний имела свои преимущества — беглецов никто не сумел бы выследить.

Существование этой Цитадели номер два — она располагалась неподалеку от железных копей Зеда, и это обеспечивало дополнительную защиту, но состояла она всего из нескольких помещений, вылепленных в камне молодыми драконами, — стало самой страшной тайной. Даже от этих самых драконов, которые там работали Алара сказала им, что это просто новые логова.

«Которые нам тоже нужны», — подумала Шана. Интересно, сколько еще им будет удаваться тянуть их скудные ресурсы, словно одеяло, в разные стороны, прежде чем оно начнет с треском рваться?

— Кстати, а пленники — как там дела с изготовлением воспоминаний для них? — поинтересовался Отец-Дракон.

В настоящий момент они с Аларой пребывали в обличье полукровок — иначе они просто не поместились бы в комнате, где находилась карта-макет. — Не хотелось бы вас слишком сильно беспокоить, но чем быстрее вы выпустите этих двоих там, где их смогут найти, тем лучше.

— Нарши выбрал тех, у кого лучше всего получается подсаживать новые воспоминания, и примерно с год они уже подсадили, — отозвалась Шана, прикидывая, не провести ли еще один туннель из самого нижнего склада, и прорисовывая этот туннель восковым карандашом. — Мы решили сделать воспоминания запутанными и невнятными, как будто пленных постоянно держали одурманенными.

— А из Каэллаха мы сделали предводителя этой вымышленной Цитадели, — добавил Лоррин. Заслышав это, Отец-Дракон ухмыльнулся, а Алара покачала головой. — Ну нужно же было кого-то сунуть на это место! А Каэллах, по крайней мере, хорошо запоминается.

— Нарши говорит, что мы сможем их выпустить через несколько дней. Он взял их настоящие воспоминания о том, как они попали в плен, и изменил лица тех, кто их захватил, — сказала Шана, нависая над макетом. — Он старается использовать как можно больше настоящих воспоминаний, только меняет людей на волшебников и шатры на каменные стены — и еще убирает железные ошейники.

То есть не совсем убирает, а делает из них что-то вроде рабских ошейников. Пускай эльфийские лорды думают, что эта новая группа волшебников владеет эльфийской магией лучше, чем они сами.

— Неплохой штрих, — одобрительно произнес Отец-Дракон.

— Теперь мне осталось лишь придумать способ находиться в двух местах одновременно, — сказала Шана, глядя на карту.

Кеман с Дорой никак не могли подобраться поближе к лорду Киртиану, не выдав себя, — в основном из-за подозрительности сержанта Джеля. А Шана не смела попросить их пойти на этот шаг — ведь после него пути назад не будет. «Мне позарез нужно самой поговорить с этим лордом Киртианом!» Лишь после этого она поймет, действительно ли ему можно доверять, — и если можно, то как лучше начать переговоры. Но если она покинет Цитадель, Каэллах Гвайн тут же поднимет голову снова. А без нее долго ли Лоррин сможет удерживать старого смутьяна в узде? А если с ней что-нибудь случится? Или Каэллах сумеет вновь подчинить своему влиянию прежних сторонников и поднимет тут такую бучу и свары, что все разлетится вдребезги?

— Телом или разумом? — спросил вдруг Каламадеа, как-то странно, по-птичьи склонив голову набок.

— Ты о чем? — переспросила Шана, не понимая, с чего вдруг он задал такой вопрос.

— Ну, если тебе нужно, чтобы твой разум находился в двух местах сразу — если ты считаешь, что сможешь усваивать двойной объем информации и принимать вдвое больше решений, — с этим мы тебе помочь не сможем, — сказал Каламадеа. — Но если тебе нужно, чтобы твое тело видели в двух местах сразу, если, например, ты хочешь уйти, и ты достаточно уверена в ком-то, чтобы оставить его вместо себя, но при этом тебе нужно подставное лицо, кукла, которая изображала бы тебя, чтобы ни у кого не возникло желания побузить в твое отсутствие…

— У некоего лица, которого все мы знаем, — лукаво подмигнув, подключилась Алара.

— Именно. Так вот, если тебе нужно именно это, то это совсем другое дело. И тут мы с Аларой вполне способны тебе помочь.

Отец-Дракон был чрезвычайно доволен собою, и Шане потребовалось не так уж много времени, чтобы понять, отчего же он лучится довольством. Девушка хлопнула себя по лбу. И как она сама об этом не подумала?!

— Ну конечно! — воскликнула Шана. — Мама, ведь ты же преспокойно можешь принять и мой облик тоже, ведь правда? Ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы одурачить всех…

Лоррин рассмеялся и состроил хитрую мину. Шана покраснела.

— Ну, почти всех…

— Чистая правда, — согласилась Алара. — И я сама не знаю, отчего мы не подумали об этом раньше, когда Сами-Знаете-Кто сделался таким назойливым и сварливым. Наверное, мы просто слишком сильно беспокоились за тебя, вот нам это вголову и не пришло.

А Шана уже принялась лихорадочно размышлять. Раз Алара может и согласна подменить ее, сама она может лично повидаться с этим лордом Киртианом и решить, стоит ли пытаться сделать его своим союзником.

Она взглянула на Лоррина.

— Лорд Киртиан, — сказал юноша. Их мысли текли в одном направлении.

— Я не могу ничего решить, пока сама на него не посмотрю, — кивнув, отозвалась Шана.

— И не надо, — твердо произнес Каламадеа. — Кеман и Дора — хорошие ребятки, но, если они ошибутся, им может взбрести в голову улететь подальше от Цитадели и от волшебников. Не то чтоб я думал, что они и вправду так поступят, — поспешно добавил он, — но вариант такой существует, и наверняка такая мыслишка их навещает. И от этого их осторожность может чуток пострадать.

Каламадеа задумчиво потер подбородок.

— Боюсь, во время первой Войны волшебников я сам был несколько безответственным в решениях — именно потому, что у меня тоже имелась такая возможность.

Поскольку Шану эта мысль тоже временами посещала, то ей нечего было ответить на это замечание.

Ну, а раз ответить было нечего, она предпочла особо не разглагольствовать.

— Лоррин куда лучше моего способен держать Каэллаха в руках, — уверенно произнесла она и подмигнула Лоррину. — Да и остальные его слушаются.

«И слушаются, на самом-то деле, даже лучше, чем меня. Возможно, потому, что он никогда не был учеником волшебника». В старых порядках, принятой в старой Цитадели, имелись чрезвычайно неприятные моменты, и это был один из самых неприятных.

— Остается лишь одно затруднение: если кто-нибудь заглянет в сознание Алары, то поймет, что она — не я.

— Но уж кто-кто, а наши смутьяны людской магией не владеют, — резонно возразил Лоррин.

Алара же просто пожала плечами.

— А часто ли кто-то пытается засунуть нос в мысли Проклятия Эльфов? — спросила она. — Мне почему-то кажется, что такое случается нечасто. А кроме того, я неплохо изучила технику возведения мысленной стены и наверняка сумею отвадить непрошеных гостей.

«Возможно, да. А возможно, и нет. У драконов разум устроен иначе». Но все равно Алара была права. Шана очень редко ощущала прикосновение чужого разума, да и то это были попытки пообщаться, а не потихоньку разведать ее мысли.

— Я могу отнести тебя туда, где сейчас находятся Кеман с Дорой, — невозмутимо продолжал Каламадеа. — Теперь, когда лорд Киртиан отошел от командования, а великие лорды пока что спорят, стоит ли им распускать армию, Кеман и Дора отправились вместе с ним в поместье леди Мортены.

— Леди Мот?! — вырвалось у Лоррина. Все тут же повернулись к нему. Очевидно, эта новость оказалась для юноши полной неожиданностью. — Но ведь там моя мама!

Леди Мот — ее старая подруга!

— Что, вправду?

Это было любопытно — но в данном случае не очень важно. Но Лоррин не унимался.

— Ты же помнишь, мы поддерживаем связь с мамой, — нам изредка удается обмениваться письмами, — продолжал он. — Леди Мот не похожа на других эльфийских леди.

Она всегда хорошо обращалась со своими людьми — они для нее слуги, а не рабы. На самом деле, когда мы оставили маму у нее, — это как раз было начало восстания, — она объезжала границы своего поместья с отрядом вооруженных людей. Они называли ее матушкой и обращались с ней… просто-таки с любовью!

Вот теперь он действительно завладел вниманием слушателей. До сих пор они видели одного-единственного эльфийского лорда, к которому люди относились с любовью, и это был Валин.

— Что, вправду? — И лорд Киртиан поехал к ней… Зачем? — Интересно, а…

— Интересно — так отправляйся и разузнай сама, — заявил Отец-Дракон. — И поторопись — пока великие лорды не решили, что они хотят делать с этим парнем. Потому что они либо решат бросить его против нас, либо попытаются его уничтожить. Можешь в этом не сомневаться.

— Что, все настолько плохо? — поинтересовалась Шана. Она знала, что ее тон и слова звучат безжалостно — но что ей было делать? Если уж на то пошло, у ее власти была всего одна опора — доверие окружающих к ее решениям.

А жители Цитадели, будь то люди или волшебники, лишь порадовались бы, если бы одни эльфийские лорды прихлопнули другого, и не стали бы особо задумываться, что из этого может проистечь.

— Может, и настолько, — отозвался Лоррин. — С одной стороны, Шана, он сейчас не имеет себе равных в воинском искусстве — это насчет союзника. А с другой — он наверняка птица редкого полета, той же стаи, что и леди Мот. И если его убьют, над людьми его поместья нависнет смертельная угроза — кого бы ни поставили на его место.

Этого нельзя допустить!

Шана застонала — но не могла не согласиться с его доводами. Если все это правда, то, даже если им и удастся спасти рабов лорда Киртиана, вряд ли Цитадель сможет принять их всех. Ну почему постоянно получается так, что она вынуждена отвечать за все большее и большее количество народу?

— Возможно, Шана, он еще не осознал всего коварства великих лордов, — негромко произнес Каламадеа. — Он может не подозревать, что ему грозит опасность. И он как минимум, заслуживает, чтобы его предупредили об этом.

— И, очевидно, лучше всех с этим предупреждением справлюсь я.

Шана попыталась вложить в свои слова смирение и покорность судьбе — но никакого смирения она не чувствовала. Разве что тяжесть внезапно свалившейся дополнительной ответственности. Но все это перекрывало ощущение радостного возбуждения. Да, тут она была в своей стихии!

Но Лоррин… Разлучиться — пусть даже на время — теперь, когда они вместе…

И снова Лоррин понял ее чувства и мысли.

— Иди, — тихо сказал он за миг до того, как Шана взглянула на него. — Ты должна идти. Я присмотрю, чтобы тут никто ничего не натворил без тебя, а ты быстренько съездишь туда и вернешься. Это же займет несколько дней, не больше — ведь правда?

— Ну, наверное, но… — Шана посмотрела на Лоррина.

— "Я буду скучать по тебе каждую минуту — но это дело под силу лишь тебе. Он может не поверить дракону. Он наверняка не поверит волшебнику, явившемуся говорить от нашего имени. Рена не сможет достаточно быстро добраться сюда — да она, наверное, и не захочет расставаться с Меро. Но ты — Проклятие Эльфов. Если ты обратишься к нему, тебе он поверит".

Лоррин, как всегда, углядел самую суть. У Шаны была приметная внешность — ее ни с кем нельзя было спутать.

Ее описание разошлось по всем эльфийским владениям, так что лорд Киртиан узнает ее, едва увидит.

— "Просто обещай, что вернешься ко мне".

Еще ни одного обещания в жизни Шана не давала столь охотно.

Глава 24

У Киртиана зачесался нос, и он рассеянно потер его.

«И почему, спрашивается, Предки так паршиво писали, невзирая на десятилетия практики?» Мало того что почерк был бисерно-мелким, как будто писавший пользовался лупой, — он еще и был отвратительно корявым и неразборчивым.

Киртиан с трудом продирался сквозь дебри чьего-то дневника и сразу делал выписки на отдельных листах, чтобы потом переписать все это начисто. У него, в отличие от Предков, почерк был четким и аккуратным. Должно быть, они от скуки изобретали разные манеры письма, каждый свою. Но зачем им было писать так мелко, словно бумага была на вес золота?

Здесь, в библиотеке леди Мот, было так тихо, что Киртиану казалось, будто он слышит, как парящие в воздухе пылинки одна за другой оседают на книгах. Леди Мот вернула на место все те тома, что унесла за то время, пока в поместье сидели молодые лорды. Теперь ситуация изменилась: она наконец-то оказалась полновластной хозяйкой имения покойного мужа. Поскольку война закончилась и армии у них не осталось, молодые лорды более не нуждались в штабе — хотя по-прежнему вели себя вызывающе.

Но в этом вызове скользило бессилие.

Киртиан все так же рассеянно взял стакан с водой и сделал глоток.

На данный момент молодые лорды обитали на личных землях, в Башне леди Мот — единственном месте, где никому бы не пришло в голову их разыскивать. А даже если бы и пришло, вряд ли бы их нашли — все они сейчас носили людские личины.

«До тех пор, пока они держатся вместе, все будет хорошо — если только кто-нибудь из них не дрогнет и не пожелает переметнуться к противнику».

Киртиан переговорил со всеми молодыми лордами и решил, что положение пока что сносное. Во всяком случае, здесь они в безопасности, и им не приходится терпеть сколько-нибудь серьезные лишения.

Даже рабы Мот не знали, кто они такие — им просто сказали, что эти люди были в армии молодых лордов, и Мот взяла их под свое крылышко, чтобы спасти от наказания.

Всякий раз, думая об этом, Киртиан невольно ухмылялся. Да, жизнь среди рабов пойдет им на пользу — это даже не вопрос.

Он уже сейчас замечал, что их отношение к людям начинает изменяться. По крайней мере, у некоторых из них.

И Киртиан считал, что, если — или когда — восстание начнется снова, оно пойдет совсем другим путем.

А молодые лорды уже сейчас считали, что и закончится оно совсем иначе. Они хотели уговорить Киртиана либо открыто встать на их сторону, либо снова возглавить армию Совета, но при этом вести боевые действия спустя рукава, а потом, в подходящий момент, повернуть армию против самих великих лордов.

«Но я вовсе этого не желаю!» Такая война — ибо это будет уже не мятеж, а самая настоящая война — будет кровопролитной. И литься будет в основном людская кровь.

А Киртиана это совершенно не устраивало.

План Киртиана, к которому он надеялся привлечь и молодых лордов, был куда более тонким. Киртиан хотел, чтобы они потихоньку, поодиночке, вернулись к своим августейшим отцам и вымолили прощение. Но при этом — в том вся хитрость — им следовало сохранить при себе железные украшения, что защитили бы их от магии отцов.

Киртиан надеялся, что через некоторое время после возвращения они получат определенную свободу действий и смогут вновь занять свои места на иерархической лестнице. А потом, в силу естественной убыли среди великих лордов, постепенно взять власть в свои руки.

Впрочем, у этого плана тоже имелось множество недостатков. И едва ли не главным из них было то, что многие великие лорды способны были собственноручно поубивать взбунтовавшихся сыновей и вассалов, едва завидев их. И кроме того, всегда сохранялась вероятность, что среди тех, кому удастся вновь втереться в доверие к отцам, заведется предатель. А это было бы.., очень некстати.

Ну а пока что молодые лорды находились в укрытии, и если они и не добились великих успехов, то хотя бы не попали в беду.

Киртиан же, пока Совет обсуждал, как бы получше его использовать в дальнейшем, а его былые враги вынуждены были отступить под давлением обстоятельств, воспользовался этим вынужденным досугом, чтобы вернуться к поискам своего отца.

Он был уверен, что ключ к местонахождению отца спрятан где-то в этой комнате. Да только вот книг здесь было великое множество, а каталога для них никто никогда не составлял. Личные дневники перемежались романтическими повестями, помогавшими леди скоротать время, а книги с описаниями флоры и фауны громоздились поверх трактатов по магии.

У Киртиана снова защекотало в носу, и он, невзирая на все попытки удержаться, чихнул. Мот и ее подруга, Виридина, появлялись в библиотеке десяток раз на дню, пытаясь удалить пыль при помощи магии, но всякий раз, как только Киртиан открывал новый том, оттуда поднималось новое облако пыли и присоединялось к тем, что уже витали в воздухе.

У семейства Мот тоже был свой пунктик — страсть к собирательству. Большая, часть этой библиотеки досталась Мот от родни. Однако родственники Мот при утолении своей страсти не отличались особой разборчивостью. Похоже, тот, кто собирал книги и манускрипты, под словом «книга» понимал всякое собрание переплетенных листочков, а под словом «рукопись» — все, написанное от руки.

Насколько мог судить Киртиан, ни в их отборе, ни в сортировке никакой системы не было, равно как и попыток определить ценность имеющихся экземпляров.

Возможно, если бы Киртиан побывал здесь до того, как молодые лорды устроили в поместье свой штаб, он и сумел бы определить, какие именно книги и рукописи изучал отец, и это дало бы ему ключ к разгадке. Но мятежники просто свалили все, что нашли, в кучу, дабы расчистить помещение и использовать его для своих нужд, а Мот, утаскивая из библиотеки те книги, которые считала ценными, лишь усугубила положение. Мот, чтоб она была жива-здорова, искренне считала, будто ей удается содержать библиотеку в чистоте и порядке.

«Ну, вообще-то так оно и было — пока мы не нашли в чулане те ящики». Супруг Мот считал библиотеку предметом меблировки — то есть, по его мнению, там должны были находиться книги, которые можно было красиво расставить на полках. А все остальное — а это было раз в пять больше того, что красовалось на полках, — по его приказу упаковали в ящики и спрятали в чулан рядом с библиотекой. Мот вообще думала, что в том чулане ничего нет, пока однажды они не заглянули туда. Как оказалось, молодые лорды перевернули весь чулан в поисках карт, которые можно было бы использовать для составления стратегических планов, кое-что перенесли в библиотеку и там оставили, а остальное передвинули, чтобы расчистить место для того, что они сочли нужным убрать в чулан. В общем, если изначально тут и наличествовал какой-то порядок, он исчез безвозвратно. Теперь в чулане появились полки — равно как и в расположенном по соседству свободном кабинете, и в соседней неиспользуемой гостиной, — и Киртиан пытался хоть как-нибудь упорядочить этот хаос.

Впрочем, он быстро уразумел, что ответ на его вопросы находится не в напечатанных книгах и не в иллюстрированных рукописях, какими бы интересными они ни были, а в дневниках, которые частенько вели эльфийские леди и изредка — их лорды.

Отец почти наверняка определил местонахождение Врат по каким-то сведениям, хранящимся где-то здесь. Местонахождение Врат было позабыто. Мало того — складывалось впечатление, что построившие их Предки приложили немало усилий, чтобы скрыть сведения от своих потомков и даже от многих своих современников, прошедших через Врата.

Но почему? Хороший вопрос. Возможно, они боялись, что в их рядах обнаружится предатель и вновь откроет Врата, чтобы впустить сюда их врагов. Врата и сами по себе в немалой мере способствовали стиранию воспоминаний.

Переход был столь суровым испытанием, что впоследствии многие действительно очень смутно помнили то, что происходило сразу вслед за Переходом.

А некоторым, возможно, «помогли» забыть.

Ни один из великих лордов, создавших Врата и выживших при Переходе, не оставил записанных воспоминаний об этом событии. Это факт. И никто из историков этого не сделал. Это тоже факт. А потому, поскольку официальных хроник не существовало, у Киртиана остался один-единственный источник сведений, неофициальный. И оставили его те, кого власть имущие считали настолько незначительными существами, что просто не обращали на них внимания.

«Леди… Да, леди!»

И еще чудаки.

Некоторые из этих дневников были красиво переплетены и вполне могли в свое время красоваться на полках «парадной» библиотеки. Возможно, именно из них отец и почерпнул нужную информацию.

А может, он отыскал в официальных летописях нечто такое, что Киртиан проглядел.

Киртиан расстроенно пригладил волосы, позабыв, что руки у него грязные от пыли, потом строго велел себе не терять терпения. В конце концов, отец начал заниматься поисками Врат за много десятилетий до рождения Киртиана. Возможно, к тому времени, как ему удалось что-то обнаружить, он уже так много знал о Предках и настолько проникся их образом мыслей, что научился угадывать вещи, которые отнюдь не были очевидными.

И потому Киртиан продолжал копаться в рукописях библиотеки Мот, положив рядом Великую книгу Предков.

Прежде чем приниматься за изучение какой-либо рукописи или дневника, следовало выяснить, кто автор или, по крайней мере, кому он приходился современником — то есть мог ли он помнить времена Перехода.

Поскольку почти наверняка большая часть этих рукописей относилась к более позднему периоду, Киртиану следовало попытаться потом выбрать из них те, которые принадлежали перу тех же авторов. Большинство любителей писать дневники превращали их в многотомные повествования благодаря своей долгой жизни. Если же автор родился позже, значит, его писанину надо отложить в сторонку.

Это был единственно логичный план действий. Кроме того, это была чрезвычайно утомительная, отнимающая очень много времени и очень, очень пыльная работа.

Правда, у Киртиана было два помощника — Джель и та малышка-наложница, которую изволила ему подсунуть леди Триана. Киртиан послал за ней после того, как на время совещаний Совета передал свои полномочия лорду Киндрету. Раз уж Триана так интересуется его делами, надо скормить ей побольше сведений — пускай переваривает.

Киртиан подозревал, что она работает в паре с Аэлмаркином. По крайней мере, временно. Леди Мот предоставила Киртиану неоценимые сведения о предыдущих выходках Трианы, так что у него появилась возможность составить представление о том, какую игру она ведет и какие союзы заключает. И понять, что на самом деле Триана не служит никому, кроме себя.

А потому, на взгляд Киртиана, в данной ситуации уместнее всего было предоставить ей те сведения, которые он желал бы предоставить. Джель лично проверил наложницу — правда, чуть не довел ее своими расспросами до слез — и таки решил, что леди Лидиэль успешно «обратила» девчонку. Но всякий раз, когда девушка докладывала Триане — а Триана просто-таки жаждала знать, где сейчас Киртиан и чем он занимается, — Джель всегда присутствовал при этом, дабы убедиться, что она придерживается разработанного сценария.

Однако же девушка не знала, чем именно ее хозяин занимается в библиотеке. Чего она не знает, того не выдаст, даже если снова попадет в руки к Триане или Аэлмаркину.

Она знала только то, что видела — то есть что Киртиан приказал навести порядок в библиотеке, и рабы Мот теперь составляют каталог печатных изданий. Киртиан тем временем изучал рукописи и составлял второй каталог, а Джель с девушкой расставляли проработанные материалы по полкам. Девушка не умела читать эльфийский рукописный шрифт и не знала, что именно он оставляет, а что отбраковывает. А потому, хотя она могла многое рассказать о его действиях, Триане не было бы с этих рассказов совершенно никакого проку.

Вообще-то Киртиан полагал, что эта пресловутая Триана появится здесь собственной персоной, причем в недалеком будущем. Ведь явно же она не удержится и попытается лично сунуть нос в его дела. Возможно, она также попытается соблазнить его; в прошлом она не раз применяла этот метод. Даже Мот говорила, что Триана красива, и отнюдь не безжизненной красотой статуи — она держится живо, остроумно, напористо и не боится выказывать свой ум. В общем, она давно уже превратила свою внешность и обаяние в оружие. Не исключено, кстати, что она заключила союз не только с Аэлмаркином, но еще и с лордом Киндретом, ибо в своем стремлении к власти готова была использовать всех и вся. Ну если это и вправду так, то не исключено, что коса найдет на камень: лорд Киндрет играет в эти игры куда дольше, чем малютка Триана.

«Предки, каким же циником я становлюсь…»

А ведь были времена, когда ему и вправду этого хотелось — когда у него не было забот серьезнее, чем планы учебных сражений и совещаний с Лидиэлью о том, как отвадить Аэлмаркина. Подумать только — ведь тогда он относился к лордам вроде Киндрета с уважением!

«Ну, зато теперь я в курсе…»

И помог ему в этом не один лишь собственный опыт и даже не откровенный разговор с Мот, затянувшийся на целую ночь. Последней каплей оказались все эти рукописи, что прошли через руки Киртиана: летопись интриг, измен и злоупотребления властью и силой, изложенная теми, кого сильные мира сего считали слишком ничтожными, чтобы следить за ними. Впрочем, если уж говорить начистоту, многие из них тоже были не подарок; они вели себя, словно куры в курятнике — разворачивались и принимались клевать тех, кто еще слабее. Но для Киртиана это стало весьма отрезвляющим, хотя и неприятным занятием — продираться сквозь их записи. А ведь авторы, наверное, думали, что их никогда никто не прочтет, кроме них самих…

«Интересно, а как с этим обстоят дела среди волшебников и свободных людей?» Теперь, лишившись большей Части своих иллюзий, Киртиан предполагал, что там то же самое — ну разве что размах поменьше. Великие лорды были настолько могущественны, а те, кого манила их власть, Настолько зацикливались на стремлении к ней, что эта самая власть развращала их всех. Избежать этого удавалось лишь тем, кто, как Мот, понимали, насколько опасна такая огромная власть, и сторонились ее. А долгая жизнь эльфов приводила к тому, что их развращенность и эгоизм достигали таких пределов, до которых людям было не дойти.

«Но есть ведь и другие! Такие, как Мот, Лидиэль — ну, и я сам, надеюсь». Власть не развращает, если ты понимаешь, насколько она опасна и с какой огромной ответственностью сопряжена. Киртиан надеялся, что среди волшебников и свободных людей все-таки есть те, кто это осознает.

Возможно, именно в этом понимании был ключ к поведению тех эльфийских лордов, что обращались с людьми, оказавшимися под их защитой, столь же уважительно, сколь и с эльфами-вассалами, и тех эльфов-вассалов, что обращались с людьми как с равными. Первыми были те, кто испытал на собственной шкуре гнет эвелонских высших лордов и твердо решил никогда не обращаться со слабыми так, как обращались с ними самими. А потом они Передали эти воззрения своим потомкам.

А существовали ли еще такие семьи, как его собственная и семейство леди Мот? Не исключено. Во всяком случае, Киртиан позволял себе надеяться, что они таки существуют, но таятся, как таился он сам, а до него — его отец и дед. Возможно, они и действуют точно так же: сидят где-нибудь в глуши и стараются выглядеть в глазах великих лордов безнадежной деревенщиной, не заслуживающей внимания. Видят Предки, если бы не эта заноза Аэлмаркин, их семья никогда бы не привлекла к себе внимания Киндрета, и ему, Киртиану, не пришлось бы выставлять себя на всеобщее обозрение, да еще и в качестве специалиста по военному делу.

Тут Киртиан поймал себя на том, что уже некоторое время тупо пялится на одну и ту же страницу, совершенно не осознавая, что же там написано.

«Хватит! В конце концов, я ученый, а не философ!»

И он снова склонился над плотно исписанной страницей.

***

Через некоторое время внимание Киртиана привлек шепот, звучащий где-то неподалеку. Беседовали двое, и одним из собеседников был Джель — только вот Киртиан никогда прежде не слыхал от своего сержанта подобных интонаций.

Киртиан бросил быстрый взгляд поверх очередной рукописи. Ну, так и есть. Работа стоит, а Джель и красотка-наложница о чем-то шепчутся, почти соприкасаясь головами.

«Ну и ну! Никак этот гранитный утес наконец-то дал трещину?»

Киртиан даже не знал, смеяться ему или злиться. Не то чтобы он сам имел какие-то виды на эту девушку… Ну да, она достаточно привлекательна и талантлива, но те две наложницы, которые купила для него мать, не хуже. Но видеть, что его практичный, здравомыслящий товарищ так растаял из-за какой-то девчонки!..

А с другой стороны — это ведь Джель. Джель, научивший его владеть оружием и командовать армией, охранявший его, словно верный пес, и никогда ни о чем не просивший. Так какое он имеет право злиться, если Джель наконец-то встретил женщину, сумевшую затронуть его сердце?

«О, Предки!..»

Ну и как, спрашивается, ему со всем этим управляться?

Скрывающиеся мятежники, угроза предательства со стороны великих лордов, поиски отца — а теперь еще и влюбленный Джель! Интересно, что пойдет следующим номером?

Тут Киртиан, засмотревшись на отнюдь не юного влюбленного, почувствовал на своем плече чью-то руку. Леди Мот вошла в библиотеку так тихо, что Киртиан даже не заметил ее. И лицо у нее было непроницаемым, словно маска.

Это могло означать лишь одно: Мот снова что-то затеяла.

— У нас гостья, — прошептала Мот, метнув взгляд на Джеля и девушку. Те явно не замечали ничего вокруг. — И я полагаю, что тебе следует с ней повидаться.

«Ох, нет! Только не Триана!..»

— Передайте леди Триане, чтобы она… — начал было Киртиан.

Но Мот, приподняв бровь, перебила его:

— Не знаю, с чего ты вдруг подумал о ней, но это — не леди Триана. Давай откладывай этот дурацкий дневник, написанный какой-то бестолочью, и пошли со мной. Сию секунду!

Поняв, что от леди Мот так просто не отделаешься, Киртиан вздохнул, вложил в дневник закладку и встал из-за стола.

Влюбленные даже не заметили его ухода. Уже этого одного достаточно было, чтобы понять: да, Джель втюрился по уши.

«О Предки, только бы не оказалось, что Триана подсунула нам эту девчонку именно в расчете на Джеля, а вовсе не на меня!..»

Киртиан, разрываясь между весельем и беспокойством, даже как-то не обратил внимания, что леди Мот повела его не в гостиную, а в примыкающую к ней небольшую комнатку. А по этой комнатке нетерпеливо расхаживала какая-то молодая женщина. Женщина была зеленоглазой и рыжеволосой; одета она была в простую тунику, брюки и сапоги и, судя по крепкому телосложению, привыкла к физическому труду. Ну и зачем Мот потребовала, чтобы он непременно с ней встретился? Может, это одна из ее служанок, и она принесла какие-то важные сведения о молодых лордах?

— Лорд Киртиан, — официальным тоном произнесла Мот, — я полагаю, что вам о многом следует поговорить с Лашаной.

Киртиан раздраженно вздохнул. Он по-прежнему не понимал, что затеяла Мот. Мот, уловив этот вздох, вскинула голову и поджала губы, но в глазах у нее плясали озорные огоньки.

— Полагаю, ты мог знать ее под другим именем — Проклятие Эльфов.

Что?!

Все раздражение и нетерпение Киртиана улетучилось единым мигом. Он уставился на женщину, — та застыла, словно олень, готовый обратиться в бегство, — пытаясь понять, не ослышался ли он.

«Рыжие волосы — и эльфийские глаза. И уши. Кровь волшебников. Если только это не иллюзия…»

Но Мот иллюзиями не одурачишь. Мот уже доводилось встречаться с волшебниками. Сын ее подруги, Виридины, — волшебник.

— Лашана принесла с собой рекомендательное письмо от сына Виридины, — сказала Мот, словно прочитав мысли Киртиана.

«С нее станется! Хотя зачем ей читать мысли? Она и так знает меня наизусть, словно любимый сонет!»

— Я.., я очень рад встрече с вами, Лашана, — осторожно произнес Киртиан. — Или, может, мне следует называть вас Проклятием Эльфов?

— Пожалуйста, не надо, — твердо сказала женщина.

Она по-прежнему держалась настороженно, и чувствовалось, что ей не по себе. — Я никогда не претендовала на это имя.

Оба они вели себя так нескладно, что Мот рассмеялась.

— Киртиан, Лашана, да сядьте же вы, ради Предков!

А то вы смотритесь, словно пара плохоньких изваяний!

Киртиан чуть-чуть расслабился и жестом пригласил Лашану присесть на соседний диван. Гостья повиновалась, но двигалась при этом скованно, словно какая-нибудь старуха с больными суставами. Сам Киртиан уселся на табурет, так чтобы оказаться чуть ниже ее.

— У меня мало времени, — в конце концов сказала Лашана. — И я не знаю, с чего лучше начать.

— Давайте я вам подскажу, — предложил Киртиан и попытался улыбнуться. — Начните с того, почему вы решили, что мне можно довериться. А вдруг бы я убил вас на месте?

Как он и надеялся, столь прямой и откровенный подход оказался наилучшим для общения с нею. Лашана принялась рассказывать — и ничего более удивительного Киртиан в жизни не слыхал. Ему стоило немалых усилий не пялиться на гостью, разинув рот. Подумать только: двое ее людей подобрались к нему настолько близко, чтобы стоять в карауле рядом с его собственной палаткой и следить за ним! Ну, теперь он точно скажет Джелю пару ласковых!

С какого-то момента Киртиан просто устал изумляться и впал в какой-то транс. Все это было слишком невероятным, чтобы поверить, — и однако же, Киртиан верил. Ибо рассказ Лашаны хорошо совмещался с тем, что уже было известно самому Киртиану.

Лашана говорила до тех пор, пока не начала хрипнуть.

В какой-то момент она умолкла и многозначительно переглянулась с леди Мот.

— Ну, вот, — сказала она. — Теперь вы велите мне убираться прочь. Либо…

— Либо спрошу, осмелятся ли ваши волшебники взять в союзники эльфийского лорда, командующего армией, — договорил Киртиан, осознав вдруг, что именно ради этого она сюда и явилась. Блестящий шаг! Дерзкий — и вместе с тем совершенно логичный А с другой стороны — совершенно нелогичный. Как она решилась довериться чистокровному эльфу?

Лашана уставилась на него — и вдруг напряжение покинуло ее. Просто вытекло, словно вода из треснутого кувшина.

— Огонь и Дождь! — негромко воскликнула она. — Вы и вправду точно такой, как рассказывал Кеман!

Неужто она читает его мысли, пользуясь той самой магией, которой владели некоторые из его людей и людей Мот?

— Только то, что лежит на поверхности, — тут же откликнулась Лашана. — Я ничего у вас не вынюхиваю.

И никто из нас не стал бы этого делать. Если хотите, я научу вас способу закрывать от постороннего взгляда даже те мысли, которые лежат на поверхности.

Киртиан внимательно вгляделся в ее изумрудные глаза — похожие и непохожие на глаза чистокровных эльфов — и не увидел в них ничего, кроме искренности.

— Буду вам очень признателен, — отозвался он. — Но с этим придется подождать. А пока что, полагаю, вам известно о моих людях?

И тут вдруг его осенила блестящая идея. Теперь он может защитить мать и своих людей — что бы ни сталось с ним самим! И по удивлению, промелькнувшему в глазах гостьи, Киртиан понял, что она услышала эту его мысль.

— Конечно! — воскликнула Лашана. — Ну, конечно, лорд Киртиан! Мы можем принять к себе ваших людей, если им придется спасаться бегством, — и непременно это сделаем! Для этого хватит обычных порталов — то есть магии перемещения. И мы сделаем все от нас зависящее, чтобы вашим людям ничего не угрожало. И вам нечего бояться за вашу мать и других эльфов вашего дома — с нами уже живет сводная сестра Лоррина, и ее приняли как свою.

Вот теперь уже Киртиан обмяк от внезапно нахлынувшего облегчения.

— Благие Предки! — пробормотал он, стирая испарину со лба. — Если бы вы только знали, что для меня значат эти ваши слова…

Тут Киртиан оборвал себя и слабо улыбнулся.

— Хотя — чего это я? Конечно же, вы знаете.

Но от решения одной проблемы другие никуда не делись. А раз у этой женщины мало времени, надо немедленно обсудить план действий.

— Будьте благословенны, Лашана. Ну а теперь давайте решим, что я могу сделать для вас и ваших друзей.

***

Мягко говоря, Джель не пришел в восторг.

— Если ты еще хоть раз попрешься очертя голову на встречу с женщиной, про которую ничего не знаешь, а меня с собой не возьмешь, клянусь, я засуну тебя головой в лошадиную поилку и буду так держать, пока ты не поумнеешь!

Киртиан откинулся на спинку кресла. Он не собирался отступать. Нет, он не винил старого друга, но что-то ему подсказывало, что Джелю и Лашане пока что лучше не встречаться. У них просто не хватило бы времени усыпить подозрения Джеля, и, пока они добились бы хоть какого-то взаимопонимания, Лашане уже нужно было бы уходить.

Предки! Как же она рисковала, явившись сюда, к нему! И с каждой минутой опасность возрастала. Ее ведь могли обнаружить!

Стоявшая перед Джелем тарелка с едой осталась нетронутой. Сам Киртиан как-то умудрился запихнуть в себя обед, пока рассказывал Джелю, какое чудо произошло сегодня вот в этой самой, до безобразия обыкновенной комнате.

— Джель, при разговоре неотлучно присутствовала Мортена. Да и в конце концов, что бы мне сделала одна-единственная девчонка-волшебница? — рассудительно поинтересовался Киртиан.

— Надеюсь, ты понимаешь, что она могла наобещать тебе кучу всего, на что не имела полномочий? — пробурчал Джель.

— Мортена сказала, что Лашана облечена властью, а я вполне полагаюсь на ее слово.

Киртиана переполняли планы, и даже раздражение Джеля не могло отвлечь его от размышлений. А ведь, пожалуй, больше всего его старого друга разозлило то, что он, Киртиан, впервые принял столь серьезное решение без его присмотра.

— Я знаю, что делаю, Джель, — твердо, убежденно произнес Киртиан.

Джель посмотрел на него, приподняв бровь, потом медленно, неохотно кивнул. Лицо его как-то вдруг изменилось. Гнев сменился горечью поражения.

— Пожалуй, знаешь, — медленно произнес Джель. — Пожалуй, я больше тебе не нужен.

Теперь уже Киртиан, в свой черед, взбеленился и швырнул вилку на тарелку.

— Да что за чушь?! Я скорее правую руку себе отрежу!

Слушай, нам нужно обдумать все непредвиденные обстоятельства, какие только могут стрястись, и составить хотя бы приблизительные планы на тот случай, если…

Тут в дверь постучались, и в проеме показалась голова леди Мот.

— Не знай я тебя так хорошо, я бы заподозрила, что ты — волшебник или что ты накликал эту шлюху на нашу голову, когда так неосторожно упомянул ее имя, — мрачно сказала Мот. — Похоже, такова сегодня моя судьба — весь день принимать гостей, причем самых разнообразных.

На этот раз Киртиан был твердо уверен, что знает, кто к ним наведался.

— Ой, нет! — простонал он. — Только леди Трианы нам тут не хватало!

Глава 25

— Мот! Не могли бы вы немного задержать эту су.., то есть леди Триану? — с отчаянием спросил Киртиан, обхватив голову руками. — Я просто не в состоянии беседовать с нею прямо сейчас.

— Ну, может быть. — Раздражение Мот сменилось весельем. — На самом деле, это даже любопытно. Этакий вызов. А ты пока поговори с Джелем. Он явно сможет тебе что-нибудь посоветовать. А кроме того, ты не в том виде, чтобы показываться на глаза леди — тебе надо, по крайней мере, вымыться. — Мот неодобрительно оглядела племянника. — Уж поверь мне на слово: тебе сейчас следует привести мозги в порядок и явиться к леди Триане с парадным, но непроницаемым видом. А я пока что буду приставать к ней и требовать, чтобы она во всех подробностях рассказала обо всех последних любовных историях, ссорах и интригах. Я ведь некоторое время была отрезана от общества — а всем известно, что я жуткая старая сплетница. Ну, а если мне не удастся ее занять, так Виридина поможет.

— Ничего вы и не старая! — возразил Киртиан и, не удержавшись, улыбнулся. — Спасибо большое.

Мот была совершенно права: ему стоило привести мозги в порядок, а на это требовалось время. Леди Мот покинула библиотеку и отправилась сплетничать с гостьей: ну ведь нужно же ей узнать все новости, прошедшие мимо нее из-за молодых лордов! А Киртиану предстояло быстренько провернуть кучу дел. И прежде всего — предупредить наложницу, что леди Триана здесь.

Но когда Киртиан встал из-за стола, Джель наконец-то оторвался от беседы с девушкой. Как там ее — Ренна? Реанна? А, Реннати! Они оба подняли головы и уставились на подошедшего Киртиана.

— Я рассказываю Реннати, что у тебя побывала гостья, — начал Джель. Киртиан едва не впал в панику, но Джель незаметно подмигнул ему, и Киртиан успокоился. — Хорошо, что эти несчастные рабы, которых заставили воевать на стороне молодых лордов, сообразили наконец-то, что сами они ни в чем не виноваты, и прислали к тебе представителя.

«Хвала Предкам, он не стал рассказывать ей правду!» — с облегчением подумал Киртиан.

— Ну, в общем, да, нельзя винить их за то, что они прислали ко мне представителя с просьбой заступиться за них, — бодро соврал он. — Они еще не поняли, что леди Мот обращается со своими слугами ничуть не хуже, чем мы со своими. Но у нас еще одна посетительница. Леди Мот сообщила о прибытии леди Трианы.

Лицо Реннати сделалось белым как мел. Уже одного этого, даже если бы Киртиан еще не знал всей истории, хватило бы, чтобы понять, что девушка втайне работает на леди Триану. М-да, неважно же Триана выбирала свое орудие, раз девушка так легко себя выдает.

Хотя на самом-то деле Триана никогда особо не думала о людях — только о том, как их использовать. Наверное, ей и в голову не пришло, что Киртиан или Джель — да кто угодно! — будет следить за девушкой, чтобы проверить, как та отреагирует на имя Трианы.

Но Джель тут же накрыл своей обветренной, загорелой лапищей изящную ручку девушки и хрипло произнес:

— Слушай, Реннати, ей вовсе не обязательно знать, что ты здесь…

— Наоборот, — твердо сказал Киртиан. — Я как раз хочу, чтобы Триана знала, что она здесь. По правде говоря, я кое-что придумал. Пожалуй, это немного унизительно для тебя, — добавил он, повернувшись к девушке, — но, если ты сможешь вытерпеть толику унижения, думаю, нам удастся сделать так, чтобы Триана навсегда о тебе позабыла.

Но для этого потребуется твоя помощь.

Киртиан объяснил им свой замысел. Девушка вспыхнула от смущения, а Джель недовольно заворчал, но оба согласились, что это единственно возможный выход.

— Наверное, она постарается где-нибудь подкараулить тебя сегодня вечером, хотя бы для того, чтобы забрать свое телесоновое кольцо, — предупредил девушку Киртиан. — Думаю, мы устроим все так, чтобы в случае чего можно было быстро вмешаться. Но ты имей в виду, что если она заберет кольцо, то разорвет всякую связь с тобой и покажет тем самым, что ты ее больше не интересуешь.

«И если Лашана сказала правду, то в ближайшее время у нас появятся приспособления, которые позволят полностью обезвредить ошейник, который она на тебя нацепила», — подумал Киртиан, но не стал этого говорить. Эту тайну он предпочитал оставить при себе — по крайней мере до тех пор, пока леди Триана не уберется отсюда.

Реннати кивнула и облизала губы.

— Наверное, так будет лучше всего, мой лорд, — прошептала она. Джель успокаивающе пожал ей руку. — Тогда я пойду к себе в комнату, чтобы приготовиться.

— А я — к себе, — отозвался Киртиан, с трудом сдержавшись, чтобы не застонать. Он ушел, оставив влюбленных наедине. Джель не раз обращался к солдатам с речью, чтобы поднять их боевой дух, значит, как-нибудь найдет и нужные слова, чтобы приободрить маленькую танцовщицу.

