Отпуск на даче [Вероника Николаевна Кузнецова] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Вероника Николаевна Кузнецова Отпуск на даче
Глава 1 Встреча через двадцать пять лет
Все люди на кого-то похожи, это общеизвестная истина. Случается, что мы заменяем все определения для характеристики человека одним словом: кошечка, или бультерьер, или кляча, или свинья, а то и просто зверь. И всем понятно, каков характер человека, о котором говорят, пусть даже истинные нрав и поведение указанного животного не соответствуют общепринятому представлению о нём. Бывает сходство чисто внешнее. Например, сотрудница моей мамы как-то сказала: «Все люди похожи на какое-нибудь животное: одни — на белку, другие — на лисицу, кто-то — на кролика, а вы, Наталия Александровна, только не обижайтесь, похожи на енота-полоскуна. Я принесу картинку». Картинку она так и не принесла, ведь в то время не было Интернета, чтобы запросто можно было скачать оттуда что угодно и когда угодно, так что приходилось копаться в книгах, а не в каждой книге имелось изображение енота-полоскуна. Мне этот зверёк очень симпатичен, только сходства с мамой я в нём не вижу. Но это не важно, ведь у каждого свой взгляд на мир. Маминой сотруднице так показалось, и это её право. Хуже, если человек похож на старый гриб (не в ругательном, а в прямом смысле этого слова). А ещё я помню, как одна дама, находясь в эйфории от сочинённого ею стихотворения к юбилею своей сотрудницы, к которой она, кстати, очень хорошо относилась, потеряла способность критически оценить момент и при большом стечении народа прочитала: «Есть женщины, которые похожи на чуть увядшие цветы…» Юбилярше не показалось лестным быть похожей на чуть увядший цветок, и она чрезвычайно обиделась, несмотря на то, что, во-первых, в стихотворении говорилось, как такие женщины милы сердцу, а во-вторых, она, в самом деле, была похожа на привядший цветок. Иногда сравнения распространяются и на предметы: жердь, верста коломенская, пугало огородное. Одного моего ученика я за глаза называла комодом, а завуч — двустворчатым шкафом. Продолжать можно до бесконечности, потому что все люди, и в самом деле, на кого-то или на что-то похожи, и я не исключение. Я похожа на древнего римлянина. Наверняка всех очень волнует вопрос: что погубило Древний Рим? Для меня ответ очевиден: роскошь. Правда, моя мама утверждает, что его погубила свинцовая посуда, подтачивающая здоровье нации, и я верю, что она права, но первое объяснение поэтичнее, поэтому я придерживаюсь его. Итак, Рим погубила роскошь. Во скольких книгах описываются знаменитые пиры, где подавались блюда для самого утончённого и прихотливого вкуса вплоть до ласточкиных языков! А римские бани? Ведь были любители, которые посещали их по семь раз в день. Дворцы, сады, рабы, театры, гладиаторские бои… Роскошь порождала изнеженность. Доходило до того, что для римского патриция простой переезд на дачу был целым путешествием, хотя всё делалось руками рабов и даже саму персону господина переносили или перевозили, не давая ему утруждать себя лишним движением. Вот я и говорю, что я похожа на древнего римлянина, а точнее, на римского патриция, потому что для меня поездка на дачу тоже похожа на настоящее путешествие. От патриция меня отличает лишь то, что у меня нет рабов, так что свою особу я перемещаю сама: сначала до метро, потом до электрички, а затем до своего загородного участка. При этом мне приходится тащить вещи, а местами — переносить на руках и собаку, например, через турникеты, на эскалаторе, при входе и выходе с поезда. Вроде, невелик мой Дик, но его десять-одиннадцать килограммов живого веса, приложенных к неодушевлённому грузу, представляются существенной тяжестью. Однако если не учитывать эти мелочи, то мы с римским патрицием едины во мнении на переезд в загородный дом. А ведь я рассуждаю о переезде на мою собственную дачу, точнее, садовый участок. Каково же мне было услышать просьбу моей знакомой поехать на её дачу и пожить там вместе с ней недели три. Всё началось с телефонного звонка. — Мила, привет. Не узнаёшь? — раздался в трубке незнакомый голос. — Простите… — Это я, Марина. Марина Крохина. Помнишь меня? Я помнила её. Когда-то мы вместе учились, потом много лет не общались, несколько раз позвонили друг другу по телефону и опять на много лет потеряли друг друга из виду. Я и думать о ней не думала, но вдруг по Интернету в «Одноклассниках» мне пришло сообщение, что существует некая Марина Крохина, с которой, возможно, я вместе училась. Когда я только зарегистрировалась там, мне каждый день выдавали по несколько человек, с которыми я, возможно, училась, причём возраст этих людей колебался от пятнадцати до пятидесяти пяти лет, так что я привыкла очень осторожно относиться к таким известиям, но фамилия Крохина была слишком хорошо знакома, а имя Марина позволяло рассчитывать, что мне, и в самом деле, предлагают одноклассницу. Я написала Марине, она ответила, и между нами завязалась переписка. Интересное явление — электронная почта. Я убеждена, что Марина едва осилила бы три обычных письма и на этом прекратила бы общение, но коротенькие сообщения через Интернет она посылала регулярно, притом они были естественными и непринуждёнными, словно мы обменивались репликами в живом разговоре. Ни о чём серьёзном или глубоком мы друг другу не писали, но у меня возникло убеждение, что мы не расставались, а так постоянно и поддерживали связь друг с другом. И вот этот неожиданный телефонный звонок. — Марина? — Ну да, мы с тобой переписываемся в «Одноклассниках». — Я поняла, кто ты. Здравствуй, Марина. Как странно: я не узнаю твой голос. — Ещё бы! Столько лет прошло. Когда мы виделись в последний раз? Через два года после окончания школы? — По-моему, — согласилась я. — А с тех пор прошло лет двадцать пять, не меньше. И мы меняемся, и голоса наши тоже меняются. Я тебе звоню вот по какому делу: давай встретимся. Было лето, занятия давно закончились, экзамены подошли к концу, так что сейчас в нашей школе был период спокойствия и отдыха, а через пять дней у меня начинался отпуск, поэтому мне было безразлично, на какой день назначить встречу. Единственная трудность заключалась в том, что, как я уже говорила, во мне было много общего с римским патрицием, иначе говоря, я была ленива и малоподвижна. Однако, сознавая свои недостатки, я с ними отчаянно боролась, поэтому сейчас же согласилась встретиться с Мариной. — Когда? — Давай в четверг. Сможешь? — Я сейчас могу в любой день. На работе я читаю, болтаю и пью кофе с нашими учителями. — Отлично. Тогда в четверг в пять. Сможешь? — Смогу, — решительно согласилась я. — Мы с тобой встретимся у входа в метро Сокольники, а потом пойдём ко мне через парк. Я каждый день хожу этой дорогой. Посидим у меня, выпьем кофе, а потом я провожу тебя до метро. Когда я положила трубку, я была полна радостного волнения, словно окунулась в прошлое, причём, в приятное прошлое, но уже через пять минут во мне заговорил «патриций» и мне остро не захотелось ехать в четверг в Сокольники, встречаться с почти незнакомой женщиной, отправляться к ней домой, сидеть там, потом идти к метро, а оно довольно далеко от её дома, возвращаться домой с пересадкой… Всё это нарушало привычный ритм моей жизни и этим раздражало. С другой стороны, ничего страшного не случится, если я схожу погулять и увижусь с бывшей подругой, тем более что уже ничего изменить нельзя. Итак, решено, что я иду на эту встречу, встречу через двадцать пять лет (год-два поправки в расчёт не принимаются). На следующий день я была полна энергии, но зато в четверг мне страшно не захотелось идти и я предвкушала, что вот-вот раздастся звонок и Марина начнёт извиняться, что вынуждена перенести встречу на неопределённое время. Но надеждам моим было суждено осуществиться лишь наполовину. Звонок, действительно, прозвенел, причём прозвенел утром, когда я ещё не успела уйти на работу, однако Марина не отменила встречу, а лишь подтвердила, что придёт и очень хочет меня видеть. — Ты слишком засиделась дома, — уверяла меня мама. — Только и знаешь, что дом и школу. Очень хорошо, что ты погуляешь с Мариной. В учебное время ты уставала и тебе было не до прогулок, а сейчас в самый раз проветриться. Сколько лет вы не виделись? — Она подсчитала, что где-то двадцать пять. — Круглая дата, — вставил своё слово папа, отрываясь от книги. — В самое время отметить. Нет, не хотели родители вникать в мои сожаления и оправдывать мою лень. Что ж, пойду, раз другого выхода нет. Кто знает, может, даже понравится. Чаще всего так и бывает: идёшь куда-то с острым нежеланием, а получается всё очень хорошо. Я рассчитывала спокойно посидеть часов до двух в своём кабинете, почитать, написать хоть несколько страниц романа, над которым я сейчас работаю, выпить с учительницей физики кофе, а может, к нам ещё кто-нибудь присоединится для компании, а потом пойти домой, погулять с собакой, поесть (ведь неудобно в гостях демонстрировать голод) и уже после ехать в Сокольники, но известно, что человек предполагает, а Бог располагает. Я разложила на столе книги и бумаги, а сверху положила рабочие документы, чтобы в случае чьего-нибудь прихода притвориться, что занята делами. Приходится так поступать, чтобы когда-нибудь кто-нибудь не припомнил, что я занималась чем-то полезным для себя. Обычно учителя коротают день во время летних каникул, ходя друг к другу в гости, разбирая стол, шкафы, занимаясь цветами, а больше — ничего не делая и лишь сидя за столом в намерении что-то предпринять. Я всю работу переделала сразу, не растягивая удовольствие, так что имела полное моральное право посвятить оставшиеся до отпуска дни самой себе, но не следовало выделяться. Не успела я прочитать пару глав, как пришла учительница физики пить кофе. Неплохой, кстати, кофе у меня. Я его накупила на даче, пила в своё удовольствие и угощала всех желающих. Стоил он, по сравнению с обычными банками растворимого кофе, которые продаются в магазинах, очень дёшево, а жжёным не пах, так что все удивлялись, откуда я беру такой вкусный кофе. Молва придала ему немыслимую цену, а я не подтверждала такое мнение, но и не опровергала его. Так что мы с приятельницей с большим удовольствием отдали должное кофе с печеньем и поговорили о школьных делах. Когда она ушла, зазвонил внутренний телефон, и меня попросили придти к директрисе. Неприятный звонок и неприятный визит. Ничего плохого меня не ждало, но обязательно найдётся какое-нибудь дело, меня не касающееся, но требующее помощи с моей стороны, потому что занимающиеся им люди не успевают с ним справиться. Так и получилось. Оказывается, комиссия, которая была создана для проверки точности выставления оценок в журнале аттестатов, третий день являлась в половинном составе. Вот меня и вызвали, чтобы я помогла в работе. Я посидела, подождала, когда же придёт человек, который должен работать со мной в паре, поняла, что зря теряю время, предупредила директрису и двух учительниц, сидящих у неё, что беру все журналы с собой и что жду напарницу у себя в кабинете, и пошла работать. Вдвоём, конечно, было бы легче и быстрее, но не терять же время на ожидание. Я провозилась три часа, но подмога так и не появилась. Пришлось докончить проверку самой, а потом оформить поаккуратнее список замеченных ошибок или вопросов. Понятно, что я устала от этого дела, требующего чрезвычайного внимания и точности, а время перевалило за три часа. Я и подумала, стоит ли идти домой и тут же вновь выходить из дома, чтобы ехать в Сокольники? Останусь-ка я в школе, выпью ещё раз кофе, съем, что найду у себя в ящике для чайных принадлежностей, а потом неторопливо поеду на встречу с Мариной. Я позвонила домой, предупредила родителей об изменившихся планах, узнала, что с нашей собакой уже погулял отец, и спокойно принялась за поиски съестного. Я даже не ожидала, что так много сумею найти. У меня обнаружились три коробки с чаем разных сортов, два вида растворимого кофе, три карамельки, два леденца, завалявшаяся ещё с Нового года ириска, банка со сгущёнкой, какао, сушки, остатки печенья и даже непонятно из каких недр вылезшая стеклянная банка с овсяными хлопьями. И хорошо, что обед получился на славу, потому что я очень не люблю чувствовать голод в гостях. Я Марину знала ещё девочкой. Вдруг она превратилась в скупую женщину и будет провожать глазами каждый кусок, который я подношу ко рту? Лучше хорошо поесть, чтобы не оказаться в неловком положении. — Мила, я тут! — раздался весёлый возглас учительницы химии. — Я только что пришла, и меня сразу направили к тебе. Что тут надо выверять? Я готова, хоть и не ожидала такого сюрприза. — Уже ничего, — отозвалась я. — Всё, что нужно, я выверила и сдала. Можно, если хотите, выпить кофе. Не умею обращаться на «ты» к взрослым людям, даже к тем, которые намного моложе меня. Но, к счастью, меня не задевает, когда мне по-дружески «тыкают» люди приблизительно моего возраста. — Какой у тебя вкусный кофе! — восхитилась коллега. — Наверное, очень дорогой? — И не спрашивайте, — ответила я. — Не так, чтобы дорогой, но в Москве его нет. Только у нас на даче, только прошлым летом и только в одном магазинчике. — А вы всё еще здесь? — удивилась заглянувшая в дверь учительница физики. — Кофе будете? — спросила я. — Только что пила… Но всё равно, пожалуй, выпью чашечку. Хорошо сидеть, не торопясь потягивать кофе, слушать разговоры то про учеников, то про кошек, то волнующие новости о нашей администрации… Когда я опомнилась, надо было не просто идти на встречу, а бежать на неё. И то я неминуемо опоздаю. Но я успела по дороге купить торт «Птичье молоко». Неудобно являться в гости с пустыми руками. Две остановки до Комсомольской, потом пересадка и ещё две остановки до Сокольников, а там в арке между входами меня должна была ждать Марина. Я опоздала на десять минут и уже готовила слова для извинения, но, придя на условленное место, не нашла никого, по возрасту годящегося в мои одноклассницы. Я даже испугалась, что Марина не стала меня ждать и ушла, но ведь существует телефон. К тому же, она сама назначила встречу, сказала, что очень хочет меня видеть. Не может быть, чтобы она меня не дождалась. И меня сразу стали терзать сомнения. Вдруг она стоит совсем рядом, смотрит на меня и не узнаёт, а я не узнаю её. И вот так мы простоим полчаса и разойдёмся, уверенные, что встреча не состоялась. Может, позвонить? Я вытащила мобильник и только тут сообразила, что номер телефона остался дома, записанный на краю какой-то газеты. И у родителей не попросишь найти его и продиктовать мне, потому что я не помнила, куда эту газету положила. Куда-то на очень видное место, но, как известно, если хочешь что-то надёжно спрятать, то следует положить этот предмет на самое видное место и тогда никто его не найдёт, в том числе и сама. Я ждала уже минут двадцать, когда под крышу, где я стояла, вошла женщина в чёрной юбке и чёрной блузке с открытым воротом и сразу же направилась ко мне. В тёплый солнечный день её наряд выглядел мрачновато. — Мила! — воскликнула она. — Неужели не узнаёшь? — Марина? — удивилась я. — Ну да, Марина. Я так изменилась? Конечно, за двадцать пять лет человек просто обязан измениться, но моя школьная подруга переменилась кардинальным образом, я не могла узнать ни единой черты, оставшейся от прежней девочки. Она меня сразу узнала, а я бы решила, что это совсем незнакомый мне человек. Ни лицо, ни фигура, ни голос не вызывали в памяти никаких ассоциаций. — Честно говоря, да, — призналась я. — Ни за что бы не поверила, что ты та самая Марина Крохина. Я тут же подумала, что она может понять меня превратно и поспешила добавить: — Ты очень эффектно выглядишь. Я немного покривила душой, потому что она выглядела неплохо для своих лет, но не броско, не слишком молодо. Волосы у неё были выкрашены в тёмный цвет с нелюбимым мною свекольным оттенком, лицо усталое и чуть обрюзгшее, кожа бледная, вокруг глаз синева. Вот фигура у неё сохранилась хорошо. Стройная на загляденье, не то, что у меня. Как пошла в эту школу, будь она неладна, да как начали меня задаривать по праздникам всякими конфетами и прочими сладостями, так я и не удержалась в прежней форме, так что моя изящная фигура стала полнее, чем бы мне хотелось. — Прямо уж! — возразила Марина и невольно улыбнулась, польщённая похвалой. — Правда, мне это многие говорят, просто сейчас я не особо накрасилась, не сделала причёску… — Не прибедняйся, — уже смелее сказала я. — Выглядишь хорошо. Почему бы не сделать женщине комплимент, если это доставляет ей удовольствие? От приятного отзыва у Марины даже выступила краска на бледных щеках, а в глазах появился блеск. Но всё равно я её решительно не узнавала. Со мной разговаривала посторонняя женщина. — Милица, мы сразу пойдём ко мне или сначала погуляем? — Как хочешь ты, — ответила я. Милица — это моё полное имя. Все привыкли, что Мила — это уменьшительное от Людмилы, а меня в честь родственницы назвали Милица. Не скажу, что мне моё имя не нравится, но оно настолько редкое и непривычное для слуха современного человека, что сначала люди удивляются, когда слышат или читают «Милица Николаевна». Потом привыкают и уже внимания на это не обращают, но первая реакция именно такая. — Тогда предлагаю медленно пройтись по парку в сторону моего дома. Я раньше жила не здесь, как ты, наверное, помнишь, но лет десять назад переехала к мужу сюда. А в нашей куцей переписке она даже не упомянула, что у неё есть муж. Я-то считала её свободной. — Муж сейчас дома? — спросила я с хорошо скрытым неудовольствием. — Нет, не дома. Я тебе всё расскажу дорогой. Пойдём. — А дети есть? — поинтересовалась я. — Детей нет. Я не была в Сокольниках несколько лет. Я родилась в этом районе, жила здесь класса до седьмого, каждый день, а то и по два раза в день мы всей семьёй, с собакой и соседскими детьми ходили сюда то просто на прогулку, то покататься на лыжах, коньках или велосипедах. Потом мы переехали и бывали здесь крайне редко. Брат встречался недавно с друзьями и заодно навестил наш старый дом. Сказал, что его заново облицевали и он теперь уже не жёлтый, а серый. Мне бы тоже хотелось посмотреть на него, но неудобно тащить с собой Марину. Ей, может быть, совсем не хочется идти к старому незнакомому дому. Мы вошли в парк и неторопливо двинулись по аллеям. — Я привыкла возвращаться с работы домой пешком, — сказала Марина. — А не страшно? — Совсем поздно я, конечно, не хожу, — возразила она. — А в шесть-семь часов здесь бывают люди, с собаками гуляют, на велосипедах катаются. Я и сама часто беру напрокат велосипед, а зимой коньки. Лыжи у меня свои. Знаешь, как приятно было в зимние праздники по утрам кататься на лыжах! Никого нет, снег чистый, воздух свежий. На меня повеяло детством. Как же хорошо мы проводили время в этом парке! — Мы с тобой можем как-нибудь покататься на велосипедах, — предложила она. — Здесь есть прокатный пункт. — Может, сейчас? — спросила я. — Я не в брюках, — возразила она. — И я тоже. Правда, у меня широкая юбка и она мне не помешает, а у тебя узкая. Да, тебе будет неудобно вертеть педали. Может, в субботу съездим? — У меня к тебе другое предложение, — помолчав, сказала Марина. — Какое? — сразу заинтересовалась я. — Немного погодя. Сейчас я расскажу о себе. Мы так давно не виделись. У тебя тоже много нового? — Почти ничего, — честно призналась я. — Живу с мамой и папой, брат с женой и сыном — отдельно. У меня собака, уже третья по счёту. Точнее не уже, а ещё, потому что за сорок лет третья собака — это немного. Была инженером-конструктором, а после перестройки, когда происходила вся эта кутерьма, переучилась на педагога. Теперь я учительница математики в школе, то есть измученный после учебного года человек. — Тогда, может быть, ты согласишься принять моё предложение, — решила Марина. Почему-то мне представилось, что она позовёт меня приобрести на пару с ней путёвку куда-нибудь в Грецию или Египет, а может, в Арабские Эмираты. Что ж, я не против. Родители давно мне говорили, что надо поездить по миру, пока есть деньги и здоровье. — А я преподаю английский язык в МГУ, — сказала Марина. — Муж меня уговаривал бросить работу и только вести хозяйство, но я не соглашалась. Потеряешь квалификацию, и уже трудно будет устроиться на приличное место. Не в школу же идти учить придурков. Её слова не то, чтобы меня задели, но всё-таки были мне неприятны. Марина, конечно, не имела намерения меня обидеть, но получалось, что я-то учу как раз придурков. Часто и я так считаю, особенно, когда поверяю контрольные работы, но нельзя же говорить так прямо, открытым текстом. — В школе учатся не только придурки, — поправила я мою подругу. — Бывают и умные дети. Их с каждым годом всё меньше, но тут уж родители виноваты. Купят им компьютеры, чтобы не крутились под ногами, а воспитанием не занимаются и не развивают их. В школу их отдают совершенно дикими и неподготовленными к учёбе. Вот из-за этого и получаются не ученики, а придурки. — Поэтому-то я и не бросила работу, — пояснила Марина. — Платят немного, но в деньгах я не нуждалась, потому что муж имел собственный бизнес. На меня разговоры о бизнесе всегда наводили тоску. Мне это дело представляется на редкость скучным и бездушным. Особенно я не уважаю бизнесвумен, как принято говорить. Чем эти вумен больше бизнес, тем они менее человечны. Хорошо хоть, что Марина преподаёт английский язык, а не занимается коммерческой деятельностью. — Родители у меня умерли, — продолжала она. — Сначала похоронила отца, а год назад — мать. Она жила у нас в доме… Не скажу, что муж её преследовал, но он требовал, чтобы она не выходила из своей комнаты в его присутствии. Она и умерла там… одна… Может, и хотела позвать на помощь, но побоялась Сергея… Теперь уже не узнаешь… У неё на глазах выступили слёзы, и я от всей души ей посочувствовала. У нас дома все двери всегда распахнуты настежь, никто не уединяется, скрываясь от остальных, и, тем более, никто никого не гонит. Кто хочет, смотрит телевизор, а он у нас один и стоит в комнате, где ночую я. А не хочет, так читает или что-то ещё делает. И никто никому не мешает, все собираются вместе и расходятся только на ночь. У нас так повелось издавна, и бабушки-дедушки так жили, и прабабушки-прадедушки… Нет, даже представить страшно, что можно в семье жить так, так жила мать Марины. Случись такой муж у меня, ему бы пришлось очень быстро поменять свои привычки или бы он не менее быстро перестал быть моим мужем. — Тебе надо гнать от себя эти мысли, — посоветовала я. — Скорее всего, она умерла, не успев позвать на помощь, неожиданно. Тебе ещё жить и жить. Не мучай себя предположениями и домыслами. Знаешь, моя мама мне сказала правильные слова: «Мы всегда в долгу перед мёртвыми». Когда человек жив, ни о чём таком не думаешь, а когда его уже нет, то начинаешь вспоминать, что можно было бы сделать так, а не иначе, что надо было быть ласковее, заботливее. И повода к таким сожалениям может не быть, а всё равно человек его выискивает. Вот как несовершенно устроены люди! Я искренне сочувствовала подруге, говорила, от всего сердца желая её как-то утешить, а попутно подумала, что мамины слова «мы всегда в долгу перед мёртвыми» хорошо было бы вложить в уста одного из моих героев, очень умного старика. — Твоя мама правильно сказала, — согласилась Марина. — Возможно, я больше воображаю, чем было на самом деле, но всё равно я не должна была давать маму в обиду. А я сразу уступила, а потом уже ничего нельзя было сделать. Я даже сейчас не могу ему простить смерть моей мамы. Меня последняя фраза сразу насторожила. Почему именно сейчас? Её мама умерла год назад… И тут сразу мне бросилось в глаза несоответствие между солнечным днём и чёрной одеждой моей школьной подруги. Уж не умер ли у неё заодно и муж? Но я решила подождать с расспросами. Придёт время, и Марина сама мне всё расскажет. Было, впрочем, совершенно ясно, что меня ждёт не лёгкий и приятный разговор за чашечкой кофе, а совсем наоборот. Я думала, что меня приведут в какую-нибудь роскошную или, как сейчас говорят, элитную новостройку с подземными гаражами, однако дом был старым и сравнительно невысоким, не больше восьми этажей. Зато сразу за входной дверью начиналось непривычное. Мы очутились в обширном холле, где стены не были обшарпаны и выкрашены в неприятный цвет, как это обычно бывает, а оказались обшиты панелями под какое-то дерево и увешаны картинами на общеизвестные сюжеты. Это были не копии, а скорее вариации, но смотрелись хорошо. И всюду были ухоженные цветы. Консьержка бдительно подняла голову и вежливо поздоровалась. Марина ответила тоже вежливо, но с прохладцей. В это время из лифта вышла женщина с ребёнком и молча прошла мимо, ни на кого не глядя. — Голытьба, — проворчала моя подруга. Мне стало неловко, ведь женщина могла услышать этот отзыв о себе, а Марина доверительно, словно я обязана ей посочувствовать, объяснила: — Представляешь, эта мадам отказывается платить за ремонты в подъезде, за обустройство детской площадки. Ты не представляешь, какая у нас детская площадка за домом! Мне она, конечно, ни к чему, но мы платим, чтобы не выглядеть нищими, а она не желает. Сказала, что она там не гуляет. И цветники во дворе ей тоже не нужны. Как будто мне нужны. Я целыми днями на работе, а потом вожусь по дому. Мне и взглянуть на них некогда. И за консьержку она тоже не платит. Говорит, что у неё взять нечего, поэтому консьержка ей не нужна. — Может, у неё нет денег? — предположила я, соображая, сколько же может стоит консьержка, ремонт, цветы, картины, необыкновенная детская площадка, цветники. — А раз нет денег, то и пусть съезжает. Здесь дом не для бедных. Мне захотелось увести разговор в сторону от неприятной темы. — Хорошая у вас консьержка? — спросила я. — Была бы плохая — давно бы сменили, — отозвалась Марина. — У нас долго были консьержки и консьержи, но это не помешало произойти убийству семьи предпринимателей и нескольким ограблениям, — поведала я. — Причём наш консьерж лично придерживал дверь тем, кто выносил награбленное, не подозревая, что это воры, и думая, что кто-то перевозит вещи. Убийц он тоже спокойно пропустил. Сейчас у нас нет никаких консьержек, а в другом подъезде до сих пор сидят. Но и там как-то убили хозяйку квартиры. — Криминальный дом? — удивилась Марина. — Так это когда было! Когда бизнесмены подсылали друг к другу наёмных убийц. Сейчас тоже всё возможно, но пока, тьфу-тьфу, тихо. Мы поднялись на лифте на четвёртый этаж, и моя подруга отперла железную дверь, но не обычную дверь, которые установлены у всех в нашем доме, а с каким-то орнаментом, узорами. Красивая была дверь, ни в какое сравнение не шла с тем, что я когда-либо видела. — Вот и моя квартира, — объявила Марина. Точнее было бы сказать, что это были четыре квартиры, выходящие в прямоугольный холл, но все они принадлежали мужу Марины. — Раздевайся и переобувайся. Вот тапочки. Трудно даже описать то, что я увидела. Одна квартира была превращена в пункт питания, иначе не скажешь. Кухня после ремонта была соединена с маленькой комнатой, так что от стены осталась лишь огромная арка. Все стены этого помещения были заставлены и увешаны сверхновыми и очень удобными устройствами для приготовления пищи, мытья посуды, хранения продуктов и прочего, прочего, прочего. Большая комната служила столовой. В ней были внушительных размеров обеденный стол, два роскошных дивана, несколько кресел, пара столиков, отлично подходивших по стилю к диванам и креслам, телевизор на четверть стены. Там была и ещё какая-то мебель, но я не могла обозреть всего. — Как здорово! — воскликнула я. — Удобно и, главное, очень уютно. Это кто всё так сделал? Вызывали дизайнера или сами? — Я сама, — с законной гордостью ответила Марина. — Здесь был какой-то ужас, когда я переехала к мужу. Вроде, вещи дорогие и хорошие, но настолько ничего не сочеталось, что мне пришлось вмешаться. Почти всё я спровадила на дачу, продумала, как квартира должна выглядеть после ремонта, сама наняла рабочих и сама заказывала мебель и технику. Муж не мешал и без возражений платил. Потом он признался, что не ожидал, что всё может так здорово получиться. Между прочим, это 3Д-телевизор. — Это, конечно, хорошо, но по мне так хоть 4Д. Мне некогда смотреть телевизор. — Мне тоже, — призналась хозяйка. — Престижно иметь 3Д, вот мы и заимели его. Пускай стоит, места для него достаточно, но зато, если кто придёт в гости, то сразу видит, что вещь дорогая. — У тебя просто талант, — искренне сказал я. — Это ещё что! Пойдём дальше. Другая квартира была превращена в обширное и изящное хранилище всевозможных вещей, от посуды до одежды. — Я так понимаю, что это чуланчик, — высказала я свою догадку. Марина окинула взглядом двадцатиметровую комнату, где мы сейчас стояли, оглянулась в сторону бывшей кухни и другой комнаты и принялась смеяться. У неё даже слёзы выступили на глазах. — Жаль, тебя Сережа не слышал, — с трудом успокоившись, сказала она. — Ему бы это понравилось. Мы-то называли это складами, а «чуланчик» звучит намного лучше. Третья квартира предназначалась для ночного отдыха. Две комнаты были с пугающими по своей величине кроватями, а средняя — поделена пополам. Вместо двери в середине сооружённой стены была полукруглая арка. Служили эти половинки комнаты чем-то вроде двух будуаров. Я терпеть не могу кровати, которые занимают всё пространство, а потому искренне восхитилась лишь зеркалами в особо красивых рамах. Они смотрелись бы вычурно в другой обстановке, но здесь были уместны, придавали комнатам изысканность и гармонировали с мебелью. — Великолепно! У тебя даже цветочные горшки сочетаются с оправой зеркал. — А я специально их подбирала, — объяснила подруга. — Рамы и зеркала я заказала по собственному рисунку, а горшки мне попались случайно. Четвертая квартира тоже когда-то была двухкомнатной, с кухней, прихожей и прочим, а теперь выполняла функцию гостиной. Обе комнаты и кухня, расположенные друг за другом, стена к стене, вместо дверей соединялись любимыми Мариной широкими арками. Получилось что-то вроде укороченной анфилады. Меня сначала что-то смущало, но потом я сообразила, что убрали стенку, отделяющую коридор от комнат и кухни, так что образовались три одинаковые по ширине обширные комнаты, плавно переходящие одна в другую. Я любовалась апартаментами, а в голове вертелся вопрос: где же проживала мама хозяйки? Составленное из четырёх квартир и холла помещение было огромным, комфортабельным, но не угадывалось ни одной комнаты, где могла бы найти приют пожилая женщина, которую не желал видеть муж Марины. Однако язык не поворачивался об этом спросить. — Я так понимаю, что туалет и ванную снесли, — сказала я. — Да, у нас большая ванная в «чуланчике», забыла её тебе показать. Пойдём, посмотришь. — Можно и потом. Но Марине очень хотелось её показать, и вскоре я поняла, почему. Эта комната была сделана из помещений для ванной и туалета и части коридора. К голубой ванне, похожей на маленький бассейн, вели две очень широкие ступеньки. Кафель на стенах был выложен в виде картины, изображающей волны, дельфинов, морских звёзд, рыб. Только акулы не хватало. Пол устилал густой синий кафель с блёстками и рыбками, а потолок был зеркальным. Тут стояло кресло из водонепроницаемого материала, туалет за ширмой, раковина в тон ванны, голубая с белым и синим мебель для белья и средств гигиены. Удивительное дело, вроде, помещение было не слишком большим, а вещей много, и всё-таки оставалось впечатление простора. Вообще у помещений для ванной (и не только для ванной) имеется странная особенность неожиданно увеличиваться. Вот у нас дома ванная стандартная, не расширенная, как у Марины. У нас там, напротив двери, от стены до стены расположена ванна, справа от двери умывальник и бывший шкафчик для хранения овощей, служащий нам для хранения стирального порошка, мыла и чистящих средств. По левую сторону от двери — корзина для белья и впритык к ней — стиральная машина. Свободного пространства, как сами понимаете, нет, только в самом центре. Но однажды я принесла стул, встала на него, чтобы достать соковыжималку с антресолей, а собака решила поддержать меня своим присутствием и разлеглась на оставшемся кусочке пола. Я потянулась кверху, ножки стула подкосились… Когда я осознала, что лежу на полу, выяснилось, что хватило место и для меня, и для упавшего стула, и для удивлённой моим приземлением собаки. И при этом никто не пострадал. Вот я и говорю, что крохотные помещения способны вмещать в себя невообразимо много предметов. — А туалетов у нас два, — продолжала Марина. — Пойдём, посмотришь. Это были соединённые вместе ванная и туалет. Стену между ними убрали и саму ванну убрали, а оставили туалет, беде и раковину. Когда-то в прежние времена возмущались, что квартиры стали строить с совмещёнными удобствами, а теперь многие стали соединять ванную и туалет. Ванная у Марины была отдельная, но туалет совместили с раковиной. Захочешь всего лишь вымыть руки, а попадаешь в туалет. У Марины одно такое помещение было в «пункте питания», а другое — в «спальной квартире». Они тоже были красивы, с тщательно продуманным рисунком кафеля стен и пола, с зеркальными потолками… Но стоит ли много рассуждать о туалетах? — Мне у тебя всё нравится, — сказала я. — Я не вижу никаких недостатков. Мне, и правда, здесь очень нравилось. У Марины был прекрасный вкус и имелись деньги, чтобы его проявить. Единственным недостатком было, пожалуй, только одно — минимум книг (в очень богатых переплётах), но ведь не будешь это говорить. Мне это кажется недостатком, а другим — достоинством. Одно время на помойки вываливали целые контейнеры прекрасных томов, да и сейчас время от времени выставляются стопки книг для желающих их взять. — Куда пойдём? — спросила хозяйка. — В гостиную или столовую? — Куда скажешь. Мне везде нравится. — Тогда сначала пошли в столовую. Я там чаще всего бываю, хотя готовлю мало и сама ем преимущественно овощи. Там и кофе попьём. Несмотря на то, что в школе я съела многое из обнаружившихся запасов и выпила вместе с учителями несколько чашек кофе, я проголодалась и ожидала, что сейчас на столе появится или торт, или пирожные, или пироги, или хотя бы бутерброды с колбасой, сыром или окороком, а может, и икрой. К такой богатой обстановке икра идеально подходила. — Садись к столу, — предложила Марина. Я уже говорила, что стол был большим, но сделан он был не из дерева и не из пластика, а из стекла. Я даже не предполагала, что бывают такие большие стеклянные столы. Под прозрачной столешницей была стеклянная полка с большими причудливыми раковинами, поставленными на неё. Очень красиво и необычно. Кресла вокруг него были обтянуты белой кожей. Хозяйка постелила передо мной льняную салфетку и на неё поставила крошечное блюдечко, а рядом положила серебряную ложку с витой ручкой. То же самое она приготовила и для себя. Потом она быстро сварила в турке кофе и разлила по маленьким чашечкам. Торт, который я принесла, она разрезала на микроскопические кусочки, положила четыре из них на тарелочку и поставила на стол. Я порадовалась, что в хозяйственном ящике стола в моём кабинете нашлась банка с овсяными хлопьями. Без съеденной каши мне пришлось бы голодновато. И хорошо, что я догадалась купить торт. Жаль, что не прихватила заодно какие-нибудь булочки или пирожки. — Хороший кофе, — похвалила я. — Да, я беру его в специальном магазине, — согласилась Марина. — Ты не смотри на меня и ешь. Неудобно как-то есть, когда не ест хозяйка, так что я пила кофе мелкими глотками, растягивая этот процесс на возможно большее время, и не решалась взять кусочек торта из предложенных четырёх долек. — Давай, я расскажу о себе, — предложила Марина. — Мы так давно не виделись. — Рассказывай, как ты вышла замуж за миллионера. — Он был уже очень богат, когда мы познакомились. Это приятель мужа моей знакомой. Не совсем знакомой. Это потом мы стали ходить друг к другу в гости, а в то время я давала уроки английского её сыну. Однажды он меня увидел, я ему понравилась, и он предложил выйти за него замуж. Тогда был ещё жив мой папа. Он отнёсся к Серёже с прохладцей, и мы редко встречались. Родители жили у себя, а я переехала к мужу и занялась отделкой квартиры. Потом папа умер, и муж предложил моей маме переехать сюда, чтобы вести хозяйство. Она согласилась. Вот теперь было уместно задать интересующий меня вопрос. — Марина, а где твоя мама жила? — В «чуланчике», как ты называешь ту квартиру. В дальней комнате, я поставила кровать за ширму. Если Серёже что-то надо было взять, мама сразу уходила туда, и они почти никогда не встречались. Я понимала всю бестактность своего вопроса, но всё-таки спросила: — А когда встречались? — Тогда было ужасно, — всхлипнула Марина. — Он так на неё кричал, что она тут же убегала к себе за ширму и начинала плакать. Я никогда этого не смогу простить ни ему, ни себе. Почему я не защитила её раз и навсегда? Я ведь даже не сделала попытки оговорить ей право свободно ходить по квартире. Это просто ужасно. Она в наше отсутствие убирала комнаты, стирала, готовила еду, к назначенному времени накрывала на стол и убегала к себе, едва услышит, как он ворочает ключом в замке. Я представила, каково жилось этой женщине, и мне стало страшно. — Это просто безобразие, — высказала я своё мнение, а потом задумалась и спросила. — Слушай, Марина, а зачем она всё это терпела? У неё же была собственная квартира. Жила бы себе там полной хозяйкой, ты бы ходила к ней в гости, она бы тебя навещала, когда твоего мужа не было дома… — Да ты что?! — Марина посмотрела на меня так, словно я сказала несусветную глупость. — В этих трущобах?! В той квартирке невозможно жить. Там всего две крошечные комнатки, кухня пять метров. Я вообще не понимаю, как мы раньше все втроём там жили. После этих хором туда противно даже заходить, не то что жить. Когда я прихожу раз в месяц, чтобы получить с жильцов деньги, мне после этого хочется вымыться. Я не знала, что на это ответить. По мне, лучше жить в утеплённой, приспособленной для наших зим собачьей конуре, чем работать прислугой в хоромах и убегать, как испуганная крыса, едва в дверь войдёт хозяин. И ещё я поняла, что Марину к себе приглашать нельзя. В нашей двухкомнатной квартире мы жили свободно, уютно, легко и даже весело, а ей она покажется убожеством. Да и ремонт там давно пора делать. Хозяйка замолчала, погрузившись в какие-то свои тайные и очень невесёлые думы, а я пыталась разобраться в своих впечатлениях. Во-первых, мне здесь очень нравилось и я не видела недостатков ни в расположении комнат, ни в их убранстве, ни в сочетании красок. Во-вторых, почему-то мне не хотелось ни жить здесь, ни иметь такую квартиру в полной собственности. Мне не улыбалась мысль даже остаться здесь ночевать, хотя я и не понимала причины. В-третьих, мне не слишком нравилась сама Марина, даже можно сказать, совсем не нравилась. В-четвёртых, у меня уже возникло подозрение, что муж Марины умер, и, пока мы разговаривали, оно всё крепло, а сама Марина про него лишь упоминает, но не говорит, где он и что с ним произошло. И, наконец, в-пятых, что-то здесь неладно. — Я тебе ещё не сказала, но Серёжи уже нет в живых, — вдруг произнесла хозяйка жалобным голосом. — Я поняла, — призналась я. Марина удивлённо на меня посмотрела. — Поняла? Каким образом? — Ещё по дороге, когда ты рассказывала про то, как жилось твоей маме в этом доме, ты обмолвилась, что даже теперь не можешь простить своего мужа. Кроме того, ты в чёрном и без украшений. — Да, это так, — согласилась Марина. — Я, действительно, ношу траур. И я, действительно, не могу простить своего мужа. Когда мама умерла, так и не решившись позвать на помощь… — Или её просто не услышали, — поправила я. — Не очень-то докричишься из конца «чуланчика». Марина уставилась на меня. — Ты знаешь, я об этом не подумала, — сказала она. — Я сразу вбила себе в голову, что она побоялась меня позвать, и уже не могла отделаться от этой мысли. Да, сейчас я понимаю, что она могла мне кричать, да только я не услышала её. Это хоть и маленькое, но утешение. Я никакого утешения в этом не видела, но спорить не стала. — А я после смерти мамы места себе не находила, вся извелась. Ты думаешь, отчего у меня такая хорошая фигура? Потому что я почти ничего не ем. Кусок в горло не лезет. И ночами я не сплю. Держусь только на снотворном. А мужу я так и сказала, что не прощаю его. Откуда мне было знать, что не пройдёт и года, как Господь его покарает. Он умер, Мила. Он… не просто умер. Это было так ужасно! Он… Она зарыдала, и все мои мысли о том, что Марина мне не нравится, улетучились из моей головы. Передо мной сидела очень несчастная женщина с истерзанной душой. — Он убит, — еле выговорила она. У меня засосало под ложечкой. — Убит? Кем убит? Конкурентами? Хулиганами? Грабителями? Марина помотала головой и сказала ошеломившее меня слово. — Собакой. У меня в голове сразу возник образ собаки Баскервилей с пылающей пастью. Мало того, что я вообще люблю эту книгу Конан Дойля, а тут ещё совсем недавно прочитала продолжение, написанное Владимиром Андриенко, что оживило воспоминание об этом существе. Неужели мне предстоит услышать о чём-то подобном? Читать про такие вещи очень интересно, но столкнуться лично — удовольствие сомнительное. — Собакой?! Какая-нибудь мистика? — Никакой мистики тут нет. Он шёл поздно вечером к нам на дачу, и на него напала собака. Истерзала так, что невозможно было его опознать. Когда мне показали тело, я чуть сознание не потеряла. Давали нюхать нашатырь. — А как же ты определила, что это он? — не поняла я. — Как вообще догадались, кто это мог быть? — Потому что Серёжа позвонил, что уже подходит к даче, но всё не приходил, а тут поднялся переполох, кричали, что человека растерзала собака. Ну, я и подумала, что это он. Я его по родимому пятну на груди узнала. Заметное такое, похоже на красный цветок. На меня ещё сильнее повеяло мистическим ужасом. Мало того, что собака-убийца, так ещё не простоя родинка, а в форме цветка. — Какой цветок? — Трудно сказать. Может, в виде лилии… Да, наверное, лилии. Знаешь, такой, какая была на плече миледи из «Трёх мушкетёров». Теперь ещё и миледи. — А теперь, если после снотворного я всё-таки сумею заснуть, мне снится Серёжа. Он подходит к моей кровати, угрожает мне ипротягивает руки, чтобы меня схватить или задушить. Мила, если бы ты знала, как я боюсь! Если я не сплю, мне слышатся стуки, шаги, шорохи… Если засну — он тут как тут. Я, наверное, схожу с ума. Всё это было жутко и крайне интересно, но мне очень захотелось очутиться у себя дома. Слушать или читать про всякие ужасы хорошо в том месте, где никакие страхи тебя не настигнут, а не в этой громадной квартире. — Тебе, наверное, всё это кажется. Ты испытала такое потрясение, увидев истерзанное тело, что до сих пор не можешь успокоиться. К тому же, ты его не могла простить из-за мамы, а его внезапная смерть наступила, как возмездие….. Как… Ну, как если бы её накликали. Вот ты подсознательно и чувствуешь словно бы вину. — Возможно, ты права, но мне-то как весь этот кошмар пережить? — Может, тебе куда-нибудь съездить, развеяться? Марина медленно кивнула, будто и сама об этом думала. — Понимаешь, сейчас я уехать не могу, потому что занята в Университете, а если останусь одна, то сойду с ума. Помоги мне, Мила, поживи со мной. Сегодня четверг. Завтра пятница, а в субботу мы уедем ко мне на дачу. Уверяю тебя, там очень хорошо и ты прекрасно отдохнёшь. Лучше, чем на курорте. Утром я буду уезжать на работу, а к вечеру возвращаться. Ты будешь там полной хозяйкой весь день. Хочешь — иди на пляж и загорай, хочешь — лежи в шезлонге или в качалке. Там чудесный лес, пруд, речка. Воздух чистый… Соглашайся. Для меня главное, чтобы ночью в доме был кто-то живой. Мне не к кому больше обратиться, Мила. Мне было её жаль, я понимала её состояние, а если бы не понимала, то достаточно было взглянуть ей в лицо, чтобы прочитать на нём весь ужас, который она испытывала, но ехать с ней на её дачу мне очень не хотелось. Я человек смелый только в воображении, а на деле ужасная трусиха. Иногда, когда я остаюсь на ночь в квартире одна, да ещё и начитаюсь чего-нибудь страшного, я зажигаю в коридоре свет и не выключаю его всю ночь. А тут мне предлагают поселиться в доме, где хозяйке мерещатся всякие ужасы. — Мила, только не отказывай мне, — умоляюще проговорила Марина, очевидно, уловив моё замешательство. И вдруг она разрыдалась. — Хорошо, я подумаю, — сказала я. — Надо предупредить родителей… — Тебе сорок пять лет, — напомнила Марина. — Давно пора жить своим умом. — Я и живу своим умом, но нельзя ведь допускать, чтобы родители волновались. Надо им сказать, что я поеду к тебе, чтобы они освоились с этой мыслью… Кстати, а как долго мне надо у тебя жить? — Пока не пройдут сорок дней с его смерти. Мне сказали, что всё это прекратится после сорока дней. — А когда он умер? Сколько дней нам надо выдержать? — Сейчас скажу… — задумалась Марина. Она встала, прошла в другую комнату и вернулась с календарём. — Сегодняшнюю и завтрашнюю ночь надо провести здесь, а потом ещё четыре недели на даче. Если хочешь, мы можем хоть сейчас туда уехать, но я помню, что у тебя отпуск начинается только с понедельника. Я горько раскаивалась, что вообще согласилась на эту встречу с Мариной, а тут ещё я, вроде бы, пообещала поехать с ней на четыре недели на дачу. Бывают же такие напасти! — Договоримся так, — решительно сказала я. — Сейчас я ухожу домой, разговариваю с родителями, убеждаю их, что ехать с тобой необходимо, и в субботу мы отправляемся в путь. Марина встрепенулась и испуганно уставилась на меня. — Как, в субботу? А разве ты не останешься у меня на эту ночь? Мила, умоляю, не уезжай. Я не могу здесь одна! Я не выдержу! Она вновь разрыдалась. У неё началось что-то в виде истерики, и я решилась. — Тогда сделаем так, — нарочито бодро сказала я. — Сейчас я ухожу, возьму дома кое-какие вещи и возвращаюсь сюда. Согласна? Говорю тебе, что сегодня же вернусь… Ну, успокоилась? Всё, я пошла. Можешь меня не провожать, сама доберусь до метро. — Давай, я отвезу тебя на машине, — предложила Марина. Но мне очень этого не хотелось. Не оставишь ведь её в машине, пока я буду собирать вещи, а приводить её домой я не собиралась. Это мой дом, мой мир, моё убежище, а для этой избалованной деньгами женщины моя квартира покажется слишком маленькой и бедной. Сказала же она про квартиру своих родителей, в которой она выросла, что это трущоба, после посещения которой хочется вымыться. Нет, нельзя таких людей пускать в свой дом. — Нет, я доеду на метро, — отказалась я, а для убедительности добавила. — Мне надо ещё зайти в два места. Это не займёт много времени. На всякий случай Марина написала мне свой адрес и код. — Ты позвонишь по домофону, и я тебе открою, — сказала она. — Но всё-таки на всякий случай вот тебе код. Вдруг я буду в ванной и не услышу. Тогда ты наберёшь его, скажешь консьержке, что ко мне, и поднимешься на лифте сюда. Если я хотела обернуться до вечера, надо было спешить, и я покинула роскошную квартиру своей несчастной одноклассницы. Едва заплаканное, искажённое страхом лицо Марины перестало стоять у меня перед глазами, как меня сразу же стали одолевать сомнения, сожаление и раскаяние в своём опрометчивом поступке. Зачем я согласилась четыре недели жить в чужом доме, на чужой даче, в чуждом мире? Хотя, если рассуждать здраво и отбросить вздорные потусторонние страхи, то ничего особенного в этом не было. Люди сплошь и рядом приезжают на чужие дачи и живут там спокойно. Не все, конечно, спокойно отдыхают, некоторые ещё как отрабатывают право пожить на природе, усердно копая, пропалывая грядки и прочими способами сводя понятие отдыха на нет. А вдруг и Марина захочет, чтобы я работала на её огороде или в саду? А я не хочу. Мне и на своём участке работать совсем не нравится, а тут ещё ковыряйся в земле на чужом. Нет, когда вернусь к подруге, сразу дам понять, чтобы не рассчитывала на мой земледельческий труд. Приготовить обед я ещё могу, но не слишком роскошный, ведь мне не улыбается мысль тратить несколько часов в день на стояние у плиты. Хотя, если вспомнить все эти изумительные приспособления на её московской кухне, то у неё и на даче, наверное, чудо комфорта. Это не мытьё зелени и мяса под краном в конце участка, а потом хождение туда-сюда то за одной вещью, то за другой. Наверняка водопровод у неё прямо в доме, хорошая плита, у которой работает духовка, всякие миксеры, электрические мясорубки и прочие устройства, облегчающие жизнь хозяйке. Это я сужу о своей даче, существование на которой приближает человека к первобытному состоянию, а у неё всё по ультрасовременному, удобнее, чем у меня в квартире. Может, даже интересно будет попробовать готовить на такой кухне. Мой племянник в детстве очень любил песню «Мои мысли — мои скакуны». Вот уж действительно, скакуны. Только что я корила себя за опрометчивое согласие поехать к подруге, а сейчас уже предвкушала, как интересно будет приготовить обед, используя разные приспособления. Но «скакуны» сделали неожиданный поворот, и меня стали одолевать сомнения совсем по другому поводу. Я человек в меру аккуратный, а с чужими вещами аккуратный не в меру, но ведь бывает, что какой-то прибор уже «дышит на ладан», а, по закону подлости, выйдет из строя именно в тот момент, когда его буду использовать я. Положим, деньги у меня есть, и я могу заплатить стоимость такого прибора, пусть это даже дорогая вещь, но ведь мои сбережения, а точнее, сбережения моей семьи, потому что у нас общая касса, которой ведает мама, не беспредельны. Жалко всё-таки вот так впустую её опустошать. Я зарабатываю неплохо, а мама с папой — пенсионеры, не имеющие дурных привычек, требующих денег, но это накопления честных людей с ограниченными доходами. Нет, пожалуй, я буду готовить обед без использования навороченной техники. Когда удовольствие от приготовления обеда в великолепно оснащённой кухне померкло, во мне уже стойко укрепилась мысль, что работать на огороде я каким-нибудь образом откажусь, а обеды, так и быть, возьму на себя. Не так это будет и трудно, ведь Марина на целый день станет уезжать на работу. Фактически, ей нужны будут только завтраки и ужины, а она, как сама сказала, очень мало ест. К выходу из метро я окончательно освоилась с мыслью, что поеду с Мариной на её дачу, но теперь надо было подготовить к этой новости моих родителей. Они постоянно уговаривают меня съездить с какой-нибудь подругой в загранпоездку, но ведь, если я последую их совету, они изведутся от беспокойства. По телевизору постоянно показывают, какие безобразия творят туристические агентства. Доходит даже до продажи девушек в сексуальное рабство. Я, положим, уже по возрасту не привлекательна для такого рода бизнеса, но быть обманутой турфирмой и оказаться в чужой стране без средств могу вполне. Так примерно будут рассуждать мои родители. А поскольку я поеду всего лишь на комфортабельную дачу к школьной подруге, то им будет не о чем волноваться. Не буду им говорить всю эту чушь про Маринины потусторонние страхи, а расскажу самую суть.Глава 2 Первая ночь
Когда я вошла в свою квартиру, я уже была готова к разговору. — Как же у нас хорошо! — невольно вырвалось у меня, когда я успокаивала изнемогавшую от радости собаку, а из комнаты вышли мама с папой. — Не понравилось в гостях? — спросила мама. — Нет, там очень красиво и богато… Я описала невероятную квартиру одноклассницы. — Неплохо устроилась, — заметил папа. Я тут же всё и выболтала, даже не заметив, как. И про ужас, преследующий Марину ночью, рассказала прежде, чем опомнилась. Впрочем, как раз это ни на маму, ни на папу не произвело особого впечатления. Я по натуре человек сдержанный и осмотрительный, но перед родителями раскрываюсь больше, чем перед самой собой. Ничего не могу скрыть. — Мне всё это не нравится, — сразу сказал папа. — Мне тоже не нравится, — неуверенно согласилась мама. — И человек, разодранный собакой, слишком напоминает неумелое подражание детективным романам. — В наше время только и слышишь, что кого-то покусала собака, — возразил папа. — Мы и сами сто раз осмотримся, прежде чем войти в свой собственный двор. Меня не это смущает. Меня настораживает сама дама. Лицо у мамы приняло задумчивое и печальное выражение. — А я, как подумаю, что она осталась совсем одна и некому ей помочь, утешить её, даже просто побыть рядом, чтобы отвлечь от этих глупых страхов… — Очень сомнительная женщина… — перебил папа. — Тладианта сомнительная, — сказала я. — Что? Какая ещё гладиата? — удивился папа, не ожидающий ничего хорошего от новых слов. — Тладианта. «Т», а не «д». Тладианта сомнительная. Это такая лиана вроде огуречной. Её ещё называют красным огурцом. А плод у неё в виде красной продолговатой ягоды. Применяется для вертикального озеленения в чисто декоративных целях, но плоды съедобны, — объяснила я. — Только не вздумай их пробовать, — забеспокоилась мама. — Мало ли что пишут. — Я не понял, а причём здесь лиана, если мы говорим об этой скользкой женщине? — недоумевал папа. — Ты сказал «сомнительная», и я сразу вспомнила, что купила пакетик семян тладианты сомнительной, чтобы посадить её и посмотреть, что из этого выйдет. — Правильно! — обрадовался папа. — Хорошо придумано. Вот поезжай лучше на нашу дачу и сажай твою сомнительную, чем отправляться неизвестно куда к какой-то аферистке. — Она не аферистка, а преподавательница английского языка в МГУ, — поправила я. — Конечно, одно другому не мешает, но она не из тех. Скажу честно, что она мне не очень нравится, даже скорее не нравится. Не нашего она круга. Мысли у неё перевёрнуты, как это бывает, когда на бедно живущего человека вдруг сваливаются огромные деньги и он буквально сходит с ума. Она презрительно отзывается о тех, у кого скромные доходы… Да, мне она не нравится, но она просит помощи. Наверное, кроме меня, ей не к кому обратиться. Видно, деньги отгородили её от нормальных людей, вот она и осталась одна. — Но почему она обратилась именно к тебе? — не унимался папа. — Не виделись двадцать пять лет, и за всё это время она прекрасно без тебя обходилась, а тут вдруг приспичило. — Значит, такой я человек, что ко мне не страшно обратиться за помощью. Получив неожиданный своей хвастливостью ответ, папа растерялся, а мама кивнула, словно соглашаясь, что так оно и есть. Она явно терзалась между очень большим нежеланием отпускать меня в незнакомый дом и сочувствием к попавшей в тяжёлое положение женщине. — Понимаете, она плакала, — сказала я. — Я не могла ей отказать. — Бывают и крокодиловы слёзы, — ввернул папа. — Это не слёзы, — сейчас же поделилась я своими познаниями. — Это пот из желез на морде. Когда крокодил ест, он таким образом охлаждается, чтобы не получить тепловой удар. Папа не удержался от смеха. — Знайте, что я против, — сказал он, успокоившись. — Пусть эта сомнительная тладианта ищет себе другого компаньона. Одну я тебя туда не отпущу. Если уж она так нуждается в обществе, то пусть приглашает и меня. От удивления мы с мамой долго не могли что-либо сказать. — Вряд ли она согласится пригласить незнакомого мужчину, — решила я, собравшись с мыслями. Сначала мне предложение отца даже понравилось, потому что избавляло от страхов, которые обязательно подскажет воображение в ночные часы, да и время мы бы проводили очень весело, но, поразмыслив трезво, я поняла, что Марина откажется от такого защитника. Зато слова папы навели меня на очень хорошую мысль. — Стойте! — предупредила я. — Не двигайтесь! Не шевелитесь! — А что такое? — заинтересовалась расстроенная мама. — Иначе мысль забуду. — Плохо, когда не знаешь, да забудешь, — произнёс свою присказку папа. — Позвоню-ка я сейчас Кате, — придумала я. — Уговорю её поехать с нами. Вот я и не буду одна. — А заодно и Ане, — посоветовала мама, обрадованная таким простым выходом. — Три человека — это сила, — решил папа. — Конечно, вас легко облапошить, но, в любом случае, втроём можно за себя постоять. Звони. А если Тладианта откажется брать их с собой, то скажи ей, что мы тебя одну не отпускаем. Отец, как это водится у родителей, забывал, что я не маленькая девочка, которой можно что-то разрешать или не разрешать, а взрослый, даже более чем взрослый человек. В девятнадцатом веке таких, как я, называли старухами. Но мне нравилась такая забота. Я быстро перелистала записную книжку и нашла нужные телефоны. Катя и Аня были моими одноклассницами. С ними я очень дружила в школе, а Марина почему-то не вписывалась в наш кружок, и я с ней дружила отдельно. Но всё равно все мы оставались одноклассницами, так что ничего неестественного, что мы соберёмся вместе, не было. Кстати, посмотрим друг на друга, а то ведь я и с Катей и Аней только переписывалась и иногда разговаривала по телефону. Любопытно взглянуть на то, какими они стали. Первой я позвонила Кате. — Катя, ты? Можно было бы не спрашивать, она ли это, потому что Катя давно уже разошлась с мужем, детей у неё не было и поэтому она жила одна. — Привет, Мила. Одна, конечно, кто у меня может быть? — Огромный, просто гигантский привет. Ты писала, что у тебя уже начался отпуск, это так? — С будущего понедельника, но я уже не работаю, потому что у меня отгулов на неделю. — А что ты делаешь? Как думаешь провести этот отпуск? — начала я издалека. — Пока вожусь дома. Всё убираю, чищу. Начала перемывать хрусталь… — И ты весь отпуск собираешься угробить на рассматривание дна грязных кастрюль? — спросила я, постаравшись придать своему голосу ехидный тон. Мама замахала руками, а папа ухмыльнулся с понимающим видом, хотя, я уверена, не осознал гениальности моего намерения сначала ошеломить подругу, затем заставить её пожалеть о бесполезной трате своего отпуска, а уж потом предложить поездку на дачу к Марине. Катя молчала минуты две, не меньше. — Я не поняла… — начала она. — А я поняла так, что весь отпуск ты собралась пробыть в Москве, задыхаться в пыли, жаре, духоте и гари. Потом, когда ты выйдешь на работу, а выйдешь ты с удовольствием, потому что заняться тебе дома нечем, кроме хозяйственной работы, ты спустя недели две будешь горько сожалеть о потраченном зря времени. Ты не отдохнёшь, наоборот, только вымотаешься от жары в Москве. Помнишь, что было прошлым летом? Заснуть было невозможно, люди задыхались. Ты не боишься превратить свой отпуск в кошмар? Мама смеялась, папа наслаждался театром у микрофона, а я думала, как бы ещё больнее задеть чувства Кати, чтобы она начала жалеть себя. — Если бы у меня была дача, я бы туда, конечно, поехала, — немного обиженно ответила Катя. — Хорошо, у тебя она есть, а у меня нет. И машины тоже нет… — Не огорчайся, машины и у меня нет, — сказала я. — А о даче не жалей. Не такое уж радостное дело копать землю, косить траву, полоть. В отпуск надо не на даче вкалывать по поговорке «Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик», а по-настоящему отдыхать, отдыхать со всеми удобствами, можно сказать, с доступной роскошью. — Да, хорошо бы! — мечтательно проговорила Катя, и в её голосе прозвучала тоска. Нужный момент настал. — Я поэтому тебе и позвонила, что поняла: надо вытаскивать тебя из дома и отправлять на истинный отдых. Мы люди, конечно, молодые, но уже в солидном возрасте, нам надо о себе побеспокоиться. Давай поедем отдыхать вместе. — Куда? — удивилась Катя. — У меня нет денег ехать за границу. У меня и загранпаспорта нет. — И не надо. У меня тоже нет. Отдых намечается под Москвой, на шикарной даче. За проживание платить не надо. Расходы будут только на питание. Чистый воздух, красивейшие места, живописная речка, удобный пляж, безопасность… если быть осмотрительной и не ходить куда не следует… чудный лес и многое другое. — Ты будто работаешь в турагентстве, — заметила Катя. — И за что всё это великолепие? Бесплатный сыр сама знаешь где бывает. Да, Катя была женщиной осмотрительной. — За компанию, — начала я объяснять. — Дача принадлежит Марине Крохиной. Помнишь такую? — Помню. Ты с ней дружила, а мы с Анькой не очень. — Марина только что потеряла мужа. Он погиб, потом расскажу как, а сейчас некогда. Отца она похоронила давно, мать — в прошлом году. И вот сейчас она осталась совсем одна, в полном отчаянии, а кроме того, она так перенервничала, что не может оставаться одна. Знаешь ведь, как некоторые люди боятся покойников? Им кажется, что они вот-вот придут к ним, начнут стучаться в двери, схватят их… — Так он у неё умер вчера-позавчера и всё ещё лежит мёртвый дома? — испуганно спросила Катя. — Нет. Уже прошло несколько дней. Просто Марина вбила себе в голову, что до сорока дней может случиться всё, что угодно. И она так боится каждого шороха, что уже не может ночью оставаться одна. Я её сегодня видела и, скажу честно, что она вся на нервах. Она попросила меня пожить с ней на даче, но одной мне туда ехать не хочется, поэтому я и звоню тебе. Составишь мне компанию? — Я с ней и в школе-то мало общалась, а сейчас… — Могу тебя обрадовать. Марина на своей даче будет только ночевать. Утром она будет уезжать на работу, а возвращаться лишь к вечеру. Весь день мы будем одни, на свободе, пользоваться всеми радостями жизни. Это же лучше, чем санаторий. Я говорила и чувствовала, как постепенно мои убеждения и завораживающий голос лишают её способности здраво рассуждать и она уже воображает радости беззаботного существования на природе. — Может, и правда, поехать? — сдалась Катя. — Конечно. Сама подумай, каково мне будет одной на этой даче? Здесь никакой пляж и никакой воздух не помогут. Я ещё позвоню Ане, соблазню её. Представляешь, как здорово нам будет втроём! Это её окончательно сразило. — Звони, — велела она. — А я пока буду собираться. Когда мы едем? — В субботу. — Отлично. К субботе буду готова. Я повесила трубку, и мама с папой получили возможность высказаться. — Ты так убедительно говорила, что я тоже захотел поехать, — сообщил отец. — Может, всё-таки предложишь своей Троглодитке взять и меня? — Тладианте, — поправила я. — Нет, дорогой мой папа, не выйдет. Во-первых, у нас будет чисто девичье царство, а во-вторых, без тебя не обойдутся мама и Дик. Мама, ты способна обойтись без него? — Нет. Мне Дик не простит, если я его отпущу, — ответила мама. Собака подняла голову и прислушалась к разговору. Было ясно, что говорят про него, но, пустая ли это болтовня или благодаря ей можно получить лишний сухарик, он ещё не понял. — Звони скорее Анечке, — поторопила мама, а то будет поздно ехать. Папа опомнился. — Подождите, друзья мои, я что-то не понял. Мила, с Катей ты договорилась на субботу, а ехать к Тладианте хочешь уже сегодня. Я же предупредил, что не пущу тебя одну к этой непонятной женщине. Или ты убеждаешь кого-нибудь ехать с тобой уже сегодня, или ты никуда не поедешь. А ведь мне уже сорок пять лет. Неужели родной отец не доверяет моей осмотрительности? — Думаю, что ничего со мной не случится, если я пару ночей проведу в этой квартире, — сказала я, а самой вдруг очень не захотелось проводить там даже пару часов. — Может, Марина согласится на моё присутствие в её доме на эти две ночи? — спросила мама. — А потом вы уже будете с Катей и Аней. — Что за чепуха! — отмахнулась я. — Даже стыдно говорить на эти темы. Чего, собственно, опасаться? Мужа Марины? Он мёртв и ничего не может сделать. — Как говорил Билли Бомс, мёртвые не кусаются, — подтвердил папа. — Мало ли что кажется женщине, у которой от переживаний расшатаны нервы! Руки он к ней, видите ли, протягивает. Пусть только протянет руки! Он у меня тут же протянет ноги! Я поступала как один из героев моего романа-сказки, продувной заяц. Он боялся, до ужаса боялся, и чтобы подавить свой страх, вёл себя так вызывающе, что, в конце концов, стали страшиться его. «Это ещё кто такой?! — кричал он. — А ну, выходи! Я тебе задам! Меня даже тигры боятся!» Я была похожа на этого зайца. Позвони мне сейчас Марина и скажи, что приезжать сегодня не надо, я буду на седьмом небе от счастья, а поскольку такого звонка не предвиделось, то я и храбрилась. — Хватают мёртвые живых! — страшным голосом проговорил папа, вспомнив пьесу Зорина «Цитата». Ни он, ни мама не боялись видений и снов Марины, они беспокоились из-за того, что моя одноклассница фактически не была мне знакома, что я почти ничего не ведала о её личной жизни. Их волновало, что в эту гигантскую квартиру Марина может пригласить кого-то ещё, встреча с которым для меня не будет желательна. Или эта женщина втянет меня в какую-нибудь аферу. А я этого не боялась, а больше думала о ночной темноте в незнакомом доме, о призраках, которые там могут обитать, о Марининых страхах и о таинственной собаке, которая загрызла её мужа. Сбила бы его машина — тут и думать не о чем, а то собака. Глупые мысли, и днём они меня не посещают, но в преддверие вечера появляются. Я набрала телефон второй подруги. — Аня, здравствуй, — приветствовала я знакомый голос. — Это Мила. У меня к тебе важное дело. С Аней можно было говорить прямо. Она была женщиной свободной, независимой, склонной к безобидным авантюрам, если они совершенно точно не могли поставить её в двусмысленное положение. Я иногда тоже считала себя такой, но по сути была намного осмотрительнее, а может, просто ленивее. — Какое? — без особого интереса спросила она, и мне это не понравилось. — Что ты сейчас делаешь? — Смотрю телевизор. — Можешь от него оторваться? — Раз я с тобой разговариваю, то я, конечно, от него оторвалась. — Когда у тебя отпуск? — спросила я на всякий случай. Вряд ли могло произойти такое невероятное стечение обстоятельств, чтобы у нас троих отпуск был в одно и то же время. — Через три недели. — А сейчас ты каждый день ходишь на работу? — Не каждый день. У меня накопилось много отгулов, а работы сейчас нет, вот я их постепенно и отгуливаю. Как не захочется идти на работу, я и беру отгул. — А ты можешь их взять хотя бы на неделю, а может, на две или до самого отпуска? — Могу. Ответ прозвучал так буднично, что я сначала даже не поверила своим ушам. — Можешь взять отгулов на три недели? — На три — не знаю, а на две — точно. — Тогда у меня к тебе деловое предложение. Поехали со мной и Катей в эту субботу на дачу к Марине Крохиной. Проживёшь там, сколько сможешь, а лучше — четыре недели. На том конце провода воцарилось молчание. — Аня, ты меня слышишь? — Слышу. — Тогда почему не отвечаешь? — Согласись, что если на тебя сверху падает кирпич, то это немного выбивает из колеи. — К счастью, не испытывала такого, но охотно верю, — согласилась я. Аня засмеялась. — Ты что, не помнишь, как ты мне это однажды сказала, когда мы ещё учились в школе? — Не помню. — Я, и правда, ничего такого не помнила. — Не верится, что когда-то я была такой умной. — А я хорошо запомнила и часто это повторяю в сходной ситуации. Ты меня так огорошила, что я не знаю, что сказать. Для чего хоть всё это надо? Что у меня общего с этой выскочкой? Что мне у неё делать? — Ты только не волнуйся. Делать ничего не надо, только поддерживать своим присутствием. У неё недавно погиб муж, она не может придти в себя и попросила меня пожить немного у неё. Днём она будет на работе, так что мы будем отдыхать без неё. Ей важно, чтобы кто-нибудь был с ней в одном доме ночью. Она сейчас очень боится оставаться одна. — Значит, Катя тоже едет? — уточнила Аня. — Едет. Уже собирается. Нам платить за проживание на даче, конечно, не надо, но покупать еду придётся. — Купим. Тогда я подсчитываю, сколько у меня отгулов, и все их возьму. Хоть посмотрю на вас, какие вы теперь. Берегитесь! Значит, в субботу встречаемся. Во сколько и где? Теперь предстояло самое важное. Родители уже поглядывали на меня с немым вопросом, а отец явно предвкушал, как запретит мне ехать этой ночью к Марине одной. — Марина нас отвезёт туда на своей машине. Кате я позже позвоню и скажу, во сколько мы поедем, а ты сама всё узнаешь, потому что мы сегодня переночуем в квартире у Марины. — Сдурела? — прямо спросила Аня. — На дачу — куда ни шло, но ночевать в городской квартире… — А ты не пожалеешь, — настаивала я. — Ты таких квартир в жизни не видела. Будешь рассматривать её, как музейный экспонат. Воспринимай это как небольшое приключение. Аня, я серьёзно прошу тебя поехать сейчас к ней. Мне всё равно придётся туда отправляться, потому что я уже обещала, но мне очень, ты не представляешь, до какой степени не хочется оставаться там одной, а вдвоём с тобой — дело другое. — Считай, что уговорила. Как туда ехать? — Давай встретимся у выхода из метро, — предложила я. Мы условились о точном месте и времени и прекратили разговор. — Теперь я относительно спокоен, хотя и не совсем, — признался отец. — Всё-таки я бы предпочёл, чтобы ты не ввязывалась в это дело. — А вот я совсем не спокойна, — заговорила мама. — Мне тоже не нравится эта женщина, хотя она и нуждается в помощи, но Мила даже не предупредила её о своей идее пригласить к ней подруг. Может, она не захочет их видеть в своём доме, а потом везти на дачу. В какое положение ты попадёшь, если Марина объявит, что не пустит их? — В ложное, — согласилась я. — И очень неприятное. Но, по-моему, у неё нет выбора. Одна она не может находиться в доме, а я не могу находиться наедине с ней. — Всё равно, позвони ей и предупреди, что приедешь не одна, — настаивала мама. Пришлось звонить. Услышав мой голос, Марина явно перепугалась. Она решила, что я хочу отказаться приехать, поэтому, когда услышала, что я пригласила и Аню, восприняла это известие без удовольствия, но не возражала. — У тебя на мобильном телефоне есть деньги? — с беспокойством спросила мама. — Он не разрядился? — Всё в полном порядке. — Запиши её адрес и телефон, — потребовал отец. — Пожалуйста. — И телефон Ани, — попросила мама. — И заодно Кати, чтобы потом не забыть об этом. Отец хитро прищурился. — А может, позвонишь Тладианте и скажешь, что приедешь завтра, а сегодня не успеешь? Я такие котлеты приготовил… Пальчики оближешь! С грибной начинкой. Я сразу вспомнила, что у Марины выпила лишь маленькую чашечку кофе и не съела даже кусочка торта. — А я сейчас их быстренько съем и пойду. Я просто умираю от голода. — Что значит, приехала из гостей, — отметила мама. — Помните, как мы возвращались от Юли? Едва входили в дом, сразу бежали к холодильнику. — У Марины ещё хуже, чем у тёти Юли. Ничего, вытерпим. Когда уедем на дачу, там мы наладим питание. Как же готовил мой отец! У нас в семье это наследственное по всем родовым линиям. Моя прабабушка клала в блюда понемногу нужных продуктов, а выходило так вкусно, что все удивлялись. Сосед не выносил, когда его жена что-нибудь у кого-то брала. Так прабабушка предложит ей суп, она возьмёт, а мужу скажет, что сама сварила. Тот ест и говорит: «Нет, это не ты приготовила». — «Почему?» — удивляется та. — «Слишком вкусно. Это наверняка готовила Надежда Николаевна». Соседка удивлялась: «Надежда Николаевна, как у вас получается? Я ведь и масла, и мяса, и всего остального кладу больше, чем вы, а так не выходит». — «С молитвой надо», — отвечала прабабушка. А моя бабушка, наоборот, клала всего щедро, не жалея, и кушанья получались очень вкусные. Мама прекрасно готовит. Брат — тоже хороший кулинар. А отец, когда начинает что-то делать, то обязательно придумает что-то особенное. Вот и сейчас он смастерил вкуснейшие котлеты, а внутрь положил грибной фарш. Я ела и не могла оторваться. — Мила, если ты думаешь ехать, то поторопись, — тревожно предупредила мама, не любившая, когда я поздно выхожу из дома. — И обязательно позвони, когда приедешь. Ты всё взяла, что собиралась? — По-моему, всё. Но я завтра приеду, чтобы собрать вещи для дачи, поэтому мне особо и брать с собой нечего. Я обязательно позвоню. Особо мне, конечно, брать с собой было нечего и незачем, раз я отправлялась туда пока что на одну только ночь, но самое необходимое я затолкала в сумку типа спортивной, отнюдь не маленькую, хотя по виду этого не скажешь. Кое-какие носильные вещи, тетрадки с той частью романа, которую я в это время писала, ручки, карандаши… Прекрасно сознавала, что мне не удастся там поработать, да и неприлично было заниматься своими делами, когда идёшь в гости только на одну ночь. Двадцать пять лет не виделись, а я вдруг разложусь со своими черновиками! Что поделаешь? Привычка. Не могу куда-то отправляться без этих записей. Что ещё нелепее — я захватила с собой даже электронную книгу. Что за чудо — эта электронная книга! Я очень долго даже не помышляла её купить, но прошлым летом прочитала в какой-то газете, что такие книги с функцией e-ink безопаснее для глаз, чем обычные бумажные, а вот с экрана компьютера большие тексты лучше не читать. Мгновенно (и трёх месяцев не прошло) я купила электронную книгу, и теперь она со мной везде и всегда. Я по ней читаю даже те книги, которые стоят у меня дома на полках, а всё из-за возможности изменить размер шрифта. Я его делаю крупным и читаю легко, не напрягая глаз. А сколько текстов туда можно поместить! Сама иногда сознаю, что скачиваю много лишнего, но поддаюсь своей слабости. Зато носишь с собой эту маленькую плоскую коробочку, а по сути, имеешь под рукой громадную библиотеку. Я могла бы сделать нашу квартиру полупустой, если бы купила родителям по электронной книге, наполнила бы их теми тысячами текстов, которые есть у меня, и продала почти все бумажные книги, оставив лишь пару шкафов, но я советский человек, привыкла к виду книг и, кроме того, прислушиваюсь к внутреннему голосу, который говорит: «А что, если будет какая-нибудь катастрофа и электронную книгу нечем будет подзаряжать?» Снарядившись в дорогу, я поспешила уйти, провожаемая громким лаем возмущённого моими действиями Дика и наказами мамы и папы, как мне поступить в случае возникновения непредвиденных обстоятельств. Я едва успела к назначенному Ане часу встречи. Я так спешила, что даже не задала себе самый естественный вопрос: «А как я её узнаю?» Впопыхах, занятая лишь тем, чтобы убедить её поехать к Марине, я не спросила, в чём она будет одета. И как на зло, на выбранном месте было много женщин нашего возраста, тоже кого-то ожидающих. Я встала так, чтобы меня никто не загораживал, и поудобнее пристроила на плече ремень сумки, выставив её вперёд. Может, Аня догадается, что это не дорожная сумка, не хозяйственная, не ручная, а именно такая, с какой благоразумные люди отправляются на ночёвку в чужой дом? Я стояла минуты три, а мне казалось, что вечность. Какая-то женщина с энергичным лицом показалась мне похожей на мою давнюю подругу, и я уже хотела было к ней подойти и спросить, не Аня ли она, но кто-то ухватил меня за локоть и радостный голос произнёс: — Милка! Я тебя сразу узнала! Я быстро обернулась. Передо мной была очень худощавая (скорее, даже тощая), небольшого роста (не выше меня), очень живая и подвижная женщина с ярко-рыжими волосами. В школе у Ани были волосы светло-русые, поэтому сначала мне было странно видеть этот вызывающий цвет и сама она показалась мне чужой, незнакомой, но, приглядевшись, я вспомнила этот решительный вид, откладывающий отпечаток на весь её облик и заслоняющий собой и не слишком правильное грубоватое лицо, и абсолютно прямые, без изгиба губы, и слишком короткие брови. Эти недостатки совершенно скрывались за бьющей через край энергией. Недаром она сразу согласилась приехать на ночь в незнакомый дом. — Аня, если не считать цвета волос, ты совсем не изменилась. Не представляешь, как я рада тебя видеть! — А Маринка знает, что я еду? — спросила Аня, деловито увлекая меня в дверь. — Я позвонила. Она, конечно, удивилась, но не возражала против твоего приезда. По-моему, она настолько обрадовалась, что я согласилась пожить у неё, что не осознала преимуществ, которые даёт твоё присутствие. — Ну, ты и загнула! — воскликнула Аня. — Это ещё что за преимущества? — В дом, где подразумевается появление призрака, всегда желательно заполучить побольше народу, — объяснила я. — Ты мне о призраках ничего не рассказывала, — настороженно сказала Аня. — Объясни-ка подробнее, что там происходит. Моего рассказа хватило как раз до дома Марины. — Я так понимаю, что ничего сверхъестественного там нет, — сделала вывод Аня. — Когда умерла моя мама, мне тоже мерещились всякие ужасы, но потом это прошло. Я понимаю так, что это было просто моё состояние на тот момент, состояние моих нервов. Сейчас, если раздастся треск или стук, то я знаю, что это шумит мой холодильник. В инструкции написано, что трескается лёд. А в то время я вздрагивала и ночью боялась выходить из комнаты. Ведь понимала, что никто мне ничего не сделает, а перебороть себя не могла. — Я тоже трусиха, — призналась я. — А моя мама ничего не боится. Когда умерла бабушка, мамина мама, кто-то начал рассказывать про всякие страхи, которые в подобном случае где-то происходили, а она сказала: «Умерла моя мама, очень хороший человек. Что она может сделать, кроме добра, даже если бы появилась?» — Молодец, — одобрила её слова Аня. — Нам бы так. Мы уже подошли к подъезду, и я набрала код. Голос Марины пригласил нас войти. Мы открыли дверь и поздоровались с консьержкой. — Мы к Крохиной, — сказала я. — Меня предупредили, что вы придёте. Четвёртый этаж. Когда Марина открыла нам дверь, меня вновь поразило, до чего она не похожа на девочку, которая училась со мной в одном классе. Я порадовалась, что не рассказала ни дома, ни Ане о своём впечатлении. Родителей бы это известие лишь ещё больше обеспокоило, а у Ани я потом спрошу, что она подумала при взгляде на бывшую одноклассницу. — Аня? — удивилась Марина. — Ты ведь не была такая рыжая. Насколько я помню, ты была светленькая. — Ты тоже покрасилась не в свой цвет, — ответила Аня, разглядывая хозяйку. — Подумать только, не виделись двадцать пять лет! — Проходите, — пригласила Марина. — Извините, я позвоню, — сказала я и сообщила родителям, что мы с Аней благополучно доехали. — Всем большой привет от моей мамы, — сообщила я. — Очень приятно, — вежливо ответила Марина. — Я хорошо помню твою маму, — сказала Аня. — Когда мы с Катькой к тебе приходили, она всегда нам давала что-нибудь вкусненькое и всегда с нами разговаривала. Марина так же обстоятельно провела Аню по всем четырём квартирам, объединённым в одну. Я уже видела их, но осматривалась с не меньшим, чем в первый раз, интересом. И опять мне всё очень понравилось, вновь я нашла вкус хозяйки совершенным, но я с ещё большей силой, чем вначале, почувствовала, что мне не хотелось бы здесь жить. Провести пару дней — пожалуйста, но не всю жизнь. — Необыкновенно! — признала Аня. — Мне Мила рассказала про твою квартиру, так что я готовилась увидеть что-то очень большое, но то, что вижу… Я просто потрясена. Как же ты всё это убираешь? Здесь нужна прислуга. Очень, невероятно, до предела женский вопрос. — У нас была приходящая домработница. Мы её нанимали, когда умерла мама, но потом переехали на дачу, так что её услуги здесь уже не были нужны. Я подумаю, может, осенью вновь с ней договорюсь. Женщина она порядочная, не воровка, не лезет, куда не просят. Нам её рекомендовали знакомые. Хотите поужинать? Я насторожилась, помня, как скупо меня угощали в первый раз. Неужели Марина предложит поесть что-нибудь поприличнее чашки кофе? — Хочу, — отозвалась Аня. Мы пришли в столовую. Хозяйка усадила нас за стеклянный стол и вновь постелила перед каждой льняную салфетку, а сама включила чайник, заварила некрепкий чай и выставила на той же маленькой тарелочке кусочки торта, прибавив к прошлым четырём ещё два. Я-то была сыта, потому что перед уходом отдала должное особым папиным котлетам, Аня же не догадалась поесть перед уходом, а может, наоборот, догадалась не поесть, рассчитывая, что в гостях обычно кормят, поэтому принялась за торт, но, съев два куска, застеснялась, заметив, что ни я, ни хозяйка не притрагиваемся к угощению. Как всегда не вовремя зазвонил мой мобильный телефон. Он обычно всегда молчит. С чего бы ему зажужжать сейчас. — Извините, — сказала я и включила сигнал. — Милочка, это я, Кира, тётя Кира. Мне твоя мама рассказала, что ты ночуешь у какой-то подруги… На всякий случай я вышла из комнаты. Тётя Кира была маминой двоюродной сестрой. Если уж её что-то встревожит, то она спать не будет ночью, рисуя себе всякие ужасы. Я кое-как её успокоила и вернулась к столу. Марина рассказала Ане про свою жизнь то же самое, что и мне. Поскольку разговор пошёл о тех печальных событиях, которые я сама не решилась бы затронуть, то теперь я могла задать интересующий меня вопрос, не боясь показаться чрезмерно любопытной. — Марина, а выяснили, что это была за собака? — спросила я. — Её не видели отчётливо, — объяснила она. — Слышали крики и рычание, но не все ведь рискнут поздно вечером, уже в темноте выскочить на помощь. Какие-то мужики проходили поблизости, услышали, принялись орать и побежали на то место. Они эту собаку спугнули, но было слишком поздно. А потом кое-кто из дачников вышел, вызвали милицию, ну… и всё такое. — Так что собака бегает себе преспокойно и может напасть опять, — сделала вывод Аня. — После этого случая приехала специальная служба и перестреляла всех бродячих псов, даже кое-кто из домашних собак после этого не вернулся к хозяевам. Наверное, их тоже застрелили. Меня осенило. — Слушайте, а не могла это быть домашняя собака, которую в темноте выпустили погулять одну? Марина подумала, покачала головой, потом кивнула и согласилась. — Наверное, такое могло быть. У нас очень многие держат огромных зверюг. Хорошо, что заборы каменные и очень высокие, но всё равно иногда сердце обрывается, когда вдруг над самым ухом слышишь дикий рёв. А некоторые, правда, отпускают собак, особенно в лесу. Мы уж сколько раз ругались с хозяевами, а они словно и не слышат. — Скорее всего, им наплевать на ваше мнение, — возразила Аня. — У нас тоже есть такие скоты. Заимели денег и с ума сошли от спеси. Мне стало плохо, едва я услышала эти слова, ведь Марина могла принять их на свой счёт. Язык бы Аньке укоротить. Дожила до сорока пяти лет, а думать о том, что и кому говоришь, не научилась. К счастью, Марина или не заподозрила, что и она относится к той же категории внезапно разбогатевших людей, или не стала реагировать на слова гостьи, которая, что бы там ни говорила, но приехала ей помочь. — Девчонки, как же хорошо, что вы здесь! — воскликнула она, словно прочитав мои мысли. — В это время я обычно уже сходила с ума, а сейчас разговариваю с вами и ничего не боюсь. Тут она умолкла, словно что-то услышала, и побледнела. — Вам ничего не показалось? — спросила она. — Это? — спросила я, пытаясь пошутить. — Это все видели и не раз. Марина стала белая, как тюлевая занавеска на окне столовой. — Вы, правда, что-то видели? — прошептала она прерывистым голосом. — Что это было? — Огромная собака ростом с телёнка, — объяснила я. — Появилась в конце тисовой аллеи в Баскервиль-холле, а потом отпрыгнула в сторону и исчезла. Местные фермеры не раз видели её на торфяных болотах. — Какая же ты идиотка, Мила! — с чувством произнесла Марина. — Я к тебе обращаюсь, как к человеку, а ты… Только ты не обижайся на меня, пожалуйста, я… Это всё нервы. Мне вновь послышался ЕГО голос. Словно ОН меня позвал. Грозно позвал. — Надо было мне привезти сюда моего Дика, — пришло мне в голову. — Если бы здесь было что-то эдакое, он бы сразу почуял. — Собаку?! Сюда?! Да ты что! Он же здесь всё обнюхает, натрясёт шерсти, изгадит. — Плохо же ты знаешь собак, Марина! — возразила я. — Они чистоплотнее людей, а если Дик и утащит какую-нибудь стельку, так не для себя, а для обмена. Тебе и принесёт. Ты ему — сухарь, а он тебе — стельку. Все засмеялись, и это разрядило обстановку. Марина на время отвлеклась от страхов, а мы получили возможность поделиться своими новостями. Трудно бывает разговаривать с людьми, с которыми давно не виделась, но, к счастью, с Аней мы переписывались и перезванивались, поэтому быстро находили общие темы, а хозяйке оставалось только задавать вопросы, что-то добавлять, кое-что рассказывать о себе. Мы вспоминали школьные годы, учителей, одноклассников и сошлись во мнении, что школа у нас была очень неприятная, но всё равно есть что вспомнить хорошего. Марина больше молчала и о школе не заговаривала, словно ей не хотелось или было неинтересно о ней говорить, но нас слушала внимательно. Когда мы опомнились и сообразили, что стрелки часов неуклонно приближаются к часу ночи, хозяйка повела нас в спальню. — Как вы хотите разместиться? — спросила она. — Здесь двеспальни с большими кроватями и две гардеробные, в которых стоят диваны. — Я лягу на диван, — поторопилась я высказать своё мнение. — Мне здесь больше по вкусу. Не люблю я эти огромные кровати. Марина откровенно пожала плечами. — Только, пожалуйста, ложись на диван в моей гардеробной, — попросила она. — А я как раз хочу поспать на такой большой кровати, — сообщили Аня. — Мне моя однушка не позволяет завести спальню, но я всегда мечтала её иметь. О вкусах не спорят. Хорошо хоть то, что мы могли выбрать себе место ночлега по своему вкусу, не споря из-за кроватей и не уступая полюбившееся место, стиснув зубы от огорчения. Марина достала свежее бельё, передала его нам, а уж дальше мы сами о себе могли позаботиться. — Иди, спи, а то тебе завтра идти на работу, — посоветовала я. — И так задержали тебя со своими разговорами. Не обращай на нас внимания, мы сейчас тоже ляжем. Марина пошла к себе, но на пороге в нерешительности остановилась. — Можно я не буду задёргивать штору? — спросила она. — Мне очень не хочется от вас отделяться. А так мы как будто все вместе. Я поняла, что она боится оставаться одна в комнате, даже зная, что мы здесь же за стенкой. — Конечно, — согласилась я. — Раздвинь её пошире. А если хочешь, давай передвинем этот диван поближе к входу в твою спальню. Марина обрадовалась, и мы с шумом его передвинули. — Как, наверное, соседи рады! — предположила я. — Такой шум в час ночи. — Переживут, — отмахнулась Марина. — Я ведь не каждую ночь передвигаю диваны. — Слушайте! — вспомнила я. — О Ларисе ничего не известно? — Я о ней вспомнила только потому, что ты заговорила, — призналась Аня. — А я вообще ни о ком ничего не знаю, — ответила Марина. — Я о ней тоже ничего не слышала, но из-за дивана о ней вспомнила. Мы с ней в младших классах жили в одном подъезде. У нас в квартире жили четыре разные семьи, а у них — только родственники, всякие тёти, дяди и так далее. И вот, как наступает вечер, старики садятся играть в преферанс и играют до глубокой ночи, а потом принимаются ложиться спать. И начинается: «Бух! Грох!» Диваны были старые, и, чтобы достать постельные принадлежности, их надо было поднять, а потом опустить. А они тяжёлые, так что их не опускали, а бросали. И все соседи просыпались с ясным пониманием, что игра в преферанс закончилась. Те, кто жил под ними, много раз просили их сначала приготовиться к ночи, а уж потом садиться играть, но всё без толку. Очень хорошие и интересные были люди, но в этом вопросе почему-то договориться с ними было нельзя. — А я не умею играть в преферанс, — сообщила Аня. — Я тоже, — согласилась я. — Идите вы со своим преферансом! — отмахнулась Марина. — Я спать хочу. Мне кажется, что сейчас я смогу заснуть даже без снотворного. — Тогда поспеши, чтобы сон не прошёл, — посоветовала я. Мы легли каждая у себя, Марина включила ночники и выключила люстры, и мир погрузился в молчание и приятную полутьму, которая не мешала сну, но и придавала чувство уверенности, потому что света было всё-таки достаточно. Не знаю, удалось ли хоть на время заснуть Марине и Ане, но от меня сон бежал. Я лежала на упругом диване и думала о непривычности обстановки. Дома ко мне несколько раз за ночь наведалась бы собака, проверяя, на месте ли я. Дика всегда очень заботило, где находится каждый из нас. Иногда, чтобы поспать спокойно и никого при этом не упустить, он покидал свой матрасик с двумя подушками и ложился в коридоре, как раз между комнатами, чтобы следить сразу за всеми. А здесь не было никаких животных, даже рыбок. Не удивительно, что Марина чувствует себя некомфортно в этом пустом доме. Я перевернулась лицом к стене, точнее, к спинке дивана и попыталась считать. Но что считать? Просто называть числа по порядку или каких-нибудь животных? Советуют считать овец, но я тут же вспомнила Карлсона, которому тоже посоветовали считать овец, перепрыгивающих через ограду. Он и считал, пока какой-то баран не заупрямился и не отказался прыгать. А до каких пор считать? До тысячи — куда ни шло, а если дойдёт до четырнадцати тысяч? Так можно и запутаться. Интересно, бывает ли стадо овец в четырнадцать тысяч голов? Я повернулась обратно лицом к комнате и поймала себя на мысли, что от желания уснуть, но невозможности это сделать, у меня начинается что-то вроде бредовых видений. Вот раздвинутая штора на двери между моей гардеробной и спальней Марины, вроде бы, колышется. Или мне так только кажется? Но нет! Дверь, которая вела в коридор и до этого была чуть прикрыта, сейчас вдруг начала медленно открываться. Если бы я смогла, я бы закричала, и тогда, возможно, мне было бы легче перенести этот ужас, но я лежала совершенно неподвижно в странном оцепенении. Где-то что-то стукнуло, и дверь открылась настежь. Повеяло могильным холодом. Мне казалось, что сейчас появится призрак убитого Сергея, и я вся сжалась от ужаса. Вдали вновь что-то стукнуло. — Что это? — спросил голос Ани. — Как будто там кто-то что-то открывает. — Вы тоже слышите? — спросила Марина. — Вот и я это слышу несколько ночей подряд. Стуки, открывающиеся двери, шаги, голос. — Голос я не слышу, — призналась я. — И шаги тоже. Слышу, как два раза что-то стукнуло. Вот! В третий раз. Это где-то там, по-моему, со стороны холла. — Наверное, это ОН входит в дом, — с ужасом проговорила Марина. — Девочки, я боюсь. Идите сюда. Всё-таки страх подобен мгновенно распространяющейся заразной болезни. Мы обе сидели на кровати у Марины, а она полулежала, повернувшись к двери. Ночник таинственно освещал комнату. Я не выдержала и включила люстру. Яркий свет показался просто ослепительным, но зато прогнал половину наших страхов. — Что это был за стук? — спросила я. — Не надо говорить про призраков. Давайте найдём разумное объяснение. — Не знаю, — прошептала Марина, щурясь. — Холодильник, — дала дежурный ответ Аня. — А может, мы все трое пойдём и посмотрим? — предложила я. — В одиночку страшно, а втроём легче. — А если мы увидим ЕГО? — ужаснулась Марина. — У меня был дедушка, мамин отец, который умел всё разумно объяснить. Он был топографом. Как-то они с группой жили в одиночном доме, стоявшем далеко от поселения. Сидят они ночью у костра, а в это время в пустом доме заиграла гитара. Все испугались, а он рассудил, что гитара не может играть сама по себе, встал и пошёл посмотреть, что там происходит. Оказалось, что в струнах запуталась ночная бабочка. Это был действительный случай, хотя он и описывался в одной из моих повестей. — Здорово! — одобрительно отозвалась Аня, но не выразила желания последовать примеру моего дедушки. — Так что мы можем слышать стуки, объясняющиеся вполне естественными причинами, а сидим здесь и воображаем неизвестно что, — закончила я. И в это самое время тяжёлая портьера на двери зашевелилась, а по комнате пронёсся даже не просто холод, а ледяной ветер. Марина вскрикнула и упала лицом в подушки, Аня отскочила подальше, одним махом перебравшись на дальний конец кровати, а я не упала и не отскочила только потому, что ужас меня буквально парализовал. — И что это? — спросила я, когда движение воздуха и портьеры остановилось. Сказала просто так, чтобы не молчать и освободиться от сковывающего страха. — А ведь вы мне не верили, — проговорила Марина. — Даже не возражайте: не верили. Думали, что я от потрясения помешалась. — У тебя окно открыто, — сказала я. — Оно всегда открыто, — объяснила Марина. — Я не люблю кондиционеры. Включаю их только в самую жару, когда уже терпеть нельзя. А если погода тёплая, но не изнуряющая, то я держу форточки открытыми. — Тогда мы слышали не что иное, как хлопанье форточки, — догадалась я. — Где-то открылась или была открыта форточка, а сейчас на улице поднялся ветер, вот она и хлопает. И сквозняк по той же причине, а от сквозняка колышется портьера. — Так просто, что даже не верится, — засмеялась Аня. — Вот именно, что не верится, — как-то не обрадовано, а скорее обиженно, проговорила Марина. — Откуда же тогда голос? Я вдруг поняла, что не стоит её ни в чём разубеждать. Пусть она сама постепенно убедится, что всё, принимаемое ею за сверхъестественное, объясняется простыми причинами. Сегодня она узнала, что стуки и движение портьеры были вызваны сквозняком, поднявшимся из-за ветра на улице и открытых форточек в доме, в следующий раз так же обыденно закончится другой её страх, и так, постепенно, понемногу, она совсем успокоится. — Может, тогда кто-нибудь сходит и закроет форточку, которая хлопает? — вдруг спросила Марина. Аня промолчала, а поскольку хозяйка смотрела прямо на меня, то мне пришлось отвечать. — А зачем? — вопросом на вопрос ответила я. — Такая жара, что, наоборот, приятно, что задувает лёгкий сквознячок. Мне очень не хотелось выглядеть в глазах подруг хуже, чем я есть, но идти неизвестно куда, шарить где-то в темноте в поисках выключателя, вздрагивая от каждой тени, подсказанной игрой взбудораженного воображения я тоже не могла. Мои нервы всё-таки не железные. Обе трусихи засмеялись. — Да я заблужусь в твоей квартире, — запоздало вспомнила я самую простую отговорку. — Откуда я знаю, где открыта эта форточка? — Ой, девочки, вы меня совсем уморите, — всхлипнула Марина. — То я трясусь от страха, то от смеха. Как хорошо, что мы все вместе будем на даче. Если бы не вы, я бы точно сошла с ума. — Ничего, мы на дачу ещё и Катю возьмём, так что у тебя будет целая армия защитников, — поддержала я запуганную женщину. Марина оторопела. — Какую ещё Катю? — Нашу Катю. Катю Столярову. Не помнишь, что ли? — Помню. А разве она тоже едет с нами? — в голосе Марины не прослушивалась радость. — А ты хочешь, чтобы мы там втроём умерли от страха? — поинтересовалась я. — Она из нас всех самая спокойная и рассудительная. Если кому и суждено развеять всякие ужасы, то только ей. Дача — это не московская квартира, пусть и очень большая. Там всё-таки кроме дома есть и участок. Здесь требуется больше народу. Судя по хмурому лицу Марины, она ещё не была переубеждена. — Ты ведь и сюда приглашала только меня, а теперь сама рада, что Аня с нами. Когда к нам присоединится Катя, то ты вообще забудешь, что когда-то чего-то боялась. Аня кивнула, одобряя мои речи, а Марина покачала головой и криво усмехнулась. — Честно признаюсь, что не ждала этого, но, наверное, ты права. Пусть с нами едет и Катя. — Интересно, какая она стала? — выразила Аня свои мысли вслух. — Она была такая тоненькая, что её бабушка называла её «шкелет». Я не была тощей, но и то вся высохла, а от неё, наверное, осталась одна тень. Я не стала развивать эту тему. От моей безупречной спортивной фигуры тоже остались только воспоминания. Я не безобразна, но отдаю себе отчёт, что отнюдь не тростинка. Ничего, вот закончится это неожиданное приключение, и я возьмусь за себя. — Её бабушка так беспокоилась за её худобу, что внушила ей, что у неё мало крови, — вспомнила я. — Однажды она порезала палец о бумагу. Как же она испугалась! «У меня и так мало крови! — кричит. — А вдруг последняя вытечет?» — А мне она показывала свой коронный номер, — похвасталась Аня. — Втягивала в себя всё, что у неё ещё было, и образовывался самый настоящий скелет. Рёбра так выпирали, что страшно было смотреть. Сейчас ей, наверное, и втягивать-то ничего не надо. Я попыталась взбодриться и призвать на помощь хоть немного юмора. «Собака-убийца, призрак, а теперь ещё и живой скелет — подходящая обстановка для отдыха на благоустроенной даче». Получилось не очень весело, поэтому вслух я этого не сказала. Пока мы разговаривали, Марина уснула. У нас тоже слипались глаза, но мы не расходились по своим комнатам, стараясь не признаваться самим себе в причине этого. Кончилось всё тем, что мы тоже уснули на огромной кровати Марины. Наверное, это был первый случай, когда чудовищные размеры этого предмета оказались полезны. Утром нас разбудил будильник. Вид у Марины и Ани был невыспавшийся, и я полагаю, что я тоже не выглядела свежей и отдохнувшей. Когда мы выходили из квартиры-спальни, выяснилось, что дверь в неё была открыта, дверь квартиры-столовой напротив тоже распахнута настежь, а окно в кухне, разумеется, раскрыто. — Что и требовалось доказать, — сказала я, указывая на источник сквозняка. — Раз ты такая умная, то взяла бы ночью и сходила его закрыть, — недовольно ответила Марина. — А то отсиживались у меня в комнате, словно перепуганные мыши. Сейчас-то днём все храбрые. — Не ворчи, — попросила Аня. — Неужели ты думаешь, что мы железные и на нас не подействовали твои рассказы? Марина сразу подобрела. — Значит, вы мне верите? — с надеждой спросила она. — Не покинете меня? Мне вновь стало её очень жалко. — Не беспокойся, — заверила я эту запуганную женщину. — Мы поживём с тобой столько, сколько тебе понадобится. Можешь на нас положиться. Скажи нам, что сегодня сделать? Наверное, ты пойдёшь на работу, а мы — по домам, чтобы собрать вещи. Мне ещё надо заглянуть в школу… — А вы вернётесь к вечеру? — с плохо скрытым волнением спросила Марина. — Успеете? Может, останетесь здесь? Я вам выделю всё, что нужно. — Мы вернёмся, — успокаивающим тоном ответила Аня. — Ты не беспокойся. К какому часу надо придти сюда? — К четырём. Мне показалось, что Марина нарочно выбрала это время, несмотря на то, что это ещё день и ей не могло быть жутко в освещённой солнцем квартире. Она хотела, чтобы мы поторопились и точно успели бы до вечера. — Хорошо, — согласилась Аня. — К четырём будем здесь, как штык. Как два штыка. Марина быстро приготовила завтрак. Нам подали по маленькой тарелочке пшённой каши на разведённом водой молоке. Аня так проголодалась, что, кажется, готова была облизать тарелку, а я ещё раз порадовалась, что накануне вечером наелась котлет. До дома я могла дотерпеть, а там уж поем нормально и забегу в школу. Мы вышли из дома все вместе. Для того чтобы Марина не волновалась и была уверена, что мы точно вернёмся, мы оставили у неё свои сумки с вещами. Я, впрочем, захватила с собой пластиковый пакет с записями и электронной книгой. Мало ли что может случиться? Вдруг они срочно понадобятся, а их под рукой не будет. Погода явно менялась. Солнце светило, но появились облачка и дымка. — Как бы к вечеру не раздождилось, — сказала я. — Ничего страшного, — торопливо отозвалась Марина. — У меня на участке дорожки выложены плиткой, так что не промокните. Вокруг дач тоже основные дороги заасфальтированы. Она явно боялась, что мы откажемся ехать за город, если начнутся дожди. Мне очень хотелось хоть немного поговорить с Аней наедине, и я надеялась, что Марина поедет на своей машине, о которой говорила, но она пошла вместе с нами к метро. — А как же машина? — спросила я. — Я редко на ней езжу, — объяснила Марина. — Только если надо куда-то в гости, тогда её вывожу из гаража. Приходится соблюдать статус. Или на дачу. А в университет я езжу на метро, обратно доезжаю до Сокольников и иду через парк пешком. И отдыхаю от общения со студентами, и воздухом дышу, и всё-таки хоть какие-то физические упражнения. — Ты молодец, — похвалила её Аня. — А я зимой так устаю в своей конторе, что мне не до прогулок. Зато летом свободна. Работы почти нет, отгулов навалом. Мы с Мариной расстались на переходе и наконец-то смогли обменяться с Аней впечатлениями. — У меня ноги трясутся от голода, — первым делом пожаловалась моя подруга. — Я думала, что иду в гости, и специально не ела. А квартира у неё — просто шик! — Не буду ханжой, действительно, чудесная, — согласилась я. — Главное, есть разнообразие. Надоест сидеть в одной части, пойдёшь в другую, словно в другом мире очутилась. Я иногда думаю, что хорошо было бы иметь две квартиры в разных районах. В будни живёшь в одной, а на выходные перебираешься в другую. И будет полное впечатление, что куда-то съездила. — Не будет, — решительно замотала головой Аня. — За две квартиры надо много платить. Вторую лучше сдать и получать лишние деньги. — Это называется «с небес на землю», — огорчилась я. — Не даёшь даже помечтать. А как тебе понравилась Марина? — Я её не узнала. То есть, вообще не узнала! Мы обе изменились, без этого нельзя, но узнать-то нас можно, хотя бы приглядевшись. А Марина — словно другой человек. Кажется, у неё был длинный нос… Помнишь, Колька её ещё дразнил долгоносиком? — Вроде, да. Надо будет достать школьные фотографии и рассмотреть. — Просто невероятно! Совсем другое лицо! — Аня пожала плечами. — И вообще вся эта история с убитым мужем странная какая-то. То ей чудятся голоса, то он ей снится… — А главное, баскервильская собака, — напомнила я. — Ведь муж не просто убит, а именно собакой, которую никто не видел. — Да, похоже, ввязались мы в историю, — задумчиво протянула Аня. — Вроде, отступать уже поздно. Мы согласие дали, и Марина на нас надеется. Может, ничего особенного и не будет? Ясно, что она навыдумывала всяких страхов, вот ей и мерещится какая-то жуть. Сделаем доброе дело: отвлечём её, развлечём, надоедим, вот она и забудет обо всём неприятном. На том мы и расстались. Я передумала вначале ехать домой, а оттуда в школу. К чему лишняя трата времени? Я сразу отправилась в школу, купив по дороге вкусных колец с творогом, которые продавались в кибитке возле метро, попировала вместе с коллегами и договорилась с ними, что не выйду завтра, в последний перед отпуском день, на работу.Глава 3 Вторая ночь
Родная квартира объяла меня уютом и безмятежностью. Больше всего мне бы хотелось никуда отсюда не уезжать. Дик просто обезумел от радости при моём появлении. Он начал лаять, когда я ещё поднималась в лифте, а сейчас его надо было удерживать, чтобы от большой любви он не разбил себе голову о какой-нибудь выступ. Его половинчатая морда (одна сторона белая, а другая рыжая) выражала блаженство. Казалось, он забыл обо всём на свете и был сосредоточен лишь на своей радости, но, едва я протянула руку за тапочками, как он сейчас же перехватил один из них и лёг на него, обхватив лапами и для надёжности положив на него морду. Требовалось дать ему взамен сухарик, печенье или просто кусочек хлеба. Для нас такой обмен был непременным добавлением к возвращению домой, можно сказать, ритуалом, а для Дика — источником лишней еды. — Ну куда тебе сухарик? — убеждала я собаку. — Ты и без того толстый. — Р-р-р, — напомнил Дик о своих правах. — Хорошо, дам. Сейчас дам, только дай мне раздеться. Получив сухарик, пёсик внимательно осмотрелся. Иногда ему удавалось стащить второй тапочек или тот же тапочек ещё раз, подхватить какую-нибудь выпавшую бумажку или платок и продолжить торг, но сегодня была не судьба. Пришлось покориться и ждать следующего удобного момента. Отца дома не было. — Расскажи подробнее, как прошла ночь? — попросила мама. — Никаких панночек и виев точно не появлялось? Я поведала о случае с открывшейся форточкой. — Этого можно было ожидать. Сейчас Марина в таком состоянии, что она любую мелочь объясняет действием потусторонних сил. Надеюсь, хоть ты не испугалась? — Не то, чтобы испугалась, — уклончиво ответила я. — НЕ испугалась, конечно. Я сразу объяснила, что это сквозняк и чем он вызван. Правда, закрывать форточку я всё-таки не пошла. Сейчас мне казался глупым тот факт, что я не решилась выйти из спальни. — Ты всё-таки поедешь с ней на дачу? — Придётся. — Аня едет с вами? — Едет. И про Катю я ей сказала. — Марина не была недовольна? — спросила мама. — Сначала была, но потом даже обрадовалась, что нас будет не трое, а четверо. — Это хорошо, что четверо, — согласилась мама. — Но, несмотря на то, что вас много, не ходите никуда поздно вечером. Мне не нравится, что там выпускают больших собак. Надеюсь, что после несчастного случая с мужем Марины хозяин той собаки не рискнёт её выпустить, но всё же надо учитывать, что некоторых людей ничто не учит. — Что я точно не сделаю, так это я не выйду за пределы участка с наступлением темноты, — засмеялась я. — Мне совсем не нравится случай с собакой. Знаешь, возьму-ка я с собой «Собаку Баскервилей», что-то мне захотелось её перечитать. Вроде бы, я не увозила на дачу ту маленькую книжку Владимирского издательства. — У тебя она есть в электронной книге, — напомнила мама. — Э! В электронном виде — это одно, а иметь её под рукой — совсем другое. Мне её страшно читать только в том издании, где на обложке на чёрном фоне собака с зелёным пламенем, а Шерлок Холмс на первой странице. Там даже бумага особенная, словно древний манускрипт. — Возьми, — согласилась мама. — Она лёгкая и места не займёт. Как же я восхищаюсь людьми, которые всегда готовы куда-то ехать. Скажут им, что через час, через полчаса они должны отправляться туда-то, и они мгновенно собирают нужные вещи, укладывают их в мешок или сумку и уезжают. Главное, никаких сомнений, никаких проволочек, никаких раздумий, что брать с собой. Ещё удобнее поступали герои «Вокруг света в восемьдесят дней» Жюля Верна. Они вообще взяли только чемоданчик с деньгами, а всё необходимое покупали дорогой. Но здесь, конечно, надо, во-первых, иметь и чемоданчик, и деньги или хотя бы только деньги, а во-вторых, иметь на пути магазины, где имеются все нужные вещи. У нас на даче поблизости есть маленький магазинчик, где присутствует минимум продуктов, а в основном — водка, пиво и сигареты, и магазинчик побольше, где можно купить кое-что получше, достаточное, чтобы приготовить обед, а вот мыло и стиральный порошок купить уже трудно, их надо застать, а застать можно не каждый год. Есть ещё магазин покрупнее, но туда идти не меньше полутора часов по шоссе. Помню, что, когда я была там в последний раз, а это было больше пятнадцати лет назад, там даже продавалась большая кастрюля, точнее, бак, где хорошо было бы квасить капусту, но стоила она в те нехорошие перестроечные времена семь моих месячных зарплат. Нам тогда очень любопытно было, купил ли хоть один человек такую кастрюлю. На даче в основном нас спасают приезжающие на машинах два или три раза в неделю продавцы, которые предлагают и мясо, и молоко, и гжельскую посуду, и кое-какие носильные вещи, а главное, творог. Да, у нас не везде можно путешествовать, даже имея чемоданчик с деньгами. А ещё вопрос, долго ли будешь владеть этим чемоданчиком? Вполне вероятно, что кто-то решит избавить меня от забот о нём. И вот я, совершенно потерянная, раздумываю, что надо взять с собой на дачу Марины. Вещи, зубную щётку и так далее. Это уложить было просто. А вот как бы не забыть что-нибудь из необязательного набора? Компас? Идя в лес, обязательно надо иметь с собой компас. Я начиталась столько статей по выживанию, что усвоила: это первая вещь в походе. Только вот вопрос, пойдём ли мы в лес? Опять-таки, захватить ли с собой спички и свечу? У Марины, конечно, спички должны быть, в крайнем случае, зажигалка. Однако не будешь же их у неё просить. Глупее не придумаешь, брать с собой свечу, отправляясь в гости, но меня смущала мысль о страхах этой ночи. Всё объяснилось открывшейся форточкой и сквозняком, но, догадавшись об этом, никто из нас, и я в том числе, не осмелились пойти и закрыть её. А что, если в доме погаснет свет? Наслушавшись от Марины всяких ужасов, мне будет очень неспокойно ночью, в темноте, зная, что электричество выключили и свет не зажечь. Когда у нас на даче выключают свет, а это делается регулярно во время гроз, то мы зажигаем свечу, не для себя, конечно, а для собаки, которая начинает очень волноваться, а свет её немного успокаивает. Так что, подумав, я потихоньку от мамы (чтобы не признаваться в посетивших меня странных идеях) положила в сумку две свечи и два коробка со спичками. Теперь следующее: стоит ли брать с собой ноутбук? И хотелось бы, но он тяжеловат. Надо было заранее купить маленький и лёгкий нетбук, тогда и вопроса бы не возникло. Ладно, обойдёмся без ноутбука. Я привыкла писать свои книги по старинке, ручкой на бумаге, а не печатать их, как делают почти все. Электронная книга, записи, бумага, достаточный запас ручек и карандашей, мобильный телефон, шнур к нему, паспорт, календарь, кое-какие лекарства, деньги… Что же ещё? Как же тяжела жизнь уезжающего на чужую дачу человека! Если я что-то забуду, когда отправляюсь на свою дачу, то это что-то или его заменитель я найду на месте, а сейчас приходится учитывать всё. — Патриций в раздумье? — спросил вернувшийся папа. Как-то я высказала вслух мысль о моём сходстве с римским патрицием, так что теперь мне время от времени напоминают об этом, будто я сама это не чувствую. — Не забудь взять плащ от дождя и зонтик, — сказала мама. — Они тебе могут уже сегодня понадобиться. Это была неплохая мысль. — Взяла туфли, в которых можно ходить по мокрой траве? — вспомнила мама. — Взяла. Может, взять кроссовки? — По-моему, не стоит. Они займут много места, а в поход вы вряд ли отправитесь. Захвати лучше те коричневые босоножки. Они удобные и прочные. — Да-а-а… — вздохнул папа. — Прямо сборы куда-нибудь в трёхгодичное путешествие. Захвати с собой ещё увеличительное стекло, чтобы костёр разжигать, если спичек не будет. — Спасибо, — вежливо поблагодарила я, подумав, между тем, не захватить ли, и в самом деле, с собой увеличительное стекло. — Я бы на твоём месте взяла ещё одни очки, — посоветовала мама. — Уже взяла. — И кое-какие продукты, чтобы не умереть от голода в гостях у твоей Тладианты, — добавил папа. — Мы сами будем покупать еду, — возразила я. — Всё-таки на всякий случай возьми шоколад. Я специально купил тебе пять плиток. Про шоколад было хорошо придумано. Я бы не догадалась. Ещё бы электрошокер или хотя бы газовый баллончик. — Возьми второе полотенце, — велела мама. — Может, вы будете ходить на пляж. И вот эту скатерть возьми. Помните, где и по какому поводу мы её купили? В Крыму. Чтобы было на чём сидеть на пляже. И тут меня осенило. Нож! Зачем он мне может понадобиться, я не знала, но иметь его полезно и, главное, принято. Никогда ещё ни один путешественник не обходился без ножа. Только родителям не надо говорить об этом, а то стыдно: ехать на роскошную дачу и брать с собой нож, хорошо хоть, что складной. — Шапку возьми, — спохватилась мама. — Чтобы не ходить по солнцу с непокрытой головой. — Лучше тропический шлем, — возразил папа с самым серьёзным видом. — Жаркое солнце вредно для волос, — объяснила мама. — Быстро поседеешь. И о солнечном ударе тоже не надо забывать. — Я возьму косынку. Она маленькая и не занимает места. — Да, друзья мои, с вами в разведку идти нельзя, — сделал вывод папа. — Столько с собой барахла захватите, что застрянете между деревьями. Придётся пилить. Пилить… Пила… Хорошо бы взять маленький походный топорик для обороны от собаки, если такая ещё есть, но он, как назло, на даче. К тому же его не станешь носить с собой — слишком заметная вещь. Взять, что ли, ещё несколько стержней для ручек? Мама отсчитала мне пятьдесят тысяч рублей. — Положи немного в кошелёк, а остальное убери на дно сумки, — как маленькой велела она. — Зачем мне столько? — спросила я. — У меня ещё пять тысяч в кошельке. — Не пригодятся — привезёшь назад. На всякий случай иметь надо. Может, там какая-нибудь кофточка красивая будет продаваться и ещё что-нибудь. Ты всё-таки работаешь в школе. Тебе надо прилично одеваться. Возьми ещё пять тысяч. Ты щётку для волос взяла? — Взяла. — А носовые платочки? Папа демонстративно ушёл на кухню. — Мам, ты вроде хоббита. Он тоже взял с собой в первое путешествие целую стопку носовых платков. Потом он научился обходиться в походе без них. — Вот среди гномов и будешь обходиться без них, а среди людей… — Не умею без них. Даже среди странствующих гномов не смогу. Взяла я их, взяла. Мы пообедали, и всё это время мама была рассеянна, явно гадая, не забыли ли мы уложить что-нибудь нужное. Как видите, не я одна была похожа на римского патриция. Обед приготовил папа, когда мы укладывались. Только суп был вчерашний, сваренный мамой. Очень вкусный суп. — А может, не поедешь? Я бы тогда завтра пирогов испёк, — искушал меня отец. — Приговор вынесен и обжалованию не подлежит, — ответила я. При нынешних обстоятельствах мои слова прозвучали несколько зловеще, так что мама поморщилась. — Из-за своих Одина и Филина ты стала грубовата, — отметила она. Она была права. Я писала цикл из четырёх книг про море, пиратов, контрабандистов и поневоле впитала в себя их отношение к жизни и «морской» юмор. Однако люди с прозвищами Один и Филин не смогли бы научить меня ничему плохому, просто мама про них ещё не читала, а судила о них из моих отрывочных рассказов и путала с другими героями. Брат позвонил по телефону, пожелал мне удачи и хорошего отдыха и посетовал, что не сможет придти, чтобы проститься, потому что сдаёт важный объект в городке под Москвой, куда отправляется каждое утро, а когда я уже собралась уходить, приехала тётя Кира. — Милочка, я так спешила, боялась опоздать, — заговорила она. — Я почему приехала? Я подумала и решила привезти тебе вот этот крестик. Он освящён. Повесь его на шею или положи в карман… Я не знаю, это дело твоё… Главное, носи его всё время с собой. И приятно, когда о тебе так заботятся, и смеяться хочется. Это же надо! Провожают меня так, словно я, и в самом деле, собираюсь выслеживать собаку Баскервилей. — Спасибо, тётя Кира, я обязательно буду всегда иметь его при себе. — Захвати с собой хотя бы это. — И отец передал мне пакет. — Что это? — Я не успел испечь пирожков, поэтому купил их в магазине. А то ведь с голоду умрёте у вашей Тладианты. Будет хоть что поесть на ужин и завтра на завтрак. Там ещё кое-что есть, но по мелочи. Я стала переобуваться. — На всякий случай, возьми вот это, — шепнул папа и сунул мне в руку небольшой предмет. — А что это? — Тихо. Газовый баллончик. Я не хочу сказать, что тебе будет что-то угрожать, но всё-таки, если там обитают волкодавы, то лучше его иметь. Теперь я поняла, почему он так долго ходил в магазин. Он не просто в магазин ходил, а ездил покупать для меня оружие против собак. Впрочем, я без раздумий применю его и против человека, сунься ко мне кто с дурными намерениями. Когда я распрощалась со всеми и покинула родной дом, я долго ещё представляла, сколько разговоров ведётся про мою поездку. Тётя Кира, конечно, высказала все свои сомнения, для убедительности повторив их несколько раз. Я очень надеялась, что Аня уже приехала к Марине. Я нарочно не торопилась и подгадала со временем так, чтобы опоздать на сорок минут. Но зря я не побыла дома подольше: Аня ещё не появлялась. Я боялась, что Марина станет укорять меня за самодеятельность, ведь это право и забота только хозяйки кого-то приглашать к себе домой, но она ни словом, ни взглядом не дала мне понять, что недовольна. Наоборот, она казалась растерянной и очень обрадовалась, что я, хоть и с опозданием, но вернулась. Кажется, она была бы счастлива, если бы я привела с собой не только Аню и в перспективе Катю, но и ещё парочку бывших подруг. — Мила, у меня кто-то побывал, — приглушённым голосом, казавшимся из-за этого особо таинственным, сообщила она. — С чего ты взяла, что у тебя кто-то был? — не поняла я. — Что-нибудь пропало? Вот этого я боялась больше всего. Некоторые люди такие беспокойные и подозрительные, что, завались у них какая-нибудь вещь в угол или в щель, и они сейчас же обвинят в её пропаже гостей. Мама до сих пор помнит, как неприятно ей было однажды в гостях у старинной подруги, с которой дружили десятилетиями, постоянно бывали друг у друга в гостях, даже ездили вместе в Ленинград. Сидели они спокойно, пили чай с пирожными, а потом подруга зачем-то лезет в шкаф и неожиданно заявляет, что у неё пропал шарфик. Мама сидит, ни о чём плохом не думает, а та всё с большим беспокойством повторяет, что шарфик лежал здесь, а сейчас его нет. Мама спрашивает, не думает ли она, что это она взяла шарфик. Другая бы на месте хозяйки ответила бы, что, разумеется, так не думает, а та молчит и с ещё большим беспокойством повторяет, что шарфика нет. Хорошо, что он не завалился далеко, а нашёлся тут же, едва подруга приподняла вещь, под которой он лежал, а то мама уж не знала, что и делать. И ведь эта женщина прекрасно понимала, что мама ничего не возьмёт, но в натуре у неё была такая невероятная подозрительность. Что же говорить о Марине, которая нас с Аней фактически не знала. — Нет, не пропало, — возразила Марина, и у меня отлегло от сердца. — Не пропало, а передвинуто. Последние сутки были переполнены эмоциями, поэтому сознание отказывалось бурно реагировать на новости из жизни потусторонних сил и даже принялось сопротивляться им верить. Как может погибший человек передвигать вещи? Если он стал призраком, то призраки бесплотны. Полтергейст? Сама я, к счастью, с этим явлением не сталкивалась, и никто из моих знакомых и их знакомых не сталкивался, но об этом так много писали и пишут, что поневоле подумаешь, не правда ли это. Только, по свидетельству очевидцев, должны не только передвигаться вещи, но и разбиваться посуда, падать шкафы и происходить прочие безобразия. Думаю, будет очень неприятно, если на меня, спокойно сидящую в кресле, вдруг упадёт шкаф. Вот у нас в школе такого произойти не может, потому что, после того как один ученик (которого, я называла комодом, а завуч — двустворчатым шкафом) заменил собой явление полтергейста и на перемене случайно повалил в кабинете русского языка два книжных шкафа, к нам ко всем присылали рабочего, который соединил все шкафы между собой металлическими скобами. Но этакая защита придумана в школе, а у Марины её явно нет. — Что именно передвинули? Шкаф? — спросила я, следуя своим мыслям. — Ты надо мной издеваешься? Почему именно шкаф? — спросила Марина с ноткой обиды в голосе. — Извини, если сказала чепуху. Знаешь, «мои мысли — мои скакуны». Ты заговорила о том, что у тебя что-то передвинуто, а я тут же вспомнила школьное происшествие. Там перевернули два шкафа. — Угу, понятно. У нас тоже происшествий хватает. Не шкаф у меня перевернули, а передвинули мыльницу, которая стоит на раковине. Ту, про которую ты сказала, что она очень красивая. Фарфоровую. Сейчас она стоит не слева, а справа. Мне даже не было смешно от слов подруги, настолько это событие было незначительным, а объяснение его проделками призрака — глупым. — Марина, так можно довести себя до психушки, — попробовала я успокоить женщину, которая явно сама выискивала повод для страхов. — Мало ли кто мог переставить мыльницу! Может, это Аня умывалась и поставила мыльницу на другое место. Может, она у неё дома стоит справа, вот по инерции она и переставила её. — Не понимаю, зачем ей было её передвигать, — возразила Марина. — Вот ты её поднимала? — Зачем? — Я и говорю, что никому в голову не придёт её зачем-то переставлять. Если чистишь раковину, тогда, конечно, снимешь её, но зачем это делать, если просто умываешься? Этого я не знала, конечно, но могла бы придумать не менее десяти причин, по которым можно было взять в руки мыльницу. Хотя бы просто для того, чтобы рассмотреть изящную вещь. — Успокойся, пожалуйста, Марина, и не запугивай сама себя. Любовалась Аня этим произведением искусства, вот и всё. Подняла, поднесла к глазам, рассмотрела со всех сторон и поставила не туда. Вот и всё. Хозяйке, может быть, не показалась убедительной моя версия, но тут уж возобладало тщеславие, и она улыбнулась. — Может быть. Я эту мыльницу специально заказывала. Мыльницу, а к ней два стаканчика для щёток, такую коробочку для бритвенных принадлежностей, футляр для губки… Её прервал звонок. — Это домофон, — объяснила Марина. — Наверное, пришла Аня. Она оказалась права, и вскоре к нам присоединилась Аня. Мне не хотелось вновь заводить разговор на тему о передвинутой мыльнице, но хозяйка не могла сейчас думать о чём-то другом. — Аня, ты обратила внимание на мыльницу в ванной? — спросила Марина вместо приветствия. Бедная женщина остолбенела. — Я, конечно, мыла руки и умывалась… А что произошло с мыльницей? — Ничего не произошло. Просто интересуюсь, брала ты её в руки или нет. — Нет, — твёрдо ответила Аня. — Зачем мне надо брать в руки твою мыльницу? Марина победоносно посмотрела на меня, словно от того, что она окажется права, зависело счастье её жизни, а не наоборот. — Кто-то трогал мыльницу, — объяснила я Ане. — Марина считает, что это сделал её муж. Ему очень нужно было взять мыльницу и переставить на другое место. Никаких других забот у него нет. — Надеюсь, он не повредил её? — спросила Аня. — Ничего не отбил? Тут уж даже Марина не удержалась от смеха. — Нет, ничего не отбил, — сказала она. — Но раз он трогал её, переставлял, значит, он здесь. Сейчас он даёт знать о своём присутствии такими мелочами, а потом… Я даже представить себе не могу, что будет потом. Что бы стоило Ане сказать, что