Палачи Ленинграда (СИ) [Дарья Веймар] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1 ==========

— Дорогая, нам муку привезли?

Людмила Иосифовна подняла на мужа глаза и пожала плечами, закрывая книгу.

— С чего ты это решил? — встала, отчего качнулись бусы на шее.

— Машина пришла.

Под фонарем поблескивали стекла новой свежевыкрашенной полуторки. У кабины курили две фигуры в низко надвинутых на лоб кепках.

— Да, это мука. Новая партия, — на лбу у нее пролегла еле заметная морщинка. — Я попросила для снятия пробы привезти сюда.

— Ты слишком устаешь на работе, — Глеб Романович тяжело вздохнул. — Я почти тебя не вижу. Ты только и делаешь, что работаешь.

— Не капризничай, — она легко приобняла его за плечи, поцеловала в щеку. — Я зарабатываю деньги.

— Дорогая, я не виноват, что мои рукописи в Академии отклоняют и критикуют за антинаучность!

Но она уже не слушала его, быстрым, решительным шагом пересекая коридор и выходя на лестничную площадку.

Отперла дверь соседней квартиры. Включила свет, сбросила в прихожей теплую шаль и натянула серое пальто. Ненадолго задержалась у телефона, смахивая туго накрученный локон со лба, потом сняла трубку и прокрутила диск.

— Ян, пришел груз.

В трубке сначала раздалось шипение, пришлось подождать пару минут, когда связь восстановится и будет слышен его голос:

— Мне выезжать сейчас?

— Да. Я жду машину ровно через десять минут. И скажи этим кретинам, чтобы отогнали грузовик за угол. На нас пялится вся улица.

Ян был пунктуальным, поэтому еще оставалось время на чисто женские хитрости. Подкрасила губы алой помадой, коснулась подушечкой пальца короткого шрама над губой, замазала его пудрой. Старый подарок, еще с детских лет.

Бросила взгляд на часы. Пора.

Худой, еще не отъевшийся с блокады, Лешка сдвинул кепку на лоб и посмотрел на Костю.

— Долго нам здесь мерзнуть?

— Заткнись, Тля. Сколько надо, столько и померзнем, — огрызнулся Костя и потер шрамом на щеке. Это бывало у него в минуты сильного волнения. Со стороны Ломанского переулка раздалось гудение мотора, и он заозирался. Мягко покачиваясь, ГАЗ-11-73 доехал до полуторки и, скрипнув тормозами, остановился. Окно со стороны пассажира опустилось, и водитель шикнул:

— Отгоните борт за угол.

— Все, погнали, Лешка, — Костя выплюнул сигарету и влез в кабину.

Шум отъезжающей полуторки она услышала еще в парадной и напоследок оглянулась на лестницу — не идет ли кто? Время было позднее.

Ян открыл дверь машины, и она села, бросив сумочку на колени.

— Сколько их?

— Двое. Шестерки.

— Значит, Ворон пожадничал, решил с бабой не ручкаться. Что ж… — задумчиво протянула женщина. — Ни во что ставит. А мы посмотрим, как дело обернется. Едем.

Полуторка замерла в одном из дворов Выборгской стороны, и ГАЗ-11-73 развернулся, блокируя единственный въезд и выезд. Костя оглянулся, скрипнул зубами, но пошел прямо, проклиная и Ворона, и жизнь свою горькую.

Людмила Иосифовна вышла из машины и спокойно стала ждать, когда Константин дойдет до нее. Ян хлопнул дверью, встал чуть поодаль, как и положено правой руке. Это была нейтральная территория на стыке Выборгского и Калининского районов.

Все было давно продумано. Никакой поспешности, никаких эмоциональных всплесков. Она ждала этого давно, еще с сорок пятого.

— Ворон тебя на нож взял, — бухнул Костя без предисловий. — Велел передать, чтобы ты, сука конченая…

Грохнул выстрел. Бандит взвыл, схватился за колено, а Ян, умница, передернул затвор ТТ и навел пистолет на Тлю.

— Продолжайте, Константин Павлович, — голос Людмилы Иосифовны был спокоен. Она с легкой полуулыбкой смотрела на воющего от боли бандита. Тот уткнулся лицом в брусчатку, затих.

— Сказать нечего?

Проговорила это насмешливо, застегивая на запястье черные перчатки на кнопочках.

— Ты договаривай, Константин Павлович, договаривай. Ворон на нож взять хочет, это я поняла. А еще что? Что, например, в машине?

— Тля, открой, — просипел от земли Константин, силясь подняться.

Лешка трясущимися руками потянул запор. Громко хлопнул борт, зашуршал откидываемый брезент.

Сашка Козырь… Жаль. Хороший был балагур и весельчак. Теперь дырка во лбу, на небе душа грешная из-за придури Ворона.

— Что еще сказать попросили? Почему он сам не приехал?

— Потому что ты баба… И хана тебе!

— Мы посмотрим еще. Кто кого сожрет. А еще что ты знаешь? — опустилась рядом с ним на корточки. — Говори.

— Ничего не знаю.

— Врешь, — пальцы в черной перчатке сцапали за горло. — Все ты знаешь, Костя. Даже знаешь то, чего сам не знаешь.

Хватка у нее была железная. А еще сверху навалилась, и между пальцами сверкнуло тонкое острое лезвие.

— Где вторая хавира у Ворона?

— Не знаю.

Мягкое, несильное движение. Сгусток кроваво-черной крови. Для надежности еще в ране провернула. Охнул Лешка Тля, позеленел аж в мгновение. Заорал Костя Порченый, и голос Людмилы Иосифовны из бархатного стал металлическим:

— Отвечай. А то второй глаз выколю.

Нацелилась лезвием в черный зрачок. Веки Порченого мгновенно зажмурились, а вместо правого глаза зияющая рана закровоточила хуже прежнего. Рожа в крови. Но это не преграда.

— На Заневском… у кино… квартира сорок шестая.

Больше ничего не нужно, и Людмила Иосифовна поднялась спокойно. Запачканные перчатки завернула в платок, усмехнулась:

— Война объявлена. Сашку Козыря похороните по-человечески. А от меня Ворону привет передавай.

Сзади заурчал мотор.

Машина сдала задом, развернулась и выехала на пустынный ночной проспект.

— Что делать будем? — Ян нажал на газ.

— Воевать. Другого выхода у нас нет.

— Ленинград в крови захлебнется.

— А что поделаешь? Ворон мне давно поперек горла стоит.

— А мусарня?

— Что, мусарня? — она пожала плечами. — Лягаши без дела топчутся который месяц. От них толку мало. Мне результат нужен. Положительный результат.

— Я не против. Но статья расстрельная.

— Испугался? — усмехнулась. — Так и скажи? Будет время тебя в овраге кончить.

***

Три выстрела прогремели друг за другом. Последняя пуля пробила ветровое стекло и разнесла его вдребезги.

— Андрей Януарьевич! Вчера вечером у горисполкома Красногвардейска был застрелен секретарь Потапенко Максим Федорович, девятьсот третьего года рождения. Вместе с ним были убиты его жена и шофер. Это ж ЧП почти общегосударственного масштаба!

— Разберемся.

Выстрелы были произведены профессионально — в левую нижнюю часть затылка. Стреляли из ТТ.

С Потапенко он был связан давно, еще по первой нелегальной командировке от ИНО НКВД. Заграничная работа кончилась в тридцать седьмом, когда он стал штатным исполнителем. Ланган пережил все чистки в аппарате НКВД, несмотря на то, что начинали обычно именно с них — рядовых палачей.

Вчера снова поступил сигнал, и Потапенко пришлось убрать. Как он убрал всех, кто пришел арестовывать его.

Мельком пробежал глазами утренние сводки. Ничего интересного. Кражи, грабежи, убийства. С сорок четвертого волна бандитизма росла, и силами милиции старались хоть как-то сдерживать ее. Это удавалось, правда, с переменным успехом.

Заневский. Дом семнадцать, квартира сорок шесть. Кодла Ворона. Убиты все.

Наморщил лоб, припоминая что-то, потом кивнул и снял трубку затрезвонившего телефона:

— Майор Ланган слушает. Есть. Буду через сорок минут.

Сорок минут, чтобы быстрым ходом домой на Фонтанку, переодеться в китель с орденской планкой, похлебать вчерашнего супа и на Литейный. Обычно просто так туда не звали.

— Федор Иванович, других умельцев у нас нет. И раскрываемость у него высокая, и репутация незапятнанная.

Генерал вздохнул, нацепил очки, коснулся пальцами листка. «Ланган Андрей Януарьевич, 1913 года рождения, капитан СМЕРШ…» От чтения Федор Иванович тут же отвлекся с вопросом:

— И чего ему в СМЕРШе не сиделось? Человек Абакумова?

— Неизвестно. Мы его проверили как могли. Но своими руками он карьеру делал, в этом сомнений нет. По головам не шел.

— Я вижу. Послужной список на четыре страницы. А в годах пробелы. Это что?

— Засекречено.

— Особой важности птица, понимаем. Что ж, посмотрим, каков он на деле. Совещание в десять ровно. Что по записи?

— Будут: следователь по особым делам Ланган Андрей Януарьевич, прокурор Казанцева Вероника Алексеевна, курирующая от горкома партии Ильиченко Людмила Иосифовна, от МГБ — Валентинов Ян Леонидович, — дочитал секретарь список и посмотрел на часы.

С Ильиченко обменялись взглядами еще на проходной, но заговаривать не стали. Не до этого. Ланган отдал фуражку в гардероб, получил маленький жестяной номерок с цифрой «17» и поднялся на второй этаж, спустился на другой, перешел в тихое, малолюдное крыло здания.

На столе два стеклянных графина, два ряда стульев. Четверо по бокам, один во главе стола. Генерал рассматривал каждого, оценивал, примеривался, прокручивал в голове биографии. А еще в глаза смотрел. Глаза — это у человека главное.

Прокурорша жиденькая, никакущая, с крючковатым толстым носом и бровями в ниточку. Блокадница. Глаза сине-серые. По привычке генерал наделил ее кличкой: «Устрица».

Ильиченко — женщина красивая, но строгая. Красота тоже суровая, как у сфинксов на Арсенальной. Подбородок грубо выточен, губы плоские, глаза серые, немигающие. «Сфинкс» и есть.

Валентинов — смазливый брюнет в защитном кителе с золото-лазоревыми погонами. Волосы зализаны назад, а в глазах утонуть можно. Видимо, женщинам такие нравятся. Кличка «Щеголь».

Ланган… На этого генерал посмотрел повнимательнее. И лицо простое, неприметное, и выправка совсем не офицерское, а глаза… Как два дула — черные, немигающие. Генерал Рассохин про себя приклеил: «Палач».

Разговор сразу пошел не по-сухому, по-деловому, а в своейобычной многословной манере.

