Московская книга живых [Митя Кокорин] (fb2) читать постранично, страница - 2

потолок.

Ошибка догматизма состоит в том, что он принимает объекты за нечто безусловное, между тем как в действительности каждый объект обусловлен субъектом, – слышит скромная студентка Саша и совсем не хочет слышать сумасшедшего старика, который кричит на нее и пучит глаза.

Гоэдже дже гхан гндэ, – говорит поезд.

Слышали?! – визжит профессор.

Он говорит «уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие, поезд скоро отправляется», – сохраняет спокойствие плохой поэт Петя. – Динамик сломан, наверное.

Да вы не понимаете! – профессора снова несет маятником по вагону. – Это тибетский. Я в твоем возрасте… Непал… Университет Трибхувана… Да что вы вообще сейчас понимаете!

Не пал Непал, – понимает Петя.

Чпок, – лопаются четыре и/или более шариков.

Плохо слышно! – не унимается Сергей Леонидович.

Можешь оказать мне одну услугу? – Стас готовит шутку для Вики, 22.

Доэрдже дзе ндэ, – говорит поезд.

Не понимаете! А я понимаю. Ну ничего, сейчас поймёте. Всё там поймем, – профессор садится, прячет лицо в ладони. – Лидочка. Не простишь, никак не простишь…

Как же так, как же так, – думает Лена.

Нужно еще крепче уснуть отсюда, – думает Антон.

В теории познания значение Фихте заключается в провозглашении неотделимости субъекта и объекта друг от друга и в указании на то, что последовательное развитие критического идеализма должно привести к критическому солипсизму, – актер озвучания сохраняет спокойствие.

Гья гья гья, – кашляет динамик.

Это тибетская книга мертвых, – объявляет профессор. – Ее читают усопшим. Нам с вами ее читают. Поняли?

Чпок.

Выйду – перезвоню!

Как же так?

Ффффмаама блл.

Идиоты, – вздыхает профессор. – Идиоты в Бардо. И я с ними. Не прощаешь, Лидочка, не щадишь… Этот древний трактат читают мертвым, застрявшим в кольце перерождений! Дебилы.

На кольцо это вам вот сейчас надо будет выйти, – говорит плохой поэт Петя, и его осеняет: – Я бы тогда тебя сжал в кольцо! Мне бы твое в этом сне лицо!

Аэндже дзе гхан бху, – говорит поезд.

Вот это значит «приходит время тебе уходить», – профессор садится к долбящему заметки Пете. – Мы умерли, ты не понял что ли? Не поедет ничего дальше.

Буэдже дзо ндэ, – говорит поезд.

Сейчас, говорит, будут перечислены ощущения смерти. Это так наши мысли здесь пытаются настроить. Оттуда, из мира живых. Традиция такая, – читает лекцию профессор. – Нас направляют голосом, чтобы мы ехали прямиком в великую пустоту, мимо шести притягательных миров, в которых захотим переродиться. А мы захотим, это точно! Тут чистых нет. В каждом гадость какая-то.

Дордже дзе ндэ, – думает пьяное, потерявшее имя.

Бха ндэ поче, – отвечает Вика 22 Стасу голосовым сообщением. И еще одним тут же: Гья гья.

«Близится время ухода твоего из этой яви. Признаки смерти в ощущениях таковы: …» – выскакивает пуш-сообщение у Кирилла поверх трех составленных вертикально кружочков, он нервно смахивает его и: – Чпок! – снова побеждает.

Даже актера озвучания заедает – не может прогрузиться в тоннеле, наверное – и он говорит студентке Саше: «Не менее интересны и социально-педагоги чес ки нгэ идеи Фихте: они нашли себе отголо сок гха нга аэджэ…»

И у Сергея Леонидовича что-то такое же из трубки, он и кричит: «Выйду – перезвоню, сказал!»

Ох, Лидочка, – вздыхает профессор. – Не разойдемся с тобой ни в том мире, ни в этом. Думаешь, я это со зла её?

Ты меня без зла на себе везла… – сходит с Пети в телефон.

А я не со зла, я с любви. Дикой! Страсть! Довела! Нельзя так! Мне нельзя уже вот так! – профессор снова скачет по вагону. – Жили в грехе, вот и мрем теперь тут! Лгали, прелюбодеяли, прислонялись там, где не прислоняться. Я тебе покажу, где она лежит там в парке, хочешь? Вам всем покажу! У пруда там, и еще немножко под деревом. Всё покажу вам. Пусть только она меня отпустит. Нельзя так. Так нельзя.

Поезд дергает.

Поезд трясет.

Профессор падает и, возможно, плачет, его тоже дергает и трясет.

А потом замирает.

Все молчат и совсем не думают, даже пьяное безымянное. Потому что попадают в пространство между мыслями: между Петиным большим пальцем и его заметками, между голосом актера озвучания и Сашиным ухом, между притворными снами Антона и свайпами Стаса, между Леной и тем, кто растет теперь в ней, о ком она еще утром и не подозревала, а теперь как же так, как же так, между выстроенными в ряд шариками Кирилла, между Сергеем Леонидовичем и тем, кому он выйдет – перезвонит, сказал.

Это длится вечно, потом поезд трогается, набирает скорость, переезжает через великую пустоту и говорит: «Станция Комсомольская. Переход на кольцевую линию и выход к вокзалам: Ленинградскому, Ярославскому и Казанскому».

Сергей Леонидович, не отнимая телефон от уха, выходит и перерождается в мире людей, в своей автомастерской на восьмом километре Ярославского шоссе, где такое ощущение, что без него никто и ничто не работает, сука.

Кирилл схлопывает все шарики,