это она переставила мыльницу? Видит же, что женщина вся извелась от страха, а молчит. Лично я всё-таки подозревала, что это сделала Аня, а не созналась, так как испугалась, что дорогая вещь оказалась с дефектом и в этом обвинят её. А может, случайно её стукнула, когда ставила на раковину, и не хочет в этом признаваться. — Я читала, что полтергейст начинается именно с таких вот незначительных происшествий, — сообщила Аня совсем не к месту. Я поняла, что если сейчас разговор пойдёт по наметившемуся пути, то ночью мы все будет трястись от страха, потому что вспомним обо всех проявлениях сверхъестественных сил, о которых когда-либо слышали. — А не пора ли нам пообедать? — спросила я словами Винни-Пуха. — По-моему, пора. Если было что-то, быстрее всего способное отвлечь мысли Марины от страха перед мужем, то только необходимость проявить гостеприимство. — Да, что это мы здесь стоим? Проходите в спальню, заносите туда сумки и оставьте их там. Найдёте дорогу? Не заблудитесь? Потом мойте руки и приходите в столовую. Путь в спальни мы нашли легко, но немного проплутали в поисках ванной. Пресловутая мыльница стояла слева, как это было принято у Марины, и на вид была вполне безобидна, но мы обе уставились на неё, словно сговорившись. Аня быстро взглянула на меня, но ничего не сказала и принялась мыть руки. Я тоже промолчала. Мне всё ещё не верилось, что мыльницу передвигал призрак, поскольку рядом со мной стоял живой человек, который был способен это сделать. Да и не сочетались понятия мыльницы и призрака. Шкаф перевернуть — это ещё куда ни шло, здесь хоть сила требуется, а то какая-то мыльница… — Я на всякий случай поела, — шепнула мне Аня с лукавой улыбкой. — На этот раз ты бы с голоду не умерла, — ответила я. — Пирожки я принесла. Столько принесла, что хватит и на сегодня, и на завтра. Сейчас посмотрю, что Марина подаст на стол, и тогда их достану. И ещё надо будет позвонить Кате, чтобы окончательно договориться о времени встречи. — Сначала надо узнать о точном времени у Марины, — возразила Аня. — Позвоним, конечно, нашему «шкелету», куда мы денемся? Скажи честно, тебе хочется ехать? — Не очень, — призналась я. — Вот и мне не очень. — Я думаю, что только от нас зависит, будет ли наш отдых, действительно, отдыхом или мучением, — поделилась я своим мнением. — Если мы возьмём пример с Марины и станем вздрагивать от каждого шороха и выдумывать всякий вздор, то это будет мучением. Лучше давай расслабимся и насладимся жизнью. Вообразим, что приехали в санаторий. Не совсем, конечно, в санаторий, раз нам надо будет самим готовить. Пусть это будет санаторий с самообслуживанием. Раз Марина на день уезжает на работу, то нам не надо будет в это время её сторожить, защищать и утешать. Мы преспокойно будем гулять, купаться и наслаждаться всеми прелестями праздного существования. — Договорились. Мы пришли в столовую и обнаружили, что Марина уже успела накрыть на стол, притом очень красиво. На этот раз на льняных салфеточках перед нами стояли другие чашки, изящной формы, из тонкого фарфора, с красивым и ненавязчивым рисунком. Сахарница, заварочный чайник и десертные тарелочки были из того же сервиза, что и чашки. Ложечки были прежние, с витыми ручками, но я бы и не хотела других, мне нравились эти. На одной из тарелочек в центре стола красовались шесть кусочков моего торта. — Какой красивый сервиз! — сказала я и пошла за пирожками. Марина восприняла моё подношение как должное и выложила на стол три штуки из принесённых мною шести. После домашних пирогов, которые пекли мама и папа, эти были… одним словом, покупные. Я тоже пекла очень вкусные пироги, булочки и прочее, но одно мне не удавалось — форма. Они у меня все были разными и неровными. Вот у наших прошлых соседей мать умела выделывать пироги совершенно одинаковые, ровные, красивые, но, к сожалению, невкусные. Моя бабушка тоже не придавала значения форме, отдавая предпочтение содержанию, и рулеты у неё иногда не умещались на противне и загибались. «Баранья ножка! — восклицала тётя. — Я очень люблю бараньи ножки!» Вот и эти магазинные пирожки были красивыми, аппетитными, даже пахли хорошо, но начинки в них было очень мало, а тесто без малейшего признака сдобы. Впрочем, это не помешало нам съесть по пирожку. Мы бы съели и по два, но хозяйка их не подала на стол. Я одобрила свою осмотрительность, ведь я принесла только треть пирожков, так что завтра у меня будет возможность выложить к завтраку остальные. Там была ещё коробочка с помадкой, но я решила приберечь её на крайний случай, так же как вафли, печенье, зефир, две банки шпрот и баночку с маринованными огурчиками. Придёт время, и я буду потихонечку доставать свои припасы и сдабривать ими скудную трапезу в Маринином доме. Аня вполне освоилась с новыми порядками и, не стесняясь, съела два кусочка торта, то есть свою долю. Я поколебалась и последовала её примеру. Марина покосилась на нас и сделала то же самое. Поскольку больше нам ничего не было предложено, то мы и встали из-за стола с очень правильным для здоровья ощущением, что мы, вроде бы, сыты, но съели бы что-нибудь ещё. Если хозяйка будет и впредь держать нас в таких ежовых рукавицах, то, возможно, это пойдёт мне на пользу. Ничего существенного за ту часть вечера, которую мы провели в гостиной, не произошло, ничего нового Марина нам не рассказала. Она была вялой, бледной и неразговорчивой. Это понятно, ведь она почти не спала прошлой ночью и, как она сама призналась, так же мучилась все предыдущие. У неё была хроническая бессонница, усугублённая ночными ужасами, и, если мы не вмешаемся и не заставим еёзабыть о призраках, её здоровью угрожает большая опасность. Единственное полезное дело, которое мы сделали, это уточнили время выезда на дачу и позвонили Кате. Аня сама взяла на себя заботу переговорить с ней, так что я лишь передала ей привет. Завтра в одиннадцать часов (мы решили поспать подольше) Марина выведет свою машину из гаража и повезёт нас на дачу, возле которой погиб её муж. Получается, как в триллерах. Однако при дневном свете, да ещё после случая с мыльницей, мне не хотелось верить в призраков и таинственных собак. Погиб человек, уже одно это страшно, так незачем приписывать этому событию мистическое звучание. На ночь мы разместились по-старому. Прежде чем идти в спальню, Марина демонстративно закрыла все форточки, кроме той, что была в её комнате. — Теперь нам никакой сквозняк не страшен, — сообщила она и выразительно посмотрела на меня. Я поняла её взгляд так: если ночью опять подует холодный ветер и зашевелится портьера на двери, то объяснить это явление естественными причинами я уже не смогу. — Марина, а как ты ночевала в наше отсутствие? — спросила я. — На даче было жутко, но я провела там только одну ночь, а наутро сбежала. А здесь я не подозревала, что меня ждёт такой ужас. Сначала кое-что происходило, но я, как и ты, пыталась объяснить всё сквозняком, случайностью, звуками у соседей. Потом уже меня начал терзать страх, а когда мне две ночи подряд в ужасном виде снился муж, то я совсем извелась. Последнюю ночь перед вашим приходом я отправилась ночевать на вокзал в зал ожидания. Там всё-таки люди: не так страшно. — Ты хочешь сказать, что тебе и там было страшно? — переспросила я. — Временами было, — призналась Марина. — Мне иногда казалось, что среди скамеек пробирается Сергей, словно ищет меня. Это уже был явный психоз. — Мы здесь и не дадим тебя в обиду, — успокаивающе сказала я. Пока мы готовили постели, я решила вселить бодрость в своих подруг, рассказав о сходных событиях, происходивших в доме моей сотрудницы. — Слушайте, — начала я. — У нас была молоденькая учительница русского языка. Она у нас проработала год, а потом ушла в декретный отпуск. Так вот, у неё умерла мама, а после этого начались ужасы. Стуки, шорох, что-то падало. Но, главное, она очень боялась шагов. Она их слышала каждую ночь. Будто кто-то ходил в коридоре, подходил к закрытой двери, стоял под ней, а потом уходил в сторону комнаты её умершей матери. Эта учительница каждый раз с ужасом ждала, что этот кто-то войдёт в её комнату. Аня уставилась на меня страшными глазами. — Ты специально это рассказываешь? — Нет, я вас успокаиваю, — заверила я встревоженных женщин. — Я продолжаю. У этой учительницы была собачка. Так я специально о ней спросила. Оказывается, эта собачка ближе к ночи в одно и то же время забиралась к ней в постель, прижималась к ней и тряслась от страха, словно тоже что-то слышала. Марина нервно передёрнула плечами и съёжилась, словно ей стало холодно. — Ну, и чем кончилось? — не выдержала Аня. — Ничем. Она давно собиралась выйти замуж и вышла за этого парня. Тот переехал к ней, у неё уже живот был солидный. Я её спрашиваю: а как шаги? Она мне отвечает, что ей сейчас не до шагов, у неё другие заботы. Подруги долго размышляли. — И какой же вывод? — спросила Аня. — Простой. Надо делом заняться, чтобы не было времени для ненужных размышлений и страхов. — На даче и займёмся, — решила Марина. Меня сразу стало грызть беспокойство. — Только, Марина, я сразу тебя предупреждаю, что копать землю и полоть посадки по несколько часов в день не буду. Лучше я вообще не поеду. — Мила, ты в своём уме? — поинтересовалась хозяйка. — Какая земля? Какие посадки? Неужели ты думаешь, что я всем этим занимаюсь? У меня потеплело на сердце. — Это хорошо, — сказала я. — У нас на даче тоже посадок мало. Родители уже пожилые, даже очень пожилые, а мне не хочется возиться с землёй. Я поздно приезжаю на дачу, потому что в учебное время не очень-то съездишь даже в выходные, тем более что у меня они не вместе, а в воскресенье и во вторник. — Я тоже с землёй не люблю возиться, — призналась Марина. — У моих родителей были шесть соток, так я до сих пор о них без дрожи не могу вспомнить. У меня всеми посадками занимается садовник. Сергей его нашёл пять лет назад, с тех пор он у нас постоянно и работает. Пьянчужка, конечно, но не всегда, а временами. Запои у него бывают, но между ними он своё дело выполняет отлично, а плату берёт небольшую. Он в деревне живёт и к нам приходит три раза в неделю. Да, мы с Мариной жили в разных измерениях. Аня, наверное, тоже так считала, потому что слушала молча и реплик не вставляла. — Приедем завтра, и я посмотрю, как он без меня управлялся. Пусть пеняет на себя, если не сделал того, что я приказала. — А если что-то не доделал? — не удержалась от вопроса Аня. — Вычту из зарплаты, — по-хозяйски решительно ответила Марина. — Я благотворительность не признаю. Аня незаметно для Марины покрутила головой, перекосила губы и возвела очи горе, выражая этим своё отношение к психологии крупного собственника. А я решила перевести разговор в более спокойное и близкое всем присутствующим русло, а потому по-английски перешла на погоду. — Кажется, дождь начинается, — сообщила я почти с интонацией мультипликационного Пятачка. — Как бы не началась гроза, — возразила Аня. — По-моему, где-то вдали погромыхивает. — Только грозы нам ещё не хватает! — воскликнула Марина. — Девочки, как же хорошо, что вы здесь! Ночью, да ещё в грозу… Я бы с ума сошла. Я подумала, что Марина может это сделать и при нас, если ей опять что-то почудится. Марина вновь включила ночники, и комнаты погрузились в полумрак-полусвет. — А почему ты не спишь с большим светом? — пришло мне в голову. — Я бы на твоём месте не выключала свет во всей квартире, по крайней мере, оставила бы его во всех спальных комнатах, гардеробных и в коридоре. — А потом платить громадный счёт? — практично заметила Марина. Здесь уж не поспоришь. Если ей больше хочется сэкономить деньги (в которых она, кстати, не нуждалась), чем приобрести спокойствие, то это уж её дело. Я не выспалась прошлой ночью, поэтому собиралась беспробудно проспать эту. Я достала «Собаку Баскервилей» и начала читать на сон грядущий. Не могу обойтись без книги, а из-за Марининых страхов мне вчера не удалось почитать, да и сегодня я была весь день занята, хотя ничего особо полезного не сделала. Я с удовольствием держала в руках потрёпанную книжку, казалось бы, вобравшую в себя страх и волнение многих людей, читавших её. Она была выпущена во Владимирском издательстве, и в наш дом попала из-за случая с моим братом. Мальчиком он вместе с родителями часто приезжал к прабабушке во Владимир. К той каждый день кто-то приходил в гости, а одними из самых постоянных друзей дома была пожилая супружеская пара. Мама попросила у них почитать детскую книгу «Серебряные коньки», однако то ли издание было слишком редким, то ли они побоялись, что маленький мальчик её помнёт или порвёт, но они отказали, а чтобы не получилось обиды, принесли в следующий свой приход, то есть на другой день, брату в подарок «Собаку Баскервилей». С тех пор эту книгу по несколько раз читали и члены нашей семьи, и знакомые дети, и знакомые взрослые, а ведь все они испытывали вполне понятное волнение, когда речь шла о чудовищной собаке, поэтому, наверное, и берёшь эту маленькую потрёпанную книжку с особым чувством, словно прикасаешься к какой-то тайне. Я не стала особо долго бодрствовать. Остановилась как раз после того, как доктор Мортимер прочитал старинную рукопись. Сон пришёл очень быстро, и я даже не успела прочувствовать торжественность, с которой доктор преподнёс эту легенду. Скажу прямо, собака мне не приснилась, но зато среди ночи меня что-то разбудило, и когда я прислушалась, то сквозь шум дождя и рокот грома я различила отчётливый собачий лай. Собака явно была большая. Спросонок я пожалела несчастное животное, вынужденное мокнуть на улице, но лай перешёл в вой, и мне стало не по себе. Почему воет собака? Кто-то её бросил? Говорят, собаки воют к покойнику, но у меня уже третья собака, а ни одна из них не реагировала таким образом на близкую смерть человека. Может, бывают особо чуткие псы? — Девочки, вы не спите? — почти простонала Марина. — Уснёшь тут! — отозвалась Аня. — Эта собака воет уже два часа. То воет, то лает, то ревёт, как дикий зверь. — Девочки, это не к добру, — заявила Марина. — Эта собака… Может, это и не собака вовсе. — А кто? — спросила я. — Это ОН. — Если это ОН, то, значит, он на улице, а не дома, так что ты можешь спокойно спать, — попробовала я пошутить, но самой мне не было весело, наоборот, в сердце начал заползать страх. — Это совершенно точно собака, — возразила Аня. — Только почему она так ужасно воет? — Всё равно, это ОН посылает мне сигнал. Мне кажется, что ОН не хочет, чтобы я ехала на дачу. У каждого свои заботы. Мне, скажу честно, было жутко слышать этот тоскливый вой, переходящий в низкий рёв, а после чтения «Собаки Баскервилей» — тем более жутко. Вместе с тем, я беспокоилась, что Марина послушается выдуманного ею запрета и не поедет на дачу, так что нам с Аней вместо отдыха на природе придётся торчать в душной Москве, днём уходя восвояси, а ночевать приезжая сюда. Впрочем, мы с Аней можем ходить в парки, а это тоже неплохо. Сегодня идём в один парк, завтра — в другой. Будем брать напрокат велосипеды и кататься. На выставки и в музеи, если не будет слишком сильной жары, тоже хорошо сходить. Мне даже расхотелось ехать на дачу, настолько ярко я представила развлечения, которые может разумному человеку доставить отпуск в Москве. Собака так дико взвыла, что сердце встрепенулось, и сразу замолчала. — Господи, что это?! — вскрикнула Марина. — Может, её кто-то прогнал? — предположила я, а у самой поджилки тряслись после этих звуков. Мне стало казаться, что это, и правда, не простая собака, а призрачная, очень уж ужасный был вой. Аня вышла из своей спальни и встала посреди моей комнаты. — Мне страшно, — пожаловалась она. — Вот не предполагала, что испугаюсь собачьего воя на улице! — Девочки, идите сюда, — позвала Марина. Мы, как в предыдущую ночь, расселись на её огромной кровати. — Я скажу, что это за собака, — сообщила хозяйка безжизненным голосом. — Это та самая собака, которая растерзала моего мужа. Её убили, и теперь она будет мстить. Она предупреждает, чтобы я не ехала на дачу, где она нашла свою смерть, а если я там появлюсь, то она убьёт меня. Может, за мной охотится не одна она, ведь после того случая перестреляли всех бродячих собак в округе. Это уже походило на бред сумасшедшего, но легче от сознания абсурдности её объяснения мне не стало. У меня в ушах всё ещё звучал ужасный вой, и меня слегка трясло от возбуждения. Аня сидела с широко раскрытыми глазами, неподвижно устремлёнными в сторону окна. — Ой! — вскрикнула она. — Что такое? — Мы так и подскочили. — Ой, не могу! — прошептала Аня. — Мне показалось. Я понимаю, что этого не может быть, но при вспышке молнии мне показалось, что я вижу, как через стекло в комнату заглядывает чьё-то лицо… Марина испустила визг и закрыла руками голову, а я уставилась на окно. Вновь сверкнула молния, и дом словно содрогнулся от раздавшегося грома. Мы вздрогнули и от резкого звука, и от мысли, что это словно подтверждение слов Ани. Но хуже всего было то, что при яркой дрожащей вспышке мне тоже привиделось чьё-то лицо. — Это он! — вскрикнула несчастная вдова. — Я его узнала! Он грозит мне! Умом я понимала, что мы лишь разжигаем друг в друге страх, но ничего поделать с собой не могла. Наверное, если бы такое состояние возникло у меня в то время, когда я была одна, то я бы умерла от ужаса, однако сознание, что нас трое, придавало сил терпеть этот немыслимый кошмар. Ну и ночка выдалась! Мы не то что не могли заснуть, а даже не смели лечь. Мы так и просидели до рассвета, озираясь во все стороны, вглядываясь в черноту за окном, временами озаряемую вспышками, тут же оборачивались, чтобы взглянуть на дверь, иногда вскрикивали или вздрагивали, когда видели что-то, напоминающее заглядывающее снаружи в комнату лицо, причём это лицо не было неподвижно, оно меняло положение… Врагу не пожелаешь такой ночи. Когда стало светать, мы восприняли это как освобождение от кошмара. Я вспомнила несчастного Хому Брута, испытывавшего ужас в церкви, когда ночью панночка пыталась до него добраться, и с беспокойством подумала, не поседела ли и я от всего, что нам довелось пережить. — Девочки, я не стала седой? — спросила я. — Нет, — последовал успокаивающий ответ. А им невозможно было поседеть, потому что у них были крашеные волосы. — Теперь-то вы мне верите? — спросила Марина. — Да, здесь что-то нечисто, — согласилась Аня. — Скажите, что мне делать? — задала Марина вопрос, на который вряд ли кто сумел бы ответить. — Ждать, — на редкость деловым тоном отозвалась Аня. — Тебе правильно сказали, что после сорокового дня всё прекратится. — Ты, правда, думаешь, что прекратится? — с надеждой спросила виновница наших страданий. — Конечно, — убеждённо проговорила Аня. — Знаешь, бабушка мне рассказывала, что у них в деревне в каждом доме после чьей-то смерти происходили такие явления. Считалось неприличным, если всё было тихо. Слабое утешение, но оно нас приободрило. Если уж люди в той деревне почти поголовно переживают такое, то и мы выдержим. Я даже подумала, что хорошо испытать нечто подобное. Я ведь люблю читать готические романы про призраков и прочую нелюдь, так что в реальной жизни переживу приключение, подобное тем, какие выпадали на долю героев этих книг. Ведь с чего-то начался страх перед призраками? Не просто же так какой-то трус или фантазёр выдумал появление перед живыми людьми людей уже умерших? — Значит, по их представлениям, у нас «неприличный дом», — сказала я. — У нас ни на старой квартире, ни на новой ничего подобного не было. — Зато я присоединилась бы к большинству, — горько признала Марина. — Что же мне делать? Кто-то, ОН или собака, не хочет, чтобы я ехала на дачу. У Ани при этих словах выражение лица стало очень сложным. Она явно и боялась, и хотела ехать. Наверное, она так свыклась с мыслью, что проведёт три-четыре недели за городом, что ей было бы грустно отказываться от этого удовольствия. А я уже пережила этот момент и предвкушала беззаботные прогулки по московским паркам и музеям. — Может, ты ошибаешься, и никто тебя не хочет туда не пускать? — неуверенно забормотала Аня. — Может, мы всё не так поняли?.. Может, ничего этого не было?.. Может, нам показалось?.. Марина только рукой махнула. — Ты сама-то веришь в то, что говоришь? Аня замолчала. — Я одно не пойму, — решила я высказать своё мнение. — Зачем тебе ехать на дачу, если ты сама считаешь, что тебе это запрещают? Аня раскрыла рот и в изумлении уставилась на меня. — А как же мне не ехать? — в отчаянии спросила Марина. — Как я могу туда не ехать, если рабочие должны построить мне новый хозблок? Этого даже я не ожидала. — Откажись до следующего лета. В крайнем случае, перенеси на полтора месяца. — Невозможно, — покачала головой хозяйка. — Я уже договорилась. Знаете, у нас столько ходит всяких бригад таджиков, узбеков, молдаван, украинцев и всяких других национальностей, что не знаешь, как отбиться от их услуг, а по-настоящему хороших строителей не найдёшь. — Это точно! — подхватила я больную тему. — У нас то же самое. Знаете, как нам делали ленточный фундамент? У нас до сих пор есть определение для цемента «узбекский замес». Когда нас не было рядом, они в цемент валили всё, что лежало поблизости, в том числе и землю. Мы от их услуг отказались, заплатили им за труды, как договаривались, и расстались с ними. — А зачем же вы им заплатили? — удивилась Марина. — Это они должны были заплатить за испорченный материал. — Мама сказала, что ей неудобно не заплатить, ведь они долго возились. Потом пришлось нанимать бригаду марийцев, чтобы они выковыряли крошащийся фундамент и залили новый. Они его выдолбили и приступили к заливке. Узбеки принялись нас навещать и просить добавить ещё денег, потому что, видите ли, к ним приехали их соотечественники и им надо на что-то жить. В первый раз моя сострадательная мама кое-что дала. — Зачем?! — вскрикнула Марина. — Теперь я тоже не понимаю, зачем, а в то время это сошло как в порядке вещей. Но именно поэтому они пришли ещё раз. Притом им даже не было стыдно, когда им показали их полуразрушившийся при первом же дожде фундамент, вывороченный из траншеи и лежащий кусками вокруг дома. Тут уж мама им отказала. Они пришли снова, но им вновь отказали. В следующий раз мы их увидели только на другое лето, когда они пришли спросить, не наймём ли мы их что-нибудь сделать. — До чего же бессовестные! — высказалась Аня. — Это уж точно. А на наших марийцев наехали конкуренты, и им срочно пришлось уехать, не сделав работу. Они не были такими наглыми, чтобы требовать плату, но так построили свой рассказ о своих бедствиях, что мама им отвалила изрядную сумму. Марина покрутила головой, не решаясь покрутить у виска, чтобы меня не обидеть. — Тогда нам пришлось искать новых рабочих. Неизвестно, во что бы нам ещё обошёлся наш фундамент в смысле денег и переживаний, если бы не вернулись уезжавшие на родину молдаване, которые уже зарекомендовали себя в наших краях с хорошей стороны. Они указали на грубые ошибки марийцев, успевших залить две стороны, исправили их, как могли, и почти закончили работу. — Почти? — переспросила Аня. — Да, они отложили облицовку до следующего лета. Так она и осталась недоделанной. — Убила бы! — с чувством сказала Марина. — Чтобы не нервничать, лучше об этом не думать, — возразила я. — Я сейчас рассказала о фундаменте, и самой хочется кого-нибудь убить. Нам он обошёлся в четыре раза дороже, чем мог бы, а уж сколько нервов и хлопот! Жалко, что это случилось в отсутствие отца, он бы, конечно, присмотрел за всем и не допустил этого безобразия. — Подождали бы его приезда, — посоветовала Аня. — Во-первых, мы ведь не думали, что так получится, а во-вторых, мы затеяли это дело из-за двери, которая стала плохо закрываться. Конечно, знать бы всё наперёд, то надо было нанять каких-нибудь ребят, чтобы они просто выровняли дом и подложили бы куда надо дощечки. Тогда бы и старый фундамент сгодился. Он был кирпичным. Вот качество! Ни кирпичи нигде не треснули и не начали разрушаться, ни цемент. Пятьдесят лет простоял, и ничего ему не сделалось, только в землю немного ушёл. Простоял бы, пожалуй, ещё столько же. Но ведь всего не предусмотришь. — Рабочим, которые не доделали заказ, не принято платить, — всё ещё переживала Марина. — Но заплатить тем, кто всё испортил, да ещё вторично им что-то дать!.. Я этого не понимаю. — В третий раз ведь не дали, — напомнила я. — Слышать этого не могу! Постепенно она успокоилась и вернулась к прежней теме. — Так что вот доказательство того, как трудно найти хороших рабочих. Муж таких нашёл, причём у них заказы расписаны на год вперёд. Так уж получилось, что мы сумели вклиниться между заказами. Они согласились строить нам хозблок одновременно с какими-то работами у соседей поблизости, в свободное время. — Как, в свободное? — не поняла Аня. — Пока у них цемент сохнет, — пояснила Марина. — Или ещё какие-то задержки. Они умеют выкраивать время. — А нельзя записаться к ним на следующее лето? — спросила я. — Мы им уже дали задаток, и они начали работать, — объяснила Марина. — А они так избаловались, что даже не возвращают деньги, если заказ отменяется. Так что, сами понимаете, что не ехать нельзя. — А садовник не может присмотреть за ними? — предложила я хороший вариант. — Нет, здесь нужен хозяйский глаз. Какие бы ни были эти рабочие, но они начинают халтурить, если за ними нет надзора. Если они будут знать, что я рядом и проверю, что они наколупали, тогда они будут стараться, а иначе они сделают что-то типа твоего «узбекского замеса», только в плотницкой области. А садовнику пришлось бы доплачивать за лишнюю работу. Он не будет бесплатно за ними приглядывать. Зачем же тратить зря деньги? — Знаешь, иногда лучше переплатить, но зато жить спокойно, — возразила я. — Если ты знаешь, что тебе там будет ещё страшнее, чем здесь, то не лучше ли заплатить за покой? Марина задумалась, а Аня незаметно для неё погрозила мне кулаком. — Нет, думаю, что лучше всё-таки мне самой туда приехать, — решила хозяйка, покачав головой. Но она не теряла задумчивости, и я продолжала надеяться, что она передумает. Очень уж заманчивым казался мне составленный мною план прогулок по паркам. Я посмотрела на окно, и заметила движение как раз в том месте, где ночью нам чудилось чьё-то лицо, заглядывающее в комнату. Теперь, при дневном свете, прежние страхи поутихли и позволили заговорить голосу разума. Я подошла к окну, посмотрела вниз и увидела ветку, то поднимающуюся чуть выше подоконника, то опускающуюся вниз. Не это ли создало иллюзию, что в окно кто-то смотрел? Пока я не стала рассказывать о своём наблюдении, надеясь, что Марина передумает и откажется от поездки на дачу. Потом, если вновь моим подругам будет чудиться призрак, я признаюсь в его истинной сути. — Давайте позавтракаем, — предложила хозяйка, — а то скоро должна приехать Катя. Удивительная женщина эта Марина! Но у каждого свои представления о жизни и в чужом доме не стоит пытаться навязывать свои представления о гостеприимстве. Хозяйка, накинув кимоно, отправилась готовить завтрак, а мы с Аней принялись одеваться более основательно. — Что это на тебя нашло? — спросила Аня. — Зачем ты убеждала её не ехать на дачу? Я ведь и соблазнилась-то только возможностью отдохнуть за городом. — Ты не этим соблазнилась, — решила я польстить подруге. — Ты соблазнилась желанием придти мне на помощь, не оставлять меня одну в трудную минуту. Аня закивала. — Да, конечно, я, прежде всего, подумала о тебе. Но почему надо отказываться от отдыха на природе? — А мы бы днём так славно ездили в парки. Сегодня — в один, завтра — в другой. Вечером бы возвращались караулить Марину. Это было бы вроде путешествия в другой город. Мы ведь не часто ходим в парки и музеи. Но Ане перспектива остаться в Москве не показалась привлекательной. — Нет уж. Я уже настроилась на загород. И не забудь про Катю. Она, наверное, уже выходит из дома, чтобы ехать сюда. Как ты ей скажешь, что отдых на даче отменяется? О Кате-то я и не подумала, поэтому сразу сдалась. — Марина всё равно не откажется от поездки, так что по этому поводу можно не переживать. «Шкелет» будет отдыхать на даче. Аня сразу оживилась. — Как же хочется посмотреть на Катьку! — сказала она. — Сколько лет не виделись! Я сразу захватила с собой к столу пирожки и оказалась права: Марина не стала утруждать себя варкой каши, а выложила на блюдечко три пирожка, которые не подала к ужину. Увидев, что я несу ещё шесть, она молча взяла их у меня из рук и положила на столик у стены. Я поняла, что напрасно их принесла, а лучше было бы их съесть по дороге. Раздать сначала по одному, потом по другому. Вот бы и наелись. Хорошо ещё, что у меня оставались конфеты, вафли и печенье. — Я кофе не стала делать, — сказала Марина. — К пирожкам больше подойдёт чай. Аня красноречиво промолчала, однако хозяйка ухитрилась сделать вид, что ничего не поняла. Мы уселись за стол и приступили к скудной трапезе, но тут прозвучал сигнал домофона. — Это ещё кто? — растерялась Марина. — Для Кати, вроде, должно быть рано? Она поговорила с позвонившим и вновь появилась в дверях в полном смятении. — Это Катя, — сообщила она. — Сейчас поднимется сюда. — «Шкелет» прибыл, — подхватила я, повторяя определение её бабушки. — Ну, по сравнению с ней даже я буду казаться полненькой, — сказала Аня. — Тогда я — толстой, — решила Марина. Я не стала развивать тему дальше, потому что из нас троих самой толстой была я. Какой же я буду казаться рядом с Катей? — Сейчас встречу её и приведу сюда, — проговорила Марина со вздохом. Она ушла, а мы стали ждать. Сначала мы услышали звонок в дверь, потом голоса в холле и, наконец, шаги. — Встречайте Катю, — раздался сдавленный голос Марины, словно она прижимала руку ко рту. В столовую лёгким неслышным шагом вошла толстенная женщина в обтягивающем спортивном костюме, подчёркивающим выпирающий со всех сторон жир. Лицо её было пухлым, но не дряблым, здоровым на вид и румяным. Как это ни странно, но, несмотря на невероятную толщину, я бы её сразу узнала. Черты лица оставались всё те же, даже морщин не было. Если бы не ожидание «шкелета», если бы Катя заранее хотя бы намекнула, что её вес возрос раза в четыре, если не больше, то я бы не сидела сейчас в полном оцепенении. У Ани тоже, похоже, перехватило дыхание. Показавшаяся за спиной гостьи Марина беззвучно хохотала, прикрывая рукой нижнюю часть лица, и это вернуло меня к жизни. — Катя! Как приятно тебя видеть! — заговорила я. — А мы-то гадали, вышла ты уже из дома или ещё нет? — Не только вышла, но и пришла. Здравствуй, Милица. Аня, привет. Голос у неё тоже остался прежним, не очень мелодичным, каким-то мальчишеским, но зато запоминающимся. — Вот и хорошо. Мы уже поели, так что пора собираться, — торопливо сказала Марина. — О, я вижу у вас тут пироги, — обратила Катя внимание на моё приношение на столике. — Хорошо живёте! Я тоже хочу выпить чаю. У Марины хватило присутствия духа, чтобы не взвыть от огорчения. — Конечно, Катя. Садись, пожалуйста. Я тебе сейчас налью чаю. Катя без церемоний села в свободное кресло и дружески нам улыбнулась, приготовившись к разговору, но потом, спохватившись, обернулась к Марине. — А можно мне кофе? — спросила она. — Я плохо спала ночью из-за грозы, утром встала рано, так что кофе будет в самый раз. Катя проговорила всё это таким естественным тоном, что я сразу поняла: отныне тирания Марины закончилась, теперь именно растолстевший «шкелет» будет руководить нашими трапезами, и перекос будет уже не в сторону недостатка, а в сторону избытка еды. — Сейчас сварю, — неестественно ровным голосом отозвалась Марина. — Ну, тогда и мне, — воодушевлённая примером Кати, попросила Аня. А чем я хуже? — Тогда, чтобы не мучиться из-за двух человек, свари кофе нам всем, — предложила я. — И обязательно себе. Вторую ночь не спим, а тебе ещё вести машину. Я сознавала, насколько тяжело сейчас Марине тратить дорогой кофе на всю компанию, поэтому, чтобы её утешить, добавила: — Я сейчас принесу вафли. К чёрному кофе сливочные вафли как раз подойдут. Марина в полной растерянности ушла варить кофе, а я сбегала в спальню за вафлями. Была у меня мысль захватить ещё и печенье, но я сдержала порыв щедрости, решив поберечь свои запасы, ведь никто не знает будущего. Возвращаясь, я заглянула в кухню и обнаружила, что хозяйка покорно снимает с плиты кастрюльку с кофе. Поставив её на холодную конфорку, она поднесла руку к лицу и смахнула навернувшуюся на глаза слезу. Я незаметно проскользнула в столовую. Марина вышла к нам очень скоро, совершенно спокойная, словно её и не одолевала только что обида на нас за самоуправство. — Вот и кофе, — сказала она. — Ты права, Мила, нам сейчас надо выпить хорошего крепкого кофе. Сегодня мне этот кофе не очень понравился, слишком уж он пах жжённым, и я тут же подумала: а такой ли уж дорогой кофе она покупает? Мало ли что можно высыпать в красивую фирменную банку? Я тоже пересыпаю свой недорогой кофе в банку из-под подарочного кофе, а все расхваливают его, считая, что я пью только элитные сорта. — Да, у тебя кофе чудесный, — проговорила я для ободрения хозяйки. Все попробовали напиток. — Хороший кофе, — согласилась Аня. — Очень даже приличный, — подхватила Катя. — И вафли вкусные. Нежные такие. Марина, а что это за пироги там лежат? Неси их быстрее сюда, а то забудешь. Героической женщиной оказалась наша Марина. Она подавила внутренний протест, вспыхнувший при вмешательстве гостьи в её хозяйственные дела, принесла весь пакет с пирожками и не только выдержала наш налёт на него, но и сама приняла в нём участие. — Ну, девочки, я никогда ещё столько не ела за один раз, — призналась она. — Я думала, что нам этого хватит и на обед. Катя пожала плечами. — Обед — это одно, — деловито объяснила она. — А завтрак — совсем другое. — А ужин — третье, — добавила я. — От ужина лучше воздержаться, — возразила Марина. — Так я с вами растолстею. Катя упрямо встряхнула головой. — Нет, ты не права. Мне подарили очень умную и невероятно толстую книгу про похудение, потому что я решила худеть. Я, кстати, этим и займусь у тебя на даче. Я начала её читать, правда, прочла немного, слишком уж она толстая. Но я вычитала очень интересную вещь. Оказывается, все эти методики, когда надо есть только такие-то продукты, а других нельзя, или что надо голодать, или надо сидеть только на соках… В общем, это всё бред. Всё это приводит лишь к набору лишнего веса, потому что организм считает, что началась голодовка, и приберегает жиры на «чёрный» день, а при случае ещё и усиленно их запасает. И даже не это главное. Помните, всегда считалось, что для того, чтобы похудеть или не поправиться, надо не есть после шести, а то и пяти? — Так и есть. — Марина так заинтересовалась злободневной темой, что даже взяла ещё одну вафлю. — Оказывается, что это срабатывает только на первом этапе, а потом организм перестраивается и начинает усиленно сберегать и накапливать жиры. — Так что же, чтобы похудеть, надо наедаться на ночь? — не поняла Марина. — Там сказано, что надо съесть что-нибудь лёгкое, например, салат из свежих овощей или творог, а перед самым сном — два варёных яичных белка. — А я-то себя морю голодом! — вздохнула Марина и вздрогнула, обнаружив в руке кусочек недоеденной вафли. Подумав, она отправила его в рот. — А я ем на ночь не только салат и творог, — призналась Аня. — Я даже ночью ем. Просыпаюсь часа в два от сильного чувства голода и сразу иду на кухню. Утром сама удивляюсь, как это я сумела столько съесть среди ночи. — Всё зависит от особенностей организма, — пояснила Катя. — Один ест много и не полнеет, а другой почти ничего не ест, а его разносит. — О чём же ещё говорится в этой умной книжке? — спросила Марина. — Не помню. У меня не хватило терпения дочитать её до конца. Я её даже на треть не прочитала. Потом, когда будет время, примусь за неё всерьёз. Сама чувствую, что пора худеть. Помните, в школе я не была толстая. — «Шкелет», — подтвердила Аня. — Ой, а ведь меня так бабушка называла! — умилилась Катя. — Ладно, «шкелеты», — спохватилась хозяйка. — Засиделись мы с вами за столом. Пора и собираться. Она торопливо унесла посуду на кухню и быстро её сполоснула. — Марина, у тебя есть посудомоечная машина? — крикнула ей Аня. — Стоит, — отозвалась та. — Красуется. Хорошо, что места много, а то ведь она мне совсем не нужна. Я её включала несколько раз, когда её купила, а потом даже забыла о ней. — Почему? — удивилась Аня. — Не запустишь ведь стиральную машину ради носового платка. Так и посудомоечную машину не станешь включать ради пары чашек и тарелок. — Все мои знакомые, которые накупили посудомоечные машины, тоже так говорят, — согласилась я. — А я наслушалась рекламы и уже думала было её приобрести, — призналась Катя. — Теперь, пожалуй, не буду. — Честно говоря, мне и ставить её некуда, — пожаловалась Аня. Я позвонила домой и сообщила родителям, что со мной всё в порядке и мы собираемся выезжать. — Обязательно позвони, когда вы доедете, — попросила мама. — Конечно, позвоню… Папа, ты? Спасибо за пироги и вафли. Очень пригодились. Думаю, что и остальное съедим быстро. Я выключила телефон. В это время ко мне подошла Марина. Вид у неё был встревоженным. — Я вновь начала думать о ночных событиях, — сказала она. — Теперь мне кажется, что я ошиблась в том, что меня не хотят туда пускать. — Конечно, — согласилась я. — Меня выгоняют именно отсюда. ОН хочет, чтобы я поехала на дачу, а собака пророчила мне мою судьбу. Или та ужасная собака хочет, чтобы я поехала… Не знаю, кто хочет, но меня туда гонят. Она не только вернулась к прежним страхам, но ещё больше им поддалась. — Никто тебя никуда не гонит, — возразила я. — Никто ночью в окно не заглядывал. Подойди к окну и посмотри сама. Там раскачивается ветка, и при свете молний она казалась нам чьим-то лицом. А бедная собака выла от того, что ей некуда было спрятаться от дождя, а может, от голода. — Не думаю, что ты повторишь свои слова, когда наступит ночь, — проговорила Марина. — Тогда тебе, и правда, лучше не ехать, — решила я. — Там ты совсем изведёшься. — Нет, — покачала головой Марина, — ехать мне всё равно придётся, и ОН это знает. Завтра рабочие придут строить хозблок. — Тогда собирайся и не мучай себя всякими суеверными домыслами. Ты в Бога веруешь? — Конечно, — торопливо ответила Марина. — Я и крест ношу, и в церковь хожу, и свечки ставлю. Нынче все, как по команде, стали ходить в церковь, ставить свечи, носить кресты, поститься и всем об этом объявлять, только добрее и чище помыслами от этого не стали. И заповедь «возлюби ближнего своего, как самого себя» не соблюдают. В советское время о ней не вспоминали, но были более открыты и снисходительны друг другу, чем теперь. — Тогда и полагайся на Бога, — посоветовала я. — А то в твоих страхах совсем нет веры. Молись, и Бог тебя защитит. Подруга неуверенно кивнула, и желая последовать моему совету, и опасаясь, что вера её не спасёт. — Нельзя верить в Бога и одновременно бояться всякой мистической чепухи, — закончила я, и этими словами начисто перечеркнула достигнутое. Марина криво усмехнулась и зловеще покачала головой. — В самом деле, — сказала я, — у всех сейчас такая путаница в голове. Верят в Бога, просят его помочь, спасти, защитить, но вместе с тем стучат по дереву, плюют через левое плечо, словно это им больше поможет. Уж ты делай что-то одно: или Богу молись, или стучи. Моя подруга улыбнулась. — Буду молиться, — решила она. — Но и постучать не помешает. Кстати, я уже почти собралась, — сообщила она. Через полтора часа она собралась окончательно, и мы с вещами вышли на улицу. Гараж оказался возле самого дома и был, как и всё у нашей одноклассницы, очень добротным. — Кладите часть вещей в багажник, а часть — в салон, — распорядилась Марина. Мы разместились и наконец-то выехали.Глава 4 Первая ночь на даче
Дорога заняла бы немного времени, но пришлось стоять в пробках. Я не очень люблю легковые машины, гораздо больше мне по душе «Газель-фермер». Туда и вещей поместится много, и люди усядутся, и нет этого противного мягкого покачивания, которое вызывает что-то вроде морской болезни. Не скажу, что машина у Марины была плохой, ясно, что это была дорогая марка и удобная, очень красивая, но бесконечное выжидание в автомобильном потоке, медленное продвижение вперёд и вновь плавная остановка выматывали душу. — Честное слово, в поезде доехать легче, — подала голос Катя. — Может, и легче, — согласилась Марина. — Но у нас богатые дачи. Как мы заявимся туда с поезда, таща в руках сумки? Могут начаться сплетни, что муж разорился. Это бросит на меня тень. Поневоле задумаешься, а стоит ли иметь много денег, если при этом нельзя поступать так, как тебе удобнее? Мы совсем измучились, когда выбрались из бесконечной пробки и свернули с широкой дороги на боковую. — Здесь уже не будет задержек, — обрадовала нас Марина. Она хорошо водила машину. Не гнала, как полоумная, но и не тащилась, как черепаха, тормозила плавно, легко и спокойно объехала некстати затормозивший грузовик и… встала. Оказалось, что этот грузовик затормозил не по глупости водителя, а по его доброте: на дороге сидела большая чёрная собака, и он боялся её задавить. Мы могли бы проехать: места было достаточно, но всё-таки остановились. Мне было так нехорошо, что я не сразу поняла, почему Марина глухо вскрикнула и вцепилась в руль побелевшими от напряжения пальцами. Только потом сквозь туман в сознании до меня дошло, что она охвачена мистическим страхом. Ночью выла собака, а теперь чёрная собака сидит на дороге, словно преграждает кому-то путь. — Я правильно поняла: мне запрещают ехать на дачу, — дрожащим голосом проговорила она. — Ты ведь сказала, что тебя туда гонят, — напомнила Аня. — Это я сначала так подумала, а потом сообразила, что меня туда не хотят пускать. Я об этом уже сказала Миле. — Да, сказала, — подтвердила я. — А далеко до дачи? — Нет, меньше десяти километров. Катя не была в неведении, потому что дорогой мы рассказали ей все известные нам детали происшествия и даже обмолвились о наших ночных страхах, но она отнеслась к ним скептически. — Есть у кого-нибудь кусок колбасы? — спросила она. — У меня есть печенье и конфеты, — призналась я. — Дай и то и другое, — распорядилась Катя. — Не надо мне всю пачку, достань пару печений и одну конфету. Я раскрыла пачку, достала два печенья, освободила от фантика конфету и протянула Кате. — А теперь предложи это собаке и брось на пешеходную дорожку, — велела Катя. Мне было неловко признаваться в своих сомнениях, поэтому я молча вылезла из машины и подошла к кабине грузовика, внутри которой бесновался шофёр. Дальше я идти не посмела, показала собаке печенье и кинула на дорожку. Собака спокойно проводила его взглядом и не тронулась с места. Второе печенье полетело туда же, но собака лишь скосила на него глаза. Конфета тоже её не соблазнила. Чудовищно матерясь, из машины выпрыгнул шофёр, но опомнившись, что он здесь не один, замолчал. — Извините, — пробормотал он. — Пошла отсюда! Что расселась? Задавлю! Вешать надо хозяев, которые не следят за своими собаками! Собака зевнула и легла. — У вас нет чего-нибудь мясного? — спросила я. — Колбасы, котлеты? Мужчина обрадовался и полез в кабину. Вернулся он с бутербродом. — Смотри! — крикнул он собаке. — Видишь? Собака принялась присматриваться к еде в руках шофера. Тот подошёл поближе и, держа угощение на расстоянии, дал его понюхать собаке. Она заинтересовалась и привстала. Брошенный на дорожку бутерброд заставил её покинуть насиженное место и освободить нам путь. — Поехали, пока не вернулась! — оживлённо воскликнул шофёр и бросился в машину. Я тоже вернулась в свою, и вскоре мы продолжили путь. — Это ничего не значит, — после долгого молчания заявила Марина. — Эта собака, может, нормальная, но совсем не обязательно. — Не запугивай сама себя, — отмахнулась от неё Катя. — Собак вокруг полно. Теперь ты в каждой будешь видеть призрака? Лучше думай о рабочих, которые придут строить хозблок. — Только бы пришли, — сейчас же высказала волновавшую её мысль Марина. А вдруг обманут и придут не завтра, а в другой день? Говорят, они это уже не раз делали. Мы уже считали, что доехали, но вдруг с громким хлопком лопнула шина. Марина вылезла из машины, осмотрела колесо и вдруг зарыдала, а мы стояли и не знали, что делать. — И что теперь? — растерялась Аня. — К-колесо… п-по-менять… — сквозь всхлипывания выговорила Марина. — Где же его теперь взять? — спросила Катя. Марина говорить не могла и лишь показала, где лежит запасное колесо. Я поняла, что ей не колеса жалко, а просто у неё сдали нервы. Ночные ужасы, долгая дорога, стояние в пробках, собака, а теперь ещё и лопнувшая шина. Она рыдала и не могла успокоиться. — Всё хорошо, — пыталась я утешить несчастную женщину. — Если бы всё это случилось в другое время, ты бы и внимания на это не обратила. Подумаешь, колесо! У всех лопаются шины, не у тебя одной. Видела бы ты, как это произошло у моей соседки по даче! — Как? — сквозь слёзы спросила Марина. — У нас возле участков есть маленький магазинчик. Идти туда пять минут, а некоторые владельцы машин туда ездят, хотя там совершенно негде развернуться и две машины еле-еле разъезжаются. Соседка эта, необычайно толстая женщина, попёрла туда, разумеется, на машине. Поставила её у магазинчика, мешая и проезжающим машинам и людям, купила продукты, вернулась и гордо села в машину, чтобы ехать обратно. Тут же раздался хлопок, и машина грузно осела, вызвав всеобщий хохот. После этого она туда всегда ходила пешком. — А из-за кого из вас лопнула шина у моей машины? — негромко, чтобы не слышала Катя, спросила Марина. — Тихо ты! — испугалась я. — Ладно, помогайте мне менять колесо, — распорядилась успокоившаяся женщина. Нам не пришлось самим его менять, потому что, едва мы принялись выполнять команды нашего водителя, как остановилась машина, из неё вылез мужчина, предложил свою помощь и, не дожидаясь согласия, принялся за дело. Мы и опомниться не успели, как он всё сделал, деловито простился с нами и уехал. — Вот это мужчина! — восхищённо проговорила Аня. — И денег не попросил, — удивилась Марина. — Поехали быстрее, — поторопила нас Катя. — Есть хочется. — И крепкого горячего чая, — мечтательно проговорила Аня. — Неплохо было бы, — согласилась я. — Крепкого горячего чая с лимоном. — У меня нет лимона, — предупредила Марина. — Тогда крепкого горячего чая с молоком. — У меня и молока нет. — Тогда просто крепкого горячего чая. У меня есть конфеты и печенье. — Чай найдётся, — сказала Марина. — Но если он будет крепким, то мы не уснём. — Был бы чай, а каким его сделать, решим потом, — откликнулась Катя. Мы въехали на территорию дач и медленно покатили вдоль массивных сплошных заборов. Очень прочные, капитальные, отталкивающего вида, даже какие-то бездушные заборы. У нас на даче тоже некоторые обзавелись высокими сплошными заборами, в основном, металлическими, и все отметили, что на улицах стало неприятнее, но они ни в какое сравнение не шли с этими гигантами. К тому же, у нас такие ограждения шли в основном по фасаду, а внутри участки разгораживал или хилый штакетник, или сетка, так что кому из злоумышленников было нужно, тот спокойно пробирался на чужой участок через соседей. Машина остановилась перед воротами, Марина вылезла, открыла их, влезла обратно, въехала внутрь и выгрузила нас на площадку, аккуратно выложенную крупной плиткой. Пока она загоняла своё транспортное средство в гараж, мы бегло осмотрелись. Вокруг покрытых плиткойвъезда для машины и прохода вокруг дома ярко зеленел прекрасный газон, дальше росли цветы, море цветов, а между ними вились дорожки, тоже выложенные узорной плиткой. — У тебя не участок, а ботанический сад, — похвалила я хозяйку. Марина не сдержала довольной улыбки. — Стараемся, — кокетливо ответила она. Это мне понравилось, и я надеялась, что заботы о хозяйстве и строительстве помогут ей забыть придуманный ею ужас. Марина сразу же повела нас на экскурсию по своему участку. У неё был чудесный цветник, в котором среди пышных разноцветных кустов искусно скрывались грядки с овощами и зеленью, в стороне стояли три теплицы, а дополняли всё это великолепие ухоженные плодовые деревья. Насколько я могла понять, там было пять-шесть яблонь, несколько слив, низенькие вишнёвые деревья, орешник, облепиха, черноплодная смородина и что-то ещё, чего я не могла пока определить. Моё внимание привлекло громадное дерево с крупными листьями и какими-то зелёными плодами. — Что это? — спросила я. — Это грецкий орех, — объяснила Марина. Очень красивое было дерево, я бы с удовольствием посадила такое у себя на даче поближе к забору, выходящему на улицу. — За всем следит садовник? — поинтересовалась Аня. — Он самый. Раньше мы меняли садовников, но вот уже лет пять, как у нас Михал Михалыч. Правда, этой весной мы с ним чуть было не расстались. Мы уезжали на неделю в Москву, велели ему приготовить землю под розы, которые должен был привезти муж, а когда вернулись, выяснилось, что Михал Михалыч беспробудно пьянствовал без нас и ничего не сделал. Муж на него наорал, не заплатил за полмесяца (мы ему платим два раза в месяц) и пообещал уволить, если подобное повторится. Михал Михалыч в свою очередь разозлился, назвал мужа капиталистом и эксплуататором, плюнул, ушёл, но через день одумался и вернулся. На мужа он с тех пор не смотрел и только что-то ворчал себе под нос, когда тот появлялся, а со мной разговаривал нормально, так что я была между ними посредником. Они с мужем как раз накануне ТОГО дня опять поругались. Сергей придрался к нему из-за какой-то мелочи, а тот не стерпел. Михал Михалыч знает, что я должна сегодня приехать, так что завтра с утра придёт на работу. У него есть свой ключ от калитки и от сарая с инструментами, так что он приходит сюда в моё отсутствие и поливает, пропалывает, пересаживает все, что требуется. Мне бы хотелось узнать, как Михал Михалыч воспринял смерть хозяина, с которым был не в ладах, но спросить я не решилась, боясь, что Марина вновь вернётся к своим страхам. — Вон у нас два сарая, душ, там же и умывальник, туалет летний, а вон там баня, и летняя кухня, но мне её потом сломают. Вот на этом месте нам строят хозблок. Видите, всё уже выровнено и фундамент вылит. — Крепкий фундамент, — определила Катя. — Капитальный. Даже для дома сгодился бы. — Так это и есть дом. Там будет кухня, комнаты, подсобные помещения. Фактически, второй дом. Чего я никогда не могла понять, так это для чего людям, не имеющим большую семью, братьев, сестёр и прочих родственников, строить на участке два здоровенных дома, обычно двух, а иногда и трёхэтажных. У Марины хоть участок обширный, а то ведь ухитряются так застроить шесть соток, что ходить негде. Но всё равно непонятно, зачем Марине с мужем понадобились два больших строения. — Теперь пойдёмте в дом, — пригласила хозяйка. — Марина, а зачем тебе хозблок? — не выдержала я. Женщина остановилась, посмотрела на меня и задумалась. — Если говорить откровенно, то, вроде бы, незачем, — призналась она. — Но не хочется выделяться: у всех здесь есть дом и хозблок. Пусть и у меня будет. — Общественное мнение, — пояснила я. — В какой-то мере, да, — согласилась Марина. — Пойдёмте. Дом был трёхэтажным и очень продуманно спланированным. Особенно мне понравились лестницы. Я привыкла, что в дачных домах люди с угрозой для жизни карабкаются наверх и спускаются вниз, наступая на крайне неудобные ступеньки. Бывали даже случаи падения. Не так было у Марины. Здесь ступени были широкими, перила — прочными, так что не приходилось ничего опасаться, да и расположена лестница была удачно. — Прежде, чем его начали строить, я сама проверила чертежи и внесла изменения, — объяснила Марина. — Не я, конечно, их внесла, а архитектор внёс, но по моим указаниям. — У тебя всё очень хорошо получилось, — похвалила её Катя. — Здесь даже мне не страшно ходить. Если она намекала на лестницы, то она могла бы не бояться даже самых ужасных лестниц у моих соседей по даче, потому что шаг у неё был необыкновенно лёгким и неслышным, а движения, несмотря на её непомерную толщину, — удивительно ловкими. На первом этаже размещались обширная прихожая, где были шкафы-купе для одежды и огромное зеркало, закрытое тканью с красивым рисунком (по-моему, простынёй), веранда, выполняющая роль гостиной, выходящая в неё столовая, кухня, ванная и туалет. На втором этаже были коридор, две большие комнаты неопределённого назначения и две поменьше — спальни, в которых едва-едва умещались нелюбимые мною кровати-гиганты, резные платяные шкафы и тумбочки, над которыми висели зеркала, затянутые шёлковыми платками. Когда мы уже покидали этот этаж, собираясь подниматься наверх, я обратила внимание на двери, ведущие в кладовки. — Третьим этажом мы почти не пользуемся, — призналась Марина, — когда мы обозрели хорошо обставленные, но необжитые комнаты. — Здесь рабочая комната только одна — гардеробная. Там мы храним одежду, которую редко надеваем. — Чуланчик номер два, — сказала я. Марина засмеялась. — А чуланчик номер три — наш чердак. Туда сваливается весь ненужный хлам и не только хлам. Если его разобрать, то мебели и всяких вещей наберётся столько, что можно будет прилично обставить пятикомнатную квартиру. — Удобная вещь — чердак, — похвалила Катя. — Особенно, заполненный правильными вещами, — уточнила Аня. — А кухня у тебя заполнена правильной едой? — спросила Катя. — Я есть хочу. У Марины сразу испортилось настроение. Не то, чтобы она это как-то выразила, но пропала оживлённость, присущая хорошей хозяйке, которая показывает гостям предмет своей гордости. — Пойдёмте вниз, — пригласила она. Как я и ожидала, кухня у неё была обставлена всеми новинками бытовой электроники. Только было непонятно, использует ли Марина хоть треть этих приборов, потому что и в Москве она угощала нас только чаем и кофе, и здесь тоже предложила чай. — У тебя вообще нет еды? — удивилась Катя. — Ты бы сказала, и мы бы по дороге что-нибудь купили. — Я могу сварить вермишель, — предложила Марина. — Вари хоть вермишель, только быстрее, а то я умру от голода, — согласилась Катя. Я ждала, что будет дальше. Но дальше ничего не было. Хозяйка великолепной дачи поставила на стол тарелки, вилки, маслёнку с остатками масла и кастрюльку с мелкой вермишелью. У Кати вытянулось лицо, а мы с Аней только обменялись понимающими взглядами. — Сейчас, — сказала я и пошла за своими припасами. Чтобы не заставлять родителей волноваться, я им заодно позвонила и сообщила, что мы на месте. — От моего папы к нашему столу, — проговорила я, выкладывая шпроты, огурчики и всё, что было у меня в сумке. — Эх, жалко, картошечки нет! — воскликнула Катя. Тут уж Марина не выдержала. — Какая картошечка? Ты же хотела худеть. — Одно другому не мешает, — возразила Катя. — Завтра мы сходим в магазин, — сообщила я, чтобы Марина не слишком себя жалела. — Он у вас далеко? — Нет, недалеко. Я тогда скажу, как туда дойти. А я завтра буду занята строительством. Ничего особо интересного в тот день не было. За обедом вновь вспоминали школу, причём хозяйка лишь слушала, не внося свою лепту в общую беседу. Засиделись мы допоздна, а когда опомнились, был уже глубокий вечер. — Пойдёмте укладываться, — предложила Марина. — Поговорить мы сможем и там. Надо ещё подумать, как нам разместиться. Решено было занять весь второй этаж. Марина должна была спать в своей спальне, Катя — в бывшей спальне её мужа, а мы с Аней заняли две другие комнаты. Я никогда не спорю из-за пустяков, поэтому получилось так, что моя комната оказалась напротив лестницы. Тогда я не придала этому значения, но потом пожалела о своей сговорчивости. Катя поставила свои сумки у стены, погладила покрывало на кровати и хотела снять с зеркала платок. — Не трогай! — испуганно закричала Марина. — Не снимай! — Почему? — удивилась Катя. — Нельзя. Мне сказали, что до сорока дней нельзя открывать зеркала. У меня они везде закрыты, даже над раковиной в ванной. — Нельзя открывать зеркала, если в доме покойник, — возразила наша всеведущая подруга. — А когда его выносят, то открывать зеркала можно. А когда твой муж погиб, его сюда приносили? Такта у Кати явно не хватало. — Нет, — через силу ответила Марина. — Его оттуда увезли. С места гибели. — Тем более, закрывать зеркала незачем, — решила Катя и опять потянулась, чтобы сдёрнуть платок. — Нет! — закричала Марина. Было видно, что она по-настоящему испугана. — Катя, оставь платок на месте, — попросила я. — Сделай так, как хочет Марина. И не снимай его, даже когда ты будешь одна. Поскольку хозяйка не могла видеть моего лица, то я «страшными» глазами посмотрела на виновницу переполоха. — Ну, хорошо, хорошо, — заговорила она. — Не буду я снимать ваших платков. Хочется — сидите без зеркал. Вроде, обо всём договорились, и можно было не ожидать продолжения спора, но Марина всё ещё опасалась, что гостья самовольно откроет зеркало. — Вы не подумайте, что я сумасшедшая. Я имею все основания так поступать. Я же вас предупреждала, что мне постоянно слышатся стуки, шорохи, шаги, а во сне ко мне подходит ОН. Так было в Москве, но и здесь тоже нечисто. Прямо скажу, что здесь всё гораздо хуже. Я не буду вас пугать заранее и рассказывать о том, что здесь происходит. Вы сами всё услышите. Лишь бы только не увидеть! А потом вы расскажете обо всём, что заметили. Если впечатления совпадут, то вы поверите, что я ничего не выдумываю, и поймёте, почему я не разрешаю открывать зеркала. Я и святой водой опрыскивала все комнаты, и иконы у меня стоят, и молитвы я читала — толку никакого. А в ТОТ день я вымыла полы, а воду и тряпку, как мне велели, выбросила прочь с участка. — Вроде, полы моют после выноса тела, — возразила я. Марина смутилась и после заминки ответила: — Мне так сказали, я и сделала. Я не слишком разбираюсь в подобных вещах. К чему было дальше мучить бедную женщину? Но Катя решила восстановить всю картину происшествия в целом, чтобы прояснить для себя кое-какие детали. — То есть тела здесь не было? — спросила она. — Нет. Я же сказала, что он должен был приехать вечером, но при подходе к дачам на него напала собака и загрызла его, — безжизненным голосом объяснила Марина. Мне пришла в голову новая мысль. — А почему он вылез из машины? — спросила я. — Он не вылезал из машины. Тот день был какой-то особенный. Я должна была уехать в Москву, но не уехала, а он должен был, как всегда, приехать на машине, но что-то в ней сломалось и он не смог её завести, поэтому приехал на поезде. Кстати, я не уехала из-за Михал Михалыча. Он, когда вновь поругался с Сергеем, хотел всё бросить и больше сюда не приходить, но мне удалось его уговорить продолжить работу. Я даже попросила его кое-что починить за дополнительную плату. Короче, я так перенервничала в тот день, что решила остаться, а уехать на другой день утром. Если бы не осталась, неизвестно, как бы всё обернулось. — Что всё? — не поняла Катя. Марина вздрогнула. — Если бы я уехала в Москву, то не сразу бы узнала о случае с собакой и не подумала бы, что это Сергея загрызли. Когда бы ещё выяснила, что он так и не появился на даче! Подала бы в розыск, а времени прошло бы немало, может, так бы и не определили, что на дороге был он. Сейчас числился бы пропавшим. — Стечение обстоятельств, — прокомментировала Аня. — Да, весь день было сплошное стечение обстоятельств, — согласилась Марина. — Ладно, пошли спать. Я видела, что разговоры о муже совсем её расстроили, поэтому, когда она ушла, тихо сказала Кате: — Зачем ты завела этот разговор? — Какой? — О её муже. Она всё так ясно вспомнила, что теперь не сможет уснуть. — Я буду спать в его комнате, — напомнила Катя. — Надо ведь мне знать, был он там в день гибели или нет. Вдруг был? — И что с того? — не поняла Аня. — Если бы он умер на кровати, где тебе надо спать, то был бы смысл в расспросах, а так… — Девочки, правда, пора спать, — решила я, видя, что бесплодный разговор может затянуться. — Просто решим на будущее не заводить с ней разговор о тех событиях, если она сама его не начнёт. — Я-то всегда за, — первой откликнулась Катя. Аня кивнула. — Спокойной ночи, — попрощалась я и ушла в свою комнату напротив лестницы. Когда я оказалась одна, то огляделась внимательнее. Диван, на котором уже лежала стопка постельного белья, был почти новый, упругий и ровный. Наверное, мне на нём будет очень удобно спать, только стоял он у стены, которая располагалась как раз напротив двери, и мне это почему-то сразу не понравилось. Прежде я бы не обратила на это внимания, но сейчас сразу представила, как я лежу и смотрю на дверь, а она медленно открывается… Я поймала себя на мысли, что начинаю воображать всякие глупости. Надо было ложиться спать, а не выдумывать вздор, поэтому я тщательно расстелила постель, стараясь не смотреть на дверь, а она, как назло, так и притягивала взор. Видно, Марина сумела заразить меня своими страхами. Подумав, я смирилась с мыслью, что боюсь, сама не зная чего, поэтому, чтобы не портить себе нервы, я оставила свет включённым и легла. Ночью яркий свет обычно очень мешает, но сейчас он казался успокаивающим, при нём было уютно и относительно спокойно. Под эти утешительные мысли я уснула. Обычно в таких случаях человеку мерещатся всякие кошмары, но, видно, я так устала за последнее время, что не видела никаких снов, ни хороших, ни дурных, а если и видела, то, проснувшись, не помнила о них. Да и как было помнить, если я проснулась не сама, а меня разбудило что-то извне, так что я пришла в себя внезапно, без плавного перехода от сна к яви, а потому была совершенно ошеломлена. Только что я была в полном забытьи, а сейчас меня словно нечто ударило, и я лежу, не зная, что случилось. Глаза сами, против воли устремились на дверь: она была закрыта. Может, кто-то постучал? За окном прошелестел листьями дерева ветер, будто кто-то прошептал неразличимые слова, а в ответ раздался вой. Негромкий такой, но отчетливо слышный. Мне стало совсем уж неуютно. В подобных звуках я не слишком разбираюсь, но мне показалось, что воет собака. Опыта у меня в собачьем вое нет, несмотря на солидный собаководческий стаж, потому что у моих животных не было ни повода, ни привычки выть. И живущие поблизости собаки тоже не выли, точнее, я никогда не слышала, чтобы они выли. И всё-таки кто ещё может выть, кроме собаки? Вой прекратился, и наступила полная тишина. Я долго прислушивалась, но ничто её не нарушало. После этого неприятного пробуждения сна как ни бывало. Я ворочалась, пыталась лечь поудобнее, но ничего не помогало. Кончилось тем, что я взяла «Собаку Баскервилей» и начала читать. Если бы я хотела пощекотать нервы, то лучшей книги я бы выбрать не могла, но нервы у меня и без того были растревожены, поэтому я весьма скоро закрыла книгу и спрятала её в сумку, чтобы даже вид её не напоминал мне, что муж Марины был разодран собакой. И не стоит надо мной потешаться, потому что, во-первых, русский человек с детства в полную меру вкусил всяких страшных рассказов о призраках и мертвецах, а во-вторых, история о чудовищной собаке пришла в голову Конан Дойлю не случайно, сама по себе, а благодаря легенде, которую ему рассказали в Херфордшире неподалёку от деревни Клайро. Я прочитала об этом в «Комсомольской правде» в теперь уже далёком 1989 г. Легенда была о чёрной собаке. Она-то и навела писателя на мысль о собаке Баскервилей, известно ведь, как работает фантазия, когда ей дана такая замечательная тема. Действие романа перенесено в Дартмур, но это не важно, раз где-то призрачная собака всё равно существует. В той деревне даже названия ресторанов и магазинов были связаны с этой собакой. Но самое интересное, что собака эта объявилась наяву. По ночам она терроризировала окрестности. Она нападала на овец и убивала их, причём выследить её не могли, несмотря на устраиваемые облавы. Более того, обычные собаки не брали её след, а на месте преступления возле мёртвых овец не оставалось ни клочка шерсти таинственного убийцы. Эту собаку видели человека два, и по их словам, животное было больше лисицы, с очень тёмной шерстью. Ну, чем не призрачная собака? Раз она способна загрызть несколько овец сразу, значит, она способна наброситься на человека и разодрать его. В наше время сколько говорят о таинственной чупакабре, что это существо стало почти чем-то естественным для нашей фауны. Вдруг мужа Марины растерзала такая вот чупакабра? В это время за окном вновь зашелестело, и сейчас же раздался жуткий вой. К своему ужасу, я определила, что этот вой издаёт кто-то, находящийся в доме, не то на третьем этаже, не то на чердаке. Дальше — больше: к вою, то усиливающемуся, то стихавшему, прибавились другие звуки, словно кто-то наверху скрёбся о доски пола, а может, в дверь. Мне стало так страшно, что я не могла глаз отвести от входа. Так и казалось, что сейчас на лестнице раздастся лёгкий топот когтистых лап и страшный зверь появится на пороге. Снаружи ветер всё усиливался, а наверху собака выла и скреблась, словно хотела до чего-то или до кого-то добраться. Что-то хлопало и скрипело… Больше всего мне хотелось выбраться из комнаты, пробежать по коридору и юркнуть в соседнюю дверь, чтобы вдвоём с Аней переждать эту ночь. Если бы ещё можно было утром уехать! Неужели после всего услышанного Марина останется здесь? Но я продолжала лежать на диване, потому что боялась даже приблизиться к двери, не то чтобы её открыть. Мне казалось, что если я чуть-чуть пошевелюсь, то этим привлеку внимание существа, которое беснуется сейчас там, наверху. Когда забрезжил свет, а мне показалось, что ночь длилась много дольше обычного, я почувствовала, что наступает относительная безопасность. Напряжение постепенно ослабевало, и нервы наконец-то получили долгожданный отдых. Мне казалось, что ещё немного — и я сойду с ума. Когда за стеной послышался шум, возвещающий, что Аня встала, я с удовольствием покинула свою комнату и вошла к ней. Вид у неё был измученным. Ясно, что она тоже не спала и пережила такой же страх, как и я. — Девочки, вы встали? — крикнула Марина. — Спускайтесь вниз. Умывайтесь и идите в столовую. Я молчала о своих ночных переживаниях, молчала и Аня, и мы отправились в ванную, всё так же храня безмолвие. Здесь ванная была меньше, чем в городской квартире, но оборудована так же цивилизованно. Единственно, что мешало и даже вселяло беспокойство, это платок, который закрывал зеркало. Сейчас, после ночных кошмаров, он особенно сильно напоминал о произошедшей трагедии. Когда все собрались за столом, Марина принесла чай и остатки вчерашней еды. Я сразу обратила внимание на то, что вид у неё был измученный, но торжествующий. Она украдкой кидала на нас проницательные взгляды и явно была удовлетворена нашей бледностью и подавленным видом. — Ну как? — не выдержала она. — Вы слышали ночью что-нибудь необычное? Спроси она об этом в тёмное время суток, и я бы сгоряча ляпнула, что теперь верю в призраки, но солнце заливало столовую ярким весёлым светом и всё сверхъестественное отошло в сторону, предоставив свободу рассудку. — Я слышала, — сразу призналась я. — Я тоже, — подхватила Катя. — И я, — сказала Аня. Оказалось, что все мы слышали одно и то же, только каждый разукрашивал эти звуки в меру своей фантазии. Аня, кроме того что я уже описала, слышала, как скрипят половицы в коридоре, а Катя утверждала, что царапались в её дверь. — Всему должно быть объяснение, — решила я. — Почему ни с того ни с сего именно в этом доме стали появляться призраки? Сколько людей убивают, причём убивают очень страшно, но их родным никакие ужасы не мерещатся. А почему тебя, Марина, вдруг донимают и здесь, и, как ты считаешь, в московской квартире? Услышав мои слова, бедная женщина смертельно побледнела. — Я думаю, что всему виной наше воображение, — попыталась я успокоить и её, и Аню с Катей, и, прежде всего, себя саму. — Ну да, массовый психоз, — язвительно подхватила Аня. — Всем всё кажется, но при этом кажется одно и то же. Ты сама себе веришь? — У мамы на даче произошёл такой случай, — поведала я. — Она должна была остаться одна на всю ночь. Хорошо, что бабушка, тогда она была ещё жива, предупредила её заранее, чтобы она ничего не боялась. «Наташа, — сказала она, — ночью тебе будет казаться, что кто-то ходит по крыше. Но ты не бойся. Никто там не ходит, просто на шифер падают яблоки». И действительно, ночью маму будили громкие звуки, словно кто-то ходит в тяжёлых сапогах. — У меня дом выше любой яблони, — возразила Марина. — И раздавались не шаги, а вой и царапанье… Знаю, что ты сейчас скажешь, что царапают ветки, но ты же видишь, что ветки ближайшей яблони не могут достать ни до стены дома, ни, тем более, до крыши. — Как раз этого я сказать не хотела, — ответила я. — Мой пример показывает, что всему должно быть объяснение, притом чаще всего оно очень простое. Вот и звуки, которые мы слышали, тоже можно как-то объяснить, только мы ещё не догадались, как это сделать. — Это была собака, которую застрелили после гибели моего мужа. Она мстит за свою смерть. — Безвинно убиенная, — закивала Аня. — Если ты твёрдо в этом убеждена, то нам всем надо сегодня же уехать в Москву, — сказала я. — Не могу, — отказалась Марина. — Ко мне должны придти рабочие. Я же рассказывала о них. Кстати, вон они идут. Хозяйка поспешила покинуть нас, чтобы встретить их и проводить к фундаменту, а мы ещё немного посидели за пустым чаем. — Девочки, а ведь я Марину совсем не узнала, — первым делом сообщила Катя. — Совершенно другое лицо. А как на ваш взгляд? Может, я что-то путаю или забыла, какой она была в школе? — Не путаешь, — успокоила её Аня. — Мы её тоже не узнали. Это сейчас я уже привыкла к ней, а вначале всё никак не могла успокоиться. Хочется найти что-нибудь от прежней Марины, но не можешь этого сделать. Катя подумала, глотнула остывший чай и спросила: — А вдруг это совсем не Марина? — То есть как? — оторопело произнесла Аня. — Не Марина? Тогда кто? Я подумала, что это маловероятно. Зачем понадобилось совершенно незнакомой женщине заманивать меня на какую-то дачу? Именно меня, ведь она обратилась ко мне, не подозревая, что я привезу с собой Аню и Катю. Конечно, в романах ещё и не такое бывает, но всё-таки странно. Если бы я не знала своего происхождения, то можно было бы предположить всякие романтические бредни, но мне-то известны не только мои родители, бабушки и дедушки, но и кем были прапрабабушки и прапрадедушки. Если же Немарине всё-таки нужна именно я, то почему она не отменила поездку, когда узнала, что нас будет трое? — По-моему, чепуха, — неуверенно высказалась я. — Зачем мы посторонней женщине? Наверное, Марина просто сильно изменилась, а тут ещё нервы, переживания. Хотя, конечно, странно… — Здесь странно всё, — выразила общую мысль Аня. — Какая-то собака загрызла её мужа, причём эту собаку никто не видел, какая-то чертовщина творится ночью, а Марина, если это она, вместо того, чтобы уехать отсюда, возится с совершенно ей ненужным хозблоком. — Ладно, девочки, пора и вставать, — решила Катя. — Если мы не хотим умереть от голода, то надо сходить в магазин. — Я так понимаю, что Марина будет занята с рабочими и ей некогда заниматься хозяйством, — предположила я. — Готовку еды мы должны взять на себя. Как мы это организуем? Установим очередь? Кто будет готовить сегодня? — Я, — сейчас же вызвалась Катя. — Девочки, позвольте мне самой готовить хотя бы несколько дней. Мне здесь так нравится кухня! Всю жизнь о такой мечтала. — Ну, если уж ты в таком восторге от кухни… — протянула я нерешительно, чтобы Катя не заподозрила, что я очень рада её предложению. — Мы, конечно, можем, уступить тебе свою очередь… — Ой, девочки, как же я вас люблю! — обрадовалась Катя. — Тогда вы идите в магазин, а я приберу посуду и осмотрюсь. Я ещё не все приспособления разглядела. Мы встали. — Подождите, — остановила нас Катя. — Надо подумать о покупках. Как мы их будем делать? По очереди или соберём деньги в общий котёл? — Наверное, лучше скинуться и создать общий фонд, — решила Аня. — А что останется, то потом разделим. Мы прикинули, сколько денег нам потребуется, и решили пока сдать по минимуму, а потом доложить ещё. — Кто будет казначеем? — спросила я. — Катя у нас кок-повар… Может, ты, Аня, будешь хранить кассу? — Отчёты писать? — ужаснулась она. — Думаю, это ни к чему, — возразила я. — Просто держи деньги в своём кошельке, а покупать будем вместе. — Тогда можно, — согласилась Аня. — У меня как раз большой и очень вместительный кошелёк. — Ты хочешь их носить всё время с собой? — ужаснулась Катя. — Оставь их дома, а возьми столько, сколько нужно на сегодняшние расходы. — Или чуть больше, — подсказала я. — Мы ведь не знаем местных цен. Катя собрала чашки и пошла на кухню, а мы с интересом посмотрели ей вслед. Она шла совершенно неслышно, чуть покачивая широченными бёдрами. — «Шкелет», — задумчиво проговорила Аня. — Эк её разнесло! — Пойдём к Марине, — предложила я. — Спросим у неё, где магазин, а заодно посмотрим на рабочих. Аню моё предложение заинтересовало. — И вообще, начнём осваиваться, — решила она. — Если нам придётся жить здесь четыре недели, то надо устраиваться по-хозяйски. Только не знаю, как мы выдержим ещё одну такую ночь. — Надо подождать, пока утрясутся впечатления, а тогда уже что-то решать, — посоветовала я. — Обязательно найдётся какое-нибудь разумное объяснение. Мы с удовольствием прошли по одной из дорожек, проложенных среди цветника, и подошли к фундаменту, довольно нелепо выглядевшему без дома на нём. Марина покорно следовала за рабочими, что-то ей объяснявшими, но потом резко вскинула голову и принялась возражать и доказывать своё. Ветер мешал расслышать саму беседу, и до нас долетали лишь невнятные звуки, но было очевидно, что Марина сумела переубедить трёх парней, одетых в спортивные штаны и майки. Они были с тёмными волосами, но кто — молдаване, украинцы — не было ясно. Пока мы подходили к ним, двое из них повернулись и пошли к выходу, а третий остался и принялся вытаскивать из сарая ведра, огромное корыто, лопаты и прочие инструменты. Мне стало ясно, что он собирается замесить цемент и загладить выступы и неровности фундамента. Я считала, что Марине совершенно нечего здесь делать, но она не собиралась уходить. Она присела на дальнюю часть фундамента и приготовилась наблюдать за работой. — Хозяйка, я пришёл, — раздался за нашими спинами глуховатый голос. — Здравствуйте, Михал Михалыч, — встретила вновьприбывшего Марина. — Очень хорошо, что вы пришли. В том конце пионы заросли сорняками, надо их прополоть. Садовник был пожилым мужчиной, очень худым, сгорбленным, с обветренным лицом, выдававшим любовь к спиртному. — Не спеши, хозяйка, — степенно возразил Михал Михалыч. — Всему своё время и свой черёд. Сначала дай доделать окно. — Вот именно, что всему своё время, — подхватила Марина. — И сейчас время как раз для прополки пионов. Окно пока держится, так что подождёт. — Вот ведь упрямая женщина! — не отступал от своего намерения Михал Михалыч. — Говорю же, что надо сперва одно дело докончить, а уж потом браться за другое. Там работы-то на полчаса. — В сарае ваши инструменты, — напомнила Марина. — Сначала пионы, и разговор закончен. Повелительные нотки, прозвучавшие в голосе хозяйки, убедили садовника, что спорить бесполезно. — Ну, хозяйка, пеняй на себя, — с досадой проговорил Михал Михалыч. — Я же добра тебе хочу, а ты меня не слушаешь. Ну ладно, коль ты такая умная, то и живи своим умом… Он долго ещё ворчал, удаляясь. — Вот упрямый старик! — тихо пожаловалась Марина. — Как упрётся, ни за что не своротишь. — А что за окно? — спросила я. — Окно у меня отошло от стены, и я попросила его приколотить. Приколотил ведь, а притворяется, что что-то недоделал. Цену себе набивает, а может, думает, что я ему на водку дам. Вы куда-то собрались, девочки? — В магазин, — объяснила Аня. — А заодно посмотрим окрестности. Катя будет готовить, так что ты занимайся своим строительством спокойно. — Спасибо. Марина объяснила, как дойти до ближайшего магазина, и мы отправились в путь.Глава 5 Знакомство с местностью и некоторыми её обитателями
Едва мы с Аней покинули участок Марины, как сразу почувствовали себя неуютно, потому что попали в мир сплошных заборов и металлических ворот. Мы шли вдоль кирпичных стен, словно были не на природе, а в казематах, тем более что дорога между заборами была асфальтирована. Вот у нас на даче, хоть и многие уже построили тюремные стены, но всё-таки то сетка попадётся, то редкий низенький заборчик, а под ногами трава и земля, заложенная в выбоинах битым, а то и целым кирпичом, кусочками шифера, цемента. Чувствуешь, что идёшь по чему-то живому, особенно в дождь, когда всё размокает и надо перебираться по кое-где выступающим из грязных луж камешкам. Одним словом, ПРИРОДА. А здесь сплошной асфальт, а по аккуратным канавкам вдоль заборов растут газонная трава и редкие кустики цветов. И в сухую погоду хорошо, и в дождь ноги не замочишь. Может это удобно, да и смотрится аккуратно, но не хватает естественности. У нас в этом вопросе, как и в случае с заборами, большое разнообразие: во-первых, канавы разной формы и глубины, во-вторых, одни поросли газонной травой, другие — сорняками, а где-то даже кусты, переходящие в деревья, в-третьих, у кого-то канавы выкошены, у кого-то выполоты, а между этими попытками обуздать природу она напоминает о себе мощными, рослыми, местами дремучими зарослями сорных растений, полностью закрывающих некоторые канавы, а иногда и сами участки. Так что у нас на дачах чувствуется, что дачники сами живут и растениям жить дают, не то что это однообразное мёртвое царство. — Интересно, здесь кроме нас имеются люди? — заинтересовалась я. — Никого не видно, никого не слышно… — А зачем они тебе? — не поняла Аня. — Жизни нет, — объяснила я. — Пустыня. Случись собаке ещё на кого-нибудь напасть, так помощи этому человеку дождаться явно неоткуда. — Похоже, да, — согласилась Аня. — Ей не надо выжидать свою жертву где-то возле дач, можно и здесь напасть. Мы почувствовали себя неуютно, поэтому, когда где-то совсем рядом глубоким басом громыхнула собака, обе вздрогнули. — Это за забором, — пояснила я, хотя Аня и сама, конечно, об этом догадалась. — Только бы хозяева эту псину не вздумали выпустить погулять, — нервно проговорила Аня. Мы дошли до конца заборов и выбрались на широкую дорогу (широкую, по меркам наших дач). Здесь было достаточно места для машин, а для пешеходов оставались удобные, выложенные плиткой тротуары. Кстати, пешеходы попадались. У нас за такой дорогой был бы лес, но здесь была оставлена полоса, засаженная деревьями, а дальше шли другие участки. — Интересно, где это произошло? — спросила я. — А вот мне будет тревожно, если я узнаю, где именно это произошло, и после этого мне каждый день придётся ходить мимо этого места. — Аня, в тебе воображения ни на грош, — укорила я свою подругу. — Никто тебя ночью или поздно вечером сюда не заставит идти, поэтому ничего страшного не произойдёт, если днём ты будешь проходить мимо места трагедии. Наоборот, уж поверь мне, тебе скоро станет страшно не знать, где это случилось, потому что ты будешь думать: «А вдруг здесь то самое место? А может, там?» — Тебе мало сегодняшней ночи? — прямо спросила Аня. — Решила устроить продолжение днём? Лучше пойдём в магазин и хотя бы на несколько часов постараемся забыть об этом ужасе. Легко сказать «забыть». А как тут забудешь, если мысли вертятся только вокруг этого предмета? В книгах очень занимательно описывается нашествие потусторонних сил, и герои с этим как-то справлялись, не все, правда. Вот и мы попали в очень непростую ситуацию. Возможно, всё, что мы слышали и даже видели, объясняется очень просто. Я решительно склоняюсь к мысли, что ничего сверхъестественного здесь нет. А если я ошибаюсь? Мы живём в очень рациональное время, но и то большинство людей в сходных обстоятельствах пугаются и не спешат убеждать себя, что это трещит холодильник или завывает водопровод. — Был фильм, — заговорила я, — американский, кажется, где женщину сводили с ума. Там тоже раздавались какие-то звуки, в определённое время гас свет, пропадали и неожиданно появлялись вещи. — И что? — заинтересовалась Аня. — Это делал муж. Был ещё фильм на эту тему, так там всё творила сестра. — Но у Марины никого нет, — возразила Аня. — Не может ведь она сама всё подстраивать. Кого ей пугать? Себя? Нас? Я ухватилась было за вариант, что Марина вызвала меня сюда, чтобы сводить с ума, но тут же отказалась от него. Она была по-настоящему напугана и близка к нервному расстройству. Нет, так легко найти разгадку не удастся. Мы вышли на что-то типа площади, где размещалось несколько крытых торговых палаток, было достаточно места для машин, а в середине раскинулся небольшой рынок. Магазин был невелик, и скорее всего, там в основном закупались товары, которых нельзя было найти у частников. Мы прошли между рядами, купили кое-каких овощей, которые ещё не должны были поспеть у Михал Михалыча, даже если и были посажены, мясо, сыр, масло и много лишнего, решив, что лучше сразу запастись продуктами, а уж потом твёрдо знать, что требуется. В магазине нам осталось приобрести только хлеб, яйца и, по моему особому настоянию, мыло, причём хорошее мыло, стиральный порошок и туалетную бумагу. — Зачем мыло? — удивлялась Аня. — Ты считаешь, что у Марины не найдётся лишнего куска мыла? — Думаю, что найдётся, но также думаю, что лучше пусть её мыло останется про запас. Ты ведь заметила, что она очень… экономная хозяйка? Аня кивнула, откровенно усмехаясь. — А кстати, о мыле. Это мне напомнило, что надо купить кофе, чай и сахар. И ещё, пожалуй, сгущенное молоко. Мы еле донесли тяжеленные сумки. У ворот вышла заминка. Они были прочно заперты, и мы не представляли, как их открыть. Хорошо, что там был звонок. — Господи! — воскликнула Марина, увидев нашу поклажу. — Вы за один раз решили принести продукты на весь месяц? — Это только начало, — уточнила Аня. — Потом надо будет только подкупать. — Объясни, как можно проникнуть в твою крепость извне? — спросила я. — Если ты уедешь на работу, а мы выйдем погулять, то как нам попасть обратно? — Я дам вам ключ, — пообещала Марина. Катя с удовольствием принялась раскладывать продукты, а мы вышли в сад. Рабочие ещё не вернулись, а тот парень, который остался, уже размешал порцию цемента и обмазывал фундамент. Марина молча наблюдала за ним. Я тоже очень люблю наблюдать за ловкой умелой работой. Мне самой при этом хочется присоединиться и посильно помогать, поэтому я понимала интерес подруги. Более того, действиями молодого человека заинтересовался и Михал Михалыч, потому что подошёл и встал рядом. — Михал Михалыч, вы что-то хотели? — вернула его к действительности Марина. — Пришёл сказать, что грядки я выполол и готов закончить окно, — объяснил садовник. — Оставьте, пожалуйста, окно в покое, — отмахнулась хозяйка. — Вам и без окна дел хватит. — А где ваша подруга? — спросил Михал Михалыч. Я в это время смотрела на них, поэтому заметила, что Марина нахмурилась. — Какая подруга? — спросила она. — Та, которая сюда часто приходит. Как бишь её звать? Светлана, кажется? — Она уехала отдыхать по путёвке, — неохотно проговорила Марина. — С чего бы ей уезжать? — недоумевал Михал Михалыч, и вид у него при этом был каким-то странным. — А почему бы ей не уехать? — Так ведь дача у неё здесь. Вот на даче и отдыхала бы. И речка есть, и пруд, и лес к её услугам. Чем не отдых? — Михал Михалыч, она уехала в Грецию. Всё-таки там солнце другое, море… — Солнце везде одно, — возразил садовник, — всем одинаково светит: и русским, и гречанам, и праведникам, и грешникам, никого не обделяет. — Любите вы пофилософствовать, — откликнулась Марина. — А как там картошка? — Известно как. Без окучки не даст большого урожая. — А окучка-то была? — спросила Марина. — Откуда же ей быть, если я этого ещё не делал? — удивился Михал Михалыч. — Вот поработаю мотыгой, так будет тебе окучка. — Так приступайте, — поторопила его хозяйка. — Всему своё время, — рассудительно проговорил садовник. — Сейчас окно надо докончить, потом помидоры подвязать, морковь раздёргать, свёклу прополоть… Он долго перечислял работы, так что по лицу Марины было видно, что она уже еле терпит, я же, как человек незаинтересованный, наслаждалась их беседой. — … а уж потом придёт время и для окучки, — закончил садовник. — Так идите работать, — попыталась его прогнать хозяйка. — Так я и пришёл поэтому. Надо же окно докончить сначала. Оно по плану на первом месте. — Окно оставим на потом, — твёрдо проговорила Марина. — Идите работать! В её голосе прозвучала сталь. Михал Михалыч повернулся и побрёл прочь, загребая ногами. Я вновь расслышала его бормотание: «Ничего не понимает… Уж упряма себе на голову. Ох, упряма…» — Вот привязался с этим окном! — с досадой проговорила Марина. — Попросила его прибить, а теперь сама не рада. — Он сказал, что не докончил, — напомнила я. — Всё он докончил. Прибил и инструменты унёс. — Ему, наверное, виднее… — Наверное, на выпивку хочет получить. Посмотрите, мол, на меня, какой я хороший! — А ты ему заплатила? — осторожно спросила я. — Заплатила сразу же, потому что должна была уехать в этот день. То, что не уехала — это просто рука провидения. Мне было жаль думать, что Михал Михалыч попросту вымогает деньги, но ведь такое часто случается. — Что ты там встал? — нервно закричала Марина. От неожиданности вздрогнули и я, и рабочий, который вышел на середину площадки, огороженной фундаментом, чтобы полюбоваться своей работой. — Ох, извините, — смутилась подруга. — Нервы никуда не годятся. Павел, я не хотела тебя обидеть. Молодой человек в недоумении посмотрел на неё и слегка пожал плечами. У него нервы, по-видимому, были в полном порядке, потому что он не стал реагировать на ничем не обоснованную грубость хозяйки. Я его рассмотрела внимательнее. Он был худощавый, довольно приятный внешне, но лицо мне показалось немного угрюмым. Конечно, после резкого выкрика моей подруги у любого человека лицо может стать угрюмым, но этому парню или вообще была свойственна угрюмость, или она появлялась, когда он приходил на некоторые участки. Откуда мне знать, как в отсутствие посторонних Марина разговаривает с людьми, которым платит деньги? Аня, гулявшая по цветнику и рассматривавшая посадки, вернулась к нам. — Может, сделать ещё одну вылазку за ворота? — предложила она. — Конечно, идите, — одобрила её мысль Марина. — На меня не обращайте внимания, потому что я занята важным для меня делом, а вы пройдитесь вокруг дач, посмотрите на речку, сходите на пруд. В лес вы тоже можете пойти, но, по-моему, на сегодня хватит речки и пруда, даже одного пруда достаточно. Ключ я потом дам, а сегодня обойдитесь без него. Когда вернётесь, позвоните в звонок на воротах, я открою. Для порядка мы зашли на кухню к Кате и предложили присоединиться к нам, но она была в полной эйфории. Такого блаженства, которое было написано на её лице, я давно ни у кого не видела. — Катя, мы собираемся пойти погулять, — сказала Аня. — Присоединишься? — Нет, мне некогда, — отказалась толстушка. — Я готовлю обед. — Потом приготовишь, — вступила я в разговор. — Мы тебе поможем. — Не мешайте, девочки, — попросила Катя. — Я в таком восторге от кухни Марины! Это не готовка, а наслаждение! Мы тихо удалились, оставив нашего «шкелета» заниматься любимым делом. По дороге между глухими заборами нам повстречалась какая-то женщина с очень недовольным лицом. Она явно была раздражена и готова была выплеснуть свои чувства на кого угодно, а мы оказались как раз на её пути. — А вы кто такие? — неприязненно спросила она. — Мы гостим у Марины Крохиной, — объяснила Аня. — У Марины? — переспросила женщина. — Это у той, что мужа недавно похоронила? Его собака загрызла. — Да, у неё, — подтвердила Аня. — Хороший был человек. Настоящий мужик. За хозяйством следил исправно, у него не побалуешь. Марина тоже старается, но это всё не то. А уж бомжей гонял без всякой жалости, спасибо ему за это. Они его не любили, но зато боялись. Как увидят издали, так сразу уходят. Теперь они обнаглели. Расположились в конце улицы и никакого внимания ни на кого не обращают. Я им говорю: «Уходите отсюда». Нет, не слушают, только бормочут что-то вслед. А один прямо так и сказал: «Ну что, нет теперь вашего Сергея? Собака разорвала? Так ему и надо! Нечего лезть к бездомным, им и без него несладко». Совсем обнаглели, паразиты! Мне было неприятно это слушать. Конечно, не хочется, чтобы бомжи жили в подъезде, но, когда кто-то из них вдруг появляется на нашем этаже и устраивается на ночь перед лифтом, а бывает это в холодную пору, то мы не гоним его. Кое-кто из соседей не выносит их присутствия, и обычно на третью ночь бомж уже не приходит. Не то его милиция, точнее, полиция, прогоняет, не то сами соседи. Бесчеловечно это, ведь несчастным людям, действительно, некуда деться, но часто они сами бывают виноваты в такой реакции окружающих, потому что оставляют после себя мусор и лужи. Случаются и очень умные бездомные. Они тихо приходят, когда уже поздно и большинство жильцов вернулись домой, стелют газеты, какое-то тряпьё и укладываются спать, а утром встают пораньше, всё после себя собирают и так же тихо удаляются. Но уж если бомжи не пробираются в дом, а просто сидят себе где-нибудь и ни к кому не лезут, то и гонять их нет никакой причины. Сердитая женщина пошла дальше, и мы продолжили путь. — Я их тоже терпеть не могу, — призналась Аня. — Кого? — Бомжейэтих. Бездельники. Только пьют да гадят. — Лучше не осуждать, — возразила я. — Лишиться жилья в наше время очень просто, так что давай порадуемся, что у нас оно есть. Неизвестно ещё, какими бы мы стали, если бы оказались на их месте. Аня неуверенно кивнула, потом пожала плечами, но продолжать эту тему не стала. В самом конце улицы, а точнее, за ней, на траве расположились четыре человека в сильно потрёпанной одежде, с распухшими от пьянства лицами. Перед ними на газете стояли стаканы, бутылка, кое-какая снедь. — Пикник на обочине, — сказала я, когда мы миновали живописную группу. Аня промолчала. Мы дошли до рынка, миновали прилавки, попутно ещё раз их оглядев, выбрались на дорогу и решили с неё не сворачивать, чтобы не заблудиться. Она нас и привела прямо к большому пруду. За ним идеально следили. У нас тоже был вырыт пруд, и в своё время он был немаленьким, но постепенно всё больше мелел, зарастал, покрывался тиной и ряской, а чистить его так и не собрались. Песок, который сначала насыпали вдоль берега, зарос травой. И это бы ещё ничего, но туда стали подъезжать на машинах компании, оставлять мусор. Жалко, конечно, ведь в моё детство мы часами плавали и загорали. Кое-кто поднимает вопрос об его очистке, но большинство помалкивает, потому что под этим предлогом правление вновь будет драть с нас деньги несколько лет подряд. Оно всегда так делает. А пруд, который был перед нами, или создали недавно, или регулярно чистили. — Давай посидим на пляже, — предложила Аня. — Жалко, купальники не взяли. Не скажу, что мне хотелось здесь сидеть. Книги я с собой не взяла, да и неудобно было читать, когда рядом человек ничем не занят. Но спорить я, конечно, не стала и села на чистый песок. — Хорошо! — вздохнула Аня. — А дома я бы смотрела телевизор и даже не подумала бы, что можно съездить в парк и посидеть у воды. Мне показалось, что мы провели здесь уже много времени, когда Аня спросила: — А ты замечаешь, что на нас смотрят? Нет, с другой стороны. Я покосилась влево и обнаружила одинокого пожилого мужчину, часто поглядывавшего на нас. — Старый, — сказала я. — Не совсем, — возразила Аня. — По-моему, ему нет шестидесяти. — Может, пойдём отсюда? Но Аня решительно воспротивилась моему предложению. Она изящно облокотилась на руку в позе задумчивой Психеи. Мне стало смешно, и я принялась ожидать реакции мужчины. Тот долго смотрел то на меня, то на мою подругу, а потом встал. — Ага! — значительно проговорила Аня. Мужчина поднял полотенце, свернул его и покинул пляж. Аня была смущена и села естественнее. — Не огорчайся, он, действительно, староват для тебя, — сказала я. — Я и не огорчаюсь, но так пялиться и вдруг сразу уйти — это безобразие. От нечего делать я стала наблюдать за отдыхающими. Их было много, одиноких, парочек, целых семей с детьми. Как это водится, члены семьи не разговаривали между собой, лишь порой перебрасывались краткими репликами, а затем снова замолкали, словно загорать с разговорами было нельзя. Дети или со скучающим видом сидели возле родителей, или понуро бродили вокруг них, но между собой почти не общались. Из всех загорающих лишь две группы наслаждались жизнью. Одна компания играла в карты, а другая — пила пиво и заедала сушёной рыбой и бутербродами с колбасой. — А есть-то хочется, — призналась Аня. — Может, пойдём потихонечку к дому? Мы встали, отряхнулись и неторопливо двинулись в обратный путь. Безмятежный отдых навёл на нас дремоту и меньше всего мы сейчас думали о том, из-за чего мы оказались на даче у Марины. — Хорошо на природе! — восторгалась Аня. — Надо бы и мне заиметь участок. Говорят, можно купить недорого. — Его надо обрабатывать, — напомнила я. — Или завести газон, но за ним тоже надо ухаживать. Хотя бы косить сорную траву, чтобы соседи не жаловались, что семена летят к ним. И за канавой надо следить, и на субботники ходить, и дом время от времени ремонтировать, и забор подправлять, и в правление платить… — Не буду покупать участок, — решила Аня. — Дешевле будет снимать дачу или покупать путёвки. Мы благополучно вернулись к уже знакомым воротам, но звонить не пришлось, потому что калитка была открыта, а перед ней стояла очень недовольная Марина, к которой обращался мужчина средних лет. — Я же тебе сказала, что у меня нет сейчас денег, — устало твердила наша подруга. — Ты ещё прошлый долг не отдал. — Отдам, говорю тебе, что отдам, но сейчас дай хоть десятку. Совсем на мели. — Пропьёшь. — Ты не понимаешь, как мне плохо после вчерашнего. Срочно надо опохмелиться. — Не дам! — твердо сказала Марина. — Отдашь прежний долг — тогда приходи. — Вот и муж твой был таким. Ни за что честному человеку не поверит. Я ведь его за два дня до его смерти встретил, просил дать взаймы, но он меня послал на три буквы. И где он теперь? Это его Бог покарал. Нельзя так относиться к людям. — Заходите, девочки, — обрадовалась Марина, увидев нас. Мы вошли, а она закрыла калитку перед носом у пьяницы. — Как же надоел! Всё время клянчит деньги. Он и так нам должен триста рублей, но всё равно приходит и просит ещё. Сергей уже не мог больше сдерживаться и буквально орал на него матом. Не успели мы отойти от калитки, как раздался звонок. — Никак не уймётся! — рассердилась Марина. — Ну, я ему сейчас задам! Но оказалось, что пьяница уже ушёл, а звонили рабочие, которые вернулись с машиной брёвен. Пока они их перетаскивали, хозяйка следила, чтобы они не потоптали у неё какие-нибудь растения, и иногда кричала на них неприятным от напряжения голосом. Лица у всех троих были замкнуты и выражали плохо скрываемое раздражение. Особенно злился один, не очень молодой. Он не отвечал, но бросал на женщину убийственные взгляды. Впрочем, я могла его понять, ведь трудно терпеть, когда за каждым твоим шагом следят и начинают орать, едва ты наступишь не туда, а ты в это время перетаскиваешь вместе с напарниками тяжёлое бревно. Я не стала там стоять и праздно наблюдать и потянула за собой в дом Аню. — Катя, наверное, устала наслаждаться, — предположила я. Но Катю мы застали не уставшей, а в тревоге. — Девочки, у меня разбился заварочный чайник, — сообщила она, причём вид у неё был поистине убитый. — Но я не виновата. Будь это в моём доме, то я сделала бы такое жизнерадостное лицо, словно вижу в этом событии счастье, потому что с детства нам с братом мама повторяла цитату из «Убить пересмешника»: «Гость хоть скатерть жуй». Надо сказать, что некоторые гости так и делали, в переносном, конечно, смысле. Однако как воспримет потерю чайника Марина, я не знала, но предполагала, что не так весело. — Это не я его разбила! — взывала к нам Катя, прижимая руки к груди. — Он упал на моих глазах, но это сделала не я. — Объясни, пожалуйста, — попросила Аня. — Он стоял вот здесь, на этом столике. Видите? Полка над столиком висит довольно низко, а чайник вместе с крышкой выше нижнего края полки. Я в это время резала помидоры. Вот здесь я стояла. И вдруг я поднимаю голову и вижу, как дверца полки медленно открывается и сталкивает чайник на пол. Медленно-медленно. Если бы я не растерялась, я успела бы его подхватить, но я стояла как каменная и только смотрела на это. А дверца так же медленно закрылась опять. Это было так неожиданно, что я даже сперва не почувствовала страха, а теперь вот руки дрожат. — Интересно! — сказала Аня. — Это что же такое? Полтергейст? Лично я решила, что Катя нечаянно разбила чайник (кстати, из очень даже неплохого сервиза) и, боясь реакции Марины, решила приписать эту неприятность действию призраков, раз уж они здесь всё равно имеются. Но я молчала, потому что, во-первых, страх Марины не уменьшится от того, что гибель чайника объяснится прозаической причиной, а во-вторых, мне очень не хотелось тратить деньги на новый сервиз. Всё-таки, если чайник разбила Катя, то это обязывает к восполнению ущерба. — Не могу! — влетела в кухню Марина. — Убила бы гадов! Говорила же я им, чтобы не сходили с дорожки, а они мне всё-таки потоптали газон. Она налила воды и с жадностью выпила. — Успокойся, — попробовала я утихомирить трясущуюся от бешенства женщину. — Они ведь не нарочно. Брёвна тяжёлые и толстые, вот они и не смогли уместиться на дорожке. — А я за что им деньги плачу? За то, что они попутно мне всё испортят? Мне-то какое дело, что они не умеют таскать брёвна? Они же не будут восстанавливать испорченное. Недаром Сергей с ними поругался! Он пообещал милицию вызвать, а они ведь нелегалы, они этого боятся. А я-то ещё их перед ним защищала, договаривалась, чтобы они не отказывались от нас, всё-таки пришли работать! — Марина, отвлекись от забот насущных и выслушай про мистическое, — попросила я. — А что такое? — насторожилась она. — У Кати на глазах разбился чайник, а она к нему даже не приближалась, — объяснила Аня, а виновница случившегося молча кивнула, глядя на хозяйку расширенными от страха глазами. — Разбился? — ужаснулась Марина. — Мой чайник? Синий чайник? Из итальянского сервиза? Я утвердилась в мысли не пытаться объяснять эту потерю прозаической неаккуратностью Кати. — Тот самый, синий, — подтвердила горе-стряпуха и повторила свою версию. — Господи, только не это! — вскрикнула Марина. — Он же знает, что это мой любимый сервиз! Неужели он будет теперь уничтожать мои любимые вещи? — Кто «он»? — не поняла Аня. — ОН. Муж. Сергей. Мало ему доводить меня до сумасшествия ночью, так он ещё принялся изводить меня днём. Это неспроста! Он… Внезапно она замолчала. — А может, всё не так страшно? — предположила Аня. — Говорят же, что у нас почти каждый день бывают микро-землетрясения. Дом качнуло, дверца у полки приоткрылась, вот чайник и упал. — Это с какой же силой она должна была его толкнуть, чтобы он упал? — спросила Марина. — Чайник тяжёлый… был. — И всё же давайте не пугаться раньше времени, — предложила я. — Вдруг ОН здесь ни при чём? ОН сейчас в таком мире, что ему о душе надо думать, а не о мелких пакостях. Я имею в виду, что он дух, то есть существо бестелесное. Как он может открывать полки, сшибать чайники? Наверняка это землетрясение. Аня верно догадалась. Тогда и на рабочих не надо сердиться. Если уж дом качнуло, то их и подавно. Вот они и оступались, пытаясь удержать равновесие. Марина смеялась так, что это походило скорее на истерику. Успокоившись, она вновь пошла приглядывать за рабочими. — Только недолго! — крикнула ей вслед повеселевшая Катя. — Я сейчас буду подавать обед. Мы помогли нашему «шкелету» накрыть на стол, а она принесла суп в самой что ни на есть настоящей супнице. Я одно время мечтала купить супницу, но не могла найти. Потом видела что-то типа супницы, но такого грандиозного размера, что жалко было занимать место. Потом я подумала, что она нам и не нужна вовсе. Едим мы на кухне или в комнате, если хочется посмотреть телевизор. Стоит ли переливать суп из кастрюли в супницу, потом разливать по тарелкам, а супницу уносить, а потом мыть. Гораздо проще обойтись без неё. А сейчас Катя торжественно подала суп в красивой супнице. Сразу повеяло чем-то праздничным, необыкновенным. — Позовите Марину, — распорядилась она. Я вышла в сад, приблизилась к строительной площадке и обнаружила, что рабочие уже устанавливают первое бревно для венца будущего дома. — Что вы здесь топаете? — закричала Марина. — Вы же всю землю изрыли. Сами же говорили, что под домом земля должна быть выровнена и засыпана песком. Старший из рабочих повернулся с таким видом, словно хотел её растерзать, но его опередил товарищ. — Успокойся, хозяйка, — примирительно сказал он. — Мы изрыли, мы и выровняем. Можем даже выбрать ещё больше земли, чем сделано, и насыпать вместо неё песка. — Не надо! — вскрикнула Марина, уже не владея собой. — Сколько можно возиться с этой землёй? Меньше топайте, а потом заровняйте. — Марина, иди поешь и успокойся, — предложила я. — Не могу, — всхлипнула она. — Без меня они всё здесь испортят. Мне в голову пришла хорошая мысль. — А давай так: ты сейчас пойдёшь и пообедаешь, а я здесь побуду и присмотрю за работой. Кажется, сначала она захотела отказаться, но потом голос разума одержал верх. — Хорошо, побудь здесь, — решила она. — А мне, и правда, надо немного придти в себя. Только следи, чтобы они не очень здесь топали по песку. Пусть ходят возле самого фундамента, а на середину не суются. — Да не волнуйся ты так, хозяйка, — раздался голос Михал Михалыча, который незаметно подошёл к нам. — Ничего этой земле не сделается. Только крепче утрамбуют. Для дома это даже пользительнее. А потом просто сверху песочком присыплем, чтобы красивше было. — Вы так думаете? — обернулась к нему Марина. — Будет акурат так, как я говорю. Иди, поешь, а подружка твоя здесь побудет. Марина неуверенно кивнула и ушла в дом. — А вы, ребята, делайте так, как вас просят, — обратился садовник к рабочим. — Не ходите на середину. — Какая разница? — попытался возразить старший, но его товарищ вновь его перебил. — Паша, оставь. Раз просят, то ходить туда не будем. Она сейчас сама не своя. Они вновь повернулись к бревну, которое устанавливали, но мне почудилось, что покладистый произнес загадочную фразу: «Ты же сам знаешь». Михал Михалыч ушёл заниматься своими делами, а я стояла возле рабочих, как надсмотрщик над неграми, и чувствовала себя в идиотском положении. — Вы по выходным будете здесь строить? — спросила я, когда стало уж совсем невмоготу. — По выходным, — ответил покладистый. — Рады бы вообще сюда не приходить, — процедил сквозь зубы старший Паша. — Очень уж у вас подруга нервная, — пояснил парень, который обмазывал фундамент цементом. Я вспомнила, что Марина обратилась к нему «Павел». — А у вас два Павла? — спросила я. — Два, — весело ответил покладистый и улыбнулся приятной улыбкой. — Чтобы нас не путали, мы одного зовём Паша, вот его, а другого — Павел, это тот малец. А меня зовут Толя. — Приятно познакомиться. Меня зовут Мила. — Будем знать, как обращаться, — кивнул Толя и вновь занялся бревном. После этого короткого разговора неловкость прошла, а через некоторое время вернулась Марина и сменила меня. — У Маринки совсем нервы никуда не годятся, — поделилась я своими мыслями с подругами. — Будут не в порядке, если здесь творится такое, — проворчала Катя, наливая мне суп. Суп был очень вкусным и наваристым. — Спасибо, Катя, ты очень хорошо готовишь, — похвалила я. — Я очень люблю готовить, — призналась она. — Жаль только, не для кого. Это я сейчас пользуюсь случаем готовить для вас, а когда я дома одна, то мне и варить ничего не хочется. Часто наскоро поем бутербродов с чаем и этим ограничиваюсь. Может, она и ограничивалась бутербродами с чаем, но зато ела их явно в неограниченном количестве. Впрочем, мне тоже надо было худеть. На второе была картошка с салатом и тушёным мясом. — Ну, Катя, ты и постаралась! — восхищённо сказала я. — Это не просто обед, а самый настоящий праздничный обед. «Шкелет» был доволен. — Я хотела к чаю испечь чего-нибудь, но не успела, — призналась повариха. — Я собираюсь завтра замесить тесто и напечь пирогов. Вы, девочки, какую начинку любите? — Можно классических капустных, — сказала я. — С мясом тоже вкусно, — возразила Аня. — Я помню, как в Ленинграде на Финском вокзале были две продавщицы, торгующие пирожками с мясом, — вспомнила я. — У одной начинка была необыкновенно вкусная, а у другой обычная, как в любых покупных пирогах. Я всегда высматривала свою торговку. — Хорошо, значит, пироги капустные и пироги с мясом, — повторила Катя. — Только вы сегодня же сходите в магазин и купите муку, капусту, ещё яиц и мяса. Масла тоже надо докупить, молока пакет. Да, и дрожжи не забудьте. Хорошо бы прессованные, но и сухие сгодятся, если других не будет. Мы отправились за покупками через полчаса после обеда. — Странное дело с этим чайником, — задумчиво проговорила Аня. — Мне всё это очень не нравится. Знаешь, мне кажется, что у Марины в доме начинается полтергейст. — А мне кажется, что Катя сама разбила чайник, но боится сознаться, — решительно проговорила я. — Почему же ты не сказала этого Марине? — Потому же, почему и Катя. Потому что тоже боюсь её реакции на гибель чайника из дорогого сервиза. Аня захихикала, а потом переспросила: — Так ты серьёзно считаешь, что никакой мистики здесь нет? Если говорить откровенно, то моё мнение напрямую зависело от времени суток. Днём я полностью отрицала влияние потусторонних сил, а ночью, да ещё когда слышала вой собаки, скрежет и царапанье наверху, меня одолевал страх перед непостижимым. Сейчас был день, поэтому я твёрдо ответила: — Безусловно. — А как же вой собаки? Ты ведь сама его слышала. И слышала, как она скреблась в дверь. Этого я объяснить не могла, поэтому ответила напористо и немного сердито: — А зачем призраку царапаться в дверь? Во всех книгах говорится, что любой призрак может или свободно проходить сквозь запертые двери, или двери перед ним открываются сами собой. Какой смысл быть призраком и беспомощно царапаться в дверь, словно Дик, которого запирают в комнате, когда моим родителям приносят пенсию. — Он при этом воет? — Нет, он при этом лает. Полает, потом прислушается, гавкнет, вновь послушает, подумает и вновь залает. — Ты судишь по книгам, а как ведут себя и что могут призраки на самом деле, мы не знаем, — возразила Аня. Меня всегда и во всём поддерживали книжные примеры, а если там описываются реальные события, то тем более. — Тебе имя Тура Хейердала о чём-нибудь говорит? — спросила я. — А кто это? — Это норвежский путешественник и учёный. В одном из своих путешествий он с проводником лазил по пещерам. Они забрели в такие узкие проходы, где можно было только ползти. Проводник испугался, потому что это были запретные пещеры, пещеры, на которые было наложено табу, а Тур Хейердал его успокаивал. И ничего с ними не случилось. — С ними не случилось, а у нас по ночам воет собака, которую застрелили. — Я не закончила про Тура Хейердала, — продолжала я. — Про него вообще можно говорить бесконечно, но я тебе расскажу об одном случае, которые вы, трусихи, сочли бы проявлением действия потусторонних сил. Он принёс к себе в хижину черепа из могильника, куда доступ запрещён, черепа, естественно, тоже никто не должен был трогать, иначе случится страшное. И вот ночью среди черепов началось движение. Один из них даже выкатился на середину и принялся буквально плясать. Представляешь? Ночью, в темноте, когда он в одиночестве находится в своей хижине. — Жуть. — Оказалось, что это крыса забралась внутрь. Я победоносно посмотрела на подругу и пожалела, что вместо «Собаки Баскервилей» не взяла с собой «Аку-Аку» или что-нибудь ещё. Надо будет проверить, нет ли у меня в электронной книге чего-нибудь из его вещей. Правда, пока читать было некогда, да и писать свои книги тоже времени не было. Аня медленно переваривала услышанное. — Это всё объяснимо, — пришла она к выводу. — Но у нас-то не череп пляшет, а воет собака. Воет и скребётся в дверь, словно хочет к нам пробраться. Тут уж крысами ничего не объяснишь. Я не знала, что ответить. Дорога до рынка стала уже привычной. Третий раз мы здесь проходим, а кажется, что мы знаем каждое дерево. Рынок всё ещё был полон продавцами и покупателями. Наверное, многие из обитателей дач ходят сюда не по необходимости, а от скуки, чтобы провести время, развлечься, поговорить с соседями, ведь через мощные заборы не очень-то пообщаешься. Капусту, мясо, лук, масло и другие мелочи мы купили у частников, а дрожжи и яйца — в магазине. Меня ещё привлекли прилавки с семенами и саженцами. Не очень-то я хороший огородник, можно сказать, что я огородник-теоретик, но покупать семена не просто люблю, а буквально обожаю. Вот и сейчас я заинтересовалась интересным салатом с махровыми листьями. Красивый салат. Я не могла предположить, что из него вырастет, но на картинке он смотрелся необыкновенно роскошно. И ещё меня привлекли три сорта многолетнего лука. Всё это я купила и почувствовала приятное удовлетворение. — Уже поздно сажать, — с сомнением проговорила Аня. — В этом году поздно, а на следующий — как раз. Мы вновь еле дотащили до дома продукты и сдали «шкелету». — Я не понимаю, — с тревогой проговорила Марина, входя вслед за нами в дом, — вы еще кого-то ждёте? — Вроде, нет, — ответила я, чувствуя неуверенность, очень уж подозрительно смотрела на меня наша хозяйка. — Почему ты об этом спрашиваешь? — Очень уж много жратвы вы закупаете. — Много — не мало, — ответила Аня. — Зато потом надо будет покупать лишь недостающее. — Вы это говорили после первого похода в магазин, — напомнила Марина. — Катя намеревается завтра печь пироги, — объяснила я. — А-а-а, — протянула Марина, думая о чём-то своём. Аня потянулась выпить воды, и хозяйка настороженно проследила за её действиями, кажется, опасаясь очередной разбитой посуды. К счастью, Аня обошлась без таких жертв. А ведь бывает, что чашка выскользнет из рук, тем более, что они у Ани дрожали из-за тяжёлых сумок. Как в таком случае свалить вину на призрака? — Устала, — пожаловалась Марина. — Рабочие уже установили брёвна и теперь начали делать каркас. Завтра с утра поедут за досками. Все нервы мне вымотали. У меня мелькнула непрошенная мысль, что неизвестно, кто кому вымотал нервы: рабочие — Марине или Марина — рабочим. Но, к счастью, мысли никто не может прочесть. — Пока вы были в магазине, ко мне заходил сосед, — продолжала она. — Замучили меня эти соседи. Им хочется расширить участок, и они надоели со своими предложениями продать им наш участок. К Сергею приставали, а теперь ко мне приступили. Они считают, что теперь, после гибели мужа мне участок не нужен. А почему не нужен? Разве я жить перестала после его смерти?.. — Стойте! — вскрикнула Аня, стоявшая ближе всех к двери. — Слышите? Что это? Мы прислушались. Сверху доносился явственный скрежет. Марина сжала руки и от отчаяния зажмурила глаза. — Я так не могу! — простонала она. — Неужели это будет происходить и днём? Я сначала тоже… нет, не испугалась, но насторожилась. Скрежет не был непрерывным. Он то затихал, то раздавался вновь. И тут меня осенило. — Кажется, я знаю, что это, — сообщила я, невольно улыбаясь. — Пошли, сами увидите. Мы вышли в сад, прошли по дорожке и остановились, задрав головы и глядя на покатую крышу. Да, я оказалась права: это развлекались вороны. Я наблюдала такое у себя на даче. Вороны со скрежетом скатывались по металлической крыше, взлетали, возвращались на конёк и снова скатывались вниз. При этом раздавался жуткий скрежет. — Здорово! — восхитилась Катя. — Прямо аттракцион. — Возможно, этим и объясняется царапанье по ночам, — предположила я. — Ночью вороны спят, — возразила Марина. — И они не воют. Она проследила за спуском очередной вороны и вдруг забеспокоилась. — А они мне крышу не испортят? — спросила она. — А давай я их шугану, — предложил незаметно подошедший и тоже залюбовавшийся игрой птиц Михал Михалыч. — С чердака постучу в крышу. Они испугаются и улетят. — Не надо, — отказалась Марина. — Сейчас улетят, потом опять прилетят. Лучше занимайтесь грядками. — Окно заодно докончу, — твердил своё Михал Михалыч. — Оставьте вы окно в покое! — отрезала Марина. — Оно держится и продержится дальше. Если вновь будет отставать, то и прибьёте. Садовник пошёл прочь, качая головой. «Дура-баба!» — долетело до нас. Марина предпочла сделать вид, что не услышала последнего высказывания. — Вот привязался к окну! — с досадой сказала она. — Целый день за мной ходит. Ведь всё сделал, я сама принимала работу. А на следующий день пришёл ко мне, выразил соболезнование, сказал, что готов помочь, чем может, и всё порывался докончить это окно. Говорил, что забыл кое-что доделать. У меня муж погиб, а он с окном лезет! — А может, и правда, что-то надо доделать? — предположила Катя. — Вдруг мы стоим под окном, а оно на нас сверху упадёт. Марина подумала. — Не упадёт, — решила она. — Если бы могло упасть, давно бы упало. Просто денег хочет подзаработать, только и всего. Она пошла к рабочим, а мы ещё постояли, глядя на ворон. — Девочки, давайте зимой все вместе пойдём кататься на «ватрушках», — предложила Аня. — Это ещё что такое? — не поняла Катя. — Это такие шины. Садишься на неё, а тебя служитель сталкивает с горы, и ты на этой шине едешь. Я каталась. Знаете, как здорово! — Вот к чему может привести наблюдение за птицами, или, если говорить более простым языком, увлечение орнитологией, — прокомментировала я. — А почему бы и нет? — откликнулась Катя. — Я не прочь. — Тогда я вас всех соберу. И не вздумайте отказываться! До ужина мы сидели в саду. Я читала в тени, а Катя с Аней загорали. Сначала нам было неудобно так явно бездельничать и наслаждаться жизнью, когда хозяйка была занята надзором за строителями, но мы быстро убедили себя, что, раз помочь мы не можем, незачем и притворяться деловыми людьми. Еда закуплена, обед и ужин готовы. Зачем создавать себе сложности и лишать себя отдыха? Я дочитала «Собаку Баскервилей» и принесла свои рукописи. — Что пишешь? — сейчас же спросила Аня. До сих пор лишь несколько человек знали, что я пишу романы, повести и рассказы, но, пожалуй, пора было выходить из подполья, тем более, что я разместила пять своих крупных произведений на платном сайте. Если я буду скрываться и дальше, то не дождусь покупок своих книг. — Роман, — объявила я. — Ты пишешь? — удивились подруги. Я рассказала, где можно за очень даже умеренную плату купить мои книги, а также, где их можно скачать совершенно бесплатно. — Приходите на наш сайт, — радушно пригласила я. — У нас много хороших писателей. — Я не читаю книги, — сразу призналась Катя. — Если я открою какую-нибудь, то сразу засыпаю. — И я не читаю, — согласилась с ней Аня. — Совсем времени нет. Как всегда, начинались отговорки. Времени нет! Вот сейчас сидит и загорает без дела, а могла бы загорать и одновременно читать. Нет, это во время перестройки людей отучили от чтения. Одним некогда было, потому что на трёх работах здоровье подрывали, а теперь уж и отвыкли, другим внушили, что читать глупо, и они поверили. До сих пор не могу забыть какую-то ёрническую передачу, где ведущий спрашивает у молодых дам: «Что это такое: женщина с книгой?». И приглашённые женщины, не чувствуя оскорбительности вопроса, отвечают: «Это, наверное, поваренная книга?» или «Женщина с книгой? Это что-то чудовищное». Как после стольких лет ломки сознания можно ожидать, что люди по-прежнему будут тянуться к книге? А таинственное исчезновение книг в советское время? Куда внезапно провалились все книги и журналы? Выпускались они миллионными тиражами, а до людей не доходили. В то время в журнал «Наука и жизнь» присылали много писем со сходными вопросами. Один учитель даже писал, что, если в семью, где нет книг, попадёт ходя бы «Физкультура и спорт», это уже хорошо, но в маленьком городке, где он жил, и этого журнала невозможно было достать. «Наука и жизнь» попала на завод в их местности всего в двух экземплярах. Один взял директор, а другой — главный инженер. Как ребёнок из нечитающей семьи может в таких условиях приобщиться к книгам? Вот и результат бескнижных лет до перестройки, а также перестроечных, когда над любителями книг потешались. А ведь в помойки выбрасывались целые библиотеки! Да и сейчас выбрасываются остатки. — Мои книги могли бы и прочитать, сделать над собой усилие, — сказала я. — Хотя бы для того, чтобы доставить мне удовольствие. — Может, прочитаю, когда буду свободнее, — вежливо ответила Аня. — После родителей осталось море книг, — поведала нам Катя. — Я их постепенно выносила к помойке и оставляла там. Представляете? Всё разобрали. По старой, прочно укоренившейся привычке я остро пожалела, что меня не было при выкладке книг. Может, что-нибудь хорошее бы подобрала. Ну да теперь поздно было горевать, и я заставила себя не думать о потерянных для меня книгах и вработаться в свой роман. Некоторые пишут очень легко и быстро. Могут за месяц написать очень большое произведение. А мне книги даются тяжело. Иногда не сразу вникнешь в работу, иногда быстро устаёшь и уже не можешь живо вообразить и прочувствовать мысли и побуждения героев. А иногда запнёшься на какой-нибудь мелочи и не знаешь, как из неё выбраться. Хорошо ещё, что, против ожидания, в этот день работа пошла как по маслу. Мне даже тревожно стало за такую скорость письма. Всё казалось, что я пишу что-то не то и не так. Но я решила, что потом перечитаю и определю, выбросить ли написанное или оставить. Меня часто одолевают такие сомнения, но потом, спустя какое-то время, я прочитываю казавшийся нудным текст и сама понимаю, что интересно написано и, кроме некоторых поправок в стиле, всё прекрасно укладывается в повествование. В таком непривычном для меня темпе я писала часа два. Уже Катя ушла готовить ужин, Аня устала от сидения на солнце в шезлонге, ушла в тень и там крепко заснула, а я всё никак не могла оторваться от описания приключений юноши-моряка, попавшего в рабство к бразильским работорговцам. Но наконец у меня ручка начала вываливаться из пальцев, сами пальцы стало сводить судорогой, а на мозг наплывал туман. Мне кажется, сказывались почти бессонные ночи. Кончилось всё тем, что я закрыла свои записи и принялась выискивать, что бы такое почитать в своей электронной книге. Мне бы найти что-нибудь энергичное, вселяющее бодрость и уверенность, но, как обычно бывает в таких случаях, на глаза попался не Тур Хейердал, не Жюль Верн, не Борис Полевой, не Макаренко, а ни кто иной, как Стокер со своим «Дракулой». И я принялась читать самую что ни есть подходящую к данным обстоятельствам книгу. — Что читаешь? — спросила Аня, лениво выходя из состояния сна. — Мистику. «Дракулу», — буркнула я. Я сердилась сама на себя, но оторваться от чтения уже не могла. Не знаю, что сулило мне будущее при таком выборе книги, наверное, очередную ночь, полную кошмаров, но я уже так углубилась в чтение, что не могла его прервать. — Самое время, — одобрила Аня. — Тебе мало наших ужасов? — Ничего, это всё выдуманное, — утешала я сама себя. — И у нас тоже шалит воображение, а на самом деле всё объяснимо. — Посмотрим-посмотрим, — зловеще пробормотала Аня. — Я читала у нас в Гильдии «Тайну Кровавого замка» Андриенко, даже рецензию на этот роман писала. Вот эта книга как раз для нашего случая. Представляешь, там в зеркале вместо отражения смотрящего в него человека появляется окровавленная женщина, произносит таинственные стихи, а после этого любителю собой любоваться грозит смерть. Причём это не мистика, а детектив, то есть самые необъяснимые события оказываются делом рук человеческих. — И не надо мне вашего Кровавого замка, — решительно сказала Аня. — Мне достаточно того, что мы имеем. — А у меня есть повесть «Старая легенда». Так там вроде бы естественные события так следуют друг за другом, словно действует старинное проклятие, к тому же в дальнем конце дома висит портрет героя легенды, причём этот портрет такой совершенной работы, что всем кажется, что человек на нём живой. — Так это проклятие действует или нет? — не поняла Аня. — Понятия не имею. Если уж сомневается сам главный герой, очень смелый и умный человек, то я и подавно не знаю. — Это ведь ты писала. Как же ты не знаешь? — Тайна автора, — ответила я. — Я чувствую, что после следующей ночи или мы все сойдём с ума, или ты напишешь очередной роман о призраках, проклятиях и обо всём подобном. А мне и самой так казалось. У меня уже в голове вертелся славный сюжетец, где любая мелочь указывала на существование призраков, а потом выяснялось, что на самом деле нечистая сила бездействовала. — Пойдём ужинать, — позвала я. — Катя зовёт.Глава 6 А собака ли воет?