— Беспорядок, товарищи. Бардак, — Федор Иванович рубанул рукой в воздухе. — Город завален трупами. Конечно, не как зимой сорок второго, но прилично. Сводки все посмотрели? На Заневском убили десять человек. Не пять, не шесть, а десять! Это что такое, товарищи? Новый разгул преступности?

Покосился в сторону Лангана и продолжил:

— Но с этим без вас разберутся. Проблема очень деликатная и курируется она сверху…

Промолчал для того, чтобы все ситуацией прониклись и вздохнул.

— Убивают видных деятелей, наших товарищей. Не абы кого, а партийных. За этот месяц убито четверо. Потапенко с женой, Якимович и Смолов. Потапенко застрелили вчера в Красногвардейске, в Гатчине то есть. Якимович повесился на прошлой неделе. Вернее, не повесился, а его убили и потом подвесили. Смолов был убит на пробежке в парке третьего ноября выстрелом из пистолета в затылок.

— Как был убит Якимович? — подала голос прокурорша.

Генерал покопался в бумагах, но ответил вместо него Валентинов:

— Задушен с помощью бельевой веревки и на ней же подвешен в ванной.

Голос холодный, чуть хрипловатый, отметил про себя Рассохин. Самоуверенный, жесткий и педантичный.

— Отпечатков пальцев нет, следов ограбления тоже, — у Лангана голос был ниже, но в нем была мягкость. Как женина шаль кашемировая. Неожиданный контраст с внешностью. Пятно белое.

У Ильиченко спросил сам:

— Жалобы на Потапенко и Якимовича поступали?

— Нет. Образцовые работники.

С железнинкой голос, металлический. Властная, неуступчивая, кремень, а не женщина. Такие в горкоме ценятся.

У прокурорши голос бесцветный, тускленький, с первоначальной характеристикой «Устрицы» совпадающий. Да и в деле она ни к чему, только в самом конце получит разгадку на блюдечке, но законы нужно уважать. Раз нужен прокурорский, то пусть сидит.

— Срок дан нам партией, — кивок на Ильиченко, — месяц. С учетом сложившейся обстановки может быть урезан до двух недель. Не справитесь, — пауза, — пенять на себя будете.

Не угрожал, сказал мягко, но все подтянулись. Так и надо с ними вести.

— Дело особо секретное, поэтому людей подберете на свое усмотрение, но по согласованию со мной. Каждого проверят до последней запятой в автобиографии. Полномочия вам даны почти что неограниченные, в рамках законодательства, конечно. Отчитываться о проделанной работе каждый день. Особенно надеюсь на вас, Андрей Януарьевич. Вас же и назначаю руководителем следственной группы. Работать будете вместе и по отдельности, каждый по своей линии. От госбезопасности, партии и уголовного розыска соответственно. А товарищ прокурор завяжет в конце бантик на папочке. И в суд.

«Суда не будет», усмехнулся про себя Ланган.

========== Глава 2 ==========

Разошлись после совещания сразу, ни на кого не глядя. Знакомиться? Кажется, не на танцплощадке находятся.

Рассохин дал день на притирку и подготовку. Да и с кем знакомиться? С чекистом? В деле себя проявит, вот самое лучшее знакомство, рассуждал Ланган, идя обратно к гардеробу за фуражкой.

Впереди шла Ильиченко, но одна, без этого хвоста. Андрей Януарьевич воспользовался моментом, окликнул ее негромко:

— Людмила Иосифовна.

Она обернулась, и в глазах блеск нехороший появился, торжествующий, будто черти бензином плеснули.

— Рада, что теперь будем работать вместе.

Врет, покривился Андрей Януарьевич, еще как врет, но вслух сказал совершенно иное:

— Я хотел бы извиниться за то, что между нами было.

В ее глазах вместо бензина появилось удивление. Все же живая, не каменная.

— Вы — и извиняться?

Издевку Ланган проглотил, лишь молча кивнул. Тогда Людмила Иосифовна улыбнулась, потеплела и протянула ему руку:

— Извинения приняты, Андрей Януарьевич.

Развернулась, пошла дальше. Майор, не мигая, посмотрел в ее спину, обтянутую серым жакетом, про себя матерно выругался. Но паритет был установлен.

Сел в ближайший троллейбус до метро, пробил компостером билет и стал смотреть в окно, но не на город, а мысленно реконструируя обстановку.

Что мы имеем? Все зачесались, видимо, сверху крепко шуганули. Это плохо и хорошо одновременно, рассуждал Ланган, хорошо тем, что в жизни появится хоть капля настоящего охотничьего азарта, плохо — могут добраться. Но это совсем уж фантастическая идея. Если надо, то он весь Ленинград перестреляет, но живым не сдастся. Плохо было другое — усилят охрану. Конечно, не роту солдат поставят, но ребят из «семерки» обязательно. Придется каждый вечер уходить от них, дополнительно разведывать их маршруты. Не смертельно, но нервы попортят.

Полистал новые сводки, ответил на телефонный звонок. И, почесывая висок, открыл принесенную ему папку.

Начальство подкозлило, сунуло бойню на Заневском на текущее. Дела делами, но служебные обязанности никогда вразрез с высокими приказами не шли, какие бы они секретные не были. Рассохин никого от своих дел не освобождал, велел заниматься, так сказать, в свободное время.

— Галина Александровна, — проговорил в трубку, — оперативная группа еще на месте?.. Все, спасибо. Вызовите мне машину.

И надел штатский пиджак.

До Заневского ехать было не близко, поэтому самое первое и важное — тревожное сообщение участкового — прочитал три раза.

Пока картина складывалась так — пять трупов в квартире сорок шесть, дом семнадцать. Участковый написал, что по приметам выходит, что порешили банду Ворона.

Ворон висел на почетной доске «Внимание! Розыск!» уже четвертый год, еще с самой блокады. В его толстую папку Ланган заглядывал, пополнял новыми старыми и свежими сведениями. Ограбление на Невском пять недель назад, стычка в кафе на ЦКиО без жертв. Из старого недавно всплыли его грабежи в блокаду.

Биография была ничем не примечательна. Из старой поросли, довоенной. Шпана самого низкого пошиба, верховодил в ней почти с малолетства. Судим три раза, два раза отпускали за недоказанность. Три ходки на зону, отсидел от звонка до звонка. В криминальном мире большим авторитетом за беспредел не пользуется, но из-за жестокости не трогают. Такой наглый в стае нужен — кому бок порвать, кому горло перегрызть. Но по-хорошему давно этого недомерка списать в расход надо было. Грабить — это дело в блокаду было обычное, грабили и те, кто финки отродясь в руках не держал. Нужда заставила. Но Ворон людей резал. Резал как скотину полумертвых голодных людей. За это и по воровским законам нож в грызло, по военному времени — расстрел на месте. Но Ворон вывернулся, ушел.

Сегодня все, добегался.

У парадной дежурил газик. Ланган кивнул молодому оперуполномоченному и встал рядом, поглядывая на выбитые окна.

— Ну, что, Лысухин, каковы твои наблюдения?

— Я сначала, когда ехали, подумал, что порешили свои, но потом посмотрел и замялся. Дико все это.

— Что именно?

— Ворона пытали. Крови на всю квартиру — жуть.

— Ну, жуть или не жуть, это мы поглядим. Никого здесь не приметил? Может, крутился кто?

— Никого. Люди на работу утром шли, машины, конечно, тоже проезжали, но тут оцеплено, поэтому разворачивались.

— Много машин было?

— Две полуторки. Одну мы остановили, чтобы трупы довезти. Водитель вон на лавочке курит.

Но к водителю Ланган не пошел, спросил:

— Номер второй полуторки ты запомнил?

— Нет, не приглядывался.

— Эх ты, голова курья! Ладно, не тушуйся. Пойду обстановку разведаю. Ты теперь в оба гляди, Лысухин.

— Есть, товарищ майор.

Дверь квартиры охраняли двое, Андрей Януарьевич для порядка сунул им под нос ксиву и прошел в квартиру.

В нос ударило как в хорошем морге в плохом смысле этого слова. И картина была далеко не для слабонервных.

Первый, паренек лет шестнадцати, тихонько прикорнул на стуле. Шея неестественно вывернута вбок, но ему повезло — смерть мгновенная.

Остальным повезло меньше. Ланган замер на пороге комнаты, мгновенно оценил обстановку.

Сидящий у стола был застрелен первым. Пуля пробила череп навылет и, судя по брызгам крови и дырке на обоях, застряла в стене.

Андрей Януарьевич повернулся. У окна на тахте еще один труп. Он подошел, глянул в мертвые глаза бандита — пуля угодила в сердце.

Майор развернулся лицом к прихожей. Налево от окна в коридорчике стоял участковый, курил.

— Александра Дмитриевна заканчивает работу, — протянул старший лейтенант безучастно.

— Андрей Януарьевич, расследую это дело, — Ланган протянул ему руку. — Да, знатная у вас бойня.

— Это вы еще вишенки на торте не видели. Вы проходите, — женщина выглянула из-за створки двери. — Только осторожно, здесь еще двое. Не споткнитесь.

Предостережение было своевременное, потому что в коридорчике растянулся совсем пацан с мокрым от крови чубчиком.

Эксперт-криминалист, она же судмедэксперт по совместительству (сказывалась нехватка кадров), поправила перчатки и кивнула на стул. Ланган присвистнул.

На стуле сидел Ворон. От грудины до паха зияла рана, вор сидел выпотрошенным самым натуральным образом. Но внимание привлекли не внутренности, а багровые дыры вместо глаз. И на лице что-то странное.

— Сначала пытали, потом разрезали и умирать живого бросили, — пояснила Александра Дмитриевна, и Андрей Януарьевич пригляделся. На лице была тряпка, кляп, чтобы Ворон не орал, но она пропиталась кровью, и от этого вид был жутким.

В углу лежал высокий юноша с развороченным пулей горлом. Племянник Ворона.

— Значит, воровская власть над Калининским кончилась, — высказал мысль вслух Андрей Януарьевич. — Время смерти?

— По предварительным данным в прихожей, двое в той комнате, здесь в коридоре — семь-восемь часов назад, этот, — Александра Дмитриевна показала на угол, — шесть-пять.

— А Ворон?

— Два часа назад. Когда мы сюда приехали, он еще был жив.

— Да ну? — поразился Ланган. — Необычайно живуч. Но не в таком состоянии он, чтобы разговаривать. Поэтому толку от него все равно не было бы. Вы нашли гильзы?

— Нет, гильз нет. Выстрелов было произведено семь.

— Семь?

— Две в ноге и запястье Ефименко Павла Панкратьевича. Одна в сердце у того, что в углу.

Ланган еще раз посмотрел на Ворона и на стол, где лежал наган:

— Значит, стреляли не на убой, а чтобы за пистолетом не потянулся. Убийц, предполагаю, было двое. Планировка квартиры такая, что одному можно справиться с двумя, максимум, с тремя. Полагаю, что сначала сломали пареньку шею, толкнули на стул, потом сразу прострелили череп сидящему и добили здоровяка у окна. Потом выстрел в коридор. Но нужно еще дойти до комнаты, стрельнуть племянника Ворона и самому Ворону сделать дырки в руке-ноге. Одному никак. Следовательно, один застрелил двоих, обеспечил прикрытие, а второй добил этих. Интересно. Генерал Рассохин сказал, что трупов десять. Я насчитал только пять. Где остальные?