У Киртиана не было при себе одежды, подходящей для официальной встречи, потому он попросил слуг Мот порыться в шкафах ее покойного мужа и подобрать что-нибудь поприличнее. Потом он пустил в ход немного магии, чтобы подогнать по себе черно-серебряный наряд из мягкого шелка, и в результате приобрел довольно представительный вид. Убедившись, что выглядит сейчас как преуспевающий, деловой военачальник (во всяком случае, он на это надеялся), Киртиан спустился со второго этажа в гостиную леди Мот.

Когда он вошел в просторную комнату, бледно-розовую с золотом, леди прервали свою беседу. Леди Триана сидела на диване, а леди Виридина и леди Мот взяли ее в клещи, пристроившись по бокам.

Если женские наряды могут служить оружием — а судя по тому, что Киртиану было известно о Триане, именно так она их и использовала, — то леди Триана прибыла сюда вооруженной до зубов. В ее наряде не было ничего излишнего и ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие другой леди, — не считая того, что шелковое платье Трианы было телесного цвета, и хотя оно и окутывало ее с головы до ног, но при этом было столь откровенным, что превзойти его могла бы разве что полная нагота. Но эффект создавался весьма тонкий и искусный; благодаря тому, что шелк был плотным и тяжелым, он демонстрировал при движении прелести Трианы, но очень ненавязчиво. Цвет усиливал возникающее впечатление, и Киртиан, с учетом нынешних своих знаний об этой леди, не мог не восхититься тем искусством, с каким Триана действовала на своем поле боя.

Однако же это совершенно не означало, что он был намерен пасть ее жертвой.

Киртиан кивнул всем трем дамам сразу, потом шагнул вперед, уже более церемонно поклонился леди Триане и поцеловал ей руку.

— Леди Триана, мне не раз доводилось слышать хвалу в ваш адрес, — сказал он, постаравшись, чтобы в голосе его не проскользнула ирония.

— Аналогично, лорд Киртиан, — отозвалась Триана. — Особенно — от моего друга, лорда Киндрета. Он столько о вас рассказывал, что, когда я узнала, что вы здесь, у леди Мортены, я не утерпела и решила подвергнуть испытанию ее гостеприимство, чтобы только познакомиться с вами.

«Недурственно. Сперва она обронила имя Киндрета, чтоб дать понять, что я не смогу просто взять и отмахнуться от нее, а потом пустила в ход свое очарование». Триана определенно сделала все это преднамеренно, но — что удивительнее всего — это не бросалось в глаза. Будь Киртиан столь же простодушен и наивен, как в то время, когда он только-только заступил на пост главнокомандующего, он, несомненно, подпал бы под обаяние Трианы. Киртиан всегда склонен был верить окружающим до тех пор, пока они не доказывали, что недостойны доверия. Но если бы он отнесся так к Триане, то вскоре был бы свято уверен, что она вовсе не такая плохая, как о ней рассказывают.

«Ну и как же мне теперь себя вести?» На самом деле, Киртиан ничего не хотел от Трианы — только чтобы она побыстрее убралась. Вряд ли ему удастся выведать у нее что-то толковое — а вот она, по чести говоря, может очень много разузнать у него или про него, если задержится здесь надолго.

— Хотелось бы верить, что я вас не разочарую, но должен признаться, что меня находят ужасно скучным, — откровенно заявил Киртиан. — И обычно говорят мне об этом прямо в лицо. Я никогда ничем не интересовался, помимо воинского искусства, моя леди, а теперь попросту не могу себе этого позволить.

Подобная откровенность застала Триану врасплох. Киртиан прямо-таки видел, как она пытается сообразить: что бы такого лестного сказать, чтобы это не выглядело лестью.

— Ну, поскольку мне пока не выпадало случая с вами побеседовать, я не могу об этом судить, — сказала в конце концов Триана и рассмеялась низким, грудным смехом.

У многих восприимчивых юношей от этого смеха перехватило бы дыхание.

— Вам не понадобится много времени, чтобы убедиться в этом лично, — до грубости прямолинейно сообщил Киртиан. От дальнейшего обмена любезностями его спасло появление слуги, сообщившего, что кушать подано. Конечно же, Триану тоже пригласили отобедать. И на ночь ее тоже придется оставлять, поскольку она проделала долгий путь — как и любой гость, явившийся без приглашения: приехала от ближайшегопортала, к которому у нее был ключ. Возможно, Киндрет лично доставил ее на последнюю стоянку армии, а оттуда до поместья Мот было не больше дня езды, да и то если ехать не торопясь. И если Триана и вправду поддерживает какие-то отношения с Киндретом, тот спокойно мог бы это проделать.

А это значит, что она, возможно, работает в союзе с Киндретом, а не с Аэлмаркином.

«Или с обоими одновременно». Учитывая то, что рассказала ему о Киндрете Лашана, можно было не сомневаться, что, как только бывший благодетель Киртиана увидит в нем соперника, Киртиан тут же будет устранен.

А это, конечно же, будет на руку Аэлмаркину. А потому совершенно неважно, на кого именно работает Триана, на кузена Киртиана или на великого лорда. Ему все равно надо старательно изображать грубого солдата, чье счастье в войне, а до политики ему и дела нет.

Отлично. Теперь понятно, какой тактики придерживаться. Обед, в соответствии с распоряжениями Мот, проходил в уютной интимной остановке. Это вполне устраивало Киртиана. На всем протяжении обеда он усердно трудился над созданием образа маньяка, одержимого двумя стремлениями: во-первых, совершенствовать свое воинское искусство, а во-вторых — разыскать отца или хотя бы разузнать о его судьбе. От всех намеков на то, что он мог бы — если Совет решит, что больше не нуждается в его услугах как главнокомандующего, — занять место в Совете, Киртиан попросту отмахивался.

— Ни за что! — воскликнул он, когда Триана, устав от намеков, сказала об этом прямо. — Я там свихнусь в первый же день! Да я скорее займусь ваянием цветов! Цветы хотя бы не будут со мной спорить!

Триана явно удивилась, но не растерялась. Напротив — стоило лишь Киртиану высказать свое мнение по данному вопросу, как она принялась всячески его поддерживать.

— Ну, в таком случае.., скажем, ваши методы обучения наверняка будут творить чудеса с рабами-гладиаторами, — вкрадчиво произнесла Триана. — Возможно, если вам не хочется разводить их самостоятельно, вы могли бы объединиться с каким-нибудь заводчиком и открыть школу.

— Мог бы.

Тут Киртиан решил подкинуть Триане еще одну головоломку.

— Конечно, — напыщенно заявил он, — до тех пор, пока эти презренные волшебники существуют. Совету нужна будет армия, чтобы уничтожать их, — и я, чтобы возглавлять эту армию. Может, они и неплохие тактики по сравнению с.., ладно, обойдемся без имен, — но я лучше.

Благодаря Лашане Киртиан знал то, чего еще не ведала Триана: что два эльфийских лорда, долго просидевших в плену у людей, уже выпущены неподалеку от поместья Чейнара и что им подсадили фальшивые воспоминания о второй, доселе совершенно неизвестной группе волшебников, скрывающихся где-то в тех же краях, среди странных холмов и лесов. И Киртиан знал, что как только Совет узнает об этих загадочных волшебниках, притаившихся прямо у них под боком, там поднимется паника И его непременно отправят на поиски этого нового гнезда волшебников.

Особенно если Триана перескажет его высокомерные заявления Киндрету или Аэлмаркину, или обоим вместе.

Для Киндрета вообще очень выгодно отправить Киртиана на охоту за волшебниками. Если те его разобьют, он наверняка погибнет — в прошлом волшебники всегда строили свою стратегию на убийстве военачальников эльфов, и вряд ли с тех пор их нравы изменились. Если же Киртиан разобьет волшебников, Киндрет упрочит свое положение, а Киртиана можно будет снова отослать на розыски отца.

Что же до Аэлмаркина, тот, несомненно, будет надеяться на смерть кузена и ожидать благоприятного момента.

А когда Киндрет услышит, как именно Киртиан намерен искать вымышленных волшебников, он возрадуется вдвойне…

— Прошу прощения, мой лорд, — произнес один из «рабов» Мот, держась столь чопорно и церемонно, что даже самый строгий ревнитель этикета не смог бы к нему придраться. — Вы желали завершить некое дело. Рабы доставлены и ждут, пока вы соизволите ими заняться.

Парню стоило больших трудов сдержаться; Киртиан видел, что в глазах у него пляшут озорные огоньки, но серьезное лицо Киртиана, на котором отражалась лишь мрачная радость, помогло ливрейному слуге сохранить самообладание.

— Простите, моя леди, — обратился Киртиан к Триане, — но я запланировал на нынешний вечер одно дельце и не додумался отменить свои распоряжения. Надеюсь, вы не возражаете, если я быстренько с ним покончу?

— Это какое-то наказание?

На миг в ее глазах промелькнуло жадное нетерпение, и Киртиана замутило. «Хвала Предкам, что меня предупредили, что она собой представляет…»

— Нет, моя леди. Напротив, это награждение.

Он повернулся к рабу Мот, застывшему рядом с ним, словно истукан.

— Введи их.

Парень поклонился и вышел. Несколько секунд спустя он вернулся; за ним шел Джель в сопровождении двух бойцов, а следом — Реннати и парочка служанок Мот. Все, естественно, люди…

Киртиан позволил себе улыбнуться.

— Сержант Джель, — властным, не терпящим возражений тоном произнес он, — ты много лет безупречно служил мне, но во время нынешней кампании против мятежников ты превзошел всех моих рабов. Я не хочу терять тебя. Но еще больше я не хочу терять такую превосходную породу. Я решил отправить тебя в отставку, а чтобы твоя порода не прервалась и продолжала поставлять мне прекрасных бойцов и тактиков, я дарю тебе эту красотку.

Киртиан взмахнул рукой, и служанки вытолкнули Реннати вперед. Несчастная девочка потупилась и отчаянно покраснела. Джель старательно изображал полнейшее ошеломление.

— Она в некотором смысле тоже атлет, — Киртиан издал скабрезный смешок, — так что вы друг дружку поймете. Учитывая ее умения и достоинства, ты, надеюсь, продолжишь свой род на пользу мне и с удовольствием для себя.

Джель опустил глаза и опустился на колено. Киртиан заметил, как побагровела у него шея; да, хорошо, что Джель понимает, что вся эта оскорбительная речь предназначена специально для ушей Трианы, а то сейчас старый друг ему бы чего-нибудь оторвал.

— Благодарю за великую милость, мой лорд, — пробормотал Джель сквозь зубы. К счастью, от того, что голова у него была опущена, это прозвучало вполне искренне и почтительно.

— Тогда давай бери девчонку и постарайся как можно быстрее отблагодарить меня за щедрость, — беззаботно произнес Киртиан и махнул рукой, давая понять, что они могут идти. Джель встал, ухватил Реннати за руку — та не сопротивлялась — и буквально выволок девушку из зала.

Остальные «рабы» вышли следом.

«Ох, и будет же мне на следующей тренировке! Джель мне все припомнит!»

Киртиан повернулся к Триане. Та потрясение следила за происходящим.

— Мать как-то по случаю купила для меня эту малышку-танцовщицу, — пояснил Киртиан. — Ничего, свое дело знает. Так что сможет позаботиться, чтобы этот приятель выполнил свой долг перед ней и передо мной. Обучена она неплохо — за это я могу поручиться. А самое главное — у нее великолепные физические данные и отличная реакция. Так что, если эта парочка не произведет для меня нескольких отличных телохранителей, я съем свои сапоги без приправы.

Тут он притворился, будто лишь сейчас заметил потрясенное лицо Трианы.

— Ох, простите, моя леди. Я не хотел вас шокировать излишней откровенностью — просто, насколько я понял, вы тоже занимаетесь племенной работой…

Триана взяла себя в руки и неискренне улыбнулась.

— О, мой лорд, вы ничуть меня не шокировали, — отозвалась она. — Я просто прикидывала, какие результаты может дать подобное спаривание. Да, телохранители должны получиться прекрасные, но я, честно говоря, надеялась бы, что выводок пойдет внешностью в нее, а не в него! — И она снова рассмеялась своим грудным смехом. — Не забывайте — я ведь развожу декоративные породы!

— Конечно-конечно!

Киртиан быстро перевел разговор на другие темы, и обед постепенно потек к своему завершению.

Вскоре Киртиан, в соответствии с обычаями, удалился, оставив леди наслаждаться винами и беседой. Он мысленно благословил обычай, позволивший ему удрать из-за стола раньше Трианы.

Теперь она попытается добраться до Реннати — в этом можно не сомневаться. Но случится это не сегодня и не на ее условиях. Эта встреча состоится завтра, в том месте и в то время, которые будут устраивать Киртиана.

***

Киртиан столь внимательно изучал бледно-розовый мраморный коридор, примыкающий к покоям, отведенным леди Триане, словно они готовили засаду на леди.

В некотором смысле это и вправду была засада. Реннати спряталась в вымощенной мрамором нише неподалеку от дверей. Чуть подальше, за слегка приоткрытой двустворчатой бронзовой дверью ждала леди Виридина. А еще дальше, в конце коридора, за резной дверью одной из гостиных притаился сам Киртиан. Если Триана слишком рьяно примется изводить маленькую танцовщицу, на сцене появится Виридина. А если Реннати не удастся сбежать даже с появлением Виридины, подойдет Киртиан и заявит права на «свою» рабыню.

Двери, конечно же, открывались беззвучно, и Киртиан догадался о появлении Трианы, лишь заслышав быстрые шаги Реннати по пушистому ковру.

— Моя леди, я молю вас о милости! — высокий, чистый голос Реннати колокольчиком разнесся по коридору.

В нем звучало отчаяние.

Небольшой магический фокус, благоразумно подготовленный заранее, позволял Киртиану слышать каждое слово.

— Моя леди… — повторила Реннати, бросаясь на колени перед Трианой. Та приостановилась у открытых дверей. — Простите меня, моя леди.., я подвела вас.., я знаю, что подвела вас…

— Да, подвела, — спокойно, невозмутимо отозвалась Триана. — Ты не сообщила мне почти ничего полезного.

Ты была с лордом Киртианом всего раз, и то недолго. А теперь он превратил тебя в простую производительницу, а это значит, что тебя удалят из его дома и ты будешь заниматься вещами, которые меня совершенно не интересуют.

Я недовольна тобой.

Киртиан осторожно выглянул в щелку. Реннати стояла, опустив голову, и дрожала от страха. Несчастное дитя не притворялось — она и вправду боялась Трианы. Девушка проявила редкостную отвагу, решившись на этот шаг, но и она, и Киртиан знали, что у нее нет другого способа ускользнуть из сетей Трианы.

— У меня не было выбора, моя леди, — униженно пробормотала Реннати. — Я всего лишь рабыня, я не могу сама решать, где мне находиться.

Триана хмыкнула. Киртиан вновь осторожно приник к щели. Триана нависала над Реннати, взирая на девушку с неприкрытым отвращением.

— Если бы у тебя была хоть капля честолюбия… — Она покачала головой. — Я не награждаю бездельников. Ты во многом сама повинна в своих неудачах. Ты не сумела стать незаменимой для лорда Киртиана.

— Да, моя леди.

Казалось, что Реннати вот-вот упадет.

— Ты умудрилась сама навлечь на себя свою кару, дурочка. И будешь рожать от этого старого урода! Вероятно, он будет тебя бить, если ты ему не угодишь, и брать тебя, как животное, когда угодишь. Пожалуй, я сама не приду мала бы лучшего наказания.

Она расхохоталась, и в этом смехе звучала такая жестокость, что Киртиана пробрал озноб.

— Надеюсь, он сделает тебя достаточно несчастной. Ну, а теперь.., у тебя осталось кое-что, принадлежащее мне.

И Триана повелительно протянула руку.

Реннати, трепеща, словно ива в бурю, сняла с пальца телесоновое кольцо и положила на ладонь Триане. Триана надела кольцо и пнула танцовщицу; та потеряла равновесие и рухнула на ковер. Триана издала последний омерзительный смешок и зашагала прочь.

Реннати так и лежала, дрожа всем телом, пока Триана не скрылась из виду. Виридина и Киртиан тоже не смели высунуться из укрытий. И лишь убедившись, что Триана ушла, они выскочили в коридор…

И обнаружили, что Реннати трясет не от страха и не от слез, а от смеха, вызванного схлынувшим напряжением.

Киртиан помог девушке встать, а Виридина принялась хлопотать над ней. Да уж, редкостное зрелище: эльфийская леди хлопочет над какой-то человечкой!

В конце концов Реннати даже попыталась слабо запротестовать.

— Со мной все в порядке, правда-правда. Спасибо вам, моя леди, спасибо, что вы были так близко, но со мной все в порядке. Я только боялась, что, если кто-то из вас вмешается, она заподозрит неладное.

— Ты все сделала превосходно, юная леди, — похвалил ее Киртиан. — Просто превосходно. Лучшего и желать было нельзя. Должен признать, что я не ожидал от тебя подобных актерских способностей.

— Я чуть было не рассмеялась, когда она принялась расписывать бедного Джеля, — сказала Реннати и очаровательно зарделась. — Она совершенно не представляет, какой он на самом деле…

— И прекрасно, что не представляет! А теперь я должен извиниться за то, что втянул тебя в эту передрягу, и за вчерашний вечер, — добавил Киртиан. — Надеюсь, ты меня простишь?

— Прощу, если… — девушка покраснела еще сильнее. — Если вы.., не передумаете.., ну, насчет меня и Джеля…

— Милое дитя, но это сугубо ваше личное дело! — воскликнул Киртиан, вскидывая руки в притворном испуге.

Реннати и Виридина захихикали, словно девчонки. — Я-то тут при чем? Если у тебя хватит храбрости захомутать и приручить этого негодника — владей им на здоровье!

Виридина с Реннати прыснули в ладошки и убежали в комнату к Виридине — несомненно, для того, чтобы обсудить планы по завоеванию бедняги Джеля. «Ну, все, Джель, ты попал — против них тебе не выстоять!» Ну, как бы там ни было, по крайней мере с одним важным делом было покончено: у Трианы больше нет шпиона в его доме, и навряд ли ей удастся завести другого. Теперь можно продолжать библиотечные изыскания и ждать, пока два «пропавших» эльфийских лорда найдутся, а Совет узнает о «новых волшебниках» и забегает в панике.

***

Триана уехала на следующий же день, и никто — и уж меньше всех Киртиан — не пожалел об ее отъезде, хотя леди Мот и утверждала вслух обратное. С отъездом Трианы жизнь снова вошла в нормальную колею.

Однако Киртиан перестал и пытаться использовать Джеля и Реннати в качестве помощников. Вместо этого он привлек к делу двоих рабов, освобожденных от власти молодых лордов, на редкость смышленых близнецов. Их растили в качестве домашних слуг — правда, не настолько красивых, чтобы выставлять их напоказ; но на самом деле и в качестве лакеев, и в качестве бойцов, каковых из них пытались сделать молодые лорды, близнецы были совершенно не на своем месте. Они быстро уразумели, что от них хочет Киртиан, а поскольку их в свое время обучили чтению и письму, вскоре они уже помогали ему выискивать нужную информацию. Как только Киртиан определял, что автор дневников жил в слишком позднее время, не представляющее для него интереса, ребята тут же прочесывали оставшиеся ящики и изымали из них все, написанное этим автором, а потом расставляли изъятое по полкам. В результате задача, стоящая перед Киртианом, стала выглядеть чуть менее устрашающей.

Тем временем Реннати явно решила воспользоваться полученным от лорда дозволением. Она повела осаду «крепости», и, на взгляд Киртиана, Джель мог уже сейчас выбрасывать белый флаг, ибо шансов на спасение у него не было Впрочем, не похоже, чтобы эта перспектива сильно его огорчала. Но, право, странно было видеть, как Реннати собирает в саду цветы, чтобы украсить комнаты леди Мот, а суровый Джель бродит за ней с затуманенным взором и носит корзинку.

Прошло три дня, потом четыре, а о двух пропавших лордах до сих пор не было ни слуху ни духу.

С одной стороны, Киртиан был только рад этому, поскольку мог лишний день покопаться в книгах.

С другой же стороны он с каждым днем нервничал все сильнее Чем сейчас заняты лорд Киндрет и Совет? Что они замышляют? И самое главное — передала ли им Триана, что он совершенно не жаждет заполучить титул великого лорда и воссесть в Совете? Если она поверила в это, то убедит и Киндрета.

От Проклятия Эльфов тоже ничего не было слышно, но как раз это Киртиана не особо удивляло. Она и так ужасно рисковала, придя сюда. Пожалуй, лучше было бы устроить следующую встречу где-нибудь в глуши — наверное, уже тогда, когда он отправится гоняться за вымышленными волшебниками.

Лишь на четвертый день после отъезда Трианы Киртиана наконец-то позвали к телесону. Когда Киртиан увидел на плоском экране лицо лорда Киндрета, ему потребовалось все его самообладание, чтобы сохранить заинтересованное, но спокойное выражение.

— Мой лорд, произошло нечто совершенно неожиданное, — с плохо сдерживаемым нетерпением произнес Киндрет. — Вернулись два незначительных эльфийских лорда, пропавших несколько десятилетий назад. Мы полагали, что они погибли во время охотничьей вылазки. Их обнаружили рабы лорда Чейнара и привели в поместье. И их история.., она устрашает «Предки! Они умудрились пройти весь путь от леса до поместья? Да они же небось теперь едва на ногах держатся!»

— И где же они были все это время? — спросил Киртиан, изобразив некоторое беспокойство. — Я знаю, что этот лес пользуется дурной славой, но как можно блуждать по нему несколько десятилетий?

— Они утверждают, что находились в плену у волшебников, — ответил Киндрет. — Им удалось бежать благодаря обвалу в пещере. Но есть одно «но»: волшебники, которые держали их в плену, не те, с которыми мы воевали!

— Предки! — воскликнул Киртиан, отшатываясь в притворном изумлении. — Но это.., это ужасно!

— Вот именно. И теперь Совет бурлит, — уныло отозвался Киндрет. — Нам необходимо разыскать этих тварей и уничтожить их. Если они расположились где-то неподалеку от поместья Чейнара..

— То они находятся недопустимо близко к нам, сколько бы их там ни было, — твердо произнес Киртиан. — Я займусь этим, мой лорд. Мои рабы натасканы именно на эту работу. Мы прочешем лес небольшими отрядами, а потом, когда найдем их гнездо, вернемся туда уже с крупным войском и сотрем их в порошок.

— Я знал, что могу положиться на вас, — с неприкрытым облегчением сказал Киндрет и прервал связь.

Киртиан расхохотался и вскочил. Теперь он всем покажет, на что способен! Вот ради чего он тренировался всю Жизнь!

И пускай Киндрет и прочие лорды строят планы сколько им влезет. Он, Киртиан, теперь на стороне правых.

Глава 26

Поместье Киртиана располагалось примерно на полпути между владениями леди Мот и лорда Чейнара, на краю неровной окружности — границы эльфийских владений.

Возможно, если бы срезать путь через чужие земли, он оказался бы короче, но быстрее было вернуться домой, воспользовавшись порталом Мот, собрать всех, кто ему понадобится, и оттуда уже отправиться в ближайшее к нужному месту поместье — конечно, в то, которое согласится пропустить его через свой портал. В данном случае это было поместье покойного лорда Дирана, попавшее в конечном итоге в руки к лорду Киндрету. Поместье Дирана граничило с пустыней; владение Чейнара, расположенное между поместьем Дирана и прочими эльфийскими землями, соседствовало с холмами, постепенно переходящими в невысокие, поросшие лесом горы. И в холмах, и в горах было довольно влажно. Из-за этой влажности почти весь зимний сезон над поместьем висели тучи и моросил мелкий, нудный дождь. Большего контраста не придумаешь.

Но самым интересным было не это. Самым интересным было то, что и в холмах, и в горах имелось множество пещер.

Кроме того, если он сперва отправится домой, то нужно будет оставить Реннати там. Одной проблемой меньше.

И, кстати, появится убедительный повод оставить еще и Джеля. Не то чтобы Киртиану хотелось избавиться от Джеля — просто в этом походе без него можно было обойтись.

А Киртиану очень хотелось, чтобы дома в его отсутствие оставался кто-нибудь, на кого можно положиться. Да, леди Лидиэль умна и проницательна, но она не солдат. А там, где нужны солдаты, Джель командует не хуже Киртиана, а то и лучше.

Что же касается его собственных войск — они уже успели устать от войны и с радостью вернутся к покинутым полям, фермам и домашнему хозяйству. Так что пора возвращаться. Судьба была милостива к ним — домой вернутся все. Среди людей Киртиана не было ни погибших, ни даже серьезно пострадавших: никто не покалечился и не получил опасных травм. Впрочем, нельзя сказать, что они обязаны этим исключительно удаче или совпадению. Просто люди Киртиана обладали куда большим боевым опытом, чем солдаты молодых лордов, и наглядно продемонстрировали свое превосходство.

Киртиан невероятно гордился этим. Ведь это же не были профессионалы, обученные бойцы — это были крестьяне, домашняя прислуга, пастухи! Но они искренне увлеклись военными играми, и когда настала пора показать, чему же они научились, они отнеслись к делу с таким рвением, о котором Киртиан не мог и мечтать.

Киртиан даже не знал, как их вознаградить; обычный пир, который задавался после каждой их учебной кампании, казался явно недостаточным. Проводя последних своих людей через портал Мот, Киртиан мысленно сделал себе пометку, непременно посоветоваться с матерью по этому поводу. Уж если кто-то и сможет придумать, так это она.

В конце концов перед входом в портал осталось всего трое: сам Киртиан, Джель и Реннати. Киртиан взглянул на Джеля — тот, не таясь, привлек к себе встревоженную маленькую танцовщицу — и понял, что по крайней мере для одного человека он без особых сложностей найдет достойное вознаграждение. Эта мысль его позабавила. В той напыщенной хамской речи, которую он произнес перед леди Трианой, все-таки была капля правды. Киртиан надеялся, что у Джеля будет сын — а лучше несколько, — который сможет впоследствии занять место отца. Лучшего телохранителя и лучшего друга, чем Джель, нельзя было и желать, и Киртиану не хотелось думать о том дне, когда ему придется попросить Джеля уступить свое место другому. Но хочет он того или не хочет, а когда-то это все равно произойдет. И Киртиан предпочел бы, чтобы со временем ему служил не кто-нибудь чужой, а прапрапраправнук Джеля.

Да, за долгую жизнь тоже приходится чем-то платить.

Киртиан отогнал печальную мысль и вернулся к делам нынешним. Леди Лидиэль наверняка обрадуется и развеселится, узнав о романе Реннати и Джеля. Она всегда была заядлой свахой и не раз пыталась подыскать Джелю пару, но безуспешно. Так что ей такой оборот придется по душе.

«Эти двое и оглянуться не успеют, а она уже засунет их в отдельный домик или отведет им покои».

— Давайте идите, — сказал Киртиан Джелю и Реннати, сопроводив свои слова взмахом руки. Они шагнули в черноту портала, а Киртиан повернулся к Мот.

— С вами ничего не стрясется? — спросил он. — Вы сможете удержать этих полоумных мальчишек, чтобы они не попытались устроить новое восстание и не попались в лапы охотникам?

Мот рассмеялась.

— Если я не сумею удержать в руках стаю щенков — к тому же изрядно напуганных щенков, — можешь начинать планировать мои торжественные похороны. Ты со своими мальчиками показал им, что если они и добились каких-то успехов в борьбе со своими отцами, то исключительно благодаря невероятному везению, железу волшебников и некомпетентности великих лордов. Они рады уже тому, что смогли ускользнуть от погони, и, думаю, им еще некоторое время не захочется лезть в новую драку.

Киртиан улыбнулся, заслышав ее слова.

— Да, зря я задал такой вопрос. Мне скорее стоило бы спросить, смогут ли они уберечься, когда вы за них возьметесь.

— Это верно, — улыбнулась Мот и подмигнула племяннику. — Среди этих парней есть двое-трое хорошеньких и достаточно молодых, чтобы поддаваться дрессировке. А я не так и стара. Почему бы мне не подумать о новом замужестве?

Киртиан расхохотался. Мот усмехнулась.

— А теперь иди. А то бедная Лидиэль небось уже думает, что портал испортился.

Киртиан обнял ее и шагнул через порог.

Оправившись от встряски перехода — после него всегда голова некоторое время шла кругом, — Киртиан обнаружил, что мать уже заметила перемену, произошедшую в отношениях Джеля и Реннати. К изумлению Джеля, она восприняла это как нечто само собой разумеющееся и тут же, не дожидаясь Киртиана, принялась тактично, но настойчиво строить планы на их счет.

«Ха! Он что, ожидал, что мать будет шокирована или возмущена, увидев, что Реннати умудрилась прибрать его к рукам? Уж кто-кто, а Джель должен бы ее знать: она же переженила полпоместья!»

— Наши люди, конечно же, будут ждать свадебного торжества и пира, — объясняла она смущенной Реннати. — Джель — очень важная особа, и если мы не устроим надлежащего празднества, люди обидятся. Несомненно, нужно будет пригласить всех бойцов вместе с семьями… Может, устроить пир на открытом воздухе? А то, боюсь, в имении не найдется достаточно большого зала, чтобы там все поместились…

Встревоженная Реннати слабо попыталась возразить:

— Но…

— Я знаю, дитя, что ты понятия не имеешь, как это все устраивается, — невозмутимо продолжала Лидиэль. — Но наши люди никогда не теряли своих традиций и связей с корнями. У них имеются свои жрецы и свои ритуалы, сохранившиеся еще с тех времен, когда эльфами тут и не пахло. Так что об этом можешь не беспокоиться. Они знают, что надо делать, и если ты разучиваешь сложные танцы, то уж как-нибудь выучишь и несложную брачную церемонию. Как удачно, что это совпало с общим возвращением домой! С вашей свадьбы начнется неделя празднеств, и…

— Мама, милая, — перебил ее Киртиан, — я понимаю твое стремление все распланировать, но не забывай: я явился сюда, чтобы набрать охотничью команду. Лорд Киндрет ждет не дождется начала охоты на волшебников. И он должен считать, что я спешу не меньше его.

— Вот и Джель сказал мне то же самое, — невозмутимо отозвалась Лидиэль. — Тем больше причин устроить свадьбу как можно быстрее. Я запланировала двухнедельные празднества по случаю вашего благополучного возвращения домой, и ты будешь на них присутствовать! По крайней мере — первые сутки. А если Киндрет начнет беситься, я скажу ему, что тебе необходимо время, дабы отобрать лучших разведчиков и охотников.

Киртиан склонился перед неизбежным.

— Да, мама, — послушно произнес он и счел за лучшее быстренько отступить в свои покои, оставив Джеля и Реннати самим разбираться с его грозной матушкой и ее грандиозными планами.

Трусливый ход, конечно, и Джель еще скажет ему пару ласковых по этому поводу, как только вырвется. Но пока что…

"Ничего, он уж как-нибудь сам о себе позаботится. По крайней мере, покамест. А вот когда у Реннати пройдет первое ошеломление, она, вероятно, заключит союз с мамой.

Женщины против несчастного, беззащитного мужчины.

Я никогда еще не видел женщину, которая устояла бы перед возможностью устроить праздник и покрасоваться в новом платье. Все, Джель пропал".

Но чем больше Киртиан об этом размышлял, тем сильнее надеялся, что его собственная свадьба состоится еще не скоро.

«Может, мне удастся удрать и уговорить Мот, чтобы она обо всем позаботилась. А я спрячусь в ее библиотеке, подальше от суеты и толкотни, и носа оттуда не высуну до самого последнего момента».

Киртиан отворил дверь своей комнаты и вздохнул; такое чувство, будто его тут не было целую вечность. Он от души порадовался, вновь очутившись в собственных покоях.

Но больше всего его порадовали ванная комната, готовая ванна и улыбки ожидавших его слуг.

Киртиан не стал дожидаться их помощи. Он стащил с себя одежду, плюхнулся в горячую воду и размяк в обволакивающем тепле — ему с самого отъезда не доводилось так расслабиться. Да, он любил леди Мот и доверял ей, но в ее владениях до сих пор прятались все эти молодые лорды.

А внезапное прибытие леди Трианы подтвердило, что даже грозную леди Мортену могут застать врасплох неожиданные гости, сваливающиеся как снег на голову. Мало того: она призналась, что понятия не имеет, сколько ключей от портала раздал ее покойный муж и кому он их раздал.

Много он их раздал или мало, но они до сих пор могли оставаться у своих временных владельцев. А если кто и захочет разыскать эти ключи, так это Киндрет, Триана или Аэлмаркин. В результате Киртиан просто не мог позволить себе расслабиться даже в поместье у Мот.

А во время военных действий о такой роскоши и подавно не могло быть и речи. И воспоминание о тех временах, когда он отходил ко сну весь в синяках и грязи, лишь усилило нынешнее блаженство.

«И, может, мне еще не скоро удастся так поблаженствовать». Хотя эти его розыски несуществующих волшебников с начала до конца были погоней за химерой, Киртиану следовало отнестись к ним совершенно всерьез. Надо собрать все необходимое для жизни в полевых условиях из расчета на шестерых. Кормиться по мере возможности придется тем, что они добудут на месте. А о горячей ванне в лесу уж точно можно будет позабыть.

Впрочем, Киртиан был слишком энергичен по натуре, чтобы чересчур долго нежиться в ванне, — ну, разве что он и вправду устал до полусмерти и был очень грязен. Вскоре Киртиан выбрался из ванны, оделся и отправился просматривать отцовские записки. Они лежали там, где тот их и оставил, — в библиотеке. Киртиан быстро пролистал их и нашел все, что ему было нужно.

Он послал своего слугу Линдера за Джелем. Пожалуй, Джель уже всей душой мечтает удрать подальше от двух женщин, обсуждающих планы его же собственной свадьбы.

И вправду, когда Линдер вернулся, ведя за собой Джеля, глаза юноши искрились весельем, а Джель шел подозрительно торопливо.

— Пока на нас не свалились все эти праздничные хлопоты, я хочу, чтобы ты помог мне выбрать среди наших людей шестерых следопытов для этой притворной охоты на волшебников, — сказал Киртиан Джелю. — Мне нужны люди, которые еще способны в случае чего вступить в бой, но без которых можно обойтись. А то близится время сенокоса, и я не хочу забирать много рабочих рук.

— Я сразу могу сказать, кто тебе нужен, — тут же отозвался Джель. — Кар, Тем, Шалван, Рессо, Халеан и Ноэт.

Это все — младшие лесничие, и на сенокосе они не нужны, а родители уж как-нибудь обойдутся без них это время.

А зачем так много? Ты что, собрался и вправду там что-то предпринимать?

— Это довольно опасный поход, а не увеселительная прогулка, — предостерег его Киртиан — Новые волшебники, конечно, вымысел, но в тех краях и без них хватает смертельно опасных существ. А тебе нельзя покидать поместье.

Лицо Джеля вытянулось — но видно было, что он уже покорился судьбе.

— Я боялся, что тебе это придет в голову, — проворчал он. — Проклятие, Киртиан…

— Джель, ты боец и тактик, но не лесничий и не следопыт, — резонно заметил Киртиан. — В тех обстоятельствах любой из этих ребят принесет мне куда больше пользы, чем ты. А ты будешь куда полезнее здесь и мне, и маме.

А вдруг Аэлмаркин попытается что-нибудь выкинуть в мое отсутствие? У мамы множество талантов — но она не воин.

Джель сжал губы.

— Уж не думаешь ли ты, что он убедит Киндрета осадить поместье?

— Я ничего не думаю, — солгал Киртиан, глазом не моргнув. На самом деле именно этого он и опасался. Он не доверял Аэлмаркину — да и Киндрету тоже, если уж на то пошло. Возможно, он все еще полезен великому лорду — а может, и нет, кто его знает — Киндрет нуждается во мне и будет нуждаться до тех пор, пока полагает, что у самых его границ скрывается племя волшебников. Меня больше беспокоит Аэлмаркин. Мало ли что он натворит — или попытается натворить. Но если здесь останется и мама, и ты, а Мот будет снабжать вас сплетнями, ты вовремя засечешь все его попытки, прежде чем он успеет перейти от попыток к чему-нибудь серьезному.

Он хлопнул Джеля по плечу.

— Я вовсе не пытаюсь загнать тебя на конюшню, как своего любимого коня, хотя от всей души надеюсь, что ты превратишь эту очаровательную маленькую танцовщицу в счастливую жену. Я предпочитаю размещать свои силы там, где они могут принести наибольшую пользу. Мне нужно, чтобы вы с мамой оставались здесь и следили за порядком, пока я буду сидеть в лесу и ждать, чтобы Проклятие Эльфов снова связалась со мной. А она наверняка так и сделает, поскольку лес — самое удобное место для этого.

Киртиан задумчиво потер подбородок.

— Тут такое дело: пока мы еще были у Мот, я прочел несколько дневников, и кое-что там напомнило мне о записках, которые вел отец. Возможно, мы искали Великие Врата не в том месте. Я думаю, что они расположены где-то под землей, а район вокруг поместья Чейнара очень напоминает тот лес, сквозь который пробирались наши Предки по прибытии.

Джель сразу же сообразил, на что намекает Киртиан.

— Да там полным-полно пещер! — воскликнул он. — А что, если подумать, все сходится. Если бы ваши Предки обнаружили, что Врата закинули их в пещеру, они наверняка бы только обрадовались. Раз уж попадаешь в чужой мир, лучше для начала оказаться в защищенном месте.

— Это самый вероятный вариант, — согласился Киртиан. Но он не сказал Джелю об одной детали, которая здорово его беспокоила: Предки в ужасе бежали из окрестностей Великих Врат. Но почему? Впрочем, Киртиан совершенно не желал, чтобы Джель в его отсутствие задумался об этом. — Вот потому-то я и прошу у тебя следопытов и охотников. Раз уж мне предстоит притворяться, будто я разыскиваю волшебников, обитающих в пещерах, у меня появляется превосходный повод осматривать каждую встреченную на пути пещеру.

— Тогда тебе нужны не следопыты и охотники — или, во всяком случае, не только они, — решительно заявил Джель. — Да, тебе нужны люди, которые смогут обеспечить всех пищей, но тебе нужны еще и те, кто умеет лазать под землей. Так что возьми лучше вместо Кара и Тема Хоби, брата Кара, и этого твоего парнишку, Линдера.

— Линдера? — Киртиан с удивлением воззрился на слугу. — А почему Линдера?

— Потому что Линдер и Хоби с самого детства пытаются свернуть себе шеи, лазая в каждую дырку в земле, — насмешливо сообщил Джель. Линдер сделался красным, как буряк. — А раз ты тоже собираешься этим заняться, бери уж с собой людей, у которых есть хоть какой-то опыт.

Правда, эта парочка чуть не утонула, когда наверху случился ливень и пещеру затопило.

— Мы успели выбраться до наводнения! — возмутился Линдер, но покраснел еще сильнее. — Мы слышали дождь!

— И парочка парней, которые застревают в проходе, потому что слишком поздно соображают, что тот для них мал, тебе тоже пригодятся.

Джель явно развлекался в свое удовольствие.

— Сначала он не был слишком узким, — пробормотал Линдер. — Там камень сдвинулся.

— Да, я вижу, Линдер — человек опытный, — вмешался Киртиан, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Хотя на самом деле ему уже стало жаль несчастного парня. — Ты же сам мне не раз говорил, что опыт — лучший учитель.

— Мы с Хоби уже три года лазаем по пещерам, и никаких серьезных неприятностей с нами не стряслось, — сказал Линдер, взяв себя в руки и попытавшись собрать воедино осколки разлетевшегося вдребезги достоинства. — Ну да, у нас бывали мелкие травмы — но такие мы могли получить и в лесу, и на скотном дворе.

Юноша старался не смотреть на продолжавшего веселиться Джеля, но Киртиан чувствовал, что его так и тянет смерить сержанта гневным взглядом.

В конце концов Джель сжалился над парнем.

— Киртиан, я не стал бы рекомендовать тебе Линдера, если б не думал, что он так же хорошо будет охранять тебя в своей среде, как я — в своей, — великодушно произнес он. Теперь Линдер покраснел уже не от смущения, а от удовольствия.

Киртиан кивнул.

— В таком случае… Линдер, я хочу, чтобы ты собрал все то снаряжение, которое берешь с собой под землю, из расчета на семерых. Об остальном снаряжении позаботимся мы с Джелем. Я хочу, чтобы все было готово… — Ему вдруг захотелось подурачиться и подразнить Джеля. — Я хотел бы, чтобы все было готово к завтрашнему дню, но…

Джель побелел. Линдер покачал головой.

— Снаряжение на семерых… Нам понадобятся кое-какие приспособления для скалолазания, а их у нас нет. Я прямо сейчас пойду к кузнецу — но ему даже вместе с помощниками придется проработать и сегодняшний, и весь завтрашний день. Остальное придется разыскивать на складах.

— Но за завтра ты успеешь все собрать? — не унимался Киртиан.

— Только попробуй удрать до всей этой заварушки со свадьбой — я ж тебя… — прорычал Джель, сердито уставившись на Киртиана.

Тут уж Киртиан, не сдержавшись, расхохотался — а потом пустился наутек, ибо Джель прыгнул к нему. А Киртиан знал, что если только сержант Джель доберется до своего хозяина, этому «хозяину» придется искупаться еще разок, только на этот раз — в одежде.

***

Как бы то ни было, они не могли отбыть раньше чем через три дня.

Вечером второго дня, на закате Джель и Реннати обвенчались. Церемонию проводил старик в длинном черном одеянии. Он держался с таким достоинством и торжественностью, что Киртиан не сразу узнал Рэнда, отца Хоби, старшего конюшего поместья, в обыденной жизни обожавшего рассыпать направо и налево всякие шуточки, в основном — довольно неприличные.

Рэнд сперва окурил жениха и невесту дымом, что-то декламируя шепотом, потом побрызгал на них водой, потом взмахнул в их сторону зажженной свечой и напоследок Дунул на них пылью. Потом он концом посоха начертил вокруг всех троих круг на земле. Продолжая бубнить какое-то песнопение, в котором Киртиан не мог уловить ни начала, ни конца, Рэнд провел длинный обряд, включавший в себя многократное посыпание счастливой пары травами или солью, поливание их водой, хождение по кругам и восьмеркам.

В конце концов, повинуясь негромкому приказу Рэнда, жених с невестой соединили руки, и он связал их. А потом, в тот самый миг, когда краешек солнца скрылся за горизонтом и на небе зажглись первые звезды, жрец повернулся к толпе и раскинул руки.

— Руки связаны, как связаны сердца! Двое стали единым целым! — провозгласил он.

Огромная толпа, собравшаяся посмотреть на церемонию, разразилась ликующими воплями. А затем настал черед празднества. Там было много вина и пива — девушки разносили напитки всем желающим, а все ребята из отряда Киртиана были молоды и пили в охотку — помнить про неизбежно грядущее похмелье они еще не научились. И почему бы это, спрашивается, на следующий день все они чувствовали себя неважно?

Впрочем, это было только к лучшему, поскольку именно в тот день проводились некоторые состязания, связанные с риском, — борьба, метание тяжелых предметов, соревнование, в котором две команды боролись за надутый воздухом пузырь. Ну а поскольку вся шестерка поголовно страдала от боли в голове и животе, то они довольно охотно согласились остаться зрителями и не лезть участвовать.

