Волчья ягода [Ольга Ружникова] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Ольга Ружникова Волчья ягода
Волчья ягода.
Помнишь, Женька, лучшие дни,
Сладкий дым родной стороны,
Облака и белый причал,
Плеск речной волны.
А по Волге вверх теплоход,
А по Волге вниз теплоход,
Кто-то ждал, а кто-то встречал
Дальние огни.
Помнишь, ты сказала сквозь грусть:
«Я уеду и не вернусь,
К тем зовущим, ярким огням
Что горят во мгле».
А по Волге вверх теплоход,
А по Волге вниз теплоход,
А на нем гуляет народ
С ночи до утра.
А когда нам время пришло
Покидать родное крыло,
Были в чемодане твоем
Песни да стихи.
А по Волге вверх теплоход,
А по Волге вниз теплоход,
Да по холмам малиновый звон,
Платой за грехи.
И, хлебнув столицы до дна,
Ты шагнула, Женька, с окна,
И погасли в синих глазах
Ясные огни.
А по Волге вверх теплоход,
А по Волге вниз теплоход,
Лишь осталось имя твое
В памяти моей.
Леонид Азбель.
Пролог
1
Зорку ждали за школой. Пятеро. Бывшая лучшая подруга Вика, ее новая подруга Дашка и трое парней. С одним, Генкой, Зорка когда-то вместе ходила на студию, но он бросил через полгода. — Разговор есть! — преградила дорогу Вика. Плечистые напарники кивнули с видом братков из «Бригады»: есть и еще какой. Весьма серьезный и обстоятельный. — О чём? — равнодушно бросила Зора. Вчера их здесь было трое. Без Дашки и старого знакомого. — Как у тебя хватает наглости появляться в школе?! — выпалила Вика. — Она тут — единственная. Наверное, всё это — заслуженно. В прошлом году новенькая девчонка из мелкого поселка, Ленка, бросилась под машину. Затравили. А Зорка этого даже не замечала. Носилась по олимпиадам, бегала по студиям, любила Никиту. Заслужила. — Такие, как ты, не должны учиться! Такие жить не должны! Поняла? — Даже так? — Именно! Я бы на твоем месте свалила из города! Прихватила своего вшивого брательника и свалила! Ты что — не понимаешь, как здесь всем противно тебя видеть?! А Зорка думала: наоборот — приятно. Есть шанс и шакалами побыть, и правыми остаться. Самая страшная грешница мира, не размениваясь на новый ответ, молча прошла вперед. Просто отодвинула Вику с дороги. — Мы тебя предупредили! — крикнула вслед отверженной бывшая подруга. — И твоего брательника… — Вшивого, я помню, — обернулась Зорка. — Только троньте его — ты сдохнешь первой. Мне терять нечего. Я ведь дрянь, помнишь? Интересно, у кого Вика теперь списывает? У тупой, как пробка, Дашки? Следующая компания караулила у подъезда. Тоже пятеро. Только без девушек. Старше предыдущих. Если и знакомы, то смутно. Кажется, трое после армии. — Эй, подстилка зэковская! — бритый здоровяк с бородкой в ниточку преградил Зорке дорогу. Девушка молча попыталась его обойти. — Не торопись! — железная хватка стиснула плечо. Те, что сзади, с похабными смешками подступили ближе. «Ха-ха-ха», «хи-хи-хи» и «разденешься сама или помочь?» — Такие, как ты, живут по понятиям, да? А в «зоне» знаешь, что принято? Тебе будет в кайф! — А тебе — нет, — коротко объяснила Зора. Вопли, стоны и приглушенные ругательства долетают откуда-то со стороны. Будто очень издалека. Маловато вас пришло, ребята. — Мы еще твоего щенка достанем! — вопил здоровяк, удирая первым. — Ему тоже место в «зоне»! Тишина. Никто не орет, не угрожает и не машет кулаками. Передышка. Только в окне первого этажа мелькнул грязно-белый платок. Баба Зина. Завтра потребует у «бесстыжей прости Господи» «впредь фулюганить в другом месте!» Завтра. Или сегодня. Если не постесняется в квартиру позвонить. Там ведь ее есть, кому поддержать. И почти так же громко.2
Тяжело дыша, Зора прислонилась к обшарпанной стене подъезда. Идти домой — неохота, оставаться на улице — опасно. И мерзко. Не стоит лишний раз высовываться — если тебя ненавидит весь Сосноельск. Иногда кажется, за пределами города — больше ничего нет. И во всём мире не осталось никого, кроме Жени и Никиты, кто не желал бы Зорку прикончить. Немедленно. Или наоборот — медленно и как можно мучительнее. И как принято у древних диких народов — скормить труп собакам. Или лучше шакалам. А подловить Женьку эти паскуды надеются зря. В школу он больше не ходит. Несмотря на все звонки из школы и угрозы привести принудительно. Братишка ждал на кухне. И оттуда уже доносится вкусный запах жареной картошки. Ее он научился жарить еще года три назад. Вкуснее всех в семье. — Я видел, как ты их! — присвистнул мелкий. — Можно, я в следующий раз выскочу и помогу? — Я тебе выскочу! Сказала же: сиди дома. А насчет этих шакалов — ничего сложного. Как сказали бы на их любимой «зоне» — бакланы. — Ты всё равно осторожнее, — посерьезнел Женька, поправив на носу роговые очки. — Еще оглушат сзади по голове. А менты к нам на помощь не поедут. Или специально опоздают… — Сейчас я их сзади подпущу! Обижаешь! — усмехнулась Зорка. Потрепала отрастающие братишкины лохмы — стричь пора. Уж самой — как получится. — Наш тренер — мировой мужик. — Хоть за такую вступаться и не станет. — А менты — да, еще и посмеются. Где мама? — У себя в комнате. Закрылась. Лежит. Уже нет. К сожалению. — Ты опять дралась. — Как видишь! Стряхнуть с кулаков чужую кровь. Обернуться. Не опустить глаз. Привычно. — Мы только защищаемся! — влез Женька, зачем-то вновь поправляя очки. — От тех, кто говорит правду? — Она всегда начинает тихо. Повышая голос с каждым звуком. От шепота — до звериного вопля. — От нормальных людей? — Мама… Хочется швырнуть в стену тарелкой. Осесть по стенке, заплакать. Да что там — постыдно разреветься… Нельзя. Незачем пугать братишку. Он должен видеть, что сестра — сильная! Несмотря ни на что. Потому что права — она. — Мне жаль, что в живых осталась ты, а не Дина. Это ты должна сейчас лежать в могиле. Ты, не Дина! Это страшно — жить бок о бок с когда-то близким, а теперь ненавидящим тебя человеком. Каждый день, каждый миг. Такая ненависть жжет тебе душу. Больнее любой другой. И надо выдержать. Еще и это.Часть первая Преступница
Если весь мир будет ненавидеть тебя и считать тебя дурной, но ты чиста перед собственной совестью…Элен Бернс. Шарлотта Бронте. «Джен Эйр».
Глава первая
1
Мама Дины, Зоры и Женьки вышла замуж еще на первом курсе. За Динкиного отца. А через год он утонул на рыбалке… не совсем трезвым. Столь же нетрезвые («да мы в тот день типа почти не пили») друзья не смогли вытащить. Зорка родилась после его смерти — спустя десять месяцев. Мама рассказывала, что очень любила ее отца. Но были обстоятельства… Наверняка — были. Они всегда есть, когда кому-то нужно оправдаться. Или самооправдаться. В общем, дочь сего достойного джентльмена ни разу в жизни не видела. Даже на фотокарточке. Знала лишь имя — Владимир. И то, что Зориной ее придумал назвать именно он. Или мамина выдумка. За отца Никиты мама вышла замуж, когда Никите было шесть, Дине — пять, а Зорке — три. Родился Женька. Вначале Зора любила приемного отца… пыталась. Но, как и любое чувство без взаимности — это тоже угасло быстро. Может, ее беда в том, что она не умела быть красивым, ласковым ребенком? Как Дина. С такими приятно играть, их приятно баловать и умиляться. Дина знала, что ее должны любить. Зора — что любовь нужно заслужить. Наверное, в этом и ошибка. Зорка взрослым не нравилась. Факт. Мама откровенно выделяла старшую дочь. Отчим глубоко плевал на обеих. Мамины подруги предпочитали сюсюкать с Диной. В раннем детстве Зора нередко видела во сне родного отца. Такого, каким представляла. Какого ждала. Увы — просыпаясь, она не могла вспомнить даже его лица. И горько рыдала. Как же они встретятся, если дочь не знает, как он выглядит? А не встретиться они не могут. Где-то же он есть и обязательно ее ищет! Папа — самый лучший на свете. И уж он-то точно будет любить дочь не меньше, чем Дину. Потом мечты растворились в прозе жизни. Зорка начала задумываться, почему такого замечательного папы нет рядом. А те сны… прекратились. Просто-напросто. В последних улыбка отца была такой грустной… Появлялись подруги, подрастал Женька — ее верный хвостик. А Никита… С ним они стали неразлучны. Ему тоже было неуютно и одиноко. Если Зоре его отец был отчимом, то Никите ее мать — мачехой. А быть любимой игрушкой взрослых он умел не лучше Зорки. В детстве они не раз удирали вдвоем. К самой разной дальней родне. Пока не умер папа Никиты. Женьке тогда было четыре с половиной. И он чем дальше, тем хуже помнил отца. И подолгу вглядывался в фото, чтобы не забыть окончательно. Тогда всё стало еще хуже. Как ни слаба была для Никиты отцовская защита — теперь он лишился и ее. И в ход пошло всё. И в школу-то пошел в семь лет, а не в шесть — слабоумный неудачник! (Можно подумать, Ник сам это выбрал!) И учился-то на тройки. И, можно подумать, там ну все поголовно младше Никиты. И вообще класс под завязку набит вундеркиндами! И, можно подумать — у Динки троек нет. Кстати, между прочим, у Никиты четверок — больше половины! Светлое будущее приемного сына мать тоже живописала во всех подробностях. Повторяя почаще — чтобы уж точно проникся и запомнил. Угроза сдать в детский дом повторялась всё чаще и чаще. Зорка грозила попроситься туда же. Помогло бы это или нет — неизвестно. Но помощь пришла с неожиданной стороны. Еще совсем мелкий Женька грудью встал на защиту брата. В итоге младший даже гордо отказался стать шестилеткой. В знак протеста и за компанию с Никитой. Герой… Зора бы не посмела. Как можно лишиться шанса поскорее покончить со школой? И свалить из родительского дома куда подальше. С концами! Впрочем, Женька не рисковал ничем. Зорка твердо пообещала, едва встанет на ноги — забрать брательника к себе. Шепотков за спиной она тогда не замечала. «То ли брат и сестра, то ли нет… И в одном доме — как удобно!» Город и школа истекали ядом, а Зорина витала в облаках. Кто же знал, что потом придется падать? Тем ниже, чем выше летала прежде. Они с Никитой вместе ходили в школу и обратно. Вместе записались на карате — жаль, он потом бросил. Вместе — за грибами и на рыбалку. Вместе делали уроки. А Дина? Хоть они с Никитой и учились в одном классе — за пределами дома практически не общались. Школьная красавица-сестра всегда была маминой любимицей. И знала, что от «неудачников» нужно держаться подальше. Дина знала себе цену. С раннего детства. Зорку она считала скучной занудой, Никиту — презирала, Женька ее раздражал. Зора воспринимала это как данность. К примеру, все вещи покупаются для Дины. И потом (когда надоедят) переходят к младшей сестре. Те, что подойдут. Увы, Зорка переросла Дину еще в конце шестого класса. Чем дала лишний повод для упреков мамы: «Девушка должна быть миниатюрной и изящной. А ты — долговязая и тощая, как лошадь. Ужасно!» Зорка даже пыталась поменьше есть. Отощала еще больше. Но, увы — расти не перестала. Мамины подруги и знакомые в один голос восхищались именно Диной. В раннем детстве Зора и сама восхищалась. Белокуро-золотистыми (как у мамы) волосами, потрясающе-зелеными (как у мамы!) глазами. Еще бы — если сама Зорка не в мать, не в отца, а в проезжего молодца. Про дурной характер вообще умолчим. О нем Зорка наслушалась с детства. И не могла определить лишь одно — он у нее с рождения или с момента зачатия. К тому же, натуральные блондинки — штучный товар. А брюнеток — пруд пруди. А уж если твои глаза меняют цвет в зависимости от настроения… «Хамелеон…» — морщилась мама. Тоже наверняка папа наградил. И где он сейчас шляется? Кого чем награждает? Да, красота Дины — достойна восхищения. В отличие от ума. Лет с десяти Зорка начала считать сестру попросту недоразвитой. Дина способна думать лишь о себе, своей неотразимости, шикарной внешности. Искренне считая, что за это окружающие должны подарить ей как можно больше. И столь же искренне изумляясь, если этого не происходит. Учеба Дины давно полетела бы в тартарары. Если бы вечерами сестричка не начинала одну и ту же песню: — Ну, Никитушка, ну помоги! Ты же уже всё решил, да? Ну, Зоренька, ну попроси его… Или: — Ну, напиши сочинение! Ты же это уже читала. Читала. Куда денешься, если мама попросила? Ей же не объяснишь, что не обязана учиться за сестру. И в девятом классе писать сочинения за одиннадцатый. Должна же быть от «ботанички» какая-то польза. В любое другое время ни «Зоренька», ни «Никитушка» для Дины не существовали. Существовали «мальчики» на «тачках» — дети местных «куркулей» и начальства. Просыпаться в три часа ночи, чтобы впустить сестру, стало нормой жизни. Ключ у Динки был, но в том виде, в каком она являлась, — воспользоваться им не могла. Говорить с ней было столь же бесполезно, как и жаловаться маме. Последнее Зорка и не пыталась. А мама, обрадовавшись, что дети подросли, воспарила на крыльях «уходящей» молодости. И сама появлялась дома с двух дней на третий. И не то, чтобы сильно надолго. Зора быстро навострилась расписываться в дневниках — своем и Женьки. А с остальным привыкла справляться и раньше. Все-таки иногда полезно быть неизбалованной. На деле, а не на словах. Вслух-то избалованность Зорки, которой «слишком много позволяют», — мамина любимая тема. Да и без пустопорожних задушевных разговоров дел хватало. К примеру, готовка и уборка. И попытки воспитания Женьки — жуткой смеси вундеркинда с трудным подростком. Для которого сестра когда авторитет, а когда и — по настроению.2
Выпускной не обещал ничего выдающегося. Просто Дина и Никита закончили одиннадцатый класс, а Зорка — девятый. Поступать в университет Дина воспарила на крыльях маминых похвал и ее же надежд. И провалилась с треском — ее более чем средненькие баллы не впечатлили никого. Несмотря на всех нанятых репетиторов — раскошелился очередной мамин бойфренд. Порыдав вволю и посетовав на злобных преподов, предвзятую комиссию (все они там взяточники!) и несправедливость жизни, мама взяла устрашающих размеров кредит. И пристроила дочь в один из лучших колледжей Питера… в платную группу на бухгалтера. После чего заявила, что раз так — никаких денег Никите никто уже не вышлет (учиться должен тот, у кого мозгов больше). Или пусть живет на стипендию (аж целая тысяча с хвостиком рублей!) — как в советские времена. Тогда ведь жили — чем он теперь лучше? Никите пришлось забрать документы из техникума, вернуться домой и поступить в местное ПТУ на тракториста. Он в очередной раз выслушал привычное, что второгодник и неудачник. И вообще — должен быть благодарен, что рос не в детдоме, а в приличной семье. А то некоторым вообще светил интернат для слаборазвитых. Или колония — с его-то характером. И это, кстати, и сейчас актуально — вот вызовет мама сейчас милицию и заявит, что он ее обворовал. В следующие минуты Зорка уже летела вдогонку за хлопнувшим дверью Никитой — по знакомой до последнего буерака, яростно-светлой улице. Белая ночь освещала весело орущую пьяную компанию на лавочке, обжимающуюся парочку — на другой, неизвестно чьих детей-младшеклассников — всё еще играющих во дворе в догонялки. А Никиты — не было. Нашла его Зорка через два дома — на веранде детского сада. Парень рыдал, уткнувшись лицом в столб. И не услышал, как подруга неслышно подошла сзади. — Никита… — ее рука неловко легла ему на плечо. — Никит, ты не слушай ее… — Отстань! — глухо проговорил он. Но рыдать — прекратил. Только плечи напряглись — ждет, когда Зорка уберется куда-нибудь. — Никита, помнишь, как ты мне когда-то говорил, помнишь? Я тебя еще спрашивала, почему нас никто не любит? А ты ответил: «А разве они умеют любить?» Я тогда еще Грина не читала и решила: это ты сам придумал. А еще ты сказал: «Неважно, что они думают, и неважно, что о нас говорят. Главное — мы сами любим друг друга!» Помнишь? Неподалеку орет очередная тусовка. Разновозрастная — алкоголь сближает. На соседней деревянной улице привычно перебрехиваются собаки. Городок гуляет. Как почти каждую ночь. Ловит теплые деньки. Никита резко обернулся к подруге, карие глаза зло сверкнули. Зло и обиженно: — Зачем тебе какой-то неудачник? Я же человек второго сорта! Ничтожество. Быдло! Как говорит твоя мать: «Оденься, накрасься — и лучше найдешь!» — Нет! — яростно переорала его Зорка. И какого черта она — родная дочь мамы?! Были бы они с Никитой оба детдомовцами… Проще и честнее. Всё равно — никому не нужны. — Ах да, я же вообще не человек! Это ты хотела сказать? — в дрогнувшем голосе прорвались еле сдерживаемые рыдания. Резкие и еще более злые. — Я — неблагодарное животное, которое не может оценить, что его всё еще не выкинули на улицу! — Никита!.. — Я не хочу тебя слушать! — резко отвернулся он. — Ты уйдешь, или уйти мне? — Нет, ты выслушаешь меня! — Зорка вцепилась парню в руки и так неожиданно развернула к себе, что он не успел воспротивиться. А вот теперь — сцапать его за футболку на груди! Так удобнее трясти! Яростнее. — Я — такая же, как ты! Ничем не лучше, понял? И я хорошо тебя знаю и прекрасно понимаю, что ты решил прямо сейчас уйти из дома! В чём был! Ночевать под забором, сдохнуть с голоду — и пусть всем будет хуже, да? Так вот — этого не будет! Потому что это — трусость, а ты — не трус! Помнишь, как мы в прошлом году по улице вечером шли, а те четверо к нам пристали, помнишь? Ты же один — против четверых… — голос оборвался, горло перехватило. Не зареветь бы самой! Под аккомпанемент ржущих парней на лавочке. Под чью-то байку, где не маты — одни предлоги. — Помню, — криво усмехнулся Никита. — Если б через пару минут мимо не шли наши с секции, из больницы я вышел бы не скоро. А ты на того, что сзади на меня напал, налетела — прямо амазонка! Тогда было ничуть не страшно. Главное, что вместе! Плечом к плечу. Хуже, когда ты — против целого мира один. А двое — это уже стая. — А когда мне было восемь, помнишь? — Теперь главное — не прерваться. Говорить и говорить. Как когда заговариваешь боль или укачиваешь маленького ребенка. Голос, не подведи! — Мы еще на дачу на рыбалку ездили, и я в прорубь провалилась. Кто меня вытаскивал, а потом на руках нес? А когда мы пять лет назад с Женькой в лесу заблудились — кто нас всю ночь разыскивал? — Ты же меня тоже почти тогда и спасла, — неуверенно улыбнулся Никита. — В ту же зиму. Когда я в капкан попал, и мне самострелом ногу прострелило. Ты меня шесть километров по зимнему лесу волокла, там — сугробы, я всё отключался, у тебя — слезы градом. Ревешь, руки замерзли, а еще меня утешаешь. А самой — от земли толком не видно. — Ничего себе, не видно! Мне было целых десять лет. И низенькой я не была никогда… Женька тогда уже в больнице лежал… — С гнойной ангиной. А в лес мы поперлись, потому что пообещали ему шишек. В подарок от белки. Чтобы он побыстрее поправился. Когда Зорка брела по зимнему лесу, озябшие ноги вязли в сугробах по колено, плечи и руки разламывались, а лицо промерзло до костей — в живых держало, что иначе Женька тоже не выживет. Ему будет незачем — если в этом лесу замерзнут все, кого он любит!.. — Не только! — наморщила нос девушка. — Лично я собиралась еще поймать ему живого зайца. Самого ушастого в лесу. И самого смешного. А потом отпустить, когда Женька выздоровеет. А до тех пор — держать в больнице и кормить морковкой! И капустой. Квашеной. А то свежую уже в таком виде завозят… — А в результате я угодил в соседнее крыло. Со стрелой в колене. Меня вся палата Индейцем звала. Только племя каждый день менялось… — А шишек Женьке я все-таки принесла. Из ближайшего сквера. Там случайно оказалось единственное хвойное дерево. Маленькая такая елочка. Потом ее кто-то тайком срубил — себе на Новый Год. Так жалко было. И Женька ревел ревмя… Зорка как-то у нее веточку тихонько срезала и поставила дома — под серебристый дождик. А кому-то ветки показалось мало… Парни с лавочки наконец убрались — к какой-то «Маринке», у которой «заначка». Слава Богу! — Только с зайцем — не получилось. Зато я нашла котенка… Он мне тогда сразу понравился — серенький такой, взъерошенный, мокрый. На нас похож. А врачи подняли хай — зараза, в больнице! А Женька — хап и не дает. Пришлось оставить. — А чего ты его Тиберием назвала? Это же тиран такой был. — Откуда ж я тогда знала, что тиран? Мне имя понравилось — загадочное такое. И необычное. Странное. Как у нее самой. Когда странные имена сразу у двоих — уже легче. Приятно вместе хохотать во всё горло. Особенно вспоминая лица того врача, медсестры и трех санитарок, умоляющих больного отдать им пушистую «заразу» — хотя бы, чтобы вымыть. Но Женька был не лыком шит и коварству стерильной братии в белых халатах не поддавался. И до сих пор не известна та скотина, что забросала уже взрослого, четырехлетнего кота камнями. Превратила в окровавленный, серый комочек. Скотина… Нет, скоты! Их наверняка было много. Люди — они такие. Подлости предпочитают делать в компании. Чтоб не мучили остатки совести. И чтоб уж точно ничего за это не было. Зорка подавилась смехом, коварный комок дождался своего часа — вновь подкатил к горлу. Опять захотелось реветь — долго и вволю. Нельзя. Не сейчас! — Никита, а давай мы знаешь что сделаем? — Страшно вновь затрагивать эту тему но деваться — некуда. Лучше уж так, сразу. — А давай уедем вместе? Вдвоем? — А Женька? Ты сможешь оставить его одного? С мамой. Но Никита прав: это почти то же, что одного. И что делать? Что бы они все трое делали, если б были не вместе? А так — не страшно. Справимся! Прорвемся. — Тогда… тогда ты закончишь наше училище, я — школу, а через два года мы вместе уедем в Светлогорск. Или даже в Питер. Будем работать и учиться. А за это время нормально выясним, как всё лучше сделать. И Женька подрастет. Согласен? — Согласен. Но домой я не вернусь. При ПТУ есть общага, там будут кормить и одевать — полное гособеспечение. Да уж, обеспечение там! Ладно, до осени что-нибудь придумаем. Главное — отодвинуть беду сейчас. Чтобы было время придумать нормальный план спасения. — Мы ведь с тобой уж точно — не глупее Дины. Ты только продолжай заниматься. Мы с тобой еще в ВУЗ поступим, вот увидишь. Динка с зависти помрет. — Меня еще в армию заберут. — Так ведь всего на год. Ага. Умница, Зорка. Деловая такая. Не тебе же идти… — И там сейчас уже нет тех ужасов… — неуверенно закончила девушка. — Да я нормально, — улыбнулся Никита. — Все служат, а я что — рыжий, что ли? Или блатной? Просто год потеряется. — Куда он потеряется — жизнь длинная. Будем каждый день друг другу письма писать… А давай завтра на дачу уедем, а? На утреннем автобусе? И — на всё лето? Давай? И уже завтра — с удочками на озеро. Отдохнуть. Успокоиться! Никаких родственников, скандалов, ссор! Только — вода, свежий воздух, лес и они сами. — А твоя мама скажет, что я в чужом доме обосновался? И явится со скандалом? — Пусть только попробует! — возмутилась Зорка. — Дом этот вообще-то — твоего папы. У тебя на него больше прав, чем у нее. Так что это я буду в чужом доме, — ухмыльнулась она. — Всё мое — твое, Зора, — улыбнулся Никита. — Только своего у меня почти ничего нет, кроме меня самого. Уф, кажется, грозу пронесло. Окончательно! На сегодня — так точно. А завтра — уже точно всё будет хорошо. Надолго! — Ладно уж — забираю, что есть, — скорчив удрученную рожицу, Зорка крепко обняла Никиту. Крепко-крепко. Теперь — можно. Как же ты сложна, любовь! Она угадала момент — парень отчаянно прижал подругу к себе. Как утопающий — спасательный круг. Скандала не будет точно. Мама вот-вот умотает на море. Лечить нервы — свои и Динкины. Сама упоминала недавно. Да и когда она такое пропускала — за последние-то лет пять? Поскорее бы уж восемнадцать лет! Или хотя бы шестнадцать. Так надоела эта беспомощность! За что вообще человеку придуман период «несовершеннолетия» и лишь «частичной правоспособности»? В наказание за грехи прошлой жизни? Рождаться бы сразу взрослыми! — Где мы завтра увидимся? Мечтай! — Я что — глупее тебя? Сам смылся, а мне — выслушивай всю ночь этих двух мегер? Вызывай для хватающейся за сердце мамы «Скорую» (ничего не найдут — у симулянтов ЭКГ в порядке), слушай упреки («Это ты довела мать!») сестры… — Значит, будем эту ночь гулять по городу? — Будем. — Лучше общество окрестных алкашей, чем родственников. — Да здравствуют белые ночи! А утром я туда забегу за деньгами на билет. Быстро — минута от силы. — Лучше не надо, — вновь попытался взмыть на дыбы Никита. Но уже не так уверенно и нестрашно. — Не городи ерунды, — Зорка шутливо щелкнула его по носу. — Это — мои сбережения, в конце концов. С какой радости мы должны пехом тридцать километров чесать? Не бойся, куплю только в один конец. А обратно мама нас сама привезет — если захочет.3
Чистые Пруды, застенчивые ивы —
как девчонки, стихли у воды…
Лето — это маленькая жизнь…
Глава вторая
1
Дача всегда была любимым местом Зорки. И самым спокойным. Достался им этот домик от Никитиного отца, а тому — от его давно умершей матери. Когда-то в этой деревеньке была даже школа-семилетка. Таких заброшенных поселений тянется по берегам Плотицы штук десять. В хрущевские времена «укрупнений» они обезлюдели. Огороды заросли лесом, на бывших полях — трава выше пояса. Вот луга — да, всё еще богатые. Только там уже некому пастись. Четыре дачных дома и несколько полуразвалившихся — вот и всё, что осталось от некогда немалого села. Впрочем, малолюдство Зору устраивало. Все самые главные в ее жизни люди — и так рядом. «Еще бы, — обычно кривилась мама. — Вы же с этим слабоумным — оба дикие. Вам только в лесу и жить!» Это лето принадлежало им. Синяя гладь реки отражает тихо скользящую светло-зеленую лодку — грубую, рыбацкую… удобную. Для старых, полуразвалившихся причалов опустевших деревенек. Такая не облезет от ила и зарослей кувшинок и таких же желтых водных ирисов. В детстве Зорка с Никитой, рискуя переломать руки-ноги, облазали здесь все дома в поисках сокровищ. И на этой стороне, и на той, и вдоль по течению, и против. Когда гребешь вдвоем — это быстро и легко. Даже если просто по очереди. Давая отдохнуть друг другу. Клад так и не нашли, разве что старые, еще послереволюционные журналы. А как-то приволокли короткую крепкую лестницу — вот она-то потом не раз пригодилась. А журналы просто интересно смотреть, листать. Завораживающе… Свидетельства чужой жизни. Тех, кто их читал, — уже нет. К этим потрепанным страницам прикасались руки людей, живших в начале прошлого века! Больше всего Зорка любила речку. В раннем детстве казалось: стоит уплыть на ней подальше — и попадешь в совсем другой, более счастливый мир. Смешно, но до сих пор что-то такое пытается всколыхнуться в душе — при одном взгляде на тихую гладь. А еще в теплой воде можно купаться! Плавать наперегонки — с визгом и брызганьем. Можно собирать желтые кувшинки и белые лилии. Или просто любоваться — пусть растут и цветут дальше. Проще дождаться диких ирисов — в них потом вызревают тугие стручки. В детстве Зорине почему-то нравилось их лущить. Никите — не слишком, но игру он поддерживал. В трех деревнях неподалеку летом еще жили старики. Скотину здесь не держали, но сено заготавливали с удовольствием — трава растет густая, сочная. А в стога так приятно зарываться… А дальше по течению река несет воды в озеро. Там есть остров, а на нем — земляничные поляны. Можно доплыть на лодке, а можно — и так. А потом растянуться на бережку… А потом лес начинается полниться грибами. Их тут можно косой косить. Пожарить — вкуснотища! А жареная рыба и уха вообще хороши всегда. В любое время года. Кроме зимы — там рыбалка усложняется. Слишком много всего для нее нужно. Лето неторопливо плывет к середине — такой же теплой рекой. И вот уже зреет морошка, черника, малина, голубика… А в заброшенных огородах — дикая смородина. Лет десять назад она еще была садовой. А скоро такими темпами и брусника вызревать начнет. Осенняя ягода. Поздняя. Это всё — и хорошо, и плохо. Хорошо — теперь можно продавать на дороге ягоды. Деньги появляются — и на магазин в ближайшем селе, и отложить. Зимой пригодятся. Да и к следующему лету. На новые билеты. Плохо — что с каждым днем лето клонится к закату. Всё ближе подступает осень. Медленно крадется, но неотвратимо. Беспечные каникулы кончатся. Придется вернуться домой. К новым и старым проблемам. Они ведь никуда не делись. Почти два месяца Зорку и Никиту никто не трогал. Мама на месяц ездила на Черное море, потом — на две недели в Анталию. Дину брала с собой везде, Женьку — только на море, так что часть каникул он весело провел на даче. Купался больше всех, загорел до черноты. Как мальчик Том из детской книжки. Про дискриминацию негров в Южных Штатах. То есть афроамериканцев. — Да нет там ничего — на этом море! — пожимал вундеркинд плечами. — Вода и вода — такая же, как здесь. Только жарко — кошмар. Днем на улицу носа не высунешь. Даже купаться — только утром и вечером. Жуть, представляете?! И ни одной нормальной книги. Я две с собой взял — так уже на третий день кончились. А еще мамин новый бесит! И Динкины кавалеры. Она их везде найдет… — Ни одной нормальной книги — это самое страшное? — подколола Зорка. — Не-ет. Самое страшное — это нет Интернета. А у Динки ноут не допросишься! Можно подумать, на даче у Женьки Интернет есть. …Когда тридцать первого августа возвращались домой — Зорке хотелось плакать. И не ей одной.2
— Почему ты не поехала вместе с Диной? Я бы хоть так за нее не волновалась. Почему ты вечно думаешь только о себе?! Почему у всех — дети как дети, и только у меня — бесчувственная эгоистка?! Ну, с Динкой же тебе повезло. Одна хорошая дочь и одна плохая — нормальная статистика, разве нет? — Она же у тети, — пропустила всё прочее мимо ушей Зора. Как фон, не имеющий информационной ценности. Слишком уж привычен. В непробиваемых эгоистках Зорка числилась, насколько себя помнила. — Тетя — чужой человек. А ты — сестра! Присмотрела бы там за ней. Всё равно ведь никуда не пойдешь — клуша клушей. Вот и занялась бы делом. — Я хочу закончить школу. — Тебе-то зачем? — искренне удивилась мама. — Всё равно никуда не пробьешься — не с твоими данными. Девять и училище — и хватило бы с тебя. Куда-нибудь на рынок-то торговать… Динке — карьеру, Зорке — на рынок? Всё как всегда. Ничего нового. — Между прочим, это Динка списывала у меня, а не наоборот. Как только поняла, что одиннадцатый класс повторяет программу девятого. Просто — более широко. Но Зорка ведь доучит — с нее не убудет, правильно? С «клуши»-то, которой всё равно заняться нечем? У нее ведь вагон лишнего времени, не то что у нормальных людей. — Зато Дина — красавица и симпатяшка, а ты… — Зато у меня мозги есть, — вяло огрызнулась Зорка. — Только по части зубрежки. И вообще мозги — это для мальчиков. Девочкам, чтобы попасть на хорошую работу, не это нужно. А уж чтоб нормально выйти замуж… Впрочем, тебе ничего, кроме твоего пэтэушника, не светит! Успокоилась мама быстро. Как только поняла, что иначе было бы некуда деть Женьку. То есть — дней через пять. Личная жизнь ей необходима как воздух, а за Динкой и в самом деле присмотрит тетя. Бедная тетя… Никита вернулся домой спустя всего три недели после начала учебы. Нет, в общежитии (несмотря на все неутешительные прогнозы мамы) было всё в порядке. Да и соседи оказались нормальные — обычные ребята из деревень. Уговорила его вернуться лично мама — решив, что Зоре и Жене лучше вдвоем сутками не оставаться. С Никитой — безопаснее. — Толку-то от твоего карате! — безапелляционно изрекла она в один прекрасный вечер. — Любой парень всё равно сильнее. Спорить Зорка, ясное дело, не стала. А обижаться на маму — всё равно бесполезно. Хуже только на Дину. Да и то — под вопросом. Дочь мама уговорила идти с ней, Женька — потащился добровольно. Против уговоров двух последних Никита устоять не смог, и блудного сына вернули домой. В доме повеселело, и всё нарастающая тревога последних дней августа показалась глупой и надуманной. Всё же налаживается! Даже мама стала появляться дома чаще. Нужно было просто преодолеть какие-то испытания… и дальше всё будет хорошо. И нет ничего отраднее самых повседневных дел — когда вместе. Здорово даже чистить картошку или готовить уроки. Не говоря уже о прогулках всё темнеющими вечерами. — А Женька? — испугалась как-то Зорка. — Я вдруг подумала: как мы его оставим? Ему же будет всего тринадцать! Летом казалось, что это — много, а сейчас — уже нет. Они-то с Никитой росли вдвоем, а братишка останется один. А если с дурной компанией свяжется? Или еще хуже — его кто обидит, а заступиться будет некому? Страшно! И летом Зора не решилась бы поделиться с Никитой таким. Побоялась бы нового срыва. Но ведь теперь всё наладилось… Так устаешь всё это обдумывать одной! Так хочется поделиться… И страшно — не вышло бы хуже! Если Никита опять взбрыкнет… Иногда кажется — идешь по тонкому мосту над пропастью. Шаг влево, шаг вправо… И кругом — хрупкие предметы, которые так легко столкнуть. И они не стоят, а движутся. И надо следить, чтобы не сбили друг друга. Нечаянно. — Как он будет один? — Может, все-таки замять тему? — Кто за ним присмотрит? — Может, мама? — пошутил Никита. Нет, всё в порядке. — Надеюсь! — вздохнула Зора. Но всерьез верить в столь голубую мечту можно лишь для самоуспокоения. — Ну, нас же всех здесь уже не будет, — рассудительно заметил Никита. Недолгая самостоятельная жизнь явно изменила его. Сделала увереннее. Заставила поверить, что он и без семьи и дома не пропадет. — А с одним Женькой ее, глядишь, и замуж возьмут. — Вот бы хорошо! — обрадовалась Зорка. В глубине души вину перед матерью она чувствовала. Если б не второй (уже без мужа!) ребенок — та могла бы устроить свою жизнь давным-давно. Но она ведь не сделала аборт и не отказалась от дочери еще в роддоме. Мама совершила практически подвиг, но стоил он ей сломанной жизни. — За какого-нибудь хорошего человека, — продолжила девушка. — Он усыновит Женю, и у него наконец-то будет отец. Вообще-то если человек — действительно хороший, то ему и прочие дети не мешали бы. Но не будем зацикливаться на мелочах. Настолько «хороших» — просто не бывает, а живем мы в реальности. Не будет Женьку вечно шпынять — уже хорошо. — У него был отец, — суховато возразил Никита. И Зорка как следует обругала себя. В очередной раз. Для кого-то неприятный ей отчим был близким человеком. Нельзя об этом забывать. Нельзя! Тонкий, паутинчатый мост. И хрупкие предметы. Живые. Никогда не забывай об этом, Зорка. — Был, извини. Но Женька его почти не помнит. Он смог бы полюбить и другого отца. — А ты? А она — сбежит подальше при первой же возможности. Вместе с Никитой. И часто звонить не собирается. Разве что — Женьке. Да — эгоистка, да — неблагодарная. Но если всё получится так, что впредь обойдутся и без нее — почему не воспользоваться ситуацией? И свободой? Наконец-то. — А я-то при чём? Я — практически взрослая. — Вон какая вымахала. — Весной стукнет шестнадцать. Еще целых полгода… — Просто у тебя отца не было, а с моим… не сложилось. Как и у меня — с твоей мамой. — А зачем нам? У нас есть мы, — улыбнулась Зора как можно беззаботнее. Все-таки такие темы с Никитой лучше пока не поднимать. Их и самой-то лучше лишний раз не обдумывать. — Я просто беспокоюсь, что Женька учебу забросит… Его ведь под настроение тоже могут записать в «слабоумные». А поддержать будет некому. А он-то назло точно может сделать многое. Чего стоит одна его эскапада «в школу в этом году не пойду!» А если «хороший человек» окажется не настолько хорошим? И действительно невзлюбитребенка от предыдущего брака? Такое ведь бывает чаще, чем наоборот. — Может, с собой возьмем? Когда устроимся? Мама отпустит, не сомневайся. «Устроимся». То есть — найдем работу, снимем жилье… Не так-то это легко. Не сериал ведь про героиню из глухой провинции, что приезжает, в первый же день находит крутое место с суперзарплатой и дальше решает лишь одну проблему: кого из со всех сторон замечательных кавалеров выбрать?Глава третья
1