— В соседнем дворе. Там другой криминалист работает.

— Спасибо. К ним я сейчас загляну, — Ланган улыбнулся. — Старший лейтенант, — позвал в коридор, — что-нибудь они ценное взяли?

— Мы здесь не нашли ничего.

Андрей Януарьевич внимательным, ощупывающим взглядом оглядел участкового.

— Докладывайте обстановку.

— Утром соседка Яманская, Татьяна Васильевна, двадцатого года рождения, квартира сорок семь, поднималась по лестнице. Из сорок шестой квартиры выскочил молодой человек и побежал вниз, едва не сбив ее с ног.

— Как он выглядел?

— Худой, небольшого роста, на виске шрам. Его труп во дворе нашли.

— Понятно. Яманская слышала выстрелы ночью?

— Нет. Она была в ночной смене на заводе.

— Проверьте насчет завода. Она у себя?

— Должна быть.

— Другие соседи выстрелы слышали?

— А здесь нет почти никого. Многие умерли в этом доме в блокаду.

— Кто вызвал милицию?

— Дворник. Потом мы пошли в подъезд, чтобы взять понятых, но дверь квартиры была распахнута. Мы туда заглянули, и вот…

Ланган вышел на лестничную площадку и нажал на звонок сорок седьмой квартиры. Он не работал, поэтому пришлось стучать кулаком.

Дверь открыла девушка с заплаканным лицом, и Андрей Януарьевич сразу просунул сапог, не давая ей захлопнуть дверь.

— Рекомендую вам признаться во всем по-хорошему, — спокойно предупредил он ее. — И то, что вы марухой Ворона были, и что вещи его прятали.

И рванул дверь на себя. Девушка попятилась, споткнулась о расставленные чемоданы.

— Вызывайте наряд и ищите понятых, — это к участковому. — А ты, красавица, присаживайся. Разговор будет долгим.

Ланган присел на один из больших чемоданов, нахмурился. Вынул блокнот из нагрудного кармана, чтобы записывать.

— Ну, рассказывайте, Татьяна Васильевна. Что утром увидели? Как чемодан собирали? Что Ворон в последние дни своей жизни говорил?

— Ничего он не говорил! — истерично крикнула девушка и качнулась на стуле. — Смеялся, угрожал Ханше. Пил много.

— Кто такая?

— Не знаю я! А если бы знала, то все глаза бы ей выцарапала! Ворон ее на нож взял.

Андрей Януарьевич потер подбородок. А это уже интересно. Такой беспредельщик как Ворон против какой-то бабы пошел.

— И как, удачно?

— Я не знаю.

— Где ночью была?

— На заводе, в ночной.

— Это мы еще проверим. Чемоданы сразу упаковала?

— Нет, это Костя Порченый приказал. Как увидел, что в квартире произошло, так сразу сказал грузиться и когти драть отсюда. Я стала вещи собирать.

— А теперь все по порядку. Кто из квартиры вышел?

— Лешка Тля. Бросился как укушенный, крикнул, чтобы в квартиру бежала. А там Ворон… — она всхлипнула. — Потом Костька прихрял. Посмотрел на это дело, велел когти рвать. Я уже первый чемодан из шкафа вытащила, слышу — во дворе стреляют. Подумала, что Тля с Порченым со шпаной сцепились или еще что-то. Довязала дальше чемоданы, стала ждать, когда хлопцы помогут донести чемоданы, а тут мусора приехали. Решила отсидеться.

— Отсиделась ты уже. Не волнуйся, чемоданы милиция поможет донести, — Ланган вздохнул и поднялся. Уже подошел и наряд, и участковый с понятыми. — Приступайте к обыску.

Распаковали, щелкнули замками первого самого крупного чемодана. Понятые ахнули. Было от чего ахать — до краев забит женскими часиками, серьгами, бусами. Был еще точно такой же чемодан. В третьем были продуктовые карточки.

Ланган зубами скрипнул и что дальше было в четвертом и пятом чемодане смотреть не стал. На Яманскую надели наручники, повели вниз по лестнице.

Она была ценной птичкой. Надо будет ее хорошенько раскрутить во время допросов.

До соседнего двора дошел неторопливым шагом, нырнул под арку. Посередине раскорячилась полуторка с пробитой дверью. У колес два трупа, на водительском сиденье еще один.

— В кузове еще два. Один старый, двухдневный, наверное, труп, а второй свежий, — отрапортовал молоденький лейтенантик.

Ланган кивнул, поправил давивший шею воротник рубашки. Криминалист, не разгибаясь над трупом Кости Порченого с жженой дыркой в повязке на глазу, стал рассказывать:

— Этого застрелили в упор прямо в искалеченный глаз. Насчет глаза скажу так — рана сама по себе свежая. Судя по всему, ей дня два, а, может, и вчерашняя, не больше. Пуля разворотила височную кость, пробила череп. Смерть мгновенная. Водителя застрелили прямо через окно, не церемонились. В кузове та же картина — выстрел в голову. Мальчишку, — кивок в сторону тощего парня у колеса, — в сердце.

Андрей Януарьевич обернулся к лейтенанту:

— Привести сюда задержанную Яманскую для опознания.

========== Глава 3 ==========

Яманская, икая от испуга, опознала всех. Ланган слушал это противное икание, вел ее за плечо от одного, другого, третьего.

Трупы сгрузили рядком у парадной. Прохожие редко останавливались и не глазели на то, как санитары ворошили тела. Все привыкли к трупам за годы блокады.

— …Костя Порченый… Лешка Тля… Андрей Ширмач… Илья, племянник Ворона…

— А это кто? — майор шевельнул мыском сапога распухшее тело с сине-зелеными впалыми щеками.

— А это не наш! — девушка встрепенулась.

— Все, уводите.

Ланган отпустил ее плечо и, наморщив лоб, склонился к неизвестному мертвец. Рядом на корточки присел участковый, без стеснения схватил жмура за рукав, потянул. Запястье оголилось. На нем черная наколка — бубновый туз.

— Сашка Козырь это, из банды Миши Выборгского, — уверенно заявил старший лейтенант.

Андрей Януарьевич кивнул. Про такого маза он знал. Мишу Выборгского убили еще в мае, когда зацвела пахучая черемуха. Труп выловили из Екатерингофки. Далековато Миша забрался, однако. Списали тогда на кировских, но теперь, когда правую руку Мишки кокнули, стало ясно, что это никакие не кировские, а вообще хрен знает кто. Яснее от этого, конечно, не стало.

Жмуров стали грузить в полуторку, и дворник размотал длинную пожарную кишку. Ланган отошел подальше под арку, чтобы не забрызгало. На противоположной стороне проспекта стоял постовой. Майор посмотрел сначала на часы, затем на милиционера. Быстро перешел улицу в неположенном месте, за что получил предупредительный свисток.

— Документы предъявите, товарищ.

Андрей Януарьевич сунул ему под нос удостоверение и, не отвечая на почтительное козыряние, спросил:

— На посту с девяти стоишь?

— Так точно, товарищ майор. Явился в половине девятого, прогулялся по проспекту, ждал, когда у Трофимова смена кончится.

— Трофимов сейчас где?

— Дома, наверное. Отсыпается.

— Ничего странного не слышал.

— Слышал. Выстрелы. Уже хотел кинуться, но из-под арки машина выехала.

Ланган спросил шепотом, едва не дрожа от охватившего его охотничьего азарта:

— Что за машина?

— ГАЗ АА, госномер ЛЕ 35-40, — у постового память была цепкая, фотографическая, как и положено.

Трупы уже погрузили, закатали под брезент. Хлопнул закрываемый борт кузова, и полуторка отъехала. Ланган сел в служебную черную ГАЗ-11-73 и, посмотрев в зеркало заднего вида на Яманскую, сказал водителю:

— В отдел!

Пока задержанную оформят, пройдет минут двадцать, а то и тридцать. Андрей Януарьевич успел съесть свой паек и поднялся на третий этаж в диспетчерскую.

— Соедините с ОРУД. Готово?

Сам взял трубку, вызвал начальника ОРУД. Получив положительную санкцию, кивнул дежурной, которая переключила передатчик на волну ленинградских постовых и машин ГАИ.

— Внимание! Всем постам РУД и ГАИ! Перехват. ГАЗ АА, госномер ЛЕ 35-40. Преступники вооружены. Соблюдать осторожность.

Он убрал микрофон и, устало потирая занывшую переносицу, сказал:

— Зина. Свяжитесь с ГАИ. Мне нужны данные по этой машине. Информацию передадите Нечипоренко, я попрошу его зайти к вам.

Впереди был допрос. Андрей Януарьевич походил по коридору, размялся. От этой нехитрой гимнастики в голове немного прояснилось.

Ворона кончили, избавили ОББ от лишних хлопот. За это спасибо. Дело закрыто, от начальства благодарность. Про Потапенко и иже с ним сейчас было думать не время. Мысли все крутились вокруг Козыря и наколки.

Раз Мишу Выборгского шлепнули, то район ничейный. Должна завязаться свара за передел земли. Но свары не было. И в утренних, дневных и вечерних сводках Выборгский стоял на предпоследних местах. С мая шли только мелкие грабежи, но часто всплывали жмуры, Мишины жиганы. Потом и жмуров не стало. Тихий район стал, спокойный, а раньше бывало, что постовых среди бела дня резали. Надо будет посмотреть сводки внимательнее.

Нечипоренко пришел последним и дверь за начальником тихо запер. Совещание начал Ланган с холодного изучающего взгляда.

— На Заневском десять жмуров. Вся кодла Ворона. Что скажете?

— Свои почекрыжили. Не поделили.

Это Акимов, способный парень, не дурак дураком. Всегда отвечает первым.

— Правильно мыслишь, Акимов. Но что могли не поделить?

— Для такого размаха нужно что-то крупное. Не из-за бабы же.

Потапов. В уголовном розыске давно, еще с первых лет советской власти. Крепкий еще старик, ум острый.

— Хрустов и цацек изъяли у Ворона пять чемоданов. Ведется опись. Но пришли не за хрустами.

— Значит, власть.

Петров. Молод, юн, но старается, учится. Его Ланган не строго осек:

— Какая может быть власть у беспредельщика с Калинки? Ворона уважаемые люди даже в грош не ставили. Все свои дела за Невой он сам решал. Грызня с володарскими когда была? Летом? А сейчас уже осень. Что по Володарскому?

— Тихо у них там. Маза нет. Ворон с Корелшей перессорился, завалил того в перестрелке, — ответил со своего угла Потапов.

