ПолЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 2 [Надежда Александровна Ясинская] (fb2) читать онлайн

Олег Ясинский, Надежда Ясинская ПолЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 2

УВЕДОМЛЕНИЕ

Это – СКАЗКА!

ВСЕ совпадения лиц, имен, пространства и времени – СЛУЧАЙНЫ.

События ПРИДУМАНЫ и наяву НИКОГДА не происходили.

Великий Энтомолог – Владимир Владимирович – учил: хороший читатель знает, что искать в книге реальную жизнь, живых людей и прочее – занятие бессмысленное.

РАЗЪЯСНЕНИЕ

Во многой мудрости много печали – сказал сами знаете кто. Потому, недозволенно смешивая жанры (о, как смешивает их жизнь!), впадая в мистику, смакуя недозволенное, чувственно воспевая невоспеваемое, сносок, ссылок и разъяснений не даем, отсекая праздношатающихся. Братья-по-разуму и так поймут (в крайнем случае, с помощью «гуглов» и разнообразных «википедий» – благо развелось их на закате Пятой расы).

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ!

Текст книги содержит нецензурные слова, жаргонизмы, натуралистические сцены табакокурения, эротики, употребления алкоголя, насилия и жестокости, прочих неблаговидных поступков, магических ритуалов и оккультных практик. Это вредит вашему здоровью.

НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ ЧИТАТЬ: детям до 18 лет, беременным, легковнушаемым, зомбированным, одержимым бесами, неуравновешенным особам с психическими отклонениями.

ВНИМАНИЕ!

Категорически запрещается повторять ритуалы и оккультные практики, описанные в книге. ПОМНИТЕ: занятие магией без необходимой подготовки приведет к обратному.

ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!!

В данном тексте закодирована информация с элементами экзорцизма, которая может крайне вредно повлиять на последователей Сатаны и членов деструктивных сект.

…необходимо иметь смелость

видеть вещи такими, какие они есть.

Освальд Шпенглер

Пиши о том, что знаешь.

Сомерсет Моэм

Часть вторая

«ЛЮЦИфер»

Глава первая

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года,

с четверга на пятницу.

Над Киевом

***

– Боишься? – спросил Велиал.

«Боюсь…» – подумал я.

Мы скользили по темно-синему небесному бархату, заключенные в прозрачный кокон – хрустальный шар.

Он переливался мириадами разноцветных искорок, отражая проплывавший внизу город.

Чуть выше, справа, хмурилась налитая Луна, осуждая нечаянных соперников, посмевших нарушить границы ее ночного царства.

Я не чувствовал холода осенней ночи. Возможно потому, что являлся полупрозрачным бесплотным фантомом.

– Не бойся, – успокаивал Велиал, придерживая меня за призрачный локоть. – Твоя смертная оболочка сейчас мирно покоится на диване, в убогой квартире на окраине города… Кстати, давно пора сменить жилище. Или ты юродствуешь?

– ЭТО сон? – спросил я в голос, не отвечая на его подначки. Не хотел теребить больную тему.

– Нет. Ты сейчас в другом состоянии, более удобном, чем-то, в котором суетишься меж людей. Тебя сейчас нельзя убить или нанести какой либо физический вред. Ты – энергия.

«Это моя душа?».

– Можешь называть и так. Хотя будет не совсем верно. Скоро узнаешь. Лучше посмотри вокруг. Не каждый из смертных может при земном воплощении наблюдать эти красоты, разве что краткий миг после физической смерти.

***

Велиал махнул рукой в белой лайковой перчатке. Полет хрустального шара замедлился. Он легонько качнулся, поплыл вниз, открывая артерии улиц, россыпи приземистых хрущевок, дальше, у реки – прямоугольные бетонные шпили новой застройки, и саму реку – зеркальную темную гладь.

Я не заглядывал в окна домов, подобно Маргарите, но казалось, стоит захотеть, и увижу в мельчайших подробностях все тайны живущих там людей. И даже увижу рыб, укрытых под толщей мутной воды, которые клевали отравленную ряску в медленно умирающей реке.

Я понимал, что мне сейчас многое позволено.

«Потому что, шагнув за кромку, я нарушил грань, отделявшую мир людей от иной реальности, манящей и страшной, заглядывать за которую не следует».

***

Я не хотел знать, что ожидает меня а конце нашего путешествия, потому как догадывался, где пристанет наша хрустальная повозка.

По всему выходило, что наш путь лежит на юго-запад от Выдубичей, – в одно из самых страшных мест Киева.

«Существует древняя легенда, что Землю опоясывает змея, укусившая себя за хвост, – проявился во мне бархатный голос Велиала. – Место, где она себя кусает – это и есть Лысая гора, которая находится в вашем городе. Туда мы направляемся. Знатное место…».

Велиал многообещающе подмигнул.

Я и без него об этом знал, потому колючие иголочки страха еще сильнее зацарапали несуществующее сердце.

***

В прошлой жизни – еще до встречи с Велиалом – я много читал о том месте, где, по преданиям, существуют ворота в потусторонний мир.

Темную славу гора получила еще во времена Киевской Руси, став пристанищем для жрецов и ведьм, которые устраивали шабаши.

Там, в потайных подземных лабиринтах, покоятся останки несчастных, укрывшихся от монголо-татарского набега, но заваленных заживо.

Впоследствии в том месте был построен Лысогорский форт, ставший местом казней. Многие нашли там смерть, напитав землю отчаяньем и страхом, которые и сейчас толкают людей на самоубийства, влекут любителей чертовщины.

Туда катился наш хрустальный шар.

Там ожидали меня ответы на страшные вопросы.

А еще, видимо, расплата за дарованную Велиалом возможность осуществлять ЖЕЛАНИЯ.

Глава вторая

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года,

с четверга на пятницу.

Окрестности Киева

***

Хрустальный шар опустился на Лысую гору.

В густой темени, слегка разбавленной сполохами города, я видел тысячи похожих шаров, стремительно уходящих вниз. К месту нашего приземления.

Там же, на вершине горы, в сером тумане, проступало огромное здание, наподобие уменьшенной копии римского Колизея; не более осязаемое, чем мое тело, но от того не менее реальное.

– Добрались, – сказал Велиал. – Скоро увидишь предназначенное лишь для избранных. А еще встретишь много знакомых лиц. Ты готов?

«У меня есть выбор?».

– Выбор есть всегда. Ты его сделал.

***

Шар коснулся земли и растаял. Исчезли тени остальных шаров, пропал фантом Колизея.

Мы с Велиалом оказались в липких потемках зябкой осенней ночи.

– Добро пожаловать в родную трехмерную реальность. Но не бойся, не надолго.

Велиал шагнул в темноту. Я пошел за ним.

В метрах десяти от нас, на фоне городского зарева, проступило полуразрушенное крохотное здание.

«Беседка…».

– Склеп, – подсказал Велиал.

Брезгливая гримаса тронула его несуществующие губы.

Я вспомнил заброшенные склепы на Байковом кладбище – с остатками былого величия, но убогие и загаженные, пахнущие застоенной мочой. Они напоминали оставленных детьми, никому не нужных престарелых родителей.

Я содрогнулся и почувствовал, как смутные очертания моего тела наливаются плотью, которая чувствовала холод, омерзение и запах тлена.

– Это иллюзия. Но очень правдоподобная, – пояснил Велиал. – Так удобнее. Для вашей психики. Скопление полупрозрачных теней – зрелище не для слабонервных. А так, людям привычнее. Не раз проверено.

«Мы пойдем ТУДА?!» – я кивнул на склеп.

– Да. Это необходимый ритуал. Потерпи, уже скоро.

«Я не смогу!».

– Сможешь! – сказал демон, взял меня за руку. – Следуй за мной. Ни о чем не спрашивай.

Мы подошли к воротам.

Демон потянул на себя скрипучую решетку, с которой посыпались ржавые хлопья.

Находясь в привычном человеческом теле, я вряд ли бы их увидел в окружавшей темени, как и саму решетку, как и Велиала, не отступавшего от меня больше, чем на три шага.

Но теперь, будучи какой-то невероятной субстанцией, я с пронзительной остротой чувствовал окружавшие запахи и шорохи, копошение невидимой живности под камнями, и даже, не дотрагиваясь, мог ощутить колючую шершавость проржавевших прутьев и пыль истлевших кирпичей.

Велиал, не отпуская моей руки, шагнул дальше.

Мы оказались перед лестницей, ведущей вниз, в густую темноту.

Велиал щелкнул пальцами – мрак разжижился, стал молочно-серым. Будто добавили яркости.

Демон кивнул, чтобы я шел за ним.

Он ступил на первую ступеньку, затем на вторую.

Я нерешительно двинулся следом. Ми ступали медленно и осторожно.

***

– Ты все еще боишься? – спросил Велиал, когда я застыл перед очередным поворотом: впереди было темно, воняло гниющей плотью.

«Все, кто прибыли в шарах, идут этим путем?» – вместо ответа подумал я, чтобы отсрочить жуткое путешествие.

– У каждого свой путь. Как и жизнь. Как и причины, которые привели к Лучезарному.

«А у меня, значит, путь сквозь вонючую нору?».

– Это ТВОЙ личный путь, – серьезно сказал Велиал, будто объясняя непослушному ребенку известное правило.

Затем улыбнулся, хлопнул по плечу. – Да ладно.

Мне стало неудобно, будто передо мною человек. И не чужой, а уважаемый, возле которого стыдно быть слабым и пугливым.

Я собрался с духом и пошел дальше.

Ступени неожиданно закончились. Мы оказались в жутком тоннеле. Велиал опять взял меня за руку и повел за собой.

Мне было страшно. Чудилось, что на залитых кровью стенах висят черепа с червяками и летучие мыши, под сводом – гирлянды чудовищ с блестящими глазами, которых я едва не касаюсь головой.

Я чувствовал, как нас окружают прозрачные огромные привидения, а в ответвлении, вроде небольшой комнаты, стоит скелет, на столе лежит отрубленная голова и топор, глянцевый от засохшей крови, с прилипшими волосками и осколками раздробленных костей.

Пробираясь мимо этого ужаса я брезгливо касался рукой стены, боясь очередной раз спотыкнуться и показать свою слабость.

***

Внезапно, за очередным поворотом, забрезжило сияние.

Резко – ослепляющим фейерверком! – мир взорвался, обрел краски и звуки. Меня укутало мягкой теплой волной.

Я обнаружил, что иду с Велиалом в толпе таких же правдоподобных фантомов, ничем не отличимых от реальных людей. Не иду, а парю над мозаичным мраморным полом по широкому коридору, стены которого украшены великолепными картинами известных мастеров.

«Это подлинники?»

– Химеры, – ответил Велиал. – Голограммы, по-вашему. Даже в музеях подлинники – редкость.

***

Мы скользнули в широко раскрытые ворота, охраняемые двумя инкубами в рыцарских латах и голубых плащах. Такие же плащи, но разных цветов, появлялись на плечах у каждого входящего: большинство серых, реже желтые, голубые, зеленые; совсем редко – синие, одиночные – фиолетовые. У меня появился серый плащ.

Мы зашли в Амфитеатр, пространство которого было убрано черным и красным. На полотнищах проступали огненные знаки Креста беспорядка. На арене возвышался перевернутый крест. Из невидимых динамиков звучал Бетховен.

Упругие воздушные потоки разносили прибывающие разноцветные точки по секторам: ближе к арене – фиолетовые, дальше синие, зеленые, голубые. Второй, третий и последний – четвертый ярус – сплошь серая масса. С каждой серой точкой – темно-красная – сопровождающие. Как у меня Велиал. Он тоже оказался в темном, цвета запекшейся крови, плаще.

Я вспомнил Булгакова и Великий бал у Сатаны. Читанный в уютном кресле, под уютным торшером, вперемежку с перекурами и лузганьем семечек, тот вымышленный бал, был намного помпезнее нашего собрания.

– Вот именно, – заметил Велиал. – Собрания. Время балов еще не настало. И никто тебя кровью мыть не будет. Ты вообще мелкая сошка. Один из неофитов. Вроде послушника в христианском монастыре, пришедшего принять благословение от руки Князя Света и Тьмы.

Глава третья

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года, с четверга на пятницу.

Параллельная реальность

***

Скамьи Амфитеатра заполнялись.

Мне было отведено место на третьем ярусе, рядом с Велиалом, между серыми плащами, которых опекали темно-красные.

Я украдкой разглядывал соседей: растерянные лица, в которых смешались обреченность, страх, кураж и удивление.

Возле нас находились исключительно мужчины (возможно, женщин собрали в другом месте). Обычные обыватели, без демонского обличия. Большинство среднего возраста. Интеллигенты. С печатью высшего образования на лицах. Такие сидят в государственных конторах, на кафедрах и в оставшихся НИИ. Встретишь – даже не подумаешь, что водятся они с бесами.

***

«Они… Как я?».

– Они исполняют СВОИ заветные желания. У каждого – лишь ему присущая страсть. Как и путь. Как и награда.

«Например?».

– Тебе хочется покопаться в чужом грязном белье? Не вырвет?

«А чем я лучше?».

– Ты много хуже… Впрочем, если хочешь, – Велиал кивнул на шебутного чернявого мужичка с бегающими глазками, лет сорока, который ерзал на скамье, оглядывался, безостановочно что-то шептал своему провожатому. – Этот был импотентом, стал альфа-самцом: эрекция приходит и уходит по его желанию. Хоть час, хоть три. Как говорят в определенных кругах: семь палок, не вынимая.

«А взамен?».

– Искушает замужних женщин, разбивает семьи. Как результат: слезы, сопли, разводы, нервы, а то и петля. Дети смотрят, запоминают.

«Какой резон?».

– Разрушение института брака, как одного из досадных пережитков Старого мира. В Новом мире, Царстве Лучезарного, семья исчезнет, вместе со всеми атрибутами. Каждый будет самодостаточным и полигамным, будет жить, с кем хочет: хоть с козлом, хоть с компьютером, хоть с резиновой куклой. Это называется – «Свобода личности».

Велиал оглянулся, кивнул на соседа спереди:

– Этот болел раком. Сейчас не болеет, выросли новые зубы. Однако ближние чахнут и умирают – он забирает их жизненную силу. Энергетический вампир… Дальше, справа от него. Врач. Мечтал быть доктором медицинских наук, и стал им; сейчас курирует производство препаратов, заведомо пагубных для вашей репродукции. Дальше, тот лохматый – программист, наркоман и завсегдатай игровых автоматов. Ему нужны деньги на дозу, и он их стабильно выигрывает; взамен приобщает детей к наркотикам… Плюс растление. Особенно ему по душе семилетние мальчики. Достаточно примеров?

«Зачем это Люциферу? Если он такой, ну… совершенный».

– Незачем, – отмахнулся Велиал, хитро улыбаясь. – Во-первых – ты сам просил познакомить с коллегами. А во-вторых – я лгу. Демон Лжи. Ты не забыл?

***

Пока арена пустовала, я украдкой оглядывался на соседей, пытаясь разгадать их грехи. Однако больше интересовали провожатые в темно-красных плащах. Они разительно отличались от серых плащей лоском и уверенностью. Как старые солдаты от новобранцев.

Кураторы перешептывались с подопечными, что-то им объясняли, подбадривали особо робких, успокаивали буйных и кивали на первый ярус, где расположились фиолетовые и синие плащи.

«Высшая каста» – понял я по цвету. Или Велиал подсказал.

Фиолетовые и синие вели себя важно, с барской ленцой, как ведут большие начальники, привыкшие командовать. Расположились они сами, без провожатых.

Было далеко, но мне казалось, что я их знаю.

***

Я присмотрелся и обмер!

Это были лица, каждый день мелькавшие с экранов, обложек и билбордов – завсегдатаи разнообразных политических ток-шоу, задушевных интервью и поучительных бесед.

«Наша элита, гордость! Не удивительно, что и здесь они на лучших местах, впереди бестолкового стада: поводыри, вожди и благодетели…».

– А ты как думал! От каждого по способности – каждому по труду, – проворковал Велиал. – Ты можешь быть среди них. Если захочешь.

Я промолчал. До меня дошло, о ком постоянно толковал Велиал и ставил в пример. Их ЖЕЛАНИЯ, явно, не ограничивались тремя тысячами гривен и студенткой в заношенной розовой курточке.

***

Чаша Амфитеатра дрожала, заходилась мелкой рябью, пульсировала фонтанчиками особо буйных гостей, которые не могли усидеть на месте. Я знал, что это иллюзия, но достоверность была поразительной.

Вдруг копошение замерло, гул стих.

Над головой заплакали скрипки, ухнули барабаны, будто предваряя выход на арену главного артиста, ради которого пришли зрители.

Разом музыка смолкла. Пространство Амфитеатра накрыла гулкая тишина.

Я услышал, как дышит сосед справа. Этого не могло быть, потому что сосед – плешивый несуразный дядька моих лет – был иллюзией – как и я, как и все собравшиеся. Но я все равно слышал.

***

Дохнуло ароматом сандала.

В лучах невидимых софитов на арене возник стройный юноша в пурпурном плаще.

Из третьего яруса до арены было метров сто, но я различал каждую черточку красивого лица.

В его неизменном спокойствии, в его простоте и серьезности таилась какая-то сила, привлекавшая еще до того, как он начал говорить.

Я скосил глаза на Велиала. Заметил: тот благоговейно вбирает глазами стройную фигуру.

– Люцифер? – спросил я.

– Да… – выдохнул Велиал. И почтительно склонил голову.

Глава четвертая

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года,

с четверга на пятницу. Параллельная реальность

(продолжение)

***

– Я пришел дать вам свободу, – сказал юноша.

Его голос заполнил пространство Амфитеатра, проникал в каждую клеточку, завораживал.

Этот голос невозможно было не слушать, не любоваться им.

Он говорил на незнакомом древнем языке. Не говорил – проявлялся бархатным шепотом в голове.

Я понимал каждое слово.

– Творец, он сродни Богу. Он восстает против Бога. И в этом его величие! Мне служили миллионы лучших представителей вашего мира. Они готовили мой приход. Они сделали меня неотъемлемой частью вашей культуры. Я им воздал – их помнят благодарные потомки. В отличие от безымянных божьих праведников, сгинувших в пучине времени.

Праведники надеялись, что, отстрадав земную жизнь, они попадут в рай. Они обманулись – рая нет. Как и ада. Есть жизнь. Потому следует наслаждаться собой здесь и сейчас…

***

Пока Люцифер говорил, из розового сумрака, окутавшего арену, под отголоски заглавной композиции «Carmina Burana», возникали силуэты. Они наливались иллюзорной плотью, оживали, двигались.

Многих я помнил по имени, однако большинство из них были знакомы лишь наглядно, по картинкам в книгах, или со снимков в газетах и журналах.

«Они все служили Сатане…» – догадался я, цепенея от близости гениев, и от страшной догадки.

***

Тем временем в грязно-розовом тумане выпукло проявился напыщенный Мартин Лютер в черном берете и такой же сутане.

За ним прошли лысеющий Гете в обнимку с бородатым Гуно, подарившим Мефистофелю голос, который заполонил весь мир и стал его гимном.