Первое письмо от Динки пришло еще до возвращения Никиты. Спустя всего-то неделю после отъезда. Куда бы записать? Этак сестрица еще и звонить начнет. И висеть на телефоне часами. Как с собственными подружками. Следующие послания вышли намного тяжелее — из-за фоток. И приходили аж пару раз в неделю. А то и чаще. Для примера — так и не освоившая Интернет мама довольствовалась редкими звонками. А сама дозвониться могла далеко не всегда. Этак кто посторонний решил бы, что при жизни в родном городке сестры были лучшими подругами. И с детства делились всеми тайнами и секретами. Потому что теперь тайны и секреты Динки посыпались на Зорку горохом. Будто своих проблем мало! От кучи имен молодых людей зашкаливало память. А еще чаще Динка писала: «мы с моим…». А на вопрос: «С Мишкой?» (последнее упомянутое имя), отвечала: «Да отстань — этого лоха я давно бросила». Кто из кавалеров где изображен — разобраться тоже сложновато. А пояснительными надписями Дина фото не сопровождала. Очередная серия снимков с двумя разными парнями обычно называлась: «Я в кафе и я на шашлыке». Или «смотри, какой прикольный шарфик я себе купила? Мне идет?» Партнер явно работал фоном. К середине октября письма сестры обрели новый тон. Куча имен слегка рассосалась, а их место заняло одно — Дима. Писала о нем Динка много, но в основном одно и то же: Дима — «крутой», «клевый» и «навороченный». А еще — здорово дерется, с ним «прикольно» куда-нибудь ходить и «потрясно» в постели. «Не то что с Вовкой — ну я тебе о нем писала». «И красавчик — помнишь, я тебе фотку присылала?» Какую именно, Зора уточнять не стала. Динка всё равно число не вспомнит. Зато написала, что «в принципе, подвисла на Димке». А еще — что у него «крутые» родственники. В каком смысле, Зора тоже особо не заморочилась. Раз речь идет не о самом Диме — значит, они просто с деньгами. Или со связями. Прочее Дине по барабану. Собственно, выглядеть Дима может как угодно. Общий портрет Зорка уже составила, и он ей не приглянулся. Впрочем, а когда раньше ей нравились парни Дины? Собственно, и сами сестрины письма Зора не читала, а по-быстрому проглядывала — некогда и неинтересно. В конце октября светят сразу две Олимпиады, и обе — не ее специальность. Алгебра и физика. Но ведь от учителей не отвертишься. «Нам больше некого послать» — аргумент убойный. И действует всегда. В пятницу, отстреливаясь на последнем «соцсоревновании», Зорка предвкушала, как все выходные проваляется с любимыми книгами. «Три мушкетера» — точно. И Вересовский «Черный ворон» со всеми продолжениями. И никаких писем от Динки. Успеется до понедельника. Увы, дома оказалась мама. Встревоженная и «всю ночь не сомкнувшая глаз». Раньше Зорка непременно ощутила бы угрызения совести, что сама этой ночью спала, в то время как более достойные люди… — Дина опять не отвечает. Глянь — нет ли чего от нее? Опять врать! — Я волнуюсь! Девочка там совсем одна. Может, простудилась? Или поссорилась с кем. Диночка у меня — такая впечатлительная… Глянуть — придется. Мама ведь не отстанет… — Ну что там? У нее всё хорошо? Учится? Тетя Тамара ее не обижает? Мальчик у нее есть? Из хорошей семьи? Ага, такой мальчик! Всем мальчикам… — Всё в порядке, — ровным тоном отозвалась Зорка. — Учится, замоталась, некогда — совсем короткое письмо прислала. «Удалить». На всякий случай. И не заметила бы мама, как трясутся руки. Хорошо хоть — что касается Зорки, она всегда замечала слабо. Или никак. «Зора, я всё хотела тебе написать. Знаешь, сколько всяких ужасов рассказывают про ширялово. Так вот — всё это ерунда! Я давно курю марихуану, еще с сентября — и норм. Приеду — и тебе дам попробовать. А вот коку не дам — дороговато. Завидуй так! Потому что ты не представляешь, что это — улет! Круче герыча! Ты не думай, герыч мы употребляем редко. Я же уколов боюсь, помнишь? И почти не хочется. Просто иногда — для настроения!»2
Значит, признаться в этом Динка не решалась даже Зорке, которую считает непроходимой дурой. Дура и есть! Что делать?! Врать Зора умела плохо. Ладно хоть мама умотала на выходные со своим новым боссом. Будет время спокойно поговорить с Никитой. И подобрать слова — даже для этого разговора. Когда прежде не затрагивались и куда более мягкие темы. А подбирать — придется. Потому что как решить такую проблему — Зорка не имеет и понятия. Даже как к ней подступиться. — Я поеду туда! — немедленно вызвался Никита. — Набью этому типу морду, Динку куда-нибудь устроим лечиться. Да, на это мама деньги найдет. Если поверит. Хотя… последствия будут видны быстро. Сомнений не останется. Но тогда уже может быть поздно! Какой же всё-таки замечательный Никита! Даже никак не высказался в адрес Динки — хоть ему наверняка было, что сказать. А ведь там… черт-те что может там быть! Это же всё на самом деле! Всё, о чём пишут в газетах и снимают жуткие передачи! — Ты там осторожнее! Вдруг этот Дима ее не отпустит, а у него охрана? Может, мне с тобой? И Динку уже заперли в каком-нибудь подвале? И вот-вот продадут в арабский бордель? — А Женьку на кого? — резонно уточнил Никита. Плохо, что соседи их не любят, очень плохо! Каждого — по своей причине, но исключений нет. — Один пару дней побудет — не маленький. Варить умеет, дверь на ночь запирать — тоже. Но ночевать один — боится. Хоть и не признается никогда! — Двумя днями тут не обойдемся. А он в школу не пойдет. Да и вдруг мама объявится? И у Женьки и спросит, куда мы смотались вдвоем, а его бросили? Врать он не больно умеет. Не ездить бы никуда! Остаться бы в безопасности вместе! Ведь так всё было хорошо! Нашелся бы кто-нибудь… умный и взрослый, кому можно всё рассказать! Кто бы помог. Или хоть посоветовал… Ага, были бы у бабушки усы — и называлась бы она дедушкой… — Ты его плохо знаешь — умеет. Как двойку схлопочет — фиг признается… Выкрутится — скажет маме, что мы на даче. — А мама поедет и проверит. — С чего вдруг именно в этот раз? — возмутилась Зора. — Прежде не волновалась, когда мы по месяцу там ошивались, а теперь вдруг — с чего-то заволнуется? Раз уж деваться некуда — ехать надо вдвоем! И никак иначе. Вместе — справятся. Взять бы и Женьку с собой! Нельзя. Опасно. — Грибной сезон прошел. — А рыбный — нет. Рыбачить махнули! На острова. — А учебу кинули на неделю? Оба? Пристроить братишку к его другу Вите? Наврать его родителям? Нельзя. Всплыть может, да и… они и так настороженно к их семье относятся. Как бы вообще не запретили мальчишкам дружить. — Можно подумать, раньше не кидали. Хватит мне голову морочить! И не отводи глаза. Лучше честно расколись — хочешь, чтобы я у тебя под ногами не путалась, да? — Зора, есть сразу три причины, чтобы ты осталась дома, — неожиданно-заумно начал Никита. У нее научился или у Женьки? — Даже четыре. Первая — мама, Женька и учеба. Вторая — тебе негде остановиться. Тетка тебя отродясь не приглашала, а на улице или в мужской общаге тебе ночевать опасно. Третья — билеты дорогие. — Все три — несущественны. Гони четвертую! — Там — опасно, и мне будет спокойнее, если ты и Женька останетесь здесь, — твердо закончил Никита. Опасно? Опасно — и поэтому нужно соваться одному?! Где логика?! — Ты меня что — уже к Женьке приравнял? Я тебе кто — младшая сестра? Мы всегда были вместе, забыл? Я тут с ума сойду от страха за вас с Динкой! Может, все-таки надо в милицию?.. Зорка, ты рехнулась? В какую милицию? В ту, где псих Иван Андреевич из соседнего подъезда служит? Тот, что жену смертным боем бьет? Сериалов про нормальных ментов насмотрелась?! И чтобы потом весь город знал, что Дина — наркоманка?! — Зора! — Никита обнял ее. И ласково, но твердо заглянул в глаза. — Мне будет спокойнее, если ты в безопасности. Тогда, если что — сможешь нам помочь. Во всяком случае — расскажешь маме и сходишь в ментуру. А так — мы рискуем оба, и вытаскивать нас будет уже некому. Не Женьке же! Ты — наш резерв, понимаешь? — Понимаю, что ты научился красиво говорить! — вздохнула Зорка. — Из твоих же книжек. Сама же рекомендовала читать побольше. — Ладно. Отпускаю — езжай один. Только, пожалуйста, будь осторожнее!.. На вокзале на них пялились все провожающие. Особенно дальние знакомые дальних знакомых. Зорка никак не хотела отпускать любимого, всё норовила поцеловать еще раз. — Зор, ну всё, хватит! Ну ты что? Я же сейчас с тобой вместе зареву! Ну что ты, как маленькая?! Подколка не подействовала — реветь захотелось втрое сильнее. Пока они были маленькими, Динка наркотиков не принимала. И со всякими подозрительными Димами с «герычем» не путалась. — Парень, так ты едешь, или трап убирать? — проворчал пожилой моряк. А какая-то бабулька уже ворчит о молодежи, что «совсем распустилась». Вот в ее время… — Еду. Зор, ну всё, я же вернусь через пару дней, ты что? Ну, всё, отпусти, дома потом наобнимаемся. — Эй, шантрапа, вы едете или как?! — рявкнул поддатый мужик с «полуторкой» в руках. Уже почти пустой. — Молоко на губах не обсохло, а уже… На трап Никита шагнул последним. Обернулся к Зорке, виновато улыбнулся… «Никита!» — едва не заорала она. Удержалась с трудом. Еще решат, что из дурки сбежала. Или тоже осушила не меньше мужика с «молоком». Да что же это с нею происходит?!3
Прежде Зорка лишь раз позволила себе сорваться — и было это очень давно. Потому что знала — себе дороже. Потом придется исправлять еще и последствия срыва. Лучше перетерпеть. Но поехать сразу домой оказалось выше ее сил. Девушка вылезла из автобуса на промежуточной станции. В двух километрах от дачи. Летом здесь шумят деревья. А сейчас — осенний лес почти полностью облетел. Даже ало-золотой ковер под ногами уже блекнет. Только тревожным закатом горит рябина. На том берегу — целая рябиновая роща. Эта простоит дольше всех — даже морозы переживет. Листвы уже не будет, а огненная ягода останется. Пока голодные птицы не склюют. Когда-то бабушка-соседка по даче назвала рябину «волчьей ягодой». — Волчьи — совсем другие, — заспорила восьмилетняя Зорка. Хоть и много раз хватала себя за язык не поправлять взрослых. Они любят детей, лишь когда рядом с ними кажутся умными. Но бабушка не обиделась: — Знаю. Но ту за цвет назвали, а эта — она другая. Все облетят — она останется. Другие в мороз вмиг вянут, а этой — только после заморозка и самый вкус. Не ягода, а зимний волк. Ему тоже по стуже — самая охота. Ноги кормят… Грибы уже отошли, а на лугах давно убраны стога. И даже причал выглядит одиноко и бесприютно. А вода… Вроде бы та же, а даже по цвету видно — холодная. Сонная. Готовится к подледному отдыху. Зорка присела на деревянные мостки, опустила руку в ледяную стынь. Холод медленно пополз вверх — к плечу. Пусть. Сердцу всё равно — холоднее. И душе. Дождь заморосил почти сразу. Сначала — чуть-чуть, потом — всё сильнее. Прогоняя гостью в тепло. Иллюзорное. Здесь больше нет людей. В старых сказках зима тоже была волчьим временем — да что сегодня эти волки без конца лезут? И люди забивались в дома — до весны. А если бы она вдруг не пришла? Хотя… это же сказка. Вызвали на помощь героя — и вмиг решены все проблемы. В жизни так не бывает. А забиться в домик — самое время. Потому как простывать — незачем. И так проблем хватает, а на руках — Женька. Да и с Никитой связь держать нужно постоянно. В избе сохранился запас дров — всегда оставляли. Зорка затопила печку, поставила чайник и уселась за старенький стол. Ожидать, пока веселый треск поленьев вернет настроение. Вытянет из промозглой осенней тоски. Увы, тоска не ушла, одиночество — тоже. И бесполезно утешать себя, что Никита вернется через пару дней (ну, может, через три!). Что дома ждет Женька и уже наверняка беспокоится, куда запропастилась еще и сестра. А завтра может зайти мама, и братишка будет так рад… А это лето было не последним, и дождь когда-нибудь пройдет. Вернутся белые ночи, и где-то заиграют «Чистые Пруды». А раннее утро вновь рассветет яркими красками… Сердце не слушается. Оно болит. И тревожно колотится. Ему страшно. Зора где-то ошиблась. Где, когда — неизвестно, но промах совершен, и теперь осталось только ждать последствий. Ничего уже не изменить и не исправить. Беде — не помешать. Динка? Никита не сможет ей помочь? Да, наверное, Динка. Только бы… страшно даже произносить — но только бы осталась жива! Дальше они ее вытащат. Вылечат — даже если на это уйдут годы. Будет трудно, но это можно пережить. И не такое переживали. Нет. Такого — еще не было. Ничего. Всегда страшно — только сначала. Главное — чтобы все были живы. Главное… Печка протопилась хорошо, а озноб бьет всё сильнее! Девушка сняла тонкую городскую куртку и плотно закуталась в старую, зато теплую рыбацкую фуфайку. Сразу стало теплее и удобнее. Фуфайка пахнет летом и рыбалкой. А дождь за окном шумит уже почти уютно… Звонить Никите отсюда бесполезно. Связи нет. Ни с одним оператором. Проверяли. Книг здесь мало и только старые. Но «За лесными шеломами» (дома оказалось две, вот одну и увезли) — вон стоит. Как раз начало клонить в сон. Пожалуй, можно немного почитать, а потом и подремать. До вечернего автобуса еще — уйма времени. Часов пять до выхода из дома. Внутренний «будильник» разбудит. Или внешний завести. Тот, что мобильник… Стылый холод осеннего леса, пронзительное пламя рябины, тоскливый волчий вой. Совсем близко… …Проснулась от собственного крика. Что за муть?.. Видения улетают, ускользают, растекаются тусклым маревом — слишком стремительно. Как мутная вода сквозь песок. Не вспомнить! Осталось лишь ощущение грядущей гадости. Крупной! И той самой, уже неисправимой ошибки. Зорка огляделась. За окном начинает темнеть, на старом будильнике — шестой час. Пора собираться. Скоро автобус, надо позвать… — Никита… — окликнула она. И вспомнила, что впервые за все годы приехала сюда одна. Здесь больше никого нет. Во всём пустом доме. Во всей пустой, холодной, заброшенной деревне. Как здесь в одиночестве жила бабуля со странным именем Агния? Пока не умерла. Здесь же. За два дома… И вот это Зорка заснула! От того, что прошлой ночью почти не сомкнула глаз? И даже, несмотря на дурацкий кошмар, вроде немного отдохнула. Вот именно — дурацкий! Нечего на нем зацикливаться.4
В автобусе Зорка честно попыталась снова уткнуться «в «Шеломы». Нужно успокоиться! Вдруг дома мама? Она не должна догадаться! Даже Женька пусть считает, что Никита — на даче. С вокзала попыталась позвонить. «Абонент вне доступа». Ясно. Деньги на мобильнике кончились. Бывало не раз… Непривычно-вкусные запахи застали еще на лестничной клетке. В доме праздник? Кавалер с бутылкой? Точно — пахнет из их квартиры. Пирогами! И чем-то еще… столь же съедобным. Зачем пироги? Кавалеры обычно всё приносят с собой. И торты, и конфеты, и пирожные… А в прихожей встретила мама. В домашнем халате и без прически. При ухажере или в ожидании его?! И не торопится. Никаких: «Зор, быстрей раздевайся — поможешь на кухне, зашиваюсь!» — Зора, — улыбается. — Звонила твоя классная — спрашивала, не заболела ли ты. Тебя не было в школе. Дочь поспешила отвернуться. Куртку повесить. А потом — ботинки снять. Конечно, классная беспокоится. Там до новой Олимпиады, ноябрьской, осталось всего-то ничего. Меньше двух недель. И это не Женька — это Зорка врет из рук вон плохо. А сейчас вообще — не в том состоянии. Промолчать — другое дело. Но мамины улыбка и кулинарные таланты малейшую почву из-под ног выбили. — Ты была на даче? — мягко спросила родительница. — Да, — честно ответила дочь. Хоть здесь можно не врать. — А Никита остался там? Что она пытается выяснить? И с какой целью? И почему Никита не берет трубку?! — Да… — Не хватало только мучительно покраснеть! Хорошо, что Зорка сейчас — к матери спиной. Но повернуться придется. Раз, два, три… — Он сказал, что останется там еще на несколько дней, — почти резко выпалила девушка, ненавидя сама себя. Хорошо, что мама так плохо ее знает. А вдруг — недостаточно плохо? И вдруг это у Зорки кончились деньги? Надо срочно проверить баланс. Почему сразу не подумала? И тогда можно звякнуть с Женькиного. — Почему ты так странно говоришь? — Все-таки заметила! А кто бы тут не заметил? — Ты обиделась? Вы поссорились? Сейчас начнется! Ну кто мешал сдержаться? Ведь меньше же было бы проблем! Сколько раз говорила себе: «учись следить за лицом! Умей владеть собой!» — Нет. Он просто решил порыбачить. — А почему — один? Вы все-таки поссорились… Срочно сочинить причину? Не получается… — Нет! Он просто расстроился… И почему?! — Это — не страшно, в вашем возрасте такое бывает часто. Я съезжу к нему и поговорю, не волнуйся, — мама мягко коснулась руки дочери. — Вы помиритесь. А в школу я напишу тебе записку. Ловите челюсть! Потому что у происходящего — лишь два разумных объяснения. Первое: мама серьезно ударилась головой. Второе (в духе любимых Женькиных фильмов): это — не мама, а ее плохо сделанная копия. Автомат, засланный с какой-то коварной целью инопланетянами или пришельцами из параллельного мира. Только легенду проработали плохо. И поскорее бы уже остаться одной! Хоть где-нибудь! Только Женьку из комнаты не выставишь — если он привык ежевечернее ошиваться там. А для таких звонков и он — лишний. Даже если с его телефона. — Мама, не нужно, — остановила невесть откуда взявшиеся родительские порывы дочь. Записка бы не помешала, но Мира Васильевна поверит и на слово. — Никита скоро вернется. К тому же, он может уехать на сутки на острова, и ты его просто не застанешь. Остается дивиться собственным вдруг проснувшимся талантам к вранью. И откуда что взялось? Оттуда же, откуда и мамина забота? — Ты ведь его знаешь… — продолжала плести дочь. Даже не краснея. Взрослеем? — Нет, к сожалению, не знаю. Это вы друг друга знаете. Но я хотела бы знать о нем больше. И о тебе. — Зачем? — вырвалось у Зоры. Она чуть не дернула у матери руку обратно и не отступила назад. Ничем хорошим такое кончиться не может! — Я — твоя мать. А раньше была кем? Мачехой? — А Никите? — уточнила дочь. — И ему — тоже. Зора, я… я вернулась. Насовсем. Я осознала свои ошибки и поняла, что нужна моим детям. Зора, всё ведь еще можно исправить? — в маминых глазах — непривычная доброта и какой-то детский вопрос. Детская наивность. Она ведь так до конца и не повзрослела… А сердце заполняет СЧАСТЬЕ. Большое. Способное смыть все тревоги. Всё теперь будет хорошо! А до Никиты Зорка дозвонится не сегодня, так завтра! — Конечно, можно, мама, ты что? — дочь порывисто обняла мать. Ух ты! Оказывается, за годы, что они не обнимались, Зорка переросла и ее — аж сантиметров на семь. — Конечно, можно!Глава четвертая
1
Возвращаясь из школы, Зорка прихватила с собой Женьку. Предварительно позвонив Никите. На каждой перемене. То «вне доступа», то не берет трубку. Занят. И, наверное, дико злится, что его отвлекают. Предыдущей ночью кошмар, как ни странно, не вернулся. Девушка безмятежно проспала до утра, вовсе без снов. Будто возвращение мамы отогнало всех хищных зверей. Как в детских представлениях… Женька радостно болтал всё утро. И жалел, что учится еще не в училище. А то сейчас тоже махнул бы на рыбалку… «Еще»! Он что, и в самом деле в ПТУ собрался? Классная поверила во вчерашнее плохое самочувствие. И теперь изнутри грызет маленький, но вредный червь под названием «совесть». Впредь лучше не прогуливать. И не врать! И так план выполнен на неделю вперед. Если не на месяц. Ладно, что сделано — то сделано. Пора не терзаться, а вспомнить о насущных делах — кормить Женьку обедом, готовить ужин. И всё это успеть до театральной студии. — Готовься, после обеда чистка картошки — на твоей совести, — порадовала Зорка братишку. — А я курицу запеку. — Еще не хватало! Это я не про курицу, а про картошку. Сегодня же мама дома, — напомнил Женька. — Может, ужин и так уже готов? Опять забыла! Но лучше забыть это, чем что-то плохое. — Халявщик! — улыбнулась девушка. Этак и привыкнешь — к хорошему-то. Как потом отвыкать? Почему вдруг заледенело сердце? А ледяная лапа стиснула горло? Из-за дачного кошмара? Из-за недозвона? Зря вчера ездила. Стало не лучше, а хуже. Осень — не лето. А одиночество Зорка не любила никогда. Полное одиночество. — Зор, ты чего побледнела? Испугалась, что мама снова ушла? Я тоже боюсь, так что не комплексуй. Сестра поморщилась. Да уж — вот кому проницательности на всю семью хватит. И зрение у него в очках — аж выше единицы, а очки он только на ночь снимает. А Никита мобильник мог просто где-то оставить. Или потерять. А на память он ее номер не помнит. — Мама больше никуда не уйдет, — утешила их обоих Зорка. По крайней мере — не уйдет сегодня. И даже завтра. Настроена она серьезно. Родная пятиэтажка встретила странным скоплением народа возле именно их подъезда. Причем преимущественно — пенсионеры женского пола. — У них тут чего — демонстрация в честь будущего Седьмого Ноября? — засмеялся Женька. В детстве он даже жалел, что этого праздника больше нет. И нельзя побегать с красным флажком и шариками. Красиво же! Ну ладно — дату отменили, а флажки и шарики чем виноваты? — Четвертого. Уже — Четвертого. А Четвертого демонстрации нет. И шариков тоже — к разочарованию брательника. — Это для нас — Четвертого, а у них — дата. Но почему сбор у нашей хибары? Мы же далеко от площади живем. Или это они — чтобы шествие через весь городишко? Чё не смеешься? — Помолчи, пожалуйста, — как могла спокойнее, попросила сестра. Для демонстраций не нужны ни милицейский «уазик», ни «скорая». Лапа уже не сжала сердце — перехватила так, что не хватает воздуха. Успокойся, Зорка! Прекрати! Ты тут не одна. — Чё-то случилось, — изменил мнение брат. А «скорая» вдруг двинулась с места. Зорка (сама не зная, зачем) рванула к ней… за ней. Не успела! Та вырулила на шоссе и понеслась к городской больнице. Только пыль столбом. Девушка на автопилоте развернулась к подъезду. И уже не побежала — поплелась. Ноги поволокла. Или они ее. В голос рыдает соседка-пенсионерка — баба Фрося. Заглушает ее мощный рык высокой и мощной «теть Маши» со второго этажа. Возраста они одного — чуть за шестьдесят примерно, но одна — «бабка», вторая — «тетя». И никак иначе. — Оклемается, говорю тебе! — уверенно басит «тетя». — По мужикам меньше шастать надо! Вот девку — жалко. Не эту — ту! В детстве как куколка была… А сынуля-то до чего докатился, мать честная! Сестру родную! Да я бы таких сама расстреливала! Всегда говорила: тюрьма по нему плачет! Скотина!.. Замолчали обе — разом узрев и Зорку, и отставшего от нее Женьку. Уставились, как на… зверей в зоопарке. Смертельно больных. Про которых решают — усыпить или сами сдохнут? Не люди ведь — не жалко. Зато вдруг заразные? — Сиротинушки вы! — заголосила баба Фрося. — Чего? — опешила Зорка. Сердце заколотилось как шальное — то ли от бега, то ли… И темнеет в глазах. Не вовремя! — Чё врешь-то? — одернула «теть Маша», ощутимо толкая товарку локтем в бок. — Не сироты еще. — Что случилось? Мама?.. — голос оборвался. — Что с ней?! Молчат. Обе. Хором. Только пялятся. Опять — как на заразную. И на Женьку — тоже. Надо звонить в больницу, надо… Какая больница — «скорая» только что отъехала! Врачи уже были здесь, это Зорка всё пропустила! Пока болтала с братом о готовке. Ноги подкашиваются. А Женька — бледен как полотно! И эти — молчат! — Скажите же, черт возьми! — сорвалась девушка, готовая их трясти. Только бы еще сдвинуться с места. И не упасть… — Зорина Светлова? Дочь Антоновой Маргариты Викторовны? Милиционер. Подошел под шумок. Рослый, средних лет, лысеющий. Трезвый. Не похож на Ивана Андреевича. — Я, — выдавила девушка. — А я — Женя Антонов, — решительно выступил вперед брат. Решил, что ее сейчас арестуют, и собрался защищать? — Евгений Анатольевич. — Зорина Владимировна, вам придется проехать в участок, — подтвердил опасения братишки мент. Женька нахмурился. Сжал кулачки. — Я поеду, как только узнаю, что с мамой! Это ее увезли? Что здесь, черт побери, случилось?! — Что-что?! Сердечный приступ у нее! — выкрикнула баба Фрося. Уже не сквозь слезы. Они и были — показные. — Сынуля довел! Скотина бесстыжая!.. — Я? — не понял Женя, растерянно оглядываясь на сестру. Вспомнил, что беда — не только с ней. Точнее — вообще не с ней. Это он — ошибся, но сейчас тоже поймет… — Замолчи! — одернула подругу «теть Маша». Но ту уже понесло: — Сынок-то поехал в Ленинград, да там сестру свою Динку понасилил и убил! Уже повязали. Родная тетка — свидетель! — Фроська, молчи, дура! — А чё церемониться? Перед кем? Ребятенка, понимаю, жалко. А эта шалава сама с тем гадом добровольно путалась! Значит — на самой клейма ставить негде!.. Так это — сон! Очередной кошмар — как Зорка сразу не поняла? Как бы проснуться? Пусть всё это будет сном, пожалуйста, ну, пожалуйста!.. — …конечно, понятно! Мать — прости господи. И доченька по ее следам, прошмандовка малолетн… — Старая мымра! — взвизгнула Зорка. И кошкой прыгнула на противницу. — Замолчи, заткнись, поняла?! Как тебе не стыдно?! Что ты несешь? Не смей про мою маму! Дура!.. — …Я понимаю, в каком вы состоянии, но нельзя же так-то, — услышала девушка. И поняла, что под руки ее держат двое ментов. А напротив тетя Маша с мужем вцепились в раскосмаченную, матерящуюся бабу Фросю. Та рвется «выцарапать глаза бесстыжей девке, подстилке зэковской!» И толпа зевак вокруг — жадная, злорадная! Смотрите — тут бесплатно развлекают! Громко так. Зрелищно. — Небось знала, куда он едет! Весь город видел, как провожала! Сопли роняла на вокзале!.. Ничего, мать сдохнет — в детдоме-то научат!.. В колонии!.. — Прекрати врать!.. — дернулась в железной милицейской хватке Зорка. — К сожалению, всё сказанное ею — правда, — сухо заметил мент постарше. Другой. — Кроме выпадов в ваш адрес. Я хотел бы, чтоб вы это не так узнали, но… — Вы врете!.. Только бы еще не разреветься! Возмутиться милиционеру не дал Женька. Потому что вдруг громко заревел он — нет, взревел! Слезы хлынули из-под очков градом: — Никита ничего не сделал! Он — хороший! Зора, скажи им, что его там не было! Его же там не было! Он же на даче! Зорка!.. — На даче, значит? — второй мент без тени сочувствия с подозрением повернулся к девушке. Этот явно согласен со всеми «выпадами». — Думаешь, прикрывала? — вздохнул второй. — А толку-то? Недоказуемо. Бабы-дуры! Небось еще и в «зону» ему писать станет. Посылочки слать, на свиданках ублажать… — Я бы таких баб самих сажал! — Зорка, скажи им!.. — Женя, погоди… Да отпустите меня, я ее не трону! Нужна мне эта… Хватка на руках разжалась. А первый мент вперед сестры неловко коснулся плеча Женьки: — Крепись, ты же мужчина. Забудь об этой скотине. Он убил твою сестру. Из-за него твоя мама — в больнице… Твоя родная мать! — НЕТ! — вывернувшись, Женька рухнул лицом вниз — на серый грязный асфальт. Забил по нему кулаками. — Не-ет! Вы всё врете, гады, гады, гады! Фредди Крюгеры!.. Зорка подлетела к брату, подняла с земли, прижала к себе. Зареванное лицо ткнулось ей в плечо: — Скажи им, что они врут! Меня они не сл-лыш-шат… — Чё там случилось-то? — писклявый старушечий голосок где-то сзади. — Да, вроде бабу в больницу увезли — то ли напилась, то ли еще чего… — Жень, не плачь, ты что — ты же большой уже! Конечно, Никита не виноват. Мы выясним, что там случилось, но я уверена: это — ошибка! Никита вернется! — Говорю же: дурища махровая! — ругнулся за спиной мент. Где-то далеко-далеко… — А Дина? — Надежда в дрожащем голосе — отчаянная. Сумасшедшая. В горле пересохло. — А девка и пацан — кто? — уточнил прокуренный бас. Лениво. — Девка — подстилка какого-то зэка. Его посадили — вот она и ревет… — А ничего, я бы такую — тоже… — хмыкнул бас. Сзади заржали. Женька вздрогнул. — Детей постыдились бы! — окрикнул мент постарше. — Это она — «дети», что ли? С такими-то… Зорка зло встряхнула волосами. Подчеркнуто глядя только на милиционера. На первого: — Разрешите мне довести брата домой. Я никуда не убегу. — Сопроводи, — кивнул пожилой мент напарнику. Из Женьки будто выкачали силы. Безвольно дал себя поднять, повести… — Я сама не всё еще поняла, — честно призналась Зорка по дороге. Как много в подъезде ступенек — когда ноги не держат. — Но я сделаю всё, что зависит от меня. Только если ты мне поможешь, хорошо? Обещаешь? Мы выдержим, мы же сильные.2
Это Зорка повторяла себе по много раз на дню — всю следующую неделю. Ходить в школу она себя заставляла — чтобы не подавать дурного примера Женьке. До тех пор, пока он не явился весь в синяках и хмуро не объяснил ситуацию: — Я сам с ними разобрался. После этого сестра просто запретила ему выходить из дому. Безапелляционно. А Женькиной классной объяснила, что жизнь брата — дороже его образования. Та только поджала губы. Мол, было бы о чём жалеть, своих проблем хватает. Класс — и без того трудный, баба с возу… — Пусть ваша мать зайдет в школу. Она ведь будет мальчика переводить… Куда именно — в поселковую, что ли, — не уточнила. Иначе пришлось бы выслушать ответ. А так — Зорка неопределенно покивала. Да, мама зайдет. Да, на днях. Сейчас слишком плохо себя чувствует. Совсем недавно из больницы вернулась. Сдержалась, чтобы больше ничего не сказать, девушка с трудом. Отвернулась, чтобы не видеть в глазах собеседницы злорадства и бабьей зависти. Той же, что и у бабы Фроси. Дескать, добегалась по мужикам, допрыгалась — отлились тебе слезки «честных». Теперь валяйся по больничкам. Оплакивай дочку. Сама Зорка продолжала таскаться на каторгу. Зачем? Из дурацкого упрямства и желания доказать: нет, ее еще не сломали? Другой причины не виделось. Ежу понятно, что придется уходить. В самое ближайшее время. Хорошо, хоть в школу в свое время отдали в шесть. Сейчас осталась бы с незаконченным девятым. Нет, Женька, ты не прав. Нельзя рисковать будущим — даже за компанию с братом. У нас страна такая, что каждый год на счету. Всю эту неделю недавняя общая «палочка-выручалочка» сидела одна. Бывшая лучшая подруга Вика отсела подальше еще в первый же день. И с тех пор в Зорину сторону и не смотрела. Будто и не дружили с первого класса. Будто не ее Зорка как-то волокла на санях с вывихнутой ногой — с лесочка до дома. Попытка подойти к кружку девочек была встречена враждебным: — Тебе чё надо? Пока еще никто не смел ее ударить. Каратистка все-таки. С Женькой в этом отношении не церемонились. И даже сестру не боялись. У каждого из задир есть братья и отцы. А такие — сильны стаей. На декабрьскую олимпиаду по истории поедет Надя Синько. Зорку вычеркнули из школьной жизни. Навсегда. Парни из секции при виде Зорки переходили на ту сторону улицы. Появиться там она и не пробовала. С театральной — аналогично. Не считая того, что раз по пути встретился руководитель. На другую сторону переходить не стал. Просто безапелляционно заявил, что искусством должны заниматься лишь порядочные люди. И очень жаль, что он сразу не разглядел истинного лица Зорины Светловой. Все теперь вспомнили, что ее мать отбила мужиков у целой толпы добропорядочных баб. Логично, что в такой семье брат изнасиловал и убил сестру. А вторая сестра путалась с ним добровольно. А Женька… его не любили просто так. Как когда-то Зорку, если не сильнее. Слишком умный. Да и не мог он в таких условиях вырасти нормальным ребенком. Просто не мог. Так не бывает. Зорка ждала суда. Никиту оправдают, и они вместе уедут отсюда. Возьмут Женьку и уедут. Навсегда. Плевать, раскаются ли те, кто сейчас поливают их грязью. Она всё равно больше никогда не захочет их видеть. Ни за что.Глава пятая
1
Зорку ждали за школой. Пятеро. Бывшая лучшая подруга Вика, ее новая подруга Дашка и трое парней. С одним, Генкой, Зорка когда-то вместе ходила на студию, но он бросил через полгода. — Разговор есть! — преградила дорогу Вика. Плечистые напарники кивнули с видом братков из «Бригады»: есть и еще какой. Весьма серьезный и обстоятельный. — О чём? — равнодушно бросила Зора. Вчера их здесь было трое. Без Дашки и старого знакомого. — Как у тебя хватает наглости появляться в школе?! — выпалила Вика. — Она тут — единственная. Наверное, всё это — заслуженно. В прошлом году новенькая девчонка из мелкого поселка, Ленка, бросилась под машину. Затравили. А Зорка этого даже не замечала. Носилась по олимпиадам, бегала по студиям, любила Никиту. Заслужила. — Такие, как ты, не должны учиться! Такие жить не должны! Поняла? — Даже так? — Именно! Я бы на твоем месте свалила из города! Прихватила своего вшивого брательника и свалила! Ты что — не понимаешь, как здесь всем противно тебя видеть?! А Зорка думала: наоборот — приятно. Есть шанс и шакалами побыть, и правыми остаться. Самая страшная грешница мира, не размениваясь на новый ответ, молча прошла вперед. Просто отодвинула Вику с дороги. — Мы тебя предупредили! — крикнула вслед отверженной бывшая подруга. — И твоего брательника… — Вшивого, я помню, — обернулась Зорка. — Только троньте его — ты сдохнешь первой. Мне терять нечего. Я ведь дрянь, помнишь? Интересно, у кого Вика теперь списывает? У тупой, как пробка, Дашки? Следующая компания караулила у подъезда. Тоже пятеро. Только без девушек. Старше предыдущих. Если и знакомы, то смутно. Кажется, трое после армии. — Эй, подстилка зэковская! — бритый здоровяк с бородкой в ниточку преградил Зорке дорогу. Девушка молча попыталась его обойти. — Не торопись! — железная хватка стиснула плечо. Те, что сзади, с похабными смешками подступили ближе. «Ха-ха-ха», «хи-хи-хи» и «разденешься сама или помочь?» — Такие, как ты, живут по понятиям, да? А в «зоне» знаешь, что принято? Тебе будет в кайф! — А тебе — нет, — коротко объяснила Зора. Вопли, стоны и приглушенные ругательства долетают откуда-то со стороны. Будто очень издалека. Маловато вас пришло, ребята. — Мы еще твоего щенка достанем! — вопил здоровяк, удирая первым. — Ему тоже место в «зоне»! Тишина. Никто не орет, не угрожает и не машет кулаками. Передышка. Только в окне первого этажа мелькнул грязно-белый платок. Баба Зина. Завтра потребует у «бесстыжей прости Господи» «впредь фулюганить в другом месте!» Завтра. Или сегодня. Если не постесняется в квартиру позвонить. Там ведь ее есть, кому поддержать. И почти так же громко.2
Тяжело дыша, Зора прислонилась к обшарпанной стене подъезда. Идти домой — неохота, оставаться на улице — опасно. И мерзко. Не стоит лишний раз высовываться — если тебя ненавидит весь Сосноельск. Иногда кажется, за пределами города — больше ничего нет. И во всём мире не осталось никого, кроме Жени и Никиты, кто не желал бы Зорку прикончить. Немедленно. Или наоборот — медленно и как можно мучительнее. И как принято у древних диких народов — скормить труп собакам. Или лучше шакалам. А подловить Женьку эти паскуды надеются зря. В школу он больше не ходит. Несмотря на все звонки из школы и угрозы привести принудительно. Братишка ждал на кухне. И оттуда уже доносится вкусный запах жареной картошки. Ее он научился жарить еще года три назад. Вкуснее всех в семье. — Я видел, как ты их! — присвистнул мелкий. — Можно, я в следующий раз выскочу и помогу? — Я тебе выскочу! Сказала же: сиди дома. А насчет этих шакалов — ничего сложного. Как сказали бы на их любимой «зоне» — бакланы. — Ты всё равно осторожнее, — посерьезнел Женька, поправив на носу роговые очки. — Еще оглушат сзади по голове. А менты к нам на помощь не поедут. Или специально опоздают… — Сейчас я их сзади подпущу! Обижаешь! — усмехнулась Зорка. Потрепала отрастающие братишкины лохмы — стричь пора. Уж самой — как получится. — Наш тренер — мировой мужик. — Хоть за такую вступаться и не станет. — А менты — да, еще и посмеются. Где мама? — У себя в комнате. Закрылась. Лежит. Уже нет. К сожалению. — Ты опять дралась. — Как видишь! Стряхнуть с кулаков чужую кровь. Обернуться. Не опустить глаз. Привычно. — Мы только защищаемся! — влез Женька, зачем-то вновь поправляя очки. — От тех, кто говорит правду? — Она всегда начинает тихо. Повышая голос с каждым звуком. От шепота — до звериного вопля. — От нормальных людей? — Мама… Хочется швырнуть в стену тарелкой. Осесть по стенке, заплакать. Да что там — постыдно разреветься… Нельзя. Незачем пугать братишку. Он должен видеть, что сестра — сильная! Несмотря ни на что. Потому что права — она. — Мне жаль, что в живых осталась ты, а не Дина. Это ты должна сейчас лежать в могиле. Ты, не Дина! Это страшно — жить бок о бок с когда-то близким, а теперь ненавидящим тебя человеком. Каждый день, каждый миг. Такая ненависть жжет тебе душу. Больнее любой другой. И надо выдержать. Еще и это.3
