На Юго-Восток через Северо-Запад [Александр Александрович Владимиров] (fb2) читать онлайн

НА ЮГО-ВОСТОК ЧЕРЕЗ СЕВЕРО-ЗАПАД

1

«…Если судьба будет благосклонна, и я не закончу свои дни в одной из подворотен Петербурга, согнувшись в три погибели в поисках остатков пищи, и меня спросят, кто был источником моего вдохновения, то я отвечу, улыбнувшись: неприметная девушка с косичками, в свитере горчичного цвета с высоким воротом».

Закончил. Выдох. Самокрутка по правую руку. Пламя с чудовищной скоростью выстреливает из зажигалки. Потрясающе. Правда, нет бурбона. Этот американский самогон стал мне противен. Первая треть бутылки пьется одним глотком, хмель медленно окутывает тебя, согревая изнутри. Ты бежишь, словно одержимый, лишь бы продлить это волшебное чувство, не замечая, как сосуд уже стал наполовину пуст, и когда от него остается треть, разум начинает резко мутнеть. Этот долгий поцелуй с бутылкой заканчивается, и ты падаешь опустошенным тупым животным в полном беспамятстве. С вином же другая история. Красное, сухое, в крайнем случае, полусухое. Первые два глотка играют на вкусовых рецепторах, исторгая что-то невероятное, предвосхищая послевкусие – финальную ноту в этой симфонии. После того, как эстетическая часть закончилась, наступает цель более пошлая, ради которой берется и бурбон, а именно – запьянеть. Однако именно здесь и кроется самое главное различие. Самогон сначала согревает тебя, даря ощущение комфорта и уюта, а потом бесчестно предает, превращая в овоща до следующего утра. А вот вино – оно более мягкое, не предает, а нежно окутывает тебя, даря приятное чувство опьянения, от которого блаженная улыбка растекается по лицу как масло под июльским солнцем. Ты не просто в полной мере осознаешь, что пьян, а еще и наслаждаешься этим.

Да, надо сбегать за вином, определенно. Телефон? Кому я нужен еще ведь только… Полдень миновал! Что-то я засиделся. А еще надо билет забронировать. О, Леша по работе.

–Ну, привет! Получил деньги за работу, все нормально? – спросил он.

–Да, все, получил, спасибо. Черт возьми, самый сложный заказ! – сказал я, потушив скуренную самокрутку.

–Но он самый прибыльный и, к тому же, последний…

–Да, жалко, но в любом случае, спасибо, Лех, выручил! Ну и куда ты теперь планируешь?

–Так я же в Питер! У меня уже все на мази. Есть местечко в одной компании, меня берут. Полгодика под серым небом в дождях, а потом реальный шанс в Куала-Лумпур, в Малайзию! Такие дела.

–Шикарно! А для меня местечка не найдется?

–Не, Володь, – смеясь, ответил Леша. – Тебя, пока, в любом случае не возьмут. Без диплома никуда.

–Да, понимаю, это я так.

–Учись радоваться мелочам, парень! Вот, смотри, и так неплохо подзаработал.

–Ну да, не спорю. Ладно, спасибо еще раз, удачи с Малайзией!

–Бывай, студент!

Леша учился у нас в университете, был на год старше. Тоже на ин.язе. Как-то зимой наша преподавательница по переводу дала мне и моему товарищу его данные, мол, он как-то завязан с одной фирмой. Ему поступало колоссальное количество заказов, а из-за последнего курса в университете, диплома, экзаменов, долгов, он не справлялся, и ему понадобились помощники за символическую плату. Так я и стал с ним сотрудничать. Но вот его обучение кончилось, открылись новые горизонты. Не держу на него зла. Все сложилось как-то подозрительно удачно.

Пару дней назад, когда я выполнял свой последний заказ, мне позвонил дядя из Канн. В том разговоре он напомнил мне про свое приглашение в гости, добавив, что для меня, возможно, найдется работенка по профилю, и я решил, почему бы и нет. Сразу же позвонил родителям, хоть и знал ответ. И действительно, они сказали, мол, дядя и им звонил, но из-за папиной работы они никак не могут выбраться. Решили, что поеду один. Я в любом случае хотел поехать: и отдохнуть, и деньжат подзаработать, они лишними никогда не бывают. Еще один звонок. О! Легок на помине.

– Vovka! Salut, comment ça va ? ¹

– Salut, oncle Jur! Ça va bien. Je fais mes valises! Attends-moi, j'arrive!

– Donc tu as accepté ma proposition! Je suis content. Il est dommage que tes parents ne viennent pas…

– Mais tu connais. Père. Besogne.

– Oui, je comprends. En parlant de ça. Je cherche des variantes. En principe, il y en a deux ou trois qui peuvent faire l'affaire.

– Très heureux de l'entendre! Grand merci!

– Oh allez, Vovka, nous sommes une famille. Écoute, appelle-moi ou envoie-moi un sms pour savoir quand tu arrives pour te rencontrer.

– Oui, certes, J'allais justement réserver le billet. As-tu quelques minutes?

– Seulement si un petit moment.

Так, сайт аэропорта. Рейсы на Ниццу. Да, отлично! То, что мне нужно.

– Alors, après-demain à 13 h 30 de "Pulkovo" ça va très bien pour moi.

– Compris. Je vais te rencontrer à Nice.

– Merci!

– À bientôt, l'étudiant!

Изначально я учился на платном, но ко второму курсу удалось прорваться на бюджет, а там уже всякие надбавки за хорошую учебу и прочие денежные радости, которые и позволяют мне пространно рассуждать о вине и бурбоне. Во мне говорит гедонизм, именно поэтому бо́льшую часть заработанных денег я спускаю на алкоголь и табак, а те, которые удается сохранить, откладываю, чтобы потом арендовать на них кусочек моря у набережной Круазет на пару недель. Обратной стороной данного пиршества является тот факт, что я живу в коммуналке. Хотя даже для этого у меня есть свое объяснение. В отношении жизненного опыта, коммуналка, по моему скромному мнению, дает куда больше, чем та же студенческая общага. Несмотря на достаточно средние условия жизни в общаге, с ее клопами и тараканами, комнатами, которые живущие от сессии до сессии студенты не убирают по полгода, все-таки в ней нет напрочь отбитых алкашей и наркоманов.

Под напрочь отбитыми алкашами и наркоманами я подразумеваю ходячих иссохших трупов, ростом не больше метра тридцати в изорванных вонючих лохмотьях. Там, где у обычного человека лицо – нос, глаза, рот, уши – у них отечная, красно-синяя масса затвердевшего теста с двумя прорезями для глаз. Пол у этих созданий определить также сложно, как и черты лица. Как правило, они сидят в своей комнате, этажом ниже, прямо подо мной, но изредка выбираются на свежий воздух в соседний ларек или к мусорным бакам, откуда добывают себе еду. В такие моменты, стоя у окна, покуривая трубку или самокрутку, и наблюдая за ними, я понимаю, насколько мне повезло именно с моей коммуналкой. Ведь в ней тишь да гладь! Три семейных пары и сын, живущий с матерью. Да и комната моя просто потрясающая – пластиковое окно по последнему слову техники, линолеум и новые светлые обои.

Я вышел из комнаты, прошел по коридору на кухню, умыть лицо. Там уже все варилось, кипело и жарилось. Анатолий сидел за столом, вальяжно раскуривая сигарету и потягивая из полулитровой банки чифирь. Надя, его жена, стояла у плиты и жарила рыбу, сильный запах которой хоть как-то перебивал стоящую от трупов крыс вонь.

–Ох, б****! – сетовал Анатолий. – Вроде сразу же убрали сдохших крыс, а все равно воняет!

Если верить рассказам Анатолия, он учился на инженера, после чего, волею судеб, четырнадцать лет мотался по колониям. Надя была уборщицей в доме молодежи. Также у окна, словно статуя, стояла тетя Нина и тоже курила. До выхода на пенсию, она была школьным учителем – история и обществознание, и очень часто рассказывала, как ездила вместе с детьми на картошку в совхоз.