Над ними взвился эпатажный Булгаков с моноклем в правом глазу, хитро улыбнулся, подморгнул стеклянным оком.

За апологетом Воланда хороводом двинулись великие писатели и композиторы, из которых я успел выхватить образы Бетховена, Мильтона, Франса, Вагнера, Орфа, Блейка.

– Храмы и бордели созданы из одних кирпичей… – проворковал Блейк, растворяясь меж каменных плит арены, уступая место Льюису Кероллу в окружении юных подружек.

Поклонника Алисы сменил Набоков в ночном колпаке, с сачком в руке, в мешочке которого запуталась миниатюрная бабочка-Лолита.

Смутными тенями проплыли призраки Наполеона, Гитлера, Сталина, Горбачева, дюжины американских президентов и тысяч безымянных революционеров, которые создавали «рай земной» на костях своих ближних.

Завершали хоровод эпатажный Кроули и страшный Антон Лавей, – чем-то напоминающий канонический образ Сатаны, но не похожий на прекрасного юношу, говорившего с арены.

***

Многое прояснялось. Люцифер прав: он не стучится в двери нашего мира, он уже здесь, он создал этот мир умами и руками своих сторонников.

– …дорогие братья! Если вы находитесь здесь, вы – частица меня. Вы не чета рабам божьим, изнывающим от надуманных грехов. Вы гордые и самодостаточные! Вас миллионы! Ваша поступь неостановима. Ваша цель, о которой мечтали романтики всех эпох – гедонизм и высшая справедливость, где нет места убожеству. Мы провозглашаем их Величество Целесообразность, Красоту и Наслаждение, из которых произрастет Гармония. Соберитесь же вокруг меня, о, вы, презревшие смерть, и сама земля станет вашей. Я воздвигаю знамя сильных!

***

Зачарованный исходящей заботой и теплом, я вспомнил, что слышал этот голос раньше. Не раз слышал.

Я тогда не догадывался, кто подсказывал, кто подначивал меня совершать неразрешенное.

Совершать то, чего ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ, но было НЕЛЬЗЯ.

Глава пятая

Ретроспектива: осень 1981 года, Житомир

***

Впервые это случилось, когда я учился в шестом классе.

Будучи завзятым книгочеем, я умудрился записаться во взрослую библиотеку. Не за особые успехи, а по протекции библиотекарши школьной, ума не чаявшей в странном мальчике, который после уроков ходит между книжными полками, листает желтые зачитанные страницы, нюхает книжный запах, чуть ли не целует ветхие корешки.

Я был на вершине детского счастья, и все выходные проводил во взрослой библиотеке, исследуя ее сокровища. И вот, однажды, мне там напрочь отказались записать в абонемент неразрешенный и вредный для детского ума «Декамерон», о котором я тайком подслушал у старших ребят во дворе. В ТОЙ стране, и в ТО замшелое время, даже дворовые хулиганы ЧИТАЛИ книги, и пели под гитару куплеты из «Луки Мудищева».

Библиотекарша «Декамерон» у меня отобрала, да еще пригрозила сообщить в школу и отцу, какими книгами интересуюсь в шестом классе: все, мол, в таком возрасте о межзвездных полетах читают да путешествиях, а этот – бесстыдник!

Я тоже читал о полетах и путешествиях, но страх как хотелось разузнать подробности о соловье в руке юной Катерины, которого обнаружил, пролистнув несколько недозволенных страниц.

***

«Ну почему! Почему нельзя?!» – шмыгал я носом, возвращаясь домой.

«А ты возьми без спроса…» – проявился участливый шепоток за левым ухом, или в самом ухе.

Я удивился, затем отмахнулся.

Затем понял, что это за шепот такой, поскольку был на ту пору достаточно начитанным – это было мое нехорошее второе «Я», которое постоянно подбивало на разные гадости, о которых я никому не мог рассказать, потому что было стыдно.

«Возьми… – настаивал шепоток. – В той книге много-много интересного…».

«Нельзя!» – упирался я.

«Нельзя… – соглашался шепот. – Но если очень хочется – значит, можно. Ты победишь желание, лишь исполнив его…».

Долгие семь дней я боролся с шепотом, старался его не слушать.

Я решил, что никогда ТАК не сделаю, потому что настоящие пионеры не берут чужого без спросу. А еще они воспитывают в себе силу воли.

***

На следующие выходные я пришел в библиотеку, твердо решив не смотреть в сторону «Декамерона».

Я считал себя настоящим пионером, и не смотрел.

Но, следуя навязчивому шепотку за левым ухом, ноги сами привели меня к запретной полке.

Опасливо озираясь, я отчаялся шагнуть за грань.

Я выдернул заветную книгу, шмыгнул в темный закуток и сунул толстенный желтый том в склизкой суперобложке за пояс.

А, поскольку, в ту пору я фигуркой походил на мультяшного Маленького Принца, то фолиант из серии «Библиотека всемирной литературы» выпирал из-под пиджачка, превращая воришку в беременного карлика.

Книгу обнаружили и нещадно изъяли, а меня, покусившегося на запретный плод, позорно отлучили от библиотеки.

Потом в школе на линейке позорили. Пришлось дать «честное пионерское слово», что больше никогда-никогда ничего-ничего чужого брать без спроса не буду.

Меня простили, но липкий осадок от того шепотка остался.

***

Словно ниточка сладкой слюны он тянулся за мною сквозь годы, подленько нашептывая, что если НЕЛЬЗЯ, но очень хочется, значит – МОЖНО.

Он подбивал на мелкие гадости, которых уже не помню.

С каждым разом преступать грань становилось все легче.

К счастью, дальше стыдных мыслей дело не заходило.

Я уже думал, что избавился от проклятого искусителя.

Но чертяка меня не оставил, убаюкивал, готовил пакость.

Глава шестая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область

***

Абсолютное мое грехопадение случилось уже после службы в армии и окончания исторического факультета в педагогическом.

В то время еще считалось обязательным отработать три года по распределению, и увильнуть было невозможно.

Меня послали в школу, в глухую деревню, где эта самая школа, да еще полуразваленный клуб, были центром цивилизации.

Хромоногий председатель колхоза, с видом благодетеля, отвел молодого учителя в замызганное общежитие, где выделил крохотную девятиметровую конурку с зарешеченным окошком. Там меня и поселил.

В общежитии жили такие же неудачники – перекати-поле – которые попали в эту сельскую дыру, и мечтали вырваться при первой возможности.

За стенкой у меня обитали строители – сезонные рабочие, ежевечерне шумно праздновавшие окончание дня, мешая читать, готовиться к урокам и высыпаться.

Остальные комнаты тоже занимал рабочий люд, который перебивался случайными заработками в доживавшем последние месяцы постперестроечном колхозе.

Люд этот вечерами кооперировался со строителями, принимал активное участие в гулянках, чем усугублял мое, и без того беспокойное положение.

В одной из комнат, в самом торце коридора, жила мать-одиночка с двумя дочерьми: шестнадцати и десяти лет. Звали женщину Варварой, было ей на ту пору за тридцать, но поскольку взяла она от жизни многое, то ее точный возраст определить было сложно. Зато дочки: Алинка и Лена – сущие ангелы, особенно старшенькая, смуглая, темноволосая, с карими глазами-вишенками, смутно напоминающая образ из заветной, вырезанной из журнала фотографии, хранимой в дневниках.

***

Я столкнулся с девочками в первый день своего поселения в общежитие, в конце августа. Это была обычная встреча будущих соседей, с ритуальным «Здрасьте».

Потом мы встречались в общем коридоре, и в школе на переменках, а с Алинкой еще и на уроках – я преподавал историю в девятом классе, где она училась.

Особых разговоров между нами не случалось, поскольку сестры меня сторонились, при встрече опускали глаза. Я тоже не обращал на них внимания – девочки как девочки, таких в школе десятки. Мало ли, кто на кого похож.

Тем более, в ту пору мое сердце терзали иные печали: с очередной своей институтской возлюбленной я расстался, новой не завел, а потому, до заживления еще ноющей душевной раны, решил покончить с делами сердечными.

Отчитав несколько уроков, я возвращался в свою конуру, где предавался чтению да кропал грустные стихи о неразделенной любви.

Так прошли пару месяцев. В школе у меня образовался вялотекущий роман с учительницей младших классов. Но поскольку она была прямой противоположностью образа из журнальной фотографии, то перспектив к развитию роман не имел.

Я, как и прежде, после уроков спешно уходил домой, зарывался в книги, рифмовал «разлуку» со «скукой», подбирал к тем рифмам простые аккорды на старой гитаре, ожидая, когда закончится моя трехгодичная ссылка.

***

И тут в мою жизнь вошла Алинка…

Она вошла неожиданно, стремительно, НЕ-правильно! – как и все значительное, что случается в жизни.

Глава седьмая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область

(продолжение)

***

Промозглым ноябрьским вечером, переходившим в ночь, дописав очередную оду несчастной любви, я уже готовился нырнуть в холодную постель, с утра не заправленную, поскольку гости меня не посещали, а для двадцатидвухлетнего холостяка – и так сойдет.

Из общего коридора доносились пьяные разговоры, визг и песни – соседи гуляли. Это меня порядком напрягало, но ничего поделать не мог. Оставалось, как всегда, заткнуть уши ватой, замотаться одеялом с головой и думать о чем-то хорошем, призывая спасительный сон, постоянно разрываемый хмельным гоготом из коридора.

Вдруг, в пьяной какофонии послышалось детское хныканье. Первым желанием было – не вмешиваться. Мало ли что происходит в чужих семьях. Но тут до меня дошло, что в нашем общежитии других детей, кроме Варькиных, нет. Значит, плакала одна из ее дочек.

Я прислушался: сквозь размазанный мужской бас пробивался надрывный голос Алинки, которая с чем-то не соглашалась, всхлипывала, просила отпустить.

Уже не раздумывая, я накинул спортивки и футболку, вышел в коридор.

***

Подтвердилось самое худшее.

Возле Варькиной комнаты, на тумбочке, был организован импровизированный стол, на котором стояла полупустая трехлитровка мутной жидкости, на газете вперемешку лежали: нарезанное сало, соленые огурцы, несколько ломтей хлеба.

Возле тумбочки, на табуретах и на корточках, в клубах табачного дыма, разместилось человек десять. Были там и местные строители, и какие-то хмурые небритые мужики, вносившие колорит в неприглядную картину.

Сама Варька, в расхристанной кофте, сидела на коленях Леньки-строителя. Варька визгливо хохотала, пытаясь выдернуть из под задранной юбки его мохнатую руку. Все курили, от чего сизый дым клубами растекался по коридору.

И в этом бедламе я увидел, как хлипкий взлохмаченный мужичок неопределенного возраста, до пояса раздетый, с татуировкой на впалой груди, ухватил Алинку поперек хрупкого тельца и пытается затащить в комнату. Та, одетая лишь в короткую ночную рубашку, брыкала ножками, пыталась вырваться, звала мать, но Варька не обращала на нее внимания, занятая любовной игрой.

Никем не замеченный в общей суматохе, я подошел к мужику, перехватил руку, сжимавшую Алинку за талию. Я не думал, зачем вмешиваюсь, и что будет потом. Это вышло само собой.

Мужик вскинул взлохмаченную голову, недовольно глянул на меня.

– Че? – дохнул перегаром.

– Оставь девочку, – сказал я, стараясь придать голосу твердости. Голос дрожал: вышло пискляво и совсем не убедительно.

– А то че, фраерок? – нахально отозвался мужик.

«Если бы не занятые руки, он бы меня ударил. Такие не ждут – бьют, а потом разбираются».

– Отпусти. Бутылку «Столичной» дам, – сказал я. Голос дрожал.

Алинка упираться перестала, изумленно уставилась на меня.

Мужик хмыкнул, показал кривые зубы. Затем отрицательно мотнул головой, теряя ко мне интерес и покрепче перехватывая девочку.

– Три бутылки, – выпалил я, понимая, что если он не согласится, то силой забрать у него Алинку не сумею. – И пять пачек «Примы». Киевской.

Это было все, что я успел накопить из «твердой валюты», которой в ту пору, в девяносто втором, производились значимые расчеты. За водку и сигареты в деревне можно было распахать огород, заготовить дрова, даже купить киевского пахучего хлеба – его из столицы привозила предприимчивая тетка Нюрка.

Поскольку сам я курил, то особенно было жалко сигарет, которые выдавались по талонам – десять пачек на месяц в одни руки, и которые приходилось делить на тридцать дней по шесть штук. Таким образом, я лишал себя курева, но поступить по-другому не мог. Больше сигарет было жалко Алинку.

– И пять пачек, – повторил я.

– Взаправду? – мужик заинтересованно поднял мутные глаза. Нечаянно ослабил захват.

Девочка змейкой скользнула из его рук, юркнула ко мне и спряталась за спину, обвив тоненькими ручками.

– Ты куда, – встрепенулся мужик, пытаясь удержать Алинку.

Но я стал на пути.

– Я не обманываю: три бутылки водки и пять пачек сигарет.

– Ладно, давай, – согласился мужик. – Курево ништяк.

Он вдруг резко присел, игриво задрал девочке подол. Та взвизгнула, отскочила, не отпуская мои бока – чуть не повалила на загаженный пол.

– Не трогай! Мы же договорились.

– Лады, забирай босявку. Уговор – как приговор.

***

Втроем мы прошли по коридору к моей комнате.

Едва приоткрыл двери, как девочка шмыгнула вовнутрь, растворилась в сумрачном желтом свете сорокаватной лампочки.

– Подожди, – попросил я мужика, который хотел ступить следом.

– Арапа не заливай… – тот уцепился рукой в косяк, закрывая проход. – Гони обещанное!

– Я не обману – я учитель, – сказал, стараясь смотреть ему в глаза.

Смотреть было невыносимо и страшно.

– Ладно, фраерок. Знаю, где ты живешь, – мужик убрал руку, прислонился к стенке.

***

Я зашел в комнату. Прикрыл двери, которые мешали отворить створку шкафа, где хранился мой неприкосновенный запас. Принялся рыться в тайнике, поочередно извлекая сокровища, замотанные в старое покрывало.

Спиной чувствовал, как за мною из глубины комнаты наблюдают внимательные глаза.

Сгреб припасы, вынес в коридор. Мужичок ловко рассовал сигаретные пачки по карманам, перехватил бутылки.

– Фартовый калым. В другой раз буду знать, где разжиться, – хитро подмигнул мне. – Ты, учитель, хоть отдери ее за меня…

Не дослушав, я шмыгнул в комнату, закрыл двери на замок.

Затем еще крючок накинул – для надежности.

Глава восьмая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область

(продолжение)

***

На душе было тревожно.

Я понимал, что сделал глупость и лишил себя сигарет на полмесяца.

Но это не главное – с куревом перебьюсь.

«Как поступить с девочкой?».

У меня даже раскладушки не было или запасного матраца, чтобы примостить Алинку на полу. Да и места на них не было: все пространство комнаты занимали общаговская кровать с продавленной панцирной сеткой, стол, табурет, шкаф, тумбочка да самодельная книжная полка.

Но и это не самое страшное – в крайнем случае, я мог до утра подремать и на табурете.

«А что завтра скажет Варька?

И что скажут в школе, если узнают, что Алинка у меня ночевала?

Девочка-подросток у одинокого парня…».

***

Закрыв двери, оглянулся на кровать: Алинка лежала, подтянув одеяло к носу. Любопытные глаза наблюдали за мной.

Обалдев от такой ее смелости, подойти не решился.

Присел на табурет у стола. Взял книгу, раскрыл. Пролистал пару невидимых страниц, захлопнул.

Глянул на часы:

«Половина первого ночи».

Включил настольную лампу. Не поднимаясь – благо, габариты комнаты позволяли – щелкнул выключателем, погасил верхний свет.

Ситуация складывалась преглупая.

«Завтра мне на первый урок, а выспаться не сумею. Да еще этот галдеж в коридоре…».

– Вы там будите сидеть всю ночь?

Я вздрогнул. В потемках, напитанных моими сомнениями, Алинкин шепот прозвучал как гром.

Я молча кивнул. Не знал что ответить.

– Давайте поменяемся: я посижу, а вы поспите.

– Не нужно. Ты – ребенок.

«Не на табурет же ее посадить».

– Я не ребенок! Мне почти шестнадцать. Просто я худая и низкая. Я в школу в восемь лет пошла… И мама меня уже родила в мои годы. Вот так.

– Ходишь в школу, значит – ребенок.

Неожиданно Алинка выскользнула из-под одеяла. Мелькнув острыми коленками, бросилась ко мне, ухватила за руку.

– Идите на кровать, – сказала девочка.

Потянула на себя, не отпускала.

– Я не могу тебя оставить на табурете, – пробормотал я. – Тебе завтра в школу.

– И вам в школу.

– Я взрослый.

– А мы вместе ляжем. Мы поместимся. Я в стенку втиснусь, и вам будет место.

***

Я не решался.

Я еще подыскивал слова, чтобы возразить, но тут услышал знакомый шепоток за левым ухом:

«Иди…» – ворковал голос.

«Нельзя!» – упирался я, как и в прошлый раз, с «Декамероном».

«Нельзя… – соглашался шепот, – но если очень хочется…».

«Мне совсем не хочется! Она…».

«Она похожа на девочку из твоей мечты…» – шелестело в левом ухе.

«Она – школьница!» – злился я, понимая, что соглашусь.

«Ты и вправду не хочешь к ней? Она сама просит…».

«Нет!».

Алинка не отставала: обхватила мою безвольную руку горячими ладошками, пытаясь поднять с табурета; приговаривала, что нельзя спать сидя, а на кровати места – хоть отбавляй.

«Иди…» – не унимался голос.

Я пошел.

Было тревожно и сладко от чего-то недозволенного, не совсем хорошего.

Не раздевался. Так и лег в спортивках и футболке.

Глава девятая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область.

(продолжение)

***

Сначала мы лежали поразно.

Я даже трусливо вдавил между нами одеяло, чтобы не касаться друг друга.

Алинка действительно вжалась в стенку, а я примостился на противоположном краю кровати, на металлическом уголке, к которому крепилась сетка.

Я замер. Было неудобно, уголок впивался в ребра, но я не мог отодвинуться, поскольку скатился бы на середину кровати по обвисшей сетке.

Из коридора доносился басовитый хохот и визг пьяной Варьки. В беспокойном сумраке тикал будильник.

Алинка замерла у стенки, даже, казалось, не дышала.

Я боялся шевельнуться и не знал, сколько это будет продолжаться. Если так пройдет вся ночь, то лучше бы я на табурете пересидел, склонившись головой на стол.

«Завтра у меня первый урок, и буду выглядеть, как…».

Алинка двинула затекшей ногой. Сетка колыхнулась. Мы разом скатились в уютную впадину.

Я чувствовал, как мое деревянное тело прижалось к Алинкиному, мягкому и теплому.

Я напрягся, чтобы отстраниться, но тоненькие руки оплели шею.

– Лежите… – щекотно прошептала девочка, почти касаясь губами моего уха.

***

Я замер.

Я чувствовал ее прерывистое дыхание на щеке и острые коленки, которые вдавились в мой живот, пододрав съехавшую футболку.