На сей раз «скорая» опять понадобилась на самом деле. А ехала так медленно, что явно надеялась не успеть. Зорка едва сдержалась, чтобы не врезать по брезгливой роже медсестры. Нельзя. Маме нужна помощь. Придется потерпеть. В очередной раз. Классная вызвала Зорку на следующий день. Перехватив в школьном коридоре — перед первым уроком. Последняя, кто еще относился к отверженной с остатками симпатии. — Вижу, ты держишься. Да, к разочарованию всех. — Зора, мне нужно с тобой поговорить. «Зора». Не «Светлова». — О чём? — девушка постаралась улыбнуться. Как можно беззаботнее. Ей плевать на них всех. С высоты Эйфелевой башни. Или космического спутника. — Зора, мне очень неприятно тебе это говорить. — Глаза не отводит. С трудом. — Ты же знаешь — ты мне нравишься. Но… — Мира Васильевна, не волнуйтесь за меня. Я уже ко всему привыкла. Особенно — читать «В круге первом» каждый вечер перед сном. Его героини — такие же затравленные обществом — ждали любимых годами. Зорка просто не имеет права оказаться слабее! — Зора, твои одноклассники написали заявление. Что не хотят учиться с тобой в одном классе. Их родители тоже пишут — у директора целая стопка. — Понимаю. Они хотят, чтобы их замечательные дети не учились вместе с антиобщественным элементом. Ведь эти элитные детишки — всего лишь хулиганы и воры, а я смею любить невиновного парня. — Зора… — осторожно начала классная. На сей раз всё-таки покосившись в школьное окно. На дождливый пейзаж. Дождь вообще всегда идет вовремя. Смывает слезы. А если нужно — и кровь. — Ты не допускала мысль, что Никита и в самом деле… Ей предлагают тоже поверить, что Никита — монстр? И тогда любая слабость и подлость мигом окрасится в белый цвет. Легко оправдать себя во всём — просто пририсуй своей жертве рога и хвост. — Нет, не допускала. А мать и отчим Арбузова тоже написали? — ухмылку Зорка едва сдержала. Дико захотелось запеть что-нибудь в стиле: «Я гимназистка седьмого класса, пью политуру заместо кваса…» — Как ни странно — да. — Понимаю. В кои-то веки их сын — не самый плохой в школе. Чудо случилось. И даже протрезвели ради такого случая? — Зора… Мира Васильевна не виновата. Как бы там ни было. — Извините. — Можно побыть и хорошей, вежливой девочкой. В последний раз. Столько лет ведь была. Числилась. Пока все вокруг не разглядели ее истинное лицо. — Слушаю. То есть вы ведь уже закончили? Тогда я пойду? К директору за документами? Или он побрезгует моим обществом и передаст их тоже через вас? — Тебе лучше просто перейти в вечернюю школу. Там та же программа, а ты и так всегда много готовилась самостоятельно… Зорка искренне рассмеялась. Директор вечерней школы уже звонила маме. Чтобы намекнуть, что туда тоже берут далеко не всех. Есть и особо неприятные исключения. — Не выйдет. Там я испорчу примерных детей, прямо из восьмого класса уходящих в армию, — девушка резко поднялась. — Или в «зону». Но они ведь всё равно лучше Никиты, меня и даже Жени, правильно? — Зорина… — классная попыталась взять ее за руку. Осторожно. И ненавязчиво. И вновь глядя на нее, а не на заоконную морось. — Извините, Мира Васильевна, но лучше не надо. Вам ведь здесь еще работать… А я уйду. И еще, — обернулась девушка уже с порога. — Это я не хочу с ними учиться. И общаться — тоже. Это они — недостаточно хороши для меня. И для моего брата. И с откровенным злорадством припечатала дверью в лоб подслушивающей Дашке. Всё равно мозгов у нее нет, а костям ничего не сделается. Как у Кинга: «Вот и конец маленькой мисс Семнадцатилетней». В этот раз обошлось без караулящих отморозков… то есть честных, добропорядочных деток. Даже странно. Зато рыдания Женьки слышны еще из коридора. Как это еще все соседи не собрались — послушать? Поржать. Но всё равно — лучше поторопиться. Когда-то в некоторых закрытых учебных заведениях слезы были под запретом. В нынешних «картонных» квартирах — тоже. Женька заперся в их с Никитой комнате. Так наивно. Неужели не знает, что подушка не заглушает ничего? Забыл? Или просто кончились силы? Иссякли… Ходят ходуном худенькие плечи. Валяются на полу очки. Резко встанет — может наступить. И веди его тогда в поликлинику под охраной… — Жень, — Зорка присела рядом. — Что случилось? Надеюсь, ты не выходил? — Нет, — выдавил он. — Мне из школы звонили. Слава Богу! Слава Богу, ничего серьезнее! — Они не хотят, чтобы ты с ними учился? Только бы ничего хуже!.. Вдруг он что-то скрывает… Если кто-то посмел обидеть ее маленького брата — всерьезобидеть! — она порвет сволочей в клочья собственными руками. Или кухонным ножом для разделки мяса. Пусть потом сажают! Хоть в одну тюрьму с Никитой! За это — не страшно. Женька, на миг оторвавшись от подушки, яростно выдохнул: — Да! Нет, больше ничего. Девушка привычно привлекла братишку к себе. Пусть выплачется. Так ему станет легче. А у нее слез уже не осталось. К счастью. Проку от них нет, а она — слишком взрослая, чтобы реветь. — Всё будет хорошо. Никиту оправдают и выпустят, мама поправится, и мы уедем. Очень далеко. Но если захочешь — когда-нибудь вернешься сюда и набьешь им всем морды. По очереди. — Зор! — наконец поднял к ней Женька зареванное лицо. — Почему нас никто не любит? Что мы им сделали? Сестра крепче обняла его. Растрепала и без того взлохмаченные волосы. Все-таки пора стричь. Или отрастить — и в хвост. Или по плечам — как в старину. Вдруг в школе другого города к этому отнесутся нормально? Там ведь школ немало… — А разве они умеют любить? Это еще Грин понял, что не умеют.Глава шестая
1
— Норма паечка родная — за отсидочку навар,
А цена твоя такая — рукавичек сорок пар…
— …доля бабская такая —
Кум орет, а ты молчи…
2
Час ночи, крепкий чай (не стоило бы при шалящем сердце) и разговор. Долгий и тягостный. — Почему ты не рассказала мне раньше? — мать смотрит пытливо. Обвиняюще. Это — нормально. Привычно уже. Главное — больше не ненавидит. Наверное. — О наркотиках? — Тебе было не до того. — Вот теперь голову очень хочется опустить. Очень! Потому что здесь мама права. — Мы с Никитой надеялись справиться сами. В третий раз свистит быстро пустеющий чайник. Спят (или жадно прислушиваются) соседи. За окном, на лавочке догуливают безнадежно опоздавшие к празднику жизни. Застряли в лете, а оно уже прошло. Попрыгунья-стрекоза… — И раньше вы всегда справлялись, — вздохнула мать. Как же за эти дни постарело и осунулось ее красивое лицо! Раньше Маргарите Антоновой давали лет на десять меньше настоящего возраста. — Я знаю, что как мать я проиграла по всем статьям. Мне еще впору радоваться, что вы с Женей меня не возненавидели. И на дверь не указали. Летний вечер, белые ночи. Тогда Никита был таким же обиженным и отчаявшимся… — Мы все наделали много ошибок, — сказал голосом Зоры кто-то другой. Наверное, более взрослый. Или… старый. — И больше всех — я. Не оправдывай меня, Зора, — качнула головой мать. — Я потеряла двоих детей… Неправда! Пока еще — только одного! Да что же это?.. — …я еще не совсем пришла в себя. Пойми меня, Зора. Я знаю, ты никогда не считала меня хорошей матерью. У тебя есть право меня ненавидеть. Но… Всё снова. Слова те же, цель — прежняя. Нет, мама ничего не поняла. Просто нашла другой способ перевалить всё на Зорку. Половина второго… Увы, время не застревает в лете. Оно уверенно стремится сквозь ледяную осень. Прямо в стылую зиму. — Мама! Послушай!.. — …но не у каждой матери сын изнасиловал дочь. Ощутимо веет ледяным сквозняком. От затылка до пяток. И насквозь. До костей и глубже. Промораживает! За окном — холодная ночь. Рвется в комнату сквозь гнилое окно, мимо еле теплых батарей. Там — холодная ночь, здесь насквозь выстыли сердца. Зорка резко поднялась, высвобождаясь из материнских объятий. И уже стоя, развернулась. Взглянула сверху вниз: — Мама, ты что, еще не поняла: Никита — не виноват?! Еще не дошло?! Он не виноват ни в чём! Никита поехал ее спасать, а не насиловать! Спа-сать! Сколько еще раз придется это повторить? Чтобы хоть кто-то услышал — хоть родная мать! Да пока голос есть! А потом — будем строчить на листочке! Или на магнитофон запишем. — Зора, я была в милиции, — тихо и устало ответила мать. — Это ты оглохла и ослепла — и не желаешь слушать никого. Для тебя враги — все, кроме этого подонка! Все врут, один он — невинная овечка!.. — Мама, не смей! Зорка, прекрати! Мать же совсем недавно из больницы. И в этот раз «скорая» может не успеть. Случайно… — Зора, экспертиза, анализы, свидетели! Еще скажи, что это всё — подделка. — Подделка! И найти бы того, кто ее устроил! Странно — в квартире не изменилось ничего. Совсем. Будто Никита никуда и не исчезал. Всё на месте. Всё, кроме него! — Зора, всё против него — абсолютно всё, понимаешь? А что — за? Правда. Как в «Джен Эйр»: «Даже если весь мир считает тебя…» — Я его знаю! Он не виноват. Мама, помоги мне! Пожалуйста… — Зора, в любом суде всегда найдутся те, кто до последнего кричит: «Он не мог, я его знаю!» Но почему одна из этих дур — моя дочь?! За что именно я такое заслужила?! Почему он тебе дороже всех нас?! Дороже меня, Жени?! Почему ты раз в жизни — только раз! — не можешь думать не только о себе и послушаться меня?! Нельзя же быть настолько упертой эгоисткой! Я же тебя вырастила… Действительно. Почему бы раз в жизни не побыть законченной сволочью? Ради мамы? — Дурой и эгоисткой ты меня считала всегда. Считай и дальше. Но Никита — невиновен. Мама, послушай… — Зора… ты, может, и в упор не видела… но Никите давно нравилась Дина. А она никогда его не замечала, и он злился… Вранье!.. Мать решила, что так проще заставить Зорку возненавидеть Никиту? Насколько же подленькой дрянью она ее числит! — Чушь! А даже если и так — это не делает его преступником. Отвергнутая любовь — не повод для ненависти, если ты — нормальный человек. А Никита — нормальный, что бы вы все… Возьми себя в руки, Зорка! Подняться. Выключить чайник. Налить себе, матери. Потянуться к заварнику. Спокойно. — Мам, прости, но ты не права. Когда мир рушится тебе на плечи — кричать бесполезно. Нужно сохранить выдержку. Она еще понадобится. И нервы — тоже. Хотя бы, чтобы удержать этот мир. Твой. — Тебе плевать, что он любил не тебя?! — заорала мать. — Плевать, что ты — всего лишь замена? Даже для него? Насколько же низко ты себя ценишь! Впрочем, иного я от тебя никогда и не ждала! Ты всегда была… Была. И есть. Подумаешь. «Даже если весь мир…» — Мы сейчас говорим не об этом! Мы говорим о Никите. — Упертая фанатичка! Ты никого не хочешь слушать. Я — твоя мать, а ты пытаешься вогнать меня в гроб! Тебе плевать, что у меня больное сердце! Да что же ты за тварь такая?! Почему ты хоть раз в жизни не можешь поступить, как нормальная дочь?! — Я хочу, чтобы невиновный человек вышел на свободу, — устало проговорила Зорка. — Кто там кого любил — разберемся потом. — Тебе совсем не жаль сестру?! Зачем я тебя родила?! Зачем я растила подобную… — Мне жаль их обоих. Но Дине уже не помочь, а Никите — можно! — Зора, — мать вдруг успокоилась, — пусть тебе плевать на Дину и меня. Тебе плевать, что у меня откажет сердце, и я умру. Плевать, что Женя окажется в детдоме, и его там прибьют. В конце концов, он — всего лишь твой брат, а ты с рождения думала только о себе. А потом еще и об этом уроде! Но хочешь ты того или нет — у нас не сажают невиновных. А твой Никита — единственный подозреваемый. Хороший выбор. Что ни выбери — всё равно будешь дрянью. Кого предпочтешь предать — брата или любимого? Брата. Потому что это — не предательство. Даже если от каждого материнского слова ядовитые иглы пронзают твое черствое, эгоистичное сердце! — Ты по сестре слезинки не проронила! Какая же ты злобная, бесчувственная дрянь!.. Кстати, о дрянях. Кому выгодно? Кто на самом деле мог убить Дину? Кто подстроил обвинение Никиты? У кого хватило бы денег, связей? Мотива?! — Это же ее чертов Дима…! — Зорка выругалась, как ни разу прежде. — Козел вонючий! Значит, это он! Скотина! — девушка рванула к компьютеру, залезла в почту… — Ну, заряжайся… Вот! Мама, иди сюда. Тут куча Дининых фоток… — Зачем?.. — у матери дрогнули губы. — Ты… Ты хочешь вогнать меня в гроб! Даже от тебя я такого не ожидала… — Затем, что на одной из них Дина снята со своим убийцей! Все-таки села. И даже вгляделась. — Зора, с чего ты взяла… Такие милые мальчики… Зачем ты мне всё это показываешь?! Здесь Дина — такая… живая! Я же опять всю ночь не засну! Тебе совсем меня не жаль?! Ты… — Мам, я понимаю, что Никита для тебя «милым» не был никогда, но, тем не менее, убийца — один из этих «мальчиков». Дина писала, что у этого Димы — крутая родня. Жаль, я письмо не сохранила, черт!.. Ничего, и так помню. И в наше время подкупить кого надо и подделать экспертизу — поверь мне, пара пустяков. А Никиту подставить — проще простого. Он же из деревни — что он там понимает? Этот Дима приучил Динку к наркотикам. А потом допетрил, что ему будет за несовершеннолетнюю, и решил от нее избавиться. — Зора! — Прости, мама… Но когда мы говорили о Никите — ты терминов не выбирала. Какие еще аргументы? — Свидетельство моей сестры, — устало проронила мать. Даже почти без вызова. — Или ее тоже подкупили? Тетю Тамару? Мда. С ее-то описанным Динкой коттеджиком. Двухэтажным. На восемь комнат. — А ты ей доверяешь? — усмехнулась Зора. Или кто-то другой вместо нее. Тот самый — взрослый и даже старый. Мать резко отхлебнула многовато. Закашлялась. — Не слишком. Но больше, чем тебе, и тем более — твоему уголовнику. Ты не любишь, когда тебе говорят правду, Зора, но таких, как ты — еще поискать… — Мама, черт побери! На секунду отвлекись от того, что Никита тебе не нравится. И что тебе не нравлюсь я. Подумай, у кого реально были и причина, и повод? Мам, неужели только из-за твоей нелюбви к Никите и ко мне настоящий убийца Дины останется гулять на свободе?! — Ты права. — Что?.. — Таким темпами — это у Зорки сейчас сердце откажет. Или это крепкого чая на сегодня — многовато? — Ты права. Надо разобраться. Никита — не подарок, но если Дину убил не он… Зора… сейчас ты меня возненавидишь. Что еще?! — Говори, — почти прошептала дочь. — У меня брали показания. И я дала Никите плохую характеристику. И тебе — тоже. Я сказала, что ты… не слишком умна и легко можешь соврать. И что… от Никиты можно ждать всего, и меня всегда пугали ваши отношения. И еще что-то… не помню. Но это же — правда. Никита всегда был угрюмым, злым, а ты — со странностями. Вечно сидела за книгами, когда все нормальные девочки… Зорка прикрыла лицо руками. Кричать — поздно. Надо думать, как исправить. — Мам, ты можешь ради меня еще раз сходить в милицию? Можешь дать другие показания? — А как я объясню, почему сначала говорила иначе? Как мне в глаза… — Мама, ты не поняла? Никиту могут посадить, потому что тебе стыдно признаться во вранье! Измени показания, пожалуйста! Если еще не поздно. Иначе… — Слез действительно больше нет. Теперь уже — окончательно. Глаза сухи настолько, что болят. Бывает ли больно выжженной пустыне? — Я действительно тебя возненавижу.3
Кто орет?! Мобильник высветил три минуты четвертого. Глубокая ночь. Даже с улицы — ни звука. Одни уже улеглись, другие — не успели вскочить «за ещём». Тогда откуда крик? Из коридора?! Накинув длинную футболку-размахайку — бывшую Никитину, Зорка выскочила в прихожую. Мама — растрепанная, в кое-как запахнутом халате. Кричит прямо с порога: — Уходи! Моя дочь не могла с тобой дружить! Не могла! Моя Дина — не такая! Маринка — всем известная «простигосподи» города. Размалеванная почти под клоуна. Полуспившаяся. Конченый человек в двадцать лет. В общем… по последнему пункту — то же, что и Зора. Сестра по несчастью. — Я пришла поговорить с Зоркой, и я ей скажу! Пусть знает!.. Знать — это полезно. Особенно, если это — не мнение окружающих о тебе. Или о брате, или о Никите. Опостылевшее и навязшее в зубах. — Проходи, — пригласила Зорка. — Чай будешь? Черный или зеленый? Сейчас вскипит. Мать побледнела: — Это — пока еще мой дом! — Ладно, — пожала плечами дочь. — Тогда к Марине выйду я. — Ты — к этой?! — мать подавилась возмущением. А соседи, наверное, сейчас к глазкам намертво приклеятся. И друг друга локтями пихают. Зора развернулась к матери: — А сама-то я — кто? Извини, Марин. Сейчас оденусь и выйду. Подожди, ладно? Натянуть джинсы и свитер — дело одной минуты. Под сверлящим взглядом матери прихватить ключ и куртку. Странно — та ведь сама сказала, что дрянью Зорку считала всегда. Вроде бы — что меняется от повтора одних и тех слов? Тогда почему так больно? Когда уже наконец на сердце натрется жесткая, непрошибаемая мозоль? Спустились всего на пролет. Нечего им делать внизу. Вдруг там опять «полиция нравов» караулит? Еще попадет им под горячую руку и Марина. — Куришь? — предложила та «Беломор». — Да. — Прикурить получилось с первого раза. Ядреный дым обжег горло. У Динки были не такие дешевые сигареты. «Благородные» — тонкие, коричневые. Не раз предлагала. Зорка отказывалась. Зачем? Из них двоих подстилкой и дрянью считают всё равно не Дину. Зорка неловко поперхнулась, закашлялась. — И давно куришь? — чуть усмехнулась тайная подруга Динки. Внизу щелкнул замочек, чуть приоткрылась дверь. Бабе Фросе плохо слышно. — С сегодняшнего дня. И, может быть, даже пью. Если нальют. Дверь тронулась еще чуть-чуть. Предательски скрипнула. — Так пошли, у меня дома — есть, — махнула рукой Маринка. — И даже не поверишь — не портвешок, а водочка. Вчерашняя всего. Не бойся, не спирт разведенный. Хахаль приходил, осталось… А хоть бы и портвешок. А вот спирт — действительно не надо. Если технический — можно ослепнуть. Умереть не страшно, но такое — хуже любой смерти. — Эй, кто разрешил дымить в подъезде? — Баба Фрося убедилась, что гости — мирные. И высунула-таки любопытный нос. — Я, — объяснила Зорка. — Еще вопросы есть? Вам помочь закрыть дверь? — Да ты что дела… — ошалела та. Привыкла, что кого-то можно обзывать «шалавой» абсолютно безопасно. С утра до ночи. Пора отучать. — Качусь по наклонной, — оборвала соседку девушка. — Так и передай сочувствующим. Только не в моем присутствии. Или в следующий раз тебе будет нечем передавать, а им — слушать. — Так мы пить идем? — уточнила Маринка. — Я тут близко живу. Трубы горят… — Еще как идем.4
Деревянный дом «барачного» типа — на грани развала. Без отопления. С полуразвалившимися печками. Четыре квартиры. Из всех щелей свистит норд-ост. Развалюха — давно в «ветхом фонде». Там и останется — пока не рухнет. В городке уже лет пятнадцать ничего не строят. А то и дольше. Половицы тоскливо скрипнули. Полы здесь — гнилые насквозь. Вот-вот в подвал провалятся. Орут за стеной пьяные соседи. Нормальные. Те, что смертным боем бьют друг друга, но не знают, кто у них тут заседает за стенкой. Ну, кроме того, что «две молодые бабы». И одна — слишком злая, чтобы напроситься к ним в гости. Закусывать водку ухой из сухой рыбы — сущиком — Зорке приходилось впервые. Вообще — впервые закусывать. Равно как и пить. — У сестрицы твоей были шуры-муры-амуры не только с этим мажором — Димоном-Лимоном. Еще с одним, наркоманом каким-то — она мне имя не называла. Только говорила, что если Димон узнает — взбесится и бросит ее. У меня компа-то своего нет, я у хахаля смотрю почту. А тут лезу — от Динки. Пишет, ее вот-вот пришьют, и ноги делать надо… — И? — Сестра знала, кому что можно говорить. Зорка действительно узнавала всё последней. За ней — только мама. — И всё. Последнее оно было. Я его уж после ее смерти прочла. Выпьем за Динку — бедовая девка была… Бедовая. От слова «беда». — Этот наркоман — она хоть что-то о нем говорила? Адреса, пароли, явки… — Как звали, где живет, чем занимается… кроме того, что нюхает и колется. — Нюхает, — оживилась Маринка. — И таблетки глотает. Что колется — не говорила, точно помню. В голове уже шумит — хорэ пить. Зорка сюда за информацией пришла, а не за неприятностями. И ей еще домой возвращаться. — Как звали — не помню. То ли Майк, то ли Макс… В общем, Мишка или Максим. А в остальном — да что Динка обычно говорит… говорила? Молодой, красивый, «с ним клево». И значит, еще не совсем прогнил, раз в койке что-то может. Дозу ей бесплатно доставал. — Динка успела хорошо подсесть? — Она трындела, что только для удовольствия, и бросит, когда захочет. Ну так я про водяру то же самое говорю, — усмехнулась Маринка. — А без рюмочки — ни-ни. А «дурь» — она ж еще крепче и быстрее сажает. Ты, главное, никогда даже не пробуй, Зорк, поняла? — Маринка уже захмелела конкретно. — А то кончишь, как я или Динка. Поняла? — Поняла, — кивнула та. За правой стеной — воет ветер, за левой — кто-то с пьяным матом бьет кого-то. В окне — сквозь грязные разводы сплошная темень. Днем там вид на ржавую колонку, а сейчас — на «двух молодых баб». Зеркальный. — Ну, еще по одной? За нас красивых? Пусть сдохнут все, кому мы не достались… а также все, кто нас не захотел! — Мне хватит. А то домой не дойду. Марин, у тебя чай есть? — Там… только третьей заварки. Еще что-то должно налиться. Или в банке на шкафу пошукай. Леха вроде недавно приносил. А вода вон в ведре. Точно еще что-то на дне плюхало…5
— Теперь ты начнешь еще и пить? — Мама таки больше не ложилась. И явно настроена продолжить вчерашний (или сегодняшний) скандал. Прокрутить по очередному кругу, что думает о непутевой дочери. — Не начну, — пожала плечами Зорка. — Точнее, уже закончила. И действительно полегчало. Чуть-чуть. Спиртное — лекарство. И как любое лекарство, в больших дозах оно — яд. За стенками — не дерутся, шебуршат. Не только у бабы Фроси. «И словно мухи тут и там ходят слухи по домам…» Не дожидаясь утра. — Ты собираешься общаться с этой… этой… — выплюнула мать. Почему людям так необходимо считать кого-то много хуже себя? Чтобы оправдать дурное к нему отношение? Или еще и себя? В собственных глазах? Дескать, я-то — еще ничего, а вот он… Ату его! — Дина же общалась. А ты всегда говорила, что она — лучше меня… — Зорка осеклась. — Извини, мама! Марина — неплохой человек, и поговорить с ней я должна была. Лучше слушай, что я узнала… Странно. Маринка объяснила всё быстро, а Зорке говорить пришлось долго. Аж язык устал. И голова уже не раскалывается — рвется в клочья. А потом собирается обратно, и всё по новому кругу… И что мама поняла из рассказа? Только… — Ужасно! Я погубила собственную дочь! Зачем я отпустила ее одну?! Почему ты не поехала с ней?! Ну, почему ты молчишь? Действительно. Почему? Всё равно из планов закончить школу не вышло ни черта! Вообще ни у кого из них ничего не вышло. — Если бы я больше обращала на нее внимания!.. Я — ничто как мать! Мне остается только покончить с собой. Я не хочу жить! — взвыла мама. Зорка — действительно чудовище. Потому что сейчас ей не жаль мать. Совершенно. У непутевой дочери на глазах корчится от боли родной человек, а ей — плевать? Это уже не «по наклонной», а докатилась до подножия… И больно — вовсе не от этого. Хочется уйти к себе, свалиться на кровать и спать, спать, спать… А потом — проснуться! Где-нибудь в другом, нормальном мире… Не в кошмарной смеси боевика с ужастиком. — Мам! — Зорка с силой сжала ее руки. — Сейчас же прекрати! Ты думаешь только о себе и о Дине! Но Дина умерла, а Никита — жив… пока еще! — девушка криво и горько усмехнулась. — Сейчас мы должны думать о нем. Здесь в окне (чистом, сама мыла всего пару недель назад) — тоже «две бабы». Помладше и постарше. Только совсем нет тепла и понимания. Даже того, что с совсем чужой Мариной. — Ты никогда не любила Дину… — прошептала мать. — И это — тоже моя вина… Кажется, выпила Зорка маловато. Боль вернулась назад, мигом. Будто на пороге отчего… материнского дома караулила. — Хватит, мама! Я любила Дину, что бы кто об этом ни думал, но Никиту люблю сильнее! И без него я умру, понятно? Если его осудят, я сигану с Ивановского моста. Можешь потом считать, что это я тоже сделала, чтобы вогнать тебя в гроб. — Молодцы! — с порога проворчал Женька. Теперь в зеркальном плену — «две бабы и пацан». — Они обе тут помирать решили, а я куда? В детдом? Во, бабы! — Женя, она хочет оставить тебя без матери! — взмолилась мама. Тот лишь поморщился. А Зорка и ухом не повела. Да, она — чудовище. И это чудовище хочет спасти Никиту! Вот такой уж она монстр, извините. — Ты нужна мне, мама! — безжалостно дополнила собственный кошмарный образ девушка. — Мне нужна твоя помощь. — Да что я могу сделать?! — тоскливый взгляд по комнате. Остановился на Женьке… Не дождавшись сочувствия, безнадежно скользнул дальше. — Я тебе уже говорила. Прогуляться до ментуры, сто чертей и одна ведьма! Это близко. Объяснить им, что в тот раз ты соврала. Или ошиблась. И убедительно объяснить, черт побери! — Ты понимаешь, что со мной будет за дачу ложных показаний? Тебе не жаль родную мать? Впрочем, о чём я говорю? И с кем! Бьешься головой о стену. Или о батарею. В надежде, что твоя голова крепче? Безнадежно… — А ты понимаешь, что будет с Никитой? Тебе его совсем не жаль? Снизу убедительно стукнули в ту самую батарею. В настоящую. Дескать, дайте спать, гады. Нормальным людям утром вставать и бежать за бутылкой. А ночью продают лишь самогон — у бабы Глаши с Речной улицы. А если у нее разобрали — то и вовсе за город бежать, в Караваиху. Мама, кажется, поняла, что давить бесполезно. Поэтому просто вскинула на Зорку глаза. Сухие: — Нет, доченька. Этого я не сделаю. Если Никита невиновен — его не осудят и так. У нас в стране — нормальная судебная система. А мировой заговор конкретно против тебя и твоего чокнутого дебила существует только в твоем воображении. И сама я под судимость не собираюсь. Ни ты, ни твой пэтэушник того не стоите. У меня есть еще один сын, и кто-то должен о нем заботиться. Если хочешь, можешь меня возненавидеть, но я знаю, что права. А вздумаешь покончить с собой — значит, туда тебе и дорога. Я и так всегда делала для тебя гораздо больше, чем ты заслуживала. Я думала, ты изменилась, что-то поняла. Вижу — нет. Умирают лучшие — поэтому Дины больше нет, а ты есть. Это — мое наказание. Но и ты когда-нибудь получишь свое, тварь. Если в мире есть хоть немного справедливости — так и будет. Попомни мои слова.Глава седьмая
1
Тишина. Легкий, неприязненный гул — не в счет. Первый ряд означает, что за твоей спиной — весь зал. И с обеих сторон — по два свободных кресла. Было бы больше, но тогда в зал суда не поместятся все желающие. А их — много. «Третьих лиц». Косвенных свидетелей. Мать где-то там, на заднем ряду — полуживая от лекарств. Предательница… Но дать показания у нее сил хватило. Самые нелицеприятные. И, кажется, после этого на нее здесь стали смотреть чуть менее недружелюбно. Поверили, что она — несчастная обманутая жертва. Все зашевелились. Ах да, «суд вернулся с совещания». Сердце бешено летит вниз… глубже Австралии… в черный, бездонный космос! В ледяную бездну без света и воздуха. Господи, пожалуйста!.. Ради всего… Тишина. И гул уже — только в ушах. — …Антонова Никиту Анатольевича… года рождения, виновным… Нет! Нет, нет!! Не-ет!!!.. Почему в зале вырубили свет? Потому что в темноте убивать — удобнее? Нет, просто пелена вновь заволокла зал, голоса, весь мир… НЕТ!!! Пожалуйста!.. — …двенадцати годам строгого режима… Свет вернулся — яркой вспышкой лампы следователя. Смазанными пятнами лиц. — Он же не виноват! — Зорка вскочила с места. Почему не слышно собственного голоса?! Только бы не упасть — пол рвется из-под ног! Вокруг — кривляются лица-маски. Злобные маски. Качаются стены, скачет хоровод. А где-то сзади — печальная маска мамы. Спектакль Эдгара По… — Он ни в чём не виноват! Вы же это знаете!.. Вы что?.. Да что же это?! И столько нельзя по закону! Зорка же читала… Или можно?! Уже всё — можно?! Вокруг шипят змеи. И тянутся десятки рук… лап, щупалец. С когтями. Полными яда. — Зорина Светлова, покиньте помещение!.. Немедленно! — Пожалуйста! Вы же знаете!.. — голос срывается на хрип, а чужие руки привычно-ловко хватают под локти. — Отпустите!.. Он же не виноват!.. Это — не бакланы с улицы. Не пропитые, потрепанные парни, смачно харкающие на треснутый асфальт. Эти так сцапали, что только ноги волочатся по полу. Тормозят. — Зора! — лицо Никиты будто перерезано прутьями решетки. С такими ранами не живут… — Никита! — Удалось вырвать руку… лишь на миг. — Никита, я тебя спасу!.. — А ну успокоилась — а то сама сядешь! Вот стерва! Смутно знакомый голос. Брат очередной баклана? Или просто дружок? Тут плюнь — попадешь в злейшего врага. Недавно испеченного… Пляшет черно-зеленоватая тьма. Дверь захлопывается перед носом — с чугунной неотвратимостью тюремных ворот средневековой инквизиции. — Выход вот там! — орет кто-то в ухо. Кто-то уже другой. — Пошла! — Он не виноват… — черные круги перед глазами растут, ширятся. Заслоняют всё… — Конечно, не виноват. У нас в стране только невиновных и сажают… — ухмыляется сквозь туман конвоир. — Идиотка! — Он не виноват… — Ты мне не смей тут валиться! Валиться не смей, я сказал!.. Подстилка зэковская!.. Зорка всегда знала, что умрет с его именем на губах. Вот и умерла. Так и отправляются на тот свет — оседая на пол тряпичной куклой. И уже всё равно. Никита не выйдет из тюрьмы живым. Значит, дальше жить незачем… — Зорка! Ты что, Зор?! Кто пустил сюда Женю? Кто заставил ее братишку плакать?! — Зор… — Отключилась, — объяснил конвоир. — Ты бы вывел сестрицу отсюда. Сейчас остальные выходить начнут, а вас они не очень любят. Как бы ни было чего… — Зор, пожалуйста! — детская рука трясет за плечо. А в голосе — всё больше страха. Нет — уже ужаса… — Зор, очнись, а? Поехали домой, Зор… Домой… Из Светлогорска, куда они так мечтали поехать. И в Питер… Питер погубил Никиту, в Светлогорске его осудили… — Зор!.. Зоринская… Женька… Нельзя, чтобы ему было плохо еще и из-за нее! А сейчас еще и «остальные» здесь будут. А Женя — один. Надо встать. Придется жить дальше… Пляшет маскарад дьявола. Будто Маринка всё же напоила Зорку технической дрянью. И теперь едет крыша. Хорошо бы так… Тогда всё это будет неправдой! «Если весь мир против тебя…» Значит — мир победит.2
— Пишешь адрес в никуда:
Безнадега — точка — ру…
3
На кладбище — хоронить Лену — они когда-то ездили всем классом. И Зорке тогда так и хотелось сказать: «Не место убийцам на могиле жертвы». И равнодушным и не вступившимся — тоже не место. Так почему не сказала? Могила не заросла, памятник стоит. Родители ухаживают. У них больше никого нет, Ленка была единственной. Каково им было видеть у ее гроба всю эту подлую кодлу? — Лен, привет. Это я, Зорка. Я уезжаю. Завтра. Навсегда. И больше здесь уж точно не появлюсь, поэтому у меня хватило наглости явиться сегодня. Так вышло, что… мне больше не с кем поговорить. Тишина. Молчание. Даже птиц нет. Тогда жужжали осы, а теперь уже попрятались. И трава — сырая от ночного дождя. Говорят, что кладбищенские птицы — души захороненных. Значит, сейчас их здесь нет. Пусто. Зорка тут одна, как… в последний раз на даче. Коснуться рукой памятника. Слегка. Все-таки подругами они не были. Вдруг Лене стало бы неприятно? — Лен, прости меня, ладно. Я… я никогда тебя не травила, но и не пыталась спасти. Лен, мне… очень плохо! Знаешь, наверное, это я должна была умереть. Потому что тебя любили, а я… вряд ли кто-то станет ухаживать за моей могилой. Молодец! Опять — о себе. Точно — эгоистка. — Я боюсь, Лен. Я боюсь, что не справлюсь. Милиция не верит. Никита осужден. Учиться негде. Работы нет. Даже для взрослых и порядочных. И выжить здесь не выйдет. Пора сматываться. Далеко и навсегда. Сначала мама не хотела никуда уезжать. — Это тебя ненавидят, — отрезала она. — И за дело. А я — нормальный человек. Уехать одной — в никуда, а Женьку оставить здесь? Мама уже хотела заставить его вернуться в школу. «Пойти и поговорить с детьми. Они же нормальные и поймут». Что это сестра у Жени — дрянь, а вот он сам… План увял еще в зародыше — братишка не согласился. А то мама бы поняла, что понятия «нормы» у всех разные. И чтобы тебя ненавидели, необязательно защищать осужденных. Покойная бедняга Ленка этого не делала. Дальнейшие дни маму разубедили. Ее «нормальные люди» принимали не больше, чем Зорку. Особенно подруги и матери разобиженных жен. Окончательным толчком стало увольнение с работы. То ли из-за скандала, то ли из-за болезней, то ли из-за всего сразу. Не помогли даже близкие отношения с начальником. Тому тоже чужие проблемы до лампочки. А симпатичных сотрудниц полно и так. И помоложе. Свистни — любая прибежит. Работы в городишке нет. — Всё из-за тебя! — кричала мать каждый вечер. Пока не приняла решение: да, надо уезжать. Да, ей не повезло с дочерью, из-за которой погибла Дина, а люди возненавидели их семью. Но крест нужно нести с достоинством. Раз уж воспитала такую дрянь — придется отвечать за последствия. Не сдала вовремя испорченного пасынка в детдом — виновата тем более. Как бы несправедливо это ни было. — Когда переедем — больше никакой школы. ПТУ и рынок. Точнее, ПТУ — летом. А на рынок полетишь сразу. Ты же не думаешь, что это я стану горбатиться в три смены? С моим больным сердцем? Ты и так меня чуть в гроб не вогнала. — Полечу так полечу, — равнодушно отмахнулась Зорка. Лишь бы убраться отсюда и вытащить живым Женьку. Как спасти Никиту — она придумает. Заработает денег и уедет за ним в Сибирь. Найдет хорошего адвоката… Мамины пальцы теребят сигарету. Не такие крутые, как у Динки, но и не Маринкины. Прежде она не курила… Берегла здоровье. Печень, легкие и зубы. — И, надеюсь, ты не думаешь, что я позволю тебе утаивать зарплату? Всё до копейки сдашь. Неужели мать думает, что когда эта гипотетическая зарплата наконец будет — Зорка скажет кому-то ее точный размер? Продавать квартиру мама собиралась уже из Питера, а пока — остановиться у сестры. Той самой тети Тамары. Она вроде со скрипом согласилась. Со скрипом. Вот весело будет оказаться с вещами на улице. С Женькой под мышкой. На пороге зимы. Пусть! Даже так — лучше, чем загибаться здесь. Задыхаться в чужой злобе. И дотянуть и вовсе до морозов. — Я объяснила, что ты скоро жилье начнешь снимать. Койкоместо в общаге — и хватит с тебя. А нас с Женей никто не выгонит. Теперь главное, чтобы братишка не пошел на принцип. Его в общаге уж точно никто не ждет… — Лен, если там кто-то действительно есть — попроси за Никиту, ладно. И за Женьку. Я-то уж как-нибудь сама, а их — жалко… Ну, прощай. Извини, что притащилась без спроса…4
В последнюю ночь перед отъездом Зорка плюнула на осторожность — пошла гулять по городу. По тем самым улочкам, что вдоль и поперек исходили с Никитой. Жаль, больше не удалось выбраться на дачу. Впрочем, в одиночку Зорка там уже была. — Я тут кое-что придумала, — встретила ее мама. С газетой наперевес. — Люди ездят на заработки. Ты тоже могла бы. Две недели работы, потом — две отдыха. Но ты просто поедешь на другое место — и перерыва у тебя не будет. И денег заработаешь, и тетю не обременишь. — Я — несовершеннолетняя. На такой график меня не возьмут. — Это если легально. Но есть же и частники. Просто не оформят и заплатят поменьше… ничего, поработаешь побольше — вот и наверстаешь. — Видно будет, — пожала плечами Зорка, проходя мимо матери. Уже привычно равнодушно. Та последовала за ней. Взбудораженным вихрем: — Ты, надеюсь, не настроилась на рабочий день с девяти до шести, а по выходным еще и отдыхать? Я, тебя, дармоедку, с собой беру не для этого!.. — завелась мама. — Видно будет. А сегодня я собираюсь все-таки немного поспать. — Когда гуляла со своим отморозком — тебе сон был не нужен, и сейчас потерпишь! — Ладно, потерплю, — Зорка потянулась к книге, раскрыла. — Можешь начинать истерику… Мать ушла уже под утро. Ложиться — поздно. А глаза слипаются и совсем не видят строк. И как герои книг не спали по пять ночей? Зорку после одной срубает конкретно. Девушка уставилась в окно. Там в кои-то веки заморозки выгнали всех алконавтов. Даже их. Страшно. Впереди — Питер. Этот город убил Дину. Зорку тоже сжует — и не подавится. Не будь дурой! Надо выдержать. Ради Женьки. Какой бы сволочью не была Зорка, но он-то — ни в чём не виноват. Впереди — Питер, в который так рвалась Динка. Большой город — с яркими огнями… и крутыми парнями на тачках с запредельными ценами. Мечта Динки! Она всегда любила дискотеки, а Зорка — книги. Сестре были нужны модные шмотки, а Зорке хватило бы пары джинсов. Потому что Никита любил ее и такой. Динка любила курорты, а Зорка — лес и рыбалку. Но этот город отнял всё, что у Зорки было, и она сделает всё, чтобы это вернуть. Спасти, что еще в силах. Вытащить Никиту! Сама сдохнет, но его — выручит. Вот только с чего же начать?Глава восьмая
