Хочу жить! [Наталья Николаевна Моловцева] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Наталья МОЛОВЦЕВА Хочу жить! Рассказ

Васенка пришла на митинг с лозунгом. Люди — в шапочках и ярких одежках, она — обмотав голову простым вязаным платком. На ноги надела оставшиеся от покойного мужа сапоги. Это чтобы с шерстяным носком. Чтобы дольше на осеннем ветру не замерзнуть.

Некоторые из участников митинга тоже пришли с лозунгами, на которых чаще всего были написаны слова «Мы — против». Васенкин лозунг был эгоистичный — на куске обоев красной гуашью было выведено: «Хочу жить!» Васенка — она такая, любит выражать себя прямиком. У нее, как у пьяного, что на уме, то и на языке. Возникли-образовались внутри два слова, и она продиктовала их правнучке, и та — спасибо ей — постаралась, вывела буковки красиво. Вот она рядом стоит — ей уже до плеча, тоненькая, светловолосая, с челочкой на лбу. Родная-родная. Так бы и расцеловала всю, да чего ж на людях нежности разводить?..

Они приехали поздравлять Василису с днем рождения — дочь Надежда, сын Олег и она, Олюшка, дочкина внучка и ее, стало быть, правнучка. Дочь-библиотекарь уже на пенсии, сын-строитель на работе отпросился, а у Олюшки каникулы. Остальной народ весь в делах, им некогда. Да она, по правде сказать, и не любит, и не хочет никаких поздравлений, но раз дети решили…

По делу-то, надо бы им сидеть сейчас за праздничным столом, а она их на городскую площадь потащила. Дочь, когда она сказала о митинге, подняла недоуменно брови, сын пробовал возражать, но она увлекла всех на улицу: «Успеем, успеем, напоздравляемся». Одна Олюшка обрадовалась: надоело в большом городе выхлопные газы глотать…

Речи с трибуны говорились хорошие, правильные, иногда, правда, резковатые. Но куда деваться активистам — защитникам природы, если никто наверху их слушать не хочет? Милиция, то бишь полиция («Господи, в каком государстве живем? Будто под немцами»…) стояла молча. Никого не трогала. Видно, таков был наказ-приказ: демократию, мол, соблюдать…

Да, слова выступающих были жаркие, но через два часа все равно все замерзли. Даже Васенка со своими шерстяными носками. Ноябрь — месяц серьезный, едва ли не хуже зимы.

И первым делом, когда вернулись домой, она спроворила стол. Пока варилась картошка да разогревалось мясцо, достала из погреба огурцов да помидор, нарезала хлеба, сала. Надежда тоненько строгала привезенную из города колбасу-сервелат, сын открывал банки с консервами. Васена была довольнехонька:

— Ох, и стол получился! Даром что на скорую руку. Ну, сынок, наливай…

Не замедлила она и с тостом:

— Ну, чтоб не заболели. И за удачу!

Дочка, как и утром, удивленно подняла брови:

— Ты про какую удачу? Может, сначала все-таки за твой день рождения?

— Э-э, — махнула рукой Василиса, — года мои такие, что про них лучше не вспоминать.

— А сама на митинги ходишь, — подал голос и сын. — Значит, не такие уж они большие, твои года…

Олег, чувствовалось, был недоволен еще с утра, но свое настроение старался скрывать. Все ж таки день рождения… Но если к причине их приезда мать не собирается относиться всерьез…

— Ладно-ладно, — заторопилась, спасая ситуацию, дочь. — За тебя, мама. Здоровья тебе, радости побольше.

Чокнулись рюмочками «под хрусталь». Выпили.

— Здоровья — это правильно. Это понятно, — одобрил, мягчея пока только голосом, Олег. — А вот непонятно мне, мам — ты про какую удачу-то говорила?

— Ну, какую, — не стала напускать туману Васена. — Ясно какую — чтобы этот поганый никель так в земле и остался.

За столом повисло молчание. Только Олюшка удивленно переводила глаза с одного родного лица на другое…

— Удивляюсь я тебе, мам, — первым нарушил молчание Олег. — Всю жизнь ты крутилась в работе, пока вы с отцом нас с Надей растили. Потом мы на тебя скинули внуков. Потом правнуков. Теперь они повырастали, и мы обрадовались: ну, наконец-то мать отдохнет. А ты? Неужто неохота — отдохнуть?

— Ох, как охота, сынок! Истинная правда — всю жизнь как ломовая лошадь. Что я, что отец, царство ему небесное. Наливай-ка по второй. Давайте-ка отца помянем…

И опять в доме повисло молчание. Вот почему все обрадовались простому Олюшкиному вопросу:

— Бабушка, а как вы с дедом познакомились? Где?

— Где-где. Да где и сейчас знакомятся — на танцах.

То ли от выпитого вина, то ли от воспоминаний лицо Василисы размягчело, глаза повлажнели. Всегда в разговоре торопливая и громкая, она проговорила вдруг не торопясь и непривычно тихо:

— Только были наши танцы на берегу моря. Слепой баянист играл вальсы, и меня пригласил на танец симпатичный такой морячок…

— А почему на берегу моря? — не замедлила со вторым вопросом юная гостья. — Ты же всегда жила здесь.

— А вот и не всегда! — опять заторопилась Василиса. — После войны родители мои уехали в теплые края. Отец пришел домой по ранению в сорок четвертом году. Дом наш, как и почти все дома в селе, фашисты сожгли. Народ