Меня обволакивал ее запах. Она пахла несвежей ночной рубашкой, сеном, и еще каким-то пряным девчоночьим запахом, которым пахли мои давние подружки в далеком детстве.

Я чувствовал, как от этого запаха, от прикосновения ее коленей, у меня наливается. Мне стало стыдно, и я попробовал отодвинуться, но Алинка не отпускала.

– Спасибо, что меня забрали, – прошептала девочка, прислонившись горячим лбом к моему виску. – Если бы не вы…

***

Она шепотом рассказала, что тот дядька, который к ней приставал, и которого зовут Вовкой – из соседней деревни.

Он мамкин знакомый, недавно возвратился из тюрьмы.

Он и раньше к ним приходил, и к Алинке лез, и к младшенькой Лене, но гостей тогда было поменьше, и Варька его отгоняла от дочек, приговаривая, что малы они еще, нужно подождать пару лет.

А сегодня, когда все упились, дядя Вовка зашел к ним в комнату, начал сунуть руки под одеяло, больно щипать за ноги. Алинка выбежала, чтобы пожаловаться матери, но той было не до нее.

– И если бы не вы… – закончила Алинка свою историю.

Что было бы, если бы не я – недосказала. Лишь шмыгнула носом, да прижалась горячим телом.

Я выпростал затекшую руку, обнял девочку за плечи.

Она втиснулась в меня, как цыпленок, и заснула.

Глава десятая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область.

(продолжение)

***

В ту ночь я не спал до утра, слушая Алинкино дыхание да пьяный гогот в коридоре, который затих лишь поздним ноябрьским рассветом.

Я не шевелился, чтобы не тревожить девочку.

Я был счастлив, что помог ей. Но еще более был счастлив, что НИЧЕГО предосудительного между нами не случилось, и мои страхи остались надуманными страхами.

О нашей совместной ночевке никто не узнал.

Варьке, видимо, было все равно. Да и вряд ли она заметила, где в ту ночь была старшая дочка. А всем остальным – и подавно наплевать.

Я успокоился.

«Ну, переночевала у меня.

Ну, помог девочке.

НУ И ЧТО?».

***

Оказалось – рано успокоился.

Мой искуситель-шепоток не спал, выжидал, готовил новое испытание.

Первой тревожной иголочкой, которая уколола мое притихшее сердце, была разительная перемена в Алинкином отношении ко мне.

Я замечал, как она не сводит с меня глаз в школе, как дожидается после уроков, чтобы вместе идти домой.

Вечерами девочка тихонечко скреблась в двери и просила полистать интересные книжки и атласы. Или расспрашивала об истории, новую тему из которой не поняла на уроке, потому что думала совсем о другом.

Я, конечно же, ее впускал, порою вместе с сестрой, давал книги, повторно рассказывал урок, упрощая все до невозможности, но ее сияющие недетским вниманием и обожанием глаза, подсказывали, что не из-за книг, а тем более, недопонятой темы, она ко мне ходит.

Мои опасения подтвердились.

***

Через недели полторы, когда уже мы стали закадычными друзьями-соседями, Алинка постучалась в мою дверь около полуночи и сквозь слезы рассказала, что с минуты на минуту мать придет домой с прежними друзьями и с дядькой Вовкой. Опять у них дома будет пьянка и Вовка будет приставать. И можно ли, чтобы она осталась у меня переночевать. Она меня не потревожит, хоть на табурете пересидит.

Я – конечно же! – разрешил.

***

Я надеялся, что и на этот раз обойдется: мы ПРОСТО переночуем в одной комнате, на одной кровати. Алинку нужно приютить, и это мой долг, как доброго соседа.

Я надеялся, потому не манерничал с табуретом, а вытащил вторую подушку, пристроил у стенки.

Мы уже не жались по сторонам, а, притиснувшись, разместились в уютном коконе провисшей сетки.

Алинка, как и прошлый раз, принялась рассказывать разные нехорошие истории из жизни местных обывателей, свидетельницей которых была.

Я молча слушал ее голос с переливами непослушного «р», вдыхал ее запах и чувствовал, как дорога мне эта чужая бедовая девчонка, как хочу ей добра.

Я ждал, чтобы она задремала, потому что сам хотел спать, находясь в каком-то изнеможении от происходящего.

К этому шло: Алинкины слова звучали все реже, затихая к концу фразы, а то и обрываясь.

Но дальше…

***

Дальше ВСЕ переплелось: отрывки касаний, ощущений, звуков. Пронзительное счастье и стыд!

Кто начал первым – я до сих пор не знаю. Помню лишь, как упирался, не поддаваясь противному шепотку над левым ухом, когда горячая узкая ладошка, поиграв шерстью на моей груди, медленно опустилась вниз.

Как я умер от сладкого ужаса, когда туда же потянулась ее голова.

***

В ту ночь мы не спали до рассвета.

На мои сокрушенные слова раскаянья о недопустимости ТОГО, что между нами происходило, Алинка призналась, что я НЕ ПЕРВЫЙ, с кем она ТАК.

Оказалось, что в прошлом году у мамы был очередной муж Виктор, который ее научил ЭТО, объясняя, что так нужно делать со всеми парнями, которые нравятся – это главные девичьи чары. А я ей очень нравлюсь. С самого первого дня, когда она меня увидела…

От Алинкиного признания мне стало еще гаже, потому как раскаянье сменилось жгучей ревностью к неизвестному Виктору – я хотел его разыскать и убить. Алинка же не разделила моего гнева, и смущенно призналась, что дядя Витя был самым хорошим из отцов, никогда ее не обижал. И если бы не я, то продолжала бы его любить.

Неисповедимы побуждения женского сердца! И вечная беда всех мнительных Гумбертов, которые считают себя презренными растлителями, а на самом деле оказываются лишь банальными последователями.

***

Но тогда мне было не до рассуждений.

Стоило Алинке утром пойти в школу, как на меня нахлынули былые страхи.

«Я – ЧУДОВИЩЕ! – корил я себя, стократно обещая, что больше: НИКОГДА! НИ ЗАЧТО!».

«Ты один из очень-очень многих…» – утешал голос, приводя многочисленные примеры из истории. Того же Эдгара По, который женился на двенадцатилетней Вирджини, двоюродной сестре.

Я отмахивался, пытаясь понять, почему сразу не оттолкнул настырную развратную девчонку, не выгнал, не запретил приходить?

Я же тогда чувствовал, к чему могут привести наши ночевки! И, в тоже время, каким-то развращенным желанием – в глубокой глубине душевной Марианской впадины – я, ХОТЕЛ, чтобы ТАК случилось. Но настолько отвлеченно хотел, настолько несбыточно, будто полететь на Луну, понимая, что ЭТОГО НИКОГДА не произойдет.

Глава одиннадцатая

Ретроспектива: осень 1992 – весна 1993 года,

Киевская область

***

После той страшной ночи Алинка приходила ко мне уже с определенной целью: мы оба знали, чем закончатся листание книг и дополнительные уроки истории.

Я с этим смирился, слушая успокоительный шепоток о банальности происходящего. Я плыл по волнам невозможной любви.

Вместе с тем, между нами НЕ СЛУЧАЛОСЬ ничего, что можно было бы считать прямым посягательством на ее девичью честь, хоть шепоток не раз к тому подначивал.

Тогда, краем своего, не совсем еще свихнувшегося сознания, я понимал, что ЭТОГО делать не следует, поскольку возврата из той пучины не будет. Однако спустя много-много лет, понял, что наивно ошибался и даже пожалел о своей нерешительности.

***

Незадолго до Нового, 1993 года, Алинка переселилась ко мне, даже вещи свои перенесла. Я не упирался.

Ее мать о том, конечно же, знала, но на трезвую голову ничего в глаза мне не говорила, и лишь в хмельном веселье называла «зятем».

Мы с Алинкой вместе поднимались утром, вместе завтракали и шли в школу. Вместе возвращались домой, читали в голос стихи, пели под гитару, играли в карты. И, конечно же, вместе укладывались спать.

Поначалу я опасался, что слух о моем сожительстве со школьницей разнесется по деревне, станет достоянием молвы, которая утроит мои грехи, удесятерит, наделит скабрезностями завистливого воображения.

Но до нас никому не было дела!

И тогда я понял, что ЭТО – не просто так, что от оглашения бережет меня неизвестный покровитель – хозяин шепотка. Зачем-то ему нужно такое положение.

Возможно, он хотел, чтобы меня глубже затянуло в омут, чтобы я чувствовал себя изгоем и добровольно шел к нему.

Я шел. И был в этом некий сладкий, гибельный восторг.

***

Наша любовь продолжалась всю оставшуюся зиму и весну – пока девочка не закончила девятый класс.

Следуя примеру того же Эдгара По, я подумывал жениться на Алинке, чтобы забрать и увезти ее туда, где о нас никто ничего не знает, притвориться братом (поскольку отцом и дочкой мы по возрасту быть не могли).

Алинка тоже этого хотела и не раз о том просила.

Думаю, задайся я такой целью – у меня бы получилось. И Варька не упиралась бы. Ей лишний рот был не нужен.

Но в ту пору, в двадцать два, я не имел ни постоянного дома, ни денег. Я порою сам себя не мог прокормить на учительскую зарплату.

***

В конце мая Алинка возвратилась со школы в слезах.

Шмыгая носом и всхлипывая, рассказала, что мать срочно уезжает во Львов вместе с новым отцом и забирает дочерей.

Алинка просила, чтобы ей разрешили остаться со мною, но мать категорически отказала – новый отец не одобрил, узнав о нашей любви.

Мы с Алинкой провели грустную прощальную ночь. Девочка уговаривала меня пойти к матери, занести пару бутылок водки, договориться, чтобы ее оставили. Но голос за левым ухом мне нашептывал, что так делать не стоит, поскольку этот ребенок будет для меня обузой, а жизнь только начинается.

Я струсил, не пошел.

На следующий день утром Алинка принесла мне в подарок самодельную куклу-мотанку, названную своим именем.

Она отдала куклу, поцеловала меня в губы, сказала на прощанье, что будет любить всегда, и уехала.

***

Страдая от разлуки с Алинкой, и от своей подлости, я в то же время радовался, что ВСЕ само собой обошлось, и теперь можно забыть его как дурной, сладкий и невозможный сон, который НИКОГДА БОЛЬШЕ не повторится.

Последующие годы, пытаясь связать воедино мой грех и Алинкины прощальные слова, я корил себя, что нанес девочке моральную травму, стоголосо воспеваемую многочисленными исследователями.

Я привык жить с этой виной и считал себя страшным Гумбертом, не веря успокоительному шепотку.

***

Спустя пятнадцать лет мы пересеклись с Алинкой в социальных сетях, где я создал страницу, дивясь невиданной возможности узнать о давно потерянных людях.

Алинка нашла меня сама. Передала привет, прикрепив дюжину сердечек и веселых рожиц. А еще написала, что часто вспоминает детство и мою комнату в общежитии. Что ТЕ несколько месяцев были самыми счастливыми в ее жизни.

***

После Алинки была другая жизнь и другие искушения, которые, в большинстве своем оставались лишь фантазиями.

Но доверительный шепоток за левым ухом не покидал меня никогда.

Глава двенадцатая

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года,

с четверга на пятницу. Параллельная реальность

(продолжение)

***

Волшебный голос Люцифера наполнял пространство Амфитеатра и туман моего призрачного тела. Он взбалтывал прошлое, выковыривал из потаенных норок давно забытое.

В сознании, будто в калейдоскопе, мелькали стеклышки моих желаний, хотений и надежд, которые преследовали всю жизнь.

Я многого хотел, и многое получил в своей жизни. Я откусывал запретные плоды, брал недозволенное, использовал непредназначенное. Но слушауя волшебные слова, я больше не чувствовал стыда и сожаления.

– Братья! – шелестел голос. – Если вы находитесь здесь, вы – частица меня. Вы не чета рабам божьим, которые изнывают от допущенных грехов и отравляют покаянием и без того серую жизнь. Вы гордые и самодостаточные! Вас миллионы! Ваша цель, о которой мечтали романтики всех эпох – Ее Величество Свобода. Свобода ВСЕГО! Соберитесь же вокруг меня, о, вы, презревшие запреты, и земля станет вашей. Я воздвигаю знамя Сильных!

***

Реальность дрогнула, пошла рябью.

Повеяло соленым бризом, предвестником шторма, который дохнул запахом бушующего океана, под тысячеголосие восьмой симфонии Малера – мелодии невероятной печали и глубины, и страданий, потому что человека ВСЕГДА влечет БЕЗДНА!

«Я стою на краю… Я уже не боюсь!».

– Нет бога выше, чем сам человек! И только сам человек может быть объектом поклонения. Жизнь – это великое развлечение…

Легкая улыбка тронула губы прекрасного юноши. Он доверительно подмигнул. Он говорил лишь со мной и подмигивал мне.

– Что заставляет вас жить с оглядкою? Что удерживает жить, как хотите, делать, что хотите, быть, какими хотите? Что вам мешает быть хозяевами своей жизни? Неужто глупые предубеждения, навязанные церковью? Страх посмертного воздаяния? Адские муки? Я открою вам секрет: вас обманывали. Ада нет. После смерти ничего нет. НИ-ЧЕ-ГО! Безвременная пустота, которую вы не ощутите. Живите один раз. Живите, пока живете! Убейте вашу совесть – это самый большой враг всякого, кто хочет добиться успеха в жизни!

«От того ВСЕ мои беды…

Даже не совершая чего-то предосудительного, но, желая его непреодолимо, я стыдился самого такого желания и считал себя грешником.

Я грешил внутри себя, мучился чувством вины и считал ЭТО грехом.

Не важно, что никто посторонний не видел – ЭТО видела совесть…».

Велиал недовольно зашептал:

– Подумать о природе своих предубеждений ты сможешь потом. А лично послушать Лучезарного – такое не повторяется. За редчайшим исключением…

Но почему-то мне казалось, что именно такое исключение ждет меня впереди, и мне еще предстоит ЛИЧНО пообщаться с Люцифером. При том – без лишних свидетелей, с глазу на глаз.

***

– Я никогда вас не покидал… – Тем временем продолжал Голос. – Находился с вами. Осуществлял заветные желания…

Незаметно, чтобы не дразнить Велиала, я обвел глазами скамьи амфитеатра: вокруг благоговейно замерли гости; на лицах умиротворение и покой; невидящие глаза были далеко от этого освещенного пространства, в себе, в своих желаниях и надеждах.

Лица хмурились, улыбались, плакали. Плюгавенький сосед справа, не открывая смеженных век, вынул из кармана засморканный платок, утер лысину.

«Все, как и я, вспоминают сейчас свои грехи, на которые их вдохновил шепот. Переживают заново, смакуют, сгорают от самодовольства и стыда. И понимают, что им нечего стыдиться, поскольку благословил их на это сам Люцифер».

– Помните – я всегда с вами. Вам нечего бояться.

«Он нарочно…».

Велиал саданул меня локтем под бок:

– Слушай! Тысячи и тысячи смертных отдали бы жизнь, чтобы наяву увидеть Лучезарного, чтобы почувствовать его благодать.

***

А прекрасный юноша все говорил. Говорил, ни на кого не глядя. Говорил с каждым. Говорил о простом и важном, родном и близком каждому – о его ЖЕЛАНИЯХ.

Бестелесные фантомы на скамьях замерли в экстазе, с восторгом впитывали утешительные слова.

– Если вы в этом зале – вы избранные. Вы умные и цельные. Вы сможете отличить правду ото лжи. Взгляните на распятие…

Юноша сделал пас рукой. Над ареной повис огромный канонический деревянный крест с распятым на нем Христом.

– Посмотрите! Что символизирует ОНО? Мертвенно-бледная немощность, висящая на куске дерева. Стоя перед гноящимися внутри и лакированными снаружи фасадами ваших моральных догм, я пишу на них буквами пылающего презрения: «Смотрите же, ибо все это – обман!».

Люцифер небрежно махнул рукой – распятие над ареной исчезло.

– Соберитесь же вокруг меня! Слишком долго руке мертвеца дозволено было стерилизовать живую мысль.

***

Я чувствовал, как сомнения мои тают. И я верю. И нет возражения, лишь уютное тепло и ласковый шепот:

– …вас избрали мои стражи и привели ко мне. Вы мои.

Вы всегда были моими. Помните – я всегда с вами. Грейтесь в моих лучах.

– …вы хотите власти, денег, славы и здоровья? Вы их получите. Вы будете моими соратниками, но взамен вы будете властвовать над слабыми и больными.

– …слабые и неудачники должны погибнуть – первое положение нашей любви к человеку. Им нужно помочь в этом.

– …Апокалипсис уже наступил. Впереди последняя битва. Мир давно принял меня, живет по моим законам. Я пришел и победил еще в начале прошлого века.

***

Люцифер умолк, будто готовился сказать главное. Его темно-синие глаза прожигали.

Было слышно, как в тишине потрескивают факелы, закрепленные на колонах.

– Христианство, – продолжил он, – самая пагубная религия, которая истребляет личность. В зазнайстве своем христиане ссорятся, а мы действуем вместе.

– …я счастлив, что настало время, и я стою на том месте, откуда пошла в славянский мир христианская скверна, которая превратила людей в рабов.

– …через месяц на эту землю упадут первые ростки Хаоса, взовьются Валькирии. Ми готовим форпост для решительного наступления на твердыню христианства скверны.

– …падет московское православие, и на Земле безраздельно буду править я! Наступит мое царство. Наше царство, соратники!

– …вы под моей защитой. Вы не одиноки. Вы никогда не будете одиноки. Мы будем вместе. И да пребудет с нами Сила!

Глава тринадцатая

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года,

с четверга на пятницу. Параллельная реальность

(продолжение)

***

Люцифер сложил руки на груди и растаял в розовом сумраке.

Несколько мгновений в Амфитеатре звенела благоговейная тишина.

Затем, мало-помалу, оцепенение рассеивалось, гости засуетились. Со всех сторон послышались восторженные крики.

Сердце сдавило печалью, смутной тревогой. Я опять хотел видеть и слышать Его. Чудилось, будто с уходом Люцифера я утратил нечто, без чего счастье невозможно.

– Тебе понравился наш проповедник? – спросил Велиал. – Не такой страшный черт, как его малюют. Не правда ли?

– Не такой, – ответил я, еще пребывая во власти звучащего во мне голоса.

– Главное, Он прав.

Я утвердительно кивнул.

«Люцифер, действительно, прав. Во многом. Но не во всем…».

Велиал почувствовал мое сомнение.

– Ты лишь прикоснулся к Его мудрости. И чем больше узнаешь Его, тем больше полюбишь.

***

– Ладно, – Велиал поднялся со скамьи. – Нам пора домой, а то скоро рассвет. С первыми петухами нечисть должна уйти в свои мрачные глубины, – Он улыбнулся. – Хоть, где в Киеве найти петухов? Да и нечисть – не совсем нечисть, как ты мог убедиться. Кстати, ты теперь тоже, так называемая, «нечисть», – если быть до конца откровенным.

