Травля (СИ) [ОчумелаЯ Лина] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Старческие пальцы бронзовой расцветки смешанной с грязью, словно вековое напыление, прикоснулись к находке. Нестриженые, длинные ногти прочертили никому не понятный рисунок по зелёной бархатной обложке.

«Странная вещица», — подумал этот потерянный человек, в обшарпанных башмаках и потёртой одежде.

Мужчина неизвестного возраста и неопределённого рода и вида присел на краешек вокзальной скамьи.

Пролистал необычно твёрдые станицы со стойким запахом пергамента.

Мужчина запустил руку в свою безразмерную одежду и, пошарив в глубоком, словно бесконечном кармане, достал очки. Очки были треснуты, с потёками, разводами, запылённые, но всё ещё целые.

— Посмотрим, что же ты тут прячешь, интересная вещица, и книга ли ты, — прогнусавил мужчина и всмотрелся в этот извилистый, но определённые изящный почерк.

***

Я бежал, а ноги стирались в кровь, но не чувствовал ни боли, ни страха — ничего. В моей голове не было мыслей, словно у меня их высосали, и я был совершенно пустым человеком, ни к чему не стремившимся, ничего не знающим. Просто бежал вперёд и чувствовал, как воздух разрывает меня изнутри.

Видел перед собой деревья и их чёрные стволы, которые, казалось, были бесконечными.

Это была моя игра, чтобы выжить, чтобы добежать туда, где я наконец-то смогу упасть.

Деревья, деревья, деревья — сплошная чернота и никакого просвета, как и в моей грёбаной жизни.

У меня ничего не было, а совсем недавно было всё. И это всё было намного больше, чем это короткое слово.

У меня был отец, который для меня был властью, у меня была мать, которая для меня была законом, у меня было будущее, в котором было благополучие, богатство, и всё та же власть, без которой я не представлял свою жизнь.

Властвовать — значит быть наверху, властвовать — значит быть впереди. А сейчас бежал от тех, кто хотел меня уничтожить, тех, кто недавно стоял со мной рядом и танцевал в моём поместье, давясь слащавыми улыбками, преклоняясь перед моим отцом и мной. Сейчас они загоняли меня в угол, терзали и наказывали.

Когда-то у меня было всё, но это когда-то растворилось и исчезло, в борьбе за ту же самую власть. Ничего у меня не осталось. Отец гниёт в тюрьме, мать вынуждена была бежать, опуская взгляд перед каждым, она бежала, словно преступница, словно не была той, кем восхищались. Она вынуждена быть беженкой, покинуть свою страну, свой дом, и навсегда забыть кем она здесь была.

А я так и останусь здесь, заживо похороненный со своими амбициями, целями, мечтами, в этом самом лесу, из которого уже не видел выхода.

Всё началось сразу после войны. Никто ничего не забыл и не простил — это невозможно. И если кто-то может подумать, что после победы наступило доброе утро и лучезарный мир, тот полный идиот.

Нас никто не простил и никто не забыл, что мы сделали.

Мир для нас так и не настал, и то самое добро, за которое многие боролись, для нас было недосягаемо.

Кто мы? Те, кому преклонялись, кого боялись, и о ком говорили? Сейчас мы — тени прошлого, прислужники Великого волшебника, который проиграл.

И я был на той самой стороне, тем самым прислужником, желающим власти, был им несмотря на то, что не понимал, какая цель была на кону.

Был!

Я никогда не врал себе, не обманывал окружающих. Был тем самым, кто желал этой кровавой власти. Я упивался ею, но за власть нужно платить. А я был подростком и не знал, какая цена у всего этого. А когда узнал, то бежать не мог, потому что у меня были обязательства, а ещё у меня была мать, которая ни в чём не виновата.

Мама любила отца, а я любил мать. Отец же любил своё происхождение, деньги и своё положение. Так мы встали на ту самую сторону, на сторону тьмы. Я за отцом, а мама за моей спиной, потому что у нас своих не бросают.

А сейчас бегу от той самой тьмы, и погружаюсь в неё снова и снова. Передо мной деревья, которые никогда не заканчиваются, и ноги, стёртые до крови. Правдоподобный исход гонца за властью, не правда ли?

Всё началось, когда я вернулся в школу: так решили за меня. Я должен был доучиться, искупить свою вину, работать на тех, кто боролся на стороне добра. Должен был называть имена, события, и постоянно что-то рассказывать. И конечно, должен был доказывать, что не являюсь тем, кем был на самом деле.