Марина рассталась с рабочими, у которых закончились строительные материалы, попрощалась с садовником, у которого закончился трудовой день, и присоединилась к нам. Она явно устала от себя самой, до того придирчиво она вникала во все мелочи деятельности Толи и двух Павлов. — Представляете, этот Михал Михалыч опять привязался ко мне со своим окном! — не то со смехом, не то со стоном проговорила она. — Еле от него отбилась. Мы выпили чай с кексом, который на скорую руку испекла Катя. Наступил вечер, и часа через два должно было стемнеть. Марина мрачнела на глазах. Возбуждение, вызванное хозяйственными хлопотами, улеглось, и она возвращалась к своим страхам. — У меня идея, — проговорила Аня. — Какая? — нервно спросила хозяйка. — Давайте не будем устраивать испытаний своего бесстрашия, а устроимся по двое. Ты с Катей у тебя в спальне, а мы с Милой — в спальне твоего мужа. — Хорошая идея! — обрадовалась Марина. — Впрочем, если Мила пожелает, она может и одна переночевать в своей комнате, а я тогда присоединюсь к вам третьей, — ехидно заметила Аня. — Она ведь убеждена, что всё нам только кажется. — Я не говорю, что кажется, — возразила я. — Я говорю, что мы неправильно всё объясняем. Но я не хочу быть жалкой отщепенкой. Если решено ночевать по двое, то я согласна. Темноты ещё не было, но солнце садилось и на землю спускались сумерки, а вместе с ними на сердце ложилась тревога. Не хотелось сознаваться даже самой себе, но меня очень беспокоила наступающая ночь. Неужели мы вновь будем слышать, как где-то наверху воет и царапается в двери собака? Мы рано встали из-за стола, чтобы поскорее умыться и устроиться по-новому. Не хотелось бегать по дому в темноте. Свет, хоть и тусклый, конечно, будет включён, но ночью это утешение слабое. Я не стала дожидаться своей очереди в ванную, стоя под дверью, а перенесла пока свои сумки в бывшую спальню мужа Марины. Конечно, хорошо, что эта комната была не напротив лестницы, а рядом со спальней Марины, но это была не просто чья-то спальня, а ЕГО спальня. Днём эта деталь казалась незначительной, а ночью приобрела большое значение. Меня утешала мысль, что Катя здесь уже ночевала и осталась жива и в здравом уме. Аккуратно положив сумки в угол, я пошла вниз. Навстречу мне по лестнице поднимались Аня и Марина, а когда я спустилась, то встретилась и с Катей, которая тоже собиралась подняться наверх. — Мила, будешь уходить — выключи свет! — крикнула мне Марина. Будь это мой дом, я бы нигде не выключала свет. Он бы горел всю ночь во всех комнатах и ярко освещал лестницу. Я бы даже осветила весь третий нежилой этаж. Но здесь распоряжалась экономная Марина, так что спорить не приходилось. — Выключу! — отозвалась я и пошла в ванную. Мне вдруг стало не по себе. В кухне и столовой свет уже не горел, было почти темно, а за окнами зловеще качались ветки деревьев. Понимаю, что всё это чепуха, пустая игра воображения, но чувствам не прикажешь, а чувства доказывали мне, что я не могу совладать с тревогой. — Спокойно, — ровным голосом произнесла я. — Всё в порядке. Я открыла дверь в ванную и вошла туда. Почему-то первым делом я повернулась к стиральной машине, накрытой сверху куском очень толстой плёнки с красивым рисунком. Да, именно этот рисунок меня и привлёк. На неровном голубоватом фоне были не то нарисованы, не то сфотографированы розовые лилии в маленьких корзинках, между ними были упавшие лепестки и… а вот что именно ещё, я не поняла, наверное, поэтому и повернулась первым делом к машине. Мне показалось, что это сигареты или маленькие сигары, но так странно среди корзинок с лилиями увидеть такие приземлённые предметы. С другой стороны, что ещё могли обозначать эти коричневатые тонкие палочки? Закончив рассматривать клеёнку, я повернулась к раковине и увидела, что платок, загораживающий зеркало над стеклянной полочкой, чуть приподнят снизу. Вдруг этот краешек платка стал медленно опускаться, пока не закрыл всего зеркала до самой полочки. Было полное впечатление того, что кто-то со стороны зеркала приподнял край платка, чтобы посмотреть, кто же это зашёл в ванную. Я была буквально пригвождена к месту увиденным, иначе закричала бы и бросилась скорее вон. А я стояла, не в силах пошевелиться, и продолжала смотреть на платок. Он оставался неподвижным. Я уже не пыталась говорить себе: «Спокойно. Ничего не произошло». Какое там! Я не посмела бы даже прошептать что-либо, боясь привлечь к себе неведомо чьё внимание. Я даже боялась повернуться к двери, чтобы тот, кто выглядывал из-под платка, не заинтересовался мной. Я просто стояла и смотрела на завешенное зеркало. «Интересно, что будет, если снять платок? — мелькнуло в голове. — Наверное, не случайно завешивают зеркала в домах, где находится покойник. А Марине посоветовали не открывать зеркал все сорок дней». Ситуация становилось уже нелепой. Я стояла в ванной и боялась шевельнуться. Так я могла простоять и всю ночь. Я попыталась собраться с духом, а для этого принялась вспоминать самых выдающихся смельчаков, не боящихся ни чёрта, ни дьявола. Но, как на зло, в голову лезли воспоминания о мистическом рассказе Джеральда Даррелла о зеркалах, в которых появлялось нечто, да ещё в ушах звучала фраза «Мёртвые не кусаются». Вот эта-то фраза, как это ни странно, меня очень приободрила. Пираты спокойно отнимали у других жизнь, калечили, казнили, порой весьма жестоко, но никакие призраки их не преследовали. А я не причинила вреда ни погибшему Сергею, ни собакам, которых постреляли, но почему-то страшусь их мести. Наслушалась Марину, а теперь не могу успокоиться… Но как же мог платок приподняться? Я чуть было вновь не ударилась в панику, но вдруг сообразила: он не приподнялся, а всего лишь опустился. Передо мной в ванной была Катя, а она давно уже хотела сдёрнуть платки с зеркал. Наверняка, она приподняла платок, чтобы полюбоваться собой, а потом не до конца опустила. Я открыла дверь, и от сквозняка приподнятый край платка соскользнул вниз. Я застала сам момент скольжения. Вот и всё. И не стоило так волноваться из-за пустяков. Вот Марина бы решила, что это творит её муж, Аня, наверняка, тоже приписала бы это действию потусторонних сил, а я по-умному объяснила этот эпизод. Кстати, неплохо бы его включить в какую-нибудь книгу. Эффектно бы получилось. Я вымыла руки, хотела умыться, но что-то помешало мне нагнуться над раковиной в беззащитной позе. Я поспешила покинуть это помещение, выключила свет в нём, прошла по холлу до лестницы, выключила свет там и торопливо поднялась на второй этаж. — Можно я лягу с того края? — спросила Аня, едва я вошла. Разумеется, она выбрала ту сторону, которая была дальше от двери. — Можно, — великодушно разрешила я. — Почему так задержалась? — Пока умоешься… — Не могла я признаться в своей трусости. — Ты никого не видела внизу? — вдруг спросила Аня. — Кого я должна была увидеть? — Значит, никого? Мне стало очень неприятно. Неужели и она видела, как медленно опускается платок? Нет, не может быть. Это, конечно, Катя приоткрывала зеркало. А если увидела? Но и тогда возможно естественное объяснение. Перед Аней кто-то тоже смотрелся в зеркало. Правда, кто? Марина не посмеет даже дотронуться до него. Снова Катя? Почему бы и нет? Посмотрела на себя в зеркало, потом ушла, вернулась в ванную передо мной, и опять ей понадобилось зеркало. — Никого я не видела, — как можно спокойнее ответила я. — Кого там можно увидеть, если вы ужё ушли? — Тень. Этого ещё не хватало! — Какую тень? Ты ушла вместе с Мариной. Сразу же за тобой наверх поднялась Катя. Какую тень я должна была увидеть? Может, ты её видела? — Мы обе её видели: Марина и я. Когда мы уже были наверху, мы посмотрели вниз: Катя начала подниматься по лестнице, а ты прошла мимо неё и скрылась из глаз. И вот мы увидели, как по стене пробежала тень, словно человек проскользнул. Страх возникает внезапно, и лишь от тебя зависит, сумеешь ли ты подавить его с самого начала или дашь ему разрастись. Я сделала над собой усилие и напомнила себе, что я не внизу, а здесь, в обществе Ани, так что если кто-то и проскользнул там, то там и остался. Только остался ли? — Что за чепуха вам видится от страха! — сказала я. — Какой ещё человек? Призрак не должен оставлять тени, как учат нас умные книжки, а человеку там взяться неоткуда. Аня издевательски посмотрела на меня. — Как учат умные книжки? — повторила она. — А что собой представляют твои умные книжки? Учебник по нечистой силе, заверенный и разрешённый к печати соответствующим министерством? Это всего лишь выдумка автора, который сам ни хрена в этом не смыслит. Призрак не должен оставлять тень? А как же мы его способны увидеть? Не мы, конечно, а люди вообще? Раз он предстаёт перед живыми в виде существа, похожего на человека, то он и тень должен отбрасывать. — Иногда пишут, что сквозь него просвечивает огонёк свечи, — вспомнила я и тут же усомнилась, читала ли я это или сама выдумала. — И через стеклянный графин просвечивает огонь, а тень он всё равно отбрасывает, иначе он был бы таким прозрачным, что мы не смогли бы его увидеть. — Ну хорошо, — согласилась я, потому что и сама ввела в своей повести эпизод с крадущейся тенью. — Но куда же тогда этот призрак делся? — Не знаю. Может, остался там, а может, пошёл за нами. И тут меня осенило. Это же бессовестно со стороны моих подруг увидеть крадущуюся тень и уйти, оставив меня одну! — Тогда почему вы ушли? — прямо спросила я. — Тень скользит по стене, я одна на первом этаже, а вы преспокойненько разошлись по комнатам. Аня порозовела. — Честное слово, сама не знаю, как это получилось. Ты меня извини и не осуждай. Словно какое-то затмение нашло. Мы тень увидели и сразу даже не осознали, что это было. Поднялись наверх, и тут только до нас дошло. Мы обменялись догадками и… наверное, увлеклись, потому что разошлись по своим комнатам, думая только о тени. Даже Катя, хоть ничего и не видела, была испугана. А о тебе мы как-то не подумали. Прости, Мила. Я видела, что Аня искренне огорчена и раскаивается, поэтому решила, что можно и простить. Человек слаб, и я не исключение, поэтому лучше особо не осуждать других. — Это не призрак прокрался, — объяснила меня. — Это я включила свет в ванной и открыла дверь. Естественно, тени сместились, и вам показалось, что кто-то прокрался. Я говорила это и ясно сознавала, что ищу любой предлог, чтобы обосновать отсутствиепотусторонних сил. Я могла оказаться права, а возможно, и нет, потому что ванная всё-таки была в стороне от лестницы и отблеск света мог туда проникнуть, а мог и не проникнуть, но я пыталась объяснить тревожное явление невинной причиной. Аня долго думала, прикидывая, права я или нет, и наконец неуверенно кивнула. — Всё может быть, — согласилась она. — Но всё-таки в этом доме творится что-то странное. Мне удалось успокоить саму себя, поэтому я принялась доставать нужные мне вещи из сумки. — А ты не забыла позвонить родителям? — ядовито спросила Аня. И вдруг мне стало её жаль. Я до сорока пяти лет жила на положении взрослого ребёнка. Обо мне заботились родители, в моих делах принимали участие брат, его жена, тётя, а Аня была совсем одна. Недаром в её вопросе мелькнуло такое странное немного насмешливое, немного уязвлённое чувство. Наверное, и ей бы хотелось, чтобы дом был полон любящих её людей. — Не забыла, — откликнулась я. — Если бы забыла, то мне бы ужё сто раз успели позвонить. — А ты рассказала, что ночью здесь раздавался собачий вой? — поинтересовалась Аня уже без постороннего оттенка в голосе. — Нет, не стала. Зачем их волновать лишний раз? Сами разберёмся, в чём тут дело. — Уж не думаешь ли ты вести расследование, как в сериале про борцов с призраками. Я включила однажды, полюбовалась, как они за ними бегают, и переключила на другую программу. — Кто за кем бегал? — не поняла я. — По-моему, они за призраками. — Ещё один довод в том, что нам нечего бояться, — заключила я. — Если бы призраки бегали за людьми — дело одно, а раз люди — за призраками — совсем другое. Раз призраки боятся, то, значит, очень уязвимы. — Так это же кино, — напомнила Аня. — Да я и не разобралась, кто от кого убегал или защищался. Неужели ты принимаешь это на веру? — Разумеется, нет, — ответила я. — Но мне не хочется, чтобы ты принимала на веру то, что нам слышится. Пока мы не нашли этому объяснения, но обязательно найдём. Аня поняла, что переубедить меня невозможно, и по моему примеру начала готовиться ко сну. Только она напрасно думала, что я была спокойна и не верила ни в чёрта, ни в дьявола. Нет, это я храбрилась. Днём я была искренне рассудительной и разумной женщиной, а ночью лишь пыталась такой казаться. — Свет будем выключать? — спросила Аня. То, что я не одна в комнате, вселяло бодрость, но не настолько, чтобы остаться в темноте. — Мне кажется, что не стоит, — решила я. — Если наверху опять завоет и начнёт скрестись, нам будет не по себе в потёмках. Мы легли спать на одну кровать, но она была такая большая, что, казалось, будто мы лежим в разных концах комнаты. Меня начала уже одолевать дремота, как вдруг Аня заговорила. — Тебе не кажется, что этот Сергей был не очень приятным человеком? — спросила она. — Кажется. Я могла бы подробно рассказать про то, как он обращался с мамой Марины, но в моём присутствии Марина лишь вскользь упомянула Ане и Кате про то, что её мама умерла, поэтому я не знала, хотела бы она, чтобы Аня была обо всём осведомлена, или пожелала бы скрыть лишние подробности. На всякий случай, я решила об этом промолчать. — Смотри, с садовником он поругался, причём не раз, с рабочими тоже ругался. — Бомжей гонял, — напомнила я. — И на того пьяницу, который приходил просить деньги, орал матом, — припомнила Аня. — С соседями ссорился. — С какими? — не поняла я. — Которые хотят купить участок. — Здесь уж соседи сами виноваты. Люди не хотят продавать свою дачу, и нечего к ним лезть. Но вообще-то человек был тяжёлый. — Вот и я говорю. Как Маринка с ним уживалась? И вновь я должна была промолчать про последний год их жизни, когда Марина не могла ему простить смерть мамы. — Сам был человек неприятный, вот и душа его покоя людям не даёт, — твердила Аня. — Не на ночь будь сказано, — напомнила я. — Это правда, — согласилась Аня. — Говорят же, что про покойников нужно или хорошо или никак. — С этим можно и поспорить, не выдержала я. — Я не говорю именно о муже Марины, но ведь бывают такие люди, которые при жизни доставляли людям только горе. Отчего же надо забывать про их поступки? — Надо уметь прощать. — Можно простить, но нельзя забыть. Да и прощать надо не всё. Вот у Диккенса читаешь, как жена отзывается об умершем муже: «Пусть сгниёт его душа в аду». А что же ей остаётся ещё сказать, если он покалечил жизнь и ей, и детям? Это, наверное, только у нас если человек умирает, то он вроде бы должен быть прощён. А есть грехи, которые простить нельзя. — Можно простить любой грех, — не сдавалась Аня. — Человек уже мёртв и больше зла причинить не может. Пусть уж его душа знает, что его простили. — У нас каждый день передают, что кого-то убили, кого-то замучили до смерти, кого-то изнасиловали. И всех убийц и насильников прощать? Ты бы смогла простить человека, зверски убившего твою дочь? — Нет, я не настолько христианка, чтобы прощать такое, — призналась Аня. — А я не знаю, надо ли такое прощать, даже если ты истинный христианин? Другое дело, если убийца раскаялся, причём не на словах, а всей душой почувствовал свой грех. Здесь уж можно и простить. Да и то, если родные замученного человека не прощают, их нельзя за это осуждать. Я опомнилась. — А что это мы вдруг начали философствовать на такие темы ночью? — удивилась я. — Сама не знаю. — Это по-русски. Классически. Во скольких книгах описывается, как люди спорят о чём-то важном весь день до глубокой ночи, уж спор отошёл от прежней темы и распространился на другие, все доводы приведены, а остановиться спорщики не могут, пока не спросят друг друга: а о чём хоть мы начали говорить? — Вот и мы так же. Давай спать. — Спокойной ночи. Я уснула почти сразу и увидела не то ботинки, не то сапоги, видневшиеся из-под раздвинутой портьеры, висящей над дверью. Я боялась этих неведомо откуда взявшихся сапог, потому что была уверена, что они на ногах существа, которое замышляет что-то дурное. Неизвестно почему, но во сне я твёрдо знала, что эти сапоги на ногах погибшего Сергея. Зачем умерший страшной смертью человек прячется за портьерой? Что он замышляет? Кого он поджидает? Что я увижу, если рука Сергея отогнёт полог? Мне было так страшно, как никогда ещё не было наяву. И вдруг Сергей за портьерой начал тихонько подвывать, то умолкая, то возвышая голос, словно в неизбывной тоске, а когда вой достиг особой силы, в дверь, за которой он прятался, заскреблась собака. Я думала, что собака хочет добраться до убитого ею человека, а Сергей прячется от неё за портьерой, но в то же время отчётливо сознавала, что угроза нависла над кем-то из ныне живущих. Потом портьера заколыхалась, мёртвый начал её отодвигать изнутри, а моё внимание было устремлено на медленно открывающуюся дверь, из-за которой показалась чёрная собака, не слишком крупная, не дог, конечно, но способная убить человека. Глаза этого зверя устремились на меня, он начал медленно подкрадываться и подбираться, готовясь к прыжку. Краем глаза я уловила, что на меня указывает окровавленная рука мертвеца. Собака чуть присела и прыгнула, и я почувствовала удар лапы. — Да просыпайся же! — толкала меня Аня. — Неужели не слышишь? Я не сразу поняла, что сон перешёл в явь и не собака прыгнула на меня, ударив лапой, а моя подруга тычет меня чуть ли не кулаком. — Что случилось? — Ты совсем оглохла? Слышишь, как кто-то воет, жалобно так, словно испытывает муки. Вой, действительно, слышался, негромкий, но отчётливый. Он вплёлся в мой сон, и во сне это подвывал мёртвый муж Марины. А кто воет сейчас? Собака? Мы с Аней долго полулежали на широкой кровати, прислушиваясь. Вой то стихал, то усиливался, а порой переходил даже во всхлипывания. — У меня такое впечатление, словно воет не собака, а человек, — сказала я. И в тот же миг погас свет. Аня вскрикнула. Если бы одновременно ударил гром, мы и то не испугались бы больше, чем теперь. Темнота казалась кромешной, без единого проблеска света, без намёка на то, что снаружи светит месяц. Можно убеждать себя в чём угодно при дневном свете, но в темноте человек чувствует себя беспомощным, поэтому обе мы ожидали, что вот сейчас на нас кто-то кинется, а тут ещё вой стал громче и что-то заскреблось, зашуршало… — Я не могу так больше! — тихо простонала Аня. — Я боюсь. Не знаю, что бы со мной произошло, будь я в комнате одна, но сейчас я осмелилась встать и на ощупь добраться до сумки, где у меня была свеча и спички. Я нащупала их, вытащила, дрожащими руками чиркнула спичкой и зажгла свечу. Тусклый свет показался блаженством. — Как хорошо! — выдохнула Аня. — Я думала, что умру от страха. А я вспомнила тысячу историй, когда свечи таинственным образом гаснут или их задувает порыв ветра, которому неоткуда взяться. Я поспешила отогнать непрошеные фантазии, но они упорно лезли в голову. Мне помогла неожиданность: разогретый жидкий стеарин пробежал по свече в виде тоненького ручейка и застыл на поверхности полированного столика неопрятными каплями. Меня сразу обжёг страх гораздо сильнее мистического. Если не удастся оттереть эти капли так, чтобы не осталось следов, то ещё неизвестно, как на это отреагирует хозяйка. — Я здесь свечой накапала, — сообщила я. — Марина меня убьёт. Она так трясётся над своими вещами. — Оттирай скорее! Но когда я наклонилась, чтобы лучше рассмотреть капли, свеча наклонилась и с неё опять потекло. — Дай что-нибудь, на что можно поставить свечу, — попросила я. — Да быстрей же! Мы сейчас здесь всё закапаем. Аня вскочила с кровати, стала в лихорадочной спешке перебирать вещи и протянула мне «Собаку Баскервилей», которая лежала в моей открытой сумке сверху. — С ума сошла? — возмутилась я. — Это же книга. — Ну и что? — Как её потом отчистишь? — Подумаешь. Она же старая и потрёпанная. — Да, ей больше шестидесяти лет, но это не значит, что с ней можно так обращаться. Ищи что-нибудь другое. Вон там высовывается такая папка в виде книжечки. Давай её. Это были мои рукописи, вложенные в обложку от учебника математики. Сам учебник я давно выбросила, а обложку оставила, чтобы удобно было вкладывать туда листки бумаги и заодно писать на этой картонке, если сидишь не за столом, а, например, в кресле. Пришлось прилепить свечу к этой обложке, раз ничего другого не оставалось. — Воск оттирается? — спросила Аня. Я попробовала его срезать, подведя к каплям край листа бумаги, но следы, конечно, остались. — Наверное, надо дождаться утра, — решила я. — Мы найдём какую-нибудь тряпочку и как следует потрём. — Фу, прямо в жар бросило, — призналась Аня. — Ты уж поосторожнее. — Да, на призрака эти капли не свалишь. Мы обе вдруг осознали, что из-за страха перед хозяйкой перестали прислушиваться к вою. Сейчас этот вой вновь вошёл в сознание. — Может этой собаке… или не собаке, а кому-то ещё всё-таки нужны не мы с тобой? — с надеждой спросила Аня. — Мы-то в случившемся неповинны, — согласилась я. — Зачем нас преследовать? А впрочем, у призраков часто нет определённой цели, и они преследуют того, кто попадётся им на пути. А мы ещё лежим на ЕГО кровати. — Он умер не здесь, — напомнила Аня. — Он так и не успел дойти до дома. — Какая разница, здесь или не здесь. Вещь-то его. Вой вновь усилился, и наверху раздался отчётливый шорох. — Неужели мы весь месяц будем слышать по ночам эти звуки? — спросила Аня, не требуя, впрочем, ответа. — Может, привыкнем? — А если ЕМУ удастся оттуда выбраться? — зловеще проговорила Аня. До самого рассвета мы то прислушивались к вою, царапанью и шорохам, то забывались в коротком и не слишком приятном сне. Утро застало нас невыспавшимися и вялыми. Но оттирание стеарина немного привело нас в чувство. Оказалось, что закапан был не только столик, но и пол. Мы удалили застывший стеарин и носовыми платками натёрли эти места до блеска, уничтожив все следы преступления. Едва успели мы всё убрать, как к нам постучались Марина и Катя. — Слышали, как жалобно выла собака? — спросила хозяйка. Я не успела дать знак Ане, чтобы она помалкивала, поэтому она выпалила: — А собака ли это? — Кто же ещё? — насторожилась Марина. — Тебе не показалось, что это воет человек или тот, кто был человеком при жизни? Хозяйка злополучной дачи побледнела и села на край кровати. — Вы думаете, что это Сергей? — Может, это его душа не находит покоя? — продолжала Аня. Катя подумала и вдруг высказала такую мысль: — А может, тебе плюнуть на эту дачу и продать её твоим соседям за очень хорошие деньги, а себе купить другую? — Нет, это невозможно, — прошептала Марина. — Ты не понимаешь, но это невозможно. Внезапно она словно очнулась и испуганно посмотрела на нас. — Нет, в память о Сергее я не могу расстаться с дачей. Он не хотел её продавать. — Ещё этот свет погас, — сказала Аня. — Едва Мила произнесла: «Это воет не собака» — как тут же стало темно. Прямо-таки знак свыше. — Это не знак свыше, — мрачно возразила Марина. — Это энергетики с нашей подстанции нам пакостят. Они считают, что наше правление что-то им не доплатило, а правление утверждает, что за всё заплачено. Вот нам внезапно и выключают электричество, чтобы мы одумались. А у вас здесь свеча? Я не поняла, почему она догадалась, что у нас есть свеча, но она указала на мою испачканную стеарином обложку. Это кто из вас догадался её привезти? — Мила, — ответила Аня. — Ты всегда возишь с собой свечи? — удивилась Марина. — Как в средние века. — Я знаю жизнь, — со всей скромностью сказала я. Лица у моих подруг вытянулись. — У меня уже привычка такая, — объяснила я. — Моя собака очень боится грозы, а иногда и просто темноты. Если свет есть, то мы его включаем специально для неё, а если его нет, то зажигаем свечу. — Здорово, — одобрила Марина. — Я завтра поеду в Москву и куплю свечей. — Да уж, это будет лучше, чем дрожать от страха в темноте. Хорошо ещё, что мы догадались ночевать не поодиночке. Мы спустились вниз. Когда пришла моя очередь умываться, я первым делом посмотрела на платок, закрывающий зеркало. Он был неподвижен.Глава 7 Что я услышала из окна
Марина вновь была полна решимости надзирать за рабочими, а они очень скоро после завтрака приехали на грузовике с досками. Непонятно, что помогало измученной страхами и постоянными недосыпаниями женщине держаться на ногах, но Марина орала на оступавшихся рабочих так, словно сил у неё было в избытке. Пришедший на работу Михал Михалыч подобрался было к ней о чём-то спросить, но не решился, бочком обошёл её сзади и скрылся за кустами. — Катя сейчас готовится замешивать тесто, — сообщила Аня. — Может, сходим погулять? — Пошли. — Мне тоже не хотелось сидеть здесь и слушать вопли. Мы тихонько выскользнули за ворота и пошли по улице между сплошных стен. — С одной стороны, такие ограды неприятны, потому что не знаешь, что за ними делается, — сказала я, — но, с другой стороны, и нас никто не видит. — Какая тебе разница, видят тебя или нет? — удивилась Аня. — Пусть хоть в бинокль разглядывают. А то, что на участке чувствуешь себя свободно… Хотя нет, не чувствуешь, ведь со второго-третьего этажа чужой двор хорошо просматривается. — А интересно, опасно здесь зимой? У нас сейчас настроили зимних домов, и некоторые живут там круглый год. Но ведь много участков пустует, а воры не спят. Вот так залезут в сад какие-нибудь грабители, убьют тебя, а никто и не заметит за такими мощными стенами. — Нас здесь зимой не будет, — утешила меня Аня. — Да и за Марину не беспокойся. Наверняка здесь такая охрана, какая вам на ваших шести сотках и не снилась. — На десяти, — внесла я существенную поправку. Мы пошли не в сторону рынка, а в противоположную, чтобы постепенно освоить местность. Дорога и здесь была асфальтирована для машин и выложена плиткой для пешеходов. Полоска газона с деревьями и кустами отделяла одну часть дач от другой. Возможно, это были разные товарищества или кооперативы, не знаю уж, как назывались эти сообщества владельцев участков. — Но всё-таки, где это произошло? — вновь не выдержала я. — Спроси у Марины, — посоветовала Аня. — Неудобно. У неё горе, а я буду проявлять праздное любопытство. Давай попытаемся вычислить. Он шёл с поезда, потому что у него в тот день сломалась машина. Где здесь электрички? — Можно спросить, — предложила Аня. — Вон женщина идёт. — Вы не скажете, как пройти к станции? — обратилась я к невысокой даме. Меня словно и не слышали. Терпеть не могу этого спесивого выражения на лицах некоторых женщин, как будто ответ на вопрос прохожего может их унизить. — Верблюдиха, — дала ей свою оценку Аня. — Наверное, здесь много таких, — решила я. — Дачи эти принадлежат не нормальным людям, а богатеньким буратинам. Надо поискать кого-нибудь не такого напыщенного. — Вон мужик идёт, — сказала Аня. Мужчина был одет в шорты непомерной ширины, обладал «пивным» брюшком, нависающим над шортами и не прикрытым ни рубашкой, ни майкой. — Вы не подскажете, как пройти к станции? — спросила Аня. — Подскажу. Прямо и направо будет станция железнодорожная, а если пройти мимо неё ещё немного вправо, то там будет автобусная стоянка. Мужчина был приветлив и пребывал в очень хорошем расположении духа. Мне кажется, это было его обычное состояние, потому что губы его непроизвольно складывались в улыбку, а голос звучал ровно и весело. Мы поблагодарили и пошли дальше. — Наверное, счастливый человек, — высказала свою мысль Аня. — Так и кажется, что всё у него хорошо, всем он доволен. — Но прикрыть живот ему бы не помешало, — добавила я. — Это уже мелочи, — отмахнулась Аня. — Значит, это случилось между станцией и участком Марины. Наверное, где-то на этой дороге. — Можно было спросить у того мужчины, — сказала Аня. — Наверняка здесь любой знает, что случилось, как и где. Не каждый день загрызают человека. — Неудобно спрашивать о таком. Нам не пришлось спрашивать, где именно надо сворачивать вправо, потому что дорога разветвлялась и выбор был очевиден. Мы свернули направо и без приключений дошли до станции. Обычная станция, как и везде, только перед ней толпились торговки с зеленью и ранними овощами. У нас такого удобства нет. — Дошли. Что дальше? — спросила Аня. — Не знаю. У нас ведь нет определённой цели, так что давай пройдём немного дальше, например, до автобусной остановки, осмотримся и повернём обратно. Мы так и сделали. Автобусная остановка тоже ничем особенным не поражала, только там имелось нечто вроде беседки для отъезжающих, а на случай дождя это вещь удобная. Мы обошли вокруг и обнаружили, что, пройдя чуть вперёд и свернув налево, можно попасть в лес. — Посмотрим, что здесь за леса? — спросила Аня. Что меня всегда настораживает, так это хождение в лес одной или вдвоём с лицом женского пола. Столько всего нехорошего передают про случаи в лесах, что так и кажется: сейчас нападут, изувечат и убьют. — Только давай условимся: если народ туда не ходит, то пройдём только по опушке, — попросила я. — Не так страшны призраки, как хулиганы или бандиты. Аня пожала плечами, но согласилась. Лес был чистый, опрятный, видно было, что лесник здесь работает, а может, люди выходят на субботники по расчистке леса. Не думаю, что та чванливая дама будет подбирать бумажки и бутылки, но «пивное брюшко» наверняка с удовольствием примет участие в общей работе. — Не скажешь, что здесь много гуляющих, — отметила Аня. — Ладно, не будем заходить вглубь, а то вдруг наткнёмся на какую-нибудь собаку. Ведь точно не известно, убили её или нет. По опушке мы дошли до маленького прудика, с крутыми, заросшими травой берегами. До чего всегда живописно смотрятся пруды на фоне леса! Кажется, ничего особенного в нём нет, а глаз не оторвёшь. Да ещё упавший ствол небольшой берёзы уходил одним концом в воду и красиво отражался в ней. — Алёнушкино озеро, — сказала я. — Собака! — тревожно перебила меня Аня. И правда, на другом конце пруда показалась большая собака типа кавказской овчарки. То, что она была не с нашей стороны, ничего не значило, ведь прудик был крошечным и ей ничего не стоило за полминуты оказаться рядом с нами. — Что вы здесь торчите?! — раздался резкий окрик. — Не видите, что собака без привязи? — Она у вас ещё и без намордника, — отозвалась Аня. — Пошли отсюда, — предложила я. — А почему? — неожиданно упёрлась моя подруга. — Разве они этот пруд купили? Выпустили собаку, а теперь ещё все должны отсюда убираться! — Да уходите же! — орала женщина. — Ведь если покусает, сами будете виноваты! Я утащила упиравшуюся Аню прочь. — Почему?! — возмущалась она. — Ты хочешь стать ещё одной жертвой? Этой наглой бабе ты не докажешь, что выпускать без намордника зверюгу нельзя. Её и с намордником нельзя выпускать, потому что она раздавит человека своей массой. Набросится на тебя эта собака, разорвёт… — И эта нахалка, её хозяйка, будет отвечать, — негодовала Аня. — А ты, лежа в закрытом гробу, конечно, будешь удовлетворена, что она будет отвечать. — Не буду, конечно… — Никто ни за что отвечать не будет. У такой наглятины всё и все куплены. Даст взятку — и дело замнут. Может, это её собака разорвала Марининого мужа, но ничего не докажешь. — А ведь это возможно! — воскликнула Аня. — Собаку выпустили погулять поздно вечером, уже в темноте, она бросилась на Сергея… Да, это вполне вероятно. А когда это случилось, хозяйка быстренько её подозвала и увела, чтобы избежать неприятностей. — Но это только наши предположения, — напомнила я. — Может, эта собака здесь и ни при чём. Мы повернули обратно. После встречи с собакой и её наглой хозяйкой нам расхотелось идти по лесной опушке, и мы неторопливо пошли по дороге. — В лесу многие выпускают собак, — сказала я. — У нас, например, даже возникают бои между выпущенными погулять и случайно встретившимися собаками. Хозяева еле их растаскивают. У нас была крупная собака, русско-европейская лайка… — Я её помню, — подхватила Аня. — Она самая. Так она в лесу чувствовала себя хозяйкой и очень не любила, когда встречала кого-то постороннего. Она не кусалась, но выражала недовольство лаем. А представляешь, что будет, если встретишься один на один с московской сторожевой или кавказской овчаркой? — Что-то мне расхотелось гулять по лесу, — призналась Аня. — Эта баба всё настроение испортила. — Ничего. Приободрись. Мало ли какие люди попадаются? Аня остро переживала из-за грубости женщины и нашего послушного ухода. Она хмурилась, поджимала губы, иногда что-то бормотала. — А вон идёт твой любимый «пивной животик», — сообщила я, заметив знакомую фигуру. Аня встрепенулась и, кажется, даже перестала думать про наглую бабу. — Только, пожалуйста, не называй его «пивным животиком», — попросила она. — Некрасиво это как-то. К другому это прозвище подошло бы, но не к нему. Очень приятный мужчина. — Хорошо, не буду, — согласилась я. Приятный мужчина узнал нас и заулыбался. — Нашли станцию? — спросил он. — Спасибо, нашли, — радостно ответила Аня. — Вы так хорошо нам объяснили, где она. — У вас здесь дача? — любезно осведомился он. — Нет, у нашей подруги здесь дача, а мы у неё гостим. — В таком случае, мы с вами ещё не раз встретимся. Будем знакомы. Меня зовут Михаил, — представился приятный мужчина. — Аня, — отозвалась моя подруга, краснея. — Мила, — сказала я. Я долго не могла привыкнуть, что люди в годах, а то и старики, представляются просто по имени, но постепенно смирилась с этим. А ведь как хорошо было раньше, когда обращались друг к другу по имени и отчеству. Мне понравились чьи-то слова, что только у нас, русских, в обычае прибавлять к имени ещё и имя отца, как дань уважения к нему. Почему сейчас отказываются от этого? Смотришь какую-нибудь передачу и видишь: сидит старуха и представляется как Таня. Не Татьяна Фёдоровна или Ивановна, а просто Таня, словно девочка. Вот я помню, как совсем ещё молоденькой начала работать инженером-конструктором. Как я представлялась? Конечно, Мила. Но однажды зашёл ко мне рабочий с каким-то вопросом по чертежу. Спросил, между прочим, как меня зовут. Я отвечаю по привычке: «Мила». Он: «А полностью?» Говорю: «Милица Николаевна». И он ко мне, девчонке, всегда обращался по имени и отчеству. Я потом поняла, что это знак признания меня как инженера. В школе учителя сплошь и рядом друг к другу обращаются по имени, ко мне, кстати, тоже, а я не могу переходить на такую упрощённую форму общения. Когда отправляю сообщения, то подписаться Милица или Мила могу, а вот так, вживую, — нет. Сейчас я вынуждена была представиться просто по имени, да и обращаться к приятному мужчине тоже придётся как к Михаилу, я к этому быстро привыкну, но если я человека привыкла называть по имени-отчеству, то перейти на имя не в силах. Кстати, я представилась нашему новому знакомому Милой, а не Милицей, во-первых, потому что Аня подала мне пример, а во-вторых, чтобы не было вопросов, что это за имя, почему меня так назвали… — А я в отпуске, — похвастался Михаил. — Теперь на свободе поработаю. Мне это было знакомо, потому что я сама жду окончания учебного года, чтобы усердно писать свои произведения, но Аня раскрыла рот. — Поработаете? В отпуске? — Пишете книгу? — спросила я. — Не книгу. Задумал серию картин. Я художник и преподаю в Педагогическом университете. Времени совсем не хватает, поэтому жду не дождусь отпуска, чтобы по-настоящему работать. — А я учитель математики в школе, — сказала я. — Почти коллега. — А я экономист, — сообщила Аня. — Мы с вами будем часто встречаться, потому что я намереваюсь располагаться со своим мольбертом в самых разных местах, но не так далеко отсюда. Как увидите меня, сразу подходите, буду очень рад. — Хорошо, подойдём, — охотно согласилась Аня. — Я напишу ваши портреты, — пообещал Михаил. Кажется, Аня готова была до бесконечности стоять на дороге и, млея, слушать приятного мужчину, но я тихонько дёрнула её за рукав. — Да свидания, Михаил. До встречи, — попрощалась я и увела свою подругу. — Ты чего? — прошипела она. — Не надо так много разговоров в первый же день, а то он устанет от нас, решит, что знакомство с нами слишком утомительно, и будет от нас прятаться. А так, понемногу, не надоедая ему, ты его приучишь к встречам с тобой, и они станут ему желанны и даже необходимы. — И почему ты до сих пор не замужем, раз так хорошо знаешь, как надо поступать? — удивилась Аня. — Я не практик, а теоретик, — объяснила я. — Можно было бы воспользоваться методикой из некоторых книг, но это уж на твой страх и риск, я в результатах не уверена. — Какой? — жадно спросила Аня. — Сегодня ты с ним — сама любезность, завтра — холодна и чопорна, послезавтра — грустна и задумчива, еле замечаешь его, а на следующий день вновь радостно его приветствуешь. И так по кругу. Аня представила, как это будет выглядеть. — Можно попробовать, — согласилась она. Я почувствовала, что наш отдых здесь получит некую дополнительную остроту. У себя на даче я бы не рискнула провести такую игру, а здесь я никого не знала и поэтому она показалась мне занимательной. Я словно была в другом городе, а ведь известно, как свободно чувствуют себя люди, приезжающие в отпуск в другой город и сознающие, что они здесь чужие и после отъезда никогда ни с кем из местных жителей не встретятся, а если встретятся, так друг друга не узнают. Мы вернулись к знакомым уже воротам, позвонили, и Марина сама нас впустила. Она выглядела усталой и нервной. — Мы встретили такую бабу! — первым делом сообщила Аня. Марине, похоже, было не до наших встреч, но она рассеянно выслушала свою гостью. — Да, у нас есть такая. Она постоянно выпускает свою собаку без поводка и злится, если кто-то приближается. Как-то она мне жаловалась: «Ведь видят, что я гуляю с собакой, а всё равно прутся». У неё такое мнение, что если она где-то гуляет, то проход туда остальным должен бать закрыт. А ведь недавно она гуляла сразу с двумя собаками. Представляете двух таких чудовищ, бегающих по краю леса без поводков и намордников? Уж кто с ней только не ругался? Мы сначала по-хорошему пытались с ней говорить, но толку не было, потом Сергей принялся на неё орать. А ей хоть бы что. За два дня до смерти она выпустила собаку прямо на дороге. Люди боятся проходить мимо, просят взять её на поводок, а эта гадина даже не отвечает. Тут Сергей подошёл и как начал кричать на неё матом. И что же?.. — Она ему в ответ тем же, — догадалась я. — Правильно. Они накричались, выдохлись, а после этого она свистнула своей собаке и спокойно ушла. У меня вертелся на языке вполне естественный вопрос, но я не решалась его задать, зато Аня не постеснялась. — А не могла это сделать её собака? — спросила она. — Ну, ты понимаешь, о чём я. Марина помрачнела. — Не знаю, — ответила она. — Всё может быть. Случаев, когда хозяйские собаки до смерти загрызают людей, много, о них всё время пишут и показывают по телевизору. Но я не знаю. Может, это была она, а может, не она. Меня одолели сомнения. — Вряд ли она. После такого несчастья она не стала бы вновь выпускать собаку без поводка и намордника. — Она-то?! — почти вскрикнула Марина. — Да она не переменится, даже если её собака загрызёт трёх человек. — Ну да! — подхватила я. — Она и не может перестать это делать, иначе все удивятся, что она стала поступать по-человечески, и сочтут, что это подозрительно. — Не поэтому, — раздражённо возразила Марина. — Просто она хамка, каких свет не видывал. Денег много, неизвестно только, откуда, вот и мнит себя королевой. А сама только вчера из помойки вылезла. Я увидела, что к нам подошёл Михал Михалыч, и обрадовалась прекращению этого разговора. — Хозяйка, — обратился он к Марине, — я закончил грядки с морковью и теперь у меня перерыв. — Конечно, отдохните, Михал Михалыч, — отозвалась та. — Давай, пока я буду отдыхать, я закончу окно, — предложил садовник. Мне показалось, что Марина сейчас лопнет от злости, но она сдержалась. — Нет, Михал Михалыч, окно пусть ждёт осени, а вы отдыхайте, а потом займитесь свёклой. — Но… — Всё! — заорала Марина. — Слышать больше не хочу про окно! Садовник плюнул с досады и пошёл прочь. — Дура-баба! Вот дура! — бормотал он. — Сам дурак, — тихо сообщила нам Марина. — Ещё раз подойдёт со своим проклятым окном — убью. — А мне он нравится, — сказала я. — Колоритная личность. Я подумала, что неплохо вставить героя, подобного ему, в мою книгу. — Лучше бы ему убавить колоритности, — проворчала хозяйка. — И без него голова идёт кругом. Кстати, сейчас в доме убирается Юля. Это девушка из посёлка. Старательная и честная. Я, кажется, вам про неё уже говорила. — Говорила, — подтвердила Аня. — Ты знакома с художником, у которого здесь дача? — Не знаю, — пожала плечами Марина. — Какой он? — Очень симпатичный, жизнерадостный, приветливый, улыбается так хорошо… — начала перечислять Аня. — Зовут Михаилом, — уточнила я. — И у него пузо великое и не прикрытое. — Ходит здесь такой, — вспомнила Марина. — Часто перед мольбертом сидит. Вы с ним успели познакомиться? — Случайно, — ответила я. — Не знаешь, что он за человек? — Не знаю. Вежливый, приятный на вид, а кто его знает, каков он в натуре? — Женат? — с замиранием сердца спросила Аня. — Никогда не видела его с женщиной, — ответила Марина. — А Катя всё возится с пирогами и обедом. Неужели она думает все дни проводить на кухне? Погуляла бы, подышала воздухом. — Не мешай ей, — посоветовала я. — Она наслаждается. Ей так нравится твоя кухня, что она не променяет её ни на какие удовольствия. — Тогда пусть наслаждается, — решила Марина. — Я-то в этом наслаждения не вижу. Я вообще старалась поменьше возиться на кухне и при муже, а для себя вообще почти не готовлю. Ладно, девочки, вы загорайте, гуляйте и отдыхайте, а я отправляюсь к своим строителям. — Пошли, посмотрим на нашего «шкелета», — предложила я. — Пошли, — согласилась Аня. Катя священнодействовала и на наше приветствие только помахала рукой, измазанной в муке. — Хоть один готовый пирожок есть? — спросила я. — Надо же определить, достаточно ли соли в начинке. — Достаточно, — ответила Катя. Мы не теряли надежды, поэтому медлили с уходом. — Ладно уж, — сжалилась Катя, — возьмите вон в том тазике по пирожку, но прикройте полотенцем, как было. Мы не стали отвлекать её лишними разговорами, взяли по три аккуратных пирожка и тихо удалились. В столовой мы уселись на угловой диван и стали с аппетитом поедать добычу. — Как нам повезло, что Катька так любит возиться на кухне, — сказала Аня. — Не надо устанавливать очереди, выдумывать, что приготовить. И нам удобно, и ей приятно. Мы всё съели, подумали, не пойти ли на промысел ещё раз, но решили дотерпеть до обеда. Как раз в это время в столовую вошла симпатичная молоденькая девушка с коротко подстриженными русыми волосами. Она была не толстого, а скорее крепкого телосложения. — Ой, здравствуйте. — Она явно не ожидала кого-то здесь увидеть. — Здравствуйте, Юля, — откликнулись мы почти хором. — Я тут прибираю, — объяснила девушка. — Не обращайте на нас внимания, — ободрила я смущённую Юлю. — Делайте, что вам нужно. — Я здесь уже убрала, — ответила она. — Пойду на второй этаж. — Удобно Маринка устроилась, — сказала Аня, когда девушка ушла. — Домина огромный, а убирать самой не надо. Я бы целый день провозилась с его чисткой. — Ты бы закрыла почти все комнаты и пользовалась бы двумя-тремя. Не думаю, что Юле надо каждый раз убирать третий этаж. Может, он вообще заперт. — Наверное, поэтому призрак и скребётся в двери, что они заперты. Из-за встречи с Михаилом призрак почти вылетел у меня из головы, но сейчас вновь возбудил к себе интерес. — Странный призрак, — возразила я. — Запрёшь его в комнате, он и выйти не может. Совсем как живой человек. Аня прилегла на своей части дивана. — Так бы и заснула, — сказала она. — Подремли до обеда, — посоветовала я. — Похоже, нам скоро придётся поменять дневной образ жизни на ночной. — Не поняла. — Ночью будем слушать вой, а днём отсыпаться. — Нет, днём мы не можем спать, — возразила Аня. — Мы должны производить впечатление на Михаила. — Схожу наверх, — проговорила я. — Возьму свою рукопись. Надо, наконец, и поработать. Я поднялась по лестнице и пошла в нашу спальню. Там я взяла всё, необходимое для сочинительства, и электронную книгу на случай, если фантазия откажется работать. Делать здесь днём было абсолютно нечего, если не намереваешься поспать, поэтому я не стала задерживаться и пошла обратно. Я уже выходила на площадку лестницы, когда сверху стала спускаться Юля. Я бы и внимания не обратила на то, что она была на третьем этаже, если бы не явный испуг, который отразился на её лице при виде меня. — Я смотрела, не надо ли там прибрать, — торопливо объяснила она. Я не знала, что и подумать. Марина была женщина далеко не наивная, и если уж она сочла девушку честной, то так и должно было оказаться, но поведение Юли всё-таки было странным. А может, не странным. Существуют же и в наше время люди застенчивые. Она не ожидала меня увидеть, поэтому смутилась и начала объяснять свои действия. Да, наверное, так и следует растолковать её испуг. Мы слишком привыкли искать в любом отклонении от нормы дурное, а такие понятия, как скромность, неуверенность в себе, стеснительность, стали чем-то ругательным. — Надо? — спросила я. — Нет, там всё чисто, — объяснила девушка. — Туда вообще не заходят. — Хорошо, что чисто. — А что ещё я могла ответить? Я спустилась вниз. Аня уже успела крепко уснуть. Я ей мешать не стала, а устроилась за столиком перед диваном, причём очень аккуратно разложила свои записи. С одной стороны у меня была стопка исписанной бумаги, которую надо было хотя бы бегло просмотреть, чтобы войти в ритм работы, перед собой я положила чистые листы, с боков поместила листочки и обрывки листочков, на которых были кратко записаны эпизоды, которые полезно было включить в повествование, красочные реплики и разного рода заметки, причём они писались в разное время, на разных клочках и чернилами разных цветов, то есть на том и тем, что оказывалось под рукой. Не очень привлекательно они смотрелись, но зато такой способ сохранения сиюминутных мыслей и идей был очень удобен. Разложишь листочки в нужном порядке или в кучки по содержанию — и пользуешься ими. Одну мысль, записанную на четвертинке страницы, разовьёшь, сам клочок выбрасываешь, а следующий ждёт подходящего места в романе. Я много раз пыталась сделать свои записи опрятнее, размещать их в блокноте или тетради, но убедилась, что это неудобно. Заносишь намётки будущих эпизодов в хаотичном порядке и потом не можешь найти нужный. Нет, удобство не должно быть принесено в жертву аккуратности. Я сразу ухватилась за последний написанный эпизод и без особых усилий стала раскручивать нить повествования дальше. — Мила, что делаешь? — спросила Катя. — Пора обедать. Оказывается, она уже накрыла на стол. — Сейчас, — ответила я, дописывая строчки, которые нельзя было бросить. — Марина! — крикнула Катя. — Обедать! Аня, просыпайся. Мы сели за стол, и к нам без лишних разговоров присоединилась хозяйка. Я заметила, что она стала спокойнее. Это было видно уже по тому, что она оставила рабочих одних. Вчера она согласилась покинуть их только после того, как я вызвалась подежурить вместо неё. — Марина, хочешь, я пока побуду с рабочими? — спросила я. — Нет, не стоит, — отказалась она. — Они уже устанавливают каркас, так что не будут топать по песку внутри фундамента. Дался ей этот фундамент. Потопают, а потом разровняют песок, даже новый можно насыпать. — Не беспокойся за этот песок, — сказала я. — Вот когда мы меняли фундамент (и, кстати, совершенно напрасно это делали), выяснилось, что кроты нам там всё так перерыли, что песок местами поднялся целыми горами. Марина побледнела. — И что, там были горы и ямы? — Нет, ям не было, они же выгребают землю наверх, когда роют свои норы. Она сразу успокоилась. — Тогда пусть роют, но лучше не надо. Может, посыпать какими-нибудь ядохимикатами против грызунов? — Гадость какая, — поморщилась я. — И животным плохо, и сама будешь этим дышать. Лучше раскладывать растения. Есть какие-то травы, которых грызуны боятся. То ли чёрный корень, то ли чернокорень. Что-то связанное с чёрным и корнем. — Надо посмотреть по Интернету, — решила Марина. Пока Катя расставляла посуду, разливала чай и раскладывала пироги, Марина критически оглядела мой рабочий стол. — А это ещё что за помойка? — спросила она. Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы достойно перенести этот удар. — Знаешь, Марина, меня всегда привлекали картины голландских мастеров, — сообщила я. — Да? — с запинкой проговорила Марина. — А при чём тут голландские мастера, если я говорю об этом мусоре? — Вот и я говорю о том же, — объяснила я. — Только теперь я поняла, почему они мне так нравятся. — Почему? — заинтересовалась и Аня. — Потому что они рисуют беспорядок, самый обычный житейский беспорядок. Можно сказать, рабочий беспорядок. На обеденном столе загнута скатерть, опрокинут бокал, рассыпаны крошки и куски хлеба, иногда и вино разлито. А на столе у учёного обязательно в диком хаосе валяются всякие предметы и бумаги. И это естественный хаос, вызванный трудом, а не бездельем. Понадобилась вещь, поработали с ней и положили тут же на стол, взяли другой предмет. И таким образом образуется рабочий беспорядок. Старые мастера очень точно подметили эту особенность жизни учёного и не стали изящно, но ненатурально расставлять в идеальном порядке все эти предметы. Если по-настоящему увлечён работой, то некогда заботиться о том, как положена та или иная вещь. Марина слушала меня, опершись подбородком на руку. — Я ничего не поняла, — призналась она. — Ты все эти клочки выложила, чтобы потом их нарисовать, подражая голландским мастерам? — Нет, я имею в виду, что я работаю, а эти клочки, как ты выражаешься, — элементы моей работы. Каждый такой клочок несёт в себе определённую мысль. Мысль исчерпывается — клочок выбрасывается. — А-а-а, — понимающе отозвалась Марина. — То есть ты работаешь с этими бумажками. Извини, не знала. А что ты пишешь? Что-нибудь по педагогике? — Она у нас книги пишет, — не выдержала Аня. — Романы. Она у нас писательница. Пришлось объяснить, что я, действительно, сочиняю. Марина заинтересовалась и не стала ссылаться на занятость, а сразу же записала название сайта, где выложены мои произведения. — Я не хочу сказать, что я сегодня же или завтра туда зайду, — честно предупредила она. — Но я непременно прочитаю твои творения. Это вообще интересно, когда пишет знакомый человек, а уж после этого… натюрморта — тем более. Проверю, насколько оправдан этот художественный… нет, рабочий беспорядок. Ой, Катя, какие красивые пироги! Катя была очень довольна. — Только, пожалуйста, давайте забудем про голландских мастеров и не будем создавать на столе беспорядок, который они так любят рисовать, — предложила Марина. Нет, определённо, её настроение улучшилось по сравнению с вчерашним днём. Может, на неё так подействовало то, что рабочие ударными темпами возводят каркас и перестали топать по песку внутри фундамента? Катя стала разливать чай, и Марина печально посмотрела на жёлтый заварочный чайник, совсем не сочетавшийся с её синим сервизом. И тут меня осенило. Ведь можно подобрать гжельский чайник подходящего рисунка и формы. Надо будет предложить это Ане. — Вот эти пироги с капустой, а те — с мясом, — указала Катя на две тарелки. Я не успела откусить и крошечного кусочка, как зазвонил мобильный телефон. — Это чей? — спросила Марина. — Судя по жужжанию, это мой, — призналась я. Чтобы не мешать, я вышла в холл. — Милочка, — услышала я голос тёти Киры. — Здравствуй, маленький. Я тебе не звонила, чтобы не мешать, но у твоих родителей по два раза в день о тебе справлялась. Как у тебя там дела? — Всё хорошо. Отдыхаем, гуляем, загораем. Как дела у вас? — Моя сотрудница, ну ты её знаешь, а может, не знаешь… Тётя Кира умела про самый ничтожный случай рассказывать очень долго, причём ей не требовалисьдополнительные расспросы, поэтому я подошла к окну, чтобы слушать, а попутно любоваться садом. — … она позавчера не пришла, отпросилась, а может, это было перед этим… — … не смогла. Что сделаешь, если он заперт? — услышала я под окном другой голос. Я узнала его. Это говорила Юля. — А ты подёргала? Второй голос принадлежал садовнику. — Конечно, подёргала. Не стану же я вас обманывать, дядя Миша. Я так вам благодарна, что готова даже взломать её. — Ну, это ни к чему, — решил Михал Михалыч. — До сих пор опомниться не могу, что было бы, если бы не вы. Я ведь после того случая хотела всё рассказать… — Этого не надо делать! — решительно проговорил садовник. — Я и не рассказала, а потом я решила отказаться сюда приходить, но потом передумала. — И правильно, деньги хорошие. Где ты ещё столько заработаешь? И времени твоя работа особо не занимает. — Как же сейчас стало спокойно! Я прежде всё прислушивалась, не идёт ли он, успею ли убежать. Иногда и сейчас сердце не месте, но потом вспомню, что его нет, и успокоюсь. Как же он ко мне приставал! Спасибо вам, дядя Миша. — Видно, так уж Богу было угодно, — философски заключил Михал Михалыч. — Случайно заглянул. Только хозяйке не пикни! — Как можно? — Она неплохая женщина. Жадновата, сверху не переплатит, но договор блюдёт. — …А когда ты возвращаешься? — спросила тётя Кира, перестав описывать, как она замещала свою сотрудницу. Пришлось отойти в глубину комнаты, чтобы не выдать разговаривающим под окном своего присутствия. Странный это был разговор. Ясно только одно: муж Марины приставал к молоденькой уборщице. Переговорив с тётей и выключив, наконец, телефон, я вернулась к столу. — У тебя, наверное, чай совсем остыл, — сказала Катя. — Сколько можно трепаться по телефону? — С моей тётей короткого разговора не бывает. Ей надо подробно описать, как она работает, куда ходила. — Объяснила бы, что мы пьём чай с пирогами, — посоветовала Аня. — Не догадалась? — Могу сейчас перезвонить и рассказать про пироги, — предложила я. — Но это займёт некоторое время. Нет, мне не надо наливать заново, у меня чай очень вкусный. Разговор Михал Михалыча и Ани очень меня занимал, и я не могла от него отвлечься. Что хотел садовник? Что-то заперто, Юля подёргала, даже спросила, не взломать ли. Может, ящик с деньгами, сейф, встроенный в стену? И ещё этот испуг уборщицы, когда я застала её, спускающейся с третьего этажа. — Хорошо с вами, девочки, но пойду присматривать за своими рабочими. Вдруг они без меня напортачат? Мне ещё хочется ванну принять. — Давай я присмотрю за рабочими, а ты принимай пока ванну, — предложила я. — А ты понимаешь что-нибудь в их работе? — с сомнением спросила Марина. — Нет, но ведь рабочие этого не знают, поэтому и не посмеют делать что-нибудь не так. — У тебя на лице написано, что в твоём присутствии можно допустить любой брак и ты этого не заметишь, — возразила она. — Я помню про то, как вам делали фундамент. Я лишние деньги переплачивать не хочу. И Юлю надо отпустить. Я с ней рассчитываюсь сразу, после каждого её посещения. Марина ушла, а я подумала, надо ли посвящать моих подруг в то, что я услышала из окна, и решила подождать. Мало ли как можно истолковать самые обычные слова, если не знать контекста. Ясно одно, что Сергей приставал к девушке и после его смерти ей работается в этом доме спокойно. Непонятно только, что им надо открыть? Если уж я могу нафантазировать бог весть какой злой умысел, то, расскажи я сейчас всё Ане и Кате, и втроём мы сделаем из Михал Михалыча законченного злодея. Но для себя я решила присмотреться к этому ревностному работнику и его подозрительной помощнице. — А что, я произвожу впечатление дуры? — спросила я. — Не дуры, а очень невнимательной, — смягчила Катя осадок от слов Марины. — Пусть будет так. Давайте, сходим погулять. — Нет, я сейчас уберу всё здесь, а потом позагораю, — отказалась Катя. — Мне не хочется никуда идти. — А я с удовольствием, — охотно согласилась Аня. Я поняла, что она надеется снова встретить Михаила. Она и так пошла бы, но теперь наши прогулки приобрели для неё особый интерес. — Катя, у меня здесь чай остался, — предупредила она «шкелета». — Ты его, пожалуйста, не выливай. Когда приду — выпью. Я вот сюда его поставлю, на подоконник. — Может, лучше новый заварим? — спросила Катя. — Нет, я выпью этот. Мила правильно сказала, что он вкусный. Приду усталая, разогретая на солнце, а тут у меня готовый чай. Она поставила чашку с блюдцем на подоконник, чтобы она не занимала стол, и мы покинули нашу подругу в её новом царстве. Марине мы не стали надоедать и ушли, не заглянув на стройку. — Мы сейчас куда пойдём? — спросила Аня. — На станцию? Я поняла, что теперь её будет тянуть именно в ту сторону, где мы встретили Михаила. — Между прочим, он направлялся в сторону рынка, — напомнила я. — Но ведь шёл-то он оттуда, — возразила Аня. — Шёл оттуда, но неизвестно, где он живёт. Может, он ходил на станцию. — Где же нам его искать? — Только, ради всего святого, не показывай, что ты за ним бегаешь, — испугалась я. — Этим ты его только оттолкнёшь. — Я помню, что я должна меняться. То я должна его радостно встречать, но почти не узнавать, то быть грустна и задумчива. Если мы его встретим сегодня, то как я должна себя вести? — По-моему, надо продолжить быть любезной, а вот завтра уже перемениться, — решила я. — Кстати, о любезности. Давай купим Маринке гжельский чайник поизящнее. — А это ещё зачем? — Ты не видела, каким взглядом она посмотрела на жёлтый чайник, который Катя достала взамен разбитого? Это был взгляд, полный сожаления и скорби. Мы можем подобрать рисунок, близкий к рисунку на чашках, так что он вполне заменит разбитый. Даже оттенок можно выбрать. — А почему бы и не купить? — согласилась Аня. — Только я деньги не взяла. — И я тоже не взяла, но вместе с деньгами нам надо захватить и образец рисунка. — Зарисовать его? — не поняла Аня. — Возьмём чашку и на месте разберёмся, что к ней больше всего подойдёт. — Дельная мысль, — одобрила Аня. — Марина приедет завтра с работы, а её будет ожидать сюрприз, — предвкушала я. — То-то она обрадуется. Ты заметила, что она немного успокоилась? Вчера у неё была настоящая истерика, а сегодня она лишь временами покрикивает на рабочих. — Это мы на неё так благотворно влияем, — самодовольно сказала Аня. — Так куда же мы пойдём? — Туда, куда ещё не ходили. По направлению к станции, а потом повернём не направо, а налево. Так мы и сделали. Михаила мы не встретили, а путь налево вывел нас к очередному дачному комплексу, где мы чуть не заблудились. — А вы кто? — строго спросил нас какой-то мужчина с двумя большими собаками в намордниках и на поводках. — Я вас здесь раньше не видел. — Мы отдыхающие и осматриваем окрестности, — объяснила Аня. — Здесь нечего осматривать, — очень нелюбезно ответил мужчина. — Вы сторож? — догадалась я. — Сторож. — Нам дачи не нужны, — сказала Аня. — Нам хочется посмотреть, что находится за дачами. — Другие дачи, — отрезал сторож. — Потом ещё два кооператива, за ними небольшой лес, а потом снова дачи. Большой лес там, за станцией. — Спасибо, — вежливо поблагодарила я, и мы повернули обратно. — Неужели мы похожи на злоумышленников? — возмущалась Аня. — Или на воровок? — Наверное, ему хорошо платят, вот он и показывает своё рвение. А принять нас можно за кого угодно. Мы с мамой однажды гуляли с собакой у нас на даче, зашли далеко от дома, пошли вдоль рельсов, а с другой стороны тянулись какие-то участки. Собака у нас маленькая, и, разумеется, мы опасаемся других собак. А тут нам навстречу старичок тоже с собачкой. Мы у него спрашиваем: «Собака не тронет?» А он отвечает: «Мы сами боимся. Вы не воровать пришли?» Что тут ответишь? «Нет, дедушка, не воровать». — «Ну, и хорошо. Тогда договоримся: я вас не видел, а вы меня не видели». На том и расстались. — Весёленький старичок. «Вы не воровать пришли?» Вот и сторож почти то же самое сказал, только другими словами. — Забудь. Всё это мелочи. Неприятно, но надо уметь отгонять от себя такие впечатления. — Хорошо, ты такая спокойная, — немного раздражённо сказала Аня. — А меня это обижает. — Поработай в школе, тогда научишься держать себя в руках. Знаешь, какие деточки бывают? Им ничего не стоит оскорбить учителя. Притом, они даже не понимают, что делают. У них родители такие же, и они привыкли говорить им всякие гадости. А родители, вместо того чтобы научить их вести себя, начинают с ними ругаться в таких же выражениях. Вот и в школе они произносят те же самые слова. И они искренне не понимают, почему дома к этому относятся привычно-спокойно, а в школе им за те же самые фразы выговаривают. Только разница в том, что ученику разрешается говорить грубости, а учитель должен или не реагировать на это, или отвечать вежливо, чтобы не обидеть ребёнка. — Чтобы не обидеть! — вскипела Аня. — Дать бы этому самому ребёнку по губам, чтобы помалкивал! — О том я и говорю: держи себя в руках. Постепенно прогулка по незнакомым местам выветрила неприятный осадок от встречи со сторожем, и мы пустились в воспоминания о школе и рассказы о нынешней своей жизни. Мы шли по дороге, которая была почти пуста, лишь изредка попадались прохожие, как вдруг увидели приближающуюся группу подростков, что-то горланивших дурными голосами. — Вот этого я не люблю, — сказала я. — Пойдём-ка ближе к тому краю. — Подумаешь, ребята идут, — ответила Аня. — Что они нам могут сделать? — Очень уж они возбуждены. Вдруг выпили или накурились. Если бы шли поодиночке — дело другое, а в стае они опасны. Аня послушалась, и мы скромно пошли по самому краю дорожки, подростки же ломили прямо по асфальтовой дороге, предназначенной для машин. Хуже всего было то, что они пытались вызвать встречных на ответные реплики, чтобы устроить драку. Люди шарахались в сторону и молчали даже на явные оскорбления. — Эй, тётки? — крикнули они. — Это они нам, — шепнула я. — Не отвечай. — Вы, старухи! Что молчите? К вам обращаются, а вы молчите, — крикнул парень с «ирокезом». — Они глухие, — громко пояснил другой, наголо обритый. — От старости слух потеряли. На наше счастье, им попался какой-то мужчина, и они переключили внимание на него, изощряясь в убогом остроумии и надеясь, что мужчина попытается защитить своё достоинство. Тот вытерпел издевательства и лишь отстранился от руки, потрепавшей его по щеке. Мы к этому времени уже миновали скандалистов. — Старухи! — возмущалась Аня. — По их мнению, мы старухи. Каково? — А мы совсем молоденькие, — сказала я. — Только это замечают лишь те, кому за шестьдесят. — И ты туда же! — Надо быть осторожными, — заметила я. — Не дай бог, попасться им на пути, когда никого не будет рядом. Интересно, это детишки дачников или деревенские? — Какая разница? Гадость, она гадость где угодно и у кого угодно. — А ведь они учатся в школах, — заметила я. — И бедным учителям приходится иметь с ними дело. Причём надо быть вежливым, во-первых, чтобы не подкараулили и не избили где-нибудь в укромном местечке, а во-вторых, чтобы не уволили учителя, если родители такого птенчика подадут жалобу в вышестоящие инстанции. — Уходи ты из школы, — посоветовала Аня. — Хочешь, я поговорю со своим начальством, чтобы тебе нашли работу? — Пока ещё нет, — отказалась я. — Я ещё не созрела для этого. Может, через пару лет сама напомню тебе о твоём предложении. — А ведь такие раздерут человека ещё похуже собак, — не могла успокоиться Аня. — Сергея точно собака загрызла? — Наверное, патологоанатом бы определил, если бы это сделали люди. — И опять мы заговорили о НЁМ. Вроде, ещё не вечер, а мы всё о том же. — Так мы из-за НЕГО сюда и приехали, — напомнила я. — Чтобы разделить с Мариной местные страхи. — Ночью тебе было страшно? — Честно говоря, не только ночью, но и вечером. Ладно, признаюсь только тебе: когда я была вчера вечером в ванной, то увидела вдруг, что платок снизу приподнят, и на моих глазах он медленно опустился. Знаешь, полное впечатление, что его изнутри отдёрнули, чтобы посмотреть, кто это пришёл. — Это, наверное, ОН через зеркало на тебя посмотрел, — догадалась Аня. — Ну да, конечно, ведь зеркала — это вход в потусторонний мир, как я недавно вычитала. Неужели ты веришь, что это правда? — Но ведь их не случайно закрывают, если в доме покойник. — И пол моют после его выноса. Правда, неизвестно, по какой причине. — Ну, а как ты можешь объяснить, что платок сам собой отдёрнулся? — Кто-то из вас, или ты, или Катя, смотрели в зеркало и не до конца его задёрнули. Он повисел-повисел и сам опустился. — Я не отдёргивала, — заверила меня Аня. — Значит, Катя. — Давай у неё спросим. Я удивилась наивности моей подруги. Катя свалила на призрак разбитый чайник. Неужели она будет признаваться, что вопреки запрету Марины она открывала зеркало? — Она скажет, что не поднимала платок, будь уверена. И что чайник не она грохнула. — Не знаю… Но тень ведь мы точно видели. Все трое. — Игру теней, — поправила я. — Я включила свет в ванной и открыла дверь. Какой-то отблеск добрался и до стены у лестницы. Мне самой хотелось в это верить, поэтому я так старательно убеждала в своей правоте Аню. — Послушать тебя, так никаких призраков не существует. Как же тогда мы в церковь ходим? Тогда и Бога нет. — На эти темы люди спорят издавна. Здесь надо или верить, или не верить, а доказать ничего нельзя. — Ты веришь? Я помедлила с ответом. — Верю, — сказала я. — Хочу верить. — А раз есть Бог, то есть и Дьявол. И призраки тоже есть. Мы подошли к повороту на нашу улицу и остановились. — Пойдём домой или ещё погуляем? — Можно дойти до пруда, — предложила я. — У меня, конечно, есть работа, но почему бы не пройтись? На рынке мы решили заодно рассмотреть гжельскую посуду, выставленную на двух столиках. Чайники там были и, по-моему, среди них можно было выбрать подходящий. — Завтра захватим чашку и купим, — сказала Аня. На берегу пруда лежали тела. Мы сели в сторонке, подальше от основной массы людей. — И опять не надели купальники, — пожалела Аня. — Сейчас лучше не загорать, — сказала я. — Особенно в нашем возрасте. Солнце, говорят, уже не то, озоновый слой истончился. Когда я была девочкой, врач-онколог заклинала не загорать под южным солнцем. Говорила, что под нашим — сколько угодно, но только не под южным. А теперь врачи запрещают и у нас загорать. Только утром или вечером, когда… — Когда не загоришь, — перебила Аня. — Послушать врачей, то и жить нельзя. Всюду сплошные запреты. А вон мужичок сидит. Ничего. Ни в какое сравнение с Михаилом, конечно, не идёт, но очень даже. — Очень уж волосатый, — решила я. — Немного напоминает орангутанга. Даже масть рыжеватая. Мужчина заметил, что мы смотрим на него, улыбнулся и кивнул. — Как неудобно, — шепнула я. — Он решил, что мы с ним заигрываем. К моему ужасу, он встал и направился к нам. — Здравствуйте, дамы. Вы одни? Что-то я вас раньше не видел. — Мы только позавчера приехали, — объяснила Аня. — Мы здесь в гостях. — А я старожил. Здешний ворон, так сказать. Могу провести по окрестностям, показать достопримечательности. — Здесь есть достопримечательности? — спросила я только для того, чтобы что-то сказать. — А то! Церковь красивая, река, пруд вы сами видите, лес. Есть даже очень страшное место, где, по слухам, водится привидение. Мы с Аней невольно переглянулись. — Где же это место? — спросила я. — Давайте завтра встретимся, и я вам покажу. Мне сразу расхотелось смотреть на это таинственное место. — Спасибо, — поблагодарила я. — Завтра нам некогда. Мужчина засмеялся, угадав мои сомнения. — Не бойтесь, я вас никуда не заведу, чтобы съесть. Я тут один и страшно скучаю. Товарищ обещал приехать, но не смог. Может, через неделю выберется. Я уже готов выть от тоски, а тут вас увидел, сразу захотел познакомиться. Здесь не слишком приветливые люди, а вы улыбаетесь. Меня зовут Николаем. Николай Александрович Троицкий. Только вы меня зовите просто по имени. Я всё-таки сейчас не на службе, а отдыхаю. — А где вы работаете? — спросила Аня. — Да вот департаментом зовут управлять, — ответил он, причём непонятно было, цитирует ли он «Ревизора» или говорит серьёзно. Мы решили, что он шутит, а на самом деле какой-нибудь мелкий служащий или имеет свой особо микроскопический бизнес. — Аня, — представилась моя подруга. — Мила, — сказала я. Видно, такова уж моя судьба обходиться без отчества. — Сейчас скажу, где вы работаете, — заявил наш новый знакомый. — Вы, Аня, воспитательница в детском саду, а вы, Мила, бухгалтер. Угадал? — Почти, — ответила Аня. — Я экономист, но это близко к бухгалтеру, а Мила у нас учитель. — Бывает, что и ошибёшься, — улыбнулся Николай. — Так как решим насчёт завтрашнего дня? Не беспокойтесь, в лес я вас не заведу. Пройдёмся по людным местам. Я видела, что Аню беспокоит мысль о Михаиле, но отказаться было не в её силах. — А что это за место, где водятся привидения? — спросила она. — Мы сами живём в доме с призраками. Николай хохотнул. — Завтра покажу и расскажу, а вы приготовьте рассказ о своих призраках. Чувствую, весёленький у нас будет денёк. Давайте встретимся этак часиков в десять, пока не жарко. Где вы живёте? — Надо идти мимо рынка, — начала Аня, — потом по дороге и… Не могу объяснить, потому что не знаю, какая это улица по счёту. Напротив растёт ель. — Приблизительно представляю, где это, но боюсь ошибиться. Давайте встретимся на рынке. Буду ждать вас с того края, который ближе к вам. — Договорились, — сказала Аня. — А теперь мы пойдём, нас, наверное, уже ждут. Мы любезно попрощались с Николаем и пошли к рынку. — Ну, как он тебе? — спросила Аня. — Не пойму, — ответила я. — Какой-то уж слишком обходительный. Даже подозрительно по нашим временам. — Вот именно, что мы всё время ссылаемся на наши времена, — вскипела Аня. — То нельзя делать, это нельзя. Скоро вообще ни с кем нельзя будет даже заговорить. Так ты и Михаила сочтёшь подозрительным. — И сочту, — согласилась я. — Не странно ли, что в один день с нами захотели познакомиться сразу двое мужчин? Аня обиделась. — Знаешь, если ты уже поставила на себе крест, то лично я не считаю себя старой и уродливой. — И никто не считает, — попыталась я успокоить неизвестно из-за чего разволновавшуюся подругу. — Просто мне всё это кажется подозрительным. — Это надо понимать так, что завтра ты не пойдёшь на встречу с Николаем? — Нет, пойду. Я решила, что должна пойти прежде всего для того, чтобы не оставлять Аню одну рядом с этой сомнительной Тладиантой-2. Вот уж, действительно, сомнительный тип, но надо признать, что он умеет расположить к себе. Обаятельный человек, хотя и смахивает немного на орангутанга. — Конечно, пойду, — возразила я. — Мы с тобой послушаем историю про привидения. Интересно, это загадочная смерть Сергея успела обрасти такими домыслами или здесь существуют другие призраки? — Ты думаешь… — Конечно, — перебила я подругу, — во времена перестройки и наидичайшего капитализма предприниматели с таким азартом друг друга убивали, что здесь должны обитать десятки привидений. Аня засмеялась. — Пойдём лучше домой, — предложила она. — Зачем нам гадать о чужих привидениях, если у нас имеется свой призрак. — Или даже призраки, если учесть собаку, — поправила я. Мы без приключений добрались до дома, зато дома нас поджидали новые события.Глава 8 Кое-что новое из жизни призраков
Нам открыла Катя, а не Марина. — А где Марина? — спросила Аня и сама себе ответила. — Наверное, следит за рабочими. — Не угадала, — ответил «шкелет». — Рабочие колотят каркас наверху, а Марина принимает ванну. — А ты? — спросила я. — А я загораю в тенёчке. Аня фыркнула и повторила: — Загорает, видите ли, в тенёчке. А можно в тенёчке загореть? — Кому надо, тот загорит, — отрезала Катя и вернулась в кресло под яблоней. Мы вошли в холл, а оттуда заглянули в столовую. Там на диване сидела Марина и читала мои записи. Она вздрогнула при виде меня. — Извини, ты здесь оставила голландский натюрморт, я и решила ознакомиться с работой мастера. Не сердись, пожалуйста, но надо ведь было посмотреть, насколько этот беспорядок себя оправдывает. — Ну, и как? — заинтересовалась Аня. — Интересно. Правда, интересно. Я обязательно куплю твои книги, Мила, и прочитаю. — Это всего лишь черновики, — возразила я. — Раз черновики интересны, то законченные произведения — тем более. После таких слов у меня не хватило духу сердиться. — Мои произведения можешь не покупать, а скачать бесплатно, — сообщила я. — Наберёшь моё имя и название романа. Тебе тут же подскажут, где скачивать. — Катя сказала, что ты принимаешь ванну, — сказала Аня. — Я и должна была принимать её, но тут Милица со своим натюрмортом. До ванны ли было? Сейчас пойду, а то она уже, наверное, остыла. Я её делаю с морской солью. Советую вам, девочки, покупать соль для ванн. Она так хорошо действует на кожу, что передать не могу. Притом после ванны я не смываю соль обычной водой. — А кожа не воспалится? — недоверчиво спросила Аня. — А после морских купаний у тебя кожа хоть раз воспалялась? — спросила я. — Не воспалится, — подтвердила Марина. — Только покупайте неокрашенную соль. Никакой розовой или голубой. К чему ещё дополнительная химия? И без того её много в пище и в парфюмерии. Покупайте самую обычную морскую соль белого или сероватого цвета. Она продаётся почти в каждой аптеке. — Покажи, — попросила Аня. Марина принесла тёмно-голубой пакет с остатками соли. — Эта, например. Бывает в другой упаковке. Прочитайте, а я пока приму ванну. Странно устроен человек. Стала бы я в другое время с таким интересом рассматривать какой-то пакет с солью, пусть даже морской? Никогда. Может, взглянула бы пару раз, но и только. А сейчас мы с Аней углубились в изучение этого предмета. — «Природная океаническая соль для ванн», — прочитала я. — Дурацкое слово «океаническая». Всегда была «океанская». Когда его только ввели, какой-то мужчина написал в «Науку и жизнь» возмущённое письмо, а закончил он его саркастической фразой: «Теперь остаётся слово «морская» заменить на «марианическая». И что же? Заменили. — Оставь свои литературные изыскания на потом, а сейчас читай про соль, — перебила меня Аня. — «Добыта из солевых слоёв возраста более двухсот семидесяти миллионов лет», — прочитала я. — Древняя, — с уважением произнесла Аня. — «Соль добывается на уникальном по своему происхождению Илецком месторождении, расположенном в предгорье Урала. Соль представляет собой природный минерал — остаток древнего океана Тетис с возрастом солевых слоёв более двухсот семидесяти миллионов лет!» — Здорово! Наверное, поэтому она такая полезная. Более двухсот семидесяти миллионов лет! Подумать только, что она столько времени пролежала в земле или на земле, не знаю, и ничего с ней не сделалось. Наверное, слой толщиной больше сотни метров. — Подожди радоваться, — остановила я восторг подруги. — Здесь указан срок хранения. Это в земле или на земле она способна пролежать ещё столько же миллионов лет, а насыпанная в пакетики она сохраняется только два года. — Почему? — Не знаю, почему. Вот здесь указано: «Срок хранения два года». — Как же так? — возмутилась Аня. — Глупость какая-то. — Мало ли на свете глупостей. — Выходит, через два года эта соль потеряет свою силу и свойства и будет просто непонятными белыми кристаллами? — По их мнению, да. Не знаю, может, они это пишут, чтобы люди выбрасывали просроченный товар и покупали новый? Поверят, что употреблять нельзя, вот лишний раз и купят. А им прибыль. — А простая соль сколько хранится? — заинтересовалась Аня. — Катя! — Зачем ты её зовёшь? — попробовала я остановить подругу. — Она ведь отдыхает. — Ничего, здесь отдохнёт. Катя! — Что случилось? — спросил «шкелет», входя. — Сколько лет хранится обычная поваренная соль? — приступила к ней Аня. — Откуда я могу знать? Ты меня только за этим позвала? — Морская соль, пролежавшая в природных условиях в земле или на земле более двухсот семидесяти миллионов лет, в пакетиках хранится только два года. А как насчёт обычной соли? — Сейчас посмотрю, — догадалась Катя. — Вот: «Соль поваренная пищевая выварочная. Экстра. Содержит противослёживающую добавку Е536». — И в соли добавка! — воскликнула Аня. — Посмотри срок хранения, — напомнила я. — «Срок хранения два с половиной года». — Чудеса! — волновалась Аня. — А у меня соль хранится, наверное, уже лет двадцать, со времён перестройки, и ничего её не берёт. Солёная. — Там на полке ещё какая-то соль стоит, — сказала Катя. Сейчас посмотрю. Вот. «Натуральная пищевая морская соль. Крупная». В другом месте на этой же пачке написано: «Соль поваренная пищевая молотая. Произведено из соли каменной». Не очень-то я понимаю, морская это всё-таки соль или обычная поваренная? А вот и срок хранения. Сейчас. «Срок хранения два года с даты изготовления. Срок годности не ограничен». А это как понимать? Хранить можно только два года, а употреблять в пищу сколько угодно? Что только не напишут! — Всегда считалось, что сахар хранится до бесконечности, если, конечно, не вымокнет в чём-нибудь непотребном, — сказала я. — А случайно я прочитала на пачке: «Срок хранения один год». — А у меня и сахар хранится годами, — разволновалась Аня. — Выходит, его надо выкидывать? — Подожди. Меня этой надписью не смутишь. Я прочитала на другой упаковке, по три килограмма, совершенно противоположное. Там было написано, что срок хранения неограничен. Мы все погрузились в раздумье. — Девочки, давайте лучше загорать, — прервала молчание Катя. — Так хорошо на воздухе! — Иди, конечно, посиди в теньке, — согласилась я. — Это мы уже нагулялись. — Отнесу только соль на место. Катя ушла. Мы ещё некоторое время глубокомысленно вертели в руках пакет с морской солью, передавая его друг другу, а потом услышали звон. — Что-то разбилось, — спохватилась Аня. — Пойдём, посмотрим, — предложила я. Было светло, поэтому я была смела и не ожидала ничего плохого. Мы вышли в холл и сразу увидели осколки на полу возле окна. — Это чашка с чаем, который я не допила, — сказала Аня. — А я и забыла о нём. Но почему она разбилась? Неужели опять ОН? — Прекрати говорить глупости! — грозно проговорила я. — Не хватает только поверить в эту чушь! — А как ты объяснишь, что она ни с того ни с сего упала и разбилась? Мышка пробежала, хвостиком махнула? — При чём здесь мышка? — возразила я. — Катя пробегала, кормой качнула, чашка упала и разбилась. Аня долго смеялась, а потом сообразила: — Она уже ушла, когда упала чашка. Не знаю, как вы бы отнеслись к такому, казалось бы, пустяковому событию, но нам обеим стало неуютно. Если чашка падает сама по себе, то это всегда тревожно, а если это падение — всего лишь одно из звеньев необъяснимых или ещё не объяснённых нами явлений, то становится даже страшно. И не надо забывать про Марину. Ещё неизвестно, как она отнесётся к гибели ещё двух предметов из её любимого сервиза: чашки и блюдца. — Девочки, как же хорошо после ванны с солью! — раздался её голос. — Сейчас тебе сразу будет плохо, — мрачно ответила Аня. — А что такое? — насторожилась хозяйка, почуяв неладное. — Мы сейчас сидели на диване, — начала рассказывать Аня. — Вдруг слышим, словно что-то упало и разбилось. Выходим, смотрим и… вот. — Что именно «вот»? — не выдержала Марина. — Сразу скажите, что вы разбили, а то сердце уже не на месте. — В том-то и дело, что ничего не разбивали, — вмешалась я в разговор. — Аня ведь тебе сказала, что мы сидели здесь, а звон раздался в холле. Марина нерешительно выглянула в холл, увидела разбитую чашку с блюдцем и тихо ахнула. — Даже Мила, как ни пыталась, не смогла найти этому разумного объяснения, — добавила Аня. — До сорока дней ещё далеко, — убитым голосом проговорила Марина. — За это время ОН разобьёт весь сервиз и, может быть, не один. ОН знает, что это мой любимый сервиз и что у меня есть ещё один дорогой сервиз, праздничный, так что не остановится на этом. Что же мне делать? Запереть его под замок? — ЕГО или сервиз? — не поняла Аня. — Сервиз, конечно. — А что для призрака замки? — спросила я. — Пустяк. Он сумеет разбить посуду, даже не открывая шкафа. — Умеешь ты утешить! — с досадой отозвалась Марина. А я как раз придумала утешение, но боялась его озвучить, чтобы хозяйка не рассердилась на Катю. Я подождала, пока она уйдёт взглянуть, как продвигается работа у строителей, и только тогда повернулась к Ане. — Я поняла, почему упала чашка, — сказала я. — Это Катя её задела… Ты выслушай меня сначала, а потом уже возражай… Да, она уже ушла, а чашка разбилась после её ухода. Но разбилась всё-таки из-за того, что Катя её задела. Чашка оказалась на самом краю подоконника, долго балансировала, пока не соскользнула вниз. — Лучше бы осталась пусть и в неустойчивом, но зато целом состоянии. — Это уж её выбор, — напомнила я, радуясь, что нашла разумное объяснение этому падению. Аня долго думала, но потом нерешительно ответила, что, может быть, я права. По-моему, она настолько успела заморочить себя всякими потусторонними идеями, что с очень большой неохотой допустила, что объяснение может оказаться таким простым. Больше день не принёс нам ничего нового, зато вечер оказался неспокойным. Мы поужинали пирогами с жидким чаем, посидели, поговорили, причём, чем ближе надвигалась ночь, тем мрачнее становилась Марина, а потом начали готовиться ко сну. На этот раз я не стала медлить с умыванием и решила пойти в ванную сразу после Марины, но Аня меня потянула за руку и позволила Кате меня опередить. — Ты чего? — удивилась я. — Потом скажу, — шепнула Аня. Марина не решилась первой подниматься по лестнице и дождалась Катю. — Девочки, мы пойдём, а вы не забудьте выключить везде свет, — напомнила хозяйка. — Не беспокойся, всё выключим, — откликнулась Аня. — Что случилось? — спросила я, когда мы остались вдвоём. — Мне не даёт покоя зеркало в ванной, — призналась Аня. — Почему приподнялся край платка? Только не говори, что это всё Катины проделки. Я сначала решила, что ты права, но слишком уж многое ты объясняешь её кознями. То она чайник разбила, то в зеркало смотрелась, то кормой качнула и смела с подоконника чашку с блюдцем… Нет, слишком уж просто у тебя получается. Скоро ты обвинишь её в том, что она воет по ночам. Давай сейчас пойдём в ванную вместе и поднимем платок. — Такое торжественное вступление из-за пустяка, — засмеялась я. — Что ты думаешь там увидеть? Погибшего Сергея? Не успеешь ты откинуть платок, как он тотчас же появится в зеркале и сделает тебе ручкой? — Не смейся, — поморщилась Аня. — Не люблю такие шутки на ночь глядя. — Тогда пойдём и успокоим твою совесть, — решила я. Мы настороженно вошли в ванную, и, как я ни храбрилась, но всё-таки испытывала неясное беспокойство. Первым делом мы обе посмотрели на платок. Он тщательно закрывал зеркало и нигде не был приподнят. — Поднимаем? — спросила я. — Давай, — приглушённым голосом ответила Аня. Я осторожно, чтобы не сбить расставленные на полочке флакончики, стала приподнимать платок, и вдруг мы обе вздрогнули: в зеркале появилось отчётливое изображение крестика, который обычно носят на шее. Я даже разглядела, что он был как будто золотой, во всяком случае, из жёлтого металла. — Закрывай скорее! — вскрикнула Аня. Мне и самой больше всего сейчас хотелось скрыть платком появившийся изнутри зеркала крест и скорее покинуть ванную. — Пошли отсюда! — торопила меня моя подруга. — Я не буду умываться. Быстрее! Мы поспешно покинули первый этаж, не забыв по пути к лестнице всюду выключать свет. На втором этаже коридор очень слабо освещался. Видно, Марина решила, что лампочка в сорок-тридцать ватт не слишком подорвёт её бюджет, даже если будет гореть всю ночь. Я могла только приветствовать такое решение. Пусть и полумрак, но всё-таки это лучше, чем полная темнота. Когда мы очутились в своей спальне и закрыли дверь, Аня спросила: — Что же это было? — Крест, — ответила я. — Сама видела. — Но как он там оказался? Это ведь зеркало. Предметы в зеркале должны отражаться, но креста-то не было, мы видели только образ в стекле. Откуда этот образ? Неужели, и правда, из зеркала может кто-то появляться? Я сама была смущена и испугана. — Значит, не напрасно наши предки придумали завешивать зеркала в доме, который посетила смерть, — решила я. — Это не простое суеверие. За этим что-то кроется. — Наконец-то признала! — с торжеством проговорила Аня, но, похоже, радости от своей правоты не испытывала. — Меня смущает крест, — сказала я. — Если здесь призрак, то почему он не боится креста? Это ведь символ веры, наша защита. Везде написано, что вперёд выставляют крест для отпугивания нечистой силы. Я сама в своём романе описывала, как нечисть шарахается от креста. Выходит, я обманываю читателей? — Ты же описываешь выдуманные события, а не настоящие, — напомнила Аня. — Мало ли что придумаешь? В «Вие» нечисть не боялась скапливаться в церкви. Видишь ведь, что крест появился из зеркала, значит, призраки его не боятся. — А может, это какой-нибудь знак? — предположила я. — Что-то нам хотят сообщить, а мы не может понять? — Подвывает, только очень тихо, — сказала Аня. Я прислушалась и тоже уловила слабый вой. Жалобный такой, почти нежный. — Собака или человек? — спросила я. — Непонятно. — Так кто нам подаёт знак этим крестом? Какой призрак? У нас их два, — напомнила я. — Ясно, что не собака. Наверное, Сергей. А может, это знак свыше, чтобы мы были осторожны. Крест к чему снится? — Вроде, к терпению, — нерешительно сказала я, что-то припоминая. — Но ведь в разных сонниках написано по-разному. — А может, к могиле? На могилах ведь ставят кресты. — Это был не могильный крест, — возразила я. — Такие носят на цепочке на шее, то есть, на груди. — Как мы оторвались от мудрости предков! — вздохнула Аня. — Наши бабушки были не глупее нас. Может, они меньше знали, о компьютерах никогда не слышали, но в нужных вещах они разбирались. Я почувствовала, что у меня мутится в голове. — Знаешь, если мы нормально не поспим эту ночь, то мы заболеем или сойдём с ума. Невозможно не спать несколько суток подряд. — Да, у меня уже мозга за мозгу цепляется, — призналась Аня. — Даже если там всего одна извилина, то она совсем перекрутилась. — Заворот мозгов, — поставила я новый диагноз. — Ложимся спать. Если кто-то из нас проснётся и услышит что-то неприятное, то давай условимся будить друг друга, только если это будет, действительно, что-то очень важное или страшное. На обычный вой не будем обращать внимания. Это было легче сказать, и, несомненно, мы бы не спали и в эту ночь, но человеческий организм обладает удивительной способностью к самозащите, так что мы обе провалились в глубокий сон и проснулись только утром.Глава 9 День, проведённый с новыми знакомыми
Мы не совсем сами проснулись, а скорее, были разбужены. Марина должна была встать рано, чтобы не опоздать на работу, а поскольку вместе с ней ночевала Катя, то и она сочла своим долгом покинуть постель и подать завтрак. Но заботливый «шкелет» не был настолько чуток, чтобы понять простую, вроде бы, вещь, что не следует будить заодно и нас. Наоборот, она решила, что накормит всех завтраком сразу, не разделяя эту процедуру на два этапа, а потому бесцеремонно постучала в нашу дверь. — Девочки, просыпайтесь! За окном было светло, но я терпеть не могу это время. Солнце ещё не встало, поэтому возникает впечатление чего-то серого, нереального. Я попыталась разбудить Аню. — Что случилось? — спросонок бормотала она. — Воет? Мы же договорились по пустякам не беспокоить. — Это не пустяк, а Катя, — объяснила я. — Она просит нас встать и выйти к завтраку. Но я рада, что пустяком ты называешь воющего призрака. Наступило утро, и я могла позволить себе расслабиться и немного пошутить над призраком, вымещая таким образом на нём досаду за недавние страхи. — Интересно, если мы приподнимем платок сейчас, мы увидим крест? — спросила я. Аня уже пришла в себя и была способна рассуждать здраво. — Мне не хочется трогать платок, — ответила она. — Может, мы увидим крест, а скорее всего, не увидим, потому что призраки действуют по ночам… — А как же разбитая посуда? — напомнила я. — Это не призрак, а полтергейст. — Что в переводе означает «игра духов», — сказала я. — Это всё равно. Призрак собаки или мужа Марины воет и скребётся по ночам, а полтергейст способен орудовать и днём. Может, это тот же Сергей бьёт любимый сервиз Марины, но уже в другом качестве. — Знаешь, так у меня будет заворот мозгов, — призналась я. — Давай лучше не будем рассуждать о высоком, а пойдём завтракать. — Пироги — это хорошо, — согласилась Аня. Мы вкусно поели, выпили чудесного чая, а когда Марина ушла, то, подумав, выпили не менее чудесного кофе. — Девочки, вы сегодня пойдёте гулять? — спросила Катя. — Пойдём, — ответила Аня, не упоминая о назначенной встрече с Николаем. — Ты с нами? — Нет, — отказался «шкелет». — Я сейчас всё здесь уберу, а потом буду отдыхать в шезлонге. Я из-за Марины совсем не высыпаюсь. Она так боится этого воя, что всё время меня будит. Да ещё проклятая собака сегодня не просто царапалась, а чем-то гремела. Мне кажется, что скоро она отдерёт то, что мешает ей выбраться оттуда. Ой, девочки, а что тогда будет? Она прибежит к нам? Даже мне стало неприятно такое предположение, несмотря на то, что днём я была очень храброй. — Давайте хоть сейчас забудем про эту собаку, — предложила я. — Нынче у нас день, так что призраки отдыхают, а мы отдыхаем от призраков. — Марина оставила нам ключ от калитки или, точнее, двери в заборе, — сказала Катя. — А ещё она попросила не мешать садовнику, потому что он что-то должен ей делать. Что-то не то копать, не то полоть, а может, окучивать. У него есть свой ключ от калитки, так что он сам войдёт. Наше дело — его не останавливать. Мы ещё немного посидели, поболтали ни о чём, а когда стало приближаться время нашей встречи с Николаем, мы расстались с Катей и вышли за калитку. — Мила! — закричала Катя с крыльца так громко, что, наверное, переполошила всех соседей. — Что? — Ты позвонила родителям? Это была шутка, и, на мой взгляд, не слишком удачная. Женщина, которая проходила мимо, оглянулась на нас и поспешила прочь. — Позвонила! — крикнула я в ответ и услышала смех. Вольно же ей было смеяться, а я должна была каждое утро и каждый вечер звонить домой и докладывать, что я жива и здорова, а Марина не оправдывает своего условного имени Тладианта Сомнительная. Впрочем, я бы всё равно им звонила, потому что тоже желала убедиться, что у них всё в порядке. — Интересно, Оранг не передумал с нами встречаться? — спросила я. — Почему он должен передумать? — удивилась Аня. — Мы ему не навязывались, он сам предложил встретиться и показать место, где появляются привидения. А что это ещё за Оранг? Почему он какой-то Оранг? — Орангутанг, — пояснила я. — Напоминает он мне орангутанга, и всё тут. Причём, эти обезьяны описываются по-разному. То они очень свирепые и опасные, так что туземцы их страшно боятся, то вдруг оказываются спокойными и дружелюбными. Не разберёшь. — У тебя будет возможность самой сделать вывод, — ядовито заметила Аня. — Мы ведь с одним из них сейчас встретимся. Николай нас уже поджидал. Не успели мы подойти к рынку, как он вышел нам навстречу. На этот раз он показался мне менее оправдывающим прозвище, которое я ему дала с первого взгляда, не разглядев его хорошенько. Волосы у него были русые, а не рыжие, может, чуть-чуть отливали рыжиной, да и то на солнце. И не такой уж он был заросший. Сейчас, в рубашке и штанах, он вообще казался обычным человеком, почти ничего общего не имеющим с обезьяной, пусть даже человекообразной. И лицо у него было приятное. Разве фигурой он был крепок, даже мощен, но это присуще не только орангутангам, но и многим людям. — Здравствуйте, дамы, — степенно приветствовал он нас. — Я боялся, что вы меня обманете и не придёте. — Мы ждём — не дождёмся истории о привидении, — ответила я. — Как же мы можем не придти, если нам её обещали? Но Николай решил отложить наиболее интересное на потом и сначала повёл нас осматривать церковь. Мы прошли через какие-то дачи, причём он занимал нас разговорами на самые разные темы, которые только могли придти в голову в этот момент, потом мы долго шагали по дороге, добрались до посёлка и там увидели деревянную церковь, покрашенную голубым с белым. Изящная была церквушка, а невдалеке от неё стоял дом священника. Мы подошли к входу, возле которого была приставлена к стене крышка гроба, синяя с чёрным кружевом, и Аня истово перекрестилась. Николай покосился на неё и тоже осенил себя широким крестом, а за ним и я. — Войдём? — спросил наш провожатый. — Там, по-моему, отпевание, — нерешительно возразила Аня. — Мы не помешаем, — сказал Николай. Мы прошли внутрь и увидели посередине на помосте открытый гроб, а по бокам и сзади толпу родственников и односельчан. Некоторые женщины, по-видимому, самые близкие умершему, с трудом сдерживались, чтобы не заголосить громко и не помешать службе. Люди, живущие в городе поколениями, более скованны, особенно в обществе, а деревенские жители выплёскивают эмоции открыто, не стесняясь. Если это естественное горе, то так даже лучше, советуют ведь не копить в себе чувства, не загонять их внутрь, а дать им выплеснуться. Опять-таки, если эти чувства искренни, а не представление перед соседями и знакомыми. Я сама так привыкла не обнажать свои переживания, что поневоле с сомнением отношусь к слишком ярким сценам. Я мысленно сама себя остановила. Почему я так холодно рассуждаю о том, искренне ли горе людей, которые кричат и воют на виду у всех? Кто дал мне право судить? Лучше сто раз ошибиться и посочувствоватьдаже там, где на самом деле родные счастливы избавиться от пьющего мужа или дебошира-сына, чем так холодно, даже свысока смотреть на бьющихся почти в истерике женщин. Мне не случайно пришли в голову такие не слишком приличествующие моменту отпевания мысли, а из-за покойника, лицо которого с моего места было видно очень хорошо. Неприятное лицо, если описать его кратко. После смерти внешность может поменяться, но не до такой степени. У этого человека было очень недоброе лицо, чувствовалось, что при жизни он был зол и жесток, наверняка пил, скандалил, возможно, распускал руки. Я обратила внимание на то, что Аня тоже смотрит на гроб, испытывая сложные чувства. Вроде, по-христиански полагалось скорбеть по умершему, а мысли при виде его возникали не очень праведные. Я решила не мучиться сомнениями и не думать, с каким грузом грехов отошёл в иной мир этот человек. Мы здесь посторонние, так что это родным решать, добром его поминать или вообще о нём не говорить. Священник отпевал привычной скороговоркой и чувствовалось, что делал он это без души, а просто по обязанности. Может быть, он и сам гнал от себя непрошенные мысли о дурной жизни покойного, а потому спешил, чтобы поскорее закончить процедуру, может, его ждала семья, и он вовсе не предавался размышлениям, возможно, он настолько свыкся с похоронами и крестинами, что воспринимал это как рутинное занятие, приносящее доход. Я вновь поймала себя на том, что близка к осуждению чужих поступков. И это в церкви, да ещё при отпевании! Но очень уж монотонно и гнусаво тараторил нараспев батюшка. Николай поймал мой взгляд и кивнул на выход, я тронула за руку Аню, и мы покинули церковь. Моя подруга вновь истово перекрестилась, а за ней и мы с нашим новым знакомым. — Как нехорошо, — пробормотала Аня. — Как не вовремя мы пришли. Похороны. Не люблю похорон. — Каждый погребальный колокол звонит и по тебе, — вспомнила я вычитанное где-то высказывание. — Перестань! — взмолилась Аня. — Терпеть не могу таких разговоров. Я подумала, что с возрастом она будет любить их ещё меньше. В молодости такие мысли воспринимаешь легче, а в сорок пять ужё начинаешь чувствовать неизбежность таящейся в них правды. — Да, мрачноватая прогулка получилась, — согласился Николай. — Извините, не думал, что так «удачно» попадём в церковь, но зато это придаст остроту осмотру места, где водится привидение. Даже, по слухам, не одно. Эта была, так сказать, прелюдия. Он это сказал по-особенному, поэтому я даже заподозрила, что он заранее знал об отпевании. Может, он специально нас сюда привёл, чтобы мы лучше прочувствовали его предстоящий рассказ. Только, сдаётся мне, что он не расскажет нам историю страшнее, чем наши ночные кошмары, о дневных я не говорю, потому что в битье посуды повинна наверняка всё-таки Катя. — Очень уж вид у этого усопшего… — Аня не знала, как закончить предложение. — Неприятное лицо, хоть о покойниках так говорить не принято. — Да, противный при жизни был, наверное, тип, — согласился Николай. Герой моего недоконченного романа Филин сказал бы при этом примерно следующее: «Этот покойник до того, как стал покойником, был премерзким типом, так что в гробу видеть его приятнее, чем при жизни». Да, права моя мама, когда сказала, что из-за моих героев-моряков я стала грубовата. Так и представляешь, что бы сейчас сказал кто-нибудь из них. Я слишком много о них думаю, поэтому такое и происходит, а когда закончу книгу, точнее четыре книги из этого цикла, то их герои перестанут донимать меня своими предполагаемыми действиями. — Церковь я вам показал. Потом, при желании, можно ещё раз сюда сходить. Надеюсь, мы попадём в более удачное время, ведь отпевания проходят здесь не каждый день. — Не каждый, но, наверное, часто, — предположила я. — Ведь церковь обслуживает не только этот посёлок, но и все окрестные деревни, а умирают сейчас много. Когда я еду на свою дачу, то проезжаю мимо сельского кладбища. Так оно за осенне-зимне-весенние месяцы, когда я не езжу, настолько расширяется, что остаётся непонятным, кем заселены близлежащие дома, откуда берутся живые люди. — Приезжих много, — сказала Аня. — Сейчас те, которые уезжают из бывших республик, покупают не только городские квартиры, но и дома за городом. Даже здесь, пока мы сюда шли, мы встретили очень много нерусских лиц. — Наверное, — согласилась я. — У нас на даче их ходят целые толпы. И в школе их почти половина. — Давайте, дамы, не будем о грустном, — предложил Николай. — Я проведу вас обратно другой дорогой. — Только не по лесу, — сразу предупредила я. Я спохватилась, что мои слова можно понять двояко, и на всякий случай пояснила: — Говорят, здесь выпускают гулять больших собак. — Мы встретили такую собаку у озера… или пруда, не знаю, что это, — подтвердила Аня. — И хозяйка на нас же ещё и накричала. — Да, здесь есть такая особа, — согласился Николай. — Нет, в лес я вас не поведу. Может быть, потом, когда пойдут грибы, вы согласитесь со мной туда сходить. Сейчас там, и правда, пусто, делать в нём нечего, а позже народ в лес потянется. Судя по тому, что покусанных людей крайне мало, то вывод один: хозяева в этот период побаиваются отпускать собак днём. Вот вечером даже я не рискую там бродить. — Крайне мало покусанных! — возмутилась Аня. — А я не хочу войти в это число. — Не войдёшь, — успокоила я свою подругу. — Николай обещал не заводить нас в лес. Пошли. Я старалась запоминать окрестности, чтобы в дальнейшем не зависеть от провожатых. Не скажу, что я очень легко ориентируюсь на местности, а особенно в лесу, но я каждый раз надеюсь, что с первой же прогулки составлю в голове чёткую карту. — Вы обещали нам страшную историю о привидениях, — напомнила я. — Тогда слушайте, — торжественно начал Николай. — Жил-был один человек. У него была квартира в Москве, но очень часто он обитал именно здесь. Вот вы сказали, что у того покойника в церкви лицо неприятное, так у моего героя лицо было симпатичнее, чего не скажешь о душе. Был он груб с окружающими, спесив и жаден до денег. Людям нелегко было жить с ним рядом, у них часто бывали ссоры. То он разругается с кем-то из-за поставленной не на месте машины, то накричит на соседских детей из-за их шалостей, то с конкурентами поссорится, то с напарником что-то не поделит, потому что был он предпринимателем и имел с бывшим другом общее дело на равных паях. — С бывшим? — переспросила Аня. — Трудно остаться друзьями, если имеешь одно дело да ещё характер, как у моего героя, — объяснил Николай. — Запоминай, — посоветовала я. — Нам с тобой, если хотим остаться друзьями, не надо начинать общее дело. — А я разве хочу заниматься бизнесом? — удивилась Аня. — У меня к этому нет способностей. — И я не хочу, — успокоила я подругу, не распознавшую в моих словах шутку. — Продолжайте, Николай. У него была семья? — Жена у него была, а детей не было. Я утвердилась в мысли, что нам рассказывают о Сергее, и захотела узнать, как они жили с Мариной. Конечно, принимать за абсолютную истину мнение соседей по даче нельзя, ведь любая мелкая размолвка может обрасти сплетнями до размера катастрофы, а какой-нибудь случайный подарок — дать повод к предположению о горячей любви. — Он и с женой был груб? — спросила я. — Не только с соседями? — Да, он был трудный человек, и жене, конечно, нелегко было приспособиться к нему. Сначала он сдерживался, а потом стал и к ней придираться. Но деньги он ей давал. — И какая же кара его постигла? — спросила Аня. — Однажды он возвращался домой поздно вечером, и на дороге на него напала собака, возможно, огромная собака. Вероятно, это была одна из тех бездомных дворняг, которых он гонял. Когда люди прибежали на его крики, то он был уже мёртв, причём так растерзан, что узнать его было невозможно. Жена каким-то образом его опознала, так что никакого дела заведено не было, его благополучно похоронили, точнее, сожгли в крематории, а прах поместили в семейной нише, где уже стояли урны с останками его покойных родителей. И всё бы постепенно забылось, если бы сам покойный не стал напоминать о своей безвременной и ужасной кончине появлением в определённый час на том месте, где нашёл свою смерть. Его видели два человека, но, что ещё ужаснее, они слышали рычание собаки. Кто-то видел и силуэт этой собаки, убегавший прочь от места трагедии. — А разве её не убили? — спросила Аня, побледнев. — Я потому и сказал, что, возможно, привидений два, имея в виду и собаку. Вполне вероятно, что это призрак той самой собаки, которую убили вместе с остальными бездомными барбосками, когда после случившегося устроили на них облаву. Я не успела остановить подругу, и она выпалила с торжеством: — А мы как раз живём на даче у этого человека, точнее, у его жены. Она наша школьная подруга, и попросила побыть с ней, пока она не успокоится после гибели мужа. Николай смутился. — Извините, не знал, — пробормотал он. — Вам, наверное, неприятно было слышать то, как я расписал покойного. — Нет, мы его не знали лично, да и с его женой мы после школы не встречались, — успокоила я его. — Она позвонила нам, попросила пожить у неё недели четыре. Так что мы не в обиде за ваш отзыв. — А насчёт привидений это правда? — спросила Аня. — Его там видели? И собаку тоже? — Ходят такие слухи. Я лично знаю одного из тех, кто видел человеческую фигуру на дороге в роковой час. — Мало ли чья это фигура! — возразила я. — Может, это кто-то живой возвращался домой. — Мила не верит в призраков, — объяснила Аня. — А ведь ОН или ОНА каждую ночь воет. — Что-то я не пойму, кто у вас воет, — признался Николай. Аня тут же рассказала ему о вытье по ночам и звуках, похожих то на шаги, то на то, что кто-то скребётся в дверь, о приоткрывшемся снизу платке и о кресте, появившемся изнутри зеркала, а также о разбитой посуде. Мне стало стыдно от мысли, что Николай подумает о нас бог знает что. Он, конечно же, выдумал историю о появляющихся в темноте привидениях для того, чтобы развлечь нас, а тут Аня, как законченная неврастеничка, наговорила ему про всякие ужасы. Стыдно, честное слово, мне было очень стыдно. — Чудеса, — проговорил Николай, недоверчиво глядя на Аню. — Неужели, правда? Я кивнула. — Это правда, но, конечно, всему есть разумное объяснение. Ясно, что платок приподняла наша подруга и не расправила его, а он от сквозняка сам опустился на место, чайник тоже она разбила, но решала свалить на призрак, раз есть на кого валить, а чашку с блюдцем просто задела, когда проходила мимо. — Заметьте, Николай, что во всём, по мнению Милы, оказывается виновата наша бедная Катя. А воет тоже Катя? Может, и крест изнутри зеркала тоже она нам показывала? — Этого я не говорила, — возразила я. — И я пока не могу сказать, чем это вызвано, но обязательно найду естественную причину. По-моему, именно моё нежелание признавать деятельность призрака, убедило Николая в том, что в нашем доме творится что-то странное. — Если бы мне посмотреть хотя бы на зеркало, — нерешительно произнёс он. — Это не наша дача, — сразу сказала я. — Мы сами там в гостях. А то мы бы с удовольствием вас пригласили. — По крайней мере, держите меня в курсе ваших дел, — попросил он. — Давайте, завтра встретимся на пруду. Часов в одиннадцать пойдёт? Я подумала, что не стоит связывать себя точным обещанием. — Если вдруг мы не придём, то вы ведь всё равно собирались там загорать? Вы не из-за нас, надеюсь, туда пойдёте? Он улыбнулся понимающе. — В любом случае, пляж на берегу пруда и рынок будут местом наших встреч. Если завтра не сможете придти, то возможно, придёте послезавтра. А я постараюсь пройти поздно вечером по дороге, где всё произошло. Вдруг посчастливится самому увидеть привидение или хотя бы услышать рычание. Он не мог придумать лучшей приманки для двух любопытных женщин. Я по глазам Ани видела, что она уже попалась на удочку, да я и сама была близка к заглатыванию наживки. Мы вышли на дорогу к станции, причём, если бы об этом не сказал Николай, я бы её не узнала. — Показать заветное место? — спросил он. — Конечно, — сразу ответила Аня. — Мы за этим сюда и шли. — Здесь рядом, — сказал он. — В ста метрах, не больше. Почему-то место, где совершается убийство, кажется словно отмеченным роком. Вот и мне показалась зловещей густая пушистая ель, росшая у самой дороги, словно она стояла здесь лишь для того, чтобы за ней можно было кому-то прятаться, чтобы ждать намеченную жертву. — Как здесь нехорошо! — воскликнула Аня. — Чувствуется плохая аура. Так и кажется, что вот тут ещё что-то произойдёт или произошло раньше. Говорят же, что бывают особые места, где и случаются всякие убийства, несчастные случаи, катастрофы. Одно время по телевизору часто показывали такие точки. То дом покажут, где постоянно убивают людей, то мост, с которого всё время кто-то прыгает. И здесь наверняка такое место. — Обычное место, — возразила я, чтобы у Николая не возникло впечатления, что и я так же глупа, как казалась в эту минуту Аня. — Просто мы теперь знаем, что здесь загрызли человека, поэтому и ищем каких-то остатков трагедии, а вчера мы здесь проходили и не нашли этого места мрачным. — Правильно, — одобрил мою рассудительность Николай. — Только поздно вечером, точнее, ночью, здесь не ходите. На всякий случай, знаете ли. Вдруг появятся привидения? Я так и не поняла, верит ли он сам в свою историю. Николай довёл нас до нашей улицы, и мы расстались, причём он напомнил нам о том, что найти его мы сможем у пруда часов в одиннадцать и что он сейчас здесь отдыхает, поэтому мы обязательно должны будем часто встречаться. — Ну, и что ты думаешь по этому поводу? — спросила меня Аня. — Пока ещё не знаю, — ответила я. — Мне кажется, что он выдумал про привидения. — Ну, нет! — возразила Аня. — Он слишком серьёзный человек для таких шуток. — Или услышал чьи-то рассказы, — уступила я. — Кто-нибудь шёл по этой дороге в подпитии, увидел другого прохожего, испугался и вообразил, что видел Сергея. — А рычание? — Оставь! Мало ли здесь собак? Может, рычала собака той грубой бабы с озера. — Всё-то у тебя просто, — с досадой сказала Аня. — А вот я считаю, что раз призрак воет по ночам у нас в доме, то он может появляться и на дороге. Я не стала отвечать на это, потому что не знала, что ответить. — Наконец-то появились! — встретила нас Катя. — А я уж думала, что вы заблудились. — Как отдыхала? — спросила я. — Удалось поспать? — Почти удалось, — таинственно проговорила Катя. — Тебя разбудил вой? — сразу же предположила Аня. — Нет, не вой, а соседи, — объяснила Катя. — Точнее, соседские дети. Такие противные дети, сил нет. Я заснула, даже что-то видела во сне, как вдруг в меня попадает ком земли. Я, конечно, сразу проснулась, ничего не могу сообразить спросонок и вдруг слышу смех. Поднимаю голову, а над забором торчат две головы. Увидели, что я их заметила, и сразу исчезли. Наверное, у них там лестница с другой стороны приставлена. Вон, поглядите, какое пятно на майке. Я так и не смогла отряхнуть грязь. Теперь придётся стирать, да и то не знаю, отойдёт ли. Чем-то чёрным запачкано, не то масло, не то смола какая-то. Я тут же припомнила, что Николай, когда обрисовывал характер Сергея, упоминал о том, что погибший кричал на соседских детей из-за их шалостей. На этот раз я была склонна признать, что у него были веские причины на них кричать. — Бывают очень противные дети, — решила Аня. — Видно, соседские из этой категории. — Ничего, обновишь Маринину стиральную машину, — попыталась я утешить «шкелета». — Пойдёмте, девочки, пообедаем, а я заодно переоденусь. — Ну, так как же, можно мне закончить окно? — раздался за спиной знакомый голос. — Михал Михалыч, я же вам сказала, что я здесь не хозяйка, — терпеливо ответила Катя. — Вот приедет Марина, к ней и обращайтесь. Садовник укоризненно посмотрел на неё, покачал головой и ушёл. — Настырный какой! — тихо сказала Катя. — В третий раз ко мне с этим обращается. Мы ушли в дом и с аппетитом поели. — Вы как хотите, а я посплю, — решила Аня и растянулась на диване. Катя занялась вознёй по хозяйству, а я решила поработать, поднялась на второй этаж, взяла свои бумаги, спустилась вниз, поглядела на безрадостную картину спящей Ани и решила, что в такой атмосфере вдохновение меня вряд ли посетит, поэтому отправилась в свою спальню. Я с удобством устроилась на кровати, разложилась со своим хозяйством и углубилась было в работу, но прервала её, чтобы записать разговор Михал Михалыча с Юлей. Мало ли что? Вдруг когда-нибудь понадобится вспомнить до мелочей, о чём же конкретно они говорили, а не сможешь? После этого меня словно что-то стукнуло, и я прислушалась: сверху очень тихо доносился вой. Я уже говорила, что днём я смелая, не то, что ночью, поэтому я решила подняться на третий этаж. Я не рассчитывала проникнуть на чердак, ведь надо всё-таки соизмерять свои возможности, но пройти по лестнице хотя бы до половины пролёта было вполне осуществимо. В доме было тихо, одиноко, и я сразу же осознала, насколько он велик. И что Марине делать в такой махине? Да ещё она строит двухэтажный хозблок. Непонятно, зачем одному человеку два больших дома? Я поднялась по лестнице, прислушиваясь и замирая почти на каждой ступеньке, но всё было тихо. Даже воя не было слышно. Я осмелела и заглянула в коридор третьего этажа. Пусто, комнаты, двери в которые не были заперты, встречали меня откровенно нежилым видом. Две из них оказались на запоре. Я прислушалась, но ничего не разобрала. Сейчас я бы не удивилась, если бы внутри кто-то зашевелился, настолько разыгралась моя фантазия во время этой вылазки. Но нет, полное безмолвие. Я вернулась на лестницу и, подумав, осмелилась подняться выше, до самой двери на чердак. Я взялась за ручку, тихонько потянула на себя, потом от себя, но открыть не смогла. Дверь была на запоре. Я прислушалась, и холодок разлился у меня по спине: внутри временами кто-то вздыхал, иногда начинал подвывать, но быстро замолкал, а иногда раздавались какие-то звуки, словно кто-то не то шевелился, не то что-то искал. Я торопливо спустилась вниз. Да-да, не в спальню, где я оставила свою работу, а именно вниз, к живым людям. Я решила не посвящать в свои наблюдения Катю, поскольку она была всецело занята хозяйством и, как мне казалось, не слишком заинтересуется нашими изысканиями, а если заинтересуется, то не сможет сохранить в тайне от Марины. Раз уж у нас с Аней завелись секреты, то мы их будем наращивать вдвоём. Это даже внесёт определённую остроту в нашу здешнюю жизнь. У нас уже появилось двое знакомых, про приподнявшийся платок и про крест внутри зеркала знаем тоже только мы, если не учитывать Николая, так что пусть к этому прибавится и моё сегодняшнее маленькое приключение. Я еле дождалась, когда Аня, наконец, проснётся. — Как приятно чуть-чуть подремать! — зевая, сказала она. — А теперь можно и вставать, — ответила я. — Пойдём, погуляем. Может, встретим твоего Михаила. Это моментально привело Аню в чувство. — Правда, пойдём скорее. Если мы его увидим, то что я должна делать? — Быть задумчивой и рассеянной, — подсказала я. Я тут же представила, как моя подруга проходит мимо него, будто его не замечая, поэтому пояснила: — Ты с ним любезно поздороваешься, но этак… с отвлечённым видом, словно тебя одолевают думы о чём-то… высоком… или далёком. Сама определишься с тем, о чём ты размышляешь. Ты должна казаться ему очень интересной, даже загадочной женщиной, словно у тебя есть тайна, причём хорошая тайна, ничего неприличного. — Конечно, — испугалась Аня. — Не хватает только, чтобы меня заподозрили в чём-то плохом. Можешь на меня положиться, я сумею быть женщиной-загадкой. Наверняка художнику понравится загадочность, ведь он сам натура артистическая. — Должно понравиться. Знаешь, как писали о Гаршине? На его глаза иногда набегала таинственная слеза. От тебя не требуется проливать слёзы, но попробуй временами напускать на себя отрешённый вид и при этом не выглядеть ненормальной. Почему-то мне сразу разонравилась моя идея привлечь Михаила загадочностью, но отступать было уже поздно. Мы прошли до рынка, потом до пруда, издали видели Николая, вновь похожего на орангутанга, потому что, как и обезьяна, не имел на себе даже майки, правда, в отличие от неё, носил плавки. Грудь у него была заросшая, поэтому я его с самого начала и сравнила с орангутангом. Мы не стали подходить к нему, тем более что он нас не видел, и пошли обратно. Решили идти к станции. Место трагедии мы прошли медленно, вглядываясь в асфальт, словно на нём могла сохраниться кровь. — Жутко, — сказала Аня. — Вот так, неожиданно, в полной темноте на тебя набрасывается большая собака и начинает кусать… — А может, собака не была огромной, — предположила я. — Её ведь никто не видел. Мало ли что потом выдумают. Раз человек растерзан, то, разумеется, страшным зверем чудовищных размеров. А может, это была не такая уж крупная собака. Выскочила в темноте, вцепилась в горло, вот и конец человеку пришёл. А уж потом она его всего изодрала. Кто знает, может, он её первым стал гнать или ударил. Николай ведь сказал, что он гонял бездомных собак. — Может быть, и так, — согласилась Аня. — А может, вообще была целая стая. Задрал кто-то один, а окружала его стая, потому он даже сопротивляться не мог. — А может, это была чупакабра, — сказала я. — Ты сейчас способна думать о чём-то другом, кроме Михаила? — Конечно, например, о чупакабре, — ответила Аня. — Это что-то вроде собаки, кажется? — Неизвестный науке зверь. На вид похож на особо уродливую собаку, но сама я судить не могу. Слава богу, не встречала её. Чупакабра нападает на домашних животных и, как писали, напала однажды на человека, но тот отбился. Однако речь сейчас о другом. Слушай внимательно, только никому не рассказывай: ни Марине, ни Кате, ни нашим новым знакомым. Я поведала ей о том, что услышала у двери на чердак. — Интере-е-есно! — протянула Аня. — И кто же это такой? Я думала, что призраки воют только по ночам. Днём мы, вроде, его не слышали. — А мы прислушивались? — возразила я. — Мы всё время разговариваем или вообще уходим из дома. Да и что можно услышать на первом этаже, если кто-то засел на чердаке? Мы же не торчим днём в спальне. — Это правда. Но интересно всё-таки, кто там сидит? Упоминание о чупакабре навело меня на невероятную мысль. — Аня, как ты считаешь, Марина любит собак? — Не знаю. Может, бездомную собаку и пожалеет, кинет ей что-нибудь, хотя… — Нет, вряд ли даст ей поесть, — решительно возразила я, вспомнив, как скупо потчевали нас, пока мы не взяли хозяйство в свои руки. — Да, вряд ли даст, — согласилась Аня, вероятно, тоже припомнив, как ушла от неё на дрожащих от голода ногах. А почему ты заговорила о собаках? — Просто подумала, вдруг на чердаке она прячет собаку? Может, когда вёлся отстрел бродячих животных, одна из собак забежала к ней, а она пожалела её и спрятала на чердаке? Я сама понимала невероятность такого события. — Нет, это невозможно, — решила Аня. — Марина не станет пускать к себе незнакомую собаку. Да и зачем ей держать её на чердаке? Собака — не преступник, скрывающийся от полиции. Она не могла убить её мужа, иначе она и на Марину бы набросилась. У меня был другой довод против моего предположения. Если бы Марина знала, что это воет настоящая собака, она бы не боялась этого воя и не позвала меня пожить у неё эти сорок дней. Зачем ей моя компания, если у неё уже есть собака? Но даже если предположить с её стороны такой нелогичный поступок, то она не боялась бы ночных звуков, а если бы по какой-то причине делала вид, что боится, то они бы не помешали ей спокойно спать. Нет, она не притворяется, она по-настоящему, до безумия напугана. Если бы не наше присутствие, она могла бы не выдержать такого чрезвычайного нервного напряжения. — Да, она не могла спрятать туда собаку, — согласилась я и продолжала, осенённая новой мыслью. — А вдруг это сделал её муж, когда был ещё жив? Характер у него был тяжёлый, неприятный, так что он мог решить попугать свою жену. Он спрятал собаку… — Нет, — перебила Аня. — Помнишь, Марина сказала, что должна была уехать с дачи, но осталась чисто случайно. Сергей знал, что её не будет, поэтому ему незачем было прятать на чердаке собаку, чтобы пугать жену. — И это верно, — продолжала я. — Тогда давай рассмотрим ещё одну возможность… — Это в тебе сказывается писатель. Ты сейчас придумываешь все возможные варианты, а потом выберешь самый подходящий и напишешь роман о собаке, спрятанной на чердаке. — Не перебивай, а то мысль ускользнёт. Предположим, это Сергей захотел завести собаку. Он приобрёл её и, зная, что жена уедет, спрятал её пока на чердаке. Вечером он бы вернулся на дачу и, поскольку Марина уже уехала бы, забрал псину. Но он погиб, и собака воет, запертая на чердаке. — Она бы уже умерла от голода, — сказала Аня. — От голода так быстро не умирают. К тому же, неизвестно, может, Сергей оставил ей гору еды. И вода на чердаке может быть. Сергей мог налить её в какую-нибудь большую ёмкость, в таз, например. Аня прикидывала такую возможность, и постепенно её лицо просветлело. — А ведь такое могло быть! — обрадовалась она. — Мы-то ночами умираем от страха, а несчастная животина умирает от тоски и голода. Ты говоришь, что вой был совсем слабым? А вдруг она уже на последнем издыхании? — Чердак заперт, а взломать дверь я не решусь, — сразу предупредила я. — Надо подождать Марину, объяснить ей ситуацию и с её разрешения или вместе с ней туда подняться и спасти бедное животное. — Ну вот, теперь мне покоя не будет до самого вечера, — пожаловалась Аня. Но она ошиблась. Встреча, к которой мы стремились, но о которой из-за волнующего разговора забыли, на время заслонила собой все мысли о злосчастной собаке. — Вот он! — сообщила Аня страшным голосом и даже изменилась в лице. — Значит, сейчас я должна изображать задумчивость, женщину-загадку? — Попробуй его заинтересовать. Михаил сидел перед мольбертом на опушке леса за станцией и рисовал. Мне показалось, что он не обрадовался при виде нас, но быстро овладел собой и изобразил довольную улыбку. — Аня! Мила! Добрый день! — вскричал он. Я ясно видела, что мы отрываем его от работы, и рада была бы сейчас же уйти, сославшись на неотложные дела, но со мной была Аня, а она не могла упустить случай поговорить с «приятным мужчиной». — Какое вы выбрали странное место для рисования, — сказала она, напуская на себя томность. — Почему же странное? — удивился художник. — Рядом помойка. — Так я рисую не помойку. Я к ней сижу, как и полагается, спиной. Я рисую три сросшиеся берёзы на краю поляны. Очень уж колоритно они смотрятся, грех не нарисовать. Мне тоже понравились берёзы, но то, что выходило на картоне, мало напоминало прелестный пейзаж. Я, конечно, понимаю, что подмалёвок — это отнюдь не картина, но не до такой же степени! Аня взглянула на будущий эскиз, и лицо у неё стало каменным. Хорошо, что сегодня она изображала томность и отрешённость, а то вышло бы неудобно. — Вам нравится? — спросил Михаил. Аня не ответила, погрузившись в запланированную задумчивость. — Аня? Моя подруга вздрогнула и словно очнулась. — А? Вы что-то сказали, Михаил? Художник в недоумении посмотрел на неё и перевёл взгляд на меня, словно спрашивая, не требуется ли Ане помощь. Я печально склонила голову, потому что ничего другого придумать не могла. — Вы сегодня какая-то… грустная, Аня. Надеюсь, ничего не случилось? Очень симпатичный был мужчина и при этом деликатный, но почему его никто не надоумил прикрывать животик рубашкой или хотя бы майкой? Совсем был бы другой вид. Ведь и лицо приятное, открытое, и дружелюбие видно за сто метров, и в разговоре не теряется, но брюшко всё портит. Мало того, что брюшко, так ещё и грудь слегка поросла тёмными курчавыми волосами. — Не обращайте внимания, Михаил, — рассеянно отозвалась Аня. — Сегодня мне, и правда, совсем невесело. Так, знаете ли, воспоминания печальные нахлынули… С вами, наверное, тоже бывает? — Бывает, — с запинкой согласился Михаил. — С каждым бывает. Надо бороться с таким настроением. — Борюсь… Да-да, конечно, борюсь… Не обращайте внимания… Всё пройдёт… Всё пройдёт… Кажется, она попыталась изобразить гаршинскую «таинственную слезу», но это явно было уже слишком. — Мы пойдём, Михаил, — сказала я. — Не будем вам мешать. До свидания. Не обращайте внимания на Аню. Обычно она весёлая и жизнерадостная. Просто сегодня день такой. День воспоминаний. — До свидания, приходите, — без особого радушия в голосе пригласил он. — Вы знаете, где меня можно найти в ближайшие два-три дня. Аня только кивнула, делая вид, что не в силах отвечать. — Не торопись, — прошептала я, когда она чуть не припустила впереди меня привычной энергичной рысью. — Ты же сейчас витаешь в другом мире. Когда мы отошли достаточно далеко, Аня спросила: — Как я сыграла отрешённость? — Не знаю, кричал бы Станиславский своё «не верю» или не кричал, но Михаил, похоже, был озадачен. — Ну, хотя бы в хорошем смысле озадачен? Как мы и задумывали? — Не могу за него решать, — честно призналась я. — Что озадачен — это точно, но вот что он при этом подумал… С другой стороны, не может ведь он с первого раза осознать, насколько ты интересная женщина. Сегодня ты была одна, а вот завтра мы опять заглянем сюда. Тогда ты будешь весела и, может быть, даже счастлива. Не от того счастлива, что видишь его, это разыгрывать ещё рано, а просто… просто у тебя такое настроение. День хороший, пищеварение отличное… — Фу, — не выдержала Аня. — Что ты такое говоришь? Счастье и пищеварение. — Классику читать надо. Короче, ты изображаешь лучезарное счастье. Только изображай естественно и не переигрывай. У тебя, наверное, бывает, что ты идёшь на работу в ненастный день, знаешь, что просидишь за бумагами до позднего вечера, вроде бы, ничего отрадного нет, а ты испытываешь самую настоящую радость. Просто идёшь и ликуешь. — М-м-м… — Вот ты и должна изобразить нечто подобное. Тихое счастье. Кто-то дал определение, что счастье — это состояние души. Вот и пускай твоя душа завтра пребывает в таком состоянии. Аня закивала, проникнутая моей идеей. — Я заранее буду готовиться стать на завтрашний день счастливой. С этим мы и вернулись домой.Глава 10 Так всё-таки это собака?