1
Эту дорогу прозвали «Трассой Смерти» вовсе не за нынешнее состояние — хоть оно и холмистое, и разбитое, и временами скользкое. Да и проходит она местами над самым озером, неудачно соскользни — и всё. Название ускоренного пути в северную столицу как-то связано со Второй Мировой… но Зорку всегда больше интересовал девятнадцатый век. Балы, приемы, французский язык. Все — вежливые, и никто не кроет матом. Справа — Женька, на переднем сиденье — мама, в багажнике — вещи (по минимуму) и подарки тете Тамаре, Виталику и Аньке. Как подозревала Зорка — не особо им интересные. И слишком дешевые. От таких даже Динка бы нос скривила. Но денег толком не осталось. Тетка со скрипом, но действительно согласилась приютить бедную родню. Правда, «совсем ненадолго». Наверное, в ее восьмикомнатном коттедже гости займут слишком большую и самую нужную комнату. Водила мчит не то чтобы слишком быстро. Просто Зорка редко ездила на авто, да и нервы ни к черту. Зато Женька — в восторге. И от их «тачки» («Жигуль» — ничего особенного, но цвет прикольный, и гонит хорошо»), и от неуклонно следующей за ними серой («шикарная тойота, класс!»). Лучше бы эта «шикарная» чуть подотстала! Впереди — тот самый поворот, где в прошлом году мужик навернулся. Вместе с семьей. Никого не спасли. Впереди слева сверкнула гладь озера, справа — черные копья елей. Узенькая дорожка жмется к хмурой стене леса. Зорка стиснула кулаки. Всего несколько минут… ну ладно, пятнадцать — и всё будет позади! Ездят же здесь люди — и ничего. Почти все выживают. Небось бакланов не боялась! Не боялась. Потому что там всё было ясно — ты дашь в морду или тебе. А из взорвавшихся машин только в кино выбираются. Нет, не успеет взорваться — внизу озеро, вода не горит. А тонуть в заклинившей кабине — тоже очень приятно! Разве что пассажиры «тойоты» помогут. Если успеют. И если… Сонное осеннее озеро зловеще темнеет слева, деревья чернеют справа. Всего несколько километров… Какое пронзительно-синее небо в окне! Такое яркое — для поздней осени… Куда этот придурок?.. Он что — обкурился? Нормально же ехал… Назад! Сейчас остановится… Должен остановиться… Давай же! Вот сейчас… Сейчас же!.. Серый корпус «тойоты» догнал их в мгновение ока, водила «Жигуля» запоздало газанул вперед. Не успел. Женька замер на сиденье, зачарованно глядя назад. Расширенными ужасом глазами. Близко-близко тонированные стекла врага — за ними не видно ничего. У смерти нет лица… Глухой удар в багажник.2
Мир возвращается медленно. Сначала — болью и тяжестью собственного тела. Потом — дурнотой. И напоследок — голосами и лицами. — С возвращением! — неопрятная хмурая бабка расчесывает волосы. Сбрасывает лишние на пол. Недовольно отряхивает застиранное платье. — Повезло тебе, девка. — В чём? — Голова не работает. Ясно, что «тойота» не примерещилась. Но думать об этом сил нет. Их вообще нет — ни на что. — А потому, что лежала ты, милая моя, сначала на «колбасе» — в коридоре то бишь. А потом место освободилось — и тебя сюда. А сначала хотели пенсионерку вроде меня, да она до утра не дотянула. Девушка тоскливо огляделась. Серый потолок, серые стены, огромное серое окно с серой хмарью за ним. Палата на семь человек. Еще три бабули, женщина под капельницей, очень полная дама лет под пятьдесят и Зорка. Здравствуй, новая тусовка по интересам. Век бы тебя не видать. — Ты угодила в аварию, — с видимым удовольствием продолжила разговорчивая бабушка. — Эй, да ты хоть себя-то помнишь? Забудешь такое! — Где Женька? — опомнилась девушка. — Где мой брат?! Он со мной в машине был… — Живой, в соседней палате лежит. Поправляется уже небось. Ему сразу место нашли — ребятенок же все-таки. Его и вытащили первым. Облегчение едва не остановило сердце. И разом лишило сил. — А мама? — торопливо продолжила девушка. Точно — последняя дрянь. О матери даже не сразу вспомнила! — Ох, а шофера-то вашего покалечило… — с видимым удовольствием продолжила старушка. — А мама? Ясно, что шофер — тоже человек, но ему Зорка уж точно ничем не поможет. И на него ужаса уже не осталось… — Ты бы у врача спросила! — недовольно поморщилась дама. С явной неприязнью на лице. То ли к Зорке, то ли к больнице, а может — ко всему полному несправедливости миру. Несправедливости конкретно к ней. Все прочие, без сомнения, получают то, что заслужили. «Колбасу» или «не дотягивают». А вот дама здесь случайно… Их пытались убить! А чего удивляться? Динку не только пытались. А Никиту засадили на целую вечность. В ад. Ни за что, ни про что. — Ногу твой брательник то ли вывихнул, то ли сломал, — продолжила старушка. — Врач сказал, ерунда — недели через три уже ходить будет. Значит — точно не перелом. Всё в порядке! Хоть это. — На молодых быстро заживает. Вот у меня вся нога поломатая… — радостно переключилась на себя любимую бабуля. — Светлова? — молодая санитарка — лет на пять старше Зорки — замерла на пороге. Хмуро покосилась в сторону дамы. Нашла глазами новенькую. — Очнулась? Вот и хорошо. Тебе лекарство пить пора. — А вон ей не пора капельницу снимать? — бойкая бабуля махнула рукой на лежачую. — Точно — пора! — подскочила санитарка, схватилась за катетер. — Лекарство на исходе. Что ж не зовете-то никто? — Так у меня нога-то — вся поломатая. Не могу я ходить-то… А она, — на даму, — не идет. А всем прочим — плевать. Впрочем, даме — тоже. — У меня больное сердце, — поджала та губы. — Мне волноваться нельзя. В палате есть молодежь, вот пусть и… Санитарка вспомнила о «молодежи» — обернулась вновь: — Светлова, таблетки на тумбочке — пей. На тумбочке. Обшарпанной, как в Марининой квартире. А вода? — В каком состоянии моя мама? — осмелилась Зорка. И сердце почему-то застучало громче. Хоть у нее оно и здоровое. Или просто наглости меньше. А заодно иуверенности. — Понятия не имею. Врач придет — к нему все вопросы. Пей спокойно — это не снотворное. Бабуля протягивает свою чашку. Тоже — будто у Марины одолжила. А последний раз мыла — пару лет назад. Ладно, дареной чашке… Любезно одолженной. А что, кстати, с ней самой? Зорка наконец села. Руки-ноги — целы. Прочие кости — тоже. Похоже, отделалась сотрясением мозга. А так как мозгов у нее, говорят, и так не было… Ладно, сейчас выясним. Девушка нехотя проглотила таблетку, запила из подозрительной чашки. Состояние — как после часа на карусели, но стены не шатаются. Дойдем! «Доползем ли, долетим ли…» Вот черт! Ее не просто уложили — еще и раздели до белья. Ладно хоть оно — новое. Если бы еще и застиранное, как халат той бабули… Нашла, о чём беспокоиться! — Где моя одежда? — И голова враз закружилась втрое злее. А стены вспомнили, что стоят ровно непростительно долго. — Понятия не имею, — уже суше повторила санитарка. Явно вообще жалея, что заглянула. — Вот, возьми мой халат, — вмешалась вторая бабуля. — Запасной. Мы обе — худые, влезешь. Не только влезла — утонула. Потому как халат — размера на три больше, а бабушка дистрофик — только в собственном воображении. Мама тоже себя любит причислять — только к интеллигенции. Потому что закончила первый курс техникума и иногда читала книги. Раз в месяц примерно — под настроение. Любовные романы обычно. В городке, где чаще читают лишь учителя, — действительно достижение. Ровный ряд кабинетов. Пост медсестер (или санитарок?) с яркими журнальчиками. Глянцевыми. Эти вряд ли что знают и вряд ли вообще станут вдумываться. А вот и ординаторская. — Я — Светлова… Зорина Владимировна. Хмурый взгляд пожилого врача ясно показал, насколько «Владимировной» он ее считает. И насколько ужасно сидит бабкин халат. И когда его в последний раз стирали. И насколько качественно. — Что вы хотели? — Голос эскулапа вполне может работать холодильником. Взгляд из-под роговых очков — тоже. И нетерпеливое постукивание пальцев. — Я хочу узнать, в какой палате моя мать, Антонова Маргарита Викторовна? Судя по глазам — с радостью изрек бы: «В морге». Просто чтобы поставить зарвавшуюся нахалку на место. — К ней нельзя — она в тяжелом состоянии, — отрезал врач. Хоть вообще ответил! Жива! А… насколько? — Что с ней? — Почему в драке Зорка без проблем лезет напролом, а сейчас так постыдно дрогнул голос? Почему он вечно дрожит так не вовремя? — Что именно? — Физически — в порядке, руки-ноги целы. — Теперь в голосе — не только лед. Еще и одолжение. Так говорила учительница математики, прежде работавшая в школе для умственно отсталых. Впрочем, она всегда подчеркивала, что «разницы нет». Просто «вам всем» еще диагноз не поставлен. — Вы не договариваете, — решилась продолжить Зорка. Эскулап явно поколебался, не выдворить ли ее вон. И… не выдворил. Засомневался, что в одиночку сумеет? Вдруг она — не настолько больна? — Сильное сотрясение мозга, обширная травма. Это вызвало определенные повреждения нервных центров. — Чем это грозит? — При надлежащем уходе заболевание, возможно, с годами излечимо. Тем более что вопрос о переводе в соответствующее заведение уже решается. — Каком переводе?! — Страх перед врачом исчезает по капле. Сметенный более сильным. И жутким. — И что именно с ней произошло? Мне из вас клещами каждое слово вытягивать? Светило медицины вновь удостоил тупую собеседницу презрительным взглядом: — Зорина… Владимировна, ваша мать сошла с ума. И должна находиться в соответствующем месте. Для таких, как она. На попечении государства. Раз уж ее родственники не собираются о ней заботиться. Еще вопросы есть? Что? Что он несет? Он думает, Зорка — последняя дрянь?! Да какая разница, что он там думает, что они все думают… — Почему? Я собираюсь… — Светлова Зорина Владимировна, полных пятнадцати лет от роду, мне напомнить вам законодательство Российской Федерации? Вы не можете заботиться ни о ком. Вам самой будет назначен опекун, ваш брат будет воспитываться в детском доме, а мать — лечиться в психиатрической больнице. По достижении восемнадцати лет вы можете попытаться изменить текущее положение дел. И если соответствующие органы сочтут вас в состоянии… — То есть моя мама попадет туда, где больные умирают с голоду, и их обкалывают неизвестно чем, а Женька угодит в детскую тюрьму, только потому, что мне нет восемнадцати? — Именно так. А сейчас — извините, у меня еще есть на сегодня дела. Если вы не в курсе, то юридические консультации — не мой профиль. Я, видите ли, врач. — А что лично я могу сделать? — Выйти, закрыть за собой дверь и оставить меня в покое. Желательно выписаться отсюда поскорее. И больше здесь не появляться. Зорка так и сделала — по крайней мере, первую часть. И в дверях едва не столкнулась с другим светилом с белом халате — уже женского пола. Врач или медсестра — не разберешь. Все они тут на одну… морду. — Это что такое было? — донеслось сквозь неплотно прикрытую дверь. — Это была девочка из поколения «пепси». — Можно даже представить, как он пожимает плечами. — Судя по одежде — из неблагополучной семьи. Очень неблагополучной. На редкость наглая и дурно воспитанная. Почему-то для всей страны российские детские дома и больницы — достаточно хороши, а вот для ее родственников… — Ничего себе! Если еще всяких соплячек от горшка два вершка спрашивать! Молоко на губах не обсохло, а туда же… Зорка уныло побрела прочь. Кто это тут думал, что хуже быть уже не может? Кстати, когда ее отсюда выгонят? Сегодня? Завтра? Одежду-то хоть отдадут? А вещи? И в каком состоянии эта самая одежда — после аварии-то? Хуже этого халата? И насколько? В палату Зорка вошла на негнущихся ногах. Почти вползла. Побитой собакой. Вика и ее друзья плясали бы от радости. Вместе с «бакланами». — Девонька, — окликнула доселе молчавшая бабуля. — Будь ласточкой, позови этих. Тут опять той бедолаге капельницу менять пора. — И лучше поторопись, — поджала губы дама. — Таким, как ты, конечно, плевать, что из-за тебя погибнет человек, но всё же… Что ей сделала молодежь? Орет под окнами? Устраивает пляски с бубнами этажом выше? Или родные дети — «неблагодарные уроды и эгоисты»? На самом деле или только в ее воображении? Вернуться. В ординаторскую… К тем. А и вернуться! Можно еще к медсестрам на пост. А вот нет! Какого черта?! Какого черта именно Зорку обвиняют направо и налево? Какого черта это делает каждый первый, знакомый с ней всего пару-тройку минут? Что у нее такое написано на безвольном лбу, что чертов каждый первый… Коридор лег под ноги бархатной дорожкой. А Зорка прошагала королевой. С гордо поднятой головой. Еще бы каблуки — стучать! Погромче. Дверь открылась сразу. Может, скоро и начнут запираться изнутри, но пока не додумались. Плохо с ней знакомы. Надо было у ее согорожан спросить. Бывших. — Это еще кто? — знакомый тон на сей раз уже не вогнал в страх. Привыкаешь ко всему. — Это я — из поколения «пепси», наглая, паршиво одетая и с необсохшим молоком, — усмехнулась Зорина. Им обоим. — Во-первых, в палате Љ3 пациентке пора снимать капельницу, о чём ваш персонал вечно забывает. А во-вторых — надеюсь, когда-нибудь ваших родственников вполне устроят российские психушки и детские дома. Когда они туда попадут. Развернулась и вышла. Не слушая откликов. Наглой ее сегодня уже обозвали. Дальше можно делать что хочешь — хуже не будет. Теперь уже точно. Вообще, на самом деле — как это здорово, когда тебя уже ненавидят! Какая потрясающая свобода дальнейших действий! И как Зорка сразу это не распробовала? Дверь захлопнула сама. На сей раз — как следует. С чувством и с толком. Грохот напомнил ту — в зале суда. Что ни делай — для окружающих всё равно будешь дрянью и стервой. Так не пора ли перестать на них оглядываться? И наконец-то полностью ответить их ожиданиям! Впереди — не жизнь, а малина. Украсть Женьку и маму… где-то прятаться… сесть в тюрьму за похищение. Светлое будущее! «Я свободен. Наяву, а не во сне…»
«Я один, я как ветер…»
3
Голова кружится… Лечь к стене. Закрыть глаза. Может, хоть так представятся лето, солнце, синяя гладь реки, бусы из листа кувшинки, карие глаза Никиты… Смех, когда Зорка накинула ему на шею эти бусы. Когда брызгала водой… И вместе с ними смеялось солнце, и золотые лучи скользили по воде… А потом вся радость исчезла. Стерлась залом суда, черной скамьей… сырой, залитой дождем, опустевшей деревней… равнодушно-высокомерными лицами медперсонала. Остались лишь серая хмарь и пустота. В палате, за окном и в душе… — Разлеглась тут! — присвистнул Женька. — Нет, видали эгоистку, а? Брат прихромал в ее палату на костылях. И где взял? Там же, где Зорка — халат? — Отстань. Я хочу умереть… — Много хочешь — мало получишь! — разозлился он. — А обо мне ты забыла? Меня в детдом отправляют, помнишь? А я тут лежу с ногой и даже удрать не могу! Ты же старшая! Ты должна меня защищать! Ты же обещала… Отчаяние захлестнуло серой беспросветью. Бессилием. Новой волной. Девятым валом. — Я себя-то защитить не могу. Я… наверное, я просто не приспособлена для этой жизни. У меня ничего не получается… — Во придумала! Она — не приспособлена, а подыхать из-за этого — мне? — Мальчик, нельзя так говорить, — качает головой бабулька. Третья, прежде молчавшая. — А подыхать — можно? — зло обернулся к ней Женька. Та примолкла. А дама вновь неодобрительно поджала губы. Ну и черт с ней! Тем более — молчит. Вот так раз. Зорку заранее обвиняла во всём, а яростно орущего Женьку — нет? Кажется, братишка понял правду жизни куда раньше бестолковой сестрицы. — Может, хватит себя жалеть, и вспомнишь и обо мне? Или хоть о маме? Я-то в детдоме, может, еще и выживу, а вот она в психушке… Там же черт-те что творится, Зор, там же — ад! Таких, как она, там голодом морят. Они под себя… Ты чё, газет в натуре не читаешь? Девушка с тоской оглядела палату. Чужой город, чужая больница, всё чужое. Шестнадцатиэтажка за окном — отнюдь не самая высокая в городе. Серый двор, дома, дома, дома… Чужие люди, чужая жизнь. Здесь никто никому не нужен. А дома вы были кому-то нужны? Кому? Бабе Фросе? Тете Маше? Вике? Может, старым друзьям? Якобы лучший друг Женьки и провожать его не пришел. А братишка даже не заревел. Тогда. А вот что с ним будет в детдоме?.. Женькина сестра села, зябко обхватила руками колени. Надо жить дальше, надо спасать своих. Двое — это стая, а сейчас их даже больше. Просто… просто Зорка теперь — вожак. И надо справляться с новыми обязанностями. Через «не могу» и «не знаю как». Как-то. — В общем, сеструха, я и мама — на твоей совести. А я попилил на уколы. Гадость — после них потом ни сесть, ни лечь. Но я же как-то терплю… Мерный стук костылей — быстро же Женька научился — еще не отзвучал, когда решение было принято. Зорка сжала кулаки. Она должна. И сумеет. Всё равно ведь выбора нет.Глава девятая
1
Звонок от Зорины Светловой застал ее тетю Тамару Кобрину не то чтобы врасплох. Ждала ведь Маргариту. Только не собиралась теперь возиться с ее выводком. Пока старшая из выживших не набралась наглости позвонить. Даже забавно. По рассказам Динки можно вообразить только недалекую дуру деревенского типажа. И польстится на такую лишь тупой урод — сводный брат. А девица — не чета самой Динке. У той лишь волосы, глаза да длина ног кое-как до нормы дотягивали. Настоящей нормы. А тут… любая одежда, любая прическа, выражение лица — и девчонка хороша всё равно. А уж если переодеть, грамотный макияж… То-то все медсестрички с санитарочками от зависти зеленые. Быдло деревенское, даром что родились в Питере. Впрочем, на самом деле как раз приезжие добиваются больше и идут дальше. Еще не успели отупеть и зажиреть. Идут дальше. Как когда-то сама Тамара. А вот Зорина? Вопрос — есть ли смысл? Определенно, есть. Даже если совсем дура. Красивые дуры бесполезными не бывают. Больничный халат смотрится неплохо… даже этот. Жаль, здесь его с нее не снимешь. Еще и откажется. Беда с этими девками, раздевавшимися только перед одним мужиком. Ладно хоть всех местных баб выставить удалось. Деньги творят чудеса. Даже невеликие — вроде тех, что Тамара отстегнула персоналу. Кстати, девочку ждет сюрприз — отдельная палата. Если уж в нее вкладываться — то и в быдлятнике держать незачем.2
Ну, здравствуй, родная тетя. Всего раз в жизни виденная — и то лет восемь назад. Как с обложки. И не скажешь, что Тамаре Кобриной — сорок четыре. Тридцати не дашь. Красивая, надменная… хищная. Совершенство. Жуткое. Недосягаемая мечта Динки. И оживший кошмар Зорки. Такими она представляла взрослыми особо наглых знакомых девиц. И зря. Им до тети Тамары — как до небес. Или до ада. На стул напротив Зорки села, будто прежде удостаивала прикосновением своей… пятой точки лишь небесные облака. А тут пришлось спуститься ниже плинтуса… Усмехнулась. Бизнес-леди из фильма. Из очень крутого. Зорка никогда не написала бы такой сценарий. И не хотела в нем жить… Но меньше, чем умереть или видеть мертвым Женьку! — Я хочу с вами поговорить, тетя. — Надо бы на «ты», но не получается. — Я слушаю тебя, Зора, — чуть отвердели губы — рождая новую усмешку. Жестче прежней. — Не возражаешь, если закурю? Сигареты — явно дороже Динкиных. И аромат от них приятный… смолистый. Пахнет лесом… сырой, заброшенной деревней и одиночеством! — Будешь? — легкий небрежный жест. Милостыня. Так аристократ бросает нищему огрызок французской булки с икрой. Огрызок сырости и одиночества? Не нужно. Хватает своего. По горло. — Нет, спасибо. — Считаешь себя еще маленькой? — явное неодобрение в глазах. Нехорошее. — Бросила. А еще совсем недавно считала, что курят лишь пьяные мужики и особо трудные подростки. Или Динка — тоже отнюдь не в трезвом виде. — И завязала с алкоголем? — почти ухмыляется. — Да, — ровно и тихо. Правду, только правду и ничего, кроме… — Похвально. Итак, я слушаю тебя, Зора. Что тебе нужно? Только, — построжели глаза тети, — позволь намекнуть, что ты уже взяла неправильный тон. Не советую начинать с качания прав и хамства. Ты в не той ситуации. Ты — на самом дне, и дальше падать некуда. Поняла? — Я не хочу с вами ссориться. Вы — моя тетя, и я хотела попросить вас о помощи… — Я не помогаю бедным родственникам. Дина была исключением. Но ни твоя мать, ни твой брат меня не интересуют. Особенно мать. — У нас есть квартира. В нашем городе. Трешка. Но мама, как недееспособная… Не вздумай реветь, Зорка! Или потом поводов для слез будет втрое больше! Вчетверо. — …а мы с Женей, как несовершеннолетние, продать ее не можем. Я хочу попросить вас на время стать нашим опекуном и помочь это сделать. Тогда маму можно будет устроить в нормальную больницу, а о Жене я позабочусь. — Нелегально снимешь квартиру, пойдешь вкалывать туда, где не спросят возраст, и прятать брата, пока ему не стукнет шестнадцать, — закончила тетя. — Ты забыла об одном. Что с этого получу я, кроме кучи проблем? — Я могу отдать вам половину денег, — сразу предложила племянница. Хотя начать хотела с трети. — Сколько тебе лет? — Темно-зеленые глаза прожгли насквозь. А это к чему? Будь Зорке восемнадцать — обошлась бы без тети! А уж двадцать… — Через четыре месяца будет шестнадцать. — Даже меньше, чем я думала. А гонору — будто двое больше, — Тамара небрежно стряхнула пепел в блюдце на тумбочке. — Твоя сестричка была сущий ангелок — в сравнении с тобой. Ты насмотрелась сериалов, девочка. Мы — не на Западе. Психушки и детские дома у нас — в порядке вещей. И я не вижу причин, почему именно твоя семья должна стать исключением. Выживает сильнейший. Лично мне денег хватает и так. И я вовсе не горю желанием тратить их на подкуп доблестной российской милиции, когда она спросит, куда делись якобы опекаемые мной племянники. Другое дело — ты. Вот тебе я помочь могу. Из тебя со временем толк выйдет… если прекратишь цепляться за бесполезную родню и поймешь, что выплывать нужно в одиночку. Ну? — Одна я выживать… выплывать не буду. — Неужели я ошиблась, и ты — все-таки дура? — Я не брошу маму и брата. — О, особенно маму! — рассмеялась Тамара. — А ты знаешь о ее былых планах в отношении себя? Работа в три смены, койка в общаге? Нищета? Прощай, школа? — Да. — Тогда позволь тебя спросить: ты — святая или идиотка? Ладно, — резко оборвала смех тетя. — Я, пожалуй, помогу продать твою квартиру. И мать твою устрою, как надо, хоть она того и не стоит. Все-таки сестра… И братик твой поживет у меня… под твою ответственность. Ладно уж, налью сироте тарелку борща — не обеднею. Да, деньги ты отдашь мне. Все. И не делай таких глаз — для тебя они сейчас не стоят ничего. Да и не так они велики, как ты вообразила, — особенно по меркам Питера. Но это, как ты понимаешь, не всё. — Что еще? — кажется, голос дрогнул. — Я тебе сказала — гонору убавь! — неожиданно рявкнула родственница. — А то ведь могу и передумать. — Извините… — выдавила девушка. С трудом. — Вот и хорошая девочка, — Тамара неожиданно провела рукой по волосам Зорки. Почти материнским жестом. Как мама — Динке. Племянница едва не отшатнулась — сдержаться удалось с трудом. Истеричка! — Ты просто будешь мне помогать. Ты — красивая, неглупая (надеюсь) девочка. Почти умница. Со временем решу, куда тебя пристроить. Поверь, в моей фирме найдется место для неглупых сотрудников. И место неплохое — в родном селе Гадюкино тебе такое и не снилось. Но пока… ты, надеюсь, понимаешь, что пока в ход пойдет только твоя красота? Больше у тебя ничего еще нет. — Понимаю. Не умереть бы на месте! Нельзя. Права нет. — Вот и молодец. И не смотри такими глазами — я не собираюсь тебя есть. И на панель не отправлю — не тот там уровень, и мне с того пользы никакой. Только избранные, приличные люди. Ты бы и сама догадалась найти такого — если б знала, где искать. И поверь мне — тебе пришлось бы. Не спорь. И не вздумай меня обмануть — сама понимаешь, чем рискуешь. И кем. Поэтому — никакой переписки с твоим зэком. — Никита — не виноват… — А вот это мне не интересно вовсе. Просто выбирай, кого любишь больше. Его ты уже не спасешь. Двенадцать лет тюрьмы, такая статья… не настолько наивна даже ты. А вот у твоих мамаши и брата шанс есть. И неплохой — особенно у брата. Но мне нужно твое согласие. Да или нет? — Да. Пока — да. — Я уже сказала, что ты — хорошая девочка? Два дня отдыхай, а там поговорим. — Разве меня сегодня не выго… выписывают? — Уже нет. Они решили, что такую хорошую девочку нужно долечить. А сейчас я договорюсь, чтобы лечили еще и хорошего мальчика Женю. И даже не слишком хорошую женщину Маргариту. Как следует лечили. Видишь, как быстро растет твой долг, Зорина?3
Зорка бессильно сползла на кровать, вытянулась. В детстве у нее была игрушка — плюшевый тощий кот. Обычно висел на подлокотнике кресла. Когда не лежал на Зоркиной подушке. Сидеть он не мог — слишком мягкий. Вот примерно так же ощущается собственная жизнь. Какой серый, плохо крашеный потолок… И стены. Как в тюрьме. Только отсюда можно выйти. В еще более худшее место. А Никите не светит даже это. Зорка пообещала. И что? Она всё равно не сможет. И когда тетка поймет это — выгонит ее на улицу, а Женьку сдаст в детдом. Как сделать так, чтобы не предавать никого — ни Никиту, ни братишку? А если бы еще заодно и себя… Но настолько сказочного везения не бывает вовсе. Как справедливо заметила тетка — не в мыльном сериале живем. «Кто тебе дороже — брат или любимый?» Тогда, в прошлый раз, Жене не грозило ничего. А теперь это станет действительно предательством. — Ур-ра! — громыхнули костыли. Женька на них почти влетел. — Зоринская, ты — суперкласс! Фиг детдому, фиг психушке! Мне медсестра только что сказала. С кислой такой рожей! Во-от такой! — уморительно скривился он. Смешно. Было бы. Раньше. — Я тебя люблю Зор-Невзор! Чё хочешь, всё сделаю! Ну, загадывай желание! Чтобы впредь учился только на пятерки, да? — Хочу вымыться, — почти прошептала Зорка. — С ног до головы, немедленно. А еще — хочу домой… — Ты чё это вдруг раскисла, а? Мы же победили! Гип-гип, ура-а-а-а! — Костыль отсалютовал потолку, чудом не зацепил люстру. Как возмущалась бы та дама! И бабули. А победитель пошатнулся, но успел опереться о стену. Локтем. И что это за словечко при этом произнес? — Да, вы победили. Зорка обернулась к новому посетителю. Длинный, худой, в криво сидящих очках. На Женьке обычно — так же. А за ними — неожиданно умные глаза. На лице — немного неуверенная, полудетская улыбка. Белый халат. На вид парень — одних лет с Никитой. Студент на практике? — Я — Борис Иванович, лечащий врач вашей матери, — представился «студент». — Психиатр, — серьезно уточнил он. — Пойду выясню, чё там в столовке? — Женька весело ухромал на лестницу. Хоть кому-то хорошо. Хоть ненадолго. И хорошо, что брат удалился. Зорка с рожей кислее, чем у той медсестры, — собеседник плохой. А портить радость Женьке незачем. Хоть такую. Ненадолго ведь. Девушка поспешно села, привычно обняв руками колени. Халат — длинный, удобно. И по размеру. Новый, восточного типа, фиолетовый. Теткой оставлен. Лично проследила, чтобы племянница переоделась. Не знала, договорятся или нет, а новую шмотку в больницу прихватила? — Как мама? — Пока без изменений, но надеемся на лучшее, — чуть улыбнулся врач. Ободряюще? Да нет, просто вежливо. Этому-то зачем? Ему Зорка никаких денег не обещала. А услуг — тем более. — Спасибо, — выдавила улыбку девушка. Вовсе не бодрую. — Не за что. — Что в глазах? Смущение? Не знает, как побыстрее отделаться и слинять? Жалеет, что вообще заглянул? — Зорина, держитесь. Он — серьезно? Ясно, что фраза — насквозь дежурная, но зачем вообще понадобилось ее говорить? — Был такой человек, Наполеон Бонапарт, — мягко заметил Борис Иванович. Сколько ему лет на самом деле? — Он сказал: «Победителей не судят, а побежденным нет оправдания». И много лет ему это помогало. А потом — перестало. Но лучше проиграть спустя лет сорок с лишним, чем с самого начала и всегда. Может, и не судят. Но как победить, если единственный союзник — Женька, оружия — никакого, жизненный опыт — нулевой, а согласно закону ты и прав бороться не имеешь? Как быть, если остаться сиротой — преступление не меньшее, чем воровство и убийство. И срок за это положен аж до самого совершеннолетия. Слава Богу и Госдуме, хоть паспорта теперь в четырнадцать выдают. А то было бы вообще — труба дело. А так — только полтрубы. — «Побежденным»… Вот к этой категории я и отношусь, — вздохнула Зорина, прежде чем успела схватить себя за язык. И кто, скажи, виноват, что сама напрашиваешься на презрительную жалость? Или на поучения, что твои проблемы — только твои, и «нормальных» людей, кому повезло больше, этим грузить не следует. А если почему-то кругом не везет именно тебе, то опять же чья в этом вина, кроме твоей, а? — Скажите, Зорина, я могу вам чем-нибудь помочь? Упорное «вы». Вежливость. Сочувствие в глазах. Ничего, вот сейчас ему Зорка всё выложит как на духу и полюбуется его сверкающими на горизонте, смазанными салом пятками. Хоть вслед посмеется. — Вряд ли, — пожала она плечами. — Мне, к примеру, негде жить. Моему брату грозит детдом, маме — бесплатная психбольница, откуда ей уже не выйти. А помощь моей тети… очень дорого обойдется. Ну, давай, дверь — там! Давно крашеная, в потеках… аж скрипит от нетерпения. Палата тут поприличнее, но вот коридорные двери… Как переписываться с Никитой? Как-как, как и раньше — по почте. Вряд ли тетка станет это отслеживать — не в каждом же отделении у нее свои люди. Зачем? — Зорина, я вам точно ничего не обещаю, — смущенно отвел глаза Борис Иванович. Почему-то покраснев, как рак. — К себе домой я вас, к сожалению, привести не могу — сам живу у тещи. Но у меня есть друзья — более… обеспеченные и самостоятельные, чем я. И я постараюсь вам помочь. Чем смогу. Поблагодарить девушка едва смогла — дар речи отнялся. И теперь думай, за каким чертом ему это понадобилось? И что за мышеловка щелкает ядовитыми зубами за конкретно этим куском сыра?4
А вдруг — правда? Нашелся кто-то бескорыстный? Вдруг… Тогда не придется никого предавать. Можно найти работу. Вплотную заняться поисками морального урода Димы. И не навредить этим ни маме, ни Жене. Их уже пытались убить. Оставят ли в покое теперь? Когда единственный взрослый выведен из строя? Женьку, возможно, и оставят — только возможно. Зорку — вряд ли. Это для государства она — бесправный подросток, а вот для врагов… Но точно ли ее найдут — затерянную в огромном Питере? И сколько времени форы у нее будет? Тут и пара месяцев царским подарком кажется! Когда над головой висит Женькин детдом и мамина психушка. И зима на носу. Наверняка в Питере полно секций боевых искусств. В любом микрорайоне. Тут даже стрелковые клубы есть! Самое время научиться. И достать бы еще пистолет… Совсем спятила?! Куда лезешь, дура? Как это, куда — за Никитой. Спятила? Именно. Причем давно. Вдогонку за спятившим миром. Ясно, что враги — много сильнее. Мы не в книжках живем и не в боевике. Не говоря уже об упомянутых тетей мыльных операх. Так что же теперь — забиться в угол, молчать в тряпочку и всё стерпеть? Зорка уже терпела тетю Тамару целый час — хватит! А по поводу этого Димы… Да его придушить мало! К тому же… даже если врагов оставить в покое — они-то тебя не оставят точно. Перестрахуются. Увы, но смерть Дины, осуждение Никиты и серая «тойота» Зорке не примерещились.Глава десятая
1
Выписка предстоит завтра. А значит — решать, что делать, нужно оперативно. Впрочем, она ведь уже решила. До последнего ждать помощи Бориса Ивановича. И лишь тогда — звонить тете. Если судьба дает шанс — надо его хватать. Зубами и когтями. Кто-то сказал, что лучше жалеть о сделанном, чем о собственной трусости. Будем надеяться, он прав. Наутро выяснилось, что Борис Иванович слово сдержал. Действительно договорился с другом детства. Зорка пока поживет у него — временно. Женю еще подержат в больнице. А там сердобольный врач придумает что-нибудь еще. У него как раз еще один друг скоро из командировки возвращается. Если друг — такой, как сам психиатр, беспокоиться не о чем. Именно это Зорка и повторяла себе с той минуты, как услышала от Бориса Ивановича сбивчивый план своей дальнейший жизни. А особенно — вечером, когда поехали знакомиться с «другом». Но отступать — некуда. Альтернатива — к тетке. На ее условиях. На условиях предательства Никиты и себя самой. Иди речь об одной Зорке — предпочла бы самый высокий в городе мост. Но что тогда ждет беззащитных маму и Женькой?! А в Борисе Ивановиче что-то внушает доверие. Он такой… неловкий и смешной. Подобные люди опасными не кажутся. Так, может, и не бывают? Друг живет в очередной высотке — на одиннадцатом этаже. Скрипучий лифт тормозил дважды — будто нерешительность Зорки чувствовал и время тянул. Но до места довез благополучно. А вот Борис Иванович явно беспокоится больше спутницы. Боится лифтов? Дверь Зорке не понравилась — цельнометаллическая, серая. А что — лучше обитая резаной тряпкой? Как большинство в родном городишке? Открыл по уши заросший здоровенный мужик в мятой майке и драных трениках. Это — друг детства Бориса Ивановича?! А если нет — то что здесь делает этот страшный дядька? И не планирует ли остаться на ночь? — Мишка, — поприветствовал его Борис Иванович. И у Зорки упало сердце. Рухнуло в пропасть — на острые камни. Обещанного друга зовут именно Михаилом. — Миха! — протянул тот лапищу Зорке. Вычищать под ногтями грязь он явно считает излишней утонченностью. — Зорина, — как можно нейтральнее поздоровалась она. И чуть не поежилась под откровенно раздевающим взглядом. — А уменьшительно — как? — Зора. — Сура! — радостно ухмыльнулся он. — Как в песне: «Я — Сура, ребенок нежный…» — Зора, — холодновато поправила она. — А лучше — Зорина. Желание удрать становится почти неконтролируемым. Бешеным. Еще б было, куда… И так жаль прощаться с шансом на нормальную жизнь! Зачем вообще надеялась? Теперь стократ хуже! За спиной заросшего Михи — не слишком чистая прихожая. С не слишком свежими обоями. И даже не то чтобы очень целыми. — Миш, ты бы не держал девушку на пороге, — вмешался Борис Иванович. — Чайку бы, что ли, организовал? Конфет достал? — И чаек есть, и пивко, и водочка, — Мишка посторонился, пропуская Бориса. Тот уступил место Зорке, и в последний миг Миха словно случайно качнулся вперед, его бедро достало Зоркину ногу. Та отшатнулась, брезгливо поморщилась. Миха ухмыльнулся. Сально: — Не бойся, Сура-а-а… Как бы объяснить некоторым, что кроме страха существуют и другие чувства? Отвращение, например? Или брезгливость? А Борис ничего не заметил? Совсем? Он, конечно, близорукий, но… — Какая водочка? Зорина — несовершеннолетняя, я же тебя предупреждал, — уже за закрытой дверью вмешался-таки врач. — Ты тут смотри мне… — Да, Борька, я же обещал: значит, заметано. Миха обещал — Миха сделал. Ну по чуть-чуть ведь можно? Сура водочку уважает? — Нет. Чуть отлегло от сердца. — Значит, молока? — ухмыльнулся Миха. — Теплого, на ночь? С печеньем? Да хоть с черствым хлебом! — Лучше чаю. — Чаю — значит, чаю. — Он любую фразу умудряется сделать мерзкой! — С конфеткой. Маленькие девочки любят сладкое. Укостылял на кухню — на сей раз ничем гостью не задев. Зорка решительно прошла следом. — Чаю — значит, чаю… — Послушайте, — девушка прямо взглянула на него. Пытаясь сделать взгляд ледяным. — Если вы считаете меня проституткой — я лучше уйду. — Какой проституткой, ты что? — улыбнулся Миха. Тоже не слишком натурально. — Я ж Борьке обещал… Электроплиту тут мыли при постройке дома — не позже. Пол… ну, не тогда, конечно, но явно до Нового Года. Вон в углу остатки засохших хвоинок. Пополам с прочим мусором. — Что тут у вас? — заглянул Борис. Сор, грязь, пыль, остатки чужих трапез — и Миха с сальными глазами. — У девочки — паранойя. Уверена, что все мужики ее хотят, — хохотнул «друг детства». — Наверное, потому что мальчики на нее смотрят редко… Не тот типаж. Зорка едва не покраснела. Гадость какая! И вранье! — Мишка! — чуть повысил голос Борис Иванович. — Слушай, я сейчас передумаю. Я тут согласился ее приютить, отшил на это время всех баб. Можно сказать, испоганил себе всю личную жизнь! А вы мне тут вдвоем допросы устраиваете! Ты же меня знаешь! — Знаю. Миш, не обижайся. Ей действительно некуда пойти. Извини. — А некуда — так пусть не хамит. Нужно она кому-то — соплячка малолетняя… Зорка молча сжала кулаки. Тетя Тамара будет разговаривать ничуть не вежливее. Ее клиенты — тем более. Чай прошел в напряженном молчании. Миха достал-таки «водочку», но опрокинул пару рюмок один. Борису «идти к жене и теще». Зорка, несмотря на все подначки, отбоярилась. Равно как и от сигарет. Дешевых, с мерзким запахом. Такие курил давний поклонник Динки, как-то отметеливший ее до полусмерти. Да и чашки не мешало бы сполоснуть еще разок. На Зоркиной — следы предыдущей помады. Ярко-фиолетовой. Даже в квартире Маринки было чище. Наверное, потому что девушка. Перед уходом Борис явно хотел еще что сказать, но побоялся окончательно разозлить друга. Только попрощался с Зоркой. Опять пообещал, что всё будет в порядке. Миха опрокинул еще стопарь, со вкусом закусил салом. Без хлеба. — Сколько тебе лет, Сура, ребенок нежный? — Не Сура, а Зорина. Пятнадцать, — честно ответила она. Не тот случай, чтобы накидывать. Даже убавила бы, да Борис наверняка сказал правду. — Ого. А тянешь на все восемнадцать. Или не сказал? Только о ее «несовершеннолетии». — Знаю, — вздохнула Зорина. — С такими… — Миха сально повел рукой. Изображая то, чего у мужиков не бывает. Разве что у очень жирных. Да и у Зорки — не то чтобы слишком богато. Гадость какая! — Я должна глупо похихикать, дать вам в морду или уйти? — И не клюешь на комплименты, — не обиделся Миха. Так это был комплимент?! — Да ты — зануда, Сура. — Знаю. Отвязался бы уже, а? Посуду бы лучше помыл. Вон кусок хозяйственного мыла сиротливо приютился на краю битой жизнью раковины. Совсем засохший. — Ну и дура. Кому нужны зануды? Хорошо бы — никому! Ведь правда никому, а? Зорка тогда станет раз в сто занудистее. — Останешься старой девой. Юбка метлой, волосы пучком, очки — во! — хихикнул он. Именно такие Михи в детстве ненавидят и достают девочек в очках. Вроде Лены. — Будешь сидеть с такими же дурами — сериалы смотреть. Здорово бы! Да кто ж позволит-то? — Не обижайся. — От его руки Зорка отодвинуть колено успела. Едва-едва. Поспешно поднялась. Почти вскочила. — Да ты не волнуйся — я же обещал. Сейчас постелю тебе на кровати, а сам — на раскладушку. — Лучше наоборот. Туда завалиться еще кому-то — сложнее. А кровать — двухместная наверняка. «Баб», которых Миха «отшил», он укладывал не на раскладушке. Украсть Женьку, вернуться домой, спрятаться у Маринки? Та не выдаст… Только не туда! Не туда, где каждая двуногая собака знает и облаивает. Не к «бакланам», караулившим братишку, чтобы искалечить или что похуже! — Я сказал: дама на кровати! — Миха встал и чуть шатнулся. — Всё, идем — стелю! Ик-к.2