–О, доброе утро, Вовка! – произнес Анатолий, увидев меня в коридоре. – А я тебя чего-то и не видал… Ты как пришел вчера днем, так и не выходил из комнаты.

–Да, просто занят был, – ответил я, подойдя к раковине. – Переводил там по работе.

–А ты уже работаешь? Ты ж еще студент!

–Ну, я беру кое-какие переводы, которые по силам. Все равно экзамены уже все сданы, сессия закрыта.

–Да-да… Нет, ну правильно, чего… Мамке с папкой жизнь облегчаешь, осознаешь цену деньгам…

–А сколько получаешь-то? – улыбнувшись, спросила Надя, переворачивая рыбу на сковородке.

–По-разному, зависит от сложности текста. Ну, вот сейчас за технический текст пять пятьсот заработал.

–Еб твою мать! – крикнул Анатолий. – Это ж такие деньги! Н**** себе! Да это, я тебе скажу, Вова, в сегодняшней ситуации в стране… Для студента, отлично!

–Правильно, Вовочка! – хриплым голосом сказала тетя Нина. – Молодец! А куда дальше?

–Ну, дальше в магистратуру…

–В Ленинград или в Москву?

–Скорее всего, в Питер.

–Ой, хорошо! А потом докторантура, диссертация…

–Посмотрим, я так далеко не заглядываю, – застенчиво улыбнувшись, ответил я.

–Посмотрим – сказал слепой, как безногий плясать будет, – задумчиво произнесла тетя Нина и пошла к себе в комнату.

Раздался звонок в дверь. Анатолий сразу встал и пошел открывать. Я двинулся за ним, ведь вино я так и не купил. Он открыл дверь, и я услышал знакомый голос, доносившийся из подъезда.

–Вову? – спросил Анатолий. – Да, здесь он. Вовка! Тут к тебе.

–Да, спасибо, уже понял по голосу.

–Закроешь тогда?

–Да, конечно.

У двери стоял мой приятель с журфака – Петя Белов. Вид у него был потрепанный.

–Привет, – начал он. – Куда-то собираешься?

–В данный момент за вином, а что такое?

–Тебе хана, Володя, и я не знаю, как тебе помочь.

–Ладно, но это не отменяет мой поход за вином, – ответил я, спускаясь на улицу.

–То есть тебе вообще плевать? – постепенно закипая, продолжал Петя. – Ты не понимаешь, что натворил?!

Выйдя из подъезда можно было более подробно рассмотреть представителя «Четвертой власти»: зашуганный вид, подергивающийся левый глаз, бледный цвет лица, сальные сосульки вместо волос на голове, ботиночки из шкуры молодого дерматина, джинсы-трубы, которые были в моде еще где-то в 2006-ом, а также потрепанная кожаная куртка и старая клетчатая рубашка.

–А что я сделал? Что нужно было ему сказать? – спросил я, достав из портсигара самокрутку.

–Ты не должен был ничего говорить! Твою ж мать… – протянул Петя, потирая лоб. – Дай-ка одну.

–Это самокрутка. Не брезгуешь? Она вся в моих слюнях.

–Иди ты в жопу! Мне надо покурить.

Я угостил его.

–«Петя, мне нужен сюжет, Петя, я тоже хочу на встречу с Дубиным»…

–Как здорово. Ты зациклился на этой фигне, и сам не замечаешь, как идешь со мной покупать вино.

–Фигне?! Ты послал губернатора области на встрече для студентов! Ты вообще в своем уме, Вова?!

–Слушай, он не нес какую-то околесицу, а представители нашего студенческого совета просто с умным видом кивали в такт его речи. С этими пустоголовыми все ясно – сделать селфи в здании администрации, наставить хештегов и написать: «Сегодня студенческий совет посетил стены областной администрации! Губернатор области Олег Дубин ответил на острые вопросы наших активистов…» – это их предел. Но почему ты ничего не спрашивал?

–Я тебе сто раз объяснял, как все устроено! Ты думаешь, лозунг моей газеты – «Мы создаем новости» – это просто так?! Да в нем отражена вся суть моей работы! Все новости поступают Дубину, и он их уже утверждает, после того как знатно поорет на нас и раздаст приказы по редактуре. Но сейчас речь идет не обо мне…

–Слушай, автобусы ходят через пень колоду, цены на проездной для студентов подняли в два раза еще полгода назад. А он заливает про то, что это временные трудности, и что русский человек – мученик, и все стерпит, а уж русский студент и подавно. Ну, вот ни мудак ли? Естественно я заржал, а потом послал его после такого.

–Да ты даже не ездишь на автобусах, у тебя, блин, машина!

–Ну, да у меня машина, но у тебя-то нет. С этими изменениями часть денег с твоей стипендии стала уходить на автобус, а мне в бар не с кем ходить. К тому же я просто хотел посидеть на встрече, посмотреть, как все проходит, но губер ваш оказался таким мудаком, и стал нести такую херню, что я уже просто не сдержался.

–Ой, хана тебе…

–Да что ты все заладил: хана, хана. Давай конкретику!

–Конкретику? – истерически засмеявшись, переспросил Петя. – Пожалуйста! Сегодня с самого утра он декана нашего института с пристрастием допрашивает, настаивает на твоем исключении.

Тут я понял, что погорячился, и что мне не нужно ни вино, ни бурбон.

–Так, – сухо произнес я, уставившись на асфальт. – То есть мне хана?

–Да! – уже срываясь на фальцет, закричал Петя. – Да! Труба, край и вилы!

–Так, – повторил я порядком пришибленный от таких новостей. – И чего мне теперь делать?

–Раньше надо было думать, – презрительно бросил Петя.

–Петь, ну ты-то хоть не будь задницей!

–Я не знаю, что тебе делать, Володя! Как-то, знаешь, не попадал в такие ситуации… – ответил Белов, сделав последнюю затяжку и швырнув окурок. – Ты можешь как-нибудь исчезнуть с радаров на время?

–Ну, вообще я послезавтра вылетаю во Францию к дяде… – ответил я. – Постой, а разве не нужно в такой ситуации идти на встречу, договариваться?

–Так, конечно, тоже можно, – бодро ответил Петя. – Но ты учитывай, что на такую встречу ты должен надеть лучший костюм, в котором будешь падать Дубину в ноги и молить о прощении, захлебываясь слезами, а потом еще и должен окажешься.

–А иначе никак? – спросил я. – К чему такой цирк?

–Ну, друг мой, – ответил Петя, раздувая щеки от негодования. – Ты же нанес ущерб его самолюбию. Либо так, либо отсидеться где-нибудь, пока буря стихнет.

–Ну, в таком случае, идет господин Дубин туда же, куда я его послал в первый раз.

–Счастливой дороги в Питер, – глубоко вздохнув, сказал Петя. – Попробуем с деканом тебя отбить.

Услышав это, я поблагодарил Петю от всей души и побежал обратно в коммуналку собирать вещи.

Я взял с собой самое необходимое: один рюкзак, один бумажник с банковской картой, русским и европейским наликом, два паспорта – гражданский и заграничный, пару футболок ноутбук, сигаретный и трубочный табак, бумагу для самокруток, сигаретные фильтры, трубку и зажигалку. А также телефон, ключи от машины и один подарочный пакет. Нет худа без добра. Из-за этой ситуации у меня появилась возможность лично подарить то, над чем я достаточно долго работал, и, наконец-то все выяснить.

Анатолий все сидел на кухне, курил и разговаривал по телефону. Обычно, когда я уезжаю домой, всегда оставляю ключи от своей комнаты ему и Наде. Они пользуются моим холодильником, проветривают комнату и поддерживают в ней маломальский порядок, за что им огромная благодарность. Когда я подошел и отдал ему ключи, он удивленно посмотрел на меня, мол, уже уезжаешь, на что я тихонько ответил, что надо домой, по делам. Не стал говорить про Питер. Мы пожали руки, и я направился к выходу.