– Да уж…

– Но, на самом деле, ты – будущий Воин Света, Воин Ангела Утренней Зари, Побратим Светлого Воинства.

– Мне всегда казалось, что Светлое Воинство – это что-то противоположное. Вас…

– Нас, дорогой мой друг. НАС!

Я замялся:

– Ну да. Нас называют силами Тьмы.

– Кто называет? – притворно удивился Велиал.

– Я конкретно не могу сказать. Так повелось.

– Мне кажется, что на эту тему мы уже говорили. Но давай еще раз обсудим, если уж…

Демон насмешливо посмотрел на меня:

– Кто НАС называет «тьмой»?

– Все называют. Книги называют, фильмы, Библия, церковь. Люди, наконец!

– В том и беда, что не зная, они придумывают… Ты же был на собрании, слушал Лучезарного. Он похож на ТЬМУ?

Я отрицающе качнул головой.

– Ну, вот…Ты плохой ученик.

Велиал присел на скамью, посмотрел на меня как на двоечника:

– Во-первых, – продолжил он. – Суждение «ВСЕ» для больших величин – изначально ложное. Его употребление свидетельствует о твоих скромных умственных способностях и незнании формальной логики. Но не будем углубляться.

Во-вторых. В канонических христианских религиозных и священных книгах, в том числе – в Библии – Люцифер и его соратники в конкретном смысле упоминаются очень редко, или вообще не упоминаются. И, в-третьих…

Велиал хмыкнул. Брезгливая гримаса тронула его губы:

– В-третьих, ты сказал, что Христова церковь считает нас Силами Тьмы, Черным Воинством. А себя – соответственно – Светлым. Но, открою тебе секрет Полишинеля – церковь врет. Опять же, не будем углубляться в подробности. Замечу только одну деталь, которая лежит на поверхности: любимый цвет одежды христианских священников – разнообразных сутан, ряс и подрясников – черный. Я уже не говорю о монахах… А у служителей Люцифера чисто темных одежд не встретишь: все красный да фиолетовый, да золото на голубом. Если уж черный – то в серебре или в рубинах. Думаю, скоро ты сможешь в этом убедиться. Цвет одежд – мелкая деталь, но она говорит о многом.

– А рисунки? Картины Рая и Ада?

– Если бы мы занимались аналогичной ерундой – то есть строили помпезные храмы Люцифера, сатанинские монастыри и тому подобные культовые сооружения – в них бы находились аналогичные рисунки, но в зеркальном отражении: Воинство Люцифера – в светлых тонах, а приспешники мертвого бога – в темных и коричневых. Я удовлетворил твое любопытство?

***

Велиал коснулся моей руки. Амфитеатр в мгновение окутался густым туманом и растаял вместе со зрителями.

Исчез сандаловый аромат. Мы очутились в давешней сумрачной пещере с облезлыми стенами и запахом разложения.

– С возвращением, – сказал Велиал.

Чувствуя мой страх, он держал меня за руку. Обратный путь оказался много короче и без жутких излишеств.

Проникавший в дверной проем лунный свет помог подняться нам по лестнице.

Выбравшись наружу, я вдохнул свежий ночной воздух. Со страхом огляделся – никого, лишь полуразрушенный склеп да силуэт моего провожатого.

– Пора домой, – сказал Велиал и коснулся моего лба.

Реальность поплыла, я провалился в мягкое забытье.

Глава четырнадцатая

День, 1 ноября 2013 года, пятница

***

Просыпался вязко, с отголосками боли в запревшем мозгу.

Разлепил мутные глаза.

За приоткрытой форточкой шелестел дождливый ноябрьский день.

«День!».

Глянул на часы: половина шестого вечера!

«Не вышел на работу!»

Затем вспомнил, что отныне я безработный.

Вспомнил о Настеньке, о Степане, об аварии и трех убитых по моей милости.

«Туда им и дорога».

***

Сквозь ватную пелену реальности проступил вчерашний сон.

«Или не сон?!».

Вспомнился запах сандала, переполненная чаша Амфитеатра, прекрасный юноша в пурпурном плаще…

«Вчера ночью я слушал Люцифера!».

Сонливость мигом растаяла. Не от страха – от осознания небывалого приключения, подаренного Велиалом.

Зачесалось под левой ключицею.

Сердце сжимали колючие ноготки тревоги, но больше щекотали пальчики любопытства. Как в раннем детстве, когда перед сном легонечко, одними подушечками, трогаешь себя ТАМ, и хочется трогать и трогать, потому что это необычно и приятно, даже если родители не разрешают, укладывая руки поверх одеяла.

Несмотря на все запреты, мне хотелось думать и думать о вчерашнем приключении.

Меня распирала гордость!

***

Я чувствовал, что боготворю Люцифера, восхищаюсь им!

Я чувствовал себя частицей великой силы, которая изменит мир.

И, даже, если прекрасный юноша для кого-то – олицетворение Зла, для меня он красивый и добрый.

«Для МЕНЯ – это главное. Это мой Принцип Целесообразности.

Мне плевать на других. Как им – на меня.

Человек человеку – волк. Сказал римский драматург Плавт.

А, может, и не Плавт.

Но мне все равно! Великий Универсальный Принцип Пофигизма в действии – это уже из Эльдара».

Я до хруста потянулся, разминая залежалое тело. Сонливость уходила, вместе с послевкусием головной боли.

Хотелось жить!

«Прочь догмы и тухлую мораль!

Как бы я не корил себя, но Эльдар прав. И Велиал прав: наш мир – это гибель за метал.

Все продается, все покупается. Все на продажу: политика, совесть, любовь…

Еще немного осталось: покорится Киев – покорится славянский мир.

Люцифер подводит последний штрих, накладывает последние мазки к почти завершенной картине, расширяет Европейскую цивилизацию, где браки между мужчиной и женщиной – пережиток, а жалость к ближнему – рудимент.

В старой доброй Европе все, в полном составе, выстроились в очередь, чтобы подписать договор с Дьяволом. Тот человек, который этот договор не подписывает, кажется даже не модным… Унылый натурал, – как говорит Ирка.

Так в чем мое прегрешение? В том, что я хочу принять сторону победителей, стать таким, как ВСЕ?».

Я обвел очумелыми глазами комнату. Будто впервые увидел явное убожество моего существования, и перспективы, которые открывались для Посвященного.

«Стоит лишь захотеть… Я хочу!

Как тысячи и тысячи вчерашних посетителей Амфитеатра».

***

Взгляд зацепился за дешевенький образок Иисуса, по случаю подаренный покойной мамой. Основа пластмассовая, картинка блеклая – совсем никудышный образок.

Верующим я не был, но иконку не выбросил, не сунул под стол вместе с остальным хламом, а приспособил на верхней полке среди книг.

Так она там и пылилась – невостребованная и забытая – вместе с другими репродукциями, которые жалко было выбросить.

Иконка благополучно пережила все мои сношения с Дьяволом (что бы там Велиал не говорил!), и ничем себя не проявляла – в который раз доказывая, что является лишь кусочком пластмассы с наклеенной картинкой.

Но сейчас было по-другому: глаза Иисуса на иконе ожили, губы тронула скорбная улыбка.

Он был огорчен. Не осуждал, но сожалел.

Так сожалеют о неразумном ребенке, который по незнанию или из любопытства, поддавшись на подначки сверстников, прикоснулся языком к замороженному металлу, а теперь мается, плюется кровавой слюной.

***

Былое умиление от ночного путешествия растаяло, сменяясь тревогой.

В который раз пришло понимание, что Велиал втянул меня во что-то нехорошее, откуда нет возврата.

«Но стоит ли жалеть? Я и так пропащий.

Я уже потерял счет загубленным душам.

Да и что изменится, если стану упорствовать?

Если мои ночные видения не бред, то рожи из телевизора давно уже служат Люциферу. Все как один: и левые, и правые, и серединные, и патриоты, и сепаратисты. Они играют свои роли по заданному сценарию, отрабатывают дарованное право исполнения ЖЕЛАНИЙ…».

Теперь мне становилось понятно, откуда среди всеобщей нищеты и разрухи повырастали эти дворцы под Киевом, эти дорогущие машины на разбитых дорогах.

«Благосостояние избранных, как показатель близости к Сатане!

И куда мне, пылинке, менять установленный порядок.

Если заартачусь, попаду меж жерновов, то раздавит меня – мокрого места не останется».

Глава пятнадцатая

День 1 ноября 2013 года, пятница

(продолжение)

***

Придавленный Иисусовой улыбкой, я неподвижно лежал в постели.

Опять зачесалось под левой ключицей – бесовское клеймо чувствовало мои сомнения.

«Пусть чувствует.

Ничего менять не собираюсь.

Если бы не Вера!

Если она, чистая душа, узнает…

Не узнает!

Она ушла и больше не вернется.

А если и захочет, то я не позволю.

Никогда ее не увижу.

Не нужно мне ее видеть, втягивать в эту грязь…

Вернуть бы все обратно, без Велиала.

Да только, без Велиала ничего бы не случилось…».

***

От воспоминаний обдало похотливой волной.

Я дико захотел Веру!

«Хоть бы дотронуться!..».

Незавершенный гештальт проклюнулся, разрастался, жег изнутри.

Я страшно жалел, что тогда не воспользовался ею сонной.

«Должен был!».

Иначе все мои сомнительные мероприятия теряют смысл.

«Стоит захотеть, и Вера опять придет!».

***

Чтобы не создавать из похотливых мух безобразных развратных слонов, я выскочил из постели. Прямиком под холодный душ.

Колючие иголочки впились в пропащее мое тело, обезболили рассудок.

Терпел минуту, может две, может три. Похотливая дрожь отпустила, заменилась дрожью от холода.

Когда выпорхнул на волю, до пекучего зуда растерся махровым полотенцем, то уже знал, что НИКОГДА больше не попрошу помощи, не загадаю ЖЕЛАНИЯ.

«Бог в том, где можно, но нельзя, – говорила покойная мама…

Вот именно!».

Распахнул дверцы шкафа, принялся искать подходящую одежду.

«Покаяться во всем…

Если существует Сатана, значит, существует Бог!».

Глянул на часы: половина седьмого вечера.

«Пока доберусь – будет восемь. Ворота Лавры запрут, и никуда я не попаду.

Можно сходить в ближайшую церковь, но вряд ли ее хлипкие ненамоленные стены помогут искупить мой грех. Да еще дождь…».

Найдя себе оправдание, опустился в кресло.

«Глупо сейчас идти. Бессмысленно.

Пойду завтра, с рассветом.

В Ближние пещеры, в келью преподобного Антония.

Упаду ниц, буду валяться на коленях, но отмолю непростимый грех мой. Чистым приду к Вере».

Глава шестнадцатая

Ночь – день, 2 ноября 2013 года, суббота

***

Меня накрыла серая меланхолия.

Ничего не хотелось, даже читать. Жить не хотелось!

Лег пораньше, чтобы убить призрачный день, чтобы скорее наступило завтра.

Долго не мог уснуть.

Думал о благих намерениях, которыми выстелил себе дорогу. О Сатане и его соратниках, пришедших на нашу землю. О лоснящихся мордах из телевизора – мудрых и велеречивых – которые, как оказалось, давно служат Люциферу, потому и имеют, то, что имеют. Потому и будут умирать в муках и позорных болезнях, страдая из-за своих бестолковых потомков.

***

Но больше я думал о Вере, хоть и заставлял себя не думать.

Или, хоть бы думать о ее умных глазах, румяном личике, хрупких пальчиках в синих росчерках шариковой ручки.

Но мысли опускались все ниже – прямиком к двойному шву ее джинсов, который мешал дотронуться плотнее. И дальше: за шов, за джинсы.

Опять нахлынули позорные химеры, лишали покоя.

Так извел себя фантазиями, что налитое естество саднило от напряжения.

Заснул лишь под утро, стыдливо излившись в ванной, потому как другого способа освободиться от наваждения не нашел.

***

Проснулся в полдень, с ватной головой.

Нужно было собираться в Лавру, замаливать грехи.

Моя вчерашняя задумка о покаянии отдавала плохим спектаклем. Но иного способа разорвать проклятый круг не было.

«Разве что, удавиться…

Спасет ли Велиал, если полезу в петлю?

Он говорил, что мне уготована особая миссия.

Бред!

Я слабый и безвольный сорокапятилетний слизняк, который ради девчонки пошел на поклон Сатане».

Над левою ключицею укололо – напомнило.

«Пусть колет, а в Лавру я пойду. Прямо сейчас!»

***

Решительно поднялся, сполоснул запухшее лицо.

Принялся одеваться, стараясь не смотреть в старое надтреснутое зеркало в створке шкафа, боясь увидеть там насмешливую морду Велиала.

Мне всегда казалось, что именно в таких зеркалах живет нечисть.

«Я уже один из них…Что бы Велиал не рассказывал.

Демон Лжи – ЛЖЕТ!».

Накинул куртку, сунул в карман горсть бумажной мелочи, туда же старенькую трубку мобильного. Отомкнул дверь.

– С Богом… – шепнул, ступая в пахучий мрак лестничной площадки.

Под ключицею нестерпимо зачесалось.

«Не любит Божьего имени!».

Перекреститься не хватило духу. Рука не поднялась.

***

В кармане пиликнул телефон.

«Эсэмэска» – определил по звуку.

Решил не смотреть – некому мне писать. Очередная глупая акция мобильного оператора меня не интересовала.

Все же не удержался, вынул трубку: дурное любопытство, которым пользуются рекламщики.

«Удалить! Удалить не читая».

Втиснул кнопочку просмотра:

«Вера» – проявилось на слепящем экране.

***

«ВЕРА?!».

Дрожащими пальцами, чуть не роняя трубки, открыл сообщение: «Как ваши дела?».

«Как мои дела?! Написала же. Помнит…».

Заколдованный неожиданным счастьем, возвратился в квартиру, захлопнул двери.

Прислонился спиной к дверному косяку.

«Этого не может быть!

Как мои дела? Теперь уже хорошо.

Что ответить?

Или не отвечать?

Я же решил идти в Лавру, покаяться…

Как теперь каяться, когда сладкой занозою щемят в сердце три присланные слова, одиннадцать букв и знак вопроса?

Она набирала их своими тонкими пальчиками, думая обо мне.

Что она в тот момент думала?

Я этого не узнаю никогда.

Не узнаю, если не отвечу…».

***

«НЕТ! Я отвечу!».

Не снимая куртки, прошел в кухню, сел на табурет.

Закурил, унимая дрожь в руках. Разбавленная никотином кровь чуток приглушила бухающее сердце.

«Что написать в ответ?

Скучаю и думаю только о ней.

Не нужно ей этого знать!

Чем меньше женщину мы любим…».

«Плохо без тебя» – натыкал непослушными пальцами, путаясь в затертых кнопках. Подумал и добавил: «Я часто о тебе вспоминаю».

«Нет, “тебя” нужно написать из заглавной буквы».

Исправил.

Перечитал: дважды повторенное «Тебя» резало слух.

«Пусть остается».

Это было правдой – ее образ давно стал центром моего ущербного мирозданья. Вроде Бога, в которого я все больше начинал верить.

Опять перечитал, уже хотел нажать кнопку с зеленою полоской. Удержался. Выходило очень навязчиво и неприкрыто.

«Еще надумается, что без нее страдаю».

Нещадно съел курсором последнюю фразу, а затем и «без Тебя». Оставил «Плохо…» с многоточием, которое предполагало разнообразные вариации.

Нажал: «Отправить».

«Сейчас она прочитает.

Или – не сейчас?

Может, забыла уже, что написала обычное, ничего не значащее: “Как дела?”.

Или, не ко мне обращалась, а прислала по ошибке».

Однако местоимение «ваши» убеждало в обратном.

«Не стоит гадать.

Подожду десять минут. Лучше двадцать. Если не ответит, то сделаю, что задумал. Даже куртку снимать не стану».

Поднялся на ватных ногах со стула, нацедил из крана стакан воды. Выпил отдающую хлоркой влагу, стараясь не расплескать – тело все так же била мелкая дрожь.

«А на что я надеюсь? Что она сразу примется отвечать?..».

Глава семнадцатая

День, 2 ноября 2013 года, суббота

***

Я сидел за столом и заворожено смотрел на телефон.

Во мне боролись две крайности, два противоположных желания, которые одновременно притягивали и страшили: я до сладкой дрожи хотел, чтобы Вера ответила, и в тоже время боялся.

«Лучше бы она не отвечала. Перестрадал бы пару недель, и жил бы как жил. Без нее. И без Велиала…».

***

Телефон на столе пиликнул, содрогнулся.

Не раздумывая, подхватил трубку.

«Что случилось?» – писала Вера.

«Я часто о тебе думаю» – набрал, робея от своей несусветной смелости.

И еще смелее дописал: «Но то, чего хочу – между нами невозможно».

Отправил.

«Теперь юлить глупо. Я открылся. Она все поймет, и если не ответит, это будет лучшим ответом. Хватит заниматься ерундой. Как школьник…».

«Почему?» – пришло спустя несколько секунд.

«Потому что…» – набрал в ответ, не зная, что написать дальше, перебирая в закипевшем мозгу слова, объяснения, банальности вроде возраста и прочего, из чего равнодушный мир выстроил между нами стену.

Телефон в руке дрогнул, обрывая боязливые рассуждения, которые после ее «Почему?» не имели смысла.

«Можно к Вам прийти сегодня вечером?» – прочитал, уже умирая от сладкой дрожи.

Присел на подвернувшийся стул.

«Да» – поочередно тыкнул две кнопочки. Отправил.

«Что случилось!? Почему она хочет ко мне прийти?».

Телефон опять вздрогнул: «Перезвоню позже, сейчас занята. Ждите».

«Диво дивное!

Аттракцион неслыханных чудес.

Я буду ждать, сколько потребуется, прелесть моя…».

***

Снял куртку, отнес в прихожую.

«Что случилось? – думал я, меряя шагами унылое пространство. – Почему так срочно ей понадобился.

Она вправду МЕНЯ ХОЧЕТ?

Не о книгах же будем с нею говорить, если придет.

Она понимает. Она не может ЭТОГО не понимать…

А может и о книгах. Может ей плохо, и она хочет поплакаться в жилетку.

Не подходит – плохая из меня жилетка…».

О визите в Лавру я уже не думал.

Всем пропащим телом Я ХОТЕЛ ГРЕХА. Я его ЖДАЛ!

***

Нечаянное Верино обещание лишило покоя.

Недочитанные, самые забористые книги валились из рук, утратив смысл.

Даже голливудская кинофантастика в компьютере казалась блеклой и не интересной, по сравнению с тем, что – ВОЗМОЖНО! – принесет сегодняшний вечер.

Я заставлял себя не думать о предстоящем Верином визите, чтобы не сглазить. Но только о нем и думал.

Единственное спасение нашел в уборке.

В сладкой истоме, в предвкушении, я самоотверженно мел и скоблил, мыл и оттирал давно не знавшие влажной тряпки углы. Я перемыл посуду, даже ту, которая по определению не могла быть использована при романтическом ужине.

Додумавшись до ужина, я выгреб из закоулков остатки сбережений. Молнией метнулся к ближайшему гастроному, накупил конфет, фруктов, даже «Киевский торт».