Что я не обладатель своей фамилии, что сделал это не специально. Ненавижу оправдываться и что-то говорить. Я был там, и делал всё то, что сделал, и не хочу оправдываться, больше не хочу.

Школа не была тем местом, в которое я хотел возвращаться. Меня караулили, избивали, делали мне пакости и подлости. А я терпел до самого последнего дня, терпел.

А потом наступил ад, тот самый, про который говорят маглы.

В один момент им стало мало того, что со мной делали, они захотели меня уничтожить, чтобы в моей жизни не было радости, чтобы не было возможности восстановиться и жить дальше. Всё, чего я касался, уничтожалось: проклятия сыпались как бесконечный снег. И всё плохое непременно случалось со мной.

Однажды на меня напали, изуродовали мне лицо, оставив шрам, который не одно зелье и заклинания не смогли стереть с моего лица. Это была плата за прошлое и память в будущем, о том, кем я был, и что делал. Пусть будет так, я заплатил за всё, чего не делал. Не делал, но кому какое дело.

Пусть.

Я думал, что этот лес никогда не закончится, но в тот день я не добежал до конца, того самого конца.

Я упал от потери сил и почувствовал мягкую, пушистую землю, словно перину, и уснул.

Проснулся я когда солнце ласкало моё лицо, и его тепло начинало причинять боль. Я не чувствовал своих ног, и когда посмотрел на них, то увидел сплошное кровавое пятно.

Мне потребовалось время, чтобы восстановиться, и неделя, чтобы исцелить себя.

Мне помогли знания, сила воли и, конечно, магия, которая во мне никогда не иссякнет, до самой моей смерти. В то время понял, что могу быть кем угодно, но навсегда останусь волшебником — и это невозможно изменить, никогда.

Я решил больше не возвращаться туда, решил бежать, как бежал, в этом самом лесу. Я бежал от тех, кто хотел меня убить, стереть с лица земли, и я победил их, оказавшись непонятно где, и нашедший случайно, истекающий кровью, маленькую избушку. В ней оказалось всё необходимое, чтобы скоротать дни, и выжил, потому что хотел.

Я решил затеряться в обычном мире, там, где нет магии и где меня никто не знает. В этом мире оказалось всё проще и сложнее одновременно. Но я всему научился, со временем.

Я кочевал из города в город, научился зарабатывать деньги непривычным мне способом. Сменил несколько профессий, место жительства, и казалось, что месяцы превращаются в года. Время тянулось, но я не замечал его.

Через год забыл ту боль, которую мне причиняли, а ещё через год забыл почему я ненавижу тех, среди которых теперь живу. Я стал понимать, что они были обычными людьми, такими же, как я.

Все отличия стёрлись, и теперь я был таким же, как они, один в один. Но отличие всё-таки было — моя палочка, которая всегда была рядом. Я редко пользовался магией, просто она перестала быть необходимой, многому научился и мог жить без неё.

Прошлое больше не билось нервными импульсами в моей голове, а я жил здесь и сейчас, не думая ни о чём.

Я знаю, что где-то там, далеко, в другой стране, живёт моя мать и что она скучает по мне. Я писал ей письма без адреса, чтобы она знала, что я жив, здоров, и со мной всё в порядке. Иногда рассказывал ей какой-нибудь любопытный случай, случившийся со мной. Но никогда, никогда я не получал от неё ответных писем, потому она не знала, где я нахожусь.

А я знал, как только она найдёт меня, то прошлое обрушится на меня, и мне нужно будет учиться заново жить. Заново с этим тяжёлым грузом, и снова быть самим собой, отвечать на вопросы, на которое мне не хотелось отвечать.

Почему сбежал? Потому что хотел жить: тихо, спокойно, мирно, и ничего не доказывать, просто жить.

Вот так бродить по городу, дышать прохладным, вечерним воздухом, в выходной день пить вино, а тёплыми ночами бродить по проспектам, вглядываясь в темноту.

Сейчас точно знаю, что та война, в которой мой отец видел выход, была изначально проигрышной, а потому выхода в ней не было.

Неважно кто ты, важно то, что все мы люди, и пока в нашей груди бьётся сердце — мы живём.