Ланган потер лоб и сел на стул. Значит, за Невой земля ничейная? Быть такого в Ленинграде не может. Маз там есть, по-любому есть. Но вот кто? Неужели эта самая Ханша? Что за баба? Откуда?

— Информация нужна по некой Ханше. Кто такая, откуда прибыла, где живет. Подключите своих барабанов, пусть знающих людей ищут, — поставил задачу Андрей Януарьевич. — Поторопите там с описью ценного. Все, можете быть свободны. Алексей, зайди к Зине.

Яманская утонула в серой робе, серой мышкой на табурете сжалась. Девчонку было жаль. Все зависит от того, как допрос пойдет. Если застопорится, то будет хуже.

— За правду дадут послабление. Врать не советую. Сама понимаешь, что тебе за это светит. Про Ворона я хочу узнать все, что ты знаешь. Про терки с Мишкой Выборгским и Корелшей, про ваш голод в блокаду.

Про голод упомянул неспроста. Эти карточки были краеугольным камнем. Мертвому Ворону их не пришьешь, понятное дело, но грамотный прокурор подведет под расстрельную. Суд не смилуется. В лучшем случае как укрывательнице дадут лет двенадцать в Заполярье.

Нечипоренко принес опись, краткую карточку на задержанную и листок с цифрами. Ланган прочитал их последовательно. Лицо осталось таким же каменным. На тридцать тысяч сумма похищенного и продуктовые карточки с осени сорок первого. Нет, не пойдет Татьяна Васильевна как укрывательница. Как соучастница — под расстрел.

— Работаете на клеевом заводе «Клейкость», что на Екатерингофке?

— Да.

Вот и с Мишей проблема решилась. ЛЕ 35-40 приписана к «Клейкости» Ленжиртреста. С этим Ленжиртрестом у Андрея Януарьевича были особые воспоминания.

Интересно все очень сложилось. Яманская, Мишка Выборгский в екатерингофской холодной воде, полуторка «Клейкости», отсутствие жмуров и «Ленжет» Ленжиртреста. А ниточки тянулись еще дальше…

Но до ниточек нужно было еще додумать рабочую гипотезу. Гипотеза разобьется о двери Ленжиртреста, и снова на ОББ будет «висяк». Тот «висяк» пришлось собственноручно пристрелить без суда и следствия. Второго раза может и не выйти.

Андрей Януарьевич снял трубку телефона, набрал номер, и тихий, задушевный голос, певший песню под гитару на одной из баз НКВД под Магдебургом, сказал:

— Иванцев у аппарата.

— Не в службу, а в дружбу, Миша. Очень нужно поговорить с Полуэктовым.

— Ты же завязал, Андрей.

— Я помню. Скажи там, что я готов работать в ночное время. На полставки.

— Ты окончательно решил?

— Да.

И повесил трубку. Миша не обидится. Он поймет. Решение вновь вернуться далось нелегко. Это не ОББ, где нужных людей берегут, не давят катком репрессий, где нет особо опасной информации. Где все же ценят человеческую жизнь.

Но он все же решился вновь вернуться, хотя в сорок первом ушел на фронт, опасаясь за свою жизнь здесь, в тылу. Теперь пришлось отказаться от вынужденного нейтралитета. Очередной «висяк» ОББ — ерунда, спишут на трудности послевоенного времени. Главное — дело, его дело.

Снова этот «Клейкость». Не хотелось бы в очередной раз обломать об него зубы.

Ребята откатывали пальчики у всех трупов, для морга даже вызвали на подмогу студентов из Военно-медицинской (опять эта Выборгская сторона). Работа предстояла долгая, трудная, но труднее было с «делом партийцев», как про себя назвал Андрей Януарьевич.

Разумеется, Ланган знал, что рано или поздно на него выйдут. Но пути отхода продумать не успел.

Он раскрыл пожелтевший телефонный справочник, нашел нужный номер, дважды подчеркнутый карандашом.

Немцева Марина Александровна.

Секретарь партии на клеевом заводе. В прямом подчинении у бывшего начальника Ленжета товарища Полуэктова. От Полуэктова ниточки тянулись в Ленжиртрест, а оттуда в Министерство легкой промышленности. Ленжиртрест курировался Смольным.

Андрей Януарьевич откинулся на спинку стула, постучал карандашом по столу и вздохнул. Курировала Ленжиртрест помимо всего прочего эта тварь горкомовская со своим любовником из МГБ.

Уже второе дело проваливается на этом тресте. В прошлом году он вел дело Анатолия Линевича, бывшего работника ГОХРАНа, обвиняемого в хищении государственных ценностей Эрмитажа. Дело вышло на одного из руководителей Ленжиртреста уже упомянутого товарища Полуэктова. И все. Лангана вызвали на ковер на Литейный и приказали дело по-тихому прикрыть.

Андрей Януарьевич действительно прикрыл по-тихому. Линевич задушен на собственной квартире, а Полуэктов попался на искусно расставленную ловушку. Поймали за руку прямо во время сжигания трупов в печах костеобрабатывающего завода. Опешили даже бывалые оперативники, и Полуэктова взяло под свое теплое крылышко МГБ.

Ланган пожалел, что не пристрелил его сразу. Но эмоциональная невоздержанность может очень плохо кончиться. Потерять осторожность очень легко. Наверное, это все же к лучшему, что расследование по горячим следам снова привело на Екатерингофку. Конечно, доказать, что там сожгли трупы банды Миши Выборгского, не получится.

Дело Миши Выборгского лежало прямо перед ним. Показания судебно-медицинской экспертизы были изменены во время закрытия дела Полуэктова, но у Андрея Януарьевича остался черновик.

Миша Выборгский был застрелен в спину. Вскрытие показало, что в его легких содержится вода, а это значит, что он упал в Екатерингофку еще живым и захлебнулся. Труп был выловлен утром, поэтому, как предположил Ланган, его не успели подобрать и сжечь.

На костеобрабатывающий завод нагрянула проверка. Московская экспертиза в прошлом месяце показала, что пепел, выскобленный из печей, и костяная крошка — это останки людей. Прокуратура возбудила уголовное дело. Дальше следствие велось уже не Андреем Януарьевичем, но его периодически просвещали в перерывах между совещаниями на Литейном.

Иванцев охотно делился сплетнями, не по телефону, конечно. Но было что послушать. В прошлом месяце, когда жизнь их снова свела по делу, связанному с хищениями на складе продовольствия, Иванцев обмолвился о Полуэктове и намекнул Лангану еще кое о чем. Андрей Януарьевич понял его почти без лишних слов: Полуэктов приговорен к высшей мере.

— Тридцать седьмой, Андрей, — с многозначительной улыбкой произнес Иванцев, — Полуэктов у нас в списке тридцать седьмой.

Символично. В тысяча девятьсот тридцать седьмом Ланган Андрей Януарьевич впервые привел смертный приговор в исполнение. Последний, официальный, был летом сорок первого за два дня до войны. И еще был в сорок пятом, когда расстреливали эсэсовцев в Магдебурге и производили зачистку Берлина. Тогда пистолет раскалялся, до его ствола было не дотронуться пальцем, а потом клинил затвор.

Сейчас у него был другой ТТ, не тот самый. Майор вытянул его из кобуры и положил на стол. Любовно, ласково погладил вороненую сталь и улыбнулся, доставая из ящика стола оружейное масло. Он чистил его по старой привычке два раза в день. Раньше приходилось чистить часто, после каждого выстрела. Сейчас на спусковой крючок приходилось нажимать значительно реже.

========== Глава 4 ==========

Окна на втором этаже горели ярко. Сегодня Людмила Иосифовна сама сняла плотные синие шторы, свернула в тугой узел и положила в шкаф.

Валентинов стряхнул пепел с сигареты в пепельницу и еще раз спросил:

— Ты уверена в этом, Люда?

— Абсолютно.

— Но они копают под Ленжет! И не мне тебе рассказывать, что такое проверка из Москвы, что такое негласное расследование и чем оно обычно заканчивается.

— Ян, Ленжет — это Полуэктов и люди Чеснокова. Это не мой уровень. И я не занимаюсь теми хищениями, которые вижу в отчетах. Меня больше волнует то, почему отдел по борьбе с бандитизмом заинтересовался клеевым заводом. И почему ты, — она подчеркнула это слово, — не доложил мне все подробности.

— У меня нет такого допуска.

— У тебя? Нет допуска?

Ильиченко фыркнула и покачала головой:

— Не ври мне, Ян. Ты мне просто не хочешь ничего рассказывать, потому что боишься, что это повредит твоей карьере. Так что же знает УГРО?

— Ничего. Их заставили переделать отчеты и закрыть на это дело глаза.

Женщина села на край дивана и медленно налила себе в стакан чай. Размешивая ложечкой сахар, тихо заметила:

— Не тяни, Ян.

— Эксперты выявили в пепле человеческие останки.

— Однако далеко шагнула судебная медицина, — Ильиченко коснулась пальцами края стакана. — Может, еще и поименно каждого сожженного назвали?

Она усмехнулась и поднялась с дивана, отряхивая плотную синюю юбку. Прошлась по комнате, покачиваясь на каблуках, от окна до двери и обратно. Ее высокий лоб прорезала продольная морщинка. Людмила Иосифовна заговорила резко, отрывисто:

— Значит, мы кого-то пропустили. Или мелкая сошка проболталась.

— Это невозможно. Мои люди допрашивали каждого, до последнего сопливого хлопца.

— Коты? Домушники? Дергачи? Ты о них, об этих вольных художниках подумал?

— Да. Их расстреляли всех. А остальных, мелочевку вроде проституток и босяков этим надолго припугнули. Новые мазы не сунутся. Им своя шкура дорога.

Ян смял окурок в пепельнице и вздохнул.

— Не вздыхай, — Ильиченко улыбнулась. — Свяжись с МВД, по служебному делу попроси досьена московских. Кто там верховодит, сколько их там человек. Мне нужно знать все, чтобы найти трещинку в их банде.

— Нам не удастся очистить район в короткие сроки. Да и нужно ли это?

Она резко, стремительно, как змея, склонилась к его лицу:

— Ты на что намекаешь?

— Ланган.

Людмила Иосифовна медленно выпрямилась и прищурилась. Скрестила руки на груди и сказала холодно, с металлическим привкусом в голосе:

— Разберемся.

***

Шалман гулял так как гуляют в последний раз в жизни: со скрипом патефонной пластинки, с самогоном, трофейным шампанским, с песнями про жизнь-кручинушку и тюрьму казенную.

Ланган потоптался на пороге, но дальше — к столикам, к девкам, смеявшимся с размазанной по губам трофейной помадой, к небритым хмурым типчикам «не подходи, дядя, зарежу» — не пошел. Не пошел не потому, что забоялся, а потому что цель его визита прошла мимо него, вихляя бедрами и вешаясь на шею какому-то переростку в кургузом черном пиджачке.