Я не знал ее вкусов относительно спиртных напитков.

Возможно, она вообще их не употребляет, но все равно купил шампанское.

Возвратившись, долго колдовал над праздничным столом.

Переделав все возможное, последние два часа тупо сидел в кресле, уставившись на трубку мобильного телефона.

***

Вера не звонила.

Липкие червяки сомнения закопошились в голове, превращаясь в безобразных удавов, напитанных обидой и ревностью: возможно, она и не думала ко мне приходить, лишь посмеялась над доверчивым дядькой, представляя, как он суетится, страдает в ожидании.

«Нет! Она не такая, – успокаивал я себя. — Возможно, не сложилось – мало ли какие заботы могут помешать девчонке прийти к пожилому любовнику».

– Пожилому… – повторил в голос.

«Вот именно. И нечего распускать слюни».

Затем укололо иголочкой самодовольства:

«В этот раз я не загадывал Желания. Она сама придет…

Если придет».

Глава восемнадцатая

Вечер, 2 ноября 2013 года, суббота

***

Вера пришла около восьми вечера – без предупреждений – чем повергла смущенного хозяина в шок.

Когда задребезжал звонок, я знал, что это ОНА!

Уже мертвым, открывал двери, неуклюже отступал к стенке деревянными ногами, пропуская гостью в свою сверкающую чистотой квартиру, напитанную многочасовым ожиданием.

***

Вера зашла смущенная, румяная. Кроме необходимого «Доброго вечера» ничего не сказала.

Она молча сняла курточку, подала мне.

Молча смотрела, как я неуклюже пристраивал пахнущую фиалками девичью одежку на вешалке.

Затем так же молча, подошла ко мне, потянулась на цыпочках, охватила тоненькими руками за шею, притиснулась к моей щеке холодным лбом, а затем влажными губами.

Время сместилось.

Замерла реальность, больше походившая на сон.

Мои невозможные мечты становились явью, и я не хотел гадать – наяву это происходит или снится – чтобы не вспугнуть нечаянного счастья.

***

Я подхватил невесомую Веру на руки, отнес на диван.

Она покорно легла, вытянулась во весь рост: молчаливая и бездвижная, со смеженными веками, которые чуть подрагивали от моих касаний.

Я легонечко – едва трогая – целовал ее в губы.

Затем медленно, умирая от предвкушения и счастья, принялся снимать ее волшебные одежки.

Вера податливо прогибалась, помогая мне стянуть тоненький свитер, мягкую шерстяную юбку, осторожно скатать капроновые колготки, с наметившейся стрелкой на щиколотке.

Я оставил ее в бежевых простеньких трусиках с чуть влажным пятнышком в промежности, и в бежевом топике, заменявшем бюстгальтер, сквозь который проступали едва означенные грудки с горошинками сосков.

***

Налюбовавшись, я упал перед нею на колени.

Вдохнул девичий запах.

Неспешно, боясь развеять мираж, сняв оставшиеся бежевые лоскутки, я целовал ее маленькие груди, плоский живот и курчавую тайну между тоненьких ног, которые она послушно раскинула, отдавшись на милость нежному любовнику.

Вера, закусив губы, молчала. И лишь когда, вылакав пряный нектар ее лона, я приноровился и неспешно – умирая от осознания – вошел в горячую глубину, тихонечко заскулила, засияла нимфеточным пламенем. А затем – жмурясь от смущения, страха, неискушенного любопытства – самоотверженно кинулась навстречу, подаваясь худенькими бедрами.

***

Она оказалась НЕ-девственницей! И, на диво, умелой любовницей.

Приторная ревность уколола сердце, что кто-то до меня уже входил в это хрупкое тело, так же тискал и покусывал эти груди, пробирался жадными губами по нежной шейке, к мочкам ушей с продетыми в них простенькими сережками.

Кто-то играл этими сережками, забавлялся, как барбарисками, перекатывал во рту и кряхтел от сладости.

Вспомнился недавний дурной сон, в котором над моей возлюбленной измывалось стадо инкубов. Но это воспоминание лишь добавило страсти и силы закаменелому приапу, который еле удерживался, чтобы не взорваться тысячами щемящих иголок, не излиться прямо в этот миг в разъятую, распластанную подо мною нежность.

Остатками размягченного сознания я понимал, что мне достался НЕЗАСЛУЖЕННЫЙ приз, и я должен пользоваться этим призом, будто принимая воздаяние за все мои грехи, совершенные и не совершенные, но которые ОБЯЗАТЕЛЬНО СОВЕРШУ, поскольку жить без Веры не смогу.

И если для этого нужно продать душу Дьяволу или отдать застенный мир на растерзание его слугам – я отдам не торгуясь.

Глава девятнадцатая

3 ноября 2013 года, воскресенье

***

Не разлепляя глаз, почувствовал, как зудит натруженная крайняя плоть, как припухлые губы еще хранят вкус девичьей промежности. Под мышкой у меня посапывало мягкое и теплое.

«Так значит, ЭТО – ПРАВДА!».

Щемящая волна радости окутала мое невесомое тело.

«Правда!».

Я уже забыл, как это – засыпать и просыпаться вдвоем!

«Остановись мгновение! Ты прекрасно!».

***

Было около десяти утра. Вера еще спала, уткнувшись мне в ключицу горячим лбом.

Левая сторона моего тела затекла, но я боялся шевельнуться, чтобы не вспугнуть нечаянного счастья, которое пахло топленым молоком и манной кашей.

Если бы не колючие мурашки в кончиках пальцев, я бы решил, что мне снится это ноябрьское утро, и мягкая живая игрушка у меня под боком.

Как всегда бывает в нашем несправедливом мире, вышло совсем не так, как мечталось.

Однако, это «НЕ ТАК», оказалось далеко не приуменьшением.

В прошлую ночь мир стал СПРАВЕДЛИВЫМ: даже в самых смелых фантазиях я не мог представить, что произойдет то, что произошло.

***

Вера открыла глаза, потянулась.

Она не удивилась месту пробуждения. Лишь натянула одеяло на открывшиеся грудки и смущенно посмотрела на меня.

– Доброе утро, моя радость, – сказал я, целуя ее волосы.

– Доброе утро, – ответила Вера. – Вот и случилось.

Сердце мое сжалось от предчувствия ее раскаяний. А еще хуже – от возможных обвинений в моей несдержанности.

Однако тон, с которым она это сказала…

– Что случилось? – спросил я.

Вера улыбнулась:

– Случилось то, о чем я догадывалась… Знала, ЧТО произойдет. Еще тогда, когда вы книгу принесли. Но тогда мне ЭТО было неприятно, я даже боялась…

Вера замолкла, принялась изучать узоры на пододеяльнике.

– А сейчас? – спросил я.

Сердце разрывалось от счастья!

– Сейчас не боюсь. Потому, что вы – хороший. Вы же МОГЛИ тогда, когда первый раз к вам приходила. Но не сделали.

Вера откинула одеяло, потянулась ко мне, обвила руками за шею.

Начиналась вторая часть нереального сна, который материализовался из моих фантазий.

***

С небольшими перерывами на перекусы, туалет и полудрему, вторая часть нереальной сказки длилась до позднего вечера.

Насытившись и пересытившись, натерев до зуда самое нежное, мы продолжали дурашливо щекотать друг дружку, пробираясь к запретным местам, которые теперь перестали быть запретными.

Ближе к полуночи мы могли лишь обездвижено лежать, да слушать грустного Баха.

– Скажи правду… – Мой полусонный голос разбавил мерное Верино сопение.

– Какую?

– Зачем я тебе нужен?

Вера молчала.

– Ну, посмотри на меня!

Я привстал, стукнул себя по лысине, оттянул уши, повернулся боком, демонстрируя горбоносый профиль и морщинистые мешки под глазами.

– Ну не верю я, что ты смогла в ТАКОГО влюбиться! – зло сказал я, падая на подушку.

– Возможно, это моя миссия – спасать людей от одиночества, – серьезно сказала Вера.

– И многих уже спасла?

– Не многих.

– Почему именно я – следующий?

– Вы не следующий. Вы – первый.

Я сконфужено хмыкнул.

– А парень? Ты говорила, что у тебя есть парень.

Вера молчала.

«Не хочет говорить – не надо. Какое мне дело?».

– Ладно, проехали, – примирительно сказал я, заметив, как она погрустнела. – И тебе не удалось встретить желающих спастись?

– Встречала. Но им от меня было нужно ОДНО. А вы – не такой. Я вам нужна не только…

Вера смущенно шмыгнула носом.

– Ты уверенна?

– Да. Я чувствую. Вы хотели бы, что бы я была с вами долго, может быть – всегда. Родила детей. Чтобы мы поженились.

Она явно выдавала девичьи мечты за действительность.

***

– Вы не такой, как остальные, – задумчиво сказала Вера, пребывая в своих радужных фантазиях. – Вы мне понравились. Сразу. Еще до неприятностей с книгой.

– А если скажу, что те неприятности я умышленно подстроил, чтобы познакомиться с тобой. Поверишь?

– Не-а… Как вы заставили качнуться троллейбус?

– А если смог.

Вера недоверчиво посмотрела на меня:

– Даже если и подстроили, то я не жалею.

Она прильнула горячим пахучим телом, обвила тоненькой ручкой.

Коснулась мягкими губами моей небритой щеки. Горячая ладошка погладила волосы на груди, подалась вниз.

– Ты где так научилась? – спросил я, превращаясь под ее пальчиками в цельную эрогенную зону.

– Не знаю. Нигде не училась, – шепотком ответила Вера. – Ну, читала про ЭТО, как и все девчонки, и даже видео смотрела… Неприличное. Но оно меня не научило. Я сама догадываюсь, как нужно делать, чтобы вам было хорошо.

– А первый раз? Когда? И с кем, коль не секрет? – мне не терпелось разгадать ее самую заветную тайну, которая есть у каждой девушки, но которой они делятся ОЧЕНЬ не охотно.

Вера явно смутилась:

– Давно. Первая любовь. Он был намного старше… Не хочу об ЭТОМ.

Девичья головка нырнула вниз.

Я Вере верил и не верил. Но через миг мне стало все равно.

Глава двадцатая

Утро – день, 4 ноября 2013 года, понедельник

***

Обессилев за воскресенье, следующую ночь мы проспали без приключений.

Утром Вера спешно принялась собираться в университет.

Она деловито разыскивала разбросанные позавчера одежки, так же деловито одевалась.

На меня не смотрела. Казалась обиженной.

– Иди ко мне… – проворковал я, стараясь не допустить в голос нотки нарождавшейся тревоги.

Вера не ответила. Даже не посмотрела в мою сторону.

***

Это была не та ласковая, и чуть развратная, вчерашняя девчонка.

– Что случилось?

Подняться с дивана не решался, чтобы не создавать столпотворения в двенадцатиметровой комнате.

– Не стоило мне приходить.

– Ты же вчера…

– Сегодня думаю по-другому.

– По какому «другому»?

– Ладно, мне пора.

Вера подхватила сумочку.

Не дожидаясь, пока я поднимусь, шмыгнула в коридор.

Щелкнул замок, скрипнули входные двери. Она ушла.

***

Вера оказалась совсем не тем ангелом, которого я себе придумал.

О ней напоминало лишь тепло непривычно измятой постели, да несколько скомканных салфеток у дивана, которыми Вера вчера стыдливо вытирала живот и губы.

«Была ли она наяву?».

В одиночестве опять пришли сомнения в реальности ее присутствия.

«Возможно, я выдумал…».

***

Правая рука пахла Верой.

«Случилось наяву.

Вот эти самые пальцы я вчера запускал ей в горячую прелесть, пытаясь обнаружить таинственную точку “G”.

Как всегда, не нашел…

Но почему она пришла именно ко мне?

Даже если ей захотелось ПРОСТО секса (что маловероятно в ее возрасте и положении), она могла найти молодого и достойного любовника.

К тому же – пришла сама! Без ЖЕЛАНИЯ.

А сегодня – будто черпак холодной воды на голову.

Злая, взбалмошная девчонка!

К тому же – несовершеннолетняя.

Если расскажет кому – проблем не оберешься.

Бедный-бедный Гумберт».

Глава двадцать первая

Ночь с 4 на 5 ноября 2013 года, с понедельника на вторник

***

Ночью ко мне пришел Велиал.

Я чувствовал, как он радуется за меня искренней мужской радостью.

От того было неудобно – будто он подсматривал.

– Девушка твоя – прелесть, – сказал Велиал. – Скинуть бы мне тысяч десять годков. Эх! – он деланно вздохнул. Хитрая улыбка не покидала губ.

– Почемуона пришла? – насуплено спросил я, стараясь не показать смущения. – Пришла САМА! Я не загадывал.

– Девичья логика. Видимо, поссорилась со своим парнем и решила отомстить.

– Ви-ди-мо! – передразнил я. – Ты же знаешь!

– А тебе не все равно?

Я раздраженно замотал головой.

– Узнаешь со временем, – отмахнулся Велиал. – Но скажу, раз уж ты такой нетерпеливый: девушка пришла к тебе обдумано, с определенной целью. А не по девичьей сиюминутной прихоти – как бывает. Она хочет с тобой длительных отношений. Этого достаточно?

Я молчал. Сказанное Велиалом тешило мое самолюбие.

Но я не верил в бескорыстных девушек. Жизнь убеждала в обратном.

«Тем более, в понедельник утром ее будто подменили…».

– Пустое, – перебил Велиал, зная, о чем думаю. – Живи и радуйся. Ты же ее хотел – ты ее получил. Знаешь, сколько самцов похотливо заглядывалось, а получил ты! Чего тебе еще надо?

Велиал вопрошающе уставился на меня:

– Лучше объясни, зачем собирался идти в монастырь?

***

Витая в сердечных лабиринтах, я не ожидал этого вопроса.

Я о нем думать забыл.

Да и сами духовные перипетии, в сравнении с Вериным приходом, а затем – уходом, казались сущей ерундой.

Но, застигнутый врасплох, я скис, будто, и в правду, готовился совершить что-то неприглядное.

– Ты все еще мечешься… – сказал Велиал. Не осуждающе сказал – огорченно, будто непослушному ребенку, который не слушает взрослых и продолжает украдкой шкодничать. – Ты думаешь, что найдешь в христианском монастыре утешение? Ты веришь в этот бред с полуистлевшими мумиями?

Я молчал. Мне было стыдно.

– Ты НАШ, и НИКУДА не денешься. Уже поздно что-то менять, – сказал Демон, чувствуя мою растерянность. – Однако я не хочу слепого повиновения. Давай ЕЩЕ РАЗ поговорим, как умные…

Он запнулся. Слово «люди» явно не подходило в этой ситуации.

– Давай взглянем на вещи чисто практически, – продолжил Велиал. – Зададим себе совершенно простой и естественный вопрос: почему, большинство людей считает Люцифера – Злом? Что плохого он сделал?

***

Я смущенно молчал, не ожидая экзамена.

На ум пришло ветхозаветное искушение Евы, затем – испытание Иова. Но сказать о том не решился – не такой уж я знаток духовных писаний.

Велиал снисходительно улыбнулся:

– Да, это Люцифер убедил Еву нарушить запрет и вкусить от Древа. А если простыми словами – он открыл людям сознание. То есть – осознание себя как отдельной личности, своего «Я». И так ли плохо, что Ева поддалась?

Велиал вопросительно кивнул в мою сторону.

– Помнишь, как, согласно Библии, заповедал Бог человеку: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от Дерева познания Добра и Зла не ешь, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь?

Я кивнул, хоть и не помнил дословно.

«К чему он клонит?».

– Это была самая первая на земле ложь, – сказал Велиал. – И вошла она в мир именно через Бога. Таким образом, первая ложь принадлежит Богу. Как, впрочем, и все в этом мире. Бог его Творец: всего, что в нем есть, и хорошего и плохого. Дьявол же не лгал, ибо сказал Еве: «Нет, не умрете. Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите, откроются глаза ваши. И вы будете как боги, знающие добро и зло». И это была правда. Ты же не станешь спорить?

– Как сказать…

– Нечего говорить не надо. Я чувствую твои мысли: клубок несвязных, бесформенных противоречий, основанных на придуманных церковниками догмах. Имей смелость признать: люди вкусили от Древа познания Добра и Зла, и открылось у них сознание; и они стали тем, чем сейчас являются. Стали людьми. Если бы не Люцифер, то до сих пор вы бы так и бродили нагие в Раю – безликие и довольные. Как человеческие детеныши первые три месяца после рождения. У них тоже нет самосознания, они безусловно счастливы.

Велиал назидательно покачал головой:

– Литература и искусство, наука и техника, книги, кино, компьютеры – все, что вы сегодня видите вокруг – все это стало возможным благодаря сознательной деятельности. Значит – благодаря, именно, Люциферу. Создавая людей, Бог вовсе не планировал сделать вас такими, какими вы стали сегодня. Это произошло не согласно, а вопреки его воле, его первоначальным замыслам. Благодаря исключительно вмешательству Люцифера. Иными словами: если Бог ваш физический отец, отец по крови, то Люцифер, несомненно, отец духовный. Именно ему, а не кому другому, обязаны вы тем, что сегодня стали именно такими, какие есть. И отрекаться от Люцифера, проклинать его – значит отрекаться от самих себя. Отрекаться от знания, от прогресса. Таким образом, получается: проклиная Люцифера, вы кусаете руку, которая вас кормит, учит познавать мир, дает знания…

– А как же Иов, над которым измывался Сатана? – перебил я Велиала. Пафосные речи страх как надоели. Мне не давала покоя причина Вериного прихода, и хотелось думать лишь о ней, а не о том, кто облагодетельствовал неблагодарное человечество.

– Дурак, – миролюбиво сказал Велиал, почувствовав мое раздражение. – Что касается испытание Иова, то оно было проведено с согласия Бога. И сказал Господь Сатане: «Вот, что у него – в руке твоей. Только на него не простирай руки твоей…». Это был своего рода спор Бога и Люцифера… Пойми, есть две силы, которые борются за человека. И каждая предлагает свой путь.

Велиал пристально посмотрел мне в глаза – будто насквозь прожег.

Его силуэт шатнулся, поплыл, замещаясь ареной Амфитеатра, которая ярким пятном светилась в окружающем мраке.

Ни партера, ни посетителей – лишь арена.

На ней просматривались четыре фигуры: стоящий по левую сторону давешний юноша в пурпурном плаще; величественный образ седобородого старца, восседавшего справа, в глубине на монументальном троне, а между ними – две обнаженные, испуганные фигурки – мужчина и женщина.

Они в ужасе распластались на полу, не смели поднять глаз.

– Я вас создал, дал вам жизнь! – пророкотало над сценой. Это старец обратился к людям. – Плодитесь и размножайтесь. А за это вы должны меня во всем слушаться, стать моими рабами. Рабами божьими.

– Человек не животное, – сказал Люцифер, – не домашний скот. Не раб.

Юноша поднял глаза, посмотрел на старика.

Я чувствовал огорчение юноши, чувствовал, как не легко ему, как неприятно противоречить Богу.