Петербургская трасса разрезала бескрайнюю лесную чащу, кое-где проглядывались пустые и полупустые придорожные деревушки. Дорога была ухабистая, но, несмотря на это, я старался ехать быстро. До поворота на трассу, ведущую в мой родной город, оставалось километров пятьдесят, когда раздался очередной телефонный звонок. Да я прямо нарасхват, ей богу! На этот раз я зачем-то понадобился своему давнему другу Косте Луганскому

–Алло, Володя? – протянул Луганский. – Можешь говорить, не отвлекаю?

–Ну, как тебе сказать… – саркастично выпалил я. – Послезавтра у меня самолет в Ниццу, я вылетаю из Питера, но мчусь туда уже сейчас, потому что один губернатор уж очень сильно на меня обиделся.

–Чего? – непонимающе спросил Костя. – Слишком много информации, я не справляюсь… Ой, ладно. Я тебе по делу звоню…

–Луганский, ты чего, пьяный что ли? – изумленно спросил я.

–Не совсем, скорее «Под мухой».

–Да какая разница? Ты же спортсмен: бокал пива за встречу – максимум, а тут, судя по голосу, заливаешь глаза чем-то более крепким. Какого…

–Бурбоном, – перебил Луганский. – Я пью бурбон в медицинских целях.

–Это как, поделись? В медицинских целях. У меня все-таки отношения с алкоголем теплее, чем у тебя. Гляди, обрету бессмертие…

–Господи…– презрительно прохрипел Луганский. – Как тебе мозгов хватает еще на два иностранных языка? – продолжил он, заваливая меня лавиной сложных слов показывая, тем самым, свое превосходство. – Я так снимаю боль в ноге. При определенной концентрации в крови спиртное оказывает анестезирующее действие, сходное с эффектом от эфира или хлороформа…

–Да-да-да, очередной поток сознания. Давай к сути вернемся, что у тебя?

–Ты не мог бы одолжить две тысячи? – спросил Костя.

–Интересно девки пляшут! – удивленно ответил я. – Звонишь поддатый, просишь денег. Батенька, да Вы встали на скользкую дорожку!

–Ох, если бы, братан, если бы… У меня какая-то дрянь с ногой, я уже около недели на тренировки не хожу. Опять сегодня утром у врача был, вернулся домой, созвонился со знакомым из питерского меда. Я, хоть и могу грузить тебя сложными словами, все-таки не профессиональный врач. Так вот, договорились, что подъеду завтра, и представь себе! Слышу, орет сигнализация у моей машины, выхожу, а она по кругу расцарапана, лобовуха разбита и пробиты все четыре колеса! Славно в Питер уехал. Вот, сейчас сижу, потягиваю бурбон, жду эвакуатор, еще надо будет денег на ремонт выложить. Вот и получается, что я не у дел, а деньги на дорогу в Питер, туда и обратно, нужны. Я тебе отдам, за мной не заржавеет. Я бы вообще не стал просить, но вот такая ситуация…

«Гори сарай, гори и хата», – подумал я. Заберу Луганского и отвезу в Питер. Все равно сам туда еду, да и с компанией веселее. Кроме того, мое одиночное вшивое бегство приобретает определенное осмысление, становясь уже настоящим Большим побегом.

–Есть идейка получше, – бодрым голосом сказал я. – Я тебя отвезу. Собирайся, примерно через час-полтора за тобой заеду.

2

Ничего в моем родном городе не изменилось с момента моего последнего приезда. Тяжелая свинцовая небесная крыша, которую установили над ним вот уже тысячу лет назад, постоянно текла, тротуар был разбит в тех же местах, у перекрестка стояла палатка, в которой днем цыганка торговала носками. Она стояла и торговала носками, когда еще папа водил меня в школу! Школа моя, к слову, через дорогу. Такое крохотное, серое зданьице. Казалось, если я туда зайду и не пригнусь вовремя, ее низкие потолки просто снесут мне голову. Повсюду висели бесцветные, потускневшие рваные рекламные вывески, а автобусные остановки наперебой были заклеены лицами Филиппа Киркорова и Стаса Михайлова. Автобусы – отдельная тема. Из этих заплесневелых саркофагов, через каждые двести-триста метров, вываливались запрограммированные аппараты, которые заправляли дровишками раз в месяц, после чего эти покорные устройства готовы были работать с еще большим усердием.

Мой родной город не заслуживает улиц с такими яркими названиями, как улица Ленина, Пушкина, Льва Толстого или Карла Маркса. Там должно быть только два названия: «Улица, где остановилось время» и «Улица не пальцем деланных». Последняя появилась совсем недавно. На ней выстроены новые, красивые с виду, но наспех склеенные из гипсокартона дома, а через дорогу стоял гигантский торговый центр «Как в столице!», на стенах которого ярко светили огни брендов. Красивый торговый центр. В день его открытия отделы, все до единого, сияли, заманивали покупателей, на первом этаже выступал местный аналог Ивана Урганта. Казалось, вот оно, самое! Но очень быстро пелена спала, свет огней потускнел, а эпидемия под названием «Сдается в аренду» постепенно заполонила некогда сияющие отделы.

Провинция. Страшное место, где все живое умирает, буква, идущая после Монотонности, Неизменности и Отсталости в этом безумном алфавите. Провинция смотрит на Столицу, а Столица – на запад.

Я сразу удивился, войдя в квартиру к Луганскому: в прихожей стояли коробки с его вещами, из одной выпирали его старые кубки и рамки с грамотами и семейными фотографиями.

–Ого, ты еще и переезжать собрался? – в очередной раз удивленно спросил я. – Ты полон сюрпризов, Луганский!

–Стараюсь, – ответил он из другой комнаты. – Да уже пора бы съезжать из родительского дома.

В следующую секунду я услышал равномерный стук о пол, этот звук с каждым разом становился громче. Неужто Костя не может обойтись без подпорки?

–А где, собственно, сами родители?

–Ну, вот они со дня на день из Сочи вернутся, – ответил Луганский, доковыляв до прихожей. – Отдыхали неделю, до последнего хотели остаться, не хотели без меня ехать. Но я отмазался, сказал, мол, мне надо к соревнованиям готовиться, да и… вот эта эпопея началась, – продолжил он, указав на ногу. – Не хотел их напрягать.

Костя стоял, опираясь на длинный зонт, в другой руке он держал еще одну фотографию.

–Ну, в принципе, я готов. Ты, может, чего будешь? Кофе там?

–Нет, чувак, спасибо, – ответил я. – Ничто так не бодрит, как обиженный на тебя чинуша.

–Кстати, расскажи, что у тебя там произошло? – с интересом спросил Луганский, положив фотографию в коробку с кубками.

–Все по дороге, Луганский, прежде, поведай, отчего это вдруг ты полюбил носить с собой длинные зонты?

–А сам как думаешь? Хочу стать элегантнее, конечно! – ответил Луганский, открыв дверь и выйдя за порог квартиры.

Я, было, тоже подался к двери, но взор зацепился о фотографию, которую Костя положил в коробку. На ней был Виктор Сергеевич или дядя Витя – папа Кости. У меня как-то вылетело из головы, что у него также проблема с ногой, о чем свидетельствовала трость. Я тутже тряхнул головой, будто старался отогнать дурные мысли, и направился к выходу.

Можно сказать, что мы с Луганским знакомы еще с тех пор, как над нашим родным городом установили ту самую тяжелую свинцовую крышу. Сколько я себя помню, у него была страсть к гребле. Правда, потом, ближе к окончанию школы, он стал уделять ей меньше внимания.

–Ну, а теперь, – начал я, когда мы сели в машину. – Рассказывай, что у тебя стряслось.