Улеглась Зорка одетой, а засыпать откровенно боялась. Сто раз уже сбежала бы — если б было куда. А так остается лишь надеяться… на что? Что Миха действительно уважает слово, данное Борису. Что Борис взял Зорку под защиту на самом деле, а не «для отмазки». Или что она сумеет отбиться от здоровенного бугая — если все предыдущие надежды провалятся. Миха же застрял на кухне, продолжая заливать за воротник. Нестерпимо долго. Потом раздались тяжелые шаги. Грузные и неотвратимые. Надо было прихватить с собой нож. А где взять? На кухне у Михи? И что будет с Женькой, если Зорку посадят за убийство?! Никите дали двенадцать лет вообще ни за что… — Эй, Сура… ребенок нежный! Может, всё-таки будешь? Зорка затаила дыхание. Совсем. Слышно тиканье часов. И шум дождя на улице. Тихий, унылый, монотонный… — Ну, как хочешь… — шаги прогромыхали обратно на кухню. И замерли там. Миха сел… В сон Зорина провалилась незаметно — в непонятное душное марево. Склизкое и мерзкое — будто бредешь по жадно хлюпающему болоту. А оно пытается тебя обволочь… утянуть в трясину… Из сна вышвырнуло разом — ощущением опасности. Мерзкой, как то болото. И сразу стало ясно, что это — не оно. Хуже! Это мерзкие, потные руки лезут под одеяло… под одежду! А слюнявые губы дышат перегаром прямо в рот. Хорошо хоть легла прямо в джинсах! — Михаил… — Зорка бешено рванулась — и неподъемная туша придавила ее к кровати. — Отпусти меня… немедленно! Охренел?! — Да чё ты? — пьяно прохрипел Миха. — Ты ж сама пришла… Нормально всё будет… — Отпусти! — дернулась девушка. Явно порадовав кавалера еще больше. Судя по хихиканью. — Отпусти, ты!.. Укусить удалось хорошо! Чужая кровь солью залила рот. Озверевшее лицо вскинулось вместе с тушей. Не выпуская Зорку. Сейчас как врежет!.. И уж тогда — конец! — Ты, сука, не дергайся! Сама пришла и еще выкаблучивает… Замахнулся… На этом месте героине книги или сериала положено прикрыть глазки и раздвинуть нижние конечности. И потом долго страдать, но сейчас — подчиниться. Потому как — деваться некуда. Финита ля комедиа. Допрыгалась. Лишнее доказательство, что из Зорки романтическая героиня не выйдет. «Приносить себя в жертву» она не способна! Особенно — таким способом. Попавший под руку будильник с силой опустился на потный Михин затылок. Едва дотянулась. И до будильника, и до лба. Если бугай не отключится — теперь не только изнасилует, но и убьет. Ну и пусть. Миха оседает на одеяло… и на Зоркины ноги! Отключился. Или умер. Кровь растекается по одеялу… Сейчас измажет еще и одежду! Девушка с трудом сдвинула тяжелую тушу. Едва не надорвалась. Полтора центнера там, что ли? Теперь посадят? Еще как! Если поймают. У них нет отпечатков ее пальцев, зато будет Борис со свидетельскими показаниями. Надо уходить. Немедленно! Пока не сцапали. Или какие-нибудь Михины друзья не явились. Тот же Борис знает, где Женька и мама! А дальше? Похитить Женьку — и в бега? Да хоть куда — всё лучше, чем в тюрьму или на тот свет! А братишку — на произвол судьбы. Об этом — потом. Беги, дура! Живее! Соскользнув с кровати, Зорка торопливо выскочила в прихожую. Из комнаты раздался пьяный стон. Жив! Девушка обернулась на пороге. Миха уже успел открыть глаза. И теперь пытается подняться: — Ты, сука… Я т-тебя… Твою мать!.. Сейчас кинется вдогонку! Мама!.. Зорка резвым сайгаком рванула в прихожую, дернула запертую дверь. Орать? Бесполезно. Соседи прикинутся шлангом! Глухим как пробка. И с удовольствием насладятся ролью зрителей. Слушателей. «Ой-е-ей, хищник гонится за мной!» Соберись! На кухню за ножом? Да! Лучше, чем сдохнуть просто так. За ножом — и жаль, что там нет мачете! Да вот же ключ — на тумбе! И Зоркина сумка! И куртка на вешалке. Трясутся руки — чуть не выронила ключ. Как в дурацком фильме… Искать времени бы не было! А там — последние деньги. Шаги. Миха. Шатается, но идет? Сейчас возникнет на пороге и кинется… Ключ провернулся легко. Не открывается! Застрял! Еще оборот, идиотка! Готово… Вперед! Стоп. Хватай куртку и сумку, дура. Вещи тебе еще пригодятся. Прихватив их, Зорка пулей вылетела в коридор. Не дожидаясь лифта, ссыпалась по лестнице. Возможно, бегает она быстрее Михи. Только возможно. Балкон. В таких дома лестницы идут через балконы. Внизу — город. Осталось одиннадцать этажей. Вперед. В темноту без единой лампочки. На таких лестницах их и не бывает. Наверное. Старая-престарая хибара времен затертых… И только лед ступеней под ногами! Вверху хлопнула открывшаяся дверь. Зашумел лифт. Открылся. Тронулся вновь. Впереди — непроглядная тьма. Еще семь этажей. И шум лифта. Миха может выскочить где угодно. И отправиться ее искать. Надо было прихватить нож! Нет. Не было времени. Пока бегала бы за ножом — Миха встретил бы уже в прихожей. А то и в проходе. Что, в общем-то, без разницы. Дура, идиотка, почему не согласилась на предложение тетки?! Там не грозила смерть, Женьке не светил детдом, маме — дурдом! Поверила в добрых врачей, кретинка? В бескорыстие чужого дядьки? Да ты не сериалов насмотрелась, а мультиков для трехлетних! Потому что в четыре года люди уже ничего не берут у незнакомых. Прекрати! Хныкать — это потом. Двигайся, а не дрожи как овца! Двигайся — или умрешь. Вниз бежать — поздно. Там — Миха. Просто поднимется вверх и сцапает. Наверх? Здесь — не мелкий городишка, и дом — не двухэтажный. Даже если вдруг чердак окажется открыт — на крышу с него не попадешь. А там уж точно не найдется еще одного распахнутого люка — в другой подъезд. Разве что краткий полет вниз — на колкий асфальт двора. Тупик. Назад? Нет. Миха может оказаться там — уже ждать наверху, если сейчас в лифте — не он. Вниз на один этаж — живо! Там вызовешь эту громыхающую коробку. А если в лифте — Миха? Ждет? Сально ухмыляется? С ножом наперевес? Ага, с мачете! Прекрати! Здесь тебе тоже остается только кинуться с седьмого этажа. Или с шестого — если не побоишься спуститься еще. И шансов — никаких. Даже хуже. Больше вероятность стать не трупом, а калекой. И в тюрьму для беспомощных поедут не двое, а трое. Как тебе интернат для паралитиков, а? Нужно оказаться ниже. Хотя бы — ниже. Может, даже не на шестом, а на пятом. А то и на четвертом. Не сдавайся! Всё меньше шансов у интерната. Давай! Бегом — как можно дальше… Пятый этаж. Лифт затормозил где-то внизу. Один, два, три. Вызов! Красная кнопка. Горит. Едет, громыхая как сто бегемотов. И почему-то жутко холодно. Озноб? Прекрати трястись! Ножа нет, но в сумке нашлась ручка. Ею можно — в глаз. Всё лучше, чем ничего. «Скорый поезд, увези меня отсюда…» Дура! Ты умеешь драться. И сейчас не придавлена к кровати. Ты умеешь драться. И выживешь и без оружия — если прекратишь бояться. Чем тяжелее противник — тем дальше полетит. Жаль, не вниз с лестницы — дом не тот. У тебя есть кулаки. А на худой конец — зубы. И ногти. Кстати, их пора отращивать. Определенно слишком короткие. Тетя разрешит носить длинные — если их наманикюрить покрасивее. А если у Михи — пистолет? А если не будем себя накручивать? Стволы у нас в стране всё же не у каждого первого. Не США! А если — пневматика? А заодно и газовый баллончик! Баллонище… Зев лифта открылся. Пустой. Теперь — вниз. На второй этаж, а не на первый! На первом может ждать недобитый Миха. А если Миха ждет на втором? Прекрати. Всё не предусмотришь. Особенно, сколько придется ждать на втором, прежде чем с первого примчится Миха? С мачете. Кабина плывет вниз мучительно медленно. Зеркало — недавнее нововведение? — отражает перепуганное девичье лицо, растрепанные волосы. «Соплячка». Готовая жертва. Лучшая каратистка студии. Не стыдно? Если Миха ждет на втором — полетит очень далеко. За себя, бакланов и всех будущих теткиных «избранных, приличных людей». Открытая пасть лифта, пустая площадка второго этажа. Темный как ночь лестничный пролет. Нет уж, спасибо! Да пошло оно всё! Зорка молча шагнула назад в лифт. Нажала кнопку. Не красную. Что тоже не важно. Доехала до первого. Любуясь в зеркало. Вроде стало лучше. Не испуганная, а злая. Готовая бить морду. Или другие части тела. Почувствительнее. Вышла. Решительно, почти печатая шаг. Пусто. Никого. Ни Михи, ни соседей, ни бомжей. Впрочем, здесь ведь домофон. Холодит босые ноги каменный пол. Черт! Точно — идиотка.3
Назад Зорка доехала молча. До самого одиннадцатого этажа. Так же молча с силойвдавила кнопку звонка. Усмехнулась, расслышав шевеление за соседней дверью. Любопытные старушки или не старушки существуют и здесь. Те самые «зрители-слушатели». На третий звонок раздался пьяный Михин голос. Он никуда и ни за кем не гнался. И не думал даже. Какая прелесть! — Это ты…? Пошла вон………. Что, насиловать ее уже передумали? — Гони мои ботинки, придурок! — Я ща ментов вызову…! Зорка расхохоталась. Погромче. Пусть слышат все. — Давай, зови! Я как раз расскажу им о тебе много полезного и познавательного. Дверь распахнулась. Девушка едва успела отшатнуться — ботинки со свистом пролетели мимо. Не попал. Шлепнулись даже не рядом. Носки Миха оставил себе — и черт с ними. Пусть попробует натянуть себе на лапищи. Или своим «бабам» одолжит. Дверь захлопнулась обратно, а на улице раздалась сирена. Реально менты? Плевать. Разве что босиком трястись в участок неприятнее, чем обутой. Зашнуровалась Зорка всё же в паре шагов от двери, косо поглядывая на нее — мало ли? Потом вернулась и вновь от души отжала кнопку. — Ты…, вали отсюда…! Я тебя…. — Ты меня… уже пытался — кишка тонка. Открывай, пока не перебудила всех соседей. Не тех, кому скучно, а тех, кому завтра (уже сегодня) на работу. — Ну…, держись!..…….. Ага. Держусь. За ваш сапог. Как в одном советском мультике. Надо бы пересмотреть. Очевидно, у тетки. Главное, чтобы не в компании клиента. Разъяренную рожу Михи девушка не пропустила. Кулак ему врезался прямиком в челюсть. А пинок в пах летящему на пол довершил картину. Чуть-чуть подправил траекторию. И плевок в рожу не промахнулся мимо лба. — Знаешь, что? — змеей прошипела Зорка. — У меня определенно улучшилось настроение. Захлопнула дверь — кажется, разбив ею Михе нос. Мелочь, а приятно. Впрочем, нет — не захлопнула. Вон, открывается обратно. Медленно, со скрипом. Явно сама. Вернуться, что ли, еще раз? Цивилизованно вызвала лифт. Уехала. Навстречу ментам. С врачом и медсестрой столкнулась внизу. Не менты. И — ого, как оперативно! Или они вообще к кому-то постороннему? Ничего, Михе пригодятся тоже. Там как раз хлопает незапертая дверь, а на пороге валяется побитый хозяин. Четвертый час ночи. Очаровательно. Звонить Борису? Ага — давай. Если совсем дура. Дурам, говорят, везет. В мыльных сериалах. А в реале статистику смертей не считает никто, кроме криминальных органов. Если не лень, и коррумпированы не поголовно. А то смешной врач не знал, кто его друг? Варианты? Сдаст ментам, сдаст обратно Михе (незаметно вколов предварительно чудо-укольчик) или порекомендует еще одному… другу. Предупредив об особенностях «объекта». Чтобы сначала скручивал, а уж потом разговаривал. Впрочем, последнее — вообще излишне. Номер Бориса Зорка набрала уже на улице — под более чем прохладным ночным ветерком. Ладно хоть дождь заглох — оставив на память лужи. В одну из таких девушка едва не ступила — спасенным ботинком. Не стоит. Лучше поберечь личное имущество. И так уже носков не досчиталась. И последние копейки еле спасла. Не заржать бы. И кроме шуток — всё серьезно. Когда еще тетка разорится на что-то, кроме восточного халата? Вдруг сначала отработать предложит? Девушка так зло зыркнула на компашку на ходу «греющихся» алкашей, что те предпочли отойти. Даже жаль. Хочется еще раз сорвать злость! Посадят так посадят. Семь бед — один ответ. Больше Зорка не станет бояться никого и никогда. Никого и никогда. Подняли на девятом гудке. Третьего звонка. Злющий женский голос. Молодой, но сварливый: — Что, офигели?! Ночь на дворе! Пьяные, что ли?! Еще нет. Но всё впереди. — Бориса позовите. — Девушка, вы вообще кто? — Ого, на «вы». — Любовница! — грубо бросила Зорка. — Простигосподи с Тверской, слыхали о таких? Мужа спроси, где познакомились. А не позовешь его — приеду в гости и серенаду под окнами спою. С подружками и друзьями. Маринку бы сюда! Вместе выпить. А то единственная подходящая компания — вон те, с опухшими харями. А до такого Зорка еще не дошла. И не дойдет. У нее младший брат на шее. Вдруг все-таки не посадят? В телефоне — приглушенная супружеская ругань. Кажется, Борис говорил, что у него маленький ребенок. Ну и что? Чертовому эскулапу было плевать на Зорку, когда подсовывал ее другу! И всё равно — на душе мерзко. Дети не виноваты. И даже сварливые жены. Сама Зорка в такое время была бы злее, чем сейчас. Особенно, если грудничок и так спать не дает. — Кто это? — еще заспанный, но уже встревоженный голос Бориса. — Зорина Светлова. Та самая, кого вы сегодня ночью пытались подложить под своего друга Михаила, в просторечии — Миху. — Зора?.. Я не пытался… Миха… так он все-таки?.. Зора, прости! Не бросай трубку! Ты можешь сейчас подойти к больнице? Я сейчас что-нибудь придумаю. Один мой друг должен вернуться с командировки… Я сейчас ему… Зорка истерически расхохоталась. Надо же — угадала. Новый «друг» — уже на подходе! И Борис уже четко перешел на «ты». Подстилки его друзей большего не заслуживают. — Ему вы подсунете кого-нибудь другого. Я переезжаю к тетке — если, конечно, она еще не передумала. Она хоть сразу честно сказала, что мне придется делать. И только попробуйте тронуть маму или Женьку — адрес вашего Михи я знаю. Ему тогда — не жить! Раз уж всё равно плата за всё — одинакова, так пусть хоть не за случайный ночлег у очередного Михи! Вдруг тетка кого посимпатичнее подберет? Или хоть поправдивее. И она не врала ни в чём. Особенно, что в любом случае «придется». Так, может, правда и ее посулы? Девушка молча нажала отбой. А «добрый врач» сейчас ведь еще и перезвонит… Как так — рыбка сорвалась с крючка. Такая глупая с виду рыбка. Пять минут как из провинции. Они тут часто приезжают. Готовые хоть сесть — на наркоту, хоть лечь — под любого. Придется срочно купить другую симку. Только мести этой компании Зорке для полного счастья и не хватало. Да и старых номеров, по которым можно звонить, всё равно не осталось. Прошлое осталось в прошлом. Уже завтра — сегодня — Женя будет в другом месте. Да и маму тетка обещала перевести оперативно. Только бы не передумала! Теперь это — смерти подобно. И не только Зоркиной. Все угрозы о знании Михиного адреса имеют вес, только пока за Зоркой кто-то стоит. Потому что — кто испугается ее саму? Действительно — затрезвонил. Убираем громкость. Тетю Тамару беспокоить еще рано. Тем, в ком нуждаешься, в полчетвертого не звонят. Особенно — если нуждаешься так сильно. Если повезет — следующую ночь Зорка проспит в теплой постели. И, может, даже одна. Всё еще. Здравствуй, ночной Питер. Говорят, мосты разводят, чтобы они ночью не соединяли миры — наш и другие. Жаль. Было бы здорово взять за руку Женю и уйти! Куда угодно. Хуже уже не будет. Некуда. Уйти по лунной или звездной дорожке. А потом вернуться за мамой и Никитой. Ночь, прожитых дней вуаль.
Ночь, грешной души печаль.
Ночь прошлое гонит прочь.
Ночь, темная ночь…
Часть вторая С горки под откос
Какая грязь, какая власть, И как приятно в эту грязь упасть…Ария.
Добровольно сюда не явился бы я. И отсюда уйти не стремился бы я. Я бы в жизни, будь воля моя, не стремился Никуда. Никогда. Не родился бы я.Омар Хайям.
Глава первая
1
Когда тебе везет — былые неприятности кажутся жалкими тенями прошлого. Зато уж если невезение поднимает голову… Сильно везучей Лена не была никогда. Средняя семья — не бедная, но и не слишком обеспеченная. Раз в год — на море. Да, школа с уклоном, но туда девочку взяли за хороший результат теста. Правда, родители — хорошие. Благополучные. Непьющие. И семья — полная. Лена с детства знала, что такое, увы, бывает не у всех. Подруге Инге, к примеру, повезло гораздо меньше. Мало того, что не отец, а отчим, так еще и «квасит». Что такое невезение, Лена узнала лишь в девятом классе — когда впервые влюбилась. В красавца Виталия из одиннадцатого «Б». Взаимно. Половина одноклассниц завидовала. Мама Ленину любовь одобрила — может, потому, что в подробности романа посвящена не была. Равно как и разрыва. — Почему ты рассталась с Виталиком? — не отставала мать. — Такой был хороший мальчик… Не объяснять же, что Виталик бросил очередную подружку сам. Предварительно уговорив на подпольный аборт. Вторая любовь — в десятом — на первый взгляд казалась удачнее. Парень любил одну Лену, а не параллельно еще пять девочек. Ситуация изменилась на первом курсе — когда благополучный мальчик-студент вдруг резко переквалифицировался в контрактника с командировками в горячие точки. Превратив тем самым Лену в «жену солдата». Такой назойливой мама не была еще никогда. Да и из подруг адекватно вела себя одна Инга. В собственной семье насмотрелась всякого. Зато прочие чуть не ежедневно доставали Лену вопросами, не поднимал ли он уже на нее руку, не душил ли во сне, если его внезапно разбудить («А то одну мою знакомую…»). И вообще: «У них психика ломается полностью, пойми! А тебе еще рожать!» Когда Лена с ним рассталась, мама и подруги вроде успокоились. И обрадовались, когда после защиты диплома она в Крыму познакомилась с Аликом. Прямо на пляже — на золотистом песке, под шум лазурных волн. Он был… веселый. Пьяно-веселый. После серьезности последнего бойфренда это стало глотком свежего воздуха. Алик умел жить! О наркотиках Лена узнала не сразу. Составить ему компанию отказалась наотрез. А он и не настаивал — дорогая игрушка. Не она, а его любимый порошок. Она-то как раз — дорога не слишком. Лена это поняла, когда он впервые ее ударил. По случаю обнаружения ею отсутствия в квартире всей бытовой техники. Включая уж совсем недорогую микроволновку. Нет, на «дозу» у Алика средства были. Он просто проигрался в казино. И обещал отдать «прямо сейчас». И при этом был в ссоре с папой, что обычно платит за всё «и за шмотки для тебя, дура!». Работать Алик не умел и не пытался. Время проводил в тренажерных залах, ресторанах и казино. И всё реже брал с собой Лену. Настоящим наркоманом не был — вообще или еще. Так — «для души». Но вот что подторговывал — Лена догадывалась. Не сам, конечно. Кто его отец — не спрашивала. Коммерсант какой-то. Это — не ее дело. А вздумай Лена считать иначе — в чём именно она не права, Алик объяснит быстро. Иногда у него появлялись деньги — много. Где брал? Лучше не спрашивать. Может, у папы. Наверное. Папа же коммерсант. Когда-то Лена смеялась над предсказаниями подруг. Теперь всё сбывалось на глазах. Просто не с тем парнем. Да и звонила она им всё реже. Только когда Алик исчез на полгода. И то не сразу. Всё ждала, что вот-вот появится на пороге. Радостный и счастливый: «Ленка, валим в ресторан на всю ночь! Пусть все видят, самая клевая телка — у меня!» Или злой и раздраженный: «Ленка, деньги давай!» Лена выросла в насквозь интеллигентной семье. Пресно интеллигентной. Грубость Алика казалась почти глотком свежего воздуха. Сначала. — Ты — мазохистка! — разозлилась Инга. — Вспомни, как он с тобой обращался? Лена презирала себя, но поделать не могла ничего. С ним она жила, словно в горячечном сне, а без него провалилась в серое, вязкое болото. Где ничего не хочется делать. Даже жить. — Пусть только вернется… — рыдала Лена. — Я всё ему прощу! Это я виновата… Я буду совсем другой — пусть только вернется… На колени встану! Инга просто позвонила Лениным родителям, уже год как переехавшим в Гатчину и по уши этим довольным. И они просто увезли Лену с собой. Не слишком спрашивая. В Гатчину, а потом — на всё лето на дачу. Купаться и клубнику есть. — Никаких курортов! — вздохнула мама. — Нет там, как выяснилось, ничего хорошего. К осени Лена приобрела интересную модную худобу и золотистый загар. А к зиме пришла в себя. Настолько, чтобы хоть дышать. Собрала вещи и вернулась в город. Алик, возможно, ее искал. А Лены там не было. Инга — не подруга, а предательница. Как она могла — тайком?! Это было вообще не ее дело! Алик действительно искал Лену. И немедленно по возвращении нашел. В тот же вечер. — Он тебя когда-нибудь убьет, — в трубку предупредила Инга. Приглашать ее в гости Лена больше не собиралась. Да и Алик честно рассказал, что Инга делала ему авансы. «Так что твою якобы подругу просто жаба душит. Она тебя вообще с детства ненавидит. У тебя было всё, а она на такой помойке выросла…» — Больше мне не звони, — холодно велела Лена. Правда не решилась повесить трубку сразу. Все-таки лучшая подруга… Столько лет! Еще задолго до Алика… — Вот найду твоего бывшего, и пусть он это… пристрелит, — вполне серьезно пообещала Инга. — Не смей! — взвыла Лена. — Если тебе меня хоть чуть-чуть жаль — не смей, поняла?! Я без него умру, ясно?! — Ясно, что ты — дура, — вздохнула Инга. И бросила трубку первой. Когда Алик ушел снова, Лена не умерла. И не вернулась к родителям. Вместо этого поступила как героиня одного любимого сериала. Круто изменила жизнь. Совершенно, окончательно и бесповоротно. Сделала то, чего боялась еще в университете. Посреди учебного года пошла работать в школу.2
— Зорка, проснись, Зоринская! — Как всё привычно. Опять Женькина рука больно трясет за плечо. — Хорэ орать на весь дом — тетку разбудишь. Зорка!.. Девушка порывисто села на кровати. Липкий пот струится по лбу, из горла рвется крик. А в глазах — та же липкая муть. Брательник. На коленях возле ее кровати. В одних плавках и майке. Глаза — по юбилейному десятирублевику. И блестят так же. В неровном свете полной луны. — Сейчас же ложись обратно, ты что! — нахмурилась Зорина. — Пол холодный. Хоть бы тапки надел… Не такой уж холодный, конечно. «Благородный» паркет, да еще и пушистый ковер. Да и этаж — второй. А на окне — деревянный стеклопакет. Вишневого цвета. Из самой навороченной фирмы. — Не сахарный, не растаю! — буркнул непослушный брат. — Не растаешь, а замерзнешь. Форточка открыта, а ты тут полуголый бегаешь. — Чё там открыто-то? — презрительно скривился Женька. — Микропроветривание? То ли дело дома было… Где свистело из всех щелей. — И вообще — спи давай, тебе завтра в школу. Опять там зевать будешь. — С тобой поспишь! — проворчал брательник. — Женя! — Да ладно — мне ко второму уроку. Самое противное, что он прав. А ничего поделать Зорка не может. Которую ночь подряд. — Одиннадцать с половиной лет — Женя! — братишка пробурчал что-то еще. Уже смиряясь со своей участью. Привычно. И вернулся на свою кровать — у противоположной стены. Но глаз не закрыл. — Почему не спишь? — устало проронила сестра. — А кто будет тебя будить, когда тебе машина приснится? А когда их в разные комнаты переведут? Тетка вообще грозилась — завтра. И лучше не думать — зачем. А тут в доме еще Виталик обитает. Зорка поежилась. Лунная дорожка кажется… зловещей. Чем-то напоминает сонное озеро на Трассе Смерти. Задвинуть штору? Лень вставать. И… страшно? — Какая машина? — Серая, — бесцветно объяснил Женька. — Без номеров. — Может, сегодня обойдется? Это всё из-за луны. Когда на небе узкий серп превращается в наглый блин — мерещится всякая гадость. И вспоминается. Может, просто душновато? Открыть бы нормально это «стеклоокно», так братишку простудить жалко. — Мечтай! Она тебе всегда снится после зала суда. В комплекте. А потом какие-то хиппи… — Не надо, — устало попросила Зора. — Я просто не буду засыпать… Так полежу. Лежать и смотреть на луну — до утра. Или на ее тень — сквозь темную бордовую штору. Слушать ровное дыхание братишки… А потом — клевать носом весь день. И еще день. Завтра луна еще не убудет. — Ты уже раза четыре это говорила, — напомнил заботливый Женя. — Или пять. Только у тебя не получается. Кому-то нужно, чтобы ты заснула… Та-ак… Еще не хватало свихнуться. Да еще за компанию с младшим братом! — Кому? — уточнила девушка, подавляя зевок. Незачем показывать Женьке дурной пример. И так видит достаточно. Как же хочется спать! Глаза закрываются… Днем собственные мысли смешно даже вспоминать, а ночью всё кажется иным. Лунным…* * *
Женька Антонов невесело усмехнулся, любуясь, как сестра медленно сворачивается уютным клубочком. Мальчишка философски вздохнул и щелкнул подсветкой мобильника. Двадцать минут, еще двадцать. А потом и он сможет немного подрыхнуть. Хорошо еще — у Зорки это не каждую ночь. Не то бы и самый терпеливый брат не выдержал. Такой, как Женька, например.3
— Ну всё — теперь тетка точно проснулась, — по-взрослому серьезно качает головой Женька. — Щас придет, закатит: ах мы неблагодарные, лодыри, неучи, а ты вообще — дитя порока! Зор, может, тебе к психиатру сходить, а? У нас в школе нет этого… аналитика? Если б тетка злилась всерьез — давно бы вышвырнула на улицу. И брат об этом знает. — Понятия не имею — не узнавала. И что я этому аналитику скажу? — Зорка устало встряхнула головой. — Что во сне постоянно вспоминаю то, что случилось совсем недавно? — Тебе еще вдобавок многое снилось до того, как случилось. Может, ты — ясновидящая? — с надеждой взглянул Женька. — Вылечить нельзя — так хоть бабла на этом срубим? — Нет, — девушка вымученно мотнула головой. — Я вижу слишком мало. Ну да, сон с машиной был еще дома — потому я так и нервничала. Но когда залезала в эту чертову «тачку» — черта с два я о нем помнила! Я вижу всё заранее, но ничему не могу помешать — потому что потом забываю. — Кому-то это надо, — глубокомысленно проронил брательник. Пугающе глубокомысленно. Как совсем недавно. Этой же ночью — между лунными снами. — Кому? — Тому, кто посылает эти сны. — Нет, не прикалывается. — Женька, ты «Суперов» своих насмотрелся? Хорошо бы! — Ага. Только не по телеку. Знаешь, Зор, я — конечно, не ясновидящий, как ты, — братишка ловко увернулся от подушки. — Но иногда я будто что-то чувствую. Вот как сейчас. Скажешь, что мы — два сапога валенки и лечиться обоим надо? В психушке на соседних койках? Вместе уколы хавать? — Скажу, что тебе придется будить меня еще раз. — Ну ее, эту педагогику — очень уж зевнуть хочется! И хоть немного выспаться. — А куда я денусь? — А к аналитику я схожу завтра. Или послезавтра… Тем более, туда же направляет и тетка. И уже не в первый раз. А ей так легко не откажешь. Значит, придется что-то наплести для отвода глаз. Подходящую для тети Тамары версию. — И соседних коек нам в дурдоме не предоставят, — усмехнулась Зорка. — Ты забыл, что у нас пол не совпадает? — Не везет — так уж во всём, — философски вздохнул Женька.Глава вторая
1
Забавно, что ни у одной из двух симпатичных девчонок обаятельный бармен так паспорта и не спросил. Хотя они уже вторую бутылку взяли. Российская действительность — спиртное не продают только тем, кто явно не тянет на восемнадцать. А вот остальным… Впрочем, разве «Монастырской избой» напьешься? В любом возрасте, кроме детсадовского и младше? — Лицей надоел до чертиков! — Когда Людка так говорит — ее лицо еще кукольнее, чем всегда. А зеркальная стена отражает обеих — милую полноватую блондиночку и худощавую брюнетку. Стандартный прикид — джинсы, водолазки. И бокалы в руках. — Ринка, мы зря заказали сухое! — морщит нос Людка. — Кислятина! Конечно, разве Барби пьют несладкое? Вот только у кукол оно на фигуру не влияет. В отличие от живых девушек. — Мне нравится! — Рина залпом осушила бокал. Кислое? Да нет, даже недостаточно. А Людка еще предлагала шоколадом заедать… — Эй, этот бокал уже четвертый! — дернулась подружка. Смешно. — Четыре раза по пятьдесят — ерунда, — отмахнулась Рина. Они же по-английски «дринькают». Или по-американски. — Я не потащу тебя домой на себе! — А ты хоть раз тащила? Вот наоборот — бывало пару раз. В том числе — совсем недавно. — Ты что, хочешь напиться? — голубые глаза так забавно округлились. Неужели подобные планы были у нее самой? Извини, обломинго — птица такая бывает… — Не совсем. Не напиться, в налакаться в зюзю. Только — нельзя. И еще долго будет нельзя. А вокруг — на редкость цивильная публика. Даже забавно — с учетом, кто сюда сейчас явится. — Лицей достал до чертиков! Рина, не отвечая, отхлебнула сразу полбокала. Полдринька. — Хотя — имеешь право. — У Людки это — любимое выражение. «Имею право» грубить родителям, «имею право» гулять до полуночи и дольше. Потому что родилась не дочерью новых русских, и виноваты в этом «предки». «Испортили жизнь» и будущее. И вообще «не догоняют» потребностей тебя, любимой. Где уж им… А Людка — конечно, особенная. Исключительная. Замечательная. Неповторимая. И подход к ней нужен особый. К такой исключительной. Интересно, в чём это проявляется? Рост — средний, личико — стандартное. Ум — тоже средний или чуть ниже. Разве что косметики больше нормы, да и то — не слишком. Ну и место учебы — привилегированное. Так Людка там — отнюдь не в пятерке лучших. И даже не в десятке. И заслуга в том, что туда приняли, тоже не ее. И даже не «предков». Дядя устроил, папин брат. Это он у них в семье — «крутой фирмач». — Завтра первых двух уроков нет — успеешь выспаться, — продолжила неповторимая. — Так что гуляем! — Почему? В смысле, куда уроки-то девались? — Ты где живешь? Машка же вчера говорила: правичка уволилась. А новый учитель только на днях появится. Говорят, молодой, симпати-и-ишный! — Ты и этому будешь глазки строить? — Надо поддержать разговор. Хоть так. Не иметь в классе ни одной подруги — нельзя. Дружить с откровенными ботаничками или, наоборот, дурами — тоже. А из оставшихся — Людку хоть можно терпеть. — Не буду. Мне интереснее физик, он такой… Красивый. Загадочный. И наверняка с таинственной историей любви в прошлом. Или с разводом на почве банальной измены. Пошел по бабам — и спалился. Впрочем, разница — невелика. В отличие от суммы алиментов. И давно ты стала такой циничной, Рина? Очень давно. Еще когда в Рину превратилась. Теперь можно спокойно молчать — знай кивай да поддакивай. «Учительской» темы Людке хватит надолго. Кстати, про внешность нового педагога тоже Машка сказала? Лично видела? Вот будет сюрприз, если явится старый лысый дяденька. Физик Людке, конечно, интереснее. Сейчас. Потому что его она уже видела. Даже интереснее Мишки из 11 «а». Зато Мишка отвечает взаимностью. Надолго ли — неизвестно. До сих пор у Людки всё было — ненадолго. И не всегда по ее вине. — А как у тебя с Андрюхой? Уступила бы его хоть сегодня. — Пусть теперь любит свою шлюху, — пожала плечами Рина. Ого, может, ей светят лавры поэтессы? — Ты что, его застукала?! — два голубых блюдца. Потешных-потешных. Да, хоть это было и нелегко. Зато того стоило. Теперь можно передохнуть. На честно занятых позициях. Жаль, без алиментов. Не иметь парня — нельзя. Но вот дуться за него — за ветвистые рога… — Вот козел! А теперь — только бы не расхохотаться. Потому как бедняжка Людка думает, что у подруги всё — как у нее самой. Слезы в подушку, стихи, мысли о суициде… А вовсе не облегчение от на какое-то время отвоеванной свободы. И не временно снятая с плеч гора. Одна из многих. — Не козел, а кобель, — объяснила Рина. — Это — совершенно разные животные, не будем их путать. — Смотри-ка, кто идет! Ну и герла! — Людка кивнула на только что вошедшую (ввалившуюся!) девицу. Та теперь уверенно цокает каблучками. Но не шпильками. Правильно, с них слишком легко рухнуть. Когда не совсем трезв. Или еще что. Лет двадцати (или чуть старше), яркая косметика, крутой прикид, модная стрижка, наглый взгляд. Жанна. Не меняется. И образ жизни-то ей внешность не портит. Почти. Или пока не портит. — Я же говорила — вы знакомы! — торжествует Людка. Аж сияет. А Рина — дура, раз думает вслух. И ладно — в присутствии глуповатой подружки. А если кого другого? Расслабилась… Похоже, действительно — хорэ пить. — Я впервые ее вижу. — А с чего тогда взяла, что она — Жанна? И если вы не знакомы — зачем мы тогда удирали от нее на прошлой неделе? — Когда это? — У Людки — настолько хорошая память даже во вдребезги пьяном виде? Плохо. Даже хуже, чем Ринина болтливость. — Во вторник прошлой недели, Ринчик. Тогда еще такой красивый мальчик сидел за вон тем столом. Брюнетик — вспомнила? Мальчик — это серьезно. Тут что угодно запомнишь… Это Рина помнит, что им тогда не тот заказ сначала принесли. Ну, никакой романтики. — Сидим вот как сейчас, входит эта чувиха, идет к бармену — ну как сейчас прямо! А ты вдруг хватаешь меня за руку и… — Я помню. Мы смотались. Сразу же. Следи за тоном. И за залпом выпитым «дриньком». Очередным. Людка уже пялится совсем обеспокоенно: — Рин, мне как-то не по себе, когда ты вот так смотришь… И квасишь. Кто же тогда по домам Люду доставит? — Как? Мне эта Жанна не понравилась. Зато ей понравился твой брюнетик, — напропалую завралась Рина, — и не понравилась ты. А у такой могут быть крутые друзья, и мы огребли бы неприятности. Прокатит? Людка уже открыла рот… и закрыла. Потому что крутая девица повернула прямо к ним. Мда — сейчас Людок еще наутек кинется. И правильно сделает. В каком-то смысле. А сердце стучит — будто вот-вот выпрыгнет из груди, чтобы удрать подальше. Кстати — тоже правильно. Совсем. И не только сейчас. — Привет, — «герла» без предупреждения уселась рядом. Ухмыльнулась — типа приветливо. Во все отбеленные зубы. — Я — Жанна. — Люда, — неловко улыбнулась подруга. Хлопает неумело крашеными ресницами. И нервно облизывает губы, с которых и без того уже помада вином смылась. «Монастырской избой». — Рина. — Свои ресницы — в порядке. Как и зубы. В отличие от мозгов. — Вам здесь не скучно? — Жанна ответила улыбкой. Совсем другой. Противоположной. — Не хотите оттянуться? Зажигалкой щелкнула красиво — как в фильме. Рина тоже долго тренировалась, чтобы получалось так же. Смогла бы сейчас не хуже Жанны. Только желания нет. Равно как и курить. — Смотря как. А Жанне не нравится, когда ее сверлят пронзительным взглядом. В этом она, похоже, тренировалась у зеркала меньше Рины. Или общалась не с той публикой. — Или вам мама запрещает? — засмеялась «крутая». Чуть визгливо. И будто тоже… неловко. А Людка нервничает всерьез. Теперь уже она хочет уйти. И правильно. Только ведь не уйдет. Такие всегда остаются за компанию — чтобы не показаться хуже других. Не нарваться потом на насмешки. Их они боятся больше, чем чего другого. Не надо было брать ее с собой. И не только ее. — Развлекуха крутая? — чуть прищуриться. Небрежный интерес… и ни капли страха. — То, что надо, — ухмыльнулась Жанна. Пускает дым колечками. У Рины получались и крупнее. А уж у тети… — Оттянемся! Идешь? А ты, Люда? — Идем! Подожди секунду, сейчас вернемся. Люд? Рука подружки дрожит. Тоже — правильно. Молодец. Иногда тело умнее головы. Причем намного. Туалет здесь — вполне приличный. Особенно в сравнении с тем, что приходилось видеть в российской глубинке. Даже бумага висит. И тускло блестит жидкое мыло. Сервис. Впрочем, тетка бы точно не оценила. Отделка — панели, а не плитка. Окно раскрылось неожиданно легко. И еще неожиданнее — бесшумно. — Лезем! — скомандовала Рина. — Зачем? — Людка непонимающе хлопает глазищами. Голубыми-голубыми. Говорят, мужчины предпочитают голубоглазых блондинок. Жаль, на самом деле это не так. Не всегда. — Мы же собирались с ней… — Ты еще не врубилась — куда? Лезь! Я — следующая.2