Наутро четвертого дня, отведенного для более мирных занятий и женских состязаний — женщины соревновались в ходьбе, стрельбе по мишени, дойке, шитье и поварском искусстве, — ребята уже поправились, воспряли духом и готовы были отправляться в путь. Снаряжение тоже было готово, и Киртиан не стал тянуть, чтобы новые празднества, танцы и выпивка не ввели парней в искушение. К полудню все они уже выстроились перед порталом, полностью загруженные, а рядом ожидали слуги с дополнительным грузом.

Лорд Киндрет обещал обеспечить их лошадьми, и Киртиан намеревался вытянуть из него обещанное. Он отправил отряд и слуг вперед, подождал, пока слуги вернутся, а потом и сам прошел через портал. На этот раз обошлось без прощаний. Киртиан выбрал такой момент, когда Лидиэль была занята — она судила состязания и следила за их проведением. Ну а Джеля Киртиан не видел с самого венчания и тихо надеялся, что Реннати уже успела обучить его кой-каким новым фокусам…

Киртиан прошел сквозь тьму и холод портала; короткая встряска — и он очутился по другую сторону.

— Лорд Киртиан?

Киртиан встряхнул головой — авось в ней хоть немного прояснится — и с трудом заставил себя сфокусировать взгляд. Перед ним была редкая птица — пожилой эльфийский лорд, с редеющими волосами и лицом, покрытым едва заметными морщинами.

— Да, я — лорд Киртиан.

Пожилой эльф поклонился.

— Я — лорд Ратиэн. Лорд Киндрет велел мне предоставить все, что вам понадобится.

Хм, мелочь — а приятно.

— Мне нужны лошади, чтобы навьючить на них все это, — сказал Киртиан, указав на груду припасов и снаряжения, сложенного сейчас в коридоре, ведущем к порталу.

Лорд Ратиэн окинул эту груду наметанным взглядом.

— Значит, семь верховых лошадей и столько же вьючных мулов, — уверенно произнес он. — Как вы сами убедитесь, мулы способны нести больше, чем лошади, а по характеру они спокойнее. Когда будете разбивать лагерь где-нибудь в лесу, связывайте лошадей и мулов попарно. В случае какого-нибудь нападения мул непременно бросится удирать от опасности, но не слепо, как это бывает с лошадьми. И он остановится, как только за ним перестанут гнаться.

Эльф улыбнулся. Улыбка у него была очень обаятельная.

— Видите ли, я питаю слабость к мулам.

— Я уже заметил, — улыбнулся в ответ Киртиан. Но лорд Ратиэн уже принялся командовать рабами. Те похватали вещи и поволокли к конюшне. Киртиану и его спутникам осталось лишь идти следом.

В полдень мулы были загружены, а лошади — оседланы. Всадники тронулись в путь. Каждый вел в поводу мула.

К тому моменту, как они выехали за ворота, лорд Ратиэн, выполнивший свою задачу, куда-то удалился. Киртиану стало любопытно, остался ли он здесь от времен лорда Дирана или это кто-то из вассалов лорда Киндрета. Действовал он энергично и расторопно, а что он обращался с рабами так же, как с мулами.., ну, спасибо, что не хуже. Ребят Киртиана предупредили, как следует вести себя за пределами родного поместья, так что они не сделали ничего такого, что могло бы вызвать подозрения у Ратиэна. Но все это время они держались так напряженно, что эту напряженность можно было руками потрогать; они не смели слова вымолвить, чтобы не сказать чего-либо, не подобающего для рабов, и не смели поднять глаза, чтобы не выдать себя осанкой или какими-то манерами.

Однако же, выехав на дорогу, парни расслабились.

— Милорд, сержант Джель говорил, что мы пойдем в пещеры, — сказал Хоби, пришпорив свою лошадь, чтобы оказаться рядом с Киртианом. Линдер подъехал с другой стороны, а остальные сбились в кучу сзади, стараясь расслышать, что же он скажет. — А зачем?

— Ну, вы знаете, что мы будем гоняться за волшебниками, которых на самом деле нет, — начал Киртиан.

— Угу. И это куда лучше, чем гоняться за теми волшебниками, которые есть! — ляпнул Хоби. Один из парней, ехавших сзади, расхохотался.

— Предполагается, что они живут в какой-то подземной твердыне, в тех краях, куда мы направляемся. Потому мы и будем обследовать пещеры. А кроме того, у меня есть подозрение, что мой отец перед исчезновением исследовал именно эти пещеры, и я надеюсьнайти какие-нибудь его следы.

Смеявшийся весельчак тут же смолк, и сзади донеслось сочувственное бормотание.

— А вы.., вы же не думаете, милорд, что через столько лет найдете его самого? — нерешительно поинтересовался Хоби.

Киртиан вздохнул.

— Нет, не думаю. Во всяком случае, найти живым не надеюсь, — печально ответил он. — Но, понимаете, — до тех пор, пока его судьба неизвестна, мои права на поместье под сомнением. И до тех пор, пока мы с мамой не выясним, что же на самом деле произошло…

Он не договорил; неоконченная фраза повисла в воздухе. Хоби на миг опустил глаза — Ну что ж, милорд, — нарушил воцарившееся молчание Линдер, — если там только есть какие-нибудь следы, мы их непременно отыщем. Мы с Хоби уже находили в пещерах кучу странных вещей.

— Это, например? — спросил Киртиан, чтобы перевести разговор в другое русло и приободрить своих ребят. Его тронуло их сочувствие, но все-таки Киртиан предпочитал видеть вокруг себя не мрачные, а веселые лица.

В конце концов, им еще долго ехать до поместья лорда Чейнара, и вовсе незачем проводить всю дорогу в унынии!

***

А вот в поместье лорда Чейнара уныния было столько, что его хватило бы на дюжину погребальных процессий.

Господский дом, окруженный сосновым лесом, не мог похвастаться какими бы то ни было магическими удобствами; ни тебе магических светильников, ни иллюзий — все делается рабами, вручную или при помощи механических приспособлений. Сосны были какие-то непривычные — Киртиан никогда раньше таких не встречал. Их хвоя была настолько темной, что деревья казались черными. А еще на них жили стаи воронов. Чейнар, неразговорчивый тип, почти лишенный магических сил, стал относиться к Киртиану чуть теплее после того, как тот искренне похвалил некоторые из здешних механических приспособлений, и после того, как с наступлением темноты Киртиан попросил себе фонарь, вместо того чтобы зажечь при помощи магии свой собственный.

За ужином он сделался еще приветливее и в конце концов сказанул такое, чего Киртиан никак не ожидал.

— Я знал вашего отца, — сообщил Чейнар. — В смысле — мы с ним встречались. Он побывал здесь как раз перед исчезновением.

Киртиана словно встряхнуло, и он даже не стал скрывать своего возбуждения.

— Что вы сказали?! Но почему.., почему же вы…

— Почему я ничего никому не сказал? — проницательно поинтересовался Чейнар. — А я сказал лорду Дирану.

Видимо, он счел это не настолько важным, чтобы передать это вашей матушке. Хотя, с другой стороны, ему не нравилось, что ваш отец рыскает тут и что-то выискивает.

— Он искал древние приборы, которые Предки принесли с собой.

Киртиан разрывался между возбуждением и отчаянием.

Если бы мать узнала, где в последний раз видели ее мужа, это могло бы что-то изменить или нет? Вдруг тогда его удалось бы отыскать живым?

Чейнар кивнул.

— Те, которые могли бы сделать слабых магов ровней сильным. Во всяком случае, так говорил ваш отец, — сказал он Киртиану. — Уж не знаю, было ли об этом известно лорду Дирану. Мне ваш отец об этом сказал потому, что увидел все эти механические приспособления, которыми я тут пользуюсь вместо магии. Но Дирану он мог ничего такого и не говорить.

И он пожал плечами.

— Ну, как бы там ни было, лорд Диран был одним из великих лордов, членов Совета, — вздохнул Киртиан. — А мой отец, как и я.., ну, мы не ровня великим лордам и никогда не будем ровней. Мне вообще не верится, чтобы лорд Диран обратил хоть малейшее внимание на отца, что бы тот ни говорил. Вам ли не знать!

Он сдержанно улыбнулся Чейнару, надеясь, что тот начнет воспринимать их как равных и станет еще чуть-чуть приветливее.

— Когда мы им чем-то полезны, они сажают нас за пиршественный стол рядом с собой, но как только нужда в нас минет…

Чейнар заглотил наживку.

— Возможно, лорд Диран решил, что ваш отец не вполне в своем уме, — если вообще об этом думал, — с оттенком сочувствия сказал Чейнар. — Но я вам вот что скажу… — Он сделал многозначительную паузу. — Если вы приметесь разыскивать волшебников в этих пещерах, то пойдете стопами своего отца. Потому что, когда его видели в последний раз, именно туда он и направлялся.

Глава 27

Едва лишь они въехали в лес, как им тут же пригодилась часть снаряжения, а именно — плащи. Киртиан в жизни не видел, чтобы дождь так лил. Хорошо, что он поинтересовался здешним климатом, когда подбирал снаряжение! И хорошо, когда в эльфийском доме женщины на равных с мужчинами. Киртиан даже и не предполагал, что шелк можно сделать полностью водонепроницаемым. Очевидно, вечно высмеиваемая «женская магия», используемая для ваяния цветов, имела и множество других сфер применения, но женщины редко делились этим с мужчинами. Киртиан не стал бы их за это осуждать. «Венцы творенья», каковыми себя считали эльфийские лорды, скорее всего, отнеслись бы к успехам слабого пола как к пустякам, даже не заслуживающим похвалы. Киртиану так и представилась картинка: несколько недовольных дам сидят в будуаре, размышляют о промокших мужчинах и весело говорят друг другу: «Поделом. Пускай останавливают дождь, раз они такие умные».

Плащи с затяжками на капюшонах и одежда с верхним водостойким слоем позволяли путникам с интересом отнестись к перемене обстановки, которая в ином случае стала бы мучительной. Если удавалось что-либо рассмотреть сквозь мрак, становилось ясно, что вокруг раскинулся весьма необычный лес.

Тюки, навьюченные на мулов, были накрыты водонепроницаемыми полотнищами — тентами от палаток. Это означало, что вещам и припасам дождь не страшен: а значит, вечером отряд сможет устроить сухую стоянку. Немаловажное соображение.

В конце концов, избыток воды лучше, чем ее недостаток. Их ведь могло занести и в пустыню. А даже Киртиан не был уверен, что его магии хватило бы, дабы обеспечить всех водой. Кроме того, в пустыне можно ездить только на грелях, а в поместье Киртиана их никогда не разводили — значит, никто в них и не разбирался. Здесь же, в лесу — ну, и в пещерах тоже, — была лишь одна серьезная проблема: нельзя было позволить себе промокнуть и замерзнуть, ибо ни сохнуть, ни греться тут было негде.

Дичь здесь водилась, если не в изобилии, то уж в достатке точно. Правда, пока что им на глаза попадалась лишь всякая мелочь. Но опытные лесные жители — а их в отряде хватало — не отворачивались от мелкой дичи в бесплодных попытках отыскать что-нибудь покрупнее. Четверо лесничих быстро поставили на свои арбалеты более мощные лучки, достали стрелы и принялись стрелять в то, что попадалось по пути. Постепенно у лук седла повисли связки жирненьких тушек.

Дождь так и не прекращался. Правда, иногда он переходил в мелкую морось; она скапливалась на ветках деревьев и капала с каждого листика и каждой иголки. Потом дождь вновь набирал силу, и все вокруг скрывалось за его пеленой; видимость сокращалась до десятка шагов.

Киртиан прекрасно сознавал, что его навыки лесной жизни весьма ограниченны. Потому он ехал в середине группы. Линдер ехал впереди Киртиана, а Хоби — позади.

Молодые лесничие, разбившись на пары, возглавляли и замыкали маленький отряд. Киртиана немного удивляло, что их караван, семь лошадей и столько же мулов, производит так мало шума; но с другой стороны, тропа, по которой они сейчас ехали, — она вела примерно в том направлении, где находились предполагаемые пещеры, — была усыпана толстым слоем опавшей хвои. А всадники не гнали коней, чтобы не утомлять их прежде времени, Ноэт, ехавший во главе отряда, двигался, чуть склонив голову набок и внимательно прислушиваясь. Следовавший за ним Шалван изо всех сил вглядывался в туманную пелену дождя. Замыкающие, Халеан и Рессо, точно так же поделили обязанности между собой.

Кроме всепроникающего шума дождевых капель, барабанящих по плащам и подстилке из хвои, стекающих по стволам и шлепающихся на листву, путников сопровождали и другие звуки, свидетельства внутренней жизни леса.

Киртиан воспринял это как хороший знак: значит, за ними никто не следит тайком. Вороны довольно быстро привыкли к путникам, перестали оглашать воздух встревоженным карканьем и вернулись к своим вороньим делам, лишь изредка появляясь и словно проверяя, далеко ли люди уехали. Неожиданный водопад капель указывал на путь мелких пичуг среди ветвей, а тихий шорох — на прыжки упитанных белок и кроликов.

Во второй половине дня люди Киртиана начали подыскивать место для стоянки, где можно было бы разбить лагерь. Постепенно под деревьями начал сгущаться сумрак, и Киртиан слегка занервничал. Он сам не знал, чем это вызвано. Просто как-то.., как-то странно было вокруг…

Поэт вскинул руку, и кавалькада остановилась. Теперь Киртиан осознал, что его встревожило: вокруг воцарилась полнейшая тишина, нарушаемая лишь звуком падения капель. Даже вороны куда-то подевались.

— Не нравится мне это, — негромко произнес Ноэт, но в наступившей тишине его голос был слышен всем. — Лошади и мулы ничего не замечают, но…

— Но это может быть какой-то хищник, — договорил Рессо. — Такой, который скрадывает добычу или нападает из засады.

— Может, повернем обратно? — предложил Киртиан.

— Повернем, но медленно и осторожно. Давайте, ребята, разворачивайте мулов и лошадей на месте. Мы с Шалваном пойдем в арьергарде. Надо будет остановиться у ручья, через который мы переходили, и попытаться немного пройти по нему.

— Если повезет, он приведет нас прямиком к пещерам, — высказал предположение Хоби.

Путники поочередно развернулись и развернули мулов. Теперь те, кто ехал сзади, оказались во главе колонны.

Шалван и Ноэт уже взвели арбалеты и изготовились к стрельбе. А Киртиан…

От избытка силы у него начало покалывать кончики пальцев. Киртиан готов был в любое мгновение метнуть в противника молнию-стрелу — пусть он только покажется.

— Ну вот, оно здесь, — мрачно изрек Шалван, пока Ноэт разворачивал своих коня и мула. — Выше по тропе, в кустах. Очень уж часто эти кусты шевелятся — там кто-то движется. Размером где-то с телегу. Уж не знаю, то ли у этой зверюги виды на нас, то ли она просто охраняет свою территорию.

Тут Рессо, очутившийся впереди, тихо охнул, и у Киртиана волосы встали дыбом. На них надвигался единорог.

Нет, не один — целое стадо. Глаза их полыхали красным огнем. Вожак, черный жеребец, вскинул голову, увенчанную зловещим, слегка изогнутым витым рогом.

— Не шевелитесь, — сдавленно прошептал Халеан.

Киртиан и не собирался шевелиться. Даже один единорог опасен, что уж говорить о стаде? Они оказались в ловушке — между зримой угрозой и незримой.

Единорог-жеребец фыркнул и двинулся на путников.

Киртиан пытался понять, что сейчас творится в головах единорогов. Может, метнуть молнию-стрелу в них? А как тогда быть с той тварью, которая притаилась сзади? А вдруг их лошади от испуга понесут? Их ведь не готовили для войны…

«Никого из них не готовили для войны. Мулы будут бежать до тех пор, пока за ними не перестанут гнаться. Мулы и лошади связаны попарно».

— Отпустите поводья лошадей и покрепче держитесь в седле, — приказал Киртиан, чувствуя, что ощущение присутствия и опасности за спиной немного усилилось. — И пригнитесь пониже.

Жеребец оскалил клыки и принялся рыть копытом землю.

— Один. Два. Три!

И на счет «три» Киртиан пустил над головами молнию-стрелу. Она с грохотом взорвалась, рассыпая снопы искр.

Окрестные деревья содрогнулись. Лошади, как и рассчитывал Киртиан, пустились вскачь. Единороги тоже.

Лошади стрелой понеслись туда, куда глаза глядят, — то есть обратно по тропе. Единороги, позабыв и о врагах, и о добыче, прыснули кто куда: одни метнулись в лес, по разные стороны дороги, другие умчались по тропе, а третьи, предводительствуемые черным жеребцом, ринулись на путников. В последнее мгновение единороги взяли чуть влево, а перепуганные до истерики лошади — чуть вправо.

Киртиан вцепился в своего коня руками и ногами и приник к самой его шее, думая лишь об одном: как бы от бешеной скачки не вылететь из седла. Со всех сторон слышался топот копыт; что ж, если лошади и сошли с тропы, они, по крайней мере, продолжали держаться вместе. Сзади донесся рев и боевой клич единорогов, но, что там происходило, Киртиан не ведал.

Сердце его норовило выскочить из груди, руки и ноги болели. Дождь заливал глаза, а лошадиная грива хлестала по лицу.

Потом — куда раньше, чем Киртиан думал, — лошади начали замедлять шаг. Киртиан почувствовал, как натянулись поводья, привязанные к луке седла. Коню это не нравилось; он пытался мчаться дальше. А мул Мчаться больше не желал.

Постепенно мул победил. Бешеная скачка сменилась легким галопом, затем рысью, и в конце концов конь перешел на шаг. Бока его тяжело вздымались, а по шее и плечам тек пот. Киртиан натянул поводья, остановил коня и огляделся.

Дождь снова стих. Киртиан, вглядываясь в морось, принялся выискивать среди деревьев своих спутников и вскорости убедился, что все на месте.

— Предки! — с облегчением выдохнул Киртиан. Его спутники ничего не сказали — просто направили усталых лошадей к нему, так что вскоре отряд вновь сбился в тесную группу.

— У всех все в порядке? — спросил Киртиан. Взмыленные лошади стояли, опустив головы. Одни лишь мулы сохранили невозмутимый вид.

— Бывало и хуже, — лаконично отозвался Ноэт. — Только очень хочется убить того, кто делал это седло, — за такую луку.

Ноэт был бледен и явно страдал от боли. Киртиан скривился и поспешно сменил тему.

— Кто-нибудь знает, где мы сейчас находимся?

— Мы неслись примерно в ту сторону, куда и хотели, — сообщил Шалван. — Так что ручей должен быть где-то там…

И он указал направление кивком, чтобы не поднимать руки.

— Так что мы можем добраться до него. Все равно лошадям сейчас стоять нельзя. И им скоро понадобится вода.

Отряд снова выстроился, но на этот раз не цепочкой, поскольку ехать им предстояло не по тропе. Халеан занял левый фланг, а Рессо — правый. Вскоре, ко всеобщему облегчению, они выехали к ручью.

Уже приближалась ночь, а если учесть нависающие тучи и окружающий густой лес, ясно было, что скоро тут станет совсем темно. Пока Киртиан занимался костром, парни быстро разбили лагерь. Они поставили три палатки треугольником, так, чтобы костер оказался в середине. Когда палатки были поставлены и Рессо занялся приготовлением ужина, остальные принялись собирать дрова про запас, а Киртиан обвел маленький лагерь кругом магического света, оградив его ото всего, что могло появиться из лесу или от ручья. Парни натащили дров, и Киртиан сложил их у костра, чтобы те просохли.

Напоследок Киртиан обнес лагерь еще и веревочкой с привязанными к ней колокольчиками, натянув ее на уровне лодыжек. Стоило кому-то зацепиться за веревочку, и тут же поднялся бы трезвон.

— Как ты думаешь, следует ли нам опасаться нападения сверху? — обеспокоенно поинтересовался он у Ноэта.

Ноэт посмотрел наверх.

— Сомневаюсь, — отозвался он. — Через такие густые ветви вряд ли кто проберется.

Как Киртиан и предвидел, стемнело быстро. Путники связали мулов с лошадьми и привязали их внутри круга света. С наступлением темноты дождь прекратился, и когда они расселись вокруг костра, Киртиан почувствовал, что общий страх перед тем, что таилось во тьме, сблизил их, невзирая на разницу в происхождении и общественном положении.

Рессо соорудил шампуры из веток и зажарил дневную добычу. Тушки почти не подгорели, и получилось очень вкусно. К этому добавились дорожные лепешки и вода из ручья, и вышел неплохой ужин. Путники побросали кости в костер и собрались уже распределить между собой ночные вахты, но тут из темноты раздался чей-то голос:

— Эй, в лагере!

Киртиан знал этот голос и, по правде говоря, надеялся его услышать. Он стремительно поднялся и махнул в ту сторону, откуда донесся голос. Проклятие Эльфов невозмутимо вошла в круг магического света, не зацепивши веревочки с колокольчиками.

— Добрый вечер, лорд Киртиан! Неплохая идея — насчет колокольчиков! — весело заметила она, подошла к костру и пожала Киртиану руку. Сегодня девушка была одета в брюки и тунику из какого-то странного чешуйчатого материала; синие чешуйки сверкали, словно драгоценные камни. На боку у нее висел зловещего вида нож. Пышные рыжие волосы были собраны на затылке в аккуратный узел.

Люди смотрели на нежданную гостью, разинув рты.

— Господа, — невозмутимым тоном произнес Киртиан, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, — позвольте представить вам Лашану, известную также как Проклятие Эльфов…

Выпусти он сейчас дюжину молний-стрел, это не произвело бы такого эффекта. Ноэт чуть не подавился, у Хоби и Шалвана вырвались изумленные возгласы, а Рессо вскочил, и на лице у него было написано такое потрясение, что Киртиан не удивился бы, если бы парень грохнулся в обморок. Один лишь Линдер умудрился сохранить самообладание. Он собрал все свое достоинство, встал и принял протянутую руку девушки.

— Моя леди, ваш визит — большая честь для всех нас, — произнес он, поцеловав Лашане руку.

Девушка фыркнула и немного покраснела, но видно было, что она польщена.

— Разве лорд Киртиан не сказал вам, что я отыщу вас здесь?

— Лорд Киртиан не знал, что вы нас отыщете, — он только надеялся на это, — отозвался Киртиан. — Не желаете ли присоединиться к нашей трапезе?

Как Лашана сюда добралась и долго ли наблюдала за ними из леса, Киртиан не знал. Да это, по правде говоря, и не имело особого значения. Как только его парни расселись обратно и Лашана непринужденно уселась рядом, стало ясно, почему эта юная волшебница сделалась вождем. Стоило ей появиться, и она тут же приковывала внимание окружающих — и вовсе не потому, что была красивой женщиной.

— Ну, что я вам могу сказать, — начала Лашана. — Мы, волшебники, установили наблюдение за вашим поместьем, мой лорд, и за поместьем леди Мортены. Если им будет угрожать опасность, мы об этом узнаем и сможем эвакуировать всех, кого только потребуется.

Девушка улыбнулась, и на щеках у нее появились ямочки.

— Да, праздновать у вас умеют! Надо будет попросить вашу матушку, лорд Киртиан, чтобы она помогла и нам организовать такой праздник — как-нибудь попозже, когда.., когда станет поспокойнее.

У Киртиана словно гора с плеч свалилась. Но последовавшие за этим слова Лашаны вновь заставили его напрячься.

— Некая леди Триана… — Лашана вопросительно взглянула на Киртиана, и тот мрачно кивнул, подтверждая, что знает эту особу, — ..после вашего отбытия нанесла еще один, очень краткий визит леди Мортене. Она заявила, что желает кое-что посмотреть в прославленной библиотеке леди Мортены, и действительно, через несколько часов отбыла. Она прибыла и отбыла при помощи временного портала, установленного буквально на границе поместья леди Мот. Вы, случайно, не знаете, что она выискивала?

Киртиан неохотно покачал головой.

— Понятия не имею. Но, зная Триану, могу сказать: это не пойдет на пользу никому, кроме нее самой.

Лашана фыркнула.

— Смею вас заверить, это мне известно. Я имела случай лично пообщаться с этой леди.

— Мои соболезнования.

Этот ответ вызвал у девушки улыбку.

— Армия — то, что от нее осталось за вычетом вашего отряда, — перебазировалась в окрестности торгового города Претон. Там ее легче снабжать всем необходимым. Я полагаю, что, поскольку постоянной базы у нее нет, она так и останется стоять лагерем под городскими стенами. — В зеленых глазах Лашаны засверкали озорные огоньки. — И это, конечно же, устраивает нас целиком и полностью. Видите ли, мы предпочитаем удерживать эту армию как можно дальше от нашей новой Цитадели, отчего и разместили вымышленных новых волшебников в здешних краях. Даже если великие лорды решат, что вы недостаточно проворно их ловите… Охотиться за кем бы то ни было в здешних местах — исключительно неблагодарное занятие. Эти края просто-таки изрыты пещерами. Их и за столетие не прочешешь!

— На самом деле, Лашана, я как раз хотел поговорить с вами об этом, — нерешительно произнес Киртиан. — У вас есть время выслушать одну историю?

Девушка кивнула, и Киртиан рассказал ей о том, как Предки прибыли в этот мир — насколько ему удалось сложить эту картину из обломков, — а потом о своем отце, который интересовался этим прибытием и вещами, которые могли оставить поблизости от места Перехода.

— Незадолго перед исчезновением отец проводил какие-то изыскания в библиотеке леди Мот. И там же я нашел несколько личных дневников, в которых описываются места, очень похожие на эти… — он повел рукой, указывая на промокший лес, окружающий лагерь со всех сторон. — Согласитесь: их ни с чем не спутаешь. А отдельные отрывки в описании Перехода навели меня на мысль о том, что Предки, должно быть, первоначально угодили в пещеру, а не в какое-то место на поверхности, как принято было считать. И тут на сцену выходит лорд Чейнар! — победоносно завершил Киртиан. — Лорд Чейнар признался, что мой отец отправился сюда, в этот лес, и он, Чейнар, вероятно, последний из эльфийских лордов, кто видел его живым!

Лашана принялась задумчиво покусывать губу.

— Это.., это любопытно. Знаете, я обнаружила, что волшебники могут использовать драгоценные камни для сосредоточения и увеличения своих сил. Я не знаю, доступен ли этот способ для эльфийских лордов, но если наши силы можно увеличивать, то, наверное, и для вас это тоже не исключено.

— Думаю, да. Иначе я просто не понимаю, как Предки могли сотворить все то, что сотворили, — признался Киртиан.

Лашана немного склонила голову набок.

— Хорошо, что я вам доверяю, лорд Киртиан, — сдержанно произнесла она. — В противном случае я бы не допустила, чтобы вы вышли из этого леса живым.

Линдер вскочил, схватившись за рукоять кинжала, да и прочие готовы были последовать его примеру. Но Лашана словно не заметила этого.

«А ведь у нее, возможно, есть на то серьезные основания. Это было бы редкостной глупостью с ее стороны — явиться сюда в одиночку. А Проклятие Эльфов обвиняли во многом, но только не в глупости».

— Сядьте сейчас же, — ровным тоном произнес Киртиан. — Вы что, не понимаете, какой кошмар начнется, если типы вроде Аэлмаркина заполучат в свои руки способ сравняться силой с лордом Киндретом? Она говорит разумно.

Лашана поблагодарила его коротким кивком.

— Ну, а теперь я хочу показать вам одну вещь. Вскоре мои люди передадут вашим людям и людям Мот большую партию этих штучек. А потом нужно будет распространить их среди рабов.

Девушка достала небольшой предмет из тусклого серого металла, напоминающий формой раскрытую ракушку.

Киртиан потянулся было, чтобы взять его, но Лашана быстро отодвинула ладонь.

— Не прикасайтесь к нему, лорд Киртиан! — предостерегла она. — По крайней мере — голыми руками! Это то, что вы называете Смертоносным металлом, — холодное железо.

Киртиан поспешно отдернул руку. Ему уже довелось однажды прикоснуться к ничем не защищенной стали — к ошейнику, который рабы Мот носили под своими псевдорабскими ошейниками, и тот ожег Киртиана хуже огня.

Киртиан вовсе не рвался еще раз испытать эти ощущения.

— Я прихватила с собой действующий рабский ошейник, чтобы продемонстрировать вам это приспособление, — продолжала тем временем Лашана. — Смотрите и следите за магией, кто на это способен.

Лашана достала кожаный ошейник с вделанным в него бериллом. Камень был невысокого качества, мутный и с пятном, но тем не менее заряженный и действующий. Девушка подвела нижнюю часть ракушки под берилл, накрыла его верхней половинкой, сдавила половинки и защелкнула замочек.

И Киртиан почувствовал, что эльфийский камень умер.

Он ошеломленно уставился на небольшую тускло-серую штуковину, сомкнувшуюся вокруг приспособления, позволявшего полностью контролировать раба. Потом он взглянул на Лашану и увидел в ее глазах понимание.

— Предки!.. — выдохнул Киртиан. — Вам все-таки это удалось! Вы нашли способ! Стоит захлопнуть эту ракушку на камне, и ошейник можно снимать без малейшего вреда для раба!

— Или вовсе не снимать, поскольку это уже неважно.

Сколько бы надсмотрщик ни пытался настичь такого бежавшего раба при помощи магии, все это будет впустую, — уточнила Лашана, не тая веселья. — У нас есть железо, есть кузнецы и есть возможность переправить эти штучки к рабам. Так что не пройдет и нескольких месяцев, как великим лордам будет совершенно не до ваших молодых лордов и не до моих волшебников!

— Восстание рабов… — зачарованно пробормотал Шалван.

— Во всех поместьях, — кивнула Лашана. — Потому-то я и пришла к вам. Каждая минута, которую вы для нас выиграете благодаря этой охоте на вымышленных волшебников, даст нам возможность изготовить побольше ракушек и приблизит миг освобождения людей. Всех людей.

— И кстати, мой лорд, — робко добавил Линдер, — великим лордам станет не только не до волшебников, но и не до наших людей.

— Это вряд ли! — Киртиан хищно оскалился, вспомнив все истории, слышанные от рабов, которым дала приют Мот. — Если, конечно, вы с этим справитесь, Лашана, можете рассчитывать на мое поместье как на учебный лагерь новой человеческой армии!

Киртиан протянул руку, и Лашана с радостью ее пожала. Спутники Киртиана встретили это радостными возгласами — но негромкими; им не хотелось привлекать внимание тварей, которые могли бродить тут во тьме.

— Лорд Киртиан… — Кажется, Лашана пыталась найти нужные слова, и ей это никак не удавалось. В конце концов она просто встряхнула головой, и лицо ее осветила улыбка. — Спасибо… Я даже не знаю, как вас благодарить.

— Мы пока что в самом начале пути, — предостерег ее Киртиан, когда все расселись по местам. Хотя от таких вестей он и сам чувствовал себя словно пьяный — даже голова кругом шла. — А путь нам предстоит долгий.

— Значит, нужно его пройти.

Лашана немного успокоилась и хотела было спрятать ошейник вместе с ракушкой в поясную сумку, но потом передумала и вручила его Линдеру.

— Возьмите. Если у вас есть кузнецы и запас Смертоносного металла, вы можете производить их самостоятельно.

Линдер кивнул и убрал ошейник.

— Ну, а что касается пещер и вашего отца.., думаю, я могу помочь вам — немного сузить круг поисков. Видите ли, мне как-то довелось странствовать по этим холмам.

И Лашана рассказала, как некогда она — обычная девчонка-подросток, тогда еще не прозванная Проклятием Эльфов, — спасала группу детей, наделенных человеческой магией, которых надзиратели лорда Тревеса отбраковали и собрались уничтожить.

«Лорд Тревес? Это, случайно, не муж леди Виридины, подруги Мот? Надо же, какое странное совпадение!»

Лашана помогла детям бежать и увела их в холмы — а там, в силу еще одного странного совпадения, они столкнулись с ныне печально знаменитым лордом Валином. Тот бежал из дома, спасая своего двоюродного брата-полукровку, и они разыскивали волшебников, надеясь обрести у них защиту.

История и сама по себе была захватывающей, а Лашане было не занимать таланта рассказчика. Киртиан прямо-таки видел и группку перепуганных детей, и промокшего до нитки несчастного Валина, и не менее несчастного Меро.

Лашана описала странных чудовищ, с которыми им довелось столкнуться, и кое-что в этих описаниях показалось Киртиану смутно знакомым — Кажется, мы чуть не натолкнулись на одну такую невидимую тварь, — задумчиво заметил Ноэт и рассказал, как они оказались между этой тварью и стадом единорогов и как Киртиан нашел выход из положения.

Лашана лишь восхищенно покачала головой, а Линдер заметил:

— Вот потому-то командир — он, а не кто-то из нас.

— Да, по описанию и вправду очень похоже на такую тварь. А чем дальше вы будете углубляться в холмы — не волнуйтесь, завтра мы вас проводим, — тем больше всяких тварей будет появляться, и тем страннее они будут. Кстати, а вдруг эти ваши Врата не до конца закрылись? Я слыхала от Шейрены и Лоррина, что ваши Предки явились сюда из довольно паскудного мира…

И Лашана задумчиво уставилась на Киртиана.

Киртиан кивнул, — Если Врата не полностью закрыты, то да, всякие твари могут просачиваться через них, когда те за счет остаточных сил на мгновение приоткрываются. И это могут быть очень неприятные твари.

— И место, где их окажется больше всего… — кинула Лашана пробный шар.

— Будет, конечно же, именно тем местом, где находятся Врата.

Киртиан вновь почувствовал душевный подъем — впрочем, тут же сменившийся беспокойством.

— Но тогда все это становится еще более скверным!

Ребята, я не могу втягивать вас в такую опасную затею — тем более что отец наверняка.., наверняка мертв…

Ну, вот. Он сам это сказал. И слов не воротишь.

— ..а потому это, в общем-то, касается лишь меня одного…

— Чушь собачья! Я, конечно, извиняюсь, мой лорд, но это чушь! — не выдержал Линдер. — Если бы не ваш отец, а до него — ваш дед и прадед, мы бы никогда не изведали свободы! Так что это всех нас касается!

— А у нас есть способы управиться с большинством этих тварей — или ускользнуть от них, — добавила Лашана. — Вы же знаете, мы оба владеем магией, и моя достаточно сильно отличается от вашей, но именно поэтому они хорошо дополняют друг друга. И я с радостью помогу вам.

— Значит, решено, — подытожил Шалван, и остальные парни закивали.

А Киртиана вновь захлестнули чувства: гордость, благодарность и чуточку — смущение. Но главное, он знал, что может рассчитывать на этих людей в любой ситуации, равно как и они могут рассчитывать на него, и это знание согревало ему душу. А еще его грело то, что он нежданно-негаданно обрел друга и товарища в этой женщине по имени Проклятие Эльфов, хоть она и оказалась совершенно не такой, как представлял себе Киртиан.

— Так, значит, утром?.. — вопросительно произнес Киртиан.

Лашана рассмеялась и встала.

— Утром ждите меня и еще одного моего друга, — пообещала она. — А до тех пор спите спокойно. И не тревожьтесь — вас охраняют. Так что приятных вам сновидений.

И с этими словами она шагнула во тьму.

И снова умудрилась не задеть колокольчиков.

— Мой лорд, — произнес Шалван, глядя вслед с неприкрытым восхищением, — извиняюсь на слове, но до чего же превосходная женщина! Не в моем вкусе, — поспешно добавил он, — но все-таки превосходная!

— Это верно, — согласился Киртиан. — Хотя и не в моем тоже. Но я надеюсь, что она найдет мужчину, который будет ее достоин и даст ей то, чего она желает! Хотя я понятия не имею, чего может желать Проклятие Эльфов!

И они рассмеялись и с этим настроением разошлись по палаткам, зная, что утром их ожидает новое, необычайное и совершенно неожиданное приключение.

Глава 28

Триана, мрачно стиснув зубы, расхаживала взад-вперед по пятнам солнечного света, льющегося сквозь окна террасы, традиционной части покоев леди. Впрочем, здесь Триана появлялась редко. К чему утруждать себя глупыми условностями, когда она — хозяйка поместья?

Похоже, ей все-таки придется покинуть свои владения ради непродолжительного, но чрезвычайно утомительного путешествия. А в списке того, что Триана избегала, подобные путешествия занимали первую, почетную строчку.

Она не любила находиться под открытым небом, не переносила походной жизни, лишенной привычного комфорта, и просто-таки ненавидела дождь, сырость и холод. И вот теперь она намеревалась обречь себя на эти лишения, ибо ее затея требовала строжайшей тайны.

Юбка с шуршанием обвилась вокруг ног Трианы.

Триане был омерзителен собственный замысел. Но она не могла положиться на Аэлмаркина. Триана не верила, что он лучше ее сумел бы выследить кого-то в глухих дебрях.

А кроме того, она была уверена, что Аэлмаркин постарается оставить все, что только разузнает, при себе. Ей пока что не удалось совратить этого его нудного кузена — хорошо, что она не стала назначать четкие сроки их пари! — но от непрерывных успехов Киртиана Аэлмаркин впал в беспокойство. Не то чтобы Триану волновал возможный проигрыш. Подумаешь, экая трудность — обучить для Аэлмаркина одну рабыню! Но вся эта ситуация стала для нее и вызовом, и навязчивой идеей. Она не допустит, чтобы ее победили — только не в этом, не сейчас, когда между нею и поражением стоит лишь ее ловкость и ум. На этот раз она не станет полагаться ни на кого.

Триане хватило непродолжительного телесонового разговора с лордом Киндретом, чтобы выяснить, что стряслось с Киртианом и куда он отправился — отправился в открытую. И в этом был ключ. Возможно, Киртиан напыщен, возможно, он невыносимо скучен, — но после того, как он наголову разгромил молодых лордов, уже никто не рискнул бы назвать его глупцом.

Триана развернулась, нетерпеливо пнув собственный подол. Нет, он отнюдь не глуп. А из того, что он скучен, совершенно не следует, что он не может держать что-то при себе.

Когда лорд Киндрет в краткой беседе подтвердил, что Киртиан замыслил новую экспедицию — по повелению Совета, — у Трианы возникла собственная версия происходящего. С чего это вдруг, спрашивается, Киртиан заинтересовался тамошними пещерами еще до того, как пришло сообщение об этой второй группе волшебников? А он ими интересовался — Триана это знала, поскольку слыхала о кое-каких его расспросах и о том, какие карты и книги он разыскивал. И занялся он этим еще до того, как в поместье лорда Чейнара объявились те два ополоумевших пленника.

Все это выглядело достаточно бессмысленно, но лишь до того момента, как Триана снова заявилась к Мот, решив выяснить, чем же он там занимался, и перекопала те самые книги, которые просматривал Киртиан. Два раба, помогавшие ему, не посмели и пикнуть; они послушно притащили Триане все нужные тома.

И теперь она знала. И, вероятно, она, как никто из эльфийских лордов, способна была понять тайные движущие мотивы Киртиана. Ибо в ее семействе сохранились собственные предания, касающиеся Перехода, и дневники, которые Триана иногда лениво листала — так, от скуки. Теперь она совместила внезапное увлечение Киртиана дневниками из библиотеки Мот и навязчивую идею его отца, всю жизнь разыскивавшего Врата, и все поняла: Киртиан надеялся наконец-то отыскать следы отца.

Но мало того, что лорд Киртиан сделался вдруг важным лицом, военным вождем великих лордов: предположительно, где-то у места Перехода осталось оружие, брошенное за ненадобностью. С этим оружием лорду Киртиану уже не нужна будет армия, чтобы диктовать свою волю великим лордам. С этим оружием он сам может стать великим лордом. А быть может, и чем-то большим. Быть может, первым королем?

Быть может. За вялой внешностью может скрываться немалое честолюбие.

Если только в это дело не вмешается кто-то другой.

Тот, кто мог бы сообщить нужные сведения.., ну, скажем, лорду Киндрету.

Или тот, кто смог бы воспользоваться этими сведениями в собственных интересах.

Триана всегда составляла планы с таким расчетом, чтобы их можно было быстро изменить, если понадобится.

Вот потому-то сейчас ее слуги собирали нужное снаряжение, с которым ей и двум рабам, охотникам и следопытам, предстояло пройти через ближайший портал, дабы отправиться в трижды проклятый, насквозь промокший лес, граничащий с поместьем лорда Чейнара.

Лорд Чейнар не одобрит появление Трианы. Ну и плевать. Она не нуждается ни в его одобрении, ни в его помощи. Ей даже не нужно заезжать в его владения. Она просто доберется до его границ и двинется вдоль ограды, и войдет в лес там, где сочтет нужным. Ее рабам хватит сноровки отыскать следы Киртиана и пойти по ним.

Даже если это означает, что ей, Триане, придется какое-то время провести в гнусном лесу под непрекращающимся дождем. Да, она любит комфорт, но это еще не значит, что она не сможет без колебаний пожертвовать им ради серьезных причин.

Без колебаний.

Но не без недовольства. И она снова яростно пнула шлейф платья.

***

Аэлмаркин, с удобством расположившись в любимом кресле, печально размышлял о несправедливости мира и поглядывал на изящное каменное изваяние танцовщицы так, словно то нанесло ему личное оскорбление.

Аэлмаркин не доверял своему кузену. За всей этой затеей с ловлей каких-то идиотских волшебников в непроходимом лесу крылось нечто куда более серьезное, чем можно было подумать. Киртиан — зануда, одержимый навязчивой идеей, но он отнюдь не дурак.

Аэлмаркин ногтем прочертил круг на обивке кресла. На его взгляд, нынешнюю поездку Киртиана никак нельзя было назвать «военной экспедицией». Он не взял с собой ни других эльфийских лордов, ни сколько-нибудь значительный отряд. Он вообще не взял никого, кроме нескольких собственных рабов. Он либо возмутительно уверен в себе, либо…

…либо считает, что в этом лесу имеется нечто такое, что он сможет использовать в своих интересах. И что же это может быть?

Ведь что-то же там должно быть! Никто не пойдет на такой риск без очень серьезных на то причин. Может, это как-то связано с самими волшебниками? Судя по всему, что слышал Аэлмаркин, эти новые волшебники ничем не отличались от тех, что уже удрали от них куда-то в глушь.

Только этих, похоже, было еще меньше.

Разве что…

Разве что они тоже владеют тем любопытным способом сводить магию на нет, которому откуда-то научились молодые лорды!

Аэлмаркин хлопнул ладонью по креслу; его переполнял гневный восторг. Ну конечно! Вот оно! Поскольку до сих пор ни одного из главарей мятежа изловить не удалось, никто не знал сути этого способа. Но если Киртиан сумеет поймать какого-нибудь волшебника и вытянуть из него все, командовать будет он. И Совет даст ему все, что он только пожелает, включая место в Совете — даже если ни одной вакансии там не будет.

А если он и вправду войдет в Совет, то Аэлмаркин может попрощаться с надеждой заполучить это поместье. Хотя члены Совета немилосердно грызлись между собой, но такого, чтобы один из них согнал другого с его земель или его кресла, не бывало никогда, и не просто потому, что «так не принято». Великие лорды чрезвычайно ревниво охраняли свое первенство, и если посторонний угрожал одному из них, он угрожал всем, — и ополчались на наглеца тоже все.