Иногда, закрыв глаза, я вспоминаю школу, преподавателей, своё поместье, слышу звук вальса, вижу маму в элегантном платье. Всё было по-другому, всё было так привычно, и от этого казалось совершенно обычным, скучным, не нужным. Сейчас это была роскошь, которой у меня не было, и наверное больше никогда не будет.

Однажды я решил уехать из Великобритании навсегда, просто потому что мне захотелось жить в другой стране, разговаривать на другом языке и быть поглощённым в другую культуру. Я сидел на перроне одного старого вокзала и смотрел, как туда-сюда убывают и пребывают поезда.

Думал, что смотрю на них в последний раз. В последний раз, потому что этот вокзал станет другим, на поездах будут другие надписи и люди будут тоже другие.

И вот когда одновременно несколько поездов отправились в свой путь, на отдалённом перроне напротив, я увидел фигуру. Определённо женскую фигуру, суетящуюся, и так неловко, что это могло даже вызвать улыбку.

Эта девушка держала переноску, и я знал, в таких переносках перевозят животных, домашних любимцев, с которыми не могут расстаться ни на один день.

Переноска была необычно большого размера, и я подумал, что это, должно быть, собака. Часто маглы заводят собак необычных пород, по мне совершенно нелепых и странных. Собака похожая на кошку, но писклявая и нервно дёргающуюся. Это переноска была намного больше, чем такая собака, и я подумал, что возможно там находится не один, а двое питомцев.

Девушка поставила сумку и нагнувшись, что-то говорила. Странная особа, которая разговаривает со своим животным и, кажется, улыбается.

На ней была длинная чёрная толстовка с глубоким капюшоном, который скрывал её лицо. Девушка повернулась и посмотрела на меня, и я был уверен, что она смотрит прямо на меня. Мне даже показалось, что она перестала шевелиться и, всмотревшись, я понял, что она действительно смотрит на меня.

Резким движением девушка скинула капюшон, и я увидел, как её волосы разметались по плечам. Густая коричневая копна волос и это выражение лица, тогда я понял, что всё это время смотрел на свою старую знакомую.

Девушка узнала меня, и продолжала смотреть точно так же, как и я.

Я знал её имя и знал кто она, но не знал, почему она находится здесь.

Она бежала так же, как и я, только бегуны мы были с ней по разным причинам. Я бежал от своего прошлого, а она от будущее, которые предоставило ей её прошлое. Она была победительницей в этой войне, а я проигравший, но вдвоём мы бежали от того, что дала нам победа.

Победителей тоже ждала нелёгкую участь. Они постоянно посещали какие-то мероприятия и должны были что-то говорить. Они были лицом этой победы и примером для многих, но многие забыли, что эти победители были едва взрослыми, и каждый из них переживал свою собственную утрату, потерю и боль, которую принесла им война. Всем было плевать.

Меня ненавидели те, кто потерял своих близких во время этой жестокой войны, те, кто испытал боль, страх, несправедливые пытки, и все они желали мне если не смерти, то бесконечной боли.

А ещё меня ненавидели свои, потому что я сдался и перешёл на другую сторону, не отстоял своих принципов и склонил голову, как они считали.

И началась настоящая, дикая травля, поэтому я просто исчез. Это был выход — единственный и неизбежный.

А сейчас я стою на этом перроне, и смотрю на девушку, которая не должна бежать, которая должна строить свою карьеру и наслаждаться мирным небом над головой. Но чуть позже узнаю, что она точно так же, как и я, бежит куда глаза глядят, туда, где нет напоминаний о том, что было.

Всё это мы обсудим потом, а сейчас я помню только её глаза, которые смотрели на меня и узнавали, узнавали во мне не того человека, которого она знала когда-то, а того, кто сейчас стоял перед ней. В них не было страха и ужаса, она смотрела проникновенно и понимающее.

Прибыл поезд, и её силуэт исчез.

Я перестал её видеть, и наш зрительный контакт прервался. Мне показалось, что я потерял что-то жизненно необходимое, это было странно, но я почувствовал это тогда.

Мелькание поезда, одного, потом другого, и толпа людей. Но я по-прежнему стоял и смотрел, когда снова наступит тишина, и все поезда уедут в своё необходимое направление.

Когда на перроне растворились люди и шум стих, то увидел, что она точно так же, как и я, продолжала стоять по ту сторону, и смотрела на меня всё так же. Нелепая девушка с переноской в руках, и впервые за долгие годы я улыбнулся.

***

Этот старик, и стариком ли он был, захлопнул странную книгу в бархатном, зелёном переплёте, и встав со скамейки ожидания, положил её там где она и была.