Впечатление от встречи с Михаилом мало-помалу улеглось, и мы могли вернуться к проблеме собаки, возможно, спрятанной на чердаке. Я, конечно, подумала о ней первая, а Аня ещё нескоро отошла от мыслей о «приятном мужчине». — Послушай, а ведь мы так и не купили гжельский чайник, — вспомнила она. — Да, не купили, — спохватилась я. — Марина приедет где-то через полтора часа, если не застрянет в пробке. Давай сходим на рынок, пока её нет, а то я всё время думаю о собаке и места себе не нахожу. Хоть отвлекусь. — Пойдём. — Куда это вы собрались? — спросила Катя. — Покупать гжельский чайник, который подошёл бы к синему сервизу, — объяснила я. — Марина очень горюет о разбитом чайнике, и мы хотим её утешить. — Хорошая мысль, — одобрила Катя. — Тогда и чашку надо купить. Взамен разбитой. Признайтесь, вы сами её грохнули? — Честное слово, нет, — принялась уверять её Аня. — Мила вообще подумала, что это ты её задела, когда проходила мимо, а она поколебалась в неустойчивом положении и брякнулась на пол. Из-за взгляда, брошенного на меня Катей, мои чувства к Ане стали далеки от добрых. — Как не стыдно меня в этом подозревать?! — воскликнула разобиженная Катя. — И ведь молчите, словно всё в порядке. Подумайте, как я могла её задеть, если я шла к двери, а чашка стояла на подоконнике в стороне? Может, вы подозреваете, что я и чайник сама смахнула на пол? Тут уж даже Аня догадалась, что не следует рассказывать о возникшей у меня догадке. А я при виде негодования Кати лишь утвердилась в этой мысли. — Никто тебя ни в чём не обвиняет, — сказала я. — Успокойся, пожалуйста. Когда мы вернёмся, то расскажем тебе кое о каких наших догадках по поводу чердака и воя. Я видела, что Катя всё ещё дуется на меня, раз даже не проявила любопытства, поэтому решила помириться с ней самым безотказным способом. — Катя, а может, мы вместе сходим на рынок? Ты бы помогла нам выбрать подходящий чайник. Вкус у тебя хороший, а то, боюсь, мы не сумеем подобрать такой, чтобы идеально подошёл к сервизу. — А ведь, правда, это дело тонкое, — сейчас же встрепенулся «шкелет». — Девочки, подождите меня. Я иду с вами. Мне пришлось отойти к окну, чтобы Катя не видела выражения моего лица. — Невиданное дело! — вскричала Аня. — Катя решилась пойти погулять! — Мне на это, правда, трудно решиться, — согласилась Катя. — Не знаю, как в дальнейшем, а сейчас я с таким наслаждением вожусь на кухне, что и передать не могу. И это здесь, на даче. Представляю, каково на кухне в городской квартире Марины! Девочки, я теперь думаю о том, как бы мне переоборудовать свою кухню. У меня по сравнению с этим раем для хозяек полный хаос и дикость. — Первобытные условия существования, — пояснила Аня. — Вот именно, что первобытные. Всегда считала, что у меня всё хорошо, но теперь вижу, что мне ещё очень многое нужно купить. Места только у меня совсем нет, ведь кухня пять метров. И денег, пожалуй, тоже. — Вот что значит, останавливаться на достигнутом. — Я подмигнула Ане. — И вот в чём неприятная сторона хождения по гостям. Сидишь у себя спокойно, думаешь, что добилась совершенства, и знать не знаешь, что бывает ещё лучше. А сходишь в гости… Ой-ой-ой! Оказывается, надо всё менять. — Да уж, — вздохнула Аня. — Идём, девочки? Мы двинулись к выходу. — Стоп! — скомандовала я. — Мы же не взяли образец. Сейчас захвачу с собой чашку. — Только не чашку! — взмолилась Катя. — Она такая хрупкая, что трещина будет обеспечена. Лучше сахарницу. На ней и рисунок ясно виден, и к форме мы легче подберём чайник. Я высыпала сахар в первую попавшуюся тарелку и завернула сахарницу в пластиковый мешок, а свёрток положила в другой пакет. — Порядок! — объявила я. — Теперь можно выходить. Мы с Аней уже прекрасно знали дорогу до рынка, а Катя шла здесь в первый раз, поэтому с понятным любопытством озиралась вокруг. — А где убили Марининого мужа? — спросила она. Мы уже вышли на большую асфальтовую дорогу, и я показала в нужную сторону. — Это там, ближе к станции, а к рынку туда. Хочешь, прогуляемся до страшного места? — Нет, — решительно воспротивилась Аня. — Раз уж мы идём по такому важному делу, как покупка чайника, то мы должны сразу же идти на рынок. А если Катя хочет посмотреть на то место, то пусть завтра идёт вместе с нами на прогулку. Заодно и пройдётся, не всё же ей торчать на кухне. Только учти, Катя, что там ничего, кроме асфальта, нет. Да ещё ёлка стоит напротив. У меня сложилось впечатление, что Аня очень не хочет вести Катю в ту сторону, где мы могли встретить Михаила. Похоже, она уже считала его своей собственностью и делиться ни с кем не желала. — Пойдёмте лучше на рынок, — решила Катя. — Кстати, вы деньги с собой захватили? Аня раскрыла рот. Пока мы оживлённо беседовали о кухнях, мы совсем упустили из вида, что от коммунизма мы удаляемся гигантскими шагами, так что бесплатно нам никто ничего не даст. — Давайте, я сбегаю, — предложила я. Мне не составило труда открыть замок оставленным нам ключом, и я торопливо вошла в дом. Я пробежала на второй этаж, захватила оставленный на столике кошелёк с общими деньгами и свой, с моими личными средствами, спустилась вниз и поспешила обратно. О том, что дверь надо было запереть, я почему-то не подумала, понадеявшись на мощные стены, окружавшие участок нашей подруги. У нас и на собственном участке, окружённым прозрачной сеткой с улицы или дырявым заборчиком со стороны соседей и с вечно незапертой калиткой, дверь часто остаётся открытой. Пока я шла, у меня было какое-то странное чувство, что я чего-то не заметила, на что-то не обратила внимания в доме. Такое бывает, ничего удивительного в этом нет, причём чаще всего оказывается, что это ложное чувство. Возможно, что-то я планировала взять или сделать, пока спешила за кошельком, а потом забыла про своё намерение. Вот и осталось чувство какой-то незавершённости, чего-то недоделанного. Ничего страшного. Я быстро убедила себя в том, что все эти ощущения — результат моей поспешности. — Принесла, — сообщила я, передавая кошелёк Ане. — Держи, казначей. На рынке Катя проявила бурную деятельность. Она осмотрела буквально всё, причём за очень короткое время. — В следующий раз, девочки, мясо покупайте вон у того продавца, — сказала она. — У него оно лучшее. Она описала нам приметы, по которым надо распознавать свежее мясо, причём так подробно, что у меня все они тут же перепутались в голове. — А вот гжельская посуда, — торопливо перевела я её внимание на нужные нам прилавки. — Доставай сахарницу, — распорядилась Аня. Я осторожно развернула пакет и убедилась, что драгоценная посудина не пострадала. Катя долго и придирчиво разглядывала выставленные чайники, сверялась с рисунком и формой сахарницы и выбрала наконец нужный экземпляр. После этого она попросила продавщицу достать несколько таких же чайников и утомительно тщательно выбрала подходящий оттенок, после чего то осматривала чайник и сахарницу на ярком свету, то вносила их в тень. — Вот этот нам подойдёт, — решила она. — Заверните нам его, пожалуйста. Продавщица, видно, сразу почувствовала, что перед ней опытный покупатель, поэтому обслуживала нашего «шкелета» терпеливо и доброжелательно. Сейчас она завернула ей чайник со всевозможным тщанием. Мы забрали покупку и двинулись к дому. — А может, зайдём на пруд? — спросила Аня, останавливаясь. Я чуть было не согласилась, но Катя оказалась мудрее нас обеих. — Сейчас Марина должна вернуться, — напомнила она. — Лучше зайдём туда в следующий раз. Мы пошли прямо домой. Ключ от калитки был у меня, поэтому я первая вошла на участок. Мне сразу показалось, что я что-то заметила, но определить, что именно насторожило моё внимание, я так и не смогла, но и думать об этом я тоже не перестала. Мы уже вошли в дом, а я всё ломала голову над тем, что же я видела. — Хорошо! — вздохнула Катя, аккуратно ставя свой свёрток на стол и разворачивая. — Ой, какой хорошенький! Мила, иди скорее сюда. Посмотри. Я оставила пакет на стуле в холле и подошла к ней. — Да, симпатичный. Очень красивый. — Если Марине не понравится, то я уж и не знаю, что ей нужно, — решительно проговорила Аня. А мной вновь овладело странное убеждение, что я чего-то упустила. — У меня такое чувство, что здесь кто-то без нас побывал, — вдруг разобралась я в своих ощущениях. — Кто здесь может побывать? — удивилась Катя. — Вон какая ограда. Сплошная и высокая. Тараном не пробьёшь. — А Михал Михалыч? — вспомнила Аня. — Так он давно ушёл, — объяснила Катя. — Вы ещё не вернулись с последней прогулки, а он уже ушёл. Сказал, что всё сделал на сегодня, спросил, нельзя ли всё-таки подобраться к недоделанному окну, а то к ночи соберётся дождь, а скорее всего, гроза. Мне вновь пришлось посоветовать ему обратиться к Марине. Он и ушёл. — Интересно, кто же здесь был? — спросила я. — Почему ты думаешь, что кто-то здесь побывал? — не поняла Аня. — Вот я ничего не замечаю. — Не знаю. Не могу объяснить. Чувствую, и всё тут. Запах? Нет, даже не это. — Ладно вам, — остановила нас Катя. — Только себя запугиваете и меня заодно. Никого здесь нет, быть не может и не могло. А где сахарница? Мила, неси сюда сахарницу. Надо этаких красавчиков поставить рядом… Я прошла в холл и замерла: пакет, аккуратно положенный мною на стул, теперь валялся на полу. — Девочки! — в отчаянии позвала я. — Смотрите! — Вот бестолковщина! — вскричала Катя. — Знаешь ведь, что в пакете хрупкая вещь и кое-как кладёшь на стул! Я даже не обиделась. — Честное слово, он стоял очень устойчиво, — оправдывалась я. — Он не мог упасть. — Упал ведь! — бушевала Катя. — А может, он упал точно так же как чайник и как чашка с блюдцем? — спросила я. Катя осеклась на полуслове, а Аня раскрыла рот. — Ты хочешь сказать, что это полтергейст? — спросила она. — Не знаю, может, полтергейст, а может, кто-то ещё. Говорю же вам, что мне показалось, что кто-то здесь побывал. Может, пока мы восторгались новым чайником, кто-то пробрался мимо нас в холл, а оттуда — к выходу, задел пакет, тот упал, а этот кто-то выскользнул, не заботясь о том, что натворил? — Сахарница-то хоть цела? — простонала Катя. Я с надеждой развернула хрупкую фарфоровую вещицу. Ручка у неё была отбита. — Ужасно! — страшным шёпотом произнесла Аня. — Что будем делать? Купим новую сахарницу? — Разумеется, — саркастически ответила Катя. — Возьмём с собой новый чайник, подберём сахарницу, а потом Мила разобьёт чайник. И так по кругу. Весь месяц будем развлекаться. — Я прочно поставила пакет, — возразила я, начиная приходить в себя. Я уже стала сомневаться, что пакет опрокинул посторонний человек, проникший без нас в дом и покинувший его, воспользовавшись нашим увечённым созерцанием чайника. Скорее всего, это, действительно, я небрежно поставила пакет. Но именно потому, что я это осознала, мне не хотелось признавать это вслух. Я боялась Марину. — Думайте, что хотите, — решительно сказала я. — Пакет стоял прочно, в этом нет никаких сомнений. Вы, конечно, можете в этом сомневаться. Человек так устроен, что он во всём сомневается и во всём видит плохое. Я не собираюсь вас переубеждать, потому что это бесполезно. Если бы вы сами поставили пакет, то вы были бы уверены в его прочном положении, как уверена я. Но вы этого не делали, поэтому и готовы заподозрить меня в неаккуратности. Пусть так. Это ваше право. Одно я не могу понять: что мы скажем Марине? — Ах, вот оно что! — протянула Аня. — То есть сознаваться в содеянном мы не хотим? — Я, конечно, могу сказать ей всё, как было, потому что уверена в своей правоте, но она будет сомневаться, как и вы. А если она подвергнет сомнению этот случай, то она вспомнит и два предыдущих. Катю она обвинит в гибели чайника, а тебя, Аня, — в кончине чашки с блюдцем. Удачный ход. Мои подруги сразу призадумались и, поразмыслив, пришли к общему выводу: — Девочки, раз Марина верит, что её любимый сервиз бьёт покойный муж, давайте скажем,что он разбил и сахарницу, — предложила Аня. — Одним предметом на его совести больше, одним меньше — роли не играет. — Я то же самое хотела вам предложить, — призналась Катя. — Теперь надо договориться, как Сергей разбил эту сахарницу, — сказала я. — А мы не знаем, как он её разбил, — сказала Аня. — Мы купили чайник, пришли домой, а сахарница лежит на полу с отколотой ручкой. — Решено, — одобрила я. — Простенько и доходчиво. Никаких подозрительных изысков. Когда Марина приехала и завела машину в гараж, она выглядела усталой. Я понимала её состояние: после почти бессонных ночей даже поездка в поезде, когда тебя везут и ты просто сидишь на скамье, утомительна, а она вынуждена была вести машину, пристально следя за дорогой. Сейчас ей не следовало бы садиться за руль, это опасно и для неё и для окружающих, потому что внимание её ослаблено. Если вдуматься, что она почти не спит ночами, то она может заснуть прямо за рулём. Сколько раз слышишь про такие случаи. К сожалению, советовать ей временно не пользоваться машиной бесполезно. Или попробовать? — Марина, может, тебе лучше пока не управлять машиной? — спросила я для очистки совести. — Это ещё почему? — насторожилась она. — Ты почти не спишь ночами. В таком состоянии ты можешь попасть в аварию. К моему удивлению, она кивнула. — Наверное, ты права. Мне очень тяжело вести машину. Иногда я почти перестаю ощущать реальность и только усилием воли заставляю себя вспоминать, что я за рулём. Я была рада, что она согласна со мной, однако Марина ещё не закончила. — Если бы я жила в другом месте, где все не так следят друг за другом, то я бы не села за руль, но здесь это невозможно. Как представишь, что соседи обо мне будут думать, так пойдёшь на любые жертвы. Ты не сможешь себе даже вообразить, как все они хвастаются друг перед другом. Противно, но, если хочешь здесь жить, то приходится подчиняться местным законам. — По-волчьи жить — по-волчьи выть? — вспомнила я старую поговорку. — Именно. Прежде мне хотелось плюнуть на всё и убедить Сергея переехать в другое место, но останавливала мысль: они ведь подумают, что мы разорены. И участок наш приобрели бы соседи, которые давно уже хотят нас отсюда выжить. Нет, уступать им нельзя. Умирать буду, но не позволю какой-то хамке добиться своего. Да, мои здравые рассуждения разбились о самую банальную вражду между соседями. Я решила больше ничего не советовать Марине. Она привыкла жить совсем другими понятиями, чем я. Для неё мнение соседей значит больше, чем собственные удобства и даже безопасность. Мы вошли в дом, где Катя уже накрыла на стол. — Ой, девочки! — восхищённо сказала Марина. — Как же приятно приходить к готовому ужину… Даже не то. Приятен не сам ужин, а то, что меня ждали. Обычно это я обслуживала мужа, как бы ни уставала в университете, а он ещё и был недоволен. В последнее время он меня всё время ругал… Она замолчала, явно сожалея о невольно вырвавшемся признании. Я подумала, что момента лучше не найти. — Успокойся, Марина, он о тебе не забывает, — сказала я. — Что такое? — встрепенулась она. Мы с Аней и Катей незаметно обменялись понимающими взглядами. — Он разбил сахарницу, — объяснила я. — Боже мой! — ахнула Марина. — Опять? Да когда же он прекратит надо мной издеваться?! Это уже становится невыносимо. Ночью он воет, пугает меня своим появлением, едва я задремлю. Но это ещё терпимо. От этого хоть нет материального вреда. Но бить дорогой сервиз! Я с ужасом думаю, что будет, когда он его весь разобьёт? Неужели он примется за следующий? А может, станет резать мои вещи, шубы?.. За это я была спокойна, ведь носильные вещи нельзя разбить, даже если случайно их заденешь и уронишь, но успокоить хозяйку, не выдав нашего секрета, я не могла. Кроме того, я вновь начала склоняться к мысли, что дело здесь нечисто. Пакет на стуле стоял очень прочно. Не мог он упасть сам собой. Может, правда, кто-то был в доме, хоть мне и не верят? — Да, непростая штука — жизнь, — вздохнула я. Все недоумённо посмотрели на меня, а меня словно обожгло: если кто-то здесь был, то он мог прихватить с собой какие-нибудь вещи или Маринины драгоценности. Наверняка, у Марины есть здесь украшения. Если её обворовали, то мы попадём в очень неприятное положение. В этом случае на призрак едва ли удастся сослаться. — А мы как раз подобрали чайник для твоего сервиза, — грустно сказала Катя. — Какой чайник? — заинтересовалась Марина. Катя торжественно принесла свежезаваренный чай в новом чайнике. — Красивый, — одобрила хозяйка. — И, действительно, очень подходит к сервизу. Катя и Аня заулыбались, довольные её похвалой, а я пожалела, что устроена иначе, чем большинство людей, и мучаюсь сомнениями там, где не надо. Мне почему-то стало ясно, что Марина не так уж рада замене. Это мы смотрим на вещь и любуемся её видом, а ей нужна, прежде всего, марка. Если бы точно такой же чайник был изготовлен фирмой, продукцию которой она ценит, она бы была счастлива, но обычная гжельская посуда (не эксклюзивная, как теперь говорят), пусть и кажущаяся дорогой человеку со средними доходами, не привлекательна для испорченной деньгами женщины. Нет, не такая уж счастливая была у меня мысль купить этот чайник. Впрочем, если рассуждать дальше, покупка его доставила нам удовольствие, а это тоже ценно. И к сервизу, точнее, его остаткам, он идеально подходит. Может, ещё и сахарницу докупить? Возможно, Марина потом отнесёт наши приобретения на чердак и там предаст забвению, но в эти четыре недели они нас будут радовать. Когда мы поужинали, пора было приступить к главному делу. — Марина, у нас к тебе серьёзный разговор, — начала я. — Только не говорите, что вы хотите меня здесь бросить! — испугалась она. Это хорошо, что она подумала о такой возможности. Боязнь нас потерять поможет ей смотреть сквозь пальцы на многие наши грехи. Мало ли, может, Катя опять что-нибудь заденет и опрокинет, а возможно, и мой «голландский натюрморт» оскорбит взгляд хозяйки. — Нет, пока мы не собираемся тебя здесь бросать, — успокоила я встревоженную Марину, умышленно употребив слово «пока». — У нас есть одна догадка, и мы хотим её проверить. Ты говоришь, что на чердаке собрана всякая рухлядь? Марина криво усмехнулась. — Может, для кого-то это и рухлядь, а для многих — настоящее богатство. Такую мебель, которая там стоит, на помойку не выбросят. Да и вещи там хорошие. Я их надеть уже не могу, потому что перед соседями стыдно, а на обычных дачах их сочтут за праздничные наряды. И посуда там хорошая. — Стало быть, кроме дорогой мебели и прочих вещей, там ничего нет? — Говорите прямо, что случилось с чердаком? — напряжённым голосом потребовала Марина. — Может, ОН устроил там пожар? — Нет, ты бы почувствовала запах гари, — сказала Аня. — Откуда я знаю, как призраки устраивают пожары? — возразила Марина. — Может, у них и запаха при этом не бывает, и огонь не жжётся. Вещи горят, а дыма и жара нет. — Надеюсь, до этого дело не дойдёт, — испуганно проговорила Катя. — У тебя здесь такая кухня, что сжечь её — настоящее преступление. — Если вещи горят без дыма и жара, значит, и люди могут сгореть во сне, так и не проснувшись? — заинтересовалась Аня. — Что вы меня об этом спрашиваете? — не выдержала такого напора Марина. — Я-то откуда это знаю? Вы заговорили о чердаке, стали расспрашивать меня о его содержимом, словно хотите узнать, не жалко ли мне вещей, которые там хранятся… Мне пришлось вмешаться. — Не беспокойся, я думаю, что с твоими вещами всё в порядке. Дело в другом. Мы с Аней подумали и пришли к выводу… — Точнее, это Мила подумала и пришла к выводу, — на всякий случай отказалась от соавторства Аня. — Я только согласилась, что так могло быть. — Расскажите толком, что именно могло быть, — попросила побледневшая Марина. — Мы говорим о вое, — пояснила я. — Ночью слышен собачий вой. Когда я днём зашла за своими записями… — Чтобы создать мне здесь голландский беспорядок, точнее, натюрморт, — подсказала хозяйка. — Нет, Марина, я пришла в спальню за своими записями и решила поработать там же, пока Аня спит внизу. Я уже вовсю работала, когда услышала жалобный вой. Днём, представляете?! Сами подумайте, какой призрак будет выть днём? Ясно, что это живая собака. Марина стала совсем белой. — Живая собака? Может, это ТА САМАЯ СОБАКА? — Да нет же! Каким образом она может забраться на чердак? Сделала своё чёрное дело и бегом наверх? Нет, я подумала, что, возможно, твой муж захотел завести собаку, купил щенка или подростка, но неожиданно выяснилось, что ты остаёшься на даче и не уезжаешь. Тогда он быстро спрятал собаку на чердаке, а потом погиб. — Его убили до того, как он вернулся на дачу, — напомнила Марина. — Тогда это было накануне. Он спрятал собаку, оставил ей еду и воду и уехал, а вернуться и выпустить её не успел. Марина покачала головой. — Нет, Мила, ты перемудрила. Мой муж никогда не завёл бы собаку, а тем более, втайне от меня. Он терпеть не мог животных, считал их дармоедами и безжалостно гонял их, если видел их поблизости. Он даже кидался в них камнями. Я равнодушна к ним и никогда не заведу ни собаку, ни кошку, ни даже рыбок, но ни за что не кину камнем ни в одно животное, а он кидал. Мне даже кажется, что он наказан таким образом за свою жестокость. — А кто-нибудь ещё мог завести собаку на чердак? — спросила я. — Видишь ли, не хотела тебе говорить, но всё-таки сознаюсь, я ведь поднялась к двери на чердак и прислушалась: там явно кто-то есть. Слышно шуршание и что-то типа тихого воя или поскуливания. — Значит, это ОНА, — прошептала Марина. — Это собака, которая убила Сергея. Я ночевала здесь всего один раз и слышала этот вой и царапанье. Откуда там могла взяться живая собака? Во-первых, в тот день, когда погиб Серёжа, Михал Михалыч чинил на чердаке окно, поэтому собака была бы обнаружена. Во-вторых, я лично запирала чердак, ключ никому не давала, так что никто туда не мог пробраться. Это воет призрак. Мне пришла в голову здравая мысль. — А что там делать призраку? — спросила я. — Если он не может оттуда выбраться, то как он туда забрался? Казалось, что побледнеть больше невозможно, но Марина стала ещё белее. — Девочки, не спрашивайте, — попросила она. — Я ничего не знаю. Может, это и не собака вовсе, а ОН? — Давай откроем дверь на чердак и посмотрим, — предложила я. — Нет, только не это! — вскрикнула Марина. — Я не буду отпирать эту дверь! Я не хочу выпускать призрака на волю, кто бы он ни был. Пока в доме происходят такие явления, дверь будет заперта. — Но вдруг там всё-таки живая собака, и она умирает без пищи и воды? — спросила я. — Вдруг каким-то образом туда пробралась безобидная моська? — Не выдумывай, — возразила Марина. — Как собака вообще может пробраться на мой участок? Как она перелезет через забор? Поверь, это монолит. Там нет никаких дыр и лазеек. Это воет призрак. Я заперла дверь на чердак, и теперь он не может оттуда выбраться, а потому воет и скребётся. И не просите меня отпереть дверь. Если после сорока дней вой прекратится, тогда можно и отпереть, но и то… Наверное, я не решусь вообще когда-нибудь туда зайти. Было очевидно, что Марину невозможно уговорить отпереть дверь. И, если уж признаваться, то до конца: мне и самой её доводы показались убедительными, а их убедительности главным образом способствовало то, что наступил вечер и скоро должно было стемнеть. Вдруг, как в книгах, отопрёшь дверь и выпустишь зло на волю? Мы перестали говорить о чердаке и собаке, поэтому вечер прошёл приятно. Марина рассказывала об университетских порядках, я — о школьных, а Катя и Аня, далёкие от сферы образования, слушали нас с интересом и возмущались, до какой же степени изменились порядки. — А как вы находите наши окрестности? — спросила Марина. — Были на пруду? — Мы с Милой были, а Катя — нет. Она сегодня в первый раз покинула кухню ради рынка, — объяснила Аня. — Мы с Милой видели вашу церковь. Почему-то ни Аня, ни я не захотели рассказывать о наших новых знакомых, Николае и Михаиле. Впрочем, что о них рассказывать, если мы видели их всего второй раз и неизвестно ещё, увидим ли в дальнейшем? Мне даже нравилось, что у нас с Аней есть общий секрет, это придавало отдыху в незнакомом месте некоторую романтическую пикантность. С наступлением темноты разговор стал прерываться, словно все чувствовали приближение времени призраков, а тут ещё сгустились тучи, и напряжение усилилось ожиданием грозы. Ей вообще часто сопутствует беспокойство и нервозность, а в наших обстоятельствах ночная гроза была особенно нежелательна. — Девочки, давайте, пока ещё не совсем поздно, приготовимся к ночи, — предложила Марина. — Я боюсь, что, если будет сильная гроза, нам выключат электричество. Его и без грозы нам иногда отключают, а сейчас — тем более. Кстати, я купила свечи. Это ты, Мила, хорошо меня надоумила. В упаковке четыре штуки, так что как раз получается по две свечи на каждую комнату. Одной свечи на всю ночь может не хватить. Мы по очереди умылись, причём ни я, ни Аня не стали приподнимать край платка над зеркалом, напротив, мы с напряжением посматривали, не приподнимется ли он сам. Я прекрасно понимала, что это невозможно, однако всё равно опасалась. Потом мы все поднялись на второй этаж и разошлись по своим комнатам. — Аня, если бы мы были разумными людьми, мы бы с тобой тихонько подошли к двери на чердак и послушали, что происходит внутри, — сказала я. В этот миг за окном пронёсся такой порыв ветра, что толстые ветви деревьев согнулись почти до земли, а сверху отчётливо донёсся громкий замогильный вой. Мы обе вздрогнули. — Я не считаю себя неразумным человеком, — сообщила Аня, — поэтому я ни за что туда не пойду. Вой повторился, жуткий, леденящий кровь вой. — Я тоже не пойду, — решила я. — Может быть, если бы не было грозы… И вновь, словно в ответ на мои слова, ветер с такой силой ударил в дом, что он содрогнулся, а вой перерос в рёв. — Господи, что это?! — вскрикнула Аня. — Девочки, вы не спите? — спросила Марина. — Разве тут уснёшь? — ответила Аня вопросом. — Идите сюда, — позвала Катя. — Вместе будет не так страшно. — Я пойду, — сказала Аня. — А ты, если хочешь, можешь идти к двери на чердак и подслушивать под ней. Только сейчас и подслушивать не надо, всё и так ясно. Это воет не умирающая от голода и жажды собака. Это кто-то или ЧТО-ТО страшнее самой свирепой собаки. — Мне тоже не хочется туда идти, — возразила я. — Вот утром или днём… Нам казалось, что вой обрёл наивысшую силу, но такого рёва, какой прервал меня на середине фразы, мы ещё не слышали. — Он словно останавливает тебя. — Голос Ани почти потонул в этом адском шуме. — Наверное, это предупреждение, чтобы ты не вздумала открывать чердак. — А зачем ему об этом предупреждать, если ему это невыгодно? — резонно спросила я. — Ведь он хочет, но не может оттуда выбраться. — Любишь ты рассуждать! — рассердилась Аня. — Пойдём к нашим, а то жутко сидеть здесь вдвоём. Мы перешли в соседнюю спальню. Теперь мы были вчетвером, но менее страшно от этого, по-моему, не стало. Напротив, здесь вой казался ещё громче. — Так всё-таки это собака? — спросила Катя. — Я теперь уже не знаю, что и подумать. — По-моему, собака, но собака, пришедшая с того света, — мрачно ответила Марина. — Не знаю, как мы переживём эту ночь. А я, против всякой логики, стала думать не о страшном существе, беснующемся наверху, а о хозяйке этой дачи. Сейчас она не спит и вряд ли сумеет уснуть, в прошлые ночи она засыпала на самое короткое время и быстро просыпалась. Надолго ли её хватит при таком напряжении? На меня словно повеяло могильным холодом, когда ужасное видение автомобильной катастрофы ярко встало в моём воображении. — Марина, плюнь на всех соседей, вместе взятых, — решительно заговорила я. — Ты пригласила нас сюда, но мы не можем пассивно смотреть, как ты себя губишь. Извини, но завтра ты не сядешь за руль. Ты не сможешь после такой ночи вести машину. Марина растерянно на меня поглядела, кивнула, а потом решительно помотала головой. — Нет, я приноровилась ездить на машине. Аня и Катя в растерянности слушали наш разговор. — Марина, если ты вздумаешь выводить машину, то, клянусь тебе, я лягу перед гаражом, так что ты сможешь выехать только через мой труп, — пригрозила я. — Но это же глупо, — пробормотала хозяйка. — И сыро, — вмешалась практичная Катя. — После такой-то грозы. — Ничего, я возьму плащ и подстелю его, — пообещала я. — Милица, я ценю твою заботу, — всё ещё в растерянности проговорила Марина, — но я всё-таки поеду на машине. Нехорошо, если соседи увидят, что я перестала на ней ездить. Таких ночей может быть ещё очень много, так что они подумают, что у меня сломалась машина, а у меня нет денег её починить. Я не хочу давать им пищу для разговоров. — Не подумают, — решила Аня. — Ты ведь строишь двухэтажный хозблок, так что деньги у тебя явно есть. — Нет, это не то, — решила Марина. — Считай, что у меня было видение, — нашла я способ сломить упорство своей подруги. — Ужасное видение автомобильной катастрофы. Знаешь, всё это так ясно предстало в мозгу. Нет, тебе нельзя до сорока дней ездить на машине. На всякий случай, после сорока дней ещё пару-тройку дней не садись в неё, а потом опять можешь ездить. А соседи поговорят и перестанут. Ты же им ещё и услугу окажешь, потому что им будет о чём поговорить. А потом, когда они увидят, что ты вновь ездишь на машине, живёшь с размахом и деньги у тебя не переводятся, то огорчатся и замолчат. Сначала на Марину произвело впечатление упоминание о видении, а потом моя забота о досужих разговорах соседей и их дальнейшем разочаровании её заинтересовала и соблазнила. — А ведь правда! — обрадовалась она. — Что я всё время живу, оглядываясь на соседей? Да, сейчас мне не хочется ездить на машине. Пусть посплетничают, а потом убедятся, что у меня всё прекрасно. Мила, можешь не отыскивать непромокаемый плащ, потому что я не сяду завтра за руль. Куплю билет на поезд и по-человечески доеду, не думая о дороге. Может, даже посплю. Мне ехать до конечной остановки, так что не пропущу выход. Знали бы вы, как я не люблю водить машину! Только, раз мне ездить ещё больше месяца, то, наверное, дешевле будет купить проездной. Кстати, бензин обошёлся бы дороже, чем дорога на поезде. Заодно и сэкономлю. Теперь, когда она свыклась с мыслью не садиться за руль, она уже предвкушала все прелести беззаботной поездки. — А у тебя не было видения железнодорожной катастрофы? — на всякий случай спросила она. — Нет, — твёрдо ответила я. — Мне представилось, как ты в полуспящем состоянии вылетаешь на встречную полосу и… Сама знаешь, что при этом бывает. — Всё! Решено! Я пока езжу на поезде, — сказала Марина и даже повеселела, правда, ненадолго. Действительно, какое уж тут веселье, если за окном бушует ветер, а наверху завывает, скребётся, топочет неизвестно кто. — Здесь он слышнее, чем у нас. Такое чувство, что он буянит именно над этой комнатой, — сказала я. — Ещё бы! — горько согласилась Марина. — Он до меня хочет добраться, а не до вас. Наверное, там весь пол изодран его когтями. — Чьими? — не поняла Катя. — Призрака. Ясно, что это или собака, или Сергей, превратившийся после смерти в какое-нибудь чудовище. Может, оборотни существуют на самом деле? Это мы привыкли всё отрицать, а если разобраться, то не случайно возникли легенды и сказки о потусторонних существах. Кто-то, как и мы, сталкивался с такими явлениями и рассказывал об этом. — Мы бы тоже могли много рассказать, только никто нам не поверит, — мрачно произнесла Аня. Наверху существо буквально взбесилось. Оно ревело, грохотало, царапалось. Я бы не удивилась, если бы затрещали доски потолка и в образовавшуюся дыру выглянула звериная морда. Впрочем, почему я говорю «звериная»? У зверей как раз морды симпатичные. Даже страшный оскал хищника показался бы мне приятным по сравнению с жутким видением, представлявшимся мне в воображении. И тут погас свет. — Девочки, быстрее зажгите свечу! — почти с рыданием попросила Марина. — У меня руки трясутся. Мы приготовили свечу в подсвечнике, даже спички положили рядом, но тьма стояла такая, что добраться до столика и нащупать нужное было очень трудно. Я сидела с краю, поэтому мне и пришлось проделать эту работу. Я встала, пощупала кровать, чтобы определиться с направлением, и медленно двинулась к столику. Почему-то очутилась я у двери, потрогала её, потом по стенке двинулась в нужный угол, что-то сшибла и остановилась в нерешительности. — Мила, ты где? — спросила Аня. — Не знаю. Сейчас пойду дальше. Тут меня осенило, что в комнате у Марины столик стоит совсем не там, где он находится у нас. Теперь уж не имело смысла вспоминать, где он должен быть здесь, потому что я окончательно заблудилась. Вернуться хотя бы к кровати. А тут ещё этот несмолкающий, лишь меняющий тональность рёв. — Глупо, но я заблудилась в этой комнате, — сказала я. — Ничего не вижу. Марина нервно засмеялась. Катя и Аня тоже захихикали. — А-у-у-у! — позвал кто-то из них. Звук, слившийся с этим шутливым ауканьем, заставил нас содрогнуться. Это был уже не вой, не рёв, не топот, не царапанье наверху. Сквозь страшные, но уже привычные звуки до нас донёсся скрежет со стороны стены, словно не то по ней кто-то полз, не то кто-то только пытался карабкаться. Звук шёл сверху, но не изнутри, а извне. — ОН, наверное, открыл окно или выцарапал раму, — прошептала Марина. — Он хочет спуститься вниз и проникнуть к нам снаружи. А у нас нет даже ставней, только стёкла. Наверху раздался скрежет, словно по доскам стены что-то провезли. Я стояла в темноте, неизвестно в какой части комнаты, и прислушивалась, потом медленно двинулась дальше. Надо было срочно добраться до столика и зажечь свечу, иначе все мы сойдём с ума. Почему мне казалось, что чудовищная кровать занимает всю комнату? Вот сейчас я брожу в темноте и не натыкаюсь на неё. И тут мои руки коснулись чего-то мягкого. — А-а-а!!! Как у меня не разорвалось сердце, я не знаю. Этот вопль, раздавшийся почти у самого моего уха, оглушил меня и вверг в оцепенение, именно это, наверное, и спасло мой рассудок. А потом я сообразила, что я добралась, наконец, до кровати и коснулась кого-то из подруг. — Это я, — сказала я. Всё произошло в один момент. Вопль, моё секундное замешательство, мои слова и… звук, звук, смешавшийся с рёвом и скрежетом наверху, беснованием ветра, грозным шумом листвы. Что это был за звук? Я не могла этого определить. Больше всего он был похож на грохот от падения чего-то большого, причём этот предмет или существо проскользило по стене дома. — Он съехал вниз! — ахнула Аня. — Он не просто спрыгнул, а именно съехал вниз. Как на санках. Внизу явственно завозились. Потом, после паузы, показавшейся нам бесконечной, что-то вновь зашумело, и кто-то большой пробрался внизу, под нашим окном. Мы сидели, непроизвольно схватившись за руки, и слушали, затаив дыхание. Всё стихло. — Что это было? — спросила Катя. — Нам ведь это не могло почудиться? — Бывают массовые галлюцинации, но здесь, по-моему, не тот случай, — сказала я. Мы замолчали, продолжая прислушиваться. Сверкнула молния, потом где-то в отдалении прогремел гром. — Гроза приближается, — заметила Марина. — Что будет дальше? — Лучше бы дальше ничего не было, — пожелала Аня. — Я имею в виду, чтобы дальше ОН не подходил к окну. И по стене чтобы не полз. Снова вспыхнула молния, и затем тягуче пророкотал гром. У нас окно было плотно занавешено, но всё равно комната осветилась, а потом вновь погрузилась во тьму. — Милица, попробуй добежать до столика при очередной молнии, — сказала Катя. Я села удобнее и приготовилась воспользоваться её советом, потом я даже встала. Когда небо озарилось ярким дрожащим светом, я бросилась к цели и успела схватить коробок со спичками до того, как свет погас. — Готово! — объявила я, зажигая спичку и поднося её к свече. — Ну, наконец-то! — вздохнула Марина. — Теперь даже кажется не так страшно. Она сидела на кровати совершенно белая, с тёмными кругами под глазами, и при слабом колеблющемся освещении казалась выходцем из могилы. Потом гроза придвинулась вплотную и разразилась над нашими головами. Гром сотрясал дом, молнии, казалось, тоже били прямо в него. Аня не выдержала и приоткрыла занавеску. Мы увидели, как необыкновенная, длинная, изломанная, ослепительно-яркая молния со зловещим шипением сорвалась с неба и ударила в землю где-то совсем рядом. Нам даже показалось, что попало в начавший строиться хозблок. Гром ударил нам в уши. — Закрой! Немедленно закрой! — кричала Марина, загораживая глаза рукой. — Аня, закрой шторы! Когда окно было вновь закрыто плотной тканью, Марина глухо проговорила: — Я видела, как ОН смотрел в окно. — Никого там не было, — возразила я. — Аня, ты была возле окна. Был там кто-то? — Не знаю, — честно сказала она. — Я смотрела на молнию и пыталась разглядеть, куда она попала, поэтому не могу сказать, был там кто-то или нет. Огня не видно, так что, возможно, она ушла в землю. — Если она попала в хозблок, то… — Марина не договорила и вновь закрыла лицо руками. И тут вновь ударил гром, а вместе с ним или чуть с опозданием раздался звон разбитого стекла. — По-моему, это окно, — сказала Катя. — И, вроде бы, над нами, — подтвердила Аня. — На чердаке или на третьем этаже? — напряжённо спросила Марина. — Кто же знает? — ответила Аня. — Завтра увидим. — До завтра надо ещё дожить, — мрачно проговорила Марина. Мы дожили, хотя было просто удивительно, что не сошли с ума. Гроза долго ещё громыхала, а потом ушла, и мы прислушивались к затихающему вдали грому. Рёв наверху стал слабее, перешёл в вой, а потом в жалобные завывания. — Я не понимаю, — сказала Аня. — Если ОН спустился по стене, то почему он продолжает выть на чердаке? — Может, ОН спустился, а ОНА — нет, — предложила свой вариант объяснения Катя. — То есть Сергей смог спуститься, точнее, съехать вниз, а собака не сумела, у неё ведь рук нет. — А как ты представляешь себе человека, спускающегося по отвесной стене? — с негодованием спросила Аня. — Это возможно, — вмешалась я. — В «Отверженных» Гюго Жан Вальжан умел взбираться на отвесные стены. Он находил крошечные выступы, опирался на них, удерживая равновесие, и полз по таким стенам, которые другим казались неприступными. Он научился этому на каторге. — Тьфу! — чуть не плюнула Аня. — А ещё у Стокера Дракула очень ловко лазил по отвесным стенам. Карабкался, как большая летучая мышь. — Это уже ближе к нашему случаю, — одобрила мой пример Марина. — Только всё равно это литературный пример, то есть выдумка автора. — А мы только и можем судить о призраках по таким выдумкам, — возразила я. — Надеюсь, хоть что-то в этих рассказах похоже на правду, иначе обидно прочитать массу книг и не вынести из них ничего, пригодного для жизни. — Сергей заглядывал в окно, — повторила Марина своё наблюдение. — Он смотрел на нас, а особенно — на меня. У тебя не случайно было видение, Мила. Да, я не сяду за руль, иначе ОН подстроит аварию и убьёт меня таким способом. Когда он смотрел на меня, я сразу поняла, что обречена. Уже рассвело, так что храбрость ко мне вернулась. Я была убеждена, что никто в окно не заглядывал. Качнулась ветка, вот и всё. Не так уж далеко от дома росли яблони. Едва ли Марина поверит, что всё это — плод её воображения, но разрушить её траурный настрой было необходимо. — Вот мы его и обманем, — как можно жизнерадостнее сказала я. — Он убеждён, что ты поедешь на машине, а ты тихо-мирно сядешь на поезд. Он будет тебя ждать на шоссе и не дождётся. Марина улыбнулась. — Пора вставать, — сказала она. — Мне надо собираться на работу.Глава 11 Земля у входа на чердак
Мы чувствовали себя вялыми и уставшими, поэтому Катя заварила нам всем крепкий кофе. Пока она готовила завтрак, мы втроём обошли вокруг дома. — Смотрите, — трагически проговорила Марина. Мы уставились на стену дома. Краска на ней кое-где была поцарапана и содрана. Создавалось впечатление, что здесь карабкался кто-то очень большой и когтистый. — И окно! — вскрикнула Марина. — Окно на чердак разбито. Да, мелкие осколки стекла разлетелись по каменным плитам, а окно на чердак чернело дырой. — Как теперь быть? — стонала Марина. — Ничего, — сказала я. — Он уже спускался вниз и не стал к нам ломиться. Надеюсь, что и потом не станет. Может, ему не мы нужны? Или он не может залезть на второй этаж по стене. Попытался спуститься к нам из чердачного окна, сорвался, упал, а подняться наверх не смог. — Подожди ты с этими заумными объяснениями до вечера! — раздражённо прервала меня хозяйка. — Что мне делать с этой ободранной стеной? Перед соседями стыдно. Как у нищей. Аня незаметно для неё в замечательной пантомиме выразила своё мнение по поводу её страданий. — Вот скотина! Знает ведь, как побольнее мне досадить! Начал с сервиза, перешёл на дом. Так он мне всё перепортит. Вот, взгляните, как изувечил куст пиона. Такое чувство, что он его разрубить хотел. Да, пышный куст выглядел сейчас жалким и больным. Его словно колотили большой палкой. — Потом он примется за мои розы! — дрожащим от негодования и обиды голосом причитала Марина. — А может, он и яблони начнёт ломать. А что ему? ТАМ ему это уже не нужно, а значит, не жалко. При жизни он бы убил всякого, кто оставил бы крошечную царапинку на стене, а сейчас вон какие борозды начертил. Похоже, она решила растравлять свои чувства и останавливаться не собиралась. — Может, он не нарочно, — сказала я. — Сам не ожидал, что упадёт. Может, даже расшибся, поэтому и не смог к нам залезть. — Так ему и надо! — мстительно прошипела Марина. — Хоть бы он шею себе сломал! Было дико слушать её пожелания покойнику, но приходилось учитывать, что ночь у нас была слишком тяжёлая. Потом она как-то сразу перестала думать об ободранной стене и перенесла беспокойство на строящийся хозблок. — А вдруг в него попала молния? — вскрикнула она. — Он ещё только в самом начале строительства, — беспечно сказала я. Однако я не учла, что взгляды гостьи и владелицы могут существенно отличаться. Марина почти бегом бросилась к стройке, но там всё было в порядке, и она даже заулыбалась от счастья. — Пойдёмте завтракать, — позвала она. — Мне ведь на поезд, так что надо поторопиться. Пока мы сидели за столом, она окончательно успокоилась и вышла из дома как всегда тщательно одетая и накрашенная. — Да, пережили мы сегодня приключение, ничего не скажешь, — проговорила Аня. — Наверное, неплохо было бы сейчас поспать. Не знаю, как Марина выдержит сегодняшний день?! Мы последовали благому совету и проспали часа три, а когда проснулись, бодрости не почувствовали. Наоборот, мы были вялыми и еле двигались. Я давно заметила, что лично на меня дневной или, как сейчас, утренний сон, короче, сон в непривычное время, действует расслабляюще. Некоторым он даёт новые силы, а на меня нагоняет апатию, лень и чувство потерянного зря времени. — Мне абсолютно ничего не хочется, — сообщила Аня, испытывая, должно быть, сходные чувства. — Я даже гулять сегодня не пойду. — А как же Михаил? — спросила я. — Ты собиралась поразить его своим состоянием души, то есть бьющим через край счастьем. — Я не могу сейчас никого поражать своим счастьем, — угрюмо ответила Аня. — Скорее я бы поразила его своим больным видом. Я чувствую себя совсем разбитой. — Даже хорошо, что мы сегодня его не увидим, — решила я. — Каждый день — это тоже плохо. Он решит, что мы без встречи с ним жить не можем. Пусть он сидит себе, рисует, ждёт нас… — И не дождётся, — заключила Аня. — Пусть мучается без нас. А завтра мы, так и быть, появимся. Я представила, как Михаил сидит, рисует и со страхом поглядывает на дорогу, не показались ли на ней две навязчивые женщины. Делиться своими фантазиями я, конечно, не стала. — Да, завтра я, наверное, смогу излучать тихое счастье, а сегодня не в состоянии, — размышляла Аня. — Тогда я буду работать, — сказала я. Только я не была уверена, что смогу сотворить что-то приемлемое. Всё-таки работа писателя — дело нелёгкое. Может, кому-то и кажется, что человек сидит себе, пишет или печатает первое, что придёт в голову, а мысли у него так и кипят. Нет, у меня такого не происходит. Я пишу медленно и с трудом, так что мои герои сначала вконец меня измучают, а уж потом на бумаге совершат какие-то поступки или в разговоре выскажут важную мысль. Недаром моя мама сочла, что персонажи моего морского романа сделали меня грубее, чем я была раньше. — Хорошо тебе, — сказала Аня, — у тебя есть спасение от скуки. Не знаешь, чем себя занять — берёшь бумагу и пишешь. А вот что сегодня сделать мне? Может, вынести шезлонг и продолжить отдых на свежем воздухе? — Можно, — решила я. — Но сначала сделаем то, что я предлагала тебе сделать вечером. — То есть? — Поднимемся к двери на чердак. — Вечером ты это предлагала, — согласилась Аня, — но сама не слишком-то туда стремилась. Как услышала ЕГО рёв, так сразу решила, что тебе там делать нечего. — Ладно, признаюсь, что я испугалась, — сказала я. — Зато сейчас мы можем туда подняться. День, светло, а мы всё равно ступали по ступенькам на цыпочках, чтобы не произвести никакого шума и не привлечь внимания существа, сидящего взаперти. Я шла впереди, поэтому первая увидела на покрашенных светло-фисташковой краской ступеньках ошмётки засохшей земли. — Что это? — спросила я, указывая на них подруге. — Вчера этого здесь не было. — Это засохшая земля, — определила Аня, на всякий случай потрогав её. — И по-моему, это оставил человек. Видно даже, что этот вот комок отлетел от обуви. И тот тоже. Как ты думаешь, это кто-то ночью прошёл? Может, тот, кто съехал вниз по стене, обратно поднялся по лестнице? Я о такой возможности не подумала. Я, наоборот, вспомнила о своём вчерашнем впечатлении, что кто-то в наше отсутствие заходил в дом. — Не знаю, — сказала я. — Он ли или кто другой. Может, ночью. А может, вчера. Говорила же, что кто-то здесь был. — Да, говорила, — признала Аня. — Но кому понадобилось подниматься на чердак? — Не знаю и, полагаю, что ничего путного мы сейчас не придумаем. Давай подождём, когда все впечатления утрясутся. Может, тогда догадка сама к нам придёт. Я не случайно предложила не ломать голову над очередной загадкой. Не знаю, как у кого, а я, когда работала инженером-конструктором, часто пользовалась таким способом изобретательства: когда надо было придумать в конструкции какую-то особенную деталь, способную выполнить определённую работу, я некоторое время размышляла над этим, причём напряжённо размышляла, хотя и знала, что сейчас ничего не смогу выдумать, даже рисовала несколько эскизов, а потом запрещала себе ломать голову над проблемой. Вечером я ложилась спать, а проснувшись утром, мгновенно приходила к нужному решению. Создавалось впечатление, что, пока я спала, моя голова на свободе обдумывала конструкцию. Вот и сейчас я решила предоставить отгадывание очередной загадки будущему. Аня и Катя расположились в шезлонгах в тени яблони, а я пошла за своими записями и ручками. Когда я подходила к крыльцу, калитка открылась и в сад вошёл садовник. Лицо его украшала длинная царапина, а ногу он слегка приволакивал. — Здравствуйте, Михал Михалыч, — приветствовала я его. — Что с вами? Садовник невесело улыбнулся. — Видишь ли, вчера гроза собралась, а перед тем ветер был сильный. Я побоялся, что град пойдёт и тем градом все мои помидоры побьёт, вот и пошёл в потёмках их закрывать, да по дороге и зацепился за дугу. Упал и здорово расшибся. Думал даже не приходить сегодня. — И не надо было приходить, — поспешила сказать я. — Ничего неотложного здесь нет. Отлежитесь, выздоровейте, а тогда и придёте. — Нет, надо посмотреть, что ветер натворил здесь, — отказался он от соблазна пойти домой и лечь. — Отдохнуть ещё успею. Стар я уже, скоро уйду на вечный покой. В могиле отдохну. — Что вы такое говорите?! — возразила я. — Вы ещё долго-долго проживёте. — Спасибо на добром слове. А как вы пережили грозу? Небось страшно было? Свет-то отключили. — Ничего, у нас были свечи, — храбро ответила я. — Нас всё-таки четверо, так что мы прекрасно выспались. Или мне показалось, или садовник, и в самом деле, усмехнулся. — Хорошо выспались, говоришь? Ну-ну. А мне гроза спать мешала и мои ушибы. Он прошествовал дальше, на ходу оглядывая посадки. — Пион-то совсем пришибло, — донёсся его голос. — И как его угораздило? Сверху что-то упало? — Не знаю, — ответила я. — Вроде, что-то падало, но утром мы ничего не обнаружили. — Вот незадача! — бормотал Михал Михалыч. — Конечно, ничего ему не будет, отрастёт и весной зацветёт пышнее прежнего, но вот в это лето вид у него будет не слишком… не слишком здоровым. А это что? Стекла? Он поднял голову и окинул взглядом дом. — Господи, помилуй и спаси! — ахнул он. — Это кто же всё это учинил? Воры к вам лезли или как? — Или как, — машинально ответила я. — Что? Я опомнилась. — Не знаю, Михал Михалыч. Ночью было очень шумно, за окном что-то упало, но мы не знаем, что это было. Утром мы увидели вот это. — Стало быть, надо вставлять новое стекло, — сказал садовник. — Я прямо сейчас могу это сделать. — Михал Михалыч, у нас нет ключа от чердака, — объяснила я. При этом я подумала, как славно было бы, если бы Марина догадалась оставить нам ключ. Михал Михалыч вместе с нами поднялся бы на чердак. Он бы вставлял стекло, а мы в это время всё бы там осмотрели. Он двинулся дальше, продолжая ворчать себе под нос, а я прошла в дом и взяла свои вещи. Я прислушалась. Было тихо, и не доносилось ни воя, ни даже лёгкого поскуливания. Как я и ожидала, работа почти не продвигалась. С огромным трудом я вынудила себя написать пять страниц, после чего решительно отложила записи и принялась за чтение. Вот это занятие было как раз для сегодняшнего дня. Я не только с увлечением прочитала большую часть книги, но и полностью отвлеклась от наших проблем, а от них нужен был отдых хотя бы на короткое время. Михал Михалыч не появлялся весь день, но зато, когда к вечеру приехала Марина, он вышел из кустов и направился прямо к ней. — У тебя, хозяйка, окно разбито, — сообщил он. — Я знаю, — ответила Марина с досадой. — Видела. Она тоже заметила ссадину на лице садовника и его помятый вид. — Что с вами, Михал Михалыч? — Да я уж объяснял, — махнул он рукой. — Гостье твоей объяснял, Миле. Пошёл ночью помидоры накрывать, чтобы градом не побило, зацепился ногой и упал. Хорошо хоть, что ногу не сломал. А града-то и не было. — Так что же насчёт окна? — Видела, говорю. Видела, что разбито. — Вставить надо поскорее, а то, если дождь пойдёт, всё у тебя там зальёт и попортит. — Не попортит, — неожиданно упёрлась Марина. — Пусть остаётся как есть. Сейчас вставлять стекло не надо. Пусть проветривается. — А дождь? — не отставал садовник. — Он ничего не испортит, — решила хозяйка. — Потом можно будет вставить стекло. Я тогда сама вас об этом попрошу, Михал Михалыч. А сейчас не стоит. На лице садовника отразилось величайшее удивление и чуть ли не досада, но он пересилил себя и ушёл, не проронив ни слова. — Да, неплохо бы вставить стекло, — признала Марина с горечью. — Но как тут откроешь чердак? Вот после сорока дней… А вдруг, и правда, дождь всё там зальёт, перепортит… Нет, всё равно нельзя отпирать эту дверь. Пусть лучше там всё зальет, чем ОН вырвется на свободу. Если уж Марина решила пожертвовать хорошими вещами, которые, как она говорила, были собраны на чердаке, то это яснее ясного показывало, до какой степени она боится своего мёртвого мужа и погубившей его собаки. — Девочки, а ведь я всю дорогу туда проспала как убитая, — сообщила она. — Не представляю, как бы я вела машину. Я бы точно угодила в аварию. Я и на обратном пути спала, только не так крепко. Засыпала и просыпалась. Нет, до сорока дней я точно за руль не сяду. Буду себе со всеми удобствами ездить на поезде. И народу в это время мало, и спокойно. Мы поужинали и пошли спать раньше обычного. Это придумала Катя. — Девочки, а что если нам немного изменить режим? — предложила она. — Ночью мы спим мало, а прошлую ночь вообще не спали. Так зачем нам сидеть в столовой допоздна, когда мы можем преспокойно лечь спать засветло, а уж потом… как придётся. Зато мы хоть несколько часов точно будем спать. Мысль была здравая, и мы разошлись по спальням, когда было ещё совсем светло. — Непривычно ложиться спать в это время, — призналась Аня. — Попробуем, — решила я. — Может, это единственный выход из положения. Зато хоть выспимся. Мы так дурно проводили ночи, так недосыпали, что и сейчас, как это часто случается со смертельно уставшими людьми, не сразу заснули, но зато потом спали крепко и проснулись только утром.Глава 12 Чупакабра
— Девочки, вы хорошо спали? — спросила Катя, когда Марина ушла на поезд. — Отлично, — ответила Аня. — Не сразу удалось заснуть, но я ни разу не проснулась. А ты? — Я бы, наверное, тоже не проснулась, но меня разбудила Марина. Она стала меня звать по имени. Я отзываюсь, а она молчит. Тогда я пригляделась и обнаружила, что она крепко спит. Я опять легла. Только начала засыпать, а она вновь меня зовёт. Смотрю — спит. Я подождала и убедилась, что это она во сне ко мне обращается, словно ей снится что-то страшное и она меня зовёт на помощь. Я её потрясла, она, вроде, успокоилась, а потом опять стала меня звать. Ещё она к Сергею обращалась, будто бы укоряла его в чём-то. Если бы не это, я бы не просыпалась, но всё равно, по сравнению с прошлыми ночами, эта — просто отдых. Даже вой почти не слышался, только иногда слабо-слабо так донесётся и затихнет. Наверное, после вчерашнего падения даже ОН решил отдохнуть и отлежаться. — Да, дожили, — сказала я. — Призрак после своего падения всю ночь отлёживался, иногда тихо подвывая. Все засмеялись. — Чем сегодня займёмся? — спросила Аня. — Предлагаю сходить погулять. Катя, ты пойдёшь с нами? «Шкелет» решительно помотал головой. — Нет, девочки, я ещё ночью задумала испечь торт с безе. У Марины необыкновенный миксер. Как я и предполагала, Аня не стала настаивать, так что мы с ней вышли из дома вдвоём. — Тебе не кажется, что мынемного отупели от страха? — спросила Аня. — По идее, мы должны вздрагивать при каждом шорохе, а вместо этого мы смеёмся, гуляем, думаем о постороннем и даже крепко спали этой ночью. — Мне кажется, что это способность здоровой человеческой психики — приспосабливаться к стрессовым ситуациям, — ответила я. — Наш мозг сопротивляется, а временами даже блокирует осознание всего этого ужаса, ведь иначе человек может сойти с ума. У меня было однажды что-то сходное. — Ты перестала воспринимать страшные вещи? — поинтересовалась Аня. — У меня умерла собака… Аня, ты, возможно, не очень представляешь, какие чувства при этом испытываешь, ведь у тебя никогда не было животных. Умом, может быть, ты понимаешь, что каждый хозяин привязан к своему питомцу, но не знаешь, какое острое горе испытываешь после его потери. Вот и я очень долго тосковала по Чипе. А когда она только умерла (а это случилось ночью, причём она позвала нас попрощаться), то все легли спать, и я очень крепко спала, а когда проснулась, то испытала странное чувство. Представляешь, я не могла вспомнить, что же произошло. Лежу и думаю, что случилось что-то, притом что-то очень нехорошее. Начинаю вспоминать: что-то с Чарли. Чарли — это моя первая собака. Потом медленно, очень медленно сознание начало восстанавливаться. Припоминаю, что произошло что-то не с Чарли, а с Чипой. Потом окончательно всё вспомнила. Что это было? Род умопомешательства? Или кратковременная амнезия? Словно мозг пытался защититься от горя. — Да, что-то странное. — Вот я и думаю, что наше сознание уже не может вместить весь ужас, который с нами происходит, поэтому переключается на посторонние предметы. Я читала, что люди опасных профессий очень любят шутить и смеяться. Это их отвлекает от сознания, что они могут в любую минуту погибнуть. — Но теперь-то ты веришь в то, что призраки существуют? — допытывалась Аня. — Ночью — да, а днём начинаю придумывать всякие объяснения, только ничего пока не выходит. — А что тут можно придумать? — с победным видом спросила Аня. — Призрак воет, ревёт, скребётся, разбил окно, выбрался по стене наружу. — Стой! — воскликнула я. — Он сначала выбрался наружу, а потом уже разбил стекло. Аня смутилась, но ненадолго. — А может быть, это был другой призрак? Один — призрак Сергея, а другой — призрак собаки. Призрак Сергея удирал от призрака собаки, а та его пыталась догнать, чтобы повторить убийство и отомстить за свою смерть. Похоже, у нас с Аней были две разные роли. Я стремилась найти естественное объяснение происходящего, а она — доказать его мистическую сущность. — Ты так понимаешь происходящее? — спросила я. — Слушай, может, собака вовсе не мстит за свою смерть, а спасается от мести Сергея? — придумала Аня новый вариант. — Прячется на чердаке, а тот до неё пытается добраться. Она и воет от ужаса. Мы той ночью слышали шум падения, видели поцарапанную стену. — Притом, на большой высоте, — добавила я. — Возможно, Сергей лез по стене, но, не добравшись до окна чердака, где прячется собака, соскользнул вниз и упал. А уже потом он от досады разбил камнем окно. — Ты приписываешь призракам человеческие чувства, — сказала я. — А что мы о них знаем? — прямо спросила Аня. — Они были когда-то людьми. Почему ты думаешь, что после смерти они теряют все прежние чувства и помыслы? Может, у них, наоборот, они обостряются? — Ну да, — согласилась я. — Покойник при жизни имел плохой характер, так что после смерти… — Вот ты смеёшься, а сама ничего объяснить не можешь, — обиделась Аня. — Нет, почему же, твоя теория может подтвердиться землёй, которую мы нашли на лестнице, ведущей на чердак, — возразила я. — Как это? — Очень просто. Сергей не сумел добраться до собаки через чердачное окно и сделал ещё одну попытку, но уже через дверь. — А как же призрак оставил землю? Он же не должен оставлять следов. — А это не простая земля, а кладбищенская, — нашла я превосходный выход из затруднения. — Он же кремирован, — напомнила Аня. — А ему это безразлично. Кладбищенская земля — это символ. — У меня сейчас голова взорвётся, — пожаловалась Аня. — Я к тому же всё время думаю о кресте, который появился внутри зеркала. Я ещё понимаю, если бы крест был у меня или у тебя… — У меня есть, — возразила я. — И у меня тоже есть, но я имела в виду, что если бы крест висел открыто, а не под одеждой. Тогда можно было бы представить, что он каким-то образом отразился в зеркале. Но чтобы появиться вот так, ниоткуда, из глубины, сам по себе… Да, это была загадка. Я тоже часто вспоминала про этот случай, но, как ни билась, объяснить не могла. Крест — это христианский символ, но что он означал? Ведь нечистая сила не могла использовать этот знак? Впрочем, что мы знаем о потусторонних силах? — Знаешь, мне всё-таки хочется верить, что всему можно найти разумное объяснение, — сказала я. — Иначе получается, что мы попали на страницы мистической книги. — Если с другими происходит что-то подобное, то почему это не может случиться с нами? — резонно спросила Аня. — Кстати, а куда мы идём? — По-моему, мы направляемся к рынку, — сказала я. — Отлично, значит, мы можем встретить твоего Николая. — Почему моего? — Потому что у меня есть Михаил. — А у меня никого нет, — отреклась я от Оранга. — Николай сам по себе, а я сама по себе. — Прекрасно. Тогда мы встретим не твоего Николая, а того, который гуляет сам по себе. Я подумала, что моя подруга как-то уж чрезмерно увлеклась нашими недавними знакомыми. Мне даже очень захотелось не встретить ни одного, ни другого. Пусть день пройдёт без них. — Дамы, как хорошо, что я вас дождался! — раздался знакомый голос. Это был, конечно же, Николай. Он улыбался и, по-видимому, был очень обрадован нашим появлением. — А я вас всё высматривал вчера, — сообщил он. — Сидел-сидел на пруду, потом бродил по дороге, а вы так и не появились. Но уж теперь-то я вас поймал. Что новенького у нашего призрака? Аня сразу ему обо всём и доложила. Пока она рассказывала, Николай несколько раз поглядывал на меня, проверяя, не выдумывает ли моя подруга или не рассказывает ли свои бредовые видения, ведь бывают женщины мнительные, с больной фантазией. Мне стало обидно за Аню. — Да, всё так и было, — подтвердила я. — Не знаю, чем это объяснить, но мы все четверо слышали одно и то же. А наутро видели расцарапанную стену, разбитое окно и раздавленный куст пиона. Потом мы с Аней нашли землю около двери на чердак. Она и сейчас там лежит. Кстати, Аня, наверное, надо её вымести. — Если бы мне взглянуть… — намекнул Николай. — Нет, извините, но это не наш дом, — сразу отказала я. — Был бы мой, я бы вас пригласила, но в чужой — не могу. — Да, это верно, — согласился Николай. — Извините, что я об этом заговорил. Мне бы и самому следовало догадаться, что прошу невозможного. Мне понравилось, как просто и деликатно он это сказал. Я с неожиданной симпатией на него поглядела и обнаружила, что внешне он приятен. Не красив, а именно приятен. Лицо у него в меру мужественное, но не мужиковатое, не грубое. И держится он непринуждённо, однако без развязности. — Я тоже буду думать над вашими загадками, — пообещал он. — Мне нравится читать некоторые книги в мистическом жанре, но я, как и Мила, предпочёл бы не сталкиваться с такими вещами в жизни и уметь объяснять всё естественными причинами. Кстати, я прошёлся поздним вечером по дороге, причём гулял вызывающе медленно, чтобы соблазнить призрак показаться, но не преуспел в последнем. Дамы, пойдёмте на реку. Вы уже видели здешнюю реку? Кстати, там есть пляж, то есть он был, а теперь обнесён забором. Какой-то крутой бизнесмен заявил, что это его территория, и огородил это место. Охрану выставил… Всё, как и полагается в таких случаях. Теперь на реку можно попасть только в обход. Но река красивая. — Можно сходить. Как ты считаешь, Мила? Мне хотелось верить этому человеку, ведь невозможно же каждого встречного считать потенциальным насильником или убийцей, но на всякий случай я спросила: — А как добраться до реки? По лесу? Николай засмеялся. — Поверьте, я заслуживаю вашего доверия. Я не хочу причинить вам вреда. Нет, не по лесу. Туда, конечно, можно дойти и по лесу, но я поведу вас через деревню, а дальше — полями. Бывшими полями. — Почему бывшими? — спросила Аня. — Раньше здесь всё засевали, колхозная жизнь кипела, а потом колхоз разорился, земли расхватали, понастроили особняков, фермеров, которые завелись было, разорили и выжили из этих мест… Обычное дело. Мы прошли мимо рынка, и я соблазнилась каким-то пирожным странной формы. — Вы не хотите? — спросила я. — Фу, какая гадость! — откровенно и не слишком вежливо фыркнула Аня. — Нет, я не особенный охотник до пирожных, — покачал головой Николай. — И меня оно что-то не особо привлекает. По-моему, не стоит рисковать и вам. А я его купила и с аппетитом откусила, из-за чего аппетит сразу же прошёл. Пахло оно хорошо, потому что ароматизаторов в него напихали в избытке, но на вкус крем был скорее похож на прогорклое сало. Я подождала ближайших кустов и бросила туда пирожное. — Не понравилось? — сочувственно спросил Николай. — Бывает. Сейчас вообще не слишком следят за качеством, а здесь никто не проверяет, откуда привозят продукты. Он повёл нас по дороге мимо пруда. Чем дальше мы шли, тем меньше людей нам встречалось, изредка проезжали машины, а вокруг не было видно домов, сплошь деревья. — Страшно? — спросил Николай. — А вдруг я вас заведу куда-нибудь… — И с ножичком в боку мирно ляжете куда-нибудь под кустик, — ласково добавила я. Он покосился на меня, хмыкнул и не стал развивать эту тему, а я, между тем, жалела, что не захватила с собой газовый баллончик. Всё, отныне я всегда буду иметь его или в кармане, или в сумке, или, на худой конец, просто в косметичке, которую можно представить в виде кошелька. — Там, за этими деревьями, начнутся участки садоводческого общества, — пояснил Николай. — После этого будет поле… в прошлом, потом деревня, за деревней потянется поле, опять-таки в прошлом, дачи и так до самой речки. Последние участки придётся обогнуть, потому что там всё перегородили. Всё было, как он и сказал, так что, если не считать пустынного участка дороги, окружённого рощей или лесом, не знаю уж, насколько он велик, путь был безопасен. Конечно, убить могут везде, даже в битком набитом людьми парке, но всё-таки дома, даже дома вдали, как-то больше вселяют бодрость, чем деревья. Деревня не была бедной, как я предполагала, и это меня вначале удивило, но потом я сообразила, что местные жители кормятся за счёт богатых соседей. Они нанимаются сторожами, садовниками, строителями и так далее. А дачи поражали своим безвкусием. Я, конечно, хотела бы перестроить наш дачный домик. Он был сооружён лет пятьдесят назад строго по тогдашним нормам, так что, когда я видела у соседей солидные, крепкие и, главное, зимние дома, у меня мелькала иногда мысль, что и нам не мешало бы расшириться и утеплиться. Тогда можно будет приезжать на зимние каникулы, кататься на лыжах. Но такие мысли мелькали не так уж часто. В сущности, нам вполне хватало нашего дома, а зимой мы всё равно вряд ли стали бы ездить на дачу. Но я имею в виду нормальные двухэтажные дома, а не этих монстров с башенками, какими-то неясного назначения сооружениями и прочими выкрутасами. На средневековые замки эти глыбы всё равно не похожи, а скорее напоминают гибрид готической и купеческой архитектуры. — Нравятся вам здешние хоромы? — осведомился Николай. — Да уж! — с чувством сказала Аня. — Впечатляет. — Какие-то они нечеловеческие, — высказала я свою точку зрения. — Наверное, не очень-то приятно здесь жить. Наш провожатый пожал плечами. — Может, и неприятно, а может, хорошо живут. Всё зависит от людей и их отношений между собой. — Вот именно, — согласилась я. — Можно в коммуналке жить душа в душу, а в таком особняке друг от друга прятаться, чтобы лишний раз не встречаться. — Вот, видите? Именно здесь был проход к реке. А потом этот жлоб поставил ограду, и прохода не стало. Теперь надо долго-долго идти вдоль забора, а уж тогда и выйдем к речке. Можно было бы пройти по другому пути, но мне хотелось показать вам, где был общественный пляж. — А чем этот жлоб занимается? — спросила Аня. — Не знаю. По-моему, какой-то бизнесмен. За высоким забором временами раздавался лай, по меньшей мере, четырёх крупных собак. Мне, честно говоря, было не по себе. Я боялась, что такой бессовестный человек, перегородивший проход к реке и присвоивший себе пляж, вполне способен выпускать собак без привязи. К счастью, мы благополучно добрались до конца забора, упиравшегося прямо в реку. Вода всегда красива, будь то пруд, озеро или река. И сейчас я залюбовалась спокойной поверхностью, лишь слегка колеблемой слабым течением. Жаль, что забор загораживал вид справа, но влево можно было смотреть сколько угодно. — Собака! — вскрикнула Аня. — Где? — не понял Николай. Я озиралась, но тоже не видела никакой собаки. — Она выглянула вон из тех кустов. Не маленькая, но и не очень большая, чёрная. Она посмотрела прямо на меня, а потом скрылась. — Мало ли здесь собак, — успокаивающе проговорил Николай. — Может, кто-то выпустил её погулять. Главное, что она не очень большая. Прежде здесь было много бродячих собак. Иногда они становились опасны. Но потом их постреляли, я вам уже говорил, после какого события. Так что, если какая и уцелела, то она держится настороже. Аня вняла его объяснениям и перестала осматриваться с таким видом, словно на неё сейчас набросится тираннозавр. — Если пойти в ту сторону, не больше полукилометра отсюда, то можно полюбоваться поистине прекрасными видами. Там река делает нечто вроде петли, а деревья чередуются с песком и лугами. Красота! Сегодня я вас туда не поведу, но в будущем рассчитывайте на новые впечатления. Вы рыбалкой не интересуетесь? — Я в детстве рыбу ловила, — ответила я. — А я — нет, — призналась Аня. — Здесь есть два рыбных места. Может, есть и больше, но я присмотрел их всего два. Может, сходим как-нибудь? Мы с Аней переглянулись. — Может, сходим, — неопределённо ответила я. Мне казалось, что этому человеку доверять можно, но всё-таки мы его совсем не знали. Кто он? Откуда он? Почему с нами заговорил, когда мы появились у пруда? Не привыкла я знакомиться с людьми вот так, на улице. Какая-то случайная встреча, потом экскурсия к церкви, а теперь мы, вроде бы, уже уславливаемся с ним о дальнейших прогулках. Конечно, я знаю, что многие так знакомятся, но многие — это не я. Мне нужно, чтобы нас друг другу представили общие знакомые, или хотя бы мы работали на одном предприятии или в одной школе. Мы ведь даже не знали, где или хотя бы кем работал Николай. Департаментом его, видите ли, приглашают управлять. Хлестаков недоделанный! — Николай, а всё-таки, кем вы работаете? — спросила я. Аня тоже заинтересованно повернулась к нему. — Хотел стать интересным, скрыть от вас свой род деятельности, но, видно, не судьба. Я самый обычный инженер, даже не главный, а именно самый что ни на есть рядовой инженер. Работаю на заводе, а выпускаем мы не космическую технику, даже не самолёты, а всего-навсего моторы. Он пытливо посмотрел на нас, а у меня прямо-таки отлегло от души. Я так боялась, что он окажется каким-то финансовым воротилой. — Это хорошо, что инженер, — одобрительно сказала Аня, разделяя мои чувства. — А живёте вы на дачах, где и наша подруга? — спросила я. — Нет, я там только гощу. У меня там приятель, мы дружим ещё с института. Только он пошёл в бизнес, а я так и остался на заводе. Он звал меня к себе, но мне не хотелось бросать дело, которое я знаю и умею выполнять. Если бы в перестройку наш завод разорился, тогда, наверное, меня ожидал бы другой вид деятельности, но мы выстояли, так что никуда я оттуда не пошёл. Мне это понравилось, и Николай стал мне как-то ближе, приятнее, даже роднее. — Давайте потихоньку двигаться к дому, — сказал он. — Я бы и рад остаться здесь подольше, но мне хочется ещё кое-что вам показать. Мы пошли обратно. Когда мы уже подходили к пруду, Аня сказала: — А дорога к речке совсем лёгкая. Мы можем туда иногда ходить. Да, Мила? — Дамы, без меня туда не ходите! — решительно запротестовал Николай. — Со мной — сколько угодно, но одни — ни в коем случае. Там довольно пустынно. Мало ли кого вы там встретите? Иногда там устраиваются выпивать подозрительные компании. Мы сразу же вспомнили толпу хулиганствующих подростков. — Да, пожалуй, не стоит туда ходить одним, — согласилась я. Николай кивнул. — Пошли вон туда, — сказал он. Мы обогнули пруд и через какое-то время подошли к странным развалинам. Если уж быть совсем точной, то это были не развалины, а скорее, наоборот — недостроенное сооружение в виде замка с бойницами. — Господи! — воскликнула Аня. — А это ещё что? — Местная достопримечательность, — объяснил Николай, посмеиваясь. — Какой-то наворовавшийся в начале перестройки делец начал возводить здесь замок, потом его пристрелили в криминальной разборке, а участок купил другой бизнесмен, который кончил тем же. С тех пор этот недостроенный замок сменил ещё четырёх хозяев, причём все они умирали не своей смертью. Каждый из них вносил в постройку что-то своё, но завершить её было некому, потому что участок приобрёл дурную славу и никто не хотел его покупать. Стоит дорого, земли здесь много, а денежный народ предпочитает места поспокойнее. Так всё это и стоит в назидание потомкам. Возможно, и здесь водятся призраки, но никто тут не ночует, поэтому им не перед кем являться. — Ну и места здесь! — восхищённо протянула Аня. — У нас — призраки, здесь — проклятый замок. Говорите уж сразу, Николай, где ещё какие тайны? — Не припомню, — сказал он. — Если вспомню о чём-нибудь интересном, то обязательно расскажу. Мы вернулись к пруду, посидели немного на травке, отдыхая и наблюдая за отдыхающими, а потом Николай проводил нас до нашей улицы, и мы распрощались. — Вы знаете, где меня можно найти, — напомнил он. Пока мы шли по нашей улице между двумя рядами каменных стен, Аня сказала: — А хорошо, что он оказался обыкновенным инженером, а не каким-то там протухшим олигархом. — Я тоже так думаю, — согласилась я. — Надоели эти воротилы. Денег много, а жизнь у них какая-то нечеловеческая. Достаточно посмотреть на нашу Марину. Всё время оглядывается на соседей, из-за них боится сделать так, как ей удобнее. А то вдруг они сочтут, что она стала чуточку беднее? И муж у неё… Нельзя о покойниках говорить плохо, но ведь врагу не пожелаешь такого мужа. — Врагине, — поправила меня Аня. — Жуткий муж. Кате было не до нас. Она уже испекла коржи для торта, а сейчас мудрила с отделкой. Мы с Аней немного отдохнули, съели по бутерброду и решили пройтись по участку. — Хорошо у Марины, — вздохнула Аня. — Но для того, чтобы был такой порядок, нужны деньги. Много денег. Я остановилась возле каркаса будущего хозблока. — Дело Марины, но я бы на её месте не стала возводить эту громадину, — сказала я. — Может, ей до того тошно жить в доме с призраками, что она решила построить новый дом и там поселиться, — догадалась Аня. — Нет, этот хозблок начали строить ещё при Сергее. Фундамент вылили при нём. — Что об этом думать? — спросила Аня. — Есть деньги — строит, не было бы — не строила бы. Может, ей самой приятно, что у неё на одну персону два больших дома. — И что она вся изнервничалась, пока они этот каркас не соорудили? — не понимала я. — Всё боялась, что ей песок под домом потопчут. Выровняли бы, а она до истерики доходила. Так никакому дому рада не будешь. — Даже думать не хочу о каком-то хозблоке. Мы сегодня сходим к тому месту, где рисует Михаил? Мне хотелось спросить, что Аня думает о его рисовании, но я не решилась, чтобы не выдать своего собственного мнения. — Конечно, сходим. Ты будешь излучать тихое счастье. Аня стала готовиться к встрече с «приятным мужчиной» заранее. Даже Катя, пригласившая нас обедать и всё ещё раздумывавшая о торте, заинтересовалась её отсутствующим видом. — Что с тобой, Анечка? — заволновалась она. — Ты так страдальчески улыбаешься, словно у тебя болят зубы. Аня смутилась, а я не могла удержать смех. — Я всем довольна, — пояснила Аня. — Понимаешь ты это? Абсолютно всем. На улице солнечно, погода приятная. На душе у меня покой и радость. Почему же мне не улыбаться? Я сегодня испытываю настоящее счастье. Катя озабоченно покачала головой. — Это хорошо, что ты испытываешь счастье, но тогда не делай такого лица, а то мне страшно становится. До Ани наконец дошло, что с её тихим счастьем что-то не совсем в порядке, и Михаил, как и Катя, может не понять, что означает её улыбка. — С вами нельзя порадоваться жизни, — пожаловалась она. — Радуйся, но не так трагически, — посоветовала Катя. Когда мы отправились на вторую прогулку, на этот раз в сторону станции, Аня уже успела откорректировать свою улыбку, и она выглядела теперь достаточно естественно, если не слишком приглядываться. — Наверное, Михаил вчера нас ждал и не мог понять, почему мы не пришли, — оживлённо говорила она. Я была такого мнения, что он нас, конечно, ждал, но не с надеждой, а с испугом. — Вот ТО место, — торжественно прошептала Аня. — Смотри! Видишь? Видишь? За ёлкой! Теперь и я разглядела что-то чёрное, мелькнувшее за пышным деревцем. Только кто это был? Неужели собака? — Это та самая собака! Это она выглядывала из-за куста, когда мы были у речки. И это она сидела на дороге, когда мы ехали на дачу. Из-за неё Марине пришлось остановиться. Она не случайно испугалась этой собаки. Если это не сам призрак, то существо, в которое призрак вселяется. — Подожди, ты сказала, что эта собака небольшая. Та, что сидела на дороге, была крупная, — возразила я. — А я не уверена, что она была крупная. Она сидела на дороге, и нам не с чем было её сравнить. Может, крупная, а, скорее всего, нам только показалось, что она крупная, потому что Марина заговорила о том, что эта собака не случайно преграждает нам путь. Нам захотелось поверить, что она крупная. Я уже ни в чём не была убеждена. — Почему ты думаешь, что это одна и та же собака? — спросила я. — Ты полагаешь, что она так за нами и бегает? — Не знаю, — ответила Аня. — Я сегодня вижу её уже второй раз. Думаю, что и на дороге сидела тоже она. Это не простая собака. Не случайно она прячется за ёлкой напротив ЭТОГО места. Наверное, это она убила Сергея. Мы пошли дальше. Хорошо, что Аня вспомнила, что должна сегодня излучать счастье, а не зловеще качать головой, иначе разговор о её предчувствиях затянулся бы. Художник сидел на прежнем месте и трудолюбиво клал мазок за мазком. — Аня! Мила! — позвал он. — Подходите, полюбуйтесь на пейзаж. Он был доволен собой и, по-моему, не считал наше появление стихийным бедствием. — Какая красота! — радостно улыбаясь, воскликнула Аня. — Посмотри, Мила. Я посмотрела. Конечно, Михаил существенно доработал картину, но, по моему мнению, она была далека от совершенства. — Говорят, у каждого дерева своё лицо, — заговорила я пространно, чтобы не слишком кривить душой. — Вы уловили особенность этих берёз, Михаил. Он с удивлением и уважением посмотрел на меня. — Как правильно вы выразились! — подхватил он. — Да-да, именно своё лицо. У этой группы берёз своё особенное лицо, словно они собрались здесь посовещаться о чём-то своём, тайном. Когда я рисовал, мне почему-то приходили на ум дриады, хотя я пытался представить девушек в зелёных платочках. Теперь я понимаю, почему. Эти берёзы напоминали мне дриад, а не русских деревенских девушек. Аня отвернулась и убрала с губ счастливую улыбку, давая лицу отдых, потом она с новым просветлённым видом повернулась к Михаилу. — Всегда мечтала рисовать, — сообщила она. — Мне в детстве снилось, как я рисую, но мне этого не дано. Не могу верно провести ни одной линии. Даже в школе Мила помогала мне делать домашние задания по рисованию. Нам задавали рисовать то домик в зимнем лесу, но какие-то кленовые листья. Вы счастливый человек, Михаил, что имеете такой талант. Он обратил всё-таки внимание на её настроение. — Вы сегодня вся светитесь, Аня, — сообщил он. — Позавчера вы были рассеянны, грустны, вас что-то тревожило, а сегодня вы радостны, как… Он запнулся, а я вспомнила «Золушку». — «Эта девушка — прекрасный цветок!» — процитировала я и, чтобы не возникло недоразумения, пояснила. — Это не я сказала, а мачеха про Золушку. Михаил с явным облегчением перевёл дух. — Я бы не вспомнил, — признался он. Он прищурил один глаз, присмотрелся к своей картине, потом прищурил другой глаз и кивнул. Я подумала, что у него богатое воображение, раз эта работа представляется ему совершенством. Мне он стал очень симпатичен как собрат по творчеству. Всё-таки я тоже много фантазирую, когда пишу, а во время написания и иногда какое-то время после мои произведения видятся мне творениями гения. Мы ещё немного очень мило поговорили, причём больше говорил он, а моя подруга с неожиданной тонкостью задавала ему вопросы, которые незаметно для него самого льстили его самолюбию. Так что этой беседой остались довольны все: Михаил — потому что получил возможность рассказать о своих творческих планах по-настоящему заинтересованным людям, Аня — потому что оставила приятное впечатление, и я — потому что видела, как довольна моя подруга. — Знаешь, я только сейчас разглядела, что твой Михаил очень симпатичный, — сказала я. — Значит, до сих пор ты была слепа, — сообщила она. — Он красивый, милый, добрый… Насчёт доброты она, положим, ничего не знала, потому что видела его всего третий раз и он это предполагаемое в нём качество ещё никак не проявил. Особой красотой он тоже не блистал. А вот милым он, действительно, казался. — Только жаль, что он не может отказаться от привычки ходить полуголым, — всё-таки не удержалась я от замечания. — С его животиком и заросшей грудью… — Перестань! — оборвала меня Аня. — Сейчас жарко. В конце концов, он ведь не в Москве так ходит. Если уж на даче нельзя позагорать, то где тогда можно? Похоже, она будет теперь оправдывать любой его шаг. Мне-то было всё равно, потому что это она приглядела его для себя, а не я, поэтому, пока она ахала и восторгалась его совершенствами, я рассеянно поглядывала вокруг. Однако я мгновенно пришла в себя, когда за кустами что-то мелькнуло. Я присмотрелась: определённо, за зелёными ветками виднелось чёрное. Аня ничего не замечала, занятая своими мечтаниями, так что мы медленно продвигались вперёд, а я всё смотрела на то подозрительное место. Чёрное существо бесшумно скользило за кустами, словно выслеживало нас. Мне стало не по себе. Хорошо, что был день, а не то я почувствовала бы ужас. Конечно, и днём на человека может наброситься какое-нибудь животное или что похуже, но всё же яркий свет успокаивающе действовал на сознание. Вот ночь ассоциировалась с тёмными силами, преступлениями, опасностью. Я стала ещё внимательнее вглядываться в крадущееся за кустами существо, потому что скоро кусты должны были закончиться и начаться лишь метра через три. Если это НЕЧТО преследует именно нас, то оно должно было показаться во всей красе, чтобы преодолеть открытое пространство. — Аня, не кричи и не смотри открыто. Справа будет просвет между кустами. Поглядывай туда, и потом мы сверим наши впечатления. Она замолчала на полуслове и принялась с испугом глядеть в нужную сторону. Мы уже миновали это место, но всё-таки сумели достаточно ясно разглядеть, как из-за куста показалась уже знакомая мне собака, настороженно осмотрелась, почти ползком пересекла половину открытого пространства и быстро юркнула в заросли. Присмотревшись, я увидела её узкую чёрную морду, повёрнутую ко мне. Её взгляд был прикован именно ко мне, словно она избрала меня своей жертвой. Аня смотрела на собаку, приоткрыв рот от ужаса. — Опять она! Я же говорю тебе, что она нас преследует. А ты заметила, какая она противная? На редкость уродливая. И шерсть совсем короткая. Мерзость, а не собака. Мы остановились и стали всматриваться в притаившегося врага, не скрывая, что заметили его. Узкая морда по-прежнему была повёрнута ко мне. — Этой твари что-то от тебя надо, — сказала Аня. — На меня она почти не смотрит, а с тебя не спускает глаз. А какие страшные у неё глаза! Так и кажется, что сейчас она выпрыгнет из кустов и вцепится в горло… Слушай, а ведь я догадываюсь, кто это. — Кто? — Чупакабра. Она ведь похожа на очень уродливую чёрную собаку. Вот это она и есть. И она же, а может, её собрат, убила Сергея. Возражений против этой догадки можно было найти сколько угодно, так же как и подтверждений, но нам было не до дискуссий по поводу происхождения этого таинственного существа, потому что все наши мысли были направлены на то, чтобы без потерь и, главное, вдвоём вернуться домой. Аня непроизвольно дёрнулась, чтобы ускорить шаг, но я успела её удержать. — Не беги. Ускоренное движение может спровоцировать её к нападению, — объяснила я. — Большинство собак бросаются к человеку, если он начинает бежать. Кое-кто может укусить, а другие будут просто прыгать рядом, играть или пытаться остановить. В любом случае можно умереть от страха. — Так то собаки, а то чупакабра. — Тем более. Мы ничего не знаем о её повадках. Эта тварь может запросто убить овцу. Пойдём спокойно, но будем готовы к нападению. Мы шли по дороге, как назло, пустынной, а сбоку вровень с нами кралось чёрное существо с узкой мордой. На месте гибели Сергея нам стало особенно страшно. Нам обеим казалось, что именно здесь на нас должны напасть, но мы благополучно дошли до нашей улицы и свернули в неё. Существо за нами не последовало, но мы всё время оглядывались и видели, как оно высовывалось из-за угла и провожало нас внимательными глазами. — И что ей от нас надо?! — временами постанывала Аня. — Неужели она каждый раз будет нас сопровождать? Мы обе были довольны, когда очутились на Маринином участке, надёжно ограждённом со всех сторон высоченным каменным забором. Наконец-то я поняла его ценность!Глава 13 Почти спокойный день
Ничего особенно примечательного в этот день больше не произошло, да и ночь прошла без особых потрясений. Электричество не отключали, собака наверху подвывала, но до дикого рёва, как в позапрошлую ночь, не доходило. Она скреблась, пытаясь выбраться наружу, но как-то вяло, без агрессии. Нам с Аней удалось поспать, а Катя наутро опять пожаловалась, что Марина её всё время окликала. Мы ничего не стали рассказывать нашим подругам о чупакабре выслеживавшей нас всю дорогу. Подумав, мы решили сначала проверить, не показалось ли нам всё это. Если и сегодня чёрное существо будет красться за нами, тогда надо будет думать, как быть. И про землю около двери на чердак мы тоже не говорили, решив не волновать хозяйку, раз изменить мы всё равно ничего не можем. Марина и без того была вся на нервах, хоть и утверждала, что с нами ей гораздо спокойнее. Катю мы тоже решили держать в неведении. Она ночует в одной комнате с Мариной, так что может проговориться ей о таких необыкновенных явлениях. — Вы опять пойдёте гулять? — спросила Катя, когда мы съели ещё по куску её замечательного торта. — Пойдём. Ты с нами? — пробурчала Аня с набитым ртом. — Как у тебя вкусно получилось безе! Я давно такого не пробовала. Всё продают или какую-то слякоть, или, наоборот, кладут что-то, от чего оно получается слишком упругим. Катя улыбнулась, очень довольная. — Нет, девочки. Я сегодня почти весь день буду лежать в шезлонге. Сделаю обед, а потом буду отдыхать и читать. Я встрепенулась. Было так необычно слышать, что Катя хочет весь день читать. До сих пор она проявляла стойкую нелюбовь к книгам. — И что, позволь тебя спросить, ты будешь читать? — поинтересовалась я. — «Книгу о вкусной и здоровой пище», — ответила она. — Я обнаружила её у Марины. Старое издание, ещё сталинское. Как тут не вспомнить ту давнюю издевательскую передачу? «Что такое женщина с книгой?» — «Наверное, с поваренной?» Да, отучили людей от книг. — Пусть это чтение пойдёт нам всем на пользу, — пожелала я. Аня хмыкнула. Я подумала о том, что надо бы подмести лестницу на чердак, но торт был таким вкусным, что не хотелось думать о прозаическом, в буквальном смысле «приземлённом» занятии. — Девочки, кто из вас знает, когда должна придти убирать Юля? — спросила я. — В воскресенье, — сразу ответила Катя. — Марина сказала, что на этой неделе она придёт только один раз. Я сразу расслабилась. Сегодня можно будет не подметать пол, а вот завтра я обязательно это сделаю, иначе в субботу при хозяйке не удастся убрать землю незаметно. Не стоит Марине видеть, что к двери на чердак кто-то подходил. Мы с Аней заставили себя оторваться от стола и стали собираться на прогулку. — Взять с собой кошелёк? — спросила Аня. — Катя, надо что-нибудь купить? — Пока нет, — подумав, отозвалась та. — На сегодня еды хватит, а завтра кое-что подкупить придётся. Я дам вам список. — Чтобы избежать или хотя бы ослабить действие церебрального атеросклероза, или болезни Альцгеймера, то есть, в просторечии, старческого склероза, надо тренировать память, — посоветовала я. — Врачи советуют отказаться от заранее составленных на бумажках списков продуктов при походе в магазин и пытаться удержать этот список в памяти. Аня уставилась на меня, а Катя потрясла сразу двумя кулаками, пронзая меня негодующим взглядом. — Ты уже чувствуешь необходимость в таких мерах? — запинаясь, спросила Аня. — Я предусмотрительна, — объяснила я. — Девочки, я регулярно покупаю «ЗОЖ», «Предупреждение» и «Предупреждение-плюс». Иногда я туда даже заглядываю. Как-то прочитала статью про это заболевание, и волосы встали дыбом. Вот я и подумала, что неплохо было бы заранее тренировать память. Советуют изучать какую-нибудь незнакомую науку, чтобы напрягать мозги. Я думаю, что стоит учить иностранный язык. Там всё-таки надо запоминать много новых слов, поневоле заставить память работать. — Фу! — отозвалась Катя. — Ты меня чуть было не испугала. Думаю, почему ты заговорила на эту тему? Неужели я уже оставляю впечатление слабоумной? Но я приму к сведению твой совет. Наверное, и правда, надо ко всему готовиться заранее, тем более что моя бабка к концу жизни полностью потеряла разум, никого не узнавала и всё куда-то хотела уйти. Пришлось отдать её в дом престарелых. У нас все работали, так что следить за ней было некому. — Я прочитала, что эта болезнь не передаётся по наследству, — успокоила я её. — А у нас, когда мы жили в коммуналке, была выжившая из ума соседка, — заговорила Аня. — Ей всё время казалось, что у неё воруют овощи. Она так прямо нас и обвиняла: «Вы себе мебель покупаете, а у меня картошка пропадает». — У нас в старом доме тоже женщина с пятого этажа жаловалась, — припомнила я. — Жила у них там бабка, которая всех подозревала в воровстве, а потому запирала дверь, даже когда шла на самое короткое время на общую кухню. Носить по одной вещи ей не хотелось, потому что трудно запирать и отпирать замок. Так она делала вот что: в одной руке несла, извините, ночную вазу, в другой — щётку и зубную пасту, а за собой на верёвке, привязанной одним концом к поясу, везла по полу чайник. Все захохотали. — Это ещё что! — продолжала я. — Это хоть и громко, но безобидно. Хуже то, что она постоянно подавала заявления в милицию на то, что её травят. — И что? — заинтересовались Аня и Катя. — Милиционеры приходили, разбирались. Очень серьёзно разбирались. Потом уже они к ней привыкли и вежливо от неё отделывались, а вначале провели настоящее следствие. Расспрашивали, как именно её травят. — Как? — Она ответила, что ей в чайник подсыпают ядовитый порошок. Соседи, а она ведь обвиняла именно их, возражали, что она глаз с чайника не спускает, пока он стоит на плите, а потом уносит его, что дверь у неё всё время на запоре, что им при всём желании (а желание, наверное, было большое, и в этом их не осудишь) сделать это невозможно. Тогда милиционеры спросили у самой «потерпевшей», каким образом соседи могут подсыпать порошок в её чайник при запертой двери. — И что она ответила? — жадно спросила Катя. — Она подвела их к окну и показала на узенький выступ, тянувшийся по всей стене, не знаю уж зачем, наверное, для украшения. «А они вот по этому карнизу подбираются к моему окну, влезают в него, подсыпают порошок и тем же путём уходят». Это на пятом-то этаже. Милиционеры посмотрели на этот трёхсантиметровый выступ и сразу всё поняли. — Хорошо, что разобрались! — порадовалась Катя. — Этот случай был слишком ясен, а вот как быть, если болезнь не зашла так далеко, что это бросается в глаза, но человек уже совершает неадекватные поступки? — Зачем ты заговорила на эту тему?! — разволновалась Катя. — Теперь я буду думать, а вдруг и у меня начнётся нечто подобное? — Тренируй память, — наставительно проговорила я. — Начни с того, что составляй список нужных продуктов в уме. Второй этап — изучение иностранного языка, а третий — постижение азов… ну, не знаю… хотя бы управления маломерным парусным судном. Катя захлопала глазами, переваривая рекомендации, пока мы с Аней не начали смеяться. — Да ну вас, девочки! — отмахнулся «шкелет». — Не забивайте мне голову всякой ерундой. Мне про обед надо думать, а не про ваши маломерные суда. Мы оставили её за любимым занятием и вышли за ворота. Я прихватила с собой газовый баллончик. Он незаметно лежал у меня в кармане, и никто не мог заподозрить, что я вооружена. — Как жалко, что у Кати нет мужа и детей, — сказала я. — Муж у неё когда-то был, но она с ним развелась. Плохо, что детей нет. Она прямо-таки создана для ведения хозяйства. Нет, мы тоже умеем это делать, но это не наше хобби, а она отдаётся готовке всей душой. — Это по ней сразу видно, — заметила Аня. — А вот я думаю, что для себя она как раз готовит мало, — возразила я. — Наверняка больше сидит на бутербродах. Да она и говорила, что для себя одной ей не хочется ничего делать. Аня помолчала, отвлекаясь мыслями от недавней волнующей темы. — Я сейчас представляю, как мы выйдем на дорогу… — заговорила она. — А вдруг нас там опять ждёт эта… чупакабра. — Может, это всё-таки просто собака? — возразила я. — Откуда здесь взяться чупакабре. Овец нет. Чем ей питаться? — Или кем, — зловеще сказала Аня. — Сергей уже погиб. Откуда мы знаем, сколько человек пропало без вести. По телевизору, в газетах каждый день сообщают о пропавших. Вдруг половину из них съедают чупакабры? Я не сомневаюсь, что на свете много загадочного, и убеждена, что людям неизвестны многие виды животных, но чупакабра казалось существом слишком уж экзотическим. Хотя почему мы всё время считаем, что необычное случается с другими, а с нами ничего подобного произойти не может? Возможно, именно нам с Аней суждено увидеть вблизи (не дай бог, конечно) живую чупакабру? А может, её многие видели и не такой уж она редкий зверь, просто все принимают её за некрасивую собаку. — Да, Аня, мало нам призрака, так нам ещё чупакабру подавай. — Что у тебя за манера во всём сомневаться?.. Смотри! — Что там? Я догадывалась, что она где-то углядела чёрное животное, но на всякий случай спросила самым небрежным тоном. — Мне показалось, что за теми кустами мелькнуло что-то чёрное и сразу исчезло, — неуверенно объяснила Аня. — Если мы будем всюду искать это существо, то мы с ума сойдём. Смотри, сейчас по дороге идут люди. Не толпы, конечно, но всё-таки попадаются. Едва ли чупакабра набросится на нас при них, если уж она не нападала на нас вчера, когда мы были одни… Я думаю, что её пугает то, что мы вдвоём. Теперь же она и вовсе побоится показаться. Давай-ка не портить себе нервы всякими домыслами, а спокойно пойдём гулять. Предлагаю не нарушать традицию. Сначала мы пойдём к рынку, оттуда к пруду, а после обеда — к твоему Михаилу. Только давай условимся не рассказывать ни ему, ни Николаю про чупакабру. Михаил нас вообще не поймёт, решит, что мы две психопатки, а с Николая хватит и наших призраков. Боюсь, что чупакабра его окончательно добьёт. — Но почему… — начала было Аня. — Если бы ты лично ни с чем подобным не сталкивалась, а тебе стали бы рассказывать про вой и скрежет на чердаке, поднимающийся и опускающийся край платка над зеркалом, крест в нём, то ты тоже сомневалась бы в здравом рассудке собеседника. А представляешь, что бы ты подумала, если бы этот человек приплёл сюда и чупакабру? — Возможно, — согласилась Аня. — А жаль. Так хочется кому-нибудь рассказать про это существо. Ведь оно нам не привиделось. Оно на самом деле кралось за нами вчера всю дорогу. — Если оно опять появится при Николае, мы ему на него укажем, — решила я. — Пусть сам сделает вывод, без наших подсказок. Даже интересно, что он скажет. — Только бы оно появилось при нём, а не после того, как мы с ним расстанемся, — пожелала Аня. — А то Марине нельзя, Кате тоже нельзя, всем нельзя о нём рассказывать. Николай нас словно поджидал, а может быть, и в самом деле поджидал. Он пошёл к нам, широко улыбаясь и заранее приветственно кивая. — Я уж боялся, что вы не придёте, — пожаловался он. — Привык уже к обществу. Куда вы хотите пойти? Или вы предпочитаете спокойный отдых на пруду? — Лучше погулять, — решила я. — Как ты считаешь, Аня? — Давайте погуляем, — согласилась она. — Пойдём опять к развалинам… или недострою, короче, к роковому замку, а потом ведите нас куда угодно, лишь бы не в какую-нибудь глушь. Мне тоже хотелось ещё раз поглядеть на необыкновенную постройку, сменившую так много хозяев. Николай не заставил себя уговаривать и повёл нас прямо к этому месту. Пока мы шли, Аня всё время озиралась по сторонам, так что заинтересовала нашего спутника. — Вы что-то ищете, Аня? — спросил он. Та опомнилась. — Нет-нет, — запротестовала она и ещё раз оглянулась. — Я так… Николай в недоумении осмотрелся, но ничего примечательного не заметил. — Призраки появляются по ночам, — пошутил он. — Или так принято считать, — поправила я. — Призраки на этот счёт могут иметь собственное мнение. — Вы хотите сказать, что сейчас видели призрака? — неуверенно спросил он. — Нет, не видели, — поспешила я сказать, чтобы у него не сложилось о нас неправильного мнения, и напомнила. — А ведь вы, кажется, хотели выйти наТО место в ТОТ САМЫЙ час. Николай кивнул. — Обязательно выйду и сам проверю, что там происходит. Аня испуганно повернулась к нему, думая, наверное, о чупакабре. — Подождите ходить туда ночью, — попросила она. — Сначала разберёмся с… В общем, мы скажем вам, когда туда можно будет пойти. Это сразу заинтриговало Николая, да и кто угодно на его месте заинтересовался бы странным заявлением. — Дамы, вы от меня что-то скрываете, — сказал он. — Выкладывайте, не таитесь. Убить Аню, как принято в таких случаях, мне не хотелось, но вот язык ей укоротить не помешало бы. — Не обращайте внимания, Николай, — попросила я. — Аня вспомнила про ту чёрную собаку, которую она видела у реки, поэтому не хочет, чтобы вы зря рисковали. — Из-за собаки, которая была у реки? — не понял он и подозрительно посмотрел на нас. — А что в ней такого особенного? Я поняла, что теперь лучше не напускать таинственность, а признаться во всём. — Мы видели её вчера ещё раз, — объяснила я. — Через несколько часов после того случая. Она пряталась за кустами и следовала параллельно нам. У реки я её не видела, а около дороги видела своими глазами. Аня уверяет, что это та самая собака. Ничего необыкновенного в ней, конечно, не было, если не считать чёрной масти, но вела она себя странно. Всё время пряталась и следила за нами. Куда бы мы ни пошли, она кралась рядом за кустами. Я понимаю, что всё это выглядит странно, но мы ничего не выдумываем. — Я не сомневаюсь в этом, — заверил Николай. — Вполне возможно, что это самая обычная собака, — на всякий случай предположила я. — Мало ли от кого она спасается. — Или чу… — начала Аня, но я успела дернуть её за руку. — Кто? — не понял Николай. — А на это вы вообще не обращайте внимания, — решительно сказала я. — Раз у нас в доме воет призрак, то мы вспомнили заодно и про мистическое существо чупакабру. По описаниям, оно похоже на уродливую чёрную собаку. Но не принимайте всерьёз наши фантазии. Это всё чепуха. — Чепуха?! — победоносно переспросила Аня. — А это вы видели? Но на том месте, на которое указывала Аня, мы никого не заметили. Если там и была собака, то она вовремя скрылась. Я-то верила, что Ане она не показалась, но Николай имел полное право сомневаться. — Не успели, — дипломатично сказал он. Больше ни Аня, ни я, ни, тем более, он не видели ничего похожего на чёрную собаку. Мы погуляли вокруг недостроенного замка, а потом прошли по дороге до какого-то посёлка, посмотрели на дома и вернулись к рынку. Николай всю дорогу занимал нас рассказами то на мистические темы, то про интересные случаи из своей заводской практики. Скучать нам было некогда. — Спасибо за прогулку, — сказала я, когда мы прощались. — Взаимно, — ответил он, ласково улыбаясь. — Надеюсь, что завтра увидимся. А о той собаке не думайте, Аня. Мало ли сколько здесь собак. Катю мы застали далеко не в том благодушном настроении, в котором она, по нашим представлениям, должна была пребывать, лежа в гамаке и изучая рецепты из знаменитой книги. Она была почти в ярости. — Что с тобой случилось? — не поняла Аня. — Что случилось? — сердито переспросила Катя. — А случилось то, что мне чуть не пробили голову. Вон какой синяк остался. На её лбу сбоку, ближе к виску, была небольшая ссадина, вокруг которой образовался синяк. — Вот, возьми и приложи к ушибу, — сказал Михал Михалыч, подходя и передавая Кате какой-то плоский предмет. — Это свинец, самая первая вещь при ушибах. Катя приложила его ко лбу. — Вот ведь сорванцы! — возмущался садовник. — Такие разбойники, что сил нет. Ведь ещё немного — и попали бы прямо в висок. — Кто? — спросила Аня. — Да дети с соседнего участка, — пояснил Михал Михалыч. — Совсем без понятия. Катя сидела в кресле, а они ни с того ни с сего швырнули в неё камнем. Что им не понравилось? Ведь забор между участками высокий. Живите себе спокойно, раз даже друг друга не видите. Нет же! Неймётся людям. Уж как Сергей ругался с их родителями и бабкой, а они всё не унимаются. — Ну, я сейчас им задам! — вспыхнула Аня. — За каким они забором? С какой стороны? — Не суетись, — остановил её рассудительный Михал Михалыч. — Ничего ты с ними не сделаешь. Я их уже шуганул, так что они знают, что чуть не убили человека, а ты не вмешивайся, потому что ничем не поможешь. Когда вырастут, то поймут, что делать этого нельзя. Сейчас там только их бабка, а она лишь накричит на тебя, матом обложит и настроение испортит. Уж на что Сергей был мужик грубый, а и то пасовал перед этой семьей. — Так что нам делать? — спросила Аня. — Ждать, когда камень угодит прямо в висок? — Никогда не ставьте здесь кресло, — посоветовал садовник. — Вот там красивое местечко, и тень есть, и цветы рядом. Там и садитесь. Его неторопливая обстоятельная речь действовала успокаивающе, и воинственный пыл Ани мало-помалу угас. Я сбегала на второй этаж, покопалась в своей сумке и достала рассасывающий гель троксевазин. Прежде он был ярко-жёлтого цвета и оставлял на коже соответствующие следы, которые долго потом приходилось смывать водой с мылом, чтобы потом случайно не испачкать чего-нибудь, но теперь его выпускают в новом виде, совсем бледным, не знаю, в ущерб его действию или нет. Катя втёрла его в место ушиба, но, на всякий случай, она весь остаток дня прикладывала кусок свинца ко лбу. Мы не пошли на вторую прогулку, решив, что будет неловко оставлять Катю одну с её бедой. После обеда наш бедный «шкелет» лежал на диванчике, трещавшим под тяжестью её тела, а я решила отвлечь её мысли от полученной травмы, пока Аня возится с уборкой посуды. — Хочешь, я тебе почитаю вслух? — спросила я. Катя задумалась. — Давай, — решила она. — А то очень уж скучно лежать без дела. — Что бы ты хотела послушать? — А что у тебя есть? — Всё, что пожелаешь, — гордо ответила я. — У меня в электронной книге столько всего, что и передать не могу. А ещё у меня с собой «Собака Баскервилей». — Давай «Собаку», — решила Катя. — Я когда-то в детстве читала. Я сбегала за книгой и принялась читать. — Погромче! — крикнула Аня. — Мне тоже интересно. Я повысила голос и продолжила чтение. Аня, убрав со стола, подошла к нам и присела на второй диванчик рядом со мной. — Извини, Мила, но не могла бы ты пересесть куда-нибудь… хотя бы в это кресло, а я лягу. Я решила пожертвовать своими интересами на благо моих подруг и уступила диван Ане. Она улеглась и приготовилась слушать. — Продолжай, пожалуйста. Я продолжила. Вот что значит прекрасно написанная книга. Ведь я читала её много раз, только что перечитала снова, но всё равно испытывала наслаждение и приятное возбуждение. — «… Но не при виде её бездыханного тела и не при виде лежащего рядом тела Гуго Баскервиля почувствовали трое бесшабашных гуляк, как волосы зашевелились у них на голове. Нет! Над Гуго стояло мерзкое чудовище — огромный, чёрной масти зверь, сходный видом с собакой, но выше и крупнее всех собак, каких когда-либо приходилось видеть смертному. И это чудовище у них на глазах растерзало горло Гуго Баскервилю и, повернув к ним свою окровавленную морду, сверкнуло горящими глазами…» — Да, так, наверное, погиб и Сергей, — задумчиво проговорила Аня. — Может, собака и не была такой же огромной, но это всё-таки была собака, а теперь по ночам мы слышим её вой. А вдруг наша собака — тоже какое-нибудь проклятие? Мало ли кто мог пожелать Марининому мужу чего-нибудь нехорошего? Сейчас вообще модно обращаться к колдунам, ведьмам и всяким там прочим экстрасенсам. Наслали на Сергея такое вот проклятие, а мы мучаемся из-за этого. Да, Катя?.. Катя? — М-м-м… — Ты согласна? — Ну да, — рассудительно проговорила та. — Я тоже всегда пользуюсь этими стёклами. Мы замерли. — Какими стёклами? — переспросила я. — Ну, этими. Задними. В машине. Ладно, давай читай. Мы долго фыркали, так что Катя обиделась. — Я всё слышала, — уверяла она. — Ты читай и не отвлекайся. Так, за чтением, мы и скоротали день. Катю мы больше не тревожили, и она прекрасно выспалась под загадочную историю о собаке Баскервилей. К вечеру огромный кровоподтёк полностью залил один Катин глаз и немного распространился на второй, так что Марина ахнула, когда её увидела. — Катенька, что с тобой? — всполошилась она. — Понимаешь, — объясняла пострадавшая, — я сидела в шезлонге, а соседские дети швырнули в меня камнем. Лицо Марины застыло. Она молча покинула дом и направилась к калитке. Мы с Аней вышли вслед за ней, держась чуть поодаль, потому что не знали, насколько уместно наше присутствие. Марина прошла за ворота и решительно направилась к входу на соседский участок. Она позвонила в звонок, который висел над дверцей в стене и был прикрыт от дождя козырьком. Долго никто не открывал. Марина позвонила ещё раз — тот же результат. Тогда она надавила на звонок и не отпускала до тех пор, пока калитка не распахнулась. Впрочем, это я по привычке называю её калиткой, а на самом деле на этих дачах вместо калиток были металлические двери, вделанные в большие ворота, предназначенные для выезда машин. — Что тебе? — нелюбезно осведомилась выглянувшая из-за двери невзрачная женщина неопределенного возраста. — Выйди, Таня, разговор есть, — стараясь соблюдать спокойствие, проговорила Марина. Женщина вышла. Она явно очень следила за собой. Брови у неё были подбриты, лицо намазано тональным кремом, прекрасно скрывшим все дефекты кожи, но, несмотря на это, она оставляла впечатление бледной моли. — Что ещё? Нам с тобой не о чем разговаривать. — Твои дети швырнули камнем в мою подругу. Ещё два сантиметра — и угодили бы в висок. — Дети есть дети, — разъяснила женщина ровным голосом. — Что с них возьмёшь? Вот если бы у тебя были дети, ты бы это прекрасно понимала. Но у вас с Сергеем нет детей и, судя по тому, как вы жили, быть не могло. — Оставь в покое Сергея и меня, — проговорила Марина, всё ещё сдерживаясь. — Наша жизнь тебя не касается. Речь идёт о поступке твоих детей. Они не в первый раз такое проделывают. Недавно они швырнули в Катю комком земли, но мы не стали к вам обращаться по этому поводу. Однако сегодня они чуть её не убили. Зайди, посмотри, какой синяк у неё на лице. — Нужно мне очень смотреть на ваши синяки! — ответствовала соседка. — И не надо лезть к моим детям. Заведи своих, тогда и читай нотации. Надо было получше сохранять семью, а не лезть с замечаниями к другим. Это сейчас ты делаешь вид, что жалеешь Сергея, а мы-то все знаем, как ты с ним ругалась. Думаешь, мне неизвестно, как вы поскандалили накануне его смерти? Мы всё слышали! Правильно он назвал тебя дурой и гадиной. Вот такая ты и есть. — Не смей мне ничего подобного говорить! — гневно ответила Марина. — Лучше наведи порядок в своей семье! — А ты мне не указывай! — повысила голос соседка. — Не ори! — А я у себя дома. Хочу — ору, хочу — не ору. Ты мне не указ. Это сейчас ты хвост распустила, а при Сергее пикнуть не смела. Если бы не эта его смерть, то он бы тебя уже давно прогнал. Думаешь, я не слышала, как он грозил тебе разводом? Жаль, что его собака разорвала, а если бы его убил человек, то и искать не надо было бы, кто это сделал. Мне показалось, что Марина сейчас упадёт, но она пересилила дурноту. — До чего же ты обозлена, — сказала она, постаравшись придать своему голосу спокойствие. — Мне тебя очень жаль, Таня. Конечно, жизнь с твоим мужем — не сахар, но из-за этого не стоит набрасываться на людей. Понимаю, что ты бы мечтала для своего Кости такого конца, но счастливее без него ты не станешь. Всё дело в тебе. Недаром у тебя такие злые и неуправляемые дети. Они смотрят на родителей и берут с них пример. И не порти себе нервы из-за того, что тебе никогда не достанется мой участок. Больше не обращайся ко мне с просьбой его продать. Этого не будет. А своих детей придержи, иначе тебе придётся иметь дело с милицией, то есть с полицией. Она повернулась и на деревянных ногах направилась к себе, а соседка осталась стоять, совершенно окаменев от такой отповеди. Мы напоследок окинули её презрительными взглядами и тоже удалились, а Аня вдобавок ещё пожала плечами. — Мерзавка! — донёсся до нас возглас опомнившейся женщины. — Как осмелела после смерти мужа! Он-то держал тебя в ежовых рукавицах. Он тебе пикнуть не давал. И мать твою покойницу гонял, как вшивую собаку! Ты не помнишь, как она отсюда бежала, когда приехала погостить, а Сергей вернулся не в срок?! Такого мата, каким он её провожал, я отродясь не слыхивала!.. Марина обернулась было, чтобы ответить, но я схватила её за руку и втащила в дом. — Ты молодец, что говорила с ней спокойно, — похвалила я. — Но сейчас реагировать на её вопли не надо. Она кричит от досады, что ты ей так достойно дала отпор. Не становись на одну доску с ней. Она будет только рада, если ты начнёшь с ней базарить. — Но она такое говорит… — Пусть говорит. Это в ней досада бурлит. Если ты ей не ответишь, то она так с этой досадой и останется, а иначе выльет её в привычном для неё скандале и успокоится. Пусть не спит всю ночь от злости. Марину мои слова немного утешили. Соседка долго ещё бушевала, но потом утихомирилась. — Вот дрянь! — пожаловалась наша хозяйка. — Мать у неё слова без мата не может сказать, а глупа, как пробка. Муж матершинник и вор. Он работает в ГАИ. Какой-то начальничек. Разве им платят так хорошо, чтобы иметь такие хоромы? Наверняка взятки гребёт. И ещё всё время к Сергею приставал, чтобы тот ему участок продал. Потом обрадовался, решил, что со мной ему будет легче договориться, и ко мне начал лезть. А как понял, что я ему не уступлю, сразу разозлился. И дети у них сволочные. Вы, девочки, лучше к их забору не приближайтесь. Меня-то они, возможно, побоятся, а на вас выместят злость. Постепенно она успокоилась, да и мы вместе с ней, потому что беседа с соседкой, если это можно назвать беседой, тоже порядком потрепала нам нервы. Так и закончился этот довольно спокойный, если иметь в виду потусторонние явления, день. Вечером мы пошли спать рано и очень этому порадовались, потому что существо наверху разбудило нас среди ночи отчаянным царапаньем и истошным воем.Глава 14 С четверга на пятницу…
За завтраком Марине вдруг вздумалось поинтересоваться, каждый ли день я звоню родителям. — Каждый, — терпеливо ответила я. — Более того: два раза в день, утром и вечером. — У меня такое чувство, что мы выросли, а ты всё ещё обитаешь в школе, — высказалась она. — Обязательные звонки родителям. Словно ты ещё ребёнок. Мои подруги уже несколько раз заговаривали на эту тему, потому что их забавляли мои действия. Будь я подростком, возможно, меня бы задевали их замечания, но я уже переросла тот возраст, когда люди проявляют чрезмерную заботу о независимости. Почему, чтобы выглядеть в чьих-то глазах самостоятельной, я должна заставлять своих родных нервничать? И самой мне спокойнее, когда я выясняю, что дома всё в порядке. — Это ещё не всё, — похвасталась я. — Мне время от времени звонит тётя, которая тоже за меня беспокоится. И брат тоже звонит, а иногда и его жена. Все так и покатились со смеху. — Не забудь позвонить, когда я уйду, — наставительно проговорила Марина. — Мне отвечать перед твоими родителями совсем не хочется. Сегодня она была в шутливом расположении духа, поэтому, когда уходила из дома, крикнула мне, стоя у открытой калитки. — Милица! Не забудь! Позвони! — Бу сде, — ответила я, решив ограничиться сокращённым ответом. Писать об этом не стоило бы, если бы этот случай не имел своих последствий. Мы об этом даже заподозрить не могли, но потом нам пришлось вспомнить о таком незначительном, казалось бы, разговоре. Мы не стали спрашивать Катю, пойдёт ли она с нами на прогулку. Достаточно было посмотреть на её лицо, наполовину залитое зловещим чёрным синяком, чтобы понять, что даже вежливое приглашение прозвучит сейчас как насмешка. — Может, тебе обратиться к врачу? — спросила я. — Зачем? — запротестовала Катя. — Вдруг у тебя сотрясение мозга? Как мы ещё вчера не догадались свозить тебя в травмпункт? Аня неуверенно кивнула. — Девочки, оставьте меня лучше в покое, — попросила Катя. — Тебя не подташнивает? — продолжала я. — Голова не кружится? — Нет. Просто очень неудобно и дотрагиваться больно. — Мы сегодня никуда не пойдём, — решила Аня. — Мы с Милой будем заниматься хозяйством, а ты весь день лежи. — Лучше идите и погуляйте подольше, — попросила Катя. — А мне не мешайте. У меня сегодня большие планы. Мы не стали спорить, тем более что Катя двигалась бодро и никакого беспокойства не внушала. — А ведь вчера он, наверное, нас ждал, — мечтательно проговорила Аня, идя к калитке. — Михаил? — на всякий случай уточнила я. — Он самый. Представляю, как он будет рад сегодня… Она не договорила, потому что соседняя калитка открылась и оттуда вышла вчерашняя соседка. Я уже приготовилась было к неприятностям, но она приветливо поздоровалась. — Доброе утро, — сдержанно ответили мы. — Вчера произошёл неприятный случай, — немного заискивающим тоном проговорила женщина. — Мои дети случайно попали камнем в вашу подругу… Аня открыто ухмыльнулась. — Что поделаешь, ведь это дети. Меня осенило. — Старший у вас мальчик? — спросила я строго, подражая манере нашего социального педагога говорить с родителями неблагополучных детей. — Ему уже исполнилось четырнадцать лет? Женщина сильно побледнела. — Почему четырнадцать? — спросила она. — На всякий случай спрашиваю, — ответила я ещё строже. — За некоторые виды преступлений уголовная ответственность наступает с четырнадцати лет. В нашем случае налицо попытка убийства. Просто удивительно, что камень не попал прямо в висок. К нам вышла старуха, такая же бесцветная, как и её дочь. — Это же де-е-е-ти, — проблеяла она. — Мама, иди домой, — тихо, но с подчеркнутой настойчивостью, обратилась к ней дочь и так зыркнула на неё глазами, что старуха убралась. — Но ведь ничего страшного не произошло, — сказала женщина. — Катя, выйди на минуточку! — крикнула Аня. «Шкелет» высунулся из ворот, не ожидая, что мы не одни, и сейчас же скрылся, но соседка имела возможность рассмотреть ужасный чёрный синяк. — Я думаю, что ответ на ваши слова налицо, точнее, на лице. Вам надо разъяснить своим детям, какое наказание ожидает тех, кто покушается на жизнь и здоровье граждан. Впрочем, им это ещё предстоит узнать на личном опыте. Я не имела в виду ничего конкретного, а лишь намекала, что в будущем эти неуправляемые дети наверняка совершат что-то такое, за что им придётся отвечать перед законом. Однако соседка всё поняла слишком уж буквально. — Вы не представляете, что такое дети, — затараторила она. — У вас есть дети? Нет? А я уже не могу с ними справиться… И вновь мне на помощь пришёл пример социального педагога. — Вы утверждаете, что не можете справиться со своими детьми? — спокойно переспросила я. — Для этого предусмотрены специальные службы. Прежде всего, можно подать документы в Комиссию по делам несовершеннолетних. Там ваш случай рассмотрят и вынесут соответствующее решение, вплоть до лишения родительских прав. Первым порывом соседки было на нас наорать, у неё даже лицо побагровело, но она неожиданно быстро сменила гнев на несвойственный ей слащавый тон. — Не надо сердиться. Мы ведь соседи и можем договориться по-соседски. Если ваша подруга согласится на денежное возмещение… Я взяла Аню под руку и повела в дом, не отвечая на предложение окончательно струсившей женщины. Там нам пришлось выдержать негодование Кати. — Зачем вы меня позвали? Чтобы все на меня любовались? Куда я могу показаться с такой мордой? — Не возмущайся, — попросила я. — Эта женщина испугалась. По-видимому, она вообразила, что мы подадим заявление куда следует и её милым деткам, а заодно ей, не поздоровится. Надо было поддержать в ней такое удобное для всех нас, а для Марины в частности, настроение. Пусть несколько дней трясётся от страха. Может, в следующий раз дети трижды подумают, прежде чем бросить в кого-нибудь камень. Я не настолько ревностная христианка, чтобы меня закидывали камнями. Кстати, и от Марины она, возможно, отстанет. — Надеюсь, больше там никого не было? — спросила Катя, успокоившись. — Кроме неё, никто меня не видел? — Никто, не волнуйся. А чтобы поскорее прошёл синяк, мажь почаще гелем, который я тебе дала. Мы на всякий случай подождали немного, а потом осторожно выглянули за ворота. Соседка уже ушла, и мы торопливо выскользнули на волю. — Интересно, почему она так разволновалась? — спросила Аня. — Мы ведь не грозили, что подадим на неё в суд. — Может, нечистая совесть, — предположила я. — А всего вероятнее, что о людях она судит по себе. Она бы, наверное, сразу же понесла заявление в милицию. — Наверное, — согласилась Аня. — Тебе сегодня что снилось? У меня голова всё ещё была занята противной соседкой, поэтому я не могла не только припомнить, что мне снилось до той поры, пока нас не разбудил призрак, но и придумать что-нибудь поинтереснее сейчас тоже не была способна. Именно поэтому я решила прибегнуть к цитате из Гончарова в полной уверенности, что Аня не догадается об этом. — Снег, — ответила я. — Снег? А дальше? — спросила Аня, не подозревая, что тоже цитирует классика. — А на снегу щепка. Слава богу, кричать и метаться не из-за чего. — Скучный сон, — решила она. — А вот мне снился ОН. — Кто? — не поняла я. — Сергей? И в каком виде? — Да при чём здесь Сергей? Пусть он снится Марине, и достаточно с него. Нет, мне снился Михаил. Мы с ним гуляли, он держал меня за руку… — Ну? — Потом мы поцеловались. Я ждала, к чему ещё приведёт ночная, не контролируемая сознанием фантазия моей подруги. — А потом? — Потом мы опять гуляли, и он обнимал меня за плечи. Мы ещё раз поцеловались. У него очень ласковые руки. Он так нежно держал меня в объятиях! — Ну, а дальше-то что? — поторопила я Аню. — А дальше он сказал, что ему надо работать, сел за мольберт и принялся рисовать. — Это неплохо, — одобрила я. — И чем всё это закончилось? — А ничем. В этом смысле ничем. Больше мы не целовались. Из кустов выглянула собачья морда, страшная такая, ещё противнее, чем у чупакабры, посмотрела на нас, моргнула… Потом сон перешёл на какую-то глупость. Появилась ты… — Спасибо, — поблагодарила я. — Я не то хотела сказать, — спохватилась Аня. — Появилась ты и позвала меня на чердак. В жизни я бы ни за что туда не пошла, но во сне почему-то пошла. А там сидел какой-то мужик. Увидел нас и спрятался за грудой мешков. И тут я проснулась, потому что завыла и заскреблась эта собака. Я спохватилась. — Аня, напомни мне, если я забуду, что надо подмести лестницу на чердак. Пусть Марина не видит, что туда кто-то проходил. И Юле незачем об этом знать. — А мне пришло в голову, что, может быть, это ты принесла землю на своих туфлях, — вдруг сказала Аня. — Ты ведь поднималась к двери на чердак, стояла там, слушала. Вот и принесла землю. — Откуда я её возьму? — спросила я. — Я хожу по дорожкам… — Наступила случайно на землю возле дорожки — вот и земля на туфлях. Это было возможно, хотя и маловероятно. Почему я должна сходить с дорожки? Но зато это простое объяснение полностью опровергало лишнее появление призрака или проникновение кого-то чужого в дом. — Может быть, очень может быть, — пробормотала я. — Сейчас главное другое, — деловито сказала Аня. — Меня заботит совсем не земля. — Что же? Я приготовилась услышать какое-то откровение. — В ночь с четверга на пятницу снятся вещие сны. А я видела Михаила и целовалась с ним. Что это значит? А это значит, что он ко мне неравнодушен… или будет неравнодушен в ближайшем будущем. Похоже, я его заинтересовала. Мне бы её заботы! У меня голова кругом идёт от поиска объяснения всех загадочных событий, а у неё поцелуи на уме. Настроение у Ани было просто лучезарное, словно всё это ей не приснилось, а произошло на самом деле. Когда Николай, явно нас поджидавший, подошёл к нам, он тоже обратил внимание на настроение моей подруги. — Аня, вы такая счастливая! — воскликнул он. — Что-то случилось? Тут до неё наконец дошло, что наяву не произошло ничего хорошего, и она немного смутилась. — Нет, ничего не произошло. Так, знаете, бывает особенное настроение. Вроде, день как день, а испытываешь счастье. Я оценила её память. Пожалуй, в следующий раз она припомнит и «таинственную слезу», набегающую на глаза Гаршина. — Ну, дамы, и отлично, что у вас прекрасное настроение, — жизнерадостно заявил Николай. — Я как раз и хотел пригласить вас на кладбище. — ??? — ??? Мы ничего не могли сказать на это странное заявление, но вид у нас обеих олицетворял безмолвное удивление. — Сельское кладбище — это не просто место упокоения мёртвых, — объяснил Николай. — Это особое место. Люди, лежащие под могильными холмиками, связаны между собой родством или же были соседями, ведь все они из одного села или из близлежащих деревень, где все друг друга хорошо знают. Иногда можно по надписям прочитать историю целой семьи. Я каждый раз, когда приезжаю сюда или в другие загородные места, захожу на местное кладбище. Однажды в Пушкинских горах я слышал, как над одной из могил пела девушка. Не знаю, кто там похоронен, может, мать, может, отец, а может, жених или молодой муж, но она явно пела усопшему. И прекрасно пела. Кладбище было пустынным, и ей некого было стесняться. А я стоял за деревьями и слушал. Он чудесно это рассказал, задушевно и просто. Было очевидно, что этот инженер имел душу поэта. Впрочем, одно другому не мешает. — Это было давно? — спросила Аня. — Да, очень давно. Почему вас это заинтересовало, Аня? — Потому что сейчас она бы не стала петь на пустынном кладбище. Она вообще бы не пошла на кладбище, если бы там не было народа. Побоялась бы. Практичное высказывание моей подруги вернуло меня на землю. — Кстати, надеюсь, это кладбище не очень далеко от села? — спросила я. — А то мы как-то встретили толпу подростков, которые приставали к прохожим и явно пытались вызвать их на скандал или, может, драку. — Нет, там спокойно. Оно недалеко от крайних домов. Но, если там есть кто-то подозрительный, мы туда не пойдём, а сразу же повернём обратно. Зайдём в следующий, более подходящий раз. Я с каждым днём открывала в Николае что-то новое. Сначала мне понравилась непринуждённость, с которой он разговаривал, лишённая даже намёка на развязность, потом — его деликатность. Когда он сообщил, что он не предприниматель или чиновник, а инженер, не пожелавший расстаться с заводом, мне он вообще показался роднее и ближе, а теперь в нём открылась новая черта. Оказывается, в нём развита наблюдательность и воображение. Даже лицо его менялось с каждой новой встречей. Сначала оно показалось самым заурядным, а постепенно я стала находить его очень привлекательным. И поведение его тоже менялось. В первый раз он вызывал настороженность из-за того, что вдруг, ни с того ни с сего, подошёл к нам, заговорил, познакомился, договорился о встрече, а сейчас он уже представляется нам добрым знакомым, хоть, в сущности, мы о нём почти ничего не знаем. Мы шли вдоль шоссе, и я, честно говоря, наслаждалась прогулкой. Мало того, что Николай занимал нас беседой, так дорога была удобной для пешего хождения. Здесь не было асфальта, но земля была сухая и плотно утрамбована. Окрестности были самые обычные. Временами дома скрывались за деревьями, растущими группами, но иногда подходили прямо к шоссе. Судя по внешнему виду участков, это были дачи. Потом они плавно влились в поселковые домики с участками, расположенными за домами, а не вокруг домов, как на дачах. Преобладали старые дома, впрочем, аккуратно покрашенные. Мы дошли до синего дома с резными белыми наличниками и свернули в проход, прошли мимо заборов и, когда они кончились, увидели небольшое открытое пространство, поросшее травой, а за ним деревья. Оградки начинались перед деревьями, хотя было ясно, что когда-то ближайшие могилы скрывались за зеленью. Да, русские семьи всё уменьшаются, а кладбища разрастаются. Справа виднелась толпа. По-видимому, кого-то хоронили. Мы вошли на кладбище с другой стороны. — Многого не узнать, — проговорил Николай, оглядываясь. — Я был здесь в прошлом году, но вот этих оград не было. Посмотрите, могила только одна, а место отгорожено для четырёх, не меньше. И плиты везде капитальные. Мне кажется, это дачники здесь обосновались. Кто-то один умер, а они заранее занимают места для родственников. Их можно понять. Участки недалеко, навещать легко. А если человек умрёт здесь, то и везти его никуда не надо. Мы прошли дальше. Постепенно оградок становилось всё меньше, а могилы стали проще, с обычными крестами, без тяжёлых мраморных памятников. — Читайте, — предложил наш провожатый. — «Мухин Константин Савельевич»… — прочитала я. — Сколько ему было? Где-то около восьмидесяти. Семьдесят восемь, если быть точной. «Мухин Павел Савельевич». А ему было… Ого! Восемьдесят девять лет. «Мухин Сергей Константинович». Пятьдесят четыре года. «Мухина Мария Ивановна». Шестьдесят два года. «Мухин Коленька». Три года было бедняжке. Здесь всё Мухины, но есть и другие фамилии. — Это старая часть кладбища. Относительно старая, — пояснил Николай. А вот могилы посвежее. Обратили внимание, как изменился возраст усопших? Сорок два года, двадцать семь, пятьдесят три, тридцать два, тридцать один, шестьдесят семь, сорок пять, опять двадцать с чем-то… Очень много молодых. Мы прошли через всё кладбище и достигли его дальнего конца. Здесь тоже были большие ограды, но попадалось очень много безымянных холмиков, часть из которых почти совсем сравнялась с уровнем земли. — Если пойти в ту сторону, то можно выйти к реке, — сказал Николай. — Но это далеко от дома. Думаю, не стоит туда идти. Или вы хотите прогуляться? — Нет, наверное, не стоит, — решила я. — Это надолго, а мы не предупредили, что уйдём на несколько часов. Как бы Катя не начала волноваться. На сегодня хватит и кладбища. Мы вновь углубились в него, проходя по другому пути, но стараясь держаться подальше от похорон, чтобы не мешать людям. У одной из могил мы остановились. — Смотрите, какой крест! — сказала я. Это был мраморный крест, по-моему, очень старый. Могила была явно давняя, и по её состоянию было видно, что её никто не посещает. Аня взвизгнула. — Что случилось? — испугалась я. Почему-то мне показалось, что она наступила на змею. Но, присмотревшись, я убедилась, что у неё под ногой просто изогнутая ветка. Николай тоже встревожился. — Собака! Опять та же собака! Аня дрожащей рукой указана на дерево, растущее прямо посередине пышного куста. Я ничего не заметила, а Николай кивнул. — Да, я видел чёрную морду, — подтвердил он. — В последний момент заметил. Это собака. Она отскочила, когда поняла, что её заметили. По-моему, не очень крупная. — Она нас преследует! — жалобным голосом причитала Аня. — Она всё время нас сопровождает. Куда бы мы ни пошли. Это странно. Нет, это не странно, а тревожно! Ой, я боюсь! Это не к добру. Николай растерянно смотрел на куст, за которым скрылась собака, потом подошёл к нему, обошёл вокруг. — Убежала, — сообщил он. — Или ИСЧЕЗЛА, — поправила Аня. — Это не простая собака. Это или призрак, или чупакабра. Мила, я не хочу тебя пугать, но будь осторожна. Когда я её заметила, она смотрела прямо на тебя. У меня и раньше эта собака порой вызывала чувства, граничащие со страхом, а теперь меня прошиб озноб. Что нужно было от меня этой собаке, живая ли она или призрак, а может, и правда, чупакабра? Почему она неизменно интересуется именно мною? Сейчас был день, а в это время призраки должны вести себя тихо и не докучать людям. — Знаете, дамы, теперь я начинаю подозревать, что в тех чудесах, о которых вы мне рассказывали, что-то кроется, — задумчиво сказал Николай. — Это означает, что прежде вы нам не верили? — спросила Аня. — Хорошего же вы были о нас мнения! — Не то, что не верил, но сомневался… Согласитесь, что и вы, на моём месте, тоже заподозрили бы, что у кого-то просто шалят нервы. Аня промолчала с оскорблённым видом, но я согласилась. — Да, пожалуй. Иногда мне и самой не верится, что всё происходит на самом деле. — Может, со временем всё выяснится, а пока не ходите в одиночку там, где нет людей, — посоветовал Николай. — Не стоит рисковать. Мы и сами это понимали. Обратно мы шли уже не в том лучезарном настроении, в каком пребывали до встречи с собакой. — А если бы вы не успели заметить собаку, то вы сочли бы меня сумасшедшей? — пришло в голову Ане. — Нет, не счёл бы, — возразил Николай. — Не сумасшедшей, а просто истеричкой, — поправила я. — Зачем вы так? Я бы подумал, что у вас богатое воображение, только и всего. — Ну да, конечно, — обижено согласилась Аня. — У трусливой дуры богатое воображение, и она всюду видит призраков. Я поняла, что Аня всю дорогу будет раздувать свою обиду, поэтому сказала: — Не будем больше говорить об этом. Всё выяснилось, Николай убедился, что мы ничего не выдумываем, так что успокойся. Мы ведь и сами временами пытаемся объяснить происходящее. — Например? Как можно всё это объяснить? — Ты же сама объяснила появление земли у двери на чердак тем, что это я сошла с дорожки и выпачкалась в земле, — напомнила я. — Что, по-моему, невероятно. — Земля у двери на чердак… — пробормотал Николай. — Интересно. Действительно, интересно. И вы говорите, что Марина сама вас сюда пригласила? — Не просто пригласила, — поправила я, — а позвала. Она была так напугана, что попросила пожить с ней до тех пор, пока не пройдёт сорок дней после смерти её мужа. Кто-то сказал ей, что после этого срока все потусторонние явления прекратятся. — И позвала она только Милу, а Мила убедила приехать сюда вместе с ней и нас с Катей, — уточнила Аня. О чём думал Николай, я тогда так и не поняла, но всю дорогу он был рассеян и надолго замолкал, что до сих пор было ему несвойственно. Когда он довёл нас до нашей улицы и мы расстались, Аня сказала: — Ты заметила, как его проняло? А ведь до сих пор он не слишком вслушивался в наши рассказы. То есть, он, конечно, проявлял к ним интерес, но скорее как к сказкам, а не как к действительным событиям, а после того, как увидел собачью морду, а особенно после того, как ты сказала про землю у чердака, он прямо в лице переменился и стал задумчив. Явно пытается растолковать все эти чудеса. Ему бы ещё ночью послушать, как наверху воет и скребётся призрак! Представляешь, что бы тогда с ним стало? Он бы с ума сошёл. Я подмела лестницу у чердака и обнаружила, что песка много и ниже. Наверное, этот КТО-ТО оставил ошмётки земли на всём пути от входной двери до чердака, но мы их не заметили и растоптали. — Ну, как погуляли, девочки? — спросила Катя. — А тут без вас в калитку звонила соседка и долго передо мной извинялась за своих детей. Даже не знаю, что на неё нашло такое. Вчера она ругалась, а сегодня была сама любезность. Она всё просила меня не обращаться в милицию. — А ты? — спросила я. — Ясно, что я никуда не буду обращаться. Если бы мне часть черепа снесли или потребовалась бы пластическая операция, тогда дело другое, но из-за синяка, даже такого ужасного синяка, я не буду возиться. Но… Вы уж меня извините, девочки, я решила ей отомстить и сказала, что буду думать. — Молодец! — похвалила я. — Пусть испытает, каково это ждать расплаты за содеянное. Видно, привыкла откупаться, обнаглела и решила, что ей можно всё. Она тебе не предлагала деньги? Катя помялась. — Предлагала, — созналась она. — Я чуть было не согласилась… А что? Раз я по её вине пострадала, то она и должна мне заплатить. — Но всё-таки не взяла? — спросила я. — У неё стала такая наглая морда, когда она поняла, что я готова согласиться, что я сразу же отказалась. — Молодец, — похвалила я. — Вообще-то зря, — решила Аня. — Назвала бы такую сумму, чтобы она почесалась. Катя потрогала синяк и ответила: — Теперь уж поздно. Я была рада такому исходу переговоров. Пусть эта противная женщина поймёт, что не всё продаётся и не всё покупается, а то некоторые люди так уверены, что могут деньгами закрыть рот любому, что противно делается. Совсем охамели! Кстати, даже дети у нас в школе порой свысока бросают: «Сколько вы возьмёте за хорошую оценку на ЕГЭ?» Приходится их осаживать. — А Михал Михалыч здесь? — спросила я. — Здесь, — ответила Катя. — Работает на том конце участка. Снова спрашивал насчёт окна и призывал меня подействовать на Марину. Не понимает её упрямства и утверждает, что если пойдут дожди, то и вещи на чердаке испортятся, и доски могут начать гнить, и просушить потом всё там будет трудно. А что я могу ответить? Мы-то знаем, почему Марина боится до сорока дней открыть ту дверь, а Михал Михалыч не знает, и сказать я ему об этом не могу. Я ответила, что у меня ключа нет, а Марина сама решает, как поступить, меня она не послушает. Кстати, девочки, когда вы уходили утром, я забыла вам сказать, что у нас нет хлеба. — Обойдёмся, — решила Аня. — Нет, не обойдёмся, — твёрдо ответила Катя. — Не знаю, как вы, а я без чёрного хлеба не могу ничего есть. Как привыкла с детства, так не могу отвыкнуть. — Что это означает? — спросила Аня, ложась на диван. — Это означает, что его надо купить, — ответила Катя. — Девочки, ну, пожалуйста. Я бы сама сходила, но не могу же я показаться на людях с таким синяком. Неприлично. Я сжалилась над «шкелетом». — Я схожу, — сказала я. — Ты, Аня, можешь не вставать. Я быстро сбегаю. Было бы свинством не выполнить просьбу Кати, ведь она часами возится на кухне, готовя нам вкусные обеды. Ничего страшного не произойдёт, если я пройдусь до рынка и обратно. Я вышла на улицу бодрым шагом, дошла до дороги и по плиточному тротуару направилась в нужную сторону. Когда я проходила мимо первых кустов, за которыми можно было спрятаться, я сразу подумала о чёрной собаке. Сейчас я была одна, рядом со мной не было прохожих, лишь довольно далеко впереди шла женщина, так что напасть на меня не представляло труда. И тут я окончательно поняла, что мне далеко до моих героев, которые попадали во всяческие передряги и выходили из них не только с честью для себя, но даже приобретая большее человеческое достоинство. Мне вообще интересно было в своих книгах ставить человека в трудные условия и смотреть, как он из них выберется, причём желательно было, чтобы он при этом становился лучше. Не все в моих книгах выдерживали испытания, впрочем, как и в жизни. А вот передо мной сейчас не было задачи нравственно перерождаться или хотя бы пытаться удержать свой моральный уровень, потому что никакого выбора передо мной не стояло, мне не приходилось поступаться даже малым, чтобы кому-то помочь или попросту не согнуться перед испытаниями, от меня требовалось лишь обуздать свой страх перед неизвестным, а это у меня получалось плохо. Иногда я почти заставляла себя поверить, что таинственные звуки, которые не давали нам спать ночью, чудеса с зеркалом и прочие явления можно как-то объяснить, надо лишь постараться, что это всего лишь крайне сложная логическая задача, но стоило мне напрямую столкнуться с загадочным происшествием, как все мои доводы куда-то девались и моей душой овладевал самый постыдный ужас. Я внимательно присмотрелась к густым веткам, за которыми могло прятаться чёрное существо, но ничего не сумела рассмотреть. Как всегда бывает в таких случаях, чем больше я всматривалась, тем подозрительнее мне казались эти кусты, так что под конец я была твёрдо убеждена, что там кто-то прячется, только я его не вижу. Именно поэтому я убыстрила шаг и постаралась догнать идущую впереди женщину. Равняться с ней я не стала, но пошла чуть сзади, чтобы при любом подозрительном движении сбоку оказаться на одном уровне с ней, словно мы вместе. Я так старательно это проделала, что женщина обернулась и окинула меня быстрым взглядом. — Вы живёте в том доме, где произошёл несчастный случай? — спросила она. Я поняла, что лично я её не интересую, но она пользуется возможностью поговорить о страшной смерти Сергея, которая не могла не всполошить всех вокруг, потому что каждый мог оказаться на его месте. — Да, в этом доме, — подтвердила я. — Как себя чувствует вдова? — осведомилась женщина неопределённым тоном. Я не могла уловить, сочувствует ли она Марине или злорадствует, жалеет Сергея или удовлетворена, что этого не слишком приятного в общении человека больше нет. — Она никак не может придти в себя от потрясения, — осторожно сказала я. — Вот и нас она пригласила, чтобы не быть одной и немного отвлечься. Знаете ведь, что в таких случаях желательно, чтобы кто-то был рядом. — Я живу рядом с Таней, через участок от вас. Я слышала, что вчера её дети отличились? Вроде кого-то чуть не убили? — Да, попали камнем в нашу подругу. Прямо в голову. Ещё бы чуть-чуть — и в висок. — Вы обратились в милицию? — спросила женщина. Меня сразу насторожил её взгляд. Он был каким-то цепким и одновременно неуверенным. И передо мной сразу встала проблема, что ей отвечать. Сказать, что не обращались? А вдруг она сразу же передаст эти сведения неприятной матери пакостных детей? Сказать, что обращались, тоже нельзя, это будет откровенной ложью. — Это дело не моё, — избрала я дипломатическую уловку. — Это дело пострадавшей. Спрашивайте у неё, а я лишь свидетель. — Тане так нелегко живётся! — заохала женщина. — Ей так тяжело с детьми! Муж-то всё время занят, а дети трудные, ей с ними не справиться… Мне надоело это слушать, поэтому я с самым доброжелательным видом сказала: — Как школьный учитель, я не раз имела дело с трудными детьми, так что я советую вам передать Тане, чтобы она никогда не ссылалась на то, что она не может справиться с детьми. В таких случаях, как этот, её слова могут быть обращены против неё. «Ах, вы сами признаётесь, что не справляетесь? Так мы лишим вас родительских прав и определим детей в специальное учреждение». Не подумайте, что я пытаюсь вас запугать, но я сталкивалась с такими случаями. Поверьте, никто не будет сочувствовать такой матери. Наоборот, все её жалобы обернутся против неё. В случае разбирательства она должна уверять, что справится с ними, усилит контроль за их поступками. Мой голос, который я сделала как можно более мягким, обманул женщину. Она решила, что я сочувствую её подруге. — Высчитаете, что будет судебное разбирательство? — спросила она. — Не знаю. Я говорю только для примера. На будущее. И пусть она будет как можно вежливее с Мариной, ведь от неё во многом зависит, как поступит пострадавшая. — Понимаю, — глубокомысленно проговорила моя случайная спутница. — А что, Марина завела себе собаку? Меня словно по голове ударили. — Нет. Почему вы об этом спрашиваете? — Таня несколько раз слышала какой-то странный вой. Мы все решили, что Марина завела собаку, но скрывает это, потому что… неприлично это как-то. Мужа загрызла собака, а она тут же завела себе собаку. — Нет, у Марины нет никакой собаки. Она и не хочет заводить животных. — Странно. Откуда же вой? И воет-то как-то странно. Уж не по покойнику ли? Я пожалела, что нагнала эту женщину. Мне не хватало лишь ещё одного свидетельства того, что вой нам не чудится. — А вы не видели здесь поблизости чёрную собаку с узкой мордой? — спросила я, решив вынести из этого разговора хоть что-то для меня полезное. — Что-то такое видела, — согласилась женщина. — Шныряла здесь такая собака. Их мало осталось после облавы, и они напуганы очень, стараются не попадаться на глаза. Но я видела собаку, о которой вы говорите. Она вчера пряталась у конца вашей улицы. Моя-то улица следующая за вашей. Так я её видела за дорогой напротив вашей улицы. И сегодня с утра я её там вновь видела. Хотела шугануть, потому что после того случая боюсь собак, но она сама скрылась, едва меня заметила. — А вы не знаете, это чья-то собака или бездомная? — Не знаю. Сейчас нормальные хозяева своих собак не выпускают. Боятся, что застрелят. Только Тамара своё чудовище выпускает без поводка, ничто её не берёт. Уж как мы её просили, а она поступает по-своему. — Это не её собаку мы видели там… ближе к станции, на маленьком пруду? — Скорее всего, её. Вы уж поосторожнее, а то у неё собака ненормальная. То она не обращает внимания, когда проходишь мимо, то вдруг словно взбесится. Мы спокойно говорили, и эта женщина была доброжелательна, но мне она не слишком нравилась. По-моему, она была сплетницей и ближайшей подругой Тани, чьи дети нанесли такой урон нашему «шкелету», а кто же будет дружить с такой грубой женщиной, как Таня, если сам вылеплен не из того же теста? И в её тоне опять-таки слышалось заискивание, словно она пыталась мне понравиться с дальней целью заполучить меня в помощники или в защитники этой самой Тани и её детей. Я всегда-то настороженно отношусь к новым знакомым, а при таких обстоятельствах — тем более. — И Марина ваша очень мне нравится. Всегда такая опрятная, элегантная, вежливая, порядочная. Как же я жалела, что у неё так не ладятся отношения с мужем! Ведь ни для кого не секрет, что Сергей хотел с ней развестись. Если бы не было очевидно, что его загрызла собака, а просто бы был найден его труп, то ещё неизвестно, как бы она доказала свою непричастность к его смерти. Глаза у этой женщины приняли на миг такое недоброе выражение, что я заподозрила, что это угроза. Ты, мол, не подавай заявление в милицию на Таню и её детей, а мы притворимся, что не знаем, насколько смерть Сергея выгодна Марине. Значит, моё чутье не обмануло меня: эта женщина не из наших потенциальных друзей. И мне сразу же захотелось с ней поскорее расстаться. К счастью, мы уже дошли до рынка. — Очень рада была нашему знакомству, — сказала я как можно любезнее. — Сейчас побегу, а то меня послали за хлебом и ждут поскорее обратно. Я улизнула, не дожидаясь, пока новая знакомая ответит, потому что не знала, хочет ли и она расстаться со мной или у неё другие планы. Хлеб я купила очень быстро, но пришлось задержаться у лотков с семенами. Я не слишком хороший садовод-огородник, а если быть совсем точной, то я, скорее, неплохой теоретик, но на практике дело идёт туго. Не люблю я копать, полоть, поливать посадки. Сажать люблю, но лишь в том случае, если земля заранее кем-то приготовлена, собирать урожай тоже люблю, но промежуточные этапы между посадкой и сбором урожая меня не привлекают. Зато неизменно привлекают пакетики с семенами, особенно когда до земледельческого сезона далеко. Так приятно перебирать их, рассматривать заманчивые картинки и… мечтать, что эти растения могли бы украсить мой участок. Я и теперь остановилась возле торговок семенами и забыла про то, что меня ждут дома, что скоро надо обедать, а хлеба нет. Мы с продавщицей поговорили о ноготках и настурции, вместе полюбовались картинками на пакетиках с семенами бархатцев самых невероятных расцветок, а когда я поняла, что набрала семян на слишком большую сумму, продавщица с воодушевлением принялась описывать чудо-растение фитолакку. Купила и её. Пряные травы тоже оказались милы моему сердцу, а заодно к куче моих пакетиков присоединились и кресс-салат широколистный, какой-то сильноветвистый укроп, невероятной красоты сельдерей с махровыми листьями и какой-то лук с ароматом чеснока. — Всё, — спохватилась я. — И то явный перебор. — Не волнуйтесь, семена свежие, многие можно сажать даже через три года, — сообщила продавщица. — А вот такое растение вы видели? Это декоративный огурец. Правда, необычный? — Давайте и его, — решила я. — А вот посмотрите на это растение. Это санберри, или Канадская черника. Крупные сладкие ягоды и, к тому же, лечебные. Помогают от головной боли, препятствуют старению организма. Пакетик переместился к моим покупкам, не дожидаясь моего согласия. — И ещё советую взять филипендулу. — Чего?! — не поняла я. — Это многолетний куст с очень красивыми цветками. Смотрится необыкновенно. Даже на картинке видно, как красиво, а в жизни вообще замечательно. Особенно издали. К тому же ухода почти не требует. И ещё из редких растений у меня есть лейцестерия. Просто роскошное растение. Не пожалеете. Кладу? Моя воля растворилась в любезности продавщицы. — А ещё взгляните на эту красоту. Прямо перья. Это агастахе. — Спасибо. Вот этот агастахе пусть будет последним. Сколько с меня? — Сейчас посчитаем… Три тысячи пятьсот тридцать два рубля. Хорошо, что у меня были в кошельке эти деньги. Конечно, ничего страшного бы не произошло, если бы я «вдруг обнаружила», что не захватила с собой нужную сумму и распрощалась бы с продавщицей, сказав, что куплю всё это в следующий раз, но не люблю я такого притворства. Деньги у меня были, а семена мне, и правда, понравились. На всякий случай я всегда захватывала с собой пять тысяч. Вдруг, как предполагала моя мама, подвернётся какая-нибудь хорошенькая вещица. Я расплатилась и со смутной душой отправилась домой. И настолько я была не уверена, что поступила разумно, накупив целую гору семян, что от переизбытка чувств, сама того не заметив, приобрела напоследок небольшой кусок копченой грудинки, кусок шейки и восемь сарделек. Обратно я шла неторопливо, всё ещё занятая мыслями о грандиозной покупке семян, поэтому не глядела по сторонам, но неожиданно мои глаза встретились с пристально устремлёнными прямо на меня карими глазами на узкой чёрной морде. Я остановилась, быстро огляделась и обнаружила, что одна. Собака (или чупакабра) ещё дальше высунулась из куста и не сводила с меня настороженного взгляда, словно выжидая удобного момента, чтобы прыгнуть. Счастье, что у меня были с собой продукты. Я непроизвольно потянулась за сарделькой как за метательным снарядом, и чёрное существо чуть подалось назад. Я хотела достать одну сардельку, но они были так прочно соединены, что разорвать кишку не было возможности, так что я швырнула в своего недруга сразу три сардельки. Собака отскочила и спряталась в кустах, а я поспешила дальше, удерживая себя от того, чтобы не побежать. Я даже вышла на асфальтовую дорогу для машин. Не так уж их много здесь ездит, а вероятность, что меня собьют, значительно меньше вероятности, что на меня всё-таки кинется выслеживающая меня собака. До дома я добралась благополучно, но мысли о семенах меня уже не одолевали. — А это ещё зачем? — первым делом спросила Катя, вытаскивая из сумки копчёную грудинку, шейку и пять сарделек. — Так пахло, что я не могла удержаться, — призналась я. — А что это? — поинтересовалась Аня, когда Катя вынула несколько пакетиков с семенами. — А это я купила для своей дачи, — объяснила я. Вид этих пакетиков привёл меня в чувство. — А зачем так много? — спросила Аня. — Там немного. Это пакетики кажутся большими, а на самом деле в некоторых всего по пять-семь семян. — Грабёж, — высказала общую мысль Катя. — Вот этот пакетик стоит сорок пять рублей. Да я застрелюсь прежде, чем отдать за такую ерунду столько денег. — Думаю, что после того, как застрелишься, ты, действительно, этого не сделаешь, — согласилась Аня. — А мне тоже захотелось копчёной грудинки. — Зачем я делала обед? — не поняла Катя. — Чтобы мы его съели, — опомнилась я, опасаясь, что «шкелет» сочтёт себя обиженным. — Ты чудесно готовишь. Это я сдуру купила. Советуют ведь, прежде чем идти в магазин, сытно поесть, тогда купишь только нужное. А если голодный человек попадёт в магазин, он наберёт целую гору всяких продуктов. — Это надо принять к сведению, — обрадовалась Катя. — Я часто захожу в магазин по дороге с работы, когда голодна. Накупаю всего, что только попадётся на глаза, а в итоге всё это или портится, или приходится съедать побыстрее, даже когда не хочется есть. Я кивнула. — Ты совершенно права, но в этом мудром совете есть один недостаток: когда наешься, идти в магазин уже не хочется. — И это правда, — согласилась Аня. — Точно, — задумчиво проговорила Катя. — Меня тогда никакими силами не выманишь из дома. Только я не поняла, Мила, почему ты купила пять сарделек? Нас трое, а если ты рассчитывала на Марину, то четверо, а сарделек почему-то пять штук. Что мне было делать? Рассказывать про чупакабру? Но как объяснить про наши страхи женщине, не видевшей её, не наблюдавшей, как это чёрное существо кралось за нами? — Случайно вышло, — ответила я. — Не доглядела. — Всё очень хорошо, — решила Катя. — Я эти сардельки завтра отварю, мелко нарежу и пущу в картофельный салат. Когда мы с Аней вышли на вторую прогулку, я призналась: — А ведь я купила восемь сарделек. — Исчезли?! — ахнула Аня. — Знаешь, после того, что у нас здесь происходит, я этому не удивляюсь. Если завтра Катя сделает обещанный салат, а он окажется съеденным до того, как она подаст его на стол, я не буду гадать, куда он делся. Сразу решу, что это или собака, или Сергей. — Ты меня не поняла, — возразила я. — Эти три сардельки я бросила в чупакабру, раз ничего другого под рукой не было. Она высунулась прямо из кустов и уставилась на меня. Даже начала вылезать. — Кошмар! — ответила Аня, но после того, как известие дошло до её сознания и утряслось там, она спросила. — А зачем ты швырнула в неё сразу три сардельки? Ограничилась бы одной. — Аня! — не выдержала я. — Что ты говоришь?! Вот если к тебе двинется эта тварь, то подай пример хладнокровия и пересчитай эти сардельки. Как я могла бросить в неё одну, если они соединены между собой? Это мне три попались, а если бы попалась связка из пяти сарделек, то я бы кинула все пять. Тут уж не до рассуждений. Мы вышли на большую дорогу и огляделись. Чёрной собаки видно не было. — Надеюсь, что она не бросится на нас, когда мы двое, — сказала Аня. — Пойдём к Михаилу. Ох, до чего же хороший был сон! И главное, что приснился с четверга на пятницу. Убеждена, что он сбудется. Кстати, что мне изображать сегодня: счастье или задумчивость? — Нет, — решила я. — Ни то, ни другое. Нельзя менять только два настроения. Надо каждый раз быть разной. Вчера ты излучала тихое счастье, а сегодня… Даже не могу придумать, что ты должна делать сегодня… О, идея! Сегодня мы любезно поздороваемся и пройдём мимо, словно у нас важное дело и нам совсем не до Михаила. У Ани вытянулось лицо. — Ну почему? Я так не хочу. Мне нравится быть с ним пусть короткое время, но зато каждый день. А то вдруг взять и пройти мимо! — Зато это заставит его ломать голову над твоим поступком. Он-то вспоминает, какая ты была счастливая и любезная вчера, предвкушает, что и сегодня ты будешь радостно поддакивать каждому его слову, а вместо этого ты поздороваешься и пройдёшь мимо. — А может, всё-таки поговорить с ним хоть пять минут? — нерешительно спросила Аня. — Ты его хочешь заинтересовать? — прямо спросила я. — Вот и заинтересовывай. Пусть он каждый раз ошибается в своих расчётах. Ждёт тебя грустную, а ты весела, думает, что ты к нему не подойдёшь, а ты ласково с ним разговариваешь, считает, что ты будешь сочувственно выслушивать его рассуждения, а ты занята своими мыслями и едва ему отвечаешь. Да он же скоро станет только о тебе и думать. Как ни тяжело было Ане расстаться со своей мечтой поговорить с Михаилом, но она согласилась с моими доводами. Мы дошли до того места, где расположился Михаил. — Аня! Мила! — радостно приветствовал он нас, желая показать, как продвинулась его работа. Аня так и дёрнулась к нему, но сдержалась. — Здравствуйте, Михаил, — ласково крикнула она в ответ. — Извините, но мы очень спешим. До завтра! Мы прошли мимо, не оглядываясь. Испытание для Ани было более сильным, чем для жены Лота. Она его выдержала, хотя превращение в соляной столп ей не грозило. Мы прошлись до пруда, где грубая женщина выпускала свою собаку, постояли около него и решили обойти вокруг станции, а потом вернуться домой. — Слушай, а мы пойдём обратно той же дорогой? — спросила Аня. — Мимо Михаила? — Попробуем обойти его стороной, — нерешительно предложила я. — Когда подойдём к нему поближе, свернём в лес, или что это такое, а потом опять выйдем на дорогу. Думаю, что за такое короткое время ничего с нами не случится. — А как же чупакабра? — боязливо спросила Аня. — Подберём палки… Слушай, у меня ведь есть газовый баллончик! Он у меня с собой весь день, а я и забыла об этом. Ну, теперь нам никакая чупакабра не страшна. Но воспользоваться баллончиком мне не пришлось, потому что мы не встретили в крошечной рощице, по которой прошли, ни одной собаки. Контейнеры для бытовых отходов там стояли, металлический домик, где происходил обмен газовых баллонов тоже стоял, пять человек нам на глаза попались, а собак не было. Мы вышли на большую дорогу и продолжили путь уже по ней. Ни разу сбоку не мелькнула чёрная тень, так что мы без приключений вернулись домой.Глава 15 Милицию вызывали?