На миг Аэлмаркин впал в отчаяние и в силой грохнул по подлокотнику кресла. Деревянная основа хрустнула и сломалась, но Аэлмаркин не успокоился и продолжал лупить подлокотник, пока тот не обвис, развалившись изнутри на отдельные обломки.

В конце концов вспышка гнева угасла, и к Аэлмаркину вернулась способность размышлять. Аэлмаркин покинул кабинет и отправился в сад — побродить, подумать. Небо было затянуто мрачными тучами, но на душе у Аэлмаркина было еще мрачнее.

Ему нужно было поразмыслить… Он принялся расхаживать по саду, бесшумно ступая по бархатному дерну дорожек и не обращая внимания на журчание фонтанов и искусственных водопадов.

Ну, во-первых, все это вполне могло окончиться ничем. Но Аэлмаркин не смел на это рассчитывать. Если уж Киртиану что-то нужно, то он перевернет все на свете, но найдет, что искал. Он настойчив — если не сказать упрям.

Во-вторых, маловероятно, чтобы Киртиан потерпел неудачу. Разве что он не сумеет отыскать волшебников или не сможет захватить ни одного пленного. Но на это, как уныло подумал Аэлмаркин, уж точно не стоит рассчитывать. Киртиан до отвращения везуч. Возмутительная несправедливость.

В-третьих…

В-третьих…

И тут его поразила новая мысль, сверкнувшая, словно солнце в разрыве туч. Аэлмаркин не ожидал от Киртиана двуличия — но ведь и внезапного проявления таланта он тоже не ожидал, а вот стряслось же. А вдруг все это — двойная игра?

Что, если Киртиан вознамерился не ловить волшебников, а вступить с ними в переговоры? Вдруг он решил заключить с ними союз?

Да, мысль идиотская, с этим не поспоришь, — но все-таки Аэлмаркин замер и задумался. Его манили и дерзость этой мысли, и возможности, которые она с собой несла.

Если великие лорды узнают, что на уме у Киртиана, они не просто лишат его своей поддержки — они выступят против него. Да, именно так. Измены они не потерпят.

Ну что ж, существует лишь один способ выяснить, как обстоят дела, — лично проследить за Киртианом. Даже если Киртиан и не замыслил измену, возможно, удастся обставить все так, чтобы со стороны он выглядел изменником.

И впервые за многие дни Аэлмаркин воспрял духом.

Он даже расхохотался вслух; ум его лихорадочно работал. Первым делом, конечно же, нужно выследить Киртиана и посмотреть: а вдруг он, паче чаяния, и вправду предатель? Если не придется ничего фабриковать — тем лучше.

Если же ему, Аэлмаркину, удастся обнаружить хотя бы видимость двурушничества, остальное он уже состряпает. А отсюда следует, что он не может доверить этого дела никому.

И уж в особенности — леди Триане.

Аэлмаркин презрительно скривился, пытаясь вообразить леди Триану, потащившуюся за Киртианом хотя бы во владения Чейнара, не говоря уже о лесной глуши. Да она в собственный сад не выйдет без десятка рабов, беседки и подушек!

Ну да неважно. Этой идеей он не намерен делиться ни с кем. Ведь говорят же: если хочешь, чтобы все прошло безукоризненно, займись делом лично.

Кроме того, существовала еще одна, последняя возможность, о которой навряд ли подумала даже Триана, при всей ее безжалостности. Он может устроить Киртиану небольшой «несчастный случай», особенно если тот не взял с собой этого своего телохранителя.

Да, решено. Если Киртиан войдет в этот лес, то уже не выйдет из него прежним. Оттуда он выйдет либо в цепях, либо в гробу.

И Аэлмаркин улыбнулся, впервые за день. И раб, терпеливо и незаметно следовавший за господином — вдруг он чего-то пожелает? — содрогнулся, увидев эту улыбку.

***

Каэллах Гвайн расхаживал по неровному каменному полу этого жалкого подобия комнаты, гневно насупив брови. Гнев его не утихал с тех самых пор, как мерзкая девчонка выставила его на посмешище перед всеми жителями Цитадели. Как он только допустил, чтобы его втянули в этот дурацкий спор? Беда, да и только! Каэллах до сих пор не мог понять, почему же все закончилось столь ужасно.

Он же говорил чистую правду!

В тот момент ему казалось, будто удача сама идет ему в руки. Гнусное отродье не умеет произносить речи и, в отличие от него, не способно распространять вокруг себя ауру власти и уверенности в своих силах. И главное-то в том, что он был совершенно прав! Мерзкая тварь! Как ей только это удалось? Она исхитрилась восстановить против него буквально всю Цитадель! Но как? К тому времени, как Гвайн понял, что каждым словом увеличивает число противников,было уже поздно.

Каэллах пнул валяющийся под ногами башмак. Ему отчаянно хотелось, чтобы на месте этого башмака был сейчас кто-нибудь из этих так называемых друзей, трусливо бросивших его. А еще в результате этого спора он лишился всех слуг. Теперь никто не желал и пальцем шевельнуть, чтобы помочь ему справиться с трудностями.

Даже люди — даже дети! — пропускали мимо ушей все его приказы! Теперь, когда Каэллаху хотелось есть, он не мог уже достойно вкушать трапезу в собственных покоях.

Ему приходилось тащиться в пещеру, служащую обеденным залом, искать местечко на общих скамьях и самому брать себе еду из общего котла. Ничего более унизительного и представить себе нельзя — такое издевательство трижды в день! Мерзость какая! Каэллах даже не знал, что хуже: терпеть голод до последнего и доедать остатки, но сидеть на скамье одному, или толкаться в толпе и получать что-то съедобное, но при этом терпеть смешки и смотреть, как все нарочно раскорячиваются пошире, чтобы сделать вид, будто у них за столом мест нет. Ну что ж, они хотя бы до сих пор разрешали ему есть. А то ведь всякий раз, как он появлялся в обеденном зале, кто-то да заводил громкий разговор о том, что, дескать, давно пора ввести в новой Цитадели правило: кто не работает, тот не ест.

Неблагодарные! Он им еще покажет! Раз они не позволяют ему нормально питаться, он вернется к прежнему и будет лично при помощи магии красть еду из кладовых эльфийских лордов, и в преисподнюю этот дурацкий договор Лашаны! Пускай знают!

По крайней мере, там можно было разжиться чем-то приличным: настоящим сыром, настоящим хлебом, настоящей ветчиной и колбасой. Ха! А если таскать еду с кухонь, вообще можно разжиться чем угодно!

Каэллах уныло вспомнил последнюю трапезу. Вонючий козий сыр, жилистая баранина — да и той всего ничего, какая-то тошнотворная мешанина из дикой зелени и хлеб из муки крупного помола, темный и грубый. Если они хотели наказать его, то уже одна эта еда — достаточное наказание. Как ему хотелось чего-нибудь из тех славных вещей, которые они крали у эльфов, — нежного копченого мяса, чудного сыра, сладкого масла и сливок, лепешек из хорошей муки, сдобренных белым сахаром! При одной лишь мысли об этих яствах рот Каэллаха наполнился слюной.

Каэллах сердито посмотрел на огонь в камине. К счастью для него, он успел заполучить эту комнату, прежде чем оказался в опале. По крайней мере, тут хотя бы есть камин. Если, конечно, простую нишу в каменной стене, с такой же простенькой трубой, выведенной на поверхность при помощи драконьей магии, можно гордо именовать камином. Когда наверху шел дождь, в очаг лило, а когда поднимался ветер, дым задувало в комнату. Вот и сейчас тоже был дождь, и капли с шипением падали в огонь, грозя затушить его. Теперь, если Каэллах хотел развести огонь, ему приходилось самому идти за дровами, а если он не хотел, чтобы пакостный очаг забивался золой, ему приходилось самому вычищать и выносить золу.

Ну, по крайней мере, в этом Каэллах их всех перехитрил. Он прекрасно знал, когда дрова разносят по другим комнатам, и набирал их там, пока хозяева отсутствовали.

Что же касается золы, он ограничивался тем, что выметал ее за порог. А дальше — не его дело. Хотят — пусть убирают, хотят — пусть так по ней и ходят. Его это не касается.

В конце концов, все сводилось именно к этому — к работе, которой он занимался целыми днями, пока гнев не начинал мешать следящим заклинаниям. Он шпионил при помощи магии за тем, как эти сопляки, мнящие себя волшебниками, учат его бывших сторонников переноситься с места на место без вреда для себя и увеличивать свои силы.

Таким образом он мог учиться этим заклинаниям, не подвергая себя дальнейшим унижениям. А ему нужно было этому научиться — иного выхода не было. Если он чего-то хочет, ему придется добиваться этого самостоятельно. А у самого у него таких сил нет.

И каждый день поверх старых громоздились все новые и новые унижения. Никто больше не приходил убирать его покои, и ему — ему! — приходилось убирать их самостоятельно или искать среди этих мерзких детей желающего и подкупать маленькую тварь, чтобы та поработала. А их, конечно же, не устраивали какие-нибудь безделушки или что-нибудь такое, что Каэллах мог бы пойти и стянуть со склада — нет, они требовали что-нибудь такое, что надо было переносить из старой Цитадели, тратя собственные силы! Это так бесило его, что он потом на несколько часов терял способность мыслить. Каэллах тосковал по тем денькам, когда он мог бросить что-нибудь на пол в святой уверенности, что все, что должно быть убрано, тут же будет подметено, либо вытерто, либо поставлено на свое место.

И все это пошло прахом из-за наглой самоуверенной девчонки.

А ведь она тоже что-то затевала. Ясное дело — какую-нибудь гадость. Что еще она может затеять? Каэллах чувствовал, что в воздухе витает какая-то тайна; он видел это по поведению Лашаны и ее любовника. В последнее время она очень часто использовала заклинание перемещения — теперь Каэллах умел его засекать. Да, шумная магия. Ничего особенного в ней нет. И до чего же это по-женски — использовать заклинание, что так сильно привлекает внимание к его исполнителю! Теперь Каэллах тоже овладел этим заклинанием — и исключительно благодаря собственным усилиям! Он уже успел навестить старую Цитадель и обшарить не только свои покои, но и комнаты других волшебников — и занимался этим до тех пор, пока голод и усталость не вынудили его вернуться обратно. В конце концов, если не знать или не помнить, где лежит какая-то вещь, ты не сможешь перенести ее при помощи магии — ну или придется использовать весьма кропотливое и трудоемкое заклинание провидения. Каэллах сложил все, что смог, в своей бывшей комнате и запомнил много такого, что не смог забрать в этот раз, но что хотел бы иметь в своих нынешних покоях. Теперь у него появилось много нового имущества, в дополнение к той груде пожитков, которую он, уходя, прихватил с собой.

Так что Каэллах неплохо теперь был знаком с заклинанием переноса, чтобы узнавать его, и не сомневался, что в последнее время Лашана очень часто им пользуется. Но зачем? Переносить сюда что-нибудь живое не было надобности, поскольку в Цитадели хватало уже и коз, и овец, и даже крупного рогатого скота. А все остальное можно было таскать потихоньку, при помощи старой магии, которой пользовались волшебники, когда крали все, что хотели, прямо из-под носа эльфийских лордов.

Вот и теперь своеобразное неблагозвучное ощущение в затылке сообщило Каэллаху, что кто-то в Цитадели вновь воспользовался этой магией. Наверняка это Лашана. Кроме этого эгоистичного отродья, больше просто некому.

Но никто, никто не желал верить ни единому его слову, когда он обвинял ее! Ну как же, ведь это же их драгоценная Лашана Проклятие Эльфов, та самая, что привела к ним драконов (коварных, подлых тварей, изменяющих мнение с той же легкостью, что и свой облик), кланы торговцев (диких варваров, не заслуживающих ни малейшего доверия) и Железный Народ (дикарей, которые не просто были варварами, но еще и владели собственной защитой от силы эльфийских лордов, а потому не нуждались в союзниках — и как таким верить, спрашивается?). Все почему-то напрочь позабыли, что это именно из-за Лашаны им вообще понадобились эти так называемые союзники, из-за нее им пришлось распроститься с уютом и безмятежной жизнью в старой Цитадели!

Она что-то затеяла. Каэллах знал это. Он это чувствовал!

Она что-то затеяла, а значит, всех ждут новые неприятности!

Вот оно!

Если бы только ему удалось выяснить, что она затевает, до того, как это стрясется, если бы только ему удалось застукать ее на какой-нибудь глупости и доказать, что ее новая затея навлечет на всех новую опасность, тогда ему бы снова поверили!

Каэллах пнул прочь с дороги другой башмак, на этот раз — с победным смешком. Он накормит это отродье ее же стряпней! Он воспользуется ее же собственной заковыристой магией, чтобы выследить ее и разузнать, куда это она шастает, — а там и узнать, что же она затевает! Он поймает ее на горячем, а потом приволочет обратно в Цитадель и перед всеми заставит сознаться во всем! О, это будет лишь справедливо, если против нее используют ее собственную магию!

Каэллах резко развернулся и принялся копаться среди вещей, в беспорядке сваленных у него на столе, в поисках куска дымчатого кварца, служившего ему усилителем. Потом он расчистил место и сосредоточился на следящем заклинании. В конце концов, Лашана знает о магии далеко не все! Она не знает, что для слежки вовсе не обязательно смотреть на знакомое место или знакомого человека — для этого хватит предмета. Именно так в старые добрые времена они таскали продукты у эльфийских лордов…

А потому, вместо того чтобы следить за Лашаной — она могла бы почувствовать слежку и насторожиться, — Каэллах следил за предметом. За чем-то таким, что она носила постоянно. Скажем, за поясом из драконьей шкуры, сброшенной во время линьки этим ее так называемым приемным братом; от времени пояс потускнел и уже не сверкал, как обычная драконья шкура, притягивая взгляды.

Найдя этот пояс, он найдет и девчонку и будет наблюдать за ней — очень, очень осторожно.

А когда она в следующий раз куда-то отправится, он последует за ней. Он выяснит, куда она шастает и чем занимается.

А вот когда он раскроет ее тайну…

Каэллах стиснул кулаки и усмехнулся.

Глава 29

Триана лежала на холодной, твердой земле, прячась за кустом, и следила за лагерем, разбитым внизу, в небольшой лощине. На капюшон ее плаща капала вода с ветвей, и хотя плащ сам по себе был водонепроницаемым, влажный туман как-то умудрялся проникнуть даже под искусно заколдованную ткань. Лежать под кустом было неудобно, но представшее ее взору зрелище так изумило Триану, что она позабыла про неудобства.

Внизу сквозь морось виднелся небольшой лагерь; семь-восемь фигур суетились, приводя лагерь в порядок, одна сидела. Именно сидящий и приковал к себе внимание Трианы.

— Видите, моя леди? — прошептал на ухо Триане ее человек-следопыт. — Все как я вам и говорил. Вот тот эльфийский лорд, которого вы искали.

Да, верно, это и вправду был эльфийский лорд — только вот совсем не тот, которого искала Триана. Но упрекнуть следопыта было не в чем. Он никогда не видел лорда Киртиана и потому не смог бы его узнать, и уж тем более — издалека. И уж подавно ему неоткуда было знать, что этот придурок Киртиан никогда не стал бы сидеть и созерцать, как его рабы разбивают лагерь. Но во имя Предков, что заставило Аэлмаркина победить собственную лень и притащиться в эти дебри?

Триана искренне порадовалась, заметив, что Аэлмаркин выглядит не очень-то счастливым. Он сидел, скорчившись, опершись локтями о колени, и даже отсюда Триана видела, как он ежится. Предки! И вправду, даже отсюда видно! Рабы Аэлмаркина пытались разжечь костер, но у них ничего не получалось — слишком уж мокрыми были дрова. Аэлмаркин неуклюже устроился на табурете под навесом и наблюдал за ними. Отсюда Триана затруднялась угадать, о чем он сейчас думает; но мгновение спустя Аэлмаркин ткнул пальцем в сторону груды дров, и та с ревом вспыхнула. Рабы поспешно отскочили, чтобы не обжечься.

Неужто он тоже выслеживает Киртиана? И даже не потрудился сообщить об этом ей?

Внезапно разозлившись, Триана скрипнула зубами. Ах он мерзавец! Да как он смеет?..

Но ее гнев утих так же быстро, как и вспыхнул. А чего, собственно, еще можно было ожидать от Аэлмаркина? Она ведь и сама, если на то пошло, не сообщила ему о своих замыслах. Ну так чего ж злиться? Для нее это всего лишь пари, а для него — очень важный вопрос. Достаточно важный, чтобы заставить Аэлмаркина явиться в здешние чуждые, лишенные удобств края, хотя он любит их не больше Трианы.

Ну что ж, если он выслеживает Киртиана, она будет просто следить за ним! Это сбережет ей массу сил, ибо Аэлмаркин куда хуже приспособлен к жизни в лесу, чем его кузен со своими людьми. Ну а если он начнет плутать, она всегда может велеть своим следопытам взяться за дело самим.

Киртиан между тем так или иначе собирался лезть под землю. Ему нужно найти волшебников, и он желает разыскать Великие Врата, а и то, и другое следует искать в пещерах. А если здешние пещеры и впрямь столь обширны, как о них рассказывают, то обойти Аэлмаркина будет проще простого.

— Молодец, — прошептала Триана рабу. Тот просиял, и улыбка гордости буквально-таки преобразила некрасивое лицо. — Продолжай наблюдать. Я пришлю к тебе Картара. Когда они снимутся с места, следуйте за ними. Когда они снова остановятся и разобьют лагерь, пришлешь Картара за нами.

— Моя леди… — Раб поклонился. Это был крепкий, закаленный человек — как и все, кого Триана взяла с собой.

Раб был одет в подходящий для этого леса наряд: одежда из прочного холста, крепкие сапоги и непромокаемая туника с капюшоном. Триана и сама была одета точно так же, с небольшими отличиями: у нее еще имелся непромокаемый плащ, а одежда была пошита из прочной, но более мягкой ткани. Насколько было видно, Аэлмаркин не принял подобных мер предосторожности. Триана мрачно улыбнулась, отползла от куста и зашагала вниз по склону холма, туда, где ее ждали остальные рабы.

Раб бесшумно вел ее по паутине оленьих тропок. Одним лишь Предкам ведомо, как он умудряется находить дорогу! Впрочем, Триану это не интересовало. В конце концов, это его работа, его этому учили — и, надо заметить, очень хорошо учили. Жаль, однако, что требования скрытности заставляют держать лошадей на таком большом удалении от лагеря Аэлмаркина. А то ведь у оленьих троп есть свои недостатки: оленей не волнуют ветви, нависающие над тропой, и корни, лезущие под ноги.

К тому моменту, как Триана с сопровождающим добралась до своего лагеря, уже сгустились сумерки. Благодаря тому, что Триана куда лучше Аэлмаркина поняла, каких именно рабов следует брать с собой в дорогу, ее лагерь находился куда в лучшем состоянии. Под искусно сооруженным навесом из ветвей горел небольшой костер; навес не только достаточно надежно укрывал огонь от вездесущего Дождя, но еще и рассеивал дым, и тот не поднимался столбом, по которому их стоянку можно было бы засечь.

Хорошие люди. Триана была рада, что купила их у лорда Киндрета, — купила, не задумываясь, стоило ей узнать, что они не просто следопыты: их обучали на военных разведчиков. Они были расторопны, ненавязчивы и молчаливы. А кроме того, они умели работать командой и не нуждались в постоянном надзоре.

И они уже уразумели, что их госпожа хорошо награждает за верную службу. Триана уже дала им это понять.

Есть время для кнута, и есть — для пряника. Если хочешь, чтобы кто-то работал на тебя не за страх, а за совесть, в полную силу — используй пряник.

Кроме того, несмотря на некоторую грубоватость, они неплохо выглядели, и после ее обычных хорошеньких игрушек это было приятным разнообразием.

И потому Триана, хоть она и успела продрогнуть от сырости, похвалила своих рабов и проследила, чтобы Картара хорошо накормили и снабдили провизией, прежде чем отослать его к тому следопыту, что следил сейчас за лагерем Аэлмаркина. Ничего, сумерки здесь тянутся долго, а Картару предстоит идти по тропе. Так что он до темноты доберется.

Несмотря на то, что нынешняя ситуация ей не нравилась, все это начинало становиться интересным. Весьма и весьма. Триана снова улыбнулась, приняв от раба тарелку со слегка подгоревшим мясом, и удалилась с ней в свою крохотную палатку. Если окажется, что Киртиан заставил ее таскаться по лесу из-за погони за какой-то недостижимой нелепицей, этого она никогда ему не простит. Если же…

Если же ее догадки верны, то это может оказаться наилучшей возможностью разрушить давно устоявшееся равновесие сил среди великих лордов.

А кроме того, существовал еще один вариант, который она могла пустить в ход, и он, учитывая обстоятельства, способен доставить ей массу удовольствия, даже если все это и вправду окажется погоней за какой-то чушью.

Раз Аэлмаркин не сказал ей, Триане, о том, куда он направляется и что собирается делать, скорее всего, он не сказал об этом никому. Ну, разве что Чейнару, но это особого значения не имеет. Всем известно, насколько опасны эти леса. Ее следопыты обучены для войны. Следопыты Аэлмаркина — нет. И никто не знает, что Триана тоже отправилась в эти холмы.

А потому, если Аэлмаркин со своими людьми попросту исчезнет, это никого не удивит. И вряд ли кто-нибудь станет его разыскивать, после того как Чейнар сообщит, куда именно он отправился.

Она не выиграет пари — но зато и не проиграет. А ради удовольствия увидеть лицо Аэлмаркина в тот момент, когда она перережет ему глотку, стоит нарушить все законы и обязательства, которые клялись исполнять великие лорды.

***

Это был самый темный и самый мрачный лес, в котором Киртиан когда-либо имел несчастье останавливаться на ночлег. Киртиан поймал себя на том, что размышляет, как ему ухитриться рассредоточить внимание так, чтобы слышать и разговор у костра, и разнообразные звуки, доносящиеся из леса, естественно, кроме шума дождя. Ну должны же эти тучи хоть когда-нибудь разойтись! Не может же дождь идти вечно! Или все-таки может?

Прошло не больше часа с тех пор, как они отыскали местечко, где хотя бы не было тумана. Хорошо, что ему с его людьми не приходится определять север при помощи старинного способа, по мху, растущему на стволах деревьев. Здесь этот мох растет повсюду, по большей части — сплошным ковром! Если существует на свете место, по самой своей природе предназначенное для засад, так это — оно. До сих пор им удавалось избегать встреч с теми неведомыми незримыми тварями, но окружающий пейзаж был настолько мрачен, что весь отряд Киртиана постоянно нервничал.

Хрустнула ветка. Киртиан и все его люди мгновенно насторожились. Из темноты донеслась трель жаворонка, и все расслабились. Несколько мгновений спустя в круг света вступила Шана, и с ней — какой-то молодой волшебник. Капли вездесущей мороси на их капюшонах заискрились, словно драгоценные камни.

— Ума не приложу, как вам удалось пройти мимо моих часовых, — добродушно пожаловался Киртиан. — Я надеялся, что это никому не под силу.

— Никому — кроме людей, наделенных магией, драконов и волшебников, — с улыбкой отозвалась Шана и уселась на полено, которое один из парней Киртиана уже успел подкатить к костру специально для нее. — Кстати, раз уж речь зашла о них… Это мой приемный брат, Кеман.

— Рад с вами познакомиться, — вежливо, но настороженно произнес Киртиан. — Так, значит, вы — еще один волшебник…

— Э-э… Вообще-то нет, — неуверенно произнес парень, взглянув на Проклятие Эльфов. — Шана подумала, что пора вам.., э…

— Раз уж вы собрались довериться нам, мы хотим подкрепить ваше доверие, — тут же вмешалась Шана. — Я уже поговорила об этом с другими нашими вождями, и они думают, что пора доверить вам нашу самую большую тайну.

— И что же это за тайна? , — поинтересовался Киртиан.

Лучше бы уж она прямо переходила к делу!

— Пожалуйста, выполните сперва одну мою просьбу — используйте способ, которым вы проверяете наличие иллюзии или чар Понимаете, Кеман — не совсем тот, кем выглядит, — сказала Шана, и в ее тоне было нечто такое, что Киртиан на миг воззрился на нее с подозрением. Что это она затеяла? Неужто этот ее «приемный брат» — чистокровный эльф? Или, может, человек? Да нет, если бы он был человеком, вся эта таинственность не имела бы смысла.

Но поскольку было ясно, что Лашана не станет ничего рассказывать, пока он не выполнит ее просьбу, Киртиан со вздохом собрал нити магии, сплел их в сеть и набросил на обоих гостей — просто так, за компанию. А вдруг на Проклятии Эльфов тоже лежат какие-нибудь чары?

Ничего не произошло. Гости по-прежнему выглядели точно так же, как и в тот момент, когда подошли к костру.

Киртиан был искренне озадачен. Неужто его магия напоролась на какое-то противодействие? Да нет, это бы он непременно заметил. Может, тогда они как-то умудрились поглотить ее? Но как?

— Вы придумали какой-то новый способ использовать Железо? — спросил Киртиан. — Или вы…

Он так и не успел закончить свой вопрос, потому что в следующее мгновение парень, стоявший у костра и выглядевший совершенно нормальным, обычным волшебником, внезапно начал.., начал изменяться. Он не начал корчиться, но сделался вдруг каким-то размытым, и его скрутило, да так, что Киртиан ощутил сильнейший приступ тошноты. У него было такое чувство, будто что-то принялось выкручивать его глаза из глазниц и одновременно с этим переворачивать вверх дном все его внутренности. И Киртиан, зажав ладонью рот, стремительно отвернулся. В этом он был не одинок: все его ребята позеленели и поотворачивались.

«Да что это за!..»

Едва лишь мучительная тошнота улеглась, Киртиан повернулся обратно и сердито уставился на Лашану. С его губ уже готовы были сорваться гневные обвинения.

Но Киртиан тут же растерял все слова, ибо взгляд его заскользил вверх.., и вверх.., и вверх.., и в конце концов уткнулся в сверкающие, поразительно кроткие глаза огромного сапфирно-синего дракона.

Во всяком случае, Киртиан решил, что это именно дракон. Кто ж это еще может быть? Огромный, чешуйчатый, крылатый, с клыками и когтями. Других существ, подпадающих под это описание, пожалуй что и нет.

Зачарованно глядя на дракона, Киртиан услышал тем не менее, как его люди отреагировали на присутствие этого существа. Кто-то молился на древнем языке людей, кто-то ругался — на редкость прочувствованно, надо сказать, а судя по глухому стуку, кто-то грохнулся в обморок.

И, пожалуй, Киртиан не мог его за это упрекать.

— Если хотите, можете пустить в ход все известные вам заклинания развеивания иллюзии, но драконы могут выглядеть как им заблагорассудится, и заклинания их не берут. Видите ли, драконы способны вправду изменять свой облик, — услышал Киртиан слова Проклятия Эльфов. Голос девушки звучал весело, но Киртиану казалось, будто он Доносится откуда-то издалека. Его разум был всецело поглощен тем невероятным зрелищем, что предстало его глазам. — Это наша самая большая тайна. Именно благодаря этому мы можем посылать к эльфийским лордам шпионов, которых невозможно разоблачить. Драконы способны Пройти где угодно и превратиться в кого угодно — или во что угодно, и вы никогда их не засечете, потому что они не создают иллюзий — они на самом деле принимают тот облик, который пожелают. Они шпионили за вашим народом.., да, пожалуй, всегда. Наверное, с того самого момента, как эльфы прибыли сюда. Так говорят Старейшие.

Киртиан тихо охнул.

— Насколько я понимаю, это именно драконы побывали в моем лагере?

Лашана рассмеялась своим звонким, переливчатым смехом.

— Дорогой мой лорд Киртиан, драконы стояли на страже неподалеку от вашей собственной палатки! И ни вы, ни сержант Джель ничего не заподозрили!

— На самом деле, одним из них был я, — сказал дракон. В голосе его проскользнули виноватые нотки. — Извините. Я терпеть не могу подслушивать и подглядывать, но у нас не было другого выхода. Нам нужно было знать, что вы собой представляете. Ну, вы понимаете. Просто вы начали так успешно лупить молодых лордов — и мы поняли, что после этого вас непременно отправят воевать с нами.

Киртиан не вполне понимал, как именно говорит дракон; казалось, будто рокочущий голос исходит откуда-то из глубин массивного туловища, и рот его открывался и закрывался, но губ у дракона не было, и Киртиан никак не мог сообразить, как же он выговаривает слова таким-то ртом…

— Ну, как бы там ни было, это наша самая большая тайна, и теперь вы ее знаете, — продолжала Лашана. — Ну.., в общем, теперь вы сами видите — мы вам доверяем.

— А.., ага, да. — Киртиан машинально нащупал бревнышко, на котором перед этим сидел, и очень осторожно опустился на него. — Да.., я вижу.

Дракон опустил голову, так, чтобы его глаза очутились на уровне лица Киртиана.

— Понимаете, теперь, когда вы это знаете, вы можете в случае чего причинить нам не меньше вреда, чем мы вам, — негромко произнесло необыкновенное существо.

— И-извините, — выдавил из себя Киртиан, когда к нему хотя бы отчасти вернулась способность соображать. — Но вот сей момент, когда у меня перед самым носом маячит пасть такого размера, что при желании она меня может заглотить целиком, мне как-то трудновато в это поверить.

Дракон вдруг взвился на дыбы, и на миг Киртиану почудилось, что его и вправду сейчас проглотят…

Но тут мощный рокочущий смех зародился где-то в глубине драконьего туловища, прокатился по длинному горлу и трубным кличем вырвался из вскинутой к небу пасти.

Этот смех должен был бы еще больше перепугать Киртиана и его людей. Это был совершенно чуждый звук, и его вполне можно было бы истолковать как боевой вопль, как знак того, что чудище готово напасть на них. Но почему-то — неведомо почему — он совершенно их не испугал.

— Отвернитесь, лорд Киртиан, — просмеявшись, сказал дракон. — Пожалуй, я лучше уменьшусь до ваших габаритов.

Повторять свою просьбу дважды ему не пришлось — всем хватило предыдущих впечатлений.

Когда Кеман вновь принял облик обычного полукровки, бедолагу Рессо привели в чувство и все расселись вокруг костра, Киртиан принялся потихоньку разглядывать волшебника-дракона, а Лашана с лесничими тем временем обсуждали, с которой из нескольких пещер им следует начать.

Киртиан ничего не мог с собой поделать: он ну никак не мог соотнести нынешние габариты волшебника с истинными размерами дракона. Эта загадка мучила его; Киртиан не мог найти ей рационального объяснения, а когда Киртиан не мог чего-то объяснить, то уже не мог и думать ни о чем другом (хоть и понимал, что это — скверная привычка).

В конце концов дракон заметил, что Киртиан неотрывно смотрит на него сквозь языки пламени.

— Что вас так беспокоит, лорд Киртиан? — поинтересовался дракон. В его голове раздражение мешалось с весельем.

— Куда оно все девается, — не подумавши выпалил Киртиан. Все остальные умолкли. — Собственно — вы же сейчас не больше Рессо, и бревнышко под вашим весом не трещит — но когда вы были… — Киртиан изобразил руками нечто неопределенное, — это же была не видимость, это было вполне себе увесистое тело. Да хоть глянуть на следы, которые вы оставили! Так откуда же все это взялось? И куда делось?

Кеман пожал плечами.

— Куда-то. Это все, что я могу сказать, Киртиан. Мы называем это «переместить массу Вовне». Мы переносим наше истинное тело в это самое Вовне и обратно — но мы не знаем, что оно такое. Оно здесь и в то же время где-то в ином месте…

— Но если знать, как смотреть, то можно заметить, что дракон в измененном облике.., ну, отбрасывает что-то вроде тени, — вмешалась Лашана. — Это не такая тень, которую вы отбрасываете при освещении, но она есть, и, когда мы вас научим ее видеть, вы всегда сможете определить, дракон перед вами или нет.

Киртиан лишь покачал головой; по правде говоря, объяснение лишь добавило всему этому загадочности. Ну, по крайней мере, чрезмерно назойливая часть его сознания ухватила это объяснение и утащила внутрь, обдумывать, предоставив Киртиану возможность заняться более насущными делами.

— Ну, ладно, — сказал он чуть погодя. — А что это за незримые твари, которые сидят в засаде у оленьих троп?

И что мы можем с ними сделать?

Лашана с Кеманом переглянулись, кивнули, и беседа перешла к более практичным вопросам.

***

Каэллах Гвайн был вне себя от гнева.

Как только он выследил, куда направилась Лашана, он отправился за нею следом, в этот окутанный мраком лес, понадеявшись, что расстояние и свои дела помешают девчонке расслышать «шум» его прибытия. Конечно же, едва лишь он прибыл на место, треклятые деревья обрушили на него всю воду с потревоженных ветвей, создав на несколько мгновений настоящий ливень. Этого вполне хватило, чтобы Каэллах вымок с головы до пят. Поскольку он не имел привычки постоянно носить при себе непромокаемый плащ и не подумал, что Лашана ринется прямиком под ливень, то и не принял соответствующих мер предосторожности.

Настроение его отнюдь не улучшилось, когда ему пришлось вслед за Лашаной и ее неведомым спутником свернуть с нормальной тропы. Тропинка, по которой они поперлись, шла через такой густой подлесок, что он вполне сошел бы за живую изгородь, и ветви то и дело цеплялись за промокшую одежду Каэллаха или путались в его волосах.

И там было темно, чума их всех побери! Если бы не магический светильник, Каэллах вообще не видел бы, куда идти!

К счастью, он не забывал отслеживать присутствие посторонних мыслей и потому засек часовых раньше, чем они заметили свет его светильника, и погасил его. Потому-то Каэллах и сумел обойти часовых, хотя он, в отличие от всяких прочих, не убивал время на оттачивание этой способности чуять мысли И тем не менее он способен был распознать человеческие мысли, когда встречался с ними.

Так что же все-таки затеяла Лашана? Отыскала новую группу диких людей и собирается притащить их в Цитадель и тратить на них драгоценные ресурсы, предназначенные для волшебников, а не для каких-то бесполезных лишних ртов?

Каэллах заметил впереди костер и принял меры предосторожности. Он куда охотнее предпочел бы последить за происходящим издалека, но для этого требовался свет — а потому Каэллах опустился на четвереньки, хотя все его кости протестующе заскрипели при этом, и пополз вперед.

Вскоре он подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть тех, кто сидит у костра, — но все-таки не настолько, чтобы слышать, о чем они разговаривают.

Ну так и есть, очередная куча обычных людей!

Но тут один из тех, кто сидел к Каэллаху спиной, повернул голову, и Каэллах застыл, как громом пораженный.

Эльфийский лорд!

А рядом сидели Лашана и Кеман и преспокойно болтали с эльфом.

Каэллах настолько разъярился, что готов был выскочить из укрытия и наброситься на них прямо там. Но именно гнев помешал ему сдвинуться с места.

Да как она посмела?! Предательница! Неблагодарная мерзавка!

Каэллаху хотелось удавить ее на месте. Разорвать собственными руками Мало всех тех бед, которые она уже принесла волшебникам — и это после того, как они подобрали ее, обучили, предоставили убежище!..

Каэллаха трясло от бешенства. Он сидел и смотрел на Лашану — а та болтала с эльфийским лордом и его людьми, словно со старыми друзьями.

Каэллах не знал, сколько он так просидел, охваченный гневом. Ярость выжгла в нем все мысли. Но постепенно гнев угас, и тогда…

И тогда ему на смену пришла неукротимая, бешеная радость.

Теперь Шана у него в руках! Наконец-то! Теперь ей уж точно не отвертеться! Пусть только остальные услышат об этом — они засадят ее в такую тюрьму, откуда ей уже не удрать!

Но для того, чтобы предъявить Лашане обвинения, нужно сперва вернуться в Цитадель. А чтобы вернуться в Цитадель, надо отойти подальше от этой стоянки.

Нельзя допустить, чтобы его схватили. Только не сейчас, когда он уже чувствует вкус победы!

Каэллах до предела распахнул свой разум, изо всех сил прислушиваясь и выискивая, где находятся рабы-часовые.

Он двигался лишь тогда, когда точно знал, что их нет поблизости и они его не услышат. Каэллах буквально-таки ощущал свой путь, пролегший вдоль тропы, что привела его сюда; он убирал с дороги ветки, чтобы те не выдали его хрустом. По крайней мере, сейчас то, что лес насквозь промок, было Каэллаху на руку; земля заросла густым мхом, а опавшие листья были слишком влажными, чтобы шуршать.

Когда же наконец он удалился на достаточное расстояние, Каэллах поднялся на ноги, снова зажег волшебный свет и решительно зашагал по первой же попавшейся тропе. Его мало волновало, куда именно он идет, да это и не имело особого значения. Он может вернуться в Цитадель отовсюду. Главное — отойти подальше от стоянки.

Чем дальше отходил Каэллах, тем ярче он зажигал свой свет. Во-первых, свет сам по себе отпугивал ночных животных и заставлял их убраться с его дороги, а значит, уменьшал вероятность того, что они выдадут его шумом или привлекут внимание кого-нибудь действительно опасного — хоть того же единорога. Но чем дальше он шел, тем меньше зверьков ему попадалось — и наконец на тропе и вокруг нее не осталось никого, кроме самого Каэллаха.

«Наверное, отправились куда-то на охоту», — мимоходом подумал Каэллах. Сейчас его мысли были заняты совсем другим: а именно, что он скажет всем, когда вернется в Цитадель. Правда, ему припомнилось предупреждение этих дурацких драконов: что-то они говорили насчет того, что не следует бродить по этим краям. Но очевидно же, что тот эльфийский лорд ни капли не считается с подобными предостережениями. Тропа стала широкой и легко проходимой. Каэллах решил, что это место ему подходит — отсюда вполне можно отправляться обратно. Вот сейчас он пройдет этот куст…

Куст сотрясла яростная дрожь — и это было единственное предупреждение, которое успел получить Каэллах.

А потом его поглотило нечто чудовищное и отвратительное, и волшебный свет Каэллаха погас. На миг старого волшебника охватило изумление, сменившееся адской болью — а затем пришло небытие.

Над тропой воцарилась тишина — лишь кто-то увлеченно чавкал в кустах.

Глава 30

Кеман с Шаной решили остаться с отрядом Киртиана, но изменить свою внешность — так, чтобы казаться со стороны обычными людьми. Эта была несложная мера предосторожности — но она могла оказаться жизненно важной в том случае, если за Киртианом кто-нибудь следил, вживую или при помощи магии.

Как резонно заметил Кеман, они уже бывали в этих лесах. Когда они помогали спасать группу детей-рабов от лорда Чейнара, их пришлось вести через эти места. Так что хоть они с Лашаной и не знали здесь каждую тропку и каждый камушек, но зато достаточно знали о здешних опасностях, чтобы помочь отряду Киртиана избежать неприятностей. Ну, точнее говоря, большей их части. Киртиан со своими людьми и так уже однажды едва-едва удрали от тварей, нападающих из засады.

А еще они оба — Кеман в особенности — хорошо умели отыскивать всякие вещи. Когда Киртиан подробно объяснил, что он ищет место, куда отправился его отец в поисках древних артефактов, изложил детали, почерпнутые в старинных дневниках, и рассказал, почему ему кажется, что искать нужно в пещерах, Кеман с Лашаной тут же предложили свою помощь. Шана отправилась с отрядом Киртиана, дабы заблаговременно засекать единорогов, невидимых тварей и прочих неприятных существ. А Кеман ненадолго удалился по своим делам.

Вскорости он вернулся, с находкой в руках и широченной улыбкой на лице.

***

— Где вы это взяли?! — воскликнул Киртиан, уставившись на принесенный Кеманом кусок металла странной формы такими глазами, словно тот был сделан из золота и разукрашен драгоценными камнями. Кажется, когда-то эта штука была плоской и закругленной с двух сторон. Теперь же она была измятой, словно лист бумаги, который скомкали, а затем снова попытались распрямить.

— Во-он там, — указал направление Кеман. — Вы же знаете, драконы чувствуют, где находятся пещеры…

Он тут же понял по выражению лица Киртиана, что нет, тот этого не знал, но решил, что лучше продолжить объяснение как есть.

— ..Я просто полетал над верхушками деревьев, поискал пещеры. Я нашел место, где должен был располагаться вход в пещеру — очень большую и разветвленную. Но там случился обвал, и вход засыпало. Я все-таки приземлился там, чтобы осмотреть место, и нашел вот это — оно торчало из камней. — Кеман склонил голову набок и заинтересованно взглянул на Киртиана. — Кстати, а что это такое?

— Понятия не имею, — отозвался Киртиан, зачарованно вертевший странную штуковину в руках. — Но вы только потрогайте ее! Чувствуете, какая она легкая? Вам известен такой металл?

— Э-э… Нет, — признался Кеман. Собственно, его самого первым делом заинтересовал малый вес этой штуки и полнейшее отсутствие ржавчины. Тускло-серый обломок, измятый и искореженный, превосходно сливался с камнями, и лишь дракон мог заметить его благодаря своему особому чутью — обломок ощущался иначе, не так, как камни.

— И взгляните-ка сюда!.. — Киртиан указал на крохотную цепочку выгравированных символов, настолько глубоких, что осевшие на поверхности металла капли влаги не скрывали их. — Видите? Это древние письмена! Эльфийские письмена!

Кеман пригляделся.

— И что же тут написано? — с сомнением поинтересовался он. Он даже предположить не мог, что какой-нибудь эльфийский лорд мог пожелать выгравировать на куске…

Да демон его знает, от чего этот кусок! Строку из стихотворения? «Если посмеешь — прикоснись»?

Киртиан рассмеялся.

— Здесь написано: «Верх». Вы небось ждали чего-нибудь поинтереснее, а?

Но глаза эльфийского лорда возбужденно горели.

— Кеман, это же.., это же наверняка часть какой-то вещи, оставшейся от Перехода! Мы нашли Великие Врата!

— Нашли Великие Врата? — удивленно переспросил Кеман и нетерпеливо стряхнул воду с капюшона. — Я и не знал, что мы их ищем. Я думал, мы ищем вашего отца.

— Мой отец искал Великие Врата, и я уверен, что он нашел их. Но, видимо, что-то произошло — и помешало ему вернуться к нам.

Эльфийский лорд внезапно помрачнел. Киртиан не стал говорить, что же именно, по его мнению, могло произойти с его отцом, а Кеман решил не уточнять.

— А как давно случился этот обвал?

— Мне кажется, их там было несколько. — Теперь Кеман почувствовал себя увереннее. Уж если в чем драконы разбирались, так это в камнях и пещерах. — Я вытащил эту штуку из верхнего слоя, но мне кажется, что там некоторое время назад произошел один большой обвал, а потом несколько поменьше. Там до сих пор остался проход, через который можно протиснуться, но раньше.., ну, раньше через этот проход прошла бы моя мама, не то что я! Но никаких костей я там не видел! — поспешно добавил Кеман, лишь теперь сообразив, что он, вполне вероятно, описывает место, где погиб отец Киртиана. Впрочем, это уточнение ничуть не утешило Киртиана. Он лишь еще сильнее помрачнел.

Киртиан передал странный предмет Шане. Та с любопытством осмотрела его, но видно было, что эльфийский лорд интересует ее куда больше, чем кусок металла. Внезапно в их маленьком лагере, укрывшемся под деревьями, стало очень тихо. Настолько тихо, что слышно было, как капает вода да перекликаются вдалеке птицы-колокольчики.