— Не знаю где ты сейчас, парень, но надеюсь, что ты счастлив. Чёрт, знаешь, а я всегда знал, что волшебники существуют, — тихо прохрипел старик.

Шоркая своими потрëпанными ботинками он отходил всё дальше и дальше от скамейки, на которой лежал дневник.

Он пролежит там ещё какое-то время, а потом исчезнет, как всё хорошее и плохое, просто исчезнет, оставив эту историю между двумя людьми, пережившими тяжёлые времена.

========== Часть 2 ==========

Комментарий к Часть 2

Продолжение спустя время. Приятного погружения!

Когда женщина вошла в помещение, сразу же раздался дребезжащий звук, она пригнулась и, посмотрев вверх, увидела много маленьких колокольчиков. Это именно они производили этот неповторимый звук. А над ними порхали крошечные бабочки из металла, похожего на бронзу. Они трепыхали крылышками, создавая единый ансамбль с колокольчиками.

— Я могу вам чем-то помочь?

Женщина выпрямилась и, развернувшись, скинула капюшон. Улыбнувшись, подошла к невысокой стойке, положив свои руки в бархатных тёмно-синих перчатках.

— Добрый вечер, меня зовут Гермиона Грейнджер и я пришла, чтобы забрать утерянную вещь, которая принадлежит моей дочери.

— Вынужден сообщить, что вещи передаются исключительно в руки волшебника, потерявшего их. Если только ваша дочь…

— Я знаю, что вы сейчас скажете, не стоит. Моей дочери четырнадцать лет и я являюсь её сопроводителем. Но вы можете её наблюдать, она сейчас будет с минуты на минуту.

Она внимательно посмотрела на этого мужчину: лицо было суровым, усталый взгляд и чёрные волосы, скрученные в высокий пучок, несвойственный его полу.

Колокольчики снова ожили и потревожили бабочек, помещение наполнилось этим необычным, но завораживающим звуком.

— О, как интересно.

Гермиона улыбнулась, услышав восторженный писк своей дочери.

— А сколько здесь хлама, — весело сказала девушка.

И быстрым шагом подошла к матери. Она сделала точно такое же движение, как сделала эта женщина, и скинула глубокий капюшон.

Девушка потрясла головой в разные стороны и раскидала свои кудри. У неё были короткие волосы, которые состояли из непослушных, вьющихся локонов. К тому же они едва закрывали мочки ушей, и от этого она была похожа на пушистый одуванчик. У неё была белая, подобно снегу, кожа и большие глаза, шоколадного оттенка.

Мать смотрела на своего ребёнка и вспоминала, как когда-то девчушка появилась на свет, то поразила свою мать, так как была совершенно лысой. И даже в полтора года Гермиона не имела представления, что её девочка будет обладателем таких непослушных волос, казалось, что они даже превосходят её. И как только появился первый пушок на голове малышки, было понятно, что локоны будут белоснежными. И тогда Гермиона даже не могла подумать, что со временем они приобретут этот пшеничный оттенок, с лёгким отливом солнечных лучей.

— Так что же вы потеряли? — этот высокий голос оборвал мысли Гермионы.

Женщина, совладав со своими эмоциями, отвлеклась от созерцания дочери и перевела взгляд на мужчину.

— Медальон! Круглый, серебряный и у этого медальона есть магический проводник, который находится у отца девочки. У нас есть их сертификаты и документы подтверждающие личность. Всё здесь, — женщина достала волшебную палочку и взмахнула ею.

В воздухе, прямо перед мужчиной, появилось несколько жёлтых листов пергамента, которые медленно опустились. Он взял их в руки и пробежал взглядом.

— Можно вашу руку.

Гермиона вопросительно посмотрела, а в ответ мужчина лишь покачал головой.

— Я имею в виду, руку этой юной особы.

Девушка одарила всех своей белоснежной улыбкой и громко шлëпнула ладонями по гладкой, коричневой поверхности стойки, за которой стоял мужчина.

У девушки были необычайно длинные, тонкие пальцы, несмотря на грубые и резкие движения подростка, была в ней некая утончённость. И невольно, мужчина задержал свой взгляд на её руке, лишь на мгновенье, и, достав свою палочку, дотронулся до белоснежной кожи. Его губы пошевелились и он что-то произнёс. Девушка наклонилась вперёд, чтобы расслышать, любопытство зашкаливало. Ей хотелось знать абсолютно всё.