На стене — прямо над головой хозяйки кабинета — висит забавный зайчик. Белый, с голубыми глазами. Нарочитый позитив? Чтобы клиенты расслабились? Светло-синие в цветочек чашки с чаем. Сахар, печенье. Это тебе не кабинет в поликлинике. Всё для вас — за ваши деньги. — Пойми, Катя, — психолог и «хороший специалист» Галина Владимировна осторожно размешивает сахар. Привычно успокаивающе. И смотрит вполне участливо. Профессионально. Как на всех. — Как я могу помочь тебе, если ты не говоришь, что видишь в последнем сне? Этого «аналитика» Зорка нашла сама. Анонимно. После того, как придумала отличную историю для школьного. Там фигурировали «коварный изменщик» и «бесстыжая разлучница». И, конечно, бедная влюбленная дева, что ночей не спит на почве всего этого. Подходящее варево для тети Тамары. Наверное. Если не слишком пресное. Ничего, всегда можно добавить деталей по вкусу. И по обстоятельствам. К школьному психологу обращаются, только если хотят, чтобы семья всё узнала, а сами признаться боятся. А здесь всё оказалось не так уж плохо. «Аналитик» — моложавая дама за сорок. Интеллигентная. Не орет и брезгливо не морщится. И не брезгливо — тоже. Что Зорка видит в последнем сне? Мда. Вчера перед сном она, как всегда, раскрыла дневник — тот самый, привезенный еще из дома. Утром орала (в меру, как положено истинной леди) тетка — из-за ночных криков Зорки. Нервы сдали. Очевидно, на фирме что-то случилось. Или Виталик вляпался… во что-нибудь очередное. Зора не успела и рта раскрыть, как примчался Женька и начал в ответ крыть ее обидчицу. В таких выражениях, что покраснели бы его одноклассники и друзья по тусовке. И даже Мумрин Лешка из девятого «б» прежней школы. И Арбузов — из Зоркиного. Те самые, что стояли на учете с первого класса, а не, скажем, с пятого-шестого — как большинство. Тетка уцепила Женьку за волосы, готовясь лупить. А это она умеет. И вовсе не как леди, а куда жестче. Зорка кинулась их разнимать. Вышла натуральная куча мала, но брата спасти удалось. Потом — Лицей. Уроки, подруги, мальчики. Осточертевший Андрей — с его осточертевшими попытками помириться. И его уже маячащий на горизонте заранее осточертевший папаша. Моложавый не хуже нынешней психиатрини. Познакомить их, что ли? И так хочется пролистать страницы назад… туда, в прошлое. Домой. — Да поймите же! Оно всё равно не случится. Чтобы что-то сбылось — я должна это забыть. А тогда будет уже поздно. А голос-то, голос! Обреченный, как у умирающего лебедя. Эта безупречно воспитанная тетка в глубине души наверняка уже кривится от отвращения. — Катя, не хочу тебя обидеть, но, может… тебе так только кажется? А на самом деле мы имеем дело с совпадениями. И в какой-то мере — с твоим воображением. Я не говорю, что ты фантазируешь. Возможно, просто преувеличиваешь. Не удивляйся — многие люди искренне верят в плод своего воображения. К примеру, девушка видела на улице подозрительного подростка. А потом ей кажется: это был взрослый мужчина бандитской наружности, вооруженный. А из-за угла выглядывало двое его товарищей. Не смейся, Катя, это — реальный случай. Если и кривится, то виду не подает. Профессионалка. Ну и сама виновата. Зорке действительно надо выговориться. Хоть один раз и хоть перед кем-то. А потом больше никогда здесь не появляться. Раствориться в толпе. Эффект попутчиков в вагоне поезда. Только попутчики почасовую таксу не ставят. — А откуда тогда я знала, кому именно угрожает опасность? Перед судом я боялась именно за Никиту… Не переборщила ли Зорка с именами? — Но судили-то — его. — Перед аварией я знала, что в опасности — мама. — Как раз это может быть совпадением. — Во второй раз был зал суда, и то, что я должна была сделать. Я не сделала — и сон сбылся. Потом я могла отвратить аварию, но опять бездействовала — и авария произошла. Понимаете? Но когда я просыпалась — всегда знала, кто в опасности, если я чего-то не сделаю, но понятия не имела, что это за опасность! — Но теперь-то всё в прошлом, разве нет? А вспоминаешь ты это потому, что слишком много пережила, Катя. Чересчур много для твоих шестнадцати лет. Я понимаю, сейчас это звучит дико, но тебе скоро станет легче. Всё проходит. Рано или поздно. Так бывает со всеми. А пока я пропишу тебе успокоительное… — Мне не поможет успокоительное! — Держи себя в руках, Зорка! Психиатр или кто она там, не виновата, что ты зря сюда пришла. Это с самого начала было глупой идеей! — Мне опять всё снится. Зал суда, авария, то, что я должна сделать, а напоследок — еще одно предупреждение! И я не могу понять, кто в опасности. Ощущение, что мы все! — Ты уже в третий раз говоришь о чём-то, что давно пора сделать. Раз так — может, все-таки послушаться сна? Так ты хоть избавишься от кошмара. — Я не смогу… — Спокойно, Зорка! Даже за твои деньги незнакомый человек не обязан возиться с чужой истерикой. — Катя, тебе нужно просто набраться смелости, — ободряюще улыбнулась «хороший специалист». Поверила или решила не спорить с сумасшедшей? — Надеюсь, там речь не идет о самоубийстве? Или о том, чтобы убить некоего психотерапевта? — Нет, — покачала головой Зора. Ее принимают еще и за буйную! — Но я всё равно не смогу. Только не туда, где убили Дину! Хоть днем, хоть ночью, хоть еще когда. Мазохистов Зорка поняла совсем недавно. Когда перечитывала письмо Никиты. Пытаясь за ровными строчками «всё хорошо» прочесть, что же там на самом деле. Плохо, ужасно или кошмарно? Вещие или нет сны — заколебали. Хорошо, тусовка наркоманов существует на самом деле. Девица Жанна — тоже. Крутая и навороченная. С кучей бабла — на прикид и отбеливание зубов. И будем надеяться, Зорка еще не успела ей примелькаться. За два-то раза. Не факт, что в первый ее вообще разглядели. И что? Идти туда? Чтобы там изнасиловали человек двадцать и посадили «на иглу»? Если к тому времени еще останется, кого сажать. А если — обойдется? Если Зорка просто всё узнает? А дальше? Подкараулить Диму за углом и прикончить? Хороший план. Но пока до него — как до Киева пешком. И даже его удачное осуществление не вытащит из тюрьмы Никиту! Не говоря уже о риске угодить в лапы ментам. И вновь подставить Женьку!3
Алик вернулся два месяца спустя. Всё хорошо было чуть больше недели. Девять дней. Пока Лена не уловила на его рубашке чужие духи. Явно дорогие. И никто из ее знакомых не использует столь хищные ароматы. Вместо того, чтобы устроить скандал, Лена захотела знать наверняка. И выследила. Со второй попытки. Женщина оказалась красивой и явно намного… обеспеченнее Лены. Но и старше. Даже на вид — лет на десять. А если учесть, что и этот возраст — не свой, а приглаженный салонами красоты… Скандал ждал Алика дома. С его же заранее собранными Леной чемоданами. Инга была права. И не завидовала подруге ни одной минуты. Нечему завидовать. И отбить такое сокровище не пыталась. Слишком в детстве нахлебалась с пьющим отчимом, чтобы польститься на психа-наркомана. — Уходи, — холодно велела Лена. Честно не понимая, за что такое она это любила. Вместо ответа он молча (и оттого — еще страшнее!) схватил бывшую любовницу за руку — выше локтя. Сейчас ударит… Глаза зажмурились сами. Накрепко. Как в детстве — когда чего-то боишься. Тогда это было спасением, теперь — смертью… Мир вернулся головной болью. Слабым освещением летящей в ночи машины — очередного подарка папы-бизнесмена. И затылком сидящего впереди Алика. А еще — онемением в связанных руках. И звенящим в ушах ужасом. Кляп едва Лену не задушил. И помешал спросить: — Ты меня теперь убьешь, да?Глава третья
1
Чистые пруды, застенчивые ивы
Как девчонки, смолкли у воды,
Чистые пруды, веков зеленый сон…
Чистые пруды, застенчивые ивы…
2
Тамара Кобрина небрежно стряхнула пепел с сигареты. Тщательно отработанным жестом. Не стоит расслабляться — даже когда одна. Причины для нервов нет — ну, заболела очередная училка. Ну, ушла в бессрочный. Бывает. Найдут новую — причем, оперативно. И директор клятвенно обещает, что уже нашли. Нет никаких причин переводить Зорину Светлову в другую школу. С лучшим преподаванием. Собственно, ее вообще следовало посадить на экстернат, но Тамара сомневалась: все-таки после сельской школы. И зря. К концу года у девчонки уже был бы аттестат, а в сентябре — студенческий билет. А там можно приглядеться — и начинать обучать делу. Глядишь, еще через полгодика — уже посадить младшим референтом. Для начала. Не вовремя навязались Нестеровы — точнее, вовремя. Отец уступил дорогу сыну — очень благородно. А Зорина неплохо тянет резину. И откуда только навыки взялись? Вот что значит — жить захочешь. Нормально жить. Сама такой была. Нестеров-младший уже ест у «Рины» с рук. Год так не протянешь, но когда она наконец уступит — роман не закончится так быстро, как предыдущие. К тому же, капризности у девочки хватит на всех Андрюшиных бывших разом. А потом подойдет очередь и папаши, очень даже подойдет. И посмотрим, что из этого выйдет. Может — мачеха для Андрея. А может… Отец идиота Алика — нужный человек. Очень нужный. И настоящий мужчина. А для своих пятидесяти шести выглядит и вовсе великолепно. Не во вкусе сопливых романтичных девчонок, но вот сама Тамара сказала бы такому «да» — сразу и безоговорочно. Но, увы, для него и двадцатипятилетние — староваты. Подошла бы Зора — не сейчас, через год-два. Когда поумнеет. С глупой телкой Диночкой Тамара уже прокололась. Настоящим мужчинам нужны и женщины настоящие. Не дуры. И не влюбленные в зеленых сопляков истерички. И чем черт не шутит — этому мужчине Зора могла бы стать и женой. Но — всё потом. С такими знакомят либо безмозглых барби (нет, этого тоже хватит), либо — вообще не барби, но зато полностью лояльных. Чтобы девочка собственную игру не замутила. И проиграть желания нет, и девчонку будет жаль. Уже столько сил вложено.3
Горячее, холодное, салаты. Рыбка, буженинка, пять видов сыра, оливки всякие, икра черная, икра красная… Фрукты дорогущие. Всё по высшему стандарту. Как в лучших домах чего-то там… Может, Лондона и Парижа, а может — мафиозной Сицилии. «Только свои» гости, намеки, якобы добрые смешки. Бал кривляющихся масок. Замок Эдгара По. И ясно, чем всё это кончится. Неясно лишь, как выдержать. Не только сейчас, но и потом. И дальше. Всю оставшуюся жизнь. Или даже два года. Горло пересохло — словно Зорка и не влила в него два бокала вина («Больше нашим детям рано, не так ли?») и, наверное, литр сока. Апельсинового. Все прочие успели опостылеть за предыдущие теткины праздники и «маленькие посиделки в почти семейном кругу». Даже странно сейчас вспоминать, как в детстве ждала выходных и вожделенный пакет «Колибри» на троих с Никитой иЖенькой. Горло пересохло, и теперь его дерет проглоченный смех. Потому что Андрей трогательно отпрашивается у папы «прокатить Рину на новой машине». И клятвенно обещает «вернуться не позже двенадцати». А тетя Тамара разрешает «до часу — но только сегодня!» Лучше бы он отсчитал мятые купюры, швырнул их на стол, а папаша предварительно потребовал справку от венеролога. Было бы не так гадко. Легкая метелица юного лихача не отпугнула. Подумаешь. Он же у нас заткнет за пояс трех Шумахеров. Петушки в присутствии курочек вообще на редкость самоуверенны. Машина — хороша. Давно выпрашиваемый Андреем у «предка» вишневый «Кадиллак». Зорка с трудом, но заучила марки. Еще в первые дни. Машина — хороша, плохо всё остальное. Начиная от спутника. Есть версия, что ад — это просто повторение самого жуткого дня в твоей жизни. Раз за разом, круг за кругом. Может, Зорка уже умерла? Иначе почему этот день кажется таким бесконечным? Интересно, широкое заднее сиденье Андрей просто так демонстрирует — наравне со всем прочим? Да нет, не интересно. Потому что и так ясно. — Не бойся, быстро гнать не буду, — широко ухмыльнулся Настеров-младший. Двусмысленно. Ободряюще. Кто здесь боится? Тут другое слово подходит. «Гадко». «Мерзко». Так уже было. Сальные глаза Михи, потные руки. От того, что Андрей — не так прямолинеен и пользуется дезодорантом, он приятнее не стал. Под каким предлогом увильнуть на этот раз? Женские причины? Анекдотичное «голова болит»? Зорка, усмехнувшись, села рядом с кавалером. На переднем сиденье только целуются. Спят там исключительно со снятыми на улице шлюхами. Наверное. А в эту категорию тетка племянницу еще не перевела. Всё впереди. Женя, расти поскорее, а? Так хочется побыстрее умереть… Слово Андрей сдержал — скорость средняя. Для мальчика-мажора. У которого всё всегда было и всё всегда можно. Средняя. Во всём. Пока травит анекдоты. — Рин… — вдруг оборвал он сам себя. — Я всё хотел тебя спросить… Ты меня правда простила? Главное, что, увы, простила тетя Тамара. И еще странно, что прощала так долго. — Просто ты… я не знаю, чего ты хочешь? Ты же меня не прогоняешь, да? И не… Почему нам вечно что-то мешает?! Ты честно можешь сказать? Честно — это из мира прежней Зорки. А для Рины брат дороже. Иначе ее вообще бы здесь не было. И еще много где. — Ты обещал быстро не гнать, — почти равнодушно напомнила она. На другой тон сил уже не осталось. — Обещал, — нейтрально отозвался Андрей. Слишком нейтрально. — Но мы даже не гоним, а ползем на черепашьей скорости. Самое время. Там за окнами уже вовсю метет. Отнюдь не «слегка». Очистка стекол пашет как бригада гастарбайтеров. — Андрей! — Как же Зорка устала! Не меньше системы очистки точно. — Тебе что-то не нравится? Ты же нашел ту, с кем можно не «ползти»? Так чего ты еще хочешь? — Нашел, — буркнул он. — Катьку. Она в меня с седьмого класса влюблена. Красивая, между прочим. Еще бы добавил «лучше тебя». И, возможно, был бы прав, кстати. — Ну и отлично? — пожала плечиками Зорка. Привычно отточено — как учила тетка. — Чем она тебя тогда не устраивает? Тем же, что и другие. Быстро приелась. И не девушки тут виноваты. Как там в поговорке? «Если уже четвертый муж бьет морду — дело не в мужиках». А когда черт знает, в каком месте по счету тебе паршиво? В черт знает каком городе, какой школе и с какими людьми? — Тем, что она — не ты! — вдруг выкрикнул Андрей. — Я люблю — тебя! Ты это хотела услышать? Люблю! И уже давно… И как часто ты это говоришь? А «давно» — это сколько? Два дня? Три? Целых четыре?! Как же пугал сначала Зорку будущий «роман» с парнем, меняющим по девчонке в месяц! Да еще и балованным сынком богатого папеньки. А оказалось — мелочи. Во всём, кроме необходимости рано или поздно довести «отношения» до логического развития. Поцеловались они еще в прошлом месяце. Когда дальше тянуть стало некуда. Целоваться Андрей умеет неплохо. Наверное, и остальное — тоже. Еще бы этого было достаточно. И допустимо. Или хоть не сегодня! Не в день смерти Никиты. Не так. Умер он много раньше. По меркам Андрея «уже давно». Да что там — в эпоху неолита! А по меркам нормальных людей (ну, тех, о ком Зорка книги в детстве читала) — какое уж тут «и сапогов не износила». За такое время разве что бахилы выносить успеешь. Больничные. Когда лежишь в больнице — время тоже идет иначе. Ползет той самой черепахой. А за окном — уже не город. Приплыли. На новой тачке. Летит мимо заснеженная трасса. В городе вовсю тает и вновь подмерзает, «а за городом зима, зима, зима». — Куда мы едем? — пожала плечами девушка. Всё так же привычно, всё так же отточено. — А? Неважно! Я вообще-то планировал отвести тебя к нам на дачу. Всё там приготовил… На дачу! Зорка чуть не задохнулась от острой боли — бритвой резануло сердце… Плывет перед глазами темная дорога — серо-белая (в грязных пятнах) мартовская трасса. И отражения их с Андреем лиц… — Скажи, что мне делать? Хочешь — под ближайшую машину брошусь? Вон под ту? Та — уже уехала. Фарами мигает на горизонте. Среди снежного бурана. Красиво. Как фонари на кладбище. Интересно, там зимой жгут по ночам фонари? Надо будет сходить проверить… — Бросайся. Андрей обернулся к Зорке, чуть не съехал с трассы, резко тормознул: — Ты… пошутила? — Лицо — отчаянное. — Нет. Ты спросил — я ответила. Бросайся. Слабо, да? — Рина, ты… Сумасшедшая. Именно это он и скажет всем. Не только ее новому классу, но и своему отцу, и тете Тамаре. Ну и пусть! Отступать — по-любому поздно. — Тебе что, совсем меня не жаль? Да? Жаль. Женю. Маму. Никиту. А изредка — даже себя и Динку. — Я бы ради любимого и под машину кинулась, и разрезать себя на куски дала, ясно? А ты всего лишь… — Зорка рванула дверцу. Чуть не вырвала к чертовой матери. Мороз нежно огладил руки. Примеряясь. Неважно — куда теперь. Уже без разницы. Всё равно дальше жить незачем. Зорка всё испортила. Теперь тетка выгонит Женьку из дому, маму вышвырнут в бесплатную больницу… Плевать, что там — за гранью! Хоть бы и ничего. Главное, больше не будет так больно! И уже не нужно ни о чём беспокоиться. Ни о ком. Всё. Конец. Край. Баста. Больше не выдержать! Снег метнулся в лицо. Здравствуй, метель. Андрей удачно выбрал погоду. Тем лучше. Быстрее мерзнуть! «Меньше будет ей терпеть, легче будет умереть…» «Чтобы мне легко, одинокой, отойти к последнему сну…» А из горла рвется истерический всхлип. Пусть. Уже можно! Можно — всё!!! Чужие фары резанули по глазам. Всего метрах в тридцати впереди, в слепящей метели, тормознуло чужое авто. Марку отсюда не разобрать… Зато разобрать мужика, выволакивающего кого-то из салона. Под свой собственный мат. И пинки. Кого-то. Девушку. Он тащит ее. И, кажется… связаны руки? Почему она не кричит? Зорка поняла, что уже летит вперед — сквозь метель. Сквозь ветер в лицо и колючий снег. Слепящий глаза… позволяющий реветь. Хоть беззвучно. Кажется, судьба предоставила шикарный шанс — сдохнуть в честной драке. Да еще и благородно! Вперед — держи-хватай, пока не передумали и не отобрали. Заметил новое лицо мужик только в пяти шагах. Когда уже швырнул жертву (в платье и домашних тапках!) в рыхлый сугроб за дорогой. И навел пистолет. И, кажется, усмехнулся. Еще и садист. — Обернись, козел! А умирать — не время. Надо сначала эту бедолагу вытащить. Она же не виновата, что в спасительницы досталась свихнутая суицидница. Дуло вмиг переключилось за Зорку. Плевать. Кстати, плюнуть надо будет не забыть. В рожу. Если доживем. — Учти, я здесь не одна, — усмехнулась девушка. Прямо в наглые, озверевшие глаза. Чисто выбритая рожа, дорогая куртка. И авто (отсюда уже видно) — недешевое. Новорус избавляется от жены? Любовницы? Жены конкурента? Одним прыжком не достать, понадобится два. — С-с… — Она самая! Разрешите представиться, Зорина Светлова — племянница Тамары Кобриной. А ты — дерьмо, это я уже и так поняла. Хорошо, что сейчас — не лето. Не туфли на шпильке, а удобные ботинки. И не скользкие. — Рина-а-а! — где-то далеко-далеко. И в меру душераздирающе. За кадром. Зрители. Заорал не Андрей. Девушка. От этого дождешься! А то вдруг переключатся на драгоценного него? Привет, где пересекались? У «нужных, приличных людей»? Родственница, жена или «телка»? Неважно. Потом выясним. Если опять же — доживем, А нет — так не столь и любопытно. Прыжок. Мимо свистнул огонь, позади треснула ветка. Будем жить. Пока. Он успел бы выстрелить еще тысячу раз. Если бы шевелился быстрее. Идиот. На землю враг упал, вполне группируясь. Чему-то где-то учился. Даже попытался еще стрельнуть — только Зорка ногой вышибла оружие. Второй удар — в лицо. Под дых. В пах. Еще. Еще. Еще! Живой? Надо же. Тогда — еще. И злой ветер свистит в ушах, а кто это тут смеется? Так громко? — Рина!.. РИНА!.. Ринка, ты чего?.. Вот теперь уже — Андрей. Издали. С ужасом. И чего орет? Что-то со спасенной девчонкой, что ли? Пока падала, сломала что-нибудь? Красный туман уходит клочьями. Уползает. Под ногами стонет скрюченный моральный урод. Даже уже уползти не пытается. Надо же — всё еще живой. Надо исправить. И ржать как потерпевшая — хватит. Потерпевшая здесь — не ты. Для разнообразия. Зорка, нагнувшись, подобрала пистолет, навела на врага. Он еще и дрожать в состоянии? Всё еще? Как интересно… Куда сначала? Контрольный в голову? Или сначала в живот — пусть помучается? Черт, здесь же свидетели! Проболтаются. Жаль. В тюрьму — неохота. Женька с мамой угодят в беду, а жить всё равно придется. Куча минусов и ни одного плюса. Не пойдет. Живи, урод. Лечи переломы. Щелкнула обратно на предохранитель. Вот и трофей. Куда бы убрать? В дамскую сумочку. А она — в машине. Зорка обернулась. В ужасе — оба. И спасенная, и выскочивший из машины Андрей. И кажется — даже погода. Вон, снег валить перестал. С любопытством приглядывается? Давай, не халтурь, заметай следы преступления. Тут кровищи… — Чего орешь? — поинтересовалась Зорка. У кавалера. В конце концов, девчонкам положено быть истеричками. Тем, кто может себе это позволить. Или еще не понял, что не может. — Все живы, никого он не пристрелил. — Ты что, участница боев без правил?! — Пока нет. А что, у тебя есть интересное предложение от щедрого продюсера? — Что ты еще умеешь, чего я не знаю? — Близко Андрей не подходит — забавно. Так теперь и будет? — Кроме того, что драться? — Стрелять. Правда, не слишком хорошо. Ты задавай наводящие вопросы, я отвечу. — Рина! — вновь подала голос девчонка. Ах черт, она же — в летней одежде. В домашней. Какой-то голубенький халатик-секси. Сейчас еще воспаление легких схватит! — Андрей, лучше помоги девушке, — Зорка шагнула к «кадиллаку». Парень рефлекторно отшатнулся. — Да не дрейфь, мне там сумка нужна — для оружия. И перчатки достать. Руки замерзли, как… Андрей послушался — автоматически. Ладно хоть трястись перестал. Зорка потянула за ремешок, выуживая свою собственность через окошко. Выскочила-то без нее. Решила, на том свете не понадобится? Даже от Михи драпала разумнее. Без ботинок (и носков!), зато с деньгами. Которых тетке бы и на носки не хватило. Ржать хочется нестерпимо. Почти как недавно. И уж точно — хлеще, чем на тетином ужине. Быстро же ты сдалась, Зорка! Ничего, еще повоюем. Эй, сволочной мир, ты еще не победил, слышишь?! — Рин, это — не девушка, а наша училка! — присвистнул Андрей. Наконец-то оклемавшийся. Что? Елену Викторовну Зорина узнала с трудом. Сквозь метель, без прически и костюма. И вообще — соображалка сейчас плохо работает. У обеих. — И что? — разозлилась Зорка. — Это повод оставить ее здесь? Рыдающую учительницу до авто Андрея девушка довела сама. Парень тем временем склонился над отключившимся пострадавшим. По карманам шарит, что ли? Папа мало на карманные расходы отстегивает? — Рин, ты только не бесись. Но его нельзя здесь оставить. Это еще что за неуместное милосердие? Хотя, да. — Ты прав, извини. Замерзать заживо — это слишком даже для такого козла. Сейчас по-быстрому пристрелю, труп сунем в сугроб и поедем, наконец, домой греться. К утру всё снегом заметет. — Рина, я понимаю — у тебя нервы, — терпеливо объяснил Андрей. Проходил краткий курс общения с бойцами без правил? — Но ты меня не поняла. Убивать его нельзя. Зарывать в сугроб — тоже. Ну, как можно быть таким занудой, а? Мало того, что придется жить дальше… — Андрей, напомню — он бы убил Елену Викторовну просто так, а нас — как свидетелей, — еще терпеливее объяснила Зорка. — И ему было плевать, кто твой папа. Ты забыл — я его поставила в известность, кто моя тетя. Можешь, если хочешь, втащить этого урода в его же тачку, но лично я помогать не собираюсь. — Рин, ты опять не поняла… — вот теперь в голосе парня прорезался настоящий страх. А у Зорки пополз к лопаткам уже отвычный холодок. — Кто мой папа — неважно. Главное — кто его папа.Глава четвертая
1
Домой они вернулись не к часу, а к пяти. Пока везли Елену Викторовну к какой-то старой подруге ее матери. Пока завозили урода по имени Алик к нему на квартиру. Пока Андрей звонил отцу. Своему. Дома тетя Тамара уволокла Зорку в кабинет, Нестеров-старший отпрыска — в свободную комнату. За запертыми дверьми тетушка немедленно угостила племянницу ударом под дых. И пока та разгибалась, объяснила ей, кто она такая. От сдачи Зорка удержалась. Хоть и очень хотелось. — Я бы и сейчас поступила так же. Можешь сдать меня его папаше, мне плевать! — Да при чём здесь его папаша?! — рявкнула тетка. — Ты понимаешь, что ты могла умереть?! Ты! Умереть! Дура! Отмороженная идиотка. Зорка прикусила язык. Тетка молча налила им обеим. Не вина — коньяка. Со звездочками. Развернула шоколад. И протянула племяннице сигарету. Та послушно прикурила. Молчание. Как легкие колечки дыма. Вот такие Зорка выдувать не умеет. И учиться лень. Хоть и красиво — как почти любое искусство. — Значит, так, — отщелкнула пепел Тамара Кобрина. — Скажи спасибо, что ничего всерьез ему не сломала. Только морду разбила, куча синяков и… причинным местом недельку пользоваться не сможет. Впредь умнее будет. Ладно. Алику этому, мокрушнику недоученному, я мозги на место вставлю. Стандартным способом. В постели он хорош — единственное, в чём. Стоило бы тебя саму ему подложить — чтоб впредь умнее была! Да толку-то? К счастью, его отец — адекватный человек. Поймет, что если б его сыночку всё удалось — проблем бы огреб не в пример больше. Папаша не зубы бы ему вставлял сейчас, а от «зоны» отмазывал. Возможно, Виктор Петрович захочет побеседовать с тобой. Не дергайся — не для того, о чём ты подумала. Он любит неглупых девочек. И не на обед. Если захочет — сделаешь всё, что потребует. Для него — не для его сына, так что тебя не вырвет. Поняла? — Да. — Вот и молодец. В ближайшие три недели — только в школу и домой. Никаких подруг и никаких свиданий. — Хорошо. — Всегда б такая послушная была, цены бы тебе не было. — Что будет с Еленой Викторовной? — Ничего. С ней поговорят. Возможно, предложат денег. Заявлять она не станет — не настолько дура. Хотя так вести себя с Аликом может только полная идиотка. Даже у тебя бы ума хватило. — Я бы никогда… — Не сомневаюсь. До того момента, пока это не понадобилось бы твоей семье. Таких как ты на самом деле доить очень легко. Но ты хоть в это… не влюбилась. В «это» не влюбилась бы — даже если б оно осталось последним на Земле. Андрей вылетел из «разговорной» комнаты с красным следом пощечины. На Зорку и не глянул. Просто выскочил из дома. Туда и дорога. Красненьким ковриком.2
Подруге мамы Елены Викторовны Зорка позвонила вечером. Потом еще раз — на следующий день. И узнала, что заявление та подавать действительно не собирается. Жаль. Но понятно. Жить хотят все. А у балованных мальчиков-отморозков есть папы. Домашний арест Зорке понравился. Никаких свиданий с Андреем. И даже никаких звонков — хоть мобильник и не отобрали. А в школе Нестеров-младший подчеркнуто пересел аж на другой ряд. Чего не сделал, когда дурил голову бедняге Катьке из десятого «А». Зорка даже плечиком не повела. Бывало и хуже. Намного. «Бывшая девушка отпетого бабника» — ерунда по сравнению с «подруга уголовника». И потом — всегда можно мягко намекнуть, кто кого бросил «на самом деле». Зато звонили добрые «подружки». «По секрету» и «из дружбы» сообщая, где и с кем видели Андрея. Зорка весело смеялась над его похождениями, добавляя собственных сплетен. У Андрея роман с тридцатилетней географичкой из соседней школы. Андрей подрался с ее ревнивым мужем-качком. («Думаете, откуда у него синяк пониже спины? Как это — не видели? Обязательно взгляните!») Андрея видели с какой-то мусульманкой в платке. Андрей по приколу один день отработал мальчиком по вызову и спасался от последней клиентки (пожилой бабы поперек себя шире) через окно второго этажа. Прыгал на козырек подъезда. По сравнению с глупостями «подружек» Зоркины выдумки хоть забавны. А девочкам из «приличной» школы ох как далеко до одноклассниц из родного городка. Зато игра в «элитную девочку» отвлекает от боли в сердце. Хоть немного. От настоящей боли. Рвущей душу клочьями. И сколько угодно времени можно проводить с Женькой. Зорка три дня не могла рассказать ему о Никите. Потом поняла, что дальше тянуть нельзя. Новостями может заинтересоваться и тетка. И уж точно поставить братишку в известность. А еще хуже — если что-то пронюхает ее сынок Виталик. Там где тетя решит не накалять обстановку, этот придурок выложит все козыри сразу. Брат даже не заревел. По крайней мере, при Зорке. Только серьезно попросил, если она захочет отомстить, «иметь его в виду».3
Нож вошел в затылок — до середины лезвия. Смертельная рана. Не спасет ни один врач. Никита медленно оседает на грязный пол — изо рта, ушей бежит алое… Как в фильме ужасов… или в новом сериале про гладиаторов… Трое громил держат Зорку — намертво. По двое — за руки и за ноги. Она рвется бешено… и бесполезно. Под уже не крик, а хрип Женьки. Таких переломов не срастят и в самой элитной клинике. Ухмыляется полущербатым ртом Алик. Зубы вставить еще не успел. Времени не хватило. Слишком мало прошло… Исхудавшая мама плачет как ребенок — осторожно, стараясь на травмировать левую половину лица — сплошной синяк… Она не понимает, почему ее держат взаперти. Почему бьют и не кормят… Кошмары Зорке не снились давно. До самой последней ночи домашнего ареста. Вчера. А тут — накрыло. Непонятно, почему. И непонятно, с чего вчера проснулась с полной амнезией жуткого сна, а сегодня помнит во всех подробностях. Больше того — уверена, что и прошлой ночью снилось то же самое. Б-р-р! С возвращением, родные кошмары! Век бы вас не видеть. Зорка, а ну — прекратила панику гнать. У тебя и реальных поводов для тревоги хватает. Сколько угодно. И каждый день жизнь новые подгоняет. Никто не бежит сюда, нигде не хлопают двери. Научилась-таки кричать беззвучно. И сегодня, и вчера. Зато теперь ужасы снятся еще и Женьке. Вчера перебудил всех. Кроме сестры. Она дрыхла каменным сном. Или гранитным. Памятники ведь обычно из гранита, да? А у Динки памятника нет. Только деревянный столбик. Для чего серьезнее еще рано — земля не осела. Да и не на что. Теперь — не на что. Мама продала бы всё, а у Зорки своего ничего нет. Разве что у тети Тамары попросить. Хорошо было знатным дамам в средневековье — продал драгоценности и живи спокойно. Впрочем, современной «знати» неплохо живется и сейчас. А нищий плебс существовал во все времена. Женька теперь — через три комнаты. Тетка таки перевела его в отдельную «камеру». Видимо, чтобы облегчить будущую жизнь Зорки. Будущую личную жизнь. А то тут в перспективе маячит Нестеров-старший. Или папаша Алика. Под утро удалось задремать вновь. Всего на минуту — и уже кто-то орет. И не Женька. Накинув халат, Зорка высунула нос в коридор. Так и есть. Место дислокации воплей — комната младшего брата. Вперед! Скорость — первая крейсерская. Монотонный голос тети Тамары привычен — те же слова, те же выражения. Тоже — отточенные. Всегда известно, что и когда говорить. Зорка заглянула к брату. Так и есть. Тетя в шикарном восточном халате (любит она их) грозно взирает на полуодетого Женьку — голова и плечи уже над одеялом, остальное — под. Брательник открыл рот — и как пошел крыть тетку во всех вчерашних подробностях. Зорка же только вечером просила его прикусить язык! Уже забыл. Женька охнул — его ухо угодило в цепкие теткины пальцы. Как вчера! Опять пришлось вмешаться. Да что же это теперь — каждое утро, что ли, будет? Еле уговорив тетю простить брата, Зорка тяжело вздохнула. Теперь придется самой устраивать ему выволочку. Дико не хочется, но надо. Тем более что… Да, тем более что совсем отбившийся от рук брательник еще и число календаря обратно передвинул. А Зорка только вчера вечером «сделала» ему сегодняшний день. А то опять не те учебники возьмет. Стоп! Допустим, передвинул. А зачем ему клеить на место оторванный Зоркой листок на отрывном календаре? Она же не зря прихватила «двадцать третье» — там был ее гороскоп. Не рылся же братишка в ее вещах. Даже он — не настолько беспардонен. — Зорка, я, по-моему, спятил, — вдруг жалобно протянул Женька. Едва за теткой закрылась дверь. Или не вдруг. А глаза — испуганные-испуганные. Полные ужаса. У нахала-брательника?! Так, Зорка. Продолжается сон, или начинается свихивание? — С чего вдруг? — осторожно попробовала почву девушка. Провалится — не провалится? — Да потому что… — Женька запнулся. Тоже непривычно. — Ну, во-первых, мне Владик только что звонил. — И что? — Может, лед еще выдержит? Для разнообразия? — И сказал, что инглиш отменили, — повесил нос брат. — Ну и радуйся. — Выдержит. Хоть что-то же должно быть нормально. Неужели Женька в кои-то веки подготовился, как следует, и боится до следующей недели всё забыть? — Так никакого инглиша сегодня и не было! Он вчера был, в среду…. То есть его отменили вчера. Я это и говорю Владику, а он мне — ты что, совсем заучился? Среда же сегодня. Сегодня? Среда? — А вчера тогда было — что? Только что твердая земля — дрогнула. — Московское время — семь часов, тридцать минут. Сегодня — среда, двадцать третье марта… — произдевалось радио. — С нами на линии Борис, он хочет заказать поздравление своей любимой жене Валентине… А еще у него куча нелюбимых… — Боря, мы вас слушаем… — Очевидно, вчера был вторник, — подытожил Женька. — Всё, мы оба свихнулись. Под ногами разверзлись зыбучие пески. Бездонные. Жаль, не насквозь — до самой Австралии.Глава пятая
1