Лицо Киртиана омрачилось; радостное возбуждение бесследно исчезло. Эльфийский лорд уставился куда-то в лес.

— Далеко ли это место? Сколько потребуется времени, чтобы туда добраться?

Кеман на миг задумался, оценивая расстояние.

— Дня два, если ехать по тропам. Или я могу отнести вас туда по одному…

Но и Киртиан, и Шана покачали головами.

— Я не хочу, чтобы отряд разделялся, — сказал Киртиан. — Лашана, я знаю, что вы могли бы перенести нас туда при помощи магии, но…

— Но потом я свалюсь и буду лежать пластом, — откровенно сообщила Шана. — И совершенно ни на что больше не буду способна. А мало ли, вдруг что-нибудь понадобится? Нет, придется ехать.

Шана вздохнула, потом улыбнулась и попыталась перевести все в шутку.

— Ну и ладно. Я последнее время много сидела сиднем и чересчур разленилась. Вы поедете верхом, а мы с Кеманом пойдем пешком…

Кеман расхохотался. Услышав этот смех, Шана хлопнула себя ладонью по лбу.

— Шана, а зачем тебе идти пешком? — полюбопытствовал Кеман. — Если вы дадите мне возможность превратиться во что-нибудь подходящее…

Киртиан мгновенно понял намек. Он поспешно отвернулся, и несколько секунд спустя новая «лошадь» насмешливо посматривала на Шану.

— Какую масть ты предпочитаешь, сестричка? — спросил Кеман, слегка изменив губы и голосовые связки — а то лошадиные не годились для того, чтобы вести беседу. — Какого тебе коня — чалого? Гнедого? Вороного? — полюбопытствовал он, последовательно изменяя цвета. — Или, может, ты хочешь пятнистого? Или в полосочку? Или в клеточку?

Шкура Кемана зарябила, являя миру все эти небывалые расцветки.

Шана капризно сморщила нос.

— Гнедого! — наконец-то изрекла она. — Гнедой меня вполне устроит.

— А может, лучше белоснежного единорога с небесно-голубыми глазами? — поддразнил ее Кеман, превращаясь в обычного гнедого коня. Заодно он изменил свою шерсть таким образом, чтобы та не промокала. И чего он раньше не принял вид лошади? Никаких тебе непромокаемых плащей не надо! И вообще, дождь начал вызывать приятные ощущения. По крайней мере, он отгонял всяческих летучих кровососов.

От этой шутливой перебранки настроение Киртиана слегка улучшилось, но, когда он принялся отдавать распоряжения своим людям, стало видно, что нервы его напряжены. Кеман не стал спрашивать, чего это он. По тому, как Киртиан рассказывал о своем пропавшем отце, ясно было, что молодой лорд не надеется найти его живым. И неудивительно, что, после того как первоначальное радостное возбуждение улеглось, Киртиана не порадовала перспектива увидеть вскорости мертвое тело — или что там от него осталось…

Киртиан отправил своих ребят сворачивать лагерь. Кеман отметил про себя, что те даже в спешке работали ловко и споро. Удивительно быстро все было собрано, упаковано и навьючено на мулов — куда быстрее, чем предполагал Кеман, исходивший из опыта общения с Железным Народом, — и отряд готов был выступать.

Все вопросительно уставились на Киртиана, ожидая приказа. Тот указал на Кемана — единственного, кто знал, куда надо идти. И Кеман с Шаной возглавили отряд. Киртиан ехал следом за ними, а люди держались позади, на почтительном расстоянии. На лице лорда застыло непроницаемое выражение, а губы были крепко сжаты. Ясно было, что он не желает ни с кем разговаривать, и потому его предпочли оставить в покое.

Ехали тихо. Никто из людей не нарушал безмолвия, и даже Шана помалкивала. Вскоре после того, как отряд двинулся в путь, снова пошел дождь, и все вокруг затянуло серой дымкой. Но Кемана это не беспокоило. Дракон заблудиться не может. Он точно знал, где находится их цель и где — они сами. Так что между ними и полузасыпанным входом в пещеру лежало лишь несколько лиг пути.

***

Если бы для Трианы не было так важно сохранить свое присутствие в тайне, причем не только от Аэлмаркина, но и от Киртиана, это было бы даже забавно. А так, когда все вдруг собрались и тронулись в путь, отряду Трианы пришлось наспех сворачивать лагерь и забиваться поглубже в лес.

Ничего, пронесло. Отряд Киртиана не стал подниматься на гребень холма, на котором стоял лагерь Трианы. Но все же проехал он куда ближе, чем хотелосьбы Триане.

А отряд Аэлмаркина таки проперся прямиком по месту спешно покинутой стоянки. Если бы его лесничие были хоть вполовину настолько хороши, как рабы Трианы, они непременно заметили бы, что здесь совсем недавно кто-то разбивал лагерь.

Но после этого следить за Аэлмаркином было уже проще простого. Он оставлял за собой даже не тропу, а просто-таки проезжую дорогу и даже не старался как-то ее скрыть. А вот то, что Киртиан тоже совершенно перестал таиться и заметать следы, было уже куда интереснее.

Он наверняка что-то нашел. Иного объяснения быть не может. Вот еще знать бы, что именно!

Лишь после того, как настал вечер и опустилась тьма, Триана убедилась, что нашел он что угодно, но только не волшебников — поскольку Киртиан зажег магический свет и поднял его над головами, чтобы тот освещал тропу.

Триане об этом донесли ее разведчики. А когда они поднялись на очередной холм, Триана и сама разглядела в долине мелькание огоньков, просвечивающих сквозь ветви, словно огромные, небывалые жуки-светляки.

Если бы Киртиан считал, что напал на след волшебников, которых якобы разыскивал, то он ни за что не стал бы обнаруживать своего присутствия. По крайней мере, так казалось Триане.

Но проблема заключалась в том, что он пользовался освещением, а ни Триана, ни Аэлмаркин не смели последовать его примеру.

И потому Триана в ярости скрипела зубами, пока не сообразила, что она тоже может кое-что предпринять. Зажечь магические огоньки другого типа. Не настолько мощные, чтобы они освещали путь ее отряду — нет. Просто крохотные огоньки, которые будут отмечать пройденный Киртианом — и Аэлмаркином — путь. Если их кто-то и заметит, то решит, что это обычные светлячки или какие-то странные обитатели здешних лесов.

Триана потратила почти целый час, чтобы добиться нужного результата, но дело того стоило. Вся сложность была в том, чтобы создать огоньки, нацеленные на слежку за лошадьми, но при этом исключить из заклинания тех лошадей, на которых ехала сама Триана и ее спутники, иначе все огоньки тут же сгрудились бы вокруг их отряда.

Ну а теперь, даже если отряд сбивался в темноте с тропы, у них все-таки были ориентиры, указывающие, куда надо ехать. Экие, однако, паршивые ощущения: мокро, холодно, вездесущая морось оседает на лице, а деревья только и ждут, пока ты проедешь мимо, чтобы стряхнуть тебе на голову всю воду с ветвей. Правда, зато им не нужно было стараться ехать потише: лягушки устроили многоголосое хоровое пение и напрочь заглушали треск веток под ногами.

Наверное, Аэлмаркин тоже сумел придумать какой-нибудь трюк, и тот сработал, поскольку его отряд до сих пор опережал Триану. Некоторое время Триана боялась, что Киртиан так и будет ехать всю ночь, ибо он, кажется, не собирался останавливаться. Вот уже и дождь, поливший после наступления темноты, превратился в привычную морось, а Киртиан все продолжал ехать вперед.

Триана уже было решила, что Киртиан окончательно спятил, но ее лучший лесничий заверил хозяйку, что даже такой одержимый, как Киртиан, не станет окончательно изматывать себя и своих людей. И раб оказался прав. Когда перевалило за полночь, посланный вперед разведчик вернулся с сообщением, что и Киртиан, и Аэлмаркин остановились на ночевку. И Триана, облегченно переведя дух, велела своим людям разбивать лагерь.

Но едва лишь забрезжил рассвет, как вернулись разведчики, приставленные следить за противником, и разбудили отряд. Пришлось вставать и снова тащиться сквозь предрассветный туман. Киртиан спешил изо всех сил, и Триане нужно было решить, как же поступить в такой ситуации. Она подозвала лучшего своего разведчика, ехавшего рядом с ней.

— Можем ли мы перехитрить моего кузена — обогнать его так, чтобы он нас не заметил? — спросила Триана. Она уже не раз радовалась, что купила этих людей у лорда Киндрета. Тот, кто учил их, хорошо знал свое дело. Триане не нужно было разжевывать каждый свой приказ: ей достаточно было сказать, чего она хочет, а рабы тут же изыскивали способ претворить ее желание в жизнь — если, конечно, их умений на это хватало. К несчастью, кое-чего они не умели вовсе. Готовили они препаршиво. Сами они преспокойно ели наполовину сырых, наполовину обуглившихся белок и зайцев, но Триана уже начала с горя есть жесткие дорожные лепешки, лишь бы не питаться их добычей.

Раб обдумал ее вопрос, потом кивнул.

— Думаю, да, моя леди, но… — Он смахнул со лба капли влаги, и это был не дождь. Разведчику явно было не по себе. — Трудность тут не в самом лесу — а в том, что в нем прячется. Мы уже точно знаем, что тут живут единороги, и держатся они стадами. А дозорные видели следы пребывания других тварей.

Триана озадаченно наморщила лоб.

— И что же за следы?

— Один из них натолкнулся на полянку: где-то с неделю назад какое-то существо убило на ней и сожрало нескольких единорогов. — Раба перекосило. — Не хочется мне сталкиваться с тварью, которая способна на такое.

— А дозорный не видел эту тварь? Может, он может ее описать — хотя бы приблизительно?

Если бы Триана знала, чего именно им следует опасаться, она могла бы создать магическую защиту. Защиту, которая отгоняла бы таких тварей — или хотя бы предупреждала об их появлении. Но если она не будет знать, чего нужно остерегаться, она лишь впустую потратит силы; так сказать, распугает пауков лишь затем, чтобы на голову беспрепятственно свалился гигантский слизняк.

— Нет, моя леди, мы ничего не видели и не слышали.

Дозорный не стал осматривать окрестности. Он только сказал, что выглядело все это так, будто на единорогов напали из засады. Судя по его описанию, единорогов разорвали в клочья, а такого я не ожидал даже от этих драконов, о которых столько болтают.

Ну, что ж, когда ей рассказывали об этих местах, то упоминали нечто подобное. Киндрет, скажем, совершенно не горел желанием отправляться в эти холмы на поиски волшебников и просто-таки заскакал от радости, когда Киртиан сам вызвался заняться этим. Возможно, она потеряет в этом путешествии нескольких рабов. Теперь Триана была рада, что купила их у Киндрета, а не взяла взаймы. Просто поразительно, насколько возрастает стоимость позаимствованного раба, если с ним вдруг что-нибудь случается…

— Тогда действуй, — приказала Триана. — Разошли дозорных. Пусть они найдут подходящую тропу. Нам нужно обогнать Аэлмаркина и повиснуть на хвосте у Киртиана.

Ты ведь, кажется, был лучшим разведчиком у лорда Киндрета, верно?

Раб поклонился.

— Да, моя леди.

Никаких колебаний, никаких отговорок, никаких возражений. Мгновенное повиновение. Именно за это она и заплатила такие деньги.

Хотя нет, не только за это. Еще за качество. До сих пор рабы действовали вполне удовлетворительно. Но теперь им предстояло доказать, что они способны действовать лучше чем удовлетворительно.

Или у нее по возвращении будет разговор к лорду Киндрету.

Но пока что ей лучше не отвлекаться от дела. Если рабы не справятся с задачей, возможно, ей придется бросить их на произвол судьбы и направить все усилия на то, чтобы уцелеть самой.

***

Они остановились ровно на столько, чтобы достать походные пайки и поесть, не сходя с седла, прежде чем на них обрушился традиционный послеполуденный ливень.

К вечеру они должны были добраться к пещере, которую отыскал Кеман. Дождь барабанил по капюшону плаща.

Несколько холодных капель проскользнули за ворот и потекли по шее. Шана была рада, что едет на Кемане, а не на настоящей лошади. С него она не свалится, даже если захочет, на самых крутых тропах. И потому Шана могла полностью сосредоточиться на мысленной связи с Лоррином.

А усилие для этого требовалось немалое — все-таки их разделяло солидное расстояние. Но в Цитадели произошло неожиданное событие, и Шана, узнав о нем, тут же позабыла обо всех неудобствах пути.

Каэллах Гвайн пропал!

— "Так что, когда он не вышел и к завтраку, Хала заподозрила неладное, — сообщил Лоррин. — Каэллах и раньше иногда, надувшись, запирался у себя — особенно когда ему удавалось натаскать еды в комнату. Но чтобы он пропустил три трапезы подряд — такого никогда еще не бывало! Дверь была заперта изнутри. Открыть ее не представляло труда, особенно когда за нее взялось полдесятка волшебников, но Каэллаха в покоях не оказалось".

Каэллах Гвайн исчез! Шана испытывала сильнейшее искушение просто плюнуть и забыть о нем, но… Если Каэллах Гвайн исчезает из собственной запертой комнаты, эта загадка наверняка чревата новыми неприятностями.

Шана стерла с лица капли дождя и закрыла глаза, сосредотачиваясь.

— "Неужели ты думаешь, что он научился использовать заклинание перемещения?" — опасливо спросила она.

— "Боюсь, именно это и произошло", — мрачно отозвался Лоррин.

Ну что ж, в этом был определенный смысл. Не обязательно лично присутствовать на уроках, чтобы извлекать из них выгоду. Этот зловредный старый жук просто сидел у себя в комнате и при помощи зеркала и следящего заклинания учился всему тому, чему учились прочие старые нытики.

— "Очевидно, у тебя есть серьезные основания так считать, да?"

Шана просто-таки почувствовала, как Лоррин кивнул.

— "У него в комнате было полно вещей из старой Цитадели. И многие из них принадлежали прежде вовсе не ему, а другим старикам. Кстати, этим он доконал всех. Даже старые нытики, поддерживавшие Каэллаха до последнего, и те взбеленились, когда увидели свое имущество у него в комнате. А он никак не смог бы узнать, где именно эти вещи находятся, если бы не побывал в Цитадели лично. Просто там было много мелких, но ценных предметов, которые старики прятали в шкафах или ящиках, куда Каэллах никогда не заглядывал".

У Шаны упало сердце.

— "Так, значит, он может сейчас находиться где угодно".

Если Каэллах освоил заклинание перемещения, то он и вправду может попасть куда угодно, лишь бы он знал это место А возможно, достаточно воспользоваться обычным, простеньким заклинанием слежения.

— "Да. В старой Цитадели. В каком-нибудь новом, собственном укрытии. А может, следит за тобой, — отозвался Лоррин, и голос его был полон недобрых предчувствий. — Ты понимаешь, что может произойти, если народ узнает, где ты сейчас и чем — и в какой компании — занимаешься?"

Да, конечно, леди Мот явно была другом волшебников.

Да, мать и сестра Лоррина были чистокровными эльфийками. Но все-таки это было другое. Совсем другое. Она якшалась с эльфом, возглавляющим армию великих лордов.

Она может до посинения объяснять всем, в чем тут загвоздка, но если Каэллах невовремя раструбит об этом…

— "И этого я опасаюсь более всего, потому что кое-кому из младших показалось, что после вашего с Кеманом ухода вскоре снова раздался шум — как от заклинания перемещения".

Шана чувствовала, что Лоррин встревожен, и вполне разделяла его чувства.

— "Огонь и Дождь! — в гневе ругнулась она. — Ну только этого нам не хватало!"

Она постаралась взять себя в руки и припомнить, не замечала ли она за последнее время чего-нибудь подозрительного.

— "Может, он где-то здесь. А может, и нет. Если он держался достаточно далеко, я бы и не заметила его появления".

— "Слушай, я тут кое-что придумал. Первым делом я превращу комнату Каэллаха в железную клетку, — сказал Лоррин. — Когда он захочет переместиться обратно — ну, его будет поджидать сюрприз. Зед уже пытался проделать подобный фокус с камнем. В общем, тебя отбрасывает на исходную точку".

— "Надеюсь, с адской головной болью? — уныло поинтересовалась Шана. — Он же просто попытается перенестись в какое-нибудь другое место в Цитадели, только и всего…"

— "Возможно. А возможно, и нет. Потому что, кроме этого, я собираюсь понавбивать железных клиньев по всей Цитадели, кроме нескольких комнат, специально отведенных для занятий магией. И это будут новые комнаты — те, которые Отец-Дракон обещал для нас прорыть".

Судя по голосу, Лоррин гордился тем, что сумел так быстро придумать выход из затруднительной ситуации, — и Шана не могла его за это упрекать.

— "Зеду ведь нетрудно будет наделать для нас клиньев, верно?" — спросила она.

— "Да запросто. Он уже наладил литье. Дети разносят готовые клинья по местам, а Отец-Дракон заканчивает первую комнату. Я все равно собирался этим заняться, не сейчас — так чуть погодя. Это же дополнительная защита от эльфийских лордов. Правда, для нас это будет не очень-то удобно — заниматься магией только в специально отведенных помещениях… — Лоррин вздохнул. — Ну, все равно дело того стоит. К завтрашнему дню уже вся Цитадель будет защищена. Каэллаху Гвайну неоткуда будет узнать про новые комнаты. А потому ему придется возвращаться куда-нибудь в знакомое место".

Шана обдумала эту идею, и ее гнев утих.

— "С тех пор, как мы перебрались в новую Цитадель, он выходил из пещеры ну от силы раз десять. А значит, остается не так уж много мест, куда он может вернуться".

— "И я могу приставить надежных людей наблюдать за всеми этими местами. Так что ему останется лишь отправляться в старую Цитадель", — самодовольно произнес Лоррин — «Как по мне, так пусть бы он отправлялся туда и сгнил там, — со злостью заметила Шана. — Может, великие лорды решили бы, что эти наши выдуманные волшебники именно там и живут, и застукали его там, как жабу в норе. И по заслугам!»

— "В общем, любимая, будь поосторожнее — возможно, он где-то рядом с тобой, — предостерег ее Лоррин. — Каэллах Гвайн — увертливая зараза. Боюсь, я не сумею предвосхитить все, что он понапридумывает, чтобы насолить нам".

— "Ладно, я буду поосторожнее", — пообещала Шана и на прощание послала Лоррину безмолвную теплую волну, надеясь, что к ней не примешался ее гнев на Каэллаха Гвайна — Да, плохо дело, — пробормотал Кеман, стряхивая воду с гривы. Он, конечно же, слышал их разговор от начала до конца.

— Куда уж хуже! Как ты думаешь, нужно об этом рассказывать Киртиану?

С одной стороны, у Киртиана сейчас и своих проблем хватает. Но с другой — его люди могли бы изловить вредного старикашку, если тот и вправду за ними шпионит. Уж кого-кого, а Каэллаха Гвайна следопытом не назовешь.

Правда, с него станется всякий раз использовать заклинание перемещения и удирать, если они окажутся слишком близко.

Но она ни разу не слышала тут того своеобразного «шума», которым сопровождается это заклинание!

— Я бы не стал, — немного поразмыслив, сказал Кеман. — Его это не касается. Это дело волшебников. Пускай Лоррин примет меры в Цитадели. Ну, а мы с тобой теперь будем настороже.

— Надеюсь, его сожрет незримая тварь! — проворчала Шана.

Кеман покачал головой.

— Такой судьбы я не пожелал бы даже Каэллаху Гвайну. Да и тебе не стоило бы так говорить.

— Ну, пускай не незримая тварь, — уступила Шана. — Но если бы единорог загнал его на дерево, я бы с радостью на это полюбовалась.

— Да и я тоже, сестренка. Может, нам еще выпадет такое счастье, — отозвался Кеман. — А может, Каэллах и сам, без наших пожеланий, найдет на свою голову такие неприятности, с которыми не сможет совладать. И это было бы лучше всего.

— Ну, пожалуй, да, — со вздохом согласилась Шана.

И больше они об этом не разговаривали.

Глава 31

Сгустились сумерки. Шана вглядывалась в темноту и мелкий моросящий дождик, стараясь получше рассмотреть груду камней, отмечающих то место, под которым, как клялся Кеман, скрывалась огромная разветвленная пещера.

Ну если так посмотреть, изначальный вход в пещеру был куда огромнее, чем представлялось Шане. Оттуда, где она стояла, казалось, будто добрая половина горы дрогнула под грузом лет и сползла вниз — а гора была немаленькая.

А еще она была крутая. Очень крутая, поросшая деревьями и кустами, что цеплялись за склон с упорством, свойственным лишь растительности; возможно, именно они помешали свалиться второй половине.

Последний обвал произошел и вправду недавно; слева добавилась свежая груда камней. Обвалившаяся скала погребла под собой несколько крупных деревьев, и увядшие листья еще цеплялись за ветки.

Над грудой камней парили магические огоньки; люди Киртиана настороженно оглядывали ее. Кеман, вновь принявший человеческий облик, и Киртиан взобрались по камням к единственному сохранившемуся отверстию, которое Кеман обнаружил у самой вершины завала.

— А ему там не опасно? — неуверенно поинтересовался один из людей, когда Кеман протянул Киртиану руку, помогая преодолеть ненадежный участок. Шана готова была поклясться, что беспокоится он не за Кемана.

— Кеман — дракон, — напомнила Шана. — Они не знают камень — они им живут. Кеман чувствует каждый камешек и знает, какой из них держится надежно, а какой может выпасть. И если что-то может обвалиться, Кеман узнает об этом раньше самих камней.

— Хорошо, если так, — мрачно пробурчал Линдер. — Я лазал.., в смысле, я много бывал в пещерах. Но в эту я бы не полез без предварительной разведки. Я бы сначала несколько недель разведывал маршрут.

— Ты — не дракон, — резонно возразила Шана и вновь принялась присматриваться к основанию каменной груды.

Там, в том месте, где камень сплавился и образовал надежную, устойчивую площадку (видно было, что здесь поработал дракон), Кеман и отыскал тот странный металлический обломок. Шана зажгла собственный магический огонек и облазила этот участок на четвереньках; несколько минут спустя она была твердо уверена, что находка Кемана — не случайный обломок, некогда, давным-давно оброненный каким-то любопытным эльфийским лордом. Под первым обвалом осталась основная часть этой штуки. Шана заставила своего волшебного светлячка спуститься к самой земле и разглядела тонкий край чего-то, придавленного камнями и землей; это нечто не похоже было на обломок камня. А вот на обломок металла — вполне.

Так что же там, под этой грудой камней?

«Что там, в пещере — вот о чем нужно думать…»

Шана снова огляделась. В этот самый момент Кеман обернулся и помахал ей рукой. Должно быть, они нашли вход. Светящийся шар покинул отряд и целеустремленно поплыл к двум фигурам, стоявшим на вершине каменной груды, а затем исчез среди камней. Фигуры зашевелились, наклонились над чем-то — и мгновение спустя первая из них последовала вслед за светящимся шаром в нагромождение камней. Люди Киртиана занервничали. Кеман так и остался стоять над проемом и глядеть вниз. Очевидно, Киртиан спускался в пещеру на веревке, а Кеман остался проследить, чтобы спуск прошел благополучно.

— Что он там себе думает? — раздраженно пробормотал человек, стоявший рядом с Шаной. — Нам надо лагерь разбивать, а не по пещерам лазать.

— Киртиан, наверное, смотрит, нельзя ли устроить лагерь внутри пещеры, — резонно заметил другой. — Там будет куда суше, и не придется опасаться этих.., ну, местных тварей.

— Если только эти твари не выходят из этой самой пещеры, — мрачно предупредила Шана. Чем больше Киртиан объяснял, что именно он надеется найти, тем меньше ей нравилась идея спускаться в пещеру. Пока что все свидетельствовало о том, что предположение Киртиана оказалось истинным, и именно здесь его народ вошел в этот мир.

А что, если Великие Врата закрыли недостаточно плотно или их потом снова открывали? Судя по тому, что рассказывал Лоррин, Эвелон был препаскудным местом, а его обитатели — ничуть не лучше. Так что вполне возможно, что незримые твари и прочие здешние кошмарные обитатели являлись сюда из Эвелона — или их загоняли сюда враги эльфийских лордов, те самые, от которых они и бежали.

«Огонь и Дождь! Если они, с их-то силой, оказались проигравшими, то мне почему-то совершенно не хочется встречаться с теми, кто их победил! Это что ж там было такого, если эльфийские лорды предпочли очертя голову ринуться в чужой, совершенно неведомый мир, только бы не встретить ту угрозу лицом к лицу и не сдаваться?»

Людей Киртиана как-то не порадовало замечание Шаны, потому она решила больше не делиться своими соображениями. Кто предупрежден, тот вооружен — но зачем же заставлять людей нервничать без толку?

Кеман сбежал вниз куда быстрее, чем забирался наверх; он чувствовал себя на каменной осыпи увереннее любого горного козла, поскольку ему не нужно было беспокоиться и поминутно проверять, не поедет ли та у него под ногами. Он ликовал, как может ликовать лишь дракон, обнаруживший целую новую пещеру.

— В дальней части ближайшего зала полно всяких вещей, но все они похожи на личное имущество, которое побросали во время бегства. Киртиан хочет устроить стоянку там, — сообщил Кеман, спрыгнув с последнего валуна. — А сейчас нам нужны веревки, чтобы забраться внутрь.

— А как мы, интересно, потащим лошадей по всей этой свалке? — сердито спросил один из парней. — Они же тут просто не пойдут! И я их, право слово, понимаю…

Кеман охнул. Очевидно, ни он, ни Киртиан об этом просто не подумали.

— Я могу закрепить осыпь, но на это понадобится некоторое время…

— А дальше что? Спускать их на веревках? Пускай Хоби и Линдер идут с лордом, а остальные останутся здесь, — твердо сказал человек. — Это они вечно ползают по всяким дыркам в земле, а не мы. Вы обнесите наш лагерь какой-нибудь магическиой защитой, чтобы отпугивать всяких тварей, и мы будем нести стражу здесь.

Кеман посмотрел на Шану. Та пожала плечами. Это не ее люди, и она им не командир. Она ограничилась тем, что заметила:

— Ладно, посмотрим, что об этом скажет лорд Киртиан.

Кеман быстренько смотался наверх и обратно.

— Он говорит, что пусть так и будет, только пусть они поставят лагерь так, чтобы на них ничего не свалилось! — сообщил он, прыгая с камня на камень. — Так что нам надо подыскать безопасное место, куда никакой обвал не достанет. Хоби, Линдер, он хочет, чтобы вы прихватили с собой снаряжение для скалолазания.

— А всякое имущество для стоянки? — тут же уточнил Линдер. — И как нам все это спустить вниз?

Кеман лишь расхохотался.

— Предоставьте это нам с Шаной, — сказал он.

Так что парни, которых назвал Киртиан, быстренько Упаковали свои котомки, прихватили по несколько мотков веревки и полезли наверх. А тем временем Кеман, Шана и оставшиеся люди принялись подыскивать подходящее место для стоянки.

Нашлось оно довольно быстро; в склоне горы имелось углубление, слишком маленькое для долины и слишком большое для простой расщелины. Еще несколько впадин, которые Шана тоже могла оградить при помощи магии и которые прекрасно подходили для лошадей, скрывали лагерь от посторонних глаз.

Шана справилась с задачей без особого труда: иллюзия, изображающая самый обычный, поросший деревьями склон горы, и вдобавок к этому ограждение, пропускающее только людей. Шана прихватила с собой магические светильники, чтобы те посветили, пока люди будут разбивать лагерь, а когда те развели костер и зажгли свои лампы, Шана погасила все, кроме своего собственного огонька.

Потом они с Кеманом собрали все, что могло пригодиться им в пещере. Кеман принял грелеподобный облик: широкая плоская спина, на которую можно нагрузить множество тюков, и четыре крепкие, гибкие когтистые лапы.

Хорошо, что весь груз понес Кеман, а то Шане и без того пришлось потрудиться, пока она поднялась вверх по осыпи. Она не столько шла, сколько карабкалась, отчаянно цепляясь за выступы и выемки и проверяя каждый камень под ногой, прежде чем наступить на него. К счастью, когда они взобрались наверх, оказалось, что Хоби и Линдер уже закрепили веревки и ждут их, приготовившись перетаскивать имущество вниз. Шану Кеман спустил сам: посадил на загривок, и Шана обхватила его шею руками, а ногами уцепилась за выступающие мускулы — в том месте, где крылья соединялись с плечами. Кеман, конечно же, принял свой подлинный облик и, презрев веревку, полез вниз, словно муха по стене. Шана крепко зажмурилась. До пола пещеры было куда дальше, чем до земли, а завал, возникший в результате камнепада, оказался куда опаснее того, что находился снаружи.

Лишь когда они наконец-то очутились внизу, Шана открыла глаза и огляделась по сторонам.

Светящиеся шары, повисшие под куполообразным сводом пещеры, излучали мягкий свет — не хуже дневного. Повсюду валялись кучи хлама, наполовину состоявшие из листвы и веток: их занесло сюда ветром или половодьем еще до того, как вход засыпало обвалом. А вот вторая половина уже была куда любопытнее. Выглядело это ровно так, как и описывал Кеман: будто здесь шла большая толпа народа, нагруженного личными вещами, и они, дойдя до этого места, почему-то решили все оставить или просто побросать.

Естественно, все это валялось вперемешку: за прошедшие века здесь порылось не одно животное. Все, что было сделано из ткани или кожи, готово было рассыпаться в пыль — лишь дунь — и оставить после себя лишь кусочки металла и еще чего-то трудноопознаваемого, служившего некогда застежками и украшениями. Кое-где в груде хлама виднелись доспехи; можно было разглядеть нагрудники и наголенники, шлемы и наручи. Были там шкатулки, что разваливались при первом же прикосновении, обнажая на миг содержимое, которое тоже сразу же рассыпалось в пыль, оставляя лишь отдельные обломки. Там были мечи, ножи и топоры — и какие-то предметы, догадаться о назначении которых было уже куда труднее. А некоторые и вовсе были для Шаны полной загадкой.

Исследователей заинтересовали даже не столько металлические предметы сами по себе, сколько металл, из которого они были изготовлены. Шане доводилось пожить среди эльфийских лордов, и она видела у них самые разнообразные предметы из бронзы, меди, латуни, серебра и золота — но здешние вещи были сделаны из каких-то других металлов. По большей части здесь встречался тот самый тускло-серый металл, образчик которого обнаружил Кеман, — очень легкий, прочный и совершенно незнакомый.

Были вещи, сделанные из столь же легкого и тонкого материала, напоминающего по виду керамику или стекло, но этот материал сделался хрупким и трескался, когда его пытались согнуть. Возможно, он не всегда был таким хрупким; возможно, ломким он сделался от возраста.

Все эти печальные, покинутые вещи валялись среди листьев и ветвей, среди слоя грязи, пыли и паутины, среди костей мелких зверушек, которые жили и умерли здесь или которых притащили сюда в качестве добычи.

Но здесь встречались и другие кости, принадлежащие отнюдь не животным, и когда Шана случайно споткнулась о шлем, а тот откатился и из него вывалился череп, Шана решила, что с нее хватит, и поспешно вернулась к дальней стене. Хоби и Линдер уже расчистили там участок и теперь устраивали лагерь. Киртиан успел притащить туда кучку всяких вещей и теперь возился с ними, пока его люди раз-3 водили костер и готовили еду. Дров для костра здесь хватало, и даже с избытком.

— Жаль, что книги не уцелели, — подняв голову, сказал Киртиан, когда Шана подошла к дружескому теплу костра. — Они рассыпались на такие клочки, что даже Мот их уже не воскресит.

— А мне не жаль, — возразила Шана. — Киртиан, похоже, те, кто здесь прошел, бежали, спасая свою жизнь, и что-то позаботилось, чтобы некоторые из них так и не ушли отсюда. Похоже, Эвелон ваших Предков даже ужаснее, чем вы считали, и я, пожалуй, ничего не хочу о нем знать.

— Это и ваши Предки тоже, Лашана, — поразительно мягким тоном заметил Киртиан. — Да, многие из них были заносчивы и эгоистичны, и стоило им вырваться из-под гнета, как они сами тут же принялись угнетать тех, кто был слабее их. Но ведь среди них были и другие — такие, как мой отец или как ваш друг Валин. И они обладали знаниями, которые могут пригодиться и нам, если мы сумеем их открыть заново.

— Похоже, что все эти знания не очень-то им тут помогли, — заметил Линдер, оглядывая пещеру. Его передернуло. — А эльфийские лорды после смерти не превращаются в призраков?

Шана прекрасно понимала, какие чувства испытывает сейчас этот парень. Она сама провела большую часть жизни в пещерах и обычно чувствовала себя там вполне уютно, но здесь ее терзало такое ощущение, словно.., словно за ней постоянно кто-то следит. Хотя они и разговаривали очень тихо, почти шепотом, но все равно каждое их слово порождало странное, неприятное эхо, от которого становилось не по себе — и оброненные слова все висели и висели в воздухе, хотя им уже давным-давно следовало бы стихнуть.

Когда все собрались вокруг костра, Киртиан экономно погасил магический свет. Шана привыкла к теням, пляшущим на стенах пещеры, когда в ней разводили костер, но здесь были тени, двигавшиеся внутри теней, и пятна тьмы, которые то появлялись, то исчезали, стоило лишь на мгновение отвести взгляд. А еще запах… Помимо обычного запаха сырости, свойственного пещерам, здесь еще чувствовался отголосок чего-то металлического, резкого и неприятного.

Этот зал, судя по описанию Кемана, был лишь первым из многих, и в противоположной стене виднелся темный зев прохода. Шана предположила, что эту пещеру когда-то промыла вода, но куда эта вода ушла впоследствии, было совершенно неясно. Может, куда-то вниз, на более глубокие подземные горизонты; не исключено, что они еще столкнутся с нею, если заберутся достаточно глубоко. Ныне же они находились в большом полукруглом сводчатом зале с высоким потолком и некогда просторным входом — сейчас его перекрывала осыпь. Под грудами хлама обнаружился сухой песок; что ж, по крайней мере, он мягче камня.

Но на самом деле Киртиан искал не эту пещеру — то есть не этот зал. Все предметы, валявшиеся тут, были лишь свидетельством того, что именно здесь находилась цель розысков отца Киртиана. Но никаких признаков присутствия его самого не было — разве что ему принадлежали какие-то из этих костей…

«Нет, Киртиан наверняка опознал бы отца по какой-нибудь примете».

Никаких следов наличия Великих Врат или чего-то подобного Шана тоже не заметила, равно как и следов всяческих сложных устройств, которые описывал Киртиан, объясняя, что именно им следует искать. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем Киртиан объявит, что пора двигаться дальше? Пока что все устройство стоянки свелось к костру и нескольким камням вокруг, на которые можно было присесть.

Киртиан заметил, что Шана без воодушевления поглядывает на проем, ведущий в глубь пещеры, и перехватил ее взгляд.

— Что бы там ни находилось, оно ждало уже много десятилетий, — сказал он, как показалось Шане, с печалью. — Подождет и еще ночь. Мы вломились сюда, как идиоты — мокрые, замерзшие и уставшие. И мы будем полными идиотами, если в таком состоянии примемся лазать по незнакомой пещере. Так и убиться недолго.

Линдер облегченно перевел дыхание; он явно затаил его, когда Киртиан заговорил, — похоже, боялся, что тот велит собраться с силами и двигаться дальше, как только они поедят.

— Спасибо, мой лорд, — решительно произнес он. — Вы избавили меня от необходимости говорить то же самое.

Я боялся, что, если я это скажу, вы рассердитесь, а если не скажу, сержант Джель с меня шкуру спустит, когда мы вернемся.

— Надеюсь, я никогда не поставлю тебя перед подобным выбором, Линдер. Не такой уж я плохой командир, — сказал Киртиан, но глаза его вновь оживленно заблестели, пусть и ненадолго. — Так что давайте, ребята, ешьте и ложитесь спать — и вы тоже, моя леди… — добавил он, поклонившись Шане. — Это то, чего нам сейчас больше всего не хватает. Ну и, возможно, небольшого рассказа вашего друга — как это он умудрялся подслушивать у меня под палаткой. Мне давно уже не терпится узнать об этом.

Кеман поклонился в ответ.

— На самом деле, лорд Киртиан, мы отличались от обычных ваших часовых лишь намного более острым слухом — ну и еще тем, что один из нас на самом деле был дамой .

— Да ну? — Киртиан даже подался вперед. — Продолжайте, пожалуйста…

Прошло несколько часов. Костер догорел, оставив после себя лишь угли. Кеман отправился поискать себе чего-нибудь такого, чем мог бы наесться дракон. Пока он отсутствовал, Киртиан и Шана воспользовались свободным временем, чтобы окружить их небольшой лагерь магической защитой. Что любопытно, ни один из них не пожелал пускать в ход магические щиты. Вместо этого оба предпочли сторожащие заклинания, которые подняли бы тревогу, если бы кто-то вдруг попытался проникнуть в защищенный круг. Круг они прорисовали почетче, чтобы Кеман по возвращении ненароком не учинил тарарам. В конце концов, Кеман мог просто превратиться в валун, и уж его-то законный отдых никто бы не сумел потревожить. Он не нуждался в сигнализации, способной предупредить его о приближении опасности, поскольку любой источник опасности просто прошел бы мимо, не заметив Кемана.

Несмотря на все принятые меры предосторожности и усталость, Шане почему-то никак не спалось. Разговоры, отражаясь эхом от стен, создавали жутковатое впечатление, — но нынешние тихие звуки, когда кто-нибудь поворачивался с бока на бок или что-то бормотал во сне, были еще хуже. Стоило кому-нибудь кашлянуть или заворочаться, и несколько мгновений спустя звук возвращался, исказившись по пути и превратившись то в подобие шагов, то в чей-то шепот. А иногда эхо возвращалось назад чьим-то дыханием или неразборчивым бормотанием.

Шана так толком и не смогла заснуть до того самого момента, как вернулся Кеман. Кеман вернулся в драконьем облике — в виде худощавого дракона, смахивающего на ящерицу Другой бы просто не пробрался через отверстие.

Он свернулся клубком у самой границы лагеря, так и оставшись в драконьей шкуре. Его присутствие внушало ощущение надежности, и Шана почувствовала себя в безопасности. И тут же уснула.

***

Люди Трианы разбили лагерь на некотором расстоянии от предполагаемой цели, к которой рвался Киртиан. Дождь стучал по крыше палатки, а Триана усердно изводила своего лесничего расспросами. Повисший в воздухе магический светильник освещал суровое лицо с грубо высеченными чертами — оно понемногу начало нравиться Триане.

Точнее сказать, ей вообще все больше и больше нравилась грубоватая внешность этих ее людей. Они выглядели куда более мужественными и зрелыми, чем ее тщательно вылепленные и обученные рабы-игрушки, хоть те и отличались хорошей мускулатурой и прекрасным телосложением.

— Итак, пятеро вошли в пещеру. А остальные где? — спросила Триана у разведчика.

— Милостивая леди, я не смог их отыскать. — Разведчик не шелохнулся. Триане стало любопытно: что же скрывается за его внешней невозмутимостью? Беспокойство?

Боязнь вызвать ее гнев? Во всяком случае, на лбу у него выступила испарина. — Я неотлучно следил за ними, до того самого момента, как стемнело, и часть из них забралась в пещеру. Я подобрался ко входу, чтобы проверить, действительно ли лорд Киртиан и те четверо собираются остаться на ночь в пещере. Они спустили вниз все необходимое оборудование, так что, похоже, именно это и входило в их планы. Однако же, когда я вернулся и попытался проследить за остальными, мне не удалось их отыскать.

— Мне не верится, чтобы Киртиан отослал их назад, — произнесла Триана, размышляя вслух. — Нет, наверняка он просто создал иллюзию и замаскировал их лагерь. Во всяком случае, я бы на его месте именно так и поступила.

Без него они никак не смогли бы ни спрятать лагерь, ни защититься от тех тварей, что рыскают по этому лесу…

— К тому времени уже совсем стемнело, моя леди, неуверенно произнес разведчик.

— И ты в точности выполнил приказ, поскольку тебе приказано было следить за Киртианом, а не за его рабами. — Триана кивнула. — Ты не попытался разузнать, что, они там делают в пещере?

Разведчик покачал головой.

— Лорд Киртиан зажег по всей пещере магические светильники. Пещера очень большая, а спуститься в нее очень трудно. Пол завален всяким хламом, но что именно там валяется, я не разглядел — очень уж было далеко. Думаю, обычный мусор, какой можно найти в любой пещере.

Итак, он поразмыслил и вернулся сюда. Чем доказал, что послушание в нем удачно сочетается со здравым смыслом. Триана улыбнулась разведчику, и тот чуть-чуть расслабился.

— Ты все сделал правильно. Хорошо, что ты вернулся ко мне и рассказал обо всем, а не стал впустую тратить время на поиски нескольких людей, которые, скорее всего, и не станут ничего предпринимать, пока их хозяин не вернется.

Триана рассмеялась, и человек расслабился еще чуть-чуть.

— Как я уже говорила, то, что может сделать Киртиан, могу и я. В пещере мне твои люди не нужны. Я не собираюсь вступать в схватку с лордом Киртианом — я только хочу узнать, что же он там нашел. Пусть кто-нибудь из вас поможет мне спуститься, а там я уже справлюсь сама.

Я могу спрятаться при помощи иллюзии. Ну, а ты все-таки сумел обогнать Аэлмаркина и привести нас сюда почти след в след за людьми лорда Киртиана. Так что ты, пожалуй, заслужил небольшой праздник.

Теперь напряжение окончательно покинуло раба.

— Благодарю вас, моя леди, — только и сказал он, но настороженное ожидание гончей, следящей за нежданной угрозой, сменилось в его глазах осторожной благодарностью.

Триана протянула ему кубок с вином. Разведчик принял его с поклоном и осушил одним глотком. Зря, зря. Это было хорошее вино. Хотя вряд ли он способен отличить хорошее вино от средненького. Ну, может, она еще обучит его этим премудростям.

— Завтра я спущусь в пещеру вслед за Киртианом. Но я хочу, чтобы ты еще до моего ухода отыскал удобное и незаметное место для лагеря — такое, чтобы люди Аэлмаркина его не нашли. Я скрою его при помощи иллюзии. До моего возвращения можете отдыхать.

Глаза разведчика вспыхнули, и Триана рассмеялась.

— Да-да, вы можете брать из припасов все, что угодно, вплоть до вина. Думаю, я не стану надолго задерживаться в этой дыре. А когда я вернусь, нам останется лишь как можно быстрее вернуться домой. А избыток припасов будет нас задерживать.

Надо будет принять меры предосторожности и немного преобразовать вино, так чтобы оно не пробуждало агрессивности, а, напротив, вызывало спокойствие и безмятежность. Переделать его обратно она всегда успеет. Пусть уж лучше они побездельничают в ее отсутствие. Не хватало еще, чтобы они принялись пьянствовать, орать песни и драться за иллюзорной завесой, — тогда люди Аэлмаркина точно их обнаружат, и все планы Трианы пойдут коту под хвост.