Марина приехала совершенно издёрганная. Мы, конечно, заподозрили, что у неё было очередное видение мёртвого мужа или собаки, но оказалось, что нервы ей потрепали в университете, когда распределяли нагрузку на будущий год. У нас в школе тоже несколько раз в текущем учебном году распределяют нагрузку на следующий год, но никто особо не заостряет на этом внимание. Распределили — и ладно, всё равно перед первым сентября всё приходится распределять заново и часто совсем по-другому, чем задумывалось. А я вообще никогда не спорю из-за классов или нагрузки, предпочитая брать то, что не взяли другие. Эта моя политика имеет хорошую и плохую сторону. Хорошая сторона в том, что я никогда ни с кем не конфликтую и со всеми в прекрасных отношениях, а плохая — в том, что классы мне часто достаются самые плохие, отбросы, а не классы, то же, что получше, разбирают менее покладистые учителя. Марина не придерживалась такого образа действий, поэтому она пришла усталая, раздражённая, недовольная всем и вся. Даже Михал Михалыч, специально задержавшийся на участке, чтобы поговорить с хозяйкой о разбитом окне, поглядел на неё издали и удалился восвояси, не решившись к ней подойти. Катя накрыла на стол, и мы сели ужинать. Сначала Марина помалкивала, лишь её нервные движения выдавали, какие в ней бурлят страсти, а потом она потихоньку стала жаловаться на недостатки коллег, постепенно выговорилась и даже повеселела. Спать мы вновь пошли рано. Несмотря на то, что следующий день был у Марины выходным, мы уже стали приноравливаться к жизни бок о бок с призраками, поэтому без проволочек легли спать, чтобы хоть отчасти выспаться, если ночью вой и царапанье вновь будут невыносимыми. Но эта ночь прошла относительно спокойно. Наверху не ревели, не выли и даже не подвывали, а скорее еле слышно скулили, словно горько жаловались. Марина в этот день ждала строителей, поэтому быстро закончила завтрак, а мы были свободными людьми, не обременёнными заботами, так что засиделись за утренним кофе. В окно мы видели часть участка, примыкавшую к воротам. И в какой-то момент, случайно посмотрев в ту сторону, я увидела, что Марина открывает калитку. — Пришли рабочие, — объявила я. Однако никто не вошёл внутрь, напротив, это Марина вышла за пределы участка. В полуоткрытую калитку я увидела, что она разговаривает с каким-то мужчиной, причём мужчина чем-то очень недоволен и на чём-то настаивает, а она качает головой и разводит руками, словно в чём-то оправдывается. Нам-то дела до этого не было, но всё-таки праздному человеку интересен любой пустяк, поэтому я пригляделась к мужчине. Он был в годах, лет пятидесяти, пятидесяти пяти, а может, и шестидесяти, седой и с лысиной. Держался он начальственно важно, явно боялся уронить своё достоинство, потому что временами по его лицу было видно, что он готов вспылить, но заставляет себя говорить спокойно, насколько это было в его силах в данную минуту. Расстались они совсем не дружеским образом. Мужчина резко повернулся и ушёл, а Марина вернулась на участок, причём лицо у неё было расстроенное, а весь облик говорил о том, как ей тяжело после этого разговора. — Куда ты смотришь? — спросила меня Катя, всё это время беседовавшая с Аней. — На Марину, — ответила я. — А что с ней? — заинтересовались подруги. Я не знала, стоит ли рассказывать об увиденном. Конечно, они и сами могли бы наблюдать за визитом незнакомца, но они были заняты обсуждением возможности совместного посещения «Шоколадницы» в будущем месяце, поэтому не замечали того, что происходит за окном. Так надо ли заострять их внимание на этом эпизоде, тем более что я сама не знаю, о чём у Марины с мужчиной была речь, а Марине, может быть, будет неприятно, что её дела обсуждают, не зная сути. — Да вот опять подумала, что она очень изменилась. По-моему, у неё и нос прежде был другой формы. Аня и Катя оживились. — Да, верно, — у неё он был немного длинноват, а сейчас нормальный, — припомнила Катя. — Помните, Петька ещё сказал, что у неё унылый нос? А Валька говорил, что она ему напоминает маленького печального слонёнка. — А Колька звал её долгоносиком, — добавила Аня. — Никто не знает, где Петька работает, как живёт? — спросила Катя. Пока подруги обсуждали Петю, с которым дружили в школе, я поднялась наверх, чтобы заранее взять газовый баллончик. Пластиковая сумка с семенами скромно лежала на кресле. Я не удержалась и заглянула в неё. Красивые картинки на пакетиках вновь меня очаровали, и я сейчас же подумала, что ничего страшного нет в том, что я извела на них такую громадную сумму. Зато на следующий год надо будет лишь кое-что докупить, и только. Огурцы, например. Я решила быстро пересмотреть семена. Красиво, ничего не скажешь. Я любовалась на картинки и воображала, как великолепно всё это будет смотреться на моём участке. У меня была возможность для воображения именно сейчас, пока семена ещё не легли в землю и не превратились в тощие былинки, не обещающие никаких чудес при дальнейшем росте. Для хороших урожаев нужна хорошая земля, а не бывшее болото, и прежде ничего не сулившее огороднику, а теперь окончательно истощённое за время многолетней эксплуатации. Когда-то покупалось неисчислимое количество земли, причём возили эту землю в здоровенных кузовах, а теперь иногда видишь, как приезжает к кому-то маленькая машинка с наполовину заполненным кузовом и ссыпает неясного происхождения землю на дорогу между участками. Образовавшуюся кучу быстро перетаскивают, чтобы освободить проезд. А часто обходятся «малой кровью»: настилают что-нибудь в канаву и землю ссыпают туда. Тогда она никому не мешает и расходуется хозяевами постепенно. Не то было раньше! Когда приезжала машина и доставляла счастливым хозяевам землю, те в этот день очень быстро переставали чувствовать себя счастливыми, потому что куча занимала и канаву, и всё пространство дороги, а нередко ссыпалась в канаву к соседям напротив. Мы носили эту землю целой семьёй, причём в ход шло всё: тачка, ведра, тележка. Носили несколько часов, а потом, освободив проезд, оставляли часть на другой день. И землю прежде привозили плодородную, а нынче она какая-то рыжеватая, иногда с травой, а как-то соседям завезли вместе с землёй огромное множество медведок. Это ещё дозиметра ни у кого нет, а интересно было бы проверить радиационный фон привозной земли. В прессе писали, что продавали и заражённую землю. Я поймала себя на том, что, как почти все люди в годах, занимаюсь сравнением прошлого и теперешнего, причём, как водится, сравнение получается не в пользу настоящего. Ещё у Достоевского в «Белых ночах» говорится о страсти бабушки заниматься сравнением. Раньше и сахар был слаще, и вода мокрее… Прав Федор Михайлович, отмечая эту особенность пожилых людей критиковать современное и восхвалять прошлое, но ведь меня нельзя причислить к такой категории ворчунов: в советские времена, действительно, на садовые участки доставляли землю, песок, навоз хорошего качества, большими объёмами и за очень небольшую плату. Мои мысли незаметно для меня перенеслись на роман, который я писала. Неплохо было бы вложить подобное рассуждение в уста одного из моих героев. Пусть он говорит о курительном табаке. Этот эпизод оживит повествование. Как часто я вставляла в книги такие вот сценки из жизни, и всегда они очень хорошо вписывались в действие. И вдруг все размышления вылетели у меня из головы, потому что до моего слуха донёсся шорох, а может, это было шипение. Тихий долгий звук, но слышный отчётливо. Я в испуге огляделась, но никого не увидела, а шипение продолжалось ещё несколько секунд и затем стихло. Я так и осталась стоять с пакетиком в дрожащих пальцах, который перед этим взяла, чтобы рассмотреть. Я была одна на этаже, позвать на помощь можно было, но для этого пришлось бы кричать, а мне не хотелось создавать панику. Катя и Аня сейчас же прибегут, а возможно, и Марина примчится сюда, все станут обсуждать событие, а поскольку источник звука нельзя определить, то начнутся домыслы, причём чем больше мои подруги представят догадок, тем они будут страшнее… Я ещё раз внимательно осмотрелась, но по-прежнему никого не увидела. Тогда я подумала о змеях. Бывают ведь случаи, когда в дачный дом заползала змея. Порой в отдельных местах появляется масса змей, а на другой год уже исчезает. Вдруг и в эту комнату забралась змея и шипит… Почему шипит? Вроде, я не двигалась, так что не могла её потревожить, если она свернулась где-нибудь в уголке или под кроватью. Мне стало очень тревожно. Змея могла быть под столиком у самых моих ног, а могла заползти и на кровать. Ляжешь спать, не глядя, как мы это всегда делаем, и придавишь её, а ей это не понравится и она в ответ ужалит. Я тихо отошла от столика на свободное пространство между кроватью и стеной, опустилась на корточки и заглянула под кровать, а потом под столик. Змеи не было. Под столиком валялась какая-то маленькая бумажка, но я не решилась её подобрать, потому что побаивалась протягивать туда руку. Вдруг змейка совсем маленькая и обвилась где-нибудь вокруг ножки, так что я её и не вижу. Я выпрямилась и присмотрелась к толстому покрывалу на кровати. Думаю, что и большая змея могла бы спрятаться под него и её очертания не просматривались бы. Я осторожно пощупала покрывало, но ничего не почувствовала. В меру мягко, в меру упруго, но длинного змеиного тела нет. Может, под подушкой? Или это не змея шипела, а проделки призрака, полтергейст, или, скорее всего, игра моего воображения. Мне уже не доставляли радость пакетики с семенами, и я принялась их собирать и укладывать в сумку. И вдруг я вновь услышала то же самое шипение или шорох, только он прозвучал коротко и сразу затих. Во мне затеплилась смутная догадка. Я стала вытаскивать пакетики один за другим, и в одном из них послышался знакомый звук. Это были семена салата, и они с лёгким шуршанием стали пересыпаться внутри пакета, пока не скопились внизу. Их было много, так что они и создали испугавший меня шум. Меня обожгло стыдом, и я похвалила себя за то, что не подняла переполох. Хорошо, если бы никто не разобрался, в чём дело и шорох вновь сочли бы появлением призрака, а если бы разобрались? Да я бы стала посмешищем в глазах моих подруг. Подумать только, испугалась шуршания пересыпающихся семян! Наверняка, так же просто объясняются и прочие «таинственные» явления. Я спустилась вниз. — Мила, где ты была? — спросила Аня. — Мы пойдём гулять? — Вы, девочки, ходите на прогулки как на службу, — отметила Катя. — Два раза в день и примерно в одно и то же время. Куда хоть вы ходите? На пруд? Я подумала, что Катя достойна того, чтобы хоть немного знать о наших делах. — Мы познакомились с двумя мужчинами, — ответила я. — С одним мы видимся на утренней прогулке, а с другим — на вечерней. — С этого места, пожалуйста, поподробнее, — попросила появившаяся в столовой Марина. — Что за мужчины? Аня смутилась. — Один, назовём его «утренним» мужчиной, инженер, работает на заводе, а здесь отдыхает у приятеля, — объяснила я. — Он показывает нам окрестности. Симпатичный человек, и рассказывает интересно. — О чём? — спросила Катя. — О разном. О работе, например, о местах, мимо которых проходим, о жизни… О чём вообще говорят на прогулках? Ни о чём и обо всём. Аня кивнула и принялась объяснять: — А второй просто прелесть. Он художник, преподаёт живопись… или графику… в общем, рисование. Сейчас он в отпуске и рисует на природе. Как это называется? На пленэре, кажется? Девочки, я не могу прожить дня, чтобы его не увидеть. Боюсь, что я в него влюбилась. Прямо, как школьница. — В этом нет ничего удивительного, — возразила я. — С годами люди впадают в детство. Ты уже дошла до школьных лет. Что будет дальше? Доберёшься до детского сада? Аня швырнула в меня полотенцем, которое Катя в рассеянности принесла из кухни. — Мила у нас специалист по болезням мозга, — объяснила Катя. — Как хорошо она нас просветила насчёт болезни Альц… не помню, кого. Мы все уяснили, что надо заранее готовиться к старческому слабоумию, к тебе это особенно относится, Аня. Никогда не записывайте на бумажке список продуктов, которые надо купить, а держите это в голове, а также учите химию и иностранный язык. — Вот если бы ты ходила с нами на прогулки, то мы бы и тебе кого-нибудь присмотрели, — сказала Аня. — Нет уж, спасибо, — наотрез отказалась Катя. — Никого мне не нужно. У меня уже был муж, и хватит с меня. — Правильно, Катя, — поддержала её Марина. — Не ходите, девки, замуж. Это я вам тоже советую как опытный человек. — Вот именно, — обрадовалась Катя. — Трёх мужчин без недостатков за один раз не встретишь. Это противоречит теории вероятности, которую ввели в школьную программу, как нам рассказала Мила. — Не противоречит, — поправила я. — Просто вероятность такого события ничтожно мала, если учитывать, что мужчин без недостатков намного меньше, чем с ними. — Вот именно. А раз вы уже нашли себе двух совершенств, то ясно, какой бракованный товар выпадет на мою долю. — Хочешь, я тебе подарю своего, — щедро предложила я. — Не хочу! — отказалась Катя и потрогала синяк. — Ни в коем случае! — Оба наших знакомых не лишены недостатков, — сказала я. — К счастью, пока это относится к недостаткам внешним. — Какие же это недостатки? — заинтересовалась Марина. — У «вечернего» мужчины, то есть Аниной любви… — Мила, перестань! — так и вскинулась Аня. — У него животик большой, и он его не прикрывает майкой или рубашкой. Так и ходит обнажённым выше пояса. — Это ещё ничего, — решила Катя. — Хоть выше. Было бы хуже, если бы ниже. Реакция Марины была вполне естественной, если учесть, что вчера ей потрепали нервы в университете, а сегодня она имела неприятный разговор с неизвестным мужчиной. Она смеялась, причём смеялась слишком долго. — Зато твой похож на орангутанга, — обиженно сказала Аня. — Сама называла его Орангом. У него вся грудь заросла рыжеватыми волосами. — Ничего, он ходит одетым, — ответила я. — А на пляже много таких, так что он не выделяется. У твоего тоже шерсть имеется. — Заросшая грудь — это пустяки, если человек хороший, — решила Марина. — Видели бы вы, какие заросли были на теле у моего Сергея! Вот уж где был ужас! Вся грудь до самой шеи, руки, ноги. В темноте казалось, что это медведь, а не человек. Гризли-не гризли, а чёрный медведь точно. Впрочем, он и по сути… Она резко замолчала, спохватившись, что расслабилась и выболтала лишнее. — Да, бывает такая растительность, — подхватила я, чтобы скрыть её замешательство. — А, ладно! Что уж тут таиться? Соседка все наши секреты разнесла по округе. Плохо мы с ним жили. А в последнее время до предела плохо. Только это не Сергей подумывал о разводе, а я. Его-то устраивало, что у него жена следит за домом и создаёт ему уют. Её прервало появление строителей, и Марина поспешила открыть им ворота и впустить внутрь. — Девочки, не напоминайте Марине о том, что она сейчас сказала, — попросила я. — Если сама продолжит эту тему, то слушайте, а сами не заговаривайте. — Не вижу ничего страшного в том, что поступки этого человека обсуждаются, раз он их совершал, но сама говорить на эту тему, конечно, не буду, — ответила Аня. — Конечно, не надо говорить, — согласилась Катя. — Всё-таки он уже умер, а мёртвых ругать нехорошо. Меня больше заботила не загробная жизнь Сергея, а земная жизнь Марины. Обычно люди, у которых вырвется признание, начинают потом жалеть об этом, тем более что находится немало людей, способных при размолвке уколоть ссылкой на это признание. Аня и Катя не принадлежали к таким особам, но всё-таки я сочла своим долгом предупредить их об осторожности. — Вот именно, что мёртвых ругать нехорошо, а призраков — тем более, — заключила я. — Обидится и не даст спать. Хорошо ещё, что он только воет и скребётся, а каково было бы, если бы он ещё и цепями гремел? — Прекрати сейчас же! — испугалась Катя. Я решила её не дразнить. — Так что мы сейчас пойдём на первую прогулку и увидим «утреннего» мужчину, — закончила разговор Аня. — Пошли, Мила. Мы бы очень хорошо погуляли, тем более, что Николай, похоже, уже не мыслил провести первую половину дня без нас, если бы не чёрная собака, или чупакабра. Едва мы вышли на дорогу, она почти сразу же высунула из кустов голову, а потом следовала за нами, не отставая и даже не особо таясь. — Куда мы пойдём сегодня? — спросила Аня. — На реку, если у вас нет других желаний, — ответил Николай. У нас желаний, конечно, не было. — Сегодня я покажу вам рыбное место, а завтра… Как вы отнесётесь к тому, чтобы завтра пойти на рыбалку? — Это во сколько же? — оторопело спросила Аня. — Нам ведь неважно, сколько поймать рыбы, поэтому можно встретиться не слишком рано, а так часиков в п… — Он посмотрел на нас и поправился. — Часиков в шесть. — Я сейчас умру, — пообещала Аня. Я не умирала, но тоже не была рада перспективе вставать в половине шестого утра. На работу я вставала без пятнадцати шесть, но так то были трудовые будни, а сейчас-то отпуск. — Зато тишина, красота, романтика… — убеждал нас Николай. — Пойдём? — спросила я, надеясь, что моя подруга с негодованием откажется. — А что? Пойдём, — заинтересовалась она. Мы двинулись по уже знакомому пути к реке. — А она всё не отстаёт, — сообщила Аня, оглянувшись. Я обернулась и обнаружила, что тощая уродливая собака на приличном расстоянии следует за нами. Николай тоже поглядел на неё. — Непонятно, что ей от нас нужно, — сказал он. — Такое чувство, что она преследует какую-то цель. — И эта цель — мы, — уточнила Аня. — Даже не все мы, а именно Мила. Эта тварь глаз с неё не спускает. Мне было неприятно упоминание об этом факте, несмотря на то, что это было правдой и я об этом прекрасно знала. — Если бы не это преследование, я бы решил, что это обычная собака, но из-за событий, которые происходят у вас дома, я не знаю, что и подумать. Кстати, вы сегодня ничего не рассказывали о призраке. Он выл? — Подвывал немного, — небрежно сказала Аня. — Мы такие звуки уже не считаем за вой. Так, скулёж. — Немного поскрёбся, но совсем слабо, — добавила я. — А земля возле двери на чердак не появлялась? — спросил Николай. — Нет. После того раза не появлялась, — ответила я. — Скажите, а ваша подруга не собирается куда-нибудь поехать? — неожиданно спросил Николай. — Куда? — удивилась Аня. — Куда-нибудь за границу. — Она ничего такого не говорила, — сказала я, очень удивлённая его вопросом. — Впрочем, мы не знаем. Месяц она будет здесь, это точно, а дальше… Может, съездит отдохнуть, а может, нет. У неё всё-таки стройка сейчас. Судя по темпам работ, это будет если не долгострой, то среднестрой. Короткостроя точно не будет. Рабочие приходят только по выходным. Николай кивнул, а я всё не могла понять, почему его вдруг заинтересовали планы Марины. Впрочем, после этого короткого разговора о нашей подруге, он словно стряхнул с себя тяжкое бремя и повеселел. Больше за всю прогулку о ней не было сказано ни слова. Мы прошли по берегу реки и увидели прелестное местечко. Представьте себе поросший редкой травой берег, на полметра поднимающийся над водой, высокие сосны и несколько маленьких пышных сосенок почти у самой воды, кое-какие кусты. — Красота! А воздух-то какой! — сказала Аня и глубоко вздохнула. К сожалению, эта красота была не без недостатков, и недостатки эти летали вокруг. Аня вдохнула в себя воздух через рот, поперхнулась комаром и раскашлялась самым ужасным образом. — Так и умереть недолго, — пожаловалась она, утирая слёзы. — Интересно, умирал кто-нибудь от того, что в дыхательное горло попадал комар? — Будь поосторожнее, — попросила я, представив такую возможность. — Чупакабра проклятая, — сообщила Аня. — Вышла из кустов и смотрит на нас. Я уверена, что в другой раз моя подруга этого бы не сделала, но сейчас, раздосадованная неприятным кашлем, она подобрала с земли шишку и швырнула в животное, заставив его шарахнуться в сторону и спрятаться. — Зачем ты так? — укоризненно спросила я. — Она же нас не трогает. — Не хватает только дождаться, чтобы тронула, — сердито ответила Аня. — Ходит за нами, как тень. Что ей надо? Что она замышляет? Николай присмотрелся и сообщил: — Спряталась за дерево. Вон уши торчат. На всякий случай, не гоняйте её, а то вдруг затаит злобу и бросится на вас, когда вы этого не ожидаете. Странная собака. — А здесь не опасно утром? — спросила я, вспомнив хулиганствующих подростков. — Нет. Утром здесь только и можно встретить такого же брата-рыбака, что и мы. — Тогда сходим на рыбалку, — решила Аня. Самого Николая мы уже не опасались. Меня, впрочем, поддерживала мысль о газовом баллончике. Чуть что — и никому не поздоровится, кто вздумает причинить нам вред, если этот человек один. Мы двинулись в обратный путь. Чупакабра уже не высовывалась так нагло, но и не отставала от нас. Даже Николай несколько раз оборачивался, чтобы на неё взглянуть, настолько навязчивым было её присутствие. Мы безмятежно и неторопливо шли по полю мимо дач, по деревне, а наш спутник рассказывал про какой-то мотор, который никак не могли доставить в нужный цех у них на заводе, и было это так смешно, что мне даже захотелось «повернуть реку вспять» и вернуться к профессии инженера-конструктора, потому что и у нас тоже не раз случались такие забавные нелепости. — А вы слушали «Новости»? — спросил Николай. — Нет, — сказала я. А Аня пояснила: — Мы телевизор не включаем. Он у Марины есть, но стоит без дела. Не хочется на природе утыкаться в ящик. Меня осенило, что если Николай об этом заговорил, то в «Новостях» сообщили нечто экстраординарное. А что может ожидать русский человек? Только самое скверное. Я тут же вообразила, что, случись в стране беда, родители бы мне об этом сразу же сообщили, да и Николай не водил бы нас по этим приятным местам, до последнего ни словом не обмолвившись о новости. — В Костромской области обнаружили снежного человека, — сообщил он. — И только-то? — огорчилась Аня. — Судя по вашему виду, я думала, что это будет что-то… Мне стало смешно. — Да, Аня, снежные люди у нас попадаются на каждом шагу, — сказала я. — Нет, я имела в виду, что у нас всё время сообщают о всяких находках, только потом об этом перестают говорить. Раз объявят и замолкают. Наверное, очередная утка. — Может быть, — согласился Николай. — Я тоже не верю таким известиям. То пришельцев обнаружили, то в «нехороших» местах люди пропадают… Но после вашего призрака поневоле задумаешься. — А что, этого снежного человека поймали? — недоверчиво спросила я. — Нет, не поймали, но, во-первых, нашли разворошённый муравейник и обгрызенное дерево… — Дураков, которые разоряют муравейники, много и среди обычных людей, не «снежных» — возразила Аня. — А ещё их некоторые гады поджигают. — А дерево мог обгрызть бобр, — решила я. — Интересно, там водятся бобры? — Не знаю, — отозвался Николай и продолжал. — Во-вторых, возле муравейника и дерева обнаружен очень крупный след. В-третьих, в этих местах люди запуганы, рассказывают о йети, описывают его как сильно заросшее человекоподобное существо трёх метров ростом. Днём им неуютно в лесу, и им всё время кажется, что за ними следит кто-то недобрый. — После жутких рассказов даже в самом безопасном месте будет отовсюду чувствоваться угроза, — возразила Аня. — Они уверяет, что по ночам он стучит им в окна. — А им можно верить? — спросила Аня. — Кроме того, показали мужчину, который видел снежного человека близко, — продолжал Николай, посмеиваясь. — Он рассказывал об этой встрече. И, наконец, в этих местах ещё сто лет назад нашли разорванную пополам медведицу. — Вот сволочи! — возмутилась Аня. — Самих бы их разорвать на куски. — Возможно, всё это очередная выдумка, — задумалась я. — Но, с другой стороны, это может быть и правдой. Уж слишком устойчивы легенды про снежного человека, несси, которая, кстати, живет не только в Шотландии, и прочих существах. Только меня удивляет, что этот костромской йети никого ещё не разорвал, не съел. Чем они вообще питаются? Если в нём три метра роста, но не очень-то спрячешься. И зачем ему понадобилось подгрызать дерево? — Проголодался, — подсказала Аня. — Возможно, — согласился Николай, — хотя, скорее всего, его организму не хватало каких-то элементов и он таким образом их восполнил. Вопрос только, почему снизу? Если он так велик, то ему трудно нагибаться и грызть у корня. — И почему он стучится в окна? — продолжала Аня. — Такой вежливый? Разбил бы окно, просунул руку и вытащил, кто ему приглянётся. Или влез бы внутрь. — Может, всё-таки это не йети, а банальный призрак? — предположила я. Николай смеялся от души, да и кто угодно развеселился бы, если бы услышал о «банальном призраке». Это, конечно, я зря сказала. — Вот что значит иметь своего домашнего призрака, — сказал наш спутник. — Вы рассуждаете, как владельцы старинного английского замка. — А ведь правда! Есть чем гордиться! — обрадовалась Аня. — У нас единственных в этих местах имеется свой собственный призрак. — Кстати, этот вой нам, действительно, не кажется, — вспомнила я. — Соседка спросила, не завела ли Марина собаку. Она тоже слышала вой. При этом известии Николай нахмурился. — Уезжали бы вы отсюда, — посоветовал он. — Кто знает, что у вас там происходит? Не очень-то я верю в призраков, но пока ничего разумного придумать не могу. Тёмные дела там творятся. Уезжайте. И подругу вашу, Катю, тоже прихватите с собой. — Мы не можем, — возразила я. — Мы обещали Марине побыть с ней, пока не пройдут сорок дней. Она очень боится. Вы не представляете, Николай, как она боится. Только сейчас она понемногу начинает успокаиваться… Нет, не то. До спокойствия ей, конечно, далеко. Сейчас у неё уже не доходит дело до паники. И ночью она иногда спит. Нет, бросать её с её бедами сейчас нельзя. — Она тоже может уехать, — задумчиво проговорил Николай. Мне в его голосе послышалось сомнение. — Во-первых, ей и в городской квартире чудится умерший муж, — сказала я. — А во-вторых, у неё стройка, — закончила Аня. — Её муж с трудом договорился с умелыми рабочими, так что она не хочет упускать шанс построить нормальный хозблок. — По сравнению с призраком это дело, конечно, первостепенной важности, — согласился Николай с явной насмешкой. — Для неё, наверное, первостепенной, — ответила Аня сердито. — Марина вообще очень хозяйственная, — вмешалась я, постаравшись сгладить намечавшееся разногласие. — У неё чудесная квартира. Я говорю не о величине, а об обстановке. Так всё сочетается, гармонирует. Люди специально приглашают дизайнеров, а Марина все интерьеры создавала сама. И на даче у неё всё отделано, новенькое, всё сверкает. Наверное, заботы об обустройстве хозблока и его обстановке её развлекут и отвлекут от всех неприятностей. Впрочем, я не знаю, почему это называется хозблоком. Сарай построен отдельно, душ и прочее — отдельно. У Марины и баня есть. И у нас на даче все второй дом тоже называют хозблоком. Слово, очевидно, модное. В старосоветские времена второй дом считался кухней. А нынче это двухэтажный громадный хозблок. Мои рассуждения рассеяли недовольство Ани вмешательством в наши дела Николая, так что остаток пути мы прошли, мирно беседуя о строительстве на дачах. — Дамы, я буду вас ждать вот на этом самом месте ровно в шесть часов утра, — напомнил наш спутник. — А как же удочки? — спросила я. — Принесу, — пообещал он. — Удочек у меня только две, но снасти есть, так что мы на месте вырежем остальные. А может, я заранее это сделаю. — Остальную, — поправила Аня. — Раз у вас есть две, то нужна только одна. Я не права? Разве нужно больше? Зачем нам по несколько удочек? — Чтобы больше поймать, — ответила я. — На одну удочку ты ничего не поймаешь, а так всё-таки есть какая-то надежда. Мы попрощались с Николаем и пошли к Марининому участку. Настроение было прекрасным и оставалось таким до тех пор, пока мы не вошли внутрь. — Девочки, что это значит? — встретила нас встревоженная Марина. — Вы вызывали милицию? По её лицу было ясно, что она огорчена, обеспокоена и её гнетут самые тяжёлые предчувствия. — Милицию? — переспросила Аня. — Я ничего не знаю. Может, это Катя решилась на такое? А сама говорила, что не хочет этого делать. — При нас она не вызывала милицию, — растерялась я. — Может, без нас, тайком? — Она не вызывала, — сказала Марина. — И заявление не подавала. — И мы не вызывали, — заверила я. Марина всё ещё не могла успокоиться. Она была бледна и растеряна. — Точно, не вызывали? — на всякий случай переспросила она. — Не будем же мы тебя обманывать, — ответила я. — Да и не похожи мы на любителей связываться с милицией. То есть, мы, конечно, не преступники, но с милицией ничего общего иметь не хотим. — Конечно, было бы интересно понаблюдать за их работой вживую, а не по телефильмам, — совершенно некстати вмешалась Аня. — Но только чтобы не мы были замешаны в такого рода делах, — возразила я. — Я не хочу быть ни пострадавшей, ни подозреваемой, ни свидетелем. Марина продолжала пытливо на нас смотреть, опасаясь, что мы всё-таки обратились в эти органы. — Я не понимаю, почему ты вдруг решила, что мы вызвали милицию? — сказала я. — Сюда приходил милиционер, вернее, полицейский? Машина приезжала? — Нет, — ответила Марина. — Но соседка умоляет меня забрать заявление обратно. Она, мол, готова заплатить за моральный и физический ущерб. — Это моя работа! — обрадовалась я. — Вчера утром она меня подкараулила за калиткой и спросила, не собираемся ли мы пожаловаться в милицию. Я не стала отрицать этого, но и подтверждать, конечно, не стала, напугала её, сказав, что её могут лишить родительских прав, если она не справляется с воспитанием детей. Она перетрусила изрядно. А когда я ходила за хлебом, то со мной заговорила её соседка и очень за неё просила. — Видите ли, какое дело, — немного успокоившись, но по-прежнему недоумённо сказала Марина. — Таня утверждает, что это я велела вам вызвать милицию. Будто я так и сказала: «Позвони в милицию». — Вот это да! — удивилась Аня. — С чего она взяла? — Если бы это была её мать, я бы не придала её словам значения, потому что она наполовину дебилка, но от Тани я такого не ожидала. Видно, яблоко от яблони недалеко падает. — Да, её мать производит впечатление странной женщины, но Таня, кажется, держит её в подчинении, — согласилась я, вспомнив, как эта бесцветная моль проблеяла: «Это же де-е-е-ти». — Мила, ты точно, не говорила ей, что мы подали заявление в милицию? — спросила Марина. — Не говорила, — ещё раз подтвердила я. — Единственно, я сказала, что это дело Кати и твоё подавать заявление или нет. — Почему она решила, что я велела вам вызвать милицию? — недоумевала Марина. — Ничего не понимаю. — Потому что дура, — дала стандартный ответ Аня. — Это ничего не объясняет, — возразила Марина. — Так всегда говорят, — сказала я. — Если собака бегает без поводка, видит другую собаку, которая на поводке, кидается к ней и начинает кусать, то хозяин не может придраться к тому, что пострадавшая собака тоже без привязи, и отвечает на законное возмущение второго хозяина так: «Моя собака потому бросилась на неё, что ваша собака — дура». — Вот зараза! — немедленно отреагировала Аня. — Зараза, — согласилась Марина. — Только при чём здесь покусанная собака? — Не знаю, — призналась я. — Так, к слову пришлось. — Значит, вы не вызывали милицию, а я совершенно точно не просила вас этого сделать. Ведь не просила? Не с ума же я сошла? — Точно не просила, — подтвердили мы. — Если не веришь нам, то спроси у Кати. Не могло ведь у нас у четверых быть массовое помешательство. — Тогда ничего не понимаю. Может, здесь опять что-то, связанное с Сергеем? Я понимаю, что говорю чушь, но, может, это он принял мой облик и пригрозил соседке милицией. — Зачем? — спросила я. — Он её терпеть не мог, как, впрочем, и она его. Захотел одним ударом и мне насолить, и её напугать. — Дело тёмное, — решили мы. Мы ничего не могли сообразить. Можно, конечно, сделать скидку на дурость соседки, но не до такой же степени велик её идиотизм, чтобы приплести сюда Марину, хотя… Работая в школе, я убедилась, что глупость родителей порой предела не имеет. Однажды, когда я только-только пришла в школу и ещё никого не знала, на первом родительском собрании кто-то из родителей спросил, уходит ли из школы Татьяна Егоровна. Я честно призналась, что ничего об этом не знаю, как не знаю и самой Татьяны Егоровны. Через день меня вызывает к себе завуч и строго спрашивает, почему я сказала родителям, что Татьяна Егоровна уходит из школы? Оказывается, эта самая Татьяна Егоровна очень обижена моими словами. Я объяснила, как было на самом деле, а заодно спросила, кто же такая эта Татьяна Егоровна. Оказалось, что учительница английского языка. Позже мы с ней познакомились и даже подружились, но началось наше заочное знакомство не самым лучшим образом. И позже я не раз сталкивалась с такими явлениями, но уже не реагировала на это трагически, как в первый раз, потому что уже прижилась в школе и могла быть уверена, что никто меня ни в чём подобном не заподозрит. Наоборот, я даже успокаивала молодых учителей, впервые попадавших в такие ситуации. Да, иной раз пустячное дело способно превратиться в целый скандал. Так что, может быть, и история с вызовом милиции имеет под собой те же корни. Марина больше не стала говорить на эту тему, но по её виду было понятно, что тревога не совсем её покинула. Я не понимала, почему она так разволновалась. Даже если бы мы обратились в милицию, то лично её это никак затронуть не может. Дело здесь ясное, так что все хлопоты выпадут на долю Кати и неприятной соседки. Может, ей не хочется этой кутерьмы, потому что она пробудит слишком яркие воспоминания о гибели мужа? Ведь тогда тоже без милиции дело не обошлось. Или она боится, что очередной скандал вызовет нездоровый интерес к её участку и к ней лично? Или она попросту не хочет ещё больше обострять отношения с соседкой и её окружением? Понять её было можно. Я тоже предпочитаю все дела решать миром. Строители усердно работали, так что весёлый стук молотков оглашал окрестности. Для меня-то он казался весёлым и напоминал о кипении жизни, а им, наверное, так не казалось. Всё-таки на одно и то же дело отдыхающий и трудящийся смотрят по-разному. Марина, казалось, потеряла всякий интерес к хозблоку. Когда только устанавливались венцы, она впадала в истерику, а сейчас лишь приглядывала за работой и редко-редко делала замечания или о чём-то спрашивала. Венцы — это очень важная вещь, ведь на них крепится каркас, но и сам каркас не менее важен. Нет, Марина иногда бывает непостижима. Потом объяснение её перемены пришло само. Она просто чуть-чуть, совсем немного, но отдохнула от своих страхов. Прежде её снедал ужас, а теперь, ночуя в одной комнате с Катей и имея нас с Аней за стенкой, она перестала чувствовать себя одинокой женщиной, брошенной на волю призраков. А если нервы даже в малой степени успокоятся, то это сказывается на настроении, на здоровье, на поведении. Нет, Николай не прав, советуя нам отсюда уехать. Нельзя Марину бросать, особенно сейчас, когда она уверена, что может на нас рассчитывать. За обедом Марина вспомнила о наших «утреннем» и «вечернем» мужчинах. — Девочки, вы виделись сегодня со своим орангутангом? — спросила она. — Виделись. Ходили с ним на реку, — ответила Аня. — А завтра рано утром пойдём на рыбалку. — Что?! — удивилась Катя. — На рыбалку? Что это вы? — А ему можно доверять? — с сомнением спросила Марина. — Можно, — решила Аня. — Хороший мужик. — По-моему, он порядочный человек, — согласилась я. — Мне он напоминает обычного мужчину советской закалки, — объяснила Аня. — Честного, без всяких современных намёков ниже пояса… Нормальный человек. — Тогда желаю хорошей рыбалки, — сказала Марина. — Как это говорится? Ни хвоста, ни чешуи? — Доставим и то, и другое, — хвастливо пообещала Аня. — Может, пойдёшь с нами? — спросила я. — Отвлечёшься. — Ну уж нет! Вставать рано утром, куда-то идти… Мы с Катей лучше выспимся, если нам это позволит тот, кто засел наверху, а потом не спеша позавтракаем, будем вспоминать вас и представлять, как вы там рыбачите, голодные и несчастные. — Не забудьте захватить с собой еду, — спохватилась Катя. — Это мысль, — обрадовалась Аня. — Устроим хороший пикничок. — Не забыть бы завести будильник, — сказала я. — Я напомню, — пообещала Катя, пощупав синяк. Мне стало её жаль. — Выздоравливай поскорее и тогда будешь рыбачить вместе с нами. — Рыбачить?! Нет, я на такие подвиги не способна, — ужаснулась она. — Я лучше приготовлю добытую вами рыбу. Когда обед подошёл к концу, Марина отправилась наблюдать за рабочими, а мы посидели ещё немного и тоже встали. — Пойдём, проведаем моего художника, — предложила Аня. С приближением времени, когда мы обычно отправлялись на вторую прогулку, она начинала беспокоиться и с нетерпением ожидать выхода. — И как вас угораздило подцепить сразу двух мужчин, да ещё приятных? — спросила Катя. — Жили себе до сорока пяти лет без них, а теперь обе заполучили по поклоннику. — Это Аня влюбилась, а я и не думала, — возразила я. — И поклонники они только по названию, а на самом деле, они просто случайные знакомые, притом скучающие знакомые. От скуки они с нами и встречаются. А если быть совсем точными, то встречается с нами только инженер, а с художником встречаемся мы сами. Проходим мимо того места, где он рисует, здороваемся, и он начинает беседу о своём творчестве. — А хороший он художник? — спросила Катя. — Замечательный! — пылко вскричала Аня. — Другого такого я не встречала. Я решила промолчать, потому что не была ослеплена его талантом. Может, потом, когда он займётся не набросками и эскизами, а картинами, мне они понравятся, но пока я не видела никаких достоинств в его слишком крупных и грубых мазках. Мы вышли из дома, причём Аня была в приподнятом настроении. — Надеюсь, сегодня мы к нему подойдём? — спросила она. — Подойдём, — согласилась я. — Я должна излучать тихое счастье? — Нет, — решила я. — Счастье ты излучала слишком недавно, надо что-то новенькое. Попробуй быть очень приятной и милой, но чуть печальной. Всю дорогу Аня тренировалась. Она была так занята, что даже не посмотрела, караулит ли нас чупакабра. Но я посмотрела: она лежала под кустом, а при виде меня (да-да, именно меня!) встала и, спрятавшись за ветками, настороженно высунула узкую чёрную морду. Я не стала тревожить свою подругу и не указала ей на нашу странную провожатую. Мы дошли до знакомого местечка возле помойки, но, к разочарованию и даже ужасу Ани, Михаила там не оказалось. — Может, он закончил рисовать здесь и переместился к другому пейзажу? — попыталась я ободрить совершенно убитую женщину. — Пойдём до станции, а потом до пруда. Мы обошли окрестности, но так его и не встретили. Теперь я пожалела, что накануне мы прошли мимо него, поздоровавшись издали и изображая занятость.Глава 16 Ночь прозрений
Марина, заинтересованная романом Ани, сразу заметила её несчастный вид. — Что случилось? — спросила она. — Вы поссорились? — Его там не было, — трагически глухим голосом проговорила Аня. — Мы его искали, но не нашли. — Завтра найдёте, — утешала её Марина. — Может, сегодня он попросту не пошёл рисовать. — Но он ведь знал, что мы придём, — чуть не плакала Аня. — Значит, я ему безразлична! — Почему обязательно безразлична? — вмешалась Катя. — Мало ли какие бывают у человека обстоятельства? Может, он и рад был бы придти, но не мог. — Что же его могло задержать? Катя посмотрела на пустую коробку из-под сметаны, которую держала в руке. — Сметаны поел просроченной, вот и не смог после этого выйти из дома, — придумала она. Тут даже несчастная Аня не могла удержаться от смеха. Как ни странно, но её успокоило именно это далёкое от поэзии объяснение отсутствия Михаила на его обычном месте. — Завтра туда обязательно сходим, — решила она. — Да, Мила? — Конечно. И он непременно будет тебя ждать. — Конечно, недаром мне снился тот сон, — улыбнулась Аня. Она развеселилась и стала с оптимизмом ждать следующего дня. — Какая тишина! — сказала Марина вечером, когда проводила рабочих за калитку. Я понимала, что она имеет в виду полную неподвижность воздуха. Обычно легкий ветерок создавал приятный уху шелест листьев, а сейчас не чувствовалось ни малейшего дуновения. — Ещё бы! — с чувством сказала Катя. — Целый день долбили молотками, как проклятые. У меня даже чуть было не разболелась голова. Марина только вздохнула. Вечер был чудесный, а после стука молотков, который Кате пришлось слушать целый день, затишье в природе только подчёркивалось. — Интересно, дождя завтра не обещали? — забеспокоилась Аня. — Не хотелось бы промокнуть вместе с удочкой. — А ты её спрячь под кустом или деревом, раз не хочешь промокнуть вместе с ней, — посоветовала Марина. — Вряд ли мы пойдём на реку в дождь, — решила я. — Отложим поход на следующий день. Не потащит же нас Николай туда в ливень. — Не ждите, — зловеще предупредила Катя. — Если он заядлый рыбак, то потащит. — И промокнуть с удочкой вы не сможете, — подхватила Марина. — Удочка не может промокнуть, так что это вы будете впитывать в себя весь дождь в полном объёме и промокнете до костей. — Тоже неверно, — возразила я. — Человеческая кожа не пропускает воду, так что промокнуть до костей и мы тоже не сможем, не только удочки. — Правда? — удивилась Марина. — А я этого не знала. — Значит, вам и беспокоиться нечего, — вставила своё веское слово Катя. — Посидите под дождём, не промокнув. — А одежда? — жалобно спросила Аня. — А какое тебе до неё дело? — поддержала я разговор. — Ты о себе думай, а не о других. — Интересно, рабочие достроят мне хозблок в этом году? — выразила мучившую её мысль Марина. — Я не скажу, что они медленно работают, но всё-таки дело продвигается слишком неторопливо. — Вначале так всегда кажется, — сказала я. — А потом, когда начнут обшивать дом, сама удивишься, что всё уже сделано. — Дай-то бог! Мне очень хочется, чтобы всё было готово уже в это лето. — А что ты там будешь делать? — поинтересовалась Катя. — Перенесешь туда кухню? Или будешь там ночевать? — Ни в коем случае! — поторопилась ответить Марина. — Мне вполне хватает этого дома. Обставлю эту громадину получше, накуплю всяких вещей и… запру его. Пусть стоит. Хозблок есть, мебель будет дорогая и красивая, соседи это увидят, когда её привезут, а остальное меня не интересует. — По-моему, тебе лучше перейти туда жить, — раздумчиво высказалась Аня. — Его не было при твоём муже, так что призрака там вряд ли можно ждать… — Там я точно жить не буду, — решительно проговорила Марина, и мы поняли, что ей этот хозблок, действительно, совершенно не нужен. Мы легли спать, как обычно, рано. Сверху не доносилось ни малейшего звука. Полная, абсолютная тишина. — Странно, — сказала Аня. — Сегодня его вообще не слышно. То он хоть поскуливал, а сейчас затаился. — Может, он постепенно исчезает? — предположила я. — Как это? — Говорят же, что первые три дня душа витает около тела, до девяти дней тоже находится поблизости, посещает разные места, потом начинает постепенно удаляться, а после сорока дней вообще улетает. — Нам повезёт, если он решит удалиться, — сделала вывод Аня. — Только я боюсь, что он выберет другую тактику. Прежде он выл и всё пытался выбраться оттуда, скрёбся в дверь, в окно, а теперь он, может быть, уже выбрался и начнёт ходить по дому. Призраки это делать любят. — Давай лучше спать, — предложила я. — Нагонишь сейчас страху. — Сначала немного почитай, — попросила Аня. С того времени, когда я читала «Собаку Баскервилей» вслух, она неизменно просила меня продолжить чтение перед сном. Я негромко, чтобы не мешать Марине и Кате, читала, а она после двух-трёх страниц засыпала. Вот и сейчас она перестала воспринимать мой голос на одном из самых интересных происшествий, и я отложила книгу, полежала немного, прислушиваясь, не подаст ли голос призрак наверху, а потом тоже уснула. Ночью я проснулась, словно меня кто-то толкнул, и не могла понять, что же происходит. Мне что-то снилось, но, по-моему, нестрашное. Почему же у меня так неспокойно на душе? Я осмотрелась, однако в комнате никого не было. Аня спокойно лежала на своей половине кровати и даже не шевелилась. Тишина не нарушалась никакими звуками. Я не могла понять, что происходит, но тревога не исчезала, а наоборот, всё усиливалась. Это не был страх, а именно тревога, словно я сейчас или узнаю, или увижу, или услышу нечто, способное отравить мне жизнь. Я уже стала подозревать, что случилось что-то неприятное дома. Говорят же, что сердце подсказывает человеку беду. Если бы это был день, я сразу же позвонила бы домой, но ночью я не могла этого сделать. Причина такого состояния может быть в другом, а мой ночной звонок всполошит родителей. Но ведь я вконец измучаюсь, дожидаясь утра. Тяжёлое ощущение чего-то крайне неприятного не проходило. Ночь — это вообще время трудное. Больные ночью не спят, а их страдания усиливаются, бодрствующие по работе или из-за собственной глупости люди тоже испытывают не самые отрадные ощущения. Говорят, ночью, когда человек спокойно спит, в его организме вырабатываются какие-то полезные вещества, и, наоборот, во время бессонницы организм их не получает. А когда хочется спать, но по каким-то причинам уснуть не можешь, то появляется полубредовое состояние, когда мысли приобретают фантастическое направление, правда, иногда бывают и озарения. Я подумала, что мне сорок пять лет, а это тяжёлый возраст по многим причинам. Человек, как бы он ни молодился, начинает стареть, появляются болезни, о которых прежде не задумываешься, иногда скрытые от человека, но всё равно дающие о себе знать какими-то симптомами. Сознаёшь, что родители уже старые, и беспокоишься за их здоровье и жизнь. Да и сам возраст заставляет задумываться о том, что время идёт, а многие планы остались не осуществлёнными и надо или отказаться от них навсегда, или поскорее приняться за их осуществление, иначе будет поздно. Появляется неудовлетворённость достигнутым. В молодости всё кажется ещё впереди, а после сорока начинаешь понимать, что сделано очень мало. Я могу называть себя писателем, но произведений у меня не так много. Задуманных книг масса, а написанных полностью — мало. Если я и дальше буду работать такими темпами, то большая часть сюжетов, даже полностью разработанных, так и останется неиспользованными. Все эти размышления ввергли меня в состояние тихой паники. Да, ночь — очень тяжёлое время. Днём гораздо легче отвлечься на посторонние предметы, убедить себя в бесполезности такого беспокойства, а когда ворочаешься в постели, пытаясь уснуть, рассудок бездействует и не может защитить человека от ненужных переживаний. Иногда ночью в такие вот бессонные часы мне приходили в голову очень печальные и горькие фантазии, близкие к жизни, но которые со мной не могли произойти, и были они настолько яркими, что вызывали слёзы. Тогда я думала, что это почти готовые рассказы. Некоторые я вкратце записывала, чтобы потом, на досуге, взять сюжет и разработать его в достойное произведение. Чего только ночью не происходит! Сейчас я лежала и не могла разобраться в своих чувствах. Тревога не унималась, но обрела более чёткое направление. Я поняла, что истоки её не в предчувствии неприятностей дома, а в чём-то ином. Что-то я упустила из виду, что-то очень важное. Чем больше я об этом думала, тем яснее понимала, что меня мучает какое-то событие, свидетелем которого я была, а может, это был разговор, имеющий тайный смысл. Но как вспомнить то, о чём не имеешь понятия? Кто, когда и что сделал? Кто, когда и что сказал? Это могло быть всего только слово, но его надо отыскать среди массы пустых слов, которые мы постоянно произносим. Вот говорили бы люди только о важном, задача была бы не так сложна. Только ведь при этом жизнь потеряет смысл. Исчезнут шутки, каламбуры, красочные описания. Даже художественная литература исчезнет, уступив место самой сухой публицистике. Часто, когда я забываю какое-то слово (с каждым бывает), я мысленно по очереди называю все буквы алфавита. Одни из них не вызывают никаких ассоциаций, а на других останавливаешься подольше и принимаешься вспоминать, не на эту ли букву начинается слово. В большинстве случаев этот метод срабатывает. Вот и сейчас я решила им воспользоваться, но перечисляла не буквы алфавита, а принялась мысленно перебирать всех знакомых и полузнакомых людей, связанных с Марининой дачей. Не так уж много их было: Марина, Аня, Катя, Михал Михалыч, строители Павел, Паша и Толя, Николай, Михаил, уборщица Юля, соседка Таня, её мать, противные дети, которых я, кстати, не видела, её подруга, с которой я разговаривала по дороге на рынок. Вот, вроде, и всё. Была ещё продавщица семян, с которой мы много говорили, пока я рассматривала и отбирала её товар, но вряд ли она могла сообщить мне что-то такое, отчего я среди ночи проснулась и не могу заснуть. Мне вспомнился разговор между Михал Михалычем и Юлей, очень подозрительный разговор, в котором я поняла лишь то, что к Юле приставал хозяин дома, пока был жив. Нет, меня разбудило воспоминание не об этой беседе. Может, всё дело в соседке с её детьми? Она обвинила Марину в том, что именно Марина велела вызвать милицию и даже выдумала её реплику: «Позвони в милицию». Стоп! У меня в голове стало что-то проясняться. «Позвони в милицию». «Позвони в милицию». «В милицию позвони». А! Вот как было дело! Марина уже на дороге крикнула мне: «Милица, позвони!» Конечно же! А соседка не сообразила, что существует имя Милица (да и кто это сообразит, хотя имя православное и вполне законное), и нечистая совесть подсказала ей: «В милицию позвони!» Мне стало приятно от осознания своего ума. Ведь никто не догадался, чем вызвано беспокойство соседки, только я. Мне даже захотелось разбудить Аню и рассказать ей о моём озарении, но она так сладко спала, что я раздумала. Ничего, вытерплю как-нибудь до утра, а тогда и сообщу потрясающую весть. Моя радость длилась недолго, потому что я отчётливо поняла, что, вспоминая главное, разгадала второстепенное, а до по-настоящему важного воспоминания так и не добралась. Приятное возбуждение улеглось, и я вновь погрузилась в мучительную неизвестность. Наверное, почти у каждого хоть раз было такое чувство, что он забыл что-то важное, и это носится вокруг, манит, дразнит открытием, возможно, способным повлиять на всю дальнейшую жизнь, а в руки не даётся. После этого наваждения остаётся томительная пустота. Вот и я сейчас мучилась, перебирая воспоминания, но не способная ухватиться за нужный эпизод. Может, это связано с Михаилом? Он мог о чём-то обмолвиться в разговоре, а мы этого не заметили. Сейчас эта оговорка пытается пробиться сквозь пласт других воспоминаний, а я не могу понять, в чём она. Или Николай о чём-то упомянул? А может, вспоминать надо не то, что связано с дачей, а то, что происходило ещё в Москве? Аня зашевелилась и открыла глаза. — Не спишь? — спросила она. — Проснулась и не могу заснуть, — ответила я. — Хочешь знать, почему так всполошилась соседка? — Какая соседка? — Таня, у которой пакостные дети. — Нашла о ком думать среди ночи! Завтра нам рано вставать и идти на рыбалку, а ты размышляешь о какой-то дуре. — Помнишь, Марина всё интересовалась, сколько раз в день я звоню домой? — Это всех забавляет, не только Марину, — сказала Аня, зевая. — А на дороге она мне крикнула: «Милица! Позвони!» — Ты думаешь, что соседка не так поняла? — догадалась Аня. — Подумала, что Марина хочет, чтобы ты вызвала милицию? — Конечно. — Завтра надо будет это рассказать. Пусть посмеются. Всё, Мила, давай спать, а то в голове мутится. Она повернулась на бок, и по ровному дыханию я поняла, что она сейчас же заснула. А я осталась наедине со своими мыслями. Что же меня беспокоит? Чьи слова не дают мне покоя? Теперь я поняла, что это были именно слова, а не наблюдение. Промучившись ещё больше часа, я решила, что сойду с ума, если не заставлю себя перестать ломать голову над неизвестной проблемой. «Тайна невспомненных слов… — придумала я недурной заголовок. — Нет, невспоминаемых… Опять не то…» Я поняла, что начинаю бредить, и принялась считать, но всё время сбивалась. Под конец я всё-таки на короткое время заснула, но и во сне продолжала терзаться воспоминаниями о каком-то мальчике, сказавшем что-то, могущее послужить разгадкой тайны его происхождения… Когда я вновь проснулась, часы показывали половину шестого утра. В голове теснились идеи насчёт новой книги, очень приличные идеи, хоть сейчас садись и пиши. Потом пришло воспоминание о ночных терзаниях и… в мозгу стало проясняться. Теперь придти к разгадке показалось мне делом нетрудным. Надо было вспомнить о Сергее, именно о Сергее, а не о ком-нибудь другом. Кто мог рассказывать о Сергее? Только Марина. Мы могли рассуждать о призраке, а о нём самом как человеке мы могли судить только со слов Марины. Что же она рассказала? Он терпеть не мог её мать. Нет, не то. Что-то, связанное с его смертью. И всё сразу стало мне понятно. Мы говорили о наших новых знакомых, я упомянула, что у Михаила большой животик, Аня, разумеется, встала на его защиту и сказала, что Николай похож на орангутанга и у него заросшая грудь. Я упомянула про растительность на груди у Михаила, а Марина решила, что всё это пустяки. Потом она рассказала, что Сергей в темноте казался медведем, настолько зарос шерстью. Вся грудь у него была волосатая до самой шеи, руки, ноги. Но если он был покрыт густой шерстью, то как же Марина сумела опознать его труп? Она говорила, что узнала его по родинке… Нет, не по родинке, а по родимому пятну в виде красного цветка. Она ещё упомянула про миледи с её клеймом в виде лилии. Родимое пятно в виде красной лилии. Как же она могла его разглядеть при такой растительности? Так что ещё неизвестно, Сергей ли был растерзан на дороге или кто-то другой. Может, Сергей жив и где-то скрывается от Марины? Может, он прячется на чердаке, запугивает и пытается довести её до сумасшествия? Сначала он притворяется собакой, которая воет и не может выбраться наружу, а потом начнёт бродить по дому, появляясь перед ней внезапно, чтобы было страшнее. Может, и появлялся, недаром Марина говорила, что видела его. Правда, она говорила, что видела его во сне, будто он шёл к ней, чтобы сделать что-то плохое. Но может, это было наяву, а утром ей лишь казалось, что это был кошмарный сон? Насмотрелся фильмов про то, как нелюбимых жён сводили с ума всякими мистическими ужасами, и решил осуществить это на деле, а поскольку очень кстати подвернулся растерзанный человек, которого невозможно было опознать, а Марина признала его за мужа, то он и воспользовался случаем изобразить из себя призрака. Я опять пришла к прежнему несоответствию. Марина опознала труп по родимому пятну. Как она могла это сделать? Если человек был растерзан, то всюду должна быть кровь, так что волосы на груди должны были слипнуться, а она сразу же на месте его опознала. Как такое могло быть? Я была в полнейшей растерянности, не зная, к какому выводу придти, и мысли метались среди хаоса догадок, противоречащих друг другу. Мне хотелось с кем-то поделиться сделанным открытием, но я ещё не могла до конца его постигнуть, и только это помешало мне сразу же посоветоваться с Аней. У Марины не потребуешь объяснений, потому что она вновь предстала передо мной Тладиантой Сомнительной и я чувствовала естественную настороженность. Катя была слишком занята хозяйственными делами, и все её помыслы были сосредоточены только на них, так что не стоило загружать её лишними проблемами. Лишь с Аней я могла бы поговорить об этом, но во мне бурлила такая мешанина чувств, что я не смогла бы сейчас связно изложить пришедшие мне в голову соображения. Нет, сначала мне нужно было самой всё обдумать, привести в какую-то систему свои мысли, а уж после этого осторожно подготовить Аню к восприятию неожиданного открытия. К счастью, подвернулась эта самая рыбная ловля и мы должны были уйти из дома до того, как Марина и Катя встанут, а то мне было бы нелегко встретиться сейчас с хозяйкой. Я рассчитывала, что, пока мы будем сидеть на берегу каждый над своей удочкой, у меня будет время придти в себя и продумать свои будущие действия. — Пойдём, захватим с собой еду, — сказала Аня, одевшись и совершив утреннее омовение. — Катя нам ещё вчера что-то приготовила. Сказала, что на нижней полке холодильника лежат три свёртка и большая бутылка, так что мы ничего не перепутаем. Будем завтракать? Счастливая Аня могла думать о такой ерунде, а я изо всех сил старалась не показывать, что меня гнетёт страшное открытие. — Мила, что с тобой? Ты какая-то неживая. Вот что значит не спать ночью. Просыпаюсь и вижу: сидит и думает. Правда, ты хорошо догадалась про милицию. Милица, милиция… Можно спутать. Это когда мы привыкнем, что они уже не милиция, а полиция, твоё имя не спутаешь с их заведением… Да что с тобой? Ты словно оглушённая. Я опомнилась. Нехорошо, когда по лицу человека сразу можно угадать его настроение. Надо взять себя в руки и сделать вид, что ничего не случилось. — Я не знаю, надо нам завтракать или нет, — ответила я. — Может, выпить по чашке кофе? Мы наскоро заварили кофе и выпили. Он показался мне на редкость невкусным. — Пошли, — скомандовала Аня.Глава 17 Рыбалка
Мы вышли за ворота. Тишина, безлюдье, утренняя прохлада. Воздух, может быть, и был бодрящим, но с непривычки он мне не понравился, показался слишком сырым. Асфальт был мокрым от росы, и я подумала о том, что нам скоро придётся идти по траве, а на нас надеты легкие туфли. У меня на даче про это не забудешь, потому что, едва выходишь из дома, сразу оказываешься с мокрыми ногами, а здесь привыкаешь к почти городским удобствам. Николай нас уже поджидал. — Дамы, что это вы оделись, как на обычную прогулку? — спросил он. — Там же с утра будут комары, сырость. Сам он был в брюках, заправленных в резиновые сапоги, и в штормовке. Типичный рыболов. — Ничего, переживём, — решила Аня. Он с сомнением на нас посмотрел, ничего не сказал и сделал несколько шагов по дороге, но потом остановился. — Мила, пока мы не ушли, быстренько вернитесь домой и захватите какие-нибудь куртки, — решительно распорядился он. — Не хватало только, чтобы вы обе простудились. К тому же, когда на вас набросятся полчища комаров, вы не почувствуете прелести рыбалки. Я пришла к выводу, что он прав, и быстро сбегала за куртками. — Это совсем другое дело. Сапоги бы ещё, но сойдёт и так. К моему величайшему удовольствию, он не забывал выбирать самую удобную для нас дорогу, часто идя не по короткому пути, а по кружному, чтобы мы не промочили ног о высокую траву. Мне понравилось, что он так заботлив. Мой отец, каким бы он ни был хорошим человеком, часто забывал о том, что кому-то может показаться неудобным выбранный им путь, и в походах ломил через заросли. — Теперь будьте внимательны, — предупредил нас Николай. — Постарайтесь не промокнуть. Тропинка стала узкой, ветки кустов иногда совсем её загораживали, так что нас обдавало брызгами, несмотря на то, что Николай шёл впереди и старательно стряхивал с них росу. Когда мы шли здесь днём, мы и внимания не обращали на эти кусты. Когда они закончились и мы выбрались на широкое пространство под соснами, мы вздохнули с облегчением. — Сильно промокли? — заботливо спросил наш провожатый. — Нет, вполне терпимо, — ответила Аня. — Совсем немного. Почти нет. Мы вышли на знакомый красивый берег, и Николай стал готовить удочки. — Петрович, здесь? — негромко спросил он, разматывая леску. — Здесь, — неожиданно донеслось откуда-то сбоку. — Где мне ещё быть? Мы даже вздрогнули от неожиданности. Приглядевшись, мы заметили несколько поплавков то поодаль друг от друга, а то совсем близко. — И Михалыч здесь, — продолжал тот же ворчливый голос. — Что-то ты поздно сегодня, Ляксандрыч. — Что, Ляксандрыч пришёл? — долетел издали ещё один голос. — Привет, Ляксандрыч! Мы уж думали, что ты не придёшь. — А Сергеич на месте? — спросил Николай, улыбаясь нашим удивлённым лицам. — На месте, Ляксандрыч. Здорово. Этот голос долетел с другой стороны. — А Лексеича на конференцию вызвали, — сообщил таинственный Петрович. — Как клёв? — спросил Николай. — Не шибко клюёт, — пожаловался голос Сергеича. — Раз я пришёл, то сейчас начнётся настоящий лов, — пообещал Николай. — Нет в тебе, Ляксандрыч, настоящей рыбацкой жилки, — глухо проговорили вдали. — Это как сказать, — возразил Николай. — Дамы, можете выбирать места. Советую пристроиться здесь и вот тут. — Кто с тобой, Ляксандрыч? — спросил Сергеич. — Николавна и Петровна, — откликнулась я. Николай беззвучно засмеялся, а за кустами началось шевеление, и с разных сторон из-за них высунулись три головы. Одна была в потрёпанной соломенной шляпе, другая — в фуражке наподобие шофёрской, а третья — в солидной фетровой шляпе, немного помятой и в пятнах. Три пары глаз обозрели нас, после чего головы исчезли. — Пополнение в наших рядах, стало быть, — сделал вывод голос Михалыча. — Сейчас идёт процесс, — туманно сообщил Петрович, — а потом познакомимся по-человечески. — Какой процесс? — не поняла Аня. — Процесс ловли рыбы, — пояснил Николай, еле сдерживая смех, и повязал голову красной косынкой на манер пирата. — Теперь, дамы, ни звука, пока клёв не прекратится. Потом разожжём костёр, и разговаривать будет можно. Он помог нам забросить и воткнуть в землю заготовленные заранее удочки, мы уселись в стороне друг от друга и уставились на неподвижные поплавки. Новые впечатления отвлекли меня от главных мыслей, так что я ещё некоторое время сосредоточенно следила за поверхностью воды, вздрагивая иногда, если поплавок начинало подёргивать. Но это лишь кружились вокруг наживки мальки, а крупная рыба, если она существовала, или не появлялась, или равнодушно отнеслась к появлению пищи. — Заелись, — проворчала Аня, которой не терпелось начать вытаскивать из воды одну рыбу за другой. С разных сторон на неё так зашикали, что она умолкла. Я долго сохраняла надежду, что сейчас, вот-вот… Не буду повторять истасканную фразу, что надежда умирает последней, но напряженно следить за поплавком, в конце концов, надоело, так что моя надежда поймать хоть что-нибудь умерла раньше всех. Я вспомнила Селигер, куда родители ездили и до нашего с братом рождения, и брали нас с собой, когда мы с разницей в четыре года появились на свет. Мне было полтора года, когда меня вывезли туда в первый раз. Остановились в деревне, а оттуда плавали на теплоходе по разным местам. В следующие поездки стали нанимать в Осташкове на весь месяц лодку и путешествовали по озёрам, ночуя в палатке. В одну из поездок познакомились с двумя учителями, тоже любителями «дикого» отдыха. Один из них, сидя, как мы сейчас, над удочками, воскликнул: «Я понял, что такое рыбалка! Это закалка терпения!» Вот и мне сейчас предстояло закалять своё терпение. Анино терпение явно не выдержало испытания, потому что я со своего места видела, как она от скуки вертелась, пытаясь разглядеть собравшихся здесь людей, а потом замерла. Судя по её всё ниже склонявшейся голове, она задремала. Я перевела взгляд на Николая. Он сидел неподвижно, устремив взгляд на воду. Классическая поза образцового рыбака. Я была уверена, что он думает сейчас только о рыбе, которая не клюёт и, возможно, никогда не попадётся на удочку, потому что её попросту здесь нет, но которая могла бы клюнуть и могла бы попасться. Я позавидовала такой стойкости, потому что мне это сидение без дела начинало надоедать. Как старцы в диких аулах часами сидят без всякого занятия и даже без разговоров? Да что там старцы? Когда мы ездили в Гагры, в Пицунду и подобные места, то абхазы имели обыкновение сидеть на улице и разглядывать прохожих. Меня бы мучило сознание того, что время идёт, а я ничего ещё не сделала, но они целыми днями сидят, и ничто их не мучает. И в Москве сейчас вся торговля в руках выходцев из бывших республик. Женщины хоть стараются навязать свой товар, наёмные работники-мужчины — тоже, а если у прилавка сидит хозяин, то олицетворяет собой спокойствие, лень и безразличие. Хоть бы книгу читал, телевизор смотрел, даже играл бы в эти глупые, но затягивающие электронные игры, а то сидит в полной прострации. Я заметила, что Николай не совсем поглощён рыбалкой, а временами незаметно поглядывает на меня. Увидев, что я обнаружила его интерес к своей персоне, он кивнул мне, вытянул удочку и осмотрел наживку. Я подумала, что и мне предлагают сделать то же, и скопировала его действия. Наживка была чуть обкусана. Я насадила новую и осторожно забросила удочку. Очень осторожно, потому что я хорошо помнила смешные эпизоды с удочками, обыгранные в фильмах, и не хотела потешать честную компанию. Аня не совсем спала, поэтому увидела, что сделали мы, и тоже решила проверить наживку, но забыла о просмотренных фильмах и дёрнула слишком резко, так что крючок просвистел в воздухе и куда-то улетел. Ей пришлось осмотреться, чтобы понять, куда он делся, а потом тянуть за леску от того места, где она привязана к удилищу. С другой стороны кустов зашипели и заворчали, так что Аня подскочила и выронила удочку. Николай покинул своё место и поспешил ей на помощь. Он осторожно, чтобы не оборвать леску, потянул удочку на себя, чтобы понять, за что зацепился крючок, и вытянул его вместе с соломенной шляпой Петровича. Сам Петрович самостоятельно вылез из кустов и свирепо глядел на провинившуюся женщину, а Аня стояла бледная, медленно приходя в себя. Увидев её смятение, Петрович сменил гнев на милость, изобразил улыбку и знаками показал, что всё в порядке и он не сердится. Николай отцепил крючок, возвратил шляпу потерпевшему, насадил новую наживку, закинул удочку и воткнул её конец в землю. Аня хотела поблагодарить, но он приложил палец к губам, красноречивым жестом показав, что все соблюдают тишину, вновь дружески ей кивнул и вернулся на своё место. Я наблюдала этот эпизод со смешанным чувством. Он должен был меня развлечь, и, действительно, я наблюдала за всеми тремя действующими лицами с большим интересом, но неожиданно он возвратил меня к открытию, которое я сделала ночью. Я поймала себя на мысли, что думала всё это время о чём угодно, только не о том главном, что я узнала. Я словно отталкивала от себя неприятности, которые должны были наступить вслед за этим открытием, но теперь случай с Аней вернул меня к ним. Моя подруга испугалась, услышав ворчание за кустом. Николай и Петрович решили, что она испугалась того, что крючок зацепился за шляпу, но я-то понимала, что не это заставило её вздрогнуть и побледнеть. Она вспомнила о чупакабре, неизменно следующей за нами, и решила, что это она заворчала за кустами и сейчас на неё кинется. А от чупакабры я естественным образом перешла к ужасной догадке. Теперь я понимала, что ничто уже не заставит меня отвлечься от тягостных мыслей. Я должна была сидеть над удочкой и молчать, а потому не могла избавиться от кошмара, вновь меня охватившего. Очень тяжёлое чувство, никому не пожелаю пережить его. Если бы речь шла о постороннем или, лучше, неприятном человеке, то я бы сейчас спокойно и рассудительно попыталась бы «разложить по полочкам» всё, что было мне известно о смерти Сергея, но Марина, несмотря на все её недостатки, была мне очень симпатична. Я жила в её доме, причём, была лично ею приглашена, не для того, чтобы составить компанию скучающей вдове, а для помощи, моральной поддержки. И получается, что именно я, единственный человек, к которому Марина решилась обратиться за поддержкой, могу принести ей не просто неприятности, а начисто переменить всю её жизнь, разбить устоявшийся быт, разрушить такое дорогое её сердцу благосостояние, а возможно, лишить её свободы, упрятав за решётку. Я опомнилась, осознав, что уже навязываю своей подруге образ убийцы. А что мне пока известно? Только то, что Марина опознала труп по родимому пятну в форме красного цветка, которое было на груди убитого. Но она сама рассказала, что грудь мужа была сильно заросшей, так что едва ли она смогла бы разобрать, есть пятно на залитом кровью человеке или его там нет. Ещё вопрос, могла ли она вообще знать о родимом пятне, если у Сергея была такая растительность? Предположим самое благоприятное: могла. Пусть муж ей сам рассказал о таком необычном пятне, как-нибудь раздвинул свою шерсть и даже сумел показать его. Что тогда? Тогда, увидев растерзанное тело мужа, Марина, чтобы определить, он это или всё-таки не он, вспомнила об опознавательном знаке. Её осталось только посмотреть, что под слипшимися волосами это пятно есть, и засвидетельствовать, что убит её муж. Кстати, она могла не сама его искать, а сообщить о примете врачу, которые прибыл на место трагедии, или милиционерам, а они сами проверили. Мне стало так хорошо от мысли, что я разобралась в сложном вопросе и теперь не надо подозревать Марину в очень нехорошем деле, что рыбалка показалась мне упоительным занятием. Я с удовольствием глядела на поплавок, как он чуть приподнимается и опускается на лёгких волнах. — Клюёт! — вскрикнула Аня. — Клюёт! Я увидела, как Николай трагически поморщился, предвкушая недовольство приятелей этим нарушением тишины, и поспешил к ней, чтобы помочь справиться с удочкой и заодно заставить замолчать. Из кустов уже не заворчали, а зарычали, и разгневанное лицо Петровича поднялось над ними. — Если ты ещё раз приведёшь сюда женщин, Ляксандрыч, то мне придётся искать для себя новое место для рыбалки, — сообщил он. Я заметила, что с разных сторон торчат шофёрская фуражка и фетровая шляпа, причём выражение лиц их владельцев не предвещает ничего доброго. Аня была слишком взбудоражена своей удачей и не видела их, а мне стало не по себе. Но ещё больше трагизм положения усугубился, когда она, секунды не дождавшись Николая, выдернула из воды улов. Я помню, что делать это надо осторожно, а Аня буквально рванула удочку вверх, так что крошечная рыбёшка вылетела из воды и, шлёпнув Петровича по лицу, сорвалась с крючка и упала к его ногам. Аня от страха чуть не присела. — Извините,пожалуйста… — забормотала она. — Тише, — зашипели со всех сторон рыбаки и скрылись за кустами. — Ну, знаете! — свирепо прорычал Петрович. Он поднял рыбку, взвесил на ладони и пустил её обратно в реку. После этого он вытер лицо и сел к своим удочкам. Аня грустно проводила взглядом свой улов. — Она слишком маленькая, — тихо сказал Николай. — Её всё равно нельзя зачесть. Пусть подрастёт. Я не поняла, что он имел в виду, а Ане было не до подробностей. Она кивнула, со страхом косясь на кусты, за которыми скрывался злой Петрович. Николай приготовил ей удочку, забросил её и закрепил. — С почином, — сказал он и вернулся к себе, оглянувшись напоследок на меня. Не знаю, сколько мы просидели почти в полной неподвижности, уставившись на поплавки. Я была так счастлива, что сумела найти объяснение мучившему меня подозрению, что даже это бездействие меня не тяготило. Я в душе просто ликовала. Иногда я ловила на себе удивлённые взгляды Николая и подозревала, что они вызваны радостью, которую я не могла скрыть, но решила не обращать на это внимания. Если уж нельзя пребывать в хорошем настроении и иногда улыбаться без всякой видимой причины, то это уже не жизнь. — Клюёт ведь, неужели не видите?! — раздался сбоку от Ани ворчливый голос. Моя подруга, сладко дремавшая над удочкой, вздрогнула и торопливо дёрнула гибкое удилище, опасаясь промедлением вызвать гнев сердитого соседа. Я замерла, даже Николай, вставший, чтобы помочь неумелой женщине, окаменел, а Аня тихо вскрикнула, потому что трепещущая рыба, описав полукруг, вновь угодила Петровичу в лицо. — Это как изволите понимать? — зашипел он, не забывая понижать голос. Я уловила звуки, похожие на заглушаемый смех, раздававшиеся с разных сторон. Петрович выпустил из рук рыбу, и она продолжила свой воздушный путь. Беда в том, что Аня никак не могла её поймать, поэтому беспомощно вертела удочкой, вынуждая рыбу крутиться в воздухе и иногда проноситься в опасной близости от головы Петровича, который делал тогда отчаянные попытки её поймать, но промахивался. Лишь Николай, отобравший удочку у отчаявшейся Ани, прекратил эту сцену, дальнейшее созерцание которой могло нанести мне и прочим зрителям непоправимый вред, потому что невозможно было и дальше сдерживать рвущийся наружу смех без угрозы для здоровья. — Сто пятьдесят семь, — объявил Николай, измерив рыбу. Если бы он не сказал заранее, что он инженер, я могла бы именно по этой фразе догадаться, если не об этом, то хотя бы о том, что он как-то связан с производством, ведь он сказал именно «сто пятьдесят семь», а не «пятнадцать и семь десятых» или «пятнадцать с половиной», как люди, не имеющие дело с чертежами. В миллиметрах измеряют длину инженеры и заводские рабочие. — Что «сто пятьдесят семь»? — спросила Аня слабым голосом. — Сто пятьдесят семь миллиметров, — пояснил Николай. — Длина пойманной вами рыбы. Пока это самая большая рыба на сегодняшний день. — И единственная рыба, превосходящая пятнадцать сантиментов, — донёсся голос Сергеича. Я поняла, что Сергеич не работал на заводе и не был связан с чертежами. — В соревновании учитываются лишь те рыбы, длина которых превосходит сто пятьдесят миллиметров, — объяснил Николай, осторожно выпустив рыбу обратно в реку. Аня покорно восприняла потерю своего улова, а я удивилась. Эта рыбка тоже не украсила бы собой обед, но, если бы таких рыбёшек набралось хотя бы штук шесть, то вышла бы неплохая уха. — Значит, мы участвуем в соревнованиях? — переспросила Аня. — И пока я выигрываю? Мне показалось, что Николай хотел что-то ещё объяснить, но передумал, а из-за кустов, за которыми сидел Михалыч, донеслось хмыканье. Я заподозрила неладное. Откуда мы знаем, кто эти люди? И Николая мы фактически не знаем. Мало ли каким приятным нам кажется этот человек. Бывают очень обаятельные преступники. А уж охотники за квартирами, которые женятся на их хозяйках, а потом от них избавляются, вообще влюбляют в себя намеченных жертв. И те, которые под видом женихов выманивают деньги, тоже умеют очаровывать не только девушек, но и их родных. Мало ли кто эти Петрович, Михалыч, Сергеич, да и сам Ляксандрыч? Это хорошо ещё, что какого-то Лексеича вызвали на конференцию, и ещё хорошо, что у меня с собой есть газовый баллончик. В крайнем случае, с нашей стороны два человека и баллончик, а с их стороны четверо. Моё хорошее настроение сменилось настороженностью. Я молча наблюдала за рыбаками, и их неподвижность внушала тревогу. — Ой! — донеслось с того места, где сидела Аня. — Стоп! Не шевелитесь! — заворчал Петрович. — Если будете самостоятельно тащить её, то вновь залепите мне рыбой по морде, извините, лицу. Человек в соломенной шляпе встал и сам принялся осторожно тащить рыбу из воды. На этот раз улов Ани оказался значительней, так что Петрович осторожно подвёл рыбу к берегу и вытянул её. — Двадцать три сантиметра, — сообщил он, приложив рулетку. — Записывай Сергеич! Я не ожидала, что здесь можно поймать таких размеров рыбу. — Записал, — донеслось до нас. Петрович отпустил рыбу в воду. Она была не гигантом, но довольно крупной, поэтому Аня раскрыла рот, но не решилась возразить. — А что записывать-то? — спросил Михалыч. — Две рыбы и обе у Петровны. — Пятнадцать с половиной и двадцать три сантиметра. Пока ясно, кто лидер. Петрович обратил внимание на жалобный вид счастливого рыболова, поэтому снизошёл до объяснения. — Мы не едим пойманную нами рыбу, а измеряем и сразу же выпускаем на волю. Во-первых, это гуманно, а во-вторых и, наверное, в главных, есть сомнения в чистоте здешней речки. Знаете, лучше не рисковать своим здоровьем. — Он помолчал, а потом неожиданно миролюбиво спросил. — Сами справитесь или мне помочь? Аня что-то пискнула, я не разобрала что. Петрович помедлил, тоже не уразумев ответ, и по собственной инициативе наладил удочку и воткнул её в песок. — Вот так, — сообщил он. — На этот раз обошлись миром. Аня скромно, как благонравная школьница, поблагодарила и села на своё место, а Петрович посмотрел на поплавок и скрылся за кустами. Время тянулось медленно. Мне казалось, что, если бы я взяла с собой свою работу, то успела бы написать не меньше десяти страниц, хотя было вполне вероятно, что я не написала бы и трёх. А можно было бы взять электронную книгу и тихо читать, не привлекая к себе внимания. За удочками я бы успевала следить, а их мне Николай выделил две штуки. Аня от второй удочки отказалась, а зря. С её удачей она бы выловила не две, а четыре рыбы. Может, набрали бы на уху. Мы ещё посидели над удочками. — Всё, — объявил Петрович. Все четыре рыбака встали. Они были одеты примерно одинаково: штормовки, резиновые сапоги, вытертые-перевытертые брюки. Пока их легко было различить лишь по шляпам. — Победила Петровна, — объявил Михалыч, то есть рыбак в шофёрской фуражке. — Вот вам, Петровна, переходящий знак почёта «Золотая блесна», — объявил Сергеич, со вздохом отцепляя от своей куртки самую настоящую блесну в виде золотистой рыбки. — Но в следующий раз не забудьте её принести, потому что я обязательно отыграюсь. Я уже две недели её не снимаю, потому что всегда выигрываю состязания, а на этот раз не повезло. — Давно рыбачите? — спросил Михалыч. Петрович хмыкнул. — Судя по тому, как умело она обращается с удочкой, недавно. — Я в первый раз, — объяснила Аня. — А, тогда понятно, — обрадовался Сергеич. — Новичкам всегда везёт. — Так не забудьте принести блесну в субботу. Вы уже новичком не будете, так что удача вновь перейдёт ко мне. — А теперь неприятная сторона выигрыша, — продолжал Петрович. Я вновь насторожилась. — Чтобы счастье выигравшего не было таким полным, он обязан натаскать хвороста для костра, — объяснил Николай, посмеиваясь. — Извините, дорогие женщины, но таковы наши правила, — добавил Петрович. — Выиграла, так изволь поработать. Знал бы он, с какой радостью я встретила известие о такой повинности. Я-то уж вообразила неизвестно что. — Я тебе помогу, — сказала я. — Правила позволяют помогать? — Не запрещают, — уточнил Петрович. — Вам помочь? — спросил Николай. — Спасибо, мы сами справимся, — отказалась я, представив, как мы втроём носим хворост для одного костра. Мы с Аней пошли в лес. — Шурши погромче, — попросила я подругу, осенённая внезапной мыслью. — А куда ты? — удивилась счастливая своей победой Аня. — Совершу некрасивую вещь, — объяснила я. — Пока они думают, что мы заняты сбором веток, они начнут разговаривать, а я послушаю. — Нехорошо это, — засомневалась Аня. — Конечно, нехорошо, — согласилась я. — Кто бы спорил? Но зато мы будем знать, можно ли доверять нашим новым знакомым. Я тихо пошла назад, прячась за стволами сосен и перебегая от дерева к дереву. — Выкладывай аккуратнее, а то я положил сверху коробку с наживкой и весь его помял, — говорил Сергеич. — Как стали по-дурацки печь хлеб. Мало того, что невкусный, так ещё и крошится весь. — А помните, какой хлеб был раньше? — мечтательно проговорил Петрович. — В магазин хлеб привозят, так на всю улицу аромат! А что теперь? Тьфу, а не хлеб. Чтобы на Руси хлеб разучились печь! — Это всё мука, — объяснил Михалыч. — Закупают американскую муку по дешёвке, мешают с нашей и пекут то, что потом называют хлебом. А нашу муку, значит, продаём. — Совсем с народом не считаются, — заключил Сергеич. — Осторожнее, Ляксандрыч, с колбасой. Мне её сестра завернула как надо, а я по дороге взял пару кусочков пососать и перебаламутил всё. Тоже вот колбаса. И чего только в неё не пихают! И крахмал, и ароматизаторы, и красители, стабилизаторы какие-то, сою. Только мяса не кладут. Купил на днях копчёную корейку и читаю, что там даже крахмал и мука положены. Как, скажите мне, туда можно крахмал и муку запихнуть? — А на вкус? — спросил кто-то. — Ничего на вкус, съедобно. Но не то. — Может, не надо было гонять женщин за хворостом? — засомневался Сергеич, чем меня очень порадовал. — Гостьи всё-таки. Негостеприимно как-то. — Ничего, так они быстрее войдут в нашу компанию, — после короткой заминки решил Николай. — Кстати, где ты их нашёл, Ляксандрыч? — спросил Петрович. — На дороге, — объяснил Николай. — Вопреки пословице. Мы уже несколько дней вместе осматриваем окрестности. Я решил, что они нашей компании не помешают. — Петровна хороша, — оценил мою подругу Петрович. — Как она сразу сообразила! «Николавна и Петровна», — отвечает. Только второй раз я рядом с ней ловить рыбу не сяду, увольте. Мне стало немного обидно, что мою находчивость приписали Ане, но ведь не станешь поправлять. И Николай не стал. Вроде, ничего плохого наши новые знакомые не замышляли, говорили обычно, так что я стала тихо отходить от места будущей трапезы, чтобы присоединиться к подруге, но тут раздался её пронзительный крик. Меня словно какая-то сила придавила к месту, а потом я побежала к Ане на помощь, на ходу доставая газовый баллончик. За спиной раздавался топот бегущих рыбаков. — Аня! — позвала я, потому что больше она не подавала голоса. — Я здесь, — жалобно ответила моя подруга. Я подбежала к ней первая. Она стояла, прижавшись к стволу большой сосны и с ужасом глядела на чёрное уродливое существо, открыто стоявшее шагах в десяти от неё. Узкая морда чупакабры повернулась ко мне, и её глаза уже не отрывались от моего лица. Приблизившийся топот спугнул животное. Оно метнулось в сторону и исчезло. — Что случилось? — спросил Николай, прерывающимся голосом. — Чёрная собака, — объяснила я. — Стояла прямо перед Аней и смотрела на неё. Вон там стояла. Петрович пожал плечами. — Большая собака? — спросил он. — Не очень большая, но она всё время следит за нами, — пожаловалась Аня. — Куда бы мы ни пошли, она всё время скользит поодаль. Как тень. Я очень испугалась, потому что мне показалось, что она сейчас бросится на меня. Петрович вновь пожал плечами. — А кто знает, может и бросится, — решил он. — Вот на того бедолагу бросилась и загрызла. — Может, это та самая собака и есть, — предположил Михалыч. — Постреляли собак, которые здесь ни при чём, а этот зверь, что разодрал человека, остался жив и выслеживает новую жертву. — А ты бы мог узнать ту собаку, если бы её увидел? — спросил Петрович. Михалыч задумался. — Вряд ли, — решил он. — Всё-таки темно было, и она так быстро метнулась прочь… Я соображала медленно, но всё-таки до меня дошёл смысл вопроса и ответа. — Подождите, — попросила я. — Что значит, смогли бы вы узнать или нет? Вы видели эту собаку? — Ту, которая была сейчас, не видел, — признался Михалыч. — А ту, которая убила мужика, почти видел. Мы с Сергеичем вместе шли по дороге, услышали крики и побежали к тому месту. Только и успели заметить, что мимо нас метнулась чёрная тень, похожая на собачью, а на дороге мужчина лежит, весь изодранный и не дышит уже. Я не мог его разглядеть, потому что лицо у него тоже было обкусано, а горло так просто… — Михалыч, опусти подробности, — остановил его Николай, из лучших побуждений, конечно, но совершенно некстати. Если бы погибший Сергей был нашим другом или родственником, тогда, конечно, нам бы было невыносимо слушать такие описания, и при Марине рассказывать всё это нельзя, но мы-то не были знакомы с погибшим, поэтому, не знаю как Аня, но лично я очень хотела узнать малейшие детали. — Михалыч, пожалуйста, не опускайте подробности, — попросила я. — Мы этого человека не знали, поэтому при нас можно говорить. — Говорить-то не о чем, — ответил рыбак. — Мы позвали людей. Да и не очень-то их дозовёшься, тем более, что одеты мы были не ахти… примерно как сейчас. Хорошо, мобильный был при мне, так что милицию сразу вызвал. Сергеич при теле остался, а я всё-таки кое до кого дозвался, а уж потом многие вышли. Жена того мужика прибежала, посмотрела на тело, чуть в обморок не упала, нашатырь давали нюхать. Сказала, что муж должен был с поезда по этой дороге идти. — А как она опознала труп? — спросила я. Николай пристально на меня смотрел, но мне было не до него. — Сергеич, как она его опознала? — спросил Михалыч. — Ты ближе стоял. — Она подошла к телу, наклонилась. Лицо и горло перед этим накрыли тканью, так что она уже не видела этих ужасных ран. Потом она на что-то указала стоявшему рядом врачу. Милиционер её о чём-то спрашивал. Она хотела было дотронуться до тела, но так и не решилась. Я её в этом не виню. Муж, это, конечно, человек родной, но не каждый сможет коснуться истерзанного тела, а у того мужика даже на груди были покусы, я уж не говорю про руки. Они были все изорваны. Мне стало не по себе от этого рассказа, а Аня вообще побледнела. — Значит, на меня эта собака тоже могла броситься и вот так разорвать? — дрожащим голосом спросила она. — Она смотрела мне прямо в лицо. — Всё, дамы, больше я вас одних никуда не пущу, — решил Николай. — По лесу будете ходить под моим личным надзором. — Да, теперь, пожалуй, и нам надо ходить с опаской, — решил Петрович. — Не помешает захватывать с собой нож и ещё что-нибудь, что можно сразу пустить в дело. — Пошли обратно, — спохватился Михалыч. — Мне особо долго задерживаться нельзя, иначе жена убьёт почище собаки. Я ушёл, пока она спала, предупредил, что ненадолго. Мне ещё крышу надо на сарае крыть. — Хворост берём все разом, — скомандовал Петрович. Мы набрали сучьев и веток, благо, их было много, и пошли к месту привала. — А… где… — промямлил Михалыч. — Нда… — вымолвил Николай. — Одна радость, что хоть наелась не нами, — попытался пошутить Петрович. У старого кострища, где рыбаки раскладывали еду, была разбросана бумага и целлофановые пакеты, а самой еды не было. Исчезли и колбаса, о которой они говорили, и хлеб, и всё остальное, о чём я не успела услышать. — Теперь, пожалуй, и костёр ни к чему, — заключил Николай. — Очень даже к чему, — опомнилась Аня. — Я не знаю, что нам Катя завернула, но еда у нас есть. И много еды, судя по весу. — Если она уцелела, — мрачно сказала я. — Если уцелела, — упавшим голосом согласилась Аня. По-видимому, она уже предвкушала завтрак на природе. Свёрток лежал в закрытой сумке и оказался нетронут. Аня с торжеством принесла его к костру, который Николай уже начал раскладывать, и принялась разворачивать. Меня стали одолевать сомнения. Я опасалась, что Катя приготовила что-то не очень подходящее для завтрака у костра, а тем более для мужчин. Вдруг там окажутся какие-нибудь сладкие закуски? — Вот это молодец ваша Катя! — похвалил её Петрович. — Да, знала, что положить, — одобрительно подтвердил Сергеич. Я смотрела на горку сырого картофеля, хлеб, аккуратные кусочки сырого куриного мяса, завёрнутые в отдельный пакет, копчёную корейку, варёные вкрутую яйца, соль в маленькой баночке, нож, бутылку с желтоватой водой и пластмассовые стаканчики. — Чай у нас будет, — сказал Николай, с сомнением поглядывая на бутылку. Он так это сказал, что я испугалась, не подразумевает ли он, что эта желтоватая жидкость — не вода, а водка. Да ещё Сергеич не сводил глаз с таинственного напитка. Но откуда Катя возьмёт водку, если мы её не покупали? Марина явно не выделит для нас водку из своих запасов, если они у неё есть. Да ещё вопрос, пьёт ли она водку. Я, например, не пью. Николай отвинтил крышечку, понюхал содержимое бутылки и кивнул. — Можно прямо сейчас, до еды выпить по стаканчику. — Да, неплохо выпить, — согласился Петрович. — А потом уж всё остальное, пока шашлычок будет печься. Это, к счастью, оказалась не водка, а, как я и ожидала, вода, но не простая вода, а сваренная с лимоном и небольшим количеством сахара. — Хорошо! — с чувством сказал Михалыч. — Передайте вашей Кате спасибо. Не забудете, Петровна? Николавна? Я поняла так, что Аня сегодня в центре внимания, а обо мне вспоминают лишь из вежливости, чтобы не обидеть. — Не забудем, — подтвердила Аня, купаясь в лучах славы. Николай зажёг костёр с первой же спички, хотя хворост был ещё влажный от росы, что говорило о его опыте в таких делах. Михалыч вырезал подходящие палочки и нанизывал на них мясо, готовясь к тому, чтобы приладить их над огнём. Петрович и Сергеич раскладывали еду и готовили места для сотрапезников. Мы с Аней не знали, чем помочь, чтобы при этом не помешать, и молча стояли чуть поодаль и наблюдали за приготовлениями. Хорошо было здесь, но меня, как это со мной часто бывает, мучило какое-то беспокойство, неудовлетворённость чем-то. Моя беда заключается в том, что я никогда не могу полностью отвлечься от своих мыслей, планов, переживаний. Другие отдаются веселью целиком, а я так не могу. Мне бы наслаждаться сейчас воздухом, красивыми видами, приятным обществом, предстоящим завтраком у костра, а меня всё гложут какие-то смутные переживания. Всё мне кажется, что я что-то упустила, что-то недоделала. В этом отношении у меня несчастный характер. — Прошу садиться, — радушно пригласил Петрович, в котором невозможно было бы теперь заподозрить того мрачного ворчуна, каким он казался во время рыбной ловли. — Клуб пикникистов готов принять в свои ряды новых членов, — сообщил Сергеич. — Правда, хорошо Ляксандрыч придумал? У Диккенса клуб пиквикистов, а у нас после рыбалки открывается клуб пикникистов. Я оценила удачную мысль. Особенно она была удачна теперь, когда наша жизнь превратилась в сплошное приключение с участием привидений, похлеще приключений героев Диккенса. Их похождения чаще всего бывали забавными, а у нас тут сплошная трагедия. — Дамы, учтите, что вина не будет, — предупредил Николай. — У нас так заведено: на рыбалке ни-ни. — Это очень хороший закон, — похвалила я. Мне как-то и в голову не пришло, что мужики в основной своей массе любят выпить, когда соберутся вместе, поэтому я очень обрадовалась, что пикникисты ввели у себя запрет на спиртное. — У нас все это приняли беспрекословно, — сообщил Петрович. — Сергеич только вначале всё пытался принести водку, но потом и он присмирел. — Да я и не хотел… — смущённо забормотал рыбак в фетровой шляпе. — Так, думал, для порядка. — Итак, момент настал! — объявил Петрович. — Садитесь и начинаем. И мы начали. Даже не думала, что буду с таким аппетитом есть, но всё оказалось замечательно вкусным. — Ну как? — спросил Николай, с наслаждением обгладывая свою палочку шашлыка. — Я была об этой курице худшего мнения, — призналась я, осторожно откусив кусочек. — То есть? — встревожился Михалыч. — Думала, что она будет жёсткой, а она очень даже вкусная. — Так ведь мастер готовил, — самодовольно проговорил он. — Я в шашлыках толк знаю. — А как вам рыбалка? — спросил Петрович, посмотрел на Аню и хмыкнул. — Что скажете, Петровна? Моя подруга покраснела и не нашлась, что ответить. Я решила придти к ней на помощь. — Как сказал один человек, рыбалка — это закалка терпения, — проговорила я. — Да, терпение мне сегодня понадобилось, — согласился Петрович. — Хорошо сказано, если иметь в виду сегодняшнее утро, — решил Сергеич. — Но так бывает не всегда. Обычно хоть что-нибудь да выловишь. — Да, сегодня получилось неудачно, — подтвердил Николай. — Нет, очень даже неплохо, — скромно проговорила Аня и окончательно смутилась. — Да, три рыбы пойманы и все у Петровны, — подтвердил Михалыч. — И все в мою рожу, — добавил Петрович. — Лицо, — деликатно поправила Аня. — Лицо, это когда рыбачишь спокойно, — возразил тот. — Рыба по лицу не шлёпнет, это она рожу выбирает. Я уж бояться стал, что клёв начнётся и меня всего исколошматят пойманной рыбой. Надо же! Только размечтаюсь — и бряк! И всё норовит по носу. — Что нового в мире духов? — тихо спросил Николай, незаметно подсевший ко мне. — Вроде, ничего. Всё как прежде. — Земля возле чердака не появлялась? — Нет. — Вой был? — Негромкий. — Почему же вы были сама не своя, когда мы шли на рыбалку? Вы и всю её первую половину просидели со страдальческим видом, а уж потом повеселели. Вот уж не ожидала, что кто-нибудь мог заметить моё смятение из-за ночного открытия. А как же хорошо я сумела всё растолковать! И тут моё хорошее настроение разом испарилось. Я поняла, почему чувствовала какое-то неудовлетворение, когда разжигали костёр и готовили еду. Я вновь, как всегда, поздно осознала смысл сказанного. На этот раз мне надо было внимательнее отнестись к словам рыбаков. Почему-то мне почти никогда не удаётся сразу осмыслить происходящее, и я начинаю всё ясно понимать только по истечении какого-то времени. Вот и сейчас мой с таким трудом восстановленный душевный мир рухнул из-за одной-единственной фразы. — Что с вами? — удивился Николай. — Что-нибудь случилось? Опять собака? Нет, это была не собака. Если бы из кустов высунулась длинная чёрная морда, я бы не ужаснулась так, как сейчас. Я вновь перестала доверять Марине, а это было пострашнее появления самой коварной чупакабры. Что сказал Михалыч? Сказал, что Марина наклонилась к телу и на что-то указала стоявшему рядом врачу. И ещё сказал, что она так и не смогла дотронуться до тела. Как же она могла определить, было на груди под шерстью родимое пятно или нет? — Мила, с вами всё в порядке? — В полном, — машинально ответила я. Как же человек стремится любыми способами сохранить душевный покой! Я и сейчас попыталась оправдать Марину. Я предположила, что она указала врачу на то место на груди, где должно быть родимое пятно, а он сам проверил его наличие. Такое вполне могло быть. Жаль, что у Михалыча и Сергеича не расспросишь обо всём подробнее. Если задашь вопрос на эту тему, то могут поинтересоваться, зачем мне всё это нужно. Мне на память пришла ещё одна фраза Михалыча. Он сказал, что у Сергея были искусаны лицо, шея, руки, даже на груди были покусы. А мог он их заметить под густой растительностью? — Мила, о чём вы так напряжённо думаете? — спросил Николай. — О той собаке, — ответила я. — Той, что загрызла Сергея. Неужели он не защищался? Я решила начать разговор на эту тему, а уж дальше как повезёт. Если сумею, то выспрошу интересующие меня подробности. — Может, и защищался. Наверное, защищался. — Если собака была не такая уж большая… — А кто может быть уверен, какая она была? Михалыч и Сергеич заметили лишь промелькнувшую собачью тень. Как определить в темноте, какой была эта собака? И напасть она могла неожиданно. Возможно, сразу схватила его за горло и перекусила что-нибудь жизненно важное. Может, сразу убила, а может, только обездвижила. — И всего изодрала, — продолжала я. — Откуда в собаке такая ненависть? Она была бешеная? — Не думаю. Если бы была бешеная, врачи бы это при вскрытии выявили. Не при вскрытии, конечно, а после взятия анализов. — Да, наверное, выявили бы, хотя и не обязательно. Я смотрела в каком-то фильме, что иногда патологоанатомы и не вскрывают тела, если причина смерти ясна. У них там так много работы, что они с ней не могут справиться. — Мало ли что в фильмах покажут, — возразил Николай, а потом добавил, подумав. — Хотя в жизни происходит гораздо больше беспорядка, чем это выносят на экраны. — А что, покусы на груди были так хорошо видны? — Мила, вы мне не объясните, что у вас на уме? — прямо спросил Николай. — Вот именно, что у меня на уме ничего нет, — попыталась я выкрутиться. — Точнее, ничего нет в уме. Я, как Страшила, имею сейчас мозг, набитый иголками и булавками, но, видно, они отсырели, потому что я ничего не могу сообразить. А мне бы очень хотелось узнать все подробности о смерти Сергея. У нас в доме бесчинствует призрак, происходят какие-то чудеса с зеркалом и посудой… Про посуду я мнения не изменила, а вот с зеркалом непонятно. Возле чердака оказалась земля. Я хочу понять, что происходит. Если это погибший Сергей, то надо узнать, что его беспокоит. Если это застреленная собака, то про неё надо узнать все подробности. Николай молча и внимательно меня выслушал, что-то прикидывая про себя, а потом кивнул. — Хорошо, я узнаю у Михалыча и Сергеича все детали, — пообещал он. — Мне и самому интересно. Я никогда ещё не сталкивался с таким явным проявлением потусторонних сил. — Только, пожалуйста, Николай, расспросите обо всём, даже о том, как выглядел Сергей после смерти, какие раны у него были. Может быть, какая-то мелочь подскажет нам, в чём причина всех этих явлений. Спросите, много ли было крови и где она растеклась. Было ли её больше возле головы или возле туловища. — Мила, вы меня поражаете, — признался Николай. — Зачем вам это? — Не знаю. Пока не знаю, но это может быть полезным. Расспросите поточнее о покусах и о том, как они располагались на теле. — Хорошо, расспрошу, — сказал он. — Как вам передать полученные сведения? Можно говорить при Ане или лучше без неё? Я подумала. — Лучше без неё. Ей можно рассказать обо всём в том случае, если эти подробности окажутся полезны. — Тогда нам надо будет встретиться вдвоём, — предупредил Николай. — Неудобно шептаться в присутствии третьего лица. — Когда всё узнаете, то скажите мне, и мы договоримся о встрече. — Отлично, — проговорил Николай, и мне показалось, что он был чем-то доволен. Пока мы беседовали с Николаем, разговоры у костра не утихали. Оказывается, Петрович увлёкся рассказами о рыбалке и занимал Аню такими фантастическими описаниями приключений на этой реке, что даже мне, человеку, только начавшему его слушать, стало очевидно, что они составлены наполовину из анекдотов, а наполовину из рассказов путешественников, странствующих в тропиках. Моя подруга, постепенно вовлекаемая в эти «воспоминания», увлеклась ими не на шутку и слушала краснобая, раскрыв рот. Я не стала высказывать собственное мнение и сосредоточилась на чае, крепком, сладком, пахнувшем дымком. Когда костёр потух, все засобирались уходить. Николай старательно залил угли, проследив, чтобы ни один не остался тлеть. Михалыч в это время подобрал все пакеты и бумажки, уложил их в сумку и внимательно оглядел место нашего отдыха. — Вроде, всё в порядке, — заключил он. Мы двинулись в обратный путь. Я, если честно, чувствовала себя немного очумелой, словно всё это происходило не со мной. Наверное, сказывались ночные размышления и догадки. Сейчас я решила на время отбросить все помыслы о несоответствиях в словах Марины в ожидании сведений, которые должен был собрать Николай. Что толку гадать, если не знаешь всех фактов? Мы разделились на дороге. Михалыч пошёл по направлению к станции, Сергеич свернул на улицу между дачных домов, Петрович и Ляксандрыч направились к рынку. На прощание Николай бросил на меня заговорщический взгляд.Глава 18 Не подслушивай — не услышишь о себе плохого
— Как порыбачили? — встретила нас Марина. — Где улов? — спросила Катя. Я боялась, что не смогу скрывать недоверия, которое вызывала у меня теперь хозяйка, но оказалось, что не только могу, но даже способна забывать о нём. — Чудесно! — с восторгом ответила Аня. Она принялась во всех подробностях рассказывать о рыбалке, рыбаках и пикнике. — Значит, остались довольны? — со снисходительной улыбкой уточнила Марина. — Очень, — заверила её Аня. — Я бы ещё порыбачила. — И порыбачишь, — уверенно сказала Катя. — У тебя ведь Золотая блесна, а эти рыбаки наверняка захотят отыграть её обратно. Это ведь у них как переходящее знамя, символ достижений и успеха. — Катя, как ты сумела так угадать с провизией? — спросила я. — Я сначала оторопела, увидев пакет с сырым мясом, — призналась Аня, — а когда Петрович сказал про шашлычок, то я и сообразила что к чему. — Уж что-что я знаю, так это как рыбаки готовятся к пикнику. У меня отец был не столько рыбаком, сколько любителем посидеть у костра после рыбной ловли. Вот к этому он готовился основательно, я любовалась. Удочки он так себе не готовил, как мешок с едой. Мать возмущается, что он опять уходит на чёртову рыбалку, а он твёрдо обещает вернуться до полудня, причём говорит искренне, а возвращается после четырёх. Ваши Петровичи и Ляксандрычи хоть не пили там? — Нет, — сказала я, очень довольная. — У них на это время действует сухой закон. — И то хорошо, — сказала Марина. — Будете завтракать? — спросила Катя. — Куда там! — ужаснулась Аня. — Пойду-ка я к рабочим, — решила Марина. — Сегодня должна придти эта девушка, Юля, — напомнила Катя. — Я хочу всё в кухне убрать до неё, чтобы не мешаться. — А я сейчас хочу лечь в шезлонг где-нибудь под деревом и поспать, — сообщила Аня. — Только не ложись там, где в тебя могут запустить камнем, — напомнила я. — Хоть соседка и напугана угрозой вызова милиции, но дети могут оказаться храбрее. — Ой, мы же Марине не рассказали о том, почему соседка обвинила её в том, что она велела нам вызвать милицию! — спохватилась Аня. — Почему? — спросила Катя. Аня объяснила. — Это Миле ночью пришло в голову, — пояснила она. — Здорово, — удивлённо проговорила Катя. — Я бы не додумалась. Аня поспешила к Марине, Катя занялась уборкой посуды, а я пошла наверх, чтобы взять записи, ручки и электронную книгу. На втором этаже было тихо. Я вошла в нашу с Аней комнату, взяла всё, что мне могло понадобиться, и пошла обратно. На лестнице я остановилась. Тишина. Я тихо подкралась к двери на чердак и прислушалась. Внутри явно было какое-то шевеление, но очень неясное. Поколебавшись немного, я приложила глаз к замочной скважине. Больше всего я опасалась, что с другой стороны выскочит какой-нибудь тонкий штырь и проткнёт мне глаз, но ничего такого не произошло. Зато я ничего и не увидела. Сначала я предположила, что внутри торчит ключ, а потом решила, что я не смогла бы ничего увидеть через такое отверстие, потому что оно было очень узким и имело изогнутую форму. Можно было возвращаться обратно, но я ещё немного помедлила у запертой двери. Потом я решилась на очень смелый поступок: я тихонько постучалась в чердачную дверь и прислушалась, ожидая, что вот сейчас она резко распахнётся и передо мной предстанет нечто ужасное. Ничего. Я опять прислушалась. Тишина. Даже лёгкого шелеста не доносилось. Я спустилась вниз. — Где ты расположишься? — спросила Катя. — Здесь в столовой, — ответила я. — И ветра нет, и столик к моим услугам, и, главное, диван. — Создашь свой голландский натюрморт на радость Марине? — спросила Катя. — А я пойду в сад и тоже полежу в шезлонге. Не всё же Ане наслаждаться жизнью. — Давай-давай, мало тебе одного синяка, — бездумно ответила я. — Ну спасибо, — укоризненно произнесла Катя. — Я тут, как первопроходец, жизнью жертвую, опытным путём выискиваю для вас самые безопасные места, а ты насмехаешься. Посмотрим ещё, что ждёт тебя, когда ты решишь отдохнуть в саду. Счастливо поработать. Трудно работать после почти бессонной ночи, рыбалки, пикника, видения чупакабры, да ещё подробностей о смерти Сергея, но я заставила себя вникнуть в проблемы своих героев и даже кое-какие из них успешно разрешила. Диалоги вначале показались мне натянутыми и безжизненными, но потом я вошла во вкус и даже придумала несколько очень забавных эпизодов. С сочинительством не угадаешь: то чувствуешь себя прекрасно, настроение хорошее и хочется работать, но дело не идёт, а то и не выспишься, и на душе смута, и заниматься своей книгой не хочется, но неожиданно втягиваешься в творчество. Меня отвлёк приход Юли. Девушка поздоровалась и спросила, начинать ли ей с первого этажа или со второго. Я подумала, что лучше воспользоваться случаем пока Кати нет и она не начала заниматься обедом, а то потом выйдет не очень хорошо, если Юля станет убирать, а Катя — переступать через пылесос, снуя от плиты к столу. — С первого, Юля. Девушка старательно водила насадкой по полу, по-моему, даже излишне старательно, а в это время пришла Катя. — Здесь уборка? — спросила она. Если вдуматься, то вопрос не имеет смысла, потому что это видно каждому заглянувшему сюда, но мы неизменно произносим подобные бессмысленные фразы или для того, чтобы что-то сказать, или от растерянности. — Здравствуйте, Юля, — спохватилась Катя. — Не спешите, я приду позже. Катя хотела выйти, но повернулась ко мне. — Знаешь, Мила, я боюсь, что начнётся дождь. Ветер поднялся, небо какое-то белёсое, а на горизонте появились облака. Я стала лихорадочно припоминать признаки изменения хорошей погоды на плохую, а если точнее, ясную — на пасмурную. Как водится, всё, что я прочитала когда-то на одном из сайтов по выживанию и что казалось ясным и понятным, бесследно исчезло из памяти. Недаром я не устаю повторять своим ученикам, что понятый на уроке материал нужно обязательно повторить дома, причём желательно в тот же день, а потом и на следующий. Теперь я на собственном опыте убедилась, что один раз прочитанное, пусть даже прочитанное очень внимательно, почти не усваивается. И всё-таки я кое-что припомнила, хотя и не была уверена, что это относится к нужному случаю. — Катя, ты говоришь, что появился ветер? Моя подруга, уже шагнувшая было за порог, вернулась. — Извини, Мила, но до тебя доходит, как до жирафа. Юля чуть повернула голову, прислушиваясь. — Это не очевидный факт и требует подтверждения, — ответила я и спросила. — Какие облака появились: перисто-когтистые или кучевые башенные? — Ну, ты даёшь! Откуда же я знаю? Не башенные, это понятно, но когтистые они или нет, я не знаю. — Пусть так. Но скажи хотя бы, совпадает ли движение облаков с направлением приземного ветра? Катя поглядела вверх, потом на землю, покрутила пальцем у виска и удалилась. Краем глаза я заметила, что Юля с немым восхищением смотрит на меня. Опомнившись, она продолжила уборку. Я была удовлетворена. Иногда полезно встряхнуться и развлечься, вот так удивив и озадачив людей, важно только не допустить, чтобы это вошло в привычку. Юля выключила пылесос и принялась доставать ведро и тряпку. Я даже удивилась, что Марина не удосужилась купить моющий пылесос. Лично у меня такого нет, я пользуюсь обычным, но она всё-таки жена предпринимателя, причём предпринимателя далеко не бедного, и могла бы приобрести пылесос подороже, тем более что места здесь достаточно для его хранения. Даже у некоторых моих учеников, судя по их разговорам, такие есть. Но, оказывается, Юля собиралась не пол мыть, а протереть подоконники. Пылесос, как и всё у моей подруги, оказался самым что ни на есть современным и многофункциональным. В наступившем после гула пылесоса затишье я отчётливо услышала отдалённый вой. Собаке или Сергею, как видно, надоело вести себя пристойно, и она или он решили возобновить вокальные упражнения. Сейчас, днём, да ещё в обществе Юли, мне не было жутко, как это случалось ночью, а потому я могла хотя бы мысленно отплатить этому существу хотя бы такой насмешкой. Послушав то затихающий, то усиливающийся вой, я вдруг как по наитию спросила: — Юля, вы что-нибудь слышите? Девушка замерла, потом испуганно повернулась ко мне. — Простите, что именно я должна слышать? — Прислушайтесь хорошенько. Вам эти звуки ничего не напоминают? Юля старательно прислушалась. — Я ничего не слышу, — призналась она. Конечно, у каждого слух по-разному развит. Некоторые слышат слабый шёпот, а другим недоступно различить даже тихий разговор. Есть и полуглухие, и совсем глухие. Одна учительница, заведующая нашим общешкольным радио, настолько плохо слышит, что врубает его на всю мощь, причём радиоприёмники у нас висят высоко, у самого потолка, а звук у них не регулируется. Те учителя, у кого звук первоначально налажен на повышенную громкость, в дни праздников или радиоуроков затыкают уши ватой или выходят из кабинетов. Сколько мы не обращались к ней с просьбой сделать тише, толку не было. «Разве это громко?» — искреннее удивлялась она. А у детей и подростков в большинстве вообще слух испорчен из-за посещения этих ужасных дискотек с бьющим по барабанным перепонкам ударником, недаром они и носят название «барабанные». Именно поэтому я не слишком удивилась, когда Юля дала такой ответ. — Здесь я закончила уборку, — нерешительно сказала девушка. — Я поднимусь на второй этаж? По-видимому, она меня стеснялась. — Конечно, Юля. Я подождала, когда она окончательно уйдёт, и пошла следом за ней, притворившись, что мне надо что-то взять. А что взять? «Собака Баскервилей», уже не раз востребованная, выручила меня и сейчас. Девушка уже подключала пылесос к розетке в комнате Марины, когда я вошла. Она вздрогнула. — Я не хотела вас пугать, Юля, — извинилась я. — Прислушайтесь теперь. Что вы слышите? Не услышать дикого воя, то затихавшего, то перерастающего в рёв, было невозможно, если не быть совсем глухой, но девушка с удивлением на меня посмотрела. — Я ничего не слышу, — сказала она. Почему-то у меня возникло стойкое убеждение, что она лжёт. — Это хорошо, что вы ничего не слышите, — проговорила я. — Значит, мне показалось. Собственно, я пришла за книгой. Я помахала потрёпанной книжкой и спустилась вниз, чувствуя её взгляд, провожающий меня до самой лестницы. Я вернулась на своё место. Рабочий порыв прошёл, и я задумалась о том, чего же я добилась своими действиями. Юля показалась мне очень подозрительной особой, преследующей какую-то тайную цель. Сразу же вспомнился отрывок из её разговора с Михал Михалычем. Что она искала? Что ей было нужно в этом доме? Она всего лишь уборщица. Что она могла искать, притом с ведома садовника? Какую тайну они скрывают? Я долго ломала себе голову над этой загадкой, пока не пришла к нелепому выводу, что это они убили Сергея. Скорее всего, судя по подслушанному разговору, убил Михал Михалыч, а Юля была этому свидетельницей или соучастницей. Тогда что же они ищут? Деньги? Драгоценности? Документ особой важности? Я стряхнула с себя эти мысли, как дурное наваждение. О чём я думаю? Сергея загрызла собака, и сомнения в этом нет. Что бы ни писали о нашей доблестной милиции, но определить характер и происхождение нанесённых ран они сумеют. Так почему же я напридумывала весь этот вздор? Видно, работа над книгой не пошла мне на пользу, а лишь взбудоражила фантазию и заставила её прорабатывать всякие бредовые идеи. Я сейчас же прикинула, нельзя ли это использовать в будущей книге, и не пришла к определённому выводу. На всякий случай я наскоро записала свои подозрения насчёт садовника и уборщицы, а потом продолжила заметки, составив список лиц, замешанных в преступлении, замысел которого ещё не созрел у меня в голове, но уже начинал проглядывать. «А может, она не врёт?» — пришло мне на ум. Теперь мысли потекли в другом направлении. Если этот вой издаёт не живое существо, а призрак, то могло быть и так, что слышим его лишь мы, живущие в доме, а приходящей уборщице не дано его слышать. Тогда это доказывает, что мы имеем дело со сверхъестественными силами, как мне не претило осознание этого факта. Я постоянно то твёрдо убеждалась, что все чудеса — действие неземных сил, то приходила к выводу, что всё в этом мире объяснимо, надо только суметь найти это объяснение. Когда я уже утвердилась в мысли, что впервые в жизни столкнулась с по-настоящему сверхъестественными явлениями, как вспомнила, что соседка Тани, той самой, у которой дети без царя в голове, сказала, что Таня слышала вой и думала, не завела ли Марина собаку. Выходит, она слышала вой, а Юля, находившаяся почти под источником этого громкого сейчас звука, его не слышала. Я тут же вновь склонилась к мысли, что девушка лжёт. А может, не лжёт? Соседка могла слышать вой какой-нибудь другой собаки, живой, а не призрака. У меня даже голова заболела, не то от напряженных размышлений, не то перед переменой погоды. — Мила, неужели ты всё ещё работаешь? — удивилась Катя, входя. — Все писатели так долго сидят над своими писаниями? — Не знаю, — ответила я, радуясь возможности отвлечься и подумать о чём-нибудь другом. — Кто-то неделями не подходит к столу, а потом начинает работать, не отрываясь. Кто-то дня не может прожить, не написав хоть страницу. Есть такие, которые пишут долго, они могут над абзацем размышлять весь день. А есть такие, кто способен за неделю написать роман, правда, я такой скорости не понимаю. — А ты? — спросила Катя. — По-разному. Во время учебного года мне не до романов. Дай бог, если напишу пару-тройку рассказов. А потом то хорошо работается, то не очень. Но по сравнению со многими другими, я пишу медленно. — А я из-за тебя всё пыталась определить, дует ли наземный ветер в ту же сторону, в которую бегут облака, — обиженно сказалаКатя. — Ну, и как? — Так и не смогла определить. Но уж нервов я себе истрепала, пока поняла, что эта задача не для меня! Спасибо тебе! — Всегда пожалуйста, но вообще-то полезно этому научиться. Я как-нибудь этим займусь. Направление ветра можно определять, подставляя щеку, послюнявив палец, а самый простой способ — бросить что-то лёгкое. Куда полетит — туда и ветер дует. — По-моему, нам доступно только последнее, — пессимистично призналась Катя. — По-моему, тоже. Она занялась обедом. Мне стало неловко полулежать на диване, в то время как она суетится, и я спросила: — Катя, тебе помочь? — Не надо. Я очень надеялась получить такой ответ, но скрыла удовольствие. — А я, пожалуй, пройдусь немного по саду, — сказала я. — Конечно, иди. Сидишь здесь полдня, пишешь, глаза ломаешь. Я вышла на крыльцо. Ветер был сильным, и я подумала о деревьях. Некоторые из них были уже старые, а мне хорошо известно, как у них обламываются сучья. Однажды у нас дерево раскололось надвое, причём на землю упала именно та половина, между ветвей которой проходил провод, так что мы остались без электричества и долго искали электрика. А та половина, которая могла бы упасть без вреда для нас и провода, стоит до сих пор и даже иногда даёт урожай. Перед дождём, а особенно перед грозой, почему-то всегда испытываешь тревогу. Вот и сейчас у меня было такое чувство, словно ожидаешь чего-то неприятного, а оно, ещё неизвестно, произойдёт или нет. Ани видно не было. Она затерялась где-то на обширном участке. Я отправилась было её искать и уже отошла от дома, но в это время раздался звонок, и Марина пошла к воротам. Я остановилась, наблюдая за ней. Я знала, что сегодня должны были привезти доски, и предвидела в скором времени обычные в таких случаях крики хозяйки, опасающейся, что потопчут её цветы или газон. Но оказалось, что я ошиблась. За металлической дверью стоял мужчина с лысиной, который уже приходил сюда и после разговора с которым Марина была так расстроена. — Это опять вы? — угасшим голосом встретила его хозяйка и вышла за пределы участка. Я стала тихонечко пробираться в ту сторону, прячась за посадками. Подобраться к самим воротам было невозможно, потому что газон и кусты заканчивались и начиналось открытое пространство, выложенное каменными плитами. Если бы кто знал, как мне хотелось послушать, о чём разговаривают моя подруга и этот мужчина! Как бы ни пыталась я объяснить несоответствие в словах Марины, которое открылось мне ночью, но подозрение, раз посеянное, уже не оставляло меня, и подозрение это было тем неприятнее, что не подпитывалось никакими доказательствами, но и не опровергалось ими. Почему Марина была расстроена вчера утром после визита этого человека? Моё внимание привлекли кусты смородины, растущие вдоль каменного забора. Я огляделась и убедилась, что рабочие заняты на строительстве, Михал Михалыч просматривается лишь сзади, лишь наполовину, да и то это нижняя половина, потому что он что-то полет. В таком положении он не мог меня видеть. Юля должна быть увлечена уборкой или какими-то неясными действиями, Катя готовит обед. Где Аня, я не знала, но решила пренебречь возможностью, что она увидит мои действия, не принятые в обществе, а тем более, в доме, где живёшь как гость. Я тихо пробралась за кусты и, пригнувшись, стала двигаться к воротам. Я остановилась, услышав отчётливые голоса, и опустилась на землю, сознавая, в какое неприятное положение попаду, если меня здесь заметят. Что тогда делать? Придётся прямо выложить Марине то, что не даёт мне покоя. — Откуда мне это знать? — устало и, по-видимому, не в первый раз говорила Марина. — Но вы должны были что-то заметить, — пытаясь сохранять спокойствие, говорил мужчина. — Вы ведь его жена и изучили его обычное поведение. Может, он упоминал о каких-то планах, требующих больших денег? — Нет. — Может, вы заметили что-нибудь необычное? — Говорю же вам, что нет. — Но деньги пропали. Крупная сумма. Для компании это очень ощутимо, это почти крах. — Не знаю. Может, их взял кто-то ещё, — попробовала оправдать мужа Марина. — У Сергея было много недостатков, но вором он не был и чужие деньги не взял бы. — Нельзя сказать, что это были чужие деньги, — возразил мужчина, всё ещё сдерживаясь. — Мы открыли компанию на равных правах, так что половина дохода — его. Может, он решил как-нибудь выйти из игры, раз в последнее время мы терпели убытки… — Этого не могло быть! — резко оборвала его Марина. — А как тогда объяснить, что деньги исчезли именно в тот день, когда в офисе оставался один Сергей? — грубым тоном спросил мужчина. — Кто, кроме него, мог их взять? Кто-то с улицы? Сейф не взламывали. Когда я пришёл утром, он был заперт, но денег в нём не оказалось. Документы лежали, а деньги исчезли. Куда они делись? Сами собой испарились? Поищите в доме, потому что, в противном случае, я обращусь куда надо. Или, может, вы не хотите их отдавать? Спровадили супруга на тот свет, вздохнули с облегчением, навели сюда каких-то баб, которым, видно, делать совсем нечего, раз две из них всё время шатаются по дорогам, а третья не вылезает с участка из-за синяка. Кто, интересно, её долбанул? А как эта ваша толстуха ходит! Это же стыдоба! Ей бы свои телеса прикрыть, а она их не стесняется. При муже вы смотрелись как породистая женщина, а сейчас так опростились. Неужели вам нравится якшаться с нищими неудачниками? Наверное, и вы в душе такая же. Говорят же, каковы твои друзья, таков и ты. Марина прокашлялась, прежде чем начать говорить. — Это мои школьные подруги, — безжизненным голосом сказала она. — Я пригласила их для того, чтобы не быть одной. Они добрые и славные… — И приходящая уборщица может быть доброй и славной, но делать её другом не станешь, — презрительно проговорил мужчина. — Но мы отвлеклись от дела. Куда подевались деньги? Если вы думаете, что можете их присвоить, потому что доля вашего мужа по наследству переходит к вам, то ошибаетесь. Долю в компании вы по истечении полагающегося времени, конечно, получите и потом сможете её продать, например, мне, но сразу вам никто не позволит взять деньги. Так как я могу их получить назад? — Но, может быть, их взяли в милиции? — робко предположила Марина. По её тону я поняла, насколько она испугана. — В милиции? — с досадой переспросил компаньон Сергея. — Это я выясню после того, как буду уверен, что их нет у вас. А я очень сомневаюсь, что вам про эти деньги ничего не известно. Признайтесь, ведь припрятали их? Муженёк пришёл, оставил деньги, потом погиб, а вы решили их присвоить? — Он не приходил домой, — тусклым голосом проговорила Марина. — Он погиб по дороге, когда возвращался с работы. — Вам плохо? Эй! — Оставьте меня! — голосом умирающей простонала Марина. — Я ничего не знаю. Никаких денег у меня нет. И Сергей не мог их взять. Не в его это было правилах. — Как хотите, — зло проговорил мужчина. — Я вас предупредил. Если через неделю я не получу нужную сумму, я найму детектива и он расследует это дело. — Но откуда я возьму деньги, если у меня их нет? — спросила Марина. — Не думаю, что у вас их нет, — жёстко проговорил мужчина. — А если вы, действительно, хотите сделать вид, что их нет, то продайте дачу и ещё кое-какое барахло — вот вам и деньги. — Это невозможно! — вскрикнула Марина. Я услышала, как щёлкнул замок, когда металлическая дверца в воротах закрылась. Марина, сгорбившись, медленно пошла к дому. Когда она скрылась, я осторожно вылезла из кустов. Я чувствовала себя крайне неловко. Мало того, что я услышала в адрес гостей, а значит, и в свой адрес кое-что очень нехорошее, так ещё и существовала реальная возможность, что меня обнаружат в этих кустах. Хороша бы я была, если бы меня заметили! Я сама ещё не знала, насколько важны сведения, которые я получила таким недостойным путём, но подозревала, что это ценная информация, поэтому то укоряла себя и давала себе слово, что больше в такое двусмысленное положение себя не поставлю, то начинала себя хвалить за предусмотрительность. — Милица, я этого от тебя не ожидала, — раздался сбоку голос Ани. Я повернулась к ней. — Аня… — Можешь не оправдываться. Любопытство заело, да? И решила подслушать? Давай ещё во все ящики у Марины заглянем, сумку откроем и всё там перероем, в письма нос сунем. Я не думала, что ты на такое способна. — Аня, я тебе сейчас кое-что расскажу… Я решила не ожидать, пока Николай передаст мне подробности о гибели Сергея, а открыть Ане всё, что меня тревожило, лишь бы как-то оправдаться перед ней. — Я ничего не желаю слышать, — презрительно отказалась она. — Подслушивать и делиться подслушанным не в моих правилах. — Хотелось бы мне знать, как бы ты поступила, если бы знала то, что знаю я. Если быть точной, то ты это тоже слышала, потому что присутствовала при разговоре с Мариной, но ты не обратила внимания на её слова, а я этой ночью поняла не только то, почему Марину обвинили в том, что она велела нам вызвать милицию, но и кое-что другое, не столь невинное. Неужели ты думаешь, что я просто так решила подслушать этот разговор? Аня колебалась, не зная, как ей быть. Вроде, мои слова звучали убедительно, но, с другой стороны, поступок мой был очень уж некрасивым и она не могла с ним смириться. — Лучше со мной ни о чём таком не говори, — сделала она выбор. — Я даже не знаю, захочу ли сегодня пойти с тобой гулять. — Дело твоё, — сказала я. — Но учти, что у меня очень важная информация насчёт гибели Сергея. Я почти физически ощутила, как разрывается Аня между своими принципами и желанием узнать, в чём же всё-таки дело. — Договоримся так, — небрежно обронила я, — если ты хочешь меня выслушать, то пригласи с собой на прогулку, а если ты считаешь, что даже ТАКОЕ не извиняет моё подслушивание, то иди одна, а я займусь работой. Я не стала продолжать и пошла к дому, уверенная в результате. Любопытство — это непобедимое свойство человека, главное — умело его разжечь. Аня мучилась сейчас необычайно, желая узнать, что же такое важное я узнала из беседы, в которой принимала участие и она, тем более что напрямую о смерти Сергея мы уже давным-давно не говорим, избегая растревожить душевный покой хозяйки. Марины внизу не было. Скорее всего, она скрывалась наверху, пытаясь успокоиться. Но к обеду она вышла и была почти прежней, лишь бледность давала понять посвящённому о тайных её переживаниях. Катя настолько привыкла к её нервозности и постоянной напряжённости, что даже взглядом не выразила интереса к её состоянию. Я понимала, что происходит, хотя, как выяснилось потом, не до конца, а Аня ломала голову над загадкой, которую я ей загадала. — Девочки, вы не поссорились? — озабоченно спросила Катя, заметив, что мы с Аней не разговариваем. Я поневоле обратила внимание на то, что её обширный зад и широчайшие бёдра ещё больше подчёркивает юбка со складками и поперечными полосами. Ей бы пустить эти полосы вдоль, а складки убрать… Я спохватилась, что начинаю приглядываться к ней глазами «партнёра», и перестала думать о её внешнем виде, но про себя решила, что права моя мама и мне надо к школе купить себе несколько изящных вещей не из области ширпотреба. — Не столько поссорились, сколько у нас вышло одно разногласие, — объяснила я. — Думаю, к вечеру оно разрешится. Марина рассеянно посмотрела на нас, но, кажется, не заметила ничего странного в напряжении, нависшем над нами. Это был воистину молчаливый обед. Для пищеварения это было бы очень хорошо, потому что оживлённая беседа во время еды мешает процессу усваивания пищи, если бы при этом соблюдалось второе условие — хорошее настроение и сосредоточенность на еде, но их не было и в помине. Немного скрасило эту мрачную трапезу лишь одно маленькое происшествие. Когда Катя разлила всем чай, Марина, нервно дёрнув рукой, опрокинула свою чашку. Никто не успел опомниться и подхватить её, так что она, прокатившись по столу, благополучно упала на пол. Марина вздрогнула и в ужасе смотрела на содеянное. — Ничего, это к счастью, — сказала Катя. — К какому счастью может привести разбитая чашка из моего любимого и очень дорогого сервиза? — Мне легче было бы разбить себе голову. — Тогда зачем тебе сервиз? — не выдержала я. — Ну, не голову, конечно, а коленку. — Калека радостно пила чай из спасённой чашки, — сказала я. — Не до такой же степени, — опомнилась Марина. — Чуть-чуть. Пусть будет больно, но чтобы потом всё прошло. Я не выношу, когда вещи портятся по моей вине. За других я не отвечаю, поэтому мне жалко разбитой посуды, но и только, а когда я сама что-нибудь разбиваю, то потом места себе не нахожу и всё время себя ругаю. Кажется, ей пошло на пользу огорчение такого рода, потому что отвлекло её от разговора с неприятным человеком. Когда Марина вышла, торопливо закончив обед, Катя недоумённо посмотрела на нас. — Что случилось? — спросила она. — С рыбалки вы пришли весёлые, а сейчас смотреть друг на друга не хотите. — Я хочу, — возразила я. — И я, — не глядя на меня, подтвердила Аня. — А гулять вы пойдёте? — подозрительно поинтересовалась Катя. — Я — вряд ли, — сказала я. — У меня не завершился творческий процесс. Я остановилась на очень интересном месте, и мне надо дописать эту сцену. Аня была в отчаянии. Позвать меня на прогулку для неё означало показать, что она примирилась с моим поступком и извиняет его, но не позвать было выше её сил. — Это означает, что я должна идти одна? — спросила она. — Я не могу. Я должна встретиться с Михаилом, но я не могу появиться вот так одна. Нет, Мила, ты обязательно должна пойти со мной. Я нарочно долго размышляла, показывая, что колеблюсь, но потом снисходительно ответила: — Хорошо, схожу с тобой к твоему Михаилу. Только учти, что это жертва с моей стороны. Катя одобрительно улыбнулась. Она очень боялась, что наша странная размолвка продолжится и омрачит нам всем отдых. Я вышла в сад и стала бродить по дорожкам. Дождь, если и намечался, должен был пойти к ночи, а пока лишь сильный ветер показывал, что погода меняется. Я должна была обдумать множество вопросов, но не могла задержаться ни на одной мысли. Они скакали, как блохи. Сравнение далёкое от поэтичности, но зато близкое к правде. Главным было сейчас поразмыслить над требованием высокомерного партнёра Сергея по бизнесу, но я не могла даже по порядку припомнить разговор, потому что, едва дело доходило до нашей с Аней и Катей характеристики, данной этим неприятным мужчиной, как холодный разум, который был сейчас необходим, уступал место горячему негодованию, близкому к обиде. Как ни успокаивай себя и не уговаривай, как ни напоминай себе, что это нувориш, выбившийся из грязи, а потому так опасавшийся общения с людьми нормальных человеческих профессий, но мир на душу не сходил. Почему учитель или экономист хуже, чем бизнесмен? Однако выскочка, вроде этого лысого партнёра, считает неудачниками тех, кто работает на предприятии или в школе. Но хуже всего было другое. Теперь я не знала, оставаться ли здесь или уехать к себе на дачу. Оказывается, в глазах бизнесменов, мы компрометируем Марину. Она сама обратилась ко мне за помощью, потом была рада, что и Катя с Аней присоединились к нам, но теперь, после разговора с «партнёром», возможно, она уже переменила своё мнение и тяготится нашим присутствием, стыдится нас. Лично я не вижу ничего особенного в женщинах, которые проходят по нашей улице или выходят на дорогу к рынку. Обычные женщины, многих не иначе, как бабами не назовёшь. Большинство из них, судя по речи, не из Москвы. Я ничего не имею против тех, кто не живёт в столице. Но ведь порядочные люди в основном остаются на родине, а к нам приезжают хищницы и хищники, готовые любым путём добиться благополучия. И они очень отличаются от коренных москвичей своими повадками, желанием подчеркнуть, что они не хуже, а лучше столичного жителя. Человеку, родившемуся и выросшему в Москве, и в голову не придёт это подчёркивать, потому что это естественно для него, но приезжий обязательно начнёт доказывать, что он теперь тоже москвич, словно это невесть какая доблесть. Вот и здесь ходит множество заезжих женщин, но как ни одевайся в дорогие наряды, а если ты приехала как завоеватель, так сказать, покоритель Москвы, то это на тебе написано. И прежде, когда Москву ещё не захлестнула такая чудовищная волна пришлых людей, все часто отмечали разницу между теми, кто приехал и обосновался в столице, и их родственниками, которые в Москву приезжали лишь в гости, без намерения остаться, причём все симпатии были на стороне последних. Я поймала себя на том, что больше переживаю из-за слов, сказанных в наш адрес, чем из-за претензий «партнёра» к Марине, и вновь попыталась сосредоточиться на главном. Моё хождение по дорожкам привело меня в дальний уголок сада. Я уж повернулась, чтобы идти обратно, но до моего слуха долетел обрывок из разговора, и я чуть задержалась. — …поднялась почти сразу вслед за мной, — недовольно и очень тихо жаловался женский голос. — Что ей понадобилось? Сидела внизу, что-то писала. Что она всё пишет? Приехала отдыхать, а как ни посмотришь, всё время пишет. Что она может писать в отпуске? — К этому ты, девочка, не придирайся, — добродушно ответил голос садовника. — Может, какую-нибудь научную работу. Люди часто во время отпуска занимаются тем, на что не хватает времени в рабочее время. Я знал одного учёного, кажется, он был каким-то профессором, так он весь отпуск тратил на свои научные разработки. — Пусть пишет, — согласилась Юля (теперь я её голос узнала). — Хотя ей бы больше пошло, если бы она вела себя, как обычные люди. А то ведь страх смотреть: сидит над ворохом каких-то листочков и строчит, как полоумная, а то вдруг остановится и глядит куда-то вдаль, словно что-то там может увидеть. Ну и сидела бы над своей макулатурой, а то ведь за мной поползла. Я даже вздрогнула, когда она возникла в комнате. — Ты же ничего плохого не делала? — спросил Михал Михалыч. — Никуда не лазила? — Как можно! — Я знаю, что ты ничего не возьмёшь, но из любопытства можешь сунуть нос, куда не просят. — Да нет же, дядя Миша! Вы сами тогда меня попросили посмотреть, а больше я никуда не заглядывала. — И сегодня туда не ходила? — Нет. Вы же сказали, что это бесполезно. Не взламывать ведь замок. — Правильно. Жаль мне хозяйку, но раз уж такая упрямая, то пусть расплачивается… А на женщину, Милу, ты не сердись. Она не хотела тебя в чём-то уличить. Зашла за книгой, к тебе заодно заглянула. Что здесь такого? И ко мне подходят, когда я работаю. А на рынок-то ты забеги. Нехорошо, если мать будет на тебя надеяться напрасно. — А зачем она мне это сказала? — обиженно спросила Юля. — Мать всё может сказать, но на то она и мать, чтобы ей всё можно было простить. Она не со зла тебя ругала, а для твоей же пользы. Будь же хорошей девочкой и помирись с ней. — Вот вы всегда так рассуждаете, словно все друг другу должны всё прощать, все должны друг друга понимать. Но не всегда же это возможно. — Не всегда, но ты попытайся встать на точку зрения другого человека, подумай, почему он так сказал, со зла ли или по дурости, а может, и не имел в виду ничего плохого, а просто вышло так несуразно. Глядишь, и половины обид не будет. — Спасибо, дядя Миша, — проговорила Юля совсем другим голосом, добрым, разомлевшим от чувств, нахлынувших не столько от слов, сколько от интонации Михал Михалыча. Я поспешила отойти и остановилась, наклонившись над цветком, словно им любуюсь. — Красивый, правда? — спросила Юля, находясь всё ещё под впечатлением убеждений Михал Михалыча. — Очень, — сказала я. — Здесь вообще необыкновенные цветы. У меня на даче растут только самые неприхотливые растения, за которыми почти не нужен уход. — У нас тоже таких нет, — призналась Юля. — У нас никто не любит возиться с цветами. За овощами мы ухаживаем, а цветов мало. Мне стало казаться, что Юля не случайно со мной заговорила, и я ждала продолжения, но или я ошиблась, или девушка не решилась задать вопрос, который её интересовал. — Я пойду. До свидания, — попрощалась она. — До свидания, Юля. Я поняла, что поразмыслить над всем, что мне довелось узнать, пока не удастся, и решила отложить это дело. Потом, немного отдохнув от впечатлений, я сумею лучше разобраться в них. — Мила, мы идём? — спросила Аня. Голос у неё был напряжённым, так как она всё ещё возмущалась моим подслушиванием, но, как любой нормальный человек, она поступилась принципами в угоду любопытству. — Пойдём. Сейчас, я только зайду в дом и кое-что возьму. Я сбегала наверх за газовым баллончиком, спрятала его в карман и неторопливо спустилась, обдумывая, с чего начать свой рассказ. Если передать разговор между «партнером» и Мариной, но может оказаться в тени причина, побудившая меня к подслушиванию, а мне, прежде всего, хотелось вернуть расположение Ани, ведь при обычных условиях у меня не было привычки подслушивать, да ещё так явно. Пожалуй, лучше заговорить о своём ночном прозрении. Это мою подругу сразу заинтересует, так что ей будет легче меня понять. Потом надо будет упомянуть, что этот субъект уже приходил к Марине, после чего она была расстроена, а уж затем приступить к сути их разговора. — Мила, только поосторожнее там, — предупредила меня Катя. Я замерла на пороге, ожидая, что она скажет дальше. Мне она казалась занятой хозяйством и ни на что другое внимания не обращающей, но оказывается, она что-то заметила, раз предостерегает меня. — Поосторожнее с кем? — Не с кем, а с чем. Ветер сильный, так что не ходите там, где на вас могут упасть ветки или пришибить стволом. Да, она была права. Правда, я читала, что как раз в сильный ветер деревья не так часто падают, как в последующее затишье, но в это плохо верилось. По-моему, сгнивший внутри ствол упадёт скорее под напором ветра, чем когда ветер кончится. Сначала Аня молчала, чтобы показать мне, что она делает мне уступку, согласившись выслушать мои новости. Я тоже молчала. — Мы уже выходим на дорогу, — предупредила моя подруга. — Да, а потом повернём налево и пойдём до известного места. Интересно, Михаил там? Аня покосилась на меня. — Ну? — не выдержала она. — Что именно? — будто бы не понимала я. — Ты мне хотела что-то рассказать. Я подумала, что и дальше играть с её чувствами не стоит, поэтому начала так: — Аня, ночью я не могла заснуть, потому что меня мучила неясная мысль… — Знаю. Ты поняла, почему соседка решила, что это именно Марина велела нам вызвать милицию. — Нет, не поэтому. Та догадка пришла ко мне сама собой, когда я мучилась над другой проблемой. Это была внеочередная догадка, а до главного я додумалась к утру. — Интересно, что же это за открытие? Это из-за него ты так некрасиво полезла в кусты? — Неужели это выглядело так некрасиво? — Не в смысле эстетики, а в нравственном смысле. Но и в первом смысле… Это в детстве играют в индейцев, а сейчас ты переросла такие упражнения. — В далёкие времена индейцы и в старости такое проделывали, — возразила я. — А в наше время они бы тоже, наверное, удивились, если бы кому-нибудь вздумать красться за кустами, выслеживая врага. Аня зафыркала. — Так вот, — вернулась я к разговору, — ночью я не спала, потому что меня тревожило какое-то воспоминание. Я честно перебирала в памяти все последние события, а их, поверь, было немало, ведь и в школе каждый день что-то происходит. Но почему-то мне казалось, что причина моего беспокойства связана с Мариной и с какими-то её словами. Потом вспомнила. — Что конкретно? — не выдержала Аня. — Помнишь, что именно Марина рассказывала о том, как она опознала мужа? — По родимому пятну. — Вот именно: по родимому пятну в форме красного цветка или лилии. А теперь вспомни, что она сказала, когда мы описывали Николая и Михаила? — Что? — Что это неважно, похож ли человек на волосатого орангутанга, потому что у мужа её вся грудь заросла густой шерстью почти до самого горла. Она даже сравнила его с медведем. А как, скажи мне, можно в такой густой растительности разглядеть родимое пятно? У Ани рот раскрылся. Я несколько раз наблюдала это явление. Иногда это так явно выражает интерес или удивление, что совершенно очевидно: человек даже не замечает, как рот у него открылся сам собой. — Подожди, — попыталась сосредоточиться Аня. — Что же это означает? Она похоронила неизвестно кого? — А вот этого я не знаю. Я обдумывала этот вопрос всю дорогу и даже на рыбалке, когда сидела, тупо глядя на неподвижный поплавок. В конце концов, я пришла к выводу, что про родимое пятно ей мог рассказать муж и даже показать его. Он-то, наверное, знал о пятне такой необычной формы. Он ведь не родился с волосатой грудью. На дороге, увидев растерзанное тело, Марина могла вспомнить о пятне, раздвинуть шерсть и посмотреть, есть ли оно. — Это вполне возможно, — в раздумье проговорила Аня. — Да, наверное, так и было. Точно! Как же иначе? Она, бедняга, даже повеселела, совсем как я на рыбалке, когда ко мне пришла эта спасительная догадка. — Но потом, когда ты встретилась с чупакаброй и так её испугала, что она бросилась наутёк и попутно съела всё, что рыбаки припасли на завтрак… — Как не стыдно! — с чувством произнесла Аня. — Она чуть не кинулась на меня. Вылезла и пристально смотрит на меня своими глазищами, а потом тихо так стала подкрадываться всё ближе. Если бы ко мне на помощь не прибежали и не спугнули её, она бы меня точно загрызла. — Не знаю, тебе виднее, но загрызла, а точнее сгрызла она все припасы. Но дело не в ней. Михалыч потом рассказал про то, как они с Сергеичем обнаружили тело. — А мимо них промелькнула собачья тень. Если бы вы промедлили и не сразу бы ко мне прибежали, вы бы нашли и моё истерзанное тело. — А раз не нашли, то не хвастайся, — попыталась я остановить её бурные воспоминания. — Что? — обиделась Аня. — Не обращай внимания, это цитата. «Подарила и не хвастайся». Ты лучше вспомни, что Михалыч рассказал про Маринины действия. Она указала на что-то стоявшему рядом врачу. Заметь, не раздвинула волосы на груди, а именно указала на что-то! — Это значит… — Пока ещё ничего не значит. Она могла указать на то место на груди, где должно быть родимое пятно, а уж врач сам посмотрел. До тела она не дотрагивалась, это факт. — Значит, она указала врачу на приметы, а тот проверил, — радостно подхватила Аня. — Это лишь КАК МОГЛО БЫТЬ, — напомнила я. — Как было на самом деле, мы не знаем. Ещё Михалыч сказал, что у Сергея даже на груди были покусы. Вопрос в том, можно ли было разглядеть покусы при такой густой растительности? — Красное ведь выделяется на любом фоне. — В темноте? Аня наморщила лоб в попытке что-нибудь придумать. — Если волосы тёмные, то, может быть, не различишь, а если светлые… Я такую возможность не учла. Почему-то я изначально считала, что у Сергея тёмные волосы. Не знаю, почему я так думала. Возможно, Марина когда-то вскользь упомянула об этом, а может, я без всякой причины это вообразила. — Надо будет выяснить, но очень осторожно, чтобы не насторожить Марину лишними расспросами, — решила я. — Ты её в чём-то подозреваешь? — спросила Аня. — Не знаю. Как только под утро меня осенило, так я себе покоя и не нахожу. Мне всё кажется подозрительным. — Даже если у Сергея были тёмные волосы, то всё равно, наверное, можно было различить кровь, — решила Аня. — Ведь наверняка место убийства постарались хорошо осветить… Хотя всё это, действительно, выглядит как-то странно. Опознание по родимому пятну, которое скрыто под густыми волосами. — Тёмные волосы, — объявила я. — Почему ты так думаешь? — А помнишь, она сказала про него: «Гризли — не гризли, а чёрный медведь точно». Если бы у него были светлые волосы, то она сравнила бы его с кем-то ещё. — Похоже, что так, — согласилась Аня. — Тогда вопрос в том, мог ли Михалыч разглядеть кровь на тёмной шерсти? — Именно. Он ведь не сказал, что у него была вся грудь разодрана. Он сказал, что у него лицо изъели, горло, руки и ноги, а про грудь осторожно так сообщил, что даже на ней были покусы. Выходит, они были одиночные, а как такие покусы можно различить среди густой тёмной шерсти при электрическом освещении, которое искажает цвета? — Значит, Михалыч врёт? — догадалась Аня. — Не мог он видеть покусы среди такой растительности. — Или не было такой растительности, — предположила я. — Что это значит? — Что или всё было так, как есть, хотя это и кажется неправдоподобным, или Марина солгала нам про густую шерсть на груди мужа, или убит был не Сергей, а совсем другой человек. Аня остановилась. Мне показалось, что ей не хватает дыхания. — Тебе плохо? — встревожилась я. — Сейчас… Сейчас приду в себя. Ты меня просто ошеломила. — Я попросила Николая разузнать у его приятелей все подробности. Про свои подозрения я, конечно, не говорила, а просто сказала, что мне это интересно. — Надо будет вспомнить всё, что мы знаем об этом убийстве, — решила Аня. — Вот так сесть и вспоминать, что когда-то рассказала или о чём упомянула Марина. Какая-то детективная история с призраками. Надеюсь, призрак-то хоть настоящий? Может, это призрак того мужчины, которого опознали как Сергея? Он недоволен тем, что покоится под чужим именем, поэтому и воет. Но где же тогда Сергей? Неожиданно мысли, до этого беспорядочно мешавшиеся, выстроились в безукоризненном порядке и нарисовали передо мной чёткую картину. — А вдруг он жив? — спросила я. — Где же он? — недоумевала Аня. — Зачем ему прятаться? — А теперь перейдём к тому, из-за чего ты на меня рассердилась. Вчера утром, когда вы с Катей болтали, я посмотрела в окно и увидела, что Марина открыла калитку, вышла и разговаривает с каким-то мужиком с лысиной. После этого разговора она была сама не своя. А сегодня этот человек опять пришёл. Вот тут-то я и решила подслушать, о чём они говорят. После того, как я перебрала столько вариантов объяснения всяких несоответствий, я была готова на всё. И вот что я услышала… Мне рассказывать, или твои принципы не позволяют тебе слушать то, что добыто незаконным путём? — Теперь уж позволят, — обречённо проговорила Аня. — Рассказывай. Предвижу, что это будет что-то неприятное. — Этот мужчина с лысиной — партнёр Сергея по бизнесу. Оказывается, в тот день, когда убили Сергея или кого-то ещё, в их офисе пропала крупная сумма денег. Там оставался только Сергей, так что «партнер» предполагает, что деньги не мог взять никто другой. Сейф не был взломан, документы в нём остались лежать, а денег не было. — Выходит, Сергей украл деньги и скрылся, а Марина его покрывает, — решила Аня. — Может, это не собака, а Сергей убил того человека? А Марина его опознала как мужа. Получается, что деньги спросить не с кого, ведь Сергей погиб. — Вряд ли судебные эксперты спутают покусы собаки и имитаю под них, — возразила я. — А этот «партнёр» требует с Марины возврата денег. Она утверждает, что у неё их нет, тогда он сказал, что она может продать дачу и всякое барахло. Марина, конечно, не согласна. А он угрожает, что наймёт детектива и тот во всём разберётся. — И Сергея поймают? — Подожди делать выводы, — остановила я мою подругу. — Мы лишь можем предполагать, а как дело обстоит на самом деле, не знаем. Может, это, и правда, погиб Сергей. — А где деньги? — Вот и того типа интересует, где они. Аня с интересом посмотрела на меня. — Он тебе не понравился? — спросила она. — Ты говоришь о нём с таким отвращением… — Он был бы мне безразличен, потому что я его не знаю, но после того, что он сказал про нас, мне он, естественно, неприятен. — Он говорил про нас? — насторожилась Аня. — Именно. Вот насчёт этого нам и надо, прежде всего, поразмыслить. Стоит ли оставаться здесь или лучше уехать? — А что он сказал? — Он сказал, что Марина была породистой женщиной, но очень опростилась, что она якшается с нами, нищими неудачниками, а Кате неизвестно кто глаз подбил, что мы с тобой таскаемся по дорогам. Короче, что мы не вписываемся в её окружение и её компрометируем. — А что сказала она? — напряжённым голосом спросила Аня. — Сказала, что мы добрые и славные. А он ответил, что и приходящая уборщица может быть доброй и славной, но другом её делать не станешь. — Я сегодня же уеду, — решила Аня. — Как ты смогла услышать такое и промолчать, не высказать этому идиоту того, что о нём думаешь? Я уже пережила острое негодование, поэтому могла отвечать рассудительно. — Ты же знаешь, что если не будешь подслушивать, не услышишь о себе ничего плохого. А я этот запрет нарушила, поэтому поплатилась за своё любопытство. Сначала я тоже хотела уехать, но потом подумала, что из-за высказываний какого-то разбогатевшего выскочки не стоит делать опрометчивых шагов. Мы не знаем, как Марина к этому относится. Если она с ним согласна — дело одно, но, может быть, она нормальная женщина и не разделяет его взглядов. Она попросила нас о помощи, а мы вот так вдруг её бросим? И объяснить, почему мы решили уехать, будет трудно. Не сознаваться ведь, что я слышала её разговор с мерзким типом. Надо как-то осторожно спросить, нужны ли мы ей ещё или мы можем уехать. Но очень осторожно. Я, пожалуй, знаю, как это сделать. — Полагаюсь на тебя, — хмуро сказала Аня. — Ей богу, я бы прямо сейчас уехала. — И рассталась бы со своим Михаилом? Мы уже давно стояли на краю дороги и разговаривали, поглядывая по сторонам, чтобы нас никто не мог подслушать, замолкая, когда кто-то проходил мимо. Теперь Аня спохватилась, что Михаил, привыкший, что мы примерно в одно время навещаем его за работой, может не дождаться нас и уйти. — Знаешь, я так полагаю, что не надо говорить с Мариной о том, что мы хотим уехать, — решила она. — Мы обещали побыть с ней, вот и побудем. Мало ли кто что скажет! Не обращать ведь внимания на каждого. Чем эта дура со своими безмозглыми детьми лучше, чем наша Катя со своим синяком? Ведь эта Таня даже говорить нормально не умеет. Гакает, некоторые звуки как-то странно выговаривает, а уж манеры… Ругалась с Мариной, как базарная баба, а потом, когда решила, что мы милицию вызвали, стала подлизываться. Нет, не стоит уезжать. Доживём своё, а потом, может быть, и не увидимся никогда с Мариной. Как ты думаешь? — Я тебя понимаю, Аня: ты не хочешь уезжать из-за Михаила. Мне, если признаться честно, хочется уехать, но одновременно хочется и остаться, чтобы узнать, в чём же дело. Жив Сергей или нет? Нам физически, вроде, ничего не угрожает, так что можем остаться. — А родителям ты расскажешь, что здесь происходит? — полюбопытствовала Аня. — Нет. Если я упомяну хоть о малой части наших подозрений, отец сейчас же приедет сюда, чтобы забрать меня из этого осиного гнезда. Аня засмеялась. — Ладно, пойдём дальше, а то Михаил, и правда, уйдёт. Как он сказал? Мы таскаемся по дорогам? А что, интересно, делает он? Мы пошли дальше, уже приняв решение остаться и делать вид, что ничего не знаем. — Как я должна буду вести себя с Михаилом? — спросила Аня. — Извини, но сделать вид, что очень занята и не могу к нему подойти, я не сумею. — И не надо. Это было в прошлый раз, а теперь ты изобрази… Что бы тебе изобразить? — Мне совсем не хотелось думать о проблемах влюблённой женщины. Мне не терпелось уединиться и поразмыслить над странностями, связанными со смертью Сергея, если это его загрызла собака. Но теперь я склонялась к мысли, что Сергей жив, прихватил деньги и исчез. — Будь сегодня любезной и чем-то огорчённой. Я думаю, что тебе и стараться особенно не надо будет, ведь ты испытываешь сейчас огорчение? — Скорее, бешенство. — Этого не надо. Просто огорчение, лёгкое огорчение. Что-то тебя расстроило, а ты такая тонкая натура, что это тебя угнетает. — Попробую быть тонкой натурой, — согласилась Аня. — Если не будет получаться, то вспомни о наших сомнениях — тогда будет легко играть эту роль. Но, к огорчению Ани, Михаила на месте не оказалось. Мы обошли окрестности, но так его и не встретили. — Я думаю, что он уехал в Москву, — сказала я. — Ясно, что он должен пробыть там какое-то время. Потом вернётся и, увидишь, как тебе обрадуется. Он, наверное, успел соскучиться по вашим встречам. Сама я так не думала, а предполагала, что он очень даже рад с нами расстаться, но высказаться откровенно я, конечно, не могла. Надо было как-то утешить Аню, вот я и утешала. — Да, правда, ведь у человека могут быть какие-то дела в Москве, — обрадовалась она. — Мы с ним не поговорили в последний раз, а иначе узнали бы, что он уезжает и на сколько дней уезжает. Наверное, и завтра его не будет, но мы всё равно сюда придём, да? — Конечно, — поддержала я мою бедную подругу.Глава 19 Понедельник — день тяжёлый