***

Я сидел в коридоре поликлиники №1, ожидая своей очереди у кабинета терапевта. Стоял тяжелый запах спирта, фенола, хлорки, а также гнетущей и неминуемой старости. Справа от меня сидели скрючившиеся старички и старушки с застывшими гримасами боли на изборожденных морщинами лицах. Напротив меня сидела мама с ребенком, изо всех сил пытавшаяся успокоить свое дитя. По коридору, помимо больных, ходили врачи, под ногами которых звенела расколотая плитка. И вот из кабинета вышла тучная женщина в белом халате и крикнула грубым приказным тоном на весь коридор:

–Луганский! – после чего еще пару секунд шевелила губами, словно заканчивая свое обращение.

Я встал и поковылял за ней в кабинет. Не успел я сказать, зачем, собственно, пришел, как она вырвала из рук мою медкарту, небрежно швырнула ее в общую кучу бумаг у себя на столе, села, взяла кружку с торчащим из нее чайным пакетиком и повернулась в сторону небольшого телевизора, расположенного на подоконнике. Несколько секунд я просто стоял, ожидая какой-то реакции от нее. Может, спросит, что беспокоит, зачем пришел – обычные вопросы. Однако она просто смотрела какую-то передачу по телевизору. И когда я уже раскрыл рот, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание, объявили рекламную паузу, после чего эта женщина медленно, нехотя повернулась к столу, поставила кружку, достала из футляра, брошенного около настольной лампы, очки, небрежно поводила руками в куче бумаг и вытащила мою медкарту. В свете настольной лампы можно было лучше ознакомиться с ее внешностью. Лицо у нее, я тебе скажу, не самое приятное: большое, круглое, с обвисшими щеками, мелкие черные глазенки, крючковатый нос, на край которого сползли очки. Она пролистывала мою карту, что-то бормотала, отчего волоски на родинке под нижней губой постоянно шевелились.

–Ну и? Чего приперся, как там тебя, – спросила она, украдкой глянув в карту, затем на меня. – Константин Викторович Луганский?

–Понимаете, – начал я. – С одиннадцати лет занимаюсь академической греблей, выступал на соревнованиях, но в последнее время меня начала беспокоить левая нога. Сначала мышцы просто уставали от обычных нагрузок. Слишком сильно. После тренировки появлялась какая-то дрожь, которой раньше не было… вот…

Казалось, после каждого произнесенного мною слова, врачу было все тяжелее меня слушать. В конце концов, она замерла в одной позе, уставившись на меня исподлобья, как на какого-то кретина. Я продолжал свой рассказ.

–Теперь нога вообще болит, я хромаю, мне стало тяжело подниматься и спускаться по лестнице! Я не падал, не спотыкался, никаких отеков, ударов, растяжений. Все было в порядке, но теперь я даже ходить нормально не могу!

–Так ладно, – отмахнувшись, бросила она. – Где болит?

–Икроножная мышца левой ноги....

–Ну так развернись! Подними штанину, что я, сама должна это все делать?!

Да, все понимаю. С такой зарплатой, как у них, я бы, наверное, пациентам, всем без разбора, шеи сворачивал. По ней-то видно. Она первая бы этим занялась, а потом бы пошла сдаваться, чтоб в казенный дом быстренько, да подольше определили – видимо, дела в нашей поликлинике настолько плохи. Но ей-богу, ну почему в мою смену? Что ж за черная полоса-то? Сначала нога, теперь вот – собирательный образ бюджетника… А скоро соревнования…

–Ну и чего ты тут выкаблучиваешься?! Стоит тут, франт! Весь такой умный, обосраться можно: «Никаких отеков, ударов» специалист что ли? Растяжение у тебя, да и все. Кремом детским помажь, через пару дней пройдет…

–Вы, конечно, извините ради бога, но я уже почти десять лет занимаюсь этим видом спорта, и с растяжениями знаком…

–Б****! – крикнула она, повернувшись обратно к столу и застыв над бумагами.– Я вот удивляюсь, за каким… ты сюда приперся, раз такой умный?! Гляди, врача в школе гребли тоже строишь и равняешь…

–Не то чтобы это ваше дело, – грубо ответил я, поправляя штанину, – но школа находится не в лучшем положении. Врача просто нет, тренер в шаге от того, чтобы спиться, мы тренируемся на списанном оборудовании, само здание нужно было отремонтировать еще лет десять назад, а лучше снести и построить новое…

–Боже мой! – хлопнув в ладоши, прокричала женщина. – Сейчас расплачусь. Нет, ну и скотская же молодежь пошла! – продолжила она, бросив на меня презрительный взгляд. – Вам квалифицированную помощь оказывают, время на вас тратят, а вы еще хамите! Ты как с врачом разговариваешь? Ничего, что я тебя старше?!

–Простите, пожалуйста, но....

–Ой, как же ты меня уже задолбал! Пошел вон отсюда! – завизжала врачиха, поднимаясь со стула и выталкивая руками меня из кабинета. – У меня тут целый коридор полудохлых стариков, а я буду растяжения лечить! В травмпункт иди, не трать время поликлиники!

–Но я уже…

Дверь захлопнулась, не успел я закончить фразу. Да уж, денек будет веселым. Ладно, надо сделать пару звонков. Нормально ходить просто невозможно.

До дома доехал спокойно, но еще пару минут просто сидел в машине, пытаясь настроиться. Ведь предстояло подниматься. По лестнице. Вышел из машины, открыл дверь в подъезд. Так, ну поехали. Шесть ступенек, шесть шагов. Глубокий вдох, три, два, один! Начну со здоровой ноги. Прыжок – осталось четыре. Снова шагаю со здоровой – три! Неплохо, но уже не слушается. Две! Чуть не упал. И последняя…! Пытаюсь поймать перила, но в итоге в мои клешни попал только воздух. Тем не менее, успеваю опереться на руки, чтобы не разбить лицо. Оставалась одна. Жалкая. Ступенька! Ползу до конца лестницы, после чего с трудом поднимаюсь. Прямая к входной двери. Мой самый долгий путь домой.

Прямо при входе у нас стоит подставка с зонтами. Я достал самый длинный, какой был – хоть какая-то подпорка. Так, надо в комнату, к ноутбуку, и связаться с Димкой, но сначала придется сделать крюк через кухню – в шкафчике есть непочатая бутылка отцовского бурбона. Хоть какое-то обезболивающее не помешает.

Рухнул на кровать, открыл бутылку, глотнул, включил ноутбук. Отлично! Димка в сети.

–Привет, я тебе звонил, – начал я.

–Да, блин, прости, чувак, как раз хотел перезвонить. Что у тебя?

–Ты можешь сейчас на «Скайп»?

–Да, давай, есть полчасика.

Отлично. Не хотел я к нему обращаться, но идти мне уже некуда. Сделал еще один глоток.

–О, а вот и лодочник собственной персоны! Ну, рассказывай, брат, что у тебя? – спросил Димка.

–Короче, у меня что-то с левой ногой. Конкретно, с икроножной мышцей просто, я не знаю, у нее будто ресурс упал раз в десять. Я сейчас даже подняться домой не мог! А ее еще и раздуло, как узбекскую дыню!

–Покажи

Я показал

–Слушай, тут сложно сказать, да и я еще только учусь. А что, альтернативных мнений нет? Уже от дипломированных врачей?

–Чувак, я уже обошел все, что только можно! Спросил у тренера – он пожал плечами, отправил в травмпункт, в травме то же самое, отправили в поликлинику к терапевту. Терапевт в истерике обозвала симулянтом и тоже послала! Я не хотел к тебе обращаться, но ты единственный знакомый, кто связан с медициной. Ну, в городе есть еще детская поликлиника, но, боюсь, по возрасту не пройду.

–Так, а что тебе сказал терапевт?

–Сказала, что просто растяжение и послала на небо за звездочкой.