Если же через завесу проникнет нечто иное и искалечит их.., ну, она как-нибудь изыщет способ вернуться домой. Если им не хватит ума постоянно держать на страже трезвого часового, значит, они не стоят тех денег, которые она за них заплатила.

— Выпей еще, — с ослепительной улыбкой произнесла Триана, вновь наполняя кубок. — Потом можешь пойти и передать остальным мои распоряжения. Я хочу, чтобы к тому времени, как я проснусь, меня уже ждало все необходимое снаряжение. Ты позаботишься о том, чтобы я без осложнений спустилась в пещеру, потом вернешься к остальным и будешь вместе с ними ждать моего возвращения.

***

Через несколько часов после рассвета Аэлмаркин стоял на огромном обломке скалы, разглядывая каменную осыпь.

Если верить его лесничему, следы вели именно сюда. С неба, как обычно, лило. Аэлмаркин раздраженно смахнул с лица капли дождя. Да прекращается он здесь хоть когда-нибудь, демон его побери?!

И как только Киртиан, чтобы ему пусто было, умудрился пробраться через это нагромождение?

— Пещера? — недоверчиво переспросил Аэлмаркин. — Там, внизу — пещера? И Киртиан туда полез?

— Да, мой лорд, — отозвался лесничий, глядя под ноги Аэлмаркину. — Там большая пещера. Очень большая. Вход почти у самого верха осыпи. Я не могу точно сказать, сколько человек он взял с собой, но следы заканчиваются здесь.

И я четко видел, как группа поднялась наверх и прошла сквозь тот пролом наверху. В темноте я не мог разглядеть, что делается внутри. Но раз они все еще там, у них наверняка есть свой источник света, и они, скорее всего, двинулись вниз.

— Клянусь Предками! — хохотнул Аэлмаркин. — Ну что ж, ясно одно: неизвестно, что именно таится в этой пещере — но это точно не волшебники. Разве что это какой-то старый, позабытый вход в их логово…

— Либо его позабыли, мой лорд, либо перестали им пользоваться из-за обвала, — сказал лесничий, по-прежнему не поднимая головы. — Но я бросил туда факел — и не увидел ни лорда Киртиана, ни его людей. Но прежде чем факел погас, я успел заметить, что пол там завален всяким хламом. Похоже, если тут и вправду когда-то был вход, он уже давным-давно позаброшен.

— Меня это вполне устраивает! — отозвался Аэлмаркин. Он ненадолго задумался. — Я возьму тебя с собой. Остальные пускай разбивают лагерь. А мы попытаемся выяснить, зачем же Киртиана принесло сюда.

— Мой лорд, нам очень трудно будет спрятаться в пещере, — начал было лесничий.

Аэлмаркин взмахнул рукой, и лесничий мгновенно умолк. Вода с промокшего рукава Аэлмаркина брызнула прямо в лицо рабу, и Аэлмаркин испытал мимолетно злобное удовольствие, заметив, как тот невольно сморщился.

— Дурак! Для мага в этом нет совершенно ничего сложного! Давай собирай снаряжение. Мы и так уже отстали от них на несколько часов.

Он оглядел остальных рабов.

— Эй, вы! Установите пока что лагерь. И чтобы я, когда вернусь, не видел тут провисших палаток и потухшего костра! Давайте пошевеливайтесь! — прикрикнул Аэлмаркин на рабов, чтобы те не расслаблялись и не забывали о наказаниях. Он часто наказывал их при помощи ошейников, если рабы не справлялись с какой-нибудь работой. Рабы зашевелились, хотя и вяло.

Ладно, неважно. Он через несколько минут спустится в сухую пещеру. Если к тому времени, как он вернется, эти недоумки так и не сумеют нормально разбить лагерь, то на обратном пути он будет калечить их и бросать на тропе, чтобы привлечь местных тварей. Так что, когда его дорогой кузен пожелает вернуться обратно, к благам цивилизации, у него возникнут некоторые сложности. Как минимум Киртиан явится к своему покровителю, лорду Киндрету, с изрядным запозданием.

А как максимум.., как максимум ничто больше не будет стоять между Аэлмаркином и его целью!

Судя по всему тому хламу, который валяется внизу, это и есть знаменитые Врата в Эвелон. Волшебников, если они вообще существуют, тут точно не будет. Похоже, судьба наконец-то улыбнулась Аэлмаркину и он поймал за хвост свою удачу. И в зависимости от того, что он найдет в этой пещере.., что ж, возможно, по возвращении домой он, Аэлмаркин, сможет даже поспорить с лордом Киендретом за верховенство в Великом Совете!

Глава 32

Триана поглядела наверх, на тусклое, расплывчатое пятно серого света — вход в пещеру, и рассеянно пнула что-то сухое и хрустящее, валявшееся под ногами. Ее раба не было видно. И неудивительно. Триана и не думала, что он станетздесь торчать. Убедился, что она нормально спустилась, — и пусть себе проваливает. Интересно, сильно ли она удивила его, спустившись в пещеру безо всяких подручных средств, по обычной веревке, забытой кем-то из людей Киртиана? Себя она удивила здорово.

Просто поразительно, какие магические штучки можно изобрести, если здорово перепугаешься! От небольшого входа до пола пещеры было далеко. Очень далеко. К счастью, люди Киртиана оставили все веревки на месте, чтобы по возвращении можно было сразу выбраться. Так что у Трианы имелось по крайней мере одно утешение: эти тросы уже испытали в действии, и они не подвели хозяев.

Да, но Киртиана никогда не учили тонкому искусству женской магии. Если он вернется, то получит дополнительное преимущество — благодаря тому, что здесь побывала Триана. Ей и в голову не приходило, что она может сделать веревку — или свои мышцы — крепче. Но к тому моменту, как ее ноги коснулись пола, она успела так преобразовать свои мышцы, что теперь не уступала силой любому из своих лесничих. А на веревке можно было бы без всякого риска спустить вниз лошадь или повозку, и та не порвалась бы.

Так что теперь она, судя по всему, вполне сможет забраться обратно на осыпь без всякой помощи и всяких неприятных последствий. Да, все-таки магия — великое подспорье.

Правда, втайне Триана все-таки подумывала о том, как приятно было бы проложить себе путь наружу при помощи молний-стрел. Она уже много лет втайне практиковалась в их применении и достигла очень неплохих результатов. А такой вариант был бы для нее куда менее утомителен. Впрочем, у него имелись и свои недостатки. Триане не удалось как следует рассмотреть потолок, и она не была уверена в его прочности. А обрушить себе на голову кучу камней при попытке продолбить выход — нет уж, увольте.

«И вообще, это слишком грубо и неизящно, моя дорогая. Это не твой стиль».

Кроме того, не стоит оставлять следы. Вдруг Киртиан не свернет себе шею и таки выберется отсюда? Что ж, придется ей на обратном пути потрудиться.

Ну а пока что единственными признаками того, что Киртиан и вправду побывал здесь — насколько можно было разглядеть в свете магического светильника, — было лишь черное пятно кострища да небольшая площадка, очищенная от хлама. Видимо, Киртиан ушел отсюда задолго до того, как Триана проснулась, и здорово ее опередил.

Если она желает узнать, чем же он тут занимается, ей следует пошевеливаться.

Триана задержалась ровно настолько, чтобы восстановить дыхание и силы. За время спуска она вспотела, но в холодном, сыром воздухе пещеры разгоряченное тело быстро остыло, и Триана порадовалась, что прихватила с собой теплый плащ, обвязав его вокруг пояса.

«Ну, а теперь пора чуть-чуть поколдовать». Триана мысленно улыбнулась и соткала нити силы в полотно. Это была воистину тонкая работа, хотя вряд ли кто-нибудь из мужчин оценил бы ее по достоинству. Триана создала хитроумную иллюзию. Это нельзя было назвать невидимостью в полном смысле этого слова — да и, скорее всего, создать настоящую невидимость просто невозможно.

Триана набросила на себя образ того, что находилось у нее за спиной — то есть всякий, взглянувший в ее сторону, увидел бы то, что заслоняло ее тело. Этакое своеобразное отражение. Конечно, эта иллюзия не была безупречной, да и не могла быть таковой. Если бы кто-то присмотрелся повнимательнее, он увидел бы очертания ее тела или заметил тень на полу. Потому-то Триана и прихватила с собой плащ, окутывавший ее с головы до пят, — чтобы на стене пещеры в случае чего вырисовывались не руки, ноги, голова, а расплывчатый, бесформенный силуэт.

Кроме того, Триана прихватила с собой одну хитрую Штучку: конус из металла, отполированного до зеркальното блеска, с ручкой на конце. Она заставила светящийся шар спуститься и осторожно упрятала его в конус. Теперь она сможет освещать то, что ей захочется, и свет не будет слепить ей глаза, да и этот дурацкий шар не будет болтаться над головой. И Триана, подсвечивая себе конусом-светильником, начала пробираться сквозь груды хлама к отверстию, расположенному в дальней стене зала.

Вскоре Триана пожалела, что слишком хорошо видит все, что валяется у нее под ногами. Луч шарил среди веток, листвы и всякого мусора, и Триана волей-неволей замечала лежащие среди этого мусора отдельные детали доспехов — и кости.

Даже если она бы вдруг отчего-то не признала в этих доспехах эльфийскую работу, кости принадлежали отнюдь не животным — и не людям-рабам.

Когда в пятне света оказался эльфийский череп и глянул на нее темными провалами глазниц, по спине у Трианы побежали мурашки. Триана знала, что здесь произошло нечто ужасное, но одно дело — знать, и совсем другое — видеть свидетельства небывалого бедствия.

Ее пробрал озноб, и вызван он был вовсе не промозглой сыростью пещеры. Триане захотелось кинуться обратно к веревке и поскорее выбраться обратно, и она с трудом сдержалась. Что бы здесь ни произошло, это стряслось давным-давно. Так что до нынешних времен тут не могло сохраниться ничего, даже призраков. И все же Триане почудилось, будто она чувствует дуновение древней смерти, запах костей, рассыпавшихся в труху, и ужаса, и ей невольно представились некогда происходившие здесь кошмарные сцены. Это не добавило ей душевного равновесия.

И тем не менее Триана продолжала продвигаться вперед, только стала старательно отводить взгляд, едва лишь замечала боковым зрением что-нибудь белое и достаточно крупное.

Что это за шепот, доносящийся из темноты? Что это за неуловимые движения, будто движется не кто-то в тени, а сами тени? Триана решительно сказала себе, что бояться нечего. Только глупые рабы верят в призраков. Но…

Но из темноты и вправду доносились какие-то звуки, которые могли быть эхом, а могли и оказаться чем-то другим. Триана понятия не имела, что же могло убить столь многих эльфов за столь краткий срок. А рабы поговаривали, будто души тех, кто умер насильственной смертью, задерживаются в мире, алкая утраченной жизни и стремясь отомстить за свою смерть всем живущим.

Триана поймала себя на том, что дергается от каждого неожиданного звука и что ей не терпится поскорее добраться до дальней стены, до прохода, ведущего в глубь пещеры.

Ей казалось, что стоит ей дойти до следующего зала, и дорога будет свободна. Но она ошибалась.

Если в первом зале пол был усыпан разбросанными вещами, то здесь они образовывали настоящие завалы. Кто-то — должно быть, Киртиан со своими людьми — проложил путь сквозь эти груды. Но если бы вещи не рассыпались от малейшего прикосновения, на подобную расчистку ушло бы не меньше недели. Вход загромождали повозки беглецов, и повсюду валялось множество костей — так много, что теперь отзвук древнего гниения уже не был плодом воображения Трианы. Были там и крупные кости — кости давно позабытых тягловых животных. Они погибли вместе с хозяевами, запутавшись в дышлах изломанных повозок. Похоже было, что всех их захлестнула волна паники, заставившая рваться вперед, не разбирая дороги.

И снова эльфийские кости, на этот раз — без доспехов.

Женщины? Старики?

Обломки повозки, заполненной небольшими хрупкими скелетиками. Триана не сразу осознала, что некогда это была повозка, полная детей.

Это просто не укладывалось в голове. Эльфийских детей вообще мало кто видел, за исключением членов семьи.

Обычно их держали в надежно защищенных детских, до тех самых пор, пока они не становились достаточно взрослыми, чтобы влиться в общество. Триана просто представить себе не могла сразу столько детей, собранных в одном месте. Это кем же нужно быть, чтобы бросить ребенка?

Итак, неведомый ужас, обративший животных в паническое бегство, поразил и их хозяев. Триана начала тихо радоваться, что те обрывки сведений, которые ей удалось собрать по каплям, были столь немногочисленными и что в легендах Переход изображался как великая победа, а не как трагедия, каковой он, несомненно, являлся. Она больше не желала знать никаких подробностей. Здесь и так было слишком много подробностей, написанных костями тех, кто не выжил и так и не стал их Предками.

Споткнувшись, Триана инстинктивно попыталась ухватиться за первое, что подвернулось под руку, но дерево рассыпалось от ее прикосновения, и проход, расчищенный людьми Киртиана, еще немного расширился. Триану передернуло. Пыль облаком поднялась в воздух и тут же забилась к ней в нос и рот, как будто мертвые восстали, желая заявить свои права на нее…

«Хватит валять дурочку!» — прикрикнула на себя Триана — но, увы, это не помогло. Бешено стучащее сердце, кровь, звенящая в ушах, тело, вздрагивающее от озноба, не желали прислушиваться к доводам разума.

Но Триана все-таки вынудила себя идти вперед, и когда она миновала затор, оказалось, что дальше дорога свободна. Костей больше не было. Во всяком случае, ничто больше не посверкивало белизной в пятне света. Вокруг были одни лишь вещи. Брошенные вещи, некогда принадлежавшие кому-то. Совершенно невозможно было понять, для чего они когда-то предназначались. Ну и ладно. Присутствие вещей она могла перенести. Особенно если эти вещи рассыпались в прах при малейшем прикосновении и не оставляли после себя ничего такого, что вызывало бы в воображении всякие неприятные картины.

Дорожка, проложенная слугами Киртиана, отчетливо виднелась среди хлама; лишь отдельные металлические обломки тускло поблескивали в пыли. Триана на миг застыла, прислушиваясь. Ей показалось, будто где-то далеко впереди раздаются чьи-то приглушенные голоса. Она притушила свой фонарик, но не увидела впереди ни малейших проблесков света. Где бы сейчас ни находился Киртиан, но если это голоса его отряда, значит, он со своими людьми где-то очень далеко. Триана заспешила вперед. Ей вдруг отчаянно захотелось увидеть кого-то живого, пусть даже это будет враг. Живой враг был сейчас куда предпочтительнее шепота из темноты.

— У меня от этого места мурашки по спине бегают, — пробормотал Линдер, обращаясь к Шане. — Не представляю, как он может там стоять.

Парень был бледен, и на щеках его проступили веснушки — раньше Шана их не замечала. А еще она раньше не замечала, до чего же он молод. Все люди Киртиана держались настолько уверенно и действовали настолько сноровисто, что Шана невольно стала воспринимать их как взрослых. Теперь же она заметила, что Линдер на самом деле всего лишь зеленый мальчишка. Наверное, его совсем недавно перевели из пажей на более почетную должность слуги. Что ж, от страха с людьми и не такое делается.

Впрочем, Шана тоже не понимала, почему командир их отряда словно не замечает ничего вокруг. Зажженный Киртианом магический светильник бесшумно плыл у них над головами; он был настроен так, чтобы избегать столкновения с потолком. Но зато он с безжалостной отчетливостью освещал небольшие залы, через которые они проходили. Конечно, хуже всего была та мешанина из повозок и скелетов животных, через которую они продирались в самом начале. Шана едва сдержалась, чтобы не завопить дурным голосом и не удрать оттуда, не разбирая дороги — лишь бы только поскорее выбраться на поверхность!

А эта повозка, полная детей! Что бы там эльфы ни сделали ей самой, волшебникам и в особенности — своим рабам, — но одна лишь мысль о том, как эти дети умирали здесь, в темноте…

Что-то сдавило горло Шаны и защипало в глазах. Соображение о том, что все это произошло много сотен лет назад, не утешало.

«Они считают меня бесстрашной», — сказала себе девушка. Она стиснула зубы, вскинула голову и притворилась, будто ее вовсе и не бросает в дрожь от всех этих ужасов. Шана распрямила плечи и напряглась, стараясь остановить дрожь. Ей необходимо произвести впечатление на этих людей. Они не волшебники и не рабы. Она для них — живая легенда, И если они потеряют веру в легенду, они потеряют веру в свое дело. Она нужна им — возможно, даже больше, чем они ей. И если для того, чтобы поддержать в них веру, достаточно притворяться бесстрашной — что ж, цена невелика.

Но Киртиан лишь указал на расширяющийся проход.

В пыли отпечаталась единственная цепочка следов…

«Эти следы оставил его отец. Больше некому. И Киртиан это знает. Именно их он искал. И сейчас он видит лишь одно — что эти следы ведут нас дальше».

Киртиан долго рассматривал следы, потом двинулся вперед с неподвижным, ничего не выражающим лицом.

Остальные гуськом потянулись следом.

— Я никогда прежде не видел его таким, — сказал Линдер, рукавом утирая пот с лица. Веснушки, усеивавшие щеки, скрылись под грязной полосой — пылью мертвых.

Линдера передернуло.

— Он не думает сейчас о тебе — и вообще ни о ком, — медленно произнес Кеман. — Он весь ушел в себя.

Они переглянулись. По лицу Линдера Шана поняла, что он ни капли не желает знать, что именно творится сейчас у Киртиана внутри. Шана вполне разделяла его чувства.

С нее вполне хватало самого пребывания здесь. Чем глубже они забирались в пещеры, тем сильнее становилось ощущение гибели — то ли той, минувшей, то ли надвигающейся — этого Шана сказать не могла. Шана никогда прежде не страдала клаустрофобией, но здесь ей начало казаться, что стены пещеры норовят сомкнуться. Или, наоборот, они пульсировали, медленно и тяжко вздымаясь и опускаясь, как будто это была глотка неимоверно огромного спящего чудовища. Ну а если стены здесь не из камня, то из чего же пол? Нет, так слишком легко дать волю воображению…

— Ты чувствуешь? — прошептал Кеман на ухо Шане. — Ну, это жужжание где-то на краю сознания? Как будто тут что-то дремлет, а мы соприкасаемся с краешком его снов. Или будто кто-то поет во сне отвратительную погребальную песнь.

Шана кивнула. Да, она это чувствовала. Чувствовала с того самого момента, как они спустились в пещеру. Правда, это ощущение не усиливалось, и если бы не слова Кемана, она списала бы это все на расшалившиеся нервы. Но все-таки он и вправду присутствовал — звук, столь низкий,

что его невозможно было услышать, а можно было лишь ощутить. Интересно, а что еще слышит Кеман? Он ведь способен при желании обострять все свои чувства.

— Но при этом здесь нет ничего живого, — добавил Кеман и вздрогнул. — Даже слизняка какого-нибудь.

Ничего живого. Небывалое дело! В пещерах всегда можно было встретить небольшую компанию местных обитателей: насекомые, нетопыри, обычные мыши и всякие грибки, которыми питались мельчайшие организмы, прежде чем стать пищей для более крупных. И куда же они все подевались?

А главное — что их выгнало?

Шана шла в конце цепочки и не видела лица Киртиана, но Линдер был белым, словно те кости, что валялись ближе к выходу. Да и сама она, наверное, не лучше. Как будто что-то с каждым шагом вытягивало из них жизнь.

Внезапно Шане показалось, что они никогда не выйдут отсюда. Они так и будут брести за Киртианом, а потом попадают и поумирают. Именно это и произошло с отцом Киртиана — не несчастный случай, нет. Просто подземелье, заманивая его обещаниями и угрозами, по капле вытянуло из него жизнь, пока он забирался все глубже и глубже. А потом он просто упал и уже не смог подняться.

А потом Киртиан резко остановился, словно вкопанный.

Магические светильники, повинуясь его приказу, метнулись вперед, где виднелось какое-то большое открытое пространство. Спутники не натолкнулись на Киртиана исключительно потому, что умудрились свернуть в последний момент, кто вправо, кто влево. И в результате все они затормозили на краю обрыва, а за ним открылась пещера, настолько огромная, что сюда вместилась бы самая большая из пещер, какие только видала Шана, и еще бы осталось предостаточно места. Сердце Шаны готово было выскочить из груди. Она едва не свалилась с этого обрыва!

Во всяком случае, такой была ее первая реакция. Но когда глаза Шаны привыкли к изменившемуся освещению и она подошла к краю, оказалось, что обрыв вовсе не настолько ужасен, как показалось ей сначала. Если бы даже она не заметила его и свалилась вниз, в самом худшем случае она сломала бы ноги. Обрыв только казался таким уж глубоким и отвесным. После первого, и вправду отвесного, участка начинался крутой склон, спускающийся к полу.

А вот то, что лежало рядами на полу, и порождало обман зрения.

Вещи. Нет. Конструкции. Разнообразные металлические детали, шестерни, колеса, детали, которые могли служить руками или ногами — либо ни тем, ни другим. Некоторые были размером с дом. Они стояли по трое в ряд, а за ними виднелось самое большое сооружение, огромная арка из какого-то тускло-зеленого материала. На вид она была более мертвой, чем кости на полу, но вызывала ощущение чего-то живого. И еще — ощущение нависшей угрозы.

Поверх всех этих механизмов лежала пыль — настоящий саван из пыли. Она скрывала блеск металла и скругляла углы. В некоторых местах этот слой пыли был толстым, словно одеяло. Таким толстым, что отдельные детали развалились и попадали на пол.

— Что это? — спросила Шана. Голос ее звенел от напряжения.

Киртиан лишь покачал головой.

— Не знаю. Думаю, никто из живых этого не знает. То есть я могу вам сказать, что это такое в принципе. Это устройства, которые некогда изготавливали наши Предки, чтобы они служили им, как теперь служат рабы. Их заставляла работать магия. Когда Врата закрылись, они перестали работать, и их бросили за ненадобностью. А вот почему именно они перестали работать, этого я сказать не могу.

— Они им служили? — озадаченно переспросил Линдер.

Голос Киртиана был сух, словно пыль, покрывавшая все вокруг.

— Конечно. Не думаешь же ты, что Предки работали сами? Они создали эти устройства, чтобы те пахали и копали за них, строили и разрушали…

— И воевали? — резко спросил Кеман.

Киртиан взглянул на него, сжав губы. Но голос его был спокоен.

— Воевали? — негромко произнес он. — О, да. Несомненно. Я бы даже сказал — в первую очередь. Предки воевали между собой, и по сравнению с их войнами вся наша возня с волшебниками — просто детская игра.

Шана перевела взгляд со спины Киртиана на длинные ряды непонятных механизмов и содрогнулась. Даже сейчас, из-под слоя пыли, местами виднелся блеск металла, полного жестокой деловитости. Для чего предназначены эти лезвия? Чтобы жать пшеницу — или чтобы пожинать жизни? Чтобы копать каналы — или могилы?

Шана предпочла не спрашивать. Ей не хотелось знать ответ.

Но тут Киртиан издал странный всхлипывающий звук и спрыгнул с обрыва. Он приземлился, спружинив на полусогнутых ногах, и ринулся к стене огромной пещеры.

В той стороне механизмы стояли более беспорядочно. Линдер выругался и кинулся следом. Остальные последовали за ним.

***

Всякий раз, как он сталкивался с очередным камнем, Аэлмаркин проклинал людей, спускающих его, и посылал через их ошейники очередной разряд боли. Ему хотелось врезать им посильнее, но он не решался; если ударить слишком сильно, они сделаются совсем уж неуклюжими. Он думал — как оказалось, зря думал, — что рабы просто спустят его вниз, без всяких хлопот для него. А в результате ему пришлось буквально-таки ползти по груде битого камня, точно такой же, какая красовалась снаружи. И спускаться по ней было ничуть не проще, чем подниматься на ту. А в придачу эти недоумки время от времени роняли камни ему на голову и опускали его какими-то дурацкими рывками.

Идиоты! Нет, теперь он точно оставит нескольких на тропе, в качестве приманки для здешних чудищ. Лучшего они не заслуживают. Аэлмаркин готов был решить, что они нарочно ударяют его о камни, если бы сам он не бил их при этом гораздо сильнее.

Когда же он в конце концов грохнулся на пол — довольно чувствительно, надо заметить, то послал рабам финальное напоминание о своей силе, да такое, что они взвыли. Четыре вопля боли эхом отразились от стен пещеры, и на миг Аэлмаркин почувствовал удовлетворение. Он отряхнулся от пыли и гневно пнул какой-то мусор, на который свалился, прежде чем зажечь магический светильник и осмотреться.

Он даже не потрудился взглянуть вверх, проверить, как там рабы. Естественно, они уже удрали к палаткам и костру и там и останутся. Будут себе бездельничать и пытаться отыскать в его припасах вино, которого там нету. Аэлмаркин знал, что его рабы лишнего шагу не ступят из лагеря: леса они боялись куда сильнее, чем его. Хоть они и лесничие, но это не их лес; они суеверно страшились не только вполне реальных чудищ, бродящих здесь, но и каких-то призраков, которых они, по их клятвенным заверениям, слышали по ночам. Так что они послушно будут ждать возвращения хозяина… Не догадываясь, что, если хозяин добьется того, чего желает, они станут ему не нужны. У него будет достаточно сил, чтобы разнести эту пещеру. Или создать портал и прямо отсюда перенестись домой. Или улететь, если у него вдруг возникнет такое желание. А что, это мысль.

Существовали ведь старинные легенды, повествующие, как Предки летали на птицах с клювами из металла, отточенными крыльями и острыми, словно бритва, когтями; они сражались в воздухе, и на тех, кто стоял внизу, лился дождь теплой крови. Возможно, подобные устройства ждут Аэлмаркина в этой пещере…

Что ж! Если он так и будет стоять здесь и пинать всякий хлам, он ничего не отыщет! И не узнает, зачем сюда полез Киртиан — в поисках реликвий, оставшихся от Предков, или в погоне за волшебниками.

Аэлмаркин повернулся. Понять, куда именно направился Киртиан, труда не составляло. Сквозь мусор тянулась такая отчетливая дорожка, что ее заметила бы даже женщина. И не было никаких сомнений — помимо обычного лесного мусора, занесенного ветром, тут имелось и кое-что другое. Так, значит, Киртиан все-таки отыскал Великие Врата, сквозь которые эльфы пришли в этот мир!

— Клянусь Предками! — произнес Аэлмаркин, и эхо разнесло его удивленный возглас по пещере, как будто целая толпа шепотом передразнивала Аэлмаркина.

А прямо на дороге у Аэлмаркина лежал череп — эльфийский череп, судя по высокому лбу и узкой челюсти.

Лежал и смотрел пустыми глазницами, словно проверяя, посмеет ли непрошеный гость шагнуть вперед.

Аэлмаркин лишь фыркнул. Подумаешь — кости! Какой в них толк? В конце концов, те Предки, что умерли здесь, на самом деле не стали ничьими Предками. Что, разве нет?

Их кровь пролилась на пол этой пещеры и не обрела своего продолжения в этом мире. Ну так почему бы ему, Аэлмаркину, не пройти по этим костям? Там, впереди, его ждет удача, и он не позволит, чтобы кости каких-то мертвых недоумков задерживали его.

— Ты, — презрительно сообщил он черепу, — пустое место. Тупик. Ты даже не можешь остановить меня.

Он наступил на череп и раздавил его. Это оказалось не труднее, чем раздавить яйцо. Аэлмаркин оставил хрупкие обломки позади и, не оглядываясь, зашагал в глубь пещеры.

Не остановил его и завал у входа в тоннель По правде говоря, он испытывал какое-то мрачное удовольствие, продираясь сквозь этот завал, пиная повозки и кости и глядя, как те разваливаются. Правда, паршивые останки рассыпались в пыль от первого же прикосновения, и это уменьшало удовольствие Ну, ничего. И так неплохо.

Вероятно, каким-нибудь дуракам все это показалось бы ужасным и устрашающим. Аэлмаркин же испытывал лишь презрение к слабакам, которые так боялись погони — ясно же, что они удирали от погони, — что поддались страху и превратили организованный отход в свалку. И из-за чего, спрашивается?

Вот они и получили по заслугам. Они так и не увидели света нового мира. Их кости остались гнить на полу этой пещеры.

Пробираясь по коридорам, Аэлмаркин подумал, что вот точно так же сгнили и все легенды о гармонии и сотрудничестве. Весь окружающий хаос свидетельствовал о паническом бегстве — и ни малейших следов причины, породившей эту панику. Разве что Предки принесли причину с собой…

А может, они, едва добравшись до безопасного места, сразу же принялись драться за власть?

Тогда понятно, отчего вокруг такой бардак…

На самом деле, это объяснение куда разумнее официальной версии истории Перехода.

Предположим — только предположим, — что не все Предки отдали для создания Великих Врат все свои силы без остатка. Лично он именно так бы и поступил — что-то да придержал бы. Предположим затем, что эта группа накинулась на остальных, пока те были истощены, обескровлены и уязвимы.

Аэлмаркин свирепо улыбнулся. Ну конечно же, именно так все и было! Эта версия объясняет все — в том числе и то, почему никто так и не вернулся сюда, и в конце концов сведения о местонахождении Врат были утеряны. Естественно, сообразительные ублюдки, одержавшие верх, не хотели, чтобы кто-нибудь ненароком отыскал здесь выжившего или узнал правду об этих событиях. А кроме того, победители были заняты: они строили укрепления, изучали, что за опасности таит в себе новый мир, и изыскивали защиту против них.

Затем, конечно же, Предки обнаружили людей и поняли, что механизмы не нужны, раз теперь есть рабы. Рабов не надо чинить. Рабов не надо мастерить — они самовоспроизводятся. А чтобы держать их под контролем, нужен лишь самый минимум магии.

Вполне разумная экономия ресурсов. Совершенно недвусмысленно свидетельствующая об уме тех эльфийских лордов, которые выжили и стали его Предками. Да, сообразительные были ребята. Они гордились бы им, если бы видели, как он прошел по их следам, чтобы заново открыть тайны их силы и взять то, что ему принадлежит по праву.

Конечно же, это лишь начало. Как только он приберет к рукам поместье Киртиана, нужно будет сразу же обдумать следующие шаги. В конце концов, перед ним откроется множество возможностей — ну, в зависимости от того, что именно он здесь обнаружит. Лишь в одном Аэлмаркин был уверен твердо: именно он, а не Киртиан, приберет здешние тайны к рукам.

И вообще, если это будет хоть в какой-то степени зависеть от него, Аэлмаркина, Киртиан отсюда не выйдет.

Во всяком случае, не выйдет живым.

Глава 33

Линдер помчался за Киртианом, громко топая по каменному полу и поднимая тучи пыли. Но Шана и Кеман замешкались, переглянулись и осторожно обменялись мыслями.

— "У меня такое ощущение, будто тут что-то неладно, и очень сильно неладно", — начала Шана. Она не боялась выставить себя в дурацком свете перед приемным братом.

В конце концов, Кеман и так уже много раз видел, как она вытворяла всякие глупости.

Но Кеман лишь кивнул, подтверждая ее дурные предчувствия, — и, естественно, тем самым усугубил их.

— "И у меня тоже. И дело не только в этом жужжании.

Тут что-то есть. Кажется, оно спит — и мне совершенно не хочется его будить. — Он умолк и взглянул куда-то вбок. — Огонь и Дождь! Ты только взгляни на магические светильники!"

Шана прикусила губу, перевела взгляд и увидела, что зажженные Киртианом магические светильники медленно пульсируют, и свет их то усиливается, то ослабевает. Заметил ли это сам Киртиан? Заметит ли?

— "Кажется, что-то понемногу вытягивает из них силу, — сказал Кеман. — Киртиан машинально подбавляет ее, и все начинается сначала. И что-то мне подсказывает, что тут лучше не пользоваться никакой сильной магией.

Она может.., может что-то разбудить".

Может что-то разбудить… Так, значит, Кеман тоже это ощущает. Ощущение присутствия усилилось, хотя гудение где-то в затылке осталось на прежнем уровне.

— "Тогда нам, наверное, стоит пойти за Киртианом", — неохотно произнесла Шана.

И они зашагали по пыльному полу пещеры, мимо странных, изломанных конструкций из металла, стекла и еще каких-то незнакомых материалов. Конструкции эти выглядели угрожающе. Они нависали у Шаны над головой, дыша какой-то неизъяснимой угрозой. Хотя дышать им вроде как и нечем…

Шана почувствовала, что по телу у нее побежали мурашки, и лишь несколько мгновений спустя заметила, что конструкции вовсе не стоят так уж упорядочение, как ей показалось на первый взгляд.

И что не так уж хорошо они сохранились. Вон там, в глубине, две перемешались между собой, как будто врезались друг в дружку. А вот ту сплющил увесистый кусок скалы — наверное, отвалившийся от свода пещеры. А вон та валяется на боку.

А с этой что такое? Расплавлена она, что ли? Да, вот этот бок просто просел, а вон там отдельные детали напоминают по виду сливочное масло, которое подтаяло, а потом опять застыло.

Негромкие голоса, донесшиеся из-за этого механизма, подсказали Шане, где сейчас находится Киртиан. Но в голосах этих слышалось такое горе, что Шана с Кеманом невольно замедлили шаги и осторожно выглянули из-за угла.

Киртиан стоял лицом к каменной стене, напряженный, закаменевший, словно эта стена. В первый миг Шана заметила лишь, что этот камень тоже напоминает подтаявшее и заново застывшее масло, как и металл разрушенного механизма.

А потом она заметила силуэт в скале. Да, именно в скале — словно некий чудовищный барельеф, словно несчастное насекомое, увязшее в смоле и навеки законсервированное там, словно причудливый торт в тонкой прозрачной глазури. Но более всего это кошмарное зрелище напоминало глыбу льда, в которую во время бурана вмерз какой-то несчастный, и ледяная корка сохранила неживое тело.

Это был мужчина, эльфийский лорд, вмурованный в гладкую каменную поверхность, в растаявшую и вновь застывшую скалу. Нет, это не был барельеф — разве что тут потрудился какой-то безумный скульптор. Но никакой скульптор не передал бы то выражение беспредельного, невыносимого ужаса, что застыло на лице несчастного.

Шана не видела сейчас лица лорда Киртиана и могла лишь порадоваться этому. Сама его поза была настолько красноречива, что поведала Шане все — и даже больше, чем ей хотелось бы знать, по правде говоря.

Сказать, что он переполнен горем, было бы слишком мягко. Он мог в любой миг разразиться воплем отчаяния — и у него были на то все основания.

Ибо несчастный, заключенный в скале, не мог быть никем иным, кроме как отцом Киртиана. Если бы Киртиан нашел его кости и мог лишь гадать, как именно тот погиб, это уже было бы достаточно скверно. Но то, что предстало его глазам, было неизмеримо хуже — миг смерти, уловленный и запечатленный навеки.

Шана не настолько хорошо знала Киртиана, чтобы пытаться сейчас утешить его. Но ясно было, что он нуждается в утешении — и точно так же было ясно, что он не сможет принять его от тех, кто стоит сейчас рядом с ним. Шана не могла винить его за это. Если бы она много лет искала Алару и нашла ее в таком вот виде…

Все стояли в неловком молчании. Молчание это все тянулось и тянулось, пока не сделалось совершенно невыносимым. Шану начало трясти от напряжения; ей отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь — хоть кто-нибудь, только не она! — нарушил это молчание.

Но нарушил его в конце концов сам Киртиан — совершенно неожиданными словами.

— Зажгите фонари, — приказал он. Голос его звучал сдавленно и хрипло, но слова вышли вполне разборчивыми.

— П-простите? — запинаясь, пробормотал Линдер. Он явно не понял, чего от него хотят.

— Зажгите фонари. Я собираюсь погасить магические светильники. Что-то питается ими, и я не намерен более кормить эту.., это…

Киртиан не закончил фразу — но этого и не требовалось. Особенно в нынешней обстановке. Линдер с остальными парнями тут же кинулся выполнять приказ — разыскивать свечи и масляные лампы. Как только затеплился первый фитиль, Киртиан тут же потушил все свои магические светильники.

Естественно, в результате всем пришлось сгрудиться вокруг лампы, дающей куда меньше света, чем магические светильники. Остальные тем временем зажгли от первого фитиля остальные. Шана тихо порадовалась, что у Киртиана хватило предусмотрительности прихватить с собою лампы — и что он во власти горя, столь чудовищного, что Шана даже не могла осознать всей его глубины, не поддался ни скорби, ни безумию.

Шана принялась помогать людям. Лампы принято было держать незаправленными, до тех пор, пока в них не возникала надобность, и теперь Шана принялась заливать в них масло, передавать парням, чтобы те подожгли фитиль, а потом накрывать огонек прозрачным колпаком, дабы защитить его от сквозняков. Когда Шана взглянула на Киртиана, он стоял все так же недвижно — только положил руку на грудь чудовищного изваяния.

Шана не видела его лица. И по-прежнему не чувствовала ни малейшего желания видеть его.

Но ей от всего сердца хотелось, чтобы Киртиан смог заплакать.

***

К удивлению Трианы, магический свет впереди мигнул и погас.

Она машинально притушила свой светильник, чтобы ее не заметили. Теперь из ее маленького металлического конуса исходило ровно столько света, чтобы она могла идти, ни на что не наталкиваясь, и потому Триане пришлось пробираться вперед, придерживаясь рукой за стену. С чего это вдруг Киртиан погасил свет?

Потом в возникшем впереди проеме забрезжил иной свет — тусклый, желтоватый, — и Триана поняла, что хотя Киртиан и погасил магические светильники, он не собирается сидеть во тьме. Свет был слабым и неярким, и Триана подумала: может, с Киртианом или с его людьми произошло какое-то несчастье, и он просто утратил контроль над магическими светильниками?

Ощущение невесть откуда исходящего ужаса, преследовавшее Триану с того самого момента, как она очутилась в пещере, нахлынуло с удвоенной силой. Ей пришлось остановиться, сделать несколько глубоких вдохов и глотнуть воды из фляжки, подвешенной к поясу, чтобы промочить пересохшее горло — лишь после этого ей удалось взять себя в руки. Что бы там ни таилось впереди, оно пока что не сожрало Киртиана. Иначе откуда свет?

Чувствуя, как кровь лихорадочно стучит в висках и как стынут руки, Триана вышла к следующему залу и погасила фонарик, чтобы не выдать себя. И тут она наконец-то услышала голоса. Один из них принадлежал Киртиану — только Триана никогда еще не слыхала, чтобы он говорил столь хрипло и резко. Кроме того, разговор был негромким, и из-за расстояния и эха Триана так и не смогла разобрать, о чем же идет речь. Что ж, как бы там ни было, но он разговаривает. А он вряд ли мог бы сейчас разговаривать, если бы подвергся нападению. На миг Триану посетила дикая мысль — что Киртиан беседует с каким-то здешним обитателем…

Но нет. Глупости какие. Здесь нет ни малейших признаков жизни. Даже летучих мышей — и тех нет. Так откуда же здесь взяться живому существу? А в пыли видны были лишь следы отряда Киртиана — так что никто в эту пещеру не входил и не выходил.

В мерцающем, неверном свете Триана видела лишь размытые очертания огромных конструкций, размером с садовый сарай, а то и больше, что выстроились перед ней недвижными, безмолвными рядами. Громадные силуэты, ныне застывшие, но не мертвые: они припали к земле и следили за пришельцами, дожидаясь удобного момента.

А на грани видимости возвышалась арка Великих Врат — ибо ничем иным эта парящая зеленовато-черная арка просто не могла быть. Справа, где находились фонари, по стене двигались тени людей, словно в некой странной пантомиме. В воздухе витал какой-то странный едкий запах, мешающийся с запахом металла и лампового масла.

Инстинкты Трианы исходили криком, требуя, чтобы она бросила все и спасалась бегством — и немедленно! Здесь все было совсем не так, как она ожидала. Здесь притаилось что-то чудовищно не правильное, и если она задержится, то познакомится с этим «чем-то». Все эти конструкции, глядящие без глаз, ждущие лишь какого-то сигнала, какого-то действия, что освободит их…

Но.., если она уйдет, то останется с пустыми руками.

А все здешние тайны достанутся одному лишь Киртиану.

Нет, это нестерпимо.

И Триана, совладав с инстинктами, заставила себя спуститься вниз. Она решила двинуться вдоль стены, добраться таким образом до того места, где торчит Киртиан со своими людьми, а потом обойти пещеру по периметру — конечно же, стараясь двигаться потише. Она пройдет мимо Великих Врат и, возможно, уже благодаря этому получит какие-нибудь полезные сведения. И так ей не придется идти сквозь ряды этих.., этих вещей.

Великие Врата… Именно сквозь них Предки прошли в этот мир. Возможно, в них до сих пор содержится достаточно магии, чтобы вернуть Триану домой. В конце концов, через некоторые старейшие порталы можно добраться куда угодно — при условии, конечно, что у тебя есть ключ.

А у нее имелся основной ключ от ее собственного портала, выполненный в виде кольца с печаткой. Триана носила его на правой руке. Вот бы и вправду все было именно так! Ведь тогда эта пещера не станет для нее ловушкой. Малейшая неприятность — и она ускользнет отсюда в мгновение ока!

От этой мысли Триане тут же полегчало на душе, и страх, от которого подгибались колени, улетучился. Триана нащупала стену пещеры и двинулась вперед. Нахлынувшее облегчение сделало ее немного легкомысленной. Ей больше не казалось, будто огромные машины, имущество Предков, следят за ней с неживой угрозой. Это были всего лишь вещи. Старые, мертвые вещи. Неважно, что там нашел Киртиан, — эти мощи не могут больше никому причинить никакого вреда, даже если когда-то и могли. Просто у нее расшалилось воображение, только и всего; так ребенок, запертый в детской, придумывает всякие страшилки.

Что бы ни убило тех беглецов в главной пещере, пришло оно не отсюда. Когда Врата закрылись, все механизмы поумирали. Это общеизвестно. Так написано во всех вариантах повествования о Переходе, какие только доводилось читать Триане. Именно поэтому для Предков было столь важно найти или создать источник рабского труда — потому что у них больше не было механизмов, которые выполняли бы за них грязную работу.

И Триана, заново приободрившись и посмеявшись над собственной глупостью, зашагала вперед. Она не видела больше, куда идет, и потому ей приходилось двигаться на ощупь. А еще она постоянно напрягала слух, стараясь разобрать, что же там говорит Киртиан, и присматривалась к огромным теням, движущимся по противоположной стене в неровном, пляшущем свете их ламп. Ну как есть театр теней.

***

Аэлмаркин сообразил, что маячащее впереди тусклое пятно света наверняка свидетельствует о присутствии людей Киртиана. Он ругнулся и погасил свой магический светильник Наконец-то он их нагнал — и едва на них не напоролся. Аэлмаркин выругал себя за глупость. Нельзя допускать таких дурацких промахов! Ладно, будем надеяться, что ни у кого из них не хватило соображения заметить свет позади.

Пятно света в соседней пещере было до странности тусклым — и почему-то желтоватым. Странно, странно.

С чего это вдруг Киртиану понадобилось создавать желтый свет, когда обычный белый и удобнее, и проще?

Хотя это же Киртиан! Это может быть свет костра; он нашел то, что искал, и велел разбивать лагерь. Это может быть свет ламп; возможно, Киртиан оказался более слабым магом, чем думал Аэлмаркин, и выдохся, так что у него нет больше сил на поддержание магического света. А может, он по каким-то лишь ему ведомым причинам предпочитает что-то сделать при обычном свете.