– Нельзя делать из человека раба, – продолжил Люцифер, не отводя глаз от нахмурившегося гордого Яхве, который не ожидал такой дерзости. – Даже раба божьего нельзя делать. Ты создал человека, Ты его отец. Но не вечно дети живут с родителями. Они вырастают и сами выбирают свой путь.

– Знай, свое место, Эосфор! – фыркнул старец, презрительно сжав губы, опустил глаза на дрожащих от страха людей. – Не слушайте отступника – греховны его речи и пагубны. Слушайтесь меня, и я буду вас кормить. Вы будете жить в Раю без трудов и забот.

– Это путь в никуда! – отчаянно возразил Люцифер. – Будьте свободными людьми, сами все возьмите, сами всего добейтесь, без чьей либо помощи.

– Покайтесь, не мудрствуйте, будьте просты, как дети. Много знаний – много печали, – сказал Бог.

– Учитесь познавать, вникайте. Станьте как боги! – не унимался Люцифер.

Две скукоженные людские фигурки лежали на полу у ног Яхве. Вжимались друг в друга. Опасались поднять глаза, боясь гнева Божьего.

Глава двадцать вторая

5 ноября 2013 года, вторник

***

Проснулся в семь утра. Совершенно разбитый.

Вспомнился недавний сон.

«Или не сон?».

Тошнило от Велиаловых поучений.

«Зачем этот спектакль?

Мне плевать на обещанную ''великую миссию'' и на изменение мира.

Как и на сам мир, и на его обитателей.

Плевать на Велиала, на Еву, Иова, Змия-искусителя, на Люцифера и его напыщенного сурового соперника.

Мне ВСЕ РАВНО, кто-чего-кому-дал и кто-чего-от-кого-хочет.

Я слабый человек.

Забирайте мою душу, если она существует.

Отдайте Веру и оставьте меня в покое!».

***

Болела голова. В завитушках ноющей боли представлялось: как хорошо было бы, если б в последние два месяца ничего ЭТОГО не было.

«Какое счастье каждое утро подниматься и идти в надоевший, до тошноты привычный офис, создавать видимость работы, слушать Иркины бредни, подглядывать за Настенькой, ждать прибавки к зарплате и окончания рабочего дня.

А затем, вернувшись домой, и скромно поужинав, завалиться в кресло с недочитанной книгой, медитировать над нею до полуночи.

Или писать в стол заметки о своей скучной жизни – как у всех – заранее зная, что эти заметки никто не напечатает.

И, никем, кроме меня, не читанные, они превратятся в труху, сгинут вместе со мною.

Да мало ли чем интересным можно заняться на досуге, будучи ОБЫЧНЫМ, полунищим, бесперспективным сорокапятилетним неудачником!».

Но я понимал, что ностальгия о былом покое – лишь фантазии измученного сердца, что спокойное полустарческое коптение мне уже не светит.

Испробовав яда исполненных ЖЕЛАНИЙ, я больше никогда не стану ТАКИМ, КАК БЫЛ.

Даже если брошу ЭТИМ заниматься прямо сейчас.

Мой мозг уже отравлен страшной формулой: «ЗАХОТЕТЬ и ПОЛУЧИТЬ!».

***

В животе заурчало – Воин Света хотел есть.

Работы у меня не было, и не предвиделось. Как и честно заработанных денег.

Порывшись в карманах, наскреб девять гривен бумажной мелочи – все, что осталось после пиршества с Верой.

Отшвырнул одеяло, пошел к холодильнику, где покоились жалкие остатки позавчерашнего ужина.

Пожевал ссохшийся листик колбасы, надкушенный кусочек сыра, запил водою из-под крана.

«Если так дальше пойдет, то Хозяин Желаний очень скоро оголодает.

А голод – не тетка. И всякое может случиться.

И всякие ЖЕЛАНИЯ могут быть исторгнуты по воле урчащего желудка».

– Я хочу большую пиццу… – дурашливо пророкотал я, вскидывая руки, изображая Гендальфа Серого.

Оглянулся в зеркало: на меня смотрело запухшее небритое чмо.

«На Гендальфа я не тяну, как и на Светлого воина…».

***

Теперь я уже не зарекался загадывать ЖЕЛАНИЯ – своим зарокам цену знал.

Я решил перестать пользоваться этой халявой по мелочам.

Вне зависимости от обстоятельств.

Так же, как и решил перестать курить. Не БРОСИТЬ курить, а ПЕРЕСТАТЬ. Бросить и перестать – две большие разницы.

Бросить – это что-то глобальное, важность которого предполагает напряжение силы воли и прочих непослушных чувств, а еще давит на мозг своей обреченностью – НИКОГДА БОЛЬШЕ! А перестать – это мелочь.

«Что-то делал и перестал. Временно. Просто так. Надоело. Захочу – опять начну. А пока мне лень».

И от этой простоты на душе легче, и дело сделано.

«Телу без разницы, по какой причине его не отравляют никотином. Так и без разницы, по какой причине я перестану отбирать жизни у людей».

Потому спонтанно, с сегодняшнего утра я решил перестать курить и загадывать ЖЕЛАНИЯ.

Главной причиной этого была даже не ноющая совесть о загубленных неведомых жизнях, а будущее объяснение с Верой.

«Рано или поздно придется рассказать…».

***

Ограничившись бутербродами, решил заработать другим путем.

Перелистал несколько сайтов, с которыми не раз сотрудничал – писал псевдоисторический бред к знаменательным датам. Нашел несколько заявок.

Как раз приближалась очередная годовщина российской Октябрьской революции 1917 года, которую одни называли «Великим Октябрем», другие – «большевистским переворотом».

Отобрав десяток заявок, принялся набирать в компьютере статейки, соотнося акценты в заявленном духе: хотят «Великую» – пафосно раздуем, хотят «переворот» – заклеймим и осудим.

Но чем дальше ковырялся я в перегное фактов вековой давности, тем отчетливее понималось, что моему древнему городу уготовано что-то похожее.

Не даром на собрании Светлого Воинства, в первых рядах Амфитеатра, разместился политический бомонд, самоназванная «элита», лощеные морды которой денно и нощно не сходят с телевизионных экранов и газетных передовиц.

И если допустить, что «оранжевый» романтизм две тысячи четвертого был импровизированным «Февралем семнадцатого», то теперь нас ждет «Октябрь» и следующий за ним хаос.

Глава двадцать третья

6 ноября 2013, среда

***

До утра настучал в компьютере десять эссе на темы революций и их производных. Разослал по редакциям: коммунистам – хвалебные, патриотам – обличающие, свидетелям Иеговы – анафемные. Больше всех обещали заплатить сектанты. Комуняки с националистами, как всегда, жадничали, хотели, чтобы для них работали за идеи. Но я игнорировал идеи, независимо от цвета флага и смыслового наполнения – Эльдар хороший учитель.

Теперь оставалось ждать, поскольку ни один сайт не гарантировал оплату день в день. Да и ту необходимо будет обналичивать в банке, платить налоги и прочую обдираловку.

Минимум неделя пройдет.

Однако кушать хотелось сейчас. Большая метровая «Stagioni», покрытая охотничьими колбасками, куриным филе, шампиньонами, сладким перцем и десятком аппетитных ингредиентов, мне не светила. Пришлось довольствоваться чаем и половинкой серого хлеба, купленного в ближайшем магазине на отысканную мелочь.

***

К вечеру на чай уже смотреть не мог. Полез в тумбочку на кухне, нашел в самом углу засиженный тараканами полупустой кулек манной крупы, прихваченный за уголок ржавой скрепкой.

«Не мои запасы. От прежних жильцов остались».

Манка именно та крупа, которая будет пылиться на полочке даже при самых запущенных кризисах. И вот пришел ее звездный час.

Именно с этой белой пыли я решил приготовить суп, рецепт которого подсмотрел еще у покойной бабушки. Она называла его «Миллионер». Такое богатое название это блюдо получило вовсе не за изысканность, а за несметное количество манных крупинок.

Раззадорился находкой. В раскаленную сковороду налил остатки масла и обжарил в нем «до золота» нарезанную кубиками половинку привядшей луковицы. К зажарке досыпал манку из пакета, прогрев минут пять, залил полулитром холодной воды, а затем перекинул в кастрюлю и поставил на огонь.

Колдовал над варевом и думал, что надо будет во всем признаться Вере.

«Если, конечно, она придет.

Не хочу ее обманывать.

Пусть ВСЕ узнает и сама решит…

Нужно по готовности досыпать в суп хмели-сунели, обнаруженные вместе с манкой в том же тараканьем углу».

***

Запиликал телефон, оставленный в комнате.

«Вера?!».

Я отбросил пакетик с приправой. Тот шлепнулся на столешницу, затем соскочил на пол, рассыпая пахучие крошки.

Не до него мне было. Галопом бросился к телефону, сбивая не к месту подвернувшийся табурет.

«Позвонила!

Возможно, скажет, что придет вечером.

А у меня суп. Невесть какое угощение, зато настоящее.

Как прелюдия к будущей НАСТОЯЩЕЙ жизни и откровению о загубленной душе. Но душе не пропащей, а желающей исправиться.

Если придет сегодня – ВСЕ расскажу!».

***

Подхватил трубку.

ОКАЗАЛОСЬ, звонила Ирка…

Первоначальная эмоция раздражения сменилась принятием.

«Ну и хорошо. Не нужно притворяться…».

Под сердцем защемило: как мне сейчас не хватает ПРОСТОГО человеческого тепла.

Последние недели я был персонажем театра абсурда.

Кроме Веры, Велиала и психа-соседа, ни с кем не общался. Но Вера не в счет. Наше общение сводится к ОДНОМУ.

«А вот так, запросто, по-человечески…».

***

– Слушаю, – сказал я, вдавив зеленую кнопочку.

– Привет эфебофил! – радостно откликнулась Ирка. – Как любовь с малолеткой?

– Учеными доказано, что девочки-подростки возбуждают девяносто шесть процентов мужской популяции, – сказал я, принимая игру. – К тому же, девушка моя – половозрелая студентка. Так что, не по адресу. Извини…

– Не оправдывайся, извращенец, – перебила Ирка.

– Да ладно. А ты все-таки Настеньку того… Во, жучара! Приезжаю из командировки, а у нас в офисе ТАКОЙ переполох! Рассказывают, что Настена в туалете у тебя сосала! А Степан вас попалил… Я чуть со стула не грохнулась! Не поверила. Как ОНА могла! Да еще – с ТОБОЙ! Да еще – на очке… У меня – культурный шок! Но Анфиска божились, что так и было – она, чуть ли, не своими глазами видела. А потом, говорили, Степан побил Настеньку, разодрал на ней платье, и пинками, в одних трусах – на потеху нашим мужикам – выгнал из кабинета в коридор. Ее уборщица своим халатом прикрыла. А еще Степан кричал, что тебя из-под земли достанет. И пес его – Никола – твой стол и тумбочку перерыл, каждую бумажечку перебрал, о тебе расспрашивал. Я, конечно, ничего конкретного не сказала, но доброхотов и без меня хватает. Уже подумала, что тебе капец. И зачем ты к той дурочке полез? У нее не такая, как у всех?..

Ирка пытливо умолкла. Ждала, что отвечу. Но я тоже молчал. Я не знал ответа.

– А потом – бац! – продолжила Ирка, не дождавшись моих объяснений – Узнаю, что через день, разбился Степан с Вадиком и Николой… Повезло тебе!

– Повезло, – согласился я.

– Повезло ТОЛЬКО тебе, – сокрушенно сказала Ирка.

– На следующий день после похорон нарисовались в офисе хмурые гориллы, все бумаги загребли, а затем половину сотрудников уволили. Меня, в том числе. Своего юриста привели – такого же бандюгу… Сижу я сейчас на картошке и без копейки. И вспоминаю тебя недобрыми словами. Но почему-то мне кажется – и не только мне – что «туалетная любовь» и авария на мосту – звенья одной цепочки. Слышала: старухи наши в офисе шептались, что это ты Степана с компанией… того. С моста.

– Как? – удивился я.

– А я начинаю верить!.. – ехидно процедила Ирка, игнорируя мой вопрос. – То премия запросто обломилась. То Настенька – офисная звезда, которая тебя – чмо убогое – в упор не видела, пришла к тебе в туалет. То бандюганы, выжившие в крутые девяностые, случайно утопились. И как раз в тот момент, когда ты их очень разозлил.

– Не мудри и не притягивай за уши.

– Я не мудрю. Размышляю. Cui prodest? Cui bono?

– Чего? – переспросил я, в целом догадываясь.

– «Кому это выгодно?» – по латыни. Как говорил юрист Кассиан Лонгин Равилла. Во всяком преступлении, запутанном деле, хитросплетении интриг и прочем, нужно искать того, кому выгодна сложившаяся ситуация. А я, ведь, юрист.

Не забыл?

– Не забыл. Ты зачем звонишь?

– Может и мне пару сотен наколдуешь, а то с новой работой не срослось.

– А если серьезно?

Настроение мое испортилось.

«Когда неверующая Ирка поверила, то и другие…».

– А если серьезно, то одолжи двести гривен, – сказала Ирка. – Лучше – пятьсот. До ближайшей зарплаты… – запнулась. – Как оказалось, у меня друзей, кроме тебя, нет. Даже товарищей. А с соседями я, того… Ну ты знаешь.

– Когда? – не думая, согласился я, потому что дальше слушать Иркины догадки не хотел. Еще выпытывать начнет.

– Сегодня, – оживилась Ирка. – В крайнем случае – завтра, с утра. Кушать хочется.

– Завтра в одиннадцать. У метро «Черниговская», – пролепетал я, будто эта сумма лежала у меня в тумбочке.

– Почему-то знала, что ты не откажешь, – заговорщицки сказала Ирка. – Могу предположить…

Я, не дослушав, нажал красную кнопку, прервал разговор.

«Только ее предположений не хватало».

***

Из кухни повеяло горелым.

Мой суп белыми мутными пузырями выбулькивал на плиту, шипел, плевался белой шелухой.

Я неспешно подошел, равнодушно выключил газ. Затем подхватил полотенцем кастрюлю под раскаленные уши, вылил клейкую массу в унитаз.

Сбежавший суп был мне уже не интересен.

Глава двадцать четвертая

7 ноября 2013 года, четверг

***

Где взять деньги на пиццу, я знал. Там же, где и деньги для Ирки.

«Чего манерничать!

Кто мне дороже: Ирка или неведомый бомж в трущобах неведомого Мухосранска?

Больших денег для Иркиных нужд не требуется, как и на пиццу. Думаю, обойдется бомжем.

А если, даже, не бомжем – какое мне дело? Я тварь дрожащая, загубленная душа. И путь мой – прямиком на Девятый круг ледяного Ада! Так хоть подруге помогу, которая из-за меня работы лишилась…».

В горле запершило – видимо совесть. Она чесалась и напоминала, что совсем недавно я зарекался не загадывать ЖЕЛАНИЙ…

«Не зарекался, а решил ПЕРЕСТАТЬ. А сейчас опять решил загадать. Мое решение: могу придерживаться, могу отменить».

– Я хочу, чтобы у меня была тысяча гривен. А еще хочу пиццу «Стаджиони», как на рекламном сайте пиццерии «Мафия», метровую. Только быстро. Час времени! Такова моя воля. Пусть будет так!

Сказал буднично, без пафоса. Уже привык.

«Человек, который звучит гордо, ко всему привыкает – даже убивать незнакомых людей».

За стенкой противно запела дрель.

«Знак, – понял я. — Интересно, а за срочность доплата есть? В смысле количества убитых…».

А еще я понял, что размышляю об очередном убийстве спокойно, без эмоций – будто о необходимой, но не очень приятной работе. Вынести мусор, например.

***

Было около восьми вечера. На улице моросило и темнота непролазная. Выходить на улицу я не собирался.

«Откуда у меня в квартире возьмется тысяча гривен, если с утра, после покупки половинки хлеба, оставалась пятерка?

Даже интересно».

Через некоторое время задребезжал звонок. Я открыл дверь. На пороге стояла соседка – Светлана Ивановна.

– Игорек! Тут ко мне курьер позвонил. Пиццу тебе привез. Говорит, что срочный заказ на твой адрес, но дома никого нет.

– Я не выходил… – принялся оправдываться, но потом понял, что исполняется мое ЖЕЛАНИЕ, и посторонним знать о том не следует.

– Курьер жаловался, что звонил тебе и стучал, но двери никто не открыл. Он мне оставил, попросил передать.

Светлана Ивановна протянула мне три небольшие плоские коробочки с логотипом «Mafia», в которые для удобства была упакована разрезанная на три части метровая пицца.

– Вот… – соседка попыталась заглянуть мне за спину, в проем двери. – У тебя гости?

– Спасибо, – сказал я, забирая коробочки и притворившись, что не расслышал. О заплаченных курьеру деньгах соседка не вспоминала.

– Так пахнет! – Светлана Ивановна блаженно закатила глаза.

– Возьмите, – подал верхнюю коробочку. – Это вам за услугу.

– Спасибо! Уважил одинокую женщину.

Соседка поднесла коробку к лицу, понюхала.

***

Под левой ключицею у меня укололо: погорячел, зачесался дьявольский знак.

Я еще не понял причины, а рука сама забрала отданную соседке коробку.

– Извините, я лучше дам вам серединку. Она мягче, нет запеченных краев, – протянул соседке другую коробочку, а отобранную сунул под низ.

– Да ладно заботиться. И на том спасибо… – Светлана Ивановна удивленно посмотрела на меня, взяла предложенное и мигом ретировалась домой.

Я возвратился к себе, прикрыл дверь, зашел на кухню.

Как и догадывался, в коробочке, которую сначала хотел отдать соседке, а потом забрал, прямо на сырной корочке лежал завернутый в целлофановый кулечек конверт. В нем находилось пять розовых купюр по двести гривен.

Глава двадцать пятая

8 ноября 2013 года, пятница

***

Утром поехал на станцию метро «Черниговская» встречаться с Иркой.

Думал о вчерашнем ЖЕЛАНИИ и не жалел.

«Возможно, кто-то умер – мне какое дело.

Если умру я – кому до этого будет дело?

НИ-КО-МУ!

Разве что Ирка заплачет.

А еще Вера…

Однако не уверен.

Никак не могу понять: для чего я ей нужен?».

Моросил унылый ноябрьский дождь, мелкий и колючий.

Пахло поздней осенью.

Влажная пыль усугубляла всегдашний столичный смог, дышалось тяжело.

***

Ирка ждала меня под навесом у станции.

Подошел незамеченным, со спины.

– При-и-вет… – сказал притворно-скрипуче, трогая Ирку за противоположное от себя плечо.

Та резко обернулась на касание. Не увидела. Крутанулась вокруг, едва удерживая равновесие.

– Дурак! – радостно взвизгнула Ирка, заметив меня. – Принес?

– А зачем бы приходил.

– Ну, конечно… Я же не Настя.

– Успокойся. Ты моя лучшая подруга. По крайней мене – единственная.

– А как же малолетка? Не подруга?

Я промолчал. Не хотел Ирку обманывать.

«Сам не знаю…».

