Похвала сладострастию [Марсель Жуандо] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Марсель Жуандо Похвала сладострастию

Перевод

Татьяны Источниковой

Kolonna Publications Митин Журнал


Marcel Jouhandeau

Éloge de la volupté


Редактор: Дмитрий Волчек

Обложка: Светлана Кошка

Верстка: Сергей Фёдоров

Руководство изданием: Дмитрий Боченков


В оформлении обложки использован рисунок Жана Кокто


© Librairie Gallimard, 1951

© Kolonna Publications, 2014

ISBN 978–5-98144–187–5

Рассуждения о природе удовольствия

Порой, когда мне всего недостает и одновременно всё мне докучает, я думаю: только она одна никогда меня не обманывала, только она исполняла все свои обещания и даже многое сверх обещанного. Сколькими желаниями, мечтами, достижениями я ей обязан — абсолютно реальными, ощутимыми! Да, только с ней я познал ничем не ограниченное ощущение полноты; и если мне было позволено порой возносить ее превыше ее самой и добиваться от нее большего, чем я был вправе ожидать, если благодаря ей мне удавалось превзойти самого себя и пересечь самые границы нашего естества и нашей природы, — сколь великую славу я стяжал для себя и сколь безмерной должна быть моя благодарность тебе, Сладострастие, — моя единственная госпожа!


Сладострастие не каждому доступно, не для каждого достижимо. Те, кто дурно говорят о нем, его не знают. Оно для них запретно. Ему присущ собственный язык. Его нельзя выучить, и он непереводим.


Мало что значит красота, если она холодна и бесчувственна. «Смятение» — вот что мы надеемся испытать от встречи с ней, и вызвать в ней ответное чувство.


Некоторые виды сладострастия способны преобразовать тело в священный храм.


Если я когда-нибудь откажусь от сладострастия, я сделаю это лишь из почтения к нему, из страха его обесчестить, — когда я уже не смогу внушать к себе ничего, кроме ужаса и отвращения.


Но я не отрекусь от него.


Некоторые люди упиваются собой — словно задергивают занавеску, чтобы не видеть, что происходит снаружи. Какое убожество!


Наслаждение для взора — жить в привычном окружении прекрасных образов, которые он соединяет и разъединяет по своей воле, в ожидании случайной встречи, которая промелькнет словно искра, надолго оставив его в экстазе.


Речь не о том, чтобы самоутвердиться в диалоге тел, который никогда не соответствует нашим ожиданиям, но о том, чтобы не лишать сладострастие уважения, напротив, приумножить его очарование, притягательность, достоинство в глазах своего партнера, чаще всего незнакомца.


Половые органы подобны ранам, чьи перемежающиеся излияния обрекают мужчину и женщину на нежнейшую пытку.


Порой плотские сражения подчиняют себе душу; по крайней мере, заставляют ее испытывать странное наслаждение. Спрашиваешь себя, что же она на самом деле представляет собой в такие моменты. Без сомнения, притворившись, что ушла, она тайком возвращается.


Превысив некую степень, сладострастие превращается в палача, сдирающего с вас кожу заживо. И вот вы вынуждены притворяться в гуще людей, которые лишь по блеску ваших глаз догадываются о том жестоком мучении, что вы претерпели.


Может быть, некие сладострастные склонности, именно потому, что они невыносимы для рассудка и несовместимы с внешним достоинством, соблазняют душу — доходя до абсурда в своем беззаконии, они создают атмосферу безумия, иными словами, невинности.


Сладострастие, не выходящее за определенные границы, сходно с умственным расстройством, которое переживаешь, не чувствуя себя отверженным, поскольку единственный его свидетель является одновременно и сообщником.


В какие только глубины не спустишься, чтобы использовать те возможности, которые красота предоставляет удовольствию! но это всего лишь обман зрения: бездны — не что иное, как возвышенное, увиденное снизу, а возвышенное — те же бездны, увиденные сверху. Все проходят этими путями, или должны ими пройти, чтобы узнать себя.

На самом деле, элегантность или неловкость, грубость или деликатность, едва уловимые в некоторых сделанных вскользь жестах, истинный смысл которых остается непонятным, скрывая то, что могло бы в них быть недостойного, — характеризуют нас лучше всего.


Зачастую легче всего забываешь лицо незнакомца, который заставил тебя испытать незабываемое наслаждение.


Конечно, сладострастие обходится без лиц и без личностей. Дружба и любовь — наоборот. Сладострастие — это неважно кто. Дружба и любовь — всегда кто-то.


Есть ли для меня форма отношений наиболее незаинтересованная, наиболее равнодушная к признательности, к верности? Из этих воспоминаний, не сохранивших ни лиц, ни тел, я творю священные реликвии — и преклоняюсь перед ними с тем большим рвением, что отныне ничто не сможет помешать мне думать, будто я прожил свою жизнь напрасно.

Нет более черной неблагодарности, чем дурно отзываться об удовольствии после того, как его получишь, — если получишь его не в