Она шла, спотыкаясь, хватаясь за своего спутника, а Андрей Януарьевич шел сзади и пару раз грустно улыбнулся своим мыслям. Ночь была холодная, а она, дура, в своем шелковом платье. Ланган сунул руки в карманы своего черного пальто и чуть отстал, замедлил шаг, однако не теряя их из виду. На траве за сломанной решеткой кто-то лежал, и он, ради конспирации, а не из чувства сострадания, склонился над лежащим.

Труп. Видимо, саданули по голове тяжелым, потом удар финки в печень, вон на серой рубашке темное пятно. Склонился вовремя, потому что впереди идущие обернулись. Раздался женский смех, затем возня. Ланган искоса поглядел на них, но фонарь не горел, и разглядывать там было нечего. Сзади хлопнула дверь, кто-то свистнул, и Андрей Януарьевич ладонью нащупал холодную сталь ТТ.

— Браток, курева не найдется?

Ланган не курил, но для таких вот встреч всегда носил с собой папиросы и спички. Протянул белый коробок с голубой волной, шутливо осведомился:

— У паровоза дрова кончились?

— Да пошел ты, — брякнули из темноты. — Свои обронил, когда склад ломанули. Ты чей будешь?

— Ничей, дядя, — майор, снова сунув руку в карман, обернулся на уходившую парочку и резко ударил мужчину финкой в печень. Тот охнул, и, качнувшись, завалился на Лангана. Андрей Януарьевич выдернул нож и, вытирая его о край пальто, бросился в ближайшую подворотню. Успел как раз вовремя — желтое платье скрылось за дверью парадной. Дверь было видно в арке соседнего двора. Ланган быстро, чуть пригибаясь, прошел чугунную решетку и прикрыл за собой калитку, задвинул защелку. Выход теперь был только один — на Первую Южную улицу.

В темном подъезде ориентировался уже только по звукам. Шел нарочно медленно, чтобы не услышали, но, судя по женскому смеху, им было совсем не до этого. Эх, Оксана, Оксана…

Два силуэта — темный и светлый на фоне двери. Она не попадает ключом в замок, противно скребет так по нему. Андрей Януарьевич поморщился, замерев у стены на две ступеньки ниже их. Наконец, скрипнула дверь, и он в один прыжок очутился рядом с ними. Оксана взвизгнула.

— Ты что, фраер? — сипло вякнул подросток и тут же замычал — удар кулаком пришелся аккурат в солнечное сплетение, а рот Андрей Януарьевич зажал ему ладонью из предосторожности. Ланган толкнул женщину в прихожую и, схватив пацана за шиворот, втащил его в квартиру.

— Сядь, не мельтеши.

Щелкнул выключателем, подтащил не сопротивляющееся тело к стулу. Оксана за спиной охнула.

Узнала все же, Андрей Януарьевич усмехнулся.

— Андрюша… — голос робкий-робкий, но сейчас было не до нее. — Ярика не тронь.

Ярик, значит. Встал напротив неподвижного с выпученными от боли глазами Ярика, нарочно присел на корточки, чтобы быть ниже. Так душевнее получается.

Оксана ойкнула, вцепилась ему в плечо, но Ланган отмахнулся:

— Найдешь себе нового хахаля. Сядь и заткнись. А ты, малец, давай, шевели языком. Рассказывай.

— Шо рассказывать, дяденька?

— Что за Ханша такая? Откуда взялась?

— Не знаю я ничего!

По глазам видно, что брешет. Смотрит как нашкодивший кот и взгляд отводит.

— Я тебя в последний раз спрашиваю — кто такая Ханша? — сказал Андрей Януарьевич ласково. — Дальше буду глаза выкалывать. Ведь так она делает?

— Андрей! — Оксана вскрикнула, потому что Ланган вытащил из кармана финку. Щелкнуло раскрывшееся лезвие. — Только пол юшкой не запачкай.

— Не бойся, жмура у тебя на хате не будет. Ну что, вьюноша?

— Баба есть какая-то, страшная, — затараторил Ярик, поглядывая на нож.

— Страшная — это как? На рожу или по повадкам?

— По повадкам. Она кодлу Ворона положила.

— Это я знаю. Где живет? Кто при ней?

— Не знаю. Кабы знали, то на лапшу настрогали бы.

— Это верно, красавчик, — Андрей Януарьевич поднялся и нож убрал, защелкнул лезвие пальцем. — Да не жмись ты так. Я свой. Меня вот что интересует. По какому поводу Митька Северный с вашим Царьком сегодня бодягу жрал?

— Ворона поминали.

— Не похоже было на поминки. Скорее, на свадьбу. Вот, Ярик, расскажи — вы весной когда в последний раз трупы в печах сжигали? В «Клейкости».

— Ну… — тот замялся. — А зачем это? Жмуров все равно потом мусора и медики подбирают. А пока подвезешь, соберешь этих, туда привезешь… Морока одна. Мы хренью этой не занимаемся.

— Молодцы хлопцы, — будто себе под нос шепнул Ланган, потом уже громко добавил: — Все, вали отсюда.

— Э, мужик, если баба твоя, то сразу так и сказал бы. А то чуть душу не вышиб, — Ярик хлопнул носом уже в коридоре.

— Брысь! — фыркнул майор и тяжело опустился на стул. — Ну, здравствуй, Оксана.

Та сидела на диване, закинув ногу на ногу, и посасывала пустой мундштук. Молча окинула его взглядом с головы до ног и лишь откинулась назад. Платье задралось, обнажив резинку чулок.

— Забыл, что без этого, — майор вынул из внутреннего кармана бумажник, отсчитал два рубля и бросил их на диван, — ты говорить не будешь.

— Скотина.

Голос был низкий, прокуренный, с гнусавинкой. И где же тот прекрасный сопрано, потрясающий душу до самых печенок? Андрей Януарьевич снова усмехнулся.

— Не узнаю тебя, моя родная. А где же поцелуй в щечку? Борщи? Дети?

— Пошел вон, — протянула она устало. — Или ты не наиздевался надо мной еще? Так я твоя. На!

Она выпятила вперед грудь и внезапно разрыдалась.

— Ладно, Оксан, тихо, — майор встал, отошел к окну. Тощая фигура подростка темнела у соседней парадной. Светился огонек папиросы.

Тишину прорезали два выстрела. Потом длинная автоматная очередь. Ярик бросился к воротам, потряс их, метнулся к пустой проходной.

Там зашумел мотор, вспыхнули фары. Андрей Януарьевич прищурился. Полуторка. Грохнул выстрел. Силуэт Ярика в желтом свете качнулся как надломленный и рухнул на колени. В желтом свете фар уплыл бело-черный номер — ЛЕ 35-40.

Справа обдало дешевыми духами и перегаром. Оксана привстала на цыпочки, вгляделась в темную пустоту двора. Ланган взял ее за плечи, развернул к себе лицом.

— Ты, когда с этим шкетом шла, видела полуторку?

— Ну, да. Я еще из-за нее платье запачкала.

— Кто в кабине был?

— Мужик какой-то. Он там базарил с кем-то.

— Голос второго слышала?

— Баба вроде бы. Как мы подошли, они сразу заткнулись.

— Заткнулись… Спасибо, что не прикончили, дура, — он отпихнул ее от себя. — Проспись лучше.

— А что, — Оксана провела подрагивающими пальцами по вырезу платья и расстегнула две пуговицы, — у меня не останешься?

— Мне еще сифилиса не хватало. Спасибо, обойдусь.

Она встала, неестественно рассмеялась:

— Тогда проваливай.

Ланган обошел труп Ярика, вздохнул. Хорошо, что не мучился парнишка. Другим повезло меньше или не повезло совсем.

Заглядывать в шалман он не стал — насмотрится завтра, сейчас светиться было совершенно ни к чему. Вдали противно завыла милицейская сирена. Ланган дворами вышел на проспект Сталина и поймал позднюю попутку.

Дома он рухнул, не раздеваясь, на продавленную тахту и закрыл глаза.

Если бы передумал и вошел в шалман, то завтра бы его труп отнесли бы в морг. Погиб на боевом посту, написали бы. Очень иронично. Значит, Московский уже все, отвоевался. И Кировский тоже. «Клейкость» за ленинскими, но раз пошла такая драка, то и Ленинский район давно уже не того, не криминальный. Значит, печки «Клейкости» снова будут принимать жмуров по полной топке. Значит, Немцева Марина Александровна снова будет на стреме. Забавно. Значит, можно проводить вторую облаву. Утешающие и одновременно пугающие выводы.

Немцева ничего не скажет на допросе, это раз.

Обломают зубы с Ленжетом, это два.

Горком и эта Ильиченко настрочат как минимум две телеги, это три.

Интерес МГБ обеспечен, это четыре.

Придется действовать своими методами, это пять.

Потом в голову, ломая математическую стройную логику, втесались мысли об Оксане. Дура она, дура.

Поженились они в тридцать четвертом. Дочь умерла через три дня, из роддома Оксана вышла со свидетельством о рождении и смерти. Потом он пропадал в заграничных командировках, Халкин-Гол, Катынь.

Она в шутку называла его штатным палачом Ленинграда, а потом во время войны развелась, закрутила роман с морячком и уехала вместе с новым мужем на Дальний Восток в сорок пятом. Мужа убили в Китае, вот она в Ленинград обратно и вернулась. А дальше по наклонной — проституция, пьянки, бандиты с Лиговки, но без приводов в милицию. И то хорошо, а то нечего бывшего мужа, сотрудника органов, позорить. Если не сопьется, то вышлют на сто первый километр. Если сопьется, то…

Предположить, что будет, если Оксана сопьется, Андрей Януарьевич не успел. Зазвонил телефон в прихожей. Он поднялся, прошел в коридор и снял трубку.

«Товарищ Ланган, вас вызывают. Седьмая парадная», в трубке незнакомый молодой голос.

По привычке майор бросил взгляд на часы. Три часа и сорок шесть минут ночи. Пора ехать.

========== Глава 5 ==========

Иванцев схватил его за локоть, шепнул:

— Сделали все, как ты хочешь. Я сильно рискую, если узнают, чья это затея. Не подведи, Андрей.

Ланган вместо ответа протиснулся мимо него в дверь мужского туалета. Кабинки были хлипкие, поэтому через три минуты (он отследил по часам) раздался топот, брякание автоматов. Полуэктова впихнули на маленький кафельный пятачок, освещенный тусклой лампочкой.

Но, несмотря на тусклость помещения, он Лангана узнал и икнул от неожиданности. Им дали лишь полминуты, поэтому медлить было нельзя. Андрей Януарьевич склонился к лицу Полуэктова и тихо спросил:

— Ильиченко?

От неожиданности тот кивнул, потом испуганно затряс головой. Но майор по глазам его все понял и выпрямился. Подождав за дверью кабинки пока Полуэктова уведут, вышел и, быстро пролетев две лестничные площадки и коридор, вошел в кабинет Иванцева.

Тот ничего спрашивать не стал. Ланган расстегнул куртку, потянул из полураскрытого шкафа вешалку. Переодеваться под насмешливым взглядом генерал-лейтенанта МГБ было непривычно, и Андрей Януарьевич смутился, натягивая брюки.