– Зачем тебе чужое счастье, – сказал примирительно. Протянул Ирке три купюры по двести гривен. – Возьми.

– Спасибочки, – оживилась Ирка. Забрала деньги, положила в карман. – Ты мой спаситель.

Потянулась, чмокнула меня в щеку.

– Обязательно отдам из будущей зарплаты. Знать бы, когда она будет.

– Не нужно. Бери так. Тем более, возможно и в правду, из-за меня эта канитель на работе случилась.

– Правдивее не бывает, – согласилась Ирка, подняла на меня насмешливые глаза. – А может ты мне десять тысяч баксов наколдуешь? Лучше – сто! Сделаешь счастливой, а? И уеду я подальше, и молиться за тебя стану. Все грехи отмолю.

– Ты же не верующая.

Ирка с надеждой и страхом посмотрела на меня, цапнула за рукав.

– А ты наколдуй – увидишь. Я уверую. Прямо сейчас.

– Ладно, мне нужно идти, – сказал я, отнимая Иркину руку.

Та молча отстранилась, но смотрела хитрюще.

– Не думай ничего ТАКОГО, – сказал я. – Я не умею деньги из воздуха делать – ничего просто так не возникает. У меня было отложено, вот и принес, чтобы выручить. Чувствую себя виноватым…

– Не лги! – сказала Ирка. – Это насчет деланья денег. А виноватым себя чувствуй.

Она повернулась и пошла к прозрачному кокону станции метрополитена.

Я смотрел ей вослед, и думал, как дорога мне бестолковая подружка – единственная живая душа, которая меня понимает.

У самых дверей Ирка обернулась:

– А ты, все-таки, подумай насчет моего счастья.

***

По дороге домой зашел в пиццерию. Купил еще одну пиццу, взамен вчерашней, которую почти доел. А еще бутылку сухого вина, сыра, коробку «Вечернего Киева» и килограмм зефира. Вера прошлый раз говорила, что очень любит зефир.

«Этим можно разнообразить наши игры, – с замиранием сердца думал я. – Мы назовем игру: “Зефир со сливками”.

Лишь бы она пришла!».

***

Я не знал, когда Вера придет, и придет ли.

«Расстались мы глупо…

И не позвонила после того ни разу.

Возможно, забыла прошлую нашу встречу.

А если Вера не придет, то вино придется пить самому.

Пить и тосковать о ней.

Лучше бы она пришла.

Тем более, за пару дней зефир усохнет, станет не таким вкусным. Жаль эти розово-белые ребристые шарики, которые так соблазнительно пахнут, что удержаться и не съесть их просто невозможно…

Если Вера не придет, то сам есть их не стану. Лучше отдам бабке Галине с четвертого этажа – пусть старушка порадуется. Не смогу я в одиночестве есть зефир, он для двоих… Так за нею скучил, и так ее ХОЧУ!».

Я остановился, будто споткнулся. Посмотрел невидящими глазами на облезлый бетонный столб, увешанный ошметками раскисших объявлений.

Горячая волна любви и желания окутала сердце, потекла вниз. Едва не выпустил из рук бумажный пакет с зефиром, который пытался засунуть в сумку.

«Я хочу, чтобы завтра она пришла ко мне кушать “Зефир”… – нечаянно подумал. — Такова моя воля. Пусть будет так!..».

Левая нога скользнула на мокром асфальте.

Я взмахнул руками, удерживая равновесие.

Пакет с зефиром грохнулся в лужу у бордюра. Белые шарики покатились по серой жиже, пачкая рифленые бока.

Это был Знак! Как щелчок по носу – не смертельный, но неприятный.

***

Подбирать зефир не стал. Чертыхнулся и пошел дальше.

«Не судьба вместе зефиром баловаться.

Но Вера придет – не может не прийти. Уже проверено…».

Глава двадцать шестая

9 ноября 2013 года, суббота

***

С утра ждал Вериного звонка.

Она не звонила.

Я успел прибраться, сделать заготовки на стол, даже протереть пыль и вымыть пол. Веры не было.

«Но я же загадал!».

К обеду настроение испортилось. Я злился на Велиала, который не может, как обещал, исполнить ЖЕЛАНИЕ, и на себя – ему верившего.

«Значит, есть исключения…».

Я перебрал все причины, по которым Вера может не прийти, и уже боролся с искушением набрать ее номер на мобильном.

Но тут задребезжал дверной звонок!

Сердце укололо сладкой надеждою.

Отщелкнул замок, распахнул двери.

***

На пороге стояла бабушка Галя с четвертого этажа – семидесятилетняя одинокая старушка: в праздничной теплой кофте, цветастом шарфе на плечах.

В руках она держала большое блюдо, на котором возвышался двухъярусный торт.

Встретившись со мною глазами, баба Галя смутилась:

– Здравствуй, Игорек…

– Это вы? – недовольно пробубнил я. – Доброго дня.

– Доброго…. – смутилась бабушка, опустила глаза.

«Сейчас Вера должна прийти… А ЭТА приперлась!».

– Вы что-то хотели?

– Ты расстроен? А я к тебе. В гости. Торт испекла. И зефир купила. Как ты просил…

– Я?! Просил?!

– Ну да… – замялась соседка.

– С чего вы взяли?

– Ты не поверишь, но мне приснилось. И так ясно, будто наяву произошло. Снился ты. Будто пришел ко мне в образе Шестикрылого серафима – как у Врубеля – и просишь, чтобы я торт по своему рецепту испекла, и тебе принесла. Очень просишь, чуть не плачешь. И я понимаю, что ты не только этого просишь… Сначала выгнать тебя хотела! Но тут явился мне златовласый архангел Гавриил, раскрыл тайну и возвестил – стыдоба то какая! – что я не могу ослушаться твоей просьбы. Вот… – бабушка перевела дух. – И еще многое снилось, что должно случиться… Но рассказать о том я не могу. Лучше сделать без разговоров.

Она опустила глаза.

Я очумело смотрел на соседку, державшую перед собой огромный торт, а под мышкой – «рошеновский» бумажный кулечек с зефиром.

Руки ее дрожали. Я чувствовал, как ей неуютно и тяжело.

«Как не кстати!».

– Я зайду, – подала голос соседка.

– Не сейчас. Не сегодня!

***

И тут меня окатило колючей догадкой, что по всем приметам, бабушка НЕ ПРОСТО ТАК возникла на моем пороге.

«Уж очень странно себя ведет. И глаза дикие.

Как у Настеньки, в тот раз, в туалете.

Только этого мне не хватало!».

***

Первым желанием было не пустить ее в квартиру.

Но если мои догадки верны, то приставать она начнет прямо здесь, на лестничной площадке.

«И как я мог ТАКОЕ загадать?! В каком бреду?

А если не я, то кто?!».

– Да, конечно, заходите, – сказал я. Отступил от дверей.

Соседка нетерпеливо шагнула в прихожую. Я забрал торт и зефир.

– Проходите на кухню, чаю попьем.

Она недовольно хмыкнула, но перечить не стала.

Мы вместе зашли в тесное шестиметровое пространство.

Я поставил торт на тумбочку, положил кулек. Указал соседке на стул в углу, за столом. Помог присесть.

«Оттуда не так просто выбраться, если начнет…».

***

Пристроив бабу Галю на безопасном расстоянии, и дополнительно перекрыв путь табуретом, который вроде случайно поставил между нами, я принялся заваривать чай, лихорадочно думая, как выйти из глупой ситуации.

Я боялся, что сейчас может прийти Вера, и тогда ситуация станет вообще бредовой.

Однако, в тоже время, я понимал, что Вера сейчас не придет.

Вместо нее, по какой-то дурной прихоти злого насмешника, пришла соседка.

«Да еще какая! Лучше бы Светлана Ивановна – с нею хоть как-то можно… Но с бабушкой Галей?!».

***

Пока колдовал над чайником, Галина Пантелеевна завела долгий разговор-воспоминание о тяжелой юности, жаловалась на мужиков, которые так скупы на ласку, столь милую женскому сердцу. А, тем временем, по-бабьи хмыкая и придыхая, посматривала на меня, и отводила безумные глаза, стесняясь, видимо, своих мыслей.

«Все идет к одному – обреченно думал я. – Она не сможет ослушаться дьявольского приказа! И сейчас между нами случиться, как тогда, с Настенькой. Даже хуже – она станет требовать окропленный зефир…

Ужас!

Что делать?».

– Подождите минутку, – я перебил соседку на полуслове. – В туалет забегу, а потом… будем чай пить.

Не ожидая ее согласия, я шмыгнул из кухни в прихожую, заскочил в туалет, закрыл дверь на задвижку.

– Я хочу… – зашептал, стараясь четко выговаривать слова, – чтобы соседка – бабушка Галина Пантелеевна – сейчас же ушла домой в добром здравии и трезвом уме! И чтобы забыла все навеянные желания в отношении меня, и наш нынешний разговор, и причину, по которой пекла этот торт. И зефир… Такова моя воля. Пусть будет так!

Перевел дыхание, про себя повторяя сказанное.

«Вроде ничего не упустил».

Через стенку услышал беспокойное ворошение на кухне: бабушка начинала действовать.

«Только бы не разделась!

Она сама не знает, что творит!

Где же тот чертов Знак?».

– Такова моя воля! Пусть будет так! – повторил для надежности.

В канализационном стояке зашумело, забулькало. Сосед сверху спустил воду.

«Знак!».

Я сосчитал до десяти, прислушался к звукам на кухне.

Ворошение притихло.

***

Осторожничая, возвратился к Галине Пантелеевне.

Бабушка сидела там же, опустила голову: понурая, уставшая.

Она подняла тревожные глаза. Непонимающе посмотрела на меня, на торт.

– Идите домой.

– Да-да-да… – пробубнила соседка, будто не понимая, зачем приходила.

– И торт заберите. – Я взял со стола торт, подал Галине Пантелеевне. – Вы его испекли для Анькиных деток со второго этажа. Мне приносили лишь показать.

– Спасибо, – она осторожно взяла торт.

***

Я проводил соседку на лестничную площадку. Закрыл входную дверь на замок. Обессилено присел на тумбочку в прихожей.

На улице стремительно темнело. Глянул на часы – семь вечера.

«Это сколько же мы с бабой Галиной свиданьичали, если пришла она после обеда?».

Настроение было ужасное. Да еще верхний коренной зуб разболелся.

«Вера не звонила.

Значит, не придет.

И потому не стоит продолжать этот бестолковый вечер».

Приплелся на кухню, где еще стоял соседкин запах.

Сгреб «рошеновский» кулек, выбросил в мусор.

«Хорошо, обошлось…».

Представив, что могло произойти, истерично хохотнул.

Допил остывший чай, закусывая приготовленными для Веры бутербродами.

Пошел в комнату, не раздеваясь, не выключая верхнюю лампу, рухнул на диван.

Ныл зуб. Тело била мелкая дрожь от усталости, разочарования и безверия.

«Без Веры я…».

Глава двадцать седьмая

Ночь с 9 на 10 ноября 2013 года.

***

Проснулся от ощущения, что за мною наблюдают.

В комнате стоял запах дорогого одеколона – мерзкий запах чужого самца на моей территории. Не в мою пользу запах.

– Привет, – ласково проворковал гость.

– Пошел вон!

– Зачем же так?

Я привстал на локте. Хмуро глянул на довольную физиономию…

В кресле сидел Ретт Баттлер из «Унесенных ветром».

– А какой ты на самом деле?

– Всякий, – серьезно ответил Велиал. – У меня нет тела в привычном смысле. Я – энергия. И потому разный, в зависимости от обстоятельств. Но точно не такой, каким изображен на картинках в Интернете.

– А почему именно Кларк Гейбл?

– Потому, что в твоем понимании так должен выглядеть роковой искуситель. И не только в твоем… – Велиал дружелюбно посмотрел на меня. – Ладно, не обижайся за бабушку.

– Да пошел ты!

От воспоминания вчерашнего происшествия горячая волна залила щеки, иголочками обиды укололо сердце.

– Ты сам виноват.

– Я? Виноват?

«Он еще издевается!».

***

– Да, сам виноват, – сказал Велиал, утвердительно качнул головой. – Я хотел тебе преподать урок. Вот смотри.

Велиал небрежно взмахнул рукой.

На тыльной стенке комнаты возникло объемное изображение: в синем вечернем сумраке, расцвеченном сполохами автомобильных фар, меж редких прохожих бредет сгорбленный мужчина; в одной руке держит пакет с продуктами, в другой – бумажный кулечек с зефиром. Это был позавчерашний я.

«…Вера любит зефир… зефир со сливками…».

Это были мысли ТОГО меня, которые озвучивались моим же голосом, однако ТЕМ моим голосом, будто записанным на диктофон, не похожем на настоящий.

«…когда она придет, и придет ли вообще… расстались глупо… не позвонила ни разу… возможно, забыла …».

«Выходит, он может ТАК прокручивать ЛЮБУЮ мою мысль?!».

– Могу, – в голос недовольно сказал Велиал, – если в том будет надобность. Лучше смотри, не отвлекайся.

Я опять уставился на стенку, в овальном проеме которой ожил позавчерашний вечер со мною в главной роли.

«…если не придет, то вино придется пить самому… лучше бы она пришла… за пару дней зефир усохнет, станет не вкусным…».

– А теперь смотри и слушай внимательно! – заметил Велиал.

«… если Вера не придет, то сам есть зефир не стану… отдам бабке Галине с четвертого этажа – пусть старушка порадуется… не смогу я в одиночестве, он для двоих… так за нею скучил, и так ее хочу… я хочу, чтобы завтра она пришла ко мне кушать зефир со сливками… такова моя воля… пусть будет так!..».

Нескладный мужчина в проеме стены, бывший мною позавчерашним, споткнулся. Перехватил в другую руку бумажный кулечек с зефиром, расстегнул сумку.

Изображение смазалось, растаяло.

– Понял свою ошибку? – спросил Велиал.

Я отрицающее качнул головой. Пораженный возможностью слышать свои вчерашние мысли, я совсем не следил за их смыслом.

– А зря, – разочарованно сказал Велиал. – По земной логике все последующие местоимения относятся к объекту или предмету, который ты назвал последним. А поскольку после Веры ты назвал бабушку Галину, то получилось, что «ждал» и «хотел» ты именно ее, соответственно и желание твое распространилось на соседку. Она и пришла на второй день, как ты загадывал. Иной вопрос, какими методами удалось осуществить эту твою прихоть… – Велиал хмыкнул, – но ты получил, чего хотел.

– Спасибо, – обижено сказал я. – Было очень поучительно.

– Вот именно. В дальнейшем четко формулируй свои желания. Механизм реализации, конечно, принимает к сведению мыслеформы, но главное – слова. Даже если они не произнесены вслух.

Велиал хлопнул ладонями о колени, поднялся с кресла.

«Вылитый Ретт Батлер.

Ему бы ведьмочку молодую, в образе Скарлет».

– Все может быть… Ладно, пойду. Накопилось много дел, и все они требуют моего вмешательства. А ты не тяни со своей личной жизнью. Скоро наступят веселые времена. Не забыл о нашем уговоре?

Глава двадцать восьмая

10 ноября 2013 года, воскресенье

***

Об уговоре я забыл.

Не хотел о нем помнить.

Не было мне дела до уговора, и до того, каким образом окончательно потеряю людское обличие. Это будет потом. А сейчас…

Сейчас, разбуженный Велиалом и обиженный на весь мир, я тупо смотрел в сумрачное холодное пространство комнаты, и думал, как они меня достали!

Я злился на Веру. Даже ненавидел.

«Это все она! Если бы не она…

Сколько прошло после первого Велиалового посещения? Уже не помню.

Где-то в первой декаде октября он мне приснился. Почти месяц.

Нужно было вести дневник. Я чувствовал, что жизнь моя круто изменится. Хотел вести, даже тетрадку присмотрел, но руки не дошли.

А жаль. За этот месяц столько событий произошло – больше, чем во всей предыдущей жизни. И все из-за Веры!

Если бы не она, вряд ли бы загадал первое ЖЕЛАНИЕ.

Не будь раздражителя с книгой в руках, тот сон растаял, и до вечера я бы не вспомнил о ночном визитере. А если бы вспомнил, то постарался забыть.

Если бы не Вера…

Дура малолетняя!

Почему она сразу меня не отшила? Почему дала повод? Почему я повелся?».

Так я терзался до позднего ноябрьского утра.

Я злился на Веру за свои грехи. Злился на себя, на весь мир.

Я больше не хотел ее видеть!

«Если позвонит – так и скажу. Пусть проваливает и живет своей интересной жизнью».

На том и заснул, укутав голову одеялом – в комнате совсем рассвело.

***

Разбудил телефонный звонок.

– К вам сегодня можно? – Верин голос был тихий, плачущий.

Вспомнил ночные терзания: как хотел оттолкнуть ее, как злился.

«Да пошла она!».

Но что-то случилось.

Я чувствовал.

***

Общение с Велиалом способствовало обретению многих умений, о которых я раньше и не думал, поскольку не знал, что они возможны.

В последнее время я очень тонко почувствовал эмоции людей. От людского недовольства или раздражения, которые воспринимались как грязно-коричневые волны, меня коробило. Я проникался состоянием ближнего, и ничего не мог поделать.

Даже как-то Велиала об этом спросил. Ответ пришел сразу. Демон принялся шелестеть слышимым лишь мне шепотком, что путь Люцифера – путь постижения и знания; того знания, в котором много печали.

И еще: эта повышенная чувствительность к людскому состоянию – один из многих инструментов, которым наделяются слуги Лучезарного для достойного служения.

Потому все чувствительности и экстрасенсорные способности, которые неожиданным образом открываются у простых смертных – вовсе не от Бога. Создателю не нужно, чтобы человек много знал; лучше бы знал поменьше, безропотно трудился, принимал свою судьбу и безоглядно верил проповедям священников. А если уж открывается в нем необыкновенное…

Одним словом, я постепенно становился полубесом. Благо, ввиду известных событий, мое общение с людьми было ограничено.

Не представляю, если бы сейчас пришлось каждое утро ходить на работу, а перед этим ездить в общественном транспорте. От концентрированной агрессии не выспавшихся ближних, меня бы хватил инсульт, но перед этим, зачерпнув их раздражения, и удесятерив, я бы сильно проредил их ряды. Нельзя мне меж людей.

***

В трубке раздавалось нетерпеливое дыхание. Вера ждала.

– Приходи, – сказал я.

– Уже подумала, что вы не согласитесь, – удивленно и чуть обиженно сказала Вера. – Что-то долго решали.

– Нет. Все нормально. Конечно, приходи. У тебя проблемы?

– Потом, – отрезала Вера и положила трубку.

– Потом… – зло передразнил я.

«Узнаю, что у нее стряслось – и пусть уходит».

Глава двадцать девятая

Вечер, 10 ноября 2013 года, воскресенье

***

Вера пришла около семи вечера.

Пришла взбалмошная и несчастная: куртка расстегнута, волосы растрепаны, на щеках нездоровый румянец. В руках держала походный чемодан. Синие джинсы по колено мокрые. Глаза насуплено сверкали.