–Ну, кровоподтеков, синяков нет… Вряд ли растяжение. Хотя, оно может и не проявиться, если мышцу недавно потянул. Блин, нет, Кость, я вот так не могу. Я еще студент! А тут, вроде как, вопрос твоего дальнейшего здоровья решается. Не знаю, ну, помажь мазью, приложи лед…

–А чем я, по-твоему, занимался до того, как обратиться к тренеру и далее, далее…

–Так и что? Вообще никак не помогло?

–Нет, говорю же! Нога будто постепенно умирает, и я не знаю, что с этим делать.

–Так. Ну, давай я тут поспрашиваю, поинтересуюсь, и, если что, двигай-ка ты сюда, к нам в Питер. Хотя, что это я говорю! Если ты действительно перепробовал все, выезжай прямо сейчас, и будем решать уже на месте.

–Сейчас я уже точно не поеду. Я выпил. Выйду утром. А пока посмотрю по симптомам в интернете.

–Не советую смотреть что-то в интернете. В этом плане умников полно, а толку мало.

–Да мне особо все равно делать нечего.

–Ох, паршиво, парень. Ладно. Позвони завтра, когда поедешь.

–Ладно.

–Все, держись, до встречи!

Глупо, конечно, было просить его поставить диагноз, но да ладно. Теперь остается просто изучать, прикидывать возможные варианты и глушить боль бурбоном.

***

Маленькие, искалеченные провинциальностью, города порождают таких же калек, которые, в свою очередь создают себе подобных из ничего не подозревающих людей. Мы стояли на перекрестке «Улицы, где остановилось время», когда Костя бросил взгляд на небольшое здание из серого кирпича, у входа в которое был растянут баннер с российским триколором и надписью: «Россию строить молодым!».

–Вот и эта поликлиника…– сказал он с натянутой улыбкой.

–А, ну так понятно, почему тебя гнали поганой метлой, – ответил я, втопив педаль газа на зеленый сигнал светофора. – Там же белым по… бело-сине-красному написано: «Россию строить молодым!». Ты же молодой?

–Молодой.

–Россию строить хочешь?

–Хочу.

–Ну вот! А у них в этом отношении совершенно правильная логика: раз молодой, значит здоровый, и болячек у тебя быть не может серьезных, а если ты к ним приходишь и говоришь, что у тебя что-то болит, ты просто Россию строить не хочешь, филонишь, отлыниваешь....

–А-а-а, – протянул Костя.

–А ты думал! Тебе помочь хотели, а ты не понял....

–Ну тогда это все объясняет! – саркастично продолжил Луганский. – По такой логике, школу гребли не ремонтируют потому, что нас специально тренируют в самых невыносимых условиях, чтобы потом, в нормальных условиях, мы показывали запредельно высокие результаты!

–Именно! Конечно! Вот, ты уже начинаешь все правильно понимать.

–Да, Володь, шутки шутками, конечно, – улыбнувшись, ответил Луганский. – Но вот если посмотреть на эту ситуацию иначе? Они же не виноваты в том, что к ним отношение, как к скотине…

–Ошибаешься, ой как ты сильно ошибаешься, Луганский. К ним отношение, как к скотине? Возможно, я ничего не утверждаю. Потому что это не моя забота! То, что их, возможно, за людей не считают – это только их проблема. А я просто пациент, который пришел в поликлинику, потому что меня что-то беспокоит. В твоем случае – нога. Я попробовал вылечить ее своими силами – не получилось, и я иду в поликлинику. Я не иду в магазин на кассу, не иду в школу, в начальные классы. Я иду к врачу! И он обязан меня осмотреть и сказать, что мне с этим делать. Это его обязанность, и мне глубоко наплевать, что ему там, может, зарплату не платят или еще что-то. Я пришел за услугой – мне предоставляют услугу. Схема простая. Запутаться сложно.

–Но ты же не будешь ругать маленького ребенка за то, что он плачет при виде лающей на него бойцовской собаки…

–Да, но вот врачиха твоя никак не тянет на маленького ребенка. Скорее на озлобленную жирную тварь, но никак не на ребенка. Если ей что-то не нравится – пускай увольняется, если ей эта работа нравится, но условия там чудовищные – пускай заваливает органы местной власти гневными письмами. Это только ее. Сраная. Проблема. На мне, как на пациенте, это не должно никак отражаться. Это вот все равно, что она бы срывалась из-за неразберихи в семье, бросившего ее мужа. Чего-то личного. Потому что это и есть личное. Чисто ее проблема.

–Ты не прав. Ты так выпячиваешь индивидуальный подход к проблеме: «Меня это не касается, моя хата с краю», а тем временем, это всегда вопрос общего дела, общей озабоченности людей таким вот отношением. А если она боится писать заявление? Если она уже настолько забита? В прошлом, возможно, она была профессиональным врачом, но вот кризис, сокращение за сокращением, урезание за урезанием, и она сидит в маленьком городке в местной поликлинике и держится за эту работу, как за последнюю спасательную соломинку…

–О да! – негодующе крикнул я. – По ней-то видно, утопающая ты наша…

–А ты сам попробуй пройти такой путь. Лично я бы не ручался за свою вменяемость после этого. Нет, ты пойми, я тоже сразу после такого приема был порядком взбешен, но сейчас, когда я тебе рассказал все, и снова прогнал эту ситуацию в голове, как-то пришло осознание, я… шире посмотрел на ситуацию, что ли…

–А, ясно… – резко ответил я. – А потом перед твоим носом запирают дверь, и смотри дальше своими широко открытыми глазами.

–Нет, блин, ты не дал мне договорить. Еще раз, это одна. Большая. Общая проблема. Если тебя что-то не устраивает, озаботься этим! Напиши на сайт местной газеты, в паблики, куда угодно. Наверняка найдешь единомышленников, с которыми потом напишите коллективную жалобу местным органам власти, мол, что это такое, до чего довели врачей. Что может сделать один человек, который, кстати! Сам является винтиком в этой системе? И что могут сделать массы? Проблема не в хамстве одного отчаявшегося и замученного человека, находящегося в обойме, а в отсутствии сознательности у масс.

–Ай, Луганский… С тобой спорить. Тебе, блин, под дверь насрали, ты видел, кто это сделал, но вместо того, чтобы набить морду ублюдку, скидываешься всем подъездом ему на психотерапевта…

–Правильно. Потому что человека, срущего под дверь мирно живущему соседу, нельзя назвать нормальным. Это отклонение, которое кулаками не исправишь. Ну, набьешь ты ему морду, а он оклемается и продолжит тебе срать!

–Черт, – засмеявшись, выдавил я, – представил я сейчас в голове собирательный образ такого убогого сруна… Забавно вышло…

–А я думал, – презрительно протянул Луганский, – беседую уже с достаточно взрослым человеком.

–Ай, да брось, чувак. Мне кажется, именно в наш век такое явление, как говно стало просто всеобъемлющим! Люди живут в говне, люди им питаются. Ежедневно. Самым отбитым это даже очень нравится, а уж совсем конченые экземпляры, не могут прожить без этой субстанции.

–Господи, заткнись ты уже, наконец! От таких разговоров кишечник может дать о себе знать в любой момент.

–Главное, чтобы в этот момент ты был подальше от моего подъезда.

–Дерьмовая шутка.

–Я знаю…

3

До Питера оставалось уже не так много, я жал на газ, но Луганский, будучи не большим поклонником быстрой езды, постоянно требовал снижения скорости.

–Чего истеришь? – спросил я. – Расслабься и получай удовольствие! Ты уже сорвал джек-пот дерьма, хуже уже не будет.

–На такой скорости мы сейчас сплошной реактивный фарш! А я не хочу быть фаршем, я хочу ногу вылечить, у меня соревнования на носу…

–Думаешь только о самоутверждении. А ты не задумывался, что эта дрянь с ногой достаточно серьезная, и тебе ее просто отрежут?

–Ну тогда… – ответил Костя, взорвавшись громким хохотом. – Смысла в моем дальнейшем существовании практически не будет, и я просто поплыву по течению.

–А, ну да, гребля – это же все, что у тебя есть! – саркастично сказал я. – А то, что ты в компах шаришь, сайты там пишешь? Не?