Застегнул два крючка на воротнике-стойке, протянул ремень портупеи под погоном и потянулся за своим ТТ.

— Орел ты мой ясный, свою штатскую бандуру оставь, — Иванцев усмехнулся в усы. — Там тебе все как положено — под расписочку выдадут. Все, иди, глаза не мозоль.

Ланган спустился по маленькой крутой лестнице в подвал. Охрана козырнула ему, и он подошел к зарешеченному оконцу, протянул удостоверение. Дежурный сделал запись в журнале, протянул через дверцу Лангану. Андрей Януарьевич расписался и получил незаряженный ТТ. Вторая подпись на получение обоймы — и майор, глубже загнав патрон, вставил магазин в пистолет.

Идя по длинному коридору с серо-зелеными стенами, над головой замелькали зарешеченные полусферы ламп, Ланган передернул затвор, вгоняя патрон в ствол. Он шел медленно, ощущая холодную серую тишину подвала. Потянул решетку на себя, одновременно открывая тяжелую металлическую дверь.

В комнате не было ни стола, ни обычного приваренного табурета. В бетонном полу широкие сливы, забранные мелкой решеткой.

Когда Андрей Януарьевич вошел, то к нему обернулись двое. Мужчина в пенсне и длинном штатском плаще и… Казанцева Вероника Алексеевна при прокурорских погонах. В ее глазах мелькнуло удивление, но тут же пропало, потому что слева раздалось:

— Вправо лицом к стене.

Загремела решетка. Полуэктова ввели двое — солдаты военизированной охраны. Они встали по бокам, и Вероника Алексеевна, раскрыв папку, стала зачитывать.

Выписка из протокола № 125

Особого Совещания при Министре Государственной Безопасности Союза ССР от 5 декабря 1947 года.

Слушали:

136. Дело № 789 УМГБ по г. Ленинграду и Ленинградской области по обвинению Полуэктова Льва Леонидовича, 1904 года рождения, еврея, уроженца Смоленской области, из крестьян-середняков, партийный билет № 08974567, гражданина СССР.

Обвинение по ст. 112 УК РСФСР.

Постановили:

Полуэктова Льва Леонидовича

РАССТРЕЛЯТЬ

Лично ему принадлежащее имущество конфисковать.

Начальник Секретариата Особого Совещания Ельманов.

Андрей Януарьевич расстегнул кобуру и, медленно поднимая руку, как делал уже тысячу раз, почти не целясь, выстрелил в жирный затылок. Контрольный выстрел был не нужен.

К Полуэктову подошел мужчина в пенсне — врач — и покачал головой. Ланган усмехнулся, выщелкивая магазин из ТТ. Казанцева закрыла папку, положив сверху еще одну справку и, повернувшись, стала подниматься по лестнице.

— Вероника Алексеевна, подождите, — майор догнал ее на лестничной площадке. — Мы можем переговорить?

— О деле Потапенко? Что ж… Жду вас через час в вестибюле.

Андрей Януарьевич сдал оружие, быстро переоделся в уже пустом кабинете Иванцева. Прокурор ждала его у кадки с фикусами и заговорила медленно, выговаривая каждое слово:

— Дело на особом контроле у Берии. Вы продвинулись в расследовании?

— Я его и не начинал. Больше интересует стрельба на Заневском.

— Так вы не знаете? Мне позвонили, сообщили — на Первой Южной улице разгромили воровскую малину. Положили много народу. Так чего же вы туда не едете, Андрей Януарьевич?

— Я хочу подать рапорт об отставке.

— Что?

— Рапорт об отставке, Вероника Алексеевна. Впрочем вы лучше меня знаете, каким человеком был Потапенко и как давно к нему шло МГБ. Поэтому его смерть — это лучше, чем два незакрытых дела с зимы сорок первого.

На ее лице отразилось слабое подобие улыбки, но она ничего не сказала, лишь оглянулась назад на дежурного у входа.

— Мне было приятно с вами поработать, товарищ майор. Сразу видно профессионала. Но гнева Федора Ивановича вы не боитесь?

— Не боюсь. Он поймет. Боевые ранения, сложная обстановка в городе, — Ланган махнул рукой. — И еще много других уважительных причин. Не следователь я, хоть убейте.

— Вы — палач. Зачем же сочувствовать своим будущим жертвам? Поэтому все правильно.

Ее улыбка, болезненная, странная, Андрею Януарьевичу не понравилась. Казанцева чуть склонила голову. Разговор был окончен.

Майор шагнул под холодный декабрьский дождь и поморщился, когда вода попала за воротник.

Справка. Секретно.

Приговор о расстреле Полуэктова Льва Леонидовича приведен в исполнение в г. Ленинграде «6» декабря 1947 года в 4 часа 52 минуты.

Акт приведения приговора в исполнение хранится в Особом архиве 7-го отдела 3-го Главного управления МГБ СССР том № 10 лист № 101.

Нач. 16 7-го отдела 3-го Главного управления МГБ СССР старший лейтенант госбезопасности Евреинов.

Людмила Иосифовна наблюдала через забрызганное дождем стекло автомобиля. Ланган прошел до автобусной остановки и встал под скошенный козырек. Высокий, подтянутый, он сливался с тенью от фонаря. Она смотрела на него, не отрываясь, и лишь один раз тронула Яна за рукав — когда подошел ранний автобус, и Андрей Януарьевич сел в него.

Он оглянулся и вцепился в поручень. За ним на приличном отдалении ехал ГАЗ-11-73. Хвост? Но зачем? Иванцеву незачем напрягать наружку, а других таких добрый друзей у Лангана не было.

Пронюхали люди из Министерства? Им же дороже следить за ним. Но госномер на машине без спецметок, соответственно, частный.

Черный автомобиль набрал скорость, пошел на обгон и скрылся за поворотом. Андрей Януарьевич снова закрыл глаза, облокотился о поручень, прижавшись лбом к холодному стеклу.

Про рапорт, он, конечно, зря сказал. Не будет никакого рапорта, и отставки тоже не будет. Ему уйти не дадут. Не Федор Иванович, другие. Им он пока нужен. Конечно, это отрадно быть пока нужным кому-то. Особенно, если кто-то — высшее руководство МГБ СССР.

Потапенко заказали ему давно. Можно было ручаться — Ланган смолчит, никому не скажет, что продажного обкомовского поставили на перо там, в верхах, в святая святых МГБ. Вся эта шушера со стареющим генералом Рассохиным — комедия для одного зрителя.

Когда смотрел в затылок Полуэктову, в голове сложился весь паззл. А в глазах Вероники Алексеевны мелькнуло смутное одобрение. Одобрение. Она знала. И пусть она серая мышка, блокадница, одна из маленьких винтиков аппарата городской прокуратуры, но она допущена в пятый подвал. А это уже многое. Полуэктова казнили по приказу Иванцева, неофициально, а официально — Особым совещанием. И теперь этот черненький газик…

Андрей Януарьевич улыбнулся, развеселившись. Сошел недалеко, не доехав до дома две остановки, а дальше пошел пешком.

Он не боялся идти по ночному Ленинграду, потому что сейчас был абсолютно счастлив. Карман тяжелил ТТ, но на сердце было легко и спокойно.

Во дворе, заваленном осколками кирпича, никого не было. Андрей Януарьевич прошел по скользким от дождя доскам к покосившейся хибаре и потянул за деревянные створки. Пахнуло сыростью и машинным маслом. ГАЗ-М1, посверкивая хромом и чернильно-черным капотом, затарахтел, когда майор повернул ключ зажигания.

Он редко пользовался благами отечественного автопрома, предпочитая общественный транспорт по причине доступности. Но для неблизких поездок за город Ланган приобрел машину еще до войны.

Мигнув фарами, он выехал со двора. Город был пуст, лишь кое-где в домах горели подрагивающие огоньки — по ночам берегли электричество и по-прежнему ложись спать затемно. Стрелка спидометра остановилась на сорока. Андрей Януарьевич сбрасывал скорость лишь тогда, когда приходилось объезжать заваленную мусором мостовую и знаки «Яма».

Переехав коротенький мостик через Екатерингофку, он затормозил у кирпичного полуразрушенного здания и вышел.

Контора «Клейкости» располагалась дальше, прячась в глубине хозяйственных построек завода. Ланган зашел же с противоположной стороны и шел сейчас вдоль стены, принюхиваясь.

Противно пахло горелым, и в черном беззвездном небе с трудом можно было различить клубы дыма.

Над дверями конторы горел ровным светом фонарь, но майор свернул за угол и, подтянувшись на руках, влез в провал от авиабомбы и чуть шагнул в пустоту. Вцепился пальцами за кирпичи, другой рукой нашарил конец железной балки и перенес весь вес тела вправо, цепляясь за балку. Балка, к счастью, выдержала, и тихонько он вытянул себя подальше от провала.

Снизу сквозь темные от времени кирпичи пробивался свет. По своему прошлому визиту Андрей Януарьевич успел запомнить расположения построек.

Котельная. Именно оттуда весной выгребли три мешка пепла. А теперь жгли еще на столько же. Свет то пропадал, то исчезал — кто-то ходил и закрывал единственный источник света — импровизированный крематорий.

Но майора милиции Лангана это уже нисколько не интересовало. Он прошел по верхнему этажу котельной и едва не споткнулся о кирпич. Больно ударился о выступающий угол, ободрал кожу на ладони, но равновесие удержал.

Теперь его лицо чуть подсвечивалось красноватым пламенем. Была видна часть печи с раскаленной оранжевой топкой и торчал коричневый стоптанный ботинок. Этот ботинок подпихнули обрезком металлической трубы и с лязгом захлопнули дверцу. Труба загудела.

Тяга хорошая, заметил про себя Андрей Януарьевич. Но только воняет жутко. Но на костеобрабатывающем заводе этим никого не удивишь. Приторный, удушливый, разъедающий ноздри запах знакомый еще с войны.

Трупы русских и немцев на развалинах Берлина. Девчонка с раскроенной головой. Молодая женщина с искаженным ужасом лицом. Мертвые дети. Мертвые люди. Но они все были другие, не такие страшные, не такие как…

Своего первого человека он убил в восемнадцать лет. Он тогда служил в ВОХРе на Дальнем Востоке. Человек, в которого пришлось стрелять, был зэком. Матерым, закоренелым уголовником, одним из первых отправленных в Дальлаг и первым решившимся на побег. Не стрелять было нельзя — либо он тебя, либо ты его. Было страшно, но руки сами взвели курок. Винтовка выстрелила будто сама, и человек упал. Потом долго тошнило. Организм, впитавший с молоком матери высокие нормы морали, взбунтовался против нечеловеческих законов жизни. В бараке Андрею налили полный стакан спирта, приказали выпить залпом и лечь спать. Из-за алкогольного дурмана все забылось, выветрилось из головы.