В это время мать следила за выражением лица своей дочери. Она знала этот возраст, как и знала, что будут моменты, когда девочка не захочет делать так как хотят они. Ожидала начало подросткового бунта и острые моменты, но была готова ко всему и определённо знала, что никогда не будет её ругать. Ведь это нормально, нарушать правила и совершенно естественно быть любознательным подростком. «Самое главное, что она живёт в мирное время, — Гермиона успокаивала себя этой мыслью и осознавала свой уровень ответственности».

— Да, действительно, к нам поступала подобная вещица, кажется, вы её потеряли в районе площади Гриммо.

— Да, всё верно, — восторженно ответила девушка.

— Это был неразумный поступок, дорогая. Ты же знаешь правила и не стоит их нарушать. Вы с друзьями должны быть более ответственными.

— Мама, не начинай. Я же знаю, что вы нарушали правила, дядя Гарри сказал.

— Ещё одно слово…

Девочка выпрямилась, подобно струне и приложила указательный палец к губам, сделав при этом хмурый взгляд. От чего Гермиона тихо засмеялась.

— Давай поговорим об этом позже. И да, всё, что говорит дядя Гарри – не всегда безопасно, — и она сделала точно такое же хмурое лицо, от чего девушка засмеялась слишком громко.

Дверь скрипнула и снова раздался ансамбль звуков, вспышка, и всё затихло.

— В нашем бюро не стоит использовать свою магию, — возмущённо ответил мужчина.

— А вам, в вашем бюро, не стоит использовать подобные звуки, они могут нарушать личный баланс человека и, к тому же, чувствую здесь некую магию. У вас есть сертификат на эти… Что это, колокольчики?

— Папа, — протянула девушка.

Мужчина подошёл ближе и, встав рядом с женщиной, скинул капюшон. Это был высокий волшебник, с длинными белыми волосами, убранными в хвост, а лицо было таким же удлинённым, как и у девчушки, светлые глаза и огромный шрам на лице, который делал его мужественным и чрезмерно серьёзным.

— Меня зовут Драко Малфой. А это мои дочь и жена, — мужчина вскинул свою руку, практически перед самим носом мужчины, удерживая в двух пальцах серебряную цепочку, на конце которой был маленький кулон в форме звезды. — Это связывающий кулон с тем, что потеряла моя дочь. И я бы хотел получить его немедленно.

— Да, конечно, — проговорил мужчина и больше не посмотрев ни на кого из присутствующих, ушёл за огромный шкаф.

Драко оглянулся.

— Я был здесь давно, в детстве. Мне было лет двенадцать и я потерял тогда одну вещь, отец был рассержен и лишил меня различных привилегий. И несколько месяцев вспоминал мой проступок. Поэтому я хорошо помню это место.

— Ты всегда говоришь так о дедушке, как будто он был монстром.

Резко его взгляд стал холодным и прозрачным. Гермиона увидела изменения мужа и дотронулась рукой до его плеча, сделав шаг вперёд. Она не отводила от него взгляда до тех пор, пока их глаза не встретились. И лишь тогда лёд начал таять. Гермиона улыбнулась лишь уголками губ и видела, что мышцы лица Драко расслабились.

— Милая, — Драко развернулся и наклонил голову набок, — твой дедушка, он, сложный человек…

— Дочка, — Гермиона перебила мужа и, немного отодвинув его плечом, вышла на передний план. — Ты же знаешь, что не нужно говорить об взаимоотношениях папы и Люциуса. Всё это очень сложно. Детство у всех нас было разное. Но я очень рада, что у тебя есть дедушка и что он любит тебя.

— Но дедушка спокойный и столько знает про волшебный мир.

— Слишком много.

— Драко, — Гермиона возмутилась.

— Он рассказывает такие сказки и столько знает про волшебников, а его знания истории магии просто потрясающие, папа. Ну почему ваши отношения, они…

— Потому что прошлое, из которого я пришёл в настоящее, причинило мне много боли и в этом был виноват он.

— Нельзя никого винить, только сам человек виноват в своих ошибках.

— Не всегда, — тихо сказал отец.

— Вот ваш медальон, вам нужно расписаться вот здесь, — волшебник положил перед ними небольшую деревянную коробочку, а рядом выцветший пергамент.