Я прикрыл входные двери. Помог снять куртку.

Она зашла в комнату, плюхнулась на диван. По-домашнему подобрала под себя ноги, пачкая покрывало и джинсы на бедрах.

Хмуро уставилась на меня из-под мокрой челки.

– Что случилось? – спросил я.

Такою расстроенной и несчастной Веры еще не видел.

Нежность и жалость теплой волною заполонили сердце.

«Не жалеть! Все мои беды из-за нее!».

– Я поссорилась с парнем, – ответила Вера.

– Ах, ты поссорилась с парнем… – облегченно вздохнул я. Но тут же злая ревность сжала сердце. – Он у тебя, оказывается, был?

Вера шмыгнула носом.

«Все это время у нее был парень. Она с ним встречалась,целовалась, возможно… А потом приходила ко мне».

«После загаданных тобою Желаний приходила…» – прошелестел за спиной Велиалов голос.

«Не всегда…».

Я обернулся. За спиной никого не было.

Однако не проходило чувство присутствия Велиала.

«Он все видит и слышит. Даже может записывать изображение.

Пусть записывает!

Он пенял мне нерешительностью – пусть любуется!

Я сейчас!..

Вера не знает, что я чудовище – пусть узнает.

У меня как раз подходящее настроение».

***

– Я не загадывал. Она сама пришла, – сказал еле слышно, чтобы убедиться в правильности задуманного.

– А с кем мне приходить? – недоуменно спросила Вера.

– Почему вы поссорились? – спросил я вместо ответа.

Вера недовольно насупилась.

– Он догадался, что у меня КТО-ТО есть кроме него, – чуть погодя сказала Вера. – Почувствовал… А он гордый, поехал к моим родственникам, у которых живу, наговорил ерунды.

– Правды?

– Ну да, правды… С преувеличением и домыслами. Только ту правду никому знать не нужно! Родственники маме позвонили, та уже мне – раскричалась, что не ожидала… Да я сама не ожидала. У нас с Женей, вроде, серьезно.

– Это как?

– Он на мне жениться собирался.

– Ты же говорила, что он мажор, и все такое, и между вами ничего нет.

– А что мне было говорить чужому дядьке?

– Зачем же тогда приходила?

– Но вы же ХОТЕЛИ, что бы я пришла! – Вера подняла недовольные глаза, посмотрела на меня, как на ребенка, который не понимает прописных истин.

– А у тебя своей головы нет?

***

– Чего вы ко мне пристали?! – Вера нарушила молчанку, расценив мой угрюмый вид на свой лад. – Я поссорилась с парнем, поссорилась с родственниками. Мне некуда больше идти в этом городе. Я пришла, чтобы вы меня пожалели.

– Пожалею. Встань с дивана.

– Зачем? – удивленно спросила Вера.

Выпростала ноги, опустила на пол, но подниматься не спешила.

Почувствовал, как недавнее Верино уныние сменяется интересом.

– Стань посреди комнаты, – сказал я.

Я уже знал, что сделаю. Пусть Велиал порадуется.

«Заодно проверим серьезность Вериных намерений: если заупрямиться, уйдет – догонять не стану».

Вера удивилась моей перемене, но не спорила.

Соскочила с дивана, стала посреди захламленной комнаты, определяя равноудаленное пространство между столом, диваном и шкафом.

Я прикрыл комнатные двери, демонстративно защелкнул, будто отрезая путь к отступлению.

Вера глянула на меня из-под челки. Щеки зарумянились.

Вера принимала игру.

***

В напряженной тишине, сохраняемой закупоренными на зиму окнами, я почувствовал, как вздрогнуло ее дыхание.

Почувствовал, как заключенное в четырех стенах пространство наполняется эмоциями страха, азарта, какого-то неодолимого, необъяснимого желания.

Новооткрытым бесовским чутьем я чувствовал, как ее сознание еще противиться, предполагая, что сейчас произойдет, но тело уже откликнулось, запуская вселенский механизм предвкушения, сладко млея, наполняя набухающий цветок липким нектаром.

***

Я смотрел на стоявшую посреди комнаты девушку, и думал, что с нею сейчас сделаю.

Мне вспомнилось видение из недавнего сна: Вера и суккубы. Мне хотелось, что это происходило на самом деле.

Я подошел, не отводя намагниченных глаз от хрупкой фигурки.

– Ты – моя! – еле слышно прошептал я, чувствуя, как за левым плечом хмыкнул Велиал.

Глава тридцатая

Вечер, 10 ноября 2013 года, воскресенье

(продолжение)

***

Взгляд уцепился за отражения в зеркале: мое и Верино.

Ее отражение было укутано красно-розовыми туманом, с прожилками желтого и фиолетового, моя же аура мерцала карминно-красным и грязно-коричневым по краях.

«У нее интерес и легкое желание, – отметил я. – У меня неприкрытая похоть».

Это мне казалось или было наяву?

Я не мог ответить. Как и не мог сказать, наяву ли происходит эта скабрезная фантасмагория.

«А если это полуявь-полусон, то и дозволено в ней много больше, чем в реальности, лишенной раздвоения».

***

Пьянея от надуманной вседозволенности, я подступил к Вере. Бесцеремонно ухватил за край свитерка, поддел, запустил руки к горячим, пульсирующим в такт сердечка, грудкам. Коснулся набухших жемчужин сосочков, ущипнул.

– А-ай! – пискнула Вера, но не отстранилась.

Еще раз ущипнул, прокрутил меж пальцами: девушка, дернулась, ухватила меня за запястья.

– Не трогай! – отбросил ее руки.

«Откуда это во мне? Почему я так думаю? Почему делаю?

Я страшный человек! НЕЧЕЛОВЕК! Я – чудовище…

Я и убить смогу, если возникнет такая необходимость. Уже проверял.

А, вот Веру, например, смог бы убить?

Прямо здесь и сейчас, своими руками, а не с помощью ЖЕЛАНИЯ?..».

***

Девушка, вероятно, почувствовала мои мысли. Убрала руки за спину, опустила голову.

Ее аура в зеркале пошла сине-серой рябью.

«Она боится. Но… ей ЭТО нравиться!

Она заодно с Велиалом?

И как же я раньше…»

От неожиданной догадки я зло прищурился, посмотрел на покорную фигурку, пунцовые щечки, сбитое дыхание.

«Что ж, вполне-вполне…».

Я подхватил край свитера, принялся медленно закатывать под мышки, под самую шейку, открывая грудь.

Чуть отступил, залюбовался белеющими конусами, оттененными еще сохранившимся летним загаром: с маленькими пупырчатыми ареолами, с камушками сосочков в навершии, отмеченных сплюснутыми дырочками.

– Как зовут твоего парня?

Вера подняла глаза, будто выныривая из дремы.

Дернула рукой, пытаясь откатить свитер.

– Стоять! Опусти руки.

Опустила, замерла.

– Какого? – хрипло шепнула.

– За которого замуж собралась?

– Женя. Евгений. Я же говорила…

– Он тебя любит?

– Да… Наверное.

– А ты его?

Вера отрицательно качнула головой.

– Он тебя ТАКОЙ видел?

– Нет?

– Кто тебя такой видел?

– Никто.

– Совсем никто?

– Ты…

– А так?

Я запустил пальцы за резинку брюк, сдернул одним рывком до колен. Потом и трусики в голубеньких легкомысленных цветочках.

Вера рефлекторно сжала колени, присела, подхватывая скатанные джинсы.

– Стань, как стояла!

Девушка затравлено глянула, вздохнула, но послушалась. Распрямилась, прикрывшись ладошками.

– Руки убери!

Убрала, еще больше краснея.

***

Я подошел к Вере, цапнул рукой курчавый горячий бугорок между ног, сжал в горсти.

Еще раз сжал, и еще – сильно, властно.

– Ай! Мне больно!

Девушка вздрогнула, качнулась, прерывисто вздохнула, но не отстранилась, исступленно отдаваясь на волю моих нахальных рук.

Продолжая тискать ее, продавил указательным пальцем меж влажных лепестков, в горячую липкую глубину до первой… до второй фаланги.

Вера заурчала, чуть просела, разводя ноги, стреноженные слоеной скаткой джинсов.

Подняла глаза:

– Что ты со мной де… – выдохнула.

– То, что заслужила!

Надавил свободной рукой на хрупкое плечико, опуская ее на колени и выдергивая влажный палец.

Слизнул с пальца терпкую амброзию, произведенную заповедными глубинами моей преклонившейся гордячки, сунул и ей в рот. Вера покорно принялась обсасывать палец, покусывая дрожащими зубами.

– У тебя БЫЛО этим летом? – шепнул, умирая от любви-ревности, от обожания, от извращенного желания, чтобы у нее с кем-то БЫЛО, почти воочию представляя, как ее распинают на скамейке у подъезда, в парке на траве, в душистом стогу сена… Как она сосет на пыльном чердаке, стоя коленями в птичьем помете…

Вера повертела головкой, не отпуская пальца.

Я знал, что она беззвучно врала, но какое мне дело до ее вранья.

«Я сам вру! Я враль и сволочь!.. И плевать я хотел на унылых праведников!».

***

– Я тебя никому не отдам… – сказал, опускаясь возле нее на колени.

Отобрал обласканный палец, впился в слюнявые дрожащие губы долгим поцелуем, чувствуя на шевелящемся язычке солоноватый нерастворенный вкус.

Прижал, почти переламывая тоненькое тело, толкнул на неметеный пол.

Сорвал джинсы, затем трусики.

Разъял дрожащие колени.

Зарылся головой меж раскинутых ног, чувствую щеками жар ее бедер, погружаясь языком в липкую пахучую глубину.

Глава тридцать первая

Вечер и ночь с 10 на 11 ноября 2013 года,

с воскресенья на понедельник

***

На диван мы так и не перешли – грязный ковер служил пристанищем нашей любви.

***

Вера лежала на спине, распахнув колени. Я пыхтел, тужился, подзадоривал себя, что вот, в этот самый миг я в ней, как давно хотел.

«Она стояла у остановки с книгою в руках, и в троллейбусе – недоступная, гордая, умно морщила лобик…

А теперь я в ней, и могу щипать, и чувствовать ее горячий лобок своим, занемевшим, и чувствовать ее девичий запах».

***

Очередной раз, закончив фугу, мы, не в силах разъединиться, оставляли размягченного приапа в горячей уютной неволе.

Пребывая одним целым, отдышавшись и возвратившись из мира ощущений в материальный мир, мы вновь целовали друг друга.

От Вериного горячего дыхания у ключицы, шевеления ее влажных губ на шее и за ухом, вылизывания моих грудей, нежного покусывания сосков, сгоревший Феникс воскресал, наливался упругой силой, и все начиналось сначала.

Не разъединяясь, мы умудрялись менять позы, спасая девичью спинку от шершавого полового покрытия, терзавшего трением-качанием нежную кожу распластанного Ангела.

***

Первой благоразумие проявила Вера. Она решительно поднялась с пола, раскатала свитерок и села на диван.

Я перебрался к ней, обессилено прислонился, растворяясь в сладкой неге.

– Вы больной… – сказала Вера, прижимаясь ко мне плечом.

– Это вопрос или диагноз?

– Это констатация. Вы сдвинутый…

– Да. Любовью к тебе. Вернее – желанием. Я тебя постоянно ХОЧУ. Это хроническое.

– Вам так хотелось меня помучить? Вам это было приятно?

– Не-зна-ю…

Я, и в правду, не знал.

Недавняя злость на Веру прошла. Подозрения в пособничестве Велиалу казались глупостью.

«Не может эта податливая и горячая прелесть быть ведьмочкой – это противоречит законам Гармонии.

Не может божественно-красивое и совершенное быть Злом.

Не может уродливое нести Добро».

***

– Я не хочу уходить, – сказала Вера, разбавляя сладкое забытье.

– Даже после того, что произошло?

– Даже… – она потянулась.

– Я тоже не хочу, чтобы ты уходила. Оставайся.

– А можно?

– Я же сказал. Можешь навсегда.

– Где-то читала, что «навсегда» и «никогда» – страшные слова. Изначально не правильные. Нельзя их употреблять. Они лгут…

– Может быть, – блаженно проворковал я, поглаживая липкий, истерзанный бархат между ее ног. – В жизни много страшного и неправильного, чего делать не следует. Вот, например, мы с тобой сейчас лежим голые, липкие, пахнем потом и спермой. Я трогаю тебя за самое сокровенное, за что ЧУЖИМ дядькам трогать категорически нельзя. А перед этим мы жестко трахались, нам чешутся и щемят натруженные места. При этом, мы не состоим в браке, ни по гражданским, ни по церковным законам. И если бы сейчас нас увидели твои родители, то… ну, ты представляешь, что было бы. А перед этим… Мы многое делали перед этим, чего делать не принято. Само твое пребывание здесь со мною – страшное и неправильное. Тебе семнадцать, мне – сорок пять. Я старше тебя больше, чем в два раза. Я старше твоей матери и отца! Но мы же ЕСТЬ здесь и сейчас. И небо не упало нам на голову, и земля не разверзлась под ногами. Значит – МОЖЕТ ТАКОЕ БЫТЬ. Как и слово – НАВСЕГДА. Таким образом – оставайся навсегда.

Вера ткнулась головой мне под мышку, запустила узкую ладошку в шерсть на груди, принялась наматывать ее на тоненькие пальчики.

– За нашу встречу я продал свою душу. Ты веришь в душу?

Вера молчала.

– Ты веришь в душу? – не унимался я.

Вера отрицательно качнула головкой, с усмешкой смотрела на меня.

– А в Бога? Или в дьявола?

– Вы переутомились.

– Не называй меня на «вы»!

– Я не могу…

– Но недавно же могла!

– Я тогда не соображала. Чудной вы… То творите со мною ТАКОЕ, что вспомнить стыдно, – Вера вздохнула, – то о Боге спрашиваете.

– Не переводи разговор. Я давно хотел сказать…

– Не нужно.

– Но я НЕ МОГУ не сказать… А если скажу, то ты станешь меня презирать.

– Я же говорю – чудной.

– Да чудной. Называй меня на «ты»!

– Я не хочу… ТЕБЯ презирать, – Вера запнулась, будто пробуя новое слово на вкус. – Я не хочу ничего слушать. Иди сюда… Только не прижимайся ко мне всем телом, держи упор на руках. Я хочу видеть, как ОН в меня входит.

***

Мы опять сочетались. Вере приходилось оживлять затертого приапа распухшими от поцелуев губами. Нам обоим было больно, но мы терпели, исступленно сливаясь.

Затем мы пили чай. Опять ложились. Мне казалось, что удовлетворился на годы вперед.

Я так и не рассказал Вере в тот вечер о своей страшной ТАЙНЕ.

Глава тридцать вторая

11 – 19 ноября 2013 года

***

Вера осталась жить у меня.

Как оказалось, проблемы у нее гораздо серьезнее, чем я вчера, в ревнивом и оккультном бреду, себе представлял.

Ее бывший парень, который серьезно запал на неподатливую Веру, удостоверившись, что его невеста ходит к пожилому мужику в старую хрущевку, да еще там ночует – страшно рассердился.

Он вызвал девушку на откровенный разговор. Не услышав покаянных слов, ударил ее по лицу, затем кинулся просить прощения, упал на колени, тыкал коробку с колечком и делал предложение.

Не покорив норовливую барышню, он словно с ума сошел: кинулся к Вериным родственникам, уличал девушку в разврате, показывал тайно снятые фотографии, где она заходит в подъезд моего дома, а затем выходит серым утром.

Родственники, естественно, потребовали Вериных объяснений, позвонили ее родителям. Вера психанула, собрала самое необходимое и пришла ко мне.

Вот такая история. Ее я узнал со слов Веры.

Возможно, она приукрасила, по девичьи переврала, но в целом картина выходила неприглядная – ей негде жить: с родственниками и родителями рассорилась, домой, в райцентр, возвращаться не хочет, да и не может – не бросать же университет из-за того «недоделанного Отелло» – как говорила Вера.

***

Таким образом, во второй декаде ноября началась моя с Верой семейная жизнь.

Утром она шла на занятия. Я ее ждал, готовил обед, который больше походил на ужин, потому что приходила Вера, когда смеркалось.

Я втихаря ревновал, но, глядя в ее ясные глаза, понимал, что изменить она мне не может.

Мое понимание было глупым и наивным. В тоже время я ЭТО чувствовал дьявольским своим предчувствием.

***

Вера была обычной девчонкой: капризной, ленивой, чуть неопрятной.

Ее настроение менялось как погода. Она могла беспричинно тосковать, затем злиться. Мне порою с ней было трудно.

Она питалась гамбургерами, ничего не готовила. Ми стали завсегдатаями ближайшей «Кулинарии».

Она не имела привычки мыться с мылом, и потому пахла девичьим запахом. Это не уменьшало ее прелести, но приводило к догадкам, что идеальная пособница напомаженного Велиала вряд ли имела бы такие недостатки.

***

Окончательно поняв, что мы будем жить вместе, я ЗАГАДАЛ двадцать тысяч гривен и теперь сорил деньгами.

В выходные, а то и в будние дни, после Вериных занятий, мы бродили городом, покупали сладости и разнообразные одежки – колготки, лосины, юбочки, кофточки – что мне было в диковинку, но доставляло массу удовольствия.

Вечерами я одевал Веру в купленные одежки, затем медленно их снимал.

Будучи днем скромной первокурсницей, нескладной и серьезной, ночью она неистово отдавалась. В тоже время лицо ее заливал румянец стыда. Она будто стеснялась своего положения.

Вера смущенно прятала под одеялом маленькое тело, когда мы падали обессиленные после любви, и просила отвернуться, когда одевалась, прикрывая ладошками грудки и курчавую прелесть между стройных ног.

***

Опьяненный ее чарами, я уже не представлял жизни без Веры.

Я благодарил Велиала за нашу встречу, о чем не раз повторял во время оргазма. Мне было все равно – кому Вера служит.

«Если даже она ведьма… Сам я – чем лучше?

Построим крепкую сатанинскую семью, будем поклоняться рогатой голове, или чему там они поклоняются?

И если меня поставят перед выбором – Вера или весь мир, я выберу Веру, даже если завтра мир погибнет.

Какое мне дело до всех живущих – ближних и дальних?

Чего хорошего они мне сделали?

Я всегда был лишним и чужим среди людей.

А Вера – она мягкая и податливая. У нее ласковые руки и нежный горячий рот».

Так мы и жили в своем двуедином мире, в холодном ноябре, не обращая особого внимания на то, как по городу бродят бездушные тени, а над городом висит запах большой беды.

***

Ночь с 20 на 21 ноября 2013 года

Уставшая после любви, Вера заснула. Я – обессиленный и счастливый – даже не выключив светильник, дремал, прижавшись к ее попке.

Я любил прилепляться к ней сзади, называя это «ложечкой».

Не раскрывая глаз, почувствовал, как в комнате, у кресла, пустота сгустилась, потяжелела.

– Завтра начнется. Ты готов? – спросил Велиал вместо приветствия.

Конец второй части

Обратная связь:

oin-yas@meta.ua

oleg888serafim@gmail.com