Мне казалось, нам будет очень трудно не выдать, что мы многое знаем и о многом догадываемся, поэтому Марина тут же поймёт это, но я ошиблась. Она была рассеянна и вряд ли обратила бы внимание даже на более серьёзное изменение нашего поведения. На следующее утро она должна была ехать на работу, так что у нас было время успокоиться и выработать правильную манеру поведения. Но прежде, чем наступило утро понедельника, нам пришлось выдержать очень тяжёлую ночь. Наверху кто-то не просто выл, а ревел, как дикий бешеный зверь, и царапался. Из-за этого адского шума мы не могли спать, но, как выяснилось, это были ещё цветочки. Ягодки пошли, когда там что-то повалилось, сильно ударив в пол. Послышался звон разбитого стекла, по-моему, посуды. Мне было жутко, но уголком сознания я попыталась представить, как к этому звону отнеслась Марина. Что в ней победило: страх перед зверем или беспокойство хозяйки за свою собственность? Потом существо наверху стало биться обо что-то, скорее всего, о стену или об дверь. Слышались глухие удары. Они были разной силы. То тварь наверху собиралоа всю свою мощь и буквально обрушивалась на что-то деревянное, а иногда билась слабо, словно всего лишь примеривалась, как это сделать получше. — Девочки, вы спите? — раздался за стеной голос Кати. — Какое там! — откликнулась Аня. — Разве при таком уснёшь? — Идите к нам. Вместе не так жутко. Нам было страшно отпереть дверь и выйти в коридор. Нам казалось, что мы непременно встретим там призрачную фигуру, только и дожидающуюся нашего появления. Будь я одна, я бы крикнула через стенку, что уютно устроилась и не хочу покидать постели, но рядом была Аня, а мне не хотелось выглядеть перед ней такой трусихой. Собрав всё своё мужество, я открыла дверь и выглянула в коридор. Он был слабо освещён тусклой лампочкой, но даже при этом неясном свете можно было убедиться, что коридор пуст. Правда, была опасность, что незваный гость появится из-за угла со стороны лестницы, но мы-то не собирались оставаться здесь всю ночь. Мы быстро юркнули в соседнюю комнату. Катя, открывшая нам дверь, сейчас же её закрыла. — Это ещё хорошо, что нет грозы, — сказала она. — Я очень не люблю гром и особенно молнию. Помните, как страшно было в прошлый раз? И молния шарахнула совсем рядом. — А здесь есть громоотвод? — осенило меня. — Есть, — ответила Марина. — Не такие уж мы дураки, чтобы строить высоченный дом и не обзавестись громоотводом. Я человек по натуре не слишком доверчивый, а слово «дураки» навело меня на воспоминание о рассказе, где герой, соблазнённый рекламой громоотводов, наставил их столько, что во время грозы молнии не переставали бить в них, притягиваемые обилием металла. — А сколько у тебя громоотводов? — спросила я. — Один, — неуверенно ответила Марина. — А сколько нужно? — Не знаю. Знаю, что много ставить нельзя. Меня прервал удар такой силы, что, кажется, дом содрогнулся. Потом я поняла, что источник шума находится на чердаке над этой комнатой, да ещё комната примыкает к деревянной стене, а по ней звук особенно хорошо разносится. Осознав это, я сообразила, что существо наверху бьётся не в чердачную дверь, а в стенку или во что-то ещё. Впрочем, я могла и ошибаться. — Господи! — вскрикнула Марина. — А Михал Михалыч опять пристал ко мне с предложением заделать окно. Как я могу открыть чердак?.. Как я могу открыть чердак, если там такое творится? А если ОН сразу же выскочит на нас, едва я отопру замок? Я только успела подумать, как нам повезло, что не выключили свет, как он погас. В темноте раздался стон, но это простонал не призрак, а хозяйка дома. — Милица, зажги, пожалуйста, свечу, — попросила она. У меня уже имелся кое-какой опыт в таком деле, так что я встала и, не отрывая руки от края дивана, дотянулась до края столика. Теперь можно было не беспокоиться, что потеряешь направление. Я справилась со своей задачей довольно быстро, и комната осветилась скудным дрожащим светом. — Как раньше при таком освещении читали, вышивали, шили? — спросила я. — Может, свечи горели ярче? Да вряд ли. Наверху что-то изменилось. Удары по-прежнему производились с разной силой, но теперь ещё и что-то поскрипывало, словно отдиралась какая-то доска. — Он мне дом разнесёт! — всхлипнула Марина. — А если он отдерёт доски и выберется оттуда? — спросила Катя. — Или она, если это собака, — уточнила Аня. — Как он может выбраться, если там стена? — рассудила я. — Там ведь стена? — Стена, конечно, точнее, стенка, — принялась объяснять Марина. — У нас чердак сделан в виде трёх комнат, отделённых друг от друга узкими перегородками с двух сторон… Как бы это объяснить? Представьте, что здесь нет стены, а с двух сторон сделаны узкие перегородки. Проход между комнатами свободный. Но у нас ведь крыша покатая, поэтому, чтобы сделать нормальные комнаты, пришлось отгородить скаты стенками. Они совсем тонкие, но в них есть отдельные дверцы, по две с каждой стороны. Получились кладовки, куда мы сваливаем рухлядь, которая потом может пригодиться. Тот, кто сейчас беснуется наверху, по-моему, разламывает перегородку. — Через дверь ему всё равно не выбраться, — успокоила я её, а прежде всего, себя. — Если он пролезет в кладовку, то по ней дойдёт до того конца, где лестница, и свободно выйдет наружу. Мы окаменели. — Каким образом? — спросила я. — Через маленькую скрытую дверцу. Она не запирается, ведь в кладовках нет ничего ценного. Я и чердак прежде не запирала, но пришлось. Я поймала себя на мысли, что теперь в каждом слове Марины ищу тайный смысл. Теперь она запирает чердак, а раньше не запирала. Почему она вдруг стала запирать чердак? Из-за существа, которое бьётся сейчас там наверху? Удары, скрежет и потрескивание продолжались, а всё это порой перекрывал рёвтакой силы, что мы ёжились. Потом что-то упало. — Если ЭТО выберется наружу, то оно не сможет добраться до нас просто так, — сообразила я. — Если он так долго выцарапывал доски, то ему придётся так же долго вцарапываться к нам. Дверь заперта, стены, вроде, прочные. — У меня дверь сделана на заказ по индивидуальному рисунку, — жалобно сообщила Марина. — И обои очень дорогие. — Жизнь дороже, — прервала её переживания Аня. Мы прислушивались, но наверху продолжалось всё то же. По какой-то причине существо не могло выбраться с запертого чердака. Не то кое-какие доски оказались прочными, не то мешали переборки, но остервенение, с каким терзал стены призрак, продолжалось до самого утра, а наружу он так и не вылез. Рассвет придал нам бодрости. Почему-то считается, что потусторонние силы действуют только по ночам, но на самом деле никто ничего не знает. Полтергейст безобразничает в любое время суток, так что напрасно люди с облегчением встречают утро, считая, что время призраков миновало. Но даже я, рассуждая таким образом, с удовольствием увидела, что небо посветлело. — Девочки, какое счастье, что этот ужас кончился! — с чувством сказала Марина. — Днём ОН или ОНА побоится вылезти с чердака. И правда, существо наверху постепенно стало стихать. Рёв перешёл в вой, а удары постепенно стихли. Продолжалось царапанье, но и оно было еле слышным. Когда пришло время вставать, мы поняли, что нам теперь ничего не грозит. Вечером — дело другое, но не сейчас. В ванной я с новой опаской поглядела на завешенное зеркало. После тех случаев, когда на моих глазах опустился край платка, а потом мы с Аней видели крест в зеркале, я всегда осматривала его как источник угрозы. Сейчас, пережив ночной кошмар, я с максимальной скоростью сполоснула лицо и выскочила из ванной. — Завтракать, — позвала нас Катя. Марина уже сидела за столом, и я обратила внимание, что сейчас она посматривает на нас с необыкновенной теплотой. Вчера мне показалось, что, помимо неприятностей с деньгами, которые, по словам «партнёра», украл Сергей, её мучили его высказывания о нас, её гостях, так что она даже начала нас чуть ли не стыдиться. Теперь она видела в нас, прежде всего, людей, пришедших ей на помощь в тяжёлый период времени и делящих с ней все опасности и страхи. — Девочки, надеюсь, вы не бросите меня одну? — спросила она, и я поняла, что права. — Вы не уедете, пока меня не будет? — Попытаемся выдержать до конца, — успокоила я перепуганную женщину. — Довольно мрачно звучит, — заметила Аня. — Выдержим до победного конца, — изменила я фразу. — Так-то лучше, — одобрила мою поправку Катя. — Вы сегодня пойдёте гулять? — Пойдём, куда же мы денемся, — ответила Аня. — Сейчас ещё рано, так что я, пожалуй, немного вздремну. Катя, когда мы уйдём, ты тоже поспи. — Не беспокойся, я часто это делаю и без ваших советов. Я принесла работу, но лишь для видимости. На самом деле я углубилась в размышления. Отправной точкой для построения логической цепочки я выбрала исчезнувшие деньги, о которых так хлопочет «партнёр». Куда они делись? В конторе оставался один Сергей, сейф не был взломан. Ясно, что деньги взял он. Почему же их при нём не нашли? Предположим, что поживились милиционеры. Не знаю, насколько это верно, но про милицию пишут такие вещи, что присвоение чужих денег — это ещё малое зло, которое они могут натворить. Почитаешь газеты, посмотришь новости и чрезвычайные события, так заподозришь, что среди милиционеров вообще нет порядочных людей. Вот фильмы про них есть хорошие, например, «Улицы разбитых фонарей», «Возвращение Мухтара». А в «Прокурорской проверке» милиция ничего не делает для блага граждан, а показания выбивает из невиновных, чтобы потом их посадить, так что, если бы не доблестные и неподкупные прокуроры, беспредел некому было бы остановить. Поэтому примем за версию, что деньги присвоили приехавшие милиционеры. Мои мысли унеслись немного в сторону. Я подумала, что фильм «Возвращение Мухтара» очень приятный. Только мне он нравился прежний, а новые серии гораздо хуже. Одно непонятно, почему почти все герои одиноки и живут в отдельных квартирах. Эти квартиры остались им от родителей? Но они ещё молоды. Не могли ведь у них у всех родители поумирать. Конечно, для сюжета полезнее сделать их одинокими, но в жизни так не бывает. И квартиры у них хорошие. Откуда, если они получают мало, а взяток не берут, у них такие квартиры? У Василисы бабушка приезжает в гости, значит, у неё самой корни не в этом городе. Жанетта тоже приехала откуда-то, чуть ли не из деревни. Как они умудрились оказаться в больших квартирах? Пока я размышляла над проблемой исчезнувших денег, главным образом вспоминая фильмы, проснулась Аня. — Что ты делаешь? — спросила она. — Думаю. — О чём? Я увидела, что Катя в кухне, а там может быть слышен наш разговор, так что ответила: — О жизни. Я приложила палец к губам и указала на открытую дверь кухни. Аня кивнула. — Пойдём? — спросила она. — Давай. — А не рано вы собрались? — спросила Катя. — Ваш Николай, наверное, ещё не пришёл. — Вот и хорошо. Пока его нет, надо кое-что купить, — сказала я. — На обратном пути купите мясо и лук. Лука много, килограмма два, а то и три. Помидоры тоже купите. Мясо, большой кусок, три килограмма помидоров и три килограмма лука. — А что ты с таким количеством лука собираешься делать? — удивилась Аня. — Потушу с мясом и помидорами, — ответила Катя. — И придётся есть столько лука?! — ужаснулась Аня. — Я его терпеть не могу. Всегда из супа вытаскиваю. Я вспомнила, что такой рецепт давала когда-то гостья из Средней Азии, приехавшая к соседям. Мама много раз его с успехом использовала, и было очень вкусно. — Ты лук даже не почувствуешь, — сказала я. — Он совершенно растворится и лишь придаст вкус. Это очень хорошее блюдо. — Будь по-вашему, купим, — всё ещё с сомнением в голосе пообещала Аня. Мы вышли из дома. — Что ты там показывала? — первым делом спросила Аня. — У тебя появились новости? — Я раздумывала над тем, куда могли деваться деньги, про которые говорил «партнёр». — И куда же? — По-моему, их мог взять только Сергей… Слушай, а не мог «партнёр» придумать, что деньги пропали? — Зачем? — Чтобы выколотить их из Марины. Он сказал, что фирма в последнее время терпит убытки, так что он очень нуждается в деньгах. Чтобы спасти свой бизнес, люди решаются на многое. — После того, что он сказал про нас, — мстительно проговорила Аня, — можно поверить, что он негодяй из негодяев. Да, наверное, сам их присвоил, а обвинил во всём Сергея. — Но и наша доблестная милиция могла присвоить деньги, — для объективности добавила я. Аня поморщилась и кивнула. — Как ни хочется в это не верить, но могла. Я недавно такое про них читала… — Я тоже начиталась и насмотрелась по телевизору. — Так что взять деньги могли Сергей, «партнёр» и милиция, — подвела итог Аня. — Подожди, дай подумать. Может, мы ещё что-то не учли… Да, есть ещё один вариант. А что, если деньги взяли те, кто обнаружил труп? Аня остолбенела. — Ты хочешь сказать, что Михалыч и Сергеич могли это сделать? — возмутилась она. — Теоретически. Я не утверждаю, что так было на практике. Мы этих людей не знаем. Нам было приятно рыбачить с ними, сидеть у костра, но мы даже не знаем, где они работают. — Это точно не они, — упрямо сказала Аня. — Не знаю, как Сергеич, а Михалыч точно не мог. — Мне тоже хочется так думать, — поторопилась согласиться я, видя, что моя подруга всерьёз начинает нервничать. — Итак, что нам это даёт? — спросила Аня. — Я так понимаю, что мы ведём расследование. Как в детективных книжках. — Приблизительно. Как в женских детективных романах. — Как у Донцовой и Устиновой? — Я их не читала, — призналась я. — Но, полагаю, что примерно так. Будем соваться не в своё дело, подвергая себя опасности, городить всякую чушь, а потом на нас снизойдёт гениальная догадка. — А мне всё-таки очень жалко Марину, — призналась Аня. — Она была так испугана ночью, а утром так просила не бросать её одну! — Мне тоже её жалко, но опознание заросшего густой шерстью тела по родимому пятну выглядит странно. Если деньги взял «партнёр», то Сергей ничего нехорошего не совершал и вор не он. Но если деньги украл Сергей, то дело осложняется. Их могла присвоить милиция, могли взять нашедшие труп… — Не могли. Михалыч не мог. — Хорошо, пусть не Михалыч, а Сергеич. — Сергеич мог, — подумав, решила Аня. — Он ведь пытался принести спиртное на пикник. Я не видела связи между спиртным и кражей, но не стала спорить. — Мог ещё поживиться совершенно чужой человек, — добавила я. — Как это? — Если деньги лежали не в кармане погибшего, а в сумке, то, отбиваясь от собаки, он эту сумку, естественно, выронил. Она могла отлететь в кусты, где её не заметили, а потом какой-нибудь неизвестный нашел эту сумку, заглянул, увидел деньги, догадался, кому они могли принадлежать, и оставил их у себя. — Да, так могло быть, — согласилась Аня. — Мы никогда не занимались разгадыванием криминальных головоломок, поэтому могли не учесть ещё какую-нибудь возможность. Вопрос вот в чём: могла Марина или не могла получить деньги, если их взял Сергей и погиб? — По-моему, не могла, — сказала Аня. — Домой он не заходил, так что деньги были при нём. Как она могла их получить? — Пожалуй, что не могла. А может, могла. Если она знала, что Сергей должен принести деньги, то она могла утром придти на это место и поискать сумку с деньгами. Если её не взял неизвестный, то взяла Марина. — Кошмар! У меня уже голова пухнет от всех этих предположений. — У меня она настолько увеличилась в размерах, что больше уже некуда, ведь я занимаюсь этими предположениями всё утро. И вчерашний день тоже. — Но неужели ты думаешь, что Марина способна на это? — засомневалась Аня. — Не знаю. Я её вообще не знаю. И, кстати, не узнаю. Может, это и не Марина вовсе. А если Марина, то она была целиком подчинена мужу. Что муж скажет, то она и сделает. — Возможно. Как неприятно! Почему всё это свалилось нам на голову? — Понедельник — день тяжёлый, — напомнила я. — Вот мы и мучаемся сомнениями. — А у меня всё наоборот. Утром после выходных идти на работу не хочется, но день пролетает быстро. — Есть ещё один вариант. Мне он пришёл в голову случайно и, как это ни странно, именно ночью, пока наверху бушевал призрак. А что если погиб не Сергей, а кто-то ещё, а Сергей жив-здоров и прячется где-то вместе с деньгами? — А Марина об этом знает? — Если она чужого человека опознала как своего мужа, то знает. — Подожди. — Аня попыталась сосредоточиться. — Зачем же тогда ей просить нас приехать и пожить с ней? И кто тогда буйствует наверху? — На это есть несколько объяснений, — начала я. — Прежде всего, Марина просила приехать только меня, а уж я настояла на том, чтобы к нам присоединились и вы. Сначала она была этим очень недовольна, но потом смирилась, и, по её словам, даже обрадовалась. Зачем ей понадобилась я? Не буду думать о чём-то плохом, что могло быть замышлено лично против меня, потому что мне ничего не приходит в голову. Она могла попросить меня приехать просто в качестве ширмы. Мол, она так страдает из-за смерти мужа, что ей требуется поддержка. Но мне кажется, что дело здесь в том существе, которое прячется на чердаке. — И кто там прячется? — спросила Аня. — Сначала я всё-таки частенько подумывала, что там настоящая живая собака. Потом, когда я стала подозревать, что там прячется Сергей, я подумала, что это он воет и царапается, чтобы сойти за призрак. Но это малоправдоподобно, точнее, совсем неправдоподобно. Зачем ему нужно закатывать такие концерты? Прячется себе тихонько, никто его не тревожит, так что незачем привлекать к себе столько внимания. Другое дело, если Марина не знает, что он жив. Тогда он может её пугать и сводить с ума. — Тоже неправдоподобно, — решила Аня. — Согласна. Но сегодня ночью я подумала, что это может быть большая собака, которую Сергей спрятал на чердаке. Предположим, он замыслил кражу денег. Он мог заранее всё спланировать. Обзавёлся свирепой собакой, в день кражи выпустил её на какого-то бедолагу, а потом тихонько отозвал её и спрятал на чердаке. Марина объявила, что погибший — её муж, так что деньги безвозвратно пропали. Откуда ей было знать, что «партнёр» всё равно потребует от неё денег? И то, что она решительно не отказалась платить, а испугалась угрозы нанять детектива, говорит о том, что ей известно про это преступление. — Опять непонятно, зачем же она позвала тебя с ней пожить, — напомнила Аня. — Может, сама она не знала о собаке. Сергей засунул её на чердак, оставил ей вдоволь воды и пищи, а сам уехал, не успев её предупредить. Она подумала, что это воет призрак, испугалась и позвала меня. Кстати, тогда понятно, откуда на лестнице возле двери на чердак взялась земля. Это Сергей приходил проведать собаку и оставить ей воду и еду. — А может, сама Марина? Вернулась с работы пораньше, воспользовалась тем, что нас нет дома, и проведала собаку. А потом ушла и сделала вид, что вернулась вовремя. — Нет. Во-первых, она боится существа, которое находится на чердаке, во-вторых, ей нет смысла делать вид, что она вернулась как обычно. Что особенного, что хозяйка приехала домой раньше положенного? В-третьих, Марина ни за что не оставила бы ошмётки грязи на лестнице. Она бы их тут же убрала. Подумай: чтобы на ЕЁ лестнице было грязно?! — Возможно, возможно. Конечно, то, что творилось сегодня ночью, больше похоже на действия живой собаки, чем призрака, но всё-таки… как-то не верится. — Мне самой ни во что не верится, — призналась я. — В одном я почти уверена: Марина солгала, опознав труп. Это был не Сергей. — Тогда остаётся выяснить, зачем ей это было нужно. — Только если она знала о краже денег и о том, что муж хочет спрятаться. — Ужас! — вздохнула Аня. — Вот так считаешь её нормальным человеком, а она оказывается преступницей. — Или соучастницей в преступлении, — поправила я. — Что будем делать? Ждать и смотреть, как будут развиваться события? Но Аня не успела ответить на мой вопрос. — Дамы! Как хорошо! А я здесь расхаживаю и мечтаю, чтобы вы пришли пораньше. Это был Николай. При нём мы не могли рассуждать о таких вещах, поэтому наша беседа естественным образом прервалась. А жаль, потому что мне в голову пришла ещё одна возможность: Сергей ни на кого не натравливал собаку, никакой собаки у него вообще не было, а всё вышло случайно. Какая-то собака набросилась на подвернувшегося некстати прохожего, а Сергей воспользовался этим обстоятельством и убедил Марину неправильно опознать труп. А на чердаке воет и бесчинствует призрак или призраки, короче, полтергейст. Так уж совпало, что призраки поселились в доме одновременно с идеей Сергея выдать себя за мертвеца, а может, именно потому и поселились, что замышлено такое нечистое дело. — Какие новости из мира духов? — спросил Николай. — Плохие, — сразу призналась Аня. — Мы всю ночь не спали. Там такое творилось! Она там буквально буйствовала! — Интересно, слова «буйствовать» и «буйвол» как-нибудь связаны между собой? — спросила я. Николай хотел что-то сказать, но не успел, потому что Аня замахала на меня руками. — Нашла о чём думать! — остановила она меня и принялась описывать ночной кошмар. «А ведь садовник тоже очень подозрителен, — подумала я. — Он наверняка знает о деньгах, недаром посылал Юлю что-то смотреть. Она ещё сказала, что там заперто». Но Михал Михалыч был мне так симпатичен, что не хотелось верить в его причастность к нечистоплотным делам. Пока моя подруга говорила, Николай несколько раз вопросительно взглядывал на меня. Я кивала, подтверждая, что всё это не выдумка. Его лицо выражало сомнение, удивление, недоумение, а под конец прочно отразило беспокойство. — Знаете, после того, как я сам видел, что та чёрная собака постоянно следует за вами, я ничему не удивляюсь, но то, что вы слышали ночью… По-моему, на этот чердак надо обязательно зайти. — Он заперт, — сказала я. — Марина боится его отпирать. — А если в её отсутствие? Мне и самой очень бы хотелось заглянуть туда при дневном свете, да ещё, чтобы при этом присутствовал кто-то большой и сильный типа Николая, но нельзя было что-то предпринимать за спиной хозяйки. — Хорошо бы, но без разрешения Марины этого не сделаешь. — А если предложить ей? — спросила Аня. — Сама она, конечно, побоится туда заглянуть, но другому разрешит. — Михал Михалычу не разрешила, — напомнила я. — Он всё время порывается заделать окно, а она ни в какую. Она боится, что это существо или призрак выберется наружу, если дверь откроют. — И всё-таки спросите, — посоветовал Николай. — А вообще-то, уезжали бы вы отсюда. Если в доме творятся непонятные вещи, то лучше оттуда убраться подобру-поздорову. — Марине страшно оставаться одной, — ответила я. — Она как раз сегодня ещё раз просила нас не бросать её. — И ей тоже лучше уехать, — не оставлял своей мысли Николай. — Подумаешь, стройка! Отложит стройку на некоторое время. Странно, что она не уезжает. Может, вы всё-таки что-то слышали о её планах? Любой другой уехал бы из страны и отвлёкся от случившегося. Мне смутно припомнилось, что он уже спрашивал нас о том, не собирается ли она уезжать, но мне некогда было понять, на какую мысль могут навести его расспросы. — Что мы можем поделать? — спросила Аня. — Ей кажется, что строительство очень важно. А куда мы сегодня пойдём? — Мы не пойдём, а поедем. Всего две остановки на поезде — и вы попадёте в мир старины и патриархальности. Мы обе улыбнулись. — Пошли. — Он посмотрел на часы. — Поезд через пятнадцать минут. Мы как раз на него успеем. Мы бодрым шагом двинулись к станции. Хорошо, что нам надо было ехать лишь две остановки, потому что мы попали в самую настоящую давку. Поезд был заполнен до предела, так что мы даже не могли отодвинуться от дверей подальше в тамбур. Меня тесно прижали к необъятной спине какого-то мужчины. Удачей было, что спина была круглой и мягкой, но, наверное, чтобы моё счастье не было полным, у этого человека оказался очень ненадёжный дезодорант, а может, он им вообще не пользовался. Аня была почти в объятиях у Николая, а её голова была пригвождена к его груди большим рюкзаком с выступающими острыми углами. Судя по болезненности гримас, иногда возникающих на её лице, она эти углы хорошо ощущала. Мужчина, на чьей спине был этот рюкзак, конечно, не думал, что причиняет своей поклажей столько беспокойства. Когда мне стало казаться, что дальше оставаться в таком положении невозможно, двери зашипели и стали закрываться. — Батюшки! — вскрикнула какая-то женщина. — Хвост! Хвост отдавили! На всех напал неудержимый приступ смеха. Я чувствовала, как колыхалась спина, к которой я была прижата, а живот другого соседа, давящий на меня сбоку, содрогался. Эти движения немного утрамбовали людей, позволив им принять более удобное положение. Когда поезд остановился, кое-кому потребовалось выходить. Это было кошмаром. Я помнила, как волнуешься, когда оказываешься зажатой между людьми, пытаешься выбраться и боишься, что не успеешь. А если в руках ещё и сумки, то положение становится критическим. Кто благоразумно не удалялся от дверей, тому повезло, а какая-то женщина только ещё выдиралась из вагона, а потом должна была пробиться через переполненный тамбур, поэтому кричала и ругалась на стоящих сплошной стеной людей. Я порадовалась, что мы стоим недалеко от выхода. Шипение закрывающихся дверей слилось со вскриком и шумом падения. По-видимому, женщина зацепилась ногой за чью-то сумку, поставленную на пол, и не удержала равновесия. Я думала, что упасть ей некуда, настолько плотно стояли люди, но человеческая плоть имеет способность сжиматься. Вокруг неё вдруг образовалось как раз необходимое для падения место, и она растянулась в полный рост. Я видела, как Николай непроизвольно сделал поддерживающее движение, но он стоял слишком далеко и не мог дотянуться до женщины. К счастью, она ничего себе не повредила, встала довольно резво, вызвав обратное движение массы тел, сейчас же заполнивших освободившееся пространство, и разразилась руганью на безвестного хозяина поставленной не на месте сумки. Тот благоразумно не откликнулся. Николай мне кивнул, давая понять, что сейчас нам выходить, и я приготовилась сделать рывок, чтобы выбраться из поезда. Это всегда очень ответственный момент, ведь, если выходит много народу, двери могут закрыться до того, как последний из выходящих покинет вагон, а я не знала, многие ли здесь выходят. Поезд остановился, и я напряглась, ожидая характерного шипения открывающихся дверей, но оно не последовало. Поезд постоял и плавно двинулся дальше. Николай возвёл глаза к потолку тамбура и поглядел в сторону прохода в следующий вагон, прикидывая, удастся ли туда добраться, чтобы выйти хотя бы на следующей остановке, но сплошная масса людей препятствовала его замыслу. Он безмолвно показал мне, что обстоятельства оказались сильнее нас и нам остаётся смириться с ними. Я молча гадала, что же будет дальше и далеко ли от цели унесёт нас поезд. На следующей остановке двери вновь не открылись, но на этот раз это вызвало протестующие крики, ругань и попытки перебраться в другой вагон. Ни к чему хорошему это не привело, потому что люди лишь помяли друг друга и испортили себе и соседям настроение. На следующей остановке двери открылись с другой стороны, и Николай попытался было протащить нас с Аней туда, но завяз в сплошной массе тел. Мы поехали дальше. Аня, по голове которой время от времени ударял рюкзак с жёсткими углами, страдальчески прижалась к нашему неудачливому экскурсоводу, тщетно пытаясь защитить голову рукой. Не знаю, далеко ли завёз бы нас поезд, если бы его хорошенько не тряхнуло на перегоне. Наверное, это поспособствовало исправлению заевшего механизма, потому что на остановке дверь наконец-то открылась, и Николай препроводил Аню к двери, прокладывая ей дорогу, и вытянул меня. — Уф! — выдохнула моя подруга. Я тоже не сразу смогла опомниться, оказавшись на почти пустом перроне после жуткой толкотни. — Сегодня творится что-то непонятное, — смущённо проговорил Николай. — Обычно вагоны свободны. Место на скамье не всегда найдёшь, но давки нет. Может, какие-то поезда отменили? — Понедельник — день тяжёлый, — сказала я. — Ничего, главное, что доехали целыми. — Вопрос: куда доехали? — проворчала Аня. Мне стало весело. Давненько я не попадала в такие ситуации. Обычно я весьма осмотрительно изучаю расписание, вычисляя для поездки на дачу поезд, на котором будет как можно меньше народу. Зато в прежние годы, когда мы в отпуск отправлялись в другие города и каждый день ездили по окрестностям, мы нередко добирались до нужного места с такими же трудностями. Но они представлялись неотъемлемой частью путешествия, поэтому воспринимались как должное и даже доставляли удовольствие, ведь всегда испытываешь удовлетворение и даже гордость, когда преодолеваешь препоны. Мне кажется, что Аня не разделяла моих чувств. Вид у неё был помятый и не очень довольный. — Однажды мы ехали в Хвалынск, — вспомнила я. — Тоже с приключениями. К нужной станции мы подъехали ночью, проводница нам вовремя не сказала, что приехали, а сообщила об этом, когда поезд уже тронулся дальше. Потом он остановился где-то на перегоне, и проводница стала нас настойчиво уговаривать слезть с поезда именно здесь, в полной тьме неизвестно где. Мы, конечно, отказались. Тогда она содрала с нас деньги за проезд до Саратова, причём намного больше, чем стоили билеты. — Она же сама не сказала о том, что поезд прибыл в Хвалынск, — возмутилась Аня. — Вы не должны были ей платить. — Это сейчас легко говорить, а когда она усердно пыталась нас вытолкать куда-то в темноту, нам было не до разговоров. Мы готовы были заплатить, сколько попросит, лишь бы не покидать поезда. Зато мы побывали в Саратове. Там было очень хорошо. А потом мы всё-таки добрались до Хвалынска. Мы туда решили съездить из-за книги Федина, а в ней героям тоже никак не удавалось туда попасть. Так что получилось в тему. Мы тоже испытали трудности. Именно поэтому я имею право сказать, что нынешние неприятности ни в какое сравнение не идут с теми. Подумаешь, пропустили свою остановку и не туда приехали! Сядем на другой поезд и исправим положение. — Лучше было бы отложить поездку на другой день, — сообщила Аня, потирая висок. — Я думала, этот мужик мне голову продавит своим рюкзаком. Интересно, что за места вы собираетесь нам показать, Николай? Тот нерешительно на нас посмотрел. — Боюсь, что эти места не оправдают таких жертв, — сказал он. — Обычный посёлок, а может, крошечный городок. Мне стало его жалко. Он-то хотел как лучше, и не его вина, что вышло… не так хорошо, как задумывалось. — Аня, хватит ныть, — бодро проговорила я. — Сейчас приедем, куда нужно, будем радоваться жизни и любоваться красотами. — Видно, тебе было удобно ехать, — сделала вывод моя ворчливая подруга. — Эх, жаль я не взяла с собой фотоаппарат! — воскликнула я. — А у тебя есть фотоаппарат? — удивилась Аня. — В том-то и дело, что есть, а я про него забыла. А то хорошо было бы вас всех сфотографировать. — Я плохо выхожу на фотографиях, — сообщил Николай. — Хорошо, что вы его забыли взять. — Нет, надо было его взять, — сказала Аня, непроизвольно поправляя волосы, словно уже смотрела в объектив. — Запечатлеть бы нашу поездку. Вот были бы кадры! Особенно, когда та женщина грохнулась. И откуда место свободное взялось? Стояли, как сельди в бочке, а тут вдруг освободили пространство для падения. Бедные сельди. Вообще животных жалко. Правильно в «Человеке, который смеётся» на вопрос: «Есть ли ад для животных?» — ответили: «Они на земле в аду». — Мила, немедленно едем обратно, — вмешался Николай, — а то у вас появились мрачные мысли. — Значит, всё-таки не так удобно было ехать, — заключила Аня с довольным видом. — Пошли за билетами, — позвал нас наш проводник. Мы не успели дойти до кассы, потому что появился поезд. — Чёрт с ними, с билетами! — поторопила нас Аня. — Садимся. — Рискнём нарваться на штраф? — спросил Николай. — Не ждать ведь следующего. Мы хотели войти в ближайшую дверь, но Николай, схватив нас за руки, повлёк нас к другому вагону. Мы еле успели вскочить в готовую закрыться дверь. — Почему сюда? — не поняла Аня. — Отсюда только что вышли контролёры, — объяснил он. — Если уж едем зайцами, то с возможным комфортом. Третья остановка — наша. Поезд был полупустой, так что мы уселись в конце вагона. — Хорошо! — обрадовано сказала Аня. — Хоть придём в себя за три остановки. В это время по радио сообщили, что поезд едет до такой-то станции без остановок. Для нас названия были незнакомы, так что мы вопросительно поглядели на Николая, а у того сначала вытянулось лицо, а потом он захохотал. — Мы опять проедем мимо нужного места? — догадалась я. — Мы проедем и мимо нашей родной станции, — объяснил он. — Что за день такой сегодня? Не везёт. — Понедельник, — напомнила я. Аня насупилась. — Дамы, не огорчайтесь, — встрепенулся Николай. — Мы завтра поедем туда, куда мы первоначально планировали, а сегодня, раз уж так получилось, мы посетим другой посёлок. Я в нём, правда, ни разу не был, но, думаю, что прогуляться будет неплохо и там. — А где он? — подозрительно спросила Аня. — Мы через него проедем, не останавливаясь. Это за одну остановку до того места, где мы вылезем. Сядем на другой поезд и проедем всего одну остановку обратно. Моя подруга всем своим видом выразила сомнение в том, что мы сегодня вообще куда-нибудь доберёмся, но промолчала. Несмотря на то, что сегодня был понедельник, контролёры нас не посетили, так что мы благополучно доехали до ближайшей станции, где поезд остановился. — Вот и хорошо! — жизнерадостно сообщил Николай. — А теперь подождём поезда с противоположной стороны. Пока его нет, можно сходить к кассе, а заодно посмотреть расписание. Народ, вышедший здесь, рассосался, и мы шествовали по совершенно пустой платформе. — Странно, что никого нет, — сказала я. Николай уже рассматривал таблицу. — Ничего странного, — ответил он. — Мы попали в «окно». Следующий поезд только в час двадцать две. — О господи! — вздохнула Аня. Я решила проявить стойкость, поэтому сказала. — Ничего страшного. Мы осмотрим этот посёлок. Может, здесь окажется столько интересных мест, что нам не о чем будет жалеть. Наоборот, мы будем благословлять заклинившие двери. Все засмеялись. — Раз ничего другого нам не остаётся, то пошли, — сказал Николай. — Только минуточку… Он постучал в окошечко кассы и взял билеты на обратную поездку. — А то вдруг будем спешить, — пояснил он свои действия. Мы спустились с платформы, прошли по пыльной асфальтированной площадке до каких-то домов и зашагали по улице. Ничего интересного здесь не было. Улица прямая, дома относительно новые и опрятные, редко-редко можно было встретить старые развалюхи. Потом мы перешли по дорожке через территорию, заросшую травой, и попали в другое скопище домов, не то садоводческое товарищество, не то другую часть посёлка. — Собака! — вскрикнула Аня. На дороге сидела средних размеров серая собака, не то овчарка, не то помесь, и глядела на нас. Когда мы приблизились, она встала и принялась лениво лаять. Мы благополучно её миновали, она смолкла и вновь уселась на дороге. — Мне везде мерещится чупакабра, — призналась Аня. — Я теперь видеть не могу спокойно ни одну собаку. Я-то всегда была настороже, когда проходила мимо крупных и средних собак, особенно за городом. Многие хозяева полагают, что на природе выпускать собак без поводков не только разрешается, но и принято, а сами собаки, считающие своим долгом охранять подступы к хозяйским владениям от чужаков, могут и укусить прохожего, особенно если почувствуют в нём робость. — Смелее, — подбадривал её Николай. — Чем решительнее идёшь, тем спокойнее становится собака. — Легко сказать, — вмешалась я. — Можно не подавать виду, что насторожен, но любая собака догадается, что внутренне человек напряжён. — Расслабьтесь, — посоветовал наш провожатый. — Здесь надо перебарывать себя. — У нас на даче, за три дома от нас, жила довольно крупная собака, поведение которой было непредсказуемым, — сказала я. — Она могла утром вилять хвостом, а днём броситься на того же человека. Идёшь мимо и никогда не знаешь, что у неё на уме. Глаза светло-коричневые и с ненормалинкой. Сумасшедшие глаза. Чтобы вывести гулять мою собаку, мне приходилось сначала озираться, нет ли Рыжего поблизости, но успокаиваться было нельзя, потому что он мог появиться в любой момент. Уж сколько раз говорили хозяевам, чтобы они не выпускали его, но всё впустую. Как ни идёшь на станцию или со станции, всё встречаешь Рыжего. — И чем дело кончилось? — спросила Аня, оглядываясь назад. — Он исчез. Полагают, что его застрелили, когда убивали бродячих собак. Жалко его, ведь он не виноват, что у него такие придурковатые хозяева, но все вздохнули с облегчением. — А призрак этого Рыжего не появлялся? — пошутил Николай. — Он ведь никого перед своей кончиной не загрыз, — объяснила я. — Вы хотите накликать на нас несчастье, что говорите на такие темы? — не выдержала Аня. — Призраки, они такие, любят появляться там, где о них говорят. Мы прошли мимо четырёх поселений и вышли на дорогу, посыпанную крупной щебёнкой. Как ни старались мы ступать по самому краю, где была трава, но часто нам мешали кусты, или камни были набросаны до самой канавы, прорытой вдоль дороги. С другой стороны тоже была канава, так что не имело смысла переходить туда. Иногда мимо нас очень медленно, чтобы не слишком травмировать шины, проезжали автомобили. — Представляю, что думают водители, — сказал Николай. Что думали пешеходы, мы слышали своими ушами, когда нам навстречу попадались особо эмоциональные люди, на кривых ногах вышагивающие по камням. — Зачем это сделали? — недоумевала Аня. — Наверное, потом засыплют асфальтом и закатают, — предположил Николай. — Необязательно, — со знанием дела сказала я. — У нас тоже засыпали дорогу таким вот щебнем, мы тоже думали, что это подготовительный этап, потому что взяли с нас в правлении на ремонт дороги очень крупную сумму с каждого участка. Но постепенно камни крошились, потому что это был известняк, вбивались в землю, а асфальт так и не появился. Дорога у нас неширокая, а машин много, так что они понаделали множество ям. В эти ямы до сих пор закладывают цельные или разбитые на крупные куски кирпичи, у кого они лишние. Ходить — сплошное удовольствие, в кавычках, конечно. Аня то и дело спотыкалась, потому что босоножки у неё были без задников, так что Николай предложил ей руку. Она вцепилась в спасительную опору и заковыляла более уверенно. Я отрицательно покачала головой, когда наш проводник взглядом предложил мне повиснуть на нём с другой стороны. Не к лицу было искать опору мне, опытному в прошлом путешественнику, а теперь автору книг, где выведены мужественные герои. — А куда мы идём? — спросила Аня. — Честно говоря, не знаю, — ответил Николай. — Но принято считать, что все дороги куда-то ведут. — И чем труднее путь, тем привлекательнее место, куда попадаешь, преодолев столько препятствий, — сказала я. — Лучше бы мы подождали обратный поезд на станции, — откровенно высказалась Аня, в очередной раз споткнувшись и надев слетевшую босоножку. Мы промолчали. — Или посидели бы где-нибудь на травке, — продолжала она. — Аня, ты сама потом скажешь, что мы хорошо поступили, проделав этот путь. Сейчас откроется или река, или невиданной красоты лес с берёзами на опушке, или озеро… — Вон какая-то деревня, — сообщил Николай. Аня встрепенулась в предчувствии скорого окончания мучений и повеселела. Безобразная дорога перешла в колдобины засохшей грязи, но идти по ним после щебня было удовольствием. По краям, около заборов, росла трава, и даже в нескольких местах стояли скамейки. Потом мы дошли до колодца. — Может, попьём воды? — спросила Аня. Николай с сомнением посмотрел на него. — Мне кажется, не стоит рисковать, — возразил он. — Кто знает, может этой водой пользуются только в технических целях. Вон там что-то вроде магазина. Мы подошли к одноэтажному кирпичному домику, стоявшему отдельно. Дверь была открыта. Мы вошли и после яркого солнца очутились в прохладной полутьме. По стенам тянулись прилавки с довольно унылым ассортиментом. Мороженые импортные куры в пакетах, рыба непонятного вида, копчёности в упаковках, нарезка нескольких видов колбас неестественного цвета, конфеты, кое-какие неаппетитные овощи и глянцевые заморские яблоки, совершенно неживые на вид, много бутылок с пивом, вином, сладкими газированными напитками. — Как насчёт пирожков и воды? — спросил Николай. Как он углядел главное? Я только после того, как он сказал, увидела за спиной у продавщицы поднос с пирожками. — Можно, — согласились мы. — Какую воду хотите? — Обычную. Главное, чтобы не была сладкой, — попросила я. — Конфеты? Печенье? Шоколад? — предлагал он. — Нет-нет. Пироги и воду. Я стала рассматривать выложенные на дальнем прилавке хозяйственные мелочи в виде стирального порошка, мыла, спичек и средства для розжига костра. — Мила, — окликнула меня Аня. Я опомнилась, и мы покинули магазин. Солнечный свет и охватившее нас тепло показались нам очень приятными. Дувший порывами ветер был прогрет и доставлял удовольствие. Николай нёс в руках пакеты. Из одного высовывались бананы. А я и не заметила, что они там продавались. — Сейчас найдём подходящее местечко и устроим пикник, — весело сказал он. Мы прошли через всю небольшую деревню и выбрались на заброшенное поле, заросшее луговой травой и неброскими цветами, придающими ему нарядный вид. Николай уверенно отошёл от деревни по песчаной дороге, вьющейся среди поля, ступил на траву, прошёл несколько шагов и вернулся. — Нет, здесь вам, Аня, не пройти, — сообщил он. — Старые борозды мешают. Давайте пройдём подальше, вон до той рощи, и посмотрим, нельзя ли расположиться там. Мы так и поступили. Роща оказалась редкой, относительно чистой, и мы с удовольствием уселись на поваленный ствол. Ветер продолжал задувать, и его порывы заставляли сгибаться вершины берёз. — Надеюсь, на нас ничто не упадёт? — с тревогой спросила Аня. Николай посмотрел вверх. — Не должно, — решил он. — Берёзы ещё молодые, крепкие. Но костёр не разведёшь, даже если бы нам этого очень хотелось. Опасно. Ветер может перекинуть пламя на ветки. Мы успокоились и перестали обращать внимания на шум листвы. Он даже казался нам приятным дополнением к пикнику. Пироги были двух видов: с мясом и капустой. Мы с удовольствием их съели, запивая водой из бутылок, а потом принялись закусывать бананами. — Хорошо! — впервые за весь день произнесла Аня. Мы пробыли там не меньше часа, притом Николай развлёк нас историей о болванках, которые не поступили вовремя к ним на завод, и о том, во что это вылилось. Аня вытирала слёзы, выступившие на глаза от смеха. — Николай, а вы не пробовали описать такие случаи на бумаге? — спросила я. — Из вашей истории получился бы прекрасный рассказ. Он отрицательно помотал головой. — Пытался, — признался он. — Ничего не получилось. Когда я рассказываю — все смеются, а на бумаге получается скучно и неинтересно. Нет, мне это не дано. Я огорчилась, потому что уже вообразила его новым писателем, вступившим в нашу Гильдию авторов и правообладателей. Обратная дорога показалась мне легче и короче, как это всегда бывает, когда проходишь путь второй раз. Но Аня, кажется, не разделяла моего мнения. — Кошмар! — причитала она, почти вися на нашем спутнике. — Ноги бы переломать этим гадам! Но всё кончается, и хорошее, и плохое, так что мы оказались на платформе минут за семь до прибытия поезда. Николай хорошо подгадал со временем. Поезд подкатил к станции через двенадцать минут после положенного, и мы в него погрузились. Свободных мест не оказалось, но народу было не очень много, так что мы стояли совершенно свободно. — Интересно, почему он так опоздал? — недоумевала Аня. — Какая разница? — легкомысленно спросила я. — Пришёл — и слава богу. — А вдруг он сейчас встанет, и нам придётся ждать неизвестно сколько времени, а может, пересаживаться на другой поезд? Вдруг нам придётся идти пешком? Признаться, такая перспектива показалась мне внушающей тревогу. А поезд, словно повинуясь фантазиям моей подруги, замедлил ход и остановился. — Начинается! — зловеще проговорила Аня. — Мы едем уже полтора часа, — сообщила какая-то женщина. — Пока ехали по Москве, останавливались раз пять. Потом долго стояли возле Люберец, а сейчас вновь стоим. Николай предпочитал молчать, опасаясь, что у Ани испортится настроение и она вновь начнёт ворчать. Он чувствовал себя виновным за все неудобства сегодняшнего дня, ведь это он затеял поездку. К счастью, поезд неторопливо, словно сомневаясь, ехать ли ему, сдвинулся с места. Я с удовольствием провожала каждый столб, проплывающий за окном, ведь это были вехи на пути к дому. Чем больше таких вех останется позади, тем меньше придётся нам идти, если поезд, и впрямь, встанет и дальше не пойдёт. Я так настроилась на долгий путь, что даже удивилась, когда Николай позвал нас к выходу. — Неужели доехали?! — спросила Аня. — Даже не верится. Знакомая станция показалась нам родной, долгожданной, приятной. — Извините, что так вышло, — проговорил Николай. — Неудачный день сегодня. — Очень даже удачный! — с неожиданным воодушевлением воскликнула Аня. — Вы не поверите, но мне очень понравилась наша поездка. Мы так хорошо посидели в той рощице! — А хотите, поедем завтра в то тихое местечко, в которое сегодня не попали? — спросил Николай. — Поедем, — сейчас же откликнулась Аня. Николай немного недоверчиво смотрел на неё, даже я боялась, что этот энтузиазм граничит с сарказмом, но, оказывается, Аня говорила совершенно серьёзно. — Тогда завтра в это же время я буду вас ждать, — сказал Николай. — Опять она! — вскрикнула Аня, показывая на куст. — Кто? — Я ещё не отвлеклась от предыдущего разговора и не сразу сообразила, о ком она говорит. — Чупакабра. — Да, — подтвердил Николай. — Не скажешь, что она старается спрятаться. Так, соблюдает осторожность, но не более. Интересно, дамы, что ей от вас нужно? — Сожрать нас хочет, — мрачно проговорила Аня. — Или выпить кровь, как вампир. — Я узнал о том, о чём вы просили, — шёпотом произнёс Николай мне на ухо. — Когда встретимся, чтобы я вам рассказал? — Сейчас, — так же тихо ответила я. — Провожу Аню до дома и вернусь. — Я подожду перед вашей улицей. Аня перестала рассматривать чёрное существо и повернулась к нам. — Камней не видно, — воинственно сказала она. — Чем бы в неё запустить? — Пирогов не осталось? — спросила я. Николай вытащил из широкого кармана пакет и пощупал его. — Один есть. Он передал его мне, а я почти метко бросила его в собаку. Та отпрыгнула. Я не видела, подобрала она пирожок или нет, потому что он упал в зелёную массу листьев. — Будет она его есть! — издевательски промолвила Аня. — Ей свежей крови подавай! — По крайней мере, от нас она отстала, — ответила я. — Больше её не видно. Может, испугалась, решила, что камень? Мы благополучно дошли до нашей улицы, где распрощались с Николаем. — Я устала, — призналась моя подруга. — А ты? — Немного. Но очень довольна. — И я. Знаешь, как ни странно, мне сегодняшние скитания очень понравились. Мы зашли на участок, и Аня поспешила в дом, чтобы улечься на диван. — Подожди, — остановила я мою подругу. — Мы не купили мясо, лук и помидоры. — О-о-о!!! — только и смогла выдавить из себя огорчённая Аня. — Иди и ложись, а я быстренько сбегаю на рынок. Аня не ожидала от меня такого самопожертвования. — А ты донесёшь? — всё-таки из вежливости спросила она. — Не изволь беспокоиться. Я ещё и не такие сумки носила. — Тогда возьми кошелёк и пакет. Правда, там дают, но всё-таки, на всякий случай, мало ли, может тот пакет порвётся… Я взяла всё необходимое и поспешила на конец улицы, где меня должен был ждатьНиколай. Он терпеливо стоял на месте. — Мне надо сходить на рынок, — сообщила я. — А вам ведь всё равно в ту сторону. По дороге и расскажете. — Я во всех подробностях выспросил обо всём у Михалыча и Сергеича, так что они даже удивились моему интересу к этой кровавой теме, — начал Николай. — Они возвращались по домам поздно, уже в темноте, услышали крики и рычание, поспешили на помощь и увидели лишь, что промелькнул собачий силуэт. Им показалось, что собака была чёрной, но ночью все кошки серы, а собаки чёрны. Могли и ошибиться. Коричневая собака тоже покажется в темноте чёрной. А я думаю, что она так быстро проскочила, что они не различили бы и белый цвет. Просто был силуэт крупной, как им показалось, собаки. Насчёт размера они тоже могли ошибиться, ведь сравнить её было не с чем. — Да, это правда, — согласилась я. — И цвет, и размер у промелькнувшей в темноте собаки определить трудно. Если бы всё это произошло не так близко от Москвы, то и в определении животного можно было бы ошибиться. — Они прибежали на то место и увидели растерзанное тело. Михалыч сразу понял, что человек мёртв, но Сергеич всё-таки потрогал его. Пульс нащупать было нельзя, настолько его всего разодрали. Сергеич приложил руку к его груди, но не почувствовал, что сердце бьётся, да и на горле была такая рана, что выжить с ней человек бы не смог. И лицо всё разодрано, так что не узнаешь, кто он. Одежда вся в клочках и в крови. Может, не стоит рассказывать всё подробности? — Нет, Николай, рассказывайте. Вы не подумайте, что я особо кровожадная или сверхлюбопытная, но в доме такое творится, что надо узнать обо всём. Может, что-то наведёт на правильную мысль. — Тогда слушайте. Руки у него тоже были все разодраны, ноги почти целы, но кое-где покусы были. Наверное, собака хватала его за что придётся, пока не повалила и не вцепилась в горло и в лицо. На груди покусы тоже были. Видно, она его там кусала, пока добиралась, до горла. Вот здесь была кровь, здесь и здесь. Он начал показывать, где были покусы. — Милиционеры никогда не показывают на себе, — остановила я его. — Это у них считается дурной приметой. — Так я же не милиционер, — возразил он. — И вот здесь ещё была большая рана. Мне было важно узнать, насколько заросшим был убитый. — Эти покусы были хорошо видны? — спросила я. — Нет, не очень, всё-таки грудь у него заросла волосами, а волосы пропитались кровью, так что не так-то просто разобрать, сколько там было покусов и насколько они серьёзны. Я почти услышала, как с хрустальным звоном разбиваются наши с Аней теории. Это был Сергей. — Вы чем-то расстроены? — спросил Николай. — Нет. То есть, конечно, мало приятного в такой смерти. Бедная Марина! Представляю, что она пережила. — Да, можно посочувствовать, — согласился он, но, по-моему, с лёгким оттенком недружелюбия к моей подруге, впрочем, мне могло это показаться. — Сергеич послал Михалыча звать на помощь, а сам остался при теле, чтобы отогнать собаку, если та вернётся. Михалыч стал звать людей, но никто не выходил, наверное, думали, что какой-то пьяница. У вас на дачах вообще люди живут в основном спесивые, а он был в той одежде, в какой вы его видели на рыбалке. — А там, где живёте вы, люди приятнее? — заинтересовалась я. — Как вам сказать? Там люди богаче, у некоторых очень крупный бизнес, поэтому многие уже перебесились с деньгами, привыкли к ним. На ваших дачах этот процесс ещё не завершился. — Понятно. — Хорошо, что он мобильный телефон нашёл у себя в кармане, так что быстро вызвал милицию и скорую помощь. Потом кое-кто к нему всё-таки вышел, стали собираться люди, приехала милиция. Кстати, быстро приехала, ничего не скажешь. Скорая помощь тоже появилась. Марину не то шум привлёк, не то кто-то сообщил ей, что человек лежит на дороге весь разорванный, но она тоже прибежала, прорвалась к телу. Тут ей плохо стало, но она превозмогла себя и стала рассматривать погибшего. Михалыч сказал, что она на что-то указала врачу. Наверное, это была какая-то примета, по которой она опознала мужа. Вот и всё. Как вовремя закончил! Мы как раз дошли до рынка. — Спасибо, Николай. Что ж, до свидания. Спасибо за прогулку. Аня почти без сил, но в эйфории. — Тогда завтра съездим в тот городок? — Я не против. Мы расстались, и я отправилась за покупками. Первым я выбрала большой кусок свинины. Когда продавец протянул мне чёрный пакет, он очень чувствительно оттянул мне руку. По-моему, я перестаралась и купила слишком большой кусок. Пакет с луком заставил меня пожалеть, что при мне нет сумки на колёсиках. Но требовалось ещё купить помидоры. Я их купила, но всё вместе оказалось непомерно тяжёлым. Лет пятнадцать-двадцать назад я бы всё это пронесла не то, что с лёгкостью, но без этого внутреннего протеста, какой выразил мой поумневший к настоящему времени мозг. Пришлось смириться с необходимостью расплачиваться за свою глупость работой носильщика тяжестей. — Хорошо, что я не успел уйти. Как чувствовал, что ещё пригожусь. Эти слова ласкали мой слух, а избавление от тяжёлых пакетов привело меня в необыкновенно хорошее настроение. Ничего, что теперь придётся отказаться от такой хорошей версии пропажи денег и от догадки о скрывшемся Сергее, продумать новые возможности можно будет потом, а сейчас я шла налегке, и продукты, которые я купила в непродуманном количестве, приближались к дому без моего участия. — Вон та собака, — сообщил Николай, кивнув на кусты. — Чупакабра. Я пригляделась и заметила, что чёрное существо кралось в стороне, прячась за ветками и не отставая от нас. — Мила, а ведь её интересуете именно вы. Не ходите здесь одна. А если придётся, то держитесь ближе к участкам. Но лучше дождитесь, когда кто-то пойдёт в нужную вам сторону, и идите за этим человеком. Двоих эта тварь побоится. — Может, ей нужна именно я, а скорее всего, нет. На рыбалке она чуть не бросилась на Аню. Николай донёс мне пакеты до самой калитки, и там мы с ним распрощались. Я по очереди донесла пакеты до кухни. Катя ужаснулась, увидев их. — Милица, ты сошла с ума, — скорбно проговорила она. — Тебе, наверное, нужно вызвать Скорую помощь. Выпей что-нибудь от сердца. Это же надо притащить такую тяжесть! — Не волнуйся, у меня был носильщик, — успокоила я подругу. — Мне всё это благополучно донесли. — Кто? — с дивана спросила Аня. — Петрович? — Нет, не Петрович, а Ляксандрыч. — Кто? — Иными словами, Николай. Он увидел моё бедственное положение и пришёл мне на помощь. — Молодец, — одобрила Аня его поступок. — Но в следующий раз всё-таки думай, прежде чем покупать столько, — посоветовала Катя. — Что бы ты стала делать, если бы его не оказалось на рынке? — Или ему не захотелось бы тебе помочь? — добавила Аня. — Не каждый мужчина будет подносить тяжёлые сумки. Большинство спрячется в толпе, чтобы их не заметили и не попросили помочь. — Как у тебя прошёл день? — спросила я Катю. — Плохо, — ответила она. — Хотела поспать, удобно улеглась на диван, но наверху завывало ОНО. Даже здесь, на первом этаже, было слышно. Иногда замолкнет, а то вдруг так начнёт голосить, что страшно становится. Вроде, днём бояться не надо, но… А кто знает, надо или не надо? Кончилось тем, что я пошла в сад полежать в шезлонге, но явился Михал Михалыч и принялся за своё. Опять ему срочно захотелось починить окно. Уверял, что может пойти дождь, и тогда весь чердак зальёт. Ещё спрашивал, как у нас прошла ночь. Совсем заморочил мне голову, так что я так и не сумела вздремнуть. — А ты? — заинтересовалась Аня. — Что я? Сказала, что спала, ничего не видела и не слышала. Не признаваться же ему, что у нас буянил призрак! Давайте, девочки, пообедаем, а после этого я лягу и вздремну. Не могу, прямо в голове мутится. Катя пообещала на следующий день приготовить мясо с луком и помидорами, а сейчас подала нам рагу с мясом и овощами. — Я пошла спать, — сообщила она, когда обед закончился. — Посуда пусть остаётся на столе. Девочки, не надо её мыть. Когда вы пойдёте разыскивать вашего Михаила, я уберу со стола, запущу посудомоечную машину и подумаю об ужине. Она улеглась на диване и, судя по дыханию и лёгкому посапыванию, сразу уснула. — Где мы можем поговорить? — спросила я. — Николай выяснил подробности о смерти Сергея. Пойдём на второй этаж? Мы тихо, чтобы не потревожить сон Кати, поднялись по лестнице и прошли в нашу комнату. Наверху временами раздавался вой, то сильнее, то слабее. — Это был Сергей, — сказала я. — Николай сказал, что из-за волос на его груди было трудно определить, сколько было покусов. Значит, Марина знала о родимом пятне и указала врачу, где оно должно быть. — Выходит, всё, что мы обдумали, летит к чёрту? — разочарованно спросила Аня. — У меня чуть голова не лопнула от усилий, а всё напрасно? — А как же следователи работают? — попыталась я ободрить мою подругу. — Они разрабатывают множество версий, все их проверяют, отметают ошибочные и… — …сажают невиновного, — закончила Аня. — Понятно, почему они стараются упечь в тюрьму первого попавшегося. С каждый делом надо возиться не меньше месяца, а у них этих дел по десятку на каждого, и все они должны быть раскрыты в короткие сроки. — Нам спешить некуда, — сказала я. — Одно радует: Марина не брала деньги. Сергей погиб по дороге домой. Деньги пропали. А если деньги у Марины, то она про них знала и рано утром пошла на место трагедии и нашла их. Могло такое быть? — Маловероятно, но могло, — решила Аня. — Ещё у нас в списке подозреваемых милиция, Сергеич, случайный человек и… Кто ещё? — «Партнёр», — напомнила я. — Правильно, «партнёр». Причём из всех он самый подозрительный. Такой негодяй способен не только деньги присвоить и свалить на погибшего, но и убить ради денег мог. Это подало мне новую мысль. — Интересно, а у него есть собака? Вдруг он специально натравил на Сергея собаку, чтобы выудить у Марины деньги на спасение бизнеса? Или, может, Сергей захотел выйти из дела и потребовал свою часть, а это означало полный крах. — Да, это хорошая мысль, — обрадовалась Аня. — Но собаки есть у многих, так что, может быть, кто-то ещё мог натравить её на Сергея. — Например, соседи, — сказала я. — Они мечтают заполучить этот участок. — У них нет собаки, — возразила Аня. — Может, у родственников есть, а они взяли её на время. Хотя нет, не станут они рисковать… Если только родственники не заодно с ними… С другой стороны, привозить сюда собаку, а потом увозить её — большой риск… Пожалуй, натравить собаку мог только тот, у кого она живёт постоянно, или это была самостоятельная собака, которая сотворила это сама по себе. — Тебе, наверное, понравилось расследовать это дело, — заметила Аня. — А у меня опять всё в голове перемешалось. Пойдём, посидим в саду. Мы вышли из дома и расселись в шезлонгах. Аня сейчас же уснула, а я не могу спать днём, так что я попробовала поработать, но дело не пошло. Тогда я включила электронную книгу и погрузилась в чтение. Когда пришло время идти гулять, я с трудом разбудила свою подругу. — Аня, пора, — говорила я. — Отстань, — бормотала она спросонок. — Пойдём, погуляем. — Дай поспать. Я поняла, что просто так она не встанет. — Аня, Михаил нас не дождётся, если мы сейчас же не выйдем. — А? Что? — встрепенулась она. — Где Михаил? — Пошли. Будет тебе Михаил, но для этого надо встать. Услышав заветное имя, Аня вскочила на ноги. — Мы опаздываем? — в испуге спросила она. — Пока ещё нет. Давай предупредим Катю, что уходим. Мы вошли в дом. «Шкелет» крепко спал, еле умещаясь на диванчике. Я махнула рукой, и мы тихо вышли. — Пусть спит, — сказала я. — Она и сама поймёт, куда мы делись. Мы вышли за пределы участка и направились к дороге. Мы отдохнули, так что сегодняшняя поездка и пересаживания с поезда на поезд казались далёкими и забавными. — Как мне себя вести? — спросила Аня. — Словно ты и рада его видеть, но тебя осаждают заботы, — придумала я. — Постарайся во время нашей встречи о чём-нибудь думать. О! Думай о том, куда делись деньги. «Партнёр» их присвоил или Сергей, а если Сергей, то кто их забрал? — Постараюсь, — озабоченно пообещала Аня и принялась репетировать. Со стороны её гримасы выглядели странно, так что я поглядывала, не идёт ли кто, чтобы вовремя вернуть её от воображаемого разговора с Михаилом к реальности. Благодаря такой бдительности я ещё издали увидела группу подростков, а через некоторое время услышала их возбуждённые голоса. Почему-то, когда нынешние молодые люди, неважно, юноши или девушки, идут толпой, они стараются перещеголять друг друга в неестественном смехе, похожем на гоготание, в выкриках и прочих неэстетичных поступках. Когда же самый шумный или самая шумная из них оказывается в обществе взрослых, то картина резко меняется, и этот представитель другого поколения становится тих и скромен. Говорят, так происходит и у пираний. В стае эти рыбы за несколько секунд могут обглодать человека до скелета, а если поместить одну пиранью в аквариум, то она будет скромной и застенчивой рыбкой. — Свернём на эту улицу, — сказала я. — А что? — не поняла занятая своим делом Аня. — Опять эта свора идёт. Пристанут ещё. Людей мало, так что не отвяжешься. Аня не стала спорить и выказывать воинственный дух, так что мы пошли по незнакомой улице. Я человек очень осторожный и иногда даже слишком предусмотрительный, так что я не остановилась у края улицы, давая пройти возбуждённой группе, а на всякий случай повела удивлённую Аню дальше. Не часто это бывает, но на этот раз моя предосторожность оказалась не лишней, потому что, когда мы были уже у противоположного конца улицы, подростки свернули именно сюда. Мы поспешили дальше, вышли куда-то, свернули в широкий проход между другими участками, потом ещё куда-то и не останавливались, пока не убедились, что неприятная компания надёжно отстала, а мы очутились неизвестно где. — Куда идти? — спросила Аня. Я огляделась. Мы так спешили, что не замечали, где шли. — Надо было делать засечки или обламывать ветки, чтобы помечать путь, — сказала я. — Поздно спохватилась… Тут Аня представила, как мы старательно вырезаем ножом знаки или ломаем кусты, и засмеялась. — Хорошо бы мы смотрелись! — решила она. — Пойдём куда-нибудь, — предложила я. — Мне кажется, что надо идти в ту сторону. — Или в эту, — возразила Аня. — И не спросишь, как дойти к Марине, потому что мы не знаем ни номера её участка, ни товарищества, где он числится. Что за день такой сегодня?! То мы запутались в поездах, то заблудились среди дач. — Понедельник — день тяжёлый, — вновь напомнила я. Мы зашагали по незнакомой местности, посматривая, не встретим ли мы что-нибудь знакомое, что подскажет нам путь. Мы шли очень долго. Иногда нам встречались люди, в основном совершенно равнодушно проходящие мимо, но иногда молча поглядывающие на нас. Время от времени из-за массивных каменных заборов слышался лай крупных собак. — И долго мы будем так идти? — спросила Аня. — Пока не выбьемся из сил. — А дальше? — Поползём. Моей подруге весело не было. — Я спрашиваю совершенно серьёзно, — сердито сказала она. — Если нам станет совсем уж невмоготу, то мы спросим, как дойти до рынка или до станции, — ответила я. Аня резко остановилась, что вызвало лай за воротами, рядом с которыми мы оказались. Мы благоразумно прошли дальше. — Что же ты раньше молчала?! — возмущённо спросила Аня. — Я почти в отчаянии, а ты знаешь, как нам поступить, и не говоришь! — Если честно, то мне это только сейчас пришло в голову, — призналась я. — О чём будем спрашивать? О рынке или о станции? — О станции, — сразу же выбрала Аня. — Только там мы встретим Михаила. — Вон идёт какой-то мужик. Спрашивай ты. Когда «мужик» приблизился, я с каменным лицом взяла Аню под руку и повела её мимо этого человека. К счастью, она заговорила только после того, как мы его миновали. — Что с тобой? Ты его знаешь? — Это «партнёр», — ответила я. — Я, конечно, могу ошибиться, но, по-моему, это он. Не оглядывайся. Я осторожно повернула голову, словно разглядывала аккуратный куст сирени, а сама боковым зрением поглядела на этого неприятного человека. Он удалялся крупным шагом, потом всё-таки обернулся, вновь продолжил путь и вошёл в металлическую дверь в воротах какого-то участка. Сейчас же раздался радостный собачий лай. — Вот и ответ на наш вопрос, — сказала я. — Есть у него собака, причём, большая, так что он вполне мог её натравить на Сергея. — Скотина, — прошипела Аня. — Женщина идёт. Спроси у неё. Когда она поравнялась с нами, я обратилась к ней. — Извините, вы не подскажете, как нам пройти к станции? Женщина сначала поглядела на нас с видом оскорблённой верблюдицы, а потом соизволила ткнуть пальцем в конец улицы и повернуть его вправо. Я сомневалась, стоит ли словесно выражать благодарность на этот безмолвный жест, но всё-таки решила, что от «спасибо» мне не будет плохо. — Спасибо, — поблагодарила я, и мы с Аней зашагали в нужную сторону. — Как всё хорошо получилось! — радовалась Аня. — Сейчас дойдём до станции, а там дорога известна. Может, ещё успеем застать Михаила. Мы повернули направо, пошли по шоссе, потом ещё раз уточнили дорогу, потому что встретили развилку, и наконец увидели платформу. — Аня, по-моему, это не наша станция, — сказала я. Моя подруга была почти в отчаянии, и я решила взять на себя поиск решения. — Ничего, сейчас разберёмся, — ободряюще проговорила я. Счастье, что я запомнила название нашей станции, так что выяснить, где она, труда не составило. Оказывается, мы дошли до другой железнодорожной ветки. Женщина, шедшая к платформе, очень толково объяснила нам, как пройти к нужной нам станции. Оказывается, больше нам не надо было блуждать между участками, а достаточно было пройти по дороге, миновать пруд, дойти до рынка, а там уж мы прекрасно ориентировались. — Я устала, — призналась Аня. — Интересно, сколько нам ещё идти? Какие-то бесконечные блуждания. Мне кажется, мы заночуем на улице. Её опасения не оправдались. Мы недолго шли по дороге, когда увидели знакомый пруд. — Будем отдыхать? — спросила я. — Пойдём лучше прямо домой, — попросила Аня. — А как же Михаил? Но Аня уже не была в состоянии его разыскивать. Мы без приключений вернулись на участок Марины и застали Катю на кухне за изучением поваренной книги. Скоро приехала и Марина. Она была очень молчалива, озабочена какими-то думами и явно пыталась скрыть огорчение. Выспрашивать её о причине такого состояния было неловко, так что все мы старались делать вид, что ничего не замечаем.Глава 20 Чудесная прогулка
Когда мы ложились спать, сверху раздавался басистый вой, иногда переходящий в рёв, что-то скрипело, скреблось и стучало, но если Аня спала днём, то я-то бодрствовала, поэтому устала безмерно. Так устала, что, даже если бы все призраки мира собрались на чердаке, это не помешало бы мне заснуть. Я как легла, так утром и проснулась, ни разу не пошевелившись. — Что она творила! — сообщила Аня. — Ничего не слышала, — призналась я. — Катя и Марина звали нас к себе, но ты спала и я решила не оставлять тебя одну. — Спасибо. Мужественный поступок, — признала я полушутя. О том, что шутки были неуместны, я поняла, когда увидела Марину. Она совершенно осунулась, под глазами были чёрные круги, веки опухли. Катя тоже провела бессонную ночь, но она выспалась днём, а Марина днём работала, всё время была на людях, так что ей было не до сна. Может, ей и удалось вздремнуть в поезде, но это слишком малое время для отдыха и восстановления сил. — Я, наверное, не доживу до сорока дней, — призналась она. — Я уже не могу заснуть, даже если было бы можно. Вчера в поезде я закрыла глаза, чтобы подремать, а сна нет. Чувствую, что в голове полный туман, ничего не соображаю, всё плывёт, а заснуть не могу. Может, мне начать пить снотворное? — Наверное, — согласилась Катя. — Тоже страшно, — возразила Аня. — Вдруг оно на тебя подействует не тогда, когда надо. Ночью спать не будешь, а в университете заснёшь. Я в таких случаях не даю советы. Скажешь, как считаешь нужным, а выяснится, что только навредила человеку. — А что думаешь ты, Мила? — спросила Марина. — Не знаю, я не врач. Тебе, наверное, надо сходить в поликлинику. Впрочем, я не верила и в совет врача. Сейчас столько двоечников накупило дипломы, что страшно обращаться к кому-то, кроме знакомой участковой врачихи. Я сама работаю в школе с медико-биологическим уклоном и знаю, какие тупицы и неучи покупают места в медицинском институте. Лично у меня уже опустились руки от бесполезности борьбы с ними. Помню, учителя дружно втолковывали мамаше одной девочки-грузинки, что она не знает абсолютно ничего ни по одному предмету, а что ещё хуже, она получает одни двойки по профильным предметам: биологии и химии. «Не волнуйтесь, — спокойно убеждала нас мать. — Всё будет хорошо. Мы купим ей клинику…» — А может, не стоит обращаться к врачу, — прибавила я. — Разве что к знакомому… У тебя есть знакомый врач? — Ни к какому врачу я не пойду, — решительно отказалась Марина. — Что я ему скажу? Что не сплю ночами из-за призрака? Меня тут же упекут в психушку. И вообще, у меня сейчас забот выше крыши, так что мне не до врачей. Когда она ушла на станцию, мы, как всегда, ещё посидели за столом, а потом Катя стала убирать посуду. — А ты не хочешь сходить с нами погулять? — спросила я. — Твой синяк уже не так заметен. Она усмехнулась с самым горьким выражением, словно очень хотела пойти погулять, но из-за прискорбного стечения обстоятельств не могла этого сделать. — Вот именно, что заметен, — укоризненно проговорила она. — Можно подумать, что ты пошла бы с нами, если бы синяка не было, — вмешалась Аня. Катя остановилась на полдороги к кухне и повернулась к нам. — Может, пошла бы. Я поняла, что она в неважном настроении из-за бессонной ночи и склонна себя жалеть. Но как сытый не разумеет голодного, так и выспавшийся человек не склонен углубляться в переживания невыспавшегося, тем более что этот последний после нашего ухода ляжет спать. — Так всегда кажется, — сказала я. — Когда есть возможность куда-то пойти, то не хочется этого делать, а если такая возможность исчезает, то чувствуешь себя обделённой. — Вот именно, — подтвердила Катя. — Сейчас мне кажется, что я бы с удовольствием с вами пошла. И она удалилась в кухню. Аня вопросительно посмотрела на меня. — Бывает, что у человека плохое настроение, — ответила я на её взгляд. — Не выспалась. Ночью переволновалась. — А я не переволновалась? Она хоть вместе с Мариной не спала, а мне-то каково было? Я трясусь от страха, а ты спишь, как бревно. Если эта тварь на меня набросится, ты и не услышишь. Почему ты улыбаешься? — Наверное, именно потому, что ночью спала, как бревно. А ещё я осознала важную вещь: как хорошо, что Марина не скрывает страшную тайну и погиб, действительно, Сергей! И знаешь, мне сейчас кажется, я просто уверена, что деньги украл не Сергей, а «партнёр». Аня неуверенно кивнула. — Я не могу сейчас собраться с мыслями, но согласна, что это хорошо. Если бы и ОНО перестало нас мучить, тогда было бы ещё лучше. — Сегодня Николай предлагал сделать вторую попытку добраться до того тихого местечка, — напомнила я. — Если доберёмся. — Не заколдовано же оно. И сегодня всё-таки не понедельник, а вторник, день, вроде, не тяжёлый. Николай ждал нас у конца улицы. — Приветствую вас, дамы! — оживлённо поздоровался он. — Едем? — Едем, — вяло согласилась Аня. — Плохое настроение? — спросил он, быстро взглянув на неё. — Просто не выспалась, — призналась она. — Ночью ОНО опять бесновалось наверху. И выло, и скреблось, и стучало, и трещало, и ревело… Просто жуть! Мы пошли на станцию. Аня подозрительно глядела на кусты, за которыми обычно пряталась чупакабра, но она не появлялась. Мы уже вышли на открытое место, а её всё ещё не было. — Неужели отстала от нас? — недоверчиво произнесла Аня. — Даже не верится. — Вы про собаку? — поинтересовался Николай. — Меня и самого интересует, почему она преследует именно вас. Я ни разу не заметил, чтобы она шла за мной. — Может, это как-то связано с ТОЙ собакой, или кто там воет на чердаке? — предположила Аня. — Вдруг эта тварь днём принимает образ чупакабры? У Николая возникало странное выражение на лице каждый раз, едва речь заходила о призраках. Я его хорошо понимала. Какой нормальный человек поверит, что у кого-то в доме творится такая чертовщина? Это с одной стороны. Но с другой стороны, он сам видел, что нас, а в особенности меня, преследует чёрная собака. Он мог подумать, что мы придумываем ночные безобразия призрака, но чупакабру мы не выдумали. Он поневоле обязан предположить, что в доме у нас тоже происходят странные явления. Да и рассказывали мы правдиво, только то, что было, ничего не приукрашивая. Мы ведь могли рассказывать о привидениях, расхаживающих по коридору, о всякой нечисти, стучащейся в двери спален, но мы говорили лишь о звуках, несущихся с чердака. Вот Николай и слушал нас с двояким чувством: он не мог нам не верить, но и принимать за истину такие невероятные события было непривычно. — Да, мы погрязли в обыденности, — вырвалось у меня. Все с недоумением на меня посмотрели. — Простите, это мысли вслух. Я сама присутствую при всех этих чудесах, но даже мне иногда не хочется верить в то, что всё это правда. Мы слишком привыкли к естественному течению событий, и то, что выходит за рамки привычного, сбивает нас с толку. Но ведь наши предки были не дурее нас, а верили в сверхъестественное. Только нам самим почему-то зазорно в этом признаваться. — Если вы обо мне, Мила, то я верю, — оправдывался Николай. — Странно это всё, но я верю, что вы ночами слышите вой и шум. Не знаю, есть ли этому разумное объяснение, но я не сомневаюсь в ваших словах. — Мы не только ночами слышим эти звуки, — поправила его Аня. — Иногда они раздаются даже днём. — Может, они часто раздаются, — поправила я свою подругу, — но только днём мы или на улице, или на первом этаже, так что можем не слышать тихого воя. Кстати, это означает, что призрак с чердака не может днём превращаться в чупакабру. Он воет на чердаке даже днём, а чупакабра бегает за пределами нашей улицы. — При нас бегает, — уточнила Аня. — А когда мы уходим домой, она оказывается на чердаке в виде призрака. Я почувствовала, что разговор у нас получается немного странным, если не диким, поэтому поспешила переменить тему. — Мы не опоздаем на поезд? Николай посмотрел на часы и кивнул. — Не опоздаем, но и задерживаться нам нельзя. Думаю, нам не помешает ускорить шаг. По-моему, он был рад прекращению рассуждений о призраках. Мы пришли как раз вовремя. Николай взял билеты, а через три минуты подошёл поезд. Напряжённое лицо Ани разгладилось, когда она увидела полупустой вагон. Мы сели в конце, поближе к двери, убедились, что она открывается, спокойно доехали до нужной остановки и неспешно вышли на пустую платформу. — Как-то не верится, что обошлось без приключений, — с сомнением проговорили Аня. — Да, очень жаль, что ты не захватила с собой фотоаппарат. Я о нём успела благополучно забыть, но моя подруга заставила меня вновь о нём вспомнить. Когда я его только купила, то он показался мне таким простым в пользовании после моего очень хорошего, но тяжёлого по весу и вдобавок плёночного ФЭД-2, что часто брала его с собой, но потом мне надоело фотографировать одно и то же, потому что в новых местах мы не бывали, с новыми людьми особо не знакомились. Вот я и стала о нём забывать. — Не взяла, а жаль. — У меня тоже нет фотоаппарата, — сказал Николай. — То есть в Москве дома есть, а сюда я его не привёз. Вообще-то особо фотографировать здесь нечего, но местечко приятное. Если вам понравится, можно будет ещё раз сюда съездить, — сказал Николай. — Ничего примечательного нет, но я каждый раз с удовольствием здесь гуляю. Тут присутствует какая-то атмосфера… старины, что ли. Не хочется никуда спешить, забываешь о заботах и волнениях. Мы сошли с перрона и оказались на небольшой площади, где выстроились торговки и торговцы с самыми разнообразными товарами. Я люблю мимоходом осматривать прилавки и просто выложенные на землю на газетные листы вещи и дары сада-огорода. Несколько раз я покупала таким образом то хорошую книгу, то статуэтку или вазу. Правда, моя квартира всегда ломилась, а теперь ещё больше ломится от книг, а с тех пор, как я стала работать в школе, полна подаренными к разным праздникам безделушками и посудой, но старые привычки так просто не исчезают. К моему счастью, ничего интересного здесь не продавалось, так что мы благополучно миновали стихийный рынок. — Надо будет купить на обратном пути что-нибудь для обеда, чтобы подольше не ходить за продуктами, — решила Аня. — Катя не ждёт, а мы ей принесём, например, мясо. Ей будет приятно. Можно и овощи здесь же купить. — А если народу в поезде будет много, как вчера? — спросила я. — Да, верно. — И к тому же я боюсь покупать мясо вот так, с рук. Мало ли от какой причины умерло животное? На нашем рынке хоть постоянные продавцы, не так страшно. — Вот ещё! — удивилась Аня. — Своё мясо, выращенное не где-то на ферме, а у себя. Они ведь и сами его едят. — Не всегда, — возразила я. — Когда я работала на прежнем месте, у нас был сотрудник из ближнего Подмосковья. Однажды он рассказал, что у его соседа по неизвестной причине умерла свинья. Ему было жалко закапывать столько мяса. Он его нарубил, вынес к шоссе и продал проезжавшим на машинах людям. И как ещё покупали! — Фу, гадость какая! — испугалась Аня. — А я-то покупаю с рук и не думаю ни о чём таком. — Бывает, — согласился Николай. — Всякие попадаются люди. Некоторым лишь бы получить деньги, а каким образом — неважно. Мы прошли мимо длинного одноэтажного строения, в котором располагались магазины, и вышли на довольно широкую улицу. Дома были каменные, двух- и трёхэтажные, утопающие в зелени. Здесь были не только деревья, но и кусты сирени, жасмина, шиповника и каких-то ещё растений. Кроме того, было высажено много цветов, неприхотливых, но создающих праздничный жизнерадостный вид. — Красиво, — отметила Аня. Мы свернули в переулок и очутились между деревянными домами с садиками за ними. — Здесь и живёшь со всеми удобствами, и свои овощи тут же, — восхитилась Аня. — Может, и не со всеми удобствами, — предположила я. — А насчёт овощей ещё большой вопрос. Вырастить-то их нетрудно, если живёшь здесь постоянно, но можно ли их есть? Всё-таки здесь машины ездят, а не телеги, запряженные лошадьми. И словно опровергая мои слова, из-за угла неторопливо вышла лошадь, тянущая за собой телегу. Аня зафыркала. — По-моему, здесь машин меньше, чем на наших дачах, — возразил Николай. — Как ни приеду, никогда не застаю оживлённое движение. Так, проедет машина-другая, и то с большим интервалом. Но и лошадей я, признаться, тоже не встречал. — Здесь и людей почти нет, — сказала я. — Вон какая-то старуха идёт, а больше никого не видно. Наверное, здесь хорошо жить, безопасно, никаких хулиганов, бандитов. Все друг друга знают. — Можно, конечно, попробовать это выяснить, — заинтересовался Николай и обратился к женщине. — Извините, пожалуйста, можно вас спросить? Старушка остановилась и осмотрела нас неожиданно зорким для её возраста взглядом. — Спрашивайте, — любезно разрешила она. По-моему, ей понравился Николай, да и мы выглядели скромно и добропорядочно. — Здесь безопасно жить? Я бы на месте этой женщины удивилась неожиданному вопросу, но она лишь на мгновение замешкалась с ответом, а потом покачала головой. — Прежде было хорошо. Можно было хоть ночью гулять, а теперь не то. Даже я, старуха, не решаюсь выходить вечером. Очень уж молодёжь стала дикая. И пьют много, и даже травку курят, колются, а отсюда и к прохожим часто пристают, вызывают на скандал. Раньше хоть клуб был, там собирались поплясать, кино посмотреть, а как его закрыли, им деваться стало некуда. Нет, нынче с наступлением сумерек лучше на улицу не выходить. — Спасибо, — поблагодарил Николай. — Может, вы пожить хотите у нас? — поинтересовалась старушка. — Я могу сдать две комнаты. — Нет, мы сюда приехали просто так, на экскурсию, — отказался Николай. — Смотрите, коли так. Да у нас нечего смотреть. Она пошла дальше, а мы понимающе переглянулись. Да, за внешними тишиной и порядком часто скрывается неблагополучие. — А что ожидать? — сам себя спросил Николай. — Делать здесь молодежи нечего, работать, наверное, ездят в Москву, вон даже клуб и тот прикрыли. Пойдём дальше? Мы с удовольствием гуляли по посёлку. Лично мне очень понравились кривые горбатые улицы. Не знаю, может, зимой ходить здесь не так приятно, как летом, даже наверняка в гололёд бывает опасно, точнее, травмоопасно, но сейчас я наслаждалась жизнью. Иногда попадались какие-то холмы, на которых стояли дома, так что добираться до них надо было по ступенькам. Это делало облик посёлка или городка живописным. И кругом была зелень. Масса зелени. Красота! — А там можно мороженое купить, — произнёс Николай гипнотические слова. Мне всегда при упоминании мороженого представляется советское мороженое, сделанное из настоящего молока или настоящих сливок, без мешанины растительных жиров и искусственных добавок. Уж потом я спохватываюсь, что прежнего мороженого нигде не купишь. — Какое мороженое было раньше! — вздохнула я. — На плешке перед парком Сокольники было много киосков, и всегда перед ними выстраивались очереди. И в жару, и в холод, даже в самый суровый мороз. Иностранцы удивлялись, как русские могут в двадцать с лишним градусов ниже нуля поедать мороженое. — Я помню то мороженое, — согласился Николай. — И я помню, — вступила в разговор Аня. — Я любила в вафельных стаканчиках с розовой розочкой из крема сверху. — О-о-о, — простонала я. — Зачем напомнила? Правда, потом эти розочки стали желтоватыми и расплывшимися. — А какое мороженое было в Детском мире! Стаканчики хрустящие, а на дне какое-то вкусное повидло. Партию раскупят, и все ждут, когда вынесут следующую. Мы в ностальгическом упоении стояли посреди узкого тротуара, почти чувствуя во рту вкус ТОГО мороженого. — А какое я ела в Ульяновске! — припомнила я. — Лимонное. Жёлтого цвета и с упоительным вкусом. А местные жители до того им наелись, что говорили нам: «Это обычное. А вы попробуйте вон то!» Попробовали. По нынешним временам, оно чудесное, но в то время мы были избалованы, так что нам не понравились маленькие кусочки масла, попадающиеся в нём. Подумайте только: натурального масла! — Вспомнить хотя бы разноцветные шарики в кафе-мороженом, — сказала Аня. — А какие коктейли из него делали! — воскликнула я. — В Сокольниках напротив каланчи было длинное здание, а внизу большой магазин. Там в разные дни работали две продавщицы. Одна делала коктейль вкуснейший, он состоял из одних мельчайших пузырьков, мы всегда, если её увидим, сразу покупаем, а вторая добавляла много молока. У неё коктейль получался жидковатым. — Я что-то не помню коктейли, — призналась Аня. — Правда, я не жила в Сокольниках, а в школу ездила из другого района. — Да, ты с нами, по-моему, туда не ходила. В парк ходила, а в ту сторону — нет. Николай с интересом слушал наши воспоминания, припоминая всё, о чём мы говорили. — Мы с приятелями тоже часто ездили в Сокольники, — сказал он. — И всегда заходили в стеклянную столовую. — Была такая, — подхватили мы. — Хорошая столовая. — Сосиски с зелёным горошком, — сказала я. — И чебуречная была, — подхватила Аня. — Неплохие чебуреки были, но я всегда их ела с опаской, потому что внутри был бульон. Однажды я здорово испортила себе блузку. — Пошли в закусочную, — решительно проговорил Николай и повёл нас вниз по улице. — Только потихоньку переключайтесь на современность. Сосиски там, как и везде сейчас, с соей и наполнителями, мороженое тоже с растительным маслом. Про горошек ничего не могу сказать, да его там и нет. Чебуреки или что-то в этом роде купить можно, но опасно. Неизвестно, из какого зверя они изготовлены. Они не магазинные, а в палатке. — Не будем рисковать, — решила Аня. Мы вышли на маленькую площадку. Там стояла палатка со стандартным набором воды, пива, колы, сникерсов, чипсов, жвачек, сигарет и прочей дребедени, такой же вредной для желудка, как притягательной для глаз изголодавшегося человека. За палаткой простиралось неровное поле, заваленное строительным и бытовым мусором. По нему пробирались женщина с мальчиком лет семи. — Ой, вода! — простонал ребёнок. — Мама, вода! Может, это мираж? Женщина поспешила купить ему бутылку обыкновенной воды. Я в душе её одобрила. Колой он не напьётся, а неизвестно, какая отрава в ней намешана. Говорят, что и сахар там искусственный, причём некоторые виды сахарозаменителей на жаре выделяют ядовитые вещества. — Нам туда, — позвал нас Николай, выдавая этим, что он часто сюда заходит. — Вон в то заведение. «Заведение» оказалось чем-то типа бистро с высокими круглыми столиками советского образца. — Советую выбрать мороженое в вазочках и вон те пироги, — сказал Николай. — Не такие, как прежде, но вкусные. Берём? А как вы насчёт клюквенного морса? — Можно и клюквенный морс, — решила за нас обеих Аня. — Сейчас принесу, — сказал наш спутник и отошёл к прилавку. — Я бы пива выпила, — прошептала Аня. — И? — Неудобно. Не женственно как-то. А ты не хочешь? — Никогда его не пробовала. — Хорошо утоляет жажду. Я иногда беру и дома с удовольствием пью после чего-нибудь солёненького. — Говорят, бочковое полезное, — вспомнила я. — А в бутылках, вроде, ругают. Хороший посёлок. Я думаю, это всё-таки посёлок, а не городок. Как в другом мире побывали. И люди какие-то спокойные. — Здесь и людей-то нет, — возразила Аня. — Наверное, все сейчас на работе в Москве. А может, снимают там жильё, а сюда приезжают только на выходные. — Вряд ли. Слишком близко от Москвы, чтобы тратить на это деньги. Может, чтобы не ездить каждый день, устраиваются на работу, где сутки работают, а трое — отдыхают? Я однажды слышала разговор об этом. — Скорее всего. Вернулся Николай, неся поднос, уставленный вазочками с мороженым, тарелкой с горой пирожков и тремя стаканами клюквенного морса. — Потом, если захотите, можно повторить или заказать кофе с чем-нибудь, — сказал он. — Только давайте забудем то, что было прежде, а насладимся тем, что имеем сейчас. Попробуйте и согласитесь, что из того, что можно в наше время купить, это совсем не плохо. — Согласна, — подхватила я. — А то ведём себя как типичные представители старого поколения. Всё не так хорошо, как было раньше. — А что с этим поделаешь? — возразила Аня. — Это же правда, что прежде всё было натуральное. Мясо сейчас какое? Или жёсткое, как подошва, или делается кляклым, потому что его чем-то пропитали. А раньше? Зайдёшь вечером в магазин, когда народу нет. Хорошее мясо уже разобрали, а лежит или совсем костистое, или заветренное до черноты. Что делать? Купишь, поставишь варить, а от бульона приятный запах идёт, а само мясо нежное, вкусное. — Мама рассказывала, что при Сталине очень следили за продуктами, — зашла я в ещё более отдалённые исторические дебри. — Мясо было разных сортов. Самое хорошее было без костей и в переводе на те деньги, к которым мы привыкли в Советском Союзе, стоило два рубля. Хорошее мясо с небольшой косточкой стоило полтора рубля. Его в основном и брали. Мясо с костями и жиром стоило, кажется, восемьдесят копеек, не помню точно. А фарш мололи прямо перед покупателями. Брали кусок мяса без костей и почти без жира и клали в огромную мясорубку. Всё честно, на глазах у людей. — Дореволюционные времена будем разбирать? — спросил Николай. — Моя прабабушка, которая умерла в девяносто шесть или девяносто семь лет, говорила, что качество продуктов в то время было лучше, — сообщила я. — А моя бабушка говорила, что до революции в кондитерской, где они всегда покупали сладости, в праздники постоянным покупателям делали подарки в виде коробки конфет. — Как же я стар! — произнёс Николай. — Вы тоже помните, что было до революции? — участливо спросила я. — Должен помнить, раз об этом помните вы, я ведь старше. Но вот беда: не помню. — А вы расспросите у Милы про болезнь Альц… Не помню. Короче, про старческое слабоумие. Она нам уже прочитала лекцию, как можно его избежать. Ой, извините, я, кажется, не то сказала. Я замерла от ужаса. Счастье, что у Николая было развито чувство юмора, и он не обиделся, а рассмеялся самым искренним образом. — Это была неудачная шутка, — попыталась оправдаться Аня. — Ничего, в каждой шутке, как говорят, скрывается доля истины, — сказал Николай. — Мила, я потом проконсультируюсь у вас по поводу этого заболевания. Я успокоилась и попробовала мороженое. Если забыть о ТОМ деликатесе, какой мы ели в Советском Союзе, то оно было очень даже неплохим, даже вкусным. Я не слишком люблю шоколадное мороженое, но и тёмный шарик я съела с удовольствием, не говоря уже о клубничном и ванильном. Внизу был какой-то сироп, весьма приятный, а сверху все три шарика прикрывала щедрая порция взбитых сливок. — Как вкусно! — проговорила я. — Помню, в Риге… — начала Аня. — Молчи, бабка! — остановила я бесконечные воспоминания. — Наслаждаемся настоящим моментом. Я давно не ела такого вкусного мороженого. Моя подруга насупилась, но быстро вняла моим убеждениям. — А может, и не в Риге, — туманно закончила она начатую мысль. Мы с Николаем подождали, что она ещё скажет, но она занялась мороженым и решила не отвлекаться. — Может, ещё по одному? — спросил Николай. Аня кивнула. — Можно. Наш экскурсовод принёс ещё по вазочке. — Хорошо живём, — сообщила я. — Жаль, Катя не могла с нами поехать. — Почему? — поинтересовался Николай. — Из-за синяка, — сообщила Аня. — У неё глаз подбит. Я подумала, что такое краткое сообщение выставляет нашего «шкелета» в очень невыгодном свете, и пояснила: — Она у нас любительница возиться на кухне, а у Марины замечательная кухня, поэтому вытащить её на прогулку невозможно. И вот в наше отсутствие она закончила готовить обед, прилегла в шезлонге и… получила камнем почти в висок. Это соседские дети занимаются такими шуточками:обстреливают камнями людей. Синяк залил пол-лица. — С тех пор Катя уже не может выйти, потому что боится: вдруг этот синяк не так поймут. Николай с неожиданным интересом выслушал наш рассказ и кивнул так, словно что-то про себя решил. Мы доели мороженое, взяли по пирожку, выпили клюквенный морс, которые был явно сделан из брусники, и отказались от добавки. — Тогда это забираем с собой, — сказал Николай, складывая пироги в пакет. — Когда проголодаетесь — скажете. Мы вновь принялись бродить по тихим уютным улочкам, кстати, постепенно доев почти все пироги. Потом решено было вернуться домой. Поезд оказался полупустым, так что мы очень уютно доехали до нашей станции и неторопливо пошли по дороге к участкам, довольные, забыв обо всём, что нас ещё недавно волновало, словно побывали в дальней поездке. — А она тут как тут! — воскликнула Аня, возвращая нас с небес на землю. Можно было не спрашивать, кого она имеет в виду, потому что только на одно существо Аня реагировала так остро. Чёрная морда, торчавшая за кустом, была повёрнула к нам, а если быть совсем точной, то именно ко мне. Да, это существо следило только за мной. — Пироги остались? — спросила я. — Осталось две штуки, — ответил Николай, вынимая из кармана пакет. Повторилась вчерашняя история. Я швырнула в собаку сначала один пирог, заставив её отскочить, затем, когда она вновь высунулась, второй. После этого мы пошли дальше. — Интересно, она ест эти пироги? — спросила я. — В ожидании нашей крови, — мрачно изрекла Аня. — Как же мне не нравится эта собака! Я её просто ненавижу. Ненавижу и боюсь. — Не знаю, что происходит, но поведение собаки меня тоже тревожит, — признался Николай. — Будьте осторожны. Мы расстались у конца нашей улицы с Николаем и пошли домой. — Как погуляли? — встретила нас Катя. Она совершенно преобразилась. Мы оставили её усталую, обиженную на жизнь и заодно на нас, в плохом настроении, а сейчас она сияла улыбками и была искренне рада нашему возвращению. — Чудесно! — ответила Аня, поддавшись на её радость. — Так спокойно, мило… Она принялась рассказывать о нашей поездке, а Катя между тем накрыла на стол. Она приготовила мясо с луком и помидорами, и Аня убедилась, что обилие лука не только не помешало, но и поспособствовало приданию блюду вкуса и аромата. Мы ели с наслаждением. — Бывают же такие приятные дни! — с чувством сказала Аня. — Если бы нам сегодня и Михаила встретить! — Девочки, всё-то вы кого-то встречаете, — вздохнула Катя. — А я никого не могу встретить. — Интересно, как ты можешь кого-то встретить, если всё время сидишь дома? — спросила я. — В Москве — дом и работа, здесь — только участок. Тебя даже никто не может увидеть. Я тут же вспомнила, что её каким-то образом видел «партнёр», но это был настолько неприятный человек, что в счёт он не шёл. Кроме того, он питал к нашей Кате негативные чувства. — Мы тоже в Москве никуда не ходим, только на работу, — подхватила Аня. — Поэтому никого и не встретили. А здесь, как вышли погулять, сразу познакомились с Николаем и Михаилом. Надо где-то бывать, вот и весь ответ. Катя долго молчала, а потом упрямо сказала: — Я так считаю: если суждено встретить хорошего человека, то обязательно встретишь, даже если никуда не выходишь. Он сам придёт. А если не суждено, то хоть целыми днями броди по улицам, а никого не увидишь. — По поговорке: суженого на коне не объедешь, — уточнила я. — Самое смешное будет, если этот самый суженый сам к тебе заявится, — проговорила Аня. — Я фаталист, — объявила Катя. — Чему быть, того не миновать. Вот вы нашли себе хороших знакомых… — Только где этот хороший знакомый? — перебила её Аня. — Был знакомый, и нет знакомого. Видно, это мне он интересен, а я ему — нисколечко. Вот у Милы стойкий кавалер. — О чём ты говоришь? Какой он мне кавалер? Ещё неизвестно, кто из нас ему нравится и нравится ли вообще. Может, он с нами просто от скуки время проводит. Больше не с кем, вот он и встречается с нами. А потом исчезнет, а мы даже не знаем, где он живёт, тем более, что дача не его, а приятеля. Он здесь просто гостит. Катя повздыхала немного, но на этом разговор закончился. После обеда Аня прилегла отдохнуть, а я решительно взялась за работу и написала несколько страниц, почувствовав удовлетворение. Всё-таки когда надо писать, притом, есть готовые, уже обдуманные и разработанные сюжеты, а за дело не берёшься, тебя преследуют мысли о быстротечности времени. Пройдёт лето в таком вот бездействии, начнётся сумасшедшая школьная жизнь, высасывающая все силы, и наступит раскаяние, что отпуск прошёл зря. — Аня, просыпайся! — окликнула я свою подругу. — А? — Пора. — Куда пора? Что пора? — Пора выходить на охоту за Михаилом, — уточнила я. С Ани мгновенно слетел сон. — Собираемся скорее, — заторопила она. — Только бы его увидеть. Но нам не суждено было его встретить. На обычном месте его не было. Мы обошли окрестности, но так его и не нашли. Аня была очень расстроена. — Значит, уехал куда-то, — утешала я. — Мало ли какие дела могут быть у человека! Может, выставку оформляет, а может, наследство. В институте, где он преподаёт, могут быть какие-нибудь экзамены или ещё что-то в этом роде. — Да, скорее всего, так и есть. Аня была рада уцепиться за любое подобное объяснение. Настроение у неё улучшилось, и мы пошли домой если не в весёлом, то хотя бы не в унылом расположении духа. Погода была чудесная. Ветер временами задувал, но не сильно, даже приятно, так что прогулка доставила нам удовольствие. Марина приехала с работы поздно и в самом настоящем унынии. Она почти молча поужинала, лишь изредка заставляя себя что-то сказать, чтобы у нас не возникло ощущения, что она сердится на нас. Всё-таки она очень боялась нас потерять и остаться в этом большом страшном доме одной. Я полагала, что если она сама не говорит о своих проблемах, то спрашивать о них не следует, но Аня придерживалась иного мнения. — Что с тобой? Что-нибудь случилось? — Нет, ничего. Просто устала на работе и не спала ночью. Я тихонько толкнула Аню под столом ногой, боясь, что она выдаст нашу осведомлённость о пропаже денег. Мы не могли этого знать, потому что нам об этом никто не говорил. Нехорошо, если Марина начнёт допытываться, откуда нам об этом известно. К счастью, Аня перестала приставать к хозяйке с сочувственными расспросами. А Марина недолго пробыла на первом этаже. Поужинав и совсем немного посидев на диванчике, она пошла в спальню, чтобы хоть немного поспать. — Девочки, вы тоже не засиживайтесь, — попросила она. — Кто знает, какая ночь нам предстоит. Ложитесь спать рано, пока не стемнело окончательно. — Хорошо, — согласилась Аня. Но Марина всё стояла у лестницы, не поднимаясь наверх. — И правда, пойдём-ка мы спать, — подхватила я. — Рано ещё, — возразила выспавшаяся днём Аня. — Ничего, в постели почитаешь, а если хочешь, то я тебе почитаю. Вставай. Катя, пошли. Когда покладистая Катя и ободрённая её присутствием Марина ушли, Аня спросила: — Что на тебя нашло? Почему мы должны идти спать сейчас? — А ты не понимаешь? — Не понимаю. — Марина ни за что, ни за какие коврижки не пошла бы одна на второй этаж. Она боится туда подниматься вечером. Если бы вы все отказались идти спать, то она тоже осталась бы здесь. Ей надо хоть немного отдохнуть. Посмотри, она стала всё чёрная от недосыпания и нервов. — А! — сообразила Аня. — Теперь понятно. Пошли умываться и спать. — Умываться — это точно, а спать, если тебе не хочется, не обязательно. Можно почитать, поговорить, только осторожно говорить, а то там стенки тонкие. Говорить о погоде или о твоём Михаиле. В ванную мы пошли, как всегда, вдвоём и с большим напряжением. Первым делом мы осмотрели платок, закрывающий зеркало, и убедились, что он ни с одного края не приподнят. Пока Аня умывалась, я следила за платком, а потом за ним стала следить Аня. — Приподнять бы его, — предложила я, хотя и не была уверена, что это разумно. — Ни за что! — решительно отказалась Аня. — Днём — ещё куда ни шло, но на ночь глядя… Впрочем, она и утром отказывалась его приподнимать, да я на этом особо и не настаивала. — Тогда пошли, — сказала я. Мы поднялись наверх. На чердаке временами раздавалось унылое, даже какое-то угрюмое завывание, существо царапало что-то, но уже не билось и не трещало отдираемыми досками. — По-моему, ОНА устала, — шёпотом проговорила Аня. Я кивнула, и мы скрылись в своей спальне. Против ожидания, мы уснули быстро. Наверное, два дня поездок нас утомили, потому что мы обе ночью ни разу не проснулись.Глава 21 Любишь меня, люби и мою собаку