Лист взметнулся и, поймав его, Гермиона приняла перо, плавно оказавшиеся в её руке. Женщина расписалась, а Драко открыл деревянную шкатулку и, осмотрев кулон, сказал:

— Я бы хотел провести ряд заклинаний, чтобы убедиться в безопасности.

— В наше бюро доставляют вещи в том виде, в котором их нашли, но при этом проверив, что на них нет тёмных заклинаний. Бюро волшебных находок соблюдает безопасность.

— Но я настаиваю.

— Делайте, что хотите, — мужчина взмахнул руками и отошёл.

Драко провёл несколько манипуляций и только после этого достал медальон. Он был серебряного цвета, круглый, а в нём был отпечаток той самой звезды, что показывал он, словно оттиск.

— Послушай, Эри́да, этот медальон будет защищать тебя всегда и если с тобой что-то случится, то я всегда смогу найти тебя и помочь.

— Но папа, что с мной может случиться, ведь я учусь в Хогвартсе.

— И даже там не безопасно.

— Папа, это самое безопасное место, которое можно только сыскать на всём белом свете.

— Я учился там.

— О, да это было сто лет назад.

— Ну не настолько мы старые, — заметила Гермиона.

Драко застегнул медальон на шее дочери и коснулся её щеки косточкой указательного пальца.

— Я люблю тебя, Эри́да. Пойми, жизнь – это не чёрное и белое, в ней столько всего намешано, что просто не может быть безопасно. В жизни столько опасностей и сложностей, и если я могу тебя уберечь, то обязательно это сделаю.

— Папа, но я хочу быть свободной. Хочу делать свои ошибки и познать весь мир. А что это? — девушка выглянула из-за спины отца.

Малфой вскинул бровь и тоже повернулся. Шкаф, который стоял в самом углу, будто бы шевелился, издавая странный дребезжащий звук, а книги стоящие в нём, словно подпрыгивали.

— Что здесь происходит? — спросила Гермиона и, сжав палочку, сделала шаг вперёд.

— О, вероятно, — мужчина снова подошёл к стойке и, положив на нее руки, улыбнулся. — Вещь узнала вас. Вы знаете, в нашем бюро, порой, бывают вещи, которые лежат много лет и стоит только хозяину прийти за чем-то другим, как вещь вспоминает его. Магия порой умнее нас.

— Чья это вещь? — удивлённо спросила Гермиона.

— Его, — мужчина кивнул в сторону Драко. — Определённо ваша, сэр.

Драко повернулся и посмотрел на мужчину.

— Вы уверены?

— Да, это ваша вещь, — утвердительно ответил мужчина и, обойдя стойку, указал ладонью в сторону шкафа. — Пройдёмте.

Как только они подошли ближе, звук стал громче.

— Позволите мне свою руку.

Драко поднял руку и развернул ладонь кверху, у самого лица мужчины. Мужчина улыбнулся и ответил:

— Чуть ниже, — и немного опустив руку Малфоя своей палочкой, практически не прикасаясь.

Драко сдерживал свои эмоции и холодным взглядом следил за движением молодого волшебника. Тот поднёс палочку там, где была самая выпуклая вена, и произнёс заклинание.

Как только заклинание коснулось кожи, то шкаф перестал шуметь, книги словно потеряли жизнь и только одна выплыла из этого шкафа и оказалось в руке волшебника.

— Вот она, и это определённо ваша вещь. Вы узнаёте её?

— Узнаю. Можно?

— Да, конечно. Вам нужно только расписаться.

— Хорошо, — тихо сказал Малфой, принимая книгу в зелёном бархате.

— Папа, что это? О, как это потрясающе, такое нереальное совпадение. Удивительно, обязательно надо рассказать Альбусу. Мама, мы пришли за моей вещью, а нашли папину. Как здорово! Это же просто судьбоносное явление, это то, о чём говорил Гарри.

— Опять этот Гарри, послушай, Эри́да, твоему Гарри столько же лет сколько мне и маме. Может всё-таки дядя Гарри? Что это за дружба, Гермиона? Мне это определённо не нравится.

— Драко, не ворчи. Эри́да дружит с детьми Гарри, потому я не вижу в этом ничего плохого. Мы всего несколько лет, как вернулись в Лондон и ей необходима большая семья. А семья Гарри, за столько лет, колоссально выросла, и это определённо наша семья. И потом, общение на родном языке ей необходимо, как и тебе. Ты сам разговариваешь с акцентом, что меня не может удручать. Ты всё-таки англичанин.