Только после того, как Аэлмаркин подобрался вплотную ко входу в следующую пещеру и лишь благодаря везению не свалился с обрыва, он понял, что свет и вправду исходит от ламп и что Киртиану просто захотелось воспользоваться ими вместо магических светильников. Аэлмаркин выругался еще раз (правда, на этот раз — мысленно), и тут едва не произошло одно небольшое, но непоправимое событие.

А ведь вполне могло произойти. Аэлмаркин попытался сделать шаг — и под ногой его не оказалось опоры. А он, к несчастью, не ожидал этого и успел перенести вес Аэлмаркин зашатался на краю обрыва, лихорадочно взмахнул руками — на миг у него остановилось сердце — и каким-то чудом все-таки уцепился за стену.

Он просто-таки изошел ругательствами, пока его сердце не начало биться поспокойнее. Лишь после этого Аэлмаркин разглядел, что же находится внизу. И вот тогда!.. тогда его сердце заколотилось снова, но уже совсем по другой причине!

Внизу стройными рядами, словно мирно спящие быки, выстроились машины, привезенные сюда Предками. Они стояли, ряд за рядом, и ждали, пока кто-нибудь прикоснется к ним, разбудит их и призовет на службу.

И это будет он, Аэлмаркин! Сомнений быть не может Аэлмаркин умирал от нетерпения — так ему хотелось поскорее спуститься к ним. Ведь если он заполучит в свое распоряжение эти мощные создания, ему уже не нужны будут ни рабы, ни гладиаторы, ни целые армии!

От предвкушения у Аэлмаркина пересохло во рту. Он присмотрелся, понял, что склон не столь крут, как показалось ему первоначально, и съехал вниз. Острые камни чувствительно врезались в тело, даже сквозь плотную кожу охотничьей туники, но Аэлмаркин почти не замечал этого — так ему не терпелось поскорее добраться до этих машин, явившихся из иного мира и иных времен.

Да, надо еще замаскироваться на тот случай, если кому-нибудь из рабов Киртиана вздумается глянуть, что тут творится. Это было бы форменным бедствием: зайти так далеко, и лишь затем, чтобы его застукал один из паскудных рабов Киртиана.

Когда между ним и лампами Киртиана очутилось несколько механизмов, Аэлмаркин почувствовал себя получше. Решив, что теперь он в безопасности, Аэлмаркин зажег слабенький магический светильничек — такой, чтобы его можно было спрятать в кулаке и осмотреть с его помощью металлические бока машин, глянуть, не удастся ли ему расшифровать какие-нибудь из древних надписей. Аэлмаркин надеялся обнаружить там инструкции; ведь вряд ли в древности для того, чтобы управлять такими штуками, сперва требовалось непременно пройти курс обучения. Ожидания его не сбылись, но Аэлмаркин все-таки надеялся найти какое-нибудь клеймо или название, что подсказало бы ему, для чего использовались эти механизмы.

Он прошел мимо нескольких огромных корпусов, стирая с боков толстенный слой пыли — та одеялом падала на землю, — и почувствовал разочарование. Сколько он ни искал, никаких инструкций ему не попадалось. Ни инструкций, ни названий. Ни на одной машине! Во всяком случае, с той стороны, с которой он шел. Перейти на другую Аэлмаркин не решался — ее освещали лампы Киртиана.

Хватит и того, что он — единственная движущаяся тень среди всех неподвижных! Судя по доносящемуся бормотанию, все люди Киртиана до сих пор находились при нем, но проверить это не представлялось возможным. А мало ли!..

Теперь Аэлмаркин готов был проклинать Предков: нет, ну какими идиотами надо быть, чтобы не оставить никаких инструкций для непосвященных? Хотя, возможно, эти инструкции содержались в одной из тех книг, что валялись теперь в главной пещере и рассыпались от малейшего прикосновения…

На миг Аэлмаркина охватило отчаяние. Но потом ему повезло, да так повезло, что сперва Аэлмаркин даже сам не поверил в свою удачу.

Он уже снова разочарованно спрятал свой огонек владони — опять ничего! — и вдруг заметил краем глаза ускользающий зеленый отблеск.

Аэлмаркин медленно, до боли медленно повернулся влево и сперва, к разочарованию своему, не увидел ничего, кроме еще одного механизма — тоже без единой надписи на боку. Правда, у этого механизма имелся неплохой набор лезвий и когтей, что наводило на мысль о его военном предназначении. Ну и? Ладно, он догадался, для чего эта штука предназначена. И какая ему с этого польза, если он все равно не знает, как заставить ее двигаться? А без инструкций он определенно ничего не сможет с ней сделать!

Но когда глаза Аэлмаркина привыкли к темноте, он обнаружил кое-что еще.

На боку у механизма что-то светилось, в точности тем же тусклым зеленым светом, каким светились активированные эльфийские камни.

Аэлмаркин украдкой подобрался к механизму, стараясь держаться в тени, и прикоснулся к его боку. Лишь по свечению да разнице между поверхностью камня и металла можно было понять, что эта штуковина и вправду тут. Она была вделана вровень с боком механизма, и в тусклом свете фонарика Аэлмаркин нипочем бы ее не заметил — если бы не свечение! Это и вправду был эльфийский камень или что-то, чрезвычайно на него похожее. А когда Аэлмаркин разжал кулак, чтобы повнимательнее приглядеться, его ручной фонарик потускнел, а зеленое свечение, напротив, усилилось.

Аэлмаркин едва не хлопнул себя по лбу. Ну конечно же! Для того, чтобы управиться с подобным механизмом, инструкции совершенно ни к чему! Чтобы заставить его работать и держать под контролем, достаточно эльфийского камня! Теперь понятно, почему все эти механизмы остановились, после того как Великие Врата захлопнулись!

Магия, приводившая их в действие, была частью эфира, истекающего из Эвелона. А у эльфийских лордов, построивших и поддерживавших Великие Врата, не осталось ничего, чтобы поддержать эти механизмы. Святая простота!

А меньшие лорды, сохранившие кое-какой запас сил, конечно же, просто не знали, как работают эти механизмы — либо были настолько заняты расправой с опасными соперниками, что даже не потрудились разобраться, как их можно задействовать!

Или, возможно, они так боялись погони, что просто побросали этих тварей.

Или… А, ладно, неважно. Главное — что машины бросили, они остались здесь, и он, Аэлмаркин, теперь понял, как их использовать!

Все проще простого. И какая разница, для чего это чудище предназначалось изначально? Оно большое, скорее всего, дьявольски сильное и наверняка дьявольски тяжелое.

Ему достаточно будет наступить на Киртиана, и тому конец.

Аэлмаркин едва удержался, чтобы не завопить от радости, и приложил руку с магическим фонариком к эльфийскому камню, вделанному в бок механизма. Тот жадно принялся пить силу. Фонарик угас.

А потом — Аэлмаркин это почувствовал — механизм пробудился и захотел еще. И его яростное внимание сосредоточилось на Аэлмаркине — это он тоже почувствовал.

И, внезапно забеспокоившись, попытался отдернуть руку.

Но было, конечно же, слишком поздно.

В конце концов Киртиан сдался и позволил Линдеру с Кеманом отвести его в сторонку и усадить на камень. Он чувствовал себя.., опустошенным. И изнуренным. Как будто он плакал целый год, не переставая. Но глаза его были сухими.

«По крайней мере, мама этого не видела. — Сейчас это было единственной мыслью Киртиана. — По крайней мере, этого она не видела. Она бы этого не вынесла. Она бы просто сошла с ума».

— Не надо пытаться выломать.., это, — с трудом произнес он в ответ на вопрос Линдера. — Я не хочу, чтобы леди Лидиэль видела его. Только не в таком виде, нет. Может, мы придумаем какой-нибудь способ похоронить его…

Киртиан содрогнулся, и его бросило в пот. «Что здесь произошло? Наверное, он каким-то образом разбудил одну из этих.., этих вещей. Может, накормил светом магического светильника и не понял, что происходит. Наверняка он был слишком сильно взволнован — так сильно, что не мог ясно мыслить».

Киртиан спрятал лицо в ладонях. Его била дрожь, и он ничего не мог с этим поделать. Ему хотелось выть, поносить судьбу, рыдать. Ну почему он не может заплакать?

Какая из этих туш убила отца? Внезапно Киртиану захотелось это узнать, да так, что теперь его трясло уже от ярости. По крайней мере, это он выяснит! Он найдет эту мерзость и разнесет ее в клочья голыми руками, а потом сотрет эти клочья в пыль, в ничто! Видят Предки, он это сделает!

Киртиан встал, все еще дрожа, и повернулся к машинам — как раз вовремя, чтобы увидеть, как одна из них медленно поднимается над товарками, поднимается все выше и выше, а в чудовищной когтистой лапе кто-то бьется и верещит.

Глава 34

Ледяная длань страха сжала сердце Киртиана. Но он недаром столько лет упражнялся в воинском искусстве.

Прежде чем тварь выпрямилась во весь рост, он успел прорычать приказ, и хоть голос его дрогнул, приказ прозвучал достаточно громко и властно, чтобы все повиновались, не раздумывая.

— Все в укрытие! — гаркнул Киртиан, ныряя под наклонный борт ближайшего механизма.

Даже Линдер с Хоби, не участвовавшие в кампании против молодых лордов, достаточно долго тренировались вместе с прочими людьми Киртиана, чтобы привыкнуть выполнять приказы без промедления. К тому моменту, как механизм распрямился, Киртиан, Линдер и Хоби уже скрылись из его поля зрения — во всяком случае, Киртиан очень на это надеялся — в черной непроглядной тени других механизмов.

«Надеюсь, эти штуковины не вздумают ожить!» — подумал Киртиан, изо всех сил вжимаясь в нишу, хотя от соприкосновения с холодным, словно бы замасленным металлом его начало знобить.

Когда все его люди попрятались и застыли, Киртиан рискнул взглянуть в сторону стены и туда, где полукругом стояли лампы. Кемана и Шаны нигде не было видно. Ну что ж, по крайней мере, они не торчали на виду у этой твари. Киртиан надеялся, что раз он их не видит, то и механизм не увидит тоже. Если, конечно, он «видит». Он ведь может использовать и другие чувства…

— Что дальше? — прошептал Линдер на ухо Киртиану.

Киртиану показалось, что в голосе парня звучит отчаяние — примерно такое же, какое испытывал сейчас он сам.

— Я думаю! — прошипел он в ответ. Киртиан не боялся, что тварь услышит их: ее жертва вопила так, что это должно было заглушить все прочие звуки. Крик был ужасен, но еще хуже было ощущение того, что этот голос ему знаком.

Жертва… Это эльфийский лорд — в тот ужасный миг Киртиан успел разглядеть достаточно, чтобы понять, что это не человек. Но кто же это? Кто и зачем мог последовать за ним сюда? Это не кто-нибудь из вассалов лорда Киндрета — никто из них не знал, куда именно направился Киртиан, — и уж конечно, не кто-нибудь из его собственных вассалов.

Жертва рыдала и кричала, но ужас делал ее слова неразборчивыми. Слушать это было невыносимо.

«Нет, никто из них не последовал бы за мной — просто потому, что не смог бы. Они совершенно не приспособлены для странствий в глуши, хвала Предкам».

Но еще страшнее воплей была стоящая за ними тишина. Механизм не издавал ни единого звука.

Единственный, кто мог бы последовать за Киртианом и кому хватило бы на это ловкости, — это Джель. Но это точно не Джель бьется сейчас в когтях чудища.

И все-таки голос был знаком Киртиану.

Так кто же это? Киртиан прислушался, стараясь разобрать вопли несчастного — может, хоть какая-то зацепка будет? От страха у него пересохло во рту и противно заныло под ложечкой. Что же, выходит, это кто-то из его врагов? Но кто из врагов увязался бы вслед за ним на опасное дело, охоту за волшебниками — все ведь считали, что именно ради этого Киртиан сюда отправился? Может, этот враг стремился выведать что-нибудь такое, что позволило бы скомпрометировать и опозорить Киртиана? Возможно, он хотел найти — или сфабриковать — какие-нибудь сведения, которые можно было бы использовать во вред Киртиану. А может, он вообще надеялся подстроить какой-нибудь «несчастный случай» — здесь, в глуши, где нет никаких свидетелей. А что, Аэлмаркин бы с удовольствием…

«Предки! — Киртиан был ошеломлен. Теперь до него дошло, почему в воплях, заполнивших пещеру, ему чудилось что-то знакомое. — Это же Аэлмаркин!»

Нет, в том, что Аэлмаркин ненавидел Киртиана достаточно сильно, чтобы попытаться скомпрометировать его или даже убить, ничего удивительного не было. Но чтобы он ради этого осмелился отправиться в глушь… Это было настолько не похоже на Аэлмаркина, что Киртиан даже не мог упрекать себя за то, что раньше не подумал о такой возможности. Его злейший враг…

Умудрившийся случайно напороться на эту штуку.

К счастью, Киртиану особо некогда было терзаться угрызениями совести и размышлять, не должен ли он все-таки попытаться спасти Аэлмаркина. Раздался жалобный вой, пол перечеркнула светящаяся полоса, и крики оборвались. Воцарилась тягостная тишина. Трое притаившихся под машиной — к счастью, она по-прежнему оставалась безжизненной — застыли, боясь перевести дух.

Киртиану отчаянно хотелось кинуться к выходу из пещеры, но он заставлял себя сидеть недвижно. Кто его знает, каким оружием оснащено это чудовище?

«Никакой магии, — решительно сказал себе Киртиан. — И уж в особенности — никаких молний-стрел». Если именно это чудовище вытягивало магию из их магических светильников и нажралось ею — то какие же силы ему придаст молния-стрела? Или, хуже того, вдруг эту силу впитают другие механизмы и тоже оживут? Киртиан был уверен, что это не она убила отца — хотя наверняка он пробудил кого-то из этих чудищ, скорее всего, за счет использования магических светильников. Эта машина была отъявленным убийцей; а им определенно незачем просыпаться в доли секунды!

Так что же можно использовать против этого чудовища, если магия под запретом?

«Луки и стрелы не годятся. Мечи тоже. А больше у нас Ничего и нет».

Послышалось жужжание, поскрипывание металла — и внезапно в скалу на том самом месте, где совсем недавно находился Киртиан со своими людьми, врезалось нечто, напоминающее огромное перевернутое блюдо на трех ножках. Врезалось и грохнулось вниз, подняв облако пыли. Секунду спустя за первым «блюдом» последовало второе и разбило одну из ламп.

Еще через мгновение рядом со вторым блюдом упало обмякшее тело Аэлмаркина. Сомнений быть не могло — теперь Киртиан отчетливо видел искаженные ужасом черты.

Да, это и вправду был Аэлмаркин. И в том, что кузен мертв, тоже не могло быть сомнений. С позвоночником, изогнутым под таким углом, не живут.

Киртиан застыл. Жужжание послышалось снова. На этот раз — почти прямо у них над головами. Ему были видны лишь две металлических ноги, но воображение дорисовало остальную картину: машина каким-то образом поворачивает верхнюю часть и пристально смотрит вниз, пытаясь отыскать их. Киртиан чувствовал себя, словно мышь, спрятавшаяся в поле под бревном и завидевшая лапы кота. Только он, в отличие от мыши, понятия не имел, какие загадочные чувства использует это чудище, чтобы выследить их.

И тут, словно для того, чтобы подстегнуть воображение Киртиана, над их укрытием пронеслись два луча и заметались по полу — на том месте, где раньше стояли непрошеные гости пещеры.

«Если бы я знал, какими возможностями и каким оружием располагает машина, мне было бы легче сообразить, что тут можно предпринять…»

Но тут зловещую тишину разорвал чей-то возглас.

Киртиан, Линдер и Хоби вздрогнули и невольно вцепились друг в дружку.

— Эй! — донесся откуда-то справа голос Шаны, до странности резкий.

Жужжание сменилось подвыванием. Что-то гневно клацнуло, и машина, шагнув пару раз — от этих шагов пол ощутимо содрогался, — исчезла из поля зрения Киртиана.

Но он по-прежнему продолжал слышать и ощущать эти шаги; судя по звукам, механизм был двуногим. И он определенно направлялся к Шане.

«Шана! Что ты делаешь?!»

В пещере больше не было тихо. Очевидно, эта машина особой ловкостью не отличалась; похоже, она то и дело обо что-то спотыкалась либо расшвыривала с дороги все, что попадалось под ноги и мешало ей добраться до Проклятия Эльфов. Линдер страдальчески морщился при каждом новом раскате грохота; Хоби застыл, словно перепуганный воробей.

Потом грохот прекратился, и снова послышалось подвывание, но теперь в нем звучала бессильная ярость. Киртиан — да и ребята тоже — снова затаил дыхание. Если чудовище услышит их…

— Эгей!

На сей раз это был голос Кемана, и доносился он из противоположной части пещеры. Машина снова двинулась на голос, круша по дороге своих безжизненных собратьев. Возможно, она и была двуногой, но это не делало ее неустойчивой; Киртиан еще ни разу не слышал, чтобы она оступилась.

«Что они затеяли?» Он так сойдет с ума от неизвестности! И хуже всего — что он не может себе позволить наблюдать за чудовищем!

— Может, попробуем выглянуть? — прошептал ему на ухо Линдер.

— Пока нельзя, — так же шепотом отозвался Киртиан.

В этот самый миг треск и грохот стихли, и вновь раздалось подвывание, еще более разъяренное, чем прежде. Машина не могла отыскать Кемана — в точности так же, как перед этим не смогла найти Шану.

«Если она питается магией — может, мне удастся усыпить ее, вытянув из нее магическую силу?»

Пожалуй, попытаться стоило. Правда, была одна сложность: чтобы вытягивать из чего-либо магическую силу, Киртиану необходимо было прикоснуться к этой вещи.

«Ну и как мне это сделать, не последовав вслед за Аэлмаркином?» Киртиана передернуло, и он невольно отвел взгляд от останков кузена.

— Эй!

Это снова была Шана, и голос ее донесся из другого угла пещеры. Похоже, они с Кеманом работали в паре, уводя машину подальше от того места, где сидел Киртиан со своими людьми. И чего они хотят этим добиться? Увести чудовище подальше от выхода из пещеры, чтобы они трое могли выскочить наружу?

Он не мог лишить своих людей такого шанса. Если они им не воспользуются, получится, что Шана с Кеманом рискуют зря — а это свинство, так отмахиваться от их помощи.

— Начинайте пробираться к выходу, — прошептал он, воспользовавшись очередным раскатом грохота и треска. — Когда машина останавливается — застывайте на месте. Вы должны выбраться из пещеры и привести сюда остальных вместе со всем снаряжением, которое сочтете полезным.

Я останусь и помогу Шане и Кеману отвлекать эту тварь.

— Но… — начал было Линдер.

— Это приказ! — яростно прошипел Киртиан и, дабы подкрепить свои доводы, поспешно перебежал из укрытия под бок другой машины — той, которая стояла еще дальше от выхода.

Он успел вовремя. Грохот утих, и возобновилось подвывание.

Да, укрытие ему досталось не самое лучшее. У машины, под которой спрятался Киртиан, были колеса, словно у какой-нибудь телеги, но расстояние между ее днищем и полом пещеры было куда меньше, чем у настоящей повозки. Киртиан едва сумел туда втиснуться, и его тут же охватило кошмарное ощущение — что вот сейчас эта машина проснется, опустится на него и раздавит всмятку. А кроме того, видно отсюда было еще меньше, чем из их первого укрытия, и Киртиану показалось, будто прошла целая вечность, прежде чем откуда-то послышался возглас Кемана:

— Эгей!

Механизм с грохотом ринулся в погоню, а Киртиан выполз из-под «повозки», послужившей ему временным убежищем, и прокрался вдоль бока другого чудища. Ему не терпелось взглянуть, как выглядит эта тварь и как действует.

Выглядела она как коробка на двух ногах; по бокам к этой коробке были прикреплены две руки с грубыми клешнями наподобие крабьих. Она не отличалась ни проворством, ни изяществом, но зато, несомненно, была весьма мощной. Грохот раздавался не потому, что машина продиралась через препятствия, а потому, что она хватала другие машины клешнями и отбрасывала в сторону, если только те не были чересчур велики.

«Предки! Хоть бы это не свалилось на голову Шане или Кеману!»

Из двух фар — «интересно, они магические?» — расположенных в передней части коробки, били лучи, и машина шарила этими лучами по полу, разыскивая врагов. Фары вращались, до жути напоминая глаза, и от этого сходства Киртиана передернуло. Туника прилипла ко взмокшей спине, а руки заболели — с такой силой он вцепился в край Укрытия.

Машина остановилась и зашарила вокруг своими лучами. Так где же Шана с Кеманом и почему эта тварь не может их засечь?

Киртиан задумался. Очевидно, Кеман с Шаной выскакивают, кричат и удирают, пока машина движется в их сторону. Похоже, зрение у этой твари неважное — иначе она непременно заметила бы убегающих. Это надо запомнить и иметь в виду.

— Эге-гей! — долетел долгожданный крик.

Киртиан понял, что Кеман с Шаной действуют даже хитрее, чем показалось ему сперва. Они не выскакивали там, где машина могла их увидеть. Напротив, в воздухе промелькнул какой-то обломок и с лязгом рухнул на другую машину, находившуюся где-то в стороне от кричавшего. Лучи фонарей тут же метнулись по пещере и уткнулись туда. И машина зашагала именно туда, куда рухнул обломок. Неудивительно, что она не могла обнаружить тех, за кем так яростно охотилась!

Киртиан выскочил из укрытия, чтобы тоже подобрать какой-нибудь обломок; правда, ему приходилось двигаться с удвоенной осторожностью, чтобы и не привлечь внимания твари, увлеченной погоней, и не подходить слишком близко к лампам — вдруг он попадет на освещенное место или отбросит тень. Может, эта тварь и вправду плохо видит — а может, и неплохо. Проверять ему как-то не хотелось.

При этом Киртиан еще и присматривал краем глаза за выходом из пещеры. «Нельзя заманивать эту тварь обратно, пока Линдер и Хоби не выберутся наружу…»

— Эй!

В воздух взвился новый обломок — на этот раз куда более крупный. Очевидно, Кеман был намного сильнее Шаны.

«Естественно — он же дракон!» Киртиану вспомнился тот облик, который принял Кеман, чтобы спустить в пещеру Шану и все снаряжение. Кеман был тогда ненамного крупнее человека — но то, что он проделывал, ни одному человеку было бы не под силу.

На этот раз машина засекла обломок, пока он еще был в воздухе, и двинулась в ту сторону.

Киртиан снова обернулся и заметил, как две тени перевалили через край и нырнули в темный проем, туда, где начиналась безопасная дорога.

От облегчения у него пересохло во рту. По крайней мере, ребята спаслись.

Это были хорошие новости. Но имелись и плохие: машина с каждой минутой двигалась все проворнее и увереннее. Она и не думала выдыхаться. Напротив — похоже, у нее постепенно разрабатывались сочленения, закостеневшие от долгой неподвижности. Правильно он сделал, что решил тоже вступить в игру. Похоже, для нее нужно не менее трех участников.

Машина добралась до того места, куда упал обломок — но на этот раз она застыла, словно в размышлении. А затем лучи фонарей медленно двинулись вдоль той предполагаемой траектории обломка…

«О, Предки! Эта тварь умеет думать! Она сообразила, что на самом деле ей нужен не обломок, а тот, кто его кинул».

Киртиан рухнул на пол, поспешно огляделся и выбрал укрытие. Такое, чтобы оно находилось достаточно далеко отсюда — и вместе с тем достаточно близко, чтобы успеть до него добежать. Во всяком случае, Киртиан надеялся, что успеет.

— Хэй! — крикнул он изо всех сил и бросил обломок.

И со всех ног ринулся в укрытие. Он нырнул под машину, закатился поглубже и застыл, вцепившись зубами в рукав туники, чтобы заглушить собственное тяжелое дыхание. А тяжелые, грохочущие шаги все приближались и приближались…

***

— Хэй! — услышала Шана и мгновенно поняла, что это не Кеман. Так, значит, Киртиан решил вступить в игру.

Шана на миг сосредоточилась, отыскивая мысленным чутьем Хоби и Линдера, и, к облегчению своему, почувствовала, что они уже у самого выхода. И это ощущение присутствия слабело. Нет, Киртиан отнюдь не дурак. Хотя иногда бывает храбр до дурости.

И все-таки его помощь обрадовала Шану. И еще сильнее обрадовало то, что он отослал прочь двух самых слабых членов группы.

— "Кеман, он отправил их за помощью!"

— "Или, по крайней мере, отослал их, — отозвался Кеман, пока машина с грохотом шагала по полу. — Я сомневаюсь, что его люди сильно нам помогут, даже если заявятся сюда все вместе и успеют сюда добраться, прежде чем эта пакость изловит кого-нибудь из нас".

Ну, в этом Шана тоже сомневалась. Впрочем, сейчас ей некогда было об этом размышлять. Сейчас нужно было придумать, как ей, Кеману и Киртиану ускользнуть от лап чудовища. Все чувства Шаны обострились от страха, а разум заработал с небывалой быстротой. Когда все это закончится, она рухнет и будет отлеживаться — если, конечно, доживет до этого момента. А сейчас Шана с головой ушла в размышления.

— "Кстати, а что это за штука?"

Может, если удастся понять, для чего она была предназначена, легче будет придумать, как от нее отделаться?

Предки держали всю эту механическую пакость вместо рабов — чтобы машины выполняли за них грязную работу.

Потому-то они, обнаружив, что в этом мире полно людей, решили, что не нуждаются больше в этих машинах — к тому же они перестали работать, так что возвращаться за ними незачем…

Но тут чудище снова остановилось, и настала очередь Шаны отвлекать его. Шана уже держала наготове подходящий обломок: чудный легонький кусок металла. Наверняка он при падении загрохочет как следует.

— Эй! — взвизгнула Шана, швырнула обломок, а сама метнулась в противоположную сторону и нырнула под платформу с чем-то, смутно напоминающим хижину с крыльцом.

«Предки создавали их как рабов…» Так чего же они могли хотеть от этой штуковины? Две ноги, фонари, огромные клешни…

Шана съежилась и забилась поглубже: два луча прошли совсем рядом с ее укрытием. Машина начала двигаться быстрее. Плохо…

На этот раз машина пришла не на то место, куда упал обломок, а почти туда, где стояла Шана, когда кинула его и крикнула. А вот это еще хуже…

— Ха! — выкрикнул Кеман. Машина развернулась и, пошатнувшись, направилась туда.

Так какую же пользу могло приносить это чудовище?

Шана высунулась из укрытия и быстренько огляделась вокруг. Как раз в этот момент машина наклонилась, подхватила какой-то механизм размером с лошадь и отбросила его в сторону — в точности как крестьянин, выбрасывающий из-под лезвия плуга камень.

Шане представилось, как эта машина берет что-нибудь.., ну, скажем, с повозки и бросает в амбар, — и глаза ее невольно округлились.

«Конечно.., для этого она и предназначена».

— "Кеман, это чудище должно переносить вещи".

— "И оно просто великолепно справляется с этой работой! — ядовито откликнулся Кеман. — Последнюю штуковину оно выронило, да так удачно, что та едва не грохнулась мне на голову!"

— "Нет-нет, ты меня не понял! Я не говорю, что оно собирается их переносить — я говорю, что оно для этого предназначалось! Именно для этого Предки его сделали!"

Машина остановилась и принялась выискивать Кемана; лучи фонарей зашарили по рядам механизмов. Порядка в этих рядах оставалось все меньше.

— "А с чего ты так решила?" — поинтересовался Кеман.

— Хэй! — крикнул Киртиан, и чудище снова двинулось прочь. Шана заметила, что Киртиан на этот раз вообще не стал ничего бросать. Должно быть, понял, что машина больше не ловится на этот фокус.

— "Крепкая спина, сильные ноги, сильные руки. И, кажется, оно способно учиться", — подумав, высказала предположение Шана.

— "О, да! Еще как способно! Тварь уже сообразила, что гоняться за обломками, которые мы швыряем, бессмысленно. Так что можешь больше ничего не кидать. Просто кричи и беги, — отозвался Кеман. — Ну, а что ты еще надумала?"

— "Киртиан уже понял, что наши хитрости ее больше не обманывают. Хм. Должно быть, у нее неплохое равновесие. Так, чтобы она не опрокинулась, даже если поднимет какую-нибудь тяжелую вещь…" — продолжала размышлять Шана.

— "Да, и моя идея насчет того, чтобы заставить ее поскользнуться, тоже провалилась".

Чудовище определенно с каждой минутой двигалось все проворнее. Оно теперь в основном не продиралось сквозь ряды, а хватало подворачивающиеся механизмы и отбрасывало в сторону. Но если это и вправду погрузчик, с чего вдруг он накинулся на людей? Может, с ним что-то сделали враги Предков? Или машина просто.., ну, свихнулась за века бездействия?

— "Вещи портить нельзя, так что клешни наверняка должны быть тупые…"

Шана мучительно пыталась придумать что-нибудь полезное.

— "Угу. Она не разрезала того эльфийского лорда пополам, а просто раздавила его, — последовал язвительный ответ. — Кто бы он ни был и что бы тут ни делал".

— "Скорее всего, следил за Киртианом. Возможно, великие лорды доверяют ему не настолько, насколько ему кажется".

Шана встряхнулась, заставляя себя на время прогнать все мысли, чтобы они ее не отвлекали. Ее очередь приманивать машину. Шана выбралась из укрытия, подобрала плоский кусок «стекла» и присмотрела себе следующее укрытие. Может, если бросить обломок как-нибудь по-хитрому, это все-таки отвлечет чудище…

— Эй! — крикнула Шана, запустила обломок, как дети запускают «летающие тарелки», и стрелой метнулась в укрытие.

Она успела вовремя. И очень встревожилась, заметив, что машина направляется к середине дуги, а не к тому месту, куда упало «стекло». Это уже слишком близко!

— "Кеман! Как ты думаешь, она может дотянуться себе за спину?"

Шана просто-таки почувствовала, как Кеман озадаченно вскинул голову, и увидела то, что увидел он, на миг высунув голову из укрытия.

— "По-моему, не может! — возбужденно откликнулся он. — И видеть, что у него позади, тоже, кажется, не может!"

Ага! Вот его слабое место! Нет, целых два!

— "Если ты примешь драконий облик…"

Шана не посмела закончить фразу. И кроме того, Кеману требуется некоторое время на превращение… Но в драконьем облике Кеман будет почти таким же большим, как и эта машина. Сможет ли он с нею справиться?

— "Я могу прыгнуть ей на спину и отвлечь ее, — решительно заявил Кеман. — А ты тем временем забирай Киртиана и беги с ним в туннель. Когда вы уйдете, я последую за вами. Просто-таки по пятам".

— "Но…" — попыталась было возразить Шана. Она же совсем не это имела в виду!

— "В общем, тебе лучше не тормозить. Я все равно именно это хотел сделать — и сделаю".

И Кеман закрыл от нее свой разум.

Проклятье! Шану захлестнул гнев, но она тут же взяла себя в руки. Сейчас некогда злиться! Нужно действовать!

Она по ощущениям определила, где находится Киртиан, и подождала немного.

— Хэй! — хрипло выкрикнул эльфийский лорд и кинулся в сторону.

Шана дождалась, пока чудище повернется, и помчалась следом, держась так, чтобы машина не могла ее заметить.

Чудовище остановилось почти посредине между ними, и Шана застыла, затаив дыхание. Свет фар скользнул по ее укрытию. Один раз. Второй…

Что это — случайность? Или машина со временем делается чувствительнее — так же, как сделалась подвижнее?

Инстинкты Шаны властно требовали, чтобы она побежала, разум же велел стоять недвижно.

— Ха! — крикнул Кеман, и машина развернулась в его сторону.

Прежде чем Киртиан успел хотя бы шелохнуться, Шана добежала до него и нырнула под колесную повозку, служившую ему укрытием.

И столкнулась с эльфийским лордом нос к носу. Когда он увидел Шану, на его бледном лице отразилось полнейшее изумление.

— Нам нужно добраться до этой штуки, как только Кеман вцепится ей в загривок, — без всяких вступлений прошептала Шана. — Он примет драконий облик и нападет на нее со спины.

— И что мы будем делать? — ошеломленно спросил Киртиан.

— А я откуда знаю? — огрызнулась Шана. — Кеман решил наброситься на нее, чтобы мы могли убежать, как твои люди. Он сказал, что отправится за нами следом…

— Ну, мне думается, я смогу вытянуть силы из машины, если Кеман ее удержит… — начал было Киртиан — и тут грохочущие шаги смолкли.

И прежде чем Киртиан успел хоть что-то предпринять, Шана выкатилась из-под «повозки» и вскочила на ноги.

— Эй! — закричала она и замахала руками. — Эй! Дурень! Я здесь!

Глава 35

Киртиан выбрался из-под неподвижной машины, в спешке рассадив локти о каменный пол, — и увидел, как чудище поворачивается в их сторону.

Прямо скажем, это зрелище не было обнадеживающим. И быстро сделалось еще хуже.

Шана просто стояла на месте и размахивала руками, а два ярких пятна на плоской передней панели чудища — сейчас они особенно походили на глаза, сверкающие яростью, — повернулись, и лучи скрестились на Шане.

У Киртиана пересохло во рту, и его зазнобило от страха.

Машина гневно взвыла и, пошатываясь, двинулась вперед.

Но стоило ей сделать один лишь шаг, как во тьме за спиной у машины что-то шевельнулось — сквозь слепящий свет Киртиану виден был лишь размытый силуэт. Силуэт на миг заколыхался — и ринулся вперед.

Кеман!

Чудище из плоти против металлического чудища. Дракон приземлился точнехонько на спину машине; когти со скрежетом проехались по бокам. Ноги чудовища согнулись под тяжестью дракона. Киртиан застыл, ошеломленно и зачарованно глядя на представшее его глазам зрелище…

А потом ему стало некогда смотреть, потому что Шана схватила его за руку, рывком развернула и крикнула: «Бежим!» И сама устремилась вперед, подавая пример. Киртиана не потребовалось приглашать дважды. Возможно, чудище оказалось в затруднительном положении — но оно отнюдь еще не было побеждено. Раздававшиеся сзади хлесткие звуки ударов и скрежет — Кеман старался удержать машину — были достаточными тому доказательствами.

Страх придал Киртиану новые силы. Они мчались через пещеру — Шана немного обгоняла, и вовсе не оттого, что Киртиан из вежливости уступал даме. Должно быть, девушка с детства привыкла носиться по пересеченной местности, и там, где Киртиан спотыкался, она пролетала над препятствиями, словно испуганная лань.

«У нее, наверное, вторая пара глаз — на ногах…»

Грохот и удары, от которых содрогался пол, свидетельствовали, что Кеман все еще держится. «Будь благословен, дракон. И убирайся оттуда сразу же, как только мы добежим до туннеля».

Шана добежала до обрыва первой. Она взлетела наверх, словно умелый акробат, и протянула руку Киртиану. Рука оказалась крепкой и поразительно сильной.

Кеман…

Киртиан на миг обернулся и увидел, что дракон по-прежнему цепко держится за спину чудища, и машине, невзирая на все старания, никак не удается его стряхнуть.

Киртиан покрепче ухватился за руку Шаны и выбрался наверх. И тут же снова обернулся. Авось Кеман что-нибудь придумает и перехитрит машину!

И сердце Киртиана едва не выскочило из груди. Чудовище отчаянно размахивало руками, но ему никак не удавалось достать дракона — а клешни явно были его лучшим оружием после ног и веса. Киртиан невольно заулыбался, увидев, что делает дракон. Очень разумно! Кеман не предпринимал никаких наступательных действий. Он просто Держался на спине, пока машина в смятении металась, пытаясь сбросить врага, и сама себя калечила. Кеман же просто поджал хвост, чтобы уберечь его, крепко прижал крылья к спине и так вцепился в бока машине, что той, чтобы скинуть его, пришлось бы выдрать из себя целые секции.

Фары машины отчаянно вращались, как будто пытались осветить повисшего на спине дракона, и им это никак не удавалось. Машина билась о стены, брыкалась, словно норовистая лошадь, — и все безрезультатно. Упасть на спину она пока что не сообразила — а может, просто не умела этого делать. Кеман выигрывал — благодаря тому лишь, что вцепился в чудище, словно клещ.

На самом деле, машина уже успела пострадать, и не только от столкновений со стенами, но и от столкновений с другими механизмами. Она начала прихрамывать на правую ногу, а бока ее покрылись глубокими царапинами.

Машина снова кинулась на стену, врезавшись по дороге в очередной механизм. Киртиан невольно сморщился. И как только Кеману удается удержаться?

Если не считать ударов металла о камень или о металл и почти не прекращающегося яростного жужжания и гудения, битва проходила в полной тишине — и от этого становилось еще более жутко. Ведь противники — хотя бы один из них — должны бы были издавать ужасающие боевые кличи.

Киртиан почувствовал, что стоящая рядом Шана напряглась. А потом Кеман внезапно начал действовать.

Он дождался, пока чудовище потеряет равновесие, и, воспользовавшись моментом, с силой хлестнул передними лапами по фарам и вцепился в них. Издав скрежещущий вопль — как будто вскрикнул сам металл, — Кеман вырвал из гнезда сперва одну фару, потом вторую. Металл и провода полопались, и Кеман отшвырнул фары прочь — так жестокий мальчишка отбрасывает оборванные лапки жука.

Если чудовище и должно было когда-то вскрикнуть, так это сейчас…

Очутившись на полу, фары погасли, и теперь единственным источником света в пещере были лампы, зажженные людьми Киртиана. По полу и стенам заметались две огромные переплетенные тени, тени машины и дракона; чудище попыталось нанести очередной удар, а Кеман покрепче вцепился ему в спину.

«И что теперь?..»

— Бежим! — снова крикнула Шана, и Киртиан, уже поворачиваясь, увидел, что Кеман наконец-то отшвырнул чудище и теперь полубежит, полулетит к выходу из зала, прямиком туда, где стояли они с Шаной.

«Вот оно!»

Киртиан не стал присматриваться и разбираться, погналась ли машина за драконом или Кеман, выдрав фары, все-таки ослепил ее. Он вложил все свои силы, сколько их там осталось, в отчаянный рывок к выходу из пещеры и помчался, не обращая внимания на боль в боку. Несколько мгновений спустя они очутились во тьме, и лишь смутный, едва различимый просвет в дальнем конце цепочки залов указывал, где расположена их цель.

Сзади что-то заскрежетало, и у Киртиана волосы встали дыбом. Он обнаружил, что, оказывается, способен бежать еще быстрее…

Оно в туннеле!

Оно уже приближается к ним!

Оно уже прямо над ним!!!

Что-то ухватило Киртиана за пояс, развернуло и повлекло вперед. Неведомый враг наддал ходу, и в ушах у Киртиана засвистел ветер. Киртиан замолотил руками и ногами, стараясь побольнее пнуть противника…

— Ты че?! — послышался почти у самого уха Киртиана приглушенный, но очень возмущенный голос. — Это я!

Кеман?

Зубы отдернулись прежде, чем Киртиан уразумел, что местами они таки вонзились ему в тело, и Кеман, поудобнее перехватив Киртиана пастью, помчался вперед.

Дракон, естественно, способен был двигаться куда быстрее, чем мелкие двуногие; Киртиан оказался повернут лицом в темноту и теперь мало что видел. Но в конце концов он исхитрился, повернул голову и увидел, что тускло освещенное круглое пятно — то место, где последняя из Цепочки маленьких пещер соединялась с большой — сделалось заметнее. И увеличивалось оно куда быстрее, чем прежде, пока Киртиан бежал сам.

Шаны Киртиан не видел, но, естественно, Кеман нипочем бы ее не бросил, — так что она явно где-то здесь.

Наверное, она умудрилась на бегу вскочить дракону на спину и теперь едет на нем верхом.

А позади…

Позади раздался скрежет металла — Киртиан на миг едва не оглох; и град небольших камней, пронесшийся у них над головами, засвидетельствовал, что чудище не ослепло окончательно и что оно по-прежнему гонится за ними Сзади непрерывно раздавался грохот, скрип и стоны протестующего металла — машина протискивалась в узкие проходы.

Кеман помчался еще быстрее; его горячее дыхание, отдающее запахом металла, овевало Киртиана. Киртиан поджал руки и ноги и прижал голову к груди, чтобы как можно меньше торчать из пасти дракона.

— Спасибо, — неразборчиво выдохнул Кеман.

Шум позади не прекращался. Либо машина все еще пытается прорваться вслед за ними сквозь узкие туннели, либо таки преуспела в этом и теперь гонится за ними по пятам.

Мощный удар… Облако пыли… Кеман прорвался сквозь завал из повозок, костей и всяческого барахла и вылетел в главный зал…

И внезапно, без всякого предупреждения, резко вскинул голову и мотнул ею куда-то вбок. Киртиан взмыл в воздух — и, не удержавшись, заорал. Удара о землю не последовало.

Кто-то перехватил Киртиана — так легко, как ребенок ловит мяч, и припечатал к жесткой чешуйчатой поверхности, на которой невесть откуда взялось седло.

Ошеломленный, ничего не соображающий Киртиан вцепился в кожаный ремень. Глазам его предстало невероятное зрелище: уходящая вперед драконья шея и голова — в тусклом свете все это казалось каким-то странным и скелетообразным. И тут дракон ринулся вперед.

«Предки! Еще дракон?»

Впереди мчался Кеман с припавшей к его шее Шаной; похоже, он перебросил кому-то лишнюю ношу, эльфийского лорда, не притормозив при этом ни на секунду. Кеман первым вскарабкался по каменной осыпи, ведущей к выходу, — напрочь позабыв об осторожности и снося все, что попадалось на пути, лишь бы выбраться побыстрее.

Второй дракон лез следом, спотыкаясь и оскальзываясь на ненадежной каменной поверхности. Киртиан прижался к самой шее дракона, спасаясь от сыплющихся сверху камней, а дракон укрыл его крыльями. Сердце Киртиана бешено колотилось, пальцы до боли сжимали кожаный ремень — а скрежет металла становился все ближе, ближе, ближе…

А потом они очутились наверху, и перед ними распахнулось благословенное отверстие, ведущее наружу…

Дракон прыгнул в проем, и Киртиан подавился криком.

Дракон раскинул крылья и поехал вниз по склону на брюхе — а потом резко затормозил.

Киртиан оказался не готов к этому. От выпустил ремень, перелетел через плечо дракона и грохнулся на землю.

Дракон проворно, словно горный козел, развернулся на задних лапах и помчался обратно, наверх — к выходу, у которого уже стояли остальные драконы. Целых три.

Киртиан поискал взглядом Шану — и обнаружил ее в объятиях какого-то волшебника. Девушка дрожала, словно осиновый лист, и что-то повторяла шепотом — кажется, какое-то имя. Волшебник — его лицо показалось Киртиану смутно знакомым — успокаивающе погладил ее по голове, но обратился при этом к Киртиану:

— Надеюсь, вы никогда уже не захотите туда вернуться.

Драконы запечатывают вход.

Шана приникла к плечу Лоррина и прижала к груди бурдюк с вином. Обычно она пила мало, но после сегодняшнего…

«Если уж кто и заслужил право напиться, так это я».