Утром Марина была ещё более хмурая, чем накануне. Мы постарались не подавать виду, что озадачены её поведением, но, по-моему, Марина была так поглощена своими думами, что не заметила бы даже самых откровенных перемигиваний. Когда она ушла, Катя обратилась к нам: — Послушайте, что происходит с Мариной? Мы с Аней были смущены, потому что не имели права рассказывать о том, во что нас не посвящали и о чём мы узнали волею случая и моего недостойного подслушивания. — Не имею ни малейшего представления, — поторопилась я ответить, боясь, что Аня как-нибудь выдаст нашу тайну. — Она опять не спала? — Иногда засыпала, если это можно назвать сном, но тут же просыпалась. При этом у неё вырывались такие высказывания: «Какой кошмар!», «Всё пошло прахом!», «Неужели нет другого выхода?», «Не ходите по песку!». Я подумала, что, если бы Катя знала о наших былых подозрениях, она могла бы многое нам объяснить, вот так слыша бессвязные восклицания Марины. Правда, подобные методы казались мне недостойными, ведь это, по сути, то же самое, что выспрашивать интересующие подробности у несмышлёного ребёнка. Марина себя не контролирует в такие минуты, так что вслушиваться в бред ещё хуже, чем напрямую подслушивать. — Она часто бредит? — спросила я. — Нет. Бывало, что она меня зовёт или что-то скажет, но так явно в первый раз. Я поняла, что Катя не сможет нам помочь докопаться до истины. — Что же её так волнует? — озабочено спросила Аня. — Раз она непричастна… Я ткнула её под столом ногой. Она поморщилась от боли, но поняла значение этого пинка и замолчала. — К чему она непричастна? — спросила Катя. Надо было срочно выкручиваться из неловкого положения. — Непричастна… — повторила Аня и замялась, не зная, что сказать. — Точнее, не непричастна, а не… Как это? Не знаю, как выразиться. В общем, если она не продаёт участок, как хотят соседи, то непонятно, что её гнетёт. — А я бы продала его и купила хороший участок где-нибудь в обычном садоводческом товариществе, подальше от всех этих предпринимателей, — сказала Катя. — Соседи гадкие, все друг перед другом пыжатся что-то показать, доказать… Нет, лучше не иметь денег, чем жить в таких собачьих условиях. Она высказала очень дельную мысль, с которой мы с Аней были полностью согласны, но требовалась поправка. — Почему же в собачьих? — спросила я. — У собак своя иерархия, но друг перед другом они не пыжатся так, как делают люди. Это развеселило моих подруг. — Сколько лет у тебя собаки? — спросила Аня. — В общей сложности… не помню точно, но больше тридцати лет. Может, тридцать пять. Сейчас у меня третья по счёту собака, и могу вас уверить, что все были чудесными, умными и с совершенно разными характерами. — Не представляю, как собаку можно держать в квартире, — сказала Катя. — Держат ведь, — возразила Аня. — У меня тоже никогда не было животных, но я представляю. — Теоретически и я представляю, но всё равно странно. — А ты попробуй, — предложила Аня. Тут уж я не выдержала. — Легко сказать «попробуй». Это ведь не игрушка, а живое существо. У него тоже только одна жизнь, как и у нас, поэтому надо сто раз обдумать, сможешь ли ты лет пятнадцать ухаживать за ним, любить его, прощать всякие проделки, выгуливать. Не забудьте, что от животины никуда не уедешь, не бросишь её на время отпуска. Надо заранее подумать, есть ли надёжный человек, на которого можно её оставить, а если нет, то готовы ли вы пожертвовать поездкой, если таковая представится. Животное в доме — это очень большая ответственность, особенно собака. С кошкой хоть гулять не надо, поэтому на день-два можно оставить её одну, да и то не всякую, а от собаки не уедешь больше, чем на несколько часов. — Задело за живое, — заметила Аня. — Вот что значит: собаковод со стажем. — Нет, не задело, а просто очень многие заводят животных, не продумав этот вопрос, а потом выкидывают. Первую собаку мы купили, причём знали, какую породу мы хотим, а двух других — подобрали с улицы. Тоже кто-то захотел собачку, а как узнал, что щенок рвёт вещи, делает лужи, о нём надо заботиться, с ним надо три раза в день гулять, так выбросил на улицу. Кстати, когда мы завели первую собаку, соседка моей бабушки клялась, что мы с ней поиграем, а потом кому-нибудь отдадим. Мы, конечно, уверяли, что завели её навсегда, на всю жизнь. Подразумевалась собачья жизнь. Она из себя выходила, доказывая обратное. Но годы шли, и ей поневоле пришлось поверить, что мы не шутим. — Так что я никогда не заведу собаку, — сделала вывод Аня. — И я, — согласилась Катя. — А Марина — тем более. Если уж собака рвёт вещи… Нет, это не для неё. Вы сегодня идёте на встречу с вашим Николаем? — На прогулку, — поправила я. — А Николай — это всего лишь приложение к прогулке. — Так идёте вы на встречу с этим приложением? — Идём, — ответила Аня, смеясь. — Что до меня, то я уже привыкла к таким прогулкам. Я, если быть честной, тоже к ним привыкла. Мне казалось, что день будет испорчен, если мы не встретимся с Николаем и он не поведёт нас куда-нибудь на экскурсию. — Тогда идите, а я полистаю книгу с рецептами и помечтаю в тишине, — сказала Катя. Мы переглянулись и решили не оттягивать такой блаженный для «шкелета» миг. — Помечтает она! — повторила Аня, когда мы вышли за ворота. — Интересно, какой итог этих мечтаний будет сегодня на обеденном столе? — поинтересовалась я. — Хорошо, что у Кати такая страсть к кулинарии. Нам не надо возиться на кухне. — Это точно. Мы как-то к этому уже привыкли, а если подумать, то ничего приятного в торчании на кухне нет, даже если заниматься готовкой по очереди. — Мы бы не увлекались такими изысками, как она. — А мне вообще не хочется готовить, даже самые простые и быстрые блюда, — упрямо сказала Аня. — Одна я бы удовлетворилась бутербродами, а для всех пришлось бы что-нибудь варить. Николай поджидал нас на дороге, бродя взад и вперёд. Когда мы вышли с нашей улицы, он ушёл далеко от её конца и уже поворачивал, чтобы вернуться. — Наконец-то! — обратился он к нам. — Что-то вы, дамы, сегодня припозднились! — Это вы рано пришли, — возразила Аня. — Куда мы идём сегодня? — А куда бы вы хотели? — Нет, Николай, это вы предлагайте, — сказала я. — Мы здесь мало что знаем, так что выбор за вами. — Тогда я вас сегодня поведу… Он принял таинственный вид и замолчал. — Кто там советовал держать паузу подольше? — спросила я. — Но, по-моему, и в этом деле надо знать меру. Кстати, о мере. В одном из чатов я прочитала, что пить надо в меру… — Эта истина была мне известна ещё до появления понятия «чат», — признался Николай. — Мне тоже, — согласилась Аня. — «Пить надо в меру», — сказал Джевахарлал Неру. «Пить надо досыта», — сказал Никита. Я подождала, пока стихнут ненужные реплики, приняв вид учительницы, равнодушной к реакции учеников на известие о внезапной контрольной. — Так вот, — продолжала я, когда наступила тишина. — Пить надо в меру, а мера — это древнерусская единица измерения объёма, равная двадцати шести с небольшим литрам. Делайте вывод, осилит ли чей-нибудь организм такое количество алкоголя и надо ли пить в меру. Всё засмеялись. — Здорово! — одобрил Николай. — Обязательно расскажу об этом на работе, — решила Аня. — Так куда мы сегодня пойдём? — поинтересовалась я. — Я поведу вас в заброшенную сторожку лесника, — сказал Николай. — Это ещё где? — озабоченно спросила Аня. — Не беспокойтесь. Звучит многообещающе, но это не в глухом бору, где, кроме лешего и бабы-яги, никого не увидишь, а рядом с деревней. Никакого злого духа мы там, я надеюсь, не встретим, если только там не побывали какие-нибудь хулиганы и если не входить в саму сторожку, но местечко красивое и живописное. Днём там безопасно, по крайней мере, со мной. Ходить туда ночью не рекомендую. Аня подобралась, как борзая перед рывком. Упоминание о живописности этого места вселило в неё надежду, что там мы встретим Михаила, и она с трепетом ждала этого момента. — Пойдём? — Конечно, — ответила Аня. — Если там так живописно, то мы просто обязаны там побывать. Николай вопросительно посмотрел на меня. — Конечно, — согласилась и я. Мы прошли мимо станции, дошли до деревни, а оттуда повернули налево, миновали широко раскинувшуюся помойку, потом по заросшему дикими травами полю добрались до леса. — Теперь чуть-чуть пройти по лесной дороге, — сказал Николай. — Вы не боитесь? Он помнил, что в начале нашего знакомства мы отказывались выбирать для прогулок лес, поэтому спросил нас об этом. Странное дело: мы о Николае знали только с его слов, нам не было даже известно, где он живёт в Москве и у кого гостит на даче, но уже так привыкли к нему, что отбросили все сомнения на его счёт. Правда, и газовый баллончик в кармане вселял в меня дополнительную уверенность. — Вы будете нашим защитником, — ответила я. — Только одни сюда всё-таки не ходите, — предупредил он. — Здесь не только я гуляю, но попадаются и полупьяные компании. — А совсем пьяные? — спросила Аня. — Совсем пьяных можно особо не опасаться, ведь они на ногах не держатся, а полупьяные опасны. Двигаться они могут, а разум отсутствует. Даже я, когда гуляю по безлюдным местам, всегда прислушиваюсь, не находится ли здесь кто-нибудь, кроме меня. Мы пошли по лесной тропе, скорее просеке, то расширявшейся, то сужавшейся, пока она не привела нас на поляну, где, прежде всего, бросалась в глаза ветхая скамейка, а уж потом внимание переносилось на полуразрушенный домик, чёрный от времени и с кое-где обрушившейся кровлей. — Вот это домик лесника, — пояснил Николай. — Страшноватое местечко, — сказала Аня. — Волшебный лес с заколдованным домом, — пояснила я. — А что внутри? — Ничего нет. Обломки кое-какой мебели, которую не стали брать местные жители из-за её полной непригодности к эксплуатации. Извините за технический жаргон в столь чарующем месте. Полы наполовину сгнили, так что ходить по ним опасно. Да и сверху может упасть на голову какая-нибудь доска или балка. — Так что люди туда не заходят? — поинтересовалась Аня. — Следы пребывания людей появляются, но это не те следы, которые украшают дом. Мы развеселились. — Очень красивые деревья, — сказала Аня. — Да, они очень старые, — объяснил Николай. — Местные говорят, что лесник выбрал эту часть леса для жилья, главным образом, из-за деревьев и следил за тем, чтобы никто не вырубал поблизости лес. После его смерти лес стали рубить на разные нужды, но это место обходят стороной. Может, потом, когда избушка развалится и старожилы перемрут, доберутся и сюда. А жаль. Что-то было в словах Николая особенное. — Что случилось с лесником? — спросила я. — Его убили, — объяснил Николай. — Именно из-за его смерти это место и остаётся нетронутым. Говорят, что убили его совсем рядом с избушкой. — Здесь? — спросила Аня. — Нет, за ней. С той стороны. — Браконьеры? — предположила я. — Нет. Подозревают, что его убили два пьяных мужика из этой деревни, но это не доказано. Их уже нет в живых. По рассказам, лесник был уже немолод, но очень хорош собой, так что женщины не обходили его своим вниманием. Отец одной девицы предупреждал лесника, что плохо ему будет, если он не оставит в покое его дочь. Не то лесник не внял угрозам, не то девица — отцовским запретам, однако мужик застал их вместе. Через два дня лесника нашли возле сторожки с головой, проломленной в области затылка или чуть выше, причём на его лице был написан невообразимый ужас. В это время видели двух мужиков в лесу, один из которых был отцом той девицы, а другой — его братом. Но это ещё не доказательство вины. Мало ли кто ходит по лесу, не всех же сажать. Главными подозреваемыми были они, но улик не собрали. Ещё поговаривали, что лесника мог убить парень этой девушки. Браконьер, которого на месте преступления застукал лесник, тоже принимался в расчёт. Были и другие версии, но совсем уж невероятные. Кто-то говорил, что его убил леший, припомнили снежного человека, ссылались на оборотня, тоже, кстати, бывшего жителя этой деревни. — Оборотень жил в деревне вместе с людьми? — удивилась Аня. — Оборотень потому так и называется, что может оборачиваться то зверем, то человеком. Про какого-то бедолагу сочинили, что ночью он оборачивается волком, вот и стал он во мнении людей оборотнем. Чего только люди не придумают! — Этого оборотня тоже убили? — спросила я. — Не успели. Хотели убить, ведь в то время народ был дикий, тёмный, но этот человек вовремя сбежал. Кое-кто утверждал, что он на их глазах обернулся волком и скрылся в лесу. Так мне рассказывали здешние бабки. — Если он оборачивался волком, то он бы загрыз лесника, а у того была проломлена голова. — Так он ведь и человеком мог обернуться в момент убийства, — напомнил Николай. — А ему-то чем помешал лесник? — спросила Аня. — Якобы лесник подозревал его в том, что он портит колхозное стадо. — Так это было в наши дни? — удивилась я, и эта история стала стремительно терять романтический ореол. — То есть, я хочу сказать, в советские времена? — Советские времена — это уже не наши дни, — напомнил Николай. — Об этом вернее всего указывают изменившиеся продукты, о чём мы с вами говорили вчера. — Кроме того, это было не в поздние советские времена, а в средние, когда война уже закончилась и даже прошло какое-то время, но, по-моему, ещё при Сталине. А может, при Хрущёве. И здешние бабки говорят, что тот волк до сих пор ещё бродит в этих местах. Так что вот вам ещё один призрак. — Спасибо, — поблагодарила я. — Нам хватит и нашего чердачного. Да ещё чупакабра имеется. А где точное место его гибели? Оно как-нибудь заявляет о себе? Может, там трава не растёт или в годовщину убийства появляются кровавые пятна? — Не слышал об этом, но про кровавые пятна вы хорошо сказали. Вряд ли кто-нибудь их видел, ведь не так-то просто подловить нужный момент, но их появления никто не опровергал. — А известен день его гибели? — спросила Аня. — Никто этого не помнит, я специально спрашивал. Потому, наверное, никто и не видел кровавых пятен. — Николай, хватит нас пугать сказками, — попросила я. — Лучше покажите нам место, где его убили. — Это место никто толком указать не может, ведь случилось всё слишком давно. Пошли, посмотрим. Может, найдём. Какое место нам покажется самым страшным, то и есть место убийства. — Тогда предлагаю разделиться, — сказала я. — Далеко друг от друга мы, конечно, не будем удаляться, но это поможет нам составить собственное мнение о месте трагедии. Потом каждый покажет, что он выбрал. — Давайте, — согласилась Аня. — Это прямо как в романах. Кто бы говорил! Можно подумать, что она заядлый читатель. Николай, посмеиваясь, согласился принять участие в игре, и мы зашли за дом и стали бродить между деревьями. — А насколько близко к дому его убили? — крикнула я. — Этого никто не знает, — ответил он. Полуразрушенный дом всегда вселяет ощущение уныния, а тут ещё и рассказанная Николаем история про убийство лесника. Из-за этого участок леса, примыкающий к сторожке, казался зловещим. Лучше бы Николай сначала предложил нам пройтись здесь, а потом бы спросил, не заметили ли мы чего-нибудь особенного или не стало ли нам в каком-нибудь месте тревожно или страшно. Сейчас мне каждое дерево казалось зловещим, и каждый клочок травы — напитавшимся кровью, которая была здесь пролита. Глупо, конечно, ведь прошло столько лет, что никакой крови не осталось и в помине, но воображение не обуздаешь. — А где его похоронили? — спросила я. — На кладбище. — То место сохранилось? — Приблизительно. Саму могилу уже не отыщешь, но известно, на каком участке её искать. Я смотрел и обнаружил пять подходящих холмиков. Можно будет туда наведаться. Завтра, например. Вы уже выбрали место убийства? — Подождите, не так быстро, — сказала я. — У меня набрался уже десяток таких мест. Только я уже все их перепутала. — Тогда ищите дальше. Нужно выбрать единственное. И такое единственное место нашлось. Я прошла на несколько шагов дальше и увидела чуть покривившееся дерево, а под ним какую-то особенную, мягкую, светло-зелёную траву. Почему-то мне так и представилось, что именно здесь проломили голову леснику, а на этом месте, как память об этом событии, выросла трава, которой нет нигде рядом. Умом-то я понимала, что, возможно, здесь просто другой состав почвы, но не хотелось обыденности, тем более, что и дома, то есть на Марининой даче, об обыденности говорить не приходилось. Я отошла к домику и стала ждать остальных, а попутно осматривала чёрные от времени, словно бы слегка обугленные стены. Здесь окна не было, и я зашла сбоку, где вместо него зиял провал. Остатки наличников сохранились и кое-какие планки от рам всё ещё были на своём месте, но створки бесследно исчезли. Я заглянула внутрь. Пахло затхлостью и гнилью. Человеческий дух тоже присутствовал, но не смог бы порадовать даже стосковавшегося по людям Робинзона. Я ожидала, что внутренность дома будет тонуть в темноте, но там было относительно светло. Ничего интересного я не увидела. Всё было, как и рассказал Николай: прогнившие доски пола, заваленные мусором и отходами человеческой жизнедеятельности. Не стоило туда даже входить. — Я нашла, — объявила Аня. — А вы, Николай? — Я-то нашёл уже давно. Просто я проверял, не найду ли чего-нибудь ещё. Нет, первое впечатление — самое верное. Мы сошлись все вместе и с интересом стали ждать результатов. — Какое место вы выбрали? — спросил Николай у Ани. Неожиданно меня кольнула мысль, почему он спросил сначала мою подругу, а не меня? Я даже удивилась внезапной досаде, поскорее прогнала её и забыла о ней, очень уж глупым было это чувство. — Вон там, — указала Аня рукой на большую ель, нижние ветки которой шатром спадали до земли. — Мрачно здесь. Так и кажется, что за деревом кто-то прячется. И мох здесь красноватого оттенка. — А вы, Мила? — Вот там. Нигде поблизости не растёт такая трава. И дерево словно скорбит о ком-то. — Неплохо, — одобрил Николай. — Какое же место выбрали вы? — не выдержала Аня. — Приблизительно здесь. — Почему? — удивилась я, не видя в этой дорожке между деревьями ничего особенного. — Если эта тропинка была здесь в те времена, то лесник мог по ней возвращаться домой или выходить из дома. Его удобно было выследить, притаившись вот за этими тремя почти вплотную растущими деревьями. Он проходил мимо, а убийца вышел из-за укрытия и нанёс удар сзади. — Логично, — похвалила я. — Но и в выбранных нами местах есть деревья, за которыми можно было бы спрятаться. — А что леснику там делать, если там нет тропинки к дому? — Собирать грибы, — нашлась я. — Он нагнулся над грибом, а его сзади и ударили. — Откуда убийца может знать, что лесник подойдёт именно к этому месту? — спросил Николай и даже улыбнулся, чувствуя неотразимость своего довода. — Хорошо… — не сдавалась я. — Вы были бы абсолютно правы, если бы не одна мелочь. Николай почувствовал себя немного уязвлённым, что не преминули бы сделать и многие мужчины на его месте. — Какая же это мелочь? Аня тоже с удивлением смотрела на меня. — Вы сами сказали, что на лице убитого отражался ужас. Невообразимый ужас. А какой ужас может почувствовать человек, если ему внезапно, да ещё сзади, проломят голову? Нет, он видел своего убийцу, причём этот убийца вызвал у него ужас. Кто бы он ни был, но встретились они лицом к лицу, причём лесник очень испугался и, скорее всего, побежал или хотел побежать. В любом случае, он видел убийцу и успел повернуться к нему спиной, чтобы убежать, раз удар был нанесён сзади. — Это мне в голову не приходило, — признался Николай. — И, пожалуй, вы правы. Но вопрос в том, кто мог его так напугать? Неужели он пришёл в ужас при виде двух мужиков, отца и дяди девицы? — Мог, — сурово сказала Аня и поджала губы. — Когда я была ещё девочкой, точнее, молоденькой девушкой, мы шли с одним парнем по пустынному двору, застроенному гаражами и какими-то сараями. Нам навстречу вышли двое парней и сказали моему провожатому: «Иди, тебя мы не тронем. А девушка пусть останется с нами». И что же? Мой парень весь побледнел, повернулся ко мне и сказал: «Так я пойду?» И собрался уходить. — Ушёл? — презрительно спросила я. — Не успел. Эти парни сами не ожидали от него такой реакции и возмутились ужасно. Они его так отлупили, чтобы не смел бросать в беде подруг, что, мне кажется, он на всю жизнь это запомнит. А потом они проводили меня до дома. Оказывается, это были не хулиганы, а просто местные ребята, которые захотели нас попугать. Так что человек может испугаться двух мужиков. — Кто его знает? — в раздумье проговорил Николай. — Может, мог, а может, и нет. Это ведь только кажется, что если человек — лесник, то обязательно сильный и смелый. Мы ещё раз обошли сторожку и пошли обратно к нашим дачам. — Пожалуй, не стоило вас туда водить, — запоздало спохватился Николай. — Это почему же? — не поняла Аня. — У вас своих призраков хватает. — Призраком больше, призраком меньше — какая разница, — сказала я. Оба моих спутника удивлённо посмотрели на меня. — Знаешь, разница всё-таки есть, — решила Аня. — Это я перефразировала слова моей бывшей сотрудницы, тоже учительницы математики, — объяснила я. — Одно время было такое течение: подсаживать в классы с обычными детьми даунов. — Зачем? — поразился Николай. Я его хорошо понимала, потому что это мы, учителя, ко всему привыкли, а нормальные люди ещё способны удивляться. — Конечно, дурь, ведь обычный ребёнок должен с кем-то соревноваться, с кого-то брать пример, а сидя рядом с дауном, начнёт считать себя чуть ли не гением и расти в интеллектуальном смысле не только не будет, но и станет терять имеющиеся данные. Но нам это объясняли так: надо, чтобы дети с отклонениями не чувствовали себя обделёнными. Всё у нас делается в интересах детей, только почему-то предпочтение отдаётся не обычным детям, а детям с умственными недостатками. — Так они, наоборот, будут чувствовать себя обделёнными, если видят, что другие могут освоить материал, а они — нет, — возражал Николай. — А об интересах обычных детей никто не думает? — спросила Аня. — Это понимают все учителя, но с их мнением никогда не считаются. Так вот, я побывала на совещании, где дама из Управления образованием со слезой в голосе говорила о пользе такого опыта с даунами. Само собой, я пришла в ужас и принялась делиться впечатлениями с коллегами. Все по-разному реагировали, многие об этом знали раньше, а та математичка устало ответила: «Дауном больше, дауном меньше — какая разница?» Я дипломатично не стала заканчивать её фразу: «Мы и без того учим половину даунов». — Дауном больше, дауном меньше — какая разница? — повторил Николай. — Что, с детьми сейчас совсем плохо? — Хуже не бывает. Очень неразвиты, крайне невежественны, увлечены только компьютерными играми. Память у большинства слабая, логики нет. И самое плохое то, что они не могут объективно судить о своих возможностях, способностях. Им кажется, что их все недооценивают, придираются к ним зря, двойки и тройки ставят ни за что. Тяжёлая тема для разговора. Давайте лучше поговорим о призраках. Интересно всё-таки, где убили того лесника? И кого он так испугался? — Чупакабру, — мрачно сказала Аня, кивнув на кусты, за которыми стояла чёрная собака. — А она обернулась человеком и проломила ему голову. Собака наполовину высунулась из зелени, не сводя с меня пристального взгляда. Николай нагнулся, поднял с земли камень и швырнул в неё. Она отскочила. — Не надо камнем, — попросила я. — Пока она не проявляет явных враждебных действий, так что не надо её калечить. — Так я же не сильно, — оправдывался Николай. — Я даже не в неё кинул, а рядом. — А не мог он сам упасть и удариться затылком о какую-нибудь корягу, пень или камень? — спросила я. — Не знаю, — ответил Николай. — Но у него не было бы такого ужаса на лице. Может, страдание, но не ужас. — Я читала, что у человека, умирающего от сердечного приступа иногда на лице застывает самый настоящий ужас, — сообщила я. Об этом я не только читала, но даже ввела такой эпизод в одну из своих книг, поэтому-то и рассуждала с видом знатока. — Кто же теперь разберёт, что случилось столько лет назад? — сдался Николай. — Мало ли что наговорят старухи на завалинке! Мы благополучно дошли до нашей улицы и тепло попрощались с нашим провожатым, причём он напомнил нам, что будет нас ждать здесь в обычный час. — Я даже не представляю, что бы мы без него делали, — призналась Аня. — Без кого? Без призрака? — Без Николая. — Аня даже обиделась из-за моего непонимания её настроения. — Славный человек. Если бы не Михаил… — Короче, выбор есть, — поддержала я её. — Если Михаил так и не объявится, берись за Николая. — Нет, ему нравишься ты, — возразила моя подруга. — Даже не спорь. Я в таких вещах толк знаю. Поверь мне, он к тебе неравнодушен. Я не стала поддерживать пустые разглагольствования Ани, а, наоборот, из чувства противоречия принялась сама себя убеждать, что Николай не питает ко мне никакого интереса. Как всегда бывает в таких случаях, по крайней мере, у меня, мои рассуждения завели меня слишком далеко. Я припомнила все наши совместные прогулки и дошла до самого начала, то есть до нашего с ним знакомства. Сейчас же у меня возникли сомнения. Я подумала, а почему, собственно, он решил с нами познакомиться? Мы, конечно, не старые дамы и даже не пожилые, потому что на дворе не девятнадцатый век, когда женщины в сорок лет считались старухами, но ничего особо привлекательного в нас нет. Две одинокие женщины, одна высохшая, как жердь, а другая в меру располневшая. Я не дошла до размеров Кати, мне до них, к счастью, ещё далеко, но всё-таки моя фигура утратила былые идеальные формы. С чего бы Николаю нами заинтересоваться? Самый благоприятный вариант ответа тот, что у нас лица достаточно приветливые, а по сравнению со многими местными дамами, так даже очень приветливые, а это способно вызвать благожелательный интерес. Но все же не до такой степени, чтобы знакомиться и даже ежедневно с нами встречаться. Наверняка здесь кроется какой-то подвох. Мы подошли к Марининому участку и вошли внутрь, поэтому мои искусственно вызванные сомнения перестали меня мучить, но ведь недаром говорится, что ничто не проходит бесследно. Мои размышления не забылись и, помимо моей воли и без моего ведома, продолжались в моей голове, чуть не приведя к печальным последствиям. — Я ухожу в шезлонг, — сразу предупредила Аня. — И прошу меня не беспокоить. Она не стала задерживаться и скрылась в саду. Я, как всегда, закопалась, собирая бумаги, ручки, электронную книгу. Почему-то у меня никогда не получается всё делать быстро и решительно. Впрочем, без этого свойства я не была бы похожа на римского патриция. А тут ещё позвонила тётя и минут сорок рассказывала о том, как им переносили какой-то прибор не то на новое место, не то, наоборот, с нового места на старое. Почувствовав к концу разговора, что у меня всё в голове помутилось, я позвонила родителям, чтобы выяснить, как поживает наша собака и не скучает ли. — А ты поговори с ним, — предложила мама. — Я поднесу телефон к его уху, а ты ему что-нибудь скажи. Я назвала Дика всеми ласковыми словами, которые только могла придумать. — Ну как? — спросила я, когда мама вновь завладела трубкой. — Он шевелил ушами и поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, прислушиваясь. По-моему, ему понравилось. Сделав доброе дело, я со спокойной душой и чистой совестью вышла из спальни, чтобы спуститься на первый этаж. На лестнице я в нерешительности остановилась, поглядывая наверх. Мне очень не хотелось подниматься к чердаку, но что-то толкнуло меня туда. Наверное, эта тяга к страшному месту была сродни чувству, которое охватывает некоторых людей, смотрящих с высоты на землю. Их тянет вниз. Они сознают, что это смерть, но их туда всё равно тянет. Находясь в здравом уме и твёрдой памяти, они не совершают непоправимого, но возникает вопрос, не уступят ли они этому странному чувству, если будут не в себе? Я знала одну женщину, которая признавалась, что, когда смотрит вниз с балкона, её словно какая-то сила заставляет перегнуться пониже и… Даже интересно, сколько таких вот самоубийств, когда люди разбиваются насмерть, вызвано не какими-то жизненными неурядицами, а подобным желанием перегнуться пониже? Лично я уступила тяге к страшному чердаку и поднялась по лестнице наверх. Дверь, как и прежде, была заперта, на полу земли не было. Я прислушалась и уловила шорох, шелест, тихое царапанье и вой, то смолкающий, то усиливающийся. Это было даже похоже на заунывный, однообразный плач. Все эти звуки доносились из глубины чердака. Меня вновь охватил страх. Что же это за существо там скрывалось? Неужели это призрак? А может, там прячется кто-то живой? Марина явно его боится, причём боится до потери сознания, до сумасшествия. Она уверена, что это призрак Сергея или растерзавшей его собаки, убитой потом при облаве. Тёмная история. Я поспешила спуститься вниз, едва удерживаясь от желания обратиться в паническое бегство. — Мила, а я думала, что ты в саду, — удивлённо проговорила Катя. — Я брала работу, — объяснила я свою задержку. — Хорошо, что ты ещё здесь. Если бы ты уже ушла к Ане, то я бы не решилась тебя потревожить, но раз уж ты на ногах, то у меня к тебе маленькая просьба. Я почувствовала неладное. Очень уж ласково и деликатно говорил «шкелет». — Что такое? — Сбегай, пожалуйста, на рынок. У меня закончилось масло, нет чеснока, мало соли и кофе. Сахар тоже на всякий случай купи. Мне совсем не хотелось куда-то тащиться, но у меня уже выработалась привычка брать пример со своих героев или, что случалось реже, с реальных людей. Сейчас я вспомнила как раз реального человека, а именно, бабушку моей ученицы. Такая энергичная бабушка, что вся школа ей удивляется. Она сама признавалась, что ей ничего не стоит в любую минуту сорваться с места и куда-то ехать, спешить. — Хорошо, схожу. — Я бы попросила Аню, но она так давно устроилась в шезлонге что, наверное, уже спит, а ты пока на ногах. Я бы и сама сходила, но не могу показаться на люди с таким синяком. Кате было очень неудобно посылать меня куда-то, но, если вдуматься, ничего особенного в её просьбе не было. Она готовила для нас завтраки, обеды и ужины, по собственному желанию готовила и с большим удовольствием, но всё равно это был труд, и нелёгкий труд. Почему же ей не послать кого-то из нас за продуктами? Пусть это буду я. Аня тоже могла бы сходить, но не спорить же из-за таких пустяков. Это как-то мелочно и даже унизительно. Вот мой герой Джо Сноу, хоть и был помощником капитана, но не гнушался никакой работой… — Какое масло купить: сливочное или подсолнечное? — спросила я, прерывая свои бесконечные думы о своих ещё ненаписанных или недописанных книгах. Почему-то герои полностью законченных книг, мне не вспоминаются, а в голове теснятся только те персонажи, истории которых еще не выставлены для чтения. Кажется, Писемский запил из-за того, что его уж слишком донимали многочисленные персонажи задуманных им книг. Этих личностей было больше, чем он был способен вывести на страницах. Надеюсь, мне такая беда, как пьянство, не грозит. — Подсолнечное, — ответила Катя. — Но купи и сливочного, а то его уже мало. И посмотри, нет ли там специй. Купи их побольше, самых разных. — Хорошо. Я пошла. Только сбегаю за кошельком и сумкой. Без газового баллончика я тоже из дома не выходила. Мне он ещё ни разу не понадобился, но с ним было как-то надёжнее, безопаснее. Стоило только вообразить, как отпетый хулиган, никогда не знавший отпора, или злобная, вконец обнаглевшая по той же причине собака получает порцию газа в лицо и, кляня всё на свете, а прежде всего, своё намерение причинить вред беспомощной женщине, пытается проморгаться, чтобы прекратить ужасное жжение, как на душе воцарялся мир и удовлетворение. Хотелось бы знать, как бы прореагировало таинственное существо на чердаке, если бы вырвалось всё-таки наружу, ворвалось в комнату и встретило ядовитую струю газа? С такими приятными мыслями я вышла на дорогу и благополучно дошла до рынка. Купив всё, о чём упомянула и о чём забыла упомянуть Катя (например, зефир и вафли), я двинулась в обратный путь, испытывая неожиданное удовольствие от этой внеплановой прогулки. Сумка, против обыкновения, не была особо тяжела, так что мне не приходилось думать о каждом шаге. Наверное, именно поэтому я отвлеклась от внешнего мира до такой степени, что не замечала, кто идёт мне на встречу или кто меня обгоняет. А опомнилась я лишь тогда, когда мне почудилось что-то смутно знакомое. Я посмотрела по сторонам и боковым зрением заметила седого человека с лысиной, уверенно вышагивающего сбоку и чуть сзади меня. Я не сразу сообразила, кто это, а когда сообразила, ускорила шаг, чтобы он меня не догнал и не узнал. Не тут-то было! Он шёл слишком быстро, а с сумками мне было не выдержать такого темпа, так что я быстро придумала такой выход из положения: я сейчас чуть оторвусь от него и сверну в сторону, туда, где были кусты и группа деревьев. Мало ли, может, мне надо именно в ту сторону. Я так и сделала. По-моему, чванливый «партнёр» меня не заметил, потому что шёл, ни на кого не глядя, так что я благополучно зашла за укрытие. Эта полоса кустов и деревьев, тянувшаяся вдоль дороги, была относительно широкой и разделяла садоводческие товарищества, или как там они здесь называются. По-видимому, здесь часто бывали, потому что в траве валялись фантики от конфет и мороженого, бутылки, сигаретные пачки и много другого мелкого мусора. Под одним из кустов я даже заметила старую шину. Мне-то довсего этого дела не было, ведь я зашла сюда только для того, чтобы не встречаться с неприятным человеком, но очень жаль, что люди считают ниже своего достоинства донести свой мусор до помойки и бросают его где попало. Я решила совместить полезное с приятным и поставила сумку на траву, чтобы немного отдохнуть, пока «партнёр» следует своей дорогой. Пусть себе идёт, а когда удалится на достаточное расстояние, я спокойно выйду на дорогу и продолжу свой путь. Я расслабилась без ощущения груза продуктов, но вдруг из куста высунулась узкая чёрная морда, тёмно-коричневые глаза уставились прямо мне в лицо и собака стала неторопливо выдвигаться из веток прямо на меня. Меня охватил ужас перед этим пристальным взглядом, слишком пристальным, чтобы не таить в себе угрозы. Я торопливо сунула руку в карман, дрожащими пальцами сжала баллончик, вытащила его и в последний момент, когда собака неспешно и как-то крадучись приблизилась ко мне, нащупала ту часть, на которую надо нажать, и надавила на неё. Мне в глаза ударило что-то невыносимо жгучее, отчего я не только не могла их открыть, но лишилась способности вздохнуть. Мне казалось, что я навсегда лишусь зрения, потому что немыслимо было вообразить, что после такой рези глаза уцелеют. Я переносила страдания молча, но опустилась на траву, прижала руки к глазам, из которых неудержимо лились слёзы. Мне ни до чего и ни до кого не было дела, потому что жизнь в эти ужасные минуты казалась мне невыносимой. Когда я немного притерпелась к ужасной боли или боль начала ослабевать, я обнаружила, что моих рук касается что-то мокрое, то холодное, то горячее. Что это, я определить не могла, потому что открыть глаза была не способна. Вспоминать не хочется, до чего мне было тогда плохо. Постепенно, но очень нескоро, я сумела кое-как приоткрыть глаза. Первое, что я увидела сквозь слёзы, была узкая собачья морда, сострадательно наблюдавшая за мной и попеременно то тыкавшаяся в моё лицо и руки холодным мокрым носом, то принимавшаяся лизать их горячим языком. Я коснулась рукой чёрной шерсти. Собака завиляла длинным, но не очень пушистым хвостом и всеми возможными способами показала, как она довольна, что наконец-то между нами установилось взаимопонимание. Так мы и сидели вместе на траве, пока резь в глазах не прошла. Тут я сумела рассмотреть «чупакабру». Это была не слишком красивая собака, с шерстью густой, но очень плотно прилегающей к телу. Она была ни большой, ни маленькой, средняя такая собака. Может, кому-то она и показалась бы лишённой привлекательности, но я, после того как она выразила мне столько сочувствия, почувствовала к ней горячую симпатию. Однако пришло время подумать о том, как я буду возвращаться домой. Я не знала, сколько прошло времени, но ясно, что немало. Не хватало ещё, чтобы меня начали искать. Я встала, постаралась вытереть всё ещё мокрое от слёз лицо и подняла сумку. — Спасибо, моя дорогая, а сейчас мне пора уходить, — обратилась я к собаке. — Если будешь вафлю, то я тебе дам. Собака с удовольствием съела вафлю. Я кинула ей зефир. Собака съела и зефир. — Ещё увидимся, — попрощалась я с новой знакомой. — До свидания. Я вышла на дорогу, чувствуя сожаление от того, что приходится оставлять это бездомное существо на произвол судьбы. Но что я могла сделать? У меня уже есть Дик. Куда мне в Москве вторая собака? И здесь мне некуда её деть. Марина ни за что не допустит, чтобы в её доме появилось животное, пусть даже ненадолго. Чтобы не травить душу, я ни разу не оглянулась на бедную «чупакабру». Хорошо ещё, что я могу рассказать Ане и Николаю, что это безобидная и добрая собака, а не страшный зверь, а выслеживала она меня… Почему же она меня выслеживала? Я принялась соображать, что же такое особенное привлекло ко мне её внимание, и это заняло мои мысли до самого прихода домой, но я так и не могла ничего придумать. Всё ещё занятая размышлениями, я в рассеянности поставила сумку на землю, вытащила ключ и отперла дверцу в воротах. Когда я вновь подняла сумку и уже шагнула вперёд, мимо меня на участок проскользнула чёрная собака и, чуть отойдя от калитки, села на дорожку и принялась меня ждать, глядя мне прямо в лицо и помахивая хвостом. — Ты с ума сошла! — испугалась я. — Сейчас же уходи отсюда! Но собака и не думала меня слушаться. Она была очень довольна, что ей удалось сюда пробраться. По-моему, она твёрдо решила, что теперь я буду её хозяйкой. Каждая бездомная собака до определённого возраста мечтает заиметь хозяина и дом и лишь со временем, уже отчаявшись и испытав множество разочарований, перестаёт доверять людям. «Чупакабра» была ещё молода и не утратила надежды на счастье. Было очень жестоко отказывать ей в приюте, но у меня не было иного выхода. — Я же сказала тебе: уходи! — строго повторила я. Собака не пошевелилась, только взгляд у неё стал настороженным. Мне пришлось подойти к ней. Собака молча заглядывала мне в глаза и продолжала сидеть. Я не знала, как поступить. Был бы у неё ошейник, я бы взялась за него и вывела её за пределы участка, но ошейника у неё, конечно, не было. Брать её за шкирку и вести к калитке было опасно, ведь я не знала её характер. Может, она не вынесет такого обращения, и я останусь без пальца. — Уходи! — совсем свирепо приказала я. И вдруг собака легла прямо у моих ног, да ещё перевернулась на спину, демонстрируя полную покорность. Этого уж я не могла выдержать и принялась придумывать, куда пристроить собаку, когда я привезу её в Москву. Можно было попробовать убедить брата не заводить несмышлёного щенка, а сразу заиметь очень умную собаку, которая будет благодарна за приют и ласку и предана, как никакая другая, не хлебнувшая горя. — Господи! — вскрикнула сзади нас Аня. — Чупакабра! Зачем она здесь? — Сама не знаю, — честно призналась я. — Полагаю, что она хочет стать моим домашним животным. — Ты соображаешь, что ты делаешь? — спросила Аня. — Что скажет Марина? Она же не допустит здесь собаки! До сих пор я колебалась, но, когда я услышала мнение своей подруги, всякие сомнения исчезли. — Кажется, у англичан есть поговорка: «Любишь меня, люби и мою собаку». Так что, если Марина заинтересована в том, чтобы я осталась, она примирится с присутствием здесь этой собаки. Временным присутствием. Я беру её себе. — А если не примирится? — Тогда я сегодня же уеду вместе с собакой. Аня поняла, что это сказано совершенно серьёзно. — У тебя ведь есть собака, — напомнила она. — Зачем тебе вторая? А если к тебе подойдёт третья и тоже попросит взять к себе, ты возьмёшь? Бездомных собак много, всех не приютишь. Или ты хочешь стать одной из ненормальных женщин, которые заводят в квартире по сорок кошек и двадцать собак? — Во-первых, я попробую отдать её в семью брата, потому что они хотели завести собаку, а во-вторых, не каждая собака умеет так утешать, когда человек хочет прыснуть в неё из газового баллончика, а попадает себе в лицо. — Что? — не поняла Аня. Я заметила, что из дома вышла Катя и с изумлением слушает наш разговор. — Из какого газового баллончика? — спросила она. — И как же она тебя утешила? Притом, учтите, что из-за этого человека у меня и так всё чуть не подгорело, а теперь ещё и остынет. Я бы предпочла, чтобы вы сейчас же сели за стол, а за обедом Мила нам всё расскажет. Только я не знаю, что делать с этой собакой. Представляю, что будет с Мариной, когда она её увидит! Я этого даже представлять не хотела. Я заранее приготовилась к худшему и решила уехать, если Марина будет непреклонна. — Пойдёмте, — повторила Катя. — А собака пусть останется здесь. Ей мы вынесем еду сюда. Мы пошли к крыльцу, и собака двинулась за мной. Я показала ей пальцем на место около крыльца, и она послушно села там, не выражая намерения непременно приникнуть в дом. — Надо же! — удивилась Катя. — Слушается жеста! — Сообразительная собака, — сказала я. Рассказывать, что у меня и Чипа сначала слушалась жеста, и Дик был чрезвычайно послушен, я не стала. Собаки слишком умны и прекрасно понимают, у какого хозяина надо ходить по струнке, а где можно расслабиться и до какого предела. Наши собаки быстро нащупывали слабые места своих новых хозяев. Мы и оглянуться не успевали, как они уже в полной мере проявляли свой характер. Убеждена, что и эта собака очень быстро сообразит, что не стоит так покорно выполнять моё малейшее желание. Мы зашли в дом. Первым делом Катя достала какую-то тарелку и стала наполнять её мясом. — Не переусердствуй, — остановила её я. — Это же не лев. Вот этого будет достаточно. Теперь немного овощей. Я сама отнесла миску собаке, не сходившей с указанного места, и вернулась за стол. — Не могу понять, почему она гонялась за мной, — сказала я. — Почему из всех она выбрала именно меня? — Ты бросала в неё пироги, — припомнила Аня. — Это следствие, а не причина, — возразила я. — Сначала она стала всюду следовать за мной, а уж потом я стала кидаться в неё пирогами. — Постой! — воскликнула Аня. — А помнишь, как ты бросила в кусты пирожное, которое тебе не понравилось? Может, там была эта собака? Подумала, что ты бросила его именно ей, и с тех пор стала за тобой бегать? Мне стало немного досадно, что я сама не додумалась до такого простого объяснения. — Наверное, ты права, — согласилась я. — Она именно после этого стала за нами гоняться. — Так что ты там говорила насчёт газового баллончика? — спросила Аня. — Отец мне купил газовый баллончик, — принялась я рассказывать. — Специально для этой поездки. — Разве ты говорила ему о призраке? — не поняла Катя. — Говорила, что Марина до того вся на нервах, что ей даже мерещится призрак. Ясно, что я не рассказывала о том, что мы сами слышим его каждый день. Отцу эта поездка на дачу очень не нравилась, вот он и купил мне для защиты газовый баллончик. Я всё время ношу его с собой, но до сегодняшнего дня он мне не пригождался. А сегодня, когда я купила всё, что ты, Катя, просила, и возвращалась домой, я заметила одного очень неприятного человека, с которым не хотела встречаться. — Николая, что ли? — не поняла Катя. — Так вы, вроде, с ним всегда встречаетесь по утрам. — Нет, не его. Противный такой тип, даже говорить про него не хочу. Так вот, чтобы с ним не встречаться, я ушла с дороги туда, где кусты и деревья. — Если не хочешь с кем-то встречаться, то лучше свернуть и пропустить его, — согласилась Катя. — До чего же люди — свиньи! — сообщила я. — Где ни пройдут, там навалят мусор. Впрочем, свиней я зря обижаю. Я читала, что если за ними нормально ухаживать, то их хлев легко чистить, потому что для своих нужд они отводят определённое место и где попало не ходят. А люди пакостят везде. Там в траве столько всяких бумажек, бутылок… — Да, человек во всём превзошёл братьев наших меньших, — согласилась Катя. — Причём, урна стоит рядом, а им лень выбросить бумажку в неё, бросают рядом. У нас одна женщина каждое утро выносит большой пакет с мусором и кладёт его сверху урны у самого подъезда. До помойки пятнадцать метров, а она водружает его сверху, чтобы дворник донёс его до помойки. Как это называется? — Это ещё что! — подхватила благодатную тему Аня. — Моя соседка сверху придумала вариант ещё интереснее. Она, выходя на работу, оставляла мусор на нашей площадке. Я всё удивлялась, почему у моей двери оказывается то мешок, то пакет, то свёрток с мусором. Я раз вынесла это на помойку, два, неделю, а потом мне это надоело, и я решила проследить, кто же мне всё это подкладывает. Всё утро проторчала у двери и наблюдала в глазок. Оказывается, соседка сверху. — И что? — жадно спросила Катя. — Я не стала с ней ругаться, а сделала проще. Когда она ушла, я взяла этот пакет, отнесла его к её двери и вывалила содержимое прямо на её коврик. Красивый такой, зелёненький, ворсистый. Ей не повезло, что в тот день среди мусора были ошмётки жира из супа, картофельная шелуха и пакет с остатками кефира. Всё это ей потом пришлось оттирать, когда она вернулась с работы. Зато больше она мне свой мусор не оставляла. — Сколько же бессовестных людей! — вздохнула Катя. — Я однажды наблюдала такую картину, — вспомнила я. — После работы люди плотным потоком направляются к метро, сбоку идёт девушка, ест банан. Это была уже перестройка, но ещё не наши дни, когда молодёжь стала дрыгать бёдрами и вилять попой, причём лица обоего пола. Она шла «свободной походкой от бедра», однако без задоверчения. Симпатичная девушка, но явно думающая о себе слишком хорошо. Доела банан и небрежным движением бросила его прямо в толпу под ноги усталым людям. — И никто не сделал ей замечания? — удивилась Катя. — Кто поскользнулся, а такие неизбежно должны быть, тот не видел, чьих рук это дело, а кто был к ней ближе, те, по-моему, не заметили её грациозного жеста. Это я шла сбоку и наблюдала за ней. — А почему ты не сказала ей, что это безобразие? — не отставала Катя. — А что бы это дало? Она или не ответила бы мне, или ответила бы такое, что испортило бы мне настроение. — Да, много на свете сволочей, — подтвердила Аня. — Меня однажды так долбанули сумкой, что потом две недели синяк не сходил. Катя потрогала глаз и сочувственно кивнула. — И что самое противное, эта баба видела, что я иду сбоку, но всё равно так двинула своей сумкой, что чуть меня с ног не сшибла. Может, нарочно? — Вполне возможно. А сколько пальцев переломали кейсами, когда они были в моде! — вспомнила я. — Эти портфельчики я помню, — согласилась Катя. — Такие неудобные для использования и такие твёрдые! Вещей в них мало умещается, а как ни пройдёшь с ним в толпе, обязательно сделают замечание, что я им кого-то задела. Я два раза с кейсом сходила и зареклась его брать. — А мне брат привёз такой из Болгарии, — похвасталась я. — Он до сих пор у меня цел. Я в нём документы держу. — Это мысль! — обрадовалась Катя. — У меня он тоже цел, и я не знала, что с ним делать. Выбрасывать, вроде, жалко, а не нужен. Я в нём теперь тоже буду держать документы. Если уж не пригодился по прямому назначению, пусть поработает сейфом. — Да, — сказала Аня. — Что «да»? — не поняла Катя. — Неудобная и травмоопасная вещь, но все за ними гонялись. Завидовали, у кого есть особо модный. Я тоже немало синяков получила от них в автобусе. — А что это мы заговорили на эту тему? — не поняла я. — Ты первая начала, — ответила Аня. — Мы всего лишь подхватили. — Да, на тему о человеческом свинстве можно говорить бесконечно, — согласилась я. — Но всё-таки я вернусь к основному рассказу. Так вот, не успела я опомниться от чуть было не состоявшейся встречи с противным типом, как из кустов высунулась «чупакабра» и двинулась ко мне. Я испугалась, вытащила баллончик и нажала, не сообразив, в какую сторону у него направлена прыскалка. Никому не советую повторять моей ошибки. Или сначала хорошенько освойтесь с такой вещью, или вообще ею не пользуйтесь. Боль была адская. Я думала, что лишусь зрения. А собака ласкалась ко мне и утешала меня. Так она со мной и пришла сюда. Как её после этого выгонишь? — Кстати, вон она, — сказала Аня. Я обернулась и увидела, что моя новая питомица сидит на пороге и наблюдает за нами. Я погрозила ей пальцем и ткнула им в сторону двери. Как это ни странно, но собака меня прекрасно поняла и отодвинулась на полшага от порога, чтобы не лишиться своего наблюдательного пункта, но и не вызывать нашего недовольства. — До чего умна! — не уставала восхищаться Катя. — Подождите, — припомнила я. — Вы что-то говорили о том, что к вам кто-то приходил. Какой-то человек, из-за которого у Кати чуть всё не сгорело. Аня явно делала мне знаки, потому что то вытаращивала глаза, то возводила их к полотку, то подмигивала, то выделывала с лицом такое, на что не решилась бы, взгляни она на себя в эту минуту в зеркало. Сначала я, как зачарованная, наблюдала за ней, а потом сообразила, что этим человеком, скорее всего, был «партнёр», ведь он шёл в сторону Марининой дачи. Моя догадка разогрела интерес к визиту незваного гостя. — Что ему было нужно? — спросила я. — Ему была нужна Марина, — ответила Катя. — Мне самой пришлось выйти к нему, потому что Аня плотно сидела в шезлонге и не пожелала встать. В её голосе прозвучала обида. Я поняла, из-за чего она недовольна поведением нашей подруги, когда она привычным движением потрогала глаз. — Я спала, — оправдывалась Аня. — Когда я проснулась, я подошла к вам. — Могла бы и проснуться, чтобы я не показывалась в таком виде, — ответила Катя и продолжала. — Этот мужчина выяснил, что Марина придёт только вечером, но почему-то всё не уходил. Спросил, кто мы, долго ли ещё прогостим. Почему-то он всё время разглядывал меня. Наверное, из-за моего синяка. Аня, незаметно для Кати, выразила в пантомиме, как она хотела бы кого-то нокаутировать. Мне было ясно, кого. — Он вежливо говорил? — спросила я. — Да, вежливо. А вот Аня почему-то вела себя не слишком вежливо. Она молчала или еле цедила слова и смотрела на него волком. Девочки, может быть, я чего-то не понимаю или не знаю, но, по-моему, он вам знаком. — Он не знаком нам лично, — поторопилась я ответить, чтобы помешать Ане выдать моё подслушивание. — Но я видела, как он приходил к Марине. Очень неприятный и спесивый человек. — Надо же! — удивилась Катя. — А мне он показался спокойным и воспитанным. Только я не люблю, когда меня так рассматривают. — Что он ещё сказал? — спросила я. — Ничего. Выяснил, что Марины нет, но продолжал стоять, словно не хотел уходить. — Или словно ему что-то было нужно, — вставила реплику Аня. — По-моему, он был бы не прочь, чтобы его пригласили в дом, — предположила Катя, — но я ведь здесь не хозяйка. Мне показалось подозрительным, что «партнёр» хотел проникнуть в дом. Что ему здесь было нужно, да ещё в отсутствии хозяйки? Может, он хотел проверить, нет ли там украденных денег? Впрочем, как он мог это сделать, даже если бы оказался в доме? Не будет ведь он рыться в шкафах и вещах при свидетелях. Да он бы и без свидетелей ничего не нашёл. Дом очень большой, в нём наверняка много потайных местечек, кроме того, существует ещё гигантский чердак со сторожем внутри, есть ещё постройки на участке, где тоже можно спрятать деньги. Нет, только сумасшедший будет надеяться что-то найти в чужом доме, просто зайдя в гости. Найти-то не найдёт, а вот спрятать может. Вдруг он хотел подложить что-то Марине, а потом обвинить её или её покойного мужа в воровстве или ещё каком-нибудь преступлении? И «партнёр» сразу показался мне не только неприятным, но и зловещим. Гибель Сергея стала мне представляться делом его рук, точнее, зубов его собаки. Наверняка, это он натравил свою зверюгу на партнёра по бизнесу. Может, Сергей захотел выйти из дела, забрав деньги, или ещё как-то стал для него опасен? Оба очень неприятные, так что вполне могли друг друга возненавидеть. Был бы ещё вариант, что «партнёр» влюбился в Марину и захотел убрать мужа с дороги, если бы не требование вернуть деньги. Разве будет соискатель руки и сердца вдовы так себя с ней вести? А может, как раз и будет. Сумма, по-видимому, очень большая, так что он своими требованиями её вернуть мог довести Марину до отчаяния, а потом предложить стать его женой. Это сразу бы избавило её от необходимости добывать где-то деньги. — Мила, ты витаешь в каких-то облаках, — заметила Катя. — В заоблачных высотах, — поправила я. — А как он ушёл? Катя пожала плечами. — Своим ходом. Долго стоял с нами, а потом всё-таки попрощался и ушёл. — Если он пришёл один раз, то придёт и второй. Марину он не застал, так что следует ожидать его визита в выходные или вечером, — сказала я. — Скорее всего, вечером, — решила Катя. — Я сказала ему, когда обычно Марина возвращается с работы. Я пожалела бедную женщину. Мало того, что ей предстоит сделать выбор между своей нелюбовью к присутствию в доме животного и желанием моего присутствия в роли защитницы, так ещё этот неприятный субъект вновь начнёт ей угрожать. Я опомнилась от размышлений, почувствовав, что мне в руку ткнулся холодный мокрый нос. — Какими судьбами? — спросила я у стоявшей возле меня собаки. — Я велела тебе оставаться снаружи. В моём голосе не доставало суровости, поэтому собака лишь помахала хвостом, умильно глядя мне в глаза. — Быстро отсюда! — приказала Аня весьма жёстко. Собака беспрекословно удалилась за порог и уселась там, следя за нами. — Ты с ней потвёрже, — посоветовала Аня. — Пусть знает, что её место только за порогом. Если Марина увидит, что собака не заходит в дом, может, тогда она согласится потерпеть её недели две или две с половиной. Я не была в этом уверена, но кивнула. — Я вообще человек очень жёсткий и суровый, — сообщила я. — Со мной шутки плохи. Эта собака убедится, что попала в ежовые рукавицы. — Почти стихами, — заметила Катя. Мы хорошо посидели за столом, и еда была очень вкусной, но мне было далеко до душевного равновесия. Мне не давала покоя мысль об объяснении с Мариной. И вот ведь что интересно: мне полагалось больше беспокоиться о «партнёре», приставшем к моей подруге почти с ножом к горлу, о пропавших деньгах, о призраке, а я беспокоилась о том, как Марина воспримет собаку. Кто бы знал, как на самом деле мне не хотелось брать её себе! У меня был Дик, неизвестно, захочет ли брат взять себе это чёрное некрасивое животное, но я упрямо уцепилась за мысль, что увезу отсюда Чупакабру в любом случае, сегодня, если Марина будет категорически против неё, или через две с половиной недели. Пока я разбиралась в своих чувствах, в мозгу шла собственная работа, так что постепенно от мрачных размышлений о том, как я гордо уеду отсюда с собакой, я перешла к выгодам такого поступка. Что я теряю? Жизнь в близком соседстве с каким-то существом, запертом на чердаке, общество Тладианты Сомнительной, как окрестил Марину мой папа, у которой страшно погиб муж, перед смертью укравший у своего партнёра по бизнесу крупную сумму денег. Деньги исчезли. Очень нехорошая история. Я в неё буквально вляпалась. Пусть это слово не слишком красиво, но зато верно отражает обстановку. Так что же я мучаюсь от мысли, что из-за собаки мне придётся уехать? Мне радоваться надо, что я так легко избавлюсь от всего этого и при этом честь моя не понесёт никакого урона. Нам с Чупой дали отставку, вот мы и уедем от здешних призраков. Впрочем, мои мысли не помешали мне охотно согласиться сходить с Аней на вечернюю прогулку. Последняя прогулка. Прощальная. И вдруг мне словно по сердцу резануло. Последняя прогулка. Вечером я уеду и никогда не увижу Николая. Даже попрощаться с ним не смогу. — А собака тоже пойдёт с нами? — спросила Аня. Для неё было очень необычно гулять в обществе собаки. — Конечно. Чупа, пошли гулять! Собака с готовностью последовала за нами. Она не отходила от нас больше чем на десять шагов, и была очень послушна и осмотрительна. Сначала, когда я увидела приближающуюся по дороге машину, я хотела подозвать собаку и встать между ней и дорогой, но умное животное само отошло на такое расстояние, чтобы машина не задела её, даже если бы вздумала специально вильнуть. — Она так давно бродит одна, что давно выучила правила дорожного движения, — сказала Аня. — Всё в этом мире относительно, — ответила я. — Довольно близко от моего дома в Москве жил уличный пёс. Его по-разному звали. Мы — Волчком, потому что он был серый. Замечательный пёс, умнейший. Охранник на одном предприятии привёз его из загорода, поставил ему будку, так что этот пёс одно время имел свой домик и работу. Но потом охранник уволился, а Волчка оставил, так что для бедной псинки начались тяжёлые времена. Когда дежурил один охранник, пёс был счастлив и чувствовал себя хозяином, был весел и общителен, а когда приходил другой, то начинал гонять собаку, так что пёс ночевал, где придётся, и был печален. В такие тяжёлые времена он недолюбливал моего Дика, наверное, за его благополучие. Когда же судьба была к нему благосклонна, Волчок приветствовал Дика как лучшего друга. Это была редкая по уму собака. Он даже садился на троллейбус, доезжал до рынка, там сходил, обходил ряды, а потом возвращался обратно опять-таки на троллейбусе. Через дорогу он переходил очень осмотрительно, но… Его сбил негодяй, который нарочно сбивал собак. Увидит, что собака стоит и ждёт, когда машина проедет, и сворачивает так, чтобы её сшибить. Вот и Волчок на него нарвался. Весь район его оплакивал. — Бывают же сволочи! — И сколько таких сволочей! Я видела, как молодой человек переводил через дорогу овчарку. Осторожно переводил, знал, что опасно. Но ведь собака длинная, так что её какая-то машина долбанула по заду. Не знаю, обошлось или нет, но собака не могла идти. Что говорить! Когда у меня была Чипа, я однажды совершенно спокойно с ней гуляла, но вдруг по какому-то наитию резко подтянула её к себе, а по тому месту на краю тротуара, где она только что была, проехала машина. Просто чудо, что Чипа спаслась. Может, это был тот же гад, что сбил Волчка. Впрочем, много таких не то обозлённых, не то садистов. Я с тех пор никогда не позволяю, чтобы собака шла по краю тротуара. Мне и самой было странно гулять с этой чёрной собакой, слишком уж она была правильная. Дик, если его спустить с поводка, обязательно бы начал подбирать всякую дрянь в виде костей, кусков хлеба и любых остатков еды. Прежняя моя собака Чипа не доставляла бы хлопот и вела бы себя точно так же, как Чупакабра, но лишь в случае, если бы хотела гулять, а иначе она тут же повернула бы домой. А эта собака идёт себе рядом, не требует к себе внимания, но и не перестаёт за нами следить, чтобы не пропустить любой наш жест. Очень хорошая собака, но от этого проблемы, связанные с ней, не уменьшались. — Ты назвала её Чупа? — спросила Аня. — Пока. Условно. Не звать же её Чупакаброй. Так что временно пусть она побудет Чупой. У меня сейчас в голове столько всяких проблем, что не могу выбрать подходящего имени, а давать собаке кличку надо очень осмотрительно. Я где-то вычитала отличную фразу: «Назови собаку плохо — пропала собака». Аня веселилась и не переставала оглядываться на Чупу. Я заметила, что она даже горделиво посматривает на редких прохожих, как многие люди, только что обзаведшиеся собаками. У тебя, мол, такого животного нет, а у меня есть: вот оно. Потом новизна проходит, и новоиспеченный хозяин привыкает к мысли, что рядом вышагивает четырехлапый друг, и к тому, что собака — это не такая уж редкость. — Интересно, встретим мы Михаила или нет, — спохватилась Аня. — И как мне себя вести? — Веди, как сумеешь, потому что мы можем его и не встретить. Если он уехал с дачи, то, наверное, не на два-три дня. Когда я уезжаю, то обычно задерживаюсь сверх положенного. Вот и он наверняка застрял в Москве. Аня сначала было опечалилась, но быстро сообразила, что моё объяснение его отлучки благоприятнее всего отвечает её интересам. В самом деле, лучше будет, чтобы Михаил уехал в Москву и там застрял, чем если бы скрывался от неё, Ани. Я оказалась права в том, что Михаила мы не встретили. — Наверное, приедет к выходным, — решила Аня. — Может, в пятницу вечером или с утра в субботу. Я не хотела расстраивать Аню, поэтому не стала говорить, что это самое неприятное для приезда время, потому что в поездах всегда много народу, а потом сообразила, что у Михаила, вне всякого сомнения, есть машина. — Я не понимаю, сколько времени должен у Марины работать Михал Михалыч? — сказала я, чтобы перевести внимание своей подруги на другую тему. — У меня такое впечатление, что он всё время проводит на участке. — Марина, вроде, говорила, что он за что-то должен отработать… Не знаю. У меня сложилось такое впечатление, что ему просто нравится у неё работать. У меня сейчас же сложилось другое впечатление. Я заподозрила, что у него здесь есть какой-то интерес. Не случайно же он рвётся на чердак, где притаилось неведомо что. Может, он и не знает, что там кто-то воет, царапается и временами беснуется, но что-то на чердаке его всё-таки привлекает. И сейчас же я подумала о деньгах, которые исчезли одновременно с Сергеем. Может, там всё-таки спрятаны деньги и Михал Михалыч это знает? А вдруг он сам спрятал там какую-то собаку, чтобы отпугивать хозяев от чердака? Правда, непонятно, сколько времени собака может просуществовать без пищи и воды, даже если вначале её обеспечили всем этим сверх меры. Нет, что-то в моих рассуждениях было не то, но всё равно у меня осталось стойкое подозрение, что без Михал Михалыча в этой истории не обошлось. Как бы ни был он мне симпатичен, но всё равно его поведение оставалось подозрительным. Мы вернулись домой до прихода Марины, и меня вновь охватило тяжёлое чувство. Очень уж мне не хотелось объясняться с ней из-за собаки. Я даже посмотрела с досадой на сидящую на крыльце и заглядывающую в дверь Чупу, но она с такой радостью встретила мой взгляд, что вся досада сразу пропала. — Ой, что-то сейчас будет! — вздохнула Катя. — Вон идёт Марина. — Мне уже нехорошо, — пожаловалась Аня. — Если что — я тоже уеду. — А я одна не останусь, — подхватила Катя. — Так что все втроём сегодня же отсюда смоемся. — Нет, девочки, это будет нехорошо, — возразила я. — Раз обещали выдержать до сорока дней, то надо побыть с Мариной. Это у меня так сложились обстоятельства, что я теперь дважды собаковод, а вы-то зачем уедете? У вас отговорок нет. Мне не успели ответить, потому что Марина уже открыла железную дверь и вошла. Я видела из окна, что у неё опущена голова и весь вид говорит о том, что она или смертельно устала, или у неё крупные неприятности, или какое-то горе. Да, не вовремя появилась здесь Чупакабра. Сегодня Марине явно будет не до знакомства с собакой, и смириться с её временным обитанием на участке у неё просто не хватит сил, так что можно уже сейчас укладывать свои вещи. — Гав! — негромко тявкнула Чупа. Мы не видели Марину, потому что она уже покинула обозримую для нас территорию, но ещё не достигла открытой двери, однако лично мне была понятна реакция собаки. Она почувствовала, что углублённая в свои переживания женщина её попросту сейчас раздавит, поэтому предостерегла от такой неприятности единственным доступным ей вежливым способом. Марина этого не поняла и взвизгнула. — Не бойся, она не кусается, — предупредила я. — Откуда здесь эта собака? — сердито спросила хозяйка. Мы с Катей и Аней переглянулись. — Так уж получилось, что теперь это моя собака, — как можно спокойнее объяснила я. — Извини, Мила, но я не разрешаю приводить в дом собак, — решительно заявила Марина. Я даже позавидовала её твёрдости. Лично мне всегда неловко отказывать людям, словно я в чём-то при этом бываю виновата. Если просьба человека бывает выполнима, то я предпочитаю согласиться, лишь бы не испытывать неприятного чувства, которое всегда у меня возникает, когда я пытаюсь свой отказ как-то объяснить. А Марина вот так запросто заявила, что не разрешает приводить собак в свой дом. Просто и понятно, и никакой неловкости она при этом не испытывает. И я, как это ни странно, совершенно спокойно и без обиды отношусь к отказу. — Мила её в дом не впускает, — попыталась Катя хоть как-то примирить хозяйку с присутствием собаки. — А я не хочу её видеть на своём участке. В тоне Марины послышались металлические нотки, и это было зря, потому что во мне сейчас же всколыхнулись ответные негативные чувства. — Не беспокойся, Марина, я помню, что ты говорила о том, что не любишь собак. Я её сегодня заберу. — Я не собак не люблю, — поправила она меня. — Я нормально отношусь к собакам. Я не люблю их в своём доме. От них грязь, шерсть. Они вечно куда-то залезают, что-то таскают. — Ошибаешься, — возразила я. — Так поступают неправильные собаки, а если быть точной, то слишком избалованные. У неправильных хозяев и собаки становятся неправильными. Вот у меня Дик — третья собака, причём самая избалованная из всех. Но и то с ним можно договориться. — А я не хочу договариваться с собакой, — упрямо твердила Марина. — А чтобы не договариваться, надо воспитывать собаку с самого начала. — Что ж ты своего Дика не воспитывала? — Когда мы его взяли, мне его было так жалко, что хотелось дать ему как можно больше тепла и любви. Он быстро смекнул, что у меня в доме можно позволить себе многое, и пользуется этим. Но через определённую грань он не переходит. Прекрасно знает, где ему нужно остановиться и уступить. — А если не остановится? — насмешливо спросила Марина. — Тогда достаточно показать ему чашку с водой и пригрозить, что оболью. Он сразу смиряется и перестаёт тащить к себе мои рукописи. Он очень любит стаскивать со стола именно рукописи, потому что это пачка отдельных листков и они приятно падают на пол. У Марины явно было очень тяжело на душе, но тут уж она не смогла удержать улыбки. Аня и Катя, как двое Табаки, подыгрывающие Шер-хану, издали смешки. — По-моему, это безобразие, — всё же сказала Марина. — У Дика было очень тяжёлое детство, так что ему можно простить его фокусы. — А зачем тебе вторая собака? — Я её беру за сочувствие. Аня пересказала случай с газовым баллончиком. У Марины губы кривились от смеха, но она пересилила себя. — Мне очень жаль тебя огорчать, но придётся тебе забрать собаку потом, когда ты будешь уезжать. А сейчас пусть она поживёт там, где жила до сих пор. — Извини, Марина, но раз я её уже взяла, прогонять её я не могу. Если ты категорически против этой собаки, то мы с ней уезжаем сейчас же. Марина явно растерялась. Она обернулась к Ане и Кате. Те ответили ей какими-то очень неопределёнными взглядами. — Как хочешь, — сухо бросила Марина. Я поднялась на второй этаж и стала складывать в сумку свои вещи. На душе было очень тяжело. Даже не ожидала, что свой внезапный отъезд я встречу не с радостью, а с горьким чувством сожаления, словно оставляю здесь что-то дорогое и близкое. Внизу раздавались голоса. Я прислушалась, но не могла разобрать слов. Тогда я вышла в коридор. — Но ты-то почему хочешь уехать? — спрашивала Марина расстроенным голосом. — Извини, но я вспомнила об одном деле. — А ты, Катя? «Шкелет» рубанул с плеча: — А что мне делать здесь одной? Ты весь день на работе, девочки уедут. Я, как наш призрак, буду здесь выть до твоего возвращения? — Но вы же обещали побыть со мной до тех пор, пока не пройдёт сорок дней, — напомнила Марина. — Мы должны были втроём у тебя жить, — возразила Аня. — Так что мы тоже пойдём укладываться, — добавила Катя. — Девочки, вы меня без ножа режете, — жалобно сказала Марина. — Подождите здесь, я сейчас поговорю с Милой. Я поспешила вернуться в комнату и сделала вид, что тщательно складываю одежду. На звук шагов я даже не обернулась. Меня так и подмывало посмотреть на выражение лица Марины, но я пересилила себя и увлечённо укладывала сложенную кофточку в сумку. — Мила, ты твёрдо решила уехать? — спросила хозяйка. — Видишь ли, Марина, я бы не уехала. Я до случая с Чупакаброй и газовым баллончиком даже не думала, что смогу тебя бросить вот так внезапно, но Чупа увязалась за мной, и получилось так, что я взяла её себе. Теперь я не могу её бросить. Тебе надо примириться или с её присутствием, а этого ты не в состоянии сделать, или с нашим отъездом. Девочки зря хотят уехать, я это уже говорила им, но тут я ничего не могу поделать. — А почему Чупа? — неожиданно спросила моя несчастная подруга. — Мы её звали Чупакабра. Теперь, раз она доказала свою порядочность, её так называть уже неудобно, а имени я ей ещё не придумала. Пусть пока будет Чупой. — По-моему, не очень, — засомневалась Марина. — Надо будет придумать что-нибудь поблагозвучнее. — Надо, но пока не придумывается. — Ты уверена, что она у меня ничего не поломает на участке? — Конечно, нет. Ты же видишь, что Чупа даже в дом не входит, потому что ей сказали, что дальше порога ей продвигаться нельзя. Знаешь, как вела себя в гостях моя прошлая собака Чипа? Она демонстративно ходила по дорожкам, ни разу не ступив на грядку или просто на газон. — А дома? — Любила полежать на грядке с репой, погреться на солнышке. Наверное, ей нравился запах. — Вы её прогоняли? — Нет. Бог с ней, с этой репой, раз собачке так нравилась именно эта грядка. Но она была очень хорошей собакой. Даже помогать нам по саду пыталась. — Интересно, как? — Вот один случай. Мама полола и прореживала морковь. Грядка была хоть и небольшая, но заросла изрядно. Прополола и, очень довольная и порядком усталая, ушла домой. Через некоторое время отец её спрашивает: «Наташа, а зачем ты выдергала всю морковь?» Мама отвечает: «Я полола очень тщательно. Конечно, что-то я могла выдернуть лишнее, но надо было проредить». «Да ты посмотри на грядку!» — смеётся отец. Пошли, посмотрели: грядка девственно чиста, словно её только что вскопали и придавили землю. Тут же вертится счастливая Чипа, словно желая похвастаться делом своих лап. Оказывается, она следила, как работает мама, и решила, что та не до конца дополола. На грядке ведь остались растения. Она их и выполола. На Марину напал неудержимый смех. Ей, конечно, было весело услышать этот забавный случай, но и нервы её были так натянуты, что смех был наполовину истеричный, способный перейти в рыдание. — Чипа нам многое пыталась подсказать. Однажды мы долго раскачивали металлический шест, чтобы выдернуть его из земли. Она подскочила и принялась деловито рыть землю вокруг него, показывая, как надо поступить в нашем случае. — Ты не выдумываешь? — спросила Марина. — Нет. Собаки очень умны. По-разному, конечно, умны, но Чипа была просто чудом каким-то. Она, после того как переболела чумкой, не могла ходить. Больше трёх лет только лежала, но ни разу не испачкала своей постели. Если ей что-то было нужно, она нам это говорила. — Так уж и говорила! — По-своему, конечно. Если ей надо было просто повисеть над тазиком, то она лаяла особым образом, если что-то посущественнее, то пристально смотрела в глаза. Еду она тоже просила лаем, но другим, чем дела туалетные. У неё была целая система знаков. И, поверь, не мы её приучали, а она сама подсказала нам, как за ней ухаживать. Мы не сразу её поняли, поэтому она даже сердилась на нашу глупость. — Ты прямо чудеса рассказываешь, — не выдержала Марина. — Это для тебя чудеса, потому что ты не имела дела с животными. Впрочем, Чипа была необыкновенной собакой, необычайно умной, причём, и ум-то у неё был какой-то не собачий, а почти человеческий. А может, таких собак много, но их уму не дают проявиться. Эта чёрная собака тоже очень умна. Не знаю, до какой степени, но она способна слушаться жеста. — Мне даже захотелось понаблюдать за ней, — призналась Марина. — Подожди уезжать. Пусть она поживёт на участке, но в дом я ни за что её не пущу. — Хорошо, пусть живёт на участке, — согласилась я. — А если будет дождь или гроза? — Зайдёт в сарай и переждёт там. Кстати, она там и ночевать может. — Давай попробуем, — согласилась я. — Тогда я пойду к девочкам, скажу, что ты остаёшься, а то они тоже собрались уезжать. — Давай. Очень удачно вышло, что я заговорила о своей Чипе и рассказала кое-что про случаи проявления её ума. Благодаря этому Марине не пришлось сознаваться, что она оставляет собаку только из-за того, что иначе уеду не только я, но и Катя с Аней. Её гордость не пострадала, наоборот, она, вроде, только лишь заинтересовалась поведением собак и захотела понаблюдать за Чупой. Когда я спустилась вниз, Аня мне подмигнула. — Мы тоже остаёмся, — сообщила Катя. — И хорошо, потому что у меня готово тесто для блинов. Хорошее тесто, дрожжевое. Если хотите, могу сделать блины с начинкой. — Давай, — согласилась Аня. — Да, блины с начинкой — это то, что нам всем сейчас необходимо, — сказала я. — Ну, девочки, с вами не соскучишься, — сообщила Марина. — Когда я шла домой, я думала, что зарыдаю, а вместо этого смеюсь. — Есть причина для слёз? — осторожно спросила я. Марина спохватилась, что выболтала лишнее. — Ну… У меня вообще такое настроение эти дни, что… Лучше не спрашивай! Я поняла, что её мучает история с деньгами, которые «партнёр» требует вернуть. Если деньги у неё, то я бы на её месте вернула их от греха подальше, если же деньги, в самом деле, пропали, то ей не позавидуешь. — Хозяйка! — раздался снаружи голос садовника. — Да, Михал Михалыч? — отозвалась Марина и вышла на крыльцо. — Я вижу, что ты собаку завела? — спросил он. — Это не моя собака, а Милы. Пусть пока поживёт здесь, а потом Мила её заберёт с собой. — Хорошая собака, я её знаю. — Вы её знаете, Михал Михалыч? — заинтересовалась Марина. — А кто же её не знает? Бродит здесь, бедная, уже второй год. Удивительно, как под облаву не попала. Она и ко мне иногда заходит, так я даю ей кусочек мяса или курицы. Она всё ест. Очень смышлёная собачка. — А как её зовут? — Кто как захочет, так и назовёт. Я её Чернушкой зову. Да, Чернушка? Узнала меня?.. Наконец-то ты хозяйку нашла. Теперь у тебя свой дом будет… Это куда же вы её увезёте? В город, что ли? — В город. — Трудно ей будет привыкнуть после воли, но зато свой дом. Хорошее дело. Летом-то ей хорошо, а вот зимой тяжко. Иногда, когда морозы уж очень сильные, она ко мне придёт, так я её в дом пущу, хоть невестка и ворчит. Но не пропадать же собаке. — Конечно, Михал Михалыч, — согласилась Марина. — А как насчёт окна? Надумала его починить? Ведь в дождь чердак-то заливает. — Нет, Михал Михалыч, не сейчас. Потом почините, но не сейчас. — До чего ты упряма! Как тебе вещей-то не жаль? Испортятся ведь вещи. — Идите, Михал Михалыч, и занимайтесь грядками, а чердак оставьте в покое! — не выдержала Марина. — Не могу заниматься грядками, хозяйка. — Почему? — Потому что я флоксы пропалываю, а они, как тебе известно, не на грядках растут. — Так занимайтесь флоксами. — Пойду-пойду, а ты всё-таки подумай о том, что надо стекло вставить в окно на чердаке… Садовник ушёл, а Марина вернулась в несколько взвинченном состоянии. — Не могу припомнить дня, когда бы он не заговорил со мной о чердачном окне, — пожаловалась она. — А как я могу его туда впустить? Отопрёшь дверь, а оттуда неизвестно что или кто выйдет. Она сильно побледнела, а я задумалась о том, до чего совершенен человеческий мозг. По всем правилам, нам полагалось бы думать только о существе на чердаке и трястись от страха, не переставая, а мы занимаемся своими делами, переключаемся на посторонние переживания и заботы, даже веселимся. Что было бы с нами, если бы мы не смогли отвлекаться от ночных ужасов? Наверное, мы бы или сошли с ума, или уже умерли бы отразрыва сердца. Потом мысли плавно перешли на садовника. Мне он очень нравился, не знаю почему, но, не смотря на это, был подозрителен. Симпатичный человек, и речь его степенная, неторопливая, и суждения здравые во всём, что не касалось окна на чердаке. Впрочем, и об окне он рассуждал вполне понятно, ведь, действительно, через разбитое стекло дождь должен был попадать внутрь. Однако почему его так заботил чужой чердак и чужие вещи? Говорила ли в нём хозяйственная жилка или дело было в чём-то другом? С самого нашего приезда он порывался на чердак, якобы, чтобы дочинить окно. Конечно, он мог чувствовать ответственность за свою работу, за которую уже получил плату… Нет, всё-таки мне была очень подозрительна его тяга к запретному месту. И ещё земля, которая была у входа на чердак… Чупа на крыльце коротко тявкнула. — Идёт, — сообщила Аня замогильным голосом. — Кто идёт? — рассеянно переспросила вновь загрустившая Марина. — Ну… этот. Он уже приходил сюда сегодня. Сказал, что ещё зайдёт. Появился. — Да кто там ещё? Опять этот попрошайка? Марина встала и подошла к окну, потому что с того места, где она сидела, ничего не было видно. Увидев «партнёра», она стала вся белая. — Что с тобой? — испугалась Аня. — Посиди. Впустить его? — Нет, я сама сейчас к нему выйду, — отказалась от её помощи хозяйка. Я её понимала. Ей не хотелось, чтобы мы присутствовали при неприятном разговоре и узнали об исчезновении денег. Откуда ей было знать, что мы обо всём осведомлены. Марина пересилила себя и по возможности спокойно покинула дом. Мы наблюдали, как она открыла металлическую дверь и отступила перед неожиданным напором гостя, который, не дожидаясь приглашения, шагнул на участок. На её лице было написано изумление, протест, страх и полнейшая растерянность. — Здравствуйте, Марина, — приветствовал её «партнёр». — Вам передали, что я заходил? Хочу повиниться перед вами. Бог знает, что я вам наговорил, не перестаю себя ругать… Одним словом, простите меня, дурака. Марина стояла, как каменная. Перемена в поведении этого неприятного человека ввергла её в состояние шока. — Нашлись деньги. Оказывается, в тот злополучный день Сергей успел совершить операцию, о которой мы с ним давно говорили. Он внёс деньги, а сказать об этом не успел. Я только сегодня утром об этом узнал. Поехал договариваться об отсрочке… Ну, тут всё и выяснилось. Я вернулся в офис, пересмотрел документы и нашёл все бумаги. Чёрт знает, как всё неловко вышло… Вам плохо? Марина дикими глазами уставилась на него, а потом повернулась и вбежала в дом. Ни на кого не глядя, она схватила сумку, нервно порылась в ней, вытащила мобильный телефон и набрала номер. — Алло! Михаил Семёнович? Это Марина Крохина… Нет, всё отменяется!.. Да, ничего не продаю. Извините… Да, неустойку я заплачу… — Вы собирались продавать дачу? — спросил «партнёр», вошедший в дом вслед за ней. Он был до того смущён и расстроен, что стал походить на нормального человека. — Нет, не дачу, — ответила Марина, бросая телефон обратно в сумку. — Квартиру в Москве. Хотела обменять её на меньшую. Хорошо, что вы пришли сегодня, а то завтра было бы уже поздно. — Марина, я не знаю, как мне загладить свою вину, — убитым голосом проговорил «партнёр» и обратился к нам. — Сергей, муж Марины и мой напарник по бизнесу, провернул без меня одно дельце, о которое мы долго обсуждали, а сообщить об этом не успел. Получилось, что из офиса пропала крупная сумма денег. Кто взял? Единственный, кто там был, это Сергей. Значит, он. И я, как последний болван, стал требовать от Марины отдать эти деньги. А теперь выяснилось, что Сергей ни в чём не виноват и я напрасно обвинил его в воровстве… — Да будет вам, Пётр, извиняться, — ответила Марина. Она так внезапно от полного отчаяния перешла к полному счастью, что смеялась и плакала одновременно. — У вас что-то готовится? — спросил «партнёр», принюхиваясь. — Пахнет очень вкусно. Он явно напрашивался на то, чтобы его пригласили к столу, и Катя не выдержала. — Оставайтесь к чаю, — радушно пригласила она. — У нас сегодня блины. — Спасибо, — поблагодарил «партнёр», уставившись на «шкелета». Катя зарделась и поспешила в кухню. — Вы не возражаете, Марина? — спросил наш гость, обращаясь к хозяйке. — Оставайтесь, — разрешила та. Катя очень ловко и красиво подала на стол. Даже я, привыкшая к её манере, не могла не отметить, как мило у неё всё получалось. «Партнёр» благодарил, ел за обе щёки и до неприличия часто пялился на неё. Катя смущалась своего синяка, краснела и поэтому особенно усердно предлагала ему добавки. Марина вдруг сделалась необычайно весела и оживлённо болтала о всяких пустяках, которые не обязывают к углублённой беседе, но очень оживляют трапезу. — Я вижу, что вы завели собаку, — заметил «партнёр». — Не я. Это собака Милы. — Я видел её много раз. Она постоянно здесь вертится. Так вы решили взять её себе? — обратился он ко мне. — Так получилось, — ответила я. — Очень умная и чуткая собака. Жаль, что некрасивая… — Почему это она некрасивая? — запротестовала Марина. — У неё очень выразительные глаза. Нет, ты зря так про неё говоришь. Очень симпатичная собака. Я не была уверена, что Марина, занятая своими бедами и раздражённая присутствием на своём участке животного, успела рассмотреть Чупу. Это, наверное, была реакция на неожиданное известие, что ей не надо расставаться со своей роскошной квартирой. Ей сейчас, наверное, весь мир казался прекрасным и лишённым недостатков. Даже довольно уродливую Чупакабру она записала в красавицы. — Да, согласна, что глаза у неё хороши, — уступила я. — Мне тоже кажется, что собака очень даже симпатичная, — робко сообщила Катя и потупилась под взглядом «партнёра». — Как можно ругать собственную собаку? — возмутилась Марина. — Если уж завела её, то… — … то только хвали, — закончила я, смеясь. — Я своего Дика уже так перехвалила, что с Чупой такую ошибку не совершу. Вон она, видите? Сидит на пороге и планку не переступает, как я и велела. Чупа, видя, что я говорю о ней, подняла лапу и на пробу поставила её за планку, отделяющую комнату от крыльца. Я погрозила ей пальцем, и собака послушно убрала лапу, виляя хвостом. — Мила, можно я всё-таки отнесу ей пару блинов? — взмолилась мягкосердечная Катя, вновь вспыхнув под взглядом «партнёра». — Нет, нельзя. Я никогда не кормлю собак на ночь. — Почему? — удивился «партнёр». — У меня самая первая собака умерла от заворота кишок, не за обедом будь сказано. С тех пор я очень осторожна с кормёжкой. Они у меня завтракают и обедают, но не ужинают. — В этом что-то есть, — согласился он. — Наверное, я возьму на вооружение ваш опыт. — А в виде исключения? — не унималась Катя. — Она так смотрит… — Катя, тебе иметь животных противопоказано, — сообщила я. — Почему? — обиделась она. — Потому что ты окружишь их такой заботой, что будешь кормить по шесть раз в день. Они у тебя долго не проживут. Может, я неправильно воспитываю собак и позволяю им садиться на шею, но живут они у меня долго и на здоровье не жалуются. — Как скажешь, — уступила Катя и жалостливо поглядела на Чупу. — Нельзя, собачка, хозяйка не разрешает. Подожди до завтра. Она умолкла, вновь ощутив, как «партнёр» её осматривает. Марина неожиданно фыркнула. — Ой, извините, — сказала она. — Я вспомнила, как Мила рассказала про свою собаку. У вас ведь тоже собака, Пётр? Я помню, большая такая, свирепая… — Не свирепая, просто порода такая. Обычная сторожевая собака. Если кто полезет в дом, то да, может убить, но ведь я не выпускаю её с участка и не выгуливаю без поводка и намордника. Она меня слушает и гостей моих не трогает. Вот у меня сейчас гостит товарищ, так собака его признаёт за своего, даже ласкается к нему. Пётр просидел у нас довольно долго, так что Марина уже начала поглядывать на дверь, тонко намекая ему на то, что пора бы и уйти. Наконец, он поднялся и тепло поблагодарил за чудесный вечер. — Вам завтра на работу, Марина, а у отнимаю у вас время. Извините. У вас очень хорошо. Спасибо за чудесный ужин, Катя. Если позволите, я приду к вам ещё. Нам с вами нужно будет обсудить деловые вопросы, Марина. Если пожелаете заняться бизнесом, то буду очень рад и, чем смогу, помогу, а если нет — то я готов выкупить у вас вашу долю. — Бизнес и я! — иронично воскликнула Марина. — Редко кто рождается дельцом, обычно ими становятся, часто случайно. Человек и не подозревает, что у него все данные для занятия бизнесом, но они есть, и дело у него идёт. Мы с вами ещё поговорим об этом. Не подумайте, что я принуждаю вас становиться моим компаньоном, но подумайте. Если нет, то мы договоримся о стоимости вашей доли. Он ушёл, и Марина покачала головой. — Как сразу стал любезен, — заметила она. — Вот что значит, чувствует свою вину. Как он вам? — Очень приятный человек, — сказала Катя. Марина посмотрела на неё и принялась хохотать. Катя смутилась. — Вот вы всё потешаетесь надо мной, а мне и без того несладко, — пожаловалась она. — Пётр так и ел глазами мой синяк. А чем я виновата, что мне его поставили и он никак не пройдёт? Я сама мучаюсь из-за этого. — Да, синяк, — согласилась Марина и снова засмеялась. — Кстати, соседка, чьи дети запустили в тебя камнем, стала тиха и скромна. Со мной вежливо здоровается, с участка почти не выходит. Вы заметили, какая тишина? Это её дети уехали вместе с бабушкой. Боятся, что дело всё-таки дойдёт до милиции. Когда она меня встречает, а мне кажется, она нарочно попадается мне на пути, то всегда спрашивает, как ты, Катя, поживаешь, как себя чувствуешь. И так заискивающе спрашивает. — А ты? — поинтересовалась Аня. — А я разными способами намекаю на то, что у нас есть медицинское свидетельство о полученной травме. После этого соседка становится ещё любезнее. Так что ты не зря пострадала. Гордись тем, что укротила злющую бабу. Теперь будет осторожнее. И детей своих перестанет так распускать. Я промолчала, но могла бы возразить, что именно я способствовала наступлению «золотого века». Это именно моё имя Милица внесло путаницу, а моё строгое «учительское» внушение довершило дело. Марина задумалась, а потом вновь засмеялась. — Что-то Михал Михалыч задержался сегодня, — сказала она. — Ему давно пора уходить. — Он постоянно задерживается, — уточнила Аня. — Это у него график работы такой или его собственное желание? — Сначала он должен был отработать за те дни, когда меня не было и он почти не приходил сюда, но, по-моему, он уже за всё отработал. Не знаю, почему он копается до сих пор. Садовник не заставил себя ждать. Он появился, словно вызванный нашими разговорами. — Пойду я, хозяйка, — сообщил он. — Что-то вы сегодня долго, Михал Михалыч, — заметила Марина. — Хотелось докончить работу, чтобы завтра заняться другим делом. А собачка послушно сидит, не отходит от двери. Куда вы её на ночь денете, Мила? — Я думаю, что можно будет оставить открытой дверь в сарай, — ответила за меня Марина. — Пусть живёт там. Захочет, выйдет, захочет — спрячется внутри. — Тогда надо её на цепь посадить, — посоветовал Михал Михалыч. — На цепь? Вряд ли она привыкла сидеть на цепи, — засомневалась Марина. — Как это, на цепи? Это же не волкодав какой. Она привыкла к воле, а тут — на цепь. — Тогда возьми её в дом, — нашёл выход садовник. — Собаку? В дом? — растерялась Марина. — Она мне здесь все испачкает, погрызёт… Я не выдержала: — Что это, щенок, что ли? Это же взрослая умная собака. Она уже не в том возрасте, чтобы что-то грызть, да ещё в чужом доме. — Правильная собака, — согласился Михал Михалыч. — Ничего она тебе не попортит, хозяйка. Смело бери её в дом и ни о чём не беспокойся. Ручаюсь тебе, что урона не будет. А в саду её оставлять нельзя. Мало ли что? Решит, что её бросили, захочет уйти, будет искать, где бы ей пролезть, кусты подкопает или цветок раздавит. Мало ли что? А то ещё они любят залезть под дом, если есть дыра, через которую можно проскользнуть. Под этот-то дом не проберётся, негде, фундамент сплошной, а вот под хозблок влезет с удовольствием, да ещё начнет там обустраиваться, ям накопает, землю наковыряет. Как потом разравнивать? Несподручно будет. Марина побледнела. Всё-таки фундамент под хозблоком и тщательно выровненная земля под ним были её больной темой. — Да, пусть собака ночует в доме. Позови её, Мила. — Я сейчас пройдусь с ней недолго, а потом мы вместе придём, — сказала я и позвала Чупу на прогулку. Собака пошла за мной неохотно, словно опасалась, что её не возьмут обратно, но была приятно разочарована в своих опасениях и не только вернулась на участок, но и была приглашена в дом. — Надо же, как спокойно входит, — удивилась Марина. — Похоже, она не боится нового места. — За полдня, что она просидела на крыльце, она уже всё здесь осмотрела, — напомнила Катя и погладила Чупу. — А она ничего, — решила Аня и тоже сначала с опаской, а потом уверенно почесала её за ухом. Собака вопросительно смотрела на Марину. — Что ты от меня хочешь? — спросила та. Чупа, словно понимая, что хозяйка здесь она, а мы всего лишь в гостях, ткнулась мокрым носом ей в руку. — Ой, какой холодный нос! — удивилась Марина. — Как из холодильника. Как они не отмораживают носы зимой? Мокрые, холодные. Сейчас жарко, так что даже приятно дотрагиваться. Ты меня не укусишь, собачка, если я тебя поглажу? Я почувствовала, что наша Чупакабра очень даже себе на уме, потому что она даже застонала от наслаждения, когда Марина принялась её гладить. Мы все её гладили, и за ухом все чесали, но она не проявляла такого восторга, а сейчас просто изнемогала от счастья. Марина, далёкая от критической оценки её поведения, была польщена. — Надо миску с водой приготовить, чтобы она могла попить, если захочет. Для собак всегда надо держать миску с водой. — Сейчас достану, — сейчас же отозвалась Марина. — У меня есть очень симпатичная плошка для салата. Я удивилась, что ей не жаль для собаки, которая недавно была ей так неприятна, красивого фарфорового салатника, но могла лишь порадоваться этому обстоятельству как залогу нашего с Чупой благополучного проживания до конца обговоренного срока. — Не пора ли нам отправляться спать? — спросила Марина. — Кто знает, как пройдёт эта ночь?Глава 22 Открытие
Для новичка ночь выдалась бы тревожной, но для нас, уже закалённых людей, она была почти терпимой. Собаку я решила не оставлять на первом этаже, а взять с собой. В нашей с Аней спальне, у окна, было подходящее место для подстилки. И нам собака мешать не будет, и мы её не потревожим. — Странно как-то, — сообщила Аня. — У нас в комнате вдруг собака. Умываясь и приводя себя в порядок, я краем глаза поглядывала на закрытое платком зеркало, но ткань не шевелилась. Аня и Чупа ждали меня за дверью. Теперь пришла очередь Ани умываться. Собака то и дело поглядывала на лестницу, по которой поднялись Марина и Катя. Было похоже, что ей не терпится присоединиться к ним. Я могла поклясться, что она была разочарована, когда её позвали в комнату, где жили мы с Аней. Она как-то слишком неуверенно всё обнюхала и осмотрела, но заявлять о своих желаниях не стала и примирилась с новым местом, особенно после того, как я показала ей на свёрнутое в четыре раза одеяло около окна. Она тщательно его обнюхала и, осознав, что теперь это её собственность, улеглась на нём. Кстати, одеяло было почти новым, так что я порадовалась за Марину, оказавшуюся способной выделить его для собачьей постели. Прежде мне казалось, что такую жертву она не потянет. Мы легли и стали по привычке прислушиваться к заунывному вою, раздававшемуся с чердака. — Ничего, — сказала Аня. — Сегодня мы сможем выспаться. Мы решили воспользоваться счастливым обстоятельством и не стали тянуть время за разговорами, а сразу же постарались заснуть. У Ани это получилось быстрее, чем у меня, но и я заставила себя не думать о делах и событиях и погрузилась в сон. Не знаю, сколько времени мы спали, но проснулись одновременно от грохота наверху. Через неправильные промежутки времени что-то стучало, словно стараясь проломить преграду. — Начинается! — простонала Аня. Нежный заунывный вой, который почти убаюкивал нас вечером, сейчас перерос в рёв, то смолкающий, то набирающий силу. Но всё-таки существо на чердаке не буйствовало с устрашающей силой, как это бывало прежде. — Когда слышишь всё это, то очень неприятно становится от того, что ещё и ветки колышатся, — сказала Аня. — Так и кажется, что сейчас влезут в окно. — Не влезут. Деревья слишком далеко от дома. — А помнишь, как кто-то карабкался по стене? Даже краску содрал. Интересно, кто это был? Неужели Сергей? — Кто знает, — только и смогла ответить я. И вдруг меня как током ударило. Собака спокойно лежала на своём месте и никак не реагировала на шум наверху. — Слушай, Аня, а почему Чупа не лает, не воет, не боится? Я читала, что собаки очень чутко реагируют на проявление потусторонних сил. Когда писали о полтергейсте, то упоминали, что служебная овчарка, которую привели в квартиру, где всё это происходило, заскулила и уползла под диван. — Да, странно, — согласилась Аня. Мы посмотрели на Чупу. Она почувствовала наши взгляды и подняла голову. При тусклом свете ночника её глаза горели голубым. — А может всё-таки это чупакабра? — со страхом спросила Аня. — Вон как глаза светятся. — У всех животных глаза светятся, — возразила я. — У моей первой собаки они светились голубым, примерно как у Чупы, у второй — жёлтым, а у Дика — оранжевым. — Но у этой собаки они как-то зловеще светятся, словно она что-то замышляет и выжидает удобного момента. А может, это не живая собака, а призрак? Днём она вроде как живая, а ночью начинает творить зло? Иначе, почему она не боится шума наверху? — У Гёте за Фаустом увязался чёрный пудель, и он привёл его с собой домой, — вспомнила я. — Ну, и что из этого? — не поняла Марина. — Ты тоже привела собаку, хоть и не Фауст. — А то, что этот пудель обернулся Мефистофелем. — Тьфу на тебя! — рассердилась Аня. — Не нашла другого времени об этом вспомнить? Обязательно сейчас? — Так я же не хотела ничего плохого. Так, к слову пришлось. Просто чтобы ты приняла к сведению, что бывает и такое. — Меньше надо читать всякой чепухи, — отрезала Аня. — Давай лучше поговорим о хорошем. Я очень рада, что всё разъяснилось с пропажей денег. И Марина здесь не при чём, и Сергей не виноват в воровстве, и мы можем никого не подозревать. — Да, а то я уже даже бедного Михал Михалыча готова была обвинить в разных грехах, — покаялась я. — Вот уж кого не заподозришь! — засмеялась Аня. — Уж он-то копается себе на грядках и ничего вокруг не видит. — Может, и видит, — возразила я. — Он, по-моему, очень умный человек и наблюдательный. — Откуда он мог знать про деньги? Нет, уж кого я не принимала во внимание, так это его. — А зачем ему непременно надо попасть на чердак? — Чтобы закончить свою работу, — объяснила Аня. — Да ещё и окно разбито. Конечно, ему хочется вставить новое стекло. Пусть это не его дом, но всё-таки он настоящий мужчина, рукастый, не увалень какой. У него, наверное, настроение сразу портится, едва он увидит непорядок, а тут окно разбито. — Наверное, — согласилась я. — Теперь-то и я поняла, что Михал Михалыча подозревать не надо было. — А ты вообще выдумаешь что-то и начинаешь обосновывать этот бред. То вообразила, что родимое пятно нельзя было заметить из-за чрезмерной волосатости, а значит, собака загрызла не Сергея, то составила целый список, кто мог украсть у трупа деньги. Пишешь романы, так и пиши себе, а в жизнь свои фантазии не переноси. Ты так любишь приключения? — Жить не могу без приключений! — созналась я. — Вроде, у меня возраст слишком солидный, чтобы так ими увлекаться, но без них я чувствую себя плохо… То есть, без книг о приключениях, без самих приключений я прекрасно обхожусь и совсем к ним не стремлюсь. — По-моему, надо всё-таки попытаться уснуть, — решила Аня. — Только всё-таки меня тревожит эта собака. Может, выпустить её в коридор? Пусть там переночует. Вынесем ей туда одеяло… — Нет, неудобно как-то, — возразила я. — Она подумает, что от неё хотят избавиться. Может, это всё-таки обычная собака, просто с крепкими нервами. А может, о невероятной чувствительности собак к потусторонним явлениям выдумывают для того, чтобы нагнать на читателей большего страха. — Неудобно! — хмыкнула Аня. — А удобно будет, если она ночью нас растерзает? Я поглядела на Чупу: в полумраке ярко светились голубые огоньки. — Попробуем уснуть, — предложила я. Аня не возражала, но трудно было осуществить такое естественное среди ночи намерение, потому что наверху время от времени дико взрёвывало и грохотало, а собака ни на миг не смыкала глаз, что выдавало голубое свечение. И всё-таки, вероятно, Аня вздремнула, потому что вздрогнула, когда я сказала: — А я Марину даже зауважала, когда выяснилось, что она собиралась срочно продавать квартиру, хотя в пропаже денег неповинна. — А? Я повторила. — А я так и не поняла, зачем она решила продавать квартиру, — призналась Аня немного охрипшим от сна голосом. — Раз она денег не брала, то и незачем было затевать кутерьму с квартирой. Этой продажей она как бы сознавалась, что присвоила деньги себе. — Не знаю, может, она думала, что всё-таки это Сергей виновен. И «партнёр» грозил судом. Даже хотел нанять частного детектива. — Ну, и что? Что бы этот частный детектив накопал? Деньги Аня не брала, это точно. А с Сергея какой спрос, раз он уже мёртвый? При нём денег не нашли, а значит, он их не крал. И получается, что Марина словно боится, что её выведут на чистую воду. Я подумала, что моя подруга права, но сейчас же представила тягомотное расследование, а может, даже суд, и решила, что Марине легче обменять свою квартиру на меньшую, чем пройти через эти круги ада. А возможно, ей не так уж и жаль расстаться с квартирой, ведь она напоминает ей о муже, с которым ей несладко жилось. Пока я размышляла, Аня успела вновь заснуть, и я не стала её будить, чтобы высказать свои мудрые мысли. Постепенно я тоже погрузилась в сонное оцепенение. Не могу припомнить, что мне снилось, помню лишь какой-то сумбур, зато пробуждение было неприятным. Я проснулась с очень гадким чувством, что всё так плохо, что хуже некуда, и меня окружают сплошные неприятности. Первым делом я подумала, что уезжаю отсюда из-за собаки и больше не увижу Николая. Потом сознание прояснилось настолько, что я вспомнила, что никуда уезжать не нужно, потому что Марина чудесным образом не только примирилась с временным пребыванием Чупы на участке, но даже впустила её в дом. Отчего же мне так плохо, и почему я проснулась с твёрдой уверенностью, что больше не увижу Николая? Что-то произошло, после чего надо поставить жирный крест на нашем знакомстве. Но что? Я не настолько пришла в себя, чтобы сообразить, какой же сюрприз преподнесло мне моё сознание, пока я спала. Потом в памяти стали восстанавливаться события прошлого дня. Нам было интересно на прогулке, но потом я стала сомневаться. Что же привлекло Николая к двум женщинам в годах и с внешностью не самой завидной? Вот оно! Всё из-за этих злосчастных сомнений. Не задумайся я тогда над этим вопросом, возможно, я бы не проснулась с почти готовой отгадкой. Мне ясно вспомнилось, что Николай как-то между прочим спросил, не собирается ли Марина уезжать за границу. Почему его это так заинтересовало? Что этим тревожился «партнёр», дело понятное. Он думал, что деньги пропали, что украл их Сергей и что они у Марины. Но почему это интересовало Николая? Да потому, что он гостит не у какого-то неизвестного друга, до которого нам нет никакого дела, а у этого самого Петра, который приходил сегодня в гости и даже напросился на ужин, то есть «партнёра». И сам Пётр обмолвился, что у него сейчас гостит друг. Так что Николай не случайно с нами познакомился тогда на пляже, а специально искал случая это сделать, по личной просьбе «партнёра». Через нас он собирался выведать обо всём, что происходит в доме у Марины. Так что мы, как таковые, ему не интересны, а раз так, то и не стоит дольше продолжать всю эту комедию. Как ни жалко прекращать интересные прогулки с ним, но надо. Да они больше и не будут интересными, потому что подспудно меня станет угнетать сознание искусственности нашего знакомства. Я не спала до самого утра, душой всё больше и больше погружаясь в беспросветный мрак. Ночью надо обязательно гнать от себя любые мысли, плохие и хорошие, потому что плохие повергают человека в такое отчаяние, что он уже не видит из него выхода, а хорошие, наоборот, возносят его до состояния эйфории, причём утром выясняется, что не такая уж большая радость то, что он навоображал, и что он уже так ярко насладился счастьем в часы бессонницы, что оно уже и счастьем-то перестало казаться, или что горе, которое ему казалось безысходным, на самом деле вполне поправимо. Так бывает в большинстве случаев. В большинстве, но не в моём. Наступило утро, а необходимость прекратить игру, которую вёл с нами Николай, не потеряла своей силы. Но всё-таки все переживания были перекрыты мыслью о Чупе и горьким сожалением, что нас связала судьба. Никакая она не чупакабра и, тем более, ничего мефистофельского в ней не было. Обычная собака, а что она никак не реагировала на вой и грохот наверху, то это не означает, что она имеет с призраком что-то общее. Может, она такая нечувствительная по природе, а может, она боялась, но не выказывала перед нами своего страха. Намучалась на улице, поэтому теперь, попав в дом, предпочитает не досаждать нам своим беспокойством. Но раз ничего бесовского в ней нет, раз это самая обычная собака, то и потребности у неё, как у всякой нормальной собаки. Её надо кормить и поить, а также выгуливать. Она привыкла к воле, поэтому ей, наверное, трудно так долго сдерживать естественные нужды. Потом она приноровится рассчитывать время между тремя прогулками в день, а сейчас надо вставать и выводить её на улицу. Эта обязанность для многих начинающих собаководов перечёркивает все прелести общения с животным, и они избавляются от собаки. Даже я, опытный человек, и то пожалела, что приходится вставать раньше времени. Как ни осторожно я двигалась, но Аня всё-таки проснулась. — Куда ты? — Пройдусь с собакой. — Рано ещё, — пробормотала Аня. — Что делать? Долг зовёт. — Сама себе навязала эту собаку, — сообщила моя подруга и повернулась на другой бок. Я махнула рукой Чупе, вместе с ней спустилась вниз и вышла за пределы участка. Было по-утреннему тихо и свежо. Люди здесь вообще попадались редко, но этот ранний час лишь подчёркивал безлюдье. Мы с собакой прошли до конца улицы, а там через дорогу я увидела расположившихся на ночлег бомжей. Я не отношусь к ним с ненавистью, как это присуще некоторым людям, забывающим исконно русскую поговорку «от тюрьмы да от сумы не отказывайся», очень им сочувствую, но проходить в непосредственной близости от них не стала. Мало ли что! Я постояла в конце улицы, подождала, пока собака погуляет, и позвала её обратно. Чупа с восторгом припустила к дому. По-моему, она лишь сейчас по-настоящему осознала, что произошедшее с ней чудо не пригрезилось ей, что это не сон, а самая настоящая правда, и что теперь она не бродячая собака, а домашняя. Когда мы вошли в дом, оказалось, что уже время вставать, так что Марина вышла из ванной. — Ты ходила с ней гулять? — удивилась она. — Это обязательно — выходить так рано? — Нет, — успокоила я её. Я рассказала, чем я руководствовалась, решив в этот час вывести Чупу на прогулку. — А я об этом даже не подумала бы, — призналась Марина. — Только, по-моему, ей надо купить ошейник. Пусть знают, что это чья-то собака, и не отловят как уличную. — Надо бы, да где здесь достанешь ошейник? Можно, я тебе дам деньги и ты мне его купишь? — Хорошо, — охотно согласилась Марина. — А какой нужен ошейник? — У тебя есть сантиметр? Марина принесла мне его, и я измерила шею собаки. Чупа отнеслась к этому подозрительно, но протестовать не стала. — Я сейчас напишу обхват шеи, ты покажешь его в зоомагазине или в ларьке, и тебе дадут ошейники на выбор. Не покупай слишком тонкие и слишком грубые. Пусть это будет мягкий, но прочный ошейник. Было бы желательно, чтобы изнутри он был обклеен чем-то типа фланели или тонкого войлока, чтобы не натирать шею и не портить шерсть. Не покупай дорогой с всякими финтифлюшками. Самый обычный деловой ошейник. И поводок заодно купи. — Какой? — Вот тут проблема. Их много и все разные. Думаю, что она послушная и не будет тянуть рывками, но всё бывает. Вдруг чего-то испугается и рванёт. Я не знаю, насколько она сильная, поэтому купи обычный брезентовый поводок. Вот такой примерно ширины. Такой она точно не порвёт, даже если у неё сила немеренная. — А намордник надо? — спросила Марина. — До сих пор я ими не пользовалась, да и подбирать их сложно. Нет не надо. Думаю, нас не ссадят с поезда, если у неё не будет намордника. — Почему вас должны ссаживать с поезда, если я развезу вас по домам на машине? — удивилась Марина. — Это сейчас я ей не пользуюсь, а потом, когда пройдёт сорок дней, то я успокоюсь и вновь сяду за руль. — Тем более, намордника не надо. — А всякие щётки, расчёски, скребки… — Перебьётся, — не очень почтительно отрезала я. — Подождёт до Москвы. Да и чего с неё счёсывать? Она уже полиняла, шерсть гладкая. Не надо её сразу обескураживать. Пусть привыкает к дому, а осложнения оставим на потом. — Понятно. Катя накормила нас вкусным завтраком, Марина ушла на станцию, причём Чупа проводила её до самой калитки, а мне задним числом пришла в голову запоздалая мысль. Я подумала, что неплохо было бы, чтобы Марина купила для неё щётку. Пока она не освоилась в нашем обществе и не проявляет характер, можно было бы её приучить к вычёсыванию, а то эта процедура непривычным к ней собакам не доставляет удовольствия. Правда, можно будет пустить на это дело обычную расчёску. — Вы сегодня опять куда-то поедете с вашим знакомым? — спросила Катя. Чупа спокойно вернулась в дом и скромно села на пол возле нас. — Ещё не знаем, — ответила Аня. — Он сам выбирает место для прогулки. — Теперь не выберет, — сухо бросила я. Мои подруги уставились на меня. — Почему? — спросила Катя. — Вы поссорились? — Нет, но со шпионами нам не по пути. Аня посмотрела на Катю и только что не покрутила пальцем у виска, показывая, что я сошла с ума. — С какими ещё шпионами? Что ты выдумываешь? — спросила Аня. — Николай оказался засланным к нам шпионом. Я его разоблачила и не собираюсь водить с ним компанию. — Ты хорошо выспалась? — озабочено спросила Аня. Ей, конечно, было странно слушать эти речи. В отличие от Кати, с ней мы не расставались, так что она находилась в обществе Николая ровно столько времени, сколько и я. Именно поэтому она и не могла понять, что же так внезапно побудило меня переменить к нашему неизменному спутнику отношение. — А! Понимаю! — воскликнула Катя. — Мила только делает вид, что звонит домой, а на самом деле связывается со спецслужбами. Она у них что-то вроде майора Пронина. Вчера ей сообщили, что ваш Николай — не Николай вовсе, а агент 007. Как там? Помните? Майор Пронин сидел на проводах и делал вид, что читает газету. На самом деле он наблюдал, как агент 007 в час дня ползком пересекал площадь Дзержинского… — Агент 007 повернулся и увидел, что из унитаза торчит усталое, но улыбающееся лицо майора Пронина, — подхватила Аня. — «Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним!» — воскликнул агент 007 и дернул за рычаг, но вода не полилась. — «В бачке тоже наши», — всё так же улыбаясь, сообщил майор Пронин. — Бывали времена, — согласилась я. — Забавно, конечно, но суть не в том. В наше время каждый сам себе майор Пронин, то есть, я хочу сказать, что каждый сам способен вычислить шпиона, пусть и не из вражеской страны, но зато из вражеского лагеря. Из бывшего вражеского лагеря. Если призвать на помощь аналитические способности… — Да заставить работать серые клеточки… — подсказала Катя. — И призвать на помощь метод дедукции… — веселилась Аня. — Хотя бы, — согласилась я. — Короче, Николай — это тот самый человек, который гостит у «партнёра», то есть у Петра, партнёра Сергея по бизнесу. Сегодня ночью я сообразила, что он не случайно с нами познакомился, а с целью выведать, что делается у Марины в доме и каковы её планы. Да после этого я не желаю его видеть! Так мило улыбается, приглашает на прогулки, интересно рассказывает, показывает нам новые места, даже на рыбалку позвал, а сам прячет камень за пазухой. Наверное, запоминал каждое слово, которое мы произносили, чтобы потом передать Петру. Он недаром интересовался, не собирается ли Марина за границу. Они думали, что деньги у неё, и боялись, что она с ними улизнёт. — Интересно, — задумалась Аня. — Вполне может быть, — согласилась Катя. — Так что вы сегодня не пойдёте гулять? — Так тоже нельзя, — возразила Аня. — Человек будет нас ждать… — Не человек, а шпион, — упорствовала я. — Пусть будет по-твоему. Шпион будет нас ждать… Катя так и покатилась со смеху. — По-моему, ты, Мила, всё излишне драматизируешь, — сказала она, успокоившись. — Даже если он разузнавал для своего друга о планах Марины, это ещё не повод не пойти с ним на прогулку. Вам ведь нравится его общество? — Я не могу себе представить, что мы будем без него делать, — призналась Аня. — Я ведь рассчитывала, что он нас и в эти выходные пригласит на рыбалку. — Мне самой жалко, — согласилась я. — Так в чём же проблема? — удивилась Катя. — Вы узнали о нём правду, но ничто не мешает вам продолжать с ним видеться. Если сейчас, когда выяснено, что деньги не пропадали, он захочет продолжить знакомство, значит, ему интересно ваше общество и разрывать с ним отношения причины нет. — А вот это неизвестно, — засомневалась я. — Вполне возможно, что он сегодня же сообщит, что больше не сможет с нами встречаться, что будет занят, что ему надо помочь другу в каком-то строительстве, или выдумает ещё какой-нибудь предлог. — Вот и проверьте, — настаивала Катя. — Если завтра он откажется с вами встречаться, значит, он всего лишь шпионил за Мариной, а если нет — то ему доставляют удовольствие ваши совместные прогулки. В словах Кати было рациональное зерно, а так как я и сама сожалела о необходимости резко прекращать знакомство, то легко согласилась с её доводами. Аня, тем более, обрадовалась такому простому выходу из положения. — Вы возьмёте с собой Чупу? — вдруг спросила Катя. — Наверное, — сказала я. — А что? — Мне бы очень хотелось, чтобы вы её оставили, — объяснила Катя. — Я всё одна и одна. Лишь с Михал Михалычем перекинемся несколькими словами, когда он приходит. А то у меня будет с кем поговорить. — Если хочешь, то я её оставлю, — согласилась я. — Чупа, ты остаёшься с Катей. Поняла? Вот это Катя. Ты остаёшься с ней. Жди нас здесь. Не знаю, поняла собака то, что я ей втолковывала, но она проводила нас с Аней до калитки и беспрекословно осталась на участке, не выражая недовольства. Я с тяжёлым сердцем вышла из дома. Даже представить себе не могла, как смогу спокойно говорить с Николаем, словно ничего не случилось. Но когда мы увидели поджидающего нас «шпиона», то я, наоборот, поняла, что мне легче притворяться, что по-прежнему верю в его искренность, чем высказывать ему всё, что накипело у меня на душе в часы бессонницы. Я вообще легко привыкаю к людям, и мне всегда жаль с ними расставаться. Даже когда я уходила с прежней работы, мне жаль было именно расставаться с сотрудниками. Расставаться с профессией тоже было жаль, но больше угнетала разлука с людьми. Привыкаешь за столько лет, знаешь все достоинства и недостатки, ценишь первые, миришься с последними, а в общем люди кажутся близкими, почти родными. Вот и с Николаем такая же история. Недолго мы с ним общались, всего-то недели полторы, а я к нему так привыкла, словно знала всю жизнь. Только бы Катя оказалась права в том, что он проводил с нами время не по обязанности, а с удовольствием. Если вдуматься, то ничего страшного нет в том, что он решил помочь своему приятелю выяснить истину. Я и сама на его месте так поступила бы, однако если теперь он уже не захочет с нами так часто видеться, то это означает, что мы с Аней — две немолодые дуры, вообразившие, что мы можем быть кому-то интересны. — Здравствуйте, дамы! — приветствовал нас Николай. Мне вновь стало не по себе. Неужели из жизни уйдёт эта фраза? Я так привыкла слышать её из уст Николая, что будет жалко отвыкать. — Доброе утро, — непринуждённо поздоровалась Аня, но её взгляд словно пригвоздил его к месту. — Что-нибудь случилось? — встревожился он. Поражаюсь непоследовательности некоторых людей, не только женщин. Хоть и говорят «женская непоследовательность», но так же часто встречается и «мужская непоследовательность». Правда, сейчас речь пойдёт об Ане. Она вдруг решила терроризировать Николая взглядом, хотя и согласилась с Катей дать ему возможность самому показать, встречался ли он с нами только из чувства долга перед другом или из личного интереса. — Ничего не случилось! — отрезала Аня. — Есть какие-нибудь новости? — спросила я. — Да вроде, нет, — озадаченно проговорил Николай. — Я хотел пригласить вас погулять по лесной просеке до лесных же лужаек. Ничего особенного, но эти лужайки расположены очень близко друг к другу, почти касаются друг друга, отделены всего несколькими деревьями. Получается как анфилада. Довольно красиво. — Можно посмотреть и на лесную анфиладу лужаек, — согласилась я. Мы пошли вслед за своим проводником. Я незаметно кивнула Ане, спрашивая, что на неё вдруг нашло и с чего это она вздумала намекать на то, что нам известна его тайна, но моя подруга лишь поджала губы. Если у меня состояние жгучей обиды прошло, то у неё оно было в полном разгаре. — А у нас есть новости о чупакабре, — сообщила я. Прежде я бы ничего не заметила, но теперь определила каким-то неведомым мне самой чувством, что Николай в нерешительности. Вроде, он и знает о появлении собаки в доме Марины, однако признаться в этом не может. — И что это за новости? — спросил он. — Я её ещё не видел. — Её временно зовут Чупа, у неё есть пока ещё временный дом, но хозяйка у неё уже постоянная. — То есть вы взяли её себе? — догадался Николай. — Но у вас ведь есть собака. Аня хмыкнула, чем вновь привлекла настороженное внимание нашего знакомого. Чтобы отвлечь его от поведения моей подруги, я описала случай с газовым баллончиком и рассказала о водворении Чупы в Маринином доме. — Так что Марина согласилась впустить собаку даже в комнаты? — рассмеялся Николай. — Думаю, что скоро она совсем к ней привыкнет. А почему её временно зовут Чупа? — Сокращённо от чупакабры. Я ещё не придумала для неё имя. У меня она пока ни с чем и ни с кем не ассоциируется. — Назови её Шпик, — мрачно посоветовала Аня. Николай изумлённо на неё посмотрел. — Вот заведи себе собаку, тогда и называй её всякими непотребными именами, — посоветовала я. Мы шли по красивой просеке, проложенной через смешанный лес, так что по бокам то стояли лиственные деревья, отличавшиеся лишь оттенками зелени, то выдвигались ели и изредка даже сосны, а то вдруг весело белели стволы берёз. Я не могу сказать про себя, что я наслаждаюсь каждым моментом пребывания на природе, но иногда, под настроение, я испытываю неизъяснимое удовольствие. За ночь и утро я так намучилась от своего внезапного прозрения, а потом, после уговоров Кати, так внезапно переменила отношение к случившемуся, что теперь была всем и всеми довольна. Николай нас ждал, не отказывался от прогулки, идёт сейчас и рассуждает о собаках, о лесе, о природе. Значит, ему хорошо с нами и он не собирается прекращать знакомство. Так что напрасно Аня демонстрирует своё негодование. Мы вышли на первую лужайку. Она была почти круглой, окружённой берёзами, и вся поросла невысокой, мягкой и очень тонкой травой. На противоположной стороне берёзы чуть расступались, так что образовывался неширокий проход, сквозь который была видна вторая лужайка, а дальше — третья и чётвёртая. Четыре лужайки, переходящие одна в другую. — Интересно, как они здесь образовались? — не поняла Аня, от удивления отвлёкшаяся от обиды. — Их нарочно так вырубили? — Не знаю. Вряд ли, — засомневался Николай. — Зачем кому-то понадобилось таким образом вырубать лес? — Ведьмины круги, — решила я. — Это чтобы лесная нечисть водила хороводы. Мы прошлись до конца четвёртой лужайки и посидели там на поваленном стволе. Необычное расположение лужаек вызвало воспоминания о когда-либо виденных чудесах природы. Постепенно разговор перешёл на опасные природные явления, такие как штормы, ураганы, наводнения. — Я попадал в наводнение, — сообщил Николай. — Вода пришла неожиданно, всё затопило в какие-нибудь полчаса, потом ещё и волна прошлась, так что удовольствие было небольшое. — Где это? — спросила Аня. — В тайге. Мы по неопытности остановились в низине, вот туда поток и хлынул. Вещи почти все унесло, хорошо хоть сами в живых остались. — И как потом выбирались? — заинтересовалась я. — Больше недели брели по лесу, а питались грибами, ягодами, корешками. Ребята подобрались стойкие, так что никто не ныл. — А как вас занесло в тайгу? — не поняла Аня. — Это какой-то туристический маршрут? — Нет, мы часто туда ездим. Собирается небольшая компания, кто в это время свободен, и уезжаем. Живём в тайге недели две, а иногда и три на подножном корму, а когда отпуск подходит к концу, уезжаем обратно. Николай приобрёл в моих глазах ореол опытного путешественника. Надо же, так спокойно собираются с компанией в дикий лес, живут тем, что сумеют добыть… — А один вы никогда туда не ездили? — спросила я. — Два раза был, — признался он. — Но одному скучно. Я люблю, чтобы было с кем поболтать. — А зачем же ездили один? — не поняла Аня. — Чтобы испытать себя. Знаете, иногда хочется проверить, способен ли ты выдержать трудности. Оказывается, можно выжить в тайге без спичек, продовольствия и снаряжения довольно долго. — Вы туда ехали вообще без вещей? — недоверчиво спросила Аня. — Нет, у меня всё, что необходимо, с собой было. Но, когда я заходил подальше в тайгу, я всё, что привозил, прятал, а дальше шёл налегке, пустой. Я не самоубийца, поэтому вслучае чего вернулся бы на то место, где у меня оставались припасы, но мне было интересно обойтись без них. — Получилось? — спросила я, уверенная в ответе Николая, и не ошиблась. — Да, оказалось, что я вполне способен жить дикарём. Но, скажу я вам, это нелегко, а главное, скучно. Когда испытание подходило к концу и я возвращался в мир людей, мне казались все очень милыми, симпатичными и лишёнными недостатков. Жаль, что такое блаженное состояние длилось недолго, потом всё вставало на свои места. Я читала рассказы очевидцев о правилах поведения и жизни в тайге на сайтах по выживанию в диких условиях, но было интересно вот так вживую слушать Николая. Даже Аня, забыв обо всём, жадно расспрашивала его о случаях, которые с ним там приключались. Я не отставала от неё, так что нашему спутнику пришлось описывать чуть ли не каждый день, проведённый в одиночестве в тайге. — Это хорошо для закаливания воли, для проверки собственных сил и способностей, но не слишком интересно, — говорил он. — Вот когда мы собираемся группами от четырёх до семи человек, тогда, действительно, весело. Зря говорят, что зависть — чувство плохое. Сейчас я от всей души завидовала Николаю, причём это было очень приятное чувство, заставляющее сердце сладко ныть. — Как я хочу в тайгу! — сообщила я. — И я хочу, — вторила мне Аня. Николай долго смеялся, а потом возразил: — В тайгу соваться не советую, там нужна мужская сила. Если туда ехать женщинам, то только в сопровождении опытных мужчин. Да и опасно там. И с медведем можно встретиться, и с тигром, а ещё хуже — с человеком. Нет, дамы, если хотите попутешествовать, то выбирайте туристические маршруты, да смотрите, чтобы у вас были надёжные проводники. Я уже и так поняла, что мне предстоит лишь в своих книгах переживать приключения, а в действительности вести размеренную жизнь. Даже на даче у нас почти цивилизованные условия, так что об острых впечатлениях я буду лишь читать или описывать их в своих романах. — Да мы и не собираемся ехать в тайгу, — сказала я. — Просто так, к слову пришлось. Зачем нам туда? Правда, Аня? — Да, действительно. Что мы там потеряли? — подхватила та. — И собак мне некуда деть, — вспомнила я. — Одну — ещё куда ни шло. Она с родителями будет. Но две — уже перебор. Надо и совесть иметь. Раз завела чупакабру, то теперь от неё не уедешь. Николай хмыкнул. — Да, с собаками в тайге опасно. Надо специально учить их правильно себя вести, а не то они только привлекут тигра в лагерь. Тигры любят полакомиться собачатиной. — Прямо как корейцы, — подхватила Аня. — Так что мы туда не едем. Да и что там делать? Комаров кормить? — Хотя там изумительно хорошо, — поддразнил нас Николай. — Всё, Аня, на следующее лето собираемся в тайгу, — сказала я. — И Катю прихватим с собой. А может, и Марина согласится. — Но комаров и мошки очень много, — согласился с моей подругой Николай. — Тогда не едем. Этой радости и у меня на даче полно. У нас участки расположены на бывших болотах. — А что за тайга без комаров? — рассуждал Николай, косясь на нас. — То же, что и собачья шкура без блохи, — согласилась я. — Ой, кстати, а на Чупе есть блохи? — спохватилась Аня. — Они к нам не переберутся? — Не переберутся, — ответила я. — Оставим эти шкурные вопросы до дома. Там сама посмотришь, есть у неё блохи или нет. Летом всем собакам без исключения положено их иметь. Они на них прямо из травы прыгают. Мы спохватились, что задержались здесь слишком долго, и с неохотой встали. Разговор о тайге вышел настолько увлекательным, что нам было жаль возвращаться. Однако приходилось принимать во внимание Катю, которая может начать беспокоиться нашему слишком долгому отсутствию. Но мы не спешили и по дороге успели ещё о многом расспросить Николая. — Дамы, не знаю, огорчу я вас или доставлю удовольствие, но должен вас предупредить, что завтра мы не сможем встретиться, — объявил наш спутник. У меня ёкнуло сердце. Не люблю это слово, но иначе не передашь ощущение, когда сердце на миг замирает, а потом куда-то проваливается. — Безусловно, — процедила Аня, к которой вернулось первоначальное раздражение. — Почему «безусловно»? — спросил Николай. — Я сам не знал, что мне придётся сегодня вечером съездить в Москву. — Зато мы знали, — торжествующе объявила Аня. — Вы или в Москву поедете, или должны будете сидеть у постели больного друга… — Не понял… И вдруг мне стало всё абсолютно безразлично. — Не удивляйтесь, — сказала я. — Мы вас вычислили: вы — шпион. Бедный человек при этом известии потерял дар речи, а мне стало весело. — Мы догадались, что вы не просто так, не от удовольствия с нами гуляете. Вы выполняете задание вашего друга, которого зовут Пётр. У него в офисе пропали деньги, он думал, что их украл Сергей и теперь они у Марины. Вот вы и познакомились с нами, чтобы проникнуть во вражеский лагерь и выяснить обстоятельства дела. Деньги нашлись, поэтому наше общество вам вряд ли теперь интересно. Лицо Николая стало очень печальным. — Я так и знал, что добром всё это не кончится, — сообщил он. — Уж не знаю, каким образом вы обо всём догадались, но меня, действительно, друг попросил разузнать, что да как. Сначала мне даже понравилась идея поработать частным детективом, но потом я стал тяготиться своим обещанием. Нехорошее это дело — познакомиться с приятными людьми, войти, можно сказать, в их доверие, а попутно выяснять, что делается у них дома. — Ничего, теперь эта ваша каторга закончилась, — утешила я его. — Нам было очень приятно с вами гулять. Правда, очень приятно. До свидания. Оставим друг о друге лучшие воспоминания. Аня, всё это время стоявшая с каменным лицом, кивнула и повернула на нашу улицу. Я последовала её примеру. — Как любезно ты с ним говорила! — отметила моя подруга. — Это вышло даже лучше, чем если бы я объяснилась с ним сама. Я бы обязательно сказала что-нибудь лишнее и грубое. Я испытывала странную лёгкость и приподнятость. Такое ощущение иногда бывает перед катастрофой. Это потом начинается тоска, отчаяние и сожаление, а пока словно что-то поддерживает тебя, до времени ограждает от взрыва чувств. Сама не знаю, почему мне так нелегко далось расставание с Николаем, но оно было сродни несчастью. — Теперь нам самим придётся придумывать, куда себя деть, — сказала я. — До сих пор нам очень удачно предлагали готовую программу развлечений. — Да. Аня была очень грустна, но упрямо сжимала губы, давая понять мне, а в первую очередь себе самой, что непримирима к всякого рода шпионам. — Хорошо погуляли? — спросила Катя. — Я же говорила, что всё… Она по нашим лицам поняла, что оправдались мои худшие ожидания, и замолчала. — Завтра он внезапно уезжает в Москву, — ядовито процедила Аня. — Шпик! Мне не хотелось присутствовать при рассказе Ани о нашем объяснении, да и Чупа, которая радостно нас приветствовала, требовала особого внимания. Она уже считала участок своим владением, поэтому ни за что не стала бы использовать его для своих нужд. Это ЧП, когда собака где-нибудь в самом дальнем уголке сада устроит себе временный туалет. Если она так поступила, значит, иначе не могла. Вот и Чупа считала невозможным осквернить участок, где поселилась. — Я схожу прогуляю животное, — сказала я. — Навязала ты себе заботу с этой собакой! — вздохнула Аня. — Она очень милая, — возразила Катя. — Мы с ней даже поговорили. — И она говорила? — засомневалась Аня. — Говорила я, а она так внимательно слушала, что почти что отвечала. Я не стала задерживаться. — Чупа, пошли гулять, — позвала я и направилась к калитке. Собака послушно пошла рядом. Мы быстро достигли конца улицы, и там я сбавила темп. Теперь перейдём через дорогу и пройдёмся по краю рощицы. — Мила, я вас жду, — раздался знакомый голос. Я вздрогнула, потому что так задумалась, что не заметила поджидавшего меня Николая. — Вы меня напугали, — призналась я. — Не предполагала вас здесь увидеть. — Я специально вас дожидался. — И совершенно зря. Я чисто случайно сюда вернулась. Если бы не собака… — Но я-то знал, что у вас собака. А раз собака, то с ней надо гулять. — А если бы собаки не было? — заинтересовалась я. — Тогда было бы сложнее поймать вас одну. Собака упростила задачу. — Почему одну? — удивилась я. — Чем вам помешала Аня? — Очень уж непримиримую позицию она заняла. Шпион, и всё тут. Можно тут же казнить. Казнить, нельзя помиловать, как сказано в детской книжке. Это она догадалась, что я начал знакомство с вами по наводке Петра? — Конечно, нет. Это я догадалась. Она недавно, перед самой прогулкой об этом услышала, вот и не может сдержать негодование. Конечно, неприятно узнать, что тебя использовали. Так зачем я вам, Николай? — Хочу попросить прощения за свой невольный обман… — Невольный? Как он может быть невольным, если вы сами согласились шпионить за нами. — Я же не знал тогда вас. Откуда я мог знать, что вы мне так понравитесь? Я вопросительно посмотрела на него. Он смутился. — Я имею в виду, что мне так понравится ваше с Аней общество, — торопливо пояснил он. Мне показалось, что он чем-то опечален. — Не расстраивайтесь. Аня очень быстро перестанет сердиться, а нам с вами было очень приятно. Лично я на вас уже не сержусь. Возможно, и мне при случае захотелось бы поиграть в разведчика… Так что всё прекрасно. И вы на нас не сердитесь за то, что мы открыли вашу шпионскую деятельность. До свидания. — Разве мы не увидимся? — нерешительно спросил Николай. — Вы же уезжаете. — Так я приеду. Я ненадолго уезжаю. — А стоит ли? — вдруг обиделась я. — Новости о жизни Марины собирать уже не надо… — Вы никак не можете меня простить… Он замолчал, давая возможность какой-то женщине пройти мимо, не услышав нашу беседу. Впрочем, ей не было до нас никакого дела, потому что она громко говорила по мобильнику. — … это уже попозж'е… Да, я покормлю, а потом тебе телефон'ю… У меня мороз по коже пробежал, словно над самым ухом провели по стеклу чем-то металлическим. — О боже! Великий и могучий! Сколько же можно тебя коверкать! Судя по округлившимся глазам Николая, я поняла, что он не обратил внимания на речь поганой бабы. — Она, видите ли, телефон'ит попозж'е! Так и сказала: «Телефон'ю попозж'е». Сколько же можно коверкать русский язык? Из какой норы нашей бывшей необъятной советской родины выползло это существо? И говорит громким голосом, уверенно так, не стесняясь. — А чего ей стесняться, если она считает, что так и надо говорить, — ответил Николай. — Просто поразительно, как легко живут некоторые люди! «Телефон'ю попозж'е». И всё, никаких сомнений. Тут мучаешься над словом кулинар'ия, а она выдаёт своё «телефон'ю попозж'е» без всяких мучений. — А почему вы мучаетесь над словом «кулинар'ия»? — Потому что правильно говорить «кулин'ария», но так как общепринята «кулинар'ия», то я произношу неправильно и от этого мучаюсь. — Лучше не мучайтесь, а говорите, как просит душа. — Уже не просит, потому что эти заведения, по-моему, перестали существовать. А удобные были. — Да, удобные, — согласился Николай. — А насчёт великого, могучего… У нас на заводе мужик один вредный до неприличия. По национальности молдаванин, говорит мало того что с акцентом, так ещё и с ошибками. Приносишь ему накладную, а он её полчаса вертит в руках, к глазам подносит, удаляет, каждую букву рассматривает, ищет, к чему бы прицепиться. Редко у кого не найдёт, обычно что-то да находит. Тогда морда у него становится радостной, он указывает на какую-нибудь мелочь и объявляет назидательным тоном: «Док'ументы надо составливать грамотн'ее!» Только с третьего раза подписывал. Мы это уже поняли, поэтому, чтобы не терять даром времени, заготавливали сразу три накладные. В первой делали ошибку, во второй — помарку, а третья была уже чистовой. Первую он отвергнет, мы выходим, ждём за дверью минут пять, подаём вторую, а ещё через пять минут — третью. — Бывают дураки, — согласилась я. — Даже не дураки, а вредные люди. В вашем случае оба варианта правильны. — Я приеду в пятницу вечером, — неожиданно заявил Николай. — Надеюсь, вы с Аней составите мне компанию в субботу утром? Опять пойдём на рыбалку. Там все наши соберутся. Я растерялась из-за слишком резкого перехода от проблем русского языка к проблеме шпионажа, а Николай поспешил напомнить: — Аня утёрла нос нам всем. А Сергеич умрёт, если не сумеет отыграть блесну. Что я могла на это сказать? Мне было трудно вернуться к строгому осуждению поступка этого приятного человека, поэтому я неуверенно напомнила: — Ещё вопрос, согласится ли Аня? — Согласится, — заверил меня Николай. — Значит, в субботу утром я жду вас на обычном месте? Только не забудьте взять куртки и, желательно, сапоги или хотя бы какие-нибудь туфли посолиднее. Может, дать вам мой номер телефона? — Зачем? Да и записывать не на чем. — У меня есть ручка и бумага. Он записал свой номер и передал мне листок из записной книжки. — А теперь ваш. Я начала вспоминать и, как водится, никак не могла вспомнить. Сама себе я ведь не звоню, поэтому не могу запомнить номер, а выучить всегда времени не хватает, а в первую очередь — желания. Хорошо, у меня с собой был мобильник, так что я смогла продиктовать номер, а то было бы неудобно. — Так, значит, я вам телефон'ю попозж'е? — спросил Николай. — Напомню, чтобы поставили будильник. — Только не говорите об этой женщине, — попросила я. — Настроение сразу портится. — Что вы! Это просто замечательная женщина! — сказал Николай. — Как вовремя она нам встретилась со своим «телефон'ю попозж'е». Если бы не она, вы бы меня, наверное, так и не сумели простить. Я вспомнила, как пробиралась вдоль забора, чтобы услышать разговор Марины с «партнёром», и снисходительно обронила: — Все мы грешны, так что не стоит копить обиды. Я недавно прочитала очень хорошую мысль: «Всё относительно: в сравнении с убийцей вор — сущий ангел». Так и ваша розыскная деятельность в сравнении с «телефон'ю попозж'е» кажется невинной. На этой весёлой ноте мы и расстались. Когда я вернулась домой, причём Чупа радостно бегала взад и вперёд, торопя меня поскорее дойти до участка, Аня подозрительно на меня посмотрела. — Разговаривала со своим шпионом? — спросила она. — Да. Он меня поджидал специально, чтобы принести свои глубочайшие извинения. — И только? — А что тебе ещё надо? — с любопытством спросила Катя. — И вы с ним расстались? Я догадывалась, на что намекает Аня, но ответила, словно ничего не понимая: — Как видишь, с собой я его не привела. — Расстались окончательно? Насовсем? — Не совсем насовсем. — Не совсем насовсем, — повторила Катя, веселясь над стараниями Ани добиться ответа. Я сжалилась над своей подругой. — Нет, мы ещё увидимся. — Когда? — не унималась Аня. — В субботу утром. Аня просияла. — Мы пойдём на рыбалку? — догадалась она. — Да, мы пойдём на рыбалку. Сергеич будет отнимать у тебя переходящую блесну. — А я не отдам! — возразила Аня. — Я столько рыбы наловлю, сколько им и не снилось. — Это уже делёж шкуры неубитого медведя, — напомнила Катя. — Перед рыбалкой, как и перед охотой, не надо загадывать, сколько какой рыбы наловишь. — Правильно, — подхватила я. — И провожать рыболова надо словами: «Ни хвоста, ни чешуи». А Николай нам попозж'е телефон'ит. — Что??? — удивились Аня и Катя. Я рассказала о самоуверенной женщине, которой надо бы научиться понижать голос, когда она находится в обществе. — «Телефон'ю попозж'е». Да, в этом что-то есть, — задумчиво проговорила Аня. Я испугалась. — Только давайте не повторять эту фразу, как бы по-дурацки она ни звучала, — попросила я. — И без того правильную русскую речь сейчас редко услышишь, всё один жаргон или сплошные ошибки. А дети до предела косноязычные. — Но вообще-то смешно, — сказала Катя. Я вспомнила тёплые слова Николая об этой дикой женщине и их причину, и мне стало приятно. Значит, действительно, его привлекает в нас не только возможность лёгкого сбора информации. Если такой общительный человек, имеющий стольких друзей, не желает расставаться с нами, то мы смело можем забыть истинную злополучную причину нашего знакомства.Глава 23 Чупа