Второе убийство произошло там же, в Дальлаге. Беглецов взяли и быстро, тройкой, состоявшей из начальника лагеря, замполита и особиста, приговорили к высшей мере. На этот раз младшего сержанта поставили специально. Лязгнули двадцать затворов. Не стали заводить грузовик, чей шум мотора заглушал звук выстрела, наоборот, согнали все бараки на вытоптанный плац и там же, на плацу, шестерых человек расстреляли.

Андрей Януарьевич как-то поинтересовался у Иванцева о судьбе своих первых учителей. Михаил Федорович подвел тогда к шкафу, вынул три дела. Татарский, Вятич и Нейманов. Годы жизни и годы смерти. Друг за другом были расстреляны в тридцать седьмом, тридцать восьмом и тридцать девятом в тысяче километров от Дальлага в доме Васькова — одной из тюрем Магадана. А ведь ему, Лангану, тоже когда-то светил Магадан.

Снова скрипнула дверца печи. Андрей Януарьевич вздрогнул, сделал шаг вперед и уперся лбом в дуло пистолета.

========== Глава 6 ==========

Перед ним стоял Ян. Дуло ТТ отодвинулось, перестало холодить лоб, и Валентинов, все еще держа Лангана на мушке, приказал:

— Раздевайся.

У Андрея Януарьевича дернулась щека, и он медленно, чтобы не пристрелили, расстегнул пиджак и рубашку и бросил их на пол. Под рубашкой ничего не было. Ствол пистолета качнулся вниз. Ланган расстегнул ремень, и с него соскользнули брюки.

— Он чист, Людмила Иосифовна.

Ильиченко бросила равнодушный взгляд на майора:

— Можете одеваться. Ян, прощупай у него пиджак.

Если Валентинов сейчас передаст ей пистолет, то еще не все потеряно. Можно одним ударом врезать по его запястью, потом в глаз. Но Ян Леонидович отошел в сторону, и майор едва не скривился — Ильиченко расстегнула сумочку и направила на него браунинг.

— Что вы ищете? Оружие?

— Нет. То, что вы без оружия, это я поняла сразу.

— Чист, — Валентинов протянул Лангану пиджак и на всякий случай отошел в сторону.

— Искали шнур с микрофоном, — Ильиченко опустила пистолет и кивнула на печь: — Если бы нашли, то вы были бы там.

Андрей Януарьевич молчал. Тогда она обошла его кругом. Он напряг слух, но женщина всего лишь щелкнула зажигалкой и закурила.

— Ловко, однако, вы обдурили нас, Андрей Януарьевич. Не ожидала. Похвально. Вы только подумайте — честный майор милиции оказывается не менее честным человеком… Как мы.

— Кто это — мы? — хрипло спросил Ланган.

— Мы, палачи Ленинграда.

— Тоже приводите приговоры в исполнение в пятом подвале?

Ланган усмехнулся.

— Вы слышали про суд Линча? Впрочем вы сами застрелили Потапенко, руководствуясь не нашим милосердным советским законодательством, а революционной совестью. Так?

— Верно, Людмила Иосифовна. А вы позволили пристрелить вашего коллегу и даже закрыли на это глаза. Это благоразумие. И я не о Потапенко.

— Вероника Алексеевна рассказала мне. Потом я сразу поняла, кто этот неизвестный палач…

— А Полуэктов шепнул мне, кто отстреливает бандитов в Ленинграде, — парировал Андрей Януарьевич. — Выполняете миссию высшего правосудия, помогая таким образом милиции. Она не успевает трупы за вами подбирать. И это вы меня будете упрекать в жестокости?

— Я не говорила о жестокости, — мягко заметила она. — Вы все делаете правильно. И я тоже хочу извиниться перед вами, Андрей Януарьевич. Не буду чинить вам больше никаких препятствий. И мне хотелось бы, чтобы мы работали вместе.

Людмила Иосифовна протянула ему руку. Майор на секунду помедлил, раздумывая, но потом крепко стиснул ее пальцы.

Мир между ними был заключен.

Валентинов опустил пистолет, и воцарилось молчание. Только печка немного потрескивала. Первым молчание нарушил Андрей Януарьевич.

— Но что делать с расследованием?

— Закрыть дело за неимением преступника. Не справились, в нашей работе всякое бывает.

— Вы служили в милиции?

Ильиченко кивнула:

— Да, совсем девчонкой работала там. Вы легко повысите показатели по другим критериям. И вы, Андрей Януарьевич, зря заговорили про увольнение и рапорт. Не нужно это.

— Не нужно лишь потому, что вам нужен свой человек в ОББ. Кто ж поможет вам тогда выискивать новых жмуров?

— Вы правы, — Людмила Иосифовна нисколько не смутилась. — Но и вам нужно прикрытие от проверок сверху. Поэтому не беспокойтесь — я все обеспечу. Это будет взаимовыгодным сотрудничеством.

— И генерал Иванцев дал согласие на эту операцию, — сказал со своего угла Ян.

Вот же прохвост Мишка! — охнул про себя Ланган, а вслух переспросил:

— Значит, это операция МГБ?

Ему никто не ответил, но все было ясно без слов. Его провели как последнего щенка и затянули на горле тугую вожжу — раз дернешься, и все, задушат. Ловко все сделали, очень ловко. Значит, они теперь все под петлей ходят. Но доказательства… Он на Ильиченко вышел, повинуясь только доводам рассудка, и лишенный твердых улик. Никакое преступление ей инкриминировать было нельзя. Но и ему, Лангану, тоже. Все свои убийства он совершал ночью, соблюдая все меры предосторожности. Единственное — это его ТТ.

Вспомнив о ТТ, Андрей Януарьевич похолодел. Пистолет он тогда оставил в кабинете у Иванцева, а этот сукин кот мог снять отпечатки пальцев и прочее, чести Лангану не добавляющее. Какой же ты, Андрей, кретин! Разумеется, что сухим из этой передряги при всем желании не выйти. Но, главное, зачем им это? Зачем весь этот маскарад?

Он так и спросил, глядя Людмиле Иосифовне в глаза:

— Зачем все это?

— Лаврентий Павлович заручился поддержкой… — эти слова прозвучали у Яна скупо, но майор кивнул и ничего спрашивать не стал. Было не до слов. Нужно было обдумать все это болото, в которое он влип по своей собственной глупости.

Застегнув пуговицы, Андрей Януарьевич вышел во двор и прислонился к бамперу своей «эмки». Подставил разгоряченное лицо под дождевые капли и глубоко вздохнул. Эта нехитрая гимнастика помогала ему прийти в себя и освежить мозг. Медленно досчитал до четырех, выдохнул. Он стоял так долго, не меньше получаса.

Мимо него медленно проехал ГАЗ-11-73, приветливо мигнул фарами и растворился в утренних сумерках.

Медленно, но верно начинало светать. Сначала у горизонта справа за деревьями краешек неба стал светло-серым, а потом быстро-быстро все начало розоветь.

Андрей Януарьевич, не отрываясь, смотрел на него, расчерченное косыми бледно-желтыми лучиками. Солнце вставало быстро, и резко выделились своей чернотой по-осеннему голые деревья.

Неожиданно повалил снег, и майор, сразу почувствовавший, как ветер проник под незаправленную рубашку, открыл дверь и сел в машину. Он уткнулся лбом в руль, стиснул его так, что побелели костяшки пальцев и ругнулся сквозь зубы.

Теперь нужно было что-то делать. Неожиданно вспомнилось желтое платье Оксаны, и в голову сами полезли дряные мысли. Вспомнилась их скромная свадьба, и от этого на душе стало еще муторнее.

Он потерял всех, и теперь его загнали в угол. Но загнанный в угол Ланган не собирался сдаваться.

***

— Он ничего не скажет, — Ильиченко повернулась к Яну и улыбнулась: — Это наша маленькая победа. Мы будем одной командой.

— Кажется, ты слишком быстро забыла, кто расстрелял твоего первого и глубоко любимого мужа.

Людмила Иосифовна некрасиво прикусила нижнюю губу и, отвернувшись от белеющей в лучах утреннего солнца дороги, хлестко ударила Валентинова по щеке.

Всю оставшуюся дорогу до Лесного проспекта они просидели молча, и она ушла, даже не попрощавшись. Женщина поднялась по лестнице, отперла своим ключом дверь и вошла в полутемную прихожую. Сбросила неудобные туфли, расстегнула жакет и в одних чулках прошла в ванную, где села на пол и разрыдалась.

Ян затронул самое больное — ее первую и единственную любовь. Но милый, милый Саша был уже как десять лет мертв. Его убили в Югославии, обманом выманив на советскую территорию и там прикончили. А она осталась с разбитым сердцем, беременная и совершенно одна в чужой стране.

Тогда ничего не хотелось делать. Хотелось только лежать, свернувшись калачиком, и ощущать, как каждая клеточка тела становится безвольной, слабой. Она лежала целыми днями в номере отеля в Белграде. Официантка из ресторана на первом этаже приносила завтрак. Еще в вазе были фрукты. Людмила ела только их и с головой накрывалась одеялом. Именно тогда она научилась курить и пристрастилась к портвейну. А еще не спала ночами, выходила на балкон, прислонялась к шаткой ажурной решетке и смотрела на небо. А потом неожиданно съехала.

Нет, нет, силы не появились. Появилась холодная расчетливая жестокость. Хотелось мстить. И она вернулась в Советский Союз. Отсидела полгода в тюрьме как жена дипломата-шпиона, пока ее не освободили по личному приказу Берии, который похлопотал за нее перед товарищем Сталиным.

Людмила в одно время была любовницей Берии. Ей он отказать не смог. Ему она была благодарна. Когда пришла в Ленгорисполком, ее никто не знал, и всего она добилась сама, сначала став главным инженером химического комбината «Красный Треугольник», а потом директора нового химкомбината «Лесной». Лесной разбомбили в блокаду и, когда Ильиченко, тогда по первому мужу — Тамарина, вернулась в Ленинград после эвакуации на Урал, то снова осталась без работы. Спас ее тогда Ленгорком, и снова товарищ Берия похлопотал за нее. Она возглавила отдел по химической промышленности Ленинграда. А в сорок пятом, незадолго до дня Победы, Людмила Иосифовна вновь вышла замуж за академика, химика Ивана Дмитриевича Ильиченко и получила новую квартиру в Доме специалтстов на Лесном.

Хищения в химической промышленности достигли невероятных размеров, особенно после того, как промышленность была перестроена на военный лад и стала выпускать динамит для нужд фронта. Тот же товарищ Полуэктов руками бандитов организовал серию налетов на свои собственные предприятия, а затем потребовал компенсации.

Это было толчком для того, чтобы наверх к Берии ушло длинное письмо. Там все правильно поняли, а свои соображения Людмила Иосифовна изложила очень подробно. И ей дали санкцию.