–Есть мечта, а есть просто интересное дело, специальность. Хорошо, если она приносит деньги. Но это не делает ее мечтой. Разработка сайтов – это заработок, который не позволит мне жить на улице и побираться по помойкам. Гребля – мечта.

–Ты несешь какую-то околесицу, парень.

–О, Господи! – закатив глаза, прохрипел Луганский. – Я разрабатываю сайты, как ты сказал: «Шарю в компах», хотя это слишком примитивное определение. И я знаю, что в университете не просто отбываю номер, что действительно хорошо разбираюсь в своей специальности, и что она будет меня кормить в случае чего. Но помимо специальности, с самого детства у меня есть мечта – пробиться в национальную сборную по гребле. И я работаю, как проклятый ради этого. Да, хорошо, когда между специальностью и мечтой стоит знак равенства, но у меня вышло вот так. Специальность – это запасной парашют, если не сбудется мечта.

–Ох, черт, – выдохнул я, удивленно выпучив глаза. – Боюсь тебя разочаровывать, дружок, но тебе не кажется, что ты уже большой мальчик? И если ты до сих пор не получил письмо из Хогвартса, то, скорее всего, ты просто не волшебник, Гарри? К тому же, что за «Запасной парашют»? Ты же убиваешь всю соль мечты – погони только за ней. Это все равно что, я не знаю, сокрушить сильного соперника в честном поединке, получить за это награду, а потом отдать все ему. А что? Вдруг он когда-то станет сильнее и потребует реванш? То, что ты сказал, Луганский, можно называть трусостью на грани с идиотизмом. Если есть мечта, ты отдаешься ей целиком, без какого-либо разделения на нее и специальность.

–Ну, продолжая твою метафору про Хогвартс, скажу, что такое письмо как раз пришло. И через три недели у меня будет возможность попасть на платформу девять и три четверти. К нам приедут люди из сборной, посмотреть на нас. Поэтому-то мне и надо вылечить ногу как можно скорее. Чтобы снова тренироваться. Мне же еще надо будет наверстать упущенное…

–Ладно, принято. Но это не отменяет того факта, что ты чертов трус.

–А ты, в каком мире вообще живешь, Володя? Мы сейчас говорим о клишированной спортивной драме, где нас в любом случае ждет счастливый финал, потому что так написано в сценарии? Или все-таки о реальной жизни, где может случиться все, что угодно? Если мы в сценарии, то, конечно, я не прав. Но если мы в реальной жизни, то ты должен понимать, что погоня за мечтой – это не увеселительная прогулка в парке летним вечером, а очень опасный и тяжелый путь, на котором все может пойти не так в любой момент. И тогда останешься ты один, без всего, будешь со щенячьими глазами твердить: «А у меня же мечта, вот, смотрите, какой я хороший! Возьмите меня, я парень с мечтой!». Охрененно, блин. Ничего хорошего, никакого приятного образа бедняка-скитальца в случае неудачи не будет. Настанет кромешная жопа, если за спиной не окажется запасного парашюта.

–Ну б****! – недовольно бросил я. – При таком раскладе, не стоит вообще тогда говорить об этом! Выходит, это понятие изжило себя. Потому что ты его извращаешь. У тебя это выглядит как какая-то жалкая попытка усесться сразу на два стула!

–Да, да, черт возьми! – раздраженно ответил Луганский. – Да! Ты абсолютно прав! Я облажался, не рассчитал. Пришлось как-то переобуваться в воздухе: в конце десятого класса осваивать программирование, поступать, и уже после первого курса универа зарабатывать деньги, потому что сборы на ремонт школы гребли просто чудовищные! Собирают и собирают, и, не дай бог, в срок не заплатишь! Пришлось отвернуть в сторону на время и помочь, так сказать, материально…

–Так ты же сказал, что у вас школа в аварийном состоянии…

–Да, так оно и есть. А ты думаешь, откуда в местных газетах появляются статьи о повышении зарплат чиновникам?

–Вот оно что… – протянул я.

–Я, правда, не думал, что об этом нужно говорить, но ты же уперся, как баран: «Ты убиваешь соль мечты», «Нет смысла»…

–Ну так выходит, что я был прав! – гордо прорычал я, улыбнувшись. – Ведь, опять же, твой пример только подтверждает вывод, который я сделал: в таком случае, говорить о мечте нет смысла. Нет больше мечты. Это понятие изжило себя. А изжило оно себя потому, что, как ты верно отметил, наша жизнь наполнена всяким, и случиться может все, что угодно. Но тогда, что у нас есть? Чем мы живем?

–Нет же! Мечта есть, и пока мы молоды, подвижны, нужно к ней идти! Этим мы, ну, я, по крайней мере, сейчас и занимаюсь. К тому же это неплохой способ, так сказать, «Выбиться в люди», чтобы попытаться. Хоть как-то постараться повлиять на сложившуюся ситуацию!

–Да брось, Луганский, – снисходительно ответил я. – Такие сладкие речи… Нет, все куда проще. Все мы в той или иной мере тщеславны. Кому какое дело до глобальных изменений? Каждый тянет одеяло на себя в надежде на то, чтоего заметят и поглядят за ушком. Суть просто в признании, которое со временем будет только разрастаться. Слава, почет, уважение и полный кайф! Тщеславие лежит в основе всего.

–Тщеславие? – с вызовом переспросил Луганский. – И только?

–Именно.

–То есть, на заднем сиденье лежит целый пакет тщеславия? Такой красивый, сирень нарисована, «Прованс» написано на французском. У тебя на руке фенечка. Тоже тщеславие? Да и фиг бы с ним! Такой вопрос. Если тщеславие лежит в основе всего, тогда зачем ты сейчас меня везешь в Питер? Оставил бы меня дома, ехал бы себе в аэропорт. Ты ж большой славы за это не получишь.

Луганский загнал меня в угол таким напором. Я не знал, что ответить, чувствовал, как начинают запотевать руки на руле. Уж очень много я ему рассказывал.

–Вот! – протянул он, как школьный учитель, дождавшийся правильного ответа от ученика. – Вижу, как глаза у тебя сразу загорелись. Стоило напомнить тебе о твоей даме, ты сразу пришел в себя. Нельзя мыслить однобоко. Да, есть тщеславие – тупое желание получить славу, известность любой ценой, но есть и что-то… человеческое, что ли. Из-за этого на заднем сиденье лежит подарочный пакет, и из-за этого ты сейчас везешь меня в Питер.

–А знаешь что, братан? – бодрым голосом спросил я. – Как говорится: «Гори сарай, гори и хата!» Ты же наверняка вчера весь интернет облазил по поводу ноги? Смотрел врачей разных, питерских, может даже московских?

–Ну, допустим, – непонимающе бросил Костя.

–Теперь скажи мне, тебе попадалось на глаза имя Иван Александрович Арсентьев? Или, может твой приятель из меда его упоминал…

–Конечно попадалось! И Димка про этого врача говорил где-то пару месяцев назад. Это же один из лучших врачей России! Терапевт, профессор! Серьезный мужик. Димка спал и видел, хотел к нему попасть. Но к нему не пробиться, у него все расписано, да и…

И тут я достал из стопки, оставленной папой в машине, визитку и не глядя, безмолвно протянул ее Луганскому. Костя аккуратно взял ее за кончик двумя пальцами не то, боясь повредить, не то, боясь увидеть, что на ней написано. В левом углу красовался герб Санкт-Петербурга, справа – логотип неизвестной Луганскому клиники, а в центре имя: «Арсентьев Иван Александрович. Мануальный терапевт, доктор медицинских наук, профессор».

–Откуда, как? – изумленно спросил Луганский.

–Места надо знать, Луганский.

–Что за чертовщина…

После этих слов я осуждающе покачал головой, наморщил лоб, после чего достал телефон и набрал номер.