— Насчёт родного языка ты, мамочка, погорячилась, я родилась и выросла в Стамбуле, впрочем, дедушка говорит, что у меня прослеживаются исключительно английские манеры и стать.

Драко закатил глаза.

— Так что это за книга? — Гермиона хотела прикоснуться к ней, но Драко резко поднял руку с книгой вверх. — Это дневник.

— Дневник? Ты вёл дневник, папа?

— Это было очень давно. Я думаю, нам пора. Всего доброго, — и, подойдя к стойке, он быстро расписался, одарив мужчину леденящим взглядом, пошёл к выходу.

— До свидания, — сказала девушка и проследовала за отцом.

— У вас замечательное бюро, необходимое. И здесь столько всего. А ещё ваш английский, он, прекрасен. Извините, просто мы много лет не были в Лондоне и мне приятно, до головокружения, слышать когда-то родную речь.

— Я понимаю, хорошо возвращаться домой, даже после стольких лет. Особенно тем, кто стал героем в этой стране.

— Спасибо, но всё это не важно.

— Что вы, о вас никто не забыл. Хоть я моложе вас, но мы чтëм героев в той войне. Жаль, что вы покинули Лондон на рассвете вашей карьеры.

— Знаете никогда не говорите этого слова. Жалеть – это думать о том, чтобы было если бы мы поступили иначе. А иначе – это по-другому. Любое решение и выбор, он, наш, даже неправильный. Главное – это признавать, и всегда идти за светом, даже если это единственный луч. Потому что в темноте ничего нет.

— Красивые слова, а главное, правильные.

— Да, так говорил мой муж, Малфой, Драко Малфой. Всё доброго вам. И спасибо за разговор.

— Всего доброго, Гермиона Грейнджер.

Когда она вышла, то услышала как её муж и дочь снова спорят о чём-то. Голос Драко был высоким, а Эри́да что-то щебетала, интенсивно размахивая руками. Темперамент у неё был бы явно не в отца. Подойдя ближе, Гермиона спросила:

— Когда ты вёл этот дневник?

— Последнюю запись я оставил, кажется, в тот день, когда мы должны были уехать в Стамбул, это было прямо на вокзале Виктория{?}[London Victoria Station]. Мы с тобой тогда ждали поезд до аэропорта Гатвик. В тот момент появился Гарри, если честно, я думал, он тебя заберёт и я уеду один. Тогда-то я и сделал последнюю запись.

— О, дядя Гарри.

— Именно дядя Гарри, и никак иначе, Эри́да, — Малфой вздохнул. — Вы так долго разговаривали, хорошо помню этот день. Я записал свои мысли, то, что пережил и о том дне, когда встретил тебя.

— О, я хочу это прочитать. Там история вашей любви.

— Не совсем, ну хорошо, — Драко улыбнулся. — Возьми его, так ты сможешь понять меня чуть лучше.

— Ты уверен, что ей стоит читать это, Драко. А ты помнишь, что ей всего четырнадцать?

— Там нет того, что было в Стамбуле во время твоего отпуска. Там скорее моё прошлое, моё становление, взросление, боль и страх. И немного о тебе, лишь немного.

— Ах немного, — Гермиона сделала несколько шагов ближе, и посмотрела в упор на мужа.

— Мама, это твой отпуск в Стамбуле, это именно в тот день когда вы встретились. Дядя Гарри рассказывал мне.

— Что ещё ей рассказывает, между прочем твой, болтливый друг?

Гермиона ничего не ответила, продолжала настойчиво смотреть на Драко.

— Наша первая поездка в Стамбул случилась внепланово. Мы встретились на вокзале и больше никогда не расставались. Я рассказывал тебе.

— Ты говоришь не всё, лишь выгодное тебе.

— Так говорит дядя Гарри, я полагаю?

— Нет, он говорит, ты прав, ведь ты отец, так говорит дедушка.

— Замечательно, — эмоционально возмутился Драко.

— Папа, так что было в Стамбуле?

— Мы провели вместе замечательный месяц, а потом Гермионе нужно было возвращаться на службу в Министерстве, но наша жизнь в Лондоне не сложилась. Точнее моя… И мы решили уехать в Стамбул, там, где нам было хорошо.

Девушка приняла дневник из рук отца и отошла в сторону, открыв его и жадно погрузившись в чтение. А Гермиона всё это время продолжал смотреть на Драко.