Шана еще никогда и никому в жизни так не радовалась, как внезапно объявившемуся Лоррину. На самом деле, она даже не осознала, что здесь присутствуют еще несколько драконов, кроме Кемана, пока те снова не выбрались из пещеры.

Кеман, Алара, Дора и Каламадеа соединенными усилиями запечатали вход; теперь в пещеру мог пробраться разве что кто-нибудь из драконов. Они обрушили добрую половину горы, а потом плавили камень до тех пор, пока сами не выдохлись; когда драконы выбрались наружу, их чешуя, обычно яркая, поблекла и потускнела. Но они успели — можно сказать, в последний момент. Едва лишь драконы обрушили свод тоннеля, как что-то врезалось в завал с другой стороны, да с таким грохотом, что слышно было даже сквозь толщу камня. Драконы начали сплавлять камни между собой, и в тот момент, когда чудовищный механизм врезался в расплавленный участок, уже даже полный идиот — или машина — должен бы был понять, что путь перекрыт. Но машина все равно начала чем-то лупить по камням, то ли клешнями, то ли всем телом. Вероятно, она намеревалась проложить себе путь сквозь завал; но эти попытки были обречены на неудачу.

В общем, драконы сотворили надежную каменную пробку. Теперь, чтобы выбраться из пещеры наружу, нужно было либо снести вершину горы, либо прокопать другой выход.

Так что теперь машина не сможет выбраться наверх. Во всяком случае, драконы на это надеялись.

Правда, из-под завала все еще доносились удары, но теперь они сделались слабее и раздавались реже. Возможно, теперь, лишившись подпитки — вроде бы она и вправду работает на магической энергии, — машина постепенно остановится.

«Ну, как бы там ни было, задерживаться здесь и проверять это мы не станем».

Шана глотнула еще вина из бурдюка и закрыла глаза.

«Лоррин. Ох, Лоррин… Спасибо тебе за то, что ты обо всем подумал, за то, что ты здесь». Кажется, она лишь теперь до конца осознала, до чего же она его любит.

Лоррин тем временем рассказывал лорду Киртиану про Каэллаха Гвайна и сложившуюся ситуацию. Тот, правда, тоже был чересчур потрепан и потрясен, чтобы нормально воспринимать что бы то ни было. Лорд Киртиан просто кивал — правда, в нужных местах, так что он, по крайней мере, слушал, — и сидел с таким видом, как будто ему каждый день жалуются на сложности взаимоотношений между волшебниками.

«Хотя после того, как пообщаешься с великими лордами, наши мелкие дрязги наверняка будут казаться детской игрой…»

Люди Киртиана обработали свои ссадины и ушибы, применив и наружные, и внутренние лечебные средства, а потом принесли еды и питья. Всем, включая драконов. Они куда-то сходили и приволокли три оленьи туши. Конечно, это была скромная трапеза — по драконьим меркам, — в особенности после столь утомительной работы; но все-таки, закусив, драконы приободрились. Костер создавал ощущение уюта; а кроме того, дождь наконец-то перестал.

— ..так что мы позаботились, чтобы он не смог вернуться прямо в Цитадель, и принялись ждать. Когда он так и не вернулся, я решил, что он либо тайком следит за вами, либо в конце концов угодил из-за своей заносчивости в такую переделку, из которой выбраться не смог, — сказал Лоррин.

— Ну туда ему и дорога, — еле слышно пробурчал Кеман.

Он, как и прочие драконы, слишком устал, чтобы изменять облик. Так что драконы устроились у входа в лагерь, образовав дополнительную и весьма солидную преграду между стоянкой и всем, что могло появиться из темноты.

Люди Киртиана до сих пор посматривали на драконов круглыми глазами, и видно было, что им малость не по себе от присутствия таких громадин; но они хорошо умели держать себя в руках. Кеман сидел бок о бок с Дорой; кажется, вид двух молодых драконов, льнущих друг к дружке, словно юные влюбленные, действовал на людей Киртиана успокаивающе.

«Наверное, так они начинают казаться более похожими на людей…»

— Кеман разговаривал со мной по ночам, — сказала Дора и зарделась — тонкая, лишенная чешуи кожа вокруг глаз и рта порозовела. Шана заметила, как двое парней Киртиана понимающе переглянулись и улыбнулись. Ну что ж, раз люди, никогда прежде не общавшиеся с драконами, способны разглядеть на морде одного из них румянец смущения, значит, дела обстоят не так уж плохо. — Мы можем мысленно беседовать на больших расстояниях, чем вы. И… и мы скучаем друг по другу, когда нам приходитсярасставаться.

Дора виновато взглянула на Шану и продолжила:

— Ты извини, что Кеман тебе об этом не говорил. Просто.., мы не хотели, чтобы ты огорчалась из-за того, что мы с ним можем поговорить, а ты с Лоррином — нет.

— Конечно-конечно, — с улыбкой произнес Киртиан. — Я прекрасно вас понимаю.

Он передал бурдюк с вином одному из своих людей и поудобнее оперся на Кемана — так непринужденно, будто всю жизнь отдыхал под боком у дракона.

Дора снова покраснела.

— Так что я примерно представляла, где вы находитесь.

Ну и, конечно же, Лоррин уже бывал на том месте, куда изначально перенеслись Шана с Кеманом, и мог добраться туда самостоятельно.

«И как только я не догадалась, что эти голубки будут щебетать ночами напролет, вместо того чтобы выспаться?» — подумала Шана. Не без зависти, надо признать. Она и сама чувствовала бы себя намного лучше, если бы способна была пообщаться с Лоррином без помощи Кемана. Да и вообще, хорошо, что они ворковали по ночам. А то ведь ее, Шаны, могло бы уже и не быть в живых.

— А потому, когда Дора сообщила мне, что вы нашли пещеру, а Каэллах Гвайн так и не вернулся, я решил, что нам стоит самим явиться сюда и постараться отловить его, пока он не нашел вас, — сказал Лоррин, пожав плечами.

Шана повернула голову и вопросительно взглянула на него.

— Так ты полагаешь, что Каэллах мог последовать за нами?

— Я в этом совершенно уверен, — отозвался Лоррин. — И я решил, что если я прихвачу с собой трех драконов, он уж точно не решится дергаться, когда мы его поймаем — то есть если поймаем.

— Я, конечно, знал, что они направились сюда, — подал голос Кеман. — Но они вроде как собирались заниматься только ловлей старого нытика. Я не думал, что они сунут нос в наше дело. Зачем, собственно? Когда бы мы вернулись, тогда ты и узнала бы, как они ловили эту заразу и что из этого вышло. А так я не видел никакого смысла тебя беспокоить.

— Ты доверила разборку с Каэллахом мне, — сказал Лоррин, храбро встретив взгляд Шаны. Девушка подбадривающе сжала его ладонь. — Без Каэллаха поднимать бучу стало некому. Ну, я и решил, что сейчас важнее всего выяснить, куда он делся, и помешать ему плести небылицы, замешанные на полуправде. А Цитадель как-нибудь проживет пару дней без меня.

Шана кивнула и улыбнулась. Ну как она могла не согласиться с ним, если он разбирался в этих делах куда лучше ее самой? Она оставила Цитадель на него. А значит, он имел полное право принимать решения самостоятельно, не советуясь с ней. Так с чего же она будет на него сердиться?

Глупость какая!

Но она скажет ему об этом как-нибудь потом, когда они останутся наедине. А пока что Шане довольно было ощущать, что ей не придется больше в одиночку нести ношу этого имени — Проклятие Эльфов…

— Мы переместились утром на то место, откуда вы начинали, а потом прилетели сюда. Но мы никак не ожидали, что вы разбудите чудовище! И должен тебе сказать, что последние минуты — когда эта машина накинулась на вас, а мы только подлетали, — были худшими в моей жизни, — подытожил Лоррин.

— Уверяю тебя, мы тоже отнюдь не наслаждались ими, — проворчал Кеман.

— Так вот почему ты набросился на эту пакость! — воскликнула Шана.

— Что, по-твоему, я мог ввязаться в эту заварушку, не представляя, что делаю? Ты меня, что, за дурака считаешь? — с чувством оскорбленного достоинства произнес Кеман. — Ну, спасибо! Я бы и один справился. Из пещеры мы выбрались практически самостоятельно. И я точно знаю, что смог бы и сам завалить вход и задержать машину — по крайней мере, настолько, чтобы мы успели отсюда убраться. Ну да, естественно, я обрадовался, когда нам пришли на помощь, и вместе легче было закупоривать пещеру.

Но мы и втроем прекрасно бы управились.

— Мог бы хотя бы сказать мне, что помощь близка! — заметила Шана — как ей казалось, совершенно резонно.

Но Кеман лишь фыркнул, и Шана на миг обозлилась на него.

— Некогда мне было с тобой разговоры разводить! — заявил он, глядя на нее почти так же раздраженно, как она на него. — И ничего такого особенного с нами не происходило!

Шана решила не ссориться с ним — но, надо признаться, она никак не ожидала подобного отношения со стороны Кемана. Кемана, ее маленького братика, который всегда был таким добрым…

«И который успел вырасти…»

Ладно, она это запомнит на будущее. «Мужчины! — сердито подумала Шана. — Пока Кеман был драконенышем, он был куда разумнее!» В конце концов она решила, что это он, должно быть, выпендривается перед Дорой.

Кеман больше не мальчишка, и, похоже, теперь он рвется самоутверждаться, как всякий взрослый мужчина.

Вот он и принялся вести себя в точности как и прочие молодые драконы, которых она знала. А также как молодые волшебники и люди В следующий раз он небось ввяжется в какую-нибудь потасовку или примется выписывать финты в небе, чтобы только восхитить Дору.

Лоррин, должно быть, догадался, о чем думает Шана — или она думала чересчур громко.

— "Не волнуйся, — сказал он, пожав ей руку. — С возрастом это пройдет. Честное слово. Я сам такой был".

— "Хвала Предкам — отозвалась Шана. К ней понемногу стала возвращаться способность смотреть на происходящее с юмором. — Если бы ты начал так выделываться, я бы отослала тебя к Железному Народу — там бы из тебя быстро дурь выколотили!"

— Ну, я могу сказать лишь одно: я очень рад, что вы подоспели вовремя, — с пылом произнес Киртиан и благодарно хлопнул Кемана по боку. — Что бы там ни было, в этой пещере — пускай оно останется там навеки!

Он содрогнулся и умолк. Но Шана подумала: интересно, а Киртиан не передумает со временем? В конце концов, его отец — то есть то, что осталось от его отца, — по-прежнему находился там.

Ну, это не ее проблема. Киртиан теперь знает, с чем может столкнуться, и если вдруг он когда-нибудь решит вернуться, ему хватит ума заручиться надежной поддержкой.

Ну а поскольку у него нет леди, на которую он рвался бы произвести впечатление, он авось будет действовать разумно, а не так, как некоторые молодые драконы.

Шана на миг прислушалась: что там творится вокруг лагеря? Шум, доносящийся из-под горы, определенно сделался тише.

— Да, а Каэллаха вы нашли? — поинтересовалась она, вспомнив, что изначально привело сюда их спасителей.

— Мы нашли, куда он перенесся — и как он только умудрился овладеть этим заклинанием?! — а потом нашли место, где на него накинулась невидимая тварь, — угрюмо отозвался Лоррин. — Мы не пошли за ней в ее логово. Там, на тропе, было столько крови, что можно не сомневаться: она закусила Каэллахом.

От удивления Шана разинула рот. Она даже не знала, что тут можно сказать. Лоррин подождал несколько секунд, потом продолжил:

— Я думаю, лучше пускай его считают сгинувшим невесть куда. Если прочие старые нытики будут подозревать, что он смылся в старую Цитадель или еще куда-нибудь, прихватив их пожитки, и теперь живет там в роскоши и таскает всякие ценные вещи у эльфийских лордов, они не станут делать из него мученика и молиться на него.

— Ну а если они узнают, что он погиб из-за собственной глупости?.. — предположила Шана. — Разве это не подорвет их доверия к нему?

— Тогда кто-нибудь может исхитриться и представить это дело так, как будто его смерть подстроена тобою, — скривившись, сказал Лоррин. Огонь на миг вспыхнул особенно ярко, и в его свете все лица показались какими-то… сосредоточенными. — Ведь доказательств-то никаких не будет, кроме наших слов.

— А кто-нибудь достаточно умный может выставить его мучеником, даже если остальные поверят, что его убила невидимая тварь, — неожиданно произнес Киртиан. — В конце концов, он ведь был последним сторонником старого порядка и пытался добыть сведения, которые раскрыли бы глаза всем остальным и показали, что ты предаешь свой народ. Так что он не умер из-за собственной глупости, а пожертвовал собою ради того, чтобы открыть истину.

Шана потрясенно уставилась на эльфийского лорда.

«Ну он дает! А ведь такое вполне возможно — еще как возможно! Но мне бы это никогда и в голову не пришло!»

Даже Лоррин и тот был удивлен.

— Я рад, что вы на нашей стороне, — произнес он, взяв себя в руки. — Если вы способны придумывать такое…

Киртиан пожал плечами. Взгляд его был печален.

— Раньше я этого не умел, — заметил он. — Думаю, мне следует поблагодарить моего покойного кузена Аэлмаркина за образование — и за утрату наивности.

Он улыбнулся и стал больше похож на себя прежнего.

— Ну, ваш кузен получил по заслугам! — заявил Кеман.

Но Киртиан, содрогнувшись, возразил:

— Я, конечно, очень рад, что мне не придется больше опасаться его происков — но такой смерти я не пожелал бы никому!

Шана поджала губы. Нет, она не настолько великодушна. Особенно если учесть — эта мысль пришла ей в голову лишь сейчас, — что это, скорее всего, именно Аэлмаркин разбудил проклятую машину.

— Думаю, он бы о вас этого не сказал, — бесцеремонно заметила она.

Киртиан вздохнул; лицо его было усталым и печальным.

— Наверное, вы правы. То есть не наверное, а точно правы. Но если я буду так думать, то стану похож на него, а я этого не желаю. — На щеках его заиграли желваки. — Я отказываюсь опускаться до него. Потому я его прощаю.

— Поскольку он мертв и больше не сможет причинять вам неприятности — так? — поинтересовался въедливый Кеман.

— Кстати, его люди сейчас сидят во-он там, в скверно устроенном лагере, и трясутся от страха, — неожиданно сообщил Отец-Дракон. — Как по-вашему, должны ли мы спасать их?

— Да! — хором отозвались Киртиан и Лоррин.

— Нет! — в тот же миг хором воскликнули Кеман с Шаной. Все четверо уставились друг на друга. Первой молчание нарушила Шана.

— Ну, ладно, — ворчливо сказала она. — Пожалуй, после того, как вы со своими людьми уедете, мы можем их забрать и отправить в новую Цитадель. Авось Зед найдет, куда их приспособить.

— Нам нужно будет возвращаться тем же способом, каким мы прибыли сюда, — вздохнув, сказал Киртиан. И придется сообщить, что мы не нашли ничего, кроме пустых пещер. Так что нам еще многое нужно обдумать.

— И то правда, — пророкотал Каламадеа, и Шане показалось, что он обращается ко всем сразу. — А теперь — спать. У нас впереди куча дел.

«И правда», — подумала Шана. Лоррин помог ей встать и отвел в палатку, которую им любезно уступили двое парней Киртиана.

***

Киртиан потянулся — и почувствовал, как ноют перетруженные мышцы и болит избитое тело. Ему отчаянно хотелось добраться домой и нырнуть в горячую ванну — но до дрожи в коленках боялся встречи с матерью. Ведь ей придется обо всем рассказать…

Он рассеянно похлопал Кемана по боку — так, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

— Послушайте, а вы с вашей подругой не согласились бы завернуть ко мне на несколько дней? — спросил Киртиан. — Мама была бы очень рада познакомиться с вами.

«И, может, это хоть чуть-чуть отвлечет ее от.., от скверных вестей». Да, конечно, она уже много лет подозревала, что отец мертв; но предполагать — это одно, а знать наверняка — совсем другое. Пока ты лишь предполагаешь, в глубине сердца всегда теплится надежда…

Киртиан знал, что никогда не сможет рассказать матери, в каком виде он нашел отца. Нет, он просто скажет, что обнаружил его останки, и не станет вдаваться в подробности.

«Надо будет сказать, что отец и вправду отыскал Великие Врата, но погиб от несчастного случая. И что, судя по всему, это произошло мгновенно». Тогда мать будет думать, что он даже не успел понять, что с ним случилось, и ей будет легче.

Кеман рассмеялся.

— Да с удовольствием! На самом деле, я хотел предложить Лоррину с Шаной, чтобы мы с Дорой отправились к вам — ну, чтобы поддерживать связь. У них и без нас найдется, кому шпионить за великими лордами. А к вам удобнее все-таки послать нас, чем кого-нибудь из волшебников — нам не придется скрывать свою подлинную природу при помощи иллюзий. Мы можем изображать какого-нибудь меньшего лорда и его леди. Если к вам вдруг кто-нибудь заявится — ну, хотя бы тот же лорд Киндрет, — то мы можем не бояться никаких заклинаний, развеивающих иллюзии.

— А я об этом даже как-то не подумал! — с удивлением отозвался Киртиан, чувствуя, как к нему возвращается позабытое было радостное возбуждение. — Тогда считайте, что я вас уже пригласил. Это помогло бы нам решить множество проблем.

Дора дружелюбно ткнулась в него мордой.

— Думаю, мой лорд, это было бы замечательно, — сказала она. — А в ваших владениях нет случайно какой-нибудь пещеры?

Киртиан невольно содрогнулся. Он был совершенно уверен, что после пережитого ему никогда больше не захочется лезть под землю…

Но когда он взглянул на Линдера, тот застенчиво улыбнулся и ответил вместо него:

— Даже несколько, ми.., э-э.., моя…

— Просто Дора, — дружелюбно произнесла драконица.

— Ага. — Линдер машинально почесал нос. — Значит, Дора. Ладно. Да, мы с Хоби нашли несколько штук. Промытые водой, с колоннами, сосульками, очень красивые.

— Как замечательно! — с воодушевлением откликнулась драконица. — Лорд Киртиан, вы не станете возражать, если мы займем одну из них?

«А, так, значит, уже „мы“? — подумал Киртиан, с трудом сдержав смешок — хотя, право же, очень уж забавно было наблюдать, как озадаченное выражение на морде Кемана сменяется неприкрытым восторгом. — То-то наш дракончик так пыжится! Пожалуй, и вправду его лучше на время убрать от соплеменников — тогда у него будет меньше искушений вести себя как.., как задиристый петух!» Если учесть нынешнее положение вещей.., нет уж, пусть он лучше малость остепенится. А то в следующий раз юношеские попытки Кемана самоутвердиться могут закончиться не настолько удачно.

— Почту за честь, — отозвался Киртиан — к неприкрытой радости обоих молодых драконов.

— Понимаете, Шана слишком привыкла зависеть от меня, — а мне кажется, было бы лучше, если бы она избавилась от этой привычки и начала.., ну.., больше полагаться на Лоррина, — слегка покровительственным тоном заявил Кеман, взглянув в сторону палатки, где спали Шана с Лоррином. — Я ведь ее вырастил. Ну, конечно, с помощью мамы — но в основном ею все-таки занимался я.

От такой новости голова у Киртиана пошла кругом.

— Что, вправду? — переспросил он.

Кеман рассмеялся.

— У меня была куча всяких домашних животных. Так что прочие обитатели нашего Логова попросту считали Шану одной из них! Конечно, до тех пор, пока она не выросла и не начала вести себя как разумное существо…

Голова у Киртиана закружилась еще сильнее.

— Как-нибудь — когда вы поселитесь у меня в поместье и у нас появится свободное время — вы непременно должны будете рассказать мне об этом, — твердо сказал он.

Но он вовсе не собирался развеивать заблуждения молодого дракона — ну, насчет того, что Лашана якобы «зависит» от него. Хотя он понял, что немного ревнует ее к этому волшебнику, Лоррину…

«Нет, — мысленно поправился он. — Не ревную к нему, а завидую ему».

Не то чтобы Шана привлекала его — она, конечно, красива, но совершенно не в его вкусе. Ну, не считая, конечно, ее характера и ума. Нет — он завидовал тем отношениям, которые связывали Шану и Лоррина. Тем, которые когда-то связывали его родителей.

«Предки!.. Надеюсь, мама меня поймет…» Хотя, пожалуй, надо будет позаботиться, чтобы она не начала вот прямо с места в карьер разыскивать ему жену. Нет, только не сейчас. Их ждут трудные времена, и им придется решать множество куда более важных проблем.

Например, как им выжить.

Киртиан не питал иллюзий. Глупо было бы думать, что теперь, со смертью Аэлмаркина, все их неприятности закончились. Напротив. Он увяз в политических дрязгах великих лордов, ему нужно как-то разобраться с молодыми лордами, и…

"А ведь я, с формальной точки зрения, — предатель.

Я вступил в заговор с волшебниками ради того, чтобы устроить восстание рабов".

А кроме того, он должен и далее оберегать своих людей. Если Киртиан размышлял об этом слишком долго, эта, во многих смыслах самая важная задача начинала казаться ему неразрешимой.

Но ведь теперь он не один! Наконец-то все зависит не только от него одного и его невеликих способностей. «Мы возьмемся за это вместе. Наконец-то все мы — драконы, эльфы, люди, волшебники, — все мы будем работать вместе!»

И Киртиан был совершенно уверен, что такому содружеству любые свершения по плечу.

Эпилог

До того, как Триана спустилась в эту пещеру, ей почти никогда не приходилось испытывать особого страха. До того, как металлическое чудище ожило, Триана лишь думала, будто ей ведом страх.

Но в тот миг, когда машина распрямилась, подобно гигантскому насекомому, — а в клешнях она сжимала истошно вопящего Аэлмаркина, — Триана познала подлинный, всепоглощающий ужас.

К этому моменту она уже успела добраться до Великих Врат. Когда машина принялась гоняться по пещере за Киртианом и его людьми, Триана забилась под выступ стены, молясь, чтобы чудовище не заметило ее или не наступило ненароком. Ни на что большее ее сейчас не хватило бы: ноги отказывались ее держать, и Триана не смогла бы пуститься наутек, даже если бы посмела. Ее прошиб холодный пот. Всякий раз, как машина оказывалась поблизости, Триана затаивала дыхание и переводила его лишь после того, как чудище удалялось.

Триана не сомневалась, что умрет. Впервые за всю свою жизнь она заглянула в лицо смерти — и поняла, что не может этого вынести…

Были мгновения, когда она почти теряла сознание или готова была закричать и выдать себя. Триана дрожала, истекала потом и так стискивала кулаки, что длинные ногти до крови впивались в ладони.

Вот только что перед ней находилось металлическое чудовище. А потом на него накинулся дракон.

Этого просто не могло быть. Это уже чересчур. Триана вцепилась в стену Врат и отвернулась, не желая ничего видеть. Какая разница, кто из них победит? Победитель все равно отыщет и убьет ее. Она умрет, как Аэлмаркин, захлебываясь криком. У нее нет ни малейшей надежды…

Триана с трудом сдерживала рвущийся из груди крик.

Слезы обжигали ей лицо, а горло саднило — так ей хотелось завизжать. Но если она завизжит, то умрет тут же, на месте — а ей хотелось жить…

Потом что-то в ней оборвалось. Рот Трианы приоткрылся, но из него не исторглось ни звука. Триана почувствовала, что падает. А потом темнота поглотила ее, словно Дракон, и отняла все чувства.

Когда Триана пришла в себя, в пещере было тихо. Оказалось, что она лежит у подножия Великих Врат. Пещеру по-прежнему освещал неровный желтоватый свет ламп Киртиана — точнее, того, что от этих ламп осталось.

Внезапно Триана поняла, что ей совершенно не хочется знать, не постигла ли и Киртиана судьба Аэлмаркина.

Смотреть, как умирают люди-рабы, — это одно. А вот видеть, как смерть забирает эльфийского лорда, — совсем другое…

Нет. В пещере было не совсем тихо. Откуда-то издалека — должно быть, от входа в первый зал, — доносились монотонные удары; кто-то чем-то молотил о камень. Удары сопровождались металлическим лязгом. Должно быть, это уцелевшее металлическое чудище.

И теперь оно стоит между Трианой и единственным путем наружу.

На миг Триане показалось, что сейчас она снова потеряет сознание. Но когда ее руки судорожно сжались и ногти снова впились в ладони, она ощутила ободок тяжелого кольца-печатки, которое носила не снимая…

Кольцо. Кольцо! Это же ее ключ от портала — а перед нею сейчас величайший из всех порталов на свете!

Дрожа всем телом, Триана кое-как встала и развеяла иллюзию, укрывавшую ее до этого момента. Если Врата работают, ей сейчас понадобится вся ее сила, до последней капли.

Триана повернулась лицом к Великим Вратам, закрыла глаза и медленно, осторожно принялась свивать потоки энергии, что должны были пробудить столь долго бездействовавший портал. Конечно, это будет непросто — ведь Врата создавались объединенными усилиями десятков магов, а она здесь одна-одинешенька.

Но если она хочет жить, ей придется добиться успеха.

Другого выхода у нее нет.

И Врата начали отзываться. Медленно, вяло — но начали! Вместо того чтобы быстро встать на свои места, потоки силы еле-еле текли. Нужный узор возникал понемногу — но до чего же это было медленно!

А потом Врата внезапно завибрировали и ожили.

Потрясенная Триана уставилась на них во все глаза.

Мерцающий занавес силы, возникший внутри сияющей зеленой арки, затрепетал.

Распахнулся.

И сквозь него шагнул новый кошмар.

Это существо, напоминавшее на вид нелепый гибрид эльфа и рептилии, было вдвое выше Трианы. Оно было долговязым, бесполым на вид и совершенно голым — его покрывала лишь иссиня-зеленая чешуя. У чудовища был хвост — оно непрестанно хлестало себя по бокам, — безволосая голова, ноги, гнувшиеся в коленях каким-то совершенно противоестественным образом, безгубый рот, полный острых зубов, и — самое ужасное — глаза, которые могли бы принадлежать любому из эльфийских лордов.

И это чудовище заметило Триану, заметило в тот же миг, как прошло сквозь Врата.

И прежде чем Триана успела пошевелиться, чудовище одним прыжком преодолело разделявшее их расстояние и схватило ее.

Сильные чешуйчатые руки сомкнулись у нее на талии; разорвать это объятие было не проще, чем порвать металлический канат. И вот теперь Триана закричала — закричала, завизжала и принялась брыкаться. Но с тем же успехом она могла бы пытаться драться с металлическим чудищем. На плоской тарелке, заменявшей чешуйчатой твари лицо, не отразилось ни малейших чувств.

От чудовища даже пахло, как от змеи, — какой-то зеленью и плесенью, и от этого запаха, пробудившего какие-то древние, подсознательные страхи, Триана окончательно обезумела. Она визжала, царапалась, срывая ногти о чешую, и кусалась, как животное. Ее словно жгло огнем изнутри. Трианой владела сейчас лишь одна, всепоглощающая мысль: вырваться, любой ценой вырваться…

Но все было тщетно. Чудовище даже глазом не моргнуло. Оно было невероятно сильным и абсолютно неумолимым. Оно подождало, пока Триана устанет брыкаться, и закинуло женщину к себе на плечо.

Триана, ополоумевшая от страха, снова забилась. Но чудовище никак не реагировало на ее вопли. С тем же успехом Триана могла бы драться с камнем.

Чудовище понесло Триану к Вратам. Когда они подошли вплотную к мерцающей, светящейся завесе, Триана закричала.

Они коснулись завесы. И прошли сквозь нее.

И Врата закрылись за ними.

Лорд Киндрет сложил пальцы «домиком» и посмотрел на своего сына Гилмора, только что принесшего ему весьма.., хм.., весьма своеобразные новости. Киндрет пока что плохо понимал, что об этом думать. И еще хуже понимал, что же с этим делать.

На столе у него лежал письменный отчет Киртиана — повторение того, что молодой лорд рассказал ему по телесону. И хотя придраться было вроде бы и не к чему, отчет вызывал у него смутное ощущение неудовлетворенности.

Нет, конечно же, всем известно, что лес, граничащий с поместьем Чейнара, полон единорогов и еще Предки знают каких тварей. И на самом деле, не было никаких реальных причин надеяться, что Киртиан и вправду обнаружит логово этих полукровок. В конце концов, они веками ухитрялись прятаться там, да так, что никто и не замечал, — так как же их было отыскать одному-единственному молодому эльфийскому лорду?

Но… В докладе чувствовалась какая-то недосказанность. Как будто Киртиан что-то скрывал от него. Но Киндрет даже предположить не мог, что же собой представляет это «что-то».

И вот теперь к нему в рабочий кабинет заявился этот несчастный недоумок, Гилмор, и сообщил потрясающие новости: леди Триана и лорд Аэлмаркин пропали. Они покинули свои поместья, прихватив походное снаряжение и свиту из рабов, причем в эту свиту (по крайней мере, в свиту Трианы) входили рабы, обученные на лесничих. И вот теперь оба они пропали, и их поместья охватило смятение.

Рабы, оставшиеся без указаний, не знали, что же им теперь делать. Гилмор вместе с приятелями явился в поместье к Аэлмаркину на заранее обговоренную вечеринку, на которой должна была присутствовать Триана, и обнаружил, что ни того, ни другой нет, что они исчезли бесследно.

— Спасибо, Гилмор, — сказал Киндрет сыну со всей серьезностью, какой только заслуживало внезапно проявленное сыном соображение. — Большое спасибо. Может, ты пригласишь своих друзей, лишившихся обещанного празднества, сюда? Можете веселиться целую неделю, если хотите.

Как он и ожидал, при мысли о подобных перспективах вялое лицо Гилмора просияло. Киндрет вызвал своего управляющего и отослал сына вместе с меньшим лордом заниматься организацией празднества. Итак, лорд Белат обо всем позаботится, а Гилмор созовет кучу приятелей…

Да, работать в таких условиях будет невозможно. Может, перебраться на время в охотничий домик, пока молодые гуляки будут тут гудеть? Но временные неудобства — небольшая цена за столь пикантные новости, особенно если Гилмор будет приносить их и впредь.

Уж не это ли скрывает Киртиан?

Нет, это как-то не вязалось с представлениями Киндрета о молодом лорде. Если бы Аэлмаркин плохо кончил — или тем более если бы Киртиан сам его убил, — он вряд ли стал бы это скрывать. Киндрет прекрасно понимал, что могло заставить Аэлмаркина потащиться за Киртианом в глушь — Аэлмаркин с удовольствием подстроил бы кузену «несчастный случай». Но если бы он погиб при попытке устроить этот самый случай, а Киртиан это обнаружил, зачем бы Киртиану это скрывать?

Какой в этом может быть смысл? Если бы Аэлмаркин затеял какую-то гадость и угодил в собственную ловушку, Киртиану следовало бы с удовольствием раструбить об этом на всех углах.

И Триана, исчезнувшая в то же самое время… Лорду Киндрету приходило на ум одно-единственное объяснение: она тоже отправилась следить за Киртианом. Но вот зачем ей это могло понадобиться, он совершенно не представлял.

Киндрет скрипнул зубами, чувствуя, как в душе поднимается бессильное раздражение. Это ощущение было новым для него — и оно ему не нравилось. С тех самых времен, как он пришел к власти и занял место в Совете, Киндрет всегда — всегда! — знал, кто что делает и почему. В особенности — почему. А теперь начали происходить вещи, которых он не предвидел и не предчувствовал — и, что хуже всего, даже не представлял, что могло стоять за этими происшествиями.

Что заставило Аэлмаркина потащиться в глушь за Киртианом, которого он ненавидел? Или, если уж на то пошло, что двигало Трианой? Что общего могло быть у этих двоих?

Лорд Киндрет на миг прикрыл глаза, очистил сознание и с усилием подавил эмоции, бушевавшие в его душе.

В эмоциях пользы нет. Ему нужны не эмоции, а логика и здравый смысл.

Как только Киндрет очистил свой разум от излишних чувств, он наконец-то кое-что припомнил. А именно — что общего было у Трианы с Аэлмаркином. Социальный слой, к которому они принадлежали: младшие сыновья и дочери. Тот самый слой, к которому до мятежа принадлежали ныне взбунтовавшиеся молодые лорды.

А что, если Аэлмаркин и Триана вовсе не следили за Киртианом, а отправились, по случайному совпадению, в один и тот же район, чтобы встретиться с беглецами?

Что, если Аэлмаркин с Трианой были шпионами мятежников, нарочно оставшимися среди старых лордов?

Но тогда… Тогда неудивительно, что Аэлмаркин так старательно убеждал всех, будто его кузен Киртиан — полоумный! И неудивительно, что он так бесился, когда Киртиан занял пост главнокомандующего!

Это была всего лишь гипотеза — причем гипотеза, не имевшая доказательств, — но на всякий случай ее стоило держать в запасе. Она могла пригодиться.

Ну а пока что ему следует известить об этом происшествии прочих членов Совета. Если получится — первым.

Был ли кто-нибудь из отпрысков других членов Совета приглашен на эту несостоявшуюся вечеринку? Возможно, но вряд ли их там было много; и, похоже, покамест никто из них не поделился этой новостью с отцами.

Отлично. Пускай он вынужден стоять на зыбкой почве предположений — но он и это сумеет использовать к своей выгоде.

Лорд Киндрет подтянулся, велел принести крепкого вина и начал прикидывать, что и как он скажет Совету. И на губах его заиграла легкая усмешка.

Да, он, бесспорно, кое-что выиграет. У Трианы имелся какой-то дряхлый кузен, который теперь поспешит заявить свои права на ее поместье, но ближайшим родственником Аэлмаркина был Киртиан… А Киртиан вряд ли захочет завладеть крохотным поместьем Аэлмаркина или его фермой, на которой разводили рабов для удовольствий.

А поместье, на которое никто не претендовал, по традиции отходило главе Совета.

То есть в данном случае лорду Киндрету.

Ну, а если вдруг встанет вопрос о том, насколько эта конфискация правомочна, он, Киндрет, сможет пустить в ход свою теорию, заклеймить Аэлмаркина как предателя и отмести все возражения.

Киндрет кивнул, отвечая на собственные мысли, и вновь почувствовал под ногами твердую почву. Прекрасно.

Теперь он вполне сориентировался в обстановке. Нужно связаться со всеми членами Совета, сообщить им об исчезновении и посмотреть, кто как отреагирует. По тому, кто как воспримет это известие, можно будет судить о многом.

Ну а он тем временем отправит своих управляющих, дабы те взяли в свои руки поместье Аэлмаркина.

Лорд Киндрет глубоко вздохнул и включил телесон.

Встряхни дерево и глянь, какие яблочки попадают — и как далеко укатятся.

И позаботься, чтобы все происходящее оборачивалось тебе на пользу.

— Анстер, — начал он, дождавшись, пока слуга позовет лорда Анстера к экрану, — кажется, мы столкнулись с загадкой…

1

Профессор Мариам? Вы — Саба Мариам? (фр.)

(обратно)

2

Да (фр.)

(обратно)

3

Меня зовут Таски Алейескоглу. Я — из проекта «Звезда».

(обратно)

4

Имеется в виду иллюстрация на примере ящика с кошкой и капсулой с ядом проблемы измерения в квантовой механике, предложенная австрийским физиком Эрвином Шрёдингером (1887—1961), основоположником квантовой механики.

(обратно)

5

Кэмпо (яп.) — в прямом переводе «учение кулака» или «закон кулака» — совокупное название различных стилей восточных единоборств, использующих преимущественно атаки и блоки «голыми руками», без использования оружия

(обратно)

6

Имеется в виду так называемый «закон Мёрфи», в русской традиции формулируемый чаще как «закон подлости» или «закон бутерброда»

(обратно)

7

Ката (яп.) — строго определённая последовательность шагов, ударов и блоков, принятая в различных видах восточных единоборств, обычно используемая во время тренировки

(обратно)

8

К языкам с идеографической письменностью относятся древнеегипетский, майя, шумерская клинопись и современное китайское письмо. Во всех этих языках, однако, наряду с идеограммами и логограммами (знаками, обозначающими слово), используются и фонетические знаки.

(обратно)

9

Статус-кво от status quo (лат.) — идиоматическое выражение, обозначающее существующее или существовавшее, как правило, неизменное положение вещей.

(обратно)

10

Мировоззрение (нем.).

(обратно)

11

Дорийский лад — лад древнегреческой музыки, состоящий из двух четырехступенных звукорядов (тетрахордов) с полутоном между двумя нижними нотами в каждом и целым тоном между звукорядами. Порой дорической именуют торжественную, маршеобразную музыку

(обратно)

12

Миксолидийский лад, как и дорийский, относится к диатоническим звукорядам и строится от доминанты основного ряда (до-мажора), в то время как дорийский — от второй ступени.

(обратно)

13

Задним числом, после того, как событие произошло (лат.).

(обратно)

14

Полуостров на Филиппинах. Там японцы содержали пленных американцев во время второй мировой войны. (Прим.перев.)

(обратно)

15

(Известная страховая компания.

(обратно)

16

Намёк на евангельский персонаж, воскрешённый Христом из Мёртвых. (Прим. перев.)

(обратно)

17

Один из островов Филиппин, на котором в 1944 году высадились американские войска. (Прим. перев.)

(обратно)

18

Малайское парусное судно. (Прим. перев.)

(обратно)

19

7 декабря 1941 года японцы напали на Перл Харбор. (Прим. перев.)

(обратно)

20

Герои комиксов (Прим. перев.)

(обратно)

21

Дэви Джонс — морской дьявол. Стариком обычно называют капитана корабля. (Прим. перев.)

(обратно)

22

Город в Нидерландах; в 1944 году здесь произошло одно из крупных сражений Второй Мировой Войны. (Прим. перев.)

(обратно)

23

Малайская пальма. (Прим. перев.)

(обратно)

24

Американец японского происхождения. (Прим. перев.)

(обратно)

25

Союз 11-ти южных штатов Америки, участников гражданской войны. (Прим. перев.)

(обратно)

26

Один из островов Индонезки. (Прим. перев. )

(обратно)

27

Раху в индийской мифологии название планеты, вызывающей солнечные и лунные затмения. (Прим. перев.)

(обратно)

28

Аноа — целебесский карликовый буйвол. (Прим. перев.)

(обратно)

29

Жемчужина неправильной формы на языке ювелиров. (Прим. перев.)

(обратно)

30

Шутливое название орденских ленточек. (Прим. перев.)

(обратно)

31

Горный хребет на юго-востоке Новой Гвинеи. (Прим. перев.)

(обратно)

Оглавление

Андрэ Нортон, ТОРГОВЦЫ ВО ВРЕМЕНИ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

Андрэ Нортон, ПОКОРЕННЫЙ КОРАБЛЬ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

Андрэ НОРТОН, ПАТРУЛЬ НЕ СДАЕТСЯ!

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

Андрэ Нортон, Ключ из глубины времен

  1. Мир лотоса

  2. Логово Мано Нуи

  3. Древние моряки

  4. Угроза бури

  5. Потерпевшие крушение во времени

  6. Локет бесполезный

  7. Ведьмино мясо

  8. Вольные пираты

  9. Испытание боем

  10. Смерть в Кин Эдде

  11. Оружие из глубин

  12. Лысые

  13. Морские ворота Фоанн

  14. Фоанны

  15. Возвращение к битве

  16. Великая Дверь открывается

  17. Тени против тьмы

  18. Изменится ли будущее?

Андрэ Нортон, Шервуд Смит Эхо времён

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

Андрэ Нортон Луна трех колец

  КРИП ВОРЛАНД

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  МАЙЛИН

    Глава 4

  КРИП ВОРЛАНД

    Глава 5

    Глава 6

  МАЙЛИН

    Глава 7

  КРИП ВОРЛАНД

    Глава 8

    Глава 9

  МАЙЛИН

    Глава 10

  КРИП ВОРЛАНД

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

  МАЙЛИН

    Глава 15

    Глава 16

  КРИП ВОРЛАНД

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

Андрэ Нортон Изгнанники звезд (Вольные торговцы — 2)

  Глава 1 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 2 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 3 МАЙЛИН

  Глава 4 МАЙЛИН

  Глава 5 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 6 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 7 МАЙЛИН

  Глава 8 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 9 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 10 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 11 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 12 МАЙЛИН

  Глава 13 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 14 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 15 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 16 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 17 КРИП ВОРЛАНД

  Глава 18 МАЙЛИН

  Глава 19 КРИП ВОРЛАНД

Андрэ Нортон Полет на Йиктор (Вольные торговцы — 3)

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

Андрэ Нортон Опасная охота (Вольные торговцы — 4)

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

Андрэ Нортон Брат теней

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

Андрэ Нортон Меч обнажен

  Глава 1 Падает чёрная ночь

  Глава 2 Враг

  Глава 3 Вим Смитс, вольный торговец

  Глава 4 Затишье перед бурей

  Глава 5 Восьмое декабря

  Глава 6 Жертвоприношение Ганеше

  Глава 7 Патриотизм Ху Шаня

  Глава 8 Дуэль в небе

  Глава 9 Страна сияющих огней

  Глава 10 Письма и ещё письма

  Глава 11 Билет до Лондона

  Глава 12 Лоренс прыгает

  Глава 13 Волчья пасть

  Глава 14 Восход апельсинового солнца

  Глава 15 Старик Кати

  Глава 16 Кузен Хендрик

Нортон Андрэ Меч в ножнах

  Глава 1 Операция «Лазарь»

  Глава 2 «Мы неофициальные лица, очень-очень неофициальные!»

  Глава З Господин из Роттердама

  Глава 4 Абдул Хакрун, купец-пират

  Глава 5 «Он тигр среди молодых козлов!»

  Глава 6 «Он из 3апретной 3емли, туань!»

  Глава 7 «То же самое, то Лемурия и Атлантида»

  Глава 8 Высадка ка Соэле

  Глава 9 Смерть гребёт в шлюпке

  Глава 10 Нет на карте

  Глава 11 Четвёртое лицо Шивы

  Глава 12 Затонувшее сокровище

  Глава 13 Преданность сладкому картофелю

  Глава 14 Появляется флот моро

  Глава 15 Голос из ночи

  Глава 16 Дорога богов

  Глава 17 Операция «Пещерный человек»

  Глава 18 Делёж добычи

Андрэ Нортон На острие меча

  Глава первая Прибытие троянского коня

  Глава вторая Пароль — Роаджакт!

  Глава третья Неожиданное богатство

  Глава четвёртая «Мудрый кот»

  Глава пятая Смерть на подоконнике

  Глава шестая Человек, который продаёт воспоминания

  Глава седьмая Плавание на «Вежливом полицейском»

  Глава восьмая Жил в Маастрихте мудрец

  Глава девятая Дневная пуля…

  Глава десятая Появление поддельного рыцаря

  Глава одиннадцатая Тридцать два поколения и память

  Глава двенадцатая Знак Чёрного Человека

  Глава тринадцатая Башня Одокара

  Глава четырнадцатая …к замку чёрному пришёл

  Глава пятнадцатая Особая команда

  Глава шестнадцатая В этом месте — крысы бегут

  Глава семнадцатая Смотрите — сокровище епископа!

  Глава восемнадцатая На острие меча

Андрэ Нортон Проклятие эльфов

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

Андрэ Нортон Эльфийское отродье

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Андрэ Нортон Эльфийский лорд

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Эпилог

*** Примечания ***