Идея зачистить город от бандитов пришла спонтанно, когда она ездила в Москву в детский дом к своей дочери. В коридоре мальчишки играли в милицию, и, когда она ждала, когда нянечка приведет ее Валю, Людмила Иосифовна подслушала их восторженные вопли: «Бандитам — смерть!»

Действительно, бандитам — смерть. Но на милицию она полагаться не стала, а подключила к этому Министерство государственной безопасности. Они растворились в огромной массе криминального Ленинграда, став своеобразными минами замедленного действия. В волчьей стае она сама становилась волком. Начиналась борьба за выживание, в которой не было и не будет победителей. Но больше всего Людмиле Иосифовне не хотелось, чтобы каждый отщепенец, подобный Полуэктову, Смолову, прибрал государственные деньги к своим загребущим лапам и обрек город, не оправившийся от блокады, на вторые страшные муки. Начинать приходилось с бандитов.

Первые зачистки, произведенные одетыми в штатское сотрудниками МГБ, показали потрясающий результат — в городе резко упала волна преступности.

Ханшей она назвала себя непросто так. В этой кличке сквозила отсылка к самому Чингисхану, славившемуся холодной математической жестокостью. Да, она была жестока, но что поделать — другими путями цели не добиться.

Людмила Иосифовна прижалась головой к холодной кафельной стене, вытащила из сумочки сигареты и коробок со спичками. Закурила, жадно вдыхая дым. Первый приступ истерики прошел. Это все были нервы, истощенные за годы войны и лишений. Вот отстроят Ялту, нужно будет поехать туда, тоскливо подумала она, пачкая мундштук алой губной помадой.

В первый раз убивать было очень тяжело. Рука не поднималась в прямом смысле. Она уговаривала себя (представь, что это кукла, Люда), и только на шестой раз страх прошел. Появилось опасное остервенение, и Людмила Иосифовна старалась держать себя в руках, хотя хотелось бить, бить и бить…

Ян не осуждал, но и не поддерживал. Его глаза были холодны как всегда. Он всего лишь выполнял приказ. Все они, мужчины, какие-то бездушные.

Ильиченко поднялась с пола, отперла задвижку белой двери ванной комнаты и пошла в спальню, иногда спотыкаясь и хватаясь за стены. Ее трясло. Трясущимися руками она расстегнула молнию юбки и села на свою кровать, спрятав лицо в своих ладонях. К счастью, ее слезы никто не услышал. Муж спал в другой комнате, и супруги не делили постель вот уже третий год.

========== Глава 7 ==========

А потом стало все по-другому. Ланган молча разглядывал мертвое тело своей бывшей жены, косился на оперативников и барабанил пальцами по столу.

Смерть была ненасильственная. Сгорела в алкогольном дурмане, потеряла равновесие и упала, ударилась головой об угол.

О том, что ее мог избить сожитель — думать не хотелось. О том, что он мог когда-то помочь ей — тоже не хотелось думать.

С той знаменательной встречи в «Клейкости» прошло два месяца. Два долгих, тоскливых месяца: выезды на рядовые ограбления, замерзшие трупы около Обводного, попорченные крысами продукты, изъятые из собственных складов директора «Красного Выборжца». Брала его спецгруппа МГБ, и Ланган в этом участия не принимал.

Потом он, так и не заехав на службу, стоял у покосившегося парапета канала и мерз. Ильиченко медленным шагом шла с конца набережной. Поравнявшись с ним, она протянула ему пакет.

Досье. Новенький ТТ. Две заполненные обоймы.

— Не подведите меня, майор, — на губах теплая улыбка.

Он ничего не ответил, разрывая еще теплую газетную обертку. С фотографии глянуло холеное лицо с усами щеткой, напомаженные волосы.

Похож на одного из тех хлыщей с Лиговки, что ошивались раньше около пивных и девиц легкого поведения. Фамилия, имя и отчество неизвестны и аккуратно вытравлены хлоркой с пожелтевшей бумаги. Да и зачем они ему? Не детей с ним крестить и за ручку здороваться.

Адрес проживания. Место работы — военный комиссариат Дзержинского района. Ланган перелистнул страницы, захлопнул папку и протянул ее обратно в руки Ильиченко.

Новый пистолет удобно лег в руку, и Андрей Януарьевич ударом ладони вбил обойму в рукоять.

— Вы точно все запомнили?

— Здесь запоминать нечего. Когда?

— Через неделю он будет на заседании в горкоме, потом поедет к себе домой. Нужно успеть до первого марта, до двенадцати часов.

— Ваш… подопечный, — Ланган не сразу подобрал нужное слово, — будет мертв уже тридцать первого марта.

Для начала он съездил в полуразрушенный Гостиный Двор, прикупил на развале разношенную кепку и старую потертую кожаную тужурку. В комплекте со старыми штанами получилось довольно неприметно, но удобно — рабочих из области сейчас было много. И не всех милиция так или иначе регистрировала.

От своего удобного ТТ на этот раз Андрей Януарьевич отказался. Для такого дела шумный пистолет не годится. Из казенника при выстреле вылетает гильза, и часть звука уходит из глушителя. В гулком дворе-колодце это прозвучит как разорвавшаяся авиабомба, на который немедленно отреагируют бойцы комиссариата. Уйти не удастся.

Еще день ушел на осмотр позиции. В само здание заходить не стал, обошел по внешнему периметру. Позадирал голову на высокие окна, затянутые светомаскировочными шторами или выбитые после авианалетов. Дом был жилым, и это было плохо. Выстрел, конечно, сквозь толщину стен могут и не услышать, но глазастые соседи могли выглянуть в самый неудобный момент. Каким бы не был бесшумным наган с Брамитом, но хлопок разнесется по всем шести этажам. Какие гарантии, что никто не выглянет в этот момент из-за тех дверей?

Андрей Януарьевич походил по подъезду, тронул ладонью решетку с пустым провалом вместо кабины лифта и вздохнул. Тело нужно скрыть еще на пару дней, и эта черная завораживающая пустота в самый раз. Он еще раз поднялся по лестнице, примериваясь. Путь отхода был только наверх. Через разбитое окно выйти на крышу и там перейти по скользкому скату на соседний дом. Рискованно, опасно, но уходить через парадную — еще больший риск: за стеной военный комиссариат.

Главное — заманить его в парадную. Это самое сложное.

Ночь он не спал, продумывая каждый свой шаг. Мысленно рисуя перед собой подъезд, Андрей Януарьевич просчитывал ходы.

А если… Если выглянет кто-то из соседей, то придется стрелять и бегом уходить на шестой этаж.

Если объект не придет, то подождать до утра во дворе, а потом доехать до Смольного, подрезать перед высокими коваными воротами и дважды выстрелить — в голову и в сердце.

Объект был не один, а с девушкой. Майор вжался в стену, стараясь слиться с ней, а потом вышел им наперерез.

— Помогите… Ребенку плохо.

Голос хриплый, чужой и дрожит. Но дрожит вправду, от волнения. Да, нервы уже ни к черту. За спиной у объекта появились постовые, и Ланган почувствовал, как неудобно врезался в тело заткнутый за ремень наган с глушителем. Но отступать уже было поздно.

Девушка охнула, потянула объекта за рукав:

— Карл Геннадьевич, надо помочь!

Карл Геннадьевич, значит. Ланган махнул рукой, поманив за собой. Девушка подотстала, и это было хорошо. Фонарей в этом дворе не было, поэтому Андрей Януарьевич не стал дожидаться, когда подойдет ненужный свидетель и, коротко размахнувшись, всадил заточку в печень Карла Геннадьевича. Выдернул и побежал в темноту парадной, спасая себя.

Девушка коротко вскрикнула, это Ланган успел услышать, а потом грохнула дверь парадной. Он бежал, чувствуя, как в ногу с каждым шагом упирался глушитель. Майор споткнулся, ударился о стену и рванул револьвер, разворачиваясь навстречу преследователям.

— Тихо, — коротко предупредили его. — Оружие на пол.

Андрей Януарьевич, наоборот, молча поднял руки, держа наган на весу, и пнул одного постового в пах, а другому выстрелил в голову. Молоденький лейтенант скрючился, силясь поднять голову и посмотреть в глаза своему убийце, но Ланган оборвал его мучения вторым выстрелом.

Дальше бежал так, как не бегал в молодости на стадионе. Под ногами загрохотало железо крыши. Он прыгнул на крышу пристройки, но сарайчик выдержал. Кубарем скатившись вниз, майор рухнул, приложившись затылком о стену.

Голова заныла, когда он разлепил глаза и, повернувшись, прижался к холодному камню. Холод ненадолго остудил боль. Впереди угадывались очертания сараев. За домами был пустырь, поэтому опасаться было нечего.

Что произошло? Откуда здесь появились постовые? Эта часть квартала никогда не патрулируется, да и от проспекта далеко. И, главное, они сразу вошли в парадную. Их предупредили. А кто — это стало сразу понятно. Андрей Януарьевич скрипнул зубами и стал медленно-медленно подниматься, опираясь спиной на стену и хватаясь за нее. Замутило. Сотрясение мозга, не иначе. Спасибо, что постовые оказались человечными и добропорядочными, иначе лежать бы ему с простреленным черепом где-нибудь среди тех мешков на Екатерингофке.

Конечно, Ильиченко ни с кем делить властьне будет. И это была для него, дурака небитого, ловушка. А он, как последний мальчишка, попался. Взяла злость. Ланган прокрутил барабан револьвера и тихо матерно выругался. На душе сразу стало легче, и он медленно пошел вперед, все еще ощущая, как его мутит. Голова заныла тупой болью. Еще бы несколько дней отлежаться, тогда все пройдет. Но некогда и не нужно.

На Лесной он добрался спустя два часа и удобно устроился на скамейке во дворе. Подождал, когда с балконов разбредутся последние любители домино, и вошел в парадную. На третьем этаже Андрей Януарьевич позвонил в дверь сорок третьей квартиры и стал ждать.

Открыл сначала академик Ильиченко и, увидев незнакомого мужчину, попятился. Глушитель скрал звук выстрела, получился совсем негромкий хлопок. Академика майор оттащил в сторону, чтобы не мешался под ногами, и стал ждать в гостиной. Окинул взглядом шкафы с книгами, горько усмехнулся и взвел курок.

Людмила Иосифовна вернулась веселая. Окликнула:

— Дорогой мой!

Но, увидев Лангана, осеклась и вскинула голову. Он дважды выстрелил ей в сердце.

Во дворе Андрей Януарьевич дождался, когда подъедет черный ГАЗ-11-73 и спокойным, отточенным движением вскинул револьвер. Мушка замерла аккурат в левой нижней части затылка. Раздался выстрел.

***

Утром Иванцев позвонил ему сам и скучным, обыденным голосом поздравил:

— Поздравляю с закрытием дела по Ханше. Начальство поручило тебя наградить особой путевкой. Отправляешься ты, Андрюша, начальником особого отдела в Воркутинское отделение ГУЛАГа.

— Значит, вам больше не нужен палач?

— Нет. Твое время кончилось.