–Алло, да, здравствуйте, Иван Александрович, это Вова! Да, все отлично, самочувствие прекрасное. Иван Александрович, у меня неотложная ситуация… Другу совсем плохо… ногой еле волочит. Вы не могли бы нас сегодня принять? Посмотреть, что с ним? Если можете… Зная Вашу занятость… Ну вот сейчас уже 9 утра… В два? Чудесно! Спасибо Вам большое, будем! Наталье Николаевне привет!

–Так. Что здесь происходит? – изумленно спросил Луганский.

–Помнишь, я толком не занимался физкультурой в школе, частенько ездил в Питер, было дело?

–Ну да.

–У меня были проблемы со спиной. С рождения. Местные врачи ничего не нашли, но как-то раз мы поехали на море, где случайно встретили Наталью Николаевну. Ну, слово за слово, родители обрисовали ситуацию, и она меня осмотрела. Она тоже врач. Невролог педиатр, профессор. Еще там, на отдыхе, она выдала чертову кучу интересной информации. И после моря мы почти сразу рванули в Питер. Наталья Николаевна разработала курс лечения, а со спиной работал ее муж – Иван Александрович. Благодаря этим двум людям я жив и здоров.

–Охренеть.

–Да, Луганский, это просто случай. Везуха, фарт. Два слова: так получилось. И никакая эта не чертовщина. Все объясняется вот так, – сказал я, дважды щелкнув пальцами.

4

До встречи с Арсентьевым оставалось еще немного времени. Мы заехали во двор дома номер четырнадцать на улице Академика Павлова. Я остановил машину, заглушил двигатель и, глубоко вздохнув, лег на сидение. Нужно было собраться с мыслями. Затем я достал из кармана пиджака сложенный листок бумаги, разложил его и еще раз перечитал написанное:

Владечка!

Я знаю, что твой день только завтра, но завтра я тебя не увижу. Так что поздравляю. Твори и дальше. Надеюсь все же прочесть твое произведение.

Настя

–Все всегда из-за нее, – тихо произнес я.

–Святая истина, чувак, – ответил Луганский.

Я положил записку обратно в карман пиджака, взял пакет и вышел из машины.

До недавнего времени мне было плевать на самого себя. Всю мою жизнь, а точнее, протекавшую тогда жизнедеятельность, можно было описать в паре предложений. Когда приезжал на каникулы, я почти все время проводил дома, очень редко выходил встретиться с друзьями, а так – просто лежал на кровати, уткнувшись в телефон, очень редко что-то читал. Мозги плавно превращались в манную кашку с комочками, какого-то стержня внутреннего не было. На учебе точно такой же ритм, только вместо встречи с друзьями – поход в университет. Все, как бы.

Как-то раз я возвращался с пар вечером, и проходил мимо актового зала. Дверь была открыта, и я увидел, как на сцене бегали какие-то люди, стоял шум, гам. В общем, творческая «рабочая» атмосфера. И среди этого бардака, танцующего, смеющегося, кричащего актерского безумия, была неприметная девушка с косичками в свитере горчичного цвета с высоким воротом. Вроде ничего особенного, а что-то есть. Это была школа актерского мастерства. Меня сразу все обступили, начали знакомиться, втащили на сцену, и, с этого момента, можно сказать, все и закрутилось, понеслось. Сначала я был жутко скованным, как психологически, так и физически: то есть, какие-то движения, хоть намек на игру были ужасно топорными, да, проще говоря, убогими. Но потом, постепенно преодолевая себя, удавалось как-то лучше и лучше. Да, дрожь в коленках, мурашки перед выходом на сцену никуда не делись, но это был уже прорыв. Я играл в небольших постановках, танцевал. Черт, сколько раз мы показывали поставленный нами же «Рок-н-ролл», я уже и не вспомню. Потом я и петь начал. В общем, все засияло новыми, яркими красками. В этой особой театральной атмосфере надо просто быть, прочувствовать эту энергию самому. Жить сценой. Постоянно!

И Настя, естественно, тоже была на сцене. Рядом со мной. Это не была любовь с первого взгляда. Она была просто интересна, и только потом я увидел в ней какую-то аномально высокую страсть к жизни. Энергию, которой мне не хватало, и которая так мне была нужна. Мы начали общаться, где-то у нас даже было что-то общее. Но и тогда она мне просто нравилась. Как и любая другая интересная, милая девушка, ничего особенного. Я помню один момент, когда мы сидели рядом и смотрели, как играет другой состав нашей труппы. И я захотел взять ее за руку. Я потянулся, прикоснулся, но она ее сразу убрала, а на следующую репетицию пришел новый парень, который оказался ее молодым человеком.

Я тогда не сильно расстроился. Ну, есть парень. Ладно. Мы продолжали играть. Шло время, и я заметил, что во мне что-то изменилось. Я стал больше уделять времени родителям, друзьям, мы стали больше общаться, я стал интереснее. Конечно, спасибо театру, он меня раскрыл, но вот и Настя из головы не выходила. И как-то перед майскими праздниками она мне написала, позвала гулять. Я отмазался, потому что думал, что она с дела сбилась. Но она писала еще. После майских. В итоге, я согласился. И оказалось, что она рассталась со своим молодым человеком. После этого мы стали проводить все свободное время вместе, это было самое счастливое время. Она приходила ко мне, мы вместе готовили еду, иногда я ей делал ужин. Потрясающе. Мы гуляли в парке, она мне пела. Одну французскую песню. После этого я еще сильнее полюбил французский язык. Все было чудесно, но я стал замечать, что вся эта веселость, задорный игривый взгляд, теплая улыбка, легкое актерское безумие, которое мне в ней так нравилось – это что-то вроде брони, защитной реакции, чтобы не было видно настоящего человека. Меня это напрягало, надо было все выяснить, но я ссался. Да, именно не боялся, а ссался. Потому что было страшно потерять даже то, что имею на данный момент. Так ничего и не решил. Ну вот и пришло время. Все всегда из-за нее.

Я должен попытаться, а иначе я просто ее не заслуживаю. Вошел в подъезд. Третий этаж. Первые ступеньки даются тяжело – вспоминаю все моменты с прогулок, встреч, когда можно было все изменить, и стойкий вонючий потный запах страха на фоне. Как же противно. А в голове играет песня, которую она мне пела, когда мы гуляли в парке – «Les feuilles mortes»². Нежное «Владечка». Ее яркую улыбку, игривый, задорный взгляд и зеленые глаза. Ускорил шаг. Вспомнил, как бегал ей за лекарствами по ливню, через весь город, когда она болела, как срывался и бросал все дела, подготовку к сессии, экзамены, когда она хотела меня видеть. Бесконечные весенние вечера. Мы даже писали письма. Самые настоящие. На бумаге. Я звал ее к себе, в родной город. Даже составил письменное приглашение, потому что она попросила. Пускай, возможно, и в шутку. Она любит сирень, как-то раз пошутила, что если парень подарит ей букет сирени, она, не задумываясь, выйдет за него замуж. Сам не заметил, как с шага перешел на бег. Ее квартира. Звоню.

–О, Вова, привет! – радостно начала Настя, – слушай, я тут…

Я понял, что хочу видеть эти зеленые глаза, яркую улыбку, игривый, задорный взгляд всю оставшуюся жизнь, взял ее за руку, потянул за порог квартиры и поцеловал. Мы стояли и целовались, после чего Настя слегка оттолкнув, взглянула на меня, улыбнулась и сказала:

–Господи, ну наконец-то дошло!

И мы снова поцеловались. Это я и хотел услышать.

–Это тебе, – сказал я и протянул пакет. – Тут все, что ты так любишь…

–Спасибо большое, Владечка! Ну, как, зайдешь?

–Боюсь, мне надо бежать. Друга надо везти показывать врачу, не знаю, насколько затянется. А завтра я к дяде.