Зорке явно пора к маме в компанию. Плохо, что не одной, а вместе с Женькой. Могут ли двое свихнуться одинаково? Осталось только позвонить Людке. Не откладывая. Позвонила. Убедилась. Что за дурацкий всеобщий розыгрыш? Что за «день сурка»? — Люда, мы вчера с тобой собирались в бар — помнишь? Отметить мое освобождение. Слово царапает уши. «Освобождение» — это что-то серьезное. До чего не дожил Никита. А ведь Зорка обещала… клялась! Не вспоминать! Позади и так — волны отчаяния. Стерегут. Обернешься — захлестнут с головой. И уже не выберешься. Ни сама, ни Женька с мамой. — Я еще в последний момент отменила? — Вчера? Да вчера тебя тетка еще и не выпустила бы! Ну и мегера она у тебя, кстати. Если бы меня за ссору с парнем так… Не выкладывать же Людке всю правду-матку. Та явно придерживалась мнения, что она — «не шкаф и не музей — хранить секреты от друзей». А друзей у Люды мно-ого. А у тех — своих друзей… Вика была совсем другой. Как оказалось — во многих смыслах. Когда твои якобы друзья оказываются случайными людьми и вдобавок подонками — в этом виноваты они или все-таки ты сам? За столько лет ни разу не видел, как они вели себя с другими? С той же Леной? С парнем-заикой с параллели? Не замечал? Тогда кто ты — слепой или идиот? — А в бар мы сегодня собирались. Вечером, помнишь? — Наверное, забыла… — выдавила Зорка. Ловя собственную челюсть. Трясущимися руками. И явно захотелось куда-нибудь присесть. А то и прилечь. Голова закружилась резко. — Так что, не идем, что ли? — тоскливо и уныло протянула Людка. Отняли у ребенка конфетку. Второй раз подряд, кстати. Вика редко говорила, что думает. Она дурой не была. И знала, кого и в чём можно использовать. Нет уж, без умных подруг Зорка впредь как-нибудь обойдется. Даже без в меру умных. — Идем, идем. — Ур-ра! Ты — чудо, Рин! Только не налегай на вино — как тогда. А то я тебя знаю… Тот вечер уже изменил в памяти Людки основные подробности. В частности — кто именно тогда перебрал. И кто кого волок до дома, соответственно. То бишь до такси. — …и я тебя на себе не потащу… Брат встретил сестру уже одетым. Собранным. И еще более понурым. Та-ак. Женькино лицо таким Зорка еще не видела. А чего ждала? Если ей, практически взрослой, так жутко осознавать себя сумасшедшей — ему-то каково? — Женя, — сестра усадила брата напротив. Пугая этим еще больше… — Мы с тобой не могли свихнуться оба сразу. И на одну и ту же тему. — А если ты мне просто мерещишься? А на самом деле мне сейчас в психушке уколы колют? Хороший вопрос. А главное — верный для обоих. И означает крах жизни. Полнейший. — Я тебе мерещусь? Я? Вот такая, как есть — вредная и страшненькая? — Ага. — Или ты — мне? Не суть важно. Давай примем за рабочую гипотезу… Женька обожает умные слова! Должен повестись. — …что никто никому не мерещится. И сниться нам обоим одно и то же не может. Разыграть нас — опять же, обоих сразу, — тоже некому. В итоге в сухом остатке получается, что сегодня просто повторяется вчерашний день. Вот и всё. Просто, кроме нас с тобой, больше никто его не помнит. — Ну, спасибо! — А из глаз волной злости смывает ужас. Слава богу. — А нам-то такой подарочек — за что? И завтра что, опять будет вчера? И послезавтра? Ладно, хоть уроки делать легко. Переписал всё заново, как попка-дурак, и сойдет. Жалко, вообще всё сохранить нельзя. Как файл в компе. Еще пытается шутить. Умница и герой. — Нет, завтра как вчера уже не будет. Во всяком случае, я так думаю. Сегодня я видела кошмар. — Я — тоже! — поежился братишка. Ладно хоть больше не пытается скрывать. Героический ты наш. Кстати, носки он сегодня надел другие. Специально — как вклад в борьбу с «днем сурка»? — Знаю — это я тебя заразила. Извини. Ничего, ты теперь спишь далеко — так что поправишься. Смеяться на слове «лопата». — Это Никита нас обоих заразил, — серьезно отрезал Женька. — Тем, что умер. Он так и не заплакал. Ни разу. Даже ночью. Зорка прислушивалась. Как уж могла. Кроме тех ночей, когда любовалась приятнейшими из снов сама. — Жень, мне тоже его очень не хватает. — Понимаю, — вздохнул он. — Ты там что-то про твой кошмар… — Да, про него, любимого. Он — вчерашний. Тот же самый. — Ну, раз всё повторяется… — братишка осекся. Представил, что и кошмары теперь станут повсенощными. С гарантией. А следующей догадкой станет, что он никогда не вырастет. Навсегда — двенадцать лет. Вечное детство. — Жень, мы все — в опасности. А я слишком долго прятала голову в песок. Больше — нельзя. Мне нужно действовать. Возможно, мне просто дали последний шанс. — Кто дал? И почему именно тебе? — Об этом лучше не задумываться. Может, о нас, таких бестолковых, наконец вспомнили наверху. — Или внизу. А если это — шанс тебя угробить? — прямо озвучил их сомнения Женька. — Запросто. Но если не сделать ничего — будет или вечно повторяющийся день, или беда с нами всеми. Причем, скорее второе. «Праздник сурка» не может продолжаться бесконечно. Даже в кино, помнишь? — А если сделать, что им нужно, — и будет хуже? — Женька уже согласен на вечный «день двоих помнящих»? — Видишь — два шанса против одного. Ей не зря показали смерть Никиты. Сбудется и всё остальное. И очень скоро. Алик зубов вставить не успеет… Жаль, и в самом деле так не будет каждый день. Зорка успела бы сто раз найти Диму. И тысячу — его убить. Разными способами. — Зор, то, что ты должна сделать, это опасно? — Брат понял, что не отговорить. Зорка так хотела сохранить детство хотя бы Жене! Чтобы хоть он так быстро не взрослел. Не вышло. Как и многое другое. В общем-то, ничего — не вышло. — Да, к сожалению. — А с тобой — можно? — Вот теперь в глазах — знакомые двенадцать лет. Почти. Вперед, к приключениям! — Нет. Тебе-то там точно — не место. И я не прощу себе, если ты пострадаешь. Так что с твоей стороны эгоистично напрашиваться на такие опасные приключения. — А с твоей, можно подумать, нет? — фыркнул Женька. — Со мной-то что будет, если ты… не вернешься? — Береги себя и маму. Ты тогда будешь в семье самым старшим. Вожаком стаи. А сейчас — собирайся. Завтракать — и в школу. Сегодня на обед вчерашняя яичница с ветчиной. И если ничего не сделать — будем лопать ее всегда. Не бери «Русский». Забыл, что с него удерете всем классом? Если, конечно, ты их не отговоришь. Всё же в таком повторении что-то есть…2
Знакомый бар, другие посетители, то же Людкино лицо. С тем же выражением. И вовсе не из-за «дня сурка». В баре-то они вчера действительно не были. Здравствуй, Жанна. Тебя сюда сама судьба привела. Значит, начинать будем с этого? Терять уже всё равно нечего. После того, как пыталась покончить с собой методом «замерзну насмерть», — нечего точно. Считай, уже живешь взаймы. Значит, говоришь, на куски бы себя порвать дала? Только всё, на что тебя до сих пор хватило, — выскочить в сугроб и дать в морду левому подонку. Впервые в жизни увиденному. — Привет, герлы. Куда делись в прошлый раз? — Пришлось срочно свалить, — усмехнулась Зорка. — Зато сейчас мы здесь. Твое предложение еще в силе? Можно убежать снова. Найти другой путь… Уборная — рядом, там легко открывается окно, еще не поздно. С соседней улицы можно вызвать такси. Опять. А смысл? Если судьба сдохнуть — туда и дорога. Всё равно впереди ничего, кроме теткиных клиентов, не ждет. Пусть они хоть сто раз «приличные» и «избранные». И увозят в ночь после не менее приличного ужина в семейном кругу. А отговорка о другом пути — любимый отмаз каждого первого труса. Пусть не сегодня, а завтра, так? — Я о вас говорила с ребятами, — небрежно усмехнулась Жанна. — И с вами уже очень хотят познакомиться… — Правда? — восхищенно округлились глаза Людки. Сейчас еще о красивых мальчиках расспрашивать начнет. Черт, ее-то ты, Зорка, зачем взяла с собой? И куда бы теперь сплавить? Никуда. Потому как не уйдет. Да и Жанна тогда сразу что-нибудь заподозрит. А завтра Зорка проснется опять в «среде» и потащится сюда снова… Вот весело будет. — Правда. Хорошо, что она сидит. А то от тона Жанны подкосились бы ноги. А так — только поджилки вот-вот затрясутся. Лучше не представлять этих «ребят». А то не только Андрей с папашей — Миха красавцем и лапочкой покажется. Мама, что Зорка делает?! Мама? Ей-то точно на это плевать. Что прежде, что сейчас. Если и заметит отсутствие дочери, то лишь по изменившимся условиям жизни. Изрядно ухудшившимся. — Где этот тусняк? — небрежно уточнила «Рина». — Где всегда — на Гюго. Тусовка Макса — ее все знают. Самая зашибенная в городе. Что ж, Зорка вечно — не в числе неких «всех». Меняться поздно. — А сейчас давайте — для затравки, — Жанна достала три таблетки. Маленьких, голубеньких. Безобидных. Гюрза — тоже змейка миниатюрная. — Сносит круче ЛСД. Увидите небо в алмазах. А почему не в рубинах цвета крови? Свою дозу девица проглотила разом, запив для гарантии коньяком. Якобы пятизвездочным. Тетя Тамара бы долго смеялась. Вместе с приличными клиентами. Людка отважно потянулась к путевке в «алмазное небо». Зорка незаметно (наверное) толкнула подругу локтем. — Чего толкаешься? — обиделась та, глотая «круче ЛСД». И по примеру Жанки захлебывая вином. Идиотка! Она или ты? Кто кого сюда привел? Вместе пришли. Мы с Тамарой ходим парой… Неважно. Кто из вас двоих прекрасно знал, чем всё может кончиться? «Два дебила — это сила». А две дебилки? Одна из которых — еще и дрянь? — Идем, — Жанна поднялась, вызывающе сверкнув красной курткой «под кожу». В прошлый раз была в обтягивающе-черном. Зорка под шумок выплюнула дрянь и зачем-то сунула в карман. А куда еще? Не на пол же швырять… — Люд, иди домой, — шепнула совсем тихо. Будем надеяться. А та, вдруг рассмеявшись, обняла подругу. Прильнула к плечу: — Зор, ты — красивая! Ты — такая красивая! И точно — небо в алмазах… Весь потолок! Ноги у Зорки ослабели без всякого ЛСД и «круче». И мир завертелся каруселью. Жанка обернулась — темные глаза, черные стрелки, хищно-красная помада. Цвета рубинов. Алых роз из песен. Алых парусов Ассоль, которой могло повезти лишь в сказке. И цвета крови. — Вы там скоро? Опоздаем — и всем будет уже клево, а нам — хреново.3
Бьет по глазам неоновый блеск. Наотмашь. Кружится голова, подгибаются ноги. Главное — продолжать тащиться в кильватере за Жанной. И помнить, что отступать — некуда. Десять шагов, пятнадцать, двадцать, двадцать пять… Распахиваются двери очередного бара, вываливается в легкий морозец очередная веселая тусовка. Из тех, что попрыгают здесь, а потом пойдут домой. Задернут занавески в одном из так уютно светящихся окон многоэтажек и останутся там. — Рина! — отчаянный окрик. — Ты — Рина, да? Зареванная девица с полубезумными глазами метнулась неожиданно. Отделилась от еще одной тусовки — полудеревенского типа. Даже не столько по одежде — по поведению. — Рина, — Зорка даже забыла притвориться обдолбанной. С такими, как у этой девки, глазами плещут кислотой в лицо. Руки вроде пустые. Если сунет в карман — будем бить, не раздумывая. — Отдай мне его! — Чернота под глазами уже въелась. Сколько ночей она не спала? — Ну, отдай, а? — Забирай. Так Динка когда-то «дарила» влюбленного в нее отличника Сашку. То ли на улице холодно, то ли Зорку трясет. Да и девчонку. Так бывает — когда спиртное уже не греет, а наоборот. — Ты даже не спросила, кого? — сверлят насквозь два черных омута. Хлещут безумием. — Без разницы. Бери любого. Хоть всех! Добро пожаловать к тетке за списком. Первая снежинка слетела с ночных небес. Неуверенная, робкая. В конце-то марта. И куда ее понесло? Растает ведь, просто грязью станет. И никто уже не вспомнит, что была такой белой, чистой, красивой, невесомой… Зорка протянула руку, поймала. Лучше быть каплей воды, чем комком мокрой серой гадости, правда? Глупо всё. — Я люблю его! — омуты плеснулись водой. Слезами. — У меня… я в залете, ясно? И потому — пьяна? — Ты бы с алкоголем тогда… завязывала. — Я не пью… — всхлипнула девчонка. — Я сегодня для храбрости! Как давно она караулила Зорку? И давно вычислила, что та бывает здесь? — У тебя родители есть? Или хоть бабушка какая-нибудь. Непьющая, желательно. И без сына-алкаша в квартире. Пропивающего ее пенсию. — Смеешься? Есть, конечно. «Конечно»! Что же ты тогда не дома? Не чай с ними пьешь, дура?! — Хорошие? — безжалостно уточнила Зорка. — Я что, еще и на дочь алкашей похожа? — оскорбилась та. — Да ты… Именно. Зорка как раз — всё то, чем обычно люди быть не хотят. Если не дураки. — Знаешь, что? — Светлова отпустила руку Людки, и та поковыляла вперед одна. Глупо хохоча на всю улицу. — Не пей. И не делай аборт. Андрей тебя всё равно бросит — хоть сделаешь, хоть нет. А ты роди ребенка. Вырасти его. И плюнь на Андрея. Ты ему не нужна. И я — тоже. — Так ты не отдашь? — Отдам, отдам, — вздохнула Зорка. — С потрохами. Не понятно, правда, зачем. — Ты просто никогда не любила! — всхлипнула та. Как раз любила. Но не Андрея. Иногда любовь уходит водой сквозь ладони. Растаявшей снежинкой. И это лучше, чем грязью. — Ты никогда не любила, иначе бы понимала!.. Ты бы не была такой злой… такой стервой! Такой… — Да, наверное. Никиту бы Зорка не отдала. Нет, отдала. Пусть бы любил, кого хочет… только бы жил! — Когда-нибудь ты полюбишь и всё поймешь сама… И тогда ты вспомнишь! В следующей жизни. Когда мы все станем кошками… Пляшут неоновые вывески. Приглашают на праздник жизни. — Ринка, ты где? — потеряла подругу Людка. — Рина? Мы идем? — Идем, — вздохнула Зорка. Обеим спутницам по бару. Потому что они уже бредут навстречу чуть не под ручку. Не смогла Людка совсем потеряться. Потому что недостаточно пьяна? Или недостаточно пьяна Жанна? Бредут. От слова «бред». Потеряешься тут! Неон выдаст любого. — Кто был? — хищно зыркнула на не слишком модный прикид девчонки Жанна. И на такую же прическу. — Соперница! — Катька из десятого «А» (или кто она там?) уже исчезла, и можно пьяно хохотать. — Не молчи, не молчи, моя соперница… — На таких, как я, обычно женятся! — подхватила Людка. — А тебе стихи и песни посвящают… — В тему! — оценила Жанна. — На той лохушке — точно женятся. Лохи. Андрей — женится вряд ли. Впрочем, он-то как раз — не «лох». Или не он, а его папа. Без разницы. Кто же виноват, что папы есть не у всех? — А Ринке стихи и песни посвяща-а-ают… И нам с Людочкой, правда, Людок?Глава шестая
1
Неон с потрохами сдал Зорку и оставил одну в темноте. В незнакомые дворы и закоулки Жанна свернула, не пройдя и полквартала. Тайные логова и сходки. Кипит подпольная жизнь Питера. Ключом бьет — и всё по голове. Тяжелым таким, гаечным. Третий этаж. Из пяти. Прыгать — слишком высоко. И некуда. Домофона — нет, звонка на квартире — тоже. Один провод вихляется. Неизолированный. Зато дверей две. И входная — крепко сваренная. С двумя замками — как положено. Всё, как в лучших домах городского дна. И свет на этаже отсутствует. Только этажом выше. Там уже живут добропорядочные обыватели? Или просто никто не успел разбить или вывернуть? Открыл, не спрашивая, голый по пояс парень. Похоже, тут только свои ходят. Чужие убегают — если успели. «Дворецкому» — лет двадцать. Татуировки на руках и плечах. А мышцы отсутствуют в принципе. Допринимался наркоты. Глаза — мутные. Копия Людкиных. Зорка попыталась изобразить такие же. — Хай! — Жанка кинулась обнимать товарища по увлечениям. А в прихожую выползло еще человек пять — на вид от семнадцати до чуть за двадцать. Или даже уже не «чуть». Тоже полуголых, но более мускулистых. — Хай, девочки! — Их с Людкой мигом взяли в кольцо. — Какие герлы пожаловали! И без охраны. — Знакомьтесь — Люда, Рина. Девочки, мальчики, скоро все мы познакомимся поближе и перестанем смущаться. Как обычно, ничего нового. Ромик, дверцу прикрой, а то еще соседи помешают веселиться. Они еще не все разбежались? Или покрепче заперлись на все засовы? Или тут такие соседи, что обидятся лишь, что не поделились с ними? И спиртным, и чем покрепче? Тощий парень послушно провернул все замки. На внутренней двери их тоже — два. — Рина у нас — девочка бывалая. А вот Людочка — нет, но очень хочет влиться в нашу дружную компанию! Правда, Людок? А не так уж Жанна и «поехала». Иначе бы в глазах не плескалось что-то змеиное. Как у тети Тамары, если не хуже. Потому как — неприкрытее… А Людка блаженно лыбится во весь рот. С опять размазавшейся помадой. С кем она целовалась? Ни одного парня по пути не было. С Жанной?! А чему удивляться? Лучше давай — лыбься так же. Чи-из. Скажи «сыр». С плесенью. И не той, что специально заботливо растили. Жанна, может, еще и полутрезвая, зато прочие — косые в дупель. Зомби. И Зорка, такая же зомби, поперлась сюда. Да еще и Людку впутала! Кто-то уже берет куртку из рук, цепляет на вешалку в форме оленьих рогов. Осталась от прежнего хозяина? Кто-то… Тот же Ромик. — Пойдем, девочки! — парни повлекли девушек в комнату. Не то чтобы слишком настойчиво, но брыкаться не стоит. Или игра станет совсем другой. «Жертва и хищники» называется. А так — может, еще удастся отшучиваться. До поры до времени. А так страшно не было, даже когда летела с обрыва в сонную осеннюю воду! Ошалевшая Людка опять лезет обниматься. Ладно хоть пока — только к Зорке. Но уже и по сторонам мутными глазенками шарит. Отсюда ее уже вообще не увести! И самой не уйти. Сегодня или вообще? Дура-подруга повисла на ближайшем парне, мимо мелькнула (даже отсюда видно) грязная кухня. Такой постыдится даже Миха. А комната — размером с небольшой зал. Такие раньше для квартир академиков строили. Зорка в фильмах видела… От чьего-то деда досталось? Грохнули прежнего хозяина? Сами или «черный риэлтер»? Народу — человек тридцать, примерно поровну обоих полов. Парни — все с голым торсом, некоторые девчонки — уже тоже. Никто никого не стесняется. С трех углов орут «Ария», Бритни Спирс и «Сектор газа». На потертом полу местами попадаются сомнительной чистоты матрацы. А на них и просто на полу — окурки. В углу штабель пустых бутылок, в другом — на газетке шприцы. В третьем — на электроплитке (чем их кухня не устроила?) кипит кастрюлька. Один из нариков сыплет туда порошочки, помешивает. Готовит зелье — себе и товарищам. Наверное, внутривенно, иначе всем не хватит. Впрочем, на кухне, возможно, газ давно отключен — за неуплату. Или плита накрылась, а на новую денег нет. Всё уходит на более ценные… ингредиенты. Сколько раз они используют один и тот же шприц, и у кого из них уже есть СПИД? Напротив, у стены — единственная мебель. Древний, грязный шкаф с дырищей по центру. Размером с кулак. Это чем таким били? Наверное, бывают и мирные наркоманы. Накурятся себе и валяются рядочком. Но эти к ним относятся вряд ли. Или еще не дошли до нужной стадии. А сейчас шумят, возятся. Трое танцуют — то есть скачут конями. А в смежной комнате (судя по шуму) кипит драка. Под яростный отборный мат участников. Еще вроде бывают те, кто уже «ничего не может». Судя по тому, что делается аж на двух матрацах, — опять мимо. Преддверие ада. Сам он тоже будет — просто позже. Вы покаготовьтесь. В центре у стены мирно беседуют двое парней постарше. Разумеется, без рубашек и галстуков. Слева — блондин, явно под хорошей дозой. Длинные патлы скучают не только по расческе, но и по шампуню. Давно. А тело — наверняка по душу. Как и рожа — по бритве. Если Зорка выберется отсюда живой — похоже, придется еще и шестиногих мамонтов выводить. Вот тетка-то в восторге будет. Не заразить бы Женьку! Второй — темноволосый, поджарый и гибкий, на наркомана похож мало. Недавно начал? Редкий гость? Не нарик, а дилер? — Симпатяшки, правда? — заметила ее интерес Людка. Чуть не облизывается. Остатками помады. — Няшечки. Даже не знаю, кто лучше. Никто. И плохо, что теперь заметили и их. Зорка встретила надменный взгляд темноволосого. И нагло уставилась в ответ, пытаясь найти… прыщ, что ли, у него на лбу. Не нашла, но еще не вечер. — Это еще что за Золушка? — повернулся к приятелю темноволосый. Вторая тетя Тамара! Они бы нашли друг друга. — Это еще что за придурок? — обернулась Зорка к ближайшей девчонке, небрежно кивнув на любителя детских сказок. — Рин, ты что? — не поняла Людка. — По-моему, мальчики очень даже… Идиотка! Клиническая. Вся в Зорку. — Если ты про поклонника творчества Шарля Перро, то, по-моему, это — просто тупой, развязный тип. — Обернулась к парню. — Если ты еще не в курсе — для дебилов пенсия в понедельник. — Это мы все — дебилы? — громко уточнил блондин. Судя по лицам вокруг — на всю аудиторию. Осторожнее, ноги. Не подкашивайтесь! Зорка небрежно пожала плечами, удостоив темноволосого повторным презрительным кивком: — Нет, только он. «Аудитория» вроде не обиделась. И не факт, что вообще что-то поняла. Пронесло? — Прошу прощения! — прохрипел, оскалившись, блондин. — Мы все — не дебилы. Майк, дебил — только ты. Тебя оскорбили, ты понял? По роже — черта с два определишь. Майк. Подходящее имечко. Аналог Михи. И моется наверняка — не чаще. Жаль, волосы слишком короткие — не поймешь. Правда, сегодня он побрит, но, возможно, это — редкость. — Конечно, Макс, — усмехнулся он. — Тут попробуй не пойми. Макс? Этот немытый белобрысик — и есть главарь? А кто тогда тот оборзевший нахал? Лидер над лидером? Ну у Динки и вкус. С этим грязным, год не чесаным Максом… Хотя кто сказал, что Дима не был еще хуже? Может, вообще мылся дважды в жизни — при рождении и… Тогда до второго раза дело еще вообще не дошло. — Майк, она тебя явно клеит! — Макс заржал. Полтусовки — тоже. А как еще это могли понять, истеричка нервная? В родном городе не жила? В школе не училась? В бывшей, а не в нынешнем кефирном мирке? Черт! Так и хочется подойти и врезать обоим — по наглым мордам. За себя и за Динку! Не факт, что она здесь только с Максом была… Врезать… Нельзя! — Я понял. — Зорка удостоилась еще одного взгляда — более оценивающего. — Правда, детка? — А я так понял, вам сегодня вдвоем будет весело? Целовавшаяся с Ромкой Жанна возмущенно охнула — Зорка отдавила ей ногу. Слишком уж резко отступила. И далеко. — Не дождешься. Опять — ошибка. Нарушено первейшее правило — не привлекать внимания. Черт, Зорка такого никогда не умела. Это еще в родном городишке выяснилось. А теперь — подтвердилось. За такое тетка вышвырнула бы без предупреждений. А убегать — поздно. Тех, в коридоре, еще был шанс раскидать. А вот этот, тезка Михи! Черт, «коллег» Зорка вычисляла быстро. Чтобы ее скрутить, ему и «помощь зала» не понадобится. Роль прочих сведется лишь к «поржать». И присоединиться к веселью потом. Все-таки принимает ли он сам? А запросто. Причина, по которой на «это» садятся спортсмены, известна давно и всем. Надо слиться с обстановкой. С фоном и обоями. И поскорее. Пока еще не поздно. Где Людка? Подруга дней суровых, ау? Вот. И она уже точно слилась — потому как успела полураздеться. И пристроиться на колени к лохматому типу неопределенного возраста. Тоже не факт, что на этой неделе мытому. А то и в этом месяце. Черт! Зорка, зачем ты взяла ее с собой? Вот зачем, а? Что бы с тобой ни случилось здесь — ты это заслужила. Людка — нет. А уж что ты заслужила за нее… — Рина! Подруга! — заметила ее Жанна. На сей раз — окосеть уже успела. Обняла, обслюнявила Зоркины щеки: — А теперь, ребята, еще по одной! — орет на всю громкость. Если уж такое соседи не расслышат… — Вкруговую. Выпьем мы за Жанну, Жанну дорогую… Во-первых — за себя такое не поют. А во-вторых — это же вроде вообще не из той оперы. Тут не спиртное. Хотя — почему? Вон, бутылки тоже есть — с чем-то малоаппетитным. Запивать. Жанна это любит. Вон как в баре отжигала. Рома сунул нос и руки в тот самый единственный кривой шкаф. Там еще и в правой стенке весьма странные дыры. Кто-то вел прицельную стрельбу? На свет извлеклась коробка из-под старинных, приторных «Лав из». Только теперь там — уже не жвачки. Маньячно вспыхнули глаза окружающих. Жуть! Таблетки пошли по рукам. Маленькие, безобидные. До «круга» дело не дошло — не настолько все терпеливы. Может, как раз Зорке сейчас и не хватит? — А мы с моей подругой Риной — на брудершафт. — Жанна обняла Зорку за талию… вообще-то — даже ниже. Только нетрадиционно ориентированной подруги и не хватало. Тем более, уже губами тянется. Б-р-р! Одной изящной лапкой (даже блестяще-багровый маникюр на месте!) Жанна прихватила таблетку, другой — стакан с пойлом. Опять — как у Марины, только много опаснее. Что там — пресловутый технический спирт? Только бы не ослепнуть и не свихнуться! Лучше уж честно сдохнуть. Только для этого надо было идти не сюда. Кто мешал бросить того типа на Андрея, а самой удрать в буран, а? Глядишь, довезти училку до больницы совести и у Нестерова хватило бы. А теперь придется подражать «подруге». А то вокруг — с десяток глаз. И еще не поголовно ничего не соображают. И Жанну обнимать придется. Потому как сейчас будем кормить-поить друг друга. Попасть бы в прошлое, найти того, кто придумал брудершафт, и убить с особой жестокостью! А себя — не хочешь? Еще как. Только — нельзя. Да и нечем. Смухлевать не удается… не удалось. Таблетка растворяется прямо во рту. Разве вдруг поможет, что Зорка приняла меньше других. Дурацкая, детская надежда… Если выпьешь не бокал смертельного яда, а полбокальчика… Мир резко поплыл. Только отрубиться здесь и не хватало! А если именно на эту дрянь у Зорки аллергия?! А если там все-таки — не пойми что ядовитое? Жанну шатнуло прямо на «подругу», потная рука соскользнула в воздух, взмыла вновь, легла Зорке на плечи. У стены девушки осели рядом — в унисон. А неподалеку — прочие. — Сейчас пройдет… — шепнула «крутая», склоняя голову на плечо Зорки. — Так… всегда сначала… А… забористое ширялово! Забористее некуда. Ну раз всегда… Да и какая разница? Раз уж пришла сюда. Что здесь умереть, что еще где? Что с Жанной переспать, что с Андреем, его папашей и следующими «крутыми» по счету… Небо в алмазах? Не-а. Это потолок в смешных разноцветных пятнах. Как в детстве. Когда был высоко-высоко. И казался маленьким небом. А теперь с него летят разноцветные снежинки. И не тают. Когда они и так не белые, то нестрашно. В калейдоскопе не видно грязи. На первый взгляд. А когда цветная радуга пляшет в глазах, вторично уже не приглядеться.2
Ноги и руки — такие легкие. Будто вот-вот взлетишь. Именно так и умирают? Наверное… А мыслей совсем нет. Голова — такая ясная. И больше не кружится. А еще хочется танцевать. Последний танец. Всё равно — с кем. Главное ведь не партнер, а ты сама, верно? Какая разница, чьи жадные глаза пялятся на подол танцовщицы? Или даже под подол? Зорка так давно не танцевала! С тех пор, как кружок в родном городишке закрылся. Разве что по мелочи — на школьных дискотеках. И почему? Драки — это ведь для парней. Женщина должна танцевать. Быть красивой, изящной… Летать. Кружиться в вихре снежинок. Интересно, Жанна это понимает? Должна — ведь это она пригласила Зорку сюда. — Жан… — толкнула любимую подругу Светлова. — Угум? — открыла та глаза. Блаженно потянулась, обняла Зорку. — Девушка должна танцевать… да? Всегда танцевать? И больше не должна ничего? — Вот именно… И больше не должна ничего и никому! А все мужики — КАААЗЛЫ! Понимает! Вот что значит — близкий человек! Родственная душа. — А некоторые бабы — козы, — дополнила Зорка. — Вот! Или даже — овцы… — рассмеялась подруга. — Те, кого здесь нет. — Ты пойдешь танцевать, Жан? — потянула ее Зорка. Вдвоем. Розовое танго. Дамы приглашают дам. Раз мужики — рогатые животные, зачем они вообще нужны, а? — Пойду… — по весь рот улыбнулась Жанна. — Я тебя люблю, Рина… Почему они не подружились раньше? Никто и никогда не понимал Зорку так, как Жанна… А какая она красавица! А еще — милая, добрая и родная… — И я — тебя… — первой прильнула к ней Зорка. Целовать Жанну — не то что Андрея. Перед ней не нужно врать… А вообще — странное ощущение. Странное — потому что женщины от мужчин не отличаются ничем. Ну, по части поцелуев… А кто-то умный включил чудесную музыку! Какой-то парень. Может, не все они — козлы? — Жанна из тех королев,
Что любят роскошь и ночь…
— Здесь все подруги и друзья,
Но знаешь ты, и знаю я,
Что это только до утра…
3
С моста можно не только красиво нырнуть ласточкой. Еще и врезаться во что-нибудь. Там были сваи… подземные сваи прежнего моста. Гнилые насквозь… но крепче любой головы. Столько народу ныряло — и ничего, а тот парень пять лет назад разбился насмерть… Как и Зорка. И теперь ее труп просто без сил лежит на груди Димы… или не Димы. И сил подниматься нет. Тяжело. Больно. Яснеет в глазах. Макс уже ушел. Ему надоело смотреть — ведь вышло не так интересно, как он думал. Теперь здесь только она и Дима. Нет, не Дима. Его зовут иначе. Майк. Тот самый. Тезка Михи. Зорка была права. Все люди — одинаковы. И уж точно — все мужчины. И она была права, что прежде не пробовала. И впредь — не стоит. Ничего хорошего или хоть стоящего. — Я же говорил… — улыбнулся Майк. Натянуто. Девушка промолчала. Лишний раз смотреть на… партнера желания нет. Нужно выпить новую чудо-таблетку. Прямо сейчас. Иначе будет очень плохо… Почему-то. Хуже, чем до прихода сюда. Да и что говорят в таких случаях? Спасибо за чудесную ночь? Чудесной она не была. Спасибо, если свалишь отсюда и больше не появишься? Для этого надо встать, а сил — нет. И пусть этот… кто бы он ни был, уберет руку с ее волос. И со всего остального. И без него паршиво! Кстати, таблетки счастья — не у него. Может, полегчает? — Макс! — приподнялась Зорка. — Жанна! Что они там всё еще делают? Бенгальский огонь давно погас, конфетти свалилось мятой пылью. Свалялось. — А, чего? — сунул нос Макс. В обнимку с новой подружкой. Зорка чуть не скривилась. — У тебя есть? — требовательно прищурилась она. — Обижаешь, подруга, — ухмыльнулся тот. — У меня есть всё. Майк, тебе дать? Не нужно. Не заслужил. — Давай, — небрежно кивнул он. Мир поплыл розовыми красками. Взвихрился новым узором. Еще незнакомым. Расправляются мятые конфетти, отряхивают крылья цветные бабочки. Вот-вот… всё будет… А почему — будет? Сейчас тоже не так уж плохо… Главное — не пропустить момент, когда волшебство начнет исчезать. Выветриваться. Таять и сваливаться. Не пропустить — и просто вновь позвать волшебника Макса. Кстати, где он? Куда опять делся? Почему вечно уходит не вовремя? Опять здесь только Майк. Тезка Михи. — Сменим роли? — предложил он. А потолок здесь серый… Побелить пора! Тут не только конфетти почудятся. Еще и черти хоровод поведут… — Ты ведь мне так и не дала толком тебя поцеловать… А зачем? Жанна с Ромиком тогда не целовались, но смотрелись красиво… Так стоит ли? Наверное, да. Да… А потолок — весь в звездах. Как Млечный Путь. Смешно…Глава седьмая
1
На катке трещит еще хрупкая ледяная корка, но нужно упорно ползти вперед. Туда, где лежа распластался Женька. Ее братишка, что еще жив и пока не провалился. И храбрится из последних сил. Даже улыбаться пытается. Синими от ужаса губами. — Держись!.. — Зорина, назад! Мы сами его вытащим! Не обращать внимания на крики с берега! Потому что крикуны — врут. Взрослые всегда врут. — Зорка!.. Ни за какой помощью они не посылали. Просто хотят ей наврать — чтобы спасти хоть кого-то. А Зорке не надо — кого-то. Ей брата надо! А сюда они не полезут. Время будет упущено. Взрослые — тяжелее. И… боятся за свои шкуры! Привыкли к ним — за целых-то тридцать, сорок или пятьдесят лет. Вернись Зорка сейчас — и уже не успеет, даже если потом повернет назад. И они это знают. На то и рассчитывают. Гады! — Зорка! — это мама. — Назад! Назад! Назад, я кому сказала… дрянная девчонка! Эгоистка! — А ты попробуй… утащи! — оскалилась Зорка. Сейчас мама схватится за сердце, но злобная дочь не увидит. Потому что не обернется. Лед треснул совсем рядом, девочка замерла. Распласталась не хуже Женьки. Вжалась в ломкий наст. Полцарства — чтобы весить, как мелкий братишка. Нет. Чтоб стать пушинкой! Успокаивается. Больше не трещит. Можно дальше… — Зорина!.. — Идите… к черту! Если хоть ему нужны!.. … - Вставай! Больно же — так трясти! — Женька, офигел? — отмахнулась Зорка. — То Дима, то Женька… Вставай, спящая красавица! Суровая действительность. В лице Майка. Зачем-то тянет Зорку за руку. Куда-то. В соседнюю комнату? Нет, на кухню. На фига? Зорка не хочет чаю. Как и кофе. Вот таблетку бы… И запить. Вчера в бутылках плескалось что-то такое вкусное, сладкое… Где Макс, когда он так нужен? И так хочется спать! Где музыка? Почему народ вокруг такой квелый? Кто-то еще любит друг друга или безголосо поет, но тоже — без куража. А большинство вповалку спят. Кто — на грязных матрацах, а кому не хватило — на полу. Еще грязнее. — Вставай и одевайся. Девушка послушно натянула джинсы, водолазку. Зачем-то. Кстати, а чего это он вдруг раскомандовался? И откуда под рукой взялась ее одежда? В этой комнате? Они что, так отсюда и не выходили? Зорка-то точно. А тряпки сами сюда прибежать не могли. — Одевайся до конца. Мы уходим. Зачем? Здесь так весело… и так охота проспать еще часов десять. А потом принять чудо-таблетку… — Иди сюда! — На замызганную кухню Зорку приволокли, не больно спрашивая. Через общий зал, мимо груды тел вповалку. Мимо покосившейся двери и обоев клочьями. Ладно хоть не за ухо. Позвать бы на помощь… да кто из этих встанет? — Ты ч-чего? Что ты себе п-п-позволяешь? — Язык заплетается. Черт! А ноги дрожат, как с перепоя. И руки трясутся… — Пей! Живо. Да Зорка что, против? Сказал бы сразу… Таблетка — это хорошо. Но вода? Почему не вино?! То самое… Уже кончилось, что ли? Вода — невкусная, холодная… Впрочем, теплая — вообще мерзость! Особенно сейчас. Майк не так понял: — Пей или заработаешь ломку. Так это — не путь в волшебный мир? За что?! — Не буду! — Затолкаю силой. Черт! Он ее выше на голову. И явно крепче. И драться умеет. Позвать на помощь? Все нормальные люди спят! Дать в морду? Голова кружится, ноги как ватные… ничего не выйдет. И здесь нельзя драться. В царстве добра и счастья… Да и от драк Зорка уже так устала… — Давай, — вздохнула она. — Собирайся быстрее. А вот это — уже действительно наглость! Спать захотелось сильнее. А вот голова пришла в норму, и мир вернулся на место. Да и задние лапки… Здорово! Дать все-таки в морду? А… потом! Лучше сначала попробовать объяснить. Как это принято у адекватных людей. — Я отсюда не пойду. Не хочу. — Пойдешь как миленькая, — равнодушно отмахнулся Майк. Что-то засовывая в карман. Кого он тут ограбил? — Или тебя сначала сунуть головой под холодный кран? А может, лучше сразу целиком? Черт! Не драться же в самом деле. Столько людей проснется… с головной болью. А сейчас им так хорошо. Нельзя рушить чужую радость… Да ладно. Ну, уйдет Зорка. Адрес же помнит. Вернется! И где куртка? А, вот. Порядок! Кстати, а как эта бедная шмотка сюда попала? Как и остальные? Так она была в другом месте. Не в общей комнате. Зорка ее точно вешала в прихожей. Вон на те оленьи рога. Или нет? Башка еще толком не восстановилась. И где Людка? Вон — в обнимку с каким-то парнем. Ее же нужно было отсюда увести… Только зачем — здесь же так хорошо! Неважно, зачем-то было надо, а тогда Зорка соображала лучше, так что… — Люд, пойдем, — Светлова ощутимо потрясла подругу. — Зачем? Здесь так хорошо… Вот именно. Не в одиночку же Зорке страдать, правильно? — Потом вернемся, — утешила она подругу. — Вечером. А пока составишь мне компанию. Я одна с этим придурком не поеду. Вдруг он — маньяк? — Отвяжись! — цепной собакой тявкнула Людка. Цепной болонкой. Смешной такой… — Люд… — Отстань, я сказала! — И даже головы не поднимает. — Я никуда не пойду. Мне и тут хорошо! Лучше сама останься… Тут маньяков… сколько хочешь… На любой вкус… Всё… как в лучших… домах… — Отвяжись! — ее парень показал Зорке кулак. Рыцарь и защитник дам! Не то, что всякие Майки! — У нас в стране — свобода личности. Вот именно! — Пойдем, — нерыцарь Майк потянул Зорку прочь. — Я не пойду без подруги! — возмутилась та. — Ей хорошо и здесь, — усмехнулся он. — И мне — тоже. Я остаюсь. У нас в стране — свобода личности! — сообразила Зорка. — А анархия — мать порядка. — Ладно! — Майк отодвинул парня, поднял на руки голую Людку. — Прихвати ее одежду. — Чего? — возмутилась Зорка. — Немедленно положи ее на место! — Я никуда не пойду! — заорала Людка. — Отпусти, ты!.. — Заткнись, — бросил Майк. Не меняя выражения лица, гад. Послушалась. Почему-то. Еще быстрее Зорки. Потом об этом подумаем. На свежую голову. Если она будет. А то этот псих еще, чего доброго, сунет под холодный кран Людку. И та схватит воспаление легких! Она же вообще драться не умеет! И простывает легко. Это Зорка привыкла шляться по зимнему лесу. И ползать по весеннему льду. — Ты одежду взяла? — Я не знаю, где… Люд, где твои тряпки? — Зачем мне это барахло? Я — нудистка! Кому тюрьма, а мне — горница, я — не фраера жена, а вора любовница… Майк молча подхватил чью-то длинную куртку, накинул на Людку и, не оборачиваясь, вышел в коридор. Зорка рванула следом. Не отпускать же косую в дым подругу одну с кандидатом в маньяки!2
Ночной, слегка морозный воздух холодит. Тоже слегка. Заползает под одежду, пробирает дрожью. Редкие снежинки кружат в воздухе, оседают на волосы, на воротник. Как конфетти, только белые. И сразу тают. Тетя Тамара точно учила Зорку разбираться в марках машин, но сейчас всё из головы повылетало. Тачка как тачка. Отечественное что-то, но точно не «Жигуль». Переднее сиденье — мягкое. И теплое. А Людку сгрудили на заднее, и теперь оттуда — легкое посапыванье. И от него еще сильнее клонит в сон. Завернуться в куртку и спать, спать — долго-долго… — Где она живет? «Мы не скажем, мы покажем…» Адрес подруги вспомнился на автопилоте. Тем более, близко отсюда. Вроде бы. Наверное… Точно — вон ее коробка. Обшарпанная пятиэтажка — до боли схожая с бывшим родным домом. Забавно спланирован этот микрорайон — такие же дворы. Только там этих домов был десяток, а здесь — штук пятьдесят, не меньше. И люди не такие… цепные. Может, еще и потому, что не все друг друга знают? Майк подхватил Людку. Кстати, а как он вообще вел тачку? После «дури»-то? Зорка вновь откинулась на сиденье. Мягкое, теплое, печка греет. Спать! Спать… Город — сказка, город — мечта.