— Ну что ты? — Драко приблизился к ней.

— Обо мне лишь намного?

— О тебе вся моя жизнь. Просто я не закончил писать, когда ты попрощалась с Гарри. Нам нужно было ехать, так как пришёл уже третий поезд. И я забыл дневник на скамейке ожидания. О тебе там немного, так как я не успел дописать, остановился на моменте, когда встретил тебя на том самом перроне, с этой переноской и твоим котом.

— Нашим котом.

— Нашим, — повторил. — но ведь с того дня моя жизнь больше не была борьбой. В ней была ты, мой луч света.

— Это была будто вчера. Знаешь, самое странное, что прошло уже столько лет и мы с тобой не молодеем, но я всё ещё чувствую, то же, что и тогда.

— Чувства не стареют, Гермиона.

— А ещё у нас есть наследие – это наша дочь и в ней течёт наша с тобой кровь.

— И наше прошлое, — снова перебил её Драко.

— Драко, кроме прошлого, есть настоящие и будущее, и всё это есть в нашей девочке. А ещё в ней есть кровь твоего отца, ваша чистая кровь, так же, как и в тебе.

— Это не имеет значения.

— Нет, всё имеет значение. Это важно для меня. Это важно, Драко! Не было бы войны, не было бы нас, не было бы нас, не было бы Эри́ды. Ты со мной, а это значит, что всё, за что мы боролись, имело значение. Такой как ты, с такой как я – мы и есть наследие войны, — Гермиона замолчала и обняла мужа. — Чувствуешь, как холодно? Ветер пробивает насквозь и мне кажется, что мои кости начинают замерзать, они словно замороженные. Столько лет в Стамбуле, что я уже отвыкла от Лондона.

— А ещё я стал говорить с явным акцентом. Всё изменилось, Гермиона, кроме несносной погоды разумеется.

А ещё скоро она узнает о том, что я был пожирателем смерти и о своём любимом дедушке…

— Драко, прекрати, ты так реагируешь и становишься похожим на призрака как только слышишь его имя. Нужно уметь прощать!

— Прощение ничего не даёт, прошлое не изменить. Моё детство не вернуть и выбор, который он сделал за меня, никогда не повернуть вспять. Но я простил его и уже давно.

— Только до сих пор вы не обменялись ни единым словом. А эти молчаливые ужины. Эри́да замечает, что с вами что-то не так.

— Мне достаточно того, что он любит её, а всё остальное не имеет значения.

Гермиона прижалась к мужу сильнее. Этот человек был холодным, как льдина, а эмоции часто заторможены. Он часто избегал разговоров и, порой, находился в полном одиночестве, но в нём было столько силы, столько мудрости, что она была готова в ней утонуть. Гермиона любила его безоговорочно, с первой минуты, с того самого дня, когда увидела его на перроне, когда посмотрела в глаза и поняла, что у прошлого тоже есть имя, и у людей, которых, казалось, она знает – другое лицо. Нельзя ни на кого вешать ярлыки и бирки, каждый имеет право на ошибку, но у каждого есть право сделать свой личный выбор и она выбрала его.

— Папа, я не знала. Ты же мог всё рассказать.

— Мог, но тебе ещё четырнадцать лет.

— Ты же мне расскажешь?

— Придёт время и я всё тебе расскажу.

— И это многое изменит?

— Иди сюда.

Девушка подошла ближе и Драко обнял её так крепко, как только мог. Его дочь была свидетельством его жизни, а ещё у неё были глаза Гермионы, женщины, которую он любил всем сердцем и с которой прошёл свой путь становления.

— Ты должна знать правду. В моей жизни было много ошибок, был неправильный выбор, но я смог обрести свет. Это важно. А этот медальон, который мы сегодня нашли для меня ничего не значит. Просто так я смогу тебе помочь. Ты не подумай, ведь я не хочу тебя контролировать и превращать твою жизнь в кошмар. Я знаю, что ты взрослеешь. Просто я хочу чтобы ты знала, я всегда рядом. Ты – моя звезда и ты никогда не погаснешь! Ты будешь гореть даже тогда, когда не станет нас. Ведь звёзды – это вечность, а наша вечность – это наши дети и когда-нибудь у тебя будут свои, и в них будет течь наша кровь: моя и Гермионы, а остальное неважно. Ты меня поняла?

— Да, папа.

— Я вас люблю, — тихо сказал Драко и обнял обеих.