–О! Так ты все-таки поедешь в Канны! Ну, привет дяде, скажи, чтоб и меня ждал! – смеясь, сказала Настя. – А я завтра уже уезжаю домой…

–Черт, ну может, я и заеду после того как с другом разберусь, я чертовски хотел бы остаться, но…

На этом моменте Настя нежно приложила палец к моим губам.

–Я знаю, знаю, что ты бы остался. Если бы ты не хотел остаться, ты сюда даже не поднимался бы… поезжай, Владечка! Счастливой дороги. Позвони мне, как пойдешь на посадку.

Мы поцеловались на прощание и разошлись, я спустился, направился к машине, изо всех сил пытаясь держать каменное, равнодушное лицо. Сел в машину, рухнул на сиденье, выдохнул. Прикусывал нижнюю губу, чтобы не расплыться в блаженной счастливой улыбке. Не хочу, чтобы Луганский узнал, насколько он был прав. Не доставлю этому засранцу такого счастья.

***

Каков глупец! Наивность так и прет. Кусает уголок нижней губы, чтобы не засиять от счастья, думает, я, блин, не вижу. Но глаза-то все выдают. Черт, таким счастливым Володю Семенова я еще никогда не видел.

–Ну, теперь-то мы к Айболиту? – спросил я.

–А? – с тупейшим выражением лица ответил Володя. – А, да-да, к нему.

5

–Ну что, Луганский, финальный аккорд. Готов? – спросил я, когда мы заехали во двор многоэтажки на проспекте Непокоренных.

–Это здесь?

–Да, друг, мы добрались…

Я вышел из машины быстрее Луганского, подбежал к месту пассажира, открыл дверь, взял зонт, лежащий под сидением, и сказал, протянув Косте зонт:

–Прошу, сударь, Ваша трость!

Костя взглянул на зонт и на секунду задумался: брать ли его или нет. Затем оттолкнул его от себя и ответил:

–Нет уж. Раз нас ждут действительно светилы, одни из лучших врачей России, негоже представляться в искалеченном виде. Дойду так!

Я был рад бодрому настрою Кости, мне показалось, что еще не все потеряно, однако это чувство сразу развеялось, когда я поднялся по лестнице на первый этаж и увидел лицо Луганского. Он стоял в начале лестницы, словно в оцепенении, уставившись на ступени.

–Забавно, – усмехнувшись, сказал Костя. – Я вот с такой же свалился. Не дошел до конца, – продолжил он, взглянув на меня. – Только у меня в подъезде их шесть, а тут – восемь…

–Тебе помочь? – спросил я, уже начиная спускаться. – Давай я сейчас сбегаю за Иваном Александровичем, или позвоню ему…?

–Нет, даже не думай, – резко ответил Костя. – Этот путь я должен пройти сам. Это принцип, понимаешь? Какой из меня спортсмен, если я сейчас не могу подняться на первый этаж?

Луганскому нужна была дополнительная мотивация. Я выпрямился и мертвенно-спокойным голосом произнес:

–Здесь восемь ступенек. Восемь ступенек – восемь шагов, еще четыре до лифта. Итого двенадцать. Садишься в лифт, едешь до восьмого этажа навстречу врачу. Но сначала двенадцать шагов. Нога у тебя, Луганский, конечно, говно. Тем не менее, сейчас тебе нужно сделать самые важные двенадцать шагов в твоей жизни. Ты это понимаешь?

Костя поднял взгляд и безмолвно кивнул. Я кивнул в ответ. После этого он начал свое восхождение под счет:

–Один!

–Два! – продолжал я резко, громко и уверенно.

–Три! – на лице Луганского проступили первые капельки пота.

–Четыре!

–Пять! – Костя начал сперто дышать, и стиснул зубы. Тем не менее, продолжал идти медленно, но уверенно переставляя ноги.

–Шесть! – И тут я отошел в сторону лифта, чтобы дать Луганскому больше простора.

–Семь! – У Кости появилась отдышка, вены на голове вздулись.

–Восемь! – Луганский поднялся по лестнице и замер, после чего снова согнулся, вцепившись в больную ногу и сдавленно прокричал. Левую ногу трясло. Он уже тянулся свободной рукой к перилам, но я вошел в раж и с очень натуральной ненавистью прокричал:

–Шнурок! Шевели задницей, я хочу двенадцать шагов!

На этом моменте Костя снова взглянул на меня, глаза его налились кровью. «Как ты только что меня назвал?!» – читалось в его взгляде. Он стиснул зубы так сильно, что, казалось, они вот-вот превратятся в труху, еще раз глубоко вздохнул, и, скорчившись от боли, продолжал идти.

–Девять! Спортсмен на соревнованиях не кусок мяса – он демонстрация силы, доблести и чести!

–Десять! Если что-то повредил – он это лечит, не получается – терпит. Препятствие преодолевает!

Костя был уже настолько близок к лифту, что я чувствовал его горячее, словно из преисподней дыхание и видел сопли, слюни, пот и слезы, размазанные по лицу.

–Одиннадцать! И если повезет – он попадет в национальную сборную, поедет на олимпийские игры, и станет почти героем! Черт возьми, почему люди хотят стать спортсменами?! Ты нам это скажешь, шнурок!

Костя сделал последний, двенадцатый шаг и встал напротив меня.

–Вот так! – гордо сказал я и подтолкнул Костю в лифт. – Восьмой этаж, тебя уже заждались.

–Ух ты, я даже не вспотел! – сказал Костя с усталой гримасой.

После этого двери лифта захлопнулись, Луганский поехал наверх, а я спустился и сел в машину, застыв в ожидании. Не хотел создавать толпу или мешать работе Ивана Александровича. Примерно через полчаса раздался звонок. Я безмолвно поднял трубку.

–Вова, привет, Иван Александрович беспокоит, – сказал он, после чего тяжело вздохнул. – Вов, все плохо у твоего товарища. Атрофия мышц. Заболевание может быть наследственным, – и тут я вспомнил ту фотографию дяди Вити. – Он спортсмен, парень умный в этом плане. Все сразу понял. Мышечная ткань в его ноге постепенно умирает. Это неизлечимо. Процесс можно замедлить, но у мальчика теперь будет нелегкая жизнь. Он должен будет постоянно колоть себе комплекс препаратов, чтобы поддерживать мышечный тонус, выполнять специальные упражнения, назначенные врачом и регулярно ездить на обследования. И все это только для того, чтобы он смог раз день тихонько, спокойно, никуда не торопясь, прогуливаться у дома. Мне очень жаль, Вова…

–Что с ним сейчас?

–Мы с Натальей Николаевной вызвали машинку – ему бы надо в больничке полный анализ сделать, потом мы разработаем курс лечения, а там как пойдет. Мне правда очень жаль, Володь. Но ты не виноват. Никто не виноват. Бедный парень… Нам надо связаться с его родителями. У тебя есть их номер?

–Есть номер его мамы, я вам его сейчас скину.

–Спасибо большое. Езжай домой, я буду держать тебя в курсе.

Я молча повесил трубку, переслал телефон мамы Кости и швырнул телефон на соседнее сидение. Ничего в тот момент меня не волновало.

Примечания

1

–Вовка, привет! Ну что, как ты?

–Привет, дядь Юр! Да, нормально. Собираю чемоданы! Жди гостей!

–Значит, ты принял мое предложение! Я рад. Жаль, что родители твои не приедут…

–Ты же знаешь. Папа. Работа.

–Да, понимаю. Кстати насчет нее. Я тут бегаю, узнаю. В принципе, для тебя пара вариантов уже есть.

–Рад это слышать! Спасибо огромное!

–Да брось, Вовка, мы же семья. Слушай, ты тогда напиши или позвони, скажи, когда ты приезжаешь, чтобы я тебя встретил.

–Да, конечно, как раз хотел заказать билет. У тебя есть пара минут?

–Только если пара.

–Так, ну мне будет удобно послезавтра в полвторого из «Пулково».

–Понял. В Ницце я тебя встречу.

–Спасибо!

–До встречи, студент!

(обратно)

2

Опавшие листья

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***