Попадая в его сети, пропадаешь навсегда…
В них женщины проносятся с горящими глазами,
холодными сердцами, золотыми волосами…
3
Варенье. Малиновое. Странный сюр. Смесь нормальной жизни с горячечным бредом. Так не должно быть. Должны быть наркоманы и их логово. Или — прежняя жизнь, мама, Дина, Женька и еще кто-то… почему не вспоминается имя? Странно. Тем более странно, что уже утро окрасило нежным цветом… В общем, кайф давно выветрился. Но либо одно, либо другое. Не смесь двух жизней. Бульдога с носорогом. Так не бывает. Чужая квартира. Чужой парень. Практически незнакомый («секс — не повод») и взрослый. Какая разница? Всё равно это всё — не на самом деле. На самом деле такого просто не может быть. Только не с Зоркой. Не с той, что жила в родном городе, ходила в школу, бегала по секциям, выигрывала олимпиады… любила Никиту! Вспомнилось! Она просто уже умерла. Разбилась на Трассе Смерти. А всё, что потом, — предсмертный бред. Мозг отключился напрочь. Как на том свете и положено. Так легче считать себя кем-то другим. Всё равно Зорина Светлова уже умерла. А в больнице очнулся… кто-то. Схожий с ней лишь отдаленно. Или она умерла, когда получила письмо. От разрыва сердца. Прямо там, на почте. Когда не утерпела и вскрыла конверт. Как, наверное, испугались операторши… А может, Зорку застрелил Алик. А Андрей испугался и кинул ее тело замерзать в сугробе. Заметаться метелью. И теперь она — в Аду. Ведь Ад у каждого — свой. Это место, куда ты не захочешь попасть ни за что на свете. Самое страшное в мире. Ведь хуже всего не черти со сковородками, а то, что происходит с Зоркой сейчас. Давно уже. А вот для Дэна такое — в порядке вещей. Оргия под «дурью». Где-то снятая девчонка на ночь. Даже чай с вареньем наутро. Не так. Не девчонка. Подцепленная у наркоманов дешевая подстилка. Бесплатная. …А довез он ее почти до самого коттеджа. Еле удалось отвертеться за пару домов. Ладно хоть в гости не зашел. На чай. Такому ведь и приглашение не нужно.Глава восьмая
1
Здравствуй, теткин дом. Блудная племянница возвращается. Точнее, возвращается с пьяной вечеринки-оргии какая-то пьяная, нет — «обдолбанная», размалеванная девица. Которая никак не может быть Зориной Светловой. Тетя ждет на лестнице — между первым и вторым этажом. Поджидает. Скрестив руки на груди. Под вполне приличным (в меру!) декольте. Светло-зеленый восточный халат, безупречная прическа и уже — легкий макияж. Красавица. И дрянь. Но умная — в отличие от племянницы. — Где шлялась? — прищурилась Тамара Кобрина. «Шлялась». Коротко и ясно. И главное — верно. Как раз про нынешнюю Зорку. — Я тебя спрашиваю, где шаталась? — голоса не повышает, но брови сошлись в одну. Вчера бы это племянницу рассмешило. Вечером. Женька скатился чуть не кубарем, проскочил мимо тетки: — Где ты была? И почему ты не пришла, я не пойму? — Ладно. Евгений, марш завтракать, — коротко отмахнулась тетя. — Зорина, немедленно в мой кабинет. Поешь — там. Самое смешное, тетя не соврала. Прислуга Наташа и в самом деле приволокла завтрак в кабинет. В два приема. Тосты, хлеб обычный, масло, сыр, кофе, апельсиновый сок, чай, всякие мясные вкусности. И даже икру! Здравствуй, Америка. Причем, тетка ведь на диете? Зато Зорка — нет. Тамара Кобрина даже дала племяннице прожевать первый, самый вкусный бутерброд. С икрой. С красной. Прежде чем повторила: — Зорина, я жду. И назови причину поубедительней. И ведь это Зорка как-то говорила: «Тетя против моей личной жизни не возражает». И это правда. В некоторых случаях. Не в таких. — Я была у Андрея, — бездумно бросила девушка. — Я ему звонила, — усмехнулась тетя. — Там тебя не было. Что ее, конечно, не устраивает. — Ладно, я была у его отца! — разозлилась племянница. Прежде чем схватила себя за язык. Нельзя! — И у его отца тебя не было. С ним я связалась сразу после звонка его сыну. — Ладно, я была у Вадика. Прокурорского сына. Милый такой парень… Намазать, что ли, пока и следующий бутерброд икоркой? М-м-м, вкусно. Подсластим пилюлю. Целую горсть. — Я знаю всех твоих поклонников, — известила Тамара Кобрина. — У Вадима ты не была. У его отца — тоже. — Хорошо, я переспала с нашим классным руководителем, — поддержала игру Зорина. Гадая, скоро ли мирная беседа перейдет в мордобой. И дадут ли сначала доесть. — Твой классный руководитель — женщина. Жанна — тоже. Да и… тетя. — И что? — пожала плечами Зорка. — То, что она предпочитает мужчин. И я даже знаю имя ее любовника. Еще бы. Если это — Алик. — Я была на оргии наркоманов, — призналась наглая племянница. Если сейчас тетя скажет, что звонила на оргию наркоманов… Непосредственно — лидеру тусовки. И попросит в следующий раз предупредить заранее. Оживший анекдот. И смешно, и страшно. За Женьку и маму. — Ладно, что тебя не было дома — даже хорошо, — Тамара Кобрина выпустила клуб дыма. Не такой безупречный, как обычно. — Тебя хотели убить. Сегодня ночью. Здесь. Здравствуй, прошлое. Или… настоящее? Алик? Его папа?! — Как? — Спокойствие! — Влезли в окно? Но дом же охраняется… — Еще как, — вздохнула тетя. — К сожалению, не от гостей. Мой просчет. А вот нечего таких приглашать! — Сын того большого человека? Алик? — Именно. И тетю не вырвало? С ее-то «безупречным» вкусом? А саму Зорку — этой же ночью? Правда, как раз у нее вкус — не ахти. Это еще Динка с мамой повторять только успевали. — И — как? Неужели лично? В открытую? — Именно. Глупо и банально. Напился, пробрался в твою комнату и всадил нож в твою «куклу» из одеял и подушек. Пух и перья — по всей комнате. До сих пор летают. Смех опередил мысли. Хохотала Зорка долго и со вкусом. И даже тетка улыбнулась. Вроде — по-человечески. Женьке у замочной скважине, наверное, тоже смешно. Или нет. — А теперь подведем итог этого безобразия, Зорина. Я не спрашиваю имя твоего нового молодого человека. Не пробуй отпираться — я понимаю, что ты была не одна. — Я и не отпираюсь, — не опустила глаз девушка. — Вот и хорошо, — Тамара Кобрина притушила сигарету и взялась намазывать икру. Толстым слоем. — Черт сегодня с ней, с диетой. Как я уже сказала, имя меня не интересует. Скажи лишь одно — это перспективный мужчина или вариант на одну ночь? — Второе. И будь что будет! У тети не дрогнул ни один мускул. Как и нож в руке: — Я понимаю, расслабиться иногда хочется любому. Особенно, если твой бойфренд повел себя как тряпка. Да еще и открыто пошел по бабам. Но, Зорина, впредь никаких случайных связей. Ясно? — Да. — Мы друг друга поняли.2
— Ты завтракал? — Брата Зорка поймала у самого кабинета. Женька как раз отшатнулся к стеночке. И делает вид, что ее подпирает. Все-таки подслушивал? Р-р-р! Всех убью, одна останусь. — Не-а, — серьезно мотнул он аккуратно подстриженными вихрами. — Тебя ждал. — Меня только что накормили. И вовсе не плюхами. — Тогда просто рядом посидишь. Я всё равно хочу первый урок прогулять, — понизил голос брательник. — Я вчера алгебру не сделал. А сегодня — лень. Да и не успеваю уже… — Ясно. Я же предупредила — халявы больше не будет. А еще — вундеркинд. — Так ты когда предупредила? И я же все ответы помню. Мне только записать завтра — на свежую голову. И потом вундеркинды — тоже люди. А я полночи не спал. Молодец, Зорка. Мало того, что себе нашла приключения… А если б не нашла — уже не числилась бы в живых. Но чего хотел тот, кто «посылал сны»? Превратить ее… в то, чем она стала? Огромное душевное спасибо! — Давай-ка завтрак прихвачу в твою комнату, — вздохнула девушка. — А заодно икры. И прочих вкусностей. — Правильно! А то в твоей конуре теперь курятник. Чудесно! Женька еще и всё знает. Хотя… как тут скроешь? Не говоря уже о том, что он подслушивал. — О, в самом деле — икорка… — облизнулся брательник. — Да еще и двух видов! С теткиного стола? — Нет, с собой принесла из ресторана. Из самого крутого в Питере. — Это какой? — А вот в Гугле поищи. Какой самый крутой — тот и есть. Курятник… А если бы отморозок Алик заявился в комнату не к обидчице, а к Женьке? К ее братишке?! — Эй, Зор-Невзор, ты чего? — слабо отбрыкнулся Женька. От внезапно стиснувшей его в объятиях сестры. — Кости сломаешь! — Женька… маленький мой! — в глазах предательски щиплет. Ее носило неизвестно где. А в это время он был совсем один! И с ним черт знает, что могло случиться! В, как оказалось, вовсе не безопасном теткином доме. Бутерброд брату Зорка взялась мазать сама. А он на автомате — ей. Как в детстве. Забыл, что ее уже удостоила личной трапезы тетя. — Зор, я тебя кой о чём спрошу, — осторожно начал Женька. — Только обещай, что не врежешь. — Смотря, на какую тему, — грустно усмехнулась она. — Ну, предположим — только теоретически — я спрошу, где ты все-таки была? Не врежешь? — Врежу, — серьезно заметила Зорка. Слишком аккуратно пристроила бутерброд на тарелку, взялась за следующий. Этак сейчас вырастет горка. — Ну и ладно, — Женька на всякий случай отодвинулся. — Что я, фильмов «До шестнадцати» не смотрел, что ли? Кто ему позволил?! — Зор, можно тебя спросить? — Тон — еще осторожнее. Как по тонкому льду. Как она сама — с Никитой. — А если врежу? — Врежь, — разрешил брат. И замолчал. Вместе с ней. — Ты еще любишь Никиту? Да. Еще. Всегда. — Почему ты спрашиваешь? — Ты понимаешь. Молчание. Повисло. Надолго. Где-то родился мент. Нет, уже целое отделение. Сейчас здесь точно вырастет уже не горка, а гора бутербродов. Горища. Эверест. Кто их есть-то будет, если у обоих аппетит пропал? Говорят, мосты по ночам разводят, чтобы закрыть пути в другие миры. Жаль, что лунная дорожка тогда не открылась перед Зоркой. Она так и осталась бы… прежней. А Женька — нет. Потому что его тогда с ней не было. А теперь — уже не было бы нигде. Скорее всего. — Потому что Никиты больше нет? — безжалостно уточнила девушка. — Не поэтому. И ты понимаешь. Если не хочешь — не отвечай. Я пойму. Правда. — Люблю. И, наверное, всегда буду. Ты поел? — В принципе, да. А бутерброды куда? По ведомству «суши сухари»? С икрой. Двух видов. Зорка как раз чередовала. — Тогда возьми остальное с собой. Вдруг аппетит на перемене проснется? Изобразишь, что слишком крут для школьной столовки. Весь класс поймет и оценит. — Особенно если с кем-нибудь поделюсь, — кивнул Женька. — Осталось придумать, с кем выгоднее. Тетка бы одобрила. — А я хочу немного побыть одна. Извини. Утро. Оно пришло, а Никита навсегда остался в ночи… В комнате действительно встретили пух и перья. Ну и черт с ними!3
Ого, сколько СМС-сок пришло за прошлый вечер. И ночь. И даже утро. Просто «удалить все», не читая? Кто эти люди, где мои вещи? «Рина, у меня с этой дурой ничего не было, честное слово! Пожалуйста, ответь!» — Андрей. «Рина, слушай, помоги мне с химией. Я вчера не успела, а сейчас врубиться не могу», — Зинка. «Рина, это правда, что у вас с Андреем — всё? Я не тороплю, но вдруг мы можем стать не просто друзьями?» — Виктор. Из 11 «Б». Еще один смазливый сын успешного папы. Прямо собачья свадьба. Не успел один отойти… Впрочем, тете он интересен меньше Андреева папаши. И меньше Вадика, но Вадик так нагло навяжется вряд ли. «Ну, ошибся, ну, виноват, прости! Я был пьян, понимаешь? Ничего не помню, абсолютно!» — Андрей. Везет некоторым. Зорка тоже предпочла бы не помнить. Всё еще. «Ринок, с меня шоколадка, только выручи с химией! СОС!!!» — Зинка. Бедняжка! Перезвонить? Поздно. «Рина, я люблю тебя, ответь!!!» — Андрей. Не верю. «Рин, прямо сейчас вешаюсь, если не перезвонишь!» — Андрей. Правда? «Катя, у меня для тебя срочное сообщение. НЕ по телефону. Жду тебя в три часа дня в моем кабинете. Возможно, я смогу тебе помочь!» — Галина Петровна. А сердце уже колотится. Загнанным зайцем скачет. Почуяло, что оторваться от погони есть шанс. Призрачный, на самом-то деле. Так. Со звонком Зине точно поздняк метаться. Да и Андрей уже повесился — раз так твердо решил. А Галина Петровна опоздала для самой Зоры. Но зайти можно. Хуже уже не будет. Некуда. Как раз накопилось, чем еще поделиться. Такое ведь принято вываливать именно на психоаналитиков, правильно? Пусть зарплату отрабатывает. Пока тетка еще всё оплачивает. Хоть и не знает, кому именно. Всё лучше, чем вываливать на брата. А Вадику позвоним потом сами. Как раз к нему дело есть. Не очень срочное, зато очень нужное. Тук-тук-тук. Бамс-бамс-бамс. Ба-амс! — Жень, это совсем срочно? Ты уверен? — Да. Уверен. Можно? — Вползай, — разрешила сестра. Аккуратно откладывая телефон. Ну его. Брат — интереснее. Вползает. В прямом смысле. По коврику. Решил ее повеселить. Получается не слишком. Но спасибо. Надо попробовать улыбнуться. Рывком поднялся на ноги. Воровато оглянулся в коридор. Закрыл дверь. Удобно уселся в кресло — он там весь поместится. И еще место останется — для лучшего другана Владика. Закинул ноги повыше: — Я помню, ты просила пока не беспокоить. Но это правда — серьезно. У тебя время есть? — Валяй, — разрешила Зорка. — Только покороче. Брательник поменял позу — закинул ногу за ногу, потянулся. Бросил неодобрительный взгляд на пачку «LM». Черт, ее Зорка вытряхнула вместе с мобильником и даже не заметила. Боевой трофей, чтоб ему. — Во-первых, ты крышей двинулась — звонить ночью? А если бы тетка дома была? — А ее еще и не было? С кем тогда тусовался Алик? С Анькой?! С Наташей? С Виталиком?.. — Конечно. Она приперлась позже. Потому и злая, что не выспалась. Сначала гуляла полночи, а потом еще этот вонючий псих цирк устроил. — Вонючий? Извини, Женька, но Алик — все-таки не Миха. Сам не моется, так папа заставляет. — Ага. Надушился какой-то дрянью — через весь коридор нос сводит. И за такое еще громадные деньжищи отваливают? Вот тут уже улыбку не сдержать. Или усмешку. — За такое. И за драные джинсы в бутиках. Хотя я сама могу разрезать не хуже. Интересно, где была наша многострадальная мученица? — вздохнула Зорка. — Вынужденная жить под одной крышей с такой грешницей, как я? — Как это, где? Я в окно видел, как ее какой-то мужик высадил. Они еще под окнами лизались. И это — не тот мужик, что в прошлый раз. И не расфуфыренный охотник на подушки. Этот дома ждал. С какой-то бабой, но она пьяная была. Не она одна, к сожалению. Алик был здесь. С левой бабой. Тоже пьяной. Дома. Ночью. Без хозяйки. В одном доме с Женькой! Вооруженный ножом психопат! Нет, Зорке тоже есть, что тетке предъявить! Может, потому и без хорошего втыка обошлось. — Кто еще был дома? — посуровела сестра. — Кроме тебя и этого придурка? — Анька со своим, — с удовольствием ухмыльнулся Женька. — И Виталик… тоже со своим. И даже не такие косые. Но они быстро по комнатам расползлись. Ага. У Макса тоже была… комната. Куда время от времени… уползали. Девушка расхохоталась — до слез. Женька сначала ржал тоже, потом замолк. Испугался. За ее психику. Не дом, в бордель! На кой Зорка таскалась к нарикам сама? Надо было сюда пригласить. Во главе с Майком-Дэном. И спать с ним прямо на теткиной постели. А рядом пристроить Аньку со своим и Виталика со своим. А под окна — тетку с «мужиком». И пьяную бабу Алика — для полной компании. Да, и еще доброго Макса — с дозой для всех. — Ну, еще дядя Гена. Домашний охранник. Слава Богу. Хоть что-то. И, будем надеяться, трезвый. — Один? — Не знаю. А ты думаешь… — загорелись проказливые глазки. Зорка, а ну — осади назад! Вспомнила, с кем говоришь, быстро! — Кстати, что у тебя за речи? «Лизались!» — Да ладно тебе, Зор, — Женька на всякий случай передислоцировался к окну. Кстати, выходит оно на ту же сторону. Где «лизались». — Мы вчера с Владиком весь вечер «Эммануэль» с монитора смотрели. Он на флэшке принес. — Что? Отлично! Мало всеобщего пере… — еще и в одной из комнат двенадцатилетние пацаны в порнуху пялятся! Да отсюда драпать надо! Без дальнейших разговоров. Смазав салом пятки. Себе и брату. Решительно — стоит Зорке раз дома не переночевать, и там без нее черт-те что творится! Ну, с теткой, «мужиком», Аликом с пьяной бабой и теткиными отпрысками со «своими» — ничего не сделать. Зато… Поднялась строгая сестра весьма резко: — Что вы смотрели? — вмиг оказалась возле брата. Его ухо — в ее цепких пальцах. — Зоринская, больно же!.. — взвыл Женька. И лишь наполовину в шутку. — Повторяй за мной: «Больше никогда не стану смотреть эту гадость». Повторяй! — Больше никогда не стану смотреть эту гадость, — отпущенный брат резво отбежал. На другой конец комнаты. — Всё равно во второй раз будет неинтересно. — Ах ты… — задохнулась Зорка. — Да и вообще — старье это доисторическое, — торопливо отступил к двери брательник. — Сейчас намного лучше снимают… — Сейчас ремень возьму! От куртки. — Не возьмешь — ты добрая. Да и ремень у тебя — тьфу, не больно будет. А откуда ты знаешь, что гадость? Ты что, смотрела? Давно? И как тебе? — Конечно, я — добрая, — сладенько улыбнулась Зорка. Перекрывая Женьке дорогу и оттесняя обратно к окну. — Добрее не бывает. Шлеп-шлеп. И — подзатыльник. Легонько. — Ай, больно же!.. С ума сошла? — Я очень добрая. Ты даже не представляешь, насколько. — И скоро в этом убедятся все! — Щас как добавлю между глаз, и уши отвалятся! Как сделать, чтобы хоть у Женьки всё было хорошо, а? При сумасшедшей-то матери, погибшем брате, эгоистке-тетке и гулящей сестре? — Между глаз нельзя. Я ослепну, потому что очки разобьются, — авторитетно объяснил наглый братишка. — А если еще и уши отвалятся — оглохну. Тебе же со мной больше проблем будет. Будто так мало? — Действительно! — вздохнула Зорка. Устало опустилась в кресло, Женьке махнула на соседнее. — Надеюсь, хоть тетка вас не застукала с этим вашим «Эммануэлем»? — Сразу видно — ты не смотрела. «Эммануэль» — не он, а она… Молчу-молчу! Я вовремя тетку заметил, флэшку выдернул, комп вырубил. Владик — за окно, на дерево и вниз, а я — под одеяло. И лежу, будто давно дрых. За окно второго этажа. Через дерево. Владик — из неблагополучной семьи. Познакомились в его дворе. Когда Женька по своей привычке одиноко бродил по улицам. Благополучных друзей он не нашел. И не искал. Побоялся, что предадут снова. — Только тетка всё равно хай подняла. Когда зашла к тебе, а там — псих с ножом и резаные тряпки. Эй, ты чего?! — протестующе пискнул брат. Когда его вновь сгребли в объятия и еще крепче стиснули. — Маленький мой! Я тебя больше никогда-никогда не оставлю здесь одного. Обещаю! — За ручку будешь водить? Даже когда мы оба будем на пенсии? Ты — седая и с палочкой, я — на костылях? — Надеюсь, все-таки до пенсии мы отсюда выберемся, — серьезно пообещала Зорка. — Ты не дослушала. Владика вообще-то охрана поймала — он даже до забора не дошел. Дядя Гена звонил ночью его родителям, те приезжали. Точнее, прибегали — приезжать-то им не на чем. Нас обоих чуть прямо там не выдрали. Даже без всякого «Эммануэля». Хорошо, дядя Гена запретил. А у отца Владика, знаешь, какой ремень? Ого-го! — Зачем твой друг вообще ночью побежал домой? — подавилась смехом девушка. — Привык удирать… — пожал плечами брат. — Он же не всегда дружил со мной. Да и живет через три дома. — Жень, мы больше не в деревне, — напомнила сестра. — Что, его в рабство украдут или в турецкий бордель? Чего-чего? — Или вместо негра на плантацию? — Запросто. Всё, кроме плантации. В следующий раз лучше оставь его ночевать легально. — Тетка же запрещает. Она и в этот раз злилась. Злилась. После Алика-то с ножом? Пусть только попробует! И вообще — этак скоро как раз неблагополучному Владику родители запретят дружить с Женькой. Чтобы уберечь сына от неприятностей. От опасных знакомств. — Она и от вашей дружбы не в восторге. Считает, что Владик — не того круга. Ну, пусть считает и дальше. Молча. — Стерпит и это. Если, конечно, вы больше по ночам в сад сигать не будете. — Знаешь, как мы испугались? — Догадываюсь. Только… вы не того испугались, Женя. Понимаешь? — Знаю. Я потом, знаешь, как дрожал? Потому нам и не влетело, что вдруг выяснилось — мы были в одном доме с маньяком! Вдобавок — пьяным. А трезвый маньяк — это так, норма. С ним детей оставлять можно. И все-таки — как представишь картину их панического бегства… Опять трясет. Смесь хоррора с комедией. Сейчас брат снова удерет. И уже вовсе не от ремня. — Ну, вот, ты — снова веселая! — обрадовался Женька. — А теперь я хочу поговорить серьезно… — Ты меня пугаешь, — кажется, улыбка с лица сползает сама. — Поклянись, что не рассердишься. Опять. — Та-ак. Ты уверен? — Зор-Невзор, я же серьезно! — брат даже смутился, надо же. — Я меньше всего хочу тебя обидеть. Ты же… у меня одна… Да. Теперь — одна. — А тебе и так плохо! — Мне не плохо, Жень, — резковато перебила Зорка. — Врешь. И не краснеешь. В присутствии ребенка, между прочим. Чему ты меня учишь? — Ну ладно, вру. Иногда бывает плохо… И даже часто. Но я, так и быть, обещаю не сердиться, какую бы глупость ты сейчас не сморозил. Вот. — Что я — Виталик, чтобы «морозить»? — хмыкнул брательник. Цапая-таки ближайший бутерброд. — В общем… ты вчера нашла Диму? Откуда?.. — Что?! — брови хмурятся сами. И кулаки сжимаются. — Я всё знаю. Я же все ваши с мамой разговоры слышал. И твои кошмары. И как ты плачешь, и как шепотом клянешься. Прости, ладно? — Чего уж там. Сама себе дура — клясться надо было тише… И по ночам не орать. — Я бы всё равно подслушал. — Кто бы сомневался? — Зор, я не знаю, где ты вчера была, но ты говорила, что должна сделать что-то важное? Ага. Выжить. Потому что придурок Алик планировал визит в ее комнату. Достаточно было уйти с ночевкой к Людке. Или на ночную дискотеку. А не играть в детектива. Воистину — вели дуре Богу молиться… А уж если вспомнить, о чём эта дура вчера думала… А Женька был здесь один! И драться толком не умеет. Всё еще. Некогда было нормально научить. Некогда… Чем ты вообще занималась все эти месяцы, а? Ногти к визитам Андрея красила? Программу элитной школы зубрила? Училась ловко орудовать вилкой для рыбы и ложкой для десерта? Да даже если бы все эти месяцы учила Женьку на бойца-ниндзя — не факт что он и тогда сладил бы со взрослым, вооруженным психопатом. Особенно, если бы мирно спал. В том месте, куда сестра его заботливо привела. И пообещала безопасность. — Так ты нашла этого козла? Не того, что с ножом? — Я поняла. Почти. — Значит, вышла на след? — оживился брат. Нехорошо оживился. — Я нашла типа, у которого в спальне на тумбочке фото Димы. И подписано, что это — Дима. Чтобы уж точно не спутать. — А что ты делала в его спальне? Что и сейчас. Форменную глупость. Фееричную. Но при этом — всё сошлось. А еще ты опять нашла собеседника, Зорка! Самого подходящего. — Проводила обыск. И закроем тему. Судя по глазам Женьки — сейчас! Жди. И теперь понятно, почему Дэн ее спрашивал о Диме. Кажется. Толком не вспомнить. Но зато, если спрашивал… — Может, он — его папаша? Тот тип? Он очень старый? — Ага, стал отцом классе так во втором. Ранний. Хотя я бы даже поверила… — А что, всякое бывает? Я в Сети такую инфу находил. Особенно по одной ссылке в «Контакте»… — А не рано тебе еще… в «Контакт»? И не только туда. Схватить бы брата в охапку и бежать без оглядки. Куда-нибудь. Еще бы никто следом не гнался. Хорошо было в Средневековье. Органов опеки еще не существовало. У сестры не могли отобрать брата! Если, конечно, он — не наследник чего-нибудь там. — Пещерный ты человек, Зорка. Инет — это же такая вещь! Там можно висеть с такими людьми… — Ладно, виси дальше, разрешаю. Всё лучше, чем видик смотреть и в окна сигать. — Вот именно — чередовать нужно. А то скучно. Молчу-молчу!.. А если — брат или дядя? — У тебя есть дядя, который с твоим фото и ночью не расстается? — У меня вообще дяди нет — и слава Богу. Тети хватает. А если — брат? — Возможно. Но зачем тогда врать, что друг? Ты часто врешь, что я — твоя подруга? — А кто поверит? Ты меня на голову выше и явно прилично старше. Вот года через три… — Но-но. Подала идею, называется. Забыла, что Женька на ходу подметки рвет? — Неужели не подыграешь, чтобы мне все парни завидовали? Ох! — Видно будет. И в любом случае, весь твой класс будет в курсе, кто я. Понимаешь, Жень, он еще и по-быстрому фотку спрятал, едва я ее увидела. Хотя сама Зорка тоже бы любое фото вырвала — из рук какой-то левой, случайно подцепленной девицы. Или парня. — А там точно Дима? — Точно. Во всяком случае — тот парень, что рядом с Динкой в красном шарфике… Вряд ли даже среди ее бойфрендов найдется аж двое Дим — всего за два месяца. И все — достойны с ней фотографироваться. На фоне красного шарфика. — Ты же раньше не знала, который. — Этот точно был на тех Дининых фото. Поверь мне. И зовут его — Дима. — А может, этот тип со спальней правду сказал? И они — действительно друзья? Точно невозможно? — Разница в возрасте великовата. Взрослые парни обычно с подростками не водятся, а этому Диме — всего восемнадцать. К тому же, фотки друзей тоже не прячут. — Может, это — его любимый ученик? Или сосед по лестничной площадке. А хорошо бы. Далеко идти не надо. Зорке. У нее как раз пистолет теперь есть. Бывший Аликов. Успела же тогда припрятать. — А почему — нет? — обрадовался, что не перебивают, брат. — В области чего? — вырвалось у сестры. — Ты думаешь, они — …? — Женька округлил глаза. Куда бы деть тех, кто порнофильмы продает? В свободном прокате. Впрочем, кто виноват, что дети свободно берут папины диски? А папы предпочитают именно такой жанр? — Где ты таких слов нахватался? — Не хватать же за ухо еще раз! — Не бойся, не в Сети. По телеку, когда шоу с политиками смотрел. Они так смешно ругались… Цензура, ты где? Где не надо, так тебя много. — А если серьезно, из Дэна учитель, как из меня — Папа Римский. Кто его к детям подпустит? — Ну, нашу тетю же пускают — и ничего. И Виталика. Да и в Сети я такое читал… Слушай, а если он спрятал фотку, потому что этого Диму менты ловят? Кстати, мысль. Здравая. Ну еще бы — Женька же никакую дрянь вчера не глотал. К счастью. И не проглотит — пока его сестра жива. Да, за убийство Дины уже погиб Никита. (Слезы, а ну — вон!) Но другие возможные деяния этого Димы никто не отменял. Вряд ли Динка — его единственная жертва, а до и после он — пай-мальчик. — Очень даже может быть. Но тогда проще все фото вообще убрать подальше. Мало ли кого принесет. Не единственная же Зорка, в конце концов, баба, приведенная этим Дэном домой. — А меня в следующий раз с собой возьмешь?! — загорелись восторгом Женькины глазенки. — На обыск? А еще куда? — Жень, это — не игрушки! — опомнилась сестра. — Я сейчас вообще пожалею, что проговорилась. — Проговорилась она! Это называется — «мозговой штурм». В смысле — один кочан хорошо, а два — вообще суперкласс. А иначе бы ты еще сто лет молчала. И еще тыщу молчать собираешься? Я тогда один узнавать пойду… Вопрос — куда? Прокрутить бы время назад. На полгода. Всё было бы иначе. — Жень, ты мне правда очень помог, — Зорка быстро чмокнула брата и поднялась. — Мне пора. — Куда сейчас? — И вроде бы — спокоен. — Волнуешься? — Кто-то же должен за тобой присмотреть. Жуть! Докатилась. — Просто схожу по делам, — невольно улыбнулась сестра. — Не бойся… присмотрщик. — Ночевать придешь? — лукаво ухмыльнулся брат. Обязательно! В этом вертепе детей одних оставлять — смерти подобно. — Но-но! — Ай, пусти ухо! Больно же!Глава девятая
1
В школу зайти — просто необходимо. Во-первых — убедиться, что она всё еще стоит на месте. А то прочий мир уже кувыркается туда-сюда свободно. А еще не мешало бы убедиться, что с Людкой — порядок. А то на звонки подружка не отвечает. Как и на эсэмэски. Будем надеяться, ее не прибили дома. Куда она, благодаря заботливой Зорке, попала голой и в чужой куртке внакидку. Что обдолбанная в зюзю, можно уже даже не упоминать. Мелочи. Кто тут когда-то в чём-то обвинял Динку? А маму? Кстати, кому предъявлять претензии по другому поводу — Машке? Правички-то, конечно, опять не будет. Елена Викторовна уже уволилась. А уроки — стоят. Сначала математика, потом — то самое право. Привет новому пополнению педсостава. Знала бы Зорка — раньше бы прискакала. Ладно, сейчас перемена. Самое время заскочить к своим и по-быстрому удрать. Фигаро здесь, Фигаро там, Фигаро только тут и видели. В коридоре девушка едва не развернулась — от взгляда первой встреченной учительницы. Неодобрительного. Черт, ну не могут же они все знать! Тогда откуда ощущение, что на Зорку вот-вот начнут пальцем показывать? И вслед понимающе перемигиваться. Нет, ясное дело, у нее на спине не написано: «давалка». И вдогонку никто ничего не заорет — даже если узнает. Не провинция, и уровень школы — не тот. И чего перед Михой выпендривалась — если всё равно этим кончилось? Потому что он был противнее, и предварительно никто не сунул «дозу» — для смены декораций? Гадость какая! Люда в классе не обнаружилась. Плохо. Хоть и не настолько, как если бы Зорка забыла ее на той тусовке. А ведь недалека была от этого. — Рина, — с первой парты улыбнулась Алка. А еще — зануда. И староста. И одевается… хуже, чем сама Зорка в родном городе. У тети Тамары случился бы культурный шок. — Привет, прогульщица. Ну и нахалка. Где гуляла? А с задней парты безмолвно укоряет жалобный взгляд Зинки. Ладно, помощь предложить все-таки стоит. А то бедный ребенок «пару» по химии таки схлопочет. Потому как больше сама не позвонит и не подойдет. И все-таки туда Зорка глянула зря. Совсем забыла, что теперь за соседней с Зиной партой сидит Андрей. Отступить девушка не успела — «бывший» уже кинулся к ней. С патетически заломленными руками. И отчаянно закаченными глазами. В двух шагах театрально рухнул на колени: — Рина, любовь всей моей жизни, прости! Звезда моя! Вот его еще только и не хватало! На кой черт Зорку вообще сюда понесло? Сюда, к Дэну, на тусовку наркоманов, в дом тетки, в этот город? Девушка раздраженно развернулась к Зине. Не помогло. Андрей ловко оббежал и грохнулся уже с другой стороны: — Призываю в свидетели весь класс, что раскаиваюсь! Виноват, но больше так не буду! Никогда и ни за что. Рина, прости грешника! Я бы пришел в рубище, но тогда меня выгонят с уроков… Ха-ха-ха. Хи-хи-хи. Половина, если не все. В прежней школе ржали злее и безжалостнее. Эти так не умеют… одно слово — «элитные». К счастью. — Зина, я получила твою эсэмэс, — через голову Андрея обратилась к девчонке Зорка. — Просто не успела перезвонить… Потому что была занята… совсем другим. И с другим. — О, королева моего сердца, скажи же, что прощаешь! — парень вцепился в Зоркину руку. И начал покрывать поцелуями! Под уже не хохот — гогот! — одноклассников. Бессмысленный и беспощадный. — Отвяжись! — девушка безуспешно попыталась выдрать руку. Не драться же с ним прямо здесь! А искушение — есть! Почти непреодолимое. Как когда лупила смертным боем Алика. Класс уже загибается и жалобно пищит. Кто-то аж со стульев сполз. И что-то где-то звенит за кадром. Или нет? Из-за этих не разберешь — звонок на урок или просто мобильник. В любом случае — сматываться пора! Срочно. И подальше. — О, моя неземная любовь! — закатил глаза Андрей. — Я целую пыль у твоих ног! — Сейчас же прекрати! Кому сказано? Голову парня пришлось ухватить за патлы (уложенные дорогим лаком!) — потому как таковая уже угрожающе клонится к ногам «королевы сердца». Зорка вцепилась, а голова выдирается. Надо было не мешать. Пусть бы целовал! И жаль, что тут — не прежняя школа. В этой полы больно уж чисто драятся. Зорка резко отпустила чужие космы — Андрей чуть не ткнулся носом в пол. Но тут же довольно ухмыльнулся. Всё еще на коленях: — Один поцелуй твоих благоуханных уст, любимая, или этот ничтожный червь умрет от горя. Прямо перед твоими божественными очами! — Андрей, я не сержусь! — прошипела Зорка. «Ближе к солнцу, ближе еще! Мне не жарко — мне горячо!..» — взвыл чей-то мобильник. Теперь — точно он. — О, принцесса моих грез!.. Любимая! Ха-ха-ха. Хи-хи-хи. Не жарко — горячо. Не сержусь — ненавижу. И не только Андрея. — Ты не дослушал! Нет, ну как же хочется врезать! Еще сильнее, чем минуту назад. За несчастную Катьку из десятого «А». И за всех до нее. За собственную жизнь, превращенную в мерзкий фарс! В грязный снег под ногами. За ту, кем Зорка Светлова стала. — Ты дослушай сначала, — в самое ухо шепнула она. — Я не сержусь, потому что сама переспала с другим, ясно? Сегодня ночью. — О, несравненная моя, за что ты так жестоко меня наказываешь? Не поверил. Еще бы. Рина Светлова — девочка дорогая. Сдает позиции лишь после долгих ухаживаний и уламываний. А кто ее последние месяцы уламывал? Вот-вот. Ну и пусть. Хоть за это тетка не разозлится. И вдруг звуки исчезли. Андрей лишь безмолвно разевает рот — как рыба. Так смешно… И все прочие так же забавно беззвучно кривляются. А еще небо обрушилось на Землю, а у Зорки открылся третий глаз. И Земля столкнулась с какой-нибудь кометой. Давно же предсказывали… Потому что в класс вошел Дэн. Кабинет крутнулся вокруг своей оси — Зорка едва устояла на ногах. Как этот тип узнал, где ее искать?! Зачем заявился? Мало прошлой ночи? Решил унизить ее и всем рассказать, какая она шлюха?! Кто его сюда вообще пустил? Куда смотрел охранник? — О, звезда всей моей жизни и свет моих очей, скажи, кто тот презренный, кому этой ночью принадлежали твое тело и душа? — Звуки вернулись оглушающим ревом. Заткнуть рот Андрею хочется нестерпимо. А заодно стереть память всем присутствующим. Включая себя. В пьесе или сериале героиня имеет право рухнуть в обморок. На чьи-нибудь заботливо подставленные руки. А в жизни это будет совсем уж пошло и смешно! И глупо. Глаза зажмурились сами — с какой это вдруг радости? Самостоятельно решили, что если Зорка никого не видит, то и ее — никто? Такие же наивные, как она сама! И глупые. Заставить их открыться удалось с трудом. И то лишь потому, что кто-то уцепил Зорку за руку и куда-то поволок. Не кто-то, а Зинка. Не куда-то, а к парте. За парту. Что? А Андрея поднимает с пола его новый сосед по «каторге» — Сема. Что-то яростно шипит в ухо. И тащит опять же — за парту. А все остальные уже успели усесться. И как по команде — прекратили ржать. Хором. И до Зорки дошло. Доползло, доехало, доплыло. И захохотать захотелось во всё горло. Громче, чем вчера под «дозой». Чем когда бы то ни было. Все молчат, а Зорка будет смеяться. Не в лад. У нее вечно всё — не в лад. Не как у всех. Через пень-колоду. А Дэн ее наверняка даже не заметил. Или просто уже Зоркино лицо из памяти выветрилось. Мало ли таких? — Ну что, давайте познакомимся, — сдержанно улыбнулся он. Как в очередном сюр-фильме. — Меня зовут Даниил Николаевич. Я буду временно заменять вашего учителя по основам государства и права. — Какой симпатичный! — толкнула Зина Зорку локтем. Людка это сделала бы восторженнее. — Правда ведь? Та в ответ чуть не застонала. Делать-то теперь — что? Сидеть здесь весь урок? Да она с ума сойдет! А деваться — куда? Доигралась. Вот тебе и «Фигаро»! Ну какого черта именно ей так не везет, а? Стоп. Что этот тип только что выдал? Знакомиться? Только ее фамилии ему и не хватало! Такой же, как у Дины. Чтобы этот чертов Дима нашел Зорку раньше, чем она его. Дима и его дружки. Ну, какого у Зорки разная фамилия с Женькой и одна — с Диной? Еще одно невезение — при такой-то куче замужеств мамы. — Дежурные и староста, кого нет на уроке? Ну точно кадр из фильма. Старого советского. Кто так теперь спрашивает? Алка мигом вскочила: — Кислициной Люды, Михайлова Вадима и Дружинина Антона. С утра. Фильм продолжается. Старый, добрый советский фильм. Пародия на него. — Болеют? — уточнил Дэн. Ага. Особенно Людка. И опять эта полуулыбка, что уже бесит! Хотя без нее — ничуть не лучше. — Не знаю… — растерянно хлопнула ресницами Алка, усаживаясь обратно. Тоже подпала под обаяние? Ну откуда в одном классе столько дур, а? Абсолютно трезвых и ничего не глотавших. Сколько еще осталось до конца? Кошмар — больше сорока минут! А если сейчас невозмутимо прошагать к двери? Не силой же он ее удержит? — …какой опрос? — растерялся Семка. — Сегодня же… Что? Что?! Мысли скачут белками в колесе. Взбесившимися. — Устный. Обещанный Еленой Викторовной. На прошлом уроке. Да какая разница, кого тут и о чём спросят? Хуже, что сейчас обещанная проверка по журналу! Нет. Сразу перешел к вопросам. Слава Богу! Пока. Может, еще и обойдется? Почему Зорка не может просто подняться с места и выйти вон? Что за дурацкая детская надежда сохранить инкогнито? — Светлова. Так тебе и надо, дура. Дважды дура. Умные не ходят с Жанной и не глотают всякую дрянь. И не посылают любимого парня в змеюшник мафиозных разборок. Плечи закаменели. От холода. Наверное. В школе ведь могут паршиво топить? Даже в элитной — для избранного цветника? Цветники ведь такие изнеженные. Им вечно то холодно, то жарко. — Светлова? Светлова Зорина? Ее что, тоже нет? — вопросительно взглянул Дэн на класс. Зинкин локоть ткнулся в бок. Ощутимо. — Спишь, что ли? — шепнула она. Ладно хоть — еле слышно. Людка бы на весь класс изумилась. Людка. Каково-то ей сейчас дома? Надо хоть зайти. Авось с лестницы не спустят? Есть ведь, за что. В кои-то веки. — Светлова? Заладил! Хотя тут только дурак не поймет, что ему просто не отвечают! Зорка едва сумела поднять глаза. Провалиться бы сейчас куда-нибудь к австралийским аборигенам! Вместе бегать, «умба-юмба» орать… Какой у него спокойный, равнодушный взгляд. Впору самой поверить, что обозналась. И Дэн ее сейчас впервые видит. Хорошобы! — Я не готова, — резко ответила Зорка. — У меня ув-прич. Важнее некуда. — И какая же, — насмешливо улыбнулся Дэн, — была у вас причина не подготовиться к уроку, поставленному в расписании? Ладно хоть не «тыкает». А пара человек уже приготовились хихикать. Интересно, какой фразы ждут? Впрочем, после такого начала — любая сойдет. Кроме глупых оправданий, конечно. Зорка постаралась усмехнуться в ответ. Понаглее. — Мне было некогда, — громко и отчетливо объявила она. — Вчера я весь вечер и ночь протусовалась в компании наркоманов. Мы там под кайфом танцевали на столе и дружно трахались. Грохнул весь класс. Андрей подмигнул с довольным видом. А прочие оглядываются на них двоих. Не слишком уверенно. Да они же решили, что Нестеров решил сорвать урок новому учителю! А с Зоркой заранее договорился… — Подтверждаю! — радостно подхватил «бывший». — И я тоже там был — поэтому нифига не подготовился! До сих пор кайфую! Розовые слоны-ы-ы!.. — запел он, указывая на потолок. — И голубы-ые! Вон летят… — Всё ясно, — холодно взглянул на них Дэн. — Обсудите это после уроков. Светлову прошу задержаться дольше всех. — Светлова не задержится! — отчеканила Зорка. — Ни «дольше всех», ни вообще ни на минуту. Я собираюсь свалить с этого дерьмового урока прямо сейчас! Нахуй. Все так и ахнули. Сразу видно — «элитные». Впрочем, кто-то ведь наверняка слышал, что Рина появилась здесь «немного» не из той среды. Пора оправдывать ожидания! Ждут реакции нового… учителя. И ведь она последует! — Я тогда тоже пошел! — подхватил сумку Андрей, на ходу заталкивая туда читалку и модную тетрадь с еще более модной ручкой. Оттолкнул руку попытавшегося его остановить Семы. И пошагал в ногу с Зоркой — независимо посвистывая. Еще двое-трое потянулись за сумками. Уже совсем неуверенно. В родной школе уже бы все поголовно на уши встали. Потому ни один из «тех» учителей подобной ситуации не допустил бы. Но здесь — ненормальные ученики, да и учитель — весьма далек от общепринятых стандартов. Дэн совершенно спокойно (по крайней мере, внешне) загородил беглецам дорогу. А вот это уже совсем другое кино. Лихие девяностые, привет. — На место, — почти равнодушно бросил он. Не трогаясь с места. Андрей неуверенно отступил на шаг. Приказали как собачонке и уже… Первый хулиган класса, называется. В прежней школе такими были пай-мальчики! — Андрей, уходим, — холодно приказала Зорка. Девяностым тоже надо соответствовать. А ее распоряжения для пока еще ее бойфренда должны быть в приоритете. Иначе он совсем на шею сядет. Вместе с папой. — Эй, у нас есть права! — начал Нестеров. — Мы — свободные личности. А я — уже вообще совершеннолетний! — И всё еще в десятом классе? — усмехнулся Дэн. — Понимаю. Кто-то неуверенно хихикнул. Уже над Андреем. Совсем плохо. Дэн не сдвинулся. Нестеров пробиваться с боем явно не намерен. Класс замер… Нет бы — поддержали нахалов. Что за Институт Благородных Девиц? Дома Зорка при таком поведении уже была бы королевой школы! Кто такой вообще этот Дэн? Чем страшнее тетки, бакланов в родном городишке, врачей в больнице… Михи, наконец? А целого озверевшего города?! Да пошли они все! — Снег идет… — совсем тихо объявила Алка, но услышали все. Еще и «обстановку разрядить» пытается! Снег, видите ли… Да хоть метель! Или цунами. Метель? Знак судьбы? Повторяют для особо тупых? Нет двери? Есть окно! Нет простой дороги — найди еще проще, правильно? Третий этаж. Слишком низко. Ну и подумаешь! Андрей что-то лепечет про права школьников. Что права у них есть, а обязанностей — нет. Потому что они — дети. И никто не смеет так говорить с Андреем, потому что он — уже совершеннолетний. А обязанностей у него нет, потому что… Лихие девяностые, говоришь? Миг — чтобы метнуться к окну. Повернуть задвижку и рвануть на себя раму. Хорошо, что окна — «европейские». На зиму не конопатятся. И открываются легко. Смех умолк разом, кто-то ахнул. И завизжал. Лидка, кажется. Всегда была дурой. Хуже самой Зорки. — Освободи дорогу или выпрыгну! — заорала она. В прежней школе сказали бы: «Прыгай, если дура!» И Славка Воробьев в пятом классе не смог. Это же не девочкам волосы поджигать. Трус и слабак. Нельзя блефовать в таких вещах. Вступил в клетку с тигром — укрощай. Или умирай. Морозный воздух ударил в лицо. Действительно — снег. Легкий, мягкий… не похож на конфетти. Визжат девчонки — далеко-далеко. В жизни. На Грани их почти не слышно. А если повезет — скоро не будет слышно нигде. — Рина, не надо! — это Зинка. — Риночка! Пожалуйста… — Рина, мы — твои друзья, мы тебе поможем! Давай поговорим… Алка? Ей-то что надо? Выпендриться? Сериалов насмотрелась? Какое, к черту, «поможем»?! Кто и кому помогает просто так — в этом паршивом мире и в этой паршивой стране?! — Светлова. Дэн. Не трогается с места. Правильно. Точнее — неправильно. Если б он хоть шелохнулся — Зорка с чистой совестью сиганула бы вниз. В метель. В ту, что не конфетти. А сейчас можно обернуться. Перед смертью взгляд не опускают. Даже последние истерички-суицидницы — вроде нее. Предпочитающие мертвых парней живым братьям. Или трусливое бегство от проблем — попыткам их решить. Жаль, что невысоко. Будет фарс. Почти как у Воробьева. А повторить со сломанной ногой трудно. Зорка уже в курсе. С десяти лет. — Это всё из-за тебя! — яростно обернулась Алка к Андрею. — Казанова местного разлива! Зорка расхохоталась — от души. Аж спугнула ворон на ближайшем дереве. А может, они просто танцуют под музыку смеха. И подпевают хором. Как умеют. Андрей оглянулся на подругу, на класс, хотел что-то выкрикнуть Алке… и вдруг бросился на Дэна с кулаками: — Пропусти ее! Ты!.. Руки Нестерова Дэн поймал без труда. Миг — и парень уже согнулся над учительским столом. Две его руки — в одной Дэна. Черт! Придется еще и лезть в драку. В безнадежную. Ну и что? В первый раз, что ли? — Прекратите истерику, оба. Светлова, вы свободны. Можете покинуть класс. Тон — холоднее снега. Того, что падает и не конфетти. — Рина, спускайся, держи руку! — вновь сунулась героическая Алка. — Давай. — Спасибо! — криво усмехнулась Зорка. — Сама… спущусь. И даже с этой стороны. Сумка больно ударила по плечу. Всё это время она там и висела. Забавно. Хорошо хоть не спортивная — типа «Рибок». Или «Адидас». Битком набитая. И не заржать бы снова. Мимо Дэна Зорка промчалась галопом. Замерла уже в дверях. Никто не ржет. Дома бы уже… Отпущенный Андрей плетется на место. Ее герой и защитник. А ведь… действительно герой. Не испугался. — Андрюша, я тебя люблю! — крикнула Зорка. — Считай, что прощен. Расцветший майской розой парень послал ей воздушный поцелуй. Девушка выскочила за дверь. По-прежнему не ржет вообще никто. Только испуганно-завороженно пялятся. Нет, воистину — Зорке повезло с новой школой. Директриса встретилась на первом этаже — возле столовой. Пахнуло в лицо пирогами с яблоком. И творожными ватрушками. Здесь их пекут шикарно — не то что в родном городе. Там у школьной столовки было два названия — Тошниловка и Тараканник. — Светлова, у вас что, уроки уже кончились? Прямо посреди третьего? Комок в горле перехватил дыхание, Зорка со всех ног кинулась прочь. Опомнилась и взяла себя в руки лишь на середине коридора. Обернулась и крикнула: — Мне к зубному надо. Еще не хватало звонка тетке! Впрочем, он последует и так. А правду ей говорить нельзя! Если «случайную связь» Тамара Кобрина еще простила, то уж визит в притон наркоманов… А Зорка уже опомнилась. И умирать передумала. Черт, как же всё это до боли напоминает родной город! Неужели она вновь становится такой же слабой? Как там?2
— Тяжелый случай —
Я невезучий,
В одни ворота бой
веду я сам с собой…
Последние комментарии
3 часов 4 минут назад
7 часов 19 минут назад
9 часов 37 минут назад
11 часов 27 минут назад
17 часов 12 минут назад
17 часов 18 минут назад