Какое всё-таки блаженство, когда никакие подспудные мысли тебя не тревожат! Я не особо верила, что Марина способна присвоить украденные мужем деньги, но всё-таки в душе шевелилось какое-то нехорошее чувство. Временами откуда-то появлялась непрошеная мысль: а вдруг всё-таки деньги у неё? Недаром в своих догадках о том, кто мог завладеть украденными Сергеем деньгами, я отводила ей значительное место. Нет, всегда и всеми возможными способами, даже в ущерб себе, надо избегать подобных недоразумений. И, наверное, Марина была права, когда решила срочно поменять большую квартиру на меньшую, но зато расквитаться с «партнёром», чтобы заткнуть ему рот, а то он мог бы ославить её ни за что ни про что. Не хочу, чтобы она потерпела какой-то урон, но интересно было бы взглянуть на Петра, когда, уже получив деньги и зная, что Марина пожертвовала квартиру для расплаты с ним, он только тогда обнаружил бы, что деньги не пропадали. Не хотелось бы мне быть на его месте в этом предполагаемом случае. Ведь навсегда лишишься покоя, зная, что подвёл человека в материальном отношении, да ещё оболгал его. Бывают, конечно, люди, абсолютно лишённые совести, но Пётр, при всех своих недостатках, большинство которых мы знать не могли, был порядочным человеком и сразу прибежал к Марине извиняться. В таком умиротворенном состоянии я пребывала весь день. После обеда мы с Аней, как обычно, совершили обход мест возможного пребывания Михаила, но художника так и не встретили. Аня была заранее подготовлена к этому, поэтому, хоть и взгрустнула, но ненадолго. Чупу мы взяли с собой, хоть Кате и хотелось оставить собаку при себе, чтобы было с кем поговорить. Я подумала, что надо приучать животное именно к себе, а то она так и не разберёт, кто из нас её настоящий хозяин. Почти весь день она провела в обществе Кати, а при Марине ластится к хозяйке дома, понимая, что она здесь главная. Нет, пора брать Чупу в ежовые рукавицы, а то её так избалуют, как моему Дику и не снилось. Мы с Аней обсудили все выгоды безмятежного состояния, когда никакие подозрения не тревожат душу, а все вокруг кажутся честными и милыми. Немало способствовало нашей радости и примирение с Николаем, потому что Аня то и дело принималась мечтать наловить столько рыбы, что никто даже помыслит отобрать у неё переходящую блесну. — Р-р-р… — громко прорычала Чупа, настороженно глядя в кусты. Оттуда сейчас же вылетела суковатая палка, которой неизвестная личность метила в собаку. — Перестать сейчас же! — вскрикнула я. — Чупа, иди сюда! Не знаю, запомнила ли она это слово или поняла жест, но она сейчас же подбежала ко мне. — Там расположились бомжи, — определила Аня. Её слова были частично заглушены трёхэтажным матом. — Пойдём отсюда, — поторопила я подругу. — Они пьяны и настроены агрессивно. Мы поспешно миновали это место. — Наверное, столкнуться с ними ночью или поздно вечером опасно, — проговорила Аня. — Очень не люблю такие встречи. Всё настроение испортили. — Несчастные люди, — ответила я. — Что на них сердиться? Неизвестно, как скоро мы сами бы потеряли человеческий облик, если бы лишились жилья. Но, конечно, лучше держаться от них подальше. Мы вскоре забыли про этот случайный эпизод, очень незначительный в тревогах и радостях сегодняшнего дня, и вернулись домой бодрые и весёлые. Катя неожиданно нам очень обрадовалась. — А я за сегодняшнее утро так привыкла, что со мной Чупа, что сейчас места себе не находила. Всё-таки как хорошо, когда есть с кем перекинуться словом! Спасибо ещё, что Михал Михалыч приходил поболтать. — Всё пытается починить окно? — засмеялась Аня. — Конечно… Я спокойно слушала про попытки садовника добраться до заветного окна, потому что теперь, после того как выяснилось, что деньги не были украдены, у него не могло оказаться каких-то своих тайных преступных замыслов. Михал Михалыч был мне теперь вдвойне милее. Неожиданно Чупа вскочила с ковра, на котором лежала, и бросилась к калитке. — Что это с ней? — удивилась Аня. — Значит, кто-то идёт, — объяснила я. — Я могу ошибаться, но, по-моему, кто-то знакомый. — Марина идёт! — воскликнула Катя. — Как она сегодня рано! Собака принялась так виться вокруг вошедшей хозяйки, что мне стало обидно. Вот так, хочешь облагодетельствовать животное, а оно сходит с ума совсем по другому человеку, который не хотел его вначале пускать к себе не только в дом, но даже на участок. Неблагодарность в высшей степени. Интересно, как Чупа воспримет разлуку с Мариной? — Я сегодня сбежала оттуда пораньше, — сообщила последняя, не переставая ласкать собаку. — У нас было совещание. Ничего по существу, а так нудно и долго, что я потихонечку смылась. На всякий случай предупредила коллег, что, если меня спросят, я ушла по очень важному и совершенно непредвиденному делу. — И правильно сделала, — одобрила Катя. — Сейчас я буду вас всех кормить ужином. У меня он уже готов, и я боялась, что после разогрева будет невкусно. — Между прочим, об ужине, — начала Марина. — А заодно о завтраке и обеде. Скоро я с вами в дверь не пролезу. Я сегодня взвесилась и ужаснулась. Прибавила на три килограмма. Это как? — Потом сбросишь, — уверенно сказала я, вспоминая её скупые трапезы. — Очень быстро сбросишь. Ручаюсь тебе. — Была я в зоомагазине, — сообщила Марина. — Купила ошейник и поводок, какие ты просила. Вот они. Чеки прилагаются. Достаточно узнав её характер, я тут же поспешила в нашу с Аней комнату и принесла деньги. Получилось на двадцать три рубля больше, но Марина непринуждённо положила их в свою сумку и о сдаче не помышляла. Я, впрочем, была к этому готова. — Не могу понять, почему ты не пользуешься специальными салонами для собак? — продолжала Марина. — Я нашла по Интернету их множество и в два зашла. Ох, девочки, какие же там вещи! Много готовых попонок, а можно и на заказ сшить. Есть там всякие, на любой вкус. Мне очень понравилась бархатная бордовая, отделанная песцом, а ещё очень приятная тёмно-синяя с рыжим мехом. Есть и просто с рюшами, с кружевами… Кстати, Чупе бы пошла чёрная с большими такими пышными серебряными кружевами… — Зачем ей попонка? — прервала я Марину. — У неё шерсть не пушистая, а прилегающая, но очень густая и с хорошим подшёрстком. Ей зимой холодно не будет, а в попонке у неё только шерсть будет портиться из-за жары. — Да? Хорошо, не надо попонки, — согласилась Марина. — Но там прекрасные ошейники, а поводки такие, что залюбуешься. Даже удивительно, что это для собак. Такие для людей впору. А какие есть мисочки! А ещё там матрасики, одеяльца, домики, правда, домики для маленьких собачек, подушечки… Всё, конечно, очень дорого, но эти вещи того стоят. Это не ширпотреб, а эксклюзив. Всё это время она стояла посреди комнаты, а Чупа виляла хвостом и заглядывала ей в глаза. Немного выговорившись и избавившись от переполнявших её чувств, она подошла к дивану и села. Собака, нимало не смущаясь, легко вспрыгнула на диван и устроилась рядом, положив голову Марине на колени. — Ах! — только и вымолвила та. Мы все напряжённо ждали, чем для Чупы закончится такая бесцеремонность. — Это что, так положено? — жалобно спросила Марина. Катя и Аня обернулись ко мне, ожидая, как я выкручусь из неловкого положения. — Как тебе сказать? — начала я. — Вообще-то почти каждый хозяин сначала решает не пускать собаку на диваны, а собака, живущая в квартире, всеми способами пытается туда влезть. Не из вредности, конечно, а потому что так ей кажется правильнее. Если хозяин сидит и лежит на диване, а не на подстилке на полу, то, значит, так удобнее и так положено. В городских условиях это противостояние обычно заканчивается победой собаки. Юрий Никулин однажды рассказал анекдот на эту тему. У человека две собаки. Он им строго-настрого запрещает ложиться на кровать. Уходит он из дому. Возвращается — собаки на кровати. Он их наказал, вновь строго запретил ложиться на кровать и ушёл. Приходит — собаки, как им и положено, на полу. Тогда он подходит к кровати и щупает её, а она тёплая. Он набрасывается на собак, наказывает их, говорит, что кровать тёплая, а значит, на ней лежали. На следующий день опять уходит. Возвращается, прикладывает ухо к двери и слушает, а в квартире слышно: «Фу-у-у… Фу-у-у…» Осторожно приоткрывает дверь, заглядывает, а собаки стоят с разных сторон кровати и дуют на неё. Вывод: как собаку не наказывай, а она всё равно на кровать влезет. Марина посмеялась, ласково глядя Чупе в глаза и поглаживая её, и рассудила: — Ну, так и пусть ложится на диван. — Правильно, — одобрила я. — Лучше сразу разрешить, чем потом позорно принимать поражение. Ты поступишь почти как отец Стивенсона. — А как он поступил? — заинтересовалась Катя. — Да, как? — подхватила Аня. — У них был диван, на котором когда-то спал сам Вальтер Скотт, когда приезжал к дедушке Стивенсона. Отец очень дорожил этой реликвией и никому не позволял на неё садиться. И вот однажды их собака Пират прыгнула на исторический диван и спокойно там улеглась. Сэр Томас рассвирепел и хотел прогнать пса, но тот показал клыки. Отец отступил, не зная, что теперь делать, но быстро вышел из положения. Он объяснил домашним, что Пират чувствует душу знаменитого писателя и теперь объявляется хранителем дивана. С этих пор ему разрешается в любое время ложиться на диван, но только ему одному. — Понятно, — объявила Марина. — Всё, решено. Теперь, Чупа, тебе разрешено прыгать на этот диван. Но, в отличие от отца Стивенсона, я разрешаю сюда садиться и даже ложиться и вам, девочки. — Сейчас люди так очеловечили собак, что часто не возражают, когда те укладываются спать на расстеленную постель, — сказала я. — Но, думаю, Чупе лучше не подсказывать эту мысль, она слишком крупная для этого: для хозяйки места не останется. Уж на что Дик меньше её, но когда разляжется, да ещё если поперёк кровати, то вот-вот скатишься на пол. — Это потому, что ты не купила своему Дику удобную постельку. В салоне можно купить что-то вроде маленьких кроваток, — объяснила Марина. — Там и раскладушечки есть, чтобы на день их можно было убирать, но мне понравились кроватки и что-то вроде квадратных диванчиков. Ох, девочки, я прямо влюбилась в этот салон! Второй тоже ничего, но там вещи попроще. Чупа принялась вылизывать подушечку лапы. — Что с ней? — испугалась Марина. — Она поранила лапу? — Не знаю, — сказала я и на всякий случай подошла посмотреть. — Покажи мне свою лапу… Ничего нет. Наверное, что-то застряло между пальцев… А кстати, она не совсем уличная. Она родилась в доме. — Почему ты так решила? — не поняла Марина. — У неё какое-нибудь клеймо? — У неё лапы обработаны. Собаки рождаются с так называемым прибылым пальцем. Это палец, который висит на коже вот в этом примерно месте. У щенков его удаляют. А если собака родилась на улице, то удалить его некому, потому что матери-собаке невдомёк, что он лишний. Так собака и живёт с пальцем, который свободно болтается и никакой работы не выполняет. У нашей Чупы прибылые пальцы удалены, значит, она родилась дома. Наверное, хозяева кому-нибудь подарили щенка, а те его выбросили. Почему-то некоторые люди совершенно не чувствуют ответственности за животных. Ребёнок попросит щеночка, они и отдают ему с радостью, чтобы избавиться от него, хотя ясно, что сначала надо поговорить с родителями и, даже если они согласны завести собаку, всё-таки внимательно присмотреться к семье. Марина почему-то очень обрадовалась тому факту, что Чупа родилась в доме, а не на улице. — Так, значит, ты не уличная собачка, а домашняя! — воскликнула она. Я принялась соображать дальше: — Наверное, она какое-то время, не такое уж короткое, провела дома, потому что не чувствует стеснения. Недаром она с самого начала стремилась войти сюда. А уж то, как спокойно она запрыгнула на диван, яснее всяких слов говорит, что диваны ей не в диковинку. — Вы хорошо смотритесь, — сказала Аня, любуясь на Марину и Чупу. Мне тоже было приятно видеть их рядом. Марина стала как-то мягче, приятнее, человечнее. — А я целый день ломала себе голову над её именем, — сообщила та. — Составила целый список. Доставать я его сейчас не буду, не хочется тревожить собаку, скажу по памяти. Как вам Венера? — По-моему, на Венеру она не тянет, — возразила я. — Да, Венера как-то к ней не подходит, — поддержала меня Катя. — Если бы она была болонкой, тогда дело другое. — Я и сама думала, что не подойдёт. А Розочка? — Чёрная роза — эмблема печали… — начала Аня. — Не надо Розочки, — испугалась Марина. — Хватит мне печалей. Диана. — Диана неплохо звучит, — одобрила Катя. — И достаточно коротко. — Стоп! Не пойдёт. Я только сейчас вспомнила, что у нас в подъезде живёт спаниель Диана. Зачем повторяться? Как вам Кармен? — Для беспородной собаки слишком вычурно, — сказала я. — Хотя Кармен и была всего лишь цыганкой, но всё-таки испанской, а наша собака русская. — На вас не угодишь. Кэти. — Не подойдёт по той же причине, — откликнулась я. — Тогда большая часть придуманных мною имён отпадает, — огорчилась Марина. — Не Чернушкой же её звать. Была бы она маленькой и лохматенькой, тогда бы я не возражала против Чернушки, но она, хоть и не великан, но достаточно крупная для этого имени… А та попонка, чёрная с серебряными кружевами, ей бы всё-таки очень пошла. Был бы праздничный наряд. — Обойдётся, — отрезала я. — Что там ещё с именами? — Клеопатра, — подсказала Катя. — Афродита, — не отставала от неё Аня. — Посейдониха, — предложила я. — Да ну вас, — обиделась Марина. — Я с вами серьёзно советуюсь, а вы… Что же я, напрасно думала? — Предлагай, а мы будет оценивать, — сказала я. — Монарда. — Это цветок такой, — вспомнила я. — Отлично, — оживилась Марина. — Его можно заваривать как чай. У меня была монарда, и она мне нравилась, но погибла. Тогда я ещё не знала, что её можно заваривать, а хорошо бы попробовать. — Не надо Монарды, — поторопилась отказаться Марина. — Да уж. Но если хочешь что-то сходное, то назови Манана, — предложила Аня. — Кажется, это грузинское имя. — Мне не нравится. Это сходно с Бананом. А как вам Лилия? — Если бы она была белая, тогда… — засомневалась я. — Нет, — заявила Аня. — К ней Лилия не подходит. Лучше уж Тюльпан или Лотос. — Она же не мужчина, — напомнила Катя. — Ласка. — Мне не нравится, — сказала Аня. — Она, конечно, ласковая, но Ласка мне напоминает зверька ласку. — Предложили бы тогда что-нибудь сами. Только критикуете. Карина. — А ты сама представляешь, как ты ей будешь кричать: «Карина, иди сюда!», — ответила я. — Не ты, конечно, будешь кричать, а я. — Адель. Или можно Аделина… Опять не нравится? Ну, тогда Ассоль. Нет, чересчур, пожалуй… — Аглая, — фыркнула Аня. — Марфуша, — вспомнила Катя. — Марфушечка-душечка. — Кстати, Марфинька было бы ничего, — возразила я. — Как у Гончарова. Марфа. Марфинька. — Это же не человек, — отмахнулась Марина. — В вас не хватает серьёзности. Это же очень важное дело — выбор имени. Ромашка. — С ума сойдешь кричать: «Ромашка! Не смей подбирать кость!» На всех напал неудержимый смех. — А знаете, — сдалась Марина, — чем больше я вспоминаю имён, а я их все вам не озвучиваю, тем больше убеждаюсь, что мы уже ни на одном не остановимся. Мы привыкли, что она Чупа, так пусть Чупой и останется. Собака подняла голову, посмотрела на неё и завиляла хвостом, словно соглашаясь окончательно признать своё имя. — А ужин-то! — так и подскочила Катя. — Быстрее за стол! Я подаю. — Какая ты хорошая хозяйка! — сказала Марина, бывшая сегодня в прекрасном настроении. — Очень вкусно. — Я люблю готовить, но только для кого-то, — ответила Катя. — А сама для себя ничего не делаю. Перебиваюсь бутербродами, картошкой абы с чем, пельмени покупаю, как старый холостяк. Мы отдали должное Катиным стараниям и наужинались изрядно. — Хозяйка, я пошёл, — крикнул в открытую дверь садовник. — До свидания, Михал Михалыч! — ответила Марина. — Вы сегодня занимались розами? — Не розами, а пионами, — уже издали ответил тот. — Пион, — сказала Аня. — Что пион? — не поняла Марина. — Имя для Чупы. — Нет уж, пусть она остаётся Чупой. Мне было занятно, но непонятно, почему вдруг Марина так увлеклась выбором имени для моей собаки, посещением собачьего салона? Делать ей, что ли, нечего? Или для неё так непривычно думать о животном, что это её заинтересовало? — Тяв! — негромко напомнила Чупа о себе. — Тихо! — строго сказала я. — А что она хочет? — не поняла Аня. — Она очень хитрая, эта наша чупакабра. Поняла, что Марина к ней благосклонна, вот и начинает постепенно завоёвывать себе права. Сейчас она хочет получить кусочек и пробует нашу выдержку. Если ей уступить, то она начнёт уже требовать. У меня прошлая собака Чипа, для того чтобы получить вкусное, начинала лаять, причём нарочно издавала такой противный лай, что поневоле сунешь ей кусок, чтобы замолчала. — А Дик? — заинтересовалась Марина. — Он тоже кусочничает, но, к счастью, молча, поэтому не так эффективно. — Тогда не надо ей уступать, — благоразумно решила Марина. Я была недогадлива в этот вечер и никак не могла понять, почему она так интересуется собаками. — Пошли спать, — позвала Катя. — Не знаю, как вы, а я просто засыпаю. Мы повторили обычный вечерний ритуал и потянулись на второй этаж. Каждый раз, когда я подходила к ванной, во мне поднималось беспокойство. Я убеждала себя, что приподнятый и вновь опущенный платок — дело рук Кати, смотревшейся в зеркало, а крест нам с Аней только померещился, и это помогало выдержать несколько минут в этой маленькой комнатке, где на стене за платком скрывалась загадка. Днём я чувствовала себя здесь спокойнее, а вечерний заход сюда был как бы прелюдией к ночным ужасам. Ведь это уму непостижимо, что творится на чердаке! Каждую ночь и даже днём мы слышим, как какое-то существо то тихо воет, то ревёт, то царапает дверь или стены, то колотится обо что-то, как одержимый, словно старается пробиться через мешающую ему преграду. А мы, все четверо, идём в свои спальни, словно ничего не происходит. Каждая из нас, конечно, думает о призраке, но мы уже не говорим о нём с таким ужасом, как прежде. Наверное, скоро мы, как классические англичане, привыкнем жить по соседству с собственными домашними привидениями, и пусть это не старинный замок, но, если всё это не прекратится на сороковой день после смерти Сергея, Марина будет счастливой обладательницей достаточно редкой в России недвижимости — дома с привидением или привидениями. Все эти мысли крепко засели у меня в голове, поэтому, когда мы вошли в свою комнату (причём Чупа сперва дёрнулась к комнате Марины и Кати), я сказала: — Когда читаешь английские детективы, но удивляешься, как спокойно люди бродят по замку или особняку, где происходят убийства с элементами мистики, а мы сейчас тоже живём примерно в таких же условиях, за исключением, конечно, убийства, и тоже спим себе под вой и рёв призрака. — Убийство и у нас было, — поправила меня Аня. — Это можно считать несчастным случаем, а не убийством. — Но ты всерьёз занялась расследованием. Помнишь про родимое пятно в форме лилии? А тут ещё пропажа денег. Прямо-таки детектив. — Приятно, конечно, что всё выяснилось, но когда мы занимались расследованием, то это вносило в нашу жизнь особую изюминку, — призналась я. — Возможно, но я не люблю изюм, — решительно возразила Аня. — Сегодня какая-то странная тишина. Что-то там завывает, но очень тихо. Даже непривычно. Может, он устал или решил нас пожалеть? — А может, его волновало, что на него возвели обвинение в воровстве денег, а теперь он успокоился? — Тогда бы он ещё вчера замолчал. — А он не мог молчать. Он праздновал. — О чем только мы говорим?! — удивилась Аня. — Спать давай. Мы затихли и начали засыпать, но вдруг Чупа энергично завозилась на своём месте. — Что это с ней? — встревожилась Аня. Собака царапала своё одеяло, создавая из него что-то вроде холма, потом разгребла этот холм и удовлетворённо улеглась на образовавшиеся складки. — Постелила себе постель, — объяснила я. — Но ты же так хорошо всё разровняла. — У неё свой взгляд на удобства. Не беспокойся о ней. Сейчас жарко и, скорее всего, она вообще скоро ляжет на пол. Аня перестала думать о Чупе и уснула, а я немного полежала, призывая сон, и тоже погрузилась в таинственный и пока ещё необъяснимый мир ночных фантазий. Вдруг меня охватило беспокойство из-за наружной двери. Я не могла отделаться от навязчивой мысли, что Марина её не заперла. Я встала и вышла в полутёмный коридор. Сверху доносился тихий, жалобный, заунывный вой. Мне было жутко, но ещё большим был страх перед незапертой дверью. Почему-то мне казалось, что, если я не успею её запереть, то войдёт кто-то очень опасный, от кого спасения не будет никому. Замирая от ужаса, я подошла к лестнице и стала спускаться на первый этаж. Мимо ванной комнаты я прокралась на цыпочках, но мне почудилось, что дверь в неё чуть-чуть, совсем немного, приоткрылась и в щёлку кто-то смотрит. Я уже прошла мимо, поэтому решилась продвигаться дальше, не то не нашла бы в себе мужества завершить начатое. Почти в полной темноте я подошла к входной двери и проверила, заперта ли она. Мои опасения оказались не напрасны: дверь открылась под моим нажимом. Я торопливо её захлопнула и повернула ключ. С каким же облегчением я услышала характерный щелчок, означающий, что замок сработал! На всякий случай я проверила, не открывается ли дверь теперь, и, к своему ужасу, обнаружила, что дверь не была плотно прикрыта, когда я её запирала, и язычок не попал в паз, для него предназначенный. Я снова повернула ключ, но уже в обратную сторону, плотно прикрыла дверь, нажав на неё посильнее, и стала её запирать. Ключ легко повернулся в замке, но щелчка не последовало. Ясно было, что он проворачивается вхолостую. Снова и снова я пыталась запереть дверь, но тщетно. Я чувствовала, что надо спешить, но что было толку в моих попытках? Потом я ощутила, как снаружи кто-то поворачивает ручку двери, попыталась её придержать, но сил не хватило. Я отскочила назад и спряталась за стол, присев на корточки. Вот дверь медленно отворилась, и чёрная фигура, на фоне ночного неба казавшаяся массивнее, чем, вероятно, была на самом деле, шагнула внутрь. Не замечая меня, мужчина, а это явно был мужчина, как одурманенный или под действием гипноза, неестественно медленно прошёл к лестнице и стал подниматься наверх. Ступени чуть поскрипывали под его тяжёлыми шагами. Не успел он скрыться, как что-то лёгкое и небольшое выскользнуло из ванной и тенью проследовало за ним. Насколько я могла понять, это была собака или какой-то зверь, очертаниями похожий на собаку. Так и поднимались по лестнице человек и зверь, один — ничего не замечающий, будто под воздействием чужой воли, а другой — словно выслеживающий свою добычу. Я встала и вышла из своего убежища. Не знаю, какая сила заставила меня двинуться вслед за таинственной группой, но я тоже стала подниматься по лестнице. Человек достиг второго этажа, и я испугалась, что сейчас он пойдёт в наши комнаты и убьёт кого-нибудь из моих подруг или всех по очереди, но он, лишь мимолётно поколебавшись, стал взбираться на третий этаж. Вот он уже перед запертой дверью на чердак. Слабый свет с площадки второго этажа позволял лишь чуть-чуть различать смутный силуэт. Он шевелился. Было такое впечатление, что человек лезет в карман, достаёт что-то, наверное, ключ, потому что послышался лёгкий скребущийся звук. Человек всё никак не мог нащупать замочную скважину и возил, возил, возил ключом по замку. Зверь сзади следил за действиями человека, словно чего-то выжидал, лишь два голубых огонька таинственно светились в темноте. Было ясно, что ему нужен был не этот человек, а что-то, скрывающееся на чердаке. Вот, наконец, человек вставил ключ и повернул его. Раздался двойной щелчок, и дверь стала приоткрываться. Как ни странно, но внутри не был сплошной мрак. Не то луна хорошо освещала внутренность чердака, не то там горела тусклая лампа, фонарь или свеча, но можно было, хоть и смутно, разглядеть человеческий силуэт, показавшийся в дверях. Он что-то нечленораздельно подвывал, и я узнала знакомые звуки, ужасающие нас ночью. Что произошло потом, было сложно уловить. Я успела заметить, как нечто небольшое, но сильное стремглав, храня зловещее молчание, кинулось в открывшуюся дверь, раздался полный боли и ужаса полукрик-полувой, что-то хрустнуло, а человек, открывший дверь, как заведённый на определённые действия механизм, повернулся и стал спускаться по лестнице. Чтобы не быть замеченной, я тоже стала пятиться назад. На площадке второго этажа лицо незнакомца попало в полосу света, и я узнала Николая. Меня прошиб озноб. Неужели это он? Лицо неподвижное, как у манекена, глаза остановившиеся. Очень неприятное лицо, лицо ожившего мертвеца. Мы дошли до первого этажа, там я притаилась на прежнем месте за столом, хотя могла бы и не прятаться: Николай явно ничего и никого не смог бы заметить. Он выполнил возложенное на него дело и уходит. Когда он очнётся от своего странного оцепенения, то не вспомнит, что куда-то ходил. Но кто его направил открыть дверь на чердак и позволить собаке наброситься на скрывающегося там человека? Кто его зомбировал, лишил воли? Мне было жутко вспоминать его неподвижный взгляд. А на чердаке собака сейчас убивает скрывающегося там человека, а скорее всего, уже убила. И, как бы в подтверждение моих слов, по ступенькам лестницы тихо прозвучали лёгкие шаги, смолкнувшие около ванной. Николай открыл входную дверь, за которой кто-то был. Кто-то, хорошо мне знакомый. Но кто? Я поторопилась подняться на второй этаж и прошла в нашу с Аней комнату. Подсознательно я взглянула на то место, где Чупа устроила из своего одеяла настоящее логово, но собаки там не было. Её вообще не было в комнате. Не успела я осознать, что всё это могло означать, как дверь в комнату приоткрылась, в неё проскользнула Чупа, прошла к своему месту и там улеглась. Всё спорят, бывают вещие сны или нет, утверждают, что такого явления несуществует, но многие сталкивались с тем, что его сон сбылся. Мне бы не хотелось, чтобы видения, которые меня посетили, воплотились в жизнь. Когда я проснулась, у меня сердце колотилось так, что впору было пить корвалол. Хорошо, что уже светало, а то второй такой сон я бы не осилила. Хуже всего было то, что сон мой, а я ясно осознавала, что это был сон, оказался настолько ярок, что не забывался, как это бывает с большинством снов. Нет, пожалуй, не это было хуже всего. Дело в том, что, как ни пыталась я разобраться в последовательности событий, увиденных мной в ночном кошмаре, я не могла сообразить, вернулась Чупа в комнату до того, как я проснулась, или ПОСЛЕ. Я несколько раз принималась рассматривать собаку и каждый раз встречала ответный взгляд, светящийся голубым. Когда стало совсем светло, я с беспокойством подумала, что приближается время выходить гулять с Чупой. После того, как в моём сне она загрызла человека на чердаке, я всё ещё не могла относиться к ней спокойно, как к обычной собаке. Да ещё последний эпизод с возвращением в комнату. В действительности она выходила и потом вернулась, или мне всё это привиделось? Говорят, что долг превыше всего. Многие скажут, что это всего лишь высокие слова, но это истинная правда. Знаю, что писать это сочетание слов не следует, потому что оно сродни словосочетанию «масло масляное» (хотя сейчас не всякое масло бывает масляным, точнее, маслянистым), но пишу нарочно для усиления эффекта. Долг превыше всего. Это не только правда в отдельных случаях, но и истина, подходящая для всех случаев жизни. Только чувство долга вынудило меня встать и позвать животное на прогулку. Чупа охотно спустилась со мной вниз, вышла с участка и, обнюхивая на ходу землю, отправилась за конец нашей улицы. Её естественное поведение подбодрило меня и заставило поверить, что всё, что меня тревожило, случилось во сне. Со мной шла некрасивая, но умная и ласковая собака, которую Михал Михалыч подкармливал, а в морозы пускал ночевать. И тут я остановилась, сражённая внезапной догадкой. Я поняла, кто ждал Николая за дверью. Это был Михал Михалыч. «Что за чушь! — внушала я себе. — Взрослый серьёзный человек, пусть и писатель (возможно, даже непризнанный гений), но кроме этого учитель математики. И вдруг такие дикие фантазии. Приснился кошмар. Ну, и что из этого? Мы с Аней в течение нескольких дней так много говорили о смерти Сергея и украденных деньгах, а каждую ночь и даже днём, когда поднимаемся на второй этаж, мы слышим призрака на чердаке. Всё это и поспособствовало жуткому сну. Да ещё разговоры о чупакабре и наше непонимание, почему собака всё время следует за нами. А венцом всего стало разоблачение шпионской деятельности Николая. Вот эта-то мешанина и помешала мне увидеть во сне розы в саду или, на худой конец, снег, а на снегу щепку, как в «Обрыве» у Гончарова. Постепенно я совсем успокоилась и даже поиграла с собакой, бросая ей палку. Чупа охотно бежала за ней, брала в зубы, но отдавать не спешила, дразня меня и предлагая мне побегать, чтобы отнять палку. Я и без того понимала, что это молодая собака, но сейчас она резвилась, как щенок. Когда мы вернулись, все уже встали. Увидев Марину, собака сейчас же бесцеремонно меня покинула и принялась к ней ласкаться. — Мила, у тебя такой взмыленный вид, словно за вами с Чупой черти гнались, — сообщила мне Катя, выглядывая из кухни. Из-за свежих впечатлений от моего сна мне не очень понравилось слово «черти». — Мила, знаешь, я сегодня почти всю ночь не спала, — сообщила мне Марина. — Всё думала. — Как тот кот в рекламе? — спросила я. — «Вы думаете, что я сплю? Нет, я не сплю. Я думаю». — Конечно, можно высмеять любое высказывание, но я сейчас говорю совершенно серьёзно. Я лежала и думала… Перестаньте меня смешить, девочки! Я думала… Да ну вас! Я о нашей Чупе думала. Я затаила дыхание, ожидания каких-то откровений. — И вот что я надумала. Мила, у тебя собака есть, притом, собака-мальчик. Зачем тебе брать ещё и собаку-девочку? Я понимаю, что можно отвести её к ветеринару, но к чему это? — А куда я её дену? — спросила я. — Конечно, она немного осложнит мою жизнь, если брат её не возьмёт, но не могу же я выставить её снова на улицу. Она поверила, что обрела дом. Выгнать её уже нельзя. Нечестно. — А если бы нашёлся для неё хозяин? — спросила Марина. — Ты бы отдала её? — Смотря кто, — ответила я. — Если её возьмут на лето, чтобы дети с ней поиграли, а потом бросят, то таким людям я не то что собаку, а даже змею не отдам. — А мне? Мы с Аней уставились на неё. Катя тоже присоединилась к нам, захваченная происходящим. — Тебе? — переспросила я. — А зачем тебе собака? Ты ведь против животных в дом. — Я не понимала, какие они милые. Мне так нравится Чупа, что я не представляю, как с ней расстанусь. И учти, что она признаёт меня, пожалуй, больше, чем тебя. Вон как ластится. Ты имеешь третью собаку. Что-то тебя заставляет их заводить снова и снова? — Скажу тебе честно, Марина. Я до сих пор не могу понять, что заставляет людей заводить собак, — призналась я. — Три раза в день с ними надо гулять. Многие гуляют два раза, но собакам это тяжело. Кормёжка. Впрочем, это не так сложно. Не забудь, что их нельзя оставить одних надолго. Уехать в отпуск без них тоже нельзя. Тебе нравится её гладить, то, что она ложится рядом с тобой на диван, кладёт голову тебе на колени. А ты сначала поухаживай за ней, а потом уже делай вывод, нужна тебе собака или нет. — И поухаживаю, — храбро заявила Марина. — Что ж ты думаешь, я не сумею с ней погулять и покормить её? Это летом мне ездить на работу далеко, а в Москве я вполне буду успевать гулять с ней три раза. Я и вычёсывать её буду, и мыть… — Только не переусердствуй, — запротестовала я. — Лапы можно мыть после каждой прогулки, но не с мылом, а шерсть не трогай. Я, может быть, и допотопный человек и не признаю нововведений, но собаки у меня живут долго, поэтому к моим советам можно прислушаться. А я советую тебе мыть её только раза два в год и ни под каким видом не пользоваться зоошаппунем и, тем более, человеческим шампунем. — А чем же? — спросила Марина. — Обычным детским мылом или косметическим, но его я что-то не вижу в продаже. Наверное, перестали выпускать. Детское мыло, без всяких добавок, ароматизаторов и красителей. Я всегда им пользуюсь для мытья собак, и у всех у них шерсть была густая, а кожа — здоровая. И не надо при мытье стараться добраться до самой кожи. Впрочем, что я говорю? Сначала погуляй с Чупой утром и вечером, а потом сама откажешься брать её к себе. — Увидим, — задорно ответила Марина. Она словно помолодела. — Знаете, как тяжело одной в большой пустой квартире? — призналась она. — И дело здесь не только в Сергее, который навещал меня там и не оставляет здесь. Бродишь из комнаты в комнату, там что-то уберёшь, здесь переделаешь, вроде, чем-то занята, а удовлетворения нет. Не хочу больше оставаться одна. Я, если честно, и при муже-то часто не знала, куда себя деть, а сейчас и вовсе. — Боюсь, что, если ты возьмёшь себе собаку, то ты избалуешь её до невозможности, — критически предположила я. — Знаешь, почему ты это говоришь? — дала мне неожиданный отпор Марина. — Потому что ты сама избаловала своего Дика так, что он у тебя на шее сидит, всеми четырьмя лапами правит и хвостом погоняет, а если заартачишься, то ещё и куснёт. Вот ты и думаешь, что я последую твоему примеру. Мы все чуть не погибли от смеха, представив эту картину. — Я же просто предупреждаю, — всё-таки сказала я. — Для твоей же пользы. А о Дике разговор особый. Он потому так избаловался, что у него было трудное детство. Мне смешно не было, но мои подруги нашли новый повод повеселиться. — Так, значит, решено? — оживилась Марина. — Отдашь мне Чупу? — При условии, что ты до конца нашего здесь пребывания будешь её выгуливать, — напомнила я. — Если понравится, то становись собаководом, дело твоё. — Чупочка, теперь я твоя хозяйка, — ласково проворковала Марина. — Ты у меня не будешь знать ни горя, ни забот. Собака, словно поняла, о чём ей говорят, потому что так и бросилась к ней, виляя не то что хвостом, а всей задней половиной туловища. Только что у меня мелькнуло сожаление от мысли, что я расстанусь Чупой, но сейчас, видя её восторг, решила, что собака сама выбрала того, с кем ей хочется остаться. — Я всегда неплохо относилась к собакам, — сказала Марина, — но была к ним равнодушна, а вот муж их просто ненавидел. Он одну здешнюю собаку даже отравил. — Как это «отравил»? — спросила я. — В буквальном смысле слова или травил в смысле «гонял»? — В буквальном. У соседей через дом от нас была собака, которая непрерывно лаяла. Весь день лает, ночь наступает, люди спать ложатся, а хозяева выпускают её на улицу, и она принимается во всё горло лаять. С ними ругались все, а муж чем только им не угрожал. Но однажды собака перестала лаять. Сначала доносился визг, а потом всё стихло. Хозяева приходили к нам с обвинением, что муж отравил их собаку. Сергей отказывался, и я думала, что на него наговаривают, но, когда они ушли, не переубеждённые им, он сказал, что собака доброго слова не стоила и нечего поднимать из-за неё такой шум. Я спросила, кто же отравил их собаку, а он прямо ответил, что он. Мне и самой надоело слушать её лай, но чтобы отравить… Я после такого признания долго не могла на него смотреть без отвращения. Я, девочки, хотела это от вас скрыть, но вот вырвалось. — Да, неприятная история, — согласилась Аня. — А сейчас я смотрю на Чупочку и не могу понять, как у людей рука поднимается причинить собаке вред? Когда Марина ушла, раз десять приласкав и даже поцеловав свою предполагаемую питомицу, Аня тихонько присвистнула. — Ой, получилось! — обрадовалась она. — А я боялась, что выйдет шипение. Но каково! Марина, не соглашавшаяся на порог пустить собаку, вдруг стала страстным собаководом! А муж у неё был… того… негодяем. Катя печально покачала головой. — Она вам всё объяснила, девочки. Ей не хочется оставаться одной, только и всего. Мне тоже так понравилось разговаривать с Чупой, когда вы утром уходили гулять, что я даже не знаю, как мне быть. Может, тоже завести собаку? Но я с работы возвращаюсь поздно… — Можно завести кошку, — предложила Аня. — Только сразу закажи на окно металлическую сетку, чтобы кошка не вывалилась и не разбилась, — посоветовала я. — Столько кошек падает из окон, что просто страшно без сетки. — А что? — обрадовалась Катя. — И заведу. Гулять с ней не надо. Кошки ласковые… — Далеко не все, — поправила я. — Есть диковатые, есть такие, которые придут приласкаться, а потом их не тревожь. — Знаток кошек! — съязвила Аня. — Знаток — не знаток, но знаю. Кстати, вспомнила совет. Если хочешь взять себе в дом кошку, то бери не ту, которая тебе нравится по расцветке, а ту, которая сама к тебе идёт. Надо, чтобы кошка сама тебя выбрала в хозяйки. — Как наша Чупа — Марину, — подсказала Катя. — Я так и сделаю. Правда, девочки, мне теперь будет трудно жить одной. Когда не знаешь другого, то ни на что и не рассчитываешь, живёшь, словно так и надо, а после того как мы с вами пожили здесь вместе, да ещё Чупочка к нам присоединилась, то подумать страшно, что скоро придётся опять куковать в пустой квартире. Решено, я завожу себе кошку. Собака наблюдала за нами, переводя глаза с одной на другую, причём, вид у неё был так осмыслен, словно она понимала, о чём мы говорим. Мне её слишком уж умный взгляд сразу в малейших деталях напомнил сон. И сразу мне стало не по себе. В голову полезли какие-то нехорошие мысли, но я усилием воли не дала им завладеть моим разумом. В наше странное время не стоит превращаться в дикую суеверную женщину. Нас и без того пичкают всякими небывальщинами. То через какое-то озеро можно попасть в параллельный мир, то из-за того, что мумию шаманки перевезли в музей, в тех местах начались несчастья, то до сих пор встречают потомков дракона и принесённых ему в жертву женщин… Мне даже стало противно вспоминать, сколько всякого бреда сливают нам в сознание, словно люди — это помойные ямы и должны принять любые нечистоты. — Мила, о чём задумалась? — спросила Аня. — О Чупе, — ответила я вполне правдиво, но не стала распространяться, о чём именно я подумала в связи с Чупой.Глава 24 Не убережёшься
Николай сегодня был в Москве, так что нам самим приходилось думать об утренней прогулке. — Катя, пошли с нами, — позвали мы «шкелета». — Куда мне идти? — грустно ответила она. — У меня до сих пор синяк никак не пройдёт. Может, никто и не посмотрит на него, а мне всё равно будет казаться, что все на меня уставились. Это, конечно, было здравым рассуждением, если бы она до получения этого синяка не отказывалась выходить с нами под предлогом приготовления обеда. Не любила Катя гулять, вот в чём была суть. Но это уж её дело, а мы с Аней по укоренившейся привычке вышли на прогулку, оставив Чупу для общения нашей домоседке. — Знаешь, Мила, я совсем разучилась гулять одна, — сообщила Аня. — То есть не одна, а без Николая. Я даже не представляю, куда нам пойти. Мне тоже показалось непривычным думать о маршруте. — Давай сходим на пруд, пройдём немного дальше, вернёмся… В сторону станции тоже можно пройтись. — Пойдём, — вяло согласилась Аня. Нам было о чём поговорить, поэтому мы, конечно, не молчали, но отсутствие Николая ощущалось очень остро. Он бы нам уже рассказал что-нибудь занимательное, показал бы новые места. Надо же, как привыкаешь к человеку! Всего-то знакомы с ним недели полторы или чуть больше, а уже не можем без него обходиться. — Какое счастье, что он подождал, когда ты выйдешь погулять с собакой! — воскликнула Аня. Очевидно, мысли наши текли в одном направлении. — Что бы мы без него делали до конца отпуска? А потом, когда мы уедем отсюда, неужели мы так вот с ним расстанемся? Мне не хотелось об этом думать, поэтому я храбро ответила: — В Москве столько всяких дел навалится, что нам будет не до Николая. — Да? — двусмысленно переспросила она. — Но ты почему-то не была весела, когда мы объявили, что он шпион, и расстались с ним. — Конечно, в первое время будем о нём вспоминать, но потом всё, что здесь было, начнёт отходить всё дальше и нас затянет обычная рутина. У нас в школе почти каждый день что-нибудь да происходит. Тут уж будет не до сожалений. Домой бы добраться после трудового дня. — Интересно, увижу ли я Михаила? — печально спросила Аня. — Вот уж исчез без следа. — Увидишь. Ещё много раз увидишь. Не знаю, веришь ли ты в предчувствия, но мне кажется, что он уезжал в Москву, а приедет… завтра. Или в воскресенье. — Дай то бог. Мы дошли до пруда, посидели в полутени, полюбовались на загорающих. Вот уж, действительно, увлекательное зрелище! Одна дама в откровенном купальнике пыталась получить равномерный загар, поэтому стояла на солнце, вся изогнувшись, подняв руки и раскорячив ноги. — Что это она? — обратила я внимание моей подруги на эту фигуру. — Хочет, чтобы у неё подмышки загорели, — зафыркала Аня. — И не только подмышки. Мы ещё немного полюбовались на неё и перешли к соседней группе. — Семья кабанчиков, — дала определение Аня. Семья состояла из трёх человек: мужа, жены и ребёнка. То, что ребёнок повторяет фигуру отца или матери, встречается часто, но чтобы все трое были совершенно одинаковой формы — явление редкое. У них были короткие толстые ноги, совершенно квадратные туловища и мясистые лица с отвислыми щеками. С другой стороны от нас в грязном песке возился совершенно голый ребёнок. — Удивляюсь я на родителей, — сказала я. — Пляж маленький, людей много… — Да, неприятно смотреть, — согласилась Аня. — И ведь не такой уж малыш, чтобы его раздевать догола. — Это правда, но я о гигиене. Смотри, купается в песке, сыплет его на себя, а по этому песку кто только не ходит. По идее, по нему даже босиком ходить не следует, а то легко подхватить какой-нибудь грибок, а ребёнок возится в нём совершенно голый. Потом заболеет чем-нибудь нехорошим, а родители будут только ахать: «Как же это получилось?» Какая-то группа молодых парней азартно резалась в карты. — Не люблю я, когда играют в карты, — призналась Аня. — Сейчас я в карты не играю. Не с кем. А вот в детстве на даче мы почти целыми днями играли. Даже придумали и нарисовали специальные деньги, чтобы придать игре азарт. — Вот «партнёр» сидит, — прошептала Аня. — Пойдём-ка отсюда, пока он нас не заметил. Хоть он и приходил извиняться перед Мариной, но мне не хочется с ним разговаривать. Я не забыла, что он говорил про нас и особенно про Катю. Мы встали и неспешно, чтобы не привлекать к себе внимания, отправились прочь. Возвращаться к дому было рано, так что мы прогулялись дальше, как я и предлагала. Когда мы повернули назад и уже видели вдали группу деревьев, загораживающую пруд, нам навстречу попался ни кто иной как «партнёр». — Здравствуйте, — любезно поздоровался он. — Здравствуйте, Пётр, — отозвалась Аня. — Доброе утро, — сказала я. — Наверное, я не слишком хорошо выгляжу из-за этих денег, которые я считал пропавшими, но постарайтесь не вспоминать об этом, — вдруг заявил он. — Мы и не вспоминаем, — проговорила Аня. — Вспоминаете. Недаром вы сразу ушли, едва заметили меня на пляже. Как вы думаете, Марина меня простила? Я не могла понять, чего он хочет. Не такой он был человек, чтобы его слишком уж заботило, простила его Марина или нет. Раз она сама сказала, что не держит на него зла, то он просто обязан был успокоиться, и, уж во всяком случае, не должен был рассуждать об этом с нами. Я тоже помнила, что он был о нас очень невысокого мнения. Несомненно, ему что-то от нас нужно, но вот что, я не могла догадаться. — Передайте, пожалуйста, Марине, что я ненадолго зайду вечерком. — Хорошо, Пётр, передадим, — согласилась Аня. — Тогда до вечера, — попрощался он. Когда между нами стало достаточно большое расстояние, чтобы он нас не услышал, я принялась размышлять вслух. — Очень подозрительный тип, — сказала я первым делом. — После всего, что ты подслушала, он, конечно, малоприятный субъект, — согласилась Аня, — но если бы не это, то нам он показался бы очень приличным и вежливым человеком. Катя его не знает с той стороны, что мы, и он ей понравился. А если простить ему то, как он, скотина, оценил нас, то он честно поступил, сразу придя к Марине и повинившись. — Но, пойми, мы-то его знаем с другой стороны. Чванливый гордец, набитый деньгами. И возникает вопрос: почему он с нами вдруг так любезен? Почему интересуется настроением Марины? Такой человек не должен себя вести с нами настолько любезно. Поздоровался бы, потому что и это для него верх вежливости, и прошёл бы мимо. Но нет, он останавливает нас, ещё раз кается перед нами… Что-то тут не то. — Знаешь, Мила, у тебя уже пунктик всюду искать подвох. То ты меня совсем задурила с родимым пятном среди густой растительности на груди погибшего, то доискивалась, кто мог похитить деньги. Тоже мне, мисс Марпл нашлась! Прекращай-ка свои изыскания, а то ещё накличешь на нас какую-нибудь беду. — Но, признайся, что тебе самой понравилось расследовать дело. — А что мне оставалось? Ты так убедительно доказывала, что, во-первых, это не Сергея загрызла собака, во-вторых, что деньги могли взять: а) «партнёр», б) Марина, в) Михал Михалыч… Ты меня совсем сбила с панталыку. — Значит, панталык у тебя слабый, — отметила я. — Замени его на новый. — Что??? А, кстати, мы всё говорим «сбить с панталыку», а сами даже не знаем, что это такое «панталык». Ты знаешь, что это? — Нет, мы с мамой уже пытались найти значение этого слова, но не смогли. — Панталык слабый, — повторила Аня. — Я на работе кому-нибудь это скажу. — Это мне мама однажды сказала, — призналась я. — После этого мы обшарили весь Интернет и все доступные нам словари, но не нашли значения самого слова. А забавное слово «панталык», если его употреблять отдельно, верно? — Так что, раз у меня панталык слабый, то ты меня больше с него не сбивай, — попросила Аня. — Никаких подозрительных «партнёров»! Он, слава богу, понял свою ошибку, осознал своё недостойное поведение и теперь хочет загладить свою вину. Меня осенило. — Слушай, а может, он хочет подружиться с Мариной, чтобы потом, после приличествующего обстоятельствам времени, к ней посвататься? Аня приостановилась. — Вполне возможно, — решила она. — Это всё объясняет. Ему выгодно подружиться с нами, чтобы мы видели в нём приличного человека, достойного нашей подруги, и поддержали его. Надо же! Вот интересно! Мы вышли на дорогу, которая проходила мимо нашей улицы, и неторопливо побрели по ней. — Какая тишина! — сказала Аня. — И воздух совершенно неподвижный. Я-то всё понять не могла, почему мне кажется что-то странным. А это именно затишье. Ведь ни единый листок не шевелится. Мне кажется, сегодня будет очень жаркий день. Уже жарко, а после полудня, наверное, вообще невозможно будет гулять. Мимо нас прошли две женщины: одна непомерно толстая, а вторая тоже толстая, но в меру. Та, что была непомерно толста, довольно громко жаловалась своей спутнице: — Ведь то же самое я спокойно делала ещё два года назад, а сейчас начала — и сил совсем нет. Исчезли силы… Они прошли, а я закончила мысль: — Силы исчезли, а вес появился. Природа не терпит пустоты. Аня долго давилась от смеха. Вероятно, сказывалось напряжение минувших дней, когда мы сначала тряслись от страха, слыша завывания и царапанье на чердаке, а потом подозревали подмену тела и кражу денег. Даже сейчас, хоть мы и привыкли к тому, что наверху живёт нечто непонятное и явно опасное, но подспудно находимся в постоянном напряжении, в готовности, что это существо может вырваться наружу. Недаром этой ночью мне приснился такой страшный сон. — Пойдём-ка домой, — предложила я. — Пойдём, — охотно согласилась Аня. Мне пришлось вывести погулять Чупу, и Аня, понятное дело, составить нам компанию не захотела. Когда я вернулась домой, то выяснилось, что мои подруги собираются провести этот жаркий день в шезлонгах в тени двух раскидистых яблонь. Они и для меня поставили кресло. Я решила совместить приятное с полезным и поработать. Кажется, что все дни я была свободна и могла бы значительно продвинуться в написании моего романа, но прогулки, разговоры и разные события очень мне мешали. Я бралась за писание, но дело продвигалось туго. Каждый год перед отпуском я воображала, как буду всё лето бешено работать, а принявшись за творчество, не перестану им заниматься и в учебном году. Не сразу, но я втягивалась в работу, однако школа так выматывает, что, раз допустив поблажку, я уже с большими перерывами принималась писать, и то довольствовалась рассказами. Я уже принесла весь свой стратегический запас, то есть ручки, бумагу, черновики и электронную книгу, и собралась с наибольшим удобством усесться в своё кресло под взглядами заинтересованных сложными приготовлениями подруг, но вдруг за передним забором послышался женский голос. — Катя! — звал он. Кать здесь должно было обитать немало, поэтому лёгкое беспокойство, вызванное неожиданной помехой, очень быстро улеглось. — Катя! Мила! Аня! — взывала женщина. И эти имёна встречались часто, но в комплекте давали понять, что посетительнице нужны именно мы. Голос показался мне знакомым. — Это та баба, у которой дети зафигачили Кате в глаз, — сообщила Аня. — Меня это её подвывание в конце каждого слова ужасно раздражает. — Вообще-то я уже давно не Мила, а Милица Николаевна, — сказала я. — Тихо ты! — зашикали на меня Катя и Аня. — И хорошо, что она не знает, как тебя по-настоящему зовут, а то сразу догадается, что ни о какой милиции речь тогда не шла. — А ты красиво выражаешься, — запоздало заметила я. — Зафигачили в глаз. Катя инстинктивно поднесла руку к лицу. — Что ей надо? — спросила она. Так как никто не покидал насиженного места, а я ещё только устраивалась со своими вещами, то идти за калитку, чтобы прояснить ситуацию, пришлось мне. — Здравствуйте, — сдержанно сказала я, чтобы у этой женщины не создалось впечатления, что всё прощено и забыто. — Мила, позовите ваших подруг и пойдёмте ко мне пить чай с пирогом, — позвала она слащавым от усилий казаться любезной голосом. — Я специально испекла свой знаменитый пирог. Посидим по-соседски, поговорим. Первым моим желанием было отказаться, потому что я уже настроилась на работу, но вовремя вспомнила пословицу «Работа — не волк, в лес не убежит», и решила, что ничего страшного не произойдёт, если я отложу её на час. Любопытно было взглянуть, как живёт эта малоприятная женщина. Я вспомнила, что Марина обращалась к ней «Таня» и ответила: — Спасибо, Таня. Я у них сейчас спрошу. Женщина остановила меня, схватив за руку. Ладони у неё были прохладные и не очень приятные на ощупь. Может, она волновалась, поэтому они были влажными. — Мила, вы разумная женщина и должны меня понять, — как можно убедительнее заговорила она. — Мне очень неприятно то, как нашалили мои дети. Они сейчас отдыхают с бабушкой у моря, поэтому вы их больше не увидите. Мне очень не хочется доводить дело до суда. Пожалуйста, приведите ваших подруг ко мне в гости, и, может быть, мы уладим дело миром. — Постараюсь, — пообещала я, придавая своему голосу сомнение. Когда я повторила просьбу соседки, Аня и Катя были поражены. — А я не думала, что она всё ещё трясётся в ожидании милиции, — призналась Аня. — Тебе легко об этом не думать, — обиженно проговорила Катя и потрогала глаз. — А мне невозможно забыть об этом случае. Достаточно взглянуть в зеркало, как сразу вспоминаешь. — Для этого Марина и закрыла все зеркала платками, — напомнила я. — Хочешь жить спокойно — не нарушай запрет. — Но всё-таки странно, что она ещё не догадалась, что милиции не будет, — закончила свою мысль Катя и укоризненно взглянула на меня. — Так что вставайте и пойдём пить чай со знаменитым пирогом, — поторопила я. Мои подруги долго переглядывались, сожалея о необходимости покидать удобные шезлонги, но всё-таки стали из них выбираться. — Только я не буду с ней любезничать, — сразу предупредила Аня. — А я — тем более, — подхватила Катя. — Я всё-таки серьёзно пострадала. Может, я из-за неё своё личное счастье не могу устроить. Вы вон познакомились с Николаем и Михаилом. Может, и я бы с кем-нибудь познакомилась, а из-за синяка вынуждена торчать дома. — Суженого и на коне не обскачешь, — напомнила я поговорку. — Не волнуйся, если тебе суждено встретить принца, то ты его встретишь. Не сможешь выйти из дома — сам придёт. Катя долго фыркала и хмыкала, пока мы шли к выходу. — Какие же вы красивые! — заюлила Таня. — Сразу видно, что приехали отдохнуть. Марина-то сама не копается на грядках, садовника нанимает, это я целыми днями кручусь-верчусь… Она спохватилась, что собиралась не раздражать нас нападками на нашу подругу, а ублажать нас. — Она хорошая женщина, немного гордая, но славная, — сообщила Таня. — Мне так её было жалко, когда она жила с мужем! Так жалко! Уж как он на неё орал! Как орал! Зато теперь она успокоится и заживёт в своё удовольствие на его денежки. Излив своё ядовитое сочувствие, она повела нас к себе. Я редко бываю на чужих участках, но мне нравится их осматривать. Большую часть я, конечно, не вижу, потому что мне всегда бывает неудобно откровенно всё обозревать, но даже то, что я успеваю заметить, даёт пищу для размышлений или вдохновения. У Тани участок был превращён большей частью в огород, потому что даже под яблонями были посадки теневыносливой съедобной зелени, а цветы росли на высоких грядках, словно овощи. Хозяйка явно гордилась своими владениями, потому что первым делом провела нас по всему своему царству, показывая и посадки, и беседку, и даже сарай, ванную и туалет, возведённые рядом и почему-то на очень высоком помосте, на который надо было взбираться по довольно крутым ступеням. От туалета пахло выгребной ямой. — Вы хорошо следите за хозяйством, — произнесла я ожидаемую фразу. — Ни один клочок земли не пропадает даром. Таня вспыхнула от удовольствия. Её бесцветное лицо стало красным. — Да, мне за свой участок не стыдно, — гордо сообщила она. Я подумала, что мне за свои полуокультуренные джунгли тоже не стыдно. Сныть, которой заросло пол-участка, — съедобное растение, а кроме того, невероятно полезное. Таня, конечно, не могла заподозрить, что на меня её участок произвёл неприятное впечатление. Да, согласна, что она выщипывала всякую сорную травку, регулярно рыхлила и подкармливала землю, так что каждое растение смотрелось идеально, но высокие грядки были слишком уныло-правильно разбиты, огорожены специальными тонкими плитами (кажется, это называется прямым шифером), а между ними, в проходах, земля была накрыта аккуратно вырезанными полосами линолеума, поэтому создавалось неприятное впечатление, что идёшь по новому, современному, тщательно распланированному кладбищу. — Наверное, вы работаете весь день, — сочувственно сказала Аня. — Такой большой участок трудно содержать в порядке. — Трудно было вначале, — призналась Таня. — Но когда земля полностью обработана, то поддерживать всё в культурном виде уже легко. Она провела нас в большой двухэтажный дом. По-видимому, со средствами у неё было не так хорошо, как у Марины, потому что дом был хуже спланирован и гораздо проще обставлен. Мебель, хоть и в прекрасном состоянии, была сборная, иногда не слишком хорошо сочетавшаяся друг с другом. В передней стоял ничем не покрытый полированный стол с цветущим растением в горшке и клеткой с попугайчиком. В комнатах был идеальный порядок, оставлявший впечатление выставки, а не жилого уюта. Нигде ни одной оставленной хозяевами вещи (я уж не говорю о книге), точно здесь раз и навсегда навели чистоту и с тех пор дальше передней не заходят. И лестница на второй этаж была неудобная. Когда мы по ней шли, у меня было большое опасение, что нога провалится в проём между ступенями или хлипкие перила не выдержат нашего общего веса. — Пойдёмте в кухню, — позвала Таня. — Здесь-то мы не живём. Только когда приезжает много народа. Мы всё больше в кухне. Вот здесь сразу чувствовался жилой дух. Сама кухня была маленькой и набитой всякими принадлежностями, а небольшой обеденный стол указывал, что здесь же и едят. В двух небольших комнатах, размеры которых значительно уменьшала печь, стояли кровати, шкафы, тумбочки, а на стульях была навалена одежда, которой пользовались, чтобы работать в саду. Мы пробормотали слова одобрения. — Ну, давайте пить чай с пирогом, — пригласила хозяйка. Мы расселись за столиком в кухне. Таня подала чай в кружках, а на мелких тарелках — куски пирога с вишней. Хорошо, что мы не набросились на него с аппетитом, а принялись деликатно его поедать по маленькому кусочку, иначе у кого-то обязательно был бы сломан зуб — вишни запекли в нём вместе с косточками. Я была избалована чудесно приготовленными кушаньями, которыми любил удивлять нас папа, а также менее экзотическими, но от этого не менее вкусными блюдами, которые готовила мама, поэтому знаменитый пирог Тани показался мне сухим и лишённым даже намёка на сдобу. — Очень вкусно, — вежливо сказала я. Катя и Аня согласились с моим мнением. — Да, все хвалят мои пироги, — гордо сказала Таня. — Когда кто-то напрашивается в гости, то всегда просит к его приходу испечь такой пирог. Не у каждого получаются вкусные пироги, а у меня не было случая, чтобы не получился. — Правда? Удивительно! — вставила слово Катя. — Ничего нет удивительного. Просто, когда печёшь пирог, надо в него вкладывать душу. Честно говоря, я бы предпочла, чтобы вместо души она вложила в него масла, но это были неподходящее для данного момента мысли. — Правда, хорошо вот так по-соседски встречаться? — сладким голосом спросила Таня. — Конечно, — согласилась Аня. — Давайте и дальше не ссориться. — Мы и не ссорились, — напомнила Катя, вновь дотронувшись до глаза. — Может, вы простите моих детей и возьмёте назад своё заявление в милицию? — приступила Таня к тому, из за чего нас сюда пригласила. Катя вопросительно посмотрела на нас с Аней. — Тебе решать, — откликнулась я. — Ты же пострадала. — Уверяю вас, что в это лето вы моих деточек больше не увидите, а если приедете на следующий год, то я их и близко не подпущу к вашему забору. Катя кашлянула. — Я подумаю, — неуверенно ответила она. — Возможно, я заберу его назад. Я подумала о Марине, которой предстояло и дальше жить бок о бок с этой семейкой. — Надо будет поговорить с Мариной, — сказала я. — Она очень беспокоится, что у тебя начнутся какие-нибудь осложнения с глазом. — Я уже говорила с Мариночкой на эту тему, — призналась Таня. — Она посоветовала мне уладить дело с вами. — Что ж, — решила Катя. — Если синяк пройдёт и с глазом будет всё в порядке, я заберу заявление. — Конечно, пройдёт, — засуетилась Таня. — У вас его уже почти не видно. Вы такая симпатичная женщина, такая милая, что он вас совсем не портит. — Вы находите, что он мне к лицу? — усмехнулась Катя. — Нет, что вы… — Таня была смущена. — Если бы вы знали, как неприятно мне всё это дело! Дети такие непослушные! Она посмотрела на меня, вспомнила мою учительскую отповедь и запнулась. — Я вижу, что Мариночка завела собачку, — просюсюкала Таня, меняя тему разговора. — Да, — согласилась Аня. — Это очень умная собака. — А вы слышите, как иногда по ночам кто-то воет? Мне казалось, что это на вашем участке. Я и подумала, что, может, когда собаку сажают на цепь, то она принимается выть. Давно Марина завела собаку? — Нет, недавно, — сказала я. — А вой мы тоже слышим иногда, но это где-то в стороне. Трудно определить направление. Иногда кажется, что это слева, иногда — справа. Должно быть, кто-то сажает свою собаку на привязь. Этот разговор о нашем призраке напомнил мне мой сегодняшний страшный сон, и мне вновь стало не по себе. — А может, кто-то устроил сигнал, чтобы пугать птиц? — предположила Аня. — Как в «Урфине Джюсе» моряк Чарли сделал своей сестре чучело с голосом. Но через два дня сестра попросила этот голос у него отнять. Как она сказала? «Пусть у меня будет меньше огурцов, но зато спокойная жизнь». Таня посмотрела на неё с таким видом, словно Аня говорила на марсианском языке. Видно, в её семье не принято было вспоминать эпизоды даже из детских книжек. Да ещё вопрос, читали ли члены этой семьи хоть изредка? Мы допили чай и доели свои куски пирога, посидели для вежливости ещё немного и попрощались с хозяйкой. Нас не удерживали. Таня проводила нас до выхода, рассыпаясь в похвалах нам, Марине и принятому Катей решению забрать своё заявление. — Неожиданно побывали в гостях, — удивлённо проговорила Аня, когда мы вошли в наш дом. — А я обещала забрать заявление, которое никуда не подавала, — засмеялась Катя. — Нас и пригласили для этого, — откликнулась я. — Хотели нас обворожить и умаслить. — А пирог не ахти, — сейчас же сказала Аня. — Катя печёт не в пример лучше. — Да, Катя, мы совсем забыли. Вечером сюда собрался придти Пётр. — Хорошо, что сказали, а то что бы мы делали, если бы я не подготовилась? Пойду, поставлю поскорее тесто. Пирог с вишнями я делать не буду, а пирог с капустой обещаю. — Лишние хлопоты для Кати, — пожалела я нашего «шкелета». — Для неё это в радость, — возразила Аня. — Не представляю, во что бы превратился её муж, если бы она с ним не развелась. Наверное, в дверь бы не пролез. Она бы его откармливала такими кушаньями, что он бы не смог оторваться. Пойдём, посидим в шезлонгах. Сейчас, подождём Катю, а то неудобно. Она трудится, а мы блаженствуем. Она скоро освободится. Замесить тесто недолго. И правда, Катя вскоре присоединилась к нам. — Теперь можно садиться вблизи того забора, — сказала она. — Детей-то нет. — Давай лучше от греха подальше сядем там, куда поставили шезлонги, — возразила Аня. — Вряд ли найдутся другие такие паршивцы, которые кидаются камнями. Посидим в тишине и спокойствии и, к тому же, подальше от ушей Тани. Вдруг у неё есть привычка подслушивать? Что ты стоишь, Катя? Садись скорее, твоё тесто ещё не скоро поднимется. Наслаждайся тенёчком. На солнце такое пекло, что невозможно выдержать. И ни дуновения. Мне кажется, что совсем воздуха нет. Катя заняла своё место, и в этот момент между ней и мной, но ближе к ней, в землю вонзилась самая настоящая стрела. — Это еще что? — вскрикнула Катя. — Что ещё за Робин Гуд выискался? — крикнула я. — Кто стрелял? — Ну, вообще… — протянула Катя и, опомнившись, повысила голос. — Чья стрела? Так ведь и убить можно! — Хватит орать! — раздался за забором грубый женский голос. — Случайно вышло. Перекиньте стрелу назад. Я с интересом рассмотрела стрелу. У неё был металлический наконечник, так что вполне могла нанести увечье или даже смерть. Она была не из тех, которыми стреляли из луков мы, когда были детьми. Взрослые предупреждали нас, чтобы мы были осторожны и не причинили друг другу вреда, и были, конечно, правы, и мы старались быть аккуратными, да и стрелы у нас были деревянными палочками с обожжёнными концами, а это настоящая боевая стрела. — Ну, кидайте обратно! — не попросила, а приказала дама за забором. — А вы сначала перекиньте сюда лук и проявитесь, чтобы было видно, куда, с помощью чего и кому её возвращать, — попросила я. — Вы соображаете, что вы делаете? Это где же у вас мишень? На заборе, что ли? Покажитесь хотя бы, чтобы мы знали героя в лицо! Невидимая дама высказалась, во-первых, с излишней конкретностью, а во-вторых, употребив несколько совсем уж ненужных слов, не только не проясняющих её мнение, но и не имеющих ничего общего с рассматриваемой проблемой. — К сожалению, это приходится слышать всё чаще, даже с экрана телевизора, но я всё равно не могу понять, зачем люди произносят такие слова, — достаточно громко сказала я. — Кстати, не я одна. По-моему, это у Рытхэу чукча удивлялся, зачем люди обзывают друг друга частями тела. Мои подруги, не успевшие как следует испугаться, потому что стрела всё-таки попала не в них, прыснули. За забором наступила пауза. Потом тот же голос неуверенно произнёс: — Я не поняла, я куда-то попала? — Промазала, — огорчила я незадачливого стрелка. — Вы же не Вильгельм Телль, чтобы метко стрелять, не видя цели. — А в кого из нас вы метили? — насмешливо спросила Аня. — Ну, извините! — с яростью сказала дама. — Зато какая романтика! — мечтательно проговорила Катя. — Человек убит не ударом пустой бутылки по голове, не камнем, а застрелен из лука! Экзотика! — Так вы отдадите мне стрелу? — уже с ноткой неуверенности в голосе спросила дама, не ожидавшая с нашей стороны такой реакции. — Нет, это наш трофей, — отказала я. — В случае непредвиденной и преждевременной смерти кого-нибудь из нас эта стрела поможет сотрудникам уголовного розыска вести следствие. — Сдурели, что ли? — растерянно спросил грубый голос. — Не могли бы вы перенести стрельбище на середину вашего участка, чтобы не подвергать опасности жизнь соседей? — спросила я. — Там у меня нет места, — угрюмо призналась грубая дама. — Но вы и нас поймите, — не уступала я. — Участок имеет четыре стороны. Одна смертельно опасна из-за детей, которые используют для метания камни, вторая, как мы сейчас выяснили, таит в себе, точнее, за собой угрозу в виде доморощенного Роб Роя, а использование двух других сторон тоже может оказаться сопряжённым с опасностью для жизни. Не лучше ли всё-таки вам выбрать целью для стрелометания какой-нибудь другой объект, а не ближайших соседей? Аня и Катя тряслись от смеха, а мне так понравилось заниматься словоблудием, что я с удовольствием продолжала, тем более что дама за забором была совершенно сбита с толку и только тяжело дышала. — Если, конечно, это не нарушает ваших планов. Возможно, мы не поняли вас и подумали, что этот выстрел — ошибка, вы же намеревались добыть свежей дичинки. Но мы всё-таки не из породы пернатых, чтобы расстреливать нас как, куропаток. Аня застонала, а Катя прижала руки к животу. — Извините, — буркнула грубая лучница. Мы услышали звук удаляющихся шагов. — Представление закончилось, — сделала я вывод. — Что на тебя нашло? — всхлипывала Аня. — Не знаю, наверное, вдохновение. Эта зазаборная дама так растерялась, что я могла бы и дальше продолжать, если бы у неё оказались крепче нервы, но, увы, она сбежала с поля словесной битвы. — У меня живот болит от смеха, — пожаловалась Катя. — А всё-таки, девочки, как ни предусматривай свои действия, а от случайностей не убережёшься, — заключила Аня. — К тому забору мы благоразумно не приближались, а опасность подстерегала нас совсем в другом месте. — Надо было вспомнить поговорку: «Молния два раза в одно и то же место не падает», — и сесть там, где Катю подшибли камнем, — заключила я. — Значит, остаёмся на этом месте, — сделала вывод Аня. — Надеюсь, второй раз стрела не… — … не промажет, — согласилась я. — А всё-таки непонятная баба, — задумчиво проговорила Катя. — Ладно ещё, была бы девочка. Но по голосу это явно взрослая женщина. И вдруг стрельба из лука… — Да ещё по соседям, — фыркнула Аня. — Как бы спросить у Марины про эту лучницу, — сказала я. — Но так, чтобы она не побежала выяснять с ней отношения. — Спросим, — откликнулась Аня. Когда Марина вернулась с работы, Аня взяла расспросы на себя. — А кто живёт вон за тем забором? — как бы между прочим, спросила она, когда Марина ласкала восторженно встречавшую её Чупу. — Молодая девка, — откликнулась хозяйка. — В голове неизвестно что. То она метает ножи, то стреляет из лука, а однажды у них высохла яблоня, так она ветки спилила, а ствол оставила и принялась в этот ствол метать топорик. Костёр очень любит разводить, часто спит в шалаше, который она соорудила под сливами. Не знаю, то ли она воображает себя индейцем, то ли человеком, потерпевшим крушение и оказавшимся на необитаемом острове. Явно с головой что-то не в порядке. Она раз метнула нож, да так, что он перелетел через стену и чуть не угодил в Михал Михалыча. — А он? — заинтересовалась Катя. — Сказал, что очень хорошее, как-то по особому закалённое лезвие, и забрал себе. В это время раздалось такое тихое ненавязчивое жужжание, что сначала никто не понял, откуда оно доносится. — Это что, новые выходки нашего призрака? — спросила Аня. — По-моему, это мойтелефон, — сообразила я. Я поспешила взять его со столика у дивана. Звонил Николай. Он напомнил, чтобы завтра мы не опоздали на рыбалку. — Это Николай, — пояснила я. — Завтра у нас рыбалка. Звонок и немедленно последовавший за ним разговор про шпионов и рыбную ловлю отвлёк Марину, и она не спросила, почему мы заинтересовались грубой лучницей. — Пахнет пирогами, — определила она. — А у нас сегодня пироги с капустой, — сообщила Катя. — Утром девочкам повстречался Пётр и просил тебе передать, что придёт вечером. Марина развеселилась. — Пусть приходит, — смеясь, согласилась она. — Думаю, что он ещё не раз придёт. Мила, смотри, какая прелесть! Она достала из сумки ошейник. Не ошейник, а произведение искусства! Он был сделан из хорошей мягкой, но прочной кожи серого цвета, сверху к нему была пристрочена полоска кожи чуть грубее и тёмная, а к ней как-то хитро приделана в виде орнамента широкая цепочка ажурного плетения, то ли под серебро, то ли из серебра, с вкраплениями средних размеров блестящих камешков. — Можно было специально заказать даже бриллианты или рубины, но я решила, что сойдут и аметисты, — объяснила Марина. — Правда, ей пойдёт? Что мне было ответить? Марина была взрослая женщина, причём богатая женщина, так что пусть покупает ошейник хоть с изумрудами и природными рубинами, раз её это развлекает. — Да, пожалуй, рубины здесь смотрелись бы аляповато, — согласилась я. Марина не распознала сарказма и очень обрадовалась моей поддержке. — Поводок я ещё не купила, а только заказала. Мне обещали сделать его под пару к ошейнику и цепочке. Но цепочку я заказала не из серебра, потому что оно мягкое, а из сплава, по виду похожего на серебро. Никто и не догадается, что подделка. Я не стала повторяться и утверждать, что золотая цепь с этим ошейником не смотрелась бы. — Красиво, — вздохнула Катя, вертя в пальцах ошейник. — Сама бы такой надела. Нас прервал приход Петра. Увидев роскошный собачий ошейник, он поневоле бросил взгляд на скромную внешность Чупы и чуть не засмеялся. — Я решил зайти навестить своего партнёра и его гостей, — сообщил он, косясь на подававшую на стол Катю. Я подумала, что на ней надета юбка, которая её ещё более полнит, но поспешила отогнать эти мысли, раз сделать уже ничего было нельзя. — Очень хорошо, — любезно откликнулась Марина. — Завтра суббота, идти на работу не надо, так что мы можем подольше посидеть. — Это вам не надо, — возразил Пётр. — А вот у меня выходных не бывает. Как раз завтра мне предстоит получить очень выгодный заказ. А раз теперь вы, Марина, мой партнёр по бизнесу, то это и для вас будет выгодно. Марина безмятежно улыбнулась, но глаза у неё заблестели. Пётр не испортил нам вечер. Ничего нового и особо интересного он не рассказал, но был вежлив, в меру приветлив, поддерживал любую тему, на которую переходил разговор, и не позволил себе ни единой грубой, бесцеремонной или бестактной фразы, чего я опасалась, помня, как неприязненно он отзывался о нас с Аней и особенно о Кате. Правда, на Катю он поглядывал излишне часто, а ведь должен был понимать, что нашего «шкелета» смущает его интерес к её синяку и необъятным размерам. Мы с Аней утвердились во мнении, что «партнёр» хочет со временем посвататься к Марине и сделать их общий бизнес семейным. Когда Пётр ушёл, похвалив пироги и поблагодарив повариху, мы не стали ничего об этом говорить ни Марине, ни Кате, но решили внимательно наблюдать за развитием коммерческого романа.Глава 25 Неожиданная встреча
Прошлой ночью я спала, но видела такой страшный сон, что устала от него больше, чем если бы вовсе не сомкнула глаз. Именно поэтому я легла, испытывая страстное желание сейчас же уснуть. — Слышишь что-нибудь? — спросила меня Аня. — Ничего не слышу. — Вот и я не слышу. А странно. Обычно хоть тихий вой, да доносится, а сейчас такая таинственная тишина. Сдох он там, что ли? Перед моим уже затуманенным мысленным взором встала яркая картина: чёрная Чупа врывается в открытую Николаем дверь чердака и впивается в горло человеку, который там прятался. — Его Чупа загрызла, — пробормотала я и заснула. Сны мне, к счастью, не снились, а если и снились, то я их не запомнила. Достаточно было вчерашнего кошмара. Вообще-то я очень люблю сны. Одно время мне каждую ночь снились такие интересные сны, что я с удовольствием ждала приближения вечера, чтобы посмотреть очередную историю, где я была, конечно же, главным героем. Потом вся наша школа подверглась такой нервотрёпке, что я предпочитала не видеть снов, потому что они в сильно искажённом виде повторяли невзгоды, которые обрушились на нас. Теперь-то всё относительно успокоилось, лишь временами, несколько раз в году, потряхивает, так что мы без особых переживаний лишь гадаем, сменится ли в очередной раз директор или пронесёт, поэтому и сны мои перестали изматывать нервы. И вот вчера приснилась такая жуть. Утром мы с Аней наскоро перекусили, взяли из холодильника и со стола пакеты, которые нам навернула Катя, и положили в большую сумку. Специально приспособленной для рыбалки и лесных походов обуви у нас не было, так что мы надели обычные туфли на низком каблуке, предусмотрительно взятые из дома на случай плохой погоды и скверных дорог. Куртки мы тоже не забыли. — А удочки принесёт Николай, — сказала Аня. — Давай возьмём с собой Чупу, — предложила я. — Ей должно понравиться есть всякие припасы на легальном положении. Она умная, послушная, никакого беспокойства никому не доставит. — А Марина не будет против? — спросила Аня. — Всё-таки это теперь её собака. — Марина пока ещё на испытательном сроке, — напомнила я. — Ещё неизвестно, выдержит ли она утренние прогулки с собакой. — Но она уже купила такой красивый ошейник, — возразила Аня. — И поводок заказала, и цепочку. — Вот именно, — раздался у нас за спиной голос хозяйки. — Я ещё хочу купить там мисочки и тот квадратный диванчик. — А зачем ты встала так рано? — спросила Аня. — Чтобы пойти гулять с Чупочкой. Я же знаю, что иначе Мила мне не отдаст её из вредности. — Давай лучше мы её заберём с собой, — сказала я. — Пусть тоже порыбачит. — А ты не скажешь, что я не выполняю поставленных мне условий? — подозрительно спросила Марина. — Не скажу. — Тогда я пошла досыпать. Сегодня так непривычно тихо, никто не воет, не скребётся… Чупочка, ты пойдёшь ловить рыбу. С Милой пойдёшь и с Аней. Вот с ними. Собака, всё это время изнемогающая от нежности к новой хозяйке, оглянулась на нас и небрежно помахала хвостом. Увидев, что Марина пошла по лестнице наверх, она поняла, что теперь остаётся на нашем попечении и доброжелательно посмотрела сначала на меня, потом на Аню. — Пошли, — скомандовала я. — Подождите! — остановила нас Марина. Она торопливо спустилась вниз, нагнулась над собакой и надела ей на шею красивый новый ошейник. — Пусть все знают, что она домашняя, — объяснила она. — Лучше простой, — посоветовала я. — Зачем ей на рыбалку идти в таком дорогом ошейнике? — Там же будет много народа, — возразила Марина. — Сергеич, Петрович… Кто там ещё? Пусть Чупочка произведёт на них впечатление. — Скорее, потрясение, — вмешалась Аня. — А что? Пусть идёт нарядная. Мне не понравилась эта затея. Собака не привыкла к ошейникам, а на рыбалке мне некогда будет за ней следить. Вдруг она станет его с себя срывать, испортит кожу, выковырнет камни? Как мне отвечать за порчу такой дорогой вещи? Я всё это высказала моей тщеславной подруге, но Марина только смеялась. — Ничего. Я ей тогда новый куплю. Там есть другого фасона, но тоже очень красивый. Может, и поводок взять? — Не надо. Она никуда не убежит, а местность она знает лучше, чем Николай. Поводок будет ей только мешать. Точнее, не ей, а мне. Мы вышли, наконец, из дома. — Ты вчера вечером сказала мне такую интересную вещь, — начала Аня. — Я сначала забыла, но Марина заговорила о призраке, и я вспомнила. — А что я сказала? — насторожилась я. — Я обратила внимание, что очень тихо и призрак не воет, а ты вдруг серьёзным таким тоном ответила, что его загрызла Чупа. И это не была шутка. Ты сказала это так, словно тебе всё точно известно. — Я не помню, — призналась я. — Ты сейчас же заснула. — Мало ли что скажешь в полусне. Наверное, я хотела пошутить, но сон не дал довести задуманное до конца. — Нет, что-то тут не так, — покачала головой Аня. — Давай-ка, признавайся. — Вчера мне приснился сон, что Чупа загрызла призрака, — ответила я. — Мало ли что во сне приснится! Мы уже приближались к концу улицы. Моя подруга несколько раз поглядела на меня и решила: — После рыбалки расскажи мне этот сон во всех подробностях. Я очень люблю разбирать сны. Вдруг докопаемся до чего-нибудь интересного? Может, нас ждут приятные неожиданности, роковые встречи… — Не надо мне роковых встреч, — сразу отказалась я. — Я не в этом смысле, а в том, что это судьбоносные встречи… Опять не то. Получается слишком уж высокопарно. Если проще, то, возможно, нам предстоят какие-то приятные встречи, которые изменят нашу жизнь в лучшую сторону. Надо только во всём этом разобраться. Жаль, что у меня нет с собой сонника, а то я многого не помню. Мне очень не хотелось вновь во всех подробностях вспоминать этот сон, но я согласилась, подумав, что Аня, переполненная впечатлениями от рыбалки, скорее всего, про него забудет. Наш разговор прервался, потому что мы дошли до конца улицы, где нас уже ждал Николай. Видя, что мы здороваемся с этим человеком, Чупа подошла к нему, благосклонно его обнюхала и вильнула хвостом. Я заметила, что она вообще со всеми старается быть в хороших отношениях. — Я вижу, что нашего полку прибыло, — сказал Николай. — Вы решили рыбачить на пару со своей собакой? — Уже не со своей, — призналась я. — У меня её отобрали, причём с полного согласия и одобрения Чупы. — Кто этот смельчак? — Марина вдруг прониклась к ней самыми тёплыми чувствами и захотела взять её себе. Видите, какой на ней ошейник? — Ювелирная работа, — отметил Николай. — Это ещё что! — вступила в разговор Аня. — Ей Марина заказала какой-то роскошный поводок к этому ошейнику, а ещё цепочку особого плетения. Видя, что все сморят на неё и говорят, несомненно, тоже о ней, Чупа внимательно следила за нашими лицами и жестами, а потом села и задней лапой попыталась стянуть с себя ошейник. Мы засмеялись, и я остановила собаку. — Нельзя! — строго сказала я. — Ты скоро к нему привыкнешь. — Да, почему-то людям кажется, что все эти красивые вещи животным тоже нравятся, — заметил Николай. — Привыкнет и понравится, — решила я. — Когда моей прежней собаке покупали новый ошейник или поводок, то она сначала их долго обнюхивала, а потом очень горделиво шествовала в обновке. — А Дик? — спросила Аня. — Он равнодушен к красотам. Он больше по кулинарной части. Мы шли по знакомой дороге. Аня явно предвкушала большой улов, а я ни на что не рассчитывала. — Петрович, Михалыч и Сергеич, наверное, уже на месте, — рассуждал Николай. — Лексеич обещал сегодня быть. Так что нас станет больше. — Ой, на голову-то мы ничего не взяли! — спохватилась Аня. — А у вас принято иметь что-то особенное на голове. — Ничего, хватит и того, что в голове, — откликнулась я. У нашего провожатого вырвался смешок. Ане понравилось моё высказывание. — А переходящую блесну захватили с собой? — спросил Николай. — А то Сергеич будет ворчать. — Взяла, но могла бы и не брать, — гордо ответила Аня. — Я не намерена её уступать Сергеичу или кому-то ещё. — Ни хвоста ни чешуи, — напомнила я. — Главное, вера в свои силы, — возразила Аня. Она прямо-таки рвалась в бой, и Николай мне незаметно подмигнул. Я столько книг прочитала про охотников и рыболовов, что твёрдо усвоила: никогда не надо заранее подсчитывать добычу. Лично я была убеждена, что ничего не поймаю, потому что в этой речушке или, скорее, ручье рыбу можно по пальцам перечесть. Это уж невероятная случайность, что Ане попались три рыбки. Больше, наверное, их там и не было. Теперь эти три рыбки научены горьким опытом, так что уже не попадутся на удочку, и Аня останется без улова. Остальные рыболовы, впрочем, тоже. Мы дошли до места. — Всем привет, — бодро приветствовал рыбаков Николай. — Ляксандрыч пришёл, — объявил Петрович ворчливым голосом. — Петровна и Николавна с тобой? — Здравствуйте, — сказала сразу оробевшая Аня. — Доброе утро, — поздоровалась я. С разных сторон почти одновременно высунулись соломенная шляпа, шофёрская фуражка, фетровая шляпа и белая панама. — О, Лексеич уже тут! — отметил Николай. — Познакомься с Николавной и Петровной. Белая панама совсем высунулась из-за куста, и Аня побледнела, потому что под ней мы увидели лицо Михаила. — Аня и Мила! — обрадовался он. — Давно не виделись! А меня срочно вызвали на конференцию. Хотел вам это сообщить, но вы куда-то так спешили, что я не успел вам об этом крикнуть. — Да? — томно спросила Аня. — Мы очень рады вас видеть, Михаил… Она устремила взгляд в бездонное небо, словно о чём-то глубоко задумалась. Честно говоря, этого я не ожидала. Видно, Аня решила играть экспромтом, и это было зря. Не каждый артист способен вот так с разбегу перестроиться, а моя подруга явно переигрывала. В её положении лучше было бы принять на вооружение принцип кузена-священника из «Гордости и предубеждения» Джейн Остин. Не помню дословно этот диалог, но суть я твёрдо уяснила. «Вы это излагаете экспромтом или придумываете заблаговременно?» — «Да, мои замечания всегда имеют отношение к происходящему, но я всегда заранее обдумываю речи, которые можно будет использовать в разных случаях. При этом я придаю им форму экспромта». Вот и Ане следовало бы свои экспромты обдумывать заранее, чтобы не привлекать к себе всеобщего недоумённого внимания. Впрочем, никто, кроме Николая, который только что видел её весёлой и разговорчивой, не обратил внимания на резкую перемену в её поведении. Михаил, должно быть, уже привык к её непостоянству. — Между прочим, рыбалка давно началась, — прорычал Петрович. Михаил прижал палец к губам, призывая к молчанию, и немедленно скрылся за кустом, а Николай наладил нам удочки. Я заняла своё прежнее место. Пусть оно и не принесло мне удачи, но зато было в стороне от рыбаков. Чупа пристроилась рядом. Аня заколебалась. Она очень боялась вызвать гнев сердитого Петровича, но опасалась, что перемена места лишит её переходящей блесны. Всё-таки страх перед грозным соседом пересилил, и она показала на место, далеко отстоящее от того, которое занимал Петрович. — А вот это не дело! — сейчас же раздался его голос. — Нельзя менять счастливое место. Возвращайтесь назад, Петровна, но осторожнее размахивайте своей удочкой. Аня покорно пошла назад. Николай молча забросил удочку, воткнул её в землю, кивнул ей в знак одобрения, посмотрел на меня, проверяя, не нуждаюсь ли я в помощи, ушёл на своё место и, подготовившись к долгому ожиданию чуда в виде маленькой рыбки, замер. Чупа не отходила от меня, но внимательно следила за происходящим. Не умеют европейцы отдаваться бездумному сидению на одном месте без всякого дела. Восточные народы и кавказцы достигли в этом совершенства, а среди русских, пожалуй, только рыбаки способны часами высиживать над своими удочками. Недаром изобретено столько игр, занимающих людей в поездках, в очередях, но, к сожалению, и отвлекающих их от дел дома, а часто даже на работе. Кажется, ничего не изменится от двух часов безделья, а потом терзаешься от сознания, что эти два часа отняты безвозвратно, между тем, как можно было бы многое за это время успеть. Я сначала мучилась от бездеятельности, а потом сама себя стала уговаривать, что сейчас можно спокойно подумать о своей жизни, о своём месте в мире людей, о том, что я успела, что ещё могу успеть, а от чего надо отказаться, по возможности об этом не сожалея. Нельзя объять необъятное, поэтому надо выбрать для себя главное. Моя мечта стать хорошим художником должна перестать меня мучить, потому что, работая в школе, я едва успеваю что-то сочинять, а ведь писательский труд — это неотъемлемая часть моего существования. Итак, надо выбрать его. Хорошо было бы рисовать, иногда так и представляешь, как водишь карандашом по бумаге или кистью по полотну, но здесь, как и в любом деле, нужны постоянные упражнения, а времени на это нет. Лучше уж целиком отдаться сочинению книг, чем разрываться между двумя увлечениями и ничего не успевать… — Опять вы за своё! — приглушённо взревел Петрович. Я была резко выведена из процесса размышления, и словно проснулась. Аня в состоянии полной паники стояла со своей удочкой, а леска и трепещущая на её конце рыбка описывали большие круги, с постоянством маятника, через равные промежутки времени приближаясь к Петровичу на уровне его головы. При этом, если он не успевал увернуться, рыбка хлопала его по лицу или едва не сбивала соломенную шляпу. Николай бежал на помощь к моей подруге, чтобы исправить ситуацию, но Петрович уже сам вылез из кустов и, приседая, когда над ним проносился улов, подходил к Ане. Чупа подлетела к ним и радостно кружила вокруг них, к счастью, не лая. Петрович забрал у Ани удилище, так и пронзив её при этом взглядом, снял рыбку, измерил её, негромко сообщил результат и пустил её обратно в воду. После этого он насадил на крючок новую наживку, хотел было отдать удочку счастливому рыболову, но раздумал и лично воткнул в берег. После этого, ни слова не говоря, он погрозил собаке пальцем и вновь скрылся в кустах. Николай вернулся к себе с полдороги, а Аня вновь ожила и чуть ли не перекрестилась от того, что гроза миновала. Чупа прилегла рядом со мной, попыталась снять с себя ошейник, но быстро успокоилась. Наверное, она уже начала привыкать, что на шее что-то надето. Из дальних кустов высунулась фетровая шляпа. Сергеич сумрачно взглянул на Аню и вновь исчез. Я поняла, что его мучают опасения, как бы переходящая блесна не задержалась у моей подруги. Николай подал Ане знак «так держать», и она с гордо поднятой головой уселась на своё место. Мне он показал, что не надеется на удачу. Я кивнула, разделяя его мнение. И вновь все погрузились в неподвижное созерцание поплавков. Разговор с Аней о моём сне поневоле вынудил меня вспомнить мельчайшие подробности этого кошмара, и я иногда украдкой посматривала на Николая. Нет, даже сейчас, когда он не шевелился, у него ни разу не появилось того странного неподвижного выражения лица, которое я видела ночью. Какая же фантазия проявляется у человека во снах! Настолько чёткую, продуманную до мельчайших подробностей картину не придумаешь даже в минуты высшего вдохновения. Естественно, мои мысли перекинулись на Чупу. Сейчас она спокойно лежит на земле, а ночью она выглядела зловещей, причём вышла она из ванной, где сам собой поднимается и опускается платок, загораживающий зеркало, а в его глубине отражается крест. Вышла, крадучись двинулась вслед за Николаем, дождалась, когда он откроет дверь на чердак, и вцепилась в горло прятавшегося там человека. После совершённого ею убийства она тихо вернулась в ванную, а когда я легла спать, проскользнула в нашу с Аней комнату и, как ни в чём ни бывало, улеглась на своём взбитом ею же одеяле. Странный и страшный сон, отличающийся от прочих, возможно, не менее ярких снов тем, что не забывается ни в какой своей подробности. Я вновь взглянула на Чупу, но её рядом уже не было. Не успела я предположить, куда она могла пойти, как слева послышался приглушённый крик. — Что там?! — вполголоса рыкнул Петрович. Николай, не то сообразивший, что случилось, не то расслышавший слова, сказанные, кажется, Сергеичем, кинулся в ту сторону и за ошейник привёл Чупу ко мне. Вид у неё был немного растерянный, но в целом довольный. Я поняла, в чём дело, когда увидела, что собака облизывается. — Залезла в сумку к Сергеичу, — объяснил Николай, посмеиваясь. — Пожалуй, кое-каких деликатесов он не досчитается. — Сиди здесь! — грозно приказала я. — Если куда-нибудь ещё полезешь, пеняй на себя. Чупа преданно смотрела мне в глаза и виляла хвостом. Поняв по моему жесту, что от неё требуется, она благовоспитанно улеглась на прежнее место и положила голову на передние лапы, искоса на меня поглядывая. И как мне могло присниться, что эта замечательная собака способна зловеще красться за Николаем, чтобы потом вцепиться в горло человеку на чердаке? Я вновь глубоко задумалась о своём кошмаре. Джеймс Шульц писал, что индейцы очень серьёзно относятся к своим снам и, если один и тот же сон повторяется трижды, они следуют его указаниям. При этом он приводил несколько случаев, когда это оправдывалось и даже спасало человеку жизнь. Мне сон приснился один раз. Стоит ли принимать его всерьёз? Правда, у других народов достаточно увидеть сон только раз, но при этом суметь правильно его понять. А мне, похоже, никогда не расшифровать свой кошмар. Да и надо ли? Мало ли чего способно присниться человеку, если он чем-то встревожен или совсем недавно был встревожен! У нас каждый день происходят кошмары наяву. Каждый день и каждую ночь. Взять хотя бы вой и царапанье на чердаке, я уж не говорю о том, что временами там поднимается ужасный шум. И зеркало. Конечно, нервы у нас всегда в состоянии напряжения, даже если мы этого не замечаем, а отсюда и реакция — сон. Я рассеянно посмотрела влево, вправо и заметила, что Николай делает мне какие-то знаки. Я не постесняюсь признаться, что часто не понимаю знаков, которые мне подают. Что-то показывают, стараются, применяют при этом немало фантазии, а у меня не то сообразительность отказывает, не то собственная фантазия разыгрывается, так что я придаю этим знакам совершенно другой смысл, чем подающие их. Но Николай догадался показать, что он якобы дёргает удочку, поэтому я посмотрела на свой поплавок. Его неудержимо тянуло вниз. Это, конечно, не была крупная рыба, но и не малёк. Я потихоньку потянула, опасаясь, что добыча сорвётся с крючка, и вытащила из воды извивающийся улов. Небольшая, но очень приятная рыбка. Николай сделал знак Петровичу, и неизменный судья пошёл ко мне. — Поздравляю, — хмуро проговорил он. — Рыба такая же, как у Петровны. Сейчас измерю… Нет, чуть побольше. У неё шестнадцать сантиметров, а у вас шестнадцать с половиной. Я видела, что Аня с беспокойством смотрит на нас. Она так предвкушала, что и сегодня выиграет состязание… — Вы плохо измерили, Петрович, — сказала я. — Не шестнадцать с половиной, а пятнадцать с половиной. Эта рыба так бьётся, что у вас линейка съехала. Пожалейте животное и пустите его скорее в воду. Мрачный Петрович уставился на меня, оглянулся на Аню и кивнул. — Пятнадцать с половиной, — негромко, но так, чтобы все слышали, объявил он. Аня подняла вверх кулак в общепринятом жесте осознания победы. Петрович усмехнулся и посмотрел на меня мягче. — Правильно, — одобрил он. Я проследила взглядом за его удаляющейся фигурой и насторожилась. Что-то на том месте, где он удил, было не так. Сегодня ветра не было, а куст, загораживающий его пристанище, шевелился. По наитию я оглянулась на Чупу, но её не было. Я двинулась было предупредить катастрофу, но успела увидеть, как что-то чёрное тихо и незаметно метнулось оттуда под укрытие молодой ёлки. Петрович ничего не заметил и спокойно расположился рыбачить. Последней скрылась его соломенная шляпа. Я почувствовала, что что-то изменилось, оглянулась и обнаружила: что Чупа спокойно лежит в прежней позе, положив голову на передние лапы, и косится на меня. — До чего же ты бессовестная! — с сердцем проговорила я. — Ты так и будешь всех обворовывать? Собака доброжелательно помахала хвостом, соглашаясь со всем, что я уже сказала и что собираюсь сказать. Я поняла, что бесполезно её стыдить. Лучшим средством против таких привычек оказался бы поводок или хотя бы верёвка, которыми можно было бы привязать её к дереву, но у меня не было ни того, ни другого. — Попробуй только опять улизнуть! — сердито предупредила я. — Без хвоста останешься. Чупа вздохнула и закрыла глаза. Теперь мне было некогда размышлять ни о смысле жизни, ни о странностях ночных видений, потому что моё внимание целиком было направлено на четвероногую любительницу полакомиться. Она то и дело приоткрывала глаза и скашивала их на меня. Убедившись, что я настороже, она вновь делала вид, что дремлет. Так мы и поглядывали друг на друга, пока Петрович не подал сигнал к окончанию рыбалки. Три вида шляп и панама показались из разных кустов. Забавное это всё-таки зрелище. Красная пиратская косынка Николая была постоянно у меня на виду, а Аня, так же как и я, была без головного убора. Все мы сошлись вместе. — Не понимаю, что происходит, — огорчённо заявил Сергеич, поправляя на голове помятую фетровую шляпу. — Опять Петровна нас всех обошла. Петрович мельком взглянул на меня и ответил: — Значит, такое наше рыбацкое счастье. Улыбается самому достойному. Аня, гордая и счастливая, достала переходящую блесну и демонстративно приколола её на свитер. — Вот не ожидал, что мы будем вместе рыбачить! — заявил Михаил. — А вас, Аня, я обязательно нарисую. Вы сидите с удочкой на берегу речки. — Спасибо, — рассеянно ответила Аня и посмотрела вдаль. Петрович озабоченно спросил: — Что с вами, Петровна? Вы как-то сразу погрустнели. — Ах, — тихо вздохнула влюблённая женщина, желающая показаться своему избраннику интересной. — Это от голода, — решил Петрович. — Сейчас всё организуем. Ляксандрыч, за тобой костёр. Николай, во все глаза следивший за неожиданно появившимися странностями Ани, сейчас же пошёл к старому кострищу. — Я пойду хворост собирать, — вызвалась я. — Чупа, за мной! Чупа! Да где же ты? Я посмотрела в одну сторону, в другую, даже начала беспокоиться. — Аня, ты не видела Чупу? — спросила я. Но ответом мне был отрешённый от всего мирского взгляд, совершенно неуместный на рыбалке, среди людей, да ещё в момент исчезновения собаки. — Чупа! — крикнула я. — Да вот же она! — сказал Михалыч, не расстававшийся с шофёрской фуражкой. — Где? — Прямо за вами. Почти под ногами. Я обернулась. Собака чуть ли не прижималась к моим туфлям. Она сидела с видом почти таким же отрешённым, как у Ани, и это показалось мне подозрительным. Морда у неё была испачкана в земле. — Пойдём собирать хворост, — позвала я это загадочное животное. Чупа не выказывала ни радости от того, что мы куда-то пойдём, ни нежелания идти. Она просто встала и сделала три шага к лесу, оглядываясь на меня. Я пошла за ней. Хворост Чупа, конечно, не собирала, это делала я, но она с живейшим интересом за мной наблюдала и старалась вставать там, откуда я собиралась поднять сухую ветку, так что мне приходилось быть очень осторожной, чтобы не выколоть ей глаз или не поранить острым сучком, а когда я шла к куче уже собранного хвороста, собака оказывалась там раньше меня и ложилась почти на эту кучу, что опять-таки затрудняло мне работу. Наверное, так она чувствовала себя приобщённой к делу. — Всё, хватит, — решила я. — Больше мне не донести. Где мы рыбачили? Что-то я не разберу, в какой стороне река. Чупа непонимающе смотрела моё неуверенное кружение на одном месте. — Чупа, веди меня к Ане, — велела я. — Аня. Иди к Ане. Ищи Аню. Умная собака развернулась и пошла в нужную сторону. Наверное, если бы она могла, она пожала бы плечами. По пути она всё время оглядывалась, приглашая меня следовать за собой. Очень скоро она привела меня к нашему берегу. Уже издали я поняла, что что-то там произошло. Сначала я испугалась, что Аня в своём порыве поразить Михаила сразила всех, поэтому у рыбаков такие смущённые и озабоченные лица, но потом поняла, что моя подруга, хоть она и поднимала временами затуманенный взор к небу или устремляла его вдаль, здесь не причём. Я подошла ближе. — В следующий раз надо будет брать поводок и привязывать Чупу, — сказал Николай, чуть посмеиваясь. — Второй раз! — возмущался Сергеич. — Ладно, когда она была голодная бездомная собака, но сейчас… Я всё поняла. — Всё съела? — спросила я. — Не всё, — уточнил Михалыч, — но самое вкусное. Я такую роскошную колбаску принёс! Копчёненькую, с жирком. Специально у белорусов покупал. Теперь этой колбаски нет. — У меня сожрала курицу для шашлыка, — печально сообщил Сергеич. — Это из главного. А вообще-то она у меня всё переворошила. — У меня стянула мясной пирог, — проворчал Петрович. — Прямо с пакетом. И остатки ветчины я прихватил с собой, а сейчас их нет. Что за собака?! Это монстр какой-то, а не собака. Сколько она способна в себя впихнуть? Я попыталась оправдать Чупу. — У неё была такая трудная жизнь, что особо сердиться на неё не стоит. — А у нас начнётся трудная жизнь сейчас! — пригрозил Петрович. — Что мы будем есть? Пустую картошку? У тебя, Ляксандрыч, что-нибудь осталось? Я следил за ней во время рыбалки, — признался Николай. — Но когда мы сошлись все здесь, то не заметил, как она подобралась к моему рюкзаку. У меня была малосольная форель и бараний шашлык. — У нас тоже всё разворошено, — сообщила Аня. — Не знаю, что Катя нам с собой навернула, но осталось только вот это. Сначала я представила, как Чупа со знанием дела роется в чужих сумках, и чуть не засмеялась, потом вознегодовала на негодное животное и, наконец, напала на идею. — Не могла она всё это в себя вместить, — сказала я. — Наверняка куда-то спрятала на чёрный день. Давайте поищем под кустами. У неё морда была в земле, значит, она что-то зарывала. — И вы считаете, что продукты, подвергнутые такой… гм… обработке можно будет есть, даже если мы их найдём? — саркастически спросил Петрович. — Вы же сами говорили, что их украли вместе с пакетом. — Возможно, это здравая мысль, — первым согласился Николай. — Правда, давайте поищем. Может, не всё так скверно, как нам кажется. Мужчины разбрелись в разные стороны, пригнувшись к земле и заглядывая под кусты. Со стороны зрелище было очень занимательным. Я не стала вместе со всеми лазить по окрестностям, потому что решила следить за поведением собаки. Эти откровенные, по большей части простодушные животные сами себя выдают. Сначала Чупа не понимала, что происходит, и с явным недоумением следила за странными действиями людей, а потом начала беспокоиться. Она то приседала, то вставала, но пока от меня не отходила. Наконец, она не выдержала и принялась перебегать от одного человека к другому, заглядывая под те же кусты, куда заглядывали и они. Но я поняла, что рыбаки всё ещё далеко от склада ворованных продуктов. Пока что Чупа беспокоилась не за свои припасы, а была озабочена мыслью, что они могут найти что-то, интересное и для неё. И лишь когда она стала виться вокруг Сергеича, подошедшего к большому кусту, я поняла, что тайник найден. — Это, кажется, здесь, — сказала я, подходя. Все сошлись к этому месту, и Николай встал на четвереньки и залез под куст. Чупа чуть с ума не сходила, бегая кругами и то и дело порываясь тоже нырнуть туда. — Держите, — сказал Николай и принялся передавать продукты в пакетах и без оных. — А мой пирог не пострадал, — сообщил очень довольный Петрович. — Правда, ветчине досталось. Чупа подпрыгнула, намереваясь выхватить пирог и исправить свою ошибку, но рыбак в соломенной шляпе оказался проворнее и вовремя завёл свёрток за спину. — А моя сырокопчёная колбаска тю-тю, — сообщил Михалыч. — Даже следов нет. — Значит, действительно, вкусная была колбаса, — сказала я. — Будто у меня пирог невкусный! — возмутился Петрович. — Наверное, вкусный, — согласилась я. — Это мы скоро определим. Но всё дело в том, насколько Чупа была сыта, когда добралась до пирога. Наверное, ей хватило колбасы, раз она даже не разорвала пакет. — Да, — согласился Петрович. — На голодный желудок любая колбаса покажется вкусной. Михалыч только погрозил ему кулаком, но вступать в активный спор не стал. Как выяснилось, понесённые в результате вмешательства Чупы потери оказались не так уж велики. Конечно, если бы рыбаков было в три раза больше, то пришлось бы задуматься над тем, как распределить еду, чтобы хватило каждому, но сейчас такой проблемы не возникло. Осознав, что её тайник разграблен, Чупа быстро смирилась с неизбежным и, вернув себе хорошее расположение духа, села возле клеёнчатой скатерти, разложенной на земле, и приготовилась к выпрашиванию кусков. — Куда тебе ещё? — не выдержал Михаил, когда увидел устремлённые прямо на него умоляющие глаза. — Ты уже столько съела, что лопнешь. Собака не приняла близко к сердцу такой прогноз и продолжала терроризировать его голодным взглядом. — Я не могу есть, когда на меня так смотрят, — не выдержал Михаил. — Можно, я дам ей кусочек? — Ни в коем случае! — решительно запретила я. — Пользы ей от этого не будет, а вред можно нанести великий. — Аня, а вы, я вижу, уже привыкли к её жалобному взгляду, — заметил художник. Что бы моей подруге любезно ему ответить да ещё развить эту благодатную тему, но она продолжала отрешённо смотреть вдаль, словно была погружена в великую скорбь. Впрочем, поедать шашлык она не забывала, да и мясному пирогу Петровича отдала должное. Мне было страшно смотреть в сторону Николая, потому что каждый раз, едва я к нему поворачивалась, я встречала его вопрошающий взгляд. Он решительно не мог понять, что же такое с ней сделалось, что она перестала быть сама собой. Больше всего мне хотелось одёрнуть Аню и дать ей понять, что она выглядит нелепо, однако приходилось признать, что это я первая придумала игру в «роковую» женщину, а потому я была в сложной ситуации. Михаил вздохнул, отчаявшись обратить на себя внимание Ани. Зато Петрович восхищённо наблюдал за ней. Кажется, на него её игра произвела впечатление. Про остальных участников пикника ничего не могу сказать. Может, они удивлялись странностям поведения Ани, а может, им не было до неё никакого дела и их мысли были всецело заняты вкусной едой, но Николая всё больше заинтересовывало состояние духа моей подруги, а так как ничто в этом мире не проходит бесследно, то и поведение Ани должно было в ближайшем будущем вызвать неожиданные последствия. — Как пирог? — самодовольно спросил Петрович. — Съедобно, — отозвался Михалыч. У рыбака от возмущения чуть не слетела с головы соломенная шляпа. — Вкусно, — сказал Николай. — Не оторваться. Сам делал? — Сам, — похвастался Петрович и повернулся к Ане. — Скажите, Петровна, хороший я повар? Я надеялась, что хоть на этот вопрос Аня соизволит ответить, но она от чрезмерного усердия казаться загадочной приняла совсем идиотский вид и промолчала. От длительного старания смотреть в никуда у неё на глаза навернулись слёзы, поэтому Михаил, Петрович и Николай явно забеспокоились. — Аня, у вас всё хорошо? — отважился спросить Николай. Наконец-то моя подруга соизволила обратить на него затуманенный взор и рассеянно кивнуть, после чего вновь устремила его в пространство. — Очень вкусный пирог, — поспешила сказать я, причём не кривила душой. — Замечательный. Обычно начинка в мясных пирогах или сухая, или клёклая, а здесь всё в меру. И лук придаёт очень приятный вкус. Неужели вы сами пекли? — Как может повар поручить кому-то печь пирог? — засмеялся Петрович. — Это примерно то же самое, как если бы сапожник заказал кому-то шить сапоги. Позор, если такое случится. — А вы, правда, повар? — удивилась я. — А что вы думаете, повар не такой же человек, как все, и у него рога растут, чтобы было издалека видно, что он повар? После того, как я попросила его уменьшить размер пойманной мной рыбки, Петрович явно почувствовал ко мне симпатию. — Рога обычно отмечают не повара, — сказала я. Моё замечание вызвало общий хохот. Люди вообще склонны смеяться над несчастьем своего ближнего. Аня, как ни крепилась, но поневоле прикрыла рот рукой, чтобы своим смехом не разрушить ореол таинственности. — Я имела в виду совсем не то, о чём вы подумали, — поторопилась я пояснить. — Я имела в виду чёрта. Но это лишь усугубило веселье и поставило Аню совсем уж в затруднительное положение. Зато Чупа не растерялась и, пока все хохотали, потеряв бдительность, успела стащить пару кусочков ветчины, кусок пресловутого мясного пирога и напоследок стянуть шампур с неосторожно кем-то оставленным мясом. — С ума сошла? — ужаснулась я и хотела уберечь несчастное животное от переедания, но Чупа легла на свою добычу всем телом да ещё загородила торчащий конец шампура лапами. Когда я села на своё место, она оттащила всё это подальше, легла поудобнее, прижала одной лапой шампур и принялась аккуратно обгладывать с него мясо. — До чего умна собака! — отдал ей должное Михаил. — Ведь знала, когда можно отовариться. Хорошо всё-таки поесть на природе в обществе приличных людей. Вдвойне хорошо, когда запивается еда не водкой, не вином, а вкусным, пахнущим дымком чаем. Втройне хорошо, когда пикник приправлен необременительной для ума, но незатихающей беседой на самые разные темы. И при этом никаких сальных шуток, полуприличных и откровенно неприличных намёков, которые уже два десятилетия настойчиво нам прививаются к употреблению. И, что редкость в наше время, ни разу никто не позволил себе ни единого нецензурного слова. Так что сегодня я испытала настоящее удовольствие. Однако всё хорошее кончается. Оно и должно кончаться, иначе потеряло бы значительную долю своей прелести. Вот и наш пикник подошёл к концу, и мы стали собираться по домам. Николай особое внимание уделил костру, тщательно залив угли, прочие собрали оставшиеся продукты, а в отдельный пакет поместили мусор, так что место нашего отдыха не оскверняла ни одна бумажка, ни единый кусок целлофана. — Если погода позволит, то в следующую субботу, дамы, вновь настраивайтесь на рыбалку, — обратился к нам Николай. — То есть, что значит «если погода позволит»? — вмешался Сергеич. — Погода позволяет всегда. Можно не суметь поесть по-человечески, со всеми удобствами, у хорошего костра, но ловить рыбу можно в любую погоду. Вот увидите, что в следующую субботу блесна будет моя. Как и в прошлый раз, мы часть пути проделали все вместе, а потом рыбаки стали отделяться от нас, направляясь к своим домам. — Дамы, вот что я предлагаю, — начал Николай. — Я заметил, что Ане сегодня почему-то взгрустнулось. А что, если поднять ей настроение? — Каким образом? — спросила я. Михаил уже попрощался с нами, выразив уверенность, что мы навестим его в часы его работы, так что от Аниной задумчивости и печали не осталось и следа, только Николай почему-то решил этого не замечать. — А давайте встретимся часиков этак в… три и пойдём на пляж. Насчёт купания я не уверен, всё-таки пруд маленький и его давно не чистили, а погреться на солнце или в полутени будет приятно. Аня нерешительно посмотрела на меня и спросила: — Как, пойдём? Я не имела ничего против. Наоборот, мне даже приятно было, что Николай нам это предложил. Значит, и в самом деле, ему нравилось наше общество. — Давайте погреемся в полутени, — согласилась я. — А что, Николай, там опасно купаться? — Не то, чтобы было опасно. Многие купаются, но я как-то утром увидел, что там плавал человек с каким-то кожным заболеванием, и решил воздерживаться от захода в воду. Если вам хочется поплавать, то можно съездить на речной пляж. Это на третьей остановке от нас. — Воздержимся от купания и мы, — решила я. — Итак, в три часа я жду вас здесь, — сказал Николай, останавливаясь у конца нашей улицы. — Как хорошо! — проговорила Аня. — Я словно побывала в Советском Союзе. Так всё спокойно, по-домашнему, дружески, благопристойно, без всякой грязи. И Михаил наконец-то появился. Первым моим порывом было спросить, зачем она так по-глупому себя вела, но я решила не портить ей радость и промолчала.Глава 26 Удар
Аня с восторгом описывала рыбалку, рыбаков, Михаила и свой триумф. Катя и Марина слушали с добрыми улыбками, не перебивая. — Чупу не кормите, а то она лопнет, — предупредила я, когда Аня на секунду замолчала. — Я и то не знаю, как она переварит всё то, что стащила. Аня была не в состоянии остановиться и принялась рассказывать о поведении хитрой собаки. — Как же так? — удивилась Катя. — Ведь у вас была сумка на молнии. Неужели она ухитрилась её расстегнуть? — Вероятно, да, потому что там всё было перевёрнуто и кое-что пропало. — У мамы был кот, который очень ловко расстёгивал молнию на сумке, — рассказала я. — Когда приходила с работы бабушка, он вскакивал ей на плечо, она вместе с ним обходила вокруг стола, он соскакивал вниз, подцеплял лапой молнию, расстёгивал сумку и доставал оттуда сосиску. Это была его законная внеочередная доля. Все это знали и считали своеобразным ритуалом. Вот и Чупа насмотрелась, как мы расстёгиваем молнии, и в нужный момент сделала это сама. — До чего умная собака! — сказала Марина. — А понравился вашим Петровичам и Сергеичам её ошейник? Я была убеждена, что они не обратили внимания на собачий ошейник, но не хотелось огорчать Марину. — Конечно, понравился, — согласилась я. — А Николай очень внимательно его рассмотрел. Марина самодовольно улыбнулась. — А какой к нему будет поводок! И ещё цепочка! Ты уверена, что попонка ей не нужна? А если мороз грянет больше двадцати градусов? — Гуще будет шерсть, — сказала я. — А если ударит мороз в тридцать градусов, тогда обвяжешь вокруг неё какой-нибудь платок, и хватит с неё. Марина задумалась и мечтательно улыбнулась. — Ох, девочки, какие же там симпатичные мисочки! Я вот только не решила, что выбрать. Мне понравилась голубенькая с розовыми и сиреневыми цветочками, но хороши ещё синяя, зелёная и жёлтая. Можно, конечно, купить их все, а применять по очереди, так что проблемы в этом нет. Но вот попонка… Хорошо, обойдёмся без попонки… А там ещё есть очень красивая… Как это называется? Такая сбруя, которую надевают, чтобы не за шею вести собаку, а за туловище. Как это всегда бывает, у нас с Аней мгновенно вылетело из головы название этого предмета. — Как же это? — простонала Аня, силясь вспомнить. — Крутится в голове, а не могу ухватить. Обычно надевают на маленьких собачек. Мила, ты у нас собачница, ты обязана это знать. — Я знаю, только не могу сейчас вспомнить. Тоже в голове крутится, а в руки не даётся. Дайте сосредоточиться. Я применила свой излюбленный метод,мысленно проговаривая по алфавиту каждую букву и прислушиваясь к себе. «А». Нет, это слово явно не на «а». «Б»… Когда я дошла до «Ш», в голове прояснилось. — Шлейка, — сообщила я. — Да, верно! Шлейка! — подхватила Аня. — Так вот, — продолжила Марина. — Там продаются самые разные шлейки. Я присмотрела одну, но не знаю, как к этому отнесётся Мила. — Купи, — пожала плечами я. — Собака послушная, не будет рывком сдёргивать тебя с места. Только сними с Чупы мерку, а то выберешь какую-нибудь сверхдорогую вещь, а она будет или мала, или велика. Марина обрадовалась. Похоже, Чупа стала для неё игрушкой, которую можно одевать в разные красивые вещи и кормить из особых мисочек. Но это всё же лучше, чем метаться по гигантской квартире, не зная, чем себя занять и чем ублажить. Аня на эту проблему смотрела по-другому. — Начинается! — заговорила она вдруг ворчливым тоном. — Моя собачка поела сегодня из голубенькой мисочки, а молочко я ей поставила в жёлтенькой. Ах, не оскорбится ли она от того, что они не из одного сервиза? Мы хохотали до упаду, а Аня продолжала. — Ты познакомишься со всеми окрестными собаководами, такими же чокнутыми, какой скоро станешь сама, так что вы будете друг перед другом хвастаться, чья собачка лучше одета, у кого дороже поводок… Как те полоумные старухи в советские времена. Помните? Занимают очередь задолго до открытия магазина и ждут, когда привезут свежее мясо. Людям в очереди приходится стоять, а они собак кормят всякими вырезками. Не знаю, с чего вдруг от полного счастья она перешла на ворчание, но, видно, и правда, природа не терпит пустоты и, наградив одним, потом неизбежно наделяет противоположным. — Ты чего разворчалась, как старая бабка? — спросила я. — Чем тебе те старухи помешали? Они ведь тоже в очередях выстаивали, да ещё в каких! Я, например, редко отстаивала очереди. Я обычно приходила к концу дня, когда покупателей почти не было, и всё, что нужно, приобретала очень быстро. И масло, и мясо, и ту же колбасу. Люди за этим маслом стояли в очереди больше часа, а я покупала свободно. А те старухи жили на пенсию, никаких заоблачных средств у них не было. Что делать, если люди одиноки? Одни превращаются в нытиков, озлобляются, иссушаются душой, с головой уходят в религию, так что становятся чуть ли не одержимыми, а другие всю любовь сосредотачивают на животном и начинают его баловать. Помните, как они друг перед другом хвастались? «Моя Венерочка такое есть не будет. Она ест только бефстроганов». — «А моя Пусенька ничего не ест, кроме вырезки»… Эти старухи сами не поедят, но своих любимцев накормят деликатесами. Может, это была у них единственная радость. Что ж ты на них вдруг взъелась? Не беспокойся, во времена перестройки их Венерочки и Пусеньки прекрасно поедали всё малосъедобное, что удавалось добыть. Аня потрясла головой. — А правда, что это на меня вдруг нашло? — удивилась она. — Кстати, почему в советское время были такие очереди? Вроде, продукты завозили в достаточном количестве, больше даже, чем теперь… — Намного больше, — подхватила Марина. — Сейчас одни и те же торты лежат месяцами, пока их кто-то купит, ведь срок хранения у них почти не ограничен. А раньше? Три дня, по-моему, был срок хранения? Или два? Указывали не только дату выпечки, но и час. Ещё какой-то номер печатали, не то цеха, не то чей-то ещё, ну, чтобы можно было написать жалобу и указать виновного в халтуре. И люди раскупали эти торты мгновенно. Я помню, торты закончатся, очередь ждёт, потому что следующая машина должна вскоре подъехать. И покупали не один торт, а по два-три сразу. — Было дело, — мечтательно произнесла Катя. — А какие вкусные были! — Мне кажется, — заговорила я, — очереди возникали из-за того, что, во-первых, покупали больше, во-вторых, каждый кусок колбасы взвешивали, притом взвешивали точно. Сказали «триста граммов», ровно триста граммов и взвешивали. Довесок положат, кусочек от него отрежут, снова взвесят, доложат меньший, пока весы не покажут точно триста граммов. Представляете, какие толпы бы выстраивались в наших магазинах сейчас, если бы непривычным к этому продавцам дали задание взвешивать продукты старым способом? А если человеку надо и триста граммов колбасы, и двести — масла, двести пятьдесят — сметаны, сыру — двести граммов, да ещё масла селёдочного сто граммов… — Было ещё солёное масло, — вспомнила Аня. — И шоколадное было. Я помню, что сама покупала по три вида масла сразу. — Вот-вот, — подхватила я. — И фруктовое одно время было. А всё это надо было точно взвесить и по отдельности. Аня, ты сама же очереди и создавала. Пока с тобой провозятся, минут пятнадцать пройдёт, ведь не тремя видами масла ты ограничивалась, а брала ещё чего-нибудь. — Конечно. И колбасу двух видов, и ветчину… Какая ветчина была! — Натуральная, — ответила Марина. — Зачем вспоминаете? Слюнки текут. — Но в других городах ничего этого не было, — сказала Катя. — Помните колбасные очереди? — Я не знаю, — честно призналась я. — Мы часто путешествовали с родителями. Побывали во многих городах и нигде не голодали. Не было колбасы и мяса, потому что они продавались по карточкам, зато были куры, пельмени, котлеты, рыба, молочные продукты. Нигде мы не испытывали трудностей с едой. Мне кажется, людям в этих городах хотелось чего-то другого. Знаете ведь, что запретный плод сладок. Вот и им казалось, что колбаса, которая выдаётся по карточкам, а в Москве лежит в свободной продаже, лучше, чем куры и рыба. Если было бы наоборот, то есть карточки ввели бы на кур или пельмени, а мясо продавалось бы свободно, то очереди бы стояли за курами и пельменями. — Возможно, — согласилась Марина. — Ведь далеко не все приезжали в Москву за продуктами. Большинство людей жили на местных кормах, которые продавались в их магазинах, и не жаловались. Я, как вспомню, что автобусы приезжали с мешочниками, так даже противно становится. — Я как-то четверостишье сочинила про них. Давно, конечно, в ранней юности. — Какое? — заинтересовалась Марина. — Сейчас. М-м-м… Вот. Оно даже название имеет. «На мешочников, лезущих без очереди». — Лезли, — согласилась Аня. — Само стихотворение читай.Глава 27 Схема развития событий
Когда мы с Аней остались одни (да-да, именно одни, потому что Марина забрала Чупу в свою с Катей комнату вместе с подстилкой-одеялом), мысль об открытии сейчас же заняла в наших мозгах наипервейшее место. Она словно повиновалась нашему общему решению отложить всякие помыслы об этом предмете до прихода в спальню, а теперь, дождавшись своего часа, властно требовала, чтобы мы занялись этим делом. — Ты что-нибудь придумала? — спросила Аня. — Пока нет. Мне легче думается, когда я пишу, составляю планы, схемы. Вот тебе несколько листков бумаги и ручка… Вот тебе три ручки. — Зачем мне три ручки? — удивилась Аня. — Я и двумя руками писать одновременно не могу. Даже не одновременно не могу. А ты мне предлагаешь три. — Извини, привычка у меня такая: иметь при себе сразу несколько ручек. Я так много пишу, что часто рука отказывается повиноваться и выводит какие-то каракули. Тогда начинаешь пробовать несколько ручек разной толщины и формы, чтобы выбрать ту, которая лучше всего подходит именно сейчас. Здесь я больше гуляю, а пишу редко и мало, но всё равно рука всё ещё не отдохнула. — А как же ты заполняешь классный журнал? — По-разному. Иногда очень даже хорошо выходит, иногда почерк становится скверным, но всё равно читаемым. Перед тем, как в него что-то записывать, я настраиваю себя на то, что это не мои черновики, а документ. Даю себе установку. — А ты бы печатала. Сейчас ведь все печатают, — посоветовала Аня. — Я уже начала это делать, — согласилась я. — Совсем недавно. Конечно, выходит намного быстрее, чем писать, но что-то хорошее при этом из произведения исчезает. Может, со временем я к печатанию привыкну, но пока ощущение странное. Только ты не отвлекайся, пожалуйста, а начинай составлять схему. Создай два раздела: «жив» и «мёртв» — и попытайся изложить все варианты, что с ним могло произойти в первом и втором случае. — Попытаюсь, — со вздохом согласилась Аня. Мы углубились в работу и были заняты этим часа три, не меньше. — Я готова, — первая сдалась Аня. — И я тоже, — призналась я. — Скорее всего, потом что-то ещё вылезет, но пока сдаюсь. — Давай сверять, — предложила моя подруга. Я положила её и свои листки перед собой и принялась тихо, чтобы не услышали в соседней комнате, читать наши домыслы, но прекратила это занятие, поняв его малую результативность. — Давай так, — предложила я. — Мы обе обдумали проблему. Сейчас я составлю резюме. — Да? — насмешливо спросила Аня. — Резюме? Прямо как правительственное совещание. — Вроде того. Даже лучше. Я заново составлю схему, где внесу и твои, и мои предложения. Ты меня поправляй, если с чем-нибудь не согласна. Итак, два раздела: «Жив» и «Мёртв». Начинаем с первого. Опять два раздела: «Марина знает» и «Марина не знает». — Я предлагаю убрать эти последние разделы, — сказала Аня. — Лучше сначала принять то, что Марина не знает про свою ошибку, и записать все вероятности, а потом подумать над тем, что записать в случае, если Марина специально выдала чужого человека за своего мужа, хоть я в это не верю. — Давай сделаем, как ты предлагаешь, — согласилась я. — Итак, пишу:Жив.— Скрывается по собственной воле с ведома Марины; — Скрывается по собственной воле в тайне от Марины; — Похищен; — Из-за несчастного случая лежит в больнице и не может дать о себе весть; — Потерял памятьи пребывает неизвестно где; — Нет ли его на чердаке?
Последний пункт мы включили на всякий случай, потому что источник воя и шума на чердаке был слишком уж непонятен. — Думаю, что мы ещё что-нибудь сюда включим, — сказала Аня. — Несомненно. Дай только волю воображению, и оно будет работать само, без побуждения, и выдавать новые пункты к списку. Набросаем начерно второй раздел.
Мёртв.
— Попал под машину, под поезд или погиб в результате другого несчастного случая и неопознан;
— Умер из-за сердечного приступа и неопознан; — Убит.
Кем убит.
1. Грабитель, посторонний человек из-за ссоры и т. д.; 2. Неизвестный нам знакомый Сергея (поссорились, занял деньги и не хочет отдавать); 3. «Партнёр»; 4. Конкуренты; 5. Местные хулиганы; 6. Местные бомжи; 7. Местный пьяница, в отместку за грубый отказ дать взаймы; 8. Соседи, которые хотят получить участок; 9. Строители, оскорблённые Сергеем; 10. Неприятные дети у соседей (случайно); 11. Грубая лучница; 12. Юля (как-нибудь случайно его не так толкнула, когда он стал к ней приставать); 13. Михал Михалыч (спьяну или защищал Юлю); 14. Собака или стая бездомных собак; 15. Одна из больших собак, которых выпускают гулять без поводков; 16. Владельцы собаки, которую отравил Сергей; 17. Марина.
— Да! — с чувством сказала Аня. — Наворотила ты с предполагаемыми убийцами. У меня скромно стояли «неизвестный», «конкуренты» и «бомжи», а у тебя семнадцать пунктов, из которых почти все надо вычеркнуть. — Почему? — спросила я. — Давай разберём по порядку. — С двумя первыми пунктами я согласна. Это то же самое, что и мой «неизвестный», а насчёт «партнёра» не согласна полностью. С чего бы Петру его убивать? Чтобы попасть в тюрьму? — Когда люди убивают, они уверены, что в тюрьму не попадут, хотя многие попадают. Пётр мог убить Сергея, во-первых, чтобы не делиться с ним деньгами и сохранить бизнес, когда тот хотел выйти из компании, во-вторых, из-за Марины. Наверное, он давно в неё влюблён, а видя, что ей несладко живётся с мужем, решил её освободить от него и сам на ней жениться. — Не скажу, что мне это кажется убедительным, но оставим этот пункт, — согласилась Аня. — Четвёртый пункт тоже можешь оставить. «Конкуренты» это вроде постороннего человека или неизвестного знакомого Сергея, то есть два первых пункта. — «Местные хулиганы», — прочитала я. — Возможно. А куда они дели тело? — Закопали. Затащили в лес и закопали. — Тогда и местные бомжи могли это сделать. А вот насчет местного пьяницы я сомневаюсь… хотя… — Вот именно, что «хотя», — подхватила я. — Встретились они на пустынной дороге, пьяница сразу стал просить в долг, Сергей ответил бранью, а тот размахнулся и ударил его. Попал не туда и убил, а может, Сергей от удара упал и стукнулся головой о камень. Пьяница испугался, затащил его в лес и там спрятал. — А через некоторое время пошёл к вдове клянчить деньги. Да ещё кричал про Сергея… Что он кричал? Что-то вроде того, что так тому и надо, что его загрызла собака… Подожди. Если пьяница сам убил Сергея, то зачем ему кричать, что того загрызла собака? Меня одолело сомнение. — Конечно, он будет это кричать, ведь не признаваться же ему, что он сам убил, — сказала я. — Только ведь в этом случае он должен знать, что собака загрызла не Сергея. Но Аня неожиданно легко отмела этот довод. — Что взять с пьяницы? У них же всё в голове путается! Может, он спьяну убил Сергея, а протрезвев, ничего не помнил. Услышал, что его загрызла собака, и поверил этому. — Тогда оставляем этот пункт. Дальше идут соседи, которые хотят получить участок Марины. — Вот они-то не смогут забыть, что сами убили Сергея, — отметила Аня. — С другой стороны, они должны так бояться того, что сделали, что с радостью примут известие, что в том несчастном на дороге опознали Сергея. Немного притянуты за уши эти соседи, но… На что только люди не идут, чтобы заполучить даже самое маленькое наследство, а здесь они хотят купить такой огромный и ухоженный участок. Они, наверное, каждый день толковали, как хорошо будет объединить два участка. Оставляй этот пункт, но насчёт строителей я не согласна. Им-то зачем убивать Сергея, который им хорошо заплатит? — Во-первых, неизвестно, хорошо ли, во-вторых, он с ними ссорился, так что они хотели бросить это строительство, а в-третьих, я вспомнила одну фразу, сказанную кем-то из них. Она меня насторожила, но потом я о ней забыла, а сейчас мне вновь кажется, что она может иметь какой-то смысл. — Какую фразу? — заинтересовалась Аня. — Ты мне ничего такого не рассказывала. — Помнишь, когда на месте хозблока стоял только фундамент, Марина очень волновалась, что внутри всё потопчут? — Помню. — При мне Марина вновь напустилась на них, самый старший начал было возражать, а другой его остановил и сказал, чтобы он не спорил с ней, потому что она сейчас сама не своя. — А что в этом особенного? — не поняла Аня. — Конечно, она была сама не своя. Это сейчас мы её развлекли, да ещё Чупа помогла, а в то время она почти с ума сходила. — Слушай дальше. Когда они отвернулись от Марины и занялись своим делом, то тот, который убеждал вспыльчивого, тихо ему сказал: «Ты же сам знаешь». Что это может означать? Что он должен сам знать? Что они убили Сергея, а потому должны быть снисходительнее к его вдове? — Или просто отнестись к ней по-доброму, потому что несчастная женщина потеряла мужа, погибшего такой страшной смертью, — возразила Аня. — Так тоже может быть, но на всякий случай оставь этот пункт. Читай, что там у тебя дальше. — Следующие два пункта меня саму смущают, — призналась я. — «Неприятные дети у соседей (случайно)» и «Грубая лучница». Дети швырнули камнем в Катю и чуть не попали в висок, но ведь до этого они могли более метко угодить камнем в Сергея. То же касается и той зазаборной девахи. Или неудачно пустила стрелу и попала прямо в живую мишень, или из рогатки пальнула, или нож метнула. — Возможно. А что тебя смущает? — Куда они дели тело? Здесь без помощи тех, кто находится на участке, не обойтись. Могла Марина скрыть их нечаянное преступление и, раз уж случай представился, нарочно ошибиться при опознании? По-моему, не могла. Зачем бы ей это делать для не слишком симпатичных ей людей? Да и виновные были бы ей за это так признательны, что всячески бы ей угождали, а не ругались с ней. — Тогда я не понимаю, зачем ты эти два пункта вставила? Просто так, для коллекции? — На всякий случай. Как ты думаешь, мог Михал Михалыч помочь им скрыть тело? — Конечно, нет, — твёрдо сказала Аня. — Вот ему-то вовсе незачем ввязываться в такое дело. Кроме того, не забудь, что Сергей не возвращался домой. — Может, Марина, не заметила его приход. — Не могла она этого не заметить, потому что его ждала. — Она должна была уехать, — рассуждала я, — но не уехала. Ты помнишь, почему она не уехала? — Нет. — Из-за Михал Михалыча. Они поругались с Сергеем. Когда? Не знаю, наверное, утром, или… нет, накануне. Они и до этого ругались. Помнишь, Марина говорила, что Михал Михалыч был в запое и не приготовил землю под чего-то, под розы, кажется. После этого Сергей ему за полмесяца не заплатил. Они не разговаривали, и Марина была между ними посредником, как почтальон Печкин между собакой и котом Матроскиным. — Как ты всё помнишь? — удивилась Аня. — А ты забыла, кто такой почтальон Печкин? — Я не про почтальона Печкина забыла, а про этот случай. — Так же о нём рассказывала Марина. Вот и накануне ТОГО дня, они поссорились, то есть Сергей и Михал Михалыч. Михал Михалыч хотел всё бросить и никогда больше не приходить на их участок, но Марина уговорила его не оставлять их. — Ещё бы! — согласилась Аня. — Такой прекрасный садовник! — Да, очень хороший. Помнишь, она даже попросила его что-то починить за дополнительную плату. Я так полагаю, что это было окно на чердаке. — С которым он до сих пор ко всем пристаёт, — хмыкнула Аня. — Да, что-то он там не доделал. Марина перенервничала из-за всего этого и решила не уезжать в Москву в этот день, а уехать утром на следующий день… Да, вряд ли она пропустила бы приход Сергея. После скандала она, наверное, ждала его с беспокойством. — Вот и исключи детей и эту ненормальную, — предложила Аня. — А не могли они случайно убить Сергея не на его участке, а где-нибудь на подходе? Какая им разница, через какой забор швырять камни или метать стрелы и ножи? Убили его на улице, затащили труп к себе на участок и спрятали где-нибудь. — Чтобы на улице никто ничего не заметил? — засомневалась Аня. — А ты часто встречаешь здесь людей? — спросила я. — По-моему, они тут за своими высоченными сплошными заборами вообще ничего не видят. — Это правда. Убивать будут — никто ничего не заметит. Оставляй эти два пункта, хоть они и не кажутся мне правдоподобными. Но пусть это будут запасные варианты. — Что дальше? — А дальше пункт двенадцатый. «Юля (как-нибудь случайно его не так толкнула, когда он стал к ней приставать)». — Час от часу не легче! — проговорила Аня. — Сергей и без того человек неприятный, а ты хочешь его ещё и бабником сделать. — А это опять-таки следует из разговора, который я случайно услышала. — Мила, у меня такое чувство, что ты только и делаешь, что подслушиваешь чужие разговоры. Когда ты успеваешь это делать? Мы же всё время вместе! — Я ничего не подслушиваю специально. Случайно получилось. Помнишь, мы обедали, а мне позвонила тётя? — Она тебе часто звонит. — В тот раз тоже позвонила. Я вышла из-за стола, подошла к окну, а неподалёку от него стояли Михал Михалыч и Юля и разговаривали. Я не хотела подслушивать, но услышала нечто такое интересное, что не стала отходить от окна. — О чём же они говорили? — Сейчас попытаюсь припомнить как можно точнее. Я сосредоточилась, воспроизводя в памяти, как подошла к окну с телефоном у уха и услышала голоса. Первый голос был женский, а второй мужской. Это были Юля и Михал Михалыч. — Стоп! — вспомнила я. — Сейчас посмотрю в своих бумагах. Я где-то это записала. Очень уж интересный был разговор. — А ты не боишься, что кто-нибудь, та же Юля, заглянет в твои бумаги и прочитает это? — спросила Аня. — Как же! Прочитает она! Когда я пишу кое-как и очень быстро, я сама не всегда могу разобрать, что же я такое написала. Иногда что-то наспех запишешь, что надо вставить в книгу и что без записи можно забыть сделать, а потом долго рассматриваешь каракули и удивляешься, как это я умудрилась так написать. Но когда я пишу текст, то стараюсь писать внятно. Вот… Сейчас… Нет, не здесь… Вот то, о чём я говорила. Взгляни. Сумеешь что-нибудь разобрать? Аня вернула мне листок, покачав головой. — Прямо какой-то масонский выверт, — определила она. — Шифровка, а не запись. — Сейчас быстро её расшифрую. Бывает и хуже. Слушай. Я записала в литературной форме. За точность самих слов не ручаюсь, здесь важен смысл.
— … не смогла. Что сделаешь, если он заперт? — услышала я под окном другой голос, женский. Я узнала его. Это говорила Юля. — А ты подёргала? Второй голос принадлежал садовнику. — Конечно, подёргала. Не стану же я вас обманывать, дядя Миша! Я так вам благодарна, что готова даже взломать её. — Ну, это ни к чему, — решил Михал Михалыч. — До сих пор опомниться не могу, что было бы, если бы не вы. Я ведь после того случая хотела всё рассказать… — Этого не надо делать! — решительно проговорил садовник. — Я и не рассказала, а потом я решила отказаться сюда приходить, но потом передумала. — И правильно, деньги хорошие. Где ты ещё столько заработаешь? И времени твоя работа особо не занимает. — Как же сейчас стало спокойно! Я прежде всё прислушивалась: не идёт ли он, успею ли убежать. Иногда и сейчас сердце не на месте, но потом вспомню, что его нет, и успокоюсь. Как же он ко мне приставал! Спасибо вам, дядя Миша. — Видно, так уж Богу было угодно, — философски заключил Михал Михалыч. — Случайно заглянул. Только хозяйке не пикни! — Как можно? — Она неплохая женщина. Жадновата, сверху не переплатит, но договор блюдёт.
Я закончила читать и посмотрела на Аню. — Всё. Потом мне надо было отвечать тёте, и я отошла от окна. — Надо же! Тайны Мадридского двора! Интересно, что Михал Михалычу было нужно? Юля подёргала, но это что-то было заперто. А что? — Именно поэтому, когда считалось, что деньги у «партнёра» пропали, я и подумала, что их припрятала Марина, а Михал Михалыч об этом как-то узнал и захотел… слямзить. — Может, у Марины есть какой-нибудь сейф? Юля про это узнала, сказала Михал Михалычу, а он попросил попробовать его открыть? Я представила садовника и усомнилась, что он способен так поступить. Как бы таинственно и даже зловеще ни выглядел их разговор со стороны, но мне Михал Михалыч был очень симпатичен. — Нет, что-то здесь не то, — решила я. — Не знаю, про что они говорили и, может быть, никогда не узнаю, но объяснение всему этому не может быть настолько примитивным. Убеждена, что Михал Михалыч не будет взламывать сейфы. Не медвежатник он. Аня затряслась от смеха. — Во всяком случае, ясно, что Сергей приставал к Юле, — решила она. — Но очень уж странно он сказал. Как это? Дай-ка посмотреть… Сама прочитай. Там, где про то, что он ей помог. — Сейчас найду эти места. Вот. «- До сих пор опомниться не могу, что было бы, если бы не вы. Я ведь после того случая хотела всё рассказать… — Этого не надо делать! — решительно проговорил садовник. — Я и не рассказала, а потом я решила отказаться сюда приходить, но потом передумала». И ещё. «- Видно, так уж Богу было угодно, — философски заключил Михал Михалыч. — Случайно заглянул. Только хозяйке не пикни!» — Понимай, как хочешь, — задумалась Аня. — Ясно, что он ей помог и спас от Сергея, но неясно, когда это было и с какими последствиями. — А про это у меня следующий пункт, тринадцатый. «Михал Михалыч… Ой, нехорошо-то как! — Что именно нехорошо? — встрепенулась Аня. — Ещё что-то вспомнила? — Да вот слушай: «Я и не рассказала, а потом я решила отказаться сюда приходить, но потом передумала». Аня наморщила лоб в попытке уловить странность в этой реплике. — Считаешь, что это подозрительно: стерпеть и из-за денег приходить в такой дом? Многие терпят и не такое. — Нет. Я не об этом. Фраза построена неуклюже. Я не рассказала, потом я решила, потом передумала… Второе «я» надо вычеркнуть. И два раза повторяется «потом». Вот что значит: писать второпях. — Мила, ну скажи, как можно с тобой разговаривать? — прошипела Аня. — Я с тобой серьёзно, а ты несёшь какую-то чепуху. Какая разница, сколько раз повторяются «я» и «потом»? Давай ближе к делу. — Я и так всё говорю по делу. Тринадцатый пункт: «Михал Михалыч (спьяну в ответ на грубость или защищал Юлю)». С Сергеем они были во враждебных отношениях, так что в ответ на какую-то грубость Михал Михалыч мог его огреть чем-нибудь, например, лопатой. — Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой, — пробормотала Аня. — Наверное, мог. Сама иной раз готова кого-нибудь убить. — Про тебя у меня пункта нет, — сразу сказала я. — Ты можешь пройти только по первому пункту «Грабитель, посторонний человек из-за ссоры и т. д.» — Такими вещами не шутят, — вздохнула Аня. — А если Михал Михалыч, в самом деле, убил Сергея, когда защищал Юлю? — Тогда я на него доносить не буду. Сделаю вид, что ни о чём не догадываюсь, — сразу предупредила я. — И на Юлю не буду, если это сделала она. Кстати, она может быть ему благодарна за то, что он помог спрятать тело. — Я тоже на их стороне. Очень уж неприятный этот Сергей. Грубый, порочный. Его обязательно кто-то должен был убить. — Опять же возникает вопрос, — сказала я. — Если Михал Михалыч защищал Юлю и убил Сергея, то сделал он это в доме. Как же тогда Марина не видела, что Сергей пришёл домой? Или она обо всём знала, но вместе с ними решила скрыть это преступление, воспользовавшись тем, что на дороге собака загрызла какого-то человека? — Интересно, а кто был этот человек? — спросила Аня. — Наверное, кто-то чужой, раз его не ищут. Или, может, бомж. Одежда вся разорвана, сам искусан, так что не определить, бомж он или бизнесмен. А, между прочим, Сергей мог пристать к Юле и на улице. Шёл к дому, увидел её, воспользовался тем, что вокруг пустынно, и пристал к ней, а тут Михал Михалыч подвернулся. Хлоп — и готово. На земле бездыханное тело, которое нужно спрятать, чтобы из-за негодяя не идти в тюрьму. Тогда Марина ни о чём не знает. — Тоже возможно, — согласилась я. — Вариантов много. Следующий пункт: «Собака или стая бездомных собак». — Ты хочешь сказать, что собака сначала загрызла Сергея, а потом того бедолагу? Но одно тело на дороге было, а где второе? — Если собака одна, то тело должно быть, но если их стая, то они могли его разорвать и съесть. — Тогда на земле или на асфальте должна быть огромная лужа крови, — напомнила Аня. — Или думаешь, они её дочиста вылизали? — Не знаю. — Я тоже не знаю, так что на всякий случай оставь этот пункт, но не особенно на него рассчитывай. Что следующее? — «Одна из больших собак, которых выпускают гулять без поводков». Я подумала, что если такая собака загрызла Сергея, то хозяева постараются спрятать тело, чтобы не отвечать. — Может быть, — согласилась Аня. — Дальше? — «Владельцы собаки, которую отравил Сергей». — Вот это уж слишком, — сразу сказала Аня. — Быть такого не может. — Ты не знаешь, как люди привязываются к своим питомцам. Представляешь, как мучилась от яда собака? И всё это на глазах у хозяев. Наверное, им до сих пор каждую ночь это снится. А тут этот здоровенный боров живёт, здравствует, да ещё, может, насмехается над ними. Тут не то что убьёшь, а предварительно подвергнешь пытке такую скотину. — Тогда оставляй этот пункт. Вот ты сейчас сказала «такую скотину», а я подумала, что наверху опять тихо. Ни воя, ни царапанья, ни шороха. Как это понимать? К добру это или наоборот? — Не знаю. Поживём — увидим. Мне самой как-то не по себе в такой тишине. — Ты мне не рассказала про свой сон, — напомнила Аня. — Про сон потом, а сейчас последний пункт. Самый неприятный пункт. «Марина». — Да, неприятный, — согласилась Аня. — Я на стороне Марины. Не верю, что она его убила, но, что бы ни случилось, а я на её стороне. Жить с таким гадом! — Она могла отомстить за свою мать, — напомнила я. — Он очень плохо к ней относился и буквально её гонял. А ещё, помнишь, соседка эта, Таня, когда Марина пошла с ней в первый раз объясняться насчёт Ани, кричала, что Сергей грозил Марине разводом. Она ещё очень нехорошо сказала, что если бы не было доказано, что его разорвала собака, то не надо было бы искать, кто виновен в его смерти, намекая при этом на Марину. — Конечно, пусть этот пункт остаётся, но я всё равно не верю, что она его убила. А если и убила как-нибудь случайно, когда защищалась, то я её полностью оправдываю. — И я тоже. Просто интересно разобраться, что произошло. — Всё равно не разберёшься, — возразила Аня. — Ты даже можешь догадаться о том, что произошло в действительности, но никогда не узнаешь, права ли ты. Это ведь надо припереть к стене виновного в убийстве и заставить его признаться. Ты этого сделать не можешь, потому что ты Милица, а не милиция. И ты не частный детектив с удостоверением. Так что мы сейчас, завтра и все дни, которые будем здесь жить, можем строить догадки, рассуждать о мотивах, подозреваемых, составлять схемы возможного развития событий, но до сути так и не доберёмся. А ведь вполне вероятно, что он попал под машину и об этом никто не знает. Невостребованный труп. Тогда никто, кроме водителя, не виноват. И не забудь, что мы рассмотрели раздел «Мёртв», а на самом деле он может оказаться в разделе «Жив». Вот вернётся сюда и постучит в дверь. Может, он уже стучит. — Не стучит. Иначе бы Чупа предупредила. И не пугай меня, пожалуйста, и без того всё это очень неприятно. И призрака не слышно. Где он? Когда выл и царапался, то мы знали, что он на чердаке, а где он сейчас, мы не знаем. — Ты с краю сидишь. Посмотри, заперли мы дверь? — попросила Аня. Я встала и проверила. — Заперли. — Правда, неуютно? — поежилась Аня. — Вдруг ОН за дверью? Ведь отчего-то он перестал шуметь. А что тебе приснилось той ночью? Почему его загрызла Чупа? Вспомнила-таки она про мой кошмар. — Обычный дурной сон. В голову из-за этого воя лезла всякая чепуха, вот мне и приснилось. — Сначала расскажи, что тебе приснилось, — потребовала моя подруга. — Мне приснилось, что мы не заперли входную дверь. Я встала и пошла её запереть. Я почувствовала, что в ванной кто-то есть, но уже миновала её. Потом, как я ни запирала дверь, а ключ проворачивался в замке без толку. Потом дверь, как водится, открылась, и внутрь вошёл Николай. — Он тебе уже ночью стал сниться. Верный призрак, что он тобой интересуется, а ты — им. — Он не ко мне пришёл. Лучше слушай. Он шёл, словно под гипнозом, ничего не замечал, лицо неподвижное, глаза смотрят куда-то в одну точку, а куда — непонятно, движения, как у робота первых конструкций из фантастических фильмов. Меня он, конечно, не заметил, сразу стал подниматься по лестнице, а из ванной выскользнула чёрная собака и стала красться за ним. Я тоже пошла следом. Поднялись мы на третий этаж, Николай, ничего не замечая, отпер дверь и, не помню, чуть ли не отступил в сторону, а собака, это была Чупа, сразу бросилась на человека на чердаке и вцепилась ему в горло. Николай, словно задание было уже выполнено, пошёл обратно, я — за ним. Он открыл входную дверь и вышел, а снаружи стоял и поджидал его Михал Михалыч. — Ну и нагородила! — восхищённо воскликнула Аня. — Тихо ты! — шикнула я на неё. — Не нужно, чтобы нас слышали девочки. И это ещё не всё. Я хотела вернуться, но приостановилась, потому что Чупа сошла по лестнице вниз и юркнула в ванную. Тогда уж я поднялась к нам, легла… — И проснулась, — догадалась Аня. — А вот как развивались события дальше, я не поняла. Не то я во сне увидела, как тихо вернулась Чупа и легла на своё одеяло, не то это случилось уже после того, как я проснулась. — Как она могла вернуться наяву, если дверь мы запираем? — возразила Аня. — По логике — так, а на самом деле — не знаю. Почему-то у меня осталось стойкое убеждение, что сначала я проснулась, а уж потом она вернулась. Но, разумеется, спорить я не буду, потому что такого быть не могло. — Интересный сон. И самое странное, что шум на чердаке после этого прекратился. Да, можно подумать, что его, и правда, загрызла Чупа. И Михал Михалыч ждал Николая. Это он его загипнотизировал? Недаром ты его выделила отдельным пунктом как убийцу. — Я потому и не хотела тебе рассказывать свой сон, что ты начнёшь делать выводы. Сон очень неприятный, но всё же это лишь сон. Сначала я полдня была под впечатлением того, что увидела, но теперь могу рассуждать спокойно. Мы слишком много думаем о том, что здесь происходит, к тому же, этот вой, царапанье и прочие звуки с чердака не дают нам покоя, даже если мы о них не говорим. Вот мне и приснилась вся эта галиматья. Не надо придавать ей значения. — У меня сейчас голова просто расколется или лопнет, — пожаловалась Аня. — Болит? — посочувствовала я. — Нет, не болит, а такое впечатление, что её так набили всякими новостями, которые надо осмыслить, что череп не выдержит такого напряжения. — Внутричерепное давление от обилия мыслей. Аня отмахнулась. — По-моему, нам надо лечь спать, — предложила я. — Сейчас мы явно ничего умного не придумаем, а нагородим такой бред, что потом в нём не разберёмся. Давай пока успокоимся на мысли, что Сергей был очень плохим человеком, поэтому, если его прикончили симпатичные нам люди, их за это винить не стоит, но что он может оказаться жив и, в конце концов, объявится, а если не объявится, то всё равно жив. — Так что, если его убили, убийца сделал доброе дело, — подхватила Аня. Мне припомнилось высказывание из одной книги. — Как-то я прочитала очень умную вещь: «Если всё время делать добрые дела, они войдут в привычку». — Значит… То есть… Мы долго тряслись он смеха, но на этом наши рассуждения о новых открывшихся нам обстоятельствах смерти Сергея закончились.
Последние комментарии
23 часов 25 минут назад
23 часов 41 минут назад
23 часов 54 минут назад
